время на горизонте было достаточно света, поэтому очертания крыши были еще
видимы, но затем небо стало черным, и я едва мог видеть дом. Я сохранял
свои глаза сфокусированными на крыше часы, не замечая совсем ничего. Я
видел пару сов, пролетевших к северу; размах их крыльев был совершенно
удивительным, и их нельзя было принять за черных дроздов. В определенный
момент, однако, я отчетливо заметил черную тень маленькой птицы, севшей на
крышу. Это определенно птица! Мое сердце начало сильно стучать; я
почувствовал гул в моих ушах. Я прицелился в птицу и спустил оба курка.
Раздался очень громкий выстрел. Я почувствовал сильную отдачу ружейного
приклада в мое плечо, и в тот же самый момент я услышал очень
пронзительный и ужасающий человеческий крик. Он был громкий и жуткий и,
казалось, шел с крыши. У меня был момент полного замешательства. Затем я
вспомнил, что дон Хуан указывал мне закричать в момент выстрела, а я забыл
это сделать. Я подумал перезарядить мое ружье, когда дон Хуан открыл дверь
и выбежал. Он держал керосиновую лампу. Он казался очень взволнованным.
- Я думаю, ты попал в нее, - сказал он. - мы должны теперь найти
мертвую птицу.
Он принес лестницу и велел мне залезть и посмотреть на рамада, но я
ничего не нашел там. Он влез и посмотрел сам, с равно отрицательными
результатами.
- Может быть, ты разнес птицу на куски, - сказал дон Хуан, - в таком
случае, мы должны найти, по крайней мере, перья.
Сначала мы начали осматривать вокруг рамада, а затем - вокруг дома.
Мы осматривали при свете лампы до утра. Затем мы снова начали осматривать
всю площадь, которую мы покрыли в течение ночи. Около 11.00 дон Хуан
прекратил наши поиски. Он сел удрученный, глуповато улыбнулся мне и
сказал, что мне не удалось прикончить его врага и что теперь, более, чем
когда-либо прежде, его жизнь не стоила крика совы, потому что женщина была
несомненно раздражена и жаждала отомстить.
- Ты в безопасности, однако, - сказал дон Хуан уверенно, - женщина не
знает тебя.
Когда я шел к своей машине, чтобы вернуться домой, я спросил его,
должен ли я уничтожать ружье. Он сказал, что ружье не сделало ничего и что
я мог вернуть его владельцу. Я заметил глубокое отчаяние в глазах дона
Хуана. При этом я почувствовал такое волнение, что я собирался заплакать.
- Чем я могу помочь тебе? - спросил я.
- Ты ничего не можешь сделать, - сказал дон Хуан.
Мы молчали некоторое время. Я хотел уехать немедленно. Я чувствовал
гнетущую муку. Мне было не по себе.
- Хотел бы ты действительно попытаться помочь мне? - спросил дон Хуан
простодушным тоном.
Я снова сказал ему, что я весь целиком в его распоряжении, что моя
привязанность к нему была такой глубокой, что я мог бы предпринять любой
вид действия, чтобы помочь ему.
Дон Хуан улыбнулся и вновь спросил, действительно ли я имею такое
намерение, и я страстно вновь подтвердил свое желание помочь ему.
- Если ты действительно намерен, - сказал он, - у меня есть еще один
шанс.
Он, казалось, был удовлетворен. Он широко улыбнулся и похлопал своими
руками несколько раз - это было то, что он всегда делал, когда хотел
выразить чувство удовольствия. Изменение его настроения было таким
удивительным, что оно также захватило меня. Я внезапно почувствовал, что
гнетущее настроение, страдание, было преодолено, и жизнь была снова
необъяснимо пробуждена. Дон Хуан сел, и я сделал то же самое. Он смотрел
на меня долгое время и затем продолжал говорить мне очень спокойно и
осторожно, что я был, в действительности, единственным человеком, который
мог помочь ему в этот момент, и поэтому он собирался попросить меня
сделать нечто очень опасное и очень особенное.
Он прервался на момент, как будто хотел нового подтверждения с моей
стороны, я вновь подтвердил мое твердое желание сделать что-нибудь для
него.
