брата: "Улица Кооперации, дом 11, кв. 287". Он позвал Вику и велел ей
опустить письмо в ящик.
Прошло несколько дней, в течение которых Федор и Алла почти не выхо-
дили из дому, посещали только рынок неподалеку, откуда приносили овощи и
фрукты, недоступные в Ливии: редиску, репу, свеклу, картошку, кабачки,
огурцы. За два года им осточертели бананы, апельсины, и теперь Федор
каждый день занимался консервированием овощей, готовил великолепные соу-
сы и потчевал семью. Он любил кулинарное искусство.
Алла без перерыва смотрела телевизор, впитывая отечественную информа-
цию - начиная с "Утренней почты" и кончая вторым выпуском "Сегодня в ми-
ре". Одна Вика с утра отправлялась гулять и, вернувшись, рассказывала
родителям о родине. Многое ее удивляло. Временами она требовала, чтобы
отец и мать отправились с нею в город, чтобы на месте объяснить то или
иное явление, однако Федор Викторович неизменно отвергал эти предложе-
ния, боясь увидеть что-нибудь такое, что вывело бы его из равновесия.
Разумеется, не поехал он и к брату на улицу Кооперации, ограничившись
письмом. И правильно сделал - это могло кончиться резким учащением
пульса при виде огороженного фундамента. Отправив письмо, Федор принялся
ждать ответа, впрочем, без лишнего нетерпения.
Анастасия Федоровна звонила каждый вечер и рассказывала о домашних
делах, избегая говорить о Любаше, но все же не выдерживала, кое-что со-
общала. Любаша лежала пока в дородовом, возбуждая всеобщее любопытство.
Дело было даже не в ней, а в Нике, регулярно приносившей матери переда-
чи. Ее негритянское личико вызывало толки рожениц и медперсонала.
Прошла неделя, но ответа от брата не последовало. "Мог бы и позво-
нить", - ворчал Федор. На что Алла лишь надменно вскидывала плечи: "Буд-
то ты не знаешь их безответственную породу!". Получалось, что Федор к
породе уже не принадлежал. Огорчало его не столько отсутствие звонка от
брата, сколько необходимость что-то предпринимать.
И вдруг вечером на восьмой день Евгений Викторович явился сам.
Федор открыл дверь - и не узнал брата. Перед ним стоял исхудавший че-
ловек с ввалившимися глазами, в которых читались беспокойство и тоска...
Волосы были длиннее обычного, почти спадали на плечи, над губой пробива-
лись непривычные жесткие усы. Но еще страннее была одежда. На Демил-
ле-старшем была синтетическая куртка, украшенная звездно-полосатой эмб-
лемой, вельветовые джинсы и кроссовки. В руках Евгений Викторович держал
вместительный "дипломат" с блестящими замками.
Если бы не тревожный взгляд, Федор решил бы, что брат, дотоле никогда
не следивший за модой, резко изменил привычки. Чего доброго, втрескался
в какую-нибудь "фирменную" девицу и старается внешне омолодиться. Но
глаза говорили о другом. Человек с такими глазами не мог быть не то что
влюблен - он не мог даже думать о женщинах.
Братья обнялись. Федор испытал мгновенный прилив детской любви к Ев-
гению, точно окунулся во времена юности, когда он не был еще Шурыгиным,
а Женя вызывал его неизменный восторг своим умом, блеском, талантом. И
Евгений Викторович растрогался, уронил слезу, ибо давненько не видал
близкого человека.
- Алла! Женя пришел, будем ужинать! - крикнул Федор.
Алла появилась в прихожей, подставила Демилле щеку для поцелуя.
- Однако ты изменился, - сказала она с усмешкой.
- А, ерунда! - Демилле махнул рукой.
Он щелкнул замками "дипломата" и извлек из него бутылку коньяка и
шампанское.
- Шурыгину нельзя, - предупредила Алла.
- Ничего, Алюн! Ради встречи... - сказал Федор.
- Вам мать не звонила? Правильно, я не велел звонить. Любка родила!
Мальчика! - объявил Демилле и направился с бутылками в кухню.
- Фу-ты, Господи! - вздохнула Алла.
- Кого? - Федор поспешил за братом.
- Мальчика! Знаешь, как назвала? Иван! - Демилле звонко рассмеялся. -
Наконец взялась за ум! Иван Иванович Демилле! Каково?
- Фу-ты, Господи! - повторила Алла.
