хотелось. Двор был небольшой, квадратный, и, глядя вниз, К. видел вокруг
служебные помещения с темными окнами; только в самых верхних стеклах
отражался лунный свет. К. напряженно вглядывался в дальний угол двора, где
сгрудились какие-то тачки. Его мучило, что он не смог предотвратить порку,
но он был не виноват в этой неудаче: если бы Франц не закричал - конечно,
ему наверняка было очень больно, но в решающую минуту надо уметь владеть
собой, - если бы он не закричал, то К., по всей видимости, нашел бы способ
уговорить экзекутора. Раз все низшие служащие такая сволочь, почему же
этот экзекутор, выполняющий самые бесчеловечные обязанности, должен быть
исключением? И к тому же К. хорошо видел, как у него при виде ассигнации
заблестели глаза; наверно, он и порол так старательно, чтобы нагнать цену.
Разумеется, К. не скупился бы, ему действительно хотелось освободить
стражей: если он уж начал борьбу с разложением в судебных органах, то
естественно, что он вмешивается и тут. Но как только Франц поднял крик,
все сорвалось. Не мог же К. допустить, чтобы курьеры, а может быть, и
другие люди сбежались сюда и застали его в кладовой за переговорами с этим
сбродом. Такой жертвы от К. никто, разумеется, требовать не мог. Если бы
он на это решился, то уж проще было бы ему самому раздеться вместо этих
стражей и подставить свою спину под удары экзекутора. Впрочем, тот
наверняка не принял бы такую замену, потому что он, ничего не выиграв,
тяжко нарушил бы свой долг, и нарушил бы его еще вдвойне, потому что К.,
находясь под следствием, наверно, считался неприкосновенным для всех
служителей правосудия. Конечно, тут могли существовать и всякие другие
определения. Словом, К. ничего другого сделать не мог, как только
захлопнуть дверь, хотя этим он вовсе не устранил грозящую опасность. Жаль,
конечно, что он напоследок толкнул Франца, но это можно объяснить его
возбужденным состоянием.
Вдали послышались шаги курьеров; не желая, чтобы его заметили, К.
закрыл окно и пошел к парадной лестнице. Проходя мимо кладовой, он
остановился и прислушался. Было совсем тихо. Может быть, этот малый
запорол стражей насмерть - ведь они были всецело в его власти. К.
потянулся было к двери, но тут же отдернул руку. Помочь он все равно
никому не поможет, а сейчас могут подойти курьеры. Но он тут же дал себе
слово вывести это дело на чистую воду и, насколько у него хватит сил,
добиться наказания для истинных виновников - высших чинов суда, которые
так и не осмелились до сих пор показаться ему на глаза. Спускаясь по
внешней лестнице банка, он пристально разглядывал всех прохожих, но даже
поодаль не было девушки, которая ждала бы кого-нибудь. Значит, слова
Франца о невесте, якобы ожидавшей его, оказались ложью - правда,
простительной, но имеющей лишь одну цель: возбудить еще большую жалость.
На следующий день К. никак не мог забыть историю со стражами, работал
рассеянно, и, чтобы справиться со всеми делами, ему пришлось просидеть в
своем кабинете еще дольше, чем вчера. По дороге домой он прошел мимо
кладовки и приоткрыл дверь, уже как бы по привычке. Но то, что он увидел
вместо ожидаемой темноты, совершенно ошеломило его. Ничего не изменилось,
он увидел то же самое, что и вчера. За порогом - груды проспектов, бутыли
из-под чернил, дальше экзекутор с розгой, еще совершенно раздетые стражи,
свеча на полке - и снова стражи застонали, закричали: "Сударь!" Но К. тут
же захлопнул дверь, да еще пристукнул ее кулаками, словно она от этого
закроется крепче. Чуть не плача, бросился он к курьерам, спокойно
работавшим у копировальных машин, и те остановили работу, с удивлением
глядя на К.
- Да приберите же вы наконец в кладовой! - закричал он. - Мы тонем в
грязи!
