чепуха.
- Я действительно не забочусь о том, что тибетцы намеревались
сказать, - сказал я, - но я несомненно забочусь о том, что говоришь ты. Я
хочу услышать, что ты думаешь о смерти.
Он пристально смотрел на меня мгновение, а затем захихикал. Он
раскрыл свои глаза и поднял брови в комическом удивлении.
- Смерть - это кольцо листьев, - сказал он. - Смерть - это лицо олли;
смерть - это блестящее облако над горизонтом; смерть - это шепот мескалито
в твои уши; смерть - это беззубый рот стража; смерть - это Хенаро, стоящий
на своей голове; смерть - это мой разговор; смерть - это ты и твой
блокнот; смерть - это пустяки, мелочи! Она здесь, и, все же, она совсем не
здесь.
Дон Хуан рассмеялся с большим наслаждением. Его смех был подобен
пению, это был вид танцевального ритма.
- Я говорю бессмыслицу? - сказал дон Хуан. - я не могу сказать тебе,
на что похожа смерть. Но, возможно, я могу сказать тебе о твоей
собственной смерти. Нет способа узнать, чему она будет подобна в
действительности; однако, я могу сказать тебе, на что она может быть
похожа.
Я испугался этому и возразил, что я хотел только знать, на что смерть
ему казалась похожей; я подчеркнул, что интересовался его мнением о смерти
в обычном смысле, но не стремился знать о подробностях чьей-нибудь личной
смерти, особенно моей собственной.
- Я не могу говорить о смерти без личных терминов, - сказал он. - Ты
хотел, чтобы я рассказал тебе о смерти. Хорошо! Тогда не бойся услышать о
своей собственной смерти.
Я признался, что я был слишком нервным, чтобы говорить об этом. Я
сказал, что я хотел поговорить о смерти в обычных выражениях, в которых он
говорил сам, когда рассказывал мне однажды о смерти своего сына евлалио,
говоря, что жизнь и смерть смешиваются подобно туману в кристаллах.
- Я говорил, что жизнь моего сына расширилась во время его личной
смерти, - сказал он. - Я не говорил о смерти вообще, но о смерти моего
сына. Смерть, чем бы она ни была, заставила его жизнь расшириться.
Я определенно хотел направить разговор вне области подробностей и
упомянул, что я прочитал мнения людей, которые были мертвыми несколько
минут и оживлены благодаря медицинской технике. Во всех случаях люди
утверждали, что не могли припомнить ничего вообще; что умирание было
просто ощущением затемнения сознания.
- Это вполне понятно, - сказал он. - Смерть имеет две стадии. Первая
- это затемнение. Это бессмысленная стадия, очень похожая на первое
действие мескалито, в которой переживается легкость, заставляющая
чувствовать счастье, полное, и то, что все в мире спокойно. Но это только
поверхностное состояние; оно вскоре исчезает, и человек входит в новую
область, область жестокости и силы. Эта вторая стадия является
действительной встречей с мескалито. Смерть очень сильно походит на это.
Первая стадия является поверхностным затемнением сознания. Вторая, однако,
- это действительно стадия, где каждый встречается со смертью; это
недолгий момент, после первого затемнения, когда мы находим, что мы
являемся, как-то, снова сами собой. И тогда смерть разбивает нас со
спокойной яростью, пока она не растворяет нашу жизнь в ничто.
- Как ты можешь быть уверен, что говоришь о смерти?
- Я имею своего олли. Дымок показал мне безошибочно мою смерть с
большой ясностью. Вот почему я могу говорить только о личной смерти.
Слова дона Хуана вызвали во мне глубокое опасение и драматическую
двойственность. У меня было чувство, что он собирался описать неприкрытые,
банальные детали моей смерти и сказать мне, как или когда я должен
умереть. Простая мысль узнать это вызвала во мне отчаяние и в то же время
возбудила мое любопытство. Конечно, я мог спросить его описать его
собственную смерть, но я чувствовал, что такая просьба была бы несколько
грубой, и я автоматически исключил ее.