Они расположились в маленькой кухоньке за столом, появились закуски,
бокалы. Алла, выпив шампанского за рождение племянника, удалилась, сос-
лавшись на головную боль. Братья остались одни.
Демилле внешне повеселел, но тревога в глазах не исчезла. Федор с са-
мого начала заметил, что у брата что-то не в порядке, но не спрашивал,
опасаясь задеть за живое, огорчить и самому огорчиться. Разговор понача-
лу вертелся вокруг Любаши, но довольно вяло: Федор дал понять, что
по-прежнему считает поведение сестры предосудительным, несмотря на русс-
кое происхождение племянника. В результате свернули на "Жигули" цвета
морской волны. Тема была безопасной, но неинтересной Евгению Викторови-
чу.
- Как там, в Ливии? - спросил он.
- Жарко, - ответил Федор.
- А в политическом смысле?
- Тоже.
Разговор о Ливии был таким образом исчерпан, и Демилле с беспо-
койством отметил про себя, что напряженно ищет тему для разговора. Ему
стало досадно: не виделись с братом два года - и на тебе! - поговорить
не о чем. Он мучительно размышлял: сказать или не сказать Федору о своей
беде?
- Ты часом ко мне не заезжал? - спросил он.
- Куда? - удивился Федор.
- На улицу Кооперации.
- Не успел. Знаешь, установка гаража... Присматривал, глаз да глаз
нужен. Надеюсь, у тебя дома все в порядке?
Демилле хватил коньяку. Федор лишь пригубил. В глазах Евгения Викто-
ровича появились злые огоньки.
- Дома все в порядке, - сказал он. - Только его нет.
- Как это - нет? - насторожился Федор, предчувствуя нечто опасное для
пульса.
- На улице Кооперации моего дома нет.
- Ты развелся?! - ахнул Федор, непроизвольным движением дотрагиваясь
до левого запястья.
- Нет, - поморщился Демилле. - Он улетел куда-то. Четыре месяца ищу -
не могу найти.
За столом воцарилось молчание. Демилле не без злорадства наблюдал за
физиономией брата. "Это тебе не Ливия!" - промелькнуло у него в голове.
Наконец Федор спросил:
- Ты мое письмо получил?
- Откуда?
- Отсюда.
- Куда ты его отправил?
- На улицу Кооперации. По твоему адресу.
- Адреса больше нет, Федя. И дома нет. Я же говорю: четыре месяца я
там не живу.
- А Ирина? Почему мать мне не сказала? - Федор растерялся оконча-
тельно.
- Мать не знает. А Ирина... Живет где-то в другом месте.
- Она тоже переехала?
- Федя, дом улетел! Ночью, со всеми жильцами. Снялся с места и пере-
летел куда-то. Я не знаю - куда.
- Перестань паясничать! - вскричал Федор, вскакивая с места и нащупы-
вая в кармане валидол.
Он вытряхнул из стеклянного цилиндрика таблетку и точным движением
положил ее под язык.
- Я не паясничаю. Я правду говорю, - как можно более проникновенно
сказал Евгений Викторович.
Федор молча замахал рукой, занятый растворением таблетки под языком.
Наконец ему показалось, что валидол расширил сосуды, суженные заявлением
брата.
- Я не хочу даже говорить об этом, - сказал он.
- Хорошо, - сразу согласился Демилле. - Давай завтра пойдем к Любаше,
поздравим.
- С чем?
- У тебя племянник родился, балда!! - заорал Демилле.
- Я не считаю его своим племянником.
На крик в кухню вернулась Алла. Она метнула взгляд на бутылку
коньяка, опорожненную уже наполовину, потом - на Демилле.
- Что вы тут орете? - спросила она.
- Вы там совсем чокнулись в своей Ливии! - Демилле почему-то разбирал
смех.
- Нет, это вы здесь совсем чокнулись, дорогой мой! -отвечал Федор.
Алла заметила на столе раскрытую скляночку с валидолом.
- Шурыгин, тебе плохо? - строго спросила она.
- Будет плохо! Ты послушай, что он говорит!
- Нет-нет, я больше не буду. Давай лучше про Ливию. Там негров много?
- спросил Демилле.
- Там нет негров, - сказала Алла. - Там арабы.
- А арабов много?
- Два с половиной миллиона, - сказал Федор хмуро.
- Да-а-а... - протянул Демилле. - Это много.