Курьеры обещали завтра же все убрать, К. кивнул в знак согласия:
сейчас было уже очень поздно, и он не мог заставить их работать сейчас,
как предположил сначала. Он присел, чтобы хоть немного побыть около людей,
перелистал несколько копий, желая показать, будто он их проверяет, и,
поняв, что курьеры не решатся уйти одновременно с ним, устало и бездумно
побрел домой.
6. ДЯДЯ. ЛЕНИ
Однажды к концу дня, когда К. был очень занят отправкой почты, к нему
в кабинет, оттеснив двух курьеров, принесших бумаги, проник его дядюшка
Альберт, небогатый землевладелец. Увидев дядю, К. испугался меньше, чем
пугался раньше, при одной мысли о его приезде. Приезд дяди был неизбежен -
об этом К. знал еще месяц назад. Уже тогда он мысленно видел, как, слегка
сутулясь, с мятой шляпой-панамой под левой рукой, дядя спешит к нему и,
уже издали протягивая правую руку, торопливо и бесцеремонно сует ее для
рукопожатия через стол, опрокидывая все, что стоит на пути. Дядя вечно
спешил: он был одержим навязчивой мыслью, будто за свое однодневное
пребывание в столице ему нужно не только успеть сделать все, что он себе
наметил, но, кроме того, не упустить ни одного интересного разговора, дела
или развлечения, какие ему предоставит случай. И К., многим обязанный
своему бывшему опекуну, должен был помогать ему, чем только можно, и в
довершение ко всему пригласить к себе переночевать. "Призрак из провинции"
- так называл его К. про себя.
Поздоровавшись на ходу - сесть в кресло, как предложил К., ему было
некогда, - дядя попросил К. остаться с ним наедине.
- Это необходимо, - сказал он, с трудом переводя дух. - Для моего
спокойствия это необходимо.
К. тотчас выслал курьеров из комнаты с указанием никого к нему не
впускать.
- Что я слышал, Йозеф? - воскликнул дядя, как только они остались
вдвоем, и, сев на стол, не глядя, подмял под себя какие-то бумаги, чтобы
сидеть было помягче.
К. промолчал, он знал, что будет дальше, но, внезапно оторванный от
срочной работы, он вдруг поддался ощущению приятной усталости и уставился
в окно на противоположную сторону улицы: со своего места он видел только
маленький треугольный просвет - кусок глухой стены между двумя витринами.
- И ты еще смотришь в окно! - крикнул дядя, воздевая руки. - Ради
всего святого, Йозеф, ответь мне! Неужели это правда, неужели это
действительно так?
- Милый дядя, - сказал К., с трудом выходя из оцепенения. - Понятия
не имею, чего ты от меня хочешь
- Йозеф, - сказал дядя с укоризной, - насколько я знаю, ты всегда
говорил правду. Неужели твои последние слова дурной знак?
- Теперь я догадываюсь, о чем ты, - покорно сказал К. - Видимо, ты
слыхал о моем процессе.
- Вот именно, - сказал дядя, медленно кивая головой, - я слыхал о
твоем процессе.
- От кого же? - спросил К.
- Мне об этом написала Эрна, - сказал дядя. - Тебя она давно не
видела, ты, к сожалению, мало ею интересуешься, и, однако, она все узнала.
Сегодня я получил от нее письмо и, разумеется, немедленно приехал. Это
единственная причина, но причина весьма основательная. Могу прочитать то
место, которое касается тебя? Он вытащил письмо из бумажника. Вот оно:
"Йозефа я давно не видела, на прошлой неделе заходила в банк, но Йозеф был
так занят, что меня к нему не впустили. Прождала почти час, но потом
пришлось уйти домой - у меня был урок музыки. Мне очень хотелось с ним
поговорить, может быть, в другой раз удастся. Ко дню рождения он прислал
мне огромную коробку шоколадных конфет, вот какой он милый и внимательный.
