целый полк. Что это? Что это? А, не надо говорить. Кому это надо знать? -
Он мутным взглядом обвел зал. - Нужно было пойти в музыкальную комедию
сегодня. Покинуть страну поющей и танцующей. Только вот все билеты
проданы. Ты хочешь что-то мне сказать?
- Нет, - ответил Тони, надеясь, что их не слушают за соседними
столиками.
- Тебе никогда нечего сказать, - сказал Оливер. - Ты произнес одну
большую речь в возрасте тринадцати лет, поразил слушателей своим умом и
зрелостью мысли и закрыл рот до конца своей жизни. Эта девушка не спускает
с тебя глаз, она улыбается тебе...
- Что? - смущенно переспросил Тони.
Оливер широким жестом показал на дверь.
- Девушка сержанта, - пояснил он. - Она направляется в гальюн и машет
тебе как юнга с мачты.
Элизабет стояла в двери зала и делала Тони знак пальчиком. Зал имел
Г-оразную форму, и сержант сидевший за углом, не мог видеть ее. Он,
сгорбившись, сидел на своем месте, упорно доедая свой бифштекс.
- Прости, - сказал Тони, обрадовавшись предлогу выйти из-за стола. -
Я сейчас.
- Из-за меня можешь не спешить, - сказал Оливер, когда Тони встал. -
Мы не отчалим, пока не поменяется ветер.
Тони пересек комнату и подошел к Элизабет. Она рассмеялась и утащила
его в вестибюль.
- Ты готов пошалить? - спросила девушка.
- А сержант?
- У него увольнение только до одиннадцати, - беспечно ответила
Элизабет. - Ты можешь избавиться от папаши?
- Если удасться уйти живым, - мрачно пошутил Тони.
Элизабет снова хихикнула.
- Они просто восторг. Наши отцы.
- Восторг, - согласился Тони.
- Но он у тебя ничего, - признала Элизабет. - В этой военной форме.
- Точно, - сказал Тони.
- Ну что, в Деревушке? - спросила Элизабет.
- Ладно.
- Я буду в первом баре в четверть двенадцатого, - сказала она. - И
будем праздновать.
- Что именно?
- Мы будем праздновать то, что оба гражданские люди, - сказала
Элизабет, улыбнулась и вытолкнула его обратно в зал. - Иди к папочке.
Тони вернулся за столик в более приподнятом настроении. По крайней
мере, не весь вечер потерян.
- Когда ты встречаешься с ней? - спросил Оливер. Он открыто улыбнулся
в сторону двери, за которой исчезла девушка. - Сколько ей? Двадцать?
- Восемнадцать.
- Они начинают рано сейчас, правда? - сказал Оливер. - Бедняга
сержант.
Оливер посмотрел на сержанта, который, ничего не подозревая, сидел за
углом, и беспощадно расхохотался. - Заплатить пять долларов за бифштекс и
отдать девушку молодому красавчику у двери туалета. - Оливер откинулся на
стлу и серьезно начал изучать лицо сына, в то время как Тони предвкушал
встречу в четверть двенадцатого. - Тебе это легко дается, правда? -
спросил Оливер. - Держу пари, они так и липнут к тебе.
- Пожалуйста, отец, - остановил его Тони.
- Может, красота лучшее что есть в мире. Это половина успеха.
Несправедливо, но это не твоя вина, и ты должен воспользоваться этим. Я
тоже был красив в молодости, но у меня не было чего-то, что есть у тебя.
Женщины могли сдержать себя в моем присутствии. Когда станешь старше,
напиши мне об этом. Мне всегда было интересно, как это будет.
- Ты много выпил, - сказал Тони.
- Конечно, - кивнул головой Оливер. - Хотя это не совем вежливо по
отношению к отцу, который отправлется на войну. Когда я был молодым, отцы
никогда не напивались. Это было до сухого закона, конечно. Совсем иной
мир. Да... - неожиданно продолжил он. - У тебя есть то, что у твоей
матери....
- Пожайлуйста, отец, не надо, - сказал Тони. - Выпей кофе.