Дон Хуан, казалось, наслаждался моим конфликтом. Его тело содрогалось
от смеха.
- Хочешь ли ты знать, на что может быть похожа твоя смерть? - спросил
он меня с невинным удовольствием на лице.
Я нашел его озорное удовольствие в поддразнивании меня несколько
успокаивающим. Оно почти подстрекало мое опасение.
- Хорошо, скажи мне, - сказал я, и мой голос дрогнул.
Последовал внушительный взрыв смеха. Он держался за живот, повернулся
на бок и, передразнивая, повторял "хорошо, скажи мне" ломающимся голосом.
Затем он выпрямился и сел, напустив на себя притворную сторогость, и с
дрожью в голосе сказал:
- Вторая стадия твоей смерти может, самое лучшее, быть следующей.
Его глаза изучали меня с явно искренним любопытством. Я засмеялся. Я
понял, что его вышучивание было только средством, которое могло притупить
остроту мысли о собственной смерти.
- Ты сильно гонишь, - продолжал он говорить, - поэтому ты можешь
найти себя, в данный момент, снова за рулем. Это будет очень короткое
ощущение, которое не даст тебе времени думать. Неожиданно, скажем, ты
обнаружишь себя едущим, как ты делал тасячи раз. Но прежде, чем ты сможешь
удивиться себе, ты замечаешь необычное образование перед ветровым стеклом.
Если ты посмотришь ближе, ты поймешь, что это облако, которое выглядит
подобно блестящему кольцу листьев. Оно походит, скажем, на лицо прямо
посреди неба перед тобой. Когда ты наблюдаешь его, ты увидишь, что оно
движется назад, пока не становится только сверкающей точкой на расстоянии,
а затем ты заметишь, что оно начало двигаться к тебе снова; оно
приобретает скорость и в мгновение ока вдребезги разбивает стекло твоей
машины. Ты сильный, и я уверен, что смерти потребуется два удара, чтобы
добраться до тебя.
К тому времени ты узнаешь, где ты и что случилось с тобой; лицо
отступит снова до горизонта, наберет скорость и сокрушит тебя. Лицо войдет
внутрь тебя, и тогда ты узнаешь - оно было лицом олли, или оно было мной
говорящим, или тобой пищущим. Смерть была пустяком все время. Мелочью. Она
была крошечной точкой, затерявшейся на листах твоего блокнота. И все же,
она вошла внутрь тебя с неудержимой силой и заставила тебя расшириться;
она заставит тебя сделаться ровным и распространиться по небу и земле и за
ними. И ты будешь подобен туману в мельчайших кристаллах, движущихся,
удаляющихся.
Меня очень захватило описание моей смерти. Я ожидал услышать нечто
такое отличное. Я не мог говорить ничего долгое время.
- Смерть входит через живот, - продолжал он. - Прямо через окно воли.
Это место является наиболее важной и чувствительной частью человека. Это
область воли и также область, через которую все мы умираем. Я знаю это,
потому что мой олли приводил меня к этой стадии. Маг приспосабливает свою
волю, позволяя своей смерти овладеть им, а когда он становится плоским и
начинает расширяться, его непогрешимая воля берет верх и собирает туман в
другого человека снова.
Дон Хуан сделал странный жест. Он раскрыл свои руки подобно двум
веерам, поднял из на уровень своих локтей, повернул их, пока его большие
пальцы не коснулись боков, а затем перенес их медленно вместе к центру
тела над своим пупком. Он держал их там некоторое время. Его руки дрожали
от напряжения. Затем он поднял их и кончиками средних пальцев коснулся
лба, а затем опустил их в то же положение к центру своего тела.
Это был страшный жест. Дон Хуан выполнил его с такой силой и
красотой, что я был очарован.
- Это маг собирает свою волю, - сказал он, - но когда старость делает
его слабым, его воля слабеет и приходит неизбежный момент, когда он не
может больше управлять своей волей. Тогда он не имеет ничего, чтобы
противиться безмолвной силе его смерти, и его жизнь становится подобна
жизни всех окружающих его людей, - расширяющимся туманом, движущимся за
его пределы.