- Я собираюсь дать тебе оружие, чтобы пронзить ее, - сказал он.
Он взял длинный предмет из своей сумки и вручил его мне. Я взял его и
осмотрел. Я почти отбросил его.
- Это кабан, - продолжал он. - Ты должен пронзить ее этим.
Предмет, который я держал, был сухой передней ногой кабана. Шкура
была отталкивающей, а щетина была отвратительной на ощупь. Копыто было
целым, и его две половины были развернуты, как будто нога была напряжена.
Это была ужасно выглядевшая вещь. Она почти заставила меня испытывать
тошноту. Он быстро взял ее назад.
- Ты должен забить кабана прямо в ее пупок, - сказал дон Хуан.
- Что? - спросил я слабым голосом.
- Ты должен взять кабана в свою левую руку и заколоть ее им. Она -
колдунья, и кабан войдет ей в живот, и никто на свете, за исключением
другого мага, не увидит его воткнутым там. Это не обычная битва, но дело
магов. Ты должен избежать той опасности, что, если тебе не удастся
пронзить ее, она может без промедления смертельно ударить тебя, или ее
компаньоны или родственники застрелят или зарежут тебя. С другой стороны,
ты можешь уйти без царапины.
Если тебе удастся это, у нее будет ужасное время с кабаном в своем
теле, и она оставит меня в покое.
Гнетущая боль охватила меня снова. Я был глубоко привязан к дону
Хуану. Я восхищался им. Во время этой ужасающей просьбы я уже научился
смотреть на его способ жизни и на его знание, как на высшее достижение.
Как мог кто-то позволить умереть человеку, подобному этому? И все же, как
кто-либо мог умышленно рисковать его жизнью? Я так погрузился в свои
размышления, что не заметил, что дон Хуан встал и стоял около меня, пока
он не похлопал меня по плечу. Я поднял глаза: он благожелательно улыбался.
- Когда ты почувствуешь, что действительно хочешь помочь мне, ты
вернешься, - сказал он, - но не раньше. Если ты вернешься, я знаю, что мы
будем делать. Теперь отправляйся! Если ты не захочешь вернуться, я пойму
это также.
Я автоматически поднялся, сел в свою машину и поехал. Дон Хуан
действительно запустил в меня дальний крючок. Я мог уехать и никогда не
возвращаться, но почему-то мысль свободно уехать не успокаивала меня. Я
ехал долгое время, а затем импульсивно повернул и поехал назад к дому дона
Хуана.
Он все еще сидел под своим рамада и не казался удивленным, увидев
меня.
- Садись, - сказал он. - На западе прекрасные тучи. Вскоре будет
темно. Сиди спокойно и позволь сумеркам охватить тебя. Сейчас делай все,
что хочешь, но, когда я скажу тебе, посмотри прямо на те блестящие облака
и попроси сумерки дать тебе силу и спокойствие.
Я сидел лицом к западным облакам пару часов. Дон Хуан вошел в дом и
остался изнутри. Когда стало темно, он вернулся.
- Сумерки пришли, - сказал он. - Встань! Не закрывай свои глаза,
смотри прямо на облака; подними свои руки и с поднятыми руками и
растопыренными пальцами беги на месте.
Я последовал его инструкциям; я поднял руки над головой и начал
бежать. Дон Хуан подошел сбоку и корректировал мои движения. Он вложил
ногу кабана в ладонь моей левой руки и велел мне схватить ее пальцами.
Затем он опустил мои руки вниз, пока они не стали указывать на оранжевые и
черные мрачные тучи над горизонтом на западе. Он растопырил мои пальцы
подобно вееру и велел мне не сгибать их. Это было рещающей важностью,
чтобы я сохранял свои пальцы растопыренными, потому что, если я закрою их,
я не смогу попросить сумерки о силе и спокойствии, но буду угрожать им. Он
также корректировал мой бег. Он сказал, что он должен быть спокойным и
однообразным, как будто бы я действительно бежал к сумеркам с протянутыми
руками.
Я не мог заснуть в течение этой ночи. Несмотря на успокаивание меня,
сумерки, как будто, возбудили во мне бешенство.
