Киммериец молча кивнул.
- Давай договоримся так: я поплыву на твоем судне до Бараха, а там
посмотрим, не изменится ли ветер. Если он по-прежнему станет гнать твою
"Стрелу" на запад, что ж, так тому и быть! Но вдруг подует с другой
стороны, а?
- Вряд ли... Госпожа того острова умелая чародейка...
- Чародейка! Всего лишь чародейка! А Митра - бог!
- Тогда пусть и вершится по воле Его, - Конан тоже встал,
принюхиваясь; свинина, похоже, совсем поспела. - Но я думаю, приятель,
боги слишком далеки от нас... вот чародеи - те гораздо ближе!
Кивком головы пригласив гостя следовать за собой, Конан направился к
кострам.
12. ПОПУТНЫЕ ВЕТРЫ
Калла извивалась под ним, испуская глухие хриплые стоны, царапая
спину острыми ноготками; на какой-то миг тело ее замерло, потом ноги
крепче охватили поясницу Конана, стиснули, сжали, словно клещами. Стоны и
вздохи возобновились с новой силой, и киммериец подумал, что в такие вот
моменты Калла ему нравится. Очень нравится! Сейчас, когда она не говорила
ничего, не пыталась язвить и насмешничать, но предавалась любви с
самозабвением юной львицы, впервые познающей самца.
Страстность этой девушки удивляла его. Стигийцы были древним народом,
мрачноватым, холодным и скупым на проявление чувств. К тому же многие из
них поклонялись не Светоносному Митре, Подателю Жизни, не могучему Ариману
и любвеобильной Иштар, а чудовищному змею Сету; таинственные и страшные
религиозные обряды тоже накладывали на стигийцев свой отпечаток. Калла же
и выглядела, и вела себя совсем иначе - живая непоседливая красотка,
дерзкая на язык и весьма непочтительная, что к людям, что к богам.
Заметив, что стоны ее сделались пронзительней и чаще, Конан удвоил
усилия; ложе под ними потрескивало и раскачивалось в такт движениям
корабля. Казалось, сам океан, то подбрасывая, то опуская галеру, задает
темп любовной схватки, мерно и мощно колебля на своей груди и судно, и
постель, и возлежавших на ней дуэлянтов. Прохладный воздух струился в
распахнутое окно, и Конан, выгибаясь дугой над телом девушки, заметил, как
на востоке начало разгораться предрассветное зарево.
Возможно, продолжал он свои раздумья, Калла и не являлась стигийкой;
возможно, утверждая это, она лишь хотела придать себе вес в глазах команды
и своих возлюбленных - стигийцы пользовались репутацией колдунов,
чернокнижников и вообще людей опасных. Не исключалось, что она была
стигийкой наполовину или на четверть, дочерью какой-нибудь рабыни,
купленной в Офире, Шеме или Аргосе, либо отпрыском потомственной
невольницы, которых хватало во всех крупных стигийских городах - и в Кеми,
и в Луксуре, и в Птейоне.
Калла вновь замерла, потом с пронзительным вскриком еще сильнее
обхватила плечи киммерийца. Приближалась кульминация, и ее багровые
яростные волны раскачивали Конана вверх-вниз, лишая способности
рассуждать. Голова вдруг стала пустой и гулкой, словно пещера с высоким
куполообразным сводом; тело - легким, словно перышко, летящее по ветру.
Сейчас ему казалось совсем неважным, кто такая Калла, откуда она, говорит
ли правду или лжет, набивая себе цену. В этот миг наплывавшего экстаза
значение имело совсем другое: пышущее жаром тело девушки, пьянящий аромат
ее волос и кожи, ощущение влажных губ на щеке... Содрогнувшись, Конан
резко выдохнул воздух и замер в блаженном забытьи.
Спустя некоторое время они лежали рядом, тесно прижавшись друг к
другу. Хотя койка в капитанской каюте "Громовой Стрелы" была длинна и
широка, все же ее скроили не по размерам Конана: его босые ступни
выдавались за край, макушка же упиралась в переборку. Зато он мог, не
вставая, дотянуться до открытого ларя, в котором хранилось отличное
аргосское в больших глиняных кувшинах - видно, прежний хозяин пиратской
галеры знал толк в вине. И наверняка - как и сам Конан - он испытывал
особенную жажду после любовных игр.
