Фэнтези - Различные авторы

Конан 1-33

Цикл "Конан-варвар"


Роберт Говард, Л.Спрэг де Камп:
АЛЫЕ  КОГТИ
БАРАБАНЫ ТОМБАЛКУ
БАССЕЙН ЧЕРНЫХ ДЬЯВОЛОВ
БОГ ИЗ ЧАШИ
БОГ, ЗАПЯТНАННЫЙ КРОВЬЮ
В ЗАЛЕ МЕРТВЕЦОВ
ВОЛЧИЙ РУБЕЖ
ГВОЗДИ С КРАСНЫМИ ШЛЯПКАМИ
ГИБОРЕЙСКАЯ ЭПОХА
ДОЛИНА ПРОПАВШИХ ЖЕНЩИН
ДОРОГА  ОРЛОВ
ДОЧЬ ЛЕДЯНОГО ГИГАНТА
ДЬЯВОЛ ИЗ ЖЕЛЕЗА
КИНЖАЛЫ  ДЖЕЗМА
КОНАН, ВАРВАР ИЗ КИММЕРИИ
КОНАН-ВАРВАР ЧАС ДРАКОНА
КОНАН-ВОИН
КОРОЛЕВА ЧЕРНОГО ПОБЕРЕЖЬЯ
ЛОГОВО ЛЕДЯНОГО ЧЕРВЯ
ЛЮДИ ЧЕРНОГО КРУГА
МОРДА В ТЕМНОТЕ
Мечи пурпурного царства
ПО ТУ СТОРОНУ ЧЕРНОЙ РЕКИ
ПОЛЗУЩАЯ ТЕНЬ
ПОЛНЫЙ ДОМ НЕГОДЯЕВ
РУКА НЕРГАЛА
ТЕНИ В ЛУННОМ СВЕТЕ
ЧЕРНЫЙ КОЛОСС
ЯСТРЕБЫ НАД ШЕМОМ

Р.Говард, Стив Перри:  ПОВЕЛИТЕЛИ ПЕЩЕР

О.Эйриксон: ИЗГНАННИК С СЕРЫХ РАВНИН
Лин Картер, Л.Спрэг де Камп: КОРОНА КОБРЫ

Роберт ДЖОРДАН: КОНАН-ЗАСТУПНИК

Майкл МЭНСОН: КОНАН И ДАР МИТРЫ

Роланд ГРИН:
КОНАН ХРАБРЫЙ
ВОЛШЕБНЫЕ КАМНИ КУРАГА


Антон Козлов: Конан и люди будущего.



               ИЗГНАННИК С СЕРЫХ РАВНИН
                      О.Эйриксон




               Глава 1. НОЧНОЙ БРОДЯГА


    Ночь   окутала   Тарантию,    великий   город    великого
королевства.   Черное небо  усеяли крупные  звезды; казалось,
они  нависли  так  низко,  что  касаются  своими лучами крыш,
парапетов  городских  стен  и  могучих  башен,  что  охраняли
каменный  пояс  Тарантии.   Столица  Аквилонии  спала. Ночную
тишину  нарушила  лишь  звонкие  удары  колотушек   сторожей,
обходивших  дозором  свои  участки.  Время  от  времени   они
перекликались  зычными  голосами,  но  крики  их не тревожили
сон  обитателей  города.   Наоборот,  заслышав  сквозь  дрему
протяжный долгий  вопль, купец  или ремесленник,  либо кто-то
иной  из  городских  жителей  -  вместе  со  своей супругой и
домочадцами  -  засыпал  еще  крепче,  поглубже  зарывшись  в
подушки, и сны его  были сладкими и радужными.  Только воров,
грабителей  да  прочую  нечисть,  промышляющую  темной порой,
звуки  колотушек  и  крики  сторожей  заставляли  вжиматься в
стены и  прятаться в  подворотнях. Но  на этом  их тревоги не
кончались:  отряды  городской  стражи  прочесывали  улицы   и
кривые  переулки,  отлавливая  любителей  ночной  поживы. Так
повелел Конан, король Аквилонии.
    Едва  миновала  вторая  стража,  о  чем оповестили голоса
ночных  охранников,  как  окно  на  втором  этаже  постоялого
двора  "Одноглазый   Волк"  распахнулось,   ударив  о   стену
затянутыми  бычьим   пузырем  ставнями.   Из  окна   во  двор
выпрыгнул человек,  легко приземлился  на утоптанную  почву и
сразу встал  на ноги.   Привязанные рядом  лошади обеспокоено
захрапели,  встревоженные  его  внезапным  появлением;   храп
лошадей разбудил  большого рыжего  пса с  обрубленными ушами,
мирно дремавшего  в конуре  - он,  громыхая цепью,  кинулся к
незнакомцу  и  залился  утробным  низким лаем. Человек сделал
два шага  навстречу собаке,  и пес  захлебнулся, отпрянул  и,
поскуливая, забился в конуру.
    За  дверями,  что  вели  внутрь постоялого двора, грохнул
засов, и  незнакомец, метнувшись  за угол,  прижался к стене.
Дверь   распахнулась.   Заспанный   гостиничный    прислужник
появился  на  пороге  с  зажженной  лампой  в  руке,  потирая
кулаком веки;  потом он  поднял лампу  повыше, уставившись  в
темноту  двора  припухшими  со  сна  глазами.  Но  лошади уже
успокоились,  собака  не  вылезала  из  конуры,  поэтому   на
заросшей  щетиной  физиономии  появилось  недоумение.  Слуга,
здоровенный малый с плохо  мытой шеей, потоптался на  пороге,
решая,  что  делать  дальше:   произвести  обход  или   пойти
досыпать.  Приняв  решение,  он  пошарил  за  дверью,  извлек
оттуда  увесистую  палку  и,  с  палкой  в руке, направился к
собачьей конуре.  Пес выскочил  из своего  убежища на  зов и,
радостно  повизгивая,  завертел   хвостом.  Некоторое   время
слуга  тупо  следил  за  проявлениями  собачьей  преданности,
потом озарение коснулось его дремлющего мозга.
    -  Ублюдок...  пустобрех...  отродье  Нергала!  -  хрипло
проревел он  и вытянул бедного пса палкой вдоль хребтины.
    Собака с истошным визгом  прянула назад, в конуру.  Слуга
посмотрел  ей  вслед  и  с  чувством  сплюнул. Он сунул палку
под мышку;  пасть его  распахнулась в  звучном зевке.  Затем,
почесав  толстыми  пальцами  копчик,  он  поплелся  к  дверям
гостиницы.  Дверь  за  его  спиной  со  стуком  захлопнулась,
загремел засов и наступила тишина.
    Тогда  незнакомец,  скрывавшийся  в  тени,  покинул  свое
убежище  и  быстрым  шагом  пересек  двор.  Пес не казал носа
из  конуры,  кони  мерно   хрупали  зерном.  Человек   поднял
перекладину,  запирающую  ворота,  толкнул  тяжелую   створку
ворот и проскользнул в образовавшуюся щель.
    Покинув  двор  гостиницы,  незнакомец.  Улица была пуста,
окна  близлежащих  домов  темнели,  словно  бездонные провалы
пещер.  Он развернулся  и побежал вдоль улицы  ровным упругим
шагом  воина,  держась  поблизости  от  стен,  чтобы в случае
чего  иметь  возможность  быстро  скрыться.  Судьба,  однако,
оказалась  к  нему  благосклонна:  препятствий  на  пути   не
встретилось.   Ночной   путник  пересек   кварталы  знати   и
очутился перед стеной,  окружающей королевский дворец.  Здесь
он остановился.
    Человек  поднял  голову,  цепким  взглядом  ощупав   верх
стены.  Заметив силуэты  двух часовых, он покрутил  головой и
ухмыльнулся каким-то своим  мыслям; затем подобрался  к стене
поближе  -  к  тому  месту,  где  тень  от сторожевой башенки
черной  непроницаемой   завесой  падала   на  камни   кладки.
Вступив  в  темноту,  незнакомец  точно  слился  с ней и стал
невидим.  Он  вытащил  из-за   пояса  два  узких  стилета   с
прочными четырехгранными  клинками и,  вонзая кинжалы  в щели
меж камнями, начал подъем.


               Глава 2. В ПОКОЯХ КОРОЛЯ


    Конан,  король  Аквилонии   варвар  из  Киммерии,   спал,
раскинув по широкому ложу руки, способные свернуть шею быку.
    Это  были  личные  покои  короля  в которых он уединялся,
когда не  спал в  опочивальне Зенобии,  своей королевы. Здесь
же,  собрав  военачальников  он  провел  уже  не один военный
совет.   Сюда  приводили  гонцов,  примчавшихся на взмыленных
лошадях,  отсюда  же  они  уходили,  унося  в сумках приказы,
скрепленные  королевской  печатью,   оттиснутой  на   цветном
воске.  Стены  покоев, задрапированные плотной  темно-зеленой
тканью,  несли  не  себе  груз  разнообразнейших  доспехов  и
оружия.   Кованные,  склепанные  из  тысяч  колечек  кольчуги
соседствовали  с   панцирями  из   кожи,  покрытыми   тонкими
металлическими   чешуйками   в   несколько   слоев;    кривые
кхитайские мечи висели рядом с тяжелыми прямыми  эспадронами,
сработанными  кузнецами   Асгарда  и   Ванахейма;   изогнутые
кинжалы  кочевников  пустынь  широким  веером окружали боевые
топоры  с  массивными  топорищами,  отполированные  до блеска
прикосновениями  ладоней  воинов,   огрубевших  от   мозолей.
Укрепленные  в  специальных  стойках,  вдоль стен выстроились
копья,  дротики  и  алебарды.   Доспехов  и  оружия,  которые
находились в королевских покоях,  хватило бы на то,  чтобы до
зубов вооружить небольшой отряд ратников.
    Посреди   залы   стоял    большой   шестигранный    стол,
сколоченный из  дубовых досок  и покрытый  темным лаком. Стол
окружали  дубовые  кресла;  их  ножки,  вырезанные  в   форме
львиных лап,  покоились на  красном туранском  ковре. Одну из
стен  занимал   огромный  камин,   сложенный  из    гранитных
валунов;  у  противоположной  стены  находилось широкое ложе,
застланное  множеством  шкур,  в  изголовье  которого   висел
длинный и широкий меч в старых потертых ножнах.
    Легкий, еле слышный шорох, раздавшийся в тишине  чертога,
мгновенно разбудил  короля. Конан  сел в  постели, хмурясь  и
протирая   глаза;   лицо   его,   только   что   спокойное  и
безмятежное,  приняло  сосредоточенное  выражение.   Источник
звука он определил сразу - подозрительный шорох доносился  из
каминной трубы, от огромного очага, украшавшего его  спальню.
Киммериец  прислушался,  и  в  его  холодных  синих    глазах
сверкнуло раздражение.  Столько шума  мог производить  только
человек! Какой-то  ополоумевший вор,  решивший поживиться  во
дворце тем,  что плохо  лежит? Что  ж, он  попал прямо  туда,
куда  нужно!  С  угрюмой  ухмылкой  король  откинул в сторону
шкуру, служившую одеялом, и  протянул руку к мечу,  висевшему
в  изголовье.  Стражу,  что  ли,  позвать,  мелькнула ленивая
мысль. Он отмахнулся от  нее и, бесшумно соскользнув  в ложа,
неслышным  шагом  подкрался  к  камину.  Глазам  его  темнота
помехой не была: он сразу разглядел конец веревки,  свисающий
из  дымохода.  Веревка  дергалась   туда-сюда,  а  из   трубы
явственно   был   слышен   негромкий   шорох.   Памятуя  свой
собственный опыт  в подобных  делах, Конан  убедился, что вор
лезет в  одиночку. Совсем  спятил, решил  он. Раздражение его
улетучилось,  и   во  взгляде   киммерийца,  направленном   в
отверстие дымохода, появилось нечто вроде симпатии.
    Надевая  набедренную  повязку,  он  обдумал  план   своих
действий.   Вор -  явно сумасшедший,  ибо только  безумец мог
решиться  на  этакую  авантюру.  Стражу  звать  не  стоит,  а
лучше  затаиться  где-нибудь  в   покоях  и  понаблюдать   за
незваным гостем.  Потом незадачливого  грабителя можно  разок
стукнуть  по  голове,  а  когда очнется, порасспросить. Ежели
вор,  пробираясь  сюда,  не  прикончил  никого  из  дворцовой
охраны, то пусть   убирается на все  четыре стороны -  тем же
путем, каким прибыл; если  же он совершил убийство,  то будет
принародно  казнен,  чтобы  другим  неповадно  было. Внезапно
губы  Конана   тронула  довольная   улыбка.  Хоть    какое-то
развлечение  в  монотонной  дворцовой  жизни!  Он  начал  уже
уставать от пиров, охоты и государственных дел.
    Сняв со стены меч,  король освободил его от  ножен. Ножны
он спрятал под шкурами,  а лежавшую рядом одежду  засунул под
кровать.  Создав  видимость  пустой  опочивальни,  с  мечом в
руках Конан вернулся к  камину. Свободной рукой он  по дороге
прихватил одно и массивных дубовых кресел и притаился за  ним
сбоку от  камина, чтобы  отрезать грабителю  путь к  бегству.
Ждать киммерийцу пришлось совсем недолго.
    Шорох в дымоходе усилился,   вскоре Конан услышал, как  в
камине  тихо  скрипнула  под  подошвами зола. Спустившись вор
замер,  прислушиваясь,  затем  сделал  несколько   осторожных
шагов,  и  король  уперся  взглядом  в  его  спину. Человек в
короткой тунике-безрукавке темного цвета стоял посреди  покоя
и,  озираясь,  вертел  головой.  Конан,  сидя на корточках за
креслом, видел каждое его движение сквозь резную спинку,  сам
оставаясь  незамеченным.   Вот  незнакомец   крадучись   стал
пробираться  в  центр  обширной  залы...  вот он снова замер,
недвижный,  словно  скала...  вот  голова  его  повернулась к
королевскому ложу...
    Конан  неслышно  поднялся  в  полный  рост,   намереваясь
швырнуть  кресло  под  ноги  незваному  гостю,  подскочить  к
упавшему и  оглушить его  одним мощным  ударом, но неожиданно
тот обернулся: глаза короля  и вора встретились. В  следующее
мгновение  Конан  сильным  толчком  швырнул  кресло.   Однако
грабитель оказался не так-то прост; стремительно отпрыгнув  в
сторону, он увернулся от летящего в него снаряда, и кресло  с
грохотом  врезалось   в  противоположную   стену.   Киммериец
выскочил вперед,  отсекая вору путь к отступлению.
    У  дверей  в  королевскую  опочивальню  стояли  в  ночном
карауле  два  гвардейца.  Король  их,  однако,  был не из тех
людей,  что  нуждаются  в  охране,  и стражи от нечего делать
убивали время  за игрой.  По команде  "три" оба  одновременно
выбрасывали из-за спины  руки с растопыренными  пальцами; при
нечетном  числе   выигрывал  один,   при  четном   -  другой.
Играли  на  мелкую  медную  монету,  не  ради  денег,  а   на
интерес;  бессмысленное  занятие,  конечно,  но  оно помогало
скоротать томительное ночное дежурство.
    Грохот,  вдруг  донесшийся  из  высочайших  апартаментов,
заставил стражей переглянуться.  Они бросили игру  и замерли,
озадаченно  прислушиваясь;   король  не   любил,  когда   его
беспокоили  попусту,  а  крутой  нрав  его был известен всем.
Наконец  старший  караульный  принял  решение:  сняв со стены
горящий  факел,  он  осторожно  приоткрыл  двери и заглянул в
королевские  покои.  То,  что  он  увидел,  повергло  его   в
изумление  -  король,  пригнувшийся,  как хищный зверь, стоял
перед камином  в одной  набедренной повязке   и с  обнаженным
мечом в руке.
    Конан  услышал,  как  за  его  спиной  тихонько скрипнула
дверь, но даже не  обернулся. Ткнув острием клинка  в сторону
вора, он отдал краткий приказ:
    - Схватить его!
    Воин  направил  свой   взгляд  туда,  куда   повелительно
указывал королевский меч,  и обнаружил незнакомого  человека,
замершего  у  стены,  увешанной  оружием.  Уже  безо   всяких
сомнений  гвардеец   широко  распахнул   створки  дверей    и
вполголоса сказал напарнику:
    - Еще двоих сюда. Быстро!
    Тот кивнул  и, выскочив  на середину  коридора, коротко и
негромко  свистнул.  Из-за  ближайшего  поворота   высунулась
голова в шлеме.  Страж показал два  пальца и призывно  махнул
рукой.
    Трое   гвардейцев,   бряцая   доспехами,   направились  к
грабителю;  четвертый  с  факелом  остался  у двери, блокируя
выход.
    Вор,   однако,   не   стал   дожидаться,   пока   солдаты
приблизятся  вплотную,  и  проворно  метнулся  в  угол,   где
резными ножками  кверху валялось  кресло. Стражники  кинулись
за ним.  Они были  уже в  двух шагах  от преследуемого, когда
тот, ухватившись за ножки  кресла, не глядя швырнул  его себе
за спину. Кресло смело  двух солдат, которые бежали  впереди;
покатившись  по  полу,  они  сбили  с  ног своего товарища. В
следующий  миг  незнакомец  подскочил  к поверженной страже и
одним  ударом   отправил  в   беспамятство  последнего,    не
оглушенного креслом  гвардейца; затем  звонко и  презрительно
расхохотался:
    - Эй, король, - вскричал он, - я без оружия!
    Конан на мгновение растерялся.  Он уже понял свою  ошибку
-  этот  незваный  гость  мог  быть  кем угодно, но только не
вором! В  душе киммериец  одобрил его  действия; он  и сам бы
поступил точно  так же.  Теперь этому  парню осталось  только
схватить  со  стены  что-нибудь  из  оружия  и пробиваться на
свободу - коль уж он попал в такое безвыходное положение.  Но
странный  незнакомец  не  делал  попытки  завладеть мечом или
топором; наоборот, он предупреждал, что безоружен.
    - Кром! - рявкнул киммериец.  - Кто ты такой и  чего тебе
надо?-  Я  -  вор,  -  с  ухмылкой  ответил  пришелец. - Вор,
который пришел украсть у тебя кое-что.
    -   По-моему,   ты   больше   похож   на  помешанного,  -
пробормотал  Конан.  -  Только  безумца  во  дворце  мне и не
хватало!
    Незнакомец  стоял   среди  тел   оглушенных   стражников,
скрестив на груди  руки, и улыбался  сверкая белыми   зубами.
Конан  расслаблено   опустил  руку   с  мечом;   похоже,  его
предположение  об  окончательно  спятившем воре подтвердились
настолько точно, что он этому  уже не был рад. Окинув  хмурым
взглядом  сумасшедшего,   король  повернулся   к   гвардейцу,
стоявшему с факелом у двери.
    - Ну-ка, парень, кликни  людей. И пусть принесут  сеть, -
распорядился он.
    - Но,  ваше величество...  - попытался  возразить солдат.
    -  Это  просто  сумасшедший,  -  прорычал  Конан.  -   Не
беспокойся, я присмотрю за ним!  Кром, как я хочу спать...  -
Он широко зевнул.
    - Не  надо никаких  сетей, -  грозно предупредил безумец,
- а то я возьмусь за меч. Пусть твой воин остается на месте.
    -  Останется,   останется,  -   проворчал  киммериец    и
подмигнул солдату. Тот скрылся за дверью.
    - Вот как ты встречаешь гостей! - с негодующим  возгласом
сумасшедший устремился к выходу.
    - Стой на месте,  недоумок! - приказал Конан,  но безумец
будто бы и не слышал.
    Король отшвырнул меч и кинулся ему наперерез, но не  учел
прыти сумасшедшего  - тот  несся, как  ураган, опрокидывая по
пути мебель.  Конан занес  тяжелый кулак,  метя в  голову, но
сумасшедший вор внезапно нырнул вниз и прокатился по полу,  с
силой  ударив  короля  по  ногам.  Потеряв  равновесие, Конан
рухнул,  пытаясь  ухватить  его  за  тунику,  но промахнулся.
Безумец, сделав ловкий кувырок,  вскочил на ноги и  полетел к
двери.
    Сыпя  отборнейшими  ругательствами,   король  выбежал   в
коридор.
    - Держите  его! -  взревел он  во всю  мочь своей могучей
глоткой.
    Темная  туника  мелькала  уже  в  самом  конце   прохода.
Навстречу ее  обладателю с  копьями наперевес  выступила пара
солдат ночной охраны.
    - Взять живым! - вскричал король.
    С  такого  расстояния  ему  не  удалось  разглядеть,  что
сделал  незнакомец,  только  солдаты,  будто тряпичные куклы,
разлетелись  в  обе  сторон  и  остались  лежать  неподвижно.
Сумасшедший  разразился  громким  хохотом  и   стремительными
прыжками помчался дальше.
    -  Ваше  величество!  -   крик  позади  заставил   Конана
обернуться.
    К  его  покоям  спешил  отряд  из  пятнадцати  человек во
главе  с  Паллантидом,  командиром  Черных  Драконов - личной
гвардии  аквилонского  владыки.  Чешуйчатые  доспехи   воинов
поблескивали в свете  факелов, на высоких  шлемах развевались
конские хвосты;  почти все  эти отборные  солдаты не уступали
ростом самому королю.
    - За мной! - приказал Конан.
    Паллантид догнал его и пристроился рядом.
    - Что случилось, ваше  величество? - спросил он  на бегу.
    -  Во  дворце  сумасшедший,  -  кратно  ответил   король.
    Командир   Черных   Драконов   чуть   не   споткнулся  от
неожиданности.   Они пробежали  мимо валявшихся  без сознания
охранников.
    -  Эй,  кто-нибудь!  Осмотреть   и  доложить,  -   бросил
Паллантид через плечо.
    Один  из  солдат  отстал;  он  склонился  по  очереди над
бесчувственными  телами,  затем  поспешил  вдогонку   отряду.
Поравнявшись с командиром, солдат произнес:
    - Ран нет. Оба только оглушены.
    - Ваше величество, вы  уверены, что тот парень  - простой
сумасшедший? - осторожно поинтересовался Паллантид.
    - Что? - переспросил  Конан. - Проклятье! -  Он выругался
заметив еще одного солдата, без памяти валявшегося у стены.
    -  По-моему,  он  направляется   к  покоям  королевы,   -
вырвалось  у  командира  гвардейцев.  Кроль  ожег  его  таким
взглядом, что Паллантиду стало не по себе.
    - Прибавить шаг! - гаркнул Конан. - Быстрее!
    Сам  он  припустил  по  коридору  со  всей  скоростью, на
которую  был  способен.  Грохоча  сапогами  и лязгая оружием,
солдаты устремились за королем.
    У  дверей  в  чертоги  королевы происходила схватка между
сумасшедшим и тремя Черными  Драконами, в ту ночь  хранившими
покой и сон  повелительниц Аквилонии; четвертый  воин караула
вытянулся в стороне  на полу, не  подавая признаков жизни.  В
руках  солдат  сверкали  мечи,  а  безумец  отбивался от них,
вращая копьем, которое, по-видимому, похитил по дороге.
    Конан  опытным  взглядом  оценил  шансы  сражающихся; его
невольно  поразила  сноровка  в  обращении  с  копьем,  какую
демонстрировал  безумец.  Трое  меченосцев  в полном бессилии
кружили  вокруг  него,  и  единственно,  что  им  удавалось -
беспрерывными  атаками  удерживать  незваного  гостя на одном
месте. Он же с  легкостью отбивал нападение солдат,  не давая
им   подойти   слишком   близко.   Света   от  шести  факелов
укрепленных  в  подставках,  вполне  хватало,  и  можно  было
разглядеть,  что  на  обнаженных  руках  сумасшедшего  нет ни
одного пореза,  ни одной  раны. Он  размашисто ударил копьем,
заставив  отскочить  противников;   вслед  за  этим   безумец
стремительно прыгнул вперед  и нанес удар  в грудь одному  из
солдат.  Воин  сложился  пополам,  загребая  руками  воздух и
рухнул  на  пол.  Теперь  у  безумца  оставалось  всего   два
противника.
    Топот  множества  ног  за  спиной принудил странного вора
обернутся.
    - А  вот и король!  - заорал он, не забыв, тем  не менее,
свести  на  нет  очередную  атаку  двух оставшихся стражей. -
Медленно же ты бегаешь, киммериец!
    Когда  королевский  отряд  приблизился, сумасшедший занял
позицию  у  стены,  не  давая  возможности  окружить себя. Он
начал  вращать  свое  оружие  с  бешенной  скоростью, так что
копье разрезало воздух с непрерывным низким гудением.
    -  Так  ли  он  безумен,  государь?  -  ее  раз   спросил
Паллантид,  оценив   опытным  взглядом   сноровку   виновника
ночной тревоги.
    Король не слушал.
    - Сеть! - кратно бросил он.
    Трое  солдат  бросились  разматывать  принесенную   сеть.
    - Растяните ее позади меня и будьте наготове, -  приказал
Конан.
    -  Что  вы  задумали,  ваше  величество?  -   обеспокоено
спросил  Паллантид.   -  У   нас  достаточно   солдат,  чтобы
справиться с ним.
    Киммериец  не  отвечал;  он  впился  глазами в человека у
стены.   Сумасшедший    по-прежнему   вращал    копьем,    не
останавливаясь ни на  секунду. Сейчас король  мог рассмотреть
непрошеного  ночного   гостя  гораздо   подробнее,  чем   при
скудном  освещении   в  собственной   спальне.  Он   был   по
полголовы  ниже  Конана,  поуже  в  плечах и с менее развитой
мускулатурой, но  все же  не производил  впечатление обычного
человека.   Казалось,  мышцы  обвивают  его  тугими канатами;
сухое натренированное  тело профессионального  бойца поражало
соразмерностью и мощью.
    - Паллантид,  этот парень  снесет голову  любому из твоих
парней  даже  не  поморщившись,  -  наконец  буркнул король и
повернулся к солдатам. - Сеть готова? - спросил он.
    - Готова, государь.
    - Растяните ее за моей спиной и приготовьтесь.
    Командир  отдал  Черным  Драконам  распоряжение,  и Конан
вышел   вперед.   Драконы   рассредоточились   в    коридоре,
полукругом охватив безумца; оба воина оставшиеся на ногах,  и
караула  у  дверей  в  опочивальню королевы, присоединились к
отряду. Они тяжело дышали,  пот ручьями стекал по  их красным
лицам.
    Конан,  весь    напружинившись,  внимательно  следил   за
безумцем.   Тот   будто  бы  врос   ногами  в  пол,   откинул
светловолосую,  перемазанную  сажей   голову;  на  лице   его
блуждала  странная  улыбка,  словно  предстоящая схватка была
всего лишь забавным  аттракционом. Глаза Конана  и незнакомца
встретились, и  подозрения Паллантида  пришли на  ум королю -
в  зрачках  этого  человека,  проникшего  ночью  во  дворец с
неведомой  целью,  не  было  ни  капли  безумия.  Осмысленный
взгляд незнакомца столь  же пристально следил  за окружившими
его людьми. Правда,  в глазах его  пряталось нечто такое,  от
чего  у  киммерийца  пробежала  холодная  волна  по  телу, но
безумием то  назвать было  нельзя. Тайну  пришельца моно было
разрешить,   только   схватив   его,   то   оказалось  весьма
непростым делом.
    Незнакомец  перестал  вращать  копьем  и  застыл, готовый
отразить любую атаку.
    - Брось копье и сдавайся! - раздался повелительный  голос
Паллантида.
    -  Попробуй  отбери  его  сам,  - безмятежно ответствовал
пришелец,  не  выказывая  даже  признаков  страха или желания
повиноваться.
    Конану не хотелось губить  зря своих воинов; он  понимал,
что  если  странный  гость  выхватил  у  кого-нибудь  меч, то
солдатам  не  поздоровится.  Судя   по  тому,  что   натворил
пришелец  голыми  руками,  он  способен  если не пробиться на
свободу с  мечом в  руках, то  положить столько  человек, что
подсчет павших поразит кого  угодно. На своем веку  киммериец
повидал немало фехтовальщиков  и бойцов, чье  искусство стало
легендарным,  но  всем  им  было  далеко  до  этого человека,
стоявшего  сейчас   в  коридоре   королевского  дворца.    Но
пришелец,  похоже,  не  жаждал  крови  -  он не убил за время
пребывания  во  дворце  никого,  хотя  мог  бы  сделать это с
легкостью.  Воины,  поверженные   им,  уже  подавали   первые
признаки жизни; один застонал, другой попробовал подняться  и
повалился на колени. Они медленно приходили в себя.
    Конан решил сделать последнюю попытку.
    - Слушай,  вор, -  сказал он  незнакомцу, -  мне по нраву
твоя доблесть в бою. Ты  не обагрил своих рук лишней  кровью.
Сложи оружие  и убирайся,  а утром  можешь смело возвращаться
снова.  В  войске всегда нужны  такие умельцы, как  ты. Слово
короля, ты  свободно покинешь  дворец, никто  не будет чинить
тебе препятствий.
    - Спасибо  и на  том, но  без нужного  мне я  не уйду,  -
пришелец отвесил легкий поклон, тряхнув светлыми прядями.
    -  Кром!  что  тебе  нужно,  мерзавец?  - поинтересовался
король и добавил: - Твою наглость я прощаю.
    - Увидеть королеву Зенобию.
    - Что?!
    - Увидеть королеву Зенобию, - повторил пришелец.
    Король  начал  поднимать  меч,  но  тут  за  его   спиной
раздался спокойный голос:
    - Конан!
    Головы  людей  невольно  повернулись.  В  дверях   покоев
стояла королева, закутанная в  синий плащ; в правой  руке она
сжимала длинный прямой кинжал. Из-за спины Зенобии  испуганно
выглядывала прислуживающая ей девушка.
    - Шум,  которым подняли  вы, разбудит  даже   мертвеца, -
громко  произнесла  супруга  Конана  и  вызывающе спросила: -
Ну, кто хотел увидеть королеву?
    Вдруг киммерийца  как громом  ударило предчувствие  беды;
он ощутил, что сейчас произойдет нечто непоправимое.
    - Зенобия, - закричал он, -  уходи!
    По  коридору  пронесся  порыв  холодного  ветра,  и  люди
оцепенели, не в силах двинуться с места.
    Пришелец выбросил  в сторону  королеву руку,  и выкрикнул
несколько слов  - странны  слов, чуждых  человеческому уху. С
пальцев незнакомца слетела зеленая молния и ударила  королеву
в  грудь.  Кисть  ее  бессильно  разжалась, ослабевшие пальцы
выпустили  клинок;  потом  тело   королевы  на  миг   окутало
зеленоватое свечение; и она медленно опустилась на пол.
    Ослепший от горя и ярости киммериец усилием воли  сбросил
с  себя  невидимые  пути.  Затем  он  вскинул  меч и, взревев
глухо и яростно, прыгнул вперед.
    Незнакомец  развернулся  навстречу   летящему  в   прыжке
королю  и  нанес  ему  стремительный  удар  копьем.   Подошвы
Конана еще  не коснулись  твердой опоры,  но лезвием  меча он
срезал  половину   древка,  как   тонкую  тростинку.   Острие
описало  в  воздухе  дугу,  и  пришелец  не успел перехватить
обрубок,  чтобы  парировать  второй  удар  короля;  оточенная
полоса  стали  со  свистом  врезалась  ему  в  шею, и голова,
нелепо кувыркаясь, взлетела в воздух.
    Обезглавленное  тело  слегка  покачнулось  от удара, но и
только;  ни  капли  крови  не  вытекло из перерубленных вен и
артерий. Затем труп опустился  на колени и стал  слепо шарить
вокруг в поисках утерянной головы, которая откатилась  далеко
от  места  схватки.  Это  было  так  неожиданно, что Конан на
мгновение  отпрянул.  Однако  подобная  чертовщина  была не в
диковинку для короля Аквилонии  - во время своих  странствий,
полных  приключений,   он  навидался   всякого.  С   ожившими
мертвецами  надо  обращаться.  Ухватив  страшного  гостя   за
тунику, он швырнул его в сеть.
    -  Свяжите  его!  -  рявкнул  король.  -  Да   побыстрее,
недоумки!
    Грозный  окрик  вывел  людей  из  оцепенения.  Хотя  лица
солдат  побелели  от  страха,  ослушаться  приказа  не посмел
никто;  они  скопом  навалились  на  внушающего  ужас  врага,
подбадривая   друг   друга   криками.   Обезглавленное   тело
пришельца  туго  запеленали  в  сеть,  но  оно безостановочно
извивалось в путах, стремясь вырваться на свободу.
    Конан   подбежал   к    неподвижно   лежащей    королеве.
    Девушка-прислужница  стояла  на  коленях  перед Зенобией,
закрыв  лицо  ладонями;  плечи  ее тряслись. Король опустился
на колени  рядом с  ней и  прижался ухом  к груди жены. Когда
он поднял голову, лицо его было искажено гримасой отчаяния.
    Верный Паллантид осторожно приблизился к королю.
    - Государь, что с королевой? - тихо спросил он.
    - Она мертва, Паллантид, - глухо ответил Конан,  поднимая
сжатые  кулаки  над  головой.  -  Мертва!  -  прорычал  он со
стоном, тяжело поднимаясь с пола.
    - Унесите королеву в ее покои... - начал было он, но  сам
себя прервал. - Нет. Я сам!
    Он бережно  поднял тело  Зенобии, прижав  к могучей груди
и со своей печальной  ношей направился к дверям  опочивальни.
Девушка последовала за ним, не переставая плакать.
    - Ваше величество, - окликнул киммерийца командир  Черных
Драконов, - а что делать  с этим? - Паллантид мотнул  головой
в сторону кокона из сети, извивающегося в ногах у солдат.
    Конан  хмуро  взглянул  на  него  - в синих глазах короля
бушевало холодное пламя.
    -   Подождите.   Я   сейчас   вернусь,   -   сказал   он.
    Не   в   силах   выдержать   взгляда   короля,  Паллантид
склонился  в  поклоне  и  не  разгибал  спины,  пока дверь не
скрыла за собой государя.
    Конан бережно  уложил тело  Зенобию на  ложе. Пальцы его,
огрубевшие  от   меча,  коснулись   вороных  прядей.   Волосы
разметались  по  пышным  подушкам,  обрамляя  белое, как мел,
лицо.
    -  Позови  остальных,  -   приказал  Конан  служанке.   -
Оденьте и приберите его.
    Девушка  бросилась   выполнять  приказание.   Когда   она
вернулась, короля в покоях уже не было.


                         * * *


    Солдаты  столпились  вокруг   безголового,  с   суеверным
ужасом  наблюдая   за  его   конвульсиями.  Опытные    бойцы,
ходившие  с  королем  не   в  один  поход,  участвовавшие   в
разгроме   армии   Ксальтотуна,   он   все   же   никогда  не
сталкивались с  колдовством так  близко. Тем  более с  таким!
Воины       нерешительно       переминались,       вполголоса
переговаривались  между  собой.  Когда  тело  вдруг перестало
биться  в  тщетной  попытке  разорвать  крепкие  сети,  вздох
облегчения вырвался у всех  разом, как по команде.  Паллантид
отослал  троих   охранять  голову   незнакомца,  и    солдаты
окружили  ее,  держась  на  почтительном  расстоянии.  Голова
лежала на  полу и  строила угрожающие  гримасы, от  которых у
воинов  под   кольчугами  бежали   струйки  холодного   пота.
Командир Черных Драконов  неторопливо расхаживал между  телом
и головой, положа руку на  рукоять меча: ему тоже было  не по
себе, но он  старался сохранить бесстрастность.  Когда король
вышел из покоев Зенобии, Паллантид поспешил ему навстречу.
    Киммериец мельком взглянул на спеленатое тело и  прямиком
направился  к  голове.  Паллантид  последовал за ним, держась
позади. Конан присел на  корточки перед головой, которая  тут
же  перестала   корчить  гримасы   и  устремила   на   короля
светло-желтые глаза.
    - Кто ты? - спросил  Конан. - Отвечай! Клянусь Кромом,  я
найду способ  развязать тебе  язык. Из  какой преисподней  ты
явился?
    - Меня зовут Зольдо, - ответила голова.
    - Зовут? - прорычал  киммериец. - Лучше скажи,  звали! Не
думай, что твои колдовские  фокусы делают тебя неуязвимым.  У
каждого есть своя смерть, и я - клянусь Кромом! - найду,  где
лежит твоя!
    - Тогда считай, что мы договорились, - сказала голова.  -
Надеюсь, слово короля так же крепко, как и его удар мечом.
    -  Что  ты  несешь,  падаль?  -  взревел Конан и, схватив
голову за длинные пряди, поднял в воздух.
    Зольдо страдальчески наморщил лоб.
    - Король, - протянул он,  - твоя королева не мертва,  она
всего  лишь  уснула.  Слышишь,  уснула!  Ты  понимаешь, что я
сказал?
    До  Конана  дошел  смысл  этих  слов, и он разжал пальцы.
Голова с гулким стуком шлепнулась на пол.
    -  Полегче,   король,  -   заявила  она,   подскочив  при
падении, - со своей головой ты бы так не обращался.
    Конан   подхватил   ее   и   поставил   на  обрубок  шеи.
    - Так-то  будет лучше,  - удовлетворенно  отметил Зольдо.
    - Значит,  уснула? -  переспросил киммериец.  Сам не зная
почему,  он  сразу  поверил  речам  пришельца; в безумных его
поступках  была   какая-то  логика   -  впрочем,   совершенно
непонятная Конану.  - Но  как я  могу тебе  верить? Ведь ты -
колдун и нечисть?
    И  тут  голова   сказала  то,  что   повергло  короля   в
изумление.
    - Спроси Пелиаса, -  произнесла она. - Он  подтвердит мои
слова.


            Глава 3. ОДИН НА ОДИН С ГОЛОВОЙ


    Командир личной  гвардии с  неменьшим изумлением  услышал
приказ, исходящий из уст государя:
    - Отнесите тело в мои покои.
    Паллантид  не  осмелился  возразить  -  тем  более,   что
король, небрежно  ухватил голову  Зольдо за  волосы, встал  и
направился мимо ошарашенных солдат.
    Необычное  шествие  проследовало  по королевскому дворцу.
Возглавлял его сам Конан;  он нес отрубленную голову,  крепко
ухватив  ее  за  длинные  светлые  пряди.  За ним трое солдат
тащили  на  плечах  ношу,  туго  стянутую  сетью.   Остальные
воины   почетным    караулом    окружили   короля    и    его
сопровождающих.
    Навстречу шествию  торопился большой  отряд, поднятый  по
тревоге.  Конан  жестом  подозвал  к  себе  начальника Черных
Драконов.
    -  Паллантид,  отпусти  людей.  Отмени  тревогу и прикажи
держать язык  за зубами.  Кто проболтается,  тому не  сносить
головы.
    Паллантид,  выслушав  приказ,  поклонился  и поспешил его
выполнять.  Он  опередил  шествие  и  взмахом  руки остановив
солдат, затем отдал  распоряжение лейтенанту; тот  рявкнул на
своих  людей,  и  воины,  развернувшись, направились назад, в
казармы.
    -  Ваше  величество,  после  того,  как  вы  пройдете   в
опочивальню, я  прикажу сменить  все караулы,  - отрапортовал
вернувшийся Паллантид.
    - Хорошо. Но проследи,  чтобы не было лишних  разговоров.
    Когда король  остался в  покоях наедине  со своим ужасным
собеседником,  Паллантид  выстроил  участвовавших  в   ночном
сражении гвардейцев и обратился к ним с небольшой речью.
    -  Сейчас  придет  смена,  и  вы отправитесь в казармы. О
виденном  языками  не   плести!  Королева  жива.   Преступник
схвачен  и  обезглавлен.  Понятно?  Обезглавлен!  Кто  лишнее
ляпнет,  окажется  на  северной  границе  или  в   Боссонских
топях.  Это  в  лучшем  случае!  Я  прослежу  сам. В худшем -
будет  искать свою башку, если сумеет. Все!
    После  произнесения   этих  слов   Паллантид   придирчиво
оглядел   солдат,   желая   определить,   какое   впечатление
произвела  на  подчиненных   его  краткая  речь.   Результаты
осмотра удовлетворили  его. Гвардейцы  были поражены:  обычно
командир  ронял  два-три  слова,   а  тут  целая  речь!   Что
касалось  мрачных   перспектив,  нарисованных   им,  то   они
прекрасно  знали,  что  все  это  правда:   Паллантид  всегда
выполнял  свои   обещания,  какими   бы  они   не  были.   И,
естественно,  служба  во  дворцовой  охране  не  стоила того,
чтобы менять  ее на  границу. Поэтому  каждый солдат поклялся
себе молчать  до самой  могилы.   Паллантид же  знал, что все
солдатские клятвы - до  третьего кувшина вина в  харчевне. Но
ничего!  Первое   время  они   будут  молчать   под   страхом
наказания, ну а дальше,  когда все увяжется, выболтанная  под
страшным  секретом  тайна  превратится  всего  лишь  в пьяную
болтовню упившегося солдата.
    Сам  же  командир  Черных  Драконов отправляться спать не
собирался; проследив за сменой  постов, он вернулся к  покоям
Для  него  было  ясно  как  дважды  два,  что  все еще только
начинается.


                         * * *


    Оказавшись, снова в своих покоях, король громким  голосом
потребовал огня.  Паллантид без  промедления вошел  к нему  с
факелом. Он собрался  зажечь свечи, но  Конан отобрал у  него
факел  и  движением  руки  повелел  удалиться. Положив голову
Зольдо  на  стол,  он  снял  с каминной полки литой бронзовый
подсвечник с целыми свечами  и запалил их от  факела, который
загасил о  решетку очага  и отбросил  прочь. Затем  киммериец
поставил подсвечник  на стол  рядом с  головой. Расплавленный
воск капнул  со свечи  ей на  щеку, и  Зольдо, скосив  глаза,
недовольно  поморщился.  Король  тем  временем  поднял тело и
перенес его на середину комнаты  - так, чтобы оно было   поле
зрения. Наконец  он сел  в одно  из кресел  и, протянув руку,
повернул  голову лицом к себе.
    -  Ты  знаешь  Пелиаса,  огрызок?  -  спросил  он мрачно.
    - Еще бы  мне его не  знать, - ответил  Зольдо и добавил:
- Не зови меня так - я ведь сказал тебе свое имя.
    -  Я  сожгу  тебя  по  частям  и развею пепел по ветру! -
Конан так сжал кулаки, что побелели костяшки пальцев.
    - Полно, король, твой  гнев бессилен, а угрозы  смешны, -
голова моргнула  и ухмыльнулась.  - Сон  твоей супруги  тогда
продлиться на весь срок  жизни, отпущенный ей богами,  и тихо
перейдет в смерть. В таком случае моешь укладывать свою  жену
в усыпальницу прямо сейчас. А меня ты этим не убьешь.
    - Что  тебе  надо, нечисть? Выкладывай! -  Конан испустил
тяжелый вздох.
    -  Я  не  нечисть,  киммериец!  -  рявкнула голова. - Я -
Зольдо!  Бессмертный Зольдо! Запомни это!
    Заявление головы повергло  Конана в тяжкие  раздумья. Так
или  иначе  смерь   жены  он  не   собирался  оставлять   без
отмщения,  и  путь  его  -  учитывая  странные обстоятельства
дела  -  все  равно  вел  к  волшебнику  Пелиасу. Только этот
чародей мог дать ответы на  его вопросы, как уже случалось  и
раньше.  С  волшебником   киммериец  поддерживал   отношения,
которые  можно  было  назвать  дружескими,  если бы Пелиас не
был   колдуном.    Кроме   того,   Конан   однажды   вызволил
волшебника  из  плена  у  черного  мага,  которому  он   хоть
сколько-то доверял.
    Поразмыслив некоторое  время, король  снова уставился  на
голову Зольдо и недоверчиво переспросил:
    - Так ты  бессмертен?
    Голова помрачнела.
    - Да, мой  король. И я  пришел к тебе  предложить сделку:
жизнь за жизнь, смерть за смерть.
    - Как это?
    - Ты сам сказал: у  каждого есть своя смерть. Есть  она и
у меня,  только мне  ее не  достать. Я  хочу, чтобы  ты нашел
мою смерть.
    - И что же потом?
    -  Когда  я  умру,  чары  развеются и королева проснется.
    - Да? - Конан недобро усмехнулся. - Ты уже солгал,  когда
назвал себя бессмертным: если  у тебя есть смерть,  то твоему
бессмертию - грош цена.
    - Ты мне не веришь? - удивилась голова.
    Конан яростно оскалился.
    - Кром, владыка  Могильных Курганов, пошли  мне терпение!
Почему это я должен тебе верить? Тебе, отродье Нергала?
    -  При  чем  тут  Нергал?  Я  тебя  не обманывал с самого
начала. Я  сказал тебе,  что пришел  обокрасть тебя  - сделал
это: я  украл у  тебя королеву.  А теперь  я тебе говорю, как
ты можешь ее вернуть, в этом есть и моя выгода. Я - честен!
    -  Ты  -  кусок  протухшей  мертвечины!  Ублюдок, который
тайком пролез в  мой дворец, чтобы  добраться до ни  в чем не
повинной  женщины!   -  заорал   Конан,  стискивая   огромные
кулаки.
    Зольдо нахмурил брови.
    -  А  что  мне  было  делать?  -  глухо  проговорил он. -
Выполнить  мое  условие  в  силах  только  ты... только ты, и
никто больше.
    - Кто тебя это сказал? - вскинулся король.
    - Пелиас, - отрезала голова.
    - Ладно, -  Конан покачал головой,  - я верю  тебе в том,
что моя супруга  жива - в  это я просто  хочу верить. Другого
выхода у мен  нет. Я отправлюсь  к Пелиасу поутру,  твое тело
останется  скованным  в  темнице,  а  ты,  огрызок,  в  мешке
отправишься со мной, как залог своих собственных слов.
    - Не стоит этого делать, король. Ты ведь можешь  потерять
меня  по  дороге,  не  так  ли?  И нужно ли понапрасну терять
столько времени на поиски?  - попытаться возразить голова.  -
Проще  послать  гонца  к  Пелиасу  и  подождать,  пока  он не
прибудет.
    -  У  тебя,  видно,  через  шею  вытекли  все  мозги,   -
сморщился  Конан.  -  Вряд  ли  Пелиас  покинет  свое логово,
даже  ради  удовольствия  лицезреть  тебя  разделенным на две
части.  Паллантид! - гаркнул он.
    Командир  Черных  Драконов  безмолвно  вырос  на  пороге.
Конан   ткнул   пальцем   в   неподвижный   сверток  на  полу
опочивальни.
    -  Тело  отнести  в  темницу,  -  приказал он. - Сетей не
снимать.   Заковать в   цепи и  приковать к  стене. Поставить
охрану. Глаз не спускать.
    - Слушаюсь, государь. - Паллантид замялся. - Государь...
    - Что еще? - нахмурился Конан.
    - Может, стоит сообщить графу Просперо...
    -  Ты  прав,  -  кивнул  король.  -  Распорядись,   чтобы
послали  за  графом.  Он  мне  понадобится.  Да,  и   прикажи
принести мне крепкий ларь - с замком и ключами.
    Паллантид, отвесив еще один поклон, шагнул вперед.
    - Ты куда? - брови Конана снова сдвинулись.
    - Я  отнесу тело  сам, господин,  - ответил  Паллантид. -
Палач  -  немой,  не  проболтается,  а  лишние слухи нам ни к
чему.
    Конан озадаченно почесал в затылке.
    - Похоже, я тебя недооценивал, - произнес он.
    Паллантид  лишь  пожал  плечами,  затем,  взвалив тело на
плечо,  покинул  королевскую  опочивальню.  Конан  пристально
смотрел ему вслед.
    -  Киммериец,   -  позвала   голова  со   стола,  -    ты
недооцениваешь своих слуг,  но переоцениваешь себя.  Садись и
слушай!  А  выслушав,  немедля  посылай гонца за волшебником.
Пелиас приедет, не беспокойся.


              Глава 4. КОРОЛЕВСКИЙ СОВЕТ


    Граф  Просперо,  полководец   и  правая  рука   правителя
Аквилонии,  нашел  своего  владыку  в  опочивальне   королевы
Зенобии.
    Графа поднял с  постели запыхавшийся нарочный,  принесший
в   тарантийский   дворец   Просперо   записку    Паллантида,
командира  Черных  Драконов,   королевской  гвардии.   Король
призывал графа к себе. Срочно.
    Просперо, известный мудростью  и опытом, не  стал гадать,
что заставило короля вытащить  его ночью из постели.  С таким
владыкой как Конан, придворным  и рыцарям спокойная жизнь  не
грозила - что, впрочем,  устраивало графа гораздо более,  чем
дворцовые  интриги;  он  был  с  Конаном  с самого начала его
правления   и делил  с ним  все превратности  судьбы.   Итак,
граф  покинул  ложе,  спешно  оделся  и направился во дворец,
где  его  встретил  Паллантид.  Брови Просперо полезли вверх,
когда  командир   Черных  Драконов   сообщил  ему   последние
новости.  Граф  рассеяно  коснулся  украшенной   драгоценными
камнями  рукояти  меча,  когда  Паллантид  упомянул  о чарах,
поразивших Зенобию, нахмурился, но не сказал ни слова.
    Дурманящий  аромат  благовоний  ударил  в  ноздри  графа,
когда  он  вошел  в  покои  королевы.  Хоть  Просперо  и  был
подготовлен  рассказом  Паллантида,   все  же  вид   Зенобии,
лежащий  на  украшенном  ложе  в  богатом  траурном   платье,
заставил его вздрогнуть.  Вокруг ложа в  курильницах дымились
благовония;  облаченные  в  цвета  скорби девушки-прислужницы
глазами,  полными   слез,  смотрели   на  короля,   замершего
посреди зала.
    Граф закашлялся, когда клуб  дыма из курильниц попал  ему
в горло. Король обернулся.
    -  А-а,  Просперо,  -  мрачно  прогудел он, увидев графа.
    Просперо   с   тревогой   отметил,   что   король    одет
по-походному.
    - Я  поторопился, сказав  о смерти  Зенобии, -  продолжал
король,  -  а  теперь  ничего   не  могу  поделать  с   этими
глупышками. Им бы радоваться  тому, что королева жива,  а они
только молятся, плачут  да таращат глаза  - со страху,  что я
совсем рехнулся. И кого только Зенобия себе выбрала... Я  еще
раз  повторяю,  -  снова  обратился  он  к  девушкам, - траур
убрать! Королева жива. Она спит. Ясно?
    Одна из прислужниц испуганно закивала.
    -  Ну,  слава  богам,  -  король повернулся к Просперо. -
Пойдем, граф, нам есть о чем потолковать.
    Тот на шаг отступил,  пропуская Конана вперед. На  пороге
киммериец еще раз бросил через плечо девушкам:
    - Траур убрать! Я зайду и проверю. Сам! - И,  провожаемый
напуганными взглядами, вышел.
    Просперо последовал за ним.
    Конан широкими шагами двинулся вперед. Граф пошел  рядом.
    - Паллантид рассказал  мне многое, но,  видно, не все,  -
произнес он и спросил: -  Что значит твой наряд, Конан?  Надо
готовить войско?
    - Войско? - Из широкой  груди у короля вырвался вздох.  -
Нет, войска не надо.
    - Почему?
    Удивленный возглас  Просперо вызвал  у короля  мимолетную
гримасу.
    - Я расскажу  тебе остальное, -  пообещал он. -  И покажу
нечто.
    В  знакомых   покоях,  увешанных   оружием,  где    графу
приходилось  бывать  частенько,  он  увидел  кое-что  новое -
на  дубовом   столе  находился   небольшой  крепкий    ларец,
окованный бронзовыми  полосами. Король  снял с  пояса ключ  и
отпер ларь.
    -  Взгляни,  Просперо  на  этот  кусок говорящего мяса, -
Конан откинул крышку ларца.
    Просперо осторожно  заглянул внутрь,  и перед  его взором
предстала отрубленная  человеческая голова.  Она смотрела  на
графа  широко  раскрытыми  желтыми  глазами;  светлые волосы,
обрамлявшие ее, были перемазаны сажей.
    Голова  шевельнула  глазными  яблоками  и  раскрыла  рот.
    - Я не  знаю, кто ты,  - сказала она,  - но убеди  короля
дождаться Пелиаса здесь.
    Просперо невольно отшатнулся.
    Конан свирепо хлопнул крышкой ларца.
    - Рассказывай, - потребовал граф.
    Король опустился в кресло, скрипнувшее под его  тяжестью.
Граф остался стоять.
    - Садись, -  Конан махнул рукой,  и Просперо опустился  в
кресло напротив.
    - Это чудовище, -  король ткнул пальцем в  сторону ларца,
- проникло  во дворец  через дымоход.  Там по-прежнему  висит
его веревка. -  Просперо оглянулся на  камни. - Остальное  ты
знаешь со слов Паллантида.
    - Так, - сказал граф. - Что дальше?
    -  Дальше!  -  Конан  грохнул  кулаком  по  столу. - Этот
ублюдок своим  заклятьем погрузил  Зенобию в  сон, колдовской
сон, который распадется только тогда, когда он подохнет!
    Просперо  хранил  молчание.  Король  немного  успокоился.
    -  Ты  видел  голову,  -  хмуро  произнес  он,  - тело же
находится  в  темнице.  Этот  ублюдок,  Зольдо,  говорит, что
не  может  умереть  сам.  Его  отправит  в  преисподнюю  лишь
какой-то дьявольский  талисман, а  я единственный,  кто может
добраться до  него, сохранив  свою шкуру.  Поэтому он желает,
чтобы я принес этот треклятый талисман ему.
    - И что  же? - спросил  Просперо, видя, как  король вновь
закипает.
    - Вернее, не  ему, а Пелиасу,  - поправился Конан,  - тот
знает, что с ним делать.
    -  Значит,  ты  отправляешься  к  Пелиасу,  -   задумчиво
проговорил граф.
    Конан ответил утвердительным кивком.
    - Да, я  захвачу с собой  в мешке эту  башку. Если Пелиас
подтвердит  то,   что  она   мне  наговорила,   мне  придется
выполнить ее условие. Проклятье! - выругался он.
    Граф  погрузился   в  молчание,   обдумывая   услышанное.
    -  На  время  моего  отсутствия  ты  будешь  регентом,  -
добавил король.
    Просперо рассеяно пошевелил пальцами.
    - Почему  голова просила  меня убедить  тебя остаться?  -
поинтересовался он.
    На    лице    короля    появилось    выражение   крайнего
неудовольствия и досады.
    - Боится потеряться в  пути, - раздраженно фыркнул  он. -
Желает, чтобы я отправил к волшебнику гонца, уверяя, что  тот
не замедлит объявиться.
    Просперо снова умолк.
    Немногим  более  года  назад  король однажды покинул свое
королевство, отправившись  на поиски  жены, которую  похитили
прямо из  дворца. Во  время пышного  бала ее  унесло в когтях
жуткое чудовище,  вызванное с  Гор Ночи  колдуном из далекого
Кхитая, решившим уничтожить Конана. Тогда король в  одиночку,
в  одежде  простого  наемника,  отправился  в  путь. И сейчас
снова  в   жизнь  его   ворвалась  магия,   опять  коснувшись
королевы.
    -  Может  быть,  стоит  прислушаться  к  совету головы? -
задумчиво  произнес  Просперо.  -  С  Пелиасом тебя связывают
давние приятельские отношения...  Помнишь, он же  помог тебе,
когда Зенобию  утащило мерзкое  исчадье Нергала,  науськанное
черным кхитайским магом!
    -  О  нет,  Просперо,  -  возразил король. - Чтобы Пелиас
покинул свое  логово, свои  книги, зелья  и прочую колдовскую
дребедень? Если  такое и  случится, то  я не  знаю, что может
быть  тому  причиной,  но  только  не  моя  Зенобия! Если что
понадобиться  ему   самому,  тогда   еще  можно   ждать   его
появления, ну а в противном случае надо добираться до него.
    - Понятно,  - кивнул  Просперо. -  И все  же я  попытаюсь
тебя убедить...
    Конан прервал его  взмахом руки.
    - Друг мой, - сказал он,  - я благодарю тебя, но ты  меня
не переспоришь. Я боюсь.
    Чего-чего, а вот такого  заявления граф никак не  ожидал.
Он  с  пораженным  видом  воззрился  на  короля.  Синие глаза
Конана прищурились.
    - Я боюсь, Просперо, -  король тяжело вздохнул. - Я  знаю
Пелиаса  несколько  лет,  с  тех  пор, как впервые увидел его
плененным в Алой Цитадели. Он могущественный чародей, который
зарылся в свои свитки и знать не хочет ничего кроме них -  по
крайней мере, так было раньше.  Но иногда у них, у  колдунов,
что-то  щелкает  в  голове,   и  тогда  нам  обычным   людям,
приходится  несладко.  Вспомни  Ксальтотуна,  Просперо! Зачем
его  вызвали  Валерий,  Тараск  и  Амальрик?  И  что из этого
вышло? А теперь ночью в моем дворце появляется невесть  какая
нечисть  и  вынуждает  меня  добывать чародейский талисман, и
для  кого?  Для  Пелиаса!  Зачем?  Что,  если  Пелиас   решил
перестать быть отшельником? А?
    - Ну,  тогда он  обязательно должен  откликнуться на твой
зов.
    Конан тяжело вздохнул.
    - Эх,  Просперо, мудрость  твоя в  тот раз  тебя подвела.
Неужто ты думаешь, что   если у Пелиаса окончательно  съехали
мозги  набекрень,  я  позволю  ему  появиться в столице моего
королевства? Нет, я  еще в своем  уме! Я никогда  особенно не
жаловал  колдунов  и  доверять  им  впредь тоже не собираюсь.
Решено, я  отправлюсь в  Ханарию к  нему сам  и выведаю  все,
что  смогу.  -   Конан  замолчал  на   мгновение,  лицо   его
помрачнело еще больше.  - Зенобия попала  в беду, и  оставить
это так  просто я  не могу.  Но если  происшедшее -  дело рук
Пелиаса,  то  пусть  побережется   -  я  никому  не   спускал
подобных шуток со мной!
    Граф  понял,  что  разговор  окончен.  Он  все-таки задал
последний вопрос, хотя знал ответ на него заранее:
    - И когда же ты намерен отправиться?
    - Немедленно.
    Король  легко  поднялся из кресла,  и граф тоже  поспешил
встать.  Конан  уже  потянулся  за  ларцом,  когда  в   покои
торопливым шагом вошел Паллантид.
    - Государь,  какой-то человек  хочет пройти  во   дворец,
-  доложил  командир  Черных  Драконов.  -  Он  желает видеть
ваше величество и уверяет,  что вы знакомы. Стража  напугана,
потому что он - колдун. Его имя - Пелиас.


               Глава 5. ВОЛШЕБНИК ПЕЛИАС


   Седовласый,  но  стройный,  как  юноша, в длинных шелковых
одеяниях  и  с  деревянным  посохом  в  узкой  руке,  чародей
появился перед  графом и  королем. Упругим  шагом он  вошел в
королевские   покои    и   приветствовал    Конана    изящным
почтительным жестом и словами:
   -  Друг  мой,  сколь  рад  я  видеть тебя вновь! - Точеные
черты  волшебника  озарила  широкая  улыбка.  -  Я  думаю, ты
удивлен:   Пелиас  покинул   свои  занятия  и  отправился   в
путешествие.   Приношу  свои  извинения  за  то, что пришлось
немного  попугать  стражу  -  уж  очень  недоверчивые  у тебя
солдаты, а мне, прости, ждать недосуг.
   - Ты вовремя появился,  Пелиас, - загремел Конан,  прервал
речь  чародея.  -  Надеюсь,  ты  мне  объяснишь,  что все это
значит! - Он грохнул кулаком по ларцу.
   - Зная твой горячий нрав,  именно за этим я и  появился, -
ничуть  не  смущаясь,  ответил  волшебник.  Между  делом   он
поприветствовал,  как  старого  знакомого,  графа Просперо. -
Лучше  прикажи   принести  вина   и   еды   -  в   дороге   я
проголодался, да и в горле порядком пересохло.
   - А,  так значит,  то ты  мне его  подослал? - Конан навис
над  Пелиасом,  сверля  чародея  взглядом.  Рядом  с варваром
волшебник  казался  тонким  хрупким  деревцем,  выросшим   по
соседству с исполинским стволом дуба.
   -  И  да,  и  нет,  -  ответил чародей и посмотрел в глаза
киммерийцу. Веселость  его пропала  во мгновение  ока; теперь
лицо  Пелиаса  стало  бесстрастным,  а  взгляд  -  жестким  и
решительным.
   -  Друг  мой,  поверь   мне:  твоей  королеве  ничего   не
грозит,  если  ты  выполнишь  то,  о  чем  просит  Зольдо,  -
сказал он, устало  опускаясь в кресло.  Маг положил посох  на
колени  и  поинтересовался:  -  А,  кстати,  где  он сам? Где
Зольдо?
   - Один кусок  здесь, другой -  в темнице. -  Король стоял,
уперев руки  в бедра,  и синие  его глаза,  сверкавшие из-под
смоляных прядей,  пылали бешенством.  Он не  мог смириться  с
предательством  чародея;  казалось,  еще  немного,  и  король
набросится на него.
   - Не горячись, Конан, смири  свой гнев и выслушай меня,  -
голос  Пелиаса  оставался  спокойным,  тон  -  дружеским.   -
Однажды я говорил  тебе, что судьбы  - твоя и  твоей королевы
-  тесно  переплетены  с  судьбами  мира.  Ты тогда не принял
моих слов во  внимание. Твой гнев  - результат этого.  Если б
ты  прислушался  к  моим  речам,  то воспринял бы происшедшее
гораздо спокойнее.
   - Хорошо, рассказывай, - проворчал киммериец. Он  отступил
на шаг и застыл, скрестив на груди руки.
   Пелиас печально вздохнул:
   -  Может  быть,  ты   прикажешь  принести  немного   вина?
Конан громко  хлопнул в  ладоши. Появившемуся  слуге, который
испугано косился на волшебника, он приказал:
   - Вина и еды! На троих.
   Пелиас омыл  руки в  поднесенной ему  чаше с  водой, вытер
их полотенцем  и с  видимым удовольствием  принялся смаковать
вино  из   кубка  маленькими   глотками.  Утолив   жажду,  он
подвинул  блюдо  поближе.  Конан  тоже  принялся  за  еду   -
аппетит киммерийца  ничто в  жизни испортить  не могло.  Граф
Просперо  трапезовал  не  спеша,  искоса  поглядывая  то   на
волшебника, то на короля.
   Прожевав очередной кусок мяса, Конан буркнул:
   - Ну? говори!
   Пелиас откинулся на спинку  кресла, взял кубок и  спросил:
   -     Зольдо     успел     тебе     что-нибудь   поведать?
   -  Немногое,  хотя  времени  у  него было предостаточно. В
основном он убеждал меня послать за тобой гонцов.
   -  Но  ты  собирался  приехать  ко  мне  сам,  прихватив и
Зольдо с собой, - закончил вместо киммерийца Пелиас.
   -  Не  всего,  нет,   не  всего...  Только  голову   этого
ублюдка, - буркнул Конан.
   Брови чародея  поднялись на  какой-то миг,  затем он снова
с бесстрастным выражением прильнул к чаше.
   - Значит, о нем ты не ведаешь ничего?
   - Кроме  того, что  он назвал  себя бессмертным,  - сказал
Конан. - Да и какое это имеет значение?
   - Можно попросить тебя об одном одолжении?
   - Каком же?
   -  Верни  Зольдо  голову.  Он  больше  не  причинит вреда.
   - Ну  уж нет!  - Конан  стуком поставил  кубок на  стол. -
Если он  бессмертный, то  подождет и  так! А  я пока послушаю
тебя и решу, стоит ли это делать вообще.
   - Ладно, пусть  будет так, -  согласился Пелиас. -  Но мой
рассказ окажется не из коротких.
   Он  поудобнее  устроился  в  кресле  и, неспешно потягивая
вино, заговорил:
   -   В   незапамятные   времена,   когда   мир  еще  только
зарождался, боги,  чьи имена  уже забыты,  бились с демонами.
Во  главе  демонов  стоял  сам  мрачный  Сет,  Великий  Змей,
Пожиратель  Миров.  Велики  и  ужасны  были  ты битвы, от них
кипели  океаны  и  рассыпались  в  прах  горные хребты. Люди,
которые  жили  тогда,  исчезли  почти  все,  только  малая их
горстка  сохранилась  и  влачила  жалкую  жизнь; остальные же
погибли  в  величайших  катастрофах,  сопровождающих сражения
между  богами  и  демонами.  В  решающем  бою  светлые   боги
поразили Сета и  отсекли часть его  ужасного тела. Она  упала
на  землю.  Демон  не  мог  вернуть  ее  себе:  раненый,   он
вынужден  был  спасаться  бегством.  Войско  его,  потерявшее
главу,  распалось;  исчадья  Сета  передрались  между  собой.
Боги  воспользовались  возникшей  междоусобицей  и изгнали их
из  своих  владений.  Сет  же  укрылся  где-то во вселенной и
залечил  свою  рану,  но  собрать  новой войско из рассеянных
демонов  ему  уже  не  удалось.  А  в  нашем  мире в глубинах
океана так и осталась частицу  его тела. Тысячи лет минуло  с
тех  пор.  Поднимались  из  морских  волн  новые  континенты,
людьми, опускались  под воду.  Леса заносило  песками, и  они
превращались  в  пустыни,  и,  наоборот,  на  месте   пустынь
вырастали  джунгли...  Так  шло  время,  и  однажды  та часть
морского  дна,   где  лежал   отсеченный  кусок   тела  Сета,
поднялась  на  поверхность,  явив  миру  Камень Мертвых - ибо
плоть демона  приняла вид  камня.   Люди вскорости  разыскали
его,   а   жрецы   и   святые   поведали   остальным   о  его
происхождении. Вокруг него  возвели святилище, ему  приносили
жертвы, пока страна, где  его нашли, не обезлюдела.  А Камень
Мертвых так и лежит в заброшенном святилище.
   Пелиас  умолк  для  того,  чтобы  оросить пересохшее горло
вином.
   - Историю  ты поведал  занятную, -  Конан протянул  руку к
кувшину, схватил  его и  осушил через  горлышко. -  Но скажи,
для каких черных дел понадобился этот камень тебе?
   -  Мне?!  -  усомниться  в  искреннем изумлении волшебника
было  нельзя.  Пелиас  удивленно  приоткрыл  рот  и несколько
раз  моргнул;  затем  внезапно  расхохотался:  -  ах,  Конан,
Конан,  мой  король...  -   сквозь  смех  проговорил  он,   а
отсмеявшись,   продолжил:   -   так   вот   в   чем  ты  меня
заподозрил,  мой  друг!   Смею  тебя  заверить,  что для меня
этот талисман столь же бесполезен, сколь и опасен.
   - Это почему же? - киммериец нахмурился.
   -  Просперо,  прошу  тебя,  подлей  мне  вина, - обратился
Пелиас к  графу. Лицо  его снова  засияло улыбкой.  - А  я-то
сижу  и  не  совсем  понимаю,  в  чем  дело...  Ну, да ладно!
Друзья  мои,  ни  один  из  магов-некромантов  - даже из тех,
кто  принадлежит  Черному  Кругу  -  не  решится взять Камень
Мертвых в  руки... даже  близко подойти  не осмелится!  Да, в
Камне Мертвых  заключена великая  сила -  возможно, это самый
могущественный  талисман  в  нашем  мире,  потому  что  он  -
частица  демона,   и  не   какого-нибудь,  а   Сета,  владыки
Вечной Ночи,  Пожирателя Миров.  Но камень  сей -  всего лишь
часть,  не  обладающая  разумом  демона;  она  может   только
уничтожать и  разрушать. Подумай,  мой король,  что прельщает
человека,  обратившегося  к   магическим  силам?  Власть!   В
первую  очередь  власть!  Власть  над  силами природы, людьми
или,  на  худой  конец,  предметами...  Коли  маг  вступит во
взаимодействие  с  Камней  Мертвых,  то  он будет уничтожен в
первую  очередь;  а  уж  посредством  его  тела  и магических
способностей,    что    возрастут    тысячекратно,     Камень
постарается  уничтожить  все  в  нашем  мире  и  сам  мир   в
придачу. С демоном  еще как-то можно  договориться, а это  же
просто камень,  тупой и  безмозглый.   За все  время, пока он
лежал  за  земле,  ни  один  маг  -  слышите,  ни  один! - не
рискнул  воспользоваться  им.  Проще  вспороть  самому   себе
живот... тогда и  ходить-то никуда не  надо! Ну, друзья  мои,
похож  ли   я  на   безумца,  который   решил  отправится   в
тартарары, да заодно и прихватить с собой весь мир?
   Пелиас  замолчал;  Конан  и  Просперо переглянулись. Потом
граф Понтайнии первым нарушил молчание.
   -  Но,  Пелиас,  зачем  же  тебе  Камень  Мертвых, если он
опасен в первую очередь для тебя самого? - спросил он.
   Чародей вздохнул и покачал седой головой.
   -  Это  уже  другая  история.  Началась  она  давно, и мне
придется рассказать ее  вам, - Пелиас  чуть прикрыл веки;  на
лбу волшебника  залегла глубокая  складка. -  Однажды у  меня
в  башне  появился  странный  гость.  Он  поведал  мне,   что
прислал его  один из  тех, кто  в свое  время обучался у меня
магии.  Звали  пришельца Зольдо. Да  будет вам известно,  что
у некромантов есть  чары, с помощью  которых можно вернуть  к
жизни  мертвеца.  Жизнью,  конечно,  назвать  это  нельзя, но
душа  возвращается   с  просторов   Серых  Равнин   и   вновь
вселяется  в  тело.  Многие  колдуны,  особенно   приверженцы
черной магии,  создают себе  подобных и  делают из  них слуг,
которые полностью  зависят от  воли господина.  Только смерть
мага  освобождает  души  этих  несчастных  из плена, позволяя
им  вернуться  туда,  откуда  они  были  призваны злой волей.
Зольдо  тоже  один  из  этих  "живых  мертвецов". Когда-то он
был воином - и стал бы великим воином, если бы не погиб.
   Чародей сделал паузу  продолжил:
   -  Был  у  Зольдо  единоутробный   брат-близнец,   молодой
маг, чьи  таланты и  природная склонность  к волшбе позволяли
сделать  большие  успехи  на  поприще  чародейства.   Получив
известие   о   смерти   Зольдо,   брат   его   отправился   в
путешествие и,  вернувшись, привез  с собой  мертвое тело. Он
совершил  над  ним  надлежащие  ритуалы  и  вернул  Зольдо  к
видимости  жизни.  Но  не  желание  обрести  слугу,  а слепая
любовь  к   брату  была   тому  причиной!   Зольдо,   однако,
потребовал  вернуть  его  на  Серые  Равнины. Брат отказался,
хотя  видел,  что  не  принес  своему  родичу  ничего,  кроме
страданий. Желая как-то исправить  свою  ошибку, он  совершил
другой  ритуал  и  великими  по  силе  заклятиями связал душу
Зольдо  с  его  мертвым  телом  навечно:   теперь  даже   его
собственная гибель  никак не  могла повлиять  на оживленного.
Узнав о  содеянном над  ним, Зольдо  сошел бы  с ума,  если б
мог. Он бы убил брата,  но создание чародея не может  поднять
руку  на  своего  создателя.  Маг  же  считал,  что совершает
благодеяние;  он  отпустил  Зольдо  на  все  четыре  стороны,
говоря,  что  наконец-то  спокоен   за  него.  Зольдо   ушел,
напоследок  прокляв   брата.  Он   решил  сам   найти  способ
вернуться  на  Серые  Равнины,  в  царство  мертвых, и поиски
привели его  ко мне.  Чары, наложенные  на Зольдо,  оказались
мне неизвестны, -  увы, и я  не знаю всего в этом мире! -  но
сила  их  такова,  что   разрушить  действие  заклинаний,   к
сожалению,  может  только  Камень  Мертвых.  Об  этом я ему и
сказал.
   -  Я  благодарен  тебе,  Пелиас,  за интересные сказки, но
нельзя  ли  поближе  к  делу?  -  раздраженно  прервал  Конан
волшебника: разъяснения чародея утомили его.
   Пелиас  отставил   прочь  кубок   и  сжал   посох  тонкими
пальцами.
   -   Тебе,   Конан,   надлежит   освободить   пленника    и
отправиться вместе  с ним  за талисманом.  Зольдо будет  тебе
проводником, - сказал он.
   - А  не проще  ли собрать  армию и  пощекотать мечом ребра
его братцу, если уж на то пошло?
   - Некому  щекотать, Конан,  его уже  нет в  живых! Век его
оказался не столь долог, как он предполагал.
   - Туда ему и дорога,  - злорадно сказал король. -  Собрать
бы вас, колдунов, всех вместе и отправить вслед за ним!
   Волшебник пропустил эту реплику мимо ушей.
   Конан, не сдерживая ярости,  вскочил с кресла и  отшвырнул
его пинком в сторону.
   -  Я  не  верю  тебе!  -  рявкнул  он.  -  По твоим словам
выходит, что  ты это   все   затеял... ты!  И лишь  для того,
чтобы этот  ходячий кусок  мертвечины мог  спокойно сгнить  в
могиле!   Скажи-ка, откуда  твой труп  знает заклинания, если
он  простой  воин?  Уж  не  ты  ли обучил его колдовству? Для
чего?   Для  того,  чтобы  отправить  меня добывать очередную
дьявольскую  игрушку,  которыми  вы,  колдуны,  любите   себя
тешить на беду  всем нормальным людям  - ведь добыть  ее могу
только  я!  Ты  сам  это  ему  сказал. Я жду от тебя, Пелиас,
ответа.
   Волшебник  поднял  руку,  призывая  короля  к спокойствию.
   -  Но,  Конан,  я  ведь  еще  ничего толком не объяснил, -
произнес он примиряющим тоном.
   -  А  ты  думаешь,  я  буду  ждать  еще  месяц,  пока   ты
доберешься  до  конца?  Только  нашей  былой дружбе ты обязан
тем, что я выслушиваю твои бредни!
   Лицо   Пелиаса   помрачнело,    плечи   его    сгорбились.
   -  Хорошо,  -  кивнул  чародей,  -  я  буду  краток. Тебя,
король,  в  отличие  от  меня,  никогда  не  волновали судьбы
мира, но  я скажу  тебе...   Если тот,  кто пробрался  в твой
дворец   ночью,   войдет   в   святилище   и  коснется  Камня
Мертвых, то  нам всем  небо покажется  с овчинку...  Вот так!
Я  же  хочу  повернуть  колесо  судьбы  и  пустить его другой
колеей. И это выполнишь ты, Конан, ибо больше некому.
   Лик короля стал чернее тучи; он сжал рукоять меча.  Пелиас
видел это,  но у  волшебника не  дрогнула ни  одна жилка.  Он
продолжал говорить спокойно и холодно:
   -  Пусть  тебе  послужит  утешением  то,  что  в противном
случае твоей  королеве суждена  ранняя смерть.  Считай, что я
таким образом спасаю ей жизнь.
   - Горазды вы,  колдуны, жар чужими  руками загребать, -  в
голосе    киммерийца,    казалось,    не    осталось   ничего
человеческого; лишь неутолимая  звериная жажда крови  звучала
в нем.  Граф Просперо  вздрогнул; ни  разу до  сих пор  он не
видел  своего  короля  таким.  -  Хорошо,  я  поеду!  Ты   не
оставляешь мне выхода.
   - Освободи пленника. Он отправится с тобой.
   - Ну нет, колдун,  - протянул киммериец, -  проводником со
мной поедет одна голова. Этого хватит.
   -  Конан!  -     Голос  чародея  загремел,  заполняя собой
покои.  - Освободи его, или это сделаю я!
   -   Даже  так?  -  удивился  киммериец.  Пелиас  молчал. -
Значит, ты мне еще не все сказал, колдун.
   -  Я  тебе  многого  не  сказал.  Ты знаешь только то, что
тебе нужно знать.
   Конан   задумался.   Просперо   сидел,   затаив   дыхание.
Казалось,  разговор   с  волшебником   принимает  не   совсем
приятный оборот.
   - Я могу остаться  во дворце заложником, -  вдруг произнес
Пелиас. -  Можешь даже  заточить меня  в темнице.  Даю слово,
что не попытаюсь бежать.
   Конан криво усмехнулся:
   -  Убирайся  назад  в  свое  логово,  и  чтобы  ноги твоей
здесь  не  было!  Я  освобожу  его,  твоя взяла! Он поедет со
мной,  а  твоего  смрадного  духа  во  дворце мне не нужно. Я
дам  тебе  знать,  когда  мы  вернемся...  И  если слова твои
лживы, то берегись, маг!


                 Глава 6. НАЧАЛО ПУТИ


   В  сопровождении  Просперо  и  Пелиаса  король спустился в
темницу, где, опутанное сетью  и цепями, лежало тело  Зольдо.
Палач,   немой   и   горбатый,   страшный,   как   само   это
подземелье,  снял   цепи  и,  повинуясь  взмаху   королевской
руки,  прихрамывая,  удалился.  Конан  поставил  на сырой пол
ларец, который принес  с собой, затем  склонился над телом  и
несколькими взмахами ножа освободил его от оставшихся пут.
   Обезглавленное тело, почувствовав свободу, сразу пришло  в
движение, поднялось на ноги  и уверенным шагом направилось  к
ларцу;  обрывки  сетей  свисали  с  его  плеч и волочились по
полу.  Шумный  вздох  прорезал  тишину,  царившую  в темнице.
Граф    Просперо,   с   побледневшим   лицом,  расширившимися
глазами  следил  за  действиями  мертвеца.  Взгляд  графа был
прикован  к  обрубку  шеи,  где  на  ровной поверхности среза
белела  кость,   и  круглым   провалом  виднелось   отверстие
перерубленного горла.
   Тело  приблизилось  к  ларцу  и  опустилось  перед  ним на
корточки.  Действия  обезглавленного  трупа  были  четкими  и
осмысленными,  как   будто  голова,   лежащая  в   ларце   на
расстоянии  управляла  им.  Руки  уверенным движением подняли
крышку ларца и извлекли  из него голову, затем  приставили ее
к шее;  бледный, еле  заметный сполох  пробежал в  том месте,
где отточенная сталь рассекла мертвую плоть.
   Зольдо  опустил  руки  и  сделал  несколько   вращательных
движений головой.
   -   Наконец-то,   -   сказал   бессмертный   и    принялся
сбрасывать с себя остатки сети.
   Киммериец  резко  повернулся  и,   не  сказав  ни   слова,
покинул подземелье, оставив чародея и графа в растерянности.
   - Следуй  за нами,  - повелел  Пелиас бессмертному. Желтые
глаза  Зольдо  остановились  на  Просперо,  изучая его; графу
стало неуютно  под пристальным  взглядом того,  кого первый и
бесстрашный  из  полководцев  Аквилонии  справедливо   считал
чудовищем.
   - Пойдем, Просперо.
   Волшебник   коснулся   плеча   графа,   и   Просперо   еле
сдержался,   чтобы   не   отпрянуть.   Но   внутренний  порыв
полководца ничего  не могло  скрыть от  Пелиаса. Лицо чародея
стало печальным.
   -  Ах,  Просперо,  Просперо...   -  грустно  обронил   он.
   Они  поднимались  по  крутой  узкой  лестнице.  Граф   шел
впереди,  освещая  дорогу;  за  ним,  постукивая  посохом  по
каменным  ступеням,  поднимался  Пелиас.  Зольдо шел третьим,
чему граф был несказанно рад;  меньше всего на свете ему   бы
хотелось,  чтоб  за  его   спиной  вышагивало исчадье с Серых
Равнин,  приводившее  его  в  дрожь.  Просперо никогда не был
трусом; своей  отвагой полководец  заслужил уважение  солдат,
которыми  командовал   в  десятках   сражений.  Конечно,   не
только  храбрость  сопутствовала  его  славе  среди  друзей и
недругов,  но  и  она  была  не  последним  его достоинством.
Однако  колдовство  внушало  страх  Просперо,  как  и  любому
другому  человеку,  столкнувшемуся  с  ним.  За  время  своей
службы  королю   Просперо  приходилось   уже  встречаться   с
магией, но так близко и зримо это происходило впервые.
   Граф   шел,   сжимая   роняющий   капли   смолы  факел,  и
мучительные  раздумья  переполняли  его.  В  свое время, кода
король  в  одиночку  отправился  в  дебри  Кхитая,   Просперо
частенько  наведывался  к  Пелиасу,  который  с помощью магии
старался  следить  за  киммерийцем  и передавал графу новости
о  странствующем   короле.  Жизнерадостный   и   насмешливый,
чародей  пришелся   по  нраву   Просперо.  А   теперь  Пелиас
предстал ему в совершенно иной стороны.
   Когда узкая лестница  окончилась, граф Понтайнии  решился.
Замедлив шаг, он поравнялся с магом.
   Волшебник предугадал его желание.
   - Я слушаю тебя, граф Просперо, - произнес он.
   Полководец замялся, подбирая нужные слова.
   - Пелиас, я  вполне могу поверить  твоим речам о  грозящих
нам  бедствиях,   заключенных  в...   -  Просперо   незаметно
качнулся головой в сторону Зольдо.  - Я доверяю тебе, сам  не
знаю почему... Но что  заставило тебя поступить именно  таким
образом?  Наша  бедная  королева...  Неужели  не было другого
выхода?
   По губам волшебника пробежала невеселая улыбка.
   -  Друг  мой,  -  сказал  Пелиас,  -  я  надеюсь,  что  ты
позволишь  мне  называть  тебя  так?  -  Просперо  кивнул.  -
Когда на  чашу весов  положено так  много, то  приходит время
нелегких решений. Если  ты обеспокоен тем,  что между мной  и
королем  пробежала  черная  кошка,  то  тут уж пока ничего не
поделаешь. Лишь время исправит   это, расставив все по  своим
местам.
   - Но ведь  ты мог приехать  и рассказать обо  всем Конану,
не впутывая в это дело королеву Зенобию?
   Волшебник вздохнул.
   - Дорогой  Просперо, неужели  ты так  плохо знаешь  своего
короля?  Да,  я  бы  мог  приехать  и  все  рассказать ему...
Возможно, он  бы согласился,  а возможно,  и нет.  А вот  его
"нет"  -  этого  мне  допустить  никак нельзя. Мне необходимо
было вынудить его ехать, чего бы это ни стоило! Поверь, я  бы
мог вообще остаться в тени  - Зольдо вынудил бы его  ехать, а
я  -  я  вышел  бы  на  сцену  лишь  в  последний момент. Но,
памятуя о нашей дружбе, я решил не прятаться.
   -  Он  никогда  не  простит  тебе  того,  что  ты  сделал.
   - О, нет!  Конан был и  остался в душе  тем, кто он  есть.
Поверь,  он  возможно  даже  и  рад,  что  вновь отправится в
путь, как в  старые добрые времена.  Он гневается на  меня за
то, что я  вынуждаю его "  не в привычках  Конана действовать
помимо своей воли.  Однако предстоящее странствие  делает его
счастливым.
   -  Но  ты  противоречишь  самому  себе!  -  Тень недоверия
легла на лицо полководца.
   -  Это  только  кажется,  потому  что  мне  ведомо больше,
нежели я вам сказал.
   - Почему же тогда ты таишься? Это вредит тебе самому.
   Пелиас улыбнулся:
   - Друг  мой, неведение  - самый  лучший путь  для тех, кто
не связан с магией.
   -  Возможно.   Но  почему   король  должен   ехать   один,
сопровождаемый  лишь   мерзким  монстром?   Почему,   Пелиас?
Небольшой отряд  верных рыцарей  готов сопровождать  его хоть
на край света...
   - Конечно, друг  мой! И ты,  естественно, будешь во  главе
отряда?
   Волшебник   легко   угадал   невысказанные   мысли  графа.
   Переложив  свой  посох  в  правую  руку, он левой коснулся
плеча Просперо.
   -  Он  должен  ехать  один.  Один,  понимаешь?  И  с  этим
ничего не поделаешь.


                        * * *


   -  Ты  еще  здесь?  -  прорычал  Конан,  завидев Пелиас. -
Тебе, по-моему, лучше убраться отсюда - да побыстрее!
   Командир Черных Драконов  невольно положил ладонь  на меч,
когда разглядел  за спиной  волшебника фигуру  ночного гостя,
доставившего  ему   столько  неприятностей.   Тот  никак   не
отреагировал  на   жест  Паллантида,   будто  никогда   и  не
встречал его.
   Чародей развел руками.
   -  Я  прошу  извинения,  мой  король.  Я  задержался  лишь
потому, что хочу попросить тебя выполнить мою просьбу.
   -  Просьбу?  -  Киммериец   хлопнул  себя  по  бедрам.   -
Просперо,  ты  только  послушай  его!  Колдун, ты связал меня
по рукам  и ногам,  а теперь  всего лишь  просишь? Так что же
тебе надо?
   -  Я  прошу  тебя  отложить  отправление до ночи. Я помогу
тебе сократить дорогу.
   - Нет!
   - Но, друг мой...
   - Я тебе не друг!
   Пелиас  внезапно  сник;  плечи  волшебника  сгорбились, он
отвесил королю глубокий поклон, повернулся и пошел прочь.
   Конан  просверлил  взглядом  спину  чародея  и обратился к
бессметному:
   -  У  тебя  нет  оружия,  можешь  выбрать  его  сам.  Кони
готовы.    Когда  соберешься,   дай  знать.   И  не   мешкай!
Паллантид тебе поможет.
   Зольдо  не   проронил  ни   слова,  а   только   выжидающе
уставился  на  Паллантида.  Командир  гвардии  холодно кивнул
ему, приглашая следовать за собой, и они удалились.
   -  Конан,  к  чему  такая  поспешность  -  ведь ты даже не
знаешь, куда отправиться, - вырвалось у графа  Понтайнии.
   -  Какая  разница,  Просперо...  хоть  в саму преисподнюю!
-  Конан  с  досадой  передернул  могучими  плечами. - Я буду
у Зенобии. Пошли за мной, когда все будет готово.
   - Хорошо. Только...
   - Что еще?
   - Мне не дает покоя Пелиас...
   - Я не  желаю слышать этого  имени! - резко  оборвал графа
Конан. - Не произноси его при мне!
   Полководец умолк и  только сокрушенно покачал  головой. Он
смотрел вслед королю, и мысли его были печальны.
   В покоях  королевы киммериец  обнаружил Пелиаса.  Траурное
убранство,  равно   как  и   погребальные  одежды   вместе  с
курильницами, исчезло.  На ложе  королевы опустился  полог из
кисеи,  за  которым,  посередине  широкой кровати, лежала она
в  повседневном  наряде,  с  легкой  короной  поверх   густых
темных прядей.
   Волшебник сидел  в мягком  кресле у  ложа Зенобии,  уперев
подбородок в кулаки,  и смотрел на  спящую. У изголовья  ложа
на низком  пуфе пристроилась  одна из  прислужниц - киммериец
не  помнил  ее  имени  -  и тихонько перебирала струны лютни,
которую держала на коленях.
   - Так... - процедил сквозь  зубы Конан. - Что это  значит?
   Звуки  лютни  затихли.  Девушка,  подхватив инструмент под
мышку, соскользнула  с пуфа  и исчезла  за драпировкой, найдя
укрытие от гнева короля в соседнем помещении.
   - Какого дьявола  тебе здесь надо?  - продолжал Конан.  Он
направился   к  волшебнику,  намереваясь  вышвырнуть того вон
собственноручно.  -  Ты  что  -  ищешь  собственной   смерти,
колдун?
   Пелиас оторвался  от созерцания  спящей и  повернул лицо к
королю.
   -  Конан,  ради  нашей  прежней  дружбы  выслушай  меня, -
сказал он.
   Киммериец   остановился.   Голос    Пелиаса   был    полон
искреннего сожаления.
   - Ну, говори, - произнес король.
   Маг,  хрустнув  гибкими   пальцами,  удрученно   вздохнул.
   - Я  не мог  поступить иначе,  руг мой.  Я боялся.  Боялся
того, что добровольно ты не пойдешь за Камнем Мертвых.
   -  Так  вам,  магам,  тоже  знаком  страх?  -  спросил   с
насмешкой киммериец.
   - Да, Конан, когда  дело касается таких вещей,  как судьбы
мира, - подтвердил Пелиас.
   Конан подошел к ложу  королевы и откинул полог  в сторону.
   -  Мне  нелегко  простить  тебя,  - сказал он, указывая на
Зенобию. - Я  бы понял это,  будь ты моим  врагом, но таковым
я тебя не считал. Ты ударил мне в спину.
   -  Я  объяснил,  почему  это  сделал.  Я боялся, что ты не
пойдешь добровольно.
   - Вот в это   могу поверить, - согласился Конан.  - Ладно,
Пелиас,  считаться  будем  после  моего возвращения. Где хоть
находится твое святилище?
   - На юге, в  джунглях за Черными Королевствами.  Где-то за
рекой Зархебой.
   Конан нахмурился.
   - Далековато.
   Пелиас согласно кивнул.
   - Поэтому я и хочу предположить способ сократить дорогу.
   - Как?
   - Я  вызову двух  созданий -  из тех,  что подвластны мне.
На  своих  крыльях  они  донесут   тебя  и  Зольдо  либо   до
побережья Аргоса или  Шема, либо в  глубь Стигии. Дальше  они
не смогут.  Там вы купите лошадей или места на корабле.
   -  А  такое  исчадье,  чтобы  донесло  до самого храма, ты
вызвать не сможешь?
   -  Это  сложно  и  опасно,  Конан,  да  и  время  ныне  не
подходящее.
   - Хорошо.  Тогда пусть  доставят нас  на побережье. Пойдем
морем, а то в Стигии чужестранцев не жалуют.
   Конан  отвернулся   от  волшебника.   По-прежнему   сжимая
кисею  в  сильных  пальцах,  он  смотрел на лежащую перед ним
супругу.
   - Пелиас,  - тихо  сказал киммериец,  не поворачиваясь,  -
иди и вызывай своих тварей. И оставь меня одного. Сейчас.


                        * * *


   Сумерки  опустились  на   Тарантию,  великую   аквилонскую
столицу. Тени  удлинились, воздух  стал прохладным,  а солнце
приобрело красноватый оттенок.
   Конан  придирчиво  оглядел  снаряжение  своего   спутника.
Оружие  и  доспехи,  выбранные  Зольдо,  доказывали,  что   в
воинском  деле  он  действительно  не  новичок.   Бессмертный
выбрал  прочную,  но  не  тяжелую  кольчугу,  крепкий  боевой
браслет  и  небольшой  круглый  шлем,  который при надобности
можно было укрыть под  головным убором. Прямой меч  и длинный
кинжал  составляли  его  вооружение.  Помимо  кинжала   из-за
пояса  торчали  рукояти  двух   стилетов.  Он  также   сменил
одежду,  в  которой  появился,  на  другую,  более  богатую и
изукрашенную  шитьем  -  Просперо  предложил,  чтобы   Зольдо
представился  в  роли  путешествующего аквилонского дворянина
из  мелкопоместных.  Королю  в  этом  случае  выпадала   роль
слуги. Сам Конан в ответ на это только пожал плечами.
   Пелиас стоял посреди  обширного дворцового двора,  возведя
очи  горе;  губы  волшебника  шевелились  - он неслышно читал
заклинание.  Когда  в  зените  появились  две  едва  заметные
точки, он удовлетворенно  облизнул губы и  кивнул. Удивленные
крики стражей  на стенах  заставили всех  поднять головы; две
точки  стремительно  росли,   превращаясь  в  двух   огромных
крылатых существ.  Конан спешно  подошел к  чародею и  тронул
того за рукав. Пелиас обернулся.
   Король взглядом показал ему на бессмертного.
   -  Ты  так  настойчиво  отправлял  его  со  мной,  -  тихо
проговорил  он.  -  Мне  ведь  придется снести ему голову еще
раз, верно? Только там, в святилище? и уже навсегда?
   Пелиас мигнул, но ничего  не ответил.
   Два  гигантских  нетопыря,  свистя перепончатыми крыльями,
опускались  на  мощеный  камнями   двор.  Чудовища  с   шумом
приземлились; от  взмахов крыльев  поднялся ветер,  в котором
затрепетали плащи  и волосы  людей. Монстры  царапали когтями
камень и  недовольно скрежетали;  в глазах  их горел  красный
огонь.
   Киммериец взобрался  на шею  летающей твари.  Та негодующе
рыкнула, протяжно  и гнусаво;  заклятье колдуна  не давало ей
сбросить седока и разорвать его на части.
   Бессмертный Зольдо оседлал свое чудовище.
   - Ну, Пелиас, мы готовы! - крикнул Конан.
   Маг  гортанно  и  хрипло  произнес  несколько   непонятных
слов.
   Монстры  взмахнули  крыльями,  поднялись  вверх  и  быстро
растаяли в темном вечернем небе.


               Глава 7. ДОРОГА К МОРЮ


   Гигантский нетопырь  мерно и  неторопливо махал  крыльями.
Под  ним,  далеко  внизу,  проплывали  ласа  и горы, города с
крепостными   стенами,   укрепленные   замки   и  беззащитные
деревни. Обжитые  людьми места  чередовались с  опустевшими и
даже   такими,   где   еще   не   ступала   нога    человека.
Серебристыми   лентами   сверкали   реки,   темными    нитями
тянулись  дороги,   протоптанные  бесчисленными   караванами.
Уже светало, и первые солнечные лучи обагрили верхушки гор.
   Конан  проснулся,  открыл  глаза  и  зевнул.   Киммерийцу,
опытному  всаднику,  не  составляло  труда подремать в седле;
теперь он  воспользовался этим  своим умением  и выспался  на
шее  монстра,  чтобы  не  терять  время  зря. Второе чудовище
летело  чуть  впереди.  Когда  оно  опускало широкие кожистые
перепонки,  на  шее  нетопыря  становилась  видимой   фигурка
оседлавшего его Зольдо.
   - Эй! - крикнул киммериец.
   Всадник на чудовище остался недвижным.
   -  Гнилое  мясо!  -  в  сердцах  выругался  Конан и заорал
снова:  - Зольдо!
   Бессмертный  оглянулся  и  махнул  рукой, показывая, что у
него все в порядке.
   Сколько еще должны были  пролететь твари - перед  тем, как
опуститься на  землю -  Конан не  знал. От  нечего делать  он
принялся  рассматривать  проплывавшую   под  ним   местность.
Солнце  уже  поднялось  над   верхушками  гор  и   неудержимо
продолжало свой  бег по  небосводу. Далеко  впереди, на нитке
торгового тракта, появилось  крохотное облачко; оно  тянулось
за крупным  караваном, что  вез товар  к шемскому  побережью.
Конан  видел  с  высоты  линию  берега, за которой начиналась
слепящая гладь моря.
   Но киммерийца  больше заинтересовал  караван, который  они
быстро нагоняли.
   -  Зольдо!  -  позвал  он  бессмертного.  Тот   обернулся.
   Конан указал  ему на  облако пыли  внизу, впереди которого
уже  можно  было  разглядеть  маленькие  фигурки  верблюдов и
вьючных лошадей.
   Бессмертный кивнул, показывая, что видит караван.
   - Там мы возьмем верховых лошадей.
   - Нет,  - ответил  Зольдо и  ткнул большим   пальцем  руки
под себя. - Эти твари никак не хотят опускаться.
   - Проклятье!  - выругался  киммериец. -  А где  они должны
сесть на землю?
   - Не знаю.
   -  Кром!   Пошли  чуму   на  головы   этих  колдунов,    -
пробормотал Конан.
   Но   он   решил-таки    заставить   монстра    опуститься.
   - Вниз! - рявкнул он, слегка хлопнув нетопыря по  затылку.
   Чудище  не   обратило  никакого   внимания  на   шлепок  и
продолжало  мерно   взмахивать  крыльями.   Конан   осторожно
сдавил  ногами  толстую  шею  монстра.  Никакой реакции снова
не  последовало.   Конан  усилил  нажим;  в  ответ   нетопырь
издал  отвратительный  вопль  и  завертел  головой  так,  что
киммериец  чуть  было  не  свалился.  Только грубая шерсть на
шее монстра, за которую он цеплялся, помогла удержаться.
   - А-а, мерзость! -  Кулак Конана опустился между  торчащих
ушей твари.
   Нетопырь  взревел  с  подвыванием,  завалился  на  крыло и
косо  пошел  вниз  к  земле.  Киммериец  вцепился в шерсть на
его загривке,  проклиная свою  неосторожность; он  и не думал
оглушить  зверя,  но,  по-видимому,  на  темени  монстра была
какая-то  уязвимая  точка.  Судорожно   взмахивая   кожистыми
перепонками,  тварь  неуклонно  падала  вниз, словно подбитая
птица.  Второй  монстр,  заметив  пропажу собрата, разразился
призывными  воплями,  от  которых  кровь  стыла  в  жилах. Он
беспокойно  закружил   в  воздухе   и,  обнаружив   падающего
нетопыря, сложил крылья и ринулся за ним.


                        * * *

   Караванщик Шалим  Арих мерно  покачивался в  седле в  такт
шагам иноходца. Товары, которые  он вез на побережье,  сулили
немалую выгоду;  некоторые из  них будут  прямо распроданы  в
Асгалуне,  другие  уйдет  за  море   -  и  там,  а   морскими
просторами,   цена   их   возрастет   вдесятеро.   Эта  мысль
приносила  Шалиму  Ариху  боль,  что  могла сравниться лишь с
зубной.  Но  что  делать  -  караванщик  не выносил моря! Как
только он поднимался на  палубу корабля, ему становилось  так
плохо,  что  он  чувствовал  себя  грешником,  обреченным  на
вечные муки в  чреве Нергала. Конечно,  можно было бы  нанять
человека,  чтобы  тот  отправился   вместо  Шалима  Ариха   с
товарами  на  корабле.  Но   этот  человек  может   обокрасть
хозяина  -   это  во-первых.   Во-вторых,  на   море  пираты;
в-третьих - бури, из-за которых  корабли идут на дно со  всем
товаром...  Слишком   много  риска!   На  суше   всегда  было
спокойнее и  за товар,  и за  собственную жизнь.  От непогоды
укрытие не найдет  только дурак, а  слуги и помощники  всегда
под  присмотром...  Есть  еще  правда,   разбойники, но умный
человек - каким  Шалим Арих, естественно,   считал себя -  не
пожалеет денег  на крепкую  охрану. И  деньги окупятся,  и на
душе спокойней.
   Шалим  Арих  в  очередной  раз  изъял  занозу  из   своего
сердца.  Она  появлялась всякий раз,  когда он шел  с товаром
к морю.   Просветленный своими  мудрыми мыслями,  он принялся
подсчитывать прибыль.  Этого занятия  хватит на  весь день, а
затем можно  начать заново  - это  как игра,  которая никогда
не  прискучит.  Он  также   порадовался  тому,  что   покинул
презренный  городишко,   лежащий  на   пути,  раньше    своих
собратьев  по  ремеслу.  Эта  мелочь,  которая   осмеливается
называть   себя   торговцами,   не   способна   даже  собрать
количество товара,  приличествующее настоящему  купцу! То  ли
дело его караван: там есть...
   Дикие, леденящие душу  вопли, раздавшиеся невесть  откуда,
прервали  приятные  мысли  Шалима  Ариха.  Он  встрепенулся в
седле, огляделся; иноходец под  ним замедлил шаг, прижал  уши
и испуганно  захрапел. Местность  вокруг дороги  представляла
собой пологую равнину с  редкими низкими холмами и  обильными
зарослями колючего  кустарника. В  таких колючках  если кто и
мог  прятаться,  то  лишь  черепахи,  покрытые панцирем. Чего
так  испугался  конь?   Словно  в  ответ   на  немой   вопрос
караванщика,  протяжные  вопли  раздались   снова,  но в этот
раз громче и  ближе. Он уже  понял что они  доносятся сверху,
но увидеть  того, кто  их издавал,  не мог,  потому что  конь
под  ним  буквально  взбесился,  как  и  остальные животные в
караване. Верблюды взревели и  понесли, сбивая людей с  ног и
давя их;  с лошадьми  происходило то  же самое.  Воины охраны
тщетно пытались удержаться верхом; один за другим они  летели
с взбесившихся лошадей на  дорогу. Кони же ломились  вместе с
верблюдами  и  тюками  сквозь  колючие  кусты  и  в неистовом
галопе  разбегались  по  долине.  Всадники,  которым  повезло
остаться  в  седлах,  носились  лошадьми, бессильные что-либо
сделать. Но и люди вскоре  поступили точно так же; с  криками
ужаса они  устремились вслед  за животными,  прочь от дороги.
Шалим Арих сразу  получил ответы на  все свои вопросы,  когда
иноходец выбросил его из седла.  От сильного удара о землю  у
караванщика  потемнело  в  глазах.  Но  лучше  бы  эта   тьма
никогда  не  рассеивалась  -  вот  что  пришло  ему в голову,
когда пелена перед глазами спала.
   Два ужасных  чудовища, два  порождения тьмы  спускались на
дорогу,  где  только  что  мирно  шел  его  караван. Глаза их
горели  красным  огнем,  широкие  кожистые  крылья плескали в
воздухе, пасти  были угрожающе  раскрыты. Шалим  Арих мог  бы
заметить, что одно из  чудовищ опускается неровно, как  будто
бы оно  ранено, но  караванщику было  не до  того. С истошным
звериным воем он  вскочил на четвереньки  и пополз с  дороги.
Он лез в  кусты, не замечая  усеявших ветви длинных  колючек;
потом закрыл глаза, истово молясь, чтобы страшные чудища  его
не  нашли.  По  синим   шароварам  Шалима  Ариха,   оскверняя
дорогую ткань, расползлось мокрое пятно.


                        * * *


   Нетопырь неуклюже  упал на  лапы и  ткнулся носом  в сухую
почву;  Конан,  слетев  в  шеи  монстра,  перекувыркнулся  на
земле и  вскочил на  ноги. Вторая  тварь приземлилась следом,
и  Зольдо,  спрыгнув  с  нее,  подбежал  к  Конану. Чудовище,
переваливаясь  с   лапы  на   лапу,  заковыляло   к  раненому
собрату:  его  перепончатые   крылья  волочились  по   земле,
вздымая  маленькие   клубы  пыли.   Приблизившись,   нетопырь
обнюхал приятеля; красные глаза его тревожно горели.
    -  Что   ты  с   ним  сделал?   -  спросил   бессмертный.
    -  Я?  -  Конан  озадаченно  посмотрел  на  свой кулак. -
Стукнул разок по темени.
    Он повертел головой по сторонам.
    - Ладно, пусть Пелиас разбирается со своими тварями  сам.
Пошли! Вон в  тех кустах запуталось  несколько лошадей -  это
то, что нам надо.
    Они  подобрались  к  животным.  Уздечки  их намотались на
колючие ветви, и лошади  уже не делали попыток  освободиться;
ноги их мелко  дрожали, а глаза  с ужасом косились  туда, где
толкались на дороге  нетопыри. Коней было  четверо, и три  из
них  -  оседланы.  Конан  приметил  гнедого жеребца с высоким
седлом.
    - Возьмешь  его себе  - он  подходит к  твоему наряду,  -
сказал он бессмертному, - а мне сойдет и та кобылка.
    Зольдо   не   ответил,   и   Конан   обернулся   к  нему.
Бессмертный, прищурившись, вглядывался в нетопырей.
    -  Кажется,  он  пришел  в  себя  после  твоего  удара, -
сказал он.
    - Тем лучше!  Меньше мороки будет  с лошадьми, -  буркнул
киммериец.
    Зольдо  оказался  прав.  Нетопыри перекинулись заунывными
воплями и  разом прыгнули  вверх. Лошади  испуганно заржали и
забились в кустах.
    Конан, успокаивая гнедого, похлопал его по шее.


                         * * *

    Шалим  Арих   несколько  раз   приподнимал  веки,   чтобы
получились  маленькие  щелочки,  и   опять  в  страх   сжимал
и,  увидев,  что  монстры  по-прежнему  на месте. Он вжался в
колючие ветви поглубже,  когда чудовища огласили  окрестности
ужасными воплями. Но с ним не произошло ничего плохого: никто
не  вытаскивал   его  из   кустов  и   не  пытался   сожрать.
Отважившись, караванщик  приоткрыл глаза  еще раз  - и вознес
хвалу Богине-Матери Иштар:  чудища исчезли. Раскрыв  глаза во
всю ширь, Шалим Арих увидел высоко в нее две крохотные  точки
и возблагодарил  богиню еще  раз -  за собственное  спасение.
Затем он  выполз из  кустов и  возблагодарил богиню  в третий
раз, когда  увидел двух  человек, по  виду воинов, возившихся
лошадьми. Среди них был и его гнедой иноходец.
    Караванщик поспешил  к незнакомцам.  Один из  них -  тот,
что   держал   иноходца   под   уздцы,   -  выглядел  знатным
человеком; второй,  видимо, слуга,  направлялся к  господину,
ведя   за   собой    двух   чалых    кобыл.   Они    заметили
приближавшегося  караванщика,   но  не   обратили  на    него
внимания.
    Шалим Арих подошел и заговорил:
    - Хвала Богине Матери за ваше появление здесь...
    Закончить ему не удалось.
    Синеглазый  слуга  с  испещренным  шрамами  лицом тряхнул
копной  смоляных  волос  и  вскочил  в  седло одной из кобыл.
Поводья свободной лошади он привязал к седлу.
    Шалим  Арих  почувствовал  нехорошее,  когда желтые глаза
господина без всякого интереса скользнули по его лицу.
    Желтоглазый  одним  махом   взлетел  в  седло   иноходца.
    - Это мой  конь! - отчаянно  закричал караванщик и  повис
на поводьях гнедого, вцепившись в них мертвой хваткой.
    Слуга подъехал на крик.
    - Откуда этот? - спросил он у своего спутника.
    - Выполз из кустов, - пожал плечами желтоглазый.
    Шалим  Арих  понял,  что  ошибся, определяя господина. И,
когда  он  заглянул  в  синие  глаза второго, то пожалел, что
вообще родился на свет.
    - Прочь, - коротко и властно сказал синеглазый.
    Руки караванщика раздались  сами собой; уткнувшись  носом
в дорожную пыль,  он не поднимал  головы, пока стук  копыт не
затих вдалеке.
    Тогда  Шалим  Арих  медленно  поднялся  и  осмотрелся. От
целого  каравана  осталась   одна  вьючная  лошадь,   которая
неподалеку от  дороги пощипывала  траву -  и все.  Караванщик
замер,  не  понимая,  почему  вокруг  все качается и плывет -
так, как будто  он стоит на  палубе корабля. Он  никак не мог
вспомнить,  где  видел  это  лицо  -  лицо синеглазого слуги.
Потом  ноги  Шалима  Ариха  подкосились,  и он в беспамятстве
рухнул на дорогу.


                   Глава 8.  АСГАЛУН


    Конан,  как  и  положено  слуге,  расседлывал  лошадей  в
небольшой   конюшне,   что   примыкала   к   гостинице.  Этот
постоялый  двор  был  не  из   самых  больших  и  богатых   в
Асгалуне, но  путники не  желали привлекать  к себе излишнего
внимания;  мелкопоместному  дворянину  из  северных  краев не
пристало бросаться деньгами.
    Внезапно чья-то фигура  заслонила свет в  дверном проеме,
и  киммериец   на  секунду   оторвался  от   своего  занятия,
посмотрев поверх спины  гнедого, кого еще  принесла нелегкая.
Похоже, к  нему приближался  хозяин гостиницы.  Был он тощим,
как   жердь,   и   одежда   на   нем   болталась   и   висела
невообразимыми  складками;  создавалось  впечатление, что ему
необходимо  сделать  несколько  шагов  внутри  своей  одежды,
прежде   ем   этот   балахон   сдвинется   с   места.  Другой
достопримечательностью  его  являлся  громадный  нос, типично
шемитский,  украшавший  довольно  невыразительную физиономию.
Кончик  носа  крючком  нависал  над  верхней  губой и заметно
шевелился,  когда   его  владелец   вступал  в   разговор.  И
немудрено,  что  сей  почтенный  муж  прозывался  соседями не
иначе, как  Скелет с  Носом, хотя  предпочитал отзываться  на
более благозвучное имя Фард.
    Он  подошел  поближе   и  остановился;  потом   пошевелил
кончиком носа, словно принюхиваясь, и раскрыл рот.
    - Эй, чужестранец!
    Конан  снял  с  иноходца  седло  и  повесил  его на крюк,
вбитый в  стену конюшни,  едва удостоив  Скелета взглядом. Но
тому, видать, было  все равно, и  нелюбезный прием совсем  не
охладил его.
    -  Скажи  мне,  чужестранец,  чем  твой господин смог так
улестить  купца  Шалима,  что  он  продал ему своего любимого
иноходца?
    Конан  насторожился,  сразу  вспомнив  нелепую  фигуру  в
мокрых шароварах на дороге.
    - Что? - переспросил он, как бы не расслышав.
    - Этот гнедой, - Скелет похлопал коня по крупу.
    - Что гнедой?
    Скелет  никогда  не   отличался  особой  храбростью;   от
грозного  взгляда,  брошенного   киммерийцем,  его   прошибло
потом.  Фард  затряс  нижней  челюстью  и пустился в путанные
объяснения.
    -  Видишь  ли,  почтенный,  караванщик  Шалим Арих всегда
останавливается  у  меня  в  гостинице.  Этот  иноходец... Он
купил коня  год назад...  Божился, что  никогда не продаст...
Вот я и удивился. И еще с седлом...
    Конан внимательно  выслушал сбивчивую  речь хозяина,  уже
зная, что скажет в ответ.
    -  Я  удовлетворю  твое  любопытство,  -  произнес  он, -
Достойный караванщик  одолжил этих  коней моему  господину, -
эти слова дались  киммерийцу с немалым  трудом, тем не  менее
он продолжил:  - Он  также попросил  оставить лошадей  у тебя
до своего прибытия в Асгалун.
    Тут Конан  извлек из  кошелька золотую  монету и подкинул
ее в  воздух. Золото  притянуло взгляд  Скелета, как  магнит.
Конан  поймал  монету  и  положил  желтый  кружок  на толстый
брус, разделяющий стойла.
    -  Присмотри  за  лошадьми  до  прибытия  купца  в город.
Договорились?
    Вид  золотой  монеты  и  прикосновение  к  ней  примирили
Скелета с  грубостью северянина  и развеяли  его любопытство.
Подхватив с бруса монету, хозяин молча удалился
    Конан подождал,  пока его  долговязая фигура  не исчезнет
из поля  рения, а  затем направился  к выходу  из конюшни. На
пороге он столкнулся с Зольдо.
    - Куда ты пропал? - спросил бессмертный.
    - Идем в порт. И поищем другую гостиницу.
    - Что так?
    Киммериец шагнул  через порог,  увлекая Зольдо  за собой.
    Они покинули постоялый двор  Фарда и двинулись по  шумным
улицам Асгалуна к гавани.
    -  Купец,  караван  которого  разбежался,  ехал сюда. Эта
страхолюдина,  хозяин  гостиницы,  узнал  гнедого   иноходца,
принадлежащего караванщику, - сказал Конан.
    Зольдо прищелкнул языком.
    - Тогда нам следует убраться отсюда поскорее.
    Киммериец пробурчал в ответ что-то неразборчивое.
    - Эй, парни! - позвал низкий женский голос.
    Путники непроизвольно  оглянулись. Голос  раздался совсем
близко. Они шли  по узенькой улочке,  с обеих сторон  которой
впритык  друг  к  другу  ютились  дома.  Прямо напротив них в
открытой  низенькой  двери  стояла  женщина  в  синем платье,
выставив обнаженную до бедра ногу в длинный разрез на платье.
    - Не хотите поразвлечься,  парни? - томно протянула  она.
    -  Попозже,  красавица,  -  сказал  Конан.  - Подскажи-ка
лучше, как добраться в порт по вашим крысиным улочкам.
    Густо намазанные брови  поднялись на лбу,  оштукатуренном
чудовищным  слоем  белил.  Шлюха  недовольно  скривила   рот,
подведенный ярко-красной помадой.
    - Получишь монету. Серебряную! - пообещал киммериец.
    Она передернула плечами.
    - Если я  пошлю сестру показать  вам дорогу, дашь  ей два
кругляша? - спросила она, облизнув языком губы.
    - Ладно, - согласился Конан.
    Шлюха  отлепилась  от  дверного  косяка и крикнула внутрь
дома:
    - Гайдэ!
    На зов  прибежала девчушка  лет десяти.  Женщина показала
ей на путников.
    - Отведешь их в гавань.
    Девочка кивнула и, подбежав к Конану, сказала:
    - Пойдемте.
    - Эй! - крикнула шлюха.
    Конан и Зольдо остановились.
    - Я передумала, - сказала она. - Две монеты сейчас.
    Зольдо раскрыл  кошелек, серебро  полетело шлюхе  в лицо.
Она ловко подхватила деньги и  помахала сжатым кулаком.
    - До свидания, парни. Жду вас попозже.
    Гайдэ уверенно вела их  по кривым городским улочкам.  Эта
смуглая  девчушка  оказалась  на  удивление  молчаливой;  она
вприпрыжку бежала впереди,  часто оборачиваясь и  посверкивая
темными глазенками.
    Киммериец шагал  за девочкой,  погруженный в  свои мысли.
Когда  из   подворотни  вылетел   лопоухий  пес   размером  с
годовалого теленка  и наскочил  на Зольдо,  идущего рядом, он
не  сразу  сообразил  в  чем  дело. Собака, грозно рыча, явно
намеревалась вцепиться в  ногу прохожего, но,  добежав, вдруг
замерла  на  месте,  словно  наткнувшись  на невидимую стену;
шерсть  на  ее  загривке  встала  дыбом,  потом пес припал на
передние  лапы  и  начал  отползать. Оказавшись на безопасном
расстоянии, он уселся  на задние лапы  и глухо завыл,  задрав
к небу  тупую морду.  Зольдо не  растерялся; схватив  с земли
увесистый камень,  он запустил  им в  собаку. Булыжник угодил
в  покрытый  свалявшейся  шерстью  бок,  пес завизжал от боли
и кинулся удирать со всех ног.
    Гайдэ следила за  собакой, приоткрыв свой  маленький рот.
Конан  мельком  оглядел  улицу;  к счастью, праздношатающихся
зевак  на  ней  не  было.  Девочка  с изумление воззрилась на
спутников.
    - Идем, - поторопил ее Конан.
    Она  шмыгнула   носом,  потерлась   щекой  о   плечо   и,
развернувшись  на  одной   ноге,  побежала  дальше.   Мужчины
двинулись следом.
    Конан  искоса  поглядывал  на  бессмертного.  Во  дворце,
охваченный  гневом,  он  и  не интересовался своим спутником;
теперь  ему  пришло  в  голову  рассмотреть  его поподробнее.
Осмотр мало что  дал: бессмертный на  вид ничем не  отличался
об обыкновенного  человека, разве  что кожа  его была  бледна
почти до  синевы. Но  и у  некоторых северян  можно встретить
такую  же  бледную  кожу.  Зольдо,  видимо,  осмотр не принес
удовольствия;  он  повернул  к  киммерийцу  бледное  лицо   с
желтыми радужками зрачков и произнес:
    - Хочешь спросить?
    - После, - ответил киммериец.
    Гайдэ  вывела  их  на  широкую,  мощеную  камнем  улицу и
остановилась.
    -  Вон  там,  -  она  махнула  рукой  вдоль  улицы. - Там
лестница в гавань.
    Киммериец и так уже заметил мачты, видневшиеся в  дальнем
конце улицы.
    - Я пойду? - спросила девочка.
    - Постой. - Конан  вытащил из кошеля еще  одну серебряную
монету и протянул ее Гайдэ.  - Держи. Только не говори  о ней
сестре.
    Девочка  юрким   обезьяньим  движением   будто   слизнула
монету  с  ладони  киммерийца,  потом  засунула  ее за щеку и
припустила бежать, не оборачиваясь.
    - На тебя всегда воют собаки? - поинтересовался Конан.
    - Всегда, - последовал краткий ответ.
    - А лошади? Почему они не испугались?
    - Они были и так достаточно напуганы.
    - Значит, всякая живая тварь от тебя шарахается.
    - Да.
    -  Кром!  -  буркнул  киммериец.  - Если каждый пес будет
устраивать тебе столь громкую  панихиду, то, в конце  концов,
это соберет толпу зрителей, и нам придется объясняться.
    Зольдо молча пожал плечами.
    - А крысы? - снова спросил Конан.
    - Что крысы? - не понял бессмертный.
    - Видно, тебе не приходилось плавать на кораблях...
    - Не довелось.
    - Если с  корабля разбегутся все  крысы, то нам  никакими
силами  не  заставить  капитана  выйти  в  море,  пока они не
вернутся.  Разве что становиться  самим на паруса, а ты  ведь
с этим, наверное, не знаком.
    Зольдо посмотрел в сторону гавани.
    -  Крысы  от  меня  не  бегут,  -  сказал  он и, подумав,
добавил: - Как и люди.
    Конан криво усмехнулся.
    - Ну, тогда пойдем.
    Они спустились в гавань, где царила обычная суета.  Конан
полной  грудью  вдохнул  давно  забытые  запахи  и   пробежал
глазами  по  строю  кораблей,  оценивая  их.  Портовая мелочь
обступила их, наперебой предлагая свой товар; эти побирушки и
мелкие торговцы оказались столь назойливыми, что киммериец не
выдержал и рявкнул на них. Они от неожиданности шарахнулись в
стороны; Конан де взглядом выделил из толпы одного и  поманил
к себе. Лохматая  личность весьма оборванного  вида осторожно
приблизилась к нему.
    Киммериец   ткнул   его   пальцем   в   грудь.  Оборванец
сморщился от боли и через силу заискивающе улыбнулся.
    - Ты, ублюдок! Знаешь, куда какая посудина отправляется?
    Тот с усердием закивал головой.
    - Говори.
    Торговцы и нищие  сразу потеряли интерес  к происходящему
и   стали   потихоньку   расползаться.   Оборванец      начал
перечислять  названия  кораблей,  имена  капитанов  и   порты
назначения.  Информирован он был неплохо - видно, дни и  ночи
болтался в гавани; возможно, служил наводчиком для пиратов.
    - Стоп, - наконец прервал его Конан. - Этот,  "Покоритель
Бурь", где он?
    Оборванец повернулся  к морю  лицом и  указал на  большое
судно, пришвартованное в дальнем конце гавани.
    - Когда он уходит?
    - Завтра с рассветом, если будет на то воля богов.
    - Держи.
    Конан  кинул  оборванцу  серебряную  монету. Тот округлил
глаза, не веря  привалившему счастью, и   осклабил в  широкой
улыбке редкие, через один, зубы.
    -   А   теперь   проваливай,   -   приказал    киммериец,
предупреждая о том, что дальнейшие услуги не требуются.
    Оборванец  сгинул,  как  будто  и  не  было  его вовсе, и
путники зашагали вдоль линии  пирсов к "Покровителю Бурь".  С
капитаном судна дело сладили  быстро; вид кошелька с  золотом
побудил  почтенного  морехода  осведомиться,  не  желают   ли
господа, чтобы  он освободил  им свою  каюту. Получив  отказ,
он рассыпался  в любезностях  и заверил,  что плаванье  будет
спокойным;  корабль  выдержит  любую  бурю,  а  солдат на нем
столько,  что  пираты  всего  лишь  мелкая  досадная  помеха,
которая  может  быть  встретиться,  а  может быть и нет. Было
сговорено,  что  пассажиры  явятся  на  борт  ближе к вечеру,
чтобы утром, с первыми  лучами солнца, судно покинуло  гавань
и без помех ушел в плаванье.
    У  Конана  зазвенело  в  ушах  от  многословия  капитана,
поэтому  он  с  большим  облегчением  вновь нырнул в сутолоку
порта.  Зольдо безмолвной  тенью следовал за ним.   Киммериец
поймал за  полу одежду  еще одного  оборванца, ошивающегося в
гавани,  и  выяснил,  где  находится  ближайшая  харчевня   с
постоялым двором.
    Зольдо  внезапно  отстал  и  принялся  вертеть   головой,
что-то высматривая.
    -  Эй,  чего  ты  там  застрял? - окликнул его киммериец,
выяснив все, что ему нужно было.
    Бессмертный  догнал   варвара,  и   они  направились    к
лестнице, ведущей из гавани в город.
    - Я голоден, и горло у меня пересохло от жажды, -  заявил
киммериец. - Тебе-то, нежити, еда не нужна.
    Харчевня оказалась недалеко, какие-нибудь полквартала  от
порта. Она была маленькой, всего  на четыре стола, и явно  не
предназначалась  для  посетителей  такого  ранга,  какими   в
глазах  хозяина  были  киммериец  и  бессмертный.  Поэтому он
быстро  освободил  один  стол  от  завсегдатаев  и  с низкими
поклонами  усадил  за   него  вновь  прибывших.   Расторопная
служанка мгновенно  притащила блюдо  с жареным  мясом, свежие
лепешки, хлеб и два кувшина вина.
    Конан первым делом подхватил  один кувшин и единым  махом
вылил  его  содержимое  себе  в  глотку.  Пустую  посудину он
бросил остолбеневшей девице и распорядился:
    - Принеси-ка еще, милашка.
    После этого он  вытащил нож и  отдал должное еде.  Зольдо
пил вино маленькими глотками  и съел довольно немного  мяса с
хлебом, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания.
    Хозяин,  подождав,  пока   гости  утолят  первый   голод,
подошел и осведомился, не нужно ли чего еще.
    - Комнаты есть? - спросил киммериец.
    - Наверху.
    Хозяин  радостно  потер  руки,  предвкушая поживу, но тут
же  к  своему  огорчению  узнал,  что комната нужна только до
вечера.   Тем   не  менее,  Конан   заплатил  с   королевской
щедростью.   Потом,  прикончив   второй  кувшин,  он   послал
служанку за третьим.
    Остальные   посетители   харчевни   притихли   за  своими
столами, искоса рассматривая  Зольдо, богатый наряд  которого
отличал  бессмертного  от  этих  голодранцев,  как выделяется
золотой  самородок  в  сером  речном  песке.  Зольдо   лениво
ковырял  кусок  мяса  и  был  похож  на нобиля, невесть зачем
забредшего в портовые  трущобы. Завсегдатая харчевни  не были
благородны ни видом, ни  нравом, но мечи, висевшие  на поясах
непривычных  посетителей,  и   их  доспехи  сразу   охлаждали
горячие  головы.  Покрытое  шрамами  лицо великана-северянина
говорило  о  том,  что  клинок  в  его  руках чувствовал себя
привычно и  уверенно Что  до его  спутника в  богатой одежде,
то каждый, кто заглянул в его странные желтые глаза,  ощущал,
как по спине у него пробегает морозная волна озноба.
    Бессмертный оставил в покое свой кусок мяса, вытер нож  и
вложил оружие в ножны.
    -  Конан,  за  нами  следят,  -  спокойно  произнес   он.
Киммериец обвел взглядом харчевню.
    - Эти? - он хмыкнул.
    - Нет. За нами начали следить ее в гавани.
    Киммериец положил кусок мяса на блюдо и отхлебнул вина.
    - Тебе не померещилось?
    - Нет, - сказал Зольдо.


                         * * *


    Стигией  Сеннух,  по  прозвищу  Гиена,  не  поверил своим
ушам,  когда  услышал  знакомый  рык,  советующий   портовому
отребью  отвалить  и  не  путаться  под ногами. Только одному
человеку  во  всей  вселенной  мог  принадлежать этот могучий
голос, и к этому человеку у стигийца был давний  неоплаченный
счет.   Сеннух,   прячась  за   спины,  осторожно   подкрался
поближе. Едва  взглянув на  обладателя мощной  глотки стигиец
понял,  что  не  ошибся  -  это  был  он,  Конан,  варвар  из
Киммерии,  а   также  Амра,   предводитель  черных   пиратов.
Сеннух-Гиена осторожно протолкался  назад и укрылся  за рядом
бочек,  дожидавшихся  своей  очереди  на  погрузки. Забившись
меж ними словно крыса, он продолжал наблюдение.
    В то  время, когда  имя Амры  заставляло трепетать купцов
из  Аргоса,  Зингары,  Шема  и  Стигии, Сеннух был торговцем,
человеком  состоятельным  и  уважаемым.  Правда,  основу  его
богатства  составляла  перепродажа  награбленного   пиратами,
но об этом мало кто знал,  а те, кто ведал, сами были  такими
же гиенами  и шакалами,  питающимися крохами  со стола  льва.
За свою неразборчивость в  средствах, за жадность и  трусость
Сеннух  и  получил  свое   прозвище,  опять  же  данное   ему
киммерийцем. Оно  прилипло к  стигийцу и  стало чем-то  вроде
клейма  или  второго  имени,  которое быстро начало вытеснять
данное при  рождении. Гордость  Сеннуха была  уязвлена, но он
терпел. Когда же  варвара стала тяготить  чрезмерная жадность
скупщика   награбленного,   киммериец    сошелся   с    менее
прижимистыми   партнерами, и  поток дорогих  тканей и  редких
безделушек начал  иссякать, а  через малое  время прекратился
совсем.  Варвар  не  держал  в  секрете,  что  побудило   его
разорвать  все  сделки  со  стигийцем,  в  результате  Сеннух
остался  без  клиентов.  Скупщику  пришлось  довольствоваться
добычей  мелкого   ворья,  которому  некуда  было  деться   и
приходилось  идти  на  поклон  Гиене;  от былого богатства за
считанные месяцы осталось всего-то ничего.
    Наконец  стигиец  попытался  заняться  другим промыслом и
ничего  не  смог  придумать  лучше,  как  снарядить несколько
кораблей  с  товаром.  Амра,  проведав  о  том  через   своих
осведомителей  пустил  корабли  стигийца  ко  дну,  а  товар,
снятый  с  них,  перепродал  в  том  же  городе. Скупщик мало
того,  что  был  разорен,  но  еще и стал посмешищем. Стигиец
поклялся отомстить  - тем  более, что  от прежнего компаньона
к  нему  заявился  посланец,  который  передал совет убраться
куда подальше  и не  портить воздух  в Асгалуне  своим гнилым
дыханием.
    Ненависть Сеннуха потопила остатки разума. За голову Амры
была назначена немалая награда, но только сумасшедший мог  бы
попытаться заработать деньги таким способом. Стигиец, однако,
решил рискнуть, убив двух зайцев сразу: избавиться от  Конана
и поправить свои  дела, получив обещанную  награду - да  и не
только  ее.  Скупщик  явился  к  асгалунскому  наместнику   и
сказал,  что  знает,  как  поймать  пирата. Наместник, важный
вельможа из благородных  шемитов, имевший постоянных  доход с
добычи морских разбойников, а потому предпочитавший  смотреть
на  много   сквозь  пальцы,   решил  ради   забавы  выслушать
безумца, пришедшего во дворец  а потом упрятать его  в тюрьму
-  ради  собственного  же  спокойствия.  Однако  план Сеннуха
затронул  ту  струну  в  душе  наместника, которая была у них
общей - алчность.
    Хитроумный  стигиец  предложил  бросить  в тюрьму верного
человека  Конана,  главного  из  его  наводчиков  - да и всех
остальных  в   придачу;  скупщик   знал  их   поименно.  Амра
непременно  заявится,  чтобы  отомстить,  и  тогда нужно лишь
солдат  побольше,  и  дело  будет  сделано.  Себя  же  самого
стигиец  предлагал  в  качестве  приманки.  Но не это убедило
наместника, а  другое: казнь  всех скупщиков  награбленного с
конфискацией  их  имущества  в  пользу  казны,  сиречь самого
наместника. После того как  варвар будет схвачен и  доставлен
в  столицу  для  публичной  казни,  он,  Сеннух, приберет всю
скупку  к  своим  рукам,  -  пиратам  все  равно некуда будет
деваться. Тогда  стигиец выставит  свои условия,  и они, само
собой, согласятся.  Семьдесят процентов  от торговли  скупщик
предложил наместнику,  себе оставив  скромных тридцать  - как
посреднику его светлости,  который, естественно, останется  в
тени. Эти перспективы сделали свое дело, вскружив  наместнику
голову, и он дал согласие.
    Злая судьба, однако,  продолжала преследовать стигийца  -
злая  судьба  в  лице  варвара  из  Киммерии.  Конан  узнал о
готовящемся предательстве раньше, чем его человек оказался  в
тюрьме.   Ответ  Амры  последовал  незамедлительно:   однажды
утром асгалунский наместник  обнаружил в своей  спальне мешок
с  отрезанными  головами  стражей,  оберегавших  его   покой.
Затем к  нему явился  начальник Тайной  Канцелярии со срочным
докладом -  ему прислали  головы всех  шпионов, которых  он с
усердием,  достойным  похвалы,   пытался  внедрить  в   среду
пиратов.  К  мешку,  найденному  в  спальне  наместника, было
приколото  письмо,  содержания  которого  Сеннух  никогда  не
узнал. Утром  за ним  явились солдаты  и повели  в узилище  -
наместник  решил  не  испытывать  судьбу  и оставить все, как
есть.  Стигиец  только  чудом  сбежал  по  дороге,   подкупив
стражей.  Несколько  дней  он  прятался  в  выгребной  яме  и
покинул  город  в   бочке  золотаря,  заполненной   смердящим
содержимым.     Вырвавшись   на   свободу,   стигиец    долго
отсиживался  в  окрестностях  Асгалуна,  таился на самом дне,
опасаясь мести грозного Амры. Лишь когда Конан покинул  своих
чернокожих головорезов,  канув в  безвестность, а  в Асгалуне
сменился наместник,  Сеннух осмелился  вылезти из  своей норы
и  потихоньку,  с  оглядкой,  занялся  прежним  ремеслом.  По
иронии  судьбы   кто-то  снова   окрестил  стигийца   Гиеной;
нелестная кличка снова вернулась к нему и прилипла  намертво.
Каждый раз,  невзначай услышав  ее, Сеннух  вспоминал Конана,
и лютая злоба начинала клокотать у него в душе.
    И  вот  теперь,  много  лет  спустя,  Сеннух-Гиена  снова
видел пере собой источник  всех бед и несчастий,  свалившихся
на  его  шею.   Рядом  с  киммерийским    варваром   ошивался
какой-то  незнакомец,  по  виду  из  знати  -  это не удивило
стигийца;  от  северянина  всегда  можно  было  ожидать  чего
угодно.  Сеннух  проследил  за  варваром  и  его спутником до
самых  дверей  харчевни;  старая  жажда мести вновь вспыхнула
жгучим пламенем.  Стигиец не  слышал, о  чем толковал  Амра с
портовым   оборванцем,   но   поход   его   врага  на  палубу
"Повелителя  Бурь"  помог   понять  Сеннуху  дальнейший   ход
событий.  Стигиец  знал,  то   корабль  покидает  гавань   на
рассвете; следовательно, у  него осталось мало  времени, если
Амра собирается улизнуть из Асгалуна на этом судне.
    Сеннух задумался.  Что, если  сообщить о  госте городским
властям? Голова Амры по-прежнему  в цене, хотя прошло  немало
лет - такие прегрешения властями не забываются. Но он тут  же
отмел мысль  о доносе.  Хватит, уже  один раз  донес! Чем это
кончилось, он помнил  слишком хорошо. Оставалась  только одна
возможность  отомстить,  и  ее  упускать не следовало. Приняв
решение, Сеннух немедля приступил к делу.
    Во  всяком  городе  есть  такие  закоулки,  куда человек,
мнящий себя порядочным, не заглядывает никогда на свете -  по
крайней  мере,  пока  обстоятельства  не  заставят  его   это
сделать.  Как   всякий  мерзавец,   Сеннух  не   считал  себя
таковым,  но  других,  как  и  водится,  полагал мерзавцами и
выродками.  Больше  всего  на  свете  стигиец  трясся за свою
шкуру,  а  сейчас  он   направлялся  туда,  где  ей   грозила
наибольшая  опасность.  Но  жажда  мести  не остановила его и
перед этим.
    В грязной  харчевне на  задворках гавани  имел постоянное
пристанище  некто,  чья  слава  в  Асгалуне не уступала славе
самых темных демонов преисподней. Имени его не знал никто,  и
был он  известен как   Бесноватый Упырь,  его так  и в  глаза
звали. Похожий более на животное, чем на человек, не знал  он
другой  забавы,  как  убивать;   даже  золото  для него имело
меньшую  цену,  чем  вид  и  запах  свежепролитой  крови,  от
которого впадал  Упырь в  неистовство. Появившись  в Асгалуне
неведомо  откуда,  он  быстро  приобрел  известность   самого
жестокого наемного  убийцы -  одного упоминания  о Бесноватом
было достаточно для того, чтобы устрашить любого. Жертвы свои
Упырь  преследовал  до  конца,  и  умирали  они  в   страшных
мучениях. Вокруг него  собралась шайка молодчиков,  способных
зарезать мать родную из-за медного гроша; боялись они  своего
атамана  и  слушались  беспрекословно.  Несколько  раз кто-то
нанимал  людей,   чтобы  отправить   Бесноватого  на    Серые
Равнины,  но  безрезультатно:  истерзанные  трупы   наемников
потом частям собирали на улицах города.
    Сеннух протиснулся в  низенькую дверь харчевни.  Она даже
не имела  названия, да  и нужды  в нем  не было  - давно  уже
люди   обходили   этот   притон   стороной.   Раньше  времени
состарившийся   владелец   его   довольствовался   тем,   что
перепадало   ему   от   Бесноватого.   Сеннух,  прищурившись,
попытался  разглядеть  что-то  в  полутемном помещении; Упырь
любил темноту. Вдруг цепкая  рука ухватила скупщика за  ворот
и  сильно  толкнула  с  порога;  не  удержавшись на ногах, он
повалился  на   пол  и   уткнулся  носом   в  валявшиеся   на
утоптанной  глине  объедки.   Встать  стигийцу  не  дали; его
подхватили  и  поставили  на  колени,  сунув  под нос горящую
лампу  -  да  так,  что  он  услышал,  как  трещат в огне его
ресницы.
    - А-а, Гиена, - протянул сумрачный голос.
    Лампу убрали. Сеннух  несколько раз зажмурился  и наконец
разглядел  перед  собой  человека.  Грязные  нечесаные волосы
свисали  на  низкий  лоб,  лицо  его заросло столь же грязной
бородой  до  самых  глаз,  тусклых и невыразительных. Стигиец
понял, что перед ним сам Бесноватый Упырь.
    - Что тебе надо, Гиена? - спросил Упырь.
    - Откуда  ты меня  знаешь? -  испуганно выдавил  Сеннух и
запнулся.
    -  Называй  меня  Упырем,  Гиена,  не  бойся,  -  ласково
сказал Бесноватый. - Мне это  нравится. Знать тебя - знаю,  а
откуда - не твое дело, падаль. Говори, зачем пришел.
    Стигийца  трясло,  поэтому  слушал  он  невнимательно,  а
только выпалил заранее приготовленную фразу:
    - У меня к тебе дело.
    -  Дело?  -  улыбнулся  Бесноватый.  - Какое? Я не ворую,
мне нечего предложить тебе.
    Стигиец  яростно   замотал  головой,   отрицая   подобное
предположение, и выдохнул:
    - Мне нужна голова одного человека.
    Упырь оскалил в подобии улыбки кривые желтые зубы.
    - Ну-ну... и сколько заплатишь?
    - По десять золотых на каждого.
    В тусклых глазах Упыря что-то промелькнуло.
    - Ты  же говорил  об одной  голове? Или  я не  расслышал?
    -  Их  двое,  -  объяснил  стигиец,  -  но мне нужна одна
голова.
    Бесноватый   покивал    понимающе   и    поинтересовался:
    - Ты сказал - по  десять золотых? За каждого из  них, или
на каждого из нас?
    - На каждого из вас, - простонал Сеннух.
    - Тяжело же дались тебе эти слова, Гиена, - в тоне  Упыря
появилось  нечто  вроде   сочувствия,  за  которым   сквозило
неприкрытое  злорадство.  -  Ну,  так  и  быть,   послезавтра
получишь свою  голову. Говори,  кто и  где, а  если вдруг  не
знаешь имен,  то опиши  наружность и,  если что,  не обессудь
за ошибку.
    - Не послезавтра, сегодня, - сказа стигиец.
    В тусклых глазах появилось откровенное изумление.
    -  Значит,  срочный  заказ?  Это  будет стоить в два раза
дороже.
    Упырь  назвал  сумасшедшую  цену  -  она  и поначалу была
совершенно  безумной,  но  злоба  лишила  стигийца   здравого
смысла.
    - Согласен, - сказал он.
    Бесноватый  наклонился  к  нему,  и  Сеннух почувствовал,
как железные пальцы впились ему в горло.
    - Нас восемь. Ты  платишь сто шестьдесят золотых  за одну
голову?
    - Да, - просипел стигиец.
    Упырь дал ему глотнуть воздуха, а затем снова сжал пальцы.
    - Кого ты пасешь, Гиена? Говори!
    -  Двое  чужестранцев...  Харчевня  "Голубая  Устрица"...
Утром уплывают на  "Покровителе Бурь"... -  забулькал Сеннух,
давясь набежавшей в рот слюной.
    - Дальше.
    -   Один   северянин...   другой   желтоглазый...  голову
северянина...
    Сеннух   прекратил   биться   и   покорно   ждал,    пока
Бесноватому надоест  над ним  измываться, но  тот и  не думал
прекращать.
    - Ты знаешь его имя? Говори!
    Только  сейчас  в  мозг  стигийца  вкралось некое смутное
подозрение, а  в чертах  Упыря промелькнуло  что-то знакомое.
Но было поздно, в чем-либо раскаиваться.
    - Ты знаешь его имя, - повторил Бесноватый.
    Он  сдавил  горло  стигийца  и  держал  так, пока глаза у
того от удушья не вылезли  из орбит. Потом он ослабил  хватку
и тряхнул скупщика, как тряпичную куклу.
    - Говори!
    -  Конан   из  Киммерии,   -  пролепетал   полузадушенный
стигиец.
    - Амра?!
    - Да.
    - Повтори.
    Стигиец не отвечал.
    - Эй,  принесите еще  лампу, -  рявкнул Упырь,  - и воды,
плеснуть ему на башку.
    На  стигийца  вылили  кувшин  воды.  Он  не  пошевелился.
Молодчик отставил посудину и склонился над телом.
    - Упырь, а он того... сдох! - сказал он, распрямляясь.
    Бесноватый почесал пятерней затылок и радостно заржал.
    - Значит, узнал-таки меня!
    Молодчик со злобой пнул неподвижное тело.
    - Плакали наши денежки...
    -  Заткнись!  -  рявкнул  Упырь.  - Не то, клянусь Сетом,
отправишься вслед за ним и там потребуешь у него должок!
    Молодчик сразу скис.
    - Ты  и ты,  - Упырь  ткнул пальцем,  - ноги  в руки, и к
"Голубой Устрице". Узнать о  двух чужестранцах. Если они  еще
там - один следит, в второй - сюда. Ясно.
    Двое бандитов поспешно скрылись в дверях.


                         * * *


    Конан  и  Зольдо  поднялись  в  комнату,  затем киммериец
тщательно запер дверь на засов.
    -  Ты  видел  того,  кто  следил  за  нами? - спросил он.
    -  Да.  Похож   на  стигийца,  но   одет,  как   местный.
    -  Проклятье!  Только  этого   не  хватало!  Если   здесь
кто-нибудь  вспомнил  Конана  из   Киммерии,  то  нам   будет
трудновато выбраться.
    Зольдо промолчал.
    Киммериец направился  к кровати,  которая стояла  посреди
комнаты, и улегся на нее. Ложе под ним жалобно заскрипело.
    - Кром, - сказал  Конан спустя недолгое время  и поднялся
на ноги. - Ладно. Уходим.
    В дверь тихо-тихо постучали.
    Он глазами  показал бессмертному,  чтобы тот  занял место
у стены. Обнажив меч, Конан  подкрался к двери на цыпочках  и
отодвинул  засов,  а  сам  быстро  отступил.  Дверь   немного
приоткрылась,  и   в  щель   просунулась  кудрявая    головка
давешней служанки.  Увидев отточенное  лезвие, она  округлила
глаза и  ойкнула. Зольдо  рывком втянул  девушку в  комнату и
зажал ей рот.
    - Тсс... - прошипел киммериец, приложив палец к губам.  -
Тихо, девочка. Тебе нечего опасаться.
    Служанка быстро закивала, и он дал знак отпустить ее.
    - Что тебе надо?
    Служанка стрельнула  в киммерийца  влажными глазенками  и
зашептала:
    - Уходите отсюда, господин мой. Вас ищут.
    - Кто?
    - Люди Бесноватого Упыря.
    - Кого? - перепросил Конан, подняв бровь.
    Девушка  передернула  плечами  и  со  страхом оглянулась.
    -  Есть  здесь  такой.   Убивает  за  деньги.  Мучает   и
убивает. - Она оглянулась еще  раз. - Хозяин не знает,  что я
пришла к вам. Я побегу? А то он хватится.
    -  Спасибо,  девочка,   -  сказал  киммериец,   -  и   не
беспокойся.   Главное,  чтобы  никто  не  узнал,  что  ты нас
предупредила.
    - Не узнают.
    Служанка бесшумно выскользнула  из комнаты. Зольдо  запер
за ней.  Киммериец вложил  меч в  ножны и  потянулся так, что
хрустнули кости.
    - Зачем запер? - сказал Конан. - Пошли.
    - Куда? - спросил Зольдо.
    -  Охотиться  на  Упыря,  -  объяснил киммериец. - Или ты
остаешься?
    - Я иду с тобой, - бессмертный кивнул.
    Они  спустились  по  лестнице  в  зал харчевни. Служанка,
завидев Конана, едва заметным  знаком показала на ближний  от
входа угол,  где в  одиночестве потягивал  вино мрачного вида
парень.   На поясе  у него  болталась кривая  сабля. Он занял
место в  углу так,  чтобы держать  выход из  харчевни в  поле
зрения; зал его не интересовал.
    - Пойдем присядем, - предложил киммериец.
    Они уселись за свободный стол.
    -  Эй,  милашка,  -  позвал  Конан служанку, - принеси-ка
вина.
    Когда  девушка  прибежала  с  полным  кувшином, он игриво
обнял ее за  талию и усадил  на колени. Со  стороны казалось,
что киммериец  заигрывает со  служанкой; широко  улыбаясь, он
что-то шептал  ей на  ушко. На  самом же  деле Конан  шепотом
спросил девушку:
    - Он один?
    Служанка  сразу  поняла  задумку  киммерийца.   Притворно
отбиваясь и хохоча, она прошептала:
    - Второй ушел. Только что.
    Конан отпустил  девушку, напоследок  хлопнув ее  по заду.
Неожиданно  она  развернулась  и  залепила  Конану  в   ответ
звонкую пощечину.  Киммериец опешил,  а девушка,  смутившись,
убежала на кухню,  провожаемая хохотом. Киммериец  потер щеку
и  расхохотался  сам.  Оплеуха  была  очень  кстати  - теперь
девчонку вряд ли кто-нибудь заподозрит.
    Зольдо  наблюдал   за  ним,   и  на   губах  бессмертного
блуждала  непонятная  улыбка.  Конан  свирепо  посмотрел   на
него, потом снова усмехнулся и негромко произнес:
    -  Он  один.  Выходим  и  скрываемся.  Потеряв  нас,   он
побежит к своему Упырю, а мы последуем за ним.
    Зольдо бросил на стол  монету, затем они поднялись  из-за
стола и пошли к выходу.  Парень с саблей скосил на  них глаза
и опять уставился сквозь дверной проем на улицу.
    Они вышли из харчевни.
    Молодчик жестом подозвал к себе хозяина.
    - Ты говорил, что они  будут здесь до вечера, -  прошипел
он, брызгая слюной.
    Побледневший трактирщик развел руками.
    - Они  мне так  сказали, -  умоляюще произнес  он. - Я не
знаю, почему они ушли.
    -  Ладно,  Упырь  с  тобой  сам  разберется,  попозже,  -
пообещал молодчик и поспешил из харчевни.
    Он  рассчитывал,  что  варвар  и  его  спутник  не  уйдет
далеко,  но,  выбежав  на  улицу,  и  следа  их не обнаружил.
Молодчик заметался,  не зная,  что ему  предпринять. В  конце
концов,  как  и  рассчитывал  Конан,  он  решил отправиться к
Упырю  и  свалить  всю  вину  на  владельца  харчевни,   дабы
отвести от себя гнев  Бесноватого. Молодчик кинулся по  улице
сломя голову.  Тогда два  человека спрыгнули  с плоской крыши
маленькой пристройки рядом с харчевней и последовали за ним.
    Бандит   несся,    как    угорелый,   даже    не    думая
оборачиваться,  так   что  не   упустить  его   из  виду   не
составляло   большого   труда.    Киммериец   и   бессмертный
следовали  за  ним  по  пятам.  Улицы  становились  все уже и
грязнее, дама - обшарпаней;  в этих портовых кварталах  витал
запах  нищеты,  сдобренной  вонью  протухшей рыбы и нечистот.
Наконец  бандит  резко  затормозил  перед низенькой, ничем не
примечательной  лачугой.   Преследователи  мигом  нырнули  за
ближайший угол  и прижались  к стене.  Молодчик потоптался на
месте, толкнул  хлипкую дверь  и, согнувшись  в три погибели,
скрылся в доме.
    - Пришли, - пробормотал киммериец.
    Он покинул  импровизированное укрытие  и побежал  к дому;
за его  спиной слышался  топот сапог  бессмертного. Киммериец
собрался  уже   толкнуть  дверь,   но  вдруг   пальцы  Зольдо
перехватили его  запястье. Плоть  бессмертного была  холодна,
как льды Асгарда.  Конан, ошеломленный его  поведением, резко
повернул голову.
    - Дозволь  мне войти  первым, -  шепотом произнес Зольдо,
предупреждая возглас спутника.
    Киммериец гневно отмахнулся  от него, но  тут последовало
то,  чего  он  никак  не  мог  ожидать: бессмертный подставил
варвару  подножку,  затем  резким  толчком  швырнул на землю.
Конан  рухнул  в  пыль,  сбитый  с ног предательским приемом.
Падая,  он  извернулся  в  воздухе,  как кошка, и приземлился
на  четвереньки,  готовый  к  дальнейшим  неожиданностям,  но
бессмертного  уже  и  след  простыл,  только  дверь со стуком
затворилась  за  его  спиной.  Конан  с проклятьем вскочил на
ноги и ринулся следом.
    За  дверью  его  встретили  лязг  оружия  и  тьма,   едва
рассеиваемая  огоньком  одинокой   лампы.  Конан  застыл   на
пороге, ожидая, пока глаза  привыкнут к темноте; похоже,  его
появление осталось незамеченным.  В центре небольшой  комнаты
с  низким  потолком  копошилась  темная  масса,  с   грохотом
падала  мебель,   звон  стали   непрерывной  нотой   висел  в
воздухе.   Кто-то истошно  заверещал, визг  быстро перешел  в
захлебывающийся  крик,  и  от  темной  массы отвалился ком, в
котором    можно    было    разглядеть    фигуру    человека,
схватившегося  обеими  руками   за  грудь.  Раненный   сделал
несколько неверных шагов и  наткнулся на стену. Словно  комок
рухляди,  сорвавшейся  с  гвоздя,  он  сполз вниз и опустился
на  пол,  судорожно  дергая  ногами.   Вскоре Конан разглядел
еще двоих, без движения валявшихся под ногами сражавшихся.
    -  Ублюдок!   -  рявкнул   он  в   темноту.  Ругательство
адресовалось  бессмертному,  но  в  то  же  время  он   хотел
отвлечь на себя внимание нападающих.
    Окрик   подействовал,   как   ведро   воды,   вылитое  на
сцепившихся  в  драке   котов  -  масса   в  центре   комнаты
распалась  на  отдельные  фигуры.  В  середине  круга   стоял
Зольдо  с  мечом  и  кинжалом;  опешившие  бандиты   замерли,
стараясь сообразить,  что к  чему.   Соображали они  недолго,
но за это  время Конан успел  их сосчитать -  десяток крепких
парней  самого  разбойного  вида.   Через  мгновение  схватка
возобновилась: трое  с широкими  кривыми саблями  бросились к
киммерийцу, остальные вновь накинулись на бессмертного.
    Меч  варвара  со  свистящим  шелестом  вылетел  из ножен.
Конан не стал  ждать, пока враги  приблизятся, и сам  прыгнул
навстречу.  Два  клинка,  прямой  и  изогнутый,  столкнулись,
высекая  искры;  сабля  птицей  вылетела  из  руки  бандита и
вонзались в потолок с  вибрирующим стоном.  Киммериец  ударом
ноги отшвырнул  противника к  стене. Двое  других отпрыгнули,
чтобы  напасть  с  двух   сторон  одновременно.   Конан,   не
дожидаясь,  пока  они  приведут   свой  план  в   исполнение,
ринулся вперед  - так,  чтобы оказаться  поближе к  одному из
противников.  Бандиты  разгадали  маневр  варвара, но слишком
поздно.
    Первая жертва  покатилась по  полу с  распоротым животом,
сжимая  окровавленными  пальцами  раны;  Конан же развернулся
на  месте  и,  как  змея,  скользнул  к следующему. Тот начал
вращать  саблей  в  воздухе,  рассчитывая,  что не даст врагу
приблизиться.   Но   Конан   не   интересовался  фехтовальным
искусством  бандита;  его  меч  с  ужасающей  силой рухнул на
саблю противника.  Удар был  таков, что  бандита развернуло к
киммерийцу спиной - и тут  же острие меча Конана врезалось  в
тело врага и прошло по  спине наискось от плеча до  поясницы,
перерубив позвоночник. Мертвый бандит  еще не упал, а  варвар
уже был готов к продолжению боя.
    Враг,  которого  он  обезоружил  и  оглушил ударом ноги в
самом   начале   схватки,   пришел   в   себя.   Увидев,  что
киммериец  стоит  к  нему  спиной,  он  вскочил на ноги и изо
всех сил  помчался к  своему оружию,  которое засело  в балке
низкого  потолка.    Острие  сабли  ушло   в  дерево   совсем
неглубоко, и рукоять  оружия подрагивала, отзываясь  на топот
множества ног, падения  мертвых и столкновения  живых. Бандит
ухватил  саблю,  выдернул  ее  и  обрушил удар на киммерийца.
Вернее,  так  ему  показалось  -  глаза  его  расширились  от
изумления, когда он  заметил, что у  него больше нет  руки, а
только короткая  культя, из  которой хлещет  кровь. Больше он
не  увидел  ничего:   варвар  был  стремителен  - первый удар
мечом перерубил  руку бандита  в плече,  вторым ударом  Конан
развалил  его  надвое.   Рука  врага  так  и осталась висеть:
пальцы мертвой хваткой вцепились в рукоятку сабли.
    Конан отвернулся  от мертвеца  и опустил  оружие. Комната
казалась  пустой.  Дрожащий   огонек  лампы  скудно   освещал
перевернутые  столы  и  скамьи,   а  также  трупы,   вповалку
лежавшие  меж  ними.  Бессмертного  в  комнате не было, но до
слуха киммерийца  донесся отдаленный  шум. Приглядевшись,  он
заметил  в  дальней  стене  еще  одну  дверь;  шум   слышался
оттуда.   Конан  быстро   пересчитал  мертвецов  -  их   было
восемь. В  живых еще  двое, подумал  киммериец и  поспешил на
шум.  Звон  металла  в   темном  углу  комнаты  изменил   его
первоначальные  намерения:    кто-то   затаился  в   темноте,
пережидая. Видно, надеялся улизнуть, оставшись незамеченным.
    Конан замер, потом повернулся лицом к углу и приказал:
    - Выходи!
    Тускло блеснув  металлом, вылетел  кинжал! следом  за ним
выскочил человек  и бросился  к двери,  ведущий на  улицу. Но
киммериец  был  начеку.  Кинжал  он  на лету отбил клинком, а
затем  перехватил  меч  в  руке  и  собрался метнуть его, как
копье, в  спину бандиту.  Он не  успел сделать  это: короткий
свист разорвал  тишину, и  бандит кубарем  покатился по полу.
Он упал  лицом вниз,  раскинув руки,  и застыл  неподвижно; в
затылке у него торчала короткая палочка.
    Бессмертный  стоял  в  черном  прямоугольнике  внутренней
двери.
    - А, это ты, - проворчал киммериец.
    Зольдо  наклонился,  подхватил  что-то  и  направился   к
Конану.  Это  что-то было бесчувственным  телом, которое   он
волок  за  шиворот.  Он  протащил  ношу на середину комнаты и
бросил ее к ногам киммерийца.
    - Это Упырь, - сказал он. - Живой.
    Зольдо пинком перевернул тело на спину.
    -  Принеси  лампу,  а  то  темно,  хоть  глаз  выколи,  -
буркнул  Конан.  Бессмертный   молча  отошел.  Вернувшись   с
лампой в руке, он  подхватил перевернутый табурет и  водрузил
лампу  на  него.   Рыжий  огненный  язычок поплясал немного и
успокоился,   вновь   протянулся   острием   к   закопченному
потолку.  Белки  закатившихся  глаз  Упыря  слабо заблестели,
отражая неровный свет. Бесноватый не приходил в сознание.
    - Крепко  ты его,  - заметил  Конан и  поинтересовался: -
Вода здесь есть?
    - Не знаю.
    - Дай-ка лампу, - киммериец протянул ладонь.
    Бессмертный снял  светильник со  стула   и подал  Конану;
тот  поднес  огонек  к  заросшему  волосом  лицу  Бесноватого
Упыря.
    - Ну и ну, - вдруг вырвалось у него.
    Киммериец  отставил  лампу,  вложил  в ножны меч, который
до сих  пор держал  в руке,  и вынул  кинжал. Его  острием он
ткнул  под  ребра  распростертое  перед  ним тело. Упырь тихо
застонал.
    -  Давай,  очухивайся  побыстрее,  -  пробормотал Конан и
ткнул сильнее.
    Бесноватый  глубоко  вздохнул  и  медленно  опустил веки.
Когда он  пришел в  себя от  боли, то  сразу сообразил, что к
чему, и  понял, что  бежать ему  не удастся:  железные пальцы
варвара  крепко   держали  его   за  горло.   Упырь  вспомнил
Сеннуха-Гиену и скривился.
    -  Ну,   здравствуй,  Рамес,   -  услышал   он   знакомый
ненавистный голос и открыл глаза.
    Лицо  варвара  с  холодными  синими  глазами  нависло над
ним.   Новые  шрамы  появились  на  нем,  но не узнать Конана
было   невозможно.   Упырь   скосился   и   увидел   второго.
Желтоглазый смотрел на него  словно на таракана -  перед тем,
как  прихлопнуть  насекомое.  Из  горла Бесноватого вырвалось
хриплое проклятье.
    -  Ну,  я  виду,  ты  уже  в полном порядке, - насмешливо
прогудел киммериец  и встряхнул  Бесноватого так,  что у того
лязгнули  зубы.  -  А   теперь  говори,  скотина,  кто   тебя
подослал?
    Упырь,  которого  Конан   назвал  Рамесом,  ощерился,   с
ненавистью глядя на варвара.
    - Сеннух-Гиена, - процедил он сквозь зубы.
    - Сеннух?!  - удивился  Конан. Память  киммерийца годы не
замутили:   жадюгу-скупщика,   который   к   тому   же    был
предателем, он вспомнил  сразу - как  вспомнил и то,  что сам
разорил  его;  по  мнению  Конана,  это  было  самым   легким
наказанием для Гиены. - Так он до сих пор не подох?
    - Подох. Сегодня, - проскрежетал Рамес-Упырь.
    Конан хмыкнул.
    - Значит, сегодня... А кто ему удружил - уж не ты ли?
    - Я.
    -  Ну,  спасибо,  -  развеселился  киммериец.  -  А   вот
заплатил ли он тебе?
    -  Проклятый  варвар!  -  заорал  Упырь,  брызгая  пеной,
выступившей у  него в  уголках рта.  - Чего  ты медлишь? Убей
меня!
    -  Да  ты  что?  -  усмехнулся  Конан.  - Мы так давно не
виделись,  вонючий   ублюдок,  хотелось   бы   потолковать...
Значит, решил сам со мной расквитаться?
    - Я не решил, - просипел Упырь. - Я...
    Он  с  силой  дернулся,  и  вдруг  лицо  его  застыло   в
изумлении,  а   в  виске   выросла  рукоять   стилета.   Тело
Бесноватого  обмякло,  и  голова  упала,  глухо стукнувшись о
пол.
    Киммериец  разжал  сведенные  на  глотке бандита пальцы и
фыркнул, как разъяренный тигр.
    - Разве я тебя  в телохранители нанял? -  ледяным голосом
спросил он бессмертного.
    Но Зольдо только мигнул желтыми глазами.
    - Он что-то  достал из одежды,  - произнес он  бесцветным
голосом и указал пальцем на сжатый кулак мертвеца.
    Киммериец  умолк.  Он  посмотрел  на свой кинжал, спрятал
его  в  ножны  и  оглянулся.  За  спиной у него  валялся труп
бандита; рядом  с ним  лежала сабля.  Конан поднял  оружие и,
просунув  конец  лезвия  между  стиснутых  пальцев  мертвеца,
заставил кулак раскрыться.  На ладони покойного  Упыря темнел
странный порошок.
    - Черный  лотос, -  проговорил киммериец.  - Ладно,  беру
свои слова назад!
    - Ты знал его? - спросил Зольдо.
    -  Знал,  -  кивнул  Конан,  отходя  от  трупа.  -   Тоже
стигиец,  как  и  Гиена.  Жрец-расстрига!  Бежал  сначала  из
своего  гнилого  храма,  а  после  -  из  Стигии.  Прибился к
пиратам, но как был жрецом,  так им и остался. Сколько  козла
не мой, он все равно воняет, - закончил он.
    Зольдо наклонился над трупом Бесноватого.
    - Лотос! - предупреждая его, воскликнул киммериец.
    - Мне он не страшен, - сказал Зольдо.
    Он выдернул из виска  покойного свой стилет, вытер  узкое
лезвие о его грудь и спрятал нож за пояс.
    Они пошли  к выходу.  Зольдо нагнулся  к трупу,  лежащему
перед дверью, и вытащил второй стилет у него из затылка.
    Неожиданный  шум   позади  привлек   их  внимание;    они
насторожились.  В  проеме  внутренней  двери  появился отсвет
пламени,  а  вслед  за  ним  возникла  сгорбленная   донельзя
человеческая фигура с лампой в дрожащей руке. Свет вырвал  из
потемок  морщинистое  лицо  -  старик  оглядывал   мертвецов.
Обнаружив тело Бесноватого, он  что-то залопотал, а вслед  за
этим  плюнул  на  покойника.  Но,  совершая  свою  старческую
месть, он  слишком сильно  наклонился или,  может быть, задел
руку,   в   которой   был   смертоносный   порошок  -  старик
повалился  на  своего  врага.  Лампа  выпала  и   покатилась,
разбрызгивая горящее масло.
    Оказавшись  на   улице,  Конан   прищурился  на   солнце.
    - Время еще  есть, - сообщил  он. - Вернемся  в харчевню,
а то у меня в глотке пересохло.
    И  зашагал  к  гавани.  Зольдо  беспрекословно последовал
за ним.


                         * * *


    В  харчевне  "Голубая  Жемчужина"  Конан  с порога зычным
голосом  потребовал  вина.  Служанка,  увидев  их,   раскрыла
рот от  изумления, а  хозяин побелел,  как полотно. Киммериец
уселся за  стол, с  удовольствием вытянув  ноги; лишь  сейчас
он заметил, что на плечах бессмертного нет плаща.
    - Где твой плащ? - спросил он.
    -  Остался  там,  -  ответил  Зольдо. - Зачем мне дырявый
плащ?
    - А-а...
    И  Конан  перенес   свое  внимание  на  служанку, которая
приближалась с объемистым  кувшином. Она со  стуком поставила
посудину на стол и, сделав страшные глаза, прошептала:
    - Почему вы вернулись?
    Киммериец  поймал  ее  за  руку  и  отхлебнул из кувшина.
    -  Девочка,  принеси  еще  один,  -  сказал  он. - Этот я
выпью,  пожелав  удачи  демонам  Нергала.  Демонам,   которые
сейчас грузят душу Упыря в самый большой котел преисподней.
    Служанка замерла.
    -  Хозяин  послал  к  упырю   сына  -  сказать,  что   вы
вернулись, - пролепетала она.
    -  Передай  этому  ублюдку,  чтоб  попридержал  язык   до
вечера, пока  мы не  уедем, иначе  я ему  его отрежу. И пусть
молится богам,  чтобы я  не отрезал  его вместе  с головой, -
тряхнув  косматой  гривой  волос,  киммериец отыскал взглядом
хозяина харчевни. Тот,  поймав брошенный взгляд,  аж посинел.
Конан чуть подтолкнул девушку: - Ну, иди!
    Она убежала, и, схватив  хозяина за руку, утащила  его на
кухню.  Больше  на  глаза  киммерийцу  он  не  показывался, а
служанка, кроме  вина, принесла  еще и  блюдо с  мясом. Конан
потянул носом  и причмокнул  губами. На  кувшине, замшелом от
старости, красовалась  печать на  воске, которым  была залита
горловина.  Зольдо  ударом  кинжала  отбил  горлышко кувшина,
понюхал содержимое и  протянул кувшин Конану.  Киммериец снял
пробу.
    - Ого! - весело сказал он.
    Служанка стояла  рядом и  ждала, теребя  фартук дрожащими
руками.
    - Что еще? - спросил Конан.
    Девушка потупилась.
    - Не  держи на  него зла,  воин... Упыря  все боялись,  -
сказала она.
    Киммериец махнул  рукой, и  девушка, просияв,  убежала на
кухню.  Конан   посмотрел  на   Зольдо,  который   не   спеша
потягивал  вино  из  кружки:  брови  киммерийца  сошлись   на
переносице.
    - Зольдо, ты мне спас жизнь, - сказал он.
    Бессмертный  в  знак  согласия  медленно наклонил голову.
    - От  ножа ты  бы ушел,  а от  черного лотоса  вряд ли, -
бесстрастно  подтвердил  он  и,  помолчав,  добавил: - сделай
для меня обратное - и мы будем квиты.


             Глава 9. ПОКА КОРАБЛЬ ПЛЫЛ...


    Ты еще  на свет  не родился,  когда я  был убит, - сказал
Зольдо. Он  вытянул руки  вперед, вглядываясь  в свои ладони.
-  Мертвая  плоть  не  стареет...  Меня убили, когда мне было
тридцать лет. И убил тот, кому я доверял как себе самому.
    Бессмертный замолчал, а потом тихо произнес:
    - Нет в моей  смерти чести для воина,  и не хочу я  о ней
говорить.
    В раскрытое  окно каюты  врывался соленый  морской ветер,
трепал  и  ерошил  светлые  волосы  Зольдо. Конан точил меч и
слушал его рассказ.
    - Когда мой брат вернул  меня с Серых Равнин, я  пришел к
своему убийце.  Он думал,  что я  чудом остался  жив, и  взял
меч, чтобы биться  со мной. Я  позволил ему выбить  у меня из
рук оружие. С криком радости  он вонзил клинок мне в  сердце,
так  что  лезвие  вышло  из  спины. Я стоял, пронзенный мечом
насквозь, и хохотал. Он поседел  от страха у меня на  глазах,
а  оптом  я  разорвал  его  в  клочья голыми руками. На крики
сбежались  стражи,  но,  увидев  меня  с  мечом  в груди, они
бросили оружие  и пустились  улепетывать в  разные стороны. Я
ушел и больше никогда не  возвращался туда, где я родился.  Я
долго был  у брата  и все  время умолял  его вернуть  меня на
Серые Равнины,  но он  и слышать  об этом  не хотел.  Тогда я
ушел.  Он  отпустил  меня,  предрекая мне возвращение. Однако
этого не случилось.
    - А что произошло с твоим братом? - задал вопрос Конан.
    Зольдо улыбнулся.
    - Спроси о том у своего меча, киммериец.
    - Что?!
    Конан  изумился.  Он  озадаченно  потер  шею  кулаком   с
зажатым в ней точильным бруском.
    - Это когда же?
    -   Вспомни   Гулистан;   горцы   и   похищенная   магами
вендийская принцесса.
    - Ты не похож на вендийца.
    - А я и не говорил, что я - вендиец.
    - Так кто же ты все-таки?
    -  Оживший  мертвец,  который   не  может  умереть   сам.
    Конан  сдул  прядь  волос,  упавшую  на  глаза, и кивнул.
    -  Не   хочешь  говорить   -  и   не  надо.   А   дальше?
    -  Я  ушел.  Теперь  я  не  считаю  себя  воином:  скучно
убивать  тех,  кто  не  может  убить  тебя,  а  я  искал свою
смерть.   В   конце  концов  я   добрался  до  Пелиаса.   Все
остальное ты знаешь с его слов.
    -  Почему  ты  сам  не  отправился за Камнем Мертвых? Или
тебя устрашили россказни старого пройдохи-чародея?
    - Может быть, я бы и  сам пошел за талисманом, но в  этом
случае смерть  моя оказалась  бы ужасной.  Камень Мертвых  не
способен без  мага разрушить  заклинание, связывающее  душу с
мертвой плотью, но он может  уничтожить саму душу, и тогда  я
никогда  не  вернусь  на  Серые  Равнины.  Об этом мне сказал
другой маг, не Пелиас; Пелиас это только подтвердил.
    - А потом вы подстроили  дело так, чтобы я отправился  за
талисманом, - мрачно продолжил Конан.
    - Пелиас сказал: ты - и никто иной.
    - Чтоб его молния поразила, этого старого фокусника!
    Конан с лязгом вогнал меч в ножны.
    - Тебе я  не верить не  могу, - сказал  он. - Знавал  я в
одно время  оживленного, вроде  тебя -  тоже ни  о чем, кроме
Серых  Равнин,  думать  не  мог.  Но  Пелиас напустил столько
туману...
    - Я знаю не больше, чем ты.
    Киммериец задумался.
    - Сдается мне,  что нам доведется  скрестить мечи друг  с
другом, а то,  что болтал Пелиас  о возвращении с  талисманом
- брехня!
    - Не знаю, - сказал  бессмертный. - Если так, то  я отдам
тебе свое оружие.
    - Что? - изумился киммериец.
    - Я могу  убить тебя, -  пояснил Зольдо. -  А к чему  нам
это?
    Конана  такой  поворот  дела  немного озадачил. Он подпер
подбородок ладонью и замолк в томительном раздумии.
    -  Что  ж,  может  статься  и  так,  -  наконец  произнес
киммериец.  - Но если ты  умрешь, то умрешь с мечом в  руках.
Я же порешил твоего брата.
    - Туда ему и дорога, - тихо обронил Зольдо.


                   Глава 10. ДЖУНГЛИ


    Несколькими  сильными  ударами  своего  длинного  кинжала
Конан  перерубил  змеевидные  стебли  лиан,  что перегородили
путь.  Из  одного  обрубка  выплеснулся  белый,  похожий   на
молоко, клейкий сок.  Киммериец выругался и  вытер заляпанное
плечо ладонью, но тут  же понял всю опрометчивость  подобного
поступка. Он поднес ладонь к носу и сморщился от отвращения.
    - Кром! Да от него несет падалью!
    Зольдо  обломил  у   черенков  пару  листьев,   способных
служить   плащом   в   дождливую   погоду,   и   протянул  их
киммерийцу.  Тот   обтер  ладонь,   тщательно  вытер   лезвие
кинжала и отбросил скомканную зелень прочь.
    -  Давай-ка   теперь  я   пойду  впереди,   -   предложил
бессмертный.
    Конан  не  успел   ответить.  Отдаленный  гул   барабанов
смешался с  непрерывной трескотней,  которую издавали  тысячи
существ,  обитавших  в  сумеречной  зелени  джунглей.  Грохот
прокатился  над  кронами  деревьев,  сцепившихся кронами так,
что  лишь  отдельные  лучи  солнца  проникали  под  эту живую
крышу, и затих.
    Киммериец   и    бессмертный   переглянулись;    кажется,
барабаны  не  сулили  им   ничего  хорошего.  С   молчаливого
согласия  спутника  Зольдо  вышел  вперед; теперь он прорубал
дорогу в густой переплетенной зелени тропического леса.
    Солнце  четырнадцать  раз  поднималось  над  горизонтом с
тех  пор,  как  они   переправились  через  реку  Зархебу   и
углубились в джунгли.  Плаванье к Черным  Королевствам прошло
гладко и  спокойно; киммериец  изнывал от  безделья, слоняясь
по  палубе  от  борта  к  борту. Когда корабль нагнал большую
стаю дельфинов  и капитан  решил между  делом поохотиться  на
морских животных, Конан с  превеликим пылом принял участие  в
этой затее.  Его искусство  в обращении  с гарпуном,  который
варвар  метал  с  борта  судна  в  лоснящиеся  мокрые  спины,
вызвало восхищение  у всей  команды. Варвар  не знал промаха.
Стоя  на  носу  корабля,  обнаженный  по пояс, он принимал из
рук  подающего  тяжелое  древко,  на  одном  конце   которого
сверкало  длинное  зазубренное  жало  гарпуна,  а  на  другом
круглилось  металлическое   кольцо  с   привязанным  к   нему
крепким  тонким  канатом.  Прищурив  синие  глаза,  чтобы  не
мешали  блики  солнца,  пляшущие  на  воде, он выжидал, когда
меж  волн  покажется  черная   глянцевая  спина  с   торчащим
серповидным    плавником.      Темные    силуэты    дельфинов
стремительными молниями мелькали в прозрачной  светло-зеленой
воде.  Когда   у  животного   кончался  запас   воздуха,  оно
поднималось  на  поверхность,   выпуская  фонтан   мельчайших
брызг,  а  затем,  набрав  полные  легкие, вновь скрывалось в
глубине.  Только  на  мгновение  черная  спина  маячила среди
волн, и этого мгновения  терпеливо ждал варвар.   С гортанным
кличем, почти не  замахиваясь, он метал  гарпун, и, вслед  за
мощным  броском,  каждый  раз  раздавался  торжествующий  рев
матросских  глоток.  Конану   передавали  очередной   гарпун,
потом  на   палубу  вытаскивали   жертву,  пронзенную   почти
насквозь.
    Вечером  матросы  пригласили  Конана  на свое ежевечернее
сборище на палубе: испить  чашу крепкого винца. Киммериец  не
чинился;  он  сидел  в  круге  моряков,  пил  с ними и слушал
морские  байки.  О  чудищах,   живущих  в  глубинах  моря   и
поднимающихся  наверх  на  погибель  кораблям;  о  штормах  и
тайфунах,  о  далеких  и  таинственных землях, лежащих где-то
за  морями  запада,  ну  и,  конечно,  о пиратах и схватках с
ними,  а  из  пиратов  больше  всего  об  Маре,  предводителе
Черных, Грозе Океана. Один из матросов, по его словам,  видел
Амру  самолично,  когда  судно,  на  котором  он  плавал в то
время,  было  захвачено  и  разграблено,  а  ему только чудом
удалось  остаться  в  живых.  Был  жесток  Амра  и не знал он
пощады!  Конану  захотелось  за  столь правдивую историю дать
рассказчику  по  шее,  он  сдержался,  хотя  матрос  не желал
красок, живописуя  деяние грозного  пирата. На  вопрос, каков
был на вид страшный северный варвар, подчинивший себе  черных
дикарей, в обычаях которых  было не щадить инородцев,  матрос
нахмурил  жидкие  брови  и  принялся  сосредоточенно  скрести
щетинистый   подбородок.   Он   побегал   глазами   по  лицам
товарищей,  с  нетерпением  ожидавших  ответа,  и   остановил
взгляд на киммерийце.  Тут матрос хлопнул  себя по коленям  в
избытке чувств и заорал:
    - Ну вот как он, как господин Ольгар!
    Взгляды  матросов  устремились  на  варвара, который этим
именем   назвал   себя   своим   собутыльникам.   Конан    не
почувствовал в  этих взглядах  для себя  никакой опасности  -
узнанным он быть не боялся.
    А  матрос  тем  временем  продолжал  описание,  пользуясь
живым примером:
    -  Только  тот  был  в  плечах  пошире,  да  и  повыше на
голову, а то и поболе будет.
    Матросы, как  будто впервые  увидев перед  собой, ощупали
взглядами фигуру гиганта-киммерийца с  ног до головы и  разом
выдохнули:
    - Да неужто?
    Рассказчик  принялся  клясться  всеми  богами  подряд:  и
морскими, и сухопутными.
    Конан  чуть  было  не  расхохотался.  Пытаясь хоть как-то
скрыть  смех,  он  поднял  чашу  с  вином,  пряча в ней лицо.
Напиток, увы, попал не  в ту глотку -  киммериец поперхнулся,
и  соседи  услужливо  заколотили  кулаками  по  широкой спине
северянина.  Разошлись далеко  за полночь, но больше  участия
в  ночных  посиделках  Конан  не  принимал. Всю дорогу у него
чесались руки надрать уши матросу-вралю.
    Бессмертный  во  время  плавания  почти не покидал каюты;
лишь  изредка,  перед  закатом,  он  проявлялся  на  палубе и
стоял у борта, уперев взгляд в заходящий диск солнца.
    Когда  борт   корабля  ударился   о  камни   пристани   в
последний  раз,   они  покинула   судно  и,   купив  верховых
животных,  двинулись  на  юг  к  своей  цели, меняя по дороге
лошадей  и  верблюдов.  Их  появление  в  безвестной   жалкой
деревушке  на  берегу  Зархебы  было  воспринято  ее  жителям
 почти как чудо:  никогда до сих пор обитатели этого  селения
не  приходилось  видеть  светлокожих  рыцарей  в  кольчугах с
длинными прямыми  мечами на  боку. Синие  глаза киммерийца  и
желтые  -  Зольдо  привели  бесхитростных  селян  в   детский
восторг.
    Конан  с  охотой  принял  гостеприимство  дикарей. Жители
деревни, узнав, что  их гости держат  путь в глубь  джунглей,
ужаснулись  и  стали   отговаривать  странников  с   глазами,
похожими на  цветные камешки  из ручья.  Когда же  уговоры не
возымели  действия,  чернокожие  без  лишних  слов  снарядили
лодку  и  переправили  киммерийца  и  бессмертного  на другой
берег реки,  где и  попрощались с  ними, горько  сетуя об  их
дальнейшей  участи.   Конан  и   его  спутник   углубились  в
джунгли.   Они  оставили  своих  верблюдов  в  древне  и  шли
пешком,  потому  что  так   было  легче  продираться   сквозь
встретившие их заросли,  сплошь и рядом  усыпанные колючками.
На  десятый  день  путешествие  Конан  наткнулся  на   свежее
кострище,  возле  которого  валялись обглоданные человеческие
кости  и  черепа,  сложенные  в  кучу.  Дикие  звери  так  не
поступают  со  своими  жертвами  -  то  были  остатки трапезы
людоедов.
    Зольдо  шел  впереди.  Правая  рука  бессмертного   мерно
опускалась и подымалась вновь  - он расчищал дорогу.  Громкий
топот,  раздавшийся  справа,  заставил  его  приостановиться.
Кроме топота  слышался треск  ломаемых ветвей,  словно кто-то
напролом  несся  через  лес,  не  разбирая дороги. Шум быстро
приближался.
    -  Лезь  на  дерево!  -  услышал  он  голос   киммерийца.
    Зольдо  не  успел  последовать  совету.  Спутанные  ветви
рядом с ним  с треском раздались,  и какая-то темная  масса с
чудовищной силой  ударила бессмертного  в бок;  он подлетел в
воздух,  упал,  и  его  снова  ударило  так,  что  он кубарем
покатился  по  сырой  почве,  покрытой гнильем. Теперь Зольдо
разобрал  хрюканье  и  разъяренный  визг  кабана.  Боли он не
чувствовал,  не  мог  чувствовать,  но  непрестанно атакующий
зверь не давал  бессмертному воину ни  подняться на ноги,  ни
обнажить оружия. Перед его  глазами мелькала то морда  кабана
с  маленькими  налившимися  кровью  глазками и бледно-желтыми
клыками в  хлопьях пены,  то влажная  земля, взрытая копытами
взбешенного   зверя.    Вдруг   кабан    испустил    истошный
предсмертный визг, затем Зольдо  услышал, как визг перешел  в
захлебывающееся хрипение.  Бессмертный перевернулся  на спину
и увидел над собой киммерийца с окровавленным мечом в руке.
    Когда  зверь  свалил  Зольдо  и  принялся катать по земле
словно  бревно,  Конан  соскользнул  с  дерева,  на   которое
успел  вскарабкаться.  Первым  его  порывом было броситься на
помощь  спутнику,  но  потом  киммериец  решил  не   спешить,
вспомнив, что гибель Зольдо  не грозит. В спине  зверя торчал
обломок  копья;  видно,  это  и  послужило  причиной яростной
атаки кабана  - он  был ранен.  И сейчас,  направляя все силы
на  уничтожение  одного   противника,  зверь  совершенно   не
замечал другого. Памятуя о  том, как спокойно Зольдо  отнесся
во дворце к  потере головы, и  решив, что несколько  кабаньих
ударов  не  принесут  бессмертному  вреда,  Конан  извлек  из
ножен меч   бесшумно подкрался к  зверю. Кабан не  услышал ни
приближения киммерийца, ни резкого свиста меча.
    -  Как  ты?  -   спросил  Конан,  сверху  вглядываясь   в
бессмертного.
    -  Ты  не  слишком  торопился,  -  заметил  Зольдо и сел,
тяжело вздохнув. - Этой твари меня не убить.
    Бессмертный  огляделся  и,  увидев  разрубленную   надвое
тушу зверя, прищелкнул языком.
    Киммериец  заботливо  очистил  лезвие  от  крови,   затем
вложил меч в ножны и присел над убитым животным.
    -  Разведи-ка  костер.  Коли  так  случилось,  отдохнем и
свежего мяса попробуем, - сказа он.
    Бессмертный  поднялся  на  ноги  и принялся отряхиваться.
Вскоре в  пламени весело  затрещали сучья.  Конан отделил  от
туши  ногу,  насадил  ее  на  крепкий  сук  и  подвесил  этот
импровизированный  вертел  над  кострищем. Зольдо подбрасывал
в  огонь  сухие  ветки,  пока  киммериец не кинул ему обломок
копья, вырезанный им  из кабаньего горба.  Бессмертный поднял
окровавленной  древко,  повертел  перед  глазами,  а  затем с
безразличием отшвырнул прочь.
    - Сколько  нам еще  идти? -  спросил Конан,  присаживаясь
на землю рядом с бессмертным.
    -  Не  знаю,  -  Зольдо  поворошил  угли  палкой.  -   Не
меньше, чем мы уже прошли. Мы приближаемся к святилищу.
    Конан, пробурчал  что-то нелестное,  принялся следить  за
мясом.


                         * * *


    Еще пять раз небесное  светило поднялось в зенит  и снова
скрылось за  краем земли.  Лес понемногу  стал редеть;  тут и
там появились проплешины,  поросшие густой высокой  травой, в
полдень  залитые  слепящим  сиянием  солнца.  После  сумерек,
царивших  под  густыми  кронами,  дневной  свет  на  открытых
участках немилосердно резал глаза.  Почва стала суше, и  идти
по ней было значительно легче.
    Огромный  коричневый  ствол  лежал  на  земле,  задрав  в
воздух вывороченные  корни. Конан  остановился перед  упавшим
деревом  и  ткнул  его  носком  сапога;  посыпалась  высохшая
кора.   Толщина  этого  лесного  исполина  была такой, что он
доходил киммерийцу  до пояса.  Конан проверил,  не сгнило  ли
дерево;  обходить   его  было   делом  муторным   и   долгим.
Убедившись, что древесина под  ним не провалится, он  положил
ладони на  шершавую кору,  собираясь единым  махом перекинуть
тело  на  другую  сторону.   Бессмертный  появился  из кустов
вслед за ним, отряхивая с плеч налипшую листву.
    - Тихо, - вдруг сказал варвар и резко присел.
    Зольдо не  стал спрашивать,  в чем  дело; он  пригнулся и
быстро  подскочил  к  киммерийцу.  Ствол  поваленного  дерева
стал укрытием для них обоих.
    - Слышишь? - шепотом спросил Конан.
    - Слышу, - так же шепотом ответил Зольдо.
    Где-то  неподалеку  переговаривались  несколько  человек.
Голоса были  мужскими, и  их обладатели  не таились,  болтали
громко,  как  хозяева;  язык,  на  котором  они говорили, был
певучим  и  протяжным  со  странными  прищелкиваниями в конце
слов.  Один  из  них   произнес  длинную  непонятную   фразу.
Остальные ответили на нее раскатистым громким смехом.
    Конан  приподнялся  и  осторожно  глянул  поверх  ствола.
    Бессмертный  последовал  его   примеру.  На   расстоянии,
примерно   равном   полету   стрелы,   они   увидели   группу
чернокожих. То,  что это  воины, было  вне всяких  сомнений -
каждый нес большой, ярко  раскрашенный щит и копье  с широким
наконечником.   Киммериец  пересчитал  чернокожих  -  их было
пятнадцать   человек.   Его   удивили   их   головные   убор,
размалеванные красками сооружения  размером с хорошую  тыкву.
Форму эти шапки имели самую причудливую.
    Удовольствовавшись  осмотром,  он  пригнулся  и посмотрел
на бессмертного.  Тот все  следил за  передвижением отряда, и
киммериец легонько  толкнул его  в бок.  Зольдо покосился  на
спутника через плечо.
    Не  было  слышно  ни  хруста  сухой  ветки  под ногой, ни
чего-либо еще  - только  звериная интуиция  варвара заставила
Конана повернуться  в ту  сторону, откуда  они с  бессмертным
только  что  пришли.  Первое,  что  он увидел - выкрашенный в
ядовитые  цвета  колпак  над  свирепым  черным лицом. Потом в
глаза ему бросилось белое  костяное кольцо, вдетое в  плоский
нос с вывернутыми ноздрями; над ним блестели темные глаза.
    Дикарь,  обнаружил,  что  его  заметили,  раскрыл  рот  и
пронзительно  крикнул.  Его   зубы,  ослепительно  белые   на
черном лице, были  подпилены и, казалось,  что у него  не рот
человека,  а   пасть  хищной   твари,  заполненная    острыми
треугольными зубами.
    Теперь  прятаться   не  имело   никакого  смысла.   Будто
невидима  сила  подбросила  киммерийца  вверх;  вопль  дикаря
еще  не  затих,  а  Конан  уже  стоял  на ногах. Ошеломленный
подобной  быстротой  чернокожий  отпрянул, прикрываясь щитом,
на  котором  был  намалеван  жуткий  лик какого-то дикарского
божка; по  краям щита  бахромой свисали  пышные перья. Дикарь
взмахнул  рукой,  и  Конан  увидел  копье,  нацеленное  ему в
грудь; широкий обсидиановый наконечник блеснул на солнце.
    Киммериец усмехнулся. Каменному  копью не пробить  доброй
кольчуги, сработанной  лучшими аквилонскими  оружейниками, но
он  не  стал  проверять  свои  доспехи  на  прочность.  Он не
дождался,  пока   дикарь  метнет   свое  оружие,   а  прыгнул
навстречу,  варвар  из  ножен  меч.  Острое,  словно  бритва,
закаленное  лезвие  прошло  сквозь  древко  копья, как сквозь
масло; чернокожий даже не  понял, что остался без  оружия. Он
издал  воинственный  клич  и  выставил  щит, чтобы парировать
удар,  но  меч  Конана  со  свистом рассек щит сверху донизу.
Дикарь  отчаянно  заверещал,  когда  вместе  с половиной щита
лишился и  левой руки  по самый  локоть; следующий  удар снес
его голову вместе  с разноцветным колпаком,  и труп рухнул  в
кусты. Конан  настороженно замер,  но дикарь,  зашедший им  с
тыла, видимо, был один.
    Однако   с   другой   стороны   неслись   дикие  вопли  и
улюлюканье чернокожих  соплеменников убитого  - и  уже не так
далеко,  как  раньше.   Конан  повернулся  навстречу   врагу.
Бессмертный тоже  поднялся во  весь рост  и ждал  приближения
орущей  орды;  он  неспешно  раскачивал  обнаженный  меч   из
стороны в  сторону, разминая  руку. Схватка  Конана с дикарем
заняла  считанные  мгновенья,  и  завывающая на разные голоса
толпа  не  успела  еще  приблизиться вплотную, однако длинные
ноги дикарей несли их вперед с поразительной быстротой.
    Конан  и  Зольдо  перескочили  через  поваленное дерево и
приготовились  к  отражению  атаки.  Их враги, по-видимому, и
понятия не  имели о  таких вещах,  как тактика  и стратегия -
они  просто  неслись,  потрясая  щитами  и  копьями и оглашая
окрестности леденящим  душу воем.  Из одежды  дикари имели на
себе только высокие колпаки  ожерелья и зубов на  шеях. Конан
подумал и присовокупил к мечу кинжал, взяв его в левую руку.
    Путники  не   дали  дикарям   возможности  атаковать   их
первыми;  они  бросились  навстречу  им  сами, когда до врага
оставалось  не  более  пятнадцати  шагов. Дикари завопили еще
громче; затем Конан и Зольдо врезались в толпу чернокожих,  и
их  воинственные  клики  смешались  с предсмертными стонами и
хрипением.
    Конан  рубился  мечом,  колол  кинжалом  и  наносил удары
сапогами. На врагах не было даже  набедренных повязок, а  меч
играючи  распарывал  раскрашенные  щиты;  лезвие  со  свистом
резало воздух,  и каждый  удар повергал  противника на землю.
Краем  глаза  киммериец  глянул,  что поделывает бессмертный.
Зольдо косил дикарей так,  как мальчишка косит палкой  траву,
воображая, что палка  - это меч,  а трава -  несметное войско
неприятеля.  Грозный  вопль  дикарей  стремительно  перешел в
общий  крик   ужаса;  оставшиеся   в  живых   развернулись  и
бросились бежать едва ли не  быстрее, чем при атаке Поле  боя
опустело,   лишь  на  земле  валялось  шесть    распростертых
безжизненных тел, и почва жадно впитывала их кровь.
    Конан,  нахмурившись,  смотрел  вслед  удирающим  во  все
лопатки  дикарям.   Догонять  их   было  пустым   делом:  они
пересекли открытое пространство и затерялись между  деревьями
в лесу.
    Бессмертный обходил трупы убитых.
    - Конан, - позвал он, - иди сюда.
    Киммериец приблизился к нему.
    - Что тебе? - спросил он.
    Зольдо кивнул на тело, лежащее перед ним.
    - Этот живой. Притворяется мертвым.
    Конан  всмотрелся  в  лицо  дикаря,  и  черная  кожа того
посерела.   Он  казался  мертвым,  но  киммериец заметил, что
ресницы чернокожего мелко дрожат.  На бедре его была  большая
рана от удара мечом.
    - Добей его, - равнодушно сказал киммериец и  отвернулся.
    Бессмертный коротко взмахнул  клинком, дикарь дернулся  и
застыл.
    -  Теперь  нам  надо  спешить  вдвое  против  прежнего, -
мрачно  сказал  киммериец.  -  Чернокожие,  что  живут здесь,
менее гостеприимны, чем те,  которых мы встречали раньше.  За
нами будут охотиться.


                 Глава 11.  СВЯТИЛИЩЕ


    Громыхание  барабанов  казалось,   заполнило  все   небо;
замысловатые  дроби   из  раскатистых   низких  звуков   вели
перекличку,  которая  продолжалась  весь  день.  Она притихла
только  перед  сумеркам,  стала  реже,  но  время  от времени
тяжелая   дробь   издалека   поднималась   к    покрасневшему
небосводу.
    Киммериец оперся  спиной о  замшелый валун,  что торча из
земли подобно  острому зубу,  нацеленному в  зенит, спугну  в
ящерицу,  которая  грелась   в  предзакатных  лучах   солнца.
Рептилия  испуганно  метнулась  в  щель  на  камне,  мелькнув
зеленой  спиной.  Грудь  киммерийца  тяжело  вздымалась   под
кольчугой, по шее сбегали  струйки пота. Зольдо опустился  на
землю рядом  с валуном.  Большую часть  пути после  нападения
дикарей  они  проделали  размеренным  неспешным бегом, но лоб
бессмертного оставался сухим, а дыхание его не было слышно.
    Конан  отер  вспотевшие  виски  тыльной  стороной  ладони
и сплюнул.
    - Кабы знать, долго ли еще? - выдохнул он.
    Зольдо  махнул   рукой  в   сторону  темнеющей    впереди
холмистой гряды, поросшей лесом.
    - Туда, - сказал он.
    -  Туда!  -  раздраженно  передразнил  его  киммериец.  -
Сколько еще - туда?
    - Близко. Очень близко.
    Конан  не  ответил,  а  только  сплюнул  еще  раз. Зольдо
поковырял носком валявшуюся гнилушку.
    - Доберемся до холмов,  найдем укрытие, - произнес  он. -
Ты спрячешься, а остальное предоставь мне.
    Киммериец  насупил  брови,  обдумывая  оскорбительное для
себя предложение.
    - Ну и что дальше?
    Зольдо молча пожал плечами.
    - Их  будет не  пятнадцать: как  в первый  раз, а,  может
быть, в  десять раз  больше. Если  навалятся всем  скопом, то
от  мечей  проку  мало,  -  сказал  Конан.  -  Надо придумать
что-нибудь получше.
    - Я же бессмертный, - возразил  Зольдо.
    - Бессмертный! - заволновался киммериец. - А вдруг они  и
падалью не брезгуют!
    Зольдо  нахмурился  и  помрачнел;  Конан  же смутился, но
гнев  еще  бродил  в  нем.  Тут  лоб  бессмертного   внезапно
разгладился, и лицо его прояснилось.
    -  Ты  меня  не  понял,  -  сказал  он. - Я предлагаю вот
что: ты укроешься  в безопасном месте,  но сделаешь для  меня
одну  вещь  -  отрубишь  мне  голову.  У  тебя  это   неплохо
получается,  -   вставил  Зольдо   не  без   тени  иронии   и
продолжил:  - Я возьму голову в руки и выйду навстречу  нашим
чернокожим друзьям.  Думаю, что после встречи со мной пыла  у
них поубавиться.
    Конан     расхохотался,      представив      бессмертного
расхаживающим  с   головой  под   мышкой.  Зольдо   продолжал
говорить:
    - Я могу драться и обезглавленным - лишь бы глаза  видели
врага и  что с  ним происходит.  - Заметив  изумленный взгляд
киммерийца, он  пояснил: -  У тебя  во дворце  я притворялся:
мне ничего не стоило продолжать  бой даже после того, как  ты
рассек меня мечом.
    Конан отмахнулся от предложения бессмертного.
    -  Мне  это  не  нравится,  -  возразил он. - Мало ли что
взбредет в дикарские мозги, а ты  мне  нужен - так же,  как я
тебе. Я предпочитаю видеть тебя рядом.
    - Как знаешь, - произнес бессмертный.
    Конан оторвал спину от камня.
    - Поднимайся, -  приказал он. -  Еще чуть-чуть, и  начнет
смеркаться,  а  бежать  в  темноте  мы  не  сможем.  Надо  бы
добраться до холмов... а там видно будет!
    Зольдо встал на ноги.
    Они  побежали  дальше:  бессмертный  впереди,   киммериец
следом  за  ним.  Сумерки  были  недолгими,  но  они   успели
наполовину  сократить  расстояние,  которое  отделяло  их  от
гряды холмов. А потом,  неожиданно и резко, опустилась  тьма,
и на  потемневшем небе  проступили крупные  яркие звезды. Лес
огласился  новыми  звуками,  пришедшими  на  смену   дневным;
тонкие  визги,  басистое  уханье  и  вой  наполнили  темноту.
Путники сменили бег на шаг, продолжая продвигаться вперед,  к
холмам.   Когда   взошла   луна,   идти   стало  легче.  Было
полнолуние, и лунный свет рассеял непроглядную темноту  леса.
Тогда они снова перешли  на бег. Грозный рев  ночного хищника
врезался в рулады обитателей джунглей; те на некоторое  время
испуганно примолкли,  а потом  опять засвистели,  завизжали и
загугукали.
    Зверь  рычал  где-то  неподалеку.  Конан  коснулся  плеча
идущего впереди Зольдо.
    - Потише, - сказал он. - Пошли медленнее.
    Киммерийцу  совсем  не  улыбалось  наткнуться на хищника;
стоило быть поосторожней.
    На рык  первого зверя  отозвался второй,  и тоже  близко.
Путники шли, настороженно  вслушиваясь и вглядываясь  в тени,
протянувшиеся от деревьев. Лунный свет серебрился на  листьях
и стволах, делая их белесыми.
    - Впереди, - вдруг тихо сказал Зольдо. Он сразу  замедлил
шаг,  и  киммериец  наткнулся  на  него.  Конан понял краткое
предупреждение  бессмертного  и  принялся  быстро  обшаривать
глазами  расстилающийся  перед  ним  ковер  мха  и  древесные
стволы.
    Леопарда выдала  тень, которую  отбрасывал его  хвост. До
гигантской  кошки,   притаившейся  на   дереве,  было   шагов
двадцать;  зверь  прижался  к  толстой  ветви на высоте в два
человеческих  роста.   Он  великолепно   спрятался,  но,    с
нетерпением поджидал приближающуюся добычу, нервно подергивал
кончиком хвоста.  Будь хвост  неподвижен, его  бы можно  было
принять за высохший сук, но он мотался из стороны в  сторону,
и тень плясала, следуя за его движениями.
    - Я пойду вперед, - шепнул бессмертный.
    Не дожидаясь ответа, он  направился к дереву, на  котором
распластался  затаившийся  леопард.  Конан  на  всякий случай
обнажил меч: где-то поблизости мог быть и второй хищник.
    Бессмертный  не  преодолел   и  половины  расстояния   до
леопарда,  как  тот  вдруг  завозился  и  тревожно   мяукнул.
Зольдо  продолжал  шагать  к  нему,  и зверь, забыв про хоту,
вскочил на  все четыре  лапы; шерсть  на его  спине поднялась
дыбом, хвост нервно  хлестал воздух. Леопард  яростно зашипел
на  приближавшегося  бессмертного.  Громадная  кошка   меньше
всего ожидала  подобного подвоха:  то, что  двигалось к  ней,
не  было  добычей,  а  являлось  тем,  что  приводило  ее   в
неописуемый  ужас.  Наконец  леопард,  не выдержав, ринулся в
бегство; он  спрыгнул с  дерева, которое  выбрал для  засады,
и,  ломая  кусты,  помчался   куда  глаза  глядят,  лишь   бы
оказаться подальше от этого внушающего ему страх существа.
    Конан  подошел  к   бессметному  и  озадаченно   хмыкнул.
    -  Не   понимаю,  почему   на  тебя   набросился   кабан?
    -  Он  был  ранен  и  взбешен,  а потом - слеп, - ответил
Зольдо.
    - Ладно. Уж  на том спасибо,  что не пришлось  возиться с
этой кошкой, - сказал киммериец, пряча оружие в ножны.
    Громкий,  полный  боли  человеческий  вопль  зазвенел   в
ночи.  На  него  ответил  разъяренный  рык.  Человек закричал
снова, будто  его терзал  зверь. Ему  ответили голоса  людей,
полные угрозы.  И опять взревел хищник.
    - Это с другой стороны, - произнес Зольдо. - Похоже,  нас
догоняют.
    - А-а, проклятье! - выругался  Конан. - Бежим! кто бы  на
них не напал, он их ненадолго задержит.
    Они сорвались с места и помчались между деревьями.  Ветер
свистел в ушах киммерийца;  на бегу он внимательно  следил за
тем, чтобы  ненароком не  наскочить на  низко растущую  ветку
дерева и  не споткнуться  о выступающий  из земли  корень. Не
упускал он из виду  и мелькавшую между стволов  впереди спину
бессмертного: когда тот  выскакивал на поляну  или прогалину,
надетая на нем кольчуга вспыхивала серебром в лунных лучах.
    - Берегись! - неожиданно  крикнул Зольдо в полный  голос.
В руке его, тускло блеснув, появился меч.
    В ответ на его предупреждения лесная темнота  разразилась
нестройным хором  улюлюканья и  завываний, в  которых не было
ничего  человеческого.  Конан  сообразил,  что  их  не только
догнали,  но   и  успели   окружить.  Теперь   им  предстояло
пробиваться сквозь кольцо врагов.
    Вскоре  он  увидел  среди  деревьев  разрисованные   щиты
дикарей  -  они  уже  не  прятались,  а  выскочили навстречу,
размахивая копьями. Свои тела  они покрыли светлой краской  и
были похожи на призраков, кривляющихся в необузданном танце.
    Бессмертный  остановился,  и  Конан  быстро  нагнал  его.
    -  Я  буду  прикрывать  тебе  спину!  -  крикнул  Зольдо.
    - Хорошо,  - кивнул  в ответ  Конан и,  не сбавляя  шага,
устремился вперед.
    Он врезался в ряды дикарей как таран в крепостную  стену.
Киммериец издал  боевой клич  своего племени,  и столь ужасен
был  его  крик,  что  чернокожие,  первыми  принявшие на себя
удары тяжелого меча, в страхе отшатнулись. Клинок варвара  не
останавливался  ни  на  мгновенье:  мерцающая  полоса   стали
разрубала щиты, крушила черепа, рассекала мышцы и кости. Там,
где  не  успевал  меч,  его  работу  доделывал длинный кинжал
киммерийца.  Оружие   дикарей  не   могло  выстоять    против
закаленного  отточенного   лезвия,  а   сами  они    нападали
беспорядочно и бестолково.
    -  Не  отставай!  -  крикнул Конан бессмертному, которого
не мог видеть.
    Зольдо ответил гортанным выкриком.
    Меч  киммерийца  смел  с  дороги  еще двух врагов; теперь
кольцо  окружения  было  прорвано.  Вслед  путникам  полетели
копья; одно ударило в спину  бессмертного и сбило его с  ног.
Зольдо  кувыркнулся  по  земле,  вскочил  на  ноги  и понесся
вслед   за   Конаном.   Чернокожие,   разочарованно    взвыв,
бросились в погоню.  Хотя они и  были нагишом, что  облегчало
движения,  деревья  затрудняли  путь  как  беглецам,  так   и
преследователям.   Самые   быстроногие  из  дикарей   бросили
своих  соплеменников  и  пустились  вдогонку в одиночку. Один
из черных  скороходов даже  обогнал киммерийца  и выскочил из
кустов  наперерез,  грозно  размахивая  копьем.  Конан  отбил
каменный наконечник и срезал дикарю половину черепа вместе  с
частью щита, которым тот решил прикрыться. Дикарь  завертелся
волчком, разбрызгивая кровь  и мозг, затем  рухнул, ткнувшись
изуродованной головой в землю.
    Вскоре почва под сапогами  Конана стала заметно тверже  -
начался  склон  холма.  Киммериец  тяжело  дышал,  волосы его
намокли от пота и налипли на лоб; он мрачно размышлял о  том,
сколько еще может  продлиться та гонка.  Силы его, в  отличие
от  бессмертного,  были  почти  на  исходе.  Стар становлюсь,
мелькнула мысль,  тяжел... Вопли  преследователей по-прежнему
звучали за спиной, но стали тише - ненамного, но тише. Зольдо
бежал  рядом,  рука  об  руку;  подошвы бессмертного с мерным
хрустом давили усыпавшую  землю прель. Они  перевалили первый
холм, затем второй. При  подъеме на третий Зольдо  неожиданно
опередил  киммерийца  и,  взбежав  на  вершину,  замер,   как
вкопанный.
    Конан поднялся  к нему,  кипя от  злости. Он  остановился
рядом с Зольдо, тяжело переводя дух. Внезапно он понял.
    - Пришли? - только и спросил Конан.
    - Да, - ответил  бессмертный. - Смотри!
    Подножие холма, на котором  они стояли, было свободно  от
растительности  -  так  же,  как  и  склоны  других   холмов,
окружавших  ровную  каменистую  площадку  на  дне   небольшой
котловины.  В   глубине  ее   находилось  то,   что    больше
напоминало  огромную  груду  наваленных  друг на друга камней
гигантского  размера.  У  основания  той  кучи  зияло  черным
провалом  отверстие.  По  всей  поверхности площадки валялись
другие валуны.
    Конан  подтолкнул  бессмертного   к  спуску,  но   Зольдо
отшатнулся и взглянул на него.
    -  Дальше  я  не  пойду,  -  сказал он. - Буду ждать тебя
здесь.  Спускайся один.
    - Ты забыл о дикарях?  - спросил Конан. - Нам  надо найти
подходящее место - либо для укрытия либо для обороны.
    - Они сюда не придут. Они боятся приблизиться к храму.  Я
тоже.
    - Слушай, - рявкнул киммериец. - Пелиас сказал, что  тебе
нельзя входить в святилище  и касаться талисмана -  и только!
Ты пойдешь вниз!
    - Хорошо,  - согласился  Зольдо. -  Но перед  тем как  ты
отправишься в храм, тебе нужно отдохнуть и выспаться.
    Бессмертный стал неторопливо  спускаться по склону  вниз.
    Конан  прислушался.  Похоже,   Зольдо  был  прав:   вопли
дикарей больше не тревожили тишину. Хотя, как знать...
    Камни, которые  лежали на  скальной поверхности  и сверху
казались  разбросанными  в  беспорядке,  на  самом  деле были
обломками  циклопических  статуй,   упавших  в   незапамятные
времена;  рядом  с  ними  гигант-киммериец  чувствовал   себя
карликом.  Разрушенные   временем  стены   святилища   теперь
закрывали  половину  неба;  луна  равнодушно  изливала на них
свои   холодные   серебристые   лучи.   Когда-то   святилище,
вероятно,  возвышалось  над  холмами  и  было видно издалека,
подумал Конан.  Еще он  заметил, что  все до  единой разбитые
статуи изображали гигантского змея.
    Бессмертный не сводил взгляда с разрушенного храма.
    - Тебя что, тянет в него войти? - поинтересовался  Конан.
    Зольдо  помотал   головой,  как   будто  избавляясь    от
наваждения.
    -  Нет.  Просто  оно  мне  внушает  ужас,  -  сказал  он.
Конан  вытер  взмокшую  шею  ладонью  и  стряхнул с нее капли
пота.
    - А-а,  - протянул  он. -  Да, местечко  не из  приятных.
Похоже,  ты  прав:  дикари  сюда  лезть  не собираются. Жаль,
спрятаться здесь негде. Разве что в самом святилище.
    - Можешь идти туда. А я вернусь на холм.
    Конан усмехнулся.
    - Ну нет, ночевать здесь мне тоже не по сердцу.
    Они  развернулись  и  пошли  назад,  в холмы, чтобы утром
вернуться вновь.


               Глава 12. КАМЕНЬ МЕРТВЫХ


    Смолистый  факел  весело  трещал  и  разбрасывал   мелкие
искры,  желтое  пламя  металось  и  прыгало,  а  вместе с ним
прыгали  тени  на  сырых  стенах.  Толстый слой пыли покрывал
пол, заглушая шаги.  Конан не торопился:  вкрадчивыми мягкими
шагами  он  ступал  по   пыльным  камням, чутко вслушиваясь в
тишину в  коридоре. Пока  широкий проход  с высоким  потолком
был  пуст  и  молчалив,  но  киммериец  никогда  не   доверял
подобному спокойствию в  таких местах, как  развалины древних
храмов - оно  могло рухнуть в  самый неожиданный и  неудобный
момент.   Один  подвох  уже  был  налицо:  войдя в наполовину
обвалившиеся  громадные  ворота,  он  сразу  же  попал в этот
коридор,  а  затем,  сделав  четыре  поворота  после   первой
развилки,  обнаружил,  что  пришел  в  тупик.  Тут  Конан   с
досадой  сообразил,  что   святилище  представляет  из   себя
гигантский  лабиринт;  ему   пришлось  возвращаться  и   идти
другим путем. Он уже  бывал в лабиринте стигийского  храма, и
выбраться оттуда  было трудновато  - ему  это удалось  лишь с
помощью  оживленной  мумии  древнего  мага.  Но  здесь  такой
случай  мог  и  не  представиться!   Кроме  этого,   храмовые
лабиринты   часто   оборудовались   всевозможными  ловушками,
известными  лишь  посвященным.  Любого  другого  обычно ждала
печальная  участь  -  эти  ловушки  устраивались  так,  что у
попавшего  в  них  всегда  оставалось  время  и  раскаяться в
совершенном  преступлении,  и  оплакать  свою горькую участь;
смерть в них наступала не сразу, но всегда была мучительной.
    Следы  на  пыли  отпечатывались  хорошо,  но  Конан решил
подстраховаться  в  поисках  дороги  назад.  Стены  лабиринта
были сложен  из крупных  глыб мягкого   песчаника, и  он стал
кинжалом  делать  на  них  зарубки,  каждый  раз  перед   тем
тщательно   осматривая   глыбу,   чтобы   не   нарваться   на
неприятности.  Он   давно  уже   потерял  счет   поворотам  и
закоулкам с тупиками,  но до этих  пор все шло  благополучно:
не проваливался  в тартарары  пол, не  обрушивался на  голову
потолок.  Ветка  в   руке  Конана  догорела,   и  он   поджег
следующую.
    Коридор  делал  очередную   развилку,  и  тут   киммериец
насторожился - в  одном из новых  проходов пол изменил  цвет.
Конан направился туда и  обнаружил, что слой пыли  с каменных
плит  исчез  неведомо  куда.  Он  сделал очередную зарубку на
стене и проследовал  дальше, но далеко  идти ему не  пришлось
-   вскоре   он   увидел,   что   путь  преграждает  какая-то
непонятная  масса.  Конан  остановился  сразу,  лишь   только
заметил ее.   Расстояние было  приличным, и  рассмотреть, что
там такое, при  дрожащем свете факела  он не смог,  но увидел
главное -  то, что  загораживало дорогу,  занимая коридор  во
всю  ширину,  было  живым.  Оно  непрестанно  подрагивало   и
шевелилось!   На  Конана   неведомое  существо  не   обратило
никакого внимания, и он осторожно отступил назад, вернулся  к
развилке  и  пошел  в  другой  рукав  коридора,  но его ждало
разочарование   -   там   был   еще   один  тупик.  Оставался
единственный путь, который занимала неизвестная тварь.
    Существо    никак    не    реагировало    на    осторожно
приближающегося  к  нему   человека.  Конан  мелкими   шагами
двигался к твари,  сжимая в руке  меч; он уже  ясно видел это
создание.  Подобное  чудо  ему  встретилось впервые; оно было
похоже  не  полупустой  бурдюк   с  вином,  который   валялся
брошенный на  землю.   Чудовищный по  величине бурдюк! только
у бурдюков с вином не  бывает щупалец. Длинные и тонкие,  они
усеивали поверхность твари и  не знали ни секунды  покоя: они
вздымались  вверх  и  опадали,  свивались в клубки, ощупывали
стены и перед бесформенным телом.
    Конан остановился.  Было странным,  что непонятная  тварь
не совершает никаких  попыток к нападению,  - он уже  подошел
достаточно  близко,  чтобы  его  можно  было  заметить.  Этот
монстр либо  слеп, либо  лежит к  нему не  тем концом. Глаз у
твари  Конан  не  заметил,  чего-либо  напоминающего  пасть -
тоже.   Обойти  чудовище  было  невозможно,  и  как убить эту
тварь, киммериец  не имел  никакого понятия.  Он пожалел, что
у него нет с собой копья  - вот здесь оно бы пригодилось.  Он
снова   двинулся   вперед.   Чудовище   продолжало    свивать
щупальца,  как  будто  человека  поблизости  и вовсе не было.
Конан весь напрягся в ожидании атаки твари. Расстояние  между
ними медленно и неуклонно сокращалось.
    Когда до  чудовища оставалось  не более  пяти шагов,  оно
атаковало. Хотя  Конан и  приготовился, нападение  было столь
стремительным, что он  не успел ничего  сделать. Тело и  руки
киммерийца  обвили  щупальца,  сдавили   грудь  -  так,   что
потемнело в глазах; и хотя  Конан не выпустил меч, но  оружие
мало  чем  могло  ему  помочь.  Внезапно  в  центре   бурдюка
раскрылась  большая   круглая  пасть,   усеянная  по    краям
множеством   мелких   загнутых   зубов.   Чудовище   оторвало
киммерийца от  пола и  стало неторопливо  подтаскивать его  в
пасти. Конан  отчаянно сопротивлялся,  но тщетно  - тварь  не
выпускала его  из своих  железных объятий.  Факел Конана тоже
не выронил,  поэтому видел,  куда его  тащат. За  несколькими
рядами зубов  твари была  видна зеленоватая  глотка в белесых
потеках; из  нее несло  смрадом. Щупальца  чудовища время  от
времени  попадали  в  огонь   факела  и,  обоженные, отлетали
прочь и начинали судорожно извиваться в воздухе.
    Конан попытался вытянуть руку  с факелом вперед, и  когда
пасть твари оказалась под ним и жадно распахнулась еще  шире,
готовясь заглотить добычу, он на мгновение напряг мышцы левой
руки,  а  затем  внезапно  расслабил  их.  Его  рука получила
немного свободы, чего он и добивался; теперь отчаянным рывком
он вытянул левую руку  и воткнул пылающий факел  в разверстую
пасть чудища. Пламя коснулось  зеленой плоти, и она  зашипела
под огнем, и  тут же тварь  в судороге дернулась,  и щупальца
на  какой-то  миг  ослабли.  Почувствовал  свободу, киммериец
вогнал меч в тело твари по самую рукоять.
    Чудище  издало  странный  булькающий  звук.  Конан  почти
упал  на  его  спину,  крутанул  меч  в  ране  и потянул его,
распарывая плоть  твари. Щупальца  вновь обрели  былую мощь и
отшвырнули  киммерийца;  он  кубарем  покатился  по каменному
полу,  оставив  меч  в  теле  чудовища.  Факел,  которым   он
подпалил  тварь,  потух  в  ее  пасти.  С боевым кличем Конан
рванулся  вперед,  спасать  меч,  но  его  встретила пустота:
чудовище исчезло и унесло с собой его оружие.
    Киммериец вытащил из-за  пояса очередную смолистую  ветку
- он  их нарубил  впрок перед  тем, как  войти в святилище, и
теперь возблагодарил  Крома, что  они не  потерялись во время
схватки.   Он высек  огонь и  зажег факел.  Коридор был пуст;
тварь  сбежала,  оставив  за  собой   крупные  пятна   темной
жидкости  -  очевидно,  то  была  ее  кровь.  Конан извлек из
ножен кинжал и направился  по следам, оставленным монстром  -
терять  меч  он  не  собирался.  Расправившись  с чудищем, он
всегда сможет  вернуться назад  по пятнам  крови и продолжить
поиски  Камня  Мертвых.  Других  подобных  тварей  Конан   не
опасался - он уже знал их уязвимые места.
    Пятна крови  тянулись по  коридору, петляя  вместе с ним.
Конан  шел  и  размышлял,  что  вернее: тварь ли оказалась на
редкость живучей, или  он нанес ей  не слишком опасную  рану.
Вскоре следы  привели его  в громадный  зал, посреди которого
находился  большой,  идеально  круглый  водоем.  Конан поднял
факел повыше, осматривая место,  куда он попал. Потолок  зала
поддерживало  множество   колон  с   вырезанными  в    камине
ощеренными змеиными мордами; посреди водоема - то ли  озерца,
то ли бассейна - находился шестигранный островок, к  которому
вело  шесть  тонких  мостков,  по  одному на каждую грань. На
островке высился  пирамидальной формы  алтарь, весь  покрытый
резьбой  -  от  широкого   основания  до  усеченной   плоской
вершины.
    Конан решил обследовать зал  после того, как вернет  себе
оружие. Пятна крови  из ран чудовища  уходили в темноту  межу
колоннами, и он последовал за ними. Когда киммериец  проходил
мимо  змеиных  морд  с  разинутыми  пастями, ярчайшая вспышка
внезапно ослепила  его, и  резко бросила  в сторону.  Оскалив
зубы,  с  напружинившими  мускулами,  он  обшарил   помещение
взглядом,  но  зал  по-прежнему  был  тих  и  пуст.  Конан  с
осторожностью снова приблизился к колоннам. В пасти одной  из
змеиных  морд   промелькнул  яркий   блик  света   и   исчез.
Вырезанная  из  красного  камня,  она  находилась на высоте в
рост  Конана,  и,  заглянув  в  промежуток  между   каменными
челюстями,  он  увидел  там  перекошенную  рожу  демона.   От
неожиданности  Конан  отшатнулся;  рожа  в  пасти дернулась и
пропала. Киммериец испустил шумных вздох облегчения и  досады
- в  каменной пасти  было спрятано  изогнутое, отполированное
до  блеска  зеркало.  Такие  зеркала  он  уже  видел: жрецы в
храмах  использовали  их  для  различных церемоний. В змеиной
голове, расположенной ниже, находилось отверстие для факела.
    За  колоннами  была  высокая  дверь  без  створок.   Свет
горящей ветви выхватил из  мрака а дверью бесформенную  массу
чудовища, которое распростерлось сразу за невысоким  порогом:
щупальца  твари  бессильно  свисали,  а  из  разинутой  пасти
сочилась  густая   белая  масса.   Тварь  лежала   совершенно
неподвижно  и  еще  больше  напоминала  бурдюк,  только   уже
распоротый.  Рукоять  меча  выглядывала  из-под   обвившегося
вокруг нее щупальца, которое Конан перерубил ударом  кинжала.
Щупальце  обмякло  и  соскользнуло  с  рукояти,  и  киммериец
вырвал  оружие  из  тела  твари.  Острое лезвие было измазано
густой темной кровью, и  Конан поморщился: вытирать лезвие  о
гладкую  шкуру  чудовища  не  имело  смысла.  Может,  в  зале
найдется какая-нибудь  тряпка, которая  истлела не  до конца,
решил  киммериец.  Он  понес  меч  в  руке; с лезвия медленно
стекала кровь и крупными каплями падала на пол.
    Поиски   тряпицы   успехом   не   увенчались.   Громадный
прямоугольный зал был  пуст: только камень  пыль и зеркала  в
колоннах, да за множеством  дверей маячили все те  же длинные
коридоры  лабиринта.  Присутствия  талисмана  он  так  же  не
обнаружил - правда,  оставался недосмотренным еще  островок с
алтарем. И  нужно было  поторопиться -  вдруг на  запах крови
убитой твари соберется подобная же нечисть...
    Наконец Конан  подошел к  бассейну. Вода  в нем  казалась
черной,  а  гладь  ее  была  ровной  и спокойной: ни зыби, ни
малой волны,  и нахмурился,  раздумывая. Если  тварь, которую
нон прикончил, не подохла  в этом лабиринте с  голода, значит
она  чем-то  питалась.  Вполне  вероятно,  что на дне водоема
обитает  еще  какая-нибудь  мерзость,  которой только и надо,
чтобы кто-нибудь ступил на мостки...
    Конан опустился  на колена,  размахнулся, с  силой ударил
лезвием  меча  по  воде  и  сразу же отскочил назад. Громкий,
похожий на  щелчок бича  звук раздался  в воздухе,  по черной
поверхности  бассейна  побежали  быстрые  мелкие  волны; звук
заметался  между  стенами,  отдаваясь   эхом,  Конан выжидал.
Поверхность  воды  вскоре  успокоилась  и снова стала ровной;
похоже было на то, что  в водоеме никто не обитал.  Киммериец
повторил  трюк  с  мечом   еще  раз,  но  бассейн   оставался
безжизненным.  Конан  посмотрел   на  меч  и довольно кивнул:
вода почти смыла кровь с  лезвия. Затем он поднялся и  быстро
перешел по мостику на остров.
    Но здесь его тоже  ждало разочарование - ничего  похожего
на Камень  Мертвых! киммериец  мысленно проклял  и Пелиаса, и
бессмертного, который сейчас дожидался его, шатаясь по холмам
вокруг  святилища.   Сколько  таких   залов  может   быть   в
лабиринте? Он может бродить  по его коридорам до  конца своих
дней!  А  если  к  тому  же  талисман  упрятан в какой-нибудь
тайник...
    Эта мысль  привела киммерийца  в ярость.  Гнев закипел  в
его груди, и  ему надо было  выплеснуть его наружу.  Конан со
злобой  посмотрел  на  алтарь.  Высокая  каменная пирамида со
срезанной   верхушкой   была   сплошь   украшена  затейливыми
письменами,  вырезанными  на  ее  гранях.  Очертания букв, из
которых складывались  неведомые слова,  были незнакомыми;  он
не мог прочесть  того, что было  написано на каменных  гранях
алтаря. Но сейчас киммерийцу хотелось одного - разнести  этот
алтарь на  кусочки. Сорвать  его с  места и  утопить в черной
воде бассейна!
    Тут  в  голове  Конана  промелькнула  некая  мысль,  и он
решил ее проверить.  Он поднес огонь  к подножию алтаря.  Так
и  есть:   между  основанием  пирамиды  и каменной плитой, на
которой  она  стояла,  была  щель  - тонкая, почт незаметная.
Конан  положил  меч  и  пристроил  к  нему  горящий факел так
чтобы  он  не  потух,  затем  навалился  плечом  на   алтарь,
покрепче   уперся   ногами   и   надавил.   Алтарь    остался
неподвижен.   Странно! Пирамида  была не  столь велика, чтобы
он не смог ее  сдвинуть с места -  и, однако, его попытка  не
увенчалась успехом!
    Конан    попробовал    опрокинуть    алтарь    -     тоже
безрезультатно.   Правда,   камень  стал  раскачиваться,   но
совсем чуть-чуть:  что-то  не давало ему сдвинуться  с места.
Киммериец  делал  третью  попытку.  Присев  перед  алтарем на
корточки,   он   обхватил   его;   мышцы   на   спине  Конана
напряглись, на руках вздулись  вены, на лбу от  нечеловеского
напряжения выступил пот.  Он начал медленно  выпрямлять ноги,
прижимая пирамиду  к груди;  алтарь поддался  и пошел  вверх.
От  тяжести  камня  у  Конана  зарябило перед глазами, но он,
поднявшись вместе с алтарем,  в последнем усилии толкнул  его
прочь от  себя и  разжал руки.  Пирамида с  грохотом упала  и
раскололась  на  куски.  Конан   вытер  рукой  лоб,   глубоко
вздохнул  и  потянулся,  разминая  онемевшие  мышцы.   Четыре
металлических   штыря,   в   две   ладони   длинной   каждый,
образовывали  квадрат.   Теперь  Конан  понял,  почему ему не
удалось  сдвинуть  или  прокинуть  алтарь  -  пирамида   была
насажена на эти торчащие из каменной плиты штыри.
    Потом   Конан   нагнулся   и   увидел   Камень   Мертвых.
В углублении под алтарем  лежал он, и киммерийцу  показалось,
что  свет  факела  внезапно  ослаб,  и  темнота  еще   больше
сгустилась  в  зале.  Камень  Мертвых  бы  цвета  мрака  - не
черного, а именно мрака. Конан смотрел на него и  чувствовал,
как  волна  озноба  пробегает  по  его  сине,  собирая кожу в
пупырышки. Наконец  он протянул  руку, коснулся  талисмана, и
леденящий холод обжег его пальцы.
    Но  он  не  разжал  их;  он  поднялся  с Камнем Мертвых в
руке,  и  боевой  клич   киммерийца  прогремел  под   сводами
святилища, эхом отразился от стен  и вернулся к нему.   Затем
Конан   распустил   завязки   небольшого    кожаного   мешка,
висевшего у  него на  поясе, и  спрятал талисман.  Он запалил
новый факел, подхватил меч и ушел с островка.
    Пятна  крови,  пролитые  тварью,  уже подсохли. Пользуясь
ими,  как   путеводной  нитью,   он  двинулся   по  коридорам
лабиринта к выходу, где его ожидал бессмертный.


                  Глава 13.  ПОЕДИНОК


    После    мрака    лабиринта    дневной    свет    казался
неестветвенно  ярким.  Конан  заморгал,  вытер выступившие на
глазах  слезы,  потом  оглянулся   и  посмотрел  в   темноту.
Обратный путь  к выходу  из святилища  не занял  у него много
времени  и  обошелся  без  помех;  он  вернулся  по  кровавым
следам  до  места,  где  встретил  чудище,  а  там уже шел по
собственным  зарубкам  на   стенах  лабиринта.  Когда   глаза
перестали слезиться и привыкли  к свету, Конан прищурился  на
солнце  и  присвистнул  от  удивления:  ему  казалось,  что в
святилище он пробыл до вечера, однако золотой солнечный  диск
едва  перевалил  за  полуденную  черту. Сделав последний шаг,
киммериец  вышел  из-под  арки   на  скалистый  грунт   перед
развалинами и  направился в  условное место,  где его  ожидал
бессмертный.
    Конан   петлял   между   крупными   обломками  гигантских
изображений   Великого   Змея,   усеявшими   площадь    перед
святилищем.   Мелкие   глыбы   он   перепрыгивал,   при  этом
талисман в кожаном мешке увесисто бил его по бедру.
    Дорогу   киммерийцу   перегородил   очередной    огромный
обломок.  Конан решил  его не обходить; цепляясь  пальцами за
трещины  в  камне,  он  проворно  взобрался  на него и увидел
фигуру  бессмертного.  Зольдо  стоял  спиной  к  святилищу на
вершине холма,  с которого  они спускались  давешней ночью, и
смотрел в сторону джунглей.
    - Зольдо! - крикнул Конан.
    Бессмертный  обернулся  на  крик  и,  увидев  киммерийца,
стал   спускаться   по   скалистому   склону   обрыва.  Конан
посмотрел  вниз,  выбирая  место  поудобней,  и одним прыжком
слетел с камня.
    Когда  он   вышел  на   свободный  от   обломков  участок
площадки, на противоположном  ее конце появился  бессмертный.
Он  взмахнул  рукой,  приветствуя  Конана,  и  направился ему
навстречу.    Вскоре   расстояние   между   ними  сократилось
настолько, что можно было разговаривать без крика.
    - Ты нашел его? - спросил бессмертный.
    - Здесь, - кратко ответил Конан и хлопнул себя по  бедру.
    Зольдо оставалось  не более  десятка шагов,  и он  мог бы
коснуться плеча  киммерийца, но  вдруг споткнулся,  как будто
налетев на невидимую  преграду, и рухнул  на колени, а  оптом
упал лицом вниз и замер.
    - Эй, что случилось? - спросил Конан.
    Зольдо молчал;  скрюченные пальцы  бессмертного судорожно
царапали камень.
    Конан   остановился.   Происходящее   было    непонятным;
вдобавок  его  настораживало  то,  что  бессмертный  упал  на
ровном  месте.   Опыт  подсказывал  киммерийцу,  что от магии
можно   ждать   подвоха   в   любое   мгновение,  а  инстинкт
напоминал, что такая перемена не сулит ничего хорошего.
    Вдруг в  воздухе словно  бы потянуло  ледяным ветерком, и
Конан почувствовал слабые толчки  в бедро. Не спуская  глаз с
распростертого тела  бессмертного, он  опустил руку  на мешок
с  талисманом.  Зольдо  уже  не лежал неподвижно; бессмертный
медленно   поднимался   на   ноги.   Ладонь   Конана    вновь
почувствовала  толчки  сквозь  толстую  кожу мешка; казалось,
они  стали  гораздо  сильнее.  Камень  Мертвых   пульсировал,
бился, как сердце, набирающее силу.
    Зольдо   поднялся   и   встал   перед   Конаном.    Глаза
бессмертного  были  выкачены  из  орбит,  губы   беспрестанно
шевелились,  будто  он  хотел  что-то  сказать,  но  не  мог;
однако  движения   его  уже   не  казались   неуверенными   -
медленным и точным  жестом он положил  кисть на рукоять  меча
и потянул лезвие из ножен.  И в это же время  его шевелящиеся
губы справились с немотой.
    - Берегись, Конан! - крикнул он.
    Киммерийца  поразил  этот  крик.  В  нем  не было никакой
угрозы; наоборот, Зольдо  будто предупреждал его  полным боли
воплем.  Камень Мертвых мерно и ровно бился в кожаном мешке.
    Бессмертный  обнажил  меч  и  отбросил  в  сторону пустые
ножны; его желтые выпученные  глаза обежали киммерийца с  ног
до  головы,  словно  впервые  видел  его.  Но  глаза эти были
исполнены  ужаса  и  муки  -  они  не  принадлежали существу,
которое готовилось напасть.
    Конан не стал гадать,  что происходит с его  спутником, -
он  просто  поднял  меч  и  приготовился  к  схватке.  Оценив
позицию  бессмертного,   он    передвинулся  немного   влево,
занимая  более  удобное  для  себя  положение. Зольдо  тут же
переместился вслед  за ним  и этим  свел преимущество  Конана
на нет.   Киммериец видел уже  искусство бессмертного в  бою,
но  только  сейчас  оценил  его  до  конца, сообразив, что во
дворце так  легко обезглавил  Зольдо просто  потому, что  тот
подставил  шею  сам.  Но  теперь  он,  кажется,  не собирался
поддаваться.
    Бессмертный стал обходить Конана, не приближаясь к  нему,
и  киммериец  сразу  раскусил  уловку  противника:  тот хотел
поставить  его  лицом  против  солнца.  В  свою  очередь   он
выполнил  маневр,  который  разрушил  задумку  Зольдо,  и они
закружили  по  площадке.  Краем  глаза  Конан  следил за тем,
чтобы  не  споткнуться  о  какой-нибудь  из валяющихся вокруг
обломков. Он  не хотел  атаковать первым;  слишком велик  был
риск  нарваться  на  смертельный  удар.  Он,  воин, вся жизнь
которого  прошла  с  мечом  в  руке, встретил равного себе по
силе. Немало людей,  слывших непревзойденными бойцами,  нашли
свою   смерть   от   его   меча,   но   тут  противником  был
бессмертный, и  это осложняло  задачу. Одно  дело -  человек,
которого можно ранить,  и тогда боль  от раны заставляет  его
делать  ошибки;  другое  -  ничего  не  чувствующая   мертвая
плоть.   Зольдо  был  великим  воином,  и  Пелиас  ничуть  не
преувеличивая,  утверждал  это;  кроме  того,  он был ожившим
мертвецом, чье расчлененное тело срасталось мгновенно.
    И потому  Конан выжидал;  бессмертный должен  был напасть
первым,  раз  талисман  оказывает  на  него воздействие, хотя
чародей  говорил  об  обратном.  Медленно отступая, киммериец
двигался туда,  где обломки  статуй помешали  бы поединку  на
мечах;  он  знал,  что  Зольдо  физически  слабей  его,  и  в
схватке  без  оружия   потерпит  поражение.  Но   бессмертный
разгадал этот замысел:  когда киммериец приблизился  к узкому
проходу меж двух обломков  и стал пятиться туда,  бессмертный
остановился и опустил меч.
    Конан  выругался.  Зольдо,  повернувшись  к  нему спиной,
отошел на несколько шагов и стал поджидать противника.
    Конан отошел от обломков и встал  напротив бессмертного.
    - Ну, нападай! - рявкнул он.
    Зольдо не шевельнулся.
    -  Тогда  прочь  с  дороги,  нежить! - сказал киммериец и
шагнул вперед.
    Оружие   бессмертного   свистнуло   в   воздухе.    Конан
парировал удар и ответил стремительным выпадом, нацеленным  в
голову противника. Хотя  киммериец и был  готов к этому,  но,
когда Зольдо отразил его  удар, Конан проникся с  восхищением
к  бессмертному.  Потом  удары  посыпались  один  за  другим;
лезвия  мечей  сталкивались  со  звоном,  разбрасывая  брызги
искр,  противники  фехтовали,  предугадывая  каждое  движение
друг  друга.  Этот  бой  мог  продолжаться  бесконечно; Конан
это понимал,  как понимал  и то,  что бессмертный,  в отличие
от него,  не ведает  усталости. Он  сделал несколько  попыток
вышибить меч из рук  бессмертного или отбросить его  оружие и
потом    сбить    Зольдо    с    ног,    но    тот   оказался
предусмотрительным.  Мертвые  мышцы  боли  не ощущали, к тому
же  бессмертный  умело  ослаблял  силу  ударов противника - и
снова  лезвие  его  меча  плясало  перед  Конаном   гибельный
танец.   Зольдо не  отступал; не  отступал и  Конан, которому
приходилось защищаться, ибо  самая малейшая рана  была сейчас
для  него  смертельной  угрозой.  Они  почти  не сдвинулись с
того места, с которого  начали поединок; оба будто  бы вросли
в землю, и только звон стали окружал их незримой стеной.
    Киммериец чувствовал, что  усталость не за  горами; скоро
она начнет  подкрадываться к  нему. Он  вспомнил меч, который
бессмертный   выбрал   в   оружейных   кладовых  королевского
дворца.   Меч был,  без спора,  хорош, но  тоньше и легче его
собственного  -  ненамного,  но  все  же. Парировав очередной
удар бессмертного - так, что его рука отлетела чуть дальше  -
Конан  слегка  раскрылся,  и  меч  Зольдо тут же устремился в
незащищенное  место.  С  хриплым  выкриком,  собрав все силы,
киммериец  нанес  страшный  удар  в  самую  уязвимую точку на
лезвии вражеского меча,  и в руке  Зольдо осталась рукоять  с
торчащим  из  нее  коротким  обломком  стали. Остальная часть
лезвия отлетела далеко в сторону, со звоном упав на камень.
    Бессмертный,  однако,  не  растерялся;  с  силой метнув в
Конана  рукоять  с  обрубком  лезвия,  он  бросился  бежать к
святилищу.   Киммериец  ринулся  за  ним  вдогонку. Отчаянным
рывком  он  настиг  бегущего  и  замахнулся  мечом, собираясь
снести  ему  голову,  но  Зольдо  неожиданно  нырнул Конану в
ноги. Киммериец налетел на него и покатился по земле.
    В следующий миг Зольдо  выдернул из-за пояса два  стилета
и  прыгнул  на   поверженного  противника.  Конану   пришлось
выпустить  меч,  чтобы  перехватить  запястья   бессмертного;
потом,  в  борьбе  за  оружие,  они  покатились  по  площади.
Киммериец  после  отчаянного  сопротивления  оседлал   своего
врага,  вырвал  у  него  стилеты  и  отбросил  их   подальше.
Бессмертный  неистово  дергался  под  тяжелым  телом  Конана;
Камень Мертвых ровно бился в мешке на бедре.
    Киммериец  поискал  глазами  свой   меч,  но  тот   лежал
далеко.   Конан подумал,  что бегство  Зольдо могло оказаться
всего  лишь   уловкой,  чтобы   лишить  его   оружия.   Рывки
бессмертного усиливались,  и держать  его вечно  киммериец не
собирался. Он  потянулся за  кинжалом, намереваясь  повторить
то,  что  уже  сделал  однажды  -  отрубить  Зольдо голову, а
потом швырнуть  ее подашь:  обезглавленное тело  бессмертного
в этом случае станет практически беспомощным.
    Он   не   смог   выполнить   задуманное.   Тело  под  ним
выгнулось, сбросив киммерийца, и  тут же он получил  страшный
удар  ногой  по  руке  с  оружием.  Кинжал вылетел из пальцев
Конана, а  бессмертный змеей  выскользнул из  его хватки;  и,
не  успел  он  опомниться,  как  Зольдо  вцепился  в  мешок с
талисманом и силой дернул  к себе. Завязки лопнули,  но Конан
успел   перехватить   Камень   Мертвых   в   воздухе.   Рывок
бессмертного  помог  ему  подняться;  затем  кулак киммерийца
врезался  в  лоб  противника.   Тот,  выпустив мешок, кубарем
покатился по земле.
    Конан помчался к  мечу. Он уже  был совсем рядом,  когда,
споткнувшись о каменный  осколок статуи, рухнул  навзничь. Он
сильно ударился  подбородком: из  глаз полетели  искры, а  во
рту  появился  солоноватый  привкус  крови.  Над  ним  что-то
просвистело, и  он увидел,  как упал  далеко впереди  кинжал,
который  метнул  в  него  Зольдо.  Топот  сапог  бессмертного
раздавался совсем рядом - и совсем рядом был меч.
    Подтянувшись на  руках, Конан  схватил оружие.  Подняться
с земли он  уже не успевал:  фигура Зольдо заслонила  над ним
солнце.  Киммериец  перекатился  на  спину  и  рубанул мечом,
подсекая  противнику  ноги.  Бессмертный  рухнул  на него, но
Конан тут  же отшвырнул  его прочь  и стремительно  поднялся.
Зольдо, извиваясь всем  телом, быстро полз  к нему; ног  ниже
коленей  у  него  не  было;  отсеченные  конечности  валялись
рядом  с  киммерийцем,  и  тот  пинками отправил их подальше.
Бессмертный сделал попытку  подняться, но вновь  упал: культи
плохо  держали  его.  Внезапно  встав  на четвереньки, словно
животное, Зольдо  поскакал вдогонку  за ногами,  но киммериец
в  два  прыжка  настиг  его  и  опрокинул,  ударив   сапогом.
Бессмертный вцепился  ему в  ногу, стремясь  свалить, и Конан
заработал мечом.
    Вскоре   бессмертный,    лишенный    всех    конечностей,
беспомощно  барахтался  у  его  ног.  Киммериец  отпрыгнул  в
сторону; отрубленные руки Зольдо  все еще сжимали его  сапог.
Он с омерзением  стряхнул их; кисти  упали и тут  же поползли
к  бессмертному,  перебирая  пальцами.  Зольдо же на обрубках
ковылял им навстречу.
    - А-а... Проклятье на  твою голову! - взревел  киммериец.
    Не   глядя,   он   сунул   меч   в   ножны,  подскочил  к
бессмертному,  схватил  его  за  волосы  и  поволок.   Зольдо
прилагал  отчаянные  усилия,  чтобы  освободиться,  но  Конан
остервенело тащил  и тащил  его по  площадке. Оттащив Зольдо,
как  ему  показалось,  на  безопасное  расстояние,  киммериец
отпустил  волосы  бессмертного,  и  тот немедля отправился за
утерянными частями тела. Конан снова нагнал его, опрокинул  и
придавил ногой.   Бессмертный возился, стараясь  сбросить его
сапог.
    - Кром!  Я что,  так и  буду бегать  за тобой?  - рявкнул
Конан, глядя в лицо противника.
    Остекленевшие глаза  Зольдо были  ему ответом.  Киммериец
огляделся  и  обнаружил  неподалеку  осколок  каменной плиты,
покрытой почти стершейся резьбой. Он подтащил бессмертного  к
нему. Мешок с талисманом, который  Конан до сих пор сжимал  в
руке,  мешал,  и   он  откинул  его   в  сторону.   Удерживая
бессмертного  на  месте,  он  наклонился  к  осколку   плиты,
перевернул  плоский  камень  и  навалил  его на грудь Зольдо.
Теперь  бессмертный  стал  похож  на  опрокинутую  на   спину
черепаху:  голова  его  моталась  из  стороны  в  сторону,  а
обрубками  конечностей  он  махал  в  воздухе, словно лапами.
Конан с удовлетворением посмотрел на эту картину.
    Подобрав  мешок  с  талисманом,  он  вновь привязал его к
поясу; Камень  Мертвых по-прежнему  бился и  трепетал, словно
живой.   Легкое  царапанье  достигло  слуха  киммерийца;   он
резко  повернулся  на  звук   и  увидел  руки   бессмертного,
которые   упрямо   ползли   к   телу,   цепляясь    пальцами.
Поморщившись,  Конан  подобрал  два  больших камня и придавил
ими  обрубленные  конечности.  Потом  он  вновь  посмотрел на
поверженное тело Зольдо и принялся за работу.
    Выбирая  из  валяющихся   вокруг  обломков  покрупнее   и
потяжелее,  Конан  заваливал  камнями бессмертного, воздвигая
над  ним  каменный  курган,  из-под  которого без посторонней
помощи Зольдо  уже не  выбраться. Плоским  камнем он собрался
закрыть его лицо, как услышал тихий, еле слышный шепот:
    - Конан... Конан...
    Бессмертный звал его.
    Киммериец склонился над ним.
    - Унеси Камень к холмам... Поскорее...
    Конан  выпустил  осколок  из  рук  и  поднялся. Он воздел
сжатые кулаки к небу и потряс ими.
    - Кром!


                Глава 14. СМЕРТЬ ЗОЛЬДО


    В  чистом  голубом  небе  появилась  темная  точка.   Она
быстро  увеличивалась,  и  вскоре  у  нее  появились  крылья.
Крылья  эти  были   не  похожи  на   птичьи,  да  и   размеры
приближающегося  существа  были  слишком  велики  для  птицы.
Какая-то  тварь   летела  к   святилищу;  черный   ее  силуэт
вырастал на глазах в прозрачной голубизне небосвода.
    Безобразный крылатый  монстр снижался  на площадь,  перед
развалинами,  отрезая  киммерийцу  дорогу  к холмам. Глубокие
глазницы  монстра  полыхали  оранжевым:  вместо  шерсти морду
покрывала  крупная   черная  чешуя,   а  между   острых  ушей
поднимался    гребень.    Торс    чудовища    был     подобен
человеческому;   длинные    шестипалые   руки    оканчивались
загнутыми острыми когтями. Ноги  только до колен походили  на
человеческие,  а  ниже  -  камень  площади царапала громадная
птичья  лапа.  За  плечами,  поднимая  ветер,  взмахивали две
пары жестких крыльев, одна над другой.
    Монстр опустился  на площадь  и сложил  крылья за спиной.
Он высунул из пасти тонкий раздвоенный язык и зашипел.
    Конан  попятился,   прикидывая  в   уме  расстояние    до
развалин.   Только  в  лабиринте  святилища  можно было найти
укрытие: как ни велики  его коридоры, твари таких  размеров в
них не протиснуться.
    Чудище,   однако,   проявило   к   киммерийцу   полнейшее
равнодушие.   Зашипев,  монстр  опустился  на  четвереньки  и
наклонил голову  низко к  земле, сгорбив  уродливую спину. На
шее  у  него  сидел  человек.  Чудовище  подставило  к  плечу
когтистую ладонь, и человеческая  фигура соскочила на нее,  а
затем  на  землю.   Размахивая  руками,  человек  побежал   к
киммерийцу.
    Конан  изумленно  глядел  на  бегущего.  Путаясь  в своем
длинной просторном одеянии, к нему торопился маг Пелиас.
    -  Ты?!  -  выдохнул  киммериец,  когда  чародей подбежал
поближе.
    Волшебник   замахал   на   него   руками,   как  ветряная
мельница.
    -  Друг  мой,  -  с  натугой  выдохнул  он,  - я все тебе
объясню, но не сейчас. Где талисман?
    Конан ответил на это взбешенным ревом.
    - Нет!  Ты мне  объяснишь сейчас!  - заорал  он. - Ты все
подстроил с самого начала! Ты все знал!
    Пелиас устало  опустился на  обломок статуи  и сгорбился.
Тут Конан увидел, что  лицо волшебника выглядит похудевшим  и
изможденным,  а  под  глазами  у  него  залегли черные круги.
Пелиас развел руками и хлопнул себя по колену.
    - Да,  - произнес  он, -  я все  знал. Но  я не мог сразу
отправиться вместе с  вами. - Голос  его сорвался на  крик. -
Понимаешь? Не мог!
    Пелиас  с  размаху  ударил  кулаком  по камню, на котором
сидел,  отшиб  кулак  и,  сморщившись  от  боли,  затряс им в
воздухе.
    - Мне  необходимо было  заглянуть еще  кое-куда. Там  я и
задержался  -  вернее,  меня  там  попытались  задержать.   -
Волшебник придирчиво  осмотрел пострадавший  кулак и  просил:
- Ну, так где же Камень Мертвых?
    Киммериец  сорвал  с  пояса  мешок  и  тряхнул  им  перед
чародеем.
    - Ага, - сказал Пелиас с удовлетворением.
    Конан  уставился   на  мешок,   кожаные  бока    которого
вздымались и опадали.
    -  Послушай,  Пелиас,  талисман  вроде  бы стал больше, -
недоуменно произнес он.
    - Ай-ай-ай, - насторожился чародей.
    Внезапно  радужные  лучи  брызнули  в  разные  стороны от
фигуры волшебника.
    Волшебник,  как  бы  защищаясь,  вытянул  вперед  руки  и
отступил на шаг.
    - Ну и ну, - вымолвил Конан.
    Пелиас  что-то  негромко   пробормотал,  и  вокруг   него
образовалась слабо мерцающая оболочка в виде яйца.
    -  Друг  мой,  нам  нельзя  больше медлить, - раздался из
кокона приглушенный голос чародея. - Что с бессмертным?
    Конан отодвинулся.
    - Видишь? - спросил он.
    Брови Пелиаса поднялись на лбу.
    - Вижу,  - ответил  он. -  Положи мешок  с талисманом  на
землю.
    Киммериец опустил мешок у своих ног.
    -  А  теперь  уходи  отсюда,  -  сказал  Пелиас.  - Иди к
монстру, на котором я прилетел. Он унесет тебя отсюда.
    Конан помотал головой.
    - Я никуда не пойду!
    -  Мой   король,  это   смертельно  опасно,   -  возразил
волшебник. - Ты даже не представляешь, что здесь начнется!
    Киммериец снова сделал жест отрицания.
    - Ты меня уже  разок надул, и я  тебе не верю. Мне  не по
нутру, когда  рядом с  мои королевском  крутятся ненормальные
чародеи  с  какой-нибудь  новой  игрушкой.  Я  с  таким   уже
встречался, и всегда приходилось разбираться с помощью меча.
    - Конан, я  знаю, что ты  не доверяешь магам,  - печально
сказал  Пелиас.  -  Но  позволь,  друг  мой, сказать, что мы,
вероятно,  видимся  в  последний  раз.  Если  сможешь, прости
меня - ведь я вынудил тебя совершить это путешествие.
    Киммериец нахмурился.
    - Ты серьезно?
    - Совершенно серьезно.
    - Ну что  ж, тогда я  пойду, - задумчиво  произнес Конан.
- А чудище свое отпусти  или оставь себе на всякий  случай. Я
доберусь сам.
    -  Мне  эта  крылатая  тварь  не понадобиться, - возразил
маг.  -  Если  ты  не  улетишь  на  ней, то она выйдет из-под
моей власти, как только я задействую талисман.
    -  Мне  она  тоже   не  нужна,  -  решительно   отказался
киммериец.
    - Как знаешь, -  согласился Пелиас. - Позволь,  я провожу
тебя и заодно отпущу на свободу это существо.
    Они расстались  на краю  площадки. Конан  стал взбираться
по крутому  склону наверх;  он слышал,  как за  спиной у него
шумно   взлетела   тварь,   отпущенная   чародеем   на  волю.
Киммериец  добрался   до  вершины   холма,  помахал    оттуда
Пелиасу и направился  в сторону леса  - так, чтобы  волшебник
видел, как он  уходит. Но прошел  он совсем немного,  а затем
лег  на  землю  и  ползком  вернулся к обрыву. Спрятавшись за
чахлым кустом,  прилепившимся на  самом краю,  киммериец стал
наблюдать за магом.
    Куча тяжелых  камней, под  которой покоился  бессмертный,
с  этой  точки  была  прекрасно  видна.  Пелиас сидел рядом с
ней.  Конан стал ждать, что будет дальше.
    Ожидание его затянулось -  видимо волшебник в самом  деле
решил предоставить  Конану возможность  уйти подальше.  Глаза
киммерийца начали слипаться, и он заснул.
    Проснулся  он  от  близкого  раската  грома. Конан поднял
голову, моментально пробудившись,  будто и не  дремал вообще.
Уже  смеркалось.  Гром  бабахнул   второй  раз,  и  Конан   в
недоумении  задрал  лицо  к  небу,  на котором не оказалось и
следа  облаков;  оно  было  чистым  и  ясным, и первые звезды
только-только  проступали  на  нем.  Киммериец  посмотрел   с
обрыва вниз  и ничего  не увидел:  луна еще  не взошла,  тени
заливали  котловину  и  только  развалины  святилища  неясной
грудой  темнели  в  дальнем  ее  конце.  Громыхающий   раскат
расколол  небо  в  третий  раз,  и  в  землю ударила слепящая
молния.  Она   не  исчезла,   а  продолжала   блистать,   как
искореженная  нить,   соединяющая  безоблачный   небосвод   с
погруженной во тьму  землей. Маленький островок  яркого света
вспыхнул  в  котловине.  Молнии  били  снова и снова; наконец
они  слились  в  одну  сверкающую воронку, которая вытянулась
острием  вниз,  упираясь  в  светящийся  островок.   Внезапно
Конан сообразил,  куда бьют  эти молнии:  в место,  где лежал
Зольдо,  погребенный  под  обломками.  Сощурившись  от яркого
блеска,  киммериец  увидел  темную  фигуру  с воздетыми вверх
руками; она  медленно отступала  среди бьющих  со всех сторон
молний.  Островок  света разгорелся и  засиял,  соперничая  с
ними блеском; тьмы больше не было, только черная фигура  мага
пятилась  к  краю  площадки.   Шаги  чародея были неверны, он
шатался, словно пьяный.  И тут в  него ударила молния...  Маг
рухнул наземь, как подкошенный.
    Конан  съехал  вниз  по  склону  и  побежал  к   упавшему
Пелиасу.  Сияющие разряды  с грохотом врезались в  камень, но
ни один не  задел его. Киммериец  упал на колени  перед телом
волшебника, разглядев, что  опаленные волосы мага  спеклись в
темную массу.  Похоже, у  него больше  не было  ни ресниц, ни
бровей,  а  кожа  на  лице  потемнела и покрылась трещинами и
волдырями.   Конан схватил  его за  плечи и  взвалил себе  на
спину.
    Мощный  удар  выбил  у  киммерийца  землю  из-под ног. Он
упал,  ударившись  плечом  и  выронив  тело Пелиаса; площадка
ходуном ходила у него  перед глазами, гладкий камень  лопался
и  стрелял  трещинами.  Конан  вскочил,  с  трудом   сохраняя
равновесие; твердь земная  колебалась под ним,  словно палуба
корабля в  море. Подхватив  обмякшее тело  Пелиаса, он рывком
забросил его  себе на  плечо и  обернулся:   там, где воронка
из молний касалась земли, теперь зияла стремительно  растущая
пропасть,   в   которую   низвергались   громадные   каменные
обломки.
    Киммериец  бросился   бежать;  он   несся  не   чуя  ног,
перескакивая  через  вздымающееся  каменно  крошево.  Обдирая
руки, он лез  по склонам обрыва,  падал и лез  снова, и камни
сверху сыпались на него.


                        ЭПИЛОГ


    Королева  Зенобия   сидела  в   резном  кресле,   положив
подбородок  на  сложенные  ладони.  Рядом  с  ней  стоял граф
Просперо, склонившись в  учтивом поклоне; губы  его беззвучно
шевелились.   Граф    сопровождал   свою    неслышную    речь
выразительной  жестикуляцией,  но  брови  королевы оставались
нахмуренными.  Она  о  чем-то   спросила  Просперо,  и   граф
беспомощно  развел  руками.  Зенобия  порывисто  поднялась  и
топнула в гневе туфелькой.
    Изображения  королевы  и  графа  побледнели  и   пропали;
мерцающий  шар,  висевший  над  костром,  съежился и струйкой
дыма развеялся в воздухе.
    -  Ну,  видишь,  все  в   порядке,  -  сказал  Пелиас   и
перевернулся на другой бок, зашипев при этом от боли.
    Конан не  ответил, ткнув  ножом оленью  ногу, подвешенную
над   угольями.   Где-то   неподалеку   в   джунглях   громко
захрустели  ломающиеся   ветви,  и   киммериец   настороженно
повернулся на шум.
    -  Не  беспокойся,  мой  король,-  произнес  волшебник. -
Хотя  меня  и  потрепало  изрядно,  но  сил,  чтобы  отвадить
непрошеных  гостей,   хватит.  Сквозь   магический  круг   не
пройти  никому,  ни  зверю,  ни  человеку.  Мы  можем   спать
спокойно.
    Пелиас пошевелил  остатками бровей  на обгоревшем  лице и
страдальчески сморщился.
    - Вот уж не думал, что  ты полезешь за мной в это  пекло!
-  Волшебник  осторожно   коснулся  кончиками  пальцев   кожи
на лбу.
    Конан отрезал от оленьей  ноги маленький кусочек и  сунул
в   рот,   потом   старательно   разжевал   и  проглотил.  На
физиономии его проступило удовлетворенное выражение.
    - Кром!  Я бы  продал душу  за несколько  глотков вина, -
сказал он.
    -  Вина?  -  удивился  Пелиас.  -  Что  же  ты   молчишь?
    Волшебник  принялся  бормотать  себе  под  нос непонятные
слова заклинаний. Когда он  умолк, Конан огляделся в  поисках
кувшина. Вином, однако, не пахло.
    - Ну? -  раздраженно буркнул киммериец,  разочарованный в
своих ожиданиях.
    - Подожди  немного, вино  будет, -  успокоил его  Пелиас.
    Конан  недоверчиво  покосился  на  чародея,  но ничего не
сказал.    Желудок  его   требовал  пищи   и,  не   дожидаясь
обещанного  вина,  он  отрезал  два  изрядных куска жаренного
мяса, протянув  один из  них магу.  Конан быстро  расправился
со своей  порцией и  примеривался отрезать  еще, когда сверху
раздалось громкое уханье.
    - Вот и вино, - сказал Пелиас. - Лови!
    Над головой  Конана затрещали  ветви; он  поднял взгляд и
увидел,  как  сквозь  крону  деревьев  на  него падает темный
комок. Он поймал его  на лету. Упавший предмет  издал звучное
бульканье,  и  Конан  опустил  себе  на колени полный бурдюк.
Пелиас  благожелательно  поглядывал,  как  его   сотрапезник,
вырвав из бурдюка затычку, шумно принюхался.
    - Вино,  - довольно  сказал он  и припал  к меху,  сделав
изрядный  глоток;  затем  оторвался  и  добавил:  -  Отличное
вино!
    После  этого  киммериец  поднял  бурдюк  над  головой,  и
темная жидкость  струей потекла  в его  раскрытый рот. Бурдюк
стал худеть на глазах.
    -  Друг  мой,  оставь   и  мне  немного,  -   обеспокоено
сказал Пелиас.
    Конан  вытер  губы  и  протянул наполовину опустевший мех
волшебнику. Пелиас чуть-чуть пригубил,  и рот его сложился  в
довольную улыбку.
    - Ты  послал за  ним одного  из своих  уродов? -  спросил
Конан.
    Пелиас согласно наклонил голову.
    - Хорошее винцо! Откуда он его взял?
    - Стянул где-нибудь.
    Киммериец   вернулся   к   прерванному   ужину,   щедрыми
глотками запивая куски жаренной оленины.
    Пелиас,  покряхтывая  и  шипя,  принял сидячее положение.
    -   Друг   мой,   я   бы   хотел   выразить   тебе   свою
признательность, -  заговорил маг,  - ибо  ты уже  второй раз
спасаешь  меня  от  смерти.  Я  готов  объяснить тебе причины
моего странного на первый взгляд поведения.
    Конан оторвался от мяса.
    - Не надо, - сказал он.
    - Как? - изумился волшебник.  - Ведь ты требовал от  меня
объяснений?
    Конан   отшвырнул    в   сторону    обглоданную    кость.
    -  Пелиас,  -  сказал  он,  -  ты  хотел повернуть мир на
другую колею и спасти его от гибели. Ты это сделал?
    - Мы это сделали, мой король, - поправил киммерийца  маг.
    - А-а, пустое, -  отмахнулся Конан, - оставь  свои бредни
при  себе,  у  меня  от  них  голова  болит.  Я видел, что ты
вытворял  перед  развалинами!  Не  скрою,  я  думал,  что  ты
хочешь  завладеть  талисманом,  и  решил  тебе помешать, но я
ошибся.  Почему ты меня  обманывал, не знаю и знать  не хочу!
То, что я видел, сказало  мне, что твои слова о  гибели моего
королевства  и  королевы  могут  быть  правдой.  Поэтому   мы
квиты:  ты делал свое дело,  а я делал свое. Я знать  не хочу
о  судьбах  мира,  а  моя  жена  и  королевство мне дороги. А
вытащил я  тебя потому,  что решил:  иной раз  не худо  иметь
под рукой  колдуна, с  которым можно  договориться. Ясно?  Но
постарайся  не  впутывать  меня  больше  ни  во что, иначе от
нашей дружбы не останется и следа.
    -  О,  мой  король!  Если  бы  только  я  мог   поступить
по-другому... - печально произнес Пелиас.
    Конан усмехнулся и отхлебнул вина.
    - Тогда  хоть не  ври -  у тебя  это плохо  получается, -
сказал он. - И ответь мне на один вопрос.
    - Какой? - спросил волшебник.
    - Что с Зольдо?
    - А-а, я знал, что ты  о нем просишь, - улыбнулся маг.  -
Теперь душа его на Серых  Равнинах, тело же сгорело, а  пепел
канул в бездну вместе  с Камнем Мертвых. Бессмертного  больше
нет!
    Конан  смотрел   в  огонь   и  молчал.   Языки   пламени,
отражаясь, плясали в его синих глазах.



                     ВОЛЧИЙ РУБЕЖ
             (Волки по ту сторону границы)
               Р.Говард, Л.Спрэг де Камп






                        Глава 1


    Далекий  тревожный  рокот  барабанов  пробудил  меня.  Не
двигаясь,  я  лежал  в  кустах,  выбранных  мной  для ночлега
прошлым  вечером.   Затаившись  от   постороннего  глаза,   я
напрягал слух,  соображая, откуда  доносятся рокочущие  удары
- в этом густом  лесу было нелегко определить  направление по
отдаленным звукам.
    Лишь  мерный  барабанный   бой  нарушал  лесную   тишину.
Колючие  ветви  кустарника,  оплетенные  вдобавок   вьющимися
растениями, создавали  надо мной  непроницаемый темный  свод.
Из  своего  убежища  я  не  мог  видеть  ни  звезд, ни луны -
вокруг  простиралась  сплошная  тьма,  черная  и  глухая, как
ненависть  врага.  Но  это  вполне  устраивало  меня - если я
почти ничего не  вижу, то и  сам остаюсь невидимым  для чужих
глаз.
    Ритмичные барабанные  удары начинали  действовать мне  на
нервы;   они   продолжали   звучать   непрерывно,   гулко   и
угрожающе:    бух-бух-бух!  -   и  снова:   бух-бух-бух!   Не
приходилось  сомневаться,  что  это  глухой  тревожный  рокот
предвещает  нечто  ужасное.  Ведь  только  один инструмент на
свете мог издавать эти  низкие мерные звуки -  боевой барабан
пиктов,   в   который   колотят   размалеванные   дикари    в
набедренных повязках,  варвары, из-за  которых дремучие  леса
по ту сторону границы были полны смертельной угрозы.
    По ту сторону  был сейчас и  я. Один, без  всякой надежды
на   помощь,   укрывшись   под   колючими   ветвями   густого
кустарника,  я  находился  в  чужом враждебном лесу, кишевшем
полуголыми  воинами;  испокон  веков  они  чувствовали   себя
хозяевами этих непроходимых джунглей.
    Так!   Наконец-то   я   разобрался,   откуда    доносятся
ритмичные  удары!  Барабан  бил  на  западе,  и  я решил, что
расстояние до него было не таким уж большим.
    Я  внимательно  проверил  свое  боевое снаряжение: потуже
затянул  пояс,  на  котором  висело оружие, попробовал, легко
ли  выходит  из  расшитых  стеклянным  бисером ножен короткий
кинжал; затем,  убедившись, что  все в  порядке, я, извиваясь
ужом  и   стараясь  двигаться   совершенно  бесшумно,   начал
пробираться  между  колючками  и  острыми шипами кустарника в
сторону несмолкающего барабанного боя.
    Я был  уверен, что  этот ритмичный  глухой стук  означает
что-то  определенное,  но   вряд  ли  он   возвещал  о   моем
присутствии - меня  обнаружить пикты еще  не могли. И  тем не
менее зловещее "бух-бух-бух"  несло угрозу и  предвестие беды
всем  незваным   пришельцам,  осмелившимся   вторгнуться   на
территорию дикарей,  где на  редких лесных  полянах стояли их
немногочисленные   хижины.   В   рокочущих   глухих    ударах
явственно  слышались  рев   всепожирающего  огня  и   шипенье
градом   сыпавшихся   пылающих    пиктских   стрел,    вопли,
исторгаемые  нечеловеческими  пытками,  и свист окровавленных
боевых топоров,  раскалывающих без  разбора головы  и воинов,
и женщин, и детей. Это было поистине страшно!
    Выбравшись  из-под  колючих  ветвей,  я  в полной темноте
осторожно  пробирался  между  стволами  гигантских  деревьев.
Время от времени, когда  моего лица или напряженно  вытянутых
рук  касалась  какая-нибудь  тонкая  ветка, мне чудилось, что
это  хвост  одной  из  тех  огромных змей, смертельно опасных
для  человека,  что  обитают  в  этом  лесу  и, притаившись в
древесных кронах,  дожидаются добычи;  эти твари  молниеносно
падали вниз и обвивались вокруг тела жертвы.
    Но  создания,  которых  выслеживал  я,  были куда опаснее
самых смертоносных гадов. Я  шел по верному пути:  барабанный
бой  приближался,  и  теперь  мне  приходилось  красться  все
осторожнее  -  как  по   острому  лезвию  ножа.   Наконец   в
просвете  между  деревьями  мелькнул  красноватый отблеск, и,
сквозь  грохот  размеренных  низких  ударов, я смог различить
приглушенное бормотание собравшихся у костра дикарей.
    Там,   на   поляне,   окруженной   вековыми    деревьями,
происходила какая-то  варварская церемония  - значит,  скорее
всего, вокруг  расставлены многочисленные  дозорные. Я  знал,
как  пиктские  стражи  умели  сливаться с темнотой окружающей
чащи - их  было невозможно заметить  до того страшного  мига,
когда  клинок  или  стрела   вонзались  в  сердце   незваного
пришельца. При мысли, что  я могу наткнутся на  притаившегося
часового, меня пронзила холодная  дрожь. Однако я был  уверен
и в  том, что,  если не  допущу неосторожности,  ни один пикт
не  сможет  разглядеть  меня  в  царящей вокруг непроницаемой
тьме:  даже  если б небо  не было затянуто  низкими облаками,
свет луны и звезд не  смог бы проникнуть сквозь густой  шатер
переплетенных ветвей.
    Я  спрятался   за  стволом   гигантской  лиственницы    и
всмотрелся в  происходящее на  поляне действо.  Вокруг костра
сидело около полусотни пиктов  - мне были видны  лишь неясные
очертания их  фигур. Их  обнаженные -  не считая  набедренных
повязок - тела были  покрыты боевой раскраской.   Мне удалось
рассмотреть  торчавшие  в  густых  черных  волосах  соколиные
перья,  и  по   этому  признаку  я   догадался,  что   дикари
принадлежат к клану Сокола.
    В  центре   поляны  темнел   грубо  отесанный   камень  -
примитивный  пиктский  алтарь.  При  виде  его  у меня прошел
мороз  по  коже:   однажды  я  уже  лицезрел такой же камень,
жирный  от  копоти  и  орошенный  кровью.  Но  тогда  его  не
окружали  люди,  и  мне  еще  не  приходилось быть свидетелем
тайного  варварского  ритуала,  совершаемого  вокруг подобных
алтарей.  Но  я   слышал  о  нем   от  тех   немногочисленных
счастливцев,  коим  удалось  бежать  из  пиктского  плена,  и
когда я  вспомнил их  жуткие сбивчивые  рассказы, меня  снова
пронзила неудержимая дрожь.
    Между  костром  и  алтарем  извивался в причудливом танце
шаман, в ритуальном одеянии  из перьев, которые колыхались  в
такт   его   движениям.   Лицо   шамана   прикрывала  зловеще
ухмыляющаяся  маска.  У  самого  костра,  в  центре  людского
полукруга,  сидел  дикарь  с  зажатым  между  колен  огромным
барабаном.  Он  размеренно  бил  в  него кулаком, извлекая из
натянутой  кожи  тот  мерный  рокот,  который  был   причиной
моего пробуждения.
    Между  сидевшими  вокруг  костра  воинами и дергающимся в
танце  шаманом  стояла  еще  одна  странная  фигура  -   этот
человек, конечно  же, не  принадлежал ни  к одному  из племен
пиктов.  Он  был  значительно  выше  любого  из  них,  ростом
примерно с меня,  и кожа его,  насколько я мог  рассмотреть в
неверном свете костра, казалась  светлой. Но одет он  был так
же,  как  окружающие  его  дикари,  в  набедренную  повязку и
мокасины.   Тело  размалевано,  в  волосах  - соколиное перо.
Наверное,  он  был  лигурийцем  -  одним  из  тех светлокожих
дикарей, что немногочисленными  племенами обитают в  пиктских
лесах и то воюют с ними, то заключают недолгий мир.
    Кожа  лигурийцев  даже  светлее,  чем  у аквилонцев, да и
самих пиктов  вообще-то нельзя  назвать чернокожими  - просто
они  смуглы,   черноглазы  и   черноволосы.  Однако   народы,
обитающие к  востоку от  Пустошей Пиктов,  не считают  белыми
ни тех,  ни других  - там  принято думать,  что истинно белым
может  называться  только  тот  человек,  в  чьих жилах течет
хайборийская кровь.
    Пока  я,  затаив  дыхание,  наблюдал  за  происходящим  у
костра,  дикари  подтащили  к  огню  еще  одного  человека  -
обнаженного  окровавленного  пикта,  в  растрепанные   волосы
которого  было  воткнуто  сломанное   перо,  по  которому   я
определил,  что  несчастный  принадлежит  к  племени  Ворона,
находившегося  в  смертельной   вражде  с  племенем   Сокола.
Связав  пленника  по  рукам  и  ногам,  воина  бросили его на
алтарь.  Я  видел,  как  мышцы  Ворона  напряглись  в тщетном
усилии разорвать кожаные путы и опали; ремни были крепки.
    Шаман  продолжал   свой  дикий   перепляс,   одновременно
производя  руками  затейливые  жесты  над  алтарем  с лежащим
на  нем   обреченным  человеком.   Барабанщик  еще   яростнее
заколотил в барабан,  впав в настоящий  транс. И тут  с ветки
стоявшего  на  краю  поляны  дерева  в  освещенный круг упала
огромная  змея  -  из  тех,  возможная  встреча  с   которыми
приводила меня еще недавно в такой ужас.
    Извиваясь,  она  ползла  прямо  к  алтарю;  на  ее  чешуе
играли отблески  костра, холодно  посверкивали бусинки  глаз,
длинный  раздвоенный  язык  быстро  сновал  в  узкой  змеиной
пасти. На  сидевших вокруг  костра воинов  она, казалось,  не
обращала  никакого  внимания,  они  же  оставались совершенно
спокойны, что  немало удивило  меня, поскольку  уж если пикты
и боялись чего-то на этом свете, так только змей.
    Добравшись  до   алтаря,  гадина   вползла  на   него,  и
замерла, приподняв узкую  голову. Движения пиктского  колдуна
замедлились - и  тут, в такт  с ним, затанцевала  змея. Шаман
издал  жуткий   сдавленный  вой,   напоминающий  шум   ветра,
проносящегося  сквозь  заросли  бамбука,  а  змея, поднимаясь
все  выше  и  выше  над  алтарем,  внезапно начала обвиваться
вокруг  брошенного  на  камень  пленника  - причем размеры ее
были  столь  велики,  что  сверкающие кольца полностью скрыли
тело  человека.   На  виду   оставалась  только   его   слабо
подергивающаяся  голова  с  переполненными смертельным ужасом
глазами.
    Вой  шамана  сорвался  на  истерический  визг,  он сделал
резкое движение рукой и бросил что-то в костер.
    Огонь   стремительно   взметнулся   вверх,   из   пламени
взвилось и заклубилось  над жертвенником причудливое  облако,
скрывшее    на    мгновение    происходившую    на     алтаре
отвратительную  сцену.    Потом   очертания  каменной   глыбы
словно дрогнули,  поплыли, и  я уже  не мог  разобрать в этих
непостижимых  изменениях,  что   же  было  змее,   а  что   -
человеком.
    Из  груди  собравшихся   возле  костра  пиктов   вырвался
единый,  полный  благоговейного  ужаса  вздох,   прозвучавший
как легкое дуновение ветра в ветвях деревьев.
    Дым   постепенно   начал   рассеиваться.   Змея    теперь
неподвижно лежала на алтаре  рядом с пленником -  почему-то я
посчитал их  обоих мертвыми.  Шаман с  усилием схватил гадину
и  сбросил  ее  на  землю,  потом  стащил  с  алтаря  и  тело
человека.  Тот  безвольно  упал  рядом  со  змеей,  и  колдун
перерезал  кожаные  ремни,  после  чего  снова  задергался  в
танце, плетя руками в воздухе причудливые узоры.
    И  тут  пленник  начал   проявлять  признаки  жизни.   Он
попытался  приподняться  с  земли  -  и  не  мог.  Голова его
судорожно  поддергивалась  и   безвольно  перекатывалась   из
стороны   в   сторону,   между   полураскрытыми   губами   то
появлялся,  то   исчезал  язык.   Потом  -   я  непроизвольно
вздрогнул  от  ужаса  -  он  пополз в сторону, извиваясь всем
телом, словно превратился в змею.
    Гадина  же,  лежащая  рядом  с  ним, содрогалась в резких
конвульсиях.  Она  тоже  попыталась  приподняться с земли, но
рухнула  обратно.  Снова  и  снова  она  безо  всякого успеха
порывалась   встать   на   хвост,   напоминая   обезноженного
человека,  который,  не  осознавая  этого,  отчаянно   желает
подняться.
    Тишину  ночного  леса  разорвал  дикий  вой  пиктов. Меня
колотило от  ужаса, к  горлу неудержимо  подкатывала тошнота.
Теперь-то  я  до  конца  понял  смысл кошмарного первобытного
обряда, о  котором раньше  мне приходилось  только слышать  -
шаман  племени  Сокола  поместил  душу  врага  в тело змеи, а
душу отвратительной  гадины -  в его  тело! Такая  месть была
достойна всех  демонов преисподней!  А сидящие  вокруг костра
пикты    испытывали    истинное    наслаждение    от    этого
омерзительного действа!
    Обе  жертвы  ужасного  колдовства  -  человек  и  змея  -
беспомощно корчились на земле.
    Затем  в  свете  костра  коротко  блеснул  зажатый в руке
шамана  клинок,  и  по  земле  покатились  две  головы. И - я
не  мог  поверить  своим  глазам!  -  рептилия  дернулась   и
затихла,  тело  же  человека  перевернулось  на  бок и начало
судорожно  извиваться,  как  будто  это  на  самом  деле была
обезглавленная змея.
    Глаза  мои  видели  многое,  но  сейчас  на меня накатила
волна слабости; я чуть  не потерял сознание. Не  удивительно:
какой  нормальный  человек  может  вынести  столь устрашающее
зрелище кошмарного первобытного колдовства?!
    Другое  дело  пикты:  ужасная  сцена  привела  их в такой
дикий  восторг,  что  они  показались  мне  в  этот момент не
людьми, а мерзкими порождениями мрака.
    Шаман  продолжал  свой   танец.  Высоко  подпрыгнув,   он
остановился  перед  полукругом  воинов,  сорвал с лица маску,
запрокинул  назад  голову  и  завыл,  словно  голодный  волк.
Красноватый отблеск  огня упал  на лицо  колдуна -  и в  этот
момент я  его узнал!  Весь перенесенный  только что кошмарный
ужас,  все  вызывающее  тошноту  отвращение  переродилось   в
жгучую ярость - и,  одновременно с этим, как  туман испарился
мой  здравый   смысл,  все   разумные  мысли   о  собственной
безопасности,  о  моей  миссии  и  долге перед своей страной.
Потому что шаманом  был старый Тейанога  - давний и  заклятый
враг, предавший мучительной  смерти множество наших  людей. А
кроме того, он  сжег живьем на  костре моего лучшего  друга -
Джота, сына Гальтера.
    Всепоглощающая  ненависть   заставила  действовать   меня
едва ли не инстинктивно,  без участия подсознания. Я  вскинул
лук и, наложив стрелу  на тетиву, выстрелил, почти  не целясь
- все  произошло почти  мгновенно. Свет  костра был обманчив,
но  на  таком  расстоянии  промахнуться  я  не мог - у нас на
Западной Границе жизнь во  многом зависит от того,  насколько
хорошо ты умеешь натягивать лук.
    Тонко  свистнула   в  ночном   воздухе  стрела,    старый
Тейанога взвыл, как  гиена, и, зашатавшись,  рухнул навзничь.
Из  груди  шамана  торчало  оперенное  древко  стрелы.   Моей
стрелы!   Пикты завопили  от неожиданности,  сидящий у костра
светлокожий высокий  человек стремительным  движением вскочил
на  ноги,  впервые  повернувшись  ко  мне  лицом.  И  тут - о
Митра!  - я понял, что то был хайборией!
    На какое-то мгновение  я застыл, парализованный  шоком, и
это  едва  не  стоило  мне  жизни.  Все  пиктские  воины, как
дикие кошки, ринулись ко  мне, чтобы найти и  покарать врага,
выпустившего  смертоносную  стрелу.  Они  уже  достигли  края
поляны,  когда  я  пришел  в  себя  и  стремглав  бросился  в
темноту, огибая  стволы деревьев  и уклоняясь  от хлещущих по
лицу  ветвей   -  причем   полагаться  приходилось   лишь  на
инстинкт  и  милость  Светлого  Митры, поскольку разглядеть в
таком мраке  я не  мог ничего.  Единственное, что  давало мне
надежду на спасение, так  то, что выскочившие со  света пикты
не могли видеть  во тьме оставляемые  мной следы и  вынуждены
были преследовать  меня столь  же вслепую,  как я  пытался от
них  убежать.  Но  я  знал,  что  охотиться за мной они будут
подобно стае волков - до тех пор, пока не настигнут добычу.
    Я мчался  по ночному  лесу, сердце  колотилось где-то под
горлом от страха  и возбуждения, да  еще давали о  себе знать
впечатления  от  той  кошмарной  сцены,  невольным свидетелем
котором  я   был  только   что.  И   этот  хайбориец...   Его
присутствие   во   время   ритуала   потрясло   меня    самым
невероятным  образом  -  ведь  человек  белой  расы  не может
наблюдать  ха  тайными  обрядами  пиктов  и уйти живым, разве
что ему посчастливилось  остаться незамеченным. Но  тот, кого
я  видел,  был  вооружен  -  я  заметил на его поясе кинжал и
топор!   Это совершенно  не укладывалось  у меня  в голове  и
вызывало самые мрачные предчувствия.
    При  всем  моем  желании  производить  как  можно  меньше
шума, я,  разумеется, время  от времени  все же  натыкался на
деревья;  в  непроглядной  тьме  и  непролазной чаще избежать
этого было невозможно,  и мои преследователи  ориентировались
на  эти  звуки,  поскольку  видеть  могли  не больше моего. Я
несколько  опередил  дикарей  -  сзади  уже  не  слышались их
дикие воинственные вопли, однако  я знал, что пиктские  воины
с  горящими,  как  у  волков,  глазами,  сейчас   растянулись
широкой цепью и тщательно прочесывают лесные заросли. На  мой
след они  пока еще  не напали  - если  бы дикари почуяли, что
жертва находится  в пределах  их досягаемости,  из их  глоток
немедленно бы вырвался обычный боевой клич.
    И,  тем  не  менее,  я   чуть  было  не  попался.   Воин,
заметивший меня,  явно не  был у  костра на  поляне - слишком
намного он  опередил своих  собратьев. Скорей  всего, он  был
послан  в  дозор  и  рыскал  по  лесу,  чтобы  не   допустить
неожиданного  появления  врагов  с  севера.  Дикарь мгновенно
бросился за мной;  видеть его я  не мог, но  явственно слышал
приближающиеся стремительные шаги  босых ног. Еще  немного, и
ему  удалось   настичь  меня.   Я  выхватил   кинжал,  наугад
взмахнул  топором,  он  ударился  о  нож  пикта...  И тут мне
неслыханно  повезло   -  ринувшись   вперед,  мой    соперник
напоролся на выставленный  клинок. Предсмертный вопль  дикаря
разорвал ночную тишину,  и ответом на  него был яростный  рев
его сородичей совсем  неподалеку от места  нашей быстротечной
схватки. Теперь  пикты завывали,  как волки,  нагоняющие свою
добычу - они наконец-то догадались, где она.
    Мне пришлось  совершенно забыть  об осторожности.  Спасти
меня  сейчас  могли   только  быстрые  ноги,   а  разобью   я
голову о ближайший  ствол или нет,  зависело лишь от  милости
Митры.   Однако  мне  повезло:  лес  немного поредел, толстые
деревья почти не попадались.  Исчез и подлесок; сквозь  ветви
просачивался  слабый  лунный  свет  -  видимо, ветер разогнал
облака.
    Митра, Податель  Жизни, не  оставил меня  - охотничий рев
моих  преследователей,   только  что   такой  кровожадный   и
торжествующий,    начал    потихоньку    отдаляться.    Пикты
отставали; ни один из них  не мог соперничать с белым  в беге
на большое  расстояние. Неужели  я спасен?!  - промелькнуло в
голове.   Конечно,  оставался  риск,  что  я  наткнусь на еще
одного  разведчика   или  дозорного   дикарей,  но   ни  один
размалеванный воин так и не прыгнул на меня из темноты.
    И вот,  наконец, продираясь  сквозь густые  колючие кусты
опушки,  я  увидел  впереди  яркие  огни  -  то  была  хорошо
укрепленная цитадель Кваниара, южный рубеж обороны Шохиры.


                        Глава 2


    Прежде  чем  продолжит  рассказ  о  последующих  кровавых
событиях,  я  поведаю  о  себе  и  о  том, почему той ночью я
находился один в лесу пиктов, по ту сторону границы.
    Мое  имя  Голт,  сын  Хагара,  и  я родился в аквилонской
провинции  Конаджохара.  Два   года  назад  пикты   пересекли
Черную  реку  и,  напав  на  крепостцу  Тускелан,  охранявшую
южный  рубеж,  вырезали  там  всех  до  единого,  после  чего
начали охоту  за поселенцами  в долине  Громовой реки.  После
этого  Конаджохара  снова  превратилась  в глушь, где обитали
дикие  люди,  дикие  звери  и  царили  столь же дикие обычаи.
Люди, ранее ее населявшие,  вынуждены были бежать к  западной
границе  -  в  Шохиру,  Конавагу  и  Орисконию,  или  же  еще
дальше, на юг - к  крепости Тандар, форпосту на реке  Боевого
Скакуна.   Позже  к  ним  присоединились  те,  кого перестала
устраивать перенаселенность  и условия  жизни в  их землях, и
со  временем  здесь  образовалась  новая  провинция - Тандар.
Здесь  ничто   не  напоминало   размеренное  и   неторопливое
существование  во  владениях  короля   и  его  баронов,   что
раскинулись  на  благодатных  и  плодородных Восточных Землях
Аквилонии.  Эти  новые  дикие  места  осваивали простые люди,
они  обходились   без  помощи   нобилей  и   не  терпели   их
вмешательства.  И податей  мы тоже не платили  никому. Жители
провинции  сами выбирали  Земельный совет, строили все  новые
укрепленные поселки  и сами  решали, когда  объявить войну, а
когда заключить  мир.   Угроза же  вражеского нашествия  была
почти  постоянной,  поскольку  прочного  мира  между  нами  и
соседними пиктскими  племенами Пантеры,  Речного Крокодила  и
Змеи никогда не было.
    Несмотря  на  тяжелые  условия,  наша маленькая провинция
развивалась  и  процветала,  и  нас не очень-то интересовало,
какие  события  происходят  в  плодородных  Восточных Землях.
Только  случайно  мы  узнали,   что  в  Аквилонии   вспыхнула
междоусобная  война,  что  один  из  наемников  поднял мятеж,
желая  свергнуть  короля  и  захватить трон древней династии;
искры этого  пожара зажгли  огонь и  на границе,  и теперь  у
нас сосед тоже выступал  против соседа, брат -  против брата,
и  сын  -  против   отца.  Аквилонские  рыцари  в   блестящих
доспехах сражались и погибали на равнинах королевства, а  мне
пришлось в одиночку пробираться  через лесную глушь в  Шохиру
с  известием,  способным  определить  судьбу  всего западного
рубежа. И вот я наконец-то достиг своей цели!
    Кваниара  была   небольшой  крепостью   -   всего-навсего
окруженной  невысокой  стеной  деревянной  казармой на берегу
Кинжальной  реки.  В   утреннем  небе  плескалось   пурпурное
знамя провинции Шохира, и  я с удивлением заметил,  что рядом
с ним  нет королевского  стяга с  изображением золотой  змеи.
Что  бы  это  могло  означать?  Вообще-то,  очень  многое или
вовсе ничего -  нам на границе  всегда было не  до соблюдения
этикета столь дорогого праздному люду с Восточных земель.
    Пересечь  вброд  Кинжальную  было  совсем  нетрудно  -  в
самом  глубоком  месте  вода  едва  достигала  пояса. Когда я
вошел  в  поток,  с  противоположного  берега  меня  окликнул
дозорный  в  кожаной  одежде  лесного  стража. Я ответил, что
иду из Тандара.
    Воин несказанно удивился.
    -  Клянусь  Нергалом,  ты,  видно,  сошел  с  ума!  Какие
демоны понесли  тебя через  лес? Или  дело, приведшее  тебя в
Шохиру, столь неотложно?
    Тандар находится в стороне  от других провинций, и  между
нами и этой боссонийской  землей лежат обширные густые  леса.
Помимо  пути  через  лес  существует  и  другая,  значительно
более  безопасная  дорога,   но  она  идет   в  обход   через
несколько провинций и куда более длинна и утомительна.
    Потом  дозорный  поинтересовался,  что  нового  у  нас  в
Тандаре.   Я  ответил,  что  и  сам  не  знаю, потому что мне
долгое  время  пришлось  провести  в  разведке  в  лесах, где
обитает  племя  Змеи.  Это  не  было  истиной,  но  я не имел
точных  сведений,  на  чьей  стороне  выступает  в этой войне
Шохира, и до  поры до времени  решил держать язык  за зубами.
В  свою  очередь  я  спросил  стража,  смогу  ли  увидеть   в
крепости  Кваниара  Хакона,  сына  Строма,  и узнал, что тот,
кого  я  ищу,  отсутствует  -  отправился  в  город  Тенитея,
расположенный далеко на восток отсюда.
    И тут дозорный разрешил мои сомнения.
    -  Надеюсь,  Тандар  так  же,  как  и  мы, держит сторону
Конана-киммерийца? - спросил он.  - Видишь, в крепости  почти
не  осталось  бойцов,  и  теперь  приходится охранять границу
лишь с  горсткой лесных  стражей. Что  бы я  ни отдал, только
бы  очутиться  сейчас  в   нашем  воинстве!  Оно  стоит   под
Тенитеей,  у   ручья  Огаха,   и  скорее   ожидается  крупное
сражение  с  войском  Брокаса  из  Торха  и  его  презренными
приспешниками.
    Я  удивленно  вытаращил  глаза.  Ведь  барон из Торха был
повелителем  Конаваги,  а  никак  не Щохиры, которой управлял
граф Тасперас из Кормона.
    - А где  же Тасперас? -  непроизвольно вырвалось у  меня.
    -  Наш  владыка  сражается  за  Конана!  -  Ответ лесного
стража  на  этот  раз  был  резким,  и  он  посмотрел на меня
подозрительным взглядом,  как будто  ему только  что пришло в
голову, что я могу оказаться шпионом.
    Но мне хотелось выяснить  еще один мучавший меня  вопрос.
    - Скажи, приятель,  может ли в  Шохире найтись хоть  один
человек,  настолько  связанный   с  пиктами,  что   принимает
участие в  их тайных  церемониях? Да  еще размалеванный,  как
они сами, и...
    Я не  успел договорить,  увидев, что  лицо лесного стража
исказилось от ярости.
    - Будь ты проклят! -  едва владея собой, выкрикнул он.  -
Ты проделал  этот путь  лишь затем,  чтобы нанести  нам такое
оскорбление?
    Вообще-то он  был прав:  на западной  границе нельзя было
сильнее  оскорбить  человека,  чем  назвав  его предателем. С
моей  стороны  было  не   очень  разумно  задавать   подобный
вопрос, но так  или иначе, мне  стало ясно, что  страж ничего
не ведает о  том светлокожем хайборийце,  которого я видел  у
дикарского  костра.  Поэтому  я  поспешил заверить дозорного,
что он неверно меня понял.
    Успокоить его оказалось, однако, не так-то легко.
    - Чего уж  тут не понять,  - буркнул он  все еще дрожащий
от  гнева  голосом.  -  Если  бы  не твоя темная кожа и южный
акцент,  я  принял  бы  тебя  за  шпиона  из Конаваги, и тебе
пришлось бы  держать ответ,  приятель! Но  даже если  ты и не
шпион,  никто  не  давал  тебе  права  так  оскорблять  людей
Шохиры.  если  бы  я  не  стоял  сейчас  на посту, я сумел бы
доказать  тебе  в  достойном  поединке,  что  в Шохире нет ни
предателей, ни трусов.
    - Я  не ищу  ссоры, -  ответил я.  - Но  если тебя так уж
неймется,  то  еще  некоторое  время  пробуду в Шохире, и ты,
если  пожелаешь,  сможешь  меня  найти.  Меня зовут Голт, сын
Хагара.
    - Не  сомневайся, мы  еще встретимся!  - яростно выдохнул
дозорный. - Запомни: я -  Отхо, сын Корма! Меня знает  каждый
в Шохире!
    С этими словами  страж презрительно отвернулся  и зашагал
в  сторону,  продолжая  свой  обход.  Одна его рука лежала на
рукояти  меча,   другая  крепко   сжимала  рукоятку   боевого
топора,  словно  он  недвусмысленно  давал  мне  понять,  что
прекрасно  владеет  обоими  видами  оружия. Я также продолжил
свой  путь,  предусмотрительно  огибая  крепость,  ибо мне не
хотелось   больше   встречаться   ни   с   дозорными,   ни  с
разведчиками:  никому  неизвестного   человека,  в   одиночку
пробирающегося  в  город,  действительно  могли  принять   за
шпиона.  Конечно,  в  мирное  время  никому  и в голову бы не
пришло  задерживать  хайборийца,   пересекшего  границу,   но
теперь   повсюду   царит   междоусобная   вражда,   и  вполне
возможно,  что  владетель  Конаваги  вторгся  на  земли своих
соседей.
    Перед   фортом   простиралось   открытое    пространство,
ограниченное лесом, который  стоял высокой зеленой  стеной. Я
придерживался  опушки,  и  по   пути  в  город  мне   удалось
избежать  нежелательных  встреч,  хотя  я  и  пересек не одну
тропинку,  ведущую  к  нему.  Наконец  я  увидел  перед собой
первые крыши домов Шохиры.
    Этот  пограничный  город  оказался  на  редкость  красив;
бревенчатые  дома  были  выстроены  добротно  и  со   вкусом,
встречались среди них  и каменные, что  у нас в  Тандаре было
большой  редкостью.  Однако  меня  удивило  то,  что   вокруг
Шохиры  не  было  ни  защитного  рва,  ни стены. В Тандаре мы
строим   дома,   руководствуясь   не   столько  соображениями
удобства,  сколько  безопасности  -  все  наши  жилища   были
надежно  защищены,  и  каждое   из  них  является   небольшой
цитаделью.
    С  правой  стороны  от  города  была  выстроена  еще одна
крепость,  уже  более  привычная  для  моих глаз - окруженная
рвом  и   защитной  стеной.   На  высокой   платформе  стояла
поворотная  баллиста.  Эта   цитадель  была  заметно   больше
Кваниара, но, видно, людей не  хватало и здесь: над стеной  я
увидел всего лишь  нескольких солдатских голов,  причем шлемы
были  только   на  двоих-троих.   На  флагштоке    беспокойно
трепетало  на  полуденном  ветру  знамя  с  соколом  - гербом
Шохиры.
    Несмотря  на  слова  Отхо,  сына  Корма,  у  меня   вновь
возникли  сомнения:  встала  ли  Шохира  на  сторону  Конана?
Ведь рядом с соколом не  было золотого льва на черном  фоне -
знамени того отряда, которым в Аквилонии командовал Конан.
    Слева, на  краю леса,  окруженным фруктовым  садом, стоял
богатый  каменный   дом.  Похоже,   то  было   жилище  нобиля
Валериана  -  я  слышал,   что  он  считался  самым   знатным
землевладельцем Шохиры,  сильным и  могущественным человеком,
имевшим  значительное  влияние  в  городе.  Но  мне почему-то
показалось, что в доме сейчас никто не живет.
    Странное  впечатление  произвел  на  меня  и  сам город -
вероятно  потому,  что  на  его  улицах  почти  не было видно
мужчин. Я опять вспомнил  слова дозорного о нехватке  воинов.
Зато  женщин  и  детей  было  вокруг  полным-полно.  Когда  я
поднимался  по  вымощенной  камнем  дороге,  меня   провожало
множество   настороженных   и    любопытных   глаз,    однако
заговорить  со  мной  никто  не  пытался,  а  на  мои вопросы
отвечали сухо и коротко.
    Почувствовал нестерпимую жажду,  я завернул в  попавшуюся
по пути  маленькую таверну.  Народу там  было немного  - двое
стариков  и  несколько  калек,  ни одного взрослого здорового
мужчины.  Как  только  я  вошел,  тихий  разговор   мгновенно
смолк, и все глаза выжидательно обратились в мою сторону.
    Я  осведомился,  где  я  могу  найти Хакона, сына Строма.
После некоторой паузы хозяин  таверны сказал, что сегодня  на
рассвете Хакон  направился в  Тенитею, где  размещены войска,
но скоро  должен вернуться.  Помимо желания  утолить голод  и
жажду, я  чувствовал смертельную  усталость -  давали о  себе
знать  ночные  злоключения.  Передо  мной поставили тарелки с
едой и кувшин пива, и,  пока я ел, продолжал ощущать  на себе
настороженные  вопросительные  взгляды.   Потом  я  упал   на
медвежью   шкуру,   любезно   предоставленную   мне  хозяином
таверны, и мгновенно уснул.
    Когда  незадолго  до  заката  солнца  вернулся Хакон, сын
Строма, я все  еще спал крепким  сном. Этот воин  был крупным
и мощным человеком,  длинноногим и длинноволосым,  с широкими
плечами.   На  нем  была  такая  же,  как  и  на мне, обычная
одежда  охотника  -  кожаные   куртка  и  штаны,   украшенные
бахромой,  и  мягкие  мокасины.  Хакон  появился  в таверне в
сопровождении  шести  лесных  стражей,  которые,  усевшись за
стол  и  потягивая  из   больших  кружек  пиво,   внимательно
наблюдали за мной.
    Когда  я  назвал  Хакону  свое  имя  и сказал, что у меня
есть   для   него   важное   сообщение,   он  пригласил  меня
устроиться  рядом  с  ним  за  маленьким  столиком  в  углу и
выжидательно посмотрел на меня.
    -  Ваши  люди  представляют,  что  творится  в Тандаре? -
спросил я его первым делом.
    - До нас доходят только слухи, - ответил Хакон.
    -  То,  что  я  хочу  сообщить,  передает  вам Брант, сын
Драго,  из  Земельного  Совета  Тандара  и  Совета   Нобилей.
Сейчас  ты  поймешь,  что  я  действительно тот, за кого себя
выдаю, - с этими словами  я обмакнул палец в кружку  с пивом,
быстро  нарисовал  на  столе  знак  и  тут же его стер. Хакон
удовлетворенно  кивнул,  его  глаза  загорелись  неподдельным
интересом.
    -  Вот  это  сообщение,  -  сказал  я  и, после небольшой
паузы,  продолжил:  -  Наша  провинция  решила  выступить  на
стороне  Конана,  а  наше  войско  готово  сражаться  с   его
врагами.
    Хакон облегченно улыбнулся и радостно пожал мне руку.
    - Я надеялся  на это! -  воскликнул он. -  Помощь Тандара
будет нам сейчас очень кстати.
    - Мы не  могли поступить иначе,  - отозвался я.  - Многие
в Тандаре помнят  такого знаменитого следопыта  и разведчика,
каким  был  Конан  -  даже  я,  хотя  в  те  времена  был еще
ребенком. Его  посланцы прибыли  в Тандар  с сообщением,  что
Пуантен  повержен   и  Конан   теперь  претендует   на   трон
Аквилонии.  Люди  эти  не  вербовали  добровольцев,  а только
просили,  чтобы  наша  провинция  не  выступала  против него.
Ответ же был единодушным:  "Мы не забыли Конаджохары!"  После
этого  против  нас  выступил  барон  Ателиус,  но нам удалось
подстроить  ему  засаду  в  Малой  Чаще и разбить его войско.
Теперь мы должны опасаться только нападения диких племен.
    - Если бы то  же самое можно было  сказать о Шохире! -  с
горечью  ответил   Хакон.  -   Барон  Тасперас   заявил,  что
присоединяется  к  армии  мятежников  Конана, и мы поддержали
его  решение.  Наш  владыка  прекрасно  знает,  что здесь, на
западе,  каждый  человек  на  счету  -  нам  и  так  с трудом
удается отстаивать границу.  - Он отхлебнул  из кружки. -  Но
Тасперас  все  же  отозвал  свой  отряд  из  крепости,  и  мы
пополнили  наши  ряды  лесными  стражами.  После  этого у нас
возникли  серьезные  разногласия  с  землевладельцами  короля
Нумедидеса.  Некоторые  из  них  бежали  со своими отрядами в
Конавагу, а кое-кто из  оставшихся обещал не выступать  ни на
чьей стороне, как,  скажем, владетельный Валериан  из Шохиры.
так вот, бежавшие  королевские прихвостни угрожают  вернуться
и  перерезать  нам  глотки.  Как  раз сейчас в сторону Шохиры
направляются  войска  лорда  Брокаса  -  и до нас уже доходят
известия  об  их  жестокости  к  простым  поселянам,  которые
поддерживают Конана.
    Слова  Хакона  не  были  для  меня  новостью.  Конавага -
самая крупная  и богатая  провинция в  западной части страны,
там  много  могущественных  и  влиятельных   землевладельцев,
состоящих  в  родстве  со  знать  королевства  -  не то что в
Тандаре. Сражаться с их войсками будет очень нелегко.
    -  Брокас  не  столько   держит  сторону  Нумедидеса,   -
продолжал Хакон,  - сколько  хочет под  шумок подчинить своей
власти всю  западную часть  страны. Старый  король, как  всем
известно,  давно  уже  не  в  себе,  вот  Брокас  и надеется,
наверное,  править  нами  как  его  наместник.  В  его  армии
сейчас  -  оставшиеся  верными  присяге  Аквилонские солдаты,
боссонские  лучники,  дружины  королевских  приспешников   из
Конаваги   и   предателей   из   Шохиры.   Все  это  воинство
остановилось под  Койягой, в  десяти поприщах  от реки Огаха.
Солдаты Брокаса  буквально опустошили  весь восток  страны, и
в  Тенитее  полно  бежавшего  от  их  зверств  люда.   Брокас
намного превосходит  нас силой,  но мы  не сдадимся  без боя!
Уже  приняты  все  возможные  меры:  укреплен  берег   Огахи,
которую  ему  придется  форсировать,  прежде  чем   выступить
против нас,  и блокировать  все дороги,  чтобы не  пропустить
его кавалерию - словом, мы готовы к сражению.
    - А  мы готовы  заключить с  вами договор,  - сказал я. -
Наша  провинция  пошлет  в  ваши  ряды  полторы  сотни лесных
стражей   -    ибо   мы    в   Тандаре    все   на    стороне
Конана-киммерийца, и междоусобицы у  нас нет. В стычках  же с
пиктами мы сможем обойтись без этих людей - вам они нужнее.
    - Командир крепостного  гарнизона будет немало  обрадован
этим сообщением! - с энтузиазмом воскликнул Хакон.
    -  Как?!  -  вырвалось  у  меня.  -  А  разве  гарнизоном
командуешь не ты? Ведь именно так считал Брант, сын Драго!
    -  Нет,  старший  над  Кваниаром  мой  брат Дирк. если не
возражаешь,  мы   выпьем  еще   по  кружке   пива,  а   потом
отправимся в крепость,  дабы брат мог  сам выслушать тебя.  Я
как раз направлялся туда со своими людьми.
    Из  короткого  разговора  с  Хаконом  я  понял,  что  он,
несмотря на  свойственную ему  отвагу и  храбрость, на  самом
деле  не  очень  подходил  для  роли командующего крепостью -
было видно,  что он  привык действовать  без долгих раздумий.
Однако  этот  воин  сразу  понравился  мне  -  человек он был
порядочный и преданный делу.
    -  Ты  сказал,  что  для  охраны  границы  у вас осталось
совсем немного людей, - заметил я. - А если нападут пикты?
    -  Между  нами  заключен  мир,  -  ответил  Хакон.  -   К
счастью,   вот   уже   несколько   месяцев   на   рубеже  все
спокойно... Ну, разве что пара-другая мелких стычек в месяц.
    - А  владетельный Валериан?  Его поместье  показалось мне
покинутым.
    - Он некоторое  время назад отослал  всех своих воинов  и
сейчас  живет  в  доме  один,  не считая нескольких слуг. Где
его  люди,  никому  не   известно.  Он  обещал  нам   держать
нейтралитет, и пока не  был замечен в нарушении  слова. Хотя,
откровенно  говоря,  я  не  очень-то  доверяю ему. Валериан -
один  из   тех  немногих   хайборийцев,  которые   пользуются
уважением у  пиктских племен.  Представляешь, в  какой костер
мы бы  попали, если  б ему  пришло в  голову натравить на нас
пиктов? С  одной стороны  - лесные  дикари, с  другой - армия
Брокаса...
    Тут  Хакон  поднял  взгляд  и  едва  не  поперхнулся   от
удивления.   К  стойке  подошел  высокий  мужчина  в  богатой
одежде  нобиля  -  в   обтягивающих  узких  штанах,   высоких
сапогах и расшитой алой накидке.
    - Это как раз  и есть владетельный Валериан,  - прошептал
он, толкнув меня в бок.
    Я   присмотрелся   к   вошедшему   повнимательнее   -  и,
вздрогнув от неожиданности, вскочил на ноги.
    - Валериан?! Но я  видел этого человека прошлой  ночью по
ту  сторону  границы...   Он  присутствовал  при   чудовищном
пиктском обряде Превращения Змеи!
    Валериан  резко  повернулся  ко  мне.  Был он бледен, как
смерть, а глаза пылали, словно у разъяренного зверя.
    Хакон тоже вскочил с места.
    -  О  чем  ты  говоришь?!  Это  невозможно!  Владетельный
Валериан -  один из  знатнейших наших  людей, и  он дал слово
чести...
    - Может  быть, и  так, -  запальчиво крикнул  я, - но кто
сказал,  что  он  его  держит!  Ошибиться  невозможно - я был
очень  близко  от  жертвенной  поляны  и  хорошо запомнил это
лицо!  Повторяю:  это  был  он  -  в  набедренной  повязке  и
размалеванный, как дикий пикт!
    -  Ты   лжешь,  гнусный   мерзавец!  -   взревел  нобиль,
отбрасывая  в  сторону  свою  накидку  и  хватаясь за рукоять
меча.
    Но прежде  чем он  успел обнажить  его, я  прыгнул и сбил
его с  ног. Мы  покатились по  полу, но  в этот момент чьи-то
крепкие руки схватили нас и  оторвали друг от друга.   Нобиль
стоял  напротив  меня,  бледный  и  задыхающийся; в кулаке он
сжимал мою  перевязь, которую  ему удалось  сорвать во  время
схватки.
    -  Это  грязная  клевета!  -  прохрипел  он. - Неужели вы
поверите этому неизвестно откуда взявшемуся проходимцу?
    -  Я  говорю  правду,  -  сказал  я,  пытаясь   успокоить
сбившееся дыхание. - Этой  ночью я прятался под  лиственницей
у поляны,  на которой  стоит алтарь  пиктов, и  наблюдал, как
шаман Соколов  переместил душу  воина племени  Ворона в  тело
огромной  змеи.  Ужасающее  зрелище!  Я  убил  колдуна  - моя
стрела попала ему в сердце. И  я видел там именно тебя -  ты,
хайбориец, стоял на этой поляне, словно один из дикарей!
    - Если это так... - начал было Хакон.
    Мне в голову пришла неожиданная мысль.
    - Это  легко доказать!  - воскликнул  я. -  Посмотрите на
его грудь! На кожу!
    Я  подскочил  к  нему  и  рванул  ворот  его  рубахи. Все
верно: на  груди Валериана  остались хорошо  заметные следы -
изображения  белого  черепа,   того  самого  знака,   который
лесные пикты рисовали на  своих телах, выходя на  тропу войны
с хайборийцами.  Нобиль, конечно,  пытался смыть  рисунок, но
краски пиктов  глубоко въедаются  в кожу.  Сомнений больше ни
у кого не оставалось.
    -  Разоружить  его!  -  отдал  короткий  приказ  Хакон  с
побагровевшим от ярости лицом.
    -  И  отдай  мою  перевязь!  - потребовал я, заметив, что
Валериан все еще  сжимает ее в  кулаке. Но он  лишь бросил на
меня  злобный  взгляд  и  засунул  тонкую,  похожую  на ленту
полоску кожи в карман.
    -  Ты  получишь  ее  назад,  - прохрипел он, задыхаясь от
ярости, - но она затянется вокруг твоей шеи, грязный пес!
    Я не совсем понял его  слова, но решив не спорить  больше
по  этому  не  столь  уж  значительному  поводу.  Важнее было
другое -  что теперь  делать с  предателем. Хакон,  казалось,
пребывал в растерянности.
    - Мне кажется,  его нужно немедленно  взять под стражу  и
отвести в форт, - сказал я.  - Он предал вас, и сейчас  можно
ожидать самого  худшего. Пикты  племени Сокола  были в боевой
раскраске,  а  череп  на  его  груди  указывает,  что  и   он
собирается принять участие в этой войне.
    - Великий Митра! -  побелевшими губами выдохнул Хакон.  -
невероятно!  Хайбориец,  выступающий  с  пиктскими   демонами
против своих!
    Валериан  молчал.  Его  держали  за  руки  двое   крепких
стражей,  он  был  по-прежнему  бледен,  как  полотно, тонкие
губы  кривились  в  злобной  усмешке,  глаза  горели яростным
желтым огнем, в котором мне почудилось сумасшествие.
    Хакона беспокоило,  как жители  Шохиры отнесутся  к тому,
что  самого  знатного   ее  нобиля  ведут   в  крепость   под
стражей.  В  то   же  время  он   понимал,  разумеется,   что
оставлять Валериана на свободе нельзя.
    -  Люди  захотят  знать,  в   чем  мы  его  обвиняем,   -
поделился  он  с  нами  своими  сомнениями.  - И когда станет
известно,  что  он  предал  нас  и  снюхался с пиктами, может
начаться паника.  Я думаю,  лучше избежать  этого и  запереть
его здесь,  в местной  тюрьме, а  потом прислать  сюда Дирка,
чтобы он сам перевел его в цитадель.
    Я не был согласен с  этим решением, ибо вряд ли  в Шохире
могло сыскаться достаточно  надежное узилище, но  командовал,
в конце концов, здесь не я.
    По  указанию  Хакона   предателя  скрытно  вывели   через
заднюю дверь таверны. К тому  времени уже стемнело, и мы,  не
привлекая внимания, благополучно достигли тюрьмы.
    Как   я   и   предполагал,   ею   оказалась  обыкновенная
бревенчатая  хижина  на  самой  окраине  городка.  Она   была
разделена  на  четыре  камеры,  причем  лишь  в  одной из них
сидел  какой-то   пьяница,  страшно   буянивший  и    оравший
непотребные песни.  Однако он  тут же утих, увидев, кто  стал
его товарищем по несчастью.  Когда Хакон запер за  Валерианом
дверь, тот по-прежнему  молчал, лишь глаза  продолжали гореть
безумным огнем.
    Я удивился,  что тюрьму  охраняет всего  один человек, но
Хакон  посчитал,  что  этого  вполне  достаточно,   поскольку
выбраться наружу валериан не  сумеет, а в городе  нет никого,
кто  пожелал  бы  оказать  ему  помощь.  Не скажу, чтобы меня
убедили его  доводы, но,  в конце  концов, это  не было  моим
делом, поэтому  я не  стал продолжать  спора, и  мы с Хаконом
направились в крепость,  где я и  встретился с Дирком,  сыном
Строма.  Он  был  не  только  старшим  над  Кваниарой,  но  и
заместителем  Джена,  сына   Маркоса.  Джен,  которого   лорд
Тасперас  назначил  своим   наместником,  командовал   сейчас
военными силами, расположенными под Тенитеей.
    К  моему  облегчению  Дирк  весьма  серьезно  отнесся   к
рассказу  об  этом  происшествии  и  решив, как только станет
возможно, сам побывать в  тюрьме и допросить Валериана,  хотя
и  не  рассчитывал  узнать  от  него  что-либо существенное -
нобиль,  подобно  всем  знатным,  был невероятно высокомерен.
Предложение Тандры  предоставить в  его распоряжение  полторы
сотни человек весьма  обрадовало Дирка.   Он спросил, нет  ли
у меня желания остаться еще  на некоторое время в Шохире  - в
этом случае  он был  готов послать  в Тандару  гонца, который
передаст   Бранту,   сыну   Драго,   его   благодарность    и
признательность.  Я  тотчас  согласился,  поскольку прекрасно
понимал,  что  события,  происходящие  здесь,  могут  принять
серьезный оборот, и был не прочь присутствовать при этом.
    После аудиенции у  Дирка мы с  Хаконом вернулись в  ту же
таверну,  где  собирались  переночевать,  чтобы  ранним утром
отправится в Тенитею.
    Разведчики  сообщили  в  Шохиру,  что  армия  Брокаса уже
близко,   но   Хакон,   который   только   что   вернулся  из
тенитейского лагеря, знал,  что попыток выступить  против них
нобиль  не  предпринимал.  Мне  подумалось,  что,   возможно,
Брокас,  которому,  разумеется,   известно  о   предательстве
Валериана,  ждет,  когда  пикты  подтянуться к границе, чтобы
ударить на  Шохиру одновременно  с двух  сторон. Я  поделился
своими мыслями с Хаконом.
    Но,  как  ни   странно,  несмотря  на   все  факты,   тот
почему-то по-прежнему  считал, что  присутствие Валериана  на
жертвенной  поляне  не  имеет  большое  значения - владетель,
как  известно,  знался  с  пиктами  и  мог  быть  в  лесу  по
какому-то  делу,   а  на   тайной  церемонии    присутствовал
случайно.   Я   только   покачал   головой.   Непростительное
легкомыслие! Столь  опытный, много  лет проживший  на границе
человек должен был понимать,  что пикты никогда не  допустили
бы чужого  к своим  обрядам. Только  того, кто  был принят  в
племя!


                        Глава 3


    В ту ночь  я спал плохо,  меня мучили кошмары.  Внезапно,
словно  от  толчка,  я  проснулся   и  резко  сел  на   своей
растерзанной  постели.   Окно  в   комнате  было   распахнуто
настежь,   чтобы   впустить   внутрь   хотя   чуточку  ночной
прохлады.   Оглядевшись,  я  увидел  на   фоне   темно-синего
звездного  неба   расплывчатый  силуэт   настолько   огромных
размеров, что он закрывал  собой почти весь оконный  проем. Я
стремительно   рванулся   к   своему   боевому   топору,   но
неизвестный оказался проворнее.  Прежде, чем я  успел встать,
он длинным прыжком  покрыл разделявшее нас  расстояние, затем
мою шею обхватили  и со страшной  силой сжали грубые  пальцы.
В темноте я  не мог разглядеть  ничего, кроме пылающих  прямо
передо мной багровых глаз  на продолговатом черепе. В  ноздри
мне ударил резкий звериный запах.
    Я схватил за запястье огромную лапу - она была волосатой,
как  у  обезьяны,  все  перевитая  буграми железных мышц. И в
этот  момент  другой  рукой  мне  удалось  нащупать топор - я
поднял его и, уворачиваясь от смертельного захвата  великана,
одним ударом раскроил ему череп.
    Захват  на   моей  шее   ослабел,  и   тело   нападавшего
безжизненно скатилось  на пол.  С трудом  переведя дыхание, я
вскочил  на  ноги  и,  найдя  огниво,  кремень  и трут, зажег
свечу. Передо мной лежал нечеловек.
    Фигура  монстра   была  похожей   на  человеческую,    но
значительно  более  крупной,  мощной  и  полностью   заросшей
волосами. Когти были как  у хищного зверя, длинные  и острые,
а череп своим скошенным  подбородком и низким лбом  напоминал
обезьяний. Это  был чакан  - одно  из чудовищ,  нечто среднее
между обезьяной и человеком, обитающих в пиктских лесах.
    В дверь настойчиво  застучали, и я  услышал встревоженный
голос Хакона, спрашивающий, что  случилось. Я отпер дверь,  и
мой  новый  товарищ  с  боевым  топором  в  руке  ворвался  в
комнату. При  виде лежавшего  на полу  монстра он присвистнул
от изумления.
    -  Это  же  чакан!  -  воскликнул  он  взволнованно.  - Я
никогда не видел их в  наших краях, только далеко на  западе.
Эти твари невероятно опасны! А что это у него в лапе?
    Я  взглянул,  и  по  коже  у  меня  пробежал  мороз  -  в
намертво сжатых  когтях чудовища  была моя  узкая, похожая на
ленту   оружейная   перевязь.    Видимо,   чакан    собирался
использовать  ее  как  удавку.  В  моей памяти тотчас всплыли
слова Валериана.  Судя по всему, вспомнил о них и Хакон.
    -  Я  слышал,  что  шаманы  пиктов  умеют  укрощать  этих
чудовищ и потом, как  собак, натравливать на своих  врагов, -
задумчиво  произнес  он.  -   Но  как  это  удалось   сделать
Валериану?
    - Откуда мне знать? -  пробормотал я. - Мы даже  не может
быть  уверены,  имеет  ли  он  к  этому  отношение.  Хотя кто
еще мог дать чакану  мою перевязь? Так что,  по-моему, сейчас
самое время проверить, как обстоят дела в тюрьме.
    Хакон разбудил  своих людей,  и мы  не мешкая направились
к окраине города. Перед  хижиной, что служила тюрьмой,  нашим
глазам  открылась  страшная   картина  -  человек,   которого
оставили  охранять  Валериана,  лежал  с  перерезанным горлом
перед открытой дверью камеры сбежавшего нобиля.
    Из  соседней  камеры  на   нас  глядели  безумные   глаза
сидящего  там  пьяницы  -  впрочем,  было  видно,  что он уже
успел протрезветь.
    - Ушел, -  проговорил он, запинаясь,  - он просто  взял и
ушел!  Вот как все  было: посреди ночи меня разбудили  чьи-то
голоса,  я  посмотрел  в  окошко   и  увидел,  что  рядом   с
охранником  стоит   какая-то  женщина.   Дозорный  велел   ей
убираться,  на  что  она  дерзко  рассмеялась и взглянула ему
прямо  в   лицо.  О,   Митра!   Мне   показалось,  что   воин
моментально  сошел  с  ума!   Уставившись  перед  собой,   он
застыл  на  месте,  а  женщина  вытащила  у  него из-за пояса
кинжал  и   одним  движением   перерезала  глотку!   А  потом
нагнулась,  достала  ключи  и  отперла дверь камеры. Валериан
вышел  оттуда,  торжествующе   улыбаясь,  поцеловал   женщин,
после чего они принялись  о чем-то шептаться. Только  теперь,
в тенях за спиной  этой ведьмы, я различил  какую-то огромную
безобразную  фигуру.  К  свету  фонаря  над дверью великан не
приближался, и я так и не понял, кто он.
    Издав судорожный всхлип, пьяница продолжал:
    -  А  потом  я  услышал,  как  ведьма  сказала, что лучше
избавиться и  от этого  бурдюка с  вином -  она говорила  про
меня.  Я  чуть  сам  не  умер  со страха, но Валериан, видно,
торопился, и  возразил, что  делать этого  не стоит  - я  все
равно, мол, в стельку пьян  и дрыхну без задних ног.  Так что
они  ушли,  но  я  еще  успел разобрать, как Валериан сказал,
что  он  должен  поскорее  послать  кое-куда  своего слугу, а
потом она все вместе отправятся  к хижине у Рысьей реки,  где
дожидаются  его  люди.  Лорд  добавил,  что  туда же придет и
шаман  Тейанога,  после  чего   они  направятся  к   границе,
встретят  пиктов,   вернутся  сюда   -  и   вот  тут-то   они
повеселятся!
    Лицо Хакона побелело.
    - Ты знаешь, кто была эта женщина? - спросил я.
    - Наложница  Валериана, само  собой! Ее  отец был  пиктом
из племени  Соколов, а  мать -  лигурийка. Пикты  называют ее
Колдуньей  из   Скандаги.  О   ней  болтали   у  нас    много
невероятных  вещей,  но  я  никогда  ее  раньше не видел и не
очень-то верил этим россказням. Похоже, зря!
    -  А  Тейанога?  -   продолжал  я.  -  Клянусь   копытами
Нергала,  я  точно  видел,  как  он  свалился замертво, а моя
стрела торчала  у него  прямо из  сердца! Значит,  они все же
собираются напасть на Шохиру! как мы можем им помешать?
    - Мы  должны успеть  к Рысьей  реке и  перебить их там, -
решительно сказал  Хакон. -  если пикты  перейдут границу, мы
позавидуем  тем,  кто  попал  уже  на  Серые  Равнины! Но нам
придется рассчитывать  только на  свои силы  - ни  из города,
ни из крепости нельзя забирать  людей. Сколько бы их ни  было
-  там,  на  берегу  -  нам  придется  справляться самим... И
хорошо хоть, -  добавил он, -  что мерзавцы не  догадываются,
что нам известны их планы!
    Мы выпустили из  камеры полностью протрезвевшего  пьяницу
и отправили  его в  крепость сообщить  о   случившемся, после
чего немедленно  двинулись в  путь. На  бархатном ночном небе
мерцали звезды, вокруг  было тихо и  спокойно, но на  западе,
как  затаившийся  зверь,  поднимался  темный  и  мрачный  лес
пиктов, смертельно  опасный для  каждого осмелившегося  войти
в него чужака.
    Углубившись  в  заросли,  мы  шли  след  в  след  друг за
другом, стараясь  не производить  ни малейшего  шума и  держа
наготове  боевые  топоры.  Впереди  нашего  маленького отряда
шел Хакон.
    По вьющейся между  приземистыми дубами тропе  мы достигли
неглубокой травянистой  низины, цели  нашего пути.  На речном
берегу стояла  та самая  хижина, и  сквозь неплотно прикрытые
ставни одного из окон пробивался слабый свет.
    Наш  командир  сделал  знак  своим  людям  оставаться  на
месте, а мы  с ним подкрались  поближе к хижине.  Разумеется,
Валериан  не  забыл  выставить  дозорного,  но  он,  на  наше
счастье,  был  настолько  невнимателен,  что  снять  его   не
представляло  большого  труда.  Затем  мы  подошли  к  окну и
заглянули внутрь в щель между ставнями.
    В   хижине   находились   владетельный   Валериан,  глаза
которого  по-прежнему  горели   мрачным  безумным  огнем,   и
девушка,  поразившая  меня  своей  дикой  красотой. На ней не
было  никакой  одежды,  кроме  узкой  набедренной  повязки  и
украшенных  бисером  мягких  мокасин,  а также многочисленных
ожерелий. Ее черные  густые волосы перехватывал  обруч тонкой
работы, блестевший чистым золотом.
    Кроме них в хижине было еще человек десять предателей  из
Шохины - три лесных стража  в своей обычной кожаной одежде  и
разбойничьего  вида  мужчины  в  суконных  штанах  и  простых
крестьянских   куртках,   а   также   шестеро  гандерландских
наемников -  высоких светловолосых  солдат, одетых  в тяжелые
кольчуги  и  железные  шлемы.  Вооружены  они  были  мечами и
кинжалами. Гандерландцев  - храбрых,  опытных воинов  - часто
нанимали для охраны своих поместий землевладельцы вдоль  всей
западной границы.
    Люди   эти,   судя   по   всему,   пребывали  в  отличном
настроении, возбужденно  смеялись и  вели громкие  разговоры.
Валериан  рассказывал  о  своем  удачном побеге, предатели на
чем свет стоит поносили  своих бывших друзей; лесные  стражи,
правда, больше  помалкивали, гандерландцы  тоже лишь  изредка
вставляли   пару   слов.   Выглядели   они   безразличными  и
невозмутимыми,  но  я  прекрасно  знал,  что  за  их  видимым
спокойствием     скрывается     абсолютная    безжалостность.
Красавица,  которую   остальные  называли   Кварада,   весело
хохотала и прижималась к своему господину.
    Хакон прямо затрясся от ярости, когда услышал  хвастливые
слова Валериана:
    -   Освободится   было   до   смешного   легко.  А  этому
тандарскому  выскочке  я  приготовил  приятный  сюрприз  - не
думаю, чтобы он  и дальше путался  у нас под  ногами. Когда у
меня будут  пиктский воины,  я приведу  их на  границу, и  мы
нападем с  запада, а  Брокас ударит  от Койяги.  Вряд ли  эти
олухи ожидают чего-либо  подобного - город  свалится к нам  в
руки,  словно  перезрелый  плод.  Мы  наконец получим то, что
заслужили!
    Вдруг  мы   услышали  легкие   шаги  и,   чтобы  остаться
незамеченными,   бросились   на   землю.   Дверь   в   хижину
распахнулась,  и  когда  мы   через  некоторое  время   снова
приникли  к  щели  в  ставнях,  то  увидели, что к предателям
присоединились семеро пиктов,  украшенных перьями и  покрытых
боевой раскраской.  Среди них  был и  старый Тейанога  с туго
перетянутой голой грудью.
    Значит,  мне  не  почудилось,  и моя стрела действительно
пронзила  навылет  сердце  старого  шамана...  Но  человек не
может выжить  после такого  ранения! Не  оборотень ли  сейчас
перед   нами?   Я    почему-то   вдруг    начал   верить    в
сверхъестественные способности пиктских колдунов.
    По-прежнему  незамеченные,  мы  услышали,  как   Тейанога
сказал на ломаном аквилонском, обращаясь к Валериану:
    -  Ты  хотеть,  чтоб  Соколы,  пантеры и Черепахи вышли к
границе. Но если мы сделать так, на нас напасть племя  Волка.
И, пока мы  сражаться с Шохирой,  они опустошить наши  земли.
Поэтому прежде,  чем выступать  в поход,  нашим племенам надо
заключить мир с Волками.
    - Не  имею ничего  против, -  сказал нобиль.  - Когда  вы
сможете это сделать?
    -  Сегодня  ночью  вожди  всех  племен  собираться  около
болота Призраков. Там  они говорить с  Болотным колдуном -  и
все вожди сделать так, как сказать колдун.
    -  Ну  что  ж,  -  пробормотал Валериан, - скоро наступит
полночь. Если  отправится прямо  сейчас, мы  дойдем до болота
Призраков часа за три. Возможно, мы сможем убедить  Болотного
колдуна в необходимости этого шага.
    - Быстро позови  наших, - прошептал  мне на ухо  Хакон. -
скажи, чтобы они незаметно окружили хижину и подожгли ее!
    Нас  было  почти  в  три  раза  меньше, но я, разъяренный
происходившим  у  нас  на  глазах  гнусным заговором, так же,
как  и  Хакон,  был  готов  на  самые  безрассудные поступки,
только бы остановить предателей.
    Прокравшись  к  нашим  людям,  я  привел  их к хижине. По
дороге мы  собрали несколько  охапок сухих  веток и разложили
их  под  окнами,  у   которых  разместились  попарно.    Одни
держали  наготове  натянутые  луки  с  наложенными  на тетиву
стрелами,  другие  -  поднятые  боевые  топоры, чтобы разбить
ставни.  Я   приготовился  поджечь   хворост.  Мешкать   было
нельзя:  изнутри раздался голос Валериана:
    -  Немедленно  собирайтесь,  мы  выходим  прямо сейчас! -
после   чего   послышались   шаги   и   лязг  металла:  воины
разбирали свое оружие.
    Хакона трясло от возбуждения, он не мог дождаться  начала
атаки.
    Я  высек  огонь,  и  пламя  тотчас  охватило сухие ветки.
Пока  оно  не   успело  взметнуться  слишком   высоко  и   не
перекинулось на стены хижины,  наши люди разом обрушили  свои
топоры  на  ставни.  В  это  же мгновение Хакон мощным ударом
выбил дверь.   Ставни разлетелись,  и внутрь  хижины полетели
наши стрелы, поражая противников.
    В первый момент люди  Валериана от неожиданности даже  не
могли  оказать  сопротивления,  но,  опомнившись, бросились к
выходу, где их уже ждали мы с Хаконом. Несколько врагов  были
убиты  на  месте,  с  остальными  мы  вступили  в  рукопашную
схватку.
    На  меня  сразу  же  напал коренастый гандерландец. Из-за
жары  он  снял  шлем,  и  его  вспотевшая  лысина  блестела в
неверных сполохах  огня как  огромное яйцо,  однако тело было
защищено длинной  кольчугой. Я  успел перехватить  его руку с
зажатым  в  ней  коротким  мечом.  Впрочем,  он  тоже не стал
мешкать, и  мой тяжелый  боевой топор  оказался выведенным из
игры тем  же простым,  но действенным  способом. Мы топтались
по  кругу  словно  два  борца,  шатаясь  и  пыхтя,   стараясь
освободить  свое  оружие  или  хотя  бы вывести противника из
равновесия.  Удача   улыбнулась  мне   первому  -   противник
повалился на землю, я упал  на него, но стоило чуть  ослабить
хватку, как мой топор оказался у него в руке.
    Я  всеми  силами  старался  сковать  его  движения,  в то
время  как  моя  свободная  рука  шарила  по  земле в поисках
чего-либо, хоть  отдаленно напоминающего  оружие. Внезапно  я
нащупал вросший  в землю  булыжник. Схватив  его, я  что было
сил  ударил  по  блестящей  лысине.  Тело  подо  мной  слегка
обмякло,  и  я,  закрепляя  победу,  двинул  еще  раз, но уже
схватив   камень   двумя   руками.   Гандерландец    дернулся
несколько раз и затих.
    Я вскочил  и огляделся  в поисках  новых противников,  но
все  уже  было  кончено.  Вокруг   валялись  трупы  -  и,   к
сожалению,  среди  них  я  увидел  и  нескольких наших людей.
Оставшиеся  в  живых  враги,  петляя,  бежали к лесу, пытаясь
избежать наших стрел, хотя  в такой темноте было  чрезвычайно
сложно поразить цель.
    Наши люди постепенно собирались вокруг командира.
    Внезапно один из них крикнул:
    - Хижина! Валериан еще там!
    Я кинулся к двери,  находившейся буквально в пяти  шагах,
но  было  поздно  -  владетель  и  его  женщина уже появились
в  проеме.  Только  наши   руки  потянулись  к  оружию,   как
колдунья,  усмехнувшись,   бросила  что-то   нам   навстречу.
Раздался взрыв,  и всех  ослепило нестерпимой  яркости пламя.
Нас  окружило  едкое  зловоние,  и  мы  невольно   отступили,
задыхаясь. Когда мы  вновь обрели способность  что-то видеть,
оказалось, что парочка успела скрыться.
    Мы лишили жизни около  десятка врагов, большинство еще  в
начале атаки  - стрелами.  Еще несколько  человек не  слишком
отличались от мертвых.  Наши потери оказались  скромнее: двое
убитых и  двое раненных.  Раненного в  ногу пришлось оставить
на поле боя,  в расчете на  то, что люди  из города перенесут
его в крепость. Второму раненому перевязали руку, после  чего
Хакон сказал:
    - Беги назад  и предупреди Дирка,  чтобы он перевел  всех
людей в  цитадель и  прислал кого-нибудь  за Карлусом.  Пусть
поторопится, ибо  пикты уже  рядом! Мы  постараемся задержать
их у болота Призраков. Если не вернемся...
    После того  как лесной  страж отправился  в крепость,  мы
проверили  свое   снаряжение.  Вместо   топора  я   взял  меч
гандерландца и лук  убитого стража -  взамен того, который  я
потерял  днем  раньше.  Было  бы  более  разумным   дождаться
подкрепления,  однако  я  прекрасно  понимал,  что нам нельзя
терять ни мгновения.
    Дорога была хорошо известна  Хакону и одному из  стражей,
неоднократно  ходившим  к  болоту  на  разведку. Яркие звезды
давали достаточно света, чтобы  не сбиться с пути.  Вскоре мы
оказались под густым пологом леса и растворились в сумерках.


                        Глава 4


    Мы осторожно пробирались  вперед, соревнуясь с  пиктами в
искусстве красться  по ночам.  Нас вела  тропа проложенная от
хижины прямо на юг.
    Поход обещал быть сложным,  ибо страна пиктов -  не самое
безопасное   место   даже   в   отсутствии   рядом   дикарей.
Многочисленные  хищные  твари  яро  защищали свои владения от
чужаков. Кроме  волков, пантер,  змей -  а ведь  и в них мало
приятного! - здесь водились  и другие чудища, которые  в иных
местах уже вымерли совсем. Как, например, вам понравилась  бы
встреча с саблезубым тигром или мастодонтом?
    Сам  я  никогда  не  видел  этих  чудовищ,  но  мой брат,
будучи   в   Тарантии,   побывал   в   зверинце  короля,  где
содержалась пара мастодонтов, и  по его рассказам я  примерно
представлял себе, что можно ожидать от этих гигантов.
    Еще  более  опасны  болотные  демоны  или лесные бестии -
называют  их  по-разному.   Они  в  бесчисленном   количестве
обитали в том самом месте,  куда мы направлялись. Днем их  не
видно,  и  никто  не  может  сказать,  где  они  таятся, а по
ночам... От  одного только  их воя  кровь стынет  в жилах, но
это  еще  не  все:  стоит  подойти  к  ним поближе, как горло
неосторожного   моментально   разрывают   острые   когти.  Не
удивительно,  что  Болотный  колдун  живет  именно  там - это
самое  впечатляющее  доказательство  его   сверхъестественной
силы.
    Постепенно продвигаясь вперед, мы вышли к ручью  Тулиана,
названного по  имени одного  из воинов,  геройски погибшего в
сражении  с  отрядом  пиктов.  Ручей  служил  границей  между
Шохирой  и  страной  пиктов  -  во  всяком  случае,  так было
обозначено в соглашении между ними. Достаточно трудно и  тем,
и другим соблюдать границу,  если на вражеской стороне  будет
замечено что-либо полезное или соблазнительное.
    После того, как мы,  прыгая с камня на  камень, пересекли
ручей,  Хакон  остановился  и  начал  шепотом  советоваться с
лесным  стражем,  которому  была  лучше  известна  дальнейшая
дорога. Посовещавшись, они принялись внимательно  осматривать
кусты  и  подлесок,  пока  не  нашли  развилку  тропы,  после
которой мы  двинулись налево  - едва  видимая дорожка, петляя
между мрачными стволами дубов,  вела, судя по всему,  прямо к
болоту.
    Хакон предупредил,  чтобы мы  удвоили осторожность,  но в
то же  время особо  не мешкали  - надо  было миновать  лагерь
пиктов   до   рассвета.    Было   очень   трудно    соблюдать
одновременно оба этих условия,  и тем не менее  наш маленький
отряд быстро и бесшумно продвигался к цели.
    Минуло  изрядное   время.  Лес   немного  поредел,   и  я
озабоченно  посматривал  на  восток,  но,  к  счастью, еще не
было заметно никаких  признаков рассвета; звезды  по-прежнему
усеивали небесный  шатер. Внезапно  лесной страж  остановился
и  прислушался.  Мы  замерли.  Заглушая стрекот ночных цикад,
послышались  звуки,  отдаленно  похожие  на  кашель. Но Хакон
успокоил нас - поблизости охотилась пантера, а эти хищники  в
одиночку никогда не нападают на группу вооруженных людей.  Мы
двинулись  дальше  и  постепенно  перешли  на  бег - с каждым
мгновением увеличивалась вероятность встречи с пиктами.
    Через  некоторое  время  командир  снова остановил отряд;
теперь  вдали  послышался  слабый   шум,  который  не   могло
издавать  никакое  животное.  Мы  с  тревогой  вглядывались в
сторону,  откуда  раздавалось  тихое  бормотание  -  в  более
спокойной обстановке я  мог бы принять  его за шелест  дождя.
Мое  обострившееся  в  темноте  зрение  позволило   различить
слабый свет  и еле  заметные красноватые  отблески на стволах
деревьев.
    Мы осторожно  двинулись в  ту сторону  и, прислушиваясь к
шелестящим  звукам,   углубились  в   лес,  перебегая   между
деревьями  и  переползая  небольшие  поляны. Вскоре в неясном
бормотании  мне  удалось  различить  гортанную  речь  пиктов.
Хакон,  подняв  руку,  призвал  нас к бдительности. Буквально
через  несколько  шагов  мы   увидели,  что  посреди   хорошо
протоптанной тропы сидят три дикаря. Это были дозорные, но  к
своим  обязанностям  они  относились  достаточно  небрежно  -
коротали  время  за  незатейливой  игрой,  подбрасывая  вверх
кусочек  дерева  и  наблюдая,  какой  стороной  он  упадет на
землю.
    Я подполз к Хакону.
    - Нападем на них?
    - Нельзя, - прошептал он, - их вопли наведут на нас  весь
лагерь. Подожди, может быть, услышим что-нибудь интересное.
    Мы замерли,  напряженно вслушиваясь.  Я, хотя  и разобрал
несколько знакомых слов,  смог понять смысл  только отдельных
фраз,  но  меня  сразу  же  насторожило имя Валериана, хотя и
произнесенное  на  пиктский   манер.  Хакон,   удовлетворенно
кивнул,  -  видимо,  он  узнал  все,  что  хотел,  - пополз в
сторону. Мы последовали  за ним, но  не успели мы  преодолеть
нескольких локтей и подняться, как раздался ужасающий рев.  Я
вздрогнул - впечатление  было такое, словно  какой-то великан
трубит  в  огромный  рог,   скликая  своих  сородичей.   Звук
повторялся  снова  и  снова,  но  - слава Митре! - постепенно
отдалялся. Однако  я успел  заметить между  стволами деревьев
одного из тех монстров, о которых вспоминал так недавно.  Это
был  мастодонт!  Будучи  высотой  в  два  человеческих роста,
длинными изогнутыми бивнями он едва не царапал землю и,  если
я не  ошибся (все-таки  света звезд  было недостаточно),  его
бока были покрыты густой короткой шерстью.
    Эта  встреча   повлекла  за   собой  крайне    неприятные
последствия.   От  неожиданности  Хакон  непроизвольно сделал
шаг назад и  толкнул стоящего рядом  лесного стража -  причем
так неудачно, что  тот, как подкошенный,  рухнул на землю.  Я
успел  отпрыгнуть,  но  все  равно  мы наделали столько шума,
что пикты не могли нас  не заметить. Тут же послышался  свист
стрелы Хакона, ушедшей в темноту над моим плечом.
    Резко  обернувшись,  я  увидел  пиктов,  которые, на ходу
выхватывая оружие,  мчались в  нашу сторону.  Правда, их было
всего  двое  -  один  уже  лежал  со  стрелой Хакона в горле.
Бежавший  впереди  дикарь  метнул  копье  и  с топором в руке
ринулся на меня. Не успел я вытащить стрелу, как он  оказался
так близко, что  мне ничего не  оставалось, как схватить  лук
обеими  руками  и  обрушить  его  на голову врага. Оглушенный
пикт пошатнулся, и я успел, отбросив в сторону лук,  обнажить
клинок.  Когда  мой  противник  взмахнул топором, мне удалось
перехватить его руку и  вонзить меч под ребра  дикаря. Третий
удар, почти отделивший голову  пикта от туловища, поверг  его
на землю.
    Я осмотрелся по сторонам - схватка завершилась, все  трое
дикарей были мертвы, но и мы понесли серьезные потери.  Рядом
со  мной  стоял  только  Хакон,  поразивший своего противника
ударом топора. Один лесной страж лежал с разбитой головой,  а
другой, словно бабочка, был приколот к стволу дерева  копьем,
пронзившим ему живот.  Но нам еще  повезло - пикты  напали на
нас,  не  издав  своего  обычного  боевого клича. В их лагере
наверняка  слышали  рев  мастодонта,  и  весь последующий шум
могли отнести на его счет. Во всяком случае, больше никто  из
дикарей не появился.
    - Теперь нас  двое, - сказал  Хакон. - Мы  должны сделать
все, чтобы отправить к  Нергалу проклятого нобиля и  Колдуна,
даже  если  придется  умереть  самим!  Дозорные  болтали, что
Валериан отправился  к Колдуну  с небольшим  отрядом, большая
часть его людей  осталась в лагере.  Мы обойдем лагерь,  и ты
засядешь у тропы - на  случай, если Валериан вернется, -  а я
пойду к болоту и постараюсь прикончить их там.
    Мне не  понравился план  Хакона; эта  трясина была гиблым
местом, где кроме дикарей можно было столкнутся с куда  более
опасными тварями, например, с теми же болотными демонами.
    - Хакон,  - возразил  я, -  ты опытный  человек и  потому
твоя жизнь куда  более ценна, чем  моя. Будет лучше,  если ты
останешься в засаде, а на болото пойду я.
    Однако переубедить  командира мне  так и  не удалось  - в
конце  концов  он  напомнил  мне,  кто  здесь отдает приказы.
Внезапно  мы  услышали  слабый  стон  -  пораженный  в  живот
лесной страж  был еще  жив. Преодолевая  чудовищную боль,  он
прохрипел:
    - Не  дайте мне  попасть в  лапы дикарей...  они отомстят
за своих...
    - Но нам тебя не донести, мы...
    Умирающий прервал Хакона:
    - Я не прошу  об этом... лучше легкая  смерть... сразу...
    Командир  молча  вытащил  кинжал.  Я  отвернулся.  Нашего
товарища,  попади  он  к  пиктам,  несомненно  ждали жестокие
пытки, но все равно я  не мог спокойно наблюдать за  подобным
милосердием.


