ганный граф бросился на колени и стал ее успокаивать. Но он не мог найти
слов утешения для этой истерзанной души, а его бушующая страсть, дошед-
шая в эту минуту до предела, помимо его воли рвалась наружу. Ему слишком
хорошо было известно отчаяние обманутой любви. Он стал говорить ей о
своих чувствах с воодушевлением человека, не потерявшего еще надежды на
взаимность. Консуэло как будто слушала его: растерянно улыбаясь, она ма-
шинально высвободила из его руки свою, и в этой улыбке графу почудился
проблеск надежды. Есть мужчины тактичные, совсем не глупые в обществе,
но бестактные в любовных делах. Явился доктор и прописал входившие тогда
в моду успокоительные капли. Затем Консуэло закутали в мантилью и отнес-
ли в гондолу. Граф тоже вошел туда вместе с ней, поддерживая ее и про-
должая нашептывать ей слова любви, казавшиеся ему такими красноречивыми
и убедительными, что он не переставал надеяться на успех. Так прошло с
четверть часа; видя, что Консуэло никак не откликается на все его излия-
ния, граф стал молить ее ответить ему хоть слово, подарить ему хоть
взгляд.
- На что же мне отвечать? - проговорила Консуэло, как бы очнувшись от
сна. - Я ничего не слышала.
Дзустиньяни сначала растерялся, но вскоре у него мелькнула мысль, что
все-таки не надо упускать удобного случая: ему казалось, что сейчас,
когда Консуэло в таком подавленном состоянии духа, от нее можно добиться
большего, чем когда она будет владеть собой и своими мыслями. Снова за-
говорил он о своей любви, и снова ответом на его слова было то же молча-
ние, та же рассеянность; только когда он пытался обнять и поцеловать ее,
она неизменно отталкивала его, но это делалось инстинктивно, - для гнева
у нее не было сил. Когда гондола причалила, Дзустиньяни попытался еще на
минуту удержать Консуэло, все надеясь добиться от нее хоть одного обна-
деживающего слова.
- Простите, господин граф, - наконец проговорила она кротко, но рав-
нодушно. - У меня ужасная слабость; я плохо вас слушала, но поняла все.
Да, я прекрасно вас поняла. Дайте мне ночь на размышление, дайте мне
прийти в себя! А завтра, да... завтра я вам отвечу откровенно.
- Завтра! Консуэло, дорогая! Ах, это целая вечность! Но я готов поко-
риться, если вы позволите мне надеяться, что по крайней мере ваша друж-
ба...
- О да! да! Вы можете надеяться, - странным тоном ответила Консуэло,
выходя на берег. - Но не идите за мной, - прибавила она, повелительным
жестом указывая ему на гондолу, - иначе вам не на что будет надеяться.
Стыд и негодование вернули ей силы, но то был нервный, лихорадочный
подъем, вылившийся, когда она стала подниматься по лестнице, в ужасней-
ший, язвительный смех.
- Вы очень веселы, Консуэло! - послышался в темноте голос, при звуке
которого она едва не лишилась сознания. - Поздравляю вас с таким веселым
расположением духа!
- О да! - воскликнула она, с силой схватив Андзолето за руку и быстро
поднимаясь с ним к себе в комнату. - Благодарю тебя, Андзолето, ты прав,
поздравляя меня: я действительно весела, да, да, бесконечно весела!
Андзолето, ожидая ее, уже успел зажечь лампу; и когда голубоватый
свет упал на их измученные лица, они испугались друг друга.
- Мы очень счастливы, не правда ли, Андзолето? - резко сказала она,
горько усмехнувшись, и слезы так и потекли у нее из глаз. - Скажи, что
ты думаешь о нашем счастье?
- Я думаю, Консуэло, - ответил он с горестной усмешкой, хотя глаза
его при этом оставались сухи, - что нам было не особенно легко на него
согласиться, но что в конце концов мы с ним свыкнемся.
- Мне кажется, ты прекрасно свыкся с будуаром Кориллы.
- А ты, я нахожу, совершенно освоилась с гондолой господина графа.
- Господина графа? Тебе, значит, было известно, Андзолето, что госпо-
дин граф хочет сделать меня своей любовницей?
- И чтобы не мешать тебе, моя милая, я скромно удалился.
- Ах, ты знал это? И выбрал этот момент, чтоб меня бросить?
