читалось сожаление, что он не может исполнить распоряжение юной хозяйки;
казалось, даже пушечное ядро, пролетев над его головой, не в силах было
бы хоть чуточку изменить невозмутимую позу, в которой он ожидал приказа-
ний своего старого господина.
- Дорогое дитя, верный Ганс признает только свой долг и полученные
приказания, - произнес наконец граф Христиан с такой медлительностью,
что у юной баронессы закипела кровь. - Теперь, Ганс, велите открыть во-
рота и спустить мост. Пусть все выйдут навстречу прибывшей с зажженными
факелами - она у нас желанная гостья!
Ганс не выказал ни малейшего удивления, получив приказание сразу
ввести незнакомку в дом, куда даже ближайшие родственники и вернейшие
друзья не допускались иначе, как с проволочками и предосторожностями.
Канонисса пошла распорядиться, чтобы приготовили ужин для приезжей. Аме-
лия хотела уже бежать к подъемному мосту, но дядя предложил ей руку,
считая за честь самолично встретить гостью, и пылкой юной баронессе
пришлось величественным, медленным шагом пройти до колоннады у подъезда,
где на первой ступеньке уже стояла, только что выйдя из почтовой кареты,
странствующая беглянка - Консуэло.
XXIV
Три месяца прошло с тех пор, как баронесса Амелия забрала себе в го-
лову, что ей необходимо - не столько для учения, сколько для развлечения
- иметь компаньонку, и в своем одиночестве она не раз силилась предста-
вить себе, какова будет ее будущая подруга. Зная угрюмый нрав Порпоры,
она боялась как бы он не прислал ей суровую и педантичную гувернантку.
Вот почему она тайком написала профессору, предупреждая его, что плохо
примет наставницу старше двадцати пяти лет, - словно было недостаточно
выразить такое желание своим родным, для которых она была кумиром и по-
велительницей.
Письмо Порпоры привело ее в восторг, и она сейчас же создала в уме
совершенно новый образ: музыкантша, приемная дочь профессора, молодая
девушка, а главное - венецианка, была, по мнению Амелии, как бы нарочно
для нее создана, создана по ее образу и подобию.
Поэтому она несколько разочаровалась, когда вместо резвой, румяной
девочки, о какой она мечтала, увидела бледную, грустную, чрезвычайно
смущенную девушку. Ибо, не говоря уже о глубоком горе, терзавшем бедную
Консуэло, об усталости от долгого, безостановочного пути, она была еще
подавлена страшными переживаниями последних часов: эта ужасная гроза в
дремучем лесу, эти поверженные ели, этот мрак, прорезаемый бледными мол-
ниями, а в особенности вид этого мрачного замка, вой охотничьих псов ба-
рона, горящие факелы в руках безмолвно стоящих слуг - во всем этом было
что-то поистине зловещее. Какой контраст с лучезарным небом и гармони-
ческой тишиной венецианских ночей, доверчивой свободой ее прошлой жизни
среди любви и жизнерадостной поэзии! Когда карета медленно проехала по
подъемному мосту и по нему глухо застучали копыта лошадей, когда со
страшным скрежетом за ней опустилась подъемная решетка, Консуэло показа-
лось, что она входит в дантовский ад, и, охваченная ужасом, она поручила
свою душу богу.
Вполне понятно, что у нее был растерянный вид, когда она появилась
перед своими будущими хозяевами. Увидав же графа Христиана с его вытяну-
тым бледным лицом, поблекшим от лет и горя, его длинную, сухую одереве-
нелую фигуру, облаченную в старомодный сюртук, она подумала, что перед
ней призрак средневекового владельца замка, и невольно отшатнулась, едва
сдержав крик ужаса.
Старый граф, объясняя себе состояние Консуэло и ее бледность уста-
лостью после столь длинного путешествия в тряской карете, предложил ей
руку, чтобы помочь взойти на крыльцо. В то же время он попытался сказать
ей несколько приветливых, любезных слов. Но помимо того, что природа на-
делила почтенного старика внешностью холодной и сдержанной, за много лет
уединенной жизни он настолько отвык от общества, что его робость теперь
удвоилась. Под его, на первый взгляд, важной и суровой внешностью таи-
лись детская конфузливость и способность теряться. Из любезности он счел
нужным говорить с Консуэло по-итальянски (он знал язык недурно, но отвык
от него), и это еще увеличивало его смущение. Он едва мог пробормотать
несколько слов, которые девушка, хорошенько не расслышав, приняла за не-
понятный таинственный язык привидений.
