же он не мог объяснить себе, чего же он боялся. У него появилось смутное
ощущение, что, хотя он точно знал о существовании монстра, что-то мешало
ему думать о нем. Он тут же понял, что этот негодяй, нагваль Хулиан, знает
все, что происходило здесь, знает всю истину. До этой минуты дон Хуан даже
не предполагал, что нагваль Хулиан способен на такое надувательство.
Перед тем, как свести с ним счеты, дон Хуан решил отдаться
удовольствию обойти без провожатых все владения этого дома. Никогда бы
раньше он не позволил себе этого. Прежде, когда ему надо было выйти за
невидимую черту, его сопровождал кто-нибудь из хозяев этого дома. Это
ставило серьезные ограничения на его передвижения. Два или три раза он
пытался пройтись в одиночку, но понял, что рискует быть уничтоженным в
лапах монстра.
Переполненный необычной мощью, дон Хуан вошел в дом, но вместо того,
чтобы похвастать своей новой свободой и силой, он собрал всех домочадцев и
гневно потребовал, чтобы они объяснили причину своей лжи. Он обвинил их в
том, что они заставляли его работать, как раба, играя на его страхе перед
несуществующим чудовищем.
Женщины рассмеялись, словно он рассказал им веселую шутку. И только у
нагваля Хулиана был вид провинившегося, особенно когда дон Хуан,
ломающимся от сильной обиды голосом описал три года своего постоянного
страха. Нагваль Хулиан не выдержал и заплакал во весь голос, когда дон
Хуан потребовал извинения за то беспокойство, с каким его эксплуатировали.
- Но мы же говорили тебе, что чудовища не существует, - сказала одна
из женщин.
Дон Хуан возмущенно посмотрел на нагваля Хулиана, который тут же
испуганно с" ежился.
- Он знал, что монстр существует, - закричал дон Хуан, тыча пальцем в
сторону нагваля.
И вдруг он понял, что сказал неправду, так как нагваль Хулиан
первоначально говорил ему, что чудовища не существует.
- Чудовища не было, - поправился дон Хуан, дрожа от ярости. - это был
один из его трюков.
Нагваль Хулиан, бесконтрольно зарыдав, попросил прощения у дон Хуана,
в то время как женщины выли от хохота. Дон Хуан никогда не видел их в
таком состоянии.
- Ты знал с самого начала, что никакого чудовища не было. Ты обманул
меня, - кричал он нагвалю Хулиану, который, опустив голову, с глазами,
полными слез, признал свою вину.
- Конечно, я обманул тебя, - прошептал он. - здесь никогда не было
никакого монстра. А то, что ты принимал за чудовище, было просто сгустком
энергии. Твой страх превратил его в чудовище.
- Ты говорил мне, что монстр хочет сожрать меня. Как ты посмел мне
так лгать? - кричал на него дон Хуан.
- Пожирание монстром было символом, - мягко ответил нагваль Хулиан. -
твой реальный враг - твоя глупость. Ты находишься в смертельной опасности,
потому что твой монстр пожирает тебя сейчас.
Дон Хуан завопил, что ему не нужны заявления слабоумного. Он
настаивает, чтобы они все дали ему обещание больше никогда не ограничивать
его стремление уйти от них.
- Можешь уходить, когда захочешь, - резко ответил нагваль Хулиан.
- Ты хочешь сказать, что я могу уйти прямо сейчас? - спросил дон
Хуан.
- А ты хочешь этого? - спросил нагваль.
- Да, я хочу уйти из этого гадкого места и гадкой кучки лгунов,
которые живут здесь, - закричал дон Хуан.
Нагваль Хулиан приказал выплатить дон Хуану все его сбережения и с
сияющими глазами пожелал ему счастья, процветания и мудрости.
Женщины не пожелали попрощаться с ним. Они пристально смотрели на
него до тех пор, пока он не опустил голову, избегая их палящего взора.
Дон Хуан сложил свои деньги в карман, и, не оборачиваясь, ушел,
радуясь окончанию этого испытания. Мир вокруг был для него знаком вопроса.
