подруге с Бродвея, лишь бы только попасть наконец во
Францию, которую он, еще ни разу не повидав, уже так горячо
полюбил, а спустя каких-то три дня на борту французского
теплохода он был зверски убит одним из наших
соотечественников!
Пусть мотивы этого убийства остаются загадкой - и тут мы
должны отдать должное тому усердию, с каким защита сеяла
сомнения, - однако, как бы то ни было, преступление налицо,
и на виновника его неопровержимо указывают как отпечатки
пальцев, обнаруженные повсюду на месте преступления, так и
собственные неоднократные признания убийцы. Да,
естественным казалось бы поддаться чувству жалости к
преступнику, над которым с самого рождения тяготеет бремя
тройной неполноценности. Мы не вправе не признать, что
положению слепоглухонемого от рождения трудно позавидовать,
но оправдывает ли это убийство? Даже если допустить, что
Жака Вотье с детства снедала болезненная злоба по отношению
ко всем окружающим, кто имел счастье владеть зрением, слухом
и речью, разве это дает право доводить ярую ненависть до
убийства? Разве это дало ему право набрасываться на
незнакомого человека, тем более на иностранца, который не
причинил ему никакого вреда и которого он даже не знал?..
Единственно возможным оправданием человекоубийственного
акта, совершенного Жаком Вотье, - если, конечно, допустить,
что преступление можно оправдать! - было бы помрачение
рассудка. Многие из вас, господа присяжные, в начале
процесса были склонны полагать, что перед нами - опасный
безумец. В силу этого ваш справедливый приговор, надо
думать, заметно смягчился бы: его защитники могли бы
надеяться на то, что его до конца дней поместят в
психиатрическую лечебницу, где он уже не представлял бы
собой постоянную угрозу для общества. Однако весь ход
процесса, показания многочисленных свидетелей, чья
компетентность и объективность не могут быть поставлены под
сомнение, доказали, что Жак Вотье полностью вменяем.
Личина чудовища - всего лишь маска: он прекрасно знает,
какое тягостное впечатление производит его внешний вид, и
пользуется этим, чтобы вводить всех в заблуждение... В
случае необходимости он, не колеблясь, симулирует перед
публикой истерические припадки. Эти нечеловеческие
гортанные вопли, пена на губах, жесты убийцы служат ему
превосходным орудием защиты, и он не раздумывая пускает их в
ход! Уж ему-то известно: если дела и поступки существа
грубого, ограниченного, не способного себя контролировать
люди еще склонны как-то оправдать, то совсем другое дело-
человек цивилизованный, которому не простят ничего. Перед
нами как раз человек, рассчитывающий заранее малейшие свои
поступки и совершающий их вполне сознательно... Упорное
молчание Жака Вотье лишний раз подтверждает сказанное выше:
таким способом он пытается заставить суд поверить, несмотря
на признания и отпечатки пальцев, в свою невиновность.
Разве кое-кто здесь не договорился до того, что Жак Вотье
признался в преступлении, чтобы скрыть так называемого
истинного убийцу, которого якобы знает он один?
К сожалению, утверждение, будто бы другое лицо могло
убить Джона Белла, не имеет под собой никакой реальной
почвы, тогда как отпечатки пальцев являются неопровержимой
уликой, о которую разобьются самые изощренные уловки защиты!
Благодаря богатому воображению мэтра Дельо мы иногда ощущали
себя в самой гуще детективного сюжета... Однако лучшие
образцы этого жанра всегда кончаются разоблачением
преступника.
Мне представляется необходимым напомнить некоторые
показания свидетелей обвинения... Для начала приведу ответ
Жака Вотье капитану Шардо: "Этого человека убил я. Я
признаю это категорически и ни в чем не раскаиваюсь".
Показания доктора Ланглуа, старшего судового врача,
подтвержденные показаниями профессора Дельмо, который
возглавлял медицинскую комиссию, призванную тщательно:
обследовать психическое и физическое состояние Жака Вотье,
свидетельствуют о том, что психически и умственно он
совершенно нормален.