                        Глава 5


    Мы  пробирались  лесом  вокруг  стана пиктов. Было видно,
что  скорого  набега  на  Шохиру  не предвидится - одни воины
неторопливо возводили навесы,  другие бездельничали, лежа  на
охапках  свеженарубленных   ветвей.  Посреди   поляны   горел
небольшой костер.
    В лагере  находились только  воины, ни  женщин, ни  детей
там  не  было.  Все  четыре  племени расположились отдельными
стойбищами   -   Соколы,    Пантеры,   Черепахи   и,    самое
многочисленное, племя  Волка. Несколько  раз мы  чуть было не
наткнулись на бродивших  по лесу дикарей.  В конце концов  мы
опять оказались на тропе, ведущей к болоту Призраков.
    Лагерь пиктов  был разбит  достаточно далеко  от болота -
видимо, дикари  сами опасались  обитающих там  тварей. Прошло
довольно много времени,  прежде чем мы  обнаружили подходящее
место  для  засады  -  густые  заросли  папоротника,  посреди
которых  торчало  несколько  разлапистых  елей.  Я  взял   на
изготовку  лук  и  улегся  на  землю, а Хакон начал осторожно
спускаться вниз.  В той  стороне, куда  он ушел,  в просветах
между деревьями виднелось небольшое озеро.
    Мы  были  в  пути  уже  достаточно  долго,  и  мной снова
овладело  беспокойство,  что  нам  может помешать наступающий
рассвет.  Но  небеса  все  еще  были  темными.  Вокруг царила
тишина, и, как я ни  напрягал слух, не мог различить  никаких
звуков, кроме тонкого  гудения комаров. Усталость  брала свое
-  все-таки  за  плечами   был  напряженный  переход  и   две
жестокие  схватки.  Мое  внимание  ослабло,  и  глаза   стали
закрываться сами  собой. Это  длилось мгновение,  не больше -
во  всяком  случае,  именно  так  мне  показалось.  Вдруг   я
почувствовал, что  на меня  навалилось что-то  тяжелое, и тут
же услышал оглушающий дикий вой.
    Спросонья я  сопротивлялся вяло,  да и  силы были слишком
неравны - мои руки и  ноги крепко держали четверо дикарей,  а
пятый прижимал меня  к земле. В  одно мгновение я  был крепко
связан. Взглянув  на небо,  я ужаснулся  - оно  уже светлело.
Великие боги, сколько же я спал?!
    Пикты  тем  временем  срубили  молодое деревце, подвесили
меня  к  нему,  пропустив  ствол  между  руками  и  ногами, и
потащили  в  направлении  болота.  Болтаясь  над  землей,   я
только и мог, что  в бессильной ярости наблюдать,  как идущие
за нами что-то  оживленно обсуждают со  злорадными усмешками.
Я поразился:  пикты,  которые считали себя великими  воинами,
полагали   смех   недостойным    себя,   разве   что    кроме
исключительных случаев - например, пыток пленных.
    Я попытался взять  себя в руки.  Конечно, захвачен я  был
самым  глупым  образом,  и  впереди  меня  не  ждало   ничего
хорошего. Но  я был  еще жив  - значит,  следовало подумать о
побеге. Когда  мы достигли  болота, уже  достаточно рассвело,
чтобы можно  было увидеть  поверхность воды  с клубящимся над
ней  туманом,  который  скрывал  выступавшие  камни, мертвые,
словно обглоданные,  деревья и  заросли болотной  травы. Меня
тащили по травянистой  косе, узкому языку  суши, вдававшемуся
далеко  в  болото.  Потом  дикари  зашли  в  воду,   которая,
видимо,  скрывала  дорогу  из  камней,  и,  с трудом сохраняя
равновесие,  наконец   добрались  до   логова  Колдуна.   Оно
находилось на  островке, между  деревьями которого  виднелись
небольшие  хижины,  расположеные,  как  это принято у пиктов,
полукругом.   Нас  вышло  встречать  не  так уж много народу:
среди  них  были  Болотный  колдун,  Валериан  с  несколькими
своими  людьми,  Кварада  и  старый  Тейанога.  Дикари,  если
судить по  тому, как  они были  размалеваны, являлись вождями
и воинами племен Черепахи, Сокола, Пантеры и Волка.
    Увидев меня, нобиль злорадно оскалил зубы.
    -   Какая   приятная   встреча!   -   воскликнул   он   с
издевательской  усмешкой.  -  Это  ведь  жалкий  мятежник  из
Тандара!  Кто  бы  мог  подумать,  что ты окажешься настолько
упорным!  Я  был  бы  на  вершине  успеха, если б мне удалось
столь же преуспеть  в величии и  добродетели, сколь тебе  - в
бунтах  и  богомерзких  поступках!  Ну,  что  ж,  тебя, как и
твоего  дружка-предателя,   за  ваши   гнусные  деяния   ждет
достойная награда!
    Он сделал знак  рукой, и меня,  сняв с шеста,  бросили на
землю.  Напрягая  затекшие  мышцы,  я  с трудом перевернулся.
Увиденное не обрадовало  меня: в центре  площадки, окруженной
хижинами, стоял  столб, к  которому был  крепко привязан  мой
командир.
    Валериан насмешливо кивнул в его сторону.
    - Твой товарищ  думал, что он  хитрее Колдуна и  болотных
демонов. Большое заблуждение!
    Мы  с  Хаконом  только  и  могли, что угрюмо обмениваться
взглядами,  покуда  дикари,  по  приказу  Колдуна,  принялись
копать  яму  под  его  ногами.  Колдун оказался очень старым,
буквально     высохшим,     сгорбленным     человеком.    Его
темно-коричневая  кожа  напоминала   пергамент,  хотя   седые
волосы были все еще густыми.
    Когда  я  на  западной  границе  слышал  рассказы об этом
человеке,  в  них  упоминалось,  что  он  был  последним   из
Древних,  которые  населяли  эти  земли  задолго до пиктов. И
действительно, черты его  лица были весьма  необычны: широкий
и плоский нос, сильно  скошенный лоб, глубоко спрятанные  под
надбровными  дугами  маленькие  глазки.  Как  и  все   пикты,
Колдун  был  в  одной  набедренной  повязке,  однако   вместо
обычной  раскраски  его  грудь  украшал  затейливый  узор  из
шрамов.  Он  что-то  прокаркал,  и  меня,  поспешно  подняв с
земли,   поставили    на    ноги.   После    этого    Колдун,
приблизившись,  стал  внимательно  рассматривать меня, сверля
своими  черными  острыми  глазами.   Наконец  он отвернулся и
отдал несколько новых приказаний.
    Пикты бросились копать еще  одну яму, в которую  вставили
ствол  дерева  и  тщательно  утрамбовывали землю вокруг него.
Теперь на площади стояли два  столба - к одному был  привязан
Хакон,  а  к  другому  потащили  меня.  Дикари перерезали мои
путы,  сорвали  всю  одежду  и  начали  привязывать  к столбу
длинными кожаными ремнями.
    Я не  мог особенно  сопротивляться, так  как меня держало
несколько человек,  но попытаться  как можно  сильнее напрячь
мышцы  -  когда  я  их  расслаблю,  это поможет освободиться.
Мысли  о  побеге  не  оставляли  меня  даже  в этом отчаянном
положении.
    Колдун вел  неторопливую беседу  с Валерианом  и вождями.
Внезапно  один  из  них,  предводитель  племени  Черепах,  со
злобной  ухмылкой  направился  в  мою  сторону.  Он  выхватил
из-за пояса боевой топор  и, почти не прицеливаясь,  метнул в
мою  сторону.  Я  приготовился   свести  последние  счеты   с
жизнью,  но  топор,  перевернувшись  в воздухе несколько раз,
вонзился глубоко в  дерево над моей  головой, а его  рукоятка
ударила меня в лоб.  Раздались торжествующие вопли -  видимо,
собравшихся обрадовало  то, что  я вздрогнул.  С этого обычно
и  начиналось  -  пикты  стреляли  в  жертву  из луков, в нее
метали топоры  и ножи  и получали  тем большее  удовольствие,
чем  больше  страха  она  выказывает.  Я  знал  об  этом,   и
старался оставаться невозмутимым.
    Внезапно  среди  дикарей  разразилась  бурная ссора. Даже
при моем слабом знании пиктского наречия мне удалось  понять,
что одни  кричат "сейчас",  другие -  "потом". Впрочем,  этот
спор  не   мешал  одному   из  воинов   старательно  строгать
небольшой  кусочек  дерева,  явно  предназначенный  для того,
чтобы воткнуть в  мое тело и  поджечь. Когда выяснилось,  что
Колдун хочет  "потом", крики  прекратились. Я  воспользовался
тем, что пикты не заткнули мне рот, и тихо спросил Хакона:
    - О чем они спорят? Когда начинать пытки?
    - Да, -  подтвердил мой товарищ  по несчастью. -  Главный
из Черепах и те,  кто с ним, желают  немедленно поупражняться
в   меткости,   а   остальные   предпочитают   отметить  этим
поражение Шохиры.  Колдун же  утверждает, что  мы принадлежим
ему,  и  только  он  может  решить,  когда  остальные  смогут
начать наслаждаться нашими муками.
    Я с  содроганием вспомнил  о ритуале  Превращения Змеи  и
подумал, что бывают вещи и пострашнее пыток...
    Болотный  колдун  отослал  воинов  обратно  в  лагерь   и
удалился  в  свою  хижину.  За  ним  разошлись  вожди; ушли и
Валериан  с  Кварадой.  Рядом  с  нами  остались  только  два
дикаря.
    -  Сейчас  они  отдохнут,  а  потом отправятся в набег на
Шохиру,  -  объяснил  Хакон.  -  Это  будет после полудня, им
как раз  хватит времени,  чтобы оказаться  под стенами  перед
самым наступлением темноты.
    - Понятно,  почему они  боятся идти  днем, -  сказал я. -
Никому не хочется получить в брюхо стрелу из баллисты.
    -  Я  понял  еще  кое-что,  -  продолжал  мой  товарищ. -
Колдун  обещал  дать  им  какое-то  особенное  оружие.  Нечто
магическое, я думаю.
    Он повернулся к стражам и крикнул по-аквилонски:
    - Эй!  А почему  бы вам  не поделиться  с нами тем пивом,
которое только что хлебами ваши вожди?
    Оба  охранника,  непонимающие  взглянув  друг  на   друга
снова отвернулись.
    Хакон повторил  эту же  фразу на  пиктском языке. Реакция
дикарей  последовала  немедленно:  один  из них что-то гневно
рявкнул, а другой сплюнул в нашу сторону.
    Командир удовлетворенно кивнул.
    -  Теперь  хоть  ясно,  что  они  понимают  только   свое
карканье.   Слушай,  тебе  еще  не  пришло  в голову, как нам
сбежать отсюда?
    -  Пока  нет,  но  я  надеюсь что-нибудь придумать, когда
вожди  со   своими  людьми   уберутся  отсюда.   Давай   пока
помолчим, чтобы не привлекать их внимания.
    Так  мы   стояли  под   палящим  солнцем,   уже  начавшем
склоняться к западу, мучаясь  от жажды и укусов  насекомых. К
нашим полученным  во время  ночных схваток  ранам прибавились
многочисленные порезы  от кожаных  ремней, которые  буквально
впивались  в  тело.  Хакон  сильнее  меня  страдал  от жарких
солнечных лучей, так как  я от природы обладал  более смуглой
кожей.
    Храп,  все  это  время  раздававшийся  со  стороны хижин,
понемногу  стих.  Послышались  хриплые  спросонья  голоса   -
стойбище  постепенно  просыпалось.  Наконец,  из хижины вышел
Колдун. Оглянувшись  вокруг и  посмотрев на  солнце, он дунул
в костяной свисток, висевший у него на груди.
    На  площади  появился   лорд  Валериан  в   сопровождении
дикарей,  большая  часть  которых  сразу же принялась править
оружие. Тем временем  Колдун вернулся в  хижину и вытащил  из
нее огромный, около  двенадцати футов длиной,  кожаный мешок,
чем-то до отказа  набитый и крепко  перевязанный. Вряд ли  он
был тяжелым, судя  по тому, что  немощный старик нес  его без
усилий; у  меня сложилось  впечатление, что  мешок был просто
хорошенько  надут.  По  приказу  Колдуна пикты привязали этот
мешок к раздвоенному шесту и, наконец, тронулись в путь.
    Судя  по  выражениям  лиц   и  гневному  ворчанию   наших
стражей,  они  были  страшно  недовольны  тем,  что оставлены
охранять нас и лишены возможности участвовать в набеге.
    Колдун  смотрел  вслед  удалявшемуся  отряду  до тех пор,
пока  тот  не  скрылся  в  лесу. Затем он поочередно проверил
крепость  наших  пут,  при  этом  внимательно  вглядываясь  в
лица.    Мне  пришлось   приложить  немалые   усилия,   чтобы
выдержать  его  пронизывающий  взгляд.  После  этого   старик
отошел в сторону, уселся,  скрестив ноги, и принялся  за свое
варварское  гадание,  подбрасывая  кости  и наблюдая, в каком
сочетании  они  упадут  на  землю.  Первоначальный  результат
явно  не  удовлетворил  его,  и,  повторив  попытку,   Колдун
дребезжащим  старческим  голосом  затянул  какую-то  песню на
незнакомом мне языке.
    Охранники,  не  сомневающиеся   в  крепости  наших   пут,
похоже,   потеряли   всякий   интерес   к   выполнению  своих
обязанностей.   Один  вообще  отошел  в  сторону, опустился в
траву и  задремал, прислонившись  к стене  хижины, другой  же
начал упражняться с  оружием, демонстрируя все  известные ему
приемы  боевого   искусства.  Внезапно   он  остановился   и,
разбудив  напарника,  показал  рукой  в  сторону Колдуна. Тот
сидел    неподвижно,    буквально    окаменев    и   устремив
отсутствующий   взгляд   в    сторону   болота.   Дикари    с
осторожностью и  почтением приблизились  к старику  и один из
них,  вероятно,  более  смелый,  заглянув  Колдуну  в   лицо,
пощелкал  перед  ним  пальцами.   Тот  даже  не   шелохнулся.
Создавалось  впечатление,  что   его  дух  пребывает   сейчас
где-то очень далеко.
    Пикты  начали  о  чем-то  переговариваться  между  собой,
поглядывая то на  старика, то на  нас с Хаконом.  Из них слов
мне удалось  разобрать, что  они решили  отправиться вдогонку
за ушедшим  отрядом, пока  Колдун, находящийся  в трансе,  не
может  их  остановить.  Один   из  дикарей,  вытащив   топор,
направился  в  мою  сторону.  Его  намерения  были  более чем
ясны.   Я, напрягая  легкие, изо  всех сил  закричал, пытаясь
вывести Колдуна из оцепенения.
    Мой  вопль  остановил  пиктов.  Еще  раз посовещавшись и,
видимо,  решив  не  искушать  судьбу,  они  покинула  остров,
прыгая по дороге  из камней. После  того, как дикари  исчезли
из вида, Хакон пробормотал:
    - Хвала Митре, все-таки две  пары глаз долой. Но чем  это
нам поможет? Я  связан так крепко,  что мне не  понять, где у
меня руки, а где - ноги!
    -  Об  этом  мне  удалось  позаботиться,  - отозвался я и
принялся   за   дело.   Расслабив   напряженные   мускулы,  я
почувствовал,  что  ремни  уже  не  так  впиваются  в   тело.
Поочередно  приподнимая,  насколько  это  было  возможно,   и
опуская плечи, я  попытался освободить кисти  рук. Постепенно
стягивающие   их   петли   начали   соскальзывать,   и  через
некоторое  время  я  освободил  правую  ладонь. С неимоверным
напряжением  выворачивая   кисть,  я   принялся   просовывать
кончики пальцев  под петлю  на предплечье  - и,  наконец, мне
это удалось.
    Колдун  все  еще  был  в  трансе,  а  я, обливаясь потом,
продолжал трудиться над своими ремнями.
    День приближался  к закату.  После того,  как я освободил
правое  предплечье,  петли  ослабли  настолько,  что вытащить
левую руку  не представляло  труда. Остальное  было еще легче
-  ремни,  стягивающие  грудь,  я  сдвинул  вверх и освободил
туловище, а затем и ноги.
    Взглянув на Колдуна  - тот все  еще сидел неподвижно  - я
попытался  тронуться  с  места.  Острая  боль  пронзила   все
мускулы - казалось,  в них как  будто всадили тысячи  иголок.
На подгибающихся ногах я подошел к своему товарищу.
    Пикты,   безусловно,   хорошо   постарались,   привязывая
Хакона  к  столбу,  и  высвободить  его  из пут без ножа было
почти безнадежным делом.
    -   Поищи   лучше   что-нибудь   острое,   -  посоветовал
командир, - а то провозишься до рассвета.
    Я не  хотел терять  времени и  пустил в  ход зубы. Но так
как результат оставлял  желать лучшего, пришлось  последовать
совету и осмотреть хижины. К несчастью, пикты, уходя,  унесли
с собой  все оружие,  и я  нашел только  лук необычной формы,
висевший  на   стене  в   хижине  колдуна,   забитой   кучами
различного   хлама,    копившегося,   вероятно,    не    одно
десятилетие.  Здесь  же  был  и колчан, заполненный короткими
стрелами, годными для охотны  на дичь не крупнее  дикой утки,
но их костяные наконечники не могли послужить для моей цели.
    Таким  образом,  единственным  доступным  мне оружием был
нож,  висевший  на  поясе  Колдуна.  Я осторожно  подкрался к
старику, до  сих пор  находившемуся в  прежнем положении,  и,
схватив его за волосы, изо всех сил нанес удар в челюсть.
    Тело  Колдуна  отбросило  на   несколько  локтей,  и   он
безвольно  растянулся  на  земле.  Казалось,  все кончено, но
вдруг старик  вздрогнул и  попытался подняться.  Я догадался,
что дух, покидавший  его тело, вернулся  в свою оболочку.  Не
теряя ни мгновения, я  навалился на Колдуна и  стиснул пальцы
на   тощем   горле.   Но,   невероятное   дело   -   он  стал
сопротивляться с силой,  которую было невозможно  представить
в  его  немощном  теле.  Под  сухой кожей внезапно напряглись
железные мышцы.   Старик, несколько  раз ударив  меня ногами,
попытался  вцепиться  в  мои  глаза  таким быстрым движением,
что я едва успел  отклониться в сторону. Случайно  поймав его
взгляд,  я  вдруг  почувствовал,  как  ослабевает моя воля. Я
начал  осознавать,  что  этот  старик  -  мой повелитель, мой
владыка,  и  если  он  захочет  забрать  мою жизнь, я покорно
преподнесу ему этот скромный  подарок. С чудовищным трудом  я
прикрыл  веки;  это  помогло  мне  избавиться  от наваждения,
позволив не ослабить хватку.
    Но дело  осложнялось тем,  что я  не мог  отпустить горло
старика - произнеси он  заклинание, мой дух навсегда  покинул
бы  бренную  плоть.  И,  тем  не менее, сопротивление Колдуна
ослабевало -  хоть он  ухитрился вытащить  кинжал из висевших
на  поясе  ножен,  сил  старика  хватило  лишь  на  то, чтобы
поцарапать мне кожу. Постепенно его движения становились  все
более беспорядочными и  вялыми, но я  не отпускал его  до тех
пор,  пока  он  не  перестал  подавать  последних   признаков
жизни.  Сердце   старика  остановилось,   но  я,   не   желая
рисковать,  выхватил  из  его  рук  кинжал  и перерезал горло
последнего из Древних.
    С трудом поднявшись, я  подошел к Хакону и  освободил его
от  пут.  Командир,  как  подкошенный,  рухнул  на  землю  и,
шипя и  кривясь от  боли, принялся  растирать затекшие члены.
Когда он, наконец, обрел способность двигаться, я спросил:
    - Хакон, зачем они взяли с собой мешок?
    - В этом мешке -  болотные демоны, - ответил командир.  -
Перед штурмом пикты поднимут  его над стеной форта  и откроют
-  чудовища  не  успокоятся,  пока  не  перебьют  всех,   кто
попадется им на  пути. Колдун наложил  на демонов заклятье  -
все  легенды  говорят  об  этом  -  и  спастись можно, только
бросившись на  землю. Дикари,  открывшие мешок,  будут лежать
до тех пор,  пока демоны, завершив  свое дело, не  канут в ту
преисподнюю, откуда явились.
    - Тогда  нам нудно  поторопиться, чтобы  остановить их, -
сказал я,  - но  в нашем  распоряжении только  кинжал и лук -
да и то охотничий.
    - Это  все же  лучше, чем  ничего, -  ответил Хакон. - Он
тоже  может  пригодится,  если  выпустить  стрелу  с близкого
расстояния. Только действовать  придется тебе одному  - пикты
в свалке выбили  мне руку. Так  что натянуть лук  я теперь не
смогу.
    Итак, мы  вдвоем с  Хаконом отправились  вслед за войском
дикарей,  ведомых   владетельным  Валерианом.   Я  нес    лук
Колдуна,  Хакон  держал  здоровую  руку  на  рукояти кинжала,
отнятого мной у старика.
    Мы  предполагали,  что  пикты  могли  разместить   где-то
взбили  ручья  Тулиана  несколько  постов, поэтому переходили
его  с   величайшей  осторожностью.   Затем,  скрываясь   еще
тщательнее, перебрались через  Рысью реку. Попавшееся  нам на
глаза  перо  из  головного  убора  пикта указывало на то, что
дикари проходили по этой дороге,  но сейчас их нигде не  было
видно.
    Заметили мы  их только  после захода  солнца, окрасившего
в багровый цвет небо на  закате. Мы почт уже достигли  полей,
окружавших  Шохиру.  Пикты,  растянувшись широким полукругом,
залегли  на  краю  опушки.  Среди  них  были  Валериан  и его
любовница-колдунья.  Вожди  дикарей  сгруппировались   вокруг
странного мешка, привязанного к шесту.
    В Шохире  не замечалось  ни одного  огня -  значит, гонец
успел предупредить о  готовящемся набеге. Крепость  Кваниара,
в отличие от города,  была ярко освещена, и  оттуда доносился
неясный  гул  голосов,  а   также  блеяние,  мычание  и   рев
согнанных  из  Шохиры  домашних  животных.  Пикты значительно
превосходили числом  защитников крепости,  но те  были готовы
дать  дикарям  достойный  отпор.  И  если  бы  не эти ужасные
твари с болота Призраков...
    Наступала   ночь;   на   темно-синем   бархате  небосвода
высыпали  многочисленные  звезды.  Сквозь  просветы в листьях
папоротника мы увидели узкий серебристый серп луны.
    - Они будут ждать,  пока окончательно не стемнеет,  - еле
слышно  прошептал   Хакон.  -   Может,  нам   удастся  сейчас
подобраться поближе к этому проклятому мешку?
    Тут я, наконец, понял отчаянный план своего товарища.  Ну
что  ж,   ничего  больше   нам  не   оставалось,  и,   плотно
прижимаясь  к  земле,  мы  поползли  к  стоявшему  неподалеку
огромному старому дубу. Прячась  за его мощным стволом,  мы с
чрезвычайной  осторожностью  поднялись  на  ноги  -  кусты, в
которых залегли дикари, теперь  были не более чем  в двадцати
шагах от этого места.
    Я  наложил  стрелу  на  тетиву.  В этот момент послышался
размеренный  бой  пиктского  барабана,  и  сразу  же  за  ним
звонкие удары в гонг - в крепости забили тревогу.
    Потом  барабанный  бой  резко  сменил  темп  на   быстрое
"раз-два,  раз-два".  Два  пикта  подошли  к  шесту и подняли
его так, что мешок как бы парил над их головами.
    - Пора! - раздался свистящий шепот Хакона.
    Я  прицелился  как  можно  тщательнее,  не забыв вознести
молитву  Митре  -  моя  задача  была  явно не из легких. Лук,
который я  сжимал напряженными  руками, не  был привычен  для
меня; узкий серп  луны и тусклые  звезды давали слишком  мало
света, к тому  же проклятый мешок  все время раскачивался  на
ветру... а я не имел права промахнуться!
    Темп  барабанного  боя  еще  более  ускорился. Послышался
свист,   звон   оружия,   приглушенные   слова   приказов.  С
ужасающим  воинственным  воем  пикты  высыпали  из  укрытия и
бросились к форту.
    Я  спустил  тетиву  и  тут  же  понял,  что  промахнулся.
Неужели  не  успею?!  Стремительным  движением  я натянул лук
еще  раз.  И  тут  Митра  не  оставил  меня  своей милостью -
стрела  попала  в  раскачивающуюся  на  фоне  звездного  неба
цель!   Раздался резкий  звук, словно  лопнула туго натянутая
струна.
    Два дикаря, которые несли  мешок, взглянув верх, в  ужасе
застыли.  Из   лопнувшего  мешка   начало  выплывать   наружу
какое-то клубящееся облако.
    -  На  землю,  живо!  -  скомандовал Хакон и ничком упал,
уткнувшись лицом  в сырой  мох. Не  мешкая, я  последовал его
примеру.
    Пронзенный  моей  стрелой  мешок  утратил  свою  округлую
форму и мятой  тряпкой болтался на  шесте. Похожее на  густой
дым  облако,  постепенно  расширяясь,  окутало  ряды  пиктов.
Затем оно  стало распадаться  на отдельные  части -  и каждая
из  них  обратилась  в  ужасное  существо.  Эти  твари   были
человеческого  роста,  с  хвостом  и  крыльями, как у птиц, и
большой круглой головой, а  также длинными руками и  ногами с
тонкими когтистыми пальцами.
    Хотя я как  можно плотнее вжимался  лицом в землю,  чтобы
не привлечь  внимание демонов,  все же  мне удалось заметить,
что  их  было  никак  не  менее  нескольких  сотен.  Протяжно
завывая  и  визжал,  они   носились  над  воинством   пиктов,
которые,   совершенно   обезумев   от   ужаса,   беспорядочно
метались по полю, наталкиваясь  друг на друга. Как  только из
мешка  появились  эти  жуткие  твари,  один из вождей громким
криком  приказал  своим  людям  лечь  на  землю,  но   только
несколько  дикарей  выполнили  приказ.  Вой пиктов перекрывал
даже  визг  болотных  демонов,  но  все попытки спастись были
тщетны;  их  неотвратимо  настигал  летающий  кошмар.  Совсем
близко от  нас жуткая  тварь одним  движением оторвала голову
какому-то   дикарю,   причем   его   тело   с   хлещущей   из
разорванных  артерий  кровью  успело  пробежать еще несколько
шагов, пока, наконец, не рухнуло, с треском ломая кусты.
    Охваченные  безумной  паникой   пикты  носились  взад   и
вперед  по  полю,  и  везде  их  настигали  когти   кошмарных
летающих тварей.   Буквально через  два десятка  вздохов  все
было кончено.  Не находя  больше жертв,  болотные демоны один
за другим скрывались в лесу,  и скоро вокруг нас не  осталось
ни одного живого существа.
    Внимательно оглядевшись, мы  с Хаконом поднялись  и пошли
по направлению к крепости.  Внезапно перед нами с  земли, как
вспугнутый перепел,  вскочил один  из уцелевших  дикарей - и,
вместо того, чтобы с  воинственным воплем ринуться на  врага,
резко развернулся  и бросился  обратно в  лес. Видно,  только
что  происшедшего  кровавого  побоища  оказалось  более   чем
достаточно,  чтобы  надолго  отбить  охоту  к сражению даже у
такого  храброго  и  мужественного  воина,  каким считал себя
каждый пикт.
    Подойдя к  брошенному шесту  с пустым  теперь мешком,  мы
обнаружили около  него жалкие  останки того,  кто был  совсем
еще недавно  могущественным владетелем  Валерианом -  голову,
оторванную  левую  руку  и  растерзанное  страшными   когтями
туловище.   Мы   прихватили   с   собой   голову  нобиля  как
доказательство того,  что произошло.  Кварады -  ни живой, ни
мертвой  -  нигде  не  было  видно,  и  никто из нас так и не
узнал,  удалось  ли  колдунье  избежать  ужасной участи своих
соплеменников.
    Из цитадели навстречу нам  уже бежали люди, посланные  на
разведку  Дирком,  сыном  Строма.  Услышав  наш  рассказ, они
кинулись  обратно,   чтобы  сообщить   командующему   хорошие
вести.  Из-за стен  крепости выплеснулась ликующая и  вопящая
от радости толпа,  нас подхватили на  руки и внесли  под арку
ворот.
    Что  касается  меня,  то   самым  приятным  было   видеть
изумление и растерянность  Отхо, сына Корма,  моего недавнего
знакомца. Он  приходил в  Шохиру, чтобы  расквитаться со мной
за  слова,  которые  он   посчитал  оскорблением,  и   теперь
наблюдал за  нами с  таким глупым  выражением лица,  что я не
мог  не  расхохотаться.  Что  ж,   вряд  ли  у  него   теперь
возникнет  желание  проучить  одного  из  спасителей   своего
города!


                         * * *


    Я  вернулся  в  Тандар.  Скоро  мы  узнали,  что  прежний
правитель  Нумедидес  умер,  и  королем Аквилонии стал Конан.
Конан-киммериец!
    С этих времен -  впервые на человеческой памяти  - стычки
на границе  прекратились. Ведь  по обе  ее стороны  прекрасно
знали,  что  новый  король  грозен  и  крут  и не потерпит ни
малейшего  нарушения   заключенного  договора.   Мой   Тандар
благоденствовал,  как  и   все  остальные  провинции;   всюду
строились  новые  деревни,  крепости  и  города,   расцветали
ремесла  и  торговля.  Мы  добились  того,  о  чем  мечтали -
долгожданного мира.



                   ПОВЕЛИТЕЛИ ПЕЩЕР
                 Р.Говард, Стив Перри



                     Глава первая


    На  открытой  всем  ветрам  вершине темнела груда камней.
Некогда  здесь  был   поставлен  межевой  столб,   извещавший
спутников о том,  что в этом  месте сходятся земле  Бритунии,
Коринфии  и  Заморы,  но  за  несколько  веков ветер и солнце
обратили  столб  в  ничто.  Впрочем,  путники  сюда забредали
достаточно  редко,  а  одинокая  вершина  и  без  того   была
заметным ориентиром.
    По  узкой  припорошенной  снегом  тропке,  приходившей по
самому  гребню,  шли  двое  -   мужчина  и  женщина.  Они   о
чем-то спорили.
    - Разве мы не видели  коней? - спрашивала женщина. -  Или
об этом я должна заботиться?
    Эта   полногрудая   женщина,   предки   которой   жили  в
Хауранских  пустынях,  была  молода  и  красива.  Элаши - так
звали ее  - было  не привыкать  к походной  жизни -  в силе и
выносливости она  ничуть не  уступала мужчинам.  На плечи  ее
был  наброшен   тяжелый  плащ,   из-под  которого   виднелись
толстая шерстяная рубаха и длинная юбка; обута же она была  в
высокие сапоги  из мягкой  кожи. На  левом боку  покачивалась
короткая кривая сабля.
    - Кони! Да  эти кони давно  бы уже издохли!  - усмехнулся
ее путник. - Пешком-то оно вернее будет.
    Мужчина  тоже  был  молод.  Он  был  высок и на удивление
широк  в  плечах.  Подбородок  его  был гладко выбрит, черные
как  смоль  волосы  коротко  острижены.  Голубые   глаза  его
будто  горели  ярким  пламенем.  Звали  этого человека Конан.
Он  происходил  из  сурового  племени горных киммерийцев, чьи
студеные  земли  лежали  далеко  на  севере. Он тоже был одет
по-зимнему -  тяжелые сапоги,  теплый плащ,  шерстяные рубаха
и  штаны.   Висевшие  на  его  поясе ножны скрывали огромный,
острый как бритва меч из вороненой стали.
    - Скажешь  тоже! -  не унималась  Элаши. -  Никак не могу
взять в толк - и на что ты только годен, чурбан неотесанный!
    Конан покачал головой. С  тех пор, как он  встретил Элаши
в  храме  Послушников  Суддаха,  скучать  ему не приходилось.
Сначала  им  довелось  встретиться  с красавицей зомби, затем
пришлось  сражаться   со  слепыми   слугами  колдуна   и  его
неуязвимыми созданиями. Смерть поджидала на каждом шагу.
    Вот  уже  не  одну  ночь  спутники делили ложе, однако на
отношении Элаши к  киммерийцу это никак  не сказалось -  то и
дело  она  начинала  корить  Конана,  обвиняя  его  во   всех
мыслимых и немыслимых грехах.
    Конан кашлянул и, ухмыляясь, заметил:
    -  По ночам ты что-то на меня не жалуешься.
    Элаши на миг застыла, но тут же ответила Конана  деланной
улыбкой.
    - Спорить не  стану, - с  трудом выдавила она.  - Но если
бы мы ехали верхом, сил у нас было бы побольше.
    - Не  знаю. Чем-чем,  а бессилием  я пока  не страдаю,  -
ответил  киммериец.  -  И  вообще,  зачем  ты говоришь о том,
чего нет, - с тем же  успехом ты могла бы желать царства  или
дворец из золота...
    - Ты, ты - ты чурбан грязный!
    Конан ухмыльнулся. После того,  как он убил чародея  Нега
Злокозненного, он и  Элаши решили странствовать  вместе, пока
их пути не разойдутся.  Конан держал путь в  известный своими
роскошью и беспутством  заморский город Шадизар,  намереваясь
заняться  там  воровским  промыслом;  Элаши,  в свою очередь,
направлялась  еще  дальше  на  юг  -  в  свой  родной Хауран.
Прямого пути туда не было - вначале путники должны были  идти
по дорогам Коринфии, и только через несколько дней они  могли
повернуть  на  юг  и  вновь  вступить  на  заморанскую землю.
Тропа, по которой они сейчас шли, вела на запада.
    По дороге они могли встретить какую-нибудь деревушку  или
городок,  где  киммериец  смог  бы поупражняться в воровстве.
Разживись Конан серебром, и он  купил бы пару жеребцов -  для
себя  и  для  Элаши.  Ее  постоянное  ворчание  уже  начинало
действовать ему на нервы.
    Земля была укрыта толстым слоем снега, тропинка,  однако,
была  хорошо  утоптана.  Погода  стояла  морозная и ясная, на
голубом  небе  -  ни  облачка.  Конану нравились такие места.
Город  городом,  а  такой  чистоты,  как  в  горах, не сыщешь
нигде.   Если  бы  можно   было  как-то  совместить  одно   и
другое... Но увы, на  горных тропах не встретишь  ни жаркого,
ни вина, ни  женщин. Бог киммерийцев  Кром жил в  чреве горы,
но он не требовал от людей того же - и слава богу...
    Вдруг Конан услышал какие-то звуки.
    Они  были  еле  слышны,  любой  сколь угодно многоопытный
путник принял  бы их  за шелест  листвы на  ветру или за звук
осыпающихся под ногами  невидимого зверька камешков.   Любой,
но  только  не  Конан.   Огромный  киммериец  замер  и   стал
напряженно вслушиваться.
    - Что это ты?
    Конан жестом  призвал Элаши  к молчанию.  Через мгновение
он еле слышно прошептал:
    - Кто-то поджидает нас за тем валуном.
    Элаши посмотрела  на камень  размером с  дом, на  который
указывал Конан.
    -   Я   ничего   так   не   вижу,   -  прошептала  Элаши.
    -  Я  слышал  какие-то  звуки,  -  стоял  на своем Конан.
    - А  я ничего  не слышала.  Не забывай,  что я  выросла в
пустыне, - это кое-то да значит.
    Забыть об  этом было  невозможно. Не  было ни  дня, чтобы
Элаши хотя бы раз не напомнила ему об этом.
    -  Значит,  ты  давно  не  чистила  уши.  Я слышал чей-то
кашель.
    Элаши  смерила  киммерийца  таким  взглядом,  что обладай
этот  взгляд  плотностью,  от  Конана  осталась  бы разве что
лужа крови.
    - Слушай, ты...
    - Хватит болтать, - оборвал ее киммериец, вынимая меч  из
ножен, - я чувствую, что мы в опасности.
    Элаши молча кивнула. Она  знала киммерийца не один  день,
и за это время  уже не раз убеждалась  в том, то этот  варвар
действительно много чувствительней  обычных людей.   Взявшись
рукой за эфес сабли, она тихо спросила:
    - Что же мы будем делать?
    - Ты  пойдешь вокруг  камня, а  я -  прямо по тропинке. Я
отвлеку от тебя внимание, и ты смоешь зайти с тыла.
    - Ни  за что!  - зашипела  Элаши. -  Ты хочешь отвести от
меня  опасность  только  потому,  что  я женщина! Не забывай,
какой я крови!
    Конан уставился на нее так, словно у Элаши вдруг  выросли
крылья. Он был  достаточно молод и  все же считал,  что жизнь
кое-чему   его   уже    научила.   Единственное,   чего    он
действительно не понимал, так это женщин и всего, что с  ними
связано.  "Впрочем,  -  подумал  киммериец,  - говорят, их не
способен понять никто".
    - Хорошо,  - наконец  сказал он.  - Я  пойду кругом, а ты
направишься прямиком к тем, кто затаился за камнем.
    -  На  том  и   порешим,  -  ответила  Элаши,   лучезарно
улыбаясь.
    Но  уже  в  следующий  миг  улыбка ее померкла, и женщина
посмотрела на Конана с подозрением.
    -  Ты  что  -  хочешь,  чтобы  меня  не стало? - Ее голос
задрожал  от   негодования.  Она   вела  себя   так,   словно
киммериец только что нанес ей смертельное оскорбление.
    Конан  пожал  плечами  и  принялся разглядывать горы. Как
знать,  быть  может,  где-то  там  притаился  коварный демон,
пытающийся околдовать его... но чего же в конце концов  хочет
от  него  Элаши?   Что  ты  ей   возразишь,  что  ты   с  ней
согласишься,  все  одно  -  она  будет с тобой спорить. Кром!
Конан почувствовал, как в нем начинает закипать кровь.
    Пытаясь говорить спокойно, он обратился к своей спутнице:
    -  Хорошо.  Тогда  скажи  -   как  мы  должны  поступить?
    -  Прошу  не  говорить  со  мной  таким  тоном, - холодно
ответила Элаши.
    Конан   почувствовал   собственную   беспомощность.  Она,
конечно,  красавица  -  ничего  не  скажешь,  а вот только во
всем остальном...
    - Ты пойдешь по тропе  и отвлечешь на себя внимание  тех,
кто  прячется  за  камнем,  -  зашептала  Элаши. - Я же пойду
вокруг  и  зайду  к  ним  с  тыла.  Так  я  смогу  застать их
врасплох, ты понимаешь?
    Конан смотрел на нее едва ли не испуганно. Он  совершенно
лишился дара речи.
    - По-моему, мой  план лучше, ты  не находишь? -  спросила
Элаши ангельским голоском.
    "Нет, нет, тут сомнений  быть не может, -  подумал Конан,
- видно, я  чем-то прогневал богов,  иначе откуда бы  взяться
такой напасти?"  постояв мгновенье,  он без  лишних слов стал
спускаться по тропе.
    Что  бы  или  кто  бы  ни  скрывался за валуном, Конан им
теперь не завидовал.
    Обогнув   камень,   Конан   оказался   лицом   к  лицу  с
неприятелем.   Прямо  перед  ним  стояло  пятеро  низкорослых
коренастых воинов, одетых в кожаные поскрипывающие на  морозе
доспехи.  В  руках  воины  сжимали  остроконечные пики. За их
спинами на вороном  жеребце восседало нечто  весьма странное.
На  плечи   диковинного  всадника   была  наброшена   тяжелая
накидка,  он  был  одет  в  шерстяную рубаху и кожаные штаны.
Его рука,  одетая в  перчатку, сжимала  эфес тонкого длинного
меча, лежавшего поперек седла.
    Вид всадника потряс Конана.
    Судя по платью  и осанке, перед  ним был мужчина,  однако
лицом всадник скорее  походил на женщину,  об этом   говорили
не  только  нежные  черты  -   на  веки  его  были   положены
голубоватые тени,  брови были  аккуратно выщипаны  и поведены
углем, губы  же -  ярко накрашены.  Рыжеватые волосы  всадник
были  коротко   подрезан  и   завиты.  Из-под   накидки  ярко
вырисовывалась  грудь,  которая  могла  принадлежать   только
женщине хотя во всем прочем тело выглядело явно мужским.
    Размышления  киммерийца  были  прерваны  самим всадником.
    - Отдай  мне свое  сокровище! -  прорычал всадник  басом.
Странно было слышать этот голос, слетавший с нежных уст.
    - Что я должен отдать? - спросил Конан. - Ты что - ослеп?
Разве я похож  на купца? У  меня нет ничего,  кроме того, что
ты видишь.
    -  Я  хочу,  чтобы  ты  отдал  мне  свой  меч,  - ответил
всадник.
    В этот миг за спинами недругов появилась фигурка Элаши  -
она стояла на камне у них над головами.
    Взмахнув  пару  раз  мечом,  чтобы  хоть  немного размять
плечо,  Конан  взял  рукоять  в  обе руки и нацелился острием
клинка в глотку ближайшему  воину - этому приему  он научился
у учителя фехтования в храме Послушников Суддаха.
    -  Вряд  ли  я  тебе  его  отдам,  -  сказал   киммериец,
растягивая слова.
    Воин, стоявший против него, нервно сглотнул.
    - Не валяй дурака, - сказал всадник. - Нас шестеро, а  ты
один. Давай сюда меч и иди куда глаза глядят. Иначе мои  люди
убьют тебя.
    - Странное дело - тебе  так понравился мой меч, что  тебе
не  жалко  заплатить  за  него  жизнью  своих людей. То ли ты
своих  воинов  и  в  грош  не  ставишь,  то  ли на уме у тебя
что-то иное.
    Женоподобный всадник захохотал.
    - А ты, дикарь, совсем не глуп!
    Элаши, так и стоявшая на  валуне, положила саблю у ног  и
подняла большой, размером с человеческую голову, камень.
    Предводитель  разбойников  слегка  наклонился  в   седле.
Скрип кожи казался неестественно громким.
    - Хорошо.  Тогда придется  прибегнуть к  силе. Взять его!
    В тот  же миг  Элаши бросила  камень вниз.  Фехтовала эта
жительница  пустынь   неважно,  да   и  говорила   она  много
лишнего,  но  камни  бросать  она  умела  - булыжник угодил в
голову одному из воинов, и тот рухнул наземь как подкошенный.
    Воины  разом  обернулись,  пытаясь  найти взглядом нового
противника. Вороной жеребец храпя попятился назад, к  валуну.
Не  успел  его  седок  поднять  глаза,  как  Элаши  с  криком
бросилась ему на спину.
    Воспользовавшись   минутным   замешательством,   Конан  с
неожиданным для его большого тела проворством метнутся вперед
и взмахнул мечом.  Второй воин отправился  вслед за первым  в
скорбные Серые Земли или даже в саму Геену.
    Элаши и всадник свалились  с коня. Конан успел  заметить,
как  таинственный  злодей  вскочил  на  ноги  и  стряхнул   с
себя Элаши так,  как терьер сбрасывает  с себя вцепившуюся  в
его шкуру крысу. Элаши  откатилась в сторону, не  выпуская из
рук клинка.
    Пока все  шло как  нельзя лучше.  Элаши отвлекла  на себя
внимание  противника.  Растерявшиеся  воины  не могли оказать
Конану  настоящего  сопротивления;  помимо прочего, киммериец
стоял  слишком  близко  к   ним  для  того,  чтобы  они могли
использовать  против  него  свое  оружие.  Киммериец   вихрем
метался меж ними, круша своим  страшным мечом и древка пик  и
тела воинов. Враги так и не  успели прийти в себя - теперь  в
живых оставались только всадник и один из его воинов.
    Воин  счел  за  лучшее  ретироваться  -  отбросив  пику в
сторону,  он  стремглав  понеся   прочь.  Конан  хотел   было
использовать пику как копье но  тут же решил, что ему  скорее
следует   заняться    предводителем   разбойников.    Однако,
обернувшись, он  увидел, что  тот вновь  оседлал своего коня.
Приподнявшись в  седле, злодей  вонзил каблуки  в бока своего
скакуна, направив его прямо на Конана.
    Киммериец  отскочил  в  сторону  и взмахнул мечом. Однако
неприятель оказался куда проворнее,  чем Конан ожидал, -  меч
со свистом рассек воздух,  даже не оцарапав врага.  Замах был
так  силен,  что  Конан,  не  удержавшись  на ногах, свалился
наземь. Когда  же он  вновь поднялся  на ноги,  конь уже унес
своего седока так далеко, что о погоне не могло быть и речи.
    Конан  угрюмо  смотрел  на  удалявшиеся  фигурки  воина и
всадника.  Последний на миг остановился и прокричал:
    -  Погоди,  варвар,  этот  меч  все  равно  будет   моим!
    Конан  покачал  головой.  Этот  странный тип минуту назад
едва  не  погиб,  но  все  равно  продолжает твердить о мече.
Клинок у  Конана и  в самом  деле был  знатный, да вот только
сокровищем его  назвать было  трудно -  это был  незатейливый
клинок  с  бронзовой  рукоятью,  обмотанной  кожей.   Похоже,
разбойник ко всему прочему был еще и сумасшедшим.
    Подошла Элаши, отряхивая от грязи свой плащ.
    - Ты не ранена? - спросил Конан.
    -  Нет.  -  Элаши,  перестав  чистить плащ, посмотрела на
киммерийца с презрением. - Ты упустил двоих.
    Конан застонал.
    - Не знал, что жители пустынь так кровожадны.
    - Если уж что-то делаешь,  то делай до конца, -  фыркнула
Элаши. - Впрочем, что теперь говорить. Давай обыщем трупы.
    - Это еще зачем?
    -  Все-то  тебе  объяснять  надо,  -  вздохнула  Элаши. -
По-моему, ты собирался стать  вором, или я ошибаюсь?  Разве у
врагов не может быть денег?
    Конан покорно кивнул.  В конце концов,  в ее словах  есть
смысл. Он стал обыскивать убитых, думая о том, почему же  они
решили напасть на него. Неужели меч всему причиной?
    Он решил не ломать себе голову зря. Как бы то ни было,  с
врагами покончено, и говорить пока больше не о чем. Что же до
этого странного типа,  то вряд ли  судьба вновь сведет  его с
ним.


                     Глава вторая


    Несмотря на  то, что  кошельки убитых  были почти  пусты,
Конан  без  тени  сомнения  опорожнил  их  и, разделив деньги
на две равные  части, отдал половину  Элаши. В конце  концов,
бандитам деньги были уже не нужны.
    Они спустились в долину,  и скоре вдалеке уже  показалась
крохотная  деревушка.  Деньги  пришлись  как  нельзя кстати -
теперь  путники  могли  снять  на  ночь комнату и купить себе
еду.  Пару  дней  назад  у  Конана было де серебряных монеты,
вырученных за  шкуру убитого  им огромного  волка. Однако,  к
несчастью,  Конан  потерял  их,  пока  он  и Элаши бродили по
замку колдуна,  пытаясь отыскать  выход. Так  что в  каком-то
смысле бандиты появились как раз вовремя.
    Солнце стало  клониться к  западу. У  горизонта появились
пепельно-серые  облака,  становившиеся  с  каждой минутой все
плотнее и плотнее. Небо на западе заалело. Внезапно  поднялся
сильный, пронизывающий до костей  ветер. Все говорило о  том,
что   приближается   буран.   Конан   поежился,   на   минуту
представив,  что  непогода  может  застать  их  в  дороге. До
деревни нужно было идти не меньше часа.

    Деревня  походила   на  все   прочие  деревни,   виденные
Конаном  в  этих  землях,  Десятка  два  маленьких   каменных
домишек, крытых  дерном, плотно  обступали дорогу,  которая в
этом  месте  становилась  пошире.  Самым  большим строением в
деревне  была  гостиница.  Над  входом  в  нее  висела резная
вывеска,   изображавшая   овечку;   очевидно,   вывеска    та
указывала и а  основное занятие местных  жителей. Гостиничное
здание тоже было  сложено из камня.  Судя по его  виду, можно
было с уверенностью сказать, что  за всю свою историю оно  ни
разу  не  ремонтировалось.  Окна  были  затянуты промасленной
кожей,  сквозь   многочисленные  прорехи   в  которой   лился
желтоватый свет.
    Едва Конан  и Элаши  подошли к  гостинице, пошел  сильный
снег.   Не   прошло  и  минуты   как  вся  округа   оказалась
затянутой белесой вьюжно мглой.
    - Не очень-то привлекательное место, - заметила Элаши.
    - Выбирать не приходиться, - ответил ей Конана.
    - Что верно, то верно.
    Он толкнул  дверь, и  они оказались  в гостинице. Потолки
здесь были такими низкими, что  Конан легко достал бы до  них
рукой.  В  гостиной  было  на  удивление  людно  - здесь было
десятка  два  человек,  в  основном  мужчины.  Они  сидели за
грубо склоченными  столами или  стояли у  огромного камина, в
котором  ярко  полыхало  толстое  полено.  Сводчатый  проход,
открывавшийся  в  дальней  стене,   судя  по  всему,  вел   к
кладовым и к комнатам постояльцев.
    Конан  прикрыл  за  Элаши  дверь,  ни  на минуту не сводя
глаз с  посетителей. Очевидно,  почти все  они были  местными
жителями  -  лица  их  были  смуглы,  а  одеты  они  были   в
пастушеские  одеяния.  Женщины,  сидевшие  здесь,  были   под
стать  своим  мужьям  -  такие  же  дородные  и так же просто
одетые.
    В дальнем конце залы  у стола сидел человек,  одетый явно
не по  сезону, -  на нем  были короткие,  по колено,  штаны и
по-летнему легкая рубаха. Он  был светловолос; с лица  же его
ни на минуту не сходила  дурацкая ухмылка. То ли пьяница,  то
ли идиот,  подумал Конан  и перевел  взгляд парочку, сидевшую
рядом с этим  странным человеком.
    Люди эти чрезвычайно  походили на тех  вооруженных пиками
воинов,  с  которыми  ему  довелось  сегодня сражаться. Пик у
них, конечно, не было, зато  на поясах висели мечи и  длинные
кинжалы.  В  свете  факелов,  развешанных  по стенам, лица их
казались особенно мрачными и зловещими.
    Едва Конан  успел рассмотреть  присутствующих, как  перед
ним  вырос  долговязый  человек  с  пышной седой бородой. Вне
всякого сомнения, это был хозяин гостиницы.
    - Добро пожаловать! Не угодно ли будет отужинать?
    Конан кивнул.
    - Угодно. И еще - мы хотели бы здесь переночевать.
    Бородач энергично закивал головой.
    - Как вы того пожелаете! Вы поспели вовремя - сейчас  там
такое начнется!
    И  тут  же,  словно  в  подтверждение его слов, за дверью
завыл ветер, а через одну  из щелей в комнату влетел  снежный
вихрь.
    - Лало! А ну-ка прикрой эту дыру! - распорядился бородач.
    Худой,  по-летнему  одетый  блондин  тут  же  вскочил  со
своего места и, извлекши из  кармана  рубахи иголку и  нитки,
принялся накладывать на  прореху заплату. Он  что-то мурлыкал
себе под нос, дурацкая усмешка так  и не сходила с его лица.
    Конан  и  Элаши  сели   за  свободный  столик,   стоявший
напротив камина.  Бородач направился  в кладовую  за вином  и
снедью.
    Еда  оказалась  вполне  сносной.  Баранина  была  излишне
жирной, но  не настолько,  чтобы ее  невозможно было  есть. К
жаркому были  поданы черствый  ржаной хлеб  и терпкое красное
вино,  какое  в  гостиницах  бывает  нечасто. Элаши вынула из
ножен  небольшой  нож  и   нарезала  меся  ломтиками.   После
кореньев  и  грызунов,  которыми  путники  питались последние
ни, еда эта казалась на удивление вкусной.
    За ужин бородач взял с  них шесть медяков, еще четыре  он
запросил  за  комнату.  Конан  хотело  было поторговаться, но
потом решил,  что делать  этого не  стоит, к  тому же его уже
стала  одолевать  накопившаяся  за  день  усталость. Деньгами
этими он владел всего пару часов, и потому расстаться с  ними
ему ничего не стоило. Он молча заплатил за ужин и а  комнату,
своей покорностью вызвав у бородача улыбку.
    После  третьей   чаши  вина   киммериец  позволил    себе
расслабиться. Путешествие это  было небогато событиями,  даже
сегодняшняя  стычка  теперь  казалась  пустяком,  не  стоящим
внимания. За  окном ярилась  непогода, а  он сидел  в тепле -
сытый и пьяный...
    И  все  же  насладиться  покоем  ему  так  и не пришлось.
Странное дело  - стоило  ему хоть  немного расслабиться,  как
тут же начинало происходить что-то неладное.
    - Разуй глаза, идиот!
    Конан поднял глаза и  увидел, как Лало пятится  от стола,
за  которым  сидели  воин.  Судя  по  всему, Лало вызвал гнев
тем, что  задел их  стол. У  одного из  воинов было отрублено
ухо,  у  другого  же  в  нескольких  местах  был  сломан нос.
"Хороша парочка, ничего не скажешь", - подумал Конан.
    -  Простите  меня,  мой  господин,  -  извиняющимся тоном
пробормотал Лало.
    Кривоносый привстал.
    - Ты что - издеваешься надо мной, парень? Это я, что  ли,
господин?
    - О сэр...  понимаете... Подумайте сами  - кто вы  против
меня!
    - Вот так-то оно будет лучше.
    Лало продолжал улыбаться как ни в чем ни бывало.
    - Я  разумею -  кто я,  кто вы,  - козявка  - ни  дать ни
взять.
    Кривоносый   ухмыльнулся,   явно   не   понимая    смысла
сказанного.
    Теперь заулыбался и Конан.
    К  несчастью  для  Лало,  Одноухий  был  поумнее   своего
напарника.
    - Слушай, да он же издевается над тобой! - взревел он.
    Кривоносый замер.
    - И что же ты хочешь им сказать? Что-то я никак не  пойму
- куда ты клонишь?
    - О,  - ответил  Лало. -  Давненько не  встречал я  таких
сметливых  людей!  -  Он  на  мгновение  замолк,  но  тут  же
прибавил: -  Вы меня  не слушайте  - я  еще и  не такое  могу
сказать!
    Конан фыркнул.
    - Над  чем ты смеешься? - спросила у него Элаши. - Они же
этого бедолагу сейчас на куски порубят!
    Конан пожал плечами.
    - Это уже его проблемы.  Сколь бы ни был остер  язык, меч
все-таки острее.
    Одноухий рявкнул:
    - Идиот! Он же тебя за дурака считает!
    На  сей  раз  терпению  Кривоносого  пришел конец. Достав
меч из ножен, он медленно пошел на Лало.
    - Я из твоей поганой  башки суп сварю!
    И тут Элаши схватилась за эфес своей сабли.
    - Что это ты надумала? - удивленно спросил Конан.
    - Здесь нет  ни одного мужчины,  который мог бы  защитить
безобидного  человека  от  тих  скотов!  Придется  это делать
женщине!
    Конан вздохнул. Нет, видно, не придется ему отдыхать.  Он
поднялся из-за стола.
    - Успокойся.  Я с ними сам разберусь.
    - Но ты ведь так устал.
    Конан поморщился.  "Кром, за  что ты  покарал меня?  Нет,
наверное,  мне  следовало  остаться  в  монастыре  вместе   с
покойным Сингхом  и дать  обет воздержания.  Женщины не стоят
тех бед, которые они приносят своим явлением".
    Кривоносый  уставился  на  Конана,  на  миг забыв о Лало.
    - Чужеземец,  я бы  на твоем  месте в  чужие дела не лез.
    Конан   решил   воззвать   к   разуму   мрачного   воина.
    - У меня сегодня был тяжелый день. И мне не хотелось  бы,
чтобы он закончился кровью. Оставь Лало в покое.
    Кривоносый обратил свой меч к Конану.
    -  Мне  наплевать,  какой  у  тебя был день. Этот выродок
оскорбил меня, и сейчас он за это поплатится!
    Конан, не спешивший вынимать свой меч из ножен, глянул на
Элаши и перевел взгляд на Лало.
    - Послушай, может  быть, ты извинишься  перед Кривоносым,
и вы разойдетесь с миром?
    - Кривоносый?!! Это кого ты величаешь Кривоносым?
    - Ты  что -  никогда не  смотрелся в  зеркало? - удивился
Конан.
    -  Боюсь,  такую  гнусную  образину  ни  одно  зеркало не
сможет отразить, - вмешался в разговор Лало.
    -  Ох,  помолчал  бы  ты  лучше, парень, - угрюмо заметил
Конан.
    Заорав что  было сил,  Кривоносый взмахнул  мечом, мечтая
только об одном - отрубить голову дерзкому обидчику.
    Конан выхватил  меч из  ножен, и  в тот  же миг  Одноухий
метнул ему в голову бутыль с вином.
    Сколь ни  совершенна была  реакция киммерийца,  но отбить
мечом  бутыль  и  одновременно  подставить  свой меч под удар
Кривоносого  не  мог  даже  он. Бутыль разлетелась вдребезги,
клинок  же  Кривоносого   опустился  на  голову   несчастного
Лало...
    Но нет! удар не  достиг цели! Чудесным образом  Лало ушел
из-под него, и меч вонзился  в стол, да так, что  Кривоносый,
как он ни старался, не мог выдернуть его оттуда.
    Дальнейшее  выглядело  не  менее  странно.  Лало  схватил
Кривоносого  за   запястье  и   резко  присел,   одновременно
повернувшись вокруг  собственной оси.  Кривоносый завопил  и,
перелетев через своего тщедушного соперника, ударился головой
о стену.
    Конан изумлялся бы еще долго, но тут Одноухий,  по-волчьи
завыв, занес меч  над головой и  бросился на него.  Он сделал
это  зря  и  тут  же  поплатился  за свою ошибку. Конан резко
выставил вперед руку с мечом, метя противнику в грудь, и тот,
налетев  на  клинок,  тут  же   осел.  Острый  как бритва меч
Конана  пронзил   врага  насквозь.   Киммериец  выдернул   из
бездыханного  тела  клинок  и,  вытерев  его о неприятельских
плащ, верну в ножны. В том, что Одноухий мертв, он  нисколько
не сомневался.
    "Вот тебе и мирный вечер", - с тоской подумал  киммериец.
Лало и  Элаши разглядывали  Кривоносого. Видно  было, что шея
того сломана,  скорее всего,  у него  был проломлен  и череп.
Кривоносый лежал совершенно неподвижно.
    - Он мертв, - прервала молчание Элаши.
    Конан  подошел  к  ним.  Все  прочие  посетители   сидели
совершенно неподвижно, боясь даже пошевельнутся.
    -  Что-то  не  доводилось  мне  видеть  такой  борьбы,  -
заметил Конан. - Чудеса да и только.
    Улыбка Лало стала еще шире.
    - Меня  научили этому  в Кхитае.  Я прожил  там несколько
лет.   Сами  китайцы  называют  эту  борьбу  джит-джит.  Если
ты овладел ею,  тебе не страшен  никто. При этом  ты можешь и
не обладать особенной силой.
    - Любопытно,  - задумчиво  произнес Конан.  - Но,  думаю,
ты  сам  повинен  в  том,  что  тебе пришлось демонстрировать
перед нами свое искусство.
    - Все правильно, - согласился  Лало. - Видишь ли, на  мне
лежит  проклятье...  -  Он  посмотрел  на  лежавшие перед ним
трупы.  -  Я  справился  бы  с  ними  и  сам,  и все же я вам
благодарен за  поддержку. Может  быть, вы  позволите присесть
за ваш столик?
    Конан посмотрел  на Элаши.  Недолго думая  та кивнула. Ну
конечно же... придется согласиться и ему. Впрочем, Конан  был
заинтригован Лало не меньше, чем Элаши.
    - Я рос в горах  на востоке Заморы, - начал  свой рассказ
Лало.  -  Я  был  совсем  еще  ребенком, когда местный колдун
ополчился на  моего отца.  Он был  чрезвычайно искусен,  этот
маг. Ему ничего не  стоило иссушить посевы или  наслать порчу
на наш скот  или на нас  самих. Но он  решил поступить иначе.
Он наложил проклятье на меня и моих братьев.
    Лало на минуту  замолчал и приложился  к кружке с  вином,
Улыбка не сходила с его лица.
    - Мои братья, - а их у меня было трое - умерли в  течение
двух лет, не выдержав  тяжести проклятия. Я же  покинул отчий
дом и через Восточную  Пустыню перебрался в Кхитай.  Однако и
это не помогло мне - чары от этого ничуть не ослабли.
    Элаши  ловила  каждое  слово  Лало. Конан же почувствовал
себя не в своей тарелке.  Магия и все связанное с  нею пугали
его.  Впрочем, он продолжал слушать рассказ Лало с интересом.
    - Именно там,  в Кхитае, -  продолжал Лало, -  я и изучил
ждит-джит.  Кхитайцы  -  большие   мастера  по  этой   части.
Проклятье,   однако,   заставило    меня   покинуть   и    их
гостеприимные  земли.  Я  не  могу  долго  находиться в одном
месте - больше пары недель меня никто не выдерживает.
    - Что же это за проклятье? - спросил Конан.
    - Я всегда  улыбаюсь, - ответил  Лало. - И  я не могу  не
подшучивать на другими.  Ну это так  - к слову;  тебе, Конан,
этого не понять.
    - Что ты хочешь этим сказать? - нахмурился Конан.
    Элаши легко тронула его за руку.
    - Проклятье, Конан.
    Конан взял себя в руки.
    - Куда уж мне с моими цыплячьими мозгами.
    Улыбающийся человек вздохнул.
    - Что верно, то  верно. Лишить меня колкостей  все равно,
что  заставить   женщину  замолчать.   Ты  можешь   себе   то
представить?
    - Как это ужасно! - пробормотал Элаши.
    - Вы  вступились за  меня, не  испугавшись и  головорезов
Харскила, а я, признаться,  могу и вам наговорить  такого, от
чего у вас голова кругом пойдет.
    - Кто такой этот самый Харскил? - спросил Конан.
    - Он скорее не "кто", а "что", - ответил Лало. -  Харскил
Лоплейнский - гермафродит: он и не женщина, и не мужчина.
    Элаши вздрогнула.
    - Вы что,  встречались с ним?  - удивленно спросил  Лало.
    - Да, - кивнул Конан. -  Он и его люди устроили на  тропе
засаду. Послушай, Лало, а он случаем не сумасшедший?
    -  Сумасшедший?  Да  ты,   я  смотрю,  и  впрямь   идиот!
Конан  вспыхнул,  но  тут  же  совладал  с  собой, вспомнив о
проклятье, наложенном на этого бедолагу.
    -  Этот  самый  Харскил  решил  во  что  бы  то  ни стало
завладеть  моим  мечом.  Из-за  этого  он  лишился всех своих
людей.
    - Вот оно в чем дело! Нет, к сожалению, это не так -  его
рассудительности и расчетливости позавидовали бы и  кхитайцы!
Харскил тоже проклят,  но повинен в  этом он сам.  Некогда он
был  парой  любовников  -  мужчиной  и  женщиной. Изведав все
мыслимые  утехи,  они  решили   прибегнуть  к  магии,   чтобы
испытать  то,  что  обычно  неведомо  людям.  Они  выкрали  у
колдуньи  книгу,  но,  творя  заклинания,  в чем-то ошиблись.
Вряд ли они хотели сблизиться настолько.
    - Понятно,  - кивнула  Элаши. -  Но только  при чем здесь
меч Конана?
    -  Все  очень   просто.  Существует  особое   колдовство,
которое  может  позволить  Харскилу  вновь  стать  мужчиной и
женщиной.   Одна  из  непременных  его  принадлежностей - меч
смельчака,  обагренный   его  кровью.   Как,  наверное,    вы
понимаете, смельчаки в  наших краях давно  перевелись, теперь
он охотится за чужеземцами.
    - У  меня было  такое чувство,  что ему  нужен не  только
меч, - пробормотал Конан.
    -  Только  не  подумай,  что  он  решил  мозгов  у   тебя
призанять,  -  усмехнулся  Лало.  И  тут  же  добавил:  -  Ты
только на меня не обижайся.
    Конан  покорно  кивнул.  В  конце  концов,  от  Элаши ему
доводилось слышать и не такое.
    Лало  сообщил  им  о  том,  что  ему пришло время уходить
отсюда.   Конан  и  Элаши  тоже  не  собирались задерживаться
в этой  деревушке. Лало   посоветовал Конану  быть настороже.
Харскил  имел  возможность  убедиться  в  отваге киммерийца и
потому мог избрать его очередной своей жертвой.
    Конан и Элаши направились  в отведенную для них  комнату.
    - И как то ты  стерпел все эти оскорбления? -  подивилась
Элаши.
    -  Я  все  думал  о  том,  почему  это  он  тебя решил не
трогать, - невозмутимо ответил Конан.
    -  У  него  была  мишень  покрупнее,  -  фыркнула  Элаши.
- Поразительно - до чего же вы руг на друга похожи! Вот уж  с
кем бы ты ладила, так это с ним.
    Элаши вдруг разобиделась. Конан  же даже бровью не  повел
-  он  уже  начинал  привыкать.  Однако,  стоило  ему лечь на
кровать, как  она легла  рядом, тут  же забыв  обо всех своих
обидах.  Конан покачал головой и довольно хмыкнул.


                     Глава третья


    Глубоко  во  чреве  Гроттериума  Негротуса  Катамаи   Рей
положил   перед   собой    волшебную   кварцевую   пластинку.
Уставившись  в  магический  кристалл  недвижным  взглядом, он
сосредоточил все свои мысли на будущем.
    Кристалл   побелел,   словно   наполнившись   туманом,  и
неожиданно  у  самого  его   края  появилось  мужское   лицо.
Голубоглазый,  черноволосый  мужчина  смотрел  прямо  в глаза
Рею, и не подозревая о том, что за ним кто-то наблюдает.
    Рей  сделал  на  кристаллом   несколько  пасов,  но   тот
продолжал  оставаться  молочно-бледным.  Он  повторил   пассы
несколько раз,  но это  ничуть не  прояснило картину  - как и
прежде, видна была только голова мужчины.
    - Чтоб ты треснул, камень проклятый!
    В   ответ   на   проклятье   кристалл   померк  так,  что
разглядеть на нем что-либо было уже решительно невозможно.
    Извергая проклятья, Рей  отвернулся от упрямого  камня На
сей  раз  ему  удалось  увидеть  хотя  бы  это, обычно камень
и  вовсе  отказывался  повиноваться.  Теперь  он  знал,   что
угроза его  владычеству исходит  от этого  молодого человека.
Ну что ж, он знал, как приготовиться к встрече с ним.
    - Виккель!
    Тут  же  послышалась  тяжелая  поступь.  В  пространстве,
залитом  призрачным  зеленоватым  светом,  появилась странная
фигура в  полтора   человеческих роста  высотой. У  твари был
всего  один  глаз,  отсвечивающий  алым  и  расположенный   в
середине  крутого  лба.  Горб  на  спине  походил  на   горбы
верблюдов,  живущих  в  Южных  Степях  на  границе  Стигии  и
Пунта.  Виккель  был  лыс,   но  бородат,  единственным   его
одеянием  была  набедренная  повязка.  Могучие  руки  горбуна
свешивались едва ли не до самой земли.
    - Слушаюсь,   Хозяин, -  сказал горбатый   циклоп.  Голос
его походил на треск, с которым рвется парусина.
    -  Отправляйся  в  Северные  Палаты,  - приказал Рей, - и
приготовься  к  приему  гостей.  Любой, дерзнувший ступить на
заповедные тропы, должен предстать передо мной.
    -  Слушаюсь,  Хозяин!  -  ответил  циклоп,   поклонившись
своему  господину  так,  что  его  руки  коснулись  пола.  Он
развернулся и поспешил выполнять приказ.
    -  Путники  нужны  мне   живыми,  -  прокричал  Рей   ему
вдогонку.  - Ты слышишь, Виккель, - живыми!

    Чунта сняла  со стены  свой магический  жезл и  подошла к
столу.   Перед  ней  лежал  Червь  Гигантус,  походивший   на
тысячекратно  увеличенного   земляного  червя,   выкрашенного
фосфоресцирующей  белой  краской.  Понять,  где у него морда,
было  непросто,  -  колдунья  привыкла  считать  головой  тот
конец, на котором  виднелось несколько серых  пятнышек. Червь
длиною в  три человеческих  роста и  толщиной в  винную бочку
слегка подрагивал, подобострастно внимая своей  госпоже.
    - Дик, - сказала она, - отправляйся в Северные Пещеры.  В
недалеком будущем там должен появиться тот, кто  представляет
для нас немалую опасность. Мы должны пленить этого  человека,
и для этого нам  придется потрудиться. Ты должен  привлечь на
нашу сторону как  можно больше союзников  - это и  Вампиры, и
Белые Слепыши, и  Прядильницы. Ты можешь  обещать им все  что
угодно.  И  еще  -  мы  должны  опередить  этого   проклятого
колдуна, ты понял?
    Говорить червь  не умел,  однако он  заизвивался так, что
снизу  послышалось  ясное  "Ес-с-сть!", произведенное трением
кольчатого тела о каменный пол.
    Стоило  червю  уползти,  как  Чунта,  опершись  на   свой
волшебный  посох,  задумалась.  Картины,  рисовавшие ей, были
донельзя  странными.  Опасность,  судя  по всему, исходила от
обычного  человека.  Она  могла  понять  только  это, лица же
Врага Чунта, как ни силилась, увидеть не могла. Ну что ж,  ей
придется прибегнуть к помощи магического кристалла. Процедуры
с  кристаллом  сопряжены  с  известным  риском,  но  в  такой
ситуации  можно  было  и  рискнуть.  Знамения говорили о том,
что  надвигается  нечто  грозное  и  по-настоящему страшное и
потому ей следовало  прибегнуть к решительным  действиям. Да,
она не станет мешкать и прямо сейчас обратится к кристаллу.

    Замок  Харскила  стоял  на  самой  вершине отвесной скалы
куда не забрался бы и горный козел. Хозяин замка стоял  перед
огромным зеркалом и изучал свое отражение. Впервые за  многие
годы он почувствовал  нечто, отдаленно напоминавшее  надежду.
Неужели  этот  варвар,  которого  они  встретили  на   тропе,
станет  тем,  кому  суждено  снять  проклятье?  В том, что он
по-настоящему  отважен,   сомнений  быть   не  могло   -   не
колеблясь,  варвар  выступил  против  шестерых.  Теперь еще и
эта  история  в  гостинице,  где,  вступившись за незнакомого
ему  человека,  он  расправился   с  одним  из  лучших   его,
Харскила, воинов.
    Отражение в зеркале согласно кивнуло. Именно этого  меча,
обагренного  кровью  своего  владельца,   он  ждал  вот   уже
пятнадцать лет.  Если этот  варвар, которого,  говорят, зовут
Конан, окажется в его руках, они вновь станут такими,  какими
были прежде.
    Да. Думать  об этом  было приятно.  "Скоро он  окажется у
меня, - сказал  себе Харскил. -  Два десятка наших  людей уже
готовы  к  выступлению.  Пусть  даже  большая  часть  из  них
погибнет,  но  я  все  же  завладею  этим  мечом и пущу кровь
этому варвару!"
    Харскил едва заметно улыбнулся.

    Деревня  утопала  в  снегу.  На  небе  вновь   не было ни
облачка, и снег сверкал так, что резало в глазах.
    Конан  и  Элаши  покинули  гостиницу  ближе  к   полудню.
Накормив их  сытным завтраком,  хозяин принес  теплую высокую
обувь, в  которой можно  было уверенно  идти по  сколь угодно
глубокому снегу.
    - Я  думаю, нам  следует идти  коротким путем,  о котором
говорил хозяин, - сказал Конан.
    Элаши покачала головой.
    - Разве ты не слышал о том, что там то и дело  появляется
какое-то чудовище?
    -  О  чем  ты  говоришь?  Чтобы  я,  Конан  Киммерийский,
сделал крюк  из-за какой-то  там собаки,  охраняющей тропу? -
Он похлопал рукой  по ножнам. -  Этим самым клинком  я уложил
пещерного волка, так что с псом этим я справлюсь и подавно.
    - С чего ты взял, что это пес?
    - Ну а кто же  еще? Может быть, гусь? представляешь,  как
бы мы тогда отобедали? - Конан рассеялся.
    Элаши промолчала.  Конан мысленно  поблагодарил Крома  за
его великодушие.
    Путники  шли  по  тропе,  увязая  в снегу по колено. День
выдался морозным,  и снег  громко скрипел  под ногами.  Конан
чувствовал  себя  прекрасно  -  он  хорошо отдохнул за ночь и
наелся до отвала  за завтраком. Еще  пара ней, и  они покинут
Карпашские  горы  Коринфии  и  окажутся  на  бескрайнем плато
Заморы. Оттуда до Шадизара  рукой подать - всего  пара недель
ходу.  Если  посчастливится,  он  выкрадет у местных пастухов
пару жеребцов и тогда отправит  Элаши на юг, сам же  займется
серьезным промыслом. Мысль об этом придала Конану сил.

    Двадцать   всадников   ждали   команды   ступить.    Кони
переминались  с  ноги  на  ногу,  храпя  и  прядая ушами. Над
их головами клубились облачка пара.
    Во двор на своем  вороном жеребце выехал сам  Харскил. Он
остановил коня и обратился к воинам,
    - Мне  нужен и  этот человек,  и его  меч. Я обещаю мешок
золотых тому, кто приведет его  ко мне.  Если же  ему удастся
убежать - ни одному из вас не сносить головы. Все понятно?
    Воины согласно закивали.
    -  Вот  и  прекрасно.  Мы  едем  в  деревню прямо сейчас!
    Харскил и его  отряд выехали из  ворот замка и  поскакали
по тропе, заметенной снегом.

    Через  три  часа  после  выхода  из деревни Конан и Элаши
решили  подкрепиться.  Вяленая  баранина,  прихваченная   ими
в  гостинице,  была  излишне  солона,  но   с  вином, налитым
хозяином во флягу,  можно было съесть  и не такое.  Отдых был
недолгим  -  Конан  рассчитывал  оказаться  к  вечеру  по  ту
сторону перевала, дорога же им предстояла неблизкая.
    Горбун Виккель брел по  узким коридорам, шлепая прямо  по
лужам, в которых  то и дело  что-то побулькивало. В  Северные
Палаты вел  добрый десяток  путей. Путь,  выбранный им, самым
коротким не  был, однако  он был  самым удобным  - все прочие
туннели были куда уже  этого. Там чего доброго  и застрянешь.
Хозяин ох  как не  любит, когда  слуги его  подводят. Виккель
был первым помощников Катамаи Рея. Его предшественник  чем-то
разгневал  хозяина,  и  тот  без  лишних слов превратил его в
зловонную  лужицу.  Первым  заданием,  данным  Виккелю,   как
новому   первому   помощнику,   было   -   вытереть   лужицу,
оставшуюся от его  предшественника. Тем самым  ему был дан  и
первый урок  - с  хозяином шутки  плохи. Владения  же Катамаи
Рея были весьма обширны - он властвовал над доброй  половиной
пещеры.
    Вспомнив  эту  историю,  Виккель  решил  прибавить  шагу.
Если  он  подведет  хозяина,  лучше  ему не возвращаться сюда
вовсе.  Мысль об этом приходила ему уже не впервые.

    Дик  старался   ползти  как   можно  быстрее.   Он   полз
по-змеиному,    слегка    приподняв    над    землей     свою
маловыразительную голову.
    На ходу он раздумывал о  том, что же он может  предложить
прочим  разумным  обитателям  Гроттериума Негротуса. Крылатые
Вампиры озабочены только пропитанием и продолжением рода.  Но
с ними можно  договориться - им  всегда места не  хватает. Он
может  предложить  им  одну  из  гигантских пещер на западе -
пусть  себе  плодятся.  Чунта  придерживала эту пещеру пустой
для каких-то своих целей, Вампиры давненько зарились на нее.
    Прядильницы - те привыкли  сидеть на одном месте.  Оттого
они  всегда  такие  худые.  Если  Чунта  поставит их на паек,
они для нее что угодно сделают.
    А что же преложить Белым Слепышам? С ними сложнее  всего.
Эти  грязнули  только  с  циклопами  и водятся. Этим от Чунты
ничего  не  надо.  А  сколько   уже  червей  погибло  от   их
каменных ножей -  подумать страшно! Лучше  к этим подонкам  и
не приближаться.
    Дик видел  Чунту такой  возбужденной только  однажды -  в
тот день, когда  он и другие  черви доставили к  ней путника,
невесть  как  попавшего  в  пещеру.  Ликованию  ее  не   было
предела, да вот только  хлопоты ее вышли несчастному  путнику
боком - он  и недели не  протянул и в  итоге достался червям.
Быть может, она и нового путника им отдаст? Впрочем, об  этом
думать пока рано - его еще надо поймать...
    Дик  пополз  быстрее.  Ни  в  коем случае нельзя упустить
этого  человека.   Ни  в   коем  случае.   Если  он   сделает
что-нибудь не так, Чунта его самого другим червям скормит.

    Солнце  стало  опускаться  за  горную  цепь,  лежавшую на
западе.   Все  это  время  путь  был  однообразен  и  скучен.
Единственным  встреченным  ими  живым  существом  был  горный
козел, изумленно взиравший на  них со скал. Через  час должно
было уже стемнеть.
    Неожиданно  из-за  огромного  камня,  лежавшего  у  самой
тропы, вышло чудище.
    Конан и  Элаши застыли.  Размером чудище  было с  лошадь,
но на лошадь оно  походило разве что количеством  ног. Такого
нельзя  было  увидеть  во  сне   -  тварь  эта  была   похожа
одновременно на собаку, на кошку и на крысу. Голова у  чудища
была  скорее  собачья,  чем   кошачья,  тело  -  тоже,   хотя
покрывавшая  его  полосатая  шелковистая  шкура  скорее  была
кошачьей.  Длинными  были  и  лапы  чудища,   заканчивающиеся
четырьмя  пальцами  с  черными  когтями.  Чудище  засопело  и
отрывисто по-медвежьи рявкнуло.
    Не отводя  глаз от  этого несуразного  создания, Элаши со
злобой забормотала:
    - Пожалуйста - вот тебе  и собака! Или это больше  похоже
не гуся - жирного такого гуся,  - а? Ну, Конан, не думала  я,
что ты настолько легкомысленен и туп!
    -  Ты  бы  лучше  клинок  свой достала, - процедил сквозь
зубы Конан, взявшись за рукоять своего меча.
    Чудище   вновь   рявкнуло    по-медвежьи   и    принялось
принюхиваться.   Конан   решил  не  спешить.   Ветер  дул   в
спину  зверю,  ибо  запах  его  бил  в ноздри. Судя по всему,
зверь плохо видел и полагался в основном на нюх.
    - Похоже, он нас не видит, - шепну Конан на ухо Элаши.  -
Если мы  будем стоять  неподвижно, он  потеряет к  нам всякий
интерес и уйдет.
    - Я полагаю, нам придется стоять здесь до самой смерти.
    - Хорошо, что предлагаешь ты?
    - Почему  ты в  подобных ситуациях  всегда обращаешься ко
мне за советом? - прошипела Элаши.
    - Ты говори погромче - он на ухо туговат.
    Элаши вспыхнула, но тут же замолчала. Они вновь  обратили
взоры на диковинное чудище.
    Оно было  явно растеряно.  Чудище вертело  своей огромной
головой из  стороны в  сторону, то  и дело  принюхиваясь. Оно
явно не  видело их,  хотя находилось  на расстоянии  тридцати
шагов.
    Конан было вновь потянулся  за мечом, но тут  же заставил
себя  замереть.  Лучше  немного  подождать,  сразиться  с ним
он всегда успеет.

    Всадник спешился и склонился над следом.
    - След совсем  свежий, мой господин.  С тех пор,  как они
здесь прошли, прошло минут десять, не больше.
    Харскил довольно улыбнулся.
    - Ну что ж, вперед!

    - Ты не можешь  призвать на помощь каких-нибудь  богов? -
шепотом спросила Элаши.
    - Только  Крома, -  ответил Конан.  - Да  вот только вряд
ли  он  нам  поможет.  Он  помогает  человеку  при  рождении,
потом же предоставляет его  собственной судьбе.
    - Ну и выбрал же ты себе бога! - фыркнула Элаши.
    - Во-первых, я его не  выбирал. А во-вторых, он другим  и
не может быть - он так же суров, как суров наш край.
    - Мои  боги помогают  отыскать воду  или наводят  на след
добычи, -  прошептала сокрушенно  Элаши. -  О подобных тварях
они ни не слышали.
    Зверь  тем  временем  сел   на  задние  лапы,   продолжая
смотреть в сторону затаившейся парочки.
    - Отчего  бы ему  не подойти  к нам  поближе! Тогда  он и
рассмотрел бы нас получше.
    - Ты ему об этом скажи.
    - Не можем же мы  торчать здесь вечно, - зашептал  Конан,
слегка оживившись.  - Давай  попробуем сделать  то же,  что и
вчера. Я пойду прямо на него, а ты зайдешь к нему с тыла, а?
    - Идея что надо, - ответила Элаши.
    Конан не смог  сдержать смешок. "На  сей раз она  со мной
не спорит", - подумал он.
    -  Кое-что  меня  в  этом  плане  смущает,  -   продолжил
киммериец.  -  Если я двинусь,  он может заметить  нас обоих.
И еще неизвестно, кого он изберет себе в жертву.
    Подумав пару секунд, Элаши ответила:
    - Сказать честно, мне твой  план и вовсе не нравится.  Уж
лучше, взяв в руки оружие, напасть на него.
    - Все  правильно, иначе  мы просто  превратимся в ледяные
статуи. Ты готова?
    - Нашел о чем спрашивать!
    - Ну что ж. Тогда вынимай свою саблю.
    Стоило  Конана  и  Элаши  выхватить  клинки из ножен, как
зверь поднялся  на ноги.  Пару раз  рявкнув, он  ощетинился и
утробно зарычал. И тут люди услышали совсем иные звуки.
    - Вот где они!
    Обернувшись, Конан увидел  всадников, несущихся прямо  на
них.
    - Кром! Это еще кто?
    Элаши  решила  не  ломать  себе  голову  зря  и нырнула в
кусты, росшие  у самой  дороги. Конан  последовал ее примеру.
В  тот  же  миг  чудище   ринулось  вперед  и  бросилось   на
всадников.
    Горы огласились воплями  людей, медвежьим ревом  и храпом
коней.
    Чудище ударом лапы выбило  из седел сразу трех  седоков и
тут же  растерзало их  в клочья.  Прочие стали  метать в него
пики, но от этого монстр пришел в еще большее бешенство.
    Поодаль стоял  вороной жеребец,  на котором  сидел не кто
иной,  как  Харскил.  Размахивая  руками,  он  что-то  кричал
своим людям.
    - Как хорошо, что мы оттуда ушли, - шепнул Конан.
    - Еще бы! - согласно кивнула Элаши.
    Они поспешили прочь, подальше от тропы.
    Минут через десять они становились, чтобы перевести  дух.
    - Ох  и достанется  же Харскилу!  - сказал  Конан. - Мало
того,  что  он  половину  своих  людей  потеряет, он теперь и
нас не сможет найти! Уже совсем темно.
    Элаши кивнула.
    - Лало был прав - Харскил действительно стал охотится  за
тобой.
    -  Кто  его  знает?   У  тебя,  в конце концов, тоже есть
клинок.
    Элаши  хотела   было  что-то   сказать,  но   передумала,
неожиданно о чем-то задумавшись.
    - Я думаю, нам следует  идти и ночью, - предложил  Конан.
- К утру мы спустимся на плато, где нас уже никто не  отыщет,
- вот только следы нам придется заметать.
    - Ты думаешь, опасность уже позади?
    -  Я  в  этом  нисколько  не  сомневаюсь,  - улыбнувшись,
ответил Конан.
    И  в  тот  же  миг  земля  под  ними  разверзлась,  и они
рухнули в бездонный провал.


                    Глава четвертая


    К  счастью,  они  свалились  в  подземное озерцо. Конан с
головой погрузился в ледяную воду, но тут же коснулся  ногами
дна. Вода доходила  ему до груди.   Вода забурлила, и  над ее
поверхностью на  миг появилась  головка Элаши.  Чему Элаши не
могла научиться  в родных  пустынях, так  это плаванью. Конан
схватил свою спутницу за руку, и женщина тут же вскарабкалась
на него,  обвив ноги  вокруг его  талии и  сцепив руки на его
могучей шее.
    Киммериец   стал   осматриваться.   Озерцо   было  совсем
крошечным, он стоял  на дне затопленного  подземного туннеля.
О  том,  чтобы  забраться  наверх,  не  могло  идти  и речи -
отвесные  стены  были  выглажены  дождем  и ветром до блеска.
Летать же не мог и Конан.
    С каждой  минутой становилось  все темнее.  Им нужно было
найти  выход  прежде,  чем  провал  погрузится во тьму. Конан
направился к ближнему берегу.
    - Кром!
    Элаши вздрогнула и посмотрела ему в глаза.
    - Что такое?
    Кивком  головы  Конан  указал   в  глубь  пещеры.   Элаши
обернулась и стала всматриваться во тьму.
    В дальнем  конце туннеля  появилось десятка  два странных
существ.  Белые  приземистые  твари  больше всего походили на
обезьян с огромными ослиными ушами. Глаз у них не было.
    - Митра! - изумилась Элаши.
    Становилось  все  мельче.  Конан  ускорил  шаг,   надеясь
добраться до  берега прежде,  чем их  заметят эти  диковинные
создания.   Элаши  выпустила  его  шею  из  рук  и теперь шла
рядом.  В  руке  она  сжимала  саблю. Озерцо осталось позади,
теперь они шли по затянутому сырым илом дну туннеля.
    - Может  быть, они  и добрые,  - неуверенно  предположила
Элаши.
    - Может и добрые, - согласился Конан, - а может и нет.  В
любом случае мы должны быть настороже.
    С этим Элаши спорить не стала.
    Белые безглазые создания подходили все ближе.

    Харскил был  вне себя  от ярости,  еще бы  - шестеро  его
людей погибли, двое  были при смерти,  трое - тяжело  ранены.
В   его   распоряжении   оставалось   всего   девять  воинов,
сумевших-таки  добить  эту  мерзкую   тварь.  Варвар  и   его
спутница  куда-то  провалились.   Оставалось  ждать  утра   и
надеяться на  то, что  беглецы не  ушли слишком  далеко. Черт
бы  побрал  этого  зверя!   Ведь  они  уже  настигли  их!   О
Вездесущий и Всемогущий, помоги же мне!

    Виккель подтачивал своды  туннеля, готовя людям  еще одну
ловушку, когда  в узкую  подземную залу  вбежал Белый Слепыш.
Наткнувшись  на  тяжелую  лестницу,  на которой стоял циклоп,
Слепыш замер.
    -  Идиот!  -  заорал  Виккель,  едва не шлепнувшись вниз.
Белый Слепыш что-то затараторил.  Он говорил на своем  языке,
которого Виккель так толком и не выучил.
    - Что ты болтаешь? говори помедленнее!
    Слепыш  повторил  сказанное  еще  раз,  и  теперь Виккель
кое-что  понял.  Тот  человек,  который  им  был нужен, попал
в ловушку!
    Виккель сбежал  по лесенке  вниз. Он  и не  думал, что им
так повезет! То-то волшебник будет доволен.
    - Ну и где же он?
    Белый  Слепыш  уверил  циклопа,  что  человек находится у
них  в  руках.  Десятеро  его  братьев  окружили  пленника, и
сейчас, наверное,  он уже  находится в  одном из   главных их
залов.
    -  Как  ты  меня   обрадовал!  -  воскликнул  Виккель   и
поспешил за Слепышом.

    Дик  узнал  о  происшедшем  от  огромной  Летучей   Мыши,
которая  покачивалась   на  соседнем   сталагмите.  Дик    не
очень-то  верил  мышам,  зная,  что  те  могут продаться кому
угодно, но  в данном  случае служили  они Чунте,  и потому  в
правдивости их можно было не сомневаться.
    Дик потерся брюхом о скалу:
    - Ты в-в-в эт-том ув-верен?
    Летучая мышь утвердительно  кивнула. Пара людишек  попала
в ловушку. Одноглазого: рослый самец и молодая самочка.
    Дик возбужденно задвигался:
    - Чт-то с-с-с ними б-было да-дальше?
    Этого мышь точно не  знала. Разведчик доложил о  том, что
создания  эти  окружены  Белыми  Слепышами,  которые, судя по
всему, хотят пленить их.
    - Ч-ч-черт!
    Жирное тело Дика  стало подергиваться. Если  люди попадут
к  Одноглазому,  госпожа   церемониться  не  станет.   Скорее
всего, она  зашвырнет бедного  червя в  какую-нибудь штольню.
От этой мысли Дику  стало не по себе.  Необходимы решительные
действия! В этой части пещеры полно Прядильщиц, к ним-то  ему
и следует  обратиться. Иначе  песенка его  будет спета. Жизнь
Дика стоила теперь  не больше, чем  помет этой самой  летучей
мыши!

    Одна  из  белых  тварей  неуклюже  метнулась  к стоящим в
полутьме  людям.  Намерения  ее  явно не были дружественными.
Конан  отступил  на  шаг  назад  и  взмахнул  мечом.   Клинок
угодил безглавой  твари в  бок и  рассек ее  надвое.   Слепыш
рухнул в лужу у самых  ног Конана. Свет быстро мерк,  но алое
пятно на камнях было пока вполне различимым.
    Собратья  поверженной  твари  вели  себя  осторожнее. Они
взяли Конана и Элаши в кольцо и застыли.
    И  тут  киммериец  заметил  странную  вещь.  Чем   темнее
становилось небо  у них  над головами,  тем ярче  разгорались
стены и  своды туннеля,  погружавшие подземелье  в призрачный
зеленоватый свет.
    Безглазые  твари  нападать  пока  не  спешили,  и   Конан
решил,  что  ему  и  Элаши  лучше  отступить. Он сказал ей об
этом.
    - И  как же  ты это  сделаешь? перелетишь  через чудовищ?
    -  Ну  зачем  же,  -  ответил  Конан,  крепко сжав в руке
рукоять  меча.  -  Мы  попробуем  прорваться  сквозь их ряды.
Вход  в  туннель  охраняют  всего  трое.  Ты возьмешь на себя
правого, я же займусь двумя другими.
    Элаши  облизнула  губы,  вздохнула  и  согласно   кивнула
головой.
    - Вперед!
    Они бросились  на стоявших  перед ними  тварей. Противник
Элаши тут  же бежал,  прочие же  двое стали  драться, пытаясь
отскочить  к  стене   и  тем  самым   уйти  с  пути   Конана.
Ударившись головами,  они повалились  наземь, и  Конан, легко
перепрыгнув через них, побежал вслед за Элаши.
    - Ну и воины! - фыркнула Элаши.
    Конан  что-то  хмыкнул  в  ответ,  понимая,  что   теперь
бежать им придется долго.
    За  спиной  раздавался  топот  ног  нескольких   десятков
белых тварей.

    Виккель  стоял  над  поверженным  телом  Белого  Слепыша.
Скорбно  кивнула,  он  перевел  взгляд  своего  единственного
алого  глаза   на  двух   Слепышей,  сидевших   на  земле   и
потирающих головы.
    - Что с людьми? - наконец спросил Виккель.
    Слепыши  забормотали  что-то  невнятное.  Эти  двое, мол,
оказались  страшными  чудищами.  Они   убили  одного  из   их
братьев,  растерзав   его  своими   гигантскими  когтями,   и
пытались сделать то же самое с другими.
    - Мы оказались  на их пути,  - говорили Слепыши,  - и они
отбросили  нас  в  сторону  с  такой  легкостью,  словно   мы
какие-нибудь паучки.  Мы пытались  хоть как-то  противостоять
им, но против них...
    - Достаточно,  - сухо  сказал Виккель.  - Иными  словами,
вы их упустили.
    - Наши  братья отправились  в погоню  за ними,  - в  один
голос сказала Слепыши.
    -  Молитесь,  чтобы  они  их  поймали!  -  мрачно  сказал
Виккель.  -  Если  людям  удастся  бежать,  это  будет стоить
мне  жизни.  Но  в  царство  теней  я  отойду не один - вас я
прихвачу с собой!
    Разрази гром  этих бестолковых  слуг! Виккель  направился
в  том  же  направлении,  в  котором скрылись беглецы. Он уже
знал о том, что колдунья направила на поимку беглецов  одного
из своих жирных  червей. Если люди  попадут к ней,  господин,
не раздумывая  ни минуты,  обратит его  в грязную  лужицу. Ну
что ж, ему  не оставалось ничего  иного, как только  опередит
слуг колдуньи и  доставить этого человека  к Рею. Вот  только
как это сделаешь...
    Дик   добрался   до   того   места,   где  стены  туннеля
расходились,  и  уставился  на  лежавший  в  луже труп Белого
Слепыша.
    Летучая  мышь,  с  которой  он недавно беседовал, слетела
вниз и присела на камень, хищно глядя на бездыханное тело.
    -  Зря  б-бес-спокоишься,  -  прошуршал  Дик. - Из н-него
п-п-почти вся кровь в-вытекла.
    - Лучше что-то, чем ничего,  - сказала мышь ему в  ответ.
Если  могучий  Дик  поможет  ей  перенести тело на берег, она
расскажет ему кое-что интересное.
    Дик побагровел от гнева  и едва удержался от  того, чтобы
не  швырнуть  в  летучую  мышь  камнем.  И  тут  ему в голову
пришла  неплохая  идея.  Он  приподнял  свой  хвост  и  резко
опустил  его  в  лужу.  Снопы  брызг  окатили  стены  пещеры,
волны же  вынесли тело  Слепыша на  берег. В  то же мгновенье
мышь слетела с камня на труп и приступила к трапезе.
    - Т-ты ч-чт-что-т-то  х-хотела с-сказать, -  закрутившись
на месте, проскрипел Дик.
   Вампир извлек  из бездыханного  тела перепачканный  кровью
хоботок  си  согласно  кивнул.  Дику  нужны  эти  двое,   что
свалились  в  пещеру  час  назад?  Они смогли бежать от Белых
Слепшей и Одноглазого. Они побежали в ту сторону.
    Дик  не  мог  поверить   в  неожиданно  привалившее   ему
счастье.   Неужели людям  действительно удалось  бежать? Если
это  правда,  то  он,  Дик,  теперь  сможет  поймать  их! Дик
поспешил  вслед  за  беглецами.  Недавние  страхи  совершенно
оставили его.

    Катамаи  Рей  сидел  в  своей  палатке,  ожидая вестей от
слуг,  посланных  на  поимку  человека.  Вначале  он  поручил
Виккелю тут же  отправить непрошеного гостя  на тот свет,  но
затем  передумал  и  решил  прежде  допросить  его.  Вряд  ли
человек  мог  стать  причиной  всех  тех  бед,  которые, если
верить магическому кристаллу, угрожали владениям Рея.  Скорее
всего, этот  человек был  послан сюда  другим волшебников или
полководцем великой армии;  разумеется, его надлежало  убить,
но лишь после того, как он расскажет всю правду. Колдун  знал
немало  заклинаний,  определенным  образом  воздействующих на
человеческие органы и кровь, и потому нисколько не сомневался
в  успехе.   Чародей  самодовольно   улыбнулся.  Скоро   этот
инцидент будет  исчерпан, и  тогда он  сможет вновь  заняться
одной мерзкой ведьмой.
    Чунта прикладывала горящий  алым светом магический  рубин
к  разным  частям  своего  тела,  постанывая  от наслаждения.
Камень ничего  не говорил  ей о  том, когда  же Дик  приведет
пленников.  Однако теперь она знала, что людей в пещере  трое
или  даже  четверо.  Ничего  хорошего  этого не предвещало. И
одного  было   более  чем   достаточно.  Теперь   она  должна
позаботиться о том, чтобы об этом не узнал колдун.
    Она улыбнулась, глядя на залитые призрачным светом  стены
залы. Кристалл поведал  о том, что  грядущие события так  или
иначе вязаны с  мужчиной, отличающимся необыкновенной  силой.
О. как давно у нее не  было мужчины! А этот силач так  молод,
так  горяч...  Если  ей  удастся  заманить его в постель, она
станет  сильной  как  никогда.  Сенша  заключит  их   в  свои
объятия,  и  мужское  существо  сольется  с нею и физически и
духовно. От нетерпения Чунта не находила себе места.

    Конан и  Элаши, пытаясь  уйти от  преследователей, бежали
по  каменным  коридорам,  скалившим  острые  каменные   зубья
сталактитов  и  сталагмитов.  Все  глубже спускались они, все
холоднее становился воздух.
    Где-то вверху ночь раскинула свое эбеновое покрывало  над
миром,  здесь  же,  в  чреве  годы,  все  было  залито ровным
призрачным светом.


                      Глава пятая


    Утреннее солнце озарило  своими лучами гребень  горы, тут
же  вспыхнувший  слепящим  белым  пламенем.  Сидя  в   седле,
Харскил наблюдал  за одним  из своих  слуг, склонившимся  над
зияющим  среди  снегов  черным  провалом.  Два  других воина,
крепко схватив первого  за ноги, на  миг опустили его  вниз и
тут же  извлекли наружу.  Воин поднялся  на ноги  и подошел к
Харскилу.
    - Там пещера. Тропа идет  через это самое место, так  что
они, скорее всего, туда  и свалились. Глубина там  приличная,
но внизу, если я не ошибся, вода.
    Харскил  заерзал  в  седле,  отозвавшемся   пронзительным
скрипом.
    - Ну а следов их ты не заметил?
    - Никак нет, мой господин.
    -  А  могли  они  остаться  в живых после такого падения?
Может быть, там слишком мелко?
    Человек пожал плечами:
    - Не могу знать, мой господин.
    Легким кивком головы  Харскил указал воинам,  стоявшим за
спиной его собеседника, на  черный провал. Те поняли  его без
слов. Не  успел воин,  беседовавший с  Харскилом, опомниться,
как его  схватили за  руки и  силой потащили  к яме. Завопив,
воин  полетел  вниз;  раздался   плеск  воды,  и  через   миг
послышалась отборная ругань.
    - Нда,  - задумчиво  протянул Харскил.  - Похоже,  ничего
страшного не случилось и с ними. Ну что ж. Тогда нам  следует
подумать о лестнице и факелах. Мы отправимся вслед за ними.
    Воины заметно  нервничали, но  Харскил не  обращал на них
ни  малейшего  внимания.  Он  знал,  что  делает.  Без Конана
ему было не обойтись - ему нужны были его меч и его кровь.  И
тогда он вновь станет самим собой, их вновь станет двое!
    - Вы  что -  не поняли  меня? -  прикрикнул он на воинов.
    Уже  через  час  было  опущено  некое  подобие  лестницы.
Оставив  одного  из  своих  людей  наверху,  дабы тот охранял
коней, Харскил и его воины стали спускаться в пещеру.

    Безглазые преследователи не  отставали от беглецов  ни на
шаг,   хотя   явно   уступали   в   скорости.  Они  прекрасно
ориентировались  в  подземном  лабиринте  и выигрывали время,
спрямляя  путь  там,  где  Конан  и Элаши петляли. Людям пока
везло -  туннель шел  все дальше  и дальше,  причем бежать по
нему пока было не сложно.
    И  тут  удача,  похоже,  изменила  им.  Сделав  очередной
поворот,  они  оказались  у  развилки.  Путь, шедший направо,
тут же становился таким узким,  что по нему можно было  разве
что ползти.  Левый туннель  был куда  шире, но  одна из  стен
его была совершенно  скрыта низвергающимися откуда-то  сверху
потоками воды.  Дно туннеля  было затоплено  водой, о глубине
же  этого  подземного  озера  можно  было только гадать, ясно
было  лишь  то,   что  глубина  была   явно  немалой.   Элаши
совершенно не умела плавать, и потому путь этот тоже  казался
сомнительным.
    -  Надо  вернуться  немного  назад  и  пойти  по  другому
туннелю, - словно разгадав мысли Конана, сказала Элаши.
    -  Слишком  поздно,  -  отозвался  киммериец.  -  Они уже
совсем рядом. - Он вынул  из ножен свой меч. -  Похоже, здесь
нам придется держать оборону.
    Элаши кивнула  и тоже  взяла в  руки клинок.  Она и Конан
стояли бок о бок, готовясь к встрече с белыми тварями.
    -   Идите   сюда!   -   невесть   откуда  раздался  вдруг
человеческий голос.
    Конан обернулся, но так никого и не увидел.
    - Сюда! - вновь послышался тот же голос.
    Посмотрев налево, Конан  к собственному удивлению  увидел
человеческую  руку,  возникшую  из-за  водной  завесы.   Рука
поманила его к себе.
    - Скорее! - сказал тот же голос.
    Конан  и  Элаши  переглянулись.  Особого  выбора у них не
было.   Конан осторожно  ступил в  воду и  тут же  обнаружил,
что в  центрально части  коридора вода  не доходит  ему и  до
колена.   Держа свой  меч наготове,  он прошел  по мелководью
несколько  шагов  и,  собравшись  с  духом,  прыгнул   сквозь
ревущую водную стену туда, откуда только что возникла рука.
    За  водопадом,  который  был  куда  менее грозен, чем ему
показалось  вначале,  стоял   невысокий  кряжистый   человек.
Из-под  видавшей   виды  шляпы   выбивались  длинные    пряди
седых волос; седою была и борода незнакомца. На вид ему  было
лет  пятьдесят.  В  руках  человек  держал длинный кинжал, за
спиною же его открывался коридор, уходивший куда-то вниз.
    Через миг рядом с  Конаном стояла и Элаши.  Старик жестом
пригласил  их  следовать  за  ним.  Уговаривать  их  ему   не
пришлось " возвращаться назад  или поднимать шум сейчас  было
бы безумием.
    Вскоре шум  водопада был  уже еле  слышен. Остановившись,
старик обратился к Конану и Элаши:
    -  Теперь  Слепыши  ничего  не  услышат. Вода и запах ваш
давно смыла. Сюда они идти и не подумают.
    -  Спасибо  тебе  за  помощь,  -  ответил  Конан,  немало
изумленный всем происшедшим.
    - Меня зовут Тулл,  - вставил старик.- Вовремя  ты, Тулл,
появился. Я - Конан из Киммерии, а это - Элаши из Хаурана.
    Киммериец  на  миг  задумался,  но  тут  же  обратился  к
старику с вопросом:
    - Скажи-ка, дружище, - куда это мы попали?
    - О, об этом надо говорить особо! В двух словах этого  не
объяснишь.
    - Мне кажется,  что для разговоров  времени у нас  теперь
предостаточно.
    -  Но  лучше  мы  сделаем  это в другом месте. Неподалеку
отсюда  есть  одно  укромное  местечко,  -  сказал  Тулл,   -
там-то я вам все и расскажу.
    Конан и Элаши не стали спорить со стариком.

    Виккель   поднырнул   под   грозного   вида    сталактит,
свисавший   с   низкого   свода   туннеля.   Его   провожатый
остановился,  склонил  голову  набок  и  повернулся  к   нему
лицом.  Его собраться,  похоже, возвращаются. Они идут  снизу
и через минуту-другую уже будут здесь.
    Виккель улыбнулся,  обнажив свои  мощные клыки.  Он никак
не ожидал, что  все произойдет так  быстро. Сейчас он  увидит
Белых Слепышей, а вместе с ними...
    О ужас! Где же люди?!
    Предводитель Слепышей,  понурив голову,  подошел к  нему.
    -  Людей  было  двое,  -  сказал  он  угрюмо.  -  Судя по
запаху, это были мужчина и женщина. Им удалось бежать.
    - Бежать?! - взревел Виккель.
    -  Да,   да.  Именно   бежать.  Они   словно  под   землю
провалились.
    -  Люди  на  это  не  способны! - ответил циклоп Слепышу.
    -  Значит,  они  умеют  ходить  по  воде,  -  ничуть   не
смутившись,  сказал  ему  Слепыш.  -  И  вообще,  кто знает -
люди это или волшебники.
    - Отведите  меня на  это место,  - приказал  Виккель. - В
отличие от вас я способен видеть!
    - Вы только  зря потеряете время,  - ответил ему  Слепыш.
    - Своим  временем распоряжаюсь  я сам!  - зло  бросил ему
Виккель.
    "Ох, не сносить  мне теперь головы",  - думал он,  следуя
за бестолковыми Слепышами.

    Летучая мышь тяжело плюхнулась на камень, лежавший  прямо
перед Диком, и принялась вываливать блох.
    - Ч-что н-новенького?
    - Ой, плохие  новости, - ответила  мышь. - Людям  удалось
бежать -  по крайне  мере, так  говорят асами  Слепыши. Людей
было двое  - мужчина  и женщина.  И вот  теперь они  исчезли,
испарились, растаяли
    Дик задумался. Плохо,  что люди не  попали к нему,  но, с
другой   стороны,   хорошо,   что   они   сумели  сбежать  от
Одноглазого. Кто знает, может быть, еще не все потеряно.
    - А  т-ты знаешь,  к-как п-попас-сть  т-туда, к-куда  они
с-скрылись?  -  Дик  не  любил  длинных  фраз,  от них у него
начинало  ныть  в  животе,  но  сейчас  парой  слов  было  не
обойтись.
    Летучая мышь кивнула утвердительно.
    - От-твед-ди м-меня т-туда!

    Нетерпение  Катамаи  Рея  росло  с  каждой  минутой.   Он
принялся  рыться  в  своих  магических  кристаллах,   пытаясь
отыскать  маленький  голубой  камешек,  с помощью которого он
связывался  со  своими  слугами.  Он  созовет  к  себе   всех
циклопов  и  накажет  парочку  особо  нерадивых, чтобы другие
были порасторопнее.
    И куда же задевался этот проклятый камень?

    Чунта  расхаживала  из  угла  в  угол,  ожидая  вестей от
своего   слуги   Дика.   И   куда   этот   проклятый    червь
запропастился? Она подождет еще  час, если вестей не  будет и
тогда, она  свяжется с  гигантским белым  червем... Чего  она
терпеть не мгла, так это ждать.

    Укромное  местечко,  о  котором  говорил  Тулл, оказалось
небольшим  гротом,   стены  которого   были  сплошь   покрыты
плесенью.  Для  того  чтобы   попасть  туда  людям   пришлось
вскарабкаться  на  самый  верх  стены огромной пещерной залы.
Вход  был  завешен  ветхой  тряпкой  серого  света,  заметить
которую снизу было почти невозможно.
    Свет,  излучаемый  стенами,  был  здесь  едва ли не ярок.
Посреди  грота  стоял  маленький  столик  из  костей  и кожи.
На нем стояла чаша,  оказавшаяся при  ближайшем  рассмотрении
черепом какого-то животного. В  углу лежала целая кипа  белых
кур, очевидно, служившая Туллу  ложем. Похоже, то были  шкуры
Белых Слепышей.  Впрочем, здесь  же лежали  и шкурки поменьше
серого мышиного цвета.
    -  Это  место  носит  имя  Гроттериум  Негротус, - сказал
Тулл,  -  Черная  Пещера.  Если  мои  расчеты верны, я провел
здесь уже пять лет.
    - Как же ты сюда попал? - спросила Элаши.
    - Провалился под землю.
    - О, это нам знакомо! - грустно прошептала она.
    - А что за твари  нас преследовали? - вступил в  разговор
Конан.
    - Это Белые Слепыши. Почти все они поддерживают Рея.
    - Рея?
    -  Да,  именно  так  -  Рея.  Этими пещерами правят двое.
Половина  Гроттериума  принадлежит  волшебнику  Катамаи  Рею,
главное  орудие  которого  -  магические  кристаллы.   Второй
половиной  правит  ведьма  Чунта.  Ее  магические способности
связаны, -  как бы  это сказать  поточнее, -  а, связаны с ее
природой.
    - С ее природой?
    Тулл  ответил  ей  на  языке  жестов, но значение их было
настолько прозрачно, то Конан не смог сдержать смешка,  Элаши
же густо покраснела.
    - Все эти пять лет  я был свидетелем их борьбы.  Говорят,
что  они  воюют  друг  с  другом  вот уже несколько столетий.
Причины же этой  вражды,  думаю,  вам понятны -  и он, и  она
пытаются  завладеть  всей  пещерой.  Все обитатели пещеры так
или иначе служат либо Рею,  либо Чунте. Это и Белые  Слепыши,
которых  вы  уже  видели,  и  диковинные растения, называемые
Прядильщицами,  и   Летучие  Вампиры,   и  Черви-Гиганты,   и
горбатые  циклопы.    Порою  существа   эти  изменяют   своим
господам и  начинают служить  той стороне,  с которой  только
что боролись.
    -  Веселенькое  место  -  ничего  не  скажешь, - заметила
Элаши  с  иронией  в  голосе.  -  Но  почему  же ты отсюда не
уходишь?
    - Не  могу, -  спокойно ответил  Тулл. -  Черви и циклопы
то и  дело латают  своды. Я  нисколько не  сомневаюсь в  том,
что теперь заделан  и тот провал,  в который попали  вы.  Все
эти пять  лет я  бродил по  пещере в  поисках выхода, но, как
видите, так и не нашел его.
    - Значит, кроме тебя, людей здесь нет?
    Тулл отрицательно помотал головой.
    -   Кроме   вас,   никого.   Порою   сюда  кто-нибудь  да
проваливается.  Но Рей  убивает их на месте.  Чунта поступает
иначе, но после ее ласк никакому человеку не выжить. Так  что
лучше не попадаться ни Рею, ни Чунте.
    Конан поежился.
    -  Честно  говоря,  мне   эта  чертова  дыра  совсем   не
нравится.  Чем раньше мы отсюда выберемся, тем лучше.
    - Я пытаюсь это сделать уже пять лет.
    -  Это  ничего  не  значит.  Наверняка отсюда есть выход.
    - Не  буду спорить,  - спокойно  продолжил Тулл.  - Но не
забывай о том,  что Белые Слепыши  служат Рею. Если  он еще и
не знает о  вашем появлении, они  в ближайшее время  известят
его об  этом. Чунта,  шпионами которой  наводнена вся пещера,
рано или поздно тоже услышит о вас. Так что искать будешь  не
только ты - искать будут и тебя.
    Конан сжал рукоять меча.
    - Если это действительно так, то мне жаль их.
    Тулл посмотрел  на огромный  меч киммерийца  и оценивающе
обвел взглядом его мускулистое тело.
    - Наверное, ты  прав. Но мне  тебя жаль еще  больше. Один
циклоп может  правиться с  двумя такими  богатырями, как  ты.
Здесь же их сотни. Черви тоже  ребята не промах - и бьются  с
циклопами на равных.
    Конан и Элаши переглянулись.
    -  Лучше  тихонько  найти  выход  и  покинуть это мрачное
место, - пробормотал Элаши.
    Конан  промолчал,   но  в   душе  согласился   со   своей
спутницей.   Ведьмы, колдуны  и странные  подземные обитатели
могли вызвать  у него  разве что  отвращение. Чем  скорее они
отсюда уйдут, тем лучше.


                     Глава шестая


    Размеры пещеры поразили Харскила и устрашили  его  людей.
Стены  излучали  зеленоватое  сияние,  заливавшее  мертвенным
светом бесконечные подземные  коридоры, однако факелы  решено
было не тушить,  ибо в их  ярком свете легче  было напасть на
след  беглецов.  Перед  Харскилом  стояла  куда более сложная
задача, чем он предполагал  вначале, но это ничуть  не влияло
на  его  решимость   настигнуть  Конана.  Если  в  его  руках
окажется меч киммерийца, он  сможет снять с себя  проклятье и
стать  тем,  кем  был  прежде  -  мужчиной  и женщиной. Слова
заклинания Харскил помнил на  память, денно и нощно  повторял
он их в ожидании заветного часа.
    Воин, шедший впереди, чертыхнулся.
    - В чем дело? - спросил Харскил.
    - Опять  со следа  сбился, мой  господин. Такое  ощущение
что после них здесь прошла целая толпа. Вы видите?
    Воин приблизил факел  к земле. Взгляду  Харскила открылся
странный, ни  на что  не похожий  след, который  мог оставить
после себя лишь гигантский змей.
    - Чей это след? - спросил Харскил.
    Воин пожал плечами.
    -  В  первый  раз  я  такое  вижу.  Если  это на что-то и
похоже, то только на след змея, но таких змей не бывает.
    "Как знать,  - подумал  Харскил, -  быть может,  придется
извлекать и меч, и киммерийца из брюха сказочного чудовища".
    - Вперед! - приказал он воинам.

    Виккель едва поспевал  за перепуганными Слепышами.  И тут
он  услышал  голос  своего  господина.  Справа от него возник
багровый  шар,  и  тут  же  послышалось странное стрекотание,
которое  с  каждым  мгновением   становилось  все  громче   и
громче.  Виккель застыл, пронзенный ужасом.
    Из багрового шара раздался голос Рея:
    ТЫ ПОЙМАЛ ЭТОГО ЧЕЛОВЕКА?
    Виккель  нервно   сглотнул  и,   стараясь  не   сболтнуть
лишнего, стал держать ответ перед своим господином.
    - Я  как раз  направляюсь к  нему, мой  повелитель. Белые
Слепыши загнали его в угол.
    КОГДА ТЫ ПРИВЕДЕШЬ ЕГО КО МНЕ?
    -  Честно  говор,  я  не  могу  дать  вам точного ответа.
Место,  о  котором  я  говорил,  находится  достаточно далеко
отсюда. До вас же оттуда и того дальше.
    ТОРОПИСЬ,  ВИККЕЛЬ.  Я  НЕ  ЛЮБЛЮ,  КОГДА МЕНЯ ЗАСТАВЛЯЮТ
ЖДАТЬ.
    -   Можете    не   сомневаться,    мой   повелитель,    -
задерживаться зря я не стану.
    Багровый  шар  завертелся  на  месте  и с легким шипением
исчез.   Только  теперь  циклоп  заметил,  что  у него дрожат
руки.   "Хозяина провести  трудно, -  с тоской  подумал он. -
Если он узнает, что человек исчез..." Виккель ускорил шаг.

    Дика  неожиданно  посетило  странное  видение. Он лежит у
ног Чунты, которая  вдруг стала в  раз десять больше,  чем на
деле.
    "Где же люди?" - говорит они, строго глядя ему в лицо.
    Дик чувствует, как его заливает пот.
    "Я  к-как  р-раз  к  ним н-направляюс-сь, гос-спожа! Д-до
них еще полз-зти и полз-зти!"
    Чунта  стоит   над  Диком   -  огромная,   словно   гора.
Наклонившись, она берет  его в руку,  и он, словно  маленький
червячок,  целиком  умещается  в  ее  ладони. Если сейчас она
сожмет руку, от него останется мокрое место.
    "Поспеши,  Дик.  Моему  терпению  скоро  придет конец. Ты
ведь этого не хочешь, правда?"
    У  Дика  под  брюхом  нет  камня,  и  потому  он не может
сказать ни слова. Ему становится по-настоящему страшно.
    Дик затряс головой  и очнулся. Как  и прежде, он  полз за
летучей мышью, снующей из стороны в сторону, Вздыхать Дик  не
умел, да и времени на это у него уже не было.

    Конан  с   интересом  выслушал   рассказ  Тулла,   но   с
последним  его  выводом   не  согласился.  Следовало   искать
выход, несмотря ни на что. Он высказал эту мысль вслух.

    К его удивлению, Элаши не стала с ним спорить.
    -  Да,  чем  скорее  мы  покинем  это место, тем лучше, -
согласилась она.
    Тулл с сомнением покачал головой.
    -  Я  думаю,  ты   поступаешь  легкомысленно,  Конан,   -
сказал он.   - И  все же  я помогу  тебе. Без  моей помощи вы
далеко  не  уйдете.  Кто  знает  -  может  быть  вам  повезет
больше, чем мне.
    Конан  заулыбался.  Уж  лучше  что-то  делать, чем ждать,
когда же Судьбы смилостивится над тобой.
    - Вот и прекрасно, - сказал он. - На том и порешим.
    Они направились к выходу из грота.

    Виккель стоял, созерцая ревущую стену воды.
    - Вы уверены в том, что они направились именно сюда?
    Белые Слепыши закивали.
    Циклоп призадумался. Если уж людям удалось здесь  пройти,
то  почему  бы  и  ему,  подземному жителю, не последовать за
ними?   Он  вошел  в  воду.  С  каждым  шагом становилось все
глубже.   Вскоре вода  уже доходила  ему до  шеи. "Нет,  люди
сюда не  пойдут, -  подумал Виккель.  - Может  быть, подальше
от края попробовать?"
    Он сделал шаг в сторону  и тут же почувствовал под  ногою
камень. Через минуту он уже стоял на отмели. "Судя по  всему,
беглецы смогли пройти мимо  водопада именно по этому  камню",
- подумал  циклоп. В  то же  мгновение скользкий  камень ушел
из-под  его  ног  и  он,  отчаянно  замахав руками, повалился
вперед.
    От страха Виккель зажурил  глаза. Когда же он  открыл их,
он  увидел  перед  собой  длинный  туннель,  за спиною же его
шумела и ярилась вода.  Вот те на! Оказывается,  за водопадом
скрывается неведомый ему ход! Уже нисколько не боясь воды, он
высунул голову наружу и закричал:
    - Эй вы, идиоты! Идите за мной!

    Дик наблюдал за происходящим  сквозь узкую щель в  стене.
Одноглазый плюхнулся прямо в водопад, но уже через минуту  он
выставил оттуда свою голову и приказал Слепышам следовать  за
ним.
    Стоило  Слепышам  исчезнуть  за  водопадом, как к трещине
слетела летучая мышь.
    - Т-ты з-знала об этом? - спросил Дик.
    Мышь ответила утвердительно и сообщила ему, что  туннель,
вход в  который находится  прямо за  водопадом, ведет  в одну
из мышиных  пещер.
    -  А   м-мож-жно  п-попас-сть   т-туда  к-как-то   иначе?
    -  Разумеется,  -  ответила  мышь.  - Неужели ты думаешь,
что мы, мыши, станем нырять в этот водопад?
    - От-тведи меня т-туда-да.
    - Пожалуйста,  - ответила  мышь, которую  роль проводника
стала уже утомлять.
    Дик пополз за надменной  мышью, чувствуя себя едва  ли не
самым счастливым червем на свете. Назад беглецы  возвращаться
не  станут  -  они  тут  же  обнаружат,  что  их   преследует
Одноглазый  вместе  со  своей  шайкой.  Если он, Дик, поспеет
вовремя, люди выбегут прямо на него. С помощью летучих  мышей
он легко справиться с ними.
    - Куда ведет этот туннель? - спросил Конан.
    - С одной стороны -  водопад, с другой - пещера,  кишащая
летучими мышами. В ней они выводят свое потомство, -  ответил
Тулл.
    -   А   сможем   ли   мы   проскочить   мимо   мышей?   -
поинтересовалась Элаши.
    -  Для  этого  нам  нужно  вести  себя тихо. Когда они не
совокупляются, ни спят.
    - Ну что ж, тогда нам следует идти именно туда, -  сказал
Конан  голосом,  не  знающим   сомнений.  Пока  он  и   Элаши
болтались по горным  тропам, он мог  вести с нею  бесконечные
словесные  перепалки,  из  которых,  как правило, победителем
выходила она.  Теперь же,  когда им  стала угрожать  реальная
опасность, ему было уже не до игр.
    Конан  пошел  впереди,  Элаши  и  Тулл  следовали за ним.
    Не прошло  и часа,  как они  уже стояли  перед пещерой, о
которой говорил Тулл. Тулл жестом подозвал спутников к себе и
тихо зашептал:
    - Летучие мыши плохо  видят, но они легко  замечают любое
движение.  Если  двигаться  медленно,  то  они тебя не видят.
Если вам покажется, что вас заметили, замрите на пару  минут,
и мыши вновь заснут.
    Конан и Элаши закивали.
    - И еще  - они очень  чувствительны в запаху  крови. Если
на вас  будет хоть  одна царапина,  они слетятся  как мухи на
дерьмо, - прошу прощения  у дамы. Справиться с  ними нелегко.
За несколько  минут пара  таких тварей  способна высосать  из
Слепыша  всю  кровь.  В  этой  же  пещере мышей штук сто - не
меньше. Так что смотрите - не осадите руки о камни.
    Конан извлек из ножен свой меч.
    - Эта штука здесь вряд  ли поможет, - сказал ему  Тулл. -
Повторяю - здесь их не меньше сотни.
    -  Ну  и  что?  -  пожал  плечами  Конан.  -  За кровь им
придется платить кровью.
    Тулл решил не спорить с киммерийцем, и они направились  к
пещере. Конан шел впереди.

    -  Кто  скажет  -  куда  ведет  этот  туннель?  - спросил
Виккель у  Слепышей, но  тут же  понял, что  его вопрос лишен
какого бы то  ни было смысла.  Разумеется, Слепыши не  смогут
на него ответить, ведь  до недавнего времени о  существовании
этого туннеля они  и не подозревали.  С другой стороны,  куда
бы ни вел туннель, им оставалось только одно - идти вперед.

    - Д-дол-лго ещ-ще?
    - Скоро придем,  - ответила мышь.  - Разве ты  не слышишь
этого чудесного запаха?
    Вонь  стояла  такая,  что  Дика  едва  не  тошнило, но он
понимал, что ощущениями своими с мышью делиться не стоит.

    - Этот след ведет направо, мой господин!
    Харскил кивнул.  Он чувствовал,  что идти  следует именно
туда.
    - Сворачиваем направо! - приказал он.

    Мыши поражали своими  огромными размерами. Несколько  пар
было  занято  любовными  играми,  прочие  же  мирно  дремали.
Своды пещеры были буквально усеяны ими.
    Осторожно, стараясь  не совершать  резких движений,  люди
стали  пересекать  огромную  каменную  залу.  Вся  земля была
усыпана  щебнем,  из-под  которого  то  тут,  то  там торчали
игольчатые  кристаллы.  От  пещеры  отходило не меньше дюжины
туннелей,  одни  были  расположены  на  уровне  земли, другие
много  выше,  -  для  того  чтобы  попасть в них, пришлось бы
карабкаться по стенам.
    Конан, Элаши и Тулл  направлялись к туннелю, который,  по
словам старика, был самым длинным и самым просторным; у  пути
этого  было  и  еще  одно  преимущество  - стены туннеля были
изрыты множеством  гротов, в  которых можно  было укрыться от
возможных преследователей.
    Люди  были  уже  в  центре  пещеры,  когда  вдруг   стало
происходить  неладное.  Беда  же,  как  водится,  не приходит
одна.
    - Взять их! - раздалось у них за спиной.
    Конан  резко  развернулся  и  увидел,  как из туннеля, по
которому они шли,  выбежало с десяток  Белых Слепышей. За  их
спинами  стояло  странное  горбатое  существо, у которого был
всего один  глаз. Огромное,  это чудище  было раза  в полтора
выше  Конана.  Горбатое  чудище  зарычало,  развело в стороны
свои могучие руки и пошло на людей.
    В  тот  же  миг  Слепыш,  бежавший  первым,  споткнулся и
напоролся на одну из  каменных игл, пронзившую его  насквозь.
Мыши, мирно  спавшие до  этого, почуяли  запах крови  и разом
проснулись.
    Но  и  это  не  все.   Конан  вдруг  услышал,  что   Тулл
чертыхается. Он повернулся  к нему и  увидел, что из  другого
тоннеля вылетела летучая мышь, за  которой - о Кром!   - полз
белый червь совершенно немыслимых размеров - толщиною он  был
с бочонок!  Эта омерзительная тварь ползла прямо на них.
    Дружно  запищав,  мыши  стали  носиться по пещере, норовя
вцепиться  своими  острыми  как  иглы  зубами  кому-нибудь  в
глотку. Слепыши, ничуть не растерявшись, принялись осыпать  и
градом  камней.  Судя  по  тому,  как метко они метали камни,
слух у них был отменный.
    - Людей  ловите, олухи,  людей! -  взревел циклоп. Однако
Слепышам сейчас было явно не до него.
    Одна из мышей спикировала на голову Конану, но  киммериец
резко  отскочил  в  сторону  и  точным  ударом  меча отсек ей
крыло. И  тут раздался  еще один  голос: "Вот  они". Это  был
голос Харскила! В зале появилось семь или восемь  вооруженных
пиками воинов с горящими факелами в руках.
    Мыши тут же  заметили новых гостей  и решили устроить  им
подобающий прием. Добрая  дюжина крылатых Вампиром  бросилась
на головы растерявшихся от неожиданности воинов.
    Мыши  пищали,  Слепыши  без  умолку  трещали, люди орали,
циклоп ревел,  огромный червь  странно поскрипывал.  От всего
этого у Конана и Элаши  голова пошла кругом.
    -  Пора  делать  ноги!  -  услышал  Конан  голос   Элаши.
Разрубив  надвое   еще  одну   мышь,  киммериец   побежал  за
умудренным жизнью старцем.


                     Глава седьмая


    Пробиться к туннелю было непросто. Конан, размахивая  над
головой мечом,  пытался защитить  спутников и  себя самого от
крылатых  тварей,  и  тут  что-то  прыгнуло  ему на спину. Он
резко  дернулся,  и  Белый  Слепыш  свалился  наземь.   Элаши
вонзила  клинок  в  грудь  безглазой  твари  и  поспешила  за
киммерийцем.
    - Сюда!  - услышал  Конан крик  Тулла, и  тут прямо перед
киммерийцем вырос воин, сжимавший в руках пику.
    -  Стой!  -  закричал  воин,  но  тут  же  ему  на голову
спланировала   летучая   мышь,   а   на     спину    бросился
Слепыш.  Циклоп  взревел   и,  размахивая  своими   огромными
кулачищами,  понесся  вслед  за  беглецами,  сметая со своего
пути мышей, Слепышей и людей.
    Слева  от  Конана  неистово  размахивал  хвостом огромный
белый  червь,  осаждаемый  Слепышами,  при  этом он нисколько
не  замедляя  своего  движения.  В  том,  что  червь охотится
именно за Конаном, сомнений быть уже не могло.
    Конан  зарубил  еще  одну  мышь. Горячие зловонные брызги
полетели в лицо Элаши.
    - Идиот! - завопила  она. - Неужели нельзя  поосторожнее!
    - Сюда!  Сюда! Скорее!  - Тулл  стоял у  входа в туннель.
Еще  мгновение,  и  они   уже  бежали  по  узкому   каменному
коридору.
    - Куда мы бежим? - поинтересовался Конан.
    - Не все  ли тебе равно!  - бросила на  бегу Элаши. -  Ты
лучше вспомни - откуда мы бежим!
    -  У  этого  туннеля  масса  ответвлений,  - тяжело дыша,
ответил  Конану   старик.  -   Мы  сможем   легко  уйти    от
преследователей.
    - Если только кто-нибудь станет нас преследовать.
    -  О,  в  этом-то,  парень,  ты  можешь  не  сомневаться.
Подумать  только  -  все  они  только  за  тобой  и охотятся!
Значит, ты им зачем-то нужен, верно?

    В интересах  дела Харскил  мог пожертвовать  всеми своими
людьми, но сейчас,  когда киммерийцу вновь  удалось улизнуть,
жизнь  каждого  воина  становилась  ценной  вдвойне.   Конан,
девица и этот неизвестно  откуда взявшийся старик скрылись  в
туннеле, к которому  его воины вряд  ли смогли бы  пробиться.
Самым разумным в этой  ситуации было отступить и  собраться с
силами.  В   противном  случае   идея  преследования   станет
попросту абсурдной.
    - Ко мне! - закричал он воинам.
    На его зов  явилось только четыре  воина. Сжимая в  руках
окровавленный клинок, Харскил повел своих людей к  ближайшему
туннелю. С собою они прихватили и раненного Слепыша.

    Виккель  стоял,  тупо   уставившись  своим   единственным
глазом на огромного червя.
    -  А  ну-ка  убери  своих  мышей!  -  приказал  он  Дику,
свернувшему в спираль.
    Дик слегка развернул свое тело и проскрипел:
    - А т-ты уб-бери с-своих С-слепышей!
    Циклоп и червь с ненавистью глядели друг на друга.
    - Из-за тебя им удалось бежать!
    - Из-з-за  меня? -  изумился Дик.  - Эт-то  т-ты во  всем
в-виноват!
    За спиной   Виккеля раздался  вопль Слепыша,  к  которому
приложились своими хоботками сразу три мыши.
    - Пока мы  с тобой будем  спорить, они уйдут  так далеко,
что  и  за  неделю  их  не  сыщешь!  Может  быть,  нам  лучше
объединиться, А?  Неужели мы  не сможем  найти общего  языка?
Их  в  конце  концов  только  трое,  так что вдвоем мы с ними
должны  управиться.  Ну  а  дальше  -  посмотрим... Что ты на
это скажешь?
    Дик на миг задумался. В каком-то смысле сотрудничество  с
Одноглазым оправдано, по  крайней мере, этот  горбатый циклоп
все время  будет на  виду. Если  же им  действительно удастся
поймать людей, от циклопа можно будет и избавиться.
    - С-с-соглас-сен! - громко проскрипел Дик.
    Виккель  довольно  ухмыльнулся.  Как  только  они изловят
людей, он скинет на  этого поганого червя такой  камушек, что
от того и мокрого места  не останется. Пока же лучше  держать
этого  ведьминого  прихвостня  где-то  рядом:  черви  -   они
такие, за ними глаз да глаз нужен!
    - Ну что ж, тогда - в путь!
    - А к-как же С-слепыши?
    -  Пусть  достанутся  мышам.  Пока  от  них толку не было
никакого - один вред.
    - С-с мыш-шами тоже кашу не с-сваришь...
    Дик старался не отставать от Виккеля, хотя и держался  от
него на известном  расстоянии. Доверять Одноглазому  нельзя -
это он знал точно.

    Терпению  Рея  пришел  конец.  Внутри  у  него  уже   все
клокотало.   Ну,  циклоп,   ну,  мерзавец,  -    ты  у   меня
дождешься!

    Чунта  металась  по  своему  широкому ложу, чувствуя, как
сладкая истома сменяется едкой горечью.

    - Куда теперь?  - спросил Конан.  Они стояли у  развилки,
от которой отходило сразу три туннеля.
    -  Честно  говоря,  не  знаю,  -  почесав голову, ответил
Тулл. - Я в этих местах еще не бывал.
    - Тогда  все пути  для нас  годятся, -  сказала Элаши.  -
Лично я пошла бы по центральному.
    Не   дожидаясь   ответа,   гордая   жительница    пустынь
поспешила  по  избранному  ею  маршруту.  Тулл  вопросительно
посмотрел на Конана.
    Тот пожал плечами и тихо сказал:
    - Такой уж у нее характер. Спорить же с ней - только  зря
время терять.
    Мужчинам  не  оставалось   ничего  другого,  как   только
последовать  за  Элаши.  Она  опережали  их  шагов на десять,
но сбавлять шаг явно не собиралась.
    - Может быть,  ты все-таки нас  подождешь? - обратился  к
ней Конан.
    -  Ты  что  -  и  догнать  меня  уже  не  можешь?  -   не
оборачиваясь воскликнула Элаши.
    - О чем ты говоришь? Дело в том...
    Договорить он  не успел.  Раздался пронзительный  визг, и
Элаши  внезапно  исчезла  из  виду.  Через  миг  они услышали
громкий плеск воды. Конан поспешил  вперед и замер в шаге  от
того места, где только что стояла Элаши.
    Таких больших  пещер он  еще не  видел. Он  стоял на краю
скалы, у подножия  которой плескались волны.  Подземное озеро
казалось  бескрайним  -  своды  пещеры уходили куда-то вверх,
и  потому   зеленоватый  свет,   излучаемый  покрывавшей   их
плесенью, не мог рассеять тьму, стоявшую над озером.
    Прямо под ними из воды появилась Элаши. Вода не  доходила
ей и до пояса. Конан усмехнулся.
    - Догнать тебя - дело нехитрое. Я хотел сказать тебе,  то
спешить в  этих местах  не стоит,  - того  и гляди,  появится
что-нибудь неожиданное. Ведь здесь даже и Тулл не бывал.
    - Как я тебя ненавижу! - прошипела Элаши.
    Тулл остановился рядом с  Конаном, но тут же  оступился и
едва не полетел  в воду вслед  за Элаши. Киммериец  помог ему
устоять на ногах.
    - Поосторожнее, приятель, - сказал он.
    Тулл  благодарно  кивнул  и,  окинув  взглядом  подземное
озеро, прошептал:
    - Это - Море Мрака.
    - Выходит, ты здесь все-таки бывал?
    - Здесь  я впервые.  Море же  это я  видел уже  не раз  -
видишь, какое оно большое? Здесь  куда ни пойди - все  одно в
него упирается.
    Тулл посмотрел вниз и обратился к Элаши:
    - А  тебе, девонька,  лучше там  не стоять.  В этом озере
живности столько...
    Снизу донесся плеск воды,  и в следующее мгновение  Элаши
уже стояла  на узкой  каменной полочке,  шедшей вдоль берега.
Конан и Тулл спустились вниз и остановились рядом с нею.
    Элаши  разделась  и   принялась  выжимать  свои   одежды.
    - Дай  мне свою  накидку, -  обратилась она  к Конану,  с
трудом удержавшемуся от того, чтобы не рассмеяться.
    "Это падение  пойдет ей  на пользу,  - подумал Киммериец,
-  но  лучше  ей  об  этом  не  говорить, иначе всем нам худо
будет".
    Накидка  его  была  такой  же  сырой, как и платье Элаши,
но, закутавшись в нее, она неожиданно успокоилась.
    - И что же это  за море? - спросил Конан,  повернувшись к
старику.
    - Я о нем почти ничего не знаю, - ответил Тулл. - Местами
оно  широкое,  местами  -  узкое.  Морем его только называют.
А вообще это  озеро, огромное подводное  озеро. И вода  здесь
не соленая, а пресная.
    - Это все?
    - Не совсем.  Никто не знает  того, где оно  начинается и
где  кончается.  Но  я  нисколько  не  сомневаюсь  в том, что
где-то оно должно выходить на поверхность.
    Конан  задумчиво  посмотрел  на  темные воды. Стало быть,
выход следует искать именно здесь.
    - Ну  да, -  вмешалась в  разговор Элаши,  к которой  уже
вернулся прежний сарказм.  - Дело за  малым - осталось  найти
лодку.
    - Это-то как раз не проблема, - вздохнул Тулл.
    - Что-то я тебя не понимаю, - удивился Конан.
    - Все очень просто. Как я уже сказал, в этом озере  полно
живности.  Водятся  здесь  и  усатые  рыбины  размером с дом.
Сам-то я их не видел, но Слепыш уверял меня, что это так.
    - Ну и что?
    - Выслушай  меня до  конца. Если  тебе доводилось  ловить
рыбу,  ты  знаешь  о  том,  что,  издохнув, рыба всплывает на
поверхность, - верно? У любой рыбы внутри есть пузырь,  он-то
и  тянет  ее  наверх.  Если  положим,  издохнет по-настоящему
крупная рыба, она  может стать чем-то  вроде плота. Весла  же
можно сделать из ее плавников.
    - Хорошая лодка  - ничего не  скажешь! - фыркнула  Элаши.
- А с чего ты взял, что рыба эта издохнет?
    - Мы  может умертвить  ее сами,  - ответил  Тулл. - Очень
точный удар мечом, и дело сделано!
    -  Но  ведь  прежде  всего  рыбину  эту  как-то приманить
надо! - не сдавалась Элаши. - У тебя что и приманка есть?
    Конан и Тулл переглянулись  и вновь посмотрели на  Элаши.
Они улыбались.
    Элаши тут же сообразила, куда клонит Тулл.
    - Да вы с ума посходили!
    - В противном случае нам придется провести здесь  остаток
жизни, - спокойно  заметил Конан. -  Друзей у нас  здесь хоть
отбавляй  -  черви,  мыши,  Слепыши,  циклопы.   О  колдуне и
ведьме я уже и не говорю.
    - А почему бы приманкой не стать кому-то из вас?
    -  Я  -  рыболов,  -  ответил  Тулл.  -  И  я  знаю рыбьи
повадки. Без меня у вас ничего не выйдет.
    - Ну,  а я  - воин,  и сил  у меня  поболе, чем у тебя, -
тут же заговорил Конан. - Да и клинок помощнее.
    - Замолчите!  - побледнев,  пробормотала Элаши.  - Сейчас
же замолчите!

    Тулл  начертал   на  влажном   песке  нечто,    отдаленно
напоминающее рыбу.
    - Бить надо сюда, -  сказал он, указав пальцем на  заднюю
часть рыбьей головы. -  Если удар будет точен,  ты перережешь
ей главный нерв.
    Конан кивнул.
    - Плоть  у рыб  мягкая. Постарайся  вонзить в  нее меч по
самую рукоять.
    Конан вновь кивнул.
    Тулл  поднялся  на  ноги  и  отряхнул  песок  с  ладоней.
    - Видишь  ту скалу  над водой?  Это как  раз то,  что нам
нужно.
    -    Теперь    скажи,     что    мы    должны     делать.
    - Девица будет плескаться под скалой, ты же будешь  ждать
рыбу  наверху.  Как  только  она  появится, ты прыгнешь вниз,
ясно?
    Элаши хмыкнула.
    -  Мне  очень  жаль,  но,  боюсь, планам вашим сбыться не
суждено. Я не умею плавать. Конан это знает.
    - Тебе не придется плавать,  - тут же нашелся Тулл.  - Ты
будешь болтаться на веревке. Веревку же я сделаю из плаща.
    - Но как же...
    - Хватит болтать, - отрезал Конан.

    Приготовления  не  заняли  и  часа. Верхний конец веревки
был привязан к  вершине скалы, на  нижнем же ее  конце висела
Элаши. Воды  касались только  ноги женщины.  Время от времени
Тулл  дергал  за  веревку,  от  чего  по  поверхности   озера
начинала бежать  рябь. Конан  стоял рядом  со стариком,  взяв
меч наизготовку.
    - Если  эта проклятая  рыбина меня  съест, в  этом будешь
виноват только ты, Конан. Я отыщу тебя на том свете, и  тогда
тебе несдобровать - ты ведь меня знаешь.
    Конан ухмыльнулся. Неужели эта девица никогда от него  не
отстанет, неужели он встретиться с ней и в царстве теней?  Он
потряс головой и вновь уставился в воду.
    -  Смотри,  -  услышал  он  вдруг  голос  Тулла.   Старик
указывал рукою куда-то вдаль.
    Конан прищурился. По воде шла какая-то рябь.
    - Это  плывет наша  рыба, -  зашептал Тулл.  - Сейчас она
выйдет на поверхность.
    И действительно - по поверхности теперь скользило  что-то
длинное и узкое.
    -  Это  ее  спинной   плавник!  -  воскликнул  старик   -
Готовься, приятель!
    Он посмотрел под скалу и прокричал Элаши.
    - А  ты, девонька,  зря не  переживай, -  как только  она
подплывет поближе, я вытяну тебя наверх!
    -  Надеюсь,  так  оно  и  будет,  -  послышалось   снизу.
    -  Клянусь  Митрой,  я  таких  рыбин  еще  не  видывал! -
забормотал  Тулл.  Ей  одной  можно  всю  нашу  страну досыта
накормить!
    - Не  пора ли  меня вытаскивать?  - вновь  раздался голос
Элаши.
    -  Придется  потерпеть  еще  минуточку.  Конан, ты готов?
    Конан  утвердительно  кивнул  головой  и  приготовился  к
прыжку.   Рыбина подплывала  все ближе  и ближе,  становилась
все больше и больше...
    -  Поехали,  дочка!  -  крикнул  старик  и  стал выбирать
сдвоенную ленту.
    Но тут же  раздался громкий треск  и визг Элаши.  Одна из
лент оборвалась...
    - Ох  ты, черт!  - пробормотал  Тулл, понимая,  что жизнь
девицы теперь  буквально висит  на волоске.  - Еще мгновение,
и рыба заглотит бедняжку...
    Элаши  решила   не  искушать   судьбу  и   с   обезьяньим
проворством полезла вверх.
    В тот  же миг  Конан бросился  вниз, оседлал  рыбу и  что
было  сил  ударил  ее  мечом  в  то  самое  место,  о котором
говорил  Тулл.  Клинок  вошел  в  ее  тело  по самую рукоять.
Обезумевшая от  боли рыба  забилась так,  что по  озеру пошли
гулять высокие волны.  Конан отлетел далеко  в сторону и  тут
же  поплыл   к  берегу,   стараясь  держаться   подальше   от
бьющегося  в  агонии  чудища.  Через  минуту  он уже стоял на
вершине скалы рядом со своими друзьями.
    Удар киммерийца был  точен. Через несколько  минут рыбина
уже плавала  на поверхности  брюхом вверх.  Каждая из  чешуек
была размером с блюдце.
    Конан посмотрел на Элаши и улыбнулся.
    - Ну, чем тебе не лодка?
    Элаши поморщилась.
    - Ты  что -  не слышишь,  какая вонь  от нее  идет? Мы же
пропахнем ею насквозь!
    Конан и  Тулл переглянулись.  Вот те  раз. И  как это они
ее терпят?


                     Глава восьмая


    -  С-считай,  м-мы  их   п-поймали!  -  проскрипел   Дик,
остановившись. Разговаривать на ходу черви не умеют.
    - С  чего ты  это взял?  Кроме нас  с тобой, здесь никого
нет.
    - Эт-тт т-тун-нель в-ведет к Морю Мр-рака.
    - Вот оно в чем  дело. - Эту часть пещеры  Виккель толком
не  знал,  хотя  об  огромном  поземном  озере ему доводилось
слышать не раз. - Стало быть, они попали в ловушку.
    - П-похоже н-на т-то.
    - Тога нам стоит пойти  побыстрее. Вдвоем мы с ними  живо
справимся.
    - К-конечно с-справимс-ся.

    Рей  никак  не  мог  установить  связь с Виккелем. Циклоп
либо  ушел  слишком  далеко,  либо  погиб. Первый вариант был
куда  более  вероятным,  и  в  рассуждениях  своих  волшебник
исходил  именно  из  него.  Если  Виккель  его уже не слышит,
значит, он,  - а  вместе с  ним и  его жертва  - находится за
пределами сферы его, Рея,  влияния. Если Виккель его  слышит,
но  не  может  ответить,  значит,  с ним, Виккелем, что-то не
так.  И  в том и  в другом случае  Рей никак не  мог повлиять
на исход операции, что сильно осложняло и без того  непростую
ситуацию.   Мысль  о  том,  что  циклоп может просто-напросто
игнорировать его зов, в голову волшебнику не приходила.
    Катамаи  Рей,   кряхтя,  распахнул   сундук,  в   котором
хранилась его колдовская параферналия. "Ничего не  поделаешь,
- думал он, роясь в  своих сокровищах, - придется все  делать
самому".
    Черт бы  побрал этих  бестолковых слуг  - от  усердия лбы
себе порасшибают, а дела все  равно не сделают, что ты  им ни
поручи.

    Терпению  Чунты  пришел  конец.  Этот мерзкий червь уполз
настолько далеко,  что она,  великая Чунта,  перестала видеть
его своим внутренним оком!  Куда это Дик мог  запропаститься?
Не мог  же он,  в конце  концов, погибнуть?  И тут  она вновь
живо представила лицо того  мужчины. О, как оно  красиво, как
оно  мужественно!  Чунта  застонала.  Нет,  нет,  так дело не
пойдет. Она тяжело вздохнула. Лучше бы она все сделана  сама.
А ведь дело-то это и  выеденного яйца не стоило: подумаешь  -
человека  нужно  было  поймать...  Может быть, этот проклятый
колдун ей помешал? Может быть, он уже там?
    Она  вскочила  с  кровати  и  принялась метаться по зале,
срывая со стен амулеты.
    - Ничего, мы еще посмотрим!  Я сама его поймаю. Дика  же,
если  он  жив,  я  истолку  в  порошок  - ведь это он, червяк
ленивый, заставил меня так волноваться.

    Белый  Слепыш  покорно  отвечал  на  вопросы  Харскила. К
счастью,  один  из  воинов  был  знакомым  с  языком горцев и
потому  без  особого  труда  понимал  родственный  ему   язык
подземных  жителей,  казавшийся  сем  остальным бессмысленной
тарабарщиной.
    - Скажи ему,  - обратился к  своему слуге Харскил,  - что
меня интересует человек по имени Конан.
    Воин   послушно   выполнил   просьбу   своего  господина.
Безглазая тварь что-то пискнула в ответ и вновь замолчала.
    - Мой господин,  он говорит, что  ему и его  братьям было
поручено разыскать и пленить какого-то человека.
    - Кто же мог дать им такое поручение?
    -  Наш  пленник  служит  одноглазому чудовищу, которое, в
свою   очередь,   является   рабом   волшебника,    правящего
подземным миром.
    Харскил  задумался.  Новость  эта  была  не  из приятных.
Впрочем, для него это мало что меняло.
    Решив, что  спрашивать  безглазую тварь больше не  о чем,
Харскил  извлек  из  ножен  меч  и  резким  коротким   ударом
обезглавил несчастного Слепыша, не успевшего даже пискнуть.
    Жестом он пригласил своих людей следовать за ним.

    Конан вырубил в брюхе  рыбины три углубления и  смастерил
из костей и  плавников некое подобие  весел. Плот был  готов.
С  едою  у  людей  особых  проблем  теперь тоже не было - она
выглядела     крайне   неаппетитно,    но   зато   ее    было
по-настоящему много.
    - Одну минуточку!
    Тулл неожиданно спрыгнул в  воду и, выбравшись на  берег,
принялся что-то искать. Через несколько минут он вновь  стоял
на рыбьем брюхе;  в руке он  держал гриб. Взяв  в другую руку
кусок рыбьего мяса, старик  принялся мять гриб, поливая  мясо
сочившейся из гриба жидкостью. В воздухе запахло уксусом.
    - Сок той поганки безвреден для людей, - пояснил Тулл,  -
польза же от  него - немалая.  Не пройдет и  минуты, как мясо
это станет вполне съедобным.
    Конан с  сомнением посмотрел  на старика,  но, испробовав
предложенный ему кусочек, пришел в восторг. Мясо теперь  было
не просто съедобным - оно было вкусным!
    -  Слушай,  старик,  может,  ты  нам и вина предложишь? -
обратился к Туллу заметно повеселевший Конан.
    -  Рад  бы,  да  не  могу.  Есть  здесь, правда, странные
грибки, от которых  на душе легко  становится, да вот  только
вкус  у  них  премерзкий,  да  и  в  кишках  от  них  бродить
начинает.
    - Да я же шучу! - засмеялся Конан.
    Плотно отобедав, они спустились  к воде и стали  отмывать
руки  от  едкого  грибного  сока.  Элаши  смотрела  на воду с
опаской:   слова  Тулла  о  том,  что  озеро кишит живностью,
испугали ее не на шутку.
    -  Теперь  самое  время  отправляться,  -  сказала   она,
вернувшись  в   вырубленное  Конаном   углубление,  на    дне
которого отдыхали ее спутники. - Слышите вы, лежебоки!
    Конан поднялся на ноги и потянулся.
    - Отправляться, так отправляться...
    Взяв  по  веслу,  киммериец  и  Тулл заняли места в ямах,
вырубленных  по  разные  стороны  от центрального углубления.
Конан кивнул, и они разом опустили свои весла в воду.
    Огромная туша пришла в движение.

    Поначалу  гребцам  казалось,  что  их  затея  обречена на
провал,  -  ж  слишком  тяжела  была  туша;  однако уже через
четверть часа их диковинное  судно набрало скорость и  грести
стало значительно легче. Подводных  течений в озере не  было,
и потому гребцы моли особенно не напрягаться.
    Берег  исчез  во  тьме.   Светящийся  каменный  свод   то
взмывал  высоко  вверх,  то   нависал  над  головами   людей.
Разумеется,  Конан  предпочел  бы  оказаться  в каком-то ином
месте,  но  он  понимал  и  то,  что  судьба  обошлась с ними
милостиво.  Он  был  сыт  и  здоров,  мало того - ему было на
кого  опереться.    Преследователей   пока  можно   было   не
опасаться,  если  бы  они  и  отважились  войти в темные воды
подземного  озера,  их  тут  же  проглотила  бы  какая-нибудь
тварь  наподобие  той,  что  была  у  него  под ногами. Конан
заулыбался:  да, судьба явно благоволили к ним.
    О  том,  что  может  ожидать  их  в будущем, он не думал.
Киммериец  привык  жить  настоящим.  Думы  о  завтрашнем  дне
лишают человека дня сегодняшнего.  С него достаточно и  того,
что он пока жив.

    - Приготовьс-ся! - тихо  проскрипел Дик. - С-сейчас  м-мы
выйдет на б-бер-рег!
    Виккель кивнул и принялся разминать пальцы.
    - Ос-сторожно! - предупредил Дик. - Т-там обрыв!
    Предупреждение  Дика  было  запоздалым,  однако   Виккелю
каким-то чудом удалось удержаться на вершине утеса.
    - Здесь никого нет.
    - Н-не может быть!  Дай-ка я п-пос-смотрю!
    Дик  выполз  из  туннеля  и,  тихонько  поскрипывая, стал
водить головой.
    - Н-да. Может быть, они лодку где-то раздобыли?
    - В-вряд л-ли.
    - Тогда  куда же  они могли  деться? Назад  они пойти  не
могли, здесь их тоже нет,  верно? Остается только одно -  они
поплыли на другой берег.
    - Т-ты, п-похож-же, п-рав! С-смотри!
    Виккель внимательно посмотрел  на червя, пытаясь  понять,
на что же тот указывает. Он перевел взгляд на берег и  увидел
там  рыбьи  кости  и  обрывки  материи. Они спустились вниз и
призадумались.
    - В  том, что  у них  была лодка,  я теперь  нисколько не
сомневаюсь. Одного не мгу понять - где это они ее раздобыли?
    Дик переполз с  песка на камень  и задумчиво заелозил  по
нему брюхом:
    -   Н-нам   т-тоже   п-понад-добитс-ся    ч-что-н-ннибудь
плав-вучее.
    - Это и дураку понятно,  - хмыкнул Виккель. - Вот  только
где ты это самое плавучее возьмешь?
    -   Н-над-до   п-полз-зти   п-по   п-правому    т-тунелю.
    - Только не говори мне, что там ты спрятал корабль,  Дик.
    -  К-корабля  т-там  нет.  Т-там  ж-живут  П-прядильщицы.
    - Ну и что? -  раздраженно рявкнул циклоп. - На  кой черт
они нам сдались?!
    -  П-прядильщицы   м-могут  с-сплес-сти   что   угод-дно.
    Виккель  остолбенел.   Ай  да   червь,  ай   да   умница!
    -  Дик,  ты  -  гений!  при  всем  желании  я не нашел бы
лучшего спутника, чем ты!
    Будь у Дика  рот, он бы  улыбнулся. "А этот  циклоп вроде
ничего, - подумал червь, - он и не глуп, и не заносчив,  одно
плохо - не  того хозяина себе  выбрал". Дик вспомнил  о своей
собственной госпоже и тут же погрустнел.
    - Так ты предлагаешь отправиться к Прядильщицам, Дик?
    - Н-ну раз-зумеетс-ся!

    Катамаи Рей решил  не обременять себя  излишней тяжестью.
Он  взял  с  собой  только  самое  необходимое: одежду, запас
провианта,  достаточный  для  того,  чтобы  поддерживать силы
дюжины  путешественников  в  течении  шести  недель,  и  пару
сундуков   с   колдовским   инструментарием   -   магическими
кристаллами,    разнообразными    зельями    и    предметами,
необходимыми для реализации тех или иных магических  приемов.
Помимо  прочего,  в  сундуках  лежало  с  десяток  объемистых
томов,  посвященных  проблемам  черной  магии  и  вопросам ее
практического   применения.   Рей   распределил   груз  между
носильщиками-циклопами и отдал  приказ к выступлению.  Слугам
своим он был крайне недоволен - они были тупы настолько,  что
считать их разумными  существами было решительно  невозможно.
Если в их головы  и приходила какая-нибудь дельная  мысль, то
приходила она извне, исходить  же она могла только  от самого
Рея. До недавнего времени он возлагал определенные надежды на
Виккеля, но, вы, в ожиданиях своих он обманулся. Что до этого
мерзавца, то он еще пожалеет, что появился на свет.
    Циклопы  поднесли  к  нему  паланкин.  Жестом  руки   Рей
отослал  их  прочь.  Он  пойдет  пешком,  в  его возрасте это
полезно.

    Чунта  пристегнула  седло  к  спине  апатичного  крупного
червя  по  имени  Сориеси.  Две  дюжины огромных червей ждали
приказа  к  выступлению.  В  подсумки,  сшитые  из шкур Белых
Слепышей,   ведьма   уложила   притирания,   любовные  зелья,
магические кристаллы и волшебные палочки. Мешочек с  сушеными
грибами она  привязала к  верхнему краю  седла. Теперь  можно
было и отправляться.
    - Поехали! - скомандовала Чунта.
    Она была возбуждена настолько,  что по нагому телу  ее то
и дело пробегали  зеленые искры. Ведьма  довольно улыбнулась,
предвкушая  то,   что  ожидало   ее  в   конце   путешествия.
Сумеречный туннель озарился ярким зеленым пламенем.


                     Глава девятая


    С той поры, как Конан,  Элаши и Тулл отчалили от  берега,
прошло  уже  несколько  часов.  Пока  все  шло  на  удивление
гладко.  Время  от  времени  на  поверхности озера появлялась
какая-то   рябь,   слышался   плеск,   однако   тут   же  все
успокаивалось.  Часа  через  три  после  отплытия лодка вдруг
содрогнулась  так,  словно  что-то   тяжелое  ударило  ее   в
днище;  гребцы  напряглись,   но  новых  ударов   так  и   не
последовало.   Судя по  всему, кто-то  полакомился частью  их
судна.
    По расчетам  Конана день  близился к  концу. Лодка вплыла
в тихую  заводь и  уткнулась носом  в скалу.  Здесь было куда
темнее, чем по ту сторону озера. Фосфоресцирующей плесени  на
стенах почти не  было, и оттого  место это казалось  особенно
мрачным.
    Путешественников  уже  начало  воротить  от  запаха рыбы.
Стоило их необычному  судну причалить к  берегу, как они  тут
же сбежали с  него и принялись  карабкаться вверх по  скалам.
Вскоре они  оказались на  широкой каменной  полке, как нельзя
лучше  подходившей   для  ночлега.   Тулл  нашел   на   скале
съедобный  лишайник.  Вкусным  назвать  его  было  нельзя, но
рыба к тому  времени приелась им  настолько, что к  ней никто
не притронулся.
    -  Как  здесь  сыро,  -  посетовала  Элаши,  -  Сейчас бы
костер развести...
    Конан   выразительно   посмотрел   на   свою    спутницу.
    -  Знаю,  знаю,  -  засмеялась  она. - Сейчас ты скажешь,
что с тем же успехом я могла бы пожелать царства.
    - Как ты думаешь, далеко ли мы уплыли? - спросил Тулл.
    Конан пожал плечами.
    - Кто его знает. Миль пять-шесть - не меньше.
    - Похоже, что так. Я думаю, теперь они так быстро нас  не
найдут, - поди-ка сыщи наш след.
    В  обычных  обстоятельствах  Тулл  был  бы  прав,  но  он
забывал о  том, что  пещерою этой  правят колдун  и ведьма, -
от них же  можно было ожидать  чего угодно. Конан  побаивался
всего, связанного с магией.  Магия - вещь грязная  и опасная.
Обычного врага, как  бы ни был  он страшен, можно  победить в
честном бою, с волшебников же так просто не совладаешь.
    - Первая стража за мной, - сказал старик.
    Конан согласно кивнул и повернулся к Элаши:
    -  Мне  кажется,  мы  сможем  согреться  и  без   костра.
    - Ты  так считаешь?  - улыбнувшись,  ответила ему  Элаши.
    Они  скрылись  в  маленьком  гроте,  Тулл  же   продолжал
сидеть  на  самом  краю  каменной полки, созерцая безмятежную
гладь Моря Мрака.

    Прядильщицы не  способны перемещаться  с места  на место,
но  от   этого  они   не  становятся   менее  опасными.   Эти
чудовищные,  высотой   в  два   циклопьих  роста,    растения
представляют  собой  огромную  утробу,  окруженную   колючими
ветвями.  Прядильщицами  она  названы  не случайно - растения
эту ткут  паутину, отдаленно  напоминающую паучью,  выбраться
из   которой   почти   невозможно.   В   отличие  от  пауков,
расставляющих   свою    патину,    Прядильщицы    молниеносно
выбрасывают   клейкие   нити,   стоит   их   жертве   подойти
достаточно  близко.  Нити  эти  приклеиваются ко всему, кроме
их   собственной   паутины.   Поймав   жертву,    Прядильщица
начинает  подтягивать  ее  к  себе,  пока  та  не оказывается
нанизанной  на  длинные  шипы  ветвей.  Со  временем   жертва
теряет сознание, после  чего она поглощается  хищной утробой.
Прядильщица окружает  себя шелковистым  ковром, сотканным  из
паутины, что  препятствует прилипанию  выбрасываемых нитей  к
камням.   Обитатели подземного  мира стараются  не появляться
в тех пещерах,  где живут Прядильщицы,  и никогда не  заходят
на  их  шелковые  ковры.   Растения  эти  были бы обречены на
вымирание, если бы  не одно замечательное  их свойство -  они
зачаровывают своих жертв голосами.
    Виккель  и  Дик  стояли  у  огромного шелковистого круга,
принадлежавшего королеве  колонии. Они  уже изложили  ей свою
просьбу  и  теперь  ждали  ответа.   Зазвучал  нежный хриплый
голос, который  мог принадлежать  лишь самке  циклопа, -  она
звала Виккеля к себе,  она изнывала от одиночества...  Дик же
услышал   призывный   скрип   прекрасной   розоватой   особы,
кокетливо помахивающей хвостом...
    И червь  и циклоп  были готовы  к этому,  они знали,  что
здесь самкам слышатся голоса  самцов, самцам - голоса  самок;
и Дик и  Виккель были достаточно  разумны для того,  чтобы не
кидаться  в этот омут  страстей, - они понимали, чем  это для
них закончится.
    -  Посмеялись  и  хватит,  -  зазвучал  нежнейший голосок
королевы. - Теперь вы можете подойти поближе - я не  привыкла
кричать.
    Виккель   вздохнул   и   отрицательно   покачал  головой.
    -  Нет,  сестра.  Мы  пришли  сюда  не  для  того,  чтобы
накормить  тебя  обедом.  Мы  хотим,  чтобы  наши   отношения
строились на иной основе.
    - На иной  основе? - королева  сказала это так,  что Дика
бросило в жар.
    - Да, -  спокойно ответил Виккель.  - Мы предлагаем  тебе
следующее  -  ты  выполняешь  нашу  просьбу,  мы же, со своей
стороны, обязуемся через какое-то время накормить тебя.
    - Чем  вы собираетесь  меня кормить  и о   каком  времени
идет  речь?  -  голос  королевы  мгновенно  стал  другим -  в
нем зазвучали жесткие нотки.
    Виккель довольно усмехнулся и прошептал:
    - Как я ее, а?
    - Здор-рово! - еле слышно проскрипел Дик.
    Виккель откашлялся и продолжил:
    - Скажи,  ты смогла  бы соткать  лодку, которая выдержала
бы нас обоих - меня и Дика?
    - Конечно, - последовал  ответ. - Из нашей  Чудесной Нити
можно соткать и не такое.
    -  Если  ты  это  сделаешь,  мы  отдадим тебе на съедение
полдюжины Белых Слепышей и полдюжины Вампиров. Идет?
    -  Двадцать  Слепышей  и  двадцать  Вампиров,  - ответила
королева.  -  И  прекраснее  вашей  лодки  не будет ничего на
свете.
    Виккель вновь ухмыльнулся.
    - Я думаю, мы сойдемся на десяти, - шепнул он Дику.
    - К-какая разница? Н-не т-тяни з-зря время!
    Виккель вновь обратился к королеве:
    - Мы  не сбираемся  посылать ее  на конкурс  красоты. Нам
нужна самая обычная лодка. Восемь и восемь.
    -  Делай  свою  лодку  сам!  Шестнадцать  и  шестнадцать!
    В конце концов  они сошлись на  дюжине Вампиров и  десяти
Слепышах, которых  Виккель и  Дик должны  были предоставить в
распоряжение   королевы   по    завершении   своей    миссии.
Разумеется,  королева  предпочла  бы  отобедать сразу же, но,
коль  скоро  это  было  невозможно,  она  согласилась немного
подождать.  Пара  недель  не  срок,  если приходится голодать
годами.
    -  Если  я  правильно  понимаю,  вы хотите настигнуть тех
существ, которые  поплыли на  другой берег?  - спросила вдруг
королева.
    Виккель  изумленно  уставился   на  нее  своим   огромным
глазом.
    - Откуда ты это знаешь?
    - Мои  сестры живут  в разных  концах пещеры,  но все  мы
связаны корнями. Эти трое направились к Пограничной Пещере.
    - Это точно?
    - Еще бы не точно! Как ты смеешь не верить мне, королеве?
Но, впрочем, я  не обижаюсь. Лучше  поговорим о другом.  Если
мы поможем вам поймать их, то как вы будете расплачиваться?
    Виккель  и  Дик  переглянулись.  И  тому  и  другому было
дозволено  действовать  по  собственному  усмотрению.  И  для
того и для другого провал миссии был равнозначен смерти.
    -  Скупиться  мы  всяко  не  станем,  Ваше  Величество! -
ответил находчивый Виккель.
    - Каждых  по две  дюжины, -  назвала свою  цену королева.
    Виккель  заулыбался.  Торговаться  он  любил, хотя делать
это ему приходилось нечасто.
    -  Две  дюжины?  Это   за  трех  двуногих  существ?   Ты,
наверное, от голода рехнулась! Пять и пять!
    Не  успели  закончится  торги,  как  сестры  королевы уже
приступили к работе над лодкой.

    Ночь  прошла   на  удивление   спокойно.  Стоило    Туллу
проснуться,  как  они  тут  же  спустились  вниз,  к лодке, и
заняли свои, ставшие уже привычными местами.
    Часа  через  два  озеро  стало  узким  настолько, что они
едва не  касались веслами  его берегов.  Затем каменные стены
вновь  расступились,  и  они  оказались  в  небольшом   зале,
заканчивавшемся двумя залитыми водой туннелями.
    - Куда поплывем? - спросил Тулл.
    - Да  все равно.  Можно и  по правому,  - ответил  Конан.
    Элаши промолчала, но судя по тому, как она посмотрела  на
киммерийца,  можно  было  понять,  что  с  его выбором она не
согласна.
    - Тебе что-то не нравится? - обратился к ней Конан.
    - Разве я что-нибудь сказала?
    - Ну что ж, тогда плывем направо.
    - Правый туннель темнее.
    - Хорошо, поплывем налево.
    - Левый туннель уже.
    Конан усмехнулся.  Кажется, он  начинал понимать,  как же
следует   разговаривать   с   Элаши.   Сама   она  ничего  не
предлагала,  но  если  это  делал  он,  она тут же вступала в
спор. Для того чтобы поплыть налево, он должен настаивать  на
том, что плыть следует направо.
    - Да, все же я был  прав - мы поплывем направо, -  сказал
киммериец. Элаши не обманула его ожидания.
    - По-моему, ты ошибаешься! - тут же заявила она.
    Теперь  ему  оставалось  согласиться  с  нею  так,  чтобы
согласие его казалось вынужденным.
    Он пожал плечами и раздраженно бросил:
    - Хорошо, будем считать, что ты права.
    - Неужели ты сам этого не понимаешь?
    Конан отвернулся в сторону и только теперь позволил  себе
улыбнуться.  Начало  положено.  Скоро   он  научится  с   ней
разговаривать. Они направили лодку в левую протоку.

    Харскил  то  и  дело  чертыхался.  То, что совсем недавно
казалось  ему  пустяком,  неожиданно  обратилось  в   задачу,
которую вряд  ли возможно  было разрешить.  И повинны  в этом
были  эти   омерзительные  подземные   твари.  Почему    боги
отвернулись от  него? Ведь  он хотел  совсем немного  - стать
тем, кем был  прежде. Для этого  ему нужна была  кровь героя,
но разве он, Харскил, не стоил того?
    Он  нисколько  не  сомневался  в  том,  что Конан так или
иначе  попадет  ему  в  руки.  Теперь  он думал только о том,
как  же  он  отомстит  этому  варвару,  что  он сделает с ним
после того,  как чары  распадутся. Достаточно  того, чтобы на
клинке  киммерийца  появилась  хотя  бы  капелька его поганой
крови. Разить Конана  мечом он не  станет, варвар умрет  куда
более  страшной  смертью.  Подумать  только  -  из-за   этого
мерзавца ему, Харскилу, пришлось уподобиться червю!
    К нему подошел воин.
    -  Мой  господин,  если  мы  пойдем  по этому туннелю, мы
окажемся по ту сторону этой чертовой пещеры.
    -  Прекрасно.  На  всякий  случай  держите пики наготове.
Последней  команды  можно  было   и  не  давать  -   четверка
уцелевших воинов ни на минуту не выпускала пики из рук.

    Паланкин мерно  покачивался. Рей  с интересом  поглядывал
по  сторонам,  пытаясь  вспомнить,  как  выглядели  эти места
прежде.   То ли  волшебника стала  подводить память,  то ли в
пещере  действительно  произошли   серьезные  изменения,   но
многое   представлялось   ему   чем-то   новым,   доселе   не
известным.   "Нет, надо  выходить из  своей пещеры  почаще, -
подумал  Рей,  -  иначе  позабудешь  и  о  том, чем владеешь.
Кстати говоря, и с ведьмой той пора разобраться".
    Волшебник   задремал,   откинувшись   на   мягкую  спинку
паланкина.

    Санньеси  выводил   своим  брюхом   тихую,  не   лишенную
приятности песнь:  "Скрип-скри-ип, скрип-скри-ип..."   Чунта,
мурлыкая  от  удовольствия,  думала  о  том  светлом времени,
когда  она  наконец  сможет  стать  полновластной   хозяйской
пещеры.  О,  тогда  она  присоединит  к своим владениям и все
окрестные  земли,  по  которым  бродят  мужчины...  Если  она
расправится с  этим гнусным  колдуном, жизнь  ее станет иной,
исполнится нового, неведомого ей прежде смысла...
    Чунте грезились будущие победы.


                     Глава десятая


    Сотканная   Прядильщицами   лодка   являла   собой  нечто
замечательное.  Она   была  легка   настолько,  что   Виккель
преспокойно  нес  ее  в  руке.  Выдержать  же  она  могла   и
полдюжины  таких  тяжелых  седоков,   как  червь  и   циклоп.
Прядильщицы  сделали  ее  достаточно  комфортной  и  удобной,
соткав  дополнительный  полик,  на  котором можно было сидеть
или лежать, не боясь простуды.
    Виккель  опустил   то   замечательное   судно  на   воду,
подождал,  пока  туда  вползет  Дик,  и,  пристегнув кормовое
весло,  запрыгнул  в  лодку  и  сам.  Ход  у  лодки  оказался
поразительно  легким  -  стоило  Виккелю  сделать   несколько
гребков,  как  она  быстро  заскользила  по  спокойной  глади
озера. Через пару минут Дик решил пособить своему товарищу  -
опустив в  воду свой  тяжелый хвост,  он завращал  им с такой
бешенной скоростью, что лодка буквально полетела.
    - Ты смотри, - поразился Виккель. - От скорости даже  дух
захватывает!
    Дик хотел было  поделиться с Виккелем  своими ощущениями,
но  тут  же  сообразил,  что  сделать  этого  он не сможет, -
шелковистый пол к разговорам не располагал.
    -  Наверняка   люди  плывут   куда  медленнее,   -  вновь
заговорил Виккель, - час-другой, и мы их нагоним.
    "Если только мы плевые  в том же направлении",  - подумал
Дик.
    -  Важно,  чтобы  мы  плыли  в  том  же  направлении,   -
продолжал  циклоп.  -  Хотя  ничего  страшного  не произойдет
в  том  случае,   если  мы  промахнем   мимо,  -  с   помощью
Прядильщиц мы их все равно отыщем.
    В знак согласия  Дик закивал головой.  Виккель улыбнулся,
глядя на своего компаньона, и заметил:
    - А ты  знаешь, братишка, у  меня такое чувство,  что нам
повезет. И вообще,  должна же хоть  когда-то восторжествовать
справедливость!
    Дик  энергично  закивал  -   он  тоже  чувствовал   нечто
подобное.  Ему  было несколько стыдно  за себя -  ведь совсем
недавно он  думал о  том, как  же ему  избавиться от циклопа.
Он  хотел   убить  этого   славного  парня...   Дик   надолго
задумался.

    Мышь-разведчик  заметила   сидящего  на   берегу   воина.
Упускать такую добычу  было глупо, и  она тут же  спикировала
ему на голову. К несчастью  для мыши, человек этот был  здесь
не  один  -  рядом  с  ним  таилось  трое  его  собратьев.  В
последний  момент  мышь  заметила  их,  но  было  уже слишком
поздно - она  попала в лапы  людей. О каком-то  сопротивлении
не могло  идти и  речи -  к горлу  ее был приставлен холодный
стальной клинок.
    - Я хочу поговорить с тобой! - обратился к мыши  стоявший
поодаль Харскил.
    Разведчик не издал ни звука.
    -  Как  -  ты  меня  не  понимаешь?  А  я-то считал мышей
образованными существами! Ну что  ж - убейте эту  мерзость, -
обратился Харскил к воинам.
    - Стойте! - изо всех сил завопила мышь.
    - Подождите! -  распорядился Харскил, улыбнувшись.  Воины
послушно опустили свои пики.
    - Итак,  - обратился  Харскил к  пленнику. -  Как же тебя
звать-величать?
    Мышь приосанилась и гордо ответила:
    - Я - Алый Силач, Летатель Над Всеми и Жизни Губитель!
    - А почему же вдруг - "Алый"? - поинтересовался Харскил.
    - По цвету пятна на спине.
    -  Понятно.  Для  простоты  я  буду  называть тебя Рыжим.
Итак, Рыжий, согласен ли ты выслушать мое предложение?
    -  Предложение?!  Неужели  ты  думаешь,  что  после всего
происшедшего я стану говорить с тобой?
    - Отпустите его, - приказал  Харскил.
    Мышь  почувствовала,  что  крылья  ее свободны вновь. Она
тут же развернула их с явным намерением бежать.
    -  Не  спеши,  Рыжий,  умереть  ты  всегда  успеешь.  Как
только  ты  взмахнешь  крыльями,  Зейт  насадит  тебя на свою
пику.
    Рыжий обернулся и увидел за своей спиной угрюмого  воина,
целившегося в него огромной пикой.
    -  Я  просто  расправил  крылья,  -  пролепетала  мышь. -
Теперь же я весь внимание.
    - Вы, мыши, питаетесь кровью, не так ли?
    - Совершенно верно.
    -  Я  почти  ничего  не  смыслю  в магии и все же кое-что
умею.  Смотри!
    Один из воинов Харскила вдруг захихикал, он смеялся  так,
будто  кто-то  незримый  щекотал  его.  Так  продолжалось   с
полминуты, после чего  смех разом стих,  воин же обратился  в
холодную каменную статую.
    Харскил как ни в чем не бывало продолжил:
    - Это пустяк. Заклинание, о котором я хотел поговорить  с
тобой, куда серьезнее. С  его помощью можно получить  большое
количество свежей крови.
    -  Ты,  наверное,  шутишь?  -  изумилась  мышь.  -  Разве
подобное возможно?
    - Я могу это доказать.
    С  этими  словами  Харскил   извлек  из  дорожной   сумки
небольшую  бронзовую  чашку  и   подал  ее  пленнику.   Рыжий
заглянул  внутрь,  зачем-то  постучал  коготком  по  бронзе и
наконец изрек:
    - Что-то я не вижу крови.
    Харскил взял чашку в свои руки.
    - Ее там и не должно быть.
    Он закатал  рукава и,  вытянув руки  перед собой,  что-то
зашептал.
    Чашка тут же  стала наполнятся густой  жидкостью красного
цвета. Харскил передал ее Рыжему.
    -  Удивительно,  -  пробормотала  мышь.  -  Эта  жидкость
действительно пахнет...
    -  Кровью,  -  закончил  за  Рыжего  Харскил. - Теперь ты
можешь попробовать ее на вкус.
    Рыжий было  опустил в  чашку свой  хоботок, но неожиданно
замер.
    - Почем я знаю - моет быть, ты меня отравить хочешь.
    Харскил улыбнулся.
    - Если бы я  хотел твоей смерти, тебе  уже не было бы  на
этом свете.
    Рыжий на миг задумался и согласно кивнул головой:
    - Что верно, то верно.
    После этого он  погрузил свой хоботок  в чашку и  надолго
замолчал.
    -  Вот  это  да!  Ничего  более  вкусного  я  в  жизни не
пробовал! - наконец воскликнул он.
    - Я рад это слышать.
    - Скажи-ка мне, сколько же вмешает твоя чашка?
    - Не так уж  и много - шесть или семь бочек...
    -  Семь  бочек?!  Вот  это  да!  ну и пир бы мы закатили,
будь эта чашка у нас!
    -  Я  забыл  сказать  о  том,  что  по  прошествии недели
чудесные   свойства   чашки   восстанавливаются.   Для  этого
достаточно произнести заклинание.
    -  Послушай,  человек!  Дай  эту  чашку  мне!  Ты  можешь
просить за нее все что угодно!
    Харскил  усмехнулся.  Похоже,  мыши  ничего не смыслили в
коммерции. Кстати говоря,  чаша могла наполнится  кровью лишь
единожды, но это ничуть не смущало Харскила, - в любом случае
он не собирался торчать здесь целую неделю.
    - Мне нужно переправиться на тот берег. Лодка и буксир  -
большего мне не надо.
    - И это все? - поразилась мышь.
    - Я уже сказал - большего мне не надо.
    Рыжий посмотрел на чашку.
    - Если  не ошибаюсь,  лодки строятся  из дерева.  А вот с
деревом у нас как раз туговато...
    - Меня не волнует, из чего будет сделана лодка, -  можете
слепить ее и из дерьма.
    - Это меняет дело. Я  нисколько не сомневаюсь в том,  что
наши умельцы с этим справятся.  Сию же минуту я отправлюсь  к
своим  братьям,  и  мы  сообща  что-нибудь придумаем.  Где мы
встретимся?
    - Мы будем ждать тебя здесь.
    Рыжий  расправил  крылья  и  с  опаской  посмотрел назад.
    -  Ты  не  мог  бы  попросить  Зейта, чтобы он убрал свою
страшную пику?
    Харскил захохотал.
    - Не бойся, дружище! он тебя не тронет!
    Мышь стремительно взмыла вверх и исчезла.
    Харскил  был  доволен  собой.  Еще  бы!  Одного  простого
заклинания  оказалось  достаточно  для  того,  чтобы  сделать
мышей  его,  Харскила,  союзниками.  С  их помощью он изловит
этого варвара в два счета.

    -  Эта  проклятая  река,  похоже,  никогда не кончится! -
проворчала Элаши.
    - Меня  смущает другое,  - тут  же отозвался  Конан. - Он
все больше и больше забирает направо.
    -  Будем  надеяться,  что  это  когда-нибудь  кончится, -
вступил в разговор Тулл и тут же воскликнул: - Смотрите!
    Конан  и  Элаши   посмотрели  в  направлении,   указанном
стариком.  Конан тут же все понял, Элаши же пробормотала:
    - Ничего не понимаю... Здесь ничего нет!
    - Посмотри повнимательнее, - сказал Конан. - Вода уже вон
где.
    Их лодка постепенно уходила все глубже и глубже под воду.
    - Что это? - ахнула Элаши.
    Конан  пожал   плечами.  В   подобных  материях   он   не
разбирался.
    - Скорее всего, наша  лодка пришлась кому-то по  вкусу, -
спокойно произнес Тулл.
    - Что же с нами будет?
    -  Придется  идти  пешком  -  только  и  всего, - ответил
старик. - Об этом говорить пока рановато - день-другой  лодка
будет на плаву.
    Конан недовольно покачал головой.
    - Ох и не нравится мне это.
    - Ты о чем? - встрепенулась Элаши.
    - Мне кажется, что мы плывем к морю
    - С чего ты это взял?
    Конан  пожал  плечами.  Он  не  мог  объяснить этого даже
самому  себе:  чувств  -  вещь  тонкая,  так  просто в них не
разберешься, да и смысла в этом нет никакого. Он знал одно  -
предчувствия  его  еще  никогда   не  обманывали, и этого ему
было достаточно.
    -  Какая  разница,  куда  мы  плывем? - быстро заговорила
Элаши.   - Если  кто-то плывет  за нами,  этот крюк  придется
делать  и  ему  -  верно?  и  потом, разве мы плывем куда-то?
Нет, мы просто плывем.
    Конан промолчал. Возможно, Элаши права. Тревожиться  пока
действительно не о чем.

    Рей изумленно  разглядывал пещеру,  пытаясь понять,  куда
же могли  подеваться мыши.  В огромном  зале никого  не было.
Тела же, лежавшие на камнях,  были уже не кем-то, но  чем-то.
Трупы невесть  откуда взявшихся  людей, изрубленные  в клочья
тела Слепышей, мертвые мыши...  Н-да... Судя по всему,  здесь
побывал тот, за кем он охотится. Но... но куда же  подевались
мыши?  Неужели  они   испугались  вида  своих   изуродованных
собратьев?  Ну  нет,  это  чушь.  Чего-чего  а  крови мыши не
боятся.
    Рей ухмыльнулся, по достоинству оценив собственную шутку.
Надо сказать это вслух - пусть и другие посмеются. Рей  обвел
взглядом своих  спутников и  грустно покачал  головой. Где им
понять меня...
    Но - к делу. Если  мыши покинули свое жилище, значит,  на
то  у  них  была  причина.  Скорее  всего,  они  решились  на
какое-то   предприятие,   требующее   участия   всех   членов
колонии.   Придет  время,  мы  разберемся  и  с ними, пока же
следует подумать о  другом... Откуда здесь  эти люди? Кто  их
сюда  привел?  Вне  всяких   сомнений  их  появление   как-то
связано с приходом в пещеру Врага.
    Рей не верил в совпадения  и всегда исходил из того,  что
в  мире  нет  ничего  случайного.  Возможно,  именно  поэтому
век его  и был  так долог.  Он подал  знак носильщикам,  и те
послушно подняли с земли его паланкин.

    Червь, посланный Чунтой на разведку, вернулся  достаточно
скоро.  Пока  он  говорил  своей  госпоже  о  трупах   людей,
Слепышей  и  мышей,  та  слушала  его  вполуха,  когда  же он
поведал  ей  о  том,  что  совсем  недавно через эту усеянную
телами  погибших  пещеру   прошел  отряд  циклопов,   которым
командовал  колдун  Катамаи  Рей,  она нахмурилась. Эта весть
чрезвычайно встревожила  ее. Если  с места  снялся даже  этот
старый слизняк Рей,  значит, в пещере  действительно творится
что-то  неладное.  Эта  гнусная  образина  тоже  охотится  за
красавчиком,  который  по  праву  должен  принадлежать ей. Ну
да ладно. Рано или поздно ей все равно пришлось бы сойтись  с
колдуном лицом к лицу.
    Чунта ударила пятками в  мягкие бока своего скакуна  или,
точнее, ползуна,  и тот,  недовольно поскрипывая,  устремился
вперед.

    Взору  Харскила  предстала  странная  картина  -  над ним
кружило полсотни  мышей, сжимавши  в лапах  длинные нити,  на
которых  покачивалось  несколько  предметов,  походивших   на
огромные двери.
    Рыжий  слетел  вниз  и,  усевшись на камень, торжественно
пропищал:
    - Лодка ждет вас!
    Харскил с сомнением посмотрел наверх.
    - Ты говоришь об этих штуковинах?
    Мышь недоуменно развела крыльями.
    -  Разве  не  ты  говорил  мне  о том, что она может быть
какой угодно?
    - Этого  мало. Помимо  прочего, она  должна выдержать мой
вес и вес моих воинов.
    -  Ты  забываешь  о  том,  что  мы  будем поддерживать ее
сверху.
    Харскил задумался. В этой ситуации риск был оправдан, ибо
отказ означал бы крушение всех его надежд.
    - Хорошо, - наконец произнес он. - Я готов отправиться  в
путь прямо сейчас.
    Рыжий заулыбался, обнажив острые как иглы зубы.
    - Если  бы мои  братья не  были так  голодны, они были бы
вдвойне сильнее.
    Харскил усмехнулся.  Мыши оказались  куда хитрее,  чем он
думал. Впрочем, делу это пока не мешало.
    -  Но  ведь  кровь  надо  куда-то  налить,  не  так   ли?
    -  Это  не  так  сложно.  Видишь  ту  ямку? она, конечно,
мелковата, но, я думаю, бочонок крови она вместить сможет.
    - Будь  по-твоему, -  не стал  спорить Харскил.  - Можешь
приглашать своих братьев к столу.
    Через  минуту  мыши  уже  сидели  по краям ямки, до краев
наполненной кровью. Обед был недолгим, но он потряс  Вампиров
до  глубины  души.  Когда  еще  им  не доводилось есть ничего
подобного. Да  теперь у  них появился  настоящий друг,  перед
дарами  которого  блекло  все  то,  что  сулили  им  ведьма и
колдун.
    - Может  быть, вы  расскажете мне  об этой  ведьме и этом
колдуне? - обратился Харскил к своим новым друзьям.
    - Конечно,  Харскил! Конечно  расскажем! ради  друга чего
не сделаешь!


                  Глава одиннадцатая


    Протока,  по  которой  беглецы  плыли,  с  каждой минутой
становилась  все  уже;  распухшая  рыба  то  и  дело касалась
боками  отвесных  скал.  Внезапно  стены  раздались,  и  люди
оказались  в  широкой  лагуне.  Место  это  казалось   Конану
странно знакомым.  Он оглянулся  и увидел  рядом с  туннелем,
только  что  покинутым  ими,  другой  -  как  две  капли воды
похожий на первый. Киммериец вынул весло из воды.
    - В чем  дело? - спросил Тулл.
    - Посмотри-ка  туда, -  ответил Конан,  указав веслом  на
темнеющие в стене провалы.
    Тулл и Элаши разом обернулись.
    - Вот те раз! - изумленно пробормотал старик.- Ничего  не
понимаю! - воскликнула Элаши. - Кроме этих двух дыр я  ничего
не вижу!
    - Неужели ты не узнаешь  этого места? - спросил Конан.  -
Помнишь наш спор о том,  куда нам следует плыть -  налево или
направо.
    Элаши пожала плечами.
    - При чем здесь наш спор?
    - Да при  том! Он происходил  в этом самом  месте! Просто
мы сделали круг - вошли  в левую протоку, а вышли  из правой,
понимаешь?  Теперь  в  любую  минуту  мы  можем столкнуться с
нашими преследователями нос к носу!
    - Какой ужас! - пробормотала Элаши.
    И  действительно,  положение   у  них  было   незавидное.
    -  Что  же  нам  теперь  делать? - испуганно спросила она
Конана.
    - Я полагаю,  что нам следует  сойти на берег,  - ответил
киммериец. - Если память мне не изменяет, в часе пути  отсюда
есть какие-то пещеры.
    - Ты прав, приятель, - тут же согласился Тулл. - Надеюсь,
за это время наша лодка не потонет.
    - Придется поработать веслами! - отозвался Конан.

    Виккель  и  Дик  решили  немного  передохнуть  и   заодно
перекусить.  Они причалили  к берегу и отправились  на поиски
грибов.  Вкусы  у  них  были  разные, и потому каждый собирал
свои грибы сам.
    - И не упомню, когда мне было так же хорошо, - набив  рот
зловонными желтыми поганками, изрек Виккель.
    -   И   н-не   г-говори.   П-путеш-шествия   -    ш-штука
х-хорош-шая.
    Виккель кивнул.
    - Я еще вот о  чем подумал. Прядильщицы могли бы  не одни
только  лодки  делать.  Они  могли  бы  наладить производство
одежды, мебели и всего такого прочего.
    -  Уд-дивит-тельное  дело!  Я  т-только  чт-то  об эт-том
подумал!   -  отозвался  Дик,  поглощая  гриб  за  грибом.  В
отличие от Виккеля, он мог есть и говорить одновременно.
    - Запас мышей и Слепышей  в конце концов был бы  исчерпан
-  нам  пришлось  бы  отвести  к  Прядильщицам  всех.  Но  ты
знаешь,  если  бы  их  в  пещере  не стало, я бы нисколько не
расстроился.
    - Я т-тоже!
    -  Ты  только  представь,  как  бы  тогда  выглядела наша
пещера!  -  с  жаром  произнес  Виккель,  но тут же осекся. -
Охо-хо,  -  добавил  он  грустно.  -  Про  волшебника-то  я и
забыл...
    Дик грустно скрипнул:
    -  Д-да,   о  г-гос-сподах   наш-ших  мы   как-то  и   не
п-под-думали...
    Аппетит  ук  Виккеля  мгновенно  пропал. Циклоп смахнул с
губ грибные крошки и, немного помолчав, сказал:
    -  Сам-то  я  этого,  конечно,  не помню, но старики наши
говорят, что до  прихода в пещеру  колдуна и ведьмы  она была
лучшей пещерой на всем белом свете.
    -  Я  т-тоже  об  эт-том  с-слышал.  Гр-руст-тно эт-то...
    Виккель  принялся  тереть  ладони  друг  о  друга, словно
пытаясь отогреть их.
    - И  с этим,  к сожалению,  ничего не  поделаешь. Рей, он
такой:  чуть что не так - вмиг тебя с грязью смешает!
    - А Ч-чунт-та  в из-звестковые к-колодцы  п-провинившихся
с-сбрасывает.
    Установилось   долгое   молчание.   Первым   его  нарушил
Виккель:
    - Пора  нам, старина,  в дорогу.  Чем быстрее  мы с  этим
дело справимся, тем лучше.
    - К с-сожалению, эт-то т-так, дружище.
    - Идем вниз. Я помогу тебе забраться в лодку.
    -  С-спасибо  т-тебе,  В-викель.  Т-ты  такой   д-добрый.
    Погрузив  Дика  на  борт  лодки,  Виккель  занял место на
корме и опустил весло в воду.  Быть может, ему и Дику все  же
удастся  выпутаться  из  этой  передряги.  С  людьми-то   они
как-нибудь  справятся,  но  что  же  им делать потом? Куда им
вести пленников?
    Из поколения в поколение передаваться изустные  сказания,
повествовавшие о  той далекой  эпохе, когда  черви и  циклопы
жили в мире и согласии.  Прядильщицы в ту пору пытались  лишь
мышами и Слепышами, туннели блистали чистотой, повсюду  росли
несметные количества грибов.  Даже слой плесени,  покрывавшей
собой стены и своды пещер,  в те времена был куда  толще... И
тут в пещере появились колдун и ведьма.
    До  недавнего   времени  Виккель   считал  эти   предания
красивой  сказкой,  теперь  же,   когда  он  познакомился   с
Диком, он понимал, что все  в них сущая правда. Дик  был куда
ближе и  понятней ему,  чем все  эти Вампиры  и Слепыши, мало
того, он был куда  умнее и порядочнее нынешнего  его хозяина,
считавшего  себя  чуть  ли  не  венцом творения и не умевшего
сделать без  книг ни  шагу. Его  врагом Дик  стал лишь  волею
судеб.  Мысль  о  том,  что  этого  славного  червя  рано или
поздно придется  убрать, теперь  казалась Виккелю  постыдной.
Но разве был у него выбор?
    Виккель вздохнул и налег на весло.

    Более необычное  средство передвижения  трудно было  себе
представить. Харскил и его люди расселись на досках,  веревки
натянулись, и "лодка" пришла в движение.
    "Интересно, как это выглядит со стороны", - подумал вдруг
Харскил.
    Теперь  сама  переправа  его  не  волновала,  он  думал о
другом  -  о  том,  что  у  него  появились  два   всесильных
соперника.  Харскил  уважительно  относился  к магам и магии,
понимая, что  против них  он бессилен.  Единственное, на  что
он  мог  надеяться,  так  что  на  скорость  мышей.  Если  он
опередит своих  могучих соперников,  он оставит  их с  носом.
Мыши поведал ему  не только о  колдуне и ведьме,  но и об  их
верных слугах - циклопах и огромных червях. Слуг он  особенно
не боялся, но помешать ему могли и они.
    Определенные надежды  Харскил возлагал  и на  собственные
оккультные силы.  Разумеется, с  колдунами состязаться  он не
мог,  но  у  него  было  одно  серьезное преимущество - своим
колдовством  он  мог  застать  их  врасплох,  важно только не
ошибиться временем. Внезапная вспышка или густой туман  могли
бы  повлиять  на  исход  дела.  С  помощью  заклинания, тайну
которого он обещал  раскрыть Вампирам, можно  было произвести
еще пять бочонков  крови. Теперь ему  следовало распоряжаться
ею поэкономнее.
    Доски  буквально  парили  над  водой.  Харскил   довольно
улыбнулся. Вряд ли волшебники смогут обогнать его...

    Рей  был  вне  себя  от  ярости.  Прогулка, конечно, дело
полезное,  но  сколько  же  можно  ходить.  Он  уже  стоял на
берегу  Моря  Мрака,  однако  ни  человека, ни своего верного
циклопа он так  и не увидел.  Нет, скорее всего,  Виккеля уже
нет  в  живых,  иначе  понять происходящее просто невозможно.
Придется заменить его - одним из этих болванов.
    Впрочем, не стоит  отвлекаться. Если человека  здесь нет,
значит, он  находится в  другом месте.  Этот мерзавец  где-то
раздобыл лодку, что само  по себе удивительно. Да,  он где-то
раздобыл лодку и переправился на ней на другой берег.
    Рей  потребовал  сундук   с  книгами.  Дородные   циклопы
кряхтя поднесли сундук к нему и тяжело опустили его наземь.
    - Осторожнее,  идиоты! -  закричал Рей.  - Если сломается
хоть одна вещица, эта пещера провалится в преисподнюю!
    Рей конечно  же соврал,  но ему  нравилось пугать  слуг -
помимо прочего, это приучало их к порядку.
    Волшебник  долго  рылся  в  сундуке  и  наконец достал из
него  огромный  фолиант,  на  обложке которого было начертано
"Основы строительной телургии". На большом пальце его  правой
руки заплясал огонек, в  свете которого возможно было  читать
книгу,  не  напрягая  глаз.  Так,  так,  "Дворцы",   "Замки",
"Крепости" - нет, это все не то. Куда же подевались "Мосты"?
    Клянусь Сетом! Здесь  про мосты не  сказано ни слова!  Но
ведь я уже как-то строил мост  - он растет по мере того,  как
ты его проходишь, и тут же исчезает...
    Черт!  Ну  конечно  же  -  его  надо  искать  в   разделе
"Инженерные сооружения"!
    Так. Вот он, родимый.
    Рей что-то прошептал,  описал рукой кривую,  указанную на
схеме, и  стал ждать.  Через пару  секунд перед  ним во  всей
своей  красе  уже  стоял  первый  пролет  моста.  Он  услышал
полные изумления крики  носильщиков. "Вот так-то,  болваны! -
подумал Рей. - Можете гордиться своим хозяином!"
    - Вперед! - приказал он носильщикам.
    Едва  отряд   миновал  середину   первого  пролета,   как
впереди уже вырос второй. Так  они и шли, переходя с  пролета
на пролет,  за спиною  же их  моста уже  и в  помине не было.
Разумеется, при необходимости  волшебник мог сохранить  и эту
часть сооружения, но в данном случае это было лишено  смысла,
тратить же понапрасну свою мистическую энергию он не хотел.
    Циклопы шли  неспешным шагом,  но Рей  решил не  понукать
их.   Рано  или  поздно  они  должны  были  оказаться  на  то
берегу.  Спешить же им было незачем.

    Отряд Чунты шел  к берегу другой  дорогой. Это входило  в
намерения  ведьмы,  которая  решила  следовать за волшебником
по  пятам,  но  так,  чтобы  до  последнего  момента  тот  не
догадывался  о  ее  присутствии.  На  берегу  Чунту  уже ждал
разведчик,  сообщивший  ей  о  том,  что волшебник вместе  со
своим отрядом в данный  момент переправляется через озеро  по
волшебному мосту.
    Преодолеть  Море   Мрака  предстояло   и  ей.   Чунта  на
мгновение задумалась и тут де отдала команду:
    - Всем собраться  здесь и лечь  бок о бок,  да так, чтобы
между вами не было ни единой щелки.
    Подобным образом  было уложено  восемь червей,  троим  же
пришлось играть роль поперечин.
    Чунта  стала  рыться  в  сумках  и вскоре извлекла оттуда
длинный тонкий  прутик. Взяв  его в  обе руки,  она принялась
тереть им свое тело, одновременно произнося заклинание.
    Процедура это продолжалась  недолго. Чунта раскрыла  рот,
и оттуда  забила тонкая  струя клейкой  жидкости, которой она
стала  поливать  тела  лежащих  перед  нею  червей. Когда это
странное  действо  закончилось,  Чунта  обратилась  к   своим
слугам с такими словами:
    - Теперь вы будете  двигаться по моей команде.  Исполнять
команды    должны    все,    кроме    перекладин.   Поднимите
свою  центральную  часть  так,  чтобы  головы  оставались  на
месте,  а   хвосты  перемещались   вперед!  Так,   а  теперь,
сохраняя хвосты неподвижными, распрямляйтесь!
    К  удивлению  червей,  передвигаться  иначе они теперь не
могли,  -  у  них  было  одиннадцать  созданий, но всего одно
общее тело, походившее на широкую доску.
    Живой плот  сполз в  воду. Чунта  свалила в  его середину
весь  свой  скарб  и  достала  из  сумки  кривую,  похожую на
винт палочку.  Она положила  ее на  обращенный к  берегу край
плота  и  что-то  пробормотала.  Палочка  тут же обратилась в
огромный винт и бешено завращалась. Плот понесся вперед.
    Чунта стояла у  его переднего края.  Ноги ее были  широко
расставлены, пышные волосы  развевались на ветру.  Волшебница
улыбалась. - Ай, да Чунта, - думала она, - ай, да умница!"


                   Глава двенадцатая


    Надеждам Конана  не суждено  было сбыться.  Тухлая рыбина
уходила все глубже и глубже  под воду - гребцы уже  стояли по
щиколотку в воде.
    -  Да...  Похоже,  наша  лодка  свое  уже  отплавала,   -
задумчиво произнес Конан.  - Ну ничего,  я думаю, мы  до этих
пещер и по берегу доберемся.
    - Хорошая мысль, - отозвался Тулл.
    Мужчины  подвели   лодку  поближе   к  берегу,   и  Элаши
спрыгнула  на  камни.  Гребцы  последовали ее примеру. Рыбина
немного всплыла, но большая  часть ее брюха так  и оставалась
под  водой.  Она  немного  подергивалась  -  похоже,   кто-то
объедал ее снизу.
    - За мной, - скомандовал Конан.
    Он повел  их по  узкой тропке,  терявшейся где-то вверху.
Плесени на  камнях почти  не было,  и потому  каждый шаг  был
сопряжен  с  опасностью.  Конан,  отличавшийся  на   редкость
острым  зрением,  шел  впереди,  выбирая сравнительно простой
путь.
    Не  прошло  и  пяти  минут  с  той поры, как они покинула
лодку,  как  вдруг  Конан  замер  и  жестом  приказал сделать
это другим.   Он что-то услышал.  Понять природу этого  звука
пока было невозможно, но в  том, что он шел откуда-то  снизу,
можно было не сомневаться.
    - Спрячьтесь,  - прошептал  киммериец. -  Кто-то плывет в
нашу сторону.
    Тулл и Элаши спрятались  за валунами, сам же  Конан залег
в тени рядом с обломками гигантского сталактита.
    Звуки явно  приближались. Не  прошло и  минуты, как Конан
увидел  прямо  под  собой  лодку,  на  корме  которой  стояло
странное  горбатое  существо,  работавшее  огромным  кормовым
веслом. Этот  одноглазый горбун  был лыс  и бородат.  В руках
его угадывалась чудовищная сила.
    Еще больше  Конана поразила  лодка. Она  была сделана  из
непонятного  серебристого  материала   и  имела   совершенную
форму. На  дне лодки  лежало нечто,  показавшееся ему вначале
гигантской  личинкой.  Конан  присмотрелся  получше  и понял,
что  видит  огромного  червя.  Неужели  это  те  самые твари,
которых они видели в пещере, населенной крылатыми Вампирами?
    Лодка скрылась за поворотом.  Конан покачал головой -  не
хотел бы  он встретиться  с этой  парочкой вновь.  Неслышными
шагами  он  приблизился  к  тому  месту,  где укрылись Тулл и
Элаши.
    - Вы что-нибудь видели?
    - Конечно, -  прошептал Тулл, -  циклоп и большой  червь.
Одного понять не могу: как  это они оказались в одной  лодке?
Ведь черви и циклопы - давние враги.
    -  Они  решили  объединиться  с  тем, чтобы побыстрее нас
изловить, -  фыркнула Элаши.  - С  чем я  тебя и  поздравляю,
Конан.
    -  Идем,  -   властно  сказал  киммериец.   -  Пока   они
сообразят, что мы проскочили мимо них, мы будем уже далеко.

    Дик  приподнял  голову  и  возбужденно  заерзал.  Виккель
понял его без слов - в воздухе запахло тухлой рыбой.
    - Я  уже и  рыбину эту  вижу, дружище,  - обратился  он к
Дику. - Знал бы, что здесь  такие водятся, - ни за что  бы не
поплыл!
    Проплывая  мимо  зловонной  туши,  он  вновь  окинул   ее
взглядом.   "Ну  и  чудище",  -  подумал  циклоп,   внутренне
содрогнувшись.
    Дик  поднял  голову  и   тоже  стал  разглядывать   рыбу.
"Похоже,  над   ней  уже   начали  трудиться   его  подводные
собратья",  -  подумал  червь,  заметив  на  теле рыбины пару
ран странного вида.
    Рыба больше  не интересовала  его, опустив  в воду хвост,
он стал помогать своему приятелю.

    Ко входам в  пещеры они добрались  без особого труда.  На
всякий  случай  Тулл  прихватил  с  собой  скатанный  им   из
светящейся плесени шар. Решено  было идти по самому  широкому
туннелю.  Едва  они  вошли  в  него,  как  Конан  успокоился.
Теперь преследователей  можно было  не бояться  - пещер здесь
было множество,  и недругам  их пришлось  бы долго  гадать, в
какой из них они скрылись.
    Предусмотрительность  Тулла  оказалась  не  лишней  -  не
будь  у  них  светящегося  шара,  они оказались бы в темноте.
Стены  туннеля  были  сложны  из  гладкого  темного камня, на
котором  не  было  ни  пятнышка  плесени. Тулл поднял шар над
головой, и друзья поспешили вперед.
    Не прошло и минуты, как Конан вдруг замер.
    -  Что  случилось?  -  дрожащим  шепотом  спросила Элаши.
    Конан прислушался,  но звук,  мгновение назад  привлекший
его внимание, уже стих. Он замотал головой.
    - Ничего. Наверное, показалось.

    "Вовремя  же  я  его  послал",  - подумал Харскил, слушая
рассказ крылатого разведчика.
    Это  был  Рыжий.  Мышь  сообщила  ему  о  том,  что люди,
которых  он  ищет,   только  что  вошли   в  одну  из   пещер
неподалеку от  места, в  котором они  сейчас находятся.  Нет,
нет, его они не заметили - в этом Рыжий был уверен.
    Харскил улыбнулся. Ну наконец-то!

    Дик   внезапно   заволновался.   Виккель   посмотрел   по
сторонам, но  так и  не смог  понять, что  же так встревожило
его друга.
    -  Что  с  тобой?  -  спросил  циклоп. - Ты хочешь что-то
сказать?
    Червь изобразил нечто, похожее на кивок.
    - Все  понятно. Сейчас  мы причалим  к берегу,  и ты  мне
все расскажешь.
    Виккель тут  же подвел  лодку к  большому плоскому камню,
торчавшему изводы.
    Червь  выполз   из  лодки   и,  сбиваясь   от   волнения,
проскрипел:
    - Р-ры-ба!!!
    - Что "рыба"? что ты хотел не сказать?
    Дик ужасно не любил длинных  речей. Как же ему сказать  о
том, что у беглецов не было  и не могло быть лодки, что  раны
на теле этой  рыбы выглядят очень  уж странно?   Он подумал и
решил сразу сказать о главном:
    - Их л-лод-дка!
    Чего-чего, а сообразительности Виккелю было не  занимать.
Пусть  Катамаи  Рей  и  считал  его  идиотом,  но Дика циклоп
понял с полуслова.
    - Ты так считаешь?
    Дик уже не сомневался в своей правоте.
    - Д-да! - уверенно проскрипел он.
    Виккель  на  миг  задумался  и  тут  же  согласно  кивнул
головой.
    -  Твои  слова  не  лишены  смысла.  Полагаю,  теперь нам
следует осмотреть рыбу повнимательнее.
    - С-совер-ршенно в-вер-рно.
    Они сели в лодку, и  Виккель, развернув ее носом к  морю,
стал грести изо  всех сил. То,  что люди использовали  дохлую
рыбу как лодку, казалось ему чудом. Если они настолько  умны,
то  легко  представить,  насколько  они  опасны.  Нет, с ними
надо  держать  ухо  востро.  До  этой  самой минуты он боялся
лишь гнева  Рея, теперь  же в  сердце его  поселились и новые
страхи.

    Процессия  циклопов,  возглавляемая  самим  Катамаи Реем,
шагала  по  странному  бесконечному  моту,  который  исчезал,
едва  возникнув.  Они  шли  по  нему так уверенно, словно под
ногами их была земная твердь.

    Живой  плот   Чунты,  приводимый   в  движение   чудесным
винтом,  неотступно  следовал   за  отрядом  волшебника,   не
приближаясь  к  мосту  слишком  близко,  но  и  не   отставая
настолько,  чтобы  в  случае  необходимости  не  оставить его
позади.

    -  Вот   здесь.  -   Рыжий  указал   крылом  на   пещеры,
видневшиеся наверху. - Они вошли в центральный туннель.
    - Ты в этом уверен? - переспросил Харскил.
    - Можете не сомневаться.
    - Ну что ж. Тогда мы отправимся вслед за ними.
    - Мне кажется, что мы со своей работой уже справились,  -
пропищал Рыжий. - Через море мы вас перевезли, верно?  Пришло
время расплачиваться.
    - Но ведь мы их еще не поймали!
    - Это уже твои проблемы.
    Харскил  задумался.  Понадобится  ли  ему  помощь мышей и
впредь?   Однозначного  ответа  на  этот  вопрос  не  было, и
потому лишаться ее сейчас не стоило.
    -   Ты,   наверное,   знаешь   о   том,   что  правильная
концентрация    является    непременным    условием    любого
заклинания. Мои  же мысли  заняты сейчас  совершенно иным. Ты
понимаешь меня?
    Мышь  с  сомнением  посмотрела  на  него  (вообще говоря,
мыши смотреть не могут, но внешне это выглядело именно так).
    - Ты не можешь не думать об этих людях?
    - Я отдаю должное твоей проницательности.
    Рыжий кивнул.
    - Все понятно.
    - Ты  только подумай:  если заклинание  будет произнесено
неправильно,    волшебная    чаша    может    утратить   свои
замечательные свойства.
    Помолчав  с   минуту,  мышь   кивнула  головой   и  важно
пропищала:
    - Ну  да ладно,  будем считать,  что так  оно и  есть. Мы
отправимся вместе с тобой.
    - Ты тронула меня до глубины души.
    - Неплохая идея.
    - Что?
    - Ничего.  Хватит болтать.  Пришло время  ловить двуногих
тварей.

    - Что это? - поразилась Элаши.
    Они  стояли  у  входа  в  пещеру. В центре этой подземной
залы,  своды  которой  были  покрыты толстым слоем светящейся
плесени,  виднелось  несколько   растений  крайне   странного
вида.   Земля  вокруг  них  была  затянута мягким шелковистым
ковриком, вид  которого заставил  Конана вспомнить  о недавно
виденной лодке.
    - Охо-хо... - печально вздохнул Тулл.
    -  Что-то  ты  не  весел,  -  сказал  киммериец.  -   Что
случилось?
    - Это  - Прядильщицы, - пробормотал старик.
    - Ну и что из этого? - поинтересовалась Элаши.
    -  Я  знаю  о  них  только  одно - лучше держаться от них
подальше.
    И тут кто-то позвал Конана.
    КОНАН.
    Киммериец вздрогнул и обвел взглядом пещеру. Никого.
    КОНАН-КИММЕРИЕЦ. МОГУЧИЙ И ОТВАЖНЫЙ ВОИН.
    Нежный девичий голосок был  исполнен сладости и неги.  Но
где  же  сама  дева?  Конан  многое  отдал  бы  за  то, чтобы
увидеть ее.
    Я ЗДЕСЬ, КОНАН.  ЗДЕСЬ, ЗА ЭТИМИ  ПРЕКРАСНЫМИ РАСТЕНИЯМИ.
ИДИ ЖЕ КО МНЕ! НУ, ИДИ ЖЕ,  ИДИ!
    Конан часто заморгал. Еще  ни одна женщина не  предлагала
себя ему столь явно.
    Киммериец  взглянул  на  Элаши.  Интересно,  что  она ему
сейчас скажет?  Элаши была  настолько поглощена  собственными
мыслями, что даже  не смотрела в  его сторону.   "Странно", -
подумал Конан. И тут Элаши сделала шаг вперед.
    В следующее мгновение вперед двинулся и Тулл.
    С ними происходило что-то неладное.
    НЕ БОЙСЯ, ВОИТЕЛЬ, ТВОИ  ДРУЗЬЯ НАМ НЕ ПОМЕШАЮТ.  Я ХОЧУ,
ЧТОБЫ КО МНЕ ПРИШЕЛ ТЫ - ТЫ, КОНАН!
    Элаши и Тулл шли к центру зала, не замечая друг друга.
    - Стойте! - окликнул друзей киммериец.
    Те  даже  не  обернулись.  Они  слышали  лишь голова, что
звучали не в ушах, но в голове, - голоса чарующие и нежные.
    Выхватив меч из ножен, Конан бросился вперед.
    - Тулл! Элаши! Остановитесь!

    Воины  Харскила  и  мыши  двигались  по тесному каменному
коридору,  растянувшись  длинной  цепочкой.  Если  Рыжий   не
ошибся,  они  должны  были  настигнуть  беглецов  с минуты на
минуту.
    Харскил ликовал. Его час настал.

    -  Вот  она,   -  сказал  Виккель,   указывая  рукой   по
направлению к берегу.
    Дохлая  рыбина  слегка  покачивалась  на волнах, поднятых
лодкой. Раны на ее боку действительно выглядели странно.
    Циклоп подвел лодку  к берегу и  помог Дику выбраться  на
камни.
    - Течений здесь   нет, - сказал  он. - Скорее  всего, они
где-то рядом.
    - Т-ты с-считаешь, что они пош-шли к морю?
    - Больше им  идти некуда. Я  предлагаю вернуться в  лодку
и поплыть в том направлении.
    - С-согласен.

    Конан  поступил  достаточно  опрометчиво  - только теперь
он подумал о  том, что же  он станет делать,  если его друзья
ослушаются приказа. Не рубить же их в  самом деле...
    К счастью,  и Элаши  и Тулл  тут же  замерли. Они  стояли
возле  самого  края  серебристого  мягкого  ковра.  Киммериец
словно пробудил их  от сна -  они озирались по  сторонам так,
будто видели эту пещеру впервые.
    КОНАН!  НЕ  ОБРАЩАЙ  НА  НИХ  ВНИМАНИЯ!  ИДИ  КО   МНЕ...
    Конану показалось, что  в этом сладком  голоске зазвучали
нотки раздражения и недовольства.
    -   Отступите   назад!   -   приказал   киммериец   своим
спутникам.    Теперь   он   уже   стоял   на   этом  странном
серебристом ковре.
    - Конан! Сзади! - закричала вдруг Элаши.
    Киммериец  резко  развернулся  и  увидел  летящую  к нему
тонкую  нить.  Он  взмахнул  клинком  и  перерубил  ее  в тот
момент, когда  она коснулась  его плеча.  Скользнув по кисти,
нить отдернулась назад и  стала невидимой. Рука его  заныла -
с нее была содрана кожа.
    Взяв  оружие  наизготовку,  друзья  стали  отступать.  Из
отверстия в  стволе росшего  с края  растения одна  за другой
стали вылетать стремительные как молния снаряды-нити.
    Тулл, оступившись на камне, повалился наземь, и тут же  к
нему приклеилась  паутинка. Старик  попытался перерубить  ее,
но  сил  его  для  этого  было  явно  недостаточно.  Паутинка
потащила его к растению.
    Конан  бросился  вперед  и  с  одного  удара  рассек  эти
прочную  как  сталь  нить.   Мимо  него  пролетели  еще   две
паутинки.
    СЕСТРЫ, - услышал он  вдруг. СЕСТРЫ! ПОМОГИТЕ МНЕ  - ЕСЛИ
МЫ ЕГО ПОЙМАЕМ, НАМ ЦЕЛЫЙ МЕСЯЦ О ЕДЕ НЕ ПРИДЕТСЯ ДУМАТЬ!
    Сладким этот голосок ему уже не казался.
    Тулл и  киммериец поспешно  ретировались, вдогонку  же им
летели  все  новые  и  новые  нити. Теперь Конан была понятна
природа  этого  странного  коврика  -  он слагался из тысяч и
тысяч паутинок, а выбрасываемых охотящимися Прядильщицами.
    - Слава богам! -  тяжело дыша, пробормотала Элаши,  когда
они вновь оказались у стены.
    КУДА ЖЕ ТЫ? - услышал Конан сладкозвучный голос. - Я  ЖДУ
ТЕБЯ. ТЫ ПОЗНАЕШЬ НАСЛАЖДЕНИЕ,  РАВНОГО КОТОРОМУ В ЭТОМ  МИРЕ
НЕТ!
    Конан взглянул на Элаши.
    - Ты слышала, что она говорит?
    - Разве это  "она"? - изумилась  Элаши. - Это  голос царя
пустынь. Он хочет, чтобы я стала его женой.
    Киммериец посмотрел на Тулла.
    - А ты, старик, что слышал?
    - Эта особа обещала мне море ласки.
    Конан  кивнул.  Все  встало  на  свои  места. Прядильщицы
подманивают  к  себе   жертвы,  используя  оккультные   силы.
Жертва, обманутая, сладким  гласом, приближается к  растению,
и оно начинает пожирать ее.
    НЕТ,  -  запел  голосок.  -  НИКТО  НИКОГО  НЕ  ПОЖИРАЕТ.
ПОВЕРЬ НАМ.
    Конан  презрительно  хмыкнул  и  повернулся  к   друзьям.
    -  Я  думаю,  нам  следует  вернуться назад пойти  другой
дорогой.
    Путники  не  успели  сделать  и  шага, как вдруг в пещеру
влетела огромная летучая  мышь. Из туннеля  доносился мышиный
писк и крики людей.
    Конан  тяжело  вздохнул:  неужели  никогда не будет конца
этому безумию?



                   Глава тринадцатая


    Дик  закрутился  на  месте,  всем  своим  видом показывая
Виккелю,  что  им  следует  причалить  к берегу. Через минуту
друзья уже покинули лодку.
    - Ну что еще?
    - Они п-пошли т-туда!
    - С чего ты взял?
    - П-посмот-три с-сам!
    Виккель  нахмурился   и  принялся   разглядывать   скалы.
Неподалеку  от  того  места,  где  они  стояли,  берег  резко
обрывался, переходя  в отвесную  стену, на  которой смогли бы
удержаться разве что мухи.  Прямо же перед ним  темнели входы
в три пещеры.
    - Да, похоже, ты прав...  но вот только в какую  из пещер
они пошли?
    - Н-надо идти н-наудачу.
    Виккель кивнул.
    - Может, пойдем направо?
    - П-почему бы и н-нет?
    Виккель  легко  забрался  наверх,   Дику  же  для   этого
пришлось  немало  потрудиться.  Заглянув  в  пещеру,   циклоп
обнаружил, что там царит кромешная тьма.
    - Слушай, Дик, пойду-ка я наскребу плесени.
    - Н-не ст-тоит. Для меня света т-там д-дос-ста-точно.
    - Ну что ж, тогда ползи первым.
    Циклоп и червь скрылись во мраке.

    Четверке мышей,  напавшей на  Конана, явно  не повезло  -
первую  киммериец  разрубил  надвое,  две  другие,   стараясь
избежать  той  же  участи,   угодили  в  тенета   прядильщиц,
последняя  же,  пытавшаяся  уйти  от  двух бед разом, в итоге
лишилась головы.
    Элаши и Тулл  тоже не стояли  без дела -  старик распорол
одному  из  крылатых  демоном  брюхо,  Элаши  лишили   своего
противника крыла и лапы.
    В  пещере  стоял  такой  шум,  что в пору было оглохнуть:
мыши  пронзительно  пищали,  люди  ревели,  нити   Прядильщиц
со свистом  рассекали воздух.  Конан заулыбался.  Скитания по
подземному лабиринту  утомили его  донельзя, он  истосковался
по настоящему делу, и вот наконец дошел черед и до него.
    Отведя меч за спину, Конан застыл в ожидании новой атаки.
    Один  из  воинов  с  пикой  наперевес бросился на Тулла и
Элаши.   Конан с  улыбкой наблюдал  за своими  друзьями -  те
отпрянули  в  разные  стороны,  старик  же при этом умудрился
подставить  ножку  воину.  Неудачливый  вояка катился кубарем
до  самого  серебристого  коврика,  сойти  с которого ему уже
было не суждено.

    Харскил  был  вне  себя  от  ярости  -  за одну минуту он
потерял  двух  своих  воинов,  парочка  же,  остававшаяся   в
живых,   жалась   у   стенки,   боясь   даже  приближаться  к
противнику.  Для  Вампиров  люди  явно  были  слишком крепким
орешком  -  те   косили  их,  словно  солому.  "Ну  что  ж, -
подумал Харскил, - пришло время и для магии".
    В сумке, висевшей у  него на поясе, лежало  два пузырька;
один  из  них  был  наполнен  туманной  закваской,  другой  -
солнечной  пылью.  Первый  состав  мог  погрузить  пещеру   в
кромешный мрак, второй  наполнил бы ее  ослепительным светом.
Имело  смысл  воспользоваться  именно  солнечной пылью - люди
на  какое-то  время  ослепли  бы  от  вспышки, и он, Харскил,
смог бы без труда пленить их.
    Харскил  достал  пузырек  из   сумки  и  приготовился   к
броску.   Следовало  как-то  привлечь  внимание  людей, чтобы
они посмотрели в его сторону.
    - Конан! - изо всех сил закричал Харскил.
    Варвар  тут  же  уставился  на  него. Спутники киммерийца
тоже  смотрели   в  его   сторону.  "Прекрасно!"   -  подумал
Харскил и метнул пузырек под ноги своей жертве.

    Катамаи  Рей  почувствовал,   что  в  пещере   происходит
что-то неладное. Это что-то  каким-то образом было связано  с
целью его прихода.
    -  Прибавить  шагу!  -  взревел  волшебник. - Шевелитесь,
болваны!
    Циклопы грустно посмотрели на  своего господина и тут  же
перешли на бег.

    Чунта  подвела  свой  живой  плот  к излучине, за которой
протока уходила  в сторону.  Сойдя на  берег, она  спряталась
за  огромным  валуном,  наполовину  сточенным капающей сверху
водой, и  стала искать  взглядом своего  соперника. Отряд Рея
ушел  далеко   вперед,  теперь   он  двигался   куда  быстрее
прежнего. "Разрази его Сенша! -  подумала Чунта.  - И  что то
он так заспешил?"
    Ведьма тут же вернулась на  плот, и тот полетел вперед  с
удвоенной скоростью.

    - Ч-черт в-возьми! - проскрежетал Дик.
    - В чем дело?
    Огромный червь унял дрожь и сокрушенно проскрипел:
    - Т-там т-тупик...
    - Ты не ошибся?
    - Н-да... придется, возвращаться назад.
    - И чем с-скорее, т-тем л-лучше!

    Бросок  Харскила   был  точен   -  пузырек   должен   был
разбиться  у   самых  ног   Конана.  Волшебник    зажмурился,
досчитал до трех и только затем открыл глаза.
    В пещере стояла кромешная тьма.
    О, как безжалостны были боги! Он бросил не тот пузырек!

    Пещера  внезапно  погрузилась  во  тьму.  За миг до этого
Харскил  что-то  бросил  наземь...  Конан  поежился.  Он и не
предполагал,   что   Харскил   может   обладать   оккультными
способностями.   Подумать только  - он  был властен  даже над
тьмой...
    Киммериец решил не  думать об этом  и шепотом подозвал  к
себе друзей:
    -  Элаши!  Тулл!  Скорее  ко  мне! Я попробую вывести вас
отсюда.
    В пещере  царил переполох.  Было темно  даже для Вампиров
-  испуганно  попискивая,  они  носились  по  залу, то и дело
врезались в стены или друг в друга.
    - Конан?
    - Я здесь, Элаши.
    Конан вытянул  руку перед  собой и  коснулся груди  своей
спутницы.
    - Но-но! Поосторожнее! - зашипела Элаши.
    - Я  смотрю, ты  пришла в  себя! -  усмехнулся киммериец.
    В тот же миг Тулл налетел  на Элаши, едва не свалив ее  с
ног.
    -  Вы  что  -  сговорились?  -  Вновь зашипела хауранская
красавица.
    - Прости  меня, деточка,  - смущенно  пробормотал старик.
    - Возьмитесь  за руки,  - приказал  Конан и,  держа Элаши
за   руку,   направился   к   выходу   из   пещеры.   Чувство
направления,  уже  не  раз  выручавшее киммерийца, не подвело
его  и  на  этот  раз  -  не  прошло и минуты, как друзья уже
бежали по туннелю.

    Дик  и  Виккель  находились  же  возле  самого  выхода из
туннеля.  Циклоп внезапно застыл и схватил червя за хвост.
    -  Стой,  -  прошептал  он.  -  Я  слышу  какие-то звуки.
    Друзья осторожно  двинулись к  выходу. Хотя  природа этих
звуков была неведома им,  они прекрасно понимали, что  ничего
хорошего звуки эти не предвещают. Увиденное потрясло обоих.
    На огромном  мосту, возникшем  неведомо откуда,  стоял не
кто  иной,  как  сам   Катамаи  Рей,  окруженный   собратьями
Виккеля.
    Циклоп  тут  же  отшатнулся  назад  и  тихо   выбранился,
уподобив  своего  господина   экскрементам.  Дик   последовал
примеру друга, мысленно согласившись со словами циклопа.
    - Наша песенка спета, - прошептал Виккель.
    Дик тихонько проскрипел в ответ:
    - Н-не с-спеши. Он-ни ч-чем-то д-другим заняты.
    Циклоп задумался.  Да,   Дик был  прав: в  их сторону Рей
не смотрел - судя  по всему, его занимала  только центральная
пещера. Скорее всего,  волшебник и не  догадывался, что он  и
Дик находятся  совсем рядом.  Впрочем, не  найди Рей  людей в
соседних  пещерах,  он  начнет  обыскивать  и  эту.  Если  же
волшебнику  удастся  захватить  беглецов  без  его,  Виккеля,
помощи  -  не  сносить  ему  головы.  Дику Чунта и подавно не
простит этого. Как ни крути - все плохо.
    От  этих  мыслей  Виккеля  отвлекли  доносившиеся снаружи
голоса  циклопов.  Понять,  чем  вызвано их возбуждение, было
нетрудно  -   судя  по   всему,  Рею   удалось-таки   настичь
беглецов.  Виккель печально вздохнул и прошептал:
    - Все, Дик, приехали...
    - И н-не г-говори, б-брат...

    Катамаи  Рей  с  улыбкой  наблюдал  за  появившимися   из
пещеры людьми. Однако  уже в следующее  мгновение все трое  -
включая женщину  - извлекли  клинки из  ножен и приготовились
к встрече  с противником.  В бою  могли пострадать  не только
слуги  Рея,  но  и  сами  люди,  с  которыми  волшебник хотел
разобраться  самолично  и   подобное  развитие  событий   его
совершенно не устаивало.
    Черноволосый  гигант  ринулся   к  одному  из   циклопов.
Катамаи  Рей  взмахнул  руками  и  произнес несколько слов на
языке, давно  забытом людьми.  Тут же  над головами  беглецов
возникла грубо  сработанная сеть,  нити которой  были прочнее
каленой стали.  Сеть камнем  рухнула вниз,  накрыл собою  всю
троицу.
    Это  волшебство,  как  и  многое  в  его магии, связывало
определенные   сверхъестественные    элементы    в    сложные
сочетания, что  приводило к  известному их  перераспределению
в  атмосфере.  Едва  заклинание  было  произнесено, волшебный
мост вздрогнул, но, к счастью  для Рея, этим все и  обошлось.
Слишком   высокая   концентрация   волшебства   приводит    к
исчерпанию  эфирных  энергий,  восстанавливающих   нормальный
уровень   лишь   по    прошествии   определенного    времени.
Любой  мало-мальски  образованный  волшебник,  зная  об этом,
постоянно  следит   за  уровнем   названных  энергий.    Рей,
однако,  забыл  и  думать  об  этом:  еще  бы  -   противник,
вынудивший его  отправиться в  столь долгое  путешествие, был
теперь у него в руках...
    -  Приведите-ка  их  сюда,  -  приказал маг своим слугам.
    Полдюжины  циклопов  тут  же  ринулись  выполнять команду
хозяина.
    Катамаи  Рей  улыбнулся.  Теперь  его  царствию  ничто не
угрожало.

    Чунта   наблюдала    за   происходящим    из-за    камня.
    -  Разрази  его  Сенша!  Он  все  же  отбил мою добычу! -
прошипела она.
    Ведьма села  наземь и  задумалась. Рей  лишь опередил ее,
говорить же  о его  победе пока  было рано,  - пока колдун не
вернулся в  свое логово,  она может  одолеть его,  ведь Рей и
не догадывается о том, что она следит за ним.
    Главное теперь - не  ошибиться, ведь на карту  поставлено
все.  Она знает, как  можно расправиться с этим мерзавцем,  и
теперь уж этой  возможности она не  упустит - Рей  отправится
прямиком  в  Геену.  Что  до  людей,  то  уж  с  ними-то  она
как-нибудь разберется.


                  Глава четырнадцатая


    Бессильная  злоба  снедала  Харскила.  Он  потерял   всех
своих воинов  - первого  зарубил варвар,  второго затянули  в
свои   тенета   Прядильщицы,   третьего   прикончили    мыши,
четвертого растоптали чьи-то тяжелый ноги.
    Мышь, с которой Харскил вел переговоры, села у его ног.
    - Плохо дело, - пропищал Рыжий.
    Харскил счел за лучшее промолчать.
    -  Тебе  не  кажется,  что  пора  рассчитываться? - вновь
запищала мышь. - Надеюсь, ты не забыл заклинание?
    Харскил  было  вспыхнул,  но  тут  же  взял себя в руки и
холодно процедил:
    - Мне ведомо и  другое заклинание. Совсем другое,  Рыжий.
С его помощью можно превращать летучих мышей в насекомых.
    - Ты, наверное, шутить...
    -  Ты  хочешь,  чтобы  я  его  продемонстрировал?   Давай
испытаем его на тебе!
    Мышь на мгновение задумалась.
    - Что ты,  Харскил! Я тебе и на слово верю!
    - Вот и прекрасно. Ты  и твои собратья будете со  мной до
той  поры,  пока  я  не  изловлю  этого  варвара. В противном
случае я понаделаю из вас бабочек.

    Виккель и Дик,  затаив дыхание, следили  за происходящим.
Циклопы  обезоружили  пленников  и  завели  их  на мост. Сеть
теперь  только  мешала  -  волшебник  легким  движением  руки
заставил  ее  исчезнуть.  Бежать  пленники  не  могли,   даже
самому крупному из них это было не под силу.
    Не  успел  отряд  Рея  достигнуть  конца первого пролета,
как  уже  вырос  следующий;  отряд  перешел на него, и первый
пролет  тут  же  растворился  в  воздухе.  Вскоре   процессия
окончательно скрылась из виду.
    - Ч-что б-будем д-делать?
    Виккель вздохнул.
    - Кто ж его знает, Дик? Надеяться нам теперь особенно  не
на  что.  Ты  представляешь,  как  расстроится  твоя госпожа,
когда ты поведаешь ей о случившемся?
    - Н-ну уж н-нет. К н-ней я т-теперь не пойду.
    - Мне к своему  тоже нельзя возвращаться. Он  неудачников
не любит.
    -  Ч-что   же  н-нам   д-делать?  Ж-жить   в  из-згнании?
    -  Лучше  уж  жить  в  изгнании,  чем  не жить вовсе. Вот
только жить на подаяния как-то не привык.
    - Я т-тоже.
    Виккель рассеяно кивнул и  надолго замолчал. И тут  вдруг
его словно осенило.
    -  Слушай,  Дик,  ты  когда-нибудь  думал  о  том,  сколь
славным местом стала бы наша  пещера, не будь в ней  ведьмы и
колдуна?
    - Я в-се в-время об эт-том д-думаю...
    - Ты можешь представить, что их здесь нет?
    - О, к-как бы м-мы тогда з-зажили!
    -  Теперь  слушай  меня  внимательно.  Пока  они все-таки
здесь,  и  жизнь  наша  -  и  твоя  и моя - гроша ломаного не
стоит, верно?   Так почему  бы нам  не пожертвовать  ею  ради
этой   великой цели?
    - Т-ты хочешь с-стать бунтарем?
    -  Почему  бы  и  нет?  Терять-то  мне  все равно нечего.
    Дик  задумался.  Вне  всяких  сомнений  в  идее  Виккеля,
несмотря   на   кажущуюся   ее   абсурдность,   было   что-то
привлекательное.   Что  лучше  -  до  скончания лет таиться в
далеких  гротах,  уповая  единственно  на милость судьбы, или
же,  поборов  страх,  сразиться  с  тиранами  и,  быть может,
почить геройской смертью?
    - Жизнь  - штука  суровая, Дик!  Выбора у  нас нет - либо
мы их, либо - они нас! Я предпочел бы первое.
    - Я с-согласен, - проскрипел Дик в ответ.
    Выбора у них действительно не было.

    Время  от  времени  Конан  начинал  артачиться,   пытаясь
вырваться  из  железных  объятий  двух здоровенных одноглазых
молодцов; попытки эти ни  к чему не вели  - с тем же  успехом
он мог бы пытаться взлететь размахивая для этого руками.
    Будущее  не  сулило  ему  ничего  хорошего,  но киммериец
давно  приучил  себя  жить  настоящим  и  не  тревожиться   о
будущем.  Эти  пустые  тревоги  могут  привести  разве  что к
бессмысленной трате сил,  силы же нужны  всегда - кто  знает,
сто произойдет завтра?  положение, в котором  оказались Конан
и  его  друзья,  было  весьма  непростым, но отчаиваться пока
было рано.

    Чунта смотрела на марширующих  по мосту циклопов. Ее  час
еще  не  настал,  но  в  то,  что он придет, ведьма нисколько
не сомневалась.

    Когда  Харскил  и  его  крылатая  свита покинула туннель,
отряд Катамаи Рея был  уже еле виден. Обладавший  чрезвычайно
острым зрением  Рыжей тут  же узнал  волшебника и предостерег
Харскила от  встреч с  ним.   Харскил застонал.   Почему боги
так  немилосердны  к  нему?  Почему  мир  так  жесток?   Быть
может,  все  происходящее  ныне  вызвано  все тем же страшным
проклятьем?
    - Мы отправимся  вслед за ними,  - сказал он  Рыжему, - и
будем ждать своего часа.
    - Какого-такого часа? - изумилась мышь.
    - Не твое дело.  Прикажи своим братьям спустить  лодку на
воду.

    Дик и  Виккель изумленно  разглядывали необычный  экипаж,
возникший невесть откуда.
    - Интересно,  откуда здесь  взялся этот  тип? - прошептал
Виккель, указывая на Харскила.  - Эту тварь мы  уже встречали
в пещере, помнишь?
    -  К-конечно,  п-помню.  Одного  н-не  м-могу  п-понять -
чего же он х-хочет?

    Катамаи  Рей  был  крайне   доволен  собой.  Этот   идиот
Виккель не смог сделать  того, на что у  него, Рея не ушло  и
минуты.  Теперь он отведет  пленников в свою палату и  станет
допрашивать  их  -   допрашивать  основательно,   неспешно...
волшебник довольно улыбнулся.  С этим великаном  ему придется
попотеть, но ничего - он и не таких раскалывал.
    И  тут  вдруг  сверху  посыпались камни; волшебник поднял
глаза и увидел летящего прямо на него демона!
    Изумление Рея было столь велико, что он не мог  вспомнить
и  самого  простого  защитного  заклинания. Единственное, что
он смог  сделать, так  это всплеснуть  руками. Визжащий демон
слегка  изменил  свою  траекторию  и  рухнул  в воду, едва не
задев за мост.  Рей облегченно вздохнул  и перевел взгляд  на
пленников.
    Тех на мосту уже не было.

    Стоило стражам  задрать головы  вверх, как  Конан тут  же
высвободил  правую   руку,  оттолкнув   от  себя   одного  из
циклопов. Второго  же он  ударил своим  тяжелым сапогом  в то
место, которое  у всех  прямоходящих является  самой уязвимой
частью тела. Циклоп тут  же выпустил киммерийца и,  застонав,
осел наземь.
    Киммериец бросился к  циклопу, державшему за  руку Элаши,
намереваясь повторить удар ногой. Одноглазый страж  оттолкнул
от  себя   пленницы  и   попытался  защитить   себя   руками.
Удара, однако,  не последовало  - Конан  заметил, что  циклоп
стоит  у  самого  края  моста,  и решил ограничиться толчком.
Циклоп полетел вниз.
    Элаши не теряла  времени зря -  когда Конан повернулся  к
ней, она уже держала  в руках три клинка.  Киммериец, схватив
свой огромный  меч, двинулся  на стражей Тулла. Те решили  не
испытывать судьбу и тут же отпустили старика.
    - Прыгаем в воду! - закричал Конан.
    В следующее мгновение  все трое были  уже в воде,  однако
положение их  от этого  не стало  менее скверным  - волшебник
вот-вот должен был  прийти в себя,  до берега было  неблизко,
Конана  же  приходилось  грести  одной  рукой  -  второй   он
придерживал Элаши.

    Чунта внимательно  следила за  происходящим. После  того,
как  сверху  рухнуло  что-то  неведомое,  отряд  Рея пришел в
смятение, чем не  замедлили воспользоваться пленники,  тут же
попрыгавшие в  воду. Отлично!  Теперь ей  нужно отвлечь  Рея,
иначе этот мерзавец испепелит беглецов. Когда люди  выберутся
на берег, она позаботиться о том, чтобы далеко они не ушли.
    Ведьма  прибавила  скорости  и  остановила свой плот лишь
тогда, когда  не заметить  ее было  уже невозможно. Улыбаясь,
она достала из сумки  запечатанную сургучом бутыль с  туманом
и презрительно посмотрела на волшебника.
    - Опять эта  проклятая баба! -  взревел Катамаи Рей.  - Я
сразу понял, что это ее рук дело!
    Воздев  руки   к  светящимся   сводам,  волшебник    стал
произносить заклинание. В тот  же миг Чунта вынула  пробку из
бутылки  и  тотчас   же  исчезла  в   густом  сером   тумане,
проглотившем собой и мост.
    - Разрази тебя Сет, мерзавка!
    - Заткнись, придурок!
    Рей  попытался  развеять  серую  мглу  молниями, но Чунта
тут  же  ответила  на  это  ново порцией тумана. Концентрация
чудес достигла  такого предела,  что теперь  любое магическое
действие становилось небезопасным.  "Пора плыть", -  подумала
Чунта и, сладострастно застонав, направила плот к берегу.

    Харскил  увидел  облачко  тумана.   "Что  бы  это   могло
значит?  -  подумал  он.  -  Неужели  эти  проклятые  мыши не
могут лететь быстрее?"

    Конан и Элаши направились к берегу, окутанному туманом.
    Через минуту к отмели подплыл и Тулл.
    -  Что  будем  делать?  -  спросил  старик, выбравшись на
камни.
    -  По-моему  это  и  так  ясно  -  чем  быстрее  мы уйдем
отсюда, тем лучше.
    - Конан прав, - согласился Элаши.
    -  И  как  это  такая  идея  могла прийти ему в голову? У
него же вместо мозгов мускулы - раздалось вдруг из тумана.
    Первой голос вспомнила Элаши.
    - Лало! - изумленно воскликнула она.
    Да,  это  действительно  был  Лало.  Он  вышел  из воды и
направился  к  людям.  Именно  его  они  встретили  в  горной
деревушке пару дней  назад. Неужели с  той поры прошло  всего
несколько дней?  Конан покачал  головой -  ему казалось,  что
едва ли не вся его жизнь прошла здесь, в подземелье.
    -  Что  ты  здесь   делаешь,  Лало?  -  спросила   Элаши.
    - Вас пугаю,  - засмеялся тщедушный  заморанец. - Вы  мне
лучше объясните,  что здесь  происходит. -  Улыбка не сходила
с лица Лало ни на минуту.
    -  Мы  сделаем  это   немного  позже,  -  ответил   Конан
заморанцу.  -  Мы  должны  уйти  отсюда  прежде,  чем   туман
рассеяться.
    - Да? А ты и в тумане можешь видеть?
    Элаши  рассмеялась,  немало  удивив  тем  Конана.  "Ну  и
парочка", - подумал киммериец и сокрушенно покачал головой.

    Дик  и  Виккель  вновь  плыли  по темным водам подземного
озера на своей замечательной  лодочке. К тому времени,  когда
они  достигли  того  места,  где  мерялись  силами  их бывшие
господа,  туман  уже  рассеялся.  Самих  же господ они успели
увидеть -  Чунта, стоявшая  на плоту,  собранном из собратьев
Дика,  была  уже  возле  самого  берега,  Рей  наводил   свой
удивительный мост туда же.
    - Хотелось  бы знать,  что здесь  произошло, -  задумчиво
произнес Виккель.
    Дику хотелось  того же,  но сказать  об этом  вслух он не
мог.
    -  Я  думаю,  спешить  нам  не следует. Будем держаться в
сторонке. Главное сейчас -  добраться до берега, ну  а дальше
- посмотрим.
    Циклоп    оглянулся    назад    и    неожиданно    охнул.
    - Слушай, Дик, а  люди-то эти скорее всего  сбежали! Ведь
с хозяевами нашими  их не было,  верно вдруг нам  удастся  их
поймать?
    Дик протестующе закрутил головой.
    - Да,  дружище, скорее  сего, ты  прав -  в этом  уже нет
смысла.  Если  уж чью-то сторону  и принимать, так  это людей
- вон как им везет!
    "Скорее всего,  мы их  уже не  увидим", -  подумал червь.
    -  Впрочем,  скорее  всего,  мы  их  уже  не  увидим,   -
подытожил циклоп.
    Червь  задумался.  Да,  о  лучшем  товарище  он  не мог и
мечтать.


                   Глава пятнадцатая


    Тулл предложил  вернуться берегом  к тому  месту, где час
тому  назад  их  пленил  волшебник.  Конан  же  придерживался
иного мнения.
    - Так просто его не проведешь! - сказал киммериец. -  Нам
следует идти прямо в противоположную сторону.
    Лало кивнул.
    -  Мысль  Конана  не  кажется  мне  верной,  но  я  готов
согласится с нею и призываю к этому всех остальных.
    Конан  покачал  головой.  Только  Лало  ему и не хватало.
    Люди пошли вдоль берега,  надеясь покинуть эти места  еще
до того,  как туман  рассеется. Не  прошло и  пяти минут, как
они  оказались  у  стены,  в  которой  было  сразу  несколько
пещер.  Тулл посмотрел  на Конана.
    - Как ты думаешь, куда нам лучше всего пойти?
    -  Ты  спрашиваешь  об  этом  у  него? - изумился Лало. -
Выходит, у тебя и вовсе мозгов нет!
    Тулл схватился за нож.
    -  Успокойся!  -  воскликнула  Элаши,  схватив  Тулла  за
руку. - Лало заколдован - он находится под действием чар!
    - Сейчас он  у меня в  аду окажется! Я  ему этих слов  не
прощу!
    - Понимаешь,  проклятье, наложенное  на него,  заставляет
его оскорблять  всех встречных.  Он издевается  не только над
тобой - он издевается над всеми!
    - Никогда еще меня  так не оскорбляли! -  буркнул старик,
возвращая кинжал в ножны.
    -  Простите,  что  прерываю  вашу  беседу,  -  вмешался в
разговор Конан, -  но мне кажется,  что нам пора  идти, иначе
говорить нам придется совсем в другом месте.
    -  И  куда   же  мы  пойдем?   -  поинтересовался   Тулл.
    - Сюда!  - уверенно  сказал Конан,  показав на  ближайшую
пещеру. Он посмотрел на Элаши, мысленно готовясь к словесному
поединку, но та не сказала не слова. Она смотрела на Лало.
    Друзья вошли  в туннель.  Минут через  двадцать они пошли
к  развилке  и,  не  останавливаясь,  пошли  по правому пути.
Вскоре узкий коридор кончился,  и они оказались в  просторном
зале  с  низкими  сводами,  на  каменном полу которого лежало
несколько огромных валунов. Теперь можно было и передохнуть.
    - Может  быть, вы  все-таки расскажете  о том,  что здесь
происходит? - обратился к своим спутникам Лало.
    Элаши  посмотрела  на  Конана,  но  тот покачал головой и
сказал:
    - У тебя это лучше выйдет.
    Элаши согласно кивнула и  стала рассказывать Лало о  том,
что  приключилось  с  нею  и  Конаном  после  того,  как  они
покинули  деревушку.  Тулл  дополнил  ее  рассказ  сведениями
общего  характера,  поведав  Лало  об  устроении  пещеры  и о
нравах ее обитателей.  Внимательно выслушав своих  спутников,
Лало рассказал им и свою историю.
    - Так  уж получилось,  что в  гостинице я  пришелся не ко
двору. То ли хозяина я чем-то  обидел, то ли лицо мое ему  не
понравилось, но он указал мне  на дверь. Взял я свою  котомку
и пошел прочь. Идти же я  решил по горной тропе, о которой  в
народе говорят разное иду я  себе и иду, никого не  встречаю,
вдруг смотрю - чудище какое-то  лежит, а рядом с ним  - трупы
воинов.  Не  понравилось  мне   это,  и  решил  я   побыстрее
покинуть  это  негостеприимные  земли;  но  не прошло и часа,
как вдруг  - вдруг  земля подо  мною разверзлась  и полетел я
куда-то вниз.  Все, дума, конец мне пришел. И вдруг смотрю  -
падаю-то я прямо на ваши головы!
    - Удивительно! - восхитился Конан.
    - Еще бы  не удивительно! -  согласился Лало и,  обратясь
к киммерийцу, спросил:  - Ну а  теперь, приятель, скажи  мне,
что же  вы собираетесь  делать? Только  не говори пространно,
от твоих разговоров меня уже мутит.
    Совладав с собой, Конан криво улыбнулся и сказал,
    -  Вначале  мы  думали  только  о  том,  как бы побыстрее
покинуть эту треклятую пещеру.
    -  Вначале?!  -  в  один  голос воскликнули Элаши и Тулл.
    - Да, я  не оговорился, -  спокойно ответил киммериец,  -
теперь же наши планы изменились.
    - Я  говорю -  теперь наши  планы изменились.  Вначале мы
завладеем сокровищами подземных  властителей, и только  затем
мы станет искать выход.
    -  Да   ты,  похоже,   рехнулся!  -   прошептала   Элаши.
    - Нет, моя милая.  Ты, наверное, забыла рассказы  Тулла о
несметных сокровищах колдуна и ведьмы.
    -  Ничего  я  не  забыла!  Но  у  меня  нет  ни малейшего
желания рыскать по их  палатам! Неужели ты не  понимаешь, что
живыми оттуда мы уже не выйдем?
    - Ты  так считаешь?  Я думаю  иначе. И  колдун, и  ведьма
будут искать нас здесь. Они  уверены в том, что их  палаты мы
будем обходить стороной.
    - Нет, он точно рехнулся! - пробормотала Элаши.
    Лало захохотал.
    - Может быть,  это и так,  но план у  него замечательный!
Крестьянин в поле - лисичка во двор!
    - Еще один ненормальный! - застонала Элаши.
    -  Посмотрел  бы  я  на  тебя,  поулыбайся  ты с мое! Мне
действительно  нравится  эта  идея.  После  того, что со мной
случилось,  волшебников  я  не  очень-то  жалую  -  если ж мы
сумеем  завладеть  их  сокровищами,  это  будет  определенной
компенсацией  за  тот  моральный   ущерб,  который  они   мне
причинили.  Помимо  прочего,  мне  нужны  деньги как таковые.
Если они у меня  появятся, я заживу припеваючи,  ибо богатому
человеку прощается все. Можешь считать меня своим  союзником,
варвар!
    Конан улыбнулся.
    - Спасибо за помощь, Лало.
    -  А  Конан-то  похоже,  дело  говорит, - задумчиво изрек
старик.
    - Скажешь тоже! - фыркнула Элаши.
    - Я готов выслушать тебя,  - сказал Конан, глядя в  глаза
своей спутнице.
    Элаши неожиданно улыбнулась.
    - Хорошо, я не стану возражать. Сказать мне пока  нечего.
    - Вот и прекрасно. - Конан повернулся к Туллу. -  Старик,
ты сможешь отвести нас в эти палаты?
    - Конечно.
    - Тогда - в путь.

    За  время  совместных  скитаний  Виккель  и  Дик  изрядно
попривыкли друг  к другу,  однако был  решено, что  и тому  и
другому  следует   как  можно   быстрее  вернуться   к  своим
собратьям.    Лучшего   времени   для   этого   нельзя   было
придумать  -  и  ведьма,  и  волшебник  рыскали  по  пещере в
поисках людей,  и потому  слуги их,  оставшиеся в  господских
палатах, были предоставлены самим себе.
    Виккель направил лодку  к родным берегам.  Примерно через
час,  когда  обратная  половина  пути  была  уже пройдена, он
подвел  лодку  к  скалам,  с  тем чтобы немного передохнуть и
подкрепиться.
    - Ох, и не просто будет с ними говорить!
    -   К-конечно.   Н-наш   брат   б-боится   их  как  огня!
    Виккель   кивнул   и,   проглотив   очередную    поганку,
продолжил:
    -  Это  естественно.  Трудно  представить себе что-нибудь
более страшное, чем  гнев наших господ.  Многие из нас  могут
погибнуть.  И   потому  задача   наша  становится    особенно
сложной.   Более  того,  наши  братья  могут  решить,  что мы
движимы гордыней.
    - Т-тоже в-верно...
    -  С  этим  ничего  не  поделаешь  - рассудить нас сможет
только время.
    -  М-мы  умрем  еще  д-до  т-того,  как это п-произойдет.
    - Я  это понимаю.  Но это  не имеет  никакого значения. Я
совершенно  уверен  в  том,  что  правда  на  нашей  стороне.
Смотри, как прекрасно мы понимаем друг друга...
    - Д-да, д-да - эт-то удивительно!
    -  И  я  нисколько  не  сомневаюсь  в  том,  что такие же
прекрасные отношения будут и у наших народов!
    - Х-хорошо с-сказано, В-виккель!
    -  Обращаясь  к  нашим  братьям  и  сестрам,  мы   должны
говорить  о  будущем,  Дик!  если  нам  удастся   низвергнуть
тиранов,  мы   тут  же   создадим  правительство    народного
доверия,  в  которое  войдут  не  только  представители наших
народов, но  и депутаты  от Прядильщиц,  Вампиров и Слепышей.
Я  убежден  в  том,  что  только  так  мы  сможем  прийти   к
процветанию!
    - Т-ты идеалист, В-виккель.
    - Может  быть, ты  и прав,  Дик обнажил  то, что являлось
его ротовым отверстием, -  он верил циклопу, верил  так, как,
наверное, не верил и себе.
    - Я чувствую, что мы  войдем в историю! - сказал  циклоп,
соскребая с камня еще одну порцию плесени.
    - Ил-ли ок-кажемся  в известковых штольнях,  - проскрипел
мгновенно захмелевший Дик.

    Гнева и  страха был  исполнен Катамаи  Рей. Этот человек,
которого  женщина  назвала  Конаном,  вновь умудрился бежать.
Увы,  пока   все  происходило   именно  так,   как  предвещал
кристалл.  Виновата  же  во  всем  была эта проклятая ведьма.
Вначале его  едва не  поразил вызванный  ею демон,  затем она
напустила  тумана,  зная  о  том,   что  он,  Рей,  не сможет
поразить ее,  не погубив  при этом  себя. Как  ловко она  все
рассчитала!  Если  бы  он  ответил колдовством на колдовство,
мост, на котором  он стоял, вмиг  бы исчез, и  он оказался бы
в этих страшных водах.
    К тому времени, когда туман рассеялся, ведьмы уже и  след
простыл. Эфирных  энергий едва  хватало на  то, чтобы строить
мост; о  более эффективном  волшебстве пока  не приходилось и
думать.
    "Ничего, - подумал Рей, - она за это еще поплатится".

    Чунта  чувствовала,  что  ее  плот начинает разъезжаться.
Волшебный  клей,  скреплявший  тела  червей  в  единое целое,
стремительно  размокал.  Она  тут  же  прибавила  ходу  и уже
через минуту оказалась за  пределами опасной зоны, в  которой
уровень эфирных энергий упал едва ли не до нуля. Клей тут  же
затвердел вновь, но Чунта решила не снижать скорости.  Скорее
всего, красавчик и  его спутники были  уже где-то на  берегу,
и потому ей следовало спешить.
    Во всем происшедшем  ей был неясен  только один момент  -
она никак не могла понять,  что же это за тварь  свалилась на
волшебника.  Впрочем,  объяснить  можно  было  и это - скорее
всего, Рей допустил ошибку  в заклинании и тут  же поплатился
за это. Чунту то  особенно не интересовало: ее  думами владел
только он - статный красавец с черными как смоль волосами...

    Харскил  слез  с  доски  и  направился к мысу, с которого
хорошо  просматривались  окрестности.  Прибрежные  воды   уже
очистились от тумана, середина  же озера все еще  была объята
плотной  дымкой.  Приказав   Вампирам  на  время   исчезнуть,
Харскил спрятался за  камень и устремил  взор на темные  воды
Моря Мрака.
    Вскоре из тумана  выплыл диковинный плот,  построенный из
гигантских белых червей,  на котором стояла  прекрасная нагая
женщина.  Плот  направлялся  туда,  откуда  только что пришел
сам Харскил.
    Прошло еще несколько минут,  и над озером вырос  мост, по
которому  шагал  отряд  волшебника;  едва  циклопы   покидали
очередной  пролет,  как  он  тут  же  растворялся  в воздухе.
Волшебник шел в том же направлении, что и ведьма.
    Ни  Конана,  ни  его  спутников  Харскил так и не увидел.
    "Интересно, - подумал он.  -  Выходит киммерийцу  удалось
бежать". Люди не  могли добраться до  берега раньше, чем  там
оказался он сам, а это значило, что они направились совсем  в
другое  место.  И  ведьма,  и  колдун  двигались  в  заведомо
ложном направлении.
    Как  только  волшебник  исчезнет  из  виду, он призовет к
себе  этих  бестолковых  Вампиров  и  продолжит  поиски. Если
ему  повезет,  то  он  намного  опередит  своих   соперников,
которые, вообще говоря, могут уничтожить руг друга.
    "Лучше на это не  надеяться, - подумал Харскил,  провожая
взглядом  последнюю  шеренгу  циклопов.  -  Так.  Где  же эти
крылатые ублюдки?"


                  Глава шестнадцатая


    Врожденное чувство  направление не  подвело киммерийца  и
на сей раз. Через пару часов  он и его спутники уде сидели  в
убежище  Тулла.   Путникам  показалось   странным  то,    что
огромная  пещера,  в  которой  совсем  недавно  им   пришлось
сражаться  с  мышами,  на  сей  раз  была  совершенно  пуста.
Недоумение,  порожденное   этим  открытием,   пожалуй,   было
единственным  дорожным  впечатлением,  ибо  на всем пути люди
не встретили ничего более примечательного.
    -   Ну   ты,   Тулл,   молодчина!   -   воскликнул  Лало,
разглядывая  укромное  стариковское  гнездышко.  -  Будь   ты
женщиной, я бы тебя тут же в жены взял!
    Тулл криво  улыбнулся и  вновь схватился  за свой кинжал.
    Конан устало  вздохнул. Проклятие  проклятьем, но  мог бы
этот  малый   и  помолчать,   когда  надо.   Решив  разрядить
ситуацию, Конан спросил:
    - Что ближе - палаты ведьмы или палаты колдуна?
    - Расстояние до них примерно одинаковое, - ответил Тулл.
    -  Понятно.  Тогда  скажи  -  у  кого  из  них   кладовые
побогаче?
    Тулл почесал бороду.
    -  Ты  лучше  скажи   мне,  чего  тебе  больше   хочется.
Волшебник,  тот  питает  особую  приязнь  к  золоту, им-то он
свои сундуки и набивает.
    -  Я  смотрю,  у  него  губа  не  дура! - засмеялся Лало.
    И Конан,  и Тулл  разом замолчали,  ожидая, что  их новый
спутник вновь  скажет что-нибудь  эдакое, но  к их  удивлению
на сей  раз тот  промолчал. Впрочем,  их раздражало  даже его
молчание.
    -  Что  до  ведьмы,  -  наконец  продолжил Тулл, - то она
больше всего  на свете  любит драгоценные  камни -  изумруды,
рубины и все такое прочее.
    Конан  задумался.  Что  лучше  -  золото  или драгоценные
камни?  Лучше всего и золото, и камни.
    -  Послушайте,  друзья,  может,  нам  следует погостить и
там, и там?
    - Нет, он действительно выжил  из ума, -  сказала  Элаши,
глядя на  Лало. -  Раньше он  таким все-таки  не был.  Конан,
неужели на тебя разговор  о сокровищах так подействовал?  я и
не знала, что ты такой жадный!
    Конан пропустил  ее замечание  мимо ушей,  но ответ Тулла
его тоже особенно не обрадовал.
    - Вряд ли  мы сможем это  сделать, - сказал  старик. - До
каждой  из  палат  примерно  день  пути,  находятся же они по
разные стороны от этого места.
    - Да,  это действительно  скверно, -  растерянно произнес
Конан  и  тут  же  добавил  совсем  иным тоном: - Стало быть,
идти нам надо к ведьме.
    Элаши удивленно посмотрела на киммерийца:
    - Это еще почему?
    Конан чуть  было не  сказал ей,  что с  ведьмой совладать
им  будет  проще,  поскольку  она  -  женщина,  но  тут же он
оборвал  себя  по  полуслове  и замолчал. Подобным аргументом
он  лишь  раздразнил  бы  свою  не  в меру речистую спутницу,
считавшую женщин во всем равными мужчинам.
    - Что  же ты  молчишь? -  вновь обратилась  к нему Элаши.
    Только  теперь  Конан  сообразил,  что  же  ему   следует
говорить.
    -  Видишь  ли,  Элаши,  камни  куда  дороже  и куда легче
золота.
    С этим  спорить было  невозможно, и  Элаши не  оставалось
ничего другого, как только согласиться с ним.
    Конан  торжествовал.  Эти  умники,  Лало  и  Элаши, могут
издеваться над  ним сколько  угодно, ума  у него  от этого не
убудет.
    - Тулл,  - обратился  киммериец к  старику. -  Показывай,
куда нам идти!

    Все   попытки Виккеля  воззвать к  разуму своих собратьев
оказались безрезультатными,  народ его  так и  не смог узреть
света истины,  пророка же  своего циклопы  сочли безумцем. Он
печально  брел   по  узкому   коридору,  вспоминая   недавние
разговоры.
    -  Бороться  с  колдуном  и  ведьмой?  В своем ли ты уме?
    -  Мы   обязаны  рискнуть!   Иначе  -   грош  нам   цена!
    - Рискнуть?  Виккель, да  ведь они  уничтожат нас  в один
момент - мы даже пикнуть не успеем.
    - Нас много, их же всего двое.
    - Сказал слизняк, увидев  падающие на него камни.  Оставь
ты эту глупость, брат! Лучше займись чем-нибудь стоящим.
    Виккель  говорил  со  своим  родным  братом,  который был
лишь  на  год  моложе  его,  и  потому  слышать  это ему было
особенно больно.
    -  Ты  забываешь  о  том,  что  на  нашей стороне будут и
черви.
    - Виккель, ты что  - плесени объелся? Разве  можно верить
этим подонкам?
    Виккель понял, что  продолжать разговор бессмысленно.  До
недавнего  времени  он  был  уверен, что большинство циклопов
поддержит  его  план,  теперь  же,  когда  даже  родной  брат
отвернулся от  него, он  был уверен  в обратном.  Да и  какой
это в самом деле "план"? так - пустая затея.
    Братья поняли бы Виккеля,  сумей он доказать на  деле то,
что  и  с  волшебниками  можно  бороться.  Если  бы  он   мог
нащупать  в  них  хоть  какую-то  слабину,  его  народ тут же
пошел бы за  ним - рабы  всегда ненавидят тиранов,  последние
же,  зная  об  этом,  держат  их в постоянном страхе. Виккель
вздохнул.  Оставалось  надеяться  на  то,  что  Дику  повезет
больше.  Кто  знает,  может  быть,  черви окажутся куда более
умнее циклопов,  что впоследствии  даст им  право на  большее
число депутатских мест.  Виккель согласился бы  и с этим  - в
конце концов, сейчас это было неважно.
    Он должен  был встретиться  с Диком  в уединенном  гроте,
лежавшем в стороне  от торных дорог.  Еще несколько минут,  и
он увидит своего товарища. Что же он скажет Дику?

    К  тому  времени,  когда  Дик  добрался до грота, Виккель
был  уже  там.  Разговор  с  червями  ни  к чему не привел, и
теперь  Дик  думал  только  о  том,  как же он скажет об этом
циклопу.  Впрочем, чему быть, того не миновать...
    Друзья обменялись  приветствиями, и  червь тут  же заполз
на  плоский  шершавый  камень,  как  нельзя лучше подходивший
для разговоров такого рода.
    - М-мои б-братья р-решили, что я с-сошел с ума.
    - Не может быть! Я так надеялся...
    - Н-на что т-ты н-надеялся?
    - Я  так надеялся  на то,  что тебе  повезет больше,  чем
мне.  Меня ведь тоже приняли за сумасшедшего!
    -  В-выходит,  циклопы  н-не  с-станут  помогать   н-нам?
    -  Боюсь,  что  нет.  Если  я  тебя  правильно  понял, на
червей мы тоже не можем рассчитывать.
    - Увы, эт-то т-так...
    -  Провались  они  все  в  Геену!  Что же мы теперь будем
делать?
    С  минуту  Дик  лежал  неподвижно.  Наконец он собрался с
духом и, слегка путаясь от волнения, проскрипел:
    - М-мы до-должны до-доказ-зать с-свою п-правоту д-делом!
    Виккель кивнул.
    -  Ты  прямо  читаешь  мои  мысли.  И  ты  знаешь,  такая
возможность у нас есть.
    - У т-тебя есть г-готовая идея?
    -  И  не  одна!  Правда,  у  всех  этих  идей  есть  один
недостаток -  мы можем  воплотить их  лишь ценой  собственной
жизни.
    -  Я  д-думаю,  т-тебе  следует  еще  р-раз все обдумать.
    - Именно этим я и собираюсь заняться, но теперь мы  будем
делать  это  вместе.  Одна  голова  -  хорошо, а две - лучше.
Что-нибудь мы обязательно придумаем!
    Диком  овладело  странное  волнение.  Выбор  сделан. Либо
свобода, либо сточная канава - третьего не дано.
    - Для начала я познакомлю тебя с идеей, которая...

    Ждать  Вампиров  Харскилу   пришлось  достаточно   долго.
Теперь  он  должен  был  решить  -  лететь  ли ему по воздуху
вместе  с  ними  или  же  идти  пешком.  Доверить  свою жизнь
бестолковым  мышам  он  не  мог  и  потому  предпочел  второй
вариант.
    Харскила  вновь  переполняла  ярость,  в  любую минуту он
мог  сорваться  и  наделать  кучу глупостей. Следовало как-то
успокоить  себя.  Все  складывается  не  так уж и плохо, стал
уговаривать себя он.  Люди сбежали вновь,  но зато сбились  с
их следа  и волшебники.  Он потерял  всех своих  воинов, но у
него  появились  крылатые  друзья  -  он  поменял собственных
полудурков  на  здешних  недоумков.  Положение его оставалось
примерно таким  же, каким  было и  в самом  начале пути  - не
лучше, но и не хуже.
    Харскил  шел  по  следу  Конана  и его друзей, предаваясь
этим неспешным  раздумьям, что  должны были  как-то примирить
его  с  действительностью.  Покой  к  нему,  однако, так и не
приходил, и от того  снедавшая его ярость разгоралась  со все
большей силой.

    Теперь   Чунта   вела   свой   плот   вдоль  берега.  Она
внимательно разглядывала  зеленоватые скалы,  пытаясь понять,
куда  же  могли  направится   беглецы.  Эти  места  были   ей
совершенно неведомы, за те  долгие годы, что она  провела под
землей,  на  озере  она  бывала  лишь  пару  раз.  Она  часто
вспоминала о том  счастливом времени, когда  она еще жила  на
земле.  Мужчины,  едва  завидев  ее,  искали  ее  любви,   не
подозревая  о  том,  что  объятиях  ее потеряют свою душу. Но
всему  приходит  конец.   Нравы  людей  изменились, и она уже
не  могла  появляться  перед  ними  нагой;  мало того, гибель
людей стали  связывать ее  появлением, и  потому не  раз и не
два ей приходилось  спасаться бегством от  разъяренной толпы,
жаждавшей ее смерти.
    Разумеется, пещерная  жизнь не  шла ни  в какое сравнение
с  той,  прежней   ее  жизнью,  и   все  же  ее   можно  было
существенно улучшить -  для этого достаточно  было избавиться
от колдуна и  подчинить себе все  подземное царство. Она  тут
же  наладила  бы  регулярный  приток мужчин, поставив ловушки
на горных тропах, все же остальное наладилось бы само собой.
    Прямо  перед  собой  Чунта  увидела  вход  в пещеру. Люди
вполне  могли  войти  в  нее.  Разумеется,  они могли пойти и
в любую другую пещеру,  которых здесь было предостаточно,  но
поиски ведьма решила начать именно отсюда.
    Она  достала  из  сумки  высокий  черный кувшин и пинцет.
Открыв  кувшин,  она  извлекла  из  него  при  помощи пинцета
маленький, с булавочную  головку, шарик темно-красного  цвета
и положила его прямо  на плот. Чунта пробормотала  заклинание
и сделала  несколько пасов  руками. Шарик  тут же превратился
в огромного, размером с воробья, красного шершня.
    - Лети в  пещеру, - приказала  Чунта страшному шершню.  -
Если найдешь людей - возвращайся ко мне!
    Шершень  послушно  взлетел  и   вскоре  исчез  во   мраке
пещеры.  Волшебные шершни  чрезвычайно глупы, но на  редкость
исполнительны.   С   подобными   заданиями   они  справляются
прекрасно,  но  более  сложных  поручений  давать им нельзя -
они могут только помешать делу.
    В кувшине  лежало несколько  десятков красных  шариков, и
потому  Чунта  нисколько  не  сомневалась  в  том, что поиски
беглецов  будут  недолгими.  Кувшин  этот некогда принадлежал
самозваному    волшебнику,     решившему    лишить     ведьму
покровительства  Сенши.  Однако  у  этого  нахала  ничего  не
вышло,  и  он  разделил  судьбу  всех своих предшественников,
отдав ведьме  не только  душу, но  и этот  кувшин с шершнями.
Волшебника  этого  Чунта  вспоминала  частенько:  еще бы - он
сумел продержаться целый час...
    Уйти далеко беглецы не  могли, они либо забрались  в одну
из  ближайших  пещер,  либо  отправились  берегом.  И в том и
в другом случае ждать ей оставалось недолго.
    Чунта улыбнулась. Нет, она  не поведет их в  свои пещеры,
она займется ими прямо здесь, так будет надежнее.

    Катамаи  Рей  покачивался   в  своем  паланкине,   лениво
посматривая по сторонам.  Людей он пока  не видел, но  это не
имело  особого  значения.  Скорее  всего, беглецы забрались в
одну из  пещер, которых  здесь было  в преизбытке.  Волшебник
был готов и к этому.
    Порывшись в  сундуке, Рей  достал из  него кожаную бутыль
внушительных размеров. Он потряс бутыль и приложил ее к  уху.
Послышалось  слабое  жужжание.  Рей  вынул  пробку  и   вновь
встряхнул бутыль.  Едва оттуда  выползло маленькое,  размером
с  овода,  насекомое,  пробка  была  возвращена на место. Рей
что-то  забормотал,  и  овод  превратился  вдруг  в синюю осу
размером с жаворонка. Оса  ползала по бутыли, ожидая  команды
Рея.
    -  Ты  должна  осмотреть  те  пещеры.  Если увидишь в ней
людей - сразу же возвращайся ко мне.
    Оса полетела в  сторону берега. Рейд  довольно улыбнулся.
Когда-то у него был и  черный кувшин с красными шершнями,  но
он решил продать его  заезжему любителю оккультных наук.  Ох,
и  давно  же  это  было!  Шершни  и осы терпеть не могут друг
друга.  Если  работаешь  с  шершнями  -  не выпускай ос, если
работаешь с осами -  не выпуская шершней, в  противном случае
они  просто  убьют  друг  друга.  Иметь  и  тех  и  других  -
бессмысленная роскошь, лучше ограничиться чем-то одним.
    Рей  вспоминал  о  ведьме.  Она  явно  была где-то рядом.
Теперь-то  он  не  позволит  себя  одурачить!  Эта  блудливая
особа  скоро  пожалеет  о  том,  что  стала  у  него на пути.
Катамаи Рей таких веще не прощает!


                   Глава семнадцатая


    План  Конана  был  достаточно  прост.  Они  должны   были
добраться до  палат ведьмы,  обезвредить охранников  и, набив
карманы  драгоценностями,  скрыться  в  одной  из   окраинных
пещер.  Поскольку на поиски  выхода у них могли уйти  и годы,
решено было прорыть туннель,  который рано или поздно  привел
бы их на поверхность земли.
    Элаши тут же вознегодовала.
    -  По-моему,  ты  недооцениваешь  ведьму.  Наверняка   ее
палаты   охраняются   какими-нибудь   чудищами,   вроде  этих
огромных червей.
    - Вспомни ту  рыбину, - спокойно  ответил Конана. -  Если
уж я поразил ее, то с червями я и подавно справлюсь.
    - Хорошо, будем считать,  что так оно и  будет. Поговорим
лучше  о  туннеле.  Тулл  провел  под  землей  уже  пять лет,
верно?   Я нисколько  не сомневаюсь  в том,  что он  пробовал
выбраться и таким способом.
    - Это так, Тулл? - обратился к старику Конан.
    - Разумеется я испробовал и это. Рыть имеет смысл  только
в тех местах, где своды опускаются достаточно низко. Мест  же
таких  совсем  немного,   зато  червей  и   циклопов  в   них
предостаточно.  Порою  подземные  обитатели  сами   пробивают
подобные  туннели,   в  надежде   на  то,   что  какая-нибудь
живность  свалится  на  них,  но  эти  туннели  или,  скорее,
провалы, как правило,  находятся слишком высоко,  и забраться
к ним невозможно.
    Конан повернулся к Элаши.
    - Тулл рыл в одиночку, нас же - четверо. Мы и рыть  будем
быстрее, и от червей сможет отбиться.
    -  Я  смотрю,  у  тебя  на  все есть ответ! - зло бросила
Элаши.
    Конан кивнул. Так оно и было.
    - Тулл, дружище! Сколько нам еще идти?
    - Часа два-три.
    -  Я  предлагаю  прекратить  на  это время все разговоры,
тем более что смысла в них нет никакого!
    Элаши нахмурилась, однако не сказала ни слова,  промолчал
и улыбающийся Лало.
    Теперь  они  шли  молча.  Плесень  покрывала  стены пещер
таким толстым слоем, что виден был каждый камешек.
    В одной  из пещер  им встретилась  Прядильщица. Конан тут
же услышал ее сладкий голосок:
    О  ВОИН!  ПРИДИ  КО  МНЕ,  И  ТЫ ПОЗНАЕШЬ РАЙСКИЕ УСЛАДЫ!
    На  сей  раз  Конан  и  ухом  не повел. Не вняли сладкому
зову и  Тулл с  Элаши. Друзья  хотели было  предупредить Лало
об  опасности,  но  в  этом,  как  оказалось, не было никакой
надобности. Лало на миг замер и тут же воскликнул:
    - Что это еще за  репа? Отродясь такой гадости не  видел!
    Таких оскорблений Прядильщица  вынести не могла,  она тут
же завопила:
    ДА Я ИЗ ТЕБЯ ВСЕ СОКИ ВЫСОСУ, СКОТИНА!
    Конан   усмехнулся.   Даже   попади   Лало   в   паутину,
Прядильщица вряд  ли стала  бы есть  его, уж  слишком тот был
колок.
    Тулл знал эти места как  свои пять пальцев, он вел  людей
по пустым  туннелям, которыми  местные обитатели,  похоже, не
пользовались. За  все время  им встретился  лишь один  червь,
переползший им путь и тут же скрывшийся во тьме.
    Вскоре они  уже оказались  у палат  ведьмы. Конан  и Тулл
осторожно поползли ко  входу в главную  палату, но уже  через
минуту вынуждены были  остановится. Вход охранялся  четверкой
огромный червей.
    Стараясь не шуметь, друзья поползли обратно.
    -  Ну  что?  -  в  один  голос  спросили их Элаши и Лало.
    - Перед  входом лежать  четыре огромных  червя, - ответил
Конана.
    - Я же тебе говорила!  - едва ли не радостно  воскликнула
Элаши.
    -  Лично  я  не  вижу  в  этом ничего страшного, - сказал
Конан,  с  презрением  посмотрев  на  свою  спутницу.  -   Мы
поступим так.   Двое отвлекут  на себя  червей, что  позволит
двум  другим  войти  в  палату.  Тулл  говорил,  что червь не
может  догнать  человека.   После  того,  как сокровища будут
захвачены, мы встретимся в условленном месте.
    Элаши покачала головой, Лало же заметил:
    - Ох, Конан, Конан... Для  тебя что в Геену сходить,  что
на горшок - все едино.
    К Элаши вернулся дар речи.
    - Скажи-ка  мне, Конан,  кто же  твоих червяков отвлекать
будет? Раз я  уже имела глупость  согласиться с тобой  и едва
не  оказалась  в  брюхе  у  рыбы.  Второй  раз со мной это не
пройдет!
    - Отвлекать червей будем мы с Туллом, - спокойно  ответил
Конан.  -  Мы  постараемся  водить  их за собой подольше, так
чтобы вы успели взять пару-другую камешков.
    Лало захихикал.
    -  Прежде  я  считал  тебя  тупым  варваром,  Конан,   но
оказалось,  что  дело  обстоит  и  того  хуже.  Ты   оказался
политиком,  киммериец.  Вполне   возможно,  что  однажды   ты
станешь и королем.
    Судя  по  всему,  Лало  оскорбил  его,  хотя  того, в чем
состояло  оскорбление,  Конан  так  и  не  понял. Он решил не
ломать себе голову и сделал вид, что ничего не услышал.
    -  Я  думаю,  к  делу  нужно  приступить  не  мешкая,   -
заговорил  Тулл.  -  Рано  или  поздно ведьма поймет, что она
сбилась  со  следа,  и  направится  не  куда-нибудь,  а сюда.
Лучше, если к этому времени нас здесь не будем.
    С этим не стал спорить никто.
    - Ну  что ж,  тогда не  будем терять  время зря, - сказал
Конан.

    Харскил прекрасно  понимал, что  ни он  сам, ни  те, кого
он  преследовал,  не   могут  тягаться  в   скорости  с   его
крылатыми  слугами,  и  потому  отослал  вперед  все  мышиное
воинство, оставив при себе только Рыжего.
    Рыжий  то  и  дело  начинал недовольно ворчать. Успокоить
же его было не так-то просто.
    -  Боюсь,  что  вся  эта  кровь  не  стоит  тех   трудов,
которыми она нам достается...
    - Что я тебе скажу? Вспомни ее вкус.
    - Но  не могу  же я  до скончания  лет ловить этих людей!
    - Я  понимаю тебя,  Рыжий. В  знак особой признательности
я  хочу   предложить  тебе   нечто  особенное.   Да,  кстати,
превращать тебя в насекомое я и не думал, это была шутка.
    -  Я  так  и  понял,  -  ответил  Рыжий,  явно не доверяя
сказанному.
    -  Предложение  же  мое  заключается  в следующем - после
того как  я произнесу  одно небольшое  заклинание, ты станешь
неотразимым, Рыжий,  все самки  твоего племени  будут жаждать
только одного - твоей любви!
    Рыжий фыркнул.
    -  Ты  только  зря  потратишь  время  - я и так пользуюсь
большим успехом у дам.
    Харскил едва смог удержаться от смеха.
    - Я в этом  нисколько не сомневаюсь, приятель.  Речь идет
о  другом...  Твои...  как  бы  это сказать? Да, твои мужские
потенции станут беспредельными.
    - Беспредельными?
    - Практически беспредельными.
    Рыжий изумленно уставился на Харскила.
    - Я тебя  понял. Вообще-то особых  проблем с этим  у меня
нет, но, думаю, твое заклинание тоже будет не лишним.
    На этот раз Харскил уже не мог удержаться от смеха.
    В  тот  же  миг  он  увидел  перед собой еще одну летучую
мышь.   Сделав  круг  над  его  головой,  она села на землю и
принялась пищать на разные лады.
    - Переведи! - обратился Харскил к Рыжему.
    -  Он  говорит,  что   твои  или,  вернее,  наши   жертвы
находятся у входа в палаты ведьмы.
    - Что они там забыли?
    - Кто ж их знает. Мысли мы читать не умеем.
    - Далеко это отсюда?
    - Нет. Туда можно добраться и за час.
    - Тогда чего же мы ждем?

    Виккель и  Дик двигались  по одному  из главных коридоров
по направлению  к покоям  ведьмы. Руки  Виккеля были  связаны
крепкой веревкой, свободный  конец которого находился  во рту
к Дика. Червь вел за собой взятого в плен циклопа.
    План   заговорщиков   был   достаточно   прост.   Стражи,
охранявшие господские  покои, знали  о том,  что Дик является
доверенным  лицом  Чунты,  и  вряд  ли  заподозрили  бы его в
измене.   Оказавшись  в  главной  палате,  они  стащили  бы у
ведьмы  парочку  талисманов  и  тут  же направились бы назад.
Охранники, насколько это было  известно Дику, особым умом  не
отличались, и потому наплести им можно было что угодно.
    По  завершении  первой  части  операции  Виккель  и   Дик
должны  были   поменяться  ролями,   теперь  Дик   становился
пленником,  а  Виккель  -  конвоиром.  Вторая  часть операции
была  точным  повторением  первой,  с  той лишь разницей, что
осуществляться она  должна была  в покоях  волшебника. На всю
операцию  у  них  должно  было  уйти  не меньше двух дней, но
дело  того  стоило,  ибо  в   результате  ее  они  стали   бы
обладателями  двух   магических  талисманов,   принадлежавших
враждующим  сторонам.   Талисманы  же  эти  должны были стать
мощным орудием убеждения.  Речь была заготовлена заранее.
    "Если  волшебник/ведьма  так  уж  неподебим/а,  то как вы
объясните то, что мне  удалось похитить из его/ее  логова эту
штуковину?  То,  что  вы  считаете  силой,  на  деле - пустое
бахвальство! Победа будет зав нами!"
    Эту  речь  следовало  произносить  при  большом скоплении
народных масс.
    Ни у Дика,  ни у Виккеля  не было уверенности  в том, что
план  этот  приведет  их  к  желанной  цели, но у них не было
и  особого  выбора.  Лучше  хоть  что-то,  считали  они,  чем
ничего.
    Под  дороге  им  встретилось  несколько  червей.  Рассказ
Дика ничуть  не смущал  их, они  воспринимали его  как нечто,
само собой разумеющееся. Это говорило  о том, что план их  не
так-то плох.

    Чунта   почувствовала   что-то   неладное.   Шершни  были
запущены  ею  едва  ли  не  во  все  пещеры,  однако  все она
возвращались  ни  с  чем.  Многие  еще  отсутствовали, но уже
было понятно,  что людей  в этой  части пещеры  нет. Все  это
время ее  плот плыл  со скоростью  бегущего человека,  шершни
же летели  и того  быстрее -  люди, если  бы они  были здесь,
просто  не  успели  бы  так  далеко  уйти, Следовательно, они
направились в каком-то ином направлении.
    Чунта хлопнула себя по  бедру. Ну конечно же!  Почему она
не  подумала  об  этом  раньше?  Они ведь могли направиться и
назад, тем более что те места им уже знакомы.
    Неужели  на  эту  уловку  попался  и  волшебник? Если это
так, то он может появиться здесь с минуты на минуту.
    Чунта вздохнула.  Она могла  сразиться со  своим заклятым
врагом и  сейчас. Конечно,  с энергией,  которую она получила
бы от  варвара, она  чувствовала бы  себя увереннее,  но пока
об  этом  не  приходилось  и  мечтать. Проскользнуть мимо Рея
незамеченной ей все равно  не удастся, так что  лучше напасть
на него первой.
    Чунта  принялась  рыться  в  своих сумках, вынимая оттуда
разного  рода  мистическое  оружие.  Она  устроит  засаду   в
какой-нибудь тихой пещере,  из которой этот  треклятый колдун
уже не выйдет.

    Едва  Рей  выпустил  из  бутылки  третью  осу,  как   его
осенило.  Он  зря  терял  время,  люди  ушли  совсем в другом
направлении.   Сказать  о  том,  откуда  пришло  к  нему  это
знание,  волшебник  не  мог,  но   это  его  особенно  и   не
интересовало.
    Мост резко  изменил направление.  Рей встревожился  не на
шутку.  Разумеется,  у  покоев  его  была выставлена надежная
охрана,  но  от  этих  людей  можно было ожидать чего угодно.
Могли  они  проникнуть  и  в  его  главный зал, где хранились
такие  предметы,  к  которым  даже  он,  великий Катамаи Рей,
подходил  с   опаской.  Ему   следовало  как   можно  быстрее
вернуться  домой  и  задраить  все  входы-выходы, в противном
случае могло произойти что угодно. Только бы не опоздать!
    - Прибавьте ходу, ублюдки! - заорал Рей.
    Быстрее  циклопы  бежать  уже  не  могли. Рей застонал и,
прикрыв глаза, погрузился в тягостные думы.


                  Глава восемнадцатая

    Конан и Тулл разом  выбежали в коридор, ведущий  ко входу
в главную палату  Чунты. Киммериец громко  кричал, размахивая
над головою мечом, старик  же выделывал немыслимые коленца  и
постанывая.
    В  тот  же  миг  четверка  охранников  ринулась   вперед.
В скорости черви ничуть не уступали людям.
    Друзья  бросились  бежать.  Когда  они повернули за угол,
Конан на миг остановился и раздраженно бросил:
    - Ох и набегаемся мы сегодня!
    Тулл смущенно развел руками.
    - Кто ж знал, что эти черви будут ползать так быстро...
    Они  еще  раз  повернули  за  угол и побежали по длинному
узкому коридору. Черви не отставали от них ни на шаг.

    Едва стражи скрылись за поворотом, Элаши и Лало  ринулись
ко входу  в покои  ведьмы. Не  прошло и  минуты, как  они уже
стояли в ярко освещенной передней.
    - Пустое  это дело,  - прошептала  Лало. -  Скорее всего,
ведьма взяла свои сокровища с собой.
    - А раньше об этом ты сказать не мог?
    - Так вы же меня и  не спрашивали. Лезть же в чужие  дела
не в моих правилах.
    - Лало, у нас нет времени на споры. Пора делом  заняться.
    Они  вышли  из  передней  и  оказались  в огромном зале с
высокими сводами, в центре которого стояла огромная  кровать.
Вдоль  стен   стояли  шкафы,   зеркала,  сундуки,   туалетные
столики и тумбочки.
    - Похоже, мы у цели, -  прошептала Элаши.
    - Удивительно тонкое наблюдение. Я покорен...
    - Заткнись! У нас и так мало времени.

    Харскил был  настроен решительно.  Он завладеет  варваром
и  его  клинком,  чего  бы  ему  то  ни  стоило. План его был
чрезвычайно прост. Когда они настигнут  Конана, он,  Харскил,
напустит  на  него  дюжину  другую  Вампиров. В том, что мыши
смогут  справиться  с  варваром,  можно  было не сомневаться,
тем  более  что  наградою  им  была бы кровь жертвы. Харскилу
хватило  бы  и  капли   крови  варвара  -  успех   заклинания
определялся  не  ее  количеством,  но  ее качеством. Конечно,
приятнее было  бы помучить  жертву напоследок,  но теперь  об
этом  думать  уже  не  приходилось.  Главное  -  кровь,  всем
остальным можно и пожертвовать.

    Время  шло,  а  волшебник  все  не  появлялся.  Куда   же
запропастился этот негодяй? Чунта вновь забеспокоилась.  Одно
из двух:  либо он  заметил ее  и поспешил  отступить, либо  -
подобно  ей  понял,  что  людей  в  этой  части пещеры нет, и
направился в каком-то другом направлении.
    Чем быстрее  она поймет  это, тем  лучше. Чунта выпустила
из кувшина красного шершня и сказала ему следующее:
    - Ищи волшебника  Катамаи Рея. Но  смотри - он  не должен
тебя заметить!
    Шершень  взмыл  вверх,  Чунта  же  села  на  свой  плот и
задумалась.

    Слугам Рея приходилось  несладко. Волшебник все  подгонял
и  подгонял  своих  носильщиков,   не  давая  им  ни   минуты
передышки.   "Только  бы  успеть,  -  думал  Рей. - Только бы
успеть".
    Ему вдруг  показалось, что  он слышит  какое-то жужжание.
Он   посмотрел   по   сторонам,   но   не   заметил    ничего
подозрительного.   Впрочем,   сейчас  подобные  пустяки   его
нисколько  не  беспокоили.   Рею  вспомнилась  ведьма. Скорее
всего,   эта   потаскуха    находится   где-то    поблизости.
Наверняка  она  совершила  ту  же  ошибку,  что и он сам. Но,
впрочем, это уже ее проблемы.

    Черви явно нагоняли беглецов. Конан оглянулся назад.  Еще
пять-десять  минут,  и  эти  ползучие  твари  будут давить на
пятки.
    - По...  камням... они...  лазать... могут?  - крикнул он
обливающемуся потом Туллу.
    - Плохо! - прохрипел старик.
    - Тогда бежим направо!
    Правый туннель был уже знаком киммерийцу, по одно из  его
стен можно  было забраться  наверх, на  узкую каменную полку.
Не прошло и минуты, как друзья оказались перед нею.
    - За мною!  - крикнул киммериец  и, не дожидаясь  ответа,
полез наверх.
    Стена  оказалась  куда  круче,  чем  думал  Конан, однако
ему  не  составило  особого  труда  добраться до полки, годы,
проведенные  среди  диких  киммерийских  скал,  не прошли для
него даром, он  лазал по скалам  с ловкостью ящерицы.   Через
минуту на полку  забрался и старик,  подобной прыти Конан  от
него никак не ожидал.
    - Что же мы будем  делать? - прохрипел Тулл, усевшись  на
камень. - Не торчать же нам здесь вечно?
    Конан взял  в руки  большой, в  две человеческие  головы,
камень.
    - Долго  мы здесь  не задержимся,  дружище. Оружия  у нас
теперь хоть отбавляй.
    Тулл  согласно  кивнул  и  тоже  наклонился  за   камнем.
    Черви  были   уже  под   ними.  Один   из  них   принялся
извиваться на месте, произнося немыслимый скрип.
    - Н-немедленно с-спускайтесь вниз! - услышал вдруг Конан.
    Фраза эта была произнесена на языке гиперборейцев.  Конан
немало  удивился  познаниям  червей,  не  решил не вступать с
ними в диалог. Вместо этого он швырнул вниз камень.
    Бросок  его  был  точен.  Червь,  лежавший  под   скалой,
забился  в  предсмертной  агонии,  истекая тягучей желтоватой
жидкостью.  Метким оказался и бросок Тулла.
    Пара  оставшихся  в  живых  червей  тут  же  отползла  на
безопасное по их понятиям  расстояние. С минуту они  о чем-то
совещались,  затем  один  из  них  заполз  на большой плоский
камень и грозно проскрипел:
    - М-мы еще в-вернем-ся!
    После этого черви гордо удалились.
    - Что он хотел этим сказать? - удивился Тулл.
    Конан пожал плечами.
    -  Кто  ж  его  знает.  Может  быть,  они  отправились за
подмогой, а может, имелось в  виду и что-то другое. Я  думаю,
нам не следует  ломать себе голову  над этим. В  любом случае
нам нужно уходить отсюда.
    Пока  киммериец  спускался  вниз,  старик  стоял наверху,
держа  наготове  огромный  камень.  Оказавшись  внизу,  Конан
извлек меч из ножен и  стал дожидаться Тулла. Черви так  и не
появились.
    - Надеюсь, Элаши и этот придурок сделали все что надо,  -
сказал старик.
    - Времени на это  у них было предостаточно,  - усмехнулся
киммериец. - Интересно, чем же они нас обрадуют?

    Проблема, с которой столкнулись Элаши  и Лало,  оказалась
достаточно странной, камней  было слишком много.  Понять, что
это  за  камни,  можно  было  лишь  при  свете  дня, но Лало,
оказавшись  докой  в  этих  вопросах,  тут же нашел среди них
рубины, изумруды,  алмазы, сапфиры,  огненные агаты,  опалы и
жемчуг.
    Отобрав  самые  ценные  камни,  они  наполнили ими четыре
кожаных мешка, нести которые было весьма непросто.
    - Все, хватит! - сказала Элаши.
    - А как же все остальное?
    - Ты хочешь, чтобы под тяжестью камней мешки порвались?
    - Нет, нет! Это я так.
    Взяв в  руки мешки,  спутники направились  к выходу. Едва
они  миновали  главный  туннель  и  свернули  за  угол, как у
входа появилась пара охранников.
    - Я и не ожидал, что все пройдет так гладко, -  прошептал
Лало.
    -  Рано  ты  об  этом  заговорил,  -  ответила  Элаши.  -
Радоваться будем потом.
    -  Слушай,  Элаши,  порою  мне  сдается,  что   проклятье
наложено не только на меня!
    - Замолчи, идиот! Ты слышишь?
    Из-за угла доносились чьи-то тяжелые шаги.
    -  Скорее  сюда!  -  прошептал  Лало  и,  протиснувшись в
крохотный грот, помог забраться туда и своей спутнице.
    Вскоре  они  увидели  огромного  червя, державшего во рту
веревку,  которой  были  связаны  руки  покорно следующего за
своим  конвоиром  циклопа.  Элаши  внимательно  наблюдала  за
этой  странной   парочкой,  не   забывая  время   от  времени
поглядывать и  на своего  не в  меру разговорчивого спутника.
Предосторожность эта  оказалась не  лишней, едва  хвост червя
исчез и виду, Лало  зашевелил губами, явно собираясь  сказать
ей  очередную  глупость.  Элаши  выпустила  мешок  из  руки и
крепко  зажала   ему  рот,   несказанно  удивив   тем  своего
спутника.
    Дар речи вернулся к нему только через минуту.
    - Более напористой женщины  я еще не видел!  - восхищенно
пробормотал он.
    Элаши улыбнулась.
    - Хватит сидеть. Наверняка друзья нас уже заждались.

    У  входа  в  покои  ведьмы  Дик  и  Виккель, увидели двух
чрезвычайно  взволнованных  червей.  Виккель, понурив голову,
ждал,  когда  черви наговорятся друг  с другом,   справедливо
полагая, что предметом их  разговора является не он,  а нечто
куда  более  важное.  Дик  дернул  за  веревку, и они вошли в
покои ведьмы.
    Едва  они  миновали  переднюю  и  вошли  в  главную залу,
Виккель спросил:
    - Что произошло?
    -  Н-недавно  з-десь  появилась  п-парочка л-людей. В-все
четыре охранника отправились в-в п-погоню з-за н-ними.
    - Четыре? Лично я заметил только двух.
    -  Д-воих  уже  н-нет,  они  п-погибли.  Л-люди  убили их
к-камнями.
    - Какое  зверство! -  пробормотал циклоп,  но едва  ли не
тут же добавил:  - Впрочем, нет  худа без добра.  Происшедшее
как-то повлияет и на отношение червей к ведьме.
    - З-здесь я с-с тобой с-согласен.
    Виккель  стал  и  с  интересом  разглядывать покои Чунты.
    - Кому как  не тебе знать  эти места, Дик.  Скажи, что мы
должны взять?
    - Иди з-за м-мной.
    Они  направились  к  огромному  комоду.  Виккель внезапно
вскрикнул  и  тут  же  поднял  с пола камешек, поранивший ему
ногу.
    -  Ты  смотри!  Да  это  же  изумруд! - Он понес камень к
морде Дика. - Они что - так повсюду и валяются?
    - Ко-конечно н-нет!
    Виккель на миг задумался.
    - Ты  знаешь, приятель,  мне кажется,  что людей  было не
двое.
    - Д-да. З-здесь п-побывал и т-третий.
    - Совершенно  верно. Пока  охранники гонялись  за людьми,
кто-то лишил твою госпожу всех ее сокровищ.
    - Д-да! П-представляю, к-какую она р-рожу с-скорчит!
    Виккель рассмеялся
    - Ну а  теперь, старик, давай  и мы прихватим  свою долю.
Хуже ей от этого уже не будет.


                  Глава девятнадцать


    Харскил  осторожно  выглянул  из-за  камня.  Глазам   его
предстала    странная    картина:    из    узкого    прохода,
охранявшегося  парой  огромных   червей,  появилось  двое   -
циклоп  и  червь.  Руки  у  циклопа  были  связаны, второй же
конец веревки  находился у  червя во  рту. Эта  странная пара
вскоре  исчезла  за  поворотом.   Харскил  подозвал  к   себе
Рыжего.
    - Ты  шел слишком  медленно, -  сказала мышь.  - Люди уже
ушли.
    Харскил заскрипел зубами.
    - Куда ушли?
    - Они  находятся неподалеку  отсюда. Двое  уже там,  двое
других направляются  туда же.  Наши разведчики  сообщили мне,
что первая  пара отвлекала  на себя  внимание червей,  вторая
же пара в это время  побывала в покоях ведьмы и  вышла оттуда
с каким-то тяжелым грузом.
    Харскил удивленно покачал  головой. Оказывается, они  еще
и  воры.  Но  ничего,  после  того,  как  мыши  расправятся с
людьми,  а  произойти  это   должно  было  совсем  скоро   он
прихватит с собой и награбленные ими сокровища.
    - Показывай путь, - приказал Харскил Рыжему.

    Обе пары пришли  в условленное место  почти одновременно.
Элаши и Лало несли с собой тяжелые мешки.
    -  Удивительно!  -  засмеялся  Лало.  -  И  как это вы не
заблудились?
    Тулл заскрипел зубами, Конан  же изобразил на лице  некое
подобие улыбки.
    - Я смотрю, вы времени даром не теряли.
    - На это  можно купить целое  царство, - ответила  Элаши.
-  Пока  же  я  предпочту  свою  долю  тебе.  - Она протянула
киммерийцу оба мешка.
    Конан покачал головой.
    - Мне и своей хватит.
    Он взял один из мешков и оценивающе прикинул, тяжелый  ли
он. К  несчастью, мешок  оказался слишком  ветхим, и  из него
сверкающим потоком хлынули каменья.
    - Что ты наделал! - воскликнула Элаши.
    Не  говоря   ни  слова,   Конан  присел,   собрал  горсть
самоцветов и высыпал их в кошель, висевший у него на поясе.
    - А как же остальное? - изумился Тулл.
    -  С  меня  достаточно  и   того,  -  ответил  Конан.   -
Сокровища сокровищами, но жизнь мне дороже.
    - Но ведь эти богатства...
    -  Обесценятся,  если  мы  не  сможем выйти из пещеры. Вы
забываете о том, что мы со всех сторон окружены врагами.
    - Смотрите, -  воскликнул Тулл, показывая  куда-то вверх.
- Мышь!
    Крылатая  тварь  тут  же  метнулась  к выходу из пещеры и
исчезла.
    - Хорошо,  если она  одна, -  пробормотал киммериец.  - В
любом случае нам лучше уйти.
    Друзья направились к  выходу, с сожалением  поглядывая на
рассыпанные  сокровища.  В  последний  момент Элаши подняла с
земли огромный изумруд и протянула его киммерийцу.
    -    Зря    ты     такими    камнями     разбрасываешься.
    Конан посмотрел  на камень.  Да, этот  камень стоил  всех
прочих. Взяв его в  руки, киммериец почувствовал, что  камень
едва  заметно  пульсирует,  но  он  решил  не обращать на это
странное обстоятельство внимания и положил его в кошель.

    Шершень вернулся к ведьме  с вестью о том,  что волшебник
с  большой  скоростью  движется  к  своему  дому. Новость эта
ничуть не  обрадовала Чунту.  Разрази его  гром! Чего доброго
он ее и опередит!
    Впрочем, отчаиваться  пока было  рано. В  запасе у ведьмы
было одно чудодейственное  средство, прибегать к  которому ей
доводилось лишь  однажды, ибо  применение его  было связано с
немалой опасностью. Рисковала  она многим, но  ничего другого
ей, похоже, уже не оставалось.
    Живой  плот  ведьмы  выехал   на  пологий  берег.   Чунта
пробормотала  заклинание,  и  в  тот  же миг узы, соединявшие
червей в единое целое, распались.
    - Возвращайтесь  в мои  покои, да  побыстрее! - приказала
ведьма своим слугам.
    Черви  отправились  на  поиски  туннелей,  по которым они
могли  бы  добраться  до  дома,  Чунта  же  достала  из сумки
пергамент  с  заклинанием,  которым  она  не пользовалась вот
уже двести  лет.   Свиток этот  был сделан  из кожи  крылатой
рептилии, жившей на  Земле задолго до  того, как туда  пришли
люди.  Размахом  крыльев  эта  древняя  тварь уступала только
птице  Рух,  голова  ее  походила  на голову крокодила, когти
же на ее черных лапах  были остры словно бритва. Поймано  это
чудище  было  в  зловонных  джунглях  к  востоку от Ксухотля,
одной из твердынь Черных Царств.
    При произнесении  заклинания свиток  превращался в  плащ,
который заклинатель должен  был надеть на  себя; при этом  он
становился  точной  копией  того  древнего  ящера,  из  шкуры
которого  и  был  сделан  свиток.  Ящер  не  боялся  никого и
ничего, однако у заклинания  был один серьезный недостаток  -
понять, сколь  долгим   будет его  действие, было невозможно,
соответственно, воспользовавшемуся им следовало избегать  как
больших высот,  так и  высоких скоростей,  в противном случае
полет мог обернуться и катастрофой.
    Чунта  была  весьма     искушена  в  магических материях,
однако  летать  каким-то  иным  способом  не  могла. Смягчить
возможное   падение   также    было   невозможно,   ибо    на
произнесение заклинания, делающего  мага легким как  перышко,
требовалось  несколько  минут,  которыми  она, разумеется, не
обладала. И все же в ее положении риск был оправдан.
    Ведьма  стала  взбираться  на  высокую  скалу,  сжимая  в
руках  магических  свиток.  Крылатые  ящеры прекрасно летали,
но вот взлететь им было  непросто - для этого им  требовалось
возвышение,  с  которого  они  могли  бы  спрыгнуть,  раскрыв
свои широкие крылья.
    Оказавшись на вершине, Чунта развернула свиток.

    Катамаи  Рей  чувствовал  себя  уверенно.  Одна из его ос
сообщила  ему  о  том,  что  ведьма осталась далеко позади. К
тому времени, когда  она осознает свою  ошибку, и Рей,  и его
жертвы будут для нее недосягаемы.
    В тот  же миг  над волшебником  пронеслась странная тень.
Он  посмотрел  наверх,  однако  ничего  не  увидел.  Впрочем,
нет,  тень  была  уже  далеко  впереди.  Или  ему  это только
показалось?
    - Что это? - спросил он у своих слуг.
    Циклоп,  бежавший  рядом  с  паланкином,  пожал плечами и
ответил:
    - Не иначе, мышь.
    -  Что  я,  по-твоему,  -  мышей  не  видел?  -   рявкнул
волшебник и задумался.
    Если это не мышь, то что же это такое?
    Скорее  всего,   эта  крылатая   тварь  появилась   здесь
случайно,  более   того,  она   могла  быть   и  плодом   его
воображения.   Тревожиться пока  рано, подумал  Рей и  тут же
почувствовал, как к сердцу его подступает страх.

    Дик  и  Виккель  торжествовали.  Первая  часть   операции
прошла  на  удивление  гладко,  в  своем  кошеле  циклоп  нес
магическое устройство,  похищенное из  покоев ведьмы.  Палаты
Чунты  остались  далеко  позади.   Дик  остановился  и   стал
объяснять  своему  другу   принцип  работы  этого   странного
устройства,   представлявшего   собой   деревянную    дощечку
размером с игральную карту,  на одном из концов  которой было
высверлено  крохотное  отверстие,  к  другому  же  концу  был
приделан небольшой рычажок.
    -  Н-направляешь  отверстие  н-на  т-ту с-стену и н-нажми
р-рычаг, - проскрипел Дик.
    Виккель  выполнил  сказанное,  и  из  отверстия  вылетела
тончайшая  белая  нить,  которая  начала  тут же сплетаться в
хитроумную  паутину.  Виккель  вернул  рычажок  на  место,  и
паутинка  мгновенно   оборвалась,  теперь   кружевная   сеть,
повисшая  меж  камнями,  не  была  связана  с  породившим  ее
устройством.
    Циклопа это нисколько не поразило.
    - Ну и что с того? На кой черт нам нужна эта паутина?
    - П-попробуй ее р-разорвать.
    Виккель  коснулся  кружев  и  тут  же  оказался плененным
ими.  Он  было  попытался  вырваться  из  этих тончайших пут,
но тут же понял, что сделать это ему не удастся.
    - Я забираю  свои слова обратно.  Теперь скажи -  как мне
отсюда выбраться?
    - П-переключи р-рычажок.
    Виккель  с  трудом   осуществил  названное  действие,   и
паутина  тут  же  стала  возвращаться  назад,  в  дощечку. Не
прошло и минуты, как циклоп был свободен вновь.
    -  Эт-то  в-волшебство  н-не  считается с-серьезным, н-но
оно н-не т-требует и с-специальных п-познаний в магии.
    -  Замечательно!  -  воодушевился  циклоп.  -  Даже одной
этой штуки достаточно для того, чтобы народ пошел за нами!

    Харскилом  овладело   странное  беспокойство.   Один   из
разведчиков  сообщил   ему,  что   люди,  которых   он  ищет,
находятся  совсем  рядом.  Ему  хотелось  тут  же побежать за
ними, но он  понимал, что теперь  ему следует быть  предельно
осмотрительным. Лучше не спешить и действовать наверняка.
    Под   ногами   у   него   что-то   поблескивало.  Харскил
наклонился и поднял с  земли маленький камешек. Он  знал толк
в  камнях  и  тут  же  понял,  что  держит  в руках небольшой
рубин.    Он  принялся   рассматривать  другие   камни  и   с
удивлением  обнаружил,  что  стоит  на  россыпи   самоцветов.
"Грешно проходить  мимо таких  сокровищ, -  подумал Харскил и
стал  набивать  камнями  карманы.  -  Минута-другая ничего не
решат, - думал он, - уйти от меня варвар теперь не сможет".

    Огромный  ящер  грандиозно  размахивал  крылами. Он и его
собраться владели  Землей, ибо  им дано  было покорить  небо.
Полет,  исполненный  легкости  и  мощи...  Чунта  вспомнила о
грозящей  ей  опасности  и  тут  же  пришла  в  себя. Летать,
конечно,  приятно,  но  существуют   и  другие,  куда   менее
рискованные,  способы  достижения   блаженства.  Как   только
варвар  окажется  в  ее  руках,  она  насладиться  сполна.  О
сладостная нега...


                    Глава двадцатая


    Конан  вел  друзей  по  извилистому  коридору  с высокими
сводами.
    - Боюсь, этот  чурбан заведет нас  не туда, -  послышался
сзади голос Лало.
    К оскорблениям подобного  рода киммериец уже  привык, они
нисколько не трогали его. И тут Лало сказал:
    - Как ты бесстрашен, киммериец!
    Конан  резко  обернулся  и   посмотрел  в  глаза   своему
спутнику.
    - Это еще что за новости?
    - Что-то я тебя не понимаю, киммериец, - удивился Лало.
    Голос его зазвучал вновь:
    - Знал бы ты, как  не хочется мне тебя обижать,  дружище.
    Киммериец  внезапно  понял,  что  эти  слова  рождаются в
нем  самом,  он  не  слышал  их  своим физическим слухом, они
звучали в его мозгу.
    -  Это  я  так,  Лало.  Не  обращай  на  меня   внимания.
    "Опять  какое-то  колдовство.  Неужели  я научился читать
мысли", - поразился Конан. В том, что этот бестелесный  голос
принадлежал его товарищу, он нисколько не сомневался.
    Через минуту Элаши споткнулась  о камень и неловко  упала
наземь, обнажив свои красивые ноги. Конан ухмыльнулся.
    - Я  смотрю, ты  ни о  чем другом  и думать  не можешь! -
презрительно фыркнула Элаши.
    Тут же последовало:
    - Конан, любимый, как мне плохо без тебя...
    Киммериец  смутился,  но  тут  же  заметил, что последнюю
фразу  услышал  только  он  -  ни  Тулл,  ни  Лало  никак  не
среагировали  на  нее.  Быть  может,  на  этот  раз он слышал
мысли Элаши?
    Что  это   с  ним   случилось?  Неужели   его  заколдовал
неведомый волшебник?
    Немного подумав,  он решил,  что последнее  предположение
лишено  смысла.  Какой  толк  в  таком  колдовстве,   которое
позволяет  жертве  читать  чужие  мысли?  На  проклятье   это
как-то не похоже.
    Произошло  нечто  значительное.  Ломать  голову  над тем,
что это, киммериец  не собирался, на  это у него  попросту не
было  времени.  Если  в  минуту  опасности  тебе  протягивают
спасительное оружие, ты берешь  его, не спрашивая о  том, кто
это делает и зачем.
    Конан был прагматиком.
    Именно по этой  причине он решил  не делиться с  друзьями
своим  открытием.  Быть  может,  когда-нибудь  он  и поведает
им об этом. Когда-нибудь, но только не сейчас.

    -  Они  совсем  рядом,  -  тихонько  пропищал Рыжий. - За
этим поворотом.
    - Вы готовы к атаке? - спросил Харскил.
    - Еще  бы не  готовы! Наши  ребята только  этого и  ждут.
    - Вот и  прекрасно. Чашу с  кровью вы получите  сразу же,
скажи об этом своим братьям.

    Чунта  стояла  перед  входом  в  свои  покои, наблюдая за
двумя перепуганными  стражами. Принимать  обычный свой  облик
она не спешила.
    Своего   поста   черви   так   и   не  покинули,  ведьма,
удовлетворенная  этим,  развела  полы  плаща, дабы не вводить
слуг  в  излишнее  смущение.  Она вопросительно посмотрела на
них. Те мгновенно  успокоились и принялись  докладывать своей
госпоже  о  том,  что  приключилось   с  ними  ха  время   ее
отсутствия.
    -  Эт-то  н-настоящий  д-демон!  Он  убил  Кука и Т-туму!
    Чунта жестом  руки призвала  червей к  молчанию. Известие
о гибели двух  слуг ее нисколько  не взволновало, куда  более
важным было  то, что  варвар находится  где-то рядом. Медлить
было нельзя.
    Она взобралась на хвост одного из червей.
    -  Когда  я  приму  облик  ящера,  ты легонько подбросишь
меня вверх.
    Не  дожидаясь  ответа,  она  вновь  обратилась в крылатую
рептилию и раскрыла свои широкие крыла.
    Насмерть перепуганный червь  дернулся и взмахнул  хвостом
с такой силой, что ящер взлетел к сводам пещеры.
    Пленить  варвара   можно  было   несколькими   способами,
особенно  хорош  был  один  из  них,  позволявший  ей застать
варвара  врасплох.  Конан  был  где-то рядом, она чувствовала
его запах.

    Теперь  циклопы  бежали  по  широкому  туннелю,  ведущему
прямо к его дому. Катамаи Рей поежился. Неужели он опоздает?
    -  Я  с  вас  шкуры  поспускаю,  болваны!  Неужели  вы не
можете прибавить ходу?

    Вторая  часть  операции  прошла  так  же  блестяще, как и
первая.   Парочка  циклопов,  охранявших  покои   волшебника,
решила не вмешиваться в  дела доверенного лица их  господина,
тем  более  что  последний  не  известил  их  о  том,  что  с
некоторых  пор  статус  Виккеля  стал  совершенно  иным.  Рей
считал циклопов идиотами и  потому не имел привычки  делиться
с  ними  своими  мыслями.  В  своем  плане Виккель учел и это
немаловажное обстоятельство.
    Оказавшись  в  палате  Рея,  друзья  тут  же принялись за
дело, не  прошло и  минуты, как  они завладели  одним из  его
талисманов,  а  через  полчаса  Виккель  уже   демонстрировал
своему другу их новое приобретение.
    Вначале  небольшой  серый  кувшин  не казался Дику чем-то
особенным,  однако  циклоп  тут  же  доказал ему обратное. Он
достал из  кувшина щепотку  белого порошка и бросил ее  перед
Диком.
    - Н-ну и что из э-этого?
    - Попробуй-ка переползти это место.
    Будь у Дика  плечи, он пожал  бы ими, настолько  странным
казалось ему предложение Виккеля.   Он покорно пополз  вперед
и тут  - тут  он почувствовал,  что опора,  потребная ему для
движения, исчезла! Он словно повис в воздухе.
    Виккель засмеялся.
    -  Это  особая  смазка.   Она  делает  камень   настолько
скользким, что передвигаться по нему можно только так.
    Циклоп  легонько  толкнул  Дика,  и  тот легко заскользил
вперед.  Подъехав  к  краю  этого  волшебного  катка,   червь
поспешил выбраться на привычную шершавую поверхность.
    - В-вот  это д-да!  - восхитился  он. -  И д-долго  эт-то
д-дей-ствует?
    -  К  сожалению,  нет.  Через  час  этот  камень ничем не
будет  отличаться  от  всех  остальных.  Но нас это не должно
волновать   -   магические   предметы   должны   быть  нашими
аргументами  в  споре  с  массами,  верно?  Так  что   своему
назначению они отвечают.
    - Н-нес-сомненно!
    - Не будем  зря терять время.  Куда мы теперь  направимся
- к тебе или ко мне?
    - М-мои п-пещеры п-поб-ближе.
    - Стало быть, туда мы и пойдем.

    Конан  услышал  писк  мышей  задолго  до  того,  как   их
приближение  заметили  его  спутники.  Он  выхватил  меч   из
ножен и резко развернулся.
    -  В  чем  дело,  Конан?  - испуганно пробормотала Элаши.
    -     Позади     мыши!      -     крикнул      киммериец.
    У  входа  в  пещеру  появилась  дюжина  огромных  летучих
мышей.  В   нескольких  шагах   от  Конана   начинался  узкий
туннель, и  киммериец решил  отступить туда,  ибо мыши  могли
бы влетать в него лишь поодиночке.
    -  Скорее  в  туннель,  -  закричал  он  друзьям. - Я вас
прикрою!
    -  Конан...  -  начала  было  Элаши,  но киммериец тут же
прервал ее:
    - Делайте то, что я сказал!
    Спутники  подчинились   его  приказу;   мысли  их    были
исполнены  страха,  однако  в  них  слышалась и решительность
помочь  ему,  Конану.  Киммериец  мрачно  усмехнулся и поднял
свой меч.
    Первую мышь он зарубил  играючи, со второй и  третьей ему
пришлось немного повозиться.
    И  все  же  мышей  было  слишком  много.  Не  успел Конан
занести меч для  нового удара, как  на него обрушились  сразу
четыре мыши. Они были  куда легче его, но  совокупность массы
их хватило  для того,  чтобы сбить  его с  ног. Конан  рухнул
наземь, успев  пронзить клинком  одну из  нападавших на  него
тварей.  Другая  мышь  вцепилась  зубами  ему в плечо и стала
жадно сосать  выступившую из  ранки кровь.  Конан схватил  ее
за крылья и размозжил ее хрупкое тельце о камни.
    И  тут  в  пещере  появился  Харскил. Только теперь Конан
вспомнил  о  его  существовании.   Харскил,  сжимавший в руке
тонкий  клинок,  пытался  приблизиться  к  нему,  однако  ему
помешали мыши, снующие по пещере.
    -  Мы  идем  к  тебе,  Конан!  -  услышал  киммериец крик
друзей. Он  размозжил голову  еще одной  мыши и  перевел дух.
"Похоже,  на  этот  раз  они  легко  одолеют  противника,   -
подумал он, - ни мыши, ни Харскил им не страшны".
    И тут раздался ужасный рев.
    Он  не   походил  ни   на  что,   грозный  звериный   рык
смешивался  в  нем  с  пронзительным, леденящим кровь визгом.
Конан глянул вверх. То же самое сделали Харскил и мыши.
    На  них  камнем  падало   огромное  крылатое  чудище,   с
головою крокодила и крылами гигантской летучей мыши.
    Конан поднял меч над головой, готовясь к встрече с  новым
противником,  но  в  это  же  мгновение обезумевшая от страха
летучая мышь метнулась к нему и выбила клинок из его рук.
    Не успел Конан  опомниться, как чудовищные  лапы схватили
его  за  руку  и  за  кожаный  пояс. Ящер замахал крыльями и,
легко оторвав свою добычу от земли, стал набирать высоту.
    - Бегите! - закричал киммериец друзьям.
    Его  спутники  исчезли  в  туннеле,  поняв,  что   помочь
своему товарищу они уже не  смогут. Ящер же взлетал все  выше
и выше.
    Снизу  донесся  истошный  крик  Харскила,   проклинавшего
и судьбу, и богов, и ящера.
    Чудище вылетело  из пещеры  и теперь  летело по  широкому
туннелю,  круто  уходившему  влево.  Конан  даже  не  пытался
сопротивляться,  ибо  прекрасно  понимал,  к  чему   приведет
падение с такой высоты.

    Харскил  внезапно  понял,  что  теплые капли, упавшие ему
на лицо, были  каплями крови -  крови Конана. Для  заклинания
было достаточно  и их.  Клинок героя  лежал в  трех шагах  от
него.
    Едва  Харскил  сделал  шаг  вперед,  как перед ним возник
Рыжий.
    - Пошел вон! - негромко сказал Харскил.
    - Я требую, чтобы  ты немедленно выполнил свое  обещание,
- зло прошипел Рыжий.  - Хватит нас завтраками кормить!
    - Ждать  тебе осталось  недолго, Рыжий.  Сейчас я  возьму
этот меч...
    -  Я  сказал  -  немедленно!  -  завопила  мышь,   гневно
передернул крыльями.
    Это было уже слишком.  Харскил взмахнул своим клинком,  и
голова   Рыжего   покатилась   по   земле.   Пять  или  шесть
оставшихся  в  живых  вампиров  переглянулись и вопросительно
посмотрели на Харскила?
    - Вы тоже спешите?
    Мыши  развели  крылами  -  нет,  нет,  никто  не  спешит.
    Харскил  взял  в  руки  клинок Конана, осторожно коснулся
его  острием  капельки   крови,  упавшей  ему   на  лицо,   и
стал читать  заклинание, прикладывая  холодную стал  клинка к
различным частям своего тела.
    Белый   мерцающий   свет    наполнил   пещеру.    Харскил
почувствовал,  что  тело  его  начинает  распадаться   надвое
-  правая  его  сторона  стала  средоточием  мужского начала,
левая - женского.   Еще немного, и  слившиеся в нем  сущности
вернутся  к  блаженной   своей  особенности.  Он   засмеялся,
вспомнив о том, каких  трудов стоило ему это  освобождение. А
сколько ему  пришлось пролить  невинной крови!  Даже подумать
страшно. Он довольно хмыкнул и через миг потерял сознание.
    Мужчина  и  женщина  стояли  друг  против друга, довольно
улыбаясь.
    -  Это  еще   что  такое?  -   раздался  хриплый   голос.
    Люди обернулись.  Мужчина держал  к руках  клинок Конана,
женщина - меч Харскила.
    Перед ними стоял не кто иной, как сам Катамаи Рей.
    - Кто вы такие? - грозно спросил волшебник.
    - Не твое дело, - ответила женщина.
    -  Попридержи  язык!  -  прошептал  стоявший  рядом с ней
мужчина.
    - После стольких лет молчания? Да ни за что!
    -  Однажды  твой  язык  уже  сослужил  нам дурную службу,
дорогая.
    - Мой язык? Да как ты...
    - Молчать! -  заорал волшебник. -  У меня нет  времени на
то, чтобы выслушивать этот бред!
    - Что  ты стоишь?  - прошептала  женщина. -  Неужели мы с
ним не справимся?
    -  Не  говори  глупостей,  -  так  же  шепотом ответил ей
мужчина.
    С пронзительным визгом  женщина бросилась на  волшебника.
Спутнику   ее   не   оставалось   ничего   иного,  кроме  как
последовать ее примеру.
    Волшебник   взмахнул   руками   и   произнес  заклинание,
состоявшее всего из четырех слов, слов резких и страшных.
    Мужчина  почувствовал,  что  у  него  отнимаются ноги. Он
посмотрел вниз и  к ужасу своему  увидел, что ног  у него уже
нет - они превратились  в грязную зловонную лужу.  Он перевел
взгляд на  свою спутницу  и увидел,  что с  нею происходит то
же самое.
    - Что ты наделал! - возопила она.
    - Я? Я наделал?
    Это  были  его  последние  слова  -  Харскил  Лоплейнский
превратился в лужицу.


                 Глава двадцать первая


    Черви встретили  Дика не  очень-то радушно.  Больше всего
их  смущало  то,  что  он  появился  не  один, а в компании с
циклопом.
    - Д-дик, т-ты что - с-спятил?
    - Т-ты з-зачем его с-сюда п-привел?
    - У т-тебя что - с-своей головы н-нет?
    После того,  как друзья  продемонстрировали соплеменникам
Дика чудесную  паутину и  волшебную смазку,  волнение в  зале
усилилось.
    - О б-боги!
    - Д-дик, п-прекрати с-сейчас же!
    - Я полагаю, нам  пора брать слово, -  прошептал Виккель.
    -  П-похоже     н-на  то,  -  согласился с товарищем Дик.
    Друзья посвятили червей в свои  планы, и тут же в  пещере
установилось   напряженное   молчание.   Черви    задумались.
Разумеется,  Чунту  они  не  любили,  но  мысль о том, что ее
можно  низвергнуть,  никогда  не  приходила  им в голову - уж
слишком неравны были  силы. Теперь же  ведьма предстала им  в
новом свете  - она  была не  всесильна, доказательством  чего
были  магические  предметы,  похищенные  заговорщиками. Споры
длились  не  один  час,  но  в  результате  их червям удалось
прийти  к  единому   мнению:  если  Дик   и  Виккель   смогут
гарантировать участие  в борьбе   одноглазых, то  они, черви,
станут на сторону заговорщиков.
    Дик    и    Виккель    переглянулись.    Ну   наконец-то!
    Разумеется, торжествовать пока  было рано: им  нужно было
привлечь   на   свою   сторону   и   циклопов,   однако    то
обстоятельство,  что  они  уже  заручились поддержкой червей,
существенно упрощало их задачу.
    Виккель повел своего друга к родным пещерам.

    Ящер  уносил  Конана  все  дальше  и  дальше от пещеры. В
том,  что  это  чудовище  было  послано одним из волшебников,
киммериец не  сомневался; оставалось  понять, кому  же из них
он  обязан  этим  необычным  путешествием.  Судя по всему, он
нужен  был  магу  живым,  в  противном  случае  ящер давно бы
выпустил его из своих когтей.
    Ответ на свой  вопрос киммериец получил  в ту же  минуту.
В голове его прозвучало:
    Скоро мы будем дома, красавчик.
    Голос мог  принадлежать только  женщине, пусть  и исходил
он от крылатого зубастого  чудовища. Скорее всего, его  несла
сама  Чунта,  чудесным  образом  превратившаяся  в   ужасного
дракона.
    Через  миг  сомнений  в  этом  у  него уже не было - ящер
свернул  налево  и  полетел  по  хорошо  знакомому киммерийцу
туннелю  -  туннелю,  ведущему  к  покои  ведьмы.  У  входа в
палаты  лежали  два  гигантских  червя,  с которыми Конан был
уже знаком.
    Крылатая  рептилия  спланировала   на  пол  и   выпустили
киммерийца  из  своих  страшных  лап.  Ведьма  нисколько   не
сомневалась в том, что бежать  от нее пленник уже не  сможет,
-  одно  неосторожное  движение,  и  черви  тут  же  раздавят
варвара своими массивными телами.
    Пленник,  однако,  бежать  и  не  думал. С тех самых пор,
как ведьма приняла обычный  свой облик, он смотрел  только на
нее.   Конан ожидал  увидеть уродливую  безобразную старуху -
перед ним  же стояла  редкостная красавица,  которая вдобавок
ко  всему  была  совершенно  нагой.  Кром! Как она прекрасна!
Такой груди и таких ног ему еще не доводилось видеть.
    Ведьма томно улыбнулась.
    - Знал  бы ты,  как долго  я тебя  искала, - промурлыкала
она. - Мне нужно с тобой... поговорить.
    Конан  потрясенно  смотрел  на  нагую  колдунью.  Нет, не
может  сочетаться  такая  красота   со  злом.  -  Тулл   явно
оговорил Чунту.
    - Идем со  мной, - сказала  она. - Ты,  наверное, изрядно
устал. В моих покоях тебя ждет кровать.
    В эту минуту  Конан думал о  чем угодно, но  только не об
отдыхе, тем более что  в голове его вновь  послышался сладкий
голос волшебницы:
    Я  одарю  тебя  таким  блаженством,  варвар, о котором ты
не мог и мечтать...
    Чунта  направилась   в  свои   покои,  легко    покачивая
бедрами.   Конан  как   зачарованный  последовал  за  ней   -
рассказы  Тулла  о  ведьме   казались  ему  теперь   злобными
старческими измышлениями.

    Туннель, по  которому бежали  Тулл, Элаши  и Лало, привел
их  к  глухой  отвесной  стене.  Посовещавшись, друзья решили
пойти назад,  к пещере,  но не  успели они  сделать и  дюжины
шагов,  как  перед  ними  появились  два циклопа, за которыми
угадывалась фигура Катамаи Рея.
    - Привет,  ребята, -  сказал волшебник.  - Вы  так быстро
ушли, что  я не  успел с  вами поговорить.  Я смотрю,  вашего
полку прибыло. -  Рей посмотрел на  Лало. - Что-то  я тебя не
помню, парень.
    - Я провалился совсем недавно, - улыбаясь, ответил  Лало.
    - Ну конечно же, как я мог забыть! Тебя подослала  Чунта,
верно?
    - Ничего  подобного! Надо  быть последним  идиотом, чтобы
так подумать!
    Волшебник  дернулся,  но  тут   же  взял  себя  в   руки.
    -  Кажется,  я  начинаю   понимать...  ты  околдован.   И
околдовать тебя мог  только мой брат  Мамбаи Рей. Ты  случаем
не был знаком с ним?
    Лало лишился дара речи.
    - Можешь не отвечать  - меня это особенно  не интересует.
Лучше ответь на другой вопрос: куда подевался ваш спутник?
    Ответа не последовало и на этот раз.
    Волшебник улыбнулся.
    - У нас еще будет  время побеседовать на эту тему.  Будем
    Считайте, что  я пригласил  вас к  себе. -  Он подал знак
циклопам, и те двинулись на людей.
    Тулл и Элаши  переглянулись. Старик отрицательно  покачал
головой. Кинжалом и мечом  циклопа не возьмешь.

    Собратья Виккеля были настроены скептически.
    -  Слова  ничего  не  стоят,  братишка, - заметил один из
циклопов.
    - Сейчас  я подкреплю  их действием,  - спокойно  ответил
    Виккель  и,   направив  волшебную   дощечку  в    сторону
сомневающихся, переключил рычажок.
    Всем сомнениям  тут же  пришел конец  - шестеро  циклопов
завязли  в  паутине,  остальные  же  покатились  кто  куда по
скользкому как лед полу, посыпанному магическим порошком.
    -  П-посмотрим,  что  они  с-скажут  т-теперь, - довольно
проскрипел Дик.
    Обсуждение  длилось  несколько  часов.  В  итоге  циклопы
решили  присоединиться  к  червям  и  их  стали  интересовать
совершенно  иные  вопросы:  кто  возглавит армии союзников, в
чем   будет   состоять   задача   циклопов,   на   что  могут
рассчитывать мятежники в случае  удачи и прочая, и  прочая, и
прочая.
    Виккель   закашлял,   прося    внимания,   и    подытожил
обсуждение такими словами:
    -  Мы  с  Диком  все  обдумали.  Прежде  всего  вы должны
избрать   военный   совет,    в   который   следует    ввести
достойнейших  из  достойнейших.  То  же  самое  проделают   и
черви.   После этого  мы соберем  оба совета  и изложим  пред
ними  детальный  план  действий.  Что  касается  командования
армиями,  то  осуществляться  оно  будет  мною  и  Диком, - я
думаю, наши кандидатуры не вызовут у вас возражений.
    Закончив свое  краткое выступление,  Виккель гордо  вышел
из пещеры. Дик важно проследовал за ним.
    Через  полчаса  друзья  решили  остановиться  и  обсудить
сложившуюся  ситуацию.  Выбрав  камень  посуше, Дик спросил у
своего товарища:
    - О  к-каком т-таком  д-детальном плане  т-ты г-говоришь?
    -  Должен  же  я  был  им  хоть  что-то  ответить! Честно
говоря,  я  и  не  ожидал,  что  дело примет такой оборот. Ты
только подумай, Дик, мы начинаем самую настоящую войну!
    -  Н-но  ведь  именно  к  эт-тому  м-мы  и  с-стремились,
В-виккель.  В-возникает  в-вопрос  -  к-как  же  м-мы   будем
в-воевать?
    -  Именно  об  этом  нам  и  следует  думать. У тебя есть
какие-нибудь идеи на этот счет?
    -  Ч-честно  г-говоря,  я  уже  н-начинаю  с-сожалеть   о
п-происшедшем, - уныло проскрипел червь.
    - Дик,  да не  слизняк же  ты в  самом деле! Выше голову!
Кто знает - может быть, победителями окажемся мы!
    - Что-то м-мне в это с т-трудом в-верится...

    Ведьма  подошла  к  огромной  кровати,  стоявшей в центре
пещеры,  на   четвереньках  добралась   до  ее   середины  и,
улыбнувшись, посмотрела  на Конана.  "Иди ко  мне, красавчик.
Мне холодно без тебя".
    У  Конана  пересохло  во  рту.  Никогда  еще  женщина  не
призывала  его  к  себе  столь  откровенно.  Он  направился к
кровати.
    Иди ко  мне, мой  воин. Подари  мне свою  силу. Я  - твоя
последняя женщина.
    Конан вздрогнул. Последняя?
    "Чего ты ждешь? Неужели я не нравлюсь тебе?"
    Отдай  не  свою  мужскую  силу,  а  вместе  с ней отдай и
душу. О, как я голодна!
    Конан шагнул  вперед. Теперь  он понимал,  что перед  ним
самая  настоящая  ведьма,  любовь  которой  может  стоить ему
и  жизни,  но  он  не  мог  ослушаться  ее  зова.  Что он мог
поделать?  Отвергнутая женщина подобна демонице...

    -  А  ты  ничего,  -  сказал  Рей,  рассматривая   Элаши.
Друзья  уже  находились  у  него  в  покоях.  У них за спиной
стояла пара циклопов.
    - Давненько  не знавал  я женщин,  - продолжал  Рей. - Но
это не значит, что я слаб, доченька.
    -  Скорее  я  дам  себя  изжарить,  чем  отвечу  на  твои
ухаживания.
    - Что-что?
    - У тебя что -  уши плесенью заросли? - вмешался  Лало. -
Ты  вызываешь  у  дамы  отвращение,  хрен  старый, и в этом я
с ней солидарен.
    - Замолчите,  вы! -  тихо пробормотал  Тулл. -  Вы же его
только разгневаете.
    -  Старик  прав,  -  сказал  Рей,  -  и потому его смерть
будет  легкой.  Вам  же   придется  немного  помучиться.   Но
вначале мне хотелось бы узнать - куда исчез Конан?
    - Скорее всего, он уже  покинул эти пещеры, и теперь  ему
не страшны ни ты, ни ведьма, - ответила колдуну Элаши.
    - Хорошо, если это так,  - задумчиво изрек Рей. -  Но это
еще  следует  проверить.  И  помогать  в его поисках, а может
быть, и  в его  поимке, будете  мне именно  вы. Со мной шутки
плохи, и в этом вы убедитесь еще не раз.
    Люди  переглянулись.   Будущее  не   сулило  им    ничего
хорошего.


                 Глава двадцать вторая


    -  Ты  д-думаешь,  что  м-мыши  и С-слепыши с-согласятся?
    Виккель  рассеяно  посмотрел  на  Дика.  Они находились в
пещере,  служившей  циклопам  купальней.  С  узкой  полки, на
которой  сидела  друзья,  срывался  водопад,  воды   которого
низвергались далеко вниз,  в неглубокое пещерное  озерцо. Шум
воды заглушал  визг самочек,  плескавшихся в  озере. С  каким
удовольствием Виккель оказался бы внизу...
    - В-виккель?
    - Что такое? Ох, прости,  Дик. Да-да, я в этом  нисколько
не  сомневаюсь.  С  растениями  будет  посложнее,  но, думаю,
открыто  противостоять  они  нам  не  осмелятся.  Вампирам  и
Слепышам  идея  наша  вряд  ли  понравится,  но  мы  поставим
перед ними такое условие  - либо они принимают  нашу сторону,
либо мы изгоняем из пещер. Разве это не справедливо, Дик?
    - П-поганки н-не отбросишь, в-все в-варево испортишь.
    - Это ты хорошо сказал, дружище.
    Виккель снова  посмотрел вниз.  Одна из  самочек, заметив
его, помахала ему рукой. Он махнул ей в ответ.
    -  Т-твоя  з-знакомая?  -  К  сожалению,  нет.  Если  нам
удастся пережить грядущие события, я непременно отыщу ее.
    - Он-на д-действительно с-славненькая.
    - Я  смотрю, Дик,  у нас  и вкусы  совпадают. Хотелось бы
мне посмотреть на твой гарем.
    - С-сначала в-выиграй в-войну, Виккель.

    Несколько часов, проведенных Конаном в постели у  ведьмы,
казались ему  несколькими столетиями.  В конце  концов ведьма
забылась покойным сном, который обещал быть долгим.
    Конан   стал   торопливо   облачаться   в   свои  одежды.
Неожиданно пояс с тяжелым  кошельком свалился на пол,  громко
звякнув бронзовой пряжкой.  Киммериец замер и  перевел взгляд
на  Чунту.  Та  даже  не  шелохнулась.  Он  решил не собирать
разлетевшиеся  по  полу  самоцветы  и, осторожно поднял пояс,
поспешил к выходу из пещеры.
    Покои  ведьмы  охранялись  двумя  стражами. Оружия у него
не было -  его меч остался  в той пещере,  где на них  напали
летучие  мши.   Как  же   ему  пройти   мимо  червей?   Конан
приостановился.  Стражи  охраняли  вход,  а  не выход, и этим
следовало  воспользоваться.  Если  ему  удастся проскользнуть
мимо червей, догнать его они уже не смогут. План был  неплох,
но Конан не был уверен в  том, что черви погонятся за ним,  -
вместо этого  они могли  разбудить свою  госпожу, от  которой
бежать было гораздо сложнее.
    Времени на  раздумья у  Конана не  было. Набрав  в легкие
побольше воздуха, он шагнул вперед.
    -    Привет,    ребята!    -    сказал    им    киммериец
по-гиперборейски.
    Черви    разом   повернули   к   нему   свои   головы   и
приготовились к броску.
    -  Чунта  просила  не  беспокоить  ее  -  она отдыхает, -
продолжил Конан. - Она послала меня за остальными.
    Конан надеялся на то,  что черви не станут  сомневаться в
правдивости его  слов, -  вряд ли  кому-либо из  гостей Чунты
удавалось покинуть ее покои,  и потому ее стражи,  знавшие об
этом, должны были поверить  в то, что он  исполняет поручение
ведьмы,  ибо  в  противном  случае  появление  его  было   бы
необъяснимым.
    Черви  медленно  отползи  в  сторону,  уступая киммерийцу
дорогу.  Он  не спеша направился  вперед, стараясь не  выдать
себя  неосторожным  движением.  Стоило  ему  вернуть за угол,
как он тут же перешел на  бег.
    Долго бежать ему не пришлось - за одним из поворотов  его
ждала паутина. Тончайшие ее нити были на удивление прочными -
он  не  мог  ни  разорвать  их,  ни сорвать паутину со стены.
Попытки  освободится  привели  единственно  к тому, что через
минуту Конан уже не мог двинуть ни ногой, ни рукой. И тут  он
заметил, что за ним  с интересом наблюдают циклоп  и огромный
червь.

    -  П-правильно  ли  м-мы  п-поступаем?  - тихо проскрипел
Дик, не сводя глаз с бьющегося в тенетах человека.
    - Мне понятны твои сомнения, Дик, - кивнул Виккель. -  Но
ты  не  должен  забывать  о  том,  что  именно этого человека
пытались изловить наши господа.
    -  Б-бывшие  г-господа,  В-виккель,  б-бывшие! - поправил
друга червь.
    - Разумеется. Наши бывшие господа считали этого  человека
опасным,  верно?  Как  мы  видим,  силы  ему действительно не
занимать - ведь он смог сбежать и от колдуньи, и от ведьмы.
    - Н-но м-можно ли д-доверять ему?
    - Поживем - увидим. В  любом случае будет лучше, если  он
будет воевать с нами, а не  против нас. Рея и Чунту он  любит
не меньше нашего. Мы же  со своей стороны, кое-что можем  ему
предложить.
    - Эт-то в-верно...
    - Я предлагаю начать переговоры прямо сейчас.

    Рей  готовился  к  допросу  Элаши.  Пара угрюмых циклопов
держала ее за руки,  волшебник же неспешно точил  свой ржавый
нож. Тулл и Лало были прикованы к стене.
    Рей  провел  по  лезвию  пальцем удовлетворенно хмыкнул и
отложил точильный камень в сторону. Поигрывая ножом и  гнусно
улыбаясь он направился в сторону Элаши.
    К  несчастью  для  волшебника,  стройные  ноги норовистой
южанки были свободны,  чем она не  замедлила воспользоваться,
-  как  только  Рей  подошел  достаточно близко, она изо всех
сил лягнула его  в пах, заставив  волшебника согнуться в  три
погибели.
    Катамаи  Рей  заметно  приуныл,  однако  допроса решил не
отменять. Едва придя в себя, он заорал:
    - Вы что - и с девицей не можете справиться?!
    После чего циклопы  схватили Элаши и  за ноги, придав  ее
телу горизонтальное положение.
    Рей  вновь  улыбнулся   и  несколькими  движениями   ножа
распорол одеяния своей жертвы, оставив на ней только  сапоги.
После этого он приставил нож к ее животу и спросил:
    - Ну и где же Конан?
    - Гореть тебе в аду, мерзавец! - еле слышно  пробормотала
Элаши.
    Рей покачал головой и надавил на рукоять...
    - Стой! - закричал Лало. - Я все расскажу!
    - Лало! Молчи! - вскричала Элаши.
    Волшебник посмотрел на улыбающегося человека.
    - Так, так... Это уже интересно.
    -  Освободи  ее,  и  тогда  я  скажу  тебе,  где прячется
Конан, - прохрипел внезапно побледневший Лало.
    -  Отпускать  пленников  не  в  моих  правилах.  Я   могу
несколько облегчить ее смерть.
    Лало кивнул:
    - Хорошо,  я согласен.  Конан прячется  в маленьком гроте
неподалеку отсюда. Прежде в этом гроте жил Тулл.
    Тулл и Элаши недоуменно переглянулись.
    -  Где  находится  этот  рот?  -  Все внимание волшебника
теперь было сосредоточено на Лало.
    - Лало, ты - гнусный предатель! - завопил Тулл.
    - Я тебя ненавижу!  - зашипела Элаши, решившая  подыграть
своему спасителю.
    Лало стал объяснять волшебнику путь к гроту. Тот  заметно
повеселел и велел  приковать Элаши к  стене. После чего,  как
приказ его был выполнен, и он, и циклопы вышли из пещеры.
    - Зачем ты сказал Рею,  что Конан прячется в моем  гроте?
- прошептал Тулл. - Его ведь...
    -  Чудище  крылатое  утащило,  -  перебил старика Лало. -
Коль  скоро  Рей  об  этом  ничего  не знает, значит ящер тот
был  послан   ведьмою,  верно?   Если  мы   скажем  об   этом
волшебнику, он нас уничтожит за ненадобностью.
    - Лало прав,  - прошептала Элаши.  - Так мы  хоть немного
времени выиграем.
    -  Помимо  прочего,  -  захихикал  Лало, - мне хотелось и
тебе как-то помочь.
    Элаши смущенно улыбнулась.
    - Спасибо тебе, Лало.
    - Честно  говоря, все  это уже  начинает действовать  мне
на нервы! -  проворчал старик. -  Что мы будем  делать, когда
этот треклятый колдун сюда вернется?
    -  Попробуем  поводить  его  за  нос,  -  ответил Лало. -
Можно  сказать   ему  следующее,   мы,  мол,   договаривались
встретиться в этом самом гроте,  в случае же, если кто-то  из
нас не  придет, местом  встречи должен  был стать   тот самый
водопад, у которого мы познакомились с Туллом.
    -  Таким  образом  мы  выиграем  лишний  час, и только, -
заметил старик.
    - В  нашем положении  и это  немало, -  отозвалась Элаши.
    На этом  разговор и  закончился. Все  прекрасно понимали,
что надеяться им особенно не на что.


                 Глава двадцать третья


    Странная  пара  остановилась  в  двух  шагах  от  Конана.
    -  Мы  хотим  поговорить  с  тобой,  -  обратился  к нему
одноглазый горбун.
    Киммериец согласно  кивнул, понимая,  что иного  выбора у
него попросту нет.
    - Я вас слушаю.
    - Страшные  вещи творятся  в наших  пещерах, -  прохрипел
циклоп.  - Мы хотим навести здесь порядок.
    -  Н-нам   н-нужна  твоя   п-помощь,  -   добавил  червь.
    После  этого  краткого  и  весьма  невнятного  вступления
последовал обстоятельный рассказ  о готовящемся мятеже  и его
елях.
    Киммериец  слушал  мятежников  невнимательно  ибо   думал
только  о  том,  как  б  побыстрее  разыскать  своих друзей и
покинуть это злосчастное место.
    -  Если  ты  примешь   нашу  сторону,  -  сказал   циклоп
напоследок,  -  в  случае  нашей  победы, ты вместе со своими
друзьями сможешь покинуть пещеру. Мы поможем тебе в этом.
    - А если  отвечу отказом?
    - Т-тогда  т-ты з-здесь  и сгниешь,  - проскрипел  червь.
    Последний   аргумент    показался    Конану    достаточно
убедительным.
    -  Хорошо.  Я  согласен  помочь  вам. Чем скорее колдун и
ведьма попадут в Геену, тем  лучше. Этой нечисти не место  ни
на земле, ни под землей.
    Циклоп,   назвавшийся   Виккелем,   повернулся   к  своим
спутникам.
    - Ну?  Что я  говорил? Он  просто не  мог не согласиться!
    После этого Виккель коснулся маленькой дощечкой  паутины,
в которой болтался  его новый союзник,  и нажал на  крохотный
рычажок. Не прошло и минуты,  как вся паутины исчезла в  этой
страной дощечке.
    Конан поежился. Опять колдовство!  он не любил ни  магов,
ни магии,  как таковой.  Но слово  уже было  дано, и нарушить
его он был не вправе.
    - Наши агенты  сообщают о том,  что твои друзья  попали в
лапы к волшебнику, - сообщил ему Виккель.
    - Надеюсь, они в добром здравии?
    - Пока что - да.  Волшебник щадит их, ибо считает,  что с
их помощью он сможет изловить тебя.
    - Никак не могу понять -  для чего я нужен ему и  ведьме?
    -   К-кто   з-знает,   -   задумчиво   проскрипел  червь,
представившийся Диком.
    - Я полагаю, что  это связано с какими-то  пророчествами,
-  ответил  Конану  циклоп.  -  И  волшебник, и ведьма боятся
тебя пуще всего не свете!
    - Это мне тоже непонятно. Они - волшебники, я же -  самый
что ни на есть обычный человек.
    - С тем, что ты  человек, я спорить не стану.  Обычным же
человеком тебя не назовешь. Ты  и от колдуна смог убежать,  и
от ведьмы.
    - Ес-сли б-бы н-не т-ты, м-мы бы так и с-служили  с-своим
господам!
    Конан пожал плечами.
    - В любом случае это произошло не по моей воле.
    - В данном  случае это никакого  значения не имеет,  - не
согласился  с  киммерийцем  Виккель.  -  Кроме  того, воля не
всегда осознается ее носителем.
    Заговорщики  потащили  Конана  за  собой.  Виккель   стал
рассказывать ему  о том,  что происходило  с ним  и с  Диком;
когда  же  он  закончил  свой  рассказ,  Конан  поведал своим
новым  спутникам  о  собственных  приключениях.  Его рассказ,
несмотря  на  всю  его  безыскусность,  чрезвычайно   поразил
червя и циклопа.
    Через  какое-то  время  им  навстречу  вышел  отряд Белых
Слепышей.  Конан  было  заволновался,   но  Виккель  тут   же
успокоил  его,   сказав,  что   Слепыши  тоже   примкнули   к
мятежникам - революционных дух обуял и их.
    Один из Слепышей стал беседовать с Виккелем на  неведомом
Конану языке.  Через какое-то  время к  ним подошел  еще один
Слепыш, несший на  плече какой-то длинный  предмет. Киммериец
неожиданно понял, что видит свой собственный меч.
    Слепыш передал меч  Виккелю. Тот вздохнул  и, обратившись
к Конану, прохрипел:
    - Думаю тебя обрадует эта находка. Они нашли его на  полу
пещеры - он лежал меж двух лужиц.
    Виккель неожиданно вздрогнул.
    - Что случилось? - нахмурившись, спросил Конан.
    Виккель покачал головой.
    - Я догадываюсь, что это были за лужицы...
    Конан благодарно принял  свой меч из  рук циклопа. Он  не
понимал, что же так смутило  Виккеля, но не хотел лишний  раз
тревожить  его  расспросами.  Только  теперь  он  понял,  что
чудесная  способность,  оставила  его.  По  всей   видимости,
способность   эта   была   как-то   связана   с    каменьями,
высыпавшимися из его кошеля в покоях Чунты. Отношение  Конана
к магическим предметам было однозначным: что бы ни дарили они
своим  обладателям,  последним  рано  или  поздно приходилось
расплачиваться, и расплата эта  могла обернуться для них  чем
угодно. Конан  Посмотрел на свой клинок и улыбнулся. Вот  она
- настоящая вещь.

    Чунта  очнулась  от  сна  и,  потянувшись, раскрыла глаза
Где  же  этот  варвар?  Она  заставила  себя  сесть. Конан не
мог уйти отсюда - он должен был умереть прямо здесь.
    Только  теперь  Чунта  поняла,  что  она  не  чувствует и
прилива  энергии,  который  должно  было  вызвать принятое ею
мужское  семя.  Скорее  она   чувствовала  себя  разбитой   -
разбитой,   а   не   исполнившейся   новых   сил.  Что  могло
произойти?  неужели этот варвар сумел перехитрить ее?
    Она  понеслась  к  выходу  из  пещеры.  Слуги  ее были на
месте.
    - Где человек? отвечайте!
    - Он  п-пошел в-выполнять  в-ваше приказание,  г-госпожа!
    - И  вы имели  глупость выпустить  его? Идиоты!  За это я
вас в штольни отправлю!
    Она вернулась  в свои  покои и  стала метаться  из угла в
угол,  пытаясь  отыскать  волшебный  свиток.  Никогда еще она
так  не   ошибалась!  Разве   можно  было   вести  себя   так
легкомысленно  с  этим  коварным  варваром?  Ну  ничего - она
ему за это еще отомстит!

    "Отчаиваться пока рано", - думал Рей. Двоих он  превратил
в лужи, трое стояли прикованные  к стене одной из его  палат.
Ему оставалось  расправиться с  одним-единственным человеком,
главным  возмутителем  спокойствия.  Шестеро  циклопов   было
послано на его поимку - час-другой, и они приведут варвара  к
нему. Он не  станет тешить себя  пытками - он  превратит всех
четырех   в   одну   большую   лужу   и  займется  привычными
делами. Лучше зря не рисковать.

    Чунта  вновь  приняла  облик  безобразного  ящера и шумно
взлетела  в  воздух.  Подумать  только  -  этот  болван сумел
обвести ее вокруг пальца! Он ее  пожалеет об этом!

    Конан и  его спутники  замерли. Прямо  перед ними  стояли
шестеро  здоровенных  циклопов.  Увидев  киммерийца,  циклопы
зарычали и разом двинулись на него.
    Конан выхватил меч из ножен. В Серые Земли он  отправится
не один, с собой он и парочку горбунов прихватит!
    -  Убери   свой  меч!   -  обратился   к  нему   Виккель.
Киммериец  взял  меч  в  обе  руки  и нацелился его острием в
горло  стоявшего  рядом  с  ним  циклопа.  Слова  Виккеля  он
пропустил мимо ушей.
    Виккель  шагнул   вперед  и   обратился  к   предводителю
циклопов  с  пространной  речью,  которая  была не понятна ни
Конану,  ни  Дику.  Через  несколько  минут  вожак   циклопов
приказал своим воинам отступить назад.
    Конан пустил свой меч.
    - Что ты им сказал? - спросил он у Виккеля.
    -  Они  ничего  не  знали  о  бунте  - вот мне и пришлось
объяснять  им  все  с  самого  начала. Напоследок же я сказал
им о том,  что измена карается  смертью, и назвал  тебя одним
из самых верных наших  сторонников. Джелор тут же  перешел на
нашу сторону.
    - Он  это сделал  вовремя, -  сказал Конан,  пряча меч  в
ножны.
    -  Для  того   чтобы  понять,  откуда   дует  ветер,   не
обязательно  быть  птицей,  приятель,  -  заметил  Виккель. В
его отряде было же девять бойцов.

    -  Мне  кажется,   что  я  смогу   высвободить  руки,   -
прошептала Элаши. - Мне эти кандалы слишком велики.
    - Дурацкая идея, - тут  же отозвался Лало. - Мы  с Туллом
с  тобой  пойти  все  равно  не  сможем,  в  одиночку же тебе
отсюда не выбраться.
    - Я  и не  думала, что  ты такой  глупый, Лало!  - тут же
обиделась Элаши. - Вдруг я и вас смогу освободить.
    - Она права, - прошептал  Тулл. - Умирать так с  музыкой.
    Лало  пожал  плечами.  Затея  эта  казалась  ему  пустой.
    Элаши  зазвенела  кандалами  и   уже  через  пару   минут
освободила  руки,  исцарапав  в  кровь  свои  тонкие   кисти.
Стараясь  не  шуметь,   она  двинулась  к  огромному   шкафу,
стоявшему у  дальней стены.  Кто знает,  быть может,  там она
сможет  найти  что-нибудь  полезное  -  оружие, например, или
какую-нибудь  железяку,   с  помощью   которой  ей    удастся
освободить своих друзей...
    Ей вдруг  вспомнился Конан.  Неужели это  крылатое чудище
сожрало его? Ей хотелось верить,  что это не так, -  несмотря
на все  свои недостатки,  Конан был  человеком замечательным.
Конечно, до Лало ему было  далеко, но и он, этот  толстокожий
варвар,  был   по-своему  дорог   ей.  За   время  совместных
скитаний она успела привыкнуть и привязаться к нему...
    Элаши взяла себя в руки.  Что бы ни произошло с  Конаном,
сейчас ей следовало  думать не о  его, а о  своей собственной
жизни.


                Глава двадцать четвертая


    Конан  и  его  друзья  стояли  на  высоком  уступе,   под
которым собрались тысячи и  тысячи обитателей пещеры -  черви
и циклоп,  Вампиры   Слепыши. Все  внизу двигалось,  отовсюду
слышались возбужденный шепот, гул голосов, мышиный писк.
    Виккель подошел к краю уступа и прокричал:
    - Эгей, братцы! послушайте, что я вам скажу!
    В пещере  установилась полная  тишина. Виккель   выдержал
паузу и заговорил:
    -  Настало  время  вернуть  нашему  миру свойственные ему
законы, сделать его  тем, чем он  был и чем  должен быть! Зло
пришло  в  наш  мир  вместе  с колдунами, превратившими нас в
рабов. Но мы не рабы! И мы докажем это! Долой тиранов!
    Зал дружно загудел, заскрипел и засвистел.
    -  Ваши  вожди  объяснят   вам  все.  Добровольно   своих
позиций  волшебники  не  сдадут,  и  потому  нас ждет война -
страшная война.  Либо мы  победим, либо  - погибнем. Третьего
не дано!
    Крики одобрения, доносившиеся снизу, переросли в  грозный
рев.  Виккель  отступил  назад  и  вопросительно посмотрел на
Дика.
    - П-прекрас-сная речь! - проскрипел червь.
    -  Надеюсь,  она  не   будет  моей  последней  речью.   -
Виккель перевел взгляд на Конана. - Ты готов?
    Киммериец улыбнулся и кивнул:
    - Готов.
    Военным  советом  был  принят  следующий  план  действий:
отряды  Слепышей  должны  были  напасть  на  палаты  ведьмы и
волшебника,  атаку   их  должны   были  поддержать    мышиные
эскадрильи,  вслед  за  которыми  следовали  батальоны червей
и  циклопов.  Вампирам,  помимо  прочего,  отводилась  и роль
связных. План был достаточно  прост, и простота эта  особенно
нравилась Конану.

    Элаши стала  рыться в  шкафу, убирая  в сторону предметы,
казавшиеся  ей  ненужными.  Обнаружив  запечатанную  сургучом
бутыль, она показала ее Туллу и Лало.
    - Может быть, стоит ее открыть?
    - Поставь ее  на место! -  запротестовал Лало. -  Кто его
знает, что там!
    Элаши  кивнула   и  положила   бутыль  на   кучу  тряпья,
извлеченного ею из шкафа.
    Следующий  ее  находкой   был  серебряный   металлический
прутик.  Диаметром он был с мизинец Элаши, длинною же - с  ее
ладонь.   На одном  из концов  прутика была  кнопка.  Недолго
думая, Элаши нажала на кнопку,  и тут же из прутика  вылетела
молния.  Тряпки, разбросанные по полу, вспыхнули.
    Элаши выронила эту странную вещицу и пробормотала:
    - Митра!
    - Лучше не трогай эту штуковину, доченька, -  посоветовал
ей Тулл, но тут же Лало воскликнул:
    -  Не  слушай  этого  идиота!  Принеси  этот прутик сюда.
    -  Ты  хочешь,  чтобы  из  него вылетела еще одна молния?
    -  Именно  так,  -  ответил  Лало.  -  Эта  молния  может
расплавить наши оковы - неужели ты этого не понимаешь?
    Элаши подняла с пола  металлический прутик и поспешила  к
друзьям.

    Приняв  обличие  крылатого  ящера,  Чунта взмыла к сводам
пещеры и поспешила  к главным туннелям.  Не прошло и  минуты,
как  она  уже  летела  над  одним  из  них.  И  тут  ее взору
открылось  весьма  странное  зрелище:  по  широкому  коридору
шагало  целое  воинство  Белых  Слепышей,  за  которыми серою
тучей летела мышиная армада.
    "Что  происходит?  -  поразилась  ведьма.  -  Куда  могло
направляться это  странное воинство?"  И тут  она увидела то,
что  поразило  ее  еще  больше,  -  в туннеле появились сотни
червей и циклопов, которые двигались бок о бок!
    Ведьма застонала.  Только этого  ей не  хватало! Чунта не
знала  ни  того,  почему  черви  и  циклопы  оставили  давнюю
свою вражду, ни того,  что заставило собраться их  вместе, но
она понимала, что идти они могут только к ее пещерам.
    Разрази их Сенша!  Неужели сбудется грозное  пророчество?
    В  нынешнем  своем  положении  она  не могла прибегнуть к
магии -  для этого  ей пришлось  бы вернуться  в свои  покои,
где  хранилось  ее  мистическое  оружие. Возвращаться же туда
было  поздно  -  передовые  отряды  Слепышей  уже  вошли в ее
палаты.
    Неужели Рей  пошел на  нее войной?  Ведьма тут  же отмела
эту  мыль,  вспомнив  о  том,  что  в согласии с пророчеством
причиною  всего  должен  был   стать  пришлый  человек.   Она
поежилась   -  подумать  только,  всеми  своими  бедами   она
обязана  обычному  человеку,  который  о  магии  и  слыхом не
слыхивал.
    Похоже,  ей  придется  покинуть  пещерное  царство  с его
червями  и  циклопами,  волшебниками  и  варварами...   Лучше
это сделать прямо сейчас, пока ей ничто открыто не угрожает.

