бутылку белого вина. По крайней мере, я хорошо пообедаю сегодня.
Он уже жалел, что поехал. Его просто застигли врасплох, ему стало
любопытно, да и эта его природная склонность к вежливому обращению, его
стремление угодить и делать то, что его просят. Но теперь он был
встревожен и растерян, и воспоминания, которые принесла с собой мать
причиняли ему боль и заставляли испытывать острое чувство стыда. И она в
то же время почему то давала ему почувствовать, что он стар, что в свои
тридцать лет он даром прожил большую часть своей жизни. Они ничего не
обсуждали, но создавалось впечатление, что они отправились вместе в это
бессмысленное путешествие в Нормандию, чтобы оценить его достижения в
зрелом возрасте по сравнению с теми возможностями, которые он обещал еще
будучи мальчиком, когда они виделись в последний раз.
Она отправилсяь в такой далекий путь только чтобы причинить мне боль,
подумал Тони.
Тут он понял, что в матери больше всего его взволновало выражение
лица, которое он заметил в тот момент, когда они подъехали к гостинице и
она начала просыпаться. Это была нежная скрытная женская улыбка, даже
скорее намек на улыбку. В памяти всплыл эпизод детства, когда мальчиком он
сквозь просвет в шторах увидел мать в объятиях Джефа. Он запомнил ее лицо
повернутое к окну, закрытые глаза, слегка приоткрытые губы и улыбку,
которую он никогда еще ни у кого не видел - самодовольную, жадную,
отвергающую все, кроме собственного удовольствия, шокирующую силой
нескрываемого наслаждения и эгоизма. Эта улыбка преследовала его, она
стала для него сигналом опасности всего женского пола. И когда бы он не
оставался один на один с женщиной, он искал признаки этой улыбки, намек на
нее, как азартный игрок, выискивающий крапленую карту или солдат в поисках
мины. Это делало его замкнутым и холодным, превращало его из участника
событий в наблюдателя и мешало ему всей душой отдаваться чувству. Женщины,
которых он знал, чувствовали его напряженную наблюдательность. Ни одна из
них так и поняла, что это такое и что скрывается за этим, но его его часто
обвиняли в разгар самых разнообразных женских истерик в том, что он
подозрителен, холоден и неспособен любить. Оглядваясь назад на свои
отношения с женщинами, Тони думал об этом как об одном долгом ряде
упреков, в котором время от времени только менялись авторы, а сами
обвинения, серьезные, угрожающие и неоспоримые, оставались теми же.
Ни одна из женщин, с которыми он был когда-то близок, не становилась
впоследствии его другом, и он уже привык к напряженным и мстительным лицам
бывших любовниц, которых ему доводилось случайно встретить потом. Тони
покинул Америку в 1947 году, потому что девушка, которую он любил, как он
считал, безумно, отказалась выйти за него замуж.
- Я люблю тебя, - сказала девушка, - но боюсь. Ты не со мной все
время. Даже когда ты целуешься, ты будто оцениваешь меня. Бывало я ловила
твой взгляд и иногда от него у меня мурашки бегали по спине. Я не могу
избавиться от чувства, что ты в любой момент можешь уйти. Я не могу
удержать тебя, и я уверена в глубине души, что, проснувшись однажды утром,
я не найду тебя рядом. Ты беглец, и не только от меня или от любой другой
женщины. Я видела, как ты ведешь себя с другими мужчинами, я говорила с
ними о тебе, и у всех то же впечатление. Нет среди них человека, который
мог бы признать тебя своим другом...
Ее звали Эдит, у нее были длинные белые волосы, и она потом вышла
замуж за человека, который жил в Детройте, родила двоих детей и потом еще
два раза разводилась.