- Она была красивой женщиной, - театрально произнес Оливер,
употребляя прошедшее время, как будто говорил о человеке, которого знал
пятьдесят лет назад. - Когда она входила в комнату, все на нее обращали
внимание. У нее была какая-то извиняющаяся манера входить. Потому что она
была испугана, старалась не обращать на себя внимания, но получалось все
наоборот. Она привлекала. Испуг... - Он уставился на Тони. - Правда? -
спросил он с вызовом.
- Я не знаю.
- Она была запугана. Многие годы. Долгие, долгие годы... - Оливер уже
почти распевал во весь голос. Люди за соседними столика приумолкли и
слушали его. - Долгие, долгие гооды. Я бывало смеялся над этим. Я говорил
ей, какая она красивая, чтобы вселить в нее немного уверенности в себе. Я
думал, что у меня ее столько, что я могу поделиться с кем-то. Уверенность
в себе... Никто не может тебе это дать. У тебя она есть, и я счастлив за
тебя. У тебя она есть, и знаешь, как ты получил ее? - Оливер агрессивно
наклонился вперед. - Потому что ненавидишь всех. И это хорошо, - сделал он
неожиданный вывод. - Это тебе повезло - уметь ненавидеть всех в возрасте
двадцати лет. Ты далеко пойдешь. Если не будут бомбить Нью-Йорк.
Он яростным взглядом обвел зал, людей за столиками, которые все время
слушали их разговор, но поймав его полный ненависти взгляд, внезапно
возобновили громкие разговоры.
- Вот было бы смеху, - сказал он. - Все эти толстяки, сидящие здесь,
вдруг услышат свист снаряда и на на них обваливается потолок. Бог мой,
хотел бы я видеть это.
Он оттолкнул от себя тарелку.
- Хочешь сыру?
- Нет.
- А я хочу, сказал Оливер. - Хочу все, что только могу получить. - Он
помахал официанту, но не стал заказывать кофе. Он настаивал еще на виски.
- Папа... - протестовал Тони. - Остановись.
Оливер отмахнулся с добродушным нетерпением.
- Спокойно, спокойно, - сказал он. - Я стал скромнее в своих вкусах.
Вся эта ерунда по поводу коктейлей перед обедом, двух сортов вина, потом
бренди... Мы живем при чрезвычайном положении. Обтекаемость - это
требование дня. Даже в армии так. Обтекаемая дивизия. Треугольная. Бригады
отменили, так как я отменил ликеры и вина. Большой шаг вперед к победе. Не
смотри так осуждающе. Это.. это пошло.
По его лицо расплылось выражения удовлетворения и довольства собой,
потому что он вспомнил слово.
- Ты слишком умен для этого всего. Нужно попытаться быть
оригинальным. Любить своего отца. Что может быть оригинальнее этого в наши
дни и в твоем возрасте? О тебе будут говрить все ученые круги. Новое
явление в психологической науке. Самое великое событие после Вены.
Комплекс Корделии, - он рассмеялся, довольный своей остротой.
Тони сидел разглядывая скатерть, и ожидая конца этого неожиданного и
безумного монолога. Он вдруг захотел вернуться к старым неловким
молчаливым встречам прошлых лет, когда отец всегда вежливый и смущенно
сдержанный, искал темы для разговора с Тони два-три раза в месяц, которые
они проводили вместе.
- Мой отец, например, - разглагольствовал Оливер, - покончил жизнь
самоубийством. Это было в тот год, когда ты родился. Он пошел купаться в
море на Вотч Хилз, просто пошел и утонул. Это было модное место для
самоубийств в те времена. Конечно, никто тогда не говорил о самоубийстве
тогда, считалось, что это судорога. Может, он словил на себе мой взгляд в
то утро и сказал: "Вот и все - день наступил." Мы так и не нашли его тело.
Отнесло куда-то в Гольфстрим, наверное. Страховка была довольно приличной.
Было ветренно и штормило. Мой отец всегда продумывал детали. Это фамильная
черта, и я вижу, что она и тебе передалась. Ты знаешь какие-то версии о
том, как утонул твой делушка в Вотч Хилз в 1924?
Тони вздохнул.
- Отец, мне завтра рано вставать, и тебя наверное, завтра ждет много
дел... Почему бы нам не закруглиться и не поехать по домам?
- Домой, - повторил Оливер. - Мой дом - это комната 934 в отеле
"Шелтон" на Ленгсингтон Авеню, но я поеду туда, только если ты поедешь со
мной.
