с лестницей.
Они прошли несколько шагов вниз, ступая осторожно, будто ступеньки
могли провалиться, и не разговаривая, но тут Пирошников почувствовал, что
они не одни на лестнице; почудилось ему какое-то постороннее движение,
впрочем совершенно бесшумное. Он оглянулся, но ничего не заметил
подозрительного. Постороннее движение было где-то сбоку, и наш герой,
задержавшись на шаг, но не отпуская Наташиной руки, пристальнее вгляделся в
стену. В ее глубине отражались две фигуры, спускающиеся по ступенькам. Стена
была гладкой, как зеркало, но гораздо более темной, так что Пирошников не
сразу смог сообразить, что фигуры эти -- его собственная и Наташина,
отраженные в стене. Отвернув голову, он перескочил через ступеньку, догоняя
Наташу, которая шла, не глядя по сторонам, и в ту же секунду понял, что
лестница подготовила что-то совсем уж невозможное. Где-то внутри шевельнулся
страх, который молодой человек попытался преодолеть разговором.
-- Вы знаете, Наташа, я чего-то боюсь, -- прошептал он, склоняясь к
белой шапочке, и Наташа, испуганно на него посмотрев, остановилась.
-- Ну что вы! -- сказала она также шепотом. -- Это вам кажется.
-- Нет-нет! -- воскликнул Пирошников, прижимая Наташу к себе и пряча
лицо в пушистом меху шапочки. На мгновенье страх пропал, но только на
мгновенье! Подняв лицо, Пирошников увидел свое отражение, обнимающее фигурку
женщины в шубке и шевелящее губами.
-- Пойдем, пойдем быстрее! -- сказала Наташа.
Она взяла его под руку. Свернув на новый лестничный пролет, Пирошников
вывернул шею за голову Наташи и убедился, что отражение не исчезло. Все
стены, окружавшие лестницу, выглядели изготовленными из блестящего темного
металла, так что молодому человеку даже захотелось ощупать их руками.
Наташа, желая отвлечь внимание Пирошникова, принялась строить планы, как вот
они сейчас сядут в трамвай и поедут к нему домой или куда еще; говорила она
и про погоду, но все это так далеко было сейчас от Пирошникова, что слова ее
воспринималась им бесчувственно. Он послушно передвигал тряпичные свои ноги.
Потихоньку им овладевала апатия.
Он не заметил, как Наташа высвободила руку, чтобы поискать что-то у
себя в кармане, и продолжал идти; как раз в этот момент кончился лестничный
марш, и Пирошников повернул, а повернувши, разглядел, что Наташи рядом нет.
Сделав по инерции еще два шага вниз, он остановился и огляделся. Наташи не
было и сзади на лестнице, но найдя в себе силы посмотреть на стену,
Пирошников, к ужасу своему, обнаружил, что там, за зеркальной поверхностью
стены, в темной глубине отражения, Наташа по-прежнему была рядом с ним. Она
стояла и смотрела на него, подняв голову, так что отсюда была видна только
ее спина. Пирошников оцепенел, не в силах оторвать взгляд от зеркала, а та,
отраженная от пустоты Наташа, последовав за направлением его взгляда,
оборотилась и посмотрела не него из зеркала. Пирошников провел рукой по
лицу, и его отражение сделало то же в мельчайших подробностях. Изображение
же Наташи спустилось вниз на три ступеньки и оттуда поманило его пальчиками
-- то есть не его, конечно, а того Пирошникова, который был за зеркалом.
...Подойдем к зеркалу, читатель, и вглядимся в него, чтобы хоть
отдаленно представить себе ситуацию, возникшую на проклятой лестнице. Вы
никогда не задумывались, кто же из тех двоих, смотрящих друг другу в глаза,
есть настоящий вы? Конечно же, тот, что снаружи, -- что за чепуха! Но вот
представьте, что там, в зеркале, рядом с вашим изображением появилась не то
что женщина, а хоть мушка какая-нибудь, которой здесь, по эту сторону, ваши
глаза не зарегистрировали... Не правда ли, это изменит кое-что в ваших
представлениях?
