ответил: "Не тревожься! Я отвечу за все... Я люблю тебя".
Мне же представляется, что Жак Вотье сказал жене примерно
следующее: "Я знаю, что ты виновата, но главное - молчи!
Ты правильно сделала, что убила его... Только ничего не
говори! Я спасу тебя..." Услышав такой ответ, Соланж на миг
окаменела. Виновна? Конечно, она была виновна, но отнюдь
не в том смысле, какой вкладывал в это слово ее муж. Жак
Вотье был уверен, что обнаружил неопровержимое
доказательство виновности его обожаемой супруги в убийстве
Джона Белла. Он и сейчас в этом не сомневается. Взгляните
на его напряженное, встревоженное лицо - ведь переводчик
передает ему каждое мое слово. Сейчас он жаждет только
одного: избавиться от ужасного опасения, как бы его жена,
его добрая и нежная Соланж, не попала на скамью подсудимых.
Посмотрите, у него на лбу выступила испарина...
Жак Вотье, очень скоро я докажу вам, что ваша жена не
убивала, и вы перестанете замыкаться в своей лжи во спасение
любимой. С первого же посещения вас в тюрьме Санте я понял,
что вы лжете всем, Жак Вотье! В тот день вы набросились на
меня с целью дать понять, что не желаете, чтобы адвокат
вмешивался в ваши дела, а главное - убедить меня в том, что
вы просто чудовище, и не более того! На вашу беду - а
вернее, на ваше счастье, Вотье, - в моем лице вы напали на
стреляного воробья! Поскольку под бесстрастной личиной у
вас скрывается редкая проницательность, вы очень скоро
поняли, что со старым плутом вроде меня ваш фокус не
пройдет. И тогда, отказавшись от дальнейших попыток меня
одурачить, вернулись к прежнему непробиваемому спокойствию.
Я сделал вид, что принял ваши правила игры, твердо решив про
себя вывести вас из этого неестественного спокойствия, когда
для этого настанет время.
Мне удалось это дважды в ходе процесса. Первый раз -
когда вы заплакали от прикосновения морщинистых рук своего
старого учителя, и вам, Вотье, уже не удастся сделать вид,
будто жгучих слез этих никогда не было! Второй раз - когда
вы нащупали на шее жены шарфик: бессильная ярость,
овладевшая вами в тот миг, была непритворна... Итак, я
получил двойное подтверждение тому, что все ваше поведение с
того самого момента, как вас, безвольно обмякшего, нашли на
койке Джона Белла, было лишь неслыханным фарсом. О, что вы
можете быть чудовищем, я не отрицаю! Вы и в самом деле были
им - правда, единственный раз в своей жизни, но зато в такой
степени, какой редко может достичь человеческое существо...
Когда настанет время раскрыть последние козыри, я не премину
напомнить вам, при каких именно обстоятельствах это
произошло. Но что вы всегда были и остаетесь чудовищем, как
считает большинство присутствующих здесь, которых вы сумели
одурачить, - это сущий вздор!
Я только что сказал, что ваша жена не убивала Джона
Белла, но из этого отнюдь не следует, что она ни в чем не
повинна. Просто ее виновность иного порядка. Но тут вам
пенять не на кого, кроме как на себя самого: ваше молчание
и упорная ложь поставили меня перед нелегким и весьма
ограниченным выбором: либо допустить, чтобы вас осудили,
либо публично открыть вам то, что вы предпочли бы никогда не
знать.
Не вы один здесь лгали: ваша супруга тоже обманула,
намеренно исказив первый ответ, полученный от вас в судовом
карцере "Де Грасса". Но могла ли она поступить иначе?
Господа присяжные заседатели, Соланж Вотье поняла, что
муж считает ее убийцей Джона Белла, и, хоть это совсем не
так, разубеждать его она не стала: ведь при таком повороте
дел Жак - и это главное - остается убежден в ее
безукоризненной моральной чистоте, а для него, любящего свою
жену без памяти, куда лучше пребывать в уверенности, что она
убила, защищаясь от посягательств, нежели узнать о ее
супружеской неверности. Вот почему Жак терпеливо дожидался
своего ареста в каюте, где произошло преступление, обставив
дело так, чтобы все говорило о его виновности. Подобное
поведение объясняется чрезвычайно просто, когда знаешь,
какую всепоглощающую любовь питает Жак к Соланж, но если он
узнает, что вовсе не его жена убила Джона Белла, что
останется от этой любви?