Не преминем также упомянуть слова родной сестры
подсудимого: "Когда я узнала из газет о преступлении на "Де
Грассе", я не особенно удивилась..." Это заявление было
подкреплено показаниями и других членов семьи - зятя и тещи
Жака Вотье.
Остается добавить к этим свидетельствам высказывание
одного из свидетелей защиты, доктора Дерво, выдвинувшего
весьма правдоподобное предположение, что мотив убийства -
слепая ревность Жака Вотье по отношению к первому
нормальному мужчине, дерзнувшему приблизиться к его жене.
Итак, господа присяжные, улик, признаний и свидетельств
более чем достаточно. Они нисколько не противоречат друг
другу и недвусмысленно указывают нам убийцу Джона Белла. Я
не собираюсь превышать своих полномочий защитника жертвы и
требовать от суда, чтобы свершилось правосудие. Не
забывайте, господа присяжные, что на вас смотрит вся Америка
и настоящий процесс, в противовес некоторым утверждениям
защиты, выходит за рамки этих стен. Не сомневаюсь, что вы
сумеете оказаться на высоте в доверенной вам миссии:
почтить память жертвы и покарать виновного всей мощью
закона. Только тогда союзная нация, исполненная жажды
справедливости, сможет сохранить должное уважение к
французскому правосудию.
Усаживаясь на место, мэтр Вуарен окинул взглядом зал,
чтобы оценить, какой эффект произвела на присутствующих
заключительная часть его речи. Увы, публика осталась
равнодушной, а Виктор Дельо, похоже, заснул: его глаза за
стеклами очков были прикрыты...
Даниелла не отрывала взгляда от своего наставника. Она
верила, что наперекор всему ему удастся спасти своего
подзащитного. Чего бы это ни стоило...
Прокурор Бертье начал свою обвинительную речь с
упоминания всех, вплоть до самых незначительных,
обстоятельств убийства на борту "Де Грасса". Указав, что
виновность подсудимого бесспорна, поскольку его собственные
признания плюс отпечатки пальцев указывают на него как на
единственно возможного преступника, прокурор продолжал:
- В этой мрачной истории есть все же один момент, который
может показаться господам присяжным неясным: это мотив
преступления... Будь убийство делом рук садиста или
психически ненормального, все было бы куда проще. Однако мы
имеем все основания отвергнуть это предположение: поведение
подсудимого до и после преступления, показания таких
свидетелей, как доктор Ланглуа и профессор Дельмо, декан
Марней и господин Роделек, убедительно свидетельствуют о
том, что Жак Вотье не только в здравом уме, но к тому же
никогда не поступает опрометчиво. Но благодаря другим
свидетелям - господину Жану Дони, который показал нам, какую
жестокость проявил однажды подсудимый; господину и госпоже
Добрэй, которые признали, что еще в детские годы Жак Вотье
был настоящим маленьким чудовищем, - мы убедились, что
подсудимый явно предрасположен к насилию. Да ведь мы и сами
явились очевидцами очередного тому подтверждения, когда мэтр
Дельо затеял свой так называемый "эксперимент"!
Принципы добродетели, искусно внушенные мудрым
наставником, смогли на какое-то время укротить эту
подсознательную жестокость. Однако нет никаких
доказательств, что на борту "Де Грасса" не произошло
внезапного пробуждения чудовища; видимо, дремавшие до поры
дурные инстинкты пробились сквозь покров христианской морали
и вылились в страшное преступление. Единственный вопрос, на
который мы поначалу не могли найти ответа в ходе
разбирательства: что послужило той искрой, под воздействием
которой в мозгу слепоглухонемого вспыхнула мысль об
убийстве? И тут один из свидетелей защиты, доктор Дерво,
пролил свет на неизвестную доселе сторону вопроса. Он нашел
единственное возможное объяснение случившемуся... Я позволю
себе процитировать соответствующее место в показаниях
свидетеля: "Жак слишком любил свою жену, чтобы позволить
кому-то не оказать ей должного уважения. Не хочу порочить
убитого, тем более что ничего не знаю об этом молодом
американце, но немалая сила сексуального влечения, полностью
сосредоточенная на единственном существе, его жене, могла
вызвать у Жака порыв устранить соперника..."
