продолжает утверждать, что подзащитный не является
преступником и в настоящее время он один знает убийцу.
Трудность состоит в том, чтобы найти способ вынудить Жака
Вотье рассказать нам все, что ему известно. Дополнительно к
этому защита пока может утверждать лишь следующее: вескую
причину уничтожить Джона Белла могли иметь по меньшей мере
три человека... В их число, без сомнения, входит и
подсудимый, но убил не он - это мы докажем. Есть другое
лицо, в чьем поведении много неясного, однако у него
удовлетворительное алиби. Остается третий - он-то, по всей
видимости, и является виновником преступления... К
несчастью, защита пока не располагает именем этого человека,
иначе процесс был бы уже завершен!
- Как вы полагаете, господин Тирмон, - спросил
председатель суда, чтобы положить конец спору между защитой
и обвинением, - способен ли Жак Вотье совершить
преступление, в котором он обвиняется?
- Жак?! - вскричал брат Доминик. - Да ведь он самый
мягкосердечный из питомцев нашего института за всю его
историю! У него врожденное отвращение к злу и жестокости.
Наш старый садовник Валантен сказал так: "Жак Вотье -
убийца? Что вы, ведь он так любит цветы!"
- Небезызвестный Ландрю (3), - заметил прокурор, - обожал
свои розы, за которыми с любовью ухаживал в перерывах между
убийствами!
- Кстати, о Валантене, - вмешался председатель суда. -
Он, кажется, пользовался для хранения садового инвентаря
сарайчиком в глубине парка?
Брат Доминик никак не ожидал подобного вопроса.
- Да, верно... А что, вы бывали у нас в Санаке, господин
председатель?
- Нет, - ответил председатель Легри. - Хотя теперь
надеюсь там побывать... Этот сарайчик до сих пор там?
- Да. Правда, его выстроили заново после пожара.
- Какого пожара?
- О, незначительное происшествие, при котором, к счастью,
никто не пострадал... Забавно, но сейчас я припоминаю, что
в нем была замешана Соланж Дюваль - будущая госпожа Вотье.
- Можете ли вы описать это происшествие? - спросил
председатель суда.
- Если мне не изменяет память, как-то весною, поздно
вечером мы с братом Гарриком прогуливались в парке и вдруг
увидели, что сарай горит. Мы бросились туда и обнаружили у
догоравших обломков Соланж Дюваль и одного из воспитанников,
Жана Донн, - их одежда и лица были перепачканы сажей.
- Не повстречался ли вам поблизости Жак Вотье?
- Нет, господин председатель... Однако ваш вопрос
напомнил мне любопытное признание Жана Дони. Он пришел ко
мне на следующий день и сказал: "Соланж солгала, заявив,
что пожар произошел по ее оплошности. Лампу опрокинула
вовсе не она: ее сбросил на землю Жак Вотье - нарочно,
чтобы сарай загорелся, а потом запер нас с Соланж на ключ, а
сам удрал". "Что за чушь вы городите! - ответил я Жану
Дони. - Понимаете ли вы, что это очень тяжкое обвинение?
Зачем клевещете на товарища? К тому же Жака там и не было!"
"Нет, он был там, брат Доминик, но успел убежать, пока я
пытался выбраться. Если бы дверь не поддалась в самую
последнюю минуту, вы нашли бы лишь два обугленных трупа -
Соланж и мой". "Да вы что, с ума сошли, Жан? С какой бы
стати ему совершать столь дикий поступок?" "Потому что он
ревнует, - ответил. Жан Дони. - Воображает, будто Соланж
любит меня, а не его!"
Несколько дней я пребывал в нерешительности: стоит ли
посвящать в наш странный разговор директора, и предпринял
собственное маленькое расследование. Когда ко мне в
очередной раз зашел Жак Вотье, я сказал ему: "Бедный мой
Жак, вы, должно быть, так огорчились при известии о том, что
Соланж и ваш лучший друг Жан едва не сгорели заживо в сарае
Валантена?" Жак ответил: "Не понимаю, как все это могло
произойти... Во всяком случае, одно я знаю точно: Жан мне
больше не друг..." Больше я от него ничего не добился. Я
попытался вновь вызвать на разговор Жана Дони, но тот,
жалея, очевидно, о вырвавшихся у него необдуманных словах,
всячески избегал встречи со мной. Тогда я решил предать
сказанное Жаном Дони забвению. И дальнейшие события
подтвердили правильность такого решения: позже я с радостью
встретил Жана, специально приехавшего из Альби в Санак,
чтобы вести партию органа на бракосочетании Соланж и Жака.