Киммериец приподнялся на локте, вытянул из ларя ближайший кувшин и
надолго приник к его горлышку. Напившись, он скосил глаз на Каллу:
- Хочешь?
- Нет!
Тон ее показался Конану резковатым. Великий Кром, эта женщина снова
недовольна! С чего бы? Только что все было так хорошо... просто
великолепно!
Правда, с недавних пор он стал замечать, что его подружка как-то
странно поглядывает на Рагара. Благородный аргосский нобиль - или слуга
Митры, как он сам себя называл - расположился в соседней кормовой каюте,
принадлежавшей раньше первому помощнику. Этот достойный корсар сложил
голову в бою вместе со своим капитаном, и Конан пока не решил, кого
назначить на его место. Из прежних вожаков в живых остался лишь косоглазый
Сандара, отличный кормчий с Барахского архипелага, которому, за неимением
подмены, день и ночь приходилось торчать на палубе; он даже спал там,
бросив свой тюфяк рядом с рулевыми.
Что касается Рагара, тот вел себя тихо и достойно, не упуская случая
выказать благодарность хозяину, коего беседы с аргосцем изрядно
развлекали. Пираты - грубые люди; и хотя Конана не волновало, как они
пьют, рыгают и опорожняются у шпигатов, говорить с ними было абсолютно не
о чем.
Дважды в день, утром и вечером, Рагар поднимался на палубу
полуобнаженным, в одних штанах до середины икр, и, расположившись перед
мачтой, надолго замирал в странных позах. Зачастую они выглядели
совершенно невероятно - например, когда он ложился на живот и сгибал ноги,
упираясь ступнями в палубу рядом с плечами. Мореходы, увлеченные даровым
зрелищем, какое не на всякой ярмарке увидишь, толпились поодаль, бились об
заклад, сколько времени аргосец выдержит, скрючившись кольцом; Калла
всегда была среди них, хотя в споры не вступала. Похоже, у нее имелся
совсем другой интерес к Рагару.
Конан встал, набросил легкую тунику, одел на голову свой железный
обруч и застегнул пояс с кинжалом; затем опять приложился к кувшину.
Девушка наблюдала за ним, вытянувшись на постели; ее нагое тело
поблескивало от пота.
- Слишком много пьешь, - неодобрительно заметила она.
- Для меня это не много, - киммериец потянулся, могучие мышцы
заиграли под смуглой кожей словно змеи.
- Рагар сказал, что пьющий подобен безумцу... и Митра лишает его
своих милостей...
- Да? До сих пор мне казалось, что милости Митры тебя не слишком
интересуют. Ведь все стигийцы поклоняются Сету.
Калла возмущенно фыркнула.
- Что ты знаешь о стигийцах? Ты, варвар, тупое бревно?
- Достаточно, чтобы не испытывать к ним большой любви.
Девушка резко приподнялась и села на ложе, скрестив ноги. Ее
маленькие твердые груди казались в рассветном полумраке опрокинутыми
бронзовыми чашами с острыми напряженными ягодками сосков.
- Но ты спишь со стигийкой! - ее кулачки сжались.
- Сплю, - подтвердил Конан. - Потому что тут нет другой девки, из
Аргоса, Шема или Зингары. Поласковей, чем ты.
В ответ раздалось шипенье разъяренной кошки. Не обращая внимания на
девушку, Конан натянул сапоги и вышел из каюты.
Рагар сказал! Интересно, подумал он. До сих пор ему казалось, что
Калла только приглядывается к аргосцу, а теперь выходит, что они еще и
беседуют! О чем же? О том, что пьющий подобен безумцу и Митра лишает его
своих милостей? Странная тема для разговоров с девушкой, особенно такой,
как эта стигийка...