    Элаши  приставила  прутик  к  железным кандалам, которыми
Лало был прикован к стене, и, зажмурившись, нажала кнопочку.
    Не произошло ровным счетом ничего.
    Она  открыла  глаза  и  вновь  нажала  на  кнопку. Прутик
тихонько зазвенел.
    -  Выбрось  ты   его,  -  посоветовал   ей  Тулл.  -   Он
однозарядный.
    - Это еще  не факт, -  не согласился со  стариком Лало. -
Может быть, для нового заряда ему нужно поднакопить  энергии.
Подожди с минуту и попробуй нажать кнопку еще раз.
    Элаши  вняла  совету  Лало  и,  выждав  положенное время,
приложила  прутик  к  его  кандалам  и  вновь  нажала кнопку.
Раздался оглушительный  треск, и  кандалы со  звоном упали на
пол.
    -  Похоже,  волшебник  наш  ни  черта не слышит, - сказал
Тулл, зазвенев цепями.
    - Не  думаю. Скорее  всего, он  где-то мух  ловит. - Лало
забрал  у  Элаши  чудесную  серебристую  палочку  и  стал   с
интересом ее рассматривать. -  Выше голову дедуля. Сейчас  мы
и тебя вызволим.

    Катамаи  Рей  очнулся  от  сна.  Где-то рядом происходило
что-то  необычное  -  скорее  всего,  кто-то  прибег к помощи
оккультных сил. Такие вещи   маг чувствовал нутром. И тут  он
услышал  запах  паленого.  Что  происходит?  В  пещере   было
слишком  сыро  для  того,  чтобы  всерьез  думать  о  пожаре,
однако теперь  он не  только слышал  запах гари,  но и  видел
дым.
    "Пленники.  Это  могли  сделать  пленники",  -   внезапно
понял Рей.
    Он  вздохнул  и  кряхтя  поднялся  с  ложа.  Даже поспать
нормально  не  дали.  Ну  что  ж,  придется  покончить с ними
прямо сейчас.  Конан он и без них помощи отыщет.
    Рей направился к пещере,  из которой валили клубы  сизого
дыма.
    Троица выбежала ему  навстречу, едва не  сбив его с  ног.
Рей  нахмурился.  Каким-то  образом  люди сумели выбраться из
оков. Он поднял руки и громовым голосом прокричал:
    - Стоять на месте!
    Улыбающийся человечек премерзкого  вида направил на  него
блестящий  прутик.  Рей  тут   же  признал  в  прутике   жезл
громовержца.   Если    жезл   успел    перезарядиться,    ему
несдобровать.
    -  Горячий!  -  воскликнул  волшебник,  щелкнув пальцами.
Человечек завопил  и отбросил  раскалившийся докрасна  жезл в
сторону.
    -  Вы  мне  надоели,  -  сказал Рей. - Передавайте привет
моим друзьям, живущим в Геене.
    Не  успел  он  произнести  заклинание, превращающее живых
существ  в  зловонную  жидкость,  как  из  коридора   донесся
какой-то   шум.   Судя   по-всему,   к   его   покоям  кто-то
направлялся.  Быть  может,  это  циклопы,  посланные  им   за
Конаном? Нет,  те вряд  ли поспели  бы так  скоро. Кто же это
тогда?
    Шум  становился  все  громче.  Теперь  колдун  слышал  не
только  шаги,  но  и   странную  песнь,  которую,   казалось,
выводили сотни глоток.
    Лучше выйти  из пещеры  самому. Стражникам  доверять было
нельзя - они только и умеют, что жрать да...
    - Любой шаг с этого  места будет вашим  последним  шагом,
-  предупредил  пленников  Рей  и  направился  к  выходу   из
пещеры.

    Выйти  на  поверхность  можно  было  в нескольких местах.
Чунту  несколько  огорчало,  что  она  не смогла прихватить с
собой амулетов,  но, несмотря  на это,  она чувствовала,  что
ей  крупно  повезло.  Еще  бы!  Задержись  она в своих покоях
лишнюю  минуту,  и  ей  пришлось  бы  сражаться  со всем этим
сбродом. Она могла бы  справиться и с сотней  бунтовщиков, но
на все это воинство у нее попросту не хватило бы сил.
    Она никак  не могла  понять одного  - как  Конану удалось
собрать  и  поднять  против  нее  всех этих тварей? Даже она,
великая волшебница Чунта, не смогла бы сделать этого...
    Один   из   выходов   находился   неподалеку   от   палат
волшебника.   Чунта   предпочла  его   остальным  не   только
потому, что он  находился ближе других,  но и потому,  что ей
хотелось  посмотреть,  в  каком  положении оказался ее давний
враг.   Воинство подземных  жителей должно  было выступить не
только против нее.

    Катамаи Рей выглянул в коридор.
    Картина,  открывшаяся  ему,  потрясла  его  донельзя:  на
него  надвигалась  целая  орда  Белых  Слепышей,  над которой
реяла огромная стая Вампиров.
    Клянусь Сетом! Что это они надумали?
    Рей тут  же вернулся  в свои  покои. Он  провел в них уже
не одно столетие,  но теперь эти  твари хотели лишить  его не
только их,  но и  самой его  драгоценной жизни!  И как это он
позволил себе  расслабиться? Первую  сотню лет  он   вел себя
иначе   -  сколько  тогда  было  расставлено ловушек, сколько
погублено  жизней!  Теперь  же  ловушки  эти по большей части
пришли в  полную негодность  - вместо  того, чтобы  содержать
их   в    должном   состоянии,    он   предавался    праздным
размышлениям...     Впрочем,    одной   из    них   он    мог
воспользоваться и сейчас...
    Рей улыбнулся и вышел  в коридор, оживляя в  памяти слова
древнего заклинания. Слепыши  тут же почувствовали  его запах
и хищно зарычали. Мыши летели прямо у них над головами.
    Рей  произнес   заклинание  вслух   и  выбросил   руку  в
направлении сводов туннеля.
    Каменная  громада,  страшно  заскрежетав,  рухнула  вниз,
схоронив под собой тела многих сотен Вампиров и Слепышей.
    Пыль  быстро  осела.  Рей   стал  вглядываться  в   глубь
туннеля  и  с  удовлетворением   заметил,  что  от   воинства
осталась лишь  парочка Слепышей  да полдюжины  летучих мышей.
Атака была отбита.
    Рей довольно хмыкнул, но едва  ли не тут же заметил,  что
через  каменные  завалы  к  нему  пробираются десятки и сотни
гигантских червей и  циклопов. О Великий  Сет, чем же  я тебя
так прогневал?


                 Глава двадцать пятая


    Огонь уже угасал, когда  вдруг из кучи обгорелого  тряпья
послышался громкий хлопок.
    Элаши, Тулл и Лало разом обернулись.
    - Что это? - прошептал Тулл.
    Элаши пожала плечами.
    - Эта  та бутыль,  которую ты  вынула из  шкафа, - сказал
Лало.  - За тебя ее открыло пламя.
    Едва Лало произнес эти  слова, над пепелищем стал  виться
зловещего вида черный  дымок. Он вел  себя крайне необычно  -
вместо того,  чтобы подниматься  вверх, струйки  его поползли
к людям.
    -  Охо-хо,  -  вздохнул  Тулл.   -  Что-то  мне  это   не
нравится...
    -  Что  же  делать?  Волшебник  приказал нам не сходить с
этого места, - пробормотала Элаши.
    - Тот  демон нам  знаком, а  этот -  нет, -  сказал Лало,
кивком  головы  указав  на  подползавшие  все  ближе  струйки
дыма. - К тому же маг наш чем-то занят.
    Ни Тулл, ни Элаши не стали спорить с Лало, тем более  что
черное облако занимало уже добрую половину пещеры.
    Они побежали к выходу из зала.

    Конан  шел  по  коридору   рядом  с  Виккелем  и   Диком.
Рухнувший  внезапно  свод  погреб  под  собой едва ли не всех
Слепышей  и  Вампиров,  однако  решимость  циклопов  и червей
покончить  с  магом  от  этого,  казалось,  только  возросла.
Перебираться через завалы  с мечом в  руках было неудобно,  и
Конан вернул его в ножны.

    Ведьма  -  она  же  крылатый  ящер  -  следила  за   всем
происходящим с узкой полочки  у самого свода туннеля.  Ха-ха,
этому мерзавцу  приходится несладко!  Если и  дальше так дело
пойдет  -  не  сносить  ему  головы.  Чунта  решила   немного
повременить и  не покидать  пещеры до  той поры,  пока она не
узнает, что же с Реем сталось.

    Некогда  Рей  слыл  одним  из  искуснейших  магов  своего
времени,  и  пусть  многое  за  эти  годы  забылось им, таким
он оставался и  поныне. Он стал  перебирать в памяти  ведомые
ему  заклятья  и  наговоры  и  остановился  на  заклинании, с
помощью  которого  можно  было  вызвать  огромного  страшного
демона. С  той поры,  как он  прибегал к  его услугам. Прошло
лет триста-четыреста,  однако образ  этого чудища  до сих пор
представлялся ему достаточно  живо. Сейчас эти  мерзкие черви
и подлые циклопы узнают, где раки зимуют!

    Тулл,   Элаши   и   Лало   выбежали   в  соседние  покои.
Волшебника там не было.
    - Он, должно быть, в коридоре, - сказала Элаши,  указывая
на проем в стене.
    - Нам лучше отсюда не выходить, - прохрипел Тулл.
    - Ты так считаешь? - изумился Лало. - А как же дым?
    Элаши  покачала  головой.  Лало  был  прав.  Им  придется
выйти в туннель.

    Чунта так  и не  покидала своего  наблюдательного пункта.
Искусности и хитроумию  мага можно было  только позавидовать,
-  она  уважительно  смотрела  на  то,  как  он  рисует перед
входом  в  свои  покои  огромную  пентаграмму. Судя по всему,
Рей собирается призвать на помощь демонов.
    И тут  - тут  она увидела  внизу Конана!  Он был  в одной
компании с червями и циклопами.
    Первой  реакцией  Чунты  было  прыгнуть вниз и растерзать
ненавистного  варвара  в  клочья.  Она  было раскрыла крылья,
готовясь  К  полету,  но  тут  же  опомнилась.  Гнев - плохой
советчик. Лучше немного подождать.

    Причина, побудившая Рея  остановить свой выбор  именно на
этих,  а  не     на  каких-то  иных  пещерах, была достаточно
простой   -  концентрация  мистических  энергий  была   здесь
особенно высока. Он мог  колдовать, особенно не беспокоясь  о
том, что  энергии эти  могут быть  исчерпаны. Вызвать  демона
крайне сложно,  здесь же  он мог  проделать это  едва ли не с
легкостью.
    Воздух над пентаграммой  стал сгущаться, окрашиваться  то
в  желтый,  то  в  лиловый  цвета.  Послышался хлопок, что-то
ослепительно  вспыхнуло,  и  тотчас  же  пред  магом появился
Тунк, один  из младших  прислужников Сета.  Высотою он  был в
два циклопьих роста,  когти же на  руках и ногах  походили на
огромные  черные  сабли.  Демон  оскалил  пасть  и   протяжно
заревел.
    Циклопы и черви разом застыли.
    - Пойди  и убей их - всех убей! - приказал демону Рей.  -
Я зову  тебя подлинным  именем твоим,  Тунк, и  потому ты  не
можешь ослушаться меня!
    Тунку   не   оставалось   ничего   другого,   как  только
выполнять приказания  мага. Он  с радостью  убил бы  и самого
волшебника,  помешавшего  ему  свидеться  с одной из геенских
демониц, но нарушить  закон, установленный пославшим  его, он
был не в силах. Демон  выпрыгнул из пентаграммы и понесся  на
вражью армию.

    Увидев появившееся словно ниоткуда чудище, Виккель  охнул
и  прикусил  губу.  Демон  несся  прямо  на него. Циклоп стал
лихорадочно  озираться  по  сторонам,  пытаясь  отыскать хоть
какое-нибудь оружие, но тут  его взгляд упал на  низкорослого
щуплого  Конана.  Тщедушный  этот  человечек  достал из ножен
свой  меч  и  приготовился  к  схватке с неприятелем, который
был раза в три больше его самого.
    Немало  поразившись  отваге  человека,  Виккель попытался
взять себя в  руки. Самым скверным  в этой ситуации  было то,
что, справившись с Конаном, демон взялся бы за него с Диком.

    Черный  дым  стал  растекаться  по  полу.  Он  походил на
холодную  вязкую  жидкость.  Тулл,  Элаши  и Лало отступили к
двери.   Теперь  они  видели  и  волшебника,  и вызванного им
страшного демона, и - и Конана!
    Чудище со страшным ревом неслось прямо на их товарища.

    Чунта сгорала  от нетерпения.  Сейчас от  этого наглеца и
его друзей и мокрого места не останется.

    -  С-сделай  х-хоть   что-н-нибудь!  -  проскрипел   Дик.
    Виккель поднял  с земли  кувшин, выкраденный  им у своего
господина. Это был  его последний шанс.  Если он ошибется,  и
ему, и его друзьям тут же придет конец.
    - Конан! - крикнул циклоп. - По моей команде ты  прыгнешь
в сторону! Я знаю, что говорю!
    Конан  попытался  оценить   ситуацию.  Конечно,  он   мог
ранить это чудище,  прикончить же его  с одного уже  не будет
времени  -  чудище  разорвет  его  в  клочья.  Может  быть, у
Виккеля действительно есть какой-то план?
    - Хорошо! - крикнул  он циклопу и расставил  ноги пошире,
приняв более устойчивую позицию.

    Рей  наблюдал  за  своим   страшным  детищем.  Еще   один
прыжок, и с Конаном будет покончено.
    - Прыгай!  Прыгай, Конан!  - заорал  циклоп, стоявший  за
спиной варвара.
    Маг  узнал  в  циклопе  Виккеля, своего первого помощника
Виккеля. А он-то считал, что циклопа давно нет в живых...
    Конан  отпрыгнул   в  сторону   и  откатился   к  стенке.
    "Ничего страшного,  - подумал  Рей. -  Придет время, Тунк
и им займется".
    Виккель  вел  себя  весьма  странно  -  он  посыпал камни
каким-то  порошком.  Похоже,  циклоп  этот окончательно выжил
из ума.
    Через миг ни  червя, ни циклопа  на вершине холма  уже не
было  -  они  поспешно  отступали  к  стенам  туннеля.   Тунк
прыгнул на вершину  и неожиданно повалился  на спину. И  если
бы   только   повалился!   Грузное   тело   его  стремительно
заскользило  вниз,  оторвалось  от  земли  и, пролетев добрых
пятьдесят шагов, рухнуло на пол.
    Рей  почувствовал,  как  сотряслась  земля  у  него   под
ногами.   Для   любого  живого   существа  подобное   падение
означало бы  неминуемую смерть,  но Тунк  был доменом,  пусть
он и был одет в живут  плоть. Демон поднялся на ноги и  вновь
направился  к  холму.  И  тут  наверху что-то затрещало. Свод
пещеры,  ослабленный  недавним  заклинанием  Рея,  сотрясения
этого уже не выдержал.
    Сверху  один  за  другим  упали  два  огромных  -  с  дом
величиной  -  камня.  Первый  камень  накрыл  собой   демона,
второй,  что  был  пошире,  упал  на  первый. Посреди туннеля
вырос гигантский каменный гриб на толстой ножке.
    Отсюда  демону  было  уже  не  выбраться.  На  это у него
могли уйти многие века.
    Волшебник  вновь  увидел  Конана,  сжимавшего в руке свой
меч.   "Пора  отступать,  -  подумал  Рей.  -  Дома  и  стены
помогают".

    Черная  жижа  заполнила  собой  едва  ли  не  всю пещеру.
Элаши,  Тулл  и  Лало  жались  к  порогу,  так  и  не решаясь
выйти наружу.
    - Надо бежать сразу всем! - прошептал Лало.
    Тут же все  трое повернулись к  выходу и разом  бросились
вперед.  В  тот  же  миг  в  пещеру попытался запрыгнуть маг.
Столкнувшись друг  с другом,  все четверо  повалились наземь.
К частью, упали они уже в коридоре.
    И тут  они услышали  душераздирающий рев.  Реветь так мог
только крылатый ящер, однажды уже похитивший Конана.

    Чунта  не  выдержала.  Этот  идиот  не  смог справиться с
Конаном!   Сейчас  она  сделает  это  за  него.  Ящер раскрыл
крылья и с диким ревом бросился вниз.

    Конан  бежал  к  своим  товарищам.  Десять  шагов,  пять,
три...   Сейчас он  отрубит голову  этому негодяю!  Он поднял
клинок и...
    И  тут  над  его  головой  раздался страшный рев. Ведьма,
вновь  обратившаяся  в  крылатого  змея,  неслась  прямо   на
него.   Добежать до  колдуна он  уже не  успеет. Ящера  же он
сможет  разве  только  оцарапать.   И  все  же  смерть   надо
встретить достойно.  Конан гордо  выпрямился и  занес меч  за
спину.

    "Вот  и  пришел  твой  последний  час, Конан! От меня еще
никто не уходил!" - подумала Чунта, грозно заревев.
    Ей  оставалось  пролететь  всего  несколько  метров,  как
вдруг  чары  распались,  и  она  приняла  свой обычный облик.
Чунта закричала тонким пронзительным голоском.
    Конан  вздрогнул.  Ящер  в  мгновение  ока  превратился в
прекрасную  нагую  женщину,  подавшую   прямо  на  него.   Он
отпрыгнул в  сторону, даже  не пытаясь  поразить Чунту мечом.
В этом уже не было смысла.
    Земное  существование   ведьмы  закончилось.   Прекрасное
бездыханное тело ее  лежало у его  ног. И тут  Конан с ужасом
увидел,  что  тело  это  начинает  увядать  прямо  у  него на
глазах, - не прошло и  минуты, как оно превратилось в  черную
иссохшую мумию.
    Конан вспомнил о  волшебнике, однако увидеть  смог только
его спину  - Катамаи  Рей скрылся  в своих  покоях. Киммериец
бросился за ним и в то же мгновение услышал крик Элаши:
    - Конан, туда нельзя!
    Голос ее был  исполнен такого ужаса,  что он решил  внять
ее словам и, метнувшись в сторону, покатился по камням.
    Из пещеры послышался жалобный  вой волшебника. Что с  ним
могло произойти? Неужели в пещере появился еще один демон?
    И тут  Катамаи Рей  пошатываясь вышел  в туннель.  Узнать
его  было  не  просто.  Тело  волшебника  было  объято черным
пламенем, причинявшим ему  невыносимые страдания, -  лицо его
было искажено гримасой боли.
    Конан поднял  с пола  свой меч  и шагнул  навстречу магу.
Он  должен  был  убить  волшебника,  двигала  же им отнюдь не
жалость.

    Рей знал, что  жизнь его подходит  к концу. Черную  гниль
нельзя было поборот  ничем - минута-другая,  и он должен  был
обратиться в ничто.
    Смерти Рей не боялся, но  он не хотел умирать в  одиночку
- с собой он хотел прихватить всех обитателей пещеры.
    Последним усилием воли  Рей высвободил все  послушные ему
силы.

    Конан  почувствовал,  что  перед  ним  выросла   незримая
преграда.   Казалось,  в  лицо  ему  дует  обжигающий холодом
ветер,   слетевший   с   заоблачных   вершин.   Он  попытался
преодолеть его  сопротивление, но  тут же  отступил назад, не
в силах совладать с его напором.
    Тело волшебника вспыхнуло  всеми цветами радуги,  осветив
пещеру  ярким   немыслимым  светом.   Камни  вокруг   колдуна
задвигались,  и  тут  же  пещера  наполнилась странным гулом,
походившим на жужжание миллионов пчел.
    Киммериец  не  мог  двинуть  ни  рукой,  ни  ногой.   Его
охватила внезапная слабость. Ему хотелось лечь...
    Светящаяся  фигура  испустила  тонкий  ослепительный луч,
обративший одного  из циклопов  в ничто,  - циклоп разлетелся
на тысячи осколков, словно состоял изо льда.
    Воздух  обжигало  то  стужей,  то  жаром...  Конана стало
пошатывать.  Волшебник  доживал  последние  минуты, однако от
этого он не  стал менее опасным.  Конан должен убить  его - в
противном случае вместе с магом погибла бы вся пещера.
    Киммериец вновь попытался преодолеть незримый барьер,  но
и  на   сей  раз   попытка  его   окончилась  неудачей.   Ему
необходимо отдохнуть  и собраться  с силами  - отдохнуть хотя
бы минуту...
    Конан  затряс  головой,   пытаясь  избавиться  от   этого
наваждения.  О  чем,  о  чем,  а  об  отдыхе сейчас думать не
следовало.
    Гул становился  все громче,  свет все  ярче. Своды пещеры
затрещали,  сверху   посыпались  камни.   Смертоносные   лучи
уносили жизнь за жизнью.
    Конан  прикрыл  глаза  и,  собрав  волю в кулак, двинулся
вперед. Ему удалось  сделать целых два  шага. Тело его  стало
дрожать  от  напряжения.  Третий  шаг  был коротким, словно у
ребенка.  За  его  спиной  с  грохотом  обрушилась стена, еще
мгновение, и камни погребут его под собой...
    И тут он  услышал мерзкий голосок Лало:
    - Я же говорил, что он слабак!
    Конан побагровел,
    - Слабак?  Это я-то  слабак? -  взревев по-звериному,  он
сделал четвертый, последний шаг.
    Клинок Конана вонзился прямо в сердце мага.
    Великий Катамаи Рей рухнул наземь.
    И тут же в пещере установилась тишина.
    Нарушил ее все тот же Лало:
    - Прошу прощения, я беру свои слова обратно!


                 Глава двадцать шестая


    Виккель и Дик приблизились  к тому месту, где  только что
стоял волшебник. От всесильного мага осталась горстка пепла.
    К  ним  присоединились   несколько  червей  и   циклопов,
изумленно поглядывавших на останки своих бывших господ.
    - Мы победили, - буркнул Виккель.
    - В-враг п-побежден, - проскрипел Дик.
    Черви  и  циклопы  окружили  их  плотным  кольцом.   Всех
интересовал вопрос - что же им следует делать теперь?
    Виккель и Дик стали новыми правителями пещеры.

    Конан  вернул  свой  меч  в  ножны  и  направился к своим
друзьям.
    Лало заглянул  в покои  волшебника и  тут же  обратился к
нему:
    -  Черного  дыма  уже  нет,  как нет и магов, поверженных
твоею рукой, о Конан!
    Киммериец остолбенел.  Что это  с ним  случилось? Неужели
Лало  не  мог  сказать  о  том  же  иначе?  Куда   делась его
колкость? И тут Конан заметил, что спутник его не улыбается.
    - Лало! Что с тобой? - вскричала Элаши.
    Лало  коснулся  своих  губ  рукою  и улыбнулся невиданной
ими доселе улыбкой.
    - Похоже, чары спали!
    Элаши  тут  же  заключила  заморанца  в  объятия. Конан и
Тулл переглянулись.
    -  Наверное,  это  вызвано  смертью  волшебника, - сказал
старик.
    Конан кивнул. Он  посмотрел на Элаши  и Лало и  вздохнул.
"Они подходят друг  к другу как  нельзя лучше", -  подумалось
ему.  Лало и Элаши были явно смущены.
    Конан ухмыльнулся.
    - Считайте,  что я  вас благословил,  - сказал  он вслух,
про себя  же подумал  так: "Ох,  Лало, Лало!  Когда-нибудь ты
пожалеешь об этом, но будет уже поздно..."
    К нему  приблизились Виккель  и Дик.  Циклоп улыбнулся  и
прохрипел:
    - Своей победой мы обязаны  тебе, Конан. Если бы не  ты -
быть  бы  нам  рабами  до  скончания  времен.  Как  мы  можем
отблагодарить тебя?
    Ответ не заставил себя ждать.
    -  Выведите  нас  наружу,  -  сказал Конан. - Надеюсь, вы
сможете это сделать?
    - Н-нет п-проблем! - ответил ему Дик.

    Конан,  Тулл,  Элаши  и  Лало  шли  по узкому извилистому
туннелю,  полого  поднимавшемуся  вверх.  Не  прошло  и часа,
как впереди засиял свет солнца.
    - Вот мы  и пришли, -  сказал Виккель. -  Здесь кончается
наш мир.
    Конан  кивнул  и  протянул  циклопу  правую руку. Виккель
понял  смысл  этого  жеста  и  пожал  человеческую руку своей
огромной лапой.
    -   Мир   тебе,   Конан,   -   улыбаясь,  сказал  циклоп.
    -    С-счас-стливого    п-пути!    -    добавил    червь.
    Тулл,  Элаши  и  Лало  были  уже далеко впереди. Широкими
шагами  киммериец  направился  вслед  за  ними.  В кошеле его
позвякивали  драгоценные  каменья,  которые  Конан должен был
разделить  на   четыре  равные   части.  Доля   каждого  была
достаточно  скромной,  но  на  хлеб  и  кров  ее  должно было
хватить. Киммерийца это  ничуть не печалило,  - он был  рад и
тому,  что   им  удалось   выбраться  из   пещеры  живыми   и
невредимыми.
    Он вышел  из пещеры  и тут  же зажмурился.  Свет был  так
ярок, что на глаза наворачивались слезы.
    Свободен! Наконец-то свободен!
    Конан  улыбнулся  и  поспешил  к  своим друзьям, стоявшим
поодаль.



                     КОРОНА КОБРЫ
              Лин Картер, Л.Спрэг де Камп


                        Пролог



                   КРОВАВОЕ ВИДЕНИЕ



    За  два   часа  до   полуночи  дочь   зингарского  короля
Фердруго принцесса  Хабела проснулась.  Приоткрытое тончайшей
тканью  ее  тело  дрожало  как  в лихорадке. Взгляд принцессы
был  устремлен  в  ночную  мглу,  сердце  терзалось  мрачными
предчувствиями. За окном по крышам дворца барабанил дождь.
    О  чем  же  был  этот  сон,  из страшных объятий которого
душа принцессы едва смогла вырваться?
    Теперь,  когда  это  мрачное  видение  оставило ее, она с
трудом  могла  припомнить  его  детали.  Отчетливо   помнился
только мрак,  в котором  вдруг засверкали  полные злобы глаза
и  заблистали  клинки,  и  тут  -  тут все обагрилось кровью.
Кровь была повсюду -  на простынях, на каменных  плитах пола,
она ползла из-под двери, - темная, липкая, густая кровь!
    Хабела  вздрогнула  и  стала  озираться  по  сторонам. Ее
внимание  привлекла  свеча,  горевшая  на  невысоком,  богато
украшенном  домашнем  алтаре,  что  стоял  у  противоположной
стены.  Пламя  освещало  изображение  митры,  владыки  Света,
главного божества кордавского  пантеона. Принцесса замерла  -
божественный  промысел,  вот  что  ей  нужно.  Закутав   свое
пышное смуглое  тело в  кружевное покрывало,  она направилась
к  алтарю.  Черные  как  смоль  волосы  падали  на  ее  плечи
полуночным водопадом.
    На   алтаре   стоял   небольшой   серебряный   сосуд    с
благовониями.   Раскрыв  сосуд,  принцесса  извлекла  из него
несколько  смолистых  крупинок  и  бросила  их  в  пламя.   В
комнате запахло миррой и нардом.
    Хабела   воздела   руки   и   склонилась   так,    словно
собиралась молиться,  однако с  уст ее  не слетело  ни слова.
Душа ее была охвачена смятеньем  столь сильным, что - как  ни
пыталась принцесса - молиться она не могла.
    Она вдруг поняла,  что мрак и  ужас поселились во  дворце
не  сегодня  и  не  вчера.  Старый  король  неожиданно   стал
черствым и странным, его  занимали только ему одному  ведомые
мысли. Он стал стареть  так быстро, словно им  завладел некий
призрачный  вампир,  сосущий  сок  жизни. Иные из королевских
указов,  казались,  были  написаны  под  чужую диктовку - они
противоречили  всему  тому,  что  делалось  королем   прежде.
Кто-то  другой  смотрел  его  выцветшими глазами, говорил его
хриплым  голосом,  скреплял  подписью  указы.  Мысль  эта при
всей ее дикости то и дело приходила принцессе на ум.
    Призрак,   что   внимательно   следил   за  происходящим,
казалось,  стал  уплотняться,  стал  обретать  реальность   -
и вот дело дошло до видений.
    И  тут  сознание  ее  проснулось, морок, наполнявший его,
внезапно  развеялся.  Принцесса  вдруг  поняла,  что  же  так
мучило  и  ужасало  ее.  Она  ясно  увидела, что темная сила,
обступавшая ее со всех  сторон, теперь пыталась завладеть  ее
душой.
    Ужас  овладел   ею,  она   содрогнулась  от   отвращения.
Принцесса  пала   ниц  пред   алтарем;  по   каменным  плитам
разметались ее черным блестящие локоны.
    -  О   Митра,  защитник   дома  Рамиро,   милосердный   и
справедливый,  враг  зла  и  порока,  молю  тебя, помоги мне!
Заклинаю тебя, о Владыка Света, скажи - что мне делать?
    Поднявшись, она  открыла золотой  ларец, что  стоял рядом
с  сосудом  для  благовоний,  и  вынула из него горсть тонких
прутиков  сандалового  дерева.  Одни  прутики  были  длиннее,
другие - короче; одни  были изогнуты и разветвлены,  другие -
прямыми.
    Она  бросила  их   перед  алтарем.  Раздался   неожиданно
громкий   стук.   Принцесса   склонилась   над  разбросанными
прутиками.  Глаза ее округлились от изумления.
    Перед собой она увидела ясное Т-О-В-А-Р-Р-О.
    -  Товарро,  -  произнесли  принцесса  вслух,  - я должна
отправиться к  Товарро. -  Глаза ее  загорелись решимостью. -
Клянусь, что я  отправлюсь туда сегодня  же ночью. Я  разбужу
капитана Капеллеса.
    Бушевала гроза;  покои, по  которым шли  принцесса, то  и
дело  озарялись  вспышками  молний.  В  спешке  одевшись, она
прикрепила к  поясу шпагу  и накинула  на плечи  теплый плащ.
Движения ее были грандиозны и стремительны.
    Митра  смотрел  на  нее  своими бесстрастными глазами. Но
так  и  бесстрастен  был  его  взор?  Не  вплетает ли Митра в
свой голос в раскаты грома? Кто знает...
    Не прошло и  часа, как дочь  Фердруго покинула дворец.  И
это послужило  началом целой  цепи фантастических  событий, в
которых  странным  образом  сплелись  судьбы  могучего воина,
страшного  колдуна,  гордой  принцессы  и  древних богов, что
сошлись в смертельной схватке на краю мира.


                        Глава 1


                     НОЧНЫЕ ГОСТИ


    Дождь лил  как из  ведра. На  мощеных булыжником улочках,
что  вели  к  гавани,  завывал  ветер;  он раскачивал вывески
гостиниц  и  таверн.  Тощие  псы  жались  к  дверным проемам,
пытаясь укрыться от дождя и ветра.
    Город был  погружен во  тьму. Лишь  несколько окон горело
в  домах  зингарской  столицы  Кордавы,  стоявшей  на  берегу
Западного моря.  Луна скрылась  за тяжелыми  тучами, по  небу
неслись призрачные  рваные облака.  То был  самый темный час,
-  час,  когда  говорят  об  измене  и разбое, когда убийцы в
масках  и  черных  перчатках  крадутся  по  темным  комнатам,
сжимая отравленные ножи. То было время убийств и заговоров.
    Сквозь  шум  дождя  и  завывание  ветра  слышались  звуки
шагов  и  бряцанье  оружия.  На  темных  улицах  несла  дозор
ночная  стража  -  шестеро  вооруженных  пиками  и алебардами
мужчин  в  плащах  и  низко  надвинутых шляпах. Они старались
идти тихо,  лишь изредка  тишину нарушала  певучая зингарская
речь.  Дозорные  внимательно  всматривались  и  вслушивались,
однако мысленно они были уже дома, за бутылкой вина...
    Стоило дозорным миновать  заброшенное стойло с  провалено
крышей,  как  две  темные  фигуры,  таившиеся  внутри, ожили.
Движения  этих  людей  были  бесшумны;  один  из  них вытащил
из-под плаща маленький фонарь и осветил им пол конюшни.
    Человек  с  фонарем  нагнулся  и  стал  разметать  сор. К
одной  из  каменных  плит  была прикреплена короткая цепочка,
заканчивающаяся  бронзовым  кольцом.   Взявшись  за   кольцо,
неизвестные потянули цепочку  на себя. Раздался  скрип ржавых
петель -  каменная дверца  открылась. Неизвестные  скрылись в
подземелье,  и  плита  с  глухим  ударом  вернулась на старое
место.
    Узкая винтовая лестница  круто уходила вниз,  в кромешную
мглу.  Древние  истертые  ступени  были покрыты плесенью, все
дышало гниением и упадком.
    Люди в черных плащах не  спешили - шаги их были  бесшумны
и  осторожны.   Лица  их   были  скрыты   шелковыми  масками.
Казалось,  что  по   лестнице  крадутся  привидения;   тайные
тоннели  соединяли  подземный  ход  с  морем,  свежий морской
ветерок,    гулявший    по    подземелью,    развевал   плащи
незнакомцев, делая их похожими на огромных летучих мышей.

    Над  уснувшим  городом  возвышались  башни замка Вилагро,
герцога  Кордавского.  Свет  горел  только в нескольких узких
оконцах - почти все обитатели замка спали.
    В нижнем  этаже замка  горел высокий  золотой светильник,
напоминавший   перевившихся   змей;   здесь   сидел  человек,
изучавший пергаменты.
    Владелец  замка  не  поскупился  на  украшение   каменных
сводов.   Сырые  стены  были  завешены  яркими гобеленами. На
холодном   каменном   полу   лежал   толстый   мягкий  ковер,
узорчатый и многоцветный; его ткали в далекой Вендии.
    На  низком  столике,   украшенном  искуснейшей   резьбой,
стоял большой серебряный поднос  с вином из Кироса,  фруктами
и сластями.
    И  стол,  за  которым  читал  человек,  был тоже привезен
издалека -  резьба на  нем ясно  указывала на  школу мастеров
Аквилона,  страны,  лежавшей  к  северо-востоку  от  Зингары.
Письменный  прибор   с  павлиньим   пером  был   выполнен  из
хрусталя и золота. Прессом для бумаг служил тонкий клинок.
    За  столом  сидел  человек  лет  пятидесяти,  худощавый и
изящный.  Одет   он  был   необычайно  изыскано:    бирюзовый
вельветовый  камзол  не  скрывал  белья  тончайшего   полотна
нежно-абрикосового цвета, пена  кружев на запястьях  оттеняла
громадные  бриллианты,  сверкавшие  на  каждом  из  холенных,
длинных пальцах. На  ногах, обтянутых черным  шелковым трико,
красовались  искусно  отделанные  драгоценными камнями мягкие
сапожки из кордавской кожи.
    Его возраст  выдавали обвислые  щеки и  темные мешки  под
быстрыми   холодными глазами.  Поэтому ни  окрашенные волосы,
ни слой пудры на лице никак не молодили его.
    Его  рука,  сверкавшая  изумрудами,  небрежно  играла   с
пергаментами, испещренными тонкими письменами и  скрепленными
алыми печатями.    Он  нетерпеливо постукивал  носком  правой
ноги  и  беспрестанно  взглядывал  на  клепсидру  - старинные
водяные  часы,   украшавшие  стол.   Время  от   времени   он
оглядывался на тяжелую шпалеру, прикрывавшую угол комнаты.
    Здесь же,  у стола,  неподвижно застыл  чернокожий раб со
сложенными  на  груди  мускулистыми  руками. Огни светильника
поблескивали,  отражаясь  на  выпуклых  мышцах черного тела и
тяжелых  золотых  серьгах,  украшавших  вытянутые мочки ушей.
Раб был  вооружен кривой  саблей, выглядывавшей   из-под  его
алого кушака.
    Часы пробили два часа пополуночи.
    Со  сдавленным  проклятьем   человек  отбросил  от   себя
хрустящие пергаменты. И  в тот же  миг гобелен был  откинут в
сторону невидимой  рукой; за  ним открылся  потайной ход.  Из
темноты  появились  два  человека  в  черных  масках и черных
плащах.   Один  из  них  держал  в  руке  небольшой фонарь. С
промокших насквозь одежд вошедших стекала вода.
    Человек, сидевший  за столом,  положил ладонь  на рукоять
кинжала,  лежавшего  на  столе:  раб,  уроженец  страны  Куш,
схватился  за  саблю.  Однако  когда  гости вошли в комнату и
сняли маски, хозяин комнаты успокоился.
    -  Все  в  порядке,  Гомани,  -  сказал  он негру, и тот,
сложив руки на груди, вновь замер.
    Сбросив  плащи  на  пол,  гости низко поклонились. Голова
первого  была  гладко  выбрита.  Молитвенно  сложив  руки, он
поклонился вторично.
    Второй  отвесил  изысканный  придворный  поклон  и внятно
прошептал:
    - О мой герцог!
    Выпрямившись,  он  небрежно  положил  руку на драгоценный
эфес  своего  длинного  меча.  Это  был  высокий темноволосый
человек; хищное лицо его  имело болезненный цвет. Его  тонкие
черные   усики    казались   нарисованными.    В    движениях
чувствовались  манерность  и  вычурность  - он походил скорее
на пирата, чем на придворного вельможу.
    Вилагро,  герцог   Кордавы,  смерил   высокого   зингарца
ледяным взглядом.
    - Мастер Зароно, я не привык ждать, - процедил он  сквозь
зубы.
    Вновь последовал вычурный поклон.
    - Тысяча извинений, Ваша  Милость! Поверьте, я ни  за что
не стал бы вас тревожить!
    - Тогда почему же ты опоздал на целых полчаса, сударь?
    - Пустяк, абсолютная глупость.
    Человек с выбритым по-монашески черепом вставил:
    - У нас вышел скандал в таверне, мой герцог.
    - Что?  Скандал в  питейной лавке?!  Бездельники, вы что,
с ума посходили? Как это вышло?
    Щеки  Зароно  порозовели,  он  метнул  на монашка взгляд,
полный  ненависти,   тот  же   смотрел  на   него  совершенно
невозмутимо.
    -  Сущие  пустяки,  Ваша  Светлость!  Дело  таково,   что
совершенно не стоит вашего внимания.
    -  Мне  это  решать,  Зароно,  -  ответил  герцог.  -  Не
исключено, что наш план раскрыт.  Ты уверен в том, что  эта -
эта неприятность - не  была подстроена? - герцог  нервно сжал
руки, костяшки его пальцев побелели.
    Зароно хмыкнул.
    - Ну что  вы, мой герцог.  Вы, наверное, слышали  об этом
болване по  имени Конан  - он  командует зингарским  капером,
похоже, забыв о том, что его родила киммерийская шлюха.
    -  Никогда  не  слышал  об  этом  мошеннике.   Продолжай.
    -  Я  же  сказал  вам  -  все  это  пустяки.  Я  пришел в
гостиницу  "Девять   Обнаженных  Мечей"   для  того,    чтобы
встретиться  с  праведным  Менкарой.  Заметив  отменный кусок
мяса,  жарившийся  на  вертеле,  я  решил  убить  сразу  двух
зайцев.  Как  вы,  наверное,  знаете,  я  не  привык  попусту
тратить  время  и  потому  тут  же  подозвал  к себе Сабрала,
хозяина  таверны,  и  приказал  ему  подать мне жаркое. И тут
этот  гнусный  киммериец  посмел  заявить,  что это, мол, его
ужин. Если  в человеке  есть хоть  капля благородства,  он не
станет терпеть...
    - Говори короче! Что у вас там случилось?
    - Сначала  мы спорили,  ну а  затем от  слов мы перешли к
делу.   -  Зароно  пощупал  синяк,  вздувшийся  под глазом, и
довольно хмыкнул: - Этот парень здоров как бык, но, думаю,  и
ему  от  меня  перепало.  Только  я  хотел  преподать   этому
деревенщине   урок   фехтования,   как   хозяин   вместе    с
посетителями разняли  нас и  растащили по  сторонам - каждого
из  нас  держало  человек  пять.  И  тут  в  таверне появился
святой отец  Менкара -  он-то нас   и успокоил.  Так что, как
видите...
    - Я все понял.  Похоже, это действительно случайность.  И
все  же  на  твоем  месте  я  бы  избегал  запаха   жареного.
Подобного я больше не потерплю!  Ну да ладно, теперь к  делу.
Насколько я понимаю, рядом с тобой...
    Зингарец стал теребить усы.
    -  Простите  мне  мои  дурные  манеры,  Ваша   Светлость.
Позвольте  представить  вам  праведного  Менкару, жреца Сета,
ставшего  нашим  активным  сторонником,  -  и  это, позвольте
заметить, всецело моя заслуга.
    Человек  с  выбритой  головой  вновь  поклонился. Вилагро
ответил ему легким кивком головы.
    - Почему  вы так  настаиваете на  личной встрече,  святой
отец?  - спросил герцог. - Я предпочитаю работать через  моих
агентов,  таких  как  Зароно.  Может  быть,  вас  что-то   не
устраивает? Вы хотите большего вознаграждения?
    Взгляд лысого стигийца оставался недвижным.
    -  Золото  -  ничто,  хотя  в  этом низменном плане бытия
оно  и   потребно  для   поддержания  бренной    человеческой
оболочки.  В  согласии  с  нашей  верой  этот  мир   является
иллюзией -  маской, скрывающей  лик хаоса...  Впрочем, я  зря
говорю все  это, мой  герцог. Теологическими  студиями я  мог
бы заниматься у себя на родине,  здесь же я не для этого,  не
так ли? - Стигиец изобразил на лице некое подобие улыбки.
    Герцог Вилагро испытующе посмотрел на него.
    Менкара продолжала:
    -  Я  говорю  о  вашем  намерении склонить старого короля
Фердруго  к  тому,  чтобы  он  отдал  свою  дочь,   принцессу
Хабелу,  за  Вашу  Светлость.  И  в  этой  связи  мне  на  ум
приходит  речение:  "Заговор  и   предательство  в  крови   у
зингарцев".
    Шутка эта не показалась Вилагро уместной.
    - Да, да, все  это я уже слышал.  Лучше скажи - как  идут
наши дела? Как настроены наши жертвы?
    Стигиец пожал плечами.
    -  Хвастать  мне   особенно  нечем.  Управлять   Фердруго
несложно, ибо он  стар и дряхл.  Я столкнулся с  препятствием
совсем иного рода.
    - Хотелось бы узнать, каким именно?
    -  Король  полностью  подвластен  моей  воле  - стоит мне
захотеть,  и  он  отдаст  свою  дочь  за  вас;  но вот только
принцесса, - видимо, памятуя о  том, что вы много старше  ее,
- отказывается от этого.
    - Так  возьми же  под свой  контроль и  ее разум, скотина
лысая!   -  заорал  Вилагро,   явно  задетый  тем,  что   был
упомянут его возраст.
    Холодные искры  вспыхнули в  тусклых глазах  стигийца, но
он тут же отвел взгляд в сторону.
    -  Сегодня   ночью  именно   этим   я   и  занимался,   -
пробормотал  он.  -  Когда  принцесса  заснула,  я вошел в ее
сны. Она  молода и  сильна. Взять  ее мозг  под контроль было
очень непросто.   Когда же  я наконец  смог обратиться  к  ее
спящей  душе,  неожиданно  для  самого  себя  я  стал  терять
контроль  над  разумом  короля.  Я  тут  же оставил девушку и
вернулся  к  ее  отцу.  Она  проснулась  в ужасе и - хотя она
ничего не помнит - в тревоге.
    В  этом-то  и  состоит  названное  препятствие. Я не могу
управлять и королем, и принцессой одновременно.
    Жрец внезапно замолчал,  заметив гневный взгляд  герцога.
    -  Так  это  был  ты,  паршивый  пес! - закричал Вилагро.
    Глаза  стигийца   наполнились  удивлением   и   тревогой.
    -  Что  вы  хотите   этим  сказать,  Ваша  Светлость?   -
пробормотал он. Зароно был удивлен не меньше жреца.
    Герцог еле слышно выругался.
    -  Как  могло  случиться,  что  мой  коварный агент и мой
велемудрый маг не знают того,  о чем говорит уже весь  город?
- Герцог  вновь перешел  на крик:  - Идиоты,  - неужели вы не
знаете о том, что принцесса исчезла?

    План Вилагро был прост.  Король Фердруго был уже  слишком
стар и  немощен для  того, чтобы  править страной. Преемником
его должен  был стать  супруг принцессы  Хабелы. Кто  же, как
не Вилагро,  должен был  стать им  - во  всей Зингаре не было
равных ему в богатстве и влиянии.
    Своим подручным Вилагро  сделал капитана капера   Зароно,
человека благородного происхождения, репутация которого  была
подпорчена темным прошлым Он поручил Зароно отыскать колдуна,
который  смог  бы  управлять  мыслями и поступками стареющего
монарха.  Коварный  Зароно  остановил  свой выбор на Менкаре,
последователе запрещенного  законом стигийского  культа Сета.
Однако  побег  Хабелы  сорвал  все  планы герцога. Какой толк
управлять королем, если дочери его, с которой Вилагро  должен
был обручиться, нет?
    Собрав  всю  свою  волю,  Менкара  обратился  к  герцогу:
    - Если  Вашей Светлости  будет так  угодно, я,  используя
свои  скромные  познания  в  оккультных науках, смогу узнать,
где сейчас находится принцесса.
    - Чего же  ты ждешь, действуй,  - угрюмо буркнул  герцог.
    Повинуясь жрецу, Гомани принес из камеры пыток  бронзовую
треногу  и  уголь.  Ковер  был  убран.  Из-под  своей  мантии
стигиец  извлек  большую  сумку,  в  которой  было  множество
отделений. Из  нее он  достал светящийся  зеленоватый мелок и
стремительными движениями  нарисовал на  полу змея  кусающего
собственный  хвост.  В  это  же  время  раб развел на треноге
огонь.  Через   несколько  минут   угли,  лежавшие   на  ней,
раскалившись докрасна.
    Жрец  достал  из  сумки   хрустальный  фиал  с  ароматной
зеленой  жидкостью   и  облил   ей  раскаленные   угли.  Угли
зашипели,  подобно  змеям,  и  резкий  пряный  запах наполнил
комнату.   Бледно-зеленые струйки  дыма, извиваясь,  поползли
к потолку.
    Скрестив  ноги,  жрец  сел  внутрь  зеленого  круга.  Раб
загасил светильник, и  комната погрузилась в  полумрак. Видны
были  только  раскаленные  угли,  светящийся  круг  и  желтые
глаза колдуна, походившие на глаза ночного зверя.
    Стигиец заговорил, сначала тихо,  - затем - все  громче и
громче.
    - Яо, Сетеш... Сетеш. Яо - Абратакс краим мизраэт, Сетеш!
    Резкие  шипящие  звуки  потонули  в неясном бормотании, и
наконец  все  звуки  смолкли.  Слышно  было  только   дыхание
стигийца.  Жрец  впал  в  транс,  его  желтые  глаза медленно
закрылись.
    -  Митра!  -  воскликнул   Зароно  и  тут  же   замолчал,
почувствовав, что герцог схватил его за руку.
    Дым висел над комнатой светящимся зеленоватым облаком. Он
стал  менять  яркость  -  то  тут,  то там появлялись и гасли
светлые и темные пятна. И тут Вилагро и Зароно увидели  прямо
пере  собой   ночное  море,   по  которому   плыло  небольшое
суденышко.  На  палубе  корабля   стояла  юная  дева.   Ветер
раздувал ее длинный плащ...
    - Хабела! - воскликнул Вилагро.
    Возглас  его,  похоже,  разрушил  чары  -  картина тут же
стала  блекнуть.  Угольки  зашипели  и  погасли.  Жрец рухнул
на пол.

    Глоток вина вернул Менкаре силы.
    - Куда же она направляется? - спросил Вилагро.
    Стигиец задумался.
    -  Она  думала   об  Асгалуне.  Может   быть,  вы,   Ваша
Светлость, понимаете, в чем тут дело?
    - Это  земля, которой  ныне правит  брат короля  Товарро.
Некогда он  был королевским  посланником и  мотался по  всему
Шему, ну  а затем...  - Герцог  на миг  задумался, но  тут же
продолжил:  -  Кажется,  я  понимаю,  в  чем дело. Она убедит
Товарро в том, что  ему необходимо вернуться в  Кордаву. Если
же этот  выскочка окажется  здесь, всем  нашим планам  придет
конец... послушай меня, святой отец, - контролировать  короля
и принцессу  ты не  в силах,  верно? Тогда  скажи мне, что же
нам делать?
    Зароно протянул руку к серебряному подносу.
    - Ваша Светлость позволит?
    Вилагро   кивнул.   Взяв   с   подноса   яблоко,   Зароно
усмехнулся и сказал:
    - Я думаю, нам следует найти другого мага.
    -  Похоже,  ты  прав,  -  согласился  герцог. - Ты можешь
кого-нибудь порекомендовать, жрец?
    Стигиец надолго погрузился в молчание. Наконец он  поднял
глаза и заговорил:
    - Глава  моего ордена,  величайший из  всех воплощенных в
мире магов, велики Тот-Амон сможет помочь нам.
    - Где он находится сейчас?
    -  Он  живет  у  себя  на  родине  в  Стигии, в маленьком
местечке,  называемом  Оазис  Хаджар.  Но должен предупредить
вас,  Ваша  Светлость,  таланты  Тот-Амона  столь велики, что
обычная  плата  ему  не  подходит.  - Жрец криво улыбнулся. -
Людишки, подобные мне, страждут  золота, он же куда  выше нас
-  Тот-Амон  владеет  и  своими  страстями,  и  всеми тайнами
мира.   Тому,  кто  повелевает  духами  Земли, богатство ни к
чему.
    - Что же может соблазнить его?
    - Одна-единственная  мечта владеет  сердцем Тот-Амона,  -
продолжал жрец вкрадчивым голосом. - Несколько столетий  тому
назад  на  тих  землях  сошлись  последователи двух культов -
культа презренного Митры и культа великого Сета. Так уж  было
угодно   судьбе,   чтобы   наш   культ   пал,   -    митраиты
восторжествовали  над  нами.  Поклонение  Змею было объявлено
противозаконным, а людям нашего ордена пришлось отправиться в
изгнание...
    Если Ваша  Светлость поклянется  в том,  что он повергнет
все Храмы Митры  и выстроит на  их месте храмы  Сета, так что
Сет будет назван величайшим  из богов, Тот-Амон станет  вашим
союзником.
    Герцог  стал  покусывать  губы.   Боги,  храмы  и   жрецы
существовали для  него постольку,  поскольку храмовые  власти
должны были платить ему дань.
    -  Да  будет  так,  -   наконец  сказал  он.  -  Я   могу
поклясться  в  этом  именем  любых  богов  и демонов, ведомых
твоему хозяину.  Теперь слушайте меня внимательно.
    На  рассвете  вы  отправитесь  в  плавание.  Ваш  корабль
возьмет курс  на юго-восток  и догонит  корабль принцессы. Ее
вы должны  будете схватить,  корабль же  должен быть потоплен
вместе с командой -  свидетели нам не нужны.  Твой "Петрель",
Зароно, легко нагонит  "Королеву Морей". Захватив  принцессу,
вы  отправитесь  в  Стигию.  Ты,  Менкара,  отведешь  людей в
твердыню  Тот-Амона  и  выступишь  в  роли  моего посланника.
Посвятив его в  наши планы, ты  вернешься в Кордаву  вместе с
ним и принцессой. Вам все понятно? Тогда - за дело!


                        Глава 2


                    КЛИНОК ВО ТЬМЕ


    Уже начинал светать.  Дождь прекратился. По  небу неслись
рваные  облака.   Звездочки,  еще   видневшиеся  на   западе,
отражались в грязных лужах.
    Зароно, капитан капера  "Петрель" и тайный  агент герцога
Кордавы,  угрюмо  брел  по  темной  улочке.  Драка  с могучим
киммерийским пиратом  помимо прочего  лишила Зароно  и ужина.
Не   улучшила   ему   настроения   и   беседа   с   хозяином,
чертыхавшимся  через  каждое  слово.  И,  наконец, ему просто
хотелось спать. Капли,  срывавшиеся с крыш,  о и дело  падали
за шиворот.  Подняв полы  плаща, Зароно  обходил бесчисленные
лужи, думая  о том,  на ком  бы сорвать  свою ярость. Рядом с
ним брел безмолвный Менкара.

    Тощий   человечек,   из-под  обтрепанной  рясы   которого
виднелись  голые  ноги,  бежал  по  бесконечным  улицам, едва
удерживая  равновесие  на  мокрых  булыжниках  мостовой.  Его
сандалии громко шлепали по  лужам. Одной рукой он  прижимал к
тощей  груди  заплатанный  платок,  в  другой  держал горящую
просмоленную веревку, заменявшую ему фонарь.
    На ходу он читал утреннюю молитву, обращенную к Митре.  О
смысле ее он не думал  - голова его была занята  чем-то иным.
Нинус,  младший  служитель  храма  Митры,  спешил  по  темным
улицам навстречу своей судьбе.
    Он   проснулся задолго  до рассвета  и, проскользнув мимо
наставника,  сбежал  из  храма.  Нинус  спешил  к  кордавской
гавани, где его ждал иноземный корсар Конан-киммериец.
    Нинус выглядел  весьма неприятно:  ноги были  тонкими как
спички,  нос  -  непомерно  велик.  Обтрепанная  митраистская
мантия,  похоже,  никогда  не  стиралась,  помимо прочего она
была  залита  и  вином,  пить которое монахам строго-настрого
запрещалось. Когда-то  - еще  до того,  как Нинус  узрел свет
Митры, - он  был одним из  самых искусных воров  Хайборийских
земель,  именно  тогда  он  и  познакомился  с  Конаном. Этот
гигант,  никогда  не  отличавшийся  особенной  набожностью, в
свое время тоже был вором,  и потому Нинус прекрасно ладил  с
ним.  Нинус   добровольно  принял   монашеский  сан,   однако
совладать  со  своей  плотью  ему  было  сложно  - уж слишком
весела была прежняя жизнь.
    Монашек  прижимал  к  груди  свиток,  который  должен был
сделать  его  богатым.  Корсар  искал  сокровища,  Нинусу  же
нужны  были  деньги.  Картой   этой  Нинус  владел   издавна.
Когда-то,  глядя  на  нее,  он  мечтал  о том, что проследует
указанным на  карте путем  и станет  сказочно богатым; однако
с той поры  много воды утекло,  и сам он  не стал таким,  как
прежде, - не к лицу монаху гоняться за сокровищами...
    Картины, одна соблазнительней другой, представлялись  его
сознанию  -  вино,  пиры,  женщины,  -  и  все это в обмен на
клочок истлевшего пергамента; с  этими мыслями он свернул  за
угол и столкнулся  с двумя незнакомцами  в черных плащах.  Он
смущенно извинился  перед высоким  сухопарым человеком,  плащ
которого оказался втоптанным в грязь, и перевел глаза на  его
спутника.
    - Менкара,  слуга Сета  - изумленно  воскликнул Нинус,  -
как  посмел  ты,  змеиное  отродье,  прийти  в этот город?! -
исполнившись  праведного   гнева,  монашек   принялся   звать
стражников.
    Зароно выругался  и хотел  было ускорить  шаг, но стигиец
остановился как вкопанный.
    -  Этот  выродок  узнал  меня!  - зашипел Менкара. - Убей
его, иначе не миновать беды!
    Зароно на мгновение замешкался,  но тут же вынул  кинжал.
Служку  ему  жалко  не  было,  отвечать же на вопросы стражей
как-то не хотелось.
    Клинок  блеснул  в  занимавшемся  свете утра. Нинус охнул
и повалился на мостовую. Изо рта его сочилась кровь.
    Стигиец сплюнул.
    - Скоро мы с вашим проклятым племенем разделаемся!
    Дрожащими руками Зароно вытер клинок о мантию монашка.
    - Бежим! - прохрипел он.
    Но   стигиец   заметил,   что   ряса   монашка    странно
топорщится.   Склонившись  над  неподвижным  телом, он достал
из-под рясы пергаментный свиток и развернул его.
    - Какая-то  карта, -  изумился маг.  - Похоже,  я смог бы
разгадать...
    -  Потом,  потом!  -  зашипел  Зароно.  -  Того  и гляди,
стражники припрутся!
    Менкара кивнул и  спрятал свиток. Через  минуту их уже  и
след простыл. Небо начинало розоветь.

    Конан  чувствовал  себя  не  в  своей тарелке - вино было
дрянным, драка с  Зароно ничем не  закончилась, теперь еще  и
Нинус  куда-то  запропастился.  Он  мерил шагами продымленную
гостиничную  комнатку  с  низкими   потолками.  С  вечера   в
"Девяти  Обнаженных  Мечах"  было  людно,  теперь  же   здесь
оставалось всего  несколько посетителей.  В углу  сидело трое
пьяных  матросов  -  один  из   них  спал,  двое  же   других
распевали на удивление нескладную песню.
    Свеча догорала. Нинус  опаздывал уже на  несколько часов.
Похоже,  с  монашкой  стряслось  что-то  неладное  - к чему к
чему, а  к деньгам  он никогда  не опаздывал.  Конан разыскал
хозяина и проревел ему на ухо:
    - Сабрал!  подышу-ка я  свежим воздухом.  Если меня будут
спрашивать, скажи, что я скоро буду.
    Дождь  закончился,  время  о  времени  с  крыш  срывались
крупные капли.  Облачный покров,  что совсем  недавно казался
сплошным, уже рассеивался.  Показалась луна; лунный  диск был
уже бледен  - начинался  рассвет. Над  лужами висели  облачка
пара.
    Гневно  ругаясь,  Конан  зашагал  по  мостовой - он решил
обойти  квартал,  примыкающий   к  гостинице.  Конан   честил
Нинуса на чем свет  стоит. Из-за этого обормота  он пропустил
утренний  бриз,  с  которым  намеревался  покинуть  на  своем
"Вастреле"  кордавскую   бухту.  Теперь   придется   выводить
корабль на веслах.
    Внезапно  Конан  замер.  На  мокрой  от дождя мостовой он
увидел распластанное тело.
    Он огляделся по сторонам в надежде увидеть  преступников,
но  улицы  были  пустынны.  Конан  раздвинул  полы  плаща   и
расстегнул ножны. В этой  части старого города убийства  были
привычным  делом.  Полуразрушенные  лачуги  узких улочек были
населены ворами,  убийцами и  прочим сбродом.  Если ты видишь
труп,  значит,  рядом  может  быть  и  убийца  - этому Конана
научила жизнь, и  потому в подобных  случаях он был  особенно
осторожным.
    Крадучись,   подобно   леопарду,   Конан   приблизился  к
неподвижному  телу  и  опустился  на  колени.  Осторожно взяв
человека  за  плечо,  киммериец  перевернул  его  на   спину.
Одежды человека  были залиты  кровью. Капюшон  рясы открылся,
и Конан увидел лицо монаха.
    - Кром! - воскликнул киммериец.
    Да,  это  был ставший  монахом уроженец  Мессантии Нинус.
Быстрыми движениями  киммериец обыскал  распластанное   перед
ним  тело.  Карта,  которую  Нинус  собирался  продать   ему,
бесследно исчезла.
    Конан сел на корточки  и задумался; чело его  напряглось.
Кому  помешал  этот  жалкий  монашек,  у  которого и взять-то
нечего?   Вряд ли  у него  могло быть  что-либо, кроме карты.
Поскольку  карта  исчезла,  неведомый  убийца  мог  совершить
свое преступление именно для того, чтобы овладеть ею.
    Солнце  вышло  из-за  горизонта,  осветив  башни  древней
Кордавы.  Глаза  Конана   загорелись  синевою.  Крепко   сжав
покрытый   шрамами   кулак,   огромный   киммериец   поклялся
отомстить неведомому убийце.

    Бережно подняв крохотное  тело Нинуса, киммериец  взвалил
его  на  себе  на  плечи  и  огромными  скачками  понесся   к
гостинице.  Ворвавшись в залу, Конан заорал:
    - Сабрал! Комнату и врача! И быстро!!!
    Хозяин гостиницы знал, что киммериец ждать не любит.  Без
лишних  слов  хозяин  поспешил  вверх  по  шаткой   лестнице,
пригласив Конана следовать за ним.
    Сидевшие   в   зале   проводили   киммерийца  изумленными
взглядами.   Он  был   настолько  огромен,  что  походил   на
великана.  Длинная   грива  черных   грубых  волос   оттеняла
смуглое,  покрытое  шрамами  лицо.  Щеки были гладко выбриты.
Из-под    видавшей    виды    матросской    шапки     глядели
пронзительно-синие глаза. Пират  нес тело взрослого  человека
с такой легкостью, словно тот был младенец.
    В  таверне   не  было   ни  одного   матроса  с   корабля
киммерийца. Об  этом Конан  позаботился заранее  - еще тогда,
когда  договаривался  с  Нинусом  о  встрече.  Киммерийцу  не
хотелось,  чтобы  команда  до  срока  узнала  о существовании
карты.
    Сабрал  отвел  Конана  в  комнату,  предназначенную   для
приема  знатных  гостей.  Конан  хотел  было  положить   тело
Нинуса  на  кровать,  но  тут  хозяин  ойкнул и, извинившись,
снял с постели покрывало.
    -  Ни  к  чему  пачкать  кровью  мое  лучшее покрывало! -
сказал он.
    - К черту покрывало!  - проревел Конан и  бережно положил
тело на кровать.
    Сабрал стал  складывать покрывало,  киммериец же  занялся
Нинусом.  Монашек  едва  заметно  дышал,  сердце  его  билось
неровно.
    - Уф, он все-таки жив, - с облегчением вздохнул Конан.  -
Слушай,  хозяин,  -  слетал  бы  ты  за  пиявками! Ну чего ты
пялишься на меня, как идиот, - тебе еще раз все объяснить?
    Сабрала как ветром сдуло. Конан раздел Нинуса до пояса и,
как мог, перевязал рану, из которой все еще сочилась кровь.
    Сабрал появился в  комнате в сопровождении  позевывающего
врача, одетого в ночную  рубашку; из-под его ночного  колпака
выбивались вихри седых волос.
    -  Преискуснейший  доктор  Кратос!  -  представил   врача
Сабрал.
    Доктор снял повязку,  наложенную Конаном, прочистил  рану
и вновь перевязал ее чистой тканью.
    - К счастью, нож прошел  мимо сердца и не задел  артерии,
повреждено  только  легкое.  При  надлежащем  уходе   больной
быстро встанет на ноги, - сказал доктор. - Кто мне  заплатить
за него, капитан, - я полагаю, вы?
    Конан  утвердительно  хмыкнул.  Несколько  глотков   вина
вернули  Нинуса  в  сознание.  Он  был  очень  слаб  и потому
говорил еле слышно:
    - Я бежал - и -  наткнулся на них. Один из них  - Менкара
-  служитель  бога  Сета.  Я  стал  звать стражников, и тогда
Менкара сказал тому, другому: убей его, убей...
    -  Скажи  мне,  кто  был  с  Менкарой?  -  спросил Конан.
    -  Возможно,  я  ошибаюсь,  но  мне  кажется, что это был
капитан Зароно...
    Конан  нахмурился.  Зароно!  Это  тот  самый  наглец,   с
которым  пару  часов  назад  они  едва  не  сцепились.  Может
быть,  Зароно  знал  о  его  встрече  с  Нинусом и о том, что
монашек принесет  с собою  карту? Все  указывало на  коварный
заговор, имевший целью выведать тайну клада.
    Конан встал, лицо его пылало гневом.
    - Ничего, мы еще  посмотрим, чья возьмет! -  проревел он.
Киммериец достал  из кошелька  полную горсть  монет и высыпал
ее в ладони доктору. Другая горсть досталась Сабралу.
    - А теперь послушайте меня!  - сказал Конан. - Ему  нужен
настоящий уход, и  ухаживать за ним  попрошу именно вас.  Все
ваши расходы я  оплачу по возвращению;  если же я  узнаю, что
вы относились  к нему  без должного  внимания, то  пеняйте на
себя!  Да,  если  вдруг  Нинус  умрет,  похороните  его   как
подобает -  со всеми  церемониями и  обрядами. Ну  а теперь я
покидаю вас.
    Он  бесшумно  выскользнул  из  комнаты, сбежал по лесенке
вниз  и,  легко  распахнув  тяжелую  выходную дверь гостиницы
"Девять  Обнаженных  Мечей",  вышел  на  улицу.  Шаг  его был
стремителен; тяжелый черный плащ хлопал на ветру.

    Когда  солнце  позолотило  мачты  и  реи кораблей, гавань
уже  не  спала.  Матросы  карабкались  по  такелажу,  офицеры
орали  в  свои  пергаментные  рупоры,  скрипучие   деревянные
подъемники,  приводимые   в  действие   мускулистыми   руками
портовых рабочих, сгрудившихся  у ворота, переносили  грузы с
пирса на палубы.
    Конан  вышел  на  берег.  В  ответ  на его вопрос капитан
портовой  охраны  сообщил  ему,  что корабль Зароно "Петрель"
покинул  гавань  еще   до  того,  как   солнце  вышло   из-за
горизонта, -  "Петрель" обогнул  восточный рог  бухты и исчез
из   виду.    Киммериец   достаточно   неучтиво  поблагодарил
стражника,  резко  развернулся  и  понесся  к  трапу   своего
галеона, носившего имя "Вастрель".
    - Зельтран! - заорал киммериец.
    - Слушаюсь,  капитан! -  тут же  отозвался его  помощник,
который в  это время  командовал загрузкой  провианты в трюм.
Зельтран  был  невысок  и  полон;  как  истинный зингарец, он
носил  роскошные  черные  усы.  Несмотря на полноту, двигался
он с легкостью кошки.
    -  Построй   наших  бездельников   на  палубе   и  объяви
перекличку!  - приказал Конана. - Мы отчаливаем!
    Вскоре  на  шкафуте  собралась  почти  вся  команда.   По
большей части  это были  смуглые зингарцы,  иностранцев почти
не  было.   Отсутствовало  трое.  Конан  приказал юнге обойти
все близлежащие  притоны и  во что  бы то  ни стало  привести
нарушителей  на  борт.  Все  же остальные занялись погрузкой,
которая пошла куда живее, ибо руководил ею сам Конан.
    Вскоре  отсутствовавшие  взошли   на  палубу;  тогда   же
закончилась  и  погрузка.  Галеон  отдал  швартовы  и отвалил
от  пристани.   Шлюп,  в  который  сели восемь гребцов, повел
галеон в  открытое море.  Стоило парусам  наполниться ветром,
как шлюп был поднят на борт.
    Поймав  в  ветер,  паруса  "Вастреля"  надулись;   галеон
уверенно  набирал   скорость.  Корабль   плавно  и   ритмично
покачивался на  морских волнах;  крик чаек  мешался с плеском
волн, скрипом снастей и шумом ветра.
    Конан  стоял  на   шканцах,  угрюмо  созерцая   горизонт.
Положив  галеон  на  курс,  заданный  Конаном,  и организовав
вахту, Зельтран поднялся к киммерийцу.
    - Итак,  мой капитан,  - вымолвил  он, -  куда лежит  наш
путь на этот раз?
    - Тебе  знаком корабль  Черного Зароно?  - спросил Конан.
    -  Вы  говорите  о  том  корыте,  что  отчалило  еще   до
рассвета? Ну как  же мне его  не знать. Говорят,  что капитан
"Петреля:   Зароно  -  искусный  мореход,  но  подлей,  каких
поискать.   Происхождения он  благородного, но  об этом  люди
стараются  не  вспоминать  -  уж  больно  много  на его счету
грязных  дел;  что  до  людей  благородных,  то  те  попросту
сторонятся его. Вот  он и стал  пиратом. Скажите, капитан,  -
вы что, поссорились с ним? С Зароно так просто не сладишь...
    -  Если  ты  прикусишь  свой  язык, пустомеля, я расскажу
тебе все.
    Конан рассказал Зельтрану о  событиях прошедшей ночи -  о
Нинусе, карте и Зароно.
    - Если я смогу нагнать  его в открытом море, -  продолжил
киммериец,  -  сладко  ему  не  придется.  "Петрель" побольше
"Вастреля", но и ход у него потяжелее.
    -  В  том,  что  мы  сможем  его  догнать, я нисколько не
сомневаюсь, - сказал Зельтран,  молодецки закрутив ус. -  Что
до  меня,  то  я  могу  уложить  шестерых  одним  ударом.  Но
послушайте меня, капитан,  не лучше ли  будет, если мы  будем
следить  за  ними,  держась  поодаль,  -  Зароно, сам не зная
того, приведет нас к цели, верно?
    Конан метнул  на своего  помощника взгляд,  полный гнева.
Но тут  же сменил  гнев на  милость и,  улыбнувшись, похлопал
Зельтрана по плечу.
    -  Клянусь  Кромом  и  Мананнаном,  крошка,  -   довольно
проревел киммериец, - ты  не зря получаешь свое  жалованье! -
Конан посмотрел наверх, туда,  где группа матросов застыла  в
ожидании  команды  поднять  марсель.  - Отставить! - закричал
киммериец.  -  Спускайтесь  вниз!  -  Он  вновь  повернулся к
Зельтрану. -  Мы нагоним  их и  без марселя,  Зароно же может
его заметить. Помнится, ты  говорил мне о человеке  с орлиным
зрением - кто это?
    - Риего из Хериды.
    - Точно.  Пусть он  взберется на  марс и  расскажет нам о
том, что увидит.
    Вскоре  юный  зингарский  матрос  уже  стоял  на   марсе,
обратившись лицом на юго-восток.
    -  Прямо  по  курсу  вижу  галеон.  Виден только марсель,
когда  же  корабль  поднимается  на  волне, открывается и сам
корабль - он выкрашен в черный цвет.
    - Это  "Петрель", -  удовлетворенно заметил  Конан. - Так
держать,   рулевой!    -   Он    повернулся   к    Зельтрану,
продолжавшему крутить свой ус.  - Днем мы будем  держаться на
приличном  расстоянии,  ночью  -  подплывем  поближе,  - так,
чтобы были видны бортовые  огни "Петреля". Если нам  повезет,
Зароно нам не заметит.
    Конан улыбнулся, в  глазах его зажглись  веселые искорки.
Киммериец облегченно  вздохнул. Вот  она, жизнь,  - под тобою
палуба, рядом  с тобой  полсотни преданных  тебе проходимцев,
вокруг море, а впереди - враг!
    На всех парусах  "Вастрель" шел по  следу "Петреля" -  не
был  поднят  лишь  марсель.  Солнце  стояло уже высоко. Средь
бирюзовых волн резвились игривые дельфины.


                        Глава 3

                ГИБЕЛЬ "КОРОЛЕВЫ МОРЕЙ"


    Каравелла  "Королева   Морей",  королевское   прогулочное
судно,  вышла  из  пролива,  отделявшего  берега  Зингары  от
Барахских островов. Барахский  архипелаг был известен  своими
пиратами - по большей  части уроженцев Аргоса; однако  на сей
раз  Западное   море  было   пустынным.  Позади   осталась  и
граница, разделявшая земли Зингары и Аргоса.
    Они плыли  все дальше  на восток,  стараясь не  терять из
виду  берега   Аргоса.  Следуя   указаниям  Хабелы,   капитан
Капеллес  взял  курс  на   порт,  но  решил  не   отслеживать
береговую линию.
    На это было две  причины. Во-первых, они должны  были как
можно  быстрее  достичь  берегов   Шема,  на  которых   стоял
Асгалун.  Во-вторых,  так  они   не  подвергали  себя   риску
оказаться  замеченными  с  берегом  Аргоса,  так  же  как   и
Барахские острова, кишевших пиратами.
    Ближе  к  полудню  у  горизонта  появилось  темное судно,
следовавшее  за  ними.  Через   пару  часов  оно приблизилось
достаточно  близко   доя  того,   чтобы  один   из  матросов,
известный своей зоркостью, смог разглядеть его.
    -  Бояться   нечего,  моя   госпожа,  -   сказал  капитан
Капеллес. - Это капер,  состоящий на службе у  нашего короля.
По всей видимости, это "Петрель" - корабль капитана Зароно.
    Хабелу,  однако,  это  не  успокоило.  Казалось, от этого
черного  массивного  галеона,  что  становился  все  ближе  и
ближе,  исходит  нечто  зловещее.   Впрочем,  то,  что   этот
корабль  следовал  тем  же  курсом,  что  и "Королева Морей",
могло быть и простым совпадением.
    То,  что  кораблем  командовал  Зароно, принцессе тоже не
понравилось.  Она   была  практически   не  знакома   с  этим
человеком и  видела его  лишь во  время дворцовых  церемоний,
однако она не единожды  слышала о его зловещих  деяниях. Одна
из  ее  подруг,  Эстреллада,  говорила  принцессе  о том, что
Зароно безумно влюблен в  Хабелу. Тогда Хабела не  придала ее
словами никакого значения, ибо в  кого же еще, как не  в свою
принцессу,  могут  влюбляться   придворные?  Разве   найдется
среди них хоть один, кто не желал бы стать королем?
    Хабела  окончательно  укрепилась  в  своих   подозрениях.
Шел   уже   третий   день   плавания,   и   ее   исчезновение
наверняка было известно  всем. Можно было  представить, какая
суматоха стоит сейчас во дворце.
    Хабела поплыла на  королевском корабле, пропажу  которого
нельзя  было  не  заметить,  и  тем  выдала  себя  с головой.
Поскольку она не могла  отправиться ни на север,  к пустынным
диким берегам  страны пиктов,  ни на  запад, где расстилалась
безбрежная  океанская  ширь,  она  могла  поплыть  только  на
юго-восток,  к   Аргосу,  к   городам-государствам  Шема,   к
зловещему Стигийскому царству,  за которым начинались  земли,
населенные людьми с черной кожей.
    Паника, вызванная  ее исчезновением,  могла пробудить  от
долгого  летаргического  сна  и  ее  отца,  короля  Фердруго.
Король  мог  послать  Зароно  ей  вслед,  с тем чтобы вернуть
свою дочь-беглянку домой.
    Хабела  пробормотала  что-то  невнятное  и отвернулась от
капитана. Какое-то  время она  расхаживала по  палубе, затем,
опершись  на  перила,  покрытые   изображениями  дельфинов  и
тритонов,   потрясающих   трезубцами,   стала   смотреть   на
преследовавший  их  корабль.  Она  боялась  оторвать  от него
взгляд, словно подпав под неведомые чары.
    "Петрель"  постепенно  приближался,  рассекая своим тупым
носом  морские  валы.  "Если  он  не замедлит ход, - подумала
Хабела, -  через полчаса  он сравняется  с нами  и отнимет  у
"Королевы Морей" ветер".
    Принцесса неплохо разбиралась  в морском деле.  В отличие
от своего  отца, который  питал к  морю отвращение  и никогда
не приближался к  "Королеве Морей", она  провела на ее  борту
все  свое  детство.  Лишь   в  последние  годы, когда она уже
стала девушкой, отец запретил ей одевать матросскую одежду  и
лазать по такелажу.
    Принцесса  сперва  задрожала,  но  тут  же  справилась  с
собой  и  успокоилась.  Пока  намерения капитана были неясны.
Вряд ли  этот зингарец  безумен настолько,  чтобы напасть  на
корабль самого зингарского короля.
    И тут  на залитую  солнцем палубу  легла тень.  Она имела
странный  темно-зеленый  цвет  -  все  вокруг  погрузилось  в
жутковатую изумрудную дымку.
    Принцесса подняла  голову, но  не увидела  над "Королевой
Морей" ничего необычного  - небо было  совершенно ясным и  не
было в нем ни демонов,  ни крылатых чудовищ. И все  же туман,
окутывавший  "Королеву  Морей"  с  каждой  минутой становился
гуще  -  он  был  плотен  и  в то же время странно неосязаем,
призрачен. Лица людей побледнели, глаза наполнились ужасом.
    И  ужас  не  заставил  себя  ждать.  Зеленоватые щупальца
обвились  вокруг  матроса,  стоявшего  рядом  с  Хабелой,   -
бедняга  завопил   не  своим   голосом.  Казалось,   холодные
щупальца  глубоководного  кракена  свивали  кольца  вдоль его
тела.  Принцесса  изумленно  смотрела  на  его  лицо,  на его
сведенное болью  тело. И  тут зеленые  кольца исчезли, словно
погрузившись  в   тело  матроса.   Дородный  матрос    словно
окаменел. Его  кожа покрылась  странным зеленоватым  налетом,
позеленели  и  его  одежды.  Он  стал  походить  на   статую,
вырезанную из жадеита.
    Хабела в  ужасе воззвала  к Митре.  Палубу оглашали крики
людей,    пытавшихся    как-то    воспротивиться    щупальцам
изумрудного тумана, свивавшимся  вокруг них и  заползавшим им
в  нутро,  от  чего  люди  обращались в камень, в неподвижные
зеленые изваяния.
    Липкие   зеленые   щупальца   стали   обвиваться   вокруг
принцессы.   Леденящий  ужас  сковал  ее  члены,  когда   она
почувствовала  их  холодные  прикосновения.  Ей казалось, что
она  обратилась  в  кусок  льда.  Щупальца  вошли вовнутрь, и
сознание   принцессы    помутилось,   утонув    в    холодных
беспросветных пространствах.  Хабела лишилась чувств.

    Зароно,  капитан   "Петреля",  стоял   на  шканцах   и  с
нескрываемым    изумлением    наблюдал    за    манипуляциями
стигийского  колдуна.   Неподвижный,  словно  мумия,  Менкара
сидел на корточках перед  устройством, собранным им за  время
плавания.  Устройство  представляло  собой  маленький  алтарь
черного  дерева,  на  верхней  плите  которого  был закреплен
небольшой конический  кристалл серого  цвета. Алтарь  поражал
своей  древностью.  От   резьбы,  некогда  покрывавшей   его,
сохранилось лишь  несколько фрагментов,  по которым,  однако,
можно  было  восстановить  всю  картину,  изображавшую  нагих
людей, пытающихся  скрыться от  гигантского змея.  У змея был
всего один глаз - второй глаз, похоже, был давно потерян.
    Менкара прошептал заклинание,  и конус осветился  изнутри
странным   призрачным   светом.   Вершина   конуса  вспыхнула
пульсирующим  изумрудным  огнем,  в  свете  которого   голова
Менкары стала казаться облезлым черепом трупа.
    Изумрудное  пламя  разгоралось  все  ярче и ярче. Стигиец
поднес  к  лицу  зеркало,  сделанное  из  неведомого  черного
металла и  вставленное в  стальную витую  оправу. К изумлению
Зароно, изумрудное сияние  притянулось к поверхности  зеркала
и, отразившись  от него,  озарило "Королеву  Морей". В  ярком
солнечном свете зеленый луч  казался бледным - едва  заметная
изумрудная  нить  связала  собой  два  корабля.  На каравелле
происходило что-то  непонятное -  расстояние до  нее было еще
немалым, и Зароно,  сколько ни вглядывался,  так ничего и  не
увидел.
    "Королева Морей"  внезапно потеряла  управление и  тяжело
закачалась на  волнах, паруса  ее опали.  Зароно подвел  свой
галеон к каравелле и встал  с ней борт о борт.  Стигиец вышел
из транса  и устало  прислонился к  поручню. Его  безмятежное
лицо  побледнело  и  осунулось,  на  лбу  блестели   капельки
холодного пота.
    -  Я  выдохся,  -  пробормотал  Менкара. - Это заклинание
забирает все силы без остатка.  И все же оно не  всесильно, -
тот, кто знает, как с  ним бороться, легко уходит из-под  его
власти...  но,  похоже,  ни  один  из этих болванов ничего не
смыслит в магии.  Можешь отправляться туда  - в течение  часа
они тебе мешать не будут.
    - Выходит, они умерли?
    - Нет,  скорее это  похоже на  сон. Помоги  мне добраться
до каюты.
    Зароно помог  обессилевшему колдуну  подняться на  ноги и
повел его к  каюте, боцман шел  следом, держа в  руках черный
алтарь с серым кристаллом.
    Закрыв  дверь  за  изнемогшим  стигийцем,  Зароно   вытер
кружевным  платочком  бисеринки  пота,  выступившие  на  лбу.
Колдовство  пугало  его.   Черный  Зароно  предпочитал   иное
оружие  -  куда  милее  его  сердцу  были  звон сабель, свист
стрел,  грохот   ядер,  выпущенных   из  катапульты,    удары
бронзового  тарана  по  борту  неприятельского  судна. Немало
злодейств  было  на  его  совести,  но  все  они  были грехом
обычным,  человеческим;  теперь  же  он  связал  свою жизнь с
темными  и,  возможно,  неуправляемыми силами, принадлежащими
другим планам и измерениям.
    - Эрнандо!  - окликнул  он повара.  - Пару  бутылок вина,
покрепче!

    Так была  взята и  так вскоре  погибла "Королева  Морей".
Матросы  "Петреля"  перебрались  на   ее  борт.  Они   быстро
отыскали  принцессу  и  отнесли  ее  застывшее тело на шканцы
галеона.   Облив   основания  мачт  и   палубу  маслом,   они
вернулись на свой корабль и убрали абордажные крюки и багры.
    Когда расстояние между  двумя кораблями стало  достаточно
большим,  на  палубу  "Королевы  морей" было пущено несколько
стрел  с  горящими  наконечниками.  Пламя  тут  же   охватило
каравеллу. Огонь с ревом поднимался вверх, переходя с  паруса
на  парус.  Матросы  "Королевы  Морей"  стояли  все  так   же
неподвижно.
    Галеон поднял паруса и взял курс к берегам Шема.

    Стоя на марсе своего  галеона, Конан с удивлением  взирал
на  черный  дым,  поднимавшийся  над  морем;  то  и  дело  он
поминал  вслух  имя   Крома,  мрачного  киммерийского   бога.
"Вастрель"  держался  на  приличном  расстоянии от "Петреля",
разглядеть его  оттуда можно  было, лишь  поднявшись на марс,
-  но  людям  Зароно  вряд  ли  могло прийти в голову изучать
северо-западную часть горизонта.
    Конан наблюдал за  тем, как погибает  королевский корабль
Зингары.  Он  никак  не  мог  взять  в  толк, для чего Зароно
нужно  было  уничтожать  корабль  своей  собственной  страны.
Похоже, решил  киммериец, дела  обстоят не  столь просто, как
он  полагал  прежде.  Впрочем,  Конан давно приобрел привычку
не  ломать  себе  голову  зря,  не узнав всего относящегося к
делу.
    Кем бы ни  были неведомые жертвы,  он отомстит и  за них,
когда  будет  сводить  с  Зароно  свои  счеты,  -  так  решил
Конан.  Кто  знает,  быть  может,  судьба  дарует  ему  такую
возможность уже в ближайшие дни.


                        Глава 4


                   БЕЗЫМЯННЫЙ ОСТРОВ


    Солнце  клонилось  к   закату.  Унылый  облачный   покров
чудесным  образом  преобразился,   запылав  всеми   оттенками
красного. По  темным волнам,  расцвеченным алыми  отблесками,
несся  зловещий   "Петрель".  Вслед   за  ним,   держась   на
приличном расстоянии, крался галеон Конана "Вастрель".
    Капитан  "Вастреля"  Зароно  сидел   развалясь  в   своем
огромном  кресле,   в  руке   он  держал   серебряный  кубок,
украшенный  изумрудами.   В  каюте   капитана  стоял    запах
крепкого  шемского   вина.  Качающиеся   на  цепочках   лампы
освещали   своим   неверным   светом   пергаментным   свитки,
развешенные  между   пиллерсами.  То   и  дело   поблескивали
самоцветы на эфесах  и ножнах мечей  и кинжалов, висевших  на
стенах.
    Зароно  был  настроен  крайне  мрачно,  взгляд  его   был
устремлен  в  никуда.  Белая  шелковая,  отделанная кружевами
рубаха  была  перепачкана,  густые  черные волосы взъерошены.
Зароно был сильно пьян.
    В дверь  постучали. Зароно  грязно выругался,  но тут  же
пригласил  незваного  гостя  в  каюту.  Гостем  этим оказался
Менкара,  в  руке  он   держал  свернутый  свиток.   Чопорный
стигиец смотрел на хмельного капитана с явным неодобрением.
    - Поколдовать пришел? -  усмехнулся Зароно. - Неужели  ты
не  можешь  оставить  простого  смертного, что решил немножко
порадовать себя вином,  неужели ты так  и будешь совать  свой
вонючий нос в чужие дела?  Скажи мне, Менкара, мне важно  это
знать.
    Пропустив слова капитана мимо ушей, Менкара развернул  на
столе загадочную карту и указал тонким пальцем на  непонятные
значки, которые,  по всем  видимости, призваны  были раскрыть
ее секрет.
    - С той самой  поры, как эта карта  попала нам в руки,  я
пытаюсь  разгадать  ее  смысл,  -  сказал  стигиец неожиданно
живо.  -  Этой  линией  обозначено  южное побережье Стигии, в
этом нет сомнений. И  хотя язык, на котором  сделана надпись,
мне неведом, некоторые  из знаков показались  мне удивительно
знакомыми. Пока  ты как  последний идиот  предавался тоске, я
был занят их расшифровкой...
    Зароно  побагровел  и  схватился  за рукоять своего меча.
Менкара жестом руки остановил его.
    - Приятель, веди  себя поспокойнее. То,  о чем я  говорю,
куда  значимее,  чем  тебе  это  кажется.  Обучаясь  магии, я
изучил несколько языков. Помимо прочего, я знаю и о том,  что
древний  валузский  язык,  подобно  языкам  древней  Стигии и
Ахерона,  не  был  иероглифическим  -  в  письме  каждый знак
соответствует  определенному  звуку.  Поскольку  у  меня  нет
сомнений  в  том,  что  эти  страны  суть Шем и Стигия, а эти
города  -  Асгалун  и   Кеми,  я  могу  установить   значение
отдельных знаков в  словах, занимающих соответствующее  место
на  карте.  Прочие  же  надписи,  как  я  полагаю,  указывают
местонахождение  городов,  исчезнувших  с   лица  земли за то
время,  какое  существует  эта   карта.  Я  говорю  о   таких
городах, как Камула или Пифон.
    Эти  зловещие  имена  заставили  Зароно вздрогнуть. Хмель
его  тут  же  прошел.  Он  нахмурился  и  уставился на карту.
Менкара продолжал:
    -  Таким  образом,  благодаря   тому,  что  я  знаком   с
древними языками  и знаю,  как звучат  некоторые названия  из
числа приведенных на  этой карте, я  могу прочесть не  только
их, но и все  прочие! Соответственно, мне удалось  прочесть и
надпись,  относящуюся  к  этому  островку,  о   существовании
которого я, честно  говоря, прежде не знал.
    Менкара ткнул пальцем  в маленький черный  кружок. Зароно
нахмурился.
    - Можешь особенно не расстраиваться по этому поводу. Я  и
сам о нем никогда не слышал.
    Стигиец продолжил свой рассказ:
    - Надпись,  сделанная здесь,  гласит: сайджина-кисуа.  На
древне-стигийском  слово  сайджина  означает  -  "то,  что не
имеет имени".
    Зароно   протрезвел   окончательно;   черные   глаза  его
беспокойно забегали.
    - Безымянный остров... - прошептал он.
    -  Да,  -  прошипел  Менкара  и  удовлетворенно кивнул. В
том,  что  слово  кисуа  переводиться  как "остров", мы можем
быть  уверены,  ибо  слово  это  фигурирует  в названиях ряда
островов. -  Маг продемонстрировал  сказанное, ткнув  пальцем
в несколько  точек. -  Я полагаю,  что это  название известно
вам, пиратам. Безымянный  остров, последняя твердыня  древней
Валузии, населенной полулюдьми-полузмеями.
    -  О  Безымянном  острове  мне приходилось слышать только
одно  -  на  нем  сокрыты  сокровища,  равных  которым в этом
мире нет.
    -  Это  действительно  так,  -  кивнул  Менкара.  -  Но я
думаю,  и  здесь  ты  всего  не  знаешь.  Там   действительно
полно золота,  изумрудов и  прочей мишуры.  Но, помимо этого,
там хранится и  подлинное сокровище, сокровище  магическое, -
копия великой "Книги Скелоса".
    - Вот  уж что  не нужно!  Только золото  - все  остальное
блажь!
    Менкара усмехнулся:
    - Прежде  чем говорить,  лишний раз  подумай. Ты, похоже,
забыл,  что  мы  направляемся  к  величайшему  чародею  мира,
который  поможет  нашему  хозяину  Вилагро  подняться на трон
Зингары.    Разумеется,    низвержение    культа    Митры   и
восстановление культа Сета придутся  ему по душе. Но,  боюсь,
этого  будет  недостаточно.  Если  же  мы  одарим  его  столь
великим   магическим   сокровищем,   он   наверняка    станет
покровительствовать нам.  То, что  столь значимый  труд исчез
из  мира,   сделало  магию   вдвое  слабее.   Считается,  что
сохранились лишь три копии  "Книги Скелоса": одна хранится  в
Тарантии, в тайнике,  находящемся глубоко под  землей, где-то
близ королевского книгохранилища Аквилонии; вторая  находится
в  тайном  храме,  стоящем  на  землях  Вендии;  третья  же -
здесь.  - Стигией постучал пальцем по карте.
    Зароно изумился.
    - Если эта треклятая  книга так драгоценна, то  почему же
никто  не  завладел  той  копией,  что хранится на Безымянном
острове?
    - Потому, что до той  минуты, как я увидел эту  карту, ни
я,  ни  все  прочие  искатели  высших  истин  не  знали,  где
находится  этот  самый  Безымянный  остров.  Как  видишь,  он
лежит в стороне  и от известных  людям островов и  от земель,
населенных чернокожими. Сотни  лиг отделяют остров  от других
земель, ни  один из  морских путей  не проходит  рядом с ним.
Искать его наугад  - все равно  что черпать воду  решетом; на
подобные  поиски  уйдет  слишком  много  времени  - на это не
хватит  никаких  запасов  воды  и  провианта,  которые,  как,
надеюсь, ты поднимаешь, пополнять негде.
    Помимо прочего, ты должен  вспомнить и о том,  что моряки
-  народ  крайне  суеверный.  Они  считают,  что   южные моря
кишат  чудищами  и  подводными  рифами.  Нет, люди неслучайно
забыли о Безымянном острове.
    - Даже  при попутном  ветре мы  смогли бы  добраться туда
лишь  за  несколько  дней,   -  задумчиво  произнес   Зароно,
подпер голову рукой.
    -  Что  это  меняет?  Девушка  уже  в  наших руках. Какая
разница, когда мы  прибудем в Кордаву,  - неделей раньше  или
неделей  позже?  Если  мы  сможем  поднести  Тот-Амону "Книгу
Скелоса", дело можно будет  считать сделанным, если же  нет -
всякое может  случиться. К  тому же  я как-то  не верю  в то,
что  ты  равнодушен  к  золоту.  -  Обычно бесстрастные глаза
Менкары истово горели.
    Зароно почесал  щеку. Магия  магией, но  Менкара, похоже,
прав  -  они  должны  сделать  все  возможное для того, чтобы
заручиться  поддержкой  повелителя  магов.  К  тому  же   он,
Зароно,  не  просто  разбогатеет,  но  и  вернет себя почет и
уважение сограждан.
    Темные глаза зингарца  загорелись решимостью. Он  вскочил
на ноги и, выбежав из каюты, заорал:
    - Ванчо!
    - Да, капитан, - отозвался помощник.
    -  Мы  меняем  курс.  Полярная  звезда должна остаться за
нашей кормой, мы идем на юг!
    -  В  открытое  море,  сэр?!  -  с  сомнением  в   голосе
переспросил помощник.
    - Тебе что -  два  раза повторять? Я же сказал -  мы идем
на юг!
    Заскрипели   блоки,   зазвенели   снасти,   -   "Петрель"
поворачивал свои реи. Галеон резко менял курс.
    Менкара вернулся  в свою  каюту и  вновь принялся изучать
карту.  Древнее  зловещее  знание  влекло  его,  как  никогда
прежде.   Получив    "Книгу   Скелоса",    Тот-Амон    станет
всемогущим.   При  желании  великий  стигийский  маг   сможет
завладеть  всем  миром,   об  исполнении  желания   какого-то
Вилагро  можно  и  не  говорить.  Если же сыны Сета завладеют
всем  миром,  то  разве  не  вспомнят  они о том, что обязаны
этим ему, Менкаре?

    Конан, неотрывно  следивший за  огнями "Петреля",  понял,
что галеон  внезапно изменил  свой курс,  - теперь  он шел не
на юго-восток, а прямо на  юг. Киммериец не знал ни  о планах
Вилагро, ни  о притязаниях  Менкары, ни  о том,  что на борту
"Петреля"  находилась  принцесса  Зингары  Хабела.  Ему  было
ведомо  лишь  одно  -  Зароно,  похитивший  карту  у  Нинуса,
направлялся  к  Безымянному  острову,  с  тем чтобы завладеть
сокровищами.  Причины,  побудившие  капитана  "Петреля" резко
изменить курс, Конана интересовали мало.
    Огромный  киммериец   сбежал  по   вантам  на   палубу  -
ловкости его могли позавидовать и обезьяны.
    - Зельтран!
    - Слушаюсь, капитан!
    - Шесть румбов направо! Не отстань от "Петреля"!
    -  Слушаюсь,  сэр.  Брасопить  реи!  Право  руля!.. Левый
борт  -  грузите  брасы!..  Лево  руля...  Так,  так - теперь
не спешите...
    Конан  стоял  на  шканцах,  размышляя  о том, что ждет их
впереди.  Теперь,  когда  берег  остался позади, единственным
ориентиром   становилась   Полярная   звезда,   по  положению
которой можно было судить о  том, насколько далеко на юг  или
на  север  они  продвинулись.  Зароно,  похоже, пока уверен в
избранном  курсе.   Если  же   он  заблудится   в  бескрайних
просторах океана, та же  участь будет ожидать и  его, Конана,
галеон.
    Насколько   было   известно   Конану,   пустынные    воды
простирались  на  юг  до  самого  края  света.  О том же, что
лежит  за  ними,  он  и  не  думал гадать. В древних легендах
говорилось  о  таинственных   землях,  неведомых   материках,
загадочных народах и странных чудищах.
    Кто  знает,  быть  может  много  в  этих  легендах   было
правдой.   Меньше  года  прошло  с  той поры, как "Вастрель",
которым  тогда  командовал  угрюмый  Запораво,  обнаружил   в
западных  морях  неведомый  остров,  где  сложили  головы   и
капитан,  и  добрая  половина  экипажа  "Вастреля".  В  своей
богатой  приключениями  жизни  Конан  вряд  ли мог припомнить
что-либо  более  зловещее  и   странное,  чем  Пруд   Черного
Владыки и козни его,  владыки, диковинных слуг.   Впереди же,
похоже, киммерийца ждали опасности куда большие.
    Конан  вздохнул,  но  тут  же  рассмеялся.  Кром! Человек
умирает только  раз -  кой толк  рассуждать о  том, что может
случиться с ним  в этой жизни?  Если на пути  твоем возникнет
что-то  ужасное,  ты  оголишь  клинок  и  встретишь опасность
лицом к  лицу. Заранее  готовить себя  к этой  встрече глупо.
Там, на краю  света, лежит Безымянный  остров - ветры  судьбы
несут к нему галеон.


                        Глава 5


                     НА КРАЮ СВЕТА


    Галеоны  шли  все  дальше  и  дальше  на  юг. На рассвете
"Вастрель"  стал  сбавлять  ход,  чтобы  отойти  от "Петреля"
на  расстояние,  позволявшее  ему  оставаться  невидимым  для
противника.  Вот  уже  пять  дней  минуло  с  той  поры,  как
"Петрель" взял курс  на юг.   С наступлением ночи  расстояние
между  галеонами  уменьшалось  -   "Вастрель"  был  легче   и
маневреннее и потому легко нагонял галеон Зароно.
    "Вастрель"  горделиво  рассекал  своим  форштевнем теплые
лазурные воды.  То и  дело над  поверхностью моря  появлялись
стайки летучих рыб.  Море было совершенно  пустынно - за  все
время путешествия матросы не видели ни кораблей, ни лодок.
    У горизонта  появились облака.  "Петрель" взял  вправо, и
через несколько часов моряки увидели на горизонте землю.
    Забравшись   на    полубак   "Петреля",    Зароно    стал
разглядывать  неведомый  остров.  Остров  выглядел достаточно
безобидно   -   темно-желтые   пляжи,   высокие   пальмы    с
изумрудными листьями. О том  же, что находилось за  пальмами,
можно было только гадать.
    Вскоре к  Зароно присоединился  и Менкара.  На его  узкие
плечи была накинута черная ряса.
    -  Вот   мы  и   приплыли,  -   сказал  он   бесстрастно.
    Зароно  широко  улыбнулся,  сверкнув белоснежными зубами.
    - Да, жрец,  кажется, ты прав.  Нам осталось понять,  где
находятся  сокровища  и  кто  их  охраняет - духи, демоны или
парочка  драконов...  Надеюсь,  ты  сможешь  отвести  от  нас
беды, пока мы  будем выносить сокровища  из гробницы, или  из
тайника, или еще  откуда-нибудь. Ванчо! Иди  к тому заливу  -
там, похоже, достаточно глубоко...
    Через четверть часа Зароно скомандовал:
    -  Бросить  якорь!  Убрать  все  паруса!  Ванчо,  спускай
шлюпку за  борт и  подбери людей  покрепче -  мы высаживаемся
на берег.
    Команда  засуетилась,  и  вскоре  шлюп  уже  качался   на
волнах.  Дюжина вооруженных  до зубов зингарцев спустилась  в
лодку  и  заняли  места  на  банках.  Шлюпка  пошли к берегу.
Вскоре  нос  шлюпки  завяз  в  песке у кромки прибоя. Матросы
покинули  ложку  и  потащили  ее  вглубь  берега, подальше от
набегающих    пенистых    волн.    Боцман    приказал   людям
рассредоточиться,  и  те,  взяв  в  руки  мечи  и   арбалеты,
разошлись  вдоль  берега,  встав  лицом  к пальмам. Несколько
человек  углубилось  в  заросли,  но  вскоре послышался крик,
извещавший о том, что ничего опасного на берегу нет.
    -   Спускайте   вторую   лодку,   -   приказал    Зароно.
    В  эту  лодку  сел  сам  Зароно; кроме Менкары здесь были
еще восемь матросов. Ванчо остался на борту "Петреля".
    Вторая  лодка  достигла  берега  так  же  быстро.  Зароно
подозвал людей к  себе. Через несколько  минут он, Менкара  и
большая  часть  матросов  скрылись  за пальмами. Трое пиратом
были  оставлены   на  берегу   для  охраны   шлюпок:  смуглый
уроженец  Шема  с  орлиным  носом,  черный  великан их Куши и
плешивый краснолицый зингарец.
    Конан  с  интересом  наблюдал  за  происходящим  с  марса
"Вастреля".  Его  корабль  так  и  остался незамеченным, хотя
расстояние до "Петреля" было не слишком уж велико.

    Какое-то  время  отряд  Зароно  молча  продирался   через
густые прибрежные заросли.  Слышно было лишь  тяжелое дыхание
людей,  шелест  листвы,  удары  сабель  и мечей, перерубавших
спутанные лианы.
    Было  жарко  и  душно.  Пот  тек  с  пиратов рекой. Запах
гниющих  растений   смешивался  с   экзотическими   ароматами
диковинных цветов, сиявших белым  и алым среди темной  зелени
джунглей.
    Зароно  почувствовал  и  другой  запах.  Узнал  он его не
сразу.  Волна отвращения  обдала его, когда он  понял природу
этого  запаха  -  так  пахнут  змеи. Выругавшись, он поднес к
носу  позолоченную   шкатулку  с   ароматическими   шариками,
скатанными  из  лимонной  цедры  и  корицы.  Однако даже этот
благоуханный  аромат  не  смог  заглушить  резкого мускусного
запаха.  Немного  поразмыслив,  Зароно  немало удивился этому
обстоятельству. За  время своих  плаваний он  посетил не один
остров, но ни разу он не видел там змей.
    Зной  стал   неимоверным  -   стволы  пальм,    перевитые
цветущими лианами,  стояли так  плотно, что  с моря  к ним не
долетало  ни  ветерка.  Одежды  Зароно  потемнели  от   пота.
Глядя  на  пышную  зелень,  окружавшую  их  со  всех  сторон,
капитан обратился к Менкаре:
    - Похоже, на твоем Безымянном острове, стигиец, нам ничто
не угрожает, вот только запахи здешние мне не нравятся.
    Менкара растеряно улыбнулся.
    - Ты что, действительно ничего не замечаешь, Зароно?
    Зароно пожал плечами.
    - Жара  здесь стоит  несусветная, да  пахнет премерзко  -
вот и  все. Признаться,  я ожидал  встретить здесь что-нибудь
эдакое, с когтями и рогами.  Ни тебе духов, ни привидений.  -
Зароно смачно сплюнул.
    Менкара посмотрел на него испытующим взглядом.
    -  Как  вы,  северяне,  тупы!  А  тебе не кажется, что на
острове слишком уж тихо?
    -  Хм,  -  задумался  Зароно.  - Наверное, в твоих словах
есть резон...
    Зингарца   неожиданно    бросило   в    дрожь.    Джунгли
действительно  были  подозрительно  тихи.  На таком маленьком
острове вряд ли  могли обитать крупные  животные, но куда  же
могли  деться  птицы,  ящерицы  и  крабы?  И почему не слышно
шелеста  пальм?   Нет,  все  действительно  молчало,   словно
некто незримый, затаившись, наблюдал за ними.
    Зароно выругался, но  тут же взял  себя в руки.  Его люди
были  слишком  заняты,  для  того  чтобы обращать внимание на
подобные  пустяки.  Знаком  приказав  Менкаре держать язык за
зубами,  Зароно  последовал  за  людьми,  торившими  путь  по
непролазным  джунглям.  Ощущение  того,  что кто-то следит за
ними, не покидало его ни на минуту.

    К полудню  пираты достигли  своей цели.  Это казалось  им
странным  -  только  что  они  были  окружены   непроходимыми
джунглями,  и  вот  они  уже  на  совершенно  открытом месте.
Джунгли обрывались разом  - казалось, некая  незримая граница
была поставлена  им пределом.  Внутри этой  незримой границы,
имевшей очертания круга,  растительности практически не  было
- лишь несколько  чахлых кустиков засохшей  травы возвышалось
над   песчаной   равниной.   Менкара   и   Зароно  обменялись
многозначительными взглядами.
    Посреди  этой  мертвой  пустоши  возвышалось таинственное
сооружение, которое, судя по  всему, и было целью  их похода.
Сооружение  это   могло  быть   чем  угодно   -  могильником,
усыпальницей,  храмом,  сокровищницей.  Приземистое   тяжелое
строение  было  сложено  из  черного матового камня, который,
казалось,  поглощал  все  падавшие     на  него  лучи, отчего
трудно было разглядеть очертания этого сооружения.
    Строение  походило  на  огромный  куб,  стороны  которого
были   образованы   пересечением   множества   плоскостей   и
искривленных   поверхностей.   О   симметрии   говорить    не
приходилось, казалось,  что зодчим  этого странного  куба был
сам  хаос  -  здесь  не  было ни одного одинакового элемента,
более  того,  все  сооружение  казалось  случайным  собранием
того, что было присуще разным странам в разные эпохи.
    Черный храм - если только  это было храмом - стоял  перед
ними, то и  дело меняя свои  очертания в колышущемся  горячем
воздухе.  Смертельный  леденящий  ужас  охватил  Зароно.  Вид
черного куба  повергал в  такое смятение,  что с  ним не  мог
совладать  и  такой  видавший  виды  разбойник,  как  Зароно.
Пират застыл, пытаясь взять  себя в руки, он  силился понять:
что же  так испугало  его, от  чего сердце  стало биться  так
часто и от чего так трудно дышать?
    В  черном  храме  было  что-то  странное.  Никогда прежде
Зароно   не   видел   подобных   строений.   Даже  населенные
привидениями  стигийские   могильники  не   выглядели   столь
зловеще,  как  этот  чудовищный  черный  куб. Строители храма
создавали его по каким-то  своим, отличным от земных  канонов
правилам,  они  использовали  странные  пропорции,   достигая
ведомых лишь им одним целей.
    Лицо Менкары  посерело -  было видно,  что он чрезвычайно
озабочен. Жрец еле слышно забормотал:
    - Так я и думал.  Здесь  совершалось страшное   З'фаим. -
Монах  поежился.  -  Кто  бы  мог  подумать, что это зловещее
действо  создаст  чары,  которые  сохранят  силу  и через три
тысячи лет...
    - Что  ты хочешь  этим сказать,  пес смердящий?!  - страх
сделал Зароно грубым.
    Стигиец перевел взгляд на капитана.
    - Защитные  чары, -  прошептал он,  - чары  по-настоящему
грозные.   Если человек  приблизится к храму, не прибегнув  к
чарам иного  рода, своим  присутствием он  пробудит ту  силу,
что до времени спит в этом храме.
    - Все  понятно. Ну  а теперь  скажи мне:  что это за чары
иного рода и, главное, владеешь ли ты ими?
    -  Благодаренье  отцу  Сету  -  да,  я  владею   ими.  Об
обитателях  Валузии  полулюдях-полузмеях   почти  ничего   не
известно. И все  же того, что  знаю я, достаточно.  Но помни,
сил моих надолго не хватит.
    - Чего-чего, а этого можешь  не бояться, за это время  мы
успеем и эту черную штуковину на корабль утащить, -  прорычал
Зароно. - Так что можешь приступать к делу.
    - Тогда я  попрошу вас  -  тебя и матросов -  вернуться в
лес и не смотреть в мою сторону, - сказал Менкара.
    Зароно повел  пиратов обратно  в чащу.  Войдя в  лес, они
остановились, став спиной к прогалине. Менкара запел,  однако
ни один  из пиратов  не понимал  этой странной  песни. О том,
что  происходило  на  поляне,  они могли только догадываться.
Свет, проникавший  сквозь листву,  становился то  тусклее, то
ярче,  -  казалось,  что  над  ними  кружатся  огромные тени.
Голосу стигийца стали вторить другие, нечеловеческие  голоса,
что звучали откуда-то  сверху. Существам, которым  эти голоса
могли принадлежать, человеческая речь была явно чужда.  Земля
неожиданно сотряслась, и свет померк так, будто тяжелая  туча
заслонила собою солнце...
    Раздался слабый голос Менкары:
    - Идите!
    Выйдя  на  прогалину,  Зароно  вздрогнул  -  стигиец явно
постарел.
    -  Быстрее,  -  пробормотал  Менкара.  -  Мои  чары будут
действовать недолго.
    Обливаясь  потом,     Зароно  и  Менкара  вошли в храм. В
огромной  зале,  открывшейся  их  взорам,  стоял  полумрак  -
единственным  источником  света   были  распахнутые   настежь
храмовые врата.
    В дальнем  конце залы  стоял огромный  черный алтарь, над
которым  возвышался  идол,  выточенный  из  цельного   серого
камня. Идол  этот походил  одновременно и  на человека,  и на
жабу; он  сидел на  алтаре подобно  жабе, его  обрюзгшее тело
было покрыто бородавками.
    Рот  идола  был  полуоткрыт  в  безрадостной  улыбке. Над
двумя  ноздрями-ямками  был   выложен  полукруг,   состоявший
из  семи  круглых  алмазов.  Семь  алмазных  глаз идола слабо
светились, отражая свет, проникавший в храм через врата.
    Существо это  показалось Зароно  воплощением космического
зла, он с трудом заставил  себя отвести от него глаза.  Перед
алтарем  лежало  два  полуистлевших  кожаных мешочка.  Сквозь
прорехи одного из  них что-то слабо  мерцало - очевидно,  это
были драгоценные каменья. Присмотревшись, Зароно увидел,  что
каменья  просыпались  и   на  каменные  плиты   пола  -   они
поблескивали чудесным созвездьем.
    Под мешками лежала  огромная книга, переплет  которой был
обтянут змеиной кожей, размеры змея, которому эта кожа  могла
принадлежать, трудно было себе представить.
    Люди   обменялись   взглядами,   исполненными  торжества.
Зароно  осторожно  поднял  надорванный  мешок  и  левой рукой
крепко  прижал  его  к  груди;  в  правую руку он взял второй
мешок.  Менкара, кряхтя,  поднял книгу и благоговейно  прижал
ее  к  себе.  Глаза  его  засверкали. Стараясь не шуметь, они
вышли  из  храма,  едва  ли  не  бегом  пересекли прогалину и
наконец присоединились к людям, с нетерпением ожидавшим их  в
лесу.
    - Скорее на корабль! - приказал Зароно.
    Отряд  заспешил  к  берегу  по  свежей  просеке; людям не
терпелось поскорее  покинуть эту  цитадель древнего  зла, чья
тень все еще парила над островом, люди спешили к ясному свету
и свежему дыханию открытого моря.


                        Глава 6


                    ОГНЕННЫЕ ГЛАЗА


    Страх и чувство гнева, владевшие душой принцессы  Хабелы,
сменились покоем. Она не понимала ни оттого, почему предатель
Зароно восстал против своего короля и сжег его каравеллу,  ни
того,  зачем  он  пленил  ее.  Ушел  не  только страх, теперь
свободны были и ее руки.
    Зароно  запер  ее   в  маленькой  каюте,   предварительно
связав  ее  руки  шелковым  шарфиком.  Казалось,  что  тонкая
полоска  алого  шелка  для  этих  целей не подходит, - однако
Зароно,  научившийся  искусству  вязания  узлов  у  бродячего
вендийского фокусника, умудрился связать руки так, что  самые
искусные  пальцы  вряд  ли  смогли  бы  освободить  затянутые
узлы; сам  же шелк,  несмотря на  всю свою  легкость, был  не
менее прочен, чем сыромятная  кожа. В обеденное время  Зароно
развязывал шарфик, но стоило принцессе покончить с  трапезой,
как руки  ее вновь  связывались. Отвечать  на вопросы  Хабелы
Зароно отказался.
    Никто  даже  не  догадывался  о  том,  что  широкий  пояс
принцессы  скрывал  от  посторонних  глаз  небольшой  нож.  В
обычае  знатны  дам  Зингары  было  постоянно  иметь при себе
клинок,  с  помощью  которого  в  случае угрозы ее чести дама
могла умертвить себя.
    Находчивая принцесса  распорядилась своей  судьбой иначе.
Превозмогая боль  в запястьях,  она умудрилась  извлечь но из
тайника.  Вставив   рукоять  ножа   в  паз,   вырезанный  под
иллюминатором,  она  сняла  ножны  и,  сев  к  ножу   спиной,
принялась перерезать шелковые пути.
    Сделать это  оказалось не  так-то просто,  ибо, подходя к
стене, она переставала видеть нож  и потому то и дело  резала
себе руки.  К тому  времени, когда  путы с  ее рук спали, все
они были залиты кровью. Но,  как бы то ни было,  руки наконец
были свободны.
    Хабела  извлекла  но  из  паза  и,  вложив  в ножны вновь
спрятала  его  под  поясом.  Окровавленными шелковыми лентами
она перевязали кровоточащие запястья.
    Но  как  же  сможет  она воспользоваться вновь обретенной
свободой? Она знала  о том, что  Зароно покинул корабль,  ибо
слышала команды, отдававшиеся им. На корабле оставалось всего
несколько человек, но что она могла сделать, если дверь каюты
была заперта снаружи, а охранял ее дородный детина?
    Хабела  подошла  к  иллюминатору,  за  которым плескались
лазурные  волны;  вдали  виднелись  песчаный  пляж  и зеленые
опахала пальм.
    К  счастью   для  принцессы,   она  не   была  избалована
настолько,   насколько   бывают   избалованы   дети   знатных
вельмож. То,  на что  она решилась,  вряд ли  могло прийти  в
голову  девушкам   ее  возраста.   Открыв  оконную   створку,
принцесса  подобрала  края  своего  платья  и  заткнула их за
пояс,  обнажив  колени.  Внизу  лениво  колыхалось  море,  от
иллюминатора  до  поверхности  воды  было  никак  не   меньше
четырех метров.
    Хабела осторожно  выбралась наружу,  свесила ноги  вниз и
наконец разжала руки. В воду она вошла почти бесшумно.  После
духоты и  зноя, стоявших  в каюте,  вода показалась  ледяной.
Почти тут же заныли раны на запястьях.
    Хабеле  нельзя  было  медлить.  В  любую  минуту праздные
матросы помогли подойти к  борту корабля и увидеть  ее. Прямо
над   собою   принцесса   видела   высокую   корму   галеона,
поблескивавшую  стеклами  иллюминаторов,  еще  выше виднелись
вершины     мачт,     тихо     покачивавшиеся     на     фоне
безмятежно-голубого неба.
    У  поручней  не  было  ни  души.  Принцесса  поняла,  что
держаться  ей  следует  за  кормой;  если  же  она поплывет к
носу, ее тут же заметят со шкафута.
    Плыть  ей  пришлось  долго.  Хабела  поплыла  на   спине,
считая,  что  так  ее  труднее  будет  заметить. Помня о том,
что  ей  следует  оставаться  за  кормой,  она  поплыла вдоль
берега, время от времени отдыхая, лежа на воде.
    Отдалившись  от  "Петреля"  на  приличное расстояние, она
перевернулись на живот и быстро поплыла к берегу.
    К  тому  времени,  когда  она  почувствовали  под  ногами
песчаное  дно,  ее  уже  била  крупная  дрожь. Собрав остаток
сил,  она  вышла  на  берег  и,  оставив позади узкую полоску
пляжа, рухнула наземь.
    Кто знает,  думала принцесса,  быть может,  ей лучше было
оставаться на  корабле, ведь  об острове  этом она  ничего не
знает.   В  любую  минуту  Хабела  могла  вернуться к Зароно,
отдав  тем  самым  предпочтение  злу  более-менее  знакомому.
Однако поступать так было не в ее правилах. Принцесса  решила
препоручить свою судьбу Митре, а там - будь что будет.
    Восстановив силы, она поднялась  на ноги и побрела  вдоль
брега.  Ходить  босиком  ей  почти  не  доводилось,  и потому
каждый  шаг  давался  с  трудом.  С  моря дул свежий ветерок;
мокрое,  тяжелое  платье  обжигало  принцессу холодом. Хабела
сняла  пояс  и  сбросила  с  себя  одежды.  Хорошенько  отжав
платье, она  разложила его  на папоротниках.  С помощью  ножа
она оторвала  от платья  узкую полоску  ткани и,  разрезав ее
пополам, обмотала ступни.
    Платье  быстро  высохло.  Одевшись  и  взяв  в  руку нож,
принцесса направилась в глубь острова.
    Зеленый  свод  сомкнулся  у  нее  над  головой. Приторный
запах гниющих  листьев и  аромат тропических  цветов щекотали
ей  ноздри.  Шершавые  стволы  пальм  и  колючие лианы больно
ранили ее, оставляя на руках и ногах длинные царапины.
    Чем  дальше  в  глубь   острова  шла  Хабела,  тем   реже
становились  заросли.  Ветерок  сюда   уже  не  долетал.   Не
было  слышно  ни  звука,  и  эта  тишина  почему-то  казалась
принцессе зловещей.  Сердце забилось чаще.
    Споткнувшись о  корень, принцесса  упала. Она  попыталась
было подняться на ноги,  но тут же поняла,  что на это у  нее
не хватит  сил, -  тело отказывалось  подчиняться. Собрав все
силы, Хабела  заставила себя  встать и  тут же  увидела прямо
перед собой массивную темную фигуру человека, глаза  которого
горели  огнем.  Она  вскрикнула,  попятилась  назад  и тут же
вновь упала наземь. Незнакомец ринулся к ней.

    Конан задумчиво смотрел  вдаль. Далеко впереди,  у самого
острова,  покачивался  на  волнах  "Петрель",  галеон Зароно.
Киммериец повернулся к Зельтрану:
    -  На  борту  осталась  только  часть  экипажа - мы можем
захватить  вражеский  галеон  и  тем  отрезать  Зароно путь к
отступлению.  Что   ты  на   это  кажешь,   а?  -   Киммериец
торжественно улыбнулся, словно уже стоял на борту  вражеского
корабля.
    Зельтран покачал головой.
    - Нет, капитан, мне ваша идея не очень нравится.
    -  Но   почем?!  -   недоуменно  воскликнул   Конан.  Его
варварская натура  жаждала боя,  атаки; долгие  годы скитаний
так и не приучили  его к осторожности. Маленький  же зингарец
был осторожен, расчетлив  и прозорлив, -  советам его цен  не
было.

    Живые  глаза  Зельтрана  посмотрели  на  Конана  в  упор.
    - Потому,  мой капитан,  что мы  не знаем,  сколько людей
Зароно отставил на галеоне. Его команда куда больше нашей.
    -  Клянусь  Кромом,  я  собственноручно  справился  бы  с
половиной этих вояк! - воскликнул Конан.
    Помощник принялся пощипывать скудную бороденку.
    - Так-то  оно так,  сэр, вы  действительно стоите  дюжины
воинов. Да вот только все остальные вряд ли станут  сражаться
с такой же решимостью.
    - Да почему же?
    - Обе команды  занимаются пиратством, верно?  Более того,
обе команды  в основном  состоят из  зингарцев. Так  зачем же
наши люди  будут проливать  кровь своих  братьев, если  у них
нет на то особой  причины? "Петрель" куда выше  "Вастреля", и
потому команда Зароно легко сможет отбить все наши атаки.  Вы
забываете  еще  об  одном  немаловажном  моменте - помните ту
катапульту,  что  стоит  на  полубаке?  И  еще  - насколько я
помню,  мы  отправились  в  плавание,  с  тем чтобы завладеть
сокровищами,  а  вовсе  не  для  того,  чтобы  услаждать себя
потасовками, исход которых более чем сомнителен. Я  предлагаю
обогнуть  остров  и  высадиться  на  нем  с   противоположной
стороны.  Тогда  мы  сможем   опередить  Зароно  и   отыскать
сокровища  прежде,  чем  это  сделают  его  люди. Если же они
обгонят  нас,  мы  сможем  напасть  на  них  и  завладеть  их
добычей...
    Конан вздохнул и  нехотя согласился со  своим помощником:
    -  Брасопить   реи!  Мы   идем  к   северной  оконечности
острова! - мрачно скомандовал он.
    В  конце  концов  он  был  на  корабле  не  один; под его
началом  были  люди,  о  которых  ему надлежало заботиться не
меньше, чем  о самом  себе. О,  как хотелось  ему вновь стать
вольным искателем приключений!
    Через  несколько   часов  "Вастрель"   бросил  якорь    у
восточного берега Безымянного  острова. На воду  были спущены
все шлюпки, и вскоре люди Конана были уже на берегу.
    Покачивая   саблей,   огромный   киммериец   рассматривал
пустынные пляжи и встававшую  за ними стену деревьев.  Остров
производил  крайне  мрачное  впечатление  -  повсюду сверкало
солнце, однако, казалось, что остров погружен в тень.
    Оставив на берегу двух пиратов, Конан повел свой отряд  в
глубь острова.
    Вскоре  отряд  уже  был  на  круглой  прогалине. Взглядам
людей  открылась  пустошь,  кое-где  поросшая  жухлой травой.
Стоя на  опушке леса,  Конан внимательно  осмотрел поляну. Он
не  заметил  никаких  признаков  жизни;  если враг и поджидал
их,  то  таиться  он  мог  только  в  джунглях  или  в черном
приземистом храме, стоявшем посереди прогалин.
    Вид  храма  Конану  сразу  же  не  понравился.  От  этого
странного   черного   строения   исходило   нечто   настолько
зловещее, что даже  ему, Конану, стало  не по себе.  Он вдруг
почувствовал, что волосы на  его голове встали дыбом.  Теперь
он нисколько не сомневался в  том, что храм этот строился  не
людьми, но неведомыми темными силами.
    Возможно,  его  создатели  легендарные  жители  Валузии -
полулюди-полузмеи, -  подумал киммериец.  Странные очертания,
непонятные  украшения,  голая  земля  вокруг  храма - все это
напомнило храм,  виденный им  много лет  назад в  стране Куш.
Считалось, что строили тот храм  не люди, но те, кто  жили на
Земле задолго до них.
    Ему хотелось поскорее покинуть это страшное место, но  он
помнил о  том, что  там в  храме, находится  то, ради чего он
приплыл сюда. Конан обратился к своим людям:
    - Спрячьтесь  в лесу  и смотрите  в оба  - в  таком месте
всякого можно ожидать.
    Сжав в руке эфес меча, Конан стремительным шагом  пересек
прогалину и исчез в храме.
    Из врат  храма веяло  могильным холодом.  Окинув взглядом
идола  по-жабьи  восседавшего   на  огромном  алтаре,   Конан
перевел глаза на пол и на мгновенье замер.
    Если  сокровища  здесь  и  были,  то  Зароно уже завладел
ими.  На  пыльных  полах  храма  ясно  были  видны следы двух
людей. Один из  людей был обут  в матросские ботинки,  второй
- в сандалиях.
    "Зароно и его спутник", - подумал Конан.
    Часть пола перед алтарем была свободна от пыли, здесь  же
поблескивало несколько камешков, оброненных Зароно.
    Вслух  выругавшись,  Конан  решил  подобрать эти камешки.
Кто  бы  мог  подумать  -  Конан,  подобно  шакалу, подбирает
объедки,  оставленные  львом  Зароно!  Еще  раз  выругавшись,
киммериец уже  было наклонился  за камешками,  но тут  что-то
заставило его посмотреть наверх.
    Каменный  идол  ожил.  Семь  алмазных  глаз его вспыхнули
зеленым  пламенем.  Повернув  голову  чудовище  уставилось на
Конана.


                        Глава 7


                     КАМЕННАЯ ЖАБА


    -  Клянусь  Кромом!  Он  живой!  - воскликнул Конан, не в
силах скрыть своего изумления.
    Казалось,  что  покрытое   бородавками  каменное   чудище
только что  пробудилось ото  сна, -  потягиваясь, оно двигало
своими пухлыми конечностями.
    Не отрывая глаз от жертвы, идол подполз к переднему  краю
алтаря и  с грохотом  сверзился вниз,  туда, где поблескивали
оброненные Зароно изумруды.
    Приземлившись  на  четырехпалые   лапы,  чудище  тут   же
двинулось  на  Конана  -   неуклюжим  оно  только   казалось,
движения  же  его  были  на  удивление  проворны.   Огромное,
словно  б,  чудище  приближалось;  горящие  зеленым  пламенем
глаза его были на одном уровне с глазами Конана.
    Киммериец было поднял  меч, но тут  же одумался. Судя  по
тяжести шагов  идола, он  действительно был  слоен из  камня,
пусть камень этот и ожил. Стальной клинок не причинил бы  ему
никакого  вреда;  сражаться  с  этим  каменным зверем было бы
бессмысленно.
    Поняв, что мешкать больше нельзя, Конан отскочил назад  и
выбежал на прогалину. Уже не таясь, он закричал:
    - Бегите! Бегите к кораблю!
    Крики,  полные  изумления  и  ужаса огласили поляну, кода
люди  увидели,  что  из  храма  выскочила гигантская каменная
жаба, преследовавшая  их капитана.  Повторять команду  Конану
не  пришлось.  Зашуршали  листья  пальм,  затрещали  ветви, -
пираты помчались  назад, к  берегу. Каменное  чудище ринулось
за  ними,  ничуть   не  уступая  людям   в  скорости.   Конан
приостановился и, завладев  внимание идола, побежал  в другую
сторону.

    - Что  я вижу?  Откуда здесь  эта девица?  Клянусь грудью
Иштар  и  брюхом  Дагона  -  на  этом  треклятом  острове  не
соскучишься!
    Незнакомец  говорил  хриплым,  грубым  голосом;  судя  по
произношению, он был уроженцем Аргоса. Хабела очнулась -  как
ни   странно,   человеческий   голос   подействовал   на  нее
успокаивающе.  Затаив  дыхание,  она  приняла  руку  высокого
незнакомца и, как  не силен был  страх, позволила ему  помочь
ей подняться на ноги. Незнакомец заговорил вновь:
    - Деточка,  неужели я  тебя испугал?  Разрази меня  гром,
если  у  меня  в  мыслях  было  хоть  что-то дурное. А теперь
скажи, мне:  как ты оказалась на том забытом богом острове?
    Когда первый страх  поутих, Хабела разглядела  незнакомца
получше - это был юный рыжеволосый гигант, одетый в  видавшие
виды  матросское  платье.  Он   ничуть  не  походил  на   тех
головорезов,  которыми  командовал  Зароно,  -  кожа его была
очень светлой, ясные голубые  глаза смотрели прямо, волосы  и
борода  отливали  золотом.  Хабела  решила,  что  перед   ней
северянин.
    -  Зароно,  -  едва  выговорила  принцесса,  не  в  силах
совладать с усталостью. Ее  покачивало, - если бы  не сильная
рука рыжеволосого моряка, Хабела вряд ли устояла на ногах.
    - Зароно? Эта грязная свинья? Выходит, он уже девиц  стал
воровать?  Ох  и  мерзавец  же  он!  Теперь  ты можешь его не
бояться  -  клянусь  рогом  Хеймдаля  и мечом Митры, я помогу
тебе. Тебя защитят мои люди.
    Из-за кустов  внезапно послышался треск; северянин  резко
развернулся  и  схватился  за  эфес  своего  огромного  меча.
Детина, выскочивший из подлеска, сделал несколько шагов,  но,
заметив людей, застыл. К  изумлению Хабелы, человек этот  был
ей знаком.
    - Капитан Конан! - закричала принцесса.
    Конан  пригляделся  получше.  В  нескольких шагах от него
стояли  дюжий  рыжеволосый  моряк,  сжимавший  в  руке меч, и
темноволосая  девушка  в  изодранном  платье.  Девушку эту он
где-то уже видел, но сейчас ему было явно не до нее.
    - Бегите! - закричал Конан.  - За мной гонится чудище  из
храма! Сейчас не до разговоров!
    И тут же, словно  в подтверждение его слов,  из-за кустов
вновь послышался треск, но на сей раз он был куда громче.
    - Живее! - закричал  Конан и, схватив принцессу  за руку,
побежал по тропке. Северянин  поспешил вслед за ними.  Вскоре
чудище,  преследовавшее  их,  осталось  далеко  позади. Когда
люди остановились для  того, чтобы отдышаться,  Конан спросил
у северянина:
    - Неужели  на этом  проклятом острове  нет ни  холмов, ни
скал?  Каменная жаба вряд ли умеет лазать по горам.
    -  Клянусь  Копьем  Одина  капитан,  чего-чего,  а холмов
здесь нет,  - ответил  раскрасневшийся и  запыхавшийся юноша.
-  Всюду  одно  и  то  же. Северо-восточный мыс заканчивается
утесом,  но  он  нам  вряд  ли  подходит - со стороны острова
склоны у него слишком уж  пологие. Туда не то что  жаба, туда
и  младенец  подняться  сможет...  Смотрите, этот истукан уже
совсем рядом!
    - Веди нас  на свой утес,  - приказал Конан.  - Похоже, я
кое-что придумал.
    Северянин  пожал   плечами  и   побежал  первым.   Вскоре
принцесса  ослабла  настолько,  что  не  могла  уже не то что
бежать,  но  и  идти.  Конан  взвалил  ее себе на плечи и, не
сбавляя  шага,  стал  догонять  северянина.  Позади  слышался
треск ломающихся деревьев.
    Примерно  через  час,  когда   солнце  уже  клонилось   к
горизонту,  они  почувствовали,  что  начался  подъем. Вскоре
стал  виден  и  сам  мыс,  напоминавший  нос  корабля.  Конан
вспомнил  о  том,  что  видел  этот утес с палубы "Вастреля",
когда тот огибал северную оконечность островов.
    Теперь  девушку  нес  северянин.  Он  бежал  бок  о   бок
с киммерийцем и, похоже, ничуть не уступал ему ни в силе,  ни
в  выносливости.  Джунгли  остались  позади,  теперь  беглецы
поднимались по  голому склону  теса. Одолев  половину пути до
вершины,  северянин  опустил  Хабелу  за  землю  и  на минуту
остановился, чтобы  хоть немного  перевести дух.  Он и  Конан
обернулись,  пытаясь   понять,  насколько   отстала  от   них
каменная жаба.
    Судя  по  треску  и  по  тому, как неистово раскачивались
вершины деревьев, каменный демон был совсем рядом.
    - Именем Крома  и Митры, скажи  мне - в  чем состоит твой
план? - с трудом  выговорил рыжеволосый моряк, который  никак
не мог отдышаться.
    -  К  вершине!  -  проревел  Конан  и  заспешил  вверх по
склону.  Он  добежал  до  самого  края  утеса  и  посмотрел с
его  вершины  вниз   где  ревело  и   ярилось  среди   черных
остроконечных скал  беспокойное море.  Меж черными  каменными
зубьями поблескивала вода.
    Хабела  обернулась  назад  и  вскрикнула  - каменная жаба
выбралась  из  джунглей  и,  тут  же, увидев тройку беглецов,
стала быстро  взбираться по склону.
    - Теперь мы  загнаны в угол,  - пробормотал северянин.  -
Похоже, мы свое отплавали.
    - Не спеши, - буркнул Конан и изложил суть своего  плана.
    Тем временем  каменная жаба  подбиралась все  ближе, семь
круглых  глаз  ее  ярко  сверкали  в лучах заходящего солнца.
Если раньше  чудище ползло,  то теперь  оно прыгало по-жабьи.
От каждого  прыжка сотрясалась  земля. Жаба  была уже  совсем
близко; в предвкушении добычи рот ее оскаблился.
    Конан поднял с земли несколько камней.
    - Пора! - закричал он.
    По  этой  команде  Хабела  побежала  вдоль  обрыва в одну
сторону, а рыжеволосый моряк - в другую. Конан же  продолжать
стоять на вершине утеса.
    Жаба замерла и принялась водить своими круглыми  зелеными
глазами, выбирая жертву.
    - Давай!  - закричал  Конан и  метнул камень.  Булыжник с
сухим треском  отскочил от  жабьей головы.  За первым  камнем
последовал второй - он угодил  прямо в зеленый глаз чудища  и
отлетел  высоко  верх.  Зеленое  пламя,  освещавшее этот глаз
изнутри,  тут  же  погасло.   Не  успел  Конан метнуть третий
камень, как чудище  ринулось к нему.  Один-еинственный прыжок
отделял  каменную  жабу  от  вершину  утеса.  Каменная   жаба
раскрыла свою ужасную пасть еще шире.
    Как   только   жаба   изготовилась   для   прыжка,  Конан
развернулся лицом к  морю и головою  вперед прыгнул с  утеса.
Прыжок  тот  был  выполнен  безукоризненно  - тело киммерийца
вошло в прохладные воды  крошечной лагуны окруженной со  всех
сторон  щерящимися  зубцами  черных  скал.   Вынырнув,  Конан
посмотрел наверх.
    Чудище тяжело плюхнулось на самый край утеса, в то  самое
место,  где  только  что  стоял  Конан.  Вниз  сорвался  град
каменьев.  Вершина  стала  обсыпаться;  передние  лапы   жабы
съезжали  все   ниже  и   ниже.  Какое-то   время  жаба   еще
удерживалась  на  кромке  обрыва,  пытаясь отползти назад, но
тут камни под ней рухнули, и она сорвалась вниз. Со  страшным
грохотом каменное тело упало к самому подножью утеса.
    Конан вышел из воды  и, взмахнув головой, отбросил  назад
мокрые волосы, лезшие в глаза.  Из бока и бедра его  сочилась
кровь - попасть точно в  центр лагуны ему все же  не удалось,
и он содрал  кожу о подводные  камни. Не обращая  внимания на
боль, киммериец пытался  отыскать взглядом останки  каменного
чудища.
    Камень, даже   ожив, остается  камнем. Жаба  разбилась на
сотню  кусков,  разлетевшихся  далеко  вокруг.  В  одном   из
камней Конан признал ногу  чудища, в другом -  голову. Прочие
же камни были настолько  похожи друг на друга,  что казалось,
ни лежат здесь уже вечность.
    Прыгая  со  скалы  на  скалу,  Конан добрался до подножья
утеса и  полез наверх,  выбирая себе  путь поудобнее. Наконец
он  вновь  оказался  наверху,  рядом  со  своими   нежданными
спутниками.   Рыжеволосый  моряк  задумчиво  смотрел вниз, на
останки чудовищной жабы.
    -  Клянусь  когтями  Нергала  и  нутром  Мардука  - чисто
сработано!  Думаю,  теперь,   когда  все  опасности   позади,
настало  время  и  познакомиться.  Я  -  Сигурд из Ванахейма,
честный моряк, оказавшийся на  этом острове волею судеб.  Наш
корабль  разбился  о  прибрежные   рифы,  команде  же   моей,
благодаренье богу,  удалось спастись.  Теперь говорите  - кто
вы?
    Конан, прищурившись, разглядывал принцессу.
    - Клянусь Кромом!  - воскликнул он  вдруг. - Неужто  ты -
Хабела? Дочь Фердруго?
    - Да, - ответила  принцесса, - и тебя  я тоже знаю. Ты  -
капитан Конан.
    Там,  в  лесной  чаще,  она  уже  называла  его по имени,
теперь же  у нее  не оставалось  никаких сомнений  в том, что
перед  нею  именно  он,  капитан  Конан. Только не подумайте,
что в Зингаре капитаны  пиратских галеонов просто общались  с
принцессами,  -  нет,  просто  Конан  был  фигурой слишком уж
заметной.  Хабелу  же  киммериец  видел  разве  что  во время
празднеств,  парадов   и  прочих   торжественных   церемоний,
которые проводились в Кордаве едва ли не каждый день.
    Большая  часть  добытого  Конаном  за  время  путешествий
попадала в  королевскую казну,  и потому  Фердруго не  мог не
принимать    у    себя    бравого    капитана.   Длинноногий,
широкоплечий,  бесстрастный  киммериец  запомнился принцессе;
да и  он признал  ее едва  ли не  сразу, несмотря  на то, что
одежда  принцессы  была  изорвана,  волосы растрепаны, а лицо
исцарапано.
     -  Принцесса,  бога  ради,  скажи  мне  -  ты  что здесь
делаешь? - спросил недоумевающий Конан.
    - Принцесса?! -  воскликнул изумленно Сигурд.  Румянец на
его лица стал еще  гуще; он потрясенно разглядывал  полунагую
девушку,  с  который  был  так  неучтив  и  груб.  -  Клянусь
бородой  Имира  и  огнем  Ваала,  Ваше Высочество, знал бы, с
кем  имею  дело,  я  вел  бы  себя  совершенно  иначе!  Я-то,
помнится, "деткой" вас назвал,  а вы, оказывается, вон  каких
кровей  будете...  -  Сигурд  опустился  перед  принцессой на
колено и  взглянул на  Конана, который,  улыбаясь, следил  за
происходящим.
    Хабела ответствовала:
    -  Встань,  капитан  Сигурд,  и  больше  не  вспоминай об
этом. О каком  этикете сейчас можно  говорить? Лучше скажи  -
знаком ли ты с капитаном Конаном, вторым моим спасителем?
    - Конан... Конан, - задумался Сигурд, -  Конан-киммериец?
    - Верно, -  пробурчал Конан. -  Ты что -  слышал обо мне?
    -  Да.  Многое  рассказывали  о  тебе  в  Тор... - Сигурд
замолчал на полуслове.
    - Ты  хотел сказать  - в  Тортаге? -  спросил Конан.  - Я
сразу понял,  что в  тебе есть  что-то барахское.  Когда-то я
тоже водил в  Братство, но потом  вышел из него  - уж слишком
сомнительными делами оно  стало заниматься. Теперь  я капитан
"Вастреля", капера,  состоящего на  службе у  короля Зингары.
Как ты считаешь, сможем мы сойтись?
    - Клянусь рыбьим хвостом  Ллира и молотом Тора!  Мы будем
друзьями!  -  сказал  ванир,  пожимая  Конану  руку.  -  Куда
труднее  будет  удержать  от  ссоры  наших людей. Большинство
моих  людей  -  аргосцы,  твои  же  люди,  удя  по  всему,  -
зингарцы, - они в один  миг перегрызут друг другу глотки.  Ни
ты, ни  я не  принадлежим к  этим народам,  потому и упрекать
нам друг друга не в чем.
    - Это  верно, -  согласился Конан.  - Но  скажи, - как же
вас занесло сюда?
     -  У   южного  берега   этого  треклятого   острова   мы
напоролись на рифы. Нам удалось спасти почти все имущество  и
провиант, но  капитан наш  заболел и  вскоре умер.  Я был его
помощником и потому вот  уже месяц выполняю его  обязанности.
И  все  это  время  мы  занимались одним-единственным делом -
сколачивали такой плот, что мог бы доплыть до большой земли.
    - Ты что-нибудь знаешь о черном храме?
    - Конечно, знаю - и я,  и мои люди видели его не  раз. От
него веет таким  злом, что мы  туда и близко  не подходили. -
Сигурд посмотрел на запад  - красный диск солнца  уже касался
края синих  вод. -  Можете считать  меня кем  угодно, но  все
эти прогулки  по джунглям  и сражения  с чудищами  вызывают у
меня  только  одно  желание   -  желание  выпить.   Позвольте
пригласить вас в наш лагерь - надеюсь, там найдется то,  чего
так страждут наши истомившиеся души,  - я говорю о вине.  Его
осталось немного, но, думаю, сегодня мы его заслужили.


                        Глава 8


                     КОРОНА КОБРЫ


    Зароно был вне себя от ярости, когда, вернувшись на  борт
"Петреля", он услышал о том, что Хабела исчезла. Он  приказал
килевать  тех  матросов,  что  несли  вахту  на юте и у каюты
принцессы.
    На  следующие  утро  еще  до  рассвета все его люди вновь
высадились на  берег. Целый  день команда  Зароно прочесывала
остров,  пытаясь  отыскать   принцессу,  без  которой   планы
заговорщиков  теряли   какой-либо  смысл.   Пиратам   удалось
обнаружить лишь несколько клочков ткани, свидетельствующих  о
том,  что  принцесса  побывала  на  острове, однако ее самой,
похоже, здесь уже не было.
    Была обнаружена и стоянка людей Сигурда, но,  опять-таки,
стоянка была,  а   люди отсутствовали  - барахских  пиратов и
след простыл.
    На исходе дня сбитый с толку и злой, как никогда,  Зароно
вернулся на "Петрель".
    - Менкара! - заорал он.
    - Слушаю тебя, Зароно.
    - Если твое колдовство  хоть чего-то стоит, пришло  время
к нему  прибегнуть. Покажи-ка  мне, где  теперь эта проклятая
девчонка!
    Вскоре Зароно  уже сидел  в своей  каюте и  смотрел на то
как  стигиец  проделывает  уже  знакомые  ему процедуры. Угли
в жаровне зашипели, и колдун запел:
    - Яо, Сетеш...
    Облако  зеленого   дыма  стало   уплотняться,  и    через
несколько мгновений Зароно  увидел перед собой  морскую ширь.
По спокойному морю тихо  плыл небольшой изящный галеон.   Все
паруса его  были подняты,  но ветер  был настолько  слаб, что
судно почти не двигалось.
    - Конановский "Вастрель" попал в штиль, - сказал  Зароно,
когда  видение  померкло.  -  Хотел  бы  я знать - куда же он
направляется?
    Менкара развел руками.
    - Для  этого моего  умения недостаточно.  Если бы  солнце
стояло  над  горизонтом,   я  мог  понять   хотя  бы  то,   в
каком направлении движется галеон. Сейчас же, увы...
    - Ты  хочешь сказать,  - взорвался  Зароно, -  что мы  не
сможем узнать даже этого?!
    - Тогда скажи мне - видел ли ты принцессу?
    - Нет.  Но я нисколько не сомневаюсь в том, что и она  на
"Вастреле", иначе мы  его не увидели  бы.  Скорее  всего, она
спит в одной из кают.
    - Знать бы об этом наперед, я бы вел себя с ней иначе,  -
проворчал Зароно. - И что же мы теперь будем делать?
    -  "Вастрель"  мог  пойти  к  берегам  Куша,  но,  скорее
всего, он  направился назад,  в Кордаву.  Этот самый  капитан
Конан  явно  захочет  доставить  ее  туда   побыстрее - можно
себе представить, сколько ему за это отвалит король.
    - Если мы  пойдем прямо на  север, мы успеем  перехватить
их - или нет? А, Менкара?
    -  Думаю,  что  не  успеем.  Океан  слишком велик. Помимо
прочего, мы  точно так  же можем  попасть в  штиль, верно?  И
еще - они могут поплыть и к нему, ведь Асгалуном правит  брат
короля Товарро. Мы  слишком мало знаем  о них. И  ты, Зароно,
забываешь о главной нашей цели.
    - Девка и сокровища - вот и все наши цели!
    - Ты  забыл о  великом Тот-Амоне.  Если мы  заручимся его
поддержкой, нас уже не будет волновать то, вернется принцесса
в дом отца или не вернется. Король магов управляет  событиями
так же  легко, как  кукольник управляет  своими марионетками.
Нам следует  плыть на  северо-восток, к  берегам Стигии. Если
при этом  мы нагоним  корабль Конана,  будем считать,  то нам
повезло, если нет - расстраиваться не стоит.
    Бросив якорь у берегов Стигии, Зароно отправился в  глубь
этой  пустынной  страны.  Половина  команды была оставлена на
"Петреле",   вторая   половина,   вооружившись   до    зубов,
отправилась на берег  вместе со своим  капитаном. Караванщики
заломили  такую  цену,  что  у  скупого  Зароно  глаза на лоб
полезли, - но что было делать, иначе он не смог бы попасть  к
Тот-Амону.
    Как  и   большинство  моряков,   Зароно  крайне   неуютно
чувствовал себя на берегу.  Он казался себе беззащитным,  ему
постоянно чего-то  не хватало.  Пустыня напоминает  море, как
ничто  другое  на  земле;  но  и  она  была  совершенно чужда
Зароно.  Ему  не  нравилась  ни мерная покачивающаяся походка
своенравных  верблюдов,   ни  сухой   воздух,  от    которого
пересыхала глотка.
    Но что делать, он должен  был все это терпеть. На  третий
день  пути  на  горизонте   появился  Оазис  Хаджар.   Вокруг
странного  черного  озерца  неподвижно  стояли темные пальмы.
За  ними  угадывались  очертания  сооружения, имевшего весьма
внушительные размеры.
    Путники  осторожно  приблизились  к  Оазису.   Возглавлял
процессию  Менкара,  ряса  которого  ясно  указывала  на  его
принадлежность к храму Сета.
    Оазис  казался  совершенно  мертвым.  Странников никто не
встречал, более того  - не было  слышно и птичьего  пенья. На
краю  Оазиса  путники   остановились.  Послушные   погонщикам
верблюды легли на песок. Зароно обратился к боцману:
    - Следи за погонщиками. Эти псы, похоже, чем-то  напуганы
- как бы они от нас не удрали.
    Дальше   Зароно   и   Менкара   шли   уже   пешком.   Они
обогнули  мрачное   черное  озеро   и  подошли   к   большому
строению.  Озеро  показалось  Зароно  зловещим.  Его  черные,
словно уголь,  воды поблескивали в лучах полуденного  солнца.
Местами поверхность озера  была покрыта маслянистой  радужной
пленой,  постоянно  менявшей  свой  цвет.  На  берегу   стоял
большой красноватый камень, формой своей напоминавшей алтарь.
Верхушка камня была покрыта бурыми пятнами. Зароно  побледнел
- похоже,  из этого  черного озера  время от  времени выходит
тот, кому приносятся кровавые  жертвы; Зароно был не  робкого
десятка, но от этой мысли ему стало страшно.
    Озеро осталось у них  за спиной. Они стояли  перед входом
в  здание,   сложенное  из   массивных  блоков   красноватого
песчаника. Скорее  это был  не дом,  но дворец,  - уж слишком
велико было здание.  Судя по тому,  как были источены  ветром
его стены, можно  было понять, что  здание это простояло  уже
не одну сотню лет.
    Для  чего  воздвигалось  это  сооружение,  сказать   было
невозможно. Зароно, объехавший едва ли не весь свет,  никогда
не  видел  иероглифов,  подобных  тем,  то  украшали арку над
вратами. Здание выглядело донельзя просто и строго, если  оно
на  что-то  и  походило,  то  разве  что  на  пирамиды   близ
затерянного  в   пустыне  Кеми.   Жилым  его   назвать   было
невозможно, скорее оно напоминало усыпальницу.
    Раскрытые врата подходили  на развернутую пасть  угрюмого
чудища, затаившегося  среди песков.  Ни минуты  не колеблясь,
Менкара   шагнул   внутрь   и   рукою   начертал   в  воздухе
таинственные  знаки.  К  ужасу  Зароно,  неосязаемые   линии,
проведенные   перстами   жреца,   на   мгновенье    вспыхнули
зеленоватым призрачным пламенем.
    Тишину, стоявшую в  здании, не нарушил  ни единый звук  -
здесь  не  было  ни  стражей,  ни  слуг.  Менкара   осторожно
двинулся  вперед,  Зароно  не  оставалось ничего иного, кроме
как следовать за ним.
    Коридор  заканчивался  ведшим  вниз  лестничным   маршем,
ступени  которого  были  истерты  до  такой  степени,  что на
них   почти   невозможно   было   удержаться.   Вскоре  спуск
закончился;  миновав  небольшой  коридор,  путники  вошли   в
просторную залу.
    Зловещий зеленоватый свет  лился от ламп,  поддерживаемых
медными змеями. В этом  неверном изумрудном свете можно  было
разглядеть  два  ряда  могучих  колонн,  украшенных  теми  же
знаками,  что  были  начертаны  на надвратной арке. Колоннада
вела к  трону, выточенному  из черного  блестящего камня,  на
котором сидел человек. Вскоре путники уже стояли перед ним.
    На троне восседал смуглый широкоплечий великан,  надменно
смотревший  на  нежданных  гостей.  Голова  его  была  обрита
наголо.  Темные  глаза  странно  поблескивали.  Он был одет в
простую белу  рясу, сшитую  из грубой  парусины. Единственным
украшением этого  человека было  кольцо, надетое  на один  из
пальцев  правой  руки,  -  медная  змейка,  трижды обвивавшая
палец, кусала себя за хвост.
    Строгая  простота  здания   и  отсутствие  украшений   на
одеяниях  великого  мага  как  нельзя лучше раскрывали натуру
Тот-Амона.   Для этого  человека мирские  богатства и красоты
были  чем-то  ничего  не  значащим.  Он  желал и искал только
одного - власти над людьми.
    В нескольких шагах от трона они остановились.
    - Приветствую тебя,  Менкара! - зычным  голосом обратился
к жрецу маг.
    Менкара  стал  на  колени  и  поклонился, коснувшись лбом
темных каменных плит пола.
    - По милости  Отца Сета я  прибыл сюда, о  владыка! - еле
слышно пробормотал жрец.
    Тот-Амон  страшил  не  только  Зароно, жрец тоже трепетал
перед ним. От этой мысли пирата бросило в пот.
    -  Что  за  зингарец  стоит  рядом  с  тобой?  -  спросил
Тот-Амон.
    - Это  капитан пиратского  галеона Зароно,  о владыка. Он
прибыл сюда как посланник Вилагро, герцога Кордавского.
    Холодные  змеиные  глаза     посмотрел  на Зароно в упор.
Зароно показалось вдруг,  что разум этого  человека настолько
далек от  всего земного,  что людская  суета может  разве что
раздражать его.
    - И что  же нужно Зингаре  от меня, а  мне от Зингары?  -
вкрадчивым голосом спросил Тот-Амон.
    Менкара  открыл  уже  было  рот,  но тут Зароно решил, то
пришло время брать  ело в свои  руки. Он сделал  шаг вперед и
опустился перед троном на  колено. Достав из кармана  камзола
письмо  Вилагро,  Зароно  передал  его Тот-Амону. Маг положил
письмо себе на колени, так и не взглянув на него.
    -  О  величайший  из  магов,  -  начал Зароно, - я пришел
сюда, с тем  чтобы от лица  герцога Кордавского выразить  вам
всяческое  почтение  и  нижайше  попросить  вас  о  небольшой
услуге, за  которую герцог  готов щедро  расплатиться. О  том
же, в  чем именно  состоит та  услуга, вы  сможете узнать  из
письма.
    Тот-Амон  так  и  не  развернул  пергаментного  свитка  -
казалось, он уже был  знаком с его содержимым.  Презрительная
улыбка заиграла на его губах.
    - Я  занимаюсь серьезной  магией, -  процедил маг  сквозь
зубы.   -  Золото  Вилагро  меня  нисколько  не   интересует.
Что  же  касается  низвержения  культа Митры и восстановления
веры Отца нашего Сета, то это мне по душе.
    - Это еще не все,  о владыка! - сказал Менкара,  доставая
из-под рясы "Книгу Скелоса".  - В знак серьезности  намерений
герцога мы  просим вас  принять из  наших рук  сей дар.  - Он
возложил древний манускрипт к ногам Тот-Амона.
    Тот-Амон  щелкнул  пальцами,  и  книга, взлетев в воздух,
раскрылась  и  мягко   легла  ему  на   колени.  Маг   лениво
перевернул несколько  страниц и  вновь обратил  свой взор  на
Менкару.
    - Подарок действительно редкостный, - сказал он - Я и  не
думал, что существует третья  копия. Впрочем, быть может,  вы
ограбили Аквилонское книгохранилище?
    -  Нет,  о  владыка,   -  ответствовал  Менкара.  -   Нам
посчастливилось  найти  эту  книгу   в  западных  морях,   на
Безымянном острове...
    Менкара  неожиданно  замолк,  почувствовав,  что  мрачный
гигант,   восседавший   перед   ними,   внутренне   напрягся.
Холодное  пламя  заплясало  в  его  черных змеиных глазах. От
трона  повело  лютым  холодом.  Зароно  никак  не мог взять в
толк, чем же они разгневали великого мага.
    -  Что  еще  взяли  вы  у  алтаря  Цатогуа,  бога-жабы? -
спросил Тот-Амон.  Слова его  были мягки  и вкрадчивы, словно
меч, вынимаемый из ножен.
    Менкара смутился.
    - Ничего, о ужасный владыка,  - книгу да пару мешочков  с
каменьями...
    -  Ты  говоришь  о  тех  мешочках,  что  лежали на книге?
    Менкара  кивнул,   не  в   силах  вымолвить   ни   слова.
    Тот-Амон поднялся  на ноги;  глаза его  заблистали адским
огнем.  Зала  озарилась  ярким  сиянием. Громовым голосом маг
произнес:
    - Вы, жалкие черви!  И эти идиоты служат  мне, Тот-Амону!
О Сет, дай мне слуг не столь глупых! Аи кан-фог, яаа!
    - О  великий! О  повелитель магов!  Чем же  мы могли тебя
разгневать?  -  запричитал  Менкара,  пав  ниц  перед   своим
господином.
    Могучий  стигиец  устремил  на  гостей  взор, исполненный
гнева.  Громоподобный голос сменился змеиным шипением.
    - Знайте,  глупцы, что  под каменным  идолом было сокрыто
то, что  куда дороже  земных богатств,  о, в  сравнении с чем
"Книга Скелоса"  - жалкий  клочок бумаги!  Я говорю  о короне
Кобры!
    Зароно вздрогнул. Ни единожды  он слышал истории об  этом
священном  талисмане  жителей  Валузии,  равного  которому не
было  на  всей  земле,  -  эта корона змеиных королей некогда
позволила  им  захватить  всю  Землю.  Они взяли лишь книгу и
каменья, главное же сокровище осталось на острове!


                        Глава 9


                     И СНОВА ВЕТЕР


    Штиль,  застигший  Вастрель"  неподалеку  от  Безымянного
острова казался нескончаемым. Моряки сидели вдоль борта и  от
нечего  делать  ловили  рыбу.  В полукабельтове от "Вастреля"
гребцы шлюпа, связанного с галеоном тросом, потели на  весла,
пытаясь вывести корабль из мертвой зоны.
    Конан  ругался  на  чем  свет  стоит  и  призывал   своих
свирепых киммерийских богов, однако  и это ему не  помогало -
паруса   так   и   оставались   безжизненными.   Южная  часть
горизонта  была  затянута  тучами,  по  ночам  там   сверкали
молнии;  здесь  же  небо  было  совершенно  ясным, а воздух -
недвижным.
    Огромный киммериец  уже начинал  волноваться. Теперь  его
мог нагнать  корабль Зароно,  если только  ему больше повезло
с  ветром.  Впрочем,  зингарец  мог  поплыть  и совсем в ином
направлении - этого тоже нельзя было исключить.
    Проблем  на  "Вастреле"  хватало  и  без  Зароно. С одной
стороны, подходил к концу  запас провианта и пресной  воды. С
другой  -  на  корабле  кроме  его  команды  была  и  команда
Сигурда.  Конану  нравился  отважный  рыжебородый  юноша   из
Ванахейма, и потому он  позволил барахцам делить каюты  с его
собственными  людьми.  Он  знал,  что  это  может  привести к
неприятностям,  и  в  ожиданиях  своих  не  обманулся. Пираты
Зингары и  пираты Аргоса  издавна соперничали  друг с другом.
Им приходилось сражаться слишком  часто, для того чтобы  хоть
на время установить перемирие.
    Но моряки есть моряки, и  закон у них один. Конан  не мог
сняться  с  якоря  оставив  на  берегу  таких же, как он сам,
моряков,   пусть   поступок   его   и   казался    совершенно
безрассудным. С Сигурдом они  ладили, но этого, к  сожалению,
нельзя  было  сказать  об  их  командах  Зингарцы   постоянно
изводили  насмешками  злосчастных  аргосцев,  пока наконец не
вспыхнула  драка.  Тогда  Конану  и  Сигурду  удалось разнять
потерявших  голову  морских  волков,  но  было  понятно,  что
вот-вот - и случится новая драка.
    Штиль только  подливал масла  в огонь.  Конан выругался и
крепко  сжал  поручень  -  если  бы ветер задул вновь, моряки
были бы слишком  заняты, для того  чтобы разбираться, кто  из
них прав, а кто виноват.
    Конану  не  давала  покоя   и  другая  проблема.   Хабела
поведала  ему  все,  что  она  знала  о Зароно и его спутнике
-  стигийском  маге  со   змеиным  взглядом.  О  чем-то   они
проговорились  то-то  она  подслушала,  к  чему-то она пришла
сама. Все говорило  том, что маг  и Зароно готовили  заговор,
направленный против короля.
    Киммериец оказался  перед дилеммой,  Для простого  пирата
придворные интриги не значат ровным счетом ничего, к тому  же
Фердруго Зингарскому  он был  обязан немногим.  Старый король
дозволил  ему  командовать  капером,  состоящим  на  службе у
Зингары, и пользоваться кордавской гаванью. Но скорее  всего,
Конану не отказал бы в этом и любой правитель Зингары.  Более
того, вряд ли кто-то другой запросил бы с него столь  высокий
процент, как этой сделал король Фердруго.
    Впрочем,  в  подобных  ситуациях  примитивное  рыцарство,
присущее  киммерийцам,  всегда  брало  верх над соображениями
выгоды.  Конан,  этот  грубый  варвар,  не  мог   бесстрастно
наблюдать  за  тем,  как  отец  прекрасной  Хабелы  слабеет и
хиреет  день  ото  дня,  преследуемый коварными заговорщиками
и  стигийскими  магами.  Даже  не  понимая  того,  во  что он
вмешивается, Конан решил принять сторону принцессы.
    Вряд ли в  этом он был  совершенно бескорыстен. У  пирата
тоже были  свои амбиции.  Киммериец никоим  образом не  желал
заниматься пиратским ремеслом до  конца своих дней.   Если же
он   спасет   короля   и   принцессу   от  тенет,  сплетенных
предателями и заговорщиками, если он поддержит  пошатнувшийся
трон,  разве  он  не  вправе  будет требовать вознаграждения?
Разве после этого он не может стать герцогом или адмиралом?
    Конан  стал  подумывать  даже  о  том, чтобы связать свою
жизнь  с  принцессой  Хабелой  и  со  временем  занять  место
стареющего  монарха.  За  недолгую,   но  бурную  его   жизнь
множество  женщин  оказывало  ему  знаки  внимания. Киммериец
неизменно  вел  сея  благородно,  но  никогда  не подумывал о
том,  что  он  будет   привязан  к  семейному  очагу,   будет
исполнять обязанности главы семьи, его просто пугала.
    Ему исполнилось уже тридцать  пять. И хотя прожитые  годы
не оставили на  нем и следа,  - если не  считать бесчисленных
шрамов,  покрывавших  его  тело,   -  он  понимал,  что   его
нынешняя бурная жизнь  когда-то должна кончиться.  Теперь ему
надлежало задуматься о будущем.  Хабела была красива и  мила,
сильна  и  умна,  кроме  того,  он,  Конан,  судя  по  всему,
нравился ей. Кто знает, то ему сулит будущее...
    Поморщившись, Конан покинул палубу и направился к себе  в
каюту. Едва он сел в кресло, как внимание его завладел  блеск
алмазов. Конан улыбнулся -  по крайней мере, сплавали  они не
зря.  На  столе  в  лучах  полуденного  солнца   поблескивали
бесчисленные каменья, украшавшие собой Корону Кобры.
    После  того   как  разбился   каменный  идол   и  путники
спустились с утеса, дорога вновь привела их к черному  храму.
Злые   чары,   окутывавшие   его,   совершенно    рассеялись.
Таинственное сооружение  поплескивало на  солнце. Оно  уже не
ужасало так, как прежде,  и вызывало скорее любопытство,  чем
страх.
    Конан вновь  осторожно вступил  под своды  храма. На  том
месте, где не  одно столетие просидел  похожий на жабу  идол,
зияла черная дыра.  Конан заглянул в  нее и заметил  какое-то
поблескивание.  Неужели  Зароно  что-то  оставил?   Киммериец
сунул в дыру руку и достал оттуда Корону Кобры.
    Золотая  корона  была  инкрустирована тысячами искрящихся
алмазов. Конан  понимал, то  камни эти  разрезаны и огранены,
хотя знал и  о том, что  гранить алмазы люди  не могут (в  те
дни  это  искусство  людям  было  неведомо). Ряд сужающихся к
вершине колец образовывал конус, из вершины которого изогнута
золотая змейка свешивала свою голову так, что та  оказывалась
в межбровье  того, кто  надевал корону.  Стоимость украшавших
корону  алмазов  трудно  было  даже  представить.  Поход   на
Безымянный остров увенчался успехом.

    От  невеселых  мыслей  Конана  отвлек  громоподобный рев:
"Клянусь грудью Фригги и фаллосом Шайтана!"
    Конан заулыбался, узнав голос ванира Сигурда. В следующее
мгновенье   рыжебородый,   раскрасневшийся   от   возбуждения
северянин уже стоял у него в дверях. Прежде чем Сигурд  успел
что-то  сказать,  Конан  понял,  что  же вызвало у него столь
бурный восторг, - ветер  вновь запел свою песнь,  ветер вновь
был с ними.
    И  что  это  был  за  ветер!  Два дня и ночь ураган носил
"Вастрель" по  волнам, грозившим  перевернуть его,  два дня и
ночь  матросы  не  сходили  с  вахты. Нет, не случайно моряки
Хайборийской эры избегали этих гибельных вод.
    Когда ветер   утих, "Вастрель"  бросил якорь  в неведомой
бухточке. Где именно они находились,  Конан не знал - и  днем
и ночью  небо было  затянуто непроницаемой  облачной завесой;
ясно было только  одно - они  вновь подошли к  большой земле.
Судя  по  всему,  ветер  унес  их  далеко  на  восток. Пышные
тропические  заросли  подступали  к  самому  берегу,  и   это
значило, что луга Шема  остались где-то на севере.  Это могла
быть и Стигия, и царство Куш, и неведомые страны,  населенные
чернокожими людьми.
    -  Что-то  я  никак  не  возьму  в  толк  -  куда это нас
занесло? - ворчал помощник капитана Зельтран.
    - Черт  его знает,  ведь он  нас сюда  и занес, - отвечал
ему  Конан.  -  Для  нас  главное  - найти воду. В бочках нет
ничего,   кроме   ила.   Подбери   людей,   которые    смогут
отправиться на берег,  и загрузи в  шлюп бочки. Да  только не
мешкай!
    Зельтран  поспешил  на  главную  палубу.  Чрез  несколько
минут,  когда  люди  уже   сидели  в  лодке,  Сигурд,   хмуро
посмотрел  на   берег,  смачно   выругался.  К   груди  ванир
пристегнул широкую кожаную перевязь.
    - Что тебе так не понравилось? - спросил Конан.
    Сигурд пожал плечами.
    -  Да  это  я  так,  приятель,  просто  берег этот мне не
нравится - похоже, это какой-нибудь Куш.
    - Ну и что из этого?  Если нас относило на восток, то  мы
и должны были оказаться в Куше.
    - Ну  а если  это так,  то честным  морякам здесь  делать
нечего.   Этим  черным  демонам  ничего  не  стоит съесть нас
вместе  с  потрохами.  Ну  а  чуть  подальше  -  если  верить
моряцким  рассказам,  -  живет  племя,  состоящее  из   одних
женщин,  столь  искусных  в  ратном  деле,  что против них не
устоит ни один мужчина.
    Конан  смотрел  на  шлюп,  быстро удалявшийся от корабля.
    - Возможно, ты и прав, но без воды нам тоже не  обойтись,
да и  провианта у  нас маловато.  Вот только  загрузимся -  и
сразу пойдем на север, к Кордаве.


                       Глава 10


                     ЧЕРНЫЙ БЕРЕГ


    Гавань, в которую они  заплыли, лежала в устье  небольшой
илистой реки - по  берегам вставал лес высоких  пальм, стволы
которых  были  скрыты  густым  подлеском.  Шлюпка  вышла   на
мелководье, и пираты, сойдя с  нее, потащили ее на берег.  По
берегу  была  выставлены  лучники,  остальные же, взяв пустые
бочки,  направились  к  реке.  Они  шли  все дальше и дальше,
время от времени  пробуя воду на  вкус, и вскоре  скрылись из
виду.
    Конан,  отправившийся   на  берег   со  второй   шлюпкой,
скрестив  руки  стоял  на  корме  и хмуро рассматривал берег.
Очертания берегов  казались ему  странно знакомыми,  в памяти
всплыло и название реки  - Зикамба. Возможно, это  место было
знакомо ему по  картам; возможно, он  уже и бывал  здесь в ту
пору,   когда   они   путешествовали   вместе   с  Белит.  Он
заулыбался, вспомнив  о том,  как сражались  бок о  бок он  и
Белит, о  том, как  преследовали их  орды чернокожих пиратов.
Белит - смуглая и томная, словно пантера, чьи глаза  казались
темными звездами, Белит - его первая и последняя любовь...

    С   внезапностью   тропического   урагана   из   подлеска
выскочила  банда  нагих  чернокожих  головорезов,  с  телами,
раскрашенными яркими красками, расцвеченными пестрыми  бусами
и перьями. Их  набедренные повязки были  сшиты из шкур  диких
зверей, в руках они сжимали копья с пышным опереньем.
    Вскрикнув от неожиданности, Конан выхватил из ножен  свою
огромную саблю и закричал:
    - Пираты, ко мне! За оружие! За оружие!!!
    Предводителем черных воинов был рослый детина,  чье  тело
казалось   выточенным   из   черного   мрамора    скульптурой
гладиатора.  Чресла  его  были  прикрыты  шкурой леопарда, на
щиколотках и запястьях позвякивали браслеты. Голова его  была
украшена султаном  из павлиньих  перьев, взгляд  умных темных
глаз исполнен царского достоинства.
    Вождь  тоже  показался  Конану  удивительно  знакомым. Но
сейчас ему было  не до воспоминаний.  Он отбежал от  берега и
присоединился  к  своим  товарищам,  изготовившимся встретить
неприятеля лицом к лицу.
    Внезапно  вождь  дикарей  замер  и,  подняв  свои длинные
могучие руки, прокричал:
    - Симамани, воте!
    Услышав окрик вождя, чернокожие воины замерли, лишь  один
из  них  -  тот,  что  стоял  рядом  с  вождем,  -  продолжал
раскручивать страшный  ассегай метя  им в  Конана. Но  стоило
руке воина  пойти вперед,  как вождь  стремительным движением
размозжил ему череп страшным ударом своего  кирри. Воин  упал
на желтый песок.
    Конан  приказал   своим  людям   повременить  с   атакой.
Какое-то  время  противники  стояли  друг против друга, держа
наготове отравленные  копья и  луки. Конан  и черный великан,
тяжело дыша,  стояли лицом  к лицу.  И тут  вождь заулыбался,
блеснув белоснежными зубами.
    - Конан! -  сказал он на  гирканском языке. -  Как ты мог
забыть своего старого товарища?
    Только  теперь  Конан  вспомнил,  где  же  он видел этого
воина.
    -  Юма!  Клянусь  Кромом  и  Митрой,  да  это  же  Юма! -
закричал он.
    Отбросив саблю в сторону,  он побежал к вождю  и заключил
его  в  объятья.  Пираты  изумленно  смотрели  на   гигантов,
дружески похлопывающих друг друга по спине и пожимающих  друг
другу руки.
    Некогда Конану  привелось служить  в легионе  царя Илдиза
Туранского, чье царство находилось далеко на востоке. Юма  из
Куша был в легионе таким же наемником, как и он сам. Во время
похода  в  далекую  Гирканию  Юма  и  Конан  охраняли одну из
дочерей   Илдиза,   которая   должна   была   обручиться    с
предводителем степных кочевников.
    - Ты  помнишь сражение  в снегах  Талакмаса? -  спрашивал
Юма. -  А помнишь  этого страшного  маленького то  ли царька,
то  ли  божка?  Кажется,  его  звали  Джалунг  Тхонгпа  ("См.
"Город Черепов").
    - Конечно, помню!  А помнишь, как  ожил тот зеленый  идол
царя  демонов  Ямы,  что  был  размером с лошадь? Он раздавил
единственного сына  Джалунга так,  словно тот  был клопом!  -
клянусь  Кромом,  хорошее  это  было  времечко! Но ответь мне
именем  девяти  алых  царств  ада,  какого  черта  ты   здесь
делаешь? И как ты стал вождем этих воинов?
    Юма рассмеялся.
    - Где же еще, как не на Черном Берегу должен быть  черный
воин?   И если  я родился  в Куше,  разве я  не могу,  жить в
Куше? Но я хочу задать тот  же вопрос и тебе, Конан. С  каких
это пор ты стал пиратом?
    Конан пожал плечами.
    - Я  человек, и  мне надо  на что-то  жить. К  тому же  я
занимаюсь не пиратством, а  честным каперством и нахожусь  на
службе  у  короля  Зингары.  Это  совсем  разные вещи, как ты
понимаешь.  Но  расскажи  мне  о  том,  что  ты делал все это
время. И почему же ты  оставил Туран?
    - Джунгли и саванны мне  куда привычней, Конан, - я  ведь
не  северянин,   как  ты.   Мне  в   конце  концов,   надоели
постоянные простуды.
    После  того  как  ты  ушел  на  запад, нашим приключениям
пришел конец.  Я мечтал  только о  том, чтобы  еще хоть разок
увидеть   пальму   да   переспать   с   чернокожей  красоткой
где-нибудь под  кустами гибискуса.  И тогда  я оставил службу
и отправился на юг, к черным королевствам. Теперь же я и  сам
- царь!
    - Царь?  - недоверчиво  переспросил Конан.  - Царь  чего?
Мне  казалось,  что  здесь  нет  ничего, кроме банд голозадых
дикарей.
    Лукавая улыбка заиграла на лице Юмы.
    - Ты  прав, и  так оно  и есть,  или, точнее,  так все  и
было, пока Юма  не пришел и  не научил их  искусству войны. -
Юма  повернулся  к  своим  воинам,  озадаченным  тем,  что их
вождь  говорит  с  чужим  вождем  на  непонятном  им языке. -
Рахиси! - сказал Юма.
    Негры тут  же успокоились  и расселись  на песке.  Пираты
сделали то же самое, хотя  и продолжали смотреть на негров  с
недоверчиво   недоверием.   Юма   продолжил   свой   рассказ:
-  Наше  племя  долгое   время  враждовало  с  соседями.   Мы
завоевали  их  земли,  и  тогда  это соседнее племя слилось с
нашим, я же стал их вождем. Затем мы смогли покорить еще  два
племени, и  тогда я  стал правителем.  Теперь же  владею всем
этим берегом, и владения  мои простираются на пятьдесят  лиг.
У нас больше нет  отдельных племен, мы стали  народом. Сейчас
я мечтаю о столице,  которая смогла бы достойно  представлять
нас.
    - Черт возьми, Юма, -  поразился Конан, - похоже, у  этой
самой цивилизации  ты смог  научиться куда  больше, чем  я, -
только подумать,  как ты  преуспел в  этой жизни.  Ну что  ж,
удачи тебе!  Когда твои  головорезы полезли  из кустов,  я уж
было решил, что богам наскучило возиться с нами и они  решили
смахнуть  нас  с  доски,   чтобы  начать  новую  партию.   Мы
высадились на этот берег, с тем чтобы пополнить запасы  воды,
а  принес  нас  сюда  ураган, которому предшествовал затяжной
штиль, ну а перед этим нам привелось побывать на острове,  по
которому шастают духи змей и каменные статуи.
    -  Водою  теперь  ты  можешь  залиться, - пообещал Юма. -
После  того  как  вы  погрузите  на  борт все необходимое, вы
станете моими  гостями. Я  устрою такой  праздник, с которого
уйти  вам  будет   непросто.  У  меня   только  что   созрело
банановое вино,  которого хватит  даже на  то, чтобы  утолить
вашу жажду!

    Эту ночь  почти вся  команда Конана  провела на ратановых
матах деревни Кулало;  аргосцы остались на  борту "Вастреля".
Кулало  которое  по  размерам  своим  скорее  было   городом,
представляло  собой  три  кольца  конических хижин, сложенных
из  бамбука  и  пальмовых   листьев;  снаружи  деревня   была
огорожена  высокой  изгородью  и  плотно  посаженными кустами
колючего кустарника.
    В  самом  центре  поселка   была  вырыта  огромная   яма,
наполненная  дровами.  На  огромных  вертелах  жарились  туши
быков,  антилоп  и  свиней.  Резные  деревянные  ведра   были
доверху  наполнены  сладковатым,  обманчиво  легким банановым
вином.   Ведра  стремительно  опустошались,  но  их наполняли
вновь и  вновь.   Черные музыканты  выстукивали сложные ритмы
на своих  огромных барабанах,  звучали флейты  и инструменты,
отдаленно  напоминавшие   лиру.  Юные   негритянки,   напрочь
лишенные  одежды,  танцевали  у  костра,  звеня   браслетами,
хлопая в  ладоши и  услаждая собравшихся  пением. Матросы тем
временем  пожирали  жаркое,  лакомились  просяными  пирогами,
политыми  сиропом  из   сорго,  и  диковинными   тропическими
фруктами.
    Вскоре  на  берег  прибыли  и  люди  Сигурда.   Увиденное
поразило аргосцев.  Обилие еды,  питья и  развлечений тут  же
заставило  их   забыть  о   недавних  сварах   с  зингарцами.
Прелестницы,  плясавшие  у  костра,  то  и дело оказывались в
объятиях  матросов  где-нибудь  за  ближайшей  хижиной, чтобы
через какое-то время вновь появиться в круге подруг.
    Конан не  на шутку  испугался -  пираты не  видели женщин
уже несколько недель, и  совладать с ними было  невозможно. К
его  изумлению,  черные  воины  царя  Юмы ничуть не возражали
против того, что  их женины спали  с чужеземцами, напротив  -
похоже, они  даже принимали  это за  известный комплимент им,
мужчинам.   Вздохнув  с  облегчением,  Конан  подумал,  что у
варварства  есть   и  несомненные   преимущества  перед   тем
образом жизни, который принято величать цивилизованным.
    Однако   принцесса   Хабела    нашла   такое    поведение
недостойным, о  чем не  замедлила сказать  вслух. Она  сидела
между  Конаном  и  Юмой.  Вождь  и  капитан  вели бесконечную
беседу, вспоминая  былые подвиги  и приключения,  выпавшие на
их  долю  в  далеком  Туране.  То  и  дело  Конан   изумленно
поглядывал   на   Хабелу,   с   не   приязнью   взиравшую  на
происходящее.
    Конан  несколько  побаивался  того,  что  Юма  в обмен на
оказанное   им   гостеприимство,   может   возжелать  объятий
Хабелы.   Для  уроженца  Куша  подобное  желание  было  бы не
просто  прихотью,  но,  скорее  проявлением  учтивости.  Пока
Конан  ломал  себе  голову  над  тем,  как  же выйти из этого
затруднительного  положения,   Юма  сам   разрешил  все   его
сомнения,  сказав,  что  понимает,  чем отличаются варвары от
людей  цивилизованных,  и  гордо  отказался от права обладать
Хабелой.
    Конан рыгнул.
    - Клянусь Кромом,  приятель! Вот это  жизнь! Мне ни  разу
не  удалось  взглянуть  на  эти  треклятые  звезды, вот нас и
занесло так далеко  на юг. Такое  ощущение, что мы  оказались
в легендарной стране  Амазонок. - Киммериец  вновь приложился
к бочонку с вином.
    Юма заметно протрезвел.
    - Если  ты хочешь  знать, то  - в  каком-то смысле  - так
оно и  есть. По  крайней мере  воительницы из   Гамбуру -  их
столицы - утверждают, что  этот берег принадлежит им.  Пока у
них  не  хватает  сил  на  то,  чтобы доказать это оружием, -
ведь между моими  землями и землями  амазонок живут и  другие
племена.
    -  Да?  говорят,  что  эти  девицы  здорово  сражаются, -
верно?  Я  рад,  что  мне  не  пришлось  испытать  этого   на
собственной  шкуре,  -  сражаться   с  женщиной  не  в   моих
правилах. У тебя были какие-нибудь проблемы с ними?
    - Немного,  да и  то в  самом начале.  Я пытаюсь  научить
своих ребят стрельбе,  я хочу, чтобы  они делали это  не хуже
туранцев, -  Юма сокрушенно  покачал головой.  - Но  это дело
непростое.  Из  того,  что  здесь  растет, луков не сделаешь,
мои  же  красавцы  отказываются  ставить  оперение на стрелы.
Они становятся  упрямыми как  ослы и  говорят мне,  что с тех
самых  пор,  как  Дамбалла  сотворил  мир,  стрелы   делаются
так-то  и  так-то,  а  значит,  они  и  должны  так делаться.
Иногда мне кажется, что  легче научить зебру игре  на кифаре.
И все же,  как бы то  ни было, мои  люди - лучшие  лучники во
всем  Куше.   Когда   амазонки  предприняли  последнее   свое
наступление, иные из тех, что остались на поле боя, были  так
истыканы стрелами, что походили на дикобразов.
    Конан  было  засмеялся,  но  тут  же  осекся  и  приложил
ладонь к  горящему лбу.  Сладковатое вино  действительно было
обманчиво.   Смущенно извинившись,  Конан пошатываясь  побрел
за соседнюю  хижину. Пора  было объявлять  отбой. Он вернулся
к костру  и, усевшись  на царские  маты, взял  в руки  мешок,
прихваченный им с собой.  В мешке лежала завернутая  в одеяло
Корона Кобры.  Он решил  не оставлять  ее на  "Вастреле", ибо
вид  алмазов  мог  смутить  и  самого  честного  и преданного
человека.  Он  привык  гордиться   своими  людьми  и   потому
старался не вводить их в соблазн.
    Пожелав  спокойной   ночи  Сигурду,   Зельтрану,  Юме   и
чопорной  принцессе,  Конан   побрел  к  хижине,   отведенной
специально   для    него.   Вскоре    из   хижины    раздался
громоподобный храп.

    Захмелевший  Конан  не  заметил  того  угрюмого  взгляда,
которым  проводил  его  один  из  воинов Юмы, коварный Бвату.
Именно  он  отел  метнуть  в  Конана  ассегай, именно ему Юма
раскроил  череп.  Сердце  Бвату  терзалось  обидой. Бвату был
один из лучших воинов   Юмы и входил в  военный совет, с  ним
же  обошлись  как  с   мальчишкой.  Пока  шел  пир, Бвату, не
выпивший ни  капли вина,  то и  дело посматривал  на сверток,
лежавший  возле  Конана.  Внимание,  которой  белый   капитан
уделял свертку,  ясно указывало  на то,  что в  нем находится
нечто в высшей степени ценное.
    Бвату  запомнил   и  хижину,   в  которую   вошел  Конан.
Пиршество  все  еще  было  в  разгаре,  он  же,  пошатываясь,
словно пьяный, отошел  от костра и  исчез в тени.  Как только
Бвату скрылся от посторонних  взоров, он направился одной  из
тенистых улочек к той самой  хижине, в которой спал Конан.  В
призрачном   лунном   свете   блеснул   кинжал,   только  что
полученный Бвату от пирата, переспавшего с одной из его жен.

    Далеко на севере, в  стигийском  Оазисе Хаджар,  Тот-Амон
занимался изысканиями  астральном плане в надежде  обнаружить
хоть какие-то следы древней реликвии народа Валузии.  Менкара
и  Зароно  спали  в  кельях,  расположенных за стенами святая
святых его дома - его лаборатории. Вскоре всесильный  стигиец
понял,  что  все  старания  его  напрасны, - корона бесследно
исчезла. Он сидел совершенно недвижно, глядя в никуда.
    В огромной хрустальной  сфере, возникшей словно  ниоткуда
перед его  троном всевластья,  кружили и  сменяли друг  друга
тени.   Бледное  изменчивое  сияние,  исходившее  от   фигур,
двигавшихся по сфере, освещало разные своды залы.
    Теперь  Тот-Амон  знал,  что  тайник,  находившийся   под
каменным  идолом  Цатогуа,  богом-жабой,  был  пуст.   Корону
могли  похитить  какие-то  другие  мореплаватели, оказавшиеся
на Безымянном  острове случайно  или, быть  может, намеренно.
С  помощью  магической  сферу  Тот-Амон осмотрел весь остров.
Там не было  не только короны,  но и ни  единого человека. Не
было здесь и  Хабелы, о бегстве  которой поведал ему  Зароно.
Исчезновение  Короны  и  Хабелы,  а  также  гибель  каменного
идола  говорили  о  том,  что  в дело вмешались неведомые ему
силы.
    В  зале  стояла  полнейшая  тишина.  По  резным  каменным
стенам  плыли  тени;  фигура,  неподвижно  сидевшая на троне,
тоже казалась изваянной из камня.


                       Глава 11


                     ТЕНЕТА СУДЬБЫ


    Застать    Конана-киммерийца    врасплох    было    почти
невозможно, однако  на сей  раз произошло  именно это. Легкий
на  вкус,  но  крепко  ударявший  в  голову напиток буквально
свалил  его  с  ног.  Конан  безмятежно  спал,  пока  смутное
чувство опасности  не заставило  его проснуться.  Он неспешно
поднялся с ложа  и тут же  почувствовал, что произошло  нечто
непредвиденное.   Он  стал   оглядывать  хижину,  так  и   не
понимая, в чем же дело.
    И тут  его словно  громом поразило.  В тростниковой стене
был  сделан   длинный  разрез,   через  который   можно  было
проникнуть внутрь хижины. От прорехи в стене веяло холодом.
    Конан  перевел  взгляд  на  ложе,  туда,  где  должен был
лежать сверток. Чертыхнувшись, он  выскочил из хижины и  стал
вглядываться в непроглядную  темень, в надежде  увидеть вора.
Корона кобры исчезла.
    Ярость  охватила  его.  Зарычав,  словно зверь, киммериец
выхватил саблю из ножен и побежал к центру деревни,  извергая
на ходу немыслимые проклятья.
    Праздник все еще продолжался, хотя практически никто  уже
не  держался  на  ногах.  Гигантский  костер,  разведенный  с
вечера, уже догорал. Над кронами пальм ярко блистали  звезды.
Среди  тех,  кто  все  еще  бодрствовал,  Конан  увидел Юму и
Сигурда.  Его крик заставил их вскочить на ноги.
    Стараясь   быть   кратким,   киммериец   поведал   им   о
происшедшем.  Корона была  единственной их добычей, и  потому
Конан был не себя от ярости.
    Вскоре  о  происшедшем  знали  уже  все.  Через несколько
минут  люди  Кулало   обнаружили,  что  один   из  их   людей
бесследно пропал.
    -  Бвату!  Пусть  же  Дамбалла  сожжет его черную душу! -
гневно  вскричал  Юма,  пришедший  в  страшный  гнев от того,
что его люди посмели ограбить гостя.
    - Ты знаешь этого черного пса? - заревел Конан.
    Юма угрюмо  кивнул и  описал внешность  преступника.- Так
это тот самый негодяй, которого  ты едва не зашиб на  берегу?
- спросил Конан.
    - Да, это он и есть.  Тогда-то он на нас обиду и  затаил.
    - И как это он сообразил? - вступил в разговор Сигурд.  -
Что  же  теперь  делать?  Скажи-ка,  царь,  Юма,  куда он мог
побежать?   Клянусь  кишками  Ахрмана  и  огненными   когтями
Шайтана, мы  должны отправиться  вдогонку за  ним, пока  этот
мерзавец не ушел далеко!
    -  Скорее  всего,  он  направился  к  землям наших врагов
Матамба.   -  Юма  показал  на  северо-восток.  -  Дальше  на
север он  не пойдет  - там  он может  попасть в руки гханата,
промышляющих  торговлей  рабами.  На  юго-восток  идти   тоже
опасно, - там лежит...
    Выслушивать  неспешные  рассуждения  Юмы,  в то время как
сказочное богатство уходит все дальше и дальше, Конан был  не
в силах. Он грубо перебил царя:
    - Я чувствую, ты будешь рассуждать еще долго! Покажи  мне
тропу, что ведет в земли Матамба.
    -  Дорога,  идущая  от  восточных  Ворот,  разветвляется,
тропа, о которой ты спрашиваешь, идет на северо-восток.
    Не слушая дальнейшего, Конан  побежал к своей хижине.  По
пути он  схватил кувшин  с водой  и выплеснул  его содержимое
себе на голову.  Он стал походить  на морское чудище,  однако
вялость и головная боль тут же оставили его.
    Отбросив  назад  гриву  черных  волос, Конан увидел перед
собой закутавшуюся в одеяло принцессу.
    - Капитан  Конан! -  закричала она.  - Что  случилось? На
нас напали?
    Он покачал головой.
    - Нет,  детка. Пока  я храпел,  у меня  из-под носа увели
золотую корону, расцвеченную  тысячами алмазов. Ступай-ка  ты
баиньки, деточка, у меня нет времени на разговоры!
    К киммерийцу подбежал запыхавшийся Сигурд.
    -  Послушай-ка  меня,  Конан!  Юма  сейчас поднимет самых
быстрых своих воинов. Одному  соваться в джунгли нельзя.  Бог
его знает, что там за звери, - ты уж лучше подожди Юму.
    - Да  идите вы  все к  черту! -  взревел Конан  и свирепо
заводил  глазами.  -  Я  не  стану  ждать,  пока  след  Бвату
остынет; если  же на  моем пути  и попадется  какой-то зверь,
что ж, тем хуже для него!
    Не  ступая   дальнейшие  споры,  Конан  понесся   дальше.
Словно  разъяренный  буйвол,  он   пронесся  мимо   Восточных
Ворот и вскоре исчез из виду.
    -  Ну  и  характер  у  киммерийца!  -  выругался  Сигурд.
Северянин посмотрел  на принцессу,  пожал плечами  и пустился
вслед  за  своим  товарищем,  крича  на бегу: - Подожди меня!
Один ты ничего не сделаешь!
    В  деревне  поднялась  страшная  суматоха.  Юма вместе со
своими военачальниками носился  по улочкам, пытаясь  привести
в чувство воинов.
    Хабела  вернулась  в  свою  хижину  и облачилась в грубое
матросское платье,  выданное ей  Конаном, -  брюки, ботинки и
куртку.  Стараясь  держаться  в  тени,  принцесса  побежала к
Восточным воротам.
    - Если  этот пьяный  олух думает,  что вправе командовать
принцессой  Дома  Рамиро,  то  он  сильно  ошибается!  -  зло
бормотала Хабела.
    Однако  никак  не   уязвленное  самолюбие  заставило   ее
покинуть Кулало и в  одиночку последовать вслед за  Конаном -
нет, на  то была  причина куда  боле серьезна.   Несмотря  на
всю  видимую  грубость  киммерийца,   он  всячески  пекся   о
принцессе  и  был  полон  решимости  защищать ее. Он пообещал
доставить  ее  к  отцу  в  целости  и сохранности, и, похоже,
этим  словам  можно  было  верить.  В  киммерийце Хабела была
уверена куда  больше, чем  в его  команде; кроме  того, здесь
кроме   пиратов   были   и   чернокожие   варвары,   которыми
командовал Юма.  С  этими мыслями принцесса вошла  в джунгли.
Где-то вдали раздался рев леопарда.

    Вот уже несколько часов  Конан бежал по тропе,  ведущей в
земли  Матамбы;   Сигурд  остался   где-то  далеко    позади.
Киммериец   остановился,   чтобы   перевести   дух,   и  стал
подумывать о том,  чтобы дождаться северянина.  Но тут в  его
сознании вновь  блеснула мысль  о том,  что, пока  он медлит,
коварный  кушит  уходит  от  него  все  дальше и дальше; гнев
вновь  овладел  Конаном,  и  он  с  удвоенной  силой  понесся
вперед.
    Джунгли Куша были  хорошо знакомы ему  - лет десять  тому
назад  он   командовал  воинами   племени  Бамла,   что  жило
несколько  севернее.  Человек  не  столь  опытный не пойдет в
одиночку по джунглям, убоявшись диких зверей, живущих в  них.
Конану  же  повадки  леопардов  были  известны, - при всем их
коварстве  звери  эти  не  отличаются особенной смелостью. На
людей  они  нападают  редко,  да  и  то, только на старых или
больных, предпочитая  им добычу  поскромнее. Странный  шум, с
которым  Конан  несся  по   извилистой  тропке,  был   лучшей
защитой от хищников.
    Вне всяких сомнений, в джунглях живут не только  огромные
кошки,  но  и  другие,  куда  более  опасные звери: громадные
гориллы, тяжеловесные носороги, огромные буйволы,  гигантские
слоны.  Но  все  эти  животные  питаются травой и на человека
нападают лишь тогда, когда  он разгневает их или  окажется на
их тропе. Конану посчастливилось избежать встречи с ними.
    Небо  начинало  светлеть.  Конан  остановился  у родника,
чтобы  утолить  жажду  и  омыть  холодной водой разгоряченное
тело. Вся его рубаха была изорвана колючими лианами, грудь  и
плечи были покрыты глубокими ссадинами, разъедаемыми потом.
    Выругавшись, Конан пригладил  волосы, смахнул пот  со лба
и ненадолго застыл,  пытаясь  собраться  с силами. Отдых  его
был  недолгим  -  киммериец  заставил  себя подняться и вновь
пустился в  погоню, чертыхаясь  на каждом  шагу. Ни  единожды
ему приходилось испытывать себя на прочность, и он знал,  что
не найдется такого человека, которому б он, Конан, уступал  в
выносливости.
    Над джунглями Кш  всходило солнце. Леопарды  возвращались
с охоты -  кто голодный, кто  сытый, - чтобы  забыться сном и
так переждать жару.
    Становилось  все  светлее;  теперь  Конан  видел на тропе
следы  голы  человеческих  ног,  судя  по всему, человек этот
пробегал здесь сосем недавно.  Вне всяких сомнений, это  были
следы Бвату.  Другой человек  давно б  уже лежал бездыханным,
Конан же  только прибавлял  и прибавлял  скорость -  он несся
вперед, словно зверь, учуявший добычу.

    Прошло совсем  немного времени,  а Хабела  уже сожалела о
том, что решила пойти вслед  за Конаном. Ни Конан, ни  Сигурд
не знали, что она идет за  ними; о том же, чтобы догнать  их,
не  могло  быть  и  речи.  Тропинка все время петляла. Хабела
даже  не  заметила,   когда  она  сошла   с  нее,  и   вскоре
окончательно  сбилась  с  пути.  Луна  уже  села,  и  джунгли
погрузились  в  совершенную  мглу.  Кроны деревьев сходились,
образовывая  плотный  полог,  затмевавший  собою  звезды,   и
потому  принцесса  не  знала  даже  того, в каком направлении
она  движется.  Она  беспомощно  брела  по  лесу,  то  и дело
натыкаясь на стволы деревьев,  спотыкаясь о корни и  борясь с
густыми зарослями колючего кустарника.
    Отовсюду   слышались   стрекотание   и   жужжание  ночных
насекомых.   Хабела  ужасно  боялась  лесных  зверей и потому
озиралась  на  каждом  шагу.  Время  от  времени  из джунглей
слышались  тяжелые  шаги  и  треск  сучьев  -  от этих звуков
принцессе становилось не по себе.
    Ближе к рассвету дрожащая  от страха и усталости  девушка
вышла на мшистую  прогалину. Дальше   идти она уже  не могла.
Как она могла совершить  такую глупость, как она  могла сойти
с тропинки?  Хабелу  стало клонить  в сон.
    Она проснулась оттого,  что сильные черные  руки схватили
ее  под  локти  и  заставили  подняться  на ноги. Ее окружали
худые  чернокожие  люди  в  тюрбанах  и  изодранных накидках.
Принцессе связали руки; крики ее тонули в хохоте дикарей.

    Конан  нисколько  не  сомневался  в  том,  что он догонит
Бвату, и вскоре он действительно догнал его. Однако Бвату  не
мог вернуть  киммерийцу украденную  корону. Он  был мертв,  и
руки его были пусты.
    Вор лежал  на тропе,  уткнувшись лицом  в землю,  обильно
политую   кровью.   Тело   его   было   изрублено  в  клочья.
Склонившись  над  телом,  Конан  стал  изучать  раны. Похоже,
Бвату  был  убит  стальным  клинком,  а не копьем с бронзовым
или  кремниевым  наконечников,  такие  были  в  ходу  в  этих
землях.   Бронзовые лезвия  легко тупятся  и потому оставляют
рваные раны; судя  же по тому,  что видел перед  собой Конан,
убийца Бвату орудовал  клинком из превосходной  стали. Черные
племена Куша  не знаю  стали и  не умеют  плавить железо;  те
немногие клинки, что оказались  в этих землях, попали  сюда с
севера,  населенного  народами  более  цивилизованными  -  из
царства Куш, из Дарфара и Кешана.
    Неужели  это  сделали  черные  амазонки?  Неужели это они
убили вора и похитили   корону, лишив его как  собственности,
так и возможности отомстить  подлому врагу?  Конан  поднялся,
и  в  тот  же  миг  с  дерева,  стоявшего рядом, ему на плечи
упала  тяжелая  сеть.  Она  тут  же  спеленала его по рукам и
ногам.   Конан  зарычал  и,  выхватив  саблю,  хотел уже было
разрубить тонкие  тенета, но  те стягивали  все туже  и туже,
не давая ему произвести замах.
    Ему  казалось,  что  он  попал  в тенета огромного паука;
каждое его движение  приводило лишь к  тому, что он  увязал в
сети все больше и  больше. Из-за кустов появились  чернокожие
люди   в   тюрбанах,   что   привычно   натягивали   веревки,
оплетавшие  киммерийца,  похожего  теперь  на  кокон огромной
бабочки. С  дерева слезло  еще несколько  человек;   сильными
точными ударами они быстро оглушили свою жертву.
    Прежде  чем  забыться,   Конан  выругался,  назвав   себя
последним идиотом.  Ничего подобного  с ним  еще не случалось
- эти дикари  пленили его так  легко и просто,  словно он был
дикой свиньей. Но сетовать уже было поздно...


                        Глава 12


                    ГОРОД АМАЗОНОК


    Оазис  Хаджар  был  погружен  во  тьму.  О положении лун,
сокрытой плотным  облачным покровом,  можно было  судить лишь
по призрачному едва заметному пятнышку.
    В тронной зале Тот-Амона стояла такая же темень.  Зеленые
огоньки  в  настенных  светильниках  едва  теплились,  мерцая
подобно  светлячкам.  Стигийский  маг  сидел  на своем резном
троне так недвижно, что казалось,  он спит. Будь рядом с  ним
другие  люди,  они  заметили  бы  и то, что мускулистая грудь
мага  так  же  недвижна,  как  и  все  его  тело. Мрачный лик
казался  совершенно   безжизненным  и   скорее  походил    на
страшную маску.  Можно было  решить, что  жизнь покинула тело
Тот-Амона.
    В  действительности  так  оно  и  было.  Так  и  не сумев
отыскать   Корону   Кобры   в   астральном   плане,  Тот-Амон
высвободил  свою  "Ка"  из  темницы  плоти и поднялся в более
высокий план -  план акаши. В  этом бесплотном и  зыбком мире
законы  времени  не  действуют.  Прошлое,  настоящее  и  даже
туманное   будущее    предстают    перед   магом    в    виде
четырехмерной карты. Здесь  Тот-Амон смог "увидеть"  прибытие
Конана  на   берег,  пробуждение   бога-жабы,  его    гибель,
похищение короны кобры и  появление Конана на Черном  Берегу.
Увидев  все  это,  Тот-Амон  дозволил  своей "Ка" вернуться в
низкие космические  планы.   "Ка" необходимо  вернуть, прежде
чем она потеряет какую-либо связь с материальным телом.
    Тот-Амон  вновь  вошел  в  свое  тело и почувствовал, как
инертная  плоть  вновь   наполняется  жизнью.  Ощущение   это
походило   на   колотье   в   конечностях,   возникающее  при
восстановлении  в  них  нормальной  циркуляции крови, разница
состояла лишь в том, что охвачено им было все тело. Затем:
    -  Зароно!  Менкара!   -  Голос  Тот-Амона   прогрохотал,
словно гром.
    - Что? - Зароно выскочил  из своей кельи, на ходу  одевая
камзол. - Что случилось, мой  повелитель? - За ним в  комнату
беззвучно вошел Менкара.
    -  Готовьтесь  к  походу.  Вас  ждет Черный Берег. Я смог
узнать, где сейчас находится  Корона Кобры и ваша  принцесса.
Они в Кулалу - главном городе племени Юмы из Куша.
    -  Как  они  могли  там  оказаться?  -  поразился Зароно.
    - Они оказались  там благодаря твоему  старому знакомому,
Конану-киммерийцу.
    - Опять этот проклятый варвар! Да я его...
    - Если  ты найдешь  его, делай  с ним  что хочешь. Он мне
не нравится -  своей страстью к  приключениям, он мне  немало
крови попортил. И  все же это  не главное; главное  для вас -
захватить принцессу.  На таком  большом расстоянии  управлять
ее сознанием не могу даже я.
    - А как же Корона?
    - Корону предоставьте мне.
    - Вы решили отправиться с нами, сэр?
    Тот-Амон презрительно улыбнулся.
    - Да, но  только не во  плоти. Немногие маги  способны на
это, да и от меня это  потребует отдачи всех сил. Но, как  бы
то ни  было, я  окажусь там  куда раньше  вас. Ну  а теперь к
делу - у  нас нет времени!  Собирайте вещи и   отправляйтесь,
не дожидаясь рассвета!

    Конан  чувствовал  себя  прескверно. Голова раскалывалась
и от  бананового ликера  Юмы, и  от тех  ударов, которыми его
свалили  с  ног.  Он,  безоружный  и  беспомощный, оказался в
руках у  работорговцев. Подобное  бывало с  ним и  прежде, но
никогда еще он не впадал от этого в такую ярость.
    Судя  по  положению  солнца,   он  не  приходил  в   себя
несколько  часов.  Кожа  на  руках  и ногах его была содрана,
видимо  тело  его  тащили  прямо  по  земле. Руки Конана были
скованы  тяжелыми  кандалами.   Сквозь  разметавшиеся   пряди
волос  он  стал  осматриваться,  обращая  особое  внимание на
количество и расстановку стражей.
    К своему  изумлению, среди  снедаемых печалью  чернокожих
пленников он заметил и  Хабелу. Как ни силился  Конан понять,
как  здесь  могла  оказаться  принцесса,  он  не мог. Сигурда
среди пленников  не было.  Хорошо это  или плохо,  Конан пока
не знал.
    Вскоре на  поляне появился  высокий негр  в серых одеждах
работорговца, он  сидел верхом  на тощей  кобыле. Жилистый  и
тощий, он походил на  стражей,  охранявших пленников,  однако
резкие черты лица говорили о  том, что он для них  чужеземец.
Конан  вспомнил  о  том,  что  говорил  ему  Юма  о гханатах,
племени,   занимавшемся   торговлей   рабами.   Гханаты  были
кочевым народом,  живущим в  пустынях у  южных границ Стигии.
Жители Шема  и стигийцы  часто угоняли  в рабство  гханатов и
других  людей,  живших  в  Куше  и  Дарфаре;  те  же,  в свою
очередь,  занялись  тем  же  промыслом,  избрав  местом охоты
экваториальные джунгли.
    Наездник остановил коня  и обменялся несколькими  фразами
с   человеком,   возглавлявшим   отряд,   пленивший   Конана.
Охранник  повернулся   к  своим   людям,  щелкнул   кнутом  и
приказал поднять пленников.
    Пленников  выстроили  в  колонну  по двое. Кандалы каждой
пары скреплялись друг  с другом так,  чтобы никто не  пытался
бежать.  Огромный  киммериец,   возвышавшийся  над   другими,
глядел  на  стражей  лютым  зверем.  Наездник  обвел взглядом
колонну пленных.
    - Клянусь Замби,  - проворчал он  и смачно сплюнул,  - за
это дерьмо в Гамбуру мы вряд ли много выручим!
    Его помощник согласно кивнул.
    -  Да,  владыка  Мбонани.  Они  вырождаются  год от года.
Видать, скоро совсем вымрут...
    В тот же  миг работорговец взмахнул  плетью и опустил  ее
на  плечо  Конана.  Стоило  хлысту  коснуться  его  кожи, как
Конан   молниеносным   движением   скованных   кандалами  рук
схватил его и что было сил потянул на себя.
    Потеряв  равновесие,   работорговец  свалился   к   ногам
Конана.  Изрыгая  проклятия, он вскочил  на ноги и  схватился
за рукоять острого,  как бритва, гханатского  кинжала, больше
походившего на небольшой меч.
    Не  успело  оружие  выйти  из  ножен,  как  Конан  ударил
работорговца в лицо, вновь  повалил того наземь. Конан  резко
нагнулся,  свалив   с  ног   прикованного  к   нему   черного
пленника,  и  взял  нож  в  руку.  На  него тут же набросился
другой  гханата,  размахивавший  над  головой топором. Прежде
чем  топор  опустился,  киммериец   вогнал  кинжал  в   живот
разбойника, пронзив его насквозь.
    Выпучив  глаза,   охранник  рухнул   на  землю.    Поляна
внезапно  пришла  в  движение  -  со  всех концов ее к Конану
неслись  воины  в  тюрбанах.  Совладать  с  ними закованный в
кандалы Конан  уже не  мог. Пятеро  схватили его  за руки,  а
трое стали  лупить его  по голове  тяжелыми дубинками.  Конан
вновь потерял сознание.
    Мбонани,  с  трудом  сдерживавший  обезумевшую  от страха
кобылу, смотрел на происходящее с нескрываемым интересом.
    - Ну  и ну!  - довольно  заметил он.  - Такие  парни, как
этот, на  дороге не  валяются. И  этот тоже  белый. Хотел  бы
я знать, какого черта им здесь нужно?
    - Я уже говорил вам о нем, - заговорил помощник. -  Здесь
есть и белая женщина, вон она где стоит - видите?
    -  Да,  эти   двое  стоят  всех   остальных,  -   ответил
наездник. - Береги их  как зеницу ока, Зуру,  не то я с  тебя
шкуру спущу!
    Конан с  трудом поднялся  на ноги,  лицо его превратилось
в кровавую маску. Мбонани  подвел коня к нему  и, дождавшись,
когда  Конан  поднимет  глаза,  изо  всех сил хлестнул его по
щеке плетью.
    -  Это  тебе  за  то,  что  ты  убил  моих  людей,  белый
человек! - прокричал Мбонани.
    От удара  на лице  остался рубец,  но киммериец  при этом
даже не вздрогнул.  Он смотрел на  предводителя работорговцев
недвижным,  полным  ненависти  взглядом.  Мбонани   улыбнулся
по-волчьи, оскалив свои белые зубы.
    - Да, ты  парень что надо!  - довольно сказал  он. - Если
ты  и  дальше  будешь  так  держаться, амазонки за тебя любые
деньги дадут. Ну а теперь в путь!
    Позвякивая   кандалами,   колонна   пленников   вышла  на
тропу, ведущую в Гамбуру.

    Конан  шел  вместе  со  всеми.  Железо,  раскалившееся на
солнце, жгло ему  руки, его мучила  жажда и донимали  комары.
"Интересно, куда  же исчезла  Корона Кобры",  - подумал  было
киммериец, но тут  же отогнал эту  мысль прочь.   Когда твоей
жизни что-то  угрожает, сокровища  отходят на  задний план  -
это он усвоил твердо.
    Он  заметил,   что  один   из  подсумков   Зуру   странно
топорщится.   Глаза  Конана  заблестели.  Этот  гханата,  что
так пресмыкался перед Мбонани, оказывается, себе на уме.
    Колонна  вышла  из  джунглей  и  шла  теперь по поросшему
разнотравьему вельду.  К вечеру  следующего дня  на горизонте
показались каменные стены Гамбуру.
    Конан  с  интересом  рассматривал  город.  По сравнению с
блистательным Аграпуром, столицей  Турана, или, даже,  Мероэ,
столицей  царства  Куш,  Гамбуру  выглядел  достаточно жалко.
Однако в  землях, где  дома возводятся  из глины  и соломы, а
городская  ограда  набирается  из  кольев,  где города скорее
походят   на   разросшиеся   деревни,   а   деревни  и  вовсе
неизвестно на что, - Гамбуру казался чем-то выдающимся.
    Вокруг   города   была   сложена   невысокая   -   в  два
человеческих  роста  -  стена.  Внутрь каменного кольца можно
было попасть через одни  из четырех ворот, каждые  из которых
были оснащены сторожевыми  башнями с бойницами  для лучников.
Створки ворот были сколочены из массивных бревен.
    Конан обратил внимание на кладку. Некоторые камни  совсем
не  обрабатывались,  другие  же   были  искусно  обтесаны   и
покрыты  затейливой  резьбой,   правда  выглядели  они   так,
словно тесали их  не одну сотню  лет назад. Звеня  кандалами,
колонна  прошествовала  в  городе  через западные врата. Дома
были  сложены  так  же   странно,  как  и  городские   стены.
Строения по  большей части  были одно-  и двухэтажными, крыты
они были  соломой. Нижние  этажи в  большинстве случаев  были
сложены из старинного резного  камня, верхние же -  выглядели
убого,  ибо  свидетельствовали  о  явном упадке строительного
искусства.  На  древних  камнях  то  и дело появлялись схожие
изображения  -  злобно  ухмыляющиеся  демонические  лики,   -
правда,  камни  с  этими   изображениями  могли  лежать   как
попало:  и на боку, и вверх ногами.

    В древних  городах Конан  бывал не  раз, и  потому на сей
счет у  него были  свои идеи.  Некий народ  - возможно,  и не
люди -  некогда отстроил  этот город.  Через несколько  веков
городом  завладели  предки  нынешних  его обитателей. Он стал
расстраиваться и  перестраиваться, при  этом в  дело пошли не
только  новые,  но  и  старые,  уже  использовавшиеся  камни.
Способ   же    ух    укладки   новые    строители    пытались
позаимствовать у прежних, древних каменщиков.
    Из-под  копыт  кобылы  Мбонани  поднимались облака пыли -
мостовых в  городе не  было. Колонна  вышла на  главную улицу
Гамбуру,  по  обе  стороны  которой  стояли  толпы  народа, с
интересом разглядывавшего рабов.
    Конан изумленно смотрел то  в одну, то в  другую сторону.
Как  женщины,  так  и  мужчины  этого города выглядели весьма
необычно.  Женщины  были  высоки  и  хорошо сложены, повадкою
своей  они  походили  на  пантер;  более  того,  на  нагих их
бедрах поблескивали бронзовые  мечи. Головы их  были украшены
павлиньими перьями, на ногах и руках сверкали браслеты.
    Мужчины  являли  собой  нечто  донельзя  жалкое - все они
были  куда  ниже  женщин  и, похоже, занимались исключительно
грязной  работой:  уборкой  улиц,  переноской тяжестей и тому
подобное. Конану,  который был  высоким даже  по киммерийским
меркам, они казались детьми.
    Колонна  миновала  базар,  пестревший  яркими  тентами, и
по широкой улице вышла  на главную площадь. За  этим огромным
открытым  пространством  на  расстоянии  полета  стрелы стоял
изрядно  обветшавший  и   все  же  впечатляющий   королевский
дворец,  сложенный  из  бурого  песчаника.  По обе стороны от
его   центральных   врат    стояли   массивные    приземистые
скульптуры,  выполненные  из  того  же  материала.  Судя   по
пропорциям,  статуи  эти  изображали   не  людей,  но   нечто
совершенно  иное  -  они  обветшали  настолько,  что  об этом
можно было лишь  гадать. Это могли  быть и совы,  и обезьяны,
и неведомые доисторические чудище.
    Внимание Конана привлекла  странная яма, расположенная  в
самом  центре  площади.  Эта  достаточно  неглубокая  впадина
имела  в  ширину   не  меньше  ста   футов.  Края  ямы   были
образованы   рядом   концентрических   колец,    напоминавших
каменные  скамьи  амфитеатра.  Дно  ямы было посыпано песком,
кое-где поблескивали  оставшиеся от  недавнего дождя  лужи. В
самом  центре   песчаного  круга   стояла  небольшая   группа
деревьев.
    Подобную арену  Конану еще  не доводилось  видеть. Он еще
не успел толком рассмотреть  ее, как его вместе  с остальными
пленниками  затолкали  в  загон  для  рабов. Здесь пленники и
провели ночь.
    Даже то  немногое, что  успел увидеть  Конан, его изрядно
смутило. Песок  вокруг странных  деревьев был  усыпан костями
- и не  просто костями, а  костями людей, -  отчего место это
походило на лежбище льва-людоеда.
    Увиденное  настолько  поразило   Конана,  что  думать   о
чем-то  ином  он  уже  не  мог.  Он  слышал о том, что жители
Аргоса иногда отдают  преступников на съедение  львам; однако
там, в Мессантии, арена  устроена таким образом, что  хищники
не могут перепрыгнуть через  стену, отделяющую их от  трибун,
на  которых   находятся  зрители.   Здесь  же   все  устроено
совершенно иначе - льву ничего не стоит выбраться из ямы.
    Чем дольше Конан  думал об этом  странном обстоятельстве,
тем тяжелее становилось у него на душе.


                       Глава 13


                   КОРОЛЕВА АМАЗОНОК


    Над  приземистыми  каменными   башнями  города   амазонок
вставало солнце. Торги  не заставили себя  ждать, ибо в  этих
тропических широтах  солнце поднимается  быстро. Едва  солнце
показалось   над   горизонтом,   Конана,   Хабелу   и  других
пленников  вывели  из  загона  и  погнали на базар. Пленников
по  очереди  раздевали  и  ставили  у  стены, возле которой и
происходили торги. Затем рабов уводили их хозяева.
    Все  покупатели  были  женщинами,  ибо,  как  уже   успел
заметить  Конан,  в  Гамбуру  вся  власть  принадлежала   им.
Высокий  худой  Мбонани  бесстрастно  наблюдал  за  тем,  как
торгуется  с   покупателями  его   помощник,  Зуру.   Женщины
относились  к  гханатам  с  куда  большим почтением, нежели к
собственным мужчинам, -  они уважали их  за ту искусность,  с
которой те излавливали рабов.
    Настал  черед  Хабелы.   Несчастная  принцесса   пыталась
прикрыть   руками    свое   нагое    тело.   Зуру    попросил
присутствующих называть цену.
    -  Пять  квиллов,  -  раздался  голос  из-за   задернутых
занавесок паланкина.
    Зуру оглядел присутствующих и провозгласил:
    - Продано!
    Поскольку   и   торговцы   и   покупатели   говорили   на
общепринятом  для  южных   стран  жаргоне,  Конан   прекрасно
понимал  их.  Его  поразило  то,  что  никто не стал повышать
столь  низкую  цену.   Квиллами  назывались  перья  из хвоста
тропических  птиц,  которые,  казалось,  были усыпаны золотой
пылью.  В  стране  амазонок  деньги  были  чем-то  неведомым.
Конан  нисколько   не  сомневался   в  том,   что  прекрасная
принцесса  должна  была  стоить  много  дороже. Видимо, лицо,
скрывавшееся  в  паланкине,  было  настолько влиятельным, что
никто  попросту  не  осмеливался   торговаться  с  ним   или,
точнее, с ней, - поправил себя Конан.
    Киммериец  едва  держался  на  ногах,  он  был  голоден и
зол. Вся голова его  была покрыта шишками и  ссадинами. Целый
день  его  заставляли  идти  под  палящим солнцем; ни еды, ни
питья,  ни  сна  толком  не  было.  Конан  походил на льва, у
которого разнылись зубы,  - так он  был взвинчен. Когда  один
из  работорговцев  дернул  его  за  цепь, предлагая тем самым
подняться на помост  для всеобщего обозрения,  киммериец едва
не сорвался.
    Еще  пару   лет  назад   Конан  не   стал  бы   думать  о
последствиях,  он   без  лишних   мыслей  свернул   бы  этому
человеку голову. Но со  временем жизнь его от  этого отучила.
Разумеется, он мог  убить и этого  стража, и тех,  кто придет
к  нему  на  помощь,  но  со  всеми,  конечно,  ему  было  не
совладать.   Встречаться  с  непокорным  рабом этим мародерам
было  не  впервой.  Оружием  же  они владели так искусно, что
почти каждый  из них  мог с  десяти шагом  метнуть копье так,
чтобы  оно  пролетело  сквозь  кольцо, образованное большим и
указательным пальцами, даже не оцарапав кожи.
    Конан  успел  бы  расправиться  с двумя-тремя воинами, на
большее  же  у  него  попросту  не  хватило бы времени, он не
успел  бы  издать  даже  боевой  клич.  Кто же в таком случае
будет заботиться  о Хабеле?  Ему не  хотелось признаваться  в
этом даже себе, но  он чувствовал себя ответственным  за нее,
и с  этим он  ничего не  мог поделать.  Ему оставалось ничего
другого, как только жить.
    Киммериец  сощурил  глаза  и  плотно  сжал  губы, пытаясь
сдержать  себя;  в  висках  у  него  стучало.  Он поднялся на
помост, дрожа от  ярости. Стоявший неподалеку  гханата решил,
что  дрожь  эта  вызвана  страхом,  и  что-то зашептал на ухо
своему товарищу, улыбаясь все  шире и шире. Конан  смерил его
таким взглядом, что улыбка тут же слетела с его лица.
    - Давай, раздевайся! - скомандовал Зуру.
    -  Без  твоей  помощи  я  не  смогу снять свои ботинки, -
спокойно  произнес  Конан.  -  Мои  ноги онемели. - Киммериец
сел на край помоста и протянул ногу Зуру.
    Зуру злобно  заворчал и  схватился за  ботинок. Тот никак
не  подавался.  Второй  ногой  Конан  уперся  в  зад  Зуру и,
расслабив   ту   ногу,   за   которую   его  держал  гханата,
неожиданно  толкнул  его  с  такой  силой,  что  то  вместе с
ботинком плюхнулся в лужу.
    Завопив  от  злости,  гханата  вскочил  на ноги. Выхватив
кнут  из  рук  одного  из  стражей,  он  понесся  на  Конана,
сидевшего как ни в чем не бывало на краю помоста.
    - Ну,  белый пес,  погоди! Сейчас  я до  тебя доберусь! -
закричал Зуру, неистово размахивавший кнутом.
    Однако  стоило  бедняге  приблизиться  к  Конану, как тот
тут  же  поймал  кончик  кнута  и,  не  вставая  с помоста, с
силой потянул кнут, а вместе с ним и Зуру, на себя.
    - Ты бы, крошка, поумерил свой пыл - того и гляди,  товар
испортишь!
    Вожак  работорговцев   так  же   спокойно  наблюдал    за
происходящим. Едва сдерживая улыбку,  он обратился к Зуру:  -
Зуру, белый пес прав. Хорошим манерам его теперь будет  учить
новый хозяин.
    Зуру,  совершенно   потерявший  от   ярости  голову,   не
услышал  даже  своего  господина.  Издав пронзительный вопль,
он  выхватил  из-за  пояса  нож.  Конан  поднялся  на  ноги и
изготовился ко  встрече с  противником, решив  использовать в
качестве оружия кандалы.
    -  Стойте!  -  раздался  властный  голос,  принадлежавший
амазонке,  купившей  Хабелу.  Голос  этот  был исполнен такой
силы, что замер даже совершенно ошалевший Зуру.
    Блеснув  перстнями,  черная  рука  раздвинула  муслиновые
занавески,    скрывавшие    вельможную    особу    от    глаз
простолюдинов.  Черная  женщина  сошла  с паланкина на землю.
Конан замер от восхищения.
    Женщина  эта  была  почти  такого  же  роста,  как  и сам
Конан, она вряд  ли уступала ему  и в силе.  Она была черной,
как жженая слоновая кость, а  кожа ее была нежной, как  шелк,
и  так  же  нежно,  как  шелк,  отсвечивала  она  на  солнце,
ласкавшем  ее  упругую  грудь  и  гладкие  бедра.  Украшенная
драгоценными  каменьями  шапочка  несла  на  себе  плюмаж  из
страусиных  перьев,  выкрашенных  в  персиковый,  розовый   и
изумрудный  цвета.  Огромные  рубины  поблескивали  у  нее  в
ушах; шея же ее  была украшена жемчужными ожерельями.   Мягко
позванивали   золотые   браслеты   на   ее   руках  и  ногах.
Единственным  ее  одеяньем  была  короткая  юбка,  сшитая  из
шкуры леопарда и едва прикрывавшая ее чресла.
    Нзинга, королева  амазонок, не  отрывала от  Конана глаз.
Базар затих. Губы королевы раздвинулись в томной улыбке.
    - Десять квиллов за белого великана.
    Иных ставок сделано не было.

    Рабская  участь,   выпавшая  на   долю  принцессы,   была
невыносима  ей.  Достаточно  скверным  было  хотя  бы то, что
она,  избалованная  дочь   могущественного  монарха,   теперь
должна  была  исполнять  все  желания  черной  королевы.  Еще
больше ужасало  ее то,  что рабы  не могли  носить одежду,  -
этим правом обладали только свободные люди.
    Она спала в комнате  для прислуги, на соломенном  тюфяке,
кишевшем   блохами.   С   первыми   лучами   солнца    грубая
женщина-надсмотрщик будила рабынь, и  те тут же приступали  к
трудам - они  готовили пищу и  убирали комнаты, мели  дорожки
и  мыли  полы,  стирали  и  накрывали на стол. Конан, некогда
плававший  под  флагом  Зингары,  был  непременных участником
всех  пиров,  -  развалясь  на  плоских  матах,  он   попивал
банановое вино и лакомился  пирогами с рыбой и  всевозможными
сладостями, что чрезвычайно раздражало Хабелу.
    От  ее  былого  уважения  к  доблестному  киммерийцу   не
осталось и следа.  Слово "джиголо" было  ей неведомо, но  она
прекрасно  понимала,  в  чем   тут  дело.  Конан   согласился
принять роль  первого любовника  королевы и  потому вызывал у
Хабелы   разве   что   презрение.   "Ни   один   сколь-нибудь
достойный  мужчина,  -  говорила  она  себе, - не падет столь
низко,  не  станет  услаждать  себя  этой  позорной службой".
Жизнь  пока  не  научила  принцессу  тому, что в совершенстве
освоил Конан,  - в  некоторых случаях  приходится мириться  с
тем, что есть, ибо другого не дано.
    В этом страшном городе  Конан был единственным, кого  она
могла  назвать  своим  другом;  у  нее были все основания для
того,  чтобы  относиться  к  нему  иначе,  но  иногда  - в те
минуты,  когда  их  никто  не  видел,  -  Конан   таинственно
подмигивал ей  и едва  заметно кивал  головой, словно пытаясь
ободрить  и  как-то  поддержать  ее.  Он словно хотел сказать
ей:  "Не печалься,  девочка. Как только представится  случай,
мы сбежим отсюда".
    Впрочем, даже Хабела не  могла не согласиться с  тем, что
королева   Нзинга   была   женщиной   замечательной.  Девушка
пыталась  представить  себе,  что   же  делают  любовники   в
постели,  но  об  этой  стороне  человеческой  жизни она пока
ничего не  знала, и  потому встававшие  в ее  сознании образы
были весьма  далеки от  реальности. Она  не понимала  и того,
что в спальне властвует  не эта блистательная черная  львица,
но он Конан-киммериец.
    Подобные отношения были внове  и для королевы Нзинги.  Ее
собственный  житейский  опыт   и  весь  уклад   жизни  в   ее
королевстве  приучили  королеву  к  тому,  что  женщины стоят
куда  выше   мужчин.  Трон   из  слоновой   кости   неизменно
принадлежал  женщинам  -  до   Нзинги  страною  правили   сто
королев.  И  все   они  относились  к   мужчинам  с   крайним
презрением, используя  их только  как слуг  или любовников  и
избавляясь  от  них,  стоило  тем  обессилеть  или  надоесть.
Нзинга относилась к мужчинам точно так же.
    До   того,   как   во   дворце   появился  этот  огромный
киммериец, она  легко управлялась  с мужчинами.  С Конаном же
совладать было невозможно -  воля его была тверда  как сталь,
сам же он был рослее и  сильнее ее. То, что испытывала в  его
объятьях   черная   амазонка,   сравнить   с   чем-либо  было
невозможно  -  день  ото  дня  страсть  ее разгоралась со все
новой и новой силой.
    Теперь она  ревновала его  ко всем  женщинам, с  которыми
его   могла   связывать   близость.   Киммериец   отказывался
говорить  с  королевой  на   эту  тему  и  только   улыбался,
выслушивая ее расспросы.
    -  А  эта  белая  девка,  которую  гханаты  привели  сюда
вместе с  тобой? Наверное,  ты и  с ней  спал? Она ведь такая
пышная, такая  мягкая! Вряд  ли ты  прошел бы  мимо нее!   Ты
скорее на меня бы не посмотрел!
    Глядя на  то, как  сверкают глаза  и сотрясается  тяжелая
грудь  черной  королевы,  Конан  мысленно  согласился  с тем,
что с  тех пор,  как ушла  его первая  любовь Черная  Пиратша
Белит, он  никогда не  встречал женщины  более замечательной,
чем эта. Он знал теперь и  о том, что королева ревнует его  к
Хабеле,  -  и  потому  он   должен  был  вести  себя   крайне
осмотрительно.  Если  ему  не  удастся  развеять   подозрения
Нзинги, принцесса непременно  пострадает. Королева ничего  не
стоило уничтожить того, кто -  как ей казалось - хоть  как-то
мешал ей.
    С  этих  пор  Конан  думал  только  о  судьбе  принцессы.
    Неосторожное  слово  или   необузданный  поступок   могли
привести к беде.
    Когда  королева  вновь  завела  речь  о  принцессе, Конан
зевнул и с видимой скукой в голосе сказал:
    -  Хабела?  Я   эту  девочку  почти   не  знаю.  Она   из
благородных, а  у благородных  свои понятия  о чести.  Только
подойди я к ней, и ее бы уже не было.
    - Что ты хочешь этим сказать?
    -  Она  бы  убила  себя  -  их  к  этой  мысли  с детства
приучают.
    -  Я  тебе  не  верю.  Ты,  наверное, хочешь ее защитить!
    Конан  обнял  Нзингу  и   повалил  ее  на  мягкое   ложе.
Развеять ее подозрения он мог только так...


                       Глава 14


                      ПОД ПЛЕТЬЮ


    Прошло еще несколько дней. И затем...
    Нзинга восседала  на   подушках в  своем серале.  Вот уже
два  дня  белая  рабыня  Хабела  Зингарская  исполняла  самую
тяжелую и грязную  работу. Нзинга устроила  так, что все  это
происходило на глазах у киммерийца.
    Понимая,  что  королева  внимательно  наблюдает  за  ним,
Конан  старался  казаться  безразличным,  хотя  то и дело его
подмывало вступиться за несчастную принцессу.
    Так  и  не  сумев  добиться  от  киммерийца  определенной
реакции,  черная  королева  решила  прибегнуть  к  последнему
средству, которое должно  было открыть его  истинные чувства.
Она   объявила    о    том,   что    устраивает    пир    для
амазонок-офицеров  -  огромных,  покрытых  шрамами,   суровых
женщин, в  которых, на  взгляд Конана,  женственности было не
больше, чем в боевом топоре.
    Во   время   пира   зингарская   девушка   должна    была
прислуживать  и  своей  госпоже,  и  ее  избраннику.   Хабела
стала  ходить  вокруг  стола,  разливая  вино,  и тут одна из
амазонок подставила ей подножку.
    Вскрикнув,  девушка  потеряла   равновесие  -   несколько
гостей  оказались  облитыми  вином.  Одна  из  них,  дородная
амазонка  по  имени  Тута,  изрыгнув  проклятия,  вскочила на
ноги и  что было  сил ударила  Хабелу в  лицо. Девушка  упала
на земляной пол.
    Глаза  амазонки  загорелись  хищным  огнем  - вид лежащей
перед  ней  нагой  белой  рабыни  привел  ее  в   ярость.   В
звенящей  тишине  она,  словно  пантера,  метнулась  к  своей
жертве.  Грубая  мускулистая  рука  выхватила из ножен тонкий
бронзовый кинжал.
    В  комнате  стояла  полная  тишина.  Тута,  лицо  которой
горело жаждой  крови, склонилась  над рабыней  и занесла  над
ней смертоносный клинок.
    Хабела  замерла,   ожидая  удара.   Она  понимала,    что
спастись  она  может  только  бегством,  но  на это у нее уже
не  было  сил  -  страх  и  беспросветность ее нынешней жизни
лишили  ее  самое  желания  жить.  Она  могла лишь беспомощно
наблюдать  за  происходящим.  Миг  -  и  клинок вонзится в ее
грудь...
    Но  тут  амазонка  застыла  -  кто-то  железной   хваткой
схватил  ее  за  запястья  и  шею. Сила, с которой чудовищные
руки сжимали ее, сковала ее  движенья так же, как вид  клинка
сковал  белую  рабыню.  Тихо  звякнув,  кинжал упал на землю.
Легко оторвал амазонку от  земли, Конан швырнул ее  через всю
комнату так, что та распласталась у дальней стены.
    Конан  прекрасно   понимал,  чем   это  может   для  него
закончиться, и тем не менее  не мог поступить иначе -  расчет
Нзинги  оказался  верным.  Он  не  мог  спокойно наблюдать за
тем,  как  убивают  дочь  короля  Фердруго,  пусть  Нзинга  и
рассматривала  его  поступок  как  доказательство  того,  что
белая рабыня  была ее  соперницей, и  королевский гнев теперь
должен был пасть на них обоих. Он заставил себя рассмеяться.
    -  Вряд  ли  королева  Гамбуру столь расточительна, чтобы
расставаться  с  рабами  из-за  нескольких  капель  пролитого
вина! - громко сказал киммериец, пытаясь казаться веселым.
    Королева Нзинга  смерила его  ледяным взглядом.  Взмахнув
рукой,  она  приказала  Хабеле  покинуть  комнату. Напряжение
спало.  Конан  вернулся  на  прежнее  место.  Кувшины с вином
вновь пошли по кругу, и  вскоре за столом было так  же шумно,
как и прежде.
    Конан надеялся на то,  что все самое страшное  позади. То
и дело он подливал  вина в бокал, стараясь  как-то отвлечься.
Но  он  не  мог  не  заметить  того,  что  время  от  времени
королева  бросала  на  него   взгляды,  полные  ненависти   и
презренья.

    Стоило  Хабеле  покинуть  королевские  покои,  как вокруг
нее обвились черные тучи.  Не успела она вскрикнуть,  как рот
ее был заткнут  кляпом. Тут же  ей завязали глаза  и накинула
на  голову  мешок,  руки  завели  за  спину  и  туго  стянули
кожаными  ремнями.  Чьи-то  крепкие  мускулы  оторвали  ее от
земли и  понесли по  извилистым коридорам  и крутым лестницам
в ту  часть дворца,  в которой  она не  бывала ни разу. Здесь
ей развязали руки,  для того чтобы  тут же связать  их снова,
- на этот раз над  головой, - их привязали к  медному кольцу,
висевшему   на   тяжелой,   спускающейся   с   потолка  цепи.
Принцесса осталась одна.
    Ремни  туго   стягивали  запястья,   и  оттого   руки  ее
совершенно  онемели.  Тело   Хабелы  легонько   покачивалось.
Теперь она молила  бога об одном  - чтобы Конан  как-то узнал
о ее бедственном положении.
    Конан был так  же беспомощен, как  и принцесса. Он  лежал
на подушках возле обеденного  стола. Глаза его были  закрыты,
голова откинута  назад. Его  храп походил  на рокот  далекого
грома.  Несмотря  на  то,  что  выпил  он не так уж много, им
вдруг овладела странная усталость.  Ему на ум пришла  мысль о
том, что  Нзинга отравила  его, и  с этой  мыслью он  забылся
таким крепким сном, что его не пробудило бы и землетрясение.
    Взглянув  на  него,  Нзинга  приказала  вынести  его   из
комнаты.  Сама  же она направилась  к той камере,  где висели
подвешенная  к  потолку  Хабела.  Чем  дальше  она  шла,  тем
сильнее  разгоралась  в  ней  пламя  гнева, глаза ее сверкали
нетерпением и злорадством.

    Королева сорвала  мешок с  головы Хабелы  и вынула  из ее
рта кляп.  Принцесса увидела  перед собой  сверкающие глаза и
кровожадную  улыбку  королевы.  Хабелы  завизжала, не в силах
совладать со страхом.
    Черная амазонка рассмеялась:
    -  Все   белые  так   кричат,  когда   меня  видят!   Зря
стараешься - тебе это не поможет.
    Нзинга  сладострастно  посмотрела  на  нежное  тело своей
жертвы.  На  крюках,  вбитых  в  стену,  висели разнообразные
орудия пыток.   Королева остановилась  на плетке,  вырезанной
из  упругой  кожи  бегемота.  Округлившимися от ужаса глазами
принцесса  смотрела  на  длинную  плеть,  подобно змее легшей
кольцами у ног королевы. Королева вновь засмеялась:
    - Губы Конана тебя не коснутся - целовать тебя будет  моя
плетка. И ласкать тебя будет тоже она, а не его рука!
    -  Что  я  вам  сделала?  За  что  вы  меня  так мучаете?
    - Прежде  чем встретиться  со мной,  Конан любил  тебя! -
зарычала Нзинга. - Никогда у меня не было такого мужчины.  Но
он обнимал и тебя, и твою белую грудь он покрывал  поцелуями!
В этом  я уверена,  и знание  это не  дает мне покоя... Когда
тебя  не  станет,  вся  его  любовь будет принадлежать мне! Я
сделаю его королем  Гамбуру - этой  чести вот уже  тысячу лет
не удостаивался ни один мужчина! - Нзинга расправила хлыст.
    - Но ведь это неправда, - застонала Хабела. - Он  никогда
даже не касался меня!
    - Ты  лжешь! Когда  тебя поцелует  плеть, ты  скажешь мне
всю правду!
    Нзинга  взмахнула  рукой,  и  плеть обвилась вокруг талии
Хабелы.  Девушка  закричала,  пронзенная  болью.  На  теле ее
остался алый рубец, из которого тут же проступила кровь.
    Нзинга неспешно  завела руку  за спину,  готовясь нанести
следующий   удар.   Слышно   было   только   хриплое  дыхание
принцессы.
    Вновь  запела  плеть;  истошный  крик  вырвался  из   уст
девушки,  когда  кожаная  змея  обожгла  ее  чресла.   Нзинга
сладострастно  наблюдала  за  тем,  как  корчится  перед  нею
белая  рабыня.  Она  ударила  еще  раз;  на  темном  ее  теле
вступили капельки  пота. И  вновь камера  огласилась истошным
криком.  Королева засмеялась и облизнула свои полные губы.
    - Вам бы все визжать  да хныкать! Никто тебя не  услышит!
А  если  и  слышат,  то  вряд  ли  осмелятся  помочь  тебе! Я
усыпила Конана, он будет  спать еще несколько часов.  Так что
ты не надейся!
    Лицо  Нзинги   горело  дьявольской   страстью.   Огромная
амазонка  любовалась  кровавыми  рубцами,  покрывавшими  тело
рабыни. Она  вновь взмахнула  плетью, желая  излить всю  свою
извращенную  страсть,  пока  эта  белая  рабыня  не  испустит
последнего вздоха.

    Хабела  не  могла  и  вообразить,  что  тело  ее способно
вынести  такие  пытки.  Привыкшая  к  роскоши  и   праздности
принцесса  никогда  еще  не  испытывали  настоящей  боли.  Не
только боль, но  и стыд мучил  ее. Единственная дочь  гордого
старого короля, она привыкла  слушать только себя и  ни перед
кем не склоняла головы.  Подобно тому как плоть  ее терзалась
ударами хлыста, душа ее страдала от унижения.
    Зингарская   знать   обычно    держала   черных    рабов,
привезенных  с  юга  работорговцами  Стигии  и  Шема;  Хабела
знала,  что  и  наказывают  так  же  сурово и зачастую так же
несправедливо.  Но  никогда  ей  в  голову  не приходило, что
когда-нибудь  господа  могут  поменяться  с рабами местами, -
эта черная  женщина обращалась  с ней  так, словно  принцесса
была последней рабыней на какой-нибудь зингарской плантации.
    Удар  следовал  за  ударом.  Кровавый  морок  встал перед
глазами Хабелы, и тут  вдруг она увидела какой-то  сверкающий
предмет, что лежал на маленьком стульчике, стоявшем у  стены.
Это была золотая корона, инкрустированная тысячами  каменьев,
походившая  на  свернувшуюся  кольцами  змею.   Ну   конечно!
Перед ней  была Корона  Кобры, которую  Конан нашел  в черном
храме, стоявшем посередь Безымянного Острова. Она  попыталась
сосредоточиться на Короне и ем облегчить страдания...
    Она вспомнила о том,  что Корона была похищена  ук Конана
в Кулало. Но когда же это  было? Ей казалось, что с той  поры
прошли годы.  Непонятно только,  как Корона  оказалась здесь.
Работорговцы, пленившие ее и  Конана, должны были забрать  ее
у вора.
    Нзинга  прервала  экзекуцию,   для  того  чтобы   немного
передохнуть  и  выпить  вина.  Не  прошло  и  минуты, как она
снова взялась за плеть.  Хабела приготовилась к новому  удару
и широко  открыла глаза.  И тут  она увидела  нечто в  высшей
степени странное.
    За  полунагой  Нзингой  возникло  какое-то  свечение. Оно
походило  на  блуждающие  огоньки,  что  порой  загораются на
пустынных, населенных духами болотах.
    Светящееся пятно  увеличивалось в  размерах и  горело все
ярче.   Через  несколько  секунд  оно  приняло форму веретена
высотою в человеческий рост.
    От  изумления  Хабела  открыла  рот. Нзинга, заметив, что
рабыня изумленно уставилась на  что-то, находящееся у нее  за
спиной, резко развернулась. В  тот же миг веретено  вспыхнуло
изумрудным пламенем и исчезло. На его месте стоял человек.
    Человек этот был высок и статен; лицо его было смуглым  и
походило на бронзовую  маску. Над орлиным  носом поблескивали
живые темные глаза. Похоже, что недавно он был обрит  наголо,
из-под  коротких  черных  волос  виднелась  кожа. Человек был
одет  в  простую  белую   мантию,  сшитую  из  полотна,   что
оставляла открытыми его мускулистые руки.
    Тот-Амон  выглядел  куда  старше,  чем  в  ту пору, когда
Зароно  и  Менкара  появились   его  дворце.  Смуглый лоб его
был   покрыт   капельками   пота   -   магическая  процедура,
позволившая  ему  перенестись  из  Оазиса  Хаджар  в Гамбуру,
отличалась  особой   сложностью,  она   была  доступна   лишь
избранным   членам   братства   магов.   Ментальное   усилие,
необходимое  для  такого  переноса,  требовало  полной отдачи
всех сил даже от такого великого мага, каким был Тот-Амон.
    Нзингу  поразило  то,  что  незнакомец,  принадлежавший к
презренному  племени  мужчин,  появился  в  камере  пыток без
объявления. Подобная наглость потрясла  Нзингу, и она тут  же
решила  казнить  непрошеного  гостя.  Замахнувшись  на   него
плетью, она собралась звать стражу.
    Стигиец наблюдал  за ней  с загадочной  улыбкой на устах.
Стоило  плети  взмыть  в  воздух,  как  он  простер  руку   в
направлении  королевы.  Яркие  изумрудные  лучи  вырвались из
его  пальцев,   залив  своим   сиянием  черное   тело  Нзинги
Гамбурской.
    Королева  пронзительно  закричала,  скорчилась, словно от
удара, и повалилась на земляной  пол. Лучи тут же поблекли  и
исчезли.
    Хабела сделала  вид, что  падает в  обморок, -  голова ее
упала на грудь, и густые черные волосы прикрыли ее лицо.
    Тот-Амон даже не  посмотрел на нее.  Он решил, что  видит
перед  собой  обычную  белую  рабыню,  которую хозяйка решила
наказать  за  некую  провинность,  и  потому  счел   излишним
интересоваться ею.  Он никогда  не видел  Хабелу во  плоти, и
потому узнать ее ему было трудно  - знал бы он, что пере  ним
находится та  самая принцесса,  за которой  Менкара и  Зароно
охотились  по  всему  Черному  Берегу!  Маги совершают ошибки
ничуть не реже, чем самые  обычные люди.
    Когда  Тот-Амон  послал  свою  "Ка"  в мир акаши, Конан и
Хабела были  еще в  Кулало, а  Бвату еще  не похитили  Корону
Кобры.   Будущее  же  представлялось  достаточно неясным, ибо
вариантов развития событий было  слишком много даже для  его,
Тот-Амона, пытливого ума.
    После  того  как  его  добровольные  слуги отправились на
поиски  принцессы,  Тот-Амон  решил   еще  раз  взглянуть   в
магический  кристалл.  Ему   необходимо  было  знать   точное
местонахождение  Короны  Кобры  еще  до  начала   магического
действа,   которое   позволило    бы   ему   перенестись    в
пространстве.  Поскольку  в  конечной   точке  он мог пробыть
достаточно  недолго,  он  хотел  оказаться  как можно ближе к
столь вожделенной им Кобре.
    В  то  же  самое  время  Бвату  выкрал  Корону и был убит
работорговцами. Зуру спрятал Корону  и вместе с ней  появился
в Гамбуру, где  королева Нзинга отвалила  ему за нее  столько
квиллов, что  их хватило  бы ему  до скончания  лет. Так  - к
собственному  изумлению  -  Тот-Амон  обнаружил,  что  Корона
находится не в Кулало, но в Гамбуру.
    Все это время он не  вспоминал ни о Конане, ни  о Хабеле.
Он нисколько не сомневался  в том, что принцесса  находится в
Кулало  и  поныне  и  что  Зароно  и Менкара легко найдут ее.
Прочем, как бы  то ни было,  чары, перенесшие его  в Гамбуру,
не позволяли  ему прихватить  с собой  еще одно  одушевленное
существо.
    Что  касается  Конана,  то  маг  и  вовсе не принимал его
всерьез   -   киммериец   представлялся   ему   чем-то  вроде
назойливого  москита.  Окажись  Конан  на  его пути, Тот-Амон
раздавил  бы  его,  словно   насекомое,  заниматься  же   его
поисками  сознательно  магу  и  в  голову не проходило. В его
игре были куда большие ставки, чем жизнь какого-то пирата.
    Сосредоточь Тот-Амон свое внимание  на Хабеле, он тут  же
признал бы  ее в  белой рабыне.  Но сейчас  он думал только о
Короне Кобры.  Лицо его  озарилось радостью,  когда он  узрел
вожделенный   предмет   на   стульчике.   Перешагнув    через
бесчувственное  тело  королевы  амазонок,  маг  приблизился к
Короне. Осторожно  взяв ее  в руки,  он поднес  к лицу и стал
рассматривать,   любуясь   тем,   как   играет   на  границах
бесчисленных кристаллов  свет факела,  нежно ощупывая  плавно
переходящие одно в другое змеиные кольца.
    - Ну наконец! - с облегчением выдохнул маг, в глазах  его
заплясали  алчные  огоньки.  -  Теперь  весь мир будет у моих
ног!  Священный  завет   великого  Сета  будет   единственным
законом этого мира!
    Зловеще  улыбнувшись,  Тот-Амон  произнес  тайное слово и
сделал  странный  жест.  Ярко  вспыхнул  изумрудный  огонь, и
маг  тут  же  исчез.  Свет  померк,  сменившись едва заметным
призрачным свеченьем, но вскоре погасло и оно.

    На  земляном  полу  возле  ног  Хабелы лежало бездыханное
тело  черной  королевы.  Принцесса  потихоньку  приходила   в
себя.   Оказалось,  что  она  может  стоять  на цыпочках, при
этом боль  в запястьях  стихала. Ремни  были   затянуты туго,
но  покрывшиеся   обильным  потом   запястья  теперь    могли
скользить в них.  Хабела попыталась высвободить  сначала одну
руку, затем - другую, но  у нее ничего не получалось.  Прошло
бесконечно  много  времени,  прежде  чем рука выскользнула из
пут; освободить вторую руку было уже несложно.
    Обессилевшая  Хабела  повалилась  на  пол.  Руки  ее  так
затекли, что она не могла пошевелить пальцами. Однако  вскоре
она   почувствовала,   как   в   руки   ее  вонзились  тысячи
раскаленных  игл.  Принцесса  стала  постанывать  от боли, но
тут же заставила  себя замолчать -  ее стоны могли  разбудить
черную королеву.
    Вскоре  руки   стали  слушаться   ее.  Хабелы   встала  и
посмотрела  на  простершееся  у  ее  ног  тело  Нзинги. Грудь
королев то вздымалась, то опадала - казалось, что она спит.
    Хабела  подошла  к  стене,  возле  которой стоял кувшин с
вином,  поставленный  сюда  Нзингой.  Она  стала  жадно  пить
сладковатую  прохладную  жидкость,  и  каждый глоток придавал
ей сил.
    Она  вновь  посмотрела  на  бесчувственное тело королевы,
ища глазами  кинжал. Ничего  не хотелось  ей так  сильно, как
вонзить клинок  в ту  роскошную грудь.  Принцесса дрожала  от
ненависти:  чувство  ее было так  сильно, что казалось,  одно
оно способно лишить жизни это чудовище.
    Но  тут  Хабела  задумалась.  Во-первых,  она  не  знала,
насколько  крепок  сон  Нзинги.  Если  она попытается достать
кинжал  из  ножен,  сильная  и  ловкая  Нзинга,  проснувшись,
заколет  этим  кинжалом  ее,  принцессу,  или  же призовет на
помощь  стражниц.   Но  даже  если  Нзинга  и  не  проснется,
принцесса сможет нанести ей только  один удар, если же он  не
будет  смертельным,  на  крик  своей  королевы  сюда сбегутся
амазонки.
    Удерживало  ее  от  убийства  не  только  это.  Рыцарский
кодекс  Зингары,  который  она  впитала  с  молоком   матери,
запрещал  убивать  спящего  неприятеля.  Разумеется, зингарцы
нарушали свой  кодекс чести  не реже,  чем выходцы  из других
народов, но  Хабела тем  не менее  старалась всегда следовать
ему,  тем  более  что  она  принадлежала к королевскому роду.
Если бы попытка убить  королеву не была связана  с опасностью
для  ее  собственной  жизни,  принцесса  могла  бы  поддаться
чувству и преступить закон, но вот сейчас...
     Быстрыми шагами  принцесса подошла  к шторе,  скрывавшей
выход  из  камеры.   Собравшись  с  духом,   она  ступила   в
обступавшую ее со всех сторон тьму.
    Факелы, освещавшие камеру, догорали. Их красноватый  свет
освещал пустое кольцо,  подвешенное к потолку,  окровавленный
хлыст и раскинувшееся на полу грузное черное тело.


                       Глава 15


                    ЧЕРНЫЙ ЛАБИРИНТ


    Стоило  Хабеле   покинуть  камеру   пыток,  как   она   в
растерянности остановилась. В  этой части дворца  она никогда
не  бывала  и  потому  не  имела  ни малейшего представления,
куда ей  следует двигаться,  - менее  всего она  хотела вновь
оказаться в руках королевы.
    Глядя  на  пустой,  вымощенный  камнем коридор, принцесса
решила,  что  она,  скорее   всего,  оказалась  в   подземном
лабиринте, который,  по слухам,  находился прямо  под дворцом
королевы  амазонок.  По  всей  видимости,  вход  в  эту часть
замка усиленно охранялся, и  потому принцесса в любую  минуту
могла наткнутся  на стражниц.  Выбрав путь,  который вроде бы
вел вверх, она зашагала по нему скорым шагом.
    В  подземелье  было  тихо:  где-то  далеко  капала  вода,
время от времени под  ногами раздавался едва слышный  шорох -
это  разбегались  мыши.  Кое-где  на  стенах  были  развешены
бронзовые   светильники,   наполнявшие   коридор    мерцающим
желтоватым  светом.  Светильники  эти  находились  так далеко
друг от  друга, что  подолгу приходилось  идти едва  ли не  в
полной  темноте.  На  этих  темных  переходах  принцессу то и
дело  встречали  красные  бусинки  мышиных  глаз,   удивленно
взиравших на нее.
    В этой зловещей тишине  и темени принцесса казалась  себе
белесым  привидением;  ей  было  страшно  -  нервы  ее   были
напряжены  до  предела.  Хабеле  казалось, что незримые глаза
постоянно  следят  за   нею;  как  она   ни  старалась,   это
неприятное ощущение не покидало ее ни на минуту.
    Коридор то искривлялся, то раздваивался, то резко  уходил
в  сторону.  Какое-то   время  принцесса  пыталась   осознано
выбирать тот  или иной  путь, но  вскоре она  поняла, что уже
давно  бредет  наугад.  Разумеется,  назад  она  пока   могла
вернуться, но  встретиться с  Нзингой вновь  было превыше  ее
сил.   Оставалось одно  - идти  вперед наудачу,  моля Митру о
том, чтобы он вывел ее под открытое небо.

    Проплутав  какое-то  время,  Хабела  вышла  к   подземным
застенкам.  По  обеим   сторонам  прохода  виднелись   медные
решетки,  за  которыми   можно  было  разглядеть   пленников.
Некоторые  из  них  рыдали,  некоторые  постанывали,  но   по
большей части они не издавали ни звука.
    Девушка   заглянула   в   несколько   камер.    Увиденное
подействовало на нее  так сильно, что  дальше она шла,  глядя
в землю, и старалась  не смотреть по сторонам.  Иные пленники
исхудали  настолько,  что  стали  походить  на живые скелеты.
Иные смотрели  на нее  горящими безумными  глазами.   Грязные
их  тела  были  покрыты  бесчисленными  язвами.  Тела умерших
обгладывали крысы, жившие здесь во множестве.
    Свернув  за  угол,  Хабела  замерла  от  изумления  - она
стояла    перед    камерой,    в    которую    был   заключен
Конан-киммериец. Тело  его лежало  на ворохе  сена. "Одно  из
двух,  -  подумала  Хабела,  -  либо  я сходу с ума, либо это
действительно он, пират-великан".
    Да, это действительно был  киммериец. Он лежал так  тихо,
что  казался  мертвым.   Однако,  присмотревшись,   принцесса
увидела, как  вздымается его  грудь. Похоже,  Конан находится
в глубоком забытьи.
    Хабела тихо  позвала его  по имени,  но в  ответ услышала
только  храп.  Она  дернула  на  себя  решетчатую  дверь - та
была заперта.
    Что  же  ей  теперь  делать?  В  любой  момент сюда могут
нагрянуть  стражницы  Нзинги,  которые  тут  же  заметят  ее.
Хабела вспомнила,  как этот  отважный пират  спас ее  там, на
Безымянном острове, и решила попытать счастья еще раз.
    Она вновь назвала его по  имени. И тут взгляд ее  упал на
глиняный  кувшин,  стоявший  у  стены.  В  кувшине была вода,
предназначавшаяся, судя по всему, для заключенных.
    Хабела  приподняла  кувшин  и  подтащила  его  к   камере
киммерийца.  К  счастью,  Конан  лежал  так,  что  голова его
находилась прямо возле решетки.
    Зингарская  принцесса  могла  вылить  содержимое  кувшина
прямо  на  лицо  спящего  киммерийца,  что  она  не замедлила
сделать.   Конан  стал  кашлять  и,  наконец, чертыхнулся. Он
застонал  и  сел,  глядя  по  сторонам  ничего  не понимающим
взглядом.
    - Клянусь ледяными адами Имира,  - начал было он, но  тут
заметил бледное испуганное  лицо нагой зингарской  принцессы.
Конан тут же пришел  в себя. - Ты?  во имя Крома, скажи  мне,
- что  происходит? -  Изумленно посмотрев  по сторонам, Конан
продолжил: - Как это меня  угораздило попасть в этот ад?  Где
мы?  Что  происходит?  Моя  голова  раскалывается так, словно
все демоны Преисподней пинают ее ногами...
    Девушка   кратко   поведала   киммерийцу   о   всех    ее
злоключениях.   Конан  внимательно  слушал  ее, потирая рукой
подбородок и недовольно щурясь.
    - Стало быть, Нзинга отравила  меня? Как же я об  этом не
подумал, разрази гром ее черное ревнивое сердце. Она  хотела,
чтобы  я  спал  все  то  время,  пока она будет разбираться с
тобой. Видно,  она решила,  что королевские  покои меня  вряд
ли смогут  удержать, -  подземелье, оно  как-то надежней... -
Киммериец  ткнул  пальцем  в  сено,  на котором он только что
лежал,  и  засмеялся:  -  по  здешним  меркам  это   роскошь.
Похоже, Нзинга решила  так: с тобой  она расправится, ну  а я
останусь с ней  в прежней роли,  - отсюда и  эта трогательная
забота.
    - Что  же нам  теперь делать,  капитан Конан?  - спросила
принцесса, едва не плача.  Запас ее храбрости уже  подходил к
концу.
    - Что  делать? -  Конан что-то  проворчал себе  под нос и
сплюнул. - Пора мне отсюда выходить. Отойди-ка от двери.
    - Что ты говоришь? У меня ведь нет ключа!
    -  К  черту  ключи!  -  проревел  киммериец,  схватившись
своими  ручищами  за  один  из  прутьев решетки. - Эти прутья
сделаны  из  мягкого  металла,  да  и  лет  им  немало. За то
время,  что  они  здесь  простояли,  они прогнили наполовину.
Так что ключи мне ни к чему. Отойди от решетки!
    Уперевшись ногой в решетку,  Конан напрягся и потянул  на
себя прут, изъеденный  временем. Страшная сила,  дремавшая до
времени  в  его  плечах,  спине  и  руках, наконец нашла себе
применение.  Дыхание  его  стало  хриплым;  лицо   потемнело.
Капельки пота выступившие у  него на лбу, засверкали  в свете
факелов. Мускулы киммерийца казались отлитыми из бронзы.
    Хабела    глубоко    вздохнула    и    прикусила    губу.
    Прут со скрипом вышел  из паза дверной рамы  и изогнулся.
Киммериец потянул  его на  себя с  удвоенной силой,  и тут же
со  страшным  треском  прут  лопнул  -  звук  этот походил на
щелчок огромного кнута.
    Конан  швырнул  его  в  ворох  сена  и,  прислонившись  к
стене,   перевел    дух.   Он    протиснулся   боком    через
образовавшийся пролом и оказался в тюремном коридоре.
    Хабела смотрела на него широко раскрытыми глазами.
    - Ну и силища у тебя! - едва выговорила она.
    Конан принялся массировать руки.
    -  К  счастью,  такое  мне  не  каждый  день   приходится
делать, - сказал он  с усмешкой. Посмотрев в  глубь коридора,
киммериец недоуменно спросил:  - и куда  же нам теперь  идти?
Где  здесь  выход?  Слушай,  а  кто  это  тебя так отхлестал?
Неужели Нзинга?
    Хабела кивнула и стала рассказывать о том, что  произошло
после  того,  как  она   вышли  из  гостиной.  Глаза   Конана
наполнились блеском.
    - Странная  история, -  сказал он,  - и  самое странное в
ней - появление стигийского мага;  в том, что это был  именно
маг,   я   нисколько   не   сомневаюсь.   Колдунов  этих  мне
доводилось  встречать  и  прежде.  Хотелось  бы знать, кто же
именно завладел  Короной Кобры.  Ты уверена,  что это  был не
Менкара?  Тот монах, что таскался повсюду вместе с Зароно?
    Хабела покачала головой.
    - Нет.  Пока я  была на  "Петреле", я  видела его не раз.
Менкара невысок и худ, говорит  же он словно нехотя. Этот  же
человек  выглядел  совсем  иначе,   хотя,  похоже,  они   оба
принадлежат  к  одному  народу,  -  он  был высок и статен, в
облике же его чувствовалось что-то очень властное.
    Конан делал вид,  что внимательно слушает  принцессу, сам
же  в  это  время  разглядывал  коридор.  Он  чувствовал, что
медлить  больше  нельзя.  Если  им  и  суждено покинуть город
амазонок,  то  сделать  это  они  могут  только сейчас, когда
королева Нзинга  лишена чувств.  Сколь долгим  будет ее  сон,
вызванный чарами стигийца, киммериец не знал.
    Извилистый  ход  вел  вниз.  Конан  снял со стены тяжелый
факел  и  довольно  ухмыльнулся  -  теперь  у  него было хоть
какое-то   оружие.   Факел   представлял   собой  здоровенную
дубину,  к  верхнему  концу  которой  был  прикреплен   кусок
промасленной  тряпки.   Желтоватое  пламя   нещадно   чадило.
Кстати  говоря,  следить  за  состоянием  факелов  и  вовремя
менять на них тряпки было обязанностью Хабелы.
    Тоннель  неожиданно  пошел  в  сторону. Конан и принцесса
повернули  за  угол  и  -  оказались  лицом  к лицу с отрядом
стражниц.  Воительницы  эти  были  одна  другой  больше,   на
скуластых некрасивых их  лицах поблескивали узенькие  глазки.
Они  были  одеты  в  кожаные  юбки  и  нагрудники, на которых
были  закреплены   бронзовые  пластины.   В  руках   амазонки
держали копья и короткие бронзовые мечи.
    - Поймать их! -  раздался хриплый голос Нзинги,  стоявшей
за  спинами  амазонок.  Красивое  лицо  королевы   исказилось
гримасой  гнева.  Конан  холодно  улыбнулся  -  он должен был
сражаться, иного выхода у него попросту не было.
    Конан  был  выходцем  из   Киммерии  и  потому   считался
варваром.  Южане казались  ему изнеженными и ненадежными.  Но
у него, варвара,  были свои понятия  о чести, и  потому менее
всего ему  хотелось сражаться  с женщинами,  не говоря  уже о
том, чтобы убивать их. Теперь он должен был забыть об этом.
    Не  дожидаясь   атаки  амазонок,   он  метнулся   вперед,
размахивая  горящим  факелом.  В  одно  мгновение  он  уложил
двух  стражниц,   проломив  им   черепа.  Огромная   амазонка
зарычала и хотела  было нанести ему  удар мечом, но  он ткнул
ей в  лицо факелом.   Волосы ее  вспыхнули, и  она, завизжав,
стала  кататься  по   полу.  Он  выхватил   ассегай  из   рук
воительницы, метившей ему в  живот, и отшвырнул его  к стене.
Стремительный,  словно  пантера,  он  вновь  занес  факел над
головой, но тут же замер.
    Проскользнув  мимо   сражающихся,  Нзинга   подбежала   к
принцессе  и,  схватив  ее  своей  огромной  черной  ручищей,
приставила ей к горлу остро заточенный кинжал.
    -  Брось  факел,  белый  пес,  или твоя сучка захлебнется
собственной кровью! - ледяным голосом приказала королева.
    Конан  ругнулся,  поняв,  что  Нзинга  вновь провела его.
Факел упал на каменные плиты.
    Амазонки  тут  же  окружили  киммерийца. Толстой веревкой
они  связали  ему  руки  так,  что  Конан не мог и пошевелить
ими.  Похоже, лить из  металла кандалы в стране амазонок  еще
не умели, решетки же,  виденные Конаном в подземелье,  скорее
всего поставлены прежними обитателями города.
    -   Дело   сделано,   королева,   -   пробасила  огромная
стражница. - Почему бы его прямо здесь и не заколоть?
    Нзинга  оценивающе  посмотрела  на  сверкающий потом торс
Конана.
    -  Нет,  -  наконец   сказала  она.  -  Этому   предателю
уготована иная  судьба. Тот,  кто пренебрег  моей любовью, не
сможет устоять  перед моей  ненавистью. Отведите  их в  загон
для рабов,  там они  пробудут до  рассвета. Утром  мы отдадим
их деревьям куламту!
    Конану  показалось,  что,  услышав  это непонятное слово,
амазонки вздрогнули. Он  никак не мог  взять в толк  - чем же
могут быть страшны деревья?


                       Глава 16


                     АЛЧНОЕ ДЕРЕВО


    Конан, прищурившись,  посмотрел на  солнце, поднимавшееся
за далеким лесом. Он стал с интересом осматриваться вокруг.
    Его  и  зингарскую   принцессу  привели  на   центральную
площадь Гамбуру. С  одной стороны площади  возвышался древний
дворец,  у  ворот  которого  стояли  две  источенные   времен
загадочные   скульптуры.   Конан   лежал   в   широкой   яме,
находившейся в самом центре  площади. Дно ямы было  песчаным.
Оказавшись в  Гамбуру, Конан  тут же  подметил сходство  этой
ямы  с  ареной,  виденной  им  в аргосской Мессантии. Правда,
там,  в  Мессантии,  арены  была  оснащена  воротами,   через
которые на нее  выходили гладиаторы и  дикие звери, здесь  же
никаких ворот не было.
    Странным казалось и то,  что в самом центре  арены растут
деревья. По  всей видимости,  это и  были куламту,  о которых
говорила Нзинга. Внимательно  посмотрев на ближайшее  дерево,
киммериец понял, что  ничего подобного он  в своей жизни  еще
не видел, хотя дерево  это отдаленно напоминало банан.  Ствол
его был  губчатый и  казался мягким;  он походил  на колонну,
заканчивавшуюся    на    вершине    круглой    сырой   дырой,
напоминавшей  рот.  Под   этой  дырой  располагались   кругом
огромные,  в  рост  человека,  листья  -  длинные,  широкие и
толстые. Наружная поверхность  листьев была покрыта  толстым,
в палец толщиной, волосом.
    Каменные   трибуны   медленно   заполнялись    празднично
одетыми  амазонками  -  их  бедра  были прикрыты леопардовыми
украшениями,  на   головах  покачивались   перья,  шеи   были
украшены  пестрыми  варварскими  ожерельями.  Среди пришедших
было  много  знатных  персон,   знакомых  Конану  по   пирам,
устраивавшимися Нзингой.
    Конан решил  испытать свои  путы на  прочность. Мышцы  на
его   руках   вздулись   от   напряжения.   Веревки   ему  не
поддавались, хотя  и были  сплетены из  растительных волокон.
Связаны были и его лодыжки.  Ну и дела, - подумал  киммериец,
- в свое время ему доводилось  рвать цепи, а тут он не  может
справиться  с   какой-то  жалкой   веревкой!  Связавшие   его
стражницы, похоже, хорошо знали свое дело.
    Трибуны  заполнились.  По  команде  Нзинги,  сидевшей   в
окружении вельмож, стражницы  подтащили тела Конана  и Хабелы
поближе  к  деревьям.  Амазонки  поспешно  отступили   назад,
оставив беспомощных людей на песке.
    Сидевшие  на   трибунах  амазонки   чему-то   радовались,
весело  визжали,   то  и  дело  показывали пальцами на что-то
находящееся над головами пленников.
    Хабела завопила.  В тот  же миг  Конан почувствовал,  как
нечто коснулось его ноги.
    - Кром!
    Один  из  гигантских  листьев  дерева куламту пригнулся к
земле  и  теперь  медленно  обвивался  вокруг  его   лодыжки.
Хабелы  завопила  вновь  -  вокруг  ее  тела обвивались листы
другого дерева.
    Конан  сжал  зубы.  Эта  часть  Куша была неизвестна ему.
Правда,  в  ту  пору,  когда  он  и  Белит  пиратствовали  на
Черном   Берегу,    он    не   раз    слышал    о    страшных
деревьях-людоедах,  которые  растут  в  глубине   континента.
Киммериец  относился   к  этим   рассказам  как   к   нелепым
россказням, порожденным варварскими суевериями.
    Конан  побледнел  -  теперь  ему  было  понятно,   почему
вокруг  деревьев  разбросаны  человеческие  кости.  Ворсистые
огромные  листья  обовьются  вокруг  его  тела,  поднимут его
вверх  и  сбросят  его  в  смрадную  дыру.  Это   дьявольское
дерево  проглотит   его  целиком.   Едкие  соки,   выделяемые
волокнами  ствола,  растворят  его  плоть,  костяк  же дерево
изрыгнет назад.
    Теперь вокруг  него обвивалось  уже три  листа; киммериец
попытался откатиться в  сторону, но не  тут-то было -  листья
крепко держали  его. Они  стали поднимать  его вверх.  Каждое
прикосновение ворсинок отзывалось в  его теле жгучей болью  -
листья  жалили  его,  словно   шершни.  Отвращение  и   ужас,
овладевшие Конаном, придали ему сил.
    Трибуны неиствовали.  И тут  Конан услышал  слабый звук -
это  лопнуло  одно  из  волокон  веревки.  Тут же лопнуло еще
несколько волокон.
    Конан сообразил,  что едкую  жидкость выделяет  не только
ствол, - она питала собой  и листья. Конан напрягся изо  всех
сил и  вскоре смог  высвободить руку.  Отодрав лист  от лица,
он принялся  рвать волокна,  стягивавшие его  вторую руку,  и
вскоре уже  лежал на  песке. Тело  его было  покрыто зудящими
красными пятнами.
    На трибунах  раздался вой,  из чего  Конан заключил,  что
подобного  прежде  не  случалось.   Судя  по  всему,   обычно
амазонки приносили  в жертву  своим деревьям-людоедам  людей,
измученных  пытками  и  длительным  заключением  в  подземных
застенках. Такие великаны, как  он, деревьям были явно  не по
зубам.  Отодрав  последний,  цеплявшийся  за него лист, Конан
решил воздать амазонкам сполна.
    Хабела,  спеленатая,  словно  мумия,  толстыми  листьями,
была  уже  над  стволом.   Подпрыгнув,  Конан  схватился   за
листья,  тащившие   ее  вверх.   Его  веса   листья  уже   не
выдержали.   Часть  листьев  оторвалась  от  ствола,   другие
разорвались  пополам,  выпустив   из  своих  хищных   объятий
несчастную  принцессу.  Конан  вновь  стоял на горячем песке,
держа девушку  в руках.  Он тут  же сорвал  с ее тела обрывки
листьев,  корчившихся,  словно  от  боли.  Все тело принцессы
было усеяно такими  же, как у  него, красными пятнами.  Конан
легко  разорвал   связывавшие  принцессу   путы,  что    были
наполовину разъедены соком куламту.
    Амазонки заволновались.  Несколько стражниц  спрыгнули на
арену и понеслись к  белым пленникам. Сорвав остатки  зеленой
пленки  с  лица  Хабелы,  Конан  приготовился  ко  встрече  с
этими врагами рода человеческого.
    Амазонки,  однако,  не   спешили  приближаться  к   нему.
Остановившись  в   нескольких  метрах   от  киммерийца,   они
принялись  всячески  угрожать  ему,  потрясая  при этом своим
оружием. Неожиданно  Конан понял,  что они  боятся не  нагого
безоружного  человека,  но  деревьев,   стоящих  у  него   за
спиной.      Похоже,   эти    адские   прожорливые    деревья
представлялись амазонкам всесильными, как  боги. И тут ему  в
голову пришла замечательная идея.
    Повернувшись  назад,  он  уперся  плечом в дерево, только
что  собиравшееся   полакомиться  им.   Дерево  корчилось   и
раскачивало своей  изуродованной кроной,  совершенно забыв  о
Конане.  Пористый его ствол казался достаточно хрупким.
    Надавив  на   ствол,  Конан   услышал  слабый   скрип   и
почувствовал,  что  дерево  подается  вперед.  Собравшись   с
силами, он приложился к стволу еще раз, и дерево,  неожиданно
для  него,  упало  наземь  -  в  песке  оно удерживалось лишь
несколькими     белыми     усиками,     служившими      этому
дереву-каннибалу корнями.
    На  трибунах  раздавались   крики,  полные   негодования.
Конан взял  ствол так,  словно тот  был тараном.  В длину  он
имел футов десять,  в толщину -  не меньше фута.  Несмотря на
внушительные размеры, ствол был на удивление легким.
    С бревном наперевес Конан  пошел в атаку. Амазонки  стали
с   визгом   разбегаться.   Киммериец   довольно  усмехнулся.
Стражницы  ужасно   боялись  своего   священного  дерева    и
старались  держаться  от  него  подальше.  Взмахнув  бревном,
Конан  уложил  сразу  двух  амазонок.  Остальные  побежали  к
трибунам.
    На  пленников  тут  же  посыпался  целый  дождь дротиков.
Одно  из  копий  вонзилось  в  бревно  рядом  с  его   рукой.
Несколько  изогнутых  метательных  ножей  просвистели  у него
над головой.
    -  Хабела!  -  приказал  Конан,  -  хватай копье и иди за
мной!
    Они  устремились  к  трибунам  - Конан впереди, принцесса
за  ним.  Стоило  киммерийцу  взмахнуть исходящим едким соком
бревном,  как  кольцо  амазонок  распалось.  Выскочив из ямы,
пленники побежали к улочке, ведущей к Западным Воротам.
    Конан  полагал,  что  по  крайней  мере половина воинства
Гамбуру  набросится  на  беглецов,  стоит  только им выйти из
ямы. Но  происходило что-то  совсем иное.  В воздухе мелькали
огненные  стрелы,   крыши  многих   домов  уже   были  объяты
племенем. На  площади в  лужах крови  лежало с  дюжину трупов
амазонок,  пронзенных  копьями.  Воздух  оглашался неистовыми
грозными криками. На город амазонок кто-то напал.
    Он  увидел,  как  на  площади  появилось  целое  воинство
чернокожих  мужчин.  Двигаясь  стройными  рядами,  они разили
направо и налево мечущихся амазонок.
    Среди  лучников  Конан  заметил  своего  старого приятеля
Юму  и  выкрикнул  его  имя.  Увидев  его,  Юма  заулыбался и
что-то  скомандовал  своим  воинам.  Ряд  воинов расступился,
пропустив зингарскую принцессу и  Конана, и тут же  сомкнулся
вновь.  Конан  отбросил бревно в  сторону. Тут же  отряд стал
отступать к улочке, ведшей к воротам.
    Конан захохотал и дружески огрел Юму.
    -  А  я-то  думаю,  кто  это  еще на мою голову свалился!
Ничего не скажешь - ты поспел вовремя!
    Юма засмеялся и  выдернул стрелу, пущенную  амазонкой, из
своего щита, обтянутого кожей носорога.
    -  Думаю,  ты  и  без  меня  смог  бы  с ними справиться!
    Пока отряд пробивался  к Западным воротам,  Юма рассказал
о  том,  как  его  людям  в  конце  концов удалось найти след
работорговцев,  что  вел  в  Гамбуру.  Тогда  же, собрав всех
своих воинов, Юма и пошел в поход на столицу амазонок.
    - Я  боялся, что  тебя уже  нет в  живых, - закончил свой
рассказ черный  царь. -  Я совсем  забыл о  том, что подобные
приключения для  тебя стали  делом привычным  и побороть всех
амазонок разом тебе ничего не стоит.
    Приблизившись  к  воротам,  Конан  заметил  голубоглазого
рыжебородого   Сигурда,    возглавлявшего   отряд    пиратов,
прикрывавших     черных     воинов     с     тыла.   Северяне
поприветствовали друг  друга криками  - для  разговоров время
еще не настало.
    Выйдя из  ворот города,  которым правила  Нзинга, Конан с
облегчением   вздохнул.    Да,   королева    была    женщиной
незаурядной  и  страстной,  но  роль любовника монаршей особы
явно не устраивала  Конана. К тому  же она могла  и устать от
его объятий  - и  тогда его  кости белели  бы рядом с костями
его предшественников.
    -  Теперь  я  понял,  что  значит стрелять по-турански, -
сказал  Конан,  обратившись  к  Юме.  Амазонки  вышли было из
ворот, но  люди Юмы  сомкнули свои  ряды и  осыпали их  таким
градом стрел, что те тут же скрылись за стенами города.
    Вскоре отряд въехал под  полог леса. Лишь теперь  Конан и
Сигурд смогли обнять друг  друга. Взглянув на Хабелу,  Сигурд
встал перед ней на колено.
    -  Принцесса,  -  сказал  он  изумленно, - клянусь грудью
Иштар и огненным брюхом  Молоха, - вам надо  что-нибудь одеть
на себя!   Что о вас  подумает ваш батюшка?  возьмите хотя бы
это!
    Ванир  снял  с  себя  рубаху   и  накинул  ее  на   плечи
принцессе. Та  надела ее,  высоко закатав  рукава. Сигурд был
рослым малым, рубаха его доходила Хабеле до колен.
    -  Благодарю  вас,  Сигурд!  - ответствовала принцесса. -
Вы конечно же  правы. Я столько  времени провела среди  нагих
людей, что даже привыкла к собственной наготе.
    - Ну и куда теперь,  Конан? - спросил Сигурд. -  Не знаю,
как ты,  но я-то  этими самыми  джунглями сыт  по горло. Если
тебя  не  съедят  заживо  москиты  и  пиявки, то, что от тебя
останется, с удовольствием доедят львы.
    - Мы возвращаемся  в Кулало, -  ответил Конан, -  и сразу
же отправляемся  на борт  "Вастреля". Если  наши люди уплыли,
не  дожидаясь  нас,  я  все  равно  разыщу  их  и спущу с них
шкуру!
    -  Но  ведь  сначала  нам  нужно  отпраздновать победу! -
возмутился Юма. - Теперь,  когда мои люди превзошли  амазонок
Гамбуру,  они  полны  решимости  сразиться  с  ними  снова  и
захватить все их земли! Самое время пить вино...
    Конан покачал головой.
    - Благодарю  тебя, но  боюсь, дружище,  у нас  нет на это
времени.  Нам  пора  возвращаться  в  Зингару.  Против   отца
принцессы Хабелы короля  Фердруго готовится какой-то  заговор
- и  потому, чем  быстрее мы  окажемся в  Кордаве, тем лучше.
Похоже,   в   заговоре   этом   участвует   добрая   половина
стигийских  магов,  так  что  праздновать  победу  еще  рано.
Сначала нам надо победить.


                       Глава 17


                   ГИБЕЛЬ "ВАСТРЕЛЯ"


    Путь из  Гамбуру в  столицу царя  Юмы Кулало  и далее,  к
устью  реки  Зикамба,  в  котором  и был оставлен "Вастрель",
занял на один  день. Хабелы слишком  ослабла для того,  чтобы
идти  пешком.  Черные  воины  соорудили  для  нее  бамбуковые
носилки,    и    потому    путешествие    для    нее     было
необременительным.
    Что  касается   Конана,  то   несколько  часов    отдыха,
полбурдюка бананового вина  и гигантский кусок  жареного мяса
восстановили его силы  сполна. Как и  прежде, Конан был  куда
сильнее  и  выносливее  всех   тех,  с  кем  ему   доводилось
встречаться.  Особой  гордости  от  этого  он  не  испытывал,
считая это качество то ли  доставшимся ему от предков, то  ли
ниспосланным ему богами, - и в  том и в другом случае он  был
здесь ни при чем.
    Солнце  уже  заходило,  когда   они  вышли  на   поросший
пальмами берег  Зикамбы. К  тому времени,  когда они достигли
ее устья,  на небосклоне  уже появилась  луна. В  дельте реки
вода была  грязной -  морские волны  поднимали с  речного дна
тучи  ила.   Пираты  вышли  к  морю  и - замерли, потрясенные
увиденным.
    Сигурд  ахнул  и   разразился  градом  проклятий.   Конан
молчал, однако лицо его тут же потемнело от гнева.
    "Вастрель"  лежал  на  мелководье,  на палубах его играли
волны.   Вместо   мачт  торчали   головешки,  огонь   изрядно
подпортил  и  палубу.  На  берегу,  у  края леса, виднелось в
десяток холмиков земли, которая не успела даже просохнуть.
    Все  это  говорило  о  том,  что  недавно здесь произошел
бой, в котором "Вастрель" потерпел поражение.
    Звук  шагов  отряда  Конана  и  Юмы  пробудил караульных.
Послышались  крики  и  топот.  Вспыхнувшие  факелы   осветили
небольшой отряд матросов, державших свои сабли наголо.  Конан
приказал своим  спутникам стоять  на месте,  сам же  поспешил
вперед.
    Это были  его люди,  но выглядели  они так  жалко, что их
трудно  было  узнать.   У  большинства  руки   и  ноги   были
перебинтованы, некоторые опирались  на костыли. Его  помощник
Зельтран  поспешил  вперед.  Он  держал  саблю  в левой руке,
правая рука была перевязана.
    - Капитан!  - воскликнул  он. -  А мы  уж и  не чаяли вас
видеть!  Джунгли вас словно заглотили!
    -  Как  видишь,  Зельтран,  я  жив,  -  спокойно  ответил
Конан.  -  Но  скажи  мне  -  что здесь произошло? Я понимаю,
что на вас напали, но кто мог это сделать?
    Зельтран печально  кивнул. Только  теперь Конан  заметил,
как осунулось лицо помощника.
    - Это  сделал грязный  пес Зароно!  - заговорил  Зельтран
хриплым голосом. -  Три дня тому  назад "Петрель" застал  нас
врасплох...
    - Врасплох? - зарычал Конан.  - Что это означает? Вы  что
- не выставили дозорных?
    Зельтран чертыхнулся.
    - Как  же не  выставили... Даже  если бы  все мы стояли в
дозоре, ни один  из нас не  смог бы заметить  его! Нас окутал
такой туманища, какого я  отродясь не видел! Смотреть  сквозь
него - все равно что смотреть сквозь каменную стену!
    - Что  верно, то  верно, капитан!  - поддержал  помощника
матрос. - Капитан Конан, тут без волшебства не обошлось!  Это
все магия, провались я на этом самом месте!
    - И вы хотите сказать,  что "Петрель" смог подойти к  вам
в таком тумане?! - повысил голос Конан.
    Зельтран кивнул.
    -  Да,  сэр.  Именно  так  все  и  произошло.  Сначала мы
услышали скрип  оттого, что  наши галеоны  сошлись бортами, и
в тот  же миг  головорезы Зароно  появились на  нашей палубе.
Мы сражались - боги тому  свидетели, - вы и сами  видите наши
раны;  но  неприятель  превосходил  нас  числом,  к  тому  же
появление  его  было  для  нас  совершенно неожиданностью.  В
конце концов они  оттеснили нас за  борт. Я пытался  прикрыть
своих ребят.
    - Послушайте,  капитан, -  вмешался в  разговор матрос, -
клянусь вам, он сражался за троих!
    - Но  тут что-то  случилось с  моей головой,  - продолжал
Зельтран.  -  Когда  я  пришел  в  себя, я уже был привязан к
мачте,  а  вокруг  скалили  зубы  эти псы. Потом появился сам
Черный Зароно - кружевна рубашка  и все такое прочее, -  ну а
рядом с ним был жрец Менкара -  змея змеей.
    "Так-так, дружище, - обратился ко мне Зароно, - а где  же
твой хозяин, этот увалень Конан?"
    "Он ушел на берег", - ответил я ему.
    Зароно дал  мне пощечину  и сказал:  "Я и  сам это  вижу,
скотина. Куда именно он пошел?"
    "Понятия  не  имею,  сэр,  -  отвечал я ему, понимая, что
бесить его не стоит.  - Где-то там живут  его друзья - к  ним
он и пошел".
    "А  была  ли  с  ним  эта  зингарская  девка?"  - спросил
Зароно.
    "Кажется,  она  ушла   вместе  с  ним",   -  ответил   я.
    "Ну а теперь говори -  в какую сторону они пошли?  Говори
же, ну!" - настаивал на своем Зароно.
    Я сделал вид, что не имею ни малейшего понятия о том, где
живет  царь  Юма,  и  тогда  они  стали  жечь мою правую руку
раскаленными  угольями.  Я  как-нибудь  покажу  вам эти раны,
капитан, - пусть только они немножко подзаживут. Тогда Зароно
и  стигийский  жрец  отошли  в  сторону  и  стали  о   чем-то
шептаться.  Жрец   вытащил  на   палубу  какую-то    странную
штуковину, сел перед ней и стал что-то такое бормотать,  пока
от этой само  штуковины не пошел  свет. Он сказал  Зароно; "Я
вижу, как черные воины несут ее на носилках по лесной  тропе.
Воинов там много. Большего я сказать не мог".
    От этих слов  Зароно пришел в  страшную ярость. Для  того
чтобы хоть  как-то излить  свой гнев,  он стал  бить меня  по
лицу.   "Скажи мне  на милость,  - закричал  он, обращаясь  к
Менкаре, -  как я  буду икать  ее в  этих проклятых джунглях,
какими силами  я буду  воевать с  этими варварами?  С тем  же
успехом я мог бы запрыгнуть на луну!"
    Посовещавшись,  Зароно   и  Менкара   решили   уничтожить
"Вастрель"  и  тут  же  отправиться  в  Кордаву.  По пути они
должны были зайти в Стигию,  где их ожидал сообщник. Имя  его
- если я правильно все услышал - Тот-Амон.
    - Тот-Амон - удивился Конан.  - О нем мне уже  доводилось
слышать. Насколько  я знаю,  это враг  опасный. Но продолжай.
Похоже, эти псы от тебя особенно не таились.
    - Что вы, капитан! Разве они думали, что я останусь  жив.
Зароно приказал своим людям спуститься на шлюпку и  проломить
борт  нашего  галеона  ниже  ватерлинии.  Другим  он приказал
облить мачты маслом и поджечь корабль.
    -  Кажется,  к   одной  из  мачт   был  привязан  и   ты?
    -  Совершенно   верно,  сэр.   Если  быть   точным,  меня
привязали к грот-мачте. Разумеется,  нисколько не хотел  быть
поджаренным  заживо,  поэтому,  стоило  людям Зароно покинуть
наш корабль и оттолкнуть "Петрель" от его борта, я  помолился
Митре, Иштар  и Асуре,  я помянул  всех богов,  о которых мне
доводилось слышать. Просил  же я у  них только одно  - как-то
спасти меня.  И что  вы думаете, капитан, - стоило  "Петрелю"
скрыться в тумане, как  пошел дождь!  "Вастрель  стал тонуть,
пока  не  сел  на  дно.  Я  ста  крутиться, как уж, и в конце
концов  освободил  руки  -  они  совсем  не  знают, что такое
настоящие  морские  узлы.  Когда  наконец  я  освободился,  я
принялся тушить огонь,  и в этом  мне здорово помогал  дождь.
И все же  я не смог  спасти ни мачты,  ни такелаж. Вот  и вся
моя история.
    Конан проворчал:
    - Если  бы он  был поумнее,  он не  стал бы  одновременно
поджигать  и  топить  корабль.  Либо  одно, либо другое. - Он
похлопал  помощника  по  плечу,  и  тот  скорчился  от боли в
руке.  -  Я  знаю,  что  и  ты,  и ребята вели себя достойно.
Теперь же  нам надо  понять, сколько  времени потребуется для
того, чтобы привести "Вастрель" в порядок.
    Лицо Зельтрана приняло скорбное выражение.
    -  Боюсь,  капитан,  что  работы  займут  у нас несколько
месяцев. У нас нет ни дока, ни настоящих корабелов -  поди-ка
сыщи их в джунглях!
    Юма выступил вперед.
    - Мои люди помогут вас в ремонте корабля, - сказал он.  -
Если работать вместе, мы сделаем эту работу куда быстрее.
    - Возможно, ты и прав, Юма. Спасибо тебе за то, -  сказал
киммериец.  -  Но  разве  твои  люди  что-нибудь  смыслят   в
корабельном деле?
    - Ничего они в этом  не смыслят - мои люди  привыкли жить
на суше. Но нас много,  и силы нам не занимать.  Плотников же
мы найдем столько, сколько нужно. Если ваши люди покажут  им,
что  нужно  делать,  они  не  уйдут  отсюда, пока не закончат
работу.
    -  Прекрасно!   -  сказал   Конан.  Повысив   голос,   он
обратился к приунывшим матросам:  - Ребята, мы проиграли  эту
битву, но  война еще  не закончена!  Черный Зароно, одолевший
вас  с  помощью  колдовства,  спешит  к  берегам  Зингары,  в
надежде   свергнуть   нашего   господина,   старого    короля
Фердруго!  Люди царя Юмы  помогут нам исправить корабль.   Мы
вновь   пойдем   под   парусами   на   нашем   старом  добром
"Вастреле", мы отомстим этому  подлецу и сорвем его  коварные
замыслы! Что т сказал?
    - Мы потеряли  много людей, -   печально ответил  боцман,
кивком головы указав на ряд могил.
    - Ты забываешь  о том, что  вместе с нами  плывут аргосцы
Сигурда! если  мы сколотим  одну команду  и забудем  обо всех
прежних  обидах,  люди  нам  не  понадобятся.  Люди,  что  вы
скажете мне на это? Только отвечайте честно!
    Моряки  согласно  заревели;   в  свете  луны   заблистали
поднятые сабли.

    Никогда  еще  Конан  не  видел,  чтобы  люди работали так
дружно.   Зацепив   тросами  обрубки   мачт,  они   выправили
корабль.  Они  вытащили  из  заполненного  водой  трюма   все
инструменты.  Из  стволов  поваленных  деревьев  они напилили
досок и ими залатали прореху  в борту. Они выкачали из  трюма
воду, и "Вастрель" вновь легко закачался на волнах.
    Вскоре  на  корабле  появились  новые  мачты  и рангоуты,
сделанные из  тесанного дерева.  В столице  Юмы женщины ткали
новые  паруса,  мужчины  же  разводили  огромные  костры   из
смолистых  двор  и  собирали  вытекавший  из-под  них деготь.
Работа  не  прекращалась  ни  днем  ни  ночью.  Мальчишки  из
племени Юмы освещали стапель самодельными факелами.

    И  вот  настал  день  отплытия.  Пираты едва держались на
ногах  от  усталости  и  неимоверного количества выпитого, но
"Вастрель"  уже  готов  был  поймать своими парусами утренний
бриз.
    Всю  ночь  люди  Юмы,  выстроившиеся  в  длинную цепочку,
грузили на  борт провиант:  бочки с  водой и  просяной мукой,
корзины с фруктами, копченую  свиную грудинку, горы батата  и
других овощей.  С таким  запасом провизии  пираты могли смело
отправляться и на край света.
    Едва  стало  светать,  Конан   стал  прощаться  с   Юмой.
Некогда они  повевали бок  о бок  в легионах  туранского царя
Илдиза, преодолевали  крутые перевалы  Талакмаса, боролись  с
узкоглазыми низкорослыми  всадниками, чьи  одежды были  сшиты
из блестящей кожи, сражались  с каменным идолом, напавшим  на
них  в  затерянной  среди  снегов  долине Меру. Теперь судьба
свела их в знойных джунглях Куша.
    Они молча  пожали друг  другу руки,  растеряно улыбаясь и
стараясь не  смотреть друг  в другу  в глаза.  И тот и другой
понимали,  что  в  этой  жизни  они,  скорее всего, больше не
свидятся.
    "Вастрель" поднял паруса.  Парусина тотчас же  натянулась
так,  что  снасти  зазвенели.  Черные  воины стояли на берегу
вместе со своими женами  и голыми детьми. "Вастрель"  вышел в
открытое море и взял курс на Зингару.


                       Глава 18


                КОРОЛЕВСТВО В ОПАСНОСТИ


    Солнце  уже  заходило,  когда  Конан  завел  "Вастрель" в
гавань Кордавы. Все небо было затянуто облаками.
    Немногие заметили этот изящный галеон, когда он  бесшумно
вошел в гавань и тихо уткнулся носом в дальний причал.  Конан
решил войти  в город  как можно  незаметнее, ибо  не знал  ни
того, кто сейчас  царствует в Зингаре,  ни того, сколь  давно
прибыли в город Зароно и  Тот-Амон. В том, что они  опередили
его,  киммериец  нисколько  не  сомневался. Зельтран коснулся
его руки и указал на один из причалов.
    -  Это  -  "Петрель",  -  прошептал  помощник. - Капитан,
может, стоит поджечь его, ока здесь никого нет?
    Конан заулыбался:
    - Что-то  ты сегодня  больно горяч,  Зельтран, не  мешало
бы взять  себя в  руки. Ты  ведь не  любишь спешить, верно? В
нашей  игре  ставки  куда  как  серьезнее. Скорее всего, наши
приятели  находятся   не  здесь,   они  плетут   свои  тенета
где-нибудь в королевском дворце.
    Принцесса   нетерпеливо   схватила   Конана   за    руку.
    - Капитан Конан, почему мы  не идем во дворец? Ваши  люди
могут  и  подождать.  Надо  предупредить  моего отца, что эти
предатели Вилагро и Зароно могут...
    - Да замолчите  вы! - вновь  усмехнулся Конан. -  Не надо
так  спешить,  девонька,  неужели  жизнь  тебя  этому   ее не
научила?   Вполне  возможно,  что  предатель-герцог  и колдун
Тот-Амон  уже  захватили  власть,  и  тогда  мы  попадем в их
паутину, словно глупые мухи. Нет я хочу поступить иначе.
    - Иначе? Как же именно? - не унималась принцесса.
    Конан мрачно улыбнулся:
    -  Сначала  мы  отправимся  в  то  место,  где я чувствую
себя в безопасности, - я говорю о "Девяти Обнаженных Мечах".
    - "Девяти  Обнаженных Мечах?"  - недоуменно  переспросила
принцесса.
    -  О  местечках   такого  рода  знатные   господа  и   не
слыхивали; но поверь  мне, девонька, то  как раз то,  что нам
нужно.    Зельтран,  я   возьму  с   собой  десять   человек.
Приготовь плащи и фонари, а не забудь об оружии!
    Улицы  были   пустынны;  казалось,   что  они   идут   по
некрополю.  Сигурд,  суеверный, как и  все моряки, то  и дело
вздрагивал и  начинал озираться  по сторонам,  не выпуская из
рук эфеса своей сабли.
    -  Дело  ясное  -  или  все  они  умерли,  или  их кто-то
проклял, - бормотал он,  вглядываясь во тьму. Конан  попросил
его попридержать язык.
    Одни  только  кордавские  кошки  видели  этот   небольшой
отряд,  бесшумно  проследовавший   к  двери  таверн   "Девять
Обнаженных Мечей".  Стоило им  войти внутрь,  как в  прихожую
выскочил хозяин таверну Сабрал,  на ходу  вытиравший  о халат
руки.
    - Я очень сожалею,  но сегодня наше заведение  закрыто, -
забормотал  хозяин  -  в  согласии с правительственным указом
сегодня все таверны города работали только до захода  солнца.
Соответственно, я попрошу вас...
    Конан  снял  шляпу,  сбросил  плащ  на  пол  и  испытующе
посмотрел на хозяина.
    - Что то с тобой,  приятель? - спросил он тихим  голосом.
    -  Ах,  да  я  же   вас  просто  не  узнал!   Разумеется,
разумеется -  для капитана  Конана двери  моей таверны всегда
открыты!   Заходите, ребята,  - черт  с ним,  с законом! Пока
я зажгу свечи  и найду для  вас что-нибудь покрепче,  пройдет
какое-то время, -  но вы не  волнуйтесь - все  будет так, как
вы захотите.
    - Странный  указ -  почему это  питейные заведения должны
быть закрыты именно этой  ночью? - спросил Конан,  встав так,
чтобы видна была дверь.
    Полный держатель таверны пожал плечами:
    -  Наверное,  кроме  Митры,  об  этом  никто  не   знает,
капитан.   Указ тот  был подписан  вчера вечером...   Похоже,
здесь  начинает  происходить  что-то  странное,  знаете   ли,
что-то такое...  Вначале в  Кордаве появился  капитан Зароно,
плававший  неведомо  где.  Вместе  с  ним приплыли и какие-то
стигийцы.  Этот  самый  Зароно  тут  же  направился во дворец
короля Фердруго, так, словно  этот дворец принадлежит ему.  И
заметьте - ни один стражник  не сказал ему ни слова,  - людей
короля  словно  околдовали.  Ну  а  потом  начались эти новые
указы, -  и городские  ворота теперь  на ночь  закрываться, и
остальное все изменилось...  Герцог Вилагро стал  начальником
охраны  и  тут  же  издал  указ  о введении в городе военного
положения.  Странные  вещи,  капитан,  здесь  происходят! ох,
странные! Как бы беды какой не случилось!
    - Удивительно! - сказал Сигурд.
    - Что удивительно? - не понял Конан.
    -  Неужели  не  понятно?  Клянусь  глазом Дагды и пальцем
Орванделя!  Твой  приятель  Сабрал  говорит  тебе  о том, что
город  заперт  на  замок,  а  мы  вошли  в   городскую гавань
совершенно спокойно!   Почему это  Вилагро не  заставил своих
головорезов охранять и пристынь?
    -  Похоже,   они  считают,   что  "Вастрель"   и   поныне
находится в устье  Зикамбы, - ответил Конан.
    -  Что  верно,  то  верно!  - обрадовано сказал Сигурд. -
Как-то я об этом не  подумал. Зароно никогда не поверит,  что
мы смогли  починить корабль  так быстро  - ему-то  и в голову
не придет, что люди Юмы могли помочь нам.
    Конан кивнул:
    -  Правильно  говоришь,  рыжая  борода. Если все кончится
хорошо, король Фердруго окажется  в долгу у черного  воина, о
котором он никогда не слышал и которого он никогда не увидит!
    - Раньше  к черным  я относился  иначе, -  сказал Сигурд.
- Они казались мне суеверными примитивными варварами. Но твой
друг Юма  открыл мне  глаза. Наверное,  в каждом  народе есть
свои герои и в каждом - свои подлецы.

    Однако  не  время  было  вести  праздные разговоры. Конан
принялся расспрашивать  Сабрала о  том, что  же происходит  в
городе, и тот  смог прояснить для  него многое. Вилагро  пока
не  занял  трон,  но  теперь  это  могло  произойти  в  любой
момент.   Верные  королю  гарнизоны  были  посланы  на охрану
далеких границ, либо  смещали с должности;  иным из них  были
предъявлены  сфабрикованные  обвинения,  на основании которых
они были посажены в  тюрьму. Вечером этого дня  ворота дворца
были наглухо  заперты. Ключниками  теперь были  люди Вилагро.
Во дворце должна была  состояться какая-то церемония, но  что
это за церемония, Сабрал не знал.
    -  Думаю,  речь идет об  отречении от престола,  - сказал
Конан, меряя комнату шагами.  - Мы должны попасть  во дворец.
Но как это сделать? Вилагро  и Зароно заперли все его  двери.
Тот-Амон наверняка держит Фердруго под контролем. Чары  могут
развеяться, если  король увидит  свою дочь...  тогда-то мы  и
займемся  предателями.  Где  этот  проклятый  Нинус? Он давно
должен быть здесь...
    Сигурд   нахмурил   брови.   С   час   тому  назад  Конан
осведомился у  Сабрала о  здоровье своего  товарища, ставшего
монашком. Хозяин таверны  ответил что Нинус  давно поправился
и вновь вернулся  в монастырь при  храме. Тогда Конан  послал
за ним одного из своих матросов.
    - Кто такой этот Нинус? - поинтересовался Сигурд.
    Конан передернул плечами.
    -  Я  знаю  его  еще  с  тех  времен, когда мы промышляли
воровством  в  Заморе.  Он  вернулся  в родную Зингару, когда
краснокаменная Замора показалась  ему слишком уж  неспокойным
местом. Здесь он  встретился со сладкоречивым  миссионером из
храма Митры, который  смог убедить Нинуса  в том, что  монахи
могут  жить   припеваючи,  играя   на  страхах   и  суевериях
законопослушных горожан и скучающих домохозяек. Нинус  всегда
был себе на  уме, - так  случилось и на  сей раз, -  он вдруг
возьми  и  действительно  стань  монахом!  Если  и существует
тайных  ход,  ведущий   в  королевский  дворец,   то  о   нем
наверняка будет знать  Нинус. Лучшие, чем  он, вора не  было,
перед  ним  и  Таурус  Немедийский,  которого  люди  называли
королем  воров,  кажется  мальчишкой.  Он  всегда  знал   все
ходы-выходы...
    Торжественный  звук  колокола  резанул  Конана по сердцу.
Хабела замерла и крепко сжала его руку.
    - Это  звонят в  храме всех  богов! -  воскликнула она. -
Конан, мы опоздали!
    Киммериец посмотрел на ее внезапно побледневшее лицо.
    - Что это значит? Говори же, ну!
    - Звон  этих колоколов  возвещает о  начале аудиенции! Мы
опоздали - она уже началась!
    Конан и Сигурд обменялись  взглядами и бросились к  окну,
из которого был виден стоявший на вершине холма дворец.
    В  тронной  зале  горели   огни.  Хабела  была  права   -
аудиенция уже началась.


                       Глава 19


                    КОРОЛЬ ТОТ-АМОН


    То,  что  происходило  в  тронной  зале  короля Фердруго,
напоминало  спектакль.  За  изумрудными  стеклами  ее высоких
окон то и дело  сверкали молнии, наполнявшие залу  мертвенным
серо-голубым светом.
    Она  была   огромна.  Покатые   стены  и   кольцо  мощных
тяжеловесных   гранитных   колонн,   отделанных  полированным
мрамором, поддерживали  свод, паривший  где-то в  вышине. Эта
зала была величайшим чудом королевства Фердруго.
    Огромные,  в  руку  толщиной  свечи  горели  в  массивных
золотых светильниках.   Их свет  и вспышки  молний отражались
отполированными  до  зеркального  блеска  щитами  и   шлемами
стражей, стоявших у стен залы.
    На  сей  раз  воинов  было  куда  больше, чем обычно. Это
обстоятельство  смущало  и  настораживало придворных вельмож,
созванных   во   дворец   королевским   глашатаем.   Им  было
приказано  собраться  в  тронной   зале,  дабы  монарх   смог
обратиться к ним с важной речью.
    Ливреи   стражников   тоже   вызывали   подозрение.  Лишь
немногие  были  одеты  в  форму Тронного Легиона, призванного
охранять  Его  Величество,  все  же  прочие  носили   одеяния
цветов дома Вилагро, герцога Кордавского.
    В  центре  залы  на  возвышении,  сложенном из зеленого с
темными  прожилками  малахита,  стоял  трон,  вырезанный   из
розового мрамора. Это  был трон династии  Рамиро, и сидел  на
нем сам Фердруго Третий.
    Собравшейся  в  зале  знати  в  последнее  время почти не
доводилось  видеть  своего  монарха.  Люди изумленно смотрели
на  короля,  ибо  он  состарился  так,  словно  со времени их
последней  встречи  прошли  многие  год.  Тело  его   усохло,
щеки ввалились,  члены ослабли.  Глубокие тени  легли на  его
лицо,  глаза  же  утратили  прежний  блеск.  В  свете  молний
немощный старец походил на скелет.
    На  голове,  что  казалась  слишком  тяжелой  для  тонкой
морщинистой  шеи,  поблескивала  древняя  корона   основателя
династии   короля-героя   Рамиро.    Верхнее   кольцо    этой
безыскусной золотой короны  было покрыто вырезами,  делавшими
его  похожим   на  верх   крепостной  стены   с  зубцами    и
амбразурами.
    Своими  восковыми  ссохшимися  руками  король   развернул
огромный  свиток  скрепленный   множеством  печатей.   Слабым
дрожащим  голосом  Фердруго  стал  зачитывать  сей   странный
документ.     Вначале   шла   привычно   долгая    преамбула,
перечислялись   всевозможные   титулы   и   звания,   звучали
тяжеловесные фразы,  лишенные какого  бы то  ни было  смысла,
но  имевшие   значение  юридическое.   Присутствующие   стали
нервничать - ничего хорошего подобное начало не предвещало.
    У  возвышения,  на  котором  был  установлен трон, стояло
двое.  Одним из этих  людей был герцог Вилагро. В  отсутствие
принца  Товарро,  родного  брата  короля,  герцог  был вторым
лицом  в  государстве.  По  выражению  его  лица  можно  было
сказать, что он с нетерпением чего-то ждет.
    Рядом с Вилагро стоял  человек, не знакомый ни  одному из
присутствующих. Голова этого высокого широкоплечего  человека
была обрита наголо, кожа его  была смуглой, а лицо -  хищным.
Судя  по  всему,  он  был  уроженцем  Стигии.  Тело  его было
покрыто тяжелой длинной мантией, доходящей до пола.
    На его выбритую голову  был одет странный убор  - корона,
сделанная  в  форме  золотой  змеи, свившейся кольцами вокруг
головы;  на  странной  этой  короне сверкали тысячи граненных
камней. Люди качали головами и стали перешептываться,  говоря
исключительно  о  короне  и  граненых  алмазах,  -  если  это
действительно  алмазы,  то  короне  этой  цены  нет.   Стоило
незнакомцу  шевельнуться,  как  бриллианты  тут  же  начинали
сверкать  всеми  цветами  радуги,  отражая  свет  факелов   и
свечей.
    Темнолицый человек казался  ушедшим в себя  - он едва  ли
видел  стоявших  перед  ним  людей  и  вряд ли слышал то, что
говорилось королем.  Казалось, что  стигиец сосредоточил  все
свое внимание и все свои  силы на чем-то никому не ведомом.
    За  спиной  герцога  Вилагро  угадывались  темные  фигуры
злокозненного пирата  Зароно и  жреца храма  Сета Менкары,  о
котором людям было  известно лишь одно  - так же  как Зароно,
он был приспешником герцога.
    Фердруго продолжал чтение,  теперь документ уже  близился
к  концу.  И  тут  собравшиеся  замерли от изумления, ибо вот
что они услышали.
    - "...настоящим Мы, Фердруго Зингарский, оставляем трон в
пользу Нашей дочери и наследницы Принцессы Хабелы и тем самым
в пользу помолвленного с нею в ее отсутствие великого  принца
Тот-Амона Стигийского! Да  здравствует Король и  королева! Да
здравствует  Хабела  и  Тот-Амон  -  новые  правители древней
зингарской земли!"
    У гостей от изумления  раскрылись рты. Но более  всех был
ошарашен Вилагро, герцог Кордавский.
    Он  выпучил  глаза  на  старого  короля  Фердруго;   лицо
герцога   стала   заливать    мертвенная   бледность,    губы
затряслись, силясь что-то произнести.
    Гул голосов был прерван хриплым возгласом короля:
    - На колени, сын мой!
    Высокий  стигиец  встал  напротив  трона  и  опустился на
колено.  Сняв  с головы Корону  Кобры, он бережно  положил ее
на малахитовую ступень.
    Фердруго  поднялся   с  трона   и  снял   древнюю  корону
короля-героя  Рамиро.  Трясущимися  руками  он возложил ее на
обритую голову Тот-Амона.
    Только теперь Вилагро  смог оценить все  коварство своего
союзника;  рука  его   непроизвольно  схватилась  за   резную
рукоять  кинжала,  висевшего  у  него  на поясе. Он хотел уже
было  вонзить  кинжал  в  спину  великого мага, но тут взгляд
его  упал  на  Корону  Кобры,   лежавшую  подле Тот-Амона. Он
знал о  ее чудесных  свойствах. Вернувшись  в Кордаву, Зароно
рассказал ему о ней:
    - Из  того, что  говорил мне  Менкара, и  из того,  что я
видел  собственными  глазами  во  время нашего плавания, Ваша
Милость,  я   понял  следующее.   Корона  позволяет    своему
носителю  управлять  сознанием  других  людей.  Менкара,  маг
средней  руки,  может   управлять  только  одним   человеком.
Тот-Амон,  величайший  и  магов,  способен  владеть сознанием
нескольких  людей.  Тот  же,   кто  наденет  Корону,   сможет
управлять  тысячами  -  для  этого  достаточно знать, как это
делается. Он сможет послать  на верную смерть полк  неугодных
ему  солдат.   Может  приказать  змее  или  льву убить своего
врага.
    Никто  не  может  противостоять  воле  надевшего   Корону
Кобры. Ее хозяина нельзя  застать врасплох или обмануть,  ибо
ему ведомы  мысли всех.  Приблизиться же  к нему  сможет лишь
тот,  кому  это  будет  приказано.  Смертные,  подобные вам и
мне,  мой  господин,  часто  страдают  т того, что их приказы
выполняются  скверно,  -  вспомните,  как   улизнула  от  нас
принцесса.   Однако  великий  Тот-Амон  может  не   опасаться
неудач, ему достаточно приказать,  и приказ его тут  же будет
в  точности  выполнен,  пусть   даже  его  слуге  для   этого
придется пожертвовать жизнью.
    И вот  уже старый  Фердруго возлагает  древнюю зингарскую
корону на  лысый череп  этого подлого  стигийца. Впрочем, для
этого  Тот-Амону  пришлось   снять  Корону  кобры...   Герцог
Вилагро решил действовать.
    С поразительной для его  лет быстротой герцог взбежал  на
малахитовый   помост.   Ничего   не   подозревавший  Тот-Амон
обернулся, когда корона Кобры была уже на голове у герцога.
    Герцог  двинулся  вперед  и  тут  же  услышал  сдавленное
проклятье  -  по  голову  он  узнал  Менкару.  Вилагро  резко
обернулся и  увидел, что  маг несется  на него  с кинжалом  в
руке.
    Стоило Вилагро  надеть Корону  Кобры на  свою голову, как
сознание  его  наполнилось  массой  необычных  ощущений.  Ему
казалось, что он слышит мысли всех людей, смотревших на  него
из залы; мысли  эти сливались в  неумолчный нечленораздельный
гул. Вилагро не был магов и потому не мог от них отвлечься.
    Менкара был уже  совсем близко. Отчаянным  усилием герцог
сосредоточил на  нем свое  внимание и,  выставив вперед руку,
представил,  что  Менкара  летит  со  ступеней  вниз,  словно
кто-то могучий нанес ему сокрушительный удар.
    Менкара замер, так и  не поднявшись на ступени.  Он вдруг
отшатнулся и выронил кинжал из рук.
    За спиной Вилагро раздался львиный рев, на сей раз  голос
принадлежал Тот-Амону:
    - Пес! За это ты поплатишься жизнью! - закричал  стигиец,
коверкая слова зингарского языка.
    - Умри  же сам!  - воскликнул  Вилагро и  простер руки  к
Тот-Амону.
    Однако великого мага не могла одолеть даже Корона  Кобры,
ибо нынешний  ее владелец  не умел  правильно пользоваться ей
и  был   лишен  должной   сосредоточенности.  На    мгновенье
противники замерли, пытаясь сразить волей один другого.  Даже
надев  Корону,  Вилагро  вряд  ли  мог  соперничать с великим
Тот-Амоном. Слегка  покачиваясь от  напряжения, они  смотрели
друг другу в глаза.
    Люди, стоявшие внизу, изумленно следили за  происходящим.
Среди  них  было  немало  смелых  воинов, готовых с оружием в
руках отстоять правое дело, но  в этой сумятице никто уже  не
понимал  что  же  именно  здесь  происходит.  Король дошел до
полного  идиотизма,  герцог  известен своей беспринципностью,
страшный чужеземец и вовсе никому не ведом, - кто здесь  прав
и кто здесь виноват?
    Вилагро   услышал   бормотание   Менкары   -   тот  читал
заклинание.  Он почувствовал,  то силы его слабнут.  Тот-Амон
грозно надвигался на него...

    И тут зала наполнилась  шумом. С балкона спускался  целый
отряд   оборванных   моряков,   возглавляемых   бронзоволицым
гигантом  с   гривой  нечесаных   черных  волос   и   горящим
взором. В руки гигант сжимал огромную саблю.
    Зароно изумленно воскликнул:
    - Конан! Тысяча чертей - откуда только он взялся?!
    Желтолицый   пират   побледнел,   ошеломленный  появление
огромного варвара. Но тут  же глаза его гневно  засверкали, а
лицо  приняло  решительное  выражение.  Он  вынул  из   ножен
рапиру.
    Внезапное вторжение привлекло и внимание Тот-Амона.  Будь
на его голове не  древняя зингарская корона, а  Корона Кобры,
он   почувствовал   бы   приближение   Конана   заранее,   но
мистический убор давно уже был не у него.
    Покосившись на нежданных  гостей, Вилагро вновь  устремил
свой взор на Тот-Амона. Он  понимал, что стигиец - враг  куда
более  опасный.   Если  он,   впервые  надев   корону,  может
противостоять  самому  Тот-Амону,  то  уже  с  Конаном-то  он
легко  справится.  Если  же  он  отвлечется на Конана сейчас,
стигиец раздавит его, словно жука.
    Конан замахал руками, прося внимания.
    -  Слушайте,  властители  Зингары!   -  проревел  он.   -
Изменив вашему монарху, эти  люди заколдовали его! -  Смуглая
ручища  указала  на  недвижно  стоявшего  стигийца.  - Это не
принц  Стигии,   но  настоящее   исчадие  ада!   Это  колдун,
пришедший из  нечестивой Стигии,  с тем  чтобы присвоить себе
древний трон Зингары. Земля  еще не рождала большего  злодея,
чем  Тот-Амон!  Околдовав  короля,  он  лишил  его  разума  -
король не понимает  того, что он  делает, - он  лишь выполнят
то, чего требует от него этот негодяй!
    Собравшиеся  заволновались   -  одни   тут  же   поверили
Конану,  другие   были  полны   сомнений.  Какой-то   толстяк
закричал:
    -  А  разве  не  безумие  то, что происходит сейчас? Орда
пиратов  врывается  во  дворец  во время священной церемонии:
а  их   вожак  начинает   нести  какой-то   бред!  Странники,
арестуйте этих мошенников!
    Шум в  зале усилился.  Стараясь перекричать  толпу, Конан
заорал что было сил:
    - Глупцы, посмотрите на  своего короля, и вы  убедитесь в
правдивости моих слов!
    Побледневший  Фердруго  в  растерянности  стоял  у трона.
    -  Господа,  господа,  что  здесь  происходит? - бормотал
он, глядя в лицо  собравшимся. Неожиданно для самого  себя он
обнаружил  в  своей  руке  свиток.  -  Что это? Неужели я это
читал? Ведь это какая-то  бессмыслица.
    Стало  понятно,  что  король  Фердруго  не  узнает указа,
только что  зачитанного им.  Тот-Амон, вынужденный  отвлечься
на  Вилагро,   выпустил  из-под   своего  контроля   сознание
короля.   И  тут  же  магу  пришлось  вновь обратить все свое
внимание на герцога.
    Стоило  Тот-Амону  обернуться  к  Конану,  как   Вилагро,
собрав всю свою  волю, тысячекратно усиленную  Короной Кобры,
устремил   на   него   полный   ненависти   взгляд.  Тот-Амон
зашатался и не  упал только потому,  что успел схватиться  за
спинку  трона.  Зингарская  корона,  что  была явно мала ему,
слетев с головы, со звоном покатилась по ступеням.
    Овладев собой,  маг нанес  Вилагро такой  мысленный удар,
что тот едва смог устоять на ногах.
    - Идиот, - отдай  мне корону Кобры! -  закричал Тот-Амон.
    -   Ни   за   что!   -   завизжал   в   ответ    Вилагро.
    Герцог  почувствовал,  что  теперь  ему противостоит куда
большая  сила.  Он  чувствовал,  что  Тот-Амону  помогает его
верный слуга Менкара.  Вилагро стал стремительно  терять силы
- еще немного, и он должен был погибнуть.
    Он перевел  взгляд туда,  где стоял  Конан. Казалось, что
сейчас,  не  выдержав  напряжения,  рухнут дворцовые своды. В
этот  миг  решалась  судьба  целого  народа  -  когда  одного
слова,  жеста  или  взгляда  было  достаточно для того, чтобы
решить исход событий тем или иным образом.
    И тут  слово это  прозвучало. Рядом  с Конаном  появилась
фигурка девушки, черные как  смоль волосы которой сбегали  на
плечи  шелковистым   водопадом.    Глаза  девушки   блистали.
Несмотря  на  то,  что  одета  она  была  в грубое матросское
платье, в ней нельзя было не узнать принцессу Зингары.
    - Принцесса! - воскликнул барон.
    -  Что?  Хабела? - стал  озираться по сторонам  Фердруго.
Да,  теперь  уже  никто  не  сомневался  в  том, что это была
именно она. Хабела заговорила:
    -  Граждане  Зингары,  капитан  Конан сказал правду! Этот
коварный  стигиец  смог  околдовать  моего  отца.  Конан спас
меня, и  мы тут  же поспешили  в Кордаву,  чтобы не  дать ему
взойти на трон! Стража, взять его!
    Капитан  королевской  гвардии  выхватил  саблю из ножен и
приказал  воинам  следовать  за  ним.  Конан  и  девять   его
матросов   сбежали   с   балконной   лестницы;   в  их  руках
поблескивали  клинки.  Хабела  и   жрец  храма  Митры   Нинус
оставались наверху. Маленький монашек  упал на колени и  стал
молиться:
    - О бог Митра, о Владыка  Света! Будь с нами в этот  час,
когда  угрожает  нам  темная  сила  Сета! во имя божественной
Сраоши  и  того,  чье  имя  заповедано,  помоги  нам, Зурван,
Владыка  Вечности!  Запылай  же  святым  своим пламенем, дабы
повергнуть Древнего Змея с трона его!
    То  ли  Тот-Амон  стал  уставать,  то ли Вилагро научился
пользоваться Короной Кобры,  то ли Митра  действительно решил
помочь людям, -  но Тот-Амон вдруг  побледнел и сгорбился.  И
сделал  шаг  назад.  Вилагро  уже  был  готов издать победный
крик...
    Но  не  успел  он  и  рта  открыть, как Тот-Амон прибег к
последнему своему средству. Маг выбросил руку вперед, и  зала
озарилась изумрудным  сиянием. Из  указательного пальца  мага
выходил тонкий зеленый луч.
    Корона Кобры засверкала изумрудными огнями, золото же  ее
неожиданно заалело.
    Вилагро   издал   пронзительный   крик.   Схватившись  за
голову,  он  отступил  назад  -  казалось он хочет сбросить с
себя Корону. В воздухе запахло паленым.
    И тут  же зала  озарилась ослепительным  голубым сиянием,
словно одна из гневливых молний заглянула в ее высокие  окна.
Одно  из   оконных  стекол   разлетелось  вдребезги.    Люди,
полуослепленные яркой вспышкой и оглушенные последовавшим  за
ней  громовым  раскатом,  увидели,  как ослепительная голубая
молния,   словно   космическая   плеть,   поразила    герцога
Кордавского.
    Вилагро  упал  лицом  вниз.  Корона  Кобры  слетела с его
головы  и  покатилась  по  мраморному  полу. Волосы на голове
герцога сгорели, обнажив  обоженный скальп с  черной полоской
на том месте, где корона касалась головы.
    Так бесславно  закончил свою  жизнь герцог,  возжаждавший
трона  и  короны  так   он  был  погублен  своими   неуемными
желаниями.


                       Глава 20


              АЛАЯ КРОВЬ И ХЛАДНАЯ СТАЛЬ


    На  мгновенье все замерли. Тот-Амон пришел  себя  первым.
    - Менкара! Зароно! - закричал он. - Ко мне! - Как  только
жрец Сета и пират,  сжимавший в руках рапиру,  приблизились к
магу, от приказал им: -  Срочно собирайте людей - и  наших, и
слуг  Вилагро.  Бейтесь  до  последнего!  За  исход  боя   вы
отвечаете головой!  пока Конан  на стороне  короля, мы  можем
надеяться только на силу!
    - А как же колдовство?  - прорычал Зароно. - Разве  вы не
можете смести всех наших врагов одним взмахом руки?
    - Я сделаю все, что в моих силах, но и у магии есть  свои
пределы. К оружию!
    - Вы правы,  - согласился Зароно  и тут же  повернулся на
каблуках  лицом  к  земле.  -  Люди!  - закричал он. - Герцог
мертв, но стигийский принц  на нашей стороне! Если  мы помоем
ему взойти на  трон, мы будем  править этой страной  вместе с
ним! Ко мне, люди!
    -  Ко  мне,  честные  люди  Зингары!  -  тут  же проревел
Конан.  -  Мы  обязаны  защитить  короля и принцессу и спасти
Зингару от стигийского дьявола!
    Люди   разделились   на   два   лагеря.   Большая   часть
сторонников  Вилагро  приняла  сторону  Зароно,  дворяне   же
встали  рядом  с  Конаном   и  его  матросами.  Трусливые   и
колеблющиеся немедленно покинули залу.
    - Вы  в меньшинстве!  - прокричал  Тот-Амон с  помоста. -
Сдавайтесь, и мы сохраним вам жизнь!
    Конан  грубо   послал  к   черту  и   Тот-Амона,  и   его
предложение.
    - Да здравствует Тот-Амон, правитель Зингары! -  закричал
Зароно напал на одного из воинов, принявших сторону Конана.
    Засверкали  мечи.  Противники   сошлись,  наполнив   залу
звоном  клинков  и  криков.  То  здесь,  то  там  падали люди
сраженные неприятелем. Алая  кровь заливала мрамор,  отовсюду
слышались предсмертные хрипы и стоны.
    Конан бесстрашно улыбался;  белоснежные зубы сверкали  на
его смуглом  лице. Настало  время действовать.  Жизнь научила
его  известной  осторожности  и  осмотрительности, но в такие
минуты он, словно  мальчишка, забывал обо  всем - он  был все
тем  же  неистовым  варваром,  для  которого  сраженья   были
единственной усладой. Таких  же боев, как  этот, он уже  и не
помнил.
    Он  набросился  на  одного  из  людей  Зароно. Сбив его с
ног, он ударил  его в живот  пяткой, одновременно сбив  с ног
другого  противника  и  поразив  клинком третьего, спешившего
на подмогу.
    Несмотря  на  свой  огромный  рост,  киммериец   двигался
стремительно  и  легко,  словно  пантера, скашивая неприятеля
налево  и  направо.  Низкорослые  зингарцы  казались  рядом с
ним детьми. От  ударов его огромной  сабли ломались их  мечи;
Конан  рубил  врага,  как  капусту.  Повсюду шел бой, повсюду
лилась кровь.
    Зингарцы      были      прекрасными      фехтовальщиками,
превратившими  фехтование   в  подлинное  искусство.   Однако
Конан, пусть он  и рос среди  варваров, так освоил  за долгие
годы беспрестанных  сражений воинские  искусства, что  равных
ему здесь не было.   Помимо прочего, он провел не  один месяц
в  школе  фехтования,  где  давал  свои  уроки великий мастер
Валерио, слава о котором шла по всему миру.
    Молодые  дворяне,  ставшие  на  сторону Вилагро, поначалу
относились  к  Конану  как  к  неуклюжему  увальню. Каково же
было   их   изумление,   когда   они   увидели   перед  собой
прекрасного  фехтовальщика!  Несмотря  на  то, что клинок его
был так  тяжел, а  рост так  велик, он  легко отражал  все их
атаки, разгадывая самые  хитроумные уловки и  отвечая приемом
на прием.  Киммериец  разил врага за врагом,  продвигаясь все
дальше и дальше вперед.
    И тут он  увидел перед собой  высокого человека в  черном
вельветовом камзоле. Это был Черный Зароно.
    Зароно не был  трусом, напротив -  выдержке и отваге  его
многие  могли  позавидовать.   Дав,  он  привык   действовать
исподтишка, но  вызвано это  было никак  не его  трусостью, а
скорее  его  беспринципностью  и  расчетливостью.  Он  всегда
думал только  о цели,  оправдывая ею  любые средства. Решение
сразиться с  Конаном казалось  безрассудством, но  уж слишком
велика была  ненависть Зароно,  которому Конан  представлялся
источником  всех  его  бед  -  как  былых, так и нынешних. Он
мечтал о мести с тех самых пор, как они подрались в  таверне.
Тогда  Конан  огрел  его  так,  что  голова  Зароно  едва  не
слетела с плеч.
    Зароно   понимал,    что    ждать   за    это    какой-то
благодарности  от  Тот-Амона  не  приходится.  Если  Тот-Амон
действительно  станет  королем,  то  все  посты в государстве
тут же отойдут стигийцам,  жрецам храма Сета. Впрочем,  может
статься, Тот-Амон  и назначит  его на  какую-нибудь должность
и, уж во всяком случае,  не станет казнить его; если  же верх
одержат  сторонники  прежней  династии,  то  его, Зароно, вне
всяких сомнений ждет плаха.
    Рапира  Зароно  скрестилась   с  саблей  Конана.   Зароно
сделал стремительный  выпад, но  киммериец отразил  этот удар
и  тут  же  нанес  ответный,  целя  Зароно в голову. Зингарец
ушел в сторону, и сабля со звоном ударила по его рапире.
    Повсюду  кипела  битва.  Повсюду  валялись  трупы, отчего
тронная   зала   стала    походить   на   бойню.    Численное
преимущество  сторонников  Зароно  уже  начинало сказываться.
Противника  удалось  разделить  на  две группы: первую группу
теснили  к  лестнице,  с  которой  появился  Конан,   вторую,
тесным кругом обступившую короля, - к дальнему углу залы.
    Конан и Зароно продолжали свой поединок. Теперь  зингарцу
уже казалось,  что он  погорячился, решив  сразиться со своим
заклятым  врагом.  В  искусстве  фехтования  он  нисколько не
уступал Конану,  но тот  явно превосходил  его и  в силе, и в
выносливости.  Зингарец  стал   потихоньку  сдавать,   однако
отступать он и  не думал. Либо  об убьет этого  варвара, либо
сам погибнет в бою.
    Тот-Амон   невозмутимо    сошел   с    помоста.    Обходя
сражающихся  воинов,  он   неспешно  направился  по   залитым
кровью  плитам  к  короне  Кобры,  что  так  и лежала на полу
залы.   Воины Конана  легко могли  поразить его,  но они даже
не пытались сделать этого. Казалось, что они не видят мага.
    На самом  деле они  видели его  ясно, однако  маг волевым
усилием смог внушить им,  что его, Тот-Амона, они  трогать не
должны.    Это    внушение    требовало    от    него   такой
сосредоточенности,   что    он    и   не    пытался    как-то
воздействовать  на  Конана.  Для  того  чтобы совершать нечто
большее, он нуждался  как в покое,  так и в  своем магическом
приборе.   Изумрудный  луч  им  был  уже  использован,  вновь
воспользоваться  им  он  мог  только  через  несколько часов.
Тот-Амон спокойно перешагнул  через тело Менкары,  сраженного
случайным  ударом  чьей-то  руки.  Стигиец  нагнулся и поднял
Корону с  пола. Она  все еще  была горячей,  но он  держал ее
так, словно не чувствовал  боли. Маг принялся осматривать  ее
и вдруг,  негромко выругавшись,  отбросил ее  в сторону  так,
словно она была никчемной безделушкой.
    В  тот  же  миг  из-за  стен  дворца послышались какие-то
крики.   Уже  через  минуту  в  зале  появилась  вся  команда
Конана,  возглавляемая  Зельтраном  и  Сигурдом. Матросы были
вооружены   пиками   и    саблями.   Дождавшись   Нинуса    и
отправившись вместе  с ним  во дворец,  Конан послал  Сигурда
на  корабль  за  подмогой.   Матросы  должны  были  незаметно
покинуть галеон и проникнуть  во дворец тем же  тайным ходом,
по которому в него пробрался Конан.
    Битва стала  принимать совсем  иной оборот.  Отряд людей,
верных  королю,   пошел  в   наступление.  Ряды    мятежников
дрогнули,  не  устояв  перед  натиском  противника. Хлынувшая
назад толпа растащила Конана и Зароно в разные стороны.
    Полный  решимости  продолжать  поединок,  Зароно принялся
расталкивать своих  людей, но  тут чья-то  тяжелая рука легла
ему на плечо.  Он хотел было  сбросить ее, но  тут неожиданно
понял, что это - рука Тот-Амона.
    - Настало  время подсчитывать  потери, -  угрюмо произнес
стигиец. - Короны больше нет - она сгорела...
    - Отпустите  меня! -  неожиданно зло  закричал Зароно.  -
Мы еще можем победить, и я еще не прикончил этого борова!
    - Богам угодно, чтобы в этом бою победил Конан.
    - Откуда вы это знаете?
    Тот-Амон пожал плечами.
    -  Я  знаю  не  только  это.  Я ухожу; если хочешь - идем
вместе.
    Стигиец  отвернулся  и  направился  к  выходу. Зароно как
зачарованный шел вслед за ним.
    -  Стой!  -  послышался  крик  Конана.  - Эй вы, псы, так
легко уйти вам не удастся!
    Неистово  размахивая  своей  страшной  саблей, Конан стал
пробиваться к двери.
    Тот-Амон удивленно поднял брови.
    - Варвар, ты начинаешь  утомлять меня! - Средним  пальцем
левой руки,  на которой  было надето  массивное медное кольцо
в  форме  змеи,  кусающей  себя  за  хвост, стигиец указал на
гобелен,  висевший  меж  двумя  узкими  окнами. - Н'гхокх-гха
нафаяк фтангуг! Вгох ньекх!
    Гобелен  внезапно  ожил.  Он  заволновался, изогнулся и с
треском  оторвался  от  стены.  Словно огромная летучая мышь,
он  полетел   над  головами   сражающихся  воинов.   На   миг
зависнув над  головой Конана,  гобелен камнем  купал на него,
укрыв его с головы до ног.
    - Иди быстрее, если  хочешь сохранить голову! -  приказал
Тот-Амон Зароно.
    На то,  чтобы выбраться  из-под гобелена,  у Конана  ушло
всего несколько  секунд, но  к этому  времени в  зале уже  не
было  ни  Тот-Амона,  ни  Зароно.  Их  сторонники,  покинутые
своими предводителями,  бросили оружие,  сдаваясь на  милость
победителей.
    Держа  саблю  над  головой,  Конан  выбежал  из  двери  и
понесся к парадной лестнице.  Он выбежал из дворца  и услышал
далекий стук копыт, что становился все тише и тише...

    Утренний  ветерок  весело  посвистывал  в снастях. Поймав
ветер,  паруса  "Вастреля"  загудели,  и  он  наконец вышел в
открытое море.
    На  шканцах   стоял  постриженный   и  гладко    выбритый
киммериец, с головы до пят одетый  во все новое - от шляпы  с
пером  до   блестящих  ботинок.   Конан  довольно   вздохнул.
Хватит с него  и заклинаний, и  магов, - надоело  сражаться с
тенями!   Все,  что  ему  нужно,  - крепкий корабль, надежная
команда, меч на боку да цепь впереди!
    -  Приятель,   клянусь  грудью   Иштар  и   срамным  удом
Нергала,  я  уж  было  решил,  что  ты  совсем сумасшедший! -
проревел Сигурд-ванир под самым его ухом.
    - Это почему  же? Из-за этого,  что я отверг  предложение
Хабелы? - заулыбался Конан.
    Рыжебородый северянин кивнул.
    - Она  ведь такая  красивая, такая  пышная, она  нарожала
бы тебе  крепких сыновей.  Мало того,  при желании  ты мог бы
получить и трон Зингары.  После всех этих треволнений  король
Фердруго вряд  ли долго  протянет, корона  и королевство  тут
же перейдут к его дочери!
    -  Нет  уж  -  спасибо.  Однажды  я  уже  был  наложником
королевы.   Нзинга  была   женщиной  взрослой  и   страстной,
Хабела же еще сущий ребенок -  в голове у нее невесть что.  К
тому  же  Фердруго  может  протянуть  куда  дольше,  чем   ты
думаешь.   Теперь, когда  никто его  не дурачит,  он выглядит
лет  на   десять  моложе   -  ты   только  вспомни,   как  он
приосанился!  Как  только Фердруго пришел  в себя, он  тут же
объявил  недействительным  этот  безумный  указ,  в   котором
Хабела называет  супругом Тот-Амона,  - так  что, как видишь,
и мозги у него еще варят.
    Что  касается  Хабелы,  то  она  мне нравилась. Я ее даже
любил  по-отцовски.  Говоря  между  нами,  я  принял  бы   ее
предложение,  если  бы  только  не  то  будущее,  которое оно
сулит.
    - Что ты имеешь в виду?
    -  Пока  мои  раны  заживали,  я  имел  честь  обедать  с
королем  и  принцессой.  За  это  время  Хабела  мне  все уши
прожужжала о том,  что я должен  буду делать. Изменить  речь,
изменить платье, изменить манеры  и все такое прочее.  Короче
говоря,   я   должен   был   стать   идеально  воспитанным  и
благонравным  зингарцем,  который  с  надушенным  платочком в
руке  и  со  слезами  на  глазах  смотрит на то, как крутятся
балерины из королевской труппы.
    Может быть, я и  глупее придворного философа Годриго,  но
я точно  знаю -  чего я  хочу и  чего не  хочу. Нет,  Сигурд,
если  Крому  будет  так  угодно,  когда-нибудь я и окажусь на
троне.  Но это будет не свадебный подарок - ты понимаешь?
    И  еще  -  Фердруго  был  уж  слишком  щедр. Он отдал мне
Корону кобры,  которую я  тут же  снес к  златокузнецу Хулио.
Ты никогда не задумывался -  почему это у нас на  корабле все
новое: и такелаж, и одежда,  и прочее? Мне нет еще  и сорока,
а я уже стал богатеем! Нет, Сигурд, не по мне все это!
    Спасать королей  не наше  дело, -  ты уж  поверь мне, - у
нас и без того  забот по горло -  кто же станет грабить  всех
этих  купцов  из  Аргоса  и  Шема?  Оставь  ты  в  покое  эту
полоумную принцессу  - пора  бы нам  и делом  заняться! Идем,
взглянем  на  карту!  -  Конан  повысил голос: - Зельтран! Мы
ждем тебя у меня в каюте!
    Конан  сошел  со  шканцев.  Рыжебородый  гигант изумленно
посмотрел  ему  вслед  и,   всплеснул  руками,  поспешил   за
киммерийцем.
    -  Клянусь  зеленой  бородой  Ллира  и  молотом  Тора!  -
проворчал он. - С этими киммерийцами спорить невозможно!
    Снасти  поскрипывали,  над  галеоном  крича парили чайки.
"Вастрель"  на  всех  парусах  шел  на  юг,  навстречу  новым
приключениям.



Роберт Э.Ховард
КОНАН-ВАРВАР

ЧАС ДРАКОНА

Перевод
А.А.Шалина
Gnome press, New York 1950
Conan the Conqueror:
Hour of the Dragon


"Час Дракона" Роберта Э. Ховарда является одной из частей
популярного на Западе сериала "Конан - варвар" ("Конан -
завоеватель"), имеющего неоднократные видеоэкранизации (с
А.Шварценеггером в главной роли) и относится к подсерии "ФЭНТЭЗИ".
Это остросюжетный рыцарский роман с элементами мистики,
динамичным сюжетом и положительным супергероем, в неравных
схватках сражающимся с силами зла.


Могучий лев сорвался в мрак,
В объятьях злобных фурий.
Расправил крылья злой дракон
На гребне черной бури.
Лежат герои вечным сном,
Уснув в бою кровавом,
А в глубине зловещих гор
Проснулись силы мрака...
Звон стали, пламя, трупов хлад,
Рыдания и стоны...
Смертельным страхом полон взгляд -
Кто ж встанет пред Драконом?..


ОГЛАВЛЕНИЕ

Часть первая. ЧЕРНЫЙ ВЕТЕР

Глава первая: СПЯЩИЙ, ПРОСНИСЬ!
Глава вторая: ПОРЫВ ЧЕРНОГО ВЕТРА
Глава третья: ОБВАЛ
Глава четвертая: "ИЗ КАКОГО ЖЕ ТЫ ВЫПОЛЗ ПЕКЛА?"
Глава пятая: УЖАС КАЗЕМАТА
Глава шестая: КРОВЬ ЗА КРОВЬ
Глава седьмая: ЗАВЕСА ТЬМЫ
Глава восьмая: ПЕПЕЛ БЫЛОГО
Глава девятая: ДУХ КОРОЛЯ
Глава десятая: МОНЕТА ИЗ АРХЕРОНА

Часть вторая. СЕРДЦЕ КОРОЛЕВСТВА

Глава одиннадцатая: ВЕРНЫЙ МЕЧ ЮГА
Глава двенадцатая: ЖАЛО ДРАКОНА
Глава тринадцатая: ДУХ ПРОШЛОГО
Глава четырнадцатая: ЧЕРНАЯ ЛАДОНЬ СМЕРТИ
Глава пятнадцатая: ВОЗВРАЩЕНИЕ КОРСАРА
Глава шестнадцатая: ТЕНИ ЧЕРНЫХ СТЕН
Глава семнадцатая: ОСКВЕРНИТЕЛЬ ВЕРЫ
Глава восемнадцатая: И НЕ УЗНАЕШЬ СМЕРТИ...
Глава девятнадцатая: В ОБИТЕЛИ МЕРТВЫХ
Глава двадцатая: ...И ВОССТАНЕТ ИЗ ПРАХА АРХЕРОН
Глава двадцать первая: ЦЕНА РАСПЛАТЫ
Глава двадцать вторая: ДОРОГА В АРХЕРОН

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ЧЕРНЫЙ ВЕТЕР

СПЯЩИЙ, ПРОСНИСЬ!

По собранным в складки бархатным портьерам и по стенам небольшой
темной комнаты заметались рваные тени от пламени длинных свечей.
Однако сюда не проникало даже слабое дуновение ветра. Рядом со
столом из черного дерева, на котором, поблескивая резным яспесом,
лежал зеленоватый саркофаг, стояли четверо. В поднятой правой
руке каждого из них дивным зеленым пламенем горела черная свеча
из особого воска. Все вокруг было окутано ночью, и лишь ветер
завывал протяжно и злобно в мрачных сплетениях ветвей.

В комнате царили напряженная тишина и колеблющиеся тени, а
четыре пары блестящих глаз, не отрываясь, вглядывались в длинную
зеленую крышку саркофага, по которой, струясь, вились, как змеи,
загадочные иероглифы, вызванные к жизни неверным светом свечей.

Человек, стоявший в ногах саркофага, слегка наклонился
вперед и стал водить свечой, словно пытаясь написать ею в воздухе
магический символ. Потом, поставив ее в чашу из багряного золота,
он пробормотал какое-то непонятное своим спутникам заклинание и
опустил руку под складки своей обшитой горностаем накидки. Когда
он вынул ее обратно, в его сжатых пальцах пылал живой огонь.

Трое его пораженных спутников затаили дыхание, а потом
смуглый, рослый мужчина, стоявший в головах саркофага, сдавленным
голосом прошептал:

- Сердце Арумана...

Старший из четырех мужчин резким жестом велел ему
замолчать...

Где-то вдалеке раздавался жалобный собачий вой, а за надежно
запертыми дверями комнаты были слышны чьи-то осторожные шаги,
однако никто из находившихся здесь людей не отрывал взгляда от
саркофага, над которым мужчина в горностаевой накидке водил в
воздухе теперь уже огненным драгоценным камнем и бормотал заклятия,
память о которых была утеряна еще в дни гибели Атлантиды. Свет и
жар, исходившие от этого камня, слепили глаза... И вдруг резная
крышка саркофага вздрогнула и с треском лопнула, словно в центр
ее попал удар сокрушительной силы. Рассыпавшись на куски, она
открыла взорам покоившуюся под ней мумию - сутулую, сморщенную
фигуру, коричневая иссохшая кожа которой проглядывала сквозь
прогнившие бинты, а руки и ноги были похожи на высохшие ветви
старого дерева.

- Ты что, оживить его хочешь? - пробормотал с саркастической
усмешкой небольшой смуглый мужчина, стоявший справа. - Да он же
рассыплется от первого прикосновения. Глупости...

Высокий, в руках которого пылал камень, повелительно цыкнул
на него. На его широком белом лбу блестели капельки пота, а глаза
были напряженно расширены. Он еще сильнее наклонился вперед и,
стараясь не коснуться мумии, возложил драгоценность ей на грудь, а
потом отступил назад и с каким-то безумным напряжением стал
смотреть на нее, продолжая беззвучно шептать заклятия.

Казалось, будто частица живого огня мерцает на сморщенной
груди высохших останков. И вдруг сквозь сжатые зубы взирающих на
это людей непроизвольно вырвался короткий вздох, ибо перед их
глазами происходила поразительная перемена. Иссохшая фигура в
саркофаге стала приподниматься, увеличиваться и приобретать
объем. Ее прогнившие бандажи и бинты лопались и превращались в
коричневый прах. Конечности мумии выпрямлялись, а кожа начала
светлеть.

- О, господи!.. - прошептал высокий золотоволосый мужчина,
стоявший справа. - Он не из Студжии! Ну, хоть это ладно...
     И вновь дрожащий палец приказал ему замолчать. Собака уже
перестала выть, взвизгнув, словно испугавшись чего-то, отголосок
этот скоро затих, и в наступившей тишине стал слышен скрип
тяжелых запертых дверей, будто кто-то с огромной силой давил на
них снаружи. Золотоволосый шагнул было открыть, положив ладонь на
рукоять меча, но человек в мантии из горностая предостерегающе
зашипел:

- Остановись! Не разрывай магической цепи! И не подходи к двери,
если тебе дорога жизнь!

Тот, пожав плечами, обернулся и застыл, как вкопанный: в
яспесовом саркофаге лежал с закрытыми глазами живой человек -
высокий, крепкий, с чистой белой кожей и совершенно обнаженный.
Потом глаза его раскрылись, но взгляд их оставался бессмысленным,
как у новорожденного. На матовой груди его, оттененной большой
черной бородой, все еще мерцал огромный драгоценный камень.

Мужчина в накидке зашатался, словно охваченный сильной
слабостью после продолжительного нечеловеческого напряжения.
- Боги! - прошептал он. - Это Ксалтотун!.. Он жив! Валериус!
Тараскуз! Амальрик! Вы видите? Вы видите!? Я сомневался...
Прошлой ночью мы все были в одном шагу от разверзнутых врат ада,
за спинами у нас стояли кошмарные чудовища темноты, - они
следовали за нами по пятам до дверей этой самой комнаты, - но мы
все-таки возвратили жизнь великому магу и чародею!

И не говори, - жариться нам  теперь в этом самом аду веки
вечные... - пробормотал коренастый, смуглый Тараскуз.

Светловолосый,  которого   звали  Валериусом,   на  это
весело рассмеялся:

- Да какие муки могут быть  хуже самой жизни?
Мы же все  обречены на страдания со дня своего  рождения! Но
покажи мне того,  кто за королевский  трон  не  продал  бы  свою
жалкую душонку дьяволу?..

-  ...Его  взгляд  бессмыслен, Орастес, - неожиданно отозвался рослый
Амальрик.

- Он очень долго был мертвым, - ответил Орастес. - Он
сейчас, как человек, которого неожиданно  разбудили после
глубокого  сна, - душа его к нему еще  не вернулась. Когда это
случится,  силы тьмы отхлынут, и память  вновь вернется к  нему.
Это будет  уже скоро.

Он  вновь  склонился  над  саркофагом  и, заглянув  в глаза лежащему                    человеку,
там человеку, позвал:
- Ксалтотун, проснись!

Губы      воскрешенного      механически задвигались:
-    Ксалтотун    ...    -    произнес    он
глухим   шепотом.
-  Ты  -  Ксалтотун,  -  настаивал  Орастес
тоном   гипнотизера, внушающего что-то усыпленному. -  Ты
Ксалтотун из города  Питона в Архероне.

В  глубоких   темных  глазах   мелькнул  слабый    проблеск.
- Я   был Ксалтотуном,  - послышался  ответ. -  Он теперь  мертв.
-  Ты  Ксалтотун!  -  крикнул  Орастес  вновь.  -  Ты  снова жив!
- Я сплю  вечным сном в  темной пещере святилища  Кемм, где давно
умер...
- Жрецы, давшие тебе яд, сделали из твоего тела мумию. Но  теперь
ты вновь жив! Сердце Арумана вернуло жизнь твоему высохшему  телу
и          скоро          возвратит          тебе           душу.
- Сердце Арумана! - пламя  мысли в глазах разгорелось сильнее.  -
Его           украли           у           меня          варвары.
- Он вспомнил! - приободрился Орастес. - Выньте его из саркофага.

Присутствующие    послушались    его    после     секундного
замешательства, словно  боясь прикоснуться  к человеку,  которого
они только что  воскресили. Напряжение с  их лиц не  исчезло даже
после  того,  как  они  ощутили  под  своими  пальцами   плотное,
мускулистое  и  наполненное  жизнью  тело.  Теперь  Орастес  одел
осторожно перенесенного  на диван  Ксалтотуна в  темную бархатную
накидку,  украшенную   блестками  в   виде  золотистых   звезд  и
полумесяцев,  а  на  голову  опустил  чалму  с  золотым   верхом,
скрывшую   его    ниспадающие    на   плечи    черные    кудри.

Тот безмолвно позволял делать с собой все, что угодно, и  не
открывал рта до  тех пор, пока  его не усадили  в похожее на
трон кресло   с   высокой   черной   спинкой,   широкими
серебряными подлокотниками и ножками,  выполненными в виде
золотых когтистых лап.  Он  сидел  неподвижно,  но  его темные
глаза уже постепенно приобретали осмысленное выражение,
наполняясь загадочным  светом.  Казалось,  будто  свет  этот,
давным-давно исчезнувший, не спеша всплывает    на    поверхность
из    темных    глубин    ночи.

Орастес  осторожно  глянул
на  своих  товарищей,  все   еще недоверчиво вглядывающихся в
своего безответного собеседника.  Им было не привыкать  - их
стальные  нервы могли выдержать  даже то, что  обычного
человека  довело  бы  до безумия. Это были не слабаки, а
известные воины, отвага которых славилась повсюду, точно так
же, как и властные амбиции и жестокость.  Убедившись, что с
ними все в порядке, он вновь обернулся к тому, кто сидел  в
кресле  с  богатым  эбеновым  покрытием.  А тот наконец произнес:
- Теперь  я вспомнил.  Я Ксалтотун,  верховный жрец  бога Сета  в
археронском городе Питоне.

Голос  его  был  сильным  и   звенящим,  а  говорил  он
на немедийском     диалекте     с     дивным     древним
акцентом.  - Сердце  Арумана... Мне  показалось, что  оно
нашлось,  - где же оно?

Орастес вложил его ему в  ладонь и облегченно вздохнул,  наконец
избавившись  от  страшного  камня,  пылающего  теперь  в
пальцах Ксалтотуна.

- Его украли у меня
очень давно, - продолжал тот. - Это  кровавое сердце тьмы,
несущее  проклятие и зло.  Оно пришло в  этот мир из глубины
времен,  и никто  не знает  откуда. Пока  оно было в моих руках,
никакая  сила  не  могла  меня  одолеть. Но его украли, и империя
Архерон пала,  а я, словно  изгнанник, укрылся в  мрачных пещерах
колдовской страны Студжии. Я многое вспомнил, но еще не все...
А   какой   сейчас    год?  -
Конец  года Льва,  - ответил  Орастес. -  Три тысячи  лет после
падения                                                 Архерона.
-  Три  тысячи  лет...  -  как  эхо  пробормотал Ксалтотун. - Так
много...           А           вы           кто            такие?
- Меня зовут  Орастес, я бывший  жрец бога Митры.  Этот человек -
Амальрик, барон фон Тор из Немедии; тот - Тараскуз, младший  брат
короля той  же страны.  А вот  этот высокий  - Валериус, законный
наследник          трона          королевства           Акулония.
- Зачем же вы вернули меня к жизни? - поинтересовался  Ксалтотун.
-         Чего         вы         от         меня         хотите?

Было видно, что он уже  полностью пришел в себя и  разум его
работает в полную силу. Из поведения его исчезли неуверенность  и
настороженность. Он явно  отдавал себе отчет  в том, что  на этом
свете ничего не  дается даром и  за все нужно  платить. А Орастес
заплатил            ему            достаточно             дорого.
- Прошлой ночью мы  открыли врата адского пекла,  чтобы вызволить
оттуда твою душу  и вернуть ее  в тело. Мы  хотим попросить твоей
помощи в  нашем деле.  Мы хотим  - посадить  Тараскуза на
трон  Немедии,  а  для  Валериуса  добыть  корону  Акулонии. Твоя
чернокнижная   сила   может   нам    в   этом   хорошо    помочь.
- Но ты же сам неплохо  посвящен в эти темные таинства, -  быстро
возразил  ему  Ксалтотун,  -  коли  сумел  вернуть  мне жизнь. Но
интересно,  откуда  верховный  жрец  бога  Митры  знает  о Сердце
Арумана     и     о     черных     заклятиях     культа   Скелос?
- Я уже не жрец Митры, -  ответил ему Орастес. - Я не ношу  этого
звания с  тех пор,  как посвятил  себя черной  магии. Если  бы не
Амальрик, меня давно бы уже  сожгли на костре, как колдуна.  Но я
остался  жив  и  продолжал  совершенствовать  свое  мастерство. Я
странствовал  по  Заморью,   Вендии,  Студжии,  по   неизведанным
джунглям  Китая.  Я  читал  оправленные  в  железо книги Скелоса,
разговаривал  с  невиданными  существами  из  бездонных  пещер  и
чудовищами  без  обличья  во  мрачных,  повитых  влажным  туманом
джунглях.  В  охраняемом  черными  демонами  склепе  под  мрачным
гигантским покровом святилища бога  Сета в самом сердце  страшной
Студжии  я  отыскал  твой  саркофаг  и овладел чарами, способными
вернуть жизнь  твоему иссохшему  телу. Из  полусгнивших старинных
манускриптов я узнал  о Сердце Арумана,  а потом целый  год искал
место, где оно спрятано, прежде чем получить его .