Тогда я забыла вам об этом написать и вспомнила только сейчас, когда вы
спросили про него. К сожалению, в нашем пансионе шоколад исчезает
немедленно; не успеешь обрадоваться, что тебе подарили столько шоколаду,
как его уже нет. Кстати, мне необходимо рассказать вам про Йозефа еще одну
вещь. Как я уже писала, меня к нему в банк не пропустили потому, что он
был занят с каким-то господином. Сначала я терпеливо ждала, а потом
спросила курьера, надолго ли его задержат. Курьер ответил, что, должно
быть, надолго, потому что разговор, очевидно, идет о процессе, который
затеян против господина старшего прокуриста. Я спросила, что это еще за
процесс, не ошибся ли он, а он сказал - нет, не ошибся, затеян процесс, и
процесс очень серьезный, но больше он ничего не знает. Сам он с
удовольствием помог бы господину прокуристу, потому что господин прокурист
хороший, справедливый человек, но как за это взяться - он не знает, можно
только пожелать, чтобы за него заступились люди влиятельные. Наверно, так
оно и будет и все кончится хорошо, но пока, судя по настроению господина
прокуриста, дела вовсе не так хороши. Конечно, я не придала этому
разговору никакого значения, постаралась успокоить этого глупого курьера,
запретила ему рассказывать другим и вообще считаю его слова просто
болтовней. И все-таки было бы хорошо, если бы ты, милый папа, в следующий
приезд вник в это дело, тебе легко будет узнать подробности, а если
понадобится, то ты сможешь вмешаться через твоих влиятельных знакомых.
Если же это не понадобится - а так оно, видимо, и есть, - то по крайней
мере твоей любящей дочери раньше представится возможность обнять тебя,
чему она будет очень рада". Хорошая девочка! - сказал дядя, окончив
чтение, и смахнул слезинку с глаз.
К. утвердительно кивнул: в последнее время из-за всех этих историй он
совсем забыл про Эрну, даже про ее день рождения забыл: про шоколад она
выдумала, только чтобы оправдать его перед дядей и тетей. Это было очень
трогательно. Он про себя решил регулярно посылать ей билеты в театр, но,
даже если этого было и мало, он все равно никак не был расположен посещать
пансион и разговаривать с маленькой, восемнадцатилетней гимназисткой.
- Ну, что же ты мне скажешь? - спросил дядя. После чтения письма он
перестал суетиться и волноваться и как будто собрался перечитать его еще
раз.
- Да, дядя, - сказал К., - это правда.
- Правда? - воскликнул дядя. - То есть как это правда? Какой процесс?
Уж не уголовный ли?
- Да, уголовный, - сказал К.
- И ты спокойно сидишь тут, когда тебе грозит уголовный процесс! -
еще громче закричал дядя.
- Чем я спокойнее, тем исход будет лучше, - сказал К. устало. - Да ты
не бойся!
- Нет, ты меня не успокаивай! - кричал дядя. - Йозеф, милый Йозеф,
подумай же о себе, о твоих родных, о нашем добром имени! Ты всегда был
нашей гордостью, ты не должен стать нашим позором! Нет, твое отношение мне
не нравится, - и, наклонив голову набок, он искоса посмотрел на К. - Так
себя не ведет ни в чем не повинный человек в здравом уме. Скорее скажи
мне, в чем дело, тогда я сумею тебе помочь. Тут, конечно, замешаны
банковские операции?
- Нет, - сказал К. и встал. - И вообще, милый дядя, ты слишком громко
говоришь; курьер, наверно, подслушивает за дверью. Мне это неприятно.
Лучше выйдем отсюда. Постараюсь, если смогу, ответить на все твои вопросы.
Я отлично понимаю, что несу ответственность перед семьей.
- Правильно! - вскричал дядя. - Очень правильно. Ну, скорее, Йозеф,
пойдем скорее!
- Но мне надо еще отдать кое-какие распоряжения, - сказал К. и тут же
вызвал по телефону своего заместителя, который через несколько минут вошел
в кабинет.
Дядя взволнованно показал ему жестом, что его вызывал К., а не он,
хотя это и без того было ясно. Стоя у письменного стола, К. тихим голосом,
указывая на различные бумаги, объяснил молодому человеку, что надо сегодня
сделать в его отсутствие, и тот выслушал его холодно, но внимательно. Дядя
все время мешал, таращил глаза, кусал губы, и хотя он явно не слушал, но
одно его присутствие было помехой. Потом он стал расхаживать по комнате,
