частоколом стеблей. Но на вид чапарель казался густым и непроходимым.
Дон Хуан двигался с удивительным проворством, и я из последних сил
пытался не отстать. Он посоветовал мне смотреть туда, куда я наступаю, и
создавать поменьше шума. Он сказал, что шум ветвей, хрустящих под моей
тяжестью, был смертельно предательским.
Я старательно пытался наступать на следы дон Хуана, избегая треска
сухих ветвей. Мы пропетляли около ста метров, как вдруг я уловил краем
глаза огромную темную массу ягуара не более чем в тридцати шагах позади
себя.
Я заорал на пределе своего голоса. Не останавливаясь, дон Хуан
оглянулся и успел заметить, как большая кошка скрылась из поля зрения.
Тогда он издал пронзительный свист и начал хлопать в ладоши, имитируя звук
приглушенных выстрелов.
Он сказал очень тихим голосом, что кошки не любят подниматься в гору,
и поэтому нам надо перебраться на предельной скорости через широкий и
глубокий овраг, который был справа от меня в нескольких метрах отсюда.
Он дал знак, и мы метнулись через кусты с невероятной скоростью. Мы
соскользнули вниз по одной стороне оврага и, достигнув дна, помчались к
другой стороне. Отсюда у нас была ясная перспектива спуска, дна оврага и
ровного участка, где находились мы. Дон Хуан шепнул, что ягуар идет по
нашим следам, и что, если нам повезет, мы увидим его бегущим по дну
оврага, вблизи нашей трассы.
Пристально наблюдая за оврагом под нами, я с тревогой ожидал
появления животного. Но так и не увидел его. Я уже подумывал о том, что
ягуар, должно быть, убежал, когда вдруг услышал пугающее рычание большой
кошки в чапареле за нашей спиной. Вместе с ознобом пришло понимание - дон
Хуан был прав. Раз он был там, значит, ягуар действительно читает наши
мысли
- Он пересек овраг раньше нас.
Ни слова не сказав, дон Хуан бросился бежать с огромной скоростью. Я
последовал его примеру, и мы петляли довольно долго. Я был на последнем
дыхании, когда дон Хуан решил остановиться и передохнуть.
Страха, что ягуар настигнет нас, не было, но что-то мешало мне
восхищаться великолепной физической удалью дон Хуана. Он бегал так, словно
был молодым человеком. Я начал говорить ему, что он напоминает мне кого-то
в моем детстве, кто сильно впечатлял меня своими спринтерскими данными, но
он дал мне знак замолчать. Он внимательно прислушивался, то же сделал и я.
Послышался мягкий шорох в кустарнике справа от нас. Затем на миг на
фоне чапареля показался силуэт черного ягуара, возможно в пятидесяти
метрах от нас.
Дон Хуан пожал плечами и указал в направлении животного.
- Похоже, нам не избавиться от него, - сказал он с безнадежным
смирением. - пойдем спокойненько, словно мы совершаем чудесную прогулку по
парку, ты расскажешь мне сейчас историю из твоего детства. Для этого самое
время и, как никогда, подходящее окружение. Ягуар последует за нами, урча
от жадности и голода, а ты будешь вспоминать о прошлом - идеальное
неделание бегства от ягуара.
Он громко рассмеялся. Но когда я сказал ему, что полностью потерял
интерес ко всяким историям, его даже скрючило от хохота.
- Ты наказываешь меня теперь за то, что я не захотел тебя выслушать,
не так ли? - спросил он.
И я, конечно же, начал оправдываться. Я сказал ему, что его обвинение
просто нелепо. Я действительно потерял нить истории.
- Если маг не имеет собственной важности, он не вешает лапшу на уши о
том, что потерял нить истории, - сказал он со злобным блеском в глазах. -
и поскольку у тебя не осталось ни грамма собственной важности, ты должен
рассказать свою историю сейчас. Расскажи ее духу, ягуару и мне так, словно
ты вообще не терял никакой нити.
