тысячу в месяц имел, ни с кем не делился. Мне дело нужно, без дела не
могу, пропадаю... Чтобы по высшему классу. Фирма. Не хуже, чем на Запа-
де, понял? Что мы, не можем? За страну обидно.
Алик, и вправду, обиженно засопел, стал похож на ребенка с большой
круглой головой.
- Я же тебя не обвиняю, - мягко сказал Демилле.
- Обвиняешь. Но я не обижаюсь. Как раньше было, уже прошло. Так уже
не будет. Обществом движут деньги, а не идеи. Попробовали идеями двигать
- жрать стало нечего. Я делец, да. Только лучше, если больше дельцов.
Делец - от слова "дело".
- Значит, идеи уже не нужны?
- Почему не нужны? Нужны. На своем месте. Идеи нужны, творцы нужны. А
толпе нужно хлеба и зрелищ. Как в Риме. У меня профессия -обеспечивать
им зрелища. А ты двигай идеи. Я тебе не мешаю, но и ты мне не мешай...
- А ты философ... - улыбнулся Демилле.
- Почему нет? Философский кончал, - улыбнулся Алик.
Спал Демилле в кладовке. Снился ему белый пароход в синем море, кото-
рый летел над волнами, не касаясь их килем и опасно лавируя между скала-
ми, живописно торчавшими из воды.
Глава 34
ПРОЩАНИЕ
Сентябрь подполз в дождевых тучах и пролился на город мелкими тягост-
ными дождями, вызывающими тоску и уныние. Первый школьный звонок глухо
прозвенел в сыром воздухе, отдаваясь печалью. Черные зонты укрыли наряд-
ную толпу детей и родителей перед школой.
Григорий Степанович тоже стоял под зонтом рядом с Ириной, а неподале-
ку, в низеньком строю первоклашек, с букетом гладиолусов в руках стоял
Егорка, обернутый в прозрачную полиэтиленовую пленку с каплями на ней.
За спиною у него висел новенький ранец, подаренный генералом.
Григорию Степановичу стоило большого труда уговорить Ирину принять
подарок. После переезда с дачи Ирина отдалилась, как бы напоминая гене-
ралу, что они находятся в добрых отношениях, но не более. Егорка все ча-
ще вспоминал отца, в особенности, когда шли приготовления к школе. "По-
чему он не едет из командировки? Он знает, что я пойду в школу? Знает?"
Григорий Степанович пытался развлечь мальчика по телефону, но Ирина не
давала вести долгих разговоров, все время торопила куда-то: то в парик-
махерскую, то в поликлинику, то в магазин за тетрадками.
Григорий Степанович знал от Рыскаля о розысках Демилле и в глубине
души надеялся на их неуспех. Последнее могло означать лишь смерть разыс-
киваемого, но генерал не терзался угрызениями совести, поскольку Демилле
не существовал для него в качестве живого человека, был неким отрица-
тельным полюсом, притягивавшим к себе Ирину. После дачного объяснения
Григорий Степанович уже не лелеял мечту о браке, вернее, упрятал так да-
леко, что не решался обнаруживать. Однако он не видел препятствий к то-
му, чтобы остаться для Ирины старшим другом... А там посмотрим. Лишь бы
не появился этот прохвост!
Генерал осторожно расспросил Рыскаля о подробностях, и майор с неохо-
той признался, что есть сведения: Демилле побывал у брата, звонил матери
и снова как в воду канул. Говорят, выглядит преотлично. Скрывается...
Григорий Степанович виду не подал, только сердце сжалось, пришлось при-
нять нитроглицерин.
В первые же дни учебного года генерал предложил Ирине помощь: пусть
Егор приходит после школы к нему, зачем ему сидеть на продленке? Брался
даже кормить обедом. Ирина мягко отклонила предложение. Тогда Григорий
Степанович, испытывая неудобство, попросил дочь следить в школе за Его-
ром, оказывать мальчику внимание. Маша пожала плечами, но согласилась.
Душа требовала заботы, но забота отвергалась. Остались лишь общест-
венные дела, которым и предался Григорий Степанович: хождения на прием к
депутату (Рыскаль попросил генерала добиться разрешения о передаче одной
из пустующих квартир в первом этаже под подростковый клуб); улаживание
конфликтной ситуации между больницей водников и кооператорами по поводу
музыки, доносящейся из раскрытых окон и мешающей покою больных; сочине-
ние статей в газету "Воздухоплаватель".