Само собой разумеется, мэтр Дельо тут же принялся
объяснять суду, что свидетель ошибается! Конечно, не
очень-то приятно видеть, как свидетельские показания, на
которые ты возлагал определенные надежды, оборачиваются
против тебя самого. Что касается нас, мы полагаем - и не
сочтем излишним еще и еще раз повторить это, - что вывод,
сделанный доктором Дерво, вполне правомерен. Жак Вотье
убил, находясь во власти беспочвенной, слепой ревности по
отношению к незнакомцу, который предстал в его
взбудораженном сознании как человек, попытавшийся отнять у
него жену... Мы предвидим следующее возражение: "Как вы
объясните, что Жак Вотье избрал жертвой именно Джона Белла,
которого совершенно не знал, а не кого-нибудь другого из
пассажиров "Де Грасса"?" На это мы ответим, что единственным
свидетельством, на основании которого суд может заключить,
что подсудимый и его будущая жертва до трагического момента
никогда не встречались, являются показания Соланж Вотье,
супруги подсудимого. Но многого ли стоит свидетельство
жены, пришедшей сюда единственно в надежде обелить мужа? Об
этом судить господам присяжным...
Для нас же не подлежит сомнению, что Жак Вотье был хорошо
знаком с жертвой до преступления и без малейшего колебания
направился известной ему дорогой прямо в каюту молодого
американца, чтобы привести в исполнение свой преступный
замысел. Все в этом преступлении было взвешено, обдумано и
рассчитано... После обеда Жак Вотье, как обычно, прилег
вздремнуть, но на этот раз лишь притворился спящим. Не
успела жена покинуть каюту, как он встал, прошел вдоль кают
первого класса и поднялся по лесенке, ведущей к каютам-люкс.
Добравшись до каюты Джона Белла, он постучал в дверь...
Американец, который в это время отдыхал, открыл дверь и
впустил гостя. Затем снова улегся на койку, не забыв перед
этим закрыть дверь в коридор- эта деталь имеет немаловажное
значение, поскольку в данном вопросе я расхожусь с
инспектором Мервелем, полагающим, что преступник убил Джона
Белла, когда тот спал. Предположение инспектора, на наш
взгляд, не имеет под собой реальных оснований: как же в
таком случае Вотье сумел бы проникнуть в каюту?
Что сделал слепоглухонемой, когда Джон Белл вновь лег на
койку? Скорее всего произнес те несколько гортанных звуков,
которые могут создать впечатление, будто он способен
изъясняться устно. Быть может, Вотье даже присел на краешек
койки и, пользуясь тем, что американец весь обратился в
слух, начал ощупывать рукой ночной столик в надежде найти
там орудие, с помощью которого мог бы умертвить лежавшего.
Его ловкие пальцы наткнулись на нож для разрезания бумаги...
Конец колебаниям... Молниеносным движением он хватает нож и
наносит удар... Тот же жест, ни секунды не колеблясь, он
повторил с устрашающей точностью во время проведенного
инспектором Мервелем следственного эксперимента после
прибытия теплохода в Гавр.
Конец наступил быстро: остро отточенный нож, точную
копию которого предоставил в распоряжение суда следователь
Белен, рассек сонную артерию несчастного молодого человека,
сумевшего в последнем отчаянном усилии дотащиться до двери в
надежде на помощь. Об этом свидетельствует впитавшаяся в
ковер кровавая полоса, которая протянулась от запятнанной
кровью подушки до двери. Джону Беллу даже удалось
ухватиться еле повиновавшимися пальцами за ручку двери, но
это усилие оказалось последним в его жизни. Дверь
приотворилась под тяжестью повисшего на ней уже бездыханного
тела... Тем временем преступник, потрясенный содеянным,
рухнул на койку и попытался вытереть простыней руки, с
которых стекала кровь убитого. Он замер, даже не подумав
захлопнуть приоткрывшуюся дверь: зачем, раз он не собирался
отрицать свою вину? Не счел он нужным и уйти из каюты,
возвратиться к жене, чтобы признаться ей в совершенном из
ревности убийстве. Единственное, что он сделал перед тем,