- Разве я нехорошо поступил? Разве ты недовольна своей судьбой? Граф
- великолепный любовник! Куда же было соперничать с ним несчастному,
провалившемуся дебютанту!
- Порпора был прав: вы низкий человек! Уйдите отсюда! Вы не стоите,
чтобы я перед вами оправдывалась, и, мне кажется, я была бы осквернена
вашим сожалением. Слышите? Уходите! Но, уходя, знайте, что вы можете де-
бютировать в Венеции и даже вернуться с Кориллой в Сан-Самуэле: никогда
дочь моей матери не появится больше в этом гнусном балагане, величаемом
театром!..
- Значит, дочь вашей матери, цыганки, будет изображать знатную даму
на вилле Дзустиньяни, на берегу Бренты? Что ж, это блестящее существова-
ние, и я очень рад за вас!
- О, моя дорогая матушка! - воскликнула Консуэло, бросаясь на колени
около своей кровати и пряча лицо в одеяло, в свое время служившее смерт-
ным покрывалом цыганке.
Андзолето был испуган и потрясен отчаянием Консуэло, ужасными рыдани-
ями, разрывавшими ей грудь. Угрызения совести внезапно проснулись в нем
с бурной неудержимостью, и он бросился к своей подруге, чтобы обнять ее
и поднять с пола; но тут она сама вскочила на ноги и, отбросив его от
себя с несвойственной ей силой, вытолкала за дверь, крича ему вслед:
- Прочь отсюда! Прочь из моего сердца! Прочь из моей памяти! Прощай!
Прощай навсегда!
Андзолето пришел к ней с жестокими и эгоистическими намерениями. Это
было лучшее, что он мог придумать. Не чувствуя в себе сил расстаться с
Консуэло, он нашел способ все примирить: рассказать ей об опасности, уг-
рожающей со стороны влюбленного Дзустиньяни, и тем самым вынудить ее по-
кинуть театр. Его план, конечно, воздавал должное чистоте и гордости
Консуэло. Жених ее прекрасно знал, что она не способна ни на какие комп-
ромиссы, не способна пользоваться покровительством, из-за которого могла
бы краснеть. В его преступной и порочной душе все-таки жила непоколеби-
мая уверенность в невинности Консуэло; он знал, что найдет ее такой же
целомудренной, верной и преданной, какою оставил несколько дней тому на-
зад. Но как совместить это преклонение перед нею, желание оставаться ее
женихом и другом с твердым намерением продолжать свою связь с Кориллой?
Дело в том, что он хотел вместе с любовницей вернуться на сцену. И, ко-
нечно, в такой момент, когда его успех всецело был в руках Кориллы, не
могло быть и речи о том, чтобы расстаться с нею. Этот дерзкий и подлый
план окончательно созрел в его голове, а к Консуэло он относился так,
как итальянские женщины относятся к мадоннам: в часы раскаяния они молят
их о прощении, а когда грешат, завешивают их лик занавеской.
Когда он увидел ее в комической роли на сцене, такою блестящей и на
вид такой веселой, в душу его закрался страх, что он потерял слишком
много времени на обдумывание своего плана. Увидев, что она вошла в гон-
долу графа, а потом услышав ее смех и не почувствовав в нем всего отчая-
ния измученной души, он решил, что опоздал, - и в нем закипела страшная
досада. Но когда она, возмущенная его оскорблениями, с презрением выгна-
ла его, он снова почувствовал к ней уважение и даже страх. Долго бродил
он по лестнице и по берегу, все ожидая, что она его позовет. Он отважил-
ся даже постучаться к ней и, стоя за дверью, молить о прощении; но гро-
бовое молчание царило в комнате, куда ему уже никогда не суждено было
войти вместе с Консуэло. Смущенный и удрученный, ушел он к себе, намере-
ваясь на следующий день вернуться снова и добиться большего успеха.
"Во всяком случае, - говорил он себе, - план мой будет осуществлен:
она знает о любви графа, дело наполовину сделано".
Сильно утомившись, Андзолето долго спал на следующее утро, а после
полудня отправился к Корилле.
- Потрясающая новость! - воскликнула она, раскрывая ему объятия. -
Консуэло уехала!
- Уехала? С кем? Куда?
- В Вену, куда ее отправил Порпора и куда сам он собирается ехать за
ней следом. Всех нас провела эта хитрая девчонка: она была приглашена на
императорскую сцену, где Порпора ставит свою новую оперу.