Григорий Степанович зашел в штаб с очередной заметкой о преимуществах
социалистического общежития, когда там, кроме майора Рыскаля, находился
незнакомый мужчина высокого роста, с крепкими жилистыми руками и суровым
лицом, изборожденным морщинами. На вид ему было лет за пятьдесят.
- Присаживайтесь, Григорий Степанович, - указал на стул Рыскаль. -
Тут у нас интересный разговор с товарищем Спиридоновым.
Мужчина поднялся, пожал руку генералу:
- Спиридонов.
- Николаи, - кивнул Григорий Степанович.
Он уселся на стул, Спиридонов тоже занял свое место.
- Видите ли, Игорь Сергеевич, из истории нельзя произвольно вычерки-
вать страницы, которые нам не нравятся. Мы проходим историю русского ос-
вободительного движения, начиная с декабристов. Восстание на Сенатской,
казнь петрашевцев, покушение Каракозова, процесс "ста девяноста трех",
где выступал Ипполит Мышкин... Недавно посвятили занятие выстрелу Веры
Засулич и суду над нею. Я провожу их сквозь все этапы, объясняю тенден-
ции и ошибки. Скоро мы дойдем до "Союза борьбы", далее Девятое января...
Событий хватает!
Григорий Степанович слушал, не понимая.
- И Зимний будете брать? - спросил Рыскаль озабоченно.
- Непременно.
- Ну, а зачем вам это? - спросил Рыскаль.
- На словах не доходит. Обкормились словами, - объяснил Спиридонов.
- Кого же вы готовите? Историков?
- Честных граждан своей страны. Патриотов, - отчеканил Спиридонов.
- Понимаете, Григорий Степанович, товарищ Спиридонов будет вести в
нашем подростковом клубе исторический кружок, -объяснил майор. - Въехал
в наш дом по обмену.
- Любопытно, - кивнул генерал.
- Если хотите, я стараюсь воспитать следующее поколение русских рево-
люционеров, - спокойно сказал Спиридонов.
В штабе повисла пауза.
- Эк вы хватили... - майор погладил "воронье крыло".
- Не пугайтесь. Революции бывают без крови. Но без идеи революции не
бывает. Первые три поколения мы знаем из работ Владимира Ильича. Но на
этом они не кончились. Было поколение русских революционеров, истреблен-
ное в лагерях в тридцатые годы. Было поколение, взявшее на себя тяжесть
войны. Тоже русские революционеры, не удивляйтесь. Они социализм защища-
ли... Сейчас есть потребность в новом поколении - чистом, честном, трез-
вом. Его надо подготовить к борьбе...
- С кем же? - спросил Григорий Степанович.
- С демагогами. С карьеристами. С циниками. С националистами всех
мастей. С хамами... Иными словами, с непрерывно возрождающейся, как го-
ворил Ленин, мелкобуржуазной стихией. Я так понимаю, что вы ее на своем
горбу чувствуете, гражданин майор, - сказал Спиридонов.
- Товарищ майор, - поправил Рыскаль.
- Простите, лагерная привычка, - улыбнулся в первый раз Спиридонов.
- Чувствую, это вы верно сказали... - задумался майор. - Кстати, как
у нас с клубом, Григорий Степанович? - обратился он к генералу.
- Депутат твердо обещал. Дело нужное, - сказал генерал.
- Нужное... - протянул майор.
Его взгляд упал на конверт, лежавший перед ним на столе.
- Григорий Степанович, вы к Нестеровой не будете заходить? - спросил
он озабоченно.
- А что такое?
- Ей письмо. Не передадите?
- Мне не трудно, - генерал взял конверт, радуясь поводу, чтобы зайти
к Ирине.
- И расспросите... только осторожно. Нет ли там сведений об интересу-
ющем нас человеке.
- Понял, - генерал взглянул на конверт. Письмо было без обратного ад-
реса.
Григорий Степанович положил на стол майору заметку, вновь пожал руку
Спиридонову и Рыскалю и вышел из штаба.
Ирина встретила его приветливо, но несколько смущенно. В руках у нее
была тряпка, внешний вид не оставлял сомнений, что в доме происходит
уборка. Генерал не сразу понял причину смущения: на даче Ирина появля-
лась перед ним и не в таком затрапезном виде, это ее обычно не волнова-
ло. И лишь войдя в комнату, он понял, почему его так встретили: на полу
стоял таз с разведенным клейстером, вокруг разбросаны были длинные ленты
бумаги. Ирина заклеивала окна.