Из этого я заключил, что былая неприязнь исчезла.
- Как вы полагаете, новобрачные были счастливы на своей
свадьбе?
- Вы спрашиваете, были ли они счастливы, господин
председатель? Да их лица прямо-таки лучились счастьем,
когда они рука об руку вышли из часовни, навек соединив свои
судьбы!.. В тот день все были счастливы! Ах, что это было
за торжество! Немало празднеств я перевидал и надеюсь еще
увидеть в Санаке, но вряд ли хоть одно из них весельем и
радостью сравнится с этой свадьбой - первой свадьбой в
часовне Института святого Иосифа! Мы все ощущали себя в
какой-то мере творцами этого счастья...
- Суд благодарит вас. Вы можете идти... Пригласите
следующего свидетеля...
Хрупкая фигурка вошедшей являла собой разительный
контраст с атлетической фигурой Вотье. Взгляды
присутствующих обращались попеременно то на изящное
белокурое создание с порозовевшим точеным личиком, явно
смущенное тем, что находится в подобном месте, то на
колосса, чье гладко выбритое лицо оставалось по-прежнему
бесстрастным. Соланж Дюваль подошла к решетке, ни разу не
повернув головы в сторону скамьи подсудимых, и замерла перед
председателем суда.
"Так вот она какая!" - подумала Даниелла Жени. В словах
даже самых благожелательных свидетелей не было
преувеличения: Соланж была на редкость хороша собой.
Будущий адвокат ощутила легкий укол зависти, к которой
примешивалось нечто похожее на ревность. Пусть это глупо,
но она ничего не могла с собой поделать.
- Госпожа Вотье, - мягко сказал председатель Легри, - суд
уже знает, что вы познакомились с Жаком Вотье задолго до
того, как вышли за него замуж.
Молодая женщина довольно подробно описала свои
переживания того времени: как она жалела несчастного
мальчика, как возмущалась его бессердечными родителями.
Рассказала о том, как огорчил ее отъезд Жака в Санак, как
надеялась вновь обрести его, как училась у сестер-наставниц.
- На протяжении тех семи лет разлуки, что предшествовали
вашему приезду в Институт святого Иосифа, вы регулярно
переписывались с Жаком Вотье?
- Я писала ему каждую неделю, но первые два года мне
отвечал за него господин Роделек. Потом Жак стал писать мне
сам - по методу Брайля, который я к тому времени уже
изучила. Отвечала я ему тем же способом.
- Помните ли вы старшего товарища Жака Вотье, который
также обучался в Санаке, - Жана Дони?
- Да, - коротко ответила Соланж.
- Мадам, вы должны разъяснить суду один немаловажный
момент. Жан Дони заявил суду, что в свое время вы кое в чем
ему признались.
- В чем же? - с живостью спросила Соланж.
- Секретарь, - сказал председатель, - будьте любезны
зачитать госпоже Вотье показания свидетеля Жана Дони.
Соланж выслушала их в полном молчании. После этого
председатель спросил:
- Согласны ли вы, мадам, с данными утверждениями?
- Жан Дони позволил себе изобразить это прискорбное
происшествие абсолютно лживо, представив свою неблаговидную
роль в совершенно ином, выгодном для себя свете! Чтобы Жак
завлек меня в этот сарай и попытался овладеть мной! Да это
же просто смешно! Жак слишком уважал меня, чего никак
нельзя сказать о Жане Дони, чьи манеры мне никогда не
нравились. Напротив, это он имел в тот день дурные
намерения и оказался истинным виновником происшедшего...
- Что вы хотите сказать этим, мадам?
- Не сомневаюсь, господин председатель, что суд хорошо
меня понял, так что задерживаться долее на столь давнем
инциденте, который в конечном счете не представляет особого
интереса, нет никакой нужды... Замечу лишь, что я никогда
не делала Жану Дони ни малейших признаний!
- Суд принимает это к сведению, - заявил председатель. -
Теперь, мадам, суд желал бы узнать, насколько активно вы
сотрудничали с Жаком Вотье в написании его романа.