Он налил себе коньяку и сразу выпил. Опять воцарилось молчание.
- Ты переночуешь у нас? - спросил Федор.
- С удовольствием. Последнее время мне приходится ночевать в кок-
тейль-баре.
Федор оставил эту реплику без внимания. Расспросы могли завести неиз-
вестно куда.
Евгению Викторовичу постелили в столовой на диване. Улеглись спать
рано, в половине одиннадцатого. Демилле развесил на спинке стула джинсы,
поставил под стул кроссовки, снял рубашку и повалился на чистую постель.
Долго с наслаждением вдыхал запах свежей крахмальной наволочки. За сте-
ною, в спальне Шурыгиных, слышались приглушенные голоса Федора и Аллы:
бу-бу-бу...
Проснулся он рано. Стенные часы показывали без десяти семь. Демилле
сунул ноги в кроссовки и отправился в одних трусах на кухню попить воды.
Он вышел в прихожую и свернул в боковой коридорчик, ведущий к кухне.
Застекленная дверь была приоткрыта. За дверью Демилле увидел фигуру бра-
та. Федор, тоже в одних трусах, стоял перед иконкой, стоявшей на столе и
прислоненной к сахарнице. Федор размеренно осенял себя крестным знамени-
ем.
Серый свет утра, падавший из окна, придавал картине почти кинематог-
рафическую рельефность.
Демилле инстинктивно шагнул назад, и тут Федор обернулся. Глаза
братьев встретились. Федор смотрел на него жалобным взглядом, точно пте-
нец, выпавший из гнезда. Евгений Викторович ощутил, что по его щекам ка-
тятся слезы. Он распахнул дверь, Федор поспешно шагнул к нему, и братья
молча заключили друг друга в объятия, не стыдясь слез. Они всхлипывали,
шмыгали носами, тычась в голые плечи друг друга - два мужчины не первой
уже молодости, потерявшие один свой дом, а другой - фамилию. Им обоим
показалось, что необходимо что-то предпринять, чтобы не разрушить это
вернувшееся ощущение братства. Возвращаться в свои постели было просто
абсурдно.
- Поедем к Любке... - глухо пробормотал Федор.
Демилле молча стиснул брата в объятиях, повернулся и, пряча лицо,
поспешил к своей одежде. Он натянул ее с такой быстротой, будто от этого
зависело спасение человеческой жизни. Однако, когда Евгений снова пока-
зался в прихожей, Федор уже был там. Решимость преобразила его вялое ли-
цо, оно вдруг показалось Евгению Викторовичу истинно прекрасным. Ни сло-
ва не говоря, Федор повлек брата в кухню, выплеснул в стаканы остатки
вчерашнего коньяка, и они молча выпили, как бы связанные тайным обетом.
Демилле, подхватив "дипломат", устремился к выходу, Федор за ним, но тут
путь им преградила Алла Шурыгина в ночной рубашке - растрепанная и гроз-
ная.
- Шурыгин, не смей! Что вы задумали?!
- Иди ты в ж...! - Федор выругался с яростью и наслаждением, будто
выпалил из ракетницы в небо.
Алла охнула и провалилась в спальню. Братья выбежали из подъезда и,
крупно шагая, устремились через двор к проспекту, по которому вереницей,
точно танки, медленно двигались поливальные машины.
Было свежее августовское утро. Первые желтые листья светились в креп-
кой еще зелени кленов и тополей. По газонам просторного двора выгуливали
собак зябнущие хозяева. Черный пудель с палкой в зубах большими прыжка-
ми, точно в замедленном кино, передвигался по траве. Демилле видел все
рельефно и остро. Казалось, эта картина навсегда запечатлеется в памяти.
По-прежнему не говоря ни слова, они вышли на проспект и повернули к
стоянке такси, где ожидали пассажиров несколько машин. Федор рванул руч-
ку, пропустил брата в машину, упал на сиденье сам и выдохнул:
- Торжковский рынок, потом... Женя, куда потом?
- Первый медицинский, - сказал Демилле.
На рынке они купили огромный букет алых роз и через несколько минут
были уже под окнами родильного отделения больницы Эрисмана. Во дворе
росли большие деревья. Братья, задрав головы, скользили глазами по пус-
тым окнам больницы.
- На дерево бы влезть, - сказал Федор.
- Точно! - Демилле оценивающе взглянул на тополь. Нижние ветки росли