Я хотел сказать ему, что мне не хочется подчиняться его желаниям,
потому что история была очень глупой, а окружающая обстановка подавляла
меня. Я хотел предложить более подходящую обстановку для этого, другое
время, как он сам поступал со своими историями.
Я еще ничего не сказал, а он уже отвечал мне.
- И ягуар, и я можем читать мысли, - сказал он, улыбаясь. - если я
выбираю нужное окружение и время для моих магических историй, то это
потому, что они служат обучению, и я хочу выжать из них максимальный
эффект.
Он дал мне знак, и мы пошли. Мы спокойно прогуливались бок о бок. Я
сказал, что восхищен его бегом и выносливостью, и что остатком собственной
важности была сердцевина моего восхищения, поскольку я считал себя хорошим
бегуном. Потом я рассказал ему историю из моего детства. История
вспомнилась мне, когда я увидел, что он так прекрасно бегает.
Я рассказал ему, что мальчишкой играл в футбол и очень хорошо бегал.
Фактически, я был так проворен и быстр, что чувствовал свою
безнаказанность в любых проделках, так как мог удрать от любого, кто
погнался бы за мной, особенно это касалось стариков-полицейских, которые
пешком патрулировали по улицам моего родного города. Стоило мне разбить
уличное освещение или сделать что-нибудь в этом роде, я тут же бросался
наутек и был в безопасности.
Но однажды, а я этого не знал, старых полицейских поменял новый
полицейский корпус из военного училища. Кошмарный момент наступил, когда я
разбил окно в магазине и побежал, надеясь, что моя быстрота гарантирует
спасение. Молодой полицейский помчался за мной. Я бежал так, как не бегал
никогда прежде, но все было напрасно. Офицер, который оказался отличным
центр-форвардом полицейской футбольной команды, был более быстр и
вынослив, чем мое десятилетнее тело. Он схватил меня и гнал пинками до
самого магазина, где я разбил окно. Он мастерски называл все свои удары,
словно тренировался на футбольном поле. Он бил меня не больно, только
беззлобно пугая меня, и все же мое сильное унижение смягчалось восхищением
десятилетнего мальчика перед его удалью, его талантом настоящего
футболиста.
Я сказал дон Хуану, что в этот день я почувствовал то же самое по
отношению к нему. Он был способен обогнать меня, несмотря на солидную
разницу лет и мою старую склонность быстро удирать.
Еще я сказал ему, что в течение нескольких лет у меня был часто
повторяющийся сон, в котором я бегал так быстро, что молодой полицейский
больше не мог обогнать меня.
- Твоя история более важна, чем я думал, - заявил дон Хуан. - я
думал, что будет рассказ о том, как твоя мама шлепала тебя по заднице.
Он так интересно произносил слова, что его заявление получилось очень
забавным и насмешливым. Он добавил, что в некоторых случаях дух, а не наш
рассудок, доводят до конца наши истории. Это был один из таких случаев.
Дух запустил эту историю в мой ум, без сомнения, потому, что она имела
дело с моей неразрушенной собственной важностью. Он сказал, что факел
гнева и унижения горит во мне с тех самых лет и мое чувство неудачи и
подавленности по-прежнему остается целым.
- Психологу понадобился бы целый день на твою историю и ее настоящий
контекст, - продолжал он. - в твоем уме я, по-видимому, отождествился с
молодым полицейским, который разбил твою идею непобедимости.
Как только он высказался, я тут же признал, что это и было мое
чувство, хотя я сознательно не размышлял над ним, пытаясь выразить его.
Мы шагали в молчании. Я был захвачен его аналогией и совершенно
забыл, что ягуар выслеживает нас, но дикое рычание напомнило мне о нашей
ситуации.
Дон Хуан приказал мне подпрыгивать вверх и опускаться на длинные,
низкие ветви кустов. Сломав несколько ветвей, я собрал что-то наподобие
метлы. Он сделал то же самое. Когда мы побежали, волоча метлы по сухой
песчаной почве, за нами поднялось целое облако пыли.