- А к чему  тебе были  все эти  заботы о  моей душе?  - с подозрением
спросил жреца Ксалтотун. -  Почему ты  сам не  воспользовался им,
чтобы                      обрести                        власть?
-  Никто  из  живущих  ныне  людей  уже  не  знает тайн Сердца, -
объяснил  Орастес.  -  Заклятие,  благодаря  которому  оно  может
раскрыть  свои  полные  возможности,  не  дошло  до  нас  даже  в
легендах. Мне неведомы его секреты, и я воспользовался им  только
затем, чтобы оживить тебя. Только ты знаешь темные тайны  Сердца.

Ксалтотун молча покачал головой, задумчиво глядя в  огненные
глубины                   драгоценного                     камня.
- Мои познания в черной  магии стали столь могущественны лишь  от
собранных   воедино   знаний   других   людей,   -   пояснил  он.
- Но даже я не знаю  всех этих возможностей. Я не повелевал  этой
силой и в древности и только следил, чтобы она не обернулась против
меня. Потом камень был у меня украден, и в руках одетого в  перья
шамана  дикарей  он  одолел  мою  магическую  мощь и был спрятан
неизвестно  где,  а  меня  отравили  завистливые  жрецы  Студжии.
- Он был  спрятан под святилищем  бога Митры в  Тарантии, столице
королевства Акулония, в глубокой пещере, - произнес Орастес. - При
помощи хитроумного  плана я  отыскал твои  останки в  студжийском
подземном святилище  бога Сета.  Разбойники из  заморья, хранимые
моими заклятьями, о происхождении которых лучше умолчать, выкрали
твой  саркофаг  из  когтей  его  ужасных  стражников.  А   потом,
караваном  верблюдов,  по  морю  и  на  воловьих упряжках он был
доставлен сюда. Те же разбойники, а вернее, только те из них, кто
пережили первое испытание,  похитили Сердце Арумана  из найденной
мною пещеры под святилищем бога Митры. Но даже мои заклятия  чуть
не подвели: почти все они остались там навсегда. Лишь один из них
уцелел  там  и  успел  передать  камень  мне из рук в руки, чтобы
тотчас умереть в страшном бреду от увиденного в проклятом склепе.
А ведь  это были самые  надежные люди,  наиболее пригодные  для такого
рода работ. Никто кроме них - даже под охраной моих чар - не  был
бы в  состоянии добыть Сердце  из  темноты,  в  которой под охраной черных
демонов  оно  спало,  скрытое  от  людских  глаз три тысячелетия,
минувших            после            упадка             Архерона.

Ксалтотун опустил  свою голову  и уставился  в пол,  как бы
пытаясь углубиться взглядом в ушедшие столетия. Львиная  грива
его                                                  колыхнулась:
- Три тысячи лет! - пробормотал он. - Господи!.. Расскажите  мне,
что     произошло      на      свете      за     это       время.
- Варвары, разорившие Архерон, основали новые королевства, - начал
свой рассказ Орастес. - На том месте, где когда-то была  империя,
появились государства Акулония, Немедия и Аргос, названные так от
племен,  которые  дали  им  начало.  Старые  королевства  - Офир,
Коринтия  и  Котт,  ранее  подчинявшиеся  Архерону,  после гибели
империи                 получили                   независимость.
- А что сейчас  с народом Архерона? -  поинтересовался Ксалтотун.
-  Когда  я  бежал  в  Студжию,  Питон  лежал в развалинах, а все
большие города Архерона с  их пурпурными башнями заливали  потоки
крови,     и     там     властвовали    варвары...
- Несколько сотен  лет назад еще  были некоторые горские  народы,
которые  хвалились  своим  происхождением  от жителей Архерона, -
ответил ему Орастес. - Но наши полудикие предки стерли их с  лица
Земли.  Слишком  многое  им  пришлось  вытерпеть  от  властителей
Архерона.

Жестокая  мрачная  улыбка   искривила  губы   воскрешенного.
- О, да! Немало этих варваров, - как мужчин, так и женщин, прошли
через вот эти самые руки на жертвенных алтарях. Я сам видел,  как
на главной площади Питона из их голов складывали целые  пирамиды,
когда  короли  возвращались  из  походов  на запад, везя добычу и
обнаженных                                             пленников.
- Да...  Но потом  их мечи  отпраздновали победу  и день расплаты,
после чего  Архерон перестал  существовать, а  Питон с пурпурными
башенками стал  легендой давно  минувших лет.  На руинах  некогда
могучей  империи  выросли  и  окрепли  молодые  королевства.  Мы
воскресили тебя, чтобы ты помог нам овладеть ими. Пускай они и не
такие  большие,  сильные  и  богатые,  как  древний  Архерон,  но
достаточно  хорошо  вооруженные,  чтобы  их  просто  так одолеть.
Смотри!  -  и  Орастес  развернул  перед  гостем  карту,  искусно
вычерченную                      на                        ткани.

Ксалтотун быстро  окинул ее  взглядом и  ошеломленно покачал
головой:
-  Очертания   стран  изменились.   Все  кажется   знакомым,   но
искаженным,       как        в       фантастическом        сне...
-  Смотри!  -  повторил  Орастес,  водя  по  карте пальцем. - Это
Бельверус,  столица  Немедии,  где  мы  сейчас  находимся.  А вот
границы немедийских земель  - на юге  и юго-востоке лежат  Офир и
Коринтия,  на  востоке  -  Бритейн,  а  на  западе  -   Акулония.
- Это карта мира, которого я не знаю, - тихо произнес  Ксалтотун,
но  Орастес  не  заметил  жесткого  огня  ненависти, запылавшего в
его темных                                                глазах.
- Это  карта мира,  который ты  поможешь нам  изменить! -  твердо
сказал бывший жрец.  - Сначала нужно  посадить Тараскуза на  трон
Немедии.  Но  сделать  это  необходимо  бескровно,  причем  таким
способом, чтобы не навлечь на  него подозрений. Ни к чему,  чтобы
страну  разрывала  на  части   гражданская  война,  -  эти   силы
понадобятся для войны против Акулонии. Вот если бы король Немед с
сыновьями умерли естественной смертью, например, от  какой-нибудь
болезни, Тараскуз мирно и спокойно взошел бы на трон, как ближайший
наследник.

Ксалтотун    молча    кивнул,    и    Орастес     продолжил:
- Второе  задание более  трудное. Для  того, чтобы  трон Акулонии
занял   Валериус,  войны  не  избежать.  А  это  значит, что наше
королевство  столкнется  с  сильным  противником.  Это  упорный и
воинственный  народ,  чья  твердость  закалялась  в  схватках   и
войнах  с  племенами  пиктов,  воинами  Зингара  и  Циммерии. Уже
пять  сотен  лет  Акулония   и  Немедия  находятся  в   состоянии
войны,   но   последнее   слово   всегда   оставалось  за  армией
Акулонии.

Их правитель - лучший боец среди воинов западных земель. Он
иноземный  авантюрист,   захвативший  корону   путем  победы    в
гражданской войне. Он сверг  власть короля Ниода и  сам воцарился
на его троне. Зовут этого проходимца Конан, и нет пока  человека,
который    справился    бы    с     ним    в    открытом     бою.

Настоящим же, законным наследником трона является  Валериус.
Он был изгнан из своей  страны как родственник Ниода и  уже много
лет провел за пределами отечества. Однако в жилах его течет кровь
давней  королевской  династии,  и  многие  бароны  Акулонии тайно
желали  бы  падения  Конана,  у  которого  в  крови  не  то   что
королевского,  -  благородного-то  ничего  нет.  Но простонародье
относится к  нему лояльно,  так же,  как и  дворянство отдаленных
провинций. Если, однако  же, его армия  будет разбита в  бою и, -
все может случиться, - сам Конан в том же бою погибнет, взойти на
трон  Валериусу  будет  несложно.  Со  смертью  Конана перестанет
существовать   еще    один   центр    враждебной   нам    власти.
- Хотел бы я посмотреть  на этого короля, - задумался  Ксалтотун,
поглядывая на  серебряную настольную  лампу, стоявшую  в одной из
ниш стены. Абажур лампы не давал отражения, но по выражению  лица
чародея Орастес  догадался, чего  тот хочет.  Орастес почтительно
склонил голову,  словно хороший  подмастерье, без  слов уловивший
пожелание       настоящего       мастера,       и       произнес:
-       Я       постараюсь        тебе       его        показать!

Он сел  перед абажуром  на мягкий  стул и  уперся в  матовую
поверхность гипнотизирующим взглядом. И вдруг из бледной  глубины
металла начали подниматься вереницы размазанных теней.  Выглядело
это страшновато, но присутствующие поняли, что их глазам является
видимое в образах  отображение мыслей самого  Орастеса, - в  этом
проявлялась  его  магическая  сила.  Неожиданно туман рассеялся и
изображение  приобрело  удивительную   четкость  -  все   увидели
рослого,  широкого  в  плечах  мужчину  с  сильной грудью, грубой
жилистой шеей и мускулистыми конечностями. Он был одет в шелк   и
бархат, его богатый кафтан  украшали золотые львы Акулонии,  а на
ровно расчесанных черных  блестящих волосах его  блестела корона.
Обоюдоострый меч на боку явно заменял собой все регалии. Под  его
низким,   широким   лбом   каким-то   внутренним   огнем   горели
вулканические глаза.  Светлое, исполосованное  шрамами лицо  было
лицом воина, и даже шелк  не мог скрыть заметной твердости  тела.
- Этот  человек родился  не на  Хиберианском нагорье,  - удивился
Ксалтотун.
-  Нет,  он  из  Циммерии,  выходец  одного  из диких племен, что
населяют        серые        горные        склоны         Севера.
-  Мы  воевали  с  его  предками,  -  буркнул  Ксалтотун, - но, к
сожалению,        не        успели        их        уничтожить...
- Варвары Циммерии всегда были грозой для жителей юга, - произнес
Орастес. - Он достойный сын этой дикой расы, и я слышал рассказы,
что   никто    не   в    силах   ему    противостоять   в    бою.

Ксалтотун ничего не ответил, как завороженный глядя в горсть
живого     огня,     что      мерцал     в     его      ладони...

В ночи длинно и пронзительно завыл пес...


ПОРЫВ ЧЕРНОГО ВЕТРА



Год Дракона начался с дыма войн, болезней и народных
волнений. Черный мор свирепствовал на улицах Бельверуса, поражая
и купца в его товарной лавке, и невольника в сарае, и рыцаря в
застолье. Он орудовал, словно банда коновалов. Поговаривали, что
это божья кара за грешные мысли и развращенность. Он был быстр и
смертоносен, как укус змеи - кожа заболевшего краснела, потом
чернела, пару минут несчастный бился на земле в агонии, и после
этого смерть окончательно вырывала душу из гниющего тела,
оставляя резко бьющий в ноздри запах разложения.

Горячий завывающий ветер беспрестанно веял с юга, отчего на
полях гибли посевы, а на пастбищах падал скот.

Народ взывал к небесам и тихо роптал на короля, ибо
неизвестно откуда по всему королевству разошелся слух, что под
защитой стен своего дворца владыка тайно предается отвратительным
занятиям и гнусным оргиям. А потом и во дворец со страшной
оскаленной улыбкой голого черепа вползла смерть, и у ног ее
заклубился ужасный и отвратительный туман заразы. В одну из ночей
умер король и сразу все три его сына, и громкое отпевание их тел
заглушила тихий, прерывистый и печальный звон колокольчиков,
которыми были увешаны повозки, собирающие с улиц гниющие останки.

В ту же ночь, перед рассветом, веющий уже неделю горячий ветер с
юга перестал зловеще шелестеть шелковыми шторами дворца. С севера
налетел прохладный вихрь, раздался оглушительный гром,
ослепительно засверкали молнии, и хлынул дождь. Рассвет встал
чистым, зеленым и светлым, обожженная земля покрылась ковром
свежих трав, павшие хлеба вновь потянулись к небу, и мор
отступил, выметенный из страны сильным ветром вместе со своими
гниющими испарениями.

Говорили, что боги смилостивились, как только умер грешный
король со своими отпрысками, и когда в огромном тронном зале
короновали его младшего брата Тараскуза, люд, приветствуя короля,
которому покровительствуют боги, выражал свой восторг так, что
дрожали стены и башни.

Такая волна народной радости и энтузиазма часто предвещает
начало новой войны. Поэтому никто и не был удивлен, когда
глашатаи объявили о решении короля Тараскуза признать подписанное
умершим правителем перемирие с западными соседями
недействительным и начать мобилизацию войск для войны с
Акулонией. Его намерения были чисты: он призывал к крестовому
походу против завоевателей и поработителей, несущих его стране
горький позор поражений. Поддерживая Валериуса, "истинного
наследника акулонского трона", в своих речах он представал не
врагом Акулонии, а лишь бескорыстным другом, стремящимся
освободить страдающий народ от тирании узурпатора и чужеземца.

А если где и появлялись циничные иронические усмешки, так
они касались давнего королевского приятеля Амальрика, в обширное
имение которого уплывали и без того уже достаточно оскудевшие
богатства королевской казны, но на волне всеобщей популярности
Тараскуза этому не придавалось большого значения. И если умные
люди понимали и подозревали, что настоящим, невидимым правителем
Немедии является Амальрик, они опасались высказывать вслух эти
еретические мысли.

Король и его приближенные выступили в поход против западного
соседа во главе пятидесяти тысяч воинов - тяжеловооруженных
рыцарей с развевающимися над шлемами перьями, копейщиков в
стальных касках и кольчужных полупанцирях, и наемников в кожаных
куртках. Они перешли границу, с ходу взяв приграничный замок,
сожгли три горных селения и тут, в долине реки Валки, пройдя
всего десять миль в глубь чужой территории, лицом к лицу
встретились с армией Конана, короля Акулонии, -
сорокапятитысячным войском, собранным из лучников, воинов с
алебардами и цвета акулонской военной силы - рыцарей. Не прибыли
еще только воины из области Понтейн под командованием генерала
Просперо, так как путь их лежал от самой дальней юго-западной
границы королевства. Задержка была вызвана тем, что Тараскуз
ударил без предупреждения.

Обе армии стояли друг напротив друга на широкой, окруженной
крутыми скалами долине, по которой вился сквозь чащу густого
кустарника и заросли плакучей ивы неглубокий поток. Маркетантки
обеих армий поспешили набрать воды и теперь стояли на
противоположных берегах, разделенные водной поверхностью,
перебрасываясь камнями и оскорблениями. Последние лучи
заходящего солнца ярко освещали золотистый флаг Немедии с алым
драконом, что развевался по ветру над установленным на
возвышенности, поблизости от восточного края долины шатром короля
Тараскуза. А тени западных скал багряным покрывалом лежали на
лагере короля Конана и его шатре, отмеченном штандартом с золотым
львом.

Сгустившийся мрак осветили огни походных костров, а ветер
стал носить сигналы рожков, позвякивание железа и резкие окрики
конных караулов по обоим берегам заросшего ивами потока.

В предрассветных сумерках король Конан вдруг беспокойно
зашевелился на своем ложе, которое было не чем иным, как кучей
шкур и шелка на деревянной подставке, и с хриплым криком
проснулся, подскочив и схватившись за свой меч. Обеспокоенный его
вскриком, в шатер вбежал командующий Паллантид, заставший своего
короля сидящим на ложе и напряженно сжимающим рукоять меча. По
белому, как мел, лицу Конана струился липкий холодный пот.
- Что случилось, Ваше Величество? - обеспокоено произнес
Паллантид.
- Как дела в лагере? - спросил Конан. - Стража не спит?
- Пять сотен всадников патрулируют ручей, Ваше Величество, -
ответил генерал. - Немедийцы не решились напасть ночью. Как и мы,
ждут рассвета.
- А, черт! - буркнул Конан. - Я проснулся от предчувствия, что из
темноты ко мне подкрадывается смерть.

Он внимательно посмотрел на массивный золотой светильник,
мягким светом горящий посредине шатра и освещающий шелковые
портьеры и богатые ковры. Здесь никого не было - ни один раб, ни
одна собака не спали у его ног. Но глаза Конана горели тем же
самым огнем, каким привыкли пылать перед лицом наивысшей
опасности, а меч подрагивал в руке. Паллантид с беспокойством
наблюдал за ним, в то время как Конан продолжал прислушиваться.
- Тихо! - зашипел он. - Слышишь? Кто это крадется?
- Семь рыцарей стерегут шатер, Ваше Величество, - произнес
Паллантид. - Никто не сможет пройти сюда незамеченным.
- Да нет, не снаружи, - хрипло возразил король. - Мне
показалось, что я слышал шаги рядом с собой!

Паллантид быстро и удивленно огляделся.

Стены шатра сливались с тенями в одно целое, но если быв здесь находился еще
кто-нибудь кроме него и короля, он бы это заметил... Он вновь покачал
головой.
- Никого здесь нет, мой господин. Ты спишь в самом центре своей
армии!
- Я уже встречался со смертью, поражающей короля среди тысяч его
воинов, - упорствовал Конан. - Ту, что ступает на невидимых лапах
и не является глазу...
- Может быть, вам это просто приснилось, Ваше Величество? -
произнес немного сбитый с толку Паллантид.
- Похоже, что действительно приснилось, - согласился король. - Но
сон тот был дьявольским. Я будто вновь прошел по тем же длинным и
страшным дорогам, которые преодолел, прежде чем стал властелином.

Он замолчал, но Паллантид продолжал безмолвно смотреть на
него. Для генерала, как и для большинства  его
подданных, король оставался загадкой. Паллантиду было известно,
что за свою долгую, богатую испытаниями жизнь Конан преодолел
множество необычных путей, прежде чем каприз судьбы усадил его на
трон Акулонии.
- Я снова видел поле, на котором родился, - продолжал тот,
задумчиво оперев подбородок на свой мощный кулак. - Снова видел,
как, одетый в звериные шкуры, кидаю копье в какое-то животное.
Снова был наемным солдатом, атаманом разбойников, корсаром у
берегов земли Кеуш, пиратом с острова Бэйрех, проводником горных
троп. Я вновь был каждым из них, и каждый из них мне приснился.
Все, кем я был когда-то, прошли мимо меня долгой нескончаемой
вереницей, и ноги их издавали в дорожной пыли тихий печальный
шорох.

А потом в моем сне явился жуткий темный силуэт, голос
которого стал издеваться надо мной. И под конец я увидел себя,
лежащего на вот этом самом ложе в своем шатре, и склонившуюся над
собой темную фигуру в широкой накидке, с лицом, скрытым
капюшоном. Я лежал и не мог пошевелиться, а когда капюшон сполз
вниз, под ним оказался улыбающийся мне своими гнилыми зубами
страшный, оскаленный череп. Вот здесь я и проснулся.
- Да, это кошмарный сон, - согласился Паллантид.
- Но, Ваше Величество, это просто сон и не более того!

Конан покачал головой, скорее с согласием, чем с отрицанием.
Он был сыном дикого и суеверного народа, и инстинкты его предков
заметно проступали из-под налета цивилизованности.
- Я много видел страшных снов, - произнес он. - Но большинство из
них действительно ничего не значили. А этот, черт возьми, был
совершенно иным! И кроме того, со дня гибели от черной заразы
короля Немеда меня мучают неприятные предчувствия. Почему мор
отступил, как только король умер?
- Говорят, он был грешен...
- Глупости, как всегда! - буркнул Конан. - Если бы мор косил
всех, кто в свое время грешил, в стране не осталось бы в живых
никого, кроме ликов святых на иконах! Почему же боги, о
справедливости которых мне так много твердят жрецы, сначала
прибрали сотен пять холопов, купцов и дворянства, а уж потом
занялись королем, если проще было напустить заразу прямо на него?
Или боги это делали вслепую, как рыбак в тумане? Господи! Да если
бы я наносил удары своим мечом с такой же меткостью и точностью,
Акулония давно имела бы нового правителя!

Нет! Черный мор не был обычной болезнью. Он дремлет в
мрачных гробницах далекой Студжии и показывается на свет только
после заклятий чернокнижников. Когда я воевал в армии князя
Альмурика во время его похода против Студжии, из тридцати тысяч
наших воинов пятнадцать погибло от стрел их лучников, а остальные -
от черного мора, налетевшего на нас с юга, как пустынный ветер.
Из всех нас выжил я один...
- А почему же тогда в Немедии погибло всего пять сотен? -
осторожно подал голос Паллантид.
- Тот, кто вызвал эту болезнь, знал, как положить ей конец! -
отрезал Конан. - Вот тогда-то я и понял, что есть в этом что-то
зловещее и дьявольское. Кто за этим стоял, нетрудно было
догадаться после того, как король Тараскуз, прославляемый как
избавитель народа от гнева богов, уверенно занял трон. Здесь
чувствуется недобрый, далеко идущий умысел. И что ты, к примеру,
знаешь о чужеземце, который, как мне докладывали, служит
Тараскузу?
- Лицо его скрыто маской, - ответил Паллантид. -Но говорят, что
он прибыл из Студжии.
- Из Студжии! - с гримасой повторил король. - Из адского пекла он
прибыл!.. А это что?
- Сигналы труб неприятеля! - забеспокоился командующий. - И им
отвечают наши трубы! Уже рассвело, и сотни начинают строиться! Да
храни их бог, - многие из них больше не увидят заката солнца.
- Пришли ко мне оруженосцев! - крикнул ему Конан, резко вскакивая
и снимая шелковую ночную рубашку, в возбуждении от знакомого
предчувствия близкого боя. - Иди к сотникам и узнай, все ли
готово. Я выйду, как только надену латы!

Многие из привычек короля так и оставались загадкой для
цивилизованных людей, которыми он правил, как, например, его
нежелание, чтобы рядом с ним в его шатре или комнате спал
кто-нибудь еще. Паллантид поспешно вышел, звеня кольчугой,
надетой еще ночью, и быстрым взглядом окинул проснувшийся и уже
начавший гудеть, как пчелиный рой, лагерь. Бряцало железо, а
между длинными рядами палаток бегали плохо различимые в мутном
утреннем свете силуэты людей. На западе в небе все еще слабо
мерцали звезды, но на востоке уже стали видны розовые сполохи
зари.

Паллантид направился было к стоявшей неподалеку небольшой
палатке, где спали оруженосцы, чтобы поторопить их, как вдруг его
заставил замолчать и застыть на месте донесшийся из королевского
шатра громкий крик ужаса и отзвук глухого удара,
сопровождавшегося стуком, обычно издаваемым падающим телом. И еще
низкий смех, от которого стыла кровь в жилах.

Командующий громко вскрикнул и, резко повернувшись на пятках,
со всех ног рванулся обратно. Второй крик сорвался с его губ в
тот момент, когда он заметил лежавшую на полу грузную фигуру
короля. Большой двуручный меч валялся неподалеку, а перерубленный
центральный шест шатра указывал, куда был нанесен удар. С
обнаженным кинжалом в руке Паллантид напряженно и внимательно
огляделся, но ничего подозрительного не заметил. Как и прежде,
они были с королем наедине.
- Ваше Величество! - бросился он на колени рядом с распростертым
телом своего правителя.

Глаза Конана были широко раскрыты, и было похоже, что он
находится в сознании и памяти. Но губы его дрожали, и он явно не
мог произнести ни единого слова. Не оставалось сомнений и в том,
что сам он встать не в состоянии.

У входа в шатер раздались взволнованные голоса. Паллантид
быстро поднялся и подошел ко входу - там стояли четверо
оруженосцев и один из рыцарей, охраняющих королевский шатер.
- Мы услышали крики, - объяснил караульный. - С королем ничего не
случилось?

Паллантид испытующе поглядел на них.
- Этой ночью кто-нибудь заходил в шатер или выходил из него?
- Никто кроме вас, мой господин, - ответил рыцарь, и генерал
не усомнился в его словах.
- Король споткнулся и обронил меч, - объяснил он коротко. -
Возвращайся на пост.

Когда караульный отошел, командующий незаметно кивнул
оруженосцам и, когда они вошли за ним в шатер, плотно запахнул
полог. Увидев распростертого на земле короля, они побледнели, но
резкий жест Паллантида сдержал их крики.

А тот снова склонился над Конаном, который наконец
попытался заговорить. На шее его вздулись жилы, и ему удалось
немного приподнять голову. Едва различимо он произнес:
- Он там ... там, в углу!

Паллантид придержал рукой голову своему господину и в
который раз с опаской огляделся. Он увидел лишь бледные лица
оруженосцев, темные шелковые портьеры да тени по стенам. И больше
ничего.
- Здесь никого нет, Ваше Величество, - произнес он в ответ.
- Он был там, в углу, - пробормотал Конан, поворачивая свою
покрытую львиной гривой голову и делая тщетную попытку подняться.
- Это был человек, вернее похожий на человека силуэт, закутанный в
какое-то тряпье на манер бандажей мумии, истлевший плащ и рваный
гнилой капюшон. Я едва различил его глаза, когда он стоял в тени
портьеры. Сначала я подумал, что это тоже просто тень, но потом
увидел глаза. Они светились, словно черные бриллианты.

Я попытался достать его мечом, но промахнулся, - черт его
знает, как это случилось, и перерубил центральный шест. А он
схватил меня за руку, и пальцы его жгли, как раскаленное железо.
Вся моя сила куда-то исчезла, я зашатался, а потом земля
обрушилась на меня, ударив, словно палицей. Он исчез, а я остался
лежать, не способный даже пальцем пошевелить, как парализованный.
Проклятье!

Паллантид осторожно поднес его руку к своим глазам. То, что
они увидел, бросило его в дрожь - на королевском запястье были
отчетливо различимы синеватые отпечатки длинных тонких пальцев.
Какой же необходимо было обладать силой, чтобы оставить свой след
на такой крепкой руке, как королевская? Он вспомнил смех,
услышанный им, когда он подбегал к шатру, и на лбу его выступил
холодный пот. Это смеялся не Конан.
- Это был сам дьявол! - прошептал дрожащий от страха оруженосец.
- Значит, на стороне Тараскуза сражаются дети тьмы!
- Заткнись! - резко ответил ему Паллантид...

Рассвет уже погасил все звезды. С гор налетел прохладный
ветер, донесший звуки далеких рожков. Отзвук этот заставил
задрожать бледное лицо короля. Вены на висках его вздулись,
и он предпринял еще одну упорную попытку разорвать невидимые
цепи, приковывающие его тело к земле.
- Наденьте на меня латы и привяжите к седлу, - сдавленным шепотом
произнес он. - Я должен пойти туда...

Паллантид отрицательно покачал головой, но один из
оруженосцев обеспокоено тронул его за тунику:
- Мы все погибнем, если неприятель узнает, что наш король в таком
состоянии! Ведь только он может принести нам веру в благополучный
исход битвы!..
- Помогите мне перенести его на ложе, - ответил на это генерал.

Его послушались, осторожно уложив бессильное тело Конана на
груду шкур и укрыв сверху шерстяным плащом. Потом Паллантид
обернулся к четверым оруженосцам и, прежде чем обратиться к ним,
долго и внимательно вглядывался в их побледневшие лица.
- Все мы должны навсегда сохранить в тайне то, что произошло в
королевском шатре. Теперь от нас зависит жизнь королевства...
Один из вас пускай идет и приведет Вейлона, сотника копейщиков.

Назначенный склонил голову и поспешно вышел, а Паллантид
вновь склонился над поверженным правителем. А снаружи уже громко
ревели трубы, гремели барабаны и с лучами солнца все больше
нарастал шум тысяч людских голосов.

Через некоторое время в сопровождении вызванного офицера
возвратился посланный оруженосец. Тот, кого он привел, был
рослым, широким в кости мужчиной, с мощной мускулатурой и
фигурой, внешне очень похожей на короля. Разве что волосы его
были не черные, а серые, да лицо не столь выразительным.
- Король слег от необычной болезни, - спокойно объяснил ему
Паллантид. - Тебе выпала высокая честь - ты наденешь его латы и
сам поведешь нашу армию в бой. Никто не должен знать, что это не
король сидит в седле его черного скакуна.
- Это дело, за которое любой с радостью отдал бы жизнь! - ответил
слегка озадаченный офицер. - И клянусь, что не опозорю
возложенной на меня миссии.

И под пылающим бессильной яростью взором  Конана,
сочетавшим в себе гнев и горечь унижения, оруженосцы сняли с
Вейлона его кольчугу, стальной чепец и наголенники и облачили в
черный королевский панцирь и шлем с забралом, над высоким гребнем
которого развевался длинный черный пиоруш. Сверху на панцирь была
надета шерстяная накидка с вышитым на груди золотым королевским
львом и широкий ремень с золотой пряжкой, крепящей ножны со
вставленным в них двуручным мечом, чья золотая рукоять была
украшена драгоценными камнями. Пока они это делали, звуки труб
слились в оглушающий протяжный рев, послышалось бряцание оружия, и из-за
реки донесся глухой топот - там разворачивались в боевой порядок
полки противника.

Одетый в полное боевое снаряжение Вэйлон преклонил колено
перед распростертым на ложе телом короля.
- Господин мой! Я клянусь, что не покрою позором твое оружие!
- Принеси мне голову Тараскуза, и я сделаю тебя бароном! -
Страдание стерло с Конана последний налет цивилизованности, глаза
его запылали еще сильнее, а голос задрожал такой ненавистью и
жаждой крови, на которую только были способны варвары с далеких
взгорий Циммерии.


ОБВАЛ


Армия Акулонии уже стояла в полной боевой готовности -
длинные сомкнутые шеренги воинов, закованных в блестящую сталь. А
когда из королевского шатра появилась огромная фигура в черной
броне и уселась в седло черного жеребца, едва сдерживаемого
четырьмя оруженосцами, тот заржал так, что задрожали горы. И,
потрясая клинками, ему вторили рыцари в позолоченных латах,
копейщики в кольчугах и стальных чепцах и лучники с огромными
луками, приветствуя громогласным хором короля-воина.

Армия неприятеля, стоявшая на другой стороне долины, тоже
пришла в движение и стала подступать по пологому спуску к кромке
воды. Сталь ее оружия уже можно было различить сквозь утренний
туман, клубящийся у конских ног.

Акулонские воины не спеша пошли им навстречу. Легкая трусца
панцирных всадников сотрясала землю. Стяги и штандарты
развевались на ветру, а лава копий с шелестящими на них лентами
то поднималась, то опускалась, как ковыль в степи.

Десять неразговорчивых чернопанцирных боевых ветеранов,
умеющих держать язык за зубами, неотлучно стерегли королевский
шатер, из-за полураспахнутого полога которого выглядывал несущий
здесь дежурство оруженосец. Никто, кроме нескольких посвященных,
не ведал, что это не Конан восседает на огромном черном жеребце
во главе своих войск.

Акулонские воины сформировали свой традиционный строй: центр
занимали главные силы - полки чернопанцирных рыцарей, крылья
представляли несколько меньшие отряды, состоящие из конного
дворянства, поддерживаемого копейщиками и лучниками. Последние
прибыли из Боссонии и Западного Пограничья. Это были крепкие,
коренастые люди, одетые в кожаные безрукавные куртки и плоские
стальные шлемы.

Армия Немедии была сгруппирована почти так же. Оба войска
подошли к реке, причем крылья немного отстали от центра. И во
главе акулонской армии, перед ее ударным центром, над закованной
в сталь фигурой на черном жеребце, развевался по ветру гордый
стяг с золотым львом.

А в это время Конан, лежа в своем королевском шатре, стонал
от душевных переживаний и бормотал незнакомые грязные проклятия.
- Войска сближаются, - сообщил оруженосец. - Слышно, как гремят
трубы! Ого! Солнце искрится на остриях копий и шлемах так, что
больно глазам! Море красок!..

С обеих сторон полетели тучи стрел, падающих, как
смертоносный ливень, и заслоняющих небо. Ого! Лучше цельтесь,
ребята! А боссонцы стреляют точнее, чем немедийцы! Слышите, как
они кричат?!

До ушей короля, до этого различавших только рев труб
и звон стали, действительно донесся дикий воинственный крик. То
кричали лучники, отпускающие тетиву и пускающие свои стрелы в
цель, в упоении от результатов.
- Их стрелки пытаются навязать нашим ближний бой, чтобы дать
своим всадникам возможность подойти к воде, - с той стороны берег
достаточно пологий. Их рыцари вошли в заросли кустарника! Ого!
Наши стрелы находят каждую щель в их панцирях! Они, как
подкошенные, валятся с коней и сползают в воду. Она не глубока,
но и не такая уж мелкая, - они тонут, затянутые на дно тяжестью
лат и затоптанные копытами ошалевших коней. А теперь наступает
наша конница - рыцари въезжают в воду и вступают в бой с
противником. Вода под лошадьми пенится, а звон мечей просто
оглушает!
- Черт возьми! - вырвалось у Конана. Силы вновь постепенно начали
возвращаться к нему, хотя он и сейчас еще не мог совладать со
своим распростертым телом.
- Фланги сошлись! - продолжал тем временем наблюдающий. -
Алебардщики уже дерутся прямо в воде, а из-за их спин продолжают
стрелять лучники.

Слава богу! Арбалетчики немедийцев уже перебиты, и боссонцы
стали целиться вверх, чтобы достать дальние ряды неприятеля.
Центр вражеской армии не продвинулся ни на пядь, а ее крылья даже
удалось отбросить от берега!
- Черт побери!.. О, Господи!.. - хрипел Конан. - Боги и сам
Сатана! Помогите мне встать, я должен быть там, пускай даже
погибну в первое же мгновение!


Этот бой, как буря, гремел целый день. Долина дрожала от
атак и контратак, свиста стрел, треска ломающихся пик и копий. Но
войска Акулонии держались стойко. Один раз, отброшенные от реки,
они отвоевали утраченное в мощной контратаке, ведомые королевским
штандартом, развевающимся над всадником на черном жеребце. Они
стояли на своем берегу, как стальная стена. И вдруг немедийцы
стали отступать от реки.
- Их крылья отошли от наших! - закричал оруженосец. - И рыцари
тоже отступают. Что это? Твой королевский штандарт двинулся
вперед, и центр нашей армии входит за ним в реку! О, боже, Вэйлон
повел их на другой берег!
- Глупец! - зло пробормотал Конан. - Может быть, это ловушка?!
Его задача - только удерживать позиции, пока не подойдет из
Понтейна Просперо со своим корпусом!
- Рыцари попали под сильный обстрел, но продолжают продвигаться
дальше... Они переправились! Атакуют горный склон! Паллантид
послал им на помощь за реку оба фланговых крыла. Это все, что он
сейчас может сделать. Твой штандарт виден в самом центре схватки.

Немедийские рыцари пытаются сопротивляться. Ура! Их ряды
смяты! Они отступают! Левое крыло бежит со всех ног, а наши
копейщики наступают им на пятки. Сам Вэйлон рубится как ошалелый.
Им овладела жажда крови. Люди уже не слушаются Паллантида и идут
за Вэйлоном, принимая его за тебя, ведь он дерется с опущенным
забралом.

Гляди-ка! С пятью тысячами отборных рыцарей он начинает
охват фронта противника, среди которого уже поднимается паника.
Вот оно что - фланги неприятеля упираются в обрыв, в нем есть
неохраняемая расселина, словно трещина от удара. Вэйлон увидел ее
и теперь хочет использовать свой шанс. Он отбросил вражеский
заслон и повел людей к этой расселине. Он хочет пробиться по ней
в тыл армии Тараскуза!
- Это западня! - прорычал Конан, с трудом приподнимаясь над
ложем.
- Нет! - закричал в ответ оруженосец. - Они уже начали появляться
из этой щели позади рядов противника! А тот явно не ожидал, что
дело зайдет так далеко! Ох, глупец, глупец Тараскуз, проливший
столько крови! Но что это?..

Он неожиданно замолчал, а стены и пол шатра заходили
ходуном, а вдали, заглушая шум битвы, раздался неописуемо
зловещий, глубокий хриплый гром...
- Это дрожат скалы! - заорал оруженосец. - Господи! Река
вспенилась и вышла из берегов, земля дрожит, всадники падают с
коней! Скалы! Падают скалы!..

Его последние слова заглушили гром и мощный удар, вновь
всколыхнувший землю. Над полем битвы раздались громкие крики
смертельного ужаса.
- Это рухнула скала! - продолжал испуганный наблюдающий. - Ее
обломки упали вниз, в расселину, похоронив всех, кто там был! Там
же исчез наш флаг с золотым львом! Немедийцы празднуют победу!
Да, им есть отчего радоваться... Скалы погребли пять тысяч наших
лучших рыцарей...

До слуха Конана стали доноситься громкие испуганные голоса,
все более и более различимые:
- Король погиб! Король погиб!  Спасайтесь! Бежим! Король мертв!
- Клевета! - зашипел Конан. - Псы! Мерзавцы! Трусы! О, черт! Мне
бы только встать... только доползти до реки с мечом в зубах! Ну
как там, парень? Наши бегут?
- Еще как... - с отчаяньем в голосе подтвердил тот. - Бегут к
реке, разбитые и гонимые, как морская пена штормом. Я вижу
Паллантида, пытающегося остановить бегущих... он падает,
затоптанный копытами коней! Рыцари, лучники, алебардщики - все
бросаются в реку, превращаясь в один несчастный ошалевший поток.
Немедийцы наседают им на спины, кося их, как хлеб в поле!
- нужно закрепиться на том берегу! - закричал Конан. С усилием,
от которого тело его покрылось каплями пота, он сумел
приподняться на локтях.
- Нет! Они не могут! Они разбиты! Их гонят! О, господи, зачем я
дожил до этого дня?

В этот момент оруженосец неожиданно вспомнил о своих
обязанностях и крикнул охранникам, неподвижно и бесстрастно
наблюдавшим за бегством товарищей:
- Приведите скорее коня! Нам нельзя больше здесь оставаться!

Однако они не успели выполнить его приказа - их накрыли
первые порывы приближающейся смертоносной бури. Рыцари, копьеносцы
и лучники бежали между шатров и палаток, спотыкаясь о колья и
шнуры, а прорывающиеся между ними всадники противника рубили их
на обе стороны. Веревки лопались, в нескольких местах уже
заполыхало пламя, начавшее свою губительную работу. Один за
другим охранявшие королевский шатер рыцари погибли, не сойдя со
своих постов, и кони врага стали топтать их окровавленные
останки.

Оруженосец быстро застегнул полог шатра, чтобы в пекле
схватки никто не заметил, что здесь еще кто-то есть. Бегущие
и их преследователи с грохотом и криками пронеслись мимо,
исчезнув где-то в отдалении, и когда, наконец, воин вновь
выглянул наружу, то заметил лишь небольшую группу людей,
направляющуюся в эту сторону.
- Это король Немедии с четырьмя телохранителями и оруженосцем, -
сообщил он. - Признай свою капитуляцию, мой господин...
- Пошли они все к дьяволу! - заскрежетал зубами Конан.
Нечеловеческим усилием он заставил себя сесть, спустить ноги на
пол, а потом встал, шатаясь, как пьяный. Оруженосец метнулся было
помочь ему, но тот отпихнул его руки.
- Подай вот это! - резко произнес он, указывая на большой лук и
колчан со стрелами, висевшие на одном из опорных шестов.
- Но, Ваше Величество... - запротестовал растерянный юноша. -
Монарху полагается капитулировать с достоинством, присущим
королевской крови!
- В моих жилах ее нет! - зарычал Конан. - Я варвар, и отец мой
был простым кузнецом!

Схватив лук, он шагнул к выходу. Одетый только в короткие
кожаные бриджи и безрукавку навыпуск, открывающую взорам его
сильную волосатую грудь и бугры мышц на плечах, он пошел, однако,
такой походкой, и таким огнем полыхали его блестящие глаза под
черной разметанной гривой, что оруженосец попятился, испуганный
видом своего короля больше, чем всей армией Немедии.

Нетвердо ступая на широко расставленных ногах, Конан наконец
добрался до выхода из шатра, отстегнул полог и остановился в его
проеме. Король Немедии со спутниками только что спустились с
коней и теперь стояли, как вкопанные, уставившись на его крупную
фигуру.
- Да, это я, шакалы! - взревел Конан. - Я, король! Чтоб вы сдохли,
плешивые псы!

С этими словами он до отказа натянул тетиву лука и пустил
полуметровую стрелу, которая, просвистев, по самое оперение
утонула в груди заслонившего собой Тараскуза рыцаря.
Раздосадованный Конан с проклятием швырнул бесполезное оружие на
землю.
- Черт бы вас всех побрал! Ну, возьмите меня, если у вас хватит
на это смелости!

Отступив на ватных ногах назад, он оперся спиной о
деревянный шест и взял в руки огромный меч.
- О, господи, да это же король Акулонии! - оторопело сглотнул
Тараскуз. Он еще раз внимательно посмотрел, а потом рассмеялся:
- Значит там, в поле, была лишь кукла в его латах! Вперед, мои
верные псы, хватайте его!

Трое рыцарей, украшенных эмблемами королевской гвардии
Немедии, с криком бросились на Конана. Один из них, зайдя с
фланга, сначала ударом палицы повалил оруженосца. Но вот двум
другим не повезло. Когда первый из них подбежал поближе с
поднятым мечом, король Акулонии встретил его резким ударом,
рассекшим кольчугу вместе с рубахой и отделившим руку нападавшего
от его тела. Несчастный, падая навзничь, попал под ноги второму
воину. Тот пошатнулся и, не успев восстановить равновесия, умер,
перерубленный пополам ударом тяжелого длинного меча.

Тяжело дыша, Конан высвободил свой клинок и вновь откинулся
на шест. Руки и ноги его дрожали, грудь тяжело вздымалась, а пот
рекой скатывался по лицу и шее. Но глаза все еще продолжали
пылать жестокой жаждой крови, и он сумел выдавить:
- Ну что же ты не подойдешь ближе, грязная бельверусская собака?
Ты слишком далеко, чтобы достать меня, подойди ближе! Доставь мне
удовольствие убить тебя!

Тараскуз заколебался и нерешительно оглянулся на
единственного оставшегося в живых гвардейца и своего оруженосца,
- худого, жилистого человека в черных латах, но все-таки сделал
шаг вперед. Он явно уступал огромному уроженцу Циммерии по росту
и силе, но был, в отличие от того, закован в панцирь, и, кроме
этого, по всей Немедии была широко известна его громкая слава
искусного фехтовальщика. Но тут оруженосец схватил его за руку.
- Нет, Ваше Величество, не стоит рисковать жизнью. Проще позвать
лучников, а уж они-то подстрелят эту птичку!

В легком замешательстве схватки никто, кроме Конана, и не
заметил, что неподалеку от шатра остановилась только что
подъехавшая повозка. При взгляде на нее в душе короля Акулонии
появились какие-то недобрые предчувствия. Немного
сверхъестественно смотрелись уже впряженные в нее совершенно
черные кони, но особенно притягивала взор фигура возницы.

Это был рослый, внушительной наружности мужчина, одетый в
серую шерстяную накидку. Волосы его были уложены так, что
прикрывали большую часть лица, на котором светились черные
пронзительные глаза. Натянув зажатые в своих белых, но крепких
руках вожжи, он осадил коней и пристально посмотрел на Конана, в
душе которого мгновенно проснулись дикие примитивные инстинкты.
Он почувствовал дыхание неведомой опасной силы, -
сверхъестественная природа ее была очевидна.
- Поздравляю тебя, Ксалтотун! - только сейчас обратил на
незнакомца внимание Тараскуз. - Это сам король Акулонии! Он не
погиб, как мы считали, под обвалом...
- Знаю, - коротко ответил тот, не уточняя, однако, откуда. - Ну и
что ты намерен с ним сделать?
- Сейчас позову лучников, чтобы подстрелить его, - объяснил
король Немедии. - Живой он слишком опасен!
- Но ведь даже от собаки может быть польза, - возразил Ксалтотун.
- Возьмите его живым!

Конан хрипло рассмеялся.
- Иди, попробуй сам! - вызывающе крикнул он. - Если бы ноги мои
не дрожали, ты бы живо слетел со своего рыдвана! Будь спокоен -
живым я не дамся!
- Думаю, это правда, - согласился Тараскуз. -Это не человек, это
варвар, похожий своей бессмысленной дикостью на раненого тигра. Я
позову лучников...
- Смотри и учись! - оборвал его тот, кого звали Ксалтотуном.
Ладонь его исчезла в складках балахона и вновь появилась с
зажатым в пальцах маленьким блестящим шариком. Молниеносное
движение пальцев - и блестящий предмет крошечной искрой прошил
воздух. Конан успел отразить его лезвием меча, но в момент удара
раздался резкий грохот, полыхнуло ослепительное пламя, и он,
словно подкошенный, рухнул на пыльную землю.
- Он мертв? - с надеждой в голосе спросил Тараскуз.
- Нет. Просто-напросто оглушен. Потерял сознание на несколько
часов. Прикажи своим людям связать его покрепче да перетащить в
мою повозку.

Тараскуз жестом приказал слугам повиноваться и стал
наблюдать, как они потеют, перенося тяжелое бессознательное тело.
Ксалтотун аккуратно прикрыл Конана шелковым плащом, спрятав от
лишних посторонних глаз, и взял в руки вожжи.
- Я еду в Бельверус, - сообщил он. - Передай Амальрику, - моя
помощь ему больше не понадобится. Теперь, когда король Акулонии
пленен, а его армия разбита, он может полагаться на свои
собственные силы - мечи и копья. Этого хватит, чтобы довершить
начатое. Просперо, не успевший привести на помощь нашему
противнику свои десять тысяч воинов, услышав об исходе битвы, уже
со всех ног отступает к Тарантии.

...Да! Запомни еще одно: Амальрику, Валериусу, да и вообще
никому другому о нашем пленнике ничего не рассказывай. Пускай все
считают, что он действительно погиб под обвалом.

Глаза говорившего переместились на стоявшего неподалеку
гвардейца. Наступила неловкая тишина, и тот начал беспокойно
ерзать под тяжелым гипнотическим взглядом.
- Что это у тебя на брюхе? - неожиданно и резко спросил его
Ксалтотун.
- Что?.. А! Это, с вашего позволения, мой пояс... - пробормотал
совершенно сбитый с толку воин.
- Лжешь! - торжествующий смех был безжалостен, как лезвие ножа. -
Это же ядовитая змея! Что ты за глупец, если подпоясываешься
ядовитой гадиной!

Гвардеец ошалело опустил широко раскрытые глаза вниз, и
вдруг ему показалось, что пряжка его ремня начинает подниматься к
его лицу... Но это уже была не пряжка, а голова змеи! Немигающий
злобный взор и истекающие ядом зубы! Раздалось тихое шипение, и
он почувствовал холодное прикосновение чешуйчатой кожи...

Испуганно вскрикнув, воин ударил змею голой ладонью, с
ужасом осознав, что ядовитые зубы погрузились в его руку,
пошатнулся и упал, как колода.

Тараскуз обеспокоено взглянул на распростертое у его ног
тело - он увидел лишь пояс с пряжкой, двойной зубец которой
глубоко впился в ладонь трупа.

А Ксалототун теперь смотрел на королевского оруженосца, к
этому моменту уже успевшего задрожать и побледнеть, как мел. Но
Траскуз вовремя вступился:
- Не надо! Ему можно доверять!
- Ну ладно. Только смотри, чтобы все, что здесь произошло,
осталось тайной! Когда я вам понадоблюсь, пусть ученик Орастеса -
Альтаро позовет меня, как я ему объяснил. Я буду в Бельверусе, в
твоем дворце. - С этими словами он помахал рукой и дернул вожжи.

Тараскуз поднял руку в ответном прощальном жесте, и, когда
повозка немного отъехала, лицо его неожиданно исказила гримаса
неописуемого удивления, страха и неприязни.
- Почему ты пощадил этого варвара?.. - прошептал пораженный
оруженосец, не в состоянии оторвать взгляда от удаляющейся фигуры
чернокнижника.
- Я сам удивляюсь... - пробормотал в ответ не менее растерянный
король Немедии.

Глухое эхо заканчивающейся битвы затихало где-то вдали, как и
стук окованных железом колес покидающей их повозки. Заходящее
солнце багряным сиянием освещало неподвижные скалы, и уже почти
неразличимая упряжка скоро окончательно скрылась в огромных
пурпурных тенях, встающих на востоке...


"ИЗ КАКОГО ЖЕ ТЫ ВЫПОЛЗ ПЕКЛА ?"


О своей долгой поездке в повозке Ксалтотуна Конан ничего не
помнил. Он лежал, словно мертвый, в то время как колеса стучали
то по булыжникам горных дорог, то мягко шелестели по высоким
травам зеленых долин, и, когда они спустились с нагорий вниз, по
широкой белой дороге, что вилась меж богатых полей до самых стен
столицы Немедии.

Сознание начало возвращаться к нему лишь под рассвет. Он
услышал человеческие голоса и скрип тяжелых петель, рассмотрев
сквозь щель в укрывавшем его плаще бородатые лица стражников и
смутно видневшиеся в неясном свете какие-то высокие сводчатые
ворота. Мечущийся огонь факелов, дробясь, отражался в
полированных шлемах и наконечниках копий окруживших повозку
гвардейцев.
- Простите, уважаемый, вы нам не скажете, как закончилось
сражение? - произнес по-немедийски чей-то любопытный голос.
- Достаточно успешно, - последовал лаконичный ответ. - Король
Акулонии убит, а его армия разбита.

Раздался хор обрадованных голосов, утонувший в грохоте
повозки по каменным плитам. Ксалтотун щелкнул бичом, из-под колес
брызнули искры, и упряжка покатилась прочь от ворот. Но Конан
успел услышать, как один из стражников удивленно пробормотал:
- От самой границы до Бельверуса всего от захода до восхода
солнца! И кони не загнаны! Господи, да он просто...

Потом вновь наступила тишина, прерываемая лишь стуком копыт
и колес по брусчатке темной улицы.

Услышанное запало Конану в память, но в данный момент эти
слова для него ничего не значили. Он все еще оставался бездушным
автоматом, способным видеть и слышать, но не способным что-либо
понять. В голове его медленно кружились неясные мысли и образы, и
вскоре он снова впал в глубокий транс, так и не сумев зацепиться
за крошечные обрывки непослушных мыслей. Он не слышал, как кони
остановились в глубоком, словно колодец, дворике, и не
почувствовал, что тело его несут чьи-то сильные руки. Гулкие,
ведущие вверх каменные ступени, темные коридоры, шепот, тени,
тихие шаги - все проплывало мимо его сознания, далекое и ничего
не значащее.

Окончательное пробуждение было резким и быстрым. Он
мгновенно вспомнил все события битвы, ее окончание и осознал, где
находится. Конан лежал на застеленном шелковым покрывалом
топчане, скованный по рукам и ногам прочными цепями, и порвать их
не было никакой возможности. Комната, где он пришел в себя, была
оформлена в страшноватом мрачном духе: со стен свисали черные
шелковые портьеры, тяжелые пурпурные диваны вызывали кровавые
ассоциации. Не было заметно никаких признаков окон и дверей, и
лишь одна большая золотая лампа, подвешенная на софите в нише,
освещала все вокруг таинственным искрящимся сиянием.

В ее свете фигура, сидящая перед Конаном в серебряном,
похожем на трон, кресле, казалась нереальной и фантастичной. Но
черты ее лица, даже в полусвете, были видны с необычайной
четкостью. Казалось, будто голову незнакомца окружает
удивительное сияющее облако, подсвечивающее рельеф его бородатого
облика и придающее ему последний признак внешнего мира в этой
темной жутковатой комнате.

Лицо человека, имеющего классические, скульптурно красивые
черты, властно притягивало к себе взгляд. Было что-то
неестественное в его покое, какой-то неуловимый признак силы,
более могучей, чем человеческая, признак глубочайшего знания и
мудрости, и потрясающая уверенность в себе.

Неприятная дрожь ускользающего близкого предчувствия вновь
наполнила душу короля Акулонии. Он точно знал, что никогда ранее
с этим человеком не встречался, но эти черты ему почему-то уже
были знакомы, они напоминали что-то или кого-то. Словно он
встретился с действующим лицом одного из своих ночных кошмаров.
- Кто ты? - резко спросил Конан, пытаясь, несмотря на оковы,
принять сидячее положение.
- Меня зовут Ксалтотуном, - прозвучал ответ сильного мелодичного
голоса.
- Где мы сейчас?
- В Бельверусе, в одной из комнат королевского дворца.

Конан не удивился. Столичный Бельверус был самым крупным
городом вблизи западных границ Немедии.
- А где Тараскуз?
- Со своей армией.
- Но, - буркнул Конан, - если ты хочешь покончить со мной, чего
же ты медлишь?
- Я не для того тебя спас от королевских лучников, чтобы иметь
удовольствие убить тебя здесь, в Бельверусе, - возразил
Ксалтотун.
- А что ты сделал со мной там, у шатра, тысяча чертей!?
- Просто лишил тебя сознания. Тебе этого не понять. Можешь
считать это черной магией.

До этой мысли Конан уже дошел самостоятельно. Многое
начинало становиться на свои места.
- Думаю, я понял, зачем ты сохранил мне жизнь, - произнес он. - Я
нужен Амальрику, как пес на Валериуса, чтобы тот слишком не
зарывался и не мнил себя полноправным королем. Это неплохая
мысль. Выходит, что за попыткой усадить Валериуса на мой трон
стоит сам барон Тор. Но уж его-то я знаю, - он не захочет
допустить, чтобы Валериус был кем-либо иным, кроме как
марионеткой, которой сейчас служит Тараскуз.
- Амальрик даже не знает, что ты здесь! - спокойно ответил
собеседник. - Точно так же, как и Валериус. Оба они считают, что
ты погиб под Валкой.

Конан прищурил глаза.
- Я чувствую далеко идущий замысел, но был уверен, что это
Амальрик... Так, значит, все они - Амальрик, Тараскуз и
Валериус - всего лишь куклы, танцующие под твою дудку? Но кто же
тогда ты сам?
- Разве это так важно? Ты просто не поверишь, если я расскажу
тебе правду. Но если ты захочешь, можно вновь вернуть тебе трон
Акулонии.

Глаза Конана стали похожи на волчьи.
- А за какую цену?
- Ты будешь меня слушаться.
- Иди ты к дьяволу! - сплюнул Конан. - Я не кукла на подергушках!
Я мечом добыл себе корону! И не в твоей воле жонглировать троном
моей страны! Королевство еще не разбито, - одна битва еще ни о
чем не говорит.
- Воевать можно не только железом, - терпеливо возразил
Ксалтотун. - Разве меч повалил тебя в твоем шатре перед началом
сражения? Нет, - то был сын тьмы, пилигрим межзвездных пустынь.
Это его веющие ледяным холодом черных бездн пальцы заморозили
кровь в твоих жилах и высосали все твои силы! Пальцы до того
холодные, что сожгли твое тело, словно раскаленное добела железо!

А скажи, - какая случайность заставила человека, одетого в
твой панцирь, повести рыцарей в расселину между скалами? И какая
случайность обрушила на них глыбы гранита?

Конан молча глядел ему в лицо, но по спине его ползли
мурашки. Жизнь любого варвара была до предела насыщена
мифическими магами, чернокнижниками и колдунами, и только глупец
теперь мог подумать, что Ксалтотун не принадлежит к ним. В
сидящем перед ним человеке чувствовалось что-то непостижимое,
непонятное свидетельство сверхчеловеческого влияния на силы
Времени и Пространства, веющее дыханием огромного ужаса и зла. Но
гордость не позволяла ему уступить.
- Все равно обвал - случайность, - упрямо сказал он. - А ту
расселину стал бы атаковать любой.
- Вовсе нет. Ты бы не пошел туда, заподозрив ловушку. Да и перед
этим: ты не перешел бы реки, пока не убедился в том, что бегство
противника - не обычная военная хитрость. И даже в безумии
схватки твоя душа не послушалась бы гипнотического внушения,
чтобы забыв про осторожность, вслепую сунуть голову в западню,
как это произошло с человеком, заменившем тебя на поле брани. У
него была не такая сильная воля.
- Но если все это было запланировано уже заранее, - скривился
Конан, -  и участь моей армии была предрешена, что же помешало
"сыну тьмы" убить меня еще в шатре?
- Ты был мне нужен живым. Даже без помощи магии можно было
догадаться, что Паллантид вышлет кого-то другого в твоем одеянии.
Я надеялся взять тебя живым и здоровым. Ты можешь пригодиться при
выполнении моих планов. В тебе есть настоящая звериная сила,
которой так не хватает моим союзникам. Жаль, что ты считаешь меня
своим врагом, - из тебя вышел бы неплохой вассал.

Конан даже поперхнулся, услышав эти слова, однако Ксалтотун
не обратил на его ярость никакого внимания. Вместо этого он взял
со столика, стоявшего неподалеку, небольшой хрустальный шар,
поднес к лицу и выпустил из рук. Тот неподвижно завис прямо в
воздухе, и было ясно, что это не шарлатанство - он не был
подвешен каким-то хитрым способом. Он просто висел, словно
помещенный на незыблемое основание. Конан с неприязнью следил за
проводимыми в его присутствии магическими фокусами, но был
все-таки заинтригован.
- Хочешь узнать, что сейчас происходит в Акулонии? - спросил
чернокнижник. Ответа не последовало, но глаза его пленника выдали
заинтересованность.

Хозяин комнаты всмотрелся куда-то в глубину шара и произнес:
- Сейчас там вечер следующего дня после сражения под Валкой.
Главные силы Немедии еще минувшей ночью встали лагерем в долине,
а отряды всадников до сих пор преследуют бегущих. С рассветом
армия погрузилась в обоз и двинулась дальше на запад. Просперо из
Понтейна, со своим десятитысячным корпусом был всего в нескольких
милях от поля битвы, когда на рассвете наткнулся на бегущих
оттуда воинов. Он упорно шел всю ночь, но так и не успел к сроку,
и был вынужден сразу отступить к Тарантии, будучи не в состоянии
объединить разрозненные остатки разбитой акулонской армии.
Объявив мобилизацию конного транспорта в попутных селениях, он
уже почти довел своих измученных воинов до столицы.

Я вижу его утомленных рыцарей в серых от дорожной пыли
доспехах, что гонят вперед своих не менее усталых коней. Вижу
улицы Тарантии. В городе хаос. Сюда уже каким-то образом дошла
весть о поражении и смерти короля Конана. Ошалевшая толпа дрожит
от страха - король погиб, и нет никого, кто смог бы ее защитить
от немедийского вторжения. Исполинская тень надвигается на
Акулонию с востока, где небо уже почернело от дыма пожарищ...

Это задело Конана за живое:
- Чем докажешь, что это - не пустые слова? Любой придурок с
городской площади мог бы порассказать то же самое! И если ты
утверждаешь, что все это увидел в этом паршивом шарике, то ты
просто лжец и мерзавец, в чем нет никаких сомнений! Просперо
удержит Тарантию, опираясь на поддержку сплотившихся вокруг него
баронов. Объединившись с понтейнским правителем Троцеро, который
вместо меня станет управлять королевством, они прогонят всех
немедийских псов и заставят их с визгом вернуться в свою псарню!
Что такое пятидесятитысячная армия? Акулония ее раздавит! Эти
люди никогда больше не увидят Бельверуса. Под Валкой покончено не
с Акулонией, а всего лишь с ее королем!
- Акулония уже погибла! - твердо возразил ему Ксалтотун. - Ее
уничтожат меч, огонь и копье, а если они не справятся, в бой
ринутся силы вечного мрака. Точно так же, как скалы вод Валкой,
рухнут целые горы и стены городов. Реки выйдут из берегов и
затопят долины, да что там долины - области. Но будет все-таки
лучше, если мои заклятия не понадобятся, ибо они могут вызвать к
жизни такие силы, что в состоянии потрясти мир.
- Из какого же ты выполз пекла, черный пес? - процедил сквозь
зубы Конан, в упор глядя на страшного чародея. И помимо своей
воли снова задрожал - здесь чувствовалось что-то невероятно
древнее и дьявольское сразу.

Ксалтотун продолжал сидеть, неподвижно склонив голову,
словно прислушиваясь к шепоту космоса. Казалось, он не слышал
нанесенного ему оскорбления. Потом он неторопливо потряс головой
и равнодушно взглянул на пленника.
- Что?.. А... - ты не веришь тому, что я тебе сказал... Ладно, я
уже устал от нашей бесполезной беседы. Действительно, проще до
основания разрушить непокорный город, чем облечь свои мысли в
словесную форму, доступную безмозглому дикарю.
- Если бы мои руки были свободны, - уверил его в ответ Конан. - Я
быстро сделал бы тебя безмозглым ... трупом!
- Не беспокойся - я не настолько глуп, чтобы дать тебе такую
возможность, - произнес Ксалтотун и хлопнул в ладоши.

Поведение его неожиданно изменилось: в голосе появилось
нетерпение, а в жестах - нервозность, хотя пленник не сомневался,
что с ним это никак не связано.
- Запомни, варвар, что я тебе скажу, - вновь заговорил
чернокнижник. - У тебя еще есть время подумать. Я просто
окончательно не решил, что с тобой сделать. Это зависит от
некоторых пока неопределенных обстоятельств. Но лучше вбей себе в
голову: если надумаешь стать моим союзником, умерь свой пыл,
чтобы не испытывать моего терпения.

Конан уже собрался бросить ему в лицо еще одно проклятие, но
в этот момент раскрылись замаскированные двери, и в комнату вошли
четверо высоких негров, одетых в серые шерстяные туники и
перетянутые поясами, с которых свисали большие ключи.

Ксалтотун нетерпеливым жестом указал на своего пленника и
отвернулся, утратив, похоже, к нему всякий интерес. Его пальцы
как-то необычно дрожали. Из висевшей у него на груди резной
яспесовой коробочки он достал горсть мерцающего черного порошка и
высыпал ее в пальник, покоившийся на золотом треножнике у его
локтя. Хрустальный шар, о котором он, по-видимому, забыл, упал на
ковер, будто лишенный невидимого подвеса.

Чернокожие слуги подняли Конана - он был так обмотан цепями,
что не мог двигаться сам, и вытащили из помещения. В то мгновение,
когда за ним уже закрывали красиво обитые дубовые двери, он успел
оглянуться назад, увидев хозяина комнаты, лежащего в своем
похожем на трон кресле со скрещенными руками и вьющуюся перед ним
из пальника тонкую струйку дыма. Его пробрала дрожь: в Студжии -
древнем и зловещем королевстве далекого Юга - он когда-то уже
видел такой черный порошок. Это была пыльца черного лотоса,
порождающая подобный смерти сон и чудовищные видения. Он знал
также, что лишь полумифические члены Черного Круга, являющиеся
носителями высшего проявления зла, черпают силы из красных
кошмаров черного лотоса, чтобы разбудить свою магическую мощь.

Для большинства жителей Запада Черный Круг был всего лишь
байкой и вымыслом, но Конану в свое время удалось убедиться в его
страшной правдивости и увидеть мрачные святилища, затерянные в
лабиринтах темных студжийских могильников и склепов, окутанные
темнотой башни, в которых посвященные в культ предавались
отвратительным занятиям...

Было неясно - день сейчас или ночь. Дворец короля Тараскуза
казался царством мрака и теней, повелителем которых был, как это
чувствовал Конан, его пленитель - могучий Ксалтотун.

Негры шли длинным коридором с низким потолком, и в неясном
полусвете казались четверкой вампиров, волокущих добычу в логово.
Потом начался нескончаемый спуск по спиральным лестницам, и факел
в руке одного из них превращал стены в процессию деформированных
теней.

Добравшись, наконец, до подножия очередной спиральной
лестницы, они попали в длинную затемненную галерею, по одной из
стен которой шел длинный ряд зарешеченных дверей, располагавшихся
через равные, в несколько шагов, промежутки.

Остановившись у одной из них, негр, шедший первым, поднял
висевший у его пояса ключ и, повернув его в замке, толкнул
решетку, после чего пленника заволокли внутрь. Это оказался
небольшой каменный мешок, в противоположной стороне которого была
еще одна решетчатая дверь. Конан не имел понятия, что за ними
скрывается, но было похоже, что там есть еще один коридор.
Мерцающий свет факела позволял видеть лишь темную стену, да
гулкое эхо голосов и шагов чернокожих тюремщиков отдавалось в
скрытых темнотой закоулках.

В одном из углов темницы, рядом с дверью, через которую они
вошли, в стену было вмуровано крупное железное кольцо. С него
свисал клубок ржавых цепей с лежащим в их смертельных объятиях
скелетом. Конан спокойно оглядел его, машинально отметив тот
факт, что большинство костей переломано или расколото. Кроме
того, оторванный от позвоночника череп служил немым
свидетельством чудовищной по силе расправы.

Второй негр, повернув свой ключ в массивном замке,
удерживающем оковы с останками, освободил их и отбросил в сторону,
закрепив на это место цепи, сковывавшие Конана. А третий
чернокожий еще одним ключом запер противоположные двери и
удовлетворенно ухмыльнулся, убедившись в надежности запоров.

Теперь все они окинули лежащую перед ними фигуру короля
Акулонии загадочным взглядом - темноглазые черные атлеты с
блестящей в свете факела гладкой кожей.

Тот, что держал в руке ключ от входных дверей, не выдержал
первым:
- Теперь это твой королевкий дворец, белая собака! Кроме нашего
господина и нас об этом не знает никто. Это потайная темница. Ты
будешь здесь жить, и здесь же сдохнешь. Как он! - и он с
отвращением и злобой пнул растрескавшийся череп, со стуком
покатившийся по каменному полу.

Конан не нашелся, что ответить на это, а чернокожий, видимо,
вдохновленный молчанием пленника, наклонился, бормоча проклятия,
и плюнул ему в лицо. Но это дорого ему обошлось.

Конан сидел на полу, обмотанный в поясе цепью, руки и ноги
его тоже были скованы, и, кроме того, еще одна цепь страховала
эти оковы, притягивая их к поясу. Он не мог ни встать, ни
отодвинуться от стены больше, чем на два локтя. Однако цепь,
сковывающая сразу оба запястья, имела значительную слабину.
Поэтому, когда голова негра приблизилась на достижимое
расстояние, король собрал провис в одну руку и резко ударил
обидчика по темени. Из носа и ушей у того брызнула кровь, и он
упал на глазах у своих ошеломленных товарищей, словно оглушенный
бык.

А те даже не пытались больше приблизиться к Конану, боясь
попасть под удар окровавленной цепи. Под конец, бормоча что-то на
своем диком наречии, они подняли своего неподвижного
соотечественника с разбитым черепом и унесли его, как куль с
землей. С помощью его ключа они закрыли входную дверь, сделав это
таким способом, что он все равно оставался на поясе оглушенного,
забрали факел и ушли, после чего в темницу, будто живое существо,
из коридора стала вползать темнота. Негромкие шаги окончательно
затихли, и вокруг воцарились безмолвие и мрак...


УЖАС КАЗЕМАТА


Конан лежал тихо, снося тяжесть оков и унижение своей
безнадежной ситуации со стойкостью, присущей мужчинам дикого
племени, породившего его. Он старался не двигаться, так как звон
цепей при смене положения тела оглашал тишину беспомощным эхом. А
инстинкт, доставшийся ему в наследство от тысяч его полудиких
предков, подсказывал, что ни за что нельзя показывать
бедственности своего положения, каким бы тяжелым оно ни было. С
другой стороны, логики здесь не прослеживалось - Ксалтотун уверял,
что сохранить своему пленнику жизнь - в его интересах, и,
следовательно, в темноте не должна скрываться какая-то
смертельная опасность. Но, несмотря не это, продолжали бить
тревогу давние инстинкты, еще в раннем детстве заставлявшие
будущего короля молча и неподвижно лежать в укрытии, даже если
бок о бок с ним бесновались дикие звери.

Сначала в густой темноте ничего не было видно. Но через
какое-то время, оценить которое Конан был не в силах, он смог
различить решетку у своего локтя и отброшенный к противоположным
дверям скелет, освещенные едва заметным серым сиянием,
происхождение которого сразу он уловить не был в состоянии.
Однако после непродолжительных раздумий и поисков ему удалось
найти ответ. Он находился в подвале, под землей, куда свет
пробивался через узкое отверстие в каменном потолке коридора -
прямо над запертыми решетчатыми дверями.  Значит, благодаря
этому, можно будет отличить день от ночи. Но с другой стороны -
какая утонченная пытка - позволять пленнику лишь вскользь
радоваться свету солнца и месяца!

Взгляд Конана в очередной раз упал на растрескавшиеся кости,
матово отсвечивающие напротив. Было бессмысленно фантазировать о
том, кем был этот человек и за что был приговорен к подобной
смерти. Дело было в другом - не оставалось никаких сомнений, что
скелет дробили не железом. Создавалась уверенность, - кто-то
пытался добраться до костного мозга! А кто, кроме человека, мог
это делать? Может быть, эти останки - немое свидетельство
каннибализма одного из пленников темницы, доведенного голодом до
безумия? Конан неожиданно представил себе, что и его кости
когда-нибудь обнаружат здесь при подобных обстоятельствах, и в
душе его стала подниматься с трудом сдерживаемая паника пойманной
в волчью пасть жертвы.

Сын Циммерии не кричал и не плакал. И не молился, как,
возможно, делал бы сейчас на его месте цивилизованный человек,
хотя боль и голодное кручение в желудке меньше от этого не
становились. Огромное душевное мучение доставляли и клокотавшие в
нем эмоции: где-то далеко на западе армия неприятеля огнем и
мечом пробивала себе дорогу к сердцу его королевства. Небольшой
понтейнский корпус не мог ей противостоять - это было очевидно.
Конечно, Просперо может попытаться удержать Тарантию на несколько
недель, а то и месяцев, но в конце концов, лишенный поддержки и
помощи, он будет сломлен превосходящими силами противника. А
многие бароны без зазрения совести оставят его один на один с
завоевателями. И в это время он, Конан, без движения лежит в
темной клетке, и другие люди командуют его воинами, сражаются за
его королевство! В приступе бессильной ярости он громко
заскрежетал зубами.

Вдруг он застыл, услышав за противоположными дверями
крадущиеся шаги. Присмотревшись, ему удалось заметить смутные
очертания над чем-то склонившейся фигуры. Лязгнул металл о
металл, и вслед за этим послышался скрип открываемой решетки. Но
вместо того, чтобы войти, фигура исчезла из поля зрения, и где-то
вдали повторился ослабленный расстоянием лязг другого замка и
скрип осторожно открываемых дверей. Потом раздались быстрые, но
тихие удаляющиеся шаги мягко обутых ног, и вновь наступила
тишина.

Минуту, показавшуюся ему вечностью, Конан настороженно
прислушивался. Через отверстие в потолке коридора ярко светил
месяц, и ничто не нарушало мрачного покоя подземелья. В конце
концов ему все же пришлось сменить положение тела, отчего цепи
вновь звякнули. И в этот момент он опять различил осторожные
тихие шаги - на этот раз за входными дверями. Через некоторое
время в сером сумраке затрепетало слабое пламя свечи.
- Король Конан! - раздался обеспокоенный тонкий и мягкий голос. -
Господин мой, ты здесь?
- А где ж мне еще быть? - с вызовом ответил тот, поворачивая
голову и пытаясь рассмотреть, кто пришел.

Держась за прутья решетки тонкими точеными пальцами, за
дверями стояла девушка. Слабое мерцание свечи выхватывало из
темноты плотно обтягивающую бедра тонкую шерстяную юбку и
украшенные драгоценными камнями перстни. Ее темные глаза горели,
а белая кожа мраморно отсвечивала. Волосы, хотя и утратившие во
тьме свой блеск, напоминали застывший каскад трепетных морских
волн.
- Это ключи от твоих оков и от вон той двери, - прошептала она,
просовывая маленькую ладонь сквозь решетку и бросая три каких-то
предмета на каменный пол рядом с Конаном.
- Какую ты ведешь игру? - спросил он. - Ты говоришь
по-немедийски, а в Немедии у меня друзей нет. Какие еще гадости
придумал твой господин? Послал тебя, чтобы посмеяться надо мной?
- Это не насмешка! - девушка дрожала так сильно, что ее браслеты
и перстни громко стучали о прутья решетки, за которую она
держалась. - Клянусь богом! Я украла эти ключи у чернокожих
стражников этих подвалов. Каждый из них носит ключ только от
одного замка. Мне удалось подпоить  их. Того, которому ты разбил
голову, унесли к цирюльнику, и его ключ я достать не смогла. Но
все остальные - украла. Ах, пожалуйста, не звени цепями! В
темноте за теми дверями могут водиться такие челюсти, что и в
пекле не встретишь!

Немного повозившись, Конан с недоверием попробовал большие
ключи, напряженно ожидая взрыва злого смеха. Однако его искренне
удивил тот факт, что один из них не только высвободил его цепи из
кольца в стене, но и вернул свободу рукам и ногам. Он быстро
вскочил и сделал резкий шаг к двери, сомкнув свои железные пальцы
на нежных ладонях девушки и прижав их к прутьям решетки. Она
подняла голову и встретилась с его пытливым взглядом.
- Кто ты? - спросил он сурово.
- Меня зовут Зиновией, - промолвила она, стараясь справиться с
дрожью. - Я служанка королевского дворца.
- Если только это не какая-то злая шутка, - буркнул Конан, - я не
понимаю, почему ты это сделала.

Она опустила лицо, а когда вновь его подняла, на длинных
девичьих ресницах блестели крупные слезы.
- Я служу в королевской свите, - произнесла она горько. - Но сам
король меня не замечал, и не заметит. И я устала от тех скотов,
что пристают ко мне в беседках... Я ведь тоже живое существо и не
хочу быть простой забавой. Я тоже умею радоваться, ненавидеть,
бояться и любить... Я полюбила тебя, мой король, когда ты
несколько лет назад приезжал во главе своих рыцарей с визитом к
королю Немедии. Мое  сердце вырвалось из груди, чтобы упасть в
пыль на мостовую перед копытами твоего скакуна.

Пока она это говорила, на щеках ее выступил румянец
смущения, но глаза продолжали смотреть смело. Конан ничего не
ответил. Он был по-настоящему диким, раскованным и необузданным,
но ведь лишь только очень грубый и невоспитанный мужчина не
испытает смущения, встретившись лицом к лицу с обнаженной
девичьей душой.

А она тем временем наклонилась и прижалась губами к его
пальцам, сжимавшим ее ладони. И только после этого, словно
проснувшись, она вспомнила, что здесь происходит. В голосе ее
вновь проснулось отчаянье.
- Поспеши! - горячо зашептала она. - Полночь уже минула. У тебя
есть шанс уйти!
- А не поплатишься ли ты жизнью за то, что украла эти ключи?
- Никто об этом не узнает. Если чернокожие и припомнят наутро,
кто давал им вино, они не посмеют кому-либо признаться в пропаже.
К сожалению, ключ, открывающий эти двери, я достать не смогла, и
твоя дорога на волю теперь пройдет через темноту казематов. Я не
хочу загадывать, какие ужасы и опасности скрываются во мраке за
теми дверями, но будет еще хуже, если ты останешься здесь, в
темнице. Дело в том, что вернулся король Тараскуз...
- Что? Тараскуз?
- Да! Он вернулся тайно и тотчас спустился в подвалы, а вернулся
весь белый и трясущийся, словно взглянул на ужасы ада. Я сама
слышала - он говорил своему оруженосцу Аридису, что вопреки воле
Ксалтотуна ты должен умереть.
- А что с Ксалтотуном? - спросил Конан и почувствовал, что
девушка вновь задрожала.
- Не говори о нем! - попросила она. Один звук его имени,
наверное, способен вызвать демонов! Слуги рассказывают, что все
еще лежит в своей темной комнате и смотрит сны черного лотоса.
Говорят - сам Тараскуз его боится, иначе он тебя уничтожил бы
открыто. А так - он сегодня спускался в подвалы и одному богу
известно, что там делал.
- Хм! А не Тараскуз ли собственной персоной возился у дверей моей
темницы?.. - пробормотал про себя Конан.
- У тебя есть стилет! - произнесла она шепотом, указывая на
что-то сквозь прутья решетки.

Его пальцы освободили ее ладони и сомкнулись теперь на холодном
предмете.
- Иди же скорее! За дверью свернешь налево и пойдешь вдоль
клетей, пока не достигнешь каменных ступеней. Не сворачивай с
дороги, если тебе дорога жизнь! Взойди по лестнице и открой дверь
в ее конце - один из ключей должен подойти. Если господь будет
милостлив, я встречу тебя там. Иди!

Сказав это, она убежала, оставив после себя лишь легкое
дуновение воздуха.

Конан встряхнулся и обернулся к указанному выходу. Было
ясно, что там может скрываться какая-нибудь подстроенная
Тараскузом дьявольская ловушка. Но прыжок навстречу опасности был
ему более по душе, чем неподвижное ожидание грядущих событий.
Наконец он осмотрел клинок, отданный ему девушкой, и удивленно
усмехнулся: кем бы она ни была, она оказалась очень практичной и
умной особой. Он держал в руке не маленький стилетик, рукоять
которого украшают золото и драгоценные камни, годящийся лишь для
будуара знатной дамы да для устрашения. Это было настоящее боевое
оружие с широким, длиною сантиметров пятнадцать лезвием,
сужающимся к острому, как игла, концу.

Он удовлетворенно хмыкнул. Холод стали придал ему сил и
уверенности в себе. Какие бы ни были расставлены вокруг него
сети, какие бы ловушки ни стояли на его пути - у него теперь было
настоящее оружие. Правая рука уже была готова наносить
смертельные удары.

Толкнув решетку, он убедился, что она не заперта, - а ведь
черный стражник делал это. И фигура, виденная им накануне, тоже
не была охранником - иначе зачем ему делать что-то с замком?
Здесь веяло чем-то зловещим. Но Конан не стал колебаться. Он
отворил дверь и решительно шагнул в темноту.

Каменные плиты убегали вдаль, ограниченные справа и слева
длинными рядами решеток, конца которым видно не было. Свет месяца
тускло блестел на их прутьях, не в состоянии пробиться дальше, да
и вообще, глаза, менее зоркие, чем у Конана, вряд ли различили бы
и эти бледно-серые пятна света на полу возле каждой темницы.
Свернув, как ему сказали, налево, он быстро пошел вдоль по
коридору, не издавая ни единого звука, босыми ногами по каменному
полу. Минуя каждую клеть, он окидывал ее быстрым взглядом. Все
они были пусты, но, тем не менее, надежно заперты. На полу
некоторых матово светились чьи-то обнаженные кости. Видно было,
что эти подземелья, свидетельство глубокого прошлого, когда
Бельверус еще не превратился из крепости в город, с успехом
используются и теперь.

Наконец он увидел перед собой едва различимые контуры круто
поднимавшихся вверх ступеней... и вдруг резко обернулся и
отступил в тень у их подножия.

Позади кто-то шел - тяжело, но осторожно ступая на явно не
человеческих ногах. Беглец стал напряженно вглядываться в длинную
цепь решеток и лежащих перед ними серых пятен полусвета, лишь
незначительно рассеивающих мрак вокруг себя. Но он смог заметить,
что через эти пятна что-то движется - что-то неопределенного
вида, большое, тяжелое, но одновременно более быстрое и ловкое,
чем человек. Оно появлялось на свету и снова исчезало с глаз,
вступая в тень между темницами, навевая безотчетный ужас своим
безмолвным движением.

Конан услышал грохот решеток, которые пробовало открывать
это существо, проходя мимо них. Потом оно добралось до той
темницы, которую только что покинул ее пленник, и отворило
незапертые двери. И, когда оно скользнуло внутрь, на фоне решетки
мелькнул огромный смутный силуэт. Вытерев со лба холодный пот,
беглец судорожно сглотнул. Он понял, для чего Тараскуз
подкрадывался к его дверям и почему так поспешно скрылся, - он
открыл замок, а затем где-то в этих дьявольских подземельях
выпустил из ямы или клетки это ужасное чудовище.

Тварь вылезла из темницы и двинулась вдоль по дорожке, низко
наклонив голову к земле. Теперь она уже не пробовала открывать
двери - она взяла след. Сейчас Конан разглядел ее получше: серый
полумрак обрисовал гигантское человекоподобное тело, более мощное
и тяжелое, однако, чем у любого человека. Сильно наклонившись,
это существо бежало на задних лапах - заросшее и волосатое, с
густым, отливающим серебром мехом. Голова твари была
отвратительной пародией на человеческую, а длинные руки при беге
задевали землю.

И здесь стала понятной причина того, почему человеческие
кости в темницах сломаны и растресканы, стала ясной природа ужаса
казематов. Это была большая серая обезьяна, страшный людоед
темных прибрежных лесных массивов моря Виолетт. Полумифические,
малоизвестные обезьяны-каннибалы служили прототипом троллей в
старых легендах, страшными волколаками-оборотнями народного
эпоса, убийцами и людоедами темных лесов.

Конан заметил, что животное почуяло его и стало приближаться
быстрее, перемещая свое бочкообразное тело на кривых могучих
лапах. Бросив быстрый оценивающий взгляд на уходящие вверх
ступени, он убедился, что эта тварь успеет прыгнуть ему на спину
раньше, чем он доберется до дверей. Нужно было принимать бой.
Более не задумываясь, он ступил в ближайший круг мутного света,
чтобы хоть что-нибудь видеть во время схватки, так как было
совершенно очевидно, что животное ориентируется и видит в темноте
гораздо лучше человека. И оно уже приближалось - во мраке тускло
блестели огромные желтые зубы, и слышалось громкое дыхание. Серые
обезьяны от рождения были немыми, поэтому оно не издало
воинственного крика - лишь в искаженных и расплющенных чертах ее
чудовищной морды появилось выражение дьявольского торжества.

Человек понял, что жизнь его теперь будет зависеть
фактически от одного удара - на другие времени может и не
хватить. И этим единственным, первым же ударом необходимо убить
противника, убить прямо сейчас, если он хочет покинуть живым тот
страшный зверинец, пленником которого он был в настоящее время...

Он оценивающе оглядел короткую крепкую шею, волосатое
мускулистое тело и мощную, выдающуюся вперед грудь. "Лучше бить
прямо в сердце, - подумал он, - погрузив сталь под выступающие
ребра, чем туда, где одним ударом убить не удастся". Полностью
осознавая положение, в котором он оказался, Конан попытался на
глаз прикинуть и сравнить свои силу и ловкость с быстротой и
яростью людоеда. Выбора не было - требовалось сойтись с
противником грудь в грудь, нанести смертельный удар, а потом лишь
уповать на то, что кости его выдержат схватку с умирающим зверем.

И в тот момент, когда обезьяна бросилась на него, широко
расставив волосатые руки, он метнулся вперед, между ними, и изо
всех сил ударил, чувствуя, как острие по самую рукоять тонет в
заросшей мехом груди. Отпустив стилет, он откинул голову назад
и напрягся, превратив свое тело в сплошной узел мускулов,
одновременно пнув коленом в пах злобной твари, пытаясь хоть
как-то ослабить ужасные тиски сжимающихся лап.

В этот показавшийся ему вечностью миг он чувствовал себя
так, словно его разрывали на части, но потом неожиданно вернулась
свобода. Он лежал на полу, рядом с дергающимся в последних
конвульсиях огромным телом зверя, на вывернутых губах которого
пузырилась кровавая пена, а в груди торчала рукоять стилета. Удар
достиг цели.

Пытаясь унять дрожь, Конан дышал, как загнанная лошадь. Из
ран, оставленных когтями зверя, текла кровь, и ощущения были
такими, словно половина его костей вылетела из суставов, порвав
мышцы и сухожилия. Если бы враг прожил еще хоть одну минуту,
скорее всего, он просто разорвал бы его на куски. Но сейчас сын
дикого народа выдержал выпавшее ему страшное испытание, обычного
человека несомненно приведшее бы к гибели...


КРОВЬ ЗА КРОВЬ


Быстро придя в себя, король Акулонии наклонился и вытащил лезвие
из груди поверженного зверя, после чего поспешил к каменным
ступеням и стал быстро по ним взбираться. Он уже не пытался себе
представить, какие еще вселяющие ужас чудовища могут скрываться в
окружающей его темноте, и лишь желал ни с одним из них не
встретиться. Схватки, подобные только что закончившейся, были
слишком утомительны даже для столь выносливого сына Циммерии.
Бледное сияние месяца на каменных плитах, липкая темнота и что-то
наподобие паники гнали его вверх по лестнице. Поэтому, когда он
наконец увидел створки тяжелых дверей, с его губ слетел вздох
облегчения. И вновь, вопреки опасениям, ключ легко повернулся в
замке. Быстро выглянув наружу, чтобы первым заметить противника,
если он там есть, и отразить его нападение, Конан увидел лишь еще
один серый коридор и стоящую перед ним худенькую гибкую фигурку.
- Ваше Величество! - раздался тихий дрожащий вскрик, одновременно
наполненный облегчением и восхищением. Первым порывом девушки
было прижаться к нему, но потом она заколебалась, будто
охваченная стыдом.
- У тебя течет кровь, - сообщила она. - Ты ранен!

Он отмахнулся:
- Царапины, которые не почувствует и ребенок. Кстати, - мне очень
пригодился твой нож. Если бы не он, мои останки доедала бы
сейчас одна милая цепная обезьяна Тараскуза. Ну, а что теперь?
- Иди за мной, - прошептала она. - Я выведу тебя из города. Я уже
приготовила тебе коня!

Она обернулась и сделала шаг вперед, но тут Конан положил
свою тяжелую ладонь на ее обнаженное плечо.
- Иди рядом со мной, - приказал он, придерживая ее за тонкую
талию. - Я склонен тебе верить, так как ты до сих пор вела себя
со мной искренне, но я уверен, что дожил до настоящего времени
только потому, что никогда до конца не доверял ни одному мужчине
и ни одной женщине. Но если ты меня теперь вздумаешь подвести,
то порадоваться этой шутке ты вряд ли успеешь.

Она даже не подала вида, что заметила окровавленный клинок в
его руке и нотки угрозы в его голосе.
- Убей меня, если усомнишься во мне, произнесла она в ответ. - Я
чувствую на себе твою руку, и даже то, что ты угрожаешь мне, -
все это кажется сном.

Коридор со сводчатым потолком привел их к дверям,
которые она осторожно отперла. За ними, прямо на полу, лежал с
закрытыми глазами один из чернокожих стражников в тюрбане и
шерстяной набедренной повязке. Сабля его, вставленная в ножны,
небрежно оброненная, валялась неподалеку. Он был совершенно
неподвижен.
- Я подсыпала ему в вино наркотик, - объяснила Зиновия, обходя
тело. Он последний назначенный на сегодня охранник выхода из
подземелья. Он следит, чтобы никто оттуда не смог бежать, и
никто, кроме этих чернокожих, не имеют право нести здесь службу.
Только они знают, что Ксалтотун привез плененного короля Конана в
своей повозке прошлой ночью. Другие девушки спали, а я,
бессонная, смотрела из верхних окон в ту сторону, где, как
узнала, шла битва. Я боялась за тебя...

А потом я вдруг увидела, как тебя несли по ступеням, - я
разглядела твое лицо в свете факелов. Той же ночью мне удалось
пробраться в эту часть дворца, в тот самый момент, когда тебя
уносили в подземелье. Пришлось целый день ждать возможности
раздобыть наркотик в комнате Ксалтотуна.

Будь осторожен! Со вчерашней ночи по дворцу идут необычные
разговоры. Слуги поговаривают, что, пока чернокнижник, по
обыкновению, спал у себя, очарованный черным лотосом, во дворец
тайно вернулся Тараскуз. Он пришел тайком, до глаз закутанный в
длинный дорожный плащ, сопровождаемый одним лишь оруженосцем -
молчаливым Аридисом. Я ничего не понимаю, но отчего-то чувствую
страх...

Так, за разговором, беглецы добрались до подножия узкой
спиральной лестницы. Поднявшись по ней, они миновали узкий
проход, образованный сдвинутой в сторону панелью из мореного
дуба, что обшивали стену очередного коридора. Оставив потайной
ход позади, девушка вставила деревянную панель на место, и эта
часть стены перестала даже чем-либо отличаться от остальных.
Теперь они находились в нише, отделенной от самого коридора
плотной портьерой. Было видно, что все здесь завешено гобеленами
и занавесями, а вдоль стен стояли плюшевые диваны, над которыми,
закрепленные на софитах, мягким золотистым светом сияли лампы.

Даже чуткое ухо Конана не различило во дворце ни единого
звука. Он не знал, что это за часть дворца и где сейчас находится
резиденция Ксалтотуна. Девушка дрожала от страха, но продолжала
вести его вперед по коридору, пока не остановилась у другой ниши,
прикрытой шелковой занавеской. Отстранившись, Зиновия жестом
показала, чтобы он вошел в это сомнительное убежище, и
прошептала:
- Подожди меня здесь! За этими дверями в конце коридора в любую
минуту дня и ночи можно наткнуться на евнухов или невольников. Я
посмотрю, свободна ли дорога, и тогда мы пойдем дальше!

В этот момент в нем вновь проснулась подозрительность.
- Ты все-таки завела меня в ловушку?

Из ее темных глаз брызнули слезы. Она упала на колени и
прижалась лицом к его мускулистой ладони.
- О, мой король! Почему ты опять мне не веришь? - голос ее дрожал
от обиды. - Мы погибнем, если теперь ты остановишься или сделаешь
какую-нибудь глупость! Ну зачем я стала бы выводить тебя из
подземелья, чтобы предать сейчас?
- Хорошо, - буркнул он. - Я тебе верю, хотя, черт возьми, я еще
никогда так быстро не сдавался! Впрочем, я на тебя не обижусь,
даже если ты приведешь сюда всех головорезов Немедии. Если бы не
ты, обезьяна из королевского зверинца напала бы на меня, когда я,
безоружный и скованный, лежал на полу в темнице. Делай, что
хочешь, милая.

Поцеловав ему ладонь, Зиновия вскочила и побежала прочь,
чтобы исчезнуть за тяжелыми двухстворчатыми дверями.

Глядя ей вслед, он раздумывал, - не сделал ли он глупость,
все-таки поверив ей. Но потом пожал широкими плечами и скрылся в
своем новом замаскированном укрытии.

Не было ничего удивительного в том, что молодая девушка
рискует своей жизнью, чтобы спасти его. Такие вещи происходили не
так уж редко и на его собственном веку. Кроме того - немало
женщин поглядывало на него ласково - как в дни его юности, так и
теперь, когда он взошел на трон.

Ожидая возвращения своей спасительницы, он не стал
бездействовать. Подчиняясь все тем же инстинктам, он стал искать
другой выход и наконец нашел - замаскированный гобеленом проход в
узкую галерею, ведущую к покрытой искусной резьбой деревянной
дверце, едва видимой в просачивающемся из центрального коридора
свете. Неожиданно он ясно услышал за ними стук еще одних
открывшихся и вновь закрывшихся дверей и затем - низкое гудение
голосов. Один из них звучал достаточно знакомо, и лицо Конана
исказилось гримасой отвращения. Он без всяких колебаний быстро
пересек галерею и с видом притаившейся на охоте пантеры приник к
деревянным створкам. Они не были заперты, и ему удалось осторожно
их приоткрыть. Он лишь хотел узнать, какие еще козни против себя
он может предотвратить.

По другую сторону замаскированной дверцы тоже оказалась
ниша, однако через легкую шелковую занавеску он разглядел
освещенную свечой комнатку, посреди которой находился стол из
черного дерева. За ним сидело двое мужчин, одним из них был весь
какой-то израненный, разбойничьего вида негодяй в кожаных
бриджах, а другим - Тараскуз, король Немедии.

Тараскуз выглядел встревоженным. Бледный, он как-то сразу
потерял всю свою  напыщенность и словно все время ожидал
какого-то звука, эха шагов, одновременно боясь этого.
- Я был там, - тихо произнес он, - он ... он сейчас спит в
наркотическом сне, и не известно, когда проснется.
- Необычно слышать из уст самого Тараскуза слова страха, - тотчас
отозвался собеседник низким хриплым голосом.

Король нахмурился.
- Ты хорошо знаешь, что никого из обычных людей я не боюсь. Но,
когда я увидел под Валкой рушащиеся скалы, я понял, что
совсем не шарлатан тот демон, которого мы воскресили. Я
боюсь его силы, поскольку не знаю, каких она достигает границ.
Но догадываюсь, что она каким-то образом связана с той
проклятой штукой, которую я у него выкрал. Она вернула ему
жизнь, и, скорее всего, она же является источником его
магической мощи.

Он хорошо ее спрятал, но невольник, следивший за ним по
моему тайному приказу, заметил, как он положил ее в золотую
шкатулку в тайнике. Но я не осмелился бы даже войти к нему, если
бы он не спал этим лотосовым сном.

Я больше чем уверен, что в этом заключен источник его силы. С
ее помощью Орастес вернул ему жизнь. И с ее же помощью этот
дьявол сделает из нас своих рабов, если мы не будем его
остерегаться. Увези ее с собой и брось в море, как я тебе уже
говорил. И запомни - это нужно сделать подальше от земли, чтобы
ее не выбросил на берег прилив или шторм. Тебе уже заплачено.
- Это правда, - усмехнулся собеседник. - Но, король, это же не
все - ты обещал гораздо больше! Ведь мои люди тоже захотят быть
вознагражденными.
- Всем, кого ты мне назовешь, будет сполна уплачено, - заверил
его Тараскуз. - Но лишь после того, как ты выполнишь это задание.
- Хорошо. Я поеду в Зингар и сяду на корабль в Кордове, -
согласился тот. - В Аргос идти слишком опасно - в том краю
сплошное убийство...
- Меня это не интересует. Главное, чтобы ты сделал свое дело. На,
держи! Конь ждет тебя во дворе. Иди, и быстрее!

И он передал ему из рук в руки какую-то вещь, как показалось
Конану, блеснувшую вспышкой живого огня. Но видно ее было лишь
одно мгновение. Потом человечек натянул на глаза шляпу с
опущенными полями, завернулся в серый плащ и поспешно оставил
Тараскуза одного. Как только дверь за ним закрылась, Конан
перестал себя сдерживать - и бросился вперед, распаленный
неудержимой жаждой крови. При виде врага в его логове кровь в
жилах короля Акулонии вскипела, уничтожив всякую осторожность.

Тараскуз стоял, отвернувшись к дверям, когда, сорвав
занавеску, как опьяненная кровью дикая кошка джунглей, в комнату
ворвался Конан. Король Немедии резко повернулся на пятках, но
даже не успел распознать нападавшего, когда в него уже погрузился
стилет. Но уже в сам момент удара стало ясно, что он не смертелен
- нога мстителя запуталась в складках сорванной занавески, и он
не сумел прыгнуть вперед достаточно далеко. Клинок скользнул
вбок, ударившись о ребро. Тараскуз вскрикнул.

Сила удара и тяжесть тела Конана отбросили жертву назад, на
стол, отчего тот перевернулся и свеча погасла. Дерущиеся рухнули
на пол, барахтаясь в портьере. Кулак короля Акулонии
бил вслепую, а Тараскууз громко орал от безумного страха. Но этот
страх неожиданно придал ему сил, и он вырвался из объятий Конана.
Отскочив куда-то в темноту, он громко завопил:
- На помощь! Стража! Аридис! Орастес! Орастес!

Конан поднялся на ноги, освободившись от шелкового полотна и
отбросив перевернутый стол, и выругался с досады. Он не был
знаком с планом дворца и к тому же потерял в темноте
ориентировку. Где-то вдалеке все еще раздавались крики Тараскуза,
а ответом на них были вопли стражи. А куда теперь бежать - было
совершенно непонятно. Но вновь старые инстинкты подсказали ему,
что неплохо бы попытаться все-таки спасти свою шкуру, если
таковая возможность еще представится.

Проклиная невезение, он пересек найденную галерею в обратном
направлении, встал в нишу и выглянул в коридор в ту самую
секунду, когда к нему с полными страха глазами подбежала Зиновия.
- Что случилось? - крикнула она. -Весь дворец поднят по тревоге!
Я клянусь, что не выдавала тебя!..
- Не бойся, твоей вины в этом нет. Просто я сам немного
расшевелил это осиное гнездо, - произнес он. - Попробовал вернуть
один должок... Так какая отсюда ведет кратчайшая дорога?

Она без слов схватила его за руку и побежала по коридору.
Однако, когда они добрались до массивных дверей в его конце, за
ними послышались возбужденные крики, и затем стены задрожали от
ударов снаружи. Зиновия заломила руки:
- Мы окружены! Я на всякий случай закрыла эти двери, когда
возвращалась назад. Ее взломают через пару минут. Пути к
городским воротам здесь больше нет.

Конан повернулся на пятках - из дальнего конца коридора,
хотя пока и слабые, но тем не менее тоже слышались крики,
свидетельствующие о том, что и спереди, и сзади пути к
отступлению отрезаны.
- Быстрее! Вон туда! - закричала девушка с отчаяньем, пересекая
коридор и отворяя двери какой-то комнаты.

Конан прыжком последовал за ней и закрыл позолоченную
задвижку. Они находились в богато украшенном холле.  Зиновия
подвела его к окну с позолоченной решеткой, за которым виднелись
вершины деревьев и заросли кустарника.
- Ты же сильный! - произнесла она, задыхаясь. - Если сможешь
разогнуть эту решетку, может, еще успеешь убежать!
Вокруг дворца всегда очень много стражников, но кусты здесь
густые - ты постарайся их обойти. Стена с южной стороны - это уже
внешняя стена города. Если переберешься через нее, у
тебя появится реальная возможность уйти. Конь будет тебя ждать в
перелеске у дороги на запад, в нескольких сотнях шагов к югу от
большого фонтана. Знаешь, где это?
- Разберусь! Но что мне делать с тобой? Я хочу забрать тебя
отсюда!

Грустная улыбка озарила ее  лицо.
- Спасибо тебе - ты даришь мне минуты счастья! Но сейчас ты
должен уйти один. Нет, обо мне не беспокойся. Никто и не
подумает, что я помогала тебе по своей воле. Иди же! Те слова, что
ты мне только что сказал, на долгие годы скрасят мне мою жизнь!

Услышав такой ответ, Конан быстро схватил ее в свои железные
руки, прижал к себе и стал дико целовать ее глаза, щеки, шею и
губы, а она, затаив дыхание, безвольно лежала в его объятиях. Его
ласки были порывисты, резки и беспощадны, как порыв ураганного
ветра.
- Я пойду, - горячо прошептал он. - Но, черт возьми, когда-нибудь
я за тобой обязательно вернусь!

Он шагнул к окну и одним мощным рывком вырвал позолоченные
прутья из оконной рамы, а потом перекинул ноги через подоконник и
стал быстро спускаться вниз, поглядывая на ближайшие заросли.
Едва коснувшись земли, он побежал, чтобы стать неприметной тенью
среди густого кустарника и ветвей деревьев. Еще раз он оглянулся,
чтобы увидеть Зиновию, протягивающую вслед ему из окна руки в
жесте немого прощания.

То и дело по темному парку пробегали стражники - рослые
гвардейцы в блестящих полупанцирях и отполированных шлемах с
высокими гребнями. Все они устремились ко дворцу, где с каждой
минутой нарастал шум. Звезды искрились на их блестящих доспехах,
делая видимым каждый их шаг среди деревьев, но еще больше
выдавало их передвижение громкое лязганье железа. Спрятавшемуся в
кустах Конану их громогласный галоп через заросли напоминал
слепой переполох испуганного коровьего стада. Некоторые
проносились всего в нескольких шагах от него, но совершенно не
подозревали об этом. Видя лишь дворец, они не обращали никакого
внимания ни на что другое. Когда все они с криками пронеслись
мимо, беглец поднялся и бесшумно, словно пантера, побежал по
парку прочь.

Он достаточно быстро достиг южной стены и взбежал вверх по
лестнице к ее парапету. Этот вал был задуман так, чтобы защищать
город от нападения снаружи, а не изнутри. К тому же здесь не было
ни одного стражника, патрулирующего окрестности. Поставив ногу на
парапет, Конан вновь оглянулся на возвышающийся над кронами
деревьев королевский дворец Немедии. Все окна были освещены, и в
них были видны мечущиеся то тут, то там фигурки - словно
марионетки, движимые невидимыми нитями. Скривившись, он с
угрозой и презрением потряс в том направлении тяжелым кулаком, а
затем спрыгнул в темноту.

Пролетев немного вниз, он схватился за ветку растущего прямо
под городской стеной невысокого дерева и уже мгновением позже шел
дальше своим широким упругим шагом, которым все горцы быстро
оставляют позади долгие мили пути.

Стены и длинные валы Бельверуса со всех сторон окружали
поместья и летние резиденции местной знати. Но сонные невольники,
дремавшие, опершись на свои длинные пики, даже не замечали
быстрой крадущейся фигуры, перескакивающей через стены оград,
перебегающей обсаженные деревьями со сплетенными наверху кронами
аллеи, беззвучно пробиравшейся по огородам и садикам. Лишь
разбуженные цепные псы громким лаем сопровождали обнаруженный ими
наполовину обонянием, наполовину инстинктом темный загадочный
силуэт, быстро исчезавший в отдалении.


Лежа в своей комнате на испачканном кровью диване, Тараскуз,
извивался от боли и сыпал проклятьями под сильными и быстрыми
пальцами Орастеса. Дворец кипел бегающими с широко открытыми от
ужаса глазами придворных и слуг, но в помещении, где лежал
король, кроме него и жреца-отступника никого не было.
- Ты уверен, что он сейчас спит? - уже в который раз спрашивал
Тараскуз, стискивая от боли зубы, когда Орастес смазывал горячим
отваром трав длинную рваную рану на руки и ребрах. - О, боги, как
он жжется!
- Если бы тебе с детства не сопутствовала удача, - уверил его
Орастес, - тебя сейчас уже примерял бы гробовщик. Тот, кто держал
в руках клинок, по-настоящему собирался тебя убить. Да не
вскакивай ты - говорю тебе, что Ксалтотун еще спит. А почему тебя
это так сердит? Какое он-то имеет к этому отношение?
- Так ты ничего не знаешь о том, что произошло во дворце
сегодняшней ночью? - поднял на него пылающий гневом взгляд
Тараскуз.
- Ничего. Как ты знаешь, я уже несколько месяцев занят
переписыванием для Ксалтотуна эзотерических манускриптов,
написанных на новых языках, в письмена, которые он сможет
прочитать. Он хорошо разбирается в языках своей эпохи, но до
конца еще не овладел современными и для сокращения времени
предложил мне эту работу, чтобы ознакомиться с тем, что произошло
со времени его смерти до сегодняшних дней. Я даже не знал, что он
уже вернулся - он не послал за мной, чтобы рассказать о битве. И
о твоем возвращении мне тоже ничего не было известно, пока меня
не вывел из моей каморки поднятый тобою шум.
- И ты не знаешь, что Ксалтотун привез сюда, во дворец,
плененного короля Акулонии?

Орастес отрицательно покачал головой, не показывая
собеседнику нешуточного удивления.
- Ксалтотун уверял меня недавно, что Конан нам вскоре перестанет
быть опасен. Я и думал, что он уже погиб...
- Ксалтотун сохранил ему жизнь, когда я хотел убить этого
варвара. И я сразу понял его коварный замысел: ему нужен цепной
пес, которого можно периодически натравлять на нас - на
Амальрика, Валериуса и меня. Пока жив Конан, для нашей власти в
Акулонии сохраняется реально существующая опасность, да и вообще
избавиться от нас при необходимости с помощью дикаря будет
нетрудно. Я этому колдуну больше не доверяю - я его стал бояться.

Я шел за ним несколько часов после его отъезда с поля битвы
- хотел узнать, что он сделает с Конаном. Дознался, что того
посадили в подземелье, и, вопреки воле чернокнижника, решил
с пленником покончить...

В дверь осторожно постучали.
- Это Аридис, - объяснил Тараскуз. - Можешь его впустить.
     Глаза вошедшего оруженосца горели скрытым удовлетворением.
- Ну что, Аридис? - нетерпеливо вскрикнул Тараскуз. - Опознали
того, кто напал на меня?
- Так вы сами не узнали его, господин? - поинтересовался
оруженосец тоном человека, решившего еще раз убедиться в том, что
знает. - Действительно не узнали?
- Нет. Как только он ворвался, свеча погасла... Я успел лишь
подумать, что это какой-то демон, посланный Ксалтотуном убить
меня...
- Он спит в своей темной комнате... А я был в подземельях, -
худые плечи Аридиса дрожали от возбуждения.
- Ну же! Не тяни, рассказывай! - нетерпение исказило черты короля
Немедии. - Что ты там нашел?
- Пустую темницу, - прошептал слуга. - И труп огромной серой
обезьяны.
- Что?! - Тараскуз резко сел, и из его открытой раны вновь
брызнула кровь.
- Да, именно так! Людоед лежит с проколотым сердцем, а Конан -
бежал!

Побелевший как мел Тараскуз, словно манекен, позволил
Орастесу вновь уложить себя на диван и заняться раной.
- Конан!.. - повторил он. - Поганый труп... Ушел! Господи! Это не
человек, а дьявол! Уверен, что за моей раной - замысел
Ксалтотуна. Теперь-то я понял! Боги и демоны! Так это Конан напал
на меня!.. Аридис!
- Я здесь, Ваше Величество!
- Обыскать каждый уголок дворца! Он до сих пор может прятаться в
каком-нибудь темном коридоре, как голодный тигр. Пусть ни одна
мышь не проскользнет наружу. И будь осторожен - вы ловите не
цивилизованного человека, а ошалевшего от жажды крови варвара,
сильного и быстрого, как дикий зверь. Прочесать парки и сады
вокруг дворца и города. Расставить кордоны вокруг стен. Если
убедишься, - он точно ушел из города, - бери всадников и
устремляйся в погоню. Организуй на него охоту, как на волка.
Спеши - может быть, еще успеешь его поймать.
- Это задание может потребовать чего-то более, чем простые
человеческие силы, - возразил на это Орастес. - Не попросить ли
об этом Ксалтотуна?
- Нет! - резко ответил Тараскуз. - Пусть солдаты справляются
сами! Чернокнижник не сможет причинить нам больше зла, если мы
покончим с Конаном!
- Ну что ж, - согласился Орастес. - Я не стану тягаться с магом
Архерона, но и мне известны кое-какие тайные заклятия, вызывающие
темных духов, облаченных в телесную оболочку. Возможно, я смогу
вам помочь...


Большой королевский фонтан был затерян среди густых зарослей
дубовой рощи, растущей у дороги примерно в миле от городских
стен. Его мелодичное журчание достигло ушей Конана в таинственной
тишине звездной ночи. Беглец вдоволь напился из холодного ручья,
берущего здесь начало, и вновь поспешил на юг, к уже различимому
впереди небольшому перелеску. Обойдя его, он заметил огромного
белого коня, стоявшего на привязи у самых зарослей. Облегченно
вздохнув, он уже собрался шагнуть к нему, как вдруг его заставил
резко обернуться презрительный смех позади.

Из тени листвы выступил матово поблескивающий панцирем
мужской силуэт. Это не был стражник в украшенных перьями
полированных доспехах - перед ним стоял коренастый воин в серой
кольчуге - наемник, член низшей военной касты, головорез, не
добившийся еще ни наград, ни богатства, ни привилегий рыцарского
звания, но посвятивший свою жизнь боям и сражениям. Наемники
творили, что хотели, ни от кого не зависели и слушались приказов
одного только короля. С таким противником было опасно иметь дело.

К счастью, враг был один, и, убедившись в этом, король
Акулонии набрал полную грудь воздуха, твердо встал на ноги и
приготовился к прыжку.
- Я ехал в Бельверус с поручением от Амальрика, - произнес
ухмыляющийся противник, осторожно приближаясь. Звездный свет тихо
струился по острию его длинного двуручного меча, который он
держал наготове. - И вдруг услыхал из кустов фырканье коня. Дай,
думаю, посмотрю, что там. Кто ж это привязал здесь коня? Надо
подождать и посмотреть, что за птичка прилетит в седло!

Наемные головорезы жили с того, что приносил им меч.
- А ведь я знаю тебя, - сообщил немедиец. - Ты Конан, король
Акулонии. Мне казалось, что я видел тебя под обвалом на
Валке, но...

Конан резко бросился вперед, как смертельно раненый тигр.
Даже будучи опытным в такого рода делах, наемник, однако, не смог
оценить таящихся в его противнике ловкости и быстроты. Поэтому он
так и остался стоять с наполовину поднятым мечом, не успев ни
отскочить, ни заслониться, когда холодное жало стилета пронзило
ему шею и ушло вглубь, к сердцу. С булькающим кашлем несчастный
зашатался и медленно стал опускаться на землю. Когда он упал,
Конан спокойно вытащил клинок из его тела. Почувствовав запах
крови, конь тревожно зафыркал и натянул поводья.

Прислушиваясь, король Акулонии застыл с окровавленным
стилетом в ладони. По спине его катился холодный пот. Но кроме
сонного щебетания разбуженных птиц до него не долетело ни единого
звука, если не считать нарастающий в городе рев труб.

Теперь он поспешно склонился над убитым. Но быстрые поиски
не показали, какую весть вез гонец, скорее всего, это был устный
приказ. Убедившись в этом, он больше не стал терять ни мгновенья
- до рассвета оставалось всего несколько часов. И через несколько
минут по белой, ведущей на запад дороге галопом скакал белый
конь, в седле которого сидел одетый в серые доспехи немедийского
наемника всадник.


ЗАВЕСА ТЬМЫ


Конан отлично понимал, что его единственный шанс на спасение -
это скорость. Он не допускал даже мысли, чтобы спрятаться
где-нибудь поблизости от Бельверуса, опасаясь того, что
многочисленные ищейки Тараскуза выследят его. Кроме того, он был
не из тех, кто прячется и крадется: открытая схватка или погоня
были ему больше по душе. Он понимал, что первая победа - на его
стороне. Теперь ему предстоял резкий рывок к границе.

Зиновия поступила мудро, выбрав этого белого коня, - его
быстрота и выносливость были очевидны. Девушка явно знала толк в
скакунах, оружии, а также, - как отметил Конан с каким-то
внутренним удовлетворением, - в мужчинах. Он галопом мчался на
запад, отсчитывая мили.

Дорога его пролегала по спящему краю - мимо скрытых в тени
густых деревьев сел, встречавшихся, однако, все реже по мере
продвижения на запад. Селений становилось меньше, рельеф начал
резко меняться, а небольшие замки, сурово поглядывающие с
близлежащих окрестных холмов, свидетельствовали о многовековых
приграничных войнах. Но никто не выезжал из них, чтобы окликнуть
или задержать одинокого ночного странника. Их хозяева ушли за
штандартами Амальрика, и флаги, место которым было на флагштоках
над этими стенами, сейчас развевались на ветру Акулонии.

Оставив позади последнее приграничное поселение, Конан
съехал с дороги, сворачивающей на северо-запад к далеким взгорьям
- двигаться по ней дальше означало столкнуться с пограничной
стражей, отряды которой сейчас были пополнены свежими
силами. Они никого не пропустили бы без разрешения. Но он
понимал, что теперь граница не охраняется, как в мирное время,
патрулями и секретами с обеих сторон, - остались лишь заставы на
дорогах да колонны возвращающихся с добычей обозов, что с
рассветом вновь пускаются в путь.

Эта дорога, ведущая от самого Бельверуса, была единственной,
пересекающей границу с севера на юг на протяжении ближайших
пятидесяти миль. Она проходила через гряды скалистых перевалов и
крутых горных склонов. И беглец решил просто держать курс на
запад, чтобы перейти границу где-нибудь глубоко в глуши гор. Этот
путь был более тяжел, но зато более короток и безопасен, особенно
в случае погони. Один всадник здесь мог пробиться через
нагромождения скал, недоступные целым армиям.

Но до рассвета он так и не успел добраться до гор - они
явились его глазам тянущимся вдоль горизонта длинным
бледно-серым оборонным валом. Тут не было ни огородов, ни сел, ни
хуторов под деревьями. Ранний утренний ветер шелестел высокими
сухими травами, покрывающими желтый каменистый грунт, да на
отдаленном холме возвышались зубцы крепостных стен. Но было ясно,
что если бы не близкое дыхание опасности соседства с Акулонией,
эти места тоже могли быть густо заселены, как и далее на восток.

Свет солнца разбегался по колышащимся травам, как степной
пожар, а с небес долетал прерывистый крик диких гусей, клином
улетавших на юг. Наконец, в заросшей травой котловине Конан
задержался и расседлал усталого и покрытого пеной скакуна. Он и
так безжалостно гнал его все последние часы перед рассветом.

Когда освобожденный конь стал пощипывать траву, Конан прилег
здесь же, на склоне, и окинул взглядом окрестности. Дорога,
оставленная им далеко позади, белой нитью бежала на отдаленные
возвышенности. На ней не было ни одной черной точки. Ничто не
говорило и о том, что жители замка заметили одинокого всадника.

Единственным признаком жизни были блики солнца на стенах
крепости и кружащийся в небе ворон, что снижался и вновь
поднимался, по-видимому, в поисках добычи. Пора было опять
седлать коня, но темп можно было бы и снизить.

Приближался уже противоположный конец котловины, как вдруг
откуда-то сверху донесся  громкий хриплый крик. Подняв голову,
Конан увидел над собой черную птицу. Ворон размахивал крыльями и
неустанно каркал, и явно следовал за человеком, будя тишину
раннего утра резкими криками.

Так шли минуты. Конан начал скрежетать зубами, чувствуя, что
отдал бы половину своего королевства тому, кто избавил бы его от
этой черной твари.
- А, дьявол! - рычал он в бессильном гневе, грозя в небеса
панцирным кулаком. - Чего ты от меня хочешь? Зачем преследуешь?
Исчезни и лети клевать зерно на крестьянские поля!

Он уже спускался с первой горной гряды, когда ему
показалось, что он слышит  у себя за спиной эхо птичьих криков.
Обернувшись в седле, он разглядел в далекой бледной дымке неба
еще одну черную точку, а за ней - блеск полуденного солнца на
стали. Это могло означать только одно: вооруженную погоню. И они
шли не по широкой дороге, оставшейся далеко за линией горизонта.
Они двигались по его следу.

Лицо его побледнело, когда он вновь увидел парящего над
собой ворона.
- Так значит, это не прихоть безмозглой скотины, - процедил он. -
Всадники не могут меня видеть, но я как на ладони у этого
летучего шпиона, а он, в свою очередь, у других птиц. Он следит
за мной, они следят за ним и показывают путь их хозяевам. Это
лишь хорошо вышколенные слуги, или... А может, их послал за мной
Ксалтотун?

В ответ ему раздался отрывистый крик, похожий на хриплый
смех.

Не обращая больше внимания на черного ворона, Конан
продолжил путь. Он не мог гнать своего коня слишком быстро -
необходимо было беречь силы для дальнейшего. И хотя пока он
значительно опережал преследователей, расстояние между ними скоро
стало неумолимо сокращаться. Их кони не были такими уставшими.

Если бы не дьявольская птица, кружащаяся сверху, он бы легко
мог сбить погоню со следа, но теперь надежд на это не оставалось.
Скрытые от него неровностями склона, они продолжали идти точно за
ним, ведомые своими пернатыми проводниками, - черными точками,
несомненно порожденными адским пеклом. Камни, которые он швырял в
них с проклятиями на устах, миновали цель, или попадали в птиц,
но не причиняли им никакого вреда, хотя в юности он сбивал на
лету сокола.

Конь сильно устал, и Конан стал задумываться о безнадежности
своего положения, чувствуя за всем происходящим безжалостную руку
судьбы. Ему не удастся уйти. Он сейчас в той же ситуации, как и
тогда, когда сидел в подвалах Бельверуса. Но сдаваться было не в
его правилах. И если развязка близка, он постарается взять себе в
спутники в последнее путешествие нескольких человек
преследователей. Теперь предстояло найти подходящее место, где
можно было бы дать последний бой.

Неожиданно где-то впереди раздались громкие голоса -
человеческие или похожие на них. Мгновением позже король Акулонии
раздвинул ветки кустарника и понял причину криков. Посреди
небольшой поляны четверо солдат в немедийском вооружении
затягивали веревочную петлю на шее худенькой старушки в простом
одеянии. Лежавшая неподалеку вязанка хвороста указывала на то,
чем занималась женщина, когда на нее напали мародеры.

Молча глядя на негодяев, волокущих свою жертву к дереву,
низкие и разлапистые ветви которого теперь, вероятно, должны были
послужить виселицей, Конан почувствовал, как к горлу его
подкатывает комок ненависти. Он стоял на своей земле, - граница
осталась позади уже час назад, - и наблюдал за убийством одной из
его подданных. Отбиваясь и лягаясь с удивительной силой и
энергией, старушка вновь подняла голову и пронзительно закричала.
Словно вторя ей, сверху раздался крик проклятого ворона. Солдаты
издевательски захохотали, и один из них ударил женщину по губам.

Соскочив с усталого коня, Конан быстро спустился со скалы по
уступам и прыгнул в траву, громко лязгнув железом. Четверо
обернулись на звук, необычайно проворно доставая мечи, и с
удивлением уставились на панцирную фигуру, стоящую перед ними с
мечом в руках.

Конан хрипло рассмеялся - глаза его стали холодны, как лед.
- Псы! - произнес он с отвращением. - С каких это пор немедийские
шакалы взяли на себя роль палачей  и вешают моих подданных
по своему усмотрению? Возьмите уж тогда сначала голову их короля!
Я к вашим услугам!

Солдаты напряженно продолжали смотреть, как он приближается.
- Кто этот шутник? - произнес бородатый воин. - На нем
немедийские доспехи, но говорит он с акулонским акцентом!
- А разве это важно? - ответил ему другой. - Зарубим его, а потом
уж и повесим старую ведьму.

И с этими словами все они бросились на Конана, поднимая
мечи. Первый из них опустить его не успел - клинок Конана с
быстротой молнии обрушился на него сверху, развалив шлем вместе с
головой. Несчастный упал, но остальным это впрок не пошло.
Высунув, словно волки, языки, они напали на одинокую фигуру в
серых латах, и крик черного ворона утонул в звоне стали.

Король Конан не кричал - с презрительной усмешкой он
размахивал двуручным мечом направо и налево. При всем своем
огромном росте он был изворотлив, как кошка - в непрестанном
движении он представлял собой цель такую трудноуязвимую, что
удары клинков противника всякий раз приходились в пустоту. Но
зато, когда он бил сам, меч его опускался со страшной силой. Трое
врагов уже лежали на земле в лужах крови, а четвертый,
из полдюжины ран которого стекала кровь, заливая лицо и грудь, хаотично
отбивал удары. И в этот момент нога Конана запуталась в накидке
одного из поверженных противников.

Он пошатнулся и попытался вернуть равновесие, но немедиец
сделал такой мощный выпад, что Конан растянулся на траве. Его
соперник победно вскрикнул, прыгнул вперед, и, крепко встав на
ноги для большей вилы удара, поднял свой длинный меч. Но в ту же
секунду что-то большое и лохматое метнулось, как молния, над
распростертым телом короля и что есть силы ударило немедийца в
грудь,  его торжествующий крик превратив в предсмертный хрип.

Поднявшийся Конан увидел лежавший у его ног труп
врага с разорванным горлом, над которым стоял огромный серый
волк с низко опущенной головой, пытавшийся слизывать с травы
растекавшуюся кровь.

Голос старушки заставил Конана обернуться. Она стояла перед
ним в полный рост, высокая и худощавая, с выразительными суровыми
чертами лица и пронзительным взглядом. Если не считать ее
необычного для жителей долин одеяния, она выглядела, как обычная
селянка. Повинуясь его зову, волк подбежал к ней и стал, как
большой пес, тереться широкой грудью о ее колено, глядя на Конана
огромными разъяренными глазами. Она успокоительно положила ладонь
на его мускулистый загривок, и оба они встали неподвижно,
упершись взглядом в короля Акулонии. Но в этом взгляде не было
враждебности.
- Говорят, что король Конан погиб под обвалом, когда во время
сражения под Валкой рухнули скалы, - произнесла женщина низким
грудным голосом.
- Говорят... - согласился он, - ему не хотелось спорить, к тому
же пора было подумать о других с каждой минутой приближающихся
всадниках. Предательский ворон над его головой вновь пронзительно
крикнул, и Конан мимолетом взглянул вверх, скрипнул зубами в
бессильной ярости.

Его белый конь все еще стоял наверху, на краю обрыва,
опустив голову. Женщина посмотрела на скакуна, потом перевела
взгляд на кружащуюся прямо над ними птицу и неожиданно издала тот
же крик, что и раньше. Словно подчинясь неожиданному приказу,
ворон сразу замолчал и, сменив направление полета, стал уходить в
восточном направлении. Но прежде, чем он скрылся из виду, на него
упала сверху тень огромных крыльев - это из зарослей деревьев
поднялся большой орел, и, влет сбив черного шпиона, он камнем
рухнул вслед за ним и надежно пригвоздил его к земле, навсегда
оборвав резкий дразнящий крик.
- Черт возьми! - произнес Конан, внимательно вглядываясь в
пожилую женщину. - Неужто и ты тоже - чародейка?
- Меня зовут Тесса, - спокойно ответила она. - Люди из нижних
долин считают меня ведьмой. Так что - сын мрака вел кого-то по
твоим следам?
- Да... - она явно не считала такой ответ неправдоподобным. - И я
уверен, погоня уже близко!
- Бери своего коня и следуй за мной, король Конан, - учтиво
произнесла его новая знакомая.

Он без лишних слов взобрался на скалу и обходной тропой
провел скакуна вниз, на поляну. И тотчас увидел орла, неспешно
спускающегося с небес, чтобы через мгновение сесть на плечо
Тессы. Легко взмахнув огромными крыльями, словно играя, птица
едва не коснулась земли.

Она шла молча, рядом с ней легкой трусцой бежал серый волк,
а над головами кружил вновь поднявшийся в небо орел. Дорога вела
через чащу, по обрывистым склонам глубоких ущелий,  и наконец по
узкой тропке длинной террасы над самым краем бездонной пропасти.
Преодолев долгий путь, они добрались до необычного каменного
убежища: оно было выстроено на полу скрытой каменным навесом
пещеры, среди обрывов и скал. Орел, как надежный страж, сел на
верхушку этого навеса и превратился в каменное изваяние.

Все еще не произнося ни слова, Тесса провела коня в
просторные каменные ясли, на полу которых возвышался ворох
листьев и травы, а в темном закутке бил чистый холодный источник.

Войдя в жилище, она усадила гостя на сработанную топором
лавку, застеленную невыделанной шкурой, сама же, сидя на
низеньком стульчике перед набольшим камином, бросила в огонь
тамарисковые поленья и стала заниматься приготовлением скромного
завтрака. Огромный волк, лежа у ее ног и повернув голову к огню,
слегка подрагивал во сне ушами.
- Не боишься сидеть в жилище ведьмы? - спросила хозяйка, наконец
прервав молчание.

Нетерпеливое пожатие укрытых кольчугой плеч было
единственным ответом на ее вопрос. Она усмехнулась и подала ему
деревянную тарелку, до краев наполненную сушеными овощами, сыром
и ячменным хлебом, а также большую кружку отменного горского
пива.
- Тишина гор мне нравится больше, чем шум городских улиц, -
начала она разговор. - У детей глуши сердца добрее
человеческих... - ладонь ее гладила мохнатый загривок спящего
зверя. - Мои дети были очень далеко, и лишь поэтому понадобился
твой меч. Но они все-таки  пришли на зов.
- А что хотели от тебя эти немедийские псы? - спросил Конан.
- Мародеры вражеской армии расползлись по всей стране - от границ
до самой Тарантии, - объяснила она. -Глупые селяне из долин,
пытаясь отвратить грабеж и разбой от своих жилищ, сказали им, что
у меня есть золото и драгоценности. Они пришли за золотом, и мой
ответ привел их в ярость. Но можешь быть уверен - здесь тебя не
найдут ни мародеры, ни те, кто гнался за тобой, ни даже птицы.

Он кивнул и доверительно сказал:
- Я собираюсь в Тарантию...
- Чтобы самому сунуть свою голову в петлю? Поищи лучше спасения
за пределами страны. У твоего королевства больше нет сердца...
- Что ты имеешь в виду? Оно же выжило, несмотря на битвы,
проигранные в прошлых войнах! Королевство не может погибнуть от
одного поражения!
- И ты поедешь в Тарантию?
- Да! Чтобы помочь Просперо защитить город от Амальрика.
- А ты уверен в том, что это нужно?
- Черт возьми, женщина! - воскликнул он. - Как же иначе?

Она покачала головой.
- Дело в том, что все как раз совсем иначе... Посмотри. Я уже
отвела от тебя одну опасность, а теперь сделаю так, чтобы ты
увидел свою столицу.

Конан не разобрал, что она бросила в огонь, но в этот момент
большой волк завыл сквозь сон, а комнату стали наполнять клубы
густого зеленого дыма. И перед глазами короля Акулонии каменные
стены и потолок жилища вдруг затуманились, раздвинулись и
исчезли, словно растворившись в мутной дымке - остался лишь
заслонивший все зеленый дым. А в нем уже начали двигаться и исчезать
какие-то тени, чтобы вскоре окрепнуть в резком и понятном образе.

Он смотрел на знакомые дома и улицы Тарантии, по которым
бурлила и переливалась человеческая толпа, на это изображение
наслаивались штандарты Немедии, непреклонно движущиеся сквозь
огонь и дым опустошенных земель. На главной площади столицы
волновались люди, раздавались крики, что король погиб, что бароны
передрались во время дележа королевских земель и что власть
короля, даже такого как Валериус, все-таки лучше, чем анархия.
Среди кричащей толпы был виден пытавшийся успокоить  и образумить
людей Просперо в блестящих латах. Он пытался призвать их к
послушанию и под предводительством Троцеро из Понтейна выйти на
городские стены, чтобы помочь рыцарям отстоять столицу. Но слепой
страх и паника заставили народ кричать, что он приспешник Троцеро
и сам нисколько не лучше, чем Амальрик. В рыцарей полетели камни
и палки.

Образ слегка помутнел, что говорило о его окончании, и
теперь Конан увидел Просперо, выезжающего со своими воинами из
ворот Тарантии и направляющегося на юг. Вслед им летели
ругательства и насмешки.
- Глупцы! - прошипел Конан сквозь зубы. - Глупцы! Почему не
послушались Просперо?! Тесса, если это шутки...
- Все это уже в прошлом, - оборвала она его, не сдвигаясь с
места. - Ты видел лишь вечер, когда Просперо покинул Тарантию,
так как у него не было сил, чтобы сражаться с Амальриком. Со стен
уже были видны пожары, полыхающие впереди вражеского наступления.
Вот что ты видел. А на закате немедийская армия вступила в
столицу, не встретив никакого сопротивления. А теперь ты увидишь
свой королевский дворец.

И Конан узнал огромный коронационный зал, где на королевском
постаменте стоял Валериус, а Амальрик, в покрытой кровью и пылью
кольчуге, возлагал на его желтые кудри золотой венец, сияющий
драгоценными камнями - корону Акулонии!  Присутствующие радостно
кричали, дворянство, что при власти Конана было в немилости,
гордо прикалывали на рукава герб Валериуса, а длинные шеренги
закованных в сталь воинов Немедии смотрелись при этом неудачной
декорацией.
- Черт! - руки Конана сжались в кулаки, а на висках выступили
вены. Лицо его исказила ярость. - Проклятый немедийский убийца
жалует короной Акулонии этого поганого ренегата! И это в
коронационном зале, в Тарантии!

Словно испуганный ненавистью, дым начал рассеиваться, и в
полумраке вновь стали видны поблескивающие глаза Тессы.
- Ты сам видишь - люди в столице с легкостью разбазарили ту
вольность, которую ты добыл им своим мечом и потом. Они сами
отдались в рабство, в грязные лапы убийц. А теперь подумай - не
отказаться ли тебе от твоего намерения. Или ты все еще считаешь,
что сможешь рассчитывать на них, помышляя о возвращении
королевства?
- Его посадили на трон, потому что считали меня мертвым, -
буркнул он, постепенно успокаиваясь. - Ведь у меня нет сына. И
вообще ничего, кроме воспоминаний... Но что с того, что они
захватили Тарантию? Ведь остались другие области и провинции,
остались бароны, народ. Пустую победу  одержал Валериус.
- Ты упрям, как и положено настоящему воину. Мне неведомо
будущее, и я не буду тебе указывать. Лишь провожу туда, откуда
враги сняли свои заслоны. А теперь ты не хотел бы еще раз
взглянуть на то, что произошло не так давно?
- Да! - и он уселся поудобнее.

И вновь вознеслись клубы зеленого дыма, но появившиеся в них
образы были уже совсем иными и совершенно не связанными с первыми.
Он увидел тяжелые черные стены и утопающие во мраке пьедесталы,
украшенные фигурками отвратительных богов. А во мраке двигались
люди - смуглые жилистые мужчины в красных шерстяных блузах. Они
шли по огромному черному коридору, передвигая тяжелый яспесовый
саркофаг зеленоватого отлива. Не успел Конан осознать, что же он
увидел, как образ сменился. Теперь была видна пещера - темная,
наполненная тенями и неосознанным страхом. На черном каменном
алтаре стояла выполненная в форме морской раковины большая
золотая шкатулка. В пещеру вошли несколько человек из тех, кто
перед этим тащил саркофаг из яшмы. Они подняли шкатулку, а потом
вокруг них неожиданно заметались тени, и Конан не понял, что
стало дальше. Он лишь разглядел в темноте что-похожее на частицу
живого огня. Внезапно зеленый дым вновь стал просто дымом,
уносящим бледный пар тамарисковых поленьев.
- Что это было? - спросил ошеломленный Конан. -То, что я видел в
Тарантии, мне понятно. Но разбойники из Заморья, крадущиеся
сквозь подземные святыни бога Сета в Студжии? А эта пещера... я
ничего о ней не слышал даже во времена моих странствий. Если уж
ты показала ничего для меня не значащие обрывки образов, то
почему бы тебе не показать всего, что произошло?

Тесса без слов подбросила в огонь хворост.
- Ты хочешь, чтобы я объяснила тебе смысл увиденного, -
отозвалась она через некоторое время. - Но это вряд ли получится,
ибо я и сама до конца в этом не разобралась, несмотря на то, что
в тишине гор занимаюсь подобными вещами уже много лет. Не в моих
правилах давать советы и разъяснения. Приходит мгновение, когда
человек сам может отыскать верный путь к своему спасению. А
теперь, может быть, во сне ко мне придет мудрость, и на рассвете
я смогу дать тебе ключ от тайны.
- Какой тайны? - удивился он.
- Той, которая сгубила твое королевство, -услышал он в ответ,
увидев, как Тесса раскладывает на полу у камина звериную шкуру.
- Спи, - коротко посоветовала она.

Король Акулонии без слов лег и скоро погрузился в
беспокойный сон, в котором метались беззвучные образы и
подкрадывались ужасные бесформенные тени. Один раз он разглядел
на фоне алого закатного горизонта мощные стены и башни какого-то
большого города неизвестно какой земли. Гигантские пилоны и
пурпурные башни со шпилями тянулись к звездам, и наподобие миража
над ними возносилось лицо Ксалтотуна.

Конан проснулся в прохладе следующего рассвета. Первое, что
он увидел, была Тесса, склонившаяся у маленького камина. Странно
- ночью он ни разу не проснулся, хотя шаги выходившего волка
должны были его потревожить. А зверь уже сидел у огня с
всклокоченной шерстью, весь мокрый от росы... и чего-то еще. На
густом меху его запеклась кровь, а на плече была видна рана.

Даже не оборачиваясь, хозяйка кивнула, будто читая мысли
своего гостя.
- Он ходил на охоту, и охота оказалась кровавой. Думаю, что тот,
кто искал короля, - кем бы он ни был, человеком или зверем - ни
на кого сам охотиться больше не будет.

Протягивая руку за едой, которую подала ему Тесса, Конан с
особым уважением поглядел на большого зверя.
- Да, - так что это за загадка, которую ты собиралась мне утром
объяснить?

Наступила долгая тишина, прерываемая только треском горящих
в камине поленьев.
- Найди сердце своего королевства, - произнесла она наконец. - В
нем заключена твоя сила. Ты сражаешься не с обычным смертным
врагом. Пока не отыщешь сердце своего королевства - трона тебе не
видать.
- Ты имеешь в виду Тарантию?

Она покачала головой.
- Есть вещи, которые не велят говорить боги. Мои уста замкнуты,
чтобы не наговорить лишнего. Ты должен найти сердце
королевства. Больше я ничего тебе не скажу.


Рассвет еще только начинал золотить склоны гор, когда Конан
отправился в дорогу. Он обернулся, чтобы еще раз посмотреть на
непреклонную Тессу с огромным волком, что стояли у входа в их
жилище.

Небо застилала серая пелена, а холодный ветер леденил руки,
предвещая наступление зимы. Желтые листья падали с начавших
облетать деревьев и ложились на стальные плечи одинокого
всадника.

Путь через горы занял целый день - пробираться приходилось в
обход дорог и селений. Лишь перед заходом солнца он стал
спускаться с отрогов гор и увидел распростертые перед ним равнины
Акулонии. Селения и небольшие городки здесь начинались прямо от
самого подножия горной цепи, потому что всю последнюю половину
этого столетия направление вооруженных нападений шло из Акулонии
на восток. Но это было в прошлом - теперь только пепелища
указывали места, где некогда стояли дома и дворы.

Сгущались сумерки, которые должны были сейчас помочь ему
остаться неузнанным - как со стороны врагов, так и друзей. В
своем победоносном походе на запад немедийцы припомнили все
давнишние унижения, причиненные им былыми победами Акулонии.
Валериус даже не пытался сдерживать своих единомышленников и
приверженцев - на мнение о нем простого народа он совершенно не
обращал внимания. Широкая полоса выжженной земли брала начало на
взгорьях и тянулась далее на запад, вглубь страны. Конан скрипел
зубами, проезжая через почерневший пепел некогда цветущих полей,
мимо поднимающихся в небо обугленных остовов сожженных домов. Как
тень прошлого, стоял он перед разграбленным и пустым краем.

Быстрота, с которой неприятель захватывал акулонские
территории, свидетельствовала о незначительности встречаемого им
отпора. Но если бы он сам командовал своими войсками, то врагу
пришлось бы каждую пядь завоеванной земли обильно полить кровью.

Горькая мысль посетила его: он не был наследником династии.
Он был всего лишь одиноким авантюристом. А вот та капля
королевской крови, что текла в жилах Валериуса, оказывала на
человеческие мысли большее воздействие, чем память о короле
Конане и вольности, силе и уважении, что он принес королевству.

Теперь, за грядой гор, можно было уже не опасаться погони.
Иногда на горизонте показывались все еще наступающие или уже
возвращающиеся назад отряды оккупантов, но, к счастью, ни на один
из них Конан не наткнулся. Мародеры считали его одним из своих и
объезжали стороной.

Западная сторона нагорий изобиловала мелкими речушками, но
сейчас на них уже не было видно ранее многочисленных маленьких
мельниц с водяными колесами. Путь лежал по опустошенному краю, и
одинокий всадник останавливался лишь затем, чтобы насытиться той
скромной пищей, что дала ему в дорогу Тесса. И, наконец, под
рассвет, лежа на берегу очередной речки под защитой густых
зарослей ивы, он заметил за отдаленной низиной и цепочкой
нетронутых богатых садов и усадьб златоглавые башенки Тарантии.

Пустошь сменилась краем, полным жизни. Но именно с этого
момента нужно было двигаться очень осторожно, прятаться в
перелесках и как можно реже появляться открыто. Только в сумерках
он добрался до плантации Сервейса Галлана.


ПЕПЕЛ БЫЛОГО


Сады вокруг Тарантии избежали губительного опустошения,
постигшего восточные области страны. Правда, и здесь хватало
свидетельств прохождения иноземных захватчиков - сорванные с
петель ворота, оголенные усадьбы и сломанные ограды.

Лишь одно печальное место встретил здесь Конан - большое
пепелище и обломки почерневших камней там, где когда-то
поднималась резиденция одного из его наиболее близких соратников.

Не задерживаясь, он направился к расположенной в паре миль
от города небольшой усадьбе своего верного товарища - барона
Галлана. Когда впереди замаячила высокая ограда с видневшейся
среди деревьев сторожкой, уже наступила темнота. Соскочив с седла
и привязав коня к дереву, Конан направился к домику сторожа. Он
не торопился, допуская, что подразделения неприятеля могут быть
расквартированы по всей околице, в том числе и на этой усадьбе.
Нужно было выждать, или хотя бы встретиться с кем-либо из здешних
слуг. Но неожиданно грубо сколоченные двери сторожки
отворились, и из них вышел крепкий человек в шерстяной накидке
и богато вышитой безрукавке, неторопливо двинувшийся по тропинке
вдоль ограды.
- Сервейс!

Вскрикнув от неожиданности и удивления, хозяин усадьбы
резко обернулся и отскочил в сторону, разглядев стоявшую перед
ним в полумраке рослую, закованную в сталь фигуру. Рука его
непроизвольно потянулась к подвешенному у пояса короткому
охотничьему ножу.
- Кто это? - спросил он с напряжением. - И что ты здесь... О,
господи!

Его румяные щеки побледнели, а дыхание сперло.
- Господин мой! - вскрикнул он . - Зачем ты
пугаешь меня, возвратившись из серых краев смерти? Пока ты был
жив, я верно служил тебе и был твоим верным товарищем...
- Того же жду от тебя и сейчас, - произнес в ответ Конан.
- Я все так же состою из костей и крови, - перестань трястись!

Пораженный и испуганный, Галлан приблизился и взглянул в
лицо гостя, а когда убедился в правдивости его слов, опустился на
одно колено и обнажил голову.
- Ваше Величество! Это воистину чудесное возвращение! Ведь
большой крепостной колокол уже давно возвестил о твоей смерти.
Говорили, что ты погиб под Валкой, погребенный страшным обвалом.
- В мою броню был одет другой, - объяснил Конан. - Но об этом
после. Если на твоем столе есть чем утолить голод...
- Прости меня, господин мой! - прошептал Сервейс, вскакивая на
ноги. - Пыль путешествия еще лежит на твоих латах, а я заставляю
тебя разговаривать, не предложив угощения! Господи! Теперь-то я
вижу, что ты жив и здоров, но клянусь: когда заметил твою серую
неясную в темноте фигуру, мозги мои поехали куда-то в сторону.
Согласись - как-то непривычно встречать в ночном лесу человека,
которого считаешь мертвым.
- Прикажи слугам присмотреть за моим конем - я привязал его вон у
того дуба.

Галлан кивнул, шагая впереди по тропинке. Он уже вполне
оправился от испуга, но теперь заметно занервничал.
- Нужно уйти с открытого места, - объяснил он. - Сторож сидит в
своем домике... но последнее время и он боится служить мне. Так
что будет лучше, если о твоем появлении буду знать один я.

Приблизившись к стенам дома, матово просвечивавшим сквозь
деревья, Сервейс пошел вдоль них по чистой дорожке, бегущей среди
дубов, сплетенные кроны которых гасили последние отблески
умирающего дня. Его явно тяготило какое-то чувство, похожее на
панику, но он продолжал твердо идти впереди, и наконец пропустил
гостя через небольшие двери в слабоосвещенный коридор, а затем и
в просторную комнату с обшитым дубовыми досками потолком и
стенами. В большом камине пылали дрова,
однако воздух здесь был прохладен. На широком столе из красного
дерева стоял, по-видимому, только что разогретый на огне паштет,
от которого шел пар. Сервейс замкнул массивные двери и задул
свечу в серебряном подсвечнике, единственным источником света
оставив огонь камина.
- Садитесь, Ваше Величество, - учтиво пригласил он. - Опасное
сейчас время, всего приходится бояться. Будет лучше, если никто
ничего не увидит, даже если подсмотрит в окно... А этот паштет
только что с огня - я просто вышел... Может быть, Ваше
Величество, вам плохо видно?..
- Нет, здесь хватает света, - буркнул Конан, без лишних слов
усаживаясь и доставая стилет.

И он с наслаждением стал поглощать вкусную пищу, запивая
куски мяса большими глотками вина, приготовленного на собственных
винодельнях этой плантации. Казалось, что он забыл про все
опасности, а вот хозяин, наоборот, беспокойно вертелся на своем
месте у камина, нервно вертя в пальцах серебряную табакерку,
висевшую у него на шее на тяжелой золотой цепи. Он то и дело
бросал опасливый взгляд на матово отсвечивающее окно и
прислушивался, не раздадутся ли за дверью в коридоре осторожные
подкрадывающиеся шаги.

Закончив есть, Конан пересел на стоявшую рядом с камином
невысокую скамеечку.
- Я не буду долго причинять тебе беспокойства своим присутствием,
- сказал он резко. - На рассвете я буду уже далеко отсюда.
- О, мой король... -Галлан с мольбой поднял руки, но Конан
быстрым жестом отклонил его протесты.
- Мне хорошо известны твои преданность и мужество. У меня нет к
тебе никаких претензий. Но покуда Валериус занял мой трон, ты
сильно рискуешь, предоставляя мне убежище.
- У меня просто нет таких сил, чтобы противостоять ему, -
согласился Сервейс. - Те пятьдесят воинов, что я могу выставить
против него, включая себя, будут значить для него не больше, чем
клочок травы. Ты же видел руины усадьбы Эмилия Скайона?

Нахмурившись, Конан кивнул.
- Он был, как ты сам знаешь, крупнейшим землевладельцем в этой
области, но отклонил предложения Валериуса. Его сожгли прямо в
собственном доме, главной резиденции. В это время от нашей армии
остались лишь жалкие остатки, а сами тарантийцы драться не
желали. Нам пришлось сложить оружие, и Валериус даровал нам
жизнь, хотя подати, что он на нас наложил, сами по себе могут
довести до разорения. А что мы могли сделать? Мы же были уверены,
что ты погиб! Многие из баронов - убиты, многих увезли неизвестно
куда. Армия разбита и распущена. Наследника трона по твоей линии
- нет. И не было никого, кто сплотил бы нас.
- А Троцеро из Понтейна? - зло спросил Конан.

Галлан горестно развел руками.
- Действительно, его заместитель Просперо приходил сюда со своим
корпусом. Но отступая перед Амальриком, он измотал людей,
собравшихся под его штандартами. А коль все считали вас, Ваше
Величество, мертвым, вспомнились давнишние войны, битвы и обиды и
то, что Троцеро из Понтейна в свое время проходил по этим
областям точно так же, как сейчас Амальрик - огнем и мечом.
Бароны-то были за Троцеро, но вот простолюдины, а может, и агенты
Валериуса, вопили, что наместник Понтейна сам хочет завладеть
короной Акулонии. И вновь начались старые дрязги между разными
группировками. А если бы был хоть один мужчина с королевской
кровью в жилах, его быстро бы короновали и пошли за ним против
Немедии. Но этого не случилось.

Бароны, верные твоей памяти, не помирились между собой и не
объединились - каждый был обижен на соседа, каждый опасался
амбиций остальных. Ты был нитью, что сдерживала эти бусы. Когда
нить лопнула, бусы распались. Будь у тебя сын, бароны встали бы
за него. А так - не нашлось огня зажечь их патриотизм.

Купцы и простой люд, опасаясь анархии и возвращения
феодализма, когда каждый из баронов имел свои законы, - кричали,
что нужен хотя бы какой-нибудь король, хоть Валериус, который
принадлежит к крови древней королевской династии. И не нашлось
тех, кто препятствовал тому, когда с развевающимся над головой
пурпурным драконом Немедии, этот ублюдок приехал во главе своих
рыцарей и ударил копьем в ворота Тарантии.

А люди открыли ворота и склонились перед ним в поклоне. Они
отклонили помощь Просперо в удержании города, заявив, что пусть
уж ими лучше правит Валериус, чем Троцеро. И еще я слышал -
многие бароны пошли за Валериусом, а не за Троцеро. Они хотели,
посадив Валериуса на трон, избежать гражданской войны и гнева
немедийцев. Просперо уехал, а через несколько часов в город вошли
силы Амальрика. Они не стали догонять отступающих, а решили
дождаться коронации Валериуса.
- Значит, дым старой чародейки рассказал мне правду, - сказал
Конан, чувствуя, как по плечам его пробегает холодная дрожь. -
Валериуса короновал Амальрик?
- Да. В коронном зале, руками, на которых еще не успела обсохнуть
кровь.
- И что - народ расцвел  под его доброй властью? - в голосе
Конана слышалась гневная ирония.
- Валериус живет, как иноземный захватчик в центре порабощенной
им страны, - с горечью ответил Сервейс. - Двор его кишит
немедийцами, стража и гарнизон крепости - тоже немедийские. Вот
так кончается год Дракона. Оккупанты чувствуют себя хозяевами на
улицах, и не проходит дня, чтобы они не изнасиловали женщину или
не избили купца. Валериус их сдерживать либо не хочет, либо не
может. Он всего лишь кукла, немедийская марионетка. Умные люди
знали, что этим все и кончится, но уже появляется мнение, что
именно так и должно быть.

Амальрик пошел дальше, чтобы разгромить приграничные
провинции, где некоторые бароны все еще не хотят признать власть
Валериуса. Но среди них нет единства, и зависть друг к другу у
них сильней, чем страх перед Амальриком. Он давит их одного за
другим. Видя это, многие замки и города объявили о капитуляции. А
те, что давали отпор, горько пожалели об этом. Здесь немедийцы
дают волю своей лютой ненависти. К тому же ряды их постоянно
пополняются теми акулонцами, которых страх, золото или голод
заставляют вступать во вражескую армию. Это настоящее
предательство...

Конан мрачно кивнул, вглядываясь в красные отблески пламени
на богато расписанных деревянных стенах.

Хозяин дома продолжал:
- И теперь у нас есть новый король Акулонии вместо анархии,
которой все так боялись. Валериус не ограждает своих
подданных от притязаний оккупантов. Целые сотни тех, кто не
смог уплатить наложенных на них податей, проданы в рабство
торговцам из других стран.

Конан резко поднял голову, и в глазах его зажглась
исполненная жажды крови ненависть. Он длинно выругался, сжав свои
кулаки в пару тяжелых молотов:
- Ах, даже так! Они вновь, как встарь, продают в рабство белых
мужчин и женщин. Во дворцах Шемма и Турмана всегда нужны
невольники. Валериус стал королем, но единство, которого так
ждали эти глупцы - разрушенное иноземным мечом, так и не
наступило.

Но Гундерляндия на севере и Понтейн на юге еще не сломлены,
то же самое - на западе, где бароны Пограничья имеют под своими
флагами немало боссонских лучников. Эти провинции не представляют
для Валериуса непосредственной угрозы, но если их объединить, то
им будет сопутствовать боевая удача, и они смогут отстоять свою
независимость. Пускай Валериус правит в этих местах, пока может.
Дни его сочтены. Народ поднимется, когда узнает, что я еще жив. Я
отвоюю Тарантию и отброшу от нее Амальрика. А потом прогоню этих
поганых псов из всего королевства.

Сервейс продолжал молчать, и тишину нарушало лишь
потрескивание огня.
- Ты что? - удивленно крикнул Конан. - Что ты повесил голову и
уставился в огонь? Ты веришь в мои слова?

Галлан старательно избегал взгляда короля.
- Конечно, Ваше Величество, вы сделаете все, что в человеческих
силах, - наконец упавшим голосом произнес он. - Я ходил за вами в
бой и знаю, что нет человека, кто мог бы одолеть тебя...
- Так что же тогда?

Сервейс еще глубже запахнулся в свой кафтан на меху и
задрожал, несмотря на близость огня.
- Люди говорят, что все, что произошло, - дело рук черной магии.
- Ну и что с того?
- А что может сделать простой человек против магии? Кто тот
неизвестный, что, как рассказывают, пришел с Валериусом с севера,
появляется и исчезает столь таинственно? Люди шепчутся, что это
великий чародей, умерший тысячи лет тому назад, но вернувшийся из
серых краев смерти, чтобы свергнуть короля Акулонии и возвратить к
власти династию, наследником которой является Валериус.
- Да разве это имеет какое-нибудь значение? - гневно выкрикнул
Конан. - Я сумел уйти от невиданных демонов подземелий Бельверуса
и дьявольщины, что преследовала меня в горах. Если народ
поднимется...

Галлан покачал головой.
- Самые преданные твои подданные в восточных и центральных
областях либо уже погибли, либо бежали, а то и схвачены. Гундерляндия
лежит далеко на севере, Понтейн - далеко на юге. Боссонцы отошли
на свое западное Пограничье. Призыв и сбор всех этих сил
потребует недель, и если Амальрик узнает об этом, он нападет
первым и уничтожит каждого по отдельности, чтобы не допустить их
объединения.
- Но восстание в восточных и центральных областях страны
перетянет чашу весов на нашу сторону! - громко возразил Конан. -
Мы сможем освободить Тарантию и удержать ее до подхода войск из
Гундерляндии и Понтейна.

Еще секунду его собеседник колебался, а потом, понизив голос
до шепота, произнес:
- А еще говорят, что тебя погубили заклятия. Рассказывают, что
все тот же самый чужеземец владеет чарами, способными убить тебя
и разбить твою армию, что и произошло под Валкой. Громкий звон
крепостного колокола возвестил о твоей смерти. Люди уверены, что
ты мертв. А центральные области теперь вообще не поднимутся, даже
если узнают, что ты вернулся: они просто не осмелятся. Магия
победила на поле валкийской битвы, и магия принесла весть о твоей
гибели, ибо уже тем же вечером народ волновался на улицах
Тарантии.

Немедийский жрец и колдун прибег к помощи черной магии,
чтобы умертвить прямо на улицах столицы тех, кто оставался тебе
верен. Непонятным и страшным образом наши воины падали тут же, на
мостовую и умирали. Мерли, как мухи. А тот худой чернокнижник
рассмеялся и сказал: "Я всего лишь Альтаро, ученик Орастеса,
единственного изъявителя воли того, кто скрыт от ваших глаз. Это
- не моя сила, она лишь проходит через меня".
- А что? - резко отозвался Конан. - Разве не лучше гордо умереть,
чем жить в рабстве? Разве смерть горше, чем притеснения, неволя и
издевательства?
- Разум отступает, как только начинают бояться глаза, - раздался
ответ Сервейса. - А центральные области теперь боятся слишком
сильно, чтобы пойти за тобой. Окраины может еще и будут
сражаться... но та же сила, что поразила тебя под Валкой, одержит
верх и теперь. Немедийцы сейчас удерживают самые обширные,
богатые и густонаселенные районы Акулонии и не позволят победить
себя силами, которые ты в настоящее время можешь получить в свое
распоряжение. Ты можешь полагаться лишь на самых своих верных
подданных. Больно, что я тебе скажу, но это правда: ты, Конан, -
король, но без королевства.

А тот молча смотрел на огонь. Прогоревшее полено, не
разбрасывая искр, тихо распалось в пламени. Точно так же, как его
королевство.

И вновь, где-то за чертой материальных чувств, Конан
почувствовал страшную, отвратительную леденящую руку безжалостной
судьбы. Паника и чувства человека, попавшего в безнадежную
ловушку, сражались в его душе с дикой ненавистью варвара,
требовавшей убийства и победы.
- Где сейчас мои королевские советники? - спросил он наконец.
- Паллантид, тяжело раненый в битве под Валкой, вернулся на
родину и теперь находится в своем замке в Атталусе. Я могу
написать ему, если найду человека, который решится отвезти весть.
Канцлер Паблос со свитой бежал из королевства неведомо куда.
Королевский совет разогнали. Шестеро его членов схвачены,
остальные - в изгнании. Большинство твоих верных людей убиты. И
этой ночью, например, княжна Альбина умрет под топором палача...

После этих слов Конан посмотрел на своего собеседника так,
что тот весь сжался.
- За что?
- Она не захотела стать наложницей Валериуса. Он отнял у нее
землю и имение, слуг продал в рабство, и сегодня ночью в Железной
Башне ей отрубят голову. Прими совет, мой король, - ибо для меня
ты навсегда останешься королем, - уходи, пока тебя не схватили.
Никто теперь не находится в безопасности. Шпионы и доносчики -
вокруг и внутри нас, и любой косо брошенный взгляд или
неосторожное слово рассматривается как неповиновение и бунт. Если
ты откроешься своим подданным, тебя сразу же поймают и убьют!

Все мои кони и люди, которым я могу доверять, - в твоей
власти. До рассвета ты успеешь уйти далеко от Тарантии и будешь
неподалеку от границы. Не в состоянии помочь тебе вернуть
королевство, я могу, однако, последовать за тобой в изгнание.

Конан отрицательно покачал головой. Он сидел, уставившись на
языки пламени и опершись подбородком на большой кулак. Огонь
алыми бликами отражался в его броне и разъяренных глазах. Вновь,
как и часто в прошлом, Сервейс задал себе вопрос: до конца ли он
знает непонятные и тайные возможности своего короля? Фигурой его
господин превосходил обычных цивилизованных людей, а в глазах его
пылал первобытный огонь варварства. И вновь это спрятанное в
короле дикое начало давало о себе знать все сильнее, словно с
него опадали последние обломки скорлупы цивилизованности. Конан
начинал приобретать свой настоящий облик. Он поступал явно не
так, как это делал бы на его месте любой цивилизованный человек,
и мысли его сейчас мчались гигантскими скачками. Он был
непредсказуем. Всего лишь малый шаг отделял короля Акулонии от
одетого     в     шкуры     убийцу     с     нагорий    Циммерии.
- Я поеду в Понтейн,  если мне представится такая возможность,  -
произнес он  наконец. -  Но поеду  один. Как  король Акулонии,  я
должен         сделать         еще          одну          вещь...
-  Что  вы  задумали,  Ваше  Величество? - спросил Галлан, полный
наихудших                                           предчувствий.
- Сейчас я поеду в Тарантию и попытаюсь спасти Альбину, - ответил
Конан.  -  Я  подвел  всех  остальных моих подданных... и теперь,
если  эти  подонки  возьмут  ее  голову,  могут  получить  и мою!
-  Это  же  безумие!  -  крикнул  в  отчаянье  Сервейс, вскочив и
схватившись  руками   за  горло,   словно  в   приступе   удушья.
- Башня  имеет подземелья,  о которых  мало кто  знает, -  твердо
продолжал король. - И я буду последним псом, если позволю Альбине
умереть лишь за  то, что она  сохранила мне верность.  Может, я и
король   без   королевства,   но   не   сопляк   без    гордости!
-    Это    убьет     всех    нас!     -    прошептал     Галлан.
- Нет, никого,  кроме меня. Ты  и так уже  достаточно рисковал. Я
пойду один.  Дай мне  только повязку  на глаз,  посох в  руки, да
такую одежду, что носят бродяги...


ДУХ КОРОЛЯ


Немало людей проходило за время от захода солнца до полуночи
через высокие арочные ворота Тарантии: путешественники, купцы из
далеких краев, ведущие тяжело груженных мулов, вольные работники
из окрестных имений и сел. Теперь, когда Валериус укрепил свою
абсолютную власть в центральных районах страны, входящих уже не
проверяли слишком строго и они ровным потоком вливались в широкие
ворота. Ослабела и дисциплина - несущие здесь службу немедийские
солдаты были в подпитии и занимались высматриванием сельских
девчат или богатых купцов, с которых было чем поживиться. Они не
обращали внимания на работников и закутанных в плащи
путешественников, как не обратили внимания и на рослого бродягу,
поношенный плащ которого был не в состоянии скрыть твердости
контуров мощной фигуры.

Человек этот шел широкой упругой походкой, а тяжесть его рук
свидетельствовала о том, что он вполне может за себя постоять.
Широкая черная повязка прикрывала один его глаз, а кожаная шляпа,
низко натянутая на глаза, отбрасывала на его лицо тень. С грубым
и длинным посохом в мускулистой шершавой ладони он неспешно
прошел под сводом ворот, освещенным светом факелов, и,
проигнорированный стражей, вышел на широкие улицы Тарантии.

Они были хорошо освещены и заполнены людьми, а до сих пор
открытые лавки и магазины предлагали прохожим свои товары. Но
повсюду повторялась одна и та же картина: немедийские солдаты, в
одиночку или группами, пересекали толпу, сохраняя на лицах
выражение холодного пренебрежения. Женщины бежали от них со всех
ног, а мужчины с темнеющими лицами и стискивающимися кулаками
отходили в сторону. Акулонцы были народом гордым, а захватчики к
тому же были их давними врагами.

Костяшки стиснутых на посохе пальцев высокого
путешественника сразу побелели, но, взяв пример с других, он
нехотя уступил дорогу панцирным воинам. Среди пестрой толпы никто
не обращал внимания на его одеяние, но один раз, когда он миновал
оружейную лавку и свет из широко открытых дверей хорошо
подсветил его, ему показалось, что он чувствует на себе чей-то
внимательный и пристальный взгляд. Быстро обернувшись, он
заметил, что на него уставился смуглый человек в кожаном фартуке
вольного работника. Увидев, что его заметили, человек этот
неестественно быстро повернулся и затерялся в толпе. А Конан, не
мешкая, свернул в узкий переулок и прибавил шагу. Конечно, это
могло быть и чьим-то простым любопытством, но лишний раз
рисковать не стоило.

Мрачная Железная Башня располагалась на некотором удалении
от городских стен, среди лабиринта узеньких улочек и старых
домов, давно оставленных даже беднейшими жителями столицы и
теперь ожидавших сноса. Башня тоже была своего рода небольшим
замком - древним сплетением каменных плит и черного железа,
построенным еще в древности, и играла когда-то роль крепости.

Неподалеку от нее, затерянная в хаосе полупустых домов и
крошечных лавочек, поднималась еще одна башня - караульная, такая
старая и забытая, что ее уже добрую сотню лет даже не наносили на
план города. Первоначальное ее предназначение давно забылось, и
никто из живших вокруг не обращал внимания на этот старинный
замок, который, как считалось, по ночам превращался в прибежище
убийц и воров, и не догадывался, что это - тайная обитель
необычных сил, о чем говорил опоясывающий ее каменный барельеф.
Всех секретов этой старой башни не знало даже и полдюжины людей
во всем королевстве.

Массивный поржавевший замок не имел скважины для ключа, но
пробежавшие по нему быстрые пальцы Конана нащупали в нескольких
местах небольшие неровности, недоступные глазу обычного
наблюдателя. Двери тихо отворились внутрь, и король вошел в
темноту, прикрыв их за собой.

Двигаясь в темноте с явным знанием места, он быстро нащупал
медное кольцо в одной из каменных плит пола, поднял ее и без
колебаний опустился в зияющий под ней ход. Ощутив под ногами
крутые каменные ступени, он стал спускаться вниз, чтобы войти в
узкий коридор, который, как он знал, вел под тремя городскими
улицами к подземельям Железной Башни.

Крепостной колокол, возвещавший только смерть короля и смену
суток, пробил полночь. В слабо освещенном входном холле Железной
Башни раскрылись двери, и через них проследовала человеческая
фигура.

Изнутри башня выглядела точно так же, как и снаружи: ничем
не украшенные серые массивные стены. Плиты пола были основательно
издолблены ногами многих поколений заключенных и стражников, а
сводчатый потолок освещался мутным мерцанием вставленных в
кронштейны факелов.

Человек, вошедший в коридор, уже одним своим видом вызывал
какой-то суеверный ужас. Это был рослый, крепко сложенный
мужчина, одетый в черную облегающую накидку из шерсти и широкий
плащ. Голову его прикрывал ниспадающий на плечи черный капюшон с
прорезями для глаз, а на плече он нес тяжелый топор, с виду
напоминающий алебарду.

В противоположном конце коридора его ожидал, склонившись под
тяжестью  пики и лат, сгорбленный старец с обличьем горца.
- А ты не так пунктуален, как твой предшественник, - буркнул он
вошедшему. - Уже пробило полночь, и господа в масках поднялись в
комнату прекрасной госпожи. Ждут тебя.
- Эхо колокола еще не успело затихнуть, - возразил палач, - А
если я и не так скор на ноги, чтобы поспевать на каждую казнь,
то, смею тебя уверить, рука моя гораздо быстрее. Возвращайся к
своим обязанностям, старик, а мои - предоставь мне, а уж они-то,
видит бог, роскошнее твоих. Ты топчешься здесь в холодном
коридоре и стережешь ржавые двери темниц, а я пойду рубить самую
прекрасную голову в Тарантии...

Бормочущий что-то себе под нос дозорный поковылял дальше, а
палач продолжил свой неспешный путь. Через несколько шагов он
прошел остаток коридора, заметив краем глаза, что одна из дверей
слева от него открылась. Но он не придал этому значения, а когда
почувствовал, что что-то не в порядке, было уже поздно.

Его встревожила тихая кошачья поступь и шелест плаща позади,
но прежде, чем он успел обернуться, сильные руки сомкнулись на
его шее и задушили еще не родившийся крик. И в тот краткий миг,
который был ему еще отпущен, он осознал, в приступе страшной
паники, что сила его собственных пальцев - ничто по сравнению  с
той, что неумолимо отнимала у него жизнь. А в довершение всего
закатывающимися глазами он разглядел погружающийся в его грудь
стилет.

- Тварь немедийская! - раздалось над его ухом. - Не отрубить тебе
больше ни одной головы!

Это были последние слова, которые он услышал в жизни.

В обширной каменной комнате, освещенной лишь факелами, с
которых капала смола, трое мужчин стояли вокруг лежавшей у их ног
молодой женщины, откинувшейся на ворох соломы, служившей ей
тюремной постелью. Одетая только в холщовую рубашку, со
связанными позади руками, она со страхом смотрела вверх.
Золотистые волосы волнами спадали на ее белые плечи, и даже
мутный свет пламени и вызванная ужасом бледность не могли скрыть
ее необыкновенной красоты. Широко открытыми глазами она
вглядывалась в окружившие ее фигуры. Они были в масках и плащах,
но она знала их всех, хотя это теперь не могло принести ей
избавленья.

- Наш милосердный господин дает тебе еще один шанс, княжна, -
произнес самый высокий из них, разговаривая по-акулонски совсем
без акцента. - Он повелел передать тебе, что если ты все-таки
смиришь свою гордую бунтарскую душу, он примет тебя в свои
объятия. А если нет... - и он жестом указал на покрытый черными
потеками и пятнами растрескавшийся пень в центре комнаты.

Альбина задрожала и побледнела, попытавшись еще сильнее вжаться
спиной в холодную каменную стену. Каждая частица ее молодого тела
кричала жаждой жить. "Валериус тоже молод и красив..." -
повторяла она в душе, ведя сама с собой схватку за сохранение
жизни. - И его любят женщины..." Но она не решалась произнести
слов, защитивших бы ее прекрасное тело от окровавленного пня и
топора палача. Она не могла принять эту долю, прекрасно зная,
что одна лишь мысль об объятиях Валериуса приводила ее в ужас
больший, чем страх смерти. Она твердо покачала головой,
прислушиваясь к тому, что было для нее сильнее инстинкта жизни.

- Тогда нечего больше думать! - нетерпеливо закричал другой
присутствующий с резким немедийским произношением. - Где же
мастер?

Словно в ответ на его слова двери каземата тихо открылись и в их
проеме появился огромный, похожий на тень, вселяющий страх
силуэт.

При виде этого замораживающего кровь в жилах зрелища у Альбины
помимо ее воли вырвался полузадушенный крик, а все остальные
несколько мгновений стояли молча, словно пришелец в маске вызвал
у них неосознанный страх: сквозь прорези в капюшоне были видны
горевшие огнем глаза, которые по очереди останавливались на
каждом из присутствующих, отчего по спинам у них пробегала
холодная неприятная дрожь.

Потом высокий опомнился и, схватив несчастную девушку, швырнул ее
на середину комнаты. Она закричала и попыталась вырваться, но он
безжалостно повалил ее на колени и положил ее золотоволосую
голову на окровавленный пень.

- Чего ты ждешь, палач? - гневно закричал он. - Делай свое
дело!..

Ответом ему был громкий взрыв неописуемо зловещего хохота. Все
присутствующие - даже стоявшая на коленях, с неестественно
повернутой головой девушка - замерли, вглядываясь в скрытую плащом
и капюшоном фигуру.

- Что значит этот неучтивый смех, мерзавец? - дрожащим от злости
голосом спросил высокий.

Человек в одежде палача сорвал с головы капюшон и швырнул его на
пол. Потом, опершись плечами в закрытые двери, он медленно
поднял топор.

- Ну что - узнаете меня, грязные псы? - прогремел его голос. -
Узнаете ли вы меня?

Тишину, не прерываемую даже звуком дыхания, разорвал резкий
истерический крик Альбины, сумевшей вырваться из ослабевших рук
мучителя:

- Король! О, господи! Это же король!

Трое мужчин продолжали стоять, как вкопанные.

- Конан!.. - выдавил старший из них тоном человека, не уверенного
в своем рассудке. - Это король или его дух? Что это за
дьявольская выходка?

- Дьявольская выходка, чтобы покончить с такими тварями, как вы!
- закипая, ответил Конан. Губы его растянулись в злобной улыбке,
а в глазах заплясали языки адского пламени.

- Ну же, ближе к делу, господа! У вас есть мечи, а у меня - этот
тесак. Ну! Я думаю, этот мясницкий топор как раз подойдет для
разделки ваших туш, дорогие рыцари!

- Вперед! - зарычал акулонец в маске, выхватывая свой меч.

- Это Конан... и либо он, либо мы сейчас должны умереть!

Двое немедийцев, теперь тоже оправившихся от оцепенения, достали
мечи и бросились на Конана.

Топор палача не был самым удобным оружием для такого боя, но
король Акулонии владел им легко, как секирой, а быстрые
движения его ног в постоянной смене позиций расстроили все планы
противников об окружении с трех сторон.

Он ударил обухом топора по голове одного из нападавших, и пока
тот пытался вновь найти равновесие и отступить, заслонившись
мечом, разрубил ему панцирную грудь. Другой немедиец споткнулся,
и топор раскроил ему череп. Мгновением позже высокий акулонец был
уже зажат в угол, где беспорядочно отражал удары топора, не
догадываясь, однако, позвать на помощь.

Неожиданно левая рука Конана выстрелила вперед и сорвала с
противника маску, обнажив лицо.

- Подлец! - заскрежетал зубами король. - Я был уверен, что это
ты, Здрайк! Проклятый предатель! Даже эта грязная сталь слишком
роскошна для твоей гнусной головы! Так сдохни, как сдыхают
злодеи!

Топор описал  страшную дугу, и акулонец с криком упал на колени,
схватившись за хлещущий кровью обрубок правой руки, а лезвие
прошло по инерции дальше и погрузилось в бок несчастного,
открывая рану, из которой начали вываливаться внутренности.

- А теперь лежи здесь и истекай кровью, - процедил Конан, с
отвращением опуская топор. - Пойдем, княжна!

Он наклонился, перерезал путы на ладонях Альбины и, подняв ее на
руки, словно ребенка, вышел прочь. Она истерически плакала,
сжимая его шею в спазматическом объятии.

- Успокойся! - бормотал он. - Мы еще не ушли. Нужно добраться до
подземного хода... А, дьявол! Они услышали голоса и шум даже
сквозь стены!

В глубине коридора раздался лязг железа, а сводчатый потолок
отозвался отзвуком шагов и криков. Навстречу им бежала
сгорбленная фигура, в высоко поднятой руке которой пылала свеча.
Бежавший приблизился, и свет упал прямо на беглецов. Конан с
проклятием бросился вперед, но старый дозорный, побросав пику и
щит, удрал, как перепуганный заяц, громко и хрипло вопя изо всех
сил. Ответом ему были отдаленные крики стражи.

Конан быстро повернулся и поспешил в противоположную сторону.
Теперь о подземном ходе думать не приходилось. Но он хорошо знал
подземные лабиринты этой башни - он часто здесь был еще до того,
как стал королем. Свернув вбок и сделав небольшой крюк по
обходным коридорам, он вновь вынырнул в нужном ему проходе - на
расстоянии каких-нибудь нескольких шагов виднелись тяжелые
запертые ворота, охраняемые бородатым солдатом в полупанцире и
шлеме. Он немного отклонился от поста и вглядывался в ту сторону,
откуда приближался шум и мерцание факелов, обернувшись к Конану
спиной.

Тот не стал колебаться. Опустив девушку на землю, он взял в руки
захваченный у одного из поверженных перед этим противников меч и
бесшумно бросился вперед. Но в последнее мгновение стражник
обернулся, вскрикнул от неожиданности и страха и поднял пику. Но
это не помогло - Конан успел нанести удар - шлем и череп
мгновенно лопнули, и тело беззвучно рухнуло наземь.

В мгновение ока Конан отбросил тяжелый массивный засов,
блокирующий двери, - на это не хватило бы сил и у двух обычных
людей, и позвал Альбину, тотчас подбежавшую. Схватив ее за руку,
он выскочил наружу, и они исчезли в ночном мраке.

Перед ними была узкая и темная, как пещера, аллея, ограниченная с
одной стороны стеной башни, из которой они только что выбрались,
а с другой - сомкнутыми стенами домов.  Нужно было спешить, и
Конан рванулся вперед, оглядывая окрестности в поисках окон или
дверей, но ничего не было видно.

Ворота башни у них за спиной с треском распахнулись, и из них
выскочили солдаты, в блестящих панцирях которых дрожали отсветы
огня факелов. Оглядев все вокруг, они разбежались в разные
стороны, не в состоянии окинуть взглядом темноту, рассеиваемую
светом факелов всего на несколько шагов. Постояв в
нерешительности, они бросились в направлении, противоположном
тому, куда скрылись беглецы.

- А, черт! - тихо сказал король, убыстряя шаги. - Найти бы хоть
какую-нибудь щель в этой проклятой стене... Дьявол! Ночная
стража!

В том месте, где аллея выходила на узкую улочку, были видны блеск
факела и освещенные им стальные фигуры.

- Стой, кто идет? - раздался властный окрик, и Конан яростно
зашипел, уловив ненавистный немедийский акцент.

- Держись за мной, - тихо приказал он девушке. - Нужно успеть
пробиться через этот заслон, пока нас не окружили с другой
стороны.

И с мечом в руках он бросился навстречу приближающимся
стражникам. Его преимуществом была неожиданность. Кроме того,
силуэты врагов были высвечены огнями улицы, он же на фоне темной
аллеи был для них неразличим. Он появился рядом с ними внезапно
и, покуда они не успели ничего понять, стал с молчаливым
ожесточением рубить направо и налево.

Его единственным шансом было пробиться через порядок неприятеля,
пока он не успел сомкнуть ряды. Их было человек шестеро -
ветераны пограничных войн в полной боевой выкладке, и их инстинкт
схватки мог быстро преодолеть первоначальное замешательство. Но
трое уже упали, когда остальные сумели уяснить, что имеют дело
всего лишь с одним противником, но они и без этого реагировали
отлично. Звонкий лязг стали сменялся оглушительным звоном, когда
удар Конана приходился в шлем или панцирь кого-либо из них. Он
видел в темноте лучше их, а в мутном свете его мгновенно
перемещающийся с места на место силуэт представлял собой очень
трудноуязвимую цель. Свистящие мечи немедийцев рассекали только
воздух, или, в крайнем случае, разметавшиеся волосы. Но его
собственные атаки по натиску и силе походили на ураган.

За его спиной уже начали раздаваться крики приближающихся со
стороны башни солдат, а впереди проход заслоняла все еще
ощетинившаяся мечами стальная стена. Уяснив, что через несколько
секунд ему ударят в спину, Конан удвоил скорость и силу ударов, -
он молотил, словно кузнец по наковальне. И вдруг он заметил, что
в рядах противника появилась брешь, а за их спинами вынырнули из
темноты странные темные силуэты. Раздался громкий отголосок
мощных ударов, блеснула в темноте сталь, и к небу вознесся крик
смертельно раненных в спины людей - на каменных плитах аллеи,
извиваясь в агонии, лежали поверженные враги. Неожиданно из мрака
к Конану подскочила закутанная в плащ фигура. Он поднял меч,
заметив в ее руке отблеск металла, однако другая протянутая к
нему ладонь была пуста. Неизвестный громко прошептал:
- Сюда, Ваше Величество! Быстрее!

Удивленный Конан пробормотал проклятие, но, подхватив на руки
Альбину, последовал за незнакомцем, - не было нужды оставаться на
виду у человек пятнадцати бегущих сюда от Железной Башни солдат.

В сопровождении таинственных фигур в черном он бежал по темной
аллее, неся княжну, как ребенка. О своих проводниках он не смог
узнать ничего, кроме того, что на них были длинные плащи с
капюшонами. Недоверие и подозрительность, правда, ненадолго
проснулись в его душе, но, понимая, что они оказали ему большую
услугу, он молча двигался вместе с ними.

Словно прочитав его мысли, предводитель закутанных в черные
одеяния людей слегка коснулся его руки:

- Не бойтесь, Ваше Величество, мы ваши верные подданные.

Голос был незнакомым, но выдавал происхождение из центральных
областей Акулонии.

Сзади раздались яростные крики стражников, обнаруживших трупы
своих товарищей и бросившихся вслед беглецам, силуэты которых
были теперь различимы в свете соседней улицы. Но таинственные
спутники неожиданно свернули в сторону совершенно глухой на
первый взгляд стены, и, подбежав ближе, Конан рассмотрел, что в
ней зияет темный провал двери.  Проклятье! - он столько раз
проходил здесь при свете дня, но никакой двери не видел, и вообще
на имел о ней понятия! Беглецы переступили через порог и поспешно
задвинули тяжелый засов. Но облегчения это не принесло - они
продолжали торопить Конана, подталкивая под оба локтя. Видно
ничего не было, но чувствовалось, что они движутся по какому-то
тоннелю. Стройное тело Альбины дрожало в сильных руках короля. Но
наконец показался выход - еле заметное светлое пятно на черном
фоне. Миновав его, они в полном молчании погрузились в
головоломный лабиринт мрачных дворов, укрытых тенями лазеек и
крытых коридоров. И неожиданно, открыв очередные двери, Конан
вошел в ярко освещенный зал, понять место расположения которого
он был совершенно не в состоянии, так как столь запутанная дорога
свела на нет даже его первобытное чувство направления.


МОНЕТА ИЗ АРХЕРОНА

Но не все вошли вместе с Конаном в этот зал. Когда двери
закрылись, он разглядел рядом с собой лишь одного человека -
небольшую, закутанную в плащ фигуру. Отбросив капюшон, незнакомец
открыл спокойное, с тонкими чертами, красивое лицо.

Король опустил Альбину на ноги, и она, продолжая боязливо
прижиматься к нему, стала беспокойно оглядываться по сторонам.
Комната, освещенная мягким светом бронзовых ламп, была огромна:
шесть мраморных стен покрывали черные шелковые портьеры, а
мозаичный пол устилали богато расшитые подушки диванов.

Ладонь Конана инстинктивно опустилась на рукоять меча, густо
забрызганного кровью.

- Где мы находимся? - спросил он сурово.

Незнакомец ответил низким почтительным поклоном, в котором даже
охваченный подозрительностью король не обнаружил никакой иронии.

- Вы в святилище богини Ассуры, Ваше Величество.

Альбина ахнула и еще плотнее прижалась к Конану, со страхом
оглядываясь на черные сводчатые двери, словно ожидая, что через
них сейчас ворвется страшное чудовище.

- Не бойтесь, госпожа! - произнес незнакомец. - Вопреки вашим
представлениям о нас, вам здесь ничего не грозит. Уж если
присутствующий здесь монарх был полностью уверен в невинности
нашей религии и оградил нас от бессмысленных преследований со
стороны кучки невежд, то не стоит нас опасаться одной из его
верных подданных.

- И кто же ты? - поинтересовался Конан.

- Меня зовут Гайдрайт, и я - жрец Ассуры. Один из наших
разведчиков узнал тебя, когда ты вошел в город, и сообщил мне.

Король Акулонии выругался.

- Нет, не беспокойтесь, что кто-то другой догадался о том же, -
успокоил его Гайдрайт. - Ваша маскировка могла провести всех,
кроме служителей Ассуры, поскольку наш культ учит уметь видеть
правду под внешней оболочкой. Мы следили за вами до самой
караульной башни, и несколько моих людей вошло туда за вами,
чтобы помочь, когда вы будете возвращаться той же дорогой. А
другие, в том числе и я, окружили Железную Башню... Задавайте
вопросы - здесь, в святилище Ассуры, вы всегда будете королем.

- Зачем же вы рисковали ради меня жизнью? - спросил Конан.
- Ты был нашим другом, пока сидел на троне, - ответил Гайдрайт.
- Ты защитил нас, когда жрецы бога Митры пытались изгнать нас из
страны.

Теперь Конан с удивлением огляделся. До этого он ни разу не был
здесь, и даже не подозревал, что в Тарантии есть такое святилище.
Жрецы и служители этой религии умели удивительно надежно скрывать
личности своих прихожан. Митроизм был в большинстве близлежащих
стран доминирующим культом, а культ Ассуры находился обычно под
официальным запретом и подвергался всеобщим гонениям. Конан
слышал мрачные истории о темных святилищах, где над черными
алтарями непрерывно возносился густой дым и связанных людей
приносили в жертву огромному, свернутому в кольца и
раскачивающему во мраке своей чудовищной головой змею.

Многолетние преследования дали прихожанам Ассуры богатейший опыт
по части конспирации, благодаря чему они научились надежно
скрываться, сохраняя веру и остатки литургии во тьме темниц. И
таинственность эта порождала еще более чудовищные и страшные
слухи и домыслы.

Но в короле Конане жил его изначальный дух варварства. Он отменил
преследования культа Ассуры, запретив это делать тем, кто
опирался на подобные надуманные доводы, которые были не чем иным,
как проявлением старой неприязни.

"Если они занимаются черной магией, - говорил он, - то почему же
тогда позволяют себя изгонять? А если нет, то за что держать на
них зло? И нет тогда зла и в них! Черт возьми! Пускай люди чтут
тех богов, до которых у них есть охота!"

По пригласительному, полному учтивости жесту Гайдрайта Конан
опустился в кресло из слоновой кости, предложив Альбине сделать
то же самое. Но девушка села на золоченый стульчик у его ног,
будто чувствуя себя здесь в большей безопасности. Подобно
большинству ортодоксальных митроистов, с детства устрашаемых
леденящими душу рассказами о изуверствах негодяев из мрачных
святилищ с человекоподобными божками, она чувствовала
инстинктивный страх перед служителями Ассуры и их религией.

Гайдрайт стоял перед ними, почтительно склонив обнаженную голову.

- Какие будут повеления, Ваше Величество?
- Сначала поесть, - ответил король, и хозяин комнаты ударил
серебряной палочкой в золотой гонг.

Еще не успели затихнуть мелодичные звуки, как из занавешенных
портьерами дверей появились четыре фигуры в капюшонах, несущие
серебряный столик на четырех  ножках, полный дымящихся яств и
хрустальных кубков. С низким поклоном они поставили его перед
Конаном, который вытер об одежду руки и с нескрываемым
удовольствием щелкнул языком.

- Осторожнее, Ваше Величество! - боязливо шепнула Альбина. -
Говорят, они едят человеческое мясо!

- Ставлю пари на все мое королевство, что это не что иное, как
телячья печень, - ответил ей Конан. - Ну же, за дело, девочка! Ты
что, - хочешь умереть с голода?

Выслушав эту отповедь и к тому же видя яркий пример человека, чье
слово для нее становилось высшим законом, княжна с аппетитом
принялась за еду, как только увидела, что ее владыка стал
поглощать куски мяса и пить вино с таким видом, словно во рту у
него ничего не было по крайней мере дня два.

- Вам, жрецам, не занимать мудрости, - произнес Конан с набитым
мясом ртом и зажатой в руке большой телячьей костью. - Мне нужна
ваша помощь: я хочу вернуть себе трон Акулонии.

Гайдрайт уныло покачал головой, отчего король вдруг ударил по
столу кулаком в порыве гнева.

- Да что за черт!? Что это случилось с мужчинами Акулонии?
Сначала - Сервейс... а теперь и ты! Вы что - способны только
крутить и качать своими дурными головами, вместо того, чтобы
думать, как прогнать этих псов?

Жрец вздохнул и неторопливо ответил:

- Господин мой! Мне больно об этом говорить, но ничего не
поделаешь: вольность Акулонии подошла к концу. Да что там, -
теперь может кончиться вольность всего света! Как в давние
времена, мир сейчас вступает в эпоху неволи и страха.

- Что ты имеешь в виду? - спросил сбитый с толку Конан.

Гайдрайт упал в кресло, и, опершись локтями о колени, уставился
в пол.

- Против тебя объединились не только предавшее тебя дворянство
Акулонии и немедийская военщина, - поведал он, - но и колдовство,
холодная черная магия страшного потустороннего мира. Жуткая
фигура поднялась вновь из темноты прошлого, и нет сейчас сил,
способных ей противостоять...

- Да что ж ты имеешь в виду, черт возьми!? - повторил Конан.

- Я говорю о Ксалтотуне из Архерона, умершего три тысячи лет
назад и которого теперь вновь носит земля.

Король Акулонии молчал, но перед глазами его мгновенно появился
образ - спокойное, нечеловечески красивое лицо. И вновь его
посетило непонятное предчувствие, что лицо это он уже где-то
видел, точно так же, как и звук слова "Архерон", затрагивающий
струны неясных воспоминаний.

- Архерон... - повторил он. - Ксалтотун из Архерона... Но ты
шутишь? Архерон - это легенда, которой уже много сотен лет, и
ничего более. Я вообще часто думал, что это простая фантазия...

- Нет. Он был черной правдой. Империей чародеев, практикующих
такие вещи, о которых даже сгинула память. Он был сметен с лица
земли дикими западными племенами, давшими после этого начало
нашему и соседним государствам. Чернокнижники Архерона
подчинялись отвратительному некроманту, хранителю наиболее
чудовищных и зловещих магических знаний, полученных прямо от
самих демонов. И из всех чернокнижников того проклятого
королевства ни один не мог сравниться по силам с Ксалтотуном из
города Питон.

- Но каким же способом его тогда удалось уничтожить? -
скептически поинтересовался Конан.

- С помощью источника космической энергии, который у него украли
и обратили против него самого. С той же помощью он теперь
вернулся к жизни, и никто его сейчас не в силах победить.

Альбина, закутанная в черный плащ палача, с беспокойством
поглядывала то на короля, то на его собеседника, совершенно не
понимая, о чем идет речь. Конан гневно потряс головой.

- Ты смеешься надо мной, - буркнул он. - Если Ксалтотун умер три
тысячи лет назад, как он может быть тем помогающим Немедии
человеком? Скорее, это какой-то шарлатан, присвоивший его имя.

Гайдрайт наклонился над небольшим столиком из слоновой кости и
открыл стоявший на нем золотой ларец. Теперь в руке его что-то
поблескивало в мягком свете свечей - это была большая золотая
монета старинного вида.

- Ты видел Ксалтотуна без маски? Тогда посмотри на это. Это
монета, отчеканенная в древнем Архероне за пятьсот лет до его
упадка. Проклятая империя так была насыщена магическими чарами,
что даже эта монета имеет магическую силу.

Конан взял монету в руки и мрачно посмотрел на нее. Не было
никаких сомнений в том, что она очень старая. За свою беспокойную
жизнь Конан держал в ладонях много разных монет и неплохо
разбирался в их происхождении. Буквы и изображение здесь, однако,
не были истерты, а образ на одной из сторон монеты до сих пор
сохранил четкость и выразительность. Король Акулонии шумно
выдохнул воздух сквозь сжатые зубы - в комнате только что было
тепло, а сейчас по коже его побежали мурашки. Образ представлял
собой точно переданный в металле портрет бородатого мужчины со
спокойным, нечеловечески красивым лицом.

- Черт побери! Это он!

Теперь стало ясно, откуда было это чувство, что он уже видел это
лицо, - много лет назад, в далеком краю, он уже держал в руках
точно такую же монету. Но он пожал плечами и пробурчал:

- Удивительное сходство... но, может быть, чтобы воспользоваться
именем великого чародея, кто-нибудь сделал свое лицо похожим на
него?

Однако он произнес это без особой уверенности. Один лишь вид
древней монеты потряс основы его миропонимания. Конан понял, что
это правда, проступающая сквозь туман иллюзий - чернокнижник был
жив, торжествуя победу сил дьявола над здравым смыслом.

- Я согласен, мы не можем точно утверждать, что это и есть именно
Ксалтотун из Питона, - сказал Гайдрайт. - Но доподлинно известно,
что это он вызвал демонов, заставивших содрогнуться недра Земли и
обрушиться скалы над Валкой... и он послал в твой шатер сына
тьмы.

Конан взглянул на него исподлобья.

- А ты откуда знаешь?

- Служители Ассуры знают тайные способы добывания вестей. Это
наша тайна... Ну что, понимаешь ли ты теперь безнадежность
попытки объединения своих подданных для возвращения трона и
короны?

Конан оперся подбородком о кулаки и опустил глаза. Альбина
внимательно смотрела на него, ошеломленно пытаясь разобраться в
лабиринте мучающих его проблем.

- Так что - на всем свете нет чернокнижника, способного одержать
верх над магией Ксалтотуна?

Гайдрайт отрицательно покачал головой.

- Нет. В противном случае мы, служители Ассуры, знали бы об этом.
Люди считают, что вера наша происходит от древнего студжийского
культа Змеи. Это ложь. Наши предки прибыли из Вендхии, из-за моря
Виолетт и далеких гор Гиммелии. Мы - сыновья Востока, а не юга, и
только нам ведомо о мудрецах нашей прародины, знающих и умеющих
больше любого мудреца запада. Но даже самый сильный из них -
всего лишь паутина на ветру против черной силы Ксалтотуна.

- Но его уже один раз одолели, - уперся Конан.

- Да, но против него были обращены силы Вселенной. А сейчас их
источник вновь вернулся в его руки, и он будет беречь его пуще
прежнего, чтобы его вновь не украли.

- Так что ж это за проклятый источник силы? - произнес
заинтригованный Конан.

- Зовется он Сердцем Арумана. Когда пал Архерон, дикий шаман,
укравший эту вещь у Ксалтотуна и обративший ее против могучего
чернокнижника, спрятал Сердце в тайнике, в пещере, и впоследствии
возвел над этим местом небольшое святилище. Проходило время,
святилище перестраивалось, становилось все более высоким,
просторным и красивым, но всегда оставалось на своем
первоначальном месте, хотя все уже забыли, почему. Память о
магическом символе, укрытом под святилищем, исчезла из памяти
обычных людей и сохранилась лишь в записках жрецов и
эзотерических книгах. Откуда появилось Сердце - не знает никто.
Одни считают, что это и в самом деле сердце бога, другие - что
звезда, давным-давно упавшая на Землю.

Когда магия жрецов бога Митры подвела против магии немедийского
культа Альтаро, которому в свое время служил Ксалтотун, они
припомнили древнюю легенду о Сердце, и верховный жрец Митры
вместе со своим учеником спустился в мрачный и страшный склеп под
святилищем, никем не посещаемый уже три тысячелетия. В старинных,
оправленных в железо фолиантах, таинственными символами
рассказывающих о Сердце, было написано о демоне мрака,
оставленном здесь на страже давно умершим шаманом. И глубоко
под землей, в маленькой квадратной комнате, откуда узкие
сводчатые двери вели дальше, в темноту неизведанных бездн, жрецы
нашли черный каменный алтарь, освещенный мутным, слаборазличимым
сиянием.

На этом алтаре стояла особая золотая шкатулка, сработанная в виде
большой двустворчатой морской раковины, надежно прикрепленной к
камню. Но она была открытой и пустой. Сердце Арумана исчезло. А
когда они пошли назад, на них обрушился страж этого склепа и
смертельно ранил верховного жреца. Лишь его ученик успел
защититься от чудовища - неодушевленной и беспощадной бестией
бездн, оставленной здесь с незапамятных времен для охраны
Сердца, и убежать узкими длинными лестницами, унося тело
умирающего наставника. И прежде, чем умереть, тот успел
прошептать своим ученикам наказ до победного конца бороться с
теми силами, которые ему самому так и не удалось одолеть, и
заставил дать обет молчания. Но жрецы Митры все-таки говорили об
этом между собой, и правда достигла наших ушей.

- И Ксалототун-таки черпает свои силы из этого источника -
продолжал допытываться Конан, все еще настроенный скептически.

- Нет. Сила Ксалтотуна проистекает из мрачных глубин черных
бездн. А Сердце Арумана пришло к нам из непознанной огненной
вечности и в руках посвященного может стать сильнее, чем мощь
сразу всей тьмы. Оно - как меч, который можно использовать для
разных целей и в разных руках. Оно может возвратить жизнь, а
может, наоборот, отнять ее. Ксалтотун берег его не для того,
чтобы сражаться с его помощью с врагами, а только затем, чтобы
оно не было обращено против него самого.

- ...Золотая шкатулка в форме морской раковины, в глубокой пещере
на черном алтаре... - бормотал Конан, пытаясь ухватиться за уже
чем-то знакомый образ и хмуря брови. - Это мне явно что-то
напоминает, я об этом уже слышал или даже видел... А как, черт
возьми, выглядит это самое Сердце?

- Как огромный драгоценный камень, похожий на рубин, но
самостоятельно пульсирующий ослепительным блеском, несвойственным
обычному рубину. Он горит, как частица живого огня...

И тут Конан резко вскочил и ударил кулаком по ладони.

- А, дьявол! Какой же я глупец! Сердце Арумана! Сердце моего
королевства! "Найди сердце своего королевства", - сказала мне
старая чародейка горной глуши. Господи! Да я же видел этот
драгоценный камень в зеленом дыму, и его же Тараскуз украл у
спящего лотосовым сном Ксалтотуна!

При этих словах Гайдрайт тоже молниеносно поднялся, и все его
спокойствие слетело с него, словно отброшенный плащ.

- Что?! Сердце Арумана украдено у Ксалтотуна?

- Да! - прогремел Конан. - Опасаясь Ксалтотуна, Тараскуз захотел
ослабить его мощь, которая, как он считал, скрыта в Сердце. А
может быть, он даже надеялся, что чернокнижник умрет, если
утратит камень.

Он разочарованно развел руками.

- Да, я вспомнил: Тараскуз отдал его какому-то проходимцу,
приказав бросить в море. Сейчас этот ублюдок уже может находиться
в Кордове, и если не догнать его, он сядет на корабль и бросит
Сердце в морские глубины.

- Море не удержит Сердце! - закричал Гайдрайт, задрожав от
возбуждения. - Сам Ксалтотун уже давно бросил бы его в океанские
пучины, если бы не знал, что первый же шторм выбросит его на
берег. А ведь на какой неведомый пляж его может вынести?

- Ну что же, - Конан вновь начал обретать свою обычную
уверенность в себе. - Еще не известно, успел ли выполнить наказ
Тараскуза тот разбойник. Насколько я сам знаю разбойников, а уж
мне пришлось познакомиться с ними достаточно хорошо, поскольку я
сам во времена моей молодости занимался тем же в Заморье - он не
выбросит Сердце, куда ему приказано. Скорее продаст его
какому-нибудь купцу. Черт! - во все возрастающем возбуждении он
начал мерить комнату шагами. - Нужно его найти. Мне было
приказано найти сердце моего королевства... и все, что я увидел в
жилище Тессы, оказалось правдой. А может так случиться, что в
этом пурпурном блеске заключена сила, способная покончить с
Ксалтотуном?

- Да! Головой ручаюсь! - взволнованно вскрикнул Гайдрайт, лицо
которого покрылось румянцем, а руки непроизвольно сжались  в
кулаки. - Имея его  в руках, мы сможем потягаться с проклятым
чернокнижником! Клянусь! Если только удастся добыть Сердце, у нас
появится реальный шанс на возвращение трона Акулонии и победы
над врагами. Акулонии страшны не мечи и копья Немедии, а черные
заклятья археронского чародея.

Было видно, что уверенность жреца произвела на Конана большое
впечатление.

- Это как пробуждение после долгого ночного кошмара, - наконец
отозвался он. - И твои слова подтверждают то, что мне объясняла
Тесса. Я отыщу этот камень!

- В нем - надежда на возрождение свободной Акулонии! - уверенно
произнес Гайдрайт. - Я пошлю с тобой своих людей...

- О, нет! - неторопливо ответил король, не имея особого желания
идти куда-то в сопровождении жрецов, способных к тому же к разным
эзотерическим штучкам. - Это дело для воина. Я пойду сам. Сначала
- в Понтейн, оставлю Альбину у Троцеро, а уже потом до Кордовы, и
дальше в море, если в этом будет необходимость. Вполне вероятно,
что человек, выполняющий наказ Тараскуза, будет иметь большие
хлопоты со снаряжением в эту пору года идущего в рейс корабля.

- Если Сердце отыщется, - горячо отозвался Гайдрайт, - я
подготовлю в этих местах почву для победы. В случае успешного
завершения поисков вы должны сообщить мне по тайным каналам, что
живы и возвращаетесь. Я организую людей, чтобы они поднялись в
момент вашего возвращения. И они встанут, если узнают, что будут
защищены от черных чар Ксалтотуна. Я помогу вам в вашем пути.

Он встал рядом и ударил в гонг.

- Тайный ход ведет из этого подземного святилища далеко за
городские стены. Для путешествия в Понтейн там будет
приготовлена лодка. Я сделаю так, что никто не осмелится чинить
вам препятствия.

- Как знаешь... - поставив себе четко обозначенную цель, Конан
уже пылал нетерпением. - Было бы только побыстрее!


События в городе в это время развивались стремительно. Во дворец,
где Валериус забавлялся с танцовщицами, неожиданно и без стука
вбежал гонец и, упав перед властелином на колени, сбивчиво и
бессвязно передал весть о кровавой бойне у Железной Башни и о
бегстве прекрасной пленницы. Вместе с этим он сообщил, что барон
Здрайк Теспий, которому был поручен надзор за казнью княжны
Альбины, умирает от полученных ран и просит Валериуса перед
смертью выслушать его.

Поспешно закутавшись в плащ, Валериус последовал за посланцем по
лабиринту коридоров и комнат, чтобы добраться туда, где лежал
барон. Не было никаких сомнений, что тот действительно умирал:
каждый конвульсивный выдох покрывал уста несчастного пузырьками
кровавой пены. Обрубок его правой руки туго перетягивала повязка,
препятствующая потере крови, но рана в боку была смертельной.

Оставшись в комнате наедине с умирающим, Валериус тихо и нервно
выругался.

- О, господи! Не будь Конан мертв, я бы сказал, что этот удар мог
нанести только он...
- Валериус!.. - с трудом прошептал умирающий. -Он... он жив!
Конан жив!

- Что ты сказал!? - ошеломленный Валериус не поверил своим ушам.

- Клянусь богом! - подтвердил Теспий, захлебываясь текущей изо
рта кровью. - Это он похитил Альбину! Он не убит... и это не
привидение - он из крови и плоти! Аллея под Железной Башней полна
трупов. Будь осторожней, Валериус... он вернулся... чтобы всех
нас погубить...

Дрожь агонии пробежала по его окровавленному телу, и он
скончался.

Валериус мрачно поглядел на тело, обвел быстрым взглядом комнату,
и, быстро подбежав к двери, с подозрением распахнул ее. Приведший
его сюда гонец стоял в окружении немедийских стражников в
нескольких шагах в глубине коридора. Валериус пробормотал что-то
себе под нос, по-видимому, удовлетворенный.

- Все ли ворота заперты? - сурово спросил он.

- Так точно, Ваше Величество!

- Утроить количество постовых у каждых городских ворот. Никто без
специального разрешения не должен входить в город или выходить из
него. Патрулям прочесать улицы и дома! Эта змея ускользнула явно
не без помощи местных жителей. Может ли кто-нибудь опознать этого
"палача"?

- Нет, Ваше Величество. Старик дозорный видел его лишь одно
мгновенье и запомнил только, что тот был одет в черную одежду
палача, тело которого было найдено в одной из пустых темниц.

- Это очень опасный человек,- объяснил Валериус. - С ним нельзя
рисковать. Ищите княжну Альбину. Ищите ее и немедленно убейте на
месте со всеми ее спутниками. Не пытайтесь взять их живыми!

Возвратившись в свою комнату, Валериус нетерпеливо позвонил в
серебряный колокольчик, на звук которого перед ним появились
четверо чужеземцев необычной наружности. Они были высокого роста,
худые, с желтоватой кожей и скрытыми тенью капюшонов
бесстрастными лицами. Одеты они были в одинаковые черные накидки,
из-под которых выглядывали лишь обутые в сандалии ноги. Они
стояли перед Валериусом, заложив руки за спины и ожидая
приказаний. Он внимательно оглядел их и остался доволен. В своих
дальних странствиях он часто встречал людей непривычной
наружности.

- Когда я нашел вас умирающими от голода в лесах Китая, - резко
произнес он, - и изгнанными с вашей родины, вы дали клятву
служить мне. У меня нет к вам претензий. Но я потребую от вас еще
одной услуги, после выполнения которой я освобожу вас от данной
мне присяги.

Дело в том, что Конан из Циммерии, бывший король Акулонии,
остался жив вопреки чарам Ксалтотуна, а может и согласно им - не
знаю. Таинственная душа этого воскресшего дьявола слишком глубока
и таинственна, чтобы быть понятой обычным людям. Но суть не в
этом. Пока жив Конан, я нигде и никогда не смогу чувствовать себя
в безопасности. Народ этой страны выбрал меня, как наименьшее из
разных зол, когда пришла весть, что старый король погиб. Но как
только он вернется, все это стадо восстанет и вырвет из-под меня
трон, не позволив мне и пальцем шевельнуть.

Вполне вероятно, что это сами мои сподвижники замыслили вновь
усадить его на мой трон, решив, что я уже свое дело сделал. Не
знаю. Но я знаю то, что этот свет будет слишком тесным для сразу
двух королей Акулонии. Найдите циммерийского варвара. Используйте
все свои иноземные  таланты, но отыщите его, где бы он ни
скрывался и куда бы ни сбежал. У него в Тарантии много друзей.
Ему, несомненно, помогли, когда он вызволял Альбину: не мог один
человек, даже такой, как Конан, в одиночку усеять аллею под
Железной Башней таким количеством трупов. Я все сказал. Берите
свои посохи и отправляйтесь в путь. Когда свидимся - не знаю. Но
найдя Конана, убейте его!

Не проронив ни единого слова, четверо китайцев учтиво поклонились
и беззвучно покинули комнату...
Часть 2.
СЕРДЦЕ КОРОЛЕВСТВА

ВЕРНЫЙ МЕЧ ЮГА

Вставшее из-за далеких гор рассветное солнце ярко высветило
темный силуэт низкой лодки, плывущей по самой середине водной
глади реки, что огибала стены Тарантии примерно на расстоянии
мили и вилась дальше, на юг, как громадная змея. По своему виду
эта лодка резко отличалась от всех других, которые обычно
встречались на Коротее,- рыбацких челнов и купеческих шлюпок,
наполненных богатыми товарами. Длинная и узкая, с высоким
изогнутым носом, она имела смоляно-черный корпус и ряд белых
кругов, нанесенных через равные промежутки по всей окружности
бортов. На деревянном настиле ее возвышалась невысокая
надстройка, окна которой были занавешены черной материей. Все
встречные суденышки старались обходить эту зловеще раскрашенную
барку далеко стороной, так как все знали, что это - одна из
"странствующих лодок", везущая останки умершего члена общины
Ассуры в его последнее путешествие - на юг, где, далеко за
горами Понтейна, река вливается в ослепительное зеркало океана.
И поэтому никто не сомневался, что  в надстройке и этой лодки
находится труп. Всем акулонцам была знакома подобная картина, и
даже наиболее фанатичные из них не рисковали приблизиться к
лодке, а уж тем более попросить подвезти.

Никто точно не знал, где находится конечный пункт этого мрачного
путешествия. Одни утверждали, что в Студжии, вторые - что на
далеком, затерянном за горизонтом острове, а третьи твердили,
что местом последнего пристанища мертвых является далекая и
загадочная Вендхия. Но поручиться за это никто не мог.
Доподлинно было известно только то, что в случае смерти
кого-либо из посвященных в культ Ассуры его останки уплывали на
юг в черной лодке, гребцом и стражником которой был всегда один
и тот же огромный невольник, хотя никто никогда не видел, чтобы
он возвращался вверх по реке обратно.

Человек, сидевший у руля и весел на этот раз, ничем не отличался
от привычной картины - того же огромного роста и так же темнокож,
хотя при более близком рассмотрении можно было бы заметить, что
его темная кожа - всего лишь результат умело нанесенной
раскраски. На нем была узкая набедренная повязка и сандалии, и
было видно, что он с достаточной сноровкой и умением управляется
с длинным рулем и парой весел. Никто не пытался к нему
приблизиться, ибо все знали,- на служителях Ассуры лежит тяжкое
проклятие, а их черные барки сопровождает черная магия. Бормоча
проклятия, встречные гребцы изменяли курс, и никому и в голову
не приходило, что они являются свидетелями бегства из страны
своего бывшего короля и княжны Альбины.

Непривычным для беглецов был этот двухсотмильный рейс по реке,
туда, где Коротея делает большой крюк, чтобы обогнуть горы
Понтейна. Как образы из  сновидений, перед их глазами  проплывали
виды разных земель.  Целый день Альбина  тихо и терпеливо  лежала
на деревянном настиле  надстройки и изображала  бездыханный труп,
что,  в  общем,  ей  достаточно  неплохо  удавалось.  Лишь поздно
ночью, когда  уже исчезли  с водной  поверхности реки прогулочные
лодки с богатыми  пассажирами, развалившимися на  богато расшитых
мягких  шерстяных  подушках,  а  рыбацкие  челны,  выходящие  под
рассвет,  еще  не  появились,  она  встала. Тотчас взяв  в  руки
руль,  она  дала Конану возможность некоторое
время отдохнуть.  Но  спать  он  долго  не  стал:  его гнало
вперед все сильнее  разгоравшееся   нетерпение,  подвергавшее
теперь   это сильное  тело  суровому  испытанию.  Не
останавливаясь, они плыли все дальше и  дальше, весь освещенный
золотистым солнцем день  и лунную ночь, когда миллионы ярких
звезд отражались в спокойном  и прозрачном зеркале реки. И  по
мере их дальнейшего  продвижения на юг они оставили наступающую
зиму позади...

И, наконец, словно жилище богов, над ними поднялись Понтейнские
горы, и река, огибая их обветренные склоны, гневно забилась
шапками пены на острых крутых порогах.

Конан внимательно оглядел линию берега и налег на руль, направив
лодку к входящему в воду узкому мысу, вокруг которого
удивительно ровным природным полукругом нависали нагромождения
скал.

- Как эти лодки минуют такие водопады, что бурлят впереди, мне
что-то не понятно,- буркнул он.- Хотя Гайдрайт и утверждал, что
в этом нет ничего особенного...  Но нам дальше и не надо: он
обещал, что здесь нас будут встречать... а я никого не вижу. И
вообще не понятно, как весть о нашем прибытии может нас самих
опередить.

Нос лодки уткнулся в низкий берег, и Конан привязал его к
выступающей из воды коряге, после чего спрыгнул в воду и стал
смывать с себя искусственный загар - бронзовую краску. Умывшись,
он облачился в предоставленную ему Гайдрайтом кольчугу
акулонского образца и взял свой меч. Пока он одевался, Альбина
заметила на берегу какое-то движение и сделала предостерегающее
восклицание. Уже снарядившийся Конан повернул голову в указанную
сторону и положил ладонь на рукоять меча, заметив стоящую под
деревьями неподалеку от них фигуру в черном плаще, рядом с
которой стояли белый скакун и гнедой боевой жеребец, нетерпеливо
поводящие ушами.

- Кто ты? - спросил король.

Незнакомец ответил низким поклоном.

- Служитель Ассуры. Пришел приказ. Я выполнил.

- Как это - "пришел"? - попытался было разузнать Конан, но
собеседник лишь вновь поклонился.

- Я прибыл, чтобы проводить вас до первой понтейнской заставы.

- Мне не нужен проводник,- ответил циммериец.- Я сам хорошо знаю
эти горы. Мы благодарны тебе за лошадей, но дальше поедем с
княжной вдвоем.

Склонившись еще в одном поклоне, человек в черном передал ему
уздечки, а сам вошел в лодку и, отвязав ее, вместе с потоком
унесся к бушующим, невидимым отсюда порогам. Задумчиво покачав
головой, Конан усадил Альбину в седло белого скакуна, а потом
сам сел в седло и направился в сторону гор, поднимающихся в
небо, как пики башен.

Эти земли теперь были пограничьем, где бароны вновь вернулись к
феодальному укладу и куда беспрепятственно проходили толпы
беженцев из центральных районов Акулонии. Понтейн не был
официально отделен от Акулонии, однако все здесь
свидетельствовало о достаточной автономности. Управлял им свой
собственный наместник Троцеро,не признавший власти Валериуса,
который, кстати сказать, пока не пытался захватить эти места,
над которыми гордо и вызывающе развевались понтейнские стяги с
леопардом.

Стоял теплый вечер, и король со своей прекрасной спутницей
поднимался все выше, обозревая раскинувшийся перед ними
огромным разноцветным ковром край, с блестящими лентами рек и
зеркалами озер, золотом бескрайних полей и белыми башенками
замков. Далеко в вышине, у горного перевала, они разглядели
первую понтейнскую крепость - мощное сооружение, стерегущее
дорогу через перевал, и вьющийся над нею штандарт на фоне
чистого неба.

Как только они приблизились к ней, из-за деревьев выехал
навстречу им отряд рыцарей, командир которого суровым голосом
окликнул путников. Понтейнцы были высокими воинами с темными
глазами и черными волнистыми волосами, как и большинство жителей
юга.

- Остановитесь, господа, и дайте ответ: откуда и зачем вы едете
в Понтейн?

- Разве Понтейн поднял мятеж,- резко отозвался Конан, внимательно
вглядываясь в говорившего,- что человека в акулонской броне
задерживают и допрашивают, как чужеземца?

- Слишком много недругов едет сюда из Акулонии в последнее
время,- холодно ответил рыцарь.- А что касается мятежа, если
иметь в виду свержение узурпатора, то Понтейн действительно
взбунтовался. Лучше служить памяти мертвого героя, чем живого
пса!

При этих словах Конан сорвал свой шлем, откинул назад пышные
волосы и в упор взглянул в глаза говорившему. С минуту тот
ошеломленно молчал, а потом залился румянцем.

- О, великие небеса!- выдохнул он.- Это же наш король!.. Живой
король!

Замешательство остальных воинов сменилось дикими криками
радости. Они стали прыгать вокруг короля, издавая воинственные
крики и в наивысшем возбуждении размахивая мечами. Радость
понтейнских рыцарей могла человека, слабого духом, попросту
испугать.

- Троцеро расплачется от радости, когда увидит тебя, наш
господин!- орал один.

- Да и Просперо вместе с ним!- вопил второй.- А то он, говорят,
погрузился в меланхолию и все проклинает себя за то, что вовремя
не поспел к Валке, чтобы умереть вместе со своим королем!

- Уж теперь-то мы вернем королевство!- драл горло третий.- Слава
Конану, властителю Понтейна!

И его меч описывал над головой светящийся круг.

Звон стали и шум громких голосов переполошили птиц, разноцветной
тучей разлетевшихся в разные стороны. Горячая южная кровь
бурлила в жилах радостных понтейнцев, с восторгом ожидавших
теперь того, что вернувшийся владыка тотчас поведет их в бой.

- Пускай один из нас,- кричали они,- поедет вперед и принесет в
Понтейн весть о твоем возвращении! Над каждой башней будут
развеваться флаги, дорога перед копытами твоего коня будет
усыпана розами, и все, что есть здесь красивого и прекрасного,-
будет твоим...

Конан отрицательно покачал головой.

- Да кто же может сомневаться в вашей преданности!? Но только
разные ветры веют с этих гор в сторону моих недругов, и будет
лучше, если они не узнают, что я жив... по крайней мере, пока.
Проводите меня к Троцеро и сохраните в тайне от остальных, кто я
такой.

Добрая весть, из которой рыцари могли с радостью устроить
праздничное шествие, теперь выглядела как тайное бегство. Они
поспешно ехали вперед, ни с кем не разговаривая, перекидываясь
только парой слов с начальниками придорожных сторожевых постов,
а сам Конан ехал с опущенным забралом.

Горы на этих высотах не были заселены - по дороге им встречались
лишь акулонские беженцы да охраняющие перевал войска. Часто
проводившие в военных походах время понтейнцы не имели ни
желания, ни потребности в добывании скудного куска хлеба из этой
каменистой земли - к югу от горной гряды лежал бескрайний
простор богатых и прекрасных равнин, простирающихся до самой
реки Эллимейн, по которой Понтейн граничил с Зингаром.

Даже сейчас, когда от дыхания приближающейся зимы на равнинах
центральных областей Акулонии на деревьях уже желтели и опадали
листья, на лугах Понтейна все еще колыхались высокие буйные
травы, паслись кони и стада скота, которыми так славился
Понтейн. Пальмы и апельсиновые рощи тянулись к ласковым лучам
солнца, а темно-пурпурные и золотистые башни замков искрились в
его свете. Это был край тепла и достатка, добрых людей и
бесстрашных воинов. Твердых духом мужчин рождает не только
суровая земля - Понтейн окружали завистливые соседи, и воинское
мастерство его солдат совершенствовалось и закалялось в
непрестанных войнах. Правда, с севера эти земли ограждали своим
щитом высокие горы, зато с юга - лишь река Эллимейн отделяла их
от равнин Зингара, и не одну тысячу раз воды ее окрашивались
кровью. На востоке лежал Аргос, еще далее - Офир, королевства
гордые и жадные. И рыцари Понтейна удерживали всю эту орду
твердой рукой и острым мечом и редко знали покой и отдых.

Наконец впереди показался замок Троцеро...

Сидя в богато обставленной комнате, куда проникало легкое
дыхание ласкового ветерка, откинувшись на атласных подушках
мягкого дивана, король Акулонии внимательно наблюдал за Троцеро
- жилистым подвижным человеком небольшого роста, с твердыми
чертами лица, который сейчас метался по холлу, словно пантера в
клетке.

- Позволь провозгласить тебя королем Понтейна,- произнес
наместник решительным голосом.- Пускай эти свиньи на севере
таскают ярмо, под которое добровольно подставили свои шеи. Юг
принадлежит тебе. Живи здесь и правь нами, среди цветов и пальм.

-... Нет на земле края богаче Понтейна. Но он не сможет
защититься в одиночку, как бы ни были сильны и отважны его
сыновья.

- Наше государство оборонялось самостоятельно многие века,-
возразил Троцеро с обычной для своего народа уверенностью.- Мы
ведь не всегда были частью Акулонии.

- Знаю. Но сейчас уже не те времена, когда все королевства были
разделены на враждующие между собой владения. Ушли в прошлое
отдельные княжества и вольные города - настал час империй. Их
властители мечтают о мировом господстве, и лишь в единстве -
сила.

- Тогда можно присоединить к Понтейну Зингар,- предложил
Троцеро.- Сейчас там сшиблись лбами этак с полдюжины крупных
князей, и страну разрывает на части гражданская война. Мы можем
захватить область за областью и присоединить их к нашим землям.
А уже тогда при помощи их воинов победим Аргос и Офир и создадим
свою империю...

Конан отрицательно покачал головой:
-Пускай  сны об империях снятся другим. Я хочу лишь вернуть свое
королевство. Не хочу править государством, созданным на крови.
Одно дело - взойти на трон при поддержке народа и потом править
им безо всяких опасений, а другое - стянуть окружающие страны в
одно целое при помощи оружия и властвовать с помощью страха. Я не
намерен стать вторым Валериусом. Нет, Троцеро,- либо я буду
владеть всей Акулонией, и ничем больше, либо вообще нигде
править не буду!

- В таком случае веди нас через горы, воевать с немедийскими
псами!

Глаза Конана загорелись огнем, но он сумел сдержать себя и
спокойно произнес:

- Нет. Это все равно, что пасть напрасно. Но я могу тебе сказать,
что нужно сделать, чтобы вернуть мое королевство. Надо найти
Сердце Арумана...

- Но это вздор!- запротестовал Троцеро.- Бредни жрецов, враки
безумной ведьмы...

- Ты не был в моем шатре перед валкийским сражением,- с тихой
злостью продолжил Конан, невольно взглянув на свое правое
запястье, где до сих пор были видны бледные отпечатки.- И не
видел с грохотом падающих скал, погребающих под собой весь цвет
моей армии. Нет, Троцеро, я действительно был там побежден.
Ксалтотун - не обычный человек, и лишь с Сердцем Арумана в руках
я смогу ему противостоять. Я собираюсь поехать в Кордову, да и
то один.

- Но это очень опасно!- воспротивился Троцеро.

- Жить и так "очень опасно",- буркнул в ответ король.- Я поеду
туда не как король Акулонии или понтейнский рыцарь. Я оденусь
вольным наемником. В таком виде много лет назад я исходил весь
Зингар вдоль и поперек. Ох, и много у меня врагов к югу от
Эллимейна!..- и на море, и на земле. Многие из них не признают
во ме короля Акулонии, но узнают Конана - пирата с островов
Бэрэх, или Амру - черного корсара. Но есть там и друзья, или
люди, что помогут в трудных случаях.

Легкая усмешка воспоминаний пробежала по его губам.

Троцеро с грустью опустил голову и посмотрел на Альбину,
сидевшую на ближайшей софе.

- Я понимаю ваши сомнения, господин наместник,- сказала она в
ответ на его взгляд.- Но я тоже видела монету из Архерона в
 святилище Ассуры. По словам Гайдрайта,- их верховного жреца,
она была выбита за пятьсот лет до упадка Архерона. И если
Ксалтоун - действительно мужчина, изображенный на этой монете,
как в этом уверен Его Величество, он не может быть обычным
чернокнижником, ибо жизнь его уже тогда длилась сотни лет, а не
десятки, как у нормальных людей.

Прежде чем Троцеро успел что-либо ответить, послышалось
осторожное постукивание в дверь и раздался голос:

- Господин, мы поймали человека, бродившего под стенами замка.
Он говорит, что хочет поговорить с твоим гостем. Мы ждем
указаний.

- Шпион из Акулонии!- прошипел Троцеро, хватаясь за стилет, но
Конан опередил его и, повысив голос, крикнул:

- Откройте двери, пускай он войдет!

Удерживаемый с двух сторон под руки дюжими стражниками с
суровыми лицами, в двери протиснулся щуплый человек в свободном
черном плаще.

-Ты служитель Ассуры? - спросил его Конан.

Вошедший кивнул, и рослые воины, на лицах которых отразилось
крайнее удивление, с беспокойством посмотрели на Троцеро.

- С юга пришли вести,- сообщил посланник Гайдрайта.- Мы не можем
помочь тебе за Эллимейном, ибо там ряды нашей секты очень
малочисленны. Но верные люди, расставленные вдоль реки Короташ,
сообщили: тот, кто получил Сердце Аруманна из рук Тараскуза, не
добрался до Кордовы - он найден в горах Понтейна мертвым. Его
убили бандиты. Камень попал в руки их атамана, который, не зная
его секретов и опасаясь понтейнских рыцарей, разбивших его
шайку, продал драгоценность купцу по имени Зайрат из Котта.

- Ага!- словно наэлектризованный, Конан вскочил на ноги.- И что
этот Зайрат?

- Четыре дня назад он вышел с небольшой группой вооруженных слуг
в направлении Аргоса и переправился через Эллимейн.

- Он глупец, если решился пойти через Зингар в такое время!-
вставил Троцеро.- Да, неспокойные нынче там времена...

А незнакомец продолжал:

- Зайрат, по-видимому, человек практичный и по-своему смелый. Он
очень спешит, чтобы добраться до Мессантии.

- Где надеется получить с камня прибыль,- подытожил Конан.- Хм!
Может, он и знает что-то о настоящем характере своей покупки.
Но, так или иначе, вместо того, чтобы следовать по длинной и
извилистой дороге вдоль границ Понтейна, в конце концов все
равно ведущей в Аргос, он решил пройти туда более коротким и
опасным путем - пересечь восточную часть Зингара.

Конан ударил по столу сжатым кулаком.

- Но тогда, черт возьми, и мне пора выходить! Коня, Троцеро, и
одежду Вольного Товарищества! Зайрат, меня, конечно, опередил,
но не настолько, чтобы я не смог его догнать, даже если для
этого придется забраться на край света!

ЖАЛО ДРАКОНА

На рассвете Конан вброд переправился через Эллимейн и двинулся
широким купеческим трактом на юго-восток. На противоположном
берегу остался провожавший его Троцеро с отрядом своих рыцарей и
алым понтейнским леопардом, бегущим по развевающемуся полотнищу
флага. В глубоком молчании провожали его воины в блестящих
панцирях, глядя, как силуэт их короля растворяется в
разгоравшемся алом зареве утренней зари.

Теперь Конан сидел в седле предоставленного ему Троцеро огромного
черного жеребца. На нем уже не было акулонской экипировки: новая
одежда выдавала в нем члена повсеместно известного Вольного
Товарищества. На голове его был простой шлем без забрала,
побитый и исцарапанный, обгоревшая и изношенная куртка и
кольчуга свидетельствовали о многочисленности пережитых походов,
а на плечах развевался порванный в нескольких местах и покрытый
пятнами алый плащ. Образ наемного воина, познавшего
множественные капризы фортуны, достаток и богатство одного дня и
пустой дорожный мешок да туго перетянутый пояс другого, был
создан достаточно убедительно.

И более того: он не только хорошо смотрелся в этой роли, но и
неплохо себя в ней чувствовал - разбуженные воспоминания
воскресили в его душе образы диких, безумных и опасных дней,
когда он еще не вступил на путь королевской власти, а, лишь как
бездомный наемник, пил, искал деньги и ночлег, совсем не
задумываясь о завтрашнем дне и не мечтая ни о чем, кроме
пенистого пива, алых женских губ да острого меча, которым он
махал на полях сражений по всему белому свету.

Совершенно неосознанно к нему стали возвращаться давнишние
привычки и навыки: он уже по-другому стал держаться в седле, на
ум ему пришли полузабытые проклятия и слова старых песенок,
которые они орали хором вместе с беспечными товарищами в
придорожных тавернах, в пути и на полях битв.

Он ехал по неспокойному краю. Нигде не было видно отрядов
всадников, обычно патрулировавших берег реки на пару с
понтейнским патрулем. Гражданская война поубавила ряды
пограничной стражи. Лишь длинная белая дорога простиралась от
горизонта к горизонту, не оживляемая ни караванами верблюдов, ни
громыхающими повозками, ни стадами скота. Лишь редкие группы
конных - одетых в кожу и металл остролицых воинов с твердым
взглядом, старавшихся держаться вместе, осторожно пересекали
опустевшую округу. Они издалека окидывали Конана подозрительным
взглядом, но не отваживались приближаться, ибо один только вид
этого одинокого всадника обещал не легкую добычу, а тяжелые
удары.

Разграбленные села лежали в пепелищах, поля и луга были
заброшены. Только самые смелые рисковали заехать в эту сторону, а
сами местные жители искали убежища в близлежащих замках и за
рекой. Раньше, в спокойное время, эта дорога была полна ехавших
по ней из Понтейна в Мессантию, столицу Аргоса, или в обратном
направлении купцов. Но теперь торговцы предпочитали ехать более
длинной, но зато и более безопасной дорогой, ведущей от Понтейна
сначала на восток, а уж потом сворачивающей на юг, к Аргосу. И
лишь очень смелый человек мог в таких условиях рискнуть своей
жизнью и товарами, выбрав путь через Зингар.

Ночью южный горизонт пламенел заревом пожаров, а днем в той
стороне тянулись к небу столбы густого черного дыма - в городах
и на равнинах юга погибали люди, рушились троны и обращались в
пепелища замки. Конана стали одолевать старые искушения
наемника - повернуть туда коня и мчаться вперед в захватывающем
предчувствии схватки, поживы и грабежа... Зачем он гнул спину в
поисках власти над людьми, которые о нем уже успели забыть? И
зачем теперь пытаться хватать с неба звезды, гоняясь за
утраченной навеки короной? Отчего не вспомнить прошлое и вновь
не погрузиться в алую волну войны и разбоя, которая так часто
захватывала его в былое время? Мир вступал в эпоху войн, железа
и имперских амбиций, и по-настоящему сильный человек сейчас
имел неплохой шанс встать над остатками враждующих народов, как
последний властитель. Так почему бы этим властителем не стать
именно ему?- Так шептал ему на ухо его демон-хранитель, и образы
разрушительного и кровавого прошлого вновь обжигали его своим
жарким пламенем... Но он не повернул коня, а продолжал мчаться
вперед, стремясь нагнать цель в дымке миль, все более туманной и
туманной, и ему казалось, что время для него совсем
остановилось.

Он изо всех сил гнал коня, но белая дорога все так же оставалась
пустой - от горизонта до горизонта. Зайрат значительно опередил
его, но Конан не верил, что купец с багажом мог двигаться так же
быстро, как он. И так, отмеряя милю за милей, он добрался до
замка барона Уольбросо, что, как гнездо грифа, возвышался на
нависшей над дорогой голой серой скале.

Барон Уольбросо - одетый в черный панцирь худой, седеющий
человек с быстрыми глазами и крючковатым носом, спустился с горы
на дорогу во главе своих солдат - трех десятков вооруженных
пиками, закаленных пограничными войнами боевых ветеранов, таких
же жадных и безжалостных, как и он сам. Последнее время поток
купеческих караванов, идущих по дороге, совершенно иссяк, и
барон проклинал гражданскую войну, очистившую этот тракт от
путешественников, но в то же время благодарил ее за то, что она
избавила его от надоевших соседей.

Он не тешил себя мыслью, что с одинокого всадника, увиденного им
с башни, будет богатая пожива, но и конь тоже мог сгодиться. Но,
оценив наметанным глазом побитую экипировку и покрытое шрамами
лицо Конана, одетого в такие же обноски, как и его собственная
свита, он понял - здесь не было ничего, кроме пустого дорожного
мешка и тяжелого меча.

- Кто ты?- строго спросил он.

- Наемник. Я еду в Аргос,- ответил ему Конан.

- Для умного Вольного Товарища ты избрал не лучшую цель,-
усмехнулся Уольбросо.- На юге и драк, и жратвы тебе было бы
досыта. Лучше иди ко мне на службу - с голоду не умрешь. Пускай
нет на дороге купцов, но скоро я намереваюсь двинуться на юг и
испробовать свой меч. Посмотрим, чья возьмет.

Конан повременил с ответом, прекрасно понимая, что, не
согласившись, тут же подвергнется нападению со стороны солдат
Уольбросо. И прежде, чем он открыл рот, барон продолжил:

- Кстати: вы, забияки из Вольного Товарищества, всегда знали
способы, как заставить упрямого человека развязать язык. Я тут
схватил одного мерзавца - последнего виденного мною купца, по
крайней мере за неделю, но эта падаль не хочет говорить. Мы не
можем заставить его открыть свой железный сундучок, секрет
которого он нам не называет. Я уж полагал, что мне и самому все
по плечу, но, может, ты знаешь что-нибудь этакое, чтобы
разговорить его? Так или иначе - поедем со мной, попробуешь
что-либо сделать.

Слова барона разбудили у Конана неясные подозрения: не о Зайрате
ли шла речь? Конан, правда, не знал купца в лицо, но человек,
бесстрашный до такой степени, чтобы в такое время пуститься в
опасное путешествие по дорогам Зингара, и к тому же не сдающийся
под пытками, хорошо подходил по описанию к тому, кого он искал.

Он подъехал поближе к Уольбросо и стал подниматься рядом с ним
по крутой дороге, ведущей вверх, к воротам замка. Барон искоса
поглядывал за новым спутником - обычный солдат должен был
слушаться его, как наместника, но опыт показывал, что теперь в
этом нельзя было быть полностью уверенным. Немало лет,
проведенных на пограничье, научили наместника, что здесь правят
несколько иные законы, чем при королевском дворе. И, кроме того,
ему было ведомо, что многим теперешним королям дорогу на трон
проложили мечи бесстрашных наемников.

Замок был окружен глубоким рвом, дно которого было завалено
мусором. Проехав по подъемному мосту, они миновали высокие
сводчатые ворота, после чего за их спинами с грохотом
захлопнулись тяжелые створки. Конан огляделся. На пустом
подворье густо разрослась трава. В центре двора виднелся
колодец, а у стен ютились палатки солдат, из которых выглядывали
неряшливо или вызывающе одетые женщины. Солдаты в ржавых латах и
кольчугах играли в кости на каменных плитах. Все вместе это
смотрелось скорее резиденцией какой-то банды, чем замком
наместника.

Уольбросо сошел с коня и жестом приказал Конану следовать за ним.
Они прошли в узкие двери и очутились в коридоре со сводчатым
потолком, где встретили одетого в побитый панцирь человека со
строгим взглядом, спускающегося по ступеням спиральной лестницы.
Судя по виду, это был начальник стражи.

- Ну, как дела, Беллосо?- окликнул его наместник.- Он начал
говорить?

- Молчит...- отозвался тот, бросая на Конана подозрительный
взгляд.

Уольбросо пробормотал проклятие и быстро побежал по лестнице
вверх. Конан и Беллосо - за ним. Когда они поднялись выше, стали
отчетливо слышны крики пытаемого. Камера пыток в этом замке
находилась не в подземельях, как обычно, а на самом верху башни,
но тем не менее содержала все те атрибуты, что придумал и
изобрел человеческий разум для разрезания тела, крушения костей,
натягивания и разрывания жил: молотки, железные иглы, цепи,
крючья и многое другое.

В этой комнате сидел худой - кожа и кости - заросший до бровей
человек в кожаных бриджах, жадно грызущий полуголую кость, а на
столе пыток рядом с ним умирал, как Конан понял с первого
взгляда, обнаженный мужчина. Неестественное положение
конечностей свидетельствовало о вырванных из суставов костях и о
десятках еще более трудновообразимых вещей. У несчастного было
серое, сохранившее еще признаки интеллигентности лицо, и быстрые
темные глаза, затуманенные и покрасневшие от боли. По телу его
стекал пот агонии, а полуоткрытые губы обнажали почерневшие
десны.

- Вот этот сундук!- в сердцах пнул Уольбросо стоявший поблизости
небольшой, но тяжелый железный ларец. Тот по всей поверхности
был покрыт орнаментом в виде маленьких черепов и сплетенных
между собой драконов, но нигде не было заметно никакой задвижки
или ручки, позволивших бы открыть его. Царапины, вмятины и пятна
копоти указывали на то, что сделать это уже пытались с помощью
топора, лома, зубила и огня.

- Это и есть тайна этого пса!- гневно произнес барон.- Весь юг
знает Зайрата и его железный сундук. Но одному лишь богу
известно, что там внутри.

Зайрат! Значит, это правда: человек, которого искал Конан, лежал
перед ним. Король Акулонии ничем не выразил своего возбуждения,
однако, когда он склонился над умирающим, сердце его готово было
выскочить из груди.

- Эй! Ослабь веревки!- хрипло приказал он палачу.

Уольбросо и его капитан стражи недоуменно переглянулись.
Забывшись от возбуждения, Конан повысил голос, и дикарь в
кожаных бриджах инстинктивно послушался. Веревки опали, но было
уже поздно - длина вырванных из суставов конечностей так и
осталась ужасающей, словно ничего и не произошло.

Схватив стоявший поблизости кувшин с вином, Конан поднес его к
губам несчастного. Зайрат начал судорожно глотать, и струя вина
стала стекать на его тяжело поднимающуюся грудь.

В замутненных кровью глазах мелькнул проблеск сознания, покрытые
кровавой пеной уста задрожали, и послышался сдавленный шепот на
коттийском наречии:

- Значит, я уже умер? И кончилась долгая пытка? Ведь ты - король
Конан, погибший в сражении под Валкой, и мы теперь в стране
мертвых...

- Нет, ты еще не умер,- возразил Конан.- Но уже умираешь. Пыток
больше не будет. Это я тебе обещаю, но другой помощи оказать не
могу... Я прошу тебя: прежде, чем умереть, скажи, как открыть
твой железный ларец!

- Мой железный ларец...- пробормотал Зайрат, как в бреду.- Он
выкован в дьявольском огне пламенных гор Коррейна из такого
металла, который не возьмет никакое зубило. Много он возил по
свету всяких богатств! Но им не добраться до того, что сейчас
укрыто в нем...

- Скажи, как его открыть,- настаивал Конан.- Тебе это уже не
понадобится, а мне еще может помочь.

- Да, ты - Конан,- прохрипел умирающий.- Я видел, как ты, в
короне и со скипетром в руке восседал на троне в большом зале
для аудиенций столичного дворца. Но тебя уже давно нет в живых
- ты погиб под Валкой. А значит, и мой конец близок...

- Что там несет этот кусок мяса?- нетерпеливо дернулся
Уольбросо, ни слова не понимая по-коттийски.- Пусть скажет, как
открыть сундук!

И, словно эти слова разбудили искру жизни в изувеченном палачом
теле несчастного, Зайрат повел наполненными кровью глазами в
сторону вопрошавшего.

- Я скажу это лишь наместнику Уольбросо,- произнес он
по-зингарийски.- Смерть уже кружит надо мной. Пусть он
наклонится ближе...

С побелевшим от жадности лицом барон выполнил просьбу. Стоявший
позади него Беллосо тоже придвинулся.

- Надави на семь черепов по окружности моего ларца,- прохрипел
купец.- А потом - на голову дракона, изображенного на крышке. И
наконец - жемчужину в зубах этого дракона. Так открывается
тайный замок.

- Быстрее! Ларец!- с нетерпением крикнул Уольбросо, грязно
ругаясь. Подхватив сундучок, Конан протянул его наместнику,
жадно вцепившемуся в него.

- Давайте, я открою...- предложил Беллосо, сунувшись вперед, но
барон с проклятием оттолкнул его и с перекошенным лицом заорал:

- Это сделаю я и только я!

Конан, инстинктивно сжав рукой рукоять меча, быстро взглянул на
Зайрата. Глаза умирающего, затуманенные и кровянистые, с
огромным напряжением вглядывались в наместника... Улыбка,
похожая на издевательскую усмешку, вдруг исказила запекшиеся
губы несчастного. Купец не хотел раскрывать тайны, пока
не осознал, что умирает... Переведя взгляд на Уольбросо, Конан
тоже стал за ним внимательно наблюдать.

По граням ларца шел причудливый рисунок в виде семи небольших
черепов и замысловатых сплетений древесных ветвей, а посреди
крышки красовался инкрустированный золотом и камнями дракон в
окружении богатых арабесок. Уольбросо поспешно нажал на чашки
черепов и, дотронувшись до головы дракона, злобно расхохотался,
потрясая в воздухе кулаком:

- Щель!- прорычал он.- Примерно в палец толщиной!

Потом он прижал пальцем золотой шарик в зубах дракона - и крышка
поднялась. Глаза присутствующих ослепило яркое золотистое
сияние. Им показалось, что резной ларец полон мерцающего огня,
лившегося из него и растекавшегося по стенам. Беллосо вскрикнул,
а Уольбросо втянул воздух сквозь стиснутые зубы. Конан
ошеломленно молчал.

- Господи! Какой камень!- в пальцах барона появилась ало
пульсирующая капля, наполнившая комнату мягким сиянием.
Наместник в ее свете походил на мертвеца. И вдруг умирающий на
столе пыток человек разразился диким смехом:

- Глупец!- прохрипел он.- Ты получил его, но в придачу со
смертью! Ты посмотри на пасть дракона!

В тупом оцепенении все повернулись в указанном направлении. Из
раскрытой пасти резного дракона торчала, поблескивая, небольшая
игла.

- Жало дракона!- безумно хохотал Зайрат.- Смазанное ядом черного
студжийского скорпиона! Дурак! Дурак! По-настоящему дурак - ты
голой рукой открыл мой ларец! Смерть! Ты уже мертв!

И с этими словами он умер, сжав запекшиеся кровавой пеной губы.

Зашатавшись, барон вскрикнул:

- О, боже! Как жарко! Огонь жжет мои жилы! Он рвет мне суставы!
Это смерть! смерть!- и, согнувшись пополам, он рухнул на
каменный пол. По телу его пробежала ужасная судорога, конечности
его неестественно выгнулись, и он затих, уставившись широко
открытыми глазами в низкий потолок.

- Умер!- оторопело произнес Конан, наклоняясь, чтобы
поднять камень, выпавший из ослабевшей ладони Уольбросо и теперь
пылавший на полу, как сгусток пламени закатного солнца.

- Умер...- отозвался Беллосо, в глазах которого появились
злобные и жадные огоньки.

Зачарованный блеском и близостью огромного драгоценного камня,
Конан не обратил внимания на затаившего у него за спиной дыхание
капитана стражи. А потом что-то с огромной силой ударило ему
сзади по шлему, и он упал на колени, забрызгав пол кровью.

Послышался быстрый топот ног, удар и хрип еще одной агонии.
Оглушенный, но не до конца лишенный сознания, король Акулонии
понял, что Беллосо нанес ему удар по голове железной шкатулкой
Зайрата, и череп уцелел чудом - только благодаря шлему. Пытаясь
стряхнуть с глаз пелену, он с трудом поднялся на ноги и,
шатаясь, пошел к выходу, выхватывая на ходу свой меч. Перед
глазами все колыхалось. Двери были открыты, а где-то вдалеке
стихали звуки быстрых шагов. Лохматый палач лежал на полу, и
душа его, похоже, уже успела отлететь через огромную рану на
груди. Сердце Арумана исчезло.

С мечом в руке и с залитым стекающей из-под шлема кровью лицом
Конан выскочил из комнаты пыток. Перемахивая через ступени, он
услышал доносившиеся со двора крики, звон стали и стук конских
копыт. Выбежав из башни, он заметил суматошно мечущихся по двору
солдат и визжащих от ужаса женщин. Тяжелые створки ворот были
распахнуты, а их охранник лежал на земле с раскроенным черепом,
навалившись телом на бесполезную теперь пику. Кони, среди
которых был и черный жеребец Конана, сбились в плотную кучу.

- Он сошел с ума!- визжала какая-то женщина, мечась посреди
всеобщего хаоса.- Он выскочил, как бешеный пес, и стал рубить
направо и налево! Он же потерял рассудок! Где господин
Уольбросо!?

- Куда он поехал?- прорычал Конан.

Все, как один, обернулись к нему и недоверчиво оглядели нового
незнакомца с окровавленным лицом и обнаженным мечом.

-Куда-то на восток,- продолжала рыдать женщина, а кто-то из
солдат ошарашено спросил:

-А это еще кто?

-Беллосо убил наместника!- крикнул в ответ Конан, одним прыжком
оказываясь в седле своего скакуна и вцепляясь ему в гриву.
Ответом ему был дикий крик, а реакция солдат была именно такой,
как он и предполагал: желание закрыть ворота и поймать
незнакомца боролись у них со стремлением мчаться в погоню за
убийцей и мстить за смерть господина. Как волки, удерживаемые
вместе лишь страхом перед бароном, они теперь не чувствовали
себя здесь никому обязанными.

Вновь раздалось лязганье стали и женский визг. И во всеобщем
хаосе никто и не заметил, что Конан выскочил за ворота и погнал
коня вниз по склону. Перед ним простиралась широкая долина,
разделенная белым трактом: одна его часть уходила на юг, другая
- на восток. И по этой восточной части что есть сил гнал коня
все более удаляющийся всадник. В глазах у Конана мутилось, блеск
солнца казался густой алой пеленой, и он едва сидел в седле,
крепко держась за конскую гриву, но упорно продолжал гнать
скакуна вперед.

Над замком, где остались тела наместника и замученного им
пленника, показались первые клубы черного дыма, а снижающееся
солнце освещало два темных силуэта, во весь опор скачущих по
дороге на фоне вечернего неба.

Конь Конана устал, но то же самое можно было сказать и о жеребце
Беллосо. Конан даже не задумывался, почему зингариец бежит лишь
от одного преследователя, хотя это действительно было странно.
Возможно, его гнала непреодолимая паника, посеянная в его душе
таящимся в камне безумием. Солнце наконец село за горизонт и в
наступившем полумраке белая дорога бледной лентой бежала вперед,
теряясь в далеком пурпурном сиянии.

Конь, скакавший уже на последнем пределе своих возможностей,
тяжело дышал и ронял клочья пены. В сгущавшемся сумраке стало
заметно, что тип местности стал меняться: голая равнина
сменилась ольховыми и дубовыми рощами, а в отдалении показались
невысокие холмы. Начали мерцать звезды. Жеребец под Конаном
хрипел и рыскал из стороны в сторону, но между собой и черной
границей приближающегося леса он разглядел размытый силуэт
беглеца, что побудило его вновь погнать бедное животное. Пядь за
пядью они начали выигрывать гонку. Заглушая стук копыт,
откуда-то сбоку, из темноты, донесся громкий испуганный крик, но
на него не обратили внимания ни преследователь, ни беглец.

Теперь они скакали почти плечо в плечо и, наконец, въехали в
чащу леса. Вскрикнув, Конан поднял меч, заметив повернувшийся к
нему бледный овал лица Беллосо и смутный блеск стали во мраке.
Противник тоже закричал, и в эту секунду усталый конь короля
Акулонии споткнулся и с шумом упал на колени, выбросив из седла
ошеломленного всадника. Голова Конана, и без того уже достаточно
туманная, ударилась о камень дороги, и густой туман окутал все
вокруг, погасив отблески звезд.

Он не мог сказать, сколько времени пролежал без сознания. Но,
едва начав приходить в себя, он почувствовал, что его тащат за
руку по неровному каменистому грунту и лесной траве. Потом его
отпустили, и, видимо, эта встряска окончательно отрезвила его.

Шлем исчез, голова страшно болела, а волосы слиплись от крови.
Но он вспомнил, где находится. Большой красноватый месяц ярко
просвечивал сквозь ветви деревьев, и было ясно, что полночь уже
минула. Значит, он довольно долго лежал в беспамятстве, приходя
в себя после падения. Но зато сознание теперь было намного
яснее, чем даже во время безумной гонки.

Начав воспринимать окружающее, он с удивлением отметил, что
лежит не на обочине белой дороги - да и вообще никакой дороги
рядом не было. Он находился на травянистой поляне, окруженной
частоколом пней и платановыми зарослями. Он пошевелился,
осмотрелся вокруг - и вздрогнул от неожиданности: в нескольких
шагах от него кто-то сидел.

По-видимому, это был бред - ведь не могла быть явью эта
напряженно застывшая серая бестия, вглядывающаяся в него
неподвижными, ничего не выражающими глазами. Конан замер,
ожидая, что она исчезнет, как образ из сна. И тут по спине его
пробежала дрожь: он вспомнил слышанные им когда-то, передаваемые
страшным шепотом истории о существах, населяющих леса у подножия
гор пограничья Аргоса и Зингара. Их звали гуллами - это были
пожиратели человеческого мяса, дети ночного мрака, потомки
дьявольского слияния исчезнувшей и давно забытой расы с демонами
подземелий. Говорили, что где-то посреди этой первобытной чащи,
в руинах проклятого черного города, во тьме заброшенных гробниц
и обитают эти твари... Тело Конана покрылось холодным потом.

Вглядываясь в маячивший перед ним бесформенный силуэт, он начал
осторожно протягивать руку к поясу, где находился стилет, но,
заметив его движение, бестия с жутким криком бросилась к его
горлу. Циммериец выбросил вперед правую руку, и клыки, похожие
на собачьи, сомкнулись на ней, стараясь сокрушить кольчугу.
Костлявые мерзкие руки метнулись в поисках шеи, но Конан
рванулся в сторону, одновременно выхватывая стилет левой рукой.

Они покатились по траве, нанося друг другу удары. Мускулы под
серой отвратительной шкурой твари были тверды, как сталь, и явно
превосходили по силе человеческие. Но здесь помогала кольчуга,
предохраняющая от укусов страшных клыков и длинных когтей, и
благодаря которой Конан успел нанести своему ужасному противнику
удар стилетом, а потом еще один, и еще... Необыкновенная
живучесть человекоподобного существа, казалось, не имела границ,
и по коже короля Акулонии то и дело пробегала дрожь отвращения,
когда ее касалось холодное тело. Он вкладывал в удары все свои
силы, но, казалось, минула целая вечность, прежде чем
тело противника конвульсивно дернулось и застыло, когда клинок
пронзил его сердце.

Конан поднялся на ноги и огляделся. Он не потерял своего
инстинктивного ощущения направлений и сторон света, но не знал,
где его захватил гулл и где теперь искать дорогу. Оглянувшись на
залитые светом луны тихие черные силуэты деревьев, он ощутил
выступившие на лбу капли холодного пота. Избитый и усталый, он
оказался среди чащи тех самых ужасных лесов, а
лежавшая у его ног темной бесформенной кучей тварь была немым
подтверждением происходящих в этих местах кошмаров. Отдыхать было
некогда - в любую секунду можно было ожидать треск веток или
шелест травы под ногами других тварей.

Но вдруг тишину ночи разорвало испуганное конское ржание. Его
жеребец! Кстати - кроме гуллов, питающихся не только
человеческим мясом, здесь водились и черные пантеры.

Не раздумывая, он рванулся прямо через заросли туда, откуда
послышалось ржание. Все страхи улетучились, сменившись боевой
яростью,- если погибнет конь, вместе с ним исчезнет и последняя
надежда на настигнуть Беллосо и захватить камень. И вновь, теперь
уже гораздо ближе, послышался резкий и гневный призыв скакуна.
Было слышно, что тот отбивается от кого-то копытами.

Еще одно усилие - и Конан выскочил из кустов на белую ленту
дороги, увидев своего коня, который, прижав уши и злобно оскалив
зубы, то отступал, то прыгал вперед, отбивался от кружившей
вокруг него черной фигуры, иногда замирая от страха. А самого
Конана уже тоже заметили - вокруг него сомкнулось кольцо темных
силуэтов - серых, подкрадывающихся существ. В ночном воздухе
разнесся отвратительный и тяжелый запах разложения.

Внимание короля привлек тусклый блеск стали среди устилавших
землю прошлогодних листьев: это месяц отражался на лезвии меча,
оброненного там, где король, выброшенный из седла, упал в
придорожную траву. Он поднял меч и с проклятием бросился на
стоящего с ним лицом к лицу огромного противника. В неясном
свете мелькнули оскаленные клыки и тянущиеся к нему когтистые
полулапы - полуруки. Прорубив себе дорогу через отвратительно
пахнувшие тела, Конан стремительно вскочил в седло своего коня.
Меч его молниеносно поднимался и опадал, отсекая веявшие
могильным холодом лапы, и от каждого удара кто-то падал,
обливаясь темной кровью. Скакун отступал, продолжая кусаться и
лягаться, а потом неожиданным прыжком вырвался из окружения и
застучал копытами по полотну дороги. Еще некоторое время с обеих
сторон из темноты появлялись серые мечущиеся тени, но потом они
остались позади...

Поднявшись на вершину заросшей лесом возвышенности, Конан
разглядел впереди обнаженные горные склоны, поднимавшиеся к
небу и растворявшиеся где-то в ночной мгле.
ДУХ ПРОШЛОГО

Вскоре после восхода солнца  Конан пересек границу Аргоса,  но не
встретил никаких следов  Беллосо. Либо тот  успел уйти за  время,
пока король Акулонии лежал без сознания, достаточно далеко, либо
сам пал жертвой страшных людоедов зингарийской  пущи. Но
свидетельств такого  исхода тоже не было заметно.  Тот факт, что
эти твари так  долго не нападали на бесчувственного человека,
пока  он лежал у дороги,  позволял предположить,  что  они
потратили  время  на  бесполезную  попытку догнать Беллосо. А
если беглец жив, то ехал он, как  подсказывало Конану  его
предчувствие,  по  той  же  самой дороге и находился сейчас
где-то    впереди.    Поэтому    циммериец    продолжал
безостановочно двигаться на восток.

Пограничная стража не стала его задерживать. Одинокий
странствующий наемник не нуждался ни в проверках, ни в охранном
листе, да и потрепанный вид его говорил о том, что он не состоит
ни у кого на службе. И Конан ехал через взгорья, по которым
неслись бурные горные потоки, укрытые тенистыми дубовыми рощами
и высокой травой. Он продолжал придерживаться длинной дороги,
что в бледной дымке убегала вперед, возносясь на перевалы и
спускаясь в долины. Это был старый, очень старый тракт, издавна
связывавший Понтейн с морем.

В Аргосе царили покой и порядок: по дорогам спокойно ехали
тяжело груженные товарами повозки, запряженные волами, а
приветливые смуглые люди мирно трудились в садах и на полях,
раскинувшихся прямо за придорожными деревьями. Старцы, сидевшие
на лавках у ворот, в тени дубовых крон, приветствовали
путешественника добрым словом.

И у работавших на полях крестьян, и у одетых в тонкие шелка
купцов с твердым взглядом, и у разбитных завсегдатаев таверн,
где было принято предварять всякие расспросы большими
кружками пенистого пива, Конан спрашивал о Беллосо.

В основном, ответы были отрицательными, но все же стало понятно,
что невысокий, жилистый зингариец с беспокойными темными глазами
и нависшими бровями действительно совсем недавно прошел этой же
дорогой среди вереницы других путешественников с запада и, вроде
бы, собирался в Мессантию. Выбор цели был достаточно логичен -
как и все портовые города Аргоса, в противоположность городам,
расположенным в глубине континента, Мессантия имела
космополитический характер и к тому же была самым
густонаселенным городом. В ее порты заходили суда из многих
заморских государств, здесь же искали убежища беглецы и
изгнанники чуть ли не со всего света. Законы в столице Аргоса
соблюдались слабо, так как Мессантия в основном жила торговлей,
а местные обыватели в интересах дела закрывали на это глаза.
Кроме того, много товаров попадало сюда не только легальным
путем: руку к этому прикладывали пираты и контрабандисты. Конану
это все было известно еще с тех давних времен, когда он сам был
членом пиратского братства с островов Бэрэх и не раз под
покровом ночи приводил в порт пару-тройку тяжело груженных
трофеями шлюпок. Большинство пиратов с островов Бэрэх -
небольшого архипелага к юго-западу от берегов Зингара - были
выходцами из аргоссийского отребья и, видимо, по национальным
соображениям, проявляли свой интерес к купеческому флоту
других народов, практически не трогая судов из портов Аргоса.

Но Бэрэх не был единственным пиратским эпизодом на протяжении
насыщенной неожиданностями жизни Конана, общавшегося, кроме
этого, с буканьерами Зингара и, наконец, что сделало список
нарушенных им законов очень обширным, с черными корсарами
далекого юга, беспощадными опустошителями северных побережий.
Оказаться узнанным в каком-нибудь порту Аргоса для него означало
немедленно потерять голову. Но это не страшило его, и он без
колебаний продолжал ехать в Мессантию, делая короткие остановки
лишь затем, чтобы дать отдохнуть коню да вздремнуть пару минут
самому.

Никто даже не окликнул его, когда он въехал в город и смешался с
толпой, подобно гигантской волне бушевавшей на торговых
площадях. Вокруг Мессантии не было стен - ее стерегли море
и простор.

Был уже вечер, когда Конан выбрался на улицы, ведущие к порту.
Там, где они кончались, были видны песчаный берег, мачты и
паруса кораблей. И вновь, впервые за несколько последних лет, он
почувствовал знакомый запах соленой воды, услышал скрип снастей
и мачт и волнующее прикосновение теплого бриза. Нахлынувшие
воспоминания старых походов сжали его сердце.

Но он не выехал на берег, а повернул скакуна и, поднявшись по
широким, истертым тысячами ног каменным ступеням, добрался до
другой улицы, откуда с холма на порт глядели резиденции
местной знати. Здесь жили люди, сколотившие свое состояние за
счет моря - несколько старых капитанов, неизвестно у какого
морского дьявола из зубов вырвавших свои богатства, и множество
купцов, что сами никогда не ступали на качающуюся палубу корабля
и не слышали рева шторма или грома морского сражения.

Конан свернул к богатой позолоченной ограде и въехал во двор,
где шумел небольшой фонтан и прогуливались по мраморным плитам
стен голуби. К нему сразу же подошел слуга в шелковой ливрее,
обшитой бахромой, и в бордовом трико. На лице его застыло
вопросительное выражение. Мессантийские купцы нередко
встречались с удивительными и ужасающего вида людьми, от которых
часто пахло морем, но наемный воин, так свободно ведущий себя на
богатом подворье, не был здесь привычным явлением.

- Здесь живет купец Пабло?- произнес Конан скорее
утвердительным, чем вопросительным тоном, и с таким выражением,
что паж снял украшенную пером шляпу и склонился в поклоне.

- Да, здесь, господин воин.

Циммериец соскочил с коня, и прибежавший на зов пажа другой
слуга немедленно принял у него уздечку.

- Он дома?- стянув рукавицы, Конан снял плащ.

- Так точно. Как о вас доложить?

- Я сам представлюсь,- буркнул король.- Знаю, как к нему пройти.
Оставайся здесь.

Паж послушался его приказного тона и остался стоять, с
удивлением глядя ему вслед, а Конан тем временем быстро поднялся
по короткой мраморной лестнице, оставив оторопелого слугу
размышлять о том, какие дела могут быть у его господина с этим
варварского вида наемником с севера.

Остальные слуги тоже оставили свои занятия и с раскрытыми ртами
наблюдали за необычным гостем, что так уверенно прошел по
широкому балкону и скрылся в просторном коридоре, освежаемом
морским бризом. Преодолев около половины коридора, он услышал
скрип пера и свернул в боковую комнату, большие окна которой
выходили к морю.

Пабло, сидевший перед резным бюро из тикового дерева, писал
золотым пером на богатом пергаменте. Это был невысокий мужчина с
большой головой и подвижными темными глазами, одетый в серую
накидку из тончайшего присборенного шелка, обшитого золотой
бахромой. На шее его висела массивная золотая цепь.

При виде незваного гостя он с досадой взмахнул было рукой, но
потом поднял взгляд, и рука его застыла на полдороги. Рот его
приоткрылся - он встретился глазами с привидением своего
прошлого. Взор его широко открытых глаз постепенно стал
наполняться недоверием и страхом.

- Ну,- первым подал голос гость,- ты что,- никак не подыщешь для
меня подходящего приветствия?

Пабло облизнул мгновенно высохшие губы.

- Конан...- недоверчиво прошептал он.- Господи! Конан! Амра!..

- А кто ж еще?- и плащ с рукавицами с грохотом опустился на
бюро.- Ну так что же?- выкрикнул он со злостью.- Ты даже не
можешь предложить мне бокал вина? После дальней дороги у меня
пересохло в горле.

- Ах да, вина!..- механически повторил Пабло. Он взглянул в
сторону колокольчика, но вдруг задрожал и отдернул руку, словно
обжегшись.

С искрой устрашающего веселья в глазах Конан наблюдал, как купец
поднялся и поспешно закрыл двери, предварительно высунув в
коридор голову и убедившись, что там никого нет, а потом
вернулся и взял с дальнего столика золотой кувшин с вином. Он
хотел было наполнить небольшой бокал, но циммериец вырвал кувшин
из его рук и стал пить прямо из него.
-Да... Это, без сомнения, Конан... -выдавил купец. -Э-э-э... Ты что
- ошалел?..

-Черт возьми, Пабло! - отозвался Конан, оторвавшись от кувшина,
но не выпуская его из рук. -Ты стал жить лучше, чем раньше. Нужно
действительно быть хорошим купцом, чтобы сорвать куш, начав
торговлю с гнилой рыбы и прокисшего вина!

-Старого уже не воротишь, - ответил Пабло, охваченный дрожью. Еще
глубже запахнувшись в свою накидку, он продолжал:

-Я расстался с прошлым, как с изношенным плащом.

-Вполне возможно. Но вот только меня ты, как плащ, не сбросишь.
Может, ты и считаешь меня глупцом, но зря думаешь, что я не
догадываюсь, что весь этот твой дом построен на моем поту и
крови. Или мало шлюпок с добром в свое время прошло через твои
руки?

-Все купцы Мессантии рано или поздно имели дела с морскими
разбойниками,- нервно произнес Пабло.

-Но не с черными корсарами,- не обещающим ничего хорошего тоном
возразил Конан.

-Ради бога, замолчи! - вскрикнул купец, вытирая со лба пот.
Пальцы его тискали золотую оторочку тоги.

-Успокойся, я лишь хотел кое-что тебе напомнить,- успокоительно
произнес Конан.- Да не трясись ты! Ты же часто на моей памяти
рисковал в прошлом, мечтая о богатой жизни в том паршивом домике
на побережье, здороваясь за руку с каждым буканьером,
контрабандистом или пиратом. Видать, достаток тебя расслабил.

-Я теперь знатен...- промямлил Пабло.

-Что означает: богат, как дьявол,- хмыкнул Конан.- А почему? Как
это ты сумел поймать удачу, оставив позади своих многочисленных
конкурентов? А за счет того, что заработал большие деньги на
продаже слоновой кости, страусовых перьев, меди, кожи, жемчуга,
золота и других товаров с берегов Куша. А где ты все это
доставал? Или вместе с другими купцами покупал за серебро в
Студжии? А я тебе напомню: ты получал эти товары от меня, и то за
цены бросовые по сравнению с настоящими. Я же добывал их у
племен Черного побережья, или с студжийских судов - вместе со
своими корсарами.

-Потише, ради бога, - взмолился несчастный купец.- Я этого не
забыл! Но что ты здесь делаешь? Я в Аргосе - единственный
человек, которому известно, что король Акулонии в прошлом был
Конаном-пиратом. Но до меня недавно дошли слухи о военном
поражении Акулонии и о гибели ее короля...

-Да, мои враги уже растрезвонили об этом по всему свету. Но я,
как видишь, сижу с тобой и попиваю вино.

И он подтвердил последние слова делом. Опустив опустошенный
кувшин, он продолжал:

-Я попрошу тебя всего лишь об одной услуге. Мне известно, что ты
находишься в курсе всего, что происходит в Мессантии. Я хочу
знать - находится ли в городе зингариец Беллосо, или как там еще
он мог назваться. Он высокого роста, худой, смуглый, как
большинство его соотечественников, и, вероятно, хочет продать
большой драгоценный камень.

Пабло покачал головой.

-Я не слышал о таком человеке. В Мессантии тысячи приезжих. И
тысячи ежедневно уезжают из нее. Но, если он здесь, мои люди
отыщут его.

-Хорошо. Пошли их на поиски. А пока прикажи слугам заняться моим
конем и принести мне поесть.

Пабло согласно кивнул. Поставив пустой кувшин на стол, Конан
отвернулся и подошел к ближайшему окну, втянув полную грудь
соленого морского ветра... Посмотрев на кривые портовые улочки,
он окинул внимательным взглядом стоявшие на рейде корабли и
поднял глаза туда, где в бесконечной туманной дали море сливалось
с небом. Память унесла его за этот горизонт, помчавшись на
крыльях к золотистым морям юга, где под палящим солнцем ни во что
не ставились любые законы и когда-то протекала его стремительная,
бурная жизнь. Слабый аромат пряностей и оливы пробудил образы
необычных берегов, поросших мангровыми зарослями, где бубны и
барабаны спешили сообщить вести о боевых трофеях, дыме, пожарах и
потоках крови... Задумавшись, он едва успел заметить, что Пабло
тихо выскользнул из комнаты.

Подхватывая полы накидки, купец поспешил вдоль по коридору и
спустился в помещение, где сидел и что-то писал на пергаменте
высокий худой человек с длинным белым шрамом на щеке. Было в нем
что-то такое, что свидетельствовало о присущей ему решительности
и целеустремленности. Пабло нервно произнес:

-Конан вернулся!

-Конан? - худой мужчина вскочил, и перо выпало из его пальцев.-
Тот самый корсар?

-Да!

Собеседник его побледнел.

-Вы что - с ума все посходили? Нас же всех повесят, если его
кто-нибудь узнает! Человека, укрывающего корсара, или торгующего
с ним, вздергивают так же быстро, как и самого корсара! А если
губернатор узнает о наших с ним старых делах?

-Не узнает,- осторожно ответил Пабло.- Пошли своих людей на
торговые площади и в портовые таверны, пусть узнают, есть ли
сейчас в Мессантии некий Беллосо из Зингара. Конан говорит, что у
того есть драгоценный камень, который циммерийцу очень нужен.
Скорее всего, об этом должны знать ювелиры... Но будет еще одно
задание: найди-ка примерно дюжину таких мерзавцев, чтобы они
могли убрать кого нужно, а потом бы язык держали за зубами.
Понял?

-Понял,- подтвердил высокий медленным движением головы.

-Я не для того злодействовал, писал доносы, клеветал и убивал,
вырываясь из когтей нищеты, чтобы меня сгубила тень  прошлого,-
прошипел Пабло, и зловещее выражение его лица в эту минуту могло
бы испугать тех богатых господ и дам, что покупали в его магазине
шелка и жемчуг. Но, когда он чуть позже возвратился к Конану,
толкая  перед собой столик на колесиках, весь заставленный
мясными и овощными блюдами, облик его вновь был совершенно
спокоен и приветлив.

Циммериец все еще стоял у окна и глядел в порт, на пурпурные,
пунцовые, киноварные и алые паруса галеонов, барок, галер и
клиперов.

-Вон там стоит студжийская галера, если мне не изменяют глаза и
память,- указал он на низкий и узкий черный корабль,
пришвартованный в отдалении от всех остальных к широкому пирсу,
большой дугой уходящему вдаль.- А что: Аргос и Студжия вновь
между собой торгуют?

-Наши отношения дружественны, как никогда,- отозвался Пабло, со
вздохом останавливаясь со своим столиком в некотором отдалении от
гостя, зная некоторые не лучшие черты его характера.- Теперь
порты Студжии открыты для наших судов, а наши порты - для них. Но
хорошо бы, чтоб мой клипер не встретился с ними в открытом море.
Эта проклятая посудина вошла в наш порт прошлой ночью, но что она
здесь ищет я не знаю. Они ничего не продают и ничего не покупают.
Я не доверяю этим темнокожим дьяволам. Их мрачная земля - родина
страха.

-Передо мной они когда-то выли от ужаса,- отвернулся Конан от
окна.- На своем корабле под покровом ночи я вместе с черными
корсарами подкрадывался прямо к самым бастионам омываемых морем
замков Кемии и сжигал пришвартованные там галеры... Ну а теперь,
дорогой мой господин, отведай-ка по кусочку каждого кушанья и
отпей пару глотков вина,- покажи, что ты радушный хозяин и все
это действительно можно есть.

Купец выполнил эту просьбу с такой готовностью, что подозрения
Конана на время исчезли. Безо всяких колебаний гость сел за стол
и стал уплетать за двоих.

И, пока он утолял голод, по торговым площадям и тавернам уже
ходили люди, ищущие зингарийца, что хотел бы продать большой
драгоценный камень или попасть на корабль, отправляющийся к
каким-нибудь далеким берегам. А высокий худой человек со шрамом
на щеке в это время сидел, опершись локтями о залитый вином стол
в грязной пивной с почерневшим от копоти потолком, и разговаривал
этак человеками с десятью даже с первого взгляда отъявленными
негодяями, чей зловещий вид и рваная одежда выдавали в них
готовых на все услужливых мерзавцев.

И первые звезды, засиявшие на небе, осветили необычную группу
всадников, подъезжавших по белой дороге к Мессантии откуда-то с
запада. Это были четверо высоких, худощавых мужчин, одетых в
черные накидки с капюшонами, что безжалостно гнали таких же
худых, как они сами, жеребцов, усталых и покрытых хлопьями пены,
как после долгой и трудной дороги. И ехали они молча, не
произнося не единого слова...


ЧЕРНАЯ ЛАДОНЬ СМЕРТИ

Конан пробудился от глубокого сна мгновенно, словно кошка, и
молниеносно вскочил на ноги, обнажая меч. Вошедший в комнату
человек испуганно отпрянул в сторону.

- Ну что, какие новости, Пабло?- спросил циммериец, узнав хозяина
дома.

Золотая лампа на столе все еще горела, ровным мягким светом
освещая грубую накидку и богатые подушки дивана, на котором спал
Конан.

Купец, медленно приходя в себя от только что пережитого ужаса при
виде пробуждения своего гостя, запинаясь, ответил:

- Мои люди нашли этого зингарийца. Он приехал вчера на рассвете.
Всего несколько часов назад он пытался продать купцу из Шемма
необычно огромный драгоценный камень, но тот не захотел иметь с
ним дела. Говорят, что, увидев камень, он побледнел, как полотно,
и убежал, словно от заразы.

- Скорее всего, это Беллосо, - произнес Конан, чувствуя
охватившее его возбуждение и стук в висках.- Где он сейчас?

- Спит в гостинице Сейера.

-Да, я помню эту конуру,- буркнул Конан.- Мне нужно спешить,
чтобы меня не опередил кто-нибудь из портовых головорезов,
прикончив его за этот камень.

Он накинул на плечи плащ и надел поданный услужливым купцом шлем.

-Прикажи оседлать моего коня и держать его во дворе в полной
готовности,- велел он.- Может быть, уходить мне придется очень
быстро. Я никогда не забуду, Пабло, что ты сейчас для меня
сделал!

И парой минут позже, купец, стоя в проеме мощных наружных
дверей, провожал взглядом исчезающий в темноте силуэт короля.

-Иди, корсар...- тихо пробормотал он.- Хм... Значит, печать греха
лежит на том камне, коли его ищет человек, потерявший
королевство. Жаль, я не сказал своим ублюдкам, чтобы они занялись
этой безделушкой. Ну, да ладно - в этом случае все могло бы пойти
не по плану. Пускай Аргос забудет Амру и утонут в пыли забытья
наши с ним дела. Аллея за гостиницей Сейера...- вот где Конан
перестанет быть для меня опасным.

Гостиница Сейера, грязная, сыскавшая себе дурную славу ночлежка,
стояла почти на самом берегу, фасадом к морю. Это был мрачный
домик из камня и больших тяжелых кирпичей.

Имея неприятное предчувствие, что за ним кто-то следит, Конан
быстро шел по огибающей это здание темной аллее. Он внимательно
оглядел густые заросли кустарника, но ничего не увидел, хотя
отчетливо расслышал шуршание листвы. Но в этом не было ничего
необычного - грабители и бандиты каждую ночь выходили на портовые
улочки в поисках жертв, и казалось маловероятным, чтобы
кто-нибудь из них решился напасть на человека в панцире и
кольчуге.

Вдруг откуда-то впереди послышался скрип открываемых дверей, и
Конан инстинктивно отступил в тень. Из темного дверного проема
вынырнула какая-то фигура и двинулась по аллее ему навстречу -
совершенно не скрываясь и, кроме того, беззвучно, как дикий
зверь. Звезды давали достаточно света, чтобы разглядеть профиль
незнакомца, когда он проходил мимо притаившегося в темноте
циммерийца. Этот человек был из Студжии. Бритая голова, орлиные
черты лица и просторный плащ не оставляли в этом никаких
сомнений. Он спокойно направился в сторону пирса; и в тот
момент, когда порыв ночного ветра резко откинул полу его накидки,
Конану показалось, что у студжийца под одеждой укрыта свеча, но
блеск этот тут же вновь исчез.

Но Конан не заинтересовался этой мрачной фигурой и пошел дальше,
ко все еще открытой двери. Сперва он хотел было зайти к самому
Сейеру и спросить, в какой из комнат ночует Беллосо, но потом
решил, что будет лучше, если он не станет привлекать к себе
лишних подозрений. Еще несколько шагов - и он стоял перед
входными дверями. И тут, положив ладонь на ручку двери, он
вздрогнул - пальцы его, в свое время многому научившиеся у
разбойников из Заморья, подсказали ему, что дверной засов был
выломан, причем с такой силой, что согнулись его тяжелые
металлические пластины и вырвался кусок косяка. И что самое
удивительное - как это можно было сделать, не разбудив всей
округи, ибо не было никаких сомнений, что случилось это совсем
недавно, этой же ночью. Ведь, увидев это, Сейер обязательно
приказал бы своим людям немедленно исправить дверь.

Размышляя, как побыстрее отыскать комнату зингарийца, Конан зажал
в ладони стилет и вошел в коридор. Но не пройдя в темноте и
несколько шагов, он остановился, как вкопанный: мрак был пропитан
смертью. Так чуяли смерть дикие звери,- не угрозу, а лишь только
что лишенное жизни тело. И тут нога его наткнулась во тьме
чего-то тяжелого и податливого. Охваченный внезапным волнением,
он коснулся стены рукой и пошел вдоль нее, пытаясь отыскать
обычно стоявшую в каждой комнате этой ночлежки настольную лампу с
огнивом. И через несколько секунд король Акулонии понял, где
находится. В нише грубой каменной стены стояли пустой стол и
лавка - убогая обстановка этой квадратной
комнаты. Двери были распахнуты, а на утоптанном полу лежал
Беллосо. Он лежал навзничь, с разбитой головой, глядя широко
открытыми невидящими глазами в низкий почерневший потолок.
Растянутые агонией губы обнажали страшный оскал. Тут же лежал меч
в ножнах, что свидетельствовало о внезапности нападения.
Разорванная кольчуга открывала загорелую мускулистую грудь,
перечеркнутую четким черным отпечатком ладони.

Молча глядя на эту картину, Конан почувствовал, как на затылке
его зашевелились волосы.

-А, черт! - пробормотал он. - Черная ладонь Сета!

Ему уже приходилось встречать этот знак, смертельную мету
зловещих жрецов бога Сета, ужасного божества мрачной Студжии... И
тут он вспомнил необычное красное сияние, блеснувшее из-под плаща
таинственного студжийца, только что вышедшего из гостиницы.

- Сердце, черт возьми! - скрипнул он зубами. - Оно было у него!
Он открыл входные двери с помощью своих чар, убил Беллосо и украл
Сердце! Значит, это действительно жрец Сета.

Быстрый осмотр комнаты и карманов зингарийца подтвердил его
догадки. Камня не было. У него сразу же возникло подозрение, что
все это - не случайность, и черная студжийская галера вошла в
порт Мессантии с определенной целью. Но как жрец мог узнать, что
Сердце появилось здесь? Ответ на этот вопрос вряд ли был бы более
неправдоподобен, чем чары некромантии, что позволили убить
здорового одетого в кольчугу человека одним прикосновением
открытой пустой ладони.

Неожиданно из-за дверей донеслись чьи-то осторожные шаги, и Конан
по-кошачьи быстро обернулся на звук. В одно мгновение он загасил
лампу и выхватил меч. Слух подсказал ему, что сюда приближается
группа людей. А когда его глаза привыкли к темноте, он различил
размытые мраком фигуры за проемом входных дверей. Он не имел
понятия, кто это, но, как всегда, взял инициативу в свои руки -
вместо того, чтобы ожидать нападения, он молниеносно выскочил
наружу.

Этот неожиданный маневр на мгновение ошеломил притаившихся. Но
они быстро опомнились и бросились на него, и при свете звезд он
различил силуэты в масках... а потом его меч утонул в чьем-то
теле, а сам он быстро побежал по улице, пытаясь скрыться от
бегущих за ним по пятам незнакомцев.

На бегу он неожиданно услыхал скрип весел в уключинах и мгновенно
забыл о погоне. От берега к середине затоки отплывала лодка! Он
со всех ног бросился к пирсу, но успел услышать лишь скрип
снастей и заметить темный силуэт отходящего корабля.

Клубящийся над водой туман скрыл звезды, и Конан тщетно пытался
разглядеть что-либо на черной поверхности воды, стоя на сыром
песке берега. На том что-то двигалось - длинное, низкое,
набирающее скорость и исчезающее во тьме. Уши его уловили
ритмичный плеск весел, и он заскрипел зубами в бессильной ярости:
это студжийская галера отплывала в открытое море, увозя с собой
камень, значащий для него то же самое, что и трон Акулонии.

С громким проклятием он сделал шаг вперед, уже готовый
расстегнуть ремни панциря и сбросить его, чтобы поплыть за
уходящим прочь кораблем... Но вдруг обернулся, услышав шаги, -
преследователи быстро приближались. Первый из них тут же упал,
сраженный молниеносным ударом меча, но остальных это не
остановило. Темноту озарил матовый блеск клинков. Он сделал еще
один выпад, раздался крик, и по рукам его стала стекать кровь,
брызнувшая из чьего-то распоротого живота. И в это мгновение до
него долетел какой-то знакомый глухой голос, призывающий
нападавших атаковать. Оценив обстановку, Конан пробился через
град ударов, и, когда порыв ветра на долю секунды развеял пелену
тумана, увидел перед собой высокого худощавого мужчину с большим
темным шрамом на щеке. Яростно просвистевший меч циммерийца
развалил череп худого, как гнилой орех.

Но неожиданно слепой удар чьего-то топора попал ему в шлем, и в
глазах вспыхнули снопы ярких искр. Конан рванулся в эту
сторону и ощутил, что меч его тонет в чьем-то теле, задергавшемся
в агонии. Он отступил, но споткнулся о лежавшее на песке тело, а
дубина одного из нападавших сбила с его головы и без того уже
погнутый шлем, и второй удар пришелся уже по обнаженной
голове.

Король Акулонии беззвучно рухнул на песок. В темноте громко и
хрипло дышали волчьи фигуры убийц.

- Давай отрубим ему голову,- произнес один.

-Да оставь ты его в покое! - сквозь зубы отозвался другой.

- Лучше помоги мне перевязать рану, чтобы я не истек кровью.
Прилив и так унесет его в море - он же лежит у самой воды. И к
тому же - у него раскроен череп, и никто бы не смог выжить после
такого удара.

- Помогите снять с него кольчугу,- предложил третий. - Получим за
нее хотя бы несколько монет. И быстрее - вон идут какие-то пьяные
мерзавцы. Уходим!

В темноте раздалось беспокойное кряхтение, а потом - стихающий в
отдалении топот ног. Пьяное пение загулявших матросов продолжало
приближаться.


Ожидая у себя в комнате вестей, Пабло нервно ходил перед окном,
выходящим к морю, и вдруг что-то заставило его резко обернуться.
Он хорошо помнил, что надежно запер дверь в коридор, но, тем
не менее, она беззвучно отворилась и в нее вошли четверо
незнакомцев. Много удивительного встречал купец в своей жизни,
но такого - никогда. Эти люди были высоки и худощавы, с
золотистого цвета округлыми лицами, оттененными капюшонами
длинных черных накидок. В руке у каждого из них был длинный
посох.

- Кто вы? - спросил Пабло глухим, сдавленным голосом. - И чего вы
здесь хотите?

- Где Конан, что был королем Акулонии? - спросил его самый
высокий из четверых, а его бесстрастный голос привел купца в
дрожь.

- Я не понимаю, о ком вы говорите, - сглотнул он, ошеломленный
необычным видом своих посетителей. Я не знаю такого человека!

-Он  был здесь, - продолжил тот же незнакомец, не меняя тона.

- Его конь стоит во дворе. Скажи нам, где он, но не лги.

- Гебаль! - заорал Пабло и, пятясь, уткнулся спиной в стену.-
Гебаль!

Китайцы неподвижно смотрели на него.

- Если ты еще раз позовешь своего раба, умрешь, - предупредил его
один из непрошеных гостей, пытаясь сдержать новый крик купца.

- Гебаль! - завыл Пабло.- Где ты, скотина?! Здесь убивают твоего
господина!

За дверью раздались быстрые шаги, и в комнату вбежал Гебаль -
коренастый мужчина с густой черной бородой. В руке его блестел
короткий широкий меч.

Он тупым взглядом окинул четверых незнакомцев, не понимая,
откуда они взялись, и только сейчас сообразил, что ненадолго
задремал на охраняемой им лестнице, хотя до этого он ни разу на
службе не спал. Господин его продолжал истерически верещать, и
он, как атакующий бык, ринулся на незваных гостей, занося для
удара меч. Но ударить он не успел.

Навстречу ему резко вылетела рука в черном рукаве, далеко вперед
выбрасывая длинную палку. Конец ее, казалось, лишь слегка
коснулся широкой груди нападавшего и тут же отскочил. Все это
напоминало молниеносную атаку змеи.

Гебаль остановился, как вкопанный, будто наткнувшись на невидимый
барьер: голова его упала на грудь, меч выпал из ослабевших
пальцев, а затем упал и он сам, причем так, словно тело его было
совершенно без костей. Он был мертв.

Пабло побелел, как мел.

- Не кричи больше, - произнес высокий. - Твои слуги крепко спят,
но если ты их разбудишь, все они умрут, и ты вместе с ними. Так
где Конан?

- Он ушел в гостиницу Сейера, в порт, искать зингарийца Беллосо,
- выдавил  Пабло, трясясь от страха. - Это недалеко отсюда... -
Обычно купцу было не занимать уверенности в себе, но незваные
гости превратили его мозги в жижу. Он конвульсивно вздрогнул,
услышав в зловещей тишине приближающиеся по лестнице быстрые
шаги.

- Твой слуга? - спросил китаец.

Пабло беззвучно покрутил головой - язык его от страха прилип к
небу. Один из незнакомцев сорвал с ближайшего дивана шелковое
покрывало и прикрыл им лежащий на полу труп. Потом все они встали
за портьеру, но высокий предварительно предупредил:

- Спроси этого человека, чего он хочет, и быстро отправь прочь.
Если выдашь нас - живым отсюда никто не выйдет, так и знай. Даже
знаком не показывай, что здесь есть еще кто-то, кроме тебя.

И, подняв свой посох, он тоже скрылся за портьерой.

Пабло все дрожал, с трудом сдерживая себя в руках. Это могло
оказаться всего лишь игрой света и тени, но создавалось
впечатление, что палки этих таинственных посетителей двигались
сами, словно будучи какой-то непонятной формой жизни.

Огромным усилием воли он справился с собой и обернулся к
человеку, что вошел в двери.

- Мы все сделали так, как ты велел, господин! - тихо произнес
вошедший. - Этот варвар лежит мертвым на прибрежном песке.

Пабло почувствовал за портьерой движение, и его снова
объял ужас. Но ничего не заметивший посланец продолжал:

- Твой секретарь Тиберио погиб. Вместе с ним - пятеро моих
товарищей. Мы унесли и спрятали их тела. Кроме пары серебряных
монет, при нем ничего не было. Будут еще какие-нибудь приказания?

- Нет! - едва шевельнул губами купец. - Иди!

Посетитель поклонился и поспешно вышел, подозревая, что, кроме
малословия, у Пабло еще и слабый желудок.

Когда шаги стихли, четверо китайцев вновь появились из-за
портьеры.

- О ком он говорил?- спросил высокий.

- Да об одном человеке, что не уплатил мне долга, - выдавил
испуганный купец.

- Ложь, - спокойно возразил его собеседник. - Он говорил о короле
Акулонии. Это видно по твоему лицу. А ну-ка сядь на диван. Сиди
спокойно. Я останусь с тобой, а мои товарищи пойдут поищут его
тело.

Аргоссиец сел и с дрожью стал всматриваться в маячившую перед ним
высокую непреклонную фигуру. Трое из четверых его незваных гостей
исчезли, а потом вновь вернулись, чтобы сообщить, что на берегу
циммерийца нет. Теперь Пабло не знал: попытаться ли бежать, или
оставаться на месте.

- Мы нашли место, где была схватка, - поведали трое.- И кровь на
песке. Но сам король исчез.

Высокий принялся своей палкой чертить на шелковом покрывале дивана невидимые
символы.

- Ну, что вы еще поняли? - вновь поинтересовался он.

- Он жив, и уплыл на каком-то корабле куда-то на юг.

При этом Пабло был удостоен такого взгляда, что его снова прошиб
холодный пот.

- Чего вы от меня хотите?- промычал он.

- Корабль, - услышал он в ответ. - Хорошо оснащенный для долгого
плаванья.

- Для какого долгого плаванья? - мысли его путались.

- Может быть, на конец света, - мрачно произнес собеседник. - Или
даже до самого адского пекла, что лежит еще дальше...



ВОЗВРАЩЕНИЕ КОРСАРА


Первым впечатлением, отмеченным возвращающимся к Конану
сознанием, было ощущение движения - сам он лежал неподвижно, но
деревянный настил под ним поднимался и опадал. Потом он услышал
шум ветра в корабельной оснастке и, наконец, понял, что находится
на борту какого-то судна. До него донесся шум голосов и ритмичный
плеск весел. Издав проклятие, он с трудом поднялся и,
стоя на широко расставленных ногах, огляделся вокруг. Ото всюду
раздавалось хриплое тяжелое дыхание, а в ноздри бил запах давно
не мытых человеческих тел.

Он стоял на центральном помосте длинной галеры, шедшей по ветру
под наполненными хорошим северным бризом парусами. Солнце еще
только начинало подниматься над горизонтом в золотистом ореоле.
По левую руку, как размытая багровая тень, тянулся берег, по
правую - бесконечный простор океана. Все это Конан успел заметить
с первого же взгляда, не обойдя вниманием и сам корабль.

Длинный и узкий, он был обычным торговым судном с южных
побережий. У него была высокая корма, увенчанная деревянной
надстройкой. Конан вновь взглянул туда, откуда доносился тяжелый,
напоминавший ему молодость запах. Это был запах людей,
прикованных к веслам. Сидело их человек по сорок с каждой
стороны, по большей части, чернокожих. Охватывавшая каждого из
них в поясе тяжелая цепь прикреплялась к железному кольцу, прочно
вделанному в тяжелую деревянную балку, тянувшуюся через все судно
от кормы к носу. Жизнь раба на корабле Аргоса была бесконечной
пыткой. Большинство прикованных к веслам были чернокожими
невольниками из государства Куш, а примерно человек двадцать -
тридцать походили, как отметил про себя Конан, заметив их острые
черты лица, на местных жителей тех южных островов, где находилась
вотчина черных корсаров. И тут он полностью вспомнил то, что
произошло с ним за последнее время.

Он стоял, широко расставив ноги и зло стиснув тяжелые кулаки. Его
неприязненный взгляд уперся в окружавшие его фигуры. Солдат,
обливший его водой, все еще стоял с ведром в руках, и, встретив
его ядовитый взгляд, циммериец потянулся было за мечом... но
вдруг осознал, что стоит совершенно безоружный и обнаженный, если
не считать коротких кожаных шорт.

- Что это за паршивые шутки? - прорычал он.- И как я здесь
оказался?

Солдаты - все до одного крепкие  бородатые агроссийцы, весело
рассмеялись, а один, в богатой накидке и с гордой осанкой,
по-видимому, капитан, скрестил на груди руки и властным голосом
произнес:
- Тебя нашли лежавшим на пляже. Кто-то треснул тебя по башке и
раздел. Так как нам нужны люди, мы тебя подобрали.

- А  как называется этот корабль? - вновь поинтересовался Конан.

- "Смелый" из Мессантии. Мы везем зеркала, шелковые плащи, щиты,
золоченые шлемы и боевые мечи, чтобы обменять их в Шемме на медь
и золотую руду. Меня зовут Демитро, и я - капитан этого судна, и
с этой минуты твой господин.

-...Но это, в конце концов, направление, которое мне подходит, -
пробормотал циммериец, не обратив внимания на последние слова
капитана. Они плыли на юг вдоль длинного побережья Аргоса.
Подобные корабли, как он знал, нигде не останавливались в пути. А
где-то впереди, как можно было догадываться, сейчас шла в ту же
сторону черная студжийская галера.

- Вы, наверное, видели черную галеру из Студжии...- начал он, но
капитан гневно ощетинился,- его перестали волновать проблемы
стоявшего перед ним оборванца.

- А ну, за дело! - зарычал он. - Я и так дал тебе достаточно
времени. Мы оказали тебе помощь, отливая водой на мостике, и дали
ответы на твои дурацкие вопросы. Убирайся! Иди вон к той
лавке...

- Я куплю твой корабль...- произнес Конан, но тут же осознал, что
он - бродяга без гроша за душой.

Громкий взрыв хохота заглушил его слова, а капитан побагровел.

-Ты, строптивая свинья! - заорал он, делая шаг вперед и хватаясь
за нож.- За работу, или я прикажу выпороть тебя! Придержи язык, а
то, клянусь богом, сразу окажешься у весел вместе с черномазыми!

Конан, вулканический темперамент которого и в обычных условиях
недолго позволявший ему оставаться спокойным, сразу же взорвался:

- Не повышай на меня голос, грязное отродье! - заревел он, как
порыв штормового ветра, отчего ошеломленные солдаты оборвали свой
смех. - А не то я накормлю тобой рыб!

- Да за кого ты себя держишь!? - закричал капитан.

- Сейчас увидишь!- пообещал ему взбесившийся Конан и бросился к
большому деревянному щиту, на котором висело оружие.

Капитан метнулся к нему, выхватывая нож, но прежде, чем он успел
нанести удар, запястье его попало в железные тиски пальцев
Конана, и рука была выдернута из сустава. Он заревел, как раненый
бык, и, отброшенный мощным ударом, повалился на настил. Конан, не
теряя времени, сорвал со щита боевой топор и обернулся к
приближавшимся солдатам. Они бросились на него, словно волки,
высунув языки, но движенья их были неловки и медлительны по
сравнению с тигриной быстротой циммерийца. И, не успели они
напасть на него со своими ножами и кинжалами, он ворвался в их
гущу и стал наносить налево и направо молниеносные удары. Двое
сразу же упали, заливая кровью и забрызгивая мозгом из разбитых
голов грязный настил.

Стальные клинки рассекали пустое пространство, а Конан,
пробившись через строй неприятеля, вскочил на парапет, отделявший
капитанский мостик от сидящих внизу гребцов. Несколько солдат,
пораженных смертью своих товарищей, остались неподвижно стоять на
мостике, но еще человек тридцать погнались за циммерийцем с
оружием в руках.

Черные лица обернулись к застывшей над ними с поднятым топором и
разметавшейся львиной черной гривой фигуре.

- Откуда вы!? - прорычал он.- Смотрите, псы! Аранга, Ясунга,
Лоранга, смотрите! Узнаете меня?

И снизу стал нарастать шум, неожиданно перешедший в мощный рев:

- Амра! Это же Амра! Лев вернулся!

Солдаты, услышав этот крик и разобрав его смысл, остановились и
побледнели, с ужасом глядя на возвышающуюся над ними дикую
фигуру. Неужели это был он, кровавый оборотень южных морей, что
так таинственно исчез много лет назад, продолжая жить в кровавых
легендах?

Пена безумия покрыла губы чернокожих гребцов, схватившихся за
цепи и, как молитву, произносящих имя Амры. Даже люди из Куша, до
этого никогда не видевшие Конана, поддержали этот грозный крик.
Невольники в кормовой надстройке тоже начали биться в стены,
словно охваченные общим  безумием.

Ошалевший от боли Демитро, приподнявшись и опершись на здоровую
руку, заорал не своим голосом:

- Вперед! Убейте его, пока черномазые не успели освободиться!

Приведенные в себя его словами,- наибольшей опасностью для
гребных галер, солдаты бросились на своего врага со всех сторон.
Но он прыжком очутился внизу, среди лавок.

- Смерть им! - загремел он, и топор его взметнулся, чтобы
опуститься на железную цепь и перерубить ее, как гнилую веревку.
Через секунду невольник уже был свободен и лихорадочно ломал
весло на увесистую дубину. Солдаты в панике бегали по мостику, а
на палубе "Смелого" началась свалка и хаос. Топор Конана
безостановочно поднимался и опускался, и каждый его удар
освобождал покрытого пеной и вопящего атлета, опьяненного
ненавистью, свободой и жаждой мести.

Солдаты, спрыгнувшие вниз, чтобы схватить или убить обнаженного
белого гиганта, который, как ошалелый, рубил цепи, были сбиты с
ног еще не освобожденными гребцами, чьи получившие волю товарищи,
как слепой черный шквал, вырвались наверх и с дьявольским
воодушевлением, под звон порванных цепей, дрались сломанными
веслами и железными палками, рвали противника зубами и ногтями. И
в замешательстве схватки солдаты даже не заметили, что за их
спинами вдребезги разлетелась стена кормовой надстройки и оттуда
вырвалась наружу еще одна группа невольников.

Освободив человек шестьдесят, Конан перестал рубить цепи и
поспешил помочь ударами зазубренного топора дубинам своих новых
товарищей.

И это была уже бойня. Даже крепкие и неустрашимые, как и весь их
народ, закаленные морскими ветрами аргоссийцы не могли
противостоять обезумевшей черной орде, ведомой в бой ужасным
варваром. Удары плетей, унижения и издевательства теперь вылились
в один кошмарный приступ ярости, что, как ураган, пронесся с
кормы до носа. А когда он утих, в живых на палубе "Смелого"
остался лишь один белый человек - забрызганный кровью гигант,
вокруг которого в неописуемой безумной радости скакали и прыгали
чернокожие. Со слезами на глазах они опускались на окровавленный
настил и в экстазе бились головами о доски, восхищаясь своим
освободителем.

- Амра! Амра! - орали они.- Лев вернулся! Теперь-то завоют от
страха проклятые студжийцы и черные псы Куша! Вновь запылают
прибрежные селения и пойдут на дно их поганые корабли! И вновь у
нас будут женщины и вино!

- А ну-ка, замолчите, мерзавцы!- довольным  тоном зарычал Конан.-
Десяток - вниз, освобождать остальных! Другие - к парусам, рулю и
веслам. Тысяча чертей!  Вы что - не видите, что нас снесло к
берегу, пока шла драка? Или вы снова хотите попасть в лапы своих
господ, сев на мель у самого берега? Трупы выбросить за борт! За
работу, если вам дороги ваши головы!

С криками, воплями и радостью чернокожие бросились исполнять его
приказания. Тела убитых - и белых, и черных, были выброшены за
борт, где сразу же собрались косяки рыб.

Конан стал на мостике, хмуро оглядывая своих новых подчиненных,
что преданно и восхищенно смотрели в его сторону. Он скрестил на
груди руки, а ветер разметал его длинные черные волосы. Никогда
еще на этом мостике не стояла фигура более дикая и варварская, и
немногие из придворных Акулонии узнали бы сейчас своего короля в
этом суровом корсаре.

- В грузовых трюмах есть еда! - загремел над палубой его голос.-
И достаточно оружия, предназначавшегося для торговли. Нас хватит,
чтобы управлять судном и сражаться! Что вы выбираете: быть
цепными гребцами псов Аргоса или вольными людьми Амры?

-Эгей! - заорали они.- Мы дети твои! Веди нас, куда захочешь!

-Тогда - за работу! И очистите лавки! Вольные люди не работают в
таком дерьме. Трое - ко мне, пойдете за пищей. Хоть зубами
поработаете, пока наш рейс не кончился!

Ответом ему был страшный восторженный рев, и голодные чернокожие
охотно побежали выполнять указание. Ветер налетел с новой силой,
расправив парус, и корабль поплыл в открытое море, раздвигая
носом пляшущие волны.

Конан твердо встал на широко расставленных ногах и расправил
могучие плечи. Может, он и не имел больше короны Акулонии, но был
теперь королем безбрежных океанских просторов.

ТЕНИ ЧЕРНЫХ СТЕН

"Смелый", веслами которого теперь правили вольные руки, на полном
ходу летел к югу. Из невинного купеческого судна он превратился в
военную галеру, насколько это было возможно. Гребцы теперь сидели
за веслами с мечами  на поясах и с золочеными шлемами на кудрявых
головах. Вдоль бортов стояли щиты, а связки стрел, луков и
дротиков висели на мачте. Даже природа теперь, казалось, помогала
Конану - день за днем сильный бриз наполнял парус, и не было
необходимости в веслах.

Но несмотря на то, что впередсмотрящий и день и ночь оглядывал
горизонт из своей бочки на верхушке мачты, длинной черной галеры
нигде видно не было. И сутки за сутками нигде не было видно
ничего, кроме пенных волн, разрезаемых носом корабля и
теряющихся вдали, как стая потревоженных птиц. Торговый сезон
подходил к концу, и  теперь редко кто выходил в море, кроме
рыбаков.

Неожиданно показался парус, но только не с той стороны, где его
ожидали. У самой линии горизонта, но в сторону, противоположную
выбранной Конаном, показалось идущее под всеми парусами судно.
Команда умоляла Конана, чтобы он развернулся и захватил этот
корабль, но он лишь упрямо покачал головой,- где-то на юге к
портам Студжии уходила черная галера.

И упорство его было вознаграждено: тем же вечером, уже перед
наступлением темноты, впередсмотрящий заметил ее, а потом увидел
тот же силуэт и на утро. Было ясно, что быстро ее настичь не
удастся, но не придавал этому особого значения. И каждый день,
приближавший их к берегам Студжии, наполнял его душу жгучим
нетерпением. Догадки его подтверждались. И в том, что Сердце
Арумана украл жрец Сета, он уже нисколько не сомневался, точно
так же, как и в том, что утром солнце обязательно должно взойти.
А куда еще, кроме Студжии, мог направляться этот жрец? Чернокожим
передавалось его нетерпение, и они старались грести еще быстрее,
чем даже под плетьми надсмотрщиков. Они ждали кровавых грабежей и
пока были вполне довольны. Люди далеких южных островов не знали
другой работы, и даже выходцы из Куша были не прочь пограбить
своих богатых соотечественников. Узы крови значили для них
немного, гораздо больше - тугой кошелек и жажда поживы.

Вскоре характер линии берега стал меняться. Обрывистые скалы
кончились, а с ними и неясные вершины далеких нагорий. Низкое
побережье открывало взору обширные равнины, исчезающие в голубой
дымке. Здесь было мало бухт, и еще меньше портов, но белели в
лучах солнца раскиданные по всей равнине стены аккуратных
городков Шемма.

В степях пасся скот и ездили небольшие группы крепких, плечистых
всадников. У них были широкие бледно-серые  бороды и тяжелые
луки. Таким было побережье Шемма, где каждый город-государство
устанавливал свои  собственные законы. Дальше к востоку, как знал
Конан, степи уступали место пустыням, населенным лишь дикими
племенами кочевников.

По мере того, как плавание их продолжалось, монотонная панорама
застроенной городками и замками равнины, наконец, начала
меняться. Появились кроны тамариска и пальмовые рощи. За ними был
виден зеленый ковер деревьев и кустарника, а еще дальше - горы и
пески пустынь. Здесь в море впадала река, берега которой
покрывала буйная растительность.

Минув устье этой широкой реки, они разглядели на южном горизонте
возвышавшиеся над побережьем черные стены и башни какого-то
города.

Река эта называлась Стикс, и по ней проходила граница Студжии, а
городом была Кемия - известнейший порт этой страны и в настоящее
время крупнейший ее город. Король Студжии жил в столичном городе
Люксере, а Кемия была столицей жрецов, хотя и поговаривали, что
настоящим центром их мрачной религии был расположенный на берегу
Стикса, но в глубине континента старый заброшенный город. Стикс,
берущий свое начало где-то в неизведанных краях далекого юга,
сначала гнал свои воды тысячи миль на север, чтобы потом свернуть
к западу и через несколько сотен миль влиться в океан.

С погашенными огнями "Смелый" под покровом ночи прошел мимо порта
и, прежде, чем его застал рассвет, остановился на стоянку в
небольшой бухте в нескольких милях от города. Бухту окружали
густые мангровые заросли, оплетенные лианами, где кишмя кишели
крокодилы и змеи. Обнаружить здесь их корабль было практически
невозможно. Конану это было известно еще  с тех пор, когда он
искал здесь укрытия, будучи корсаром.

Проходя в ночной тишине мимо ни о чем не подозревавшего города,
мощные бастионы которого поднимались прямо у входа в порт,
экипаж "Смелого" мог различить огни факелов и низкое гудение
бубнов. Здесь не стояло столько кораблей, сколько в портах
Аргоса. Силу свою и славу студжийцы видели не во флоте. Они
имели, как это хорошо было известно, некоторое количество
купеческих и военных судов, но количество это было совершенно
непропорционально сухопутной мощи  этого государства. Большинство
их кораблей плавало по рекам, а не вдоль морских побережий.

Жители Студжии были народом древним, темным, загадочным, но
твердым и безжалостным. В древности владения Студжии
простиралось далеко на север от Стикса - за степи Шемма, и почти
до самых нагорий теперешних Котта и Офира, и тогда Студжия
граничила с самим Архероном. Но Архерон пал, и дикие предки всех
этих новых государств, одетые в волчьи  шкуры и рогатые шлемы,
победоносно двинулись на юг, вытесняя исконных хозяев этих
земель. Студжийцы до сих пор не забыли этого.

Целый день стоял "Смелый" на якоре под прикрытием деревьев, по
ветвям которых скакали пестро раскрашенные птицы с громкими
пронзительными голосами и ползали быстрые безмолвные змеи. А
перед заходом солнца наблюдатели сообщили, что заметили
неподалеку плывущую вдоль побережья лодку. Это было именно то,
что подошло бы Конану для его плана: студжийский рыбак в
плоскодонном челне.

По приказу Конана этого человека быстро доставили на борт
"Смелого". Это был высокий, седой, загорелый мужчина с
побледневшим от страха лицом. Он уже понял, что схвачен
промышлявшей у этого побережья бандой кровопийц, и ожидал
наихудшего. Единственной его одеждой была шерстяная набедренная
повязка, да в лодке лежал широкий плащ, в который обычно кутаются
рыбаки, пережидая ночную прохладу.

Задрожав, мужчина упал перед Конаном на колени в ожидании пыток и
смерти.

- Встань на ноги и перестань трястись! - нетерпеливо произнес
циммериец, редко понимавший слепой страх. - Никто здесь не
сделает тебе ничего плохого. Но скажи мне вот что: не
возвратилась ли сюда из Аргоса вчера черная быстрая галера, и не
заходила ли она в здешний порт?

- Да, господин! - ответил рыбак. - Не далее, чем вчера на
рассвете вернулся из далекого плавания на север жрец Тутотмос.
Говорят, что он был в Мессантии.

- И что же он оттуда привез?

- Я этого не знаю, господин.

- А зачем он плавал в Мессантию? - не отступал Конан.

- И этого я, господин мой, не знаю. Кто я такой? - простолюдин.
Откуда мне знать замыслы жрецов Сета? Я могу рассказать лишь то,
что сам видел или слышал в порту. Поговаривали, что ему пришла с
севера весть чрезвычайной важности, но вот о чем - никто не
знает... Хотя известно то, что Тутотмос после ее получения в
огромной спешке снарядил свою галеру и вышел в море. А вот теперь
он вернулся, но что привез и что делал в Аргосе, не знает никто,
кроме его помощников. Люди рассказывают, что он бросил вызов
самому Тот-Аммону, верховному жрецу Сета, живущему в Люксере, и
теперь ищет силы, способные одолеть Великого. Но кто я такой,
чтобы знать об этом точно? Когда жрецы воюют между собой, обычный
смертный может лишь вжаться в землю и надеяться, что беда минует
его.

Философские рассуждения рыбака заставили Конана поморщиться, а
потом он обернулся к своим людям:

- Мне в одиночку нужно сходить в Кемию: я должен найти этого
мерзавца Тутотмоса. А этого человека содержите как пленника, но
зла ему не причиняйте. Тысяча чертей! Перестаньте выть! Вы что -
думаете, что мы можем войти в порт открыто и захватить город
штурмом? Я должен идти туда сам.

Отклонив все протесты, Конан скинул свою одежду, чтобы облачиться
в скромное одеяние рыбака: сандалии и узкий ремешок на
волосы. Из оружия он выбрал лишь короткий нож. Простонародье
Студжии не имело права носить оружие, а рыбацкий плащ не был
столь широк, чтобы скрыть огромный двуручный меч циммерийца. Нож
он привязал к поясу. Это был добротный охотничий клинок,
выменянный, по-видимому, у одного из племен, населяющих пустыню к
югу от Студжии,- с широким, тяжелым и плавно загибающимся лезвием
из отличной стали, острым, как бритва, и достаточно длинным,
чтобы убить человека.

И после этого, оставив пленника под охраной пиратов, он соскочил
в лодку.

- Ждите меня до рассвета,- велел он. Если я к этому времени не
вернусь, значит не вернусь совсем. Тогда поднимайте якорь и
уходите на юг, к вашим родным краям.

Вслед ему раздались жалобные крики, и ему пришлось вновь
высунуть из-за  борта голову и с проклятиями приказать им
замолчать. Он уселся на дно лодки и, взявшись за весла, погнал
ее по волнам так быстро, как этого, наверное, никогда не смог
бы сделать настоящий владелец этой утлой посудины.


































































































ОСКВЕРНИТЕЛЬ ВЕРЫ

Порт Кемии лежал между двумя протяженными, далеко входящими
в море мысами. Конан обогнул южный причал, над которым нависали
огромные черные башни крепостей, мрачно вглядывающиеся вдаль
черными пустыми глазницами амбразур и бойниц, и уже в сумерках,
когда света было еще достаточно, чтобы береговые наблюдатели
распознали рыбацкие лодку и плащ, но уже не настолько, чтобы
заподозрить вражескую хитрость, стал грести к берегу. Никем не
окликаемый, он миновал ряд черных военных галер, что стояли у
причала затемненные и тихие, и подплыл к опускающимся к воде
широким каменным ступеням и, подобно многим другим рыбакам,
привязал свою лодку к вмурованному в камень железному кольцу у
самой воды. Здесь никто не приковывал лодки цепями, и в этом не
было ничего необычного - только у рыбаков могли быть такие убогие
челны, а такие люди друг у друга ничего не крали.

Поднявшись по длинной каменной лестнице, аккуратно обходя тут и
там горевшие костры, чтобы избежать при их свете любопытные
взгляды, он осмотрелся. Он выглядел, как обычный рыбак,
вернувшийся с неудачного лова у побережья с пустыми руками. Но,
если бы кто-нибудь присмотрелся к нему повнимательнее, он,
вероятно, удивился бы, заметив, что походка у этого "рыбака"
все-таки нездешняя. Но он шел быстро, а простонародье Студжии, в
большинстве своем, не было склонно к бессмысленным раздумьям, в
отличие от жителей менее экзотических стран.

Завернувшийся в плащ циммериец почти не отличался от
представителей военной касты студжийцев, тоже высоких и
мускулистых людей. Опаленный морским солнцем, он был чуть менее
смуглым, чем они. К тому же сходство с ними придавала ему его
черная, перехваченная над самыми бровями узким ремешком, длинная
грива. Но вот отличала его от местных жителей иноземная походка,
черты лица и светлые глаза.

Но на плечах его висел длинный плащ, и, кроме того, там, где это
было возможно, он старался придерживаться тени и отворачивался от
проходивших мимо прохожих.

Это была рискованная игра, и он знал, что долго оставаться
неузнанным ему не удастся. Кемия не была северным портом, где в
любое время можно встретить представителей самых разных рас.
Единственными иноземцами здесь были чернокожие невольники, а
циммериец напоминал их еще меньше, чем самих студжийцев.
Чужестранцы не были  в городах Студжии желанными гостями: здесь
принимались только торговцы и получившие лицензии купцы, да и тем
не позволялось ступать на эту землю после наступления темноты. А
сейчас, к тому же, ни один иностранный корабль не стоял в порту.
Какая-то атмосфера опасности окружала этот город, полный древних
амбиций, но причина этой опасности была неясной. Конан чувствовал
вокруг себя какое-то напряжение, о котором ему говорили его
обострившиеся инстинкты.

Если  его опознают, участь его будет ужасна. Как чужеземца его
бы просто убили, но опознанный, как Амра, корсар, опустошавший
это побережье огнем и мечом...- по плечам его пробежала невольная
дрожь. Обычных смертных он не страшился. Но это был край мрачной
магии и безымянной угрозы. И, как он слышал, в темных святилищах
этого города, где происходили страшные и непонятные ритуалы,
скрывался старый и древний род огромных змей, вывезенных когда-то
из северных земель.

Он уже достаточно отдалился от берега и углубился в длинные и
мрачные улицы центральной части города. Здесь не было такого
привычного для городов севера блеска уличных фонарей, под которым
обычно со смехом прогуливались ярко одетые прохожие, поглядывая
на выставленные в лавках и магазинчиках многочисленные товары.

Лавки в Кемии закрывались с наступлением сумерек, и единственным
освещением улиц было коптящее пламя факелов, стоящих друг  от
друга на достаточно большом расстоянии. Прохожих было мало - и с
течением времени становилось все меньше и меньше. Они поспешно
проходили мимо с плотно сжатыми губами. Мрачным и неприветливым
представлялся Конану этот город - молчаливые люди, их поспешная
походка, мощные каменные стены по обеим сторонам улиц. Была в
архитектуре Студжии какая-то устрашающая величественность -
угнетающая и подавляющая.

Где-то на крышах домов мерцали огоньки свечей. Конан знал, что
большинство местных жителей спят ночью прямо под открытым небом,
среди пальм, растущих во  внутренних садах. Откуда-то доносились
негромкие звуки незатейливой музыки. Мимо по брусчатке
прогрохотала повозка, в которой мелькнула фигура ее высокого
седока с орлиными чертами лица, завернувшегося в шерстяной плащ,
чьи волосы украшал золотой обруч, покрытый изображениями змей.
Горячими и дикими лошадьми, запряженными в повозку, резкими
движениями ног управлял полуобнаженный возница.

Пешком по улицам ходили лишь бедняки, торговцы, лодочники и
работники, но таких в этом месте было мало. Конан приближался к
святилищам Сета, где он надеялся найти нужного ему жреца. Он
полагал, что сумеет узнать Тутотмоса, хотя и видел-то его всего
одно мгновение в полумраке мессантийской аллеи. В том, что
убийцей  Беллосо был этот самый жрец, он давно не сомневался.
Только служители культа самой высшей  касты Черного Круга владели
тайной Черной Руки, приносившей смерть одним лишь прикосновением,
и только они осмелились бы выступить против Тот-Аммона, который
для всего запада был ужасным мифом.

Улица стала шире, и Конан догадался, что приближается к
священному месту города. Огромные здания - странные, необъяснимо
грозные в мерцающем свете факелов, возносили к бледным звездам
свои черные громады. И вдруг где-то впереди, по другой стороне
улицы, раздался истерический женский крик. Обнаженная куртизанка,
с вплетенным в ее волосы гребнем из птичьих перьев, обозначающим
ее профессию, прижалась к темной стене здания и с ужасом глядела
на что-то, что  Конан пока не видел. Услышав ее крики, на голос
ее обернулась еще какая-то пара  запоздалых прохожих, тоже
застывших в оцепенении: в сумерках можно было различить, что по
мостовой что-то ползет. Из-за угла, волна за волной, выползало
чешуйчатое, темное тело, увенчанное отвратительной треугольной
головой.

Конан вздрогнул - на память ему пришел слышанный от кого-то
рассказ: змеи в Студжии были священными животными, поскольку бог
Сет, как утверждалось, и сам был похож на змею. Эти твари жили в
темноте святилищ и, когда становились голодными, им позволялось
выползать на городские улицы, где они могли сожрать любого
понравившегося им прохожего. Их ужасное пиршество считалось
кровавым жертвоприношением кровожадному богу. Мужчины и женщины,
которые сейчас находились в поле зрения Конана, падали на колени
и покорно ожидали свою судьбу. Тот, кого выбирала огромная змея,
раздавливался в кровавую кашу и пожирался, как мышь. Остальные
оставались жить. Такова была воля богов.

Но это не была воля Конана. А питон уже полз в его сторону,
скорее всего, обратив на него внимание потому, что он теперь был
единственным, кто на этой улице не встал на колени. Сжав под
плащом рукоять ножа, циммериец надеялся, что скользкая тварь все
же минует его, но тот продолжал неумолимо приближаться:
раздвоенный язык высовывался и вновь прятался, а глаза светились
извечной холодной жестокостью змеиного рода. Он уже поднял
изогнутую шею и угрожающе раскрыл пасть... когда молниеносный
удар ножа рассек его треугольную голову и утонул в шее.

Конан выдернул клинок и отскочил в сторону, чтобы не попасть под
удары огромного агонизирующего тела. И, пока он, как
завороженный, следил за этим, на улице наступила неестественная
изумленная тишина, нарушаемая лишь шипением и звуками агонии.

А потом шокированные этой картиной прихожане Сета заорали:
-Богохульник! Он убил святого сына нашего бога! Смерть ему!
Смерть! Смерть!

В воздухе засвистели камни, а охваченные истерическим
возбуждением и ненавистью студжийцы бросились в сторону Конана.
Из раскрывшихся дверей домов выскочили другие и тоже подняли
крик. Выругавшись, циммериец развернулся и стремглав рванулся к
черным воротам какой-то незнакомой аллеи. Не разбирая дороги, он
мчался вперед, слыша за спиной топот босых ног и отдающиеся эхом
призывы к святой мести. Подбежав   к воротам, он  быстро нащупал
засов и отбросил его в сторону, после чего, не теряя времени,
метнулся в темноту. По обеим сторонам узкой аллеи тянулись грубые
каменные стены, а высоко над головой мерцали безучастные звезды.
Эти гигантские стены были, как он догадывался, стенами святилищ.
Он услышал, что преследователи, увлеченные погоней, миновали
малозаметный вход в скрывшую его аллею, и их крики стихли в
отдалении. Они прозевали его маневр и побежали в темноту.
Поразмыслив, он решил идти вперед, хотя мысль о возможной встрече
в темноте с другими "святыми сыновьями бога" приводила его в
дрожь.

Неожиданно где-то впереди появился движущийся ему навстречу
огонек. Конан прижался к стене и сжал рукоять ножа. Через
несколько мгновений стало ясно, что это: навстречу ему шел
человек с факелом. Вскоре уже можно было различить силуэт темной
ладони, сжимавшей факел, и едва видимый овал лица. Еще
несколько шагов - и незнакомец заметит прячущегося в темноте
человека... Конан сжался, как готовый к прыжку тигр... и вдруг
приближавшийся остановился. Свет факела вырвал из темноты контуры
дверей, перед которыми и остановился студжиец. А тот уже отворил
створки и ступил внутрь. Свет исчез, и темнота вновь окутала все
вокруг. Эта фигура, как инстинктивно ощутил Конан, таила в себе
неосознанную враждебность - может быть, это был жрец,
возвращавшийся с очередного богослужения?

Король Акулонии осторожно подобрался к дверям. Уж коли один
человек прошел здесь, могли появиться и другие. Возвращаться же
туда, откуда он только что пришел, значило рисковать вновь
встретиться с разыскивающей его толпой. В любое мгновение она
может вернуться и обнаружить эту аллейку. Он чувствовал себя
беззащитным перед этими мрачными стенами и решил бежать, даже
если это бегство будет означать проникновение в чужое здание.

Тяжелые двери не были заперты и открылись от толчка рукой.
Быстрый осмотр показал, что за дверями находится большая
квадратная прихожая, выложенная из блоков черного камня. В нише
горел факел, и комната эта была пуста. Конан переступил через
порог и быстро прикрыл за собой двери.

Сандалии на его ногах не издавали ни звука, и он без опасений
прокрался по мраморному полу к видневшимся в противоположной
стене дверям из тикового дерева. За ними был широкий мрачный зал,
освещаемый откуда-то сверху тусклым светом софитов, в стенах
которого угадывались ряды высоких сводчатых дверей. Бронзовые
лампы давали очень мало света, но все-таки в противоположном
конце зала можно было разглядеть широкие, похожие на балюстраду,
ступени из черного мрамора, самые высокие из которых терялись
где-то в темноте и по обеим сторонам которых на манер глазниц
тянулись входы окутанных мраком галерей.

По спине беглеца пробежала дрожь: он находился в святилище
неизвестного студжийского божества,- если не самого Сета, то все
равно, не менее страшного. И слава богу, что пока не было видно
никого из хозяев. Посреди огромного зала возвышался черный
каменный алтарь, грубый и неэстетичный, а на нем, поблескивая в
тусклом свете чешуей, лежала свернувшаяся в кольца  змея. Она не
двигалась, и Конан припомнил рассказ, что здешние жрецы часто
усыпляют своих подопечных. Циммериец сделал было несколько
осторожных шагов, но неожиданно отступил в сторону и скрылся в
прикрытой шелковой портьерой нише, услышав где-то поблизости
тихие шаги.

В одном из проходов со сводчатым потолком появилась фигура
высокого, хорошо сложенного человека в шерстяной тунике,
сандалиях и свисающем с плеч широком белом плаще. Голову и лицо
его скрывала большая маска, сочетающая в себе черты человека и
чудовища, а на верхушке колыхался пучок страусиных перьев.
Было  известно,  что  некоторые свои церемонии жрецы проводили в
масках.

Конан надеялся, что его присутствие не  будет обнаружено, но
что-то предостерегло студжийца - он свернул с дороги  и
направился прямо к нише, где спрятался беглец. Но едва он откинул
портьеру, горло его мгновенно сжала сильная рука и, не
успев даже вскрикнуть, он был втянут в темноту, где уже наготове
ждал его нож.

Теперь следующий шаг стал для Конана очевиден. Он снял с
убитого страшную маску и натянул ее на свою голову. Спрятанное в
нише тело он прикрыл рыбацким плащом, а белую  накидку жреца
набросил себе на плечи. Судьба вновь поворачивалась к нему лицом
- быть  может, вся Кемия уже мечется в поисках богохульника,
осмелившегося поднять оружие на священное животное, но кому
придет в голову искать его под маской жреца?

Он смело вышел из алькова и направился к первым выбранным из
всего ряда высоким сводчатым дверям, однако не успел пройти еще и
полдюжины шагов, как вновь остановился, каждой частицей своего
тела ощущая приближающуюся грозную опасность.

Через несколько мгновений причина его тревоги стала ясна: на
самых верхних ступенях лестницы показалась странная процессия.
Ее составляли люди, одетые совершенно так же, как и он.
Он заколебался, но остался неподвижно стоять, надеясь
на свою новую маскировку, хотя на лбу и на ладонях у него
выступил холодный пот. Никто не произносил ни единого слова, и
фигуры в масках, словно привидения, спустились в зал. Миновав
неподвижно стоявшего циммерийца, они проследовали к черным дверям
в противоположном конце святилища. Предводитель их держал в руках
посох из черного дерева, увенчанный оскаленным серебряным
черепом, и Конану стало ясно, что он является свидетелем одной из
ритуальных, непонятных для непосвященного чужеземца процессий,
игравших очень важную, а зачастую и зловещую роль в религиозных
обрядах Студжии. Неожиданно последний участник шествия слегка
обернулся к циммерийцу и слегка качнул головой в маске, словно
приглашая его следовать за ними. Тот подумал было, что чем-то
навлек на себя подозрения, но, приспособив свой шаг к мерной
поступи процессии, замкнул ее строй.

Теперь они шли длинным, мрачным коридором со сводчатым потолком,
освещаемым лишь, как он с дрожью отметил про себя,
фосфоресцирующим сиянием неожиданно засветившегося черепа на
посохе предводителя процессии. Конан едва сдержал приступ
животного страха и желание выхватить нож, чтобы начать разить
справа и слева обступившие его страшные фигуры и  бежать,
спасая свою голову, прочь из ужасного святилища. Но ему
удалось взять себя в руки, в предчувствии чего-то важного, и
Конан продолжил идти за демоническими привидениями,
которыми казались ему его спутники, и вышел вслед за ними через
предусмотрительно распахнутые перед ними служками широкие
двустворчатые двери.

Над ними было усыпанное звездами ночное небо. Конан вновь
заколебался - не попытаться ли бежать, скрывшись в какой-нибудь
очередной темной аллее, но, как и в прошлый раз, не он решился и
остался в хвосте процессии, двигавшейся теперь по темной
неосвещенной улице. При виде их белых балахонов встречные
прохожие резко разворачивались и бежали прочь, и на него,
несомненно, обратили бы внимание, если бы он свернул куда-нибудь.
И пока он соображал, что же ему делать, колонна жрецов минула
низкие городские ворота и покинула пределы мрачной Кемии. По
обеим сторонам показались низкие мазанки с плоскими крышами и
плохо различимые в тусклом свете звезд пальмовые рощи. Вот оно -
лучшее время для бегства!

И вдруг, словно по мановению руки, вся компания жрецов прервала
молчание и стала оживленно переговариваться. Оставив мерный
ритуальный шаг, предводитель процессии подхватил свой посох с
набалдашником под мышку, и повел смешавшуюся группу жрецов
дальше.  И Конан последовал за ними, ибо слух его уловил из
тихого бормотанья спутников одно слово, круто изменившее все его
решения.

И слово это было: "Тутотмос"!


И НЕ УЗНАЕШЬ СМЕРТИ...


С внезапно обострившимся вниманием Конан стал вглядываться в
своих спутников, лица которых были скрыты масками. Либо один из
них был Тутотмосом, либо цель всей этой церемонии заключалась во
встрече с этим жрецом - это он уловил четко. И тут он понял, куда
они направлялись, разглядев за пальмами черный силуэт высокой
пирамиды, четко вырисовывавшийся на фоне ночного неба.

Мазанки и рощи остались позади, и, если жрецов кто и заметил, то
не подал вида, чтобы случайно не навлечь на себя опасность. За
спиной остались и башни Кемии, нависшие над отражающей звезды
водой. Впереди расстилалась окутанная ночным мраком
пустыня. Где-то неподалеку тявкал шакал, и это был единственный
звук во всех спящих окрестностях, так как сандалии поспешно
ступающих жрецов не издавали по песку ни единого шороха.
Служители культа казались бесплотными духами, плывущими к
вырастающей из темноты огромной пирамиде.

Один лишь вид ее заставлял сердце Конана биться быстрее, а
нетерпение, охватившее его от осознания близкой встречи с
Тутотмосом, совершенно заглушило страх перед неизвестным. Ни один
человек не смог бы остаться равнодушным при взгляде на эти черные
громады. Само их название служило народам севера символом
отвращения и ужаса, а легенды рассказывали, что они были
построены еще задолго до студжийцев и поднимались к небу уже в те
времена, когда в древние, забытые годы этот смуглый народ пришел,
чтобы заселить земли у большой реки.

Когда процессия вплотную приблизилась к пирамиде, у ее подножия
стало различимо тусклое сияние, при ближайшем рассмотрении
оказавшееся светом небольших костров, разложенных у подножия
больших каменных львов с женскими головами, служивших символом
страха. Жрец, возглавлявший шествие, без промедления направился
прямо к центральному порталу, в дверном проеме которого маячил
размытый смутный силуэт.

На короткое мгновение задержавшись рядом с этой фигурой, жрец
скрылся в глубине коридора, и спутники его один за другим
последовали его примеру. Каждый из пересекающих мрачный портал
жрецов в масках задерживался перед таинственным стражем, чтобы
обменяться с ним парой слов, либо, возможно, жестов, которые
Конану никак не удавалось уловить. Поэтому циммериец немного
задержался и, наклонившись, сделал вид, что занялся ремешком
своих сандалий. Дождавшись, когда последний из жрецов скрылся за
дверью, он двинулся вперед.

Пытаясь  припомнить что-нибудь из только что слышанных им слов,
он с облегчением отметил, что охранник у входа - обычный человек,
после чего все его колебания сразу улетучились. Тусклый бронзовый
светильник, висевший в портале, освещал начало длинного узкого
коридора, теряющегося во мраке, и стоявшую у его входа высокую
безмолвную фигуру в черном плаще. Больше никого не было - все
жрецы уже вошли внутрь.

По-видимому, складки плаща, заслонившие большую часть лица
Конана, вызвали подозрение охранника, потому что он сделал левой
рукой какой-то непонятный жест. Конан уже решил было, что это
пароль, но тут же понял, что ошибся - правая рука стражника
вылетела из-под плаща, и тускло сверкнула сталь. Удар был силен и
молниеносен и, несомненно, пронзил бы сердце любого обычного
человека.

Но тот, в кого он был направлен, обладал стремительностью дикого
зверя. Матово сверкнувший стилет еще не достиг цели, а Конан уже
отбил руку противника левой ладонью и нанес правым кулаком мощный
удар в голову нападавшему. Затылок несчастного ударился  о стену,
и глухой хруст сообщил о том, что череп его не выдержал.

Еще несколько мгновений циммериец стоял неподвижно, настороженно
прислушиваясь. Но в темноте не было заметно никакого движения, и
лишь только откуда-то снизу донеслось слабое, едва различимое
звучание гонга.

На всякий случай он перетащил безжизненное тело в тень
отворявшихся наружу дверей и поспешил вдоль по коридору,
совершенно не представляя, куда тот может привести. Не успев
сделать и нескольких десятков шагов, он очутился на распутье -
проход разветвлялся надвое. Наудачу свернув налево, он пошел по
плавно спускавшемуся куда-то вниз проходу со стертым за столетия
каменным полом. Тут и там виднелись тусклые огоньки утлых
светильников. Можно было только гадать, в каком веке какой
забытой эпохи было возведено это колоссальное здание. Оно было
старым, очень старым. Никто не знал, сколько тысячелетий черные
пирамиды Студжии молча вглядываются в звездное небо.

По   обеим сторонам коридора стали попадаться низкие двери с
полукруглым верхом, но Конан продолжал придерживаться главного
направления, хотя у него и появилось уже чувство, что он выбрал
неверный путь. Но, даже если и предположить, что жрецы его
опередили, он уже должен был бы их настичь. Он начал нервничать.
Ничто не нарушало тишины, но ему постоянно  казалось, что здесь
есть кто-то еще: уже не раз, минуя очередной дверной проем, он
чувствовал на себе чей-то внимательный взгляд. И, наконец, не
выдержав, он остановился, решив возвращаться обратно, как вдруг
резко обернулся назад, схватившись за нож и пытаясь сохранить
контроль над натянутыми, как струна, нервами.

За спиной у него стояла, внимательно вглядываясь в его рослую
фигуру, стройная девушка. Ее мраморная кожа указывала на то, что
она происходит из какого-то древнего аристократического рода
Студжии: она была высокого роста, с хорошей фигуркой, а на лбу
ее, среди разметавшихся черных волос, горел большой алый рубин в
золотой оправе. Кроме пары обшитых шелком сандалий и широкой,
украшенной драгоценными камнями набедренной повязки, на ней
ничего не было.

- Что ты здесь делаешь? - спокойно спросила она.

Раскрыть рот и ответить ей означало бы обнаружить свое иноземное
происхождение. Поэтому Конан стоял безмолвно - устрашающий
суровый силуэт в омерзительной маске с колышущимися перьями. А
глаза его ощупывали мрак за ее плечами, но там  никого не было
видно, хотя могло случиться, что по ее зову сюда может сбежаться
целая толпа воинов.

Она бесстрашно подошла ближе.

- А ведь ты не жрец,- произнесла она.- Ты воин, и это видно даже
под плащом и маской. Между жрецом и тобой разница такая же, как
между мужчиной и женщиной. О, господи! - вскрикнула она, широко
раскрыв от изумления глаза.- Да ты ведь даже не из Студжии!

Быстрым движением он протянул к ней руки и слегка сжал ее хрупкую
шею.

- А ну-ка тихо!- шепнул он.

Ее гладкое белое тело было холодно, как мрамор, а во внимательных
темных глазах не было заметно и тени страха.

- Не беспокойся,- спокойно сказала она.- Я тебя не выдам. Но ты
безумец, если пришел в запретное для всех непосвященных
святилище Сета!

- Я ищу жреца Тутотмоса,- ответил он.- Этот человек здесь?

- А зачем он тебе?

- Он украл у меня принадлежавшую мне вещь.

- Хорошо, я провожу тебя к нему, - заверила она с такой
готовностью, что у него сразу же появились подозрения.

- Ты лучше не играй со мной, девочка! - предупредил он.

- Я не шучу. Мне незачем выгораживать Тутотмоса.

Некоторое время поразмыслив, он, наконец, решился. В конце концов
- теперь он был точно так же в ее воле, как и она в его.

- Ладно. Иди рядом,- согласился он, сжимая ее руку и отпуская
горло.- Но смотри! Если сделаешь хоть один подозрительный шаг...

И она повела его вниз по коридору, все ниже и ниже. Вскоре
светильники исчезли, и он скорее чувствовал, чем мог различить во
мраке ее силуэт. А один раз, когда он обратился к ней, она
повернула к нему лицо и он с изумлением заметил, что глаза ее
светятся во тьме золотистым огнем. И вновь в душе его проснулась
тревога, но отступать было поздно, и он продолжал следовать за
ней по лабиринту темных ходов и коридоров, под конец утеряв
свое природное чувство направления. Он уже клял себя за то,
что влез в эти темницы, но ничего не мог поделать. В один из
моментов он ясно ощутил в темноте перед собой присутствие живого
существа и исходящее от него резкое ощущение голода, и, если его
не обманул слух, до него донеслось какое-то слабое движение,
быстро стихшее в отдалении после едва различимого ответа девушки.

И вот, когда он уже совсем впал в отчаянье, они внезапно вошли в
освещенную алым пламенем свечи небольшую комнату. Каким-то шестым
чувством он определил, что место это находится глубоко под
землей. Он осмотрелся. Комната эта со стенами, выложенными
полированным черным мрамором, была почти квадратной и
обставленной согласно обычной студжийской моде. А посреди комнаты
стояло прикрытое черной шелковой накидкой ложе, неподалеку от
которого возвышался на каменном основании расписанный барельефами
саркофаг.

По всем четырем стенам комнаты располагались двери из черного
дерева. Конан выжидающе поглядел на них и с удивлением отметил,
что девушка не собирается никуда дальше идти. Томно
распростершись на ложе, она закинула руки за голову и взглянула
на своего гостя из-под длинных тяжелых ресниц.

- Ну и что? - раздраженно спросил он. - Куда ты меня привела? Где
Тутотмос?

- Не спеши,- ответила она лениво.- Всему свое время... Что теперь
значит час... день, год или даже столетие? Сними маску. Я хочу
увидеть твое лицо...

Усмехнувшись, Конан стянул тяжелую маску, и девушка с одобрением
кивнула, окидывая горящим взглядом его скуластое, покрытое
шрамами лицо.

- В тебе есть сила... огромная сила...

Все это совершенно перестало ему нравиться. Он положил ладонь на
рукоять ножа и обошел комнату, с беспокойством заглядывая за
портьеры, не переставая следить за хозяйкой этих апартаментов.

- Если ты заманила меня в ловушку,- угрожающе произнес он,- то
долго не проживешь. А ну слезай с топчана и делай то, что
обещала, а не то...

И вдруг он замолчал, поглядев на саркофаг, на инкрустированной
слоновой костью крышке которого было вырезано изображение,
поразительно жизненное и потому пугающее. И оно что-то до боли
напоминало. И тут, словно в шоке, он понял, что это: перед ним
был портрет лица девушки, что в небрежной позе лежала перед ним
на ложе. Ее портрет! Но этого не могло быть - не было никаких
сомнений, что этому саркофагу уже не менее, чем несколько сотен
лет. На расписной крышке проступали архаичные иероглифы, и,
покопавшись в своей богатой памяти, Конан перевел:

- Акиваша!

- Ты слышал о княжне Акиваше? - отозвалась девушка.

- А кто ж о ней не слышал? - иронично буркнул он.

Имя этой дьявольской, но тем не менее прекрасной женщины ходило
по всему свету в легендах и песнях, несмотря на то, что уже
десять тысячелетий минуло с тех пор, когда жена правителя Студжии
Тутхамона предавалась кровавым вампирским пиршествам в черных
подземельях древнего Люксера.

- Единственным ее преступлением было то, что она очень любила
жизнь и все, что та с собой несет, - произнесла задумчиво хозяйка
комнаты.- И, чтобы сберечь себе жизнь, она сеяла смерть. Она не
могла вынести мысли, что будет стариться, покрываться морщинами,
слабеть и в конце концов умрет, как старая ведьма. Она служила
Мраку любовницей, и он подарил ей за это жизнь, но не такую, что
ведома обычным смертным: она с тех пор не могла ни постареть, ни
умереть...

Еще несколько мгновений Конан молча буравил ее лицо своим
пронзительным яростным взглядом, а потом резко обернулся и сорвал
с саркофага крышку. Тот был пуст. Зато за спиной у него раздался
взрыв смеха, от которого в жилах у него застыла кровь, а на
голове зашевелились волосы.

- Значит, ты и есть Акиваша? - скрипнул он зубами.

Она рассмеялась, тряхнув матово блестящими темными волосами и
томно поведя плечами.

- Да, я и есть Акиваша! Я та, что никогда не познает старости и
никогда не умрет! Та самая, что, как говорят глупцы, унесена
богами на небо в расцвете молодости и красоты, чтобы стать
королевой небесных садов! О, нет! Лишь Тьма может дать человеку
бессмертие. И я умерла десять тысяч лет назад, чтобы обрести
вечность. Поцелуй меня, мой милый!..

Она легко вскочила и подбежала к Конану, поднявшись на цыпочки,
чтобы коснуться ладонями его головы. А он, словно завороженный,
неподвижно смотрел на ее прекрасный стан, обнаженные плечи и
руки, одновременно охваченный необычайным волнением и ледяным
страхом.

- Стань моим! Полюби меня! - со стоном прошептала она, откидывая
назад голову и полураскрывая губы.- Подари мне свою кровь, чтобы
укрепить мою молодость и вернуть мне силы к вечной жизни. Я и
тебя сделаю бессмертным! Я научу тебя мудрости всех минувших
эпох, открою тебе секреты, что в темных безднах под этими
святилищами пережили века. Ты станешь королем моего народа,
живущего среди древних гробниц, окутанных вечной ночью. Я
властвую уже над сотнями жрецов, чародеев и рабов, с криком
прошедшими врата смерти. Но мне нужен настоящий мужчина. Стань
моим, варвар!

Она опустила свою темную голову ему на грудь, и у самого
основания шеи Конан неожиданно ощутил сильный укус. Отброшенная
мощным толчком, Акиваша распростерлась на ложе.

- Чертова вампирица!

Из ранки на шее текла тонкая струйка крови.

Разогнувшись, как пружина, она вновь поднялась с ложа и сделала в
его сторону выпад, словно пытаясь удержать его. В ее огромных
глазах пылали желтые огни. Полуоткрытые губы обнажали острые
белые зубы.

- Глупец! - прошипела она.- Ты думаешь, что тебе удастся уйти от
меня? Да нет же: ты останешься здесь и здесь же сдохнешь! Я
завела тебя глубоко под святилище, и самому тебе никогда не найти
дороги обратно. И не миновать тебе тех, кто стережет эти коридоры
и тоннели. Если бы не я, "дети Сета" уже давно сожрали бы тебя!
Глупец! Я еще напьюсь твоей крови!

- Держись подальше, а то костей не соберешь! - прохрипел Конан,
еле сдерживая дрожь и отвращение.- Может, ты и действительно
бессмертная, но сталь тебя одолеет.

И с этими словами он стал отступать к дверям, через которые они
вошли сюда. Но не успел он сделать и двух шагов, как неожиданно
наступила темнота. Пламя единственной свечи угасло, причем, как
это случилось, он не понял - Акиваша до нее не дотрагивалась. А
из темноты вновь донесся злой смех вампирицы, отдающий вечным
покоем адских гробниц. Обливаясь холодным потом, циммериец стал
шарить по стене рукой в поисках двери и, нащупав какую-то,
вырвался прочь, даже не задумавшись, та ли она. У него сейчас
была лишь одна мысль: бежать подальше от этой страшной комнаты,
что уже много столетий была домом прекрасной и отвратительной,
живой и мертвой одновременно и, несомненно, дьявольской твари.

Бегство по черному извилистому тоннелю было настоящим кошмаром.
Было слышно, что отовсюду - спереди, сзади и по бокам - кто-то
ползет к нему, а временами еще доносилось эхо ужасного смеха,
слышанного им в комнате Акиваши. Даже не вытирая струящийся по
лицу пот, он наносил удары ножом на любой подозрительный звук,
или  туда, откуда, как ему казалось, кто-то движется. Изредка
клинок попадал во что-то, что на ощупь казалось материей, но это
могла быть и обычная паутина. И, наконец, беглеца охватило
паническое предчувствие, что он попал в ловушку, откуда ему уже
не выбраться и где с ним теперь расправятся клыки и когти
невидимых демонов. И, кроме стальных тисков отчаянья, его
преследовала еще мысль, обязанная своим происхождением
открывшейся ему правде: легенда об Акиваше была очень старой, и,
с ходом времени в зловещих рассказах о ней облик ее стал
представляться очень идеалистично - как цветок вечной молодости.
Для большей части мечтателей, поэтов и менестрелей она была не
столько страшной княжной, сколько символом бессмертной красоты и
юности, живущей вечно в заоблачной обители богов. Правда была
куда страшнее. Источником вечной жизни оказался отвратительный
грех. И это порождало жгучую боль разочарования и крушения
идеалов юности: словно золото и цветы, так заманчиво зовущие
издали, на деле оказались грязным болотом и свалкой. Теперь все
его попытки стали казаться ему бессмысленными и бесполезными, и
взамен появилось ощущение фальши всех человеческих взглядов на
мир.

Теперь сомневаться не приходилось - его неуклонно настигали, и
преследователи двигались в темноте гораздо быстрее его самого. За
спиной  раздавались шорохи, которые явно не могли быть изданы ни
человеческими ногами, ни лапами обычных зверей. Осознав
безвыходность своего положения, он решил обернуться и встретиться
с невидимым им противником лицом к лицу. Но все отзвуки
неожиданно стихли, а сам он, вновь повернувшись и продолжив свой
путь, вдруг разглядел где-то в глубине длинного коридора,
впереди, слабый отсвет.


В ОБИТЕЛИ МЕРТВЫХ

Конан стал осторожно продвигаться в направлении источника света,
одновременно прислушиваясь, не раздается ли за спиной шум погони.
Но ничего не было слышно, хотя, как он чувствовал, тьма была
полна жизни.

Источник света не стоял на месте - было видно, что он
передвигается, нелепо и гротескно подпрыгивая. А потом, наконец,
стала ясна причина этого. Тоннель, которым двигался Конан, в
некотором отдалении пересекал более широкий коридор, по которому
сейчас шла необычная процессия - четверо высоких худощавых мужчин
в черных распахивающихся на ходу накидках с капюшонами. Все они
опирались на длинные посохи, а предводитель их держал над головой
факел, сиявший удивительно ровным светом. Как вереница
привидений, они пересекли поле зрения циммерийца и вновь исчезли,
оставив после себя лишь слабеющее по мере ух удаления свечение.
Облик их был достаточно удивителен - они не напоминали ни
студжийцев, ни вообще кого-либо из других ранее виденных Конаном
рас. Можно было даже усомниться - люди ли это: они производили
впечатление духов, неслышно крадущихся по страшным извилистым
коридорам.

Так как в положении, котором он сейчас оказался, выбирать было не
из чего и, кроме того, при наступлении темноты за спиной его
вновь возобновились шорохи, Конан стремглав побежал вперед, за
таинственными незнакомцами. Он свернул в коридор, по которому они
только что прошли, и заметил огонь, освещавший этой процессии
дорогу. Следуя за ней на безопасном расстоянии и внимательно
следя за действиями незнакомцев, он успел заметить, что их
удивительные фигуры неожиданно остановились и сбились в кучу. Он
тоже остановился и прижался к стене. А они теперь развернулись и
пошли в обратном направлении, словно решив возвращаться по той же
дороге. Ничего не оставалось делать, кроме как быстро свернуть в
первый попавшийся темный проем какого-то хода и спрятаться там.
Осторожно осмотревшись в ставшем уже привычным полумраке, король
Акулонии убедился, что ответвление это идет не прямо, а почти
сразу же сворачивает круто в сторону. Поэтому, укрывшись за
первым поворотом, где его не могли заметить таинственные
преследователи, он стал ждать.

И вдруг у себя за спиной он услышал низкое гудение, напоминавшее
шум множества человеческих голосов. Резко обернувшись и пройдя
немного по направлению к источнику звука, он убедился, что его
предположения оказались верными. Конан моментально отказался от
первоначального плана бегства отсюда по следам необычной компании
и решил идти на голоса, чтобы разобраться, что там происходит.

Миновав еще несколько поворотов, он, наконец, увидел рассеивающие
темноту отблески света и вышел в широкую галерею, в
противоположном конце которой в свете факелов были заметны
широкие двери. По левой стене галереи куда-то вверх поднималась
узкая  лестница, на которую, послушавшись какого-то внутреннего
голоса, и ступил Конан. Голоса доносились из-за этих самых
дверей, и звуки их постепенно ослабевали по мере его восхождения
вверх по ступеням. Одолев последние из них, циммериец увидел
перед собой низкие двери, толкнув створки которых, он попал в
огромный зал, освещенный каким-то необычным сиянием. Он стоял на
узком балконе, нависшем над помещением огромных, колоссальных
размеров. И неожиданно понял, где находится - ему приходилось
слышать об этом месте в леденящих душу рассказах. Это была
Обитель Мертвых, которую, кроме молчаливых жрецов Студжии, видели
очень немногие. Выдолбленные в черном камне ряды ниш заполняли
фрески и расписные саркофаги. Ниши эти тянулись вдоль всех стен,
и ряды их терялись где-то далеко во мраке, а самые верхние ярусы
их исчезали высоко под потолком. Тысячи резных каменных масок
спокойно и безучастно глядели вниз, где, незначительная и
малочисленная по сравнению с присутствующей здесь армией мертвых,
стояла жалкая кучка живых людей.

Десятеро из них были жрецами, в которых, несмотря на то, что они
сняли маски, Конан узнал своих спутников похода к пирамиде. Они
окружили высокого человека с орлиными чертами лица, что стоял у
черного алтаря, на котором лежала мумия в истлевших бинтах. А сам
алтарь, казалось, был залит живым огнем, что, пульсируя и мерцая,
отбрасывал на камень рваные отблески. Это ослепительное сияние
исходило от лежащего тут же, на алтаре, красного драгоценного
камня и придавало лицам стоявших рядом жрецов трупную бледность.
И, глядя вниз, Конан неожиданно ощутил на своих плечах груз
пройденных им долгих миль пути, всех дней и ночей этого трудного
похода, и стал раздумывать, в какой момент лучше напасть на
мрачных жрецов, чтобы пробиться с помощью ударов ножа через их
строй и завладеть камнем. Пальцы его нетерпеливо сжались в
кулаки, но он сдержал себя и пока остался стоять в тени каменной
балюстрады. Еще раз внимательно осмотревшись, он заметил, что
вниз с балкона ведет еще одна лестница - она тесно прижималась к
одной из стен зала и сейчас была скрыта тенью. Кроме того, он
убедился, что здесь, в зале, нет больше никого из других
служителей культа или верующих - только небольшая группа людей,
окружившая алтарь.

В огромном пустом зале голос высокого жреца разносился громко и
зловеще:

-...и вот эта весть пришла к нам, на юг. О ней шептал ветер, о
ней кричали с небес птицы, ее передавали друг другу ночные совы,
змеи и нетопыри, населяющие древние развалины. Ее узнали оборотни
и вампиры, и демоны мрака. Ночь черных бездн проснулась и
тряхнула своей тяжелой гривой, а на дне глубочайших пропастей,
где царит вечная тьма, загудели бубны, и эхо далеких незнакомых
криков испугало людей, идущих в ночи. Ибо Сердце Арумана вновь
увидело свет, чтобы, наконец, выполнить свое предначертание.

Не спрашивайте меня, как я, Тутотмос из Кемии, новый Князь Ночи,
сумел услышать эту новость раньше Тот-Аммона, мнящего себя
владыкой всех чернокнижников. Эти секреты не предназначены даже
для таких ушей, как ваши. Но Тот-Аммон теперь перестал быть
единственным Магистром Черного Круга!

Получив эту весть, я немедленно отправился на поиски Сердца,
неуклонно движущегося на юг. Оно было, как магнит, что неумолимо
притягивал меня. Оно плыло по реке человеческой крови и несло с
собой смерть. Кровь дает ему силы, кровь притягивает его к себе.
И наибольшей мощью оно обладает в тот момент, когда, вырванное из
мертвых рук только что убитого предыдущего обладателя, лежит в
окровавленных ладонях убийцы. Всюду, где оно пылает, - льется
кровь, рушатся королевства и силы природы несут хаос и
разрушение.

И вот теперь я, новый повелитель Сердца, тайно призвал вас, самых
верных мне людей, чтобы разделить с вами власть нового черного
королевства, королевства завтрашнего дня. Этой ночью рухнут оковы
Тот-Аммона, давно связывавшие нам руки, и мы  возродим древнюю
империю.

Но кто я такой, Тутотмос, чтобы знать, какие таинственные силы
кроются в алых глубинах Сердца? Эти секреты утеряны три
тысячелетия назад. Но мы узнаем их. Их поведают нам они!..

И он широким жестом указал на ряды безмолвных саркофагов.

- Видите? Они спят, глядя на нас мертвыми глазами своих мраморных
масок. Короли и королевы, властители и жрецы, чернокнижники и
аристократы древней Студжии - из пропасти десятков тысяч лет!
Прикосновение Сердца разбудит их от вечного сна...

Долго, очень долго Сердце находилось здесь, в древней Студжии.
Здесь был его дом на протяжении многих тысяч лет, прежде чем оно
было увезено в Архерон. И древние знали его таинственные
возможности. А теперь они поведают о них нам, когда мы возвратим
их к жизни, и станут нам служить!

Мы разбудим и поднимем их, чтобы услышать забытую
мудрость, когда-то навеки укрытую в их сморщенных черепах. Из
темницы смерти мы вызволим их живыми! И тогда короли и королевы,
герои легенд и чернокнижники прошлого станут нашими помощниками и
рабами. И кто тогда устоит против нас?!

Смотрите! Этот иссохший, сморщенный прах на алтаре был когда-то
Тхотмекримом, верховным жрецом Сета, и умер три тысячи лет назад.
Он был посвящен в Черный Круг и в тайны Сердца. И он сам поведает
нам о его силе!

И, взяв большой драгоценный камень, Тутотмос возложил его на
сморщенную грудь мумии, после чего поднял ладонь, простер ее над
алтарем и начал заклинание. Но не успел его закончить, так и
застыв с поднятой рукой и раскрытым ртом, глядя куда-то над
головами своих помощников, отчего все тоже обернулись, чтобы
взглянуть туда же.

Через темный дверной проем в огромный зал вошли четыре
худощавые фигуры в черном. В тени больших капюшонов лица их
казались невыразительными желтыми пятнами.

