почувствовал, что он говорит совершенно серьезно.
- Ты не шутишь? - спросил я вежливо, как только мог.
- Я совершенно серьезен, - ответил он и начал смеяться.
Его смех немного расслабил меня. И он продолжил объяснение системы
классификации, созданной "сталкерами". Он сказал, что люди первой
категории являются идеальными секретарями, помощниками и компаньонами. Они
обладают очень подвижной индивидуальностью, но их подвижность не является
вдохновляющей. Тем не менее они полезны, заботливы, полностью приручаемы,
изобретательны до определенных границ, забавны, воспитаны, милы и
деликатны. Другими словами, это люди, приятнее которых не найти, но у них
есть огромный недостаток - они не могут действовать самостоятельно. Они
всегда нуждаются в тех, кто бы направлял их. Получив направление, каким бы
напряженным и противоречивым оно ни было, они потрясающи в его реализации.
Но предоставленные самим себе, они погибают.
Людей второй категории милыми вообще не назовешь. Это мелочные,
мстительные, завистливые, недоверчивые и эгоистичные люди. Они говорят
только о себе и обычно требуют, что-бы люди подчинялись их стандартам. Они
всегда перехватывают инициативу, даже если с ней им неуютно. Им не по себе
в любой ситуации, и они никогда не расслабляются. Такие люди ненадежны и
всегда всем недовольны, при большей незащищенности они становятся еще
более отвратительными, чем есть на самом деле. Их смертельным недостатком
является то, что они должны убивать, чтобы быть лидерами.
К третьей категории относятся люди, которые ни милы, ни
отвратительны. Они никому не служат и никому не навязывают себя. Скорее
всего они равнодушны. У них есть возвышенное понятие о самих себе,
составленное из грез и желаемых мечтаний. В чем они экстраординарны, так
это в ожидании, что вот-вот что-то произойдет. Они ожидают, что будут
открывателями и победителями. Они обладают чудесной способностью создавать
иллюзию того, что их ждут великие дела, которые они всегда обещают себе
выполнить, но не делают этого никогда, поскольку для этого у них нет,
фактически, никаких ресурсов.
Дон Хуан сказал, что он сам определенно принадлежит ко второй
категории. Потом он попросил меня классифицировать самого себя, и я начал
трещать без умолку. Дон Хуан, согнувшись от хохота, свалился на землю.
Он предложил мне еще раз классифицировать себя, и я неохотно
предположил, что представляю собой комбинацию всех трех категорий.
- Мне не нужна эта комбинация чепухи, - сказал он, по-прежнему
извиваясь от хохота. - мы просто люди, и каждый из нас представляет только
один из трех типов. И как я убежден, ты принадлежишь ко второй категории.
"Сталкеры" называют таких людей пердунами.
Я начал протестовать, что его схема классификации унизительна. Но
остановился на середине фразы. Вместо этого я понял, что это правда, что
существует только три типа личностей и каждый из нас пойман в одну из трех
категорий, в жизни нет места надежде на изменение и освобождение.
Он согласился, что это как раз тот самый случай. Но все же остается
один путь к освобождению. Маги давно научились тому, что только наше
личное самоотражение бросает нас в одну из категорий.
- Наша беда в том, что мы принимаем себя слишком серьезно. - сказал
он. - в какую бы категорию не попадал наш образ самих себя, вопрос
заключается только в нашей собственной важности. Если у нас нет
собственной важности, значит, нет и вопроса, к какой категории мы
относимся.
- Я всегда был пердуном, - продолжал он, и его тело затряслось от
смеха. - так же, как и ты. Но теперь я тот пердун, который не принимает
себя серьезно, в то время как ты по-прежнему делаешь это.
Я был возмущен. Я хотел поспорить с ним, но не мог собрать для этого
энергии.
На пустой площади реверберация его смеха была неестественно жуткой.
Потом он сменил тему, и скороговоркой произнес основные ядра, которые
мы с ним обсуждали: манифестация духа, стук духа, надувательство духа,
нашествие духа, требование "намерения" и управление "намерением".
Он повторил их, словно давал моей памяти шанс полностью сохранить их.
А затем он кратко изложил все, что прежде говорил мне о них. Было так,
словно он нарочно вынуждал меня сохранить всю эту информацию в
интенсивности этого момента.
Я отметил, что основные ядра по-прежнему оставались тайной для меня.
У меня появилась все та же озабоченность о моей способности понимать их. У
меня было впечатление, что стоит ему прекратить обсуждение темы, и я тут
же потеряю ее смысл.
Я настаивал на том, что должен задать ему массу вопросов об
абстрактных ядрах.
Он, казалось, мысленно оценил сказанное мной и тихо кивнул головой.
- Эта тема была очень трудна и для меня, - сказал он. - и я тоже
задавал много вопросов. Возможно, я был более эгоцентричным, чем ты. И
таким же противным. Придирки были единственным способом задавания
вопросов, который я знал. Ты же скорее воинственный инквизитор. В конце
концов, конечно, и ты, и я в равной степени надоедливы, но по различным
причинам.
Прежде чем сменить тему, дон Хуан добавил к нашей беседе об основных
ядрах еще одну вещь: то, что они открывали себя очень медленно, то
появляясь, то капризно уходя.
- Я не могу повторять слишком часто, что каждый человек, чья точка
сборки сдвинулась, может передвинуть ее дальше, - начал он. - и
единственная причина, по которой мы нуждаемся в учителе, заключается в
том, что кто-то должен постоянно подстегивать нас. В противном случае
нашей естественной реакцией будет остановка для того, чтобы поздравить
себя с окончанием такой большой темы.
