Александр Житинский.
Лестница
-==Глава 1. Этажи==-
В тот день белая луна стояла в небе, с утра наконец-то ударил морозец,
и деревья оделись хрупким инеем. Слава Богу, кажется, наступила зима.
Впрочем, начнем с того, что молодой человек вышел из квартиры на
лестницу, где было темно. Касаясь пальцами стены, он спустился вниз, на
площадку четвертого этажа. Споткнулся о цинковый бак и выругался. Ему не
понравился этот бак и запах гнили; вообще лестница ему тоже не понравилась,
поскольку была старая, деревянные накладки на перилах делись Бог знает куда,
а главное, молодой человек никак не мог приспособиться к длине пролетов.
Когда ему казалось, что ступенька последняя, он делал шаг на плоскость, но
нога проваливалась, а сердце замирало.
Он спустился еще ниже. Где-то внизу засветилась электрическая лампочка,
но когда он, перегнувшись через перила, попытался увидеть площадку первого
этажа, оказалось, что до нее еще далеко, а лампочка высвечивает лишь
несколько ближайших пролетов. На стене мелом был нарисован корабль с тремя
мачтами, но без парусов; потянуло откуда-то сквозняком -- влажным, с мелкими
каплями дождя -- как они сюда прилетели?.. Молодой человек опустил руку в
карман пальто и нашел там сигареты, причем пачка оказалась нераспечатанной.
Спичек, однако, ни в одном из карманов не было, и он сунул сигарету в рот,
надеясь прикурить у какого-нибудь встречного.
Молодой человек впервые вышел из незнакомой квартиры и опять-таки
впервые спускался по этой темной лестнице.
Как он попал сюда -- а он попал сюда не далее как вчера вечером, -- мы
еще узнаем, а теперь, пока молодой человек спускается, у нас есть время с
ним познакомиться.
Звали его Владимир Пирошников. На вид ему было лет двадцать шесть --
двадцать семь, не больше. Говорили, что он работает осветителем в каком-то
не то театре, не то дворце культуры, но говорили это давно, а за тот срок,
что прошел с тех пор, он, вполне возможно, успел переменить несколько мест
службы. Об этом можно судить по тому, что до того как поступить осветителем,
он был последовательно студентом, солдатом, вахтером, снова студентом и,
наконец, продавцом книг с лотка в подземном переходе у Гостиного двора.
Он был начитан, имел аналитический ум, который позволял ему трезво
оценивать свое положение в обществе и не питать на этот счет никаких
иллюзий. Он твердо знал, что та незначительная и, по правде сказать,
случайная деятельность, которой он занимался, -- явление временное и
преходящее, что в будущем образуется другая, более устойчивая и плавная
жизнь, но как именно она образуется -- ясного отчета он себе не отдавал.
Впрочем, довольно скоро он осознал, что вообще все временно и
преходяще, и это позволило ему спокойней смотреть на свой порядком
изломанный жизненный путь. Иногда он даже приходил к мысли, что не будет
никакой особенной беды, если он не достигнет сколько-нибудь заметного
положения в обществе и вообще не достигнет того, что при тщательном
рассмотрении можно было бы выдать за цель его существования.
В последнее время наш герой все чаще страдал, испытывая вялость,
раздражительность и прочие признаки дурного расположения духа, которые
посещали его обычно по утрам после какой-нибудь очень уж бестолковой ночи,
когда он за считанные часы знакомился с десятком людей, большинство из
которых не мог наутро и вспомнить, попадал в чужие дома, вел длинные и,
казалось, вполне интеллигентные разговоры, а напоследок, как правило,
неумело, а потому и неудачливо приставал к женщинам.
Вот и вчера... Господи, но что же было вчера?..