- Кто вы?!- выдавил Тутотмос голосом, похожим на шипение
разъяренной кобры.- Вы что, сошли с ума, что врываетесь в
запретное святилище Сета?

Голосом, таким же ровным и бесцветным, как китайский монастырский
звон, самый высокий из вошедших ответил:

- Мы ищем Конана из Акулонии.

- Здесь нет такого! - зарычал Тутотмос, и, как пантера, гневно
обнажающая клыки, резким угрожающим жестом скинул плащ с правого
плеча.

- Ты лжешь. Он в этом святилище. Мы выследили его от трупа в
верхнем портале пирамиды и шли за ним по целому лабиринту
коридоров, пока не наткнулись на этот зал. Сейчас мы уйдем, чтобы
продолжить поиски. Но сначала отдай нам Сердце Арумана.

- Смерть безумцам!- прорычал Тутотмос и сделал решительный шаг к
собеседнику. Остальные жрецы без колебаний сделали то же самое,
но четверо незнакомцев остались неподвижными.

- Кто же может смотреть на него без зависти? - продолжал китаец.-
Нам доводилось слышать о нем и у нас на родине. Оно позволит нам
отомстить тем, кто изгнал нас из нашего отечества. Власть и сила
дремлют в его пурпурных глубинах. Отдайте его нам, иначе все вы
умрете...

Ответом на эти слова был всеобщий крик ярости, и один из жрецов
прыгнул, словно дикая кошка, в направлении говорившего, сжав в
руке стилет. Но прежде, чем он успел ударить, навстречу ему
рванулся посох и коснулся его груди. Не издав ни звука,
несчастный рухнул замертво. И секундой позже мумии стали
свидетелями кровавой и отвратительной сцены. Сверкали
забрызганные алой кровью стилеты, бамбуковые палки разили, как
змеи, и тот, кого они касались, с криком падал на каменные плиты
и умирал.

При первом же ударе Конан сорвался с места и ринулся по лестнице
вниз, краем глаза продолжая следить за этой короткой, но
дьявольской схваткой - мечущимися, спотыкающимися людьми, рвущими
друг друга в смертельных объятиях и истекающими кровью. Один из
китайцев уже был буквально разорван на куски, но другие еще были
на ногах и продолжали наносить направо и налево смертельные
удары. Внезапно к одному из них подскочил Тутотмос и ударил его в
грудь раскрытой пустой ладонью, отчего тот пошатнулся и
опрокинулся навзничь, хотя перед этим было недостаточно даже
стали, чтобы совладать с его нечеловеческой живучестью.

И к тому времени, когда Конан спрыгнул с последних ступеней,
схватка уже практически закончилась. Трое китайцев были буквально
растерзаны на куски, но и из жрецов остался в живых один
Тутотмос.

Собравшись с силами, студжиец бросился на своего последнего
противника, но тот оказался проворнее - из рук китайца метнулась
палка, и, словно удлинившись, коснулась живота нападавшего. Жрец
пошатнулся, но посох ударил еще раз, и еще... Тутотмос рухнул и
замертво распростерся на полу. По лицу его пошли черные пятна,
которые, увеличиваясь и разрастаясь, словно черная волна, прошли
по всему его телу, придав ему вид статуи из черного дерева, точно
такого же цвета, как и его магическая ладонь.

Осмотревшись вокруг, оставшийся в живых китаец спокойно
направился   к алтарю, где на груди мумии все еще пылал огромный
драгоценный камень. Но Конан его опередил, встав между ним и
Сердцем.

Среди груды трупов, под равнодушным взглядом каменных глаз они
стояли друг напротив друга в полном молчании.

- А!.. Король Акулонии,- наконец спокойно произнес китаец.- Долго
же мы тебя искали. По большой реке, в горах, в Понтейне и
Зингаре, нагорьях Аргоса и вдоль морского побережья... Нелегко
было обнаружить в Тарантии твой след, но было ясно, что тебя
укрыли жрецы Ассуры. Мы потеряли твой след в Зингаре, но потом
нашли твой шлем в лесу у самой границы гор, где ты сражался с
гуллами, и едва не утратили его только что, в этом лабиринте
подземных ходов под пирамидой.

При этих словах Конан подумал про себя, что ему явно повезло, что
он ушел из комнаты вампирицы по другому коридору. В противном
случае он неминуемо столкнулся бы с этими желтокожими демонами,
способными почуять его еще издали, и ступавшими за ним след в
след, как охотничьи псы, и ведомыми черт знает каким дьявольским
чутьем.

Китаец едва заметно покачал головой, словно читая его мысли.

- Это уже не имеет значения: ты на пороге смерти.

- Но зачем же вы искали меня? - спросил Конан, сжимаясь в кулак и
готовясь уклониться от внезапного удара в любую сторону.

- Это была цена клятвы, - ответил его собеседник. - Человеку,
который  сейчас умрет, можно открыть правду. Мы были вассалами
Валериуса, нового короля Акулонии, и долго служили ему. Но теперь
мы стали свободны - братья мои мертвы, а я выполнил возложенную
на меня миссию. Я вернусь в Акулонию с двумя сердцами - Сердцем
Арумана для себя и сердцем Конана для Валериуса. Поцелуй этого
посоха, вырезанного из ветви живого Дерева Смерти...

Посох его выстрелил, как атакующая змея, но удар ножа Конана
оказался быстрее. Палка упала, разрубленная на две части, еще раз
блеснула сталь, и голова противника с треском ударилась о
каменные плиты пола.

Убедившись, что ему ничто не угрожает, Конан обернулся,
протянул руку за камнем... и отшатнулся назад, будто пораженный
громом.

Ибо  на алтаре лежали уже не иссохшие и пожелтевшие останки в
истлевших бинтах. Живой огонь мерцал на широкой мускулистой груди
живого человека, вокруг которого с алтаря свисали обрывки гнилых
бандажей. Живого!? Вот в этом Конан как раз и не был до конца
уверен,- в темных глубинах блестящих глаз ожившей мумии горели
нечеловеческие устрашающие огоньки.

Зажав камень в ладони, воскрешенный медленно поднялся: смуглый,
обнаженный, с красивым скульптурным лицом. Он молча протянул к
Конану руку, в которой пульсировало Сердце Арумана. Циммериец
взял его, но не избавился от ощущения, что принял дар из пальцев
трупа. Видимо, нужные заклинания так и не были закончены, ритуал
не был доведен до конца... и жизнь этого человека так
окончательно и не вернулась в его тело.

- Кто ты? - с трудом произнес Конан.

Ответ был произнесен совершенно безразличным тоном, напоминавшим
стук капель воды, падающей со сталактитов в подземной пещере.

- Я был Тхотмекримом. Теперь - мертв...

- Выведи меня из этой проклятой пирамиды! - приказал циммериец,
не в силах сдержать дрожь.

Ровным механическим шагом "мертвец"  пошел к дверям. Еще раз
окинув прощальным  взглядом длинные шеренги саркофагов, трупы у
алтаря и лицо китайца, уставившегося  мертвыми глазами в пляшущие
тени, Конан последовал за своим новым проводником.

Блеск пылающего Сердца освещал темный тоннель, словно роняющая
золотые капли волшебная лампа. И в этом необычном свете один раз
на границе тьмы мелькнул силуэт мраморного тела - это княжна
Акиваша отступала перед светом. Одновременно с ней в темноте
растворились и другие, еще менее похожие на людей темные фигуры.

Воскрешенный молча шел вперед, никуда не сворачивая. Конана,
обливавшегося холодным потом, вновь стали одолевать беспокойство
и подозрения. Можно ли было быть полностью уверенным, что это
странное привидение прошлого приведет его к выходу? И в то же
время он понимал, что в одиночку он никогда не разгадает
ошеломляющую путаницу коридоров и тоннелей, и продолжал двигаться
за студжийцем в круге сияния Сердца. Тьма расступалась впереди и
вновь смыкалась за его спиной.

И вдруг, совершенно неожиданно, длинный коридор кончился,
показались наружные двери, и в воздухе повеял пустынный ветер.
Над головой ярко светились низкие звезды, и далеко в пески
убегала черная тень зловещей пирамиды. Тхотмекрим молчаливым
жестом указал вперед, а потом развернулся и вновь исчез во мраке.
Конан задумчиво посмотрел ему вслед: тот ступал так уверенно, что
создавалось впечатление, словно он знал, что идет навстречу
неотвратимой судьбе или возвращается к вечному сну.

Очнувшись от оцепенения, король Акулонии пробормотал проклятие,
выскочил из портала и изо всех сил побежал прочь, словно
преследуемый сворой демонов. Не оборачиваясь и не обращая
внимание на вырисовывающиеся вдали черные башни Кемии, он свернул
к побережью и, задыхаясь, рванулся туда, гонимый каким-то
чувством, похожим на панику. И это неимоверное усилие вырвало его
разум из пасти тьмы, чистый горячий ветер пустыни выдул из его
души кошмарные картины, а страх сменился безумным триумфом и
радостью. Пустыня уступила место зарослям платанов, и через
некоторое время впереди показалась черная поверхность воды, бухта
и неподвижно стоявший на якоре "Смелый".

Пройдя по пояс в чавкающей грязной жиже берега, он добрался до
чистой воды, убедился, что поблизости нет ни крокодилов, ни акул,
нырнул и поплыл к судну. Возбужденный, со стекающей с него
ручьями водой, он взобрался по якорной цепи на палубу, где его и
заметил караульный.

- Просыпайтесь, мерзавцы! - радостно прорычал он, отбрасывая в
сторону направленное ему прямо в грудь ошеломленным часовым
копье. -Поднять якорь! Конец стоянке! Выдать пленнику полный шлем
золота и отправить его на берег! Скоро рассветет, а нам еще до
восхода солнца нужно вовсю гнать к ближайшему порту Зингара!

И он потряс над головой огромным драгоценным камнем, горевшим,
словно горсть живого огня.














































































































































































































































...И ВОССТАНЕТ ИЗ ПРАХА АРХЕРОН...

Зима кончилась. На деревьях появились первые листья, а
молодая трава уже весело пробивалась под ласковым  дыханием
теплых южных ветров. Но большинство полей Акулонии лежали в
запустении, и не одно пятно черного пепла указывало место, где
некогда поднимались просторные дворянские усадьбы или цветущие
города. Волки открыто бродили вдоль поросших травой дорог, а по
лесам рыскали банды исхудавших, бездомных людей. Лишь в Тарантии
можно было еще увидеть богатство и достаток.

Власть Валериуса походила на власть безумца. И в последнее время
против него стали поднимать голоса даже многие из тех баронов,
что первоначально были рады его приходу. Его сборщики податей
одинаково обирали и богатых и бедных, и весь этот доход стекался
из разграбливаемой страны в Тарантию, переставшую уже напоминать
столицу, превратившись, скорее, в гарнизон грабителей, в сердце
покоренной страны. Купцам, правда, жилось неплохо, но никто из
них не мог быть уверен, что не сегодня-завтра его не схватят по
ложному обвинению или доносу и не сгноят в темнице или в яме, а
то и просто отрубят голову на плахе, и имущество его будет
конфисковано.











Валериус даже не пытался расположить к себе подданных. Он
опирался на военную силу Немедии и на отряды наемников. Ему было
совершенно ясно, что он - марионетка в руках Амальрика и служит
интересам барона, а поэтому нечего даже и мечтать об объединении
Акулонии под властной рукой и освобождении из-под ярма
захватчиков: во-первых - приграничные провинции будут
сражаться против него до последней капли крови, а во-вторых -
сами немедийцы беспощадно сбросят его с трона, поняв, что он
стремится к объединению королевства. Он попал в ловушку чужих
властных амбиций и, терзаемый мрачными размышлениями, бросился в
пропасть развратных и пьяных утех, как человек, живущий лишь
сегодняшним днем и не помышляющий о дне завтрашнем.

Но тем не менее в его с первого взгляда безумном поведении был
тайный смысл, настолько глубоко спрятанный, что его не понял даже
Амальрик. Возможно, долгие годы, проведенные в изгнании, отучили
его от сострадания и дружеских чувств, а быть может, и обретенная
власть превратила его старые обиды в своего рода помешательство.
В любом случае: его преследовало лишь одно желание - разорить
всех своих старых союзников.

Ибо он прекрасно понимал, что его власть моментально кончится,
как только Амальрик решит, что Валериус уже сыграл отведенную ему
роль. Знал он и то, что, пока он разоряет свою отчизну, немедиец
его терпит, поскольку раздавить независимость Акулонии входило в
его собственные планы. Барону было нужно утопить страну в рабской
зависимости и в конце концов полностью подчинить себе, а тогда,
если повезет, завладеть всеми ее богатствами и ресурсами и с
помощью ее народа вырвать из рук Тараскуза корону Немедии.
Императорский трон был давней мечтой Амальрика, и Валериус
прекрасно отдавал себе в этом отчет. А вот Тараскуз, похоже, еще
не осознал этого, но Валериус ориентировался на то, что король
Немедии проводит против Акулонии беспощадную политику, явно
испытывая к ней ту ненависть, которую порождают застарелые войны.
Не оставалось сомнений, что он преследовал цель полностью
уничтожить своего западного соседа.

А Валериус хотел объединить страну в единое целое и сбросить с
нее власть Амальрика. Он ненавидел барона Тора, впрочем, как и
своих соотечественников, и тешил себя мыслью, что дождется дня,
когда Акулония ляжет в руинах, а Тараскуз и Амальрик сожрут друг
друга в безнадежной гражданской войне, что точно так же уничтожит
и Немедию.

Было понятно, что победа над главными очагами сопротивления -
Понтейном, Гундерляндией и Боссонией означает конец правления
Валериуса. Если исполнятся замыслы Амальрика, он, Валериус,
станет не нужен. И поэтому, все время откладывая решительные
удары по этим областям, он ограничивался беспорядочными грабежами
и наездами, а на понукания, на которые не скупился Амальрик,
уклончиво отвечал всевозможными призывами к осторожности и
различными подозрениями.

Жизнь его стала сплошной вереницей пиров и диких разнузданных
оргий. Он наполнил свой дворец самыми красивыми девушками
королевства, привезенными сюда по своей воле или даже против нее.
Он хулил богов и в пьяном беспамятстве валялся на полу
пиршественного зала, прямо в короне и заляпанных вином пурпурных
королевских мантиях. В приступах кровавого бреда он заполнял
виселицы на городских площадях сотнями тел, заставлял неустанно
работать топоры палачей и рассылал во все стороны отряды
немедийских всадников в опустошительные набеги. Доведенный до
разрухи край был отдан на откуп нескольким гарнизонам, жизнь
которых текла сыто и кроваво. Валериус грабил, насиловал и
сжигал дотла свою землю так яростно, что, наконец, не выдержал и
стал протестовать сам Амальрик, который, так и не понимая
истинных замыслов своего союзника, все же стал опасаться, что
Акулония при таком положении дел может погибнуть и стать
бесполезной для выполнения его собственных планов.

Как в Акулонии, так и в Немедии народ обсуждал безумства
Валериуса. Но у немедийцев была еще одна тема для разговоров:
Ксалтотун, человек в маске. Он редко появлялся на улицах
Бельверуса. Рассказывали, что он подолгу беседует где-то высоко в
горах с представителями древних народов - таинственными
молчаливыми людьми в необычных одеждах, что хвалятся своим
происхождением от жителей какого-то древнего и могучего
королевства. Шептались о бубнах, гремящих на далеких горных
склонах, о светящихся в темноте огнях, о приносимых ветром
необычных песнях, о заклинаниях и ритуалах, забытых уже много
столетий назад и передававшихся от поколения к поколению только
как утратившие смысл формулы и бормотанья над кострами
высокогорных селений, где жили люди, чуждые жителям долин.

Никто не знал тем этих бесед, за исключением, быть может,
Орастеса, который теперь с гораздо менее хладнокровным выражением
лица довольно часто следовал за чернокнижником.

Но в самый разгар весны в погибающем королевстве неожиданно
распространился слух, пробудивший весь край к активнейшей жизни.
Словно теплый ветер прилетел с юге и разбудил людей, погруженных
в зимний сон. Никто точно не мог сказать, откуда этот слух
взялся. Одни рассказывали об удивительной седой старухе, что с
распущенными волосами и ступающим у ее ног, словно огромный пес,
большим серым волком спускались с гор. Другие шептали о жрецах
Ассуры, что, как неуловимые привидения, приходили из
Гундерляндии, Понтейна и лесных сел Боссонии.

Как только слух этот пронесся по разграбленной стране, все
пограничье, словно пожар, охватило восстание. Немедийские отряды
и гарнизоны были разбиты и отброшены, западные области подняли
бунт, принявший теперь уже совершенно другой характер, в отличие
от предыдущих случаев: безумная ярость уступила место явно
целенаправленным действиям, наносили удары по наиболее
уязвимым местам обороны оккупантов. Поднялся не только простой
люд - даже бароны укрепляли свои замки и провозглашали себя
независимыми губернаторами провинций. Разведчики доносили о
замеченных передвижениях войск на границах с Боссонией - это шли
крепкие, отважные воины в стальных чепцах и блестящих
полупанцирях, сжимая в руках огромные луки. Из разрухи, руин и
упадка начинал гордо подниматься край, полный жизни, яростный и
грозный. Амальрик поспешно сообщил об этом Тараскузу, немедленно
прибывшему в Акулонию во главе своей армии.


В одной из комнат королевского дворца Тарантии сидели трое -
Амальрик, Тараскуз и Валериус. Темой их разговора было это
неожиданное восстание. Они решили не приглашать на свое совещание
Ксалтотуна и оставить его в горах Немедии за его таинственными
занятиями. С того самого кровавого дня в долине Валки они больше
не были настроены иметь дело с магией, он же, оставив их наедине с
собственными проблемами, с тех пор тоже редко выражал желание с
ними встречаться.

Не пригласили они также и Орастеса, который, однако, совершенно
неожиданно пожаловал сам - бледный, как гонимая штормом морская
пена, с бескровными губами. И вот теперь он стоял перед ними, а
они задумчиво и с удивлением рассматривали его трясущиеся от
страха руки и дрожащее лицо - раньше за ним подобного не
замечалось.

- Ты же устал, Орастес, - произнес, прервав долгое молчание,
Амальрик. -  Лучше приляг, отдохни. Я прикажу принести тебе вина.
Путь твой был долог...

Нетерпеливым движением руки Орастес отклонил предложенное.

- Три коня пали подо мной в пути от Бельверуса. И я не стану
пить и отдыхать, пока не расскажу, с чем приехал.

Словно сжигаемый каким-то внутренним огнем, что не позволял ему
стоять на месте, он стал нервно мерить комнату шагами, изредка
задерживаясь перед собеседниками.

- Когда мы воспользовались Сердцем Арумана, - резко начал он, -
мы не догадывались, как опасно тревожить черный прах прошлого. В
этом моя вина и мой грех. Мы думали только о своих амбициях,
совершенно позабыв, что воскрешенный нами человек тоже может их
иметь. И, сами того не осознавая, мы выпустили на свет демона,
дьявола в человеческом обличье. Конечно, мы и так глубоко
погрязли в злодеяниях, но и там существуют свои границы, которые
ни я, ни любой другой человек моего народа переступить не сможет.
Предки мои были обыкновенными людьми, безо всяких дьвольских
замашек, и только я ступил на путь, ведущий в пропасть греха, но
я никогда не преступал границ, которые сам себе поставил. А за
плечами Ксалтотуна - тысячелетия черной магии и дьяволизма, все
то, что он впитал в себя от своих предшественников, целая древняя
традиция. Мы не в состоянии понять его не только оттого, что он -
чернокнижник, но еще и потому, что он сам - наследник и правитель
рода чернокнижников.

То, что я увидел, сопровождая его, потрясло меня. Я видел, как
высоко в горах он разговаривал с душами давно сгинувших, ужасных
и страшных демонов забытого Архерона. Видел, как ему оказывают
почести остатки проклятых богом и людьми потомков гнусной
империи, как они величают его своим верховным жрецом. И тогда я
понял, к чему он клонит, и теперь скажу об этом вам: он задумал
ни больше, ни меньше, как возрождение древней и ужасной империи
Архерон!

- О чем ты говоришь? - спросил удивленный Амальрик. - Архерон уже
давно превратился в пыль веков. И нет уже стольких археронцев,
чтобы вновь создать империю. Или Ксалтотун хочет вернуть жизнь
останкам, которым уже три тысячи лет?

- Вы очень мало знаете о его силе, - с содроганием ответил
Орастес. - Я видел, как после его заклятий даже горы начинают
приобретать вид нездешний и древний. И поэтому я уверен, что ему
под силу изменить контуры долин и придать им те очертания,
которые они имели в те далекие эпохи... и после всего этого я
чувствую, что становятся реальностью мерцающие далеким светом в
вечернем воздухе пурпурные башни древнего Питона.

И вот во время последнего шабаша, в котором я участвовал вместе с
ним, пришло ко мне, когда били бубны, а его отвратительные
поклонники завывали, катаясь  в экстазе и посыпая себе головы
пеплом, последнее понимание всей этой магии и его замыслов. Я
говорю вам: своими чарами, своими чудовищными заклятиями,
подкрепленными таким количеством человеческой крови, которое
никто из нас еще никогда не видел, он воскресит Архерон. Он
поработит весь мир и невиданными потоками крови смоет настоящее,
чтобы возвратить прошлое.

- Ты сошел с ума! - закричал Тараскуз.

- Сошел с ума? - Орастес обернулся к нему. - А кто, увидев то,
что довелось увидеть мне, смог бы остаться в здравом рассудке? Но
я сказал правду. Он хочет возродить Архерон - с его башнями,
чернокнижниками, королями и всеми мерзостями, точно такой же,
каким он был в то время. Остатки народов древнего Архерона
послужат при этом скелетом, каркасом, а тела людей сегодняшнего
дня станут глиной и камнями для построения этого здания. Я не
могу сказать вам, когда и как это произойдет, - в голове моей все
начинает вертеться, как только я начинаю задумываться об этом. Но
я видел! Архерон вновь станет Архероном, и горы, долины, леса и
реки станут такими же, что и много тысячелетий назад. А почему
нет? Ведь если даже я, со своим скромным запасом чернокнижных
сил и знаний сумел воскресить человека, умершего три тысячи лет
назад, то почему бы величайшему чернокнижнику всего света не
удалось сделать то же самое с королевством, погибшем в то же
время? По его зову Архерон восстанет из праха!

- Но как же мы сможем помешать его планам? - поинтересовался
обеспокоенный Тараскуз.

- Есть лишь один способ, - твердо ответил Орастес. - Мы должны
выкрасть у него Сердце Арумана.

- Но я... - начал было Тараскуз, и тут же прикрыл рот.

Никто даже не обратил на это внимания, и Орастес продолжил:

- Это та сила, которую можно обратить против него. Если оно будет
в моих руках, я смогу ставить ему условия. Но как нам его найти?
Он, несомненно, спрятал его в каком-то надежном месте, откуда его
не смогут достать даже разбойники Заморья. Мне не известно, где
это место. Ах, если бы он вновь уснул сном черного лотоса... Но я
уверен - он спрятал его еще тогда, после сраженья на Валке, и...

Закончить он не успел. Двери, надежно запертые на засов,
неожиданно беззвучно раскрылись, и в комнату спокойно вошел
Ксалтотун. Он неторопливо поглаживал свою бороду ладонью, но
можно было заметить, что в глазах его пылают дьявольские огоньки.

- Ты слишком многое увидел, - произнес он бесцветным голосом, в
упор глядя на Орастеса.

И прежде, чем кто-нибудь успел сдвинуться с места, он бросил под
ноги окаменевшего от ужаса жреца горсть пыли. Коснувшись каменных
плит пола, пыль загорелась дымным пламенем, и вверх потянулась
тонкая струйка дыма, охватывая тело Орастеса плотной спиралью.
Достигнув плеч, она резко обвилась вокруг шеи несчастного и с
быстротой атакующей змеи затянулась в удавку. Испуганный крик
Орастеса тут же перешел в предсмертный хрип. Руки умирающего
рванулись к горлу, глаза выкатились из орбит, а язык вывалился
изо рта. Дым душил его, словно стальная струна, еще какое-то
мгновение, а потом побледнел и рассеялся. Мертвый Орастес со
стуком рухнул на пол.

Ксалтотун хлопнул в ладоши, и в комнату вошли двое, которых часто
видели в обществе чернокнижника. Это были низкорослые,
поразительно темнокожие люди с красноватыми раскосыми глазами и
острыми белыми зубами.

Они безмолвно подняли тело и вынесли его прочь.

Словно успокаивая присутствующих и призывая их не обращать на
произошедшее внимание, Ксалтотун махнул ладонью и присел напротив
побледневших королей за столик из слоновой кости.

- Так по какому же поводу вы здесь собрались? - спросил он.

- Западные области Акулонии подняли восстание... - все начали
постепенно оправляться от шока, произведенного на них внезапной и
страшной смертью Орастеса. - Какие-то мерзавцы распространили
слух, что король Конан жив и теперь возвращается во главе армии
Понтейна, чтобы отвоевать королевскую корону. Но вот в чем
дело: даже если бы он и появился живым сразу же после битвы на
Валке, центральные области Акулонии не поднялись бы, опасаясь
твоей силы. Но жестокость Валериуса довела их до того, что они
теперь готовы пойти за всяким, кто поведет их против нас,
предпочитая быструю смерть пыткам, мучениям и нужде.

И слух этот, что Конан  не погиб, распространялся по стране с
таким упорством, что народ, наконец, поверил в него. Паллантид
вернулся из Офира, где он был в изгнании, и клянется, что
король в тот день лежал больной в шатре, а латы его были на
другом рыцаре.  Кроме того, говорят, что королевский оруженосец,
наконец пришедший в себя после удара по голове дубиной во время
валкийской битвы, полностью подтверждает все это - так это или
нет.

Известно, что по стране ходит какая-то страшная старуха с
прирученным ею волком и рассказывает, что Конан все еще жив и скоро
вернется, чтобы возвратить себе корону. А в последнее время
проклятые жрецы Ассуры стали тоже подхватывать ту же песенку. Они
утверждают, что им по тайным каналам сообщили весть о скором
возвращении Конана. Но ни ведьмы, ни жрецов пока схватить не
удалось. Я уверен, что это проделки Троцеро. Наши лазутчики
доносят, что Понтейн собирает силы для вторжения в Акулонию. Я
подозреваю, что Троцеро пригрел какого-то самозванца, выдавая
его за Конана.

Амальрик замолчал и перевел дух. А Тараскуз хмуро усмехнулся и
украдкой пощупал под кафтаном шрам, вспомнил кружившихся над
беглецом воронов и привезенное с пограничных гор тело его
оруженосца Аридиса, разорванное на куски, как рассказывали,
огромным волком. Припомнил и украденный у спящего наркотическим
сном чернокнижника драгоценный камень, спрятанный в золотой
шкатулке. Но не произнес ни слова.

Валериус же в этот миг подумал об ужаснувших его словах
умирающего от чудовищных ран вассала и четверых китайцах,
исчезнувших в лабиринте южных земель, чтобы уже никогда не
вернуться обратно. Но и он решил держать язык за зубами, ибо
ненависть и подозрительность его по отношению к своим союзникам
грызли его, словно червь, и единственной его мечтой сейчас было
увидеть тот день, когда немедийцы сдохнут от междоусобиц. Но
Амальрик крикнул:

- То, что Конан жив, - вранье!..

Вместо ответа Ксалтотун молча бросил на стол перед собой свиток
пергамента. Амальрик схватил его, развернул, и из горла его
вырвался неопределенный крик. А потом он прочел вслух:

"Ксалтотуну, верховному шаману и шарлатану Немедии. Археронская
собака, я возвращаюсь в свое королевство. А из твоей паршивой
шкуры намерен сделать бубен. Конан."

- Фальшивка! - крикнул Амальрик.

Ксалтотун покачал головой.

- Письмо настоящее. Я сравнил почерк с подписями на королевских
документах, обнаруженных в канцелярии. Подпись не поддельная.

- Но если он жив, - выдавил Амальрик, - это восстание примет
будет отличаться от предыдущих, ведь совершенно точно
известно, что лишь Конан способен объединить силы Акулонии. Но, -
осторожно продолжил он, - это послание совершенно не характерно для
Конана. Невозможно представить, чтобы Конан
предупреждал противника. Я считал, что основным приемом варваров
всегда была внезапность...

- Но мы и так уже были предупреждены, - возразил на это
Ксалтотун. - Наши шпионы донесли о военных приготовлениях в
Понтейне. Ему все равно не удалось бы переправиться через горы
незамеченным, вот он и послал мне вызов.

- А почему тебе? - поинтересовался Валериус. - Почему не мне или
Тараскузу?

Ксалтотун окинул собеседника своим загадочным взглядом.

- Потому что он более мудр, чем все вы, - ответил он, немного
помолчав. - И понял то, до чего вы еще не дошли: настоящим
правителем народов запада является не марионетка Тараскуз, не
Валериус, и даже не барон Тор. Властелин этот - я, Ксалтотун.

Наступила тишина. Все смотрели на чернокнижника, словно в
трансе, одеревенев от услышанной из его уст правды.

- У меня нет иного пути, кроме возрождения империи, - тем временем
продолжал чернокнижник. - Но сначала я должен покончить с
Конаном. Не знаю, как ему удалось бежать из Бельверуса, ибо мне
неведомо то, что произошло во время моего сна, навеянного черным
лотосом. Но мне известно то, что он сейчас находится на юге и
собирает армию. И это стало возможно только благодаря лютой
жестокости Валериуса в обращении со своим народом. Но пускай они
бунтуют - они все у меня в руках. Дождемся, пока он выступит
против нас, и навеки покончим с ним.

А уже тогда мы раздавим Понтейн, Гундерляндию  и этих глупых
боссонцев. Потом - Офир, Зингар, Аргос и Котт - все эти народы мы
объединим в одну огромную империю. Вы там будете править, как мои
наместники, в отличие от всех других королей, в гораздо меньшей
степени подходящих на эти роли. Я теперь непобедим, ибо Сердце
Арумана надежно спрятано и ни один человек не сможет обратить
его против меня.

Тараскуз старательно избегал встретиться глазами с чародеем,
боясь, что тот прочитает его мысли. Было ясно, что у Ксалтотуна
не было никаких сомнений в том, что камень все еще находится в
золотой шкатулке и с тех пор он туда даже не заглядывал. Только
так можно было объяснить последние слова чернокнижника - он не
имел понятия, что Сердце у него вновь украдено. И похоже, что оно
теперь находилось за пределами его досягаемости, а также вполне
вероятно, что даже всей магии этого надменного археронца  будет
недостаточно, чтобы вернуть ему украденную вещь, коли даже его
необыкновенные способности не подсказали ему, что тайник
пуст. Ксатати, вопреки предположениям Орастеса, Ксалтотун и не
вспоминал о возрождении былого королевства Архерон, а говорил
только об основании нового. И последнее: Тараскуз неожиданно
понял, что чернокнижник не до конца уверен в своих силах - также,
как и они когда-то попросили у него помощи при выполнении своих
планов, так и он теперь пришел просить помощи у них, хотя открыто
он об этом не говорил. Магия, как бы сильна она ни была, явно
нуждалась в поддержке ударов мечей, боевых топоров и копий.
Король уловил брошенный на него украдкой взгляд Амальрика -
пускай Ксалтотун тешится себе мечтами об империи, помог бы им
только одолеть грозного врага, а уж потом-то будет достаточно
времени, чтобы найти способ, как бороться против этого чародея.
Вполне вероятно, что им и удастся задушить те силы, которые они
так неосторожно призвали на свет...


ЦЕНА РАСПЛАТЫ

Война стала фактом, когда десятитысячная армия Понтейна,
поблескивающая сталью, под развевающимися знаменами перешла горы
и вылилась в долины Акулонии. А во главе ее, как доносили
лазутчики, ехал человек огромного роста, одетый в черные доспехи
и накидку с вышитым на ней золотым львом Акулонии. Король был
жив! Конан был жив!  И никто уже в этом не сомневался - ни враги,
ни друзья.

В одно и то же время с известием о вторжении из Понтейна курьеры
принесли сообщение о выступлении на юг армии баронов
северо-запада и Боссонии, а также войск из Гундерляндии. Тараскуз
во главе тридцати одной тысячи воинов двинулся на юг, вдоль реки
Шарк, которую гундерийцы обязательно должны были бы форсировать,
чтобы напасть на находящиеся под защитой немедийских гарнизонов
замки, и встал у города Гальпаран. Шарк была своенравной и бурной
рекой, широкой дугой изгибающейся на юго-запад по скалистым
каньонам с порогами, и была годной для переправы целой армии
всего в нескольких местах, особенно во время весеннего половодья.
Весь край к востоку от Шарка находился в руках немедийцев, и
казалось вполне логичным, что гундерийская армия нанесет удар по
Гальпарану или лежащей чуть южнее Танасулл. Со дня на день
Тараскуз ожидал прибытия гонцов из Немедии, но его ждало
разочарование - ему сообщили, что король Офира осуществляет на
южной границе военные провокации и нет никакой возможности
перебросить в Акулонию дополнительные силы - это может обречь
страну на вторжение с южного направления.

Амальрик с Валериусом вышли из Тарантии с двадцатью пятью
тысячами воинов, оставив ее под защитой сочтенного ими
достаточным для подавления возможного восстания гарнизона. Целью
их было как можно скорее встретиться с Конаном и разбить его,
пока он не взбудоражил все королевство.

А тот, перевалив вместе с армией Понтейна через горы, не
торопился ввязываться в сражения, не нападал на города и не
сжигал вражеских крепостей. Он появлялся и вновь исчезал. И, как
стало известно, для большей безопасности свернул к западу,
чтобы, двигаясь по диким, малонаселенным горным массивам,
добраться до боссонского пограничья, по дороге пополняя свои ряды
добровольцами. Амальрик и Валериус же, во главе своей состоящей
из немедийцев, наемников и предателей Акулонии армии, метались по
всей стране в полном ошеломлении, разыскивая так и не
встретившегося им противника.

Барон убедился, что перестал получать о Конане другие сведения,
кроме как предельно туманные и расплывчатые. Обычным делом уже
стало то, что передовые разъезды уходили на разведку и больше не
возвращались, обычной стала и картина повешенных на деревьях
немедийских лазутчиков. Простонародье восстало и сражалось, как
только было способно: жестоко, смертельно и тайно. И теперь
Амальрик уверенно знал лишь то, что значительные силы гундерийцев
находятся где-то к югу от него на другом берегу Шарка, а Конан со
своей армией движется по юго-западу.

Он опасался, что, если они с Валериусом углубятся в эти дикие
западные области, Конан обойдет их и спокойно ударит по
центральной части Акулонии. И именно поэтому немедийской армии
было приказано отойти от Шарка и встать лагерем в долине, на
расстоянии примерно одного дневного перехода от Танасулла.
Теперь оставалось лишь ждать. Тараскуз находился у Гальпарана,
подозревая, что все маневры Конана сводятся к тому, чтобы
выманить его в глубину края и открыть армии Гундерляндии путь к
сердцу королевства.

И вот, во время тревожного ожидания, в обоз Амальрика на своей
повозке, запряженной необыкновенными, не знающими усталости
конями, прибыл Ксалтотун. Не теряя времени, он сразу направился в
шатер, где барон с Валериусом обсуждали планы боевых действий,
склонившись над разложенной на походном столе картой.

Пренебрежительным жестом чародей смял эту карту и сбросил ее на
землю.

- Того, чего не смогли разузнать ваши жалкие шпионы,  - произнес
он холодно, - сообщили мне мои разведчики, хотя и их вести тоже
сомнительны и не проверены, словно против меня действуют какие-то
тайные силы.

Конан идет вдоль Шарка во главе десяти тысяч понтейнцев, трех
тысяч боссонцев и баронов юго-западных окраин со своими дружинами
общей численностью пять тысяч человек. Тридцатитысячная армия
гундерийцев и северных боссонцев движется на соединение с ним.
Они идут тайными тропами, ведомые проклятыми жрецами Ассуры,
которые, как я уверен, тоже на их стороне. Мерзавцев этих после
окончания войны нужно всех скормить змеям!

Обе армии собираются соединиться у Танасулла, но подозреваю, что
гундерийцы могут переправиться и в другом месте. И тогда первым
здесь покажется Конан, чтобы обеспечить им переправу.

- А почему же он до сих пор не переправился на тот берег сам?

- Потому что время играет на него, а наше положение с каждым
часом становится все хуже. Горы на той стороне реки полны верных
ему людей - беглецов, изгнанников и остатков разбитой под Валкой
армии. По одному и целыми отрядами к нему присоединяются люди со
всего королевства. Наши передовые разъезды попадают в ловушки,
восставшие селяне убивают их. В центральных областях страны
нарастает беспокойство, которое того и гляди перейдет в
открытый бунт.  Численность гарнизонов, оставленных там,
недостаточна, а мы даже не можем надеяться на подкрепление из
Немедии. А в волнениях на границе с Офиром явно заметна рука
Паллантида, у которого там много родственников.

Таким образом, если мы достаточно быстро не встретимся с Конаном
и не уничтожим его, за спиной у нас тоже разгорится восстание.
Кроме того, если мы сейчас станем отступать к Тарантии, чтобы
хотя бы удержать в руках то, что нами было ранее завоевано, это
будет бегство по охваченному бунтом краю с наступающей нам на
пятки армией неприятеля, а потом еще и сражение за город с
врагами не только снаружи его стен, но и внутри их. Нет, ждать мы
больше не можем. Мы должны быстрее покончить с Конаном,
иначе войско его станет по численности больше нашего, а
центральные области королевства сбросят нашу власть. Вы еще
увидите, как быстро утихомирятся все эти подонки, когда его
голова повиснет над воротами Тарантии!

- Но почему же ты сам не обрушишь на его армию свои заклятия,
чтобы уничтожить их? - не сдержавшись, произнес Валериус.

Ксалтотун уперся в него взглядом, словно пытаясь проникнуть в
глубины его души.

- Успокойся! - ответил он резко. - В конце концов мои чары
раздавят Конана, как змею. Но даже заклятия нуждаются в помощи
ударов мечей и копий.

- Кстати, его будет очень трудно одолеть, если он сам
переправится на тот берег и займет выгодную позицию в горах, -
заметил Амальрик. - Но если мы настигнем его на этой стороне,
более выгодным будет наше положение. Как далеко он от Танасулла?

- Он движется в таком темпе, что доберется до него к завтрашнему
вечеру. Он дал своим людям отдохнуть и теперь может идти
достаточно быстро. Как мне кажется, он намерен добраться туда
примерно на день раньше гундерийцев.

- Хватит ждать! - Амальрик рубанул рукой воздух. - Я успею к
Танасуллу раньше его. Пошлю к Тараскузу гонца с приказом, чтобы
ждал меня. И, как только прибуду, отброшу его от переправы и
разобью, а потом мы вместе с Тараскузом переправимся через Шарк и
расправимся с армией Гундерляндии!

Ксалтотун отрицательно покрутил головой.

- Достаточно хороший план, но совершенно не подходит к Конану.
Двадцать четыре тысячи твоих солдат может быть мало, чтобы успеть
одолеть его восемнадцать тысяч до подхода гундерийцев. Ведь они
будут драться с яростью обреченных. И что с тобой будет, если в
самый разгар битвы подоспеют гундерийцы? Попав между двух огней,
ты погибнешь, и Тараскуз не успеет прийти тебе на помощь. Он
доберется до Танасулла слишком поздно.

- Но что же тогда делать?

- Выступишь против Конана со всей своей армией, - ответил
археронец. - Пошли Тараскузу гонца с приказом, чтобы спешно шел
сюда. Мы будем его ждать. А уже потом вместе с ним двинемся на
Танасулл.

- А пока мы будем ждать, - запротестовал Амальрик, - Конан
возьмет и переправится через реку и соединится с гундерийцами!

- Он не переправится через реку, - твердо заверил его Ксалтотун.

Амальрик поднял голову и взглянул ему в лицо.

- Что ты хочешь этим сказать?

- В горах, далеко на севере, у истоков Шарка, сегодня начнутся
ливневые дожди. Поднявшаяся вода сделает невозможной переправу у
Танасулла, даже если Конан этого захочет. И почему бы нам тогда
не рвать когти, а пойти туда с той скоростью, с какой сможем,
напасть на него, разбить и, когда вода спадет, переправиться на
тот берег и покончить с проклятыми его приспешниками? Так мы
сможем разбить противника по частям, и части эти будут уступать
нам по численности.

Валериус рассмеялся, как всегда радуясь возможности увидеть
чью-либо смерть, а потом нервно провел ладонью по своим золотым
регалиям, висящим на груди. Амальрик же смотрел на археронца со
смешанным чувством страха и удивления.

- Да... там мы действительно разобьем его... - согласился он. -
Но ты уверен... что дожди... пойдут?

- Уясни себе, - ответил Ксалтотун, поднимаясь, - что тебе не
следует пытаться понять меня. Шли гонца к Тараскузу. И пускай
никто не подходит к моему шатру.

Последние слова явно были лишними. Даже за большие деньги в армии
вряд ли нашелся человек, что подошел бы к таинственной палатке со
всегда задернутым пологом. В нее не входил никто, кроме самого
Ксалтотуна, но, тем не менее, иногда изнутри доносились голоса.
Стены этого павильона колыхались даже в безветренную погоду, и
оттуда часто слышалась необычная музыка. Бывало, посреди ночи
сквозь полотно начинали просвечивать алые отблески пламени и
становились видны пляшущие по стенам бесформенные тени.

Отправившись спать, Амальрик услышал доносившееся из этого
странного шатра ритмичное гудение бубна. Немедиец мог бы
поклясться, что временами этому бубну вторил низкий хриплый
голос. Его передернуло - голос этот не принадлежал Ксалтотуну.
Бубен ворчал и грохотал, словно далекий гром, и утром, перед
рассветом, выйдя из своего шатра, Амальрик заметил на далеком
северном горизонте красные сполохи молний. Остальная часть неба
была ясной и усыпанной звездами, но эти молнии сверкали
неустанно, словно отблеск пламени на острие ножа.

На следующий вечер прибыл Тараскуз со своей армией. Солдаты его
были измучены долгим маршем, причем пехота пришла через несколько
часов после конницы. Остановившись неподалеку, они расположились
на ночлег, чтобы с первыми лучами солнца вновь выступить на
запад.

Вперед были посланы группы разведчиков, и Амальрик нетерпеливо
ожидал их возвращения с известием о том, что половодье застало
понтейнцев врасплох и они теперь находятся в ловушке. Но, когда
они вернулись, удивлению его не было предела: Конан переправился
через реку!

- Что?! - орал Амальрик. - Он переправился через половодье?

- Не было никакого половодья... - ответили испуганные разведчики.
- Вчера поздно ночью он добрался до Танасулла и перешел реку...

- Не было половодья!? - теперь кричать настала очередь
Ксалтотуна, впервые на памяти Амальрика сбитого с толку. - Это
невозможно! Ведь у истоков Шарка уже два дня идут сильные дожди!

- Может быть, Ваше Сиятельство, - ответил один из разведчиков.
Вода была мутной, и жители Танасулла утверждают, что вчера
уровень реки поднимался примерно на фут, но этого было
недостаточно, чтобы помешать переправе.

Ксалтотун подвел! Эта мысль стала лихорадочно биться в мозгу
Амальрика. Его страх перед удивительным пришельцем из прошлого
постоянно нарастал с той самой ночи в Бельверусе, когда он
увидел, как порыжевшая сморщенная мумия увеличивается в размерах,
чтобы превратиться в живого человека. А потом смерть Орастеса
превратила этот страх в панический ужас. Он уже уверился было,
что этот человек, а может быть, и дьявол, - непобедим. Однако
сейчас налицо было его явное поражение.

"Значит, даже величайшие некроманты порой совершают ошибки!" -
подумал барон. Но он не осмелился сказать что-либо против
археронцу - по крайней мере, пока. Орастес был мертв и жарился в
каком-то одному черту ведомом пекле, и Амальрик прекрасно
понимал, что меч его значит довольно мало, там где не помогла
черная магия жреца-отступника. Еще неизвестно, что в дальнейшем
может взбрести в голову Ксалтотуну, а в настоящее время реальной
опасностью оставался Конан со своей армией. И поэтому помощь
чернокнижника сейчас могла оказаться совсем не лишней.

Вскоре они достигли Танасулла, расположенного в месте, где
естественный скальный мост делал возможной переправу даже через
реку при большой воде. Передовые разъезды сообщили, что Конан
встал лагерем в видневшихся в нескольких милях за рекой горах
Роккимаунт, и перед самым заходом солнца соединился с
гундерийцами.

Наступила ночь. Взгляд Амальрика был прикован к лицу Ксалтотуна,
непреклонного и какого-то нечеловечески величественного в
мерцающем свете свечей.

- Ну и что теперь? Твоя магия подвела... Теперь Конан занимает
более выгодную позицию, чем мы, и армия его  почти не уступает
по численности нашей. И выбор сейчас у нас невелик: либо ждать
его нападения, либо отступать к Тарантии, ожидая удара в спину.

- Ожидание для нас равносильно смерти, - ответил Ксалтотун. -
Поэтому нам тоже необходимо переправиться и стать обозом на той
стороне, в долине. А на рассвете мы начнем наступление.

- Но ведь его позиция гораздо лучше нашей! Мы будем обречены!..

- Дурак! - неожиданная вспышка гнева сорвала с чернокнижника
маску его обычного спокойствия. - Может, ты забыл Валку? Или
считаешь меня бездарем, раз какая-то паршивая шутка природы
предотвратила половодье? Да, я хотел бы, чтобы врага уничтожили
ваши мечи. Но раз все изменилось, не беспокойся: мои заклятия
раздавят мятежников. Конан попал в ловушку. И завтрашнего захода
солнца ему не увидеть. Начинай переправу!

Переправляться пришлось уже при свете факелов. Копыта их коней
громко громыхали по камням, поднимая фонтан брызг на отмелях.
Черная поверхность воды искрилась отблесками огня, точно так же,
как и сталь лат. Каменный мост был широк, но, несмотря на это,
армия сумела выйти в долину и разбить там лагерь лишь к
полуночи. Где-то высоко в горах были заметны огни костров, - это
Конан расположился на стоянку в горах Роккимаунт, уже не раз
становившихся последним местом расположения лагеря королей
Акулонии.


Так и не сумев уснуть, Амальрик вышел из своего шатра и решил
обойти лагерь. В палатке Ксалтотуна вновь мерцал необычный свет,
время от времени тишину прорезали истошные крики, а гудение
зловещего бубна скорее походило на рев.

Барон, инстинкты и чувства которого обостряли ночь и опасность,
интуитивно почувствовал, что силе Ксалтотуна противостоит
какая-то иная сила, не принадлежащая обычным людям. Теперь все
его подозрения окончательно рассеялись. Он взглянул на далекие
огни и лицо его перекосила судорога ярости. Армия его сейчас
стояла в самом сердце враждебного дикого края. Там, высоко в
горах, притаились тысячи утративших человеческий облик существ с
волчьими сердцами и душами, из которых ненависть к оккупантам и
неутоленная жажда мести вытравили все иные чувства, мысли и
надежды. Ожидать чего-либо или бежать от всей этой орды
обезумевших врагов значило смириться со своим полным поражением и
гибелью. А утро могло поставить его лицом к лицу со страшнейшим
из всех воинов запада варваром и его полудикой толпой. И если
магия Ксалтотуна подведет и на этот раз...

Из темноты вынырнули несколько караульных. Пламя факела ярко
отсвечивало в их полированных шлемах и панцирях. Они наполовину
вели, наполовину волокли какую-то худую фигуру в лохмотьях.

Отдав честь, солдаты доложили:

- Ваша Светлость, этот человек сдался в руки караула и заявил,
что хочет говорит с королем Валериусом. Это акулонец.

Человеком это существо в лохмотьях назвать было трудно: он скорее
напоминал волка, до костей ободранного зубьями капкана. На ногах
и запястьях его были заметны старые шрамы, которые могли быть
оставлены только кандалами. А лицо его было обезображено большим
выжженным раскаленным железом клеймом.  Когда его опустили на
колени перед бароном, глаза его загорелись сквозь свалявшиеся
кудри, словно угли.

- Так это ты, паршивый пес? - прогремел немедиец.

- Зовут меня Тибериас, - ответил тот, заскрежетав зубами. - Я
пришел рассказать вам, как одолеть Конана.

- Ты что - шутишь?! - зло спросил Амальрик.

- Говорят, у вас есть золото... - еле слышно отозвался Тибериас,
дрожа всем телом. - Дайте мне хоть немного! Дайте мне золота, и я
расскажу, как убить короля!

Его широко раскрытые глаза безумно блестели, а растопыренные
пальцы умоляюще протянутых рук казались когтями.

Амальрик молча пожал плечами. Пусть так - его никогда не смущали
даже самые отвратительные способы и методы борьбы с противником.

- Если ты говоришь правду - получишь столько золота, сколько
сможешь унести. Но если ты шпион, я прикажу подвесить тебя за
ноги. Ведите его за мной!

Войдя в шатер Валериуса, который тоже не спал, барон ухмыльнулся
и сказал, указав на приведенного с собой человека:

- Говорит, что знает способ, как помочь нам в нашем деле. А это
может нам понадобиться, если план Ксалтотуна снова провалится.
А теперь говори ты, пес!

Тело предателя билось в каких-то болезненных конвульсиях, а слова
сливались в быстрое бормотание.

- Конан со своей армией стоит в глубине Долины Львов, у которой
очень труднопроходимый рельеф. Она окружена с обеих сторон
горами. Не имея возможности обойти его с фланга, вы будете
вынуждены ударить ему в лоб. Но, если бы король Валериус решился
прибегнуть к моим услугам, я показал бы ему, как напасть на
Конана с тыла. Если вы доверитесь мне, выходить нужно прямо
сейчас. Это несколько часов езды - сначала  на
запад, потом - на север, и под конец - на восток, чтобы войти в
Долину Львов с тыла, как это сделали гундерийцы.

Амальрик колебался и нерешительно теребил подбородок. И все-таки,
это не было ничем неправдоподобным - в часы всеобщего хаоса
всегда находились люди, готовые продать душу за несколько золотых
монет.

- Но если заведешь меня в западню, - умрешь, - с угрозой в
голосе предупредил Валериус. - Ты это понял?

Оборванец задрожал, но глаз не опустил.

- Ты убьешь меня сразу же, как только в чем-либо заподозришь!

- Конан не станет разделять свои силы, - вступил в разговор
Амальрик. - Ведь он специально объединил свои войска, чтобы
отразить наше нападение, и вряд ли пошлет даже один отряд на
сооружение в горах ловушки. Кроме того, этот мерзавец, - он
посмотрел на трясущегося оборванца, - знает, что жизнь его
зависит от того, приведет ли он нас туда, куда сейчас пообещал. И
потом - чтобы такой подлец пожертвовал ради кого-то жизнью?
Вздор! Нет, Валериус, мне кажется, что он говорит дело.

- В таком случае он величайший злодей из всех виденных мною, коль
скоро он готов продать своего освободителя от былого рабства! -
рассмеялся Валериус. - Но я уже решил. Я пойду за ним. Сколько ты
дашь мне людей?

- Пять тысяч, - отозвался Амальрик. - Неожиданное нападение со
спины приведет противника в замешательство, а к тому времени уже
успею подойти и я. Я буду ожидать твоего удара до полудня.

- Ты сам увидишь, когда я ударю, - успокоил его Валериус.


Возвращаясь к себе, барон с презрением отметил, что Ксалтотун все
еще находится в своем шатре, о чем свидетельствовали леденящие
кровь крики, еще более усилившиеся в темноте. А когда, наконец,
он услышал во тьме лязг стали и позвякивание конских уздечек,
губы его растянулись в кривой усмешке. Валериус поехал делать
свое дело. Барон хорошо понимал, что Конан, словно смертельно
раненый лев, бьющийся в агонии, прежде, чем погибнуть, может
сокрушительными ударами уничтожить ударившего ему в тыл
Валериуса. Тем лучше. Одним дураком и соперником меньше. Да и
вообще - пора списывать Валериуса в расход - он уже начинал
мешать выполнению властолюбивых планов немедийца.

Пять тысяч отданных под командование Валериуса всадников в
основном были закоренелыми предателями Акулонии. В тишине
звездой ночи они молча оставили лагерь и ушли на запад, где на
фоне ночного неба черными громадами выделялись горные цепи.
Валериус ехал впереди, а рядом с его конем, привязанный веревкой
за стянутые за спиной руки к седлу одного из королевских
телохранителей, бежал Тибериас. Остальные ехали, сбившись в
тесную кучу и озираясь по сторонам. В темноте тускло отсвечивали
обнаженные мечи.

- Только попробуй выкинуть какой-либо фортель! Умрешь на месте! -
жестко произнес Валериус. - Пускай я и не знаю в этих горах
каждой тропки, но хорошо ориентируюсь, чтобы понять, в каком
направлении ты нас ведешь и где находится Долина Львов. Смотри,
не заведи нас в ловушку!

Тибериас, склонив голову и громко стуча зубами, горячо убеждал
Валериуса в своей преданности, а потом, придав своему лицу глупое
выражение, стал пристально рассматривать развевающийся у него над
головой штандарт древней династии с золотым змеем.

Обходя скалистые отроги, окружавшие Долину Львов, они по большой
дуге прошли на запад, и еще часом позже - на север. Путь их
проходил по едва заметным тропам, поросшим травой дорогам, тайным
стежкам. Восход солнца застал их, по расчетам Валериуса, в
нескольких милях к северо-западу от лагеря Конана. И теперь
проводник свернул на юг, непонятно как ориентируясь в сплошном
лабиринте обрывов и скал. Валериус вертел головой, пытаясь
оценить положение, в котором оказался его отряд, но видел только
высокие горные склоны, хотя по рисунку отдаленных пиков он мог
определить, что идут они в правильном направлении.

Но совершенно неожиданно откуда-то с юга на их войско накатилась
клубящаяся серая пелена, окутавшая горы и долину у них за спиной.
Туман скрыл солнце, превратив его свет в серое колышащееся
сияние, в котором видно что-либо было едва ли на пару шагов в
любом направлении. Марш стал похожим на метание вслепую. Валериус
сыпал проклятиями. Он уже не видел ничего, что могло бы для него
послужить ориентиром, и ему приходилось теперь надеяться только
на своего проводника. Штандарт с золотым змеем беспомощно повис в
неподвижном воздухе.

В конце концов стало заметно, что и сам Тибериас начал плутать.
Он остановился и стал оглядываться вокруг.

- Ты что: погубить нас решил, подонок? - резко процедил Валериус.

- Слушайте! - неожиданно отозвался тот.

Откуда-то спереди до них донесся слабый гремящий звук - ритмичный
бой бубнов и барабанов.

- Барабаны Конана! - закричал Тибериас.

- Но если мы от него так близко, чтобы слышать барабаны, - с
подозрением спросил Валериус, - то почему не слышим криков и
звона оружия? Ведь бой уже должен был начаться?

- Ветер и эхо в горах играют порой невероятные шутки, -
отозвался, стуча зубами, проводник. - Слушайте!

До слуха их долетел далекий глухой рев.

- Бой в долине уже начался! - закричал Тибериас. - А бубны и
барабаны Конан, видимо, расположил на склонах гор. Быстрее!

И он уверенно двинулся прямо на звук, словно определив, где
находится конечная цель. Проклиная туман, Валериус двинулся за
ним, про себя решив, что нет худа без добра - пелена тумана
скроет его передвижение и сыграет ему на руку. Конан не заметит
его. Он нападет на ненавистного циммерийца со спины, как только
солнце рассеет этот туман.

Он уже не мог определить, что сейчас находится вокруг: обрывы,
лес или пропасти. Громыхание приближалось, и за этим гулом
совершенно невозможно было услышать шум битвы.
Неожиданно по обеим сторонам от всадников из тумана вынырнули
высокие скальные колонны, и Валериус вздрогнул, поняв, что они
минуют какую-то узкую расщелину. Но их проводник не показывал
никакого замешательства, а скалы расступились и вновь исчезли в
тумане. Узкое место осталось позади, и, если бы кто-нибудь
замышлял устроить ловушку, лучше всего это было бы сделать
именно там. Валериус перевел дух.

Но Тибериус вдруг остановился. Ритмичный гул оглушал, а Валериус
никак не мог понять, откуда он раздается. То казалось, что
справа, то слева, то спереди, и даже сзади. Он нетерпеливо
оглядывался вокруг, но не мог разглядеть ничего, кроме
клубящегося тумана да оседающей на стали доспехов влаги. Длинная
колонна закованных в сталь рыцарей за его спиной казалась ему в
туманном мареве процессией ведьм.

- Чего ты ждешь, мерзавец? - сурово взглянул он на проводника.

Тибериас не ответил, продолжая вслушиваться в устрашающий гул. А
потом он резко обернулся и с презрительной усмешкой посмотрел в
глаза Валериусу.

- Туман расходится, мой король, - процедил он враз изменившимся
злым голосом. - Смотри!

Грохот замолк. Мгла начала рассеиваться. И сражу же, высокие и
величественные, вверху показались вершины гор. Туман опускался
все ниже, редел и бледнел. Валериус поднялся в стременах... и с
губ его слетел крик, многократно повторенный эхом и всеми его
солдатами. Вокруг всюду громоздились скалы. Они стояли не посреди
широкой долины, как предполагал еще несколько мгновений назад, а
в слепом котле, окруженном вертикальными скалами высотой в
несколько сотен футов, единственный вход в который они только что
прошли.

- Подонок! - Валериус что было сил ударил Тибериуса по лицу своим
закованным в сталь кулаком. - Что это за дьявольская шутка!?

Оборванец сплюнул кровь и зашелся зловещим смехом.

- Шутка, что избавит свет от одной отвратительной твари!

- Смотри, грязная обезьяна!

И вновь Валериус вскрикнул, как громом пораженный. Вход в
котловину преградила огромная людская толпа, молчаливая и
неподвижная, как скульптурная группа - сотни заросших оборванцев
с пиками и копьями в руках. А сверху, со скал, выглядывали другие
лица - тысячи! - дикие, изможденные, страшные. Глаза их горели от
ненависти.

- Хитрость Конана! - зарычал Валериус.

- Нет, Конан об этом ничего не знает! - рассмеялся Тибериас. -
Это хитрость людей, доведенных тобою до нужды, тех, кого ты
разорил и превратил в зверей. Амальрик был прав: Конан не стал
делить свою армию. Мы же - свора, за кусок хлеба бегущая за ним,
волки этих гор, люди без дома и без надежды. Это был наш план, и
жрецы Ассуры послали нам в помощь туман. Посмотри на них, мой
король! Каждый из них носит на себе знак твоей власти - на теле
или в душе!

А теперь посмотри на меня! Ты не узнаешь меня, правда? Но это
клеймо на моем лице выжег твой палач! Когда-то ты знал меня - мое
имя было Анилис. Моих сыновей ты приказал повесить, а жену мою
твои наемники изнасиловали и зарубили. Ты говорил, что я
расстанусь с жизнью, если заманю тебя в ловушку? Боги всемогущие!
Да мы отдали бы тысячи жизней, все отдали бы, лишь бы купить за
это твою голову!

И теперь она наша! Посмотри на людей, доведенных тобою до нищеты,
на тени людей, что когда-то жили и радовались жизни! Пришел их
час! Эта каменная котловина станет твоей могилой. Попробуй-ка
влезть на скалы: они высоки и обрывисты. Попробуй-ка вырваться:
эти люди встанут на твоем пути и выцарапают тебе глаза! Собака!
Встретимся в аду!

И, откинувшись назад, он громко рассмеялся, а эхо его зловещего
смеха многократно отразилось от скал. Валериус выскочил из седла
и с размаху ударил его своим длинным мечом, рассекая плечо и
грудь. Тибериас упал навзничь, но не перестал смеяться, хотя
хлынувшая из его рта кровь превратила смех в хрипение.

Вновь загрохотали бубны и барабаны, охватывая котловину кольцом
низкого гула, а сверху, со скал, полетели первые камни и хлынул
свистящий ливень стрел, заглушая крики и стоны умирающих...





















ДОРОГА В АРХЕРОН

Небо на востоке уже заалело, когда Амальрик во главе своей армии
подошел ко входу в Долину Львов. Долину эту окружали крутые
горные склоны, а дно было иссечено нагромождениями скал различной
высоты и вида. Армия Конана стояла на самом большом возвышении,
ожидая нападения противника. Корпус из Гундерляндии,
присоединившийся к ней незадолго до этого, состоял примерно из
семи тысяч боссонских лучников и четырех тысяч всадников -
баронов с севера и запада со своими дружинами.

Воины, вооруженные пиками, общим числом около двенадцати тысяч -
в основном, гундерийцы и, кроме того, четыре тысячи акулонцев из
других областей, - стояли в дальнем, узком конце долины,
выстроившись наподобие огромного клина. По обоим флангам
располагались по пять тысяч боссонских лучников. А позади пехоты
стояли с поднятыми пиками и копьями конные рыцари - десять тысяч
понтейнцев, и девять - акулонских баронов с всеми своими
вассалами.

Это была удачная позиция: ее невозможно было обойти со стороны, -
это означало бы необходимость карабкаться на кручи под ливнем
стрел и ударами мечей. Обоз Конана стоял непосредственно за
спиной выстроенного войска, в узкой, похожей на змею части
долины. Циммериец не опасался нападения сзади - горы были полны
бесконечно преданными ему людьми: беглецами из центральных
областей Акулонии и разоренными дворянами.

Занять такую позицию уже само по себе было достаточно трудно, но
оставить ее было еще трудней. По существу, она одновременно
являлась и бастионом, и ловушкой, и единственным выходом из нее
была победа, хотя, при большом желании, можно было покинуть
Долину Львов и через узкий проход в задней ее части.


Ксалтотун поднялся на высокий холм, возвышавшийся неподалеку от
входа в Долину Львов. Это место было великолепным наблюдательным
пунктом - оно находилось выше всех остальных точек долины и
давным-давно было названо Королевским Алтарем. Причины этого
были, видимо, известны только Ксалтотуну, на памяти которого
прошли многие столетия.

Он был не один - с ним пришли двое безмолвных длинноволосых слуг,
тащившие за собой связанную молодую девушку. Они быстро и умело
уложили ее на широком венчавшем вершину камне, по виду
действительно напоминавшем алтарь. Никто не помнил уже, сколько
столетий этот камень простоял здесь во власти ветров и дождей, и
казалось, что это не просто обычная скала, а какой-то
удивительный и таинственный символ. Но чем он был в
действительности и кто его сюда водрузил, забыл даже Ксалтотун.
Когда слуги - сгорбленные карлики - отошли прочь, чернокнижник
остался в одиночестве. Взгляд его был прикован к долине, ветер
развевал его бороду.

Глаза его пробежали по поблескивающей неподалеку реке, окружающим
со всех сторон долину горным склонам, блестящему стальному клину
рядов противника, выстроившихся на господствующей высоте,
железным чепцам лучников, сверкающим среди кустарника и обломков
скал, молчаливым рыцарям, восседавшим на нетерпеливо бьющих
копытами конях, их развевающимся пиорушам и поднятым, как лес
игл, копьям. А прямо у подножия холма были видны сомкнутые
стальные ряды  немедийцев, неумолимо вливавшиеся  в устье долины,
и за ними  - красные палатки  и шатры  баронов и  рыцарей, и
серые - обычных солдат.

Алый штандарт с драконом колыхался во главе стальной реки.
Впереди, ровными шеренгами, шли стрелки с наполовину поднятыми
арбалетами, держа пальцы  на спусковых крючках. Дальше шли отряды
копейщиков, а за ними - главная сила армии - конные рыцари. Перья
над их головами гордо развевались по ветру, копья с вызовом
смотрели в небо, а огромные жеребцы выступали, как на параде.

Рыцарей было тридцать одна тысяча, и, как и у большинства
государств, именно они составляли ударный кулак армии. Пешие
воины же, вооруженные копьями, пиками и арбалетами, должны были
лишь расчищать дорогу коннице.

Армия Акулонии безмолвно и неподвижно ожидала их приближения.

И вот, не меняя строя, немедийские арбалетчики стали стрелять
прямо с ходу, но их стрелы летели вверх и либо не долетали, либо
просто отскакивали на излете от стальных панцирей высоко над ними
стоявших гундерийцев. Зато, когда ряды арбалетчиков сами попали в
зону поражения боссонских лучников, те внесли в немедийские ряды
некоторое замешательство.

Через некоторое время, осознав всю бессмысленность попытки
ответить противнику такой же смертоносной лавиной стрел,
немедийцы стали откатываться назад. На них были легкие панцири,
не защищавшие их от тяжелых стрел врага, которые прошивали их
насквозь. Немедийская пехота, предназначенная для расчистки
дороги коннице, тоже не справилась со своей задачей и была
вынуждена отступить.

Арбалетчики уступили место в рядах наемникам, которых всегда без
колебаний посылали на смерть. Единственной их целью теперь было
заслонить собой ряды наступающих рыцарей, пока те не
соприкоснутся с противником. Когда отряды стрелков окончательно
вышли из-под обстрела, наемники рванулись прямо под ливень стрел,
давая возможность почти беспрепятственно идти за ними рыцарям.
Они медленно продвигались вперед, пядь за пядью сокращая
расстояние до рядов гундерийцев. Еще немного - последний рывок, и
вот уже зазвучали трубы, оставшиеся в живых пехотинцы рассыпались
в стороны, и конница выплеснулась вперед.

Но нет, - и это было бесполезно: их стальная река вновь утонула в
тучах свистящей смерти. Стрелы, длинные, как дротики, находили
каждую щель в их панцирях. Жеребцы, с трудом взбирающиеся по
каменным торосам, опрокидывались на спины, увлекая за собой
всадников. Стальные фигуры устлали землю. Атака захлебнулась и
схлынула назад.

Амальрик был в ярости - все это нападение на занявшего столь
удачную позицию противника было безумием. Но ему ничего не
оставалось делать. Он перестроил ряды. Сам Тараскуз рвался встать
во главе своих рыцарей, в ярости размахивая мечом, но руководство
армией взял полностью барон Тор. Он проклинал все и вся, видя
неподвижный лес копий за спинами гундерийцев, и молил бога, чтобы
его отход выманил акулонскую конницу, которая, спустившись вниз,
станет легкой добычей его арбалетчиков, а потом и самой
немедийской конницы. Но противник даже не дрогнул. Немедийские
рыцари выхватывали из рук снующих между рекой и полем битвы слуг
бурдюки с водой и, снимая шлемы, обливали ею свои потные головы.
Лежавшие тут и там раненые беспомощно просили пить. Зато
оборонявшиеся, которых снабжал водой бьющий в горной части долины
источник, казалось, совершенно не испытывают жажды, несмотря на
горячий весенний ветер.

Ксалтотун, стоя на высоком каменном обрыве у Королевского Алтаря,
бесстрастно следил за бушующими внизу стальными волнами. Вот с
поднятыми копьями и развевающимися перьями в атаку вновь пошли
рыцари. Они преодолели было ливень стрел... но разбились, как
штормовая волна, о стену пик и копий неприятеля. Над шлемами
поднимались мечи и топоры, но пики гундерийцев безжалостно
сбрасывали всадников на землю и калечили коней. Они стояли, как
неприступная стена. Их былая военная слава вновь получала свое
подтверждение. Это была самая стойкая пехота на свете, и по
традиции дух их оставался несокрушимым. Ряды их были, все равно
что скала, а за их спинами развевался штандарт с золотым
акулонским львом. И среди них, на самом острие стального клина,
как ураган, дрался огромного роста атлет в черных доспехах, чей
окровавленный топор крушил с одинаковой легкостью и кости, и
железо.

Но и немедийцам было не занимать упорства и отваги, хотя им
так и не удавалось сломить железный клин. Кроме того,
стрелы, летящие со скал, целыми десятками косили их плотные ряды.
От их собственных арбалетчиков не было никакого прока, а
пехотинцы не могли взобраться на крутые склоны, чтобы навязать
боссонским лучникам ближний бой. Снова и снова накатывались и
отступали рыцари, и много коней уже металось в хаосе битвы с
пустыми седлами. Гундерийцы не отступали - они молча смыкали
ряды, заполняя бреши на месте своих павших товарищей. Глаза им
заливал соленый пот, но они
крепко сжимали пики и копья, воодушевленные тем, что сам король
сражается в их рядах. А за их спинами, все еще неподвижные и
безмолвные, стояли акулонские рыцари.


Пришпоривая покрытого пеной коня, на Королевский Алтарь въехал
рыцарь и, взглянув на Ксалтотуна полными отчаянья глазами,
прохрипел:

- Амальрик приказал мне передать вам, что пришло время вашей
магии. Мы гибнем там, в долине, как мухи. Самим нам не опрокинуть
противника!

Облик Ксалтотуна, казалось, стал еще загадочнее и значительнее.

- Возвращайся к Амальрику, - ответил он. - Скажи ему, чтобы
построил войска для атаки и ждал моего сигнала. И вот тогда он
увидит то, что запомнится ему до конца его дней!

Словно против своей воли, рыцарь отдал ему честь и, рискуя
сломать себе шею, погнал коня вниз по склону.

Стоя рядом с жертвенным камнем, чернокнижник окинул взглядом
долину, лежащих тут и там убитых и раненых, забрызганный кровью
акулонский корпус и напротив него - перестраивающиеся порядки
немедийцев. Глаза его вознеслись к небу, а потом опустились на
дрожавшую на холодном темном камне связанную побледневшую
девушку. И, занеся над ее головой стилет, рукоять которого
украшали древние письмена, он громким голосом начал заклятие:

- Услышьте меня, боги тьмы, скрытые мраком властители ночи!
Кровью этой женщины и семикратным символом власти я вызываю ваших
сынов из черных глубин земли! Дети черных и красных бездн -
проснитесь и тряхните своими тяжелыми гривами! Пусть пошатнутся
горы и рухнут скалы на моих врагов! Пусть потемнеют над ними
небеса и задрожит земля под их ногами! Да повеет из сердца черной
земли ветер, спутает им ноги, разорвет и иссушит их тела!..

И вдруг он замолчал, замерев с поднятым в руке стилетом.
Принесенный ветром рев обеих армий разорвал наступившую было
тишину.

У противоположного края алтаря стоял человек в черной мантии,
капюшон которой оттенял бледное одухотворенное лицо и темные,
спокойные глаза.

- Проклятый пес Ассуры! - прошипел Ксалтотун, словно разъяренная
змея. - Ты что - сошел с ума, или ищешь смерти? Эй! Баал! Хирон!
Ко мне!

- Покричи-покричи, мразь археронская! - разразился пришедший
смехом. - Да погромче! Иначе они не услышат тебя из адского
пекла!

Неожиданно из-за зарослей кустарника, растущих неподалеку, вышла
суровая седая женщина в простой одежде, волосы которой ниспадали
на плечи. За нею, след в след, ступал огромный серый волк.

- А-а-а!.. Жрец, ведьма и волк! - злобно процедил Ксалтотун, а
потом рассмеялся. - Глупцы! Вы решили померяться силами своих
знахарских бормотаний с моими чарами? Ну что же! Я смету вас с
дороги одним взмахом руки!

- Теперь твои чары - что сухая трава на ветру, питонская собака,
- спокойно ответил жрец. - Кстати, ты не задумывался, почему
Шарк не разлился, чтобы задержать Конана на том берегу? Я понял
твой план, увидев ночью молнии, и разогнал тучи, прежде чем они
сделали свое дело. А ведь ты даже не понял, что все твои призывы
дождя оказались напрасными...

- Ложь! - закричал Ксалтотун, но в голосе его уже не было обычной
уверенности. - Да, я чувствовал, что против меня действует
какая-то сильная магия... Но нет на Земле человека, кто мог бы
отменить произнесенные мною заклинания дождя, если в руках у него
не будет главного источника магической силы!


- Но ведь запланированное тобой половодье не наступило, -
возразил ему жрец. - Посмотри на своих союзников в долине,
питонец! Ты же отправил их на смерть! Они увязли в сражении, и
никто не сможет им помочь! Смотри!

Он протянул вперед ладонь, - за спиной понтейнцев показался
вылетевший из узкой горловины в противоположном конце Долины
Львов всадник, размахивающий над головой чем-то блестящим в лучах
солнца. Он, как очумелый, промчался между шеренгами гундерийцев,
при его виде издавших громовой рев и начавших потрясать в воздухе
пиками. А всадник уже выскочил между обеими
армиями, осадил покрытого пеной коня и что-то заорал, как
безумный, размахивая зажатым в руке предметом. Это был обрывок
алого штандарта, и солнце ослепительно сверкало на вышитом на нем
золотом змее.

- Валериус поплатился за свои дела! - с удовлетворением крикнул
Гайдрайт. - Туман и бубны привели его к смерти! Это я призвал
этот туман, и я его разогнал! Я, с помощью моей магии, что
превосходит твою, питонская собака!

- Какое это имеет значение! - зарычал Ксалтотун, который с
горящими глазами и перекошенным конвульсивной гримасой лицом
сейчас представлял собой жуткую картину. - Валериус был идиотом!
И мне он был уже не нужен! А теперь я сам покончу с Конаном, безо
всякой человеческой помощи!..

- А чего ж ты тогда так долго ждал до этого? - усмехнулся жрец. -
Зачем же ты позволил своим союзникам задарма лечь от наших стрел
и копий?

- Да потому что большая магия требует большой крови! - заорал
Ксалтотун так, что затряслись скалы. Лицо его, перекошенное
яростью, окружил искрящийся нимб. - И потому, что ни один
чернокнижник никогда не тратит своих сил впустую! Я не для того
копил свою мощь целыми тысячелетиями, чтобы растратить ее в
какой-то паршивой драке! Но теперь, клянусь богом, я покажу все,
на что способен! Смотри, грязное отродье, фальшивый жрец гнилого
божка! Смотри, и ты увидишь то, что разорвет тебя и твою мерзкую
душонку на куски!

В ответ на это Гайдрайт вновь запрокинул голову и разразился
зловещим смехом.

- А теперь посмотри и ты, черный дьявол!

И его ладонь вынула из складок накидки какой-то предмет,
искрящийся на солнце золотым пульсирующим сиянием, придавшим лицу
Ксалтотуна трупную бледность.

При виде этого предмета археронец закричал, словно его резали
ножом:

- Сердце! Сердце Арумана!

- Да! Единственная сила, превосходящая твою!

Ксалтотун прямо на глазах стал горбиться и стариться. В бороде
его неожиданно блеснула седина, а на голове показалась лысина.

- Сердце! - прохрипел он. - Они украли его! Мерзавцы! Подонки!

Гайдрайт покачал головой.

- Нет, это сделал не я! Оно вернулось из дальней дороги, с юга.
Но теперь, когда оно в моих руках, мне не страшны твои черные
чары. Как оно вернуло тебе жизнь, так оно вернет тебя и в бездны
ада, во Тьму, откуда ты был призван. Ты отправишься в свой
Архерон по дороге молчания. Мрачная империя, так и не
воскрешенная тобой, останется навсегда лишь страшной легендой.
Конан вновь займет свой трон. А Сердце Арумана вернется в
подземное святилище, чтобы гореть еще тысячи лет, как символ
могущества Акулонии!

Страшно завыв, Ксалтотун с занесенным стилетом бросился бежать
вокруг алтаря, чтобы настичь своего противника, но неожиданно
откуда-то: быть может, с неба, а может - с горящего в ладони
жреца огромного драгоценного камня, - к нему метнулся сноп
искрящегося ослепительного света. Он ударил Ксалтотуна прямо в
грудь, и горы эхом повторили отзвук этого удара. Чернокнижник из
Архерона рухнул на землю, словно сраженный молнией, но прежде,
чем он коснулся травы, с ним произошла поразительная перемена. У
алтаря упал не только что убитый человек, а скорченная мумия:
коричневый, иссохший, трудноузнаваемый труп, распростертый среди
гниющих бинтов.

Старая Тесса с отвращением взглянула на него.

- Он не был живым человеком, - произнесла она. Сердце Арумана
лишь придало ему видимость жизни, которая сейчас вновь его
оставила. Я всегда видела в нем лишь мумию...

Гайдрайт наклонился над алтарем, чтобы освободить бледную
испуганную девушку, когда из-за кустов показалась повозка
Ксалтотуна, запряженная все теми же необыкновенными лошадьми. Она
беззвучно подъехала к Алтарю и остановилась рядом с лежащими в
траве иссохшими останками чернокнижника.

Гайдрайт поднял прах Ксалтотуна и положил его в повозку. Кони
тотчас же развернулись и самостоятельно поехали вниз по склону,
направляясь куда-то на юг. А Гайдрайт, Тесса и волк стали молча
смотреть им вслед, наблюдая, как они начали свою долгую дорогу в
забытый Архерон, расположенный где-то на зыбкой границе
человеческого зрения...


Амальрик даже приподнялся в седле, рассмотрев скачущего во весь
опор и размахивающего над головой окровавленным штандартом
всадника. А потом какое-то предчувствие заставило его оглянуться
на холм, названный Королевским Алтарем. Рот его от удивления
раскрылся. Возглас удивления прокатился и по всей долине -
от самой вершины этой возвышенности в небо поднялся луч
ослепительного света, роняющего золотистые искры, чтобы где-то
там, в бездонной вышине зажечь сияние, на мгновение затмившее
солнце.

- Это не похоже на сигнал Ксалтотуна! - зарычал барон.

- Нет! - неожиданно вскрикнул Тараскуз. - Это сигнал для
акулонцев! Смотри!

Рука его потянулась по направлению к противнику,
неподвижные шеренги которого дрогнули и пошли вперед, наполняя
долину глухим ревом.

- Ксалтотун опять подвел нас! - заорал Амальрик. - И Валериус
тоже! Мы в ловушке! Будь он проклят, поганый археронец! Это он
нас сюда завел! Труби сигнал к отходу!

- Поздно! - взвыл Тараскуз. - Смотри!

Лес копий в горной части долины наклонился вперед. Шеренги
гундерийцев, словно скорлупа, расступились в стороны. А из-за
них, гремя, как ураган, рванулись в бой рыцари Акулонии.

И удару этой лавины уже ничего не могло противостоять. Стрелы
немедийских арбалетчиков отскакивали от рыцарских щитов или
застревали в них, высекая искры. Гремя копытами, под шелест
пиорушей и воинственный рев акулонская конница рассекла
смешавшиеся ряды немедийской пехоты и, как лавина, хлынула в
долину.

Амальрик немедленно дал сигнал к контратаке, и немедийцы начали
упорное сопротивление, пытаясь поражать коней пиками и острогами.
И какое-то мгновение казалось, что они смогут устоять на месте.
Но кони немедийских рыцарей устали и с трудом поднимались вверх.
Зато акулонцы до этого не сделали ни одного удара. И теперь они,
словно шквал, неслись вперед, в щепки разметывая шеренги
неприятеля и обращая его в бегство.

А за первой волной бежала гундерийская пехота, охваченная жаждой
крови. Боссонцы тоже спускались с горных склонов, прямо на ходу
поражая все, что еще двигалось на позициях противника. Волна
битвы спускалась все ниже, неся на своем гребне ошеломленных
немедийцев. Стрелы из их арбалетов летели вслепую, а тех, кто
уцелел после атаки конницы, безжалостно добивали гундерийцы.

И вот свалка и хаос боя выплеснулись через устье Долины Львов на
широкое поле у ее входа и разлилось во все стороны. По всему
простору рассыпались фигурки сражающихся - беглецы и их
преследователи, и везде носились поодиночке и группами рыцари на
ошалевших конях. Но немедийцы уже были не в состоянии вновь
сформировать свои ряды и дать достойный отпор. Они целыми сотнями
бежали к реке, переправлялись и пытались уйти дальше, на восток.
Но там уже все было охвачено восстанием: их гнали, как волков, и
лишь немногие из них добрались до Тарантии.

Последняя фаза битвы закончилась смертью Амальрика,
предпринявшего последнюю попытку спасти положение. Барон,
бесполезно пытаясь собрать вокруг себя людей, наткнулся на конный
отряд противника, возглавляемый гигантом в черном панцире с
вышитым на накидке золотым королевским львом, за спиной которого
развевались штандарты со львом Акулонии и понтейнским леопардом.
Высокий рыцарь в блестящих доспехах опустил свое копье и рванулся
навстречу барону. Противники сшиблись с оглушительным треском.
Копье немедийца, ударившись в голову неприятеля, разорвало ремни
и застежки шлема, обнажив лицо графа Паллантида. Зато копье
акулонца пронзило щит, панцирь и пробило сердце барона.

Вылетев из седла и сломав застрявшее в его безжизненном теле
копье, Амальрик рухнул под копыта акулонских коней, и, увидев
это, немедийцы закричали от ужаса и отчаянья, ринувшись прочь от
накатывающейся на них стальной волны. В слепом страхе они бежали
к реке, сметая все на своем пути. Час Дракона кончился.

Тараскузу теперь было все равно. Он не побежал. Амальрик был
мертв, все военачальники исчезли, а королевский штандарт Немедии
лежал, втоптанный в кровь и грязь. Акулонцы преследовали
последних немедийских рыцарей. Он понял, что битва окончательно
проиграна, но с группой самых верных ему воинов все еще метался
по полю сражения, одержимый единственным желанием - встретиться с
циммерийцем. И наконец он его увидел.

Обе армии были разбросаны по всему полю - одни убегали, другие -
преследовали их. Пиоруш Троцеро развевался на одном конце
равнины, Паллантида и Просперо - на другом. Конана никто не
сопровождал. Гвардейцы Тараскуза погибли.
Короли встретились один на один.

Но, как только они начали съезжаться, скакун Тараскуза неожиданно
захрипел, зашатался и упал. Конан соскочил с седла и бросился к
королю Немедии, поспешно высвобождающему ноги из стремян.
Ослепительно сверкнула на солнце сталь, раздался звон мечей,
посыпались искры, и Тараскуз во весь рост растянулся на земле под
молниеносным ударом тяжелого меча Конана.

Циммериец поставил закованную в сталь ногу на грудь поверженного
противника и поднял меч. Шлема на его голове уже не было - грива
его развевалась на ветру, а в глазах горел яростный огонь.

- Ну что, сдаешься?

- А ты сохранишь мне жизнь?

- Да. И даже дам гарантии, которых ты мне в свое время не дал!
Жизнь тебе и всем людям, которые сложат оружие... Хотя, по правде
говоря, тебе за все твои мерзости следовало бы снести голову...

Тараскуз повертел головой и осмотрел долину. Остатки его армии со
всех ног перебегали каменный мост, а на пятки им наступали
акулонские воины, в дикой ярости размахивающие окровавленными
мечами. Боссонцы и гундерийцы рассыпались по захваченному
немедийскому обозу, врываясь в шатры, хватая трофеи и пленников,
переворачивая повозки.

Оглядев все это, Тараскуз, насколько  позволяло ему его
положение, пожал плечами:

- Я согласен. У меня нет выбора. Каковы твои условия?

- Ты возвратишь мне все, что вывез из Акулонии. Прикажешь, чтобы
все ваши гарнизоны сложили оружие и оставили занятые ими города и
замки. А потом ты выведешь из моего королевства свои проклятые
войска так быстро, как это только будет возможно. Вернешь всех
акулонцев, проданных в неволю, и, кроме того, выплатишь
репарации, которые я назначу позже, когда точнее будет определен
ущерб, нанесенный твоей оккупацией. Останешься у меня в плену,
пока не будут выполнены все эти условия.

- Хорошо, - согласился Тараскуз. - Я прикажу без боя оставить все
замки и города, занятые моими гарнизонами, и сделаю все
остальное. А какой ты назначаешь за меня выкуп?

Конан рассмеялся, снял ногу с груди короля Немедии и, подав тому
руки, помог ему встать на ноги. Он уже раскрыл рот, но заметил,
что к ним приближается Гайдрайт. Жрец был, как всегда, спокоен и
погружен в свои мысли, старательно обходя человеческие и конские
трупы.

Окровавленной ладонью Конан смахнул с лица прилипшие потные
волосы. Он дрался целый день - сначала в пеших порядках
копейщиков, потом - на коне, ведя в атаку рыцарей, и его погнутая
и исцарапанная ударами топоров и стрел броня была густо
забрызгана кровью. И на кровавом фоне побоища он смотрелся, как
богатырь из языческой легенды.

- Мы хорошо потрудились, Гайдрайт! - загремел он. - Черт возьми!
Я был так рад увидеть твой сигнал! Еще немного, и мои рыцари
сошли бы с ума от напряжения и нетерпения. Они прямо из кожи вон
лезли, хватаясь за мечи. Дольше я бы просто не смог их удержать!
Что с чернокнижником?

- Он уехал в Архерон по дороге забвения, - загадочно произнес
Гайдрайт. - А я... я поеду в Тарантию. Здесь мои дела закончены,
и теперь я отправляюсь в святилище Митры... Здесь, на этом поле,
мы отстояли Акулонию! Твой марш к столице будет триумфальным
походом через обезумевшую от радости страну. Вся Акулония будет
праздновать возвращение короля. Итак, до встречи в твоем тронном
зале!

Конан молча смотрел вслед удаляющейся фигуре жреца, а со всех
сторон сюда уже начинали съезжаться рыцари. Он узнал Паллантида,
Троцеро, Просперо и Сервейса - все они были забрызганы кровью.
Шум битвы уступил место дикому победному реву и радости. Все
глаза, распаленные сражением и наполненные восхищением, были
обращены к огромной черной фигуре короля, закованные в сталь
руки приветственно размахивали над головами окровавленными
мечами. И над всем полем возносился крик - мощный и глубокий, как
удар прибоя:

- Слава Конану, королю Акулонии!

Подождав немного, Тараскуз вновь напомнил:

- Так ты еще не назвал выкупа...

Конан обернулся к нему и рассмеялся, вкладывая меч в ножны. Потом
расправил свои мощные плечи и провел окровавленными пальцами по
густым черным волосам, словно в поисках вновь обретенной короны.

- Есть в твоем дворце девушка по имени Зиновия...

- Да, есть. Ну и что?

- Так вот, - король усмехнулся, словно на ум ему пришло приятное
воспоминание. - Она и будет твоим выкупом. Она и ничто другое.
Пошли за ней в Бельверус, как обещал. У тебя в Немедии она была
простой служанкой, а в Акулонии... в Акулонии она станет
королевой!..



     Роберт Говард.
     Мечи пурпурного царства

     Глава 1. Валузия строит козни

     Зловещая тишина саваном  окутала  древний  город  Валузию.
Пурпурные башни и золотые шпили дрожали в мутном жарком мареве.
Сонную  тишину на широких, мощеных булыжником улицах не нарушал
стук копыт, а редкие  пешеходы  спешили  поскорей  укрыться  за
дверьми. Город казался царством призраков.
     Кулл, царь Валузии, сидел в своих покоях и, откинув тонкие
занавеси,  смотрел через окно во двор с искрящимися фонтанами и
аккуратно подстриженными кустами и деревьями,  на  пустые  окна
домов, возвышающихся за высокой стеной.
     --  Вся  Валузия  строит  козни у меня за спиной, Брул, --
проворчал он.
     Его  собеседник,  мускулистый  смуглолицый  воин  среднего
роста мрачно ухмыльнулся:
     --  Ты  слишком  подозрителен, Кулл. Просто жара разогнала
народ по домам -- и только.
     -- Нет-нет, что-то затевается, -- повторил  Кулл,  высокий
могучий  варвар  с  истинно  бойцовской  статью: широкие плечи,
мощная грудная клетка, узкие бедра. Из-под густых черных бровей
поблескивали холодные серые глаза. Черты  лица  сразу  выдавали
его происхождение, -- Кулл-узурпатор был родом из Атлантиды.
     --  Ну и пусть себе интригует. Этот народ склонен к козням
и заговорам,  независимо  от  того,  кто  удерживает  трон.  Не
обращай внимания.
     --  Нет,  --  гигант  нахмурил брови. -- Я чужак. Первый и
единственный варвар от начала времен, который занял валузийский
трон. Пока я был военачальником в их армии, они  сквозь  пальцы
смотрели на то, что я родился не в Валузии. Но теперь то и дело
тычут мне моим происхождением.
     --  Тебе-то  что?  Я  тоже  чужак. Сегодня Валузией правят
чужеземцы, раз уж  ее  собственный  народ  слишком  слаб  и  не
способен на это. Атлант сидит на ее троне, спину ему прикрывают
пикты  --  самые  давние  и могущественные союзники империи; ее
двор полон иностранцев, армии состоят из варваров-наемников, --
даже Алые Убийцы, даром что валузийцы, считают себя  отпрысками
горцев.
     Кулл раздраженно передернул плечами:
     --  Мне  известны  настроения  в  народе  и  то,  с  каким
отвращением  и  ненавистью  относятся   влиятельные   старинные
семейства  к  происходящему.  Почему, Брул? Когда правил Борна,
коренной валузиец и  прямой  наследник  многовековой  династии,
империи  приходилось  куда хуже, чем при моем правлении. Такова
цена, которую нации приходится платить за разложение и  упадок.
В  один  прекрасный  день  в  такой  стране  появляются сильные
чужеземцы и захватывают власть.  Я,  по  крайней  мере,  создал
армию,  организовал  полки  наемников и вернул Валузии ее былое
величие и  авторитет.  Разве  не  лучше  иметь  одного  варвара
сидящим  на  троне,  чем сотню тысяч, разъезжающих по городским
улицам с руками по локоть в крови? А ведь так бы сейчас и было,
останься на престоле царь  Борна.  Царство  было  расколото  на
части   под   его   пятой,   враги  угрожали  со  всех  сторон,
язычники-грондарцы уже готовились  к  набегу  невиданной  ранее
силы... Да! Я голыми руками прикончил Борна в ту безумную ночь.
После  этого  у  меня появилось немало врагов, но зато всего за
полгода я  искоренил  анархию  и  загасил  все  попытки  бунта,
сплотил   народ  воедино,  сломал  спину  тройственному  Союзу,
сокрушил мощь грондарцев. А теперь Валузия  дремлет  в  мире  и
покое,  а  между  снами  строит  против меня заговоры. За время
моего правления ни разу не случилось голода. Амбары ломятся  от
зерна,  торговые  суда  ходят тяжело груженые товаром, кошельки
торговцев полны, народ разжирел -- но люди по-прежнему ропщут и
проклинают, и плюют на мою тень. Чего им не хватает?
     Пикт оскалился и разразился горьким смехом:
     -- Еще одного Борна, вот чего! Кровавого тирана! Забудь ты
об их неблагодарности. Не для  их  удовольствия  ты  захватывал
трон и не им в угоду удерживаешь его. Осуществилась мечта твоей
жизни.  Ты прочно воссел на великом престоле. Пусть себе ворчат
и строят козни. Ты -- царь.
     -- Я царь этого пурпурного царства, -- мрачно кивнул Кулл.
-- И до той поры, пока не оборвется мое дыхание и  дух  мой  не
отправится  вниз  по долгой тенистой дороге в страну мертвых, я
останусь царем! Ну что там еще?
     Перед ним в глубоком поклоне склонился раб:
     --  Налисса,   наследница   великого   дома   бора-Баллин,
испрашивает аудиенции, Ваше Величество.
     Тень набежала на лицо царя:
     --  Опять  мольбы насчет амурных дел, -- со вздохом сказал
он Брулу, -- наверно, тебе лучше уйти.
     После царь Кулл велел рабу:
     -- Пусть войдет.
     Кулл  сидел  в  кресле,  обитом  бархатом,  и  смотрел  на
Налиссу.  Было  ей  около  девятнадцати  лет и, одетая дорого и
строго по моде знатных  дам  Валузии,  она  представляла  собой
поистине  восхитительное  зрелище, чего не мог не признать даже
царь-варвар. Благодаря многочисленным ваннам в  молоке  и  вине
кожа  аристократки  отличалась  удивительной  белизной. Изящный
рисунок бровей, нежный румянец щек, полные яркие губы.  Картину
дополняла  корона  вьющихся  черных  волос,  охваченных золотой
лентой.
     Встав на колени у ног царя, Налисса взяла  его  огрубевшие
от  рукояти  меча пальцы в свои мягкие ладони и взглянула ему в
глаза снизу вверх просяще и вызывающе.  Подобно  многим  другим
мужчинам,  Кулл  не  любил смотреть в глаза Налиссе, зная об их
тайной власти. Знала о ней и сама  девушка,  но  в  силу  своей
юности  еще  не  представляла  ее  истинных  размеров. Царь же,
искушенный  в  вопросах  взаимоотношений  мужчин  и  женщин,  с
некоторым  беспокойством осознавал, каким могущество и влиянием
станет пользоваться Налисса при дворе, достигнув зрелости.
     --  Ваше  Величество,  --  тоном  ребенка,  выпрашивающего
игрушку,  обратилась  к  нему девушка, -- пожалуйста, дайте мне
разрешение на брак с Далгаром из Фарсуна. Он  стал  гражданином
Валузии, пользуется расположением при дворе. Почему же...
     --  Я  уже говорил тебе, -- терпеливо отвечал Кулл, -- мне
все равно, будет ли твоим супругом Далгар или Брул...  Да  хоть
сам  дьявол!  Но  твой  отец против этого брака с фарсунианским
искателем приключений и...
     -- Вы ведь можете повлиять на него! -- выкрикнула она.
     --  Дом  бора-Баллин  я  числю   среди   своих   вернейших
сторонников,  --  сказал  атлант,  --  а  твоего  отца,  Мурома
бора-Баллин, считаю своим ближайшим другом. Он помог  мне,  еще
когда   я  был  одиноким  бесправным  гладиатором.  Поддерживал
деньгами меня -- простого солдата и принял мою сторону, когда я
боролся за трон. И потому для меня принуждать  его  делать  то,
чему он столь откровенно противится, вмешиваться в его семейные
дела все равно, что вредить собственной правой руке.
     Налисса   не  знала,  что  некоторые  мужчины  могут  быть
неподвластны  женским  чарам.  И  она  принялась  упрашивать  и
капризно  надувать  губы,  молить и плакать. Она целовала Куллу
руки, рыдала у него на груди, убеждала, присев на его колено, к
вящему  смущению  царя.  Все  напрасно.  --  Кулл   был   полон
искреннего  сочувствия,  но  непреклонен.  На  все ее призывы и
мольбы у него был один ответ: это не его дело,  ее  отец  лучше
знает, что ей нужно, а потому он, Кулл, не собирается встревать
в их семейные дела.
     Наконец  Налисса  сдалась и покинула зал, повесив голову и
еле волоча ноги. Едва выйдя из царских покоев, она нос  к  носу
столкнулась  с отцом. Муром бора-Баллин, догадывающийся о целях
ее визита к царю, не сказал дочери ни слова,  но  брошенный  им
исподлобья  взгляд  красноречиво  свидетельствовал  о  грядущем
наказании.  Девушка  с  несчастным  видом  забралась   в   свой
паланкин.   Бремя   ее  горя  казалось  невыносимым.  Но  скоро
наследственная твердость характера взяла свое, в темных  глазах
затеплился  огонек  бунта.  Она  отдала  короткий приказ и рабы
подхватили носилки.
     Тем временем граф Муром предстал перед  царем.  Черты  его
застыли  маской  формальной  почтительности.  Царь  заметил это
выражение и ощутил болезненный  укол  в  сердце.  Он  привык  к
церемонности   и   холодности,   сохраняющейся   между   ним  и
большинством подданных и союзников,  за  исключением,  пожалуй,
пикта   Брула   и   посла   Ка-ну,  но  для  графа  Мурома  эта
преднамеренная, искусственная официальность была необычна, хотя
Куллу была известна ее причина.
     -- Твоя дочь приходила сюда, граф, -- сказал Кулл прямо.
     -- Да, Ваше Величество, -- тон Мурома был  бесстрастным  и
исполненным уважения.
     --  Ты,  вероятно,  знаешь,  зачем...  Она рвется замуж за
Далгара.
     Граф коротко кивнул головой:
     -- Если Ваше Величество  желает,  ему  достаточно  сказать
только слово, -- лицо графа окаменело.
     Кулл,  уязвленный,  вскочил  с  трона,  пронесся через все
помещение к окну и снова  уставился  на  свою  сонную  столицу,
потом, не оборачиваясь, сказал:
     --  Даже за половину своего царства я не стал бы влезать в
твои семейные дела или заставлять принимать неприятные для тебя
решения.
     Граф тут же оказался рядом с ним.  Вся  его  официальность
испарилась    неведомо   куда,   а   сияющие   глаза   казались
красноречивее любых слов.
     -- Прости, Кулл, я был несправедлив к тебе в своих мыслях.
Я должен был знать...
     Он сделал  движение,  чтобы  встать  на  колени,  но  царь
удержал его. Кулл улыбнулся:
     -- Будь покоен, граф, твои семейные проблемы касаются тебя
одного. Я не хочу мешать и не могу помочь. Напротив, я сам хочу
просить  тебя  о помощи. -- Зреет заговор. Это просто носится в
воздухе. Я чую  опасность,  как  в  далекой  юности  чувствовал
близость тигра в лесной чаще или змеи -- в высокой траве.
     --  Мои  шпионы  прочешут  весь  город, мой царь, -- глаза
графа загорелись. -- Народ ропщет при любом правителе и никогда
не бывает доволен тем,  что  имеет.  Но  недавно  я  побывал  в
посольстве  у  Ка-ну  и  он  просил предупредить тебя о влиянии
извне и иностранных деньгах, появившихся  в  городе  в  большом
количестве. Ничего определенного ему не известно, но его пиктам
удалось  выудить  кое-какую  информацию  у  подвыпившего  слуги
верулианского посла, --  смутные  намеки  на  некий  переворот,
затеваемый его хозяевами.
     -- Верулианское вероломство давно стало притчей во языцех,
-- хмуро  буркнул  Кулл. -- Но Джен Дала, посол Верулии, слывет
человеком чести.
     -- Фигура посла --  всегда  лишь  парадный  фасад,  и  чем
меньше  он  знает  о  планах власть предержащих его страны, тем
лучшим прикрытием для их грязных делишек является.
     -- Чего же добивается Верулия? -- спросил Кулл.
     -- Гомла, дальний  родственник  короля  Борна,  укрылся  в
Верулии,  когда  ты  сверг  старую династию. После твоей смерти
Валузия   тут   же   распадется   на   части,    армия    будет
дезорганизована, союзники -- за исключением, может быть, пиктов
-- поспешат предать, наемники, которых ты один способен держать
в  узде,  немедля  повернут  против Валузии и она станет легкой
добычей для любой державы, достаточно сильной, чтобы  выступить
против   нее.   Тогда  Гомла  приведет  врагов  и  верулианская
марионетка утвердится на престоле Валузии.
     -- Понятно, -- проворчал Кулл.  --  От  меня  куда  больше
пользы  в  битве,  чем  на  совете...  Итак, во-первых нужно ее
устранить, верно?
     -- Да, мой царь.
     --  Ничего,  в  конце  концов  мы  выкорчуем  эти   ростки
державных  амбиций,  --  царь  улыбался, пальцы его поглаживали
рукоять огромного меча, с которым он никогда не расставался.
     -- Ту, верховный канцлер, и Дондал, его  племянник,  --  к
королю! -- провозгласил раб и в зал вошли двое мужчин.
     Главный   сановник   царства,   Ту  был  представительным,
среднего роста мужчиной, едва перешагнувшим  рубеж,  отделяющий
зрелость  от  старости.  Он  выглядел  скорее торговцем, нежели
главой царского Совета: жидкие волосы, вытянутое лицо, в глазах
извечная  подозрительность.  Годы  и  положение  легли  тяжелым
бременем  на его плечи. Рожденный среди плебеев, он пробил себе
дорогу наверх благодаря  врожденному  уму,  хитрости  и  умению
плести  интриги.  Он  пережил  трех  царей и теперь состоял при
Кулле, служа ему  верой  и  правдой.  Главное  достоинство  его
племянника  Дондала,  стройного  щеголеватого  юнца  с приятной
улыбкой и проницательными темными глазами,  состояло  в  умении
наблюдать  и держать язык за зубами, благодаря чему он был вхож
в места, появления в которых даже близкое родство с Ту не могло
бы обеспечить.
     -- Всего лишь одно небольшое  государственное  дело,  Ваше
Величество, -- сказал Ту, -- ваша резолюция на проекте создания
нового  порта  на  западном  побережье.  Вот  здесь  нужна ваша
подпись.
     Кулл   подписал   бумагу.   Ту   вытащил   из-за    пазухи
перстень-печатку,  что  висел  у  него на шее на тонкой цепочке
(царскую печать) и скрепил ею документ. Не было в мире  другого
кольца,  подобного этому, и Ту, не снимая, носил его на шее и в
часы сна, и бодрствуя. И кроме тех, кто находился в эту  минуту
в  царском  чертоге,  не  нашлось  бы и четырех человек на всем
белом свете, ведающих, где хранится печать.

     Глава 2. Таинственное нападение

     Безмятежный день почти  незаметно  перетек  в  безмятежную
тихую  ночь.  Луна еще не вскарабкалась на вершину небосклона и
маленькие серебряные звезды мерцали еле-еле, будто  их  свет  с
трудом пробивался сквозь плотную пелену зноя, поднимающегося от
земли.  По  пустынной  улице  глухо  застучали  копыта одинокой
лошади. Если за дорогой и наблюдали глаза  из  черных  провалов
окон,  то внешне ничто не выдавало того, что Далгар из Фарсуна,
едущий через ночь и тишину, был кем-то замечен.
     Юный фарсунец был в полном боевом облачении:  гибкое  тело
атлета  прикрывала кольчуга с металлическим нагрудником, голову
венчал островерхий  шлем-морион,  с  пояса  свешивался  длинный
узкий   меч,   рукоять   которого  была  отделана  драгоценными
каменьями.  Поверх  одетой  сталью  груди  колыхался  несколько
легкомысленный  шарф  с  изображением  алой розы, что, впрочем,
никак не умаляло мужественности статного юного воина.
     Он ехал, держа в руке помятый лист бумаги и вглядываясь  в
написанные  на  нем  по-валузийски  строки:  "Возлюбленный мой,
встречаемся в полночь  в  Проклятых  садах,  что  за  городской
стеной. Мы упорхнем вместе".
     Как  драматично. Далгар слегка улыбнулся, дочитав записку.
Что ж, некоторая  мелодраматичность  вполне  простительна  юной
влюбленной девушке. Послание тронуло его. К восходу солнца он и
его будущая невеста пересекут границу с Верулией, и пусть тогда
бушует граф Муром бора-Баллин, пусть хоть вся валузийская армия
идет  по  их  следу,  --  они  уже  будут  в  безопасности.  Он
чувствовал себя возвышенно и романтично, душу так  и  распирало
от неутолимой жажды героического, столь свойственной молодости.
До  полуночи оставалось еще более часа, но он все подгонял коня
железными шпорами  и  озирался  по  сторонам,  ища  возможности
сократить путь по узким темным проулкам.
     "...И  серебро Луны пролилось мне на грудь", -- напевал он
про себя зажигательные любовные песни безумного поэта  Ридондо,
жившего  и  умершего давным-давно; как вдруг лошадь его, громко
всхрапнув,  испуганно  шарахнулась  в  сторону.  --  У  грязной
подворотни шевелилась и стонала бесформенная темная масса.
     Вытянув  из  ножен  меч,  Далгар  соскользнул  с  седла  и
приблизился к стенающему существу. Лишь близко склонившись  над
ним,  юноша  смог  разобрать  очертания  человеческого  тела и,
подхватив под мышки, выволок  тело  на  более-менее  освещенное
место. Руки его угодили во что-то теплое и липкое.
     Человек   был   стар,   судя   по  его  редким  волосам  и
пробивающейся в спутанной бороде  седине,  и  одет  в  лохмотья
нищего, но, даже несмотря на ночную тьму, Далгар разглядел, что
руки  его были мягкими и белыми под покрывающим их слоем грязи.
Из засорившейся рваной раны на  голове  сочилась  кровь,  глаза
старика  закрыты. Время от времени незнакомец принимался громко
стонать.
     Далгар оторвал лоскут от своего  шарфа,  чтобы  промокнуть
рану,  и  когда  стал делать это, кольцо на его пальце случайно
запуталось в нечесанной бороде.  Он  нетерпеливо  дернул  рукой
и... борода с легкостью оторвалась, оголив гладко выбритое лицо
человека   средних   лет.   Далгар  непроизвольно  вскрикнул  и
отпрянул, потом вскочил на ноги и замер, ошарашенный и сбитый с
толку, уставясь на стонущего загримированного  мужчину.  И  тут
грохот копыт по булыжнику улицы вернул его к реальности.
     Ориентируясь  по звуку, юноша бросился наперерез всаднику.
Тот резко осадил коня и молниеносным  движением  выхватил  меч.
Сноп  искр  брызнул из-под стальных подков поднявшегося на дыбы
рысака.
     -- Что еще за..? А, это ты, Далгар.
     -- Брул! -- закричал юный фарсунец. --  скорее!  Верховный
канцлер Ту лежит на той стороне улицы без сознания, -- а может,
уже и мертвый!
     Пикт  в мгновение ока слетел с коня, клинок сверкнул в его
руке.  Перебросив  поводья  через  голову  лошади,  он  оставил
животное  стоять  недвижной  статуей,  а сам бегом припустил за
Далгаром.  Вдвоем  они  приподняли  раненого  канцлера  и  Брул
наскоро осмотрел его.
     --  Череп, вроде, цел, -- проворчал пикт, -- хотя уверенно
не скажу, конечно. Он был уже без бороды, когда ты нашел его?
     -- Нет, это я случайно потянул за нее...
     -- Тогда, похоже,  это  работа  какого-то  головореза,  не
признавшего  его.  Я  предпочитаю  думать так, потому что, если
сразивший его человек представлял себе, кто перед ним,  значит,
в  Валузии  зреет черная измена. А ведь я предупреждал его, что
эти переодевания и блуждание по городу не доведут до добра.  Но
разве  убедишь  в  чем-нибудь канцлера? Он утверждал, что таким
образом может узнавать обо всем, что происходит, "держать палец
на пульсе империи", так он говорил.
     -- Но если это были разбойники,  --  удивился  Далгар,  --
почему  же  его  не  ограбили?  Вот его кошелек, в нем осталось
несколько медяков. Да и кому придет в голову грабить нищего?
     Копьебой выругался.
     -- Верно. Но кто, во имя Валки, мог знать, что это --  Ту?
Он  никогда  не  принимал  одного  и  того же обличья дважды, и
помогали ему с этим  лишь  Дондал  и  доверенный  раб.  И  чего
добивался  тот,  кто оглушил его? Валка! Да ведь он умрет, пока
мы стоим здесь, болтая. Помоги-ка мне поднять его на лошадь.
     С безвольно поникшим  в  седле  канцлером,  поддерживаемым
стальными  руками  Брула,  они поскакали по пустынным улицам ко
дворцу, въехали в ворота, проскакав мимо изумленного  стража  и
внесли  раненого  во внутренние покои, положили на ложе, где им
занялись рабы и служанки. Скоро канцлер начал приходить в себя,
сел и, обхватив голову, застонал.
     Ка-ну, пиктский посол и самый хитрый  человек  в  царстве,
склонился к нему:
     -- Ту! Кто напал на тебя?
     -- Не знаю, -- отвечал канцлер, еще не вполне очухавшийся.
-- Я ничего не помню.
     -- У тебя были с собой какие-нибудь важные документы?
     -- Нет.
     -- Но у тебя что-нибудь отобрали?
     Ту   неуверенно   принялся  ощупывать  свое  одеяние,  его
замутненные глаза постепенно прояснялись и вдруг в них вспыхнул
огонь внезапного понимания:
     -- Кольцо! Перстень с царской печатью! Он исчез!
     Ка-ну в сердцах выругался:
     -- Вот  что  значит  носить  такие  вещи  с  собой!  Я  же
предупреждал  тебя!  Быстро -- Брул, Келкор, Далгар, затевается
грязное предательство -- поспешим в покои царя!
     У дверей царской опочивальни стояли на страже десять  Алых
Убийц,  мускулистых гигантов. На вопрос запыхавшегося Ка-ну они
отвечали, что царь отправился  отдыхать  час  назад  или  около
того,  с  тех  пор  никто  к  нему  не  входил и из-за двери не
доносилось ни звука.
     Ка-ну постучал  в  дверь.  Никакого  ответа.  Запаниковав,
посол толкнул ее. -- Заперто изнутри.
     -- Ломайте дверь! -- закричал он, лицо его побелело, голос
звучал неестественно напряженно.
     Двое  огромных  Алых  Убийц всем своим весом обрушились на
дверь, но та, сработанная из прочной древесины дуба и окованная
полосами бронзы, устояла. Брул, растолкав  солдат,  бросился  а
дверь с мечом. Под могучими ударами отточенного клинка полетели
во  все  стороны  щепки  и  кусочки  металла.  Спустя считанные
секунды Брул вломился  в  комнату  сквозь  осыпающиеся  обломки
дверей  и остановился с приглушенным криком. Заглянув через его
плечо, Ка-ну дико впился пальцами в собственную бороду. Кровать
царя пребывала в беспорядке, будто на ней  спали,  но  во  всей
комнате  не  было  даже намека на самого государя. Комната была
пуста и лишь открытое окно давало хоть какую-то зацепку к тайне
его исчезновения.
     -- Обыскать весь город! --  взревел  Ка-ну.  --  Прочесать
улицы!  Келкор,  подымай  всех  Алых Убийц! Брул, собирай своих
людей, -- возможно, вскоре ты поведешь их  на  смерть.  Скорее!
Далгар...
     Но  фарсунца  не было рядом. Он почел за лучшее исчезнуть,
внезапно вспомнив, что приближается  полночь  и  есть  кое-что,
имеющее  для  него куда большую важность, чем поиски царя, -- а
именно Налисса бора-Баллин, ожидающая его в Проклятых Садах,  в
двух милях за городской стеной.

     Глава 3. Королевская печать

     В   ту   ночь  Кулл  рано  удалился  на  покой.  По  давно
установившейся привычке он  на  несколько  минут  задержался  у
дверей  в  опочивальню,  чтобы  поболтать  с  охранниками,  его
старыми боевыми товарищами, и обменяться воспоминаниями  о  тех
днях,  когда  он  состоял  в  рядах Алых Убийц, потом, отпустив
слуг, вошел в свои  покои  и,  бросившись  спиной  на  кровать,
приготовился   отдыхать.  Странное  поведение  для  царственной
особы, без сомнения, но Кулл слишком долго  вел  суровую  жизнь
солдата (а до того и вовсе был членом племени варваров). Он так
и  не  привык  к  привилегиям,  сопутствующим  его  теперешнему
положению.
     Он уже было повернулся потушить свечу, освещающую комнату,
как вдруг его внимание  привлек  негромкий  стук  о  подоконник
затянутого  металлическими  прутьями  окна. С мечом в руке царь
пересек комнату легкой беззвучной поступью  большой  пантеры  и
выглянул  наружу.  Окно  выходило  в дворцовый парк, и в слабом
свете мерцающих в ночи звезд он мог видеть очертания  кустов  и
деревьев,  слышать  плеск  фонтанов. Где-то там, во мраке мерно
прохаживались стражники. Все как всегда.
     Но было  и  кое-что,  нарушающее  обычный  порядок  вещей.
Цепляясь  за  побеги  покрывающих  стену  по  обе  стороны окна
ползучих растений, висел маленький, весь  какой-то  высохший  и
сморщенный,  человечек,  вид которого выдавал профессионального
нищего. Тощие руки и ноги,  обезьянье  личико,  --  он  казался
совершенно безобидным. Увидев его, Кулл нахмурился:
     --  Похоже,  придется  ставить стражу под каждым окном или
оборвать эти чертовы лианы, -- сказал царь. --  Как  ты  прошел
мимо охранников?
     Вместо  ответа  карлик  приложил тонкий палец к окруженным
сеткой морщин губам, призывая к молчанию,  потом  с  обезьянней
ловкостью  вытащил  что-то из-за пазухи и протянул Куллу сквозь
металлические прутья. Царь взял предмет -- это оказался  свиток
пергамента  --  развернул  его  и прочел: "Царь Кулл! Если тебе
дороги  твоя  жизнь  и  благополучие  царства,  следуй  за  сим
проводником  к  месту, куда он тебя отведет. Постарайся сделать
так, чтобы тебя не увидела охрана --  в  полках  пустила  корни
подлая  измена  и,  если  ты  хочешь  сохранить  жизнь  и трон,
действуй точно, как  я  говорю.  Подателю  сего  письма  можешь
полностью  доверять".  Послание  было  подписано "Ту, верховный
канцлер Валузии" и скреплено царской печатью.
     Кулл еще больше нахмурил брови: все это  выглядело  весьма
подозрительно,  но  он  узнал  руку Ту -- у того были кое-какие
характерные только для него "фирменные знаки",  вроде  особого,
почти  незаметного завитка в последней букве имени. И к тому же
--  оттиск  печати,  --  печати,  существующей  в  единственном
экземпляре на всем белом свете. Кулл вздохнул:

-- Что ж, хорошо. Подожди, пока я соберусь, -- сказал он
нищему.
     Одевшись  и накинув легкую кольчугу, Кулл вернулся к окну,
схватился руками  за  два  соседних  железных  прута  и  напряг
могучие  мышцы.  Он почувствовал, как они подались и, раздвинув
их так, чтобы могли пройти его широкие плечи, выбрался наружу и
соскользнул вниз по  побегам  вьюна  с  неменьшей  ловкостью  и
проворством, чем бродяга за секунду до него.
     Присев  у  основания  стены,  Кулл  ухватил за руку своего
спутника:
     -- Так как же ты миновал стражей? -- прошептал он.
     -- Тому, который остановил меня, я показал знак  имперской
печати.
     --  Теперь это едва ли нам подходит, -- пробурчал Кулл, --
давай за мной. Мне известен распорядок их дежурства.
     В  течение  последующих  двадцати  минут   они   то   лежа
пережидали  за  деревом  или  кустом,  пока  пройдет охрана, то
быстро ныряли в тень, то украдкой совершали короткие перебежки.
Наконец оба добрались до  внешней  стены.  Король  взял  своего
проводника  за  лодыжки  и  поднял  над  головой. Тот ухватился
пальцами за верхний край стены, мигом  оседлал  ее  и  протянул
руку  вниз,  чтобы  помочь  царю. Кулл пренебрежительным жестом
отклонил помощь, отступил  на  несколько  шагов,  разбежался  и
высоко  подпрыгнул,  мгновенно  очутившись  рядом  с  бродягой,
впечатленным такой демонстрацией невероятной силы  и  ловкости.
Секунду  спустя  две  на удивление несоответствующие друг другу
фигуры спрыгнули по другую сторону и растворились в ночи.

     Глава 4. Проклятые сады

     Налисса   бора-Баллин   была   напугана   и    нервничала.
Поддерживаемая  своей  искренней  любовью и большими надеждами,
она  не  раскаивалась  в   безрассудных   действиях   последних
нескольких  часов, но лишь все сильнее и сильнее желала прихода
ночи и своего милого.
     Все оказалось на удивление легко. Она  покинула  отцовский
дом незадолго до заката, сказав матери, что собирается провести
ночь  у  подруги.  На  ее  счастье,  женщинам  в  Валузии  была
предоставлена полная свобода, в отличие от  Восточных  империй,
где  царили  допотопные  обычаи  и  женщин  держали  взаперти в
сералях и домах-тюрьмах.  Она  беспрепятственно  выехала  через
восточные  ворота  и  направилась  прямиком  к Проклятым Садам,
располагающимся в двух милях от города. Сады эти  некогда  были
обителью  удовольствий  и  загородным поместьем одного знатного
вельможи,  но  постепенно  стали  распространяться  рассказы  о
мерзком разврате и жутких ритуалах поклонения дьяволу, творимых
там.  В  конце  концов, люди, доведенные до безумия регулярными
исчезновениями детей, обрушились на Сады разъяренной  толпой  и
повесили  вельможу  над  главным  входом его собственного дома.
Прочесывая   Сады,   они   обнаружили   там    немало    вещей,
отвратительных    и    кошмарных   настолько,   что   язык   не
поворачивается рассказать о них. В порыве исступления  и  ужаса
принялись  они  крушить  особняк  и летние постройки, деревья и
гроты, и стены. И все  же,  сложенные  из  добротного  мрамора,
многие  здания  перенесли  как  ярость  толпы,  так  и нелегкое
испытание  временем.  Уже  несколько  столетий  стояли  они   в
запустении.   Внутри   осыпающихся  стен  разрослись  небольшие
джунгли, буйная зелень скрыла руины от людских взоров.
     Налисса подыскала не очень разрушенную беседку,  привязала
коня   и   устроилась   на   растрескавшемся   мраморном  полу,
приготовившись ждать. Неплохо  для  начала,  --  нежное  золото
заката  залило  землю,  смягчив и сгладив все очертания, вокруг
нее колыхалось зеленое море с разбросанными тут  и  там  белыми
пятнами  --  остатками стен и крыш мраморных строений. Но когда
тени сгустились и ночь стала вступать  в  свои  права,  Налисса
почувствовала   себя   неуютно.  Звезды  казались  холодными  и
ужасающе далекими, ночной ветер порождал  странные  и  страшные
шорохи,  играл  в  высокой  траве  и ветвях деревьев. Легенды и
жуткие истории всплывали в памяти и ей уже чудились где-то там,
за отдающимися в  висках  ударами  неистово  бухающего  сердца,
шелест невидимых черных крыльев и бормотанье бесовских голосов.
     Она страстно молила о том, чтобы скорее наступила полночь.
Увидь  ее  Кулл  сейчас,  ему  в голову не пришли бы мысли о ее
странной власти и большом  будущем.  Его  глазам  предстала  бы
просто напуганная девочка, нуждающаяся в защите и опеке.
     И все же мысль о бегстве так и не возникла в ее сознании.
     Даже  когда  кажется, что время остановилось, оно все-таки
продолжает идти  вперед.  Слабое  свечение  в  ночи  оповестило
девушку  о  восходе  луны,  значит,  полночь близко. И вдруг до
девушки донесся звук, заставивший ее  моментально  вскочить  на
ноги. Где-то в Садах, якобы необитаемых, тишину разорвал крик и
бряцание  стали,  от  которых  кровь  застыла  в жилах. И снова
воцарилось безмолвие, удушающее, как саван.
     Далгар! Далгар! Имя ударами молота грохотало  в  смятенном
мозгу.  Ее  любимый, приехав за ней, пал жертвой кого-то... или
чего-то...
     Стараясь не шуметь, она покинула свое убежище, прижав руку
к рвущемуся из груди сердцу, и крадучись двинулась по  обломкам
мощеной  дорожки.  В давящей тишине листья пальм тянулись к ней
дрожащими   пальцами   привидений,   будто   оживленные   неким
безымянным злом.
     Впереди  замаячили  руины  особняка.  И  тут,  без единого
звука, на пути ее выросли двое мужчин. Девушка попыталась  было
закричать,  но  язык  ее онемел от ужаса. Она хотела бежать, но
отказали ноги, и, прежде чем она обрела способность  двигаться,
один  из мужчин, громадный как гора, схватил ее -- беспомощную,
как крохотный младенец.
     -- Женщина, -- прорычал он на верулианском языке,  который
Налисса немного понимала. -- Одолжи мне свой кинжал и я...
     -- Некогда, -- перебил его другой по-валузийски. -- Бросим
ее к нему, а потом обоих вместе и прикончим. Придется дождаться
Фондара, прежде чем убить его, -- он хочет задать ему несколько
вопросов.
     --  Блажен,  кто верует, -- прогромыхал гигант-верулианец,
по пятам шагая за своим товарищем. -- Не  станет  он  говорить,
уверяю  тебя.  с  тех  пор,  как  мы  захватили  его, он если и
открывает рот, то только чтобы послать нам проклятие.
     Налисса, которую позорно тащили под мышкой, тихонько  выла
от  страха. Она пыталась понять, что происходит. Кто такой этот
"он", кого валузийцы собирались допросить и затем убить?  Мысль
о  том,  что это, должно быть, Далгар, вытеснила из ее сознания
все опасения относительно собственной судьбы и  наполнила  душу
дикой,  отчаянной  яростью.  Девушка  бешено  забилась  в руках
верзилы  и  была  тут  же  наказана  звучной  оплеухой.   Слезы
покатились  из ее глаз и крик боли сорвался с ее уст. Вскоре ее
бесцеремонно  швырнули  в   темный   дверной   проем.   Девушка
повалилась на что-то мягкое.
     -- Может, стоило ее связать? -- засомневался здоровяк.
     --  Зачем? Удрать она не сможет. И Его развязать не сможет
тоже. Пошли скорее, у нас есть еще работенка.
     Налисса  села  и  робко  огляделась.  Она   находилась   в
небольшом грязном помещении. Пол устилал толстенный слой пыли и
обломки  мрамора.  Часть  крыши отсутствовала и через отверстие
внутрь лился лунный свет. В этом скудном свете  она  разглядела
рядом  со  стеной  контуры  человеческой фигуры. Она дернулась.
Ужасное предчувствие заставило ее сильно прикусить нижнюю губу.
И тут же с опустошительным чувством облегчения она поняла,  что
связанный мужчина был куда крупнее Далгара. Налисса подобралась
к нему и заглянула в лицо. Человек был связан по рукам и ногам,
с  кляпом  во  рту.  На  нее глянули два серо-стальных холодных
глаза.
     -- Царь Кулл?!  Государь!  --  девушка  стиснула  кулаками
виски. Комната закружилась перед ее ошеломленным взором, но уже
спустя  мгновение  Налисса  взялась за дело и вскоре ее длинные
сильные пальцы освободили пленника  от  кляпа.  Кулл  пошевелил
челюстями  и  принялся  ругаться  на чем свет стоит, -- правда,
бранился он на своем собственном языке.  Даже  в  такой  момент
царь помнил о необходимости щадить нежные уши юной дворянки.
     --  Мой  повелитель,  как  вы оказались здесь? -- спросила
девушка, заламывая руки.
     -- То ли мой самый доверенный советник стал предателем, то
ли сам я спятил, -- проворчал в ответ гигант. -- Ко мне  явился
бродяга  с письмом, написанным почерком Ту и заверенным царской
печатью. Я последовал за ним, как было там указано, через город
и ворота, о существовании которых даже  не  подозревал.  Ворота
эти  никем  не охраняются и, похоже, о них не знал никто, кроме
злоумышленников. У ворот нас поджидал какой-то тип с лошадьми и
мы  на  полной  скорости  помчались  к  этим  чертовым   Садам.
Подъехали,  слезли  с  коней  и  я  покорно отправился за своим
проводником в разрушенный особняк, как баран на бойню. А стоило
мне  войти  в  дверь,  как,  откуда  ни   возьмись,   навалился
здоровенный  детина  с  сетью.  Пока  я пытался освободиться от
сети, объявилась целая дюжина прохвостов. Полагаю, мне  удалось
немного  попортить им настроение. Двое тут же повисли на правой
руке, не давая мне выхватить меч, но я пнул  одного  в  бок  и,
вероятно,  сломал  ему  ребра и одновременно, вспоров несколько
ячеек сети, достал другого левой рукой с  кинжалом.  Он  умирал
тяжело,  испуская  дух,  кричал  как  заблудшая душа в аду. Но,
видит Валка, их было слишком много. В конце концов они  содрали
с меня доспехи, -- только тут Налисса обратила внимание, что на
короле лишь набедренная повязка в виде львиной шкуры, -- и, как
видишь,  скрутили. Нет-нет, можешь не пытаться -- сам дьявол не
смог бы развязать эти узлы. Один из нападавших был моряком. Это
он и постарался. А что такое морские узлы, я узнал  еще,  когда
был гребцом на галере.
     -- Но что же мне тогда делать? -- заплакала девушка.
     -- Поищи обломок мрамора с острым краем, -- попросил Кулл.
-- Ты должна будешь перерезать эти веревки.
     Девушка  отыскала  кусок  камня, скол которого был острым,
как бритва.
     -- Я боюсь порезать вам кожу, Ваше Величество, --  заранее
извинилась она, принимаясь за дело.
     --  Режь кожу, мясо, кость, только освободи меня поскорей!
-- прорычал Кулл. Глаза его сверкали. -- Попасться  в  ловушку!
Надо  же  быть  таким  слепым идиотом! Валка, Хонан и Хотат! Ну
дайте мне только до вас добраться... Послушай, а как ты  попала
сюда?
     --  Поговорим  об этом позднее, -- тяжело дыша, отозвалась
Налисса. -- Нам надо спешить.
     Оба умолкли.  В  комнате  слышался  лишь  скрип  камня  по
волокнам  веревки.  Нежные  ладони Налиссы покрылись порезами и
обильно кровоточили,  но  она  не  обращала  на  это  внимания.
Веревка,  прядь  за  прядью,  поддавалась.  И  все же, когда за
дверью загромыхали тяжелые шаги, она еще не была перерезана  до
конца.
     Налисса замерла.
     --  Он  там,  Фондар,  в  путах и с кляпом в глотке. С ним
какая-то валузийская девчонка, -- она шаталась по Садам,  когда
мы ее поймали.
     --  Чтобы  бродить  тут  ночью,  нужна  немалая отвага, --
зазвучал  другой  голос,  надменный  и  раздражительный,   явно
принадлежащий  человеку, привыкшему повелевать. -- Наверно, она
спешила на встречу с каким-то щеголем. Ты...
     -- Никаких  имен.  Никаких  имен,  славнейший  Фондар,  --
вмешался  мягкий  вкрадчивый  голос валузийца. -- Помни о нашем
соглашении: пока Гомла не сядет на трон, я -- Человек-в-Маске.
     -- Да-да, конечно. Ты хорошо поработал этой ночью.  Такое,
кроме тебя, никому не под силу, -- ведь именно ты придумал, как
добыть,  и  добыл царскую печать, ты смог состряпать письмо Ту.
Кстати, ты убил этого старого недотепу?
     -- Какая разница? Ему так  и  так  придется  умирать,  или
сегодня  или когда Гомла окажется на троне. Куда важнее то, что
в нашей власти находится сам царь.
     Кулл ломал голову, пытаясь определить, кому же принадлежит
этот, удивительно знакомый, голос.  Да  вот  еще  Фондар...  Он
помрачнел.  Да,  видно,  высоки  в  игре  ставки,  раз  Верулия
вынуждена посылать своего лучшего  полководца  творить  грязные
делишки.  Царь  хорошо  знал  Фондара,  не  раз принимал его во
дворце.
     -- Пойди приведи царя, -- велел Фондар. -- Отведем  его  в
старую комнату пыток и расспросим о том о сем.
     Дверь  отворилась,  пропустив  только  одного  человека --
верзилу, что захватил  Налиссу,  --  и  закрылась  за  ним.  Он
пересек  комнату,  едва взглянув на девушку, забившуюся в угол,
склонился к связанному царю и взял  его  за  руку  и  за  ногу,
приготовившись вскинуть на плечо и нести. Но в этот момент Кулл
одним  резким  движением  разорвал подпиленные путы и стиснул в
тисках стальных рук горло врага.
     Громила упал на  колени,  одной  рукой  шаря  по  пальцам,
сдавившим  его  шею, другой схватившись за кинжал на поясе. Ему
удалось наполовину вытянуть кинжал из ножен, и  тут  глаза  его
вылезли  из орбит, язык свесился наружу, руки безвольно упали и
верулианец обмяк  в  руках  царя.  Кулл  одним  ужасным  резким
движением сломал шею заговорщику и опустил на землю бездыханное
тело, вынув из ножен врага меч. Налисса подхватила кинжал.
     Вся схватка продлилась лишь несколько секунд.
     --  Быстрей!  --  раздался  из-за двери раздраженный окрик
Фондара, а Кулл, слегка пригнувшись, как  тигр  перед  прыжком,
стал   лихорадочно  соображать:  число  заговорщиков  ему  было
неизвестно, но он знал, что в настоящий  момент  их  за  дверью
всего   двое   или  трое...  И  прежде,  чем  в  комнату  вошли
посмотреть, что вызвало задержку, он принял  решение  и  дальше
действовал без промедления.
     Он подозвал девушку:
     --  Как  только я выскочу за дверь, выбегай следом и мчись
что есть силы вверх по лестнице, что слева отсюда.
     Налисса кивнула. Кулл успокаивающе  похлопал  по  изящному
плечу девушки, повернулся и рывком распахнул дверь.
     Люди  снаружи,  ожидающие гиганта-верулианца с беспомощным
царем  на  плечах,  оказались  застигнутыми  врасплох.   Словно
громадный  тигр  в  человеческом  обличьи, в дверях стоял Кулл.
Глаза царя сверкали, зубы оскалились в яростном боевом рычании,
в руке он сжимал меч, вращающийся так  быстро,  что  казался  в
лунном свете серебряным диском.
     Кулл  увидел Фондара, двоих солдат-верулианцев и стройного
мужчину, лицо которого было скрыто под черной маской. Мгновение
-- и он уже оказался среди них, начав  танец  смерти.  Командир
верулианцев  пал  после  первого  же  удара царя, -- голова его
раскололась как орех,  не  помог  даже  шлем.  Человек-в-Маске,
выхватив  меч,  сделал  выпад и острие его клинка вспороло щеку
Кулла. Один из солдат  атаковал  атланта  с  копьем,  и  ужу  в
следующую  секунду  лежал  мертвым  поперек  тела своего вождя.
Оставшийся в живых воин повернулся и бросился бежать,  отчаянно
взывая к своим товарищам. Человек-в-Маске шаг за шагом отступал
под  натиском  Кулла,  парируя удары с невероятным мастерством.
Царь не оставлял ему  ни  времени,  ни  возможности  перейти  в
атаку,  он  мог  лишь  защищаться  от  урагана свирепых ударов,
бьющих словно молот по наковальне. Казалось, верулианская сталь
должна вот-вот неизбежно расколоть скрытую капюшоном  и  маской
голову, но всегда на ее пути возникал узкий длинный валузийский
клинок,   отводя   удар  в  сторону  или  останавливая  его  на
расстоянии от кожи, порой не превышающем толщины  человеческого
волоса, но достаточном, чтобы остаться в живых.
     Кулл  увидел  бегущих к месту схватки верулианских солдат,
услышал звон их оружия и злобные крики. Они  собирались  обойти
Кулла  сзади  и  затравить  его  как  крысу. Напоследок яростно
рубанув мечом  обороняющегося  валузийца,  Кулл  развернулся  и
бросился вверх по ступеням лестницы, наверху которой уже стояла
Налисса.
     Он выскочил на верхнюю площадку лестницы и остановился. Он
и девушка  оказались  на  чем-то  вроде искусственно созданного
мыса. Лестница вела вверх, и от площадки некогда вела и вниз на
другую сторону стены, но теперь эта  вторая  половина  ступеней
обвалилась.  Кулл  понял  --  они в западне. "Что ж, -- подумал
царь, -- здесь мы и умрем. Но заберем с собой много врагов".
     Верулианцы   собрались   у    основания    лестницы    под
предводительством   таинственного   валузийца   в  маске.  Кулл
поудобнее обхватил рукоять меча.
     Кулл никогда не боялся смерти, не страшился ее и теперь, и
если бы не одна мелочь... Он радовался бы смертельной битве как
старому другу.  Но  рядом  с  ним  девушка...  Взглянув  на  ее
трепещущую фигурку и белое как мел лицо, царь неожиданно принял
решение, поднял руку и прокричал:
     --  Эй,  верулианцы!  Вот  он я, перед вами. Многие из вас
падут прежде, чем я погибну. Но обещайте мне отпустить девушку,
не причиняя ей вреда, и я даже  не  подниму  руки.  Вы  сможете
зарезать меня как овцу.
     Налисса    протестующе   вскрикнула,   а   Человек-в-Маске
издевательски расхохотался:
     -- Мы  не  заключаем  сделок  с  теми,  кто  уже  обречен.
Девчонка  тоже должна умереть, и я не даю обещаний, чтобы потом
их нарушать. Вперед, солдаты, взять его!
     Воины хлынули на  ступени  черной  волной  смерти,  клинки
засверкали  в  лунном свете. Один, рослый воин со вскинутым над
головою боевым топором, намного  обогнал  своих  товарищей,  --
двигаясь  гораздо  быстрее, чем ожидал Кулл, он в мгновение ока
очутился на площадке. Кулл, не мешкая, бросился  ему  навстречу
и,  поднырнув  под  опускающийся  топор, перехватил левой рукой
тяжелое топорище, на полпути  остановив  движение  смертоносной
стали.  В  то же время правой царь нанес сокрушительный боковой
удар.  Меч  пробил  доспехи,  мышцы,   кости   и   позвоночник,
переломившись у самой гарды. Кулл отшвырнул бесполезный обломок
и  вырвал  топор  из судорожно сжатых пальцев умирающего воина,
который пошатнулся и обрушился вниз по лестнице. Кулл  злорадно
рассмеялся.
     Верулианцы  остановились  в  нерешительности,  но снизу их
неистово подгонял Человек-в-Маске. Один из солдат закричал:

-- Фондар мертв! С чего бы это нам исполнять приказы
какого-то валузийца? Там наверху не человек, а дьявол! Надо
спасать свои шкуры!
     -- Глупцы! -- голос человека в маске поднялся до истошного
пронзительного крика. -- Разве  не  ясно,  что  ради  вашей  же
собственной  безопасности  надо  убить  царя?  Если  сейчас  вы
отступите, то  он  устроит  на  вас  настоящую  охоту.  Вперед,
болваны!  Кто-то  из  вас погибнет, но лучше нескольким умереть
под топором царя, чем всем сдохнуть на  виселице.  Я  сам  убью
того,  кто  отступит!  --  и  он  покачал длинным узким мечом в
подтверждение своих слов.
     Растерянные, опасаясь гнева своего нового  предводителя  и
понимая,  что  он  прав,  два  с  лишним  десятка  воинов снова
двинулись в сторону Кулла. Пока они готовились  к  решительному
натиску,   внимание   Налиссы  привлекло  какое-то  движение  у
подножия стены особняка. От скопища теней внизу отделилась одна
тень.  Незнакомец  стал  по-обезьяньи  взбираться  на  отвесную
стену,   используя  как  опоры  для  рук  и  ног  углубления  в
покрывающей камень резьбе. Эта сторона здания находилась в тени
и девушка не могла разобрать черт лица человека, тем более  что
его скрывал массивный морион.
     Ни  словом  не  обмолвившись Куллу, возвышающемуся на краю
площадки, поигрывая топором, девушка скользнула  к  другому  ее
краю,  обращенному  наружу,  и спряталась за обломками, некогда
бывшими парапетом. Теперь можно было  разглядеть,  что  человек
облачен  в  доспехи, но лица его не было видно. Девушка подняла
кинжал.  Дыхание  участилось.  Ее  подташнивало.  Вот  рука   в
кольчужной  перчатке  ухватилась  за  край, -- Налисса быстро и
беззвучно, как  тигрица,  метнулась  и  нанесла  удар,  метя  в
незащищенное  металлом  лицо. Оно вдруг попало в полосу лунного
света и Налисса отчаянно закричала, ибо уже не могла  отвратить
удара  опускающегося  лезвия. -- В эту краткую долю секунды она
узнала в незнакомце своего возлюбленного, Далгара из Фарсуна.

     Глава 5. Битва на лестнице

     Далгар, без лишних  церемоний  оставив  смятенного  Ка-ну,
вскочил  на  коня  и  поскакал  к  восточным воротам. Он слышал
приказ, отданный Ка-ну -- запереть все ворота  и  не  выпускать
никого  наружу  --  и  мчался  как  сумасшедший, чтобы обогнать
посыльного Ка-ну. Ночью всегда было непросто покинуть город, но
Далгар знал, что именно в эту ночь восточные врата не  охраняют
неподкупные  Алые Убийцы, и рассчитывал подкупить стражу. И тут
в самый последний момент ему в голову пришел новый план.
     -- Отпирайте! Я  немедля  должен  выехать  к  верулианской
границе! Скорее! Царь исчез! Пропустите меня!
     Видя, что караульный заколебался, он продолжал:
     --  Да  скорей  же,  болваны!  Возможно, государю угрожает
смертельная опасность! Ну!
     Далеко за его спиной, в городе зазвучал набат, заставивший
его сердце сжаться от ужаса.  То  был  гулкий  голос  огромного
бронзового  Царь-колокола, и в него звонили только тогда, когда
монарх  был  в   серьезной   опасности.   Гвардейцы   у   ворот
зашевелились.  Они  знали  Далгара  как  пользующегося всеобщим
расположением при дворе именитого фарсунского гостя и,  поверив
его  словам,  исполнили  его  волю:  массивные  стальные ворота
отворились и всадник молнией пронесся сквозь  них,  моментально
скрывшись в окрестной тьме.
     Далгар  очень  надеялся,  что с Куллом не случилось ничего
плохого. Этот грубоватый варвар нравился ему куда  больше,  чем
все жестокие и развращенные владыки Семи Империй вместе взятые.
Он  бы  охотно  поучаствовал  в  поисках,  если  бы  имел такую
возможность. Но его ожидала Налисса и он опаздывал.
     Въехав в Проклятые Сады, молодой дворянин удивился: что-то
слишком много народа в этом  обычно  уединенном  и  заброшенном
месте.  Слышались  звон  стали,  топот  множества ног, яростные
крики на иностранном языке. Соскользнув с коня и выхватив  меч,
Далгар тихонько прокрался сквозь заросли к руинам особняка. Там
его    взору    предстала    странная   картина:   на   вершине
полуразрушенной широкой лестницы стоял полуголый  окровавленный
великан, в котором он безошибочно признал царя Валузии. Рядом с
ним  замерла девушка... Далгар едва не закричал. Налисса! Ногти
впились  в  ладони  стиснутых  в  кулаки  рук.  Кто   были   те
вооруженные  люди  в  темных  одеждах,  толпой  подымающиеся по
ступеням? Не имеет значения. Они собирались убить и девушку,  и
Кулла.  Далгар слышал, как царь бросил им вызов, предложив свою
жизнь  в  обмен  на  жизнь  Налиссы,  и   волна   благодарности
захлестнула его. Присмотревшись к зданию, юноша увидел глубокую
резьбу,  покрывающую  его стены, и в следующее мгновение он уже
карабкался вверх, не думая об угрожающей его  жизни  опасности,
собираясь помочь царю и защитить девушку, которую любил.
     Он  потерял  из  виду  свою возлюбленную, но все его мысли
были только  о  ней.  Их  встреча  вышла  несколько  необычной:
ухватившись  за край уступа и пытаясь выбраться на площадку, он
вдруг услыхал ее крик  и  увидел  серебристый  блеск  стального
клинка  в  руке  своей  возлюбленной.  Резко пригнув голову, он
подставил шлем. Кинжал с треском сломался  и  в  следующий  миг
обессилевшая Налисса упала ему на руки.
     Кулл  обернулся  на  ее  крик, вскинув топор, остановился,
узнав фарсунца, и довольно усмехнулся. Теперь царю стало  ясно,
почему молодые люди оказались здесь.
     Верулианцы   приостановились,   заметив   появившегося  на
площадке нового человека, потом снова стали  прыгать  вверх  по
ступеням, с мечами наголо. Жажда убийства сверкала в их глазах.
Кулл встретил первого противника прямым рубящим ударом и рассек
его  череп  вместе со шлемом. Тут же плечом к плечу с ним встал
Далгар. Меч его метнулся вперед  и  пронзил  горло  врага.  Так
началась  Битва  На  Лестнице,  позднее увековеченная певцами и
поэтами.
     Кулл уже приготовился к смерти и собирался до  ее  прихода
уничтожить как можно больше врагов. Теперь у него появился шанс
уцелеть и победить.
     Его  оружие  описывало  смертоносные  круги.  Каждый  удар
крушил сталь, кости и плоть. Кровь била фонтанами. Вся лестница
оказалась завалена телами,  но  солдаты  продолжали  наступать,
карабкаясь по скорбным останкам своих товарищей. У Далгара было
немного возможностей колоть и резать рядом с таким прирожденным
бойцом-убийцей, как Кулл, он понял: лучшее, что он может делать
--  это  прикрывать  царя,  который, не защищенный доспехами, в
любой момент мог пасть от руки врага.
     И Далгар сплел вокруг Кулла паутину стали,  используя  все
свое  мастерство  в  обращении  с  мечом.  Снова  и  снова  его
сверкающий клинок отбивал удары,  нацеленные  Куллу  в  сердце,
снова  и  снова  доспехи  юноши  вставали  на пути смертоносных
взмахов,  дважды   он   подставлял   свой   шлем   под   удары,
предназначающиеся незащищенной голове царя.
     Непросто  одновременно защищать и себя и другого. Кулл был
залит кровью, сочащейся из царапин на лице и груди, пореза  над
виском, укола в бедро и глубокой раны на левом плече. Удар пики
пробил   кольчугу   Далгара   и  ранил  его  в  бок,  --  юноша
почувствовал, что сила его убывает. Еще  один  безумный  натиск
врагов,  и  фарсунец был опрокинут. Он упал у ног царя и дюжина
копий грозила вот-вот оборвать его жизнь. Со львиным рыком Кулл
расчистил  лестницу  одним  могучим  взмахом  залитого  красным
топор,  встав  над  поверженным  юношей.  Кольцо  врагов  стало
смыкаться...
     Внизу  загрохотали  копыта  и  Проклятые  Сады   наводнили
всадники-дикари,  воющие  как волки в лунную ночь. Лавина стрел
со свистом обрушилась на лестницу, неся смерть  нападающим.  Те
немногие,  кого пощадили топор Кулла и поющие стрелы, бросились
вниз по ступеням, где  их  встретили  изогнутые  клинки  пиктов
Брула. Там они все и полегли, сражаясь до последнего, отчаянные
воины-верулианцы,   отправленные  на  опасное  и  подлое  дело,
покинутые своими вождями, обреченные на бесславие в веках.
     Лишь один предатель избежал смерти  у  подножия  лестницы.
Человек-в-Маске  бежал,  едва  заслышав  звон подков. Теперь он
скакал  через  Сады  на  роскошном  жеребце.  Он  почти  достиг
остатков внешней стены, когда Брул Копьебой догнал его. Стоя на
каменном  выступе, опустив окровавленный топор, смотрел Кулл на
их поединок.
     Человек-в-Маске пренебрег  испытанной  тактикой  защиты  и
бросился  на пикта с безрассудной храбростью человека, которому
нечего терять. Они сшиблись: конь с конем, человек с человеком,
клинок с клинком. Оба были великолепными наездниками, их  кони,
послушные  натяжению  поводьев, сжатию коленей, поворачивались,
кружились, вставали на дыбы. Но, несмотря на все маневры, воины
не  могли  пробить  защиту  друг  друга.  В  отличие  от  своих
соплеменников,   Брул   пользовался   таким  же  прямым  тонким
валузийским мечом, как у  таинственного  незнакомца.  По  силе,
ловкости и быстроте противники не уступали друг другу, и не раз
Кулл  стискивал  кулаки и прикусывал губу, когда казалось, Брул
вот-вот падет. Видно было, сошлись два прирожденных воина,  они
кололи,  рубили,  парировали  удары.  Но  вот  меч Брула рассек
воздух, он раскрылся и тут же Человек-в-Маске, вонзив  шпоры  в
бока  лошади,  метнулся к нему. Клинок чиркнул по кирасе пикта,
Брул отклонился в  сторону.  Лошади  столкнулись  и  рухнули  в
траву,  увлекая за собой не прекращающих боя седоков. И из этой
ворочающейся кучи спутанных тел невредимый поднялся лишь  Брул,
а  Человек-в-Маске остался лежать на земле, пригвожденный мечом
пикта.
     Кулл словно пробудился  от  глубокого  сна.  Пикты  вокруг
завывали по-волчьи, но царь поднял руку, призывая к тишине:

-- Довольно! Вы герои! Но нужно, чтоб кто-нибудь занялся
Далгаром, он серьезно ранен. А когда закончите с ним,
посмотрите заодно и мои царапины. Брул, как ты нашел меня?
     Брул  жестом позвал Кулла к тому месту, где остался лежать
мертвец в маске.
     -- Старуха-нищенка видела, как ты карабкался по  дворцовой
стене  и  из  чистого  любопытства  решила  посмотреть, куда ты
направляешься. Она кралась за  вами  следом  и  видела  как  вы
прошли  через  забытые  древние  ворота.  Мне оставалось только
проехать от ворот до этих Садов...
     -- Сними маску, -- велел Кулл.  --  Кто  бы  это  ни  был,
именно  он подделал почерк Ту, он отобрал у канцлера перстень с
печатью и...
     Брул сдернул маску.
     -- ...Дондал! -- воскликнул пораженный Кулл. --  Племянник
Ту!  Брул,  Ту  никогда не должен узнать об этом. Пусть думает,
что Дондал выехал с тобой и погиб, сражаясь за царя.
     Брул выглядел ошеломленным:
     -- Дондал! Предатель! Почему, во имя Валки? Сколько раз мы
вместе напивались допьяна и отлеживались рядом, спина к спине!
     Кулл кивнул.
     -- Мне тоже нравился Дондал.
     Брул обтер свой меч и в  сердцах  вогнал  его  в  ножны  с
громким клацаньем.
     -- Нужда может толкнуть человека на путь предательства, --
сказал  он уныло. -- Дондал был по уши в долгах, а Ту отличался
скупостью. Он Дондалу говорил, что деньги портят молодых людей.
Постепенно Дондал, чтобы продолжать вести светскую жизнь,  стал
занимать  деньги  у  ростовщиков, пока не угодил им в лапы. Так
что Ту и есть главный изменник, именно он толкнул мальчишку  на
путь  предательства.  Хотел бы я, чтобы мой клинок проткнул его
сердце вместо этого.
     Сказав так, пикт отвернулся  и  с  мрачным  видом  зашагал
прочь.
     Кулл  вернулся к Далгару. Юноша был без сознания, а умелые
пальцы пиктов бинтовали его раны. Потом пришел  черед  царя  и,
пока  ему  промывали  и  перевязывали раны, к нему приблизилась
Налисса.
     -- Государь, -- она прятала свои изящные  маленькие  руки,
покрытые  ссадинами  и запекшейся кровью. -- Быть может, вы все
же смилостивитесь и снизойдете к моим мольбам,  если...  --  ее
голос дрогнул -- ...если Далгар выживет?
     Кулл обхватил худенькие плечи и с болью в голосе отвечал:
     --  Милая,  милая девочка! Проси у меня чего хочешь, кроме
того, чего я не могу сделать. Проси половину  царства  или  мою
правую  руку,  --  и ты их получишь. Я попрошу Мурома позволить
тебе выйти замуж за Далгара... Я стану умолять его, но не  могу
его заставить.
     Рослые всадники ехали к ним через Сады, сверкающие доспехи
сразу  выделяли  их  среди скопища полуголых звероватых пиктов.
Высокий человек во главе  кавалькады  поспешил  вперед,  подняв
забрало шлема.
     -- Отец!
     Муром   бора-Баллин   прижал   дочь   к   груди,   бормоча
благодарности богам, и тут же повернулся к царю:
     -- Государь! Вы серьезно ранены!
     Кулл покачал головой:
     -- Ничего серьезного. Но вон там лежит тот, кто принял  на
себя  смертельные  удары,  предназначавшиеся мне, тот, кто стал
моим щитом и моим шлемом. Не будь его -- Валузии нужно было  бы
подыскивать нового царя.
     Муром повернулся к распростертому на траве юноше:
     -- Далгар! Он мертв?
     --  Скажем,  он  недалек  от этого, -- буркнул смуглокожий
жилистый пикт, все еще трудящийся над юношей. -- Но этот парень
сделан из стали и при известном уходе выживет.
     -- Он явился сюда, чтобы встретиться  с  твоей  дочерью  и
бежать  вместе  с  ней,  --  продолжал Кулл, и Налисса виновато
опустила голову, -- и увидел, как я сражаюсь за  свою  и  жизнь
его  возлюбленной  на  верхней площадке этой лестницы. Никто не
принуждал его, но он  вскарабкался  по  стене,  насмехаясь  над
смертью  и  бросился  в  битву, встав плечом к плечу со мной --
весело, словно прибыл на праздник... А  ведь  он  даже  не  мой
подданный.
     Муром  непроизвольно  сжимал и разжимал кулаки. И в глазах
его были доброта и тепло, когда он обратился к дочери:
     -- Налисса, -- мягко сказал он, прижимая  к  себе  девушку
одетой  в  сталь  рукой,  --  ты  все еще хочешь замуж за этого
безрассудного юнца?
     Взгляд девушки был достаточно красноречивым ответом.
     -- Осторожно  подымите  его,  --  проговорил  Кулл,  --  и
доставьте во дворец. Там он получит наилучший...
     -- Государь, -- перебил его Муром, -- если позволите, я бы
хотел  отвезти юношу в свой замок. Лучшие врачи будут ухаживать
за ним, а когда он полностью оправится, -- конечно, если  будет
на  то  ваше  царское  соизволение  -- мы могли бы отметить это
событие свадьбой.
     Налисса вскрикнула  от  радости,  захлопала  в  ладоши  и,
расцеловав отца и Кулла, опрометью бросилась к Далгару.
     Муром ласково улыбнулся:
     -- Ночь крови и ужаса породила радость и счастье.
     Варвар,  ставший  царем,  хмыкнул  и вскинул на плечо свой
иззубренный и испятнанный кровью топор:
     -- Такова  жизнь,  граф.  Несчастье  одного  человека  для
другого оборачивается блаженством...

     Оскорбление

     (Неоконченное)
     -- Вот так, -- заключил Ту, верховный канцлер. -- Лала-ах,
графиня   Фанары,   сбежала   со   своим   любовником  Фенаром,
фарсунианским авантюристом, покрыв  позором  своего  обманутого
супруга и народ Валузии...
     Кулл,  слушавший  Ту,  оперев подбородок на сжатые кулаки,
кивнул. Ему явно наскучила история о том,  как  юная  фанарская
графиня наставила рога валузийскому дворянину.
     --  Ладно,  -- нетерпеливо перебил канцлера Кулл. -- Я все
понял.  Но  мне-то  что   за   дело   до   амурных   похождений
легкомысленной  девицы?  Трудно винить ее за измену Ка-янну, --
Валка  свидетель,  он  уродлив  как  носорог  и  с  еще   более
отвратительным характером. Зачем ты мне все это рассказываешь?
     --  Ну  как  ты  не понимаешь, -- стал терпеливо объяснять
канцлер, что ему нередко  приходилось  делать,  служа  варвару,
ставшему  королем: -- обычаи народа и твои собственные привычки
совсем не одно и то же. Лала-ах, бросившая  супруга,  не  успев
отойти   от  алтаря,  нанесла  жестокое  оскорбление  традициям
страны, нашему народу  и,  следовательно,  нашему  царю  Куллу.
Потому  ее необходимо вернуть и покарать. Далее: она графиня, а
по обычаям Валузии знатные дамы  выходят  замуж  за  чужеземцев
только  с  разрешения  государя.  Тут же никакого разрешения не
давалось,  поскольку  его  никто  не  просил.  Валузия   станет
посмешищем  для  всех  стран и народов, если мы будем позволять
чужестранцам безнаказанно умыкать наших женщин.
     -- Во имя Валки! -- воскликнул Кулл, -- Вы все  помешались
на  обычаях  и  традициях. Я только об этом и слышу с тех самых
пор, как воссел на трон Валузии. В моей стране женщины сходятся
с теми, кто им нравится и кого они сами выбирают.
     -- Может и так, Кулл, -- без обиняков ответил  Ту.  --  Но
это  --  Валузия,  а  не Атлантида. Все женщины и мужчины у нас
свободны и мы стараемся  не  вмешиваться  в  личные  дела  друг
друга,  но  нельзя забывать и о том, что цивилизация -- система
устоев и  приоритетов.  А  чтобы  закончить  с  этой  историей,
добавлю, что девушка не просто графиня, а особа царской крови.

     x x x

     -- Вот этот человек участвовал в преследовании беглянки со
всадниками Ка-янны, -- сказал Ту.
     --  Да,  --  подтвердил  молодой человек, -- и у меня есть
послание от Фенара для Вас, Ваше Величество.
     -- Для меня? Да я в глаза никогда не видел этого Фенара...
     -- Воистину  так,  но  он  передал  послание  зарфаанскому
пограничнику,  с  тем,  чтобы он пересказал их преследователям:
"Передайте свинье-варвару, осквернившему древний  трон,  что  я
назвал его мерзавцем. Скажите ему, что в один прекрасный день я
вернусь,  чтобы  обрядить его трусливую тушу в женские тряпки и
приставить ухаживать за лошадьми из моей конюшни".
     Как   распрямившаяся   пружина,   громадное   тело   Кулла
взметнулось  вверх,  опрокинув великолепное парадное кресло. Он
на мгновение замер, словно утратив дар  речи,  а  потом  бешено
заорал, обращаясь к Ту и стоящему за ним юному дворянину:
     --  Валка, Хонен, Холгар и Хотат! -- проревел он, смешав в
одну кучу имена  богов  и  языческих  идолов.  Волосы  канцлера
встали  дыбом  от  такого богохульства. Кулл потряс над головой
огромными руками и обрушил кулаки на столешницу с такой  силой,
что  массивные  деревянные  ножки  разлетелись  на  куски.  Ту,
побледневший, ошеломленный  вспышкой  дикой  варварской  ярости
царя,  отшатнулся  к  стене,  прикрыв спиной юношу, дерзнувшего
принести царю такую весть. Однако в Кулле было слишком много от
дикаря, чтобы связать оскорбление  с  тем,  кто  его  доставил.
Вымещать   гнев   на   посланцах   --  привычка  цивилизованных
правителей.
     -- К лошадям! -- бушевал  Кулл.  --  Велите  Алым  Убийцам
седлать коней! И прислать ко мне Брула!!!
     Он  сорвал  с  себя царскую мантию, швырнул через комнату,
схватил и грохнул об пол драгоценную вазу.
     -- Скорее! -- выдохнул Ту, указывая молодому дворянину  на
дверь.  --  Разыщи  Брула  Копьебоя,  да поторопись, пока он не
поубивал нас всех!
     Искушенный царедворец,  Ту  мерял  Кулла  и  его  действия
мерками  предшествующих  монархов,  начисто  забыв  о  том, что
гигант еще не вкусил в должной  степени  достижений  прогресса,
чтобы научиться срывать гнев на невинных.
     Его  первоначальное  неконтролируемое  бешенство сменилось
холодной целенаправленной яростью  отточенной  стали,  жаждущей
вражеской   крови.   Проскользнув   в   царский   чертог,  Брул
бесстрастно оглядел разрушения, произведенные взбешенным царем.
Лишь мрачная улыбка скривила его губы.
     -- Мы куда-то едем, Кулл? -- спросил он.
     Атлант, облачающийся в одежду для  верховой  езды,  поднял
глаза на вошедшего, -- в них сверкала сталь:
     -- Да, клянусь Валкой! Мы отправляемся в далекое и трудное
путешествие!  Сперва  в Зарфхаану, а там, возможно, и дальше --
на заснеженные равнины или в пустыни раскаленного песка!  Пусть
три сотни Алых Убийц будут наготове.
     Брул  оскалил  зубы  от нескрываемого удовольствия. Хорошо
сложенный, мускулистый воин  среднего  роста  с  блестящими  на
бесстрастном  лице глазами, похожий на бронзовую статую, он без
единого слова повернулся и покинул зал.
     -- Господин мой, что ты собираешься делать?  --  отважился
спросить Ту, все еще содрогающийся от страха.
     -- Я отправляюсь по следу Фенара, -- свирепо рявкнул Кулл.
-- Царство остается на тебя, Ту. Я вернусь, когда скрещу мечи с
этим фарсунианцем, или не вернусь вовсе.
     --  О  нет!  -- простонал Ту. -- Будь же благоразумен, мой
царь: мало ли что наболтал безвестный авантюрист!  К  тому  же,
император  Зарфхааны  ни  за  что не разрешит тебе войти в свои
земли с таким войском.
     -- Что ж, тогда я проеду по руинам  зарфхаанских  городов,
--  нахмурившись  ответил  Кулл.  -- Мужчины Атлантиды привыкли
мстить за нанесенные им оскорбления, и хотя Атлантида отреклась
от меня и я  теперь  Царь  Валузии,  --  но  мужчиной-то  я  не
перестал быть от этого, видит Валка!
     Он  пристегнул  к поясу огромный меч и направился к двери.
Ту проследил за ним взглядом.
     Перед дворцом, верхом на полностью снаряженных конях, царя
ожидали четыре сотни бойцов, три из них были воинами из  отряда
Алых  Убийц,  тяжелой кавалерии Кулла. Отряд был сформирован из
валузийских   горцев,   сильных,   выносливых   и    энергичных
представителей    вырождающегося   народа.   Оставшуюся   сотню
составляли соплеменники  Брула,  пикты,  отважные  и  отчаянные
дикари,  казавшиеся  единым  целым  со своими конями, наподобие
кентавров,  и  сражавшиеся  как  адские  демоны,   как   только
представится случай.
     Солдаты    приветственными    криками    встретили   царя,
спускающегося по ступеням парадной лестницы  дворца.  Кулл  был
почти  благодарен  Фенару  за  предоставляющуюся возможность на
некоторое время вырваться из паутины монотонной дворцовой жизни
и заняться настоящим мужским делом.
     Перед строем до зубов  вооруженных  головорезов  восседали
Брул,  вождь  самых грозных союзников Валузии, и Келкор, второй
по старшинству командир Алых Убийц.
     Кулл резким жестом ответил  на  приветствия  и  взлетел  в
седло. Лошади Брула и второго офицера застыли по обе стороны от
царя.
     -- Внимание, -- коротко скомандовал Келкор: -- Вперед!
     И  кавалькада  легкой  рысью  рванула  с места. Торговцы и
ремесленники с любопытством глазели на грозную силу,  следующую
по  улицам  города. Звенели серебром копыта, взметались конские
гривы, сверкали на солнце бронзовые доспехи, развевались флажки
на концах длинных пик. Народ, собравшийся на рыночной  площади,
с  удивлением  и  детским восторгом провожал глазами горделивых
всадников, несущихся мимо, но как только они умчались вдаль  по
широкой  белой  улице  и  стих  перестук  подков  по  булыжнику
мостовой, горожане вернулись к своим привычным делам  и  мелким
повседневным  проблемам. Так обычно и поступают люди -- в конце
концов, кому какое дело, куда и зачем едут их цари?

     x x x

     По  широкой  дороге  через  предместья  с  их  просторными
усадьбами  и роскошными дворцами богачей и знати скакали царь и
его маленькая армия, пока  золотые  шпили  и  сапфировые  башни
Валузии не превратились в серебристое мерцание, а потом и вовсе
скрылись   из   виду.  Впереди  замаячили  величественные  горы
Зальгары.
     Ночь застала их расположившимися лагерем у  подножия  гор.
На   стоянку   толпой   привалили  местные  жители  из  племен,
родственных Алым Убийцам, с дарами: винами  и  яствами.  Воины,
столь  сдержанные  и замкнутые в городах оставшегося за плечами
цивилизованного мира, расслабились, запели древние песни, стали
обмениваться свежими новостями и старинными преданиями. И  лишь
Кулл  держался особняком, прохаживаясь в одиночестве поодаль от
костров, устремив взор на  окружающие  горы  и  зеленые  долины
между  ними.  Эти  места всегда таили в себе тайное очарование.
Куллу припомнились горы  Атлантиды,  среди  заснеженных  вершин
которых  он  провел  свою юность, еще до того, как отправился в
большой мир, чтобы занять древний  трон.  Как  разительно  были
непохожи, обрывистые заиндевевшие скалы Атлантиды среди мрачных
бесплодных  пустошей,  почти  непригодных  для  жизни, и мягкие
очертания холмов Зальгары, высящиеся подобно древним  божествам
в  украшениях изумрудно-зеленых рощ, тенистых долин и цветочных
лугов. "Древние, как само время, -- думал об этих  горах  Кулл,
-- наверно, им снятся короли прошлого, беззаботно попиравшие их
своими ногами."
     Мысль  об оскорблении, нанесенном ему Фенаром, заставила с
новой силой вспыхнуть угасший было в его мозгу  багровый  пожар
ярости  и  гнева. Стиснув кулаки и расправив плечи, Кулл поднял
глаза к бесстрастному оку Луны.
     -- Хелфара и Хотат да обрекут мою душу  на  вечные  адские
муки, если я не отомщу Фенару! -- прорычал он.
     Прохладный  ночной  бриз прошелестел в кронах деревьев как
ответ на страшную языческую клятву.
     Едва красная роза рассвета заалела над  холмами  Зальгары,
как  воинство  Кулла  оседлало  коней и продолжило свой путь по
тучным зеленым долинам меж  длинных  островерхих  косогоров,  а
первые лучи солнца заиграли на остриях пик, щитах и шлемах.

-- Мы направляемся прямо на рассвет, -- заметил Келкор.
     -- Да, -- с мрачной иронией откликнулся Брул.
     Конан  глянул  на  своего  офицера.  Келкор  сидел в седле
прямой, как копье, застывший и несгибаемый,  словно  статуя  из
стали.  Он  не  случайно  всегда  напоминал  Куллу  добрый  меч
закаленной  стали.  Ледяное  спокойствие  никогда  не  покидало
Келкора ни в словесной перепалке на военных советах, ни в диком
безумии   схватки.   Келкор   всегда  оставался  уравновешен  и
невозмутим. У него было немного друзей,  но  он  никогда  и  не
искал   ничьей   дружбы.   Только  выдающиеся  личные  качества
позволили Келкору возвыситься от безвестного  солдата  в  рядах
наемников до второго по рангу военачальника в армии Валузии, --
и  лишь  место  его  рождения  помешало  ему  стать  первым: по
установившемуся обычаю, предводитель царской армии должен  быть
валузийцем по рождению, а Келкор был родом из Лемурии. Хотя, по
правде  сказать, по внешнему виду он куда больше соответствовал
представлению об идеальном валузийце, чем  сами  валузийцы;  он
был скроен иначе, чем люди его расы, более высокий и сухощавый,
жилистый   и   сильный,   и   лишь   необычные  глаза  выдавали
принадлежность к лемурийскому народу.
     Следующий рассвет застал  их  проезжающими  через  пологие
холмы,  за  которыми  взорам  открылась  Камунианская  пустыня,
огромное безжизненное, унылое  море  желтых  песков.  Здесь  не
росли ни деревья, ни кусты, не было источников воды. Целый день
ехали  они, сделав лишь одну короткую остановку, чтобы поесть и
дать отдохнуть лошадям, когда зной стал совершенно невыносимым.
Измученные дорогой и жарой  воины  поникли  в  седлах.  мертвая
тишина,   царящая  над  раскаленным  маревом,  нарушалась  лишь
звяканьем стремян и доспехов, скрипом пропитавшихся потом седел
да монотонным глухим стуком копыт. Даже  Брул  снял  и  повесил
свою  кирасу на луку седла. Одному только Келкору, казалось, не
доставляют никаких неудобств палящее солнце и тяжелые доспехи.
     -- Сталь, ну, чистая сталь, -- прошептал Кулл  восхищенно,
подумав  при  этом,  способен  ли  он  достигнуть  таких  высот
самообладания, какие были подвластны этому человеку, такому же,
как он сам, варвару.
     Двухдневный марш вывел  их  их  пустыни  в  низкие  холмы,
отмечающие   границу   Зарфхааны.   Там  отряд  был  остановлен
пограничным кордоном -- двумя конными зарфхаанцами.
     -- Я Кулл, правитель Валузии, -- без околичностей  объявил
царь.  --  Я  преследую некоего Фенара. Не препятствуйте нашему
проезду и я обещаю сохранять уважение к вашему императору.
     Пограничники, тронув лошадей шпорами, отъехали в  сторону,
позволив   кавалькаде  следовать  дальше,  а  когда  расстояние
поглотило клацанье подков, один обратился к другому:
     -- Я выиграл наше пари: царь Валузии прискакал сам.
     -- Увы, -- ответил другой. Эти чертовы варвары никогда  не
учатся  на чужих ошибках, норовя набить собственных шишек. Будь
царь валузийцем, ты бы проспорил, клянусь Валкой!
     В долинах Зарфхааны гулким эхом отзывалась тяжелая поступь
валузийской конницы. Деревенские жители высыпали из своих домов
посмотреть на  свирепых  воинов,  проносящихся  мимо.  По  всей
стране,  на юг и север, восток и запад разносилась весть о том,
что сам Кулл Валузийский едет по Зарфхаане.
     Приграничные области давно  остались  позади,  когда  Кулл
решил  отправить  посланца  к  императору, чтобы заверить его в
своих мирных намерениях. Царь остановил отряд на отдых и собрал
импровизированный военный совет с Брулом, Ка-янной и Келкором.
     -- Беглецы опередили нас на много дней,  --  сказал  Кулл.
Нам  некогда  заниматься поисками их следов. Но местные жители,
обратись мы к ним за помощью, наверняка станут лгать,  так  что
остается полагаться лишь на собственное чутье и подобно волкам,
по запаху отыскивать след оленя.
     --   Позволь   мне  допросить  этих  земляных  червей,  --
обратился к нему Ка-янна, высокомерно и злобно скривив  толстые
чувственные  губы.  --  Я  гарантирую,  что  сумею заставить их
говорить правду.
     Кулл вопросительно поглядел на него.
     -- У меня есть свои способы...  --  уклончиво  промурлыкал
валузиец.
     --  Пытки?  --  буркнул  Кулл,  и  в голосе его прозвучало
откровенное презрение. -- Но ведь  Зарфхаана  --  дружественная
держава.
     --  Неужто  императору  есть  дело  до нескольких паршивых
селян? -- коротко, почти ласково, поинтересовался Ка-янна.
     -- Ну, довольно, -- отмахнулся от него царь  с  выражением
брезгливого  отвращения на лице, но тут Брул поднял руку, чтобы
привлечь к себе внимание.
     -- План этого типа мне  нравится  ничуть  не  больше,  чем
тебе,  Кулл,  -- сказал он. -- Но даже и свинье случается порой
изрекать истину, -- лицо Ка-янна скривилось  от  бешенства,  но
пикт  не обратил на это ни малейшего внимания. -- Давай я пошлю
несколько  своих  парней,  пусть   покрутятся   немного   среди
крестьян,   порасспрашивают,   может,   припугнут  немного,  не
причиняя вреда. Иначе мы можем потратить недели  на  бесплодные
поиски.
     -- Сразу видно, говорит варвар, -- пряча улыбку, пробурчал
Кулл.
     --  А в каком из городов Семи Империй родился ты, о, царь?
-- в тон ему с притворным благоговением спросил Брул.
     Келкор прервал шуточную перепалку двух друзей нетерпеливым
жестом руки.
     -- Вот где мы находимся, -- заговорил он,  рисуя  карту  в
пепле  кострища концом ножен. -- Фенар вряд ли поедет на север.
Все мы сошлись во мнении, что  в  Зарфхаане  он  оставаться  не
станет,   а   дальше...   море,  кишащее  пиратами  и  морскими
бродягами. На юг ему дорога закрыта, там  расположена  Турания,
давний  враг  его  народа.  Отсюда мое предположение: он, как и
раньше, скачет на восток, чтобы пересечь границу  где-то  около
Талунии,  и  двинется  в  пустоши Грондара, где повернет на юг,
стремясь достичь лежащего на западе от  Валузии  Фарсуна  через
малые княжества, расположенные к югу от Турании.
     --  Все  это одни догадки, Келкор, -- сказал Кулл, -- если
Фенар рассчитывает удрать в Фарсун, почему же, во имя Валки, он
мчится в совершенно противоположном направлении?
     -- Потому... да ты сам знаешь это, Кулл. В это неспокойное
время  все  наши  границы,  за  исключением  самых   восточных,
усиленно  охраняются  и  он  не  мог бы проскользнуть через них
незамеченным, тем более, что с ним следует графиня.
     --  Я  уверен,  Келкор  прав,  --  Брул  только   что   не
пританцовывал  от  нетерпеливого желания возобновить погоню. --
Доводы его звучат убедительно, с какой стороны ни посмотреть.
     -- Ну что ж, этот план ничуть не хуже любого  другого,  --
со вздохом ответил Кулл. -- Едем на восток.
     И  войско  двинулось  через  долины  и  перелески.  "Какая
благодатная страна, богатая и ленивая, -- лакомый  кусочек  для
любого  завоевателя,"  --  размышлял  Кулл под стук копыт своей
кавалерии, которую неустанно гнал вперед  и  вперед,  не  давая
людям  расслабиться.  Они  стороной  объезжали  города, Кулл не
хотел  давать  искушать  своих  свирепых  воинов  впутаться   в
какую-нибудь свару с местными жителями. Кавалькада приближалась
к городу Талунии, последнему зарфхаанскому форпосту на востоке,
когда  ее  нагнал  посланец  от  императора  с  известием,  что
правитель страны нисколько не возражает против  движения  через
его  страну  конного  отряда  Кулла и приглашает короля Валузии
посетить на обратной дороге его расположенную на севере  страны
столицу.   Кулла  позабавила  ирония  ситуации  --  он  получил
высочайшее  монаршее  соизволение  проследовать  через  страну,
которую он уже пересек из конца в конец и готовился покинуть.
     Войско Кулла достигло Талунии незадолго до восхода солнца,
после целой ночи напряженной скачки. Кулл надеялся, что Фенар и
графиня,    чувствуя   себя   в   относительной   безопасности,
остановились на отдых в приграничном городе. К тому  же  атлант
хотел  обогнать  слухи  о  своем появлении. Он расположил своих
людей лагерем вдали от городских стен и отправился  в  город  в
сопровождении одного лишь Брула.
     Ворота  с  готовностью распахнулись перед Куллом, когда он
предъявил  королевскую  печать   Валузии   и   особый   символ,
присланный ему императором Зарфхааны.
     --  Скажи, -- подозвал царь командира караула, -- в городе
ли Фенар и Лала-ах?
     -- Они въезжали через эти ворота много дней  назад,  но  в
городе они до сих пор или нет, я не знаю.
     --  Тогда  вот  что, -- сказал Кулл, снимая с могучей руки
изукрашенный  самоцветами  браслет,  --   запомни:   я   просто
валузийский  дворянин, странствующий со своим товарищем-пиктом.
Кто я на самом деле, никому знать не надо, понял?
     Солдат во все глаза уставился на драгоценность,  снедаемый
алчностью:
     --   Конечно-конечно,  господин.  Но  как  быть  с  вашими
солдатами, укрывшимися в лесу?
     -- Из города их не видно. А если какой-нибудь  крестьянин,
въезжающий через твои ворота, заикнется о замеченном им отряде,
найди  повод упрятать его в каталажку до завтра. Тем временем я
разузнаю все, что мне нужно.
     -- Во имя Валки, вы хотите сделать  меня  предателем?!  --
занервничал стражник. -- Я не думаю, что вы замышляете какую-то
низкую хитрость, но...
     Кулл тотчас сменил тактику:
     --   Ты  разве  не  обязан  повиноваться  приказам  твоего
императора?   А   ведь   я,   кажется,   показал   тебе   знак,
подтверждающий,   что  говорю  от  его  имени.  И  ты  дерзнешь
ослушаться? Валка, но, значит, ты как раз и есть предатель!

В конце концов, рассудил солдат, все верно: он ни за что не
поддался бы на взятку -- о, нет-нет! -- но коли приказ ему
отдавал царь, имеющий соответствующие полномочия от
императора, то...
     Кулл, не произнеся больше ни  слова,  вручил  ему  браслет
вместе  с легкой улыбкой, выдающей его презрение к свойственной
человеку привычке убаюкивать  свою  совесть  в  угоду  мелочным
желаниям и низменным страстям, отказываясь признаться даже себе
в том, что нарушает и закон, и моральные устои.
     Два  всадника  ехали  по  улицам,  где  потихоньку начинал
суетиться торговый люд. Гигантская  фигура  Кулла  и  бронзовая
кожа  Брула  притягивали немало любопытных взглядов, и царь уже
пожалел, что взял с собой не Келкора или валузийца,  ибо  пикта
чрезвычайно  редко  можно  было  встретить  в городах Востока и
появление его  в  городе  могло  породить  целую  кучу  толков,
которые могли дойти и до тех, кого они разыскивали.

Кулл и его спутник сняли комнату в скромной таверне и
устроились за столиком в питейном зале, надеясь что-нибудь
услыхать об интересующих их людях. Но уже наступил вечер, а
никто не упомянул о паре беглецов. Осторожные расспросы
тоже не дали никаких результатов. Если Фенар и Лала-ах были
все еще в городе, то они явно старались не афишировать
своего присутствия. А Кулл очень рассчитывал на то, что
прибытие отчаянного ловеласа и юной красавицы царских
кровей неминуемо привлечет к себе внимание...
     Царь решил ночью побродить по улицам и, если поиски к утру
не увенчаются успехом, открыть свое инкогнито городскому голове
и потребовать  найти  и выдать ему преступников. Гордость Кулла
бунтовала  против  подобных  действий,  наиболее   разумных   и
логичных.  Атлант  бы  именно  так  и сделал, будь его проблема
политической или дипломатической, но тут дело  касалось  личной
мести.
     На   город   опустилась   ночь.  Два  товарища  шагали  по
освещенной факелами улице, где, несмотря на позднюю пору,  было
довольно  людно  и  шумно,  как  вдруг  их остановил осторожный
вкрадчивый голос.
     Из тени между двух больших зданий Кулла  поманила  рука  с
длинными  заостренными  ногтями.  Переглянувшись,  царь  и  его
спутник двинулись  туда,  держа  на  всякий  случай  под  рукой
кинжалы. Навстречу им из сумрака выскользнула скрюченная годами
старуха-нищенка.
     --  Что ищешь ты в Талунии, царь Кулл? --сипло проскрипела
она.
     Пальцы Кулла стиснули  рукоять  кинжала.  Он  настороженно
спросил:
     -- Откуда тебе известно мое имя?
     --  И  стены  имеют уши, -- отвечала она со смехом, больше
похожим на кудахтанье, -- один из рыночных  зевак  признал  вас
сегодня в таверне и поспешил растрезвонить новость.
     Кулл тихонько выругался.
     -- Послуш-ш-ш-шай, -- прошипела старуха. -- я могу отвести
тебя к тем, кого ты ищешь, -- если ты готов заплатить настоящую
цену.
     -- я наполню твой фартук золотом, -- ласково ответил царь.
     --  Отлично.  Знай:  Фенар  и  графиня  извещены  о  твоем
прибытии и готовятся к бегству. Вечером они  укрылись  в  одном
доме, но скоро покинут свое убежище...
     --  Как  же  они  смогут  выехать из города? -- перебил ее
Кулл. -- Ворота заперты с самого заката.
     -- Помимо парадного  входа  всегда  существует  черный.  В
Талунии  это ворота в восточной стене. Их там ожидают лошади. У
Фенара немало друзей.
     -- Где они прячутся?
     Старуха протянула иссохшую скрюченную руку.  Царь  опустил
монету  в ее ладонь и нищенка ухмыльнулась, исполнив гротескное
подобие реверанса:
     -- Следуй за мной, о, повелитель... -- и быстро заковыляла
в тень.
     Кулл и его спутник следом за ней пустились в паутину узких
извилистых  улочек,  двигаясь   почти   на   ощупь,   пока   не
остановились  перед  неосвещенным  огромным  строением  в самой
бедной и запущенной части города.
     -- Они  прячутся  в  комнате  наверху.  Из  нижнего  зала,
выходящего на улицу, туда ведет лестница, мой господин.
     --  А  как  ты  узнала,  что  они  здесь? -- подозрительно
спросил царь. -- С чего бы это им  выбрать  для  укрытия  столь
неприглядное место?
     Женщина  беззвучно рассмеялась, раскачиваясь взад-вперед в
приступе безудержного веселья:
     -- Да как только я уверилась в том, что ты действительно в
Талунии,  господин,  я   поспешила   в   гостиницу,   где   они
остановились,   и   предложила   проводить  в  тайное  убежище.
Хо-хо-хо! Они отвалили же мне добрых золотых монет!
     Кулл, потеряв дар  речи,  уставился  на  нее.  Наконец  он
сказал:
     -- И как таких земля носит? Что ж, красотка, теперь отведи
Брула  к  воротам,  где  его  ждут лошади. Брул, отправляйся со
старухой и стереги ее до моего возвращения, на тот случай, если
Фенар ускользнет от меня...
     Но Кулл, -- запротестовал пикт. -- Ты не можешь идти в дом
один, подумай, а вдруг это ловушка?!
     -- Эта женщина не посмела бы предать меня! -- тут  старуха
содрогнулась, помрачнев. -- Иди!
     Подождав,  пока  два  силуэта  растворятся  во мраке, Кулл
проник в здание. Пока глаза  его  привыкали  к  царящей  внутри
темноте,  он  наощупь  отыскал  лестницу и начал подниматься по
ней, с кинжалом в  руке,  ступая  с  величайшей  осторожностью,
следя,  чтобы  не  скрипнула  под  ногой  рассохшаяся  ступень.
Несмотря на свои внушительные габариты, царь двигался  легко  и
бесшумно,  как  леопард,  и даже если наверху лестницы затаился
наблюдатель, он вряд ли смог бы услышать шаги атланта.
     Так и вышло: охранник встрепенулся лишь когда  рука  Кулла
зажала ему рот, и тут же обмяк в глубоком обмороке от страшного
удара  гиганта.  Согнувшись  над  своей  жертвой, царь замер на
мгновение  в  ожидании  любого  звука,  указывающего,  что   он
обнаружен.  Тишина.  Он скользнул к двери. Все чувства его были
обострены, как это бывает с охотником, преследующим добычу.
     Из запертого помещения доносились едва слышные голоса,  --
словно двое людей перешептывались. Еще одно осторожное движение
и... -- одним гигантским прыжком, настежь распахнув дверь, Кулл
ворвался  в комнату. Он не колебался ни секунды, взвешивая свои
шансы, -- а ведь за  дверью  его  вполне  могла  ожидать  толпа
убийц, и Кулл был даже несколько удивлен их отсутствием. Вместо
этого  царь  увидел  пустую  комнату,  залитую  лунным  светом,
проникающим  сквозь  открытое  окно,   где   промелькнули   две
выбирающиеся  наружу  фигуры.  В  слабом свете блеснули дерзкие
темные  глаза  на  лице  неземной  красоты   и   другое   лицо,
бесшабашно-веселое.  Взревев  при  виде  удирающего врага, Кулл
рванулся через комнату к окну и, выглянув наружу, разглядел две
тени, метнувшиеся в лабиринт близлежащих домов и  лачуг.  Ветер
донес   до   него  серебристый  переливчатый  смех,  дразнящий,
издевающийся.  Недолго  думая,  атлант  перекинул  ногу   через
подоконник  и  спрыгнул вниз с высоты тридцати футов, игнорируя
веревочную лестницу, свисающую из окна. Оказавшись на земле, он
понял, что у него нет ни малейшей надежды отыскать  беглецов  в
неразберихе  улочек, знакомых им, без сомнения, куда лучше, чем
ему.
     Уверенный в том, что знает, куда они бегут, царь  помчался
к  воротам  в  восточной  стене,  которые,  судя  по старухиным
описаниям, были не слишком далеко. Когда  он  наконец  очутился
там, то обнаружил лишь Брула и старую каргу.
     --  Никого,  --  сказал  Брул:  Лошади  здесь, но никто не
пришел за ними.
     Кулл стал дико браниться.  Фенар  и  женщина  провели-таки
его!  Заподозрив неладное, фарсунец решил держать у ворот коней
для отвода глаз. А сам наверняка удрал  через  какую-то  другую
лазейку.
     --  Быстро!  --  закричал  Кулл.  -- Скачи в лагерь и вели
седлать коней. Я отправляюсь по следу Фенара.
     Вскочив на одну из приготовленных лошадей,  Кулл  умчался.
Брул поскакал в лагерь, а старая ведьма долго смотрела им вслед
и  мерзко  тряслась  от  хохота.  Спустя  некоторое  время  она
услыхала перестук множества подков.
     --  Хо-хо-хо!  Они  едут  на  восток,  --  но  разве   кто
возвращался с востока?

     x x x

     Всю   ночь   Кулл  подстегивал  коня,  стараясь  сократить
расстояние между собой и преследуемыми. Он  знал:  в  Зарфхаану
беглецы  вернуться  не рискнут, а так как на севере катило валы
своенравное море, а на юге располагалась  Турания,  стародавний
враг  Фарсуна,  для беглецов оставалась только одна дорога -- в
Грондар. Звезды побледнели и рассвет залил  небо  над  травяной
равниной  пурпурной  краской,  когда  перед царем выросли горы,
устремившие вверх  свои  пики.  Они  тянулись  на  много  миль,
образуя  естественный  рубеж  Зарфхааны на востоке, и через них
вел всего один проход, помимо  того,  которым  теперь  следовал
Кулл.  Он  находился немного севернее. Пограничник-зарфхаанец в
установленной на перевале  сторожевой  башенке  поприветствовал
царя.  Тот, не останавливаясь, ответил приветственным жестом и,
взобравшись на гребень перевала, остановил коня.  И  справа,  и
слева   вздымались   обрывистые  скалы,  а  от  их  подножия  в
бесконечность  тянулось  колышущееся  море  зеленой  травы.  По
бескрайним  просторам  саванны бродили стада буйволов и оленей,
-- но ни одного человека не увидел  Кулл.  В  это  мгновение  с
ослепительной   вспышкой   из-за   горизонта   показался   край
солнечного диска и всю  равнину  будто  залило  огнем.  Конному
отряду,  въехавшему  в  дальний  конец  прохода  позади  Кулла,
одинокая фигура верхом на коне представилась неподвижной черной
статуей на фоне пламенеющего утра. Миг -- и она исчезла из поля
зрения всадников, бросившись вперед.
     -- Он скачет на восток, -- шептались между собой солдаты.
     Солнце стояло высоко в небе, когда войско нагнало Кулла.
     -- Вели своим  пиктам  рассредоточиться,  --  сказал  царь
Брулу,  --  Фенар  и  графиня  только  и  ждут  удобного случая
повернуть на юг, чтобы обойти нас и удрать обратно в Зарфхаану.
Я уверен в этом, ибо нет человека, кто пожелал бы оставаться  в
Грондаре дольше, чем необходимо.
     Пикты  Брула как рыщущие голодные волки разъехались далеко
на юг и север.  Но  вопреки  ожиданиям  Кулла  беглецы  скакали
дальше  и дальше, -- натренированный глаз царя легко находил их
след, отмечая, где  высокая  трава  была  помята  и  раздавлена
лошадиными   копытами.   "Удивительно,   как  Фенару  удавалось
держаться в седле  после  многодневной  погони,  но,  с  другой
стороны,  -- рассуждал Кулл, это вполне объяснимо: солдаты были
вынуждены  щадить  лошадей,  а  Фенар,  судя  по  следам,  имел
запасных  коней и мог менять их время от времени, что сохраняло
каждого относительно свежим."
     Кулл не стал отправлять гонца к царю  Грондара.  Грондарцы
были диким полуцивилизованным народом, державшимся особняком от
всего   остального   мира.   Орды  язычников-грондарцев  иногда
совершали набеги  на  Туранию  и  соседние  малые  государства,
проходясь  по  ним  огнем  и  мечом,  поэтому  западные границы
царства  зорко  охранялись  --  причем  не  грондарцами,  а  их
обеспокоенными  соседями.  А  вот  как  далеко простирается это
царство на восток, никто  не  знал,  и  в  цивилизованном  мире
бытовали  легенды,  согласно  которым  оно упирается прямиком в
Край Света.
     Несколько дней  утомительной  скачки  --  и  все  впустую:
воинам  Кулла  не встретились не только беглецы, но и вообще ни
одного человеческого существа. И вдруг один из  пиктов  заметил
группу  всадников,  приближающуюся  с юга. Кулл остановил своих
солдат и  стал  ждать.  Они  подъехали  и  сбились  в  кучу  на
некотором  удалении,  сотни четыре грондарских воинов, свирепых
жилистых мужчин в кожаных доспехах с металлическими накладками.
Их предводитель выехал вперед:
     -- Незнакомец, что делаешь ты в этой стране?
     -- Я преследую преступницу  и  ее  любовника,  --  ответил
Кулл,  -- мы едем с миром. У моего царства нет никаких счетов с
Грондаром.
     Грондарец усмехнулся:
     -- Въезжающий в Грондар несет  жизнь  свою  в  собственной
правой руке.
     --  Тогда,  клянусь  Валкой,  --  разъяренно взревел Кулл,
теряя терпение, -- в моей правой  руке  достаточно  силы,  чтоб
дать  отпор  хоть  всему  Грондару!  Посторонитесь,  не  то  мы
растопчем вас!
     -- Пики наперевес! -- прозвучал лаконичный приказ  Келкора
и  отряд  ощетинился  лесом пик, мгновенно направленных воинами
вперед.
     Грондарцы отступили перед этой грозной силой, понимая, что
неспособны остановить тяжелую кавалерию.  Язычники  отъехали  в
сторону,  когда  валузийцы  проносились  рядом  с ними, а вожак
закричал Куллу вслед:
     -- Скачите, глупцы! Кто едет за рассвет, не возвращается!
     Грондарцы  разделились  на  небольшие  группки  и  подобно
ястребам кружились поодаль от царского отряда. На ночь пришлось
выставить  усиленные караулы, но грондарцы не приближались и не
тревожили чем-либо покой солдат, а к утру и вовсе исчезли.
     Равнина тянулась без конца и без края,  ни  холм,  ни  лес
нигде   не   нарушали   ее  монотонности.  Временами  всадникам
встречались руины стертых с лица земли древних городов -- немые
напоминания о тех кровавых днях, когда, многие века тому назад,
предки нынешних грондарцев появились из ниоткуда и в  одночасье
покорили  исконных  обитателей  этих  земель.  Но  ни обитаемых
городов, ни грязных становищ грондарцев не попадалось на  пути,
--  воины  ехали  через  самую дикую, необитаемую часть страны.
Теперь стало ясно, что Фенар не собирается поворачивать  назад:
его след по-прежнему вел строго на восток. Надеялся ли он найти
убежище    в    этой   стране   или   просто   хотел   измотать
преследователей?
     Многие дни погони остались позади, но вот наконец всадники
выехали к широкой полноводной реке, что, извиваясь,  перерезала
равнину  пополам. На ее берегу буйство травы внезапно кончалось
и за рекой до самого горизонта тянулась бесплодная пустыня.
     К берегу была  причалена  большая  плоскодонная  лодка,  а
рядом  с  нею  стоял человек, -- древний, как само Время, но по
могучему телосложению он  не  уступал  Куллу.  Одетому  на  нем
рубищу,  казалось,  не  меньше лет, чем самому старику, но было
что-то величественное и внушающее трепет  в  этом  человеке,  с
ниспадающими  на  плечи,  белыми  как снег, волосами и огромной
белой нечесанной бородой, опускающейся до самого пояса.  Из-под
кустистых седых бровей смотрели огромные сверкающие глаза.
     --  Странник,  что  выглядит как царь, -- глубоким звучным
голосом обратился старик к  Куллу.  --  Не  собираешься  ли  ты
пересечь реку?
     --  Да,  -- ответил Кулл, -- если ее пересекли те, кого мы
ищем.

-- Мужчина и девушка воспользовались моей переправой вчера
на рассвете.
     -- Валка! -- воскликнул Кулл. -- А этим двоим не  откажешь
в  отваге!  Скажи,  паромщик,  что  за  город находится за этой
рекой?
     -- За рекой нет городов, --  промолвил  старец.  --  Здесь
проходит граница Грондара -- и всего мира!
     --  Как!  Неужели  мы  заехали так далеко? Я думал, что та
пустыня -- часть грондарского царства.
     -- Нет. Грондар кончается здесь; и здесь  же  конец  мира,
дальше  -- волшебство и неизвестность, царство ужаса и мистики,
граничащее  с  Краем  Света.  Это   река   Стагус,   а   я   --
Карон-перевозчик.
     Кулл  в  изумлении  поглядел  на  старика.  Ему  мало  что
говорило имя того, кто прошел сквозь бездну Времени.
     -- Похоже, ты очень стар, -- сказал Кулл  с  любопытством.
Валузийцы  взирали на паромщика с изумлением, дикари-пикты -- с
суеверным страхом.
     -- Да. Я из старой расы,  что  правила  миром  задолго  до
возникновения  Валузии  и  Грондара,  и  Зарфхааны,  где  живут
всадники Заката. Будете переправляться через реку? Много воинов
и много царей отвез я на тот берег. Но знайте:  тот,  кто  едет
туда,  не возвращается обратно! Из тысяч, пересекших Стагус, не
вернулся никто. Три сотни лет минуло с тех пор, как  я  впервые
увидел  свет,  царь  Валузии.  Я  переправлял  армию царя Гаара
Завоевателя, когда он  повел  свои  несметные  полчища  к  Краю
Света.  Семь  дней перевозил я их, тысячи и тысячи воинов, и ни
один не пришел назад. Шум  битвы  и  звон  мечей  доносился  из
пустыни  от  рассвета  до заката, но когда в небе засиял желтый
глаз Луны, все стихло... Запомни, Кулл: не было  еще  человека,
кто  воротился  бы из-за Стагуса. Безвестные ужасы таятся в тех
землях, и  не  раз  видел  я  кошмарные  очертания  в  вечернем
полумраке и серых тенях раннего утра. Помни об этом.
     Кулл повернулся в седле и оглядел своих людей.
     --  Тут я не могу вам приказывать, -- сказал он им. -- Что
до меня самого, то я поеду по следу Фенара, даже если он  ведет
в  ад  и еще дальше. Но никого неволить идти со мной за реку не
стану. Даю разрешение всем вам вернуться в Валузию и  не  скажу
ни слова порицания.
     Брул подъехал и встал рядом с Куллом.
     --  я еду с царем, -- коротко сказал он. Пикты разразились
криками одобрения. Вперед выехал Келкор.
     -- Те, кто собирается повернуть назад, сделать шаг вперед,
-- сказал он.
     Стальные шеренги стояли недвижно, как статуи.
     -- Они едут с тобой, Кулл, -- оскалился Брул.
     Гордость и торжество переполняли душу царя-варвара.  И  он
произнес  слова, взволновавшие воинов сильнее любых возвышенных
речей:
     -- Вы -- настоящие мужчины.
     Карон перевез их через  реку,  его  паром  сновал  туда  и
обратно,  пока  все  войско не выстроилось на восточном берегу.
Закончив свою работу, он выглядел ничуть не уставшим.
     -- Если в пустыне водятся всякие жуткие твари,  почему  же
они не приходят в мир людей? -- спросил его Кулл.
     Карон  указал  на мрачную темную воду и, приглядевшись как
следует, царь  увидел,  что  река  кишит  змеями  и  небольшими
пресноводными акулами.
     --  Ни  один  человек  не  смог  бы переплыть эту реку, --
сказал перевозчик. -- Ни человек, ни мамонт.
     -- Вперед! -- скомандовал Кулл своим солдатам. --  Вперед!
Нас ждет неизведанная земля!

Черный город
     (неоконченное)
     В   холодных   глазах   Кулла,  царя  Валузии,  отразилось
некоторое замешательство, когда в его покои ворвался человек  и
встал прямо перед царем, дрожа от гнева. Монарх вздохнул, -- он
узнал  нарушителя  спокойствия.  Ему  известен был бешеный нрав
служивших ему  варваров.  Разве  и  сам  он  не  был  родом  из
Атлантиды?   Брул  Копьебой,  стоя  посреди  царского  чертога,
демонстративно срывая со своего обмундирования эмблемы  Валузии
одну за другой, явно желая показать, что больше не имеет ничего
общего с Империей. Куллу было понятно значение этого жеста.
     --  Кулл!  -- рявкнул пикт, белый от снедающей его ярости.
-- Я требую правосудия!
     Кулл снова вздохнул. То было время, когда о мире  и  покое
можно  было  только  мечтать,  но  ему, как он полагал, удалось
обрести и то, и другое в Камуле. Ах, сонная Камула...  --  даже
сейчас,  в  ожидании  продолжения  гневной  тирады  взбешенного
пикта,  мысли  Кулла  лениво  текли  по  времени  вспять,  даря
воспоминания   о  нескончаемой  череде  сонных  праздных  дней,
прошедших с  момента  его  прибытия  в  эту  горную  метрополию
удовольствий,  где  дворцы  из  мрамора ярусами окружали холм в
форме сводчатого купола.
     -- Люди моего народа  служат  империи  множество  лет!  --
взмахнул  сжатым  кулаком  пикт.  --  А  сегодня одного из моих
воинов похищают у меня из-под носа прямо в царском дворце!
     Кулл рывком выпрямился в кресле:
     -- Что за бред? Какой еще воин и кто его похитил?
     -- Это я предоставляю выяснить тебе, -- прорычал пикт.  --
Только  что  он  стоял  рядом,  подпирая мраморную колонну, как
вдруг --вж-ж-жик! --  и  исчез,  оставив  в  качестве  ключа  к
разгадке  этой тайны лишь испуганный вскрик да странный мерзкий
запах.
     -- Может, ревнивый муж?.. -- размышлял вслух Кулл.
     Брул грубо прервал его:
     -- Гроган отродясь  не  заглядывался  на  девок,  даже  из
собственного  народа.  Эти  камулианцы все, как один, ненавидят
нас, пиктов. Это написано у них на лицах.
     Кулл улыбнулся:
     -- Тебе это просто кажется, Брул.  Здешний  народ  слишком
ленив  и  любит  развлечения,  чтобы  ненавидеть кого-либо. Они
поют, сочиняют стихи. Я полагаю, ты  не  думаешь,  что  Грогана
умыкнули поэт Таллигаро, певица Зарета или принц Мандара?
     -- Какая мне разница, -- огрызнулся Брул. -- Но вот, что я
скажу  тебе,  Кулл:  Гроган  как  воду  проливал  свою кровь за
империю, и он лучший из  командиров  моих  конных  лучников.  Я
разыщу  его,  живого или мертвого, даже если придется для этого
разнести в клочья  всю  Камулу,  камень  за  камнем!  Валка!  Я
скормлю  этот  город  огненному  зверю,  а  потом  потушу огонь
потоками крови...
     Кулл поднялся с кресла:
     -- Отведи меня к тому месту, где ты в последний раз  видел
Грогана,  -- сказал он. Брул прервал свою пылкую речь и, угрюмо
глядя перед собой, вышел из зала.
     Вместе с царем прошел  он  по  ведущему  вниз  извилистому
коридору.  Кулл  и  Брул  походили  друг  на  друга  врожденной
гибкостью  движений  и  звериной  грацией,  остротой  зрения  и
присущей  варварам  необузданностью характера, но в то же время
они были очень разными.
     Кулл был высок, широкоплеч, с мощной  грудной  клеткой  --
массивный, но не оставляющий впечатления тяжеловесности. Солнце
и  ветер сделали его лицо бронзовым. Волосы царя были острижены
так, что напоминали гриву льва, а серые глаза сверкали холодным
блеском.
     Брул  выглядел  как  типичный  представитель  своей  расы:
среднего  роста,  ладно  скроенный, но сухощавый и жилистый как
пантера, с более темной, чем у царя, кожей.
     -- Мы находились в сокровищнице,  --  проворчал  пикт,  --
Гроган,  Манаро  и я. Гроган прислонился к выступающей из стены
полуколонне -- и исчез прямо у нас на глазах! Панель  качнулась
внутрь и его не стало, мы успели заметить темноту внутри, в нос
мне  ударил  отвратительный  смрад.  Стоявший  рядом с Гроганом
Манаро в тот же миг выхватил меч и ткнул клинком  в  отверстие,
поэтому  панель  не  смогла  полностью закрыться. Мы налегли на
нее, но без толку, и тогда я поспешил за тобой, оставив  Манаро
возле потайной двери.
     --  А  зачем ты посрывал валузийскую символику? -- спросил
Кулл.
     -- Это я со  зла,  --  угрюмо  буркнул  Копьебой,  избегая
смотреть  ему  в  глаза.  Царь  без  единого  слова  кивнул. Он
понимал,  что  это   было   естественным   проявлением   чувств
взбешенного дикаря, для которого единственно возможным способом
взаимоотношений с врагом была схватка.
     Они проникли в сокровищницу. Ее дальняя стена была склоном
холма, на котором возвышалась Камула.
     --  Манаро  божился, будто услышал едва различимую музыку,
-- сказал Брул. -- Да  вот  он,  приник  ухом  к  трещине.  Эй,
Манаро!
     Кулл  нахмурился,  увидев,  что рослый валузиец не изменил
своей позы и никак не отреагировал на приветствие. Он  прильнул
к   панели,  одной  рукой  стиснув  меч,  не  дающий  закрыться
секретному дверному  проему,  прижав  ухо  к  широкой  трещине.
Темнота позади черной щели была почти осязаемой -- казалось, за
таинственным   отверстием  притаилась  тьма,  изготовившаяся  к
прыжку, словно огромная кошка.
     Царь порывисто шагнул вперед и  грубо  потряс  солдата  за
плечо.  Окоченевшее тело Манаро отделилось от стены и рухнуло к
ногам Кулла. В выпученных глазах мертвеца застыл ужас.
     -- Валка!  --  выдохнул  Брул.  --  Убит...  Каким  я  был
идиотом, что оставил его здесь одного!
     Царь покачал головой.
     -- На его теле нет крови, но -- посмотри на его лицо!
     Брул  пригляделся, с губ его сорвалось ругательство. Черты
погибшего валузийца превратились в застывшую маску ужаса, и это
явно было вызвано услышанным.
     Кулл осторожно приблизился к трещине в стене. Через минуту
он подозвал пикта. Откуда-то из глубины скрывающейся за  стеной
чернильно-черной  неизвестности  доносился  низкий воющий звук,
будто гудели призрачные  трубы.  Странная  эта  музыка  звучала
столь  тихо, что ее с трудом можно было различить -- но и этого
было довольно, чтобы уловить в ней  ненависть  и  злобу  тысячи
демонов. Кулл передернул могучими плечами...

     Рассказ пикта
     (неоконченное)
     Трое  мужчин  сидели  за  столом,  увлеченые  игрой. Через
открытое окно доносился шепот легкого  ветерка.  Пахло  розами,
вином и буйно растущей зеленью.
     Трое  мужчин  сидели  за  столом:  один  из них был царем,
другой -- принцем, наследником древнего именитого рода,  третий
-- вождем воинственного варварского народа.
     --  Я  выиграл!  -- радостно промолвил Кулл, царь Валузии,
передвинув  одну  из  фигурок  слоновой  кости.  --  Бью  своим
колдуном твоего воина, Брул.
     Пикт  кивнул.  Он  не  отличался, подобно царю, гигантским
ростом, но был хорошо сложен, поджар и жилист.  Если  Кулл  был
тигром,  то  Брул  -- леопардом. Смуглый как все пикты, он имел
начисто лишенное  мимики  привлекательное  лицо,  крепкую  шею,
тяжелые   квадратные  плечи,  мощную  грудную  клетку,  обвитые
жгутами мускулов руки и ноги --  черты,  характерные  для  всех
представителей  его  народа. Но в одном Брул отличался от своих
соплеменников, -- если их глаза обычно  бывали  мерцающе-карими
или  иссиня-черными,  то  его  очи  полыхали  глубокой синевой.
Видно, когда-то в пиктскую кровь влилась  струя  крови  кельтов
или  дикарей  Севера, что жили разрозненными группами в ледяных
пещерах близ Полярного Круга.
     -- Да, Кулл, колдуна одолеть нелегко, -- согласился  пикт.
--  Как  в этой игре, так и в настоящей битве. Помню, я однажды
едва не лишился жизни, выясняя, кто сильнее -- пиктский  колдун
моего  народа  или я. На его стороне были чары, в моих руках --
отлично выкованный клинок...
     Брул сделал паузу, чтобы выпить красного  вина  из  кубка,
стоящего у его локтя.
     --  Поведай  нам эту историю, Брул, -- настойчиво попросил
третий игрок, Ронаро, отпрыск  великого  дома  Атл  Воланте  --
изящный   молодой  человек  с  гордо  поднятой  головой,  лицом
интеллектуала  и  проницательными  темными  глазами;  настоящий
патриций,  принадлежащий  к  элите  просвещенной  аристократии,
которым  могла  бы  гордиться  любая  нация.  Двое  других  его
товарищей  были в этом смысле полной ему противоположностью. Он
родился во дворце, они -- один  в  плетеной  хижине,  другой  в
пещере.  Родословная Ронаро насчитывала две тысячи лет и многие
поколения герцогов, принцев, поэтов, государственных  мужей  и,
наконец,  царей. Брул мог смутно припомнить несколько ближайших
предков,  среди  которых  были  вожди  с  выбритыми   головами,
свирепые воины в боевой раскраске и уборах из перьев, шаманов в
масках  из  бизоньих  черепов  и  ожерелий  из  фаланг пальцев,
одного-двух островных царьков, правивших мелкими  деревеньками,
да   парочку  легендарных  героев,  считающихся  полубогами  за
подвиги или массовые  убийства.  Кулл  и  вовсе  не  знал  даже
собственных родителей.
     Но  все трое держали себя как равные, и равенство это было
превыше знатности и происхождения,  --  равенство  аристократии
Рода  Человеческого. Люди эти были истинными патрициями, каждый
в  своем  роде.  Предки  Ронаро  были  правителями,  Брула   --
бритоголовыми бойцами, Кулла -- могли быть и рабами, и вождями.
Но  в каждом из троих мужчин содержался тот загадочный элемент,
который выделяет личность из толпы.
     --  Ну  что  ж,   --   глаза   Брула   заволокло   пеленой
воспоминаний.  --  Случилось это в пору моей юности... Да-да...
Тогда я впервые отправился в военный поход, хотя и до того  мне
уже  случалось  убивать  людей  --  в  ссорах,  на рыбалке и на
пирушках, где собиралось все племя. Но я еще  не  украсил  себя
шрамами,  отличающими  членов  клана  воинов.  --  Он указал на
обнаженную   грудь,   и   слушатели   увидели   три   небольших
горизонтальных линии -- татуировку, еле различимую на бронзовой
от загара коже пикта.
     Ронаро  смотрел  на  рассказчика  во  все  глаза.  Ах, эти
варвары, они с их первобытной энергией и  буйным  темпераментом
завораживали  юного  принца.  Годы,  проведенные  в  Валузии  в
качестве одного из сильнейших союзников империи внешне изменили
пикта, покрыв его легким налетом культуры. Но под этим  внешним
лоском  продолжала бурлить неприрученная, слепая черная дикость
древности.  Куда  значительнее  подобные  изменения   затронули
Кулла, -- некогда воина из Атлантиды, ныне царя Валузии.
     --  Так вот, Кулл, и ты, Ронаро, -- продолжал пикт. -- Мы,
жители Островов, люди одного народа и одной  крови,  но  разных
племен, каждое с характерными только для него одного традициями
и  обычаями.  Своим верховным правителем мы признавали Найела с
Татели. Власть его была необременительной. Он не вмешивался  во
внутренние  дела  племен  и  родов,  и  даже не взимал, как это
делают валузийцы, подати и налоги  ни  с  кого,  кроме  кланов,
живущих  на  острове Татель -- Нарги, Дано и клана Китобоев. За
это он помогал им, если они начинали войну с другими племенами.
Но ни мой клан Борни, ни другие не платили Найелу дань.  Он  не
вмешивался,  когда племена принимались воевать друг с другом --
до тех пор, пока они не задевали интересы тех, с кого он взимал
налоги. Отгремела очередная война, и он  становился  третейским
судьей  и  его  решения  считались  окончательными  --  сколько
вернуть захваченных женщин, сколько прислать лодок с платой  за
разрушения  и  пролитую  кровь  и все такое. А когда лемурийцы,
кельты или иной заморский народ, а то и просто банды  безродных
грабителей  нападали  на  Острова,  он  собирал  кланы вместе и
отправлял их в бой,  заставив  забыть  о  распрях  и  сражаться
плечом к плечу... Но Найел был непрочь усилить и расширить свою
власть и знал, что во главе своего, очень сильного, клана и при
поддержке союзной Валузии он мог бы покорить одно за другим все
островные  племена. Но знал он и то, что при этом он лишился бы
мира и покоя до той поры, пока остается в живых  хоть  один  из
Борни, Сунгара или из Волков-Убийц...

     Дети ночи
     Помню,   как-то   собрались   мы  вшестером  в  причудливо
оформленном   кабинете   Конрада,   заполненном   экзотическими
реликвиями  со  всего  света  и  длинными рядами книг. Чего тут
только не было -- от Боккаччио в издании  "Мэндрейк  Пресс"  до
"Missale  Romanum",  напечатанного  в  Венеции  в  1740  году и
заключенного меж двух дубовых дощечек с застежкой.  Клементс  и
профессор Кирован тут же жарко заспорили по поводу одной, давно
занимавшей обоих антропологической проблемы. Клементс отстаивал
теорию особой, в корне отличающейся от других, альпийской расы,
профессор  же  утверждал,  что  эта  так называемая раса не что
иное, как просто одно из ответвлений исконного арийского древа,
--    возможно,    результат    смешения     каких-то     южных
средиземноморских народов и нордических племен.
     --  Но  как  вы  объясните их брахицефалитизм [брахицефалы
(лат.,  букв.  "короткоголовые")  --   антропологический   тип,
отличающийся  равной  шириной  и  глубиной  черепной коробки. У
доликоцефалов  череп   вытянутой,   некруглой   формы.   (Прим.
переводчика)]?  --  спросил  Клементс. -- Средиземноморцы имели
черепа вытянутые, равно как  и  арийцы  Севера.  Так  могло  ли
смешение  доликоцефалов  породить  широкоголовый  промежуточный
тип?
     --  Особые  условия  вполне  могли  внести   изменения   в
изначально   длинноголовую  расу,  --  огрызнулся  Кирован.  --
Например, Болз продемонстрировал, как формы черепа  иммигрантов
в  Америку  претерпевали  существенные  изменения на протяжении
всего лишь  одного  поколения.  И  Флиндерс  Петри  на  примере
ломбардцев   показал,   как  за  несколько  поколений  люди  из
длинноголовых превращались в брахицефалов.
     -- Но что было причиной этих перемен?
     -- Науке еще многое неизвестно, -- напыщенно  ответствовал
Кирован, -- и потому не хотелось бы выглядеть догматиком. Никто
не     знает,    почему    переселенцы    британско-ирландского
происхождения в районе австралийской реки  Дарлинг  имеют  явно
выраженную  тенденцию  к  необычно  высокому  росту  --  их еще
прозвали за это Кукурузными Стеблями -- и почему  за  несколько
столетий,   проведенных   в  Новой  Англии,  у  них  разительно
изменилось строение челюстей. Вселенная полна необъяснимого.
     -- Что означает: неинтересного,  если  верить  Мэчену,  --
засмеялся Тэверел.
     Конрад покачал головой с самым серьезным видом:
     --  вынужден  с вами не согласиться. Для меня неизведанное
всегда таит в  себе  огромную  притягательность  и  мучительное
очарование...
     -...Которое,  без  сомнения,  и объясняет присутствие всех
этих работ по колдовству и демонологии, которые я вижу на ваших
полках, -- произнес Кетрик,  поведя  рукой  в  сторону  книжных
залежей.
     Тут  позвольте  мне  пару  слов  сказать о Кетрике. Все мы
шестеро были, если можно так сказать, одного и того же  племени
--  англичане  и американцы британского происхождения. При этом
под британцами я подразумеваю  исконных  обитателей  Британских
островов.  Мы  принадлежали  к  различным  родам  английской  и
кельтской  кровей,  но  основа  у  них  единая.  Только  Кетрик
выглядел  в  нашей компании чужеземцем. Внешние отличия сильнее
всего проявлялись в  его  слегка  раскосых  глазах,  янтарного,
почти  желтого  цвета.  Порой,  под  определенным углом зрения,
разрезом глаз он чрезвычайно походил на китайца. Неудивительно,
что  окружающим  сразу  бросалась  в  глаза  эта  черта,  столь
необычная   в   человеке   чистейших  англо-саксонских  кровей.
Семейные легенды приписывали эту странность некоему  дородовому
влиянию  (что было, на мой взгляд, весьма спорным), а профессор
Хендрик Брулер как-то раз назвал проявившийся в Кетрике  каприз
природы  атавизмом  и  причудливой  реверсией к далекому предку
монголоиду, хотя, насколько было нам всем  известно,  никто  из
его   родственников   и  ближайших  предков  не  имел  подобных
отклонений.
     Кетрик был родом из уэльсской ветви сассекских Кетриков  и
его  родословная  нашла  свое  отражение  в Книге Пэров. Там вы
можете проследить долгую линию его пращуров, тянущуюся едва  не
с  допотопных времен. И ни малейшего следа какого-либо смешения
с монголоидами вы в этой генеалогии не найдете. Да и откуда ему
взяться  в  старой  саксонской  Англии?   Имя   "Кетрик"   было
модернизированной  формой от "Седрик". Семья эта обосновалась в
Уэльсе еще до вторжения датчан-викингов и ее наследники-мужчины
последовательно вступали в браки только  с  представительницами
английских   семей,  что  сохраняло  чистоту  крови  знатных  и
могущественных Седриков Сассекских, стопроцентных  англосаксов.
Единственным  отклонением  от нормы стал Кетрик с его странными
глазами. Сам же  он  был  интеллектуалом  и  верным  товарищем,
привыкшим   скрывать   под   маской   напускного  равнодушия  и
отстраненности пылкую и чувствительную натуру...
     В ответ на его слова я, смеясь, заметил:
     -- Конрад гоняется  за  всем  устрашающим  и  таинственным
подобно   тому,  как  обычные  смертные  --  за  романтическими
переживаниями и острыми ощущениями. Его книжные  полки  ломятся
от самого разного рода восхитительнейших кошмаров.
     --  Да,  --  кивнул  хозяин,  --  и  некоторые  из  них --
настоящие раритеты. По, Блэквуд, Матурин... а  вот,  взгляните,
редкостная   вещица:  "Страшные  таинства"  маркиза  Гросского,
подлинное издание восемнадцатого века.
     Тэверел придирчиво исследовал ряды книг:
     -- Любопытно,  беллетристика  о  сверхъестественном  будто
соперничает  с  серьезными  монографиями  о  колдовстве, вуду и
черной магии.
     -- Верно. Но ученые и  хронисты  бывают  порой  невыразимо
скучны,  беллетристы  же -- никогда, я имею в виду, разумеется,
мэтров. То же жертвоприношение вудуистского ритуала можно  сухо
и   педантично  описать,  изъяв  из  него  все  таинственное  и
фантастическое, и оно будет выглядеть просто подлым  и  мерзким
убийством.  А  произведения  некоторых  весьма  уважаемых мною,
мастеров литературы ужасов -- такие, как "Падение дома  Ашеров"
По, "Черная печать" Мэчена или "Зов Ктулху" Лавкрафта -- ничуть
не  уступая  в  реалистичности  документальным  и  даже научным
работам, куда более экспрессивны и впечатляющи. Вместе  с  ними
читатель  с  замирающим  сердцем  погружается  в  сумрак тайн и
неоткрытые  миры  воображения...  Но  вот  вам   и   совершенно
противоположный  пример,  --  продолжал он. -- Словно начинка в
сэндвиче из страшных историй Гюисманса и  Уолполовским  "Замком
Отранто"  притаились  "Безымянные  культы"  Фон  Юнцта.  Будучи
далеко не беллетристикой, эта книга не даст вам спать  спокойно
ночь напролет!
     --  Я  читал ее, -- сказал Тэверел. -- И убежден: автор --
сумасшедший. Его трактат -- нечто напоминающее монолог маньяка,
то нагромождение конкретных фактов, выстреливаемых со скоростью
пулемета, то невнятный и бессвязный лепет.
     Конрад тряхнул головой:
     -- И только на основании его странной манеры изложения  вы
готовы считать автора психопатом? Но что, если он просто не мог
отважиться  доверить бумаге все, что знал, и все эти недомолвки
и двусмысленности -- туманные намеки, ключи к загадкам для тех,
кто знает?
     -- Вздор! -- встрял в разговор Кирован. -- Не  думаете  же
вы,  что  описываемые  Фон  Юнцтом  кошмарные  религии  и секты
уцелели доныне, если  признать,  что  они  вообще  существовали
где-либо    еще,   кроме   перенаселенного   призраками   мозга
помешанного поэта и философа?
     -- Он не первый прибег к иносказаниям.  Вспомните  великих
поэтов  древности.  Люди  издавна,  сталкиваясь  с  космическим
знанием, намекали на него миру в зашифрованных строках. Помните
странные слова Фон Юнцта о "городе в  опустошении"?  А  что  вы
думаете  о  строках  Флеккера  Петри: "Вниз нет пути! В пустыне
каменистой
     Где роза зацвела, как люди говорят,
     Но не алеют лепестки, и дивный
     Цветок не источает аромат."?
     -- Но, в отличие от иных, приобщившихся к  секретам  этого
мира,  Фон  Юнцт  с  головой погрузился в запретные таинства. К
примеру, он один из немногих людей, читавших  "Некрономикон"  в
оригинальной греческой версии.
     Тэверел  пожал  плечами  и  затянулся  трубкой.  Профессор
Кирован никак не отреагировал на последнюю реплику,  хотя  ему,
равно  как  и Конраду, довелось покопаться в латинском переводе
книги, где он нашел немало вещей, которые,  как  объективный  и
беспристрастный ученый, не мог ни объяснить, ни опровергнуть.
     --  Ну  хорошо,  --  сказал он после некоторой паузы. -- Я
готов  допустить,  что  в  прошлом  существовали  культы  таких
непостижимых  и жутких божеств как Ктулху, Йог-Сагот, Цатоггуа,
Голгорот и им подобных, но ни  за  что  не  поверю  заверениям,
будто  пережитки  этих  культов  притаились  в темных закоулках

     -- К нашему общему изумлению, -- ответил ему Клементс. Это
был высокий  худощавый  мужчина,   до   крайности   молчаливый,
выглядевший  старше  своих  лет  по  причине  жестокой борьбы с
бедностью в юные годы. Он занимался литературной деятельностью,
ведя -- что характерно для людей искусства -- странную  двойную
жизнь:  ради хлеба насущного плодил романы в мягких обложках, а
свое  подлинное  артистическое  "я"   выражал   в   публикациях
редактируемого   им   "Раздвоенного   копыта"  --  новаторского
поэтического журнала, чьи причудливые изыски не  раз  повергали
консервативную критику в шоковое состояние.
     --   Помнится,   однажды  вы  с  Тэверелом  обсуждали  так
называемый культ Брана,  упоминаемый  в  книге  Фон  Юнцта,  --
проговорил   Клементс,  набивая  трубку  листовым  табаком,  на
удивление вонючим.
     -- И насколько можно было понять  из  его  недомолвок,  --
фыркнул  Кирован,  -- Фон Юнцт считал, что он существует до сих
пор. Абсурд!
     -- Так вот, -- кивнул Клементс, -- я  как-то,  еще  совсем
мальчишкой,  работал  в  одном  университете  и моим соседом по
комнате был парень столь же бедный и амбициозный,  как  я  сам.
Сегодня это очень известный человек, и назови я вам его имя, вы
были  бы  поражены.  Он  принадлежал  к  шотландскому  роду  из
Гэллоуэя, но при этом был совершенно не арийского  типа...  Все
это  строго  между нами, вы понимаете... Сосед мой разговаривал
во сне. Я стал прислушиваться и сводить воедино его  бессвязные
речи.  Тогда  я  впервые  услыхал  о  забытом  древнем  культе,
упоминаемом Фон Юнцтом; о короле,  правившем  Темной  Империей,
ставшей  преемницей  державы  еще более древней и таинственной,
уходящей корнями в каменный век;  и  об  огромной  пещере,  где
высится   Темный   Человек  --  изваяние  Брана  Мак  Морна,  с
потрясающим   правдоподобием   высеченное   из   камня    рукой
безвестного  мастера еще при жизни великого короля и к которому
каждый из почитателей  Брана  совершал  хотя  бы  раз  в  жизни
паломничество.  Да-да,  культ этот и сегодня жив среди потомков
народа Брана. Они словно  тайный  подземный  поток,  текущий  в
великий  океан  жизни,  в  ожидании  дня,  когда  статуя  Брана
внезапно задышит и оживет, явится миру из гигантской  пещеры  и
возродит свою забытую империю.
     -- И какой народ населял эту империю? -- спросил Кетрик.
     -- Пикты, -- отозвался Тэверел, -- несомненно, этот народ,
известный  позднее  как  дикие пикты из Гэллоуэя, преобладавший
некогда над кельтскими племенами.  То  была,  вероятно,  помесь
гэлльской,  уэльсской,  тевтонской  и еще невесть какой кровей.
Взяли они свое имя от более древней расы или, напротив, дали ей
свое собственное, это вопрос, который еще предстоит  разрешить.
Фон  Юнцт, говоря о пиктах, имеет в виду низкорослый темнокожий
народец средиземноморских кровей,  который  принес  в  Британию
неолитическую   культуру.   Первые   обитатели   этой   страны,
послужившие  впоследствии  фактической  основой  для   создания
легенд о Маленьком Народе: духах земли, гоблинах и им подобных.
     -- Не могу согласиться с последним утверждением, -- заявил
Конрад.  --  Предания  и  мифы  приписывают подобным персонажам
нечеловеческий внешний  вид  и  патологическое  безобразие.  Их
никак  нельзя  связать  с  пиктами,  хотя  они и внушали ужас и
отвращение арийским народам. По моему мнению,  средиземноморцам
предшествовало    племя    монголоидного    типа,   чрезвычайно
низкоразвитое, о котором эти легенды и...
     -- Правдоподобно, -- перебил его Кирован. -- Но с чего  вы
взяли,  что  они  и эти, как вы их называете, пикты столкнулись
именно в Британии?  Мы  находим  истории  о  троллях  и  гномах
повсюду на континенте и куда логичнее было бы предположить, что
и  средиземноморские  и арийские племена принесли эти легенды с
собою на острова уже в готовом виде. А они  должны  были  иметь
весьма премерзкую внешность, эти монголоиды, а?
     --  Тогда вот вам кремневый молот, -- парировал Конрад, --
найденный шахтером на возвышенностях Уэльса и  переданный  мне.
Посмотрите  и  постарайтесь  мне  объяснить,  почему  он  столь
миниатюрен, в отличие от  большинства  орудий  той  эпохи?  При
этом,  выглядя почти детской игрушкой, он на удивление тяжел и,
без  сомнения,  мог  наносить  смертоносные  удары.  Я   взялся
самолично  приладить  к  нему  ручку, но вы бы знали, насколько
непросто оказалось подогнать ее и сбалансировать орудие!
     Мы во все глаза рассматривали находку. Она была  тщательно
обработана   и   отполирована,   подобно  прочим  неолитическим
артефактам, которые мне доводилось видеть,  и  все  же,  как  и
сказал  Конрад, разительно отличалась от них. Несмотря на малые
размеры,  предмет  вызывал  необъяснимо  тревожные  ощущения  и
зловещие  ассоциации  с  жертвенным  кинжалом  ацтеков.  Конрад
сделал дубовую рукоять с таким мастерством,  что  она  казалась
неотъемлемой  частью  молота,  изначально ему принадлежащей. Он
даже повторил прием оружейников  каменного  века,  зафиксировав
молот в расщепленном конце рукоятки полосками сыромятной кожи.
     --  Бесподобно!  Эх,  --  Тэверел сделал неуклюжий выпад к
воображаемому противнику и едва не разнес  вдребезги  бесценную
вазу.  --  Э-э,  ну,  баланс у этой штуковины ни к черту. Готов
довести ее до ума. Все мои знания по механике к вашим услугам.
     --  Позвольте  мне  взглянуть,  --  Кетрик  взял  молот  и
повертел   его   в   руках,  словно  пытаясь  разгадать  секрет
правильного  с  ним  обращения.   И   вдруг,   скривившись   от
беспричинного  раздражения, размахнулся и нанес сильный удар по
щиту, висящему на стене. Я успел заметить,  как  чертова  штука
взвилась в его руке словно взбешенная кобра, потом рука Кетрика
пошла  вниз.  До  ушей  моих донесся предостерегающий тревожный
крик -- а затем пришла темнота, вместе с ударом молота по  моей
голове.

     x x x

     Я  медленно  выплывал  из  небытия. Сперва пришло ощущение
слепоты и полное  непонимание,  кто  я  и  где;  потом  смутное
осознание  собственного  бытия  и  боль  от  чего-то  твердого,
вдавившегося мне в ребра. Наконец туман перед глазами рассеялся
и я полностью пришел в себя.
     я  лежал  спиной  на  траве,  наполовину  скрытый   низким
подлеском,  голова  нещадно болела. Волосы спутались и слиплись
от крови, словно с меня пытались снять скальп.  Глаза  прошлись
сверху вниз по обнаженному (если не считать набедренной повязки
из   оленьей  шкуры  и  грубых  кожаных  сандалий)  телу  и  не
обнаружили ни одной раны. А  ребрам  досаждал  мой  собственный
топор.
     Тут   ушей   моих  достигло  отвратительное  бормотание  и
подстегнуло мои чувства и память. Звуки эти напоминали какое-то
наречие,  но  скорее  не  человеческий  язык,   а   многократно
повторяющееся на разные лады шипение клубка больших змей.
     Я  осмотрелся.  Меня окружала мрачная чащоба леса. Поляну,
где я лежал, скрывала такая глубокая тень, что даже  в  дневном
свете   здесь  царил  вечерний  полумрак.  Лес  --  гигантский,
непроницаемо-темный, холодный -- замер. Вокруг  стояла  мертвая
тишина.
     Поляна  вокруг  напоминала  бойню. Я ощутил щемящую боль в
груди, разглядев страшно  изувеченные  тела  пятерых  людей.  А
вокруг  них  собрались...  существа.  Наверно,  это  были  люди
какого-то  иного  племени,  но  я  бы  не  решился  назвать  их
таковыми.   Низкорослые,   коренастые,  с  широкими  массивными
головами, слишком большими для их приземистых тел.  Свалявшиеся
в  паклю  вьющиеся  волосы  обрамляли плоские квадратные лица с
приплюснутыми носами и глубоко посаженными  раскосыми  глазами.
Их  безгубые  рты  напоминали  резаные  раны. Как и я, они были
одеты в  звериные  шкуры,  но  худшей  выделки,  вооружение  их
состояло из небольших луков и стрел с кремневыми наконечниками,
каменных  ножей  и  дубин.  Эти  твари  общались между собой на
отвратительном, шипящем языке рептилий,  столь  же  мерзостном,
как и они сами.
     О,  как  я ненавидел их! Теперь, когда я вспоминаю, в моем
мозгу снова разгорается  ярость...  Мы  отправились  на  охоту,
шестеро  юношей  из  Народа Мечей и заплутали в сумрачном лесу,
который  наш  клан  обычно  избегает.  Утомленные  охотой,   мы
остановились на отдых, -- мне выпало первому нести караул, ведь
ночевать  без  часового  в  этих  местах  было  небезопасно.  Я
безмолвно закричал от стыда и отчаяния. Ведь я  заснул,  предал
своих  товарищей!  И  теперь  они  лежали  там,  изрубленные  и
изрезанные на куски, зверски убитые  во  сне  тварями,  которые
никогда  не  отважились  бы  выступить  против них открыто. Мои
спутники доверили мне свои жизни, а я, Арьяра, их предал...
     Да... Как  же  болезненны  могут  быть  воспоминания...  Я
задремал  и  пребывал  в  окружении  грез об охоте, когда вдруг
искрящийся огонь вспыхнул в моей голове и я провалился во тьму,
где не бывает снов. Как  я  наказан!  Враги  подкрались  сквозь
непролазные   лесные   заросли,   оглушили   меня   и  даже  не
задержались, чтобы добить, решив, что я  мертв,  они  поспешили
скорее  свершить  свое  грязное дело. А потом, наверно, и вовсе
забыли про меня. -- Я сидел в стороне от других и,  оглушенный,
упал  в кусты, скрывающие меня и доныне. Но скоро они могут обо
мне  вспомнить  и  тогда  уж  больше  мне  не   охотиться,   не
участвовать  в плясках войны, любви и охоты, не видеть плетеные
хижины племени Мечей.
     Но  я  и  не  горел  желанием   бежать   назад   к   своим
соплеменникам.  Могу ли я вернуться, неся бремя предательства и
позора? Сумею ли выслушать слова презрения, которые  мой  народ
бросит мне в лицо, снести насмешливо-ненавидящие взоры девушек,
тычущих  пальцами  в  парня,  который  проспал  и  отдал  своих
товарищей на растерзание кремневым ножам гнусных тварей.
     Слезы  жгли  мне  глаза  и  где-то  глубоко  внутри  росла
ненависть,  вскипая  в  моей груди. Мне не суждено было никогда
больше носить меч,  как  подобает  воину,  не  суждено  ощущать
триумф  победы над достойным противником или пасть с честью под
стрелами пиктов, топорами Волчьего Народа и Народа Реки. Нет, я
погибну от рук тошнотворных отродий, которых пикты давным-давно
загнали вглубь дикого леса.
     Переполняющая меня ярость осушила слезы, превратив меня  в
берсерка.  Я  осторожно  повернулся,  обхватил  рукоять  своего
топора, вскочил и, громогласно взывая к Иль-Маринену, тигриными
прыжками бросился к тварям. И вот так,  скача  как  тигр  среди
врагов,  принялся  крушить  плоские  черепа,  подобно тому, как
человек давит каблуком скользкую змеиную голову.  Отродья  дико
заверещали  от  неожиданности  и  ужаса, но уже через несколько
мгновений  они  сомкнулись  кольцом  вокруг  меня  и  принялись
размахивать  каменными  ножами.  Один из них чиркнул по коже на
груди, но что за дело было  мне  до  того,  --  красная  пелена
колыхалась  перед  моими  глазами.  Я не понимал, что делаю, но
руки, ноги, тело действовали в удивительном согласии.  С  диким
рычанием  рубя и круша, я возвышался тигром среди рептилий. Еще
секунда и они бежали,  оставив  меня  стоять  среди  полудюжины
уродливых приземистых тел, разбросанных по земле.
     Но  я не был удовлетворен такой победой и бросился следом,
наступая на пятки самому рослому из них (мне он  едва  доставал
головой  до  плеча),  который,  похоже,  был  их  вожаком.  Он,
отчаянно визжа, мелко семенил  впереди,  полусогнувшись,  более
всего  напоминая  чудовищную  отвратительную ящерицу, а когда я
совсем  было  нагнал  его,  вдруг,  вильнув   по-змеиному,   он
скользнул  в  густой  кустарник.  Но  я  был  не менее ловок и,
вломившись в кусты, что было силы рубанул  его  топором.  Кровь
оросила листву.
     В  густых  зарослях я разглядел тропинку, к которой он так
стремился -- едва различимая,  она  была  настолько  узка,  что
человек   нормальных  размеров  мог  только  с  большим  трудом
двигаться по ней. Одним ударом  я  снес  мерзкую  башку  своего
врага  и,  ухватив ее левой рукой за волосы, пустился вперед по
змеиной тропе, сжимая в правой руке окровавленный топор.

Кровь из перерубленной шеи убитой мною твари брызгала мне
на ноги при каждом шаге. И я вновь подумал о случившемся
несчастье. Мы так мало внимания обращали на племя, к
которому принадлежала моя жертва, что средь бела дня
затеяли охоту в лесу, принадлежавшем этим тварям. Как они
называли себя, нам было неведомо, ибо никто из нашего
народа не взял на себя труд изучить проклятое шипение,
которое они использовали в качестве речи. Мы же нарекли их
Детьми Ночи. Они и вправду были ночными тварями, тихо
крадущимися в глубинах темных лесов и выбирающимися из
своих подземных нор в холмы лишь когда люди, загнавшие их
туда, спали. Грязные свои делишки они тоже проделывали
всегда по ночам, -- будь то кража заблудившегося в лесу
ребенка или убийство взрослого человека исподтишка короткой
стрелой с каменным наконечником. Но не только этому были
они обязаны своим прозвищем. Народ Ночи пришел из тьмы
ужасающей древности как остатки некогда могущественной, но
выродившейся расы. Прежде эта земля кишмя кишела подобными
созданиями, пока их не загнали в леса свирепые пикты,
которые теперь враждовали с нами. Но ненависть и отвращение
к Детям Ночи и они, и мы испытывали одинаковые.
     Пикты несколько отличались от  моего  народа  по  внешнему
виду,  были  меньше  ростом, имели темные волосы, глаза и кожу,
тогда как мы были выше и мощнее, с  волосами  цвета  пшеницы  и
глазами  синими,  как  небо. И все же, народы наши произошли от
одних предков. Иное дело -- Дети Ночи.  С  их  деформированными
телами,  желтой  кожей и отвратительными харями они казались не
людьми,  а  необычными  пресмыкающимися,  мерзкими   скользкими
чудовищами.
     Новая   волна  бешенства  накатила  на  меня,  стоило  мне
подумать о том, с какими тварями  я  имею  дело.  Ба!  Невелика
заслуга  --  давить  змей  или  самому погибнуть от их ядовитых
укусов.  Багровый   туман   разочарования   пришел   на   смену
раскаленной  опустошительной ярости, и я поклялся всеми богами,
каких знал, излить его, прежде чем погибну, на  головы  врагов,
дабы  навсегда остались страшные воспоминания в сознании тех из
них, кто уцелеет. Мое племя не станет  гордиться  и  чтить  мою
память.  Мы  слишком  сильно  презирали  Детей  Ночи. Так пусть
память эта хотя бы заставит содрогаться  самих  тварей.  Так  я
клялся богам, судорожно стиснув в руке бронзовый топор, сидящий
на  дубовой  рукояти  и  прихваченный  для  надежности кожаными
ремнями.
     Внезапно  я  услышал  впереди  отвратительные  шипение   и
гортанные  выкрики,  учуял гнусный запах, который, пройдя через
фильтр зеленой листвы, казался  почти  человеческим  и  все  же
недостоин  был  называться таковым. Несколькими секундами позже
тенистый лес неожиданно  оборвался  и  я  оказался  на  широком
открытом  пространстве. Никогда прежде мне не доводилось видеть
поселение  Детей.  Это  было  хаотичное  скопление  землянок  с
низкими  входными  отверстиями,  ведущими  вглубь земли. Убогие
жилища, больше походили на звериные норы. Из  рассказов  старых
воинов,  немало  повидавших  на своем веку, я знал, что все эти
землянки сообщались подземными коридорами так, что вся  деревня
превращалась в подобие муравейника или змеиных нор. И наверняка
существовали  туннели, ведущие за пределы деревни на достаточно
большие расстояния.
     Перед  землянками  толпились  существа,   тараторящие   на
змеином языке в лихорадочном темпе. Я ускорил шаг и вынырнув из
своего  укрытия,  побежал,  как  были  способны люди моей расы.
Дикий крик пронесся над толпой, когда твари заметили несущегося
к  ним  из  леса  мстителя,  громадного,   окровавленного,   со
сверкающими бешеными глазами.
     я  закричал  оглушительно  и  свирепо,  замахал отсеченной
головой и как взбесившийся тигр врубился в самую  гущу  врагов.
Теперь  им  некуда  было  бежать! Конечно, они могли укрыться в
своих хижинах, но я последовал бы за ними и туда... Да что там,
хоть в самые глубины ада. Они поняли  тоже,  что  такого  врага
тяжело  будет  убить,  и  окружили меня кольцом, чтобы поскорее
сделать это.
     Не знаю, скольких я убил. Знаю только,  что  они  облепили
меня  извивающейся, корчащейся массой и я разил их, пока лезвие
моего топора не затупилось и не  погнулось.  Тогда  оружие  мое
стало не больше, чем дубиной, и я крушил черепа, разбивал лица,
дробил кости, плющил мышцы, разбрызгивал кровь и мозги, устроив
грандиозное  кровавое  жертвоприношение  Иль-Маринену, божеству
Народа Мечей.
     Истекающий кровью от полусотни порезов и ран, полуослепший
от удара, хлестнувшего по глазам,  я  вдруг  почувствовал,  как
кремневый  нож  вонзился  мне  глубоко в пах, и в ту же секунду
дубина рассекла кожу на голове. Я упал на  колени,  но  тотчас,
шатаясь,  поднялся,  различая  сквозь  багровый туман множество
злобных косоглазых морд. Я дрался отчаянно, как умирающий тигр,
превращая эти рожи в кровавое месиво.
     Сделав яростный выпад, я потерял равновесие и стал падать.
В это время когтистая лапа схватила меня за горло, а под  ребра
вошел  кремневый  нож.  Он  мучительно  провернулся в ране. Под
градом ударов я опускался на землю, подмяв под себя человека  с
ножом.  Я  нашарил  левой рукой его шею и сломал ее прежде, чем
мой противник осознал, что с ним произошло.
     Жизнь все быстрее вытекала из моего тела. Сквозь шипение и
вой Детей Ночи мне слышался громоподобный глас Иль-Маринена. И,
собрав остатки сил,  я  поднялся  на  ноги,  наперекор  урагану
ударов  дубин и копий. Я больше не в состоянии был видеть своих
врагов, но продолжал ощущать их удары и  знал,  что  они  кишат
вокруг  меня.  Я  пошире расставил ноги, обеими руками обхватил
рукоять топора, воздел его  над  головой,  еще  раз  воззвав  к
Иль-Маринену,  и обрушил вниз в последнем сокрушительном ударе.
Я хотел умереть, гордо стоя на ногах, и  достиг  желаемого.  До
самого  конца  у меня не возникло ощущения падения. И последним
чувством, посетившим меня одновременно с дрожью  агонизирующего
тела,  было  удовлетворение  от  того,  что  я  убил еще одного
врага... Череп твари треснул под моим топором, а ко мне  пришли
темнота и забвение.

     x x x

     Я пришел в себя.
     Я полулежал в большом кресле, а Конрад брызгал водой мне в
лицо.  Голова  раскалывалась от боли, на лице запеклась струйка
крови. Кирован, Клементс и Тэверел озабоченно  склонились  надо
мной  и  один  только  Кетрик стоял в стороне, все еще сжимая в
руке  молот,   и   старался   изображать   на   лице   вежливое
беспокойство,  которого и в помине не было в его глазах. Стоило
мне взглянуть в его глаза, как  во  мне  вновь  красной  волной
поднялось бешенство.
     --  Ну  вот,  --  удовлетворенно  произнес Конрад, -- я же
говорил, что он в момент очухается... Просто легкая царапина. С
ним случались и куда худшие вещи. Ведь  с  вами  теперь  все  в
порядке, О'Доннел, не так ли?
     Я  обвел  взглядом  собравшихся,  а  потом,  тихо зарычав,
кинулся на Кетрика. Остолбенев от  неожиданности,  он  даже  не
пытался  защититься.  Мои  руки сомкнулись у него на горле и мы
рухнули на обломки дивана. Остальные закричали от  изумления  и
ужаса  и бросились разнимать нас, или, вернее, отрывать меня от
моей жертвы. Раскосые глаза Кетрика закатились.
     -- Бога ради, О'Доннел! -- воскликнул Конрад, ища, как  бы
разжать  тиски моих рук. -- Что на вас нашло? Кетрик не нарочно
ударил вас. Да отпустите его, вы, идиот!
     Страшный гнев обуял меня,  и  был  он  направлен  на  этих
людей,  принадлежавших  к  единой со мною расе и считающих себя
моими друзьями. Я проклинал их и их слепоту, когда они  наконец
сумели  вырвать  из моих цепких пальцев горло Кетрика. Он, сидя
на полу,  потрясенный,  исследовал  синяки,  оставленные  моими
руками, пока я бушевал и ругался, пытаясь вырваться.
     -- Вы глупцы! -- орал я. -- Отпустите меня! Не мешайте мне
выполнить  мой  долг!  Вы  просто  слепые  болваны!  Мне и дела
никакого нет до его удара, --  это  просто  комариный  укус  по
сравнению  с теми, какие я вынес в прошлых веках. Слепцы, да он
же отмечен клеймом чудовищ, тварей, которых мы истребляли  века
тому назад! Я должен уничтожить его, растоптать, избавить Землю
от скверны!
     С  трудом удерживая меня, бьющегося в исступлении, Конрад,
задыхаясь, прокричал Кетрику:
     -- Уходите, быстро! Он не в себе! сошел с ума! Не дразните
его, уходите!
     В это время я вспомнил древние холмы  и  долины,  дремучие
леса  и  задумался. Каким-то образом удар чертова молота послал
меня в другое время и в другую жизнь? Пока я был Арьярой, то не
чувствовал в себе присутствия другой личности. -- То не был сон
или бред, но случайно вырванный из реальности кусок жизни,  где
я,  Джон  О'Доннел  жил  и  погиб, и куда я вернулся, преодолев
бездны времени и пространства. Я -- Джон О'Доннел... И я же был
Арьярой, грезившим битвами  и  охотой,  подвигами  и  пирами  и
погибшим в кровавой схватке в какой-то забытой людьми эпохе. Но
что за эпоха и что за место?
     Насчет  последнего я был почти уверен. За века разрушились
горы и по-новому потекли  реки,  изменились  ландшафты,  но  те
холмы -- нет... Глядя на мир не только глазами Джона О'Доннела,
но  и Арьяры, я все больше убеждался, что именно здесь, на этих
возвышенностях юный воин жил и любил, сражался и погиб. Кирован
был неправ. Маленькие свирепые смуглые пикты  были  не  первыми
людьми  на Британских островах. А до них там обитали Дети Ночи.
И нашим предкам много веков  назад  приходилось  встречаться  с
ними.  Эти  встречи нашли отражение в мифах и легендах... Пикты
не истребили полностью змеиный народ.
     Точно определить время, когда жил Арьяра, я не могу.  Одно
несомненно,  он  был арийцем и его племя участвовало в одной из
тысяч нигде не зафиксированных миграций, в  результате  которых
племена  русоволосых  людей  с  голубыми  глазами рассеялись по
всему миру. Не кельты первыми пришли в Западную Европу. Наш род
был куда древнее,  и  язык,  на  котором  разговаривал  Арьяра,
оказался для древне-кельтского тем, чем древне-кельтский -- для
современного гэльского наречия.
     Иль-Маринен!   я   запомнил  бога,  к  которому  взывал  в
сумрачном  лесу,  древнейшего  из  древних,   которого   искони
связывали с обработкой металлов (в те времена это была бронза).
Иль-Маринен был одним из богов древних арийцев, которых позднее
сменили  иные  божества. В Железном Веке он трансформировался в
Виланда и Вулкана. Но Арьяра знал его под настоящим именем.
     Конечно, не один лишь Народ Мечей пришел в Британию и осел
там. Несколько раньше нас там поселилось племя Реки,  а  следом
пришел  Народ Волков. Они были, как и мы, арийцами, светлоокими
рослыми блондинами. И  мы  сражались  между  собой  по  тем  же
неведомым  причинам,  по  которым  со  времен  седой  древности
враждовали арийские племена -- ахейцы  с  дорийцами,  кельты  с
германцами, эллины с персами.
     Разумеется,  будучи Арьярой я не знал, да и не задумывался
об истории и судьбах моей расы. Знал я лишь то, что  мой  народ
был  народом-завоевателем,  затеявшим  великое  переселение  на
запад из первоначальных мест своего обитания далеко на востоке.
Он огнем  и  мечом  сокрушал  все  встречающиеся  на  его  пути
племена,  невзирая  на  цвет  волос или кожи. Джон О'Доннел был
гораздо более осведомлен и мог, например, поведать о  том,  как
быстро  стали деградировать арийские кланы, предпочтя скитаньям
оседлую мирную жизнь. Превратившись из  кочевников  в  земляных
червей,  они  сами  положили  начало собственному краху. Арьяра
помнил рассказы  стариков-ветеранов  о  деревнях  земледельцев,
белокожих  и  русоволосых,  как они сами, о том как мягкотелы и
слабы были эти люди и как  легко  пали  под  бронзовыми  мечами
Народа Мечей.
     Взгляните:  разве  не  теми же путями пролегла вся история
сынов Ариана? Вспомните, как быстро  за  мидийцами  последовали
персы,  за  персами  греки,  за  греками  римляне, за римлянами
германцы. И  германские  племена,  позволив  себе  разжиреть  и
облениться  за столетие мира и праздности, растранжирив добычу,
добытую в южных странах, в свою очередь стали жертвами,  --  на
сей раз, скандинавов.
     Но  я  хотел  бы  вернуться  к  Кетрику.  Теперь при одном
упоминании этого имени волосы у меня на  затылке  встают  дыбом
(ха! тоже атавизм, коль скоро мы заговорили об атавизмах).
     Давным-давно  суровые  датчане стерли с лица земли остатки
монголоидных племен, которых мы прозвали Детьми Ночи. Но видно,
остатки этой расы затаились в холмах Уэльса и гораздо  позднее,
в  средние  века,  неведомым  путем  ядовитая  кровь аборигенов
нарушила чистоту кельтско-саксонского рода. Если уже во времена
Арьяры они едва напоминали людей, можно себе  представить,  что
сделала  последующая  тысяча  лет деградации и упадка с теми из
Детей, кто пережил  свое  время  в  мрачных  земляных  норах  в
глубине  холмов.  Прокралась  ли  такая  мерзкая  тварь в замок
Кетриков одной ненастной ночью или подловила  женщину  из  этой
семьи,  заплутавшую в холмах?.. На этот счет можно лишь гадать,
хотя самый факт случившегося у меня не  вызывает  сомнений.  Но
видимо  к  моменту  переселения Кетриков в Уэльс подобные твари
еще существовали. Может, они и поныне там, прячутся от дневного
света в своих подземных жилищах?..
     Но сам  Кетрик  --  отродье  ночи,  этот  кошмар,  ублюдок
ползучих тварей... Пока пульсирует в нем змеиная кровь, пока он
не  уничтожен, не будет мне покоя. Теперь, когда я знаю, кто он
на самом деле, я всем своим нутром  ощущаю,  как  отравляет  он
чистый  воздух и оставляет склизкий змеиный след на земле. Звук
его шипящего голоса наполняет меня отвращением, взгляд раскосых
глаз приводит в бешенство. Для меня, представителя белой  расы,
такие  как  он, являются постоянной угрозой и оскорблением, как
змея под  ногой.  Пусть  столетия  кровосмешения  окрасили  мои
волосы  в  черный  цвет  и  сделали  смуглой  кожу, я продолжаю
считать себя арийцем. Как мои предки, как Арьяра, так и я  сам,
Джон  О'Доннел,  должен  истреблять  ползучих тварей, чудовищ с
клеймом змеи на челе, затаившееся в  древнем  саксонском  роде.
Друзья  решили,  что  рассудок  мой помутился от того удара, но
я-то знаю -- удар молота лишь раскрыл мне глаза. Где-то  бродит
по  земле  мой  давний  враг, но настанет день (или скорее, это
будет ночь), когда мы встретимся с ним, на вересковых пустошах,
под которыми некогда скрывались от людских  глаз  и  мечей  его
предки. И тогда я голыми руками сломаю его мерзкую шею.
     Потом,  вероятно,  меня  схватят  и  на моей шее затянется
петля. Что ж, пусть! Зато я не слеп, подобно  моим  друзьям.  И
если я не найду понимания у окружающих меня слепцов, то древний
арийский   бог  и  люди  Народа  Мечей  поймут  и  одобрят  это
убийство...

     Бракан-кельт

     Некогда я был кельтом и звался Бракан. Если  вы  спросите,
откуда я это знаю, отвечу вопросом на вопрос: а как вы узнаете,
что  происходило  с  вами  вчера  или  в  прошлом месяце, или в
прошлом году? Вряд ли вам удастся объяснить, но что это меняет?
Факт все равно остается фактом. Так же и  я  не  могу  сказать,
каким  образом  и  почему  помню  мириады  личностей, в которых
возрождался  мой  дух   в   долгой   цепи   реинкарнаций.   Эти
воспоминания  не  имеют  ничего  общего  с тем, что мы привыкли
считать реальностью, и материальным  существованием.  Я  Джеймс
Эллисон и я был Браканом. Удовольствуйтесь этим.
     Произошло  это  давным-давно. Весьма неточное определение,
но  ничего  лучшего  я,  увы,  предложить  не   могу.   Сколько
тысячелетий  прошло  с тех пор, когда Бракан скитался по свету,
мне  неведомо,  ибо  нет  в  моих   воспоминаниях   ориентиров,
связывающих  жизнь Бракана с точными историческими датами. Могу
лишь сказать, что жил он очень давно, когда мир, каким  мы  его
знаем, был еще очень молод.
     Я,    Бракан,   был   рослым,   мускулистым,   русоволосым
представителем  одной  из  древних   человеческих   рас,   ныне
исчезнувшей  с лица Земли. Я говорю "исчезнувшей" потому, что в
сегодняшнем мире не осталось чистокровных  арийцев.  Но  в  дни
Бракана   эта   раса  существовала  еще  в  первозданном  виде.
Возможно, именно Бракан  и  стоял  у  истоков  смешения  рас  и
путаницы  народов,  Бракан  и его супруга Тарамис. Из их чресел
брали начало племена и нации.
     Я родился и вырос далеко на востоке большой степной страны
у берегов великого  внутреннего  моря,  которое  в  те  смутные
времена простиралось от Арктического океана до Индийского моря,
отделяя    первобытных   арийцев   от   первобытных   монголов.
Многочисленные  племена  моего  народа,  жившие   на   западном
побережье  этого  великого  моря,  вели  кочевой  образ  жизни,
передвигаясь по тучным зеленым лугам-пастбищам к северу летом и
на юг -- зимой. Нет, мы не были пастухами и не  бродили  следом
за огромными стадами травоядных -- диких бизонов и лошадей, еще
не  знающих  седла  и  удил.  Мы  были охотниками, рыболовами и
грабителями, и уже успели разделиться на кланы,  жившие  каждый
собственной  жизнью.  В  результате  скитаний мы расселились по
грандиозной равнине.
     В  памяти   моей   встают   неясные   картины   бескрайних
пространств  колышущейся  травы.  Еще  маленьким  ребенком меня
взяли в долгий поход на запад к берегам далекой Атлантики...  Я
уже  слышу силящийся ропот историков, жаждущих опровергнуть мои
слова. Что ж, я хорошо осведомлен о той  странной  ошибке,  что
допускают  они,  датируя  первую  волну  арийского  нашествия в
Западную Европу и наступления бронзового века. По их мнению, мы
путешествовали в неуклюжих кибитках, запряженных  волами,  ведя
за  собою  прирученных  собак и одомашненных лошадей. И зачатки
цивилизации, считают они, существовали в  то  время  только  на
побережье Средиземного моря и в долинах великих рек юга.
     Со  своей  стороны я могу лишь рассказать то, что помню. Я
был  ребенком  в  первом  арийском  клане,  достигшем  Западной
Европы,  пустынной земли рек и лесов, где жили только небольшие
разрозненные группки темнокожих аборигенов.  Они  прозвали  нас
кельтами,  но  это было просто слово, определяющее людей нашего
клана, ибо в то  время  мы  ни  внешним  видом,  ни  языком  не
отличались  от  родственных  племен  на  далеком Востоке. Мы не
умели приручать животных, не ездили верхом, не знали колеса. Мы
двигались пешком  и  путешествовали  уже  лет  десять.  Чем  мы
владели,  так  это  оружием  и  инструментами из бронзы, да еще
искусством плетения камышовых корзин и изготовления  тканей  из
льна.
     Если   эти   данные   как-то   противоречат   общепринятым
представлениям и  установившимся  научным  теориям,  мне  очень
жаль. Но тут я поделать ничего не могу. Историки, без сомнения,
перепутали   первое  арийское  нашествие  с  миграцией  галлов,
происшедшей через несколько столетий. Галлы, тоже  принадлежали
к   арийским   народам,   и  прийдя  в  Европу,  столкнулись  с
немногочисленным кельтским  кланом,  разросшимся  во  множество
племен,   расселившихся   по   множеству   стран.   Языки  наши
различались примерно  так  же,  как  саксонский  отличается  от
современного  английского; люди наших народов вступали в браки,
смешивая кровь, пока мы  не  стали  единым  народом  и  понятия
"кельт" и "галл" не стали синонимами.
     И  все  же,  повторюсь,  первыми изо всех арийцев в Европу
вступили кельты. Мне помнятся круглые холмы, поросшие дубами  и
елями,  и  зеленые  долины  между  ними, протянувшиеся до самых
берегов, о которые непрерывно разбивало  громадные  валы  синее
море.  Там  я  провел  детство и юность, пока, став уже молодым
мужчиной,  не  покинул  пределы  земель  своего  клана   и   не
отправился  на юг. Туда, где далеко за спящими в туманной дымке
голубыми холмами у самого горизонта меня ждала любовь Тарамис и
ужас, принявший обличье Косматого.
     Почему  я   решил   оставить   родные   места,   не   имею
представления.  Быть  может, меня гнала вперед неутолимая жажда
странствий, уже позабытая моими соплеменниками.
     Современный человек, попади он в Европу тех лет, не  узнал
бы ее. Там, где теперь катит валы Средиземное море, раскинулась
страна  озер и рек, а гористая перемычка не давала водам океана
хлынуть на обширную равнину, которую представлял собой  бассейн
Средиземного  моря  в те дни. Шло время, море подтачивало камни
перешейка и наконец прорвало его, -- но это  случилось  не  при
жизни  Бракана,  а  много позже, и уже в другой ипостаси я стал
свидетелем  катаклизма,  стершего   с   лица   Земли   развитую
цивилизацию   и   породившего   целый   ряд  преданий  о  мире,
уничтоженном потопом...
     Прошу простить мне столь долгие отступления от темы, -- но
во мне  теснятся  воспоминания  такого  множества  личностей  и
жизней,  что  то  и дело поневоле я начинаю петлять в лабиринте
воплощений, которые  я  помню  так  же,  как  вы  помните  дни,
оставшиеся за плечами.
     О,  каким  долгим  было  мое путешествие! Но и ему однажды
пришел конец, когда я достиг поселения амелиан. Я  странствовал
пешком,  в  полном  одиночестве,  охотясь, убивая и спасаясь от
врагов. Путь мой не  был  ни  легок,  ни  безопасен.  Там,  где
сегодня   высятся   мегаполисы  Европы,  раньше  бродили  львы,
гигантские животные куда крупнее и свирепее любых, существующих
ныне.  Там  водились  пещерные  медведи  и  саблезубые   тигры,
громадные  буйволы  и  лоси,  пантеры... но, как водится, самым
безжалостным охотником, самым лютым и  кровожадным  зверем  был
человек.
     Так  или  иначе,  в  Амелии,  деревне  бревенчатых хижин с
соломенными крышами я нашел радушный и теплый прием.  Не  знаю,
что  побудило  правителя  Амелии Джогаха по-доброму отнестись к
чужестранцу и почему он не приказал  своим  воинам  нашпиговать
меня  стрелами,  когда я вышел из леса и зашагал через ячменные
поля к тяжелым воротам. Возможно, причиной  тому  было  обычное
человеческое  любопытство, -- ведь в Амелии не то, что отродясь
не видывали похожего на меня человека, но даже в ночных  грезах
не  могли представить, что в мире существуют такие как я. Волна
кельтского нашествия еще не докатилась до этих долин.
     Хотя обитатели Амелии были крепкими и жилистыми, им все же
было далеко и до моего роста, и до моей мускулатуры.  Это  были
люди  белой  расы с черными волосами и темными глазами. Кожа их
имела  легкий  оливковый  оттенок.  Старейшины  носили  бороды,
бывшие  предметом  большого  уважения  и  зависти более молодых
мужчин.
     Но как мне рассказать о Тарамис? Я могу долго  говорить  о
ее  теле  --  изысканной  поэме  линий  и форм, о ее коже цвета
спелых оливок, ее черных  локонах,  сверкающим  густым  потоком
ниспадавших  на  изящные  плечи,  ее  прекрасных глазах, полных
жизненной  силы,  плавных  изгибах  конечностей,   наливающихся
грудях,   --  но  я  не  способен  даже  попытаться  воссоздать
очарование и прелесть девушки, звавшейся Тарамис, дочери короля
Джогаха.
     Стоило мне только раз увидеть ее, цветущую как весна, и  я
полюбил,  я  возжелал  ее  со всей дикой страстностью, присущей
моему народу. И по  меркам  собственного  народа  Тарамис  была
прекрасна,  а  уж  для меня она и вовсе стала идеалом красоты и
воплощением желания. Я смотрел на нее и голова моя кружилась, а
в ушах колотили боевые барабаны. Любовь? Страсть? О, да. Но что
понимает в этом Джеймс Эллисон?  Разве  доступна  любовь  хилым
современным   людишкам?   Вам  достались  лишь  руины  страсти,
пылавшей, когда  Земля  была  юной;  бледные  отсветы  пламени,
некогда    сотрясавшего   миры;   страсти,   что   опрокидывала
королевства, сметала  племена  и  народы,  разрушала  города  и
цитадели...  так  было  в  эпоху  юности Земли. И я, мужчина из
юного мира, любил так же, как жил, как убивал и странствовал. Я
готов был ради завоевания своей избранницы свергать  королей  и
низвергать  империи,  крушить  врагов  в жестоких схватках -- и
пусть кровь неприятелей струится по моим пальцам и  отдаются  в
ушах  отчаянные  крики  умирающих! Но довольно. Тот далекий век
был суров, бесхитростен и прост, а для меня  он  стал  временем
любви Тарамис и ужаса Косматого.
     Когда  я  научился  говорить  на  языке Амелии -- а это не
заняло много времени, ибо язык был прост, а кельты всегда, даже
в те смутные времена, были полиглотами  --  то  я  попросил  ее
руки...  Попросил?  Нет.  Кельт  никогда,  никого  ни  о чем не
просит, даже у собственного вождя. Я потребовал ее, и  если  бы
ее  отец высмеял меня как безродного бродягу, немедля учинил бы
кровавую бойню в его  дворце-хижине,  прежде,  чем  его  охрана
успела   спохватиться.   Жажда  обладания  Тарамис  раскаленной
головней жгла мне грудь.
     Но старый  король  Джогах  не  смеялся.  Он  теребил  свою
длинную  бороду  и  смотрел  то  на  меня,  то на своих воинов.
Наконец он  сообщил  мне  о  своем  решении.  И  надо  сказать,
пройдоха  устроил  так,  что  в  любом  случае  не  оставался в
проигрыше, ведь если я  потерплю  поражение,  он  избавится  от
беспокойного,  буйного гостя, а если я сумею победить, настанет
конец  ужасу,  раскинувшему  свои  крылья  над  его  страной  с
незапамятных времен.
     Будучи  Джеймсом  Эллисоном,  я  часто  удивлялся, в каком
далеком  краю  обосновались   амелиане.   У   них   сохранились
малопонятные  древние легенды о долгом путешествии с востока. В
своих странствиях я встречал людей родственной им крови, но уже
основательно отличающихся от них. А в современном мире и  вовсе
не  осталось народа, который впитал бы их черты, даже среди тех
помесей,   в    которые    превратилось    большинство    наций
современности.  В общем, с точностью нельзя сказать, что же это
за племя. Предки их пришли в долины  Амелии  за  сотни  лет  до
описываемых  событий и встретили там мрачную вырождающуюся расу
волосатых существ,несколько  напоминающих  людей,  но  ужасающе
безобразных.  Война  была  долгой и кровавой, но в конце концов
люди победили, а человекоподобные чудища укрылись в  неприютных
бесплодных   холмах,   откуда  еще  целое  столетие  устраивали
вылазки.
     Представители  деградирующей  расы  принимали  все   более
странные  кошмарные  формы. Апофеозом этих мутаций и метаморфоз
стал Косматый. -- Так звали его  жители  Амелии.  Последний  из
своего  народа,  он обитал где-то в зловещих холмах. Страшилище
из страшилищ. Даже в лучшие свои годы  недосягаемо  отстававших
от людей по развитию. Из своего логова высоко в холмах он время
от   времени   обрушивался   в  долины,  унося  людские  жизни,
дьявольски жестокий и по-звериному  хитрый.  Отряды,  посланные
уничтожить  его,  не возвращались назад, если не считать редких
несчастных, сошедших с ума от пережитого ужаса.
     Голова этого доисторического  демона  и  была  той  ценой,
которую я должен был заплатить за Тарамис.
     С  первым  лучом  нарождающегося  рассвета  я  простился с
деревней и тронулся в путь, а юноши выдували из камышовых флейт
печальные трели погребальных  песен.  Но  я,  Бракан-кельт,  не
собирался  умирать,  я  уже побывал во многих жарких схватках и
теперь весело смеялся, когда ворота поселения  захлопнулись  за
моей спиной.
     Всю  свою  жизнь  я  пользовался одним и тем же оружием --
мечом, который люди прозвали Крушителем черепов. О,  я  мог  бы
спеть  целую сагу об этом сверкающем клинке! Он блистает сквозь
толщу истории звездой ратной брани и кровавой сечи. Не было  на
свете  мечей,  равных  ему,  нет и никогда не будет. То был меч
Голиафа, -- и именно им Давид снес с плеч его гигантскую голову
на  залитом  кровью  поле.  То  был  обоюдоострый  меч  ислама,
играющий   с  солнечными  лучами  в  руках  пророка  Мухаммеда.
Странными путями он опередил мусульман в Европе. С этим клинком
в руках погиб Роланд в Ущелье Ронсеваль. Ричард Львиное  Сердце
обладал   им,   даже  не  подозревая,  что  владеет  тем  самым
знаменитым мечом Дюрандаль, о  котором  слагал  песни  Блондин.
Акбар  прорубил себе с его помощью путь к имперскому трону. Это
был  меч  Аттилы,  и  ныне  он  украшает  стену  дворца  одного
афганского  принца,  дожидаясь  того дня, когда Судьба позволит
ему снова выскользнуть из ножен и  всласть  напиться  хмельного
вина человеческой крови.
     я  сам лично выковал его, я, Бракан-кельт, соединив бронзу
с кровью людей и тигров, и, пройдя многие  стадии  превращений,
которые  невозможно  ни  описать,  ни  повторить, бронза обрела
твердость и  прочность  дамасской  стали,  став  клинком  меча,
несокрушимого  и  вечного,  как  само Время. В ладонь шириной у
гарды, клинок сужался к острию, лезвие его  было  волнистым,  а
навершием  рукояти  служил  тяжелый  бронзовый  шар...  Словом,
Крушитель Черепов был мечом из мечей и мне так  же  не  хватает
слов,   чтобы   рассказать   о   его  красоте  и  изысканности,
безукоризненном балансе  и  потрясающей  скорости,  как  и  для
описания другой моей любви, Тарамис.
     Я  добрался  до  холмов  и начал подъем, Крушитель Черепов
висел на ремне за плечом.  Через  лабиринт  откосов  и  оврагов
пролег  мой  путь  и  наконец  я  достиг крутого утеса и высоко
вверху увидел зев пещеры. Снизу по скале к пещере вели ступени,
вырубленные в камне, вероятно,  кремневым  топором,  зажатым  в
волосатой лапе чудовища.
     (Я,  Джеймс  Эллисон,  не  устаю поражаться непоколебимому
спокойствию Бракана, необычному даже для кельта.) Вверх,  вверх
по  головокружительной  лестнице,  по  кровавой  цепочке следов
твари-убийцы... Я не знал, что ждет меня впереди, спит чудовище
или бодрствует!
     На  цыпочках  прокрался  я  в  пещеру,  поигрывая  в  руке
Крушителем  Черепов,  и увидел чудовище, до ужаса напоминающего
человека и в то же время  до  отвращения  на  него  непохожего.
Существо  спало  на громадной каменной плите, подложив руку под
голову.  Одно  мгновение  я  стоял,  застыв  от  потрясения   и
разглядывая  его.  На первый взгляд Косматый выглядел большущей
уродливой обезьяной, и все же он был обезьяной не больше, чем я
или вы. Он был значительно выше меня, -- уверен, подымись он на
своих кривых выгнутых ногах, то возвышался бы на семь  футов  с
лишком.   Голову  его  покрывали  невероятно  густые  черные  с
проседью волосы. Странного, гротескного вида,  она  все  же  не
была  головой  обезьяны.  Лоб очень низкий и покатый, крепкий и
хорошо развитый подбородок, плоский нос с вывернутыми ноздрями,
широкий рот с  толстыми  обвислыми  губами.  Тесно  прижатые  к
черепу уши подергивались во сне.
     И  вдруг  он  начал просыпаться... Но прежде, чем Косматый
сумел подняться, я размахнулся и срубил своим  мечом  кошмарную
голову  с гигантских покатых плеч. Голова скатилась на каменный
пол пещеры, а обезглавленное тело поднялось вертикально  --  из
перерубленной   шеи   толчками  хлестала  кровь.  Но  вот  тело
зашаталось и через несколько  томительных  секунд  опрокинулось
навзничь с жутким грохотом, гулким эхом отразившимся от стен.
     Я  не  стал задерживаться в пещере, этом логове мерзости и
страха. Мертвый Косматый был еще более  ужасен,  чем  живой.  И
часть  этого  ужаса  я  вынужден  был  унести  с  собой. Я взял
отсеченную голову и бросил в припасенную для этой цели  кожаную
торбу,  после  чего  направился  обратно,  в Амелию. Я пришел в
деревню и потребовал в награду Тарамис,  принадлежащую  мне  по
праву.   И   был  великий  свадебный  пир,  устроенный  королем
Джогахом...




                              Роберт ГОВАРД

                            ЛЮДИ ЧЕРНОГО КРУГА





     Отклонив предложение  Аршака,  преемника  Кобад  Шаха,  вернуться  на
службу в Иранистан и защищать  это  королевство  от  вторжений  Ездигерда,
короля Турана, Конан отправляется на восток - к подножиям Гор Химелиан  на
северо-западной границе Вендии. Там он становится  военным  вождем  дикого
племени афгули. Конану немногим  больше  тридцати  лет  (точнее,  тридцать
три), он в расцвете  физических  сил.  Слава  о  нем  разошлась  по  всему
цивилизованному и варварскому миру, от Пиктских земель до Кхитая.



                             1. СМЕРТЬ КОРОЛЯ

     Король  Вендии  умирал.  В  горячей  душной  ночи  рокочущим   звоном
раздавались звуки храмовых гонгов и натужно ревели раковины. Только слабый
отзвук доносился в комнату с золотым сводом, где среди  бархатных  подушек
разметался на ложе Бунда  Чанд.  Капли  пота  выступили  на  смуглой  коже
короля, пальцы впились в златотканое покрывало ложа. Он был молод,  король
Вендии, но не копье поразило его, не яд, всыпанный в вино. А виски его уже
вздулись синими узлами вен, глаза  потускнели  в  предчувствии  неминуемой
близкой смерти.
     У ложа на коленях  стояли  трепещущие  наложницы,  но  ближе  всех  к
изголовью была сестра  короля  Дэви,  Дэви  Жасмина.  С  глубокой  печалью
смотрела она на брата, а рядом тревожно замер вазам, достигший  при  дворе
наивысших почестей, доживший здесь до почтенной старости.
     Когда гул барабанов снова достиг ее  ушей,  Жасмина  гневно  вскинула
голову.
     - Проклятые жрецы со всей своей мышиной возней! - воскликнула  она  с
ненавистью и отчаянием. - Они так же  беспомощны,  как  и  все  остальные!
Король умирает, и никто во всем городе не знает, отчего. Он умирает,  а  я
стою здесь, совершенно беспомощная, я, готовая сжечь весь город  и  отдать
тысячу жизней за то, чтобы спасти его!
     - Нет в Айодхье человека, который бы не отдал жизнь свою  за  короля,
если бы смог, о Дэви, - медленно проговорил вазам. - Но этот яд...
     - Говорю тебе, это не яд! - крикнула Жасмина. - Я кое-что  понимаю  в
ядах; это - не яд! С младенчества Чанда охраняли  так,  что  самые  ловкие
отравители Востока не могли до него добраться. О  тех,  кто  пробовал  это
сделать, красноречивей всего говорят пять черепов, белеющих под солнцем  и
ветром на башне Бумажных Змеев! Десять мужчин и  десять  женщин  живут  во
дворце лишь для того, чтобы пробовать каждый  кусок  пищи,  каждый  глоток
вина перед тем, как предложить его королю. Пятьдесят стражей днем и  ночью
охраняют его покои, и ты сам все это прекрасно знаешь. Нет, вазам, это  не
яд. Ужасное колдовство, зловещее проклятие...
     Дэви не договорила.  Король  шевельнулся.  И  затем  раздался  голос.
Посиневшие губы Бунды Чанда даже не дрогнули, в  остекленевших  глазах  не
появилось даже проблеска сознания, но голос его звучал, тихий и  страшный,
словно взывающий из бездонной пропасти, где гуляют бешеные  вихри,  словно
невнятный крик, долетевший из неслыханных далей.
     - Жасмина! Жасмина! Где ты, сестра? Я не могу найти тебя! Всюду  лишь
тьма и воющий ветер!
     - Брат! - крикнула Жасмина, сжимая его бессильную руку. - Я здесь,  я
рядом с тобой! Ты не узнаешь меня? Ты меня не видишь?
     Но увидев мертвенную  бледность,  разлившуюся  по  лицу  короля,  его
безразличные глаза, почувствовав неподвижность его тела,  она  замерла.  И
только невнятный, глухой стон слетел с губ Бунды Чанда в ответ.
     Наложницы у ног короля завыли от горя и ужаса. Дэви Жасмина с яростью
рванула на себе платье.


     А в другом конце  города  какой-то  человек  смотрел  сквозь  ажурную
решетку балкона на улицу. Огонь коптящих  факелов  тускло  освещал  темные
лица, обращенные к небу,  отражался  в  сверкающих  глазах.  Тысячи  людей
причитали, молились и плакали в отчаянии.
     Человек пожал плечами и возвратился в комнату с  расписными  стенами.
Он был высок, строен и хорошо одет.
     - Король еще жив, но, кажется, его уже решили  отпевать,  -  иронично
сказал он второму человеку, что, скрестив ноги, сидел на  циновке  в  углу
комнаты.  Его  собеседник  был  одет  в  простую  хламиду  из   коричневой
верблюжьей шерсти, на ногах его были  запыленные  сандалии,  на  голове  -
зеленый тюрбан. Но на говорящего он поглядел с видимым равнодушием.
     - Они прекрасно понимают, что Чанд не доживет до рассвета, -  ответил
он.
     Первый человек посмотрел на него изучающе.
     - Не пойму, - сказал он. - Не могу понять. Почему  мне  пришлось  так
долго ждать, пока твои хозяева возьмутся за дело? Если сегодня им  хватило
всего лишь одной ночи - почему  же  они  не  расправились  с  королем  уже
несколько месяцев тому назад?
     - Законы природы управляют всем  происходящим,  даже  тем,  что  тебе
кажется магией, - ответил человек в зеленом тюрбане. - От звезд зависят  и
такие дела, как это, и все прочее на земле. Даже мои хозяева  не  в  силах
поторопить небо. Пока звезды не расположились на  небе  так,  как  сейчас,
черные чары не подействовали бы.
     Длинным грязным  ногтем  он  начертал  на  пыльных  мраморных  плитах
расположение планет и созвездий.
     - Луна сулит беду владыке этой страны. Среди звезд смятение,  Змея  в
доме Слона. Теперь невидимые стражи не могут охранить  душу  Бунды  Чанда,
они покидают его. Открылся путь к незримым королевствам, и как только  нам
удалось найти точку соприкосновения, оттуда были  призваны  могущественные
силы.
     - Точка соприкосновения? - переспросил второй. -  Ты  имеешь  в  виду
прядь волос Бунды Чанда?
     - Да. Все части тела пребывают между  собой  в  нерасторжимой  связи.
Жрецы Асуры  давно  это  подозревали,  поэтому  предусмотрительно  сжигали
отрезанные ногти, волосы и даже кал короля, а пепел  старательно  прятали.
Но в ответ на просьбу принцессы  Косала,  безнадежно  влюбленной  в  Бунду
Чанда, он подарил ей на память прядь своих длинных черных волос. Когда мои
хозяева решили судьбу короля, эту прядь похитили из золотого,  украшенного
драгоценностями ларца, который княжна  хранила  у  себя  под  подушкой,  а
взамен подложили другую, очень похожую прядь. Принцесса так и не  заметила
подмены. Потом настоящая прядь долго путешествовала с верблюжьим караваном
до Пешкаури и далее через перевал Забар, пока не попала в руки  к  тем,  к
кому должна была попасть.
     - Обычная прядь волос, - задумчиво произнес аристократ.
     -  Благодаря  которой  многое  можно  извлечь  из  тела  и  увлечь  в
безграничные бездны мрака, - произнес человек, сидящий на циновке.
     Аристократ с любопытством приглядывался к нему.
     - Не знаю, Хемса, человек ты или демон, - сказал он наконец,  -  мало
кто из нас и впрямь является тем, за кого себя выдает. Меня кшатрии  знают
как Керим Шаха, принца из Иранистана, но я всего лишь подставное лицо, как
и прочие. Так или иначе - здесь все предатели, а половина из них  даже  не
знает, на кого работает. Я, по крайней мере, избавлен от  таких  сомнений,
потому что служу королю Турана Ездигерду.
     - А я - Черным Прорицателям Йимши, - сказал Хемса, -  и  мои  господа
более могущественны, чем твой король; своим искусством они добились  того,
чего он не смог бы добиться со всей своей многотысячной армией.
     Жалобные стоны  вендиан  неслись  к  звездному  небу,  рычащие  звуки
раковин рассекали темную душную ночь.
     В дворцовых садах свет  факелов  отражался  в  блестящих  шлемах,  на
изогнутых мечах и украшенных золотом нагрудниках.  Все  благородные  воины
Айодхьи собрались в огромном дворце и возле него, а возле невысоких арок и
у каждой двери встали на стражу по пять десятков лучников со  стрелами  на
тетиве. Но смерть шагала по королевским покоям, и никто не мог  остановить
ее бесшумного движения.
     В  комнате  с  золотыми  сводами  король,  страдающий  от   приступов
невыносимой боли, вскрикнул еще раз. Голос его  был  все  так  же  слаб  и
словно доносился  издали.  Дэви  склонилась  над  ним,  дрожа  от  страха,
вызванного чем-то большим, нежели обычный холод смерти.
     - Жасмина! - снова прозвучал приглушенный, полный страдания, крик  из
замогильной тьмы. - Помоги мне! Я так далеко от дома! Колдуны завлекли мою
душу в исхлестанную вихрем темноту! Они пытаются порвать серебряную  нить,
связывающую ее с погибающим телом. Они клубятся  вокруг.  Их  руки  словно
когти, их глаза багровеют, как угли, тлеющие во тьме. Спаси меня,  сестра!
Их прикосновения жгут меня, как огонь! Они уничтожат мое  тело  и  погубят
душу. Что привело их ко мне? О боги!..
     Слыша безграничный ужас в его голосе, Жасмина пронзительно вскрикнула
и в отчаяньи прижалась к его груди.  Тело  короля  вздрогнуло  от  ужасных
судорог, на исказившихся губах выступила пена, а судорожно  сжатые  пальцы
оставили след на плече девушки. Но глаза короля потеряли стеклянный блеск,
словно ветер на мгновение  развеял  застлавшую  их  мглу.  Владыка  Вендии
посмотрел на свою сестру.
     - Брат! - заплакала она. - Брат!..
     - Спеши!  -  крикнул  он,  и  его  слабеющий  голос  прозвучал  почти
осмысленно. - Я проделал длинное путешествие и все понял. Я  знаю  причину
своей гибели. Это колдуны с Химелианских гор напустили на меня злые  чары.
Они извлекли мою душу из тела и унесли ее далеко, в каменную комнату.  Там
они пробуют порвать серебряную нить жизни и  заключить  мою  душу  в  тело
ужасного чудовища, которое их заклятья извлекли  из  ада.  Я  чувствую  их
невероятную мощь! Твой плач и прикосновение твоих пальцев вернули меня, но
только на несколько мгновений. Моя душа еще цепляется за  тело,  но  связь
слабеет!.. Скорее убей меня, пока они не заточили мою душу в эту тварь!
     - Не могу! - рыдала она, колотя себя кулаками в грудь.
     - Скорей, приказываю тебе! -  в  слабеющем  шепоте  короля  появились
прежние властные  ноты.  -  Ты  всегда  слушалась  меня,  выполни  же  мой
последний приказ! Отправь мою душу к  Асуре  незапятнанной!  Спасай  меня,
иначе я буду обречен на вечное пребывание в теле  адского  чудовища!  Убей
меня, приказываю тебе! Убей!
     С криком отчаяния Жасмина выхватила из-за пояса кинжал,  изукрашенный
самоцветами, и по рукоятку вонзила его в грудь брата. На мгновение  король
вытянулся на ложе во весь рост, затем  его  тело  расслабилось,  печальная
улыбка смертной тенью легла на губы. Жасмина бросилась на каменные  плиты,
устланные душистым тростником и ударила по ним сжатыми кулаками.
     А за окном все рычали раковины и гудели гонги, и  жрецы  ранили  себя
жертвенными ножами...



                              2. ВАРВАР С ГОР

     Чандер Шан, губернатор Пешкаури, отложил золотое перо  и  внимательно
перечел то, что написал на пергаменте со своей  официальной  печатью.  Ему
удалось править  Пешкаури  так  долго  только  потому,  что  он  тщательно
взвешивал  каждое  слово,  сказанное  или   написанное.   Опасность   учит
осторожности, и только предусмотрительный человек живет долго в этом диком
краю, где жаркие равнины Вендии встречаются со скалами  Химелианских  гор.
Часа пути верхом на запад или на север  было  достаточно,  чтобы  пересечь
границу, а там - горы. В горах же один закон - нож.
     Губернатор был в комнате один. Сидя за искусно сделанным столиком  из
красного дерева с инкрустацией,  он  видел  через  широкое,  открытое  для
прохлады  окно  квадрат  темно-синего  неба,  усеянного  большими   белыми
звездами. Зубцы крепостной стены, доходящей до окна,  еле  видимой  темной
полосой вырисовывались на фоне  темно-синего  неба,  а  дальше  бойницы  и
амбразуры как бы растворялись в нем. Крепость губернатора стояла вне  стен
города, охраняя ведущие  к  нему  дороги.  Ветерок,  шевелящий  на  стенах
гобелены, доносил с улиц Пешкаури слабые отзвуки жизни - обрывки песен или
тихий звон цитры.
     Губернатор медленно прочел то, что написал, бесшумно  шевеля  губами,
заслоняя ладонью глаза от света латунного светильника.  Читая,  он  слышал
топот  конских  копыт  за  сторожевой  башней  и  резкое  стаккато  голоса
стражника, спрашивавшего пароль. Занятый письмом, он не придал всему этому
значения. Письмо было адресовано вазаму  Вендии  на  королевском  дворе  в
Айодии, и после традиционных восхвалений в его адрес шло следующее:
     "Пусть Вашей милости будет известно,  что  я  точно  выполнил  приказ
Вашей милости. Тех семерых горцев  запер  в  хорошо  охраняемой  тюрьме  и
непрестанно шлю чести в горы, и теперь жду, что их  вождь  лично  прибудет
для переговоров об их освобождении. Но он до сих пор не предпринял никаких
шагов, за исключением распространения слухов, что, если их не выпустят, он
сожжет Пешкаури, и - прошу прощения, Ваша милость, -  покроет  свое  седло
моей кожей. Он способен предпринять такую попытку, поэтому я утроил стражу
на  стенах.  Этот  человек  не  гулистанского  происхождения.  Я  не  могу
предсказать, что он предпримет. Но поскольку все же это приказ Дэви...
     Губернатор сорвался с кресла и в мгновение ока оказался  у  сводчатых
дверей. Он схватился за кривой меч,  лежавший  в  изукрашенных  ножнах  на
столе, воздел его в приветствии и застыл.
     Особа, которая так неожиданно вошла,  была  женщиной.  Ее  муслиновые
одеяния не могли скрыть дорогих украшений, равно как и гибкости  стройного
молодого  тела.  К  волнистым  волосам,  опоясанным  тройной  косичкой   и
украшенным  золотым  полумесяцем,  была  приколота   прозрачная   вуалька,
опадающая ниже груди. Черные глаза смотрели сквозь вуаль на  ошеломленного
губернатора, а белая ладонь решительным жестом приоткрыла лицо.
     - Дэви!
     Губернатор преклонил колено, но удивление и замешательство  испортили
эффект этого  торжественного  жеста.  Движением  руки  она  приказала  ему
встать. Он поспешно проводил ее к креслу  из  слоновой  кости,  все  время
оставаясь в глубоком почтительном поклоне. Однако его первыми словами были
слова упрека:
     - Ваше величество! Это  в  высшей  степени  безрассудно!  На  границе
неспокойно. Постоянные нападения с гор. Ваше величество, надеюсь,  прибыли
с достаточно большой свитой?
     - Большой кортеж меня сопровождал до Пешкаури, - ответила она. -  Там
я оставила своих людей и поехала в крепость со своей придворной  дамой  по
имени Гитара.
     Чандер Шан охнул от страха.
     - Дэви! Вы не осознаете опасности. В часе езды отсюда в  горах  полно
варваров, которые грабят, убивают. Случалось, что на дороге между  городом
и крепостью похищали женщин и убивали мужчин.  Пешкаури  -  это  не  южная
провинция...
     - Все же я здесь, цела и невредима, - нетерпеливо прервала его  Дэви.
- Я показала мой перстень с печатью стражнику у башни и  тому,  кто  стоит
перед твоими дверьми. Они разрешили мне войти без доклада, не зная, кто я,
но подозревая, что я - тайный курьер из Айодии. Не будем  терять  времени.
Есть у тебя какие-либо известия от вождя варваров?
     -  Никаких,  кроме  угроз  и  проклятий,   Дэви.   Он   осторожен   и
подозрителен. Он считает, что это ловушка, и, пожалуй, его трудно  за  это
винить. Кшатрии не всегда сдерживали свои обещания, которые давали людям с
гор.
     - Он должен принять мои  условия!  -  прервала  его  Жасмина,  сжимая
кулаки так, что побелели пальцы.
     - Не понимаю, - губернатор  покачал  головой.  -  Когда  мне  удалось
поймать этих семерых горцев, я сообщил, как положено, об их поимке вазаму.
И тогда, прежде чем я успел их повесить, мне пришел приказ не торопиться и
договориться с их вождем. Так я и сделал, но он, как  я  уже  говорил,  не
торопится. Эти люди принадлежат к племени афгулов, но их  вождь  прибыл  с
запада, и зовут его Конан. Я передал ему, что завтра  на  рассвете  повешу
их, если он не придет.
     - Прекрасно! - выкрикнула Дэви. - Ты хорошо поступил. Я отвечу  тебе,
почему я отдала такой приказ. Мой брат... -  проговорила  она  сдавленным,
прерывающимся голосом. Губернатор наклонил голову, по традиции почтив  тем
самым память умершего короля, - король Вендии пал  жертвой  колдовства.  Я
поклялась посвятить свою жизнь мести убийцам. Умирая, брат навел  меня  на
след, которым нужно идти. Я прочла Книгу Скелоса и говорила с  безымянными
отшельниками в пещерах под Йхелаи. И я узнала, как и  кто  его  уничтожил.
Его врагами были Черные Прорицатели с горы Йимша.
     - Асура! - побледнев, прошептал Чандер Шан.
     Ее глаза пронзили его насквозь.
     - Ты их боишься?
     - Кто же их не боится, Ваше величество? - ответил он.  -  Это  черные
демоны, живущие  в  безлюдных  горах  за  перевалом  Зхабар.  Но  предания
утверждают, что они редко вмешиваются в дела простых смертных.
     - Не знаю, почему они убили моего  брата,  -  сказала  она.  -  Но  я
поклялась на алтаре Асуры,  что  уничтожу  их!  Мне  сейчас  нужна  помощь
горцев. Без них кшатрийская армия не пройдет на Йимшу.
     - Да, -  буркнул  Чандер  Шан.  -  Чистая  правда.  Нам  пришлось  бы
сражаться за каждую пядь земли, а волосатые горцы  сбрасывали  бы  на  нас
булыжники с каждого пригорка и  рвали  бы  нам  глотки  в  каждой  долине.
Когда-то  туранцы  прорвались  через  Химелианские  горы,  но  сколько  их
вернулось в Хурусун? Лишь немногие из тех, кто ушел от кшатрийского  меча,
когда король, твой брат, разбил их конницу над рекой Йумда, вновь  увидели
Секундерам.
     - Поэтому мне необходимо подчинить приграничные  племена,  -  сказала
Дэви. - Люди, знающие дорогу на Йимшу...
     - Но они боятся Черных  Прорицателей  и  обходят  стороной  проклятую
гору, - прервал ее губернатор.
     - А их вождь, Конан, тоже боится Прорицателей? - спросила она.
     - Ну, если говорить о нем, - сказал губернатор, -  то  я  сомневаюсь,
существует ли что-либо, чего бы боялся этот дьявол во плоти.
     - Мне тоже так говорили. Значит, это именно тот человек, который  мне
нужен. Он жаждет освободить семерых своих людей? Прекрасно! Платой  за  их
свободу будут головы Черных Прорицателей!
     Последние слова она произнесла голосом,  полным  ненависти.  Ее  руки
инстинктивно сжались в кулаки. Стоя  с  гордо  поднятой  головой  и  бурно
вздымающейся грудью, она казалась воплощением ярости.
     Губернатор вновь преклонил колено, зная по своему многолетнему опыту,
что женщина,  которой  владеет  такая  буря  чувств,  так  же  опасна  для
окружающих, как разъяренная кобра.
     - Будет так, как Ваше величество пожелает, - сказал он, а когда  Дэви
слегка остыла, он встал и попробовал остеречь ее:
     -  Не  могу  предвидеть,  что  сделает  Конан.  Горцы   всегда   были
беспокойны,  а  у  меня  есть  основания  верить,  что  эмиссары  туранцев
подбивают их нападать на наши земли. Как Ваше  величество  знает,  туранцы
обосновались в Секундераме и других северных городах, хотя горские племена
остались непобежденными. Король Ездигерд издавна с  жадностью  поглядывает
на юг и, возможно, собирается благодаря измене достичь того, чего  ему  не
удалось заполучить силой. Мне пришло в голову, что Конан вполне может быть
одним из его шпионов.
     - Увидим, - ответила Дэви. - Если он любит своих людей,  то  появится
на рассвете у  ворот,  чтобы  вести  переговоры.  Я  проведу  эту  ночь  в
крепости. В Пешкаури я приехала переодевшись, а  свою  свиту  устроила  на
постоялом дворе, не во дворце. Кроме них только ты знаешь о моем прибытии.
     - Я провожу Ваше величество в покои, - сказал губернатор.
     Когда они вышли в коридор, он кивнул стоящему перед дверью стражнику,
и  тот,  обнажив  оружие,  двинулся  за  ними.  Перед  комнатой  их  ждала
придворная дама, тоже в вуали, как и ее госпожа. Все четверо пошли широким
извилистым коридором, освещенным коптящим  пламенем  факелов.  Вскоре  они
подошли к помещениям, предназначенным для знатных гостей - в основном  для
генералов и вице-королей, потому что доселе никто из королевской семьи  не
почтил крепости своим присутствием. Чандер Шана все  время  мучила  мысль,
что это помещение не совсем подходит для такой  высокопоставленной  особы,
как Дэви. Хотя Дэви старалась, чтобы он  чувствовал  себя  свободно  в  ее
присутствии, губернатор все же  почувствовал  облегчение,  когда  она  его
отпустила. Низко кланяясь, он вышел. Затем губернатор  созвал  всех  слуг,
которые были в крепости, чтобы они позаботились о Ее величестве, - хотя он
не сказал, кто такая эта гостья,  -  и  поставил  перед  ее  дверью  отряд
копьеносцев, среди которых был и воин, который ранее охранял дверь  в  его
собственную  комнату.  Чересчур  занятый  всем  этим,   губернатор   забыл
поставить другого на его пост.


     После ухода губернатора прошло немного времени, когда  Жасмина  вдруг
вспомнила еще кое-что, что она  хотела  с  ним  обсудить.  Ее  интересовал
человек  по  имени  Керим  Шах,  дворянин  из  Иранистана,  который  перед
прибытием  ко  двору  Айодии  некоторое  время  жил  в  Пешкаури.  Смутные
подозрения относительно  этого  человека  подкреплялись  его  присутствием
теперь в Пешкаури. Жасмине подумалось, не следил ли за ней  Керим  Шах  от
самой Айодии. Поскольку  она  была  непредсказуемой  Дэви,  она  не  стала
вызывать губернатора к себе,  а  вышла  в  коридор  и  направилась  к  его
кабинету.
     Чандер Шан тем временем, вернувшись в кабинет, открыл дверь и подошел
к столу. Он взял свое письмо к вазаму  и  порвал  на  клочки.  Тут  же  он
услышал тихий шорох на парапете за окном. Подняв глаза, губернатор  увидел
смутный силуэт на фоне звездного неба. В комнату ловко  спрыгнул  какой-то
человек. В свете светильника блеснуло длинное стальное лезвие.
     - Шшшш! - предупредил он. - Не вздумай  шуметь,  или  Дьявол  получит
нового работничка!
     Губернатор опустил руку, потянувшуюся было к лежащему на столе  мечу.
Он находился в  пределах  досягаемости  зхабарского  ножа  длиной  в  ярд,
блестевшего в руке пришельца,  и  ему  была  хорошо  известна  невероятная
быстрота горцев.
     Пришелец был высоким мужчиной, могучим и  все  же  гибким  и  ловким,
словно барс. На нем была одежда  горцев,  но  суровые  черты  его  лица  и
горящие синие глаза не гармонировали с одеждой. Чандер Шан таких раньше не
видел. Чужак наверняка не принадлежал ни к одной из восточных рас - скорее
всего, он был варваром с далекого запада. Однако  его  манера  вести  себя
выдавала в нем натуру дикую и необузданную, такую же, как у  длинноволосых
горцев, живущих на возвышенностях Гулистана.
     - Ты  бродишь  по  ночам,  как  вор,  -  заметил  губернатор,  обретя
понемногу уверенность в себе, хотя не забывал, что в  пределах  слышимости
нет ни одного стражника. Но горец об этом знать не мог.
     - Я взобрался на стену крепости, - рявкнул чужак.  -  Страж  как  раз
кстати выставил голову над зубцами стены. Ну, я его  и  стукнул  рукояткой
ножа.
     - А, так ты Конан?
     - Кто же еще? Ты послал весть, что жаждешь переговоров со мной. Вот я
и прибыл, клянусь Кромом! Держись подальше от стола, не то я  выпущу  тебе
кишки!
     - Я только хотел сесть, - ответил губернатор, опускаясь в  кресло  из
слоновой кости, которое отодвинул от стола.
     Конан непрерывно кружил по комнате, подозрительно поглядывая на дверь
и пробуя пальцем отточенное, как бритва, острие своего трехфутового  ножа.
Повадки у него были не такие, как у афгулов, и он  говорил  напрямик  там,
где на востоке принято изъясняться недомолвками.
     - У тебя семеро моих людей. Ты отказался  принять  предложенный  мной
выкуп. Чего же ты, черт побери, хочешь?
     - Поговорим об условиях, - осторожно ответил губернатор.
     -  Условиях?  -  в  голосе   пришельца   появилась   нотка   опасного
раздражения. - Что ты хочешь этим  сказать?  Разве  я  не  предложил  тебе
золото?
     Чандер Шан рассмеялся.
     - Золото? В Пешкаури столько золота, сколько ты и не видел.
     - Ты лжешь, - отпарировал Конан. - Я видел много золота  у  кузнецов,
работающих с золотом в Хурусуне.
     - Ну, больше, чем видел кто-либо из афгулов, - поправился Чандер Шан.
- А это только капля в море богатств Вендии. Так зачем  нам  твое  золото?
Для нас будет больше пользы, если мы повесим этих бандитов.
     Конан ядовито выругался. Длинное лезвие дрогнуло в его  бронзовокожей
руке, когда мускулы вздулись буграми.
     - Я расколю твой череп, как спелую дыню!
     Дикий синий огонь пылал в глазах горца. Но Чандер Шан пожал  плечами,
хотя при этом не сводил глаз с острой стали.
     - Ты, конечно, запросто можешь убить меня.  Может  быть,  тебе  потом
даже удастся бежать через стену. Но это не спасет семерых  пленников.  Мои
люди наверняка их повесят. А эти семеро - вожди афгулов.
     - Знаю, - рявкнул Конан. - Племя воет у моих ног,  как  стая  волков,
потому что я никак не могу освободить их. Скажи мне без уверток,  чего  ты
хочешь, потому что - клянусь Кромом! - если не  будет  другого  выхода,  я
подниму орду и приведу ее к самым воротам Пешкаури!
     Глядя на человека, стоящего перед ним со сверкающими глазами и  ножом
в руке, Чандер Шан не усомнился в том, что он на это способен.  Губернатор
не верил, что какая бы то ни было орда горцев способна взять Пешкаури,  но
он не хотел, чтобы они разорили все вокруг.
     - Есть одно поручение, которое ты должен будешь исполнить,  -  сказал
он, подбирая слова столь осторожно, будто это были бритвы. - Надо...
     Губы Конана искривились в  волчьей  гримасе,  он  отпрыгнул  назад  и
повернулся  лицом  к  двери.  Острым  слухом   он   уловил   тихий   шорох
приближающихся шагов. В ту же минуту  дверь  внезапно  распахнулась,  и  в
комнату вошла стройная женщина в шелках. Она прикрыла  за  собой  дверь  и
замерла, увидев горца.
     Чандер Шан вскочил на ноги. Сердце его подпрыгнуло к горлу.
     - Дэви! - невольно  вскричал  он,  на  мгновение  потеряв  голову  от
страха.
     - Дэви?!! - сорвалось с губ горца словно эхо-взрыв. Чандер Шан увидел
в свирепых синих глазах узнавание и внезапный блеск.
     Губернатор отчаянно закричал и схватился за меч, но горец двигался  с
убийственной быстротой  урагана.  Он  бросился  на  губернатора  и  ударом
рукояти ножа но голове свалил его на пол. Потом он сгреб мускулистой рукой
онемевшую Жасмину и прыгнул к окну. Чандер Шан, отчаянно пробуя подняться,
на мгновение увидел его на фоне неба, увидел трепетание тканей  и  белизну
тела пленницы-королевы, и услышал свирепый возбужденный вопль варвара:
     - А вот теперь попробуй повесить моих людей!
     Конан спрыгнул на парапет  и  исчез.  Дикий  крик  донесся  до  слуха
губернатора.
     - Стража! Стража! - закричал он.
     Потом встал и, шатаясь, подошел к двери. Он открыл ее и  вывалился  в
коридор. Эхо разносило его крики по  коридорам,  созывая  солдат,  которые
вытаращили  глаза  при  виде  губернатора,   державшегося   за   разбитую,
окровавленную голову.
     - Солдаты, на коней! - ревел он. - Похищение!
     Несмотря на ужа положения,  у  него  хватило  ума  не  выдавать  всей
правды. Он стоял, словно окаменев, слыша стук копыт  за  окном,  отчаянные
крики девушки и победные выкрики варвара.
     Потом он помчался  вниз  по  лестнице,  за  ним  бежали  ошеломленные
стражники. Во дворе крепости у оседланных коней всегда располагался  отряд
конников, готовых каждую  минуту  ринуться  в  погоню.  Чандер  Шан  лично
возглавил эскадрон в погоне за похитителем, хотя голова у  него  кружилась
так сильно, что ему пришлось обеими руками держаться за луку седла. Он  не
выдал, кто такая похищенная женщина, сказал только, что дворянку,  которая
привезла королевское кольцо, похитил вождь  афгулов.  Хотя  злодей  быстро
скрылся из глаз, увозя свою жертву, они знали, куда он поедет. Конечно же,
по дороге, ведущей прямо к перевалу Зхабар. Ночь  была  безлунная,  слабый
свет звезд падал на хижины крестьян. Черные контуры крепостных бастионов и
башен Пешкаури остались у всадников за  спиной.  Впереди  высились  черные
стены Химелианских гор.



                        3. ХЕМСА ПРИБЕГАЕТ К МАГИИ

     В  замешательстве,  которое  воцарилось  в  крепости,  когда  подняли
тревогу, никто не заметил, что сопровождавшая  Дэви  девушка  выскользнула
через большие ворота и исчезла во тьме. Она  побежала  прямиком  в  город,
подобрав полы одежды. Она бежала не по дороге, а  напрямик  через  поля  и
овраги, огибая изгороди и перепрыгивая  через  канавы  так  уверенно,  как
будто был белый день, и так легко, как будто  она  была  мужчиной-бегуном.
Стук копыт погони затих вдали на дороге прежде, чем девушка  добралась  до
городской стены. Она не пошла к главным воротам, около которых  стражники,
опершись на копья, вытягивали шеи  и  всматривались  в  темноту,  обсуждая
непонятное оживление вокруг крепости. Девушка двигалась вдоль стены,  пока
не  достигла  места,  где  над  стеной  виднелась  верхушка   башни.   Она
остановилась, прижала руки ко рту и издала  негромкий,  странный,  и  даже
жутковатый звук.
     Почти сразу же из амбразуры высунулась чья-то голова, и  вдоль  стены
спустилась длинная веревка. Девушка схватилась за  нее,  вставила  ногу  в
петлю на конце веревки и помахала рукой. Ее быстро  и  плавно  втащили  на
отвесную каменную стену. Уже через минуту она взобралась на зубцы и встала
на плоской  крыше  дома,  прилегающего  к  крепостной  стене  Пешкаури.  У
открытых ставень мужчина в одежде из верблюжьей шерсти  спокойно  сматывал
веревку, не выказывая никаких признаков усталости после того,  как  втащил
взрослую женщину на сорокафутовую стену.
     - Где Керим Шах? - выдохнула она, тяжело дыша после бега.
     - Спит внизу, в доме. Какие-нибудь новости?
     - Конан украл Дэви из крепости и увез в горы! - Она выпалила все  это
на одном дыхании, второпях коверкая слова.
     Хемса не проявил никаких чувств, только кивнул головой в тюрбане.
     - Керим Шах будет рад услышать это, - сказал он.
     - Погоди!
     Девушка обвила тонкими руками его шею. Она тяжело дышала, и не только
от бега. Ее глаза сверкали в звездном свете, как черные драгоценные камни.
Обращенное кверху  лицо  приблизилось  к  лицу  Хемсы.  Он  не  противился
объятию, но не обнял ее в ответ.
     - Не говори ничего гирканцу! - выдохнула она. - Давай сами используем
эти сведения! Губернатор ускакал в горы со своими  людьми,  но  с  тем  же
успехом они могли бы гоняться за  призраком.  Он  никому  не  сказал,  что
похищенная - это Дэви. Никто в Пешкаури или в  крепости  этого  не  знает,
кроме нас.
     - Но что нам это даст? - возразил мужчина. - Мои хозяева послали меня
с Керим Шахом, чтобы я помогал ему во всем...
     - Помоги себе самому! - яростно крикнула она. - Сбрось ярмо!
     - Ты хочешь сказать... Ослушаться моих хозяев? - задохнулся он, и она
почувствовала, как тело его под ее руками стало ледяным.
     - Да, да! - вне себя от чувств, она встряхнула его. - Ты тоже колдун!
Почему ты должен быть рабом, использовать свои силы только для  возвышения
других? Воспользуйся своим искусством для себя самого!
     - Это запрещено! - Он трясся, словно в лихорадке. - Я не принадлежу к
Черному Кругу. Только  по  велению  хозяев  я  смею  использовать  знание,
которое они дали мне.
     - Но ты  ведь  можешь  его  использовать!  -  страстно  убеждала  его
девушка. - Сделай так, как я молю тебя! Несомненно, Конан забрал Дэви  как
заложницу, чтобы обменять на семерых вождей. Убей их, чтобы Чандер Шан  не
мог использовать их для выкупа Дэви. Потом подадимся в горы и отнимем ее у
афгулов. Их ножи не помогут против твоего колдовства.  Мы  возьмем  выкуп,
сокровища вендийских королей будут наши, а  когда  их  получим  -  обманем
кшатриев и продадим Дэви королю Турана. Мы станем богаче, чем  сами  можем
представить! Будем в состоянии заплатить наемникам. Займем Корбул,  выбьем
туранцев с гор и пошлем наши войска на юг. Мы будем властителями империи!
     Хемса тоже начал тяжело дышать, дрожа как лист в ее объятиях. Крупные
капли пота стекали по его побледневшему лицу.
     - Люблю тебя! - страстно  крикнула  она,  извиваясь  в  ее  объятиях,
крепко прижимаясь к нему и внезапно его встряхивая. - Сделаю тебя королем!
Из любви к тебе я изменила своей госпоже, из любви  ко  мне  измени  своим
хозяевам! К чему бояться Черных Прорицателей? Полюбив меня, ты уже нарушил
один из их запретов. Нарушь и остальные! Ты так же могуществен, как они!
     Даже человек из льда не выдержал бы огня страсти и ярости, веющей  от
ее слов. С  нечленораздельным  возгласом  Хемса  прижал  к  себе  девушку,
запрокинул ей голову и осыпал градом поцелуев.
     - Я сделаю это! - сказал он охрипшим от страсти голосом, шатаясь, как
пьяный. - Сила, которой наделили меня хозяева, будет служить не им, а мне!
Мы завладеем миром! Миром...
     - Ну идем же! - Осторожно вызволившись из его объятий, она взяла  его
за руку и повлекла  к  люку  в  крыше.  -  Мы  должны  быть  уверены,  что
губернатор не обменяет этих семерых афгулов на Дэви.
     Хемса пошел за ней  как  в  трансе.  Они  спустились  по  лестнице  и
оказались в  небольшой  комнате.  Керим  Шах  неподвижно  лежал  на  ложе,
прикрывая лицо согнутой в локте  рукой,  словно  ему  мешал  неяркий  свет
медной лампы. Девушка схватила Хемсу за  руку  и  быстрым  жестом  провела
ребром своей ладони по шее. Хемса поднял было руку, но потом,  изменившись
в лице, покачал головой:
     - Я ел его соль, - шепнул он. - Кроме того, он нам вряд ли помешает.
     Они с девушкой вышли через дверь, ведущую на узкую  крутую  лестницу.
Когда их осторожные шаги затихли, Керим Шах поднялся с ложа и вытер пот со
лба. Он не боялся удара ножа, но Хемсы боялся, как ядовитого гада.
     - Люди, устраивающие на крышах заговоры, должны помнить о том,  чтобы
говорить тише, - шепнул он себе. - Хемса восстал против  своих  хозяев,  а
ведь только через него я мог с ними общаться, значит, на их помощь  теперь
нечего рассчитывать. Отныне действую на свой страх и риск.
     Он встал, быстро подошел к столу, достал из-за пояса перо и пергамент
и начертал несколько коротких предложений:
     "Хосра Хану, губернатору Секундерама. Киммериец  Конан  похитил  Дэви
Жасмину и отправился в деревни афгулов. Вот возможность схватить  Дэви,  к
чему так давно стремится наш король. Не медля ни минуты, вышли три  тысячи
всадников. Я буду ждать их в долине Гураша с местными проводниками."
     И он подписался именем, которое ничуть не напоминало имя Керим Шах.
     Затем он достал из золотой клетки голубя и тоненькой ниткой прикрепил
к его ноге свернутый в трубочку пергамент. Керим Шах быстро подошел к окну
и выпустил птицу в ночь. Голубь затрепыхался, обрел равновесие  и  быстрой
тенью исчез в темноте. Схватив плащ, шлем и меч,  Керим  Шах  выскочил  из
комнаты и сбежал вниз по крутой лестнице.


     Здание тюрьмы в Пешкаури находилось за массивной стеной.  В  не  были
только одни ворота, оббитые железом и расположенные в полукруглом портале.
В светильнике над  порталом  горели  смоляные  щепки,  а  возле  двери  на
корточках сидел стражник со щитом и копьем,  опираясь  головой  на  древко
своего оружия и время от времени  позевывая.  Вдруг  стражник  вскочил  на
ноги. Он дал бы голову на отсечение, что не сомкнул глаз, и все  же  перед
ним стоял человек, появления которого  он  не  заметил.  На  мужчине  было
одеяние из верблюжьей шерсти и зеленый тюрбан. В отблесках мигающего света
факела на его лице горели странно сверкающие глаза.
     - Кто идет? - спросил стражник, выставив перед собой копье. - Ты  кто
такой?
     Пришелец не выказывал смятения, хотя острие копья касалось его груди.
С необычайным вниманием он вглядывался в лицо стражника.
     - Что ты должен делать? - неожиданно и странно спросил он.
     - Охранять ворота!
     Стражник говорил глухо, механически. Он стоял неподвижно, как статуя,
только глаза его блестели.
     - Ты лжешь! Ты должен повиноваться мне! Ты глянул мне в глаза, и твоя
душа тебе больше не принадлежит. Открой дверь!
     Словно каменный, с застывшей на лице  удивленной  гримасой,  стражник
повернулся, вынул из-за пояса большой ключ, повернул его в огромном  замке
и распахнул ворота. Потом он встал поодаль, глядя  перед  собой  невидящим
взором.
     Из тени выскользнула женщина и положила руку на плечо гипнотизера.
     - Пусть он приведет нам коней, Хемса, - шепнула она.
     -  Нет  необходимости,  -  ответил  ракша.  Чуть  повысив  голос,  он
обратился к стражнику. - Ты мне больше не нужен. Убей себя!
     Словно в трансе стражник опер копье  о  землю  у  стены  и  прислонил
острый наконечник к своему животу пониже ребер. Медленно,  флегматично  он
налег на него всей тяжестью тела, так что острие прошило его тело  навылет
и вышло между лопатками. Он соскользнул по древку и  лег  мертвым.  Древко
копья торчало из его спины на  всю  длину,  словно  выросшее  из  мертвеца
какое-то жуткое растение.
     Девушка глядела на все это с мрачным восторгом, пока Хемса на схватил
ее за руку и не повлек за собой. Факелы освещали узкое пространство  между
стенами - внутренней и внешней. Внутренняя была ниже,  в  ней  было  много
несимметрично расположенных дверей.  Охраняющий  это  пространство  солдат
медленным шагом подошел к открывающимся воротам, чувствуя  себя  в  полной
безопасности и ничего не подозревая, пока из темноты перед ним не появился
Хемса с девушкой. А тогда уже было слишком поздно. Ракша не тратил времени
на гипноз, хотя  его  действия  и  без  того  показались  девушке  магией.
Стражник грозно замахнулся копьем и уже открыл было рот, чтобы  закричать,
после чего сюда сбежался бы целый отряд стражников из караульной, но Хемса
левой рукой отбил древко, как соломинку, в  сторону,  а  его  правая  рука
описала короткую дугу, словно мимоходом коснувшись шеи  солдата.  Стражник
рухнул с переломанной шеей на каменную мостовую, не издав даже крика.
     Хемса больше не обращал на него внимания. Он  направился  прямиком  к
одной из дверей и  прислонил  раскрытую  ладонь  к  массивному  бронзовому
замку. Дверь подалась с ужасным треском. Идя  следом  за  Хемсой,  девушка
увидела, что по толстому тиковому дереву двери  пошли  трещины,  бронзовые
засовы были погнуты и вырваны из гнезд. Даже сорок воинов с тысячефунтовым
тараном  не  могли  бы  нанести  двери  большего  разрушения.   Опьяненный
свободой, Хемса играл своей чудесной  силой,  радуясь  ей  и  тешась,  как
молодой исполин с избытком темперамента использует силу своих  мускулов  в
рискованных выходках.
     Выломанная дверь вела в маленький дворик, освещенный светом  факелов.
Напротив двери они увидели толстую решетку из железных прутьев. За решетку
схватилась волосатая рука, а в темноте за ней блестели белки глаз.
     Хемса некоторое время стоял молча, вглядываясь в темноту, откуда  ему
отвечали пристальным взглядом горящие глаза. Потом он сунул руку за пазуху
и высыпал на каменную мостовую горсть сверкающей  пыли.  Вспыхнул  зеленый
огонь, осветив дворик. Вспышка высветила фигуры семерых людей,  неподвижно
стоящих за решеткой, явственно обрисовав каждую деталь. Это  были  высокие
длинноволосые люди в лохмотьях одежд горцев. Они молчали, но в  глазах  их
сверкал страх смерти, и волосатые пальцы сжимали прутья решетки.
     Огонь  погас,  но  блеск  остался,  дрожащий  блеск  зеленого   шара,
пульсирующего и трепещущего  на  камнях  у  ног  Хемсы.  Узники  не  могли
оторвать от него взгляда. Шар постепенно вытянулся, превратился в  спираль
из ярко светящегося зеленоватого дыма, который изгибался и скручивался как
огромная змея,  свивая  и  развивая  блестящие  кольца.  Эта  лента  вдруг
превратилась в облако, которое медленно  двинулось  по  мостовой  прямо  к
клетке. Узники смотрели на него широко открытыми от ужаса  глазами,  дрожь
отчаянно сжавшихся на прутьях пальцев передалась клетке. С  раскрытых  губ
горцев не слетело ни единого звука. Зеленое облачно доползло до решетки  и
скрыло ее от глаз девушки. Как туман, оно проникло сквозь прутья и окутало
горцев.  Из  густых  клубов  раздался  сдавленный  стон,   словно   кто-то
погружался под воду.
     Хемса дотронулся до плеча  девушки,  смотревшей  на  все  это  широко
раскрытыми от удивления глазами. Они обернулась и машинально пошла за ним,
продолжая оглядываться через плечо. Мгла стала рассеиваться.  Прямо  возле
решетки было видно пару обутых в сандалии ног,  торчащих  вверх,  а  также
неясные очертания семи неподвижно лежащих в беспорядке тел.
     - А сейчас  оседлаем  скакуна,  который  быстрее  любой  из  лошадей,
когда-либо взращенной в конюшнях смертных, - сказал Хемса. -  Мы  будем  в
Афгулистане еще до рассвета.



                          4. ВСТРЕЧА НА ПЕРЕВАЛЕ

     Жасмина Дэви не запомнила детали своего  похищения.  Неожиданность  и
натиск ошеломили ее. У нее осталось  только  смутное  впечатление  урагана
событий - ужасная хватка  могучей  руки;  горящие  глаза  похитителя;  его
горячее дыхание,  обжигающее  ей  кожу.  Прыжок  через  окно  на  парапет,
безумный бег по стене, когда Жасмина онемела от страха высоты, спуск сломя
голову по привязанной к  зубцу  стены  веревке  -  похититель  молниеносно
соскользнул вниз, держа парализованную ужасом пленницу на плече.  Все  это
смешалось в памяти Дэви, слилось в пеструю круговерть. Гораздо  отчетливее
она помнила своего похитителя, когда он мчался к деревьям, неся ее  легко,
как ребенка, а затем  вскочил  в  седло  свирепого  балкханского  скакуна,
который ржал и  фыркал.  Затем  было  чувство  полета,  и  копыта  скакуна
высекали искры из каменистой дороги, когда он нес их вверх по склону.
     Когда она вновь обрела ясность мысли, первым ее чувством была бешеная
ярость и стыд. Она была в отчаянии. Правители золотых королевств на юг  от
Химелианских гор почитались всеми почти как боги, а  она  ведь  была  Дэви
Вендии! Безудержный гнев взял верх над страхом. Она дико крикнула и  стала
вырываться. Она, Жасмина, переброшена через луку седла горского вождя, как
обычная девка, купленная на торжище! Конан только  обнял  ее  покрепче,  и
Жасмина впервые в жизни подчинилась силе.  Его  руки  железными  объятиями
охватили стан девушки. Конан взглянул на нее и широко улыбнулся.  В  свете
звезд  сверкнули  белые  зубы.  Свободно  отпущенные  поводья  лежали   на
развевающейся гриве жеребца, который мчался по усеянной  валунами  дороге,
напрягая в последнем усилии все мускулы и сухожилия. Но  Конан  без  труда
удерживался в седле, почти не прилагая усилий. Он скакал, как кентавр.
     - Горский пес! - выдохнула Жасмина, дрожа от стыда, ярости и сознания
собственной беспомощности. - Ты смеешь... смеешь! Ты расплатишься  за  это
своей жизнью! Куда ты меня везешь?
     - В деревню афгулов, - ответил он, оглядываясь через плечо.
     Вдали, за  пригорками,  которые  они  проехали,  на  стенах  крепости
мелькали огоньки факелов. Конан заметил также отблеск света,  говорящий  о
том, что открыли главные ворота. Он громко засмеялся, и смех  его  звучал,
как горный поток.
     - Губернатор выслал  в  погоню  за  нами  конников,  -  сказал  он  с
насмешкой. - О Кром, прихватим их на маленькую  конную  прогулку!  Как  ты
думаешь, Дэви, поменяют они семерых горцев на кшатрийскую принцессу?
     - Скорее вышлют армию, чтобы повесить тебя вместе  с  твоим  чертовым
отродьем, - убежденно пообещала она.
     Он  радостно  засмеялся  и  сильнее  прижал  ее  к  себе,  усаживаясь
поудобнее. Но Жасмина сочла это  новым  оскорблением  и  возобновила  свою
напрасную борьбу, пока не пришел к выводу,  что  ее  попытки  освободиться
только смешат его. Кроме того, от возни  ее  воздушное,  развевающееся  на
ветру шелковое платье было в ужасном беспорядке.  Она  решила,  что  лучше
будет хранить надменное спокойствие, и погрузилась в гневное молчание.
     Но гнев  сменило  удивление,  когда  они  достигли  перевала  Зхабар,
зияющего  как  черная  пасть  в  еще  более  черных  стенах,  вздымающихся
огромными валами, чтобы преградить им путь. Казалось, какой-то  гигантский
нож вырезал этот проход в сплошной стене. По  обе  стороны  вознеслись  на
сотни футов крутые склоны, пряча отверстие прохода в кромешной тьме.  Даже
Конан не мог разглядеть в этой темноте ничего, но зная, что за ним  погоня
из крепости, и помня дорогу наизусть, он  не  придерживал  коня.  Огромный
жеребец  еще  не  выказывал  признаков  усталости.  Словно   молния,   они
промчались дорогой по дну долины, взобрались вверх по  склону,  проскакали
вдоль горного гребня, где по обе стороны предательские осыпи  подстерегали
неосторожного, и выбрались  на  тропу,  которая  вела  вдоль  левой  стены
ущелья.
     В  этой  темноте  даже  Конан  не  мог  заметить  засаду,  устроенную
зхабарскими горцами. Они с Жасминой как раз проезжали возле темного проема
одной из боковых балок, когда в  воздухе  просвистело  копье  и  с  глухим
звуком вонзилось в  круп  мчащегося  коня.  Огромный  жеребец  споткнулся,
пронзительно заржал и на всем скаку рухнул на  землю.  Но  Конан,  заметив
летящее копье, отреагировал с быстротой молнии.
     Он соскочил с падающего коня, держа девушку в объятиях, чтобы она  не
поранилась о камни. Конан приземлился на ноги, как кот на  лапы,  втолкнул
пленницу в расщелину и обернулся, выхватив нож.
     Жасмина, сбитая  с  толку  внезапностью  событий,  не  понимая,  что,
собственно, произошло, увидела  что-то  темное,  появившееся  из  темноты,
услыхала топот босых ног по скале и шорох  одежды  на  ветру  от  быстрого
движения. Она заметила  блеск  стали,  короткий  обмен  ударами,  потом  в
темноте раздался ужасный хруст, когда Конан размозжил противнику голову.
     Киммериец отпрыгнул и притаился под прикрытием скал. В  темноте  было
слышно какое-то движение, и вдруг зычный голос заревел:
     - В чем дело, псы? Хотите улизнуть? Вперед,  будьте  вы  прокляты,  и
схватите их!
     Конан вздрогнул, уставился в темноту и крикнул:
     - Яр Афзал! Это ты?
     Раздались удивленные голоса, затем кто-то осторожно спросил:
     - Конан? Это ты, Конан?
     - Да! - рассмеялся киммериец.  -  Иди  сюда,  старый  боевой  пес.  Я
прикончил одного из твоих людей.
     Среди  скал  произошло  движение.  Слабо  затеплился  огонек,   затем
показался факел и стал двигаться в  их  сторону.  По  мере  того,  как  он
приближался, все яснее  в  темноте  проступало  бородатое  лицо.  Человек,
держащий факел, поднял его повыше и вытянул шею,  вглядываясь  в  каменный
лабиринт. В другой руке он  держал  огромную  кривую  саблю.  Конан  вышел
вперед, пряча свой нож, а незнакомец, завидев его, радостно рявкнул:
     - Да, это Конан! Выходите из-за камней, псы! Это Конан!
     В круге света появились  и  остальные:  дикие,  ободранные  бородатые
мужчины с угрюмыми взглядами, с длинными ножами в руках.  Жасмину  они  не
заметили, потому что киммериец заслонял ее своим могучим телом. Выглядывая
из-за этого укрытия, девушка впервые за всю ночь ощутила,  что  у  нее  по
телу поползли от страха мурашки. Эти мужчины были похожи скорее на волков,
чем на людей.
     - На кого ты охотишься ночью, Яр Афзал? -  спросил  Конан  здоровяка,
который ухмыльнулся, как бородатый призрак.
     - Кто знает, что может попасться в темноте? Мы, вазулы, ночные птицы.
А как твои дела, Конан?
     - У меня пленница, - ответил киммериец и,  отодвинувшись  в  сторону,
открыл  съежившуюся  Жасмину.  Протянув  длинную  руку,  он  вытащил   ее,
дрожащую, из ущелья.
     Жасмина потеряла свою прежнюю величавую осанку. С опаской  поглядывая
на бородатые лица людей, собравшихся вокруг, она чувствовала что-то  вроде
благодарности к человеку, который обнимал  ее  жестом  властелина.  Кто-то
поднес поближе факел.  Раздалось  шумное  сопение,  потому  что  при  виде
девушки у горцев перехватило дух.
     - Это моя пленница, - предостерег Конан, многозначительно  поглядывая
на лежащего здесь же за кругом света человека, которого он убил. - Я  ехал
с ней в Афгулистан, но вы убили  моего  коня,  а  за  мной  -  кшатрийская
погоня.
     - Поехали с нами в деревню, - предложил Яр Афзал. - В ущелье спрятаны
кони. В темноте нас никто не выследит. Говоришь, погоня недалеко?
     - Так близко, что уже слышен стук копыт по камням, -  угрюмо  ответил
Конан.
     Вазулы не стали терять времени, тут же погасили факел,  и  оборванные
фигуры  утонули  во  мраке.  Конан  схватил   Дэви   на   руки.   Она   не
сопротивлялась. Острые камни ранили ее изнеженные ноги,  на  которых  были
только мягкие туфельки. Она чувствовала себя слабой и беззащитной  в  этой
грубой, первобытной тьме, среди огромных горных вершин.
     Почувствовав, что она дрожит под порывами холодного ветра из  ущелий,
Конан  сорвал  с  плеча  истрепанный  плащ  и  завернул  в  него  девушку.
Одновременно он предостерегающе прошипел ей на ухо, чтобы она молчала.  По
правде говоря, она не слышала тихого стука копыт, который  уловило  чуткое
ухо горца, но была слишком испугана, чтобы не подчиниться.
     Она не видела ничего, кроме нескольких затуманенных звездочек  высоко
вверху, но по сгущающейся темноте  поняла,  что  они  очутились  в  тесной
балке. Вокруг них происходило движение, это нервно шарахались кони.  После
короткого обмена мнениями Конан оседлал коня воина, которого убил,  подняв
девушку в седло перед собой. Тихо, как призраки,  если  не  считать  стука
копыт, отряд выехал из ущелья. Мертвый конь и  убитый  горец  остались  на
дороге позади. Полчаса спустя их нашли всадники из крепости. Они  признали
в убитом вазула и сделали соответствующие выводы.
     Прижавшись к груди своего похитителя, Жасмина вопреки своему  желанию
начала дремать. Несмотря на неровность дороги, которая  то  поднималась  в
гору, то спускалась в низину, у езды верхом был определенный ритм, который
в сочетании с усталостью и потрясением  от  избытка  событий  усыплял  ее.
Жасмина совсем потеряла ощущение  времени  и  пути.  Они  ехали  в  полной
темноте, в которой время от времени она замечала  контуры  скальных  стен,
возносящихся вверх,  словно  черные  бастионы  или  огромные  валы,  почти
достигающие звезд. Время от времени  она  ощущала  пустоту  зияющей  внизу
пропасти,  и  ее  пробирали  холодные  дуновения  ветра,   веющего   среди
недосягаемых вершин. Постепенно все окутала мягкая сонная мгла, в  которой
и стук копыт, и скрип седел казались невнятными звуками сновидений.
     Жасмина с трудом поняла, что кто-то снимает ее с  коня  и  вносит  по
ступенькам. Потом ее положили на что-то мягкое и шелестящее, подложили под
голову что-то похожее на свернутый плащ, и  заботливо  накрыли  плащом,  в
который перед этим ее заворачивал Конан. Она услышала смех Яр Афзала.
     - Это редкая добыча, Конан. Женщина, достойная вождя афгулов.
     - Мне она ни к чему, - проворчал Конан в ответ.  -  За  эту  девку  я
куплю жизни моих семерых вождей, черт бы их побрал!
     Это было последнее, что она слышала перед тем, как погрузиться в  сон
без сновидений.


     Она  спала,  а  вооруженные   всадники   тем   временем   прочесывали
погруженные во тьму горы и решали судьбы королевства. Этой  ночью  мрачные
ущелья и овраги наполнились  звоном  подков  мчащихся  коней,  свет  звезд
отражался на шлемах и кривых саблях, а неведомые духи  вершин  выглядывали
из-за скал, не понимая, что происходит.
     Отряд  таких  призрачных  фигур  на  исхудавших  конях  притаился   в
непроглядной тьме оврага, ожидая,  пока  вдали  стихнет  топот  копыт.  Их
предводитель, хорошо сложенный мужчина в шлеме и плаще, расшитом  золотом,
предостерегающе поднял вверх ладонь и держал  ее  так,  пока  всадники  не
проехали мимо. Потом он тихо засмеялся.
     - Наверное, они потеряли след! Или обнаружили, что Конан уже добрался
до одной из афгульских деревень. Понадобится много всадников, что выкурить
эту лису из норы. На рассвете через Зхабар пойдут конные отряды.
     - Если в горах будет сражение, будет и добыча, -  пробормотал  кто-то
позади него на наречии иракзаев.
     - Добыча будет, - ответил человек в шлеме.  -  Но  сперва  мы  должны
добраться в долину Гураша и дождаться всадников, которые будут скакать  на
юг со стороны Секундерама до рассвета.
     Он взялся за поводья и выехал из ущелья, а его люди следовали за  ним
- тридцать оборванных призраков в свете звезд.



                             5. ЧЕРНЫЙ СКАКУН

     Солнце уже давно встало,  когда  Жасмина  проснулась.  Она  не  стала
удивленно  оглядываться,  пытаясь  сообразить,  где   находится.   Жасмина
проснулась, отчетливо помня все, что произошло. Ее стройное тело  все  еще
болело от долгой езды верхом, и она до сих пор  чувствовала  прикосновение
сильных рук мужчины, который увез ее так далеко.
     Она лежала на овечьей шкуре, прикрывающей ложе из листьев,  брошенных
на хорошо утоптанный глиняный пол. Под головой у не был свернутый тулуп, а
одеялом служил потрепанный плащ. Она находилась  в  огромном  помещении  с
неровными, но толстыми стенами из неотесанных валунов,  скрепленных  между
собой высушенной на солнце болотной  грязью.  Могучие  балки  поддерживали
такой же крепкий потолок, в котором она заметила прикрытый крышкой лаз.  В
толстых стенах не было окон, только узкие бойницы. Была также  и  дверь  -
огромная плита из бронзы, несомненно украденная с какой-нибудь вендианской
сторожевой башни. Напротив двери  виднелся  широкий  грот,  отделенный  от
комнаты крепкой деревянной решеткой. За ним  Жасмина  увидела  прекрасного
черного скакуна, жующего сено. Дом служил одновременно крепостью, жильем и
конюшней.
     В другом  конце  комнаты  девушка  в  кафтане  и  мешковатых  горских
штанишках сидела на корточках у небольшого костра, жаря  полоски  мяса  на
железной решетке, лежащей на камнях по обе стороны костра. Над  костром  в
потолке находилось закопченное отверстие,  через  которое  выходила  часть
дыма. Остальной дым голубоватыми прядями расползался по комнате.
     Горянка через плечо бросила взгляд  на  Жасмину,  показывая  лицо  со
смелыми, красивыми чертами, потом  вернулась  к  своему  занятию.  Снаружи
слышались мужские голоса, и через минуту в дом вошел Конан, отворив  дверь
ударом ноги. Утренний свет осветил его могучую фигуру, и Жасмина  заметила
еще несколько деталей, которые она не могла  заметить  ночью.  Его  одежда
была чистой и неизношенной. Широкого бахарийского пояса, за которым торчал
кинжал в богато украшенных ножнах, не постыдился  бы  и  князь,  а  сквозь
расстегнутую рубашку виднелась сталь туранской кольчуги.
     - Твоя пленница проснулась, Конан, - сказала вазулка.
     Киммериец что-то буркнул под нос, подошел  к  огню  и  сгреб  полоски
баранины на  каменную  тарелку.  Сидевшая  на  корточках  у  огня  горянка
улыбнулась ему и отпустила какую-то  шутку,  на  что  он  ощерил  зубы  и,
зацепив ногой, опрокинул девушку на землю. Походе, что эти  незамысловатые
шутки доставляли вазулке удовольствие, но Конан  уже  не  обращал  на  нее
внимания. Достав откуда-то огромную краюху хлеба и медный  жбан  с  вином,
отнес все Жасмине, которая поднялась на ложе, с изумлением глядя на него.
     - Это не очень подходящий харч для Дэви, моя милая, но лучшего у  нас
нет, - буркнул он. - По крайней мере, это наполнит твой желудок.
     Он поставил миску  на  землю,  и  вдруг  Дэви  ощутила,  что  страшно
голодна. Без лишних слов она скрестив ноги уселась  на  полу  и,  поставив
миску себе на колени, начала есть пальцами,  которые  отныне  должны  были
заменить ей столовые приборы. Между прочим, способность  приспосабливаться
- одна из черт настоящего аристократа. Конан стоял, заложив руки за  пояс,
глядел на нее сверху вниз. Он никогда  не  сидел  по-восточному,  скрестив
ноги.
     - Где я? - вдруг спросила она.
     - В доме Яр Афзала, вождя Курум Вазулов, - ответил он.  -  Афгулистан
лежит в добрых двух милях на запад отсюда. Мы останемся здесь на  какое-то
время. Кшатрии прочесывают  горы,  ищут  тебя.  Горцы  уже  вырезали  пару
отрядов.
     - Что ты намерен делать?
     - Задержаться здесь, пока Чандер Шан  не  согласится  выпустить  моих
конокрадов, - объяснил он. - Женщины вазулов выжимают чернила  из  листьев
шоки, и вскоре ты сможешь написать губернатору письмо.
     Жасмину охватил внезапный прилив гнева, когда  она  подумала  о  злом
капризе судьбы, сделавшем так, что ее планы превратились  в  ничто  и  она
стала узницей именно того человека, которого хотела  сделать  исполнителем
своих планов и козней. Она отшвырнула миску с остатками еды и вскочила  на
ноги, стиснув зубы от злости.
     - Никакого письма писать не буду! Если ты не отвезешь меня назад, они
повесят семерых твоих людей и еще тысячу!
     Вазулка подавилась смехом, а Конан грозно  нахмурил  брови,  и  тогда
открылась дверь и вошел Яр Афзал. Вождь вазулов был такого же роста, как и
Конан, крепкого телосложения, но рядом с мускулистым киммерийцем  выглядел
увальнем.  Он  погладил  рыжую  бороду  и  многозначительно  посмотрел  на
горянку, которая тут же встала и вышла из  дома.  Яр  Афзал  повернулся  к
приятелю.
     - Эти проклятые все ропщут, Конан, - сказал он. - Хотят, чтоб я  тебя
убил, а за девушку взял выкуп. Говорят, что она благородная, это видно  по
ее одежде. Спрашивают, почему афгульские псы должны все получить, если это
мы рискуем, пряча ее в своей деревне?
     - Одолжи мне коня, - ответил Конан. - Я заберу ее, и мы уедем.
     Яр Афзал фыркнул:
     - Ты думаешь, я  не  смогу  добиться  от  моих  людей  послушания?  Я
приказываю им танцевать в одних рубашках, когда  они  меня  злят.  Они  не
любят тебя, это правда,  -  так  же  как  и  прочих  чужеземцев,  но  я-то
прекрасно помню, что ты когда-то спас  мне  жизнь.  Пошли  к  ним,  Конан,
только что вернулся разведчик.
     Конан подтянул пояс и вышел с вождем на улицу. Они закрыли  за  собой
дверь. Жасмина выглянула через бойницу. Она увидела открытое пространство,
потом ряд хижин из камня и болотной  тины,  голых  детей,  играющих  среди
валунов, и высоких стройных горянок, занятых своими делами.
     Тут же, у дома вождя, увидела заросших, ободранных  мужчин,  сидевших
на земле полукругом, лицом к двери. В нескольких футах от них стояли Конан
с Яр Афзалом,  слушая  мужчину,  сидевшего  со  скрещенными  ногами.  Воин
хриплым голосом говорил с вождем на вазульском диалекте,  который  Жасмина
понимала с  трудом,  хотя  частью  ее  образования  было  изучение  языков
Иранистана и родственных гулистанских диалектов.
     - Я говорил с дагозанцем, который прошлой ночью видел огромный конный
отряд, - говорил разведчик. - Он сидел ночью в засаде  около  того  места,
где вождь Конан наткнулся на нашу засаду. Дагозанец слышал,  что  говорили
всадники. Был среди них и Чандер Шан. Они нашил убитого коня,  и  один  из
солдат узнал в нем коня Конана. Они нашли также  труп  вазульского  воина.
Пришли к выводу, что вазулы убили Конана и похитили девушку, поэтому отряд
решил прекратить погоню в Афгулистан. Но они не знали,  из  какой  деревни
этот  мертвый  воин,  а  мы  не  оставили  следов,   которыми   могли   бы
воспользоваться кшатрии. Потом они поехали к ближней  деревне  вазулов,  к
Югре, сожгли ее и убили много людей. Но воины Коюра напали на них, нанесли
им большие потери и ранили губернатора. Оставшиеся  кшатрии  улизнули  под
покровом ночи в долину Зхабар,  но  еще  до  восхода  солнца  вернулись  с
подкреплением, и с  утра  в  горах  идут  стычки.  Говорят,  что  вендийцы
собирают большую армию, чтобы очистить горы  вокруг  Зхабара.  Воины  всех
племен острят ножи и устраивают засады на каждом перевале до самой  долины
Гураша. Кроме того, Керим Шах повернул в горы.
     Вокруг раздались тихие восклицания,  и  Жасмина  плотнее  приникла  к
отверстию, услышав имя человека, давно возбуждавшего ее подозрения.
     - Куда он направился? - спросил Яр Афзал.
     - Дагозанец не знал. С ним тридцать иракзаев из  равнинных  деревень.
Они где-то в горах.
     - Иракзаи - это  шакалы,  собирающие  остатки  из  львиной  пасти,  -
заворчал Яр Афзал. - Бросаются  на  деньги,  которые  Керим  Шах  горстями
разбрасывает среди приграничных племен, покупая людей, как коней. Не люблю
его, хотя он наш родственник из Иранистана.
     - Нет, - сказал Конан. -  Я  знаю  его  давно.  Это  гирканец,  шпион
Ездигерда. Если я его поймаю, повешу его шкуру на тамариске.
     - А кшатрии! - выкрикнул один из сидящих в  полукруге  воинов.  -  Мы
должны сидеть по дворам и ждать, пока нас отсюда выкурят? В  конце  концов
они узнают, в какой деревне держат девушку. Зхабарцы  нас  не  любят,  они
помогут кшатриям.
     - Пусть только появятся, - буркнул Яр  Афзал.  -  Мы  удержим  ущелье
против конницы.
     Один из мужчин вскочил на ноги и погрозил Конану кулаком.
     - Мы должны рисковать, а все плоды пожнет он! - заорал человек. -  Мы
за него должны сражаться?
     Конан встал над ним, слегка наклонившись, посмотрел прямо в  заросшее
лицо. Кинжала он не  вытаскивал,  но  левую  руку  держал  на  ножнах,  со
значением обнажив рукоятку.
     - Я никого не прошу сражаться за  меня,  -  ответил  он  спокойно.  -
Вытащи оружие, если ты отважен, паршивый пес!
     Вазул отпрыгнул, фыркнув как кот.
     - Попробуй дотронуться до меня, и эти пятьдесят людей  разорвут  тебя
на части! - закричал он.
     - Что?! - зарычал Яр Афзал, багровея от гнева. Он  встопорщил  усы  и
выставил  вперед  живот.  -  Разве  ты  вождь  Курума?   Выходит,   вазулы
подчиняются приказам какого-то несчастного ублюдка, а не Яр Афзала?
     Воин съежился, а непобедимый вождь подскочил к нему, схватил за горло
и начал душить, пока лицо жертвы не  стало  сине-фиолетовым.  Потом  он  в
ярости швырнул его оземь и встал над ним с саблей в руке.
     - Кто еще хочет оспорить мою  власть?  -  зарычал  он  и  обвел  всех
воинственным взором, а его соплеменники угрюмо уставились в землю.
     Яр Афзал презрительно крякнул  и  втолкнул  оружие  в  ножны  жестом,
полным презрения. Потом со злостью пнул лежащего на  земле  подстрекателя.
Тот взвыл от боли.
     - Обойдешь посты на скалах и узнаешь, не  заметили  ли  они  чего,  -
приказал он.
     Мужчина удалился, трясясь от страха и скрежеща зубами от злости.
     Яр Афзал взгромоздился на камень, что-то бормоча себе под нос.  Конан
стоял возле него,  широко  расставив  ноги,  заложив  пальцы  за  пояс,  и
прищуренными глазами глядел на  столпившихся  вокруг  воинов.  Они  угрюмо
глядели на него, не осмеливаясь больше провоцировать гнев  Яр  Афзала,  но
ненавидя чужака так, как это могут только горцы.
     - Теперь слушайте меня, собачьи дети, я расскажу вам, как мы с лордом
Конаном собрались одурачить кшатриев!
     Раскатистое эхо могучего голоса  Яр  Афзала  преследовало  униженного
воина, когда он тихо покинул собрание.
     Мужчина обогнул группу хижин, подгоняемый злыми замечаниями и  смехом
женщин, бывших свидетельницами его  позора,  и  быстро  пошел  по  дороге,
вьющейся меж валунов и скал.
     Едва он дошел до первого поворота и исчез из  вида  жителей  деревни,
воин остановился как вкопанный, раскрыв рот от удивления. Ему не верилось,
чтобы кто-то из чужаком смог проникнуть  в  долину  Курум,  не  замеченный
зоркими наблюдателями. И все же на низком уступе скалы возле дороги  сидел
незнакомый мужчина в тоге из верблюжьей шерсти и зеленом тюрбане.
     Вазул открыл было рот, чтобы крикнуть, а ладонь его легла на рукоятку
ножа. Но как только его глаза встретились с глазами чужака, крик  замер  в
горле, а рука бессильно опустилась. Он стоял  неподвижно,  словно  статуя,
глядя вдаль остекленевшим, отсутствующим взглядом.
     Несколько мгновений они стояли неподвижно, затем  человек  в  зеленом
тюрбане начертил пальцем на камне какой-то  таинственный  знак.  Вазул  не
заметил, чтобы незнакомец что-то положил рядом с  символом,  но  вдруг  на
скале  что-то  заблестело.  Там  появился  сверкающий  шар,   похожий   на
шлифованный уголь. Человек в тюрбане поднял его и бросил  вазулу,  который
машинально схватил предмет.
     - Отнеси это Яр Афзалу, - сказал незнакомец.
     Вазульский воин покорно развернулся  и  зашагал  по  дороге  обратно,
держа в вытянутой руке черный  шар.  Над  краем  уступа  появилась  голова
девушки. Девушка  смотрела  на  мужчину  с  восхищением  и  долей  страха,
которого вчера ночью еще не было.
     - Зачем ты это сделал? - спросила она.
     Он ласково погладил ее по черным волосам.
     - Ты, наверное, еще не пришла в себя после езды  на  воздушном  коне,
раз сомневаешься в моей мудрости? - рассмеялся он. - Пока  жив  Яр  Афзал,
Конан в безопасности среди вазулов. Их много, и ножи их остры. То,  что  я
задумал, будет безопаснее - даже для меня - чем пытаться убить  киммерийца
и отнять у вазулов девушку. Не надо быть чародеем, чтобы предсказать,  что
сделают вазульские воины с Конаном, когда моя жертва подаст  вождю  Курума
шар Йезуда.


     Тем временем Яр Афзал, стоя перед  своим  домом,  прервал  тираду  на
полуслове, с удивлением и неудовольствием увидев, что человек, которого он
выслал в обход по дозорам, пробивается к нему сквозь толпу.
     - Я же приказал тебе обойти посты! - зарычал вождь. - Ты не мог этого
сделать так быстро!
     Воин не ответил. Он стоял неподвижно,  невидящими  глазами  глядя  на
вождя и протягивая к нему руку  с  зажатым  в  ней  черным  шаром.  Конан,
взглянув через плечо Яр Афзала, шепнул что-то и хотел  схватить  вождя  за
руку. Но прежде чем он успел это сделать,  вазул  в  порыве  гнева  ударил
воина кулаком, свалив его на землю, как осла. Черный  шар  выпал  из  руки
упавшего и покатился под ноги Яр Афзалу, который, пожалуй,  только  теперь
заметил этот предмет. Он наклонился и поднял его с земли. Остальные воины,
с удивлением поглядывая на товарища, увидели, как вождь наклонился, но  не
заметили, что он поднял.
     Яр Афзал выпрямился, взглянул на шар и хотел запихнуть его за пояс.
     - Отнесите этого дурака в дом, - приказал он. - Он похож на человека,
наевшегося лотоса. Он глядел на меня таким пустым взглядом. Я... А-а-а-а!
     В  правой  ладони  вождь   вдруг   почувствовал   какое-то   странное
трепетание. Он замолчал и стоял, глядя прямо перед собой, ощущая в  ладони
странное шевеление: что-то  там  менялось,  двигалось,  жило.  Его  пальцы
больше не сжимали гладкий блестящий шар. Он боялся  взглянуть  туда,  язык
его присох к гортани и ладонь не  хотела  раскрываться.  Изумленные  воины
вдруг увидели, что глаза Яр Афзала ужасно расширились, и кровь отхлынула у
него от лица. Вдруг  с  его  губ,  спрятавшихся  в  густой  рыжей  бороде,
сорвался  ужасный  крик  боли.  Вождь  зашатался  и  рухнул,  как   громом
пораженный, вытянув перед собой правую руку. Он  упал  лицом  в  землю,  а
из-под его разжатых пальцев  выполз  паук  -  ужасное  черное  существо  с
волосатыми конечностями и туловищем,  блестящим,  как  шлифованный  уголь.
Мужчины заревели и отшатнулись от него. Пользуясь моментом, паук дополз до
трещины в скале и исчез.
     Воины  в  недоумении  переглянулись.  Вдруг  среди  шума   послышался
громкий, непонятно откуда звучащий, повелительный голос. Позже  каждый  из
мужчин, присутствовавших там и оставшихся  в  живых,  утверждал,  что  это
кричал не он - но только слова эти слышали все.
     - Яр Афзал мертв! Смерть чужаку!
     Этот призыв сплотил горцев. Сомнения, недоверие и страх  растворились
в приливе неутолимой жажды крови. Под  небеса  взлетел  разъяренный  крик,
когда все вазулы поддержали этот призыв. С горящими от  ненависти  глазами
они бросились вперед, хлопая полами плащей и занеся ножи для удара.
     Конан столь же быстро отреагировал. В мгновение  ока  он  очутился  у
дверей дома. Но горцы были уже слишком близко и, оказавшись уже на пороге,
он вынужден был повернуться и отбить  удар  полуметрового  ножа.  Проломив
нападавшему голову, он уклонился от удара другого ножа, распоров брюхо его
обладателю, левой рукой свалил на землю очередного противника, а  острием,
которое держал в правой руке, пронзил еще одного и  изо  всех  сил  ударил
спиной в закрытую дверь. Летящий нож  отколол  щепку  от  дверного  косяка
прямо над его ухом, но дверь под нажимом его  могучей  спины  уступила,  и
киммериец задом влетел в дом. В то же мгновение  бородатый  горец,  нанося
свой удар, потерял равновесие и растянулся во весь рост на  пороге.  Конан
наклонился, схватил его за одежду и, отбросив его вглубь комнаты,  толкнул
дверь в лицо наступавшим. Раздался хруст ломающихся  костей.  В  следующий
момент  Конан  задвинул  засовы  и  поспешно  обернулся,  чтобы   отразить
нападение мужчины, который уже вскочил с пола и как  бешеный  бросился  на
него.
     Жасмина забилась в угол, с ужасом  глядя  на  дерущихся,  которые  то
влетали в комнату, то выкатывались оттуда, порой почти падая  на  девушку.
Комнату наполнил скрежет и блеск стали, а снаружи толпа  нападавших  выла,
как стая волков, ударяя кинжалами по медной двери,  бросая  в  нее  камни.
Кто-то притащил пень, и дверь задрожала под тяжелыми ударами.
     Девушка закрыла уши руками, глядя на все безумными глазами. Борьба не
на жизнь, а  на  смерть,  происходившая  в  доме,  одержимый  вой  снаружи
приводили ее в состояние полупомешательства. Жеребец ржал и бил  подковами
о стены своей загородки. Он повернулся и ударил копытами между прутьев как
раз в тот момент, когда горец, отскочив назад во время убийственной  атаки
киммерийца, прикоснулся спиной к перегородке. Позвоночник вазула треснул в
трех местах как высохшая ветка, и воин упал на Конана, сбив его,  так  что
оба они рухнули на пол из утоптанной глины.
     Жасмина вскрикнула  и  прыгнула  вперед.  События  развивались  столь
стремительно, что ей показалось, что оба они уже мертвы. Она была рядом  с
воинами как раз когда Конан оттолкнул труп и вставал. Девушка схватила его
за плечо, дрожа как в лихорадке.
     - Ох, ты жив! Я думала... думала, что он тебя убил!
     Конан посмотрел на нее - на побледневшее лицо, обращенное к нему,  на
широко раскрытые черные глаза.
     - Почему ты дрожишь? - спросил он. - С чего бы это  тебе  переживать,
жив я или нет?
     На  лице  Жасмины  тотчас  появилась  тень  надменной  гримасы.   Она
отодвинулась, делая жалкую попытку казаться прежней Дэви.
     - Предпочитаю уж лучше тебя, чем эту стаю волков, воющих  снаружи,  -
ответила  она,  показывая  на  дверь,  камень  вокруг  которой  уже  начал
крошиться.
     - Долго не выдержит,  -  заметил  Конан,  потом  быстро  обернулся  и
подошел к перегородке, за которой находился жеребец.
     Жасмина сжала кулаки и затаила дыхание, глядя, как  он  отодвигает  в
сторону сломанные прутья и входит к буйствующему зверю. Жеребец  встал  на
дыбы, ощерив зубы, забил копытами и пронзительно заржал, раздувая  ноздри.
Но Конан подпрыгнул  и  с  нечеловеческой  силой  схватил  его  за  гриву,
заставив стоять спокойно. Конь фыркал,  его  била  нервная  дрожь,  но  он
позволил надеть на себя упряжь  и  украшенное  золотом  седло  с  широкими
серебряными стременами.
     Киммериец повернул коня и позвал Жасмину. Она осторожно приблизилась,
держась подальше  от  копыт  скакуна.  Конан  орудовал  у  каменной  стены
загородки, тихо говоря девушке:
     - Здесь есть тайная дверь, о которой даже вазулы ничего не знают.  Яр
Афзал однажды показал мне ее, когда напился. Она выходит прямо в ущелье за
домом. Ха!
     Он  потянул  за  невзрачного  вида  выступ  скалы,  и  вся  часть  ее
отодвинулась внутрь на смазанных маслом железных рельсах. Выглянув  сквозь
проем, Жасмина увидела  узкую  расщелину  в  скальной  круче,  вертикально
вздымавшейся на несколько футов за задней стеной дома.  Конан  вскочил  на
коня, поднял девушку и посадил перед собой в седло. За их  спиной  толстая
дверь, охнув, как живое существо, с шумом  упала.  Через  проем  ввалилась
толпа заросших, воющих во весь голос воинов с кинжалами в руках.  Огромный
скакун вылетел из дома, словно его выстрелили из катапульты, и поскакал по
ущелью, вытянувшись на бегу как струна, с хлопьями пены на морде.
     Этот маневр застал вазулов врасплох. Точно так же,  как  и  тех,  кто
крался ущельем. Все произошло так быстро, что человек в зеленом тюрбане не
успел уступить дорогу. Он упал, сбитый  мчащимся  конем,  а  его  спутница
пронзительно закричала. Конан  видел  ее  лишь  одно  мгновение:  стройная
темноволосая красавица в шелковых шароварах и  украшенной  драгоценностями
полосе ткани, перевязывающей грудь, прижавшаяся к стене расщелины.  Черный
конь мчал, как лист, несомый вихрем, унося киммерийца и  его  пленницу.  А
горцы, которые выбежали  следом  за  ними  в  ущелье,  встретили  то,  что
превратило их кровожадный вой в пронзительные крики ужаса и смерти.



