Священник ИОАНН НАУМОВИЧ
ПУТЕВОДИТЕЛЬ ДОБРОЙ ЖИЗНИ
СТРАХ БОЖИЙ
МУДРОСТЬ
ТРЕЗВОСТЬ
ТРУД
c Верстка, оформление "Талан" 1997.
Печатается по изданию 1901 года.
Наука посадского Онуфрия Грушкевича внуку своему Николаю
Онуфрий Грушкевич - наилучший хозяин не только в своем посаде, но на весь
околоток. Обойди хоть на сто верст кругом все посады и села - не найдешь
нигде ему равного.
Сказывают, будто ему уже сто лет отроду - без году или с годом, - но это
пустые речи, народ болтает зря, как это зачастую у нас водится. По записи в
церковной метрике, выходит, что ему восемьдесят два года, и во всем посаде
только двое еще его сверстников: Семен Покотило да слепая Марьюшка. Но и те
ему уже не под пару: Семен четыре года не слезает с печи и во рту у него -
ни одного здорового зуба, Марьюшка десять лет ничего не видит, сидит,
скорчившись, на постели в избе у внука, насилу может пройти с костылем до
порога да прошепелявить Отче наш.
А Онуфрий еще даже не совсем сед, зубы имеет крепкие, сам ведет
хозяйство, зимой и летом во всякую погоду ходит в церковь, хоть она у нас
на крутом пригорке, поет всю службу; паремий и Апостола никто так громко и
внятно не прочтет, как он. Оттого-то в народе много всяких толков и про его
года, и про богатство.
Одни сказывают, будто он вырыл медный котел с золотыми, другие, которые
поумнее, говорят, что вегетарианец какой-то дал ему траву волшебную, и что
траву ту он разводит у себя на пасеке, да народ ее не видит, потому что она
показывается, будто, только тому, кто знает к ней приговор.
Подступали к нему наши люди всячески, чтобы разведать про все доподлинно,
да Онуфрий человек несловоохотливый, много разговаривать не любит, и когда
кто заведет речь про ту траву, он, бывало, улыбнется только да скажет: "Не
одна у меня трава, а целых четыре"...
У Онуфрия есть уже праправнуки, и столько поколение его уже намножилось,
что когда собирается у него родня, то одних сыновей да невесток, да внуков
с женами столько всегда насходится, что соседи бегут смотреть, как на диво.
И все уже зажиточные первостатейные хозяева и хозяюшки, а детвора их -
сейчас видно, что хорошего роду: ребята все красивые, да здоровые, да
степенные - залюбуешься!
Нечего говорить: хоть Онуфрий и большой богач, а народ его любит. Он
человек прямой, добросердечный, готов всегда и совет хороший подать, и
помочь в нужде бедняку. Даже паны с жидами и те обращаются за советом к
старому Онуфрию, когда случится беда какая, и слово его много у них значит.
Два года он уже вдовствует, но все еще, сказывают, плачет по своей
старухе, особенно в храме Божьем, когда на панихиде дьячки запоют: "Вечная
память". А прожил он с покойницею ровнехонько шестьдесят лет, и во весь век
свой не слыхали они друг от друга сердитого или грубого слова, точно у них
в двухтелах одна душа была. Словом сказать: они жили так тихо да примерно,
что дай, Господи, всякому христианину такое супружество и такое Божие
благословение.
Не знаю, господа читатели, как вы решите насчет травы: дело она или не
дело, - а я опишу вам все, что знаю, и как сам Онуфрий объяснял это внуку
Николаю, сыну племянника своего, парню очень смышленому. Никола уж дошел о
во Львове в гимназии до шестого класса, но по смерти отца бросил ученье,
вернулся домой и взялся за хозяйство. Ему столько натолковали и про котел,
и про травы, что его взяло любопытство - разузнать про все это от самого
старика. Раз, по окончании службы Божией в церкви, проводил Никола деда
домой, остался у него закусить, как говорится, чем Бог послал, и вот какой
тут вышел у них разговор.
Николай. Дедушка, давно уж я собирался попросить у тебя совета, что мне
делать: оканчивать ли ученье во Львове или оставаться на отцовском
хозяйстве?
Онуфрий. И то хорошо, и это не дурно, а лучше всего то, к чему есть
охота.
