как бы посредником между Правлением и жильцами соседних домов, которые
по-прежнему писали жалобы и требовали убрать с Безымянной нежданных гос-
тей. Приходилось участвовать в работе различных комиссий, разбирать за-
явления, уговаривать, обещать... Генерал возвращался на дачу хмурый и,
свалив в кухне рюкзак, набитый продуктами, "эмигрировал" в "Швейцарию",
как он выражался, и гонял там с Егоркой игрушечные составы по рельсам,
мурлыча одну и ту же песню: "Едем мы, друзья, в дальние края, станем но-
воселами и ты, и я..."
Кроме продуктов Григорий Степанович привозил из города цветы. Букетик
гвоздик всегда торчал из рюкзачного кармана, точно флажок; по нему можно
было безошибочно узнать издали фигуру генерала, шагающего с рюкзаком на
плечах со станции в пестрой толпе дачников. Гвоздики вручались церемон-
но, что приводило Ирину в замешательство, а у Марии Григорьевны вызывало
плохо скрываемую усмешку.
Уже через неделю после переезда на дачу Ирина почувствовала, что со-
вершила ошибку. Не говоря об отношениях с дочерью генерала, не давали
покоя соседские пересуды. По дачному поселку тут же поползли разного ро-
да слухи - генерал был фигурой заметной. Муссировались две версии:
"прислуга" и "любовница"; обе одинаково неприятны были Ирине, сумевшей
легко распознать их в прозрачных расспросах дачников, происходивших, как
правило, во время долгого стояния в очереди за молоком. Окончательно ли-
шила Ирину покоя профессорская вдова, жившая по соседству. До поры до
времени она лишь обдавала Ирину презрительным взглядом при встрече, но
наконец не удержалась и вывалила все, что думает по этому поводу, прямо
у калитки, на ходу, ни с того ни с сего. Память о жене Григория Степано-
вича, многолетняя дружба... незабвенная... мой долг сказать... это бес-
честно, я удивляюсь нынешним молодым женщинам... - и прочее в том же ду-
хе. Ирина поняла, что ее считают уже не любовницей даже, а претенденткой
во вдовы и наследницы, сумевшей окрутить несчастного генерала, который
"совсем потерял голову". Ирина слушала покорно, опустив руки, нагружен-
ные продуктовыми сумками, и говоря себе, что нужно немедленно уйти -но
не уходила. Она действительно чувствовала себя виноватой.
Ирина понимала, что поведение генерала трудно истолковать иначе.
Слишком заметны были гвоздики, торчавшие из рюкзака, слишком весело раз-
носился по окрестностям его красивый, помолодевший голос. Она также до-
гадывалась, что бесполезно просить генерала изменить свое поведение. Он
просто не поймет, скажет: "Пустяки!" Вот уж кому совершенно было напле-
вать на чужие мнения.
Посему Ирина решила: немедленно уезжать! Но легко сказать, да трудно
сделать. Бежать тайно с Егоркой и вешами почти невозможно, да и некраси-
во после всего того, что она наделала; объясняться не менее трудно...
Необходимо было придумать причину отъезда. Ее мысли естественно обрати-
лись к исчезнувшему мужу. Нельзя сказать, что она о нем совсем забыла,
напротив - думала постоянно, но эти думы не побуждали ее к действиям,
она с удивлением замечала, что отсутствующий муж ей вроде бы удобнее.
Иногда ночами находили тоска и желание, но она справлялась с ними нес-
колькими таблеточками пипольфена. И все же она была номинально замужней
женщиной, что позволяло спрятаться за эту вывеску. Теперь, как и в том
случае с назойливым подполковником, Ирина прибегла к ее помощи.
Изобретя повод, она оставила Егорку на генерала и съездила в город.
Там было жарко, пыльно, безлюдно. Она с трудом разыскала родной дом: за
прошедшие дни его успели закамуфлировать, то есть оштукатурить с торцов,
выходящих на Залипалову и Подобедову, и выкрасить в тон прилегающим зда-
ниям, так что теперь его было почти не отличить от домов старой построй-
ки. И еще одно новшество отметила Ирина, подойдя к щели: несколько
объявлений об обмене, наклеенных на свежевыкрашенной стене. Все они на-
чинались словами: "Меняю квартиру в этом доме...", причем за трехкомнат-
ные просили квартиры из двух комнат, а за двухкомнатные - из одной. "Бе-
гут", - подумала она с горечью и сама же ей удивилась: казалось бы,
вполне естественное решение в сложившейся ситуации. Однако обьявления ее
покоробили, задели гражданское чувство, если можно так выразиться.