- Холодно уже, Григорий Степанович, - как бы оправдываясь, начала
она. - Вот решила... Дует. Егор может простудиться.
Егор вертелся тут же, мазал клеем полоски, прилеплял к рамам.
- Да-да, это вы правильно решили... - механически проговорил генерал,
присаживаясь. Сразу заныло в левом боку. Вот ведь знал, что так оно и
будет, а все равно -горько невыносимо! Он нащупал стекляшку с нитрогли-
церином. Только не волноваться! Сейчас пройдет.
- Вам письмо, Ирина Михайловна, - сказал он, вытаскивая из кармана
макинтоша конверт.
Ирина переменилась в лице, насторожился и Егорка. Она взяла конверт,
пробежала глазами адрес. Генерал понял: от него... Ирина нетерпеливо
взглянула на Григория Степановича, не зная, что делать. Распечатывать
при нем или нет? Потом решилась, надорвала конверт и дрожащими руками
извлекла оттуда небольшой листок бумаги. Впилась в него глазами.
- Егор... Это тебе. От папы, - проговорила она.
Егорка натянулся, как струнка.
- Читай! - потребовал он.
Ирина вновь бросила взгляд на генерала. Он понял, что она не хочет
читать письмо при нем, но какая-то сила держала его в кресле. Ирина
вздохнула, тряхнула головой и начала.
- "Егорушка!.. - голос у нее сразу сел. - Поздравляю тебя с началом
первого в твоей жизни учебного года. Как мне хотелось бы быть с тобою в
этот день, вести тебя в школу вместе с мамой, но... не получилось..."
Ирина сделала паузу, с трудом сглотнула слюну.
- "Ты уж прости..." Нет, я не могу, Григорий Степанович! - на глазах
у нее появились слезы.
- Читайте! - сурово произнес генерал.
- "Когда ты вырастешь, ты поймешь, что не все наши желания исполняют-
ся и не все поступки зависят от нас. Это очень бессовестно, но это так.
Есть такое слово - ,,судьба", мой малыш! Оно обозначает слишком много,
чтобы понять его, и слишком мало, чтобы прислушаться. Судьба - это то,
что неотвратимо, от чего нельзя уклониться..."
- Мама, что такое "неотвратимо"? - спросил Егорка.
- Неотвратимо... Это, это... - Ирина не могла объяснить.
Генерал почувствовал, что тупая боль разливается по телу со стороны
левого плеча.
- Неизбежно, Егор. Неизбежно, - сказал он.
Ирина дочитала письмо. Последние слова были: "Мы встретимся, малыш,
жди меня...". Она положила листок на стол.
Григорий Степанович одними пальцами откупорил в кармане стеклянную
трубочку с нитроглицерином, но вытащить таблетку на свет не мог ре-
шиться.
- Все! Продолжаем уборку! - встряхнувшись, объявила Ирина и быстро
направилась в детскую. За нею вышел Егор.
Поколебавшись, Григорий Степанович последовал за ними, преодолевая
боль в боку. Ирина держала в руках телефонный аппарат.
- Григорий Степанович, я уберу провод, ладно? Потом протянем, если
понадобится... - сказала она.
"Если понадобится..." - эхом отозвалось в нем. Он принял из ее рук
аппарат, смотал провод в клубочек и метнул через окно в свою квартиру.
"Собственными руками..." - подумал он. Обидно, что Егор воспринял это
как должное - не возмутился, не огорчился даже; его сейчас занимала
расклейка полосок. И это усилило тоску Григория Степановича.
Он дождался, когда Егорка отправился в кухню за какой-то надобностью,
и тихо проговорил:
- Послушайте, Ирина Михайловна, может быть, вы его еще любите?
Ирина села с тряпкой, задумалась:
- Он родной мне. Ничего не могу сделать. Не знаю.
- Это привычка, - отмахнулся генерал. - Любовь - другое... Любовь -
это когда дня не можешь прожить, чтобы не увидеть, не услышать голос...
Вот так-то, Иринушка...
Последние слова были сказаны генералом столь мягко и проникновенно,
что Ирина взволновалась, но тут же разозлилась на себя, на генерала, на
этот дурацкий разговор о любви за расклейкой бумажных полос...