Он тосковал по нему, находясь внутри дома, он был оторван от него. А
теперь, молодой и сильный, он имел и деньги в своем кармане, и жажду к
жизни.
Он ушел от них, не сказав ни слова благодарности. Его гнев, так долго
сдерживаемый страхом, буквально вырвался на поверхность. А ведь он даже
учился, чтобы понравиться им - а теперь чувствовал себя обманутым и
преданным. Ему захотелось убежать отсюда как можно дальше.
В городе у него возникли первые нежелательные трудности.
Путешествовать оказалось очень дорого и трудно. Его научили тому, что если
он хочет побыстрее уехать из города, ему не следует выбирать направление,
а надо просто найти таких погонщиков мулов, которые захотели бы взять его
с собой. Через несколько дней он уехал с надежным погонщиком в порт
Мазатлан.
- Хотя в то время мне было только двадцать три года, - сказал дон
Хуан. - я чувствовал, что прожил целую жизнь. Единственной вещью, которую
я еще не испытал, был секс. Нагваль Хулиан говорил мне, что благодаря
тому, что я еще ни разу не был с женщиной, я и обладаю такой силой и
выносливостью. Нагваль Хулиан говорил, что у него оставалось совсем
немного времени для работы со мной, прежде чем мир поймает меня.
- Что он этим хотел сказать, дон Хуан? - спросил я.
- Он хотел сказать, что я и понятия не имею о той чертовщине, на
которую напрашивался, - ответил дон Хуан. - и что у него было мало
времени, чтобы выстроить мои баррикады, моих молчаливых защитников.
- Что такое молчаливый защитник, дон Хуан? - спросил я.
- Это спаситель, - ответил он. - молчаливый защитник - это волна
необъяснимой энергии, которая приходит к воину, когда ничто другое больше
не помогает.
Мой бенефактор знал, какое направление примет моя жизнь, когда я
выйду из-под его влияния. Поэтому он изо всех сил пытался дать мне как
можно больше точек зрения магов. Эти точки зрения магов должны были стать
моими молчаливыми защитниками.
- А что такое точки зрения магов? - спросил я.
- Позиции точки сборки, - ответил он. - бесконечное количество
позиций, которых могла бы достигнуть точка сборки. В каждом и любом из
этих поверхностных или глубоких передвижений маг может укрепить свою новую
последовательность.
Он повторил, что все пережитое им благодаря его бенефактору или при
его руководстве было результатом либо мельчайших, либо значительных
передвижений его точки сборки. Его бенефактор заставлял его переживать
бесчисленное множество точек зрения или выборов, количество которых было
более чем достаточно, поскольку он знал, что судьбой дон Хуана было быть
призванным объяснить то, что делалось магами, и кем они были.
- Эффект этих перемещений точки сборки оказался кумулятивным, -
продолжал он. - он давит на тебя, независимо от того, понимаешь ли ты это
или нет. Такое накопление сработало, в конце концов, и со мной.
- Вскоре после того, как я вошел в контакт с нагвалем, моя точка
сборки сдвинулась настолько глубоко, что я мог "видеть". Я "видел"
энергетическое поле в виде монстра. И моя точка зрения сдерживала
дальнейшее движение, пока, наконец, я не "увидел" монстра тем, чем он был
на самом деле - энергетическим полем. Я преуспел в "видении", но не знал
этого. Я думал, что ничего не делаю и ничему не обучаюсь. Я был глуп до
невероятности.
- Ты был слишком молод, дон Хуан, - сказал я. - ты не мог поступить
иначе.
Он засмеялся и хотел что-то сказать, но затем, казалось, переменил
свое решение. Он пожал плечами и продолжил свой рассказ.