                       6. ГОРА ЧЕРНЫХ ПРОРИЦАТЕЛЕЙ

     - Куда теперь?
     Жасмина, вцепившись в  похитителя,  пыталась  сесть  выпрямившись  на
раскачивающейся луке седла. С легким стыдом она сознавала, что ей вовсе не
неприятно прикосновение к мускулистому телу мужчины.
     - В Афгулистан, - ответил он. -  Это  опасная  дорога,  но  мой  конь
доставит нас без труда, если только мы не наткнемся на  твоих  друзей  или
врагов моего племени. Теперь, когда Яр Афзал мертв,  проклятые  вазулы  от
нас не отвяжутся. Странно, что их до сих пор нет.
     - Кто тот человек, которого ты сбил? - спросила она.
     - Не знаю. Никогда раньше его не видел. Он наверняка  не  гулистанец.
Не имею понятия, что он там, черт побери, делал. Там еще была девушка.
     - Да. - Жасмина нахмурилась. - Не пойму. Это была моя  придворная  по
имени Гитара. Думаешь, она хотела мне помочь? И этот человек ее друг? Если
это так, то вазулы схватят их обоих.
     - Что ж, - проговорил Конан, - мы ничего не можем поделать.  Если  мы
вернемся, то вазулы снимут с  нас  шкуру.  Не  пойму,  как  девушка  могла
забраться так далеко в сопровождении всего лишь одного мужчины, да  и  то,
судя по одеянию, ученого. Что-то здесь не так. Тот  человек,  которого  Яр
Афзал избил, а потом послал в обход постов, двигался как лунатик. Я  видел
в Заморе жрецов, совершавших свои ужасные обряды в тайных святынях  Езуда.
У их жертв  был  такой  же  взгляд.  Жрец  посмотрит  кому-либо  в  глаза,
пробормочет несколько заклятий, и человек начинает вести  себя  как  живой
труп, смотрит стеклянными глазами, делает, что ему скажут.
     Кроме того, я видел, что было в  руках  у  этого  человека,  то,  что
поднял Яр Афзал. Это было похоже на большую черную жемчужину, такие  носят
девушки из Храма Езуда, танцующие перед черным каменным  пауком,  которому
поклоняются. Яр Афзал держал в ладони именно это. А когда  упал  замертво,
из его пальцев выскользнул паук, похожий на божество Езуда, только меньших
размеров. Потом, когда вазулы стояли не зная, что делать,  какой-то  голос
крикнул, чтоб меня убили. Я знаю, что этот голос не принадлежал никому  из
воинов или женщин,  толпившихся  у  хижин.  Похоже  было,  что  звучал  он
с_в_е_р_х_у_.
     Жасмина ничего не  ответила.  Она  посмотрела  на  суровые  очертания
высящихся вокруг хребтов и задрожала. Этот печальный  пейзаж  наполнил  ее
душу отчаянием. В этом мрачном,  пустом  краю  могло  произойти  все,  что
угодно. Людям, рожденным на горячих равнинах  богатого  Юга,  многовековые
традиции внушали веру  в  то,  что  эту  землю  окутывает  туман  тайны  и
опасности.
     Солнце было уже высоко в небе, донимая землю отчаянной жарой,  и  все
же веющий внезапными порывами ветер, казалось, сорвался с ледяных круч.  В
какое-то мгновение Жасмина услышала вверху свист, который не был похож  на
свист ветра, и, посмотрев на Конана, внимательно вглядывающегося  в  небо,
она поняла, что и он усмотрел в этом что-то необычное. Девушке показалось,
что по голубому небу промчалась какая-то  неясная  полоса,  словно  комета
быстро пролетела у них над головами, но она не была уверена, что это ей не
почудилось. Они не стали  это  обсуждать,  но  Конан  незаметно  проверил,
хорошо ли вынимается кинжал из ножен.
     Они поехали по едва приметной тропе, опускающейся  в  такое  глубокое
ущелье, что солнце никогда не достигало его дна. Порой тропа взбиралась на
крутые склоны так высоко, что казалось, они вот-вот осыплются из-под  ног,
или вела по острым как нож  граням  со  склонами  по  обе  стороны  тропы,
ведущими в бездонные, завешенные голубоватой мглой пропасти.
     Солнце уже клонилось к закату,  когда  они  достигли  узкого  тракта,
вьющегося между скалами. Конан натянул поводья  и  направил  коня  на  юг,
почти перпендикулярно прежнему направлению их пути.
     - Эта дорога ведет в деревню галзаев, - объяснил  он.  -  Их  женщины
ходят здесь по воду. Тебе нужна новая одежда.
     Поглядев на свою легкую одежду,  Жасмина  решила,  что  он  прав.  Ее
туфельки из парчи были изорваны так  же,  как  платье  и  шелковое  белье,
которые теперь мало что прикрывали. Одеяние, подходящее для улиц Пешкаури,
не очень-то годилось для камней Химелианских гор.
     Доехав до поворота, Конан спешился и помог Жасмине сойти с коня.  Они
ждали довольно долго. Наконец Конан удовлетворенно  кивнул  головой,  хотя
девушка совершенно ничего не заметила.
     - Идет женщина, - сказал он.
     Жасмина во внезапном порыве испуга схватила его за руку.
     - Ты... ты не убьешь ее?
     - Как правило, я женщин не убиваю, - ответил Конан, - хотя  некоторые
из этих горянок сущие волчицы. Нет, - улыбнулся он, словно услышав хорошую
шутку, - я ее не убью. Во имя Крома, я даже заплачу ей за вещи!  Как  тебе
это нравится?
     Он достал горсть золотых монет и спрятал их  обратно,  оставив  самую
большую монету. Дэви с облегчением кивнула головой.  Ей  казалось  обычным
явлением то, что мужчины убивают и гибнут сами, но при мысли  о  том,  что
она могла бы быть свидетельницей убийства женщины, дрожь пробегала  по  ее
телу.
     Наконец из-за поворота  вышла  долгожданная  женщина,  высокая  худая
галзайка, несущая огромный пустой бурдюк. Завидев их, она остановилась как
вкопанная, бурдюк выпал  у  нее  из  рук.  Она  сделала  движение,  словно
собиралась обратиться в  бегство,  но  сейчас  же  сообразила,  что  Конан
находится слишком близко от нее, чтобы ей  удалось  улизнуть,  и  осталась
стоять спокойно, глядя на них со страхом и любопытством.
     Конан показал ей золотую монету.
     - Если отдашь этой женщине свою одежду, - сказал он, - возьмешь  себе
эту деньгу.
     Горянка отреагировала мгновенно. Широко улыбнувшись  от  удивления  и
удовлетворения, она с типично  горским  презрением  к  условностям  охотно
сбросила с себя вышитую безрукавку, сняла пышную юбку, брюки и  рубашку  с
широкими рукавами, а также кожаные  сандалии.  Свернув  все  в  узел,  она
отдала сверток Конану, который передал его удивленной Жасмине.
     - Иди за скалу и переоденься там, - приказал он,  еще  раз  доказывая
этим, что он не химелианский горец. - Сверни свое платье в узел и  принеси
мне, когда переоденешься.
     - Деньги! - визгливо потребовала  галзайка,  с  жадностью  протягивая
руку. - Золото, которое ты обещал!
     Киммериец бросил ей монету, она поймала ее  в  воздухе,  куснула  для
пробы, потом спрятала в волосы, наклонилась, подняла бурдюк и пошла дальше
по дороге, лишенная стыда равно как  и  одежды.  Конан  ждал  с  некоторым
нетерпением, Пока Дэви впервые в жизни оденется самостоятельно. Когда  она
вышла из-за скалы, он чертыхнулся от изумления, и Жасмина  ощутила  прилив
странного волнения, увидев неприкрытое восхищение  у  него  на  лице.  Она
ощущала стыд, замешательство и укол тщеславия,  которого  до  сих  пор  не
знала, а от его горящего взора ее бросило в дрожь.
     - О, Кром! - сказал он. - В  тех  ниспадающих  неземных  одеяниях  ты
казалась холодной, равнодушной и далекой, как звезды! Сейчас ты -  женщина
из плоти и крови! Ты ушла за скалу как Дэви Вендии, а  вышла  как  горская
девушка - но в тысячу раз более прекрасная, чем все  девки  Зхабара!  Была
богиней, теперь - женщина!
     Он с силой хлопнул ее по заду, и Жасмина, поняв  это  лишь  как  знак
своеобразного уважения, не оскорбилась. Вместе с одеждой она  словно  сама
изменилась. Ею овладели до сих пор сдерживаемые чувства и желания, словно,
сбросив  королевские  одежды,  она  избавилась  от  уз   предубеждений   и
условностей.
     Но Конан не забывал о грозящей им опасности. Чем больше удалялись они
от Зхабара, тем менее правдоподобной была встреча с кшатрийскими отрядами,
но он все равно все время прислушивался к отголоскам,  свидетельствовавшим
о том, что мстительные вазулы из Курума идут по следам.
     Устроив Дэви в седле, Конан сам вскочил на коня и снова направил  его
на запад. Сверток с одеяньями, который отдала ему девушка, он зашвырнул  в
тысячефутовую пропасть.
     - Зачем ты это сделал? - поинтересовалась она. - Почему бы не  отдать
одежду девушке?
     - Всадники из Пешкаури прочесывают горы,  -  сказал  Конан.  -  Горцы
будут нападать на них, а те - уничтожать деревни, которые им не покорятся.
Они могут направиться и на запад. Если бы они нашли девушку, которая носит
твою одежду, то пытками заставили бы ее говорить, и она могла  бы  навести
их на наш след.
     - А что она сейчас будет делать? - спросила Жасмина.
     - Вернется в деревню и скажет, что на нее напали.  Скорее  всего,  за
нами вышлют погоню. Но вначале она должна пойти  набрать  воды:  если  она
осмелится вернуться без нее, будет избита. Это дает нам запас времени. Нас
не поймают. Еще до захода солнца мы пересечем границу Афгулистана.
     - Здесь совсем не видно следов людских селений, - заметила Жасмина. -
Даже для Химелианских гор этот район слишком безлюден. Мы не встретили  ни
одной проложенной людьми дороги с тех пор, как покинули тракт, на  котором
встретили галзайку.
     В ответ он показал рукой на северо-запад, где  она  увидела  вершину,
окруженную остроконечными скалами.
     - Это Йимша, - сказал Конан. - Горские племена  строят  свои  деревни
как можно дальше от этой горы.
     Жасмина окаменела.
     - Йимша, - шепнула она. - Гора Черных Прорицателей!
     - Так говорят, - ответил он. - Я еще никогда так близко не подходил к
ней. Мы отклонились на север, чтобы не столкнуться с кшатрийскими воинами,
которые могли бы углубиться и до этих мест. Наезженный путь  из  Курума  в
Афгулистан лежит на юге. Этот путь - старый, его редко кто использует.
     Жасмина пристально вглядывалась в далекую  вершину.  Она  сжала  руки
так, что ногти впились в ладони.
     - Сколько нужно времени, чтобы доехать отсюда до Йимши?
     - Остаток дня и целую ночь, - ответил он с улыбкой. - Ты хочешь  туда
попасть? Во имя Крома, там не место для простого смертного, судя по  тому,
что рассказывают горцы.
     - Почему они не соберутся и не убьют демонов, которые там поселились?
- спросила она.
     - С мечами против колдовства? Кроме всего, колдуны не  вмешиваются  в
людские дела, разве что кто-то вставляет им палки в колеса. Я  никогда  не
видел никого из них, хотя разговаривал с людьми, которые клялись,  что  их
встречали. Говорят, что на восходе или закате солнца можно  увидеть  среди
скал жителей Йимши - высоких молчаливых мужчин в черных тогах.
     - А ты? Побоялся бы на них напасть?
     - Я? - мысль об этом показалась Конану неожиданной. - Ну, если б  они
перешли мне дорогу, то вышло бы: либо я, либо они. Хотя у меня с ними пока
нет повода ссориться. Я прибыл в горы, чтобы собрать людей, а не для того,
чтобы воевать с колдунами.
     Жасмина ничего не ответила.  Она  смотрела  на  гору  как  на  живого
противника, чувствуя, как гнев и ненависть вновь проникают в ее душу. В ее
голове начала прорастать новая мысль.  Она  старалась  придумать,  как  бы
настроить против хозяев Йимши человека,  во  власти  которого  она  сейчас
находилась. Может, существует какой-либо способ достичь этой цели? Она  не
могла ошибиться относительно выражения, появившегося в его  диких  голубых
глазах, когда он смотрел на нее. Не одно  царство  пало,  когда  маленькие
белые женские ручки потянули за нити судьбы...
     Вдруг она вздрогнула и показала пальцем.
     - Смотри!
     Над далекой вершиной поднялось еле заметное облачко необычной  формы.
Матово-алое,  с  искрящимися  золотыми  прядями,  оно  было  в  постоянном
движении, вращалось, вибрировало и внезапно сжималось.  Через  минуту  оно
превратилось во вращающийся конус, сверкающий в солнечных лучах. Вдруг  он
оторвался от снежной вершины горы, как  разноцветное  перышко  проплыл  по
небу и исчез в бездонной голубизне.
     - Что бы это могло быть? - неуверенно спросила девушка,  когда  своей
выпуклостью оно заслонило вершину. Картина эта хотя  и  была  красива,  но
пробуждала тревогу.
     - Здешние называют это Ковер Йимши, но я не знаю, что это означает, -
сказал Конан. - Когда-то я видел, как сотен пять местных жителей  удирали,
словно сам дьявол преследовал их по пятам, прятались в  скалах  и  пещерах
только потому, что увидели,  как  эта  ярко-красная  тучка  отрывается  от
вершины. Что это...
     Они только что проехали мимо узкой трещины, словно кто-то вертикально
рассек ножом скалу, и  оказались  на  широком  выступе,  по  одну  сторону
которого был потрескавшийся скат, по другую - огромная  круча.  По  уступу
проходила заброшенная дорога, постепенно спускавшаяся  вниз,  скрывающаяся
за скальными хребтами и вновь появляющаяся через равные  промежутки  пути.
Выехав из расселины, которая вела на этот уступ, черный скакун  фыркнул  и
встал как вкопанный. Конан пришпорил  его,  но  конь  только  всхрапнул  и
замотал головой, дрожа и напрягая мускулы, словно  наткнулся  на  какую-то
невидимую преграду.
     Киммериец чертыхнулся и спрыгнул на землю, держа Жасмину на руках. Он
двинулся вперед, выставив перед собой руку, словно  ожидая  наткнуться  на
какой-то невидимый барьер. Но ничто не преграждало им пути, хотя, когда он
попробовал потянуть за собой коня,  тот  пронзительно  заржал  и  рванулся
назад. Вдруг Жасмина вскрикнула, и Конан резко обернулся,  схватившись  за
рукоятку кинжала.
     Он не заметил, чтобы кто-то приближался, и все  же  перед  ним  стоял
мужчина, одетый в тогу  из  верблюжьей  шерсти  и  зеленый  тюрбан.  Конан
хмыкнул от удивления, узнав в незнакомце, стоящем перед ним со скрещенными
на груди руками, человека, которого он сбил в ущелье у вазульской деревни.
     - Кто ты, черт тебя возьми? - спросил Конан.
     Незнакомец не ответил. Конан заметил, что  его  зрачки  неестественно
расширены, неподвижны и блестящи.  И  с  магнетической  силой  притягивают
внимание.
     Колдовство  Хемсы  основывалось  на  гипнозе  как  и  большая   часть
восточной магии. Бесчисленные поколения, живущие и умирающие с неколебимой
верой в возможности и силу гипноза,  создали  благодаря  всеобщей  вере  и
практике такую гнетущую  атмосферу  страха,  что  человек,  воспитанный  в
традициях этих земель, столкнувшись с гипнозом, был беспомощен.
     Но Конан не был сыном Востока. Восточные традиции для него ничего  не
значили, он являлся продуктом совсем иной цивилизации. В  Киммерии  гипноз
не был даже мифом.  Наследие,  которое  подготавливало  жителя  Востока  к
подчинению гипнозу, было Конану чуждо.
     Он  понимал,  что  именно  пробует  сделать  Хемса,   но   удар   его
необыкновенной силы ощущал  только  как  слабый  импульс,  невидимые  узы,
настолько тонкие, что мог их разорвать так же легко, как паутину.
     Поняв враждебные намерения колдуна, Конан выхватил из-за пояса кинжал
и вихрем бросился на него.
     Но гипноз был  не  единственным  оружием  Хемсы.  Глядя  со  стороны,
Жасмина не заметила какой-либо хитрой увертки  или  колдовства,  благодаря
которому  человек  в  зеленом  тюрбане  уклонился  от   страшного   удара,
нацеленного ему в живот. Узкое острие прошло у него подмышкой,  и  Жасмине
показалось, что Хемса только прикоснулся открытой ладонью  к  крепкой  шее
Конана, - а киммериец с грохотом рухнул на землю.
     Но удар не убил его. Падая, он смягчил  удар  от  падения,  подставив
левую руку и одновременно стараясь сделать Хемсе подножку.  Тот  уклонился
от нее, совсем  не  по-колдовски  отскочив  назад.  Вдруг  Жасмина  громко
вскрикнула, видя, как из-за скалы выходит и встает  рядом  с  человеком  в
зеленом тюрбане женщина, в которой она узнала Гитару. Крик  радости  замер
на губах у Дэви, когда она увидела злобу, отразившуюся  на  красивом  лице
девушки.
     Конан медленно поднялся, потрясенный и ошеломленный  ударом,  который
был нанесен по всем правилам искусства,  забытого  задолго  до  погружения
Атлантиды в пучину океана, - он как  сухую  ветку  сломал  бы  шею  любого
обыкновенного человека. Хемса  внимательно,  слегка  потеряв  уверенность,
посмотрел  на  Конана.  Маг  уверился  в  своей   силе,   когда   оказывал
сопротивление орде разъяренных вазулов в расщелине  у  деревни  Курум,  но
стойкость киммерийца, пожалуй, поколебала  его  новоприобретенную  веру  в
себя. Магия все же основывается на победах, а не на поражениях.
     Хемса двинулся вперед, подняв руку... и вдруг замер с поднятой рукой,
глядя вверх широко открытыми глазами. Конан тоже невольно посмотрел в  том
направлении - как и две женщины: сжавшаяся возле дрожащего коня Жасмина  и
девушка Хемсы.
     По горным склонам скатывалась алая конусовидная туча, как  кружащееся
облако из блестящей пыли, несомое ветром. Лицо Хемсы стало пепельным, рука
его задрожала и безвольно упала.  Стоящая  рядом  с  ним  девушка,  ощущая
неладное, испытующе посмотрела на Хемсу.
     Алое облако сползло  по  склону  горы  и,  описав  большой  полукруг,
приземлилось на уступе скалы между Конаном и Хемсой, который отпрыгнул  со
сдавленным  криком.  Он  отшатнулся  назад,  увлекая  за  собой   девушку,
судорожно вцепившись в ее плечо.
     Алая тучка какое-то время висела на месте,  вращаясь  с  ошеломляющей
скоростью, словно овод, висящий в воздухе.  Потом  она  внезапно  исчезла,
словно лопнувший мыльный пузырь. На скале стояло четверо мужчин. Это  было
невероятно, невозможно, и все же  это  были  не  духи,  не  привидения,  а
четверо высоких мужчин с выбритыми головами, в черных тогах, скрывавших их
руки и ноги. Они молча стояли, согласно кивая птичьими головами.  Смотрели
они на Хемсу, но стоящий за их спинами Конан почувствовал, как в его жилах
стынет кровь. Он встал и начал медленно пятиться, пока не уперся спиной  в
дрожащего жеребца, а рукой мог обнять испуганную Дэви. Не было сказано  ни
единого слова. Тяжелым покровом легла вокруг тишина.
     Четверо в черных тогах смотрели на Хемсу.  На  их  лицах  с  птичьими
чертами  не  было  никакого   выражения,   а   взгляды   были   неподвижно
сосредоточены. Хемса трясся как в лихорадке, ноги его крепко  упирались  в
скалу, а мускулы лодыжек напряглись в огромном усилии. Пот струями  стекал
по его  смуглому  лицу.  Правой  рукой  он  изо  всех  сил  сжимал  что-то
спрятанное под коричневой тогой, так  что  из  посиневшей  руки  отхлынула
кровь. Левую руку  он  положил  на  плечо  Гитары  и  судорожно  сжал  его
отчаянным движением тонущего человека. Девушка не дрогнула, не  издала  ни
звука, хотя пальцы Хемсы впились в ее тело как когти.
     Прожив неспокойную жизнь, Конан был свидетелем сотен битв, но никогда
не видел такой, как эта, в которой силы  четырех  демонов,  объединившись,
сражались с одной,  тоже  дьявольской  силой.  Но  киммериец  едва  ощущал
природу этой кошмарной битвы. Прижатый к стене, окруженный своими  бывшими
господами,   Хемса   сражался   за   свою    жизнь,    употребляя    самые
головокружительные способы и все  свои  ужасные  знания,  приобретенные  в
течение долгих, мрачных лет послушничества.
     Он был сильнее, чем сам того ожидал, а необходимость  употребить  эту
силу в свою защиту высвободила в нем неожиданные запасы энергии.  Страх  и
отчаяние умножили эту силу. Он шатался под  безжалостным  напором  четырех
пар глаз, но не уступал им поля битвы. Его лицо исказила звериная  гримаса
боли, а тело изгибалось,  словно  его  колесовали.  Это  была  битва  душ,
извращенных разумов, которые проникли в пучину мрака и познали там  черные
звезды, рождающие кошмары.
     Жасмина понимала это лучше, чем Конан. Она догадывалась, почему Хемса
мог выдержать направленный  удар  четырех  умов,  воля  которых  могла  бы
расщепить на мельчайшие кусочки скалу, на которой он стоял. Причиной этому
была девушка, которую он прижимал к себе со всей силой отчаянья. Она  была
якорем спасения его измученной души,  сокрушаемой  волнами  эмоций.  Силой
Хемсы была его слабость. Любовь к девушке, пусть внезапная  и  осуждаемая,
была все же нитью, связующей его с остатками  человечности,  служа  опорой
рычагу его воли, создавая цепь,  которую  не  могли  разорвать  враги,  по
крайней мере, не могли разорвать того звена, которым был Хемса.
     Они поняли это раньше, чем он. Один из колдунов перевел  свой  взгляд
на Гитару. Сопротивления он не встретил. Девушка сжалась  и  поникла,  как
засохший лист. Ведомая повелительным наказом,  она  вырвалась  из  объятий
любовника прежде, чем он понял, что происходит.  И  тогда  началось  самое
ужасное. Девушка стала отступать к краю обрыва, обращенная лицом  к  своим
преследователям, глядя на них черными расширенными глазами,  пустыми,  как
окна дома, в котором погас свет. Хемса застонал и потянулся к ней, попав в
расставленную ему ловушку. Он не мог собраться  с  мыслями,  чтобы  отбить
атаку противников. И в тот же миг он превратился в  побежденного,  который
был  в  их  руках  только  игрушкой.  Девушка  продолжала  отступать,  идя
неуверенно, как во сне, а Хемса, спотыкаясь, шел за ней,  напрасно  пробуя
ее поймать, охая и всхлипывая от отчаянья. Он двигался как живой труп.
     Девушка замерла на самом краю пропасти, стоя  неподвижно,  с  пятками
над провалом, а Хемса, упав на колени и причитая, полз к  ней,  протягивая
вперед руки, чтобы удержать ее от падения. Он уже почти прикоснулся к  ней
одеревеневшими пальцами, но один  из  чернокнижников  рассмеялся  громким,
звучным, как бронзовый звон адского колокола, смехом. Девушка зашаталась и
- о, вершина жестокости! - чувства и сознание  на  мгновение  вернулись  к
ней, и в ее глазах появился смертельный ужас. Она вскрикнула,  попробовала
было ухватиться за протянутую к ней  руку  любовника  и  не  смогла  этого
сделать, - с глухим криком упала в пропасть.
     Хемса добрался до края пропасти и безумным взглядом  посмотрел  вниз,
беззвучно шевеля губами, что-то шепча про себя. Обернулся и долго  смотрел
на своих мучителей широко раскрытыми глазами, в которых не было  ни  искры
человеческого.  Потом  с  криком,  от  которого  стали  трескаться  скалы,
бросился на четырех чернокнижников, держа нож в поднятой руке.
     Один из колдунов шагнул вперед и топнул ногой, раздался глухой треск,
перешедший затем в оглушительный рев. В том месте, где  он  ударил  ногой,
раскрылась и стала мгновенно увеличиваться трещина. С оглушительным  шумом
весь этот кусок выступа скалы рухнул вниз. Среди падающих камней мелькнула
и фигура Хемсы,  отчаянно  взмахивающая  руками,  потом  все  исчезло  под
лавиной, с грохотом сползающей в бездонную пропасть.
     Четыре мага сосредоточенно смотрели на потрескавшийся край  пропасти,
потом вдруг  обернулись.  В  это  время  Конан,  сбитый  с  ног  внезапным
сотрясением земли, вставал и помогал подняться Жасмине. Ему  казалось,  он
двигается очень медленно и так же медленно соображает. Он  был  ошеломлен.
Знал, что должен немедленно посадить Дэви на черного скакуна и помчать как
вихрь, но его телом и мыслями овладела непонятная тяжесть.
     Потом чернокнижники повернулись и посмотрели на него, подняв руки,  и
Конан с ужасом увидел, что  их  фигуры  как  бы  расплываются,  становятся
туманными и невыразительными, потом исчезают  в  пурпурном  дыму,  который
вдруг стал клубиться вокруг них, скрывая их от  взоров  Конана.  Пурпурное
клубящееся облако скрыло магов... и вдруг Конан сообразил, что  этот  алый
туман окружает и его. Он  услышал  крик  Жасмины  и  пронзительное  ржание
скакуна. Страшная сила вырвала Дэви из его объятий и швырнула его о  камни
как перышко, когда он стал наугад разить кинжалом. Наполовину  оглушенный,
он увидел, как конусообразное  облако  возносится  над  вершинами,  быстро
удаляясь. Жасмина исчезла вместе с четырьмя колдунами в  черных  одеяниях.
На выступе скалы остались только Конан и испуганный конь.



                             7. ПУТЬ К ЙИМШЕ

     Как исчезает туман под порывом сильного ветра, так мгновенно  исчезла
паутина, окутывавшая мозг Конана. С чудовищным  проклятием  он  прыгнул  в
седло. Скакун под ним заржал и стал на дыбы. Конан бросил сердитый  взгляд
вверх на склоны,  некоторое  время  колебался,  а  затем  повернул  в  том
направлении, куда собирался ехать до того, как его задержали фокусы Хемсы.
Но теперь он ехал не  умеренным  шагом.  Он  отпустил  поводья,  и  скакун
ринулся вперед подобно молнии, словно был рад сбросить напряжение в  дикой
скачке. Они мчали сломя голову по выступу, огибая скалу  по  узкой  тропе.
Тропа  следовала  складке  камня  и  спускалась  вниз  витками  по  ярусам
многослойной каменной стены. Один раз Конан мельком  увидел  далеко  внизу
место падения - огромная груда каменных  обломков  и  валунов  у  подножия
гигантского утеса.
     До дна долины было все еще далеко, когда он домчался  до  длинного  и
широкого ребра, ведущего на  другой  склон  как  естественный  мостик.  Он
поехал по нему. По обе стороны лежали почти вертикальные склоны. Он  видел
перед собой тропку, по которой ехал, а где-то внизу  тропа  спускалась  со
склона на дно долины и, сделав огромный крюк вдоль  русла  высохшей  реки,
возвращалась  под  скалу,  на  вершине  которой  сейчас  находился  Конан.
Киммериец проклял необходимость делать крюк, но другого  выхода  не  было.
Спускаться вниз напрямик было бы самоубийством.  Только  птица  смогла  бы
сделать это, не сломив себе шею.
     Киммериец пришпорил измученного коня и  вдруг  услышал  где-то  внизу
стук подков. Придержав коня, осторожно подъехал к краю пропасти и заглянул
в ущелье, образовавшееся, когда здесь  протекала  река.  По  сухому  руслу
ехала прямоугольником толпа  -  пятьсот  крепких,  вооруженных  до  зубов,
бородатых   мужчин   на   полудиких   конях.   Наклонившись   над    краем
тридцатифутовой пропасти, Конан окликнул их.
     На его оклик они приостановились,  пятьсот  бородатых  лиц  поднялись
вверх и по каньону пронеслось глухое ворчанье. Конан не терял времени:
     - Я еду в Гхор! - крикнул он. - Не рассчитывал встретить  вас,  псов,
на этой дороге. Быстро поезжайте за мной, насколько это могут ваши  клячи!
Поедем на Йимшу и...
     - Предатель! - этот дружный крик был для  Конана  как  ушат  холодной
воды на голову.
     - Что такое? - выдавил он из себя, вытаращив глаза.
     И увидел искаженные ненавистью лица и  руки  товарищей,  взмахивающие
саблями.
     - Предатель! - дружно отозвались они.  -  Где  семеро  наших  вождей,
схваченных в Пешкаури?
     - В губернаторской тюрьме, - ответил Конан.
     В ответ он услышал вой сотен глоток, звон оружия и крики, из  которых
никак не мог понять, что они от него хотят. Рыча как буйвол, перекрыв этот
шум, Конан крикнул:
     - Черт побери! Пусть кто-то один скажет, чтобы я мог  понять,  в  чем
дело!
     Худой, старый вождь взял на себя эту задачу: сначала погрозил  Конану
саблей, потом бросил ему обвинение:
     - Ты не позволил нам напасть на Пешкаури и отбить наших братьев!
     - Вы глупцы! - рявкнул разъяренный киммериец.  -  Даже  если  бы  вам
удалось взобраться на стены, в  чем  я  сильно  сомневаюсь,  то  пленников
повесили бы раньше, чем удалось бы их освободить!
     - И ты сам поехал торговаться с губернатором!  -  завыл  афгул,  кипя
злобой.
     - И что с того?
     - Где наши вожди? - кричал старый вождь, махая саблей. - Где они?  Их
нет в живых!
     - Что? - Конан чуть не упал с коня от изумления.
     - Их нет в живых! - подтвердило пятьсот жаждущих крови глоток. Старик
завертел саблей над головой и снова взял слово.
     - Их не повесили! - кричал он. - Вазул в соседней клетке  видел,  как
они погибли! Губернатор  прислал  чернокнижника,  который  убил  их  своим
колдовством!
     - Это ложь! - ответил Конан. - Губернатор не  осмелился  бы  на  это.
Когда я разговаривал с ним прошлой ночью...
     Эти  слова  были  очень  некстати.  Остервенелое  вытье  и  проклятья
взвились в небеса.
     - Да! Ты поехал к нему один! Чтобы предать  нас!  Это  правда.  Вазул
удрал через дверь, которую сломал  чернокнижник,  и  все  рассказал  нашим
разведчикам, которых встретил в Зхабаре. Мы их послали искать тебя,  когда
ты вовремя не вернулся  назад.  Когда  они  услышали  рассказ  вазула,  то
вернулись на Гхор, а мы оседлали коней и пристегнули мечи.
     И что вы хотите делать, глупцы? - спросил Конан.
     - Отомстить за наших братьев! - завыли они. - Смерть кшатриям.  Убить
его - это предатель!
     Рядом с Конаном посыпались стрелы. Он поднялся  на  стременах,  снова
пробуя  перекричать  шум,  после  чего  с  возгласом  злости,  протеста  и
разочарования повернул коня и поскакал назад. Бросившиеся за  ним  афгулы,
изрыгающие вслед ему проклятия и угрозы,  были  слишком  разъярены,  чтобы
сообразить, что они могут попасть на ребро, по которому ехал Конан, только
направляясь  в  противоположную  сторону,  обогнув  поворот  и  кропотливо
взбираясь крутой дорогой  наверх.  Когда  они  наконец  сообразили  это  и
повернули назад, их бывший вождь уже почти достиг того  места,  где  ребро
переходило в горный уступ.
     Оказавшись  над  обрывом,  Конан  поехал  не  дорогой,  которой  сюда
добирался,  а  по  еле  заметной  тропке,  покрытой  валунами,  о  которые
спотыкался жеребец. Он недалеко по  ней  проехал,  когда  конь  фыркнул  и
шарахнулся в сторону, увидев что-то, лежащее на дороге. Конан  взглянул  с
его  спины  на  страшно  разбитое  кровавое   подобие   человека,   что-то
пытающегося выговорить сквозь сломанные зубы.
     Одни боги тьмы, управляющие  судьбами  чернокнижников,  знали,  каким
образом Хемса смог выбраться из-под огромной кучи камней и  взобраться  по
крутому склону на дорогу.
     Ведомый каким-то странным импульсом киммериец спешился и  остановился
над искалеченным  человеком.  Он  знал,  что  является  сейчас  свидетелем
необычного,  противоестественного  явления.  Хемса  поднял   окровавленную
голову, а в его странных глазах, подернутых мукой и мраком  приближающейся
смерти, появились проблески сознания.
     - Где они?  -  проскрипел  он  голосом,  в  котором  не  было  ничего
человеческого.
     - Вернулись в свой проклятый замок  на  Йимше,  -  буркнул  Конан.  -
Забрали с собой Дэви.
     - Пойду! - бормотал несчастный. - Пойду туда. Они убили Гитару,  а  я
убью их... прислужников, Четверых из Черного Круга  и  самого  властелина!
Убью... всех убью!
     Он попробовал протащить дальше свое искалеченное тело,  но  даже  его
непобедимая сила воли не была уже в силах оживить  эти  кровавые  лоскуты,
потрескавшиеся кости, держащиеся только на порванных тканях  и  изодранных
мускулах.
     - Иди за ними! - бормотал Хемса, изо рта которого струилась  кровавая
пена. - Иди!
     - Это я и намерен сделать, -  сказал  Конан.  -  Хотел  созвать  моих
афгулов, но они обратились против меня. Я иду на Йимшу один и отниму у них
Дэви, даже если бы мне пришлось собственными руками  разнести  на  кусочки
эту проклятую гору. Я  не  думал,  что  губернатор  осмелится  убить  моих
вождей, когда я захватил Дэви, но, похоже, что я ошибался. Он заплатит мне
за это головой. Сейчас она уже не нужна мне как заложница, но...
     - Пусть падет на них проклятие Йизиля! - выдохнул Хемса. - Иди!  Я  -
Хемса... умираю. Подожди... возьми мой пояс.
     Искалеченной рукой он начал копаться  в  своих  лохмотьях,  и  Конан,
поняв его намерения, наклонился и помог снять с окровавленного  тела  пояс
странного вида.
     - В пропасти держись золотой жилы, - бормотал Хемса. - Носи мой пояс.
Мне его дал стигийский жрец. Он поможет тебе,  хотя  меня  подвел.  Разбей
хрустальный  шар  с  четырьмя  плодами   граната.   Берегись   превращений
владыки... Иду к Гитаре... она ждет меня в аду... айе, йа Скелос йар!
     С этими словами он умер.
     Конан посмотрел на пояс, сплетенный из волос, не похожих на  конские.
Скорее всего, это были  женские  волосы.  В  плотных  сплетениях  блестели
маленькие драгоценные камешки, таких он еще никогда не видел. Пряжка  была
странной: в  форме  плоской  клиновидной  головы  змеи,  покрытой  мелкими
золотыми чешуйками.
     Когда Конан взглянул на этот пояс, холодная дрожь пробежала у него по
телу. Он  замахнулся,  чтобы  выбросить  пояс  в  пропасть,  но,  подумав,
застегнул его на бедрах, пряча под  широким  бахарийским  поясом,  который
носил всегда. Потом сел на коня и двинулся дальше.
     Солнце спряталось за вершину.  Конан  взбирался  в  горы  по  длинным
теням, словно широким плащом покрывающим долины и уступы  скал  внизу.  Он
уже приближался к вершине, когда услышал впереди стук  подкованных  копыт.
Он ни минуты не колебался. Тропа была так узка, что  огромный  жеребец  не
смог бы повернуть назад. Киммериец обогнул  выступ  скалы  и  оказался  на
более широком отрезке тропы. Раздался целый хор  предостерегающих  криков,
но жеребец Конана уже прижал испуганного коня к скале.  А  Конан  железной
хваткой схватил руку ездока, замахнувшегося на него ножом.
     - Керим Шах! - произнес Конан, и в глазах его зажглись яркие огоньки.
     Туранец не сопротивлялся. Сидя  на  конях,  они  почти  соприкасались
грудью, а рука киммерийца сжимала его плечо. За  Керим  Шахом  ехал  отряд
иракзаев на тощих конях. Они  смотрели  горящими  глазами  на  незнакомца,
загородившего им дорогу, и держали наготове луки и кинжалы, но не  спешили
пустить их в ход из-за опасной близости зияющей у их ног пропасти.
     - Где Дэви? - спросил Керим Шах.
     - Тебе что до этого, гирканский шпион? - ответил Конан.
     - Знаю, я в твоих руках, - сказал Керим Шах. - Я ехал  с  горцами  на
север, когда мы попали в засаду, расставленную  нам  врагами  на  перевале
Шализах. Многие мои люди были убиты, а  остальных  преследовали  как  стаю
шакалов.  Избавившись  от  преследователей,  мы  направились  на  запад  к
перевалу Амир Жехун, а сегодня утром наткнулись  на  бродившего  по  горам
вазула. Он совсем спятил, но прежде, чем умер, мы  многое  узнали  из  его
беспорядочного бреда. Он сказал нам, что остался единственным уцелевшим из
той банды, которая помчалась за вождем  афгулов  и  пленной  кшатрийкой  в
ущелье у деревни Курум. Еще он все время  говорил  о  человеке  в  зеленом
тюрбане, которого сбил конь афгула  и  который  -  когда  на  него  напали
вазулы, преследовавшие того человека, - погубил  их,  уничтожив  так,  как
язык пламени уничтожает тучу саранчи. Каким образом уцелел этот  вазул,  я
не знаю, да этого не знал и он сам, но из его бреда я понял, что Конан  из
Гхора был в Куруме со своей королевской пленницей. А когда мы  пробирались
через горы, нам встретилась голая галзайка с бурдюком. Она рассказала, что
ее ограбил огромный воин в одежде вождя афгулов, который - по ее словам  -
заставил ее  отдать  одежду  для  сопровождавшей  его  вендианки.  Девушка
утверждала, что ты поехал на запад.
     Керим Шах не счел нужным рассказать, что, когда враждебно настроенные
горцы перекрыли ему дорогу, он как  раз  ехал  на  условленную  встречу  с
отрядом туранской конницы. Дорога к долине Гураша  через  перевал  Шализах
была длинней, чем  дорога,  ведущая  через  перевал  Амир  Жехун,  но  эта
последняя  пересекала  земли  афгулов,  которых  Керим   Шах   предпочитал
избегать, по крайней мере, пока не  соединится  с  армией.  Отрезанный  от
дороги, ведущей на перевал Шализах, он тем не менее  все  же  поехал  этим
небезопасным путем, пока весть, что Конан со своей пленницей еще не достиг
Афгулистана, не склонила его к мысли повернуть на юг и  совершить  дерзкий
поход вглубь гор в надежде встретить киммерийца.
     - Скажи лучше, где Дэви? - предложил Керим  Шах.  -  У  меня  военное
преимущество...
     - Пусть только один из твоих псов дотронется до тетивы,  и  я  сброшу
тебя в пропасть, - пообещал ему Конан. - Кроме того, тебе не пошло  бы  на
пользу, если бы ты меня убил. Меня преследуют пятьсот афгулов, и если  они
увидят, что ты лишил их удовольствия поймать  меня,  они  спустят  с  тебя
шкуру. Кроме того, Дэви со мной нет. Она попала в руки Черных Прорицателей
с Йимши.
     -  К  Таруму!  -  тихо  выругался  Керим  Шах,  впервые  теряя   свою
невозмутимость. - Хемса...
     - Хемса мертв, - произнес Конан. - Его прежние господа спустили его в
ад вместе с каменной лавиной. А теперь уйди с моей дороги. С радостью убил
бы тебя, если бы имел время, но сейчас спешу на Йимшу.
     - Я поеду с тобой, - ответил вдруг туранец.
     Конан рассмеялся ему в лицо.
     - Ты думаешь, я тебе доверяю, ты, гирканский пес?
     - А я и не прошу об этом, - ответил Керим  Шах.  -  Нам  обоим  нужна
Дэви. Ты знаешь мои побуждения: король  Ездигерд  жаждет  присоединить  ее
королевство к своей империи, а я - поместить ее в свой сераль. Я знаю тебя
еще с того времени, когда ты был вождем степных разбойников, и  знаю,  что
тебя интересует, - грабежи на большой дороге. Ты хочешь опустошить  Вендию
и потребовать от них огромный выкуп за Жасмину. Может,  мы  на  время,  не
питая никаких иллюзий относительно друг  друга,  объединимся  и  попробуем
вырвать Дэви из рук колдунов? Если нам  это  удастся,  и  мы  останемся  в
живых, то решим в поединке, кому она достанется.
     Киммериец какое-то время смотрел на него, сузив глаза, потом,  кивнув
головой, отпустил его руку.
     - Согласен. А как же твои люди?
     Керим Шах повернулся к молчащим иракзаям и коротко произнес:
     - Этот человек и я  намерены  отправиться  на  Йимшу  и  сражаться  с
чернокнижниками. Едете с нами или остаетесь и даете  возможность  афгулам,
которые идут по пятам за своим вождем, содрать с себя шкуру?
     Они посмотрели на Керим  Шаха  с  угрюмой  покорностью.  О  том,  что
пропали,  они  знали  еще  с  момента,  когда  свистящие  стрелы  дагозаев
принудили их к бегству с перевала Шализах. Слишком часто вспыхивали распри
между людьми из долины  Зхабар  и  жителями  гор.  Их  отряд  был  слишком
невелик, чтобы они без помощи ловкого туранца могли мечтать  прорваться  к
приграничным деревням. Они уже считали себя мертвецами, поэтому  дали  ему
ответ, который могли дать только пропащие люди:
     - Мы пойдем с тобой, чтобы умереть на Йимше.
     - Значит,  в  путь,  во  имя  Крома!  -  произнес  Конан,  беспокойно
оглядываясь вокруг  и  приглядываясь  к  темно-синим  теням  опускавшегося
сумрака. - Эти афгульские волки были в двух часах  езды  за  мной,  но  мы
сейчас потеряли слишком много времени.
     Керим Шах тронул с места  коня,  спрятал  меч  в  ножны  и  осторожно
развернулся. Через минуту все двинулись в гору так быстро, как только было
возможно. Наконец, они выехали на хребет в миле от того места,  где  Хемса
задержал Конана и Жасмину. Тропинка, которой они приехали, даже для горцев
была довольно опасной, и поэтому Конан с Жасминой избрали  другую  дорогу.
Керим Шах поехал по ней только потому, что думал, что и киммериец  сделает
то же самое. Даже  Конан  вздохнул  с  облегчением,  когда  кони  проехали
последний  поворот.  Они  ехали,   словно   череда   призраков,   меряющих
заколдованное королевство теней.  Только  тихий  скрип  кожаной  упряжи  и
побрякивание металла давали знать об  их  присутствии,  а  через  какое-то
время мрачные горные склоны снова опустели, голые  и  молчаливые  в  свете
звезд.



                          8. ЖАСМИНА ПОЗНАЕТ УЖАС

     Жасмина успела только один раз вскрикнуть, когда оказалась втянутой в
багровый водоворот, который с  чудовищной  силой  оторвал  девушку  от  ее
защитника. Она вскрикнула один раз, а на большее ей  не  хватило  дыхания.
Жасмина была ослеплена, оглушена, лишилась дара речи,  а  затем  и  вообще
всех чувств, оказавшись в середине этого ужасного движения  масс  воздуха.
Она смутно сознавала, что  находится  на  страшной  высоте  и  движется  с
ошеломляющей скоростью, Ей показалось, что все ее чувства  смешались,  она
почувствовала дурноту и потеряла сознание.
     Когда она пришла в себя, воспоминание о  перенесенном  было  еще  так
живо, что Жасмина громко вскрикнула и вскинула руки, словно  защищаясь  от
падения. Ее пальцы сжали мягкую ткань, и  девушка  почувствовала  глубокое
облегчение. Она огляделась вокруг.
     Жасмина лежала на  подиуме,  покрытом  черным  бархатом,  в  огромной
мрачной комнате со стенами, увешанными темными гобеленами,  на  которых  с
поразительной достоверностью были изображены извивающиеся  тела  драконов.
Высокий свод комнаты тонул в густом полумраке, а тени, залегшие  в  углах,
создавали ощущение зловещего ужаса. На первый взгляд казалось,  что  здесь
нет окон и дверей или что  они  скрыты  за  этими  кошмарными  гобеленами.
Жасмина не могла понять, откуда сочится слабый свет,  позволяющий  увидеть
все подробности. Огромная комната была  царством  тайн,  теней  и  мрачных
углов, из которых, казалось, полз неясный удушливый страх.
     Наконец Жасмина  увидела  что-то,  принадлежащее  к  живому  миру.  В
нескольких футах от нее, на  втором,  чуть  меньшего  размера  возвышении,
скрестив ноги сидел мужчина, задумчиво поглядывая на нее. Длинная тога  из
черного бархата, шитого золотом, окутывала  его  тело.  Руки  были  скрыты
рукавами одеяния, на  голове  -  бархатная  шапка.  Лицо  было  спокойным,
кротким и довольно привлекательным, глаза - блестящими и вместе с тем  как
бы немного затуманенными. Он с каменным выражением  лица  приглядывался  к
Жасмине и совсем никак не отреагировал на то, что она пришла в себя.
     От страха Жасмину начало знобить. Она оперлась на локти и  посмотрела
на незнакомца.
     - Кто ты? - спросила она. Ее голос звучал неуверенно и беспомощно.
     - Я - властелин Йимши, - ответил человек глубоким,  звучным  голосом,
напоминающим спокойные удары колоколов храма.
     - Зачем ты меня сюда доставил? - спросила она.
     - Разве ты не искала меня?
     - Если ты - один из Черных Колдунов, то да! -  дерзко  ответила  она,
убежденная, что он и так читает ее мысли.
     Человек тихо засмеялся, а Жасмину снова охватил озноб.
     - Ты хотела направить детей гор против колдунов Йимши!  -  рассмеялся
он. - Я вижу это в твоих мыслях, княжна. Твой слабый человеческий рассудок
переполняют смешные мечты о мести!
     - Вы убили моего брата! - в голосе  Дэви  растущий  гнев  боролся  со
страхом. Она сжала кулаки и окаменела от злости. - Зачем вы  это  сделали?
Он не причинил вам ничего плохого. Жрецы говорят, что Колдуны  Йимши  выше
человеческих дел. Зачем вы убили короля Вендии?
     - Как может  простой  смертный  понять  мотивы  колдунов?  -  холодно
ответил властелин. - Мои прислужники в храмах Турана,  приобретшие  власть
над жрецами  Тармиа,  настаивали,  чтобы  я  действовал  в  пользу  короля
Ездигерда. По определенным причинам я согласился. Как я  должен  объяснять
причины, побудившие меня к этому, чтобы ты поняла их своим слабым умом? Ты
все равно не поймешь.
     - Я понимаю одно: мой брат мертв! -  выкрикнула  Жасмина  с  болью  и
ненавистью. Она поднялась на колени  и  пронизывала  его  взглядом  широко
открытых глаз, как пантера приготовившись к прыжку.
     - Так пожелал Ездигерд, - холодно согласился  ее  собеседник.  -  Мой
временный каприз поддержал его притязания.
     - Ездигерд твой вассал? -  Жасмина  пробовала  скрыть  охватившие  ее
чувства.  Она  только  что  наткнулась  коленом  на   что-то   твердое   и
симметричное,  скрытое  фалдами  бархата,  незаметно  переменила  позу   и
засунула руку под покрывало.
     - Разве пес, пожирающий объедки под стеной храма, может быть вассалом
бога? - ответил владыка.
     Казалось, он  не  видит  незаметных  движений  девушки.  Под  фалдами
покрывала ее рука тем временем нашарила что-то, показавшееся ей  рукояткой
стилета. Жасмина наклонила голову, чтобы скрыть блеск триумфа в глазах.
     - Но хватит с меня Ездигерда, - сказал  властелин.  -  Я  нашел  себе
лучшее развлечение... Ха!
     Жасмина  прыгнула  как  кошка,  с  диким  криком,  стараясь   нанести
убийственный удар. Вдруг она споткнулась и упала на пол, прильнула к нему,
глядя на человека, чуть было не ставшего ее жертвой. Тот сидел на подиуме,
даже не шевельнувшись, с его лица не сходила  загадочная  улыбка.  Жасмина
подняла дрожащую руку и взглянула на нее широко раскрытыми глазами.  В  ее
руке был не стилет, а цветок  золотого  лотоса  с  помятыми  лепестками  и
сломанным стеблем.
     Она отшвырнула лотос, словно  это  была  ядовитая  змея,  на  коленях
отползла от колдуна и вернулась на свой подиум, не без оснований  полагая,
что  это  более  пристало  королеве,  нежели  ползание  по  полу   у   ног
чернокнижника. Жасмина взглянула на него с ужасом, ожидая реакции.
     Но властелин не шелохнулся.
     - Вся материя одинакова для того, кто  располагает  ключами  от  врат
Космоса, - загадочно изрек он.  -  Для  сведущих  в  Искусстве  нет  вещей
неизменных. По его воле  в  неземных  садах  зацветает  сталь  или  цветок
сверкает острием меча в лунном свете.
     - Ты дьявол! - всхлипнула она.
     - Нет! - засмеялся он. - Я  родился  на  этой  планете  очень  давно.
Когда-то я был  обыкновенным  человеком,  и  на  протяжении  долгих  эонов
служения Искусству не утратил всех  признаков  человеческого.  А  человек,
углубившийся в Черное Искусство, сильнее дьявола. Я человек, но  царю  над
демонами. Ты видела Господ из Черного Круга, и если бы я сказал  тебе,  из
каких отдаленных королевств я призвал их и от какой судьбы охраняют их мой
заколдованный кристалл и золотые змеи, ты потеряла бы рассудок от ужаса. И
только я один - их господин. Мой глупый Хемса мечтал о  величии  -  бедный
глупец, разбивающий ворота и переносящийся вместе со своей  любовницей  по
воздуху с вершины на вершину! Но если бы я его не убил, в один  прекрасный
день он смог бы стать таким же могучим, как и я.
     Колдун снова рассмеялся.
     - А  ты,  глупое  создание,  строила  козни,  желая  отрядить  своего
волосатого вождя горцев на покорение Йимши! Это прекрасная шутка, если  бы
мне это пришло в голову раньше, я сам постарался бы,  чтобы  ты  попала  к
нему в руки. И я читаю в твоих мыслях, что даже тогда,  когда  он  схватил
тебя, ты не отказалась от мысли сделать  его  своим  орудием,  намереваясь
использовать всякие свои женские штучки. Но если не принимать во  внимание
твою глупость, все же ты -  женщина,  на  которую  приятно  посмотреть.  Я
намерен задержать тебя как свою невольницу.
     - Не посмеешь! Его издевательский смех стегнул ее как кнут.
     - Король не посмеет растоптать червяка на своей  дороге?  Глупенькая,
ты не понимаешь, что твоя королевская гордость значит для меня  не  более,
чем стебелек соломы на ветру. Я, целовавший царицу ада! Ты видела,  как  я
расправляюсь с теми, кто мне сопротивляется.
     Съежившаяся  от  страха  девушка  стояла  на  коленях  на   бархатном
покрывале.  Свет  померк,  в  комнате  потемнело.  Лицо  властелина  стало
ужасным. В его голосе появились повелительные нотки.
     - Никогда тебе не покорюсь! - сказала  она  дрожащим  от  страха,  но
решительным голосом.
     - Покоришься, - ответил колдун с жесткой самоуверенностью. - Страх  и
боль приучат тебя к покорности. Я буду стегать тебя ужасом и  кошмаром  до
предела твоей выносливости, пока ты не станешь в моих руках, словно  воск,
мягкой и податливой каждому пожеланию. Ты изведаешь страдания, которых  не
довелось перенести ни одной смертной, пока каждый мой приказ не станет для
тебя волей богов. Вначале, чтобы унять твою гордость, я верну тебя в  твое
далекое забытое прошлое, в твои предыдущие воплощения. Айе, уил ла кхоза!
     При этих словах мрачная комната  словно  зашевелилась  перед  глазами
испуганной Жасмины. Волосы у нее на голове встали дыбом, а язык примерз  к
небу.  Откуда-то  долетел  глубокий,  зловещий  удар  гонга.  Драконы   на
гобеленах, извергнув голубое пламя, исчезли. Сидящий на подиуме  властелин
превратился в бесформенную тень. Серый полумрак сменился  густой,  мягкой,
почти осязаемой темнотой, пульсирующей странным  светом.  Жасмина  уже  не
могла разглядеть властелина. Она ничего не видела. Только неясно  ощущала,
что стены и потолок отдаляются от нее, исчезают.
     Потом где-то в темноте появилось пламя, то вспыхивающее, то  гаснущее
как светлячок. Оно превратилось в золотой шар, и по  мере  того,  как  оно
росло, сияло все ярче. Потом шар вдруг разлетелся дождем искорок,  которые
тем не менее не рассеивали мглы. В комнате все же остался слабый  отблеск,
позволяющий заметить черный гибкий пень, растущий из  каменного  пола.  На
глазах  ошеломленной  Жасмины  пень  выпустил  отростки,  принял  реальные
очертания, на отростках появились ветки, широкие листья и огромные, черные
отравляющие цветы, склонившиеся  над  сжавшейся  на  подиуме  девушкой.  В
воздухе стоял еле ощутимый запах. Это страшный черный  лотос  в  мгновение
ока вырос из каменной плиты так, как он вырастал в  таинственных  джунглях
Китая.
     Широкие листья колыхались со зловещим шелестом. Цветы склонялись  над
Жасминой как разумные создания,  танцуя  змеиными  движениями  на  бледных
стеблях. Еле различимые на фоне густой непроницаемой тьмы, они  вздымались
над ней как гигантские бабочки, каким-то непонятным способом давая ощутить
свое присутствие. Их одуряющий запах кружил голову, и Жасмина  попробовала
сползти с подиума, но  тут  же  судорожно  прильнула  к  нему,  когда  пол
наклонился под невероятным углом. Дэви с  ужасом  вскрикнула  и  судорожно
сжала руки, но страшная сила разжала ее пальцы. У нее было  ощущение,  что
она потеряла рассудок, а  весь  мир  рассыпался  до  основанья.  В  черной
ревущей ледяной пустыне она была лишь  дрожащим  атомом  разума,  уносимым
ветром, который грозил задуть слабое пламя  ее  жизни,  как  дыхание  бури
гасит горящую свечу.
     Потом она ощутила внезапный импульс и движение, когда атом, в который
она превратилась, смешался и слился  с  мириадами  других  атомов,  рождая
жизнь в бродящем болоте первобытной жизни. Уминаемая созидающими  ладонями
Природы, она вновь превратилась в мыслящую единицу, медленно кружащуюся по
бесконечной спирали своего существования.
     Охваченная ужасом, она увидела и узнала свои предыдущие воплощения  и
вновь воплощалась во все тела, в которых во все  эти  века  помещалось  ее
"я".  Она  вновь  ранила  свои  ноги  на  длинной,  изнурительной   дороге
воплощений, увлекшей ее в забытое прошлое. Вновь, дрожа, сжималась  она  в
первобытных  джунглях  еще  до  начала  Времен,  догоняемая   кровожадными
существами. Одетая в шкуры, брела она по колено в воде по болоту  рисового
поля, сражаясь за ценные зерна с догоняющими  ее  птицами.  Она  билась  с
парой  мулов,  разрыхляя  заостренными  колышками  неподатливую  землю,  и
бесконечно наклонялась над ткацким станком в деревенских хижинах.
     Она видела пылающие города и с криком убегала от убийц. Бежала, нагая
и окровавленная, по горячему песку, ее тащили на аркане ловцы  рабов,  она
узнала жгучие прикосновения грубых рук к ее телу, стыд и  муку  внезапного
желания. Она кричала под ударами кнута, стонала, пробитая колом,  сойдя  с
ума от ужаса, вырывалась от  палача,  неумолимо  клонящего  ее  голову  на
окровавленный пень.
     Она узнала родовые муки  и  горечь  преданной  любви.  Перенесла  все
мучения, обиды и несчастья, которые мужчина причинял женщине на протяжении
эонов,  перенесла  презрение  и  злобу,  которыми  женщина  может  одарить
женщину. И все время она сознавала, кем является, хоть это сознание  жгло,
как удары кнута. Будучи всеми этими созданиями, которыми была  в  прошлом,
вместе с тем она знала, что она - Жасмина. Ни на  секунду  не  теряла  она
этого знания. Она являлась одновременно  нагой  рабыней,  согнувшейся  под
ударами бича, и гордой владычицей Вендии. И страдала не только как рабыня,
но и  как  Дэви  Жасмина,  чей  гордый  характер  ощущал  удары  бича  как
прикосновения раскаленного железа.
     Одна жизнь срослась с другой в бурлящем  хаосе,  а  каждая  следующая
несла свое бремя несчастий, стыда и страданий, и так  было,  пока  она  не
услышала словно издалека свой пронзительный крик, словно один долгий  крик
боли, эхом несущийся сквозь века.
     Очнулась она на покрытой бархатом постели в темной комнате.
     В кошмарной полумгле она вновь увидела подиум и сидящую на нем фигуру
в черном одеянии. Слегка склоненную голову сидящего прикрывал  капюшон,  а
его узкие плечи едва вырисовывались в царящем здесь  сумраке.  Жасмина  не
различала деталей, но вид капюшона вместо бархатной шапочки пробудил в ней
неясную тревогу. Она напрягла зрение и ощутила  странный,  перехватывающий
дыхание страх: у нее появилось ощущение, что это не властелин так спокойно
сидит поодаль...
     Вдруг фигура шевельнулась и встала, поглядывая на нее  сверху.  Затем
наклонилась и обняла ее длинными руками, скрытыми широкими рукавами черной
тоги. Жасмина с молчаливой яростью сопротивлялась, изумленная и испуганная
худобой обнимающих ее рук. Голова в  капюшоне  наклонилась  к  повернутому
лицу  девушки.  Жасмина  пронзительно  вскрикнула,  охваченная  ужасом   и
отвращением. Ее упругое тело обнимали костлявые руки, а под капюшоном  она
увидела  воплощение  смерти  и  разложения  -  ужасный  череп,   обтянутый
истлевшей, как древний пергамент, кожей.
     Жасмина вскрикнула  еще  раз,  и  потом,  когда  лязгающие  ощеренные
челюсти приблизились к ее устам, потеряла сознание.



                            9. ЗАМОК КОЛДУНОВ

     Солнце встало над белыми пиками Химелианских гор. У подножия высокого
склона остановилась группа всадников. Они смотрели вверх. Высоко над  ними
на крутой каменной стене возвышалась каменная башня.  За  ней  и  над  ней
виднелись стены гигантской твердыни.  Там  уже  начиналась  линия  снегов,
покрывающих вершину Йимши.  Во  всей  картине  был  оттенок  нереальности:
пурпурные склоны, вздымающиеся к этому фантастическому замку,  игрушечному
на расстоянии, и над всем - белый сверкающий пик на фоне холодной синевы.
     - Лошадей оставим здесь, - буркнул Конан. - Этот предательский подъем
лучше преодолеть пешими. Кроме того, лошади устали до предела.
     Он спрыгнул с  черного  скакуна,  который  стоял,  расставив  ноги  и
опустив голову. Всю ночь они скакали вперед, подкрепляясь  остатками  пищи
из седельных сумок, и останавливаясь только чтобы дать  необходимый  отдых
лошадям.
     - В этой башне, передней, живут прислужники  Черных  Прорицателей,  -
сказал Конан. - По крайней мере, так  говорят  люди.  Это  сторожевые  псы
своих хозяев, младшие колдуны. Они не станут зевать, когда увидят, как  мы
поднимаемся по склону.
     Керим Шах взглянул вверх на гору, затем обратно на дорогу, по которой
они прибыли сюда. Они уже были достаточно высоко на склоне Йимши, под ними
тоже были скалы, огромное пространство, усеянное скалами и пиками меньшего
размера, простиралось сзади чуть ли  не  до  горизонта.  Туранец  напрасно
искал среди этого лабиринта движение  цветных  пятен,  которое  выдало  бы
присутствие людей. Надо  полагать,  преследователи-афгулы  потеряли  ночью
след своего вождя.
     - Тогда пойдем!
     Привязав усталых коней в роще тамарисков, они молча  двинулись  вверх
по склону. Теперь они были прекрасно видны на голом склоне; за  небольшими
валунами человек укрыться не мог бы. Хотя другие существа, пожалуй,  могли
бы укрыться и здесь...
     Они не успели пройти и полусотни шагов, когда из-за  россыпи  валунов
вырвалась рычащая тварь. Пасть ее сочилась пеной, глаза  налились  кровью.
Конан шел первым, но зверь не бросился на  него.  Проскользнув  под  рукой
киммерийца, он прыгнул на Керим Шаха. Туранец отпрянул в сторону, и  зверь
- огромный пес - рухнул всей тяжестью  на  идущего  следом  иракзая.  Воин
вскрикнул, закрывая лицо руками. Тварь опрокинула его на спину, вцепившись
в руку, но уже через мгновение упала, сраженная ударами десятка сабель.  И
все же она не прекращала тянуться к горлу ближайшего из  воинов,  пока  не
была разрублена на куски.
     Керим Шах перевязал раненому разодранную руку, пристально вгляделся в
его побледневшее лицо и отвернулся,  не  сказав  ни  слова.  Помолчав,  он
подошел к Конану, кивнул, и подъем продолжался.
     Только через несколько минут Керим Шах произнес:
     - Странно, что пастуший пес забрался так высоко.
     - Да, жрать здесь нечего, - согласился киммериец.
     Они оглянулись и снова посмотрели на раненого воина,  идущего  следом
за ними. Его смуглое лицо было покрыто потом и пылью, кривящиеся  от  боли
губы обнажали зубы. Конан переглянулся с Керим Шахом и они  повернулись  к
возвышающейся перед ними башне.
     На вершинах было тихо и как-то сонно.  Ни  на  башне,  ни  на  стенах
похожего на пирамиду здания, стоявшего за ней, не  было  видно  ни  одного
движения. Устремившись туда, они шли  в  напряженном  молчании,  словно  к
вершине дремлющего вулкана. Керим  Шах  снял  с  плеча  огромный  лук,  из
которого  разил  без  промаха  за  пять  сотен  шагов.  Иракзаи   невольно
потянулись за своими луками, хотя те были и поменьше и били на значительно
меньшее расстояние.
     Но они не успели подойти к башне и на  пятьсот  шагов,  когда  что-то
неожиданно рухнуло на них с безоблачного неба.  Странная  тень  пронеслась
так близко от Конан, что он почувствовал на лице прикосновение крыльев, но
не он, а следующий за ним в строю иракзай вдруг  вскрикнул,  покачнулся  и
упал, истекая кровью.  Сонная  артерия  его  была  разорвана,  кровь  била
толчками, а сокол, раскинув крылья, сверкающие на солнце, как полированный
металл, уже снова взмыл в  небо.  Его  клюв,  изогнутый,  как  сабля,  был
окровавлен. Запела тетива Керим Шаха, сокол замер на  мгновение  и  камнем
рухнул вниз. Но никто не смог сказать, куда упала птица.
     Конан наклонился над упавшим спутником, но тот уже был  мертв.  Никто
ничего не сказал, не было смысла обсуждать этот  случай.  Все  знали,  что
соколы никогда не нападают на людей. В диких иракзаях бешеная жажда  мести
сражалась с чувством обреченности.  Сжимая  луки  волосатыми  руками,  они
смотрели на башню, словно пытаясь взглядами разрушить ее. А  башня  словно
отвечала  презрительным  пренебрежением  ничтожным  людишкам,   пытающимся
потревожить ее покой.
     Но следующее нападение, тем не менее, не заставило себя ждать.  Конан
увидел, как из-за края стены выкатилось облачко белого дыма и поплыло вниз
по склону. За ним появились  и  другие.  Они  выглядели  безобидными,  как
шарики мутноватой пены, но Конан все же  отодвинулся  в  сторону,  избегая
столкновения с ними. Один из иракзаев, идущих  следом,  выхватил  саблю  и
нанес быстрый удар по первому облачку. Раздался оглушающий грохот. Облачко
исчезло в слепящей вспышке, а от дерзкого иракзая  осталась  только  груда
обугленных, дымящихся костей. Почерневшие фаланги пальцев все еще  сжимали
рукоять из  слоновой  кости,  а  острие  меча  расплавилось  и  наполовину
испарилось в страшном  огне.  Но  воины,  стоявшие  рядом,  совершенно  не
пострадали, и были лишь потрясены и слегка контужены близким взрывом.
     - Они взрываются от  прикосновения  металла,  -  прошептал  Конан.  -
Смотри, еще летят!!
     Склон над ними был почти скрыт скатывающимися дымными шариками. Керим
Шах натянул тетиву и послал стрелу в самую гущу облачков. Пробитое стрелой
облачко лопнуло, как мыльный пузырь, плюясь огнем во все стороны.  Примеру
Керим Шаха последовали остальные  иракзаи,  и  через  несколько  минут  на
склоне бушевала буря, гремел гром, сверкали молнии, дождем сыпались искры.
Когда последнее облачко перестало существовать, в колчанах воинов осталось
не так уж и много стрел.
     Отряд  продолжал  стремительный,  яростный   подъем   по   обугленной
почерневшей земле, стараясь огибать те места,  где  скала  превратилась  в
кипящее стекло от огня взрывов.
     Наконец, они  оказались  на  расстоянии  полета  стрелы  от  башни  и
растянулись в длинную цепочку, тревожно оглядываясь по  сторонам,  пытаясь
угадать, какую еще западню могут подстроить защитники башни.
     На стене появилась одинокая фигура, несущая  десятифутовый  бронзовый
рог. Хриплый рев, прокатившийся по склону, был  похож  на  звуки  трубы  в
Судный День. Из подземных глубин ему ответил глухой рокот и невнятный шум.
Земля покачнулась под ногами воинов.
     Иракзаи зашатались как пьяные на вздрогнувшем склоне, испуская  крики
ужаса. Конан, сверкая бешенством в глазах, бросился  как  вихрь  вверх  по
склону, прямо к двери в стене, на ходу извлекая из ножен кинжал. Керим Шах
спокойно натянул тетиву и выпустил еще одну стрелу.
     Только туранец мог сделать такой выстрел. Звук рога  внезапно  смолк,
послышался пронзительный, полный боли крик.  Стоящая  на  башне  фигура  в
зеленой одежде адепта зашаталась, хватаясь за торчащее  из  груди  длинное
древко, потом перевалилась через парапет  и  рухнула  вниз.  Огромный  рог
выпал из ее рук, покатился по парапету  и  замер  на  самом  краю.  Вторая
фигура в зеленой тоге выскочила из глубины башни и подбежала к краю стены,
чтобы схватить рог. Снова запела тетива, и снова  этом  ей  ответил  вопль
агонии. Второй прислужник, падая, задел рог, тот рухнул со стены вместе  с
ним и разлетелся на куски у подножия башни.
     Конан с такой скоростью промчался через пространство  отделяющее  его
от двери, что эхо от грохота упавшего рога еще не смолкло, а  он  уже  бил
острием кинжала в толстые  доски.  В  следующую  секунду  он  инстинктивно
отпрянул и оказался прав - сверху вылили расплавленное олово. Конан  снова
бросился к двери,  атакуя  ее  с  удвоенной  яростью  и  думая,  что  если
защитники прибегли к таким обычным методам обороны,  то,  возможно,  запас
колдовских приемов учеников исчерпался? Эта  приятная  мысль  придала  ему
новые силы.
     По склону подбежал Керим Шах, за ним - уцелевшие иракзаи. На бегу они
выпускали стрелы, которые со свистом перелетали куда-то за стену, а иногда
разбивались о зубцы стен.
     Толстые тиковые доски уступили под ударами киммерийца. Дверь рухнула.
Конан осторожно заглянул  внутрь,  приготовившись  к  худшему.  Внутри  он
увидел  овальную   комнату   и   ведущую   наверх   крутую   лестницу.   В
противоположной стене помещения была  широко  распахнутая  дверь,  за  ней
спуск - и спины нескольких людей, одетых в  зеленое,  убегающих  изо  всех
сил.
     Конан радостно взвыл и прыгнул внутрь, но тут  же  замер  и  отскочил
назад. Вовремя - огромный каменный блок рухнул как раз на то место, где он
стоял  перед  этим.  Киммериец  побежал  вдоль  стены,  криками   призывая
остальных следовать за ним.
     Ученики Прорицателей покинули первую линию обороны.  Когда  Конан  об
бежал башню, он увидел их  зеленые  силуэты  высоко  вверху.  Дыша  жаждой
мести, он помчался вслед за ними, а Керим Шах с иракзаям и мчались за  ним
по пятам. Минутный триумф заставил их забыть о привычном фатализме, а  при
виде убегающих врагов они просто завыли от радости, как волчья стая.
     Башня стояла на краю узкого плато, едва заметно склоненного к долине.
Через несколько сот шагов плато вдруг заканчивалось  глубокой  расщелиной,
дна которой не было видно. В эту расщелину и прыгнули адепты, не  замедляя
бега. Преследователи едва успели заметить их развевающиеся зеленые одежды,
исчезающие за краем пропасти.
     Пару минут спустя Конан со спутниками  уже  стоял  на  краю  трещины,
отделяющей их от логова Черных Прорицателей. Насколько видел глаз,  в  обе
стороны простиралась пропасть шириной в тысячу и глубиной в пятьсот футов,
с почти вертикальными стенами, вероятно, идущая вдоль всей вершины  Йимши.
Она до краев была наполнена странным искрящимся туманом.
     Конан заглянул вглубь и чертыхнулся.  Он  заметил  одетых  в  зеленое
учеников, поспешно идущих по сверкающему,  словно  расплавленное  серебро,
дну пропасти. Их силуэты  смазывались  и  расплывались,  как  будто  Конан
смотрел  сквозь  толщу  воды.   Адепты   шли   цепочкой,   направляясь   к
противоположной стене обрыва.
     Керим Шах натянул лук и выпустил пронзительно засвистевшую стрелу. Но
она, попав в туман, казалось, внезапно потеряла скорость и упала далеко  в
стороне от цели.
     - Если они смогли спуститься туда, то и мы  сможем!  -  сказал  Конан
Керим Шаху, с удивлением наблюдавшему за полетом своей стрелы. - Я  видел,
они прошли этим путем.
     Напрягая взгляд, он заметил внизу что-то, напоминающее золотую  нить,
растянувшуюся по всей ширине каньона. Прислужники шли вдоль этой  нити,  и
вдруг киммериец припомнил казавшиеся ему ранее  непонятными  слова  Хемсы:
"Держись золотой жилы!" Наклонившись, он увидел на краю  расщелины  тонкую
полосу сверкающего золота: это жила золотого месторождения, лежащего прямо
на поверхности, сбегала вниз и шла через серебряное дно ущелья. Он  увидел
кое-что еще, чего до сих пор не мог заметить из-за особенного  преломления
света. Золотая жила шла  вдоль  платформы,  спускающейся  в  самый  низ  и
снабженной углублениями для рук и ног.
     - Ах, вот как они спустились вниз, - сказал Керим Шах. - Они, значит,
не могут летать по воздуху. Пойдем за...
     В эту минуту укушенный псом воин издал  невнятный  вопль,  и  оскалив
зубы, бросился  на  Керим  Шаха.  Из  его  рта  показалась  пена.  Туранец
проворно, как кот, отскочил в сторону, а взбесившийся рухнул головой  вниз
в пропасть. Остальные иракзаи подбежали к краю  пропасти  и  с  изумлением
заглянули вниз. Воин не пошел вниз камнем, а медленно плыл сквозь  розовую
мглу,  как  человек,  погружающийся  в  воду.  Конечности  его   судорожно
дергались, а пунцовое, искаженное конвульсиями лицо выражало скорее  боль,
чем бешенство. Наконец  он  упал  на  блестящее  дно  пропасти  и  остался
недвижим.
     - В этой расщелине нас подстерегает смерть, - пробормотал Керим  Шах,
отшатнувшись от розовой мглы, которая  доставала  ему  до  ног.  -  А  что
теперь, Конан?
     - Идем дальше, -  угрюмо  ответил  киммериец.  -  Эти  прислужники  -
обычные люди. Если мгла не убила их, она не убьет и нас.
     Он подтянул свой пояс  и  невольно  дотронулся  при  этом  до  пояса,
подаренного Хемсой. Конан насупил брови  и  мрачно  улыбнулся.  Он  совсем
забыл об этом поясе, и все же тот трижды  спасал  его,  подставляя  другие
жертвы.
     Прислужники достигли противоположной  стены  и  ползли  по  ней,  как
большие  зеленые  мухи.  Конан  взошел  на  платформу  и  стал   осторожно
спускаться. Розовая туча окутала его ноги и поднималась все выше  по  мере
того, как он опускался по платформе. Он доставала до его колен, до  бедра,
потом до пояса и плеч. Он ощущал ее  вокруг  себя,  как  густой  туман  во
влажную ночь. Когда она уже доставала до шеи, он заколебался,  а  потом  с
головой окунулся во мглу. Тотчас он стал задыхаться.  Неумолимая  сила  не
давала ему вздохнуть, сжав ребра в  смертельном  объятии.  Конан  отчаянно
подпрыгнул, борясь за жизнь. Он выставил  голову  на  поверхность  и  стал
жадно хватать ртом воздух.
     Керим Шах наклонился над ним и что-то говорил, но Конан его не слушал
и не обращал на него внимания. Он мысленно  перебирал  в  памяти  указания
умирающего Хемсы. Он попробовал нащупать золотую жилу  и  обнаружил,  что,
спускаясь, сошел с нее. Конан заметил ряд углублений  в  платформе,  встал
точно на жилу и стал спускаться вновь. Розовая  мгла  снова  окутала  его.
Голова  его  тоже  окунулась  во  мглу,  но,  стоя  на  золотой  жиле,  он
по-прежнему мог  дышать.  Конан  увидел  наверху  лица  глядящих  на  него
товарищей, слегка  размытые  в  блестящей  мгле.  Он  жестом  приказал  им
следовать за собой и стал быстро спускаться, не ожидая, пока они последуют
его примеру.
     Керим Шах молча вернул меч в ножны и  пошел  следом  за  киммерийцем.
Иракзаи поспешили за Керим Шахом. Они больше боялись потерять предводителя
и проводника в одном лице, чем опасностей, которые могли подстерегать их в
этой расщелине. Они держались золотой  жилы,  как  показал  им  киммериец.
Воины спустились на дно пропасти и пошли по серебристой равнине, ступая по
золотой полосе, как люди, идущие  по  проволоке  над  пропастью.  Они  шли
словно по невидимому тоннелю, наполненному воздухом, а со всех  сторон  их
окружала смерть.
     Тропинка, по которой скрылись прислужники, вела к платформе по другую
сторону  расщелины  и  исчезала  за  ее   краем.   Они   двинулись   туда,
подготовившись к встрече с неизвестной опасностью, таящейся  среди  острых
камней, которыми был усыпан край обрыва.
     Прислужники, одетые в зеленые одежды,  вооруженные  длинными  ножами,
ждали их там. Возможно, убегая, он достигли какой-то границы,  которую  не
могли переступить. Может, стигийский пояс, которым был опоясан Конан,  был
причиной тому, что их заклятья оказались бессильными. А может,  зная,  что
за поражение они будут наказаны смертью, они решили использовать последний
шанс. С ножами в руках они выскочили из-за скал.
     Среди  потрескавшихся  камней  началась  кровавая  битва,  оружием  в
которой было не искусство чернокнижников, но обычные ножи. Звенела  сталь,
со свистом опускались лезвия, рассекая  тела.  Мускулистые  руки  наносили
могучие удары, лилась кровь, а тела упавших топтали сражающиеся.
     Один из иракзаев истек кровью и умер, но прислужники полегли  все  до
одного. Изрезанные, разрубленные на куски, они были сброшены в пропасть  и
медленно опускались на сверкающее серебром дно.
     Победители, стерев с лица кровь, огляделись.  Кроме  Конана  и  Керим
Шаха, еще четверо иракзаев вышли из битвы невредимыми.
     Они  стояли  меж  потрескавшихся  скал,  образовавших  зубчатый  край
расщелины. Вьющаяся отсюда по невысокому  склону  тропка  вела  к  широкой
лестнице  из  полудюжины  ступеней  сотни  футов  шириной,  высеченных  из
зеленого вещества, напоминающего нефрит. Ступени вели на  широкую  галерею
из такого же полированного материала, а за ней, этаж за этажом,  вздымался
замок Черных Прорицателей. Казалось, что его вырубили  из  одной  отвесной
скалы ущелья. Архитектура  замка  была  прекрасной,  хоть  и  была  лишена
украшений. Окон было немного, и они были закрыты ставнями. Негде  не  было
признаком жизни, ни одного дружественного или враждебного существа.


     Не говоря ни слова, осторожно, они пошли  по  тропе  -  словно  люди,
приближающиеся к змеиному логову. Иракзаи шагали словно  в  трансе,  будто
шли на верную смерть. Даже Керим Шах молчал. Только  Конан,  казалось,  не
сознавал, каким неслыханным нарушением традиций были  их  действия,  какую
огромную брешь они пробили в общепринятых взглядах. Он был не  с  Востока,
его породила  раса,  сражавшаяся  с  демонами  и  чернокнижниками  так  же
ожесточенно и успешно, как с прочими врагами людей.
     Он взошел по блестящим ступеням  и  сквозь  широкую  зеленую  галерею
подошел к обитой золотом двери из тикового дерева по  другую  ее  сторону.
Конан окинул внимательным взглядом  верхние  этажи  вздымающейся  над  ним
огромной пирамиды замка, протянул руку к медной ручке двери, но  с  кривой
усмешкой задержал руку на полпути. Ручка была в форме змеи с выгнутой шеей
и поднятой головой. Конан заподозрил, что металлическая тварь может  ожить
от прикосновения.
     Одним ударом он отрубил ручку, и ее медный звон от падения на  камень
ничуть не  рассеял  его  подозрения.  Конан  отбросил  ее  ножом  и  вновь
повернулся к двери. Вокруг царила полная тишина.  Розовая  мгла  окутывала
далекие вершины. Солнце блестело на  покрытых  снегом  пиках  гор.  Высоко
вверху повис  ястреб,  как  черная  точка  в  небесной  сини.  Кроме  него
единственными живыми существами были люди, стоящие перед  обитой  золотыми
листьями дверью, - маленькие фигурки на галерее  из  зеленого  нефрита  на
склоне огромной горы Йимша.
     По ним хлестнул  порыв  холодного  ветра,  прилетевшего  с  ледников,
развевая обрывки их одежды.  Нож  Конана,  ударяющий  в  массивную  дверь,
вызывал гремящее эхо. Киммериец бил раз за разом,  пробивая  металлические
листы и тиковое дерево. Через минуту он осторожно заглянул сквозь пробитое
отверстие внутрь. Конан увидел просторную  комнату  с  голыми  стенами  из
шлифованных камней и мозаичным каменным полом. Единственной мебелью  здесь
были столики из полированного  эбенового  дерева  и  каменное  возвышение.
Нигде не было ни души. В противоположном углу комнаты он заметил следующую
дверь.
     - Оставь стражника у дверей, - сказал он. - Идем внутрь.
     Керим Шах приказал одному из воинов стать  на  страже.  Тот  с  луком
наготове вернулся на середину галереи. Конан вошел в  замок,  за  ним  шли
туранец и три оставшихся иракзая. Страж у двери плюнул, пробормотал что-то
себе под нос  и  вздрогнул,  услышав  тихий  издевательский  смех.  Подняв
голову, он увидел на втором этаже одетую  в  черное  фигуру,  презрительно
поглядывающую на него и издевательски  качающую  головой.  Иракзай  быстро
натянул тетиву и пустил стрелу. Стрела мелькнула  и  впилась  в  обтянутую
черным одеянием грудь. Колдун, продолжая  издевательски  смеяться,  вырвал
стрелу из тела и небрежным жестом  швырнул  ее  лучнику.  Воин  отпрыгнул,
инстинктивно выставил руку.  Его  пальцы  сомкнулись  на  кувыркающемся  в
воздухе древке.
     В следующий миг иракзай пронзительно вскрикнул. Деревянная  стрела  в
его руке стала извиваться. Прямая древесина  вдруг  стала  гибкой,  словно
растаяла в руке. Он попробовал отшвырнуть это от  себя,  но  было  поздно.
Холодные кольца обвились вокруг запястья, а  мерзкая  клиновидная  головка
поползла к мускулистому плечу. Воин еще раз крикнул, лицо его  набрякло  и
покраснело, а глаза, казалось,  вот-вот  выскочат  из  орбит.  В  страшных
конвульсиях он сполз на землю и замер.
     Мужчины, уже было вошедшие в замок,  бросились  назад.  Конан  быстро
подошел к высаженным дверям и  стал  как  вкопанный,  ничего  не  понимая.
Товарищам,  смотревшим  на  это,  казалось,  что  киммериец  сражается   с
воздухом. Не видя перед собой никакой  преграды,  он  все  же  ощутил  под
пальцами  скользкую,  гладкую  поверхность  и  понял,  что  выход   закрыт
кристаллической плитой. Он видел сквозь нее неподвижно лежащего  стражника
с оперенной стрелой в плече.
     Конан поднял кинжал и ударил, а  глядевшие  на  него  в  остолбенении
товарищи увидели, как острие отскакивает от невидимой преграды  с  громким
звоном, словно сталь  натыкается  на  твердое  вещество.  Конан  прекратил
дальнейшие попытки пробиться. Он  знал,  что  даже  легендарный  меч  Амир
Курума не смог бы сокрушить эту невидимую преграду.
     В нескольких  словах  он  объяснил  это  Керим  Шаху.  Туранец  пожал
плечами:
     - Что ж, если возвращение нам отрезано, мы должны искать другой путь.
Значит, идем вперед, не так ли?
     Кивнув головой, Конан повернулся и зашагал к двери по другую  сторону
комнаты, чувствуя, что идет навстречу неизбежной смерти. Он поднял кинжал,
чтобы ударить в дверь, но она тихо отворилась, словно  имела  на  то  свою
волю. Конан перешагнул через порог и оказался в огромном зале.  Вдоль  его
стен тянулись блестящие колонны, а в ста футах от двери начинались широкие
нефритовые ступени лестницы, сужающейся кверху,  словно  пирамида.  Он  не
знал, что находится дальше, но чтобы взойти по ступеням,  ему  нужно  было
пройти мимо странного алтаря из черного как уголь камня.  Четыре  огромные
золотые змеи вились вокруг по четырем углам, выставив клиновидные  головы,
обращенные к четырем сторонам света, как стражи легендарных  сокровищ.  Но
на  алтаре,  который  они  стерегли,  покоился  только  хрустальный   шар,
наполненный чем-то вроде дыма, в  котором  плавали  четыре  золотых  плода
граната.
     Это  зрелище  пробудило  что-то  в  памяти  Конана,  но  он  не  стал
вдумываться, что именно, потому что на нижних ступеньках  лестницы  увидел
четырех, одетых в черное, людей. Он не заметил,  как  пришли  Прорицатели,
они просто возникли здесь, согласно кивая  птичьими  головами,  высокие  и
худые, руки и ноги их были скрыты под фалдами многочисленных одеяний.
     Один из них поднял руку, рукав тоги сполз, открывая ее...  Это  вовсе
не была рука.  Вопреки  своей  воле,  Конан  задержался  на  полушаге.  Он
встретил силу, не похожую на силу Хемсы, и не в силах был сделать ни  шагу
вперед, Хотя ощущал, что может отступить назад, если захочет.  Его  друзья
тоже остановились, они выглядели еще более беспомощными, чем он, будучи не
в состоянии сделать ни одного движения.
     Чародей с поднятой рукой кивнул одному  из  иракзаев,  и  тот  как  в
трансе двинулся к нему,  уставившись  куда-то  вдаль,  держа  свой  меч  в
бессильно опущенной руке. Когда воин проходил мимо  Конана,  тот,  вытянув
руку, загородил ему дорогу. Киммериец был намного  сильнее  иракзая,  и  в
обычных условиях с легкостью смахнул бы его,  как  муху.  Но  сейчас  воин
оттолкнул  его  руку  как  стебелек  травы,  потом  неровной  механической
походкой подошел к лестнице. Он дошел  до  ступеней  и  встал  на  колени,
отдавая свой меч и  наклоняя  голову.  Прорицатель  взял  у  него  оружие.
Блеснуло острие на взмахе. Голова иракзая упала с плеч и с  глухим  стуком
покатилась по черному мраморному паркету. Из рассеченной  артерии  хлынула
кровь, потом тело осело и, широко раскинув руки, распростерлось на полу.
     Нечеловеческая ладонь вновь поднялась и позвала  следующего  иракзая,
который, шатаясь, двинулся навстречу смерти. Жуткая сцена  повторилась,  и
второе обезглавленное тело распростерлось рядом с первым.
     Когда и третий воин прошел мимо Конана, направляясь к  своей  гибели,
киммериец, у которого даже вены на висках  вздулись  от  напрасных  усилий
преодолеть удерживающий его невидимый барьер,  вдруг  ощутил,  что  вокруг
пробуждаются неизвестные, но благо приятные для него  силы.  Это  ощущение
пришло без подсказки, без предупреждения, но с такой силой, что он  ни  на
секунду не усомнился в том,  что  подсказывал  ему  инстинкт.  Левая  рука
киммерийца невольно прикоснулась к стигийскому поясу, подарку Хемсы. Конан
сжал его и мгновенно ощутил новый прилив сил. Кровь разогрела окостеневшие
руки,  воля  к  жизни  вспыхнула,  как  костер,  а  гнев  запламенел,  как
раскаленная добела сталь.
     Третий иракзай упал без признаков жизни, а отвратительный  палец  уже
качнулся снова, когда Конан почувствовал, что невидимый барьер рухнул.  Из
его горла вырвался дикий крик, и накопившаяся в нем злость нашла  выход  в
молниеносной атаке. Как буря, ринулся он  на  Прорицателей,  сжимая  левой
рукой пояс с той силой, с  которой  утопающий  хватается  за  проплывающее
рядом бревно. Длинное острие в его правой  руке  сверкало,  как  солнечный
луч. Стоящие на ступеньке Прорицатели не  шелохнулись.  Если  они  и  были
удивлены, то виду не подали, смотрели равнодушно и хладнокровно. Конан  не
терял времени на  напрасные  раздумья,  что  сделать  с  ними,  когда  они
окажутся в пределах досягаемости кинжала. Его охватила жажда убийства,  он
хотел только одного - вонзить лезвие в  тело  врагов,  утопить  его  в  их
крови.
     Он был уже в  паре  шагов  от  ступенек,  на  которых,  издевательски
усмехаясь, стояли Прорицатели. Он глубоко вдохнул, ярость росла  в  нем  с
каждой секундой. Он  как  раз  пролетал  мимо  алтаря,  обвитого  золотыми
змеями,  когда,  словно  блеск  молнии,   его   озарило   воспоминание   о
таинственных словах Хемсы, и он услышал их  снова,  тихий,  но  явственный
шепот: "Разбей хрустальный шар!"
     Он отреагировал почти машинально.  Между  импульсом  и  действием  не
прошло и сотой доли секунды. Наивеличайшие из  чародеев-чернокнижников  не
успели бы прочесть его мысли и  помешать  его  поступку.  Конан  в  прыжке
изменил направление атаки и с силой опустил  кинжал  на  хрустальный  шар.
Тотчас же он почувствовал  почти  осязаемое  дыхание  ужаса,  плывущее  от
ступеней,  от  алтаря,  и  даже  от   самого   хрусталя.   Слух   поразило
пронзительное шипение золотых змей, которые вдруг ожили, и поднимая жуткие
головы, попробовали, кусаясь, уберечь алтарь.  Но  разъяренный  Конан  был
слишком быстр для них. Сверкающий клинок рассек извивающиеся тела одно  за
другим и  ударил  по  хрустальному  шару.  С  громовым  раскатом  кристалл
взорвался, осыпаясь дождем огненных осколков  на  черный  мрамор  пола,  а
золотые плоды граната, словно освобожденные из  пут,  взмыли  под  высокие
своды и исчезли.
     Чудовищный, звериный вой сумасшедшим  эхом  прокатился  по  огромному
залу.  Четыре  черные  фигуры  на   ступенях   извивались,   корчились   в
конвульсиях, источая пену из посиневших губ. Внезапно  нечеловеческий  рев
затих. Прорицатели не  шевелились  и  Конан  понял,  что  они  мертвы.  Он
посмотрел на алтарь и хрустальные осколки. Безголовые  тела  золотых  змей
по-прежнему обвивали алтарь, но в металлических телах не осталось ни капли
жизни.
     Керим  Шах,  которого  во  время  сражения  Конана  с   Прорицателями
невидимая мощь отбросила в сторону, медленно поднялся  с  пола.  Он  мотал
головой, пытаясь избавиться от звона в ушах.
     - Ты слышал странный звук, когда разбил шар? - спросил он.  -  Словно
вместе с ним в замке разбились тысячи хрустальных зеркал. Похоже,  в  этих
золотистых гранатовых плодах были заключены души Прорицателей,  так  ведь?
Эй!
     Конан  резко  обернулся,  видя,  как  Керим  Шах  хватается  за  меч,
показывая рукой за спину киммерийца.
     На лестнице появился еще один Прорицатель. Он был  одет  в  такую  же
черную тогу, как и Четверо, но из расшитого серебром бархата, а на  голове
у него была остроконечная шапка. На  умном  красивом  лице  было  написано
абсолютное, невозмутимое спокойствие.
     - Кто ты, демоны тебя раздери?  -  мрачно  спросил  Конан,  глядя  на
незнакомца.
     - Я? Я - властелин Йимши и Химелианских гор, - спокойно ответил  тот.
Голос его был напоен жестокой радостью и звучал, как праздничный  храмовый
гонг.
     - Где Жасмина? - спросил Керим Шах.
     Властелин звонко расхохотался.
     - Зачем тебе это знать, мертвый человек? Ты, наверное, слишком быстро
забыл о моей мощи, маленькую частицу которой  я  уделил  тебе?  Ты  прибыл
сражаться со мной, бедный маленький глупый мертвый человек? Пожалуй, Керим
Шах, мне следует вырвать у тебя сердце!
     Он протянул руку раскрытой ладонью вперед, словно подставляя  ее  под
что-то,  что  должно  в  нее  упасть.  Туранец  пронзительно  вскрикнул  в
предсмертной  муке.  Послышался  треск  ребер,  звон  лопающихся   звеньев
кольчуги, Керим Шах зашатался, как пьяный,  и  вдруг  кожа  на  груди  его
лопнула, хлынул поток крови, и прорывая огромную дыру в мышцах  и  тканях,
из тела туранца вылетел влажный алый комок - прямо в подставленную  ладонь
властелина, как притягиваемый сильным магнитом  кусок  железа.  Керим  Шах
рухнул на пол и замер, а властелин Йимши со смехом бросил под ноги  Конану
еще бьющееся, живое сердце туранца.
     Конан выругался и с рычанием бросился  к  лестнице.  Из  пояса  Хемсы
плыла струя силы и безграничной ненависти, помогающей преодолеть излучение
чудовищной  силы  воли,  с  которой  он  столкнулся.  В  воздухе   повисла
отливающая металлическим блеском  мгла,  в  которую  он  окунулся,  словно
пловец, опустив голову, прикрывая  лицо  согнутой  левой  рукой  и  крепко
сжимая в правой руке кинжал. Напрягая слезящиеся глаза, чуть выше себя  на
ступеньках  он  различил  фигуру  ужасного  чернокнижника   -   по   этому
изображению шли дрожащие волны, как будто Конан  смотрел  на  него  сквозь
костер.
     Его швыряли силы, трудно постижимые разумом, но он  ощущал  поддержку
силы, струящейся из пояса, неудержимо несущей его вперед,  в  бой,  против
воли Прорицателя и его собственной слабости.
     Он достиг вершины лестницы и сквозь  серо-металлическую  мглу  увидал
перед собой лицо Прорицателя. В  его  странно  неуверенном  взгляде  вдруг
мелькнул страх. Кона прорвался сквозь туман, как  через  волны  прибоя,  и
кинжал  в  его  мускулистой  руке  рванулся  к  противнику,  как   живущее
отдельной, самостоятельной жизнью существо. Вдруг  на  глазах  изумленного
киммерийца  чернокнижник  исчез.  Только   мелькнула   какая-то   длинная,
колеблющаяся тень.
     Конан прыгнул за ней на узкую лестницу, ведущую еще выше. Он не  смог
бы сказать, что именно туда скользнуло, но  бешеная  ненависть  приглушала
охватившие его отвращение и страх.
     Он пробежал по широким коридорам со стенами из полированного нефрита.
Вот перед  ним  опять  скользнула  длинная  тень  и  скрылась  за  плотной
портьерой. Тотчас в глубине здания раздался испуганный женский крик.  Этот
крик заставил Конана поспешить, он помчался что было сил,  и  в  следующий
миг ворвался в комнату за портьерой.
     Перед его глазами была ужасная картина. На  краю  покрытого  бархатом
возвышения сжалась Жасмина, крича от  ужаса  и  отвращения,  подняв  руки,
чтобы защититься от нависшей над нею головы змеи,  медленно  сворачивающей
темные кольца, тускло поблескивающие чешуей. Со  сдавленным  криком  Конан
метнул в змею кинжал.
     Гад молниеносно обернулся и бросился  на  него  со  скоростью  ветра.
Длинное лезвие вонзилось в его шею  так,  что  рукоятка  торчала  с  одной
стороны, а лезвие - с другой, но  это,  казалось,  только  усилило  ярость
огромного гада. Он метнулся к человеку, осмелившемуся сопротивляться  ему,
и обнажив сочащиеся ядом клыки, попытался укусить его. Но  в  тот  же  миг
Конан  вырвал  из-за  пояса  второй  кинжал  и  изо  всех  сил  ударил   в
отвратительную морду снизу вверх. Сталь  пробила  нижнюю  челюсть  гада  и
застряла в верхней, как гвоздем приколотив челюсти друг  к  другу.  Тотчас
огромное  тело  оплело  киммерийца.  Потеряв  возможность  пустить  в  ход
ядовитые зубы, змея попробовала раздавить противника.
     Левая рука Конана была  прижата  к  туловищу  змеиными  кольцами,  но
правая еще была свободна. Крепко упираясь в пол широко расставленными  для
равновесия ногами, киммериец схватил  торчащую  из  шей  рукоятку  первого
кинжала и выдернул его из холодного  тела.  Угадывая  нечеловеческим  умом
намерения врага, змея напряглась, извиваясь, пытаясь  захватить  и  правую
руку Конана своими кольцами. Но длинное лезвие поднялось  и  опустилось  с
быстротой молнии, почти перерезав надвое огромное тело.
     Прежде чем киммериец смог ударить снова, гибкие кольца выпустили  его
из своих объятий и чудовище скользнуло по плитам в сторону, истекая кровью
из страшных ран. Конан прыгнул вслед за ним, поднимая оружие для удара, но
убийственный удар поразил  только  воздух,  потому  что  извивающийся  гад
скользнул в сторону и  ударил  головой  одну  из  перегородок  сандалового
дерева. Дерево поддалось, длинное окровавленное тело скользнуло в  щель  и
исчезло. Конан тут же ударил по перегородке. Несколькими ударами он пробил
в ней дыру и заглянул в темное помещение. Черного, жуткого гада  нигде  не
было. Он увидел только лужу крови на мраморных плитах  и  кровавые  следы,
ведущие к замаскированной в стене двери. Это были следы босых ног.
     - Конан!
     Он резко обернулся - в самый раз, чтобы поймать в свои объятия  Дэви,
повелительницу Вендии, дрожащую от страха, благодарности и облегчения. Она
пробежала через всю комнату и бросилась ему на шею.
     От всех этих  происшествий  взыграла  горячая  кровь  киммерийца.  Он
прижал девушку к груди с силой, которая в иных обстоятельствах вызвала  бы
на ее лице болезненную гримасу,  и  запечатлел  на  ее  устах  неожиданный
поцелуй. Жасмина не сопротивлялась. Место  Дэви  заняла  обычная  женщина.
Закрыв глаза, она утонула в его диких, горячих  поцелуях,  отдаваясь  этой
волне страсти. Он прервался, чтобы набрать воздуха,  и  взглянул  на  нее,
тяжело дышащую, прижавшуюся к его могучему плечу.
     - Я знала, что ты придешь за мной, - сказала она. -  Ты  не  смог  бы
бросить меня одну в этом логове демонов.
     Услышав эти слова, Конан пришел в себя и вспомнил, где они находятся.
Он поднял голову и напряг слух. В замке на Йимше  царила  тишина,  но  эта
тишина  была  напоена  угрозой.  Опасность  подстерегала  в  каждом  углу,
издевательски ощеривалась из-за каждой портьеры.
     - Лучше пойдем-ка отсюда, пока есть время, - сказал он. - От этих ран
погибло бы любое существо, и даже человек, но  не  чернокнижник.  Нанесешь
ему удар, а он отползает, как раненая змея, чтобы из какого-то  волшебного
источника снова зачерпнуть яду.
     Он поднял девушку на руки и  понес,  словно  ребенка,  по  блестящему
нефритовому коридору и лестнице, с напряженным вниманием ища вокруг  новые
признаки опасности.
     - Я встретила властелина Йимша, - испуганно прошептала Жасмина, вновь
переживая весь тот ужас и крепче обнимая спасителя. - Он насылал  на  меня
чары, чтобы сломить волю. Самое страшное - это был гниющий  труп,  который
хватал меня... потом я потеряла сознание и лежала как  мертвая,  не  знаю,
сколько времени. Когда я пришла в себя, услышала  внизу  шум  и  крики,  а
потом этот змей вполз в комнату и...  ах!  -  она  задрожала.  -  Каким-то
образом я поняла, что это не видение, а настоящая змея, которая хочет меня
убить.
     - Да уж, это не было видение, - с уверенностью ответил  Конан.  -  Он
понял, что проиграл, и предпочитал убить тебя, лишь бы не отдать мне.
     - О ком ты говоришь "он"? - спросила она неуверенно.
     Она вдруг вскрикнула, прижимаясь к Конану, и забыла о своем  вопросе,
когда увидела лежащие у  подножия  лестницы  трупы.  Останки  прорицателей
представляли собой не самое приятное зрелище, они съежились и почернели, а
распахнувшиеся одеяния обнажили их ноги и руки, не имеющие ничего общего с
человеческими. Видя это, Жасмина побледнела и  спрятала  лицо  на  широкой
груди Конана.



                            10. ЖАСМИНА И КОНАН

     Конан довольно быстро пересек зал, прошел  через  внешнюю  комнату  и
оказался у двери, ведущей на галерею.  Тут  он  заметил,  что  пол  усыпан
мелкими сверкающими осколками. Хрустальный щит, закрывавший дверной проем,
разбился вдребезги. Конан  вспомнил  грохот,  который  сопутствовал  звуку
разбивающегося хрустального шара.  Он  понял,  что  в  этот  миг  в  замке
разбился каждый кусок хрусталя. Какой-то неясный инстинкт или воспоминание
о тайных преданиях смутно подсказали ему чудовищную правду о  связи  между
Лордами Черного Круга и золотыми плодами гранатов.  Он  почувствовал,  как
короткие волосы у  него  на  загривке  встали  дыбом,  и  быстро  выбросил
подобные мысли из головы.
     Когда он вышел на галерею из зеленого нефрита, он  испустил  глубокий
вздох облегчения. Ему еще нужно было пересечь  расщелину,  но  по  крайней
мере он теперь видел белые пики, блестящие на солнце, и  огромные  склоны,
теряющиеся в синей дымке расстояния.
     Иракзай лежал там, где упал - уродливое пятно на  гладкой  стеклянной
поверхности. Спускаясь вниз вьющейся тропой, Конан  с  удивлением  отметил
положение солнца. Оно еще не прошло зенит, а ему казалось, что прошли часы
с тех пор, как он вошел в замок Черных Прорицателей.
     Он чувствовал настойчивую потребность торопиться - не слепую  панику,
а инстинктивное чувство опасности, собирающейся у него  за  спиной.  Конан
ничего не сказал Жасмине. Она, похоже,  была  рада  спрятать  темноволосую
голову у него на груди и чувствовать себя в безопасности  в  его  железных
объятиях. Конан на мгновение замер на краю расщелины  и,  нахмурив  брови,
глянул вниз. Переливающийся туман в  пропасти  больше  не  был  розовым  и
искрящимся. Он был мутным, серым и призрачным, как тень жизни,  тлеющей  в
израненном человеке. Киммерийца посетила странная  мысль,  что  колдовство
чернокнижников связано  с  их  личность  больше,  чем  игра  актеров  есть
отражение жизни живых людей.
     Но далеко внизу равнина по-прежнему блестела, как матовое серебро,  а
золотая полоса сверкала неугасимым блеском. Конан перебросил Жасмину через
плечо, против чего она не возражала, и стал  спускаться  вниз.  Он  быстро
спустился по платформе и пробежал по отзывающемуся эхом дну расщелины.  Он
был уверен, что будет погоня, и что единственный шанс уцелеть  -  это  как
можно быстрее переправиться по этой ужасной  полосе,  прежде  чем  раненый
властелин настолько обретет силу, что снова  обречет  их  на  какую-нибудь
опасность.
     Когда он взобрался на противоположную стену и встал  на  краю,  Конан
вздохнул с облегчением и поставил Жасмину на землю.
     - Теперь можешь идти сама, - сказал он  девушке.  -  Отсюда  нам  все
время под гору.
     Она украдкой бросила взгляд на  сверкающую  пирамиду  по  ту  сторону
расщелины. Замок вздымался вверх на фоне заснеженного склона, как цитадель
молчания и невообразимого зла.
     - Неужели ты маг, раз смог  победить  Черных  Прорицателей  Йимши,  о
Конан из Гхора? - спросила она, когда они спускались вниз  по  тропе.  Его
мощная рука поддерживала ее за тонкую талию.
     - Это благодаря поясу, который мне дал Хемса перед смертью, - ответил
Конан. - Да, я нашел его на тропе. Это необычный пояс, я покажу тебе  его,
когда будет время. Против некоторых чар он оказался слаб, но против других
силен. А хороший нож - это всегда отличное заклинание.
     - Но если пояс помог тебе победить властелина, - возразила Жасмина, -
почему он не помог Хемсе?
     Он покачал головой.
     - Кто знает? Хемса был рабом властелина;  быть  может,  это  ослабило
чары пояса. Властелин не имел надо мной  такой  власти,  как  над  Хемсой.
Однако я не могу сказать, что победил его. Он отступил, но я чувствую, что
мы еще столкнемся с ним. Я хочу, чтобы между нами и его логовом  оказалось
как можно больше миль.
     Он обрадовался, найдя стреноженных лошадей в роще тамариска,  где  он
их оставил. Конан быстро отвязал их, вскочил на черного скакуна и  посадил
девушку перед собой. Остальные последовали за ними, освеженные отдыхом.


     - Куда теперь? - спросила Жасмина. - В Афгулистан?
     - Не сразу! - хмуро усмехнулся он. - Кто-то - возможно, губернатор  -
убил семерых моих вождей. Мои глупцы-воины считают, что  я  имею  какое-то
отношение к этому. Если я не  сумею  убедить  их  в  обратном,  они  будут
охотиться за мной, как за раненым шакалом.
     - Что тогда будет со мной? Если вожди  мертвы,  я  не  нужна  тебе  в
качестве заложницы. Ты убьешь меня, чтобы отомстить за них?
     Конан глянул  на  нее  сверху  вниз,  глаза  его  дико  сверкали.  Он
засмеялся над ее предположением.
     - Тогда давай поскачем к границе, - сказала она. - Там  ты  будешь  в
безопасности от афгулов...
     - Конечно, я скроюсь от них - на вендийской виселице.
     - Я королева Вендии, - напомнила она  ему.  В  ее  манерах  мелькнула
прежняя величественность. - Ты спас мне жизнь. Ты получишь награду.
     Слова ее прозвучали не так, как она хотела, и лишь привели  Конана  в
негодование.
     - Прибереги сокровища для своих городских псов,  принцесса.  Если  ты
королева равнин, то я - горный вождь, и не сделаю ни шага к границе!
     - Но ты будешь в безопасности... - озадаченно начала она.
     - А  ты  снова  станешь  Дэви,  -  прервал  он.  -  Нет,  девочка,  я
предпочитаю тебя такой,  какая  ты  сейчас:  женщина  из  плоти  и  крови,
скачущая со мной на коне.
     - Но ты же не можешь задержать меня! - вскричала она. - Не можешь...
     - Смотри и увидишь, - угрюмо посоветовал он.
     - Я заплачу тебе большой выкуп...
     - Дьявол забери твой выкуп, - грубо  ответил  он.  Руки  его  сильнее
обхватили ее хрупкую фигурку. - Королевство Вендия не в состоянии дать мне
ничего, что я желал бы хоть вполовину так же сильно, как я желаю  тебя.  Я
заполучил тебя,  рискуя  собственной  шеей.  Если  твои  придворные  хотят
получить тебя обратно, пусть явятся на Зхабар и сразятся за тебя.
     - Но у тебя нет людей! - возразила она. - За тобой охотятся!  Как  ты
собираешься сохранить свою жизнь, не говоря уж о моей?
     - У меня все еще есть друзья в горах, - ответил он.  -  Ты  будешь  в
безопасности у вождя куракзаев, пока я не разберусь с афгулами. Если я  не
договорюсь с ними, то, клянусь Кромом, мы с тобой  поскачем  на  север,  в
степи,  к  козакам.  Я  был  гетманом  в  Вольном  Братстве,  прежде   чем
отправиться на юг. Я сделаю тебя королевой на реке Запороска!
     - Но это невозможно! - воспротивилась она. - Ты не должен задерживать
меня...
     - Если эта мысль внушает тебе такое отвращение, - поинтересовался он,
- почему ты так охотно подставляешь мне губы для поцелуя?
     - Даже королева всего лишь человек, - ответила она, зардевшись. -  Но
поскольку я королева, я должна думать о моем королевстве. Не увози меня  в
чужую страну. Поедем в Вендию со мной!
     - Ты сделаешь меня своим королем? - сардонически спросил он.
     - Ну, существуют обычаи... - запнулась она.  Он  прервал  ее  жестким
смехом.
     - О да, цивилизованные обычаи, которые  не  позволят  тебе  поступить
так,  как  ты  желаешь.  Ты  выйдешь  замуж  за   какого-нибудь   старого,
потрепанного короля с равнин, а я могу отправляться своей  дорогой,  унося
воспоминание о нескольких поцелуях, сорванных украдкой с твоих губ. Ха!
     - Но я должна вернуться в свое королевство!  -  беспомощно  повторила
она.
     - Для чего? - сердито потребовал ответа  Конан.  -  Уныло  сидеть  на
золотых тронах и слушать  лесть  одетых  в  бархат  глупцов?  Что  в  этом
хорошего? Слушай: я родился в горах Киммерии, где все люди варвары. Я  был
наемником, корсаром, козаком, и переменил еще сотню других занятий.  Какой
король странствовал по свету, сражался в битвах, любил  женщин  и  собирал
такую добычу, как я?
     Я  пришел  в  Гулистан,  чтобы  собрать  орду  и  напасть  на   южные
государства, в том числе и на твое. Я стал вождем афгулов,  и  это  только
начало. Если я смогу договориться с ними, в этом году за мной  пойдет  еще
дюжина племен. Но если не смогу - что ж, я вернусь в степь и буду  грабить
туранское пограничье вместе с козаками. А ты поедешь со мной. К черту твое
королевство. Они как-то справлялись сами до твоего рождения!
     Жасмина  лежала  в  его  объятиях,  глядя  на  него  снизу  верх,   и
почувствовала,  как  в  душе  ее  пробуждается  дикое,  дерзкое   желание,
пробужденное желанием Конана и равное ему. Но  традиции  тысячи  поколений
королей лежали на ней тяжким бременем.
     - Я не могу! Не могу! - беспомощно повторяла она.
     - У тебя нет выбора, - заверил он ее. - Ты... что за черт?!
     Они оставили Йимшу далеко позади, и теперь ехали по высокому  гребню,
разделяющему две долины. Они  находились  как  раз  на  вершине  скального
гребня, откуда хорошо была видна долина по правую сторону.  Сильный  ветер
дул от них, поэтому шум битвы был плохо слышен, но и так  снизу  доносился
звон сабель и стук копыт.
     Они увидели, как солнце блестит  на  остриях  копий  и  остроконечных
шлемах. Три тысячи всадников в  кольчугах  гнали  перед  собой  оборванную
банду наездников в тюрбанах, которые огрызались и отбивались на бегу,  как
волки.
     - Туранцы! - пробормотал Конан. - Отряды из Секундерама. Какого черта
они здесь делают?
     - Кто эти люди, которых они  преследуют?  -  спросила  Жасмина.  -  И
почему те так упрямо отбиваются? Им все равно не  выстоять,  силы  слишком
неравные.
     - Пять сотен моих храбрецов-афгулов, - проворчал Конан,  хмуро  глядя
вниз, в долину. - Они в ловушке, и знают это.
     Долина и впрямь оканчивалась тупиком.  Она  сужалась,  превращаясь  в
ущелье с высокими стенами, которое вело в круглую котловину.  Ее  окружали
отвесные высокие скалы, по которым невозможно было взобраться.
     Наездников в тюрбанах оттесняли в ущелье. Им некуда было свернуть,  и
они неохотно подчинялись, преследуемые градом стрел  и  ураганом  клинков.
Всадники в шлемах подгоняли их, но не слишком  наседали.  Они  знали,  что
доведенные до отчаяния горцы способны на бешеную ярость,  и  знали  также,
что добыча в ловушке, откуда она уже все равно не уйдет. Они распознали  в
горцах афгулов, и собирались загнать их в тупик  и  вынудить  сдаться.  Им
нужны были заложники для определенной цели.
     Их эмир был человеком решительным и инициативным. Когда  он  добрался
до долины Гураша и не нашел ни проводников, ни  эмиссара,  которые  должны
были  его  ждать,  он  стал  продвигаться  вперед,  положившись  на   свое
собственное знание местности. Весь путь от Секундерама его люди сражались,
и теперь многие горцы зализывали свои раны в  деревнях  среди  скал.  Эмир
знал, что, скорее  всего,  ни  он,  ни  его  люди  не  вернутся  живыми  в
Секундерам, ибо со всех сторон их окружают враги, но  он  был  преисполнен
решимости выполнить приказ - любой ценой отнять у афгулов Жасмину  Дэви  и
доставить ее королю Ездигерду в качестве невольницы. Если же это  окажется
невыполнимым - отрубить ей голову, прежде чем умереть самому.
     Разумеется, обо всем это наблюдатели на гребне горы понятия не имели.
Но Конан беспокойно зашевелился.
     - Какого дьявола они угодили в ловушку? - вопросил он  у  окружающего
мира. - Я знаю, что они здесь делали - охотились за мной, псы! Совали  нос
в  каждую  долину,  и  угодили  в  западню,  прежде  чем  сообразили  это.
Несчастные глупцы! Они хорошо обороняются в ущелье, но долго  не  выстоят.
Когда туранцы затолкают их в эту котловину, они запросто их перебьют!
     Шум битвы, доносящийся  снизу,  стал  громче.  Яростно  обороняющиеся
афгулы в  узком  ущелье  на  короткий  миг  задержали  одетых  в  кольчуги
всадников, которые не могли бросить на них все свои силы.
     Конан мрачно нахмурился,  беспокойно  зашевелился,  положив  руку  на
рукоять оружия, и наконец отрывисто сказал:
     -  Дэви,  я  должен  спуститься  к  ним.  Я  найду  место,  где  тебе
спрятаться, пока я не вернусь. Ты говорила о своем королевстве...  Ну,  не
стану утверждать, что эти волосатые дьяволы мне как родные дети, но каковы
бы они ни были, это мои люди. Вождь  никогда  не  должен  предавать  своих
воинов, даже если они предали его первые.  Они  думают,  что  были  правы,
когда прогнали меня... А, дьявол, от меня не так-то просто  избавиться!  Я
по-прежнему вождь афгулов, и я это докажу! Я спущусь пешим в это ущелье.
     - А что со мной? - спросила Жасмина. - Ты силой  увез  меня  от  моих
людей. Что же, теперь ты  оставишь  меня  одну  умирать  в  горах,  а  сам
спустишься вниз и понапрасну отдашь свою жизнь?
     У Конана даже вены вздулись от напряжения.
     - Ты права, - беспомощно пробормотал он. - Один Кром знает,  что  мне
делать.
     Она немного повернула голову. Озадаченное выражение появилось  на  ее
прекрасном лице. Затем:
     - Слушай! - воскликнула она. - Слушай!
     Их слуха достигли слабые звуки фанфар. Они устремили взоры в глубокую
долину по левую руку от них, и уловили на ее противоположной стороне блеск
стали. Длинная цепь пик и полированных шлемов двигалась вдоль  по  долине,
блестя на солнце.
     - Всадники Вендии! - вскричала Жасмина.
     - Их тысячи, - пробормотал Конан. -  Давно  уже  войско  кшатриев  не
заходило так далеко в горы.
     - Они ищут меня! - воскликнула она. - Дай мне твою лошадь! Я  поскачу
к моим воинам! Горный гребень слева не так крут, и я  смогу  спуститься  в
долину. Спускайся к своим людям и продержитесь  еще  немного.  Я  направлю
свое войско на туранцев!  Мы  сокрушим  их!  Быстрее,  Конан!  Неужели  ты
пожертвуешь своими людьми ради собственной прихоти?
     Она посмотрела ему в глаза и увидела там бушующую  страсть,  подобную
неутолимому голоду степей и зимних лесов. И все же Конан покачал головой и
одним могучим прыжком соскочил с коня, отдав ей поводья.
     - Ты победила, - буркнул он. - Скажи же, скачи как дьявол!
     Жасмина развернулась и направила коня вниз по левому склону, а  Конан
помчался вдоль гребня, пока не достиг высокого обрыва над ущельем, где шло
сражение. Он спустился вниз по скалистой стене, как обезьяна, цепляясь  за
выступы и выемки, и наконец обрушился в свалку,  которая  кипела  в  устье
ущелья. Вокруг него свистели и лязгали клинки, ржали и поднимались на дыбы
кони, трепетали перья на шлемах в гуще окрашенных кровью тюрбанов.
     Едва его  ноги  коснулись  земли,  киммериец  испустил  боевой  клич,
подобный волчьему вою, схватился за украшенную золотом узду, увернулся  от
удара сабли и вонзил свой нож в сердце всадника. В следующий  миг  он  уже
был  в  седле,  выкрикивая  яростные  приказы  ошеломленным  афгулам.  Они
некоторое время глядели на него, разинув рты, но видя опустошение, которое
он  производит  вреди  врагов,  вновь  принялись  за  дело,   приняв   его
возвращение без разговоров. В этом  адском  хаосе  кровопролития  не  было
времени на вопросы и ответы.
     Всадники  в  остроконечных  шлемах  и  украшенных  золотом  кольчугах
клубились в устье ущелья,  размахивая  саблями.  Узкий  проход  был  забит
лошадьми и людьми. Воины сражались  грудь  в  грудь,  орудовали  короткими
клинками, пуская в ход сабли, как только появлялось место,  чтобы  нанести
удар. Если воин падал,  он  больше  не  поднимался,  затоптанный  копытами
лошадей. Здесь много значили  мощь  и  грубая  физическая  сила,  и  вождь
афгулов дрался за десятерых. В такие моменты людьми руководит привычка,  и
горцы, привыкшие видеть Конана во  главе,  воспрянули  духом,  хоть  и  не
доверяли ему.
     Но численное превосходство тоже играло свою роль.  Напирающие  задние
ряды туранской конницы теснили передних вглубь узкого ущелья, в сверкающие
зубы кривых афгульских сабель. Горцы медленно пятились, оставляя за  собой
горы трупов. Разя и убивая как бешеный, Конан все же  успел  почувствовать
леденящее сомнение - сдержит ли Жасмина свое слово?  Она  могла  встретить
своих воинов,  повернуть  на  юг  и  оставить  Конана  с  его  отрядом  на
растерзание.
     Но наконец, когда, казалось, прошли века этой  отчаянной  схватки,  в
долине снаружи послышался новый звук.  Он  перекрыл  звон  стали  и  вопли
умирающих. И  вот,  под  звуки  труб,  что  сотрясали  скалы,  пять  тысяч
всадников Вендии ударили по армии Секундерама.
     Удар расколол отряды туранцев, разметал их,  и  разбросал  их  жалкие
остатки по всей долине. В одно  мгновение  волна  отхлынула  из  ущелья  и
рванулась обратно. Образовался хаотический  водоворот  сражения.  Всадники
разворачивались и поодиночке или группами бросались в  бой.  Но  вот  эмир
упал с кшатрийской пикой  в  груди,  и  всадники  в  остроконечных  шлемах
повернули лошадей к выходу  из  ущелья,  нахлестывая  их  как  безумные  и
прорубая себе путь через лавину врагов, захлестнувшую их с тыла. В бегстве
они бросились врассыпную, а победители бросились врассыпную  в  погоне  за
ними. Битва рассеялась по всей долине. Беглецы и преследователи рассеялись
по склонам близ устья долины.  Оставшиеся  в  живых  афгулы  вырвались  из
ущелья и присоединились к погоне за врагами, приняв неожиданных  союзников
столь же безоговорочно, как  они  приняли  возвращение  своего  изгнанного
вождя.


     Солнце опускалось  за  дальние  вершины,  когда  Конан  в  изодранной
одежде, в кольчуге, пропитанной  кровью,  с  ножом,  по  которому  стекала
кровь, пересек усыпанное трупами поле сражения и оказался на гребне холма,
где Жасмина Дэви восседала на лошади в окружении аристократов.
     - Ты сдержала слово, Дэви, - проревел он. - Все же, клянусь Кромом, я
пережил скверные минуты в этом ущелье... Берегись!!!
     С неба спикировал стервятник невероятных размеров, огромными крыльями
сметая всадников с седел.
     Кривой и острый, как ятаган, клюв был нацелен на нежную шею Дэви.  Но
Конан оказался быстрее - короткая пробежка, тигриный прыжок, страшный удар
окровавленного ножа, - и стервятник испустил  ужасный  человеческий  крик,
заметался в воздухе и с высоты тысячи футов рухнул вниз, на  камни.  Когда
он падал,  судорожно  взмахивая  крыльями,  его  облик  изменился.  Вместо
громадной птицы в пропасть падал  человек  в  черном  одеянии,  беспомощно
раскинув руки в широких черных рукавах.
     Конан повернулся к Жасмине. В руке его все еще был окровавленный нож,
синие глаза горели, из многочисленных  ран  на  его  могучем  теле  капала
кровь.
     - Ты снова Дэви, - сказал он, со свирепой  ухмылкой  окинув  взглядом
расшитое золотом платье из тончайшей ткани, которое она  набросила  поверх
одежды горской девушки. Он не испытывал благоговения перед  толпой  знати,
окружавшей Жасмину.  -  Я  должен  поблагодарить  тебя  за  жизни  трех  с
половиной сотен моих негодяев, которые наконец-то убедились, что я  их  не
предавал. Ты вернула мне власть, и я снова могу строить планы завоеваний.
     - Я все еще должна тебе выкуп, - сказала Дэви, и ее темные глаза  при
взгляде на него засияли. - Я дам тебе десять тысяч золотых монет...
     Конан отмахнулся резким нетерпеливым жестом, стряхнул с ножа кровь  и
отправил оружие в ножны, а руки вытер о кольчугу.
     - Я сам соберу, что мне причитается, и сделаю это по-своему, - сказал
он. - Я получу выкуп в твоем дворце в Айодии, и со мной  придут  пятьдесят
тысяч воинов, чтобы убедиться, что весы точные.
     Дэви рассмеялась и натянула поводья.
     - А я встречу тебя на берегу Юмды с сотней тысяч войска!
     Его глаза засверкали свирепым восхищением и пониманием.  Отступив  на
шаг, Конан воздел руку жестом,  который  был  одновременно  признанием  ее
королевского достоинства, и указанием, что путь перед ней свободен.




                               Роберт ГОВАРД
                               Спрэг де КАМП

                              КИНЖАЛЫ  ДЖЕЗМА





                             1. КЛИНКИ ВО ТЬМЕ

     Гигант-киммериец  насторожился:  из   затененного   дверного   проема
послышались быстрые осторожные шаги. Конан повернулся  и  в  темноте  арки
увидел неясную высокую фигуру. Человек рванулся вперед. В  неверном  свете
киммериец  успел  разглядеть  бородатое,  искаженное   яростью   лицо.   В
занесенной руке блеснула сталь. Конан увернулся,  и  нож,  распоров  плащ,
скользнул по легкой кольчуге. Прежде чем убийца  вновь  обрел  равновесие,
Конан перехватил его за руку, вывернул ее  за  спину  и  железным  кулаком
нанес сокрушительный удар по шее врага. Без единого звука  человек  рухнул
на землю.
     Какое-то  время  Конан  стоял  над  распростертым  телом,  напряженно
вслушиваясь в ночные  звуки.  За  углом  впереди  он  уловил  легкий  стук
сандалий, едва  различимое  позвякивание  стали.  Эти  звуки  ясно  давали
понять,  что  ночные  улицы  Аншана  -   прямая   дорога   к   смерти.   В
нерешительности он до половины вытащил меч из ножен,  но,  пожав  плечами,
заспешил обратно, держась подальше от черных арочных провалов, глядящих на
него пустыми глазницами по обеим сторонам улицы.
     Он свернул на улицу пошире и несколько мгновений спустя уже  стучался
в дверь, над которой горел розовый фонарь. Дверь тут же отворилась.  Конан
шагнул вовнутрь отрывисто бросив:
     - Закрой, быстро!
     Огромный шемит, встретивший киммерийца, навесил тяжелый засов  и,  не
переставая накручивать на пальцы, колечки иссиня-черной бороды, пристально
посмотрел на своего начальника.
     - У тебя рубашка в крови! - пробурчал он.
     - Меня чуть не зарезали, - ответил Конан. - С убийцей  я  разделался,
но в засаде поджидали его дружки.
     Глаза шемита сверкнули, мускулистая волосатая рука легла на  рукоятку
трехфутового ильбарского кинжала.
     - Может быть, сделаем вылазку и перережем этих собак? -  дрожащим  от
ярости голосом предложил шемит.
     Конан покачал  головой.  Это  был  огромного  роста  воин,  настоящий
гигант, но, несмотря на мощь,  движения  его  были  легки,  как  у  кошки.
Широкая грудь, бычья шея и квадратные плечи говорили о силе и выносливости
варвара-дикаря.
     - Есть дела поважнее, - сказал он. - Это враги Балаша. Они уже знают,
что этим вечером я поцапался с царем.
     - Да ну! - воскликнул шемит. - Вот уже действительно черная весть.  И
что же сказал тебе царь?
     Конан взял флягу с вином и в несколько глотков осушил ее чуть  ли  не
наполовину.
     - А, Кобад-шах помешался на подозрительности, -  презрительно  бросил
он. - Так вот, сейчас очередь нашего друга Балаша. Недруги вождя настроили
против него царя, да только Балаш заупрямился. Он не  спешит  с  повинной,
потому что, говорит, Кобад замыслил насадить его голову на пику.  Так  что
Кобад приказал мне с козаками отправиться в Ильбарские  горы  и  доставить
ему Балаша - по возможности целиком, и в любом случае - голову.
     - Ну?
     - Я отказался.
     - Отказался?! - У шемита перехватило дух.
     - Конечно! За кого ты меня принимаешь? Я  рассказал  Кобад-шаху,  как
Балаш со своим племенем уберег нас от верной гибели, когда  мы  плутали  в
разгар зимы в Ильбарских горах. Мы  тогда  шли  к  югу  от  моря  Вилайет,
помнишь? И если бы не Балаш, нас наверняка перебили бы племена горцев.  Но
этот кретин Кобад даже не дослушал. Он принялся орать о своем божественном
праве, об оскорблении его царского величия презренным варваром и много там
еще чего. Клянусь, еще минута - и я запихнул бы его  императорский  тюрбан
ему в глотку!
     - Надеюсь, у тебя хватило ума не трогать царя?
     - Хватило, не трясись ты. Хотя я и сгорал от  желания  проучить  его.
Великий Кром! Убей, не пойму: как  это  вы,  цивилизованные  люди,  можете
ползать на брюхе перед меднолобым  ослом,  который  волей  слепого  случая
нацепил  на  голову  золотую  побрякушку  и,  взгромоздившись  на  стул  с
бриллиантами, мнит из себя невесть что!
     - Да потому что этот осел, как ты изволил выразиться, одним движением
пальца может содрать с нас кожу или  посадить  на  кол.  И  сейчас,  чтобы
избежать царского гнева, нам придется бежать из Иранистана.
     Конан допил из фляги вино и облизнул губы.
     - Я думаю, это лишнее. Кобад-шах  перебесится  и  угомонится.  Должен
ведь он понимать, что сейчас его армия уже не  та,  что  была  во  времена
расцвета империи. Сейчас его ударная сила - легкая кавалерия, то есть  мы.
Но все равно опала с Балаша не снята. Меня так и подмывает бросить  все  и
умчаться на север - предупредить его об опасности.
     - Неужто поедешь один?
     - Почему  бы  и  нет?  Ты  пустишь  слух,  будто  я  отсыпаюсь  после
очередного запоя. На все хватит нескольких дней, а потом...
     Легкий стук в дверь оборвал Конана  на  полуслове.  Киммериец  бросил
быстрый взгляд на шемита и, шагнув к двери, прорычал:
     - Кто там еще?
     - Это я, Нанайя, - ответил женский голос.
     Конан посмотрел на своего товарища.
     - Что за Нанайя? Ты не знаешь, Тубал?
     - Нет. А вдруг это их уловка?
     - Впустите меня! - вновь послышался жалобный голос.
     - Сейчас увидим, - тихо, но решительно  сказал  Конан,  и  глаза  его
блеснули. Он вытащил  из  ножен  меч  и  положил  руку  на  засов.  Тубал,
вооружившись кинжалом, встал по другую сторону двери.
     Резким движением Конан выдернул засов и распахнул дверь. Через  порог
шагнула женщина в наброшенной вуали, но тут же, слабо вскрикнув  при  виде
сверкающих в мускулистых руках клинков, подалась назад.
     В быстром, как молния, выпаде Конан повернул оружие - и  острие  меча
коснулось спины неожиданной гостьи.
     - Входите,  госпожа,  -  пробурчал  Конан  на  гирканском  с  ужасным
варварским акцентом.
     Женщина шагнула вперед. Конан захлопнул дверь и наложил засов.
     - Ты одна?
     - Д-да. Совсем одна...
     Конан стремительно выбросил вперед руку  и  сорвал  с  лица  вошедшей
вуаль. Перед ним стояла девушка - высокая, гибкая, смуглая. Черные  волосы
и изящные, точеные черты завораживали глаз.
     - Итак, Нанайя, что все это значит?
     - Я наложница из царского сераля... - начала она.
     Тубал присвистнул:
     - Только этого нам не хватало!
     - Дальше, - приказал Конан.
     Девушка вновь заговорила:
     - Я часто наблюдала за тобой сквозь узорную решетку, что  за  царским
троном,  когда  вы  с  Кобад-шахом  совещались  наедине.  Царю  доставляет
удовольствие,  когда  его  женщины  видят  своего   повелителя,   занятого
государственными делами. Обычно при решении важных вопросов нас в  галерею
не пускают, но этим вечерам евнух Хатритэ напился пьян  и  забыл  запереть
дверь, ведущую из  женской  половины  на  галерею.  Я  прокралась  туда  и
подслушала ваш разговор с шахом. Ты говорил очень резко.
     Когда ты ушел, Кобад прямо  кипел  от  ярости.  Он  вызвал  Хакамани,
начальника  тайной  службы,  и  приказал  тому,  не  поднимая  шума,  тебя
прикончить. Хакамани  должен  был  проследить,  чтобы  все  выглядело  как
обыкновенный несчастный случай.
     - Вот я доберусь до Хакамани, тоже устрою ему какой-нибудь несчастный
случай. - Конан скрипнул зубами. - Но к  чему  все  эти  церемонии?  Кобад
проявляет не больше щепетильности, чем прочие монархи, когда тем  приходит
охота укоротить на голову неугодного подданного.
     - Да потому что он хочет оставить у себя твоих  козаков,  а  если  те
прознают об убийстве, то непременно взбунтуются и уйдут.
     - Ну допустим. А почему ты решила меня предупредить?
     Большие темные глаза окинули его томным взглядом.
     - В гареме я погибаю от скуки. Там сотни женщин, и у царя до сих  пор
не нашлось для меня времени. С самого первого дня, едва увидев тебя сквозь
решетку, я восхищаюсь тобой. Я хочу, чтобы ты взял меня  с  собой,  -  нет
ничего хуже бесконечной, однообразной жизни сераля с его вечными интригами
и сплетнями. Я дочь Куджала, правителя Гвадира. Мужчины нашего  племени  -
рыбаки и мореходы. Наш народ  живет  далеко  к  югу  отсюда  на  Жемчужных
островах. На родине у меня был свой корабль. Я водила его сквозь ураганы и
ликовала, поборов стихии, а здешняя праздная жизнь в золотой клетке сводит
меня с ума.
     - Как ты очутилась на свободе?
     - Обычное дело: веревка и неохраняемое окно с выставленной  решеткой.
Но это не важно. Ты... ты возьмешь меня с собой?
     - Скажи ей - пусть возвращается в сераль, - тихо посоветовал Тубал на
смеси запорожского и гирканского с примесью еще полудюжины языков. - А еще
лучше - полоснуть ей по горлу и закопать в саду. Так царь нас, может, и не
станет преследовать, но ни за что не отступится, если прихватим трофей  из
его гарема. Как только до него дойдет,  что  ты  удрал  с  наложницей,  он
перевернет в Иранистане каждый  камень  и  не  успокоится,  пока  тебя  не
отыщет.
     Как видно, девушка не знала этого наречия,  но  зловещий,  угрожающий
тон не оставлял сомнений. Она задрожала.
     Конан оскалил зубы в волчьей усмешке.
     - Как раз наоборот, - сказал он. - У меня  аж  кишки  разболелись  от
мысли, что придется удирать из страны, поджав хвост. Но с таким заманчивым
трофеем - это все меняет дело! И  раз  уж  бегства  не  избежать...  -  Он
повернулся к Нанайе: - Надеюсь, ты понимаешь, что ехать  придется  быстро,
не по мощеной улице и не в  том  благопристойном  обществе,  которое  тебя
окружало.
     - Понимаю.
     -  А  кроме  того...  -  он  сузил  глаза,   -   я   буду   требовать
беспрекословного повиновения.
     - Конечно.
     - Хорошо. Тубал, поднимай наших псов. Выступаем  сразу,  как  соберем
вещи и оседлаем лошадей.
     Неясно бормоча что-то насчет недоброго предчувствия, шемит направился
во внутреннюю комнату. Там он потряс за плечо человека, спавшего на  груде
ковров.
     - Просыпайся, воровское семя! - ворчал он. - Мы едем на север.
     Гаттус, гибкий темнокожий заморанец, с трудом разлепил веки и, широко
зевая, сел.
     - Куда опять?
     - В Кушаф, что в Ильбарских горах, где мы провели зиму и где -  волки
Балаша наверняка перережут нам глотки!
     Гаттус, ухмыляясь, поднялся:
     - Ты не питаешь нежных чувств к кушафи, зато Конан с  ними  прекрасно
ладит.
     Тубал сдвинул брови и, ничего не ответив, с  гордо  поднятой  головой
вышел  через  дверь,  ведущую  в  пристройку.  Скоро  оттуда   послышались
проклятия и пофыркивание разбуженных людей.
     Минуло два часа. Внезапно неясные фигуры,  наблюдавшие  за  постоялым
двором снаружи, подались глубже в тень, ворота распахнулись  и  три  сотни
Вольных Братьев верхами, по двое в ряд выехали на улицу  -  каждый  вел  в
поводу вьючного мула и запасную лошадь. Люди всевозможных племен, они были
остатками той разгульной вольницы, что промышляла разбоем среди  степей  у
моря Вилайет. После того как царь Турана Ездигерд, собрав мощный кулак,  в
тяжелой битве, длившейся от восхода до заката, одолел  сообщество  изгоев,
они во главе с Конаном ушли на юг. В лохмотьях, умирающие с голоду,  воины
сумели добраться до Аншана. Но сейчас, облаченные в шелковые, ярких красок
шаровары, в заостренных шлемах искуснейших мастеров Иранистана,  увешанные
с головы до пят оружием, люди Конана являли собой весьма пеструю  картину,
говорившую скорее об отсутствии чувства меры, чем о богатстве.


     А тем временем во дворце царь Иранистана, сидя на троне, размышлял  о
серьезных вещах. Подозрительность до  того  источила  его  душу,  что  ему
повсюду мерещился заговор.  До  вчерашнего  дня  он  возлагал  надежды  на
поддержку Конана с его отрядом безжалостных  наемников.  Дикарю  с  севера
заметно не хватало  придворной  учтивости  и  манер,  но  он,  несомненно,
оставался верен своему  варварскому  кодексу  чести.  И  вот  этот  варвар
открыто отказывается выполнить  приказ  Кобад-шаха  -  схватить  изменника
Балаша и...
     Царь  бросил  случайный  взгляд  на  гобелен,  скрывающий  альков,  и
рассеянно подумал, что  вот,  должно  быть,  опять  поднимается  сквозняк,
потому  что  занавес  слегка  колыхнулся.  Затем  посмотрел  на  забранное
позолоченной решеткой окно - и весь похолодел! Легкие шторы на нем  висели
неподвижно. Но он же ясно видел, как шевельнулся занавес!
     Несмотря на невысокий рост и склонность к полноте, Кобад-шаху  нельзя
было отказать в мужестве. Не медля ни секунды, он подскочил к  алькову  и,
вцепившись в гобелен обеими руками, откинул в стороны  занавес.  В  черной
руке блеснуло лезвие, и убийца ударил кинжалом в грудь царя.  Дикий  вопль
прокатился по покоям дворца.  Царь  повалился  на  под  увлекая  за  собой
убийцу. Человек закричал, подобно дикому зверю, в его расширенных  зрачках
сверкнул огонь, лезвие только скользнуло по груди, открыв  спрятанную  под
одеждой кольчугу.
     Громкий крик ответил на  призывы  повелителя  о  помощи.  В  коридоре
послышались быстро приближающиеся шаги. Одной рукой царь схватил убийцу за
руку, другой - за горло. Но напрягшиеся мускулы  нападавшего  были  тверже
узлов стального троса.  Пока  убийца  и  его  жертва,  крепко  сцепившись,
катались по полу, кинжал, вторично отскочив от кольчуги, поразил короля  в
ладонь, в бедро и в руку. Под столь  свирепым  натиском  отпор  Кобад-шаха
начал ослабевать. Тогда убийца, схватив царя за горло,  занес  кинжал  для
последнего удара, но в этот миг, подобно разряду молнии, что-то блеснуло в
свете ламп, железные пальцы на горле разжались, и огромный  чернокожий,  с
раскроенным до зубов черепом, рухнул на мозаичный пол.
     - Ваше  величество!  -  Над  Кобад-шахом  высилась  массивная  фигура
Готарзы, капитана королевской гвардии, его лицо под длинной черной бородой
было смертельно-бледным. Пока повелитель располагался на  диване,  Готарза
рвал на полосы занавески, чтобы перевязать раны Кобад-шаха.
     - Смотри! - вдруг еле слышно произнес царь, вытянув  вперед  дрожащую
руку. - Кинжал! Великий Асура! Что это?!
     Кинжал лежал возле  руки  мертвеца,  клинок  блестел  точно  в  лучах
солнца, - необычное оружие, с волнистым  лезвием,  по  форме  напоминавшим
огненный язык. Готарза всмотрелся - и выругался, пораженный.
     - Огненный кинжал! - выдохнул Кобад-шах. -  Такими  же  убили  владык
Турана и Вендии!
     - Знак Невидимых! -  прошептал  Готарза,  с  тревогой  вглядываясь  в
зловещий символ древнего культа.
     Дворец быстро наполнялся шумом. По  коридору  бежали  рабы  и  слуги,
громко спрашивая друг у друга, что случилось.
     - Закрой дверь! - приказал царь. - Пошли за  дворцовым,  управляющим,
больше никого не впускай!
     - Но, ваше величество,  вам  нужен  лекарь,  -  попробовал  возразить
капитан. - Раны не опасны, но, возможно, кинжал отравлен.
     - Не сейчас - после. Интересно... Кем бы он ни был,  ясно  одно:  его
подослали мои враги. Великий Асура! Значит, джезмиты  приговорили  меня  к
смерти! - Ужасное открытие поколебало мужество властителя. -  Кто  охранит
меня от змеи в постели, ножа предателя или яда в кубке вина? Правда,  есть
еще этот варвар Конан, но даже ему, после того  как  он  посмел  перечить,
даже ему я не могу доверить свою  жизнь...  Готарза,  пришел  управляющий?
Пусть войдет. - Показался тучный человечек. - Ну, Бардийя, -  обратился  к
нему царь. - Какие новости?
     - О ваше величество, что здесь случилось? Смею надеяться...
     - Сейчас не важно, что случилось со мной, Бардийя. По глазам  вижу  -
ты что-то знаешь. Итак?
     - Козаки во главе с Конаном покинули  город.  Страже  Северных  ворот
Конан сказал, что  отряд  выступает  по  вашему  приказу,  чтобы  схватить
изменника Балаша.
     - Хорошо. Как видно,  варвар  раскаялся  в  своей  наглости  и  хочет
загладить вину. Дальше.
     - Хакамани хотел схватить Конана на улице, по пути к  дому,  но  тот,
убив его человека, бежал.
     - Тоже неплохо. Отзови Хакамани до тех пор, пока все окончательно  не
прояснится. Еще что-нибудь?
     - Одна из женщин сераля - Нанайя, дочь Куджала, сегодня ночью  бежала
из дворца. Найдена веревка, по которой она спустилась из окна.
     Кобад-шах исторг из груди дикое рычание.
     - Наверняка она  сбежала  с  этим  подонком  Конаном!  Слишком  много
совпадений! И, должно быть, он как-то связан с  Невидимыми.  Иначе  почему
мне подослали джезмита сразу после ссоры с киммерийцем? Скорее  всего,  он
же и подослал. Готарза, подними королевскую гвардию и скачи  за  козаками.
Принеси мне голову Конана, иначе поплатишься своей! Возьми по меньшей мере
пятьсот воинов. С наскока варваров не одолеть: в бою они свирепы и отлично
владеют любым оружием.
     Готарза  поспешил  исполнить  приказание,  а  царь,  повернувшись   к
управляющему, сказал:
     - А сейчас, Бардийя, принеси пиявок. Готарза прав: похоже, клинок был
отравлен.


     После бегства из Аншана прошло три дня. Скрестив ноги, Конан сидел на
земле в том месте, где тропа, замысловатой петлей перевалив  через  горный
кряж, выходила к склону, у подножия которого раскинулось селение Кушаф.
     - Я встану между тобой и смертью, - говорил варвар человеку, сидящему
напротив, - так же, как это сделал ты, когда твои горные волки едва нас не
перерезали.
     Его собеседник в раздумье подергал  бороду  в  бурых  пятнах.  В  его
могучих плечах  и  мощной  груди  угадывалась  исполинская  сила,  волосы,
местами тронутые  сединой,  говорили  о  жизненном  опыте.  Общую  картину
дополнял широкий пояс, ощетинившийся рукоятками кинжалов и коротких мечей.
Это был сам Балаш, вождь местного племени  и  правитель  Кушафа,  а  также
прилегающих к нему деревень. Несмотря на столь высокое положение, его речь
звучала просто и сдержанно.
     - Боги покровительствуют тебе! И все же никто не  избегнет  поворота,
за которым ему уготована смерть.
     - За свою жизнь надо или драться, или спасаться бегством. Человек  не
яблоко, чтобы спокойно ждать, пока кто-то не сорвет его и не  съест.  Если
думаешь, что еще можно поладить с царем, отправляйся в Аншан.
     - У меня слишком много врагов при дворе. Они вылили в уши  повелителя
бочку лжи, и тот не станет меня слушать. Меня просто  повесят  в  железной
клетке на съедение коршунам. Нет, я не пойду в Аншан.
     - Тогда ищи  для  племени  другие  земли.  В  здешних  горах  хватает
закоулков, куда не добраться даже царю.
     Балаш бросил взгляд вниз, на селение, окруженное стеной  из  камня  и
глины, с башнями через равные промежутки. Его тонкие  ноздри  расширились,
глаза зажглись темным пламенем, как у орла над гнездом с орленком.
     - Клянусь Асурой, нет! Мой народ живет здесь со времен Барама.  Пусть
царь правит у себя в Аншане, здесь повелитель - я!
     - Кобад-шах с таким же успехом может править и Кушафом,  -  проворчал
сидящий на корточках за спиной Конана Тубал. Гаттус сидел слева.
     Балаш перевел взгляд на восток, где  уходящая  тропа  терялась  между
скал. На их вершинах ветер рвал куски белой ткани - одежду лучников,  день
и ночь стерегущих проход в горах.
     - Пусть приходит, - сказал Балаш. - Мы перекроем горные тропы.
     - Он  приведет  с  собой  десять  тысяч  тяжеловооруженных  воинов  с
катапультами и осадными машинами, - возразил  Конан.  -  Он  дотла  сожжет
Кушаф и увезет в Аншан твою голову.
     - Пусть будет что будет, - ответил Балаш.
     Конан с трудом подавил волну гнева, вызванную тупым фатализмом  этого
человека. Все инстинкты деятельной  натуры  киммерийца  восставали  против
философии пассивного ожидания.  Но  поскольку  он  с  отрядом  оказался  в
западне, пришлось смолчать. Он лишь не мигая смотрел  на  запад,  где  над
пиками висело солнце - огненный шар на ярко-синем небе.
     Указав на селение, Балаш перевел разговор на другую тему:
     - Конан, я хочу тебе кое-что показать. В той полуразвалившейся хижине
снаружи стены лежит мертвец.  Таких  людей  в  Кушафе  никогда  прежде  не
видели. Даже после смерти в этом теле есть что-то таинственное, злое.  Мне
даже кажется, что это не человек вовсе, а демон. Идем.
     Он зашагал вниз по тропе, рассказывая на ходу:
     - Мои воины наткнулись на  него,  лежащего  у  подножия  скалы.  Было
похоже, что он или упал с вершины, или его  оттуда  сбросили.  Я  приказал
перенести его в селение, но по пути он умер. В забытьи все пытался  что-то
сказать, но его наречие нам незнакомо. Воины решили,  что  это  демон,  и,
полагаю, тому есть причины.
     На расстоянии дневного перехода к югу, в горах,  таких  бесплодных  и
неприступных, что в них не прижился и горный козел, лежит страна,  которую
мы зовем Друджистан.
     - Друджистан! - эхом отозвался Конан. - Страна демонов!
     - Да. Там, среди скал и ущелий, таится Зло.  Осторожный  обходит  эти
горы стороной. Местность кажется  безжизненной,  но  кто-то  там  все-таки
обитает - люди или духи, не знаю. Иногда на  тропах  находят  тела  убитых
путников, случается, во время переходов пропадают женщины и дети - это все
работа демонов. Не однажды, заметив неясную тень, мы бросались  в  погоню,
но каждый раз путь преграждали отвесные гладкие скалы, сквозь которые  под
силу пройти  только  порожденьям  ада.  Иногда  эхо  доносит  до  нас  бой
барабанов или громоподобное рычание. От этих звуков сердца  храбрейших  из
мужчин обращаются в лед. В  моем  народе  живет  старая  легенда,  которая
гласит, что тысячи лет назад повелитель упырей Урра построил в  тех  горах
волшебный город  под  названием  Джанайдар  и  что  призраки  Урры  и  его
подданных до сих пор  обитают  среди  городских  развалин.  По  другой  же
легенде, тысячу лет назад вождь ильбарских горцев повелел отстроить  город
заново, чтобы превратить его в свою крепость. Работы шли уже полным ходом,
но в одну ночь и вождь, и его подданные исчезли, и  с  тех  пор  никто  их
больше не видел...
     Тем временем они  подошли  к  хижине.  Балаш  распахнул  покосившуюся
дверь,  и   через   минуту   все   четверо,   наклонившись,   разглядывали
распростертое на грязном полу тело.
     Внешность   покойного   и   впрямь   была   необычной,    а    потому
настораживающей, - внешность чужака. Коренастая фигура с  широким  плоским
лицом и узкими раскосыми глазами, кожа цвета темной меди -  все  указывало
на выходца из Кхитая.
     Жесткие, в запекшейся крови черные волосы на затылке и  неестественно
вывернутые конечности указывали на множество переломов.
     - Ну, разве он не похож на порождение Зла? - спросил Балаш.
     - Это не демон, - ответил Конан, - хотя при жизни в нем, может  быть,
и было что-нибудь такое. Он кхитаец -  выходец  из  страны,  расположенной
далеко на востоке от Гиркании, за горами, пустынями  и  джунглями,  такими
обширными, что в - них затеряется и дюжина Иранистанов. Я проезжал по  тем
землям, когда служил у короля Турана. Но каким ветром этого парня  занесло
к нам? Трудно сказать...
     Внезапно его глаза сверкнули, и  он  сорвал  с  мертвеца  запачканную
кровью  накидку.  Их  глазам  открылась  шерстяная   рубашка,   и   Тубал,
заглядывающий Конану через плечо, не смог сдержать возгласа удивления:  на
рубашке,  вышитый  пурпуровыми  нитками,   виднелся   необычный   знак   -
человеческая рука, сжимавшая рукоять кинжала с волнистым лезвием.  Рисунок
был такого насыщенного  цвета,  что  на  первый  взгляд  казался  кровавым
пятном.
     - Кинжал Джезма! - прошептал Балаш, отпрянув от этого символа  смерти
и разрушения.
     Все посмотрели на Конана,  который  пристально  разглядывал  зловещую
эмблему. Необычное зрелище пробудило в нем смутные воспоминания, и сейчас,
напрягая память, он пытался по отдельным  штрихам  восстановить  целостную
картину древнего культа поклонения Злу. Наконец, повернувшись  к  Гаттусу,
он сказал:
     - Когда я промышлял в Заморе воровством, то, помню, слышал краем  уха
о каком-то культе джезмитов, пользующихся таким  символом.  Ты  заморанец,
может быть, знаешь о нем?
     Гаттус пожал плечами.
     - Есть  много  культов,  которые  своими  корнями  уходят  в  далекое
прошлое, к временам до Великого потрясения. Правители немало  потрудились,
чтобы выкорчевать их,  но  каждый  раз  те  прорастали  вновь.  Знаю,  что
Невидимые, или, как их еще называют, сыны Джезма, исповедуют один из таких
культов, но больше мне нечего сказать. Я всегда предпочитал  держаться  от
таких дел подальше.
     Тогда Конан обратился к Балашу:
     - Твои люди могут проводить меня к месту, где нашли его?
     - Конечно. Но это  дурное  место,  в  ущелье  Призраков,  на  границе
Друджистана, и я бы...
     - Хорошо. Сейчас всем спать. Выступаем на рассвете.
     - В Кешан? - Балаш вскинул брови.
     - Нет. В Друджистан.
     - Неужели ты всерьез считаешь, что...
     - Я ничего не считаю... пока.
     - Отряд идет с нами? - спросил Тубал. - Лошади сильно измотаны.
     - Нет. Лошади пусть отдыхают. Со мной пойдут  лишь  Гаттус  и  ты.  В
проводники возьмем одного из воинов клана. За начальника остается  Кодрус.
И передай ему, что, если в мое отсутствие наши псы  начнут  лапать  женщин
Кушафа, я разрешаю снести пару-другую голов.



                           2. СТРАНА ЧЕРНЫХ ГОР

     Неровный, в  горных  вершинах  горизонт  уже  укрыли  сумерки,  когда
проводник натянул поводья. Скалистая земля перед путниками была  разорвана
глубоким каньоном. По ту сторону громоздились мрачные вершины, черные пики
остриями вонзались в небо, повсюду изломы и провалы -  невообразимый  хаос
черного камня.
     - Отсюда начинается Друджистан, -  сказал  проводник.  -  Это  ущелье
Призраков. За ним лежит страна Смерти и Ужаса. Дальше я не пойду.
     Конан кивнул. Его глаза пытались отыскать в изрезанном склоне  тропу,
ведущую на дно каньона. Вот уже много миль они шли по заброшенной  древней
дороге, но местами казалось, что в последнее время ею пользовались.
     Конан огляделся. Рядом с ним стояли Тубал, Гаттус, проводник и Нанайя
- бывшая наложница гарема Кобад-шаха. Девушка упросила взять ее  с  собой,
потому что, как  она  заявила,  ей  страшно  оставаться  одной,  вдали  от
киммерийца, среди племени дикарей, чьего наречия она не понимает. За время
бегства из Аншана, несмотря на все тяготы пути, Конан не услышал от нее ни
слою жалобы и потому согласился с ее доводами.
     - Сами видите, - снова заговорил проводник, - по дороге  снова  ходят
демоны.  Этим  путем  они  выбираются  из  своей  Черной  страны,  им   же
возвращаются обратно. Но люди, ушедшие  за  ущелье,  не  возвращаются  уже
никогда.
     Тубал презрительно усмехнулся.
     - На что демонам тропа? У них же  крылья,  они  летают,  как  летучие
мыши!
     - Когда демоны принимают человеческий облик, то ходят,  как  люди,  -
ответил проводник.  Он  указал  на  крутую  скалистую  гряду,  за  которой
терялась тропа. - У подножия этой гряды мы и нашли человека,  которого  ты
назвал кхитайцем. Я думаю, его братья-демоны что-то с ним  не  поделили  и
сбросили со скалы.
     - А может быть, он карабкался вверх и сорвался, - проворчал Конан.  -
Кхитайцы - жители пустынь, они не привыкли  лазить  по  горам.  От  вечной
жизни в седле их ноги стали  кривыми  и  ослабели.  Такой  легко  может  и
оборваться.
     - Конечно, если он - человек, - ответил проводник.  -  Но...  Великий
Асура!
     Спутники  Конана  так  и  подскочили  на  месте,   а   проводник,   с
расширенными от ужаса глазами, схватился  за  лук.  Откуда-то  с  юга,  со
стороны черных пиков до них донесся ни на что не похожий  звук  -  резкое,
злобное рычание, эхом прокатившееся по горам.
     - Голоса демонов! - в страхе воскликнул проводник, так  резко  дернув
повод что его лошадь с пронзительным ржанием подалась  назад.  -  Заклинаю
именем Асуры - уйдем отсюда! Оставаться здесь - безумие!
     - Если трусишь отправляйся обратно в свою деревню! - сказал Конан.  -
Я еду дальше. - На самом же деле от этих проявлений сверхъестественных сил
по спине киммерийца пробежали мурашки, но  он  не  хотел  показывать  вида
перед своими спутниками.
     - Один, без отряда? Ты сумасшедший! Пошли хотя бы за своими людьми!
     Глаза Конана сузились, как у волка при виде добычи.
     - Не сейчас. Для разведки чем меньше людей, тем лучше. Я полагаю,  на
эту страну демонов стоит взглянуть поближе. Кто  знает,  вдруг  она  потом
пригодится как опорный пункт. - Он  повернулся  к  Нанайе.  -  Тебе  лучше
вернуться в селение.
     На глаза девушки навернулись слезы.
     - Не прогоняй меня, Конан! - дрожащим голосом вымолвила  она.  -  Эти
дикари, эти горцы... они надругаются надо мной!
     Конан окинул взглядом ее крепкое гибкое тело с развитой мускулатурой.
     - Пожалуй, если кто и решится на это,  ему  прежде  придется  изрядно
потрудиться, - сказал он. - Ладно, будь по-твоему, и не говори потом,  что
я тебя не отговаривал.
     Проводник повернул низкорослую лошадку и крикнул через плечо:
     - Балаш прольет немало слез! В Кушафе все взвоют от горя! Ай-а! Ай-а!
     Он ударил  пятками  в  бока  лошади,  и  его  насмешливые  причитания
потонули в стуке копыт о каменистую  тропу.  Еще  мгновение  -  и  всадник
пропал за скалой.
     - Беги, трусливый шакал! - завопил ему  вслед  Тубал.  -  Мы  повяжем
твоих демонов и за хвосты притащим в Кушаф! - Но только  всадник  скрылся,
он замолчал.
     - Ты прежде слышал что-нибудь подобное? - спросил Конан Гаттуса.
     Заморанец кивнул:
     - Да. В горах, где до сих пор поклоняются Злу.
     Не говоря ни слова, Конан тронул поводья. В неприступной Патении  ему
тоже  доводилось  слышать  рычание,  которое  жрецы  Эрлика  выдували   из
десятифутовых бронзовых труб.
     Тубал фыркнул, как носорог. Он никогда не слышал этих труб, а потому,
прежде чем спускаться по крутому склону прямо в сумерки  на  дно  каньона,
втиснул свою лошадь между лошадями товарищей. Потом резко сказал:
     - Итак, Конан, эти двуличные  собаки  из  Кушафа,  способные  во  сне
перерезать  гостю  горло,  добились  чего  хотели:  заманили  нас  в  свою
проклятую страну демонов. Что думаешь делать?
     Все это смахивало на ворчание старого пса  при  виде  того,  как  его
хозяин ласкает другую собаку - порезвей и помоложе. Конан наклонил голову,
чтобы скрыть усмешку.
     - На ночь остановимся в ущелье. Лошади слишком устали, чтобы идти  по
камням, да еще ночью. К делу приступим завтра.
     Я думаю, где-то в горах, за ущельем, у Невидимых должен быть  лагерь.
Вряд ли в соседних с Черной страной горах найдется селение,  расположенное
ближе Кушафа, а от него сюда целый день нелегкого пути. Кочующие  племена,
опасаясь воинственных соплеменников Балаша, обходят эти места стороной,  а
те слишком суеверны, чтобы самим обследовать горы  за  ущельем  Призраков.
Так что Невидимые могут уходить и  возвращаться  без  особого  риска  быть
замеченными. Я пока не решил, что мы предпримем дальше. Но уверен в одном:
отныне наша судьба на кончиках пальцев богов.


     Спустившись в каньон, они увидели, что тропа, петляя  среди  каменных
завалов,  ведет  дальше  по  ложу  и  сворачивает  в  глубокую  расселину,
выходившую в каньон с юга. Южная стена была гораздо выше и круче северной.
Она, словно застывший вал,  черной  громадой  взметнулась  вверх,  местами
прерываясь узкой расселиной - входом в ущелье.
     Конан свернул вслед за тропой и, доехав до первого поворота, заглянул
за каменный  выступ.  Зажатое  между  отвесными  стенами,  ущелье  хранило
настороженное молчание. Извиваясь  подобно  змеиному  следу,  оно  уходило
дальше - во мрак.
     - Это наша дорога на завтра,  -  сказал  Конан.  Его  спутники  молча
кивнули, и все четверо  выехали  из  ущелья  в  главный  каньон,  где  еще
держался  свет.  В  гнетущей  тишине  цоканье  лошадиных  копыт   казалось
непривычно громким.
     В нескольких десятках шагов от  ущелья,  откуда  путники  только  что
выехали,  находилось  другое,  поуже.  На  его  каменистом  ложе  не  было
признаков тропы,  и  оно  сужалось  так  резко,  что  наверняка  кончалось
тупиком.
     Где-то посередине, у северной стены, в  выщербленной  временем  скале
образовалось естественное углубление, в котором бил крошечный родничок. За
ним, в скалистой нише, напоминавшей пещеру, росла скудная  жесткая  трава.
Там Конан и решил привязать уставших лошадей, а лагерь  разбить  у  ключа.
Поужинали  вяленым  мясом  -  огонь  не  разводили,  чтобы  не  привлекать
враждебных глаз.
     Конан выставил посты в двух местах: Тубал должен был вести наблюдение
к западу от лагеря, у входа в  узкое  ущелье,  а  Гаттус  получил  пост  у
восточного, куда сворачивала тропа. Если бы враг проходил по  каньону  или
крался ущельем, он неминуемо наткнулся бы на бдительных стражей.
     Каньон быстро заполняла тьма. Казалось, она  стремительными  потоками
стекает с горных вершин, выползает из узких ущелий. Звезды -  равнодушные,
холодные - замерцали в ночном небе. Над незваными гостями  нависли  хмурые
вершины изломанных гор. Засыпая, Конан  вяло  подумал,  свидетелями  каких
ужасных человеческих драм могли оказаться эти вершины за тысячи тысяч лет.


     Несмотря  на  долгое  общение  с  цивилизацией,  Конан  не   растерял
природных инстинктов дикаря. Заслышав во сне крадущиеся  шаги,  он  открыл
глаза и, припав к земле, сжав в руке меч, приготовился к бою.  Но  тревога
оказалась  ложной  -  над  ним,  едва  различимая  во  мраке,  возвышалась
массивная фигура шемита.
     - В чем дело? - недовольным голосом пробормотал Конан.
     Тубал опустился на колени. За его  спиной,  невидимые  в  тени  скал,
беспокойно переступали лошади. И прежде чем Тубал  открыл  рот,  киммериец
кожей почувствовал разлитую в воздухе угрозу.
     Тубал зашептал ему в ухо:
     - Гаттус убит, женщина пропала! По ущелью крадется Смерть!
     - Что?
     - Гаттус лежит у расселины  с  перерезанной  глоткой.  Я  услышал  со
стороны восточного ущелья хруст камешков,  но  решил  тебя  не  будить,  а
тихонько подкрался туда и увидел Гаттуса - на камнях, в крови. Похоже,  он
умер внезапно, не успев  поднять  тревоги.  Я  ничего  не  заметил,  а  из
расселины не донеслось ни звука. Тогда  я  поспешил  обратно  и  не  нашел
Нанайи. Демоны Черных гор, ничем не выдав себя,  убили  одного  из  нас  и
унесли другого! Я  чувствую  затаившуюся  Смерть!  Великий  Асура!  Это  и
вправду ущелье Призраков!
     Конан бесшумно поднялся на колено: чувства предельно  обострены,  все
тело - комок  нервов  и  мускулов.  Внезапная  смерть  всегда  бдительного
заморанца и таинственное похищение женщины отдавали чем-то жутким.
     - Разве можно бороться с демонами? - снова зашептал шемит. - Давай-ка
лучше к лошадям и...
     - Тихо! Слушай!
     Откуда-то донеслись едва слышные шаги. Конан поднялся, вглядываясь  в
темноту.  Вот  от  стены  отделились  неясные  тени  и,  крадучись,  стали
приближаться. Левой рукой Конан вытащил нож. Тубал, сжав рукоятку длинного
ильбарского кинжала, застыл рядом - безмолвный, напрягшийся,  как  волк  в
западне.
     Все ближе, ближе цепочка теней:  вот  она  растянулась,  охватывая  с
обеих сторон. Конан и шемит сделали несколько шагов назад пока не уперлись
спинами в каменную стену - мера против возможного окружения.
     Атака была стремительна: мягкое быстрое шлепанье босых  ног,  тусклый
блеск стали в неверном свете звезд. Конан едва различал нападавших -  лишь
смутные силуэты да мерцание стали. Нанося удары,  увертываясь,  он  больше
полагался на природное чутье, чем на слух и зрение.
     Первого, кто оказался в пределах досягаемости его  меча,  Конан  убил
одним ударом. Увидев, что таинственные  тени  -  всего  лишь  люди,  Тубал
исторг из груди низкое рычание и  со  всей  яростью  обрушился  на  врага.
Взмахи  его  тяжелого  трехфутового  кинжала  производили   среди   врагов
опустошительное действие. Бок о бок, спиной  к  отвесной  скале,  приятели
могли не опасаться нападения с тыла или флангов.
     Сталь звенела о сталь, высекая искры. То и дело раздавался звук,  как
в мясной лавке, когда секач в руках мясника разрубает мясо и  кости.  Люди
пронзительно вскрикивали,  в  перерезанных  глотках  булькала  кровь,  под
ногами хрипели раненые и умирающие.  Несколько  мгновений  людской  клубок
колыхался, как бы перемалывая сам себя. Однако постепенно чаша весов стала
склоняться на  сторону  двоих,  у  стены.  Во  тьме  оба  видели  не  хуже
нападавших, в единоборстве неизменно брали верх, к тому же знали,  что  их
клинки   поражают   только   врагов,    последним    мешала    собственная
многочисленность: опасения, что в пылу схватки они  могут  задеть  своего,
сковывали их движения.
     Конан наклонил голову раньше, чем заметил взмах  меча.  Его  ответный
удар пришелся по стальной полосе. Не пытаясь прорубить броню, он  полоснул
по открытому бедру, и враг упал. На его место ту  же  заступил  другой,  и
пока Конан разделывался с  этим,  упавший  на  локтях  прополз  вперед  и,
привстав на здоровое колено, ударил ножом. Киммерийца спасла кольчуга. Нож
в левой руке Конана отыскал горло врага, и на  ноги  киммерийца  пролилась
струя горячей крови. И  вдруг  натиск  иссяк.  Отхлынув,  нападавшие,  как
призраки, растаяли во тьме.
     Стало чуть светлее. Над восточным краем каньона  серебряной  полоской
лежал слабый свет - всходила луна.
     Тубал, точно волк, вывалив язык, погнался за отступавшими тенями, его
борода была забрызгана кровью, в уголках рта выступила пена. Он споткнулся
о труп и, прежде чем сообразил, что перед ним  мертвец,  с  дикой  яростью
вонзил в него клинок. Конан настиг шемита и схватил за руку.  В  бешенстве
Тубал едва не сбил варвара с ног.
     - Угомонись ты! - зарычал на него  Конан.  -  Или  хочешь  угодить  в
западню?
     От этих слов к Тубалу вернулась его волчья осторожность. Оба бесшумно
заскользили за  неясными  тенями,  одна  за  другой  исчезавшими  а  пасти
восточной  расселины.  Добежав  до   нее,   преследователи   остановились,
пристально всматриваясь в черный провал. Где-то  далеко  впереди  слышался
удаляющийся хруст камешков под чьими-то  ногами.  Конан  весь  подобрался,
точно пантера при виде дичи.
     - Псы удирают, - тихо сказал Тубал. - Погонимся дальше?
     Конан покачал головой. Нанайя в плену, и он не может  позволить  себе
сломя голову броситься в погоню по этому  темному,  извилистому  коридору,
где за каждым поворотом  их  может  подстеречь  засада,  а  значит,  почти
неминуемая смерть.
     Они вернулись в лагерь, к лошадям, совершенно обезумевшим от  густого
запаха свежепролитой крови.
     - Когда луна поднимется высоко и  зальет  каньон  своим  светом,  они
нашпигуют нас стрелами, не выходя из расселины.
     - Придется рискнуть,  -  проворчал  Конан.  -  Будем  надеяться,  что
стрелки из них неважные.


     В полном молчании они опустились на корточки в  тени  скал.  По  мере
того как каньон  заливал  призрачный  лунный  свет,  проступали  очертания
валунов, уступов, стен. Ни один звук не  нарушал  царящей  вокруг  тишины.
Затем при бледном свете Конан посмотрел на  четырех  мертвецов,  брошенных
врагом во время бегства. Тубал вгляделся в застывшие бородатые лица...
     - Шабатийцы! - тихо воскликнул он. - Почитатели Зла!
     -  Не  удивительно,  что  они  подкрались  неслышно,  как  кошки,   -
пробормотал  Конан.  Проезжая  как-то  по  Шему,  ему  доводилось  слышать
рассказы  о  сверхъестественной  способности  сторонников  этого  древнего
отвратительного культа подбираться к жертвам без малейшего шороха. В своих
мрачных храмах, выстроенных в честь проклятого богами и людьми Шабата, эти
люди поклонялись своему идолу - золотому  Павлину.  -  Интересно,  что  им
здесь понадобилось? Ведь их родина Шем. Что ж, поглядим... Ого!
     Конан распахнул на одном из трупов накидку. На полотняной  куртке  на
широкой груди шабатийца кровавым цветом полыхала эмблема - рука, сжимавшая
кинжал с лезвием в форме языка пламени. Тубал откинул туники с остальных -
у всех на рубашках был вышит кулак и нож. Шемит спросил:
     - Что это за культ Невидимых, если он притягивает людей  из  ближнего
Шема, и из Кхитая, за тысячи миль отсюда?
     - Вот это я и хочу выяснить, - ответил Конан.
     Они помолчали. Затем Тубал поднялся и сказал:
     - Теперь куда?
     Конан указал на цепочки следов, алевших на голых камнях.
     - Вот наша путеводная нить.
     Пока Тубал вытирал с клинка кровь и  вкладывал  его  в  ножны,  Конан
обмотал вокруг пояса длинную прочную бечевку с тремя спаянными крюками  на
конце. В свою бытность вором он частенько пускал в  ход  это  орудие.  Тем
временем луна поднялась еще  выше  и  высветила  узкую  серебряную  полосу
посередине каньона.
     Избегая прямого света, они приблизились  к  устью  ущелья.  Ни  звона
спущенной тетивы, ни свиста дротика, ни таинственных теней за  скалами,  -
тихо. На камнях отчетливо виднелась  дорожка  из  кровавых  пятен:  должно
быть, шабатийцы уносили тяжелораненых с собой.
     Лошадей оставили в лагере. Конан полагал,  что  враги  также  уходили
пешими, а кроме того, проход был настолько узок и загроможден камнями, что
в случае внезапной схватки всадник оказался бы в невыгодном положении.
     У каждого поворота они ожидали засады, но цепочка кровавых следов  не
прерывалась, и никто не заступал дорогу. Пятна крови заметно поредели,  но
и этих было довольно, чтобы не сбиться с пути.
     Конан прибавил шагу:  он  очень  надеялся,  что  раненые  и  пленница
замедлят бегство врага. Скорее всего,  Нанайя  все  еще  жива,  иначе  они
наткнулись бы на ее труп.
     Ущелье стало подниматься, сузилось, снова  расширилось,  пошло  вниз,
сделало поворот и вышло в другой каньон, протянувшийся с востока на запад.
Этот оказался шириной в несколько  сот  футов.  След,  напрямую  пересекая
открытое пространство, вел к монолитной южной стене и там обрывался.
     - Кажется, эти трусливые псы из Кушафа не соврали: след обрывается  у
скалы, а через нее перелетит разве что птица.
     Конан остановился, озадаченный.  Приметы  древней  дороги  потерялись
давно - еще в ущелье Призраков. Но шабатийцы наверняка прошли этим  путем.
Киммериец окинул стену внимательным взглядом - каменная глыба  взметнулась
в небо на сотни футов. Прямо  над  ним,  на  высоте  футов  пятнадцати,  в
результате  выветривания  породы  в  стене  образовался  небольшой  выступ
шириной три и длиной шесть-семь шагов.  На  первый  взгляд  это  мало  что
значило, но где-то  посередине,  между  землей  и  выступом,  острый  глаз
варвара различил на камне темное пятно.
     Конан размотал с пояса  веревку.  Затем,  раскрутив,  послал  тяжелый
конец вверх. Крюк впился в камень на краю выступа. С проворством, с  каким
обычный человек взбирается по лестнице,  Конан  полез  по  тонкой  гладкой
нити. Добравшись до пятна, он довольно хмыкнул - вне всяких сомнений,  это
была кровь. Должно быть, ее оставил раненый, когда его поднимали в петле к
выступу.
     Внизу Тубал, переминаясь с ноги на ногу, пытался  разглядеть  получше
выступ, словно опасаясь затаившихся убийц. Но когда  Конан  показался  над
краем, площадка оказалась пуста.
     Он поднялся на  выступ,  и  сразу  в  глаза  ему  бросилось  тяжелое,
невидимое снизу бронзовое кольцо в стене. От частого  употребления  металл
блестел. Край выступа, площадка - все было густо  измазано  кровью.  Здесь
стена уже не казалась монолитной. Но  варвар  заметил  еще  кое-что:  едва
различимые кровавые отпечатки пальцев на скале.  Он  тщательно  исследовал
все щели, затем приложил свою ладонь к кровавому отпечатку,  нажал.  Часть
стены бесшумно ушла в сторону. Перед  Конаном  открылся  узкий  проход,  в
дальнем конце которого мерцал лунный свет.
     Весь подобравшись, готовый к любым  неожиданностям,  Конан  шагнул  в
проем. И тут же услышал удивленный вопль  шемита,  который,  глядя  вверх,
решил, что его товарища проглотила скала. Чтобы  успокоить  Тубала,  Конан
показался над краем, а затем вновь обратился к своему открытию.
     Ход был короткий и другим концом выходил  в  расселину.  Прямой,  как
ножевая рана, туннель  прорезал  скалу  на  сотню  футов  и  дальше  резко
сворачивал вправо. Дверь  представляла  собой  плиту  неправильной  формы,
навешенную на  массивные  тщательно  смазанные  бронзовые  шарниры.  Плита
идеально совпадала с проемом, а благодаря изломанному краю узкие  щели  по
периметру казались обычными щербинами в камне.
     Прямо у входа лежала бухта веревочной лестницы из прочной  сыромятной
кожи. Закрепив конец в кольце снаружи, Конан сбросил лестницу вниз. И пока
Тубал, горя нетерпением, быстро карабкался  к  выступу,  киммериец  втянул
свою веревку и снова обмотал ее вокруг пояса.
     Уразумев тайну исчезновения врагов, шемит даже выругался по-своему.
     - Но почему они не закрыли дверь изнутри? - спросил он, угомонившись.
     - Возможно, этим ходом постоянно  пользуются.  К  тому  же  когда  на
хвосте погоня, то громкими призывами к  страже  можно  обнаружить  себя  и
выдать секрет. Но удивительно, что дверь до сих пор не нашли, - если бы не
следы крови, я тоже топтался бы сейчас внизу.
     Тубал рвался вперед  но  киммериец  медлил.  Он  не  видел  признаков
стражи, но резонно полагал, что мастера, с такой выдумкой  замаскировавшие
вход в свою страну, вряд ли оставят его без охраны.
     Конан поднял лестницу, смотал в бухту и уложил на место. Потом закрыл
плитой проем, и туннель погрузился во тьму. Приказав недовольно ворчавшему
шемиту оставаться у двери, он осторожно двинулся вперед.
     Выйдя в расселину, Конан огляделся.  Над  головой,  на  высоте  сотен
футов, сквозь узкую изломанную  щель  виднелось  звездное  небо.  Кошачьим
глазам варвара с избытком хватало скудного света, падавшего на пол.
     С не меньшей осторожностью, но уже  более  уверенно,  он  сделал  еще
несколько шагов и замер: впереди, за поворотом, послышался хруст камешков.
Киммериец едва успел втиснуть свое массивное тело в  нишу,  вырубленную  в
боковой  стене,  как   показался   стражник.   Уверенный   в   собственной
безопасности, тот шел вразвалочку, едва поднимая ноги,  как  бы  показывая
всем своим видом, что занят привычным, нудным делом. Это  был  коренастый,
приземистый кхитаец с неподвижным лицом  цвета  меди.  В  руке  он  держал
короткое копье.
     Вот стражник поравнялся с нишей, где укрылся Конан. Вдруг,  повинуясь
внезапно проснувшемуся инстинкту, он резко повернул голову - зубы обнажены
в оскале,  копье  наизготовку.  Схватка  заняла  мгновение.  Стражник  еще
поворачивал голову, а Конан был уже рядом. Взмах меча - и  кхитаец  рухнул
на каменный пол с разрубленным черепом.
     Застыв  как   изваяние,   Конан   вглядывался   в   проход.   Никаких
подозрительных звуков - как видно,  стражник  был  один.  Тогда  киммериец
тихонько свистнул. Истомившийся ожиданием Тубал  не  заставил  себя  долго
ждать. При виде мертвеца шемит скрипнул зубами.
     Конан наклонился над тем, что еще недавно было стражником, и  отогнул
верхнюю губу мертвеца. Клыки были спилены.
     - Еще один сын Эрлика, желтого бога Смерти. И неизвестно, сколько  их
еще скрывается в этих горах... Спрячем его вон под теми камнями.
     За поворотом глубокая расселина снова шла прямо, пока не упиралась  в
очередной  излом.  И  чем  дальше  приятели   продвигались,   тем   больше
успокаивался Конан: было ясно, что в проходе нет другой стражи.
     Когда друзья наконец вышли из расселины, небо на востоке уже начинало
бледнеть. В этом месте царил настоящий каменный хаос. Вместо одного ущелья
- не меньше дюжины. Подобно реке, разделенной в дельте на десятки рукавов,
они стремились вдаль, огибая утесы и огромные обломки стен. Острые шпили и
башни из черного камня мрачными призраками вытянулись к розовеющему небу.
     С трудом пробираясь между этими  угрюмыми  стражами,  двое  искателей
приключений вышли к огромной скале. У  ее  подножия  лежала  очищенная  от
камней ровная площадка шагов триста в  ширину.  Тропинка,  выщербленная  в
камне  тысячами  ног,  пересекала  открытое   место   и   поднималась   по
вырубленному  в  скале  карнизу.  И  никаких  намеков  на  то,  что  может
подстерегать  там,  наверху.  Выставив  слева  и  справа  по  часовому   -
изрезанному непогодой черному шпилю, - монолитная стена отступала назад.
     - Куда теперь? - В  призрачном  свете  шемит  походил  на  волосатого
гоблина, который, замешкавшись, не успел до восхода  солнца  спрятаться  в
пещере.
     - Похоже, мы недалеко от... Великий Кром! Что это?!
     Над горами прокатился жуткий  рев,  который  друзья  слышали  прошлой
ночью, только на этот раз гораздо громче и отчетливее. Последние  сомнения
исчезли - это был резкий звук гигантской трубы.
     - Нас обнаружили? - Тубал сжал эфес кинжала.
     Конан пожал плечами.
     - Не думаю. В любом случае сначала надо оглядеться, - нечего лезть на
рожон... Туда!
     Он  указал  на  источенную  временем  высокую  скалу,  что   высилась
неподалеку в окружении  шпилей  пониже.  Друзья  быстро  вскарабкались  по
склону, обращенному к стене и  невидимому  с  другой  стороны.  С  вершины
открывался вид на окрестности.  Устроившись  за  выступом,  оба  осторожно
высунули головы.
     - Великий Асура! - Тубал даже присвистнул от восторга.
     С  их  наблюдательного  пункта,  схваченные  одним  взглядом   сквозь
утреннюю дымку, скалы напротив  приобрели  иные  очертания  -  гигантского
плато, приподнятого над ущельем на высоту не менее пятисот футов. На плато
вел единственный путь - по вырубленной в камне тропе. С востока, севера  и
запада к плато подступали скалы, отрезанные от него провалом  каньона.  На
юге плато упиралось в огромную черную гору, чьи острые пики господствовали
над остальными вершинами.
     Но друзья едва обратили внимание на красоты природы.  Конан  полагал,
что кровавый след приведет их к поселку -  чему-нибудь  вроде  пещеры  или
стойбища с шатрами из лошадиных шкур,  на  худой  конец  -  к  простеньким
глинобитным  хижинам,  лепящимся  по  склону  горы.  Вместо  этого,  взору
открылась   панорама   прекрасного   города   с   куполами   и    башнями,
поблескивающими в утреннем свете, - казалось, какие-то  чародеи  перенесли
его из своей сказочной страны в каменную пустыню.
     - Город демонов! - Тубал разинул  рот.  -  Это  все  злые  чары!  Нас
околдовали! - Думая, что спит, он укусил себя за руку.
     Плато имело форму овала: около полутора миль с севера на  юг  и  чуть
меньше мили с востока на запад. Город расположился в его южной части и был
прекрасно виден на фоне мрачной горы. В центре его, гордо  возвышаясь  над
кронами  деревьев  и  плоскими  крышами   домов,   стояло   величественное
сооружение, увенчанное пурпурным куполом с  золотым  орнаментом.  В  лучах
восходящего солнца он полыхал кровавым пламенем.
     Кровь в жилах Конана заструилась быстрее. Немыслимый контраст угрюмых
черных гор с  яркими  красками  города  нашел  отклик  в  варварской  душе
киммерийца. Сияние пурпурного в золоте купола отдавало чем-то зловещим,  а
взметнувшиеся к небу черные  шпили  вокруг  плато  служили  ему  достойным
обрамлением. Сам  город,  как  бы  возведенный  среди  руин  и  запустения
могущественными силами Зла, будил предчувствие дурного.
     - Так вот какое оно - логово Невидимых, - прошептал Конан. - Кто  мог
подумать, что в этакой глухомани скрывается целый город.
     - Все равно нам с ними не совладать, - пробурчал Тубал.
     Ничего не ответив, Конан вновь занялся наблюдениями. Чуть меньше, чем
на первый взгляд, плотной, правильной  застройки,  город  не  был  обнесен
наружной стеной - невысокий бруствер вдоль края плато надежно защищал  его
от возможных врагов. Двух-трехэтажные дома  утопали  в  чудесных  садах  и
рощицах - еще более сказочных оттого,  что  все  плато  казалось  сплошной
каменной глыбой, где не нашлось бы места и травинке.
     Наконец Конан принял решение:
     - Тубал, возвращайся в наш лагерь в ущелье Призраков. Возьми  лошадей
и скачи в Кушаф. Передай Балашу,  что  мне  нужны  все  его  воины.  Потом
проведи  их  вместе  с  нашими  головорезами  по  тропе  через  расселину.
Укройтесь где-нибудь поблизости и не высовывайтесь, пока не дам знак. Если
меня убьют - действуйте по обстановке.
     - Что ты задумал?
     - Я иду в город.
     - Совсем рехнулся!
     - Не хорони меня  раньше  времени.  Пойми,  это  единственный  способ
вызволить Нанайю. А потом уже будем думать, как лучше  напасть  на  город.
Если останусь жив и на свободе, то встретимся здесь же, если нет - решайте
с Балашем сами.
     - Чума на твоего Балаша! Зачем тебе соваться в этот рассадник зла?!
     Глаза Конана сузились.
     - Я хочу основать свою империю. В Иранистане для меня  нет  места.  В
Туране - тоже. Ты меня  знаешь:  со  своей  крепостью  за  спиной  я  горы
сворочу. Только поторопись.
     - Балаш на меня косо смотрит. Он просто плюнет  мне  в  бороду,  мне,
понятное дело, придется его убить, после чего собаки из Кушафа прирежут  и
меня.
     - Он этого не сделает.
     - А вдруг откажется?
     - Если позову его, пойдет за мной хоть в преисподнюю!
     - Зато его люди не пойдут. Они дрожат перед демонами.
     - Ничего, как только скажешь им, что их демоны - всего лишь люди, они
перестанут дрожать.
     Тубал еще потеребил свою  бороду  и,  глубоко  вздохнув,  выдал  свой
главный довод:
     - Тебя раскусят и сдерут с живого кожу.
     - Пусть попробуют. Такого наплету - уши развесят. Прикинусь  опальным
воином, сбежавшим от царского гнева, и попрошу убежища.
     Тубал сдался. Бормоча что-то себе в бороду, грузный шемит  заскользил
вниз по скале и скоро пропал среди камней. В  воздухе  по-прежнему  стояла
тишина. Немного погодя Конан спустился вслед  за  другом  и  направился  в
противоположную сторону - к тропинке, вьющейся по склону обрыва.



                          3. ГОРОД НЕВИДИМЫХ

     Подойдя к подножию скалы, Конан начал взбираться по  крутому  склону.
Вокруг не было ни души. Тропа непрерывно петляла, огибая огромные скальные
выступы. С наружного края ее прикрывала  низкая  массивная  стена.  Скорее
всего, ее возвели еще до появления в этих краях ильбарских горцев: на  вид
она была очень старой, но прочной, как сама скала.
     Последние  тридцать  футов  Конан  поднимался  по  крутым   ступеням,
вырубленным в камне. Его так никто и  не  окликнул.  Он  бесшумно  миновал
полосу невысоких укреплений, возведенных по краю плато, и вышел  прямо  на
группу сидящих на корточках стражников, азартно резавшихся в кости.
     Заслышав хруст камешков под ногами варвара, семерка вскочила на ноги,
выпучив  глаза  от  удивления.  Это  были  зуагиры  -   шемиты-пустынники,
поджарые, с крючковатыми носами. Головы воинов прикрывали уборы  из  белой
ткани, над поясами торчали рукояти кинжалов и ятаганов. Мгновенно придя  в
себя, они схватили брошенные рядом копья и изготовились к нападению.
     Ни один  мускул  не  дрогнул  на  лице  киммерийца.  Он  остановился,
невозмутимо глядя на стражников. Зуагиры, наоборот, не уверенные,  как  им
лучше поступить, пребывали в явном  замешательстве.  Словно  дикие  кошки,
угодившие в западню, они не спускали затравленных глаз с нежданного гостя.
     - Конан! - воскликнул вдруг самый рослый из зуагиров,  в  его  голосе
сквозили подозрительность и страх. - Ты здесь откуда?
     Конан окинул взглядом поочередно всю семерку и сказал:
     - Я хочу видеть вашего хозяина.
     Однако это не произвело должного впечатления. По-прежнему  настороже,
они вполголоса переговаривались  между  собой,  по  очереди  отводя  назад
правую руку, как бы примериваясь для броска.  Наконец  неясное  бормотание
прервал голос рослого зуагира:
     - Что вы раскаркались! И  так  все  ясно:  мы  занялись  игрой  и  не
заметили его. Мы нарушили свой долг,  и,  если  об  этом  узнают,  нам  не
поздоровится. А потому считаю, что его надо убить и сбросить вниз.
     - Ага, - с готовностью согласился Конан, - валяйте, убивайте. А когда
хозяин спросит вас: "А где мой  Конан  с  важным  донесением?"  -  вы  ему
ответите: "А ты нас не предупредил, и мы его убили, чтобы  преподать  тебе
урок на будущее". Вот смеху будет.
     Те поморщились а один пробурчал:
     - Да проткнуть его - и делу конец! Никто и не узнает!
     - Не так все просто, - возразил на  это  рослый.  -  Такого  если  не
убьешь издали, он погуляет среди нас, как волк в овчарне.
     - Да что там - схватить и перерезать глотку! - сунулся  было  другой,
самый молодой в компании, но прочие так яростно зашипели на него, что  тот
отступил, посрамленный.
     - Ага, режьте мне глотку, - скривился в  усмешке  варвар.  Миг  -  и,
выхватив меч из  ножен,  он  молниеносным  движением  вычертил  в  воздухе
восьмерку. - Один, пожалуй, уцелеет, - задумчиво заметил  он.  -  Как  раз
хватит, чтобы доложить начальству о великой победе.
     - Мертвые не болтают, - гнул свое молодой, за что и получил  в  живот
тупым концом древка. Хватая ртом воздух, воин переломился надвое.
     Сорвав часть накопившейся  злобы  на  своем  невоспитанном  товарище,
зуагиры немного оттаяли. Старший спросил у Конана:
     - Так тебя ждут?
     - Иначе я бы не пришел. Разве ягненок по собственной  воле  пойдет  в
пасть ко льву?
     - Хорош ягненок! - зуагир хмыкнул. -  Скорее  уж  матерый  волчище  с
кровью на клыках.
     - Если где-то недавно пролилась кровь,  так  в  том  повинны  дураки,
которые плохо слушают своего хозяина. Этой ночью в ущелье Призраков...
     - Клянусь Хануман! Уж не с тобой ли схватились тупоголовые шабатийцы?
Они всем раструбили, будто прикончили в ущелье заезжего купца со слугами.
     Так вот почему охрана вела себя так беспечно! Как видно, по  каким-то
своим соображениям шабатийцы соврали насчет действительного исхода  драки,
и потому стражи тропы не ждали преследователей.
     - Кто-нибудь из вас был там? - спросил Конан.
     - Мы разве хромаем? Или в крови? Или воем от бессилия и боли? Нет, мы
с Конаном не сражались.
     - Тогда напрягите мозги и не повторяйте чужих ошибок.  Итак:  или  вы
проведете меня к тому, кто ждет не дождется нашей  встречи,  или  швырнете
ему в бороду навозом, объявив, что пренебрегли его распоряжением!
     - Да сохранят нас боги!  -  воскликнул  в  страхе  зуагир.  -  Мы  не
получали насчет тебя никаких указаний, и, если ты соврал, наш  хозяин  сам
выберет для тебя смерть по-мучительнее, а если нет... тогда,  может  быть,
нам удастся избежать наказания. Сдай оружие и идем.
     Конан протянул меч и кинжал. При  других  обстоятельствах  он  скорее
расстался бы с жизнью, чем с оружием,  но  сейчас  игра  шла  по-крупному.
Пинком в зад начальник стражи  распрямил  согнувшегося  молодого  воина  и
приказал тому наблюдать за лестницей, добавив, что от его усердия зависит,
встретит ли тот свою старость. Затем прорычал приказание другим, и  пятеро
стражников взяли в кольцо безоружного киммерийца.
     Конан кожей чувствовал, как у стоящего сзади руки чешутся от  желания
вонзить в его  спину  нож,  но  от  слов  варвара  в  их  толстых  черепах
зашевелились сомнения, и потому он оставался спокоен.
     По знаку начальника отряд выступил в путь.
     От лестницы к городу вела широкая дорога. Через некоторое время Конан
как бы между прочим спросил:
     - Когда шабатийцы прошли в город - не на рассвете?
     - Ага, - был краткий ответ.
     - Тогда они вряд ли опередили нас намного, - словно рассуждая  вслух,
продолжал Конан. - Несколько раненых, да еще пленница...
     - Ну, что до девчонки, так она...  -  начал  было  один,  но  осекся,
получив тычок в зубы. Высокий бросил на Конана недобрый взгляд.
     - Ни слова больше! -  приказал  начальник.  -  Будет  задевать  -  не
отвечайте. Змея не так изворотлива, как этот. Стоит только поддаться  -  и
он вытянет из вас все, прежде чем вступим в Джанайдар!
     Конан отметил про себя,  что  название  города  совпадает  с  тем,  о
котором упоминалось в древней легенде, услышанной от Балаша.
     - Чего вы все коситесь? - разыгрывая обиду, спросил  он.  -  Разве  я
пришел к вам не с открытой душой?
     - Ну да! - Зуагир невесело усмехнулся.  -  Я  видел,  как  ты  явился
однажды в Хорасан, что в Гиркании, и тоже с открытой душой. Только,  когда
тамошние власти погладили тебя против шерсти, ты мигом запер свою душу  на
огромный замок, и по улицам города забурлили потоки крови. Нет уж. Я давно
тебя знаю - еще со времен, когда ты водил своих бандитов по степям Турана.
По части мозгов мне тебя не переплюнуть, но по крайней мере я могу держать
язык за зубами. Я на твою удочку не попадусь, а если  кто  из  моих  людей
раскроет рот, то я раскрою тому череп.
     - Сдается мне, я тебя знаю, - сказал Конан.  -  Ты  Антар,  сын  Ади.
Помнится, ты проявил себя отважным воином.
     От похвалы лицо зуагира смягчилось, но тут же он  опомнился,  сдвинул
брови и, обругав первого  подвернувшегося  под  руку,  решительно  зашагал
впереди отряда.
     Конан вышагивал с таким видом, будто его сопровождал почетный эскорт,
а не стража, и мало-помалу его беспечность передавалась воинам,  так  что,
когда отряд подошел к городу, их копья уже не смотрели в спину пленника, а
мирно покоились на смуглых плечах.
     С  ближнего  расстояния  загадка  пышной  растительности  объяснялась
довольно  просто.  Земля,  принесенная  трудолюбивыми  руками  из   долин,
расположенных за десятки миль от плато, заполнила углубления и  впадины  в
скальной поверхности. Сады пронизывали глубокие, узкие  канавки  тщательно
продуманной оросительной системы. Все они  брали  начало  у  естественного
источника где-то в центре города. Благодаря кольцу высоких пиков климат на
плато был гораздо мягче, чем в окружавших его горах.
     Отряд прошел между  большими  фруктовыми  садами,  росшими  по  обеим
сторонам дороги, и наконец вступил на главную  улицу  города  -  два  ряда
каменных домов, вставших по краям широкой мостовой, с непременной  зеленью
на задних двориках. Другим концом  улица  выходила  к  равнине  шириной  в
полмили, отделявшей город от нависшей над ним черной горы, такой огромной,
что само плато походило скорее на уступ, выдолбленный в гигантском склоне,
чем на отдельное горное образование.
     Люди, работавшие в садах и на улице, с удивлением взирали на зуагиров
и их пленника. Среди них Конан узнал иранистанцев,  гирканцев,  шемитов  и
даже нескольких вендийцев и чернокожих кушитов. Но  ильбарских  горцев  не
было ни одного: очевидно, население города не поддерживало с  ними  связи.
Внезапно улица расширилась, образовав небольшую площадь. С  южной  стороны
на нее выходила высокая стена,  возведенная  вокруг  роскошного  здания  с
величественным куполом.
     Тяжелые  ворота,  инкрустированные  золотом  и   обшитые   бронзовыми
полосами, никем не охранялись, если не считать чернокожего, облаченного  в
пестрые одеяния. Открыв ворота, тот согнулся  в  почтительном  поклоне.  В
сопровождении стражи  Конан  прошел  под  аркой  и  очутился  в  обширном,
вымощенном мраморными плитами дворе. В центре его журчал фонтан, в воздухе
порхали голуби. С запада и с востока двор  ограничивали  внутренние  стены
пониже, над которыми виднелась зелень садов.  В  глаза  варвару  бросилась
взметнувшаяся вверх черная башня высотой не  меньше  купола,  ее  каменное
кружево слабо мерцало на солнце.
     Зуагиры прошли через двор, и были остановлены  у  дворцового  портика
стражей из тридцати гирканцев - все  в  сверкающих  посеребренных  шлемах,
увенчанных плюмажем, в позолоченных латах, со щитами из шкуры  носорога  и
ятаганами с золотой  насечкой.  Начальник  стражи  с  непроницаемым  лицом
перебросился парой отрывистых фраз с Антаром, сыном Ади. По холодному тону
Конан понял, что между обоими тлеет скрытая вражда.
     Затем начальник, имя которого, как  выяснилось,  было  Захак,  сделал
знак своей тонкой изящной рукой, и Конана обступила  дюжина  ослепительных
гирканцев. Под их конвоем он  поднялся  по  широким  каменным  ступеням  и
прошел под аркой между распахнутыми створками дверей. Зуагиры, как побитые
собаки, плелись в хвосте отряда.
     Они проходили широкими, тускло освещенными залами, где  со  сводчатых
лепных  потолков  свисали  бронзовые  курильницы,  а  задернутые  тяжелыми
бархатными гардинами ниши намекали на некие страшные  тайны.  Казалось,  в
этих  мрачных,  отделанных  с   варварской   пышностью   залах   затаилась
необъяснимая, едва осязаемая угроза.
     Наконец они вступили в широкий коридор, прошли его и  остановились  у
двустворчатой бронзовой двери с двумя охранниками по сторонам. Оба  стояли
неподвижно, как статуи, и были разодеты еще  пышнее,  чем  стража  Конана.
Гирканцы вместе со своим пленником -  или  гостем  -  прошли  мимо  них  и
оказались  в  полукруглой  комнате.  Гобелены  с  изображениями   драконов
увешивали стены, скрывая возможные дверные проемы. Со  сводчатого  потолка
свисали лампы, украшенные резьбой по эбеновому дереву и золотой насечкой.
     Напротив главного  входа  помещалось  мраморное  возвышение.  На  нем
стояло  массивное,  покрытое  изящной   резьбой   кресло   с   балдахином.
Подлокотники, точно свитки папируса, завивались вниз. На вышитых бархатных
подушках сидел небольшого роста человек хрупкого  сложения,  облаченный  в
расшитую жемчугом мантию. На розовом тюрбане поблескивала золотая брошь  в
форме руки, сжимавшей кинжал с волнистым лезвием.  Худое  и  вытянутое,  с
легким загаром лицо оканчивалось внизу черной  заостренной  бородкой.  "Не
иначе как выходец с Востока - из Вендии или из Козалы", - решил  про  себя
Конан. Темные глаза  незнакомца  пристально  вглядывались  в  полированный
кристалл на подставке перед троном. Размером не меньше кулака  киммерийца,
кристалл имел неправильную сферическую форму. От него исходил свет слишком
яркий для полумрака тронного зала -  словно  в  глубинах  кристалла  горел
магический огонь.
     Трон охраняли огромного роста кушиты - по одному  с  каждой  стороны.
Оба казались изваяниями, высеченными из черного базальта, - обнаженные,  в
одних сандалиях и шелковых  набедренных  повязках.  В  руках  они  держали
кривые сабли с расширенными у острия клинками.
     - Кто  это?  -  нехотя  произнес  на  гирканском  языке  человек  под
балдахином.
     - Конан-киммериец, мой повелитель! - торжественно ответил Захак.
     Темные глаза оживились, и тут же в них промелькнула подозрительность.
     - Как он проник в Джанайдар!
     - Он  заявил  зуагирским  псам,  охранявшим  Лестницу,  что  исполнял
поручение Магистра, повелителя сынов Джезма.
     Услышав титул, Конан весь напрягся, точно пантера, его глаза не мигая
смотрели прямо в худое лицо. Но он не проронил  ни  звука.  Он  знал,  что
молчание порой имеет больший вес, чем дерзкая речь. Сейчас его  дальнейшее
поведение целиком зависело от того, что скажет магистр Невидимых.  Если  в
нем разгадают самозванца, его участь  решена.  Оставалось  надеяться,  что
этот правитель, прежде чем отдать  роковой  приказ,  захочет,  по  крайней
мере, узнать причину появления  непрошеного  гостя,  а  кроме  того,  есть
правители - таких, правда, немного, -  которые  полностью  доверяют  своим
сподвижникам.
     Прошла  томительная  минута,  прежде  чем  человек  на  троне   вновь
заговорил.
     - Закон Джанайдара гласит: по Лестнице имеет право  подняться  только
тот, кто прежде  сделал  Знак  стражам  Лестницы.  Если  же  Знак  ему  не
известен, следует вызвать охрану Ворот, чтобы те вступили в переговоры.  В
этом случае пришелец  обязан  дожидаться  внизу.  Конан  явился  незваным.
Охрану Ворот не вызвали. Значит, прежде чем подняться, Конан сделал Знак?
     По спине Антара пробежал потный ручеек. Он бросил быстрый  взгляд  на
киммерийца и заговорил хриплым, с еле заметной дрожью голосом:
     - Стража в расселине не подняла тревоги.  Конан  появился  над  краем
плато совершенно неожиданно, хотя мы были бдительны, как орлы.  Я  слышал,
он колдун и может, если захочет, становиться невидимым.  Мы  поверили  его
словам, будто это ты послал за ним, иначе откуда он узнал секретный путь?
     Капельки влаги усеяли узкий  лоб  зуагира.  Человек  на  троне  будто
ничего не слышал. Размахнувшись, Захак с силой ударил  Антара  ладонью  по
губам.
     - Пес! - процедил он сквозь зубы. - Не смей разевать  свою  смердящую
пасть, пока магистр сам не соблаговолит тебя выслушать!
     Антар пошатнулся, по его бороде побежала кровь. Он метнул на гирканца
взгляд, полный смертельной ненависти, но сдержался и промолчал.
     Сделав вялый жест рукой, магистр заговорил:
     - Зуагиров увести. До особых распоряжений содержать под стражей. Ждем
мы посланцев или нет - стража не вправе преступать закон. Знак неизвестен,
и все-таки он поднялся по Лестнице. Если бы они несли службу исправно, как
говорят, этого не случилось бы. Варвар не колдун. Оставьте нас наедине.  Я
сам поговорю с ним.
     Захак кивнул, и его ослепительные воины, гоня зуагиров, точно  стадо,
перед собой, направились к бронзовой двери. Проходя мимо, зуагиры обдавали
Конана горящими ненавистью глазами.
     Перейдя на язык Иранистана, магистр обратился к киммерийцу:
     - Говори свободно. Черные этого языка не знают.
     Прежде чем ответить, Конан пинком пододвинул к возвышению кушетку  и,
расположившись  на  ней  поудобнее,  положил  ноги  на  обшитую   бархатом
скамеечку. Если магистр и удивился  бесцеремонности  гостя,  он  никак  не
проявил этого. С первых же слов киммериец понял, что правитель  Джанайдара
тесно связан с единоверцами в западных землях и, очевидно  преследуя  свои
цели, предпочитает не замечать развязности их посланца.
     - Я за тобой не посылал, - наконец прервал молчание магистр..
     - Ну, разумеется, - свободно ответил Конан. -  Однако  надо  же  было
сказать что-нибудь этим дурням - иначе пришлось бы их всех перерезать.
     - Что тебе здесь нужно?
     - А что нужно  тому,  кто  добровольно  заявляется  в  логово  людей,
объявленных вне закона?
     - Он может оказаться лазутчиком.
     У Конана вырвался грубый смешок:
     - Чьим это, интересно знать?
     Недолгое молчание.
     - Как ты узнал про Секретный Путь?
     - Я наблюдаю за грифами - они и выводят меня на цель.
     - Еще бы. Ты их нередко подкармливаешь человечинкой. Что с кхитайцем,
который наблюдал за расселиной?
     - Мертв. Он не захотел прислушаться к голосу разума.
     - Пожалуй, это не ты следишь за грифами, а они за тобой - всегда есть
пожива, - с легкой улыбкой заметил магистр. - Почему  не  дал  знать,  что
прибудешь?
     - Не с кем было передать известие. Прошлой ночью твои бандиты  напали
на мой отряд: одного прирезали, другую взяли в плен. Оставался  последний,
но тот перепугался и удрал, так  что,  когда  взошла  луна,  мне  пришлось
продолжать путь одному.
     - То были шабатийцы. Они исполняли свой долг -  охраняли  от  чужаков
ущелье Призраков. Они не знали, что ты идешь ко  мне.  Они  притащились  в
город на рассвете: большинство раненые, один - при смерти. По  их  словам,
этой ночью они убили в ущелье богатого купца-вендийца.  Похоже,  побоялись
признаться, что так и не одолели тебя. Они дорого заплатят за  ложь...  но
не сейчас. Главного я так и не услышал: зачем ты сюда явился?
     - За спасением. Мы с царем Иранистана не сошлись характерами.
     Магистр пожал плечами.
     - Я знаю. Вряд ли Кобад-шаху придет охота снова брать тебя на службу.
Наш посланец Смерти едва не убил его. В любом случае отправленный за тобой
отряд идет по следу.
     От этих слов в затылке Конана неприятно закололо, как  с  ним  бывало
всегда при соприкосновении с чем-то таинственным и страшным.
     - Великий Кром! - выдохнул он. - От тебя не скроешься!
     Магистр едва заметно кивнул на кристалл:
     - Игрушка, но весьма полезная.  Но  продолжим.  До  сегодняшнего  дня
чужие о нас не знали. Выходит, если ты  нашел  дорогу  в  Джанайдар,  тебе
рассказал о ней кто-то из нашего братства. Может быть, Тигр?
     Однако Конан вовремя почуял западню.
     - Я не знаю никакого Тигра, - ответил  он.  -  Я  не  жду,  пока  мне
откроют чужие тайны, - я узнаю их сам. Я пришел сюда, потому что  вынужден
скрываться. В Аншане мне уже не благоволят, и,  если  поймают,  туранцы  с
радостью посадят меня на кол.
     Магистр сказал несколько слов на  стигийском.  Понимая,  что  тот  не
станет без нужды менять язык беседы, Конан  притворился,  будто  не  знает
этого наречия.
     Магистр обратился к одному из черных воинов. Тот достал  из-за  пояса
серебряный  молоток  и  ударил  в  гонг.  Не  успели  замереть   последние
отголоски, как, приоткрывшись, бронзовая дверь пропустила человека слабого
сложения в шелковой одежде - судя  по  бритой  голове,  это  был  стигиец.
Войдя,  он  прежде  всего  почтительно  склонил  голову  перед   мраморным
возвышением. При обращении магистр назвал его Хазан и говорил с ним на том
же языке, который, как он полагал, Конану был незнаком.
     - Ты знаешь его? - спросил магистр.
     - Да, мой господин.
     - Есть о нем что-нибудь в донесении наших лазутчиков?
     - Да, мой господин. В последнем донесении из Аншана. В ночь покушения
на царя, примерно за час до того, этот человек имел с ним  тайную  беседу.
После беседы он быстро вышел из дворца и в ту  же  ночь,  вместе  с  тремя
сотнями всадников, покинул город. В последний раз его видели на  дороге  в
Кушаф. Его преследовали воины из Аншана, но, отказались они от погони  или
продолжают ее, пока не известно.
     - Можешь идти.
     Хазан поклонился и вышел. Некоторое время магистр -  сидел  молча,  с
отрешенным взглядом. Затем, подняв голову, сказал:
     - Хорошо. Я верю тебе. Из Аншана ты направился в  Кушаф,  где  друзей
царя не жалуют. Твоя вражда с туранцами  мне  известна.  Нам  нужен  такой
человек. Но без поручительства Тигра я не могу принять  тебя  в  братство.
Сейчас его нет в Джанайдаре, но он прибудет завтра на рассвете. А  пока  я
хотел бы услышать, от кого ты узнал о нашем городе и братстве.
     Конан пожал плечами.
     - Все тайны мне нашептывает  ветер,  когда  проносится  среди  ветвей
сухого тамариска, а еще я вслушиваюсь  в  небывальщину,  которую  передают
друг  другу  погонщики  верблюдов,  усевшись  вкруг  огня   на   отдых   в
караван-сарае.
     - Тогда ты должен знать, к чему мы стремимся, нашу великую цель?
     - Я знаю, как вы себя величаете, - стараясь выведать побольше,  Конан
намеренно придал голосу оттенок двусмысленности.
     - Тогда что означает мой титул?
     - Магистр, повелитель сынов Джезма - верховный чародей  джезмитов.  В
Туране говорят, что джезмиты - народ живший по  берегам  моря  Вилайет  во
времена до  Великого  потрясения,  что  они  свершали  странные  обряды  с
примесью колдовства и приносили человеческие жертвы,  которые  потом  сами
съедали. Но потом вроде бы пришли гирканцы и уничтожили остатки их племен.
     - Ах вот как. - Магистр усмехнулся. - Все верно, да только их потомки
до наших дней обитают в горах Шема.
     - Я подозревал нечто подобное, - ответил Конан. - О них ходит  немало
слухов, но прежде я считал все это пустой болтовней.
     - Да, люди слагают о них легенды, и отчасти они  правы.  Но  жестокие
гонения не смогли загасить огонь Джезма, хотя за столетия его яркое  пламя
обратилось в тлеющие угольки. Из всех обществ братство Невидимых  -  самое
древнее. Оно не разделяет людей ни по расам, ни по культам.  Не  столь  уж
важно, какому богу люди поклоняются - Митре, Иштар или  Асуре.  В  далеком
прошлом мы имели сторонников по всей земле - от  Грондара  до  Вализии.  В
братство Невидимых вступали и  продолжают  вступать  многие  тысячи,  всех
стран и народов. Но только один народ  поклонялся  Джезму  с  незапамятных
времен - из него мы и набираем жрецов.
     После Великого потрясения культ возродился. В Стигии, Косте,  Ахероне
и Заморе появились наши секты. Окутанные тайной, они скрывались от  людей,
так  что  те  зачастую  и  не  подозревали  об  их  существовании.  Но  за
тысячелетия связи между сектами сильно ослабли,  и,  предоставленные  сами
себе, они утеряли былое могущество.
     Были дни, когда Невидимые направляли ход развития целых империй.  Они
не командовали армиями - их оружием был яд, пламя и кинжал с лезвием,  как
огненный язык. По воле Магистра сынов Джезма одетые в алое посланцы Смерти
отправлялись во все концы света - и умирали цари в Луксуре, в Пуантене,  в
Кутшеме и в Дагоне.  А  я  -  наследник  великого  Магистра  сынов  Джезма
Тутамона. Того, чье имя  заставляло  трепетать  сердца  повсюду!  -  Глаза
говорившего сверкнули в полумраке фанатичным огнем. - Всю свою молодость я
мечтал о возрождении величия братства, в тайну которого был  посвящен  еще
ребенком. И вот, благодаря золоту моих приисков  мечта  осуществилась.  Я,
Вирата из Козалы, стал Магистром сынов Джезма - первым  Великим  магистром
за последние пять веков!
     Убеждения Невидимых тверже гранита. Одну за другой я прибирал к рукам
разрозненные секты зугитов, джилитов, эрликитов и  джезудитов,  кропотливо
сплетая из тонких нитей стальной канат. Мои посланники проникали  в  самые
отдаленные уголки земли и везде находили приверженцев братства - в  битком
набитых городах и в  дремучих  лесах,  в  бесплодных  горах  и  в  мертвом
молчании  пустынь.  Не  сразу,  постепенно,  община  росла,  и  не  только
благодаря объединению сподвижников, но и за  счет  тех  отчаявшихся,  кто,
разуверившись в других учениях, вступал в ряды  сынов  Джезма.  Перед  его
священным огнем все равны. Среди моих сторонников есть почитатели Гуллы  и
Сета, Митры и Деркето, Иштар и Юна.
     Десять лет назад вместе со  своими  сподвижниками  я  пришел  в  этот
город: вместо домов - груды камней, каналы забиты камнями, на месте  садов
-  колючие  заросли.  Горцы  обходили  плато  стороной   -   они   боялись
потусторонних сил, которые, по их словам, обитали в городских  развалинах.
Понадобилось шесть лет, чтобы отстроить город  заново.  Это  был  нелегкий
труд, и  на  него  ушла  большая  часть  моих  сокровищ  -  ведь  работать
приходилось втайне, и все материалы завозили издалека, что было  нелегким,
а подчас и опасным делом.  Грузы  доставляли  из  Иранистана:  сначала  по
старому караванному пути на юге страны,  в  горах  сворачивали  в  скрытую
расселину и,  наконец,  по  древней  тропе,  прорезавшей  западный  склон,
поднимали на плато. Затем по моему приказу тропу уничтожили. И вот,  после
долгих лет, я смог увидеть Джанайдар в его былом великолепии... Смотри!
     Магистр поднялся с трона и кивнул, приглашая следовать  за  собой,  -
черные гиганты не отставали от него  ни  на  шаг.  Они  прошли  в  альков,
скрытый за тяжелыми гобеленом, и очутились перед выходом на  небольшой,  в
узорной  решетке  балкон.  С  балкона  открывался  вид  на  чудесный  сад,
обнесенный стеной высотой футов пятнадцать, почти невидимой за  сплетением
ползучих растений. Необычный,  пьянящий  аромат  поднимался  от  деревьев,
кустов, цветов и фонтанов с серебряными журчащими  струями.  Конан  увидел
женщин, гуляющих меж деревьев, - легкие, полупрозрачные одежды из шелка  и
бархата едва скрывали наготу  их  стройных  гибких  тел.  Судя  по  тонким
чертам, большей частью они были из Вендии,  Иранистана  и  Шема.  Мужчины,
словно опьяненные наркотиком, лежали на подушках под деревьями.  Откуда-то
доносилась негромкая, томная музыка.
     - Это Райский сад, каким он был  еще  во  времена  до  Потрясения.  -
Вирата, закрыв балконную дверь, вернулся в тронный  зал.  -  За  преданную
службу воину дают выпить сока красного лотоса. Проснувшись в этом  саду  и
увидев подле себя прекраснейших в мире женщин - покорных, готовых  утолить
его желания, - он начинает думать, что и в  самом  деле  угодил  живым  на
Небеса, куда, как внушают жрецы, попадают все, кто отдал жизнь  за  своего
повелителя. - Козаланец чуть растянул губы в усмешке. - Я знаю, что  такой
"рай" тебе пришелся бы не по вкусу, потому и показал его.  Немного  правды
тебе не повредит. Если Тигр за тебя не поручится, правда  умрет  вместе  с
тобой, в противном случае ты узнаешь не  больше,  чем  любой  сын  Великой
Горы.
     В моей империи ты можешь подняться высоко. Дай  время  -  и  я  стану
могущественным, как мой великий предок. Шесть лет  я  копил  силы  и  лишь
потом начал борьбу. Последние четыре года, как и в  далеком  прошлом,  мои
посланники  вновь  обращаются  к  отравленным  кинжалам;   непобедимые   и
неподкупные, не знающие иного закона, кроме моей воли, они  скорее  умрут,
но выполнят приказ.
     - Чего же ты добиваешься?
     - Неужели еще не понял?  -  голос  магистра  упал  до  шепота,  глаза
расширились, в них засветились огоньки безумия.
     - Пожалуй, - проворчал Конан. - Но  предпочел  бы  услышать  от  тебя
самого.
     - Я хочу править миром! Отсюда, из Джанайдара,  я  буду  вершить  его
судьбу! Цари на своих тронах превратятся в жалких марионеток,  подвешенных
на ниточках. Ослушники умрут. И наступит день, когда  никто  не  осмелится
пойти против моей воли. Мне  будет  принадлежать  власть!  Власть!  Это  -
высшая цель!
     Конан мысленно сравнил хвастливые притязания магистра  на  абсолютную
власть с положением в братстве таинственного Тигра, с мнением которого тот
вынужден  был  считаться.  Похоже,  влияние  магистра   было   далеко   не
безгранично.
     - Где девушка - Нанайя? -  спросил  Конан.  -  Твои  шабатийцы,  убив
Гаттуса, схватили ее и увели с собой.
     Вирата чуть переиграл, изображая удивление.
     - Не понимаю, о ком ты, - ответил он. - Они не приводили пленников.
     Магистр, конечно же, солгал, но настаивать было  бессмысленно.  Конан
насторожился: непонятно, почему джезмит не хочет  признать,  что  знает  о
девушке?
     Магистр вторично сделал знак, негр вновь ударил в гонг, и вновь вошел
согнувшийся в поклоне Хазан.
     - Хазан проводит тебя,  -  сказал  Вирата.  -  Туда  же,  в  комнату,
принесут еду и питье. Ты не арестован - стражи не будет. Но  я  просил  бы
тебя не покидать своих покоев без охраны. Мои люди относятся к  чужакам  с
недоверием, а поскольку ты пока не состоишь в братстве,  то...  -  Магистр
вдруг замолчал и многозначительно посмотрел на киммерийца.



                              4. ЗВОН МЕЧЕЙ

     Вслед за невозмутимым стигийцем Конан  покинул  тронный  зал,  прошел
между двумя рядами сверкавших золотом и серебром стражников и из  широкого
парадного коридора свернул в боковой,  поуже.  Вскоре  слуга  ввел  его  в
комнату со сводчатым потолком в украшениях из слоновой кости и сандалового
дерева. Единственная  тяжелая  дверь  была  сколочена  из  тиковых  досок,
обшитых листами меди. Окон в комнате не было, свет и  воздух  проникали  в
нее через отверстия в потолке. На стенах во множестве  висели  гобелены  с
замысловатыми рисунками, шаги скрадывали богатые  ковры,  в  которых  нога
утопала по щиколотку.
     Не издав ни звука, Хазан поклонился и закрыл за собой дверь.
     Оставшись один, Конан сел на бархатную кушетку. За всю свою жизнь, до
предела насыщенную самыми невероятными и  опасными  приключениями,  он  не
попадал в ситуацию более  сложную,  чем  эта.  Поразмыслив  с  минуту  над
возможной участью Нанайи, он принялся обдумывать план действий.
     Из коридора послышался легкий стук сандаловых подошв. В сопровождении
Хазана вошел огромный негр, в руках он держал широкий поднос с  яствами  в
позолоченных блюдах и с изящным кувшином вина в центре. Прежде  чем  Хазан
закрыл дверь, Конан успел заметить острие шлема, высунувшееся из-за  ковра
на противоположной  стене  коридора:  в  потайной  нише  прятались  воины.
Значит, Вирата солгал, сказав, что стражи не будет. Впрочем, иного  он  от
магистра и не ждал.
     - Господин, вот вино с Кироса и пища, - сказал стигиец. - А  позже  я
пришлю девушку, прекрасную и  свежую,  как  утро,  чтоб  вы  могли  с  нею
развлечься.
     - Ладно, - проворчал Конан.
     Послушный жесту Хазана, раб поставил поднос. Тот сам отведал  каждого
блюда,  отхлебнул  глоток  вина  и  только  потом  с  поклоном   удалился.
Обостренным, как у волка в западне, зрением Конан отметил,  что  последним
из принесенного стигиец попробовал вино, а в дверях  чуть  качнулся.  Едва
закрылась дверь, Конан  осторожно  понюхал  вино.  На  фоне  благоухающего
букета, такой слабый, что уловить его могли лишь  чуткие  ноздри  варвара,
угадывался знакомый запах - запах красного лотоса из зловещих топей  южной
Стигии. Отведавший его сока  засыпал  мертвым  сном,  надолго  или  нет  -
зависело от количества выпитого.
     Хазану следовало чуть поторопиться. А что, если Вирата задумал и его,
Конана, пропустить через свой Райский сад?
     Тщательно исследовав пищу, киммериец убедился, что в  нее  ничего  не
подмешано. Тогда он с аппетитом приступил к еде.
     Быстро покончив с немногочисленными яствами, он  воззрился  голодными
глазами на поднос, словно в надежде отыскать на нем хотя бы  еще  кусочек.
Вдруг дверь снова приоткрылась, и в комнату скользнула  гибкая  фигурка  -
девушка с золотым амулетом на груди,  с  поясом  в  драгоценных  каменьях;
стянувшим тонкую талию, и в полупрозрачных шелковых шароварах.
     - Ты кто? - рыкнул на нее Конан.
     Девушка подалась назад, смуглая кожа на ее лице чуть побледнела.
     - Не бей меня, господин! Я не сделала ничего дурного! - От  страха  и
волнения темные зрачки округлились, речь прервалась, пальцы задрожали, как
у ребенка.
     - Да я и не думал - просто спросил, кто ты такая.
     - Я... меня зовут Парисита.
     - Как ты сюда попала?
     - Меня похитили Невидимые,  мой  господин.  Однажды  ночью,  когда  я
гуляла в саду моего отца в Айдохья. Тайными тропами  они  привели  меня  в
свой ненавистный город демонов, где я, как многие другие  девушки  Вендии,
Иранистана и других стран, стала рабыней. - Она говорила быстро и шепотом,
точно боясь, что ее прервут или подслушают.  -  Я  зд-десь  уже  несколько
месяцев. Однажды меня высекли - я думала, что помру  от  стыда!  А  еще  я
здесь видела, как девушки умирали под пытками! О, какой  позор  для  моего
отца: вдруг он узнает, что его дочь - игрушка в лапах демонопоклонников!
     Конан смолчал, но его  горящий  взгляд  был  достаточно  красноречив.
Пусть его собственная судьба замешана  на  крови,  пусть  ему  не  однажды
приходилось убивать и грабить, но в отношениях с  женщинами  он  неизменно
следовал своему грубоватому кодексу чести варвара. До этой минуты  он  еще
сомневался, вступать ли  ему  в  братство  Вираты,  чтобы  потом,  укрепив
положение, так или иначе устранить всех, занимавших в нем высшие посты. Но
сейчас главная цель определилась: надо во что бы  то  ни  стало  раздавить
этот змеиный клубок и обратить их  логово  себе  на  пользу...  Между  тем
Парисита продолжала:
     - Начальник над девушками получил задание  отобрать  кого-нибудь  для
тебя, но главное - надо было узнать, не спрятал  ли  ты  на  теле  оружия.
Чтобы обыскивать без  помех,  подмешали  в  вино  зелья.  А  после,  когда
очнешься, усыпив лаской бдительность, я должна была выведать  лазутчик  ты
или на самом деле тот, за кого себя выдаешь. Указали  на  меня.  Я  и  так
отчаянно трусила, а когда увидела, что ты не спишь, то чуть было вовсе  не
померла со страху... Скажи, ты ведь не убьешь меня?
     Конан усмехнулся. Он не тронул бы и волоса на ее голове, но предпочел
пока не говорить об этом. Страх девушки еще  может  сослужить  ему  добрую
службу.
     - Парисита, - обратился он к ней, - ты знаешь что-нибудь  о  женщине,
которую накануне привела с собой банда шабатийцев?
     - Да, господин. Они привели с собой пленницу и, скорее всего,  хотели
поступить с нею так же, как в свое время поступили со всеми нами - сделать
ее наложницей. Но та оказалась с характером. Уже в городе, после того  как
ее передали страже гирканцев, она  вдруг  вырвалась  и,  выхватив  кинжал,
всадила его в грудь брата Захака.  Теперь  Захак  требует  ее  смерти,  и,
думаю, ради какой-то  пленницы  Вирата  не  захочет  портить  отношения  с
гирканцами.
     - Так вот почему магистр солгал мне насчет Нанайи, - прошептал Конан.
     - Да, господин. Сейчас Нанайя в дворцовом  подземелье,  а  завтра  на
рассвете ее подвергнут пыткам и казнят.
     Смуглое лицо Конана приняло зловещее выражение.
     - Сегодня, ближе к полуночи, ты проведешь меня в  спальню  Захака.  -
Его полыхающие, с прищуром, глаза выдавали дальнейший план.
     Девушка покачала головой:
     - Ничего не выйдет. Он  спит  вместе  со  своими  степными  псами,  с
головой преданными  своему  вожаку.  Их  слишком  много  даже  для  такого
сильного воина, как ты. Но я могу провести тебя к Нанайе.
     - А как насчет стражника в коридоре?
     - Мы выберемся незаметно, а до тех пор, пока я не выйду из комнаты  у
него на глазах, он сюда никого не впустит..
     - Ну что же... - Варвар поднялся с кушетки и потянулся -  совсем  как
тигр перед охотой.
     Парисита замялась.
     - Господин... если я правильно тебя  поняла...  ты  ведь  не  думаешь
служить демонопоклонникам, ты хочешь их уничтожить?
     Колчан осклабился в волчьей усмешке.
     - Сказать по правде, с моими  недругами  частенько  случаются  всякие
неприятности.
     - А ты... не  причинишь  мне  зла?  Или  даже...  поможешь  выбраться
отсюда?
     - Если смогу. А сейчас - довольно болтать. Вперед.
     Парисита откинула гобелен,  висевший  напротив  двери,  и  нажала  на
фрагмент причудливого орнамента. Часть стены бесшумно ушла  внутрь,  и  их
глазам открылась узкая лестница, ждущая вниз, во мрак.
     - Господа почему-то считают, что рабы не могут знать их секретов, - с
легкой улыбкой сказала девушка. - Идем.
     Как только они вступили  на  лестницу,  плита  вернулась  на  прежнее
место. Конан очутился в кромешной тьме, лишь дырочки в плите давали слабый
свет. Они спускались, пока, по расчетам Конана, не  оказались  значительно
ниже дворца, и дальше зашагали по узкому ровному ходу, убегающему вдаль от
подножия лестницы.
     - Этот ход показал мне один шатриец, решившийся бежать из Джанайдара,
- сказала девушка. - Я хотела бежать вместе с ним. Мы прятали здесь оружие
и запасы еды. Но  наши  планы  раскрыли.  Шатрийца  схватили  и  подвергли
изуверским пыткам, но он умер, так и не выдав меня...  Здесь  должен  быть
меч, который он припрятал.  -  Она  пошарила  в  нише  и,  достав  клинок,
протянула его киммерийцу.
     Они прошли еще  несколько  ярдов  и  остановились  у  двери,  обшитой
железом. Приложив палец к губам, Парисита указала на крошечные  отверстия,
служившие для тайного наблюдения. Заглянув в одно,  Конан  увидел  широкий
коридор: в  монолитной  стене  была  одна-единственная  дверь  из  брусьев
черного эбенового дерева, скрепленных для надежности  стальными  полосами;
правая  стена  прерывалась  через  равные  промежутки  большими,  в   рост
человека, решетками, за которыми находились вырубленные  в  скале  ниши  -
камеры для узников. Дальний конец коридора отстоял ярдов на сто и тоже был
перегорожен крепкой  дверью.  Бронзовые  лампы  под  потолком  отбрасывали
слабый свет.
     Перед одной из камер с ятаганом в руке застыл ослепительный  гирканец
в великолепных латах и в  шлеме  с  перьями.  Кончиками  пальцев  Парисита
коснулась руки Конана.
     - Нанайя в той камере, - прошептала она. - Ты справишься? Учти,  этот
гирканец - сильный воин.
     Варвар с мрачной усмешкой взмахнул мечом - длинный клинок  вендийской
стали,  легкий  и  вместе   с   тем   очень   прочный.   Конан   не   стал
распространяться, что в совершенстве владеет прямым клинком воинов  запада
и с не меньшим мастерством - кривым клинком востока, что в бою  ильбарский
кинжал с двойным изгибом и широкий  меч  шемитов  словно  врастают  ему  в
руку... Не теряя времени, Конан открыл дверь.
     Киммериец  рванулся  вперед,  клинки  встретились.  Миг  -  и  лезвия
замелькали с такой яростью, что  от  их  пляски  зажглась  бы  кровь  и  у
дряхлого старца, не  говоря  уже  о  двух  молодых  женщинах  -  невольных
свидетельницах поединка. Тишину нарушало лишь шарканье  и  шлепанье  босых
ног, звон и скрежет стали да хриплое дыхание воинов. Длинные  смертоносные
лезвия сверкали в призрачном свете как живые, словно  вдруг  стали  частью
живой плоти людей.
     Но вот чаша  весов  дрогнула.  Лицо  гирканца  исказило  предчувствие
смерти, и в последнем отчаянном усилии он попытался  утянуть  за  собой  в
небытие и своего врага. Меч взмыл над его головой, но вспыхнула сталь -  и
клинок Конана легко, точно лаская, прошелся по шее стражника. Не  проронив
ни звука, гирканец рухнул на пол - из перерезанного горла била кровь.
     Секунду Конан стоял над распростертым телом,  на  острие  меча  стыла
темно-красная полоса.  Разорванная  одежда  открывала  легко  вздымавшуюся
мощную грудь. И только потный ручеек на  лбу  выдавал  еще  не  схлынувшее
напряжение. Наклонившись, Конан сорвал с пояса  стражника  связку  ключей.
Послышался скрежет стали в замке, и Нанайя будто очнулась от чар.
     - Конан! - воскликнула она. - Ты все-таки пришел!  А  я  уж  потеряла
всякую надежду! Но что за бой! Жаль, я не могла  добавить  ему  еще  и  от
себя! - Быстро подойдя к трупу, девушка выдернула  из  коченеющих  пальцев
меч. - Что дальше?
     - Если станем выбираться отсюда до  темноты,  наверняка  пропадем,  -
ответил Конан. - Нанайя, когда должен прийти стражник на смену этому?
     - Они сменяются каждые четыре часа. Этот заступил совсем недавно.
     Варвар повернулся к Парисите:
     - Какое сейчас время суток? Я не видел солнца с раннего утра.
     - Давно за полдень. Заход часа через четыре.
     Выходит, он пробыл в Джанайдаре гораздо дольше, чем ему казалось.
     - Выбираться  будем,  когда  стемнеет.  Сейчас  вернемся  в  комнату.
Нанайя, ты останешься на потайной лестнице, а Парисита выйдет через  дверь
и вернется в покои к невольницам.
     -  Но  когда  придут  сменять  этого,  -  чуть  заметный   кивок   на
распростертое тело, - то сразу обнаружат,  что  я  сбежала.  Думаю,  будет
лучше оставить меня здесь, пока не наступит подходящее время.
     - Я не могу так рисковать.  Что,  если  мне  помешают  спуститься  за
тобой? Когда побег откроется, то наверняка во дворце подымется суматоха, а
это нам на руку. А сейчас давайте-ка спрячем труп.
     Он бросил взгляд на черную дверь, но  Парисита,  вдруг  став  бледнее
полотна, воскликнула:
     - О господин, только не туда! Не открывайте  ее!  За  этой  дверью  -
Смерть!
     - Что ты несешь? Говори толком, что там?
     - Не знаю. Туда швыряют тела казненных, а еще тех несчастных, кого не
замучили до смерти. Что с ними там происходит, я не знаю, но я слышала  их
вопли - вопли ужаса, страшнее, чем под пытками. Девушки шептались, что  за
этой дверью живет демон-людоед.
     - Похоже на правду, - сказала Нанайя. - Несколько часов  назад  здесь
побывал раб со страшной ношей. Он отпер дверь и выбросил  ее  наружу,  но,
судя по росту, тело не могло принадлежать ни мужчине, ни женщине.
     - Значит, это был ребенок, - непослушными губами прошептала  Парисита
и вздрогнула, точно в ознобе.
     - Ладно вам, - проворчал варвар. - Сделаем так: переоденем  стражника
в одежду Нанайи, втащим в камеру  и  уложим  лицом  к  стене.  Ты  девушка
рослая, и замену обнаружат не сразу. Может быть,  сменщик  примет  его  за
тебя и решит, что ты спишь или вообще со страху померла - это  неважно.  В
любом случае он первым делом кинется разыскивать товарища,  и  чем  дольше
они провозятся, тем больше  у  нас  будет  времени  на  то,  чтобы  отсюда
выбраться.
     Не колеблясь ни секунды, Нанайя сбросила куртку, стянула через голову
рубашку и быстрым движением выскользнула из  коротких  штанов,  Конан  тем
временем раздевал гирканца.  Зардевшись,  Парисита  издала  тихий  возглас
изумления.
     - Что такое? - буркнул Конан. - Ты  что,  никогда  не  видела  голых?
Помолчала бы лучше, чем без дела разевать рот.
     Через минуту Нанайя была уже в одежде гирканца  -  натянула  на  себя
все, кроме шлема и доспехов. Пока  девушка  без  особого  успеха  пыталась
соскрести ногтями кровавое пятно с плеча накидки, Конан втащил мертвеца  в
камеру и уложил его у дальней стены, отворотив лицо так, чтобы скрыть  усы
и клок бороды. Затем, натянув  рубашку  Нанайи  ему  на  шею,  прикрыл  ею
страшную рану. Закончив с трупом,  киммериец  закрыл  камеру  на  замок  и
протянул ключи Нанайе:
     - Кровь с пола нам не стереть. У меня пока нет плана,  как  выбраться
из города. Если ничего не выйдет, я просто убью  Вирату,  а  дальше  -  да
свершится воля Крома! Если же выберетесь без меня, уходите той же  тропой,
какой сюда попали, и, затаившись где-нибудь, дождитесь воинов  из  Кушафа;
Тубала я послал на рассвете, к сумеркам он  должен  добраться  до  Кушафа,
значит, козаки будут в каньоне у плато завтра утром.
     Они вернулись к потайной двери, - закрытая, та полностью сливалась со
стеной. Пройдя узким коридором, все трое поднялись по лестнице.
     - До времени останешься здесь, - сказал Конан Нанайе. - Сиди  тихо  и
не высовывайся - все  равно  не  поможешь.  Если  со  мной  что  случится,
попробуй дождаться Париситу и уходите вдвоем.
     - Как скажешь, Конан. - Скрестив  ноги,  Нанайя  уселась  на  верхнюю
ступеньку.
     Парисита и Конан вошли в комнату. Чтобы как-то  приободрить  девушку,
киммериец легонько сжал ей запястье.
     - Сейчас уходи: если еще  задержишься,  то  могут  почуять  неладное.
Постарайся вернуться сразу, как совсем стемнеет. Страже скажешь, что, мол,
так велел магистр. Думаю, я пробуду здесь до  возвращения  этого  парня  -
Тигра. А вот когда все созреет для побега, я наведаюсь к Вирате и поговорю
с ним по душам. Да, тебя будут расспрашивать так ты скажи им, что  вино  я
пил, что ты меня обыскала, но никакого оружия не нашла.
     - Слушаюсь, господин! Я вернусь, как стемнеет.  -  От  возбуждения  и
страха голос девушки вздрагивал.
     Парисита ушла. Конан взял кувшин с вином  и  смазал  им  губы,  чтобы
чувствовался характерный запах. Потом вылил остатки в угол за  гобелен  и,
растянувшись на кушетке, притворился спящим.
     Минуту спустя дверь снова  приоткрылась  и  кто-то  вошел.  Конан  не
шелохнулся: судя по легкому шороху босых ног и аромату, это  девушка,  но,
по некоторым  признакам,  не  Парисита.  Очевидно,  полностью  магистр  не
доверяет никому, и меньше всего - женщинам. Навряд ли она послана с  целью
убить его - вполне хватило бы подмешать в вино яду, - а потому будет лучше
не рисковать и не пытаться заглянуть сквозь ресницы.
     Частое, прерывистое дыхание выдавало ее страх. Ноздри девушки едва не
касались губ киммерийца, пока она, склонившись над ним, старалась  уловить
в его размеренном дыхании запах подмешанного в вино зелья. Кончики  нежных
пальцев пробежали  по  его  телу  в  поисках  оружия.  Затем,  со  вздохом
облегчения, девушка выскользнула из комнаты.
     Воин тихонько  рассмеялся.  Пройдет  еще  немало  часов,  прежде  чем
настанет время действовать, а потому, пока есть такая  возможность,  стоит
поспать. Теперь жизнь Конана, а также жизни двух девушек зависели от того,
насколько удачно ему удастся  нащупать  способ,  как  улизнуть  из  города
демонопоклонников. А между тем  он  спал  крепко,  без  сновидений,  точно
возлежал на мягком ложе в доме лучшего друга.



                            5. МАСКА СОРВАНА

     Чья-то рука чуть коснулась двери, и Конан уже на  ногах  -  с  ясными
глазами, готовый в любую секунду дать отпор: в комнату с  поклоном  входил
Хазан. Торжественным тоном стигиец объявил:
     - О господин, великий Магистр сынов Джезма желает тебя  видеть.  Тигр
вернулся.
     Так, значит, этот Тигр вернулся раньше,  чем  его  ждали.  Следуя  за
стигийцем,  Конан  чувствовал,  как  растет  напряжение  в  мускулах,  как
обостряется восприятие, быстрее бежит в жилах кровь.
     Хазан прошел не в тронный зал - место первой встречи с  магистром,  а
извилистым коридором вывел к двери в бронзовых пластинках,  перед  которой
стоял гирканец с обнаженным мечом в руке. Страж  открыл  дверь,  и  Хазан,
шагнув первым, жестом пригласил Конана войти.  Едва  киммериец  переступил
порог, как дверь захлопнулась.
     Конан огляделся. Он  находился  в  просторной  комнате  без  окон,  в
которую выходило несколько дверей. Против него у дальней стены  помещалась
кушетка, на которой развалился магистр, - оба черных раба  по  бокам.  Тут
же,  рядом,  толпились  не  меньше  дюжины  вооруженных  людей:   зуагиры,
гирканцы, иранистанцы, шемиты,  и,  к  своему  большому  удивлению,  Конан
увидел среди них и злодейского вида гиперборея - первого за все время, что
он пробыл в Джанайдаре.
     Чтобы оценить силы врага, варвару хватило мимолетного взгляда. И  тут
же его внимание приковал человек в центре комнаты. Тот стоял между  ним  и
магистром, широко - на манер всадника - расставив  ноги,  ростом  почти  с
Конана, хотя и не такой плотный. Широкие плечи, стальные мускулы и гибкое,
как китовый ус, тело выдавало в нем сильного воина. Короткая черная борода
не могла скрыть воинственно выпяченной нижней челюсти, а серые  глаза  под
высокой меховой шапкой смотрели холодно и пронзительно.  Облегающие  штаны
не скрывали мускулистых ног.  Пальцы  правой  руки  поглаживали  усыпанный
каменьями эфес сабли, пальцы левой теребили жидкие усы.
     Итак, игра окончена. Перед Конаном стоял Ольгерд Владислав,  искатель
приключений из Запорожья, который знал варвара слишком хорошо, чтобы в нем
обмануться. И, разумеется, он не забыл, как три года назад Конан  вытеснил
его в борьбе за лидерство в банде зуагиров, оставив на память об их  споре
сломанную руку.
     - Наш гость желает присоединиться к нам, - нарушил молчание Вирата.
     Человек по прозвищу Тигр усмехнулся:
     - Лучше уж лечь в постель с леопардом, чем с этим. Я знаю Конана  уже
порядочно. Он ужом проползет в твои ряды, настроит против тебя всех людей,
а потом, когда меньше всего будешь этого ждать, всадит в спину нож.
     Десятки обращенных на киммерийца глаз заполыхали жаждой  смерти.  Для
воинов Тигра слово их начальника было решающим.
     Конан расхохотался. Ну что ж, он сделал все  возможное  и  дурачиться
дальше не имеет смысла. Наконец-то он может сорвать с дикой  души  варвара
ненавистную маску светского хлыща, чтобы без глупых  сожалений  с  головой
отдаться кровавым игрищам!
     Магистр пожал плечами.
     - Ты знаешь, Тигр, в подобных вещах я  полностью  полагаюсь  на  твое
мнение. Поступай как знаешь, он безоружный.
     При мысли о беспомощности своей жертвы  лицо  воинов  исказил  волчий
оскал. В воздухе засверкала обнаженная сталь. Ольгерд жестоко усмехнулся.
     - Мы придумаем тебе конец  позабавней,  -  сказал  он.  -  Интересно,
будешь ли сохранять то же спокойствие, с каким развешивал на крестах людей
в Хауране... Связать его!
     Не прерывая речи, Ольгерд потянулся за  саблей,  но  так  медленно  и
неохотно, словно забыл, какую опасность  таит  в  себе  этот  черноволосый
варвар, какая дикая необузданная сила заключена в этих вздувшихся  буграми
мускулах.
     Не успел Ольгерд вытащить клинок, как Конан,  вдруг  прыгнув  вперед,
нанес ему сокрушительный удар в челюсть. Мощь огромного  кулака  могла  бы
сравниться разве что с мощью молота в руках  кузнеца.  Ольгерд  рухнул  на
каменный пол, изо рта его хлынула кровь.
     Конан схватился за эфес сабли, но над  ним  уже  навис  гиперборей  с
огромным ильбарским кинжалом.  Он  один  разгадал  под  маской  нарочитого
спокойствия смертоносную ярость  варвара,  но  все-таки  не  смог  уберечь
своего начальника. Однако он не дал Конану завладеть саблей: тот  выпустил
эфес и круто повернулся, чтобы  встретить  врага.  Гиперборей  ударил,  но
варвар успел перехватить в запястье руку,  и  острие  клинка,  подрагивая,
остановилось в дюйме от его груди. Нечеловеческим усилием удерживая смерть
левой рукой, Конан правой выхватил из-за пояса гиперборея кинжал и  всадил
ему по самую рукоятку меж ребер. Враг повалился с предсмертным  хрипом,  а
Конан, вырвав из ослабевших пальцев страшный клинок, легко,  как  пантера,
вскочил на ноги.
     Все произошло с ошеломляющей быстротой - в мгновение ока. Прежде  чем
кто-либо  очухался,  Ольгерд  уже  лежал  недвижим,  а  над   ним   хрипел
гиперборей. Когда подоспели остальные, их встретил трехфутовый  ильбарский
клинок в руке искуснейшего воина Хайборийской эры.
     Внезапный выпад в развороте - и опередивший прочих зуагир с отчаянным
воплем отступил назад: из рассеченной сонной артерии с  хлеставшей  кровью
быстро уходила жизнь. Глухо застонал гирканец, зажимая ладонями  вспоротый
живот.  Стигиец,  до  которого   дотянулся   клинок,   вдруг   споткнулся,
схватившись за кровавую култышку вместо правой руки: запястье  с  ятаганом
упало ему под ноги.
     Конан не отступил к стене, чтобы обезопасить  тыл.  Наоборот,  бешено
размахивая  окровавленным  кинжалом,  он  прыгнул  прямо  в  гущу  врагов.
Киммериец очутился как бы в центре урагана: вокруг него, сверкая, взлетали
и опускались сабли, из  ран  потоками  струилась  кровь,  слышались  хрип,
проклятия и стоны, но каким-то чудом все удары врагов попадали мимо цели -
варвар двигался так стремительно, так быстро менял стойки, что враги никак
не могли за ним уследить. Их многочисленность только мешала делу: сбитые с
толку его увертливостью, ошеломленные неожиданным  нападением  и  кровавой
резней, они лишь попусту размахивали оружием, зачастую раня и убивая  друг
друга.
     В яростной схватке длинный  ильбарский  кинжал  оказался  несравненно
удобнее ятаганов и сабель, и Конан успешно пользовался его преимуществами:
ударами сверху разрубал черепа, отсекал конечности,  с  размаху  вспарывал
животы.
     Это была работа мясника - тяжелая и кропотливая, но Конан  не  сделал
ни одного лишнего движения. Он уверенно перемещался среди напряженных  тел
и стальных клинков, оставляя за собой кровавый след.
     Схватка длилась не  больше  минуты.  Наконец  уцелевшие,  устрашенные
огромными потерями, отступили  в  замешательстве.  Тогда,  окинув  быстрым
взглядом комнату, Конан нашел магистра, по-прежнему лежавшего  на  кушетке
между бесстрастными кушитами. Но едва мускулы ног напряглись  для  прыжка,
как громкий шум заставил Конана оглянуться.
     В  дверях,  выходящих  в  коридор,  появились  стражники-гирканцы   с
тяжелыми луками, и люди в комнате, не мешкая,  подались  по  сторонам.  На
раздумье - секунда, пока руки воинов с  напряженными,  узловатыми  мышцами
вкладывают стрелы и,  прицеливаясь  натягивают  тетивы  луков.  Главное  -
просчитать, успеет ли он убить магистра, прежде чем убьют его самого. Нет,
ничего не выйдет: еще  в  прыжке  его  тело  пронзят  с  полдюжины  сажал,
пущенных из тугих луков гирканских кочевников. Они поражают и  за  пятьсот
шагов и легко пробьют его кольчугу. Да от одних ударов стрел его тело,  не
долетев до цели, рухнет на пол.
     И вот в тот миг, когда начальник лучников открыл рот, чтобы  крикнуть
"Бей!", Конан плашмя бросился на пол. Стрелки спустили  тетивы.  С  тонким
свистом, сталкиваясь на лету, с полдюжины  стрел  пролетели  в  нескольких
дюймах над его головой.
     Пока лучники  доставали  из  колчанов  новые  стрелы,  киммериец,  не
выпуская кинжала, с такой силой оттолкнулся кулаками от пола, что тело его
подбросило в воздух. Миг - и он снова на ногах.  Но  прежде  чем  гирканцы
вновь изготовились к стрельбе, Конан был уже среди них. Звериным  натиском
и неустанной работой клинка он проложил тропу из окровавленных, корчащихся
тел. Разметав какой-то сброд за дверью, Конан  помчался  по  коридору.  Он
несся наугад, захлопывая за собой двери  комнат  в  слабой  надежде  сбить
погоню со следа, а суматоха во дворце все набирала силу. Вот Конан свернул
в узкий ход и вдруг очутился в тупике с зарешеченным окном.
     Из ниши с дротиком в руке выскочил горец-гимелиец. Конан обрушился на
него подобно горному обвалу. Устрашенный видом невесть  откуда  взявшегося
перепачканного кровью чужака, гимелиец дико закричал и вслепую ткнул своим
оружием, промахнулся, потянул было на себя, но еще раз ударить  не  успел:
варвар, потеряв разум от обилия крови, яростно взмахнул кинжалом. Брызнула
алая струя, и голова горца, соскочив с плеч, глухо брякнула о камень.
     Конан метнулся к окну. Размахнувшись, он ударил тяжелой  рукоятью  по
прутьям - бесполезно! Тогда, вцепившись в решетку обеими руками, он уперся
подошвами в стены по обе стороны окна и что было сил  потянул  решетку  на
себя. Мышцы вздулись, глаза залил пот, последний бешеный рывок - и решетка
вместе с каменной крошкой вылетела из окна! Киммериец с трудом протиснулся
в образовавшуюся брешь и оказался на балконе в ажурной отметке  из  тонких
медных прутьев. Внизу благоухал сад, а за  его  спиной  слышался  громовой
топот ног по коридору. Рядом с ухом пропела стрела. Выставив  перед  собой
руку с кинжалом, наклонив голову,  Конан  прыгнул  вперед  и,  прорвавшись
сквозь легкое ограждение, полетел боком вниз, однако приземлился  на  ноги
мягко, по-кошачьему.
     Сад был пуст, если не считать с полдюжины наложниц, которые,  завидев
варвара,  с  визгом  разбежались  в  разные  стороны.  Не  теряя  времени,
киммериец помчался к стене напротив петляя меж деревьев, чтобы спастись от
града стрел. Бросив взгляд через плечо, Конан увидел  на  балконе  десяток
разъяренных воинов с перекошенными злобой лицами.  Резкий  крик  подсказал
ему: впереди опасность!
     По стене, размахивая саблей, бежал человек.
     Этот парень - смуглый толстый вендиец  -  точно  рассчитал  место,  к
которому должен был выбежать варвар, но сам туда немного опоздал.  Высотой
стена была в рост человека, не больше. На бегу ухватившись за край,  Конан
оттолкнулся  от  земли  и  легко  взлетел  на  гребень.   Через   секунду,
увернувшись от удара сабли, он погрузил ужасный клинок в выпирающий  живот
вендийца.
     Тот, заревев как бык, в последнем усилии обхватил своего убийцу и, не
разжимая рук, стал заваливаться через парапет. Конан едва  успел  заметить
уходящую вниз отвесную гладкую стену. Небольшой выступ  задержал  падение,
но ненадолго - оба рухнули с  высоты  пятнадцати  футов  прямо  на  камни!
Однако Конан изловчился и в падении поменялся с вендийцем местами, так что
жирное тело смягчило удар. И все-таки киммерийца тряхнуло  так,  что  душа
едва не отлетела от тела.



                            6. ПРИЗРАК УЩЕЛИЙ

     Конан, пошатываясь, поднялся на ноги. Руки  его  были  пусты.  Подняв
голову, он увидел над краем парапета ряд голов в тюрбанах и шлемах. Но вот
появились луки и стрелы.
     Конан затравленно огляделся - укрыться негде. Вновь броситься плашмя?
Нет, бесполезно:  с  высокой  стены  он  послужит  для  лучников  отличной
мишенью.
     Зазвенела спущенная тетива, и, ударившись о камень стрела разлетелась
в щепки. Конан кинулся на землю - за тело убитого вендийца.  Просунув  под
него руку, он перевалил окровавленное, все еще теплое тело на  себя.  Едва
он это сделал, как целый град стрел обрушился на труп. Конан  почувствовал
себя точно под наковальней, по которой вдруг  дружно  замолотила  компания
кузнецов. К счастью, этот вендиец  оказался  настолько  толстым,  что  все
острия застревали в мертвой плоти, не причиняя вреда варвару.
     - Кром! - выругался Конан. - стрела задела ему икру.
     Наконец джезмиты убедились, что только разукрашивают труп перьями,  и
дробный стук прекратился. Конан нащупал пухлые волосатые запястья.  Затем,
повернувшись на бок, вскочил и  забросил  мертвеца  себе  за  спину.  Руки
варвара задрожали от напряжения - вендиец весил не меньше самого Конана.
     Прикрываясь трупом как щитом, Конан стал удаляться от стены.  Увидев,
что жертва ускользает от мести, джезмиты разом завопили и послали вдогонку
целую тучу стрел, но те также не достигли цели.
     Еще несколько шагов - и киммериец укрылся за торчащим каменным зубом.
Конан сбросил мертвеца, - грудь и лицо трупа  украшали  не  меньше  дюжины
стрел.
     - Будь у меня лук, я бы научил этих псов кой-чему, - процедил  варвар
сквозь зубы, выглядывая из-за камня.
     Над стеной повсюду торчали  головы,  но  луки  бездействовали.  Среди
тюрбанов и шлемов Конан узнал высокую меховую шапку  Ольгерда  Владислава.
Ольгерд закричал со стены:
     - Ты думаешь - удрал? Давай беги! Ты еще пожалеешь, что не остался  в
Джанайдаре в компании моих головорезов! Прощай, покойничек!
     Ольгерд отрывисто кивнул, и его  люди  вместе  со  своим  начальником
скрылись с глаз. Конан остался один, не считая трупа у его ног.
     Нахмурившись, варвар  неторопливо  огляделся:  помнится,  южный  край
плато, у города, обрывался во множество  узких  расселин,  и,  похоже,  он
находится как раз в этой впадине. Прямое, шириной в  десять  шагов  ущелье
походило на огромную ножевую рану. Оно  выходило  из  лабиринта  и  другим
концом упиралось в отвесную гладкую скалу, служившую основанием для дворца
и дворцового сада. Высотой футов в  двадцать,  скала  в  этом  месте  была
слишком гладкой для творения природы.
     Боковые стены здесь также были отвесными и носили следы инструментов.
В  тупике  на  высоте  пятнадцати  футов  их  опоясывал  железный  карниз,
утыканный короткими,  остриями  вниз,  лезвиями.  Карниз  выручил  Конана,
задержав падение, но любой, кто захотел бы выбраться из ущелья,  напоролся
бы на эти стальные жала. Ложе ущелья представляло собой пологий склон, так
что за пределами железного пояса стены высились уже на  двадцать  и  более
футов. Это была западня: частью - творение  природы,  частью  -  созданная
руками человека.
     Конан посмотрел  вдоль  ущелья.  На  другом  конце  оно  расширялось,
разделяясь на расселины поуже с монолитными каменными грядами вместо стен,
а над всем этим темнели  очертания  огромной  горы.  Ход  в  лабиринт  был
свободен, но вряд ли преследователи, обезопасив себя в одном конце ущелья,
оставили лазейку в другом.
     Однако в любом случае он не намерен сидеть сложа руки, покорно ожидая
уготованной участи. Они, как видно, решили, что с ним уже все кончено,  но
разве не было других, кто думал точно так же, - и где они сейчас?
     Конан вытащил из тела вендийца  ильбарский  кинжал,  вытер  с  лезвия
кровь и зашагал вниз по ущелью.
     Через сотни ярдов он достиг места,  куда  выходили  узкие  расселины,
выбрал  первую  попавшуюся  -  и  сразу  потерялся  в  кошмарной  путанице
лабиринта. Ходы беспорядочно петляли  среди  дикого  нагромождения  камня.
Почти все они, то сливаясь, то вновь разделяясь, протянулись с  севера  на
юг, и каждый  заканчивался  тупиком;  а  если,  пытаясь  выбраться,  Конан
перелезал через стену, то попадал точно в такой же ход. Раз,  спускаясь  с
гряды, Конан вдруг услышал, как  под  его  пяткой  что-то  сухо  треснуло.
Поглядев под ноги, он увидел высохший человеческий  скелет.  Раздробленный
на куски череп лежал неподалеку. С  этой  минуты  страшные  останки  стали
попадаться все чаще.  И  у  каждого  скелета  -  сломанные,  неестественно
вывернутые кости, расчлененные позвоночники, расколотые черепа. Было  ясно
одно: силы природы здесь ни при чем.
     Настороже, ощупывая взглядом каждый выступ, каждую  затененную  нишу,
Конан медленно продолжал путь. В одном месте он почувствовал слабый  запах
гниющих отбросов и вскоре наткнулся на раскиданные по земле дынные корки и
плоды папайя. Его ноги почти все время ступали по камню, и вдруг он  вышел
на  следы!  Почти  занесенные  песком,  они,  однако,  читались   довольно
отчетливо. Их не могла оставить лапа леопарда, медведя или тигра, что было
бы вполне естественно в горах с такими условиями. Нет,  больше  всего  они
походили на отпечатки босой, неправильной формы человеческой ступни!
     Через некоторое время Конан  вышел  к  полого  выступающей  скале,  к
которой пристали клочья жестких пепельных волос,  будто  о  камень  кто-то
недавно терся спиной или брюхом. Вместе с запахом гнили воздух  здесь  был
насыщен отвратительной, резкой вонью, особенно  нестерпимой  в  неглубоких
пещерах, где этот зверь, человек или демон, похоже, проводил ночи.
     Отчаявшись отыскать выход из каменной западни, Конан решил  подняться
на изъеденную непогодой  гряду,  которая  снизу  казалась  несколько  выше
других.
     С ее острого гребня киммериец внимательно оглядел местность.  Повсюду
- на востоке, юге и на западе - взгляд натыкался на преграды. Крутые скалы
и гряды, шпили и пики окружали лабиринт  неприступной  стеной.  И  лишь  с
севера это кольцо было  разорвано  ущельем,  протянувшимся  от  дворцового
сада.
     Природа загадочного  явления  прояснилась.  Как  видно,  давным-давно
часть плато между горой и местом,  где  сейчас  стоял  город,  просела,  в
результате чего образовалась огромная в  виде  чаши  впадина.  С  течением
времени под воздействием солнца, воды и ветра ровная  поверхность  впадины
разрушилась, и образовался этот чудовищный каменный хаос.
     Итак, по ущельям бродить бесполезно. Сейчас главное  -  добраться  до
края лабиринта, чтобы отыскать  в  изломанной  стене  какую-нибудь  скалу,
источенную непогодой, по которой можно было бы подняться, или  же  щель  у
основания в которую должна  вытекать  дождевая  влага.  Кажется,  одна  из
расселин, ведущих на юг, длиннее прочих и как будто не  такая  извилистая.
Быть может, по ней  он  скорее  попадет  к  подножию  горы,  нависшей  над
впадиной? И вовсе ни к чему ломиться напрямик и  карабкаться  с  гряды  на
гряду, рискуя пораниться об острые выступы. Будет гораздо легче и  быстрее
сначала вернуться к развилке у скалы с железным  козырьком,  а  потом  уже
узкими расселинами выйти к цели.
     Быстро спустившись, Конан зашагал обратно. Солнце клонилось к закату,
когда он вышел к большому ущелью. Определив нужный ему ход он направился к
устью, на ходу оглянулся, чтобы взглянуть напоследок  на  труп  у  дальней
скалы... и застыл, пораженный.
     Тело вендийца исчезло, хотя его сабля по-прежнему лежала  у  подножия
стены. Рядом валялись несколько стрел - похоже, они выпали из трупа, когда
того волокли по камням. Внимание варвара привлекло слабое  мерцание  футов
за пять от него. Приблизившись, Конан обнаружил, что оно исходит  от  пары
серебряных монет, валявшихся в пыли.
     Конан подобрал монеты и какое-то время в задумчивости их разглядывал.
Затем, прищурившись,  тщательно  обшарил  взглядом  каждый  излом,  каждый
закоулок вокруг. Проще всего было бы предположить, что  тело  унесли  сами
джезмиты, каким-то образом проникшие  в  ущелье.  Но  в  этом  случае  они
наверняка подобрали бы неповрежденные стрелы, не говоря уже о деньгах.
     Но если это не джезмиты, то кто? Опять же эти  изломанные  скелеты  и
раздробленные черепа... помнится,  Парисита  говорила  что-то  о  двери  в
преисподнюю или  о  чем-то  в  этом  роде...  Да,  дело  ясное:  здесь,  в
лабиринте, обитает неведомая, враждебная человеку сила. Кром всемогущий! А
что,  если  та  причудливо  изукрашенная  дверь  в  темнице   выходит   не
куда-нибудь, а в это самое ущелье?!
     Осмотрев дюйм за дюймом гладкую стену, Конан обнаружил то, то  искал:
узкие трещинки,  незаметные  для  случайного  взгляда,  выдавали  знакомые
очертания.  Замаскированная  под  скалу  со  стороны  ущелья,  дверь  была
пригнана почти идеально. Мускулы варвара напряглись - и все силы его  тела
ушли в мощный удар!.. Дверь даже не шелохнулась. Конан вспомнил о  тяжелых
засовах и стальных полосах. Пожалуй, такую дверь  разобьет  только  таран.
Неприступная дверь, лезвия железного карниза, гладкие стены - они  сделали
все возможное, чтобы таинственный  обитатель  каменных  джунглей  не  смог
попасть в город. Но, с другой стороны,  вряд  ли  пики  и  двери  способны
остановить демона, а значит, тварь, против которой приняты все  эти  меры,
должна быть создана из плоти и крови. Это несколько успокаивало.
     Конан посмотрел вниз - туда, где в большое  ущелье  выходили  десятки
узких расселин. Интересно, какое чудовище скрывает в себе лабиринт? Солнце
еще не село, не успело скрыться за краем стены, и его  лучи  не  достигали
дна. По-прежнему было светло, но уже отовсюду наползали тени.
     Вдруг до ушей варвара донесся шум: приглушенные удары -  тум-тум-тум,
- как будто бы барабаны отбивали ритм марширующим воинам. И вместе с тем в
этих  звуках  было  что-то  необычное.  Конану  был  знаком  сухой   треск
деревянных  колод  -  барабанов  Куша,  гром  медных   литавр   гирканцев,
рассыпчатая дробь походных барабанов гипербореев, но эти удары  отличались
ото всех. Конан оглянулся на Джанайдар, но шум  доносился  не  со  стороны
города. Казалось, он исходит сразу отовсюду: из воздуха, от  стен  вокруг,
из-под земли.
     Затем наступила тишина.


     Когда Конан снова вступил  в  лабиринт,  впадина  уже  погрузилась  в
голубоватый сумрак. С  полчаса  он  пробирался  извилистыми  ходами,  пока
наконец не очутился в широком месте,  откуда,  как  он  заметил  с  гребня
гряды, можно было почти напрямую добраться до южной стены впадины.  Но  не
прошел Конан и пятидесяти ярдов,  как  расселина  разделилась  под  острым
углом на два хода. С гряды он развилку не заметил и  сейчас,  озадаченный,
медлил, не зная, какой следует выбрать путь.
     Конан пристально вглядывался в оба  хода  и  вдруг  замер.  В  правой
расселине ярдов за сорок от развилки виднелся сгусток  фиолетовой  тени  -
ниша в скале. И в этом сгустке что-то  шевелилось!  Внезапно  мускулы  под
кожей  вздулись  буграми,  стальными  струнами  зазвенели   нервы:   перед
человеком в неверном лунном свете стояло огромное волосатое существо!
     Чудовищная обезьяна  на  кривых,  узловатых  ногах,  ростом  не  ниже
гориллы, высилась в полумраке подобно наводящему ужас призраку из  древней
легенды, облаченному в живую плоть и  кровь.  Существо  чем-то  напоминало
человекообразных обезьян - Конан прежде встречал таких в горах по  берегам
моря Вилайет, - но  эта  была  значительно  крупнее,  а  спутанные  клочья
пепельно-серой, едва не белой шерсти - густой, как у  животных  Севера,  -
свисали почти до земли.
     Судя по отпечаткам ступней и расположению больших пальцев, по  своему
развитию тварь стояла ближе к человеку, чем к животным. Она не  лазила  по
деревьям - местами ее обитания были, скорее горные отроги и степи. В целом
с чертами обезьяны,  лицо,  однако,  имело  и  отличия:  более  выраженная
переносица и не такая массивная нижняя челюсть. Но отдаленное  сходство  с
человеком  только  усиливало  отвращение  при  виде  твари,  а  огоньки  в
маленьких красных глазках мерцали лютой злобой и жестокостью.
     И тут Конан вспомнил: перед ним чудовище,  о  котором  упоминалось  в
мифах и легендах Севера, - снежная обезьяна из жутких пустынь  Патении.  О
существовании зверя ходили самые невероятные слухи, и все они  зарождались
на унылых плато бесплодной земли Лоулана.  Жители  горных  племен  клялись
всеми богами, что все рассказанное ими - чистая правда, что в их стране  и
вправду обитает  человекоподобный  зверь,  который  пришел  к  ним  еще  в
незапамятные времена и сумел  приспособиться  к  скудной  пище  и  суровым
морозам северных гор.
     Все это пронеслось в мозгу варвара, точно вспышка молнии, пока оба  -
человек и зверь - не двигаясь, с  напряженным  вниманием  оглядывали  друг
друга. Но вот обезьяна оскалила желтые клыки, с ее зубов сорвались  клочья
пены,  и,  раскрыв  пасть,  зверь  издал  высокий,  леденящий  душу  крик,
многократно отраженный от стек ущелья.
     Конан ждал: ноги словно вросли в камень, острие клинка  направлено  в
мощную грудь обезьяны.
     До этого дня чудовищу попадались или мертвецы, или измученные  пыткой
узники. Его разум, отличавшийся  от  разума  зверя  лишь  крохотной  живой
искоркой, находил жестокое удовольствие в  предсмертных  страданиях  своих
жертв. А этот двуногий перед ним - такое же слабое  создание,  и  пусть  у
него в руке что-то блестит, зверь, как и с  теми,  сначала  натешится  его
муками, а потом разорвет на части и размозжит голову, чтобы  добраться  до
лакомства - нежного, жирного мозга.
     Размахивая длинными руками, обезьяна шагнула вперед. Конан понял, что
он уцелеет только в одном случае: если сумеет избежать смертельных объятий
этих огромных рук.
     Чудовище  оказалось  проворнее,  чем  можно   было   ожидать.   Между
противниками  оставалось  еще  несколько  футов,  когда   чудовище   вдруг
оторвалось от земли в мощном прыжке. Но еще не накрыла  варвара  уродливая
тень, еще не сомкнулись страшные руки, как Конан сделал легкое движение, и
будь на его месте леопард,  тот  был  бы  посрамлен  изяществом,  с  каким
человек уклонился от удара.
     Толстые черные ногти лишь зацепили  рваную  тунику.  Тут  же  блеснул
клинок - и сдавленный  вопль  прокатился  по  лабиринту:  правое  запястье
обезьяны было разрублено до половины! Плотный волосатый покров не позволил
клинку довершить дело. Из раны хлынула кровь. Два-три мгновения - и  зверь
вновь бросился вперед на этот раз с такой яростью, что  человек  не  успел
отскочить в сторону.
     Конан успел лишь увернуться от узловатых пальцев, едва не  вспоровших
живот острыми ногтями, но литое, точно каменная глыба, плечо ударило его в
грудь, и, путаясь  ногами,  киммериец  отлетел  к  стене.  Зверь  медленно
приблизился.  Волосатая  рука  схватила  варвара  и  потащила  по  камням.
Полуживой, едва не ослепший от пыли, пота  и  крови,  варвар  в  последнем
отчаянном усилии всадил кинжал по самую рукоятку в огромное брюхо зверя.
     В следующий миг оба со страшной силой  ударились  о  каменную  гряду.
Уродливая рука  обхватила  торс  человека.  Визг  животного  оглушил  его,
страшные зубы, роняя  клочья  пены,  искали  его  плоть.  Но  вот  челюсти
клацнули в последний раз, обезьяна запрокинула голову,  и  по  всему  телу
твари пробежала предсмертная судорога.
     Конан высвободился из мощных объятий  и,  с  трудом  встав  на  ноги,
протер глаза: его враг в агонии  бил  ногами.  С  ужасной  обезьяной  было
покончено.  Клинок  киммерийца,  пройдя  сквозь  мускулы  и  внутренности,
вонзился прямо в свирепое сердце антропоида!
     От долгого напряжения мускулы Конана дрожали. Его тело - крепкое, как
железо, - сумело выдержать яростный натиск чудовища, которое порвало бы на
куски любого, будь тот хоть на ничтожную малость слабее варвара. Но в  эту
схватку Конан вложил всего себя до самой последней клеточки.  Одежда  едва
держалась на плечах, несколько звеньев кольчуги были разорваны.  Пальцы  с
острыми ногтями оставили на спине кровавые борозды. Человек стоял,  тяжело
дыша, как после долгого бега, с головы до ног перепачканный кровью - своей
и животного.
     Шло время. Показалось красное солнце,  перечерченное  надвое  дальним
каменным пиком. Конан усиленно размышлял  над  происшедшим,  и  постепенно
неясная прежде картина  обретала  четкость.  Наверняка  измученных  пыткой
узников  вышвыривают  обезьяне  через  дверь  в  скале.  Подобно   тварям,
обитавшим у моря Вилайет, она питалась и растительной, и  животной  пищей.
Но только узники навряд ли могут насытить такого  огромного  и  подвижного
зверя. Значит, джезмиты должны постоянно  его  подкармливать  -  отсюда  и
объедки дыни, папайи и других плодов.
     Конан сглотнул и почувствовал  жажду.  Он  избавил  расселины  от  их
жуткого обитателя, но неизбежно погибнет от голода и жажды, если не найдет
способа, как выбраться из провала. В этой каменной пустыне  где-то  должен
быть ключ и должна быть лужа с дождевой водой, откуда пила обезьяна, но на
их поиски мог уйти целый месяц.
     Лабиринт быстро заполняли сумерки, когда Конан, постояв  у  развилки,
направился  в  правую  расселину.  Шагов  через  тридцать  обе   расселины
встретились, и дальше ход был просторнее. С каждым шагом гряды по сторонам
становились круче и выше, а в стенах все чаще встречались пещерки и ниши с
тошнотворным запахом обезьяны. Конану вдруг пришло в  голову,  что  тварь,
возможно, не одна, что могут быть и другие, но  он  тут  же  отбросил  эту
мысль: будь это так, на крик одного зверя немедленно явились бы сородичи.
     Наконец над  головой  нависла  громада  черной  горы.  Каменное  ложе
изгибалось вверх все круче, и вскоре Конан уже карабкался по склону -  все
выше и выше, пока не очутился на узком козырьке. Перед ним по  ту  сторону
провала лежал город джезмитов Джанайдар.  Отдыхая,  киммериец  прислонился
спиной к гладкой отвесной скале  -  ни  единой  трещинки,  муха  и  та  не
зацепится!
     - Кром и Митра! - негромко выругался он.
     Вверх пути не было. Конан начал пробираться вправо по склону, пока не
достиг края плато. Здесь стены круто обрывались вниз.
     Сгустившиеся  сумерки  мешали  определить  глубину.  Конан  прикинул:
пожалуй, его бечевы не хватит и до половины. Тем не менее  он  размотал  с
талии веревку и опустил ее на всю длину. Крюк повис, свободно  покачиваясь
в воздухе.
     Тогда Конан возвратился на  козырек  и  стал  пробираться  по  другую
сторону, не теряя надежды так или иначе нащупать спуск с горы. Здесь склон
был не такой крутой. Он снова размотал веревку и повторил опыт -  на  этот
раз удачно. Где-то на  глубине  тридцати  футов  находился  выступ.  Конан
наклонился над пропастью - выступ едва заметной тропинкой  вел  дальше  по
склону и терялся среди нагромождения скал. Чтобы спуститься с  плато  этим
путем, пришлось бы пробираться по каменным  торосам,  десятки  раз  рискуя
сломать себе шею. Малейшая оплошность - и вниз, с высоты сотен футов прямо
на торчащие клыки скал! Путь не из легких, однако Нанайя сильная  девушка,
и она его одолеет!
     Но главное сейчас - как-то попасть  в  Джанайдар.  Там,  на  потайной
лестнице во дворце Вираты, его дожидается Нанайя... если, конечно,  ее  до
сих пор не обнаружили. И самый верный  способ  -  это  подождать  пока  не
придет джезмит с кормом для обезьяны и не откроет эту дверь в преисподнюю.
К тому же, судя по времени, Тубал вместе с воинами из Кушафа  должен  быть
уже на пути к Джанайдару.
     В любом случае у него есть чем заняться  в  этом  городе.  И,  слегка
пожав плечами, киммериец повернул обратно.



                      7. СМЕРТЬ В ДВОРЦОВЫХ ПОКОЯХ

     С трудом отыскивая  путь  в  наступившей  темноте,  Конан  пробирался
расселинами лабиринта. Наконец он вышел в широкое ущелье,  на  другом  его
конце высилась отвесная стена с поясом из стальных лезвий. Огни Джанайдара
отбрасывали в небо слабый свет,  увенчивая  скалу  призрачным,  мертвенным
ореолом; в воздухе слышались  тягучие,  заунывные  звуки  ситара.  Высокий
женский  голос  вторил  им  жалобной  песней.  Стоя  посреди  разбросанных
скелетов, Конан мрачно усмехнулся в темноту.
     Еды перед дверью не было - ни  плодов,  ни  трупов.  Оставалось  лишь
гадать, как часто кормили этого зверя и будут ли вообще его  кормить  этой
ночью.
     Делать нечего - ему не привыкать ставить на кон свою шкуру. Киммериец
стоял, вжавшись в скалу сбоку от двери, неподвижный как  статуя,  а  между
тем мысль о Нанайе, о том, где она сейчас, что с  ней,  буквально  сводила
его с ума.
     Так минул час. Конан готов был потерять последнее терпение, как вдруг
послышался лязг засовов, и дверь чуть приоткрылась.
     Кто-то смотрел в узенькую щелку, желая,  как  видно,  удостовериться,
что ужасного стража лабиринта нет поблизости. Секунды тянулись  мучительно
медленно. Вновь заскрипели шарниры, дверь открылась,  и  из  нее  появился
человек, в руке он держал  большую  медную  чашу  с  овощами  и  фруктами.
Джезмит наклонился, чтобы поставить чашу, и, вдруг заметив тень  у  стены,
удивленно вскрикнул.  Но  поздно:  варвар  взмахнул  кинжалом,  и  человек
повалился на камни - вниз по ущелью катилась голова.
     Заглянув в  открытую  дверь,  Конан  увидел  пустом  коридоре  пустые
камеры-клетки. Тогда он подхватил обезглавленное тело под мышки и, оттащив
от стены, спрятал среди обломков скал.
     Затем он  вернулся,  вошел  в  коридор  и,  закрыв  за  собой  дверь,
аккуратно наложил засовы. С кинжалом в руке, весь настороже, Конан пошел к
потайной двери, ведущей в туннель и дальше - к лестнице. Там он  укроется.
Правда,  его  с  Нанайей  могут  обнаружить,  но  в   таком   случае   они
забаррикадируются в коридоре с камерами и до подхода друзей будут  держать
оборону здесь... если, конечно, друзья вообще когда-нибудь подойдут.
     Но не успел киммериец приблизиться к потайной двери,  как  услышал  у
себя за спиной скрип шарниров. Конан круто развернулся - дверь  на  другом
конце коридора медленно приоткрывалась.  Варвар  стремительно  бросился  к
проему, в котором уже показался стражник.
     Как и убитый, этот был гирканцем. При виде мчащегося на него  варвара
из груди воина вырвался сдавленный крик, его рука метнулась к ятагану.
     Последний мощный прыжок - и острие  ильбарского  кинжала  уперлось  в
грудь стражника. Тот в страхе отшатнулся к закрывшейся двери.
     - Тихо! - прошипел Конан.
     Гирканец застыл, его  желтоватое  лицо  стало  белее  снега,  мускулы
подрагивали. Он осторожно выпустил рукоятку ятагана и протянул  к  варвару
руки, моля о пощаде.
     - Ты один? - Глаза Конана сверкнули.
     - Один, клянусь Таримом! Больше никого!
     - Где иранистанская девушка Нанайя? -  В  душе  Конан  надеялся,  что
знает это, но, с другой стороны... вдруг бегство  обнаружили  и  ее  вновь
схватили?
     - То ведомо одним бога! - ответил гирканец. -  Мы  с  отрядом  стражи
привели в темницу собак-зуагиров и тут, в камере, нашли своего товарища  с
полуотрубленной головой, а девчонки там не было. От всего этого во  дворце
такой переполох поднялся, такая беготня  -  куда  там!  Но  мне  приказали
увести зуагиров, так что больше я ничего не знаю.
     - Каких зуагиров? - удивился Конан.
     - Да тех  ротозеев,  что  не  заметили  тебя  на  Лестнице.  За  свою
оплошность они должны завтра утром умереть.
     - Где они?
     - В других камерах, за этой дверью. Я только что вышел от них.
     - Тогда живо - поворачивайся и шагай обратно. И без фокусов у меня!
     Гирканец открыл дверь и шагнул за порог, но с  такой  опаской,  будто
ступал по обнаженным лезвиям. Оба вошли в новый коридор с таким  же  рядом
камер. При  появлении  Конана  по  камерам  прокатился  изумленный  шепот.
Бородатые лица сгрудились у  решеток,  жилистые  руки  обхватили  железные
прутья. Семеро заключенных молча, не отрываясь, смотрели на киммерийца,  в
их глазах пылала ненависть. Конан легонько подтолкнул стражника в спину, и
тот встал перед камерой с зуагирами.
     - Вы с таким рвением служили своему господину, -  с  усмешкой  сказал
варвар, - за что же он вас запер!
     Антар, сын Ади, в ярости плюнул под ноги киммерийца.
     - Все из-за тебя, пришлый пес! Ты сумел взобраться  по  Лестнице,  за
это магистр и  приговорил  нас  всех  к  смерти  еще  до  того,  как  тебя
раскусили. Он сказал: или мы продались, или нас  облапошили,  но  в  любом
случае мы нарушили  долг,  а  потому  утром  нас,  как  баранов,  прирежут
потрошители Захака, покарай Хануман вас обоих!
     - По крайней мере, вы  угодите  в  царствие  небесное!  -  насмешливо
напомнил им Конан. - Так что ваша преданность Магистру сынов Джезма  будет
вознаграждена.
     - Да чтоб собаки сгрызли этого магистра! - воскликнул с горечью один,
а другой добавил:
     - Чтоб вас с магистром в преисподней сковали одной цепью! Плевать мне
на их рай! Все брехня! Опоят зельем, шлюх напустят, а ты верь!
     Конан отметил про себя,  что,  пожалуй,  Вирата  напрасно  приписывал
своим людям беззаветную преданность своей особе: судя  по  всему,  времена
предков магистра, когда по  воле  господина  люди  с  готовностью  шли  на
смерть, безвозвратно ушли в прошлое.
     Конан снял с пояса стража связку ключей и, как бы в раздумье, покачал
ею. Зуагиры уставились на связку глазами людей, привязанных к столбам  для
сожжения и вдруг увидевших близкую грозу.
     -  Антар,  сын  Ади,  -  заговорил  варвар,  обращаясь  к  начальнику
зуагиров. - Твои руки обагрены кровью многих, но, насколько  я  помню,  ты
никогда не нарушал данной клятвы. Магистр  приговорил  тебя  к  смерти  и,
значит, сам отказался от твоих услуг. Зуагиры, вы ему больше не  нужны.  И
вы ничем ему не обязаны.
     Глаза Антара загорелись волчьим огнем.
     - Если бы я смог отправить его в царство Тьмы, то  с  легким  сердцем
сошел бы следом.
     Воины застыли в напряженном ожидании..
     - Клянетесь ли вы честью своего народа, что будете следовать за  мной
и служить мне до тех пор, пока не свершится месть или смерть не  освободит
вас от этой клятвы? - Конан отвел  руку  с  ключами  за  спину,  чтобы  не
смущать их видом отчаявшихся людей. - Вирата не  даст  вам  ничего,  кроме
собачьей смерти. Я  предлагаю  мщение  или,  по  меньшей  мере,  достойную
смерть.
     Глаза  Антара  сверкнули,  его  мускулистые  руки,  сжимавшие  прутья
решетки, задрожали от нетерпения.
     - Верь нам! - выдохнул он.
     - Клянемся! Клянемся! - зашумели зуагиры за его  спиной.  -  Клянемся
честью нашего народа!
     Еще не стихли слова клятвы, а Конан уже  поворачивал  в  замке  ключ.
Дикие, двуличные, жестокие - так отозвался бы о них какой-нибудь вельможа,
но Конан знал этих пустынников: у них были свои понятия о чести, во многом
схожие с теми, что были приняты в далекой Киммерии.
     Они гурьбой вывалились из камеры и тут же вцепились в гирканца, вопя:
     - Убить его! Он пес Захака!
     Но Конан вырвал стражника  из  их  лап,  а  самому  упрямому  добавил
кулаком, отчего тот растянулся на полу, что, впрочем, не  вызвало  особого
недовольства.
     - А ну, тихо! - прикрикнул он. - Этот человек - мой, и  я  сам  решу,
как мне с ним поступить.
     Подталкивая перед собой перепуганного  стражника,  Конан  вернулся  в
темницу, в которой прежде была  Нанайя.  Поклявшись  в  верности,  зуагиры
слепо, ни о чем не спрашивая, шли за новым вожаком.  Там  варвар  приказал
гирканцу раздеться. Дрожа от страха перед пыткой,  тот  поспешно  исполнил
приказ..
     - Поменяйся с ним одеждой! - отрывисто бросил он Антару. Повторять не
пришлось, и Конан обратился к другому: - Ты  выйдешь  через  черную  дверь
и...
     - Но там свирепая обезьяна! - в ужасе воскликнул тот. - Она  разорвет
меня на куски!
     -  Обезьяна  мертва.  Я  угостил  ее  вот  этим.  -  Конан   коснулся
ильбарского кинжала. - Так вот. По ту сторону двери за ближней  скалой  ты
найдешь труп. Возьми кинжал и подбери меч - он где-то там, неподалеку.
     Пустынник бросил на Конана благоговейный  взгляд  и  молча  удалился.
Свой кинжал киммериец отдал другому  зуагиру,  а  кинжалом  гирканца  -  с
волнистым лезвием - вооружил еще одного. Тем  временем  остальные  связали
стражника, заткнули  ему  кляпом  рот  и  втолкнули  в  открытый  варваром
потайной туннель. Антар уже стоял в остроконечном шлеме, куртке и шелковых
штанах стражника. Его скуластое лицо обмануло бы любого, не подозревавшего
о подмене. Сам Конан, чтобы скрыть лицо, надел на голову  убор  Антара  из
белой ткани.
     - И все-таки двое безоружны, - вполголоса сказал он, окинув  зуагиров
задумчивым взглядом. - Ну да ладно, за мной!
     Переступив через связанного  стражника,  он  зашагал  по  коридору  в
темноту, мимо глазков, просверленных в боковых стенах. У нижней  ступеньки
варвар остановился.
     - Нанайя! - тихо позвал он. Ответа не было.
     Нахмурившись, Конан начал  ощупью  подниматься  по  лестнице.  Вот  и
последняя ступенька - девушки нет. Однако два  меча,  спрятанные  наверху,
оказались на месте. Итак, теперь каждый из семи  зуагиров  худо-бедно,  но
вооружен.
     Киммериец заглянул сквозь маленькое отверстие  в  двери:  комната,  в
которой он спал, была пуста. Чуть сдвинув  плиту,  он  осмотрел  помещение
через узкую щель, затем полностью открыл дверь.
     - Похоже, ее все-таки нашли, - прошептал он Антару. - Куда еще, кроме
подземелья, они могли ее спрятать?
     - Магистр обычно наказывает провинившихся девушек в тронном зале, где
принимал тебя утром.
     - Тогда вперед!.. Эй, что это?
     Конан насторожился:  в  воздухе  вновь  слышались,  те  низкие  удары
барабана, которые озадачили его в ущелье. Как и в тот раз, звуки точно шли
из-под земли. Зуагиры в страхе переглядывались, их  смуглые  лица  покрыла
смертельная бледность. Антар зябко поежился.
     - Не знаю, - сказал он. - Никто  не  знает.  Это  началось  несколько
месяцев назад, и с тех пор удары раздаются  все  чаще  и  все  сильнее.  В
первый раз магистр перевернул город вверх дном - хотел докопаться,  откуда
идет этот бой. Так ничего и не обнаружив, он  бросил  поиски  и  приказал,
чтобы никто даже и думать не смел об этих барабанах, не то что упоминать о
них. Ходят слухи, что с того дня он едва ли не все ночи напролет пропадает
в своей молельне, читая заклинания и дымя благовониями, - хочет  дознаться
у всякой нечисти, кто не дает ему покоя, - да только все впустую.
     Пока Антар говорил, таинственные звуки смолкли.
     - Ладно, - сказал Конан. - Отведите меня к этой  комнате  для  порки.
Остальным сомкнуть ряды и идти как ни в чем, не  бывало,  но  без  лишнего
шума. Может быту так нам удастся одурачить дворцовых псов.
     - Лучше пройти Райским садом, - посоветовал Антар. -  На  ночь  перед
входом в тронный зал ставят усиленную стражу из стигийцев.
     Конан кивнул.
     Коридор  за  дверью  оказался  пуст.  Зуагиры  зашагали  впереди.   С
наступлением ночи от  тишины  и  загадочности  событий  воздух  во  дворце
великого  магистра  словно  сгустился.  Огни  потускнели,  тени   выросли,
тяжелые, мерцающие золотыми узорами гобелены висели, не шелохнувшись.
     Зуагиры хорошо знали дорогу.  Потерявшие  прежний  лоск,  с  горящими
глазами, крадучись, они шайкой  полуночных  воров  неслышно  скользили  по
темным, богато украшенным переходам. Держась подальше от оживленных  мест,
они выбирали коридоры, где по ночам никто не бывал.  Маленький  отряд  так
никого и не встретил, пока, совершенно неожиданно, дорогу им не преградила
дверь, укрепленная позолоченными железными полосами, которую охраняли  два
огромного роста черных кушита с обнаженными саблями в руках.
     При виде подозрительных вооруженных людей оба  молча  подняли  сабли.
Ослепленные жаждой мести, зуагиры всем скопом бросились на  чернокожих,  и
пока двое с мечами нападали в  открытую,  остальные,  пробравшись  понизу,
вцепились им в ноги, повалили на пол и принялись остервенело  добивать.  В
клубке напряженных,  потных  тел  слышался  только  предсмертный  хрип  да
блестели кинжалы. Бойня была ужасна, но неизбежна.
     - Останешься здесь на часах, - приказал Конан одному из зуагиров.  Он
распахнул дверь и ступил в сад: пустой, под звездным небом,  тот  сумрачно
светился приглушенными красками цветов, густая зелень  покрывала  дорожки.
Зуагиры, воодушевленные победой, энергично шагали следом.
     Конан  направился  прямо  к  скрытому   ветвями   деревьев   балкону,
выходившему в сад. Трое воинов нагнулись, подставляя спины. Через  секунду
Конан нашел окно, через которое они с Виратой смотрели в сад. Еще миг -  и
варвар бесшумно, как кошка, проскользнул между тонких прутьев  решетки  во
дворец.
     Из-за гардин, прикрывавших нишу с балконом,  доносились  два  голоса:
Вираты и женские всхлипывания.
     Слегка отогнув занавеску, киммериец заглянул в  зал  и  первым  делом
увидел магистра, развалившегося на троне под расшитым жемчугом балдахином.
Стражники уже не стояли  рядом  эбеновыми  истуканами.  Вместо  этого  они
сидели на корточках перед возвышением и  точили  длинные,  узкие  кинжалы;
чуть в стороне, в полыхающей жаровне, наливались  белым  железные  шипы  и
клещи. Нанайя - обнаженная, распятая на  полу  между  неграми  -  глазами,
полными слез, следила за страшными приготовлениями. Ее запястья и  лодыжки
были туго привязаны к кольцам, вбитым в отверстия в полу.  Больше  в  зале
никого не было, на парадных бронзовых дверях - засов.
     - Скажи, кто помог тебе бежать из камеры? - послышался тягучий  голос
Вираты.
     - Нет! Никогда! - Пытаясь овладеть собой, девушка до  крови  закусила
губу.
     - Конан, не правда ли? - Глаза магистра сверкнули.
     - Ты звал меня? - Варвар шагнул из ниши - на его  мрачном,  с  давним
шрамом лице играла недобрая улыбка.
     Изумленно вскрикнув,  Вирата  вскочил  с  трона.  Кушиты  с  рычанием
потянулись за оружием.
     Конан прыгнул вперед и не успел стражник вытащить  меч,  как  упал  с
рассеченным горлом. Другой с поднятым ятаганом метнулся  к  распростертому
телу девушки, чтобы раньше собственной смерти успеть зарезать  жертву.  Но
ильбарский клинок вовремя отразил удар, и в молниеносном выпаде  Конан  по
рукоятку вонзил клинок в грудь кушита. Тот всей своей тушей  повалился  на
киммерийца, но варвар  пригнулся  и,  упершись  свободной  рукой  в  живот
чернокожего,  напрягая  силы,  поднял  хрипящее  тело  над  головой.  Враг
застонал и слабо шевельнулся, но Конан с размаху швырнул кушита на пол.  С
глухим стуком тот рухнул на каменные плиты и испустил дух.
     Конан вновь  повернулся  к  магистру,  который,  вместо  того  чтобы,
воспользовавшись случаем, бежать, наоборот - подходил все ближе, не  сводя
с  варвара  темных,  широко  раскрытых  глаз.  Зрачки  магистра   излучали
сумрачный свет, они, словно магнитом, притягивали к себе взгляд варвара.
     Конан рванулся вперед, еще миг - и его меч вопьется в  тело  колдуна!
Но вдруг Конана точно опутали  цепями,  движения  давались  с  неимоверным
трудом - казалось, он пробирается  по  вязкой  трясине  стигийских  болот,
поросших черными лотосами. Мышцы вздулись железными буграми. От  страшного
напряжения на коже выступили капли пота.
     Вирата медленно приближался - руки вытянуты вперед скрюченные  пальцы
еле заметно дрожат, зловещий взгляд устремлен прямо  в  глаза  киммерийца.
Вот пальцы чуть распрямились нацелились  на  горло.  Мозг  обожгла  мысль:
прибегнув к колдовству, этот внешне тщедушный человечек  сломает  жилистую
бычью шею воина, как тростинку!
     Все ближе, ближе крючковатые пальцы. Напряжение в  мускулах  достигло
предела, но с каждым шагом магистра чары словно усиливались.
     И вдруг отчаянно закричала Нанайя - протяжный, на высшей  ноте  вопль
женщины, с которой живьем сдирают кожу, ворвался в тронный зал.
     Вирата обернулся и на какой-то миг отвел глаза. Будто каменная  глыба
упала с плеч Конана, и когда магистр снова впился в него взглядом,  варвар
был готов к отпору. Глядя на грудь  Вираты  сквозь  прищуренные  веки,  он
резко взмахнул кинжалом. Клинок со свистом рассек воздух - с  непостижимым
проворством козаланец отпрянул прочь и, повернувшись, побежал к  парадному
входу, крича во все горло:
     - На помощь! Стража! Ко мне!.
     Снаружи послышались вопли, и дверь заходила от мощных  ударов.  Конан
выжидал. Вот пальцы магистра вцепились  в  засов  но  в  этот  миг  Конан,
размахнувшись метнул клинок, и тот, пронзив спину  Вираты  между  лопаток,
пригвоздил, как насекомое, великого магистра к двери!



                             8. ВОЛЧЬЯ ТРАВЛЯ

     Неторопливо подойдя к двери, Конан выдернул кинжал, и  труп  магистра
соскользнул на пол. В коридоре нарастал шум, а  из  сада  слышались  крики
зуагиров, которым не терпелось поскорее присоединиться к Конану и  узнать,
как обстоят дела. Киммериец крикнул, чтобы они обождали. Потом,  торопливо
освободив девушку, оторвал от дивана  полосу  шелковой  обивки  и  обернул
вокруг ее бедер и талии. И только сейчас, когда опасность миновала, Нанайя
дала наконец волю чувствам. Крепко обхватив шею Конана руками, прильнув  к
нему всем телом, она, захлебываясь в плаче, без конца повторяла одно и  то
же:
     - О Конан, Конан! Я знала, верила, что ты придешь! Они  сказали,  что
ты мертв, но ведь тебя убить нельзя! О Конан!.. - И опять.
     - Прибереги-ка  свои  нежности  на  потом,  -  грубовато  оборвал  он
девушку, легонько похлопав ее чуть пониже спины.
     Прихватив оружие кушитов, Конан прошел к балкону и передал  Нанайю  в
руки поджидавших внизу зуагиров. Затем спрыгнул сам.
     - Куда теперь, господин? - Воинов  охватило  нетерпение,  они  так  и
рвались в бой.
     - Тем же путем, что пришли, - через потайной ход обратно в подземелье
и в лабиринт.
     Быстрым шагом они направились через сад. Конан держал Нанайю за руку.
Не успели они сделать и дюжины шагов, как впереди раздался звон  мечей,  и
тут же - грохот во дворце у них  за  спиной.  Послышалась  крепкая  брань,
скрип  петель  и  вдруг  будто  ударил  гром  -  дворцовая  дверь  в   сад
захлопнулась.  На  дорожке,  ковыляя,  показался  зуагир,  оставленный  на
страже. Страшно ругаясь, он на ходу пытался остановить кровь, сочащуюся из
раны в предплечье.
     - У двери псы гирканцы! - издали крикнул  он.  -  Кто-то  видел  нашу
схватку с кушитами и доложил  Захаку.  Одного  я  пырнул  в  живот,  дверь
захлопнул, но долго она не выдержит!
     Конан повернулся к Антару:
     - Можно выйти из сада, минуя дворец?
     - Сюда! - Зуагир побежал к северной стене, скрытой за густой зеленью.
Даже на другом конце сада было слышно, как под  бешеным  натиском  степных
кочевников разлетается в щепки дверь, ведущая из дворца в сад. Антар рубил
по сплетенью ветвей и веток до тех пор, пока взору не предстала маленькая,
искусно спрятанная в стене дверца. Конан вставил рукоять кинжала  в  дужку
старинного  замка  и,  осторожно  взявшись  за  клинок,   начал   медленно
поворачивать массивное оружие. Зуагиры наблюдали, затаив дыхание, а грохот
и треск со стороны дворца -  все  громче,  все  ужаснее!  Но  вот  наконец
последний рывок - и дужка разорвана!
     Нагибаясь, они друг за другом проскользнули в дверцу  и  очутились  в
другом саду, поменьше, залитом светом от висячих фонарей. Едва они  успели
перевести дыхание, как дворцовая дверь рухнула и поток  вооруженных  людей
хлынул в Райский сад. В центре садика, в который попали беглецы,  высилась
стройная башня, привлекшая внимание Конана, когда его привели на дворцовый
двор. На уровне второго этажа на несколько футов от стены выдавался балкон
в узорной деревянной решетке. Над балконом квадратная башня уходила в небо
на высоту свыше ста ярдов,  у  вершины  она  расширялась  и  заканчивалась
крытой смотровой площадкой.
     - Есть отсюда другой выход? - крикнул Конан.
     Антар указал рукой:
     - Та дверь ведет во дворец к лестнице в темницу!
     - Туда, живо! - Захлопнув дверцу в садик, Конан мощным ударом  всадил
в косяк кинжал. - Надеюсь, выдержит хоть полминуты.
     Они помчались к указанной двери, но та  оказалась  запертой  изнутри.
Конан ударил плечом - дверь дрогнула, но выдержала удар.
     Яростные вопли за их спинами слились в дикий рев, когда одна из досок
разлетелась  в  щепки  и  в  проеме  показались  искаженные  злобой  лица.
Замелькали мечи и кинжалы, каждый норовил протиснуться вперед.
     - В башню! - отрывисто бросил Конан. - Если туда попадем...
     - Магистр занимался в ней колдовством! - выпалил зуагир,  бегущий  за
варваром. - Кроме Тигра, верхнюю комнату никто  не  видел.  По  слухам,  в
башне оружие. И стража внизу...
     - Ходу! - рявкнул Конан, мчась впереди; Нанайя едва успевала отрывать
ноги от земли - казалось, девушка парит в воздухе вслед за киммерийцем.
     Наконец  дверца  не  выдержала,  и  плотный  клубок  воинов-гирканцев
ввалился в сад. Судя по крикам  за  другими  стенами,  окружавшими  сад  с
башней, подкрепление должно было подоспеть с минуты на минуту.
     Конан был почти у башни, как вдруг дверь в ее основании открылась  и,
привлеченные шумом, из нее выбежали пятеро обескураженных стражников.  При
виде несущихся прямо на них людей - глаза горят, зубы оскалены - они разом
завопили и схватились за оружие. Но поздно! Конан был уже рядом. Двое пали
от его клинка, на остальных налетели зуагиры -  кололи,  резали  и  рвали,
пока три тела в блестящих латах не рухнули, истекая кровью, на землю.
     Но гирканцы из Райского сада, гремя доспехами, уже  бежали  к  башне.
Зуагиры ураганом влетели в нижнее  помещение.  Конан  захлопнул  бронзовую
дверь и наложил засов - такой тяжелый,  что  с  легкостью  устоял  бы  под
натиском слона. Воины Захака, сгрудившись  снаружи,  в  бессилии  изливали
потоки брани.
     Конан впереди, зуагиры  -  следом  ринулись  вверх  по  лестнице.  На
половине лестницы один из них,  споткнувшись,  упал  -  он  потерял  много
крови. Киммериец подхватил его и остаток пролета  нес  на  себе.  Наверху,
опустив на пол, приказал Нанайе перевязать ужасную рану, оставленную мечом
стражника, а после сидеть в комнате и не  высовываться.  Затем  огляделся.
Они находились в комнате второго этажа с  маленькими  окошками  и  дверью,
ведущей на  балкон.  Отблески  света  от  фонарей  внизу  падали  в  окна,
поигрывая на стеллажах  с  оружием:  шлемы,  кирасы,  щиты,  копья,  мечи,
топоры, булавы, луки и колчаны, полные стрел,  бесстрастно  ожидали  своих
хозяев. Оружия было столько,  что  хватило  бы  для  большого  отряда,  и,
несомненно, в верхних комнатах его  тоже  было  немало.  Вирата  превратил
башню в свой арсенал, а заодно использовал для занятий магией.
     Зуагиры радостно загудели и схватились  за  луки  с  колчанами.  Все,
включая легкораненых,  высыпали  на  балкон  и,  устроившись  за  решеткой
ограды, принялись пускать стрелы в скопление воинов у подножия башни.
     В ответ на балкон обрушился настоящий ливень стрел: часть впивалась в
деревянную решетку, и лишь  немногие  пролетали  сквозь  узкие  отверстия.
Враги стреляли наугад, не видя зуагиров, укрытых густой тенью.. К башне со
всех сторон бежали вооруженные люди. Самого Захака  не  было  видно,  зато
можно было различить не меньше сотни его гирканцев и множество воинов  еще
десятка рас. Они плотно набились в сад и вопили не хуже демонов.
     Тонкие деревца трещали под  напором  тел,  фонари  на  ветках  бешено
раскачивались и прыгающий огонь освещал толпу с задранными  вверх  лицами,
отмеченными одной печатью -  печатью  ненависти.  Повсюду,  точно  молнии,
вспыхивала сталь. Беспрерывно пели тетивы луков. Цветы, кусты,  дорожки  -
все было разорвано в клочья яростным вихрем  сотен  ног.  Вдруг  раздалось
глухое "тумп!" - воины притащили откуда-то деревянный брус и, пользуясь им
как тараном, пытались взломать дверь.
     - Цельтесь в людей у тарана! - рявкнул Конан, натягивая лук  -  самый
тугой, какой сумел отыскать.
     Сильно выступая вперед, балкон мешал осажденным целиться в  тех,  кто
держал брус впереди, зато  они  легко  перебили  другую  половину  воинов,
вынудив оставшихся бросить тяжелый таран. Случайно  оглянувшись,  Конан  с
удивлением увидел Нанайю в юбке  из  полосы  шелка.  Она  азартно  пускала
стрелы вместе со всеми.
     - Я, кажется, сказал тебе...  -  начал  он,  но  девушка  нетерпеливо
махнула рукой:
     - Брось! У тебя нет какой-нибудь рукавицы? Я себе все пальцы о тетиву
изрезала.
     В ответ Конан озадаченно хмыкнул и снова взялся за лук. Но лишь когда
над шумом схватки взметнулся резкий голос Ольгерда  Владислава,  киммериец
понял, что надежды почти не осталось. Как видно, тот уже  через  считанные
минуты знал о смерти магистра и немедленно принял командование на себя.
     - Лестницы! - вдруг воскликнул Антар.
     Конан прищуренным взглядом впился  в  полумрак.  В  свете  качающихся
фонарей он увидел три лестницы -  каждую  несли  на  плечах  по  несколько
человек. Варвар метнулся в комнату и через секунду  вернулся  с  копьем  в
руке.
     Два воина установили в упоре лестницы, еще двое, вцепившись в боковые
брусья, прошли мимо них - к башне. С глухим стуком верхние  концы  брусьев
легли на ограждение.
     - Толкай вбок! Спихивай! - закричали зуагиры, а один просунул  меч  в
отверстие решетки.
     - Назад! - рявкнул Конами. - Я сам!
     Он подождал, пока на лестнице не окажется  несколько  воинов.  Первым
карабкался плотный иранистанец, вооруженный топором. Вот он отвел руку  за
спину, готовясь ударить по  деревянной  решетке,  но  в  этот  миг  Конан,
просунув в отверстие копье, уперся в перекладину и  что  было  сил  нажал.
Лестница нехотя отошла от балкона, качнулась  назад.  С  воплями  выпустив
оружие, враги вцепились в перекладины. Но еще немного - и лестница  вместе
с людьми рухнула вниз, прямо на головы осаждающих!
     - Эй, здесь еще одна! - крикнул зуагир на  другом  конце  балкона,  и
Конан поспешил на зов. Последнюю не успели поднять и до половины, а стрелы
уже сразили обоих воинов у брусьев, и она упала вслед за прочими.
     - Стреляйте! - прорычал Конан, кидая копье и поднимая  свой  огромный
лук.
     Смертоносный дождь стрел, на который невозможно было толком ответить,
поостудил пыл нападавших.  Людская  масса  внизу  дрогнула,  разбилась  на
отдельно группы, и скоро каждый думал только о своем  спасении.  При  виде
разбегавшихся врагов зуагиры неистово завопили  от  радости,  не  забывая,
однако, посылать им вдогонку стрелы.
     Через минуту сад опустел, лишь повсюду  на  земле  валялись  трупы  и
умирающие. Но вдоль садовых стен и на  крышах  ближних  домов  наблюдалась
усиленная возня.
     Конан решил подняться выше. Он миновал еще несколько комнат, также до
отказа набитых оружием, и наконец очутился в лаборатории  магистра.  Одним
взглядом  киммериец  окинул  запыленные  свитки   рукописей,   непонятного
назначения инструменты, чертежи и, не задерживаясь одолел последний пролет
и вылез на смотровую площадку.
     Отсюда Конан мог спокойно оценить обстановку. Зелень окружала  дворец
со всех сторон, кроме фасада - там расположился обширный двор. Сады и двор
окружала высокая наружная стена. Внутренние стены, пониже, подобно  спицам
в колесе, разделяли зелень на секторы.
     Сад с башней, куда их загнали, находился к северо-западу от дворца. К
нему примыкал двор, отделенный  от  сада  стеной.  За  другой  стеной,  на
западе, зеленел такой же  сад  а  к  юго-востоку,  особнячком,  раскинулся
великолепный Райский сад, примыкавший к дворцовой стене.
     За наружной стеной, замыкавшей дворцовую территорию, Конан  разглядел
крыши городских домов. Ближайший отстоял от стены не более чем на тридцать
шагов. И повсюду - во дворце, в садах, в домах - мелькали огни.
     Постепенно крики,  проклятия,  стоны  и  бряцанье  оружия  стихли  до
неясного шума. И тогда со стороны двора из-за стены донесся  мощный  голос
Ольгерда Владислава:
     - Сдавайся, Конан! У тебя нет выбора!
     В ответ киммериец издевательски расхохотался:
     - Приди и возьми!
     - Я возьму! - пообещал козак. - На рассвете. Считай, что ты уже труп!
     - Примерно то же ты говорил, загнав меня в лабиринт, но, как  видишь,
я жив, а обезьяна мертва. - Конан говорил на гирканском языке. От его слов
по рядам воинов прокатился ропот недоверия и гнева.  А  варвар  между  тем
продолжал: - Ольгерд, ты объявил джезмитам, что их магистр мертв?
     - Они прекрасно знают, что истинным властителем Джанайдара всегда был
Ольгерд Владислав! Не знаю, как ты разделался с обезьяной, как вытащил  из
тюрьмы зуагирских псов, но не пройдет и часа, как твоя кожа будет сушиться
на стене башни!
     Откуда-то из глубины  дворцового  двора  беспрерывно  доносился  стук
молотков, визг пил, отрывистые выкрики команд.
     - Ты слышишь, киммерийская свинья? -  крикнул  Ольгерд.  -  Мои  люди
строят осадную машину на колесах; в ней укроются пятьдесят  воинов,  и  ты
уже не достанешь их своими стрелами. К рассвету она будет стоять  рядом  с
башней, и тогда тебе придет конец, грязный пес!
     - Спускай своих собак. В укрытии, снаружи - я все равно их прикончу!
     В  ответ  раздался  демонический  хохот,   и   на   этом   переговоры
закончились. Конан обдумал возможность внезапного прорыва, но отказался от
этой затеи:  повсюду  за  стенами  толпились  воины,  и  подобная  попытка
означала бы верную смерть. Их крепость превратилась в тюрьму.
     Итак, вся надежда на Тубала: если тот вместе с  кушафи  не  подоспеет
вовремя, то, несмотря на всю ярость, силу и искусство киммерийца, долго им
не продержаться.
     Стук молотков между тем не стихал  ни  на  минуту.  Даже  если  Тубал
придет к восходу солнца, и тогда может быть слишком поздно. Правда,  чтобы
втащить машину в сад, джезмитам придется сначала разрушить стену,  но  это
не займет много времени. Поэтому, когда Конан спустился к товарищам,  лицо
его омрачала тревога.
     Зуагиры не разделяли настроения своего предводителя. Они  только  что
одержали блестящую победу, у них была сильная позиция, начальник, которого
они боготворили, и неисчерпаемый запас стрел. Чего же еще желать воину?
     Тяжелораненый  скончался,  когда  предрассветные  сумерки   притушили
фонари в  саду.  Конан  внимательно  оглядел  свое  потрепанное  воинство.
Зуагиры,  согнувшись,  перебегали  по  балкону,  поминутно  заглядывая   в
отверстия решетки. Нанайя, завернувшись в обрывок шелка, как убитая, спала
на полу.
     Вдруг постукивание прекратилось.  И  в  наступившей  тишине  раздался
скрип огромных  колес.  Молох  войны,  сотворенный  джезмитами,  оставался
по-прежнему невидим, но острым зрением  варвар  разглядел  темные  фигуры,
толпившиеся на крышах домов за наружной стеной. Оторвав взгляд от  крыш  и
крон деревьев,  он  некоторое  время  с  тайной  надеждой  всматривался  в
северный край  плато.  Никакого  движения:  в  свете  пробуждающегося  дня
оборонительные сооружения на краю плато производили впечатление  вымерших.
Быть может, часовые, на которых не подействовала печальная  участь  отряда
Антара, при первых звуках схватки сорвались с мест  и  покинули  пост?  Но
проблеск надежды тут же угас - по дороге к Лестнице пылил отряд  в  дюжину
стражников. Все верно: Ольгерд - опытный воин  и  никогда  не  оставил  бы
такой важный пост без прикрытия.
     Конан повернулся к оставшимся шести зуагирам - бородатые, с  налитыми
кровью глазами, они молча смотрели на него.
     - Кушафи не пришли, - глухо сказал он. - Очень скоро  Ольгерд  нашлет
на нас своих головорезов. Они укроются в  осадной  машине,  и  там  их  не
достать. Под ее защитой они взберутся по лестницам  и  ворвутся  в  башню.
Скольких-то мы убьем, остальные убьют нас.
     - На все воля Хануман! - ответили воины. - Джезмиты надолго  запомнят
этот день! - В  утреннем  свете  лица  зуагиров  оскалились,  точно  морды
голодных волков, руки крепче сжали оружие.


     Голоса во дворе усилились. Заглянув  в  окно,  Конан  увидел  осадную
машину: с ужасным скрежетом и скрипом она медленно приближалась  к  стене.
Это было тяжелое, неуклюжее сооружение из  деревянных  брусьев,  бронзы  и
железа, установленное на тележку с несколькими парами колес высотой в рост
человека, снятых с колесниц. За таким щитом могли бы укрыться от стрел  не
меньше полусотни человек. Машина приблизилась к стене и  там  становилась.
Забили кувалды.
     Шум разбудил Нанайю. Она села,  протирая  глаза,  и  вдруг  с  воплем
кинулась к Конану.
     -  Да  уймись  ты!  -  резко  одернул  ее  варвар.  -   Выкарабкаемся
как-нибудь! - Однако в душе он вовсе не был  в  том  уверен.  Для  девушки
киммериец мог сделать очень немного: быть рядом,  чтобы  во  время  штурма
последним ударом меча избавить ее от  пыток,  наверняка  уготованных  всем
пленным.
     - Пошла трещинами. Похоже, скоро рухнет, - пристально глядя на стену,
сказал самый остроглазый из зуагиров. - Ишь как напылили кувалдами. Сейчас
сами покажутся.
     Из стены начали вываливаться камни, потом вдруг рухнул целый кусок. В
брешь высыпали люди - схватив обломки, они потащили их  в  стороны.  Конан
согнул тугой гирканский лук и  пустил  стрелу.  В  проломе  дико  закричал
человек - стрела пронзила его грудь.  Двое  оттащили  раненого,  остальные
продолжали расчищать площадку. Поодаль темнела осадная башня, спрятавшиеся
в ней воины нетерпеливыми криками погоняли тех, кто расчищал дорогу. Конан
пускал стрелу за стрелой. Некоторые отскакивали от камней, но  большинство
впивались в человеческие тела. Была  минута,  когда  джезмиты  дрогнули  и
подались за стену, но  тут  же  над  их  головами  хлыстом  взвился  голос
Ольгерда, и все немедленно вернулись к работе.
     И когда первые лучи солнца  проложили  по  земле  длинные  тени,  все
препятствия на пути осадной машины были убраны. С  ужасным  треском  башня
двинулась вперед. Зуагиры пускали стрелы,  но  те  застревали  в  дубленой
коже, натянутой меж брусьев. Конан прикинул: в высоту  башня  доходила  до
второго этажа,  лестницы  в  таких  сооружениях  приколачивают  изнутри  к
стенам; выходит, как  только  эта  махина  окажется  у  балкона,  джезмиты
вылезут на верхнюю площадку, в щепки  разнесут  ажурную  решетку  и,  всей
массой ринувшись на балкон, сметут и его и горстку зуагиров!
     Киммериец повернулся к своим воинам.
     - Вы храбро сражались, - сказал он. - Давайте  же  умрем  достойно  и
постараемся захватить с собой в царство Теней побольше псов-джезмитов.  Не
будем ждать, пока они навалятся на нас, - их слишком много. Сами  разрубим
решетку и,  когда  они  полезут  по  лестницам,  встретим  их  на  верхней
площадке. Пусть попробуют выбраться!
     - Их лучники изрешетят нас из кустов, - возразил Антар.
     Конан пожал плечами, его губы скривились в горестной усмешке.
     - Пусть так. А мы тем временем славно позабавимся. Скажи своим,  чтоб
принесли из оружейной копья, - в такого рода схватке лучше фаланги  ничего
не придумаешь. Я еще видел там большие щиты - поставим несколько по краям,
чтоб прикрывали от стрел.
     Секундами позже варвар уже стоял впереди линии  затаивших  дыхание  с
копьями наперевес зуагиров; сам он держал тяжелый боевой топор, готовый  в
нужную  минуту  напрочь  снести  деревянную  решетку  и  увлечь  за  собой
товарищей.
     Все ближе, ближе башня, и все громче победный рев джезмитов!
     Внезапно, на  длину  копья  от  балкона,  машина  замерла.  Раздалось
призывное пение труб, поднялся шум, переполох, и воины, выскочив из башни,
помчались обратно к пролому. Минута - и сад опустел.



                         9. ЗЛОЙ РОК ДЖАНАЙДАРА

     - Кром, Митра и Асура - в кучу! - прорычал варвар,  бросив  топор.  -
Псы удирают, а я их и не приласкал!
     Он бегал по балкону, пытаясь разглядеть причину неожиданного бегства,
однако громоздкая осадная машина  загораживала  собой  весь  обзор.  Тогда
киммериец метнулся в оружейную и помчался вверх по лестнице  на  смотровую
площадку.
     И первый взгляд поверх крыш Джанайдара - туда, на север,  где  вилась
лента дороги, ведущей из города. По ней что было сил  бежали  с  полдюжины
воинов.  А  дальше,  издали  похожие  на  муравьев,  через  оборонительные
сооружения по краю плато лезли и лезли какие-то люди. Мощный вопль  ярости
долетел до внезапно притихшего Джанайдара. И в  наступившей  затем  тишине
Конан отчетливо услышал тот загадочный барабанный бой, который и прежде не
давал ему покоя. Но сейчас ему было все равно  -  пусть  хоть  все  демоны
преисподней разом забарабанят под проклятым городом.
     - Балаш! - загремел его голос.
     Вот уже во второй раз  его  выручила  беспечность  стражей  Лестницы.
Горцы  дождались   минуты,   когда   сменялся   караул,   и,   взобравшись
незамеченными, в молниеносной схватке перерезали вновь прибывших.  Воинов,
хлынувших на плато из-за бруствера, было больше, чем набралось бы мужчин в
Кушафе, и, несмотря на расстояние,  Конан  сразу  узнал  красные  шелковые
шаровары своих козаков.
     В Джанайдаре минута  оцепенения  сменилась  лихорадочной  суетой.  По
улицам забегали рабы и воины, на крышах вопили женщины.  От  дома  к  дому
подобно шквалу пронеслась весть о неожиданном вторжении. Но вот над  общей
сумятицей, словно удар бича - жгучий, но отрезвляющий,  -  раздался  голос
Ольгерда.
     Из садов, дворцового двора, ближних домов на площадь  стал  стекаться
народ. В дальнем конце улицы, в окружении гирканцев в сверкающих доспехах,
Конан разглядел самого Ольгерда, там же блестел шлем  Захака  с  роскошным
плюмажем. За их спинами, в боевом порядке племен,  развернулось  несколько
сот воинов-джезмитов.  Как  видно,  Ольгерд  успел  обучить  их  некоторым
приемам ведения боя.
     Организованным  строем  они  прошли   десятка   два   шагов,   словно
намереваясь выйти из города и встретить варваров в  открытом  поле,  но  у
кромки города вдруг  рассеялись,  скрывшись  в  домах  и  садах  по  обеим
сторонам улицы.
     Варвары находились слишком далеко и не могли  видеть  маневра.  Когда
они подошли к Джанайдару, город казался вымершим.
     Но из своего орлиного гнезда Конан прекрасно видел  и  сады,  кишащие
воинами, и крыши, где за балюстрадой притаились лучники. Друзья шли  прямо
в западню, а он не может  их  предупредить!  Из  груди  варвара  вырвалось
сдавленное рычание.
     На площадку, тяжело дыша, вылез один из зуагиров. Он как  раз  кончил
заматывать  раненое  запястье.  Затягивая  зубами  узел,   воин   невнятно
произнес:
     - Твои друзья? Эти простачки бегут прямо в пасть смерти.
     - Вижу! - прорычал Конан.
     - Догадываешься, что сейчас  будет?  -  продолжал  зуагир.  -  Еще  в
бытность дворцовым стражником я раз слышал, как Тигр  объяснял  командирам
отрядов свой план на случай внезапного вторжения. Видишь в конце улицы  на
восточной окраине фруктовые деревья? Там сейчас спрятаны пятьдесят тяжелых
пехотинцев. По другую сторону дороги раскинулся густой сад -  мы  называем
его садом Стигийцев. Там  в  засаде  не  меньше  полусотни.  Одинокий  дом
неподалеку битком набит воинами, те, что по другую сторону улицы, - тоже.
     - Зачем ты мне все это говоришь? Я сам вижу затаившихся псов  -  и  в
саду, и на крышах.
     - Ага. Те, что в саду, не шелохнутся,  пока  варвары  не  пройдут  по
дороге мимо и не окажутся между домами. Тут же  лучники  выпустят  по  ним
тучи стрел, а тяжелые воины, как две стены, перекроют улицу.  Ни  один  не
уйдет.
     - Если бы можно было их предостеречь!.. -  пробормотал  Конан.  -  За
мной - вниз!
     Он скатился по лестнице  в  оружейную.  Крикнув  Антара  и  зуагиров,
киммериец отрывисто бросил им:
     - Мы выступаем!
     - Семеро против семисот?! - Антар разинул рот. - Я не трус, но...
     В нескольких  словах  Конан  передал  все,  что  видел  со  смотровой
площадки.
     - Как только Ольгерд захлопнет свою мышеловку,  атакуем  джезмитов  с
тыла, и, может быть, нам улыбнется удача. Терять все  равно  нечего:  если
Ольгерд разделается с моими друзьями, он вернется к  башне,  и  тогда  нам
конец.
     - Но как нас отличат  от  Ольгердовых  псов?  -  все  еще  сомневался
зуагир. - Твои дикари сначала разрубят нас вместе с джезмитами на куски, а
уж потом будут разбираться, что к чему.
     - Смотрите! - Конан указал  на  посеребренные  кольчуги  и  бронзовые
шлемы древней работы - их заостренные макушки украшали хвосты из  конского
волоса. - Одевайте!  Таких  доспехов  здесь  ни  у  кого  нет!  Главное  -
держаться  рядом.  Вместо  боевого  клича  кричите:  "Конан!"   И,   будем
надеяться, все обойдется. - И с этими словами он натянул  себе  на  голову
шлем.
     Непривычные к тяжелому вооружению, зуагиры недовольно заворчали: мало
им этого железа, так тут  еще  эти  нащечные  пластинки  так  ограничивают
видимость, что впору тыкаться, точно слепые щенки.
     - Одевайте, живо! - загремел по комнате голос Конана. -  Это  вам  не
пустыня - подкрался шакалом, убил, ограбил  и  удрал:  это  открытый  бой!
Приготовьтесь и ждите меня. Я скоро.
     Он снова поднялся наверх. Вольные Братья и  горцы  сомкнутым  строем,
бок  о  бок  быстро  шли  по  дороге.  Ярдов  за  двести  от  окраины  они
остановились. Наученный жизнью, Балаш был опытным  вожаком  и  не  решался
вслепую бросить свою стаю на совершенно незнакомый город. От  общей  массы
отделились несколько человек и побежали к окраине -  разведчики.  Вот  они
скрылись за домами, но скоро появились вновь и очертя голову  помчались  к
своим. Следом  за  ними,  забыв  про  порядок,  неслись  не  меньше  сотни
джанайдарцев.
     Мгновение - и варвары стояли боевым строем. Пространство, разделявшее
врагов, прочертили стрелы, и  несколько  джезмитов  упали.  Но  остальные,
благополучно добежав, врубились в строй козаков и  кушафи.  С  минуту  все
скрывало облако  пыли,  сквозь  которую  пробивался  лишь  блеск  мечей  и
ятаганов, игравших на солнце. Но вот  джезмиты  дрогнули  и  обратились  в
бегство. А  дальше  случилось  то,  чего  так  опасался  Конан:  забыв  об
осторожности,  вопя,   словно   выводок   кровожадных   демонов,   варвары
устремились в погоню.
     Киммериец знал, что эта сотня - не более чем  приманка,  чтобы  с  ее
помощью заманить в ловушку основные силы. Ольгерд никогда не послал бы  на
серьезное дело столь малочисленный отряд.
     Преследуя отступавшего врага, варвары подтянули фланги к дороге. Хотя
Балаш так и не смог пресечь  их  неудержимый  порыв,  ему  удалось  -  где
проклятиями, где тычками  -  сбить  воинов  в  довольно  плотную  стаю!  И
вовремя! Наступая на пятки  джезмитам,  первая  волна  уже  докатилась  до
окраины.
     Их не накрыла еще тень деревьев а Конан уже мчался вниз по лестнице.
     - Вперед! - крикнул он. - Нанайя,  остаешься  здесь!  Запри  за  нами
дверь!
     Лавиной по ступеням - вниз на первый  этаж,  наружу,  мимо  брошенной
осадной башни, дальше - сквозь брешь в стене!
     Никто не преградил им путь, -  похоже,  Ольгерд  собрал  вокруг  себя
всех, способных носить оружие.
     Антар провел их  во  дворец,  по  лабиринту  коридоров,  комнат  -  к
парадному входу. И только они выбежали из полумрака покоев, как их едва не
оглушил рев дюжины длиннющих труб в руках гирканцев Ольгерда  -  сигнал  к
атаке! В тот миг, когда отряд выскочил на улицу, мышеловка захлопнулась. В
дальнем конце улицы - глухая стена из бронированных спин, десятки лучников
на крышах, пускающих тучи стрел, проклятья, вопли, стоны варваров!
     Стремительным шагом, без единого звука вел Конан  свой  отряд  в  тыл
джезмитам. Последние оставались в полном неведении до тех пор, пока  копья
зуагиров не начали вонзаться им промеж лопаток. Жертвы не успевали падать,
а зуагиры, освободив оружие, поражали новых и новых врагов. Тем временем в
центре Конан орудовал страшным боевым топором: стальное лезвие  раскрывало
черепа, от тел отлетали обрубленные по плечо руки, гнулась броня. По  мере
того как копья ломались или застревали в телах, зуагиры брались за мечи.
     Натиск оказался столь мощным, столь стремительным,  что,  прежде  чем
джезмиты поняли, что атакованы с тыла, горстка смельчаков успела  перебить
две дюжины  врагов.  Но  наконец  те  догадались  оглянуться  и  при  виде
результатов бойни, учиненной  какими-то  людьми  в  странных  доспехах,  с
криками отчаяния подались в стороны. В их воображении семерка атакующих  с
мечами, копьями и топором мгновенно превратилась в целую армию.
     - Конан! Конан! - дико завопили зуагиры.
     От этого крика зажатые в западне воспряли  духом.  Между  ними  и  их
начальником оставалось всего двое. Одного проткнул  мечом  козак,  другому
киммериец обрушил на голову топор. Удар был настолько силен, что острие не
только разрубило шлем и голову, но треснуло само топорище.
     В минуту замешательства, когда зуагиры  с  Конаном  и  варвары  вдруг
очутились лицом к лицу, с недоверием глядя друг на друга,  Конан  сбил  на
затылок шлем и козаки увидели знакомое лицо.
     - Ко мне! - прокатился над шумом  битвы  его  мощный  голос.  -  Режь
глотки, братья-волки!
     - С нами Конан! - радостно завопили ближние соратники, их клич тут же
был подхвачен остальными.
     - Десять тысяч золотых за голову киммерийца! - раздался резкий  голос
Ольгерда Владислава.
     Схватка возобновилась с удвоенной яростью. Вновь зазвучал жуткий  хор
битвы: хрипы, проклятия,  вопли,  угрозы  и  стоны.  Постепенно  поле  боя
раскололось на сотни поединков между парами воинов и небольшими  отрядами.
Топча раненых и мертвых, варвары вихрем мчались  по  улицам,  врывались  в
дома, крушили дорогую мебель, громыхали по ступеням лестниц и,  добравшись
до крыш, в короткой кровавой сече резали лучников.
     Никто и не помышлял сохранить в этой свалке хотя бы видимость порядка
или строя  -  не  было  ни  времени  отдавать  команды,  ни  охотников  их
исполнять. Все предались работе мясников: как обезумевшие, тяжело дыша,  в
поту, люди кололи, резали, душили,  скользя  босыми  ногами  в  лужах  еще
теплой  крови.  Словно  огромная  живая  волна,   масса   сражающихся   то
прокатывалась по главной улице Джанайдара, то отступала, то, перехлестывая
через стены, разливалась по аллеям и садам. Силы были примерно равными,  и
исход битвы могла определить любая случайность. Никто не  знал,  как  идет
сражение, все только убивали или старались избежать смерти, и это  занятие
поглощало воинов без остатка.
     Конан не рвал голосовых связок попусту -  ослепленная  жаждой  крови,
толпа не признавала авторитетов. Время стратегии, искусства боя кончилось:
сейчас все будут решать выносливость, владение мечом и  ярость  -  простое
ремесло убийц. Окруженному орущими, хрипящими людьми,  ему  не  оставалось
ничего иного, как только подчиниться  общему  безумию:  разрубать  головы,
вспарывать животы, рассекать надвое тела, а в остальном довериться богам.
     Но  вот  под  порывами  ветерка   утренний   туман   стал   понемногу
рассеиваться, а вместе с ним начала ослабевать и битва: сплетенные  клубки
распались на отряды, отряды -  на  отдельных  воинов.  Все  чаще  мелькали
спины: еще немного - и одна из сторон дрогнет...
     Не выдержали джезмиты: отвага, вызванная  принятым  накануне  зельем,
стала улетучиваться из них вместе с наркотиком.
     И вдруг Конан увидел Ольгерда Владислава. Шлем козака, кираса  -  все
во вмятинах и брызгах крови, одежда изодрана в клочья,  стальные  мускулы,
подчиняясь игре сабли, то опадали, то вздувались буграми. В серых глазах -
холод на губах застыла жестокая улыбка. Три трупа, три кушафи лежали у его
ног, и еще четверо варваров тщетно пытались пробиться за черту, очерченную
острием клинка. Справа и слева  от  него  гирканцы  в  блестящих  латах  и
узкоглазые кхитайцы в доспехах  из  дубленой  кожи  мечами  и  врукопашную
сдерживали бешеный натиск варваров.
     Конан увидел и Тубала - впервые с  тех  пор,  как  они  расстались  у
Лестницы. Словно гигантский чернобородый  буйвол,  тот  вспахивал  борозду
прямо по обломкам битвы, вкладывая в  смертоносные  удары  всю  свою  мощь
дикого зверя. На секунду взгляд киммерийца выхватил из толпы фигуру Балаша
- окровавленный,  пошатываясь,  вождь  кушафи  пробирался  к  краю  битвы.
Кинжалом и мечом Конан начал прокладывать себе путь к Ольгерду.
     Заметив приближающегося киммерийца, Ольгерд засмеялся, в  его  глазах
вспыхнули огоньки безумия. По кольчуге варвара сочилась кровь, сливаясь  в
ручейки, она стекала с мускулистых, загорелых ног. Кинжал был по  рукоятку
в крови.
     - Смерть Конану! - зарычал Ольгерд.
     Варвар напал, как нападают козаки  -  в  крутом  развороте,  описывая
полукруг мечом. Ольгерд прыгнул навстречу - и оба сшиблись  в  смертельном
бое, яростно кидаясь друг на друга, нанося удары так быстро, что  глаз  не
поспевал за клинком противника.
     Их окружили воины. Тяжело дыша, перепачканные кровью, люди  на  время
оставили  тяжелый  труд  убийц  и  жадно  следили   за   поединком   своих
предводителей, в котором решалась судьба Джанайдара.
     Ольгерд  удачно  увернулся  -  клинок  Конана  встретил  пустоту,   и
киммериец едва удержался на ногах.
     - Ай-и-и! - завопила сотня глоток.
     Козак издал победный крик и замахнулся. Но прежде чем он опустил меч,
прежде чем понял, как  глупо  он  попался  на  уловку,  длинный  кинжал  в
железных руках Конана, пробив нагрудник, вонзился в  его  сердце.  Ольгерд
умер мгновенно. На землю рухнул труп, и клинок выскользнул из раны.
     Выпрямившись киммериец обвел толпу помутненным взором. Победа!
     И вдруг воздух разорвался кличем - не  тем,  который  можно  было  бы
ожидать от торжествующих, но уставших варваров, а более дружным и  бодрым.
Конан поднял голову и увидел новое соединение: вооруженные люди монолитной
фалангой  шли  по  улице,  сокрушая  и  расшвыривая  в  стороны  последние
оказавшиеся у них на пути группы сражающихся.
     Когда строй  приблизился,  Конан  различил  позолоченные  кольчуги  и
качающиеся в такт шагу плюмажи на шлемах  -  гвардия  Иранистана!  Ее  вел
неудержимый Готарза; своим огромным ятаганом он  рубил  всех  подряд  -  и
варваров, и джезмитов.
     В мгновение ока  обстановка  переменилась.  Часть  джезмитов  позорно
ретировалась Конан крикнул: "Ко мне, козаки!" - и  уже  через  минуту  его
окружали Вольные Братья, кушафи и даже остатки армии джезмитов. Последние,
признав в киммерийце достойного вожака, сплотились вокруг варвара, чтобы в
одной спайке с недавними смертельными врагами противостоять невесть откуда
взявшемуся неприятелю. Мечи с новой силой заиграли  на  солнце,  и  Смерть
начала собирать новую жатву.
     Неожиданно Конан очутился лицом к лицу с Готарзой - мощными  ударами,
под которыми легли бы и молодые дубки, тот, словно траву в поле, выкашивал
врагов. Ильбарский, в  зазубринах,  клинок  Конана  пел  и  мелькал,  едва
видимый глазу, однако иранистанец не уступал ни в чем. Кровь из пореза  на
лбу заливала лицо Готарзы, кровь из рваной раны на плече окрасила кольчугу
варвара алым, но клинки  вращались  и  сшибались  с  не  меньшей  яростью,
бессильные отыскать брешь в обороне противника.
     Внезапно низкий шум битвы перерос в пронзительный вопль неподдельного
ужаса. Сражение остановилось; забыв обо всем, люди со всех ног  мчались  к
дороге, ведущей к подъему на плато. Поток бегущих прижал Готарзу и  Конана
друг к другу. Бросив оружие, схватившись так,  что  затрещали  груди,  они
продолжали биться врукопашную.  Конан  открыл  рот,  желая  выяснить,  что
случилось, но его тут же забили черные волосы из бороды Готарзы.  Выплюнув
их, киммериец прорычал:
     - Ты, придворный шаркун! Что тут стряслось?!
     - То возвращаются истинные хозяева Джанайдара! Полюбуйся, свинья!
     Подозревая подвох, Конан все-таки оглянулся. Со всех сторон по  земле
стлались полчища серых теней.  Взгляд  выхватил  безжизненные,  немигающие
глаза, оскал уродливых собачьих пастей, впивавшихся клыками и в живых, и в
мертвых, в то время как когтистые, похожие на руки  лапы  рвали  на  части
плоть. Объятые ужасом, воины рубили  и  кололи  тварей,  но  пергаментная,
трупного цвета кожа  монстров  была  практически  неуязвима.  И  там,  где
удавалось расчленить одну тварь, на ее место тут же появлялось трое новых.
Воздух наполнился отчаянными  криками,  хрустом  костей  и  отвратительным
чавканьем.
     - Проклятие Джанайдара - упыри! -  Готарза  задохнулся  от  ужаса.  -
Бежим! Дай слово, что, пока не выпутаемся, ты не ударишь в спину, -  тогда
разожму руки. Продолжим после!
     Плотная масса беглецов сбила их с ног. Варвара чуть не  затоптали.  В
нечеловеческом усилии Конан - приподнялся на колени, схватил свой  кинжал,
встал, выпрямился, побежал, вовсю орудуя кулаками и локтями, высвобождая в
обезумевшей толпе вокруг себя чуток пространства - посвободнее вздохнуть.
     Людской поток до краев затопил дорогу к Лестнице:  джезмиты,  козаки,
иранистанские воины - все вместе, забыв о ненависти,  напрягая  силы,  они
спасались от не знающих жалости выходцев преисподней. По краям отступавшей
толпы кишели зловещие тени. Словно гигантские серые вши, упыри  в  секунду
накрывали с головой всякого, кто отстал или  шагнул  в  сторону  от  общей
массы. Конан протиснулся к краю и вдруг увидел Готарзу - тот едва держался
на ногах, отбиваясь от  четырех  упырей.  Свой  меч  он  потерял,  но,  не
растерявшись, будто клещами сдавил пальцами шеи двум убийцам, пока  третий
повис у него на ногах, а четвертый кружил, стараясь дотянуться до горла.
     Взмах ильбарского клинка - и тварь развалилась надвое, еще взмах -  и
от второй отлетела голова. Готарза сбросил с себя остальных, и те вместе с
подоспевшими полезли на Конана, вонзая в его тело  зубы,  когти,  разрывая
плоть.
     Казалось, еще миг - и киммериец рухнет! Дальше - все  как  в  тумане:
вот Готарза, отодрав упыря, швыряет его оземь и  топчет  ногами,  слышится
звук, будто трещит сухой валежник, - то хрустят ребра твари; вот сам Конан
ломает кинжал о панцирь; вот пробивает череп упыря эфесом...
     И снова сумасшедшее бегство от Смерти! Прорвавшись  сквозь  ворота  в
стене, люди лавиной  стекали  по  Лестнице  и,  гонимые  животным  ужасом,
мчались дальше по каньону. Выгрызая из толпы все новые жертвы, упыри гнали
людей до самых ворот. Но  как  только  последний  из  оставшихся  в  живых
скатился по Лестнице, чудовища сразу повернули обратно в город - туда, где
над сотнями человеческих трупов уже возились, дрались,  клацали  челюстями
их мерзкие собратья.
     А в каньоне люди, попадав с ног от  усталости,  лежали  вповалку,  не
задаваясь вопросом, кто рядом с ними - свой или  враг.  Некоторые  сидели,
прислонившись спиной к большим валунам или скалам. Большинство воинов были
ранены. На коже, обрывках одежды у всех - пятна крови, волосы всклокочены,
доспехи разрублены  или  помяты,  в  глазах  застыл  ужас.  Оружие  многие
потеряли. Из тех нескольких сотен воинов, что участвовали  на  рассвете  в
битве, уцелело не больше половины. Долгое время  отовсюду  слышалось  лишь
тяжелое дыхание, стоны раненых, треск разрываемой на  лоскуты  материи  да
изредка звяканье железа о камни, когда лежащий воин менял положение.
     Несмотря на то,  что  со  вчерашнего  дня  он  только  и  делал,  что
сражался, удирал и с быстротой молнии носился вверх-вниз, Конан  пришел  в
себя одним из первых. Киммериец широко зевнул, потянулся  и  поморщился  -
раны напомнили о себе острой болью.
     Затем, поднявшись, он  начал  разгуливать  среди  раскинувшихся  тел,
высматривая своих людей, поддерживая нуждающихся в помощи и собирая всех в
плотную группу. Он набрел на зуагиров и из шести воинов увидел лишь троих,
включая Антара. Нашел он и Тубала, однако Кодруса нигде не было.
     У  другой  стены  каньона  Балаш  тоже  не   терял   времени   даром:
привалившись спиной к скале, с ногами,  на  которых  от  повязок  не  было
живого места, он слабым голосом, отдавал приказания своим кушафи.
     Готарза  также  собирал  свою  гвардию.  Джезмиты,  которые   понесли
наиболее ощутимые потери,  словно  отбившиеся  от  стада  овцы,  потерянно
бродили по каньону, со страхом отмечая признаки  быстро  набирающего  силу
противостояния.
     - Я своими руками убил Захака, - сказал Антар Конану. - Теперь некому
вести их в бой.
     Киммериец не спеша подошел к Балашу.
     - Ну как ты, старый волчище?
     - Неплохо. Вот жаль, что сам бегать не могу. Выходит, древние легенды
не солгали! Значит, и в самом деле упыри  время  от  времени  вылезают  из
своих подземных пещер чтобы пожрать всякого, кто осмелится поселиться в их
городе. - Он содрогнулся.  -  Думаю,  теперь  не  скоро  отыщется  охотник
отстраивать город заново.
     - Конан! - Голос Готарзы. - Нам надо закончить разговор.
     - Не возражаю! - прорычал варвар, а на ухо Тубалу шепнул:  -  Построй
людей в боевой порядок: тех, кто меньше изранен и лучше вооружен,  поставь
по флангам. - Затем прошел среди  нагромождения  камня  и  остановился  на
сравнительно  ровной  площадке  как  раз  посередине  между  варварами   и
гвардейцами Готарзы.
     Тот также вышел вперед говоря:
     - Я все же обязан выполнить приказ: доставить тебя и Балаша в  Аншан,
живых или мертвых.
     - Валяй! - бросил на это Конан.
     Балаш тоже счел нужным подать голос:
     - Я ранен, но, если возьмешь меня силой, мои воины будут преследовать
вас в горах, пока не перебьют всех до последнего.
     - Храбрая речь, но еще одна битва - и у тебя не останется  воинов,  -
ответил горцу Готарза. - Ты не хуже меня знаешь, что соседние  племена  не
упустят случая воспользоваться твоей слабостью: они немедленно нападут  на
деревни и уведут ваших женщин. Наш  царь  владеет  горами  Ильбарс  только
потому, что у горцев никогда  не  хватало  ума  объединиться  и  выступить
против него сообща. Так было и так будет!
     Балаш помолчал немного. Потом спросил:
     - Скажи мне, Готарза, как вы узнали дорогу в Джанайдар?
     - Мы прибыли в Кушаф прошлой ночью и там, прибегнув к помощи ножа для
свежевания туш, убедили одного малого рассказать нам все. Тот  и  выложил,
что вы подались в Друджистан, и даже согласился - опять же  не  без  нашей
помощи - стать проводником. Незадолго до рассвета мы  подошли  к  стене  с
козырьком, с которого свисала веревочная  лестница,  -  дурни  кушафи  так
торопились на выручку, что даже не удосужились втащить  ее  за  собой.  Мы
связали воинов, оставленных при лошадях, а сами двинулись дальше.
     А сейчас - о деле. Лично я против вас обоих  ничего  не  имею,  но  я
поклялся именем Асуры,  пока  жив,  исполнять  волю  Кобад-шаха,  и  я  ее
исполню. С другой стороны, было бы  недостойно  втягивать  в  новую  резню
наших людей: они и так до предела измотаны, к тому же сегодня полегло  уже
немало храбрецов.
     - Что ты задумал? - проворчал Конан.
     - Полагаю, мы с тобой могли бы уладить дело в личном  поединке.  Если
паду я, ты сможешь отправиться на все четыре стороны, и никто  не  посмеет
тебя остановить. Если выйдет наоборот, я захвачу Балаша с собой в Аншан. -
Готарза нашел глазами горца. -  Кто  знает,  вдруг  ты  докажешь,  что  не
причастен к заговору? Я расскажу повелителю,  как  ты  помог  покончить  с
Невидимыми, - это будет веским доводом в твою пользу.
     - Я довольно наслышан о подозрительности Кобада, не думаю,  чтобы  он
внял голосу разума, - ответил на это Балаш. - Но все равно -  я  согласен,
потому как знаю, что ни один  городской  неженка,  воспитанный  на  мягких
перинах, никогда не одолеет в поединке Конана-варвара.
     - Решено! - коротко бросил Конан и повернулся к  своим  воинам:  -  У
кого есть большой меч?
     Испробовав на вес несколько штук, он  выбрал  длинный  и  прямой  меч
работы хайборийского кузнеца. Затем - лицом к Готарзе:
     - Ты готов?
     - Готов! - ответил тот и ринулся в бой.
     Два меча сшиблись  и  зазвенели,  высекая  искры.  Круги,  очерченные
сталью, сверкнув как молния, сменялись новыми, и глаз не различал, где чей
клинок. Противники  подпрыгивали,  разворачивались  наступали,  отступали,
нагибались, уклоняясь от смертоносных лезвий, а их мечи, не останавливаясь
ни на миг, как будто сами по себе все  продолжали  свою  страшную  работу.
Удар! - вправо - кровь! - вниз - искры! - влево - и так без конца! Впервые
за тысячи  лет  существования  Джанайдара  черные  пики  были  свидетелями
подлинного искусства владения мечом.
     И вдруг:
     - Остановитесь! - И так как бой продолжался, тот же голос: - Я сказал
- хватит!
     Готарза и Конан, с подозрением  глядя  друг  на  друга,  отступили  в
стороны и вместе повернулись на голос.
     - Бардийя! -  удивленно  воскликнул  Готарза.  И  точно:  у  входа  в
расселину, ведущую к козырьку в отвесной скале,  виднелась  тучная  фигура
дворцового управляющего. - Ты здесь откуда?
     - Прекратить бой! - снова крикнул иранистанец. - Я загнал трех коней,
пытаясь вас  настигнуть.  Кобад-шах  умер  от  яда  -  кинжал  Джезма  был
отравлен. Страной правит его сын  Аршак.  Он  снял  все  обвинения  против
Конана и Балаша и желает, чтобы Балаш по-прежнему охранял северные рубежи,
а Конан вернулся на службу  в  столицу.  Иранистану  нужны  такие  храбрые
воины, потому что король  Турана  Ездигерд  покончив  с  бандами  козаков,
наверняка скоро опять захочет силой подчинить себе соседей.
     - Если дело обстоит так, как ты говоришь, - ухмыльнулся Конан, - то в
туранских степях скоро можно будет славно поживиться. Честно сказать, я по
горло сыт интрижками придворных шаркунов. - Он повернулся к своим  воинам:
- Кто хочет вернуться в Аншан, пусть уходит. Завтра я выступаю на север.
     - А как же мы?  -  хором  взвыли  гирканские  гвардейцы  в  шлемах  с
перьями. - Иранистанцы нас перережут. Наш город  захвачен  упырями,  семьи
растерзаны, начальники убиты. Что будет с нами?
     - Кто хочет, пусть идет со мной, - безразличным тоном указал Конан. -
Прочие могут попросить убежища у Балаша. В  его  племени  сейчас  найдется
немало женщин, кому потребуются новые мужья... Кром всемогущий!!!
     - Что с тобой! - встревожился Тубал.
     Глаза Конана жадно шарили по жалкой кучке спасшихся женщин.
     Вот он увидел Париситу, но той, что он искал, среди них не было!
     - Да что случилось?
     - Наложница, Нанайя! Совсем  о  ней  забыл!  Она  все  еще  в  башне.
Проклятье! Как я мог? Ну и скотина!
     - Зачем же так? -  раздался  рядом  нежный  голосок,  и  Конан  круто
обернулся, как ужаленный. Один  из  уцелевших  зуагиров  стащил  с  головы
бронзовый шлем,  и  глазам  варвара  открылись  прекрасные  черты  Нанайи.
Девушка встряхнула головой, и по  ее  точеным  плечам  рассыпались  черные
волосы.
     От  удивления  киммериец  разинул  было  рот,  но,  скоро  очнувшись,
оглушительно расхохотался:
     - Я вроде приказал тебе остаться, но... так тоже неплохо!
     Варвар бесцеремонно привлек к  себе  девушку,  громко  чмокнул  ее  в
щеку... и тут же дал звонкого шлепка по мягкому месту!
     - Одно тебе за доблесть и находчивость, - пояснил он, - другое  -  за
непослушание. Как, сама разберешься? Идем!.. Вставайте песьи души! Вы что,
так и будете сидеть на камнях толстыми задницами, пока  не  передохнете  с
голоду?
     И, взяв гибкую, смуглую девушку за руку, Конан повел ее туда,  где  в
скале зияла пасть расселины -  выход  в  ущелье  Призраков,  откуда  брала
начало дорога на Кушаф.



   ГВОЗДИ С КРАСНЫМИ ШЛЯПКАМИ

   Вернувшись в гиборийские земли, Конан
снова подался в наемники, но армия, в которой он служил, была
разгромлена в южной Стигии. Киммериец пересек саванну, вышел к
побережью и присоединился к пиратам с островов Бараха. Еще раз
имя Амра-Лев прогремело по всем портовым городам. Корабль его
пошел на дно, и варвар вступил в Вольницу под начало некоего
Заралло. Отряд этот располагался в пограничном городке Сукмет, и
жизнь там была, надо сказать, невыносимо скучной...