Ревности Конан не испытывал, одно лишь любопытство, ибо Калла ничего
не значила для него; не больше, чем Синэлла, офирская принцесса, Ариана из
Немедии и все прочие, включая и Карелу, Рыжего Ястреба. По крайней мере,
стигийка не пыталась его убить, как эта неистовая предводительница
разбойников с Кезанкийских гор... Но теплых чувств Конан к ней не ощущал;
Калла являлась для него просто еще одной женщиной, попавшейся по пути, с
которой можно разделить постель. Пожалуй, даже Дайома, владычица далекого
острова, была ему ближе: та хотя бы любила его и желала, чтоб он остался с
ней навсегда... Нет, решил киммериец, из-за Каллы не стоит устраивать
никаких ссор с аргосцем. Пусть болтает с ним сколько угодно; важно лишь, в
чьей постели она спит. А может, подарить ее Рагару? Когда совсем надоест?
Усмехнувшись, он вышел на палубу и поднялся на кормовую надстройку. У
руля стоял Крол; рядом храпел на своем тюфяке Сандара, еще человек шесть
следили за парусом, развалившись у шпигатов. Остальные спали внизу, на
гребной палубе, ставшей слишком просторной для малочисленного экипажа
галеры. Конан, кивнув одному из пиратов, распорядился:
- Подними-ка Хафру, пусть ленивый пес принесет чего-нибудь поесть. И
поживее!
Горизонт был пустынен. Правда, за три последних дня им попалось
несколько неуклюжих купеческих барков, ходивших вдоль побережья Аргоса и
Шема до огромной реки Стикс, за которой лежала Стигия; скорее всего, они
перевозили амфоры с маслом и вином или еще какой-нибудь громоздкий товар,
не слишком ценный и не стоящий серьезного внимания. Но Конан не собирался
их преследовать даже в том случае, если б палубы барков выстилали золотые
монеты и кхитайские шелка: ветер нес "Стрелу" прямо на запад и был он на
диво устойчив - верный знак, что Дайома советовала поторопиться.
Край солнечного диска вынырнул из-за темных вод, и сразу же
предрассветный сумрак сменился мягким золотым сиянием раннего утра. Воздух
стал прозрачным, небо налилось голубизной, и по морской поверхности,
зеленовато-синей, в белых кружевах пены, протянулась светлая дорожка -
прямо к корме корабля. Митра, Податель Жизни, вновь явил миру свой
божественный лик, посылая людям свет, тепло и надежду, что новый день
принесет новые радости - или, по крайней мере, окажется ненамного хуже
вчерашнего.
Конан, прижмурив веки, с усмешкой глядел на солнце. У него были свои
отношения с богами - и с тем светозарным, что в победном сиянии вставал
сейчас над миром, и с прочими, обитавшими на севере или юге, в небесах или
под землей. Лучшим из всех был, разумеется, Кром, Владыка Могильных
Курганов, чьим именем клялись воины-киммерийцы; он не требовал поклонения,
не отличался ревностью и вообще не влезал в людские дела. Лишь однажды
глаза бога обращались к человеку - в миг, когда тот впервые появлялся на
свет, впервые вдыхал воздух, готовясь испустить первый младенческий вопль.
Дитя, которое выдерживало этот взгляд, оставалось в живых, что тут же
доказывали его громкие крики; слабые же и увечные от рождения умирали, не
успев пискнуть.
Кром не мстил, если рожденные в его землях уходили в другие страны и
начинали поклоняться там иным божествам; это ему было безразлично. А
посему Конан мог без страха призывать на помощь всех богов, коих считал
полезными, проклиная тех, к которым не испытывал приязни. Очень нужным
богом являлся Бел, покровитель воров, и киммериец нередко поминал его,
занимаясь в юные годы воровским ремеслом в Заморе; столь же необходимой
была и Иштар, будившая страсть в сердцах мужчин и женщин, осенявшая своей
благодатью любовное ложе. Конан не имел ничего против Аримана или Великих
богов Асгарда; однако ледяного великана Имира, которому поклонялись в
Ванахейме, и старого Игга с сонмом беспутных сыновей, владыку Гипербореи,
он недолюбливал. Как, впрочем, и мерзостного Нергала, и стигийского Сета!
В этом пестром пантеоне Митра, однако, занимал особое место.
Когда-то, совсем еще мальчишкой, киммериец повстречался со странным и
невероятно древним существом, демоном, давно лишившимся силы, но