- Это должно обеспокоить ягуара, - сказал он, когда мы остановились,
чтобы перевести дыхание. - у нас осталось всего несколько часов светлого
времени. Ночью ягуар непобедим, поэтому нам лучше всего бежать к тем
скалистым холмам.
Он указал на какие-то холмы, которые находились примерно в полумиле к
югу.
- Нам надо бежать на восток, - возразил я. - эти холмы уходят далеко
на юг. Если мы пойдем туда, мы никогда не доберемся до моей машины.
- В любом случае мы не дойдем до нее сегодня, - спокойно ответил он.
- а возможно, даже и завтра. Кто сказал, что мы вообще когда-нибудь
вернемся к ней?
Я почувствовал приступ страха, а затем необычное спокойствие овладело
мной. Я сказал дон Хуану, что если мне суждено погибнуть в этой пустыне, я
надеюсь, что смерть моя будет безболезненной.
- Не волнуйся, - сказал он. - смерть мучительна только тогда, когда
она влезает в твою постель во время болезни. В битве за свою жизнь ты не
почувствуешь боли. А если и почувствуешь что-нибудь, так только ликование.
Он сказал, что наиболее впечатляющим различием между цивилизованным
человеком и магом был образ, в котором к ним приходит смерть. Только с
магами-воинами смерть добра и ласкова. Даже будучи смертельно ранены, они
не чувствуют боли. Но еще более удивительным было то, что смерть
останавливается в ожидании до тех пор, пока маги сами не призовут ее.
- Величайшая разница между обычным человеком и магом заключается в
том, что маг своей быстротой управляет своей смертью, - продолжал дон
Хуан. - что бы там ни случилось, ягуар не с" ест меня. Он сожрет тебя,
поскольку ты не знаешь достаточной скорости, чтобы сдержать натиск своей
смерти.
Затем он подробно изложил все сложности идеи магов о скорости и
смерти. Он сказал, что в мире повседневной жизни наши слова или наши
решения могут быть с легкостью изменены. Единственной бесповоротной вещью
в нашем мире была смерть. В мире магов, с другой стороны, естественную
смерть можно отменить, но слова магов - ни в коем случае. В мире магов
решения нельзя ни изменить, ни переработать. Единственное, что они могут
сделать, это остановиться навсегда.
Я сказал ему, что его заявления, какими бы впечатляющими они ни были,
не убедили меня в том, что смерть можно отменить. Тогда он объяснил еще
раз то, что объяснял прежде. Он сказал, что для видящих люди
представляются либо продолговатыми, либо сферическими светящимися
сплетениями бесчисленных, статичных, но вибрирующих энергетических полей,
и что только маги способны вызвать движение в этих сферах неподвижной
светимости. За долю секунды они могут перемещать свои точки сборки в любое
место в их светящемся сплетении. Это движение и скорость, с которой оно
было произведено, влекут мгновенное переключение и восприятие другой,
совершенно отличной вселенной. Или они могут перемещать свои точки сборки
без остановок через все поле своей светящейся энергии. Сила, созданная
этим движением, так велика, что мгновенно воспламеняет всю их светящуюся
массу.
Он сказал, что если сейчас на нас обрушится горный обвал, он сможет
уничтожить естественный эффект случайной смерти. Используя скорость, с
какой может передвигаться его точка сборки, он заставит себя изменить мир,
или сожжет себя за долю секунды огнем изнутри. Я же, с другой стороны,
умру естественной смертью, придавленный камнями, так как моей точке сборки
не хватает скорости, чтобы вытащить меня из такой ситуации.
Я сказал, что, по-видимому, маги просто находят альтернативный путь
смерти, а это было совершенно непохоже на отмену смерти. Он повторил, что
все, о чем он говорил, касалось того, что маги управляют своей смертью.
Они умирают только тогда, когда этого захотят.
Хотя у меня не было сомнений в том, о чем он говорил, я продолжал
задавать вопросы, почти играя с ним. И пока он говорил, мысли и