В ущелье ей встретился Рыскаль - похудевший и почерневший, в летней
форменной рубахе с закатанными рукавами и фуражкой на затылке. Освети-
тельная арматура сияла всеми ваттами своих ламп, в проходе между домами
было чисто - ни соринки. Рыскаль обрадовался живому человеку, принялся
рассказывать о достижениях. Во всех квартирах нижних этажей, наиболее
страдавших от темноты, поставили лампы дневного света, от проспекта Щор-
са тянут ветку канализации. "И ваши дела устроятся", - сказал он со зна-
чением. "А что, уезжают, Игорь Сергеевич?" - поинтересовалась Ирина,
пропустив мимо ушей реплику майора. "Уезжают, - вздохнул майор. - Четве-
рым уже подписал документы на обмен. А что я могу сделать? Конституцию
нарушать нельзя".
Ирина поднялась к себе на девятый этаж, в квартиру, носившую следы
поспешного переезда на дачу, и принялась убираться, мысленно готовя себя
к разговору с генералом. Ее смущал обман, который она замыслила, а имен-
но: она намеревалась объявить Григорию Степановичу о возвращении мужа и
тем мотивировать свой отъезд с дачи. Но... во-первых, генерал мог легко
проверить, для этого ему не пришлось бы даже справляться у соседей -
достаточно взглянуть в собственное окно; во-вторых, Ирина опасалась ре-
шительного характера генерала. Вполне возможно, он станет оборонять ее
от Жени. Ирина рассердилась: едва получив покой и свободу, она тут же
попала в новую зависимость! Надо же ухитриться! С какой, собственно,
стати? Она ничем не обязана Григорию Степановичу, платить за его участие
рабством - унизительно. Подумала она и о самом естественном выходе из
создавшегося положения, то есть о действительном возвращении мужа, для
чего достаточно было снова позвонить Любаше, покаяться и попросить свя-
зать ее с Женей. Все было бы хорошо, но вот "покаяться"... Этого она не
терпела. Добро бы покаяться перед Женей - в чем? в чем? - нет, она
чувствовала, что каяться нужно перед Любашей, иначе та просто не начнет
разговора. О том, чтобы разыскать Демилле через его службу - институт,
отдел кадров, - она не думала вовсе. Тут хоть ножом режь: сама мысль о
жене, пытающейся вернуть супруга через служебные инстанции, была ей глу-
боко противна.
Оставался обман. Она тешила себя мыслью, что генерал, даст Бог, оби-
дится - так, неглубоко - и не станет проверять. А там, глядишь, и Женя
объявится. Каким образом он это сделает, она старалась пока не думать.
Вернувшись на дачу, она долго не могла улучить момент для разговора с
генералом и лишь часов в десять вечера, когда Мария Григорьевна подня-
лась к себе в мансарду и затворилась, нашла случай подходящим. Они оста-
лись вдвоем на кухне перед телевизором, по которому показывали Сопотский
фестиваль. Ирина сидя перетирала вымытую посуду, а Григорий Степанович в
шерстяном трикотажном костюме тихонько раскачивался в кресле-качалке -
любимом месте отдыха, причем надо заметить, что на даче имелась особая
плетеная качалка, отличная от деревянной городской.
Едва Ирина собралась с духом, как генерал, оттолкнувшись ногами от
пола, резко повернул кресло к ней и начал разговор первым.
- Иринушка Михайловна, я давно хотел с вами поговорить. Предмет
весьма щекотливый, вы только поймите меня правильно...
У Ирины все оборвалось внутри: опоздала! Она продолжала механически
водить полотенцем по блюдцу, уже догадываясь о "предмете" разговора.
Генерал волновался, стараясь скрыть волнение благодушным убаюкивающим
покачиванием, но кресло против его воли заскрипело сильней, точно жалу-
ясь на что-то. На лысине генерала выступили мельчайшие капельки пота.
Ирине хотелось вытереть эти капельки полотенцем. "Он ведь чужой мне че-
ловек, - подумала она. - Как все нелепо!"