- Вас, вероятно, ввели в заблуждение: Жак написал
"Одного в целом свете" совершенно самостоятельно. Моя роль
сводилась лишь к тому, чтобы собрать все необходимые
документы, список которых он составил сам. Что же касается
господина Роделека, он только взял на себя труд переложить
роман на обычный язык.
- И все же, мадам, не вы ли явились вдохновительницей
этого произведения и, в частности, тех его страниц, где речь
идет о семье героя? - вкрадчиво спросил прокурор Бертье.
- Ваши намеки, месье, - вспыхнула молодая женщина, - по
меньшей мере неучтивы! Если я правильно уловила смысл ваших
слов, вы пытаетесь возложить на меня ответственность за те
весьма нелестные суждения, что Жак вынес о своих близких.
Так вот, знайте: ни до, ни во время замужества я никогда не
пыталась на него повлиять.
- Расскажите нам, пожалуйста, мадам, как вы стали
супругой Жака Вотье, - попросил председатель суда.
- Приехав к Жаку в Санак, я быстро поняла, какие чувства
он питает ко мне, обрадовалась этому, но и несколько
встревожилась. Я уже тогда любила его, но не истинной
любовью; в моих чувствах было чересчур много сострадания.
Так прошло пять лет - к счастью, они были до предела
заполнены вначале интенсивной учебой, затем работой над
романом "Один в целом свете".
Наконец роман был издан, и Жак получил известность.
Вскоре после этого господин Роделек постучался в дверь моей
комнаты. "Не сердитесь на меня за столь поздний визит: у
меня к вам серьезный разговор... Вы давно поняли, что Жак
влюблен в вас. Но он очень робок и не осмеливается открыть
вам свое чувство. Поэтому я, как его названый отец, пришел
просить для своего сына руки очаровательной девушки...
Только, ради всего святого, не подумайте, что я хочу
повлиять на вас! Поразмыслите хорошенько! Времени у вас
Жаком сколько угодно..."
Я медлила с ответом, и господин Роделек внимательно
смотрел на меня. "Не могу поверить, - сказал он, - чтобы вы
не любили Жака. Союз ваш должен быть прочным. Жак, без
сомнения, стоит на пороге карьеры мыслителя и писателя. Его
уже приглашают в Соединенные Штаты... Кому сопровождать его
туда, как не его супруге? Кто, кроме вас, сумеет окружить
его постоянной заботой, участием и любовью, в которых он так
нуждается? Подумайте обо всем этом, Соланж. - Как вы
чувствуете, сможете ли жить без него? Вот единственный
вопрос, который вы должны задать своему сердцу... Спокойной
ночи, милая моя Соланж..."
На протяжении долгих часов я вновь и вновь возвращалась к
тому, что сказал господин Роделек, и спустя три дня
ответила: "Я согласна стать женой Жака..."
- Очень трогательная история, мадам, - признал
председатель суда. - Ответьте нам, если можете: вы были
счастливы?
- Я была счастлива, господин председатель, - ответила
Соланж после едва заметного колебания.
- И долго вы оставались счастливой? - брякнул прокурор
Бертье.
Вместо ответа молодая женщина залилась слезами, но потом,
справившись с собой, сказала:
- Даже если бы Жак и совершил преступление, в котором он,
я уверена, не виновен, я все равно была бы счастлива, зная,
что он меня по-прежнему любит... Но со дня той ужасной
трагедии я терзаюсь неведением... Я не услышала от него
ничего, кроме ложного самообвинения. Он не захотел видеться
со мной, пока находился в заключении, несмотря на все
попытки добиться свидания через защитников, сменявших один
другого. Он даже сказал одному из них, мэтру де Сильве, что
отныне я для него не существую... Он сердится на меня, но
не знаю, за что! Главное, он мне больше не доверяет, а
потеря доверия - это потеря любви! Со дня убийства я
потеряла безоглядную любовь, которую дарил мне Жак с детских
лет... Вот единственная причина моего несчастья!
- Суд понимает ваше горе, мадам, - сказал председатель.
И все же не могли бы вы сообщить нам еще кое-какие
сведения относительно вашей супружеской жизни? Господин
Роделек вскользь заметил, что по возвращении из свадебного
путешествия вы поделились с ним некоторыми затруднениями