Пирошников спустился еще ниже и в редком свете, падавшем из высокого
окна, расположенного метрах в двух над площадкой, увидел кошку. Рядом с
кошкой находилась перевернутая полиэтиленовая крышечка от банки. В крышечку
было налито молоко, и кошка собиралась приступить к завтраку. Пирошников
вспомнил, что он и сам давно не ел, и у него даже мелькнула мысль -- выпить
это молоко, поскольку крышечка выглядела очень аккуратной и чистой. Но он не
сделал никакого движения к молоку и прошел дальше.
Лестница была пустынна. Доносились, правда, из-за прикрытых дверей
запахи дешевой кухни: картофеля, жаренного на постном масле, яичницы; один
раз даже аромат кофе уловил нос Пирошникова, но на самой лестнице, исключая
баки для мусора и встреченную кошку, ничего больше не было.
Словом, ничто не указывало на последующие странные события. Все
выглядело исключительно мирно в этот утренний час -- какой именно,
Пирошников точно сказать не мог, поскольку часов у него не было.
Он достаточно привык уже к темной лестнице и перестал ее замечать, и
она также перестала действовать не него угнетающе. Мысли его приняли другое
направление. Он стал восстанавливать в памяти события вчерашнего дня,
стараясь добраться возможно далее -- к моменту, начиная с которого, как ни
вспоминай, ничего больше не вспомнишь.
Что-то торопило Пирошникова поскорее добраться до этого момента, чтобы
объяснить себе некоторые частности сегодняшнего утра: где, например, он
находится, далеко ли от дома и от работы; почему, несмотря на полную
неизвестность относительно своего местопребывания, мысли его все время
тянутся к чему-то приятному и согревающему душу. Он даже предпочел бы сразу
вспомнить это приятное, но чувствовал, что так ничего, пожалуй, не выйдет,
-- надо по порядку.
Итак, сначала было общежитие его приятелей-студентов -- небольшая
комната с четырьмя кроватями, столом и шкафом, который стоял прямо перед
дверью, так что в комнату приходилось протискиваться боком; очевидно, это
была мера предосторожности от нежданных посещений, а впрочем, стоять шкафу
более было негде, потому как у стен располагались кровати. Пирошникову
доводилось бывать здесь не раз, приходилось изредка и ночевать на голом
матрасе, положенном на пол, накрываясь при этом сверху другим таким же, из
которого, бывало, сыпалась труха, так что утром плечи и грудь оказывались
припорошенными ею.
Вчерашний вечер начался как обычно и посвящен был празднованию
стипендии, полученной тремя из четырех приятелей. Собственно, сам вечер не
выделялся из других подобных вечеров, поэтому Пирошников перескочил сразу к
его окончанию -- окончанию именно на этом месте, в общежитии, -- ибо
компания часов в десять вечера, когда все решительно магазины в городе уже
закрылись, перешла в ближайшую шашлычную. Там дело приняло уже серьезный
оборот, и вот с тог момента память Пирошникова начала как бы заикаться,
четко и по нескольку раз восстанавливая одни эпизоды и, напротив, совсем
пропуская другие.
Тут мы вынуждены прервать повествование о вчерашнем вечере, чтобы снова
вернуться на эту подозрительно длинную и темную лестницу и отметить первую
на ней странность. Пройдя несколько лестничных маршей, Пирошников опять
увидел кошку, точь-в-точь похожую на первую, мало того -- перед этой новой
кошкой стояла точь-в-точь та же крышечка, правда на этот раз без молока, что
было ясно видно в таком же рассеянном и сером свете, падавшем из подобного
же окна. Забавное совпадение!
Если бы мысли Пирошникова не подошли сейчас к тому главному во всей
вчерашней истории, которое окрасило сегодняшнее утро в столь приятный цвет,
он, скорее всего, обратил бы внимание на этот факт и на то, что кошка была
не просто похожа на ту, встреченную ранее, -- нет! -- она была похожа как
две капли воды, страшно сказать -- это была та же самая кошка!
Но молодой человек отметил кошку как бы про себя, потому что мыслями он
был далеко -- на деревянном мосту, ведущем к Петропавловке, куда он попал
уже в полночь, и он был там не один.