Амелия, собиравшаяся при встрече броситься к ней на шею, чтобы сразу
ее приручить, не нашлась, что сказать. С ней случилось то, что бывает с
самыми смелыми людьми, - ее заразила застенчивость и сдержанность дру-
гих.
Консуэло ввели в большую комнату, где только что отужинали. Граф, же-
лая оказать гостье внимание, а вместе с тем опасаясь показать ей своего
сына в летаргическом сне, остановился здесь в нерешительности. Дрожащая
Консуэло, чувствуя, что у нее подкашиваются ноги, опустилась на первый
попавшийся стул.
- Дядюшка, - сказала Амелия, поняв замешательство старого графа, -
мне кажется, нам лучше принять синьору здесь. Тут теплее, чем в большой
гостиной, а она, наверно, страшно прозябла от нашего холодного горного
ветра да еще в такую грозу. Я с грустью вижу, что наша гостья падает от
усталости, и уверена, что она нуждается в хорошем ужине и в отдыхе го-
раздо больше, чем во всех наших церемониях. Не правда ли, дорогая
синьора? - добавила она, решаясь наконец пожать своей пухленькой ручкой
обессилевшую руку Консуэло.
Звук этого свежего, молодого голоса, говорившего по-итальянски с рез-
ким немецким акцентом, сразу успокоил Консуэло. Она подняла свои испу-
ганные глаза на хорошенькое личико юной баронессы, и взгляд, которым об-
менялись обе девушки, мгновенно рассеял между ними холод. Консуэло поня-
ла, что это ее будущая ученица и что эта прелестная головка отнюдь не
голова привидения. В свою очередь она пожала ей руку и призналась, что
ее совсем оглушил стук кареты и очень напугала гроза. Охотно подчинялась
она всем заботам Амелии: пересела поближе к пылающему камину, позволила
снять с себя мантилью и согласилась отужинать, хотя ей совсем не хоте-
лось есть. Мало-помалу, ободренная все возрастающей любезностью юной хо-
зяйки, она окончательно пришла в себя. К ней вернулась способность ви-
деть, слышать и отвечать.
Пока слуги подавали ужин, разговор зашел, естественно, о Порпоре.
Консуэло с радостью отметила, что граф говорит о нем, как о своем друге,
не только равном, но как будто даже выше его стоящем. Потом заговорили о
путешествии Консуэло, о дороге, по которой она ехала, и о грозе, кото-
рая, должно быть, напугала ее.
- Мы в Венеции привыкли к еще более внезапным и более опасным грозам,
- отвечала Консуэло. - Плывя по городу в гондолах во время грозы, мы да-
же у порога дома ежеминутно рискуем жизнью. Вода, заменяющая нашим ули-
цам мостовую, в это время быстро прибывает и бушует, словно море в непо-
году. Она с такой силой несет наши гондолы вдоль стен, что они могут
легко разбиться вдребезги, прежде чем нам удастся пристать. Но, несмотря
на то, что я не раз была свидетельницей подобных несчастных случаев и
вовсе не труслива, сегодня, когда с горы было сброшено молнией огромное
дерево, которое упало поперек дороги, я испугалась, как никогда в жизни.
Лошади взвились на дыбы, а кучер в ужасе закричал: "Проклятое дерево
свалилось! Гусит упал!" Не можете ли вы мне объяснить, синьора баронес-
са, что это значит?
Ни граф, ни Амелия не ответили на этот вопрос. Они только вздрогнули
и переглянулись.
- Итак, мой сын не ошибся! - произнес старый граф. - Странно! Очень,
очень странно!
Снова встревожившись за сына, он пошел к нему в гостиную, а Амелия,
сложив руки, прошептала:
- Тут какое-то колдовство! Видно, сам дьявол с нами!