Дон Хуан пристально посмотрел на меня и остановился. Он дрожал.
- Ты можешь идти к кустам теперь, - сказал он. - уже послеполуденное
время.
Мне нужно было идти, но я не отваживался. Я чувствовал себя,
возможно, скорее нервно, чем испуганно. Однако, у меня не было больше
мрачного предчувствия об олли.
Дон Хуан сказал, что это не имело значения, как я чувствую себя, если
я был "тверд". Он заверил меня, что я был в полной форме и мог безопасно
идти в кусты, пока я не приближался к воде.
- Это другое дело, - сказал он. - Мне нужно искупать тебя еще раз,
поэтому держись подальше от воды.
Позднее он пожелал, чтобы я отвез его в соседний город. Я упомянул,
что поездка будет приятной переменой для меня, потому что я был все еще
слаб; мысль, что маг действительно играл со своей смертью, была совершенно
ужасной для меня.
- Быть магом - это ужасный груз, - сказал он убежденным тоном. - Я
говорил тебе, что намного лучше научиться "видеть". Человек, который
"видит", - это все; в сравнении с ним маг - это бедный человек.
- Что такое магия, дон Хуан?
Он смотрел на меня долгое время и почти незаметно потряс головой.
- Магия - это значит приложить свою волю к ключевому звену, - сказал
он. - магия - это вмешательство. Маг ищет и находит ключевое звено во
всем, на что он хочет воздействовать, и затем он прилагает туда свою волю.
Магу не надо "видеть", чтобы быть магом. Все, что ему надо знать, - это
как пользоваться своей волей.
Я попросил его объяснить, что он имеет в виду под ключевым звеном. Он
задумался на мгновение, а затем сказал, что он знал, чем была моя машина.
- Это явно машина, - сказал я.
- Я имею в виду, что твоя машина - это запальные свечи. Это ключевое
звено для меня. Я могу приложить к нему мою волю, и твоя машина не будет
работать.
Дон Хуан сел в мою машину. Он показал мне сделать так же, как он сам,
и удобно сесть.
- Наблюдай за тем, что я делаю, - сказал он. - Я - ворона, поэтому, в
первую очередь я распущу свои перья.
Он задрожал всем своим телом. Его движения напомнили мне воробья,
смачивающего свои перья в луже. Он опустил свою голову, подобно птице,
макающей свой клюв в воду.
- Это действительно хорошо чувствуется, - сказал он и засмеялся.
Его смех был странным. Он имел очень необычное гипнотическое
воздействие на меня. Я вспомнил, что слышал такой же его смех много раз
прежде. Возможно, что причиной, почему я никогда открыто не сознавал его,
было то, что он никогда не смеялся подобно этому в моем присутствии.
- Затем ворона расслабляет свою шею, - сказал он и начал крутить
своей шеей и тереться щеками о свои плечи. - Затем она смотрит на мир
одним глазом, а потом другим.
Его голова встряхивалась, когда он утвердительно перекладывал свой
взгляд на мир с одного глаза на другой. Звук его смеха повысился. У меня
было нелепое чувство, что он собирается превратиться в ворону прямо на
моих глазах. Я хотел отделаться смехом, но я был почти парализован. Я
действительно чувствовал какую-то охватывающую силу вокруг меня. Я не
чувствовал ни страха, ни головокружения, ни сонливости. Мои способности не
были затронуты, по моему мнению.
- Заводи свою машину теперь, - сказал дон Хуан.
Я включил стартер и автоматически нажал на педаль газа. Стартер
завращался, но зажигания мотора не было. Дон Хуан засмеялся тихим,
ритмичным хихиканьем. Я попробовал включить снова: было то же снова. Я
потратил, возможно, десять минут, вращая стартер моей машины. Дон Хуан
хихикал все это время. Тогда я отказался и сидел там с тяжелой головой.
Он кончил смеяться и рассматривал меня, и я "знал" тогда, что его
смех вводил меня в гипнотический транс. Хотя я вполне сознавал то, что