Появлению Пирошникова на мосту предшествовало маленькое приключение,
которое необходимо изложить, ибо в нем как нельзя лучше отразилось нынешнее
разболтанное и, прямо скажем, безответственное состояние души нашего героя.
Детали приключения сохранились в памяти Пирошникова весьма выпукло -- именно
потому, что пережиты были острые ощущения.
Компания, о которой уже упоминалось, нашедшая себе приют в дешевой
шашлычной неподалеку от общежития, под занавес решилась на "соскок", как
именуется на городском молодежном жаргоне внезапный уход из ресторана, кафе,
шашлычной или иного заведения, обслуживаемого официантами, без оплаты
выпитого и съеденного за вечер. Дело это не очень простое, в особенности
зимою, когда за любителями бесплатных угощений присматривают не только
официанты, но и гардеробщики, -- ведь надо не спеша выйти из зала, сдать
номерок, а затем чинно и благородно одеться, испытывая не совсем приятное
ощущение, будто тебе вот-вот выстрелят в спину. Однако, по всей видимости, в
этом ощущении и состоит своеобразная прелесть подобных побегов для хмельных
компаний.
И добро бы имелась крайняя нужда! Не было бы денег, чтобы расплатиться,
или бы выказывался этим не совсем законный протест против дурного
обслуживания -- так нет же! У приятелей Пирошникова деньги были, а
прикрепленная к столику официантка отличалась разве что стойким равнодушием
к посетителям, что вовсе не редкость. Она надолго и часто исчезала за
потертыми плюшевыми портьерами, прикрывающими вход в кухню, а когда
появлялась, неся у огромной груди поднос с шашлыками и графинчиками, то даже
не удостаивала компанию взглядом.
Может быть, именно это обстоятельство, а скорее, желание покуражиться и
выкинуть нечто из ряда вон выходящее навело молодых людей на подозрительную
идею. Цветущий вид официантки делал неуместной жалость к ней; компания
быстро и весело договорилась, что тридцать -- сорок рублей, на которые
официантка будет "наказана", а для нее -- сущая мелочь.
Подогреваемые этой мыслью, четыре человека из пяти, в том числе и
Пирошников, снялись со своих мест, дождавшись момента, когда официантка в
очередной раз уплыла за плюшевые портьеры. В гардеробе они предъявили пять
номерков, стараясь шутками и перемещениями запутать старика гардеробщика.
Таким образом куртка оставшегося за столиком заложника тоже была прихвачена,
и Пирошников, спрятав ее под полою своего пальто, первым выскользнул из
шашлычной.
Сердце гулко стучало, вспотела ладонь, прижимавшая куртку приятеля к
животу... -- мысль у Пирошникова была одна: уйти как можно быстрее и дальше.
Беглецы расположились в заснеженном сквере напротив, из которого была
видна дверь шашлычной. Все притихли, сидя на спинках холодных скамеек и
покуривая. Через три минуты дверь распахнулась, и из шашлычной выбежал
заложник в расстегнутом пиджаке. Галстук выбился на сторону и развевался на
ветру при беге. Через несколько секунд он был уже с приятелями и, дрожа от
возбуждения, натягивал куртку.
Тут же из шашлычной выскочила официантка в белом переднике и с
кокошником, засвистела в милицейский свисток. Следом вылетел молодой
официант при бабочке, повертелся у дверей, вглядываясь в ночную улицу, но
никого не обнаружил... Приятели же Пирошникова, да и он сам, уже не видели
этого официанта, потому что при первых трелях свистка бросились врассыпную.
Пирошников, пробежав квартал, остановился и увидел, что он один.
И сразу же пережитое волнение, заставившее Пирошникова на несколько
минут собраться внутренне и протрезветь, внезапно обратилось в
расслабленность. Молодому человеку до крайности мерзко сделалось на душе --
не то чтобы от раскаяния, но от полной бессмысленности поступка, за которой
увиделась вдруг и бессмысленность всего вечера, разговоров, желаний... --