Беглец. Он тогда яростно отрицал обвинение Эдит, хотя все равно знал,
что она права. Он сбежал от любви своей матери и от жалости отца, он
избежал войны, женской любви и мужской дружбы. Он покинул профессию,
которую почти уже получил, и страну, в которой родился. Его жена была
уверена, что он собирается уйти от нее, и где-то она права. Имею
мастерскую в другом конце города, без конца разъезжая и проводя ночи вне
дома, он уже почти расстался с ней. Тони женился на ней вскоре, после того
как была расторгнута помолвка с Эдит. Он женился на ней главным образом
потому, что она была молода, жизнерадостна, невинна и настойчива, и ему
тогда казалось, что женитьба не будет особенно обременять его. Но потом
родился сын и вся жизнерадостность и невинность исчезли, осталась только
настойчивость, и бывали долгие периоды, когда только привязанность к сыну
поддерживала эту видимость неустойчивого брака.
И на каком же году своей жизни, задавал он себе вопрос, я решусь
сбежать от собственного сына?
Поверх бутылки холодного вина, принесенной официанткой, Тони увидел
Люси, выходившую их отеля, с идеально уложенной прической, с шарфом,
свисающем с руки. Он заметил, что мужчины снова обратили на нее внимание,
автоматически заинтересовавшись высокой, красивой, хорошо одетой женщиной,
причесанной, свежей и притворно молодой в благотворном летнем солнечном
свете, проникающем в ресторан. Она шла к столику в дальнем конце сада, за
которым ее ждал молодой человек. С нимбом сладострастия и шлейфом
неизбывного желания приближается моя мать, иронично подумал Тони.
Он встал и подвинул ей стул, налив обоим по стакану вина. Они
чокнулись и сделали первый глоток.
- Ну, вот, теперь полегче, - сказала Люси с жажадой проглатывая вино,
которое смывало вкус дорожной пыли с пересохшего горла. Она посмотрела на
Тони и снова уловила выражение удивления на его лице, ироничную и
отрицающую складку ггуб, которая так глубоко поразила ее еще в гостинной
его дома в то утро. Она чувствовала себя скованно и не могла говорить
естественно, и теперь уже ей казался наивным и безнадежным ее
первоначальный план вести себя легко , по-матерински и вместе с тем
ненавязчиво и ждать знака сосотрадания или привязанности, прежде чем
делать первые шаги к сближению с сыноом.
Она быстро и смущенно ела, не говоря ни слова и даже не замечая, что
лежит в тарелке. Нервничая, Люси выпила сама большую половину бутылки, не
замечая, что Тони все время подливает ей вина с заботливой и насмешливой
хитрецой развратника, совращающего ребенка.
Вино было холодным и сухим, Люси никак не могла утолить жажду и
обрадовалась, когда Тони заказал еще бутылку. Вино было не крепким и
казалось не производило на нее никакого впечаления, кроме того, что
предметы вокруг начали выступать с приятной четкостью очертаний.
К тому времени, как вторая бутылка была почти наполовину выпита, Люси
начало казаться, что она отдалилась от действительности и наблюдала за
происходящим со стороны, хладнокровно созерцая мать и сына, похожих своей
красотой и сидящих с холодной вежливостью за одним столиком в нормандском
саду, наслаждаясь обществом друг друга скованно и молчаливо,
направляющихся отдать дань погибшему через много лет, после того как
отгремели последние взрувы войны. И только если немного сморгнуть, если
отставить в сторону вино и присмотреться, в этой сцене можно было заметить
некую неестественность. Напряженная улыбка на лице мужчины, которая на
расстоянии можно было принять за выражение заботы и сыновнего внимания,
при ближайшем рассмотрении больше походила на ухмылку, которая открывала
пропасть, отрицала любовь и была лишь оскалом страдания из темноты бездны.
- Невыносимо, - сказала Люси, опуская на столик бокал и глядя на
сына.
- Что именно? - удивился ТОни.
- Скажи мне, что ты обо мне думаешь? - спросила она.
- Ну, у меня даже не было времени сформулировать какое-то
впечатление, - возразил он.
- Было время, - ее язык заплетался и не слушался после выпитого вина.
- По лицу твоему вижу, что у тебя сложилось большое, интересное мнение обо
мне и мне хочется услышать его.
- Ну... - Тони откунулся на спинку стула, решил посмеяться над
матерью. - Должен сказать, я восхищаюсь тобой весь день сегодня.