- Уехала! Уехала, не сказав мне ни слова! - закричал Андзолето, бро-
саясь к двери.
- О! Теперь тебе уже не найти ее в Венеции! - злобно смеясь и тор-
жествующе глядя на него, проговорила Корилла. - С рассветом она села на
корабль и отправилась в Пеллестрину. Сейчас она уже далеко. Дзустиньяни,
которого она провела (он воображал, что пользуется у нее успехом), прос-
то в бешенстве, захворал даже. Только что по его поручению был у меня
Порпора, он просил меня петь сегодня вечером. Стефанини, которого театр
страшно утомил и который жаждет отдохнуть, наконец, в своей вилле, меч-
тает, чтобы ты возобновил свои дебюты. Итак, знай: завтра тебе предстоит
снова выступить в "Гипермнестре". Сейчас я иду на репетицию, меня ждут.
Если ты мне не веришь, пойди прогуляйся по городу - сам убедишься в ис-
тине моих слов.
- О фурия! Ты победила! - вскричал Андзолето. - Но ты убиваешь меня!
И он упал без чувств на персидский ковер куртизанки.
XXI
В самом неловком положении после бегства Консуэло очутился граф Дзус-
тиньяни. Дав повод думать и говорить всей Венеции, будто дебютировавшая
дива - его любовница, как мог он без ущерба для своего самолюбия объяс-
нить ее молниеносное, таинственное исчезновение теперь - едва он приз-
нался ей в любви? Правда, некоторым приходило в голову, что граф, ревнуя
свое сокровище, запрятал певицу в одной из своих загородных вилл. Но
когда Порпора со свойственной ему суровой правдивостью рассказал, что
его ученица в Германии и ждет там его приезда, оставалось только ломать
себе голову над причинами такого странного поступка. Граф, чтобы обма-
нуть окружающих, делал вид, будто нисколько не удивлен и не задет, но
огорчение, помимо его воли, прорывалось наружу, и всем стало ясно, что
успех у Консуэло, с которым его поздравляли, никогда не существовал.
Вскоре большая часть истины выплыла наружу: узнали и об измене Андзоле-
то, и о соперничестве Кориллы, и об отчаянии бедной испанки, которую все
принялись горячо и искренне жалеть.
Первым побуждением Андзолето было бежать к Порпоре, но старик сурово
оттолкнул его.
- Перестань меня допытывать, тщеславный юноша, бессердечный и невер-
ный, - ответил ему с негодованием профессор, - ты никогда не стоил любви
этой благороднейшей девушки и никогда не узнаешь от меня, что с ней ста-
лось. Я приложу все усилия, чтобы скрыть от тебя ее след; если же ког-
да-нибудь вы случайно встретитесь - надеюсь, что образ твой настолько
изгладится из ее сердца и памяти, насколько я этого хочу и добиваюсь.
От Порпоры Андзолето отправился на Корте-Минелли. Комната Консуэло
была уже сдана новому жильцу и вся заставлена принадлежностями его про-
изводства. Это был рабочий, изготовлявший мелкие изделия из стекла. Он
давно жил в этом доме и теперь весело перетаскивал сюда свою мастерскую.
- А, это ты, сынок! - обратился он к юному тенору. - Верно, зашел на-
вестить меня в новом помещении? Славно тут у меня будет, и жена рада-ра-
дешенька, что теперь сможет разместить внизу детвору. Ты что смотришь?
Уж не забыла ли чего Консуэлина? Ищи, милый, смотри хорошенько! Я за это
в обиде не буду.
- А куда же дели ее мебель? - спросил Андзолето. У него защемило
сердце, когда он увидел, что в этом месте, связанном с самыми лучшими,
самыми чистыми радостями его прошлой жизни, не осталось от Консуэло ни-
какого следа.
- Мебель внизу, во дворе. Она подарила ее старухе Агате. И хорошо
сделала: старуха бедна и хоть немножко выручит за это. Да, Консуэло
всегда была добрая. Она не только никому не осталась должна, но, уезжая,
еще всех понемногу одарила. Только одно распятие и взяла с собой. Но
все-таки как-то странно она уехала: среди ночи, никого не предупредив.
Едва рассвело, явился господин Порпора, распорядился всем, словно по ду-
