если так можно выразиться, и он пережил свободное движение своей точки
сборки. Внезапно, совершенно не сознавая, что происходит, вместо гонки
среди бушующих волн, он почувствовал себя бегущим по берегу реки. Он бежал
так быстро, что у него не было времени на размышление. Огромная сила несла
его, заставляя мчаться над валунами и упавшими деревьями, словно их вообще
тут не было.
Пробежав в такой отчаянной манере некоторое время, дон Хуан отважился
быстро взглянуть на красноватые, бурлящие воды. И он увидел себя,
бросаемого из стороны в сторону мощным течением. Ничего в этом переживании
не подготавливало к этому моменту. И тогда он понял, без вовлечения своего
мыслительного процесса, что он находится в двух местах одновременно. И в
одном из них, в бушующей реке, он был беспомощен.
Вся его энергия была направлена на попытку спасти себя.
Совершенно не думая об этом, он начал уклоняться от речного берега.
Потребовалась вся его сила и решительность, чтобы сдвинуться на дюйм. Он
почувствовал себя так, словно тащил дерево. Дон Хуан двигался настолько
медленно, что казалось, вечность потребуется для того, чтобы передвинуться
на несколько метров.
Напряжение оказалось слишком большим для него. И вдруг он
почувствовал, что уже не бежит, он падал в глубокую скважину. Когда дон
Хуан ударился об воду, жуткий холод заставил его закричать. И тогда он
вновь оказался в реке, влекомый течением. Его испуг от того, что он вновь
нашел себя в бурлящих водах, был настолько сильным, что у него возникло
желание опять оказаться целым и невредимым на берегу реки. И он тут же
оказался там, бегущим с головокружительной скоростью параллельно, но на
достаточном расстоянии от реки.
Пока он бежал, он взглянул на поток и увидел себя, пытающимся
остаться на плаву. Он хотел крикнуть, хотел приказать себе плыть под
углом, но голоса не было. Его переполняла боль за ту часть себя, которая
находилась в воде. Эта боль послужила мостом между двумя Хуанами Матусами.
Он вдруг снова оказался в воде, плывущим под углом к берегу.
Невероятного ощущения выбора между двумя местами было достаточно,
чтобы уничтожить его страх. Он больше не беспокоился о своей судьбе. Он
свободно мог выбрать или плыть по реке или мчаться по берегу. Но что бы
дон Хуан ни делал, он постоянно двигался к своей цели, либо убегая от
реки, либо подплывая к берегу.
Он вылез на левый берег реки в пяти милях вниз по течению. Дон Хуан
оставался здесь, укрываясь в кустах, около недели. Он ждал, пока не спадет
вода, надеясь перейти реку вброд, и еще он ждал, пока не пройдет его
испуг, и он не станет снова одним целым.
Дон Хуан объяснял случившееся тем, что сильная, выдержанная эмоция
испуга за свою жизнь вызвала движение его точки сборки прямо к месту
безмолвного знания. Поскольку он никогда не обращал внимания на то, что
нагваль Хулиан говорил ему о точке сборки, он не имел представления о том,
что с ним произошло. Его пугала мысль, что он может никогда вновь не стать
нормальным. Но когда он изучил свое разделенное восприятие, он обнаружил
его практическую сторону и нашел, что оно нравится ему. Дон Хуан был
двойным несколько дней. Он мог быть либо одним, либо другим. Или он мог
быть обоими в одно и то же время. Когда он был двумя, вещи становились
смутными, и ни тот ни другой не были эффективными в своей деятельности.
Поэтому он отказался от этого выбора. Но быть одним или другим открывало
для него невообразимые возможности.
Пока дон Хуан поправлялся в кустах, он установил, что одна из его
сущностей была более гибкой, чем другая, и могла покрывать расстояния в
мгновение ока, отыскивая пищу или лучшее место для укрытия. Эта сущность
однажды прокралась в дом нагваля, чтобы посмотреть, беспокоятся ли там о
нем.