- У меня так много еще незаконченных вещей в моей жизни, - сказал я.
- Так много неразрешенных вещей.
Дон Хуан хихикнул мягко.
- Ничто в мире не закончено, - сказал он. - ничто не кончено, однако
ничто не является неразрешенным. Иди спать.
Слова дона Хуана были успокаивающими.
Около десяти часов на следующее утро дон Хуан дал мне что-то поесть,
и затем мы отправились в путь. Он прошептал, что мы должны подойти к
женщине около полудня, или перед полуднем, если возможно. Он сказал, что
идеальным временем были ранние часы дня, потому что ведьма всегда имеет
меньше силы и меньше знает утром, но она всегда охраняет свой дом в эти
часы. Я не задавал никаких вопросов. Он направил меня к шоссе, и в
определенном месте он велел мне остановить и поставить машину сбоку от
дороги. Он сказал, что мы должны ждать здесь.
Я посмотрел на свои часы - было пять минут одиннадцатого. Я
непрерывно зевал. Я был в действительности сонный; мой ум бесцельно
блуждал.
Внезапно дон Хуан выпрямился и толкнул меня. Я вскочил на своем
сиденьи.
- Она здесь! - сказал он.
Я увидел женщину, идущую к шоссе по краю вспаханного поля. Она несла
корзину, закрепленную петлей в своей правой руке. До этого времени я не
замечал, что мы остановились поблизости от перекрестка. Две узкие тропинки
проходили параллельно обеим сторонам шоссе; очевидно, люди, которые
использовали эту тропу, должны были пересекать мощеную дорогу.
Когда женщина была еще на грунтовой дороге, дон Хуан велел мне выйти
из машины.
- Теперь делай это, - сказал он твердо.
Я повиновался ему. Женщина была почти на шоссе. Я побежал и догнал
ее. Я был так близко к ней, что я чувствовал ее одежду на своем лице. Я
вынул кабанье копыто из-под своей рубашки и поразил ее им. Я не
почувствовал никакого сопротивления к тупому предмету, который я держал в
своей руке. Я видел быстро мелькнувшую тень перед собой, подобно портьере;
моя голова повернулась направо, и я увидел женщину, стоявшую в пятидесяти
футах от меня на противоположной стороне дороги. Она была красивой,
молодой и темной, с сильным приземистым телом. Она улыбнулась мне. Ее зубы
были белыми и крупными, а ее улыбка была спокойной. Она полузакрыла свои
глаза, как будто чтобы предохранить их от ветра. Она все еще держала свою
корзину, закрепленную петлей на своей правой руке.
Тогда у меня наступил момент полного замешательства. Я обернулся и
посмотрел на дона Хуана. Он делал неистовые жесты, чтобы позвать меня
назад. Я побежал. Трое или четверо мужчин второпях приблизились ко мне. Я
вскочил в свою машину и дал скорость в противоположном направлении.
Я пытался спросить дона Хуана о том, что случилось, но я не мог
говорить; мои уши лопались от потрясающего напряжения; я чувствовал, что
задыхался. Он, казалось, был удовлетворен и начал смеяться. Моя неудача
как будто не беспокоила его. Мои руки на рулевом колесе были такими
тяжелыми, что я не мог двинуть ими; они были застывшими; мои руки были
негнущимися и такими же были мои ноги. Фактически, я не мог оторвать свою
ногу от педали газа.
Дон Хуан похлопал меня по спине и селел мне расслабиться. Мало-помалу
давление в моих ушах ослабло.
- Что случилосб там? - наконец спросил я.
Он захохотал, как ребенок, не отвечая. Затем он спросил меня, не
заметил ли я способ, которым женщина перемахнула дорогу. Он восхищался ее
превосходной скоростью. Разговор дона Хуана казался таким неуместным, что
я не мог в действительности следовать ему. Он восхищался женщиной! Он
сказал, что ее сила была безупречной и что она была безжалостным врагом.
Я спросил дона Хуана, помнил ли он о моей неудаче. Я был искренне
удивлен и раздосадован переменой его настроения. Он, казалось, был
действительно рад.
Он велел мне остановиться. Я остановился на обочине дороги. Он