Дон Хуан сказал, что, когда он прибыл в Мазатлан, он был практически
уже опытным погонщиком мулов, и ему предложили постоянную работу в
караване мулов. Такая договоренность была ему по душе, а идея, что он
будет курсировать между Дуранго и Мазатланом, безмерно радовала его. Но
были две вещи, которые беспокоили его: что он до сих пор не был с
женщиной, и сильное, хотя и необъяснимое желание уйти на север. Он не
знал, зачем ему это. Он знал только, что где--о на севере что-то ожидает
его. Это чувство было таким сильным, что в конце концов он отказался от
гарантированной, постоянной работы, намереваясь отправиться на север.
Его огромная сила и новая, непостижимая хитрость помогали ему
находить работу даже там, где ее бы не нашел никто. Так, зарабатывая себе
на дорогу, он упорно продвигался на север, в город Синалоа. И здесь его
путешествие закончилось. Он встретил молодую вдову, индеанку из племени
яки, жену человека, которому дон Хуан был многим обязан.
Стараясь оплатить свой долг, он помогал вдове и ее детям, и, не
осознавая этого, полностью вошел в роль мужа и отца.
Эта новая ответственность легла на его плечи тяжелым бременем. Он
потерял свою свободу идти, куда захочешь, он даже потерял свое желание
идти на север. Эту потерю ему компенсировала глубокая привязанность
женщины и ее детей.
- Как муж и отец, я переживал моменты возвышенного счастья, - сказал
дон Хуан. - но это было до тех пор, пока я первый раз не заметил нечто
поистине ужасное. Я понял, что потерял чувство беспристрастности и
отрешенности, которое я приобрел во время пребывания в доме нагваля
Хулиана. И тогда я нашел себя похожим на тех людей, что окружали меня.
Дон Хуан сказал, что год неумолимой шлифовки заставил его потерять
последние следы той новой индивидуальности, которую он получил в доме
нагваля. Он начал с глубокой, но отчужденной привязанности к женщине и ее
детям. Эта беспристрастная привязанность позволяла ему играть роль мужа и
отца непринужденно и со вкусом. Но с течением времени его беспристрастная
привязанность превратилась в безудержную страсть, которая привела его к
потере своей эффективности.
Отход от чувства беспристрастности дал ему силу любить. Потеря
беспристрастности наделила его банальными потребностями, отчаянием и
безнадежностью - отличительными приметами мира повседневной жизни. И все
же уход был его инициативой. За годы пребывания в доме нагваля он приобрел
динамизм, который прекрасно служил ему, когда он нападал на самого себя.
Но более иссушающей карой было знание того, что его физическая
энергия убывает. Фактически, будучи в полном здравии, однажды он остался
полностью парализованным. Он не чувствовал боли. У него не было паники.
Было так, словно его тело, наконец, поняло, что он может получить так
отчаянно желаемые им мир и спокойствие только после того, как он
перестанет двигаться.
Лежа беспомощно в постели, он мог только думать. И тогда к нему
пришло понимание - он сломался, поскольку не имел абстрактной цели. Он
знал, что люди в доме нагваля были экстраординарными, потому что
стремились к свободе, как к своей абстрактной цели. Он не мог понять, чем
была свобода, но знал, что она являла собой противоположность его
собственным конкретным нуждам.
Отсутствие абстрактной цели сделало его больным и беспомощным. Он
больше не мог спасти свою приемную семью от чудовищной нищеты. Вместо
этого они втянули его в ту же бедность, печаль и безнадежность, которую он
знал до встречи с нагвалем.
Пересматривая свою жизнь, он осознал, что только годы, проведенные с
нагвалем, были временем, когда он не был жалким и не имел конкретных нужд.
Нищета оказалась состоянием бытия, освоенного им в момент, когда
конкретные потребности пересилили его.
В первый раз с того момента, как он был ранен много лет назад, дон
Хуан понял до конца, что нагваль Хулиан действительно был нагвалем,
лидером, его бенефактором. Он понял, что хотел сказать его бенефактор,
говоря, что нет свободы без вмешательства нагваля. Теперь у дон Хуана не
оставалось сомнений, что его бенефактор и все члены дома его благодетеля
были магами. С пронзающей душу болью дон Хуан понял, что упустил свой шанс