Он услышал, как молодые люди оплакивают его, и это было, безусловно,
неожиданно. Он мог бы без конца смотреть на них, так как ему ужасно
нравилась идея побольше узнать, что они думают о нем, но нагваль Хулиан
поймал его и положил всему конец.
Это был единственный случай, когда он действительно испугался
нагваля. Дон Хуан услышал, что нагваль просит его прекратить свои
глупости. Он возник внезапно, черным как смоль, шарообразным объектом
огромного веса и силы. Он схватил дон Хуана. Дон Хуан не знал, как нагваль
схватил его, но это было очень тревожно и болезненно. Он почувствовал
резкую нервную боль в животе и паху.
- Я тут же оказался снова на берегу реки, - сказал дон Хуан,
рассмеявшись. - я встал, перешел вброд недавно обмелевшую реку и
отправился домой.
Он остановился, чтобы спросить меня, что я думаю о его истории. И я
рассказал, что она ужаснула меня.
- Ты мог утонуть в той реке, - сказал я, почти срываясь на крик. -
какую жестокость ты перенес. Нагваль Хулиан, наверное, был сумасшедшим!
- Подожди немного, - возразил дон Хуан. - нагваль Хулиан был
дьявольским, но не сумасшедшим. Он сделал то, что должен был сделать в
своей роли нагваля и учителя. Да, верно, я мог умереть. Но это риск, на
который обречены мы все. Ты же тоже мог быть пожранным ягуаром или умереть
от любой вещи, которую я заставлял тебя выполнять. Нагваль Хулиан был
смелым и внушительным, он брался за все смело и прямо. С ним нельзя было
играть в прятки и толочь попусту слова.
Я признал, что ценность урока несомненна, и все же мне казалось, что
методы нагваля были странными и чрезмерными. Я признался дон Хуану, что
все услышанное мной о нагвале Хулиане беспокоило меня так сильно, что я
составил довольно негативную картину о нем.
- А я думаю, что ты боишься, что однажды я брошу тебя в реку и
заставлю носить женскую одежду, - сказал он и начал смеяться. - вот почему
ты не одобряешь нагваля Хулиана.
Я признал, что он прав, а он заверил меня, что у него нет стремления
имитировать методы его бенефактора, поскольку они у него не срабатывают.
Дон Хуан сказал, что он такой же безжалостный, но не такой же практичный,
как нагваль Хулиан.
- В тот раз, - продолжал дон Хуан. - я не оценил его искусства, и
мне, конечно, не понравилось то, что он сделал со мной, но теперь, когда я
думаю об этом, я все больше восхищаюсь им за его превосходный и прямой
способ, которым он поместил меня в позицию безмолвного знания.
Дон Хуан сказал, что из-за чудовищности своего переживания он
совершенно забыл о человеке-чудовище. Он незаметно дошел почти до дверей
нагваля Хулиана, а затем изменил свое настроение и оказался вместо этого у
нагваля Элиаса, который искал уединения. Нагваль Элиас объяснил ему
глубокую последовательность действий нагваля Хулиана.
Нагваль Хулиан с трудом сдерживал свое возбуждение, выслушивая
историю дон Хуана. Он с жаром объяснил дон хуану, что его бенефактор был
изумительным "сталкером", это была его ярчайшая черта после практичности.
Его бесконечный поиск касался прагматических взглядов и решений. Его
поведение в тот день на реке было шедевром "выслеживания". Он
манипулировал и влиял на каждого. Даже река, казалось, была в его власти.
Нагваль Элиас утверждал, что пока дон Хуан, влекомый течением,
сражался за свою жизнь, река помогла ему понять то, чем был дух. И
благодаря этому пониманию дон Хуан получил возможность войти
непосредственно в безмолвное знание.
Дон Хуан сказал, что, благодаря тому, что он был зеленым юнцом, он
слушал нагваля Элиаса, не вникая в слова, но движимый искренним
восхищением интенсивностью нагваля.