Тут Пирошников и вправду подумал, что он свихнулся. С огромным трудом
ему удалось взять себя в руки. Он подумал, что его знакомая (или ее
отражение) может обнаружить странности в его поведении, а посему, не совсем
привыкнув еще к отражениям, он постарался поставить себя на место своего
двойника и повернул голову так, чтобы двойник смотрел на Наташу. Затем он
продолжил шествие, кося глазом на стену, и увидел, что отражения пошли
рядом. Пирошников затаил дыхание, решаясь на опасный опыт -- ему вздумалось
проверить, что же произойдет, если он протянет руку таки образом, чтобы
двойник его коснулся Наташи.
Он осторожно поднял левую руку (двойник поднял правую) и начал медленно
заносить ее за спиною Наташи, наблюдая за своими движениями в зеркале.
Наташа вдруг увернулась и побежала вниз. Владимир сделал шаг к стене и с
размаху ударил ее кулаком. Двойник сделал то же. Из кулаки столкнулись на
плоскости зеркала и отскочили друг от друга. Наташа что-то сказала, смеясь,
но слов не было слышно. Пирошников увидел только, как блеснули ее зубы, и
тогда он сказал в пустоту:
-- Я, пожалуй, пойду обратно...
По лицу отраженной Наташи он понял, что она его услышала. Губы ее
зашевелились, что-то шепча, но Пирошников, не в силах уже вынести этот
разговор, повернулся и зашагал вверх. Дойдя до площадки, он все-таки
оглянулся и увидел в зеркале, что Наташа плачет и утирает слезы платочком.
Пирошников приблизился к стене и некоторое время смотрел в глаза своему
отражению. Потом он медленно опустился на ступеньку и сел лицом к Наташе. Он
чувствовал холод стены, и ему чудилось, что это ледяное плечо двойника
подпирает его.
-- Наташа... -- тихо сказал он. -- Идите домой. Только не уходите
совсем, я вас прошу. Мне нужно прийти в себя.
Наташа поднялась к нему и опустилась на колени двумя ступенями ниже.
Чтобы видеть ее лицо, Владимиру пришлось смотреть в зеркало, отчего Наташе
казалось, что он глядит мимо, и она, должно быть, была этим обижена. По
движениям ее губ Пирошников понял, что она о чем-то его спрашивает, но он не
в состоянии был ответить, а главное, не смел заставить себя смотреть так,
чтобы двойник мог видеть Наташу. Тогда он сам бы потерял ее из виду.
-- Сегодня ничего не получится, -- хмуро сказал он. -- Потом я вам
объясню. Идите домой.
Наташа встала во весь рост и протянула к нему руку, но молодой человек,
вскочив, отпрянул, испугавшись вдруг этого ирреального прикосновения, хотя
сам несколько минут назад готов был произвести подобный опыт.
-- Потом, потом! -- воскликнул он и устремился вверх. Внизу, в зеркале,
он увидел, как изображение Наташи повернулось, запахнуло шубку и медленно,
как бы раздумывая, двинулось вниз. Пирошников шел с понурым видом и больше
на стену не смотрел. На каком-то повороте он понял, что его отражение
исчезло, и действительно, обернувшись к стене, увидел, что она приняла свой
прежний облик, оказавшись снова сероватой, с потрескавшейся краской, грязной
стеной, в которой нельзя было разглядеть никакого отражения, даже придвинув
к ней вплотную лицо. Но теперь ему было все равно. Пережив за какие-нибудь
полчаса в своих мечтах такой феерический взлет и такое ужасающее падение, он
думал теперь лишь о том, как быстрее добраться до раскладушки и заснуть.
Когда Наденька открыла ему дверь и поинтересовалась результатами, он лишь
устало махнул рукой и попросил разрешения переночевать еще раз, поскольку
другого выхода у него не было.
Наденька привела из кухни дядюшку, который попытался было растормошить
Владимира, но натолкнулся на стойкое равнодушие. Заявив, что утро вечера
мудренее, дядюшка принял активное участие в подготовке ко сну. Оказалось,
что ночевать им придется в той же нежилой комнате на раскладушках.
Пирошников, вяло поблагодарив Наденьку вошел с дядюшкой в ту самую комнату,
где он так беспамятно провел прошлую ночь.