   1. Череп на скале

   Всадница остановила измученного коня. Тот
расставил ноги и низко опустил голову, словно сбруя из красного
сафьяна с золотыми украшениями была для него непомерной
тяжестью. Всадница привязала коня к ветви невысокого дерева,
покинула седло и огляделась. Местечко было довольно мрачное.
Деревья-великаны гляделись в озерко, в котором она недавно
напоила коня. Их вершины сливались в сплошную зеленую гущу.
Всадница пожала плечами и в сердцах выругалась. Это была молодая
женщина, рослая, статная, с высокой грудью. Короткие штаны,
подпоясанные шелковым кушаком, сапоги из тонко выделанной кожи,
шелковая блуза с широким воротником и пышными рукавами
составляли ее костюм. На одном боку висел прямой обоюдоострый
меч, на другом - длинный кинжал. Ее золотистые волосы,
остриженные до плеч, были перехвачены атласной лентой. На фоне
мрачного первобытного леса она казалась чужеродным явлением.
Куда легче было бы представить ее возле корабельной мачты,
следящей за полетом чаек среди перистых облаков. Недаром глаза
ее были цвета морской волны - о подвигах Валерии из Красного
Братства распевали песни и баллады в любой матросской компании.
Она попыталась разглядеть небо сквозь кроны деревьев, но поняла,
что это бесполезно. Оставив коня на привязи, она двинулась в
восточном направлении, время от времени оглядываясь на озеро,
чтобы не заблудиться. Тишина леса угнетала ее. Птицы не пели в
вершинах, звери не шуршали в кустах. Долгий путь она проделала в
этом всеобъемлющем безмолвии, нарушаемом лишь стуком копыт.
Жажду она утолила у озера, но чувствовала страшный голод и
решила поискать те самые плоды, которые служили ей пищей с тех
пор, как кончились запасы во вьюках. Она увидела перед собой
обломки черных камней, поднимающиеся вверх - нечто вроде
разрушенного утеса. Вершина его терялась среди ветвей. Может
быть, решила она, эта вершина поднимается над лесом и с нее
можно будет осмотреться - если, конечно, в мире вообще есть
что-нибудь кроме бесконечной чащи. Узкий уступ образовывал
естественную тропинку, ведущую вверх по крутому склону.
Поднявшись локтей на пятьдесят, она оказалась на уровне
окруживших скалу верхушек деревьев. В просветах между ветвями
голубело небо, потом хлынули солнечные лучи - и лес оказался у
ее ног. Широкая площадка, на которой она стояла, была увенчана
каменным шпилем. Нога ее наткнулась на нечто, скрытое под ковром
опавших листьев. Разбросав их, она увидела человеческий скелет.
Опытным глазом пиратка заметила, что на костях нет никаких
повреждений. Человек этот умер естественной смертью. Но почему
ему для этого понадобилось забираться так высоко? Она
вскарабкалась на вершину шпиля и огляделась. Сквозь зеленую
толщу нельзя было разглядеть земли, даже озерка, возле которого
она оставила коня. Валерия обернулась на север, откуда лежал ее
путь. И там колыхался зеленый океан, тянувшийся до узкой синей
полосы. Эту горную цепь она пересекла много дней назад, чтобы
углубиться в лесную бесконечность. Такая же картина наблюдалась
на востоке и западе, разве что гор не было. Но зато на юге... У
нее захватило дух. Примерно в миле отсюда лес начал редеть и
сменяться равниной, на которой росли кактусы. А в глубине этой
равнины поднимались стены и башни города. Черт побери, этого
просто не могло быть! Не диво было бы увидеть другие постройки -
например, хижины чернокожих, напоминающие ульи или выдолбленные
в скалах поселки загадочной коричневой расы, которая, согласно
легендам, населяла эти земли. Но найти в такой дали от
цивилизации укрепленный город... Вскоре пальцы ее устали
цепляться за шпиль и она спустилась на площадку в полной
растерянности. Долог был ее путь из лагеря наемников возле
пограничного города Сукмет, затерявшегося среди травянистых
саванн, где отчаянные бродяги, собравшиеся со всех земель,
стерегли пределы Стигии от набегов со стороны Дарфара. Наудачу
она бежала в сторону, вовсе ей не знакомую. Вот и не могла
теперь решить, что лучше - направиться прямо в этот город на
равнине или, от греха, обойти его и продолжать свой одинокий
путь. Шум листьев внизу прервал ее раздумья. Она резко,
по-кошачьи, обернулась м схватилась за меч, но вдруг застыла при
виде стоящего перед ней человека. Это был почти великан, и
могучие мышцы перекатывались под его бронзовой от загара кожей.
Он был одет в такой же костюм, что и она, только вместо кушака
носил широкий кожаный пояс, отягощенный огромным мечом и
тесаком. - Конан-киммериец! - воскликнула молодая женщина. -
Какого черта ты плетешься по моим следам? Великан улыбнулся и
его суровые голубые глаза приобрели выражение, понятное всякой
женщине. - А то ты не знаешь? - засмеялся он. - Разве не полюбил
я тебя с первого взгляда? - Мой жеребец не смог бы выразиться
яснее, - сказала она с презрением. - Но не ожидала я встретить
тебя в такой дали от винных бочек и кружек Сукмета. Ты что,
поехал за мной из лагеря Заралло или тебя попросту выгнали за
мелкие кражи? - Ты же знаешь, что нет в отряде Заралло таких
отчаянных ребят, чтобы выгнать меня. Понятно, я ехал за тобой. И
скажу тебе, девочка - везучая ты. Пырнула этого стигийского
офицера, потеряла защиту Заралло и бежала от мести стигийцев в
эту глушь... - Ну да, - печально сказала она. - А что мне было
делать? Ты знаешь, почему я так поступила. - Верно, - согласился
он. - Я бы тоже на твоем месте выпустил ему кишки. Но коль скоро
женщина желает жить в лагере среди вооруженных мужчин, ей
следует ожидать чего-то такого. Валерия топнула ногой. - Но
почему я не могу жить так, как они? - Потому что! - он снова
окинул ее жадным взглядом. - Но ты правильно сделала, что
убежала. Стигийцы сняли бы с тебя кожу. Брат этого офицера
поскакал следом за тобой, и, наверное, настиг бы - конь у него
получше. Еще несколько миль, и он перерезал бы тебе глотку. - Ну
и?.. - споросила она выжидательно. - Что - ну и? - не понял он.
- Ну и что с этим стигийцем? - А ты как думаешь? Ясное дело, я
убил его и оставил на поживу стервятникам. Пришлось немножко
задержаться, и я потерял твой след, а то бы давно догнал. - И,
верно, думаешь вернуть меня в лагерь? - Не болтай ерунды, -
сказал он. - Иди ко мне, девочка, не ершись. Я ведь не тот
зарезанный стигиец. - Ты нищий бродяга! - крикнула она. - А
сама-то? У тебя даже на новые заплатки нет. Твое презрение меня
не обманет. Знаешь ведь, что командовал я большими кораблями и
многочисленными дружинами. А что нищий - так любой корсар
большую часть жизни в нищете проводит. Зато золота, которое я
расшвырял по портовым городам, зватило бы нагрузить целый
галеон, и ты это знаешь. - Где же эти великолепные корабли и
отважные парни, что шли за тобой? - В основном на дне морском, -
сказал он. - Последний мой корабль потопили зингарийцы у
побережья земли Куш - вот и пришлось присоединиться к Вольнице
Заралло. Но после похода к рубежам Дарфара я понял, что
прогадал. Жалованье небольшое, вино кислое, чернокожих женщин я
не люблю. Их полно в окрестностях Сукмета - в носу кольцо, зубы
подпилены - ох! А ты-то что забыла у Заралло? Сукмет дежит
далеко от соленой воды. - Красный Орто хотел сделать меня своей
любовницей, - хмуро сказала она. - И вот ночью, когда мы стояли
на якоре у берегов Куш, я спрыгнула за борт и доплыла до земли.
Там купец-шемит сказал мне, что Заралло повел свою Вольницу на
юг стеречь границу. Ничего лучшего не подворачивалось, вот я и
добралась до Сукмета с попутным караваном. - Вообще-то все твое
бегство на юг - сплошное безумие, - заметил Конан. - Впрочем, не
совсем - патрулям Заралло и в голову не пришло искать тебя в
этой стороне. Только брат убитого парня напал на твой след. - А
что ты-то собираешься делать? - спросила она. - Поверну на
запад. Там, после многих дней пути, начнутся саванны, где
чернокожие пасут свои стада. Там у меня есть приятели. Мы дойдем
до побережья и приглядим какой-нибудь корабль. Хватит с меня
этих джунглей! - Тогда прощай, - сказала она. - У меня лругие
планы. - Дура! - он впервые по-настоящему рассердился. - Одна ты
недалеко уйдешь в этом лесу. - Захочу, так уйду. - И что будет
потом? - Не втое дело, - фыркнула она. - Мое, мое, - тихо сказал
он. Или ты думаешь, я так далеко забрался, чтобы поворотить ни с
чем? Будь умницей, девочка, я ведь не причиню тебе вреда... Он
шагнул вперед, она отскочила назад, вытащив меч. - Прочь,
собака-варвар, или я разделаю тебя, как жареного кабана! Он
остановился и спросил: - Хочешь, чтобы я отобрал у тебя эту
игрушку да ею и отшлепал? - Болтовня! - сказала она и в глазах
ее засверкали искры, точно солнечные блики на море. Так оно и
было. Не родился еще человек, который голыми руками сумел бы
обезоружить Валерию из Красного Братства. Он хмыкнул, ощущая в
душе целый клубок противоречий. Злился, но в то же время не мог
не дивиться ее решительности и уважать ее. Горел желанием, но не
хотел нанести обиды. К тому же сделай он шаг вперед - и ее меч
вонзится ему в сердце. Частенько приходилось ему видеть, как
Валерия расправлялась с мужиками в пограничных стычках и
кабацких дроках. Она была быстрой и опасной, как тигрица. Он,
конечно, мог достать меч и выбить оружие у нее из рук, но сама
мысль обратить клинок против женщины была ему отвратительна. -
Чтоб тебя демоны взяли, киска, - раздраженно сказал он. -
Отберу-ка я у тебя... Он шагнул к ней, но замер, как кот перед
прыжком. Где-то в лесу раздались вопли, стоны, треск ломаемых
костей. - Львы напали на лошадей! - закричала Валерия. - Львы?
Ерунда! - фыркнул Конан и глаза его заблестели. - Ты слышала
когда-нибудь львиный рев? Я, например, слышал. Ишь как кости
трещат - даже лев не убивает коня с таким шумом. Он побежал вниз
по тропинке, Валерия за ним. Память о стычке мгновенно исчезла,
уступив место чувству общей опасности, которое роднит вот таких
искателей приключений. Когда они спустились ниже древесных крон,
вопли затихли. - Я нашел твоего коня у озера, - прошептал он на
ходу. А ступал варвар столь бесшумно, что она поняла, почему он
застиг ее врасплох. - И привязал рядом своего. Внимание! Кони
должны быть там, за кустами. Слышишь? Валерия слышала, и мороз
пробежал по коже. Она ухватилась за могучую руку спутника. Из-за
деревьев слышался хруст костей, треск разрываемых мышц и целая
гамма всяческих хрипов, причмокиваний и прочих звуков
чудовищного пиршества. - Это не львы, - шепнул Конан. - Кто-то
жрет наших лошадок, но только не львы. Клянусь Кромом... Звуки
внезапно оборвались и Конан осекся. Порыв ветра с их стороны был
напрвлен туда, где пировал невидимый хищник. - Идет сюда, -
сказал Конан и поднял меч. Листва закачалась, и Валерия еще
крепче вцепилась в руку Конана. Джунгли она знала плохо, но
понимала, что не всякий зверь способен так раскачать стволы. -
Здоровый, должно быть, как слон, - пробормотал Конан, как бы
угадав ее мысли. - Какая-то чертовщина... Из гущи листьев
появилась морда, какой не увидишь и в страшном сне. Разинутая
пасть открывала ряд тяжелых пожелтевшихся клыков. Морщинистая
морда принадлежала ящеру. Огромные бельма, точно увеличенные
тысячекратно глаза удава, неподвижно уставились на людей,
которые прижались к скале и сами словно окаменели. Кровь
покрывала обвислые чешуйчатые губы и капала вниз. Голова -
крупнее, чем у самого большого крокодила - помещалась на длинной
бронированной шее, вокруг которой воротником во все стороны
торчали роговые шипы, а потом, ломая кусты и деревья, выплыло
огромное бочкообразное тело на коротеньких ногах. Белесое брюхо
волочилось почти по земле, а колючий хребет поднимался так
высоко, что даже Конан, встав на кончики пальцев, не смог бы до
него дотянуться. Длинный, венчающийся шипом хвост, как у
огромного скорипиона, тащился далеко позади. - Назад на скалу,
быстро! - Конан подтолкнул девушку. - Не похоже, чтобы он мог
лазать по скалам , но если поднимется на задние лапы, то
достанет нас... Чудовище пошло к ним, подминая кусты и молодые
деревья, а они полетели к вершине, как листья по ветру. Валерия
оглянулась и увидела, что страшный гигант точно стоит на задний
столбоподобных лапах, как и предвидел Конан. Ее охватила паника.
В вертикальном положении тварь казалась еще огромнее, а морда
ящера достигала нижних ветвей гигантских деревьев. Тогда
железная рука Конан ухватила ее за плечо и со страшной силой
втащила в зеленое переплетение ветвей как раз в тот момент,
когда передние лапы чудовища грохнули о скалуЯ, задрожавшую от
удара. Сразу же следом за беглецами из ветвей высунулась
огромная голова и они с леденящим ужасом глядели на обрамленную
зеленью страшную морду с разинутой пастью и горящими глазами. С
треском захлопнулась пасть и голова открылась словно
погрузившись в озеро. Сквозь поломанные ветви они разглядели,что
чудовище уселось на задние лапы и неотступно пялится вверх.
Валерия задрожала. - Долго он будет тут сидеть? Конан пнул
череп, тот что валялся в листве. - Этот бедняга забрался сюда,
спасаясь от него или его сородичей. И помер с голоду. Кости
целы. Ясно, это тот самый дракон, о котором чернокожие
рассказывают легенды. А если так, то от живых от нас он не
отвяжется. Валерия жалобно глядела на него, позабыв о недавней
ссоре. Она пыталась унять страх. Не раз показывала свою отвагу
на море и на суше - на скользких от крови палубах боевых галер,
на стенах, взятых с бою городов, на песчаных пляжа, где молодцы
из Красного Братства резали друг дружку в борьбе за власть. Но
то, что их ожидало, было гораздо страшнее. Удар клинка и пламя
битвы это еще ничего. Но беспомощно сидеть на голой скале в
ожидании голодной смерти под охраной чудовища из древних веков -
эта мысль наполняла ее ужасом. - Он же должен время от времени
ходить за жратвой и водой, - сказала она неуверенно. - И то, и
другое рядом, - ответил Конан. - Конским мясом он запасся, да к
тому же, как всякий змей может долго обходиться без пищи и воды.
Жаль только, что не спит, нажравшись, как змеи делают. Но так
иль этак, на скалу ему не влезть. Конан говорил спокойно. Он был
варваром. Терпеливость лесов и их обитателей было же частью его
натуры, как вожделение и неудержимая ярость. В отличие от
цивилизованных людей, он сохранял хладнокровие и в худших
обстоятельствах. - А мы не можем забраться на дерево и убежать,
прыгая с ветки на ветку, как обезьяны? - спросила она в
отчаянии. - Я уже думал об этом. Ближние ветви слишком тонки,
они обломятся под нами. А потом мне сдается, что эта скотина
может вырвать с корнем любое дерево. - Значит, мы будем здесь
торчать, пока не околеем с голоду? - в ярости заорала она и
пнула череп так, что он со стуком покатился по скале, - Я не
хочу! Я опущусь вниз и снесу эту чертову башку! Конан Сидул на
каменном выступе у подножия шпиля. Он с восхищением смотрел на
ее горящие глаза, но сейчас она была способна на любое
безрассудство, так что восхищение пришлось оставить при себе. -
Сядь! - рявкнул он и, схватив Валерию за руку, усадил к себе на
колени. Она так опешила, что даже не сопротивлялась, когда он
отобрал у нее меч и вернул в ножны. - Сиди тихо и успокойся.
Сталь сломается об его чешую. А ты ему на один зуб. Или он
прихлопнет тебя хвостом. Как-нибудь да мы выберемся отсюда...
Она ничего не ответила и не попыталась отбросить его руку с
талии. Страх давил ее, это чувство было незнакомо для Валерии из
Красного Братства. Покорно сидела она на коленях у своего
спутника. То-то удивился бы Заралло, окрестивший ее "дьяволицей
из адского гарема"! Конан лениво перебирал ее золотые локоны. Ни
скелет у ног, ни чудовище под скалой, его сейчас не
интересовали. А ее беспокойные глаза заметили цветные пятна на
зеленом фоне. Это были плоды - большие темно-пурпурные шары на
ветвях дерева с широкими ярко-зелеными листьями. Тотчас она
снова почувствовала голод, а заодно и жажду - ведь озеро было
теперь недосягаемым. - Мы не умрем, - сказала она. - Вон плоды,
только руку протяни! Конан глянул в ту сторону. - Если мы их
с'едим, - проворчал он, - то дракону будет делать нечего. Черные
люди земли Куш называют их "яблоки Деркето". А Деркето - Царица
мертвых. Проглоти каплю сока или даже окропи им кожу - и ты
умрешь раньше, чем успеешь сбежать со скалы. - О! - она замолкла
бессильно. Видно от судьбы не уйдешь. Спасенья она уже не чаяла,
А конан был все еще занят ее талией и локонами. Если он и думал
о спасении, то про себя. - Если бы ты убрал свою лапу и залез на
шпиль, - сказала она, - то увидел бы много интересного. Он
вопросительно глянул на нее, пожал плечами да так и сделал.
Обхватил каменную вершину и внимательно оглядел окрестности.
Потом слез и застыл как статуя. - И правдв, укрепленный город, -
буркнул он. - Так ты собираешься туда, а меня хотела наладить на
побережье? - Я увидела его как раз перед тем, как ты появился.
Когда я покидала Сукмет, то слыхом не слыхивала об этом городе.
- Кто бы мог подумать, здесь - город! Врятли стигийцы
продвинулись так далеко. Уж не чернокожые ли возвели его? Но не
видно ни пристроек, ни людей... - Еще бы - с такого-то
расстояния! Он пожал плечами. - Во всяком случае тамошние жители
нам не помогут. Народы Черной Земли враждебных пришельцев. Они
бы просто забросали нас копьями и ... Он замолчал, уставившись
на пурпурные шары в листве. - Копия! - сказал он. - Проклятый
идиот, как я раньше не додумался! Вот как пагубно действует на
мужика женская красота! - Что ты несешь? - спросила она. Не
отвечая, он опустился к ветвям и посмотрел вниз. Чудовище
продолжало сидеть, уставившись на скалу со змеиным упорством.
Много тысяч лет назад его предки вот так же выслеживали пещерных
людей. Конан незлобливо выругался и начал рубить тесаком ветви,
норовя выбрать потолще. Движение листвы потревожило тварь, она
встала на четыре лапы и принялась колотить хвостом во все
стороны. Конан внимательно следил за драконом и, когда тот вновь
бросился на скалу успел вовремя отскочить с пучком отрубленных
веток. Три штуки их было - длинною около семи локтей, толщиной с
большой палец. Кроме того, киммериец заготовил несколько тонких,
но крепких лиан. - Слишком легкие для древка копья, - сказал он.
- И нашего веса они бы, конечно, не выдержали. Но в единении
сила - так учили нас, киммерийцев, аквилонские мятежники, что
приходили нанимать наших воинов для разорения своей же земли. А
мы предпочитали биться по-старому - родами да племенами... - А
причем тут эти чертовы палочки? - спросила она. Конан вставил
между ветвями рукоятку своего тисака и обмотал связку лианой.
Получилось надежное копье. - А что толку? Ты же сам говорил, что
чешую не пробить. - Не весь же он в чешуе, - ответил Конан. -
Есть много способов содрать шкуру с пантеры. Он подошел к краю
скалы выставил копье и пронзил одно из яблок Деркето, всячески
оберегаясь от брызнувшего пурпурного сока. Голубоватая сталь
лезвия покрылась алым матовым налетом. - Не знаю, выйдет ли что
из этой затеи, - сказал он, - но яду здесь хватило бы для слона.
Посмотрим. Валерия следовала за ним. По-прежнему осторожно держа
копье на отлете, он просунул голову между ветвей и обратился к
чудовищу: - Ну, чего ты ждешь, помесь крокодила со скорпионом?
Высунь-ка свою поганую морду, червяк-переросток, а не то я
спущусь вниз и забью тебя пинками, сучий ты потрох! Он добавил
еще несколько выразительных слов, да таких, что даже Валерия,
выросшея среди моряков, удивилась. Но и на чудовище речь Конан
произвела впечатление: голос человека приводит животных либо в
страх, либо в бешенство. Внезапно, с неожиданной прыткастью
дракон вскочил на задние лапы и вытянул шею в отчаянной попытке
ухватить дерзкого карлика^ осмеливающегося нарушать тишину в его
владениях. Но Конан точно определил расстояние. Голова гиганта
пробила листву в пяти локтях под ним. И когда открылась
чудовищная пасть, он изо всех сил метнул копье в алый зев.
Челюсти судорожно захлопнулись, перекусив древко, а Конан чуть
не полетел вниз, но Валерия крепко ухватила его за пояс. Он
обрел равновесие и буркнул что-то похожее на благодарность.
Чудовище внизу заметалось, словно сторожевой пес, которому воры
насыпали перцу в глаза. Оно мотало головой, било когтями по
скале и раззевало пасть изо всех сил. В конце концов ему удалось
задней лапой ухватить обломок копья и выдернуть его. Потом оно
подняло голову и глянуло на людей таким яростным, почти разумным
взглядом, что Валерия задрожала и вытащила меч. Чешуя на горле и
боках бестии из ржаво-коричневой сделалась ярко-красной. И,
самое страшное, из окровавленной пасти извергались звуки, каких
не услышишь от обычных тварей земных. С глухим ревом дракон
бросился на скалу, где укрылись его противники. Снова и снова
поднималась над листвой его голова и челюсти хватали воздух. А
потом, встав на задние лапы,он даже попытался вырвать скалу,
словно дерево. Этот взрыв первобытной мощи и ярости оледенил
Валерию. Но Конан и сам был слишком первобытным, чтобы
испытывать что-либо кроме любопытства и понимания. Для варвара
пропасть между ним и другими людьми и животными была не столь
велика, как для Валерии. Он переносил на дракона свои
собственные качества и в рычании гада ему слышались те же
проклятия, какими он сам его осыпал. Ощущая родство со всеми
творениями дикой природы, он не испытывал ни страха, ни
отвращения. Так что варвар сидел и спокойно наблюдал, как
меняется рев зверя и его поведение. - Отрава начала действовать,
- уверенно сказал он. - Что-то не верится, - Валерии и в самом
деле было непонятно, как яд, пусть даже такой смертоносный,
может повредить этой горе взбесившегося мяса. - В его реве
слышится боль, - пояснил Конан. - Сперва он немножко рассерчал -
укололи в десну! А теперь почуял действие яда. Видишь - он
зашатался. Через пару минут ослепнет... И верно, чудовище
зашаталось и напролом двинулось в лес. - Он убегает? - с
надеждой спросила Валерия. - Бежит к озеру! - Конан возбужденно
вскочил. - Яд ждет его! Ослепнуть-то он ослепнет, но может по
запаху воротиться к скале и останется тут, покуда не сдохнет. Но
ведь и вся драконья родня того и гляди сбежится на его вопли! -
Значит, вниз? - Конечно! Рванем до города! Там нам, правда,
могут и глотки перерезать, но другого выхода нет. По дороге,
может, еще тысяча таких тварей попадется, но здесь - верная
смерть. Быстро за мной! И он с обезьяньей ловкостью помчался
вниз, время от времени останавливаясь, чтобы помочь своей менее
проворной спутнице. А она-то считала, что ни в чем не уступит
мужчине! Они вступили в полумрак листьев и бесшумно спустились
на землю. Все равно Валерии казалось, что ее сердце стучит на
всю округу. Звуки из-за кустов означали, что дракон утоляет
жажду. - Нахлебается вволю и вернется, - проворчал Конан. - И
пройдут часы, пока яд его свалит. Если вообще свалит... Дальнее
солнце начало склоняться к горизонту, и чаща стала еще мрачнее.
В туманном полумраке заплясали черные тени. Конан ухватил
Валерию за руку и они помчались прочь от скалы. Варвар несся
беззвучно, как ветер. - По следам идти он, видно, не может, -
рассуждал Конан на бегу. - А вот ессли ветер нанесет на него наш
запах, то учует... - О Митра! - умоляюще прошептала Валерия -
Уйми ветер! Лицо ее было бледным овалом в полумраке. В свободной
руке она держала меч, но ощущение рукояти, обтянутой кожей,
уверенности почему-то не прибавляло. От опушки леса их все еще
отделяло солидное расстояние, когда сзади послышались треск и
топот. Валерия закусила губу, чтобы не разрыдаться. - Он
догоняет нас... - в ужасе шепнула она. - Нет, - сказал Конан. -
Он понял, что на скале нас нет и мотается теперь по лесу -
пробует уловить запах. Скорее! теперь город или смерть! Да он
любое дерево выворотит, если мы туда заберемся! Только бы ветер
не переменился! Лес перед ними начал редеть, а позади оставалось
море мрака, откуда доносился зловещий треск - чудовище искало
свои жертвы. - Равнина, - сказала Валерия. - Еще немножко, и...
- Клянусь Кромом! - выругался Конан. - О Митра! - крикнула
Валерия. Ветер прямо от них повеял в черную чащу. И тотчас
ужасный рев потряс листву и беспорядочные стук и треск сменились
непрерывным грохотом. Это дракон, подобно урагану, устремился в
сторону своих врагов. - Беги! - зарычал Конан и глаза его
засверкали как у волка, угодившего в капкан. - Только это и
осталось! Морские сапоги не слишком удобны для бега, да и сами
пираты неважные бегуны - таков уж их образ жизни. Шагов через
сто Валерия начала задыхаться и спотыкаться. А сзади слышался
уже не топот, а сплошной гром - чудовище выбежало из леса на
открытое пространство. Железная рука Конан обвила ее талию и
приподняла над землей. Если бы им удалось сейчас избежать
клыков, ветер, возможно, снова бы переменился. Но пока он дул
по-прежнему, и дракон мчался за ними, как военная галера,
подхваченная тайфуном. Варвар оттолкнул Валерию с такой силой,
что она пролетела несколько локтей и упала у подножия ближайшего
дерева, а сам встал на пути раз'яренного гиганта. Уверенный, что
смерть неизбежна, киммериец подчинился велениям инстинкта и со
всей решимостью ринулся на чудовище. Он прыгнул, словно дикий
кот и нанес мощный удар, почувствовав, что меч глубоко вонзился
в чешуйчатый лоб. Потом нечеловеческая сила отшвырнула его в
сторону, и он отлетел локтей на полсотни, теряя дух и сознание.
Он и сам бы не мог сказать, как сумел подняться на ноги. Все
мысли его были только о спутнице, беспомощно лежащей на пути
разъяренного дракона. Прежде чем дыхание снова вернулось к нему,
он уже стоял над ней с мечом в руке. Она лежала там же, куда он
ее толкнул, но уже пробовала подняться. Ее не коснулись не
саблевидные клыки, не лапы, что сметали все на пути. Самого же
Конана дракон, как видно отшвырнул плечом когда, позабыв о
жертвах, понесся вперед, почуяв смертные судороги. Он так и
летел, пока не столкнулся с гигантским деревом на своем пути.
Сила удара была так велика, что дерево вывернулось с корнем, а
из черепа чудовища вылетели не бог весть какие мозги. Дерево
рухнуло на дракона и пораженные люди увидели, как ветви и листья
трясутся от конвульсий гада. Наконец все утихло. Конан помог
Валерии встать и они побежали дальше. Через минуту они были уже
на равнине, покрытой спокойным полумраком. Конан остановился на
мнгновенье, чтобы оглянуться на лес. Там лист не шелохнулся,
птица не пискнула. Там была тишина - такая же, как до сотворения
человека. - Бежим, - сказал Конан. - Жизнь наша все еще на
волоске. Если из леса выползут другие драконы... Дальнейшего
говорить не требовалось. Город был далеко - гораздо больше, чем
казалось со скалы. Сердце болезненно колотилось в груди Валерии,
лишая ее дыхания. Каждую секунду ей казалось, что сейчас из чащи
вылетит новая тварь и устремится по их следу. Но ничто не
нарушало тишины. Когда от леса их отделяла уже примерно миля,
Валерия вздохнула с обдегчением. Уверенность начала возвращаться
к ней. Солнце уже взошло и тьма сгущалась над равниной,
перебиваемая светом первых звезд. Кактусы в полумраке напоминали
сказочных карликов. - Здесь нет ни скота, ни вспаханных полей, -
рассуждал Конан. - Чем же этот народ живет? - Скотину могли на
ночь загнать за ворота, - предложила Валерия. - А поля и
пастбища - по ту сторону города. - Возможно, - согласился он. -
Хотя со скалы я ничего подобного не видел. Над городм взошла
луна, башни и стены зачернели в желтом ее свете. Мрачным и
тревожным казался этот черный город. Наверное, так и подумал
Конан, остановился, огляделся и сказал: - Останемся тут. Что
толку колотиться ночью в ворота - все равно не отопрут.
Неизвестно, как нас встретят, так что лучше набраться сил.
Поспим пару часов - и снова будем готовы диться или убегать -
как придется. Он подошел к зарослям кактуса, которые образовали
как бы кольцо - обычное дело в южных пустынях. он прорубил мечом
проход и сказал Валерии: - По крайней мере убережемся от змей.
Она сос страхом обернулась в сторону леса, находящегося в
каких-нибудь шести милях. - А если из чащи вылезет дракон? -
Будем сторожить по очереди, - ответил он, хоть и не сказал,
какой в этом толк. - Ложись и спи. Первая стража моя. Она
заколебалась, глядя на него с сомнением, но он уже сидел у
прохода, скрестив ноги и уставившись во мрак, с мечом на
коленях. Тогда она молча улеглась на песок посередине колючего
кольца. - Разбудишь меня, когда луна будет в зените, - приказала
она. Он ничего не ответил и даже не взглянул на нее. Последнее,
что она видела перед сном, был силуэт его могучей фигуры,
недвижной, как бронзовая статуя.

   2. При свете огненных кристаллов

   Валерия проснулась, дрожа от холода, и увидела, что равнина уже
залита серым светом. Она села, протирая глаза. Конан стоял возле
кактуса, отрубая его мясистые листья и осторожно вытаскивая
колючки. - Ты меня не разбудил! - с упреком сказала она. -
Позволил мне спать всю ночь! - Ты устала, - сказал он. - Да,
наверное, и зад весь отбила за дорогу. Вы, пираты, непривычны к
лошадиному хребту. - А как же ты сам-то? - огрызнулась она. -
Прежде чем стать пиратом, я был мунганом, - ответил он. - А они
всю жизнь проводят в седле. Однако и я перехватил несколько
минуток сна - знаешь, как пантера, что подстерегает серну на
лесной тропе. И в самом деле огромный варвар выглядел
удивительно бодро, словно спал всю ночь на царском ложе. Вытащив
колючки и очистив толстую кожу, он подал девушке толстый, сочный
лист кактуса. - Кусай, не бойся. Для людей пустыни это и еда, и
питье. Когда-то я был вождем зуагиров, пустынного племени,
которое живет тем, что грабит караваны. - О боги, кем ты только
не был! - со смесью недоверия и восхищения сказала она. -
Например, я никогда не был королем гиборийской державы, - он
откусил здоровенный кусок кактуса. - Хоть и мечтаю об этом. И,
возможно, когда-нибудь стану им - почему бы и нет? Она покачала
головой, дивясь его спокойной дерзости, и принялась за еду. Вкус
не был неприятным, а влага вполне утоляла жажду. Покончив с
завтраком, Конан вытер руки о песок, встал, расчесал пятерней
свою черную гриву, нацепил пояс с мечом и сказал: - Ну что ж,
пойдем. Если горожане захотят перерезать нам глотки, они с таким
же успехом могут сделать это и сейчас, пока солнышко не начало
припекать. Валерия подумала, что эта мрачная шутка может
оказаться вещей. Она тоже встала и подпоясалась. Ночные страхи
миновали, и драконы из леса казались уже смутным воспоминанием.
Она смело шагала рядом с Конаном. Какие бы опасности не ожидали
их, враги будут всего лишь людьми. А Валерия из Красного
Братства еще не встречала человека, способного испугать ее.
Конан смотрел на нее и удивлялся - она шла таким же, как у него,
размашистым шагом и не отставала. - Ходишь ты как горцы, а не
как моряки, - заметил он. - Ты, должно быть, аквилонка. Солнце
Дарфара не сделало твою белую кожу бронзовой. Многие принцессы
могли бы тебе позавидовать. - Да, я из Аквилонии, - ответила
она. Его комплименты уже не раздражали ее, а явная влюбленность
была даже приятна. Если бы другой мужчина позволил ей проспать
ее стражу, она бы страшно разгневалась, потому что не позволяла,
чтобы ей делали поблажки как женщине. Но втайне радовалась, что
Конан поступил именно так. И не воспользоваться ее страхом или
робостью. В конце концов, подумала она, это необыкновенный
человек. Солнце вставало за городом, и его башни засияли
тревожным пурпуром. - При луне они черные, - бормотал Конан, и в
глазах его появилась варварская покорность судьбе. - А при ясном
солнце они словно кровь, и кровь, должно быть, предвещают. Ох,
не нравится мне этот город! Тем не менее они продолжали идти, и
Конан отметил, что ни одна дорога с севера не вела в город. -
Скот не истоплтал пастбищ по эту сторону города, - сказал он. -
И плуг не касался этой земли много лет, а может, веков. Но
смотри - здесь все же когда-то крестьянствовали. Валерия увидела
древние оросительные канавы - местами засыпанные, местами
поросшие кактусами. Она с тревогой посмотрела на город. Солнце
не блестало на шлемах и копьях по стенам, трубы не трубили
тревогу, с башен не доносились приказы... Тишина, такая же, как
в лесу. Солнце было уже высоко на востоке, когда они
остановились перед огромными воротами в северной стене, в тени
вынесенного парапета. Пятна ржавчины покрывали железную оковку
бронзовых створок. Отовсюду свешивалась паутина. - Их не
открывали уже много лет! - сказала Валерия. - Мертвый город, -
согласился Конан. Вот почему засыпаны канавы и не тронуты поля.
- Кто же построил этот город? Кто жил в нем? Куда они все ушли?
- Не знаю. Может, какой-нибудь изгнанный стигийский род. Хотя
нет. Стигийцы строят по-другому. Возможно, их прогнали враги или
истребило моровое поветрие. - Тогда там лежат сокровища,
обрастая пылью и паутиной! - сказала Валерия, в которой
проснулась свойственная ее ремеслу жадность, соединенная с
женским любопытством. - Сумеем мы открыть эти ворота? Давай
попробуем! Конан с сомнением поглядел на тяжелые ворота, но все
же уперся в них руками и толкнул что было сил. Страшно
заскрипели заржавевшие петли, тяжкие створки подались, и Конан
выпрямился, доставая меч из ножен. Валерия выглянула из-за его
плеча и издала звук, свидетельствующий об удивлении.

***!!! M&G - Здесь отсyтствовал кyсок в исходном файле !!!***

   Он глянул на Валерию и быстро опустил глаза.
   - Эта женщина, - сказал он, - зовется Таскела, она княгиня
народа Текультли. А теперь подайте нашим гостям еду и питье -
без сомнения, они голодны после дальней дороги.
   И он указал на стол из слоновой кости. Наши искатели приключений
обменялись взглядами и сели за стол. Киммериец был полон
подозрений: его суровые голубые глаза неустанно шныряли по залу,
а меч был под рукой. Тем не менее от угощения и выпивки он редко
отказывался.
   И все сильнее притягивала его взгляд Таскела, хотя сама она
упорно продолжала рассматривать белотелую спутницу Конана.
   Техотль забинтовал свою рану куском шелка и тоже уселся за стол,
чтобы ухаживать за своими новыми друзьями. Он внимательно
рассматривал всякое блюдо или напиток и все пробовал сам, прежде
чем подать гостям. Пока они подкреплялись, Ольмек в молчании
глядел на них из-под густых черных бровей. Рядом, уперев
подбородок в ладони, сидела Таскела. Ее черные загадочные глаза,
наполненные странным светом, ни на минуту не отрывались от
гибкой фигуры Валерии. Позади трона красивая, но мрачная девица
медленно качала опахалом из страусиновых перьев.
   На закуску подали причудливые плоды, неизвестные
путешественникам, но вкусные. Легкое красное вино также имело
особый острый привкус.
   - Вы пришли издалека, - сказал наконец Ольмек. - Я читал книги
наших отцов. Аквилония лежит еще дальше, чем земли стигийцев и
шемитов, за королевствами Аргос и Зингар, а Киммерия еще дальше,
чем Аквилония.
   - Уж такие мы с ней бродяги, - беспечно сказал Конан.
   - Но вот как вам удалось пройти через лес - понять не могу, -
продолжал Ольмек. - В давние времена несколько тысяч воинов едва
сумели преодолеть все лесные опасности.
   - Правду сказать, нам попалось одно коротконогое страшилище чуть
побольше слона, - равнодушно сказал Конан, протягивая кубок,
который Техотль наполнил с видимым удовольствием. - Но его
убили, и больше никаких неприятностей не было.
   Графин с вином выпал из рук Техотля и разбился об пол. Он снова
побледнел. Ольмек вскочил, все остальные в испуге и удивлении
глядели друг на друга. Некоторые опустились на колени. Только
Таскела была равнодушна - Конан с удивлением отметил это.
   - В чем дело? - спросил он. - Что вы на меня уставились?
   - Ты... Ты убил бога-дракона?
   - Бога? Дракона убил, конечно. А что, нельзя? Ведь он же
собирался нас сожрать.
   - Но драконы бессмертны! - воскликнул Ольмек. - Можно победить
подобного себе, но никогда еще ни один человек не убивал
дракона. Тысячи воинов, которых наши отцы вели в Ксухотль, не
могли с ними справиться! Мечи ломались об их чешую, как щепки!
   - Вот если бы ваши предки догадались вымочить копья в ядовитом
соке яблок Деркето, - набив рот, учил Конан, - а потом воткнули
бы в драконий глаз или пасть, то быстро бы убедились, что
драконы не более бессмертны, чем всякое другое ходячее мясо.
Дохлятина эта лежит на самом краю леса. Если не верите - сходите
и посмотрите.
   Ольмек глядел на него с великим удивлением.
   - Именно из-за драконов наши предки укрылись в Ксухотле, -
сказал он. - Они не решились пересечь равнину и снова
углубляться в джунгли. Но и без того десятки их погибли в пастях
чудовищ, прежде чем дойти до города.
   - Значит, это не ваши предки возвели Ксухотль? - спросила
Валерия.
   - Он был уже совсем древний, когда мы впервые пришли сюда. И
даже его выродившиеся жители не знали, сколько лет он простоял.
   - Твой народ пришел сюда с озера Зуад? - спросил Конан.
   - Да. Больше полувека тому назад племя Тлацитлан восстало против
стигийского короля и, потерпев поражение, бежало на юг. Долгие
недели шли они через саванны, холмы и пустыни, пока не вступили
в огромный лес. Шли тысячи воинов с женами и детьми.
   И в этом лесу напали на них драконы, и многих разорвали на
куски. И народ бежал в страхе перед ними до самой равнины,
посередине которой стоял город Ксухотль.
   Они встали лагерем под стенами, не решаясь покинуть равнину, ибо
из леса доносились звуки междоусобной битвы чудовищ. Но на
равнину они не выходили.
   Обитатели города закрыли ворота и осыпали нас стрелами со стен.
И эта равнина стала тюрьмой племени Тлацитлан, потому что
возвращение через джунгли было бы безумием.
   И в первую же ночь в лагерь тайком явился раб из города, человек
здешней крови. В молодости он вместе со своим отрядом заблудился
в лесу и всех, кроме него, сожрали драконы. В город его пустили,
но сделали рабом. Звали его Толькемек.
   Глаза его загорелись при звуках этого имени, а многие в зале
принялись плеваться и бормотать проклятия.
   - Он пообещал нашим воинам открыть ворота, а взамен подарить ему
всех, кого возьмут в городе живьем.
   Перед рассветом он открыл ворота. Воины хлынули внутрь, и залы
Ксухотля залились кровью. В городе жило лишь несколько сотен
людей, жалкие остатки великого народа. Толькемек говорил, что
они пришли сюда давным-давно, из Старой Косалы, когда предки
тех, что населяют Косалу ныне, вторглись с юга и прогнали
тогдащних жителей. Они долго шли на запад, пока не нашли эту
окруженную лесами равнину, населенную племенем черных.
   Негров они обратили в рабство и стали возводить город. В
восточных горах они добывали и яшму, и мрамор, и ляпис-лазурь, и
серебро, и золото, и медь. Истребили слоновьи стада ради клыков.
Когда строительство было закончено, всех рабов перебили. Их
волшебники укрепили безопасность города с помощью своей
чудовищной магии: они воскресили драконов, что некогда населяли
эти места и чьи кости можно найти в джунглях. Они одели эти
кости плотью и вдохнули в них жизнь, и чудовища снова пошли по
земле, как во времена, когда мир был молод. Но заклятие магов
держало их в лесу, не пуская на равнину.
   Много столетий жил народ Ксухотля в своем городе, обрабатывая
поля за стенами, покуда мудрецы не научились выращивать овощи,
которые вовсе не требуют почвы и черпают все необходимое прямо
из воздуха. Так высохли оросительные каналы, и так началось
разложение общества. Они уже были вымирающей расой, когда наши
предки прорубились сквозь джунгли на равнину. Великие волшебники
к тому времени были уже мертвы, а их заклинания забыты. Они не
смогли противопоставить нам ни магию, ни меч.
   И наши предки перебили их, оставив около сотни для Толькемека,
бывшего некогда рабом. Много дней и ночей разносились по городу
их вопли и стоны...
   Некоторое время племя Тлацитлан жило в мире и покое под началом
двух братьев - Текультли и Ксоталанка совместно с Толькемеком.
Он к тому времени женился на девушке из наших. Мы были
благодарны ему за открытые ворота. Кроме того, он знал места,
где спрятаны были сокровища. Потому и делил власть с братьями.
   Так проходили мирные годы. Мы только ели, пили, любили друг
друга и воспитывали детей. Обрабатывать поля было не нужно, ибо
Толькемек научил нас искусству выращивать плоды и овощи без
земли. Кроме того, падение города и гибель его прежних жителей
уничтожили силу заклинания, которое удерживало драконов в лесу.
По ночам эти твари бродили у самых ворот и страшно завывали.
   Вся равнина была залита кровью после их схваток, и вот тогда...
   Он прикусил язык на полуслове, но сразу же продолжил рассказ. Но
Конан и Валерия поняли - он пропустил что-то, чего они не должны
были знать.
   - Пять лет продолжался мир. А потом... - взгляд Ольмека на
какое-то мгновение коснулся сидящей рядом с ним женщины. - А
потом Ксоталанк взял в жены женщину, о которой мечтали и
Текультли, и старый Толькемек. И вот безумный Текультли похитил
ее, а Толькемек помогал ему, желая досадить Ксоталанку. Тот
потребовал, чтобы ему возвратили жену, но совет племени решил,
что выбор остается за женщиной. Она решила остаться с Текультли.
Разгневанный Ксоталанк попытался отбить ее силой, и
телохранители обоих братьев схватились в Большом Зале.
   Пролилась кровь с обеих сторон. Спор перешел во вражду, вражда -
в открытую войну. На три части разделилось племя в дни этой
смуты. Еще раньше, в мирные дни, город был поделен властителями
между собой. Текультли занимал западную часть, Ксоталанк
восточную, Толькемек - в районе южных ворот. Так образовались
три военных лагеря.
   Злоба, ненависть и ревность породили кровь, насилие и убийство.
Раз извлеченный, меч не мог уже вернуться в ножны. Текультли
враждовал с Ксоталанком, а Толькемек помогал то одному, то
другому, передавая, когда ему было это выгодно. В конце концов
Текультли и его народ отступили к западным воротам, где мы живем
и теперь. Ксухотль имеет форму овала. Текультли, территория,
взявшая имя от своего князя, занимает западную часть этого
овала. Мы замуровали все проходы, соединяющие этот квартал с
остальным городом, оставив лишь по одной двери на каждом этаже.
Потом народ Текультли спустился в подземелья и стеной отделил их
западную часть. И стал жить, как в осажденной крепости, деля
вылазки против врага.
   И люди Ксоталанка в восточной части города поступили таким же
образом, и люди Толькемека в южной. Центр города остался ничьим
и не заселенным. И стали эти пустые залы и комнаты полем
сражения и местом вечного страха.
   Толькемек повел войну с обоими кланами. Он был куда страшней
Ксоталанка - истинный демон в человечьем обличии. Ему были
ведомы многие тайны города и он никогда не открывал их
пришельцам. Путешествуя по тайникам и подземельям, он украл у
мертвых их страшные секреты, секреты древних повелителей и
магов, О которых забыли даже перебитые нашими предками выродки.
Но вся его магия оказалась бессильной в ту памятную ночь, когда
мы взяли его укрепления и перебили всех его сторонников. А
самого обрекли на долгую, долгую пытку.
   Голос Ольмека перешел в нежный шепот, и в глазах засияла такая
радость, точно он видел эту сцену перед собой и она доставляла
ему неслыханное наслаждение.
   - Ах, мы поддерживали в нем жизнь, так что он мечтал о смерти,
как о любимой жене. А потом взяли еще одного живого из камеры
пыток и бросили в подземелье - пусть де крысы обгложут его
кости. Но он умудрился сбежать из своей темницы в подземные
коридоры. Без сомнения, он сгинул там, поскольку единственный
выход оттуда ведет в Текультли, и оттуда с тех пор никто не
выходил. Даже костей его не нашли, и поэтому самые темные и
суеверные в нашем народе утверждают, что дух его все еще
блуждает в подземельях, завывая среди скелетов. Люди Толькемека
были вырезаны двенадцать лет тому назад, но продолжается и все
более яростной становится война между Текультли и Ксоталанком, и
кончится лишь тогда, когда падут последний мужчина и последняя
женщина.
   Полвека назад украл Текультли жену Ксоталанка. Полвека длится
вражда. Я появился на свет в самый разгар войны, как и все
прочие в этом зале, не считая Таскелы. И, думаю, умрем раньше,
чем она закончиться.
   Мы погибающий народ - как и те несчастные жители Ксухотля. Когда
началась война, нас были сотни с каждой стороны. А теперь весь
народ Текультли перед тобой - кроме тех, что стерегут ворота.
Сорок человек - вот и весь клан. Сколько ксоталанцев, мы не
знаем. Вряд ли намного больше. За последние пятнадцать лет у нас
не родилось ни одного ребенка, у наших врагов тоже.
   Мы погибаем, но, прежде чем исчезнуть окончательно, зарежем
столько ксоталанцев, сколько дозволят боги.
   И долго еще рассказывал Ольмек с безумно блестящими глазами об
этой ужасной войне, что велась в тихих комнатах и мрачных залах
при свете зеленых кристаллов на плитах, пылавших адским огнем,
которые время от времени становились еще краснее. Целое
поколение погибло в этих лужах крови. Давно был мертв Ксоталанк,
зарубленный в жестокой битве на лестнице из слоновой кости. И
Текультли не было в живых - разъяренные ксоталанцы поймали его и
сняли с него кожу.
   Без всякого волнения повествовал Ольмек о страшных сражениях в
черных коридорах, о засадах на винтовых лестницах, о чудовищной
резне. Все более яркий красный огонь разгорался в его темных
бездонных глазах, когда он рассказывал о людях, с которых живьем
снимали кожу, о разрубленных и разорванных на части, о
пленниках, жутко воющих в камерах пыток. И так было это
отвратительно, что даже видавшему виды варвару-киммерийцу стало
тошно. Неудивительно, что Техотль трясся от страха, что враги
его поймают! Но все-таки решился на вылазку - значит, ненависть
в них сильнее страха.
   А Ольмек продолжал рассказ о делах страшных и таинственных, о
чарах и заклинаниях, похищенных в черной бездне катакомб, о
необыкновенных существах, вызванных врагами из темноты для
ужасного союза. Здесь у ксоталанцев было преимущество - именно
под их владениями покоились останки самых могущественных
чародеев древнего Ксухотля и вместе с ними - их бессмертные
секреты.
   Валерия слушала все это, и ее охватывал ужас. Вражда стала той
руководящей и направляющей силой, которая неустанно толкала
народ Ксухотля к окончательной гибели. Вражда была смыслом всей
их жизни. Во вражде приходили они на свет, а, покидая его,
верили, что она будет продолжаться и после их смерти. Они
оставляли свою крепость и пробирались в Залы Молчания только для
того, чтобы убивать и быть убитыми. Иногда они возвращались из
похода, ведя обезумевших пленников или принося кровавые трофеи
победителей. Иногда не возвращались вовсе, и тогда вражеские
руки перебрасывали их рассеченные тела через бронзовые ворота.
   Жуткую, неестественую, чудовищную жизнь вели эти люди,
отрезанные от остального мира, заключенные в одну клетку, словно
крысы, только и годные для того, чтобы нападать, калечить и
убивать.
   Во время речи Ольмека Валерия постоянно чувствовала на себе
неотступный взгляд Таскелы. Казалось, она не слышит бородатого
гиганта. Все эти победы и поражения ее словно бы и не касались,
и это казалось Валерии еще более страшным, чем неприкрытая
жестокость Ольмека.
   - И мы не можем покинуть город, - говорил Ольмек. - Вот уже
пятьдесят лет никто не покидал его, кроме... - он снова оборвал
себя, и через минуту продолжил:
   - Даже если бы и не было никаких драконов, мы, рожденные и
выросшие в городе, не осмелимся его оставить. Никогда не было
ноги нашей за стенами. Мы не привыкли к открытому пространству и
солнечному свету. Нет - в Ксухотле мы родились, здесь и умрем!
   - Ну что ж, - сказал Конан. - С вашего позволения, мы лучше
поиграем в жмурки с драконами. Ваша война нас не касается. Когда
вы покажете нам дорогу к западным воротам, мы отправимся в путь.

   Таскела стиснула кулаки и начала что-то говорить, но Ольмек
прервал ее:
   - Приближается ночь. Если вы окажетесь на равнине ночью, то
наверняка попадете в лапы драконов.
   - Мы уже шли по равнине ночью и даже спали на вольном воздухе,
но никого не встретили - заметил Конан.
   Таскела мрачно улыбнулась:
   - Вы не посмеете покинуть Ксухотль!
   Конан посмотрел на нее с инстинктивной неприязнью: уж очень ему
не понравилось внимание княгини к Валерии.
   - Думаю, что посмеют, - сказал Ольмек. - Но, Конан и Валерия,
вас же послали сами боги, чтобы последняя победа была за
Текультли! Война - ваше ремесло, так почему вам не сражаться на
нашей стороне? Богатств у нас накоплено сверх меры - драгоценные
камни в Ксухотле такое же обычное дело, как булыжники в других
городах. Некоторые привезены еще древними, а огненные кристаллы
добыты в восточных горах. Поможете нам одолеть ксоталанцев - и
берите, сколько унесете!
   - А вы поможете нам уничтожить драконов? - спросила Валерия. -
тридцать воинов с луками и отравленными стрелами сумеют
истребить всех гадов в лесу.
   - Да! - не задумываясь согласился Ольмек. - Мы, правда, за годы
рукопашных боев разучились стрелять из лука, но можем возродить
это искусство.
   - Что ты на это скажешь? - обратилась Валерия к Конану.
   - Мы бродим без гроша за душой, - ухмыльнулся киммериец. - А по
мне - что ксоталанцев резать, что кого другого...
   - Так вы согласны? - вскричал Ольмек, а Техотль от радости
захлопал в ладоши.
   - Идет. А теперь не будете ли вы любезны показать нам комнаты,
подходящие для отдыха, чтобы утром со свежими силами приняться
за убийства?
   Ольмек согласно кивнул и сделал знак рукой. Техотль и одна из
женщин повели наемников по коридору, который начинался по левую
сторону от яшмового постамента. Валерия оглянулась и увидела,
что Ольмек со своего трона провожает ее долгим и странным
взглядом. Таскела шептала что-то своей угрюмой служанке, Ясале,
которая приблизила ухо к самым губам княгини.
   Коридор был неширокий, но длинный. В конце концов женщина
остановилась, открыла дверь и жестом пригласила Валерию в ее
комнату.
   - Постойте! - заворчал Конан. - А я где буду спать?
   Техотль указал на комнату с другой стороны коридора, на одну
дверь дальше. Конан некоторое время колебался, собираясь,
видимо, что-то сказать - но Валерия опередила его: злорадно
улыбнувшись, она захлопнула дверь у него перед носом. Он
пробормотал что-то неодобрительное о прекрасной половине рода
человеческого и пошел за Техотлем.
   В разукрашенной комнате он огляделся и посмотрел вверх.
Некоторые из светильников в потолке были так велики, что, если
вышибить из них стекла, туда мог пролезть человек. Правда,
только худенький.
   - Почему же ксоталанцы не пройдут по крыше и не разобьют этих
стекол?
   - Разбить их невозможно, - ответил Техотль. - Кроме того, не
так-то легко забраться на крышу. Там сплошные купола, башни и
крутые скаты.
   И, не дожидаясь дальнейших вопросов, объяснил Конану устройство
"крепости" Текультли. Как и во всем городе, здесь было четыре
этажа. Каждый имел свое название, словно улицы в обычном городе:
этажи Орла, Обезьяны, Тигра и Змеи.
   - Кто такая Таскела? - спросил Конан. - супруга Ольмека?
   Техотль задрожал и испуганно огляделся.
   - Нет. Это... словом, это Таскела. Она была женой Ксоталанка -
той самой, которую похитил Текультли. Из-за нее началась эта
война.
   - Что ты несешь? Она же молода и прекрасна. И ты хочешь сказать,
что полвека назад она уже была за мужеи?
   - Именно так! Клянусь! Она была взрослой девушкой, когда племя
Тлацитлан ушло от озера Зуад. Король Стигии потребовал ее в свой
гарем, поэтому Ксоталанк с братом и подняли мятеж! Она колдунья
и знает секрет вечной молодости.
   - Что за секрет? - спросил Конан.
   Техотль снова задрожал.
   - Об этом меня не спрашивай. Я не смею говорить. Это слишком
страшно, даже для этого города!
   И, держа палец на губах, выскользнул из комнаты.

   4. Запах черного лотоса

   Валерия отстегнула пояс с мечом и бросила его на постель. Она
заметила двери, закрытые на засов и спросила проводницу, куда
они ведут.
   - Эти, - сказала женщина, указывая налево и направо, - ведут в
соседние комнаты. А вон та, - она показала на дверь, обитую
медью, - в зал, из которого лестница идет в катакомбы. Но ты не
бойся, здесь тебе ничего не грозит.
   - Кто говорит о страхе? - возмутилась Валерия. - Просто я хочу
знать, в каком порту бросаю якорь. Нет, я вовсе не желаю, чтобы
ты спала у меня в ногах. Я не привыкла к служанкам - во всяком
случае, женского пола. Ты свободна.
   Оставшись одна, Валерия задвинула все засовы, сбросила сапоги и
удобно растянулась на ложе. Она знала, что по другую сторону
коридора Конан сделал то же самое, но женское тщеславие рисовало
перед ней другую картину - рассерженный киммериец, бормоча
проклятия, бродит из угла в угол. Ехидная усмешка тронула ее
губы, и она стала засыпать.
   Вокруг царствовала ночь. Зеленые кристаллы в залах Ксухотля
горели, как глаза древних котов. Ветер завывал между мрачных
башен, словно душа грешника. По темным углам зашевелились
таинственные бесшумные фигуры.
   Внезапно Валерия очнулась от сна. В мглистом зеленом полусвете
над ней маячила неясная фигура. Валерия с удивлением поняла, что
сон продолжается наяву. А снилось ей, что она лежит на ложе и
над ней дрожит и пульсирует огромный черный цветок, такой
огромный, что закрывает весь светильник. Его необыкновенный
запах проникал во все клетки тела и вызывал томительное и
блаженное оцепенение. Она купалась в душистых волнах бездумного
счастья, когда что-то коснулось ее лица. Нервы ее были уже
настолько одурманены наркотиком, что прикосновение это
показалось ей грубым ударом, вернувшим ее к действительности. И
тогда она увидела не гигантский цветок, а темнокожую женщину.
   Прежде чем та успела убежать, Валерия поймала ее за руку.
Пришелица дралась, как дикая кошка, но, чувствуя силу соперницы,
внезапно сдалась. Это была угрюмая Ясала, служанка Таскели.
   - Ты что, сто чертей, собиралась со мной сделать? Что у тебя в
руке?
   Женщина не ответила, но попыталась отшвырнуть какой-то предмет.
Валерия вывернула ей руку, и на пол упал причудливый черный
цветок на стебле цвета яшмы, большой, как человеческая голова,
но маленький по сравнению с тем, который Валерия видела во сне.
   - Черный лотос! - процедила она сквозь зубы. - Цветок, который
вызывает глубокий сон. Ты хотела лишить меня сознания, и это
удалось бы, не задень ты моей щеки лепестком. Почему ты это
сделал? Что все это значит?
   Женщина продолжала молчать.
   - Говори, или я тебе руку вырву из сустава!
   Ясала извивалась от боли, но отрицательно крутила головой.
   - Тварь! - Валерия швырнула ее на пол. Страх и воспоминание о
разъяренном взгляде Таскелы пробудили в ней животный инстинкт
самозащиты. Люди в этом городе были сущими выродками. Но Валерия
чувствовала за всем этим тайну более страшную, чем обычное
извращение. Волна ужаса и отвращения охватили ее при мысли об
этом странном городе. Обитатели его не были нормальными людьми,
да и принадлежали ли они к роду человеческому? У всякого во
взгляде было безумие - кроме Таскелы. В ее жестоких и загадочных
глазах таилось кое-что пострашнее.
   Она подняла голову и прислушалась. Залы Ксухотля наполняла
тишина воистину мертвого города. Глаза женщины, лежащей на полу,
зловеще сверкали. Панический ужас изгнал из суровой души Валерии
последние остатки жалости.
   - Почему ты хотела отравить меня? - прошипела она, схватив
служанку за волосы. - Это Таскела тебя подослала?
   Ответа не было. Валерия выругалась и отвесила ей две пощечины.
Ясала даже не пикнула.
   - Почему ты не кричишь? - спросила разгневанная Валерия. -
Боишься, что услышат? Кто услышит? Таскела? Ольмек? Конан?
   Ясала не отвечала. Она сжалась в комок и глядела на свою
мучительницу убийственным взглядом василиска. Валерия обернулась
и сорвала горсть шнуров с ближайшей занавеси.
   - Гадина! - процедила она. - Вот я сейчас сорву с тебя все
тряпки, привяжу к постели и буду пороть до тех пор, пока не
сознаешься, кто тебя послал и зачем!
   Ясала даже не пробовала сопротивляться. Потом в комнате слышался
только свист туго скрученных шелковых шнуров, врезающихся в
нагое тело. Ясала не согла двинуться, тело ее извивалось и
вздрагивало в такт ударам. Она только закусила губу, и оттуда
потекла струйка крови. И снова - ни звука.
   Все новые и новые красные полосы появлялись на смуглой коже
Ясалы. Валерия хлестала изо всей мочи, а рука ее была закалена в
сражениях. И Ясала не выдержала.
   Она тихо застонала и Валерия остановила поднятую руку, сбросив
со лба прядь золотых волос.
   - Ну что, начнешь, наконец, говорить? - спросила она. - Или я
должна потратить на тебя целую ночь?
   - Пощади! - прошептала женщина. - Я все скажу!
   Валерия разрезала держащие ее веревки и помогла встать, нос
улжанка бессильно опустилась на ложе. Все тело ее дрожало.
   - Дай вина! - попросила она умоляющим голосом и показала на
золотой кубок. - Дай мне напиться. Я совсем обессилела от боли.
Сейчас я все тебе расскажу.
   Валерия взяла кубок. Ясала неуверенно встала, чтобы взять его,
поднесла к губам и внезапно выплеснула его содержимое прямо в
лицо аквилонке. Валерия потеряла равновесие и отшатнулась, тряся
головой и протирая кулаками глаза от едкой жидкости. Как в
тумане увидела она, что Ясала пробежала через комнату, подняла
засов, открыла дверь, обитую медью, и скрылась в глубине
коридора. Когда Валерия добежала до двери, то увидела только
пустой зал, на другом конце которого зиял черный проход. Оттуда
тянуло плесенью и Валерия вздрогнула - то были двери, ведущие в
катакомбы.
   Ясала нашла спасение среди мертвецов.
   Валерия подошла к дверям и увидела каменную лестницу,
исчезавющую в полном мраке. Ход этот, вероятно, вел прямо в
подземелье и не был связан с другими этажами. Дрожь охватила ее
при мысли о тысячах мертвых тел в истлевших саваннах, что лежали
там, внизу. Она вовсе не собиралась спускаться вслепую по
каменным ступеням, а Ясала наверняка ориентировалась там
свободно.
   Она уже собиралась вернуться к себе, сбитая с толку и
разгневанная, когда из темноты донесся отчаянный крик. Голос был
женский.
   - О, помогите! На помощь! Во имя Сета! Аххх! - голос затих
вдали, и Валерии почудилось, что она слышит смех.
   Кровь застыла в жилах Валерии. Что случилось с Ясалой там, в
непроглядной тьме? Несомненно, это был ее голос. Что за беда
поджидала ее там? Внизу спрятался ксоталанец? Но Ольмек уверял.
что катакомбы Текультли отделены от остальных крепкой каменной
стеной. Да кроме того и смех не принадлежал человеческому
существу.
   Валерия так заторопилась назад, что даже не закрыла дверь,
ведущую в подземелье. Она добралась до своей комнаты и задвинула
засов. Потом обула сапоги, подпоясалась и решила пойти в комнату
киммерийца, чтобы уговорить его (если он еще жив) бежать прочь
из этого дьявольского города.
   Она уже открыла дверь в коридор, когда услышала в зале
предсмертные стоны. Потом раздался топот бегущих ног и звон
оружия...

   5. Двадцать красных гвоздей

   В караульной на этаже Орла сидели двое воинов. Их небрежные позы
вовсе не свидетельствовали о потере бдительности. Штурм
бронзовых ворот мог начаться в любую минуту, но в течение многих
лет ни одна из сторон не предприняла такой попытки.
   - Чужеземцы - сильные союзники, - сказал один из воинов. -
Думаю, что завтра Ольмек выступит на врага.
   Он говорил, как солдат на настоящей большой войне. В маленьком
мире Ксухотля любая горстка вооруженных людей считалась армией,
которую предстояло завоевать.
   Другой воин задумался.
   - Допустим, с их помощью нам удастся покончить с ксоталанцами, -
сказал он наконец. - А что потом, Ксатмек?
   - Как это что/ - удивился Ксатмек. - За каждого из них мы вобьем
по гвоздю. Пленников сожжем, обдерем заживо или четвертуем.
   - А потом? - настаивал первый. - Потом, когда их не будет?
Странно даже как-то - не будет с кем сражаться... Всю свою жизнь
я рубился с ксоталанцами и ненавидел их. Чем я буду жить, когда
вражда окончится?
   Ксатмек пожал плечами. Его собственные мысли никогда не
устремлялись так далеко.
   Вдруг оба услышали за воротами какой-то шум.
   - Ксаимек, к воротам! Я погляжу через Око...
   Ксатмек с мечом в руках прильнул к воротам, напрягая слух, а его
товарищ глянул в систему зеркал и увидел, что перед воротами
полно людей! Мечи они держали в зубах, а уши заткнули пальцами.
Один из них, с султаном из перьев, поднес к губам дудочку и,
едва стражник закричал тревогу, начал играть.
   Голос застыл в горле стражника, когда высокий, необыкновенный
писк прошел сквозь металлические двери и коснулся его ушей.
Ксаимек упал у ворот, словно парализованный и заслушался. Другой
воин, находившийся подальше, почувствовал угрозу в этом
дьявольском свисте. Высокие звуки, словно невидимые пальцы,
вонзились в его мозг, наполняя его чем-то чужим и безумным.
Страшным усилием воли ему удалось сбросить чары и отчаянным
голосом прокричать сигнал тревоги.
   И тогда музыка изменилась, невыносимый свист стал резать
барабанные перепонки. Ксатмек застонал от нестерпимой муки и
последние остатки разума покинули его. Не помня себя, он
разомкнул цепь, открыл ворота и с мечом в руках бросился в зал
прежде, чем товарищ успел его остановить. Тотчас же в него
вонзилась дюжина клинков, и по его окровавленному телу с
рычанием пронеслась ватага ксоталанцев. Их торжествующий вопль
наполнил залы и комнаты Текультли.
   Стражник, оставшийся в живых, выставил копье и только тут
сообразил, что враг в крепости! Острие его копья вонзилось в
чей-то живот, и больше он ничего не видел - удар сабли раскроил
ему голову.
   Крики и звон оружия разбудили Конан. Он вскочил с постели,
схватил меч и, подбежав к двери, распахнул ее настежь. В коридор
он вышел как раз в минуту, когда по нему мчался воин Текультли.
   - Ксоталанцы! - рычал он. - Они в крепости!
   Конан помчался по коридору и наткнулся на Валерию, которая
выскочила из своей комнаты.
   - Что творится, черт побери? - закричала она.
   - Говорят, прорвались ксоталанцы, - сказал он. - И похоже, что
это правда.
   Втроем они ворвались в тронный зал и зрелище, которое открылось
им, было самым кровавым из кошмаров. Около двадцати мужчин и
женщин с изображениями белых черепов на груди схватились с
людьми Текультли. Женщины обоих кланов бились наравне с
мужчинами и пол в зале был усеян мертвыми телами.
   Ольмек в одной набедренной повязке бился у подножия своего
трона. Таскела прибежала из своих покоев с мечом в руке.
   Ксатмек и его напарник были убиты, и поэтому никто не мог
объяснить людям Текультли, каким образом враг ворвался в
крепость. И тем более никто не мог объяснить причины этой
безумной атаки.
   Но потери ксоталанцев были большими, а положение более
отчаянным, чем полагали их враги. Союзник, покрытый чешуей, был
покалечен, Пылающий Череп убит, а один из четырех воинов перед
смертью успел сообщить о двух белокожих рубаках, которые
укрепили силы неприятеля. Этого было достаточно, чтобы привести
их на грань отчаяния и бросить на врагов.
   Люди Текультли оправились уже от первого шока, стоившего им
нескольких жизней и яростно сражались, а стражники с нижних
этажей изо все сил спешили, чтобы вступить в бой.
   Это была битва диких собак, слепая, безжалостная, до последнего
вздоха. Все больше ярко-красных пятен расцветало на пурпурном
полу. Трещали столы и кресла из слоновой кости, падали бархатные
шторы и тоже окрашивались красным, Это была кровавая кульминация
кровавого полувека и все это понимали.
   Но исход битвы был предрешен. Люди Текультли, и так вдвое
превышающие противника числом, воспряли духом, когда в бой
вступили их светлолицые союзники.
   А они ворвались, словно ураган, ломающий молодой лес. Сила Конан
превышала силу троих тлацитланцев и ни один из них не мог
сравниться с ним в быстроте. В этой людской гуще он двигался с
быстротой молнии и сеял смерть, словно волк в овечьем стаде,
оставляя за собой груды искалеченных тел.
   Рядом с ним с улыбкой на губах сражалась Валерия. Она
превосходила силой обычного мужчину, но была много опасней. Меч
в ее руке казался живым. Если Конан повергал своих противников
тяжестью и силой удара, разбивая головы и выпуская кишки, то
Валерия сначала ошеломляла врага своим несравненным фохтовальным
искусством. То один, то другой воин падал с пробитой грудью, не
успев даже замахнуться. Конан шел по залу подобно буре,
сметающей все на пути, Валерия же казалась призраком. Она
постоянно меняла позицию, рубила и колола, а все мечи,
направленные в нее, пробивали воздух. Враги умирали, слыша ее
издевательский смех.
   Ни пол, ни состояние участников не имели значения в этом
сумасшедшем бою. Еще до того, как Конан и Валерия ворвались в
зал, пятеро ксоталанок уже лежали на полу, с перерезанными
глотками. Когда кто-нибудь опускался на пол, всегда наготове был
кинжал для беззащитной шеи или нога, способная размозжить голову
об пол.
   От стены к стене, от двери к двери перекатывались волны
беспощадного сражения. В конце концов на ногах остались только
люди Текультли и двое белых наемников. Тупо и мертво глядели
друг на друга оставшиеся в живых - жалкие обломки целого мира.
   Они стояли, широко расставив ноги, их клинки были окрашены и
выщерблены, кровь текла по их рукам, когда они смотрели друг на
друга над телами изрубленных друзей и врагов. Не было ни сил, ни
воздуха в груди, чтобы издать победный клич, поэтому из уст их
вырвался только безумный звериный вой, подобный волчьему.
   Конан схватил Валерию за руку и прижал к себе.
   - У тебя рана на ноге, - буркнул он.
   Она глянула вниз и только сейчас почувствовала боль. Должно
быть, какой-то умирающий воин успел вонзить кинжал.
   - Ты сам в крови, как мясник, - засмеялась она.
   - Со мной порядок. Ничего серьезного. А вот твою ногу надо
перевязать.
   Широкая грудь и борода Ольмека тоже были в крови. Глаза его
горели, словно отблески пламени на черной воде.
   - Мы победили! - самозабвенно кричал он. - Война окончена!
Ксоталанские псы мертвы! О боги, хоть бы один выжил, чтобы
содрать с него кожу! Но они и так хороши. Двадцать мертвых псов!
Двадцать красных гвоздей в черном дереве колонны!
   - Лучше займись ранеными, - отвернулся от него Конан. - Эй,
девочка, дай-ка я погляжу твою ножку.
   - Подожди! - она нетерпеливо оттолкнула его руку. Пламя борьбы
все еще пылало в ее душе, - Вы уверены, что все лежат здесь? Что
если на нас нападут с другой стороны?
   - Они не стали бы разделять клан перед таким походом, - сказал
Ольмек. Рассудок по-маленьку возвращался к нему. Без своих
пурпурных одежд он походил скорее на обезьяну-людоеда, чем на
князя. - Клянусь головой, мы положили их всех. Их было меньше,
чем я думал, и вело их отчаяние. Но каким образом они проникли в
крепость?
   К ним подошла Таскела, вытирая меч о бедро. В руке она держала
предмет, найденный возле трупа вождя Ксоталанцев - того самого с
султаном из перьев.
   - Флейта безумия, - сказала она. - Один из воинов сказал мне,
что Ксатмек открыл врагам ворота и бросился на них - воин сам
это видел и даже слышал последние звуки этой мелодии, которая,
как он сказал. Заледенила его душу. Толькемек много рассказывал
об этой флейте. Жители Ксухотля поклонялись ей, потом она лежала
в гробнице какого-то древнего мага. Каким-то образом эти псы
нашли ее и сумели использовать.
   - Кому-то нужно пойти в Ксоталанк и убедиться, что никто не
остался в живых, - сказал Конан. - Я и сам пойду, если найдется
проводник.
   Ольмек посмотрел на остатки своего народа. Выжило лишь два
десятка, да и большинство из них лежали на полу. Таскела была
единственной, кто вышел из боя без царапины, хотя она сражалась
так же яростно, как все.
   - Кто пойдет с Конаном в Ксоталанк? - спросил Ольмек.
   Приковылял Техотль. Рана на его бедре снова открылась, а на
груди зияла свежая.
   - Я пойду!
   - Ты не пойдешь, - возразил Конан. - И ты не пойдешь, Валерия, а
то у тебя нога начнет отниматься.
   - Тогда пойду я, - сказал воин, перевязывавший себе руку.
   - Хорошо, Янат. Ступай с киммерийцем. И ты тоже, Топал, - Ольмек
указал на еще одного воина, который был лишь слегка оглушен. -
Но сперва помогите поднять раненых на постели. Там их обиходят.
   Все было сделано быстро. Когад склонились над женщиной с
разбитой головой, борода Ольмека коснулась уха Топала. Конан
заметил это, но виду не подал. Через минуту все трое покинули
зал.
   Проводники со всеми предосторожностями провели Конан через зал
за воротами и через анфиладу комнат, залитых зеленым светом.
Никого не встретили они, не услышали ни малейшего шума. Когда
они подошли к Большому Залу, что пересекал город с севера на юг,
то стали еще более осторожными: ведь они находились на вржеской
земле. Но и следующие залы были пусты - до самых бронзовых
ворот, похожих на Ворота Орла в Текультли. Ворота отворились
неожиданно легко.
   Со страхом смотрели воины Текультли на зеленый зал. Вот уже
пятьдесят лет никто из их племени не попадал сюда иначе как
пленник, обреченный на мучительную смерть. Не было горшей участи
для жителя западной крепости, чем попасть в Ксоталанк. Кошмар
плена преследовал их с самого детства. Для Яната и Топала эти
ворота были Вратами Ада.
   Конан оттолкнул спутников и вступил в Ксоталанк.
   С опаской они двинулись за ним, поминутно озираясь. Но тишину
нарушало лишь их собственное дыхание.
   За воротами была такая же караульная, и ход из нее вел в такой
же тронный зал, как у Ольмека. Конан вошел туда, глянул на
ковры, диваны и шторы и стал внимательно прислушиваться. Ни
звука. Комната была пуста. Он уже не верил, что в Ксухотле
остался хоть один живой ксоталанец.
   - Пошли, - сказал он и вошел в тронный зал.
   Но далеко не ушел, потому что понял, что за ним следует один
Янат. Конан обернулся и увидел, что Топал застыл в ужасе и
вытянул руки, словно защищаясь от неведомой опасности.
   - В чем дело?
   Тут он и сам увидел, в чем дело, и мурашки пробежали по его
могучей спине.
   Чудовищная голова поднималась над диваном, змеиная голова,
большая, как у крокодила. Над нижней челюстью нависали огромные
зубы, но было в этой голове что-то беспомощное. Конан глянул за
диван. Там лежала змея - огромнее ее он не встречал в своих
странствиях... От нее пахло тлением и холодом земных глубин. На
горле твари зияла огромная рана.
   - Это Ползун! - прошептал Янат.
   - Та самая скотина, которую я рубанул на лестнице, - сказал
Конан. - Он гнал нас до Ворот Орла и у него еще хватило сил
вернуться сюда, чтобы сдохнуть. Как ксоталанцы с ним
управлялись?
   - Они вызывали его из черных туннелей под катакомбами. Им ведомы
были тайны, закрытые для нас.
   - Ну, этот сдох, а если бы у них были другие, они непременно
приволокли их с собой в Текультли. Вперед!
   Они шли за ним по пятам.
   - Если никого не найдем на этом этаже, спустимся вниз, -
рассуждал Конан. - И перероем Ксоталанк от подвала до чердака.
Черт, что это такое?
   Они вошли в тронный зал. Там был такой же яшмовый постамент и
трон из слоновой кости. Не было только черной колонны... Здесь
признавали другой символ вражды.
   На стене за постаментом возвышались ряды каменных полок, и с
этих полок на пришельцев смотрели остекленевшими глазами сотни
прекрасно сохранившихся человеческих голов.
   Топа бормотал ругательства, Янат же стоял недвижно и в глазах
его снова появилось безумие. Конан поморщился - он знал, что
разум людей племени Тлацитлан постоянно висит на волоске.
   Вдруг Янат вытянул в сторону страшных трофеев дрожащий палец.
   - Это голова моего брата! - зарычал он. - А вот младший брат
моего отца! А за ним старший сын моей сестры!
   Внезапно он заплакал. Глаза его были сухи, но из груди
вырывались хриплые рыдания. Потом плач перешел в тонкий
пискливый смех и наконец в невыносимый визг. Янат сошел с ума.
   Конан положил руку ему на плечо, и это прикосновение словно бы
выпустило безумие на волю. Янат завыл и крутанулся на месте,
пытаясь достать Конана мечом. Киммериец парировал удар, а Топал
попытался схватить Яната за руку. Безумец выскользнул из его рук
и вонзил меч в тело товарища. Топал со стоном опустился на пол.
Янат закружился в сумасшедшем танце, потом бросился к полкам и
стал рубить их, скрежеща зубами.
   Конан подскочил к нему сзади, желая обезоружить, но безумец
обернулся и с воем бросился на него. Видя, что с дураком не
справиться, Конан уступил ему дорогу и сзади нанес воину удар,
перерубивший ключицу и грудь. Несчастный пал мертвым возле своей
умирающей жертвы.
   Конан склонился над Топалом и увидел, что тот делает последние
вздохи. Не стоило и пытаться остановить кровь, хлеставшую из
страшной раны.
   - Плохи твои дела, Топал, - буркнул Конан. - Не надо ли передать
чего-нибудь твоим, а?
   - Нагнись пониже, - просипел Топал, и Конан подчинился, но...
секундой позже схватил его за руку: кинжал был направлен ему
прямо в грудь.
   - Клянусь Кромом! - сказал Конан. - И ты спятил?
   - Так приказал Ольмек. - прошептал раненый. - Почему - не знаю.
Когда мы укладывали раненых в постели, он шепнул мне, чтобы я
убил тебя во время возвращения в Текультли...
   И умер с именем своего клана на устах.
   Конан глядел на него озадаченно. Или они все тут с ума
посходили? Он пожал плечами и вышел за бронзовые ворота, оставив
воинов Текультли под охраной сотен голов их сородичей.
   На обратном пути ему не требовался проводник. Инстинкт вел его
безошибочно. Но двигался он осторожно, внимательно осматривая
любой темный угол. Не духов убитых ксоталанцев опасался варвар,
а своих недавних союзников.
   Он миновал Большой зал и перешел в комнаты на другой стороне,
когда услышал что впереди кто-то ползет, тяжко дыша и
постанывая. Потом он увидел человека - тот действительно полз по
пурпурным плитам, оставляя за собой кровавый след. Это был
Техотль, и глаза его уже застилала мгла.
   - Конан! - окликнул раненый. - Конан! Ольмек похитил девушку с
золотыми волосами!
   - Вот почему он приказал Топалу заколоть меня, - сообразил
Конан, становясь на колени возле умирающего. - Этот Ольмек не
такой уж сумасшедший, как кажется с первого взгляда!
   Блуждающие пальцы Техотля впились в руку Конан. Он прожил жизнь
в холодном, неприветливом, страшном мире, и благодарное чувство
к пришельцам разбудило в нем искру настоящей человечности,
которой так не хватало его сородичам, жившим лишь ненавистью и
жестокостью.
   - Я хотел воспрепятствовать этому... - пузырьки красной пены
лопались на губах Техотля. - Но он ударил меня... Думал, что
убил... Но я уполз... О Сет, я долго полз в собственной крови!
Берегись, Конан! Ольмек может заманить тебя в ловушку! Убей его!
Это зверь! Бери Валерию и беги! Леса не бойся. Ольмек и Таскела
лгали, пугая драконами. Они давно истребили друг друга, остался
только самый сильный. А если ты его убил, то больше бояться
нечего. Ольмек почитал его за бога, приносил ему человеческие
жертвы. Стариков и детей связывал и сбрасывал со стен. Торопись!
Ольмек потащил Валери...
   Техотль умер прежде, чем голова его коснулась пола.
   Забыв об осторожности, Конан быстро направился в Текультли. На
ходу он пересчитывал бывших союзников. Двадцать один, считая
Ольмека остался после боя в тронном зале. С тех пор умерли
трое... Что ж, Конан был наготове сейчас в одиночку перебить
весь клан.
   Но инстинкт был сильнее и велел взять себя в руки. Он вспомнил
предостережение Техотля насчет ловушки. Очень возможно, что
князь позаботился об этом на случай, если Топал не выполнит
приказа. А коль скоро так, то киммериец наверняка будет
возвращаться той же дорогой...
   Конан поглядел в окно, за которым мерцали звезды. Они еще не
начали бледнеть. Сколько событий за одну ночь!
   Он свернул с дороги и по винтовой лестнице спустился этажом
ниже. Он не знал, где находятся нужные ему двери, но был уверен,
что найдет. Зато он понятия не имел, как правится с засовами -
наверняка ворота будут закрыты хотя бы в силу полувековой
привычки.
   Сжимая меч, он бесшумно двигался по темным и освещенным залам.
Текультли был уже близко, когда варвара встревожил некий звук.
Он без труда узнал его - так пробует кричать человек, у которого
заткнут рот. Источник звука был где-то слева. В этой мертвой
тишине любой писк разносился далеко.
   Он пошел на повторяющиеся крики и увидел сквозь приоткрытую
дверь поразительное зрелище. На полу комнаты была установлена
железная конструкция, напоминающая пыточное колесо. На колесе
был распят человек великанского сложения, голова его лежала на
подставке, утыканной стальными шипами. Их острия были окрашены
кровью из проколотой кожи. На голове было что-то вроде уздечки -
впрочем, ее кожаные ремни не защищали от шипов. Эта уздечка была
тонкой цепью соединена с устройством, поддерживающим огромный
железный шар, висящий над волосатой грудью пленника. Пока
несчастный лежал недвижно, шар висел на месте. Но стоило ему от
нестерпимой боли приподнять голову, шар падал на несколько
дюймов. В конце концов мышцы шеи откажутся поддерживать голову в
таком неестественном положении, а боль от шипов станет
окончательно невыносимой... Тогда шар раздавит его медленно и
неотвратимо. Рот жертвы быт заткнут кляпом и большие черные
глаза дико уставились на человека, стоящего в дверях в полном
недоумении. Потому что на колесе был распят Ольмек, князь
Текультли.

   6. Глаза Таскелы

   - Значит, для того, чтобы перевязать ногу, ты тащила меня в эту
дальнюю комнату? - спросила Валерия. - Что, нельзя было это
сделать в тронном зале?
   Она сидела на ложе, вытянув перед собой раненую ногу, которую
служанка только что перевязала полоской шелка. Возле Валерии
лежал ее окровавленный меч.
   Служанка выполняла свою работу чисто и тщательно, но аквилонке
не нравились ни липкое прикосновение ее пальцев, ни выражение
глаз.
   - Других раненых также перенесли в другие комнаты, - выговор был
мягкий, как у всех женщин Текультли. Но два часа назад Валерия
видела, как эта же самая женщина пробила кинжалом сердце своей
противницы и выцарапала глаза раненому ксоталанцу.
   - Тела убитых будут снесены в катакомбы, - добавила она. - Иначе
души умерших могут поселиться в комнатах.
   - Ты веришь в это? - спросила Валерия.
   - Я знаю, что дух Толькемека скитается по подземельям. Я сама
видела его, когда молилась возле гробницы древней королевы. Это
был старец с развевающейся белой бородой и глаза его светились в
темноте. Я узнала его, это был Толькемек...
   Голос ее снизился до шепота:
   - Ольмек смеется над этим, но я-то знаю точно! Говорят, что
кости покойников обгладывают крысы. Нет, не крысы - это делают
духи...
   Тень упала на ложе, и женщина замолчала. Валерия проследила за
ее взглядом и увидела Ольмека, который глядел на нее. Он уже
смыл кровь с рук, лица и бороды, но одежды не сменил. От всей
его фигуры веяло звериной силой.
   Князь выразительно глянул на служанку, и она тотчас бесшумно
выскользнула из комнаты. На прощание она одарила Валерию
циничной понимающей улыбкой.
   - Девочка свое дело знает, - сказал князь, подходя к ложу и
склоняясь над раненой ногой. - Дай-ка я посмотрю...
   С необычайной для своей комплекции проворностью он схватил меч и
забросил его на середину комнаты. Потом обхватил Валерию своими
могучими руками.
   Но, как ни быстр он был, Валерия успела вынуть кинжал и напрвить
его в горло Ольмека. На свое счастье он сумел перехватить ее
руку. Она отбивалась кулаками, коленями, зубами и ногтями, изо
всех сил своего крепкого тела, со всем своим боевым искусством,
постигнутым за годы войн и странствий на суше и на море. Но все
это было бессильно против его грубой мощи. Кинжал она сразу же
выронила и внезапно поняла, что совершенно беспомощна. В первый
раз в жизни она испугалась мужчины. На боль он, казалось, не
реагировал; лишь однажды, когда ее зубы вонзились ему в кисть,
князь ударил Валерию по лицу открытой ладонью.
   Минуту спустя он покинул комнату, неся девушку на руках. Она уже
не сопротивлялась, но глаза ее горели жаждой мести за
оскорбление. Она и не кричала, потому что знала, что Конана
поблизости нет и никто из Текультли не пойдет против своего
владыки. Но и сам Ольмек, заметила она, постоянно озирался и
прислушивался, словно бы опасаясь погони. И направлялся он не в
тронный зал, а куда-то вдоль по коридору. Она поняла, что князь
чего-то боится, и закричала во все горло.
   Ольмек наградил ее пощечиной и ускорил шаг.
   Но эхо далеко разнесло ее крик и Валерия сквозь слезы увидела,
что вслед за ними ковыляет Техотль.
   Ольмек с рычанием обернулся и обхватил девушку одной рукой, как
ребенка.
   - Ольмек! - закричал Техотль. - Неужели ты неблагодарный пес,
коли решился на такое? Это женщина Конан! Она помогла нам
победить ксоталанцев и ...
   Не говоря ни слова, Ольмек размахнулся свободной рукой и воин
без памяти упал к его ногам. Князь нагнулся, поднял меч Техотля
и вонзил бедняге в грудь, после чего продолжил свой путь. Он не
видел, что из-за шторы за ним следят женские глаза, что Техотль
поднялся на ноги, шепча имя Конана.
   Зайдя за поворот коридора, Ольмек побежал по винтовой лестнице
из слоновой кос и. Они миновали несколько комнат и очутились в
конце концов возле бронзовых ворот, очень похожих на Ворота Орла
на верхнем этаже.
   - Это один из ворот, ведущих в Текультли. Впервые за пятьдесят
лет их никто не охраняет, ибо Ксоталанк перестал существовать!
   - Благодаря Конану и мне, скотина! - крикнула Валерия,
содрогаясь от гнева и стыда. - Лживый пес! Конан оторвет тебе
голову!
   Ольмек даже не снизошел до того, чтобы сказать, что Конан
зарезан по его приказу - настолько он был уверен в себе.
   - Забудь о Конане, - грубо сказал он. - Ольмек - господин
Ксухотля. Ксоталанка больше нет. Война окончена. Теперь до конца
жизни можно пить вино и наслаждаться любовью. Сначала выпьем!
   Он опустился на сиденье из слоновой кости и силой усадил ее себе
на колени. Не обращая внимания на ее проклятия, свободной рукой
он потянулся к столу.
   - Пей! - приказал он, поднося кубок к ее губам. Валерия мотала
головой. Вино плескалось во все стороны, текло по ее обнаженной
груди.
   - Гостье не по вкусу твое вино, Ольмек, - раздался холодный
саркастический голос.
   Князь замер и в его глазах появился испуг. Он медленно обернулся
и увидел Таскелу.
   Гордая душа Валерии подверглась в эту ночь тяжкому испытанию.
Совсем недавно она узнала страх перед мужчиной. Сейчас она
поняла, что боится этой женщины еще сильнее.
   Ольмек был неподвижен, только лицо его стало серым. Таскела
вынула из-за спины руку - в ней был золотой флакон.
   - Боюсь, что Валерии не понравится твое вино, Ольмек, - сказала
княгиня. - Поэтому я принесла свое. То самое, что было со мной
на озере Зуад - ты понял, Ольмек?
   Лоб гиганта мгновенно вспотел. Мышцы его ослабли, и Валерия без
труда освободилась. Разум приказывал ей бежать из комнаты, но
некая сила заставила остаться и наблюдать за всем, что будет
происходить.
   Таскела подошла к князю, соблазнительно качая бедрами. Голос ее
был певуч и нежен, но глаза горели прежним огнем. Тонкие пальцы
гладили бороду мужчины.
   - Ты любишь только себя, Ольмек, - нараспев сказала она. - Ты
хотел оставить нашу прекрасную гостью только для себя, хотя
знал, что она моя. И это еще не главная твоя вина, Ольмек.
   Казалось, прекрасная маска спала с ее лица: глаза дико блеснули,
лицо исказилось гримасой, пальцы, впившись в бороду, с силой
вырвали добрую пригоршню волос. Но эта демонстрация
нечеловеческой силы была еще не самым страшным.
   Ольмек вскочил и зарычал как медведь, колотя кулаками по столу:
   - Шлюха! Ведьма! Дьяволица! Текультли следовало убить тебя еще
пятьдесят лет назад! Сгинь! Слишком долго я тебя терпел. Белая
девушка моя! Убирайся отсюда, не то зарежу!
   Княгиня расхохоталась и швырнула ему в лицо окровавленный клок
бороды. Смех ее был безжалостен, словно звон стали.
   - Когда-то ты говорил по-другому, Ольмек. Когда ты был молод, я
слышала от тебя признания в любви. Да, много лет назад ты был
моим возлюбленным и спал в моих объятиях под цветком черного
лотоса. И с тех пор в моих руках цепь, и на этой цепи - ты, раб!
Ты знаешь, что не в состоянии противиться мне. Ты знаешь, что
мне достаточно поглядеть тебе в глаза тем взглядом, которому
меня обучил стигийский жрец, и вся твоя воля улетучится. Помнишь
ту ночь под черным лотосом? Цветок раскачивался, хотя колыхал
его не земной ветер. Чувствуешь снова тот аромат, что окутал
тебя и сделал моим рабом? Бороться со мной бесполезно. Ты до сих
пор в моей власти, как в ту ночь, Ольмек, князь Ксухотля, и
пребудешь в моей власти до конца жизни!
   Голос ее снизился до шепота и походил сейчас на журчание родника
во мраке. Она склонилась над князем, развела пальцы и коснулась
его могучей груди. Глаза Ольмека затуманились, руки бессильно
обвисли.
   С безжалостной улыбкой Таскела поднесла золотой флакон к губам
князя.
   - Пей!
   Он, не раздумывая, подчинился. И сейчас же туман в его глазах
сменился пониманием и ужасом. Он открыл рот, но не издал ни
звука. Спустя минуту он упал.
   Это вывело Валерию из оцепенения. Она бросилась к двери, но
Таскела опередила ее воистину тигриным прыжком. Валерия ударила
ее кулаком - такой удар свалил бы с ног любого мужчину. Но
Таскела сумела плавно уклониться и схватила ее за руку. Потом
она перехватила и левую руку аквилонки и легко связала ее
запястья шелковым шнурком.
   И тогда Валерия поняла, что ее стыд из-за поражения в схватке с
Ольмеком ничто в сравнении с теперешним. Женщин она презирала -
и вот нашлась же такая, которая делает с ней, что хочет! Она не
сопротивлялась, когда Таскела усадила ее на кресло и привязала к
нему, протянув шнур между колен.
   Равнодушно переступив через тело князя, Таскела подошла к
бронзовым воротам и открыла их. За створками был коридор.
   - Дорога эта, - в первый раз обратилась она к Валерии, - ведет в
комнату, которая служила когда-то камерой пыток. Когда мы
отступали в западную часть города, то большинство инструментов
забрали с собой, но одно устройство пришлось оставить - оно было
слишком тяжелым и громоздким. А сейчас, думаю, оно пригодится
как нельзя лучше.
   Ольмек все понял и в глазах его блеснул ужас. Таскела
приблизилась и схватила его за волосы: - Ты какое-то время
будешь неподвижен. Но ты будешь слышать, думать и чувствовать -
о да, ты все будешь чувствовать. И пошла к дверям, легко увлекая
за собой могучее тяжкое тело - у Валерии чуть глаза на лоб не
вылезли. Княгиня скрылась в коридоре и через некоторое время
послышался лязг железа. Валерия пробормотала проклятье и
попыталась освободиться. Тщетно - шнур был слишком прочным.
Таскела вернулась одна, а из камеры пыток донесся придушенный
стон. Двери она притворила, а засов не задвинула - привычки были
не свойственны ей, как и другие человеческие черты. Валерия в
оцепенении глядела на женщину, в чьих руках - она прекрасно это
понимала - была ее судьба. Таскела поглядела ей в глаза. -
Великая честь ожидает тебя, - сказала она. - Ты избрана, чтобы
вернуть Таскеле юность. Ты удивлена? Да, я знаю, что выгляжу
молодо, но по жилам моим распространяется леденящий холод
старости - я пережила это уже тысячу раз. Я стара, я так стара,
что не помню своего детства. Но некогда я была юной девушкой и
меня любил жрец из Стигии. Он подарил мне секрет вечной
молодости и бессмертия. Потом он умер - должно быть, от яда. Я
жила в своем дворце над озером Зуад, и годы пролетали мимо меня.
Потом меня возжелал король Стигии и народ поднял бунт - вот мы и
попали в эти края. Ольмек называет меня княгиней, но во мне нет
царственной крови. Я выше, чем королеа - я Таскела, и твоя
цветущая молодость вернет мне мою! У Валерии язык отнялся. За
всем этим таилась какая-то жуткая загадка - самая страшная из
всех, с которыми она сталкивалась до сих пор. Колдунья развязала
аквилонку и подняла ее на ноги. Но не страх перед силой,
заключенной в руках княгини, превратил Валерию в безвольную
куклу. Это сделали горящие, колдовские, зловещие глаза Таскелы.

   7. Тот, кто приходит из тьмы

   - Чтоб я кушита вот так увидел! Конан с любопытством глядел на
человека, привязанного к железному колесу. - Какого черта ты
делаешь на этой штуке? Мычание было ему ответом. Тогда Конан
вырвал кляп изо рта узника и тот закричал от страха, потому что
железный шар упал вниз и почти коснулся его широкой груди. -
Осторожней, во имя Сета! - простонал Ольмек. - С чего бы это? -
спросил Конан. - Или ты думаешь, что твоя судьба меня
интересует? Было бы у меня время, я бы посидел и посмотрел, как
этот кусок железа выдавит из тебя кишки. Но я тороплюсь. Где
Валерия? - Освободи меня! - просил Ольмек. - Я все скажу! -
Сперва скажи. - Ни за что! - князь стиснул массивные челюсти. -
Хорошо, - сказал Конан и уселся на ближайшую скамью. - Я сам ее
найду после того, как тебя придавит. Думаю, что дело пойдет
бытрее, если я мечом прочищу тебе ухо, - добавил он и протянул
оружие к голове Ольмека. - Подожди! - слова посыпались из князя
как зерно из мешка. - Таскела похитила ее у меня. Я всегда был
только игрушкой в ее руках... - Таскела? - Конан сплюнул. - Эта
жалкая... - Нет-нет! - прохрипел Ольмек. - Дело хуже, чем ты
думаешь. Таскела очень старая - ей много сотен лет. Она
продлевает свою жизнь и возвращает молодость, принося в жертву
красивых молодых женщин. Вот почему их так мало в нашем роду.
Она вытянет из Валерии жизненную силу и вновь расцветает... -
Ворота заперты? - спросил Конан, пробуя большим пальцем остроту
меча. - Да! Но я знаю, как пройти в Текультли. Эта дорога
известна лишь мне и Таскеле, но она думает, что я беспомощен, а
тебя нет в живых. Освободи меня, и, клянусь, я помогу тебе
освободить Валерию. Без моей помощи тебе не справиться, даже
если бы ты пыткой вырвал у меня все секреты, то не сумел бы ими
воспользоваться. Освободи меня! Мы подберемся к Таскеле и убьем
ее раньше, чем она успеет напустить свои чары. Довольно будет и
ножа в спину. Я бы сам давно это сделал, но боялся, что без ее
помощи ксоталанцы нас одолеют. И ей нужна была моя помощь,
потому что она и позволила мне жить. Теперь один из нас должен
умереть. Клянусь, расправимся с ведьмой, и вы с Валерией уйдете
от нас с миром. Народ подчинится мне, когда не станет Таскелы.
Конан нагнулся и перерезал путы, удерживающие князя. Тот
осторожно выскользнул из-под огромного шара и встал на ноги,
мотая головой, словно бык и осыпая всех проклятиями. Оба они,
встав плечом к плечу, были олицетвореннной мужественностью.
Ольмек был так де высок, как Конан, и даже более массивен,но
было в нем все же что-то звериное, отталкивающее и киммериец
рядом с ним выглядел куда как благородно. Конана можно было
причислить к цвету человечества, Ольмека - к цвету его
первобытной побочной ветви. - Веди! - приказал Конан. - И все
время держись впереди меня: веры тебе не больше чем быку,
которого тянут за хвост. И Ольмек пошел, расчесывая пятерней
свою спутанную бороду. Он был уверен, что Таскела закрыла
ворота, поэтому и направился в одну из комнат на границе
Текультли. - Тайне этой полвека, - говорил он на ходу. - Наш
клан не знал ее, а ксоталанцы тем более. Этот тайный ход сделал
сам Текультли, а рабов, помогавших ему, убил. Он опасался, что
любовь Таскелы легко может перейти в ненависть и она однажды
закроет перед ним ворота. Но Таскела открыла тайный ход и
заперла его, когда вождь бежал после неудачной вылазки.
Ксоталанцы схватили его и казнили. А я узнал об этом, потому что
следил за ней. Он надавил золотое украшение на стене и одна из
плит упала, открыв идущие вверх ступени. - Лестница эта устроена
прямо в стене, - говорил Ольмек, - Она ведет в башню на крыше, а
оттуда винтовые лестницы спускаются в разные залы. Поспешим! -
Только после тебя, дружище! - ответил Конан весело и взмахнул
мечом. Ольмек пожал плечами и стал подниматься, Конан отстал на
полшага. Они все поднимались, и киммериец понял - уровень
верхнего этажа пройден. Оба оказались в цилиндрической башне.
Через большие окна были видны другие купола и башенки Ксухотля.
Ольмек не тратил время на пейзаж за окнами, начал спускаться по
одной из лестниц, которая через несколько шагов пересекадась
узким длинным коридором. Коридор тоже кончался идущими вниз
ступенями. Князь остановился. Откуда-то слышался приглушенный
женский стон, полный страха, гнева и стыда. Конан узнал голос
Валерии. Как же велика должна была быть опасность, если даже
отважная Валерия заголосила? Конан позабыл про Ольмека, обогнал
его и помчался вниз. Но инстинкт приказал ему обернуться как раз
в тот момент, когда Ольмек поднял свой громадный кулак. Удар
должен был прийтися в основание черепа, но задел только шею. У
обычного человека наверняка переломился бы позвоночник, но Конан
только крякнул. Он уронил меч, бесполезный на таком расстоянии,
схватил Ольмека за руку и дернул на себя. Они покатились по
лестнице и еще не остановились, когда железные пальцы киммерийца
нашли бычью шею врага и сомкнулись на ней. Шея и плечо варвара
онемели от удара, но это не сказалось на его боевых качествах.
Он вцепился в шею Ольмека, как лев в загривок носорога и не
обращал внимания на удары о ступеньки. Они с маху врезались в
дверь из слоновой кости и разнесли ее на кусочки. Ольмек уже был
к этому времени мертв - Конан свернул ему шею. Киммериец
поднялся, стряхнул с себя обломки двери и протер глаза. Он
находился в тронном зале. Кроме него, там было десятка полтора
людей, но первой он увидел Валерию. Причудливый черный
жертвенник стоял перед ящмовым постаментом, вокруг него были
расставлены семь свечей черного воска в золотых подсвечниках.
Кольца густого зеленого дыма поднимались к потолку. На черном
камне жертвенника белело обнаженное тело Валерии. Она не была
связана и лежала, запрокинув руки за голову. Сильный молодой
воин держал ее руки в изголовье жертвенника. С противоположной
стороны за ноги жертвы ухватилась женщина. Валерия не могла даже
пошевелиться. Одиннадцать остальных из клана Текультли стояли на
коленях, образовав полукруг и жадными глазами глядели на
происходящее. На троне из слоновой кости развалилась Таскела. Из
ваз, наполненных курящимися благовониями, струился дым. На
грохот развалившейся двери никто не обратил внимания.
Коленоприклоненные мужчины и женщины посмотрели без всякого
выражения на останки своего князя и на его убийцу, и снова
уставились на жертвенник. Таскела испытующе глянула на
киммерийца и снова раскинулась на троне, издевательски хохоча. -
Ведунья! - в глазах Конана появилась жажда убийства. Он
двинулсся к ней и кулаки его превратились в кувалды. При первом
же шаге в его ногу вонзились стальные зубья. Только крепкие
мышцы икр спасли кость. И он увидел углубления в полу где
поджидали его другие капканы. - Глупец! - фыркнула Таскела. -
Неужели же я не прредусмотрела бы твоего возвращения? Возле
всякой двери тебя ждала такая же ловушка. Стой и смотри, какая
судьба предназначена твоей прекрасной подруге. Потом займемся
тобой. Конан машинально потянулся к мечу, но нашел лишь пустые
ножны. Меч он обронил там, на лестнице, тесак еще раньше, в
пасти дракона. Боль от стальных зубьев была и вполовину не так
сильна, как сознание беспомощности. Мечом он бы отрубил себе
ногу и дополз до Таскелы. Валерия глядела на него с безмолвной
мольбой, и гнев заполонил душу варвара. Он опустился на колено и
попытался разжать страшные челюсти. Кровь брызнула из-под
ногтей, но пружина не уступала ни на йоту. Таскела не обращала
внимания на старания киммерийца. Обведя взглядом своих
подданных, она спросила: - Где Ксамек, Цланат и Тахик? - Они не
вернулись из катакомб, княгиня, - ответил один из воинов. - Они
вместе со всеми переносили туда тела и не вернулись. Наверное,
их похитил дух Толькемека. - Замолчи, болван! Это всего лишь
легенды! Она сошла с возвышения, поигрывая узким стилетом с
золотой рукоятью. Глаза ее горели пламенем, неведомым и
преисподней. - Твоя жизнь вернет мне молодость, о дева с белой
кожей. Я коснусь своими губами твоих и медленно - о, как
медленно! - буду вонзать острие в твое сердце. И жизнь твоя,
покидая холодеющее тело, перейдет в меня и сделает меня юной и
бессмертной! Не торопясь, как удав перед кроликом, она стала
склоняться над жертвой. Недвижная девушка с ужасом смотрела, как
приближаются к ней окутанные клубами дыма глаза, подобные двум
черным лунам. Кленопреклоненные люди взялись за руки и затаили
дыхание, ожидая кровавой развязки. Единственным звуком был хрип
Конана, все еще боровшегося с капканом. Все глаза были
устремлены на жертвенник и тело, распростертое на нем. Казалось,
даже гром не властен был нарушить этот обряд. А нарушил его
негромкий голос - негромкий, но такой, от которого волосы встают
дыбом. Все обернулись... Обернулись и увидели. Кошмарная фигура
стояла в двери слева от постамента. Это был старик со спутанными
белыми волосами и косматой седой бородой. Лохмотья едва
прикрывали его тощее тело, оставляя открытыми руки иного
неестественной формы. Да и кожа его не походила на человеческую
- она была чешуйчатой, словно ее обладатель долгое время жил в
услових, противоположных тем, в которых существуют люди. И
совсем уже не было ничего человеческого в глазах - то были
большие фосфорецирующие круги, не выражавшие никаких чувств.
Вместо членораздельных слов из высохшего рта раздавался только
пронзительный писк. - Толькемек! - прошептала Таскела, а
остальные замерли в суеверном страхе. - Значит, это не сказка!
Клянусь Сетом, он двенадцать лет прожил во мраке! Двенадцать лет
среди скелетов! Представляю, чем он питался, сумасшедший калека,
погруженный в вечную ночь! Теперь понятно, почему трое наших не
вернулись из катакомб и не вернутся никогда. Но почему он так
долго выжидал? Что он искал в подземельях? Какое-нибудь
таинственное оружие? Нашел ли он его? Единственным ответом
Толькемека был все тот же отвратительный писк. Одним длинным
прыжком он миновал все капканы и очутился в зале. Было ли это
случайностью или он помнил обо всех ловушках Ксухотля? Он не был
безумным в обычном человеческом смысле. Он слишком долго жил
один, чтобы остаться человеком. И только одно соединяло его с
людьми - ненависть. Она помогла ему выжить в черных коридорах. -
Да, он искал и нашел! - Таскела отступила на шаг. - А, ты все
помнишь? После стольких лет во тьме? В тощей руке Толькемека
дрожала причудливая палка яшмового оттенка, заканчивающаяся
светящейся шишкой вроде плода граната. Он вытянул палку перед
собой, словно копье, и княгиня отскочила в сторону, а из шишки
вырвался алый луч. Он не коснулся Таскелы, зато угодил между
лопаток той, что держала за ноги Валерию. Раздался громкий
щелчок, огненный луч вышел из груди несчастной и рассыпался
голубыми искрами на камне жертвенника. Женщина упала в бок и
стала корчиться и усыхать, как мумия. Воин, удерживающий руки
Валерии, погиб вторым. Она сползла с жертвенника и на
четвереньках побежала к стене. Воин тоже пытался убежать, но
Толькемек с необкновенным для его возраста проворством переменил
позицию и бедняга оказался между ним и жертвенником. Снова
брызнул огненный луч, и человек рухнул на пол, и голубые искры
посыпались из камня. Потом началась бойня. Крича от ужаса, люди
метались по залу, натыкались друг на друга, спотыкались и
падали. А посреди этого хаоса плясал и кружился Толкемек, сеющий
смерть. Никому не удалось бежать через двери, потому что они
были окованы металлом и это, видимо, было необходимым условием
действия дьявольской силы, вылетавшей из "волшебной палочки",
которой размахивал старик. Те, кто оказывался между ним, дверями
или жертвенником, гибли тотчас же. Толькемек не выбирал себе
жертв, махал своей палкой туда и сюда и его писк был громче всех
воплей. Один из воинов в отчаянии замахнулся на старика
кинжалом, но так и не успел нанести удар. Остальные даже не
помышляли о бегстве или обороне. И вот пали все люди Текультли,
кроме Таскелы. Княгиня подбежала к Конану и Вадерии, которая
спряталась за его широкую спину, и, наклонившись, коснулась пола
в известной ей точке. Стальные челюсти тотчас же разжались,
освободив окровавленную ногу, и скрылись в углублении. - Убей
его, если сможешь! - она вложила в руку варвара тяжелый кинжал.
- Моя магия здесь бессильна! Конан не чувствовал боли. Толькемек
старался подгадать, чтобы киммериец оказался между ним и дверью
или жертвенником, но варвар всякий раз ускользал, выбирая время
для удара. Женщины смотрели, затаив дыхание. Толькемек уже не
прыгал, понимая, что перед ним противник более грозный, чем те,
что умирали с воплями. Первобытный блеск варварских глаз был не
менее страшен, чем фосфорическое свечение старца. Они кружили и
кружили; один менял позицию, и другой немедленно делал то же
самое, словно их соединяла невидимая нить. Но с каждым разом
Конан подходил все ближе к противнику. Он уже приготовился к
прыжку, но тут раздался предостерегающий крик Валерии. На
какое-то мгновение киммериец оказался между старцем и дверью.
Огненный луч обжег бок Конана, который успел отскочить в сторону
и метнуть нож. Старый Толькемек упал на плиты, рукоятка ножа
дрожала в его груди. Таскела прыгнула - но не к варвару, а к
Палке, что валялась на полу и пульсировала, как живое сердце. И
Валерия прыгнула, вооруженная отнятым у мертвеца кинжалом.
Лезвие, направленное крепкой рукой аквилонки, вонзилось в спину
княгини Текультли и вышло из груди. Таскела вскрикнула и умерла.
Конан и Валерия стояли над безжизненным телом и смотрели друг на
друга. - Вот теперь война действительно кончилась! - заметил
Конан. - Ну и ночка выдалась. Где эти ребята хранят жратву? Я
голоден, как волк. - Нужно тебе ногу перевязать, - Валерия
оторвала кусок шелковой шторы, обернула его вокруг пояса и
нащипала корпии; потом тщательно обработала рану Конана и крепко
забинтовала. - Ладно, поголодаем, - сказал он. - Идем отсюда. За
стенами этого дьявольского города начинается настоящий мир.
Хватит с нас Ксухотля. Эти выродки перебили друг друга - ну и
прекрасно. Не нужны мне их проклятые сокровища. Они еще, чего
доброго, заколдованные.
   - Да, в мире еще много честной добычи для тебя и для меня, -
сказала Валерия и потянулась всем своим прекрасным телом.
   Давешний блеск снова появился в глазах Конана, и на этот раз
аквилонка уже не хваталась за меч.
   - Далека дорога до побережья, - ласково сказала она, прервав
поцелуй.
   - Неужели? - рассмеялся он. - Разве есть для нас с тобой
преграды? Да в стигийских портах еще не откроется торговый
сезон, как мы уже будем стоять на палубе. И тогда мы покажем
всему миру, что такое настоящий грабеж!




                              Роберт ГОВАРД
                              Спрэг ДЕ КАМП

                            БАРАБАНЫ ТОМБАЛКУ




     Постепенно Конан пробивается обратно в Гиборейские земли.  В  поисках
новой работы в качестве кондотьера он вступает в армию наемников,  которую
зингаранский принц Запайо да Кова собирает для Аргоса. Аргос и  Кос  воюют
со Стигией. План таков: Кос должен вторгнуться в Стигию  с  севера,  в  то
время как армия Аргоса нападет на Стигию с юга, со стороны  моря.  Но  Кос
заключает сепаратный мир со Стигией, и наемная армия оказывается в ловушке
на юге Стигии меж двух враждебных сил. Снова Конан - один из тех немногих,
кто  выжил.  Конан  спасается  бегством  через  пустыню  вместе   с   юным
аквилонским  солдатом  Амальриком.  Конан  попадает  в  плен  к  пустынным
кочевникам, а Амальрику удается бежать.



                                    1

     Трое мужчин сидели на корточках около  ямы  с  водой.  Закат  окрасил
пустыню в темно-коричневый и красный цвета. Один из мужчин был белым,  его
звали Амальрик. Двое других - Гобир И Саиду - были гханатами, их  лохмотья
едва прикрывали жилистые черные тела. Склонившись над ямой  с  водой,  они
напоминали стервятников.
     Неподалеку верблюд шумно пережевывал жвачку.  Пара  уставших  лошадей
тщетно тыкались мордами  в  голый  песок.  Люди  невесело  жевали  сушеные
финики. Чернокожие были заняты только тем, что двигали челюстями, а  белый
время от времени бросал взгляд на пасмурное красное  небо  или  вдаль,  на
однообразную равнину, где сгущались  тени.  Он  первый  заметил  всадника,
который подскакал к ним и натянул поводья с такой силой, что лошадь встала
на дыбы.
     Всадник был гигантом, цвет кожи которого, чернее чем у тех двоих, так
же как его полные губы  и  вывернутые  ноздри,  указывал  на  значительное
преобладание негритянской крови. Его широкие шаровары из шелка,  собранные
на  голых  щиколотках,  поддерживались  широким  поясом,   несколько   раз
обернутым вокруг огромного торса. На поясе висел  расширяющийся  на  конце
ятаган, которым могли бы орудовать одной  рукой  очень  немногие.  С  этим
ятаганом всадник прославился повсюду, где бывали темнокожие сыны  пустыни.
Это был Тилутан, гордость гханатов.
     Через его седло была переброшена фигура, которая скорее свисала,  чем
лежала. При виде сияния бледного тела у  гханатов  вырвался  вздох  сквозь
стиснутые  зубы.  Это  была  белая  девушка.  Она  свисала   лицом   вниз,
переброшенная через луку седла Тилутана. Ее распущенные  волосы  ниспадали
на стремя черной волной.
     Черный гигант усмехнулся, блеснув белыми зубами, и  небрежно  сбросил
свою пленницу на песок. Там  она  и  осталась  лежать.  Девушка  была  без
сознания. Гобир и Саиду инстинктивно обернулись  к  Амальрику,  а  Тилутан
наблюдал за ним, сидя в седле: трое чернокожих людей против одного белого.
Появление на сцене белой женщины внесло в обстановку неуловимую перемену.
     Амальрик был единственным, который, казалось, не обратил внимания  на
напряжение. Он с отсутствующим видом откинул со лба прядь светлых волос  и
равнодушно глянул на безвольно распростертую фигуру девушки.  Если  в  его
серых глазах и промелькнул мимолетный блеск, остальные этого не заметили.
     Тилутан спрыгнул с лошади, презрительно бросив поводья Амальрику.
     - Позаботься о лошади, - сказал он. - Клянусь  Джхилом,  я  не  нашел
песчаную антилопу, зато нашел эту девушку. Она шла через пески, шатаясь, и
упала как раз когда я приблизился. Убирайтесь отсюда, шакалы, и дайте  мне
напоить ее.
     Огромный чернокожий положил девушку рядом с ямой и  принялся  омывать
ее лицо и руки. Он попытался влить несколько капель воды в  ее  запекшиеся
губы. Наконец она застонала  и  пошевелилась.  Гобир  и  Саиду  сидели  на
корточках, держа  руки  на  коленях,  и  пожирали  девушку  глазами  из-за
крепкого плеча  Тилутана.  Амальрик  стоял  поодаль.  Казалось,  его  мало
интересует происходящее.
     - Она приходит в себя, - объявил Гобир.
     Саиду не сказал ничего, но облизнул толстые губы.
     Амальрик  окинул  бесстрастным  взглядом  распростертое  тело  -   от
изодранных сандалий до блестящих распущенных черных  волос,  раскинувшихся
пышной  гривой.  Единственной  одеждой  девушки  было   шелковое   платье,
перехваченное в талии поясом. Оно оставляло ее руки,  шею  и  часть  груди
открытыми. Подол платья был на несколько дюймов выше колен. Гханаты  жадно
впились взглядами в обнаженные части тела  девушки.  Очертания  ее  фигуры
были  мягкими,  почти  детскими   в   своей   мягкости,   но   округленные
нарождающейся женственностью.
     Амальрик пожал плечами.
     - Кто следующий после Тилутана? - беспечно спросил он.
     К нему  повернулась  пара  удлиненных  голов;  налитые  кровью  глаза
вытаращились. Затем чернокожие повернулись и  уставились  друг  на  друга.
Внезапное соперничество вспыхнуло между ними подобно молнии.
     - Не вздумайте подраться, - заметил Амальрик. - Бросьте кости.
     Он сунул руку под свою изодранную тунику и бросил перед ними на песок
пару костей. Лапа-клешня сгребла их.
     - Ага! - согласился Гобир.  -  Мы  бросим  кости  -  после  Тилутана,
победителя.
     Амальрик бросил взгляд  на  черного  гиганта,  который  все  еще  был
склонен над своей пленницей, возвращая жизнь в ее истощенное тело.  В  тот
миг, когда Амальрик посмотрел  на  нее,  ее  глаза,  обрамленные  длинными
ресницами, открылись. Глубокие фиолетовые глаза  потрясенно  уставились  в
злобное  лицо  чернокожего.  С  толстых  губ  Тилутана  сорвалось  громкое
восторженное восклицание. Выхватив из-за пояса флягу,  он  приложил  ее  к
губам  девушки.   Она   механически   выпила   вино.   Девушка   удивленно
осматривалась.  Амальрик  избегал  встретиться  с  ней  взглядом.  Он  был
единственным белым в компании троих  чернокожих,  каждый  из  которых  был
равен ему силой.
     Гобир и Саиду склонились над костями. Саиду  зажал  кости  в  кулаке,
пошептал над ними для удачи, потряс и бросил.  Две  головы  с  ястребиными
чертами лиц склонились над кубиками, которые еще кружились. Свет  уже  был
очень слабый. Одновременно с их движением Амальрик выхватил оружие и нанес
удар. Лезвие прошло сквозь  худую  шею,  рассекло  трахею.  Голова  Гобира
повисла на куске кожи. Он упал на кости, заливая все кровью.
     Саиду мгновенно, с отчаянной быстротой пустынного жителя, вскочил  на
ноги, выхватил клинок, свирепо бросился на убийцу и занес ятаган  над  его
головой. Амальрик едва успел поднять  меч  и  встретить  удар.  Ятаган  со
свистом обрушился на меч белого человека. Амальрик не сумел  противостоять
силе удара; его  собственный  меч  стукнул  его  по  голове  так,  что  он
зашатался и уронил оружие. Придя в себя, он обхватил Саиду обеими  руками,
заставляя его  драться  в  ближнем  бою,  в  котором  ятаган  оказался  бы
бесполезен. Под драными лохмотьями пустынного жителя худощавое  тело  было
крепким, как сталь.
     Тилутан, мгновенно сообразив,  что  происходит,  отбросил  девушку  в
сторону  и  с  ревом  вскочил  на  ноги.  Он  бросился  к  дерущимся,  как
разъяренный бык. Огромный ятаган сверкал в его руке. Амальрик увидел,  что
тот приближается, и похолодел от ужаса. Саиду дергался  и  извивался.  Ему
мешал ятаган, который  он  все  еще  тщетно  пытался  использовать  против
Амальрика. Ноги их  переплетались,  топча  песок;  тела  сплелись  друг  с
другом. Амальрик  стал  топтать  обутыми  в  сандалии  ногами  босые  ноги
противника и почувствовал, как у того  захрустели  кости.  Саиду  взвыл  и
конвульсивно согнулся. Они  оба  накренились,  как  пьяные,  в  тот  самый
момент, когда Тилутан нанес чудовищный удар, вложив в него всю мощь  своих
мышц. Амальрик почувствовал, как сталь оцарапала ему внутреннюю часть руки
и глубоко вошла в тело Саиду. Тощий  гханат  испустил  вопль  агонии.  Его
смертные судороги вырвали его тело из хватки Амальрика.
     Тилутан проревел яростное проклятие, выдернул ятаган из тела Саиду  и
отшвырнул умирающего прочь. Прежде чем он успел ударить  снова,  Амальрик,
который весь покрылся мурашками от страха перед огромным кривым  ятаганом,
сцепился с Тилутаном врукопашную.
     Отчаяние охватило Амальрика, когда он ощутил, насколько  могуч  негр.
Тилутан был умней, чем Саиду. Он бросил ятаган и с ревом схватил Амальрика
за горло обеими руками. Огромные  черные  пальцы  сомкнулись  как  железо.
Амальрик тщетно пытался разомкнуть хватку. Гханат прижал его к земле своим
чудовищным весом. Он тряс своего  не  такого  массивного  противника,  как
собака треплет крысу. Он со страшной силой бил Амальрика головой о  песок.
Словно в кровавом тумане Амальрик видел яростное лицо негра, толстые губы,
искривленные в свирепой ухмылке ненависти, блестящие зубы.
     - Ты хочешь ее, белый пес! - рявкнул гханат, обезумевший от ярости  и
похоти. - Аррх! Я сверну тебе шею! Я разорву тебе  глотку!  Я...  где  мой
ятаган? Я отрежу тебе голову и заставлю девку ее целовать!
     Последний раз бешено ударив Амальрика головой о плотный,  слежавшийся
песок, Тилутан в приступе безумной жажды убивать  приподнял  противника  и
бросил его оземь. Затем чернокожий вскочил, отбежал, наклонился  и  поднял
свой ятаган  с  песка  -  широкий  полумесяц  стали.  Завывая  в  свирепом
возбуждении, он повернулся и бросился  на  противника,  потрясая  оружием.
Амальрик - оглушенный,  потрясенный,  едва  живой  после  таких  ударов  -
поднялся ему навстречу.
     Пояс Тилутана развязался в драке  и  теперь  конец  пояса  свисал  до
земли. Чернокожий запутался в поясе, споткнулся  и  растянулся  на  земле,
раскинув руки, чтобы не разбить голову. Ятаган вылетел у него из руки.
     Амальрик с невероятной быстротой  схватил  ятаган  обеими  руками  и,
пошатнувшись, ступил вперед. У него было темно в глазах. Пустыня  плыла  у
него перед  глазами.  Он  увидел,  словно  в  тумане,  как  лицо  Тилутана
исказилось в предчувствии  судьбы.  Негр  широко  открыл  рот,  глаза  его
закатились, сверкнув белками. Он замер, опираясь на  одно  колено  и  одну
руку, словно не в силах пошевелиться.  Затем  ятаган  опустился,  расколов
круглую  голову  до  самого  подбородка.  У  Амальрика  осталось   смутное
впечатление  черного  лица,  которое  рассекает  красная  полоса.   Полоса
расширяется, и вся картина тонет в  сгущающихся  сумерках.  Затем  темнота
окончательно сомкнулась вокруг него и увлекла его за собой.
     Что-то  холодное  и  мягкое  касалось   лица   Амальрика   с   нежной
настойчивостью. Он слепо пошарил вокруг, и его рука наткнулась  на  что-то
теплое, твердое и упругое. Понемногу к нему вернулось зрение, и он  увидел
перед собой мягкое овальное лицо, обрамленное роскошными черными волосами.
Словно в трансе, он безмолвно смотрел, жадно впитывая все  детали:  полные
алые губы, темно-фиолетовые глаза, кожа цвета  алебастра.  Внезапно  он  с
удивлением понял, что видение говорит с ним  нежным,  мелодичным  голосом.
Слова были незнакомыми, и  все  же  показались  ему  странно,  ускользающе
знакомыми. В маленькой белой руке был зажат мокрый обрывок шелка,  которым
девушка осторожно вытирала его лицо и лоб. Он чувствовал биение  пульса  с
висках. Амальрик неуверенно поднялся и сел.
     Была ночь. Ночь под небом, забрызганным звездами.  Верблюд  продолжал
жевать  свою  жвачку;  лошадь  беспокойно   заржала.   Неподалеку   лежала
скорчившаяся фигура с отрубленной  головой,  посреди  ужасного  месива  из
крови и мозгов.
     Амальрик посмотрел на девушку, которая стояла на коленях рядом с  ним
и говорила что-то  на  своем  мягком  неведомом  языке.  Когда  мысли  его
прояснились, он начал  понимать  ее.  Обратившись  к  полузабытым  языкам,
которые он выучил и на  которых  говорил  в  прошлом,  он  вспомнил  язык,
который учил, будучи студентом в южной провинции Коса.
     - Кто... ты... есть, девушка? - спросил он  медленно,  запинаясь.  Он
сжал ее маленькую руку своими окрепшими пальцами.
     - Я Лисса. - Имя ее звучало с  легким  пришептыванием.  Словно  шорох
ручья о гальку. - Я рада, что ты пришел в себя. Я боялась, что ты умер.
     - Еще немного, и мне бы не жить, - пробормотал он, бросив  взгляд  на
страшную фигуру, которая недавно была Тилутаном.
     Девушка вздрогнула  и  не  стала  смотреть  в  ту  сторону.  Рука  ее
задрожала. Они были так близко друг от друга,  что  Амальрику  показалось,
что он различает, как забилось ее сердце.
     - Это было ужасно, -  слабо  выговорила  она.  -  Как  страшный  сон.
Ярость, драка, кровь...
     - Могло быть и хуже, - буркнул он.
     Она, похоже, улавливала малейшие перемены голоса или  настроения.  Ее
свободная рука робко подкралась к его руке.
     - Я не хотела обидеть тебя. Это было очень смело с  твоей  стороны  -
рискнуть жизнью ради незнакомки. Ты  столь  же  благороден,  как  северные
рыцари, о которых я читала.
     Он бросил на нее быстрый  взгляд.  Ее  широко  открытые  ясные  глаза
встретились с его глазами. В них отражалась только та мысль,  которую  она
высказала. Амальрик начал говорить, но  передумал  и  сказал  не  то,  что
собирался сначала.
     - Что ты делаешь в пустыне?
     - Я пришла из Гэзела, - ответила она. - Я... Я убежала. Я  больше  не
могла это выдержать. Но мне было жарко, и одиноко, и я  так  устала,  и  я
видела только песок, посек, песок, да еще слепящее голубое небо. Песок жег
мне ноги, а мои сандалии быстро истрепались. Меня мучила жажда, а фляга  с
водой слишком  быстро  опустела.  Я  решила  вернуться  в  Гэзел,  но  все
направления  выглядели  одинаково.  Я  не  знала,  куда  идти.  Я  страшно
испугалась и побежала в том направлении, где, как мне казалось, был Гэзел.
После этого я почти ничего не помню. Я бежала до  тех  пор,  пока  уже  не
смогла бежать.
     Должно быть, я некоторое время лежала на обжигающем песке. Помню, как
я вставала и шла вперед, шатаясь. Под конец мне показалось, что я услышала
крик и увидела, как ко мне скачет черный человек на черной лошади.  Больше
я ничего не помню до тех пор, пока я не очнулась, лежа  головой  на  бедре
этого человека, который поил меня вином  из  фляги.  Затем  были  крики  и
драка... - Она задрожала. - Когда все кончилось, я подобралась  туда,  где
ты лежал, как мертвый, и постаралась привести тебя в чувство.
     - Почему? - спросил он.
     Она растерялась.
     - Почему? - переспросила она. - Ну как же... Ты был ранен,  и...  ну,
любой бы на моем месте так поступил. Кроме того, я поняла, что ты  дрался,
защищая меня от этих чернокожих. Люди в Гэзеле всегда говорили, что черные
злы и причинят вред беззащитному человеку.
     - Это касается не  только  черных,  -  пробормотал  Амальрик.  -  Где
находится этот Гэзел?
     - Где-то недалеко, - ответила она. - Я шла целый день, и я  не  знаю,
как далеко меня увез чернокожий от того места, где он меня  нашел.  Но  он
нашел меня примерно на закате, так что это было недалеко.
     - В каком направлении? - спросил Амальрик.
     - Не знаю. Я шла на восток, когда покинула город.
     - Город? - пробормотал он. - На расстоянии дня пути отсюда? Я  думал,
что вокруг только пустыня на тысячи миль.
     - Гэзел расположен посреди пустыни, - ответила девушка. - Он построен
среди пальм в оазисе.
     Отстранив девушку, Амальрик поднялся на ноги. Он негромко  выругался,
пощупав свое горло, кожа на  котором  была  поцарапана  и  опухла.  Он  по
очереди осмотрел троих чернокожих, и  не  обнаружил  ни  в  одном  из  них
признаков жизни. Затем он оттащил их одного за другим недалеко в  пустыню.
Где-то начали тявкать шакалы. Вернувшись к  яме  с  водой,  где  терпеливо
ждала девушка, сидя на корточках, Амальрик выругался:  рядом  с  верблюдом
осталась только черная лошадь Тилутана. Остальные лошади порвали свои путы
и убежали во время драки.
     Амальрик вернулся к девушке и протянул ей пригоршню сушеных  фиников.
Она жадно набросилась на них, а он  сидел  и  наблюдал  за  ней.  Растущее
нетерпение пульсировало в его жилах.
     - Почему ты убежала? - резко спросил он. - Ты рабыня?
     - У нас в Гэзеле нет рабов, - ответила она. -  Ах,  я  устала  -  так
устала от вечного однообразия. Я хотела  увидеть  что-нибудь  из  внешнего
мира. Скажи мне, из какой страны ты пришел?
     - Я родился в западных холмах Аквилонии, - ответил он.
     Она захлопала в ладоши, как обрадованный ребенок. - Я знаю, где  это!
Я видела твою страну на картах. Это самая западная страна гиборейцев, и ей
правит король Эфей, Машущий мечом.
     Амальрик  испытал  основательное  потрясение.  Он  дернул  головой  и
уставился на девушку.
     - Эфей? Но Эфей мертв уже  девять  сотен  лет.  Нашего  короля  зовут
Вилерус.
     - Ах, конечно, - сказала она в  замешательстве.  -  Какая  я  глупая.
Разумеется, Эфей был королем девятьсот лет  назад,  как  ты  говоришь.  Но
расскажи мне - расскажи мне все о мире!
     - Ну, это не так-то просто! - ответил он,  не  смутившись.  -  Ты  не
путешествовала?
     - Это первый раз, когда я вышла за стены Гэзела, - объявила она.
     Амальрик не отводил взгляд от ее округлой белой  груди.  В  настоящий
момент его не очень интересовали ее приключения. Этот  Гэзел,  откуда  она
пришла, мог быть хоть Адом, Амальрика это мало заботило.
     Он начал говорить; затем, переменив намерение,  грубо  схватил  ее  в
объятия. Мускулы его напряглись, так как  он  ожидал  сопротивления  с  ее
стороны. Но она не противилась. Ее мягкое, податливое тело лежало  поперек
его коленей, и она смотрела на него снизу вверх с  легким  удивлением,  но
без страха и без замешательства. Как будто  она  была  ребенком,  которому
предложили поиграть в незнакомую игру. Что-то в ее прямом взгляде  смутило
его. Если бы она кричала, плакала, боролась или знающе улыбнулась,  он  бы
знал, как с ней обращаться.
     - Кто ты такая, во имя  Митры?  -  грубо  спросил  он.  -  Твоя  кожа
нетронута солнцем. Ты не играешь со мной. По твоей речи понятно, что ты не
простая деревенская девушка, невинная в своем  невежестве.  И  все  же  ты
ничего не знаешь о мире и о том, как себя в нем ведут.
     - Я - дочь Гэзела, - беспомощно ответила она. -  Если  бы  ты  увидел
Гэзел, быть может, ты бы понял.
     Он поднял ее и опустил на песок. Поднявшись, он  принес  покрывало  с
седла и расстелил для нее.
     - Спи, Лисса, - сказал он голосом, хриплым от противоречивых  чувств.
- Я хочу завтра увидеть Гэзел.


     На рассвете они отправились в западном направлении.  Амальрик  усадил
Лиссу на верблюда, показав ей, как поддерживать равновесие. Она  вцепилась
в седло обеими руками. Очевидно о верблюдах она тоже ничего не знала.  Это
снова удивило юного аквилонца. Девушка выросла в пустыне и никогда до  сих
пор не ездила на верблюде; так же как до вчерашнего дня она не ездила и ее
не возили на лошади.
     Амальрик смастерил для нее что-то вроде плаща. Она  надела  плащ  без
разговоров, не спросив, откуда он взялся - как принимала все, что Амальрик
делал для нее, благодарно и слепо, не спрашивая о  причинах.  Амальрик  не
сказал ей, что защищающий ее от солнца шелк прежде покрывал черную кожу ее
похитителя.
     Когда они выступили в путь, она снова  попросила  его  рассказать  ей
что-нибудь о мире - как ребенок, который просит сказку.
     - Я знаю, что Аквилония расположена далеко от этой пустыни, - сказала
она. - Между ними лежит  Стигия,  и  земли  Шема,  и  другие  страны.  Как
случилось, что ты здесь, так далеко от родной страны?
     Некоторое время он ехал молча. Повод верблюда был в его руке.
     - Аргос и Стигия воюют между собой, - резко сказал он. - Кос тоже был
впутан в войну. Кос предложил  одновременное  вторжение  в  Стигию.  Аргос
собрал армию наемников, которые сели на корабли и отправились на юг  вдоль
берега. Одновременно армия Коса должна была вторгнуться в Стигию по  суше.
Я был наемником в армии Аргоса. Мы  встретились  со  стигийским  флотом  и
победили его, отбросив обратно в Шем. Мы должны были высадиться,  ограбить
город и продвигаться вверх  по  Стиксу,  но  наш  адмирал  был  осторожен.
Командовал нами принц Запайо да Кова, зингаранец.
     Мы шли на юг, пока не достигли поросших джунглями берегов  Куша.  Там
мы высадились. Корабли стали на якорь,  а  армия  направилась  на  восток,
вдоль границы Стигии. По дороге мы жгли и мародерствовали.  Мы  собирались
повернуть на север  в  определенной  точке  и  ударить  в  сердце  Стигии,
соединившись с силами Коса, которые продвигались вниз с севера.
     Затем разошлась весть, что нас предали. Кос заключил  сепаратный  мир
со Стигией. Стигийская армия продвигалась на юг, чтобы перехватить нас.  В
это время вторая армия уже отрезала нас от берега.
     Принц Запайо в отчаянии предпринял безумную  попытку  направиться  на
восток, в надежде обогнуть стигийскую границу  и  добраться  до  восточных
земель Шема. Но армия с севера перехватила нас. Нам пришлось драться.
     Мы сражались весь день, разбили их наголову и отбросили назад,  в  их
лагерь. Но на следующий день  нас  догнала  армия  с  запада.  Наша  армия
оказалась зажатой меж  двух  врагов  и  перестала  существовать.  Мы  были
разбиты, уничтожены, разгромлены. Бежать удалось немногим.  Когда  настала
ночь, я бежал вместе с моим товарищем, киммерийцем по имени Конан - зверь,
а не человек, и силен как бык.
     Мы отправились верхом на лошадях на юг, в  пустыню,  так  как  больше
бежать было некуда. Конан раньше уже бывал в этих краях и  считал,  что  у
нас есть шанс выжить. Далеко к югу мы нашли  оазис,  но  за  нами  гнались
стигийские всадники. Мы снова бежали, от оазиса к оазису, мучимые  голодом
и жаждой, пока не оказались в совершенно пустой незнакомой земле,  где  не
было ничего, кроме нещадно палящего солнца и  голого  песка.  Мы  скакали,
пока наши лошади не стали спотыкаться, а мы сами были в полубреду.
     Затем однажды ночью мы увидели костры и направились к ним. Мы шли  на
риск в отчаянной надежде, что  сможем  подружиться  с  этими  людьми.  Как
только мы приблизились, нас  встретил  дождь  стрел.  Лошадь  Конана  была
подстрелена и упала, сбросив своего всадника. Должно быть, он сломал  шею,
потому что он упал и больше не шевелился.  Каким-то  образом  мне  удалось
скрыться в темноте, хотя моя лошадь пала подо мной. Я только мельком видел
тех, кто атаковал нас - высокие, худые, темнокожие люди, одетые в странные
варварские одежды.
     Я  странствовал  пешком  по  пустыне  и  наткнулся   на   этих   трех
стервятников, которых  ты  видела  вчера.  Это  были  настоящие  шакалы  -
гханаты, люди из племени грабителей, смешанной крови -  потомки  негров  и
Митра знает, кого еще. Единственная причина, по которой они меня не  убили
была в том, что у меня не было ничего, что им хотелось  бы  заполучить.  В
течение месяца я бродил и воровал вместе с ними,  потому  что  мне  больше
ничего не оставалось делать.
     - Я не знала, что дела обстоят так, - пробормотала она.  -  Говорили,
что во внешнем мире царит жестокость, ведутся войны, но это  все  казалось
мне таким далеким, как в сказке. Когда ты рассказал мне о предательстве  и
битвах, я почти увидела это.
     - На Гэзел никогда не нападали враги? - спросил Амальрик.
     Девушка покачала головой.
     - Люди не приближаются  к  Гэзелу.  Иногда  я  видела  черные  точки,
которые цепью двигались на горизонте.  Старики  говорили,  что  это  армии
движутся на войну. Но они никогда не подходили близко к Гэзелу.
     Амальрик почувствовал  смутное  беспокойство.  Эта  пустыня,  которая
казалась  совершенно  безжизненной,  все  же   служила   местом   обитания
свирепейших племен: гханатов на востоке; тибу,  которые,  как  он  считал,
обитали дальше к югу; где-то на  юго-западе  располагалась  полумифическая
империя  Томбалку,  которой  правила  дикая  варварская   раса.   Казалось
странным, что город посредине этой  дикой  земли  все  настолько  обходили
стороной, что одна из его жительниц даже не знала, что такое война.
     Амальрик отвернулся. Его одолевали  странные  мысли.  Почему  девушка
такая белокожая, не загоревшая?  Может  быть,  она  демон  в  человеческом
обличье, вышедший из пустыни, чтобы  заманить  его  куда-нибудь  и  обречь
ужасной судьбе? Одного взгляда на  нее,  по-детски  прижавшуюся  к  седлу,
хватило, чтобы развеять подобные мысли. Затем его снова одолели  сомнения.
Может быть, она его околдовала? Наложила на него чары?
     Они постепенно продвигались на запад, остановившись  только  пожевать
фиников и напиться воды в середине дня. Чтобы защитить девушку от палящего
солнца, Амальрик устроил скромный навес, использовав  свой  меч,  ножны  и
покрывала с седел. Измученную ездой на неровно шагающем  верблюде  девушку
пришлось  снимать  на  руках.  Когда  он  вновь  почувствовал  чувственную
сладость ее нежного тела, его охватила пульсация страсти. Он на  мгновение
застыл в неподвижности, отравленный ее близостью, прежде чем  положить  ее
на землю в тени импровизированного навеса.
     Он почти разгневался, когда она прямо встретила его взгляд,  когда  с
невинной покорностью доверила свое юное тело  его  рукам.  Как  будто  она
ничего не знала о вещах, способных причинить ей вред. Ее  наивное  доверие
вызывало в нем стыд и беспомощный гнев.
     Когда они ели, Амальрик не чувствовал вкуса фиников,  которые  жевал.
Он пожирал глазами девушку, жадно  впитывая  все  детали  ее  гибкой  юной
фигуры. Она, казалось, не осознавала его внимания, словно  ребенок.  Когда
он снова поднимал ее на верблюда, и она инстинктивно обняла его руками  за
шею, он задрожал. Но он усадил ее в седло, и они продолжили путь.



                                    2

     Почти на закате Лисса показала рукой и воскликнула:
     - Смотри! Башни Гэзела!
     Он увидел их на краю пустыни - нефритово-зеленые  шпили  и  минареты,
вздымающиеся к темносинему небу. Если бы не девушка, он бы решил, что  это
призрачный город, мираж. Амальрик испытующе глянул на  Лиссу.  Девушка  не
проявляла признаков радости, приближаясь к дому. Она вздохнула, и ее плечи
поникли.
     По мере их приближения детали стали вырисовываться более явно.  Прямо
из песков пустыни вырастали стены, окружающие башни.  И  Амальрик  увидел,
что стены во многих местах раскрошились. Башни тоже были сильно разрушены.
Крыши  осели;  пустыми  глазницами   черепов   смотрели   бойницы;   шпили
накренились. Амальрика охватила паника. Что это - город мертвых,  куда  он
едет, ведомый вампиром? Быстрый взгляд, брошенный им на  девушку,  рассеял
его подозрения. Никакой демон не  может  скрываться  в  столь  божественно
сделанной оболочке. Девушка глянула на него со странным, грустным вопросом
во взоре, нерешительно отвернулась в сторону пустыни, а затем  с  глубоким
вздохом  повернула  голову  к  городу  -  словно  охваченная   безнадежным
отчаянием.
     Теперь  Амальрик  видел  сквозь  бреши  в   нефритово-зеленой   стене
движущиеся внутри города фигуры. Никто  не  приветствовал  их,  когда  они
проехали сквозь большой пролом в  стене  и  оказались  на  широкой  улице.
Вблизи запустение и разрушение  было  еще  более  явным.  Лучи  заходящего
солнца освещали траву, пробивающуюся сквозь разбитую  мостовую;  маленькие
площади все  поросли  травой.  Улицы  и  дворы  были  замусорены  упавшими
камнями. Тут и там руины домов были расчищены, чтобы освободить место  для
огородов.
     Высокие купола разрушились и потеряли цвет. Черными  провалами  зияли
дверные проемы без дверей. Повсюду  разрушение  наложило  свой  отпечаток.
Затем  Амальрик  увидел  один  нетронутый  шпиль:   сверкающую,   красную,
цилиндрическую башню. Она поднималась ввысь в крайней юго-восточной  точке
города и блестела за руинами. Амальрик показал на нее.
     - Почему эта башня не так разрушена, как  остальные?  -  спросил  он.
Лисса побледнела, задрожала и судорожно вцепилась в его руку.
     - Не говори о ней! - прошептала она. - Не смотри туда. Не  смей  даже
думать о ней!
     Амальрик нахмурился. То неизвестное,  что  подразумевалось  в  словах
девушки, каким-то образом  изменило  для  него  облик  башни.  Теперь  она
казалась ему похожей на головку змеи, поднятую над руинами и  запустением.
Поток черных точек  -  летучих  мышей  -  струился  из  черных  отверстий,
расположенных высоко в башне.
     Юный аквилонец настороженно осмотрелся вокруг. У него не было никакой
уверенности, что люди Гэзела встретят его дружелюбно. Он увидел, что  люди
лениво движутся вдоль улиц. Когда они остановились и посмотрели  на  него,
его кожа без видимой  причины  покрылась  мурашками.  То  были  мужчины  и
женщины с приятными чертами лиц, выглядели они спокойно и  дружелюбно.  Их
интерес к нему был странно  незначительным  и  смутным.  Они  не  пытались
подойти и заговорить. Можно было подумать, что для них самое  обыкновенное
дело, когда  вооруженный  всадник  из  пустыни  появляется  в  городе.  Но
Амальрик знал, что это не  так,  и  непонятная  манера  поведения  жителей
Гэзела по отношению к нему вызывала у него легкую тревогу.
     Лисса заговорила с ними, указывая на Амальрика. Она подняла вверх его
руку, как мог бы сделать привязавшийся ребенок.
     - Это Амальрик из Аквилонии. Он спас меня от черных  людей  и  привез
домой.
     Среди жителей Гэзела раздалось  вежливое  приветственное  бормотание.
Несколько человек подошли, протягивая руки для пожатия. Амальрик  подумал,
что ему никогда не приходилось видеть такие мягкие, невнятные лица. Взгляд
этих людей был рассеянным, мягким, лишенным страха и удивления. Однако  их
глаза не были глазами глупых  баранов;  скорее  они  были  глазами  людей,
погруженных в дремотные мечты.
     Их взгляд вызывал у него чувство  нереальности  происходящего.  Он  с
трудом понимал,  что  ему  говорят.  Его  мысли  были  заняты  странностью
ситуации: эти тихие сонные люди в шелковых  туниках  и  мягких  сандалиях,
движущиеся медленно и бесцельно среди  обесцвеченных  развалин.  Лотосовый
рай   иллюзий?   Каким-то   образом   зловещая   красная   башня   вносила
дисгармоническую ноту.
     Один из мужчин, с гладким, лишенным морщин лицом,  но  с  серебряными
волосами, сказал:
     - Аквилония? Там было вторжение - как мы слышали, туда вторгся король
Брагор из Немедии. Как прошла война?
     - Его отбросили назад, -  кратко  ответил  Амальрик,  подавив  дрожь.
Прошло девять сотен лет с тех пор, как король Брагор вел своих копьеносцев
через болота Аквилонии.
     Задавший  вопрос  не  стал  расспрашивать  дальше.  Люди   постепенно
разошлись. Лисса тронула Амальрика за руку. Он повернулся и  остановил  на
ней свой взгляд. В этой обители иллюзий и  сна  ее  нежное,  упругое  тело
послужило якорем для его смятенных мыслей. Девушка  не  была  сновидением,
она была реальна, и тело ее было сладким и осязаемым, как мед и сливки.
     - Пойдем, - сказала она. - Отдохнем и поедим.
     - А что с этими людьми? - пробормотал он. - Ты  не  расскажешь  им  о
том, что с тобой произошло?
     - Они не заинтересуются дольше, чем на несколько  минут,  -  ответила
она. - Они чуть-чуть послушают и  понемногу  разойдутся.  Они  не  слишком
заметили мое отсутствие. Пойдем!
     Амальрик ввел верблюда и лошадь в закрытый двор,  где  росла  высокая
трава и вода сочилась из поломанного фонтана в  мраморный  желоб.  Там  он
привязал животных и последовал за Лиссой. Девушка  взяла  его  за  руку  и
провела через двор к двери в форме арки. Спустилась ночь. В открытом  небе
над двором сияло множество звезд,  на  фоне  которых  рисовались  зубчатые
шпили.
     Лисса шла через  вереницу  темных  комнат,  двигаясь  с  уверенностью
долгой практики. Амальрик ощупью пробирался за ней, ведомый  ее  маленькой
рукой, зажатой в его руке. Он нашел это приключение  совсем  не  приятным.
Темнота пропахла пылью и запустением. Под  его  ногами  поломанный  кафель
сменялся  истертыми  коврами  и  наоборот.  Свободной  рукой  он   касался
раскрошившихся  арок  дверей.  Затем  сквозь  поломанную  крышу  сверкнули
звезды, и он смутно увидел  коридор,  на  стенах  которого  были  сгнившие
гобелены. Они покачивались на слабом ветерке и шуршали; их шорох был похож
на шепот ведьм и заставлял волосы шевелиться у него на голове.
     Затем  они  оказались  в  комнате,  слабо  освещенной  светом  звезд,
проникающим  через  открытые  окна,  и  Лисса  выпустила  его  руку.   Она
повозилась некоторое время и зажгла слабый свет. Это был  стеклянный  шар,
которая сияла золотым свечением. Девушка поставила ее на мраморный стол  и
указала Амальрику на кушетку, покрытую толстым  слоем  шелковых  покрывал.
Пошарив в каком-то тайнике, девушка достала золотой сосуд с вином и другие
сосуды с  пищей,  незнакомой  Амальрику.  Там  были,  правда,  финики,  но
остальные фрукты и овощи, бледные и  пресные  на  его  вкус,  он  не  смог
распознать. Вино оказалось приятным на вкус, но не крепче воды.
     Сидя на мраморном сидении лицом к нему, Лисса изящно ела.
     - Что это за место такое? -  требовательно  спросил  Амальрик.  -  Ты
похожа на этих людей, но странно отличаешься от них.
     - Они говорят, что я такая, как наши  предки,  -  ответила  Лисса.  -
Давным-давно они пришил в пустыню и построили этот город посреди огромного
оазиса, в котором было несколько источников. Камни для города они взяли из
руин города, который  был  гораздо  древнее.  Только  Красная  Башня...  -
девушка понизила голос и нервно посмотрела на окна, в которые  заглядывали
звезды, - ...только Красная Башня стояла здесь. Она была пуста. Тогда.
     Наши предки, которые назывались гэзейл, когда-то обитали на юге Коса.
Они были известны своей научной мудростью. Но они хотели возобновить культ
Митры, от которого жители Коса давно отказались, и  король  выгнал  их  из
страны.  Большинство  их  двинулось  на  юг:   жрецы,   ученые,   учителя,
исследователи, вместе со своими рабами-шемитами.
     Они возвели в пустыне Гэзел. Но рабы восстали почти сразу после того,
как город был построен. Они бежали и смешались с дикими племенами пустыни.
С ними вовсе не плохо обращались; но однажды ночью они узнали  нечто,  что
заставило их сломя голову броситься прочь из города, в пустыню.
     Мой народ жил здесь, учился производить пищу и питье теми средствами,
которые были под рукой. Они владели  чудесными  научными  знаниями.  Когда
рабы бежали, они забрали с собой всех лошадей, верблюдов и ослов,  которые
были в городе. Город потерял всякую связь с внешним миром. В  Гэзеле  есть
целые комнаты, заполненные картами, книгами и хрониками,  но  всем  им  не
меньше девяти сотен лет, так как именно  девятьсот  лет  назад  мой  народ
бежал из Коса. С тех пор ни один человек  из  внешнего  мира  не  бывал  в
Гэзеле. А жители Гэзела постепенно пропадают. Они стали  так  погружены  в
собственные мечты и дрему, что у них не осталось человеческих  страстей  и
человеческих привычек. Город превращается в развалины, но никто и  пальцем
не пошевелит,  чтобы  что-то  восстановить.  Ужас...  -  она  запнулась  и
вздрогнула, - ...когда ужас приходит к ним, они не  могут  ни  бежать,  ни
сражаться.
     - Что ты имеешь в виду? - прошептал он. Холодный ветерок пробежал  по
его позвоночнику. Шуршание сгнивших гобеленов в неведомых темных коридорах
родило смутные страхи в его душе.
     Лисса покачала головой. Она встала, обошла мраморный стол и  положила
руки ему на плечи. Глаза ее были влажными и блестели от ужаса и  отчаянной
тоски, от которой у Амальрика перехватило  горло.  Инстинктивно  его  рука
обняла ее тонкую фигурку, и он почувствовал, что она вся дрожит.
     - Обними меня! - взмолилась она. - Я боюсь! О, как я мечтала о  таком
человеке, как ты! Я непохожа на мой народ: они - мертвецы, которые  бродят
по забытым улицам, но я живая! Я теплая, я чувствую. Я испытываю голод,  и
жажду, и тягу к жизни. Мне нестерпимы  тихие  улицы,  разрушенные  дома  и
смутные люди Гэзела, хоть я никогда не знала ничего иного.  Вот  почему  я
бежала отсюда. Я хотела жизни...
     Она, не в силах больше  сдерживаться,  плакала  в  его  объятиях.  Ее
волосы струились по его лицу; от ее запаха у  него  кружилась  голова.  Ее
крепкое тело напряглось. Девушка лежала  у  Амальрика  на  коленях,  обвив
руками его шею. Прижав ее к груди, он прижался губами к ее  губам.  Глаза,
губы, щеки, волосы, шея, груди - он покрывал ее горячими  поцелуями,  пока
ее всхлипывания не превратились во вздохи.  Его  страсть  не  была  просто
восторженным пылом. Страсть, которая  дремала  в  девушке,  пробудилась  и
поднялась всепоглощающей волной. Амальрик задел сияющий золотой  шар.  Тот
упал на пол и погас. Только звездный свет проникал в комнату через окна.


     Лежа в объятиях Амальрика на покрытой шелками кушетке, Лисса  открыла
ему свое сердце и шепотом рассказывала свои мечты  и  надежды  -  детские,
трогательные, ужасные.
     - Я заберу тебя отсюда, - пробормотал он. - Завтра. Ты права: Гэзел -
это город мертвых. Мы найдем жизнь во внешнем  мире.  Этот  мир  жестокий,
грубый, опасный, но он лучше, чем  эта  смерть,  которая  здесь  считается
жизнью...
     Ночь разорвал дрожащий вопль  агонии,  ужаса  и  отчаяния.  От  этого
голоса Амальрик покрылся холодным потом. Он вскочил с  кушетки,  но  Лисса
отчаянно вцепилась в него.
     - Нет, нет! - взмолилась она неистовым шепотом. - Не ходи! Останься!
     - Но там убивают! - воскликнул он, нашаривая  меч.  Крики,  казалось,
доносились с противоположной стороны внешнего  двора.  С  ними  смешивался
неописуемый, разрывающий, раздирающий звук.  Крики  становились  громче  и
выше, непереносимые в своей безнадежной агонии, затем  оборвались  длинным
дрожащим всхлипом.
     - Я слышал, как человек умирал на дыбе. Он кричал  точно  так  же!  -
пробормотал Амальрик, трясясь от ужаса. - Что за дьявол это сделал?
     Лисса дрожала всем телом в лихорадке страха. Он чувствовал, как  дико
колотится ее сердце.
     - Это ужас, о котором я говорила! - шепнула она. - Ужас, обитающий  в
Красной Башне. Он появился очень давно; некоторые говорят, что  он  обитал
здесь в древние времена и вернулся после того,  как  построили  Гэзел.  Он
пожирает человеческие существа. Что он такое, никто  не  знает,  поскольку
никто из тех, кто видел его, не остался в живых, чтобы рассказать об этом.
Это бог или дьявол. Вот  почему  бежали  рабы;  вот  почему  люди  пустыни
избегают Гэзела. Многие из нас попали в его чудовищный  желудок.  В  конце
концов там окажутся все, и ужас будет властвовать над пустым городом - так
же как, говорят,  он  царствовал  в  руинах  прежнего  города,  из  камней
которого был построен Гэзел.
     - Почему люди остаются здесь, зная,  что  будут  пожраны?  -  спросил
Амальрик.
     - Не знаю, - всхлипнула она. - Они видят сны...
     - Гипноз, - пробормотал Амальрик. - Гипноз  пополам  с  угасанием.  Я
видел это в их глазах. Этот дьявол  загипнотизировал  их.  Митра,  что  за
зловонная тайна!
     Лисса спрятала лицо у него на груди и прижалась к нему.
     - Но что нам делать? - спросил он, поеживаясь.
     -  Ничего  сделать  нельзя,  -  прошептала  она.  -  Твой  меч  будет
бесполезен. Может быть, оно не причинит нам вреда. Сегодня оно уже выбрало
жертву. Мы должны ждать своего часа, как ждут овцы ножа мясника.
     - Будь я проклят, если я стану!... - воскликнул Амальрик, ожив. -  Мы
не станем ждать утра. Мы уйдем сегодня же. Возьми воды и пищи.  Я  приведу
лошадь и верблюда во внешний двор. Встретимся там.
     Поскольку  неведомое  чудовище  уже  нанесло  удар,   Амальрик   счел
безопасным оставить девушку одну на несколько минут. Но тело его покрылось
мурашками, когда он пробирался ощупью по изгибающемуся  коридору  и  через
темные комнаты, где шептали колышущиеся гобелены. Животные  нервно  жались
друг к другу там, где он их оставил. Лошадь  заржала  и  ткнулась  в  него
мордой, словно чувствуя угрозу в ночной тиши.
     Амальрик запряг животных и вывел их через узкое отверстие  на  улицу.
Спустя несколько минут он уже стоял в освещенном светом звезд дворе. Когда
он уже был рядом со двором, у него кровь застыла в  жилах  от  чудовищного
крика, разорвавшего воздух. Крик донесся из комнаты, где он оставил Лиссу.
     Он ответил на этот жалобный крик диким воплем. Выхватив меч, Амальрик
ринулся через двор и запрыгнул в окно. Золотой шар снова  сиял,  обрисовав
по  углам  черные  тени.  Шелковые  покрывала  были  разбросаны  по  полу.
Мраморная скамья была опрокинута, а комната пуста.
     Болезненная слабость  охватила  Амальрика,  и  он  пошатнулся.  Слабо
освещенная комната закачалась у него  перед  глазами.  Затем  все  чувства
смыла волна безумной  ярости.  Красная  Башня!  Туда  тварь  отнесет  свою
жертву!
     Он бросился обратно через двор, на улицу, и помчался к башне, которая
светилась нечистым светом под звездами. Улицы не были прямыми.  Он  срезал
углы, пробегая сквозь темные здания и дворы, где высокая трава  колыхалась
под ночным ветерком.
     Перед ним была группа руин,  окружающих  кроваво-красную  башню.  Они
подверглись большему разрушению,  чем  остальная  часть  города.  Очевидно
было, что здесь никто не живет. Красная башня вздымалась среди этой  массы
накренившихся каменных стен, проваленных крыш,  обрушившихся  шпилей,  как
ядовитый красный цветок, выросший на развалинах покойницкой.
     Чтобы добраться до башни, ему придется пересечь  руины.  Амальрик  не
раздумывая шагнул к темному силуэту, нашаривая дверь. Вскоре он  обнаружил
дверь и вошел, держа меч острием перед собой. Его  взору  предстала  такая
картина, которую можно увидеть только в фантастическом сне.
     Вперед уходил длинный коридор, освещенный  слабым  нечистым  сиянием.
Его черные стены были завешены странными,  вызывающими  дрожь  гобеленами.
Далеко в глубине коридора Амальрик  увидел  удаляющуюся  фигуру  -  белую,
нагую, сутулую, которая шаркающей походкой тащилась по коридору, волоча за
собой что-то, при виде чего он весь  покрылся  холодным  потом  от  ужаса.
Затем видение исчезло из вида, а вместе с  ним  исчезло  жуткое  свечение.
Амальрик стоял в темноте и тишине, ничего не видя и не слыша.  Он  не  мог
думать ни о чем,  кроме  сутулой  фигуры,  которая  волочила  по  длинному
черному коридору искалеченное человеческое тело.
     Когда он направился вперед, ощупью нашаривая дорогу, ему на ум пришло
смутное воспоминание. Ему вспомнилась страшная сказка, которую он слышал у
гаснущего костра в сделанной в  виде  черепа  дьявольской  хижине  черного
колдуна - история о боге, который живет  в  кроваво-красном  доме  посреди
развалин города, и во славу которого существуют темные культы в джунглях и
по  берегам  угрюмых,  сумеречных  рек.  И  знания   этих   культов   тоже
зашевелились в его мозгу - заклинания, которые нашептывались  ему  на  ухо
дрожащим голосом, полным благоговейного страха в час, когда ночь  затихла,
львы перестали рычать близ реки, и даже ветви пальм перестали шуршать.
     "Оллам-онга", - шептал  темный  ветер  в  коридоре.  "Оллам-онга",  -
шептала пыль под его ногами. Он шел осторожно, крадучись, ничего  не  видя
перед собой. Тело его было покрыто холодным потом, а меч  дрожал  в  руке.
Амальрик крался по дому бога, и страх прочно держал его в своей  костлявой
лапе. "Дом бога" - весь ужас этих слов наполнял  его  мысли.  Все  древние
страхи, и страхи, которые были древнее древности, которые были раньше, чем
возникла  первобытная  расовая  память,   терзали   его;   нечеловеческий,
вселенский ужас заставлял его  ноги  подгибаться  от  слабости.  Осознание
того, что он человек, а человек слаб, каменной глыбой легло на  Амальрика,
который шел по темному дому, дому бога.
     Вокруг него появилось мерцание - такое  слабое,  что  оно  было  едва
различимо. Амальрик понял, что приближается к  башне.  Вскоре  он  нащупал
дверь в виде арки, прошел  через  нее  и  споткнулся  о  ступени  странной
высоты. Он поднимался по ним все выше, и, по мере того, как он поднимался,
в нем росла могучей волной та слепая ярость, которая есть последняя защита
человечества против дьявольского, против всех враждебных сил вселенной. Он
забыл свой страх. Его сжигало ужасное нетерпение. Амальрик взбирался  выше
и выше в плотной, пропитанной злом  тьме,  пока  не  оказался  в  комнате,
освещенной сверхъестественным золотым сиянием.
     В дальнем конце комнаты короткий пролет лестницы с широкими ступенями
вел вверх к какому-то возвышению или платформе, на котором стояли каменные
предметы  утвари.  Искалеченные  останки  жертвы  были   распростерты   на
возвышении. Изувеченная рука свисала на ступени.  Мраморные  ступени  были
забрызганы кровью. Брызги крови образовали узор, какой образуют сталактиты
вокруг горячего источника. Большая часть пятен  были  старыми,  высохшими,
бурого цвета, но несколько были еще красными, влажными и блестящими.
     Перед Амальриком  у  подножия  ступени  стояла  белая  нагая  фигура.
Амальрик остановился. Язык его прилип к  небу.  Существо,  которое  стояло
перед ним, скрестив могучие руки на алебастрово-белой груди, было во  всем
подобно человеку. Однако глаза его были шарами сверкающего огня. Странно и
жутко смотрелись они в человеческом черепе. В этих  глаза  Амальрик  узрел
холодное пламя адских костров и ужасные тени.
     Затем  белая  нагая  человеческая  фигура  начала  менять  очертания,
расплываться. Сделав невероятное усилие, аквилонец сбросил оковы  молчания
и произнес тайное  и  страшное  заклинание.  Когда  жуткие  слова  разбили
тишину, белый гигант застыл на месте. Его очертания снова стали четкими  и
неизменными на фоне золотого сияния.
     - Теперь нападай, будь ты проклят! - истерически крикнул Амальрик.  -
Я привязал тебя к человеческому  облику!  Черный  колдун  говорил  правду.
Слово, которое он мне сказал - могучее заклятие! Нападай, Оллам-онга! Пока
ты не сломишь заклятие, пожрав мое сердце, ты всего лишь человек, как я!
     С ревом, подобным завыванию черного ветра, тварь бросилась  на  него.
Амальрик отпрыгнул в сторону, избежав хватки  рук,  которые  были  сильнее
урагана. Только один когтистый палец зацепил его за тунику и содрал с него
одежду, как гнилую тряпку. Но Амальрик,  который  от  ужаса  происходящего
приобрел нечеловеческую быстроту движений, мгновенно развернулся и  вонзил
меч в спину чудовища, так что острие вышло на фут из широкой груди.
     Дьявольский вой агонии потряс башню. Тварь обернулась и бросилась  на
Амальрика, но юноша отпрыгнул и бросился вверх по ступеням. На  возвышении
он обернулся, схватил мраморную скамью и бросил ее на ужас,  поднимающийся
за ним. Массивная скамья ударила дьявола прямо  в  лицо,  и  он  покатился
вниз. Он поднялся - ужасное зрелище, кровь текла  рекой  -  и  вновь  стал
взбираться по ступеням. Амальрик  в  отчаянии  поднял  тяжелую  нефритовую
скамью, застонав от натуги, и бросил ее в чудовище.
     От страшного удара Оллам-онга рухнул обратно вниз по лестнице и  упал
на мраморные плиты, облитые его кровью.  Последним  отчаянным  усилием  он
приподнялся  на  руках.  Глаза  его  светились.  Запрокинув  окровавленную
голову, чудовище издало жуткий вопль.
     Амальрик задрожал и отпрянул. Страшный  крик  был  услышан;  на  него
ответили.  Откуда-то  из  воздуха  над  башней   слабым   эхом   донеслись
дьявольские вопли. Искалеченная белая фигура упала на окровавленный пол  и
замерла. Амальрик понял, что один из богов Куша перестал  существовать.  С
этой мыслью пришел слепой, необъяснимый ужас.
     В тумане страха Амальрик бросился вниз по ступеням,  отшатнувшись  от
твари, которая пялилась на него мертвыми глазами. Казалось, ночь вопит ему
вслед,  потрясенная  святотатством.   Рассудок   Амальрика,   только   что
торжествовавший победу, поддался волне вселенского страха.
     Оказавшись  на   верхней   площадке   лестницы,   Амальрик   внезапно
остановился. Снизу, из темноты, к нему устремилась Лисса, протягивая руки.
Ее глаза были озерами ужаса.
     - Амальрик!
     Крик ее был воплем отчаяния. Амальрик сжал ее в объятиях.
     - Я увидела это, - прошептала  девушка.  -  Оно  тащило  мертвеца  по
коридору. Я закричала и убежала. Когда я вернулась, я услышала твой крик и
поняла, что ты ушел искать меня в Красной Башне...
     - И ты пришла разделить мою судьбу.
     Он с трудом выговаривал слова.
     Лисса попыталась рассмотреть, что там, позади него.  Она  дрожала  от
волнения. Амальрик закрыл ей глаза ладонью и повернул ее обратно. Лучше ей
не видеть того, что лежит на залитом кровью полу. Амальрик подхватил  свою
тунику, но не посмел прикоснуться к мечу. Он  наполовину  вел,  наполовину
нес Лиссу вниз по лестнице. Взгляд, брошенный через плечо, сказал ему, что
нагая белая фигура больше не  лежит  среди  обломков  мрамора.  Заклинание
привязало Оллам-онга к человеческому облику в жизни, но не  в  смерти.  На
мгновение Амальрик ослеп. Затем в страшной спешке он заторопил Лиссу  вниз
по лестнице и через темные руины.
     Он не сбавлял шага, пока они не добрались до улицы, где ждали верблюд
и лошадь, прижавшись друг к другу.  Амальрик  быстро  посадил  девушку  на
верблюда и вскочил на лошадь. Взяв повод верблюда, он направился  прямиком
к пролому в стене. Через несколько минут он  облегченно  вздохнул.  Воздух
пустыни охладил его кровь - воздух,  свободный  от  запахов  запустения  и
древности.
     С луки его седла свисал небольшой мех с водой. У них не было  еды,  а
его меч остался в Красной Башне. Они были лицом к  лицу  с  пустыней,  без
оружия и пищи. Но эта опасность казалась не такой  страшной,  как  ужас  в
городе, который они оставили за собой.
     Они ехали молча. Амальрик держал направление на юг. Где-то  там  была
яма с водой. Уже светало. Они поднимались на  песчаный  холм,  и  Амальрик
оглянулся назад, на Гэзел, нереальный в розовом свете. Он застыл, а  Лисса
вскрикнула. Из пролома в стене выехали семь  всадников.  Их  скакуны  были
черными, и сами всадники с ног до головы закутаны в черное.
     В Гэзеле не было лошадей. Ужас охватил  Амальрика.  Он  повернулся  и
погнал их животных вперед.
     Солнце стало красным, затем  золотым,  а  затем  превратилось  в  шар
белого яростного огня. Беглецы двигались вперед и вперед,  едва  живые  от
жары и усталости, полуослепшие от немилосердного сияния солнца.  Время  от
времени они смачивали губы водой.  А  позади  них  на  том  же  расстоянии
двигались семь черных пятен.
     Вечерело. Солнце стало красным и покатилось за край пустыни. Холодная
рука сжала сердце Амальрика. Всадники приближались.
     Близилась ночь, и близились черные всадники. Амальрик глянул на Лиссу
и застонал. Его лошадь споткнулась и упала. Солнце зашло; луну  неожиданно
закрыла тень в форме летучей мыши.  В  кромешной  тьме  звезды  засверкали
красным. Амальрик услышал позади шорох,  который  становился  все  громче,
словно шум приближающейся бури. Черный отряд двигался к ним сквозь ночь, в
которой мерцали искры жуткого света.
     - Скачи, Лисса! - отчаянно крикнул он. - Беги, спасайся! Им нужен я!
     Вместо ответа она соскользнула с верблюда и обвила Амальрика руками.
     - Я умру вместе с тобой!
     Семь черных фигур вырисовались на фоне звезд. Они неслись, как ветер.
Из-под копыт вылетали шары дьявольского огня; стучали костяные челюсти.
     Внезапно случилось неожиданное. Позади Амальрика из темноты вынырнула
лошадь:  смутная   тень   в   сверхъестественной   тьме.   Раздался   звук
столкновения, когда неизвестный всадник ринулся на  преследователей.  Дико
заржала лошадь,  и  мощный  голос  громогласно  взревел  на  чужом  языке.
Откуда-то из ночной тьмы ответил хор голосов.
     Происходили  какие-то  бурные  действия.  Стучали   копыта   лошадей;
раздались страшные удары; чей-то зычный голос  проревел  проклятие.  Затем
внезапно показалась луна и осветила фантастическую сцену.
     Человек верхом  на  гигантской  лошади  поворачивался  из  стороны  в
сторону, нанося удары мечом, вроде бы по воздуху. С другой стороны хлынула
орда всадников. Их кривые сабли блестели в лунном свете. Семь черных фигур
исчезли за  холмом.  Их  плащи  развевались,  как  крылья  летучих  мышей.
Амальрика окружила толпа дикарей, которые попрыгали с лошадей и кинулись к
нему. Ему связали руки; свирепые лица с ястребиными чертами уставились  на
него. Лисса закричала.
     Но тут напавшие на  него  люди  были  разбросаны  направо  и  налево.
Человек на огромной лошади проехал сквозь толпу. Он наклонился, не  слезая
с седла, и всмотрелся в лицо Амальрика.
     - Черт возьми! - взревел всадник. - Амальрик из Аквилонии!
     - Конан! - вскричал ошеломленный Амальрик. - Конан! Ты жив!
     - Похоже, живее тебя, - ответил тот. -  Клянусь  Кромом,  парень,  ты
выглядишь так, как будто все дьяволы этой  пустыни  всю  ночь  гнались  за
тобой по пятам. Что это за твари  тебя  преследовали?  Я  объезжал  вокруг
лагерь, который разбили мои ребята, чтобы убедиться, что нигде  поблизости
не скрываются враги. Вдруг луну задуло, как свечку, и я услышал звуки боя.
Я поскакал на звук и, клянусь Мэйчи, я влетел в гущу этих дьяволов прежде,
чем успел разобраться, что происходит. В руке у меня был  меч,  и  я  стал
рубить направо и налево. Кром! Их глаза светились в темноте, как огонь!  Я
видел, как мой клинок рубит их, но когда луна вышла, они  умчались  словно
дуновение ветра. Кто это были, люди или дьяволы?
     - Демоны, посланные из Ада, -  вздрогнул  Амальрик.  -  Не  спрашивай
меня. Есть вещи, о которых не должно говорить.
     Конан  не  стал  дальше  расспрашивать  его.  Впрочем,  у  него  были
основания поверить Амальрику на слово. Он  верил  в  существование  ночных
демонов, привидений, домовых и карликов.
     - Ты, конечно, нашел красотку даже в пустыне, -  заметил  он,  бросив
взгляд на Лиссу. Девушка подобралась к Амальрику и держалась рядом с  ним,
испуганно глядя на дикие фигуры, окружавшие их.
     - Вина! - взревел Конан. - Принесите сюда фляги!  Ну!  -  Он  схватил
протянутую ему кожаную флягу и сунул ее Амальрику. - Дай глоток девушку  и
сам выпей, - посоветовал он. - Потом мы посадим вас на коней и  отвезем  в
лагерь. Вам нужны пища, вода и отдых. Это яснее ясного.
     Привели богато убранную лошадь. Амальрику помогли взобраться в седло,
передали ему девушку,  и  они  направились  на  юг,  окруженные  жилистыми
темнокожими всадниками, одетыми в пестрые красочные лохмотья. У многих  на
лице были куски ткани, которые закрывали их лица ниже глаз.
     - Кто он? - шепнула Лисса, обняв возлюбленного за шею. Она сидела  на
седле впереди него, и он придерживал ее.
     - Конан Киммериец, - пробормотал Амальрик. - Это с ним я странствовал
по пустыне после того, как армия наемников была разбита.  А  с  ним  -  те
люди, которые тогда сбили его с  лошади.  Я  оставил  его  лежать  под  их
копьями, потому что он казался мертвым. Теперь мы встречаем его, и что? Он
командует этими людьми и видно, что они его уважают.
     - Он - страшный человек, - прошептала девушка.
     Амальрик улыбнулся.
     - Ты до сих пор никогда не видела белокожего  варвара.  Он  скиталец,
искатель приключений, наемник, убивающий направо и налево - но у него есть
его собственный кодекс чести. Не думаю, что нам нужно чего-либо бояться  с
его стороны.
     В глубине души Амальрик не был в этом так уверен. Можно было  счесть,
что  он  предал  дружбу  Конана,  когда   ускакал   в   пустыню,   оставив
бесчувственного киммерийца лежать на песке. Но он не знал, что Конан  жив.
Амальрика одолевали сомнения. Киммериец был отчаянно предан товарищам,  но
его дикая натура не видела ничего худого в том, чтобы  со  всем  остальным
миром  обходиться  так,  как  ему  заблагорассудится.  Его   средством   к
существованию был меч. Амальрик подавил дрожь при мысли о том,  что  может
случиться, если Конан пожелает Лиссу.
     Позднее,  поев  и  напившись  воды  в  лагере  темнокожих  всадников,
Амальрик  уселся  у  небольшого  костра  перед  палаткой  Конана.   Лисса,
закутанная в шелковый плащ,  задремала,  положив  голову  ему  на  колени.
Напротив него пламя костра играло на лице Конана, устраивая чехарду  света
и теней.
     - Кто эти люди? - спросил юный аквилонец.
     - Всадники Томбалку, - ответил киммериец.
     - Томбалку! - воскликнул Амальрик. - Значит, это не миф!
     - Отнюдь, - ответил Конан. - Когда проклятая лошадь пала подо мной, я
ударился так, что потерял сознание. Когда я пришел в себя,  то  обнаружил,
что эти дьяволы связали меня по рукам и ногам. Это  меня  разозлило,  и  я
начал рвать веревки. Но они обвязывали меня с такой же скоростью, с  какой
я рвал веревки, так что мне никак не удавалось высвободить руку. Однако им
показалась удивительной моя сила...
     Амальрик, ничего не говоря, уставился на Конана. Варвар  был  так  же
высок и широк в плечах, как Тилутан, но у него не было лишнего веса, как у
чернокожего. Он смог бы свернуть гханату шею голыми руками.
     - Они  решили  отвезти  меня  к  себе  в  город  вместо  того,  чтобы
прикончить на месте, - продолжал Конан. - Они  сочли,  что  человек  вроде
меня, если его  пытать  и  мучить,  будет  умирать  долго  и  доставит  им
развлечение. Ну, они привязали меня к лошади без седла, и мы направились в
Томбалку.
     В Томбалку два короля. Они притащили меня показать им. Один из них  -
тощий темнокожий дьявол по имени Зехбе, второй -  огромный  толстый  негр,
который дремал на своем троне из слоновых  бивней.  Зехбе  спросил  жреца,
которого звали Даура, как поступить со мной. Даура бросил кости, сделанные
из овечьих костей, и сказал, что с меня надо  содрать  живьем  кожу  перед
алтарем  Джхила.  Все   разразились   радостными   воплями   и   разбудили
короля-негра.
     Я плюнул на Дауру, осыпал его проклятиями, и королей тоже.  Я  сказал
им, что, если они собрались освежевать меня, то пусть хотя  бы  дадут  мне
бурдюк хорошего вина. Я обругал их трусами, ворами и сыновьями шлюх.
     При этих словах черный король поднялся,  сел  и  уставился  на  меня.
Потом встал и завопил: "Амра!" Тут я узнал его. Это был  Сакумбе,  суба  с
Черного Берега, толстый искатель приключений, которого я знал  в  те  дни,
когда был пиратом в этих краях. Тогда он торговал слоновой костью, золотым
песком и рабами, и способен  был  облапошить  самого  дьявола.  Ну,  когда
старый пройдоха меня узнал,  он  слез  с  трона,  радостно  обнял  меня  и
собственноручно снял с меня веревки. Потом он объявил во всеуслышание, что
я Амра, Лев, и его друг, и чтобы никто не вздумал причинить мне вреда.
     Была большая перебранка, потому что Зехбе и Даура хотели получить мою
шкуру. Но Сакумбе позвал своего  колдуна,  которого  звали  Аския,  и  тот
появился - весь  увешанный  перьями,  колокольчиками  и  змеиными  кожами.
Колдун с Черного Берега. Если у Дьявола когда-нибудь был сын, то это он.
     Аския попрыгал, наговорил заклинаний и  заявил,  что  Сакумбе  избран
Аджужо Темным, и тот говорит его устами. Чернокожие Томбалку завопили  все
как один, и Зехбе пошел на попятную.
     Чернокожие в Томбалку имеют большую власть. Несколько столетий  назад
афаки, шемитская  раса,  пришла  на  юг  пустыни  и  основала  королевство
Томбалку. Они смешались с неграми,  жившими  в  пустыне,  и  в  результате
получилась темнокожая раса с прямыми волосами, которая до сих  пор  скорее
белая, чем черная. Они представляют собой господствующую касту в Томбалку.
Но их меньшинство, и чернокожий король  всегда  сидит  на  троне  рядом  с
правителем-афаки.
     Афаки победили кочевников юго-запада пустыни и  негритянские  племена
степей, лежащих южнее. Большинство из людей в этом лагере,  например,  это
тибу. В них смешалась кровь стигийцев  и  негров.  Остальные  -  бигхарма,
минданга и борни.
     Ну вот, Сакумбе, при помощи Аскии  -  настоящий  правитель  Томбалку.
Афаки поклоняются Джхилу, но чернокожие почитают Аджужо Темного и его род.
Аския пришел в Томбалку  вместе  с  Сакумбе  и  возобновил  культ  Аджужо,
который угасал из-за усилий жрецов афаки. Сам Аския почитает также  других
богов, невесть каких отвратительных. Он  владеет  черной  магией,  которая
сильнее  колдовства  афаки.  Чернокожие  считают  его  пророком,  которого
послали темные боги. Сакумбе и Аския набирают все большую силу, а Зехбе  и
Даура постепенно сдают позиции.
     Поскольку я друг Сакумбе, и Аския поддержал меня, чернокожие  приняли
меня, как родного. Сакумбе отравил Кордофо, генерала  всадников,  и  отдал
мне его место. Чернокожие были в восторге, афаки в ужасе.
     Тебе понравится Томбалку! Королевство, словно  специально  созданное,
чтобы его грабили такие, как мы с тобой. Полдюжины сильных  клик,  которые
строят заговоры и интриги одна  против  другой.  Постоянные  беспорядки  в
тавернах и на улицах, тайные убийства, пытки  и  казни.  В  Томбалку  есть
женщины, золото, вино - все, что  нужно  наемнику!  Я  в  милости  и  имею
власть. Клянусь Кромом, Амальрик, ты не мог выбрать лучшего времени, чтобы
появиться! Ну, в чем дело? Похоже, тебя не так  привлекает  все  это,  как
привлекало раньше.
     -  Прошу  меня  простить,  Конан,  -  сказал  Амальрик.  -  Я   очень
заинтересован, но чересчур устал и хочу спать.
     На самом деле аквилонец думал не о  женщинах,  золоте  и  вине,  а  о
девушке, что спала у него на коленях. Ему не доставляло радости везти ее в
такой вертеп крови и интриг, как  описал  Конан.  С  Амальриком  произошла
перемена, в которой он почти не отдавал себе отчета. Он осторожно сказал:
     - Ты сегодня спас нам жизни, за что я вечно буду тебе благодарен.  Но
я, честно говоря, не заслуживаю твоей щедрости. Ведь  я  ускакал  прочь  и
оставил тебя в руках афаки. Правда, я считал тебя мертвым, но...
     Конан запрокинул  голову  и  рассмеялся  громовым  смехом.  Затем  он
хлопнул юношу по спине с такой силой, что тот чуть не растянулся на земле.
     - Забудь это! Я действительно должен был быть мертв,  а  если  бы  ты
попытался спасти меня, они бы проткнули тебя копьем, как лягушку. Поедем с
нами в Томбалку. От тебя может быть польза!  Ты  ведь  командовал  отрядом
всадников у Запайо, верно?
     - Ну да.
     - Отлично. Мне нужен адъютант, который бы  помогал  тренировать  моих
ребят. Они дерутся как черти, но без всякого порядка, каждый за себя. Мы с
тобой сможем сделать из них настоящих солдат. Эй вы, еще вина!  -  взревел
он.



                                    3

     Они подъезжали к  столице  Томбалку  на  третий  день  после  встречи
Амальрика с Конаном. Амальрик ехал во главе колонны  рядом  с  Конаном,  а
рядом с ним на кобыле следовала Лисса. Позади них все остальные вытянулись
в двойную линию. Ветер развевал просторные белые одежды;  звякала  упряжь;
скрипели кожаные седла;  заходящее  солнце  сверкало  красным  на  остриях
копий. Большинство всадников были тибу, но в отряде  были  также  всадники
происхождением из меньших пустынных племен.
     Все они кроме  своего  языка  говорили  еще  на  упрощенном  диалекте
шемитского, который служил общим языком  темнокожему  народу  от  Куша  до
Зимбабве и от Стигии до полумифического черного королевства атлайан далеко
на  юге.  Много  веков  назад  шемитские  торговцы  во  всех  направлениях
простегали эту обширную область строчками своих торговых путей и вместе  с
товарами принесли сюда свой  язык.  Амальрик  достаточно  знал  шемитский,
чтобы общаться с этими свирепыми воинами сухих земель.
     Когда солнце огромной каплей крови  скатилось  за  горизонт,  впереди
показался свет. Перед всадниками  местность  сначала  понижалась,  образуя
пологий склон, затем повышалась. На  возвышении  располагался  город.  Его
низкие здания были сделаны из серовато-коричневых глиняных  кирпичей,  так
что первое впечатление Амальрика было как  от  природного  образования  из
земли и камней - беспорядочная груда валунов, овраги, лощины - все  вместе
мало похоже на город.
     У подножия возвышенности поднималась  прочная  кирпичная  стена,  над
которой  были  видны  верхние  части  домов.  Свет   горел   на   открытом
пространстве в центре города. Оттуда же доносился приглушенный расстоянием
рев.
     -  Томбалку,  -  кратко  сказал  Конан,  затем  наклонил   голову   и
прислушался. - Кром! Что-то происходит. Нам лучше поторопиться.
     Он пришпорил лошадь. Отряд вслед за ним скатился по склону.
     Томбалку располагался на низком холме  в  форме  клина  среди  широко
раскинувшихся рощ пальм и колючих мимоз. С холма была видна лениво текущая
река,  которая  отражала  глубокую  синеву  вечернего   неба.   За   рекой
простиралась поросшая травой саванна.
     - Что это за река? - спросил Амальрик.
     - Джелуба, - ответил Конан. - Она течет отсюда на  восток.  Некоторые
говорят, что она течет  по  землям  Дарфара  и  Кешана  и  соединяется  со
Стиксом; другие - что она поворачивает на юг и впадает  в  Заркхебу.  Быть
может, когда-нибудь я отправлюсь вдоль по ее  течению  и  посмотрю  своими
глазами.
     Массивные деревянные  ворота  были  открыты,  пока  отряд  не  въехал
внутрь. По узким, кривым улицам  города  двигались  фигуры,  закутанные  в
белое. Всадники, скачущие  позади  троих  белых,  выкрикивали  приветствия
знакомым и на ходу хвастались своими успехами.
     Повернувшись в седле, Конан резким  тоном  отдал  приказ  темнокожему
воину, чтобы тот вел отряд в казармы. Сам киммериец, за которым  следовали
Амальрик и Лисса, направился к центральной площади.
     Томбалку просыпался от полуденной дремы. Повсюду закутанные  в  белое
темнокожие фигуры тащились по сыпучему песку улиц.  Амальрик  был  поражен
неожиданными размерами этой пустынной метрополии и дикой смесью варварства
и цивилизованности, которая была заметна повсюду. В обширных дворах храмов
на расстоянии нескольких ярдов друг  от  друга  разрисованные  красками  и
украшенные перьями знахари подпрыгивали  и  раскидывали  священные  кости,
сумрачные  жрецы  повествовали  мифы  своей  расы,  а  сумрачные  философы
обсуждали природу человека и богов.
     По мере того, как три всадника приближались  к  центральной  площади,
они встречали все больше жителей города, которые торопились туда же. Улицы
ближе к площади были забиты  народом,  и  Конан  зычным  голосом  расчищал
дорогу для лошадей.
     Они спешились  на  краю  площади,  и  Конан  бросил  поводья  первому
попавшемуся человеку из толпы. Киммериец стал проталкиваться к  тронам  на
противоположной стороне площади. Лисса повисла на руке Амальрика,  который
протискивался сквозь толпу вслед за Конаном.
     Перед троном подразделение  чернокожих  копьеносцев  оцепило  большой
квадрат,  отгородив  пустую  площадку.  Свет  костров,  горящих  по  углам
квадрата, высвечивал большие овальные щиты  воинов,  обтянутые  слоновьими
шкурами, страусовые перья и львиные гривы их головных уборов. Белки глаз и
зубы воинов сверкали белизной на фоне блестящих черных лиц.
     В центре пустого квадрата был столб, а к столбу был привязан человек.
Этот человек, на котором была только набедренная повязка, был  коренастым,
мускулистым, темнокожим,  с  тяжелыми  чертами  лица.  Он  напрягал  тело,
пытаясь порвать веревки. Перед ним плясала  тощая  фантастическая  фигура.
Этот второй был чернокожим, но тело его  почти  целиком  было  разрисовано
красками. Его бритая голова была раскрашена так, чтобы походить на  череп.
Надетые на нем перья и обезьяньи шкуры  болтались  при  прыжках  в  разные
стороны. Он танцевал перед маленьким треножником, под которым горел  огонь
и от которого поднималась вверх тонкая струйка цветного дыма.
     Позади столба, за одной из сторон пустого  квадрата  возвышались  два
трона из оштукатуренного и разрисованного  кирпича,  украшенные  кусочками
цветного стекла, с подлокотниками, сделанными из цельных слоновьих бивней.
Оба трона стояли на одном возвышении, к которому вели несколько  ступеней.
На правом, с точки зрения Амальрика,  троне  развалился  огромный  толстый
негр. Он был одет в длинную белую робу. На голове у него был  замысловатый
головной убор, в который входили в числе прочего львиный череп и несколько
страусовых перьев.
     Второй трон был пуст. Тот, кто должен был его занимать, стоял рядом с
первым троном. Это был худой  темнокожий  человек  с  ястребиными  чертами
лица. Он был одет в такое же белое одеяние, но на  голове  у  него  вместо
головного убора из перьев и костей  был  украшенный  драгоценными  камнями
тюрбан. Он что-то кричал негру, размахивая кулаками. Группа  стражников  у
трона, неловко переминаясь с ноги на  ногу,  наблюдала,  как  ссорятся  их
короли. Когда Амальрик, следуя за Конаном, подошел поближе,  он  расслышал
слова худого человека:
     - Ты лжешь! Аския сам послал этих змей,  чтобы  иметь  предлог  убить
Дауру! Если ты не прекратишь этот фарс,  будет  война!  Мы  перебьем  вас,
черные захватчики, одного за другим! - его  голос  поднялся  до  крика.  -
Делай,  как   я   сказал!   Останови   Аскию,   иначе,   клянусь   Джхилом
Безжалостным...
     Он потянулся за  ятаганом.  Стражники  вокруг  трона  подняли  копья.
Толстый негр только рассмеялся в лицо разъяренному второму королю.
     Конан, протолкавшись через линию копьеносцев,  взбежал  по  кирпичным
ступеням на тронное возвышение и бросился между двумя монархами.
     - Лучше убери руку с оружия, Зехбе, - проворчал  он  и  повернулся  к
другому. - Что происходит, Сакумбе?
     Чернокожий король хихикнул.
     - Даура решил избавиться от меня, послав кучу  змей.  Ффу!  Виперы  в
моей постели, гадюки в одеждах, мамбы падают с потолка. Три  моих  женщины
умерли от их укусов, не считая нескольких рабов  и  слуг.  Аския  узнал  у
богов, что это дело рук Дауры, и мои люди застигли его врасплох  в  разгар
колдовства. Смотри туда, генерал Конан. Аския только что зарезал козу. Его
демоны вот-вот будут здесь.
     Проследив взгляд Конана, Амальрик посмотрел на пустую площадку. Перед
столбом, к которому была  привязана  жертва,  истекала  кровью  зарезанная
коза. Аския  приближался  к  высшей  точке  своих  заклинаний.  Его  голос
сорвался в визг. Он скакал,  как  безумный,  разбрасывая  свои  колдовские
кости. Дым, курящийся  из  треножника,  стал  гуще,  заклубился  и  засиял
призрачным свечением.
     Тем временем наступила ночь. Звезды ярко сияли в чистом  воздухе  над
пустыней. Теперь же  они  стали  тускло-красными;  словно  кровавая  вуаль
закрыла  лик  восходящей  луны.  Пламя  костров  стало  ниже  и  сделалось
багровым.  Вдруг  с  неба  донеслись  хриплые  звуки  слов,  сказанных  на
нечеловеческом языке. Раздался звук, похожий на хлопанье кожистых крыльев.
     Аския выпрямился и стоял неподвижно, с распростертыми руками, откинув
назад увенчанную перьями голову, и продолжал читать длинное заклинание  из
незнакомых слов. Волосы Амальрика встали дыбом, ибо в потоке бессмысленных
слогов он уловил трижды повторенное имя "Оллам-онга".
     Внезапно Даура закричал так  громко,  что  перекрыл  голос  Аскии.  В
мерцающем свете костров, с которым мешалось жуткое свечение, исходящее  от
треножника и искажающее картину, Амальрик не был в точности уверен, что он
видел. Похоже, что-то происходило с Даурой. Он кричал и вырывался.
     Вокруг основания столба, к которому был привязан колдун, появилась  и
растекалась все шире лужа крови. Чудовищные раны покрыли тело Дауры,  хотя
совершенно не было видно, что или кто их причиняет. Его  крики  перешли  в
слабое всхлипывание и затихли,  хотя  тело  его  продолжало  дергаться  на
веревках, словно кто-то невидимый терзал  его.  В  темной  массе,  которая
недавно была человеком, блеснуло что-то белое, затем еще и еще. Амальрик в
неописуемом ужасе понял, что это обнажаются кости...
     К луне вернулось  ее  серебристое  сияние.  Звезды  снова  засверкали
драгоценными камнями. Пламя костров по углам площадки взметнулось  кверху.
Яркий свет озарил скелет, все еще привязанный к  столбу,  вокруг  которого
расплылась  лужа  крови.  Король  Сакумбе  произнес  глубоким   мелодичным
голосом:
     - Ну вот, с негодяем Даурой покончено. Что касается Зехбе...  Клянусь
носом Аджужо, где этот мерзавец?
     Зехбе исчез, пока все  взоры  были  прикованы  к  разыгрывавшейся  на
площади драме.
     - Конан, - сказал Сакумбе, - вызови-ка  войска.  Не  думаю,  что  мой
братец-король не захочет поучаствовать в событиях этой ночи.
     Конан вытащил вперед Амальрика.
     - Король Сакумбе, это аквилонец Амальрик, мой товарищ  по  армии.  Он
мне нужен как адъютант. Амальрик, тебе и твоей девушке  лучше  остаться  с
королем, потому что ты не знаешь города, и тебя только  понапрасну  убьют,
если ты попытаешься участвовать в предстоящем сражении.
     - Рад встретиться с другом могучего Амры, - сказал Сакумбе. -  Запиши
его на довольствие, Конан, и...  Деркето!  Негодяй  не  терял  ни  минуты.
Смотри!
     На противоположной стороне площади возник шум. Конан одним гигантским
прыжком  соскочил  с  тронного  помоста  и  принялся  выкрикивать  приказы
командирам подразделений чернокожих  воинов.  Связные  побежали  выполнять
поручения. Где-то начали гулко и глухо бить барабаны.
     На  другой  стороне  площади  появился  отряд  закутанных   в   белое
всадников. Они потрясали копьями  и  размахивали  ятаганами,  наступая  на
толпу чернокожих. Линии черных копьеносцев, прежде чем быть уничтоженными,
сбились в бесформенные  кучи.  Один  за  другим  они  падали  под  ударами
сверкающей  стали.  Телохранители   короля   Сакумбе   сгрудились   вокруг
возвышения с двумя тронами, один из  которых  был  пуст,  а  второй  занят
массивной тушей Сакумбе.
     Лисса, дрожа, вцепилась в руку Амальрика.
     - Кто с кем бьется? - прошептала она.
     - Вон те, надо полагать, афаки  Зехбе,  -  ответил  Амальрик.  -  Они
собираются убить черного короля и сделать Зехбе единственным правителем.
     - Они не прорвутся к  трону?  -  спросила  она,  указывая  на  отряд,
пробивающий себе дорогу через площадь.
     Амальрик пожал плечами и бросил взгляд на Сакумбе. Чернокожий король,
как ни в чем ни бывало, сидел  развалясь  на  троне.  Он  поднес  к  губам
золотую чашу и хлебнул вина. Кивнув Амальрику, он протянул  ему  такую  же
чашу.
     - Ты, должно быть, хочешь пить, белый  человек.  Ты  проделал  долгий
путь и не успел ни отдохнуть, ни освежиться, - сказал он. - Выпей вина!
     Амальрик поделился вином с Лиссой. На противоположной стороне площади
ржание лошадей, лязг оружия и крики раненых смешивались в дьявольский шум.
Повысив голос, чтобы его расслышали, Амальрик сказал:
     - Ваше Величество, вы совершенно не выказываете тревоги. Вы или очень
храбрый человек, или... - Амальрик прикусил язык и не закончил фразу.
     - Или очень глупый, ты хочешь сказать? - мелодично рассмеялся король.
- Нет. Я всего лишь трезво смотрю на вещи. Я слишком толст, чтобы обогнать
быстроногого пешего воина, а тем более всадника. Значит,  если  я  побегу,
мои люди закричат, что все потеряно и  бросятся  бежать,  а  меня  схватят
преследователи. Тогда как если  я  останусь  здесь,  есть  неплохой  шанс,
что... Ага, вот они!
     На площади появилось еще некоторое количество чернокожих солдат.  Они
вступили в сражение. Конница афаки стала проигрывать.  Лошади,  пронзенные
копьями, дико ржали и падали, придавливая всадников. Сильные  черные  руки
стаскивали всадников с лошадей.  Дротики  выбивали  их  из  седел.  Вскоре
хрипло затрубили трубы; оставшиеся в  живых  афаки  развернули  лошадей  и
галопом ускакали с площади. Шум постепенно затихал.
     Настала тишина, если не считать стонов раненых, которые во  множестве
лежали на вымощенной  плитами  площади.  Чернокожие  женщины  выбежали  из
боковых улиц искать своих мужей среди павших - унести их домой, если живы,
или оплакать, если мертвы.
     Сакумбе спокойно сидел на троне и пил вино, пока не появился Конан  с
окровавленным мечом в  руке  во  главе  отряда  чернокожих  офицеров.  Они
пересекли площадь и приблизились к тронному возвышению.
     - Зехбе и большая часть его афаки  бежали,  -  сказал  Конан.  -  Мне
пришлось расколоть пару черепов твоим ребятам, чтобы не дать  им  вырезать
всех женщин и детей афаки. Они нам еще могут понадобиться как заложники.
     - Отлично, - сказал Сакумбе. - Выпей вина.
     - Хорошая идея, - сказал Конан и  принялся  пить  большими  глотками.
Затем он перевел взгляд на пустой трон  рядом  с  Сакумбе.  Черный  король
проследил его взгляд и ухмыльнулся.
     - Ну? - сказал Конан. - Так как? Пустишь меня сесть рядом?
     Сакумбе хихикнул.
     - Ты не изменился. Куешь железо, пока горячо.
     Дальше король заговорил на языке, которого Амальрик  не  знал.  Конан
пробурчал что-то в ответ,  и  они  продолжали  обмениваться  репликами  на
незнакомом языке. Аския взобрался по  ступеням  на  тронное  возвышение  и
присоединился  к  разговору.  Он  говорил  неистово,   бросая   хмурые   и
подозрительные взгляды на Конана и Амальрика.
     Наконец Сакумбе одним резким  словом  заставил  колдуна  замолчать  и
поднял свою тяжелую тушу с трона.
     - Люди Томбалку! - воззвал он.
     Все, кто был на площади, повернулись к трону. Сакумбе продолжал:
     - Коварный предатель Зехбе бежал  из  города.  Теперь  один  из  двух
тронов Томбалку  пуст.  Вы  все  знаете,  какой  могучий  воин  Конан.  Вы
согласны, чтобы он был вторым королем?
     Наступила  тишина.  Потом  раздалось  несколько   криков   одобрения.
Амальрик заметил, что кричали  всадники  тибу,  которых  Конан  возглавлял
лично. Крики слились в одобрительный  рев.  Сакумбе  подтолкнул  Конана  к
свободному трону. Толпа разразилась восторженным  воплем.  На  площади,  с
которой уже  унесли  убитых  и  раненых,  заново  разожгли  костры.  Снова
зазвучали барабаны. На этот раз барабанный бой знаменовал не начало войны,
а празднество на всю ночь.


     Через несколько часов, шатаясь от выпитого и усталости и  поддерживая
Лиссу, Амальрик брел по улицам Томбалку. Конан вел их  к  скромному  дому,
который он нашел для них. Прежде чем расстаться, Амальрик спросил Конана:
     - О чем ты говорил с Сакумбе на незнакомом мне языке перед  тем,  как
он возвел тебя на трон?
     Глубоко в горле Конана заклокотал смех.
     - Мы говорили на прибрежном диалекте,  которого  здесь  не  понимают.
Сакумбе говорил мне, что мы  с  ним  будем  хорошими  соправителями,  если
только я не буду забывать про цвет своей кожи.
     - Что он этим хотел сказать?
     - Что у меня ничего не выйдет, если  я  попытаюсь  устроить  заговор,
чтобы лишить его власти, потому что чернокожие сейчас в большинстве, а они
никогда не пойдут за белым королем.
     - Почему?
     - Думаю, потому, что их слишком часто убивали, грабили и  захватывали
в рабство банды белых из Стигии и Шема.
     - А что говорил колдун, Аския? О чем он спорил с Сакумбе?
     - Он предостерегал короля против нас. Он утверждал, что духи  сказали
ему, будто мы станем причиной бедствий и разрушения Томбалку.  Но  Сакумбе
заткнул ему рот, сказав, что он отлично знает меня и верит мне больше, чем
всяким лекарям. - Конан зевнул, как сонный лев. - Уложи-ка свою милашку  в
постель, не то она заснет стоя.
     - А ты что?
     - Я? Я возвращаюсь. Праздник только начался!



                                    4

     Месяц спустя Амальрик, покрытый потом и  пылью,  сидел  на  лошади  и
наблюдал, как мимо проходят его эскадроны в последнем мощном  броске.  Все
утро, и много раз до этого, он муштровал их снова  и  снова,  прививая  им
основы  тактики  цивилизованной  кавалерии:  "Вперед,  шагом!",   "Вперед,
трусцой!",  "Вперед,  галопом!",  "В   атаку!   Поворот!",   "Отступать!",
"Сомкнуться!", "Вперед, шагом!". И так далее, снова и снова.
     Хотя их маневры все еще были угловатыми, темнокожие  ястребы  пустыни
учились быстро. Сначала  они  все  хмурились  и  ворчали  по  поводу  этих
странных чужеземных методов войны. Но  Амальрик,  поддерживаемый  Конаном,
преодолел  сопротивление,  сочетая  строгую  дисциплину  с   непоколебимой
справедливостью. Теперь он создавал мощнейшую военную силу.
     - Дай сигнал "построиться в колонны",  -  сказал  он  стоящему  рядом
трубачу.
     При звуках трубы всадники взялись за поводья и, ругаясь и толкая друг
друга, выстроились в колонну. Они трусцой направились обратно  под  защиту
стен Томбалку - мимо полей, где полуголые крестьянки прекращали  работу  и
смотрели на них, опершись на мотыги.
     Вернувшись в  Томбалку,  Амальрик  проводил  отряд  до  кавалерийских
конюшен и повернул домой. Приближаясь  к  дому,  он  с  удивлением  увидел
Аскию, колдуна. Тот стоял перед домом и разговаривал  с  Лиссой.  Служанка
Лиссы, женщина суба, стояла в двери и слушала их разговор.
     - В чем дело, Аския? - спросил Амальрик не слишком дружелюбно. -  Что
ты здесь делаешь?
     - Я берегу благополучие Томбалку. Для  этого  мне  иногда  приходится
задавать вопросы.
     - Мне  не  нравится,  когда  посторонние  расспрашивают  мою  жену  в
отсутствие меня.
     Аския улыбнулся кривой неприятной улыбкой.
     - Судьба города важнее, чем твои предпочтения, белый человек. Прощай.
Всего тебе хорошего - до нашей следующей встречи.
     Колдун убрался восвояси. Страусовые перья покачивались при каждом его
шаге. Амальрик, нахмурившись, последовал за Лиссой в дом.
     - О чем он тебя расспрашивал? - спросил Амальрик.
     - Ах, о моей жизни в Гэзеле и о том, как я тебя встретила.
     - Что ты ему рассказала?
     - Я рассказала ему, какой ты герой, и как ты  убил  бога  из  Красной
Башни.
     Амальрик нахмурился, размышляя.
     - Лучше бы ты этого не рассказывала. Не знаю, почему  я  в  этом  так
уверен, но я чувствую, что Аския собирается причинить нам неприятности.  Я
должен тотчас пойти  поговорить  об  этом  с  Конаном...  Лисса,  ты  что,
плачешь?
     - Я... Я так счастлива!
     - Почему?
     - Ты назвал меня своей женой! - Она обвила руками его шею  и  осыпала
его ласками.
     - Ну, ну, - сказал он. - Мне давно следовало сделать это.
     - Мы должны устроить свадебный ужин, сегодня же!
     - Разумеется! Но сейчас я должен увидеть Конана...
     - Ах, это подождет! Кроме того,  ты  устал,  тебе  нужно  искупаться.
Сначала поешь и отдохни, прежде чем говорить с этим ужасным человеком!
     Рассудок говорил Амальрику, что нужно пойти к Конану  немедленно.  Но
он опасался этой встречи. Хотя он был уверен,  что  Аския  готовит  против
него какие-то враждебные действия, он не мог предъявить  колдуну  никакого
явного обвинения.  В  конце  концов  он  позволил  Лиссе  уговорить  себя.
Последовали трапеза, и купание, и занятия любовью, и сон... В общем, когда
Амальрик направился во дворец, солнце уже было низко над горизонтом.


     Дворец короля Сакумбе был большим зданием - как все дома в  Томбалку,
построенным из глиняного кирпича  серовато-коричневого  цвета  -  рядом  с
центральной площадью.  Телохранители  Сакумбе,  которые  знали  Амальрика,
быстро  пропустили  его  внутрь.  Тонкие  пластины  расплющенного   золота
закрывали кирпичные стены и ослепительно отсвечивали в  красноватых  лучах
заходящего солнца. Амальрик пересел большой  внутренний  двор,  в  котором
толпились жены и дети короля, и оказался в личных апартаментах Сакумбе.
     Он обнаружил там  обоих  королей  Томбалку,  черного  и  белого.  Они
растянулись на  грудах  подушек  на  толстом  бахарийском  ковре,  который
покрывал мозаичный пол. Перед каждым  был  столбик  золотых  монет  разных
стран, а у локтя стояла большая чаша с вином. Раб  с  кувшином  был  готов
наполнить опустевшие чаши.
     У обоих были опухшие и  красные  глаза.  Короли  явно  пили  давно  и
основательно. На ковре между ними лежала пара костей.
     Амальрик поклонился, соблюдая этикет.
     - Государи мои...
     Конан обратил на него затуманенный  взгляд.  На  нем  был  украшенный
драгоценными камнями тюрбан вроде того, который носил Зехбе.
     - Амальрик! Падай на подушки и сыграй с нами. Тебе наверняка  повезет
больше, чем мне. Мне сегодня не везет чертовски!
     - Государь мой, я никак не могу...
     - А, к черту эти штучки! Вот тебе ставка. - Конан  схватил  пригоршню
монет из своего столбика и подвинул к Амальрику.
     Амальрик опустился на пол. Конан,  как  будто  его  внезапно  осенила
мысль, остро глянул на Сакумбе.
     - Вот что я тебе скажу, брат король, - сказал он. - Каждый сделает по
одному броску. Если я выиграю, ты прикажешь армии выступить против  короля
Куша.
     - А если выиграю я? - спросил Сакумбе.
     - Тогда поход не состоится, как ты того и желаешь.
     Сакумбе хихикнул и покачал головой.
     - Нет, брат-король, меня  так  просто  не  надуешь.  Когда  мы  будем
готовы, тогда и выступим в поход, не раньше.
     Конан ударил кулаком по ковру.
     - Что с тобой стряслось, Сакумбе, черт тебя побери?! Ты не тот, каким
был в прежние дни. Тогда ты был готов ввязаться в любую  авантюру.  Теперь
тебя ничего не волнует, кроме еды, вина и женщин. Что тебя переменило?
     Сакумбе икнул.
     - В прежние дни, брат король, я хотел быть королем, чтобы у меня было
множество людей, исполняющих мои приказы, много вина, женщин и еды. Теперь
у меня все это есть. Зачем мне рисковать этим в бессмысленных авантюрах?
     - Но мы должны расширить наши границы  до  Западного  Океана,  должны
получить контроль над торговыми путями, идущими с  берега.  Ты  знаешь  не
хуже меня, что благополучие Томбалку зависит  от  контроля  над  торговыми
путями.
     - А когда мы победим короля Куша и достигнем моря, что дальше?
     - Как что? Мы повернем наши армии на восток, чтобы  покорить  племена
гханатов и прекратить их набеги.
     - А потом ты наверняка захочешь пойти с войной на север или на юг,  и
так без конца. Скажи мне, Конан:  допустим,  мы  победили  все  народы  на
тысячу миль вокруг Томбалку и собрали богатства  большие,  чем  у  королей
Стигии. Что тогда?
     Конан зевнул и потянулся.
     - Ну, я думаю, наслаждаться жизнью.  Одеться  в  золото,  пировать  и
охотиться весь день, пить и любить всю ночь. В оставшееся время  мы  можем
рассказывать друг другу небылицы о наших приключениях.
     Сакумбе снова рассмеялся.
     - Если это то, к чему ты стремишься, так мы и сейчас заняты  тем  же!
Если тебе нужно больше золота, или еды, или вина, или женщин, скажи мне, и
у тебя это будет!
     Конан  покачал  головой,  проворчал  что-то  неслышное  и  озадаченно
нахмурился. Сакумбе обернулся к Амальрику.
     - Ты, мой юный друг, пришел сюда что-то нам сказать?
     - Господин мой, я пришел просить государя Конана посетить мой  дом  и
подтвердить мой брак с моей женщиной. Потом я хотел  просить  его  оказать
мне уважение и остаться на скромный ужин.
     - Скромный ужин? - сказал Сакумбе. - Ничего подобного, клянусь  носом
Аджужо! Мы устроим роскошный пир, с  зажаренными  целиком  быками,  реками
вина, барабанами и танцами. Что скажешь, брат король?
     Конан рыгнул и ухмыльнулся.
     - Согласен с тобой, брат король. Мы устроим Амальрику такой свадебный
пир, что он после него три дня не проснется!
     - У меня есть еще одно дело, -  сказал  Амальрик,  слегка  напуганный
перспективой празднования,  которое  собирались  устроить  эти  варварские
короли, но не зная, как отказаться.
     Он рассказал, что Аския расспрашивал Лиссу. Когда  он  закончил,  оба
короля нахмурились. Сакумбе сказал:
     - Не бойся Аскии, Амальрик. За всеми колдунами надо приглядывать,  но
этот - мой верный слуга. Да что там, без его колдовства...
     Сакумбе не договорил и перевел взгляд на дверь:
     - Что там?
     Телохранитель, появившийся на пороге, сказал:
     - О короли, разведчик из всадников тибу хочет говорить с вами.
     - Пусть войдет, - велел Конан.
     Тощий чернокожий в драных белых одеждах вошел и простерся ниц.  Когда
он упал на живот, от его одежд поднялась туча пыли.
     - Государи мои! - задыхаясь, выговорил он. - Зехбе и афаки  выступили
на нас. Я увидел их вчера в  оазисе  Кидесса  и  скакал  всю  ночь,  чтобы
доставить весть.
     Конан и Сакумбе, оба мгновенно протрезвев, вскочили  на  ноги.  Конан
сказал:
     - Брат король, это значит, что Зехбе может быть здесь утром.  Прикажи
барабанам бить сбор.
     Пока Сакумбе вызывал офицера и отдавал  приказ,  Конан  повернулся  к
Амальрику.
     - Как ты думаешь, ты со своими всадниками сможешь  напасть  на  афаки
врасплох по дороге сюда и разбить их?
     - Может, и смогу,  -  осторожно  ответил  Амальрик.  -  У  них  будет
численный перевес, но  я  знаю  овраги  к  северу,  которые  подойдут  для
засады...



                                    5

     Часом позже, когда солнце уже скрылось за серо-коричневыми кирпичными
стенами Томбалку, Конан и Сакумбе заняли места  на  тронах,  возвышающихся
над площадью. Барабаны грохотали, созывая войска на сбор. Чернокожие воины
прибывали  на  площадь.  Зажгли   костры.   Украшенные   перьями   офицеры
выстраивали воинов в линии и проверяли наконечники копий, чтобы убедиться,
что те достаточно остры.
     Амальрик на лошади пересек площадь, чтобы отрапортовать королям,  что
его всадники будут готовы выступить  в  полночь.  Мысли  его  были  заняты
планами и стратегическими вопросами. Если  афаки  не  побегут  при  первой
атаке, следует ли прекращать сражение и отступать, чтобы потом напасть  на
них, когда они спешатся для штурма стен Томбалку...
     Он поднялся по ступеням на возвышение, где сидели короли,  окруженные
чернокожими офицерами, которым они отдавали приказы.
     - Государи мои... - начал он.
     Его слова были прерваны диким воплем. Рядом с троном появился  Аския,
вопя и указывая на Амальрика.
     - Вот он! - заверещал колдун. - Человек, который убил бога!  Человек,
который убил одного из моих богов!
     Негры, окружающие трон, обратили к колдуну изумленные лица.  В  свете
костров белки их глаз сверкали белым на фоне темных лиц.  В  выражении  их
лиц благоговейный ужас смешался со страхом перед Амальриком. Они  явно  не
представляли, как человек может  убить  бога.  Тот,  кто  совершил  такое,
наверняка сам отчасти бог.
     - Какое наказание может быть достаточным  тому,  кто  совершил  такое
святотатство? - продолжал Аския. - Я требую, чтобы убийца Оллам-онга и его
девка были отданы мне для пыток! Боги, я заставлю их испытать такую  боль,
которой ни один смертный не испытывал в течение тысячелетий...
     - Заткнись! - взревел Конан.  -  Если  Амальрик  прикончил  тварь  из
Гэзела, мир стал только лучше от этого! Теперь пошел  прочь  отсюда  и  не
мешай нам. Мы заняты делом.
     - Но, Конан... - сказал Сакумбе.
     - Эти белокожие дьяволы всегда заодно! - завопил Аския. - Ты все  еще
король, Сакумбе, или нет? Если да, то прикажи схватить их и связать!  Если
ты не знаешь, что с ними сделать...
     - Ну... - сказал Сакумбе.
     - Послушай! - крикнул Конан. - Если Гэзелу больше  не  угрожает  этот
так называемый бог, мы можем захватить город, заставить его людей работать
на нас и научить нас их наукам. Но сначала прогони эту ведьму, пока  я  не
прошелся по нему мечом!
     - Я требую... - возопил Аския.
     - Прогони его! - взревел киммериец, кладя руку  на  рукоять  меча.  -
Клянусь Кромом, неужели ты думаешь, что я отдам такого  старого  товарища,
как Амальрик, на растерзание головорезу, поклоняющемуся дьяволам?
     Сакумбе наконец выпрямился и принял величественную позу.
     - Уйди, Аския, - сказал он. - Амальрик - хороший воин, и  ты  его  не
получишь. Лучше займись колдовством, чтобы победить Зехбе.
     - Но я...
     - Иди!!
     Король взмахнул толстой рукой. Аския взвился от ярости.
     - Хорошо, я уйду! - крикнул он. - Но вы  еще  услышите  обо  мне,  вы
двое!
     И знахарь бросился прочь.
     Амальрик доложил королям о своих всадниках тибу. Постоянно  приходили
и уходили посыльные, офицеры докладывали о готовности своих подразделений,
так что прошло некоторое время, пока он  изложил  весь  свой  план.  Конан
сделал несколько замечаний и сказал:
     - По-моему, неплохо. А, Сакумбе?
     - Если тебе нравится, брат король, значит это хороший  план.  Ступай,
Амальрик и собери всадников... Аааа! - Внезапно Сакумбе  испустил  ужасный
вопль. Глаза его вылезли на лоб. Он рухнул с трона, схватившись руками  за
горло. - Я горю! Горю!!! Спасите меня!
     С телом Сакумбе происходило нечто ужасное. Хотя не было видно огня  и
не чувствовалось жара, он действительно горел - горел,  как  если  бы  был
привязан к столбу над горящими  факелами.  Его  кожа  вздулась  волдырями,
обуглилась и полопалась. Воздух наполнился вонью горелого мяса.
     - Лейте воду на него! - крикнул Амальрик. - Или вино! Все, что есть!
     Вопль за воплем  вырывался  из  истерзанной  глотки  черного  короля.
Кто-то вылил на него целый ковш воды. Раздалось шипение, повалил  пар,  но
король продолжал кричать.
     - Кром и Иштар! - вскричал Конан, яростно оглядываясь.  -  Мне  нужно
было убить этого пляшущего дьявола, пока он был здесь!
     Вопли  стали  тише  и  прекратились.  Останки  короля  -  скрюченное,
бесформенное тело, ничем  не  напоминающее  живого  Сакумбе  -  лежали  на
тронном возвышении посреди лужи  вытопившегося  человеческого  жира.  Одни
офицеры  бежали  в  панике,  другие  простерлись   ниц,   призывая   своих
разнообразных богов.
     Конан схватил Амальрика за руку, чуть не сломав ее.
     -  Нужно  выбираться  отсюда,  и  побыстрее,  -  сказал  он  тихим  и
напряженным голосом. - Пошли!
     Амальрик не сомневался, что Конану хорошо известно, что им грозит. Он
последовал за  Конаном  вниз  по  ступеням.  На  площади  царил  полнейший
беспорядок.  Украшенные  перьями  воины  метались,  вопили  и  размахивали
руками. Тут и там среди них завязались стычки.
     - Умри, убийца Кордофо! - перекрыл  шум  чей-то  голос.  Прямо  перед
Конаном вырос высокий темнокожий человек,  размахнулся  и  бросил  в  него
дротик.  Только  невероятная  быстрота  реакции  варвара  спасла   Конана.
Киммериец  увернулся  и  присел,  так  что  оружие  просвистело  над  ним,
пролетело на волосок от головы Амальрика и угодило в другого воина.
     Нападавший снова размахнулся,  чтобы  бросить  еще  один  дротик.  Но
прежде чем он успел это сделать, Конан выхватил меч из ножен. Меч сверкнул
в свете костров, описал арку и поразил цель. Томбалканский  воин  упал  на
землю, разрубленный от плеча до середины груди.
     - Бежим! - заорал Конан.
     Амальрик побежал,  расталкивая  клубящуюся  на  площади  толпу.  Люди
кричали и показывали на них. Некоторые бросились вдогонку.
     Сердце Амальрика  бешено  колотились,  он  судорожно  хватал  легкими
воздух. Они с Конаном  бежали  по  улице.  Позади  них  раздавались  крики
погони.  Улица  сузилась  и  повернула.  Конан,  который   бежал   впереди
Амальрика, неожиданно исчез.
     - Сюда, быстро! - послышался голос киммерийца. Он забился в простенок
шириной в ярд между двумя кирпичными домами.
     Амальрик протиснулся туда же и стоял тихо, хватая ртом  воздух,  пока
погоня не промчалась мимо.
     - Еще родня Кордофо, - пробормотал киммериец из темноты. - Они точили
на меня копья с тех пор, как Сакумбе избавился от Кордофо.
     - Что нам делать теперь? - спросил Амальрик.
     Конан поднял голову к узкой полоске неба со звездами над ними.
     - Думаю, мы сможем взобраться на крышу, - сказал он.
     - Как?
     - Тем же способом, каким я взбирался на скалы в Киммерии,  когда  был
юнцом. Ну-ка, подержи эту палку.
     Конан передал Амальрику дротик, и Амальрик понял,  что  Конан  забрал
оружие у убитого им воина. У дротика был острый наконечник длиной в  целый
ярд, из мягкого железа, заточенного так, что острие  сходило  на  нет.  На
противоположном конце железная болванка уравновешивала наконечник, так что
оружие было удобно метать.
     Конан что-то пробурчал, уперся  спиной  в  одну  стену,  а  ногами  в
противоположную,  и  начал  медленно   продвигаться   вверх.   Вскоре   он
превратился в черный силуэт на фоне звезд, а затем исчез. Сверху  раздался
его приглушенный голос:
     - Давай сюда дротик и лезь вверх.
     Амальрик передал ему оружие и в  свою  очередь  вскарабкался  наверх.
Крыши были сделаны из деревянных балок, покрытых толстым  слоем  пальмовых
листьев, а сверху еще слоем глины. Местами глина подавалась под их ногами,
и раздавался треск.
     Амальрик, следуя за Конаном, пересек несколько крыш. Расстояния между
крышами они перепрыгивали. В конце концов они добрались до большого здания
почти на краю площади.
     - Я  должен  увести  из  города  Лиссу!  -  сказал  Амальрик,  крайне
обеспокоенный.
     - Не все сразу, - проворчал Конан. - Нужно узнать, что происходит.
     Беспорядок на площади немного уменьшился. Офицеры  снова  выстраивали
подчиненных в военные порядки. На тронном возвышении по ту сторону площади
стоял Аския в своих атрибутах колдуна. Он держал речь. Амальрик не  слышал
его слов, но, надо полагать, Аския рассказывал жителям Томбалку, каким  он
будет великим и мудрым правителем.
     Шум слева привлек внимание Амальрика. Сначала  это  было  бормотание,
такое же, как шум толпы на площади. Затем оно переросло в рев. На  площадь
выбежал человек и крикнул Аскии:
     - Афаки атакуют восточную стену!
     Площадь вновь превратилась в хаос. Загремели боевые  барабаны.  Аския
выкрикивал  приказы  направо  и  налево.  Отряд  черных  копьеносцев  стал
выбираться с площади в направлении беспорядков. Конан сказал:
     - Лучше нам выбираться из Томбалку. Какая бы сторона ни выиграла,  им
понадобятся наши шкуры. Сакумбе был прав, эти люди никогда  не  пойдут  за
белым. Иди к себе домой и подготовь к дороге свою женщину. Испачкайте лица
и руки сажей из очага, так вы будете вызывать меньше подозрений в темноте.
Возьмите  все  ваши  деньги.  Я  встречу  вас  там  с  лошадьми.  Если  мы
поторопимся, то успеем выбраться через  западные  ворота,  прежде  чем  их
закроют или Зехбе атакует их. Однако, прежде чем уйти,  я  должен  кое-что
сделать.
     Конан уставился поверх голов  выстроенных  рядами  черных  воинов  на
Аскию, который продолжал ораторствовать на  возвышении.  Конан  взвесил  в
руке дротик.
     - Дальний бросок, но у меня должно получиться, - пробормотал он.
     Киммериец отошел к дальнему краю  крыши,  разбежался  и,  немного  не
добежав до края крыши, выходящего на  площадь,  могучим  движением  рук  и
всего туловища послал дротик вперед. Оружие исчезло во  тьме.  Три  долгих
удара сердце Амальрик пытался угадать, куда оно угодит.
     Аския внезапно крикнул и зашатался. Длинное  древко  торчало  из  его
груди и раскачивалось в такт конвульсивным движениям колдуна. Когда колдун
рухнул на помост, Конан рявкнул:
     - Идем!
     Амальрик побежал, прыгая с крыши на крышу. На востоке шум битвы  стал
громче. Там смешались боевые кличи, удары барабанов,  звуки  труб  и  лязг
оружия.


     Еще не наступила полночь,  когда  Амальрик,  Лисса  и  Конан  выехали
верхом на лошадях на песчаный гребень в миле к  западу  от  Томбалку.  Они
оглянулись посмотреть  на  город,  который  теперь  был  освещен  огненным
заревом сражения. То здесь, то там вспыхивали  пожары.  Афаки  перебрались
через восточную стену и бились  с  чернокожими  воинами  на  улицах.  Хотя
последние  превосходили  их  числом,  отсутствие  вождей  поставило  их  в
невыгодное положение, и этого не могла возместить их варварская  доблесть.
Афаки продвигались все глубже в город, а огни  пожаров  сливались  в  одно
огромное пожарище.
     С такого расстояния ужасный  грохот  битвы  был  слышен  лишь  слабым
отголоском. Конан проворчал:
     - С Томбалку покончено. Кто бы  ни  выиграл  сражение,  нам  придется
поискать удачи в другом месте. Я отправлюсь на берега  Куша,  там  у  меня
друзья - враги, впрочем, тоже. Там я смогу попасть на корабль до Аргоса. А
вы что?
     - Я еще не думал, - сказал Амальрик.
     - С тобой симпатичная девушка, - сказал  Конан,  ухмыльнувшись.  Свет
восходящей  луны  блестел  на  его  крепких  белых  зубах,  которые  резко
выделялись на испачканном сажей лице. - Ты не сможешь таскать ее за  собой
по всему свету.
     Амальрик ощетинился. Ему не понравился тон Конана. Он  придвинулся  к
Лиссе и обнял ее одной рукой, опустив вторую руку на рукоять  меча.  Конан
ухмыльнулся еще шире.
     - Не бойся, -  сказал  он.  -  Женщины  никогда  не  были  мне  нужны
настолько, чтобы я отнимал их у своих друзей. Если вы двое отправитесь  со
мной, ты сможешь пробиться обратно в Аквилонию.
     - Я не могу вернуться в Аквилонию, - сказал Амальрик.
     - Почему?
     - Мой отец был убит в ссоре с графом Терентиусом, который в милости у
короля Вилеруса. Поэтому всей родне моего отца пришлось бежать из  страны,
чтобы не попасть в лапы агентов Терентиуса.
     - Ты что, не слышал новости? - спросил Конан. - Вилерус умер  полгода
назад. Теперь правит его племянник Нумедид. Говорят, что он разогнал  всех
фаворитов прежнего короля, а изгнанникам позволил вернуться. Мне рассказал
это шемитский торговец. Я бы на твоем месте поспешил домой.  Новый  король
найдет тебе достойную должность. Возьми свою милашку  Лиссу  и  сделай  ее
графиней или кем-нибудь вроде этого. Что касается меня,  я  направляюсь  в
Куш, к синему морю.
     Амальрик  оглянулся  на  кровавое  зарево,  в   которое   превратился
Томбалку.
     - Конан, - сказал он, - почему Аския уничтожил  Сакумбе,  а  не  нас?
Ведь ссора у него вышла с нами.
     Конан пожал могучими плечами.
     - Может, у него были обрезки ногтей и  тому  подобное,  принадлежащие
Сакумбе, но не было наших. Так что  он  произнес  то  заклинание,  которое
смог. Я никогда не понимал колдунов.
     - А почему ты задержался, чтобы убить Аскию?
     Конан удивленно уставился на него.
     - Ты шутишь, Амальрик? Чтобы я оставил  убитого  друга  неотомщенным?
Сакумбе, черт побери его черную шкуру, был мне другом. Даже если  он  стал
толстым и ленивым на старости лет, он был лучше многих  белых,  которых  я
знаю. - Киммериец глубоко вздохнул  и  покачал  головой,  как  лев  качает
гривой. - Ладно. Он мертв, а мы живы. Если мы хотим и дальше оставаться  в
живых, лучше двигаться, прежде чем Зехбе пошлет за нами  в  погоню  отряд.
Поехали!
     Три лошади спустились вниз по западному  склону  песчаного  гребня  и
проворной трусцой направились на запад.




                              Роберт ГОВАРД

                               АЛЫЕ  КОГТИ




     Вернувшись в гиборийские земли, Конан снова подался  в  наемники,  но
армия, в которой он служил, была разгромлена  в  южной  Стигии.  Киммериец
пересек саванну, вышел к побережью и присоединился к  пиратам  с  островов
Бараха. Еще раз имя Амра-Лев прогремело по всем портовым городам.  Корабль
его пошел на дно, и варвар вступил в Вольницу под начало некоего  Заралло.
Отряд этот располагался в пограничном городке Сукмет, и  жизнь  там  была,
надо сказать, невыносимо скучной...



                             1. ЧЕРЕП НА СКАЛЕ

     Всадница остановила измученного коня.  Тот  расставил  ноги  и  низко
опустил голову, словно сбруя из красного сафьяна  с  золотыми  украшениями
была для  него  непомерной  тяжестью.  Всадница  привязала  коня  к  ветви
невысокого дерева, покинула седло и огляделась.
     Местечко было довольно мрачное. Деревья-великаны гляделись в  озерко,
в котором она недавно  напоила  коня.  Их  вершины  сливались  в  сплошную
зеленую гущу. Всадница пожала плечами и в сердцах выругалась.
     Это была молодая женщина, рослая, статная, с высокой грудью. Короткие
штаны, подпоясанные шелковым кушаком, сапоги  из  тонко  выделанной  кожи,
шелковая блуза с широким  воротником  и  пышными  рукавами  составляли  ее
костюм. На одном боку висел прямой обоюдоострый меч, на другом  -  длинный
кинжал. Ее  золотистые  волосы,  остриженные  до  плеч,  были  перехвачены
атласной лентой.
     На фоне мрачного первобытного леса она казалась чужеродным  явлением.
Куда легче было бы представить ее возле  корабельной  мачты,  следящей  за
полетом чаек среди перистых облаков. Недаром глаза ее были  цвета  морской
волны - о подвигах Валерии из Красного Братства распевали песни и  баллады
в любой матросской компании.
     Она попыталась разглядеть небо сквозь кроны деревьев, но поняла,  что
это бесполезно.
     Оставив коня на привязи, она двинулась в восточном направлении, время
от времени  оглядываясь  на  озеро,  чтобы  не  заблудиться.  Тишина  леса
угнетала ее. Птицы не пели в вершинах, звери не шуршали в  кустах.  Долгий
путь она проделала в этом всеобъемлющем безмолвии, нарушаемом лишь  стуком
копыт.
     Жажду она утолила у озера, но чувствовала  страшный  голод  и  решила
поискать те самые плоды, которые служили ей пищей с тех пор, как кончились
запасы во вьюках.
     Она увидела перед собой обломки черных камней, поднимающиеся вверх  -
нечто вроде разрушенного утеса. Вершина его терялась среди  ветвей.  Может
быть, решила она, эта вершина поднимается над лесом и с  нее  можно  будет
осмотреться  -  если,  конечно,  в  мире  вообще  есть  что-нибудь   кроме
бесконечной чащи.
     Узкий уступ  образовывал  естественную  тропинку,  ведущую  вверх  по
крутому склону. Поднявшись локтей на пятьдесят, она  оказалась  на  уровне
окруживших скалу верхушек деревьев. В  просветах  между  ветвями  голубело
небо, потом хлынули солнечные лучи - и лес оказался у ее ног.
     Широкая площадка, на  которой  она  стояла,  была  увенчана  каменным
шпилем. Нога ее наткнулась на нечто, скрытое под ковром  опавших  листьев.
Разбросав их, она увидела  человеческий  скелет.  Опытным  глазом  пиратка
заметила, что  на  костях  нет  никаких  повреждений.  Человек  этот  умер
естественной смертью. Но почему ему для этого понадобилось забираться  так
высоко?
     Она вскарабкалась на вершину шпиля и огляделась. Сквозь зеленую толщу
нельзя было разглядеть земли, даже озерка,  возле  которого  она  оставила
коня. Валерия обернулась на север, откуда лежал ее путь. И  там  колыхался
зеленый океан, тянувшийся до узкой  синей  полосы.  Эту  горную  цепь  она
пересекла много дней назад, чтобы углубиться в лесную бесконечность.
     Такая же картина наблюдалась на востоке и западе, разве  что  гор  не
было. Но зато на юге... У нее захватило дух. Примерно в  миле  отсюда  лес
начал редеть и сменяться равниной, на которой росли кактусы. А  в  глубине
этой равнины поднимались стены и башни города.
     Черт побери, этого просто не могло быть!  Не  диво  было  бы  увидеть
другие постройки - например,  хижины  чернокожих,  напоминающие  ульи  или
выдолбленные  в  скалах  поселки  загадочной  коричневой  расы,   которая,
согласно  легендам,  населяла  эти  земли.  Но  найти  в  такой  дали   от
цивилизации укрепленный город...
     Вскоре пальцы ее устали  цепляться  за  шпиль  и  она  спустилась  на
площадку в полной растерянности. Долог был ее  путь  из  лагеря  наемников
возле пограничного города Сукмет, затерявшегося среди травянистых  саванн,
где отчаянные бродяги, собравшиеся со всех земель, стерегли пределы Стигии
от набегов со стороны Дарфара.
     Наудачу она бежала в сторону, вовсе ей не знакомую. Вот  и  не  могла
теперь решить, что лучше - направиться прямо в этот город на равнине  или,
от греха, обойти его и продолжать свой одинокий путь.
     Шум  листьев  внизу  прервал  ее  раздумья.  Она  резко,  по-кошачьи,
обернулась м схватилась за меч, но вдруг застыла при виде  стоящего  перед
ней человека.
     Это был  почти  великан,  и  могучие  мышцы  перекатывались  под  его
бронзовой от загара кожей. Он был одет в  такой  же  костюм,  что  и  она,
только вместо кушака носил  широкий  кожаный  пояс,  отягощенный  огромным
мечом и тесаком.
     - Конан-киммериец! - воскликнула молодая женщина. - Какого  черта  ты
плетешься по моим следам?
     Великан улыбнулся и его суровые голубые  глаза  приобрели  выражение,
понятное всякой женщине.
     - А то ты не знаешь? - засмеялся он. - Разве  не  полюбил  я  тебя  с
первого взгляда?
     -  Мой  жеребец  не  смог  бы  выразиться  яснее,  -  сказала  она  с
презрением. - Но не ожидала я встретить тебя в такой дали от винных  бочек
и кружек Сукмета. Ты что, поехал  за  мной  из  лагеря  Заралло  или  тебя
попросту выгнали за мелкие кражи?
     - Ты же знаешь, что нет в отряде Заралло таких отчаянных ребят, чтобы
выгнать меня. Понятно, я ехал за тобой. И скажу тебе,  девочка  -  везучая
ты. Пырнула этого стигийского офицера, потеряла защиту Заралло и бежала от
мести стигийцев в эту глушь...
     - Ну да, - печально сказала она. - А что мне было делать? Ты  знаешь,
почему я так поступила.
     - Верно, - согласился он. - Я бы тоже на  твоем  месте  выпустил  ему
кишки. Но коль скоро  женщина  желает  жить  в  лагере  среди  вооруженных
мужчин, ей следует ожидать чего-то такого.
     Валерия топнула ногой.
     - Но почему я не могу жить так, как они?
     - Потому что! - он снова окинул ее жадным взглядом. - Но ты правильно
сделала, что убежала. Стигийцы сняли бы с тебя кожу.  Брат  этого  офицера
поскакал следом за тобой, и, наверное, настиг бы - конь  у  него  получше.
Еще несколько миль, и он перерезал бы тебе глотку.
     - Ну и?.. - спросила она выжидательно.
     - Что - ну и? - не понял он.
     - Ну и что с этим стигийцем?
     - А ты как думаешь? Ясное дело,  я  убил  его  и  оставил  на  поживу
стервятникам. Пришлось немножко задержаться, и я потерял твой след,  а  то
бы давно догнал.
     - И, верно, думаешь вернуть меня в лагерь?
     - Не болтай ерунды, - сказал он. - Иди ко мне, девочка, не ершись.  Я
ведь не тот зарезанный стигиец.
     - Ты нищий бродяга! - крикнула она.
     - А сама-то? У тебя даже на новые заплатки нет. Твое  презрение  меня
не  обманет.  Знаешь  ведь,  что  командовал  я   большими   кораблями   и
многочисленными дружинами. А что нищий - так любой  корсар  большую  часть
жизни в нищете проводит. Зато золота,  которое  я  расшвырял  по  портовым
городам, хватило бы нагрузить целый галеон, и ты это знаешь.
     - Где же эти великолепные корабли и отважные парни, что шли за тобой?
     - В основном на дне морском, - сказал он.  -  Последний  мой  корабль
потопили зингаранцы у побережья земли Куш - вот и пришлось  присоединиться
к Вольнице Заралло. Но  после  похода  к  рубежам  Дарфара  я  понял,  что
прогадал. Жалованье небольшое, вино кислое, чернокожих женщин я не  люблю.
Их полно в окрестностях Сукмета - в носу кольцо, зубы подпилены  -  ох!  А
ты-то что забыла у Заралло? Сукмет лежит далеко от соленой воды.
     - Красный Орто хотел сделать меня своей любовницей, -  хмуро  сказала
она. - И вот ночью, когда мы стояли на якоре у берегов Куш, я спрыгнула за
борт и доплыла до земли. Там купец-шемит сказал  мне,  что  Заралло  повел
свою Вольницу на юг стеречь границу. Ничего  лучшего  не  подворачивалось,
вот я и добралась до Сукмета с попутным караваном.
     - Вообще-то все твое бегство на юг  -  сплошное  безумие,  -  заметил
Конан. - Впрочем, не совсем - патрулям Заралло и в голову не пришло искать
тебя в этой стороне. Только брат убитого парня напал на твой след.
     - А что ты-то собираешься делать? - спросила она.
     - Поверну на запад. Там, после многих дней  пути,  начнутся  саванны,
где чернокожие пасут свои стада. Там у меня есть приятели.  Мы  дойдем  до
побережья и приглядим какой-нибудь корабль. Хватит с меня этих джунглей!
     - Тогда прощай, - сказала она. - У меня другие планы.
     - Дура! - он впервые по-настоящему рассердился. -  Одна  ты  недалеко
уйдешь в этом лесу.
     - Захочу, так уйду.
     - И что будет потом?
     - Не твое дело, - фыркнула она.
     - Мое, мое, - тихо сказал он. Или ты думаешь, я так далеко  забрался,
чтобы поворотить ни с чем? Будь умницей, девочка, я ведь не  причиню  тебе
вреда...
     Он шагнул вперед, она отскочила назад, вытащив меч.
     - Прочь, собака-варвар, или я разделаю тебя, как жареного кабана!
     Он остановился и спросил:
     - Хочешь, чтобы я отобрал у тебя эту игрушку да ею и отшлепал?
     - Болтовня! - сказала она и  в  глазах  ее  засверкали  искры,  точно
солнечные блики на море.
     Так оно и было. Не родился еще человек, который голыми  руками  сумел
бы обезоружить Валерию из Красного Братства. Он  хмыкнул,  ощущая  в  душе
целый клубок противоречий. Злился, но в то же время не мог не дивиться  ее
решительности и уважать ее. Горел желанием, но не хотел нанести  обиды.  К
тому же сделай он шаг вперед - и ее меч вонзится ему в  сердце.  Частенько
приходилось ему видеть, как Валерия расправлялась с мужиками в пограничных
стычках и кабацких драках. Она была быстрой и опасной,  как  тигрица.  Он,
конечно, мог достать меч и выбить оружие у  нее  из  рук,  но  сама  мысль
обратить клинок против женщины была ему отвратительна.
     - Чтоб тебя демоны взяли, киска, - раздраженно сказал он. - Отберу-ка
я у тебя...
     Он шагнул к ней, но замер, как  кот  перед  прыжком.  Где-то  в  лесу
раздались вопли, стоны, треск ломаемых костей.
     - Львы напали на лошадей! - закричала Валерия.
     - Львы? Ерунда! - фыркнул Конан и глаза его заблестели. - Ты  слышала
когда-нибудь львиный рев? Я, например, слышал. Ишь как кости трещат - даже
лев не убивает коня с таким шумом.
     Он побежал  вниз  по  тропинке,  Валерия  за  ним.  Память  о  стычке
мгновенно исчезла, уступив место чувству общей опасности,  которое  роднит
вот таких искателей приключений. Когда они спустились ниже древесных крон,
вопли затихли.
     - Я нашел твоего коня у озера, -  прошептал  он  на  ходу.  А  ступал
варвар столь бесшумно, что она поняла, почему он застиг ее врасплох.  -  И
привязал рядом  своего.  Внимание!  Кони  должны  быть  там,  за  кустами.
Слышишь?
     Валерия слышала, и мороз пробежал по коже. Она ухватилась за  могучую
руку спутника. Из-за деревьев слышался  хруст  костей,  треск  разрываемых
мышц и  целая  гамма  всяческих  хрипов,  причмокиваний  и  прочих  звуков
чудовищного пиршества.
     - Это не львы, - шепнул Конан. - Кто-то жрет наших лошадок, но только
не львы. Клянусь Кромом...
     Звуки внезапно оборвались и Конан осекся. Порыв ветра  с  их  стороны
был направлен туда, где пировал невидимый хищник.
     - Идет сюда, - сказал Конан и поднял меч.
     Листва закачалась, и Валерия еще  крепче  вцепилась  в  руку  Конана.
Джунгли она знала плохо, но понимала, что не  всякий  зверь  способен  так
раскачать стволы.
     - Здоровый, должно быть, как слон, - пробормотал Конан, как бы угадав
ее мысли. - Какая-то чертовщина...
     Из гущи листьев появилась морда, какой не увидишь и в  страшном  сне.
Разинутая пасть открывала  ряд  тяжелых  пожелтевших  клыков.  Морщинистая
морда принадлежала ящеру. Огромные бельма, точно увеличенные  тысячекратно
глаза удава, неподвижно уставились на людей, которые прижались к  скале  и
сами словно окаменели. Кровь покрывала обвислые чешуйчатые губы  и  капала
вниз.
     Голова - крупнее, чем у самого большого  крокодила  -  помещалась  на
длинной бронированной  шее,  вокруг  которой  воротником  во  все  стороны
торчали роговые шипы, а потом, ломая кусты  и  деревья,  выплыло  огромное
бочкообразное тело на коротеньких ногах. Белесое брюхо волочилось почти по
земле, а колючий хребет поднимался так высоко, что даже  Конан,  встав  на
кончики пальцев, не смог бы до него дотянуться. Длинный, увенчанный  шипом
хвост, как у огромного скорпиона, тащился далеко позади.
     - Назад на скалу, быстро! - Конан подтолкнул девушку.  -  Не  похоже,
чтобы он мог лазать по скалам, но  если  поднимется  на  задние  лапы,  то
достанет нас...
     Чудовище пошло к  ним,  подминая  кусты  и  молодые  деревья,  а  они
полетели к вершине, как листья по ветру. Валерия оглянулась и увидела, что
страшный  гигант  точно  стоит  на  задний  столбоподобных  лапах,  как  и
предвидел Конан.  Ее  охватила  паника.  В  вертикальном  положении  тварь
казалась еще огромнее, а морда ящера достигала  нижних  ветвей  гигантских
деревьев.
     Тогда железная рука Конан ухватила ее за плечо и  со  страшной  силой
втащила в зеленое переплетение ветвей как раз в тот момент, когда передние
лапы чудовища грохнули о скалу, задрожавшую от удара.
     Сразу же следом за беглецами из ветвей высунулась огромная  голова  и
они с леденящим ужасом глядели на обрамленную  зеленью  страшную  морду  с
разинутой пастью и горящими глазами. С треском захлопнулась пасть и голова
открылась  словно  погрузившись  в  озеро.  Сквозь  поломанные  ветви  они
разглядели, что чудовище уселось  на  задние  лапы  и  неотступно  пялится
вверх.
     Валерия задрожала.
     - Долго он будет тут сидеть?
     Конан пнул череп, тот что валялся в листве.
     - Этот бедняга забрался сюда, спасаясь от него или его  сородичей.  И
помер с голоду.  Кости  целы.  Ясно,  это  тот  самый  дракон,  о  котором
чернокожие рассказывают легенды. А если так, то от  живых  от  нас  он  не
отвяжется.
     Валерия жалобно глядела  на  него,  позабыв  о  недавней  ссоре.  Она
пыталась унять страх. Не раз показывала свою отвагу на море и на суше - на
скользких от крови палубах боевых галер, на стенах, взятых с бою  городов,
на песчаных пляжах, где молодцы из Красного Братства резали друг дружку  в
борьбе за власть. Но то, что  их  ожидало,  было  гораздо  страшнее.  Удар
клинка и пламя битвы это еще ничего. Но беспомощно сидеть на голой скале в
ожидании голодной смерти под охраной чудовища из древних веков - эта мысль
наполняла ее ужасом.
     - Он же должен время от времени ходить за жратвой и водой, -  сказала
она неуверенно.
     - И то, и другое рядом, - ответил Конан. - Конским мясом он  запасся,
да к тому же, как всякий змей может долго обходиться без пищи и воды. Жаль
только, что не спит, нажравшись, как змеи делают.  Но  так  иль  этак,  на
скалу ему не влезть.
     Конан говорил спокойно. Он был  варваром.  Терпеливость  лесов  и  их
обитателей было же частью его натуры, как вожделение и неудержимая ярость.
В отличие от цивилизованных людей, он сохранял  хладнокровие  и  в  худших
обстоятельствах.
     - А мы не можем забраться на дерево и  убежать,  прыгая  с  ветки  на
ветку, как обезьяны? - спросила она в отчаянии.
     - Я уже думал об этом. Ближние ветви слишком тонки, они обломятся под
нами. А потом мне сдается, что эта скотина может вырвать  с  корнем  любое
дерево.
     - Значит, мы будем здесь торчать, пока  не  околеем  с  голоду?  -  в
ярости заорала она и пнула череп так, что он со стуком покатился по скале,
- Я не хочу! Я опущусь вниз и снесу эту чертову башку!
     Конан сидел на каменном выступе у подножия шпиля.  Он  с  восхищением
смотрел на ее  горящие  глаза,  но  сейчас  она  была  способна  на  любое
безрассудство, так что восхищение пришлось оставить при себе.
     - Сядь! - рявкнул он и, схватив Валерию за руку,  усадил  к  себе  на
колени. Она так опешила, что даже не сопротивлялась, когда  он  отобрал  у
нее меч и вернул в ножны. - Сиди тихо и успокойся. Сталь сломается об  его
чешую. А ты ему на один зуб. Или он прихлопнет тебя хвостом. Как-нибудь да
мы выберемся отсюда...
     Она ничего не ответила и не попыталась отбросить его  руку  с  талии.
Страх давил ее,  это  чувство  было  незнакомо  для  Валерии  из  Красного
Братства. Покорно сидела она на коленях у своего спутника. То-то  удивился
бы Заралло, окрестивший ее "дьяволицей из адского гарема"!
     Конан лениво перебирал  ее  золотые  локоны.  Ни  скелет  у  ног,  ни
чудовище под скалой, его сейчас не интересовали.
     А ее беспокойные глаза заметили цветные пятна на  зеленом  фоне.  Это
были плоды - большие темно-пурпурные шары  на  ветвях  дерева  с  широкими
ярко-зелеными листьями. Тотчас она снова почувствовала голод, а  заодно  и
жажду - ведь озеро было теперь недосягаемым.
     - Мы не умрем, - сказала она. - Вон плоды, только руку протяни!
     Конан глянул в ту сторону.
     - Если мы их съедим, -  проворчал  он,  -  то  дракону  будет  делать
нечего. Черные люди земли Куш называют их "яблоки Деркето".  А  Деркето  -
Царица мертвых. Проглоти каплю сока или даже окропи им кожу - и ты  умрешь
раньше, чем успеешь сбежать со скалы.
     - О! - она замолкла бессильно. Видно от судьбы  не  уйдешь.  Спасенья
она уже не чаяла, А Конан был все еще занят ее талией и локонами. Если  он
и думал о спасении, то про себя.
     - Если бы ты убрал свою лапу и залез на шпиль, - сказала  она,  -  то
увидел бы много интересного. Он вопросительно глянул на нее, пожал плечами
да  так  и  сделал.  Обхватил  каменную  вершину  и  внимательно   оглядел
окрестности. Потом слез и застыл как статуя.
     - И правда, укрепленный город, - буркнул он.  -  Так  ты  собираешься
туда, а меня хотела наладить на побережье?
     - Я увидела его как раз перед тем, как ты появился. Когда я  покидала
Сукмет, то слыхом не слыхивала об этом городе.
     - Кто бы мог подумать, здесь - город! Вряд ли  стигийцы  продвинулись
так далеко. Уж не чернокожие ли возвели его? Но не видно ни пристроек,  ни
людей...
     - Еще бы - с такого-то расстояния!
     Он пожал плечами.
     - Во всяком случае тамошние жители  нам  не  помогут.  Народы  Черной
Земли враждебных пришельцев. Они бы просто забросали нас копьями и...
     Он замолчал, уставившись на пурпурные шары в листве.
     - Копия! - сказал он. - Проклятый идиот, как я раньше  не  додумался!
Вот как пагубно действует на мужика женская красота!
     - Что ты несешь? - спросила она.
     Не  отвечая,  он  опустился  к  ветвям  и  посмотрел  вниз.  Чудовище
продолжало сидеть, уставившись на скалу со змеиным упорством. Много  тысяч
лет назад его предки вот так же выслеживали пещерных людей.
     Конан незлобливо выругался  и  начал  рубить  тесаком  ветви,  норовя
выбрать потолще. Движение листвы потревожило тварь, она встала  на  четыре
лапы и принялась колотить хвостом во все стороны. Конан внимательно следил
за драконом и, когда тот вновь бросился на скалу успел вовремя отскочить с
пучком отрубленных веток. Три штуки их было - длинною около  семи  локтей,
толщиной с  большой  палец.  Кроме  того,  киммериец  заготовил  несколько
тонких, но крепких лиан.
     - Слишком легкие для древка копья, - сказал он. - И нашего  веса  они
бы,  конечно,  не  выдержали.  Но  в  единении  сила  -  так  учили   нас,
киммерийцев, аквилонские мятежники, что приходили  нанимать  наших  воинов
для разорения своей же земли. А мы предпочитали биться по-старому - родами
да племенами...
     - А причем тут эти чертовы палочки? - спросила она.
     Конан вставил между ветвями рукоятку своего тесака и  обмотал  связку
лианой. Получилось надежное копье.
     - А что толку? Ты же сам говорил, что чешую не пробить.
     - Не весь же он в чешуе, -  ответил  Конан.  -  Есть  много  способов
содрать шкуру с пантеры.
     Он подошел к краю скалы  выставил  копье  и  пронзил  одно  из  яблок
Деркето, всячески оберегаясь от брызнувшего пурпурного  сока.  Голубоватая
сталь лезвия покрылась алым матовым налетом.
     - Не знаю, выйдет ли что из этой затеи, - сказал он, - но  яду  здесь
хватило бы для слона. Посмотрим.
     Валерия следовала  за  ним.  По-прежнему  осторожно  держа  копье  на
отлете, он просунул голову между ветвей и обратился к чудовищу:
     - Ну, чего ты ждешь, помесь крокодила со скорпионом?  Высунь-ка  свою
поганую морду, червяк-переросток, а не то я  спущусь  вниз  и  забью  тебя
пинками, сучий ты потрох!
     Он добавил еще несколько  выразительных  слов,  да  таких,  что  даже
Валерия, выросшая среди моряков, удивилась. Но и на  чудовище  речь  Конан
произвела впечатление: голос человека приводит животных либо в страх, либо
в бешенство. Внезапно, с неожиданной прыткостью дракон вскочил  на  задние
лапы  и  вытянул  шею  в  отчаянной  попытке  ухватить  дерзкого  карлика,
осмеливающегося нарушать тишину в его владениях. Но Конан точно  определил
расстояние. Голова гиганта пробила листву в пяти локтях под ним.  И  когда
открылась чудовищная пасть, он изо всех  сил  метнул  копье  в  алый  зев.
Челюсти судорожно захлопнулись, перекусив древко, а Конан чуть не  полетел
вниз, но Валерия крепко ухватила  его  за  пояс.  Он  обрел  равновесие  и
буркнул что-то похожее на благодарность.
     Чудовище внизу  заметалось,  словно  сторожевой  пес,  которому  воры
насыпали перцу в глаза. Оно  мотало  головой,  било  когтями  по  скале  и
разевало пасть изо всех сил. В  конце  концов  ему  удалось  задней  лапой
ухватить обломок копья и выдернуть его. Потом оно подняло голову и глянуло
на людей таким яростным, почти разумным взглядом, что Валерия задрожала  и
вытащила меч. Чешуя на горле и боках бестии из ржаво-коричневой  сделалась
ярко-красной. И, самое страшное, из окровавленной пасти извергались звуки,
каких не услышишь от обычных тварей земных.
     С глухим ревом дракон бросился на скалу, где укрылись его противники.
Снова и снова поднималась над листвой его голова и челюсти хватали воздух.
А потом, встав на задние лапы, он даже  попытался  вырвать  скалу,  словно
дерево.
     Этот взрыв первобытной мощи и ярости оледенил Валерию. Но Конан и сам
был слишком первобытным, чтобы испытывать  что-либо  кроме  любопытства  и
понимания. Для варвара пропасть между ним и  другими  людьми  и  животными
была не столь велика, как  для  Валерии.  Он  переносил  на  дракона  свои
собственные качества и в рычании  гада  ему  слышались  те  же  проклятия,
какими он сам  его  осыпал.  Ощущая  родство  со  всеми  творениями  дикой
природы, он не испытывал ни страха, ни отвращения.
     Так что варвар сидел и спокойно наблюдал, как меняется  рев  зверя  и
его поведение.
     - Отрава начала действовать, - уверенно сказал он.
     - Что-то не верится, - Валерии и в самом деле было непонятно, как яд,
пусть даже такой смертоносный, может  повредить  этой  горе  взбесившегося
мяса.
     - В его реве слышится боль, - пояснил Конан.  -  Сперва  он  немножко
рассерчал - укололи в десну! А теперь почуял действие  яда.  Видишь  -  он
зашатался. Через пару минут ослепнет...
     И верно, чудовище зашаталось и напролом двинулось в лес.
     - Он убегает? - с надеждой спросила Валерия.
     - Бежит к  озеру!  -  Конан  возбужденно  вскочил.  -  Яд  ждет  его!
Ослепнуть-то он  ослепнет,  но  может  по  запаху  воротиться  к  скале  и
останется тут, покуда не сдохнет. Но ведь и  вся  драконья  родня  того  и
гляди сбежится на его вопли!
     - Значит, вниз?
     - Конечно!  Рванем  до  города!  Там  нам,  правда,  могут  и  глотки
перерезать, но другого выхода нет. По  дороге,  может,  еще  тысяча  таких
тварей попадется, но здесь - верная смерть. Быстро за мной!
     И  он  с  обезьяньей  ловкостью  помчался  вниз,  время  от   времени
останавливаясь, чтобы помочь своей  менее  проворной  спутнице.  А  она-то
считала, что ни в чем не уступит мужчине!
     Они вступили в полумрак листьев и бесшумно спустились на  землю.  Все
равно Валерии казалось, что ее сердце стучит на всю  округу.  Звуки  из-за
кустов означали, что дракон утоляет жажду.
     - Нахлебается вволю и вернется, - проворчал Конан. - И пройдут  часы,
пока яд его свалит. Если вообще свалит...
     Дальнее солнце начало  склоняться  к  горизонту,  и  чаща  стала  еще
мрачнее. В туманном полумраке заплясали черные тени. Конан ухватил Валерию
за руку и они помчались прочь от скалы. Варвар несся беззвучно, как ветер.
     - По следам идти он, видно, не может, - рассуждал Конан на бегу. -  А
вот если ветер нанесет на него наш запах, то учует...
     - О Митра! - умоляюще прошептала Валерия - Уйми ветер!
     Лицо ее было бледным овалом в полумраке. В свободной руке она держала
меч, но  ощущение  рукояти,  обтянутой  кожей,  уверенности  почему-то  не
прибавляло.
     От опушки леса их все еще отделяло солидное расстояние,  когда  сзади
послышались треск и топот. Валерия закусила губу, чтобы не разрыдаться.
     - Он догоняет нас... - в ужасе шепнула она.
     - Нет, - сказал Конан. - Он понял, что на скале нас  нет  и  мотается
теперь по лесу - пробует уловить запах. Скорее! теперь город  или  смерть!
Да он любое дерево выворотит, если мы туда заберемся! Только бы  ветер  не
переменился!
     Лес перед ними начал редеть, а позади оставалось море  мрака,  откуда
доносился зловещий треск - чудовище искало свои жертвы.
     - Равнина, - сказала Валерия. - Еще немножко, и...
     - Клянусь Кромом! - выругался Конан.
     - О Митра! - крикнула Валерия.
     Ветер прямо от них повеял в черную чащу. И тотчас ужасный рев  потряс
листву и беспорядочные стук и треск сменились  непрерывным  грохотом.  Это
дракон, подобно урагану, устремился в сторону своих врагов.
     - Беги!  -  зарычал  Конан  и  глаза  его  засверкали  как  у  волка,
угодившего в капкан. - Только это и осталось!
     Морские сапоги не слишком удобны для бега, да и сами пираты  неважные
бегуны -  таков  уж  их  образ  жизни.  Шагов  через  сто  Валерия  начала
задыхаться и спотыкаться. А сзади слышался уже не топот, а сплошной гром -
чудовище выбежало из леса на открытое пространство.
     Железная рука Конан обвила ее талию и приподняла над землей. Если  бы
им удалось сейчас избежать клыков, ветер, возможно, снова бы  переменился.
Но пока он дул по-прежнему, и дракон мчался за ними, как  военная  галера,
подхваченная тайфуном. Варвар оттолкнул Валерию с  такой  силой,  что  она
пролетела несколько локтей и упала у подножия  ближайшего  дерева,  а  сам
встал на пути разъяренного гиганта.
     Уверенный,  что  смерть  неизбежна,  киммериец  подчинился   велениям
инстинкта и со всей решимостью ринулся на  чудовище.  Он  прыгнул,  словно
дикий кот и нанес мощный удар, почувствовав, что меч  глубоко  вонзился  в
чешуйчатый лоб. Потом нечеловеческая сила отшвырнула его в сторону,  и  он
отлетел локтей на полсотни, теряя дух и сознание.
     Он и сам бы не мог сказать, как сумел подняться на  ноги.  Все  мысли
его были только  о  спутнице,  беспомощно  лежащей  на  пути  разъяренного
дракона. Прежде чем дыхание снова вернулось к нему, он уже стоял над ней с
мечом в руке.
     Она лежала там же, куда он ее толкнул, но уже пробовала подняться. Ее
не коснулись ни саблевидные клыки, ни  лапы,  что  сметали  все  на  пути.
Самого же Конана дракон, как  видно  отшвырнул  плечом  когда,  позабыв  о
жертвах, понесся вперед, почуяв смертные судороги. Он так и летел, пока не
столкнулся с гигантским деревом на своем пути. Сила удара была так велика,
что дерево вывернулось с корнем, а из  черепа  чудовища  вылетели  не  бог
весть какие мозги. Дерево рухнуло на дракона и  пораженные  люди  увидели,
как ветви и листья трясутся от конвульсий гада. Наконец все утихло.
     Конан помог Валерии встать и они побежали дальше.  Через  минуту  они
были уже на равнине, покрытой спокойным полумраком.
     Конан остановился на мгновенье, чтобы оглянуться на лес. Там лист  не
шелохнулся, птица не  пискнула.  Там  была  тишина  -  такая  же,  как  до
сотворения человека.
     - Бежим, - сказал Конан. - Жизнь наша все еще  на  волоске.  Если  из
леса выползут другие драконы...
     Дальнейшего говорить не требовалось.
     Город был далеко - гораздо больше,  чем  казалось  со  скалы.  Сердце
болезненно колотилось в груди Валерии, лишая ее дыхания. Каждую секунду ей
казалось, что сейчас из чащи вылетит новая тварь и устремится по их следу.
Но ничто не нарушало тишины.
     Когда от леса их отделяла уже  примерно  миля,  Валерия  вздохнула  с
облегчением. Уверенность начала возвращаться к ней. Солнце  уже  взошло  и
тьма сгущалась над равниной, перебиваемая светом первых звезд.  Кактусы  в
полумраке напоминали сказочных карликов.
     - Здесь нет ни скота, ни вспаханных полей, - рассуждал Конан.  -  Чем
же этот народ живет?
     - Скотину могли на ночь загнать за ворота, - предложила Валерия. -  А
поля и пастбища - по ту сторону города.
     - Возможно, - согласился он. - Хотя со скалы я  ничего  подобного  не
видел.
     Над городом взошла луна, башни и стены зачернели в желтом  ее  свете.
Мрачным и тревожным казался этот черный город.
     Наверное, так и подумал Конан, остановился, огляделся и сказал:
     - Останемся тут. Что толку колотиться ночью в ворота - все  равно  не
отопрут. Неизвестно, как нас встретят, так что лучше набраться сил. Поспим
пару часов - и снова будем готовы биться или убегать - как придется.
     Он подошел к зарослям кактуса, которые образовали  как  бы  кольцо  -
обычное дело в южных пустынях. он прорубил мечом проход и сказал Валерии:
     - По крайней мере убережемся от змей.
     Она со страхом обернулась в сторону леса, находящегося в каких-нибудь
шести милях.
     - А если из чащи вылезет дракон?
     - Будем сторожить по очереди, - ответил он, хоть и не сказал, какой в
этом толк.
     - Ложись и спи. Первая стража моя.
     Она заколебалась, глядя на него  с  сомнением,  но  он  уже  сидел  у
прохода, скрестив ноги и уставившись во мрак, с мечом  на  коленях.  Тогда
она молча улеглась на песок посередине колючего кольца.
     - Разбудишь меня, когда луна будет в зените, - приказала она.
     Он ничего не ответил и даже не взглянул на нее.  Последнее,  что  она
видела перед сном, был силуэт его могучей фигуры, недвижной, как бронзовая
статуя.



                      2. ПРИ СВЕТЕ ОГНЕННЫХ КРИСТАЛЛОВ

     Валерия проснулась, дрожа от  холода,  и  увидела,  что  равнина  уже
залита серым светом.
     Она села, протирая глаза. Конан  стоял  возле  кактуса,  отрубая  его
мясистые листья и осторожно вытаскивая колючки.
     - Ты меня не разбудил! - с упреком сказала она. - Позволил мне  спать
всю ночь!
     - Ты устала, - сказал он. -  Да,  наверное,  и  зад  весь  отбила  за
дорогу. Вы, пираты, непривычны к лошадиному хребту.
     - А как же ты сам-то? - огрызнулась она.
     - Прежде чем стать пиратом, я был мунганом, - ответил он. - А они всю
жизнь проводят в седле. Однако и я  перехватил  несколько  минуток  сна  -
знаешь, как пантера, что подстерегает серну на лесной тропе.
     И в самом деле огромный варвар  выглядел  удивительно  бодро,  словно
спал всю ночь на царском ложе. Вытащив колючки и очистив толстую кожу,  он
подал девушке толстый, сочный лист кактуса.
     - Кусай, не бойся. Для людей пустыни это и еда, и питье.  Когда-то  я
был вождем зуагиров, пустынного племени, которое  живет  тем,  что  грабит
караваны.
     - О боги, кем ты только не был! - со смесью  недоверия  и  восхищения
сказала она.
     - Например, я никогда  не  был  королем  гиборийской  державы,  -  он
откусил здоровенный кусок кактуса. - Хоть и мечтаю об этом.  И,  возможно,
когда-нибудь стану им - почему бы и нет?
     Она покачала головой, дивясь его спокойной дерзости, и  принялась  за
еду. Вкус не был неприятным, а влага  вполне  утоляла  жажду.  Покончив  с
завтраком, Конан вытер руки о песок, встал, расчесал пятерней свою  черную
гриву, нацепил пояс с мечом и сказал:
     - Ну что ж, пойдем. Если горожане захотят перерезать нам глотки,  они
с таким же успехом могут сделать это и сейчас,  пока  солнышко  не  начало
припекать.
     Валерия подумала, что эта мрачная шутка может  оказаться  вещей.  Она
тоже встала и подпоясалась. Ночные страхи  миновали,  и  драконы  из  леса
казались уже смутным воспоминанием. Она  смело  шагала  рядом  с  Конаном.
Какие бы опасности не ожидали их, враги будут всего лишь людьми. А Валерия
из Красного Братства еще не встречала человека, способного испугать ее.
     Конан смотрел на нее и удивлялся - она шла  таким  же,  как  у  него,
размашистым шагом и не отставала.
     - Ходишь ты как горцы, а не как моряки, - заметил он.  -  Ты,  должно
быть, аквилонка. Солнце Дарфара не  сделало  твою  белую  кожу  бронзовой.
Многие принцессы могли бы тебе позавидовать.
     - Да, я  из  Аквилонии,  -  ответила  она.  Его  комплименты  уже  не
раздражали ее, а явная влюбленность была  даже  приятна.  Если  бы  другой
мужчина позволил ей проспать  ее  стражу,  она  бы  страшно  разгневалась,
потому что не позволяла, чтобы ей делали поблажки как женщине.  Но  втайне
радовалась, что Конан поступил именно так. И не воспользоваться ее страхом
или робостью. В конце концов, подумала она, это необыкновенный человек.
     Солнце вставало за городом, и его башни засияли тревожным пурпуром.
     - При луне они черные, - бормотал Конан, и  в  глазах  его  появилась
варварская покорность судьбе. - А при ясном солнце  они  словно  кровь,  и
кровь, должно быть, предвещают. Ох, не нравится мне этот город!
     Тем не менее они продолжали идти, и Конан отметил, что ни одна дорога
с севера не вела в город.
     - Скот не истоптал пастбищ по эту сторону города, - сказал  он.  -  И
плуг не касался этой земли много лет, а может, веков. Но  смотри  -  здесь
все же когда-то крестьянствовали.
     Валерия увидела древние оросительные  канавы  -  местами  засыпанные,
местами поросшие кактусами.
     Она с тревогой посмотрела на город. Солнце не блистало  на  шлемах  и
копьях  по  стенам,  трубы  не  трубили  тревогу,  с  башен не  доносились
приказы...  Тишина,  такая же,  как в лесу.  Солнце  было  уже  высоко  на
востоке, когда они остановились перед огромными воротами в северной стене,
в тени  вынесенного  парапета.  Пятна  ржавчины покрывали железную  оковку
бронзовых створок. Отовсюду свешивалась паутина.
     - Их не открывали уже много лет! - сказала Валерия.
     - Мертвый город, - согласился Конан. Вот почему засыпаны канавы и  не
тронуты поля.
     - Кто же построил этот город? Кто жил в нем? Куда они все ушли?
     - Не знаю. Может, какой-нибудь изгнанный стигийский  род.  Хотя  нет.
Стигийцы строят по-другому. Возможно,  их  прогнали  враги  или  истребило
моровое поветрие.
     - Тогда там лежат сокровища, обрастая пылью  и  паутиной!  -  сказала
Валерия,  в  которой  проснулась   свойственная   ее   ремеслу   жадность,
соединенная с женским любопытством. - Сумеем мы открыть эти ворота?  Давай
попробуем!
     Конан с сомнением поглядел на тяжелые ворота, но все же уперся в  них
руками и толкнул что было сил.
     Страшно заскрипели заржавевшие  петли,  тяжкие  створки  подались,  и
Конан выпрямился, доставая меч из ножен. Валерия выглянула из-за его плеча
и издала звук, свидетельствующий об удивлении.
     Они ожидали увидеть улицу или дворик -  ничего  подобного!  Ворота  -
точнее двери - открывались прямо  в  широкий,  длинный  зал,  уходивший  в
глубину  насколько  хватало  глаз.  Исполинских  пропорций,  зал   поражал
воображение. Пол, вымощенный  красной  квадратной  плиткой,  едва  заметно
светился, словно отражая пламя факелов. Стены были  сложены  из  какого-то
блестящего зеленого минерала.
     - Пусть меня назовут шемитом, если это  не  жадеит!  -  От  удивления
Конан тихонько выругался.
     - Но чтобы столько и в одном месте! - возразила Валерия.
     - Я пощипал достаточно караванов, шедших из Кхитая,  так  что  можешь
мне верить - это жадеит.
     В  сводчатый  лазуритовый  потолок  были  вставлены  гроздья  больших
зеленых камней, испускающих в полумраке ядовито-зеленое свечение.
     - Огненные камни! - Несмотря на внешне бесстрастный  вид,  Конан  был
поражен. -  Так  называют  их  антийцы.  Существует  поверье,  что  это  -
окаменевшие глаза  доисторических  гадов,  которых  наши  предки  называли
"золотыми змеями". В темноте они горят, будто кошачьи.  Так  что  ночью  в
этом зале светло, только,  должно  быть,  это  жуткое  зрелище.  А  сейчас
займемся поисками - вдруг да наткнемся на тайник с драгоценностями.
     - Закрой дверь, - попросила Валерия. - У меня  нет  никакого  желания
удирать от дракона и в этом зале.
     Конан ответил, ухмыльнувшись:
     - Не думаю, чтобы драконы отважились покинуть свой лес.
     Однако он выполнил просьбу девушки  и,  указав  на  сломанный  засов,
добавил:
     - Когда я налег плечом,  мне  послышалось,  будто  что-то  хрустнуло.
Засов весь изъеден ржавчиной, как видно, его я  и  сломал.  Но  если  люди
покинули город, почему двери были заперты изнутри?
     - Значит, они вышли другими воротами.
     Валерия подумала, сколько, должно быть, минуло столетий  с  тех  лет,
как в этот зал в последний раз проникал дневной свет.  Но  она  ошибалась.
Огромный зал вдруг начал заполняться светом, и скоро  они  обнаружили  его
источник. В сводчатом потолке были прорезаны  узкие  щели-окна,  прикрытые
полупрозрачными пластинками какого-то кристалла. Зеленые  камни  в  темных
промежутках между окнами мигали, точно глаза разъяренных кошек. Пол ногами
мерцающий пол переливался всеми цветами и оттенками  пламени.  Они  словно
шагали по земле  царства  Мертвых  под  небом,  усеянным  злыми  мигающими
звездами.
     Три галереи с балюстрадами протянулись одна  над  другой  вдоль  стен
зала.
     - Похоже на четырехэтажный дом, - пробурчал Конан. - В высоту зал  до
самой крыши. Длинный, как улица. Кажется, в той стене есть дверь.
     Валерия пожала своими ослепительно-белыми плечами.
     - Не спорю -  твои  глаза  поострее  моих,  хотя,  признаться,  среди
корсаров меня тоже не считали за слепую.
     Они свернули в открытую дверь и прошли через несколько комнат - пол у
всех был выложен,  как  и  в  большом  зале,  плитами;  стены,  украшенные
золотым, серебряным или бронзовым фризом - из того  же  зеленого  жадеита,
мрамора, реже - из халцедона. Вкрапления зеленых камней источали с потолка
все тот же призрачный мерцающий свет.
     В некоторых  комнатах  освещение  отсутствовало,  их  дверные  проемы
вставали непроницаемо-черным пятном, словно  бреши  в  потусторонний  мир.
Валерия и Конан проходили мимо них, все время держась светлых помещений.
     В углах висела паутина, но на полу, на мраморных полах, сиденьях,  не
ощущался присущий запустенью слой пыли. То  и  дело  встречались  коврики,
выполненные из кхитайского шелка, известного своей прочностью. И ни  одной
двери или окна, которые выходили бы на улицу, во двор или  в  сад.  Каждая
дверь неизменно вела в новую комнату или в зал.
     - Где же у них тут улицы? - проворчала Валерия. - Похоже, по размерам
этот дворец не уступит сералю короля Турана.
     - Чума тут ни при чем,  -  размышляя  о  своем,  медленно  проговорил
Конан. - Иначе были бы скелеты. Что если их одолели частые набеги,  и  вот
они собрались и ушли? Или...
     - Что если тебе бросить свои гаданья?! - вдруг вспыхнула  Валерия.  -
Все равно ничего не узнаем. Лучше посмотри на фризы. Тебе не кажется,  что
эти линии чем-то напоминают людей? Как ты думаешь, какой они расы?
     Конан тщательно осмотрел рисунки и покачал головой.
     - Никогда раньше таких не видел. Хотя... В них есть восточные черты -
скорее всего, выходцы из Вендии или из Козалы.
     - Ты что, был королем в Козале?  -  насмешливый  тон  не  мог  скрыть
острого любопытства.
     - Нет. Но я был начальником в отряде афгулов  -  племени,  населяющем
Химелийские горы вдоль вендийской границы, а они держат сторону Козала. Но
для чего козалцам понадобилось строить город так далеко от родных земель?
     Фигуры на стене - мужчины и женщины,  стройные,  с  кожей  оливкового
цвета - были высечены со всей тщательностью, в глаза  бросались  необычные
черты лиц, горделивая грация тел, проницательный взгляд. Резчик одел их  в
легкие, как паутинка, одеяния с обилием искусных украшений из  драгоценных
камней и металлов, изобразив во время пиршества, танцующими или в любовных
сценах.
     - Конечно, с востока, - уже решительней сказал  Конан,  -  только  не
пойму, откуда именно. Похоже, их жизнь  протекала  до  отвращения  гладко,
иначе мы нашли бы сцены сражений и поединков... Что там -  ступени?  Давай
поднимемся.
     Это была винтовая лестница, берущая начало в комнате, в  которой  они
сейчас находились. Они поднялись на три пролета и очутились  в  просторной
комнате на четвертом этаже; потолки этого яруса были гораздо выше, чем  на
нижних трех. Сквозь окна-щели, прорезанные  в  потолке,  в  комнату  падал
свет; здесь, как и в зале, слабо посверкивали огненные камни.  Из  комнаты
вели четыре двери, заглянув в три  из  них,  они  увидели  уходящие  вдаль
анфилады комнат все в том  же  призрачном  свете,  четвертая  выходила  на
галерею, протянувшуюся вдоль зала - гораздо меньшего по сравнению  с  тем,
который они обследовали ранее.
     - Будь они прокляты! - Валерия с мрачным видом опустилась  на  скамью
из жадеита. - Люди, удравшие из этого проклятого города, похоже, захватили
с собой все ценности. Я устала: бродишь, бродишь - и ничего,  одни  пустые
комнаты!
     - Весь верхний ярус освещен окнами в крыше. -  Холодный,  размеренный
тон варвара подействовал на нее успокаивающе. - Значит, надо найти окно  с
видом на город. Давай осмотрим комнаты вон за той дверью.
     - Вот ты и осматривай, -  слабо  огрызнулась  девушка.  -  А  я  пока
останусь здесь - ноги уже гудят.
     Бесшумно, словно привидение,  Конан  растворился  в  проеме  двери  -
напротив той, что вела на галерею, в то время как Валерия,  сцепив  пальцы
на затылке, откинулась на спинку скамьи и с  наслаждением  вытянула  ноги.
Эти молчаливые комнаты и залы с гроздьями мерцающих камней над  головой  и
кроваво-красным полом действовали на нее угнетающе. Единственное, чего  ей
сейчас  хотелось,  -  это  поскорее  выбраться  из  лабиринта  на   улицу.
Расслабившись, она целиком отдалась потоку мыслей. "Интересно, - рассеянно
думала Валерия, - что за люди ступали по этим алым плиткам и  сколько  зла
увидели за сотни лет загадочные мигающие под потолком зеленые камни?"
     Легкий шорох пробудил ее от раздумий. Еще  не  осознав  причины,  она
была уже на ногах, сжимая в руке меч, вся обратившись в слух: для Конана -
слишком рано, к тому же он всегда появлялся неслышно, точно призрак.
     Звук исходил из-за двери, ведущей на галерею. Без  малейшего  шороха,
как кошка ступая в сапогах мягкой кожи, она скользнула в дверь,  пересекла
балкон и, укрывшись за тяжелой колонной балюстрады, глянула вниз.
     По залу крадучись двигался человек.
     Появление живого существа в этом, казалось, уже  века  как  брошенном
дворце, поразило девушку: на миг захолонуло  сердце,  прервалось  дыхание.
Очнувшись, она быстро присела за каменные перила и с напряженным вниманием
- нервы как струны - горящими глазами стала следить за фигурой внизу.
     Человек ничем не напоминал  людей,  чьи  изображения  она  видела  на
стенах. Чуть  выше  среднего  роста,  очень  смуглый,  но  не  из  племени
чернокожих, он был совершенно голый, если  не  считать  шелковой  повязки,
наполовину прикрывавшей мускулистые бедра, а также кожаного пояса  шириной
с  запястье  мужчины,  стянувшего  узкую  талию.  Прямые  черные   волосы,
рассыпанные в беспорядке по плечам, придавали ему вид  дикаря.  На  первый
взгляд худой, но канаты и узлы мускулов, буграми выступающие под кожей рук
и ног, все тело без той излишней плоти, что придает  линиям  плавность,  а
облику - гармонию, говорили о том, насколько  обманчивым  может  оказаться
поверхностное суждение. Убрав излишки,  природа  вылепила  образ  цельный,
почти отталкивающий.
     И все-таки больше всего воительницу поразила не внешность, а  повадки
человека. Он крался на полусогнутых ногах, припадая  к  полу  и  поминутно
оглядываясь. В правой руке он сжимал рукоять кривого,  широкого  у  острия
клинка, и она видела,  как  дрожала  эта  рука  от  завладевших  человеком
чувств. Воин был испуган, трясся в тисках животного ужаса, и  когда  вновь
оглянулся, из-под черных прядей блеснула пара широко раскрытых глаз.
     Валерию он не заметил. Дальше и дальше скользил он на цыпочках  через
зал, пока не скрылся в  открытых  дверях.  Минутой  позже  оттуда  донесся
слабый вскрик, и снова в воздухе повисла тишина.
     Не в силах побороть любопытства, Валерия, пригнувшись, перебежала  по
галерее до двери, расположенной прямо над той, в которой скрылся  человек.
Не задумываясь, она  вошла  в  дверь  и  очутилась  на  галерее  поменьше,
обегающей большую комнату.
     Эта комната располагалась на третьем этаже, и ее потолок был  не  так
высок, как в большом зале. Ее освещали только огненные камни, их  зловещий
зеленый свет не мог рассеять тьмы над галереей.
     Глаза Валерии расширились. Человек, которого она заметила,  находился
там, внизу.
     Он лежал на пурпурном ковре в центре комнаты  -  тело  обмякло,  руки
раскинуты в стороны. Кривой меч - рядом.
     Ей показалось странным, что он так долго лежит без движения.  Но  вот
девушка вгляделась в ковер под неподвижной фигурой -  глаза  ее  сузились.
Под телом и около него цвет ткани был иным, более ярким - алым.
     Дрожа мелкой дрожью, она присела за  ограждением,  ее  глаза  пытливо
изучали тени под галереей.  Но  бесполезно:  тьма  надежно  скрывала  свою
тайну.
     Внезапно на месте ужасной драмы появилось новое лицо - человек, почти
копия первого, вошел через дверь напротив той, что вела в зал.
     При виде распростертого на полу собрата глаза  его  сверкнули,  и  он
тихо позвал: "Хикмек!", но тот даже не шевельнулся.
     Тогда он быстро прошел к  ковру,  нагнулся  и,  впившись  пальцами  в
поникшее плечо, перевернул тело на свое  колено.  Из  груди  его  вырвался
сдавленный крик: голова лежавшего  безвольно  откинулась,  обнажив  горло,
рассеченное от уха до уха.
     Человек выпустил труп, и тот  упал  на  залитый  кровью  ковер.  Воин
вскочил, весь дрожа, словно лист  на  ветру.  От  страха  лицо  его  стало
пепельно-серым. И вдруг, уже готовый рвануться прочь от  страшного  места,
он застыл, превратился в камень,  как  завороженный  глядя  округлившимися
глазами в дальний конец комнаты.
     Там, во мраке под галереей, затеплился огонек - быстро разгораясь, он
ничем не походил на мерцание зеленых камней.  Валерия  почувствовала,  как
зашевелились волосы у нее на голове: едва видимый в пульсирующем свечении,
по воздуху плыл череп, и казалось, прямо от  черепа  -  человеческого,  но
страшной, уродливой формы - исходит этот таинственный свет.  Череп  висел,
как отсеченная голова, - возникший из ночи и тьмы, он  на  глазах  обретал
четкую форму... да, человеческий, но человека неведомой ей расы.
     Воин стоял неподвижно - изваяние парализованного страхом, - не  сводя
глаз с жуткого видения. Вот череп качнулся от стены,  и  вместе  с  ним  -
неясная  тень.  Постепенно  тень  сгустилась  и   приобрела   человеческие
очертания;  на  обнаженном  торсе  и  конечностях  мертвенно-белым  цветом
проступали кости. Голый череп в ореоле  сияния  ухмылялся  жуткой  улыбкой
мертвеца, пустые  глазницы  насквозь  пронзали  живую,  скованную  страхом
плоть. Воин не шелохнулся; меч, звякнув, выпал из  онемевших  пальцев,  на
лице застыла маска жертвы, обреченной на заклание силами Зла.
     Валерия почувствовала, что не только страх парализует волю  человека.
В пульсирующем свечении присутствовало нечто сверхъестественное, неземное,
что отнимало способность мыслить и действовать. Даже  здесь,  на  галерее,
будучи  в  полной  безопасности,  она,  пусть  и  слегка,   но   поддалась
воздействию зловещего, несущего угрозу разуму света.
     Ужас, охвативший несчастную жертву, лишил ее  последних  сил;  прижав
ладони к глазам, человек рухнул на колени. Покорный неизбежной участи,  он
ждал удара клинка, мерцающего в руке видения - самой Смерти, занесшей  над
человеком свой меч.
     Валерия, во власти первого порыва, поступила так, как  ей  подсказала
ее изменчивая природа.  Тигрицей  перемахнув  через  перила,  она  как  на
подушечках опустилась за спиной призрака. От мягкого удара кожаных сапог о
пол тот круто обернулся, но не успел сделать  и  шага;  сверкнула  разящая
сталь - и волна ликования и  гнева  захлестнула  девушку:  вместо  пустоты
клинок встретил мясо и кости смертного!
     Раздался вскрик, заглушенный гортанным бульканьем, и  рассеченное  от
плеча до середины  груди  видение  повалилось  на  пол;  светящийся  череп
откатился в сторону, открыв копну черных  прямых  волос  и  смуглое  лицо,
искаженное предсмертной мукой. Под  страшным  балахоном  оказался  обычный
человек, во многом схожий с тем, что на коленях дожидался смерти.
     При звуке удара тот,  словно  смутившись,  поднял  голову  и  сейчас,
пораженный, во все глаза смотрел на белокожую женщину, стоявшую над трупом
с окровавленным мечом в руке.
     Пошатываясь, он встал на ноги, что-то невнятно бормоча,  -  казалось,
увиденное лишило его разума. К своему удивлению, Валерия все поняла: слова
были знакомы - человек говорил на стигийском языке, хотя  и  с  незнакомым
выговором.
     - Кто ты? Откуда? Зачем ты в Ксухотле? - И  вдруг  слова  хлынули  из
него, как вода из прорванной плотины: - Но ты же друг - богиня или демон -
какая разница! От твоего меча пал сам Пылающий Череп!  Под  ним  скрывался
человек - кто мог подумать? А мы-то считали его за  демона,  которого  они
заклинаниями вызвали из катакомб! Тихо! Слышишь?
     Он оборвал словесный поток и вновь застыл,  с  напряженным  вниманием
вслушиваясь в тишину. Валерия замерла - безмолвие царило во дворце.
     - Надо торопиться! - горячо зашептал человек ей в ухо. - Они сейчас к
западу от Большого зала! Это здесь! Быть может, уже крадутся сюда!
     Воин сомкнул пальцы на ее запястье, она попробовала освободить руку -
тщетно!
     - Ты говоришь "они", кто это? - спросила девушка.
     Он   задержал   на   незнакомке   взгляд,   как   бы   удивляясь   ее
неосведомленности.
     - "Они"? - он запнулся. - Ну, те - из Ксоталана. Ты только что  убила
одного из них. Те, что живут у Восточных ворот.
     - Так, значит, город населен?! - воскликнула она.
     - Да, да! - от нестерпимого желания поскорее покинуть  опасное  место
воин извивался всем телом и едва не подпрыгивал. - Идем! Нам надо поскорей
вернуться в Техултли!
     - Где это?
     - Район у Западных ворот! - И, крепче сжав руку девушки, он повлек ее
к двери, через которую вошел пятью минутами раньше. Его смуглый лоб усеяли
крупные капли пота, глаза от страха блестели.
     - Стой!  Подожди!  -  Валерия  вырвала  руку  из  его  клещей.  -  Не
прикасайся ко мне, или я раскрою тебе череп! Что все это значит? Кто ты? И
куда меня тащишь?
     Огромным усилием воли человек взял себя в руки и, бросая по  сторонам
испуганные взгляды, заговорил срывающимся голосом, но так быстро, что  она
с трудом разбирала слова:
     - Меня зовут Техотл. Я сам из Техултли. Мы с этим парнем, что лежит с
перерезанным горлом, прокрались в Зал тишины, надеясь подстеречь  и  убить
кого-нибудь из ксоталанцев, и потеряли друг друга. Тогда я вернулся  сюда,
но увидел, что мой приятель лежит на ковре, уже мертвый. Я знаю,  что  это
сделал Пылающий Череп, он бы и меня прирезал, если бы ты его не убила.  Но
думаю, что он здесь не один. Наверняка из Ксоталана явятся другие. Боги  -
и те бледнеют при виде участи несчастных,  попавших  в  лапы  ксоталанских
зверей живыми.
     От одной мысли об этом незнакомец задрожал как в  лихорадке,  смуглая
кожа словно покрылась пепельным налетом. Нахмурив лоб, Валерия задумалась.
За малопонятными фразами таилось что-то важное, но суть ускользала от нее.
     Она повернулась к черепу - тот по-прежнему испускал пульсирующий свет
- и носком сапога потянулась было к нему, как вдруг  человек,  назвавшийся
Техотлом, дико вскрикнув, прыгнул вперед.
     - Не прикасайся! И не смотри на него!  В  нем  -  Безумие  и  Смерть!
Только колдуны Ксоталана знают его тайну. Они нашли его в катакомбах среди
останков жестоких королей, правивших Ксухотлом в мрачные дни прошлого,  за
сотни лет до нас. Тем, кто не познал великую тайну черепа, хватает взгляда
на  него,  чтобы  застыла  в  жилах  кровь  и   затуманился   разум.   Раз
прикоснувшись, человек сходит с ума и скоро угасает.
     Валерия окинула воина недоверчивым взглядом. Худой и  мускулистый,  с
сальными волосами, он не внушал  доверия.  В  глазах  наряду  с  огоньками
затравленного зверя  она  уловила  лихорадочный  блеск  -  верный  признак
расстроенных нервов. И  вместе  с  тем  в  его  голосе  звучало  искреннее
беспокойство.
     - Пойдем! - чуть ли не жалобным тоном заговорил он и вновь  потянулся
к ее запястью, но вдруг, вспомнив  угрозу,  отдернул  руку.  -  Ты  не  из
здешних. Не знаю, как ты сюда попала, но будь  ты  богиня  или  демон,  ты
должна помочь Техултли. Там все узнаешь.  Мне  кажется,  ты  пришла  из-за
Большого леса - оттуда пришли наши предки. Но ты ведь друг, иначе не стала
бы убивать нашего врага.  Прошу  тебя,  поторопимся,  пока  ксоталанцы  не
обнаружили нас и не прирезали.
     С неприятного, горящего нетерпением лица Техотла она перевела  взгляд
на череп - то едва тлевший, то снова разгоравшийся на плиточном полу возле
трупа. Словно явившийся из ночного кошмара, во многом  схожий  с  обычным,
череп, однако, отличался каким-то особым зловещим уродством. При жизни его
обладатель, должно быть, являл собой отталкивающий, даже страшный вид. При
жизни?  Ей  почудилось,  что  череп  продолжает   жить   какой-то   своей,
обособленной жизнью. Челюсти вдруг раздвинулись  и  с  лязгом  сомкнулись.
Свечение усилилось, по черепу  забегали  живые  огоньки,  стало  нарастать
ощущение нереальности - да, это сон, тяжелый сон,  вся  жизнь  всего  лишь
сон...
     - Не смотри! Не смотри на череп! - донесся до  нее,  будто  издалека,
через пространство резкий голос Техотла. Пучина, едва  не  поглотившая  ее
разум, начала быстро рассеиваться.
     Валерия встряхнулась, точно  львица.  Зрение  прояснилось.  А  Техотл
между тем продолжал:
     - При жизни он носил в себе мозг ужасного короля магов! Он  и  сейчас
живет, получая силы и колдовской огонь из царства Тьмы.
     Исторгнув страшное проклятие, Валерия рванулась вперед.  Прошелестело
лезвие - и череп разлетелся на десятки горящих осколков.
     Где-то то ли в глубине комнаты, то ли в отдалении, то ли в уголках ее
сознания раздался животный рев боли и ярости.
     Рука Техотла почтительно  коснулась  ее  пальцев,  сжимавших  рукоять
меча; его губы невнятно шептали:
     -  Ты  разрубила  Череп!  Разрушила  чары!   И   никакие   заклинания
ксоталанцев уже не смогут его воскресить! А теперь уходим. Быстро!
     - Но я не могу, - возразила она. - У меня здесь неподалеку друг, и мы
договорились, что...
     Она  осеклась,  увидев,  как  страшно  исказилось   его   лицо,   как
остановился взгляд, устремленный поверх ее плеча. Она круто повернулась  и
увидела четырех воинов: разом вбежав через четыре  двери,  те  ринулись  к
двоим в середине комнаты.
     Они ничем не отличались от  других:  такие  же  тощие,  с  узловатыми
мускулами, те же прямые иссиня-черные волосы и тот  же  безумный  огонь  в
широко раскрытых глазах. Одежда, оружие - все как у Техотла,  с  той  лишь
разницей, что на груди у всех был нарисован белый череп.
     Не было ни вызова,  ни  боевого  клича.  Как  жаждущие  крови  тигры,
бросились ксоталанцы на врагов, горя желанием достать  клинком  до  горла.
Техотл встретил их  с  яростью  обреченного.  Уклонившись  от  палаша,  он
схватился с воином врукопашную, увлек на пол, где в  полном  молчании  оба
катались и рвали друг друга на части!
     Трое оставшихся, с глазами красными, как у бешеных собак, налетели на
Валерию.
     Первого, кто оказался в пределах  досягаемости  ее  меча,  она  убила
сразу - не успел тот замахнуться, как упал с раскроенным черепом.  Отбивая
удар, она метнулась в сторону.  Глаза  девушки  горели,  на  губах  играла
беспощадная улыбка. Вновь она была  Валерией  -  воительницей  из  "Ватаги
Красных братьев", и шелест длинного прямого меча звучал ей слаще свадебной
песни.
     Вот ее меч блеснул мимо вражеского клинка, прорвал защиту и,  вспоров
дубленую кожу, на шесть дюймов  погрузился  в  живот  врага.  Хватая  ртом
воздух, человек повалился на колени, но его рослый товарищ прыгнул  вперед
и с такой яростью стал наносить удар за ударом, что Валерия никак не могла
выбрать  момента,  чтобы   ответить.   Она   отступала,   парируя   удары,
хладнокровно дожидаясь случая для  решающего  выпада.  Все  равно  -  этот
стальной смерч долго не продлится. Рука устанет, ослабеет, ураган стихнет,
и тогда она возьмет свое - вонзит клинок прямо в сердце.  Валерия  мельком
увидела Техотла: оседлав врага, тот всеми силами пытался  разжать  мертвую
хватку на своем запястье, чтобы всадить кинжал меж ребер ксоталанца.
     Пот крупными каплями выступил на лбу нападавшего, глаза полыхали, как
угли. Несмотря на яростный натиск, он не мог ни сломить, ни  даже  пробить
оборону  девушки.  Но  вот  его  дыхание  стало   прерывистым,   удары   -
беспорядочными и уже не такими мощными. Она сделала  шаг  назад,  вынуждая
того сменить позицию, и вдруг почувствовала, как железные  пальцы  мертвой
хваткой впились ей в бедро. Раненый на полу! Она совсем о нем забыла!
     Привстав на колени, тот замкнул  пальцы  на  ее  ногах;  его  товарищ
торжествующе заклекотал и начал  пробираться  по  кругу,  чтобы  атаковать
девушку слева. Она снова рванулась - все напрасно! Один удар вниз - и  она
освободилась бы от этих капканов, но в  этот  миг  кривой  клинок  рослого
воина раскроил бы ей череп.  Вдруг  левую  ногу  пронзила  страшная  боль:
добравшись до бедра, раненый, точно дикий зверь, впился в живую плоть.
     Свободной рукой Валерия схватила того за длинные волосы и оторвала от
себя, так что пылающие ненавистью глаза воззрились  на  нее  снизу  вверх.
Рослый ксоталанец, исторгнув из груди яростный вопль, прыгнул вперед и что
было сил обрушил на нее палаш. Она едва сумела  отразить  удар  -  плоской
стороной меч ударил ее по голове, из глаз сыпанули искры, пол  покачнулся.
Вновь раздалось животное рычание, и вновь взметнулся меч, но  внезапно  за
спиной ксоталанца выросла гигантская фигура, и  молнией  сверкнула  сталь.
Крик воина оборвался и, точно бык под топором, он повалился на  пол  -  из
раскроенного до горла черепа вывалились мозги.
     - Конан! - только и выдохнула Валерия. Распаленная  боем,  она  круто
повернулась к раненому, ее сильная  рука  по-прежнему  сжимала  пучок  его
волос. - Умри, собака! - С тихим шелестом клинок очертил в воздухе дугу, и
обезглавленное тело повалилось к ее ногам -  из  шеи  струей  била  кровь.
Отрубленную голову девушка зашвырнула в дальний угол.
     - Что тут еще стряслось? - Расставив ноги, варвар  стоял  над  трупом
убитого воина. Не опуская широкого  меча,  он  обегал  комнату  изумленным
взглядом. Стряхивая с кожи красные капли, Техотл поднялся  с  бьющегося  в
агонии последнего из четверки ксоталанцев.  Глубокая  рана  на  его  бедре
сочилась кровью. Широко раскрытыми глазами он уставился на Конана.
     - Ну, скажет мне кто-нибудь? - снова  потребовал  объяснений  варвар:
оставив девушку на несколько минут, он меньше всего ожидал  застать  ее  в
гуще смертельной схватки с какими-то полупризраками в этом, как он считал,
заброшенном, необитаемом городе. Обойдя наугад несколько  комнат  наверху,
Конан вернулся туда, где ее оставил, и, не найдя на  месте,  встревожился.
Шум внезапно вспыхнувшей схватки, от которого у варвара  чуть  не  лопнули
барабанные перепонки, подсказал, где следует искать его подругу.
     - Пять псов за один бой! - Глаза Техотла заблестели  от  восторга.  -
Целых пять мертвецов! Значит, в  черный  столб  вобьют  еще  пять  красных
гвоздей! Хвала вам, боги крови!
     Он простер дрожащие руки к потолку, но вдруг его лицо исказила злоба;
он плюнул на трупы и, не в силах сдержать переполнявшей его радости, начал
отплясывать на мертвых телах отвратительный победный танец.  Его  недавние
союзники в замешательстве взирали на  это  дикое  зрелище.  Наконец  Конан
спросил на аквилонском:
     - Кто этот ненормальный?
     Валерия пожала плечами:
     - Его зовут Техотл. Из его бормотания я поняла, что его клан живет  в
одном конце этого города сумасшедших, а те, что убиты,  -  из  враждующего
клана, который занимает противоположную часть. Пожалуй, нам лучше пойти  с
ним. Сам видишь - в отличие от своих врагов, он к нам явно расположен.
     Техотл уже не плясал на трупах: словно собака склонив  голову  набок,
он напряженно вслушивался  в  незнакомую  речь,  его  отталкивающие  черты
отражали происходящую в душе  борьбу  восторга  от  одержанной  победы  со
страхом перед неизвестно откуда взявшимися чужаками.
     - Прошу вас, идемте! - зашептал он.  Мы  сделали  доброе  дело.  Пять
мертвых псов! Мой народ с благодарностью примет вас.  Вам  окажут  великие
почести! Только, заклинаю богами, скорей! До Техултли не  так  уж  близко.
Что, если ксоталанцы нагрянут сюда целым отрядом? Тогда  не  помогут  даже
ваши мечи.
     - Хорошо. Веди! - проворчал Конан.
     Техотл не мешкая ступил на лестницу, ведущую  на  галерею,  и  кивнул
чужакам, приглашая тех следовать за  собой,  что  они  и  сделали.  Быстро
поднявшись на галерею,  он  выбрал  дверь  в  западной  стене.  Замелькали
бесчисленные комнаты - одна за другой,  очень  похожие,  где  свет  давали
мерцающие камни или окна, прорезанные в потолке.
     - Как думаешь, куда мы попали? - едва слышно прошептала Валерия.
     - Одному Крому известно! - ответил Конан. - Прежде я  встречал  таких
людей - на побережье озера Эвад, почти у самой  границы  с  Кушем.  Скорее
всего, нечистокровные стигийцы - помесь какой-то расы, пришедшей в  Стигию
много веков назад с востока и породнившейся с коренным населением. Там  их
называют  тлацитланцами.  Хотя  я  сильно  сомневаюсь,  чтобы  они  смогли
построить такой город.
     По мере удаления от комнаты с мертвецами страх  Техотла  не  исчезал,
наоборот - он  становился  все  сильнее.  Техултлинец  беспрерывно  вертел
головой, пытаясь уловить звуки возможной погони, и напряженно  вглядывался
в каждый дверной проем, мимо которых бесшумно скользили их тени.
     Несмотря  на  сильный  характер,  Валерия  не  могла   справиться   с
охватившей тело дрожью. Она  никогда  ничего  не  боялась,  но  полыхающий
красным пол под ногами, мерцающие камни над головой, где их  зеленый  свет
перемежался  с  черными  тенями,   крадущаяся   поступь   их   до   смерти
перепуганного проводника - все  это  наполняло  ее  душу  неясным  мрачным
предчувствием, ощущением затаившейся где-то поблизости опасности.
     - Они могут поджидать нас на пути в Техултли! - предупредил Техотл. -
Надо соблюдать осторожность, чтобы не угодить в засаду!
     - Но почему бы нам не выбраться из этого проклятого дворца на  улицу?
- раздраженно спросила Валерия.
     - В Ксухотле нет улиц, - ответил проводник, -  нет  ни  площадей,  ни
открытых дворов. Весь город построен как один огромный  дворец  под  одной
крышей. Единственное, что как-то напоминает улицу, - так это большой  зал,
протянувшийся от Северных до Южных ворот. И выйти из города  можно  только
через ворота, хотя... - он замялся, - вот уже пятьдесят лет, как ими никто
не пользовался.
     - Сколько времени вы здесь живете? - спросил Конан.
     - Я родился в замке Техултли тридцать пять лет назад  и  ни  разу  не
ступал за пределы города. Во имя богов, ступайте тише! Эти залы могут быть
битком набиты врагами! Вот доберемся до места,  там  Ольмек  сам  все  вам
расскажет.
     И в полной тишине,  ступая  по  пылающему  полу  под  мерное  мигание
зеленых огней, они двигались дальше, пока Валерии не начало казаться,  что
они пробираются покоями царства Теней,  ведомые  темнокожим  длинноволосым
гоблином.
     Однако рядом был Конан - он  напомнил  о  себе,  остановив  маленький
отряд, когда они пересекали необычайно широкую комнату.  По  натуре  Конан
оставался варваром и потому обладал слухом дикаря, гораздо  более  острым,
чем слух Техотла, хотя тот и был отточен в молчаливых коридорах дворца  за
время войны длиною в жизнь.
     - Ты думаешь, мы можем напороться на твоих врагов?
     -  Они  круглые  сутки  рыщут  по  этим  комнатам...  мы  тоже   сюда
наведываемся. Залы и комнаты между Техултли и Ксоталаном - это пограничная
территория, она ничья. Мы называем ее Залами Тишины. А почему ты спросил?
     - Потому что в комнатах впереди затаились воины:  я  слышал  звяканье
стали о камень.
     И снова Техотл задрожал с головы до пят,  ему  даже  пришлось  крепко
сжать зубы, чтобы не выдать их стуком себя и чужаков.
     - А вдруг это твои друзья? - предположила Валерия.
     - Лучше не  рисковать,  -  выдохнул  он.  С  поразительной  быстротой
техултлинец свернул в сторону и растворился в дверном проеме левой  стены,
за ней оказалась комната,  откуда  вниз,  прямо  в  кромешный  мрак,  вела
винтовая лестница со ступеньками цвета слоновой кости.
     -  Она  ведет  в  темный  коридор  под  нами!  -  прошелестел   голос
проводника, на его лбу  бисеринками  блестели  капли  пота.  -  Нас  могут
подстерегать и там. Может быть, это все подстроено нарочно, чтобы заманить
нас туда. Но если в верхних комнатах действительно засада, то  это  -  наш
единственный шанс. За мной, быстро!
     Двигаясь неслышно, точно призраки, они спустились по ступеням и вышли
к черной дыре - входу в коридор. На миг задержались, прислушиваясь,  потом
растаяли во мраке. Уже через несколько шагов у Валерии  по  коже  поползли
мурашки: ей каждую секунду казалось, что еще миг -  и  в  ее  тело  войдет
вражеский  клинок.  Если  бы  не  железные  пальцы  Конана,  сжимавшие  ее
запястье,  разум  захлестнуло  бы  чувство  полного  одиночества.   Кошка,
ступающая на бархатные подушечки своих лап, произвела бы больший шум,  чем
эти трое. Тьма была - хоть глаз выколи. Пальцами  вытянутой  руки  девушка
скользила по стене, иногда вместо камня встречая пустоту проема. Казалось,
коридору не будет конца.
     Внезапно все трое замерли, затаив дыхание: за их  спинами  послышался
слабый звук. Валерия узнала его, и по ее спине волной пробежал холодок - в
темноте чья-то рука осторожно открывала дверь. В коридор входили  люди.  И
словно отвечая на немой вопрос, под ноги попалось что-то круглое,  похожее
на человеческий  череп.  Она  запнулась  -  и  предмет  с  ужасным  стуком
покатился по коридору.
     - Бежим! - взвизгнул Техотл вне себя от страха, рванувшись  вперед  с
прытью летающего привидения. Конан, как всегда, был рядом: схватив Валерию
под мышку, он увлек ее за собой вслед за  проводником.  В  темноте  варвар
видел не лучше девушки, но чутье дикаря подсказывало ему верный путь.  Без
его поддержки одна она давно упала бы или налетела на стену.  Они  мчались
по коридору, а за их спинами - все ближе и ближе - топот  десятка  ног  по
коридору. Техотл крикнул:
     - Вот она - лестница! За мной!
     Валерия едва не оступилась во тьме, но невидимая  рука  удержала  ее.
Вновь на запястье пальцы - уже проводника, ее куда-то тащат, почти несут -
кругами, вверх по бесконечной лестнице.
     Выпустив девушку, Конан повернулся для отпора;  его  инстинкты,  слух
подсказывали  -  враги  близко.  Вдруг  он  весь  подобрался:   к   топоту
человеческих ног примешивались иные, непонятные звуки.
     Казалось,  что-то  извиваясь  ползло  вверх  по  ступеням  -   что-то
скользкое, шуршащее, от одной близости которого стыла кровь в жилах. Конан
с  силой  опустил  огромный  меч  и  почувствовал,  как  сталь,   разрубив
податливое тело - похоже, что живую плоть, -  глубоко  вошла  в  ступеньку
лестницы. Его ног словно коснулся  кусок  льда,  затем  послышались  точно
тяжелые удары плети, и в воздух взвился предсмертный вопль человека.
     В следующий миг Конан уже  мчался  вверх  по  винтовой  лестнице.  Но
наконец ступеньки кончились, и он влетел в  открытую  дверь  -  Валерия  и
Техотл уже ждали его. Проводник тут же захлопнул дверь и наложил  засов  -
первый увиденный Конаном после засова на городских воротах.
     Покончив с дверью, Техотл помчался к стене напротив. В  этой  комнате
было довольно света. Готовый нырнуть вслед за ним в  темный  проем,  Конан
оглянулся: под мощными, яростными ударами запертая  дверь  стонала  и  вся
ходила ходуном.
     Хотя Техотл по-прежнему не  умерял  ни  прыти,  ни  осторожности,  он
чувствовал себя явно увереннее. У него был вид человека,  добравшегося  до
знакомых мест, где по его первому зову на выручку придут друзья.
     Но Конан своим вопросом вновь поверг его в ужас.
     - Что это за тварь была там, на лестнице? - небрежно бросил  на  бегу
варвар.
     - Люди из Ксоталана, - не оглядываясь, быстро ответил проводник. -  Я
говорил: залы прямо кишат ими.
     - То был не человек, - возразил варвар. - Тварь ползает и холодна как
лед. Похоже, я чуть не рассек ее надвое. Скорее всего, она упала на  наших
преследователей и в ярости убила одного из них.
     Голова Техотла откинулась назад; лицо вновь посерело,  ноги  невольно
заработали быстрее.
     - Это был Ледяной Змей! Чудовище,  которое  они  своими  заклинаниями
вызвали из подземных катакомб себе в помощь. Какой он с виду, мы не знаем,
но только много раз находили трупы наших, которых он подстерег во тьме. Во
имя Сета - поторопимся! Если его пустят по нашему следу, он не отстанет до
самых ворот в Техултли!
     - Навряд ли, - проворчал Конан. - Слишком серьезную рану  он  получил
от меня на лестнице.
     - Быстрей! Быстрей! - только и простонал Техотл.
     Они  пробежали  через  несколько  комнат,  полных  зеленого  сумрака,
пересекли широкий зал и остановились перед огромной бронзовой дверью.
     Техотл облегченно вздохнул:
     - Наконец-то! Техултли!



                         3. НАРОД, ПИТАЕМЫЙ ВРАЖДОЙ

     Техотл постучал кулаком по двери и сразу повернулся, чтобы не  терять
из виду зал.
     - Случалось, наших убивали у самой двери,  когда  они  успокаивались,
полагая, что находятся в полной безопасности, - сказал он.
     - Почему нам не открывают? - Конан недовольно нахмурился.
     - Они сейчас рассматривают нас через Око, - ответил Техотл. -  Должно
быть, их смущает ваш вид. - И уже громче: - Экселан! Откроешь ты или  нет?
Это же я - Техотл, а со мной друзья  из  большого  мира  за  лесом!..  Они
откроют, обязательно откроют! - успокоил он своих спутников.
     - Не мешало бы им поторопиться, - мрачно изрек Конан. - Я слышу,  как
что-то ползет по полу комнаты, выходящей в зал.
     Техотл снова подернулся  пеплом  и  обрушил  на  дверь  целый  каскад
ударов.
     - Открывайте, олухи несчастные! - завопил он. - Ледяной  Змей  ползет
за нами по пятам!
     Он еще молотил кулаками по  бронзе,  как  дверь  бесшумно  отворилась
вовнутрь, и их глазам предстала тяжелая цепь,  натянутая  поперек  проема,
поверх которой ощетинились острия копий; глаза  воинов  секунду  ощупывали
нежданных гостей колючим взглядом. Наконец цепь упала, и Техотл,  неистово
сжав руки своих друзей, почти силком перевел их  через  порог.  Дверь  уже
закрывалась, когда Конан, бросив взгляд  через  плечо,  увидел  в  дальнем
конце темного зала неясные очертания огромной  змеи:  словно  нескончаемый
поток мерзкой слизи, судорожно извиваясь, рептилия медленно  выползала  из
противоположного  проема,   отвратительная   голова   в   красных   пятнах
бессмысленно раскачивалась из стороны  в  сторону...  Дверь  закрылась,  и
жуткое видение исчезло.
     Они стояли в  квадратной  комнате,  напоминавшей  небольшую  площадь.
Поперек двери вновь наложили засовы и навесили цепь. Все  сооружение  было
прекрасно продумано и могло бы устоять перед любым натиском. Вокруг стояло
четверо человек стражи - такие же темнокожие  и  черноволосые,  как  и  их
проводник, у каждого в руке - копье, у бедра - меч. В стене у входа  Конан
заметил сложное приспособление из нескольких зеркал - как видно, то  самое
Око, о котором упоминал Техотл; зеркала были  установлены  таким  образом,
чтобы через вставленный в узкую прорезь плоский кристалл  можно  было,  не
обнаруживая себя, видеть все, что происходит снаружи. Четверо стражников в
изумлении смотрели на незнакомцев, однако вопросов не задавали,  а  Техотл
не счел нужным давать им какие-либо объяснения. Он  двигался  с  небрежной
уверенностью, словно в тот миг, когда шагнул через порог, разом сбросил  с
себя путы страха и нерешительности.
     - Пошли! - отрывисто бросил он недавно обретенным друзьям.
     Конан с сомнением посмотрел на засовы.
     - А как насчет  парней,  которые  нас  преследовали?  Что,  если  они
вздумают сломать дверь?
     Техотл замотал головой.
     - Они прекрасно знают, что невозможно взломать дверь Орла.  И  теперь
хочешь - не хочешь, а придется им вместе со своим ползучим гадом убираться
в Ксоталан. Пошли! Я проведу вас к правителям Техултли.
     Один из стражников открыл дверь в стене  напротив  бронзовой,  и  они
ступили в длинный зал, который, как и большинство комнат этого яруса,  был
освещен гроздьями мигающих  зеленых  камней  и  слабыми  дневными  лучами,
падавшими  сквозь  узкие  щели-окна  в  потолке.  Однако  в   отличие   от
бесчисленных комнат, увиденных за этот долгий  день,  зал  носил  на  себе
следы обитания. Вышитые по бархату рисунки  украшали  глянцевые  стены  из
жадеита, толстые ковры устилали алый пол, а на сиденья,  скамьи  и  диваны
были положены сатиновые подушки.
     Зал оканчивался дверью с витиеватой  резьбой,  стражи  перед  ней  не
было. Техотл  бесцеремонно  толкнул  дверь  и  ввел  друзей  в  просторную
комнату. Стоило им появиться, как  человек  тридцать  мужчин  и  женщин  с
изумленными возгласами повскакивали со скамей и кушеток.
     Все, кроме одного, принадлежали к расе Техотла; женщины  -  такие  же
темнокожие, с тем же блеском в глазах - были,  однако,  по-своему  красивы
какой-то  сумрачной,  полумистической  красотой.  На  груди   все   носили
сандаловые  вызолоченные  пластинки,  короткая  шелковая   юбка,   которую
удерживал усыпанный камнями пояс, не скрывала правильной  линии  бедер,  а
черная грива волос, грубо обрезанная  у  обнаженных  плеч,  была  схвачена
серебряным обручем.
     На широком, из слоновой кости  сиденьи,  установленном  на  массивном
возвышении,  сидели  двое  -  мужчина  и  женщина,   по   виду   несколько
отличавшиеся от остальных. Он - настоящий  гигант:  невероятной  ширины  в
плечах и с огромной, как у быка,  грудной  клеткой.  Густая  иссиня-черная
борода ниспадала почти до пояса. Свободная одежда из пурпурного шелка  при
малейшем движении переливалась всеми оттенками крови, а рукав,  упавший  к
локтю, обнажил руку в буграх мускулов. Лента, вся в  сверкающих  каменьях,
стягивала того же цвета густые локоны.
     При виде чужаков женщина,  слабо  вскрикнув,  вскочила  на  ноги;  ее
изумленный взгляд, скользнув по Конану, остановился на Валерии,  глаза  со
жгучим  интересом  рассматривали  незнакомку.  Высокого  роста,  гибкая  м
стройная,  она,  несомненно,  была  самой  красивой  женщиной   из   всех,
присутствующих в зале. Одежды на ней  было  еще  меньше,  чем  на  других:
вместо юбки - широкая полоса пурпурной с золотой нитью ткани, продетая под
ремнем, концы которой едва достигали колен.  Другая  полоса,  продетая  со
спины, довершала эту часть ее наряда, который она  носила  с  невозмутимым
бесстыдством. Нагрудные  пластинки  и  обруч  у  висков  украшала  россыпь
драгоценных камней. И было  еще  нечто,  что  отличало  ее  от  темнокожих
представительниц племени Техотла: в глазах женщины Конан не заметил блеска
сумасшествия. После невольного вскрика она так и не произнесла  ни  слова,
лишь стояла, вся подобравшись, сжав пальцы в кулаки, пристально  глядя  на
Валерию.
     Мужчина не поднялся.
     - Принц Ольмек! - в низком поклоне, ладонями вверх Техотл  простер  к
трону руки. - Я привел к тебе союзников. Они  пришли  к  нам  из  мира  по
другую сторону леса. В комнате Техоти моего друга  Хикмека  убил  Пылающий
Череп.
     - Пылающий Череп!  -  прокатился  по  рядам  техултлинцев  судорожный
шепоток.
     - Да-да! Потом в ту комнату вошел  я  и  увидел  Хикмека  на  полу  с
перерезанным горлом. Не успел я убежать,  как  из  стены  выплыл  Пылающий
Череп. Я взглянул на него - и  кровь  застыла  в  жилах,  леденящий  холод
пробрал меня до мозга костей. Я уже не мог ни бежать, ни биться, а  только
стоял и покорно ждал  смертельного  удара.  И  вдруг  откуда  ни  возьмись
появилась эта белокожая  женщина  и  сразила  его  одним  ударом  меча!  О
милосердный Сет! Оказывается, под видом  призрака  скрывался  ксоталанский
пес! белой краской он намалевал у себя на коже кости, а  на  голову  надел
живой череп древнего колдуна! сейчас этот череп валяется там, разрубленный
на куски, а пес, что таскал его на голове, - уже мертвец!
     Лицо рассказчика раскраснелось, в глазах заплясали безумные  огоньки,
от восторга  его  голос  срывался  на  крик.  Среди  слушателей  раздались
приглушенные проклятья и возгласы удивления.
     - Погодите! - воскликнул Техотл. Это  еще  не  все!  Только  я  успел
переброситься с  ней  несколькими  словами,  как  на  нас  напали  четверо
ксоталанцев. Одного я убил, и рана на бедре  -  памятка  о  том  отчаянном
поединке. Двоих убила женщина. Но в самый разгар боя, когда  нам  пришлось
особенно туго, в схватку вступил ее товарищ и раскроил  голову  четвертого
врага. О! Пять красных гвоздей - вот наше подношение к столбу мести!
     Он указал на эбеновый столб, высившийся  за  пьедесталом.  На  черной
поверхности виднелись сотни алых точек - шляпки гвоздей, вбитых в дерево.
     - Пять красных гвоздей - жизни пяти ксоталанцев! - отчеканил  Техотл,
и в диком восторге, охватившем толпу, потонули остатки разума этих людей.
     - Кто они?  -  Голос  Ольмека  -  низкий  и  глубокий  -  походил  на
отдаленный рев быка. Никто их жителей Ксухотла не говорил в полный  голос.
Казалось, они с молоком матери  впитали  в  себя  тишину  пустых  залов  и
заброшенных комнат.
     - Я Конан-киммериец, - отрывисто бросил варвар. - Со мной  -  Валерия
из "Ватаги Красных братьев", пиратов из Аквилонии. Мы  бежали  из  боевого
отряда, стоящего на рубеже с Дарфаром далеко к  северу  отсюда,  и  сейчас
пробираемся к побережью.
     Заговорила женщина - необычайно громко, в спешке коверкая слова:
     - Вам никогда не добраться до  побережья!  Из  Ксухотла  нет  выхода.
Остаток жизни вы проведете в этом городе!
     -  Что  такое?!  -  зарычал  Конан,  кладя  руку  на  эфес   меча   и
поворачиваясь так, чтобы держать в поле зрения всех - и толпу и трон. - Уж
не хотите ли сказать, что мы пленники?
     - Вы нас не поняли, - вмешался Ольмек. - Мы  -  ваши  друзья.  Мы  не
станем удерживать против воли. Но,  боюсь,  есть  обстоятельства,  которые
помешают вам покинуть Ксухотл.
     Он глянул на Валерию и быстро опустил глаза.
     - Эта женщина, - сказал он, - зовется  Таскела,  она  княгиня  народа
Техултли. А теперь подайте нашим гостям еду и питье -  без  сомнения,  они
голодны после дальней дороги.
     И он указал на стол из  слоновой  кости.  Наши  искатели  приключений
обменялись взглядами и сели за стол. Киммериец был полон  подозрений:  его
суровые голубые глаза неустанно шныряли по залу, а меч был под рукой.  Тем
не менее от угощения и выпивки он редко отказывался.
     И все сильнее притягивала его взгляд Таскела, хотя  сама  она  упорно
продолжала рассматривать белотелую спутницу Конана.
     Техотл забинтовал свою рану куском шелка и тоже уселся за стол, чтобы
ухаживать за своими новыми друзьями. Он  внимательно  рассматривал  всякое
блюдо или напиток и все пробовал сам, прежде чем подать гостям.  Пока  они
подкреплялись, Ольмек в  молчании  глядел  на  них  из-под  густых  черных
бровей. Рядом, уперев подбородок  в  ладони,  сидела  Таскела.  Ее  черные
загадочные глаза, наполненные странным светом, ни на минуту не  отрывались
от гибкой  фигуры  Валерии.  Позади  трона  красивая,  но  мрачная  девица
медленно качала опахалом из страусиных перьев.
     На закуску подали причудливые плоды, неизвестные путешественникам, но
вкусные. Легкое красное вино также имело особый острый привкус.
     - Вы пришли издалека, - сказал наконец Ольмек. - Я читал книги  наших
отцов. Аквилония лежит еще дальше,  чем  земли  стигийцев  и  шемитов,  за
королевствами Аргос и Зингара, а Киммерия еще дальше, чем Аквилония.
     - Уж такие мы с ней бродяги, - беспечно сказал Конан.
     - Но вот как вам удалось  пройти  через  лес  -  понять  не  могу,  -
продолжал Ольмек. - В давние времена несколько тысяч  воинов  едва  сумели
преодолеть все лесные опасности.
     - Правду сказать, нам  попалось  одно  коротконогое  страшилище  чуть
побольше слона, -  равнодушно  сказал  Конан,  протягивая  кубок,  который
Техотл наполнил с видимым удовольствием. - Но его убили, и больше  никаких
неприятностей не было.
     Графин с вином выпал из рук Техотла  и  разбился  об  пол.  Он  снова
побледнел. Ольмек вскочил, все остальные в испуге и удивлении глядели друг
на друга. Некоторые опустились на колени. Только Таскела была равнодушна -
Конан с удивлением отметил это.
     - В чем дело? - спросил он. - Что вы на меня уставились?
     - Ты... Ты убил бога-дракона?
     - Бога? Дракона убил, конечно. А что, нельзя? Ведь  он  же  собирался
нас сожрать.
     - Но драконы  бессмертны!  -  воскликнул  Ольмек.  -  Можно  победить
подобного себе, но никогда еще ни один человек не убивал  дракона.  Тысячи
воинов, которых наши отцы вели в Ксухотл, не могли с ними справиться! Мечи
ломались об их чешую, как щепки!
     - Вот если бы ваши предки догадались вымочить копья в  ядовитом  соке
яблок Деркето, - набив рот, учил Конан, - а потом воткнули бы  в  драконий
глаз или пасть, то быстро бы убедились, что драконы не  более  бессмертны,
чем всякое другое ходячее мясо. Дохлятина эта лежит на  самом  краю  леса.
Если не верите - сходите и посмотрите.
     Ольмек глядел на него с великим удивлением.
     - Именно из-за драконов наши предки укрылись в Ксухотле, - сказал он.
- Они не решились пересечь равнину и снова углубляться в джунгли. Но и без
того десятки их погибли в пастях чудовищ, прежде чем дойти до города.
     - Значит, это не ваши предки возвели Ксухотл? - спросила Валерия.
     - Он был уже совсем древний, когда мы впервые пришли сюда. И даже его
выродившиеся жители не знали, сколько лет он простоял.
     - Твой народ пришел сюда с озера Зуад? - спросил Конан.
     - Да. Больше полувека тому  назад  племя  Тлацитлан  восстало  против
стигийского короля и, потерпев поражение, бежало на юг. Долгие недели  шли
они через саванны, холмы и пустыни, пока не вступили в огромный  лес.  Шли
тысячи воинов с женами и детьми.
     И в этом лесу напали на них драконы, и многих разорвали на  куски.  И
народ бежал в страхе перед ними до самой равнины, посередине которой стоял
город Ксухотл.
     Они встали лагерем под стенами, не решаясь покинуть равнину,  ибо  из
леса доносились звуки междоусобной битвы чудовищ. Но  на  равнину  они  не
выходили.
     Обитатели города закрыли ворота и осыпали нас стрелами со стен. И эта
равнина стала тюрьмой племени  Тлацитлан,  потому  что  возвращение  через
джунгли было бы безумием.
     И в первую же ночь в лагерь тайком  явился  раб  из  города,  человек
здешней крови. В молодости он вместе со своим отрядом заблудился в лесу  и
всех, кроме него, сожрали драконы. В город его пустили, но сделали  рабом.
Звали его Толькемек.
     Глаза его  загорелись  при  звуках  этого  имени,  а  многие  в  зале
принялись плеваться и бормотать проклятия.
     - Он пообещал нашим воинам открыть  ворота,  а  взамен  подарить  ему
всех, кого возьмут в городе живьем.
     Перед рассветом он  открыл  ворота.  Воины  хлынули  внутрь,  и  залы
Ксухотла залились кровью. В городе жило лишь несколько сотен людей, жалкие
остатки  великого  народа.  Толькемек  говорил,  что   они   пришли   сюда
давным-давно, из Старой Косалы, когда  предки  тех,  что  населяют  Косалу
ныне, вторглись с юга и прогнали  тогдашних  жителей.  Они  долго  шли  на
запад, пока не нашли эту окруженную лесами  равнину,  населенную  племенем
черных.
     Негров они обратили в рабство и стали возводить  город.  В  восточных
горах они добывали и яшму, и мрамор, и ляпис-лазурь, и серебро, и  золото,
и медь. Истребили слоновьи стада ради  клыков.  Когда  строительство  было
закончено, всех рабов перебили. Их волшебники укрепили безопасность города
с помощью своей чудовищной магии: они  воскресили  драконов,  что  некогда
населяли эти места и чьи кости можно найти в джунглях. Они одели эти кости
плотью и вдохнули в них жизнь, и чудовища снова пошли  по  земле,  как  во
времена, когда мир был молод. Но заклятие магов  держало  их  в  лесу,  не
пуская на равнину.
     Много столетий жил народ Ксухотла в своем городе, обрабатывая поля за
стенами, покуда мудрецы не научились выращивать овощи,  которые  вовсе  не
требуют почвы и черпают все необходимое  прямо  из  воздуха.  Так  высохли
оросительные каналы, и так началось  разложение  общества.  Они  уже  были
вымирающей расой, когда наши предки прорубились сквозь джунгли на равнину.
Великие волшебники к тому времени были уже мертвы, а их заклинания забыты.
Они не смогли противопоставить нам ни магию, ни меч.
     И наши предки  перебили  их,  оставив  около  сотни  для  Толькемека,
бывшего некогда рабом. Много дней и ночей разносились по городу их вопли и
стоны...
     Некоторое время племя Тлацитлан жило в мире и покое под началом  двух
братьев - Техултли и Ксоталана совместно с Толькемеком. Он к тому  времени
женился на девушке из наших. Мы были благодарны ему  за  открытые  ворота.
Кроме того, он знал места, где спрятаны были  сокровища.  Потому  и  делил
власть с братьями.
     Так проходили мирные годы. Мы только ели, пили, любили друг  друга  и
воспитывали детей. Обрабатывать поля было не нужно, ибо  Толькемек  научил
нас искусству выращивать плоды и овощи  без  земли.  Кроме  того,  падение
города и гибель его прежних жителей уничтожили  силу  заклинания,  которое
удерживало драконов в лесу. По ночам эти твари бродили  у  самых  ворот  и
страшно завывали.
     Вся равнина была залита кровью после их схваток, и вот тогда...
     Он прикусил язык на полуслове, но  сразу  же  продолжил  рассказ.  Но
Конан и Валерия поняли - он пропустил что-то,  чего  они  не  должны  были
знать.
     - Пять лет продолжался мир. А потом... - взгляд Ольмека  на  какое-то
мгновение коснулся сидящей рядом с ним женщины. - А потом Ксоталан взял  в
жены женщину, о которой мечтали и Техултли,  и  старый  Толькемек.  И  вот
безумный Техултли похитил ее, а  Толькемек  помогал  ему,  желая  досадить
Ксоталану. Тот потребовал, чтобы ему возвратили  жену,  но  совет  племени
решил, что выбор остается за женщиной. Она  решила  остаться  с  Техултли.
Разгневанный Ксоталан попытался отбить ее  силой,  и  телохранители  обоих
братьев схватились в Большом Зале.
     Пролилась кровь с обеих сторон. Спор перешел во вражду,  вражда  -  в
открытую войну. На три части разделилось  племя  в  дни  этой  смуты.  Еще
раньше, в мирные дни, город был поделен властителями между собой. Техултли
занимал западную часть, Ксоталан восточную, Толькемек  -  в  районе  южных
ворот. Так образовались три военных лагеря.
     Злоба, ненависть и ревность породили кровь, насилие и  убийство.  Раз
извлеченный, меч не мог  уже  вернуться  в  ножны.  Техултли  враждовал  с
Ксоталаном, а Толькемек помогал то одному, то другому, предавая, когда ему
было это выгодно. В конце концов Техултли и его народ отступили к западным
воротам, где мы живем и  теперь.  Ксухотл  имеет  форму  овала.  Техултли,
территория, взявшая имя от своего князя,  занимает  западную  часть  этого
овала. Мы замуровали все проходы, соединяющие  этот  квартал  с  остальным
городом, оставив лишь по одной двери на каждом этаже. Потом народ Техултли
спустился в подземелья и стеной отделил их западную часть.  И  стал  жить,
как в осажденной крепости, деля вылазки против врага.
     И люди Ксоталана в восточной части города поступили таким же образом,
и люди Толькемека в южной. Центр города остался ничьим и не заселенным.  И
стали эти пустые залы и комнаты полем сражения и местом вечного страха.
     Толькемек  повел  войну  с  обоими  кланами.  Он  был  куда  страшней
Ксоталана - истинный демон в человечьем обличьи. Ему  были  ведомы  многие
тайны города и он  никогда  не  открывал  их  пришельцам.  Путешествуя  по
тайникам и подземельям, он украл у мертвых их  страшные  секреты,  секреты
древних повелителей и  магов,  О  которых  забыли  даже  перебитые  нашими
предками выродки. Но вся его магия  оказалась  бессильной  в  ту  памятную
ночь, когда мы взяли его укрепления и перебили  всех  его  сторонников.  А
самого обрекли на долгую, долгую пытку.
     Голос Ольмека перешел в  нежный  шепот,  и  в  глазах  засияла  такая
радость, точно он видел  эту  сцену  перед  собой  и  она  доставляла  ему
неслыханное наслаждение.
     - Ах, мы поддерживали в нем жизнь, так что он мечтал о смерти, как  о
любимой жене. А потом взяли еще одного живого из камеры пыток и бросили  в
подземелье - пусть де крысы обгладывают его кости. Но он умудрился сбежать
из своей темницы в  подземные  коридоры.  Без  сомнения,  он  сгинул  там,
поскольку единственный выход оттуда ведет в Техултли, и оттуда с  тех  пор
никто не выходил. Даже костей его не  нашли,  и  поэтому  самые  темные  и
суеверные в нашем народе утверждают,  что  дух  его  все  еще  блуждает  в
подземельях,  завывая  среди  скелетов.  Люди  Толькемека  были   вырезаны
двенадцать лет тому назад, но продолжается и все более яростной становится
война между Техултли и Ксоталаном, и  кончится  лишь  тогда,  когда  падут
последний мужчина и последняя женщина.
     Полвека назад украл Техултли жену Ксоталана. Полвека длится вражда. Я
появился на свет в самый разгар войны, как и все прочие в  этом  зале,  не
считая Таскелы. И, думаю, умрем раньше, чем она закончиться.
     Мы погибающий народ - как и  те  несчастные  жители  Ксухотла.  Когда
началась война, нас были сотни с  каждой  стороны.  А  теперь  весь  народ
Техултли перед тобой - кроме тех, что стерегут ворота. Сорок человек - вот
и весь клан. Сколько ксоталанцев, мы не знаем. Вряд ли намного больше.  За
последние пятнадцать лет у нас не родилось  ни  одного  ребенка,  у  наших
врагов тоже.
     Мы погибаем, но, прежде чем исчезнуть окончательно,  зарежем  столько
ксоталанцев, сколько дозволят боги.
     И долго еще рассказывал Ольмек с безумно блестящими глазами  об  этой
ужасной войне, что велась в тихих  комнатах  и  мрачных  залах  при  свете
зеленых кристаллов на плитах, пылавших  адским  огнем,  которые  время  от
времени становились еще краснее. Целое  поколение  погибло  в  этих  лужах
крови. Давно был мертв Ксоталан, зарубленный в жестокой битве на  лестнице
из слоновой кости. И Техултли не было в  живых  -  разъяренные  ксоталанцы
поймали его и сняли с него кожу.
     Без всякого волнения повествовал Ольмек о страшных сражениях в черных
коридорах, о засадах на винтовых лестницах, о чудовищной резне. Все  более
яркий красный огонь разгорался в его темных  бездонных  глазах,  когда  он
рассказывал о людях, с которых  живьем  снимали  кожу,  о  разрубленных  и
разорванных на части, о пленниках, жутко воющих в  камерах  пыток.  И  так
было это отвратительно, что даже видавшему виды  варвару-киммерийцу  стало
тошно. Неудивительно, что Техотл трясся от страха, что враги его  поймают!
Но все-таки решился на вылазку - значит, ненависть в них сильнее страха.
     А Ольмек продолжал рассказ о делах страшных и таинственных, о чарах и
заклинаниях,  похищенных  в  черной  бездне  катакомб,  о   необыкновенных
существах, вызванных врагами  из  темноты  для  ужасного  союза.  Здесь  у
ксоталанцев было преимущество - именно под их владениями покоились останки
самых могущественных чародеев древнего Ксухотла  и  вместе  с  ними  -  их
бессмертные секреты.
     Валерия слушала все это,  и  ее  охватывал  ужас.  Вражда  стала  той
руководящей и направляющей силой, которая неустанно толкала народ Ксухотла
к окончательной гибели. Вражда была  смыслом  всей  их  жизни.  Во  вражде
приходили они на свет, а, покидая его, верили, что она будет  продолжаться
и после их смерти. Они  оставляли  свою  крепость  и  пробирались  в  Залы
Молчания только для  того,  чтобы  убивать  и  быть  убитыми.  Иногда  они
возвращались из похода, ведя обезумевших пленников  или  принося  кровавые
трофеи победителей. Иногда не возвращались вовсе, и тогда  вражеские  руки
перебрасывали их рассеченные тела через бронзовые ворота.
     Жуткую, неестественную, чудовищную жизнь вели эти люди, отрезанные от
остального мира, заключенные в одну клетку, словно крысы, только и  годные
для того, чтобы нападать, калечить и убивать.
     Во  время  речи  Ольмека  Валерия  постоянно  чувствовала   на   себе
неотступный взгляд Таскелы. Казалось, она не  слышит  бородатого  гиганта.
Все эти победы и поражения ее словно бы и  не  касались,  и  это  казалось
Валерии еще более страшным, чем неприкрытая жестокость Ольмека.
     - И мы не можем покинуть город, - говорил Ольмек. - Вот уже пятьдесят
лет никто не покидал его, кроме... - он снова оборвал себя, и через минуту
продолжил:
     - Даже если бы и не было никаких драконов, мы, рожденные и выросшие в
городе, не осмелимся его оставить. Никогда не было ноги нашей за  стенами.
Мы не привыкли к открытому  пространству  и  солнечному  свету.  Нет  -  в
Ксухотле мы родились, здесь и умрем!
     - Ну что ж, - сказал Конан. - С вашего позволения, мы лучше  поиграем
в жмурки с драконами. Ваша война нас не касается. Когда  вы  покажете  нам
дорогу к западным воротам, мы отправимся в путь.
     Таскела стиснула кулаки и начала что-то говорить, но  Ольмек  прервал
ее:
     - Приближается ночь. Если вы окажетесь на равнине ночью, то наверняка
попадете в лапы драконов.
     - Мы уже шли по равнине ночью и даже спали  на  вольном  воздухе,  но
никого не встретили - заметил Конан.
     Таскела мрачно улыбнулась:
     - Вы не посмеете покинуть Ксухотл!
     Конан посмотрел на нее с инстинктивной неприязнью: уж  очень  ему  не
понравилось внимание княгини к Валерии.
     - Думаю, что посмеют, - сказал Ольмек. - Но, Конан и Валерия, вас  же
послали сами боги, чтобы последняя победа была за Техултли! Война  -  ваше
ремесло, так почему вам не сражаться на  нашей  стороне?  Богатств  у  нас
накоплено сверх меры - драгоценные камни в Ксухотле такое же обычное дело,
как булыжники в  других  городах.  Некоторые  привезены  еще  древними,  а
огненные  кристаллы  добыты  в  восточных  горах.  Поможете  нам   одолеть
ксоталанцев - и берите, сколько унесете!
     - А вы поможете  нам  уничтожить  драконов?  -  спросила  Валерия.  -
тридцать воинов с луками и отравленными  стрелами  сумеют  истребить  всех
гадов в лесу.
     - Да! - не задумываясь согласился  Ольмек.  -  Мы,  правда,  за  годы
рукопашных боев разучились  стрелять  из  лука,  но  можем  возродить  это
искусство.
     - Что ты на это скажешь? - обратилась Валерия к Конану.
     - Мы бродим без гроша за душой, - ухмыльнулся киммериец. - А по мне -
что ксоталанцев резать, что кого другого...
     - Так вы согласны? - вскричал Ольмек, а Техотл от радости захлопал  в
ладоши.
     - Идет. А теперь не  будете  ли  вы  любезны  показать  нам  комнаты,
подходящие  для  отдыха,  чтобы  утром  со  свежими  силами  приняться  за
убийства?
     Ольмек согласно кивнул и сделал знак рукой. Техотл и одна  из  женщин
повели наемников по  коридору,  который  начинался  по  левую  сторону  от
яшмового постамента. Валерия оглянулась и увидела, что  Ольмек  со  своего
трона провожает ее долгим и  странным  взглядом.  Таскела  шептала  что-то
своей угрюмой служанке,  Ясале,  которая  приблизила  ухо  к  самым  губам
княгини.
     Коридор  был  неширокий,  но  длинный.   В   конце   концов   женщина
остановилась, открыла дверь и жестом пригласила Валерию в ее комнату.
     - Постойте! - заворчал Конан. - А я где буду спать?
     Техотл указал на комнату с другой стороны  коридора,  на  одну  дверь
дальше. Конан некоторое время колебался, собираясь, видимо, что-то сказать
- но Валерия опередила его: злорадно улыбнувшись, она захлопнула  дверь  у
него перед носом.  Он  пробормотал  что-то  неодобрительное  о  прекрасной
половине рода человеческого и пошел за Техотлом.
     В разукрашенной комнате он огляделся и посмотрел вверх. Некоторые  из
светильников в потолке были так велики, что, если вышибить из них  стекла,
туда мог пролезть человек. Правда, только худенький.
     - Почему же ксоталанцы не пройдут по крыше и не разобьют этих стекол?
     - Разбить их невозможно, - ответил Техотл. - Кроме  того,  не  так-то
легко забраться на крышу. Там сплошные купола, башни и крутые скаты.
     И, не  дожидаясь  дальнейших  вопросов,  объяснил  Конану  устройство
"крепости" Техултли. Как и во всем городе, здесь было четыре этажа. Каждый
имел свое название, словно улицы в обычном городе: этажи  Орла,  Обезьяны,
Тигра и Змеи.
     - Кто такая Таскела? - спросил Конан. - супруга Ольмека?
     Техотл задрожал и испуганно огляделся.
     - Нет. Это... словом, это Таскела. Она была  женой  Ксоталана  -  той
самой, которую похитил Техултли. Из-за нее началась эта война.
     - Что ты несешь? Она же молода и прекрасна. И ты хочешь сказать,  что
полвека назад она уже была замужем?
     - Именно так!  Клянусь!  Она  была  взрослой  девушкой,  когда  племя
Тлацитлан ушло от озера Зуад. Король Стигии потребовал ее  в  свой  гарем,
поэтому Ксоталан с братом и подняли мятеж! Она  колдунья  и  знает  секрет
вечной молодости.
     - Что за секрет? - спросил Конан.
     Техотл снова задрожал.
     - Об этом меня не спрашивай. Я не смею говорить. Это слишком страшно,
даже для этого города!
     И, держа палец на губах, выскользнул из комнаты.



                           4. ЗАПАХ ЧЕРНОГО ЛОТОСА

     Валерия отстегнула пояс  с  мечом  и  бросила  его  на  постель.  Она
заметила двери, закрытые на засов и спросила проводницу, куда они ведут.
     - Эти, - сказала женщина,  указывая  налево  и  направо,  -  ведут  в
соседние комнаты. А вон та, - она показала на дверь,  обитую  медью,  -  в
зал, из которого лестница идет в катакомбы. Но ты  не  бойся,  здесь  тебе
ничего не грозит.
     - Кто говорит о страхе? - возмутилась Валерия. - Просто я хочу знать,
в каком порту бросаю якорь. Нет, я вовсе не желаю, чтобы ты спала у меня в
ногах. Я не привыкла к служанкам - во всяком  случае,  женского  пола.  Ты
свободна.
     Оставшись одна, Валерия  задвинула  все  засовы,  сбросила  сапоги  и
удобно растянулась на ложе. Она знала,  что  по  другую  сторону  коридора
Конан сделал то же самое, но женское тщеславие рисовало перед  ней  другую
картину - рассерженный киммериец, бормоча  проклятия,  бродит  из  угла  в
угол. Ехидная усмешка тронула ее губы, и она стала засыпать.
     Вокруг царствовала ночь. Зеленые кристаллы в залах  Ксухотла  горели,
как глаза древних котов. Ветер завывал между мрачных  башен,  словно  душа
грешника. По темным углам зашевелились таинственные бесшумные фигуры.
     Внезапно Валерия очнулась от сна. В мглистом  зеленом  полусвете  над
ней  маячила  неясная  фигура.  Валерия  с  удивлением  поняла,  что   сон
продолжается наяву. А снилось ей, что она лежит на ложе и над ней дрожит и
пульсирует огромный черный цветок,  такой  огромный,  что  закрывает  весь
светильник. Его необыкновенный запах проникал во все клетки тела и вызывал
томительное  и  блаженное  оцепенение.  Она  купалась  в  душистых  волнах
бездумного счастья, когда что-то коснулось ее  лица.  Нервы  ее  были  уже
настолько одурманены  наркотиком,  что  прикосновение  это  показалось  ей
грубым ударом, вернувшим ее к действительности. И  тогда  она  увидела  не
гигантский цветок, а темнокожую женщину.
     Прежде чем та успела убежать, Валерия поймала ее за руку. Неизвестная
женщина дралась, как дикая кошка, но, чувствуя  силу  соперницы,  внезапно
сдалась. Это была угрюмая Ясала, служанка Таскели.
     - Ты что, сто чертей, собиралась со мной сделать? Что у тебя в руке?
     Женщина не  ответила,  но  попыталась  отшвырнуть  какой-то  предмет.
Валерия вывернула ей руку, и на пол  упал  причудливый  черный  цветок  на
стебле цвета яшмы, большой,  как  человеческая  голова,  но  маленький  по
сравнению с тем, который Валерия видела во сне.
     - Черный лотос! -  процедила  она  сквозь  зубы.  -  Цветок,  который
вызывает глубокий сон. Ты хотела лишить меня сознания, и это  удалось  бы,
не задень ты моей щеки лепестком.  Почему  ты  это  сделал?  Что  все  это
значит?
     Женщина продолжала молчать.
     - Говори, или я тебе руку вырву из сустава!
     Ясала извивалась от боли, но отрицательно крутила головой.
     - Тварь! - Валерия  швырнула  ее  на  пол.  Страх  и  воспоминание  о
разъяренном взгляде Таскелы пробудили в ней животный инстинкт  самозащиты.
Люди в этом городе были сущими выродками. Но Валерия чувствовала  за  всем
этим  тайну  более  страшную,  чем  обычное  извращение.  Волна  ужаса   и
отвращения охватили ее при мысли об этом странном городе. Обитатели его не
были нормальными людьми, да и принадлежали ли они к роду человеческому?  У
всякого во  взгляде  было  безумие  -  кроме  Таскелы.  В  ее  жестоких  и
загадочных глазах таилось кое-что пострашнее.
     Она подняла голову и прислушалась.  Залы  Ксухотла  наполняла  тишина
воистину  мертвого  города.  Глаза  женщины,  лежащей  на  полу,   зловеще
сверкали. Панический ужас изгнал из суровой души Валерии последние остатки
жалости.
     - Почему ты хотела отравить меня? - прошипела она,  схватив  служанку
за волосы. - Это Таскела тебя подослала?
     Ответа не было. Валерия выругалась и отвесила ей две пощечины.  Ясала
даже не пикнула.
     - Почему ты не кричишь? - спросила разгневанная Валерия.  -  Боишься,
что услышат? Кто услышит? Таскела? Ольмек? Конан?
     Ясала не отвечала. Она сжалась в комок и глядела на свою мучительницу
убийственным взглядом  василиска.  Валерия  обернулась  и  сорвала  горсть
шнуров с ближайшей занавеси.
     - Гадина! - процедила она. - Вот я сейчас сорву с  тебя  все  тряпки,
привяжу к постели и буду пороть до тех пор, пока не сознаешься,  кто  тебя
послал и зачем!
     Ясала даже не пробовала  сопротивляться.  Потом  в  комнате  слышался
только свист туго скрученных шелковых шнуров, врезающихся  в  нагое  тело.
Ясала не могла двинуться, тело ее извивалось и вздрагивало в такт  ударам.
Она только закусила губу, и оттуда потекла струйка крови.  И  снова  -  ни
звука.
     Все новые и новые красные полосы появлялись на  смуглой  коже  Ясалы.
Валерия хлестала изо всей мочи, а рука ее была  закалена  в  сражениях.  И
Ясала не выдержала.
     Она тихо застонала и Валерия остановила поднятую руку, сбросив со лба
прядь золотых волос.
     - Ну что, начнешь, наконец, говорить? - спросила она. - Или я  должна
потратить на тебя целую ночь?
     - Пощади! - прошептала женщина. - Я все скажу!
     Валерия разрезала держащие ее веревки и помогла встать,  но  служанка
бессильно опустилась на ложе. Все тело ее дрожало.
     - Дай вина! - попросила она умоляющим голосом и показала  на  золотой
кубок. - Дай мне напиться. Я совсем обессилела от боли. Сейчас я все  тебе
расскажу.
     Валерия взяла  кубок.  Ясала  неуверенно  встала,  чтобы  взять  его,
поднесла к губам  и  внезапно  выплеснула  его  содержимое  прямо  в  лицо
аквилонке. Валерия потеряла равновесие  и  отшатнулась,  тряся  головой  и
протирая кулаками глаза от едкой жидкости. Как в тумане увидела  она,  что
Ясала пробежала через комнату, подняла засов, открыла дверь, обитую медью,
и скрылась в глубине коридора. Когда Валерия добежала до двери, то увидела
только пустой зал, на другом конце которого  зиял  черный  проход.  Оттуда
тянуло плесенью и Валерия вздрогнула - то были двери, ведущие в катакомбы.
     Ясала нашла спасение среди мертвецов.
     Валерия подошла к дверям и увидела каменную  лестницу,  исчезающую  в
полном мраке. Ход этот, вероятно, вел прямо в подземелье и не был связан с
другими этажами. Дрожь охватила ее при  мысли  о  тысячах  мертвых  тел  в
истлевших саваннах,  что  лежали  там,  внизу.  Она  вовсе  не  собиралась
спускаться вслепую по каменным ступеням, а Ясала наверняка ориентировалась
там свободно.
     Она уже собиралась вернуться к себе, сбитая с толку  и  разгневанная,
когда из темноты донесся отчаянный крик. Голос был женский.
     - О, помогите! На помощь! Во имя Сета! Аххх! - голос затих  вдали,  и
Валерии почудилось, что она слышит смех.
     Кровь застыла  в  жилах  Валерии.  Что  случилось  с  Ясалой  там,  в
непроглядной тьме? Несомненно, это был ее голос. Что за беда поджидала  ее
там? Внизу спрятался ксоталанец? Но Ольмек уверял. что катакомбы  Техултли
отделены от остальных крепкой каменной стеной. Да кроме  того  и  смех  не
принадлежал человеческому существу.
     Валерия так заторопилась назад, что даже не закрыла дверь, ведущую  в
подземелье. Она добралась до своей комнаты и задвинула засов. Потом  обула
сапоги, подпоясалась и решила пойти в комнату киммерийца, чтобы  уговорить
его (если он еще жив) бежать прочь из этого дьявольского города.
     Она уже открыла дверь в коридор, когда услышала в  зале  предсмертные
стоны. Потом раздался топот бегущих ног и звон оружия...