Сначала нагваль Элиас объяснил дон Хуану, что звучание и смысл слов
крайне важен для "сталкеров". Слова используются ими, как ключи, чтобы
открывать все, что было закрыто. Следовательно, сталкеры определяют свою
цель прежде, чем пытаются достичь ее. Но сначала они не могут обнаружить
свою истинную цель, поэтому они тщательно описывают вещи, скрывая этим
свой основной удар.
Нагваль Элиас назвал это действие пробуждением "намерения". Он
объяснил дон Хуану, что нагваль Хулиан пробудил "намерение", настойчиво
заявив жителями дома, что он хочет пред" явить дон Хуану одним махом и то,
чем является дух, и то, как его определять. Это полнейшая ерунда,
поскольку нагваль Хулиан знал, что духа определить невозможно. То, что он
действительно задумал сделать, было, конечно же, перемещением дон Хуана в
позицию безмолвного знания.
Сделав заявление, которое скрывало его истинную цель, нагваль Хулиан
собрал максимально возможное число людей, превратив их в своих
сознательных и бессознательных соучастников. Каждый из них знал о его
объявленной цели, но никто не знал, что действительно было у него на уме.
Нагваль Элиас верил, что его объяснение вытряхнет дон Хуана из его
невыносимого состояния тотального бунтарства и равнодушия, которое было
совершенно ошибочным. Поэтому нагваль терпеливо продолжал объяснять ему,
что пока он боролся с течением реки, ему удалось достичь третьей точки.
Старый нагваль объяснил, что позиция безмолвного знания была названа
третьей точкой, потому что, прежде чем достичь ее, надо было пройти вторую
точку - место отсутствия жалости.
Он сказал, что точка сборки дон Хуана приобрела достаточную
подвижность для того, чтобы он стал двойным. Это позволило ему быть и в
месте рассудка, и в месте безмолвного знания, либо по очереди, либо
одновременно.
Нагваль рассказал дон Хуану, что его достижение великолепно. Он даже
обнял дон Хуана, словно тот был ребенок. Он не мог остановиться, и все
говорил о том, как дон Хуан, несмотря на то, что он не знал совершенно
ничего - или, может быть, благодаря тому, что он не знал ничего - перевел
свою полную энергию с одного места на другое. Этим нагваль хотел сказать,
что точка сборки дон Хуана получила более благоприятную, естественную
подвижность.
Он сказал дон Хуану, что каждый человек способен на такую
подвижность. Но для большинства из нас это только потенциальная
возможность, мы никогда не используем ее, кроме редких случаев, которые
были вызваны или магами, как, например, переживание, которое имел дон
Хуан, или драматическими естественными обстоятельствами, такими, как
борьба не на жизнь, а на смерть.
Дон Хуан слушал, загипнотизированный звучанием голоса старого
нагваля. Когда он был внимательным, он понимал все, что ему говорили, но
это было чем-то таким, на что он был неспособен, имея дело с нагвалем
Хулианом. Старый нагваль продолжал объяснять, что человечество
сосредоточено на первой точке, рассудке, но не у каждого человека точка
сборки находится прямо в позиции рассудка. Те, кто был именно в этой
точке, являлись истинными лидерами человечества. Большей частью они
остались неизвестными людьми, чей гений заключался в использовании их
разума.
Нагваль сказал, что были и другие времена, когда человечество
концентрировалось на третьей точке, которая тогда считалась, конечно же,
первой. Но потом люди перешли в место рассудка.
Когда безмолвное знание было первой точкой, торжествовало то же
условие. Не у каждого человека точка сборки находилась прямо в этой
позиции. Это означает то, что истинными лидерами человечества всегда были
несколько человек, чьим точкам сборки посчастливилось быть либо
непосредственно в точке рассудка, либо прямо в месте безмолвного знания.
Остальное человечество, говорил старый нагваль, просто публика. В наши дни
они любители рассудка. В прошлом же были любителями безмолвного знания.