Еще одна ложь, преподнесенная вам и подсудимым, и его
женой, заставила суд поверить, будто супруги Вотье никогда
не встречались с жертвой до того, как было совершено
убийство. Сообщение, которое я вчера утром получил из
Нью-Йорка по телефону, подтвердило мое предположение, что
молодой американец, хорошо известный во французских кругах
Соединенных Штатов, завязал с супругами Вотье большую
дружбу. Для того, чтобы разобраться в подлинном характере
отношений, существовавших внутри этого треугольника, я
считаю необходимым вызвать Соланж Вотье для дачи
дополнительных показаний.
- Суд удовлетворяет просьбу защиты, - заявил председатель
Легри после короткого совещания с асессорами, и молодая
женщина вновь предстала перед судом.
- Госпожа Вотье, - обратился к ней старый адвокат, - я
повторно пригласил вас в зал суда, чтобы достичь наконец
нашей общей цели: добиться оправдания Жака... Мадам, один
из ключевых вопросов процесса - встречались ли вы раньше с
Джоном Беллом? И мой долг, как это ни тягостно, заявить
вам, Соланж Вотье, что при ответе на него вы солгали! Вы
отлично знали Джона Белла, и знали уже больше года.
Познакомились вы с ним случайно: он подошел к вам после
очередной лекции, прочитанной вашим мужем в Кливленде, и
быстро завоевал ваши симпатии - ведь именно он взял на себя
труд облегчить ваше путешествие и сделать ваше пребывание в
Америке возможно более комфортабельным, даже возил вас в
собственном автомобиле! Его знаки внимания вы принимали с
восхищенной признательностью. И случилось то, что неизбежно
должно было случиться, - ведь молодой американец был хорош
собой. К тому же в сравнении с вашим мужем он имел одно
неоспоримое преимущество: он мог вами любоваться. Его
глаза буквально пожирали ваше лицо и фигуру. Несмотря на
всю вашу нежность к мужу, вы так и не смогли до конца
привыкнуть к мысли, что тот, кому вы принадлежите, никогда
не сможет вас увидеть.
Поверьте, Жак Вотье, я глубоко сожалею, что вынужден
сейчас во всеуслышание преподносить вам это, но могу ли я
поступить иначе? Я вижу, ваше лицо все больше искажается
болью и страданием, однако во имя всего святого прошу вас,
Вотье, сохранить самообладание и найти в себе силы дослушать
до конца мою защитительную речь. Вам следует знать: если
Соланж в конце концов и решилась на брак с вами, то лишь
уступая сильному давлению, оказанному на нее в тот памятный
вечер Ивоном Роделеком. Соланж стала вашей женой только из
жалости, тогда как вы были влюблены в нее без памяти.
Как нам любезно сообщил милейший брат Доминик, то был
беспрецедентный случай в истории Института святого Иосифа...
Вспомните необычную церемонию в часовне, где служками были
глухонемые, а хор состоял из слепых, вспомните аббата
Рикара, институтского священника, произнесшего великолепную
проповедь, которую вы, Соланж, в это время пальцами
передавали Жаку. Та же процедура повторялась на всех
скамьях часовни, где каждый слепой выступал в роли
переводчика для своего глухонемого соседа... Тогда вы не
знали, Соланж Дюваль, смеяться вам или плакать!.. Смеяться
- не от радости, а от нервного потрясения, вызванного почти
гротескным видом этой странной церемонии, в коей вы играли
главную роль; плакать - при мысли о том, что вот сейчас вы
навек связываете свою жизнь с втройне неполноценным
человеком... Вот какие мысли неотвязно преследовали вас,
когда после завершения церемонии вы рука об руку с Жаком
прошли сквозь двойную цепь любопытных зрителей, строгих
братьев ордена в черных сутанах и голубых брыжах и их
обделенных природой воспитанников... Сверху, с хоров, плыли
величественные звуки большого органа - Жан Дони играл
свадебный марш, отдававшийся у вас в ушах жестокой
насмешкой... И когда вы поднимали на миг глаза под
белоснежной вуалью, то, быть может, встречались с
восторженным взглядом какого-нибудь юноши, взглядом, полным
неистового желания, какого вам никогда не увидеть в
безжизненных глазах вашего мужа...