Николай. Правду сказать, у меня больше охоты к землепашеству, да было бы
к чему и руки приложить, ежели бы я знал то, что ты знаешь. Про тебя ведь,
дедушка, много народ толкует, сказывают, что ты или, может, еще твой
покойный родитель, нашли будто котел с золотыми. А другие толкуют еще про
какую-то траву, что ты разводишь ее на пасеке и что от нее у тебя такая
удача в хозяйстве, - даже будто от нее такое здоровье у тебя на старости
лет Онуфрий. Про котел, сынок, я не буду говорить, потому что сам ничего не
знаю, а насчет травы прямо тебе скажу, что их у меня целых четыре, и ко
всякой особый приговор есть. Так уж и быть, коли твердо решил остаться дома
и взяться за землепашество, дам я тебе эти травы, но обещай мне, что ты
посеешь их и будешь растить, как я тебе скажу.
Николай. Ах, дедушка, милый! Смею ли я тебя не послушать!
Онуфрий. Ну ладно. Тогда перво-наперво должен я тебе сказать, что главная
трава, через которую я получил и долгий век, и всякое добро, и честь у
людей, называется молитва.
Слушай же, Никола! У отца моего было отличное хозяйство, и когда он
почувствовал кончину, то позвал меня к себе и сказал: "Онуфрий, пришла пора
мне успокоиться, и ты примешь все, что нажил я трудом своим. Но есть у меня
великое сокровище, и хочу я передать его тебе сам, из рук в руки. Храни его
и смотри, чтобы оно не вышло из твоего дома. Если бы огонь - Боже упаси! -
охватил весь двор твой, - выноси прежде всего это сокровище, чтоб оно не
погибло. Пусть все сгорит в огне, но ежели оно сохранится у тебя и будет
близко твоему сердцу, ты вновь добьешься всякого добра, и никакой враг не
будет тебе страшен". Сказав эти слова, покойник протянул руку под подушку,
достал вот эту самую книжку и подал мне. Я припал к руке его, облил ее
слезами, - праведная то была рука: она меня вырастила, вывела в люди, она
меня на всякое доброе дело наставляла! - и говорю ему: "Батюшка! слово твое
свято, и книгу эту я сохраню, как святыню. Хотя бы мне все потерять
пришлось, книгу эту я передам детям своим на смертном одре!" Это Псалтырь!
Прежде, видишь, считалось за великую честь, когда кто знал
Псалтырь, а нынче вы уже смеетесь над псалтырниками... Беда!..
Ну, стало быть, я тебе сказал, что первая трава - это молитва,
а теперь прибавлю: и Слово Божие.
Я никогда не забывал молитвы, никогда не пропускал церковной службы, ни
разу не оскоромился в посту; я любил Матерь нашу Святую Церковь, я почитал
священство - отцов наших духовных, что за весь мир христианский приносят
жертву бескровную и просвещают нас светом веры и науки. И скажу тебе: сам
дивился, как мне все удавалось, все шло в руку, как я всегда был здоров и
весел. Встану ранехонько, умоюсь, запру избу на засов, чтобы кто-нибудь не
пришел да не помешал мне, и становлюсь себе на молитву: она для меня не
бремя, не тягость - я молюсь сладко... Да и что может быть слаще, как
вознестись душой к Богу вместе со светлыми ангелами, что Ему постоянно
служат?
Молюсь, а на сердце у меня такая радость, такое счастье, что и сказать я
не в силах. Истинное слово: мне трудно оторваться от молитвы. А люди
считают молитву за какую-то обузу, за какоето наказание! Как же они
несчастливы оттого, что не знают, что для человека слаще всего на свете!
Когда я молюсь Отцу Небесному, я не думаю: какая от этого выйдет польза.
Отец Небесный сотворил меня не ради суетных, пустых вещей, что в этом мире.
Я покоряюсь Его мудрости и смиренно принимаю из рук Его все, что Он дает
мне. Я молюсь всею душой, и тут уж - хоть пропадай все нажитое добро мое, -
я, кажется, не смогу оторваться от молитвы. Да и что такое в самом деле
добро наше: хозяйство, богатство наше?
Прах и тлен - ничего более! Но ты должен знать, что богомольному,
благочестивому человеку Бог во всем помогает, и все, хотя бы даже
какое-нибудь несчастье, обращает ему в пользу и на благо. Помолясь, я без
опаски хожу весь день и не боюсь ничего. В душе моей такая отрада, такое
веселье, что и сказать невозможно, а веселье души - это здоровье и долгий
век.