- Я отвезу тебя на такси, - сказал Тони. - И оставлю тебя там.
- О, нет, - Оливер застенчивым жестом дотронулся пальцем до носа. -
Ничего подобного. Я этого не приму. Мне обо многом надо с тобой
поговорить, молодой человек. Я может, уезжаю на тридцать лет, и нам многое
нужно продумать, спланировать. Последнее завещание Улисса Теле.. Телемаху.
Люби свою мать и веди счет гостям. - Он ухмыльнулся. - Видишь ли - я
простой солдат - но, но есть еще останки бывшей и более изящной жизни, до
отеля "Шелтон".
Тони посмотрел на свои часы. Уже было четверть одиннадцатого. Он
бросил взгляд в сторону Элизабет. Они с сержантом уже пили кофе.
- Не волнуйся, - сказал Оливер. - Она подождет. Пошли.
Он встал. Стул позади него пошатнулся, но он этого не заметил, и
стул, немного покачавшись, стал на место.
Элизабет улыбнулась им, когда они выходили из зала, после того как
Оливер оплатил счет. Тони попытался изобразить на своем лице твердую
решительность прийти в первый бар как можно ближе к четверти двенадцатого.
Когда они вышли из лифта на девятом этаже, Тони открыл дверь, потому
что Оливер не мог попасть ключом в скважину. Они зашли в комнату и Тони
включил свет.
Комната была маленькой, вещи были беспорядочно разбросаны повсюду, на
полу был разложен вещмешок, на кровати дождевик, на туалетном столике были
свалены выстиранные мятые военные рубашки, на столе пачка газет, наспех
сложенные прислугой.
- Дом, - сказал Оливер. - Располагайся. - Не снимая кепки и шинели,
он подошел к столику, открыл ящик и вытащил бутылку виски. - Это
удивительная гостиница, - сказал он рассматьривая, сколько осталось в
бутылке. - Прислуга не пьет.
Оливер отправился в ванну, и Тони слышал, как он напевал там "Бидни
Джуд умиир", набирая воду в стакан.
Тони подошел к окну и отдернул занавеску. Комната выходила во дворик,
со всех сторон на него смотрели темные окна. Темное небо нависло на
неопределнном расстоянии.
Оливер вышел, вертя в руках и налили туда немного виски. Все еще в
фуражке и шинели, он опустился на складной стул.
Так он сидел, развалившись на стуле, размякнув в своей шинели, с
фуражкой на голове, держа бокал обеими руками. Он был похож на стареющего
солдата, который только что потерпел поражение, и был застигнут врасплох в
момент усталости и отчаяния.
- О, Боже, О, Боже, - повторял он.
За дверью в глубине коридора слышалось мягкое шуршание лифта, зловеше
неровное, разрезающее ночную тишину большого города.
- Сын, - пробормотал Оливер. - Зачем люди имеют сыновей? Обычно такие
вопросы не задают. Если ведешь нормальную жизнь, если садишься с ним за
один стол каждый день, если даешь ему затрещину время от времени, потому
что он докучает тебе, ты все это принимаешь как должное. Что за черт, все
имеют сыновей. Но если все разорвано, разрушено, ушло, - он растягивал
слова расставания с траурным наслаждением. - Ты спрашиваешь себя - почему
я сделал это? Что это значит для меня? Ты хочешь услышать? Ты хочешь
узнать, что я решил?
Тони отвернулся от окна и сделал несколько шагов к стулу,
остановивишись перед отцом.
- Хочешь я помогу тебе лечь в постель? - спросил он.
- Я не хочу ложиться в постель, - сказал ОливерЯ хочу рассказать тебе
про сыновей. Кто знает - может, когда у тебя будут свои сыновья, и тебе
это будет интересно самому. Сын возрождает твой оптимизм. Ты достигаешь
определенного возраста, скажем, двадцать пять, тридцать, в зависимости от
твоего интеллекта, и ты говоришь: - Все это ни к чему. Ты начинаешь
понимать, что все это повторение одного и того же. Только с каждым днем
все хуже и хуже. Если ты веришь в бога, то наверное, говоришь сам себе.
"Моя цель - смерть. Алилуйя, я слышу золотые арфы, моя душа настраивается
на благодать." Но если ты не религиозен - если ты говоришь: "Это все одно