Он сказал, что мы оба являемся хорошими примерами нашей
отвратительной тенденции поменьше касаться самих себя. Его бенефактор, к
счастью, будучи потрясающим "сталкером", вообще не щадил его.
Дон Хуан сказал, что в течение их ночных путешествий по диким местам
нагваль Хулиан пространно обучал его природе собственной важности и
движения точки сборки. Для нагваля Хулиана собственная важность была
монстром с тремя тысячами голов. И тот, кто вступал с ней в бой, мог
победить ее одним из трех способов. Первый способ состоял в отсечении
каждой из голов по очереди, вторым было достижение таинственного состояния
бытия, называемого местом отсутствия жалости, которое разрушало
собственную важность, медленно убивая ее голодом, третьим была оплата
немедленного уничтожения тысячеголового монстра своей символической
смертью.
Нагваль Хулиан рекомендовал третий выбор. Но он говорил дон Хуану,
что считал бы себя счастливым, если бы мог выбирать. Для этого был дух,
который обычно решал, каким путем идти магу, и маг был обязан следовать
ему.
Дон Хуан сказал, что так же, как и он вел меня, его бенефактор
заставил его отсечь три тысячи голов собственной важности, одну за другой,
но результат был совершенно разным. В то время, как я реагировал очень
хорошо, он не реагировал на это вообще.
- Со мной была особая ситуация, - продолжал он. - с того самого
момента, как мой бенефактор "увидел" меня, лежащим на дороге с пулевой
раной в груди, он знал, что я новый нагваль. Он действовал в соответствии
с этим. Он сдвинул мою точку сборки вскоре после того, как это позволило
мое здоровье. И я с легкостью увидел поле энергии в образе
человека-чудовища. Но это достижение, вместо того, чтобы помочь, как
предполагалось нагвалем, помешало дальнейшему движению моей точки сборки.
И в то время, как точки сборки других учеников двигались без остановки,
моя оставалась фиксированной на моей способности "видеть" монстра.
- Но разве твой бенефактор не говорил тебе, что делать с этим? -
спросил я, озадаченный ненужным затруднением.
- Мой бенефактор не верил в передачу знания по наследству, - сказал
дон Хуан. - он считал, что знание, переданное таким образом, теряет свою
эффективность. Не было такого, чтобы кто-то нуждался в нем. С другой
стороны, если о знании лишь намекали, заинтересованный человек должен был
придумать способ, чтобы потребовать это знание.
Дон Хуан сказал, что разница между его методом обучения и методом его
бенефактора заключается в том, что он сам верит в свободу выбора. Его
бенефактор ее отрицал.
- А учитель твоего бенефактора, нагваль Элиас, рассказал тебе о том,
что происходит? - настаивал я.
- Он пытался, - сказал дон Хуан и вздохнул. - но я действительно был
невыносим. Я видел все. Я просто позволял двум людям говорить мне все, что
угодно, но никогда не слушал того, что они мне говорили.
Чтобы выйти из этого тупика, нагваль Хулиан решил заставить дон Хуана
выполнить еще раз, но уже другим путем, свободное движение его точки
сборки.
Я перебил его вопросом, произошло ли это до или после его переживания
в реке. История дон Хуана не имела хронологического порядка, который мне
так нравился.
- Это случилось несколькими месяцами позже, - ответил он. - и ни на
миг не думай, что я действительно изменился благодаря своему переживанию
разделенного восприятия, я не стал ни мудрее, ни трезвее. Ничего
подобного.
- Подумай о том, что случилось с тобой, - продолжал он. - я не только
раз за разом разрушал твою последовательность, я разносил ее в клочья, а
посмотри на себя - ты по-прежнему действуешь так, словно ты целый. Это
ярчайшее достижение магии, "намеренного" действия.
- Я был таким же. На время я пошатнулся под ударом того, что пережил,
но потом я все забыл и связал разорванные концы, словно ничего и не
произошло. Бот почему мой бенефактор верил, что мы можем действительно
измениться только тогда, когда умрем.
Вернувшись к своей истории, дон Хуан сказал, что нагваль использовал
Тулио, необщительного члена его семейства, чтобы нанести новый
сокрушительный удар по его психологической последовательности.
Дон Хуан сказал, что все ученики, включая и его самого, никогда не
были в полном согласии друг с другом кроме того, что Тулио - презрительно
надменный человечишко. Они ненавидели Тулио из-за того, что он либо
избегал их, либо постоянно их осаживал. Он всегда обращался с ними с таким
пренебрежением, что они чувствовали себя подобно грязи. Они все были
убеждены, что Тулио никогда не разговаривает с ними, потому что ему нечего
им сказать, и что его наиболее рельефной чертой, его высокомерным
равнодушием была скрываемая им робость.
Но несмотря на его неприятную личность, к огорчению всех учеников,
Тулио имел несообразное влияние на всех обитателей дома - особенно на
нагваля Хулиана, который, казалось, души в нем не чаял.
Однажды утром нагваль Хулиан отправил всех учеников в однодневную
поездку в город. Единственным человеком, который остался в доме, не считая
старых хозяев дома, был дон Хуан.
Около полудня нагваль Хулиан отправился в свой кабинет, чтобы
заняться ежедневными деловыми расчетами. Проходя мимо, он небрежно
попросил дон Хуана помочь ему с бухгалтерией.
Дон Хуан начал разбираться с квитанциями и вскоре понял, что для
продолжения работы ему нужна некоторая информация от Тулио, который,
будучи ответственным за имущество, забыл сделать необходимые записи.
Нагваля Хулиана ужасно разозлило упущение Тулио, что доставило немало
удовольствия дон Хуану. Нагваль нетерпеливо приказал дон Хуану отыскать
Тулио, который в это время присматривал на полях за рабочими, и попросить
его зайти к нему в кабинет.