- Восхищаешься? - разко спросила Люси. - Почему?
- Ты осталась все такой же юной, красивой и живой, улыбался он ей. -
Очень разумно с твоей стороны.
- Разумно, - повторила она, зная, что он хотел задеть ее словом
"разумно" и признавая, что удар достиг цели.
- Не могу только представить себе, как тебе это удалось, - легко
произнес он.
- Твоя жена задала мне тот же вопрос.
- Я спрошу ее, что ты ответила, - пообещал он.
- Я ничего не сказала ей, - ответила Люси. - Объяснишь ей все сам, я
уверена, что у тебя есть теория на этот счет.
- Может быть, - сказал Тони. Они смотрели друг на друга через столик,
враждебные, готовые нанести удар.
- Скажи МНЕ, - настаивала Люсию - Может, правильный ответ поможет мне
в ближайшие двадцать лет.
- Ну, - начал Тони, размышляя. Она сама напросилась, она сама
приехала сюда, начала снова копаться в этом, она хотела посетить могилу,
так пусть знает. - Ну, боюсь я рассуждал немного старомодно. Зло
процветает, думал я. Юность задерживается в жестоких сердцах, в грехе и
разврате. Оставайся неизменным, тогда вокруг тебя будут рушиться семьи,
империи, а на твоей голове ни один волос не подернется сединой.
- Неизменным, - Люси сонно покачала головой. - Так вот, как вы
рассуждаете в наши дни.
- Ну, конечно в фигуральном смысле, - сказал Тони.
Некоторое время за столиком царило молчание, оба вслушивались в эхо
удара, нанесенного Тони.
- Ты не знаешь себя, Тони. Ты видишь себя злым и неприятным
человеком, и ты хочешь оправдать перед собой свое собственное мнение о
себе. А я не верю, что ты такой. Я помню, каким ты был в детстве, и тот
мальчик не мог исчезнуть бесследно, что бы ни случилось. Я знаю, что такое
самообман, потому что последние десять лет своей жизни я только и
занималась тем, что залечивала раны, нанесенные самой собой. Все не так.
Все неправильно... Несчастные случаи и ошибки, - сказала она, растягивая
слова, борясь с непослушным языком. Если бы несносная маленькая девчонка
не попала бы на озеро тем летом, если бы ей не наскучил серый день и она
не пошла бы прогуляться по лесу, если бы выглянуло солнце и она пошла бы
купаться, или если бы ты пришел всего на пол часа позже, у нас бы все
сегодня было бы иначе. Если бы ты не заболел и чуть не умер, твой отец
никогда бы не нанял молодого человка, чтобы присматривать за тобой... Если
бы он не пришел в гараж однажды утром и не выяснял бы, что я не оплатила
счет, который я думала уже был оплачен, он бы не позвонил мне по телефону
и не ругал бы меня, не вызвал бы во мне дух протеста и чувство унижения...
Ничего бы не произошло. Ничего. - Она покачала головой, удивляясь сложным
и злым поворотам судьбы, которые переврнули всю ее жизнь. - Но был
ненастный день, и БЫЛА несносная девчонка, и БЫЛ молодой человек, и ты не
пришел на полчаса позже. И то что могло остаться одиночной глупостью, тем
что случается с миллионами женщин, что потом превращается в безобидную
тайну, которую они смакуют в старости - все это вылилосьт в трагедию.
Водораздел. Между моей жизнью и твоей, и между жизнью твоего отца.
- Это слишком просто, - сказал Тони, ненавидя мать за то, что она все
так четко помнит. - Ты слишком благосклонна к себе.
- О, нет, - возразила Люси. - Не думай так. Никогда так не думай. Все
несут ответственность за свои катастрофы, и я отвечаю за свои. Только
никто не избегает трагедий, тех или иных. Ты не должен думать, что тебя
минет эта учать. Дело ведь в том, как ты выходишь из ситуации, как
справляешься с ней, как залечиваешь раны, вот ведь что важно. А я сделала