Печаль не имеет доступа в сердце мое, потому что, какое зло может меня
постигнуть под кровом Отца Небесного, на Которого я от юности приучен
крепко надеяться? А ну-ка, Никола, помнишь ты псалом девяностый?
Николай. Слабо... Нас в школе этому не учили.
Онуфрий. То-то же и есть, что плохи эти школы ваши!
Пошло все навыворот! На русской земле - да по-русски не учат.
Но нет, сжалится Господь когда-нибудь над нашим православным народом, -
будут учить его мудрости не взятым напрокат чужим словом, а своим родимым
русским, и тогда свет учения разольется в нашем народе!.. О чем я
рассказывал?.. А, вспомнил: я имел обычай каждый вечер читать этот самый
девяностый псалом, и с этими словами обходил весь двор свой. Люди не раз,
увидав меня этак ходящего, всяко про меня думали, и потом рассказывали обо
мне разные небылицы. Я же не каким-нибудь волшебством, а этим самым Словом
Божиим ограждал имение мое, труды рук моих. Вот ты скоро начнешь
хозяйствовать.
Советую тебе, делай так, как я делал всякий вечер, прежде чем отойти на
покой: помолившись дома вместе с домочадцами пред святыми иконами, выйди во
двор и обойди все хозяйство, а обходя, повторяй всем сердцем эти слова:
Живый в помощи Вышняго, в крове Бога Небесного водворится. Речет
Господеви: заступник мой еси, и прибежище мое. Бог мой, и уповаю на него.
Это вот что означает: кто на милость да на помощь Божию крепко надеется,
тот будет жить как бы под кровом Самого Отца Небесного. Как хозяйское дитя
не боится ничего в доме своем родимом и живет себе беззаботно, так и всякий
человек может с упованием, доверчиво и смело обратиться к Господу Богу
Слушай дальше: Яко Той избавит тя от сети ловчи, и от словесе мятежна.
Как ловец подстерегает рыб или птицу, так и люди на людей закидывают
сети, чтобы друг друга уловить или делом каким, или словом. Ты вот, сынок,
бывал во Львове, видел там суды и земские собрания, слыхал не раз речи
судебных защитников - адвокатов, и знаешь, как они из белого дня делают
непроглядную ночь, а из ночи - день; как часто правду они превращают в
неправду, потому что таково уж ремесло их. Но ежели ты будешь жить по
Божьи, - не будет у тебя ни с кем никаких судов, и не уловят тебя в сеть,
ничего не поделают против тебя словесами мятежными, иначе сказать - злым
умыслом, сговором, ведь частенько бывает, что люди сговорятся против
кого-нибудь, впутают его в какое-нибудь "дело", поставят ложных свидетелей
и погубят. А ты, ежели и попадешь невинно в какое-нибудь "дело", под суд,
Господь так устроит, что выйдешь из него оправданный и с честью.
Но будем читать дальше: Плещма своима осенит тя, и
под крыле его надеешися.
Эти слова означают: плечами Своими Он закроет тебя и
под крыльями Его ты будешь спокоен, недоступен никакой беде!
Оружием обыдет тя истина его. Неубоишися от страха
нощнаго, от стрелы летящия во дни, от вещи во тьме
преходящий, от сряща и беса полуденного.
Истина Его, правда Его, воздающая каждому по делам его, будет для тебя
оружием и защитой: ты не будешь бояться ни страшилищ ночных, ни стрел,
летающих и губящих днем, ни беды, таящейся и подстерегающей в темноте, ни
злых приключений и опасностей, какие случаются среди бела дня.
Ежели будешь жить, как Бог велит, ежели будешь
стоить того, чтобы истина и правда Его были твоим оружием и
защитой, - не будешь знать никакой опасности, не будешь
бояться ни людских напастей, ни чар, ни волхвований, ни самого
диавола.
Падет от страны твоея тысяща, и тма одесную тебе, к
тебе же не приближится.
Ежели даже случится тебе быть на войне, в сражении:
пусть падет подле тебя тысяча человек с одной стороны и десять
тысяч с другой, - ты будешь цел и невредим, пуля не коснется
тебя, волос с головы твоей не упадет.
Обаче очима твоима смотриши, и воздаяние грешников
узриши.
Ты уцелеешь, будешь жив и своими глазами увидишь, какое воздаяние получат
грешники: пьяницы, ленивцы, распутные, что с женами честно не живут, что