-==Глава 10. Ночь==-
Он вошел в комнату и остановился у порога, не решаясь сделать следующий
шаг, потому что в комнате было темно. Дядюшка, вошедший туда чуть раньше и с
раскладушкой в руках, уже разворачивал ее, чертыхаясь в темноте, но тут за
спиной Пирошникова в комнату проскользнула Наденька и принялась шарить рукою
по стене; потом раздался щелчок, и комната озарилась светом, исходившим от
настолько лампы, принесенной Наденькой и поставленной прямо на пол. Круглый
железный абажурчик давал свету падать лишь вниз, образуя на полу яркое
пятно, от которого получала освещение и вся комната. Владимиру вдруг
вспомнилась сцена дворца культуры, куда он, сидящий вверху на маленьком
балкончике, направлял разноцветные лучи своей аппаратуры. И хотя не далее
как несколько дней назад занимался он этим делом, ему показалось, что та его
жизнь отодвинулась далеко-далеко, а главное -- безвозвратно.
А что же комната? Кроме двух раскладных кроватей -- одной, стоявшей у
стены, со взбитой на ней постелью, и другой, принесенной и развернутой
дядюшкой, в комнате находилась лишь гипсовая скульптура, изображавшая часть
обнаженной женской фигуры от колен до шеи и без рук. Обрубок этот стоял в
углу, валялись на подоконнике куски гипса неправильной формы, а на стене
висел большой карандашный рисунок того же самого обрубка, выполненный в
манере не вполне реалистической, но узнать было можно. По всей видимости, в
комнате была когда-то мастерская скульптора, но, судя по изрядному слою пыли
на полу, которая была хорошо заметна в свете лампы, человеческая нога не
ступала здесь уже давненько.
Владимир, все еще пребывавший в задумчивости, достиг своей раскладушки
и меланхолично начал раздеваться. Сняв с себя верхнюю одежду, он огляделся,
соображая, куда бы ее деть, а потом, подойдя к гипсовому торсу, бесцеремонно
навалил свой гардероб на плечи фигуры. Тут же рядом положил он и носки,
которые, как уже упоминалось, были не первой свежести, да еще с дыркой,
отчего наш молодой человек с отвращением на них взглянул, а затем зашлепал
босыми ногами к постели, ощущая ступнями мелкий сор, который он стряхнул,
прежде чем забраться под одеяло. Наденька, осветившая комнату, больше не
появлялась, дядя Миша раздобыл где-то постельные принадлежности и, не
торопясь, располагал их на койке. Мир и тишина воцарились в доме.
Уже раздевшись, дядюшка заметил, что Владимир опередил его по части
размещения одежды. Он недовольно крякнул и, опасливо выглянув в коридор,
куда-то отправился, а через минуту вернулся со стулом. Пирошников, лежа на
боку, безучастно наблюдал, как дядюшка, в огромных синих трусах и красной
почему-то майке похожий на ветерана футбола, подошел к стоявшей на полу
лампе и большим пальцем ноги, чтобы не наклоняться, нажал на кнопку
выключателя. Жест этот развеселил нашего героя, он даже почувствовал
кратковременный прилив нежности к дядюшке, а последний поскрипел в темноте
пружинами и затих.
Впрочем, тишина воцарилась ненадолго. Дядюшка снова заворочался, а
потом позвал шепотом:
-- Володя! Спишь, что ли?
-- Нет, -- нехотя отозвался Владимир.
-- Тут, видишь, какая петрушка. Комната-то знаешь чья?.. Это Надюшкиной
соседки комната, только еще неоформленная. Она за нее воюет в жилотделе,
чтобы старуху сюда поселить.
-- Анну Кондратьевну? -- спросил Пирошников.
-- Ну! Она ж ее мать, это... Не помню, как ее Надюшка называла. Вот что
я думаю -- как бы она нас не турнула отсюда...
-- А бабка-то разрешила? -- опять спросил Пирошников, удивляясь в душе,
как мало взволновало его дядюшкино сообщение.
-- Старуха-то? Да! Ей, говорит, на кухне привычней... Я чую, соседка --
дама такая... Ты женат, нет? -- спросил дядюшка без всякого повода.
-- Нет, -- отрезал Владимир. -- Давайте спать.
-- Спать так спать, -- согласился дядюшка. -- Ты, главное, не волнуйся.