В тот день вы жестоко страдали. Муки эти в последующие
дни отнюдь не прекратились - напротив, они многократно
усилились во время ужасного свадебного путешествия, из
которого вы вернулись в совершенном отчаянии. Каждый час
этого путешествия был жертвой, приносимой вами на алтарь...
Вам всякий раз приходилось делать над собой нечеловеческое
усилие, чтобы преодолеть физическое отвращение и не убежать
прочь, когда вашему мужу приходила мысль заключить вас в
свои медвежьи объятия.
И все из-за той, первой, ночи, воспоминание о которой
никогда не изгладится из вашей памяти: в ту ночь вы
окончательно поняли, сколь безмерна ваша жертва. Ведь до
замужества все представлялось легким и простым: воображение
смело отметает все преграды. И лишь в тот момент, когда вы
совершили резкий переход от созданного в мечтах идеала к
суровой реальности, неполноценность супруга приняла для вас
зримые очертания. Признайтесь, Соланж Вотье, как это горько
- принимать поцелуи от губ, не способных вымолвить ни
словечка любви, как это ужасно - очутиться перед зияющей
пустотой незрячего лица... При таких обстоятельствах акт
любви может породить одно лишь отвращение. Гораздо скорее,
чем вы думали, да и думали ли вы об этом в порыве
жертвенности, побудившем вас ответить "да" Ивону Роделеку?
Физическая близость со слепоглухонемым обескуражила вас и
поколебала вашу решимость. Да и как не понять вас? Чтобы
выдержать это испытание, нужно было обладать такой душевной
силой, какую весьма и весьма редко встретишь у нас, слабых
человеческих существ...
Ну, а ваш муж? Ведь не думаете же вы, Соланж, что, живя
с вами, он так и не понял, как действует на вас его
неполноценность? Как бы тщательно ни скрывал он свое
отчаяние, оно день ото дня росло: ревность и недоверие
начали серьезно омрачать ваш брак. Но, несмотря ни на что,
он крепко держался за вас. Он всегда испытывал и испытывает
неодолимую потребность в близости с вами - как физической,
так и духовной. Вот так в ваших отношениях и возникла
глубокая, хоть и не выходящая на поверхность трещина,
первопричины которой вы оба почли за лучшее не доискиваться.
Можно смело утверждать, господа присяжные, что пять лет их
совместной жизни прошли в непрекращающейся борьбе между
рассудочной нежностью молодой женщины и плотскими
вожделениями слепоглухонемого. Теперь представьте, каким
было то свадебное путешествие на Басский берег! Днем, когда
общение было лишь интеллектуальным, все шло замечательно:
гармония двух существ, дополняющих друг друга, из которых по
крайней мере одно полностью зависело от другого... Зато
ночью! Ночью роли менялись: признайтесь же, Соланж, вы
предпочли бы оказаться где-нибудь на краю света, только бы
не отдаваться ласкам, приводящим вас в ужас! Совершенно
отчаявшись, вы поделились своими опасениями с Ивоном
Роделеком, когда приехали вдвоем в Санак с прощальным
визитом накануне длительного отъезда в Соединенные Штаты. И
вновь мудрые слова и рассудительные советы наставника смогли
умерить ваше разочарование. Путешествие в незнакомую
далекую страну несколько сгладило остроту в ваших
отношениях. Вы стали привыкать к своему деятельному и в то
же время покорному существованию подле слепоглухонемого. Вы
с головой окунулись в кипучую жизнь Нового Света: с
калейдоскопической быстротой сменяли друг друга штаты,
города, лекции, конференции, интервью, выступления по радио,
наконец, приемы, на которых вы с каждым разом блистали все
ярче, расцветали все пышней. Каждый ваш шаг был
триумфальной поступью вашей красоты. Безмолвное присутствие
слепоглухонемого гиганта, который всюду неотступно следовал
за вами, как верный пес или смиренный раб, еще более
подчеркивало ваше очарование: по контрасту с безжизненным
лицом ваша лучезарная улыбка сверкала еще ослепительней...
В первые же дни пребывания за океаном у вас создалось
впечатление, будто вы счастливы, Соланж. Вы даже написали