- Меж нами тридцать лет разницы, - сказал генерал и издал короткий
сдавленный смешок. - Я старше вас на революцию, эпоху социалистического
строительства и Великую Отечественную войну. Итого, я старше вас на три
эпохи...
Ирина попыталась что-то сказать, но он остановил ее жестом.
- Погодите... Быть может, вам покажется странным, быть может, и смеш-
ным, хотя последнего, видит Бог, мне очень бы не хотелось, но поверьте,
что я глубоко благодарен судьбе, Ирина Михайловна, за то, что получил от
нее неслыханный подарок...
Ирина протестующе подняла руки с полотенцем, стараясь защититься от
его красивого бархатного голоса, от плавных и старомодных оборотов речи.
- Я говорю не о вас, такой подарок был бы мною не заслужен, хотя и
желанен, но сие от меня мало зависит. Я говорю о том чувстве, давно и
навсегда, казалось, забытом, которое я сейчас испытываю. Я говорю о люб-
ви. Я абсолютно уверен в глубине и силе моего чувства. Я люблю вас, Ири-
на Михайловна, и благодарен вам за то, что вы осенили мою старость луч-
шим из чувств, которыми наделила нас природа...
Григорий Степанович перегнулся в поясе и не без труда выбрался из со-
ломенной качалки. Подойдя к Ирине, он мягко вынул из одной ее руки блюд-
це, из другой полотенце, положил их на стол и лишь после этого, приняв в
свои ладони обе руки Ирины, наклонился и прикоснулся к ним губами.
Ирина не могла оторвать глаз от капелек пота на его лысине, с ужасом
припоминая слова отказа, которые были бы уместны в этом случае.
Генерал отошел от нее, но в кресло не сел. Он с недоумением взглянул
на экран телевизора, будто только что заметил там молоденькую лохматую
певицу, которая, казалось, грызла микрофон белыми зубами, точно капуст-
ную кочерыжку. Генерал нахмурил брови и выключил телевизор. Она поняла,
что он ждет каких-то ее слов, но молчала.
- Я не осмеливаюсь предложить вам руку, хотя это было бы для меня ис-
тинным счастьем, но сердце мое я отдаю вам без вашего согласия, ибо оно
принадлежит мне, и я вправе им распоряжаться... - Григорий Степанович
усмехнулся. - Я хотел бы только смиренно попросить вас об одном: быть
рядом. Я сделаю для вас и Егора все, что в моих силах, только будьте со
мною, чтобы я мог видеть вас, разговаривать, целовать ваши руки...
Он опять сделал к ней шаг. Ирина порывисто поднялась со стула, отвер-
нулась к плите и, схватив подвернувшуюся под руки тряпку, принялась те-
реть ею по белой эмали.
- Не надо, Григорий Степанович, я вас прошу... - мучительно выговори-
ла она. - У меня муж есть.
Последняя фраза сорвалась совсем по-глупому, помимо ее воли. Генерал
остолбенел, и вдруг бурно расхохотался, так что Ирина испуганно оберну-
лась.
- Ах, вы в некотором роде замужем? Простите великодушно! Как это я не
подумал? Старый дурак!..
Он с размаху плюхнулся в кресло, отчего оно взвизгнуло и откачнулось
с такою силой, что едва не выбросило генерала назад. Смех генерала обор-
вался так же внезапно, как начался. С минуту он молча и быстро раскачи-
вался в кресле, вцепившись пальцами в подлокотники.
- Мужа вашего я презирал. Теперь ненавижу, - сказал он. -Простите,
что я, так сказать, вторгаюсь в вашу личную жизнь, но со стороны виднее.
Он жалкий человек, ему не хватило воли проявить себя в деле, и он отыг-
рался на вас. Он лишил вас своего "я". Не спорьте! - поднял руку гене-
рал, увидев, что Ирина собирается протестовать. - Вы несли на плечах не
только груз своих забот, но и все его несчастья. Но он даже этого не це-
нил. Вам нужно развестись с ним, Ирина Михайловна, и как можно скорее.
Если бы я не был в этом абсолютно уверен, я так не сказал бы... Я уже
говорил с Игорем Сергеевичем. Он сказал, что ввиду особых обстоятельств
суд мог бы развести вас по вашему заявлению, не спрашивая его согласия.