Эти странные, загадочные слова снова навлекли на Консуэло суеверный
ужас, охвативший ее при входе в замок Рудольштадтов. Внезапная бледность
Амелии, торжественное молчание старых слуг в красных шароварах, с удиви-
тельно похожими друг на друга квадратными багровыми лицами, с тусклыми,
безжизненными глазами рабов, любящих свое вечное рабство; эта сумрачная
комната, отделанная черным дубом, которую не в состоянии была осветить
люстра со множеством горящих свечей; унылые крики пугача, возобновившего
после грозы свою охоту вокруг замка; большие фамильные портреты на сте-
нах; громадные вырезанные из дерева головы оленей и диких кабанов, укра-
шавшие стены, - все до мелочей будило в девушке жуткую, только на время
улегшуюся тревогу. То, что сообщила ей затем юная баронесса, тоже не
могло способствовать ее успокоению.
- Милая синьора, - сказала та, собираясь угостить ее ужином, - будьте
готовы увидеть здесь необъяснимые, неслыханные вещи, чаще скучные, но
иногда и страшные. Настоящие сцены из романов: если их рассказать, так
никто не поверит. Но вы дадите слово, что обо всем этом сохраните вечное
молчание!..
Баронесса еще продолжала говорить, когда дверь медленно распахнулась
и канонисса Венцеслава, горбатая, с длинным лицом, в строгом одеянии,
при ленте своего ордена, с которой она никогда не расставалась, вошла в
зал с таким величественно-приветливым видом, какого она не принимала с
того достопамятного дня, когда императрица Мария-Терезия, возвращаясь со
своей свитой из путешествия по Венгрии, оказала замку Исполинов великую
честь: остановилась на час отдохнуть и выпить стакан глинтвейна. Кано-
нисса подошла к Консуэло, которая, от изумления и испуга забыв даже
встать, смотрела на нее блуждающим взором, сделала ей два реверанса и,
произнеся по-немецки очевидно заранее приготовленную и заученную речь,
поцеловала ее в лоб. Бедная девушка, похолодев, как мрамор, подумала,
что это поцелуй самой смерти, и, чуть не падая в обморок, еле внятно
пробормотала слова благодарности.
Заметив, что она смутила гостью более, чем предполагала, канонисса
удалилась в гостиную, а Амелия разразилась громким смехом.
- Держу пари, - воскликнула она, - вы подумали, что перед вами тень
королевы Либуше! Успокойтесь! Это канонисса - моя тетка, скучнейшее и
вместе с тем добрейшее существо в мире.
Не успела Консуэло прийти в себя от испуга, как услышала где-то поза-
ди себя скрип огромных венгерских сапог. Пол буквально задрожал под тя-
желыми, размеренными шагами, и грузный человек с такой квадратной и баг-
ровой физиономией, что рядом с нею лица слуг казались бледными и тщедуш-
ными, молча прошел через зал и вышел через большую дверь, которую они
почтительно распахнули перед ним. Консуэло снова содрогнулась, а Амелия
снова расхохоталась.
- Это, - сказала она, - барон Рудольштадт, самый заядлый охотник, са-
мый большой соня и наилучший из отцов. Он только что пробудился от свое-
го послеобеденного сна в гостиной. Ровно в девять часов он встает с
кресла и, совсем сонный, ничего не видя и не слыша, проходит через этот
зал, поднимается в полусне по лестнице и, не сознавая ничего, ложится в
постель. Завтра с рассветом он проснется бодрый, оживленный, деятельный,
как юноша, и начнет энергично готовить к охоте собак, лошадей и соколов.
Едва закончила она свои пояснения, как в дверях показался капеллан.
Он тоже был толст, но мал ростом и бледен, как все люди лимфатического
склада. Созерцательная жизнь не подходит для тяжеловесных славянских на-
тур, и полнота священнослужителя была болезненна. Он ограничился тем,
что почтительно поклонился баронессе и ее гостье, сказал что-то тихо
слуге и скрылся в ту же дверь, куда вышел барон. Тотчас же старик Ганс и
один из тех автоматов, которых Консуэло не в состоянии была отличить
друг от друга, до того они были во всем одинаковы, могучи и степенны,
направились в гостиную. Не будучи в силах притворяться, будто она ест,
Консуэло обернулась, провожая их глазами. Но прежде чем слуги дошли до