                         5. ДВАДЦАТЬ КРАСНЫХ ГВОЗДЕЙ

     В караульной на этаже Орла сидели  двое  воинов.  Их  небрежные  позы
вовсе не свидетельствовали о потере бдительности.  Штурм  бронзовых  ворот
мог начаться в любую минуту, но в течение многих лет ни одна из сторон  не
предприняла такой попытки.
     - Чужеземцы - сильные союзники, - сказал один из воинов. - Думаю, что
завтра Ольмек выступит на врага.
     Он говорил, как солдат на настоящей большой войне. В  маленьком  мире
Ксухотла  любая  горстка  вооруженных  людей  считалась  армией,   которую
предстояло завоевать.
     Другой воин задумался.
     - Допустим, с их помощью нам  удастся  покончить  с  ксоталанцами,  -
сказал он наконец. - А что потом, Ксатмек?
     - Как это что? - удивился Ксатмек. - За каждого из них мы  вобьем  по
гвоздю. Пленников сожжем, обдерем заживо или четвертуем.
     - А потом? - настаивал первый. - Потом, когда их  не  будет?  Странно
даже как-то - не будет с кем сражаться...  Всю  свою  жизнь  я  рубился  с
ксоталанцами и ненавидел их. Чем я буду жить, когда вражда окончится?
     Ксатмек пожал плечами. Его собственные мысли никогда не  устремлялись
так далеко.
     Вдруг оба услышали за воротами какой-то шум.
     - Ксатмек, к воротам! Я погляжу через Око...
     Ксатмек с мечом в руках прильнул к  воротам,  напрягая  слух,  а  его
товарищ глянул в систему зеркал и увидел, что перед воротами полно  людей!
Мечи они держали в зубах, а уши заткнули пальцами. Один из них, с султаном
из перьев, поднес к губам дудочку и, едва стражник закричал тревогу, начал
играть.
     Голос застыл в горле стражника, когда  высокий,  необыкновенный  писк
прошел сквозь металлические двери и коснулся  его  ушей.  Ксатмек  упал  у
ворот, словно  парализованный  и  заслушался.  Другой  воин,  находившийся
подальше, почувствовал угрозу в этом дьявольском  свисте.  Высокие  звуки,
словно невидимые пальцы, вонзились в его мозг, наполняя его чем-то чужим и
безумным. Страшным усилием воли ему  удалось  сбросить  чары  и  отчаянным
голосом прокричать сигнал тревоги.
     И тогда музыка изменилась, невыносимый свист стал  резать  барабанные
перепонки. Ксатмек застонал от нестерпимой муки и последние остатки разума
покинули его. Не помня себя, он разомкнул цепь, открыл ворота и с мечом  в
руках бросился в зал прежде, чем товарищ успел его остановить. Тотчас же в
него вонзилась дюжина клинков, и по его  окровавленному  телу  с  рычанием
пронеслась ватага ксоталанцев. Их  торжествующий  вопль  наполнил  залы  и
комнаты Техултли.
     Стражник, оставшийся в живых, выставил копье и только тут  сообразил,
что враг в крепости! Острие его копья вонзилось в чей-то живот,  и  больше
он ничего не видел - удар сабли раскроил ему голову.
     Крики и звон оружия разбудили Конана. Он вскочил с  постели,  схватил
меч и, подбежав к двери, распахнул ее настежь. В коридор он вышел как  раз
в минуту, когда по нему мчался воин Техултли.
     - Ксоталанцы! - рычал он. - Они в крепости!
     Конан помчался по коридору и наткнулся на Валерию, которая  выскочила
из своей комнаты.
     - Что творится, черт побери? - закричала она.
     - Говорят, прорвались ксоталанцы, - сказал он. - И  похоже,  что  это
правда.
     Втроем они ворвались в тронный зал и зрелище, которое  открылось  им,
было самым  кровавым  из  кошмаров.  Около  двадцати  мужчин  и  женщин  с
изображениями белых черепов на груди схватились с людьми Техултли. Женщины
обоих кланов бились наравне с мужчинами и пол в зале  был  усеян  мертвыми
телами.
     Ольмек в одной набедренной повязке бился  у  подножия  своего  трона.
Таскела прибежала из своих покоев с мечом в руке.
     Ксатмек и его напарник были убиты, и поэтому никто не  мог  объяснить
людям Техултли, каким образом враг ворвался в крепость. И тем более  никто
не мог объяснить причины этой безумной атаки.
     Но потери ксоталанцев были большими, а положение более отчаянным, чем
полагали их враги. Союзник, покрытый чешуей, был покалечен, Пылающий Череп
убит, а один из  четырех  воинов  перед  смертью  успел  сообщить  о  двух
белокожих  рубаках,  которые  укрепили   силы   неприятеля.   Этого   было
достаточно, чтобы привести их на грань отчаяния и бросить на врагов.
     Люди Техултли оправились уже от первого шока, стоившего им нескольких
жизней и яростно сражались, а стражники  с  нижних  этажей  изо  всех  сил
спешили, чтобы вступить в бой.
     Это была битва  диких  собак,  слепая,  безжалостная,  до  последнего
вздоха. Все  больше  ярко-красных  пятен  расцветало  на  пурпурном  полу.
Трещали столы и кресла из слоновой кости, падали бархатные  шторы  и  тоже
окрашивались красным, Это была кровавая кульминация кровавого  полувека  и
все это понимали.
     Но исход битвы был предрешен. Люди Техултли, и так вдвое  превышающие
противника числом, воспрянули духом, когда в бой вступили  их  светлолицые
союзники.
     А они ворвались, словно ураган,  ломающий  молодой  лес.  Сила  Конан
превышала силу троих тлацитланцев и ни один из них не мог сравниться с ним
в быстроте. В этой людской гуще он двигался  с  быстротой  молнии  и  сеял
смерть, словно волк в овечьем стаде, оставляя за собой груды  искалеченных
тел.
     Рядом с ним с улыбкой на губах сражалась  Валерия.  Она  превосходила
силой обычного мужчину, но была много  опасней.  Меч  в  ее  руке  казался
живым. Если Конан повергал  своих  противников  тяжестью  и  силой  удара,
разбивая головы и выпуская кишки,  то  Валерия  сначала  ошеломляла  врага
своим несравненным искусством фехтования. То один, то другой воин падал  с
пробитой грудью, не успев даже замахнуться.  Конан  шел  по  залу  подобно
буре, сметающей все на пути, Валерия же казалась призраком. Она  постоянно
меняла позицию, рубила и колола, а все мечи, направленные в нее, пробивали
воздух. Враги умирали, слыша ее издевательский смех.
     Ни пол, ни состояние участников не имели значения в этом  сумасшедшем
бою. Еще до того, как Конан и Валерия ворвались в зал,  пятеро  ксоталанок
уже лежали на полу, с перерезанными глотками. Когда  кто-нибудь  опускался
на пол, всегда наготове был кинжал для беззащитной шеи или нога, способная
размозжить голову об пол.
     От стены к стене, от двери к двери перекатывались волны  беспощадного
сражения. В конце концов на ногах остались только  люди  Техултли  и  двое
белых наемников. Тупо и мертво глядели друг на друга оставшиеся в живых  -
жалкие обломки целого мира.
     Они  стояли,  широко  расставив  ноги,  их  клинки  были  окрашены  и
выщерблены, кровь текла по их рукам, когда они смотрели друг на друга  над
телами изрубленных друзей и врагов. Не было ни сил, ни  воздуха  в  груди,
чтобы издать победный клич, поэтому из уст  их  вырвался  только  безумный
звериный вой, подобный волчьему.
     Конан схватил Валерию за руку и прижал к себе.
     - У тебя рана на ноге, - буркнул он.
     Она глянула вниз и только сейчас  почувствовала  боль.  Должно  быть,
какой-то умирающий воин успел вонзить кинжал.
     - Ты сам в крови, как мясник, - засмеялась она.
     -  Со  мной  порядок.  Ничего  серьезного.  А  вот  твою  ногу   надо
перевязать.
     Широкая грудь и борода Ольмека тоже были в крови. Глаза  его  горели,
словно отблески пламени на черной воде.
     -  Мы  победили!  -  самозабвенно  кричал  он.  -   Война   окончена!
Ксоталанские псы мертвы! О боги, хоть бы один выжил, чтобы содрать с  него
кожу! Но они и так хороши. Двадцать мертвых псов! Двадцать красных гвоздей
в черном дереве колонны!
     - Лучше займись ранеными, - отвернулся от него Конан. - Эй,  девочка,
дай-ка я погляжу твою ножку.
     - Подожди! - она нетерпеливо оттолкнула его руку.  Пламя  борьбы  все
еще пылало в ее душе, - Вы уверены, что все лежат здесь? Что если  на  нас
нападут с другой стороны?
     - Они не стали бы  разделять  клан  перед  таким  походом,  -  сказал
Ольмек. Рассудок помаленьку возвращался к нему. Без своих пурпурных  одежд
он походил скорее на обезьяну-людоеда, чем на князя. - Клянусь головой, мы
положили их всех. Их было меньше, чем я думал,  и  вело  их  отчаяние.  Но
каким образом они проникли в крепость?
     К ним подошла Таскела, вытирая  меч  о  бедро.  В  руке  она  держала
предмет, найденный возле трупа вождя Ксоталанцев - того самого с  султаном
из перьев.
     - Флейта безумия, - сказала она. - Один из  воинов  сказал  мне,  что
Ксатмек открыл врагам ворота и бросился на них - воин сам это видел и даже
слышал последние звуки этой мелодии, которая, как  он  сказал,  заледенила
его душу. Толькемек много рассказывал  об  этой  флейте.  Жители  Ксухотла
поклонялись ей, потом она  лежала  в  гробнице  какого-то  древнего  мага.
Каким-то образом эти псы нашли ее и сумели использовать.
     - Кому-то нужно пойти в Ксоталан и убедиться, что никто не остался  в
живых, - сказал Конан. - Я и сам пойду, если найдется проводник.
     Ольмек посмотрел на остатки своего народа. Выжило лишь  два  десятка,
да и большинство из них лежали на полу.  Таскела  была  единственной,  кто
вышел из боя без царапины, хотя она сражалась так же яростно, как все.
     - Кто пойдет с Конаном в Ксоталан? - спросил Ольмек.
     Приковылял Техотл. Рана на его бедре  снова  открылась,  а  на  груди
зияла свежая.
     - Я пойду!
     - Ты не пойдешь, - возразил Конан. - И ты не пойдешь, Валерия, а то у
тебя нога начнет отниматься.
     - Тогда пойду я, - сказал воин, перевязывавший себе руку.
     - Хорошо, Янат. Ступай с киммерийцем. И  ты  тоже,  Топал,  -  Ольмек
указал на еще одного воина, который был лишь слегка оглушен. -  Но  сперва
помогите поднять раненых на постели. Там их обиходят.
     Все было сделано быстро. Когда склонились  над  женщиной  с  разбитой
головой, борода Ольмека коснулась уха Топала. Конан заметил это,  но  виду
не подал. Через минуту все трое покинули зал.
     Проводники со всеми предосторожностями провели  Конан  через  зал  за
воротами и через  анфиладу  комнат,  залитых  зеленым  светом.  Никого  не
встретили они, не услышали ни малейшего шума. Когда они подошли к Большому
Залу, что пересекал город с севера на юг, то стали еще более  осторожными:
ведь они находились на вражеской земле. Но и следующие залы были  пусты  -
до самых бронзовых ворот,  похожих  на  Ворота  Орла  в  Техултли.  Ворота
отворились неожиданно легко.
     Со страхом смотрели воины Техултли на зеленый зал. Вот уже  пятьдесят
лет никто из их племени не попадал сюда иначе как пленник,  обреченный  на
мучительную смерть. Не было горшей участи для  жителя  западной  крепости,
чем попасть в Ксоталан. Кошмар плена преследовал их с самого детства.  Для
Яната и Топала эти ворота были Вратами Ада.
     Конан оттолкнул спутников и вступил в Ксоталан.
     С опаской  они  двинулись  за  ним,  поминутно  озираясь.  Но  тишину
нарушало лишь их собственное дыхание.
     За воротами была такая же караульная, и ход из нее  вел  в  такой  же
тронный зал, как у Ольмека. Конан вошел туда, глянул на  ковры,  диваны  и
шторы и стал внимательно прислушиваться. Ни звука. Комната была пуста.  Он
уже не верил, что в Ксухотле остался хоть один живой ксоталанец.
     - Пошли, - сказал он и вошел в тронный зал.
     Но далеко не ушел, потому что понял, что за ним  следует  один  Янат.
Конан обернулся и увидел, что Топал застыл в ужасе и вытянул руки,  словно
защищаясь от неведомой опасности.
     - В чем дело?
     Тут он и сам увидел, в чем дело, и мурашки пробежали по  его  могучей
спине.
     Чудовищная голова поднималась над диваном, змеиная  голова,  большая,
как у крокодила. Над нижней челюстью нависали огромные  зубы,  но  было  в
этой голове что-то беспомощное. Конан глянул за диван. Там лежала  змея  -
огромнее ее он не встречал в своих странствиях... От нее пахло  тлением  и
холодом земных глубин. На горле твари зияла огромная рана.
     - Это Ползун! - прошептал Янат.
     - Та самая скотина, которую я рубанул на лестнице, - сказал Конан.  -
Он гнал нас до Ворот Орла и у него еще хватило сил вернуться  сюда,  чтобы
сдохнуть. Как ксоталанцы с ним управлялись?
     - Они вызывали его из черных туннелей под катакомбами. Им ведомы были
тайны, закрытые для нас.
     - Ну, этот сдох,  а  если  бы  у  них  были  другие,  они  непременно
приволокли их с собой в Техултли. Вперед!
     Они шли за ним по пятам.
     - Если никого не найдем на этом этаже, спустимся  вниз,  -  рассуждал
Конан. - И перероем Ксоталан от подвала до чердака. Черт, что это такое?
     Они вошли в тронный зал. Там был такой же яшмовый постамент и трон из
слоновой кости. Не было только черной колонны... Здесь  признавали  другой
символ вражды.
     На стене за постаментом возвышались ряды каменных  полок,  и  с  этих
полок  на  пришельцев  смотрели  остекленевшими  глазами  сотни  прекрасно
сохранившихся человеческих голов.
     Топа бормотал ругательства, Янат же стоял недвижно  и  в  глазах  его
снова появилось безумие. Конан поморщился  -  он  знал,  что  разум  людей
племени Тлацитлан постоянно висит на волоске.
     Вдруг Янат вытянул в сторону страшных трофеев дрожащий палец.
     - Это голова моего брата! - зарычал он. - А вот  младший  брат  моего
отца! А за ним старший сын моей сестры!
     Внезапно он заплакал. Глаза его были сухи,  но  из  груди  вырывались
хриплые рыдания. Потом плач перешел в тонкий пискливый смех  и  наконец  в
невыносимый визг. Янат сошел с ума.
     Конан положил руку ему  на  плечо,  и  это  прикосновение  словно  бы
выпустило безумие на волю.  Янат  завыл  и  крутнулся  на  месте,  пытаясь
достать Конана мечом. Киммериец парировал удар, а Топал попытался схватить
Яната за руку. Безумец  выскользнул  из  его  рук  и  вонзил  меч  в  тело
товарища. Топал со стоном опустился на пол. Янат закружился в  сумасшедшем
танце, потом бросился к полкам и стал рубить их, скрежеща зубами.
     Конан подскочил к нему сзади, желая обезоружить, но безумец обернулся
и с воем бросился на него.  Видя,  что  с  дураком  не  справиться,  Конан
уступил ему дорогу и сзади нанес воину удар, перерубивший ключицу и грудь.
Несчастный пал мертвым возле своей умирающей жертвы.
     Конан склонился над  Топалом  и  увидел,  что  тот  делает  последние
вздохи. Не стоило и пытаться  остановить  кровь,  хлеставшую  из  страшной
раны.
     - Плохи твои дела, Топал, - буркнул Конан.  -  Не  надо  ли  передать
чего-нибудь твоим, а?
     - Нагнись  пониже,  -  просипел  Топал,  и  Конан  подчинился,  но...
секундой позже схватил его за руку:  кинжал  был  направлен  ему  прямо  в
грудь.
     - Клянусь Кромом! - сказал Конан. - И ты спятил?
     - Так приказал Ольмек. - прошептал раненый. - Почему - не знаю. Когда
мы укладывали раненых в постели, он шепнул мне, чтобы я убил тебя во время
возвращения в Техултли...
     И умер с именем своего клана на устах.
     Конан глядел на него озадаченно. Или они все тут с ума посходили?  Он
пожал плечами и вышел за бронзовые ворота,  оставив  воинов  Техултли  под
охраной сотен голов их сородичей.
     На обратном пути  ему  не  требовался  проводник.  Инстинкт  вел  его
безошибочно. Но двигался он осторожно, внимательно осматривая любой темный
угол. Не духов  убитых  ксоталанцев  опасался  варвар,  а  своих  недавних
союзников.
     Он миновал Большой зал и перешел в комнаты на другой  стороне,  когда
услышал что впереди кто-то ползет,  тяжко  дыша  и  постанывая.  Потом  он
увидел человека - тот действительно полз по пурпурным плитам, оставляя  за
собой кровавый след. Это был Техотл, и глаза его уже застилала мгла.
     - Конан! - окликнул  раненый.  -  Конан!  Ольмек  похитил  девушку  с
золотыми волосами!
     - Вот почему он приказал Топалу заколоть  меня,  -  сообразил  Конан,
становясь  на  колени  возле  умирающего.  -  Этот  Ольмек  не  такой   уж
сумасшедший, как кажется с первого взгляда!
     Блуждающие пальцы Техотла впились в руку Конан.  Он  прожил  жизнь  в
холодном, неприветливом, страшном мире, и благодарное чувство к пришельцам
разбудило в нем искру настоящей человечности, которой так не  хватало  его
сородичам, жившим лишь ненавистью и жестокостью.
     - Я хотел воспрепятствовать этому... - пузырьки красной пены лопались
на губах Техотла. - Но он ударил меня... Думал, что убил... Но я  уполз...
О Сет, я долго полз в собственной крови!  Берегись,  Конан!  Ольмек  может
заманить тебя в ловушку! Убей его! Это зверь! Бери Валерию и беги! Леса не
бойся. Ольмек и Таскела лгали, пугая драконами. Они давно  истребили  друг
друга, остался только самый сильный. А если ты его убил, то больше бояться
нечего. Ольмек почитал его за  бога,  приносил  ему  человеческие  жертвы.
Стариков и детей связывал и сбрасывал со стен.  Торопись!  Ольмек  потащил
Валери...
     Техотл умер прежде, чем голова его коснулась пола.
     Забыв об осторожности, Конан быстро направился в Техултли. На ходу он
пересчитывал бывших союзников. Двадцать один, считая Ольмека остался после
боя в тронном зале. С тех пор умерли трое... Что  ж,  Конан  был  наготове
сейчас в одиночку перебить весь клан.
     Но инстинкт был сильнее и  велел  взять  себя  в  руки.  Он  вспомнил
предостережение  Техотла  насчет  ловушки.  Очень  возможно,   что   князь
позаботился об этом на случай, если Топал  не  выполнит  приказа.  А  коль
скоро так, то киммериец наверняка будет возвращаться той же дорогой...
     Конан поглядел в окно, за которым мерцали звезды. Они еще  не  начали
бледнеть. Сколько событий за одну ночь!
     Он свернул с дороги и по винтовой лестнице спустился этажом ниже.  Он
не знал, где находятся нужные ему двери, но был уверен, что  найдет.  Зато
он понятия не имел, как справиться с засовами  -  наверняка  ворота  будут
закрыты хотя бы в силу полувековой привычки.
     Сжимая меч, он  бесшумно  двигался  по  темным  и  освещенным  залам.
Техултли был уже близко, когда варвара встревожил некий звук. Он без труда
узнал его - так пробует кричать человек, у которого заткнут рот.  Источник
звука был где-то слева.  В  этой  мертвой  тишине  любой  писк  разносился
далеко.
     Он пошел на повторяющиеся крики и  увидел  сквозь  приоткрытую  дверь
поразительное  зрелище.  На  полу  комнаты   была   установлена   железная
конструкция, напоминающая пыточное колесо. На колесе  был  распят  человек
великанского сложения, голова его лежала на подставке, утыканной стальными
шипами. Их острия были окрашены кровью из проколотой кожи. На голове  было
что-то вроде уздечки - впрочем, ее кожаные ремни не защищали от шипов. Эта
уздечка была тонкой цепью соединена с устройством, поддерживающим огромный
железный шар, висящий над волосатой грудью пленника. Пока несчастный лежал
недвижно, шар висел на месте. Но стоило ему от нестерпимой боли приподнять
голову, шар падал на несколько дюймов. В конце концов мышцы шеи  откажутся
поддерживать голову в таком неестественном  положении,  а  боль  от  шипов
станет окончательно невыносимой...  Тогда  шар  раздавит  его  медленно  и
неотвратимо. Рот жертвы быт заткнут кляпом и  большие  черные  глаза  дико
уставились на человека, стоящего в дверях в полном недоумении. Потому  что
на колесе был распят Ольмек, князь Техултли.



                              6. ГЛАЗА ТАСКЕЛЫ

     - Значит, для того, чтобы перевязать  ногу,  ты  тащила  меня  в  эту
дальнюю комнату? - спросила Валерия. - Что,  нельзя  было  это  сделать  в
тронном зале?
     Она сидела  на  ложе,  вытянув  перед  собой  раненую  ногу,  которую
служанка только что перевязала полоской  шелка.  Возле  Валерии  лежал  ее
окровавленный меч.
     Служанка выполняла свою работу чисто и  тщательно,  но  аквилонке  не
нравились ни липкое прикосновение ее пальцев, ни выражение глаз.
     - Других раненых также перенесли в  другие  комнаты,  -  выговор  был
мягкий, как у всех женщин Техултли. Но два часа назад Валерия видела,  как
эта же самая женщина пробила кинжалом сердце своей противницы и выцарапала
глаза раненому ксоталанцу.
     - Тела убитых будут снесены в катакомбы, - добавила она. - Иначе души
умерших могут поселиться в комнатах.
     - Ты веришь в это? - спросила Валерия.
     - Я знаю, что дух Толькемека скитается по подземельям. Я сама  видела
его, когда молилась возле гробницы древней  королевы.  Это  был  старец  с
развевающейся белой бородой и глаза его светились в темноте. Я узнала его,
это был Толькемек...
     Голос ее снизился до шепота:
     - Ольмек смеется над этим, но я-то знаю  точно!  Говорят,  что  кости
покойников обгладывают крысы. Нет, не крысы - это делают духи...
     Тень упала на ложе, и женщина замолчала.  Валерия  проследила  за  ее
взглядом и увидела Ольмека, который глядел на нее. Он  уже  смыл  кровь  с
рук, лица и бороды, но одежды не сменил. От всей его фигуры веяло звериной
силой.
     Князь  выразительно  глянул  на  служанку,  и  она  тотчас   бесшумно
выскользнула  из  комнаты.  На  прощание  она  одарила  Валерию   циничной
понимающей улыбкой.
     - Девочка свое дело знает, - сказал князь, подходя к ложу и склоняясь
над раненой ногой. - Дай-ка я посмотрю...
     С необычайной для своей комплекции  проворностью  он  схватил  меч  и
забросил его на середину комнаты. Потом обхватил Валерию  своими  могучими
руками.
     Но, как ни быстр он был, Валерия успела вынуть кинжал и направить его
в горло Ольмека. На  свое  счастье  он  сумел  перехватить  ее  руку.  Она
отбивалась кулаками, коленями, зубами  и  ногтями,  изо  всех  сил  своего
крепкого тела, со всем своим боевым искусством, постигнутым за годы войн и
странствий на суше и на море. Но все это было бессильно против его  грубой
мощи. Кинжал она сразу же  выронила  и  внезапно  поняла,  что  совершенно
беспомощна. В первый раз в жизни  она  испугалась  мужчины.  На  боль  он,
казалось, не реагировал; лишь однажды,  когда  ее  зубы  вонзились  ему  в
кисть, князь ударил Валерию по лицу открытой ладонью.
     Минуту спустя он покинул комнату, неся девушку на руках. Она  уже  не
сопротивлялась, но глаза ее горели жаждой мести за оскорбление. Она  и  не
кричала, потому что знала, что Конана поблизости нет и никто  из  Техултли
не пойдет против своего владыки. Но и сам Ольмек, заметила она,  постоянно
озирался и прислушивался, словно бы опасаясь погони. И направлялся он не в
тронный зал, а куда-то вдоль по коридору. Она поняла,  что  князь  чего-то
боится, и закричала во все горло.
     Ольмек наградил ее пощечиной и ускорил шаг.
     Но эхо далеко разнесло ее крик и Валерия сквозь  слезы  увидела,  что
вслед за ними ковыляет Техотл.
     Ольмек с рычанием обернулся  и  обхватил  девушку  одной  рукой,  как
ребенка.
     - Ольмек! - закричал Техотл. - Неужели  ты  неблагодарный  пес,  коли
решился  на  такое?  Это  женщина  Конана!  Она   помогла   нам   победить
ксоталанцеви...
     Не говоря ни слова, Ольмек размахнулся свободной  рукой  и  воин  без
памяти упал к его ногам. Князь  нагнулся,  поднял  меч  Техотла  и  вонзил
бедняге в грудь, после чего продолжил свой путь. Он не  видел,  что  из-за
шторы за ним следят женские глаза, что Техотл поднялся на ноги, шепча  имя
Конана.
     Зайдя за поворот коридора, Ольмек побежал  по  винтовой  лестнице  из
слоновой кос и. Они миновали несколько комнат и очутились в  конце  концов
возле бронзовых ворот, очень похожих на Ворота Орла на верхнем этаже.
     - Это один из ворот, ведущих в Техултли. Впервые за пятьдесят лет  их
никто не охраняет, ибо Ксоталан перестал существовать!
     - Благодаря Конану и мне, скотина! - крикнула Валерия, содрогаясь  от
гнева и стыда. - Лживый пес! Конан оторвет тебе голову!
     Ольмек даже не снизошел до того, чтобы сказать, что Конан зарезан  по
его приказу - настолько он был уверен в себе.
     - Забудь о Конане, - грубо сказал он. - Ольмек -  господин  Ксухотла.
Ксоталана больше нет. Война окончена. Теперь до  конца  жизни  можно  пить
вино и наслаждаться любовью. Сначала выпьем!
     Он опустился на сиденье из слоновой кости и силой усадил ее  себе  на
колени. Не обращая внимания на ее проклятия, свободной рукой он  потянулся
к столу.
     - Пей! - приказал он,  поднося  кубок  к  ее  губам.  Валерия  мотала
головой. Вино плескалось во все стороны, текло по ее обнаженной груди.
     -  Гостье  не  по  вкусу  твое  вино,  Ольмек,  -  раздался  холодный
саркастический голос.
     Князь замер и в его глазах появился испуг. Он  медленно  обернулся  и
увидел Таскелу.
     Гордая душа Валерии подверглась в эту ночь тяжкому испытанию.  Совсем
недавно она узнала страх перед мужчиной. Сейчас  она  поняла,  что  боится
этой женщины еще сильнее.
     Ольмек был неподвижен, только лицо его стало  серым.  Таскела  вынула
из-за спины руку - в ней был золотой флакон.
     - Боюсь, что Валерии не  понравится  твое  вино,  Ольмек,  -  сказала
княгиня. - Поэтому я принесла свое. То самое, что было со  мной  на  озере
Зуад - ты понял, Ольмек?
     Лоб гиганта мгновенно вспотел. Мышцы его ослабли, и Валерия без труда
освободилась. Разум  приказывал  ей  бежать  из  комнаты,  но  некая  сила
заставила остаться и наблюдать за всем, что будет происходить.
     Таскела подошла к князю, соблазнительно качая бедрами. Голос  ее  был
певуч и нежен, но глаза горели прежним огнем. Тонкие пальцы гладили бороду
мужчины.
     - Ты любишь только себя, Ольмек, - нараспев сказала она. -  Ты  хотел
оставить нашу прекрасную гостью только для себя, хотя знал, что она моя. И
это еще не главная твоя вина, Ольмек.
     Казалось, прекрасная маска спала с ее лица: глаза дико блеснули, лицо
исказилось гримасой, пальцы, впившись в бороду,  с  силой  вырвали  добрую
пригоршню волос. Но эта демонстрация нечеловеческой силы была еще не самым
страшным.
     Ольмек вскочил и зарычал как медведь, колотя кулаками по столу:
     -  Шлюха!  Ведьма!  Дьяволица!  Техултли  следовало  убить  тебя  еще
пятьдесят лет назад! Сгинь! Слишком долго я  тебя  терпел.  Белая  девушка
моя! Убирайся отсюда, не то зарежу!
     Княгиня расхохоталась  и  швырнула  ему  в  лицо  окровавленный  клок
бороды. Смех ее был безжалостен, словно звон стали.
     - Когда-то ты говорил по-другому,  Ольмек.  Когда  ты  был  молод,  я
слышала от тебя признания в  любви.  Да,  много  лет  назад  ты  был  моим
возлюбленным и спал в моих объятиях под цветком черного лотоса.  И  с  тех
пор в моих руках цепь, и на этой цепи - ты,  раб!  Ты  знаешь,  что  не  в
состоянии противиться мне. Ты знаешь, что мне достаточно поглядеть тебе  в
глаза тем взглядом, которому меня обучил стигийский жрец, и вся твоя  воля
улетучится. Помнишь ту ночь под черным лотосом? Цветок раскачивался,  хотя
колыхал его не земной ветер. Чувствуешь снова тот аромат, что окутал  тебя
и сделал моим рабом? Бороться со мной бесполезно. Ты до  сих  пор  в  моей
власти, как в ту ночь, Ольмек, князь Ксухотла, и пребудешь в  моей  власти
до конца жизни!
     Голос ее снизился до шепота и походил сейчас на журчание  родника  во
мраке. Она склонилась над князем, развела пальцы и коснулась  его  могучей
груди. Глаза Ольмека затуманились, руки бессильно обвисли.
     С безжалостной улыбкой Таскела поднесла золотой флакон к губам князя.
     - Пей!
     Он, не раздумывая,  подчинился.  И  сейчас  же  туман  в  его  глазах
сменился пониманием и ужасом. Он открыл рот, но не издал ни звука.  Спустя
минуту он упал.
     Это вывело Валерию из оцепенения. Она бросилась к двери,  но  Таскела
опередила ее воистину тигриным прыжком. Валерия ударила ее кулаком - такой
удар свалил бы с ног любого мужчину. Но Таскела сумела плавно уклониться и
схватила ее за руку. Потом она перехватила и левую руку аквилонки и  легко
связала ее запястья шелковым шнурком.
     И тогда Валерия поняла, что ее  стыд  из-за  поражения  в  схватке  с
Ольмеком ничто в сравнении с теперешним. Женщин  она  презирала  -  и  вот
нашлась же такая, которая делает с ней, что хочет! Она не  сопротивлялась,
когда Таскела усадила ее на кресло и привязала к нему, протянув шнур между
колен.
     Равнодушно переступив через тело князя, Таскела подошла  к  бронзовым
воротам и открыла их. За створками был коридор.
     - Дорога эта, - в первый раз обратилась она  к  Валерии,  -  ведет  в
комнату, которая служила когда-то камерой  пыток.  Когда  мы  отступали  в
западную часть города, то большинство инструментов  забрали  с  собой,  но
одно устройство пришлось оставить - оно было слишком тяжелым и громоздким.
А сейчас, думаю, оно пригодится как нельзя лучше.
     Ольмек все понял и в глазах его блеснул ужас. Таскела приблизилась  и
схватила его за волосы:
     - Ты какое-то время будешь неподвижен. Но ты будешь слышать, думать и
чувствовать - о да, ты все будешь чувствовать.
     И пошла к дверям, легко увлекая за собой  могучее  тяжкое  тело  -  у
Валерии чуть глаза на лоб не вылезли. Княгиня скрылась в коридоре и  через
некоторое время послышался лязг железа.
     Валерия пробормотала проклятье и попыталась  освободиться.  Тщетно  -
шнур был слишком прочным.
     Таскела вернулась одна, а из камеры пыток донесся  придушенный  стон.
Двери она притворила, а засов не задвинула - привычки были не  свойственны
ей, как и другие человеческие черты.
     Валерия в оцепенении глядела на женщину, в чьих руках - она прекрасно
это понимала - была ее судьба.
     Таскела поглядела ей в глаза.
     - Великая честь ожидает тебя, - сказала  она.  -  Ты  избрана,  чтобы
вернуть Таскеле юность. Ты удивлена? Да, я знаю, что выгляжу молодо, но по
жилам моим распространяется леденящий холод старости - я пережила это  уже
тысячу раз. Я стара, я так стара, что не помню своего детства. Но  некогда
я была юной девушкой и меня любил жрец из Стигии. Он  подарил  мне  секрет
вечной молодости и бессмертия. Потом он умер - должно быть, от яда. Я жила
в своем дворце над озером Зуад, и годы пролетали  мимо  меня.  Потом  меня
возжелал король Стигии и народ поднял бунт - вот мы и попали в  эти  края.
Ольмек называет меня княгиней, но во мне нет царственной  крови.  Я  выше,
чем королева - я Таскела, и твоя цветущая молодость вернет мне мою!
     У Валерии язык отнялся. За всем этим таилась какая-то жуткая  загадка
- самая страшная из всех, с которыми она сталкивалась до сих пор.
     Колдунья развязала аквилонку и подняла ее на ноги. Но не страх  перед
силой, заключенной в руках княгини, превратил Валерию в безвольную куклу.
     Это сделали горящие, колдовские, зловещие глаза Таскелы.



                        7. ТОТ, КТО ПРИХОДИТ ИЗ ТЬМЫ

     - Чтоб я кушита вот так увидел!
     Конан с любопытством глядел на  человека,  привязанного  к  железному
колесу.
     - Какого черта ты делаешь на этой штуке?
     Мычание было ему ответом. Тогда Конан вырвал кляп изо  рта  узника  и
тот закричал от страха, потому что железный шар упал вниз и почти коснулся
его широкой груди.
     - Осторожней, во имя Сета! - простонал Ольмек.
     - С чего бы это? - спросил Конан. - Или ты думаешь, что  твоя  судьба
меня интересует? Было бы у меня время, я бы посидел и посмотрел, как  этот
кусок железа выдавит из тебя кишки. Но я тороплюсь. Где Валерия?
     - Освободи меня! - просил Ольмек. - Я все скажу!
     - Сперва скажи.
     - Ни за что! - князь стиснул массивные челюсти.
     - Хорошо, - сказал Конан и уселся на ближайшую скамью.  -  Я  сам  ее
найду после того, как тебя придавит. Думаю, что дело пойдет быстрее,  если
я мечом прочищу тебе ухо, - добавил он и протянул оружие к голове Ольмека.
     - Подожди! - слова посыпались из князя как зерно из мешка. -  Таскела
похитила ее у меня. Я всегда был только игрушкой в ее руках...
     - Таскела? - Конан сплюнул. - Эта жалкая...
     - Нет-нет! - прохрипел Ольмек. - Дело хуже, чем ты  думаешь.  Таскела
очень старая - ей много сотен лет. Она продлевает свою жизнь и  возвращает
молодость, принося в жертву красивых молодых женщин.  Вот  почему  их  так
мало в  нашем  роду.  Она  вытянет  из  Валерии  жизненную  силу  и  вновь
расцветает...
     - Ворота заперты? - спросил Конан,  пробуя  большим  пальцем  остроту
меча.
     - Да! Но я знаю, как пройти в Техултли. Эта дорога известна лишь  мне
и Таскеле, но она думает, что я беспомощен, а тебя нет в  живых.  Освободи
меня, и, клянусь, я помогу тебе освободить Валерию. Без моей  помощи  тебе
не справиться, даже если бы ты пыткой вырвал у меня  все  секреты,  то  не
сумел бы ими воспользоваться. Освободи меня! Мы  подберемся  к  Таскеле  и
убьем ее раньше, чем она успеет напустить свои чары. Довольно будет и ножа
в спину. Я бы  сам  давно  это  сделал,  но  боялся,  что  без  ее  помощи
ксоталанцы нас одолеют. И ей нужна была  моя  помощь,  потому  что  она  и
позволила  мне  жить.  Теперь  один  из  нас  должен   умереть.   Клянусь,
расправимся с ведьмой, и вы с  Валерией  уйдете  от  нас  с  миром.  Народ
подчинится мне, когда не станет Таскелы.
     Конан нагнулся и перерезал путы, удерживающие  князя.  Тот  осторожно
выскользнул из-под огромного шара и встал на ноги, мотая  головой,  словно
бык и осыпая всех  проклятиями.  Оба  они,  встав  плечом  к  плечу,  были
олицетворенной мужественностью. Ольмек был так де высок, как Конан, и даже
более массивен, но было в нем все  же  что-то  звериное,  отталкивающее  и
киммериец рядом с ним выглядел куда как благородно.
     Конана можно было причислить к цвету человечества, Ольмека - к  цвету
его первобытной побочной ветви.
     - Веди! - приказал Конан. - И все время держись  впереди  меня:  веры
тебе не больше чем быку, которого тянут за хвост.
     И Ольмек пошел, расчесывая пятерней свою  спутанную  бороду.  Он  был
уверен, что Таскела закрыла ворота, поэтому и направился в одну из  комнат
на границе Техултли.
     - Тайне этой полвека, - говорил он на ходу. - Наш клан не знал ее,  а
ксоталанцы тем более. Этот  тайный  ход  сделал  сам  Техултли,  а  рабов,
помогавших ему, убил. Он опасался, что любовь Таскелы легко может  перейти
в ненависть и она однажды закроет перед ним  ворота.  Но  Таскела  открыла
тайный ход и заперла его,  когда  вождь  бежал  после  неудачной  вылазки.
Ксоталанцы схватили его и казнили. А я узнал об этом, потому что следил за
ней.
     Он надавил золотое украшение на стене и одна из  плит  упала,  открыв
идущие вверх ступени.
     - Лестница эта устроена прямо в стене, - говорил Ольмек, - Она  ведет
в башню на крыше, а оттуда винтовые лестницы  спускаются  в  разные  залы.
Поспешим!
     - Только после тебя, дружище!  -  ответил  Конан  весело  и  взмахнул
мечом. Ольмек пожал плечами и стал подниматься, Конан отстал на полшага.
     Они все поднимались, и  киммериец  понял  -  уровень  верхнего  этажа
пройден. Оба оказались в цилиндрической башне.  Через  большие  окна  были
видны другие купола и башенки Ксухотла.
     Ольмек не тратил время на пейзаж за окнами, начал спускаться по одной
из лестниц, которая  через  несколько  шагов  пересекалась  узким  длинным
коридором.  Коридор  тоже   кончался   идущими   вниз   ступенями.   Князь
остановился.
     Откуда-то слышался приглушенный женский стон, полный страха, гнева  и
стыда. Конан узнал голос Валерии.
     Как же велика должна была быть опасность, если даже отважная  Валерия
заголосила? Конан позабыл про Ольмека, обогнал его  и  помчался  вниз.  Но
инстинкт приказал ему обернуться как раз в тот момент, когда Ольмек поднял
свой громадный кулак. Удар должен был  прийтись  в  основание  черепа,  но
задел  только  шею.  У  обычного   человека   наверняка   переломился   бы
позвоночник, но Конан только крякнул. Он уронил меч, бесполезный на  таком
расстоянии, схватил Ольмека за руку и дернул на себя.  Они  покатились  по
лестнице и еще не остановились, когда  железные  пальцы  киммерийца  нашли
бычью шею врага и сомкнулись на ней.
     Шея и плечо варвара онемели от удара, но  это  не  сказалось  на  его
боевых качествах. Он вцепился в шею Ольмека, как лев в загривок носорога и
не обращал внимания на удары о ступеньки. Они с маху врезались в дверь  из
слоновой кости и разнесли ее на кусочки. Ольмек уже был  к  этому  времени
мертв - Конан свернул ему шею.
     Киммериец поднялся, стряхнул с себя обломки двери и протер глаза.
     Он находился в тронном зале. Кроме него,  там  было  десятка  полтора
людей, но первой он увидел Валерию. Причудливый  черный  жертвенник  стоял
перед яшмовым  постаментом,  вокруг  него  были  расставлены  семь  свечей
черного  воска  в  золотых  подсвечниках.  Кольца  густого  зеленого  дыма
поднимались к потолку.
     На черном камне жертвенника белело обнаженное тело  Валерии.  Она  не
была связана и лежала, запрокинув руки за  голову.  Сильный  молодой  воин
держал ее руки в изголовье жертвенника. С противоположной стороны за  ноги
жертвы ухватилась женщина. Валерия не могла даже пошевелиться.
     Одиннадцать остальных из клана Техултли стояли на коленях,  образовав
полукруг и жадными глазами глядели на происходящее. На троне  из  слоновой
кости развалилась Таскела. Из ваз,  наполненных  курящимися  благовониями,
струился дым.
     На  грохот   развалившейся   двери   никто   не   обратил   внимания.
Коленопреклоненные мужчины и женщины посмотрели без всякого  выражения  на
останки своего князя и на его убийцу, и снова уставились на жертвенник.
     Таскела испытующе глянула на киммерийца и снова раскинулась на троне,
издевательски хохоча.
     - Ведунья! - в глазах Конана появилась жажда убийства. Он двинулся  к
ней и кулаки его превратились в кувалды. При первом же  шаге  в  его  ногу
вонзились стальные зубья. Только крепкие мышцы  икр  спасли  кость.  И  он
увидел углубления в полу где поджидали его другие капканы.
     - Глупец! - фыркнула Таскела. - Неужели  же  я  не  предусмотрела  бы
твоего возвращения? Возле всякой двери тебя ждала такая же ловушка. Стой и
смотри,  какая  судьба  предназначена  твоей  прекрасной  подруге.   Потом
займемся тобой.
     Конан машинально потянулся к мечу, но нашел лишь пустые ножны. Меч он
обронил там, на лестнице, тесак еще  раньше,  в  пасти  дракона.  Боль  от
стальных  зубьев  была  и  вполовину   не   так   сильна,   как   сознание
беспомощности. Мечом он бы отрубил себе ногу и дополз до Таскелы.  Валерия
глядела на него с безмолвной мольбой, и гнев заполонил душу варвара.
     Он опустился на колено и попытался разжать  страшные  челюсти.  Кровь
брызнула из-под ногтей, но пружина не уступала ни на йоту.
     Таскела не обращала внимания на старания киммерийца. Обведя  взглядом
своих подданных, она спросила:
     - Где Ксатмек, Янат и Тахик?
     - Они не вернулись из катакомб, княгиня, - ответил один из воинов.  -
Они вместе со всеми переносили туда тела  и  не  вернулись.  Наверное,  их
похитил дух Толькемека.
     - Замолчи, болван! Это всего лишь легенды!
     Она сошла с возвышения, поигрывая узким стилетом с золотой  рукоятью.
Глаза ее горели пламенем, неведомым и преисподней.
     - Твоя жизнь вернет мне молодость, о дева с белой  кожей.  Я  коснусь
своими губами твоих и медленно - о, как медленно! - буду вонзать острие  в
твое сердце. И жизнь твоя, покидая холодеющее  тело,  перейдет  в  меня  и
сделает меня юной и бессмертной!
     Не торопясь, как  удав  перед  кроликом,  она  стала  склоняться  над
жертвой. Недвижная девушка с  ужасом  смотрела,  как  приближаются  к  ней
окутанные клубами дыма глаза, подобные двум черным лунам.
     Коленопреклоненные люди взялись за руки  и  затаили  дыхание,  ожидая
кровавой  развязки.  Единственным  звуком  был  хрип   Конана,   все   еще
боровшегося с капканом.
     Все глаза были устремлены на жертвенник и тело, распростертое на нем.
Казалось, даже гром не властен был нарушить  этот  обряд.  А  нарушил  его
негромкий голос - негромкий, но такой, от которого волосы встают дыбом.
     Все обернулись... Обернулись и увидели.
     Кошмарная фигура стояла в двери слева от постамента. Это  был  старик
со спутанными белыми волосами и  косматой  седой  бородой.  Лохмотья  едва
прикрывали его тощее тело, оставляя открытыми  руки  иного  неестественной
формы. Да и кожа его не походила на человеческую -  она  была  чешуйчатой,
словно ее обладатель долгое время жил в условиях, противоположных  тем,  в
которых существуют люди. И совсем  уже  не  было  ничего  человеческого  в
глазах - то были большие фосфоресцирующие  круги,  не  выражавшие  никаких
чувств.
     Вместо  членораздельных  слов  из  высохшего  рта  раздавался  только
пронзительный писк.
     - Толькемек! - прошептала Таскела, а остальные  замерли  в  суеверном
страхе. - Значит, это не сказка! Клянусь Сетом, он двенадцать  лет  прожил
во мраке! Двенадцать лет среди  скелетов!  Представляю,  чем  он  питался,
сумасшедший калека, погруженный в вечную ночь! Теперь понятно, почему трое
наших не вернулись из катакомб и не вернутся никогда.  Но  почему  он  так
долго выжидал? Что  он  искал  в  подземельях?  Какое-нибудь  таинственное
оружие? Нашел ли он его?
     Единственным ответом Толькемека был все тот же  отвратительный  писк.
Одним длинным прыжком он миновал все капканы и очутился в  зале.  Было  ли
это случайностью или он помнил обо  всех  ловушках  Ксухотла?  Он  не  был
безумным в обычном человеческом смысле. Он слишком долго жил  один,  чтобы
остаться человеком. И только одно соединяло его с людьми - ненависть.  Она
помогла ему выжить в черных коридорах.
     - Да, он искал и нашел! - Таскела отступила  на  шаг.  -  А,  ты  все
помнишь? После стольких лет во тьме?
     В тощей руке Толькемека дрожала причудливая палка  яшмового  оттенка,
заканчивающаяся светящейся шишкой вроде плода граната.  Он  вытянул  палку
перед собой, словно копье, и княгиня  отскочила  в  сторону,  а  из  шишки
вырвался алый луч. Он не коснулся Таскелы, зато угодил между лопаток  той,
что держала за ноги Валерию.
     Раздался громкий щелчок, огненный луч вышел  из  груди  несчастной  и
рассыпался голубыми искрами на камне жертвенника. Женщина упала  в  бок  и
стала корчиться и усыхать, как мумия.
     Воин,  удерживающий  руки  Валерии,  погиб  вторым.  Она  сползла   с
жертвенника и на четвереньках побежала к стене. Воин тоже пытался убежать,
но Толькемек с  необыкновенным  для  его  возраста  проворством  переменил
позицию и  бедняга  оказался  между  ним  и  жертвенником.  Снова  брызнул
огненный луч, и человек рухнул на  пол,  и  голубые  искры  посыпались  из
камня.
     Потом  началась  бойня.  Крича  от  ужаса,  люди  метались  по  залу,
натыкались друг на друга, спотыкались и  падали.  А  посреди  этого  хаоса
плясал и кружился Толькемек, сеющий смерть. Никому не удалось бежать через
двери,  потому  что  они  были  окованы  металлом  и  это,  видимо,   было
необходимым условием действия дьявольской силы, вылетавшей  из  "волшебной
палочки", которой размахивал старик.
     Те, кто оказывался между ним, дверями или жертвенником, гибли  тотчас
же. Толькемек не выбирал себе жертв, махал своей палкой туда и сюда и  его
писк был громче всех воплей. Один  из  воинов  в  отчаянии  замахнулся  на
старика кинжалом, но так и  не  успел  нанести  удар.  Остальные  даже  не
помышляли о бегстве или обороне.
     И вот пали все люди Техултли,  кроме  Таскелы.  Княгиня  подбежала  к
Конану  и  Валерии,  которая  спряталась  за   его   широкую   спину,   и,
наклонившись, коснулась пола в известной ей точке. Стальные челюсти тотчас
же разжались, освободив окровавленную ногу, и скрылись в углублении.
     - Убей его, если сможешь!  -  она  вложила  в  руку  варвара  тяжелый
кинжал. - Моя магия здесь бессильна!
     Конан  не  чувствовал  боли.  Толькемек  старался  подгадать,   чтобы
киммериец оказался между ним и дверью или жертвенником, но  варвар  всякий
раз ускользал, выбирая время для удара. Женщины смотрели, затаив дыхание.
     Толькемек уже не прыгал,  понимая,  что  перед  ним  противник  более
грозный, чем те, что умирали с воплями. Первобытный блеск варварских  глаз
был не менее страшен, чем фосфорическое свечение  старца.  Они  кружили  и
кружили; один менял позицию, и другой немедленно делал то же самое, словно
их соединяла невидимая нить. Но с каждым разом Конан подходил все ближе  к
противнику. Он уже приготовился к прыжку, но тут раздался предостерегающий
крик Валерии. На какое-то мгновение киммериец  оказался  между  старцем  и
дверью. Огненный луч обжег бок Конана, который успел отскочить в сторону и
метнуть нож. Старый Толькемек упал на плиты, рукоятка ножа дрожала  в  его
груди.
     Таскела прыгнула - но не к варвару, а к Палке, что валялась на полу и
пульсировала, как живое сердце. И Валерия прыгнула, вооруженная отнятым  у
мертвеца кинжалом. Лезвие, направленное крепкой рукой аквилонки, вонзилось
в спину княгини Техултли и вышло из груди. Таскела вскрикнула и умерла.
     Конан и Валерия стояли над безжизненным  телом  и  смотрели  друг  на
друга.
     - Вот теперь война действительно кончилась! - заметил Конан. -  Ну  и
ночка выдалась. Где эти ребята хранят жратву? Я голоден, как волк.
     - Нужно тебе ногу  перевязать,  -  Валерия  оторвала  кусок  шелковой
шторы, обернула его  вокруг  пояса  и  нащипала  корпии;  потом  тщательно
обработала рану Конана и крепко забинтовала.
     - Ладно, поголодаем, - сказал он. - Идем  отсюда.  За  стенами  этого
дьявольского города начинается настоящий мир. Хватит с нас  Ксухотла.  Эти
выродки перебили друг друга - ну и прекрасно. Не нужны  мне  их  проклятые
сокровища. Они еще, чего доброго, заколдованные.
     - Да, в мире еще много честной добычи для тебя и для меня, -  сказала
Валерия и потянулась всем своим прекрасным телом.
     Давешний блеск  снова  появился  в  глазах  Конана,  и  на  этот  раз
аквилонка уже не хваталась за меч.
     - Далека дорога до побережья, - ласково сказала она, прервав поцелуй.
     - Неужели? - рассмеялся он. - Разве есть для нас с тобой преграды? Да
в стигийских портах еще не откроется торговый  сезон,  как  мы  уже  будем
стоять на палубе. И тогда мы  покажем  всему  миру,  что  такое  настоящий
грабеж!



                              Роберт ГОВАРД

                          ЛОГОВО ЛЕДЯНОГО ЧЕРВЯ




     Преследуемый ледяной  красотой  дочери  Имира  Атали  и  заскучав  от
простой  жизни  киммерийских  поселений,  Конан  отправляется  на  юг,   в
цивилизованные  королевства,  в  надежде  найти  применение  своему  мечу,
устроившись командиром наемников на службе у разных Гиборейских  князьков.
В это время ему около двадцати трех лет.



                                    1

     Весь день одинокий наездник ехал высоко по склонам  Эглофийских  гор,
которые тянулись через мир с востока на запад как могучая стена из снега и
льда, отделяя северные земли Ванахейма,  Асгарда  и  Гипербореи  от  южных
королевств. В середине зимы большая часть перевалов была закрыта. Однако с
приходом  весны  они   открывались,   чтобы   открыть   отрядам   свирепых
светловолосых северных варваров  пути,  по  которым  они  могли  совершать
набеги на теплые южные земли.
     Этот наездник был один. На вершине перевала,  который  вел  на  юг  в
Пограничное  Королевство  и  Немедию,  он   сдержал   на   секунду   коня,
засмотревшись на фантастический вид перед собой.
     Небо представляло собой купол пурпурных и золотых паров, темнеющих от
зенита к восточному горизонту пурпуром наступающего  вечера.  Но  огненное
великолепие  умирающего  дня  все   еще   очерчивало   белые   шапки   гор
обманчиво-теплым на вид розовым  сиянием.  Оно  отбрасывало  темно-лиловые
тени на замерзшую поверхность огромного  ледника,  который  извивался  как
ледяная змея из ущелья между высокими пиками, все ниже  и  ниже,  пока  не
поворачивал  перед  перевалом  и  не  уходил  затем  опять  влево,   чтобы
истощиться у подножий гор и превратиться в водяной  поток.  Путешествующим
через перевал приходилось осторожно выбирать  путь  мимо  края  ледника  в
надежде не провалиться в одну из скрытых на нем трещин и не быть сметенным
горной лавиной с высоких склонов. Заходящее  солнце  превратило  ледник  в
сверкающий багряно-золотой простор. На скалистых склонах, поднимающихся от
краев  ледника,  были  редко  разбросаны  точки  -  сучковатые  карликовые
деревья.
     Путник знал, что это - Ледник Снежного дьявола, известный  также  под
именем Реки Смертельного льда. Он слышал об этом  леднике,  хотя  за  годы
странствий ему так и не довелось попасть сюда раньше. Все, что  он  только
слышал  об  этом  охраняемом  ледником  перевале,   было   покрыто   тенью
невыразимого страха. Никто не мог сказать, почему в суровых горах запада в
рассказах о Снежном Дьяволе его соплеменники-киммерийцы употребляли  самые
страшные выражения. Его часто поражали легенды,  которых  много  ходило  о
леднике и которые наделяли его смутной аурой древнего  зла.  Рассказывали,
что там без вести пропадали целые группы людей.
     Киммерийский юноша Конан нетерпеливо отметал эти слухи. У  пропавших,
думал он, наверняка не хватало  опыта  горных  переходов  и  они  беспечно
забредали на один из тех мостиков из тонкого льда, под которыми скрывались
ледяные расщелины. И тогда снежный мост рушился, обрекая их  на  смерть  в
зелено-голубых глубинах ледника.  Знает  Кром,  такое  случалось  довольно
часто; не один детский приятель молодого киммерийца погиб  таким  образом.
Но это не значило, что надо говорить о Снежном Дьяволе с дрожью в  голосе,
смутными намеками и отводя глаза в сторону.
     Конан  горел  желанием  спуститься  по  перевалу   к   низким   плато
Пограничного Королевства, потому что ему  стала  надоедать  простая  жизнь
родных  киммерийских  селений.  Его  злосчастные  приключения  с   отрядом
златовласых асов в походе на Ванахейм принесло ему много горьких поражений
и никакой выгоды. Оно также оставило в его памяти воспоминание  о  ледяной
красавице Атали, дочери ледяного великана, которая чуть не завлекла его на
смерть во льдах.
     В общем, он получил все, что хотел в суровых северных краях. Он горел
желанием вернуться на жаркие земли Юга, вновь испытать радость от шелковых
одеяний,  золотистого  вина,  прекрасной  еды  и  нежного  женского  тела.
Довольно, думал он, тоскливого однообразия сельской  жизни  и  спартанской
суровости полевой жизни!
     Его конь  вышел  к  месту,  где  ледник  пересекал  прямую  дорогу  к
равнинам. Конан слез с седла и повел животное по узкой тропинке, слева  от
которой был ледник, а справа - высокий, укрытый снегом склон. Его огромная
накидка из медвежьей шкуры была велика даже для его громадной фигуры.  Она
скрывала кольчугу и широкий меч на бедре.
     Его глаза вулканического голубого цвета сверкали из-под края рогатого
шлема, а шарф закрывал и нижнюю  часть  лица,  чтобы  защитить  легкие  от
остроты холодного воздуха высот. В свободной руке он нес тонкую пику. Там,
где тропинка извивалась  по  поверхности  ледника,  Конан  шел  осторожно,
втыкая конец пики в снег в тех местах,  где  могла  скрываться  расщелина.
Боевой топор висел на ремне, прикрепленный к седлу.
     Он приблизился к концу узкой тропинки между  ледником  и  горой,  где
ледник сворачивал влево,  а  тропинка  продолжала  спускаться  по  широкой
пологой  поверхности,  слегка  покрытой  весенним   снегом,   на   которой
попадались  валуны  и  холмики.  Вдруг  крик  ужаса  заставил  его   резко
обернуться и вскинуть покрытую шлемом голову.
     Слева от него, на расстоянии полета стрелы, где  ледник  в  последний
раз выравнивался  прежде  чем  начать  свой  окончательный  спуск,  группа
косматых неуклюжих существ окружила стройную девушку в белых мехах. Даже с
такого расстояния сквозь чистый горный воздух Конан мог различить  теплый,
с румяными щечками овал  ее  лица  и  копну  блестящих  коричневых  волос,
которые  выбивались  из-под  ее  белого  капюшона.  Она   была   настоящей
красавицей.
     Не оставив себе времени на раздумья, Конан сбросил  свою  накидку  и,
опершись на пику, вспрыгнул в седло. Он дернул за поводья и ударил в ребра
коня шпорами. Когда перепуганное  животное  подалось  слегка  назад  из-за
спешки, с которой было сдержано его движение  вперед,  Конан  открыл  рот,
чтобы произнести проклятие и страшный боевой клич киммерийцев, но  тут  же
закрыл его. Будучи  молодым  человеком,  он  бы  издал  этот  клич,  чтобы
вдохновить себя, но годы службы в Туране научили его  некоторой  хитрости.
Не было смысла предупреждать  нападавших  на  девушку  о  своем  появлении
раньше времени.
     Впрочем, они услышали  его  приближение  довольно  скоро.  Хотя  снег
заглушал стук конских копыт, слабый звон кольчуги,  скрип  седла  и  сбруи
заставили одного из них обернуться. Этот человек что-то крикнул и  потянул
за руку соседа, и через несколько секунд все  они  повернулись  в  сторону
приближающегося Конана и приготовились встретить его.
     Там было с десяток горных  людей,  вооруженных  толстыми  деревянными
дубинами,  топорами  и  копьями  с  каменными  наконечниками.   Это   были
приземистые существа с короткими конечностями, закутанные в рваные грязные
куски меха. Маленькие,  налитые  кровью  глаза  горели  из-под  нависающих
бровей и покатых лбов; толстые губы растянулись,  обнажив  большие  желтые
зубы. Они напоминали остатки какой-то из ранних стадий эволюции  человека,
о которых Конан  однажды  слышал  спор  придворных  философов  немедийских
замков. Но сейчас, однако, он был слишком сильно занят  управляя  конем  и
целясь пикой, чтобы уделить  этому  предмету  более  чем  одно  мимолетное
воспоминание. И он обрушился на них как гром небесный.



                                    2

     Конан знал, что с таким количеством  пеших  врагов  можно  справиться
единственным способом - полностью  использовать  преимущество  подвижности
коня, все время находиться в движении, чтобы не  дать  им  сосредоточиться
вокруг себя. Потому что, в то время как его кольчуга  могла  защитить  его
собственное  тело  от  большинства  ударов,   даже   их   оружием,   самым
примитивным, можно было быстро  уложить  коня.  Поэтому  он  направился  к
ближайшему звере-человеку, направляя коня немного левее.
     Когда железная пика пробила кость и мохнатую  плоть,  горный  человек
вскрикнул, выронил оружие и попытался схватить древко копья Конана.  Рывок
коня швырнул  недочеловека  на  землю.  Острие  пики  потянулось  вниз,  а
противоположный ее конец поднялся. Пронесшись на коне сквозь разбежавшуюся
толпу, Конан высвободил пику.
     За его спиной горные люди  взорвались  хором  криков  и  воплей.  Они
махали руками и кричали что-то друг другу,  отдавая  одновременно  десятки
противоречивых команд. Тем временем Конан резко развернул коня  и  галопом
понесся сквозь толпу. Брошенное копье задело его покрытое кольчугой плечо;
другое оставило небольшую открытую рану на боку коня. Но он направил  свою
пику в следующего горного человека и  снова  выехал  со  свободной  пикой,
оставив позади корчащееся, бьющееся тело обрызгивать снег алым.
     На третий раз  человек,  которого  он  поразил  копьем,  покатился  в
падении и обломал древко пики. Выехав  на  свободное  пространство,  Конан
отбросил обломок пики и схватился за рукоятку топора, который висел у него
на седле. Когда он въехал в гущу еще раз, он наклонился из седла. Стальное
лезвие сверкало  огнем  в  зареве  заката,  когда  топор  описал  огромную
восьмерку с одной петлей налево и одной направо. С каждой стороны на  снег
упал  горный  человек  с  расколотым  пополам  черепом.   Багряные   капли
забрызгали  снег.  Третий  горный  человек,  который  недостаточно  быстро
двигался, был сбит с ног конем Конана.
     С воплем ужаса сбитый человек, шатаясь,  встал  на  ноги  и,  хромая,
побежал.  Через  мгновение  шестеро   остальных   присоединились   к   его
паническому бегству через ледник. Конан натянул поводья, чтобы  посмотреть
на их уменьшающиеся косматые фигуры  и  вдруг  вынужден  был  спрыгнуть  с
седла,  потому  что  его  конь  зашатался  и  упал.  Копье   с   кремневым
наконечником глубоко засело в туловище животного, как раз за  местом,  где
была левая нога Конана. Взглянув на животное, Конан понял, что оно мертво.
     "Прокляни меня Кром за мою глупость!" -  проворчал  он  про  себя.  В
северных краях кони были редкостью  и  дорого  стоили.  Этого  жеребца  он
привез из самой Заморы. Он держал его в  конюшне,  кормил  и  баловал  всю
долгую зиму. Он не взял его с собой в поход с асами,  зная,  что  глубокий
снег и ненадежный лед практически сделают его практически бесполезным.  Он
рассчитывал, что верное животное доставит его в теплые края, а теперь  оно
лежало мертвое, и все из-за того, что он, повинуясь импульсу,  вмешался  в
ссору горных людей, к которой не имел никакого отношения.
     Когда его тяжелое дыхание успокоилось и красный туман  боевой  ярости
рассеялся из его глаз, он обернулся к девушке, из-за которой сражался. Она
стояла в нескольких метрах, глядя на него широко раскрытыми глазами.
     - С тобой все в порядке, милая? - промычал он. - Эти звери не  ранили
тебя? Не бойся, я не враг. Я Конан, киммериец.
     Она ответила на  диалекте,  который  он  никогда  раньше  не  слышал.
Похоже, что это была одна из форм гиперборейского,  в  которой  попадались
слова из других языков - некоторые из немедийского, а некоторых он не знал
вовсе. Он с трудом понимал половину из того, что она говорила.
     - Ты сражаешься... как бог, - выдохнула она. - Я думала  -  сам  Имир
пришел спасти Илгу.
     Когда она успокоилась, ему удалось  из  потока  ее  слов  понять  что
произошло.  Ее  звали  Илга,  она  была  из  племени  вирунийцев  -  ветви
гиперборейцев, которые перекочевали в Пограничное  королевство.  Ее  народ
жил в непрекращающейся войне  с  косматыми  каннибалами,  которые  жили  в
пещерах в Эглофийских горах. В  этой  пустынной  местности  шла  отчаянная
борьба за выживание; если бы Конан не спас ее, каннибалы съели бы ее.
     Два дня назад, объяснила она, она  отправилась  с  небольшой  группой
вирунийцев, чтобы пройти перевал над ледником Снежного Дьявола. Отсюда они
намеревались ехать верхом еще несколько дней на северо-восток до  Сигтоны,
ближайшей гиперборейской крепости. Там у них были соплеменники, с которыми
вирунийцы собирались торговать на весенней ярмарке. Там же  дядюшка  Илги,
который ехал с ними, думал подыскать ей хорошего жениха. Но они  попали  к
косматым в засаду и только Илга уцелела в страшной  схватке  на  скользких
склонах. Последними словами дяди к ней перед тем, как ему раскроили  череп
каменным топором, были слова лететь домой как ветер.
     До того как она скрылась из виду горных людей ее  конь  поскользнулся
на льду и сломал ногу. Ей удалось вовремя соскочить и, хотя и  в  синяках,
убежать. Но косматые видели ее падение и часть из них бросилась  стремглав
за ней по леднику чтобы схватить ее. Ей показалось, что она убегала от них
много часов. Но, в конце концов они догнали и окружили ее, как  видел  сам
Конан.
     Конан промычал сочувственно; его глубокая неприязнь к  гиперборейцам,
основанная на его временном пребывании рабом на гиперборейских плантациях,
не распространялась на их женщин. Это была суровая история, но и  жизнь  в
суровых северных краях была жестокой. Он часто слышал о подобных вещах.
     Теперь, однако, у них появилась другая проблема. Наступала ночь и  ни
у нее, ни у Конана не было коня. Поднимался ветер и у них было мало шансов
пережить ночь на поверхности ледника. Они должны найти убежище и  развести
костер, или к дани Снежному Дьяволу добавятся еще две жертвы.



                                    3

     Конан уснул глубокой ночью. Они нашли углубление под нависшей  скалой
сбоку  от  ледника,  где  растаяло  достаточно  льда,  чтобы   они   могли
втиснуться.  Если  повернуться  спиной  к  гранитной  поверхности   утеса,
усеянной глубокими бороздами и следами от трения ледника, было  достаточно
места чтобы  вытянуться.  Перед  углублением  поднимался  край  ледника  -
чистый, прозрачный лед, изборожденный полостями расщелин  и  туннелями.  И
хотя холод от льда пробирал их до костей, им все же было теплее, чем  если
бы они были на  поверхности,  где  завывающий  ветер  толкал  перед  собой
плотные снежные облака.
     Илга не хотела идти с Конаном, хотя он дал ей  ясно  понять,  что  не
причинит ей вреда. Она пыталась  вырвать  у  него  свою  руку,  выкрикивая
непонятное слово, которое звучало примерно как "яхмар".  Наконец,  потеряв
терпение, он слегка стукнул ее по голове и принес ее, потерявшую сознание,
в сырое убежище пещеры.
     Потом он ушел,  чтобы  подобрать  свою  медвежью  накидку,  оружие  и
припасы, привязанные к  седлу.  На  скалистом  склоне,  возвышавшемся  над
ледником, он насобирал две  охапки  веток,  листьев  и  поленьев,  которые
принес в пещеру. Там с помощью кремня и стали он развел небольшой  костер.
Он больше создавал иллюзию тепла, чем давал настоящее  тепло,  потому  что
Конан не осмеливался позволить  ему  разгореться,  чтобы  он  не  растопил
находящуюся рядом стену ледника, вынудив  их  покинуть  их  убежище  из-за
воды.
     Оранжевые отблески огня глубоко освещали трещины и  туннели,  которые
уходили в тело ледника, пока их  извилины  и  ответвления  не  терялись  в
смутной дали. Негромкое журчание текущей воды достигало ушей Конана, то  и
дело прерываемое скрипом и хрустом медленно двигающегося льда.
     Конан снова вышел на обжигающий ветер, чтобы отрубить от окоченевшего
трупа коня несколько толстых ломтей мяса. Он принес  их  в  пещеру,  чтобы
поджарить на концах заостренных палок. Жаркое из конины  и  ломти  черного
хлеба из переметной сумы, залитые горьковатым асгардским пивом из  бурдюка
составили грубую, но питательную трапезу.
     Казалось, что Илга пришла в себя, когда поела. Сначала Конан подумал,
что она все еще сердится на него за то, что он ее ударил. Но постепенно он
увидел, что она вовсе не думает об этом происшествии. Напротив,  она  была
охвачена страшным ужасом. Это  был  не  тот  обычный  страх,  который  она
испытывала к банде косматых зверей, которые преследовали ее, но  глубокий,
суеверный ужас каким-то образом связанный с ледником. Когда  он  попытался
расспросить ее, она не смогла сказать ничего, кроме одного слова:  "Яхмар!
Яхмар!" и ее прекрасное лицо стало бледным и исказилось от ужаса. Когда он
попытался узнать у нее значение этого слова, она сделала  только  какие-то
мало понятные жесты, которые ему ничего не объяснили.
     После еды, согревшиеся и уставшие, они завернулись вдвоем в  медвежью
накидку. Ее близость навела Конана на мысль, что если с ней  разок  хорошо
заняться любовью, ее мозг успокоится и  она  сможет  поспать.  Его  первые
пробные  ласки  показали,  что  она  вовсе  не  против.  Не  осталась  она
безответной к его юношескому пылу; как он вскоре обнаружил,  она  не  была
новичком в этой игре.  После  часа  любовных  утех  она  тяжело  дышала  и
вскрикивала от страсти.  Потом,  подумав,  что  она  теперь  расслабилась,
киммериец свернулся и заснул как убитый.
     Девушка, однако, не спала. Она  лежала,  напрягшись,  всматриваясь  в
черноту, которая зияла в ледяных полостях за слабым светом  кучки  тлеющих
углей. И вот, перед рассветом, пришло то, чего она боялась.
     Это был слабый свист - тонкая завывающая нить музыки, которая  обвила
ее мозг пока она не стала беспомощной как попавшая в сеть  птичка.  Сердце
трепетало у нее в груди. Она не могла ни пошевелиться, ни произнести звук,
даже чтобы разбудить похрапывающего рядом с ней юношу.
     Потом в отверстии ближайшего ледяного  туннеля  появились  два  диска
холодного зеленого огня - два больших круга, которые  прожгли  ее  молодую
душу и набросили на нее смертельное заклятие. За этими  пылающими  дисками
не было ни души, ни ума - только беспощадный голод.
     Словно лунатик Илга встала, не заметив как соскользнула  к  ногам  ее
сторона медвежьей накидки. Обнаженной белой фигуркой на фоне  сумрака  она
пошла вперед в темноту и исчезла. Дьявольский  свист  звучал  все  тише  и
смолк; холодные зеленые глаза вздрогнули и исчезли. Конан продолжал спать.



                                    4

     Конан проснулся внезапно. Какое-то  жуткое  предчувствие  -  какое-то
предупреждение от сверхострых чувств варвара - кольнуло током кончики  его
нервов. Подобно  некоторым  воинственным  лесным  кошкам  Конан  мгновенно
перешел от глубокого, без сновидений,  сна  к  полной  пробужденности.  Он
лежал не двигаясь, исследуя свое окружение всеми органами чувств.
     Затем с глубоким ревом, грохочущим в  его  могучей  груди,  киммериец
встал на ноги и обнаружил, что он один в пещере. Девушки не  было.  Но  ее
меховые одежды, которые она разбросала во время их любовных игр, были  все
еще здесь. У него нахмурились брови. Опасность все еще витала  в  воздухе,
царапая своими тонкими пальцами кончики его нервов.
     Он поспешно надел на себя одежду и оружие. Сжав в  кулаке  топор,  он
ринулся в узкое пространство между нависшей скалой и краем ледника.  Ветер
наверху утих. Хотя Конан чувствовал в воздухе приближение зари, свет  утра
еще не притупил алмазное сверкание тысяч пульсирующих над  головой  звезд.
Горбатая луна висела  низко  над  западными  вершинами,  покрывая  бледным
золотым светом снежные поля.
     Острым взглядом Конан ощупывал  снег.  Возле  нависшей  скалы  он  не
увидел ни отпечатков ног, ни каких бы то ни было следов борьбы.  С  другой
стороны, невозможно было представить себе,  чтобы  Илга  ушла  в  лабиринт
туннелей и расщелин, где идти было практически невозможно даже в  обуви  с
шипами и где от одного неверного шага можно было погрузиться в один из тех
холодных потоков из растаявшего льда, которые бегут по дну ледников.
     У Конана зашевелились волосы на затылке  от  странности  исчезновения
Илги. Будучи в душе суеверным варваром, он не боялся ничего смертного,  но
был полон  страхами  жутких  сверхъестественных  существ  и  сил,  которые
таились в темных углах первобытного мира.
     Вдруг, продолжая свои поиски на снегу,  он  застыл.  Мгновение  назад
что-то появилось из проема во льду в нескольких шагах от каменного навеса.
Оно было огромным, длинным, мягким и волнообразным и двигалось без  помощи
ног. Его извивающийся  след  был  хорошо  заметен  по  неровной  тропинке,
продавленной животом в мягкой белизне, как от чудовищной змеи,  живущей  в
снегах.
     Заходящая луна светила слабо, но обостренным в дикой природе  зрением
Конан мог легко проследить тропинку. Она вела, извиваясь между сугробами и
выступающими краями скал вверх по горе от ледника  -  в  сторону  открытых
ветру горных вершин. Он сомневался, что это была единственная тропинка.
     Когда он пошел по тропинке -  массивной  черной  мохнатой  тенью,  он
прошел место, где лежал его мертвый  конь.  Теперь  от  туловища  осталось
всего несколько костей. След чудовища можно было различить возле останков,
но с трудом, потому что ветер уже засыпал их свежим снегом.
     Чуть поодаль он нашел и девушку, вернее то, что от  нее  осталось.  У
нее не было головы, а вместе с ней и плоти  всей  верхней  части  туловища
так, что белые кости светились как  слоновая  кость  в  рассеянном  лунном
свете. Выступающие кости были очищены, как если бы мясо  было  обсосано  с
них или соскоблено каким-то многозубым языком.
     Конан был воином, суровым сыном сурового народа,  и  видел  смерть  в
тысячах разных видов. Но сейчас мощная  ярость  сотрясала  его.  Несколько
часов назад эта стройная, теплая девушка лежала в  его  могучих  объятиях,
отвечая страстью на страсть. Теперь  от  нее  ничего  не  осталось,  кроме
чего-то распластанного и безголового,  подобно  поломанной  и  выброшенной
игрушке.
     Конан  заставил  себя  осмотреть  труп.  С  возгласом  удивления   он
обнаружил, что он был насквозь промерзший и покрыт слоем твердого льда.



                                    5

     Конан задумчиво прищурился. Она покинула их убежище  не  больше  часа
назад, потому что накидка все еще хранила немного тепла ее тела, когда  он
проснулся. За такое  короткое  время  теплое  тело  не  может  промерзнуть
насквозь и покрыться коркой  сверкающего  льда.  Такое  не  может  быть  в
природе.
     И  тут  он  прорычал  ругательство.  Теперь  он  понял,  с   чувством
отвращения и яростью в душе,  кто  забрал  у  него  девушку.  Он  вспомнил
полузабытые легенды, которые слышал в детстве у костра в Киммерии. Одна из
них была о ужасном чудовище, живущем в снегах, мрачной  Реморе  -  снежном
черве-кровососе, чье имя в киммерийском мифе превратилось в почти  забытый
шепот ужаса.
     Он знал, что высшие  животные  излучают  тепло.  Ниже  их  по  уровню
развития шли покрытые  чешуей  или  панцирем  пресмыкающиеся,  температура
которых совпадала с температурой окружающей их  среды.  Но  Ремора,  червь
ледяных земель, похоже, был уникальным в своем роде, потому что он излучал
холод; так, по крайней мере, мог бы  это  сформулировать  Конан.  От  него
исходил такой жуткий холод, который мог заточить труп в ледяной панцирь за
несколько минут. Поскольку ни один из соплеменников Конана не говорил, что
видел Ремору, Конан полагал, что это существо давно вымерло.
     Это, должно быть, и было то чудовище, которого так боялась Илга  и  о
котором она тщетно пыталась предупредить его, произнося слово "яхмар".
     Конан угрюмо решил проследить это создание до его логова и убить его.
Мотивы его решения были туманны, даже для него  самого.  Но,  несмотря  на
свою юношескую импульсивность и дикую, не знающую законов, натуру, он имел
свой грубый кодекс чести. Ему нравилось держать  свое  слово  и  выполнять
обязательства, которые он свободно брал на себя. Хотя он  не  считал  себя
безупречным рыцарем и героем, он относился к женщинам с  грубой  добротой,
которая  контрастировала  с  жестокостью  и  свирепостью,  с  которыми  он
относился к представителям своего пола.  Он  воздерживался  от  насильного
удовлетворения своей жажды к женщинам, если они сами  того  не  хотели,  и
пытался их защитить, если считал, что они зависят от него.
     Теперь он пал в собственных глазах.  Приняв  его  грубый  акт  любви,
девушка Илга отдала себя под его защиту. И вот, когда она стала  нуждаться
в его силе, он  спал  как  какой-нибудь  одурманенный  зверь.  Не  зная  о
гипнотическом свистящем звуке, которым Ремора парализует свои жертвы  и  с
помощью которого чудовище держало его, обычно чутко  спящего,  в  глубоком
сне, он называл себя глупым, невежественным дураком за то, что  не  уделил
должного внимания  предупреждениям  девушки.  Он  скрипел  своими  мощными
зубами и кусал губы в ярости, решив стереть это пятно  со  своего  кодекса
чести, даже если это будет стоить ему жизни.
     Когда небо посветлело на востоке, Конан вернулся в пещеру. Он  связал
в узел свои вещи и продумал план действий. Несколько лет назад он  ринулся
бы по следу ледяного червя, полагаясь на свою невероятную силу и на помощь
острых лезвий оружия. Но жизненный опыт, если и не приручил до  конца  его
необдуманные импульсы, то по меньшей мере научил началам осторожности.
     Схватиться  с  ледяным  червем  голыми  руками  было  бы  невозможно.
Малейшее прикосновение чудовища означало смерть от замерзания. Сомнительно
было, что даже его меч и топор смогут быть полезны.  От  страшного  холода
металл, из  которого  они  сделаны,  мог  стать  хрупким,  или  холод  мог
подняться по их рукояткам и заморозить руку, которая их держит.
     Но - тут мрачная усмешка заиграла на губах Конана,  -  возможно,  ему
удастся обратить силу ледяного червя против него самого.
     Быстро и тихо он сделал все приготовления. Нажравшийся ледяной  червь
будет несомненно дремать в дневные часы. Но Конан не знал, сколько времени
ему понадобится, чтобы достичь логова существа  и  боялся,  что  очередная
буря может стереть его змеиный след.



                                    6

     Как оказалось, Конану понадобилось меньше часа,  чтобы  найти  логово
ледяного червя. Утреннее солнце едва поднялось  над  восточными  вершинами
Эглофийских гор,  заставив  снежные  поля  сверкать  подобно  мостовым  из
алмазных осколков, когда он наконец остановился  перед  входом  в  ледяную
пещеру, куда привел его извивающийся в снегу след. Эта  пещера  уходила  в
небольшой боковой  ледник,  который  впадал  в  ледник  Снежного  Дьявола.
Отсюда, сверху, Конан мог проследить взглядом вниз по склону этот  меньший
ледник до места, где он  поворачивал  чтобы  влиться  в  основной  подобно
притоку реки.
     Конан вошел в пещеру. Свет восходящего солнца сверкал и  вспыхивал  в
прозрачном льду с обеих сторон, разбиваясь на многоцветные радужные блики.
У Конана было ощущение, будто он идет каким-то волшебным  способом  сквозь
твердое вещество огромного драгоценного камня.
     Вскоре, когда он глубже проник в ледник, темнота застыла вокруг него.
Тем не менее, он упрямо продолжал переставлять ноги, двигаясь  вперед.  Он
поднял воротник своей медвежьей накидки, чтобы защитить лицо от леденящего
холода, который разливался вокруг него, от которого болели глаза и который
заставлял делать короткие неглубокие вдохи, чтобы  не  заморозить  легкие.
Кристаллы льда собирались на его лице в тонкую маску, которая  распадалась
при каждом движении, чтобы тут же появиться снова. Но он  продолжал  идти,
бережно держа то, что он нес так осторожно под своей накидкой.
     И вот во мраке перед ним возникли два холодных зеленых глаза, которые
глядели в самую глубь его души. От этих  светящихся  шаров  шло  леденящее
подводное свечение. При этом слабом (так светятся некоторые  грибы)  свете
ему было видно, что здесь пещера заканчивалась круглым  колодцем,  который
был гнездом ледяного червя. Он свернулся во впадине своего гнезда  во  всю
свою огромную длину, одно волнистое кольцо на другом. Его бескостная форма
была покрыта шелковистым ворсом густого белого меха. Его  рот  представлял
собой просто круглое отверстие без челюстей, сейчас сморщенное и закрытое.
Над ртом из гладкой закругленной, не имеющей больше  ничего,  угреподобной
головы мерцали два светящихся шара.
     Насытившийся ледяной червь замер на  два  удара  сердца,  прежде  чем
отреагировал на присутствие Конана. За бесчисленные века проживания  этого
снежного монстра в  холодной  тишине  ледника  Снежного  Дьявола  ни  один
человечишка не посмел  бросить  ему  вызов  в  замороженных  глубинах  его
гнезда. Теперь над Конаном зазвучала его роковая, вибрирующая, связывающая
мозг  песня,  которая  лилась  на  него  успокаивающими,   непреодолимыми,
наркотическими волнами.
     Но было слишком поздно. Конан отбросил накидку,  чтобы  открыть  свою
ношу. Это был его тяжелый стальной рогатый  асгардский  шлем,  который  он
набил раскаленными углями из костра и в котором покоилась  еще  и  головка
топора,   закрепленного   петлей   из   подбородочного   ремешка    шлема,
обхватывающей рукоятку. Сверху на рукоятку топора и ремешок была наброшена
петля из уздечки.
     Держа поводья за один конец в руке, Конан начал раскручивать всю  эту
массу над головой, круг за кругом, как пращу. Поток воздуха  раздул  слабо
тлеющие угли до красного,  желтого,  наконец  до  белого  цвета.  Завоняла
горящая подкладка шлема.
     Ледяной червь поднял свою тупую  голову.  Его  круглый  рот  медленно
открылся, открыв кольцо мелких, направленных внутрь зубов. Когда свистящий
звук дошел до невыносимой высоты и черный круг рта двинулся в  направлении
Конана, он остановил вращение шлема на конце  ремня.  Он  выхватил  топор,
рукоятка которого обуглилась, дымила и горела в том месте, где она входила
в страшно светящуюся головку топора. Коротким броском он послал, закрутив,
раскаленное добела оружие в пещеру утробы. Держа шлем за  один  из  рогов,
Конан швырнул пылающие угли вслед за топором. После этого он развернулся и
побежал.



                                    7

     Конан так никогда и не смог понять,  каким  образом  он  добрался  до
выхода. Снежное чудовище, корчась в  агонии,  сотрясало  ледник.  Со  всех
сторон от Конана громоподобно трещал лед. Поток межзвездного холода больше
не  шел  из  глубины  туннеля;  его   заменили   ослепляющие,   кружащиеся
водоворотом, облака пара, которые не давали дышать.
     Оступаясь, поскальзываясь, падая на скользкой,  неровной  поверхности
льда, ударяясь то об одну стенку туннеля,  то  об  другую,  Конан  наконец
достиг открытого воздуха. Ледник дрожал у него под ногами от  титанических
конвульсий умирающего внутри  чудовища.  Столбы  пара  били  из  множества
расщелин и пещер со всех  сторон  от  Конана,  который,  поскальзываясь  и
съезжая, сбегал вниз со снежного склона. Он срезал угол,  чтобы  сойти  со
льда. Но, до того как он достиг твердой поверхности горы  с  ее  торчащими
валунами и чахлыми деревьями, ледник взорвался. Когда  раскаленная  добела
сталь головки топора встретилась с холодной внутренностью чудовища  что-то
одно должно было уступить.
     С ревом крушения лед задрожал, сломался, швырнул стеклянные осколки в
воздух и превратился в хаотическую массу льда  и  льющейся  воды,  которая
вскоре скрылась под большим облаком пара. У Конана земля ушла из-под  ног,
он упал, перевернулся, покатился, заскользил и уткнулся, набив  синяки,  в
валун на краю ледяного потока. Снег забил ему рот и залепил глаза. Большой
кусок льда упал сверху, переворачиваясь, и ударился о камень,  у  которого
лежал Конан, едва не похоронив его под обломками льда.
     Полуоглушенный Конан выбрался  из-под  массы  разбитого  льда.  Хотя,
осторожно пошевелив конечностями, он понял, что  обошелся  без  переломов,
ушибов у него было столько, сколько бывает  после  сражения.  Над  ним  от
места, где раньше была пещера ледяного  червя,  а  теперь  чернел  кратер,
кружась, уходило вверх огромное облако пара и сверкающих кристаллов  льда.
Обломки льда вместе с ледяной кашей стекали в этот кратер со всех  сторон.
В этом месте весь ледник осел.
     Понемногу пейзаж пришел в норму. Колючий  горный  ветер  сдул  облака
пара. Вода от растаявшего льда опять замерзла.  Ледник  вернулся  к  своей
обычной почти неподвижности.
     Избитый  и  утомленный,  Конан  захромал  вниз  к   перевалу.   Таким
покалеченным ему придется теперь пройти весь путь  до  самой  Немедии  или
Офира, если он не сможет купить, выпросить, одолжить  или  украсть  нового
коня. Но он шел с радостным сердцем, повернувшись лицом в синяках к югу  -
золотому  югу,  где  блистающие  города   устремляли   высокие   башни   к
благодатному солнцу и где сильный мужчина, обладающий храбростью и удачей,
мог завоевать золото, вино и мягких, полногрудых женщин.




   ДОЧЬ ЛЕДЯНОГО ГИГАНТА

   Легенды гласят, что самый могучий воин Гиборийской эры, тот,
кто, по выражению немедийского летописца, "ножищами, обутыми в
грубые сандалии, попрал украшенные самоцветами престолы владык
земных", появился на свет прямо на поле битвы, и этим
определилась его дальнейшая судьба. Дело вполне возможное, ибо
жены киммерийские владели оружием не хуже мужчин. Не исключено,
что мать Конана, беременная им, устремилась вместе со всеми в
бой, чтобы отразить нападение враждебных ванов. Так среди
сражений, которые с небольшими передышками вели все киммерийские
кланы, протекло все детство Конана. От отца, кузнеца и ювелира,
он унаследовал богатырскую стать и принимал участие в битвах с
той поры, как смог держать в руке меч.
   Пятнадцать лет было ему, когда объединенные племена киммерийцев
осадили, взяли и сожгли пограничный город Венариум, возведенный
захватчиками-аквилонцами на исконно киммерийских землях. Он был
среди тех, кто яростней всех сражался на стенах и меч его вволю
напился вражеской крови. Имя его с уважением произносили на
советах старейшин. Во время очередной войны с ванми он попал в
плен, бежал в Замору, несколько лет был профессиональным
грабителем, побывал в землях Коринтии и Немедии, дошел до самого
Турана и вступил в наемную армию короля Юлдуза. Там он овладел
многочисленными воинскими искусствами, научился держаться в
седле и стрелять из лука. Побывал он и в таких диковинных
странах, как Меру, Вендхия, Гиркания и Кхитай. Года через два он
крепко повздорил с командирами и дезертировал из туранской армии
в родные края. И вот с отрядом асов он пошел в Ванахейм,
потревожить извечных врагов - ванов...

   * * *

   ...И вот затих лязг мечей и топоров. Умолкли крики побоища.
Тишина опустилась на окровавленный снег. Белое холодное солнце,
ослепительно сверкавшее на поверхности ледников, вспыхивало
теперь на погнутых доспехах и поломанных клинках там, где лежали
убитые. Мертвые руки крепко держали оружие. Головы, увенчанные
шлемами, в предсмертной агонии запрокинули к небу рыжие или
золотистые бороды, как бы взывая напоследок к Имиру Ледяному
Гиганту, богу народа воинов.
   Над кровавыми сугробами и закованными в доспехи телами стояли
друг против друга двое. Только они и сохраняли жизнь в этом
мертвом море. Над головами из висело морозное небо, вокруг
расстилалась бескрайняя равнина, у ног лежали павшие соратники.
Двое скользили между ними словно призраки, покуда не очутились
лицом к лицу.
   Были они высоки ростом и сложены как тигры. Щиты были потеряны,
а латы помяты и посечены. На броне и клинках застывала кровь.
Рогатые шлемы украшены были следами ударов. Один из бойцов был
безбород и черноволос, борода и кудри другого на фоне залитого
солнцем снега отсвечивали алым.
   - Эй, приятель, - сказал рыжий. - Назови-ка свое имя, чтобы я
мог рассказать своим братьям в Ванахейме о том, кто из шайки
Вульфера пал последним от меча Хеймдала.
   - Не в Ванахейме, - проворчал черноголовый воин, - а в Вагалле
расскажешь ты своим братьям, что встретил Конана из Киммерии!
   Хеймдал зарычал и прыгнул, его меч описал смертоносную дугу.
Когда свистящая сталь ударила по шлему, высекая сотни голубых
искр Конан зашатался и перед глазами его поплыли красные круги.
Но и в таком состоянии он сумел изо всех сил нанести прямой
удар. Клинок пробил пластины панциря, ребра и сердце - рыжий
боец пал мертвым к ногам Конана.
   Киммериец выпрямился, освобождая меч, и почувствовал страшную
слабость. Солнечный блеск на снегу резал глаза как нож, небо
вокруг стало далеким и тусклым. Он отвернулся от побоища, где
золотобородые бойцы вместе со своими рыжими убийцами покоились в
объятиях смерти. Ему удалось сделать лишь несколько шагов, когда
потемнело сияние снежных полей. Он внезапно ослеп, рухнул в снег
и, опершись на закованное в броню плечо, попытался стряхнуть
пелену глаз - так лев потрясает гривой.
   ... Серебристый снег пробил завесу мрака и зрение начало
возвращаться к Конану. Он поглядел вверх. Что-то необычное,
что-то такое, чему он не мог найти ни объяснения, ни названия,
произошло с миром. Земля и небо стали другого цвета. Но Конан и
не думал об этом: перед ним, качаясь на ветру, словно молодая
береза, стояла девушка. Она казалась выточенной из слоновой
кости и была покрыта лишь муслиновой вуалью. Ее изящные ступни
словно бы не чувствовали холода. Она смеялась прямо в лицо
ошеломленному воину, и смех ее был бы слаще шума серебристого
фонтана, когда бы не был отравлен ядом презрения.
   - Кто ты? - спросил киммериец. - Откуда ты взялась?
   - Разве это важно? - голос тонкострунной арфы был безжалостен.
   - Ну, зови своих людей, - сказал он, хватаясь за меч. - Силы
покинули меня, но моя жизнь вам дорого обойдется. Я вижу, ты из
племени ванов.
   - Разве я это сказала?
   Взгляд Конана еще раз остановился на ее кудрях, которые сперва
показались ему рыжими. Теперь он разглядел, что не были они ни
рыжими, ни льняными, а подобными золоту эльфов - солнце горело
на них так ярко, что глазам было больно. И глаза ее были ни
голубые, ни серые, в них играли незнакомые ему цвета. Улыбались
ее пухлые алые губы, и вся она, от точеных ступней до лучистого
вихря волос была подобна мечте. Кровь бросилась в лицо воину.
   - Не знаю, - сказал он, - кто ты - врагиня ли из Ванахейма или
союзница из Асгарда. Я много странствовал, но не встречал равной
тебе по красоте. Золото кос твоих ослепило меня... Таких волос я
не видел и у прекраснейших из дочерей Асгарда, клянусь Имиром...

   - Тебе ли поминать Имира, - с презрением сказала она. - Что ты
знаешь о богах снега и льда, ты, ищущий приключений между чужих
племен пришелец с юга?
   - Клянусь грозными богами моего народа! - в гневе вскричал
Конан. - Пусть я не золотоголовый ас, но нет равного мне на
мечах! Восемь десятков мужей погибло сегодня на моих глазах.
Лишь я один остался в живых на поле, где молодцы Вульфера
повстречали волчью стаю Браги. Скажи, дева, видела ли ты блеск
стали на снегу или воинов, бредущих среди льдов?
   - Видела я иней, играющий на солнце, - отвечала она. - Слышала
шепот ветра над вечными снегами.
   Он вздохнул и горестно покачал головой.
   - Ньорд был должен присоединиться к нам перед битвой. Боюсь, что
он со своим отрядом попала в ловушку. Вульфер и его воины
мертвы... Я думал, что на много миль вокруг нет ни одного
селения - война загнала нас далеко. Но не могла же ты прийти
издалека босяком. Так проводи меня к своему племени, если ты из
Асгарда, ибо я слаб от ран и борьбы.
   - Мое селение дальше, чем ты можешь себе представить, Конан из
Киммерии, рассмеялась дева.
   Она раскинула руки и закружилась перед ним, склонив голову и
сверкая очами из-под длинных шелковистых ресниц.
   - Скажи, человек, разве я не прекрасна?
   - Ты словно заря, освещающая снега первым лучом, - прошептал он
и глаза его запылали, как у волка.
   - Так что же ты не встаешь и не идешь ко мне? Чего стоит крепкий
боец, лежащий у моих ног? - в речи ее он услышал безумие. -
Тогда ложись и подыхай в снегу, как эти болваны, черноголовый
Конан. Ты не дойдешь к моему жилищу.
   С проклятием Конан вскочил на ноги. Его покрытое шрамами лицо
исказила гримаса. Гнев опалил ему душу, но еще жарче было
желание - кровь пульсировала в щеках и жилах. Страсть сильнейшая
чем пытка охватила его, небо стало красным. Безумие обуяло
воина, и он забыл об усталости и ранах.
   Не говоря ни слова, он засунул окровавленный меч за пояс и
бросился на нее, широко расставив руки.
   Она захохотала, отскочила и бросилась бежать, оглядываясь через
плечо и не переставая смеяться. Конан помчался за ней, глухо
рыча.
   Он забыл о схватке, о латниках, залитых кровью, о Ньорде и его
людях, не поспевших к сражению. Все мысли устремились к летящей
белой фигурке. Они бежали по ослепительной снежной равнине.
Кровавое поле осталось далеко позади, но Конан продолжал бег со
свойственным его народу тихим упорством. Его обутые железом ноги
глубоко проваливались в снег. А девушка танцевала по снежному
насту как перышко и следов ее ступней нельзя было различить на
инее. Холод проникал под доспехи разгоряченного воина и одежду,
подбитую мехом, но беглянка в своей вуали чувствовала себя
словно среди пальмовых рощ юга. Все дальше и дальше устремлялся
за ней Конан, изрыгая чудовищные проклятия.
   - Не уйдешь! - рычал он. - Попробуй заманить меня в засаду я
поотрубаю головы твоим сородичам! Попробуй спрятаться - я горы
расшибу и пойду за тобой даже в преисподнюю!
   Издевательский смех был ему ответом.
   Она увлекала его все дальше в снежную пустыню. Шло время, солнце
стало клониться к земле и пейзаж на горизонте стал другим.
Широкие равнины сменились невысокими холмами. Далеко на севере
Конан увидел величественные горные вершины, отсвечивающие в
лучах заходящего светила голубым и розовым. В небе горело
полярное сияние. Да и сам снег отливал то холодной синевой, то
ледяным пурпуром, то вновь становился по-зимнему серебряным.
Конан продолжал бег в этом волшебном мире, где единственной
реальностью был танцующий на снегу белый силуэт, все еще
недосягаемый.
   Он уже ничему не удивлялся - даже когда двое великанов
преградили ему дорогу. Пластины из панцирей заиндевели, на
шлемах и топорах застыл лед. Снег покрывал их волосы, бороды
смерзлись, а глаза были холодны, как звезды на небосклоне.
   - Братья мои! - воскликнула девушка, пробегая между ними. -
Смотрите - я привела к вам человека! Вырвите его сердце покуда
оно бьется, и мы возложим его на жертвенник нашего отца!
   Гиганты зарычали - словно айсберги столкнулись в океане. Они
взметнули сверкающие топоры, когда киммериец бросился на них.
Заиндевевшее лезвие блеснуло перед ним, на миг ослепив, но он
ответил выпадом и клинок пробил ногу противника повыше колена. С
криком упал он на снег, но удар другого великана поверг Конана.
Воина спасла броня, хотя плечо и онемело. И увидел Конан, как
над возвысилась на фоне холодного неба огромная, словно бы
высеченная изо льда фигура. Топор ударил - и вонзился в снег,
потому что варвар откатился в сторону и вскочил на ноги. Великан
зарычал и вновь поднял топор, но клинок Конана уже засвистел в
воздухе. Колени великана подогнулись и он медленно опустился в
снег, обагренный кровью из рассеченной шеи.
   Конан огляделся и увидел девушку, смотревшую на происходящее
расширенными от ужаса глазами.
   Капли крови стекали с его плеча, и грозно вскричал Конан:
   - Зови остальных своих братьев! Их сердца я брошу на поживу
полярным волкам! Тебе не уйти!
   В страхе она бросилась вперед - без смеха, без оглядки, без
памяти. Варвар мчался изо всех сил, но расстояние между ними все
увеличивалось.
   Конан стиснул зубы так, что кровь пошла из десен, и ускорил бег.
И вот между ними осталось не более ста шагов.
   Бежать ей было все трудней, и он уже слышал ее тяжелое дыхание.
Чудовищная выносливость варвара победила.
   Адский огонь, который она разожгла в дикой душе Конана,
разгорелся в полную силу. С нелюдским ревом он настиг ее и она,
защищаясь вытянула руки вперед. Он отшвырнул меч и сжал девушку
в объятиях. Тело ее дугой изогнулось в его железных руках.
Золотистые волосы ослепляли Конана, а плоть ее, гладкая и
холодная, казалась выточенной из обжигающего льда.
   - Да ты ледышка! - бормотал он. - Я согрею тебя огнем моей
крови!
   В отчаянном усилии она освободилась и отскочила назад, оставив в
его кулаке обрывок вуали. Золотистые волосы ее растрепались,
грудь тяжело вздымалась, и Конана еще раз поразила ее
нечеловеческая красота.
   Она воздела руки к звездам на небосклоне, и голос ее навсегда
запечатлелся в памяти Конана:
   - Имир, отец мой, спаси!
   Воин протянул руки, чтобы схватить ее, и тут словно бы
раскололась ледяная гора. Небо заполыхало холодным огнем, и был
он так ослепителен, что киммериец зажмурился. Огонь этот охватил
тело девушки. И она исчезла.
   Высоко над его головой колдовские светила кружились в
дьявольском танце. За дальними горами прокатился гром, словно
проехала гигантская боевая колесница и огромные кони высекли
своими подковами искры из ледяной дороги.
   А потом зарево, белые вершины и сияющее небо закачались перед
глазами Конана. Тысячи огненных шаров рассыпались каскадами
брызг, а небосвод закружился, как гигантское колесо, сыплющее
звездным дождем.
   Волной поднялась земля из-под его ног, и киммериец рухнул в
снег. ничего уже не видя и не слыша.
   ... Он почувствовал присутствие жизни в этой темной и холодной
вселенной, где солнце давным-давно погасло. Кто-то безжалостно
тряс его тело и сдирал кожу со ступней и ладоней. Конан зарычал
от боли и попытался нашарить меч.
   - Он приходит в себя, Хорса, - раздался голос. - Давай-ка
поживей растирай ему руки и ноги - может, он еще сгодится в бою!

   - Никак не разжать левую руку, - сказал другой. - Что-то он в
ней держит.
   Конан открыл глаза и увидел бородачей, склонившихся над ним. Его
окружали высокие золотоволосые воины в латах и мехах.
   - Конан! - воскликнул один из них. - Никак ты живой!
   - Клянусь Кромом, Ньорд, - простонал Конан. - Или я живой, или
вы все уже в Валгалле.
   - Мы-то живые, - ответил ас, продолжая растирать ступни Конана.
- Не смогли соединиться с вами потому, что пришлось прорубаться
через засаду. Тела еще не успели остыть, когда мы пришли на
поле. Тебя не было среди павших, и мы пошли по следу. Клянусь
Имиром, Конан, почему тебя понесло в полярную пустыню? Долго шли
мы за тобой, и, клянусь Имиром, найти не надеялись - поземка уже
заметала следы...
   - Не поминай Имира слишком часто, - сказал один из бойцов. - Это
ведь его владения. Старики говорят, вон между теми вершинами.
   - Я видел деву, - прошептал Конан. - мы встретились с людьми
Браги на равнине. Сколько времени дрались - не знаю. В живых
остался только я. Я ослабел и замерз, и весь мир вокруг
переменился - теперь-то я вижу, что все по-прежнему. Потом
появилась дева и стала увлекать меня за собой. Она была
прекрасна, словно холодные огни ада. Тут напало на меня какое-то
безумие и забыл я все ан свете, помчался за ней... Вы видели ее
следы? Видели великанов в ледяной броне, сраженных мной?
   Ньорд покачал головой.
   - Только твои следы были на снегу, Конан.
   - Значит, я рехнулся, - сказал киммериец. - Но я видел девущку,
плясавшую нагишом на снегу так же ясно, как вижу вас. Она была
уже в моих руках, но сгинула в ледяном пламени...
   - Он бредит, - прошептал Ньорд.
   - О нет! - воскликнул старик с горящими глазами. То была Атали -
дочь Имира Ледяного Гиганта. Она приходит к тем, кто умирает на
поле битвы. Когда я был юным, то видел ее, валяясь полумертвым
на кровавом поле Вольфравен. Она кружилась среди трупов, тело ее
было подобно слоновой кости, а волосы сияли золотом в лунном
свете. Я лежал и выл, как подыхающий пес, потому что у меня не
было сил поползти за ней. Она заманивает бойцов с поля сражения
в ледяную пустыню, чтобы ее братья могли принести их неостывшие
сердца в жертву Имиру. Точно говорю вам, Конан видел Атали, дочь
Ледяного Гиганта!
   - Ха! - воскликнул Хорса. - Старина Горм в молодые годы
повредился умом, когда ему проломили башку в сражении. Конан
просто бредил после жестокой сечи. Гляньте-ка, во что
превратился его шлем! Любого из этих хватит, чтобы выбить из
головы всякий ум. Он бежал по снегу за призраком. Ты ведь
южанин, откуда тебе знать об Атали?
   - Может, ты и прав, - сказал Конан. - Но струхнул изрядно.
   Он умолк и уставился на свою левую ладонь. Он поднял ее вверх, и
в наступившей тишине воины увидели обрывок материи, сотканной из
таких тонких нитей, каких не прядут на земных веретенах.



                              Роберт ГОВАРД

                              ЧЕРНЫЙ КОЛОСС


                               "Ночь Власти, когда Судьба шла по коридорам
                           мира, словно колосс, восставший с многовекового
                           каменного трона..."
                                    Э.Хофман Прайс "Девушка из Самарканда"



     Интерес  Руфии   продлился   столько,   насколько   хватило   добычи,
привезенной Конаном из Асгалуна. Он распрощался с ней и поступил на службу
к Амальрику  Немедийскому,  наемному  генералу  королевы-регентши  Ясмелы,
правительницы небольшого пограничного королевства Хорайя. Там Конан вскоре
дослужился до капитанского чина. Брат Ясмелы, король Хорайи,  находится  в
плену в Офире, а его королевство подвергается  нападению  сил  кочевников,
которых собрал под своим началом таинственный Колдун  в  Маске,  именуемый
Нэток.



                                    1

     Ничто не нарушало многовековой  тишины,  нависшей  над  таинственными
руинами Кутшема, и все же здесь присутствовал Страх.  Страх  владел  душой
вора по имени Шеватас,  заставляя  его  дышать  тяжело  и  неровно  сквозь
стиснутые зубы.
     Он  стоял  один  -  крошечная   искра   жизни,   затерявшаяся   среди
колоссальных  монументов,  покинутых  и  медленно  разрушающихся.   Никого
вокруг.  Даже  в  синем  просторе  неба  не  парил  ни  один   стервятник,
высматривая добычу. Нещадно палило  солнце.  Со  всех  сторон  возвышались
угрюмые  реликты  иных,  забытых  времен:   огромные   разбитые   колонны,
устремляющие  зазубренные  верхушки  к  небесам;  упавшие  каменные  блоки
циклопических размеров; полуразрушенные стены с остатками изображений, чьи
жуткие очертания  были  наполовину  стерты  песчаными  бурями.  До  самого
горизонта - ни признака жизни, только бескрайняя и бесплодная пустыня,  от
вида  которой  перехватывало  дыхание,  пересекаемая  сухим  руслом  давно
исчезнувшей реки. И  посреди  этого  простора  -  сверкающие  клыки  руин,
колонны, напоминающие сломанные мачты затонувших кораблей, и возвышающийся
надо всем железный купол, перед которым в страхе замер Шеватас.
     Основанием куполу служил гигантский пьедестал из мрамора.  Он  венчал
собой то, что раньше  было  изрезанным  террасами  возвышением  на  берегу
древней реки. Широкие ступени вели к огромной бронзовой  двери  в  купола,
который лежал  на  своем  основании  подобно  половинке  яйца  невероятных
размеров. Сам купол был из чистого железа, которое  сверкало  так,  словно
неведомые руки постоянно полировали его, поддерживая блеск. Точно  так  же
сверкали золотой шпиль на верхушке купола и надпись, состоящая из  золотых
иероглифов в несколько ярдов высотой каждый, которая  тянулась  по  кругу,
огибая купол. Ни один человек на земле  не  мог  прочесть  эти  знаки,  но
Шеватас задрожал от смутных догадок, которые они у него вызывали.  Ибо  он
происходил из очень  древней  расы,  чьи  мифы  уходили  вглубь  веков,  к
событиям и образам, неведомым теперешним народам.
     Шеватас был выносливым, жилистым  и  гибким,  что  неудивительно  для
главного  вора  Заморы.  Его  небольшая  голова   была   гладко   выбрита.
Единственной одеждой ему служила набедренная повязка из алого  шелка.  Как
все люди его расы, он был очень темнокожим, а на его узком ястребином лице
выделялись умные черные глаза. Его длинные тонкие пальцы двигались  быстро
и нервно, как крылья мотылька. С отделанного  золотом  пояса  вора  свисал
короткий узкий меч с украшенной драгоценными камнями рукоятью,  в  кожаных
ножнах с орнаментом. Шеватас обращался с оружием преувеличенно  осторожно.
Он даже старался избежать прикосновения ножен к своему нагому  бедру.  Его
осторожность имела весьма веские причины.
     Шеватас был вором из воров, королем воров, и имя  его  произносили  с
благоговейным трепетом в злачных местах Маула  и  в  темных  тайниках  под
храмами Бела, а песни и легенды о нем переживут  века.  Но  сейчас,  когда
Шеватас стоял перед железным куполом  Кутшема,  душу  его  пожирал  страх.
Любому  профану   было   бы   видно,   что   в   сооружении   есть   нечто
сверхъестественное. Его жгло солнце и хлестали ветра трех  тысячелетий,  и
все же золото и железо купола сверкали так же ярко, как в тот день,  когда
его воздвигли безымянные создатели на берегу безымянной реки.
     Эта сверхъестественность вполне соответствовала общему впечатлению от
руин.  Казалось,  здесь  обитают  злые  духи.  Пустыня,  посреди   которой
находились руины, представляла собой загадочную неисследованную область  к
юго-востоку от Шема. Шеватас знал: несколько дней пути на верблюде  назад,
на юго-запад, и путник увидит великую реку Стикс  в  том  месте,  где  она
поворачивает под прямым углом к своему прежнему направлению и  несет  свои
воды на запад, к далекому морю. У изгиба  реки  начинаются  земли  Стигии,
темногрудой владычицы Юга. Эта богатая страна раскинулась на южном  берегу
великой реки, а за пределами ее тянулись пустыни.
     Далее на восток, знал Шеватас, пустыня постепенно переходит в  степи,
за  которыми  лежит  гирканское  царство  Туран,  раскинувшееся  в  блеске
варварского великолепия  на  берегах  великого  внутреннего  моря.  Неделя
верхового пути на север, пустыня  кончается,  и  начинается  нагромождение
лишенных растительности холмов, а еще дальше -  плодородные  горные  земли
Косса, самого южного из  королевств,  населенных  гиборейцами.  На  западе
пустыня переходит в луга Шема, которые тянутся до самого океана.
     Все это Шеватас знал бессознательно, как человек знает улицы  родного
города. Он много  путешествовал,  и  добычей  его  были  сокровища  многих
королевств.  Но  теперь  он  замер  в  нерешительности  на  пороге  самого
потрясающего из своих приключений и самого огромного из сокровищ,  которое
ожидало его.
     В этом железном куполе лежал прах Тугра Хотана, черного мага, который
правил Кутшемом три тысячи лет назад,  в  те  времена,  когда  королевства
Стигия и Ахерон простирались к северу от  великой  реки,  захватывая  луга
Шема и горные области. Затем гиборейцы, расселяясь из колыбели своей  расы
близ северного полюса, устремились на  юг.  Это  было  не  имеющее  равных
переселение, которое длилось века и тысячелетия.  Но  во  время  правления
Тугра Хотана,  последнего  из  магов  Кутшема,  сероглазые  и  рыжеволосые
варвары в волчьих шкурах и чешуйчатых  кольчугах  вторглись  с  севера  на
богатые возвышенности и своими мечами отсекли для себя  королевство  Косс.
Они промчались по Кутшему, сметая все  на  своем  пути,  запятнали  кровью
мраморные башни, и королевство Ахерон погибло в огне.
     Но пока они  бесчинствовали  на  улицах  древнего  города,  защитники
которого падали под мечами варваров, как созревшая кукуруза,  Тугра  Хотан
проглотил странный и чудовищный  яд,  и  жрецы  в  масках  закрыли  его  в
гробнице, которую он сам себе  приготовил.  Его  верные  слуги  погибли  в
кровавой резне вокруг гробницы, но варвары не смогли ни выломать дверь, ни
повредить сооружение  оружием  или  огнем.  Они  ускакали  прочь,  оставив
великий город в руинах. Тугра Хотан, последний из магов  Кутшема,  остался
лежать непотревоженным под железным куполом своей  гробницы.  Безжалостное
время подточило колонны, обрушило стены,  и  даже  река,  которая  некогда
питала водой эти земли, ушла в песок и высохла.
     Многие  воры  стремились  украсть  сокровища,  которыми,  как  гласят
легенды, полон железный купол, где покоятся  кости  мага.  И  многие  воры
встретили свою смерть на пороге купола,  а  многие  другие  бежали,  теряя
рассудок от дьявольских видений, и последним, что сорвалось с их губ перед
смертью, были не слова, а вой и хохот безумцев.
     Поэтому  Шеватас  дрожал,  стоя  перед  гробницей.  И  страх  его  не
становился слабее от мыслей о змее, которая, если верить легенде, охраняет
прах мага. Все мифы о Тугра  Хотане,  словно  могильным  покрывалом,  были
окутаны смертельным ужасом. С того места, где стоял вор, были видны  руины
огромного зала, где сотни закованных в цепи пленников стояли на коленях во
время праздников, ожидая, когда жрец-король срубит им головы в честь Сета,
бога-змея Стигии. Где-то неподалеку,  должно  быть,  находилась  темная  и
жуткая яма, где кричащих жертв  скармливали  безымянному  и  бесформенному
чудовищу, которое вползало туда из еще более глубокой и страшной пещеры. В
легендах Тугра Хотан представал больше, чем  человеком.  Однако  верования
тех, кто чтил его, постепенно  выродились  в  уродливый  и  отвратительный
культ. Они  продолжали  чеканить  изображение  Тугра  Хотана  на  монетах,
которыми их мертвые расплачивались за путь через великую реку тьмы.  Стикс
-  всего  лишь  материальная  тень  этой  великой  реки.   Шеватас   видел
изображение древнего мага на монетах, украденных из-под языков мертвых,  и
его лицо навсегда запечатлелось в памяти вора, хоть  он  и  желал  бы  его
забыть.
     И все же он отбросил прочь страх и поднялся  к  бронзовой  двери,  на
гладкой поверхности которой не было ни ручки, ни  засова.  Но  Шеватас  не
напрасно  изучал  темные  культы,  не  напрасно  внимал  хриплому   шепоту
служителей Скелоса в полночь под деревьями  и  читал  запретные  окованные
железом книги Слепца Вахелоса.
     Опустившись на колени у входа, он ощупал проворными  пальцами  порог.
Их чувствительные подушечки нашли выступы, слишком крошечные, чтобы их мог
заметить глаз или могли обнаружить  менее  тренированные  пальцы.  Шеватас
принялся осторожно нажимать на них в строго заданном порядке, одновременно
бормоча  давно  забытое  заклинание.  Нажав  на  последний  выступ,  он  с
невероятной быстротой вскочил и резко ударил в центр двери ладонью.
     Не скрипели пружины, не скрежетал  засов.  Дверь  медленно  и  плавно
отъехала назад, и Шеватас шумно выдохнул сквозь стиснутые зубы. За  дверью
обнаружился короткий узкий коридор. Дверь скользнула вдоль него  и  теперь
запечатывала  собой  его  противоположный  конец.  Пол,  потолок  и  стены
открывшегося тоннеля были железными. И вот из  бокового  отверстия  явился
молчаливый извивающийся ужас, что поднял  голову  и  глянул  на  пришельца
жуткими светящимися глазами. То была змея двадцати  футов  длиной.  Чешуя,
покрывающая ее тело, мерцала и переливалась всеми цветами радуги.
     Чудовище, вероятно, обитало в подземельях и  пещерах  под  основанием
купола, где царит вечная ночь. Вор не терял времени на  подобные  догадки.
Он со всевозможной осторожностью  вынул  из  ножен  меч.  С  лезвия  упало
несколько капель зеленоватой жидкости, точно такой же, как та, что сбегала
с кривых, как ятаган, клыков. Лезвие меча было смочено таким же ядом,  как
яд стража гробницы, и то, как Шеватас добыл этот яд в дьявольских  болотах
Зингары, уже само по себе заслуживало отдельной истории.
     Вор осторожно  продвигался  вперед,  слегка  согнув  колени,  готовый
мгновенно метнуться в любую сторону, как пламя свечи от порыва ветра.  Ему
понадобились все его скорость и слаженность движений, когда  змея  выгнула
шею  и,  распрямляя  все  свое  могучее  тело,  бросилась  с  быстротой  и
неотвратимостью удара молнии. Несмотря на свою  скорость  реакции  Шеватас
едва не погиб. Ему повезло. Все его тщательно продуманные планы  отскочить
в сторону и ударить мечом  по  вытянутой  шее  рухнули  в  мгновение  ока,
сметенные невероятной быстротой нападения змеи. Вор успел только выставить
меч перед собой, невольно закрыв глаза и вскрикнув. Затем меч был выдернут
из его руки, и коридор наполнился оглушительными хлопающими звуками.
     Шеватас открыл глаза и с  удивлением  обнаружил,  что  все  еще  жив.
Чудовище вздымалось и опускалось, его гибкое туловище корчилось в  ужасных
конвульсиях. Меч застрял в  огромной  пасти  змеи.  Единственно  благодаря
счастливому случаю змея бросилась разверстой пастью  туда,  где  он  слепо
выставил перед собой копье. Через несколько  мгновений  змея  сложилась  в
блестящие, чуть подрагивающие кольца. Яд сделал свое дело.
     Как можно осторожнее переступив через тело  стража,  вор  бросился  к
двери, которая на этот раз скользнула вбок, открывая внутренность  купола.
Шеватас  вскрикнул.  Вместо  кромешной  тьмы  его   полоснул   по   глазам
темно-красный свет, который трепетал и пульсировал так, что глаза обычного
человека почти  не  могли  это  выдержать.  Свет  исходил  из  гигантского
красного драгоценного  камня,  закрепленного  высоко  под  сводом  купола.
Шеватас, хотя вид драгоценностей и был ему привычен, уставился в изумлении
на то, что предстало его глазам.
     Сокровище было здесь, громоздилось вокруг  в  изобилии,  от  которого
кружилась голова. Бриллианты, сапфиры,  рубины,  бирюза,  опалы,  изумруды
лежали грудами. Небрежно  были  рассыпаны  нефрит,  агат  и  ляпис-лазурь.
Бруски золота были  сложены  в  пирамидки,  высились  теокалли  серебряных
слитков, лежали мечи с  изукрашенными  драгоценными  камнями  рукоятями  в
позолоченных ножнах; золотые шлемы с цветными гребнями из конского волоса,
или   с   черными   или   алыми   перьями;   отделанные   серебром   латы;
инкрустированные драгоценными камнями  перевязи,  которые  некогда  носили
короли-воители, что уже три тысячи лет покоятся в  своих  могилах;  кубки,
вырезанные из цельного драгоценного камня; черепа,  окованные  золотом,  с
лунными  камнями  в  пустых  глазницах;  ожерелья  из  человеческих  зубов
вперемешку с драгоценными  камнями.  Железная  дверь  была  покрыта  слоем
золотой пыли толщиной в несколько  дюймов.  Пыль  мерцала  и  искрилась  в
темно-красном  сиянии  тысячами  сверкающих  искр.   Вор   стоял   посреди
магического великолепия, попирая звезды обутыми в сандалии ногами.
     Но взгляд его был неотрывно устремлен на ложе из  кристалла,  которое
высилось посреди мерцающего блеска в  центре  купола,  прямо  под  красным
драгоценным камнем, и на котором должны были покоиться кости, обратившиеся
в прах под мерной поступью тысячелетий.  Но  когда  Шеватас  глянул  туда,
кровь отхлынула от его темной кожи, его собственные кости  превратились  в
лед, и все тело  вора  покрылось  гусиной  кожей  от  ужаса,  а  губы  его
беззвучно шевелились. Внезапно голос вернулся к нему. Единственный ужасный
вопль прорезал тишину и долго отдавался эхом внутри высокого купола. Затем
тишина многих веков вновь воцарилась над руинами таинственного Кутшема.



                                    2

     Слухи, путешествуя по  лугам,  достигли  гиборейских  городов.  Весть
несли караваны: длинные цепи верблюдов, идущие через пески, ведомые худыми
и жилистыми, одетыми в белые кафтаны  людьми  с  ястребиными  глазами.  Ее
передавали  горбоносые  пастухи  на  пастбищах,  она   путешествовала   от
обитателей шатров к жителям приземистых каменных городов, в которых короли
с курчавыми иссиня-черными бородами  творили  странные  ритуалы  во  славу
пузатых божков. Слухи просочились сквозь путаницу холмов, где тощие дикари
взимали дань с караванов. Известие проникло на плодородные земли  нагорья,
где высились гордые города на берегах синих озер и рек. Слухи проползли по
широким белым дорогам, по которым оживленно двигались  запряженные  волами
повозки, мычащие стада, богатые купцы, закованные в сталь рыцари,  лучники
и жрецы.
     То были слухи из пустыни, лежащей к востоку от Стигии, далеко  на  юг
от холмов Косса. Среди кочевых племен появился новый пророк. Люди говорили
о племенной войне, о том, что на юго-востоке собираются стервятники, и  об
ужасном вожде, который вел эти орды, растущие как снежный ком,  к  победе.
Стигийцы, которые всегда были угрозой северным народам, не были связаны  с
этим движением, потому что они сами собирали армии на северных границах, а
их жрецы творили  боевую  магию,  чтобы  противостоять  магии  колдуна  из
пустыни. Люди именовали его Нэток, Колдун  в  Маске,  ибо  он  никогда  не
открывал лица.
     Но волна устремилась  на  северо-запад,  и  короли  с  иссиня-черными
бородами  умерли  перед  алтарями  своих  пузатых  божков,  а  приземистые
каменных стены их городов были залиты  кровью.  Люди  говорили,  что  цель
Нэтока и его завывающих приспешников - горные земли гиборейцев.
     Набеги из пустыни были обычными, но возникшее ныне движение  не  было
обычным набегом. Слухи гласили, что Нэток заставил тридцать кочевых племен
и пятнадцать городов присоединиться к нему, и даже  непокорный  стигийский
принц покорился колдуну и стал его вассалом.  Последняя  весть  предвещала
грядущему нападению характер настоящей войны.
     Как обычно, большинство гиборейских народов были склонны не  обращать
внимания на растущую угрозу. Но в Хорайе, земли которой были  высечены  из
шемитских земель мечами косских воинов,  встревожились.  Хорайя  лежала  к
юго-востоку от Косса и в случае вторжения  приняла  бы  на  себя  всю  его
тяжесть. Юный король страны был пленником коварного короля Офира.  Тот  не
мог решить: вернуть ли его на родину, взяв огромный выкуп, или отдать  его
в руки заклятого врага, скупого короля Косса,  который  не  сулил  золота,
зато обещал выгодный договор между странами. Тем временем бразды правления
королевством,  которому  угрожала   страшная   опасность,   находились   в
прекрасных руках юной принцессы Ясмелы, сестры короля.
     Менестрели воспевали ее красоту по всему  западному  миру.  Она  была
воплощением гордости, присущей королевской  династии.  Но  в  ту  ночь,  о
которой идет речь, вся гордость слетела с нее, как  покрывало.  В  комнате
принцессы,  потолок  которой  представлял  собой  купол  из  ляпис-лазури,
мраморный пол был устлан редкими и ценными мехами, а стены украшал золотой
фриз, десять девушек, дочерей благороднейших домов, дремали  на  бархатных
кушетках  вокруг  ложа  принцессы  -  золотого  возвышения  под   шелковым
балдахином. Но принцессы Ясмелы не было на шелковом ложе. Она лежала нагая
ничком  на  мраморном  полу,  словно  служанка,  которую   наказывают   за
провинность. Темные волосы разметались  по  белым  плечам,  тонкие  пальцы
царапали пол в невыносимой муке. Принцесса  корчилась  от  ужаса,  который
заморозил кровь в ее  жилах,  заставил  неестественно  расшириться  зрачки
прекрасных глаз, от которого дыбом  вставали  волосы  и  тело  покрывалось
гусиной кожей.
     Над ней, в самом темном  углу  мраморной  комнаты,  высилась  большая
бесформенная тень. Это не было живое существо, состоящее из плоти и крови.
Это был сгусток тьмы, туманное  пятно,  чудовищное  и  противоестественное
порождение  ночи,  которое  могло   бы   показаться   плодом   воображения
погруженного в кошмарный сон мозга, если бы не два блестящих желтых  огня,
которые двумя глазами сверкали во мраке.
     Более того, от тени исходил  голос.  Низкое,  едва  уловимое  шипение
больше всего походило на тихий свистящий  звук,  который  издают  змеи,  и
который не могло бы воспроизвести ни  одно  существо  с  губами  человека.
Голос твари, равно как и смысл ее  слов,  наполняли  Ясмелу  ужасом.  Ужас
сотрясал ее до глубины души;  ужас  был  столь  нестерпим,  что  принцесса
извивалась и корчилась  всем  телом,  как  под  ударами  плетей  -  словно
пыталась стряхнуть движениями тела навязчивое зло, ползущее ей в душу.
     - Ты отмечена знаком, ты  принадлежишь  мне,  принцесса,  -  шелестел
страшный шепот. - Еще прежде чем восстать от долгого сна, я отметил тебя и
стремился к тебе, принцесса.  Но  меня  сковывало  древнее  заклятие,  при
помощи которого я спасся от врагов. Я -  душа  Нэтока,  Колдуна  в  Маске!
Посмотри хорошенько на меня, принцесса. Скоро  ты  обнимешь  меня  в  моем
телесном воплощении. Скоро ты будешь любить меня!
     Шепот призрака перешел в похотливое хихиканье. Ясмела застонала  и  в
пароксизме ужаса ударила по мраморным плитам пола крохотными кулачками.
     - Я сплю во дворце Акбитаны, - продолжалось  жуткое  шипение.  -  Там
лежит мое тело, его кости и плоть. Но тело - лишь пустая скорлупа, которую
свободный дух может покинуть для полета. Если бы  ты  могла  выглянуть  из
окна  того  дворца,  ты  бы  поняла   тщетность   сопротивления.   Пустыня
расстилается цветником в свете луны, а его цветы - это сотни тысяч военных
костров. Как стремится лавина с гор, набирая  силу  и  скорость,  так  моя
армия обрушится на земли моих древних врагов. Черепа их  королей  послужат
мне кубками, их женщины и дети станут рабами рабов моих рабов. Долгие годы
сна взрастили мое могущество... А ты будешь моей королевой, о принцесса! Я
научу тебя древним, забытым ныне способам наслаждений. Мы...
     Под   потоком   сверхъестественной   непристойности,   исходящей   от
призрачного колосса, Ясмела скорчилась, как если  бы  удар  бича  ожег  ее
нежное нагое тело.
     - Помни! - шепнул ужас. - Уже очень скоро я приду  за  тем,  что  мне
принадлежит!
     Ясмела, прижав лицо к каменным плитам и зажимая уши нежными пальцами,
услышала странный хлопающий звук, словно от крыльев летучей мыши.  Она  со
страхом глянула вверх, но увидела только луну, светящую в окно. Лунный луч
пронзил серебряным клинком то место, где только  что  скрывался  во  мраке
чудовищный  фантом.  Дрожа  всем  телом,  принцесса  поднялась,  с  трудом
добралась до атласной кушетки, упала на  нее  и  истерически  разрыдалась.
Девушки продолжали спать, но вот одна проснулась, зевая и  потягиваясь,  и
огляделась вокруг. Тотчас она  была  на  коленях  подле  кушетки,  обнимая
Ясмелу за стройный стан.
     - Это было... было?.. - ее темные глаза расширились от испуга. Ясмела
судорожно вцепилась в нее.
     - Ах, Ватиса, Оно явилось снова!  Я  видела  Его,  слышала,  как  Оно
говорит! Оно назвало Свое имя - Нэток! Это Нэток!  Это  не  был  кошмарный
сон, это было на самом деле! Оно возвышалось  надо  мной,  а  все  девушки
спали, как будто им дали сонное зелье. Что делать, о, что мне делать?
     Ватиса в раздумье повернула золотой браслет на полной руке.
     - О принцесса, - сказала она. -  Нет  сомнений  в  том,  что  простым
смертным не под силу  справиться  с  Ним,  и  предохранительное  заклятие,
полученное тобой от жрецов Иштар, не помогло.  Значит,  единственное,  что
тебе осталось - обратиться к забытому оракулу Митры.
     Несмотря на  только  что  пережитый  ужас,  Ясмела  вздрогнула.  Боги
вчерашнего  дня  становятся  дьяволами  завтрашнего.  Жители  Косса  давно
перестали поклоняться Митре, забыли, каким был всеобщий бог гиборейцев.  У
Ясмелы было только смутное представление, что, поскольку  бог  этот  очень
древний, он должен быть ужасен. Иштар тоже следовало бояться, равно как  и
других  богов  Косса.  Культура  и  религия  Косса  претерпела  изменения,
соприкоснувшись с культурами Шема и Стигии, и кое-что из них  заимствовав.
Простой  образ  жизни  гиборейцев  сильно   изменился   под   воздействием
чувственных, роскошных и деспотических привычек Востока.
     - А Митра поможет мне? - Ясмела схватила Ватису за запястье. - Мы так
давно поклоняемся Иштар...
     - Поможет. Пусть не будет сомнения в  сердце  твоем!  -  Ватиса  была
дочерью офирского жреца, который привез с собой свои обычаи,  когда  бежал
от политических врагов в Хорайю. - Ступай и вопроси  святыню!  Я  пойду  с
тобой.
     - Я пойду! - Ясмела встала, но воспротивилась,  когда  Ватиса  хотела
помочь ей одеться. - Не годится мне стоять перед  святыней,  закутанной  в
шелка. Я приползу на коленях, нагая,  как  должно  тому,  кто  поклоняется
истинно, чтобы Митра не счел, что мне не достает скромности.
     - Чушь! - Ватиса, похоже, не питала большого уважения к тому, что она
считала ложным культом. - Митра предпочитает, чтобы люди стояли перед  ним
выпрямившись, а не ползали на животах, как червяки, и не окропляли  кровью
животных его алтарь.
     Получив такой выговор, Ясмела позволила девушке надеть на себя легкую
шелковую рубашку без рукавов,  набросить  поверх  нее  шелковую  тунику  и
перехватить ее в талии широким бархатным поясом.  Изящные  ноги  принцессы
были обуты в атласные туфли, а несколько искусных прикосновений  проворных
пухлых  пальчиков  Ватисы  привели  в  порядок  темные  волнистые   волосы
принцессы.
     Ватиса откинула тяжелый, тканый золотом гобелен и отодвинула  золотой
засов скрытой  за  ним  двери.  Принцесса  следовала  за  ней.  За  дверью
обнаружился узкий изгибающийся коридор.  По  нему  девушки  быстрым  шагом
добрались до другой двери,  за  которой  был  просторный  зал.  Там  стоял
стражник в позолоченном шлеме, украшенном гребнем, посеребренной кирасе  и
гравированных золотом поножах. Вооружен он был боевым  топором  с  длинной
рукоятью.
     Ясмела махнула ему рукой, он отсалютовал и снова занял свое  место  у
двери, неподвижный, как медная  статуя.  Девушки  пересекли  зал,  который
казался невообразимо огромным и  сверхъестественным  в  свете  факелов  на
очень высоких стенах, и спустились вниз по  лестнице.  Ясмела  вздрагивала
при виде темных теней по углам. Они  спустились  вниз  на  три  лестничных
пролета и наконец остановились в узком коридоре, потолок которого  в  виде
арки был инкрустирован драгоценными камнями, в пол были вделаны самоцветы,
а стены были украшены золотым фризом. Они  на  цыпочках  прошли  по  этому
сияющему пути, взявшись за руки, и остановились перед позолоченной дверью.
     Ватиса распахнула дверь, и их взорам предстала святыня, давно забытая
всеми, за исключением нескольких верных, а также членов королевской  семьи
Хорайи, ради которых и поддерживался храм. Ясмела никогда не  была  здесь,
хотя родилась и провела всю свою жизнь во дворце. Святилище было простым и
неукрашенным по сравнению с богатством и вычурностью святилищ Иштар. Здесь
чувствовалась простота достоинства и красоты, присущие религии Митры.
     Потолок был очень высоким, но не в виде купола и из  простого  белого
мрамора, так же как стены и дверь. Вдоль стен бежал полоской узкий золотой
фриз. Позади алтаря из чистого зеленого нефрита, не  запятнанного  следами
жертвоприношений,  стоял  пьедестал,  на   котором   сидело   материальное
представление божества. Ясмела в благоговейном ужасе смотрела  на  могучий
размах плеч, на строгие правильные черты - большие глаза правильной формы,
борода патриарха, крупные завитки волос, перехваченные простой  лентой  на
висках. Это, хоть принцесса того и не знала, было искусство в высшем своем
проявлении  -  свободное,  ничем  не  скованное  художественное  выражение
высокоэстетической расы, не заторможенное принятым символизмом.
     Ясмела опустилась на колени и простерлась ниц, не обращая внимания на
упреки и  увещевания  Ватисы.  Ватиса  на  всякий  случай  последовала  ее
примеру,  ибо  она  была  всего  лишь  обычной  девушкой   и   чувствовала
благоговейный ужас  в  святилище  Митры.  Но  даже  сейчас  она  не  могла
удержаться и шепнула Ясмеле на ухо:
     - Это всего лишь символ бога. Никто не пытался утверждать, что знает,
как  выглядит  Митра.  Эта  статуя  представляет  его  в  идеализированном
человеческом облике, настолько близком  к  совершенству,  насколько  может
вообразить человеческий ум. Бог не обитает в этом холодном камне, как,  по
словам ваших жрецов, обитает Иштар. Он повсюду - над нами, вокруг  нас,  и
утром он дремлет в высоте среди  звезд.  Но  в  этом  месте  его  сущность
фокусируется. Поэтому воззови к нему.
     - Что мне сказать? - шепнула Ясмела, запинаясь от ужаса.
     - Прежде чем ты заговоришь, Митре уже известны все  твои  мысли...  -
начала Ватиса. И вдруг обе девушки вздрогнули от испуга,  когда  прямо  из
воздуха над ними возник голос. Глубокие, спокойные, звучные тона  исходили
отовсюду, из статуи не больше, чем из стен.  Снова  Ясмела  дрожала  перед
бестелесным голосом, который обращался к ней, но на этот раз не  от  ужаса
или отвращения.
     - Не нужно слов, дочь моя, ибо мне известно, в чем ты  нуждаешься,  -
пришли интонации, как глубокие  музыкальные  волны,  ритмично  бьющиеся  о
золотой берег. - Есть только один способ тебе спасти твое  королевство  и,
спасая его, спасти весь мир от клыков змеи, которая выползла  на  свет  из
многовековой тьмы. Ступай одна на улицы города,  и  доверь  судьбу  своего
королевства в руки первого, кого встретишь.
     Голос, не имеющий эха, умолк, и девушки  уставились  друг  на  друга.
Затем они поднялись на ноги и на цыпочках вышли прочь. Они  заговорили  не
раньше, чем добрались до  спальни  Ясмелы.  Принцесса  выглянула  в  окно,
забранное золотой решеткой. Луна зашла. Было уже далеко за полночь.  Звуки
пиров затихли в садах и на  крышах  города.  Хорайя  спала  под  звездами,
словно отражениями которых служили факелы, которые мерцали вдоль  садов  и
улиц, и на плоских крышах домов, где спали люди.
     - Что будешь делать? - шепнула Ватиса, вся дрожа.
     - Подай мне плащ, - ответила Ясмела, стиснув зубы, чтобы не стучали.
     - Одна, на улицах, в столь поздний  час!  -  принялась  увещевать  ее
Ватиса.
     - Митра говорил со мной, - ответила принцесса. - Это мог  быть  голос
бога или трюк жреца. Неважно. Я пойду!
     Она закутала гибкую фигуру в обширный шелковый плащ, надела бархатную
шапочку с  плотной  вуалью,  торопливо  прошла  по  коридорам  до  большой
бронзовой двери. Дюжина копейщиков удивленно смотрели ей вслед, когда  она
вышла наружу. Это было крыло дворца, которое выходило прямо на  улицу,  со
всех остальных сторон дворец был окружен большими садами и обнесен высокой
стеной. Принцесса оказалась на улице, освещенной факелами,  расположенными
через равные промежутки.
     Она замерла на мгновение, затем, прежде  чем  ее  решимость  исчезла,
принцесса закрыла за собой дверь. Легкая дрожь пробежала по ее телу, когда
она посмотрела по сторонам. Улица была совершенно пустой и тихой.  Ясмела,
дочь аристократов, никогда прежде не выходила одна, без сопровождающих, из
дворца своих предков. Мысленно подбодрив себя, она быстро пошла по  улице.
Ее ноги, обутые в  атласные  туфли,  легко  ступали  по  мостовой,  но  от
малейшего звука шагов ее сердце подпрыгивало до горла.  Ей  казалось,  что
они отдаются громовым эхом в лабиринте города, и будят  злобные  фигуры  с
крысиными глазами в тайных логовищах под землей. Казалось, в  каждой  тени
крылся наемный убийца, в каждой подворотне таились крадущиеся псы ночи.
     Внезапно она вздрогнула всем  телом.  Впереди  нее  на  жуткой  улице
появилась фигура. Принцесса быстро укрылась в густой тени, которая  теперь
казалась небесным спасением. Ее сердце бешено  колотилось.  Приближающийся
человек шел не скрытно, как вор, и  не  робко,  как  скромный  путник.  Он
вышагивал по ночной улице, как человек, у  которого  нет  ни  желания,  ни
необходимости идти тихо. В его походке была  бессознательная  важность,  и
звуки его шагов по мостовой отдавались громким эхом. Когда он  приблизился
к факелу, принцесса ясно  разглядела  его  -  высокий  мужчина,  одетый  в
кольчугу из прочных колец, какие носят  наемники.  Принцесса  собралась  с
духом и вышла из тени, плотно кутаясь в плащ.
     - Ах-ха! - меч прохожего наполовину вылетел из ножен. Он замер, когда
мужчина увидел, что перед ним всего  лишь  женщина.  Однако  взгляд  воина
скользнул поверх ее головы в тень, ища возможных компаньонов.
     Они стояли друг перед другом. Рука мужчины лежала на длинной  рукояти
меча, которая выглядывала из-под алого плаща, небрежно  спадавшего  с  его
широких плеч. Свет факелов тускло блестел на полированной синей стали  его
поножей и легкого шлема. Более  гибельный  огонь  блестел  синевой  в  его
глазах. С первого взгляда было видно, что он не коренной житель  Косса,  а
когда он заговорил, принцесса поняла, что он не гибореец. Он был одет  как
капитан наемников, а в этой отчаянной команде были люди из многих стран  -
как цивилизованные иностранцы, так и варвары.  В  этом  воине  было  нечто
волчье, изобличавшее в нем варвара. Глаза цивилизованного человека,  каким
бы он ни был дикарем или преступником, не могут сверкать  таким  огнем.  В
его дыхании чувствовались винные пары, но он не пошатывался.
     - Тебя что, вышвырнули на улицу? - спросил он на варварском  косском,
протягивая к ней руку. Его пальцы сомкнулись на ее запястье без нажима, но
она почувствовала, что он без труда может сломать ей кости.  -  Я  иду  из
последнего открытого винного погребка - Иштар да проклянет этих белобрюхих
крючкотворов, которые закрывают питейные дома!  "Пусть  люди  спят  вместо
того, чтобы напиваться", говорят  они  -  ну  конечно,  чтобы  люди  лучше
работали и сражались для своих хозяев. Евнухи  с  мягкими  кишками,  я  их
называю. Когда я служил наемником в Коринфии, мы пили и гуляли  с  девками
всю ночь, а потом сражались весь день - о да, и кровь рекой текла по нашим
клинкам! Но что с тобой стряслось, детка? Сними-ка эту проклятую маску...
     Принцесса, ловко изогнувшись, избежала его хватки, стараясь в  то  же
время не оттолкнуть его. Она понимала, какой опасности себя подвергает - в
городе, на пустынной улице, наедине с пьяным варваром.  Если  она  откроет
ему свое имя, он может посмеяться над ней и уйти. Она не была уверена, что
он не  перережет  ей  горло.  Варвары  поступают  странно  и  необъяснимо.
Принцесса переборола растущий страх.
     - Не здесь, - рассмеялась она. - Пойдем со мной...
     - Куда? - его дикая кровь взыграла, но он был осторожен, как волк.  -
Ты хочешь меня заманить в притон грабителей?
     - Нет, нет, клянусь! - она  всеми  силами  старалась  избежать  руки,
которая снова протянулась сорвать с нее вуаль.
     - Укуси тебя демон, девчонка! - буркнул он с  отвращением.  -  Ты  со
своей вуалью хуже гирканской женщины.  Дай  я  хотя  бы  взгляну  на  твою
фигуру!
     Прежде чем она успела ему помешать, он сдернул с нее плащ, и тихонько
свистнул сквозь зубы. Он стоял с ее плащом в  руках,  глядя  на  нее  так,
словно вид ее богатых одежд слегка протрезвил его. Она увидела, что в  его
глазах мелькнуло сердитое подозрение.
     - Кто ты такая, черт побери? - пробормотал он. - Ты не уличная девка,
если только твой любовник не украл для тебя одежду из королевского сераля.
     - Неважно, - она решилась положить свою белую руку на  его  массивное
закованное в броню предплечье. - Пойдем со мной, уйдем с улицы.
     Он некоторое время колебался, затем пожал могучими плечами. Принцесса
увидела, что он наполовину поверил в то, что она  -  какая-нибудь  знатная
дама, которой прискучили церемонные любовники, и она выбрала такой  способ
развлечься. Он позволил ей снова закутаться в плащ и последовал за ней.
     Принцесса краем глаза наблюдала за  ним,  когда  они  вместе  шли  по
улице. Его кольчуга не могла скрыть суровых черт его тигриной мощи. Все  в
нем было тигриным, первобытным, раскованным. Он  был  для  нее  чужд,  как
джунгли, в своем отличии от благовоспитанных  придворных,  к  которым  она
привыкла. Она боялась его, она говорила себе,  что  ей  отвратительны  его
грубая  неотделанная  сила  и   бесстыдное   варварство.   Однако   что-то
безымянное,  жаждущее  риска  внутри  нее  тянулось  к  нему   -   скрытая
первобытная струна, которая прячется в  душе  каждой  женщины,  звучала  в
ответ. Она чувствовала его напряженную руку в своей руке, и что-то глубоко
в ней ответило на эту близость. Много мужчин становилось перед Ясмелой  на
колени. Это был тот, кто, она чувствовала, никогда не станет на колени  ни
перед кем. Ее чувства напоминали чувства человека, который ведет тигра без
поводка. Она была испугана и возбуждена своим испугом.
     Принцесса остановилась у двери дворца и легонько постучала.  Наблюдая
украдкой за своим спутником, она не заметила в его глазах подозрения.
     - Дворец, да? - проворчал он. - Так ты горничная?
     Принцесса обнаружила,  что  со  странным  чувством  ревности  думает,
впускала ли какая-нибудь из ее девушек  во  дворец  этого  военного  орла.
Стражи не шевельнулись, когда она вела его мимо них, но он смотрел на них,
как дикий злобный  пес  смотрел  бы  на  чужую  стаю.  Она  провела  через
занавешенную  дверь  во  внутренний  покои,  где  он  остановился,  наивно
разглядывая гобелены, пока  не  заметил  хрустальный  кувшин  с  вином  на
столике черного дерева. Варвар с удовлетворенным вздохом схватил кувшин  и
опрокинул его содержимое в рот. Из внутренней комнаты  выбежала  Ватиса  с
взволнованным восклицанием:
     - О, моя принцесса!
     - Принцесса?!
     Кувшин с вином упал на пол и разбился.  Неуловимо  быстрым  движением
наемник сорвал  с  Ясмелы  вуаль  и  глянул  ей  в  лицо.  Он  отпрянул  с
проклятием, меч оказался в его руке, блеснула синевой сталь. Глаза варвара
сверкали, как у попавшего в ловушку тигра. В воздухе скопилось напряжение,
словно затишье перед бурей. Ватиса осела на пол, лишившись  дара  речи  от
ужаса, но Ясмела смотрела на разъяренного варвара,  не  отводя  глаз.  Она
понимала, что речь идет о ее жизни. Доведенный до безумия  подозрениями  и
нерассуждающей паникой, он был готов сеять смерть при малейшей провокации.
Но принцесса чувствовала какое-то  невыразимое  возбуждение  от  опасности
ситуации.
     - Не бойся, - сказала она. - Я принцесса Ясмела, но у тебя нет причин
бояться меня.
     - Зачем ты привела меня  сюда?  -  рявкнул  он,  осматриваясь  вокруг
сверкающими глазами. - Что это за ловушка?
     - Это не ловушка, - ответила она. - Я привела тебя сюда,  потому  что
ты можешь мне помочь. Я воззвала к богам - к Митре - и он велел мне  пойти
на улицы и просить помощи первого, кого я встречу.
     Это было нечто, что он мог понять. У варваров тоже есть  оракулы.  Он
опустил меч, хотя и не вложил в ножны.
     - Ну, если ты принцесса Ясмела, тебе действительно  нужна  помощь,  -
буркнул он. - Твое королевство попало в дьявольскую переделку.  Но  чем  я
могу тебе помочь? Конечно, если тебе нужен головорез...
     - Садись, - предложила она. - Ватиса, принеси ему вина.
     Варвар повиновался. Она обратила внимание, что он  позаботился  сесть
спиной к прочной  стене,  где  он  мог  видеть  всю  комнату.  Он  положил
обнаженный меч на защищенные кольчугой колени. Ясмела смотрела  на  меч  в
восхищении.  Его  тусклый  синеватый  блеск,   казалось,   отражал   былые
кровопролития и грабежи. Она  сомневалась,  что  сможет  его  поднять,  но
знала, что наемники вращают мечи одной рукой с такой же легкостью, как она
- хлыст для верховой езды. Она  обратила  внимание  на  силу  и  мощь  рук
варвара. Это не были корявые неразвитые лапы дикаря. С чувством  вины  она
внезапно обнаружила, что представляет, как эти сильные руки перебирают  ее
темные волосы.
     Варвар, похоже, успокоился, когда она села напротив него на диван. Он
снял свой легкий шлем и положил рядом на стол, и  откинул  назад  железный
назатыльник, позволяя складкам кольчуги падать  на  его  массивные  плечи.
Теперь она более явственно рассмотрела его несходство с гиборейцами. В его
темном, покрытом шрамами лице был намек на угрюмость, и, хотя черты его не
были отмечены испорченностью или злобой, они были определенно грозными,  а
самым примечательным были его горящие синие глаза. На низкий  широкий  лоб
спадали пряди взъерошенных волос, черных как вороново крыло.
     - Кто ты такой? - резко спросила она.
     - Конан, капитан наемных копьеносцев, -  ответил  он,  одним  глотком
опустошая чашу вина  и  протягивая  ее  наполнить  снова.  -  Я  родом  из
Киммерии.
     Название ей мало что говорило.  Она  смутно  знала,  что  эта  дикая,
угрюмая холмистая страна лежит далеко на севере, за пределами  гиборейских
земель, и населяет ее дикая, жестокая, угрюмая раса. Она  никогда  до  сих
пор не видела киммерийца.
     Ясмела оперла подбородок на руки и устремила на воина  взор  глубоких
темных глаз, которые полонили много сердец.
     - Конан Киммериец, - произнесла она,  -  ты  сказал,  что  мне  нужна
помощь. Почему?
     - Ну, - ответил он, - это всякому понятно. Твой брат король - пленник
в Офире, Косс строит заговоры, чтобы поработить тебя, этот колдун  в  Шеме
провозгласил кровь и смерть. А что  хуже  всего,  так  это  то,  что  твои
солдаты дезертируют ежедневно.
     Принцесса ответила  не  сразу.  Для  нее  было  внове  слышать  столь
откровенную речь. Слова этого человека  не  прятали  суть  за  придворными
вежливыми оборотами.
     - Почему мои солдаты дезертируют, Конан? - спросила она.
     - Некоторых переманил Косс, - ответил он, с  удовольствием  потягивая
вино. - Многие считают, что Хорайя как независимое  государство  обречена.
Многие испуганы россказнями об этом псе Нэтоке.
     - Наемники останутся? - обеспокоенно спросила она.
     - Да, пока ты будешь нам хорошо платить, - честно ответил  он.  -  До
твоей политики нам дела нет. Ты можешь верить Амальрику, нашему  генералу,
но остальные наемники - простые ребята,  которые  любят  добычу.  Если  ты
заплатишь выкуп, который просит Офир, люди  станут  говорить,  что  ты  не
сможешь заплатить нам. В этом случае мы можем перейти на службу  к  королю
Косса, хотя этот проклятый скупердяй мне не друг. Или можем ограбить  твой
город. В гражданской войне добыча всегда богатая.
     - Почему вы не перейдете к Нэтоку? - настойчиво спросила она.
     - Чем он нам заплатит? - фыркнул  он.  -  Пузатыми  медными  идолами,
которые он унес  из  ограбленных  шемитских  городов?  Пока  ты  воюешь  с
Нэтоком, можешь быть уверена, что мы не переметнемся к врагу.
     - Пойдут ли за тобой твои товарищи? - резко спросила она.
     - Что ты хочешь сказать?
     - Я хочу сказать, - подчеркнуто  ответила  она,  -  что  я  собираюсь
назначить тебя командующим армией Хорайи!
     Он замер с чашей вина,  поднесенной  к  губам,  которые  кривились  в
широкой ухмылке. Глаза его сверкнули новым огнем.
     - Командующим? Кром! Но что скажут твои надушенные аристократы?
     - Они будут повиноваться мне! - Она хлопнула в ладоши, призывая раба,
который вошел и склонился в низком поклоне. -  Пусть  граф  Теспид  тотчас
явится ко мне, а также канцлер Таурус, лорд Амальрик и Агха Шупрас.
     - Я верю словам Митры, - сказала она, останавливая взгляд на  Конане,
который теперь уплетал еду, поставленную перед ним дрожащей Ватисой. -  Ты
много воевал?
     - Я был рожден на поле сражения, - ответил он, отрывая кусок мяса  от
огромной кости сильными зубами. - Первые звуки, которые услышали мои  уши,
были звон мечей и вопли сражающихся. Я дрался в кровавых схватках  кланов,
участвовал в племенных войнах и в имперских кампаниях.
     - Но ты сможешь вести людей и организовывать линии войска?
     - Ну, я могу попробовать, - ответил он, не раздумывая.  -  Это  всего
лишь битва на мечах, только большого масштаба. Вынимаешь из ножен гвардию,
замахиваешься, удар - и либо голова врага с плеч, либо твоя.
     Раб вернулся, объявил прибытие тех, за кем посылали. Ясмела вышла  во
внешнюю  комнату,  задернув  за  собой  бархатную  занавесь.   Аристократы
опустились на колени, явно удивленные тем, что их призвали в такой час.
     - Я призвала вас, чтобы известить о своем решении, - сказала  Ясмела.
- Королевство в опасности...
     - Вы правы, моя принцесса, - заговорил граф Теспид, высокий  мужчина,
чьи черные волосы были завиты и надушены. Одной белой рукой он  поглаживал
остроконечные усы, другой держал бархатный берет с алым  пером  и  золотой
пряжкой. Его туфли с  острыми  носками  были  атласными,  одежда  была  из
расшитого  золотом  бархата.  Граф  отличался  жеманностью  манер,  однако
мускулы его под шелковыми одеждами были стальными. - Хорошо бы  предложить
Офиру больше золота за освобождение вашего брата.
     - Я категорически возражаю, - прервал  его  канцлер  Таурус,  пожилой
мужчина в плаще, подбитом мехом горностая. Лицо канцлера было  изборождено
морщинами от забот его долгой службы. - Мы  уже  предложили  столько,  что
королевство останется нищим.  Если  предложить  еще,  это  только  повысит
алчность Офира. Моя принцесса, я повторяю то, что  уже  говорил:  Офир  не
пошевелится, пока мы не встретим вторжение этой орды. Если  мы  проиграем,
они отдадут нашего короля Коссу, если победим, они несомненно  вернут  его
величество нам за выкуп.
     -  А  тем  временем,  -  вмешался  Амальрик,  -  солдаты  дезертируют
ежедневно, а наемники не устают спрашивать, почему мы прохлаждаемся. - Это
был немедиец, огромный мужчина с львиной гривой светлых волос. - Мы должны
действовать быстро, если мы вообще...
     - Завтра мы выступаем на юг, - ответила принцесса. - А  вот  человек,
который поведет вас!
     Откинув бархатные  занавеси,  она  драматическим  жестом  указала  на
киммерийца. Возможно, это был не слишком удачный момент для представления.
Конан развалился в кресле, положил ноги на столик черного  дерева,  и  был
поглощен тем, что обгладывал кость, держа ее обеими  руками.  Он  небрежно
глянул  на  потрясенных  аристократов,  походя  ухмыльнулся  Амальрику   и
продолжал свое занятие с явным удовольствием.
     - Сохрани нас Митра! - взорвался Амальрик. - Это же северянин  Конан,
самый беспокойный из моих негодяев! Я бы его давно повесил, если бы он  не
был лучшим из мечевиков, которые когда-либо носили кольчугу...
     - Ваше высочество изволит смеяться над  нами!  -  воскликнул  Теспид,
хмуря аристократические черты. - Этот человек дикарь, лишенный культуры  и
воспитания! Это оскорбление - заставлять благородных людей служить под его
началом! Я...
     - Граф Теспид, - сказала Ясмела, - у  вас  за  поясом  моя  перчатка.
Отдайте ее мне и идите.
     - Идти? - воскликнул он, потрясенный. - Куда идти?
     - В Косс или в Хадес! - ответила она. - Если вы не будете служить мне
так, как я того желаю, вы не будете служить мне вовсе.
     - Вы неправильно поняли меня, принцесса, - ответил  он,  склоняясь  в
низком поклоне, глубоко уязвленный. - Я не оставлю вас. Ради  вас  я  даже
готов предоставить мой меч в распоряжение этого дикаря.
     - А вы, милорд Амальрик?
     Амальрик выругался вполголоса, затем ухмыльнулся.  Он  был  настоящим
солдатом удачи, и никакой скачок удачи, безразлично, вверх  или  вниз,  не
мог его удивить.
     - Я буду служить под его началом. Я всегда говорил, что жизнь  должна
быть короткой и веселой - а  под  командованием  Конана  Головореза  жизнь
несомненно будет и короткой, и веселой. Митра! Если  этот  пес  когда-либо
командовал больше, чем отрядом таких же убийц, как он сам, я готов  съесть
его вместе с его доспехами!
     - А ты, мой верный Агха? - обратилась она к Шупрасу.
     Тот пожал плечами, словно говоря своим видом: что еще мне  делать?  У
него были типичная внешность  для  расы,  живущей  вдоль  южных  границ  с
Коссом: высокий, худощавый, черты лица более заостренные и ястребиные, чем
у родственных пустынных народов с более чистой кровью.
     - Иштар решает за нас, принцесса, - ответил  он  с  фатализмом  своих
предков.
     - Ждите здесь, - приказала Ясмела, и пока Теспид комкал  и  мял  свой
бархатный берет, Таурус обеспокоенно бормотал себе  под  нос,  а  Амальрик
расхаживал  взад-вперед,  теребя  свою  светлую  бороду  и  ухмыляясь  как
голодный лев,  принцесса  исчезла  за  занавесями  и  хлопнула  в  ладоши,
призывая рабынь.
     По ее приказу они принесли доспехи взамен кольчуги  Конана  -  латный
воротник, стальные ботинки, кирасу, оплечье лат, ножные латы,  набедренник
и шлем с забралом. Когда Ясмела вновь отдернула занавеси,  Конан  предстал
перед собравшимися закованный в блестящую сталь. Одетый в броню  с  головы
до пят, с поднятым забралом шлема, с тенью от  черных  перьев,  украшающих
шлем, на темном  лице,  он  обладал  мрачным  величием,  которое  неохотно
признал даже Теспид. С губ Амальрика неожиданно исчезла усмешка.
     - Клянусь Митрой, - сказал он. - Я никогда не  ожидал  увидеть  тебя,
Конан, в полных рыцарских доспехах, но ты их не позоришь. Клянусь  костями
моих пальцев, Конан, я видел королей, на которых доспехи смотрелись не так
уместно, как на тебе!
     Конан молчал. Неясная тень промелькнула в его уме,  как  пророчество.
Через много лет он вспомнит слова  Амальрика,  когда  придет  время  мечте
стать реальностью.



                                    3

     В слабом свете раннего утра улицы Хорайи были  полны  людей,  которые
наблюдали, как всадники выезжают из южных ворот.  Армия  наконец  вышла  в
поход. Там были богатые рыцари, закованные в блестящую броню, разноцветные
перья развевались над их полированными шлемами. Их кони, убранные  шелком,
лакированной кожей и золотыми пряжками, гарцевали и делали курбеты,  когда
всадники пускали их разными аллюрами. Утренний  свет  блестел  на  остриях
пик, которые лесом поднимались над отрядами,  их  флажки  развевал  ветер.
Каждый рыцарь нес знак дамы сердца - перчатку, шарф или розу,  привязанный
к шлему или перевязи меча. Это была кавалерия  знати  Хорайи,  пять  сотен
отважных рыцарей под предводительством графа Теспида, кто,  как  говорили,
надеялся получить руку самой принцессы Ясмелы.
     За ними следовала легкая кавалерия на выносливых конях. Всадники были
типичными обитателями холмов, худыми, с ястребиными чертами  лица.  На  их
головах были остроконечные стальные шапки, под  их  просторными  кафтанами
блестели кольчуги. Их  основным  оружием  были  страшные  шемитские  луки,
которые посылали стрелу на пятьсот шагов. Этих воинов было пять  тысяч,  и
во главе их ехал Шупрас. Его узкое  лицо  под  остроконечным  шлемом  было
мрачным.
     По пятам за ними маршировали копьеносцы Хорайи, которых  всегда  было
сравнительно немного в любом гиборейском государстве, где  считалось,  что
единственная достойная служба - в кавалерии.  Копьеносцы,  как  и  рыцари,
были древней косской крови  -  сыновья  обедневших  семейств,  неудачники,
безденежная молодежь, которые не могли себе позволить лошадь  и  рыцарские
доспехи. Их было пять сотен.
     Тыл замыкали наемники, тысяча всадников  и  две  тысячи  копьеносцев.
Высокие кони кавалерии казались дикими и крепкими, как их всадники. Они не
делали ни курбетов, ни прыжков. У  воинов,  этих  профессиональных  убийц,
ветеранов  кровавых  кампаний,  был  мрачный  деловой  вид.  Закованные  в
кольчугу с головы  до  пят,  они  носили  свои  шлемы  без  забрал  поверх
кольчужных назатыльников. Их щиты не были украшены, их длинные  пики  были
без флажков. У седел были приторочены боевые топоры или стальные булавы, и
у каждого воина на поясе был широкий меч. Копьеносцы были вооружены  очень
похоже, только вместо коротких легких пик всадников  у  них  были  длинные
тяжелые пики.
     То были люди многих рас и многих преступлений. Среди них  встречались
высокие гиперборейцы, худые и ширококостные, медленные на слово, но скорые
на  драку;  рыжеволосые  гундерцы  с  северо-западных  холмов;   чванливые
отступники из Коринфа; смуглые  зингаранцы  с  колючими  черными  усами  и
бешеным  темпераментом;  аквилонцы  с  далекого  запада.  Но  все,   кроме
зингаранцев, были гиборейцами.
     Позади войска шел верблюд  в  богатых  попонах,  ведомый  рыцарем  на
боевом коне и окруженный группой воинов,  вооруженных  пиками,  из  охраны
королевского дворца. На шелковой подушке сиденья  ехала  стройная  фигура,
закутанная в шелк, при виде которой народ, всегда помнящий о королях, снял
шапки и разразился приветственными криками.
     Конан Киммериец, которому было  непривычно  и  неудобно  в  рыцарских
доспехах, неодобрительно уставился на украшенного верблюда и  заговорил  с
Амальриком. Тот ехал  рядом  с  ним,  великолепный  в  кольчуге,  прошитой
золотом, с золотым щитком на груди и в шлеме с  развевающимся  гребнем  из
конского волоса.
     - Принцесса едет с нами. Она гибкая, но все равно слишком нежная  для
такого дела. В любом случае ей придется снять свои шелка.
     Амальрик шевельнул светлыми усами, чтобы  скрыть  усмешку.  Очевидно,
Конан полагал, что Ясмела собирается взяться за меч и  принять  участие  в
сражении, как часто делали женщины варваров.
     - Женщины гиборейцев не сражаются,  как  ваши  киммерийки,  Конан,  -
сказал он. - Ясмела едет с нами, чтобы наблюдать  за  битвой.  Между  нами
говоря, - он наклонился к  Конану  и  понизил  голос,  -  я  полагаю,  что
принцесса просто боится оставаться одна, без защиты. Она боится...
     - Восстания? Так может проще повесить десяток горожан, прежде чем  мы
выступим...
     - Нет. Одна из ее девушек проболталась о том, что  Нечто  явилось  во
дворец ночью и перепугало Ясмелу до  смерти.  Это  дьявольское  колдовство
Нэтока, у меня нет сомнений! Конан, это нечто большее, чем плоть и  кровь,
с которыми мы сражаемся.
     - Ладно, - проворчал киммериец. - Лучше встретить врага,  чем  ждать,
пока он придет.
     Он бросил взгляд на длинную вереницу повозок и обоза, собрал  поводья
в закованной в броню руке и привычно сказал присказку наемников:
     - Ад или добыча, друзья - вперед!
     Тяжелые  ворота  Хорайи  закрылись,  пропустив  армию.   Нетерпеливые
военачальники выстраивали войска в шеренги. Горожане знали,  что  в  поход
отправляется их жизнь или смерть. Если войско будет разбито, судьба Хорайи
будет написана кровью. Орды, вздымающиеся огромной волной с дикого юга, не
знают такого понятия, как милосердие.
     Весь день колонны маршировали  по  лугам,  поросшим  травой,  которая
колыхалась под ветром. Луга  пересекало  множество  малых  рек.  Местность
постепенно повышалась. Впереди лежала цепь  низких  холмов,  протянувшихся
прочной стеной с востока на  запад.  Этой  ночью  они  разбили  лагерь  на
северных склонах  холмов,  и  горбоносые,  с  горящими  глазами  дикари  -
обитатели холмов приходили десятками сидеть на корточках вокруг костров  и
повторять новости,  которые  пришли  из  таинственной  пустыни.  Через  их
рассказы ползло имя Нэтока, как извивающаяся змея. По его  призыву  демоны
воздуха приносили гром, и ветер, и туман; жестокие  бесы  подземного  мира
сотрясали землю ужасающим ревом. По его велению возникал  огонь  прямо  из
воздуха, и пожирал ворота обнесенных стенами городов, и сжигал  закованных
в броню воинов, оставляя одни лишь обуглившиеся кости.  Его  войска  своей
численностью заполонили пустыню, и еще у него было пять  тысяч  стигийских
войск в боевых колесницах под началом мятежного принца Кутамуна.
     Конан слушал известия без волнения. Война была  его  ремеслом.  Жизнь
была непрерывным сражением, или цепью  сражений.  С  самого  его  рождения
Смерть была ему постоянной спутницей. Она вышагивала  рядом  с  ним  своей
жуткой походкой; стояла за его  плечом  у  игорных  столов;  ее  костлявые
пальцы стучали по кубкам с  вином.  Она  возвышалась  над  ним  чудовищной
неясной тенью в плаще с капюшоном, когда он укладывался спать. Он  обращал
внимания на ее присутствие не  больше,  чем  король  замечает  присутствие
своего виночерпия. Придет день, когда ее костлявые объятия  сомкнутся;  не
более того. Достаточно, что прямо сейчас он жив.
     Однако, другие были более подвержены страху, чем он. Проверив  стражу
и возвращаясь в центр лагеря, Конан оказался перед  гибкой,  закутанной  в
плащ фигурой, которая остановила его, протянув руку.
     - Принцесса! Вы должны быть в своем шатре.
     - Я не могу спать, - ее темные глаза прятались в  тени.  -  Конан,  я
боюсь!
     - Ты боишься каких-нибудь людей? - Его  рука  сомкнулась  на  рукояти
меча.
     - Нет, не людей, - вздрогнула она. - Конан, есть ли что-нибудь,  чего
ты боишься?
     Он задумался, трогая себя за подбородок.
     - Да, - признал он наконец. - Я боюсь проклятия богов.
     Она снова задрожала.
     - На мне лежит проклятие. Дьявол из пропасти  поставил  на  мне  свою
отметину. Ночь за ночью он кроется в тени, шепча мне кошмарные  тайны.  Он
потащит меня вниз, в ад, и сделает своей королевой. Я не смею спать  -  он
придет ко мне в мой шатер, как приходил во дворец. Конан,  ты  так  силен,
будь со мной - я боюсь!
     Она больше  не  была  принцессой,  а  была  напуганной  девочкой.  Ее
гордость спала с нее, оставив ее не стыдящейся наготы. В  своем  неистовом
страхе она пришла к Конану, который казался сильнее всех. Его безжалостная
сила, которая отталкивала ее, теперь влекла ее к себе.
     Вместо ответа он сбросил свой алый плащ и закутал ее в него -  грубо,
как будто нежность любого рода была для него немыслима. Его железная  рука
на мгновение задержалась на ее узком плече, и Ясмела снова  задрожала,  но
не от страха. Словно электрический шок, волна животной  жизненной  энергии
прошла через нее от этого одного прикосновения,  как  будто  часть  бьющей
через край силы Конана передалась ей.
     - Ляг здесь, - от указал на чистое место близ небольшого  костра.  Он
не увидел ничего неподобающего в том,  чтобы  принцесса  лежала  на  голой
земле рядом с лагерным костром, закутанная  в  плащ  воина.  Но  принцесса
повиновалась без возражений.
     Он уселся рядом с ней на валун, положив на колени широкий  меч.  Свет
костра мерцал на его броне из синей стали,  и  весь  он  казался  стальной
статуей - воплощением силы, которая на мгновение замерла в бездействии, не
отдыхая,  а  лишь  временно  неподвижная,  ожидающая  знака,  чтобы  вновь
ринуться в бешеное действие. Отблески пламени играли на его  лице,  и  оно
казалось сделанным из вещества тени, но твердой как сталь. Черты лица были
неподвижны, но глаза пылали неукротимым огнем. Он был не  просто  дикарем,
он был частью дикости, единым целым с необузданными стихиями жизни. В  его
жилах текла кровь волчьей стаи, в  его  мозгу  крылись  потаенные  глубины
северной ночи, его сердце пульсировало огнем пылающих лесов.
     Так, размышляя в полудреме,  Ясмела  постепенно  погрузилась  в  сон,
окутанная прекрасным ощущением безопасности. Почему-то она  была  уверена,
что никакая тень с горящими глазами не будет возвышаться над ней во мраке,
пока эта угрюмая фигура из далеких стран стоит на  страже  около  нее.  Но
проснулась принцесса опять от всепоглощающего  ужаса,  хотя  ужас  не  был
вызван чем-то, что предстало ее взору.
     Ее разбудило низкое бормотание голосов. Открыв  глаза,  она  увидела,
что костер почти догорел. В воздухе  было  ощущение  рассвета.  Она  могла
смутно различить, что Конан все еще сидит на валуне; она  мельком  увидела
продолговатый синий блик его меча. Рядом с ним скорчилась  другая  фигура,
на которую угасающий костер бросал слабый свет. Ясмела  сонно  рассмотрела
горбатый нос, блестящие глаза под белым тюрбаном. Человек  быстро  говорил
на шемитском диалекте, который она понимала с трудом.
     - Пусть Бел скрючит мне  руку!  Я  говорю  правду!  Клянусь  Деркето,
Конан, я король лжецов, но я не  стану  лгать  старому  товарищу.  Клянусь
днями, когда мы вместе были ворами в Заморе, прежде чем ты надел кольчугу!
     Я видел Нэтока. Вместе с остальными я  падал  на  колени  перед  ним,
когда он вершил песнопения Сету. Но я не сунул нос в  песок,  как  сделали
остальные. Я вор Шумира, и мое зрение острее,  чем  у  ласки.  Я  украдкой
взглянул вверх, и увидел,  как  его  вуаль  развевается  на  ветру.  Ветер
отбросил его маску, и я увидел... я увидел... да поможет мне  Бел,  Конан,
говорю тебе, я действительно увидел это! Кровь  моя  застыла  в  жилах,  и
волосы встали дыбом. То, что я увидел,  жгло  мою  душу,  как  раскаленное
докрасна железо. Мне не было покоя, пока я не удостоверюсь.
     Я отправился к руинам Кутшема. Дверь железного купола была открыта. В
двери лежала гигантская змея, пронзенная мечом. Внутри купола лежало  тело
человека, такое скрюченное и изуродованное, что я едва  узнал  его  -  это
были  останки  Шеватаса  из  Заморы,  единственного  вора  в   мире,   чье
превосходство над собой я признавал. Сокровища были не тронуты, они лежали
сверкающими грудами вокруг трупа. И это все.
     - Там не было костей... - начал Конан.
     - Там не было ничего! - горячо перебил его шемит.  -  Ничего!  Только
ОДИН труп.
     В ответ воцарилось молчание,  и  Ясмела  отшатнулась  от  крадущегося
безымянного ужаса.
     - Откуда явился Нэток? - вознесся  вибрирующий  шепот  шемита.  -  Он
явился из пустыни ночью, когда мир был ослеплен и сделался дик от безумных
туч, гонимых в бешеном полете  мимо  дрожащих  звезд,  и  завывания  ветра
мешались с воплями потерянных душ. В ту ночь вампиры  вышли  на  промысел,
нагие ведьмы скакали, оседлав ветер, и волки-оборотни  выли  в  глуши.  Он
явился на черном верблюде, что мчался как ветер, и нечистый  огонь  озарял
его, и следы от копыт его верблюда сияли во мраке.  Когда  Нэток  спешился
перед святилищем Сета в оазисе Афака, животное вернулось в ночь и исчезло.
И я говорил с людьми племени,  которые  клянутся,  что  верблюд  развернул
гигантские крылья и взмыл в облака, оставляя за собою огненный след. С той
ночи никто не видел этого верблюда, но черная  тень,  похожая  и  на  тень
зверя, и на тень человека, проникает в шатер Нэтока  и  говорит  с  ним  в
темноте перед рассветом. Я скажу  тебе,  Конан,  Нэток  на  самом  деле...
смотри, я покажу тебе образ того, что я увидел в тот день у Шушана,  когда
ветер отбросил прочь его вуаль!
     Ясмела увидела блеск  золота  в  руке  шемита,  когда  мужчины  низко
склонились над чем-то. Он услышала ворчание  Конана,  и  внезапно  чернота
окутала ее. Первый раз в своей жизни принцесса Ясмела потеряла сознание.



                                    4

     Рассвет все еще был не более чем намеком на просветление на  востоке,
когда армия уже снова была на марше. В лагерь прискакали дикари,  их  кони
шатались от долгой скачки, с сообщениями, что пустынная орда стоит лагерем
близ Источника Алтаку. Поэтому солдаты торопливо  совершали  бросок  через
горы, оставляя обоз следовать позади. Ясмела ехала верхом вместе с ними, в
ее глазах отражался призрачный ужас. Неописуемый кошмар принял  еще  более
чудовищные очертания с тех пор,  как  она  узнала  монету  в  руке  шемита
прошлой ночью - одна из тех, что тайно  выплавлялись  извращенным  культом
зугитов, на которых изображался тот, кто был три тысячи лет как мертв.
     Дорога петляла между остроконечными иззубренными утесами и  скальными
столбами, что подобно башням возвышались над узкими долинами.  Там  и  тут
были  разбросаны  деревни  -  нагромождения  каменных  хижин,  облепленных
грязью.   Дикари   выезжали   оттуда,   чтобы   присоединиться   к   своим
соплеменникам, так что прежде чем они пересекли холмы,  армия  увеличилась
примерно на три тысячи диких лучников.
     Внезапно они покинули  холмы  и  дыхание  их  перехватило  от  широты
раскинувшегося перед ними пространства, которое  простиралось  к  югу.  На
южной стороне холмы отвесно обрывались,  обозначая  четкую  географическую
границу между  Косскими  возвышенностями  и  южной  пустыней.  Холмы  были
ободком возвышенностей, и они тянулись почти непрерывной стеной. Здесь они
были  голыми  и  пустыми,  населенные   только   кланом   Захейми,   чьими
обязанностями было  охранять  караванный  путь.  За  холмами  простиралась
пустыня - голая, пыльная, безжизненная. Но за  горизонтом  лежал  Источник
Алтаку, и там были орды Нэтока.
     Воины посмотрели вниз на Путь Шамла, по которому  шли  все  богатства
севера и юга, и по которому  промаршировали  армии  Косса,  Хорайи,  Шема,
Турана и Стигии. Здесь была брешь в отвесной стене оплота.  Отроги  холмов
выходили в пустыню, образуя защищенные долины,  которые  все  кроме  одной
были закрыты с северной оконечности обрывистыми утесами. Эта  единственная
и была проходом. Она напоминала огромную руку, протянувшуюся с холмов: два
пальца,  разойдясь,  образовали  долину  в  форме   веера.   Пальцы   были
представлены широкими гребнями горы  с  каждой  стороны,  внешние  стороны
обрывающиеся  отвесно,  внутренние  склоны  пологие.  Долина  устремлялась
вверх, постепенно сужаясь, и  выходила  на  плато,  склоны  которого  были
изрезаны оврагами. Здесь был колодец,  а  также  сборище  каменных  башен,
занимаемых Захейми.
     Здесь Конан остановился, резко осадив  лошадь.  Он  сменил  рыцарскую
броню  на  более  привычную  кольчугу.   К   нему   подскакал   Теспид   и
требовательным тоном спросил:
     - Почему ты остановился?
     - Мы подождем их здесь, - ответил Конан.
     -  Рыцарю  более  подобает  выехать  вперед  и  встретить  врага,   -
презрительно бросил граф.
     - Они сомнут нас своей численностью, -  ответил  киммериец.  -  Кроме
того, там снаружи нет воды. Мы станем лагерем на плато...
     - Я и мои рыцари разобьем лагерь в долине, - сердито возразил Теспид.
- Мы - авангард, и уж мы, по  крайней  мере,  не  боимся  толпы  пустынных
оборванцев.
     Конан  пожал  плечами,  и  рассерженный  аристократ  ускакал   прочь.
Амальрик остановился вместе со своим отрядом,  и  смотрел  как  сверкающая
компания съезжает вниз по склону в долину.
     - Идиоты! Их фляги  скоро  опустеют,  и  им  придется  ехать  обратно
наверх, чтобы напоить своих лошадей.
     - Пусть поступают как хотят, - ответил Конан. - Им трудно получать от
меня приказы. Вели братьям-волкам расслабить ремни  и  отдохнуть.  Мы  шли
тяжко и быстро. Напоите лошадей, а люди пусть пожрут.
     Не было  смысла  посылать  разведчиков.  Пустыня  лежала  перед  ними
обнаженная взгляду, хотя прямо сейчас видимость  была  ограничена  низкими
облаками, которые белесой массой лежали на юге над горизонтом. Однообразие
пустыни  нарушалось  лишь  выступающим  нагромождением  каменных  руин   в
нескольких милях от холмов, Руины считались остатками древнего стигийского
храма. Конан велел спешиться лучникам и разместил их вдоль горных  гребней
вместе с лучниками-дикарями. Он поместил наемников и хорайских копьеносцев
на плато рядом с колодцем.  Позади,  в  том  углу,  где  дорога  с  холмов
выходила на плато, был поставлен шатер Ясмелы.
     Врага не было  видно,  и  воины  расслабились.  Сняли  легкие  шлемы,
отбросили  назатыльники  на  затянутые  в  кольчугу   плечи,   расстегнули
перевязи. Перебрасываясь грубыми шутками, воины пожирали  мясо  и  глубоко
окунали физиономии в кувшины с пивом. На склонах жители  холмов  отдыхали,
пожевывая финики и оливки.  Амальрик  подошел  туда,  где  Конан  сидел  с
непокрытой головой на валуне.
     - Конан, ты слышал, что дикари рассказывают о Нэтоке? Они  говорят...
Митра, это такое безумие, что повторить нельзя! Что ты об этом думаешь?
     - Бывает, что семена остаются в земле на протяжении  столетий,  и  не
гниют, - ответил Конан. - Но нет сомнений в том, что Нэток - человек.
     - Я не уверен, - проворчал Амальрик. - Как бы то ни было, ты построил
войско не хуже, чем опытный генерал. Наверняка дьяволы Нэтока не  захватят
нас врасплох. Митра, что за туман!
     - Я сначала подумал, что это облака, - ответил Конан. -  Смотри,  как
он катится.
     То, что казалось облаками, было густым туманом, который  двигался  на
север как огромный неспокойный океан,  быстро  скрывая  из  виду  пустыню.
Вскоре он поглотил стигийские руины и  продолжал  катиться  вперед.  Армия
смотрела на него в изумлении. Это было нечто до сих пор не  встречавшееся,
неестественное и необъяснимое.
     - Нет смысла посылать разведчиков, - с отвращением сказал Амальрик. -
Они ничего не увидят. Его края сейчас рядом с внешними краями горных  стен
долины. Скоро весь проход и эти холмы будут скрыты...
     Конан,  который   наблюдал   за   клубящимся   туманом   с   растущей
нервозностью, вдруг наклонился и приложил ухо к земле. Он вскочил на  ноги
с бешеной быстротой, с проклятием на губах.
     - Лошади и боевые колесницы, их тысячи! Земля дрожит от копыт. Эй, вы
там! - Его голос прогремел по долине и подбросил с мест отдыхающих  людей.
- Берите мечи и пики, вы, псы! Станьте в ряды!
     В этот момент, когда воины заняли  свои  позиции,  торопливо  надевая
шлемы, вытаскивая оружие и  выставив  щиты,  туман  откатился  прочь,  как
нечто, в чем больше не было нужды. Он не поднялся медленно и  не  растаял,
как природный туман, он просто исчез, как задутое пламя.  Только  что  вся
пустыня была скрыта клубящимися  перистыми  валами,  которые  громоздились
горами, слой над слоем, а мгновение спустя  солнце  сияло  с  безоблачного
неба над голой пустыней. Пустыня больше не была пуста - она кипела  пышной
толпой, карнавальным шествием войны. Сильнейший вопль потряс холмы.
     Изумленные наблюдатели смотрели вниз  на  сверкающее  море  бронзы  и
золота, где стальные острия мерцали как мириады звезд. Как только поднялся
туман, наступающие застыли на месте, длинными сомкнутыми  плечом  к  плечу
рядами, блестя доспехами на солнце.
     Первым был длинный ряд колесниц, которые везли бешеные огромные  кони
Стигии с плюмажами на головах - фыркающие и осадившие назад  когда  каждый
нагой колесничий отклонился назад, согнув мощные  ноги,  и  на  его  руках
напряглись мускулы. Воины в колесницах были высокими, их  ястребиные  лица
охвачены  бронзовыми  шлемами,  на  гребнях   которых   были   полумесяцы,
поддерживающие золотые шары. Это были не простые  лучники,  а  аристократы
Юга,  взращенные  для  войны  и  охоты,  привычные  сражать  львов  своими
стрелами.
     Вслед за ними двигался пестрый отряд дикарей на полудиких  лошадях  -
воины Куша, первого из великих черных королевств травяных равнин к югу  от
Стигии. Они сияли  черным  деревом  тел,  гибкие  и  худые,  скача  верхом
совершенно нагие и без седла и узды.
     Позади  этих  шла  орда,  которая,  казалось,  заполонила  собой  всю
пустыню. Тысячи и  тысячи  воинственных  сынов  Шема:  ряды  наездников  в
кольчужных латах и цилиндрических шлемах - "ассхури" Ниппра, Шумира, Эрука
и их братских городов; дикие орды в белых одеяниях - кочевые кланы.
     Теперь ряды начали смешиваться и  клубиться  водоворотами.  Колесницы
сбились на одну сторону, а основная часть войска  нерешительно  продолжала
наступать. Внизу в долине рыцари сели  на  коней,  и  теперь  граф  Теспид
галопом поднялся вверх по склону туда, где стоял Конан.  Он  не  соизволил
спешиться, а резко заговорил, оставаясь в седле.
     -  То,  что  туман  поднялся,  привело  их  в  замешательство!  Время
нападать! У кушитов нет луков, и они  прикрывают  все  наступление.  Атака
моих рыцарей сомнет их и бросит назад на ряды шемитов, нарушив их порядки.
Следуйте за мной! Мы выиграем это сражение одним ударом!
     Конан покачал головой.
     - Если бы мы противостояли обычному врагу, я бы согласился  с  тобой.
Но это замешательство в их рядах больше деланное, чем подлинное. Как будто
они хотят вынудить нас напасть. Я боюсь ловушки.
     - Значит, ты отказываешься наступать? -  вскричал  Теспид,  лицо  его
потемнело от чувств.
     - Будь рассудителен, - увещевал  его  Конан.  -  У  нас  преимущество
позиции...
     С яростным проклятием Теспид развернулся и помчался  галопом  вниз  в
долину, где нетерпеливо ждали его рыцари.
     Амальрик покачал головой.
     - Ты не должен был его отпускать, Конан. Я... смотри!
     Конан распрямился с проклятием. Теспид ворвался в толпу своих  людей.
Его нетерпеливый голос был едва слышен,  но  его  жест  по  направлению  к
приближающейся орде был достаточно красноречив. Через мгновение пять сотен
пик наклонились, и закованный в сталь отряд загромыхал вниз по долине.
     Юный паж  прибежал  бегом  со  стороны  шатра  Ясмелы,  крича  Конану
пронзительным встревоженным голосом:
     - Мой лорд, принцесса спрашивает,  почему  вы  не  выступаете  следом
поддержать графа Теспида?
     - Потому что я не такой законченный идиот как он, - проворчал  Конан,
снова усаживаясь на валун и принимаясь обгрызать мясо  с  огромной  бычьей
кости.
     - Власть сделала тебя серьезнее, - заметил Амальрик. - Безумие  вроде
этого всегда доставляло тебе особенную радость.
     - Ну да, когда я думал только о своей собственной  жизни,  -  ответил
Конан. - А теперь... что, во имя Ада...
     Орда  остановилась.   От   крайнего   крыла   отделилась   колесница,
устремилась вперед.  Нагой  возница  нахлестывал  коней,  как  безумец.  В
колеснице была высокая фигура, чье одеяние призрачно развевалось на ветру.
В руках она держала огромный золотой сосуд, из  которого  сыпалась  тонкая
струйка, искрящаяся в солнечном свете. Колесница  прокатилась  перед  всем
фронтом пустынной орды, и за ее грохочущими колесами оставалась как полоса
пены за кормой корабля длинная тонкая  линия  пыли,  которая  блестела  на
песке, как фосфоресцирующий след змеи.
     - Это Нэток! - с  проклятием  воскликнул  Амальрик.  -  Какие  адские
семена он сеет?
     Бросившиеся в атаку рыцари не умерили опрометчивый бег. Еще пятьдесят
шагов, и они врежутся в неровные ряды кушитов, которые стояли неподвижно с
поднятыми копьями. И вот передние рыцари достигли  тонкой  линии,  которая
сверкала на песке. Они не остереглись этой ползучей угрозы. Но как  только
подкованные сталью копыта лошадей коснулись линии, это было так, как когда
сталь ударяет о кремень - но с более ужасным  результатом.  Ужасный  взрыв
потряс пустыню, которая  словно  раскололась  на  части  вдоль  насыпанной
линии, с чудовищной вспышкой белого огня.
     Мгновенно вся передняя линия рыцарей была окутана этим огнем. Кони  и
закованные в броню всадники корчились в пламени, как насекомые на открытом
огне. В  следующий  миг  задние  ряды  набежали  на  их  обугленные  тела.
Неспособные умерить свою опрометчивую  скорость,  всадники  ряд  за  рядом
падали в огонь. С ужасающей внезапностью атака превратилась в  бойню,  где
бронированные рыцари умирали среди ржущих покалеченных лошадей.
     Теперь иллюзия замешательства исчезла, и орда выстроилась в  стройные
порядки. Дикие кушиты бросились в бойню, добивая копьями  раненых,  сбивая
шлемы с рыцарей камнями и железными молотками. Все кончилось  так  быстро,
что наблюдатели на склонах стояли ошеломленные.  И  снова  орда  двинулась
вперед, расколовшись, чтобы обойти обугленную кучу трупов. Воины на холмах
вскричали: "Наши враги - не люди, а дьяволы!"
     На горных гребнях жители холмов дрогнули. Один  из  них  бросился  на
плато, с бороды его капала пена.
     - Бегите, бегите! - захлебывался воплем он. - Кто может биться против
магии Нэтока?
     Рявкнув, Конан вскочил с валуна и ударил бегущего обгрызенной костью.
Тот упал, кровь потекла из его носа и рта. Конан выхватил меч,  глаза  его
превратились в щели, из которых полыхал синий огонь.
     - Вернитесь на посты! - заорал он. - Если кто-то еще сделает хоть шаг
назад, я снесу ему голову! Сражайтесь, будьте вы прокляты!
     Паника прекратилась так же быстро, как началась. Ярость Конана словно
ледяной водой погасила пламя их ужаса.
     - Займите свои места, - быстро приказал он. - И оставайтесь  там!  Ни
люди, ни дьяволы сегодня не пройдут по Пути Шамла!
     В том месте, где ободок плато прерывался спуском в  долину,  наемники
подтянули пояса и перехватили покрепче копья. Позади них  воины  с  пиками
заняли места  в  седлах,  а  с  одной  стороны  были  размещены  хорайские
копьеносцы как резерв. Ясмеле, которая стояла, побелев  и  лишившись  дара
речи у входа в свой шатер, войско казалось жалкой горсткой в  сравнении  с
огромной толпой пустынной орды.
     Конан стоял среди копьеносцев. Он  знал,  что  нападающие  не  станут
пытаться вести колесницы вверх по долине в зубы лучников, но он  удивленно
заворчал, когда увидел, что всадники  спешиваются.  Эти  дикари  не  имели
обоза с припасами. Фляги и переметные сумки висели у них на седлах. Теперь
они выпили последнюю воду и выбросили прочь фляги.
     - Это объятия смерти, - пробормотал он, глядя как они образуют  пешие
ряды. - Лучше бы кавалерийская  атака;  раненые  лошади  падают  и  ломают
порядки.
     Орда выстроилась огромным клином, на конце  которого  были  стигийцы,
основную часть составляли одетые в кольчуги "ассхури", а  фланги  занимали
кочевники. Плотно сомкнувшись, подняв щиты, они устремились вперед. Позади
них высокая  фигура  в  неподвижной  колеснице  воздела  руки,  с  которых
ниспадали рукава белого одеяния, в чудовищном заклинании-призыве.
     Когда орда влилась в  широкий  вход  долины,  люди  холмов  выпустили
стрелы. Несмотря на защитный строй, нападающие валились дюжинами. Стигийцы
отбросили свои луки. Со склоненными  головами  в  шлемах,  блестя  темными
глазами  над  краями  щитов,  они  двигались  вперед  неукротимой  волной,
перешагивая через  упавших  товарищей.  Но  шемиты  отвечали  стрелами  на
стрелы, и от туч стрел потемнело небо. Конан смотрел  поверх  вздымающихся
волн копий и думал, какой новый ужас призовет колдун. Каким-то образом  он
чувствовал, что Нэток, как все ему подобные, был куда страшнее  в  защите,
чем в нападении; атаковать его значило вызвать катастрофу.
     Но несомненно это магия двигала орду вперед в зубы  смерти.  У  Конан
перехватило дыхание от опустошения, нанесенного стремящимся вперед  рядам.
Края клина постепенно таяли, и уже  долина  была  покрыта  мертвецами.  Но
живые шли вперед, как безумцы,  словно  не  сознавая  присутствия  смерти.
Одной только численностью  своих  луков  они  начали  сметать  лучников  с
утесов. Тучи стрел летели вперед, заставляя людей холмов прятаться. Паника
вспыхнула в их сердцах при приближении этой неотвратимой  силы,  и  они  с
безумным усердием  работали  своими  луками.  Глаза  их  блестели,  как  у
попавших в ловушку волков.
     Когда орда приблизилась к более узкому горлу  Пути,  вниз,  громыхая,
полетели валуны, круша нападающих  дюжинами,  но  атака  не  прекратилась.
Волки Конана собрались с  силами  для  неизбежного  прямого  столкновения.
Плотно сомкнув ряды, превосходящие противника броней, они мало  пострадали
от стрел.  Конан  боялся  непосредственного  удара,  когда  огромный  клин
вобьется в его тонкие цепи. И, как он теперь понимал, разбить  этот  напор
невозможно. Он схватил за плечо стоящего рядом захейми.
     - Есть какой-нибудь способ всадникам спуститься в боковую  долину  за
этим западным горным гребнем?
     - Есть, но путь крутой и  опасный.  Он  хранится  в  тайне  и  всегда
охраняется. Но...
     Конан силой тащил его туда, где Амальрик восседал на  своем  огромном
боевом коне.
     - Амальрик! - рявкнул он. - Следуй за этим человеком! Он проведет вас
во внешнюю долину. Проедьте по ней до конца, объедьте  гребень  и  ударьте
орду в тыл. Не отвечай, делай! Я знаю, что это безумие, но  мы  все  равно
обречены. Так нанесем же  им  вреда,  сколько  можем,  прежде  чем  умрем!
Торопись!
     Усы Амальрика  встопорщились  в  дикой  ухмылке,  и  через  несколько
мгновений его воины с пиками следовали за проводником в  путаницу  ущелий,
ведущих вниз с плато. Конан побежал обратно к вооруженным пиками солдатам,
с мечом в руке.
     Он успел вовремя. На каменных гребнях  по  обе  стороны  воины-дикари
Шупраса, обезумевшие от  предчувствия  поражения,  отчаянно  пускали  вниз
дождь стрел. В долине и на склонах люди  умирали  как  мухи.  И  с  ревом,
стремящейся вперед  волной,  которой  невозможно  противостоять,  стигийцы
навалились на наемников.
     В урагане грохочущей стали  линии  смялись  и  закачались.  Это  были
рожденные и вскормленные для  войны  аристократы  против  профессиональных
солдат. Щиты разбивались о щиты, а между ними стремительно мелькали копья.
И пролилась кровь.
     Конан увидел могучую форму принца Кутамуна за морем мечей,  но  напор
держал его прочно, грудью к груди  с  темными  фигурами,  которые  хватали
ртами воздух и рубили мечами. Позади стигийцев ассхури напирали  волной  и
дико вопили.
     По обе стороны кочевники взбирались на утесы и вступали в  рукопашный
бой со своими горными  родственниками.  По  всей  длине  каменных  гребней
ярилась битва в слепой задыхающейся жестокости. Зубы и ногти, пена безумия
на губах от фанатизма и древней кровной вражды. Дикари разрывали врагов на
куски, и убивали, и  умирали.  С  развевающимися  волосами  нагие  кушиты,
завывая, бросились в драку.
     Конану казалось, что его залитые потом глаза смотрят вниз на бушующий
океан стали, который вздымался и опадал, заполняя долину от края до  края.
В битве установилось  кровавое  равновесие.  Люди  холмов  держали  горные
гребни, а наемники,  крепко  перехватив  пики,  с  которых  капала  кровь,
упершись ногами в окровавленную землю,  держали  проход.  Преимущественная
позиция и броня  на  некоторое  время  уравновесили  преимущество  намного
превосходящего количества нападающих. Но это не могло продолжаться  долго.
Волна за волной свирепых лиц и  сверкающих  копий  устремлялась  вверх  по
склону. Бреши в рядах стигийцев заполняли ассхури.
     Конан обернулся и увидел, что  всадники  Амальрика  обходят  западный
гребень. Но они все не показывались, и пикейщики стали откатываться  назад
под ударами.  Конан  отказался  от  всякой  надежды  на  победу  и  жизнь.
Выкрикивая команды своим задыхающимся  капитанам,  он  прорвался  прочь  и
помчался через плато к резервам Хорайи, которые дрожали от нетерпения.  Он
не глянул в сторону шатра Ясмелы. Он совершенно  забыл  о  принцессе,  его
единственной мыслью был инстинкт дикого зверя  убивать  как  можно  больше
перед собственной смертью.
     - Сегодня вы станете  рыцарями!  -  бешено  рассмеялся  он,  указывая
мечом, с которого капала кровь, на принадлежащих дикарям лошадей,  которые
паслись рядом. - На коней, и следуйте за мной в Ад!
     Кони дико пятились под непривычным  лязгом  косской  брони,  и  взрыв
смеха Конана вознесся над шумом битвы, когда он вел их туда, где восточный
гребень  ответвлялся  и  спускался  с  плато.  Пять  сотен  пехотинцев   -
обедневшие патриции, младшие сыновья, черные овечки  -  теперь  верхом  на
полудиких шемитских лошадях, атакующие армию, сверху вниз  по  склону,  по
которому еще никогда не осмеливалась двигаться кавалерия!
     Они загремели  мимо  заблокированного  сражением  устья  прохода,  на
заваленный трупами гребень. Они обрушились вниз по склону, и  два  десятка
лошадей оступились и покатились под копыта своих собратьев. Под ними  люди
кричали и барахтались, а грохочущая атака пронеслась по  ним,  как  лавина
сминает лес молодых деревьев. Воины Хорайи промчались сквозь  столпившиеся
ряды нападающих, оставляя за собой ковер из растоптанных мертвецов.
     И затем,  когда  орда  смялась  и  хлынула  сама  на  себя,  всадники
Амальрика,  прорвавшись  сквозь  кордон  наездников,  охраняющих   внешнюю
долину, пронеслись вокруг оконечности западного  гребня  и  ударили  армию
клином со стальным наконечником, разбивая ее на куски. Их атака  произвела
на задние ряды ошеломляющее действие своей  неожиданностью,  лишая  воинов
неприятеля боевого духа. Считая, что на них напали превосходящие силы, и в
страхе быть отрезанными от пустыни, толпы кочевников бросились  врассыпную
и обратились в паническое бегство, наводя беспорядок в рядах  своих  более
стойких товарищей. Те пошатнулись, и наездники проскакали сквозь  них.  На
гребнях дрогнули пустынные бойцы, и  люди  холмов  набросились  на  них  с
возобновленной яростью, сметая их вниз по склонам.
     Ошеломленная неожиданностью орда распалась на части прежде чем у  них
хватило времени увидеть, что на них напала всего горстка людей. Как только
армия распалась, даже маг не смог бы собрать  такую  орду  воедино.  Через
море голов и копий безумцы Конана  увидели  всадников  Амальрика,  которые
настойчиво продвигались сквозь поток бегущих туда, где вздымались и падали
топоры и ножи, и безумная  радость  победы  вдохновила  сердце  каждого  и
сделала стальной его руку.
     Твердо ступая в бурном море крови, чьи темно-красные волны плескались
по щиколотку, пикейщики в устье  прохода  двинулись  вперед  и  ударили  в
кипящие перед ними ряды. Стигийцы  выдержали,  но  за  ними  ряды  ассхури
растаяли. И поверх аристократов юга, которые все до одного умирали, но  не
сходили с места, прокатились наемники, чтобы расколоть и смять волнующуюся
массу позади стигийцев.
     Вверху на утесах старый Шупрас лежал со стрелой  в  сердце;  Амальрик
упал, ругаясь как пират, копье пронзило его  бедро,  пробив  кольчугу.  От
конной инфантерии Конана в седле осталось едва полторы сотни. Но орда была
разбита на части. Кочевники  и  копейщики,  одетые  в  кольчуги,  ринулись
прочь, бежали в лагерь, где ждали их лошади. Люди холмов ринулись вниз  по
склонам, били бегущих в спину, перерезали глотки раненым.
     В клубящемся  красном  хаосе  перед  подавшимся  назад  конем  Конана
внезапно возникло ужасное видение. Это был принц Кутамун, обнаженный, если
не считать набедренной повязки, ремни отброшены,  шлем  с  гребнем  помят,
тело залито кровью. С жутким воплем он резко швырнул Конану в лицо рукоять
своего меча с обломком лезвия и в прыжке  схватил  за  узду  коня  Конана.
Киммериец пошатнулся в  седле,  наполовину  оглушенный.  С  ужасной  силой
темнокожий гигант принудил дико ржущего коня  дергаться  вперед  -  назад,
пока тот не оступился. Конь рухнул  на  мерзость  окровавленного  песка  и
корчащихся тел.
     Когда лошадь упала, Конан распрямился и  отскочил.  С  ревом  Кутамун
бросился на него. В этом безумном кошмаре битвы варвар никогда в  точности
не помнил, как он убил этого человека. Он только знал, что камень  в  руке
стигийца снова и снова бил его по шлему, наполняя его  зрение  сверкающими
искрами,  а  Конан  тем  временем  всаживал  и  всаживал  кинжал  в   тело
противника, без видимого действия на потрясающую жизнеспособность  принца.
Мир перед глазами Конана плыл, когда с конвульсивной дрожью тело,  которое
боролось с ним, замерло и осталось неподвижным.
     Конан  развернулся.  Кровь  текла  ручьями   по   его   лицу   из-под
поврежденного шлема. Конан мутно посмотрел вокруг на  разгар  уничтожения,
который простирался перед ним. От гребня  до  гребня  лежали  разбросанные
убитые - красный ковер, покрывший долину. Это было  как  красное  море,  в
котором каждая волна - разбросанная  неровная  линия  трупов.  Они  забили
устье прохода, они завалили склоны.  А  внизу  в  пустыне  кровавая  бойня
продолжалась. Выжившие из орды добрались до своих  лошадей  и  устремились
прочь,  преследуемые  утомленными  победителями.  Конан  ужаснулся,  когда
увидел, как немного их осталось, чтобы преследовать.
     Затем чудовищный вопль вознесся над шумом. Вверх  по  долине  неслась
колесница, не обращая внимания на груды трупов. Ее влекли  не  лошади,  но
огромное черное создание, напоминающее верблюда. В колеснице стоял Нэток в
развевающемся  одеянии,  а  держа  поводья  и  как  безумец  хлеща   бичом
скорчилось черное человекоподобное создание, которое могло быть чудовищной
обезьяной.
     С порывом  обжигающего  ветра  колесница  взлетела  по  замусоренному
трупами склону, прямиком к шатру, где  одиноко  стояла  Ясмела,  покинутая
своими стражами  в  горячке  преследования.  Конан,  застывший  на  месте,
услышал ее пронзительный вопль, когда длинная рука Нэтока  толкнула  ее  в
колесницу. Затем кошмарный скакун развернулся и помчался обратно  вниз  по
долине, и ни один человек не посмел пустить стрелу или копье, чтобы оно не
попало в Ясмелу, которая извивалась в руках Нэтока.
     С нечеловеческим криком Конан схватил  свой  упавший  меч  и  прыгнул
поперек пути летящему ужасу. Но когда его меч  поднимался,  передние  ноги
черной бестии ударили его как  гром,  и  он  отлетел  кувыркаясь  на  пару
десятков футов в сторону, оглушенный и поцарапанный. Визг Ясмелы отдавался
призраком в его оглушенных ушах, когда колесница прогромыхала мимо.
     Вопль, в котором не было ничего человеческого, сорвался  с  его  губ,
когда Конан поднялся с окровавленной земли и схватил  поводья  лошади  без
всадника, которая пробегала у него за спиной. Он  запрыгнул  в  седло,  не
останавливая лошадь.  С  безумной  отреченностью  он  погнался  за  быстро
удаляющейся колесницей. Он пролетел по  склону  и  промчался,  как  смерч,
через шемитский лагерь.  Он  устремился  в  пустыню,  минуя  отряды  своих
собственных всадников и изо всех сил погоняющих лошадей воинов пустыни.
     Колесница мчалась вглубь пустыни, и следом мчался Конан, хотя  лошадь
под ним начала пошатываться. Теперь вокруг простиралась открытая  пустыня,
купающаяся в огненном великолепии солнечного света.  Перед  ними  возникли
древние руины, и с  пронзительным  визгом,  от  которого  у  Конана  кровь
застыла в жилах, нечеловеческий колесничий отбросил Нэтока и девушку.  Они
покатились по песку, и перед изумленным взором Конана колесница и тот, кто
ее вез, чудовищно переменились. Огромные крылья  развернулись  из  черного
ужаса, который теперь ничем не напоминал верблюда,  и  он  взмыл  в  небо,
унося  за   собой   форму   ослепляющего   пламени,   в   которой   черное
человекоподобное существо что-то быстро и невнятно бормотало в дьявольской
радости. Они промелькнули так быстро, что это было как жуткое  видение  из
ночного кошмара.
     Нэток вскочил на ноги,  бросил  быстрый  взгляд  на  своего  угрюмого
преследователя,  который  не  остановился,  но   быстро   приближался,   с
обнаженным  мечом,  с  которого  срывались  капли  крови.  Колдун  схватил
потерявшую сознание девушку и бросился в руины.
     Конан соскочил с лошади и ринулся за ними.  Он  очутился  в  комнате,
которое светилось нечистым сиянием, хотя снаружи быстро сгущались сумерки.
На алтаре из черного нефрита лежала Ясмела. Ее нагое  тело  отсвечивало  в
сверхъестественном сиянии, как слоновая кость. Ее одежды были  брошены  на
пол, как будто  их  срывали  с  нее  в  страшной  спешке.  Нэток  встретил
киммерийца лицом  к  лицу.  Колдун  был  нечеловечески  высокий  и  тощий,
затянутый в мерцающий зеленый шелк. Он отбросил свою вуаль, и Конан глянул
в лицо, которое видел отчеканенным на зугитской монете.
     - Прочь, пес!  Беги  в  страхе!  -  Его  голос  был  подобен  шипению
гигантской змеи. - Я - Тугра Хотан! Долго я лежал в своей  могиле  и  ждал
дня пробуждения и освобождения. Искусство, что  тысячи  лет  назад  спасло
меня от варваров, заточило меня там -  но  я  знал,  что  настанет  время,
придет человек и найдет свою судьбу. И он пришел, и умер так, как никто не
умирал за три тысячи лет!
     Глупец, ты думаешь, что  победил,  потому  что  мое  войско  разбито?
Потому что я был предан и покинут демоном, моим рабом? Я  -  Тугра  Хотан,
который будет  править  миром,  презрев  ваших  ничтожных  богов!  Пустыня
заполнена моими людьми; демоны земли  будут  исполнять  мои  повеления,  и
пресмыкающиеся послушны мне. Вожделение к женщине ослабило мое колдовство.
Теперь женщина моя, и, выпив ее душу, я стану непобедим! Прочь, глупец! Ты
не победил Тугра Хотана!
     Он бросил свой посох, и тот упал к ногам Конана. Конан отпрянул, и  с
губ его невольно сорвался крик, ибо посох, упав, чудовищно изменился.  Его
очертания  плавились  и  корчились,  и  вот  кобра  с   капюшоном,   шипя,
развернулась перед потрясенным киммерийцем. С  яростным  проклятием  Конан
ударил, и его меч разрубил ужасную  тварь  пополам.  У  его  ног  остались
лежать всего лишь два куска разрубленного посоха из черного дерева.  Тугра
Хотан жутко засмеялся и, повернувшись, схватил что-то,  что  отвратительно
копошилось на пыльном полу.
     В его протянутой руке корчилось и пускало слюну что-то живое. На этот
раз никаких фокусов или теней. Тугра  Хотан  голой  рукой  держал  черного
скорпиона более фута длиной - самое смертоносное  создание  пустыни,  удар
шипастого хвоста которого означал мгновенную смерть.  Лицо  Тугра  Хотана,
подобное  черепу,  прорезала  ухмылка  мумии.  Конан  мгновение  медлил  в
нерешительности. Затем без предупреждения бросил меч.
     У застигнутого врасплох Тугра Хотана не было  времени  уклониться  от
удара. Острие меча вонзилось в него под сердцем, прошло насквозь  и  вышло
на фут из спины. Колдун упал, раздавив в кулаке ядовитую тварь.
     Конан бросился к алтарю и поднял Ясмелу  окровавленными  руками.  Она
судорожно  обхватила  белыми  руками   его   защищенную   кольчугой   шею,
истерически всхлипывая, и не отпускала его.
     - Кром и его дьяволы, девочка! - заворчал он. - Пусти  меня!  Сегодня
было убито пятьдесят тысяч человек, и у меня еще много работы...
     - Нет! - выдохнула она, прижимаясь к нему  с  необузданной  силой,  в
этот миг от страха и страсти такая же варварка, как он. - Не позволю  тебе
уйти! Я принадлежу тебе, ты завоевал меня огнем, и сталью, и кровью! А  ты
- мой! Там, среди людей, я принадлежу другим, а здесь - себе и тебе! Ты не
уйдешь!
     Мгновение  он  колебался.  Его  мысли  метались  в  горячке  бушующих
страстей. Огненное неземное  сияние  продолжало  озарять  комнату,  бросая
призрачный свет на мертвое лицо Тугра Хотана, который, казалось, улыбается
им в безрадостном оскале. Снаружи, в  пустыне,  на  холмах,  среди  океана
мертвецов, люди продолжали умирать, стонать от ран,  жажды  и  безумия,  и
решалась судьба королевств.  Затем  все  было  смыто  прочь  темно-красной
волной, которая восстала из глубин души Конана, когда он с дикой  страстью
сжал в железных руках гибкое белое тело, мерцающее перед его очами  словно
колдовской огонь безумия.





                              Роберт ГОВАРД
                              Спрэг ДЕ КАМП

                         БОГ, ЗАПЯТНАННЫЙ КРОВЬЮ




     Конан  дезертирует  из  туранского  войска.  Слухи   о   таинственном
сокровище заставляют его отправиться в горы Кезанка, простирающиеся  вдоль
границ Заморы...


     В этом зловонном переулке,  по  которому  Конан-киммериец  пробирался
ощупью, такой же слепой, как и окружающая его чернота, было темно, как  на
самом дне преисподней.  Случайный  прохожий,  чудом  оказавшийся  в  таком
проклятом месте, увидел бы высокого и необычайно сильного юношу, одетого в
свободную рубаху, на которую была натянута кольчуга, сплетенная из  тонких
стальных полос, а поверх всего - зуагирский  плащ  из  верблюжьей  шерсти.
Грива черных волос  и  широкое  серьезное  молодое  лицо  были  полускрыты
зуагирским головным убором-каффией.
     Тишину прорезал душераздирающий крик боли.
     Такие крики не были чем-то необычным на  кривых,  извилистых  улочках
Аренжуна, Города воров,  робкий,  или  сколько-нибудь  осторожный  человек
поспешил бы прочь, даже не подумав вмешаться не в свое дело. Однако, Конан
не был ни робким, ни осторожным. Его  неуемное  любопытство  не  позволяло
оставить без внимания и, к тому же он кое-кого разыскивал  здесь,  и  этот
вопль может навести его на нужных людей.
     Не  раздумывая,  повинуясь  безошибочному  инстинкту  варвара,  Конан
повернул в сторону луча  света,  прорезавшего  неподалеку  темноту.  Через
минуту он уже стоял у окна в массивной каменной стене, заглядывая  в  щель
крепко запертых ставней.
     Его  взгляду  открылась  просторная  комната,  увешанная   бархатными
тканями, с  богатой  вышивкой,  устланная  дорогими  коврами,  уставленная
мягкими диванами. У одного из них столпились  несколько  человек:  шестеро
дюжих заморских бандитов и еще двое - Конан не смог определить,  кто  они.
На  диване  лежал  человек,  по  всей  видимости,  кочевник,  из  Кезанка,
обнаженный до пояса. Он был  крепким  и  мускулистым.  Четыре  здоровенных
головореза крепко держали его за руки и за ноги. Он лежал, распятый  между
ними, не в силах пошевелиться, хотя напрягал мускулы изо  всех  сил,  так,
что они вздувались узлами у него на руках и плечах. Его покрасневшие глаза
блестели, по груди текли струйки пота. На глазах у Конана гибкий человек в
красном шелковом тюрбане выхватил щипцами горячий уголь и положил  его  на
трепещущую обнаженную грудь лежащего, уже покрытую ожогами.
     Один из присутствующих, высокий, выше чем  тот,  что  был  в  красном
тюрбане, злобно проворчал  что-то,  глядя  на  лежащего  -  вопрос,  смысл
которого Конан не уловил.  Кочевник  изо  всех  сил  затряс  головой  и  в
бешенстве плюнул в лицо спросившего. Раскаленный уголь  скользнул  ниже  и
тот неистово завопил. В тот же миг Конан навалился  всем  своим  весом  на
ставни.
     Действия киммерийца были не такими уж бескорыстными. Именно сейчас он
нуждался в друге среди горцев Кезанских гор - народа, который был известен
своей ненавистью к чужакам. И теперь случай пришел ему на помощь. Ставни с
грохотом раскололись,  и  Конан,  извернувшись,  свалился  внутрь,  ногами
вперед, держа в одной руке секиру, а в другой  -  зуагирский  кривой  нож.
Люди, пытавшие горца, быстро повернулись к  нему,  невольно  вскрикнув  от
неожиданности.
     Перед ними  стоял  высокий  могучий  воин,  облаченный  в  зуагирскую
одежду: развевающиеся складки каффии закрывали нижнюю часть лица. Над этой
маской горели подобно раскаленной лаве,  синие  глаза.  На  мгновение  все
застыли, потом немая сцена взорвалась лихорадочным действием.
     Человек  в  красном  тюрбане  что-то  коротко  крикнул,  и  навстречу
незваному  гостью  бросился  гигант,  сплошь  покрытый  волосами,  подобно
обезьяне. Он держал трехфутовую саблю, и  нападая,  резко  поднял  лезвие,
чтобы нанести смертельный удар. Но секира опустилась на его  руку.  Кисть,
сжимавшая острый клинок, отлетела, разбрызгивая струйки  крови  и  длинный
узкий нож Конана перерезал глотку заморийца, заглушив последний хрип.
     Перепрыгнув через убитого, киммериец бросился к  Красному  Тюрбану  и
его высокому спутнику. Тот взмахнул ножом, второй выхватил из ножен саблю.
     - Руби его, джиллад! - зарычал Красный Тюрбан, отступая перед  мощным
натиском киммерийца. - Зал, помоги ему!
     Человек, которого назвали Джилладом, отбил нападение Конана  и  нанес
ответный удар.  Конан  увернулся  с  легкостью,  которой  позавидовала  бы
голодная пантера, хватающая  добычу,  и  это  движение  приблизило  его  к
Красному Тюрбану. Тот сразу нанес удар, нож блеснул, его острие  коснулось
бока молодого варвара, но не смогло проникнуть  сквозь  почерневшую  сталь
кольчуги. Красный Тюрбан отскочил,  едва  увернувшись  от  лезвия  Конана,
которое все же прорезало его шелковое одеяние, задев кожу. Споткнувшись  о
сиденье,  он  упал,  ударившись  о  пол,  но  прежде,   чем   Конан   смог
воспользоваться своим преимуществом,  Джиллад  стал  теснить  его,  осыпая
дождем сабельных ударов.
     Парируя эти удары, киммериец заметил, что человек, которого  называли
Зал, пробирается к нему, держа в руке тяжелый топор, а  Красный  Тюрбан  с
трудом поднимается на ноги.
     Конан не стал ждать, пока  враги  сомкнут  вокруг  него  кольцо.  Его
секира описала широкий сверкающий круг, и Джиллад быстро отскочил.  Потом,
как только Зал поднял топор, Конан пригнулся, и прыгнул  вперед,  выставив
нож. Удар и  Зал  оказался  на  полу,  извиваясь  в  луже  крови,  посреди
собственных  внутренностей,  вывалившихся  из  распоротого  живота.  Конан
бросился на тех, кто еще держал пленника. Они отпустили  его,  с  громкими
воплями вынимая из ножен свои сабли.
     Один из головорезов попытался ударить горца,  но  тот  спасся,  ловко
скатившись с дивана. Тут между ними  оказался  Конан.  Отступая  перед  их
натиском, он крикнул пленнику:
     - Сюда! Ко мне! Быстрее, или тебе конец!
     - Эй вы, собаки, - крикнул Красный тюрбан. - Не давайте им удрать!
     - Иди сюда сам и понюхай, каков запах смерти, пес! -  крикнул  Конан,
говоря на заморийском с варварским акцентом и бешено захохотал.
     Пленник из Кезанка, ослабевший от пыток, с трудом отодвинул  засов  и
открыл дверь, ведущую в небольшой дворик, пока  стоявший  в  дверях  Конан
преграждал путь  его  мучителям,  теснившимся  в  узком  проходе,  где  их
многочисленность превратилась из преимущества в недостаток. Молодой варвар
смеялся и сыпал проклятиями,  нападая  и  отражая  удары.  Красный  тюрбан
метался позади своих людей, громко  проклиная  их  медлительность.  Секира
Конана мелькнула, словно жало кобры и один замориец завопил и упал, сжимая
руками живот. Джиллад, стремясь  прорваться  во  двор,  перепрыгнул  через
раненого, но упал сам. Не дожидаясь, пока копошащаяся и вопящая куча людей
в дверях оправится и бросится его преследовать, Конан повернулся и побежал
через двор к стене, за которой скрылся горец.
     Вложив оружие в  ножны,  Конан  прыгнул,  ухватился  за  край  стены,
подтянулся и увидел перед собой  темную  извилистую  улицу.  Потом  что-то
ударило его по голове и он, обмякнув, скатился по стене вниз,  на  скрытую
тенями землю мрачной улицы.

     Когда сознание вернулось к нему, первое, что он  увидел,  был  слабый
свет восковой свечи. Он сел, моргая и  ругаясь  вполголоса,  нащупал  свою
саблю. Потом кто-то задул свечу, и в темноте  незнакомый  голос  произнес:
"Не бойся, Конан, я твой друг".
     - Кто ты такой, во имя Крома? - спросил Конан. Он нашел на земле свою
секиру и подобрав ноги, приготовился к прыжку.  Он  находился  на  той  же
улице, у подножия стены которой упал, человек, обратившийся к  нему  стоял
рядом, фигура с неясными очертаниями, еле видная при неверном свете звезд.
     - Друг. Твой друг, - повторил незнакомец с мягким акцентом,  присущим
жителям Иранистана. - Зови меня Сасан.
     Конан встал, держа наготове секиру. Сасан вытянул руку. В свете звезд
блеснула сталь, и Конан приготовился нанести  удар,  но  тут  увидел,  что
иранистанец протягивает ему его собственный нож, рукояткой вперед, который
Конан выронил при падении.
     - Ты подозрителен, как голодный волк, Конан, - рассмеялся Сасан, - но
побереги лучше свой клинок для врагов.
     - Где они? - спросил молодой варвар, принимая нож.
     - Ушли на поиски Окровавленного бога.
     Конан,  вздрогнув,  схватил  Сасана  железной  хваткой  за  ворот,  и
всмотрелся в темные глаза иранистанца, таинственные и насмешливые, странно
блестящие в свете ночных звезд.
     - Что ты знаешь  об  Окровавленном  Боге,  проклятый?  -  нож  Конана
коснулся бока незнакомца чуть пониже ребер.
     - Я знаю вот что, - ответил Сасан. - Ты прибыл в  Аренжун  по  следам
тех, кто похитил у  тебя  карту,  на  которой  обозначено,  где  находится
сокровище, которое дороже сокровищницы самого короля Илдиза.  Я  тоже  ищу
здесь кое-что. Я прятался неподалеку и подсматривал через  дыру  в  стене,
когда ты ворвался в комнату, где пытали несчастного кочевника.  Откуда  ты
узнал, что это те самые люди, которые украли твою карту?
     - Я ничего не знал, - пробормотал Конан. - Я услышал крик, и подумал,
что надо бы вмешаться. Если бы я знал, что это те самые  люди,  которых  я
ищу... Что ты знаешь о них?
     - Не много. Неподалеку в горах скрыт древний храм, куда горцы  боятся
заходить. Говорят, что он был  построен  еще  до  Великой  Катастрофы,  но
мудрецы спорят  о  том,  были  ли  его  создатели  грондарийцами,  или  же
неизвестным народом, непохожим на людей, правившим в Гиркании сразу  после
Катастрофы.
     Горцы объявили эти места запретными для  всех  чужеземцев,  но  некий
чужеземец по имени Осторио  нашел  храм.  Он  вошел  внутрь  и  нашел  там
золотого идола, усыпанного  драгоценностями  и  камнями,  которого  назвал
Окровавленным Богом. Он не смог взять его с собой,  потому  что  идол  был
выше человеческого роста, однако, он оставил карту, намереваясь вернуться.
Ему удалось выбраться из этих мест, но в Шадизаре какой-то  бандит  ударил
его ножом и он умер. Перед смертью он передал карту тебе, Конан.
     - Ну и  что?  -  мрачно  произнес  варвар.  Дом  за  его  спиной  был
молчаливым черным пятном.
     - Карта была украдена, - сказал Сасан. - И тебе известно, кем.
     - Тогда я не знал этого, - проворчал Конан. - Потом мне сказали,  что
воры - Зирас-коринфянин и Аршак, туранский  принц,  изгнанный  из  страны.
Какой-то слуга подслушал наш  разговор  с  Осторио,  когда  тот  умирал  и
рассказал им. Хотя я даже не знал похитителей в лицо, но  выследил  их  до
вашего города. Сегодня я выведал, что они прячутся на этой улице. Я бродил
здесь, надеясь что-нибудь узнать, а потом услышал этот крик.
     И ты сражался с ними, не зная, кто они! -  воскликнул  Сасан.  -  Тот
горец - Рустум, соглядатай Кераспа, вождя  одного  местного  племени.  Они
заманили его к себе домой и пытали, чтобы выведать тайный путь через горы.
Остальное тебе известно.
     - Все, кроме того, что случилось, когда я влез на стену.
     - Кто-то швырнул в тебя скамьей и попал в голову. Когда ты упал сюда,
за стену, никто больше не обратил на тебя внимания. Либо подумали, что  ты
умер, либо просто не узнали под каффией. Они погнались за кочевником, но я
не знаю, поймали ли его. Очень скоро они вернулись, оседлали коней и,  как
безумные, помчались на запад, оставив убитых.  Я  подошел  к  тебе,  чтобы
посмотреть, кто тут лежит, и узнал тебя.
     - Значит, человек в красном  тюрбане  и  есть  Аршак,  -  пробормотал
Конан. - А Зирас?
     - Это тот человек в туранской одежде, которого они называли Ажиллад.
     - И что теперь? - проворчал варвар.
     - Как и ты, я ищу окровавленного бога, хотя среди всех, кто занимался
много столетий до меня, только Осторио смог уйти из храма живым.  Говорят,
на это сокровище наложено проклятие против возможных грабителей.
     - Что ты знаешь об этом? - резко спросил Конан.
     Сасан пожал плечами.
     - Немного. Люди в Кезанкине говорят, что этот  Бог  губит  всех,  кто
осмеливается  поднять  святотатственную  руку  на  него,  но  я  не  такой
суеверный глупец, как они. Ты ведь тоже не боишься, верно?
     - Конечно, нет! - По правде говоря, Конану было страшно. Хотя  он  не
боялся  ни  человека,  ни  зверя.  Все  сверхчеловеческое  наполняло   его
варварскую душу неизъяснимым ужасом. Но он никак  не  хотел  признаться  в
этом.
     - Что ты задумал?
     - Я думаю, что в одиночку никто из нас не справится с  целой  бандой,
но вдвоем мы можем последовать за ними и отобрать идола. Что скажешь?
     - Да, я согласен. Но я убью тебя  как  собаку,  если  ты  попытаешься
строить со мной какие-нибудь фокусы.
     Сасан засмеялся:
     - Конечно, убьешь, поэтому можешь мне доверять. Пошли. Там наши кони.
     Иранистанец  шел  впереди,  они  шагали  по  извилистым  улицам,  над
которыми нависали балконы с извилистыми решетками, и дальше, по  зловонным
трущобам. Наконец, они остановились у ворот, освещенных  фонарем  На  стук
Сасана в окошко ворот выглянула бородатая физиономия.  Сасан  обменялся  с
привратником несколькими словами и ворота открылись. Сасан  быстро  вошел,
Конан, то и дело оглядываясь, последовал за ним. Но  его  подозрения  были
напрасны: там действительно стояли кони и по приказу держателя  постоялого
двора, сонные слуги стали седлать их и накладывать  провизию  в  седельные
сумки.
     Вскоре Конан и Сасан выехали из западных ворот города, кратко ответив
на вопросы сонного стражника, стоявшего у ворот.
     Сасан был довольно полным, но мускулистым, с широким хитрым  лицом  и
быстрыми черными глазами. На плече он держал пику, и видно было,  что  это
оружие ему не в новинку. Конан не сомневался, что в случае надобности  его
спутник будет сражаться, применив всю свою  хитрость  и  смелость.  Он  не
сомневался и в том, что может доверять Сасану до тех пор пока их  союз  на
руку иранистанцу: он, не задумываясь убьет Конана при первой  возможности,
как только надобность в нем отпадет.
     Рассвет застал их в пути, когда они проезжали по неровной поверхности
бесплодных Кезанских гор, отделяющих восточные оконечности болот  Котха  и
Заморы от  туранских  степей.  Хотя  и  Котх,  и  Замора  претендовали  на
обладание этой областью, никто не мог покорить их жителей и  подчинить  их
себе. Город Аренжун возвышающийся на высоком крутом холме, дважды  успешно
выдерживал   осаду   туранских    войск.    Дорога    разделилась,    став
трудноразличимой, и наконец,  Сасан  признался,  что  не  знает,  где  они
находятся.
     - Я вижу их следы, - проворчал Конан. - Если ты не  можешь  различить
их, то я могу.
     Прошло несколько часов, и следы недавно проскакавших коней  стал  еще
четче. Конан сказал:
     - Мы приближаемся к ним, и врагов все еще немного  больше.  Не  будем
показываться до тех пор,  пока  они  не  найдут  идола.  Тогда  мы  сможем
устроить засаду и отобрать его.
     Глаза Сасана блеснули.
     - Хорошо! Но надо быть осторожными. Это земли Кераспа, а он  алчен  и
хватает все, что видит.

     В полдень они все еще ехали по древней, забытой дороге.  Подъезжая  к
узкому ущелью, Сасан сказал:
     - Если этот горец вернулся  к  Кераспу,  все  племя  будет  готово  к
приходу чужеземцев...
     Они натянули поводья: поджарый кезанкинец с лицом коршуна  выехал  из
ущелья, подняв руку.
     - Стойте! - крикнул он. - Кто позволил вам ступить на землю Кераспа?
     - Осторожно, - пробормотал Конан, - они наверняка окружили нас.
     - Керасп требует уплаты пошлины с проезжающих, - сквозь зубы  ответил
Сасан. - Может быть, это все, что надо этому парню. -  Пошарив  у  себя  в
поясе, он сказал горцу: - Мы просто бедные путешественники  и  с  радостью
заплатим пошлину вашему доблестному предводителю. Мы путешествуем вдвоем.
     - А кто же это с вами? - спросил горец, выхватил из-за пояса кинжал и
метнул его в иранистанца.
     Движение было молниеносным, но Конан все же опередил  его.  Не  успел
кинжал коснуться горла Сасана, блеснула секира Конана, сталь  зазвенела  о
сталь. Кинжал отлетел в сторону, и горец, рыча  от  ярости,  схватился  за
свою саблю. Но прежде, чем лезвие вышло из ножен,  Конан  нанес  еще  один
удар, рассекая тюрбан и череп под ним. Конь под кезанкийцем встал на дыбы,
сбросил убитого на землю. Конан повернул своего коня.
     - В ущелье! - крикнул он. - Это засада!
     Труп горца ударился оземь, в  то  же  мгновение  зазвенела  тетива  и
засвистели стрелы. Конь Сасана сделал скачек, когда стрела впилась  ему  в
шею, и помчался к выходу из ущелья. Конан почувствовал, как стрела порвала
рукав, дал шпоры своему коню и направил его вслед за Сасаном,  который  не
мог справиться с раненым конем.
     В то время, как они неслись к ущелью, оттуда  выехали  три  всадника,
размахивавших  кривыми  саблями.  Сасан,  оставив  все  попытки  успокоить
обезумевшее от боли животное, направил пику на ближайшего из  них.  Оружие
пронзило его и сбросило с седла.
     В следующую минуту Конан поравнялся со вторым всадником,  тот  поднял
саблю высоко над головой. Киммериец взмахнул секирой, кони сошлись грудь в
грудь, зазвенела сталь. Конан, поднявшись  на  стременах,  потянул  секиру
вниз мощным рывком, выбив из рук противника саблю и  раскроив  ему  череп.
Через мгновение  он  уже  скакал  вверх  по  ущелью,  слыша  свист  стрел,
пролетающих слева и справа.
     Конь Сасана, раненый стрелой горцев, споткнулся и  упал,  иранистанец
сумел извернуться в падении и высвободить ноги.
     Конан натянул поводья.
     - Садись позади меня! - прохрипел он.
     Сасан  прыгнул  на  круп  коня  Конана,  не  выпуская  из  рук  пику.
Прикосновение шпор - и несущее двойную ношу животное  рванулось  вверх  по
ущелью. За спиной у них раздались  крики,  горцы  бежали  к  своим  коням,
спрятанным неподалеку. Поворот ущелья заглушил шум.
     - Должно быть, это  кезанкийкий  соглядатай  вернулся  к  Кераспу,  -
задыхаясь, сказал Сасан. - Они жаждут крови, а не золота. Как ты  думаешь,
горцы уже покончили с Зирасом?
     - Он мог проехать здесь до того, как они устроили засаду, или же  они
преследовали его и остановились, чтобы устроить нам ловушку. Думаю, он все
еще впереди.
     Проехав около мили, они  услышали  доносившийся  издали  стук  копыт.
Погоня! Они  доскакали  до  чашеобразной  ложбины,  окруженной  утесами  с
отвесными склонами. От ее середины полого поднималась дорога к  выходу  из
углубления, узкому, словно  горлышко  бутылки.  Приблизившись  к  проходу,
Конан увидел, что он перегорожен невысокой каменной стеной.  Сасан  громко
крикнул, соскочил с коня и в то  же  мгновение  на  них  обрушился  ливень
стрел. Одна из них попала коню в грудь.
     Конь упал, но Конан вовремя спрыгнул и  покатился  по  земле  к  куче
камней, за которыми успел спрятаться Сасан. Еще одна волна стрел разбилась
о камни, некоторые, дрожа, воткнулись в землю рядом с ними.  Два  искателя
приключений обменялись насмешливыми взглядами.
     - Вот мы и нашли Зираса! - сказал Сасан.
     - Через минуту они нападут на нас, - со  смехом  отозвался  Конан.  -
Керасп ударит с тыла и ловушка захлопнется.
     - Эй, выходите, что бы вас легче было подстрелить, -  крикнул  кто-то
из-за стены с открытой издевкой. - Что за человека ты взял с собой, Сасан?
А я-то думал, что вышиб ему мозги прошлой ночью.
     - Меня зовут Конан, - прорычал киммериец.
     С минуту длилось молчание, потом Зирас крикнул:
     - А, мне надо было сразу узнать тебя! Ну ладно, теперь уж ты попался.
     - Мы оба попались! - ответил Конан. -  Слышали  вы  схватку  внизу  в
ущелье?
     - Да, слышали, когда остановились что бы напоить коней. Кто  за  вами
охотился?
     - Керасп и сотня кезанкийцев! Когда горцы  покончат  с  нами,  и  вам
несдобровать: ведь им станет известно, как вы пытали одного из них!
     - Лучше пусти нас к себе, - добавил Сасан.
     - Керасп действительно гонится за вами? - крикнул Зирас. Его  голова,
обернутая тюрбаном, показалась над краем стены.
     - Ты что, глухой? - резко спросил Конан.
     Ущелье дрожало от воплей горцев и стука копыт.
     - Входите сюда, быстрее! - воскликнул Зирас. - У нас  хватит  времени
на то, что бы разделить по справедливости сокровище, если мы выберемся  из
этого ада.
     Конан и Сасан, выскочили из-за камней, и побежали вверх по склону,  к
выходу из лощины, к стене. Из-за нее показались  волосатые  руки,  которые
помогли им перебраться через неровные камни. Конан  осмотрел  своих  новых
союзников: Зираса,  мрачного,  с  тяжелым  взглядом  в  туранской  одежде,
Аршака, все еще франтоватого,  даже  после  долгой,  утомительной  скачки,
тройку смуглых заморийцев, оскаливших зубы  в  приветственной  улыбке.  На
Зирасе и Аршаке были такие же кольчуги, как на Конане и Сасане.
     Около двух десятков кезанкийцев  натянули  поводья,  остановив  своих
коней, когда с тетив луков заморийцев и Аршака  сорвались  первые  стрелы.
Некоторые ответили выстрелами из  своих  луков,  другие  быстро  повернули
коней и отъехали на  безопасное  расстояние,  где  спешивались,  поскольку
перескочить стену их коням было, явно, не под силу. Одно  седло  опустело,
раненый конь понес своего назад в ущелье.
     - Они, должно быть, преследовали нас, - прорычал Зирас. -  Конан,  ты
солгал! Здесь не будет сотни всадников!
     - Достаточно для того, что бы всем нам перерезали глотки,  -  ответил
Конан, положив руку на свою саблю. - И Керасп может в любой момент послать
за подкреплением.
     - Мы удержимся за стеной, - хрипло сказал Зирас. - Думаю, ее построил
тот же народ, что и храм Окровавленного Бога. Берегите свои стрелы до того
когда они нападут.
     Под прикрытием стрел,  которыми  осыпали  стены  четверо  кезанкийцев
справа и слева, остальные горцы сплошным потоком ринулись вверх по склону,
передовые подняли вверх блестящие круглые щиты.  За  ними  Конан  различил
Кераспа. Рыжебородый коварный предводитель кочевников  гнал  вперед  своих
людей.
     - Стреляйте! - крикнул Зирас.
     Стрелы полетели в столпившихся людей и  трое,  корчась  в  судорогах,
остались лежать на склоне. Но остальные продвигались  вперед,  с  горящими
глазами, сжимая сабли в волосатых руках.
     Оборонявшиеся выпустили последние стрелы в  плотную  массу  горцев  и
поднялись из своего укрытия, обнажив сабли.  Горцы  подкатились  к  стене.
Некоторые попытались подсадить друг друга на  стену,  другие  подтаскивали
небольшие  валуны  валуны  к  ее  подножию,  устраивая  что-то   наподобие
ступеней. Вдоль стены были слышны глухие удары, словно  боровшиеся  ломали
друг другу кости, хрипло свистела сталь, раздавались прерывистые  стоны  и
проклятия умирающих. Конан снес голову вражескому воину и увидел  рядом  с
собой Сасана, который направил пику прямо в открытый рот другого, так  что
острие вышло у того из затылка. Горец, бешено выкатил глаза, всадил нож  в
живот одного из заморийцев. Тот упал и тотчас же его место  занял  вопящий
горец, который подтянулся и влез на стену прямо перед Конаном, не успевшим
остановить его. Киммериец получил легкую рану в левую руку, ответный  удар
секиры рассек врагу плечо.
     Перепрыгнув через его тело, он бросился на тех, кто пытался перелезть
через стену, не ведая, как идет сражение с  другой  стороны.  Зирас  сыпал
проклятиями на языке коринфян, Аршак ругался так,  как  это  умеют  только
гирканцы.  Кто-то  издал  предсмертный  крик.  Горец  охватил  длинными  и
сильными как у гориллы руками мускулистую шею Конана, но киммериец  напряг
мышцы и нанес удар ножом вниз раз и еще раз. Наконец,  кезанкиец  отпустил
его и со стоном упал со стены.
     Задыхаясь и ловя ртом воздух, Конан огляделся  и  понял,  что  натиск
врагов ослабел. Оставшиеся в жив,  покрытые  кровавыми  ранами  кезанкийцы
бежали вниз по  склону.  У  подножия  стены  лежал  ряд  трупов.  Все  три
заморийца были убиты или испускали  последний  вздох.  Конан  увидел,  что
Аршак сидит прислонившись спиной к стене,  прижав  руки  к  телу  и  кровь
струится у него между пальцев. Губы принца посинели, но он растянул  их  в
улыбке, внушавшей ужас.
     - Рожденный во дворце, - прошептал он, - умирает за каменной  стеной!
Что ж, это судьба. На сокровище наложено проклятие: все, кто шли по следам
Окровавленного Бога, умирали... - Он затих.
     Зирас, Конан и Сасан молча посмотрели друг на  друга:  одежда  висела
клочьями, они были с головы до ног забрызганы кровью. Руки и ноги  каждого
были покрыты неглубокими ранами, но  кольчуги  спасли  их  от  смерти,  не
пощадившей их спутников.
     - Я видел - Карасп ускользнул, - прорычал Зирас. -  Он  доберется  до
своего селения и поднимет против  нас  все  племя.  Они  пойдут  по  нашим
следам. Мы должны опередить их, добыть идола и увезти его  из  этих  мест,
чтобы он не успел схватить нас. Сокровища хватит на всех.
     - Верно, - проворчал Конан. - Но прежде, чем мы  отправимся  в  путь,
верни мне мою карту.
     Зирас открыл рот, желая что-то сказать, но  увидел,  как  Сасан  взял
один из луков и натянув тетиву, прицелился в него.
     - Делай, как велит Конан, - сказал иранистанец.
     Зирас открыл рот, желая что-то сказать, но  увидел,  как  Сасан  взял
один из луков и натянув тетиву, прицелился в него.
     - Делай, как велит Конан, - сказал иранистанец.
     Зирас, пожав плечами, протянул Конану скомканный пергамент.
     - Будь ты проклят! Но все же мне причитается треть сокровища.
     Посмотрев на карту, Конан засунул ее себе за пояс.
     - Ладно. Я не злопамятный. Конечно, ты - свинья, но держи слово и  не
пытайся обмануть нас, и мы поступим так же. Верно, Сасан?
     Сасан кивнул и подобрал с земли пучок стрел.

     Кони людей Зираса были привязаны в проходе за стеной. Конан, Сасан  и
Зирас выбрали себе наилучших и направились к  каньону,  открывавшемуся  за
узким проходом. Трех оставшихся коней они вели в поводу.  Наступила  ночь,
но они двигались без остановок, помня  о  том,  что  за  спиной  Керасп  с
горами.
     Конан зорко  наблюдал  за  своими  спутниками.  Самое  опасное  время
наступит, когда они добудут золотую статую и больше не  будут  нужны  друг
другу. Тогда Зирас и Сасан способны сговориться и убить Конана,  или  один
из  них  может  предложить  ему  убрать  третьего.  Каким  бы  жестоким  и
безжалостным ни был сын варвара, его  кодекс  чести  не  позволял  первому
замыслить измену.
     Он раздумывал о том, что хотел сказать ему перед самой кончиной  тот,
кто составил карту. Смерть настигла Осторио в тот самый момент,  когда  он
описывал храм: его слова были прерваны кровавой струей, хлынувшей изо рта.
"Немедиец хотел о чем-то предупредить", - подумал Конан. Но о чем?
     Уже рассвело, когда они выехали из ущелья в долину, с  боков  которой
стеной стояли крутые склоны. В долину вел только один путь - проход, через
который они проникли в нее. Он переходил  в  карниз,  шириной  примерно  в
тридцать  шагов.  С  одной  стороны  на  высоту,  равную   полету   стрелы
поднимались утесы, с другой стороны  зияла  бездонная  пропасть.  Казалось
невозможным сойти вниз в глубину долины, затянутую туманом.  Но  все  трое
почти сразу же отвели глаза, ибо то, что они увидели перед собой заставило
забыть и голод и усталость.
     На самом краю пропасти возвышался храм, мерцавший в лучах восходящего
солнца. Он был целиком высечен в гранитном утесе, и  его  огромный  портал
был  обращен  прямо  к  ним.  Карниз  вел  к  высокой   бронзовой   двери,
позеленевшей от времени.
     Конан не пытался угадать, какой народ, какие существа воздвигали  это
сооружение. Развернув карту, он стал разглядывать  заметки  на  ее  полях,
стараясь понять, каким образом можно открыть двери храма.
     Но  Сасан,  соскочив  с  седла,  побежал  к  дверям,  опередив  своих
спутников, издавая радостные  вопли.  Алчность  заставила  его  забыть  об
осторожности.
     -  Дурак!  -  проворчал  Зирас,   спешиваясь.   -   Осторио   записал
предостережение здесь, на полях карты: что-то относительно  Бога,  который
сам взимает дань с тех, кто хочет проникнуть в его святилище.
     Сасан в эту минуту ощупывал выпуклости на богато украшенном портале и
одну за другой тянул их к себе. Конан и Зирас услышали  его  торжествующий
крик, когда одна из них поддалась у него под рукой. Но крик превратился  в
ужасный вопль: дверь храма, целая тонна литой бронзы внезапно  наклонилась
наружу и рухнула с оглушительным грохотом,  раздавив  иранистанца,  словно
насекомое. Из-под огромного ломтя текли алые струйки.
     Зирас пожал плечами:
     - Ну вот, я же сказал, что он  дурак.  Осторио,  должно  быть,  нашел
какой-то способ открыть дверь так, чтобы  она  не  падала,  не  сходила  с
винтов, на которых укреплена.
     "Одним ножом в спину меньше", - подумал Конан.
     - Эти винты не настоящие, - сказал он,  осматривая  дверь  вблизи.  -
Смотри! Дверь опять поднимается!
     Винты, как и сказал Конан, были фальшивые. В действительности,  дверь
была укреплена на двух пружинах в  нижних  углах  так,  что  могла  падать
вперед, словно подъемный мост. На верхних углах двери было прикреплено  по
цепи, которые по диагонали шли вверх и исчезали  в  отверстии  у  верхнего
края дверной рамы. Сейчас цепи натянулись, в  отдалении  раздался  глухой,
скрежещущий звук, - и дверь стала медленно подниматься.
     Конан схватил пику, брошенную  Сасаном.  Всунув  конец  ее  древка  в
углубление в резьбе на внутренней поверхности  двери,  он  вставил  острие
словно клин в верхний угол дверной рамы. Скрежет умолк  и  дверь  замерла,
поднявшись едва ли на одну десятую.
     - Неглупо, Конан, - произнес Зирас. - Ну теперь, раз Бог получил свою
пошлину, дверь больше не закроется.
     Ступив на внутреннюю поверхность лежащей двери, он спрыгнул  в  храм.
Конан последовал за ним. Остановившись у самого порога, они вглядывались в
пространство, покрытое мрачными  тенями,  словно  змеиное  логово.  Тишина
царила в древнем храме. Ее нарушал лишь мягкий звук их  шагов,  когда  они
двинулись вглубь.
     Осторожно шли они в полутьме. И вдруг вспышка багрового света, ударив
в глаза, словно яркие лучи заходящего солнца. Они  увидели  Бога  -  глыбу
литого золота, усыпанную горными драгоценными камнями.
     Изваяние, немного больше человеческого роста, было похоже  на  гнома,
что стоял выпрямив широко раздвинутые ноги на огромном куске базальта. Оно
было повернуто лицом к входу в храм, с обеих сторон от него стояли  разные
сиденья из блестящего черного дерева, выложенного драгоценными  камнями  и
перламутром в странном узоре, не похожем на  что-либо,  созданное  людьми,
ныне живущими на Земле.
     Слева от статуи, в нескольких футах от основания пьедестала,  в  полу
храма от стены до стены  зияла  трещина,  шириной  примерно  в  пятнадцать
футов.  В  незапамятные  времена,   может   быть   до   постройки   храма,
землетрясение разделило скалу. И в эту черную бездну  много  веков  подряд
безжалостные жрецы бросали вопивших от ужаса людей, принося  их  в  жертву
своему   страшному   божеству.   Высокие   стены   храма   были    покрыты
фантастическими резными узорами, кровля над головой утопала в тени.
     Но внимание людей было приковано к идолу. Несмотря на то, что он  был
отталкивающе уродлив и грубо сделан, для них он  воплощал  богатство,  при
одной мысли  о  котором  Конан  почувствовал  головокружение  от  успехов,
выпавших на их долю.
     - Кром и Имир! - выдохнул он. - На  эти  рубины  можно  купить  целое
королевство!
     - Это  слишком  прекрасно  для  того,  чтобы  достаться  неотесанному
варвару, - задыхаясь, произнес Зирас.
     Эти слова, произнесенные полубессознательно  сквозь  стиснутые  зубы,
были предостережением для Конана. Он  быстро  пригнулся,  рядом  свистнула
сабля Зираса - лезвие, не задев шеи, срезало  кусок  с  каффии.  Проклиная
свое легкомыслие и неосторожность, Конан отпрыгнул, подняв секиру.
     Зирас набросился на него. Конан принял бой. Они сражались, нападая  и
отступая перед изваянием, которое, казалось, злобно наблюдало за схваткой,
их ноги скользили  по  гладкому  камню  пола  стальные  лезвия  звенели  и
свистели в воздухе. Конан был  крупнее  коринфянина,  но  Зирас  отличался
необыкновенной ловкостью, был силен и  опытен  и  знал  множество  опасных
приемов. Снова и снова Конан оказывался на волосок от смерти.
     Но вот  варвар  поскользнулся  на  отполированном  полу  и  его  удар
пришелся по воздуху. Зирас, призвав на помощь всю  свою  силу  и  быстроту
движений, сделал  мощный  выпад,  казалось,  его  сабля  неизбежно  должна
пронзить молодого воина. Но  киммериец  вовсе  не  потерял  равновесие.  С
гибкостью пантеры он изогнул свое сильное тело  так,  что  длинное  лезвие
Зираса прошло у него под мышкой сквозь ткань рубахи.  На  мгновение  сабля
Зираса запуталась в складках.  Коринфянин,  не  растерявшись,  нанес  удар
кинжалом, который держал в левой руке. Острие вонзилось  Конану  в  правую
руку и в тот же момент нож в левой руке варвара, прорвав  кольчугу  врага,
проник ему в тело меж  ребер.  Зирас  закричал,  в  горле  у  него  что-то
булькнуло, он откинулся назад и упал, раскинув руки на полу.
     Конан, отбросив оружие, встал на колени  и  оторвал  кусок  ткани  от
своей рубахи, что бы добавить еще одну повязку к тем, что уже были на нем.
Он перевязал рану, затянув  зубами  и  руками  узлы  и  поднял  взгляд  на
Окровавленного Бога, глядевшего на него  с  высоты  пьедестала.  Кошмарное
сверкающее лицо казалось, выражало злорадство и ненасытную жадность. Конан
вздрогнул и по спине его пробежал холодок, он  замер,  охваченный  страхом
перед сверхъестественным, который был присущ суеверному варвару.
     Но он быстро взял себя в руки. Окровавленный Бог  принадлежал  теперь
ему, вопрос заключался лишь в том, как увезти эту  массивную  глыбу.  Если
идол не полый, то он даже не сдвинет его с места. Но когда Конан  постучал
рукояткой ножа по статуе, то убедился, что внутри пустота. Конан  прошелся
по храму, строя различные планы и раздумывая, не разбить ли  ему  одно  из
тех тяжелых деревянных сидений, стоявших по бокам идола,  что  бы  сделать
рычаг из ножки, с помощью которого можно будет поднять Бога с пьедестала и
вытащить его из храма, привязав  цепями  от  входной  двери  к  нескольким
коням. Внезапно громкий голос заставил его повернуться.
     - Ни с места! - Торжествующий крик прозвучал на кезанкийском наречии.
     Конан увидел двух человек, стоявших в дверях и целившихся в  него  из
тяжелых двойных гирканских  луков.  Один  из  них  был  высоким,  тощим  и
рыжебородым.
     - Керасп! - воскликнул Конан, потянувшись за саблей и ножом,  которые
бросил на пол.
     Спутник Кераспа был крепкий, приземистый человек, которого Конан, как
ему показалось, уже видел где-то раньше.
     - Не двигаться, - произнес предводитель горцев. - Ты подумал,  что  я
бежал в свое селение, верно?  Так  вот,  я  преследовал  вас  всю  ночь  с
единственным человеком из моих людей, который остался невредимым. -  Он  с
восхищением посмотрел на идола. -  Если  бы  я  знал,  что  в  этом  храме
хранится такое сокровище, я давно бы взял его себе, что бы там ни говорили
суеверные дураки из моего племени. Рустум, подбери себе саблю и кинжал.
     Спутник Кераспа бросил  взгляд  на  медную  голову  ястреба,  которой
кончалась ручка секиры Конана.
     - Погоди, - крикнул он. - Это ведь тот самый, кто спас меня от  пытки
в Аренжуне! Я узнал его оружие!
     - Молчи! - прорычал Керасп. - Вор умрет!
     - Нет! Он спас мне жизнь! Что я видел от тебя, кроме тяжких трудов  и
ничтожной платы? Я больше не слуга тебе, грязный пес!
     Рустум ступил вперед, подняв подобранную им секиру Конана, но в ту же
секунду  Керасп,  повернувшись  к  нему,  спустил  стрелу  с  тетивы.  Она
вонзилась в тело противника. Горец  пронзительно  вскрикнул  и  покатился,
скользя по полу храма прямо к  краю  бездонной  трещины,  и  рухнул  вниз.
Отчаянные вопли доносились из бездны все слабее и, наконец, замерли.
     Быстрый, как метнувшаяся змея,  прежде  чем  безоружный  Конан  успел
сделать хоть одно движение, Керасп выхватил  из  колчана  новую  стрелу  и
натянул тетиву для нового выстрела. Конан прыгнул, словно тигр,  так,  что
сбил бы с ног вождя кочевников, даже если бы тот успел выстрелить в  него.
И вдруг послышался тяжелый звон металла. Усыпанный рубинами  Бог  сошел  с
каменного возвышения и сделал широкий шаг к Кераспу.
     С   испуганным   воплем,   вождь    кочевников    выпустил    стрелу,
предназначавшуюся Конану, в  ожившую  статую.  Стрела  ударилась  о  плече
золотого Бога, отскочила и полетела вверх, переворачиваясь  в  воздухе,  а
длинные руки вытянулись и схватили Кераспа за руку и ногу.
     Отчаянные крики срывались  с  покрытых  пеной  губ  Кераспа,  а  Бог,
повернувшись, торжественно двинулся к провалу.  Это  зрелище  парализовало
Конана, наполнив его ужасом, а Бог, медленно шагая вперед,  преградил  ему
путь к выходу: куда бы он не повернул, он неминуемо  попал  бы  в  объятия
этих страшных рук, длинным, подобно обезьяньим. К тому же, Бог,  при  всей
своей массивности двигался весьма проворно.
     Окровавленный Бог приблизился к бездонному колодцу и  поднял  Кераспа
высоко над головой, чтобы сбросить его  в  черную  бездну  провала,  Конан
увидел, как Керасп открыл рот, с его губ на рыжую бороду стекала слюна, он
стал издавать отчаянные вопли, словно обезумев. Покончив с  Кераспом,  Бог
без сомнения примется за него. Древние жрецы не должны были бросать жертвы
в бездну - этим занимался Бог.
     Когда статуя качнулась назад на своих золотых ногах,  чтобы  сбросить
вниз Кераспа, Конан протянул назад руку, нащупал одно из древних  сидений.
Они, конечно, предназначались для верующих жрецов, или других прислужников
древнего Бога. Конан, резко повернувшись,  схватил  массивное  сиденье  за
высокую спинку и поднял его. Чувствуя, что мускулы его едва не лопаются от
напряжения, он раскрутил сиденье над головой и ударил им Золотого  Бога  в
спину между лопатками, в то время, как тело вопящего Кераспа уже летело  в
бездну.
     Дерево сиденья расщепилось от удара о металлическое  тело.  Нападение
застало Бога в тот момент, когда он покачнулся вперед, бросая Кераспа и он
потерял равновесие. Какую-то долю  секунды  монстр  балансировал  на  краю
провала, отчаянно колотя по воздуху своими длинными золотыми руками. Затем
сверкающий Бог тоже рухнул в пустоту.
     Конан бросил на пол остатки сиденья  и  заглянул  в  пропасть.  Крики
Кераспа уже затихли.  Конану  почудилось,  что  он  услышал  где-то  очень
глубоко внизу слабый звук падения, какой мог произвести идол, ударившись о
скалу и отскочив от нее, но наверняка сказать было трудно. Ни грохота,  ни
плеска: все стихло.
     Конан провел рукой по лбу и  устало  улыбнулся.  Кончилось  проклятие
Окровавленного Бога, исчез и сам  Бог.  Какое  бы  огромное  богатство  не
скрылось сейчас навсегда в земных недрах, Конан не жалел,  что  его  ценой
купил себе жизнь. На земле осталось еще  немало  сокровищ,  которые  можно
было украсть.
     Он подобрал свою секиру, лук Рустума и вышел из  храма  на  солнечный
свет, что бы выбрать себе лучшего коня.





                              Роберт ГОВАРД
                              Спрэг ДЕ КАМП

                             В ЗАЛЕ МЕРТВЕЦОВ




     Вдоволь насытившись Городом Воров, Конан  путешествовал  на  запад  в
столицу Заморы, Злой Шадизар. Там, он надеялся, заработки будут  побогаче.
Некоторое время, действительно, он был более удачлив в воровстве,  чем  он
был в Аренжуне, хотя женщины Шадизара быстро  освободили  его  от  добытых
средств, но взамен научили его искусству любви. Слухи о сокровищах привели
его почти к самым развалинам древней Ларши, как раз впереди отряда солдат,
посланных арестовать его.


     Ущелье было темным, хотя садящееся солнце оставило полосу оранжевого,
желтого  и  зеленого  вдоль  западного  горизонта.  Перед  этими  цветными
полосами острый глаз мог еще различить  черные  силуэты  храмов  и  шпилей
Злого Шадизара, - столицы  Заморы,  города  черноволосых  женщин  и  башен
паучьих мистерий.
     По мере того как таяли сумерки, над головой появились первые  звезды.
Как  бы  отвечая  на  их  сигнал,  замигал  свет  в  отдаленных  храмах  и
остроконечных верхушках домов. Пока свет звезд был еще скудным и  бледным,
свет в окнах Шадизара был оттенка  знойного  янтаря  с  намеком  на  дела,
вызывающие отвращение.
     Ущелье было  тихим,  так  что  можно  было  услышать  стрекот  ночных
насекомых. Вскоре, однако,  тишина  была  потревожена  звуками  движущихся
людей. В ущелье входил отряд заморийских солдат: пять  человек  в  широких
стальных  шлемах  и  коротких  кожаных   куртках,   усыпанных   бронзовыми
пуговицами. Впереди шел офицер в полированной бронзовой  кирасе  и  шлеме,
украшенном гребешком конских  волос.  Их  ноги  в  бронзовых  наголенниках
рассекали высокую буйную  траву,  которая  покрывала  дно  ущелья.  Упряжь
скрипела, оружие позвякивало. Трое из них несли  луки,  остальные  двое  -
пики, короткие мечи висели на боку и щиты висели за  спинами.  Офицер  был
вооружен длинным мечом и кинжалом.
     Один из солдат пробормотал:
     - Если мы этого Конана поймаем живьем, что мы с ним будем делать?
     -  Отошлем  его  к  Йезуду,  скормить  паучьему  богу,  это  я   тебе
гарантирую, - сказал другой. - Вопрос в другом: останемся ли мы  в  живых,
чтобы получить ту награду, которую нам обещали?
     - Я его не боюсь, а ты что, боишься? - сказал третий.
     - Я? - фыркнул второй говоривший. - Я не боюсь ничего,  включая  саму
смерть. Вопрос в том, чью смерть? Этот вор не  цивилизованный  человек,  а
дикий варвар с силой десятерых. И я пошел к судье...
     - Утешительно знать, что твои наследники получат  награду,  -  сказал
еще один. - Я желал бы подумать об этом.
     - О, - сказал первый говоривший, - они найдут массу  причин  обмануть
нас с нашей наградой, даже если мы поймаем этого негодяя.
     - Сам префект обещал, - сказал еще один. - Богатые купцы  и  дворяне,
которых грабил Конан, организовали фонд.  Я  видел  эти  деньги:  мешок  с
золотом был настолько тяжел, что человек едва мог его поднять. После того,
как все это было обнародовано, они просто не осмелились взять  свои  слова
обратно.
     - Я все-таки  надеюсь,  что  мы  его  не  поймаем,  -  сказал  второй
говоривший. - Возможно, мы заплатим за это нашими головами,  -  говоривший
повысил голос. - Капитан Нестор! А что там насчет наших голов...
     - Попридержите языки, вы все! - огрызнулся офицер. - Вас слышно  даже
в Аренжуне. Если Конан находится за милю от нас,  он  уже  предупрежден  о
нашем приближении. Прекратите болтовню и попытайтесь двигаться без лязга.
     Офицер  был  широкоплечим  мужчиной   среднего   роста   и   крепкого
телосложения. При дневном свете можно было увидеть, что у него серые глаза
и волосы тронутые  сединой.  Он  был  родом  из  Гундера,  самой  северной
провинции  Аквилонии,  которая  располагалась  на  пятнадцать  сотен  миль
западнее. Его задание - доставить Конана живым или мертвым волновало  его.
Префект предупредил его, что в случае неудачи его ждет строгое  наказание,
возможно, это может стоить ему головы. Сам король распорядился о том,  что
преступник должен быть пойман, а у короля Заморы был короткий  разговор  с
теми,  кто  не  выполнял  его  поручения.   Дозорный   обнаружил   Конана,
появившегося возле ущелья еще днем, и командир Нестора  поспешно  отправил
его с теми солдатами, которых смог найти в бараках.
     У Нестора не было никакого доверия  к  тем  солдатам,  которые  ехали
позади него. Он считал их  хвастунами,  которые  могут  побежать,  завидев
опасность и оставив его одного лицом к лицу с варваром.  И  хотя  гундерец
был храбрым человеком, он не обманывался, оценивая свои шансы, встреть  он
свирепого молодого гиганта-дикаря. Его броня была бы ему слабой защитой.
     По мере того, как жар западной  стороны  неба  спадал,  стены  ущелья
становились уже, круче и  все  больше  нависали  над  отрядом.  За  спиной
Нестора снова послышалось бормотание:
     - Мне это совсем не нравится. Ущелье ведет  нас  к  руинам  Проклятой
Ларши, где в засадах прячутся привидения древности, пожирающие  проходящих
мимо. А городе, говорят, есть Зал Мертвецов...
     - Заткнитесь! - прорычал Нестор, поворачивая голову. - Если...
     В это  мгновение  офицер  споткнулся  о  спрятанный  шнур,  натянутый
поперек  дороги  и  спрятанный  в  траве.  Раздался   треск   от   столба,
выскочившего из своего гнезда, и шнур обвис.
     С ужасным грохотом с левого  склона  вниз  обрушилась  груда  скал  и
грязи. Как только Нестор вскочил на ноги, камень, величиной с человеческую
голову, ударил его по кирасе и опять свалил на землю.  Другой  стукнул  по
шлему, а камни помельче градом сыпались и жалили его руки и ноги.  За  ним
слышался многократно повторенные крики  и  стук  камней  о  металл.  Затем
наступила тишина.
     Нестор, пошатываясь, поднялся  на  ноги,  кашляя,  выплюнул  пыль  из
легких и повернулся узнать, что же случилось. В нескольких  шагах  за  ним
упавшая скала перегородила ущелье от стены  до  стены.  Приблизившись,  он
заметил под камнями человеческую руку. Он крикнул, но ответа не  было.  Он
дотронулся до руки, торчащей  из-под  камней,  но  она  была  безжизненна.
Каток, запущенный оборванным шнуром, раздавил всех его гвардейцев.
     Нестор  ощупал  себя,  чтобы  узнать,  насколько  поврежден  он  сам.
Оказалось, что кости все целы, хотя его кираса была во вмятинах, а на теле
было несколько синяков. Горя от гнева, он нашел свой шлем и продолжил путь
один. Неудачи в поимке вора уже было достаточно, но если он еще признается
в том, что он потерял  весь  свой  отряд,  его  ждет,  он  предвидел  это,
медленная и мучительная смерть. Единственным  его  шансом  было  -  добыть
Конана, или, по крайней мере, его голову.


     С мечом в руке Нестор хромал по бесконечным извилинам ущелья. Свет на
небе, прямо над ним, исходил от поднимающейся ущербной луны.  Он  напрягал
глаза, ожидая нападения варвара из каждого изгиба лощины.
     Ущелье становилось менее глубоким,  а  его  стены  -  менее  крутыми.
Справа и слева в стены ущелья врезались овраги, а дно было неровным и было
усеяно обломками скал,  что  заставляло  Нестора  карабкаться  по  камням.
Наконец ущелье и вовсе сошло  на  нет.  Взобравшись  на  небольшой  откос,
гундерец оказался на краю приподнятого плато, окруженного дальними горами.
На расстоянии полета стрелы впереди, белые  в  лунном  свете,  поднимались
стены Ларши. Массивные ворота были как  раз  перед  ним.  Время  выщербило
стены, а за ними были видны наполовину разрушенные крыши и башни.
     Нестор остановился. Говорили, Ларша чрезвычайно  стара.  По  легендам
она возродилась, когда предки заморцев -  земри  -  организовали  островок
полуцивилизации в океане варварства.
     Истории о смерти, которая пряталась в этих руинах, часто рассказывали
на базарах Шадизара. Насколько Нестор мог вспомнить, ни один из  тех,  кто
вторгался в эти руины в поисках сокровищ, по  слухам  существующие  здесь,
никогда больше не возвращался. Никто не знал,  какая  именно  подстерегает
здесь опасность, потому что не было ни одного выжившего, кто  бы  смог  об
этом рассказать.
     Лет десять назад король Тиридатес послал  отряд  своих  самых  смелых
солдат при свете дня в город, а сам остался ждать под стенами. Были слышны
крики и шум сражения, а после - ничего.  Войско,  ожидавшее  под  стенами,
разбежалось, Тиридатес волей-неволей бежал  с  ними.  Это  была  последняя
попытка раскрыть тайну Ларши грубой силой.
     Хотя Нестор и имел обычную для всех  наемников  жажду  незаслуженного
богатства, он не бросился безрассудно  вперед.  Годы  службы  в  различных
королевствах между Заморой и его родиной научили его осторожности. И  пока
он стоял, взвешивая опасности выбора, он увидел нечто такое, что заставило
его застыть. Прямо под стеной он  увидел  фигуру  человека,  крадущуюся  к
воротам. И хотя человек был слишком далеко,  чтобы  можно  было  разобрать
лицо в лунном свете, ошибки быть не могло. Этот мягкая,  похожая  на  шаги
пантеры, поступь. Конан!
     Чувствуя поднимающееся бешенство, Нестор двинулся вперед. Он двигался
быстро, придерживая ножны,  чтоб  они  не  звякали.  Но  как  тихо  он  ни
двигался, острый слух варвара предупредил его. Конан развернулся и его меч
со свистом вылетел из ножен. Затем, увидев, что к нему приближается только
один недруг, киммериец опустил меч.
     По мере того, как Нестор приближался, он различал детали.  Конан  был
более шести футов роста, его потертая туника не могла скрыть  его  могучее
телосложение. С плеча на ремне свисала кожаная сумка. Черты лица были  еще
юными, но жесткими, лицо обрамляла грива густых черных волос.
     Не было произнесено ни слова. Нестор остановился перевести дыхание  и
сбросить плащ, и в это мгновение Конан бросился на него.
     Два меча сверкнули как молнии в лунном свете,  звон  и  лязг  клинков
разбили могильную тишину. Нестор был более искушенным бойцом, но  огромная
ослепительная скорость его противника сводила  на  нет  его  преимущества.
Атака Конана была стихийной  и  неотразимой  как  ураган.  Парируя  удары,
Нестор пятился шаг за шагом. Теснимый противником,  в  ожидании  следующей
атаки, он замедлял темп,  явно  утомленный.  Но,  казалось,  киммериец  не
знает, что такое усталость.
     Сделав выпад, Нестор разрезал тунику у Конана на груди,  но  даже  не
дотронулся до кожи. Ослепительным ответным  ударом  клинок  Конана  пробил
защитную пластину на груди Нестора, оставив борозду в бронзе.
     Нестор шагнул назад от  очередной  яростной  атаки,  и  вдруг  камень
выскочил из-под его ноги. Конан направил ужасный удар в шею гундерца. Если
бы он достиг цели, голова Нестора  слетела  бы  с  плеч,  но  так  как  он
споткнулся, удар пришелся на его шлем. Клинок, громко лязгнул о металл,  и
тяжелый удар швырнул Нестора на землю.
     Тяжело  дыша,  Конан  ступил  вперед,   держа   меч   наготове.   Его
преследователь лежал неподвижно,  и  только  кровь  струилась  из-под  его
расколотого шлема. Юношеская самонадеянность и уверенность  в  силе  своих
ударов убедили Конана в том, что он убил своего  противника.  Вложив  свой
меч в ножны, он снова повернулся к городу древних.


     Киммериец подошел к воротам. Они состояли из двух массивных  створок,
высотой в два человеческих роста, сделанных из балок  толщиной  в  фут,  и
покрытых сверху  листами  бронзы.  Конан,  ворча,  налег  на  створки,  но
безрезультатно. Он достал меч и ударил по  бронзе  рукоятью.  Увидев,  как
ворота провисли, Конан понял, что дерево сгнило, но  слой  бронза  слишком
толст, чтобы разрубить его, не  попортив  лезвие.  Кроме  того,  был  путь
проще.
     В тридцати шагах севернее ворот стена осыпалась так,  что  ее  нижняя
точка была меньше чем на двадцать футов  над  землей.  В  то  же  время  у
подножия стены возвышалась груда обломков высотой в шесть-восемь футов.
     Конан подошел к этому месту, отошел на несколько шагов и побежал.  Он
вскочил на откос из обломков, подпрыгнул и схватился  за  поломанный  край
стены. Кряхтение, напряжение, карабканье, - и  он  на  стене.  Царапины  и
синяки не в счет. Он посмотрел вниз на город.
     За  стеной  расстилалось  расчищенное  пространство,  где  столетиями
растения  накатывались  волнами  войны   на   мостовую.   Плиты   мостовой
потрескались и торчали краями вверх.  Между  ними  пробивали  себе  дорогу
трава, сорняки и несколько деревьев, больше похожих на кустарник.
     За расчищенным местом  лежали  руины  одного  из  беднейших  районов.
Лачуги из грязного кирпича  попадали  и  превратились  в  явные  могильные
холмики  грязи.  За  ними  Конан  различил  белые  в  лунном  свете  лучше
сохранившиеся здания: замки, дворцы и дома дворян и богатых купцов. Как во
многих древних руинах, над опустевшим городом висела аура зла.
     Насторожив  уши,  Конан  вглядывался  влево  и  вправо.   Ничего   не
двигалось. Единственным звуком был стрекот сверчков.
     Конан тоже слышал сказки о гибели,  которая  обитает  в  Ларше.  Хотя
сверхъестественное будило панический атавистический страх в душе  варвара,
он  укреплял  себя  мыслью  о  том,   что   сверхъестественное   принимает
материальные формы, и оно может быть ранено  или  убито  обычным  оружием,
совсем как земной человек или чудовище. Эти мысли  не  остановили  его  от
попытки найти сокровище, кто бы его не охранял  -  человек,  животное  или
демон.
     Как  говорили  предания,  сказочное  сокровище  Ларши  находилось   в
королевском дворце. Сжимая меч в ножнах левой рукой, молодой вор  спрыгнул
с внутренней стороны поломанной стены. Мгновение спустя он уже двигался по
извилистым улицам к центру города. Он производил не больше шума, чем тень.
     Руины  окружали  его  со  всех  сторон.  Там  и  тут  фасады   домов,
обвалившиеся на улицу, заставляли его обходить или карабкаться через груды
поломанных кирпичей и мраморных плит. Насмешливая  луна  стояла  высоко  в
небе, омывая развалины жутким светом. Справа от киммерийца высился  замок,
частично   завалившийся,   кроме   портика,   поддерживаемого   массивными
мраморными колоннами, еще неповрежденными. По краю крыши шел ряд  химер  -
изваяний чудовищ давно ушедших дней, полудемонов, полуживотных.
     Конан старался припомнить обрывки легенд, которые он слышал в  пивных
Маула, касающиеся разрушения Ларши. Там было что-то о проклятии, посланном
разгневанным божеством много веков тому назад в наказание за деяния  такие
безнравственные и ужасные, что они делали преступления и  пороки  Шадизара
почти добродетелями.
     Он все еще  двигался  к  центру  города,  но  начал  замечать  что-то
странное. Его сандалии начали прилипать в разрушенной  мостовой  так,  как
будто она была залита теплой смолой.  Подошвы  издавали  чавкающие  звуки,
когда он отрывал ноги от земли. Он остановился  и  попробовал  землю.  Она
была покрыта слоем бесцветного липкого вещества, сейчас почти высохшего.
     Положив руку на рукоятку меча, Конан огляделся в лунном свете. До его
ушей не доносился  ни  один  звук.  Он  попробовал  двинуться.  Снова  его
сандалии отрывались от мостовой в чмоканьем. Он  остановился,  поворачивая
голову. Он мог поклясться, что такое же чавканье  доносилось  до  него  из
другого места. На мгновение  он  подумал,  что  это  может  быть  эхо  его
собственных шагов. Но он уже прошел полуразрушенный замок, и сейчас вокруг
него не было никаких стен, которые могли бы отражать звуки.
     Он снова двинулся и остановился. И снова услышал чавкающие звуки,  но
на этот раз они прекратились, когда он замер. Да, конечно, они становились
громче. Его острых слух определил, что они приближаются как раз перед ним.
Пока он ничего не видел на улице, источник звука, должно быть, был или  на
другой стороне улицы или в одном из разрушенных домов.
     Звук возрос до неописуемого  скользящего,  булькающего  свиста.  Даже
стальные  нервы  Конана   дрожали   от   напряжения   ожидания   появления
неизвестного источника звука.
     Наконец из-за угла выползла гигантская скользкая масса, отвратительно
серая в лунном  свете.  Она  выскользнула  на  улицу  перед  ним,  издавая
чмокающие звуки, вызванные ее странным способом передвижения. На  передней
ее части росла пара выростов, похожих на  трубы  по  меньшей  мере  десяти
футов в длину, а сзади - пара  покороче.  Длинные  трубки  изогнулись  над
дорогой, и теперь увидел, что на их концах торчали глаза.
     Создание было, фактически, слизняком, как безвредный садовый слизняк,
который оставляет за собой след слизи в своих ночных похождениях.  Однако,
этот слизняк был пятидесяти футов в длину, а в толщину таким же, как Конан
в высоту. Кроме того, он двигался с такой скоростью, с какой человек может
бежать. Перед собой он распространял ужасное зловоние.
     Парализованный  удивлением,  Конан  вглядывался   в   огромную   тушу
резиновой плоти, несущуюся на него. Слизняк издавал такие звуки, как будто
плевался человек, но во много раз громче.
     Наконец придя в себя, Конан отпрыгнул в сторону. Как только он сделал
это, струя жидкости пролетела в ночном воздухе и  попала  как  раз  на  то
место, где он стоял. Крошечная капелька попала на его плечо и обожгла  как
горящий уголь.
     Конан повернулся и побежал по тому же пути,  по  которому  он  пришел
сюда. Его длинные ноги сверкали в лунном свете.  И  снова  он  должен  был
перепрыгивать через груды битого кирпича. Его уши  подсказывали  ему,  что
слизняк совсем близко. Возможно, он уже настигает.  Конан  не  осмеливался
повернуться и  посмотреть,  чтобы  не  споткнуться  о  какой-нибудь  кусок
мрамора и не растянуться. Тогда монстр появится над  ним  раньше,  чем  он
успеет снова встать на ноги.
     Снова послышались звуки плевков. Конан бешено прыгнул в одну сторону,
снова за ним пронеслась струя жидкости. Даже если он будет бежать  впереди
слизняка  всю  дорогу  к  городской  стене,  следующий  плевок,  вероятно,
достигнет своей цели.
     Конан свернул за угол,  чтобы  таким  образом  поставить  препятствие
между собой и  слизняком.  Он  помчался  узкой  извилистой  улицей,  затем
завернул еще за один угол. Он потерялся в путанице улиц, он понял это,  но
главное было прятаться за углами, чтобы не оставлять между собой  и  своим
преследователем чистого пространства. Чавкающие звуки и вонь указывали  на
то, что тот идет по следу. Раз, когда Конан остановился перевести дыхание,
он оглянулся назад и увидел,  как  слизняк  выплывает  из-за  угла,  из-за
которого он только что выскочил.
     Он бежал, виляя то в одну сторону, то  в  другую,  в  лабиринте  улиц
древнего города. Если он не сможет оторваться от слизняка, то возможно  он
просто надоест ему. Конан знал, что человек  может  продолжать  бежать  на
длинные дистанции дольше, чем почти любое  животное.  Но  слизняк  казался
неутомимым.
     В зданиях, мимо которых он пробегал, что-то показалось ему  знакомым.
Он заметил, что приближается к полуразрушенному храму, который он проходил
как раз перед тем, как увидел слизняка. Один быстрый взгляд, и  он  понял,
что сможет достичь верхних этажей здания.
     С груды булыжника Конан  перескочил  на  верхушку  поломанной  стены.
Перепрыгивая с камня на камень, он пробежал по зазубренному профилю  стены
до неповрежденной части, обращенной на улицу. Он оказался  на  крыше,  как
раз  за  рядом  мраморных  химер.  Осторожно  ступая,  чтобы  не  обвалить
полуразрушенную кровлю и огибая дыры, в которые можно  было  свалиться  во
внутренние покои, он приблизился к ним.
     С улицы до него донеслись звуки и запах слизняка.  Понимая,  что  оно
потеряло след и не зная, куда свернуть дальше, создание остановилось перед
входом в храм. Очень осторожно, - он не был уверен, что слизняк  не  видит
его в лунном свете, - Конан выглянул из-за одной из статуй на улицу.
     Там лежала огромная серая масса, на которой влажно поблескивала луна.
Стебельки глаз вращались в одну и в другую стороны, выискивая добычу.  Под
ними трубки покороче двигались вперед и назад над  самой  землей,  как  бы
вынюхивая след киммерийца.
     Конан понял, что слизняк скоро нападет на его след. У  него  не  было
сомнений в том, что слизняк сможет проскользнуть на  верх  здания  так  же
легко, как он сам сюда взобрался.
     Он положил руку на химеру - кошмарное создание с человеческим  телом,
крыльями летучей мыши и головой рептилии, -  и  толкнул  ее.  Статуя  чуть
сдвинулась с легким треском.
     На этот звук трубки слизняка поднялись  наверх  к  крыше  храма.  Его
голова закрутилась, а все тело вытянулось в одну изогнутую  линию.  Голова
приблизилась к  фронтону  храма  и  принялась  скользить  вдоль  одной  из
гигантских колонн, как раз под тем местом, где  Конан  стиснул  оскаленный
зубы.
     Меч, подумал Конан, вряд ли будет полезным против такого  страшилища.
Как и все низшие формы жизни, оно сможет выжить,  даже  имея  такие  раны,
которые могли бы уничтожить любое высшее существо.
     Вверх  вдоль  колонны  поднималась  голова  слизняка,  его  глаза  на
стебельках вращались вперед и назад. Если она будет  двигаться  с  той  же
скоростью, то скоро голова чудища достигнет края кровли, в то  время,  как
тело останется внизу на улице.
     Конан понял, что ему надо делать. Он бросился к химере. С невероятным
усилием он опрокинул ее через край крыши. Вместо грохота, с которым  такая
груда мрамора могла бы рухнуть на мостовую, раздался такой звук, как будто
она упала в  вязкую  мокрую  массу.  Затем  послышался  глухой  стук:  это
передняя часть слизняка упала на землю.
     Когда Конан рискнул выглянуть из-за парапета, он увидел,  что  статуя
погрузилась в тело слизняка. Огромная серая масса корчилась  и  извивалась
как червяк на крючке рыбака. Удар хвоста заставил задрожать  весь  фронтон
храма,  где-то  внутри  с  грохотом  обвалились  несколько  камней.  Конан
подумал, выдержит ли все сооружение,  или  обвалится,  похоронив  его  под
обломками.
     - Тебя слишком много! - прорычал киммериец.
     Он прошел вдоль ряда химер, пока не нашел еще одну, которая  шаталась
и была над телом слизняка. И эта  свалилась,  как  в  раздавленную  массу.
Третья пролетела  мимо  и  грохнулась  на  мостовую.  Когда  он  приподнял
четвертую,  меньшую  статую  он  приподнял,  его  мускулы   затрещали   от
напряжения. Он швырнул ее в корчащуюся голову.
     Когда  конвульсии  животного  начали  медленно  затихать,  Конан  для
уверенности сбросил  еще  две  химеры.  Дождавшись,  когда  тело  слизняка
перестало корчиться, он спрыгнул на  улицу.  Осторожно  он  приблизился  к
громадной зловонной туше, держа меч наготове.  Наконец,  собрав  все  свое
мужество, он вонзил  меч  в  колышущуюся  плоть.  На  влажной  серой  коже
показалась черная жидкость и с журчанием потекла на землю. Хотя  отдельные
части чудовища еще подавали какие-то признаки жизни, слизняк был мертв.


     Конан все еще бешено рубил серую массу,  как  вдруг  раздался  голос,
который заставил его обернуться.
     - На этот раз ты от меня не уйдешь!
     Это был Нестор с мечом в руке с  окровавленной  повязкой  на  голове.
Гундерец остановился, увидев слизняка.
     - Митра! Что это?
     - Это привидение Ларши, - сказал  Конан  на  заморийском  с  акцентом
варвара. - Оно гналось за мной полгорода, пока я не убил его.
     И так как Нестор недоверчиво смотрел, Конан продолжил:
     - Почему ты здесь? Сколько раз мне тебя надо убить, чтобы ты  наконец
умер?
     - Ты сейчас увидишь, какой я мертвый,  -  скрежетнул  зубами  Нестор,
выхватывая меч.
     - Что случилось с твоими солдатами?
     - Они погибли под камнями, которые ты приготовил для нас. Они мертвы,
как скоро будешь и...
     - Посмотри, глупец, - сказал Конан. - Зачем  тратить  силы  на  удары
мечей, когда здесь больше богатства, чем мы  вдвоем  сможем  унести,  если
легенды не врут. Ты умеешь драться, почему бы тебе  не  присоединиться  ко
мне в поисках сокровищ Ларши?
     - Я должен выполнить свой долг и отмстить за своих людей!  Защищайся,
пес, варвар!
     - Клянусь Кромом, я буду драться,  если  ты  так  хочешь,  -  зарычал
Конан, выхватывая меч. - Но подумай! Если  ты  вернешься  в  Шадизар,  они
распнут тебя за то, что ты потерял свой отряд, даже если  ты  захватишь  с
собой мою голову, хоть я не думаю, что  так  случится.  Но  если  хотя  бы
десятая часть историй - правда, твоя доля добычи будет больше, чем  ты  бы
заработал наемником за сотню лет!
     Нестор опустил клинок и сделал шаг назад.  Он  молча  стоял,  глубоко
задумавшись. Конан добавил:
     - Между прочим, ты никогда  не  сделаешь  настоящих  бойцов  из  этих
заморийских трусов.
     Гундерец вздохнул и вложил меч в ножны.
     - Ты прав, будь ты проклят! До тех пока это  рискованное  предприятие
не закончится, мы будем сражаться спина к спине, а  потом  добычу  поделим
поровну. Идет?
     Он протянул руку.
     - Договорились! - сказал Конан, тоже вкладывая меч в ножны и  пожимая
руку Нестора. - Если нам придется разделиться, давай встретимся у  фонтана
Нинуса.


     Королевский дворец Ларши  стоял  в  центре  города,  посреди  широкой
площади. Это сооружение не рассыпалось со  временем  и  по  одной  простой
причине. Оно было вырезано из цельной скалы или каменного  холма,  который
когда-то нарушил плоскость равнины, на которой стояла  Ларша.  Конструкция
здания была так продумана до мелочей, что только при внимательном изучении
становилось ясно, что это не обычное  здание,  составленное  из  отдельных
частей.  Линии,  выгравированные  на   черной   базальтовой   поверхности,
имитировали соединения между строительными блоками.
     Осторожно ступая, Конан и Нестор  вглядывались  в  темные  внутренние
покои.
     - Нам понадобится свет, - сказал Нестор. - Я не хочу столкнуться  еще
с одним слизняком в темноте.
     - Я не чувствую запах еще одного  слизняка,  -  сказал  Конан,  -  но
сокровище должно иметь других охранников.
     Он повернулся и срубил молодую сосну,  пробившуюся  сквозь  мостовую.
Затем он срезал с нее ветки и разрубил их на мелкие части.  Нарезав  кучку
стружек, он с помощью кремня и стали поджег ее. Потом  он  расщепил  концы
двух поленьев и зажег их. Смолистое дерево загорелось сразу и  сильно.  Он
отдал один из факелов Нестору, и каждый из них засунул половину оставшихся
за пояс. Затем, держа мечи наготове, они снова приблизились к дворцу.
     Внутри сводчатого коридора мерцающее желтое пламя факелов  отражалось
от полированных стен из черного камня, но под ногами  лежал  толстый  слой
пыли. Несколько летучий мышей, висевших  на  кусках  каменной  резьбы  над
головой, со злобным писком  сорвались  со  своих  мест  и  прошелестели  в
темноту.
     Они прошли между статуями ужасного вида,  поставленными  в  ниши.  По
сторонам открывались темные  залы.  Они  прошли  тронный  зал.  Сам  трон,
вырезанный из того же черного камня,  что  и  остальное  здание,  все  еще
стоял. Остальные стулья и диваны, сделанные из дерева, рассыпались в пыль,
оставив на полу разбросанные в беспорядке гвозди, металлический орнамент и
полудрагоценные камни.
     - Должно быть, он стоял не занятым тысячи лет, - прошептал Нестор.
     Они  прошли  несколько  палат,  которые,   наверное,   были   личными
апартаментами короля, но из-за отсутствие бренной обстановки ничего нельзя
было сказать точно. Наконец они оказались перед дверью. Конан поднес к ней
факел.
     Это была крепкая дверь, вставленная в каменной арке и составленная из
двух массивных створок, скрепленных вместе двумя скобами  из  позеленевшей
меди. Конан ткнул в дверь  мечом.  Лезвие  легко  вошло,  вниз  посыпались
пыльные куски, бледные в свете факелов.
     - Она прогнила, - прорычал Нестор, ударяя ногой в дверь. Его  ботинок
вошел в дерево так же легко, как перед этим меч  Конана.  Медная  арматура
повалилась на пол с глухим лязгом.
     В одно мгновение они расколотили прогнившие створки  в  облако  пыли.
Они нагнулись, вставив свои факелы в открывшийся проем. Свет, отражаясь от
серебра, золота и драгоценных камней, мигал им.
     Нестор рванулся в  проем,  но  выскочил  так  внезапно,  что  стукнул
Конана.
     - Там внутри люди! - зашипел он.
     - Посмотрим, -  Конан  просунул  голову  в  проем,  посмотрел  влево,
вправо. - Они мертвы. Пошли!
     Войдя, они всматривались в темноту, пока факелы не догорели и  им  не
пришлось зажигать новые. Вокруг в комнате семь гигантских  воинов,  каждый
по меньшей мере семи футов роста, развалились на стульях. Их  головы  были
откинуты на спинки стульев, а рты были раскрыты. Их одежды были  одеяниями
давно прошедших лет: медные шлемы и медные кольчуги позеленели от времени.
Из кожа была коричневой и выглядела восковой, как у мумий, а седые  бороды
свисали до пояса. Медные пики и алебарды были прислонены к стене  за  ними
или лежали на полу.
     В центре комнаты высился алтарь  из  черного  базальта,  как  и  весь
дворец. Возле алтаря на полу лежали ящики  с  сокровищами.  Дерево  ящиков
сгнило, ящики раскрылись, и сверкающая куча драгоценностей  вывалилась  на
пол.
     Конан подошел ближе к одному из неподвижных воинов  и  дотронулся  до
его ноги концом меча. Тело оставалось неподвижным. Он пробормотал:
     - Древние, должно быть сделали из них мумий. Мне  говорили,  что  так
делают с мертвыми жрецы в Стигии.
     Нестор  напряженно  смотрел  на  семь  неподвижных  фигур.  Казалось,
мигающее пламя факелов не в силах  отогнать  густую  темноту  к  стенам  и
потолку комнаты.
     Глыба черного камня посреди комнаты доставала до  пояса.  На  плоской
полированной крышке, инкрустированной тонкими  полосками  слоновой  кости,
был вырезан рисунок из пересекающихся кругов и треугольников.  Все  вместе
составляло семиконечную звезду. Место между линиями было покрыто какими-то
символами, которые Конан не смог узнать. Он  мог  читать  по-заморийски  и
красиво писать, поверхностно знал гирканский и коринфский,  но  эти  знаки
были ему незнакомы.
     В любом случае его больше заинтересовало то, что находилось на крышке
алтаря. В каждом углу звезды, мигая в красноватом свете факелов, лежало по
огромному зеленому камню, большему, чем куриное  яйцо.  В  центре  рисунка
стояла зеленая статуэтка змеи с поднятой головой, вырезанная из нефрита.
     Конан поднес факел ближе к сверкающим камням.
     - Я хочу это, - проворчал он. - Ты можешь брать все остальное.
     - Ну нет, - отозвался Нестор. - Они ценнее, чем все сокровища в  этой
комнате вместе взятые. Я их возьму!
     В комнате повисло напряжение, и свободные руки  мужчин  потянулись  к
рукояткам мечей. Мгновение они стояли  пристально  глядя  друг  на  друга.
Потом Нестор сказал:
     - Давай поделим их, как мы и договаривались.
     - Ты не разделишь семь на два, - сказал Конан. - Давай бросим монету.
Тот, кто выиграет, забирает семь камней, второй  забирает  все  остальное.
Так тебе подходит?
     Конан взял монету  из  кучи,  где  когда-то  стояли  ящики.  Хотя  он
приобрел достаточно познаний в монетах, совершенствуясь как вор, эта  была
совершенно ему незнакома. На одной стороне было лицо, но чье  -  человека,
демона или совы, он не  смог  бы  сказать.  Другая  сторона  была  покрыта
знаками, похожими на те, что были на алтаре.
     Конан  показал  монету   Нестору.   Два   охотника   за   сокровищами
одобрительно хмыкнули. Конан  подбросил  монету  в  воздух,  поймал  ее  и
шлепнул ее на левую ладонь.  Он  протянул  ладонь,  не  показывая  монету,
Нестору.
     - Голова, - сказал гундерец.
     Конан открыл ладонь. Нестор посмотрел и прорычал:
     - Пусть проклятие Иштар падет на эту вещь! Ты  выиграл.  Подержи  мой
факел.
     Конан, настороже в  ожидании  любого  предательского  движения,  взял
факел. Но Нестор только лишь развязал завязки плаща  и  расстелил  его  на
пыльном полу. Он принялся собирать пригоршнями золото и драгоценные  камни
из куч на полу и ссыпать на плащ.
     - Не нагрузи себя так тяжело, что не сможешь бежать, - сказал  Конан.
- Мы еще из этого всего не выпутались, а обратная дорога в Шадизар далека.
     - Я справлюсь, - ответил Нестор.
     Он собрал вместе углы плаща, перекинул импровизированный мешок  через
плечо и протянул руку за факелом.
     Конан вернул ему факел и шагнул к алтарю.  Один  за  другим  он  брал
огромные зеленые драгоценные камни и бросал их в  кожаную  сумку,  которая
висела у него за плечами.
     Когда все семь камней были сняты с алтаря, Конан  остановился,  глядя
на нефритовую змейку.
     - За нее дадут хорошие деньги,  -  сказал  он,  схватил  статуэтку  и
бросил ее туда же в сумку.
     - Почему ты не возьмешь золота и драгоценностей из тех, что остались?
- спросил Нестор. - Я все равно больше не унесу.
     - Ты забрал лучшие, - ответил Конан. - Кроме того, мне больше  ничего
не нужно. Парень, да за это я смогу купить  королевство!  Ну,  по  крайней
мере,  графство  наверняка,  и  столько  вина,  сколько  смогу  выпить,  и
женщин...
     Звук заставил их обернуться. Дикими глазами они уставились на то, что
происходило. Вдоль стен семь мумифицированных воинов  оживали.  Их  головы
поднялись, рты закрылись и воздух со свистом наполнил их древние  высохшие
легкие. Их суставы скрипели, как ржавые дверные петли, когда они  взяли  в
руки свои пики и алебарды и поднялись на ноги.
     - Бежим! - возопил Нестор, бросив свой факел в ближайшего  гиганта  и
выхватив меч.
     Факел ударил гиганта в грудь, упал на пол  и  погас.  У  Конана  были
свободны обе руки, и он выхватил меч, не выпуская из рук факела. Его  свет
слабо мерцал на зелени древнего медного оружия. Гиганты окружали воров.
     Конан отразил удар алебарды и отбросил от  себя  пику.  Между  ним  и
выходом Нестор дрался с гигантом, который вознамерился преградить им  путь
к бегству. Гундерец парировал удар и нанес свирепый удар с размаха в бедро
врага. Лезвие вошло в тело мумии, но ненамного, словно  он  рубил  прочное
дерево. Гигант покачнулся, и  Нестор  бросился  на  другого.  Острие  пики
скользнуло по его кирасе.
     Гиганты двигались медленно. Если бы не это, охотники  за  сокровищами
пали бы под первыми же их ударами.  Разворачиваясь,  прыгая,  уклоняясь  в
сторону, Конан избегал ударов, от которых он бы растянулся без  чувств  на
пыльном  полу.  Снова  и  снова  его  меч  рубил  сухую  деревянную  плоть
нападающих. Удары, которые бы снесли голову с плеч живого человека,  всего
лишь заставляли покачнуться этих существ из прошлого. Конан опустил меч на
руку одного из гигантов, увеча ее, и заставил мумию выронить пику.
     Он увернулся от удара другой пики и вложил всю  свою  силу  в  низкий
рубящий удар по щиколотке гиганта. Лезвие разрубило ногу  до  середины,  и
гигант повалился на пол.
     - За мной! - взревел Конан, перепрыгивая через упавшее тело.
     Он и Нестор выбежали в дверь и ринулись прочь через залы  и  комнаты.
На мгновение Конан испугался,  что  они  заблудились,  но  тут  он  увидел
отблеск света впереди. Они выбежали из главного входа дворца.  Позади  них
раздавался топот и лязг оружия стражей. Небо над ними  уже  побледнело,  и
звезды исчезали с приходом рассвета.
     - Беги к стене, - тяжело дыша, бросил Нестор. - Мы обгоним их.
     Когда они добрались противоположной стороны площади, Конан оглянулся.
     - Взгляни! - крикнул он.
     Один за другим гиганты появлялись из дворца. И один  за  другим,  как
только на  них  падал  свет  раннего  утра,  они  оседали  на  мостовую  и
обращались в прах. От них оставались лежать мертвыми грудами только медные
шлемы, чешуйчатые кирасы и прочие их принадлежности.


     - Ну, вот и все, - сказал Нестор. - Но  как  нам  попасть  обратно  в
Шадизар, чтобы нас не арестовали? День настанет  гораздо  раньше,  чем  мы
доберемся туда.
     Конан ухмыльнулся.
     -  Есть  путь  в  город,  известный  только  нам,  ворам.   Рядом   с
северо-восточным углом стены растет небольшая роща деревьев. Если пошарить
среди кустов, которые заслоняют стену,  там  находится  отверстие,  что-то
вроде стока для ливневых вод. Оно когда-то было забрано железной решеткой,
но ее давно  съела  ржавчина.  Если  ты  не  слишком  толстый,  то  можешь
пробраться  сквозь  это  отверстие.  Окажешься  на  пустыре,   куда   люди
выбрасывают хлам из разрушенных домов.
     - Хорошо, - сказал Нестор. - Я...
     Его  слова  были  прерваны  сильным  грохотом.  Земля   задрожала   и
затряслась. Нестор упал, киммериец зашатался, но устоял на ногах.
     - Берегись! - воскликнул Конан.
     Нестор начал подниматься на ноги. Конан схватил его за руку и потащил
обратно, в центр площади. В этот момент стена ближайшего дома  рухнула  на
площадь. Она разлетелась на куски в том самом месте, где  они  только  что
стояли. Но грохот страшного удара потонул в чудовищном шуме землетрясения.
     - Давай выбираться отсюда! - крикнул Нестор.
     Находя дорогу при помощи луны, которая теперь висела низко на западе,
они зигзагами бежали по улицам. По обе стороны  от  них  стены  и  колонны
кренились, рушились и разбивались вдребезги. Шум оглушал. Пыль  вздымалась
клубами, заставляя беглецов кашлять.
     Конан  резко  остановился  и  отпрыгнул  назад,  чтобы  не  оказаться
раздавленным фасадом рушащегося храма. Он покачнулся,  когда  новая  дрожь
сотрясла землю у него под ногами. Он перебирался через груды развалин,  из
которых одни были древними, другие только  что  разрушились.  Он  совершал
безумные прыжки, уходя из-под удара падающих  колонн.  Его  ударяли  куски
камня и кирпичи; один острый осколок раскроил  ему  подбородок.  Еще  один
отскочил от его колени, заставив Конана высказать проклятие именами  богов
всех стран, где он бывал.
     Наконец он добрался до городской стены. Это  больше  не  была  стена,
землетрясение превратило ее в невысокую насыпь каменных обломков.
     Хромая, кашляя  и  тяжело  дыша,  Конан  перебрался  через  насыпь  и
обернулся взглянуть назад. Нестора с ним не было.  Не  исключено,  подумал
он, что гундерец остался лежать под  какой-нибудь  упавшей  стеной.  Конан
прислушался, но не услышал криков о помощи.
     Грохот содрогающейся  земли  и  рушащихся  зданий  прекратился.  Свет
низкой луны озарял обширное облако пыли,  которое  скрывало  город.  Затем
повеял рассветный ветерок и медленно прогнал облако прочь.
     Сидя на гребне каменной  насыпи,  которая  обозначала  место  прежней
стены, Конан устремил взгляд туда, где недавно была Ларша. Город  выглядел
совершенно иначе, чем когда варвар вошел в него.  Не  осталось  ни  одного
целого здания. Даже монолитный дворец  из  черного  базальта,  где  они  с
Нестором нашли свои сокровища, обрушился и превратился  в  груду  разбитых
блоков. Конан отказался от мысли когда-нибудь в будущем снова  попасть  во
дворец и забрать остаток сокровища.  Чтобы  добраться  до  драгоценностей,
нужна была целая армия рабочих убрать обломки.
     Вся древняя Ларша превратилась в развалины. Так далеко, насколько  он
мог видеть в утреннем свете, ничто в  городе  не  двигалось.  Единственным
звуком было запоздалое падение случайного камня.
     Конан ощупал свою кожаную сумку, чтобы удостовериться, что добыча при
нем, и обратил лицо на запад, к Шадизару. Позади  него  восходящее  солнце
бросило копье света в его широкую спину.


     Поздним вечером Конан с важным видом  появился  в  своей  излюбленной
таверне, таверне Абулета в Мауле.  В  пропахшей  дымом  комнате  с  низким
потолком воняло потом и кислым вином. За столами теснились воры и убийцы -
пили вино и эль, играли в кости, спорили, пели, ссорились и шумели.  Здесь
считался скучным такой вечер, когда никому не разбивали голову в драке.
     На  противоположной  стороне  комнаты  Конан  увидел  свою   нынешнюю
подружку, пьющую в одиночестве за маленьким столиком. Это была Семирамида,
черноволосая, крепко сложенная женщина на несколько лет старше киммерийца.
     - Хей, привет, Семирамида! - взревел Конан, проталкиваясь через  зал.
- У меня  есть  кое-что  показать  тебе.  Абулет!  Кувшин  твоего  лучшего
кирийского вина! Я сегодня с удачей!
     Будь Конан  постарше,  осторожность  удержала  бы  его  от  открытого
объявления своего успеха, не говоря уж о том, чтобы  показывать  добычу  в
таком месте. А так он направился к столику Семирамиды и вывернул  на  стол
кожаную сумку, в которой лежали семь огромных зеленых драгоценных камней.
     Драгоценности  высыпались  из  сумки,  застучали  по  залитой   вином
столешнице - и мгновенно превратились в красивый зеленый порошок,  который
засверкал в свете свечей.
     Конан уронил сумку и остался  стоять  с  разинутым  ртом,  тогда  как
ближайшие посетители разразились громовым хохотом.
     - Кром и Маннанан! - наконец  выдохнул  киммериец.  -  На  этот  раз,
похоже, я сам себя перехитрил. - Затем он вспомнил  о  нефритовой  змейке,
которая все еще находилась в сумке. - Ну что ж, у меня все равно есть  еще
кое-что, чего хватит заплатить за несколько добрых попоек.
     Движимая любопытством, Семирамида взяла со стола  сумку,  но  тут  же
бросила ее с криком.
     - Оно... оно живое! - вскричала она.
     - Что... - начал было Конан, но его прервали возгласы около дверей.
     - Вот он, ребята! Держите его!
     Толстый судья  появился  в  таверне,  сопровождаемый  отрядом  ночной
стражи, вооруженной алебардами. Остальные посетители замолчали,  деревянно
глядя в пространство, как будто  знать  не  знали  ни  Конана,  ни  прочих
головорезов из числа гостей Абулета.
     Судья протолкался к столу Конана. Выхватив меч, киммериец прислонился
спиной к стене. Его синие глаза опасно сверкали, а зубы блестели  в  свете
свечей.
     - Возьмите меня, если сможете, собаки! - презрительно фыркнул он. - Я
не сделал ничего противоречащего вашим дурацким законам! -  Краем  губ  он
тем временем пробормотал Семирамиде: - Возьми сумку  и  выбирайся  отсюда.
Если они меня схватят, это твое.
     - Я... я боюсь этого! - захныкала женщина.
     - Хо-хо! - издевательски произнес судья,  подходя  ближе.  -  Ничего?
Совсем ничего, если, конечно, не считать наглого  ограбления  наших  самых
уважаемых граждан! Против тебя достаточно свидетелей, чтобы отрубить  тебе
голову сто раз подряд. А затем ты перебил солдат Нестора  и  уговорил  его
присоединиться к тебе в набеге на  руины  Ларши,  верно?  Мы  нашли  этого
негодяя сегодня вечером, пьяного и  хваставшегося  своими  подвигами.  Ему
удалось бежать от нас; но тебе не удастся!
     Стражники образовали полукольцо вокруг Конана, приставив острия пик к
его груди. В этот момент судья заметил сумку на столе.
     - Что это, твоя последняя добыча? Посмотрим...
     Толстяк запустил руку в сумку. Какое-то время он шарил там. Затем его
глаза расширились, с его губ сорвался ужасный вопль. Он выдернул  руку  из
сумки. Змея цвета зеленого нефрита, живая, извивающаяся, обернулась петлей
вокруг его запястья и вонзила клыки ему в ладонь.
     Раздались крики ужаса и  удивления.  Один  стражник  отпрянул  назад,
наткнулся на стол, перевернул кружки и расплескал выпивку.  Другой  шагнул
вперед  подхватить  падающего  судью.   Третий   бросил   алебарду   и   с
истерическими воплями бросился к двери.
     Посетителей охватила  паника.  Часть  посетителей  стала  ломиться  в
дверь,  возникла  свалка.  Двое  начали  драться  ножами.  Еще  один  вор,
сцепившись со стражником, покатился по полу. Перевернули подсвечник, затем
второй. Комната погрузилась  во  мрак,  слабо  освещаемый  лишь  небольшой
глиняной коптилкой на стойке.
     В темноте  Конан  схватил  Семирамиду  за  руку  и  поднял  на  ноги.
Расшвыривая охваченную паникой толпу, нанося направо и налево удары  мечом
плашмя, как дубинкой, он прорвался к двери. Оказавшись  снаружи,  в  ночи,
они бросились бежать и несколько раз завернули за угол,  чтобы  оторваться
от преследователей. Затем они остановились отдышаться. Конан сказал:
     - После всего, что случилось, этот город для  меня  становится  адски
горяч. Я ухожу. Прощай, Семирамида.
     - Ты не останешься провести со мной последнюю ночь?
     - Не в этот раз. Я должен попытаться найти  этого  мерзавца  Нестора.
Если бы идиот не распустил язык, закон не напал бы на мой след так быстро.
У него столько богатств, сколько человек может унести, а я  остался  ни  с
чем. Может, мне удастся заставить его отдать мне половину. Если нет...
     Конан провел пальцем по лезвию меча.
     Семирамида вздохнула.
     - Пока я жива, у тебя всегда будет в Шадизаре место, где  ты  сможешь
укрыться. Поцелуй меня на прощание.
     Они кратко обнялись, и Конан исчез как тень в ночи.


     Близ Коринфской Дороги, которая ведет на запад от  Шадизара,  в  трех
полетах стрелы от городских стен, стоит фонтан Нинуса. Если  верить  тому,
что рассказывают, Нинус был богатым купцом,  страдавшим  от  изнурительной
болезни. Во сне ему явился бог и пообещал излечение, если  купец  построит
фонтан около дороги, идущей  в  Шадизар  с  запада,  чтобы  путники  могли
умыться и утолить жажду, прежде чем войдут в город. Нинус построил фонтан,
но история не говорит, излечился ли он от своей болезни.
     Через полчаса после своего бегства из таверны Абулета Конан обнаружил
Нестора, сидящего на бортике фонтана Нинуса.
     - Ну и как твои успехи с семью бесценными камнями? - спросил Нестор.
     Конан рассказал, что произошло с его долей добычи.
     - Теперь, - сказал он, - поскольку из-за твоего  длинного  языка  мне
придется покинуть Шадизар, и  поскольку  у  меня  нечего  не  осталось  от
сокровищ, будет справедливо, если ты разделишь свою часть со мной.
     Нестор хрипло, невесело рассмеялся.
     - Моя доля? Парень, вот половина того, что  у  меня  осталось.  -  Он
вынул из кошеля две золотых монеты и бросил одну Конану. Конан поймал  ее.
- Я должен ее тебе за то, что ты вытащил меня из-под той падавшей стены.
     - Что с тобой случилось?
     - Когда стражники загнали меня в угол, мне удалось перевернуть стол и
придавить нескольких. Я подхватил цацки,  завязанные  в  плащ,  перебросил
узел через  плечо  и  бросился  к  двери.  Одного,  который  пытался  меня
задержать, я прирезал, но второй распорол мечом мой плащ. Все золото,  все
драгоценности высыпались на пол, и все, кто там был  -  стражники,  судья,
посетители - бросились их собирать, как сумасшедшие. - Он показал  дыру  в
плаще длиной в два фута. - Полагая, что от сокровищ мне будет мало пользы,
если мою голову выставят на колу над Западными Воротами, я убрался оттуда,
пока это можно было сделать. Выбравшись из города,  я  осмотрел  плащ,  но
все, что я нашел - вот эти две монеты, которые застряли в складке. Одна из
них твоя.
     Мгновение Конан хмурился. Затем широко ухмыльнулся. Низкий  гортанный
смех родился в его горле и перешел в громоподобный хохот.
     - Отличная пара искателей сокровищ мы с тобой! Кром, ну и  посмеялись
же над нами боги! Вот это шутка!
     Нестор сухо усмехнулся.
     - Я рад, что ты видишь забавную сторону вещей. Однако,  я  не  думаю,
чтобы я или ты были теперь в безопасности в Шадизаре.
     - Куда ты направишься? - спросил Конан.
     - На восток. Собираюсь поступить наемником в армию  Турана.  Говорят,
король  Йилдиз  нанимает  бойцов,  чтобы  превратить  свою  шайку-лейку  в
настоящую армию. Почему бы тебе не пойти со мной, парень? Ты рожден, чтобы
быть солдатом.
     Конан покачал головой.
     -  Это  не  для  меня  -  весь  день   маршировать   взад-вперед   по
тренировочному плацу, пока какой-нибудь тупоголовый  офицер  орет:  "Шагом
марш! Пики вперед!" Я слышал,  на  Западе  можно  найти  неплохую  добычу.
Попробую пока заняться этим.
     - Ну что ж, да пребудут  с  тобой  твои  варварские  боги,  -  сказал
Нестор. - Если передумаешь, найдешь меня в казармах Аграпура. Прощай!
     - Прощай! - ответил Конан.
     Не говоря больше ничего, он зашагал по  Коринфской  Дороге  и  вскоре
затерялся в ночи.




   ПРОЛОГ. ГИБОРИЙСКАЯ ЭРА

   Об эпохе, названной немедийскими летописцами Допотопной Эры, мы
знаем слишком мало; пожалуй, можно говорить лишь о ее последнем
периоде, да и то эти сведения окутаны туманом легенд.
   Самые ранние исторические свидетельства рассказывают об упадке
допотопной цивилизации. Наиболее влиятельными в этот период были
монархи Комелии, Валюзии, Верулии, Грондара, Туле и Коммории.
Народы этих государств говорили на одном языке, что
свидетельствует об их общем происхождении.
   Существовали тогда и иные держава в сходной степени развития,
населенные другими народами, скорее всего, более древними.
   Варварами же этой эпохи были пикты, жившие на островах,
расположенных в Западном океане далеко от материка, атланты,
населявшие небольшой континент между островами пиктов и Главным,
или Туранским, материком, а также лимурийцы, заселявшие
архипелаг больших островов в Южном полушарии.
   И существовали также бескрайние просторы неизведанных земель.
Цивилизованные государства, при всей их обширности, занимали
весьма скромную часть земной суши.
   Самым западным царством Туранского континента была Валюзия,
самым восточным королевство Грондар. Жители Грондара были менее
цивилизованы, чем их сородичи в других государствах. К востоку
от Грондара простиралась бесконечная пустыня, безлюдная и дикая.

   Там, где земля была более щедрой, в джунглях и отрогах гор, жили
примитивные первобытные племена. Далеко на юге существовала
таинственная цивилизация, не имеющая ничего общего с туранской -
скорее всего, дочеловеческая. Восточные побережья континента
населяла другая раса, также не туранская по происхождению. Время
от времени с ней вступали в контакты лемурийцы; раса эта
происходила, по-видимому, с загадочной, вечно покрытой туманом
земли, лежащей к югу от островов Лемурии.
   Туранская культура клонилась к упадку. Армии Турана состояли по
большей части из варваров-наемников. Полководцами, политиками, а
не редко и правителями туранских государств были пикты, атланты
и лемурийцы.
   В междоусобицах и стычках, о войнах между Валюзией Комморией, о
том, наконец, как атланты покорили часть старого материка и
основали там державу - легенд обо всем этом для потомков
осталось куда больше, чем достоверных исторических свидетельств.

   А потом Катастрофа опустошила землю. Ушли на дно Лемурия и
Атлантия; острова же пиктов, напротив, поднялись и стали горными
вершинами нового материка. Исчезли в волнах целые регионы
Турана, затонули и некоторые области в глубине континента - на
их месте образовались огромные внутренние моря и озера. Повсюду
заклокотали вулканы и чудовищные землетрясения обратили богатые
города в груды развалин. Целые народы исчезли с лица земли.
   Варварским племенам повезло больше, чем цивилизованным людям.
Острова пиктов погибли, но большая колония пиктов, поселенная на
южном границе Валоюзии для защиты рубежей, не пострадала.
Пощадил катаклизм и континентальную державу атлантов: тысячи их
соплеменников прибывали туда на кораблях, покинув погружающуюся
в океан отчизну. Многие лемурийцы спаслись на малопотревоженном
катастрофой восточном побережье Туранского континента. Там Они
попали под иго загадочного древнего народа. Их история на многие
тысячелетия стала историей жестокого угнетения и рабского труда.

   Изменившиеся природные условия в западной части континента
привели к расцвету причудливых форм животных и растений. Густые
джунгли покрывали равнины, бурные реки, в своем стремлении к
морю, пробили глубокие ущелья, до небес поднялись горные
массивы, а развалины расположенных в цветущих долинах древних
городов очутились на дне озер.
   Со всех сторон стекались к континентальной державе атлантов стаи
зверей и первобытных людей, обезьян и человекообразных,
спасавшихся из затонувших областей. В постоянной борьбе за
существование атланты сумели, однако, сохранить остатки своей
варварской культуры. Лишенные металла и металлических руд, они,
подобно предкам, вернулись к обработке камня и преуспели в этом,
но столкнулись с сильным народом пиктов. Пикты также занялись
выделкой кремниевых орудий, но их военное искусство развивалось
быстрее, чем у атлантов. Пикты были расой многочисленной, хоть и
примитивной - не осталось от них ни рисунков, ни резьбы по кости
- только горы отличного каменного оружия.
   Сшиблись в схватке эти державы каменного века и, после ряда
кровопролитных войн, пикты отбросили атлантов на уровень убогого
варварства, но и сами остановились в развитии.
   Спустя пять сотен лет после Катастрофы королевства варваров
исчезли с лица земли. От них остались вышесказанные племена -
дикие и непрестанно враждующие. И числом, и организацией пикты
превосходили атлантов, распавшихся на роды, слабо соединенные
племенными связями.
   Таков был Запад в эту эпоху.
   На Дальнем же Востоке лемурийцы, отрезанные от остального мира
гигантскими горными хребтами и цепями великих озер, продолжают
влачить рабское существование под пятой древних аборигенов.
   Отдаленные области Юга покрыты мглой тайн. Катастрофа их не
коснулась, но еще не скоро эта земля сыграет свою роль в истории
человечества.
   Среди невысоких холмов Юго-Запада сумели выжить остатки народа
невалюзийского происхождения; люди эти называют себя "земри".
   Тут и там разбросаны по свету племена обезьяноподобных дикарей.
Они и знать не знают о рассвете и гибели великих цивилазаций. Но
далеко на Севере уже приближается по-немногу к барьеру,
разделяющему зверя и человека, иная первобытная раса.
   Во время Катастрофы небольшая группа дикарей, по уровню не
далеко ушедших от неандертальцев, в поисках спасения бежала на
Север. Там они нашли заснеженную страну, населенную лишь
воинственными обезьянами - сильными, обросшими белой шерстью
зверями, вполне приспособившимися к здешнему климату. Пришельцы
вступили в борьбу с ними и вытеснили обезьян за Полярный Круг -
на верную, как им думалось, погибель. Но обезьяны и там
приспособились и выжили.
   После того, как войны пиктов и атлантов уничтожили то, что могло
стать зачатков новой цивилизации, следующая, так называемая
Малая Катастрофа еще больше преобразила материк. Великие озера
слились в одно континентальное море, отделившее Восток от
Запада. Землетрясения, наводнения и извержение вулканов
довершили гибель варваров - гибель, которую они сами уготовили
себе во взаимных войнах.
   Через тысячу лет после Малой Катастрофы Запад представлял собой
дикую страну джунглей, озер и бурных рек. На Юго-Западе между
лесистых холмов бродят кочевые племена человекообразных, не
знающих ни речи, ни огня, ни орудий - это потомки атлантов,
погрузившиеся в бездну дикости, из которой с таким трудом
выбпались их предки. Там же на Юго-Западе, живут рассеянные
племена выродившихся пещерных людей, говорящих на убогом языке.
Они по-прежнему зовут себя пиктами, но сейчас это слово означает
просто "человек" - чтобы отделить себя от зверей. Только это имя
связывает пиктов с древней историей их племени. Ни выродившиеся
пикты, ни обезьяноподобные атланты не вступают в контакты с
другими народами.
   На Дальнем Востоке лемурийцы, доведенные почти до животного
состояния почти рабским трудом, подняли восстание, перебили
своих угнетателей и ведут первобытный образ жизни среди развалин
загадочной цивилизации. Остатки их поработителей, спасшихся от
возмездия, двинулись на Запад, напали на необычное древнее
королевство и установили там свою власть. Культура победителей
под влиянием культуры побежденных подверглась переменам. Так
возникло государство, именуемое "Стингия". Известно также, что
исконных жителей этой страны осталось немного и завоеватели
относились к ним с почтением.
   О диких племенам, разбросанных по свету, ведомо лишь, что они
все больше приближаются к людям. Но это и все.
   Зато возрастает могущество народов Севера. Они называют себя
гиборийцами или гиборами. Богом их считается Бори - некий
великий вождь, который, согласно легендам, правил ими еще до
короля, приведшего их на Север в дни Катастрофы - в дни, что
остались только в преданиях и сказках.
   Гиборийцы распространились по северным областям и неторопливо
двигаются к югу. До сих пор они не сталкивались с другими
народами и воюют лишь между собой. Спустя полторы тысячи лет,
проведенных в снежной стране, эта светловолосые высокие люди,
вспыльчивые и воинственные. Уже на этой стадии развития их
культуру отличает своеобразная природная поэтика и умение хорошо
рисовать. Живут они главным образом охотой, но южные племена уже
сотни лет занимаются скотоводством.
   Только один случай нарушил полную отъединенность гиборийцев от
других народов - когда вернулся с Дальнего Севера странник и
принес известие, что ледяные пустыни вовсе не безлюдны - их
наcеляют многочисленные племена человекообразных, происходящих,
по его словам, от тех самых обезьян, которых прогнали предки
гиборийцев. Странник утверждал, что следует послать за Полярный
Круг вооруженные отряды и перебить этих бестий, пока они не
превратились в настоящих людей. Над ним посмеялись. Только
небольшая группа молодых воинов в поисках приключений двинулась
за ним на север и пропала: ни один не вернулся. Гиборийцы же по
мере увеличения своей численности, продвигались на юг.
   Следующее столетие было эпохой путешествий и завоеваний. По
исторической карте мира текут реки племен, постоянно изменяя ее.

   Поглядим на эту карту пятьсот лет спустя.
   Отряды русоволосых гиборийцев продвинулись к югу и западу,
покорив или уничтожив множество малых неизвестных народов.
Потомки первых волн переселенцев, cмешиваясь с побежденными,
приобрели иной расовый облик. На них напирают племена
чистопородных гиборийцев, гоня перед собой все народы, словно
щетка мусор - в результате этого племена еще больше
перемешиваются между собой.
   До сих пор победители не столкнулись с более древними расами.
   Тем временем на Юго-Западе потомки народа шемри, усиленные
свежей кровью некоего таинственного племени, стараются хотя бы
отчасти возродить свою древнюю культуру.
   На Западе начинают свое долгое и трудное восхождение
обезьяноподобные атланты. Цикл развития для них замкнулся, давно
уже забыли они, что их предки были людьми и движутся сейчас без
путеводной звезды - памяти о прошлом.
   Живущие к югу от них пикты остаются дикарями. Нарушая все законы
эволюции, они не развиваются и не деградируют.
   Еще дальше на юг дремлет таинственное, древнее уже государство
Стигия. На ее восточных рубежах живут кочевники-номады, уже
тогда известные как Сыны Шем, или шемиты.
   Под самым боком у пиктов в цветущей долине Зингг под защитой
высоких гор безымянное примитивное племя, родственное шемитам,
сумело наладить развитое сельское хозяйство.
   К мощному натиску гиборийцев прибавился еще один фактор: одно из
племен овладело искусством возводить каменные постройки и вскоре
миру предстала первая гиборийская держава - дикое варварское
королевство Гиперборея, взявшее свое начало от неуклюжей
каменной крепости для защиты от межплеменных розней. Люди этого
племени быстро отказались от шатров из конских шкур и
переселились в нескладные, но крепкие каменные дома.
Обезопасившись таким образом, они стали немалой силой в
тогдашнем мире.
   Немного было в истории переломных моментов, равных по значению
созданию этого сильного и воинственного государства, жители
которого внезапно отказались от кочевой жизни и возвели дома из
неотесанных глыб, окружив их циклопическими стенами.
   И совершил это народ, только что вышедший из каменного века, по
чистой случайности открыв основные принципы строительного
искусства.
   Рождение королевства Гипербореи подтолкнуло многие гиборийские
племена. Одни были побеждены в бою, другие просто отказадись от
оседлости своих собратьев - и все они двинулись по дальним
дорогам, протянувшимся через полмира. И уже тогда выдвинувшиеся
на юг племена гиборийцев стали все сильнее ощущать удары
светловолосых дикарей, недалеко ушедших по сравнению с
человекообразными.
   Рассказ о следующем тысячелетии 3 это сага о рождении мощи
гиборийцев, воинственные племена которых подчинили себе весь
Запад. Именно тогда начинают возникать первые примитивные
королевства. Русоволосые захватчики столкнулись с пиктами и
вытеснили их на бесплодные западные земли. Осевшие на
северо-западе потомки атлантов медленно превращаются из обезьян
в первобытных людей и не видели еще ни одного гиборийца.
   На Дальнем Востоке лемурийцы развивают свою собственную странную
цивилизацию. Гиборийцы основывают на юге королевство Кот,
граничащее с пастушеской страной, именуемой Земля Шем. Полудикое
местное население постепенно отказывается от варварских обычаев
- отчасти благодаря контактам с гиборийцами, отчасти под
влиянием Стигии, которая в течение столетий донимала пастушеские
племена грабительскими набегами.
   Светловолосый народ дикарей с Дальнего Севера так укрепился
числом и силой, что северные гиборийские племена бросились на
юг, сметая поселения своих сородичей. Одна из северных орд
покорила древнюю Гиперборею, но название державы осталось
неизменным.
   На юго-востоке от Гипербореи из королевства Земри возникает
государство по имени Замора. На юго-западе пикты вторгаются в
плодородную долину Зингг, покоряют ее жителей и оседают там.
Таким образом возникает смешанная раса. Ее, в свою очередь,
подчиняет гиборийское племя, и, соединившись в единое целое, они
дают начало королевству Зингар.
   Пять веков спустя границы государств уже четко определены. В
западной части мира преобладают гиборийские державы - Аквилония,
Немедия, Бритуния, Гиперборея, Кот, Офир, Аргос, Коринтия и
Пограничное Королевство. К востоку от них лежит Замора, на
юго-востоке - Зингар. Их народы не родня между собой - схожи они
только смуглой кожей да причудливыми обычаями.
   Далеко на юге притаилась Стигия, еще не тронутая иноземными
захватчиками, но уже в других пределах, ибо шемитские народы
сбросили стигийское ярмо, предпочли ему менее тягостную
зависимость от королевства Кот. Смуглолицые угнетатели отброшены
за великую реку, Именуемую Стикс, а также Нилус или Нил.
   Река эта течет на север из неведомых юных земель, потом
поворачивает почти под прямым углом и несет свои воды на запад
через щедрые пастбища Земли Шем, чтобы впасть в великий Океан.
   Самое западное гиборийское государство - лежащая к северу от
Аквилонии Киммерия. Дикие его обитатели не отказались от кочевой
жизни. Это потомки атлантов. Благодаря связям с гиборийской
культурой они развиваются куда быстрей своих извечных врагов -
пиктов, населяющих джунгли на западе Аквилонии.
   Спустя следующие пятьсот лет гиборийская цивилизация развита уже
настолько, что контакты с ней диких племен дают им возможность
вырваться из бездны варварства. Самым могущественным
государством становится Аквилония, а другие стараются сравняться
с ней в богатстве и силе.
   Гиборийская раса сильно изменилась из-за притока чужой крови.
Наибольшей близостью к общим северным предкам могут похвалиться
только обитатели Гандерланда - северной аквилонской провинции.
Но чужая кровь не ослабила гиборийцев - они все еще решающая
сила на Западе, хотя в степях растут и множатся новые племена и
народы.
   На Севере потомки арктической расы - русоволосые голубоглазые
варвары - вытеснили племена гиборийцев, им Противостоит только
древняя Гиперборея. Родина этого северного племени зовется
Нордхейм, обитатели ее делятся на рыжих ванов из Ванахейма и
белобрысых асов из Асгарда.
   Тут на карте истории снова появляются лемурийцы - на этот раз
под именем гирканцев. В течение веков продвигались они на запад,
чтобы осесть на южном побережье огромного континентального моря
Вилайет и заложить там королевство Туран. Между морем и
восточными границами местных княжеств лежит дикая степь, а к югу
и северу - пустыня. Разбросанные в степи пастушеские племена -
иного, не гирканского происхождения. О северной их ветви
неизвество ничего, южная же произошла от местных шемитов с
небольшой примесью гиборийской крови.
   В конце этого периода другие кланы гирканцев, продвигаясь на
запад, заселяют северное побережье и сталкиваются с пришедшими
на восток передовыми отрядами гиборийцев.
   Теперь посмотрим на людей этого века.
   Господствующие в мире гиборийцы, как уже говорилось, не сплошь
светловолосы и сероглазы. У жителей королевства Кот мы обнаружим
ярко выраженные шемитские и даже стигийские черты, как и у
обитателей Аргоса, где еще сохранилась и зингарская кровь.
Восточные бритунцы породнились со смуглыми жителями Заморы, а
южные аквилонцы со стройными зингарцами до такой степени, что
черные волосы и карие глаза преобладают в Пойтайне, самой южной
провинции. Древнее королевство Гиперборея лежит на самом краю
цивилизованного мира, нов жилах и его подданных течет много
чужой крови из-за рабынь, которых привозят из Гиркании, Асгарда
и Заморы.
   Чистую гиборийскую кровь можно все еще найти в Гандерланде - не
в обычаях тамошнего народа держать рабов.
   Сохранили свою породу и варвары. Киммерийцы сильные и рос- лые,
черноволосые, с голубыми или серыми глазами. Схожи с ними люди
из Нордхейма, но кожа у них белая, глаза голубые а волосы рыжие
либо золотистые. Пикты не изменились - низкорослые, крепкие,
очень смуглые, черноглазые и темноволосые.
   Темнокожие гирканцы - народ худощавый и рослый, хотя все чаще
встречаются среди них люди широкоплечие и раскосые - это
следствие похода в земли мудрецов, живущих в горах к востоку от
моря Витайет.
   Шемиты чаще всего, высоки, пропорционально сложены, черты их лиц
просты и благородны - таков правящий класс, низшие же касты -
сплошная смесь стигийцев с шемитами и даже гиборийцами.
   К юге от Стигии лежат обширные государства чернокожих -
амазонов, кушитов и атлайан, а также населяемая разными народами
империя Зембанте.
   Между Аквилонией и лесами пиктов расположено Боссонское
пограничье. Его жители ведут свой род от местного племени,
покоренного гиборийцами. Эти люди среднего роста и сложения,
глаза у них серые или карие. Живут крестьянским трудом за
крепкими стенами, подчиняются аквилонским королям. Их земля
защищает королевство от пиктов и киммерийцев. Боссноцы
чрезвычайно стойки в бою. За столетия войн с варварами они так
научились держать оборону, что прорвать их строй прямой атакой
невозможно. Таков был мир, в который пришел Конан.





                              Роберт ГОВАРД
                              Спрэг ДЕ КАМП

                               ДОРОГА  ОРЛОВ




     В качестве главаря разношерстного Красного Братства Конан  более  чем
когда-либо представлял собой занозу в чувствительной коже короля  Йилдиза.
Этот  монарх,  находящийся  под  каблуком  у  матери,  вместо  того  чтобы
приказать задушить своего брата Тейяспу, как это  принято  в  Туране,  дал
себя  убедить  запереть  его  в  замке  глубоко  в  Колхианских  Горах   к
юго-востоку от Вилайет  в  качестве  пленника  запоросканского  разбойника
Глега. Чтобы избавиться от еще одной напасти, Йилдиз  посылает  одного  из
сильнейших военачальников Тейяспы, генерала Артабана, уничтожить пиратскую
крепость в устье  реки  Запороска.  Артабан  выполняет  поручение,  но  из
преследователя становится преследуемым.


     Проигравший в морском сражении корабль качался на  окрашенных  кровью
волнах. На расстоянии полета стрелы  от  него  победитель  уплывал  прочь,
направляясь к иззубренным скалам, что нависали над синими водами.  Картина
была достаточно обычной на море  Вилайет  во  времена  правления  Йилдиза,
короля Турана.
     Корабль, который кренился, словно пьяный, к синеве морских  вод,  был
туранской боевой галерой с высоким носом. Второй был во всем подобен  ему.
С проигравшего корабля смерть собрала богатый урожай. Высокий  полуют  был
завален  мертвыми  телами;  мертвецы  перевешивались   через   изрубленные
поручни,  загромождали  палубу.  Убитые  гребцы  лежали  среди   сломанных
скамеек.
     На полуюте собралась горстка уцелевших - тридцать человек, из которых
многие были ранены и истекали кровью. Среди них были представители  многих
наций, жители Коса, Заморы, Бритунии, Коринфии, Шема, Запороски. Их  черты
были чертами дикарей, и многие были отмечены шрамами от  ударов  бича  или
заклеймены. Многие были наполовину нагими, но та одежда,  которая  на  них
была, часто отличалась хорошим качеством - хотя сейчас она была  испачкана
смолой и кровью. Одни были с непокрытыми головами, на других  были  надеты
стальные шлемы, меховые шапки или полосы  ткани,  обернутые  вокруг  голов
тюрбанами. Некоторые носили кольчужные куртки,  другие  были  обнажены  до
пояса и подпоясаны кушаками. Их мускулистые руки и  торсы  загорели  почти
дочерна. Драгоценные камни сверкали в серьгах и на  рукоятях  кинжалов.  В
руках у них были обнаженные мечи. Темные глаза людей были неспокойны.
     Они собрались вокруг человека, который был выше и  мощнее  остальных,
почти гигант. Мышцы его вздулись подобно корабельным канатам. Грива черных
волос ниспадала на широкий низкий лоб. Глаза на темном,  покрытом  шрамами
лице сверкали глубокой синевой.
     Взгляд этих глаз был устремлен на берег. На  этом  пустынном  отрезке
берега между Хаварисом, южным аванпостом королевства Туран, и его столицей
Аграпур не было видно ни одного города,  ни  одной  гавани.  От  береговой
линии начинались поросшие деревьями холмы, которые  по  мере  удаления  от
берега быстро повышались. Вдали виднелись высокие пики Колхианских  Гор  с
покрытыми снегом вершинами, которые заходящее солнце окрашивало в  красный
цвет.
     Великан перевел взгляд на медленно удаляющуюся галеру. Для ее команды
смертельная схватка кончилась  удачно,  и  теперь  корабль  направлялся  к
пресной речушке, которая выбиралась из холмов  меж  двух  высоких  утесов.
Капитан пиратов все еще мог различить  на  полуюте  чужой  галеры  высокую
фигуру, чей шлем сверкал в лучах низкого солнца. Он  хорошо  помнил  черты
лица под  этим  шлемом,  которые  мельком  увидел  в  бешенстве  сражения:
ястребиный нос, черная борода, раскосые черные глаза. Таков был Артабан из
Шахпура, до недавнего времени - бич моря Вилайет.
     -  Мы  почти  было  расправились  с  дьяволом,  -   заговорил   худой
коринфянин. - Что нам теперь делать, Конан?
     Гигант-киммериец направился к одному из рулевых весел.
     - Иванос, - обратился он к коринфянину, - возьмитесь вместе с  Гермио
за  второе  рулевое  весло.  Медий,  возьми  еще  троих  людей  и  начинай
вычерпывать воду.  Остальные  собачьи  души  пусть  перевяжут  свои  раны,
спускаются и берутся за  весла.  Выбросьте  за  борт  столько  покойников,
сколько понадобится, чтобы освободить место.
     - Ты собираешься последовать за той галерой к устью речки? -  спросил
Иванос.
     - Нет. Их таран пробил в нашем корабле слишком много  дыр,  и  у  нас
внутри слишком много воды, чтобы мы могли рисковать ввязаться в  еще  одну
стычку. Но если мы постараемся, то сможем причалить вон к тому мысу.
     Они принялись за тяжкий труд  продвижения  галеры  к  берегу.  Солнце
село; туман, подобный  синеватому  дымку,  повис  над  сумрачными  водами.
Корабль их недавних противников скрылся в устье реки. Перила правого борта
почти касались воды, когда днище пиратской галеры проскрежетало по песку и
гальке мыса.


     Воды реки Акрим, текущей среди лугов и пашен, были окрашены  красным,
и горы, что вздымались по обе стороны долины,  смотрели  вниз  на  картину
почти столь же древнюю, как они. Ужас пришел к мирным жителям долины, ужас
в обличье волкоподобных всадников  из  внешних  земель.  И  они  не  могли
взглянуть с надеждой на замок, что прилепился к отвесному склону горы, ибо
там тоже таились угнетатели.
     Клан Куруш Хана, одного из малых вождей варварских гирканских  племен
с востока моря Вилайет, был вытеснен из своих родных  степей  на  запад  в
результате племенной кровавой вражды. Теперь варвары-гирканцы взимали дань
с деревень йуэтши в долине реки Акрим. Хотя это  был  всего  лишь  обычный
набег с целью заполучить скот, рабов и прочую  добычу,  планы  Куруш  Хана
простирались гораздо дальше. В этих горах уже возникали королевства  таким
путем.
     Прямо сейчас, однако, Куруш Хан, как и его воины, был пьян от  крови.
Хижины йуэтши лежали в дымящихся развалинах. Захватчики  пощадили  амбары,
потому что в них был фураж. Уцелели и стога - по той же причине. Худощавые
всадники  носились  взад-вперед  по  долине,  нанося  удары   и   выпуская
зазубренные стрелы. Когда сталь находила цель, мужчины валились со стоном;
женщины кричали, когда их, нагих, грубо  перебрасывали  через  луки  седел
захватчики.
     Всадники в бараньих шкурах и высоких меховых шапках  заполнили  улицы
самой большой  из  деревень  долины,  которая  представляла  собой  убогое
скопище  хижин,  наполовину  каменных,  наполовину  слепленных  из  грязи.
Выгнанные из своих жалких убежищ жители деревни  либо  падали  на  колени,
тщетно умоляя  о  милосердии,  либо  столь  же  тщетно  пытались  убежать,
превращаясь в забаву для всадников. Свистели  ятаганы,  разрубая  плоть  и
кости.
     Один из беглецов обернулся с диким криком,  когда  Куруш  Хан  настиг
его. Плащ гирканца распростерся по ветру как крылья ястреба.  В  этот  миг
глазам йуэтши предстало, словно видение, обрамленное бородой лицо с тонким
загнутым книзу носом; широкий  рукав  спадал  с  руки,  которая  поднялась
вверх, сжимая изогнутый стальной клинок. У йуэтши в  руках  было  одно  из
немногих действенных орудий в долине: тяжелый охотничий лук с единственной
стрелой. С отчаянным воплем он нацелил стрелу, натянул тетиву и  выстрелил
в тот самый миг, когда гирканец на скаку нанес ему удар. Стрела  попала  в
цель, и Куруш Хан вывалился из седла.  Смерть  его  была  мгновенной,  ибо
стрела пронзила его сердце.
     Когда лошадь без всадника умчалась прочь, одна из двух лежащих  фигур
ценой невероятного усилия поднялась на локте. Это был  йуэтши,  чья  жизнь
стремительно покидала его вместе с кровью,  что  струилась  из  чудовищной
раны, рассекшей ему шею и плечо. Задыхаясь, он посмотрел на вторую фигуру.
Борода Куруш Хана торчала кверху,  словно  в  комическом  удивлении.  Рука
йуэтши подогнулась, и он упал лицом в  грязь,  глотая  землю.  Он  сплюнул
кровью, жутко рассмеялся и больше не шевелился. Когда  гирканцы  добрались
до места происшествия, он уже тоже был мертв.
     Гирканцы  слетелись,  как  стервятники  к  мертвой  овце,   и   долго
совещались над телом своего хана. Когда  они  договорили,  судьба  каждого
йуэтши в долине реки Акрим была решена.
     Амбары, сараи, хлева, которые пощадил Куруш Хан, взметнулись  к  небу
столбами пламени. Все пленники были перебиты, младенцев бросали  живыми  в
огонь, девочек насиловали и бросали на  залитых  кровью  улицах.  Рядом  с
телом хана выросла груда отрубленных голов. Всадники  подъезжали  галопом,
держа страшные трофеи за волосы, и бросали их в  чудовищную  кучу.  Каждое
место, где мог бы скрываться уцелевший бедняга, было проверено и вскрыто.
     Один из гирканцев, проверяя стог сена, заметил  в  нем  шевеление.  С
волчьим возгласом он расшвырял сено и вытащил на  свет  свою  жертву.  Это
была девушка, но отнюдь не  обезьяноподобная  коренастая  женщина  йуэтши.
Сорвав  с  нее  плащ,  гирканец  впился  глазами  в  едва  прикрытое  тело
красавицы.
     Девушка молча сопротивлялась  его  хватке.  Он  потащил  ее  к  своей
лошади. Затем, быстрая и смертоносная как кобра, она  выхватила  кинжал  у
него из-за пояса и всадила ему под  сердце.  Со  стоном  он  повалился  на
землю, а девушка молниеносно, как  самка  леопарда,  вскочила  на  лошадь.
Лошадь заржала и подалась назад. Девушка развернула ее и  понеслась  вдоль
по долине. Позади нее раздались крики. Гирканцы бросились вдогонку. Над ее
головой засвистели стрелы.
     Она направляла лошадь прямиком к горной стене на юге долины, где было
устье узкого каньона. Здесь путь был опасным, и гирканцы  среди  камней  и
валунов замедлили бег лошадей. Но  девушка  неслась  вперед,  как  гонимый
ветром лист, и опережала их на несколько сотен шагов, когда  добралась  до
низкой стены, загораживающей устье каньона. Похоже было, что  этот  барьер
кто-то построил, подкатив друг к другу валуны  -  грубое,  но  действенное
средство защиты. На  гребне  каменной  стены  простерли  свои  перья-ветки
тамариски. Из небольшой выемки посредине струился ручей. Там были люди.
     Девушка увидела их среди камней,  и  они  крикнули  ей  остановиться.
Сперва она решила, что это тоже гирканцы, но затем поняла, что это не так.
Они были высокими, крепкого телосложения. Под плащами на них  были  надеты
кольчуги, на головах были остроконечные стальные  шлемы.  Девушка  приняла
мгновенное решение. Она соскочила с лошади, взбежала  вверх  по  камням  и
бросилась на колени, крича:
     - Помогите, во имя Иштар милосердной!
     К ней шагнул человек, при виде которого она воскликнула:
     - Генерал Артабан! - она обняла его колени.  -  Спаси  меня  от  этих
волков, что гонятся за мной!
     - Зачем мне рисковать жизнью ради тебя? - равнодушно спросил он.
     - Мы с тобой знакомы!  Я  танцевали  перед  тобою  при  дворе  короля
Аграпура! Я Роксана из Заморы.
     - Многие женщины танцевали передо мной.
     - Тогда я назову тебе пароль, - в отчаянии воскликнула она. - Слушай!
     Когда она шепнула ему на  ухо  имя,  он  вздрогнул  как  от  удара  и
пронзительно уставился на нее. Затем, взобравшись на  огромный  валун,  он
обратился к приближающимся всадникам, воздев руку.
     - Ступайте своей дорогой в мире, во имя Йилдиза, короля Турана!
     Ответом ему был свист выпущенных в него стрел. Он спрыгнул с камня  и
махнул рукой. Воины вдоль барьера натянули тетиву луков, и  стрелы  дождем
обрушились на гирканцев. Часть всадников попадала из седел. Лошади заржали
и заметались. Остальные всадники  подались  назад,  недовольно  вопя.  Они
повернули и поскакали обратно в долину.
     Артабан повернулся к Роксане. Это был  высокий  мужчина  в  плаще  из
малинового шелка и кольчужных латах, прошитых золотом. На его одежде  были
пятна воды и крови, но богатство ее было  хорошо  заметно.  Люди  Артабана
собрались вокруг него: сорок дюжих туранских моряков, обвешанных  оружием.
Неподалеку стоял несчастного вида йуэтши со связанными руками.
     - Дочь моя, - сказал Артабан. - Из-за тебя  я  нажил  врагов  в  этом
далеком краю. Тому причиной имя, которое  ты  прошептала  мне  на  ухо.  Я
поверил тебе...
     - Если я солгала, пусть с меня снимут кожу!
     - Так оно и будет, - мягко пообещал он. - Я лично об этом позабочусь.
Ты назвала имя принца Тейяспы. Что тебе известно о нем?
     - Три года я делила с ним его изгнание.
     - Где он?
     Она  показала  в  сторону  долины,  туда,  где  башни  крепости  едва
виднелись из-за скал.
     - Там. В твердыне Глега Запоросканца.
     - Ее будет трудно взять, - задумчиво произнес Артабан.
     - Пошли за остальными твоими морскими ястребами! Я знаю путь, который
приведет вас прямиком в сердце этой крепости!
     Он покачал головой.
     - Эти, кого ты видишь, это весь мой отряд. - Видя  ее  недоверие,  он
добавил: - Меня не удивляет, что ты не веришь. Я расскажу тебе...
     С прямодушием, которое его приятели-туранцы находили столь  досадным,
Артабан поведал  ей  историю  своего  падения.  Он  не  пересказывал  свои
триумфы,  которые  были  слишком  хорошо  известны,  чтобы   нуждаться   в
повторении. Генерал Артабан был  знаменит  набегами  в  далекие  страны  -
Бритунию, Замору, Кос и Шем - когда пять лет назад  пираты  моря  Вилайет,
действуя согласно  с  незаконными  козаками  соседствующих  степей,  стали
представлять серьезную опасность для этого самого западного из  гирканских
королевств. Король Йилдиз призвал Артабана, чтобы тот исправил  положение.
Энергичными действиями  Артабан  победил  пиратов,  или  по  крайней  мере
прогнал их с западных берегов моря.
     Но Артабан, будучи азартным игроком, глубоко  увяз  в  долгах.  Чтобы
получить возможность  расплатиться  с  долгами,  он,  будучи  в  одиночном
патрульном   плавании   на   своем   флагманском   корабле,    напал    на
законопослушного торговца из Хурусуна, перебил  всех  на  борту  торгового
корабля и снял с него груз. Груз он доставил на свою  базу,  чтобы  втайне
продать.  Однако,  хотя  вся  его  команда   поклялась   молчать,   кто-то
проболтался. Артабан сохранил голову на плечах  только  ценой  повиновения
приказу короля Йилдиза, который требовал от него практически самоубийства:
пересечь море Вилайет  к  устью  реки  Запороска  и  уничтожить  поселения
пиратов. Для этого предприятия ему были выделены только два корабля.
     Артабан нашел укрепленный лагерь пиратов  моря  Вилайет  и  взял  его
штурмом, поскольку  там  в  тот  момент  находились  лишь  небольшие  силы
пиратов. Остальные направились вверх по реке,  чтобы  сразиться  с  бандой
бродячих гирканцев вроде банды  Куруш  Хана,  которая  напала  на  местных
запоросканцев, живущих по берегам реки, так как  пираты  были  с  местными
жителями в дружеских отношениях.  Артабан  уничтожил  несколько  пиратских
кораблей в доках и  взял  в  плен  большое  количество  старых  и  больных
пиратов.
     Чтобы устрашить отсутствующих пиратов,  Артабан  приказал  тех,  кого
взяли живыми, одновременно посадить на кол, поджарить на медленном огне  и
содрать с них кожу живьем. Этот приговор как раз был в разгаре исполнения,
когда вернулись основные силы пиратов.  Артабан  бежал,  оставив  один  из
своих кораблей  в  руках  пиратов.  Зная,  какое  наказание  его  ждет  за
невыполнение  миссии,  он  направился  к  дикому   участку   юго-западного
побережья моря Вилайет, где Колхианские Горы подступают к  самому  берегу.
Пираты бросились в погоню за ним на захваченном корабле и догнали Артабана
уже в виду западного берега. Последовала яростная битва, которая  длилась,
пока палубы обоих кораблей не были завалены мертвыми и ранеными. Численное
превосходство и лучшее вооружение туранцев, умелое использование Артабаном
имевшегося у них тарана позволили им с большим трудом одержать  бесславную
победу, которую верней будет назвать отсутствием поражения.
     - ...Итак, мы вытащили галеру на берег реки. Мы могли бы починить ее,
но морем Вилайет правит королевский флот, а как только король узнает,  что
моя миссия потерпела неудачу, меня будет ждать рея. Мы углубились в  горы,
в поисках сами не знаем чего - дороги прочь  из  туранских  владений,  или
нового королевства, которым можно править.
     Роксана выслушала его и, не высказав никаких замечаний,  начала  свою
повесть. Как было отлично известно Артабану, у королей Турана  существовал
обычай при восхождении  на  трон  убивать  своих  братьев  и  детей  своих
братьев, чтобы предотвратить возможность гражданской  войны.  Более  того,
был  и  такой  обычай:  когда  король  умирал,  аристократы   и   генералы
провозглашали королем  того  из  его  сыновей,  который  первым  достигнет
столицы после смерти короля.
     Даже имея такое преимущество,  слабый  Йилдиз  не  смог  бы  победить
своего агрессивного брата Тейяспу, если бы не их мать, косская женщина  по
имени  Кушия.  Эта  кошмарная  старуха,  подлинная  правительница  Турана,
предпочла Йилдиза, поскольку он был послушнее. Принц Тейяспа отправился  в
изгнание. Он искал  убежища  в  Иранистане,  но  обнаружил,  что  тамошний
правитель ведет переписку с Йилдизом, намереваясь отравить принца. Пытаясь
добраться до Вендии, принц попал в  плен  к  кочевому  племени  гирканцев,
которые узнали его и продали  туранцам.  Тейяспа  решил,  что  судьба  его
решена, но вмешалась мать и не позволила Йилдизу  отдать  приказ  задушить
брата.
     Вместо этого Тейяспа  был  заточен  в  крепости  Глега  Запоросканца,
свирепого главаря банды разбойников, который пришел в долину  Акрим  много
лет назад и  обосновался  там  как  феодальный  правитель  над  полудикими
йуэтши. Он наживался на них, но не защищал их от  внешних  врагов.  Принцу
Тейяспе в его заточении были предоставлены  все  виды  роскоши  и  порока,
долженствующие размягчить его дух.
     Роксана рассказала, что она была одной из  танцовщиц,  посланных  для
развлечения принца. Она безумно влюбилась в  красивого  принца  и,  вместо
того, чтобы пытаться повредить ему, стала искать пути вернуть  его  в  мир
людей.
     - Однако, - заключила она, - принц  Тейяспа  впал  в  апатию.  В  нем
невозможно  узнать  юного  орла,  который  вел  своих  всадников  в   зубы
бритунских рыцарей и шемитских ассхури.  Заточение,  вино  и  сок  черного
лотоса затупили его чувства. Он сидит на  своих  подушках,  погруженный  в
транс, и оживает только когда я танцую или пою для него. Но  в  жилах  его
течет кровь завоевателей. Он - лев, который спит, и может проснуться.
     Когда гирканцы ворвались в долину, я бежала из замка и отправилась на
поиски Куруш Хана в надежде найти  человека,  достаточно  храброго,  чтобы
помочь Тейяспе. Но я увидела, как Куруш Хан был убит, после чего  гирканцы
превратились в бешеных собак. Я спряталась от них, но они вытащили меня из
укрытия. О мой лорд, помоги нам! Что с того,  если  у  тебя  лишь  горстка
людей? Этого бывало достаточно для возникновения королевств. Когда  станет
известно, что принц  на  свободе,  люди  присоединятся  к  нам!  Йилдиз  -
бездарная посредственность, а его юного сына Ездигерда люди боятся, ибо он
свиреп, жесток и угрюм.
     До ближайшего туранского гарнизона -  три  дня  пути  верхом.  Долина
Акрим изолирована, она не известна никому,  кроме  бродячих  кочевников  и
несчастный  йуэтши.  Здесь,  в  спокойствии  уединения,  можно   замыслить
империю. Ты тоже  вне  закона.  Давай  же  объединимся,  чтобы  освободить
Тейяспу и возвести его на трон! Если он станет королем, ты обретешь  честь
и богатство, тогда как Йилдиз не предлагает тебе  ничего,  кроме  позорной
смерти на рее!
     Она стояла на коленях, держа его  за  полу  плаща.  Ее  темные  глаза
сверкали от переполнявших ее чувств. Артабан стоял молча;  затем  внезапно
рассмеялся сочным смехом.
     - Нам понадобятся гирканцы, - сказал он, и девушка всплеснула  руками
с радостным возгласом.


     - Стойте!
     Конан  Киммериец  остановился  и  осмотрелся  вокруг,  нагибая   свою
массивную шею. Позади него его товарищи остановились, звеня  оружием.  Они
находились в узком ущелье.  По  обе  стороны  возвышались  крутые  склоны,
поросшие  низкорослыми  скрюченными   елями.   Впереди   небольшой   ручей
пробивался ключом из земли среди уродливых деревьев и сбегал  по  мшистому
руслу.
     - Наконец-то вода, - проворчал Конан. - Пейте.
     Вчера  вечером  быстрый  марш  еще  дотемна  доставил  их  к  кораблю
Артабана, спрятанному на берегу реки. Конан  оставил  там  четверых  своих
людей, раны которых были самыми серьезными, чинить корабль, а сам вместе с
остальными пошел дальше.  Конан  был  уверен,  что  туранцы  ненамного  их
обогнали, и безжалостно подгонял своих людей в  надежде  догнать  врага  и
отомстить за кровавое побоище на реке Запороска.  Но  когда  молодая  луна
зашла, они потеряли след в лабиринте ущелий и  брели  наугад.  Теперь,  на
рассвете, они нашли воду, но  были  измучены  до  предела  и  основательно
заблудились. Единственным свидетельством присутствия человека, которое они
видели с самого  берега,  было  нагромождение  хижин  среди  скал.  Хижины
служили прибежищем неизвестным одетым в шкуры существам,  которые  с  воем
убежали при их приближении. Где-то в горах послышался львиный рык.
     Из двадцати шести человек отряда  Конан  был  единственным,  кто  еще
сохранил силы.
     - Ложитесь спать, - проворчал он. - Иванос, выбери еще двоих, которые
будет нести с тобой первую стражу. Когда солнце покажется  из-за  верхушки
вон той ели, пусть вас сменят другие трое. Я пойду разведаю дорогу.
     Он зашагал вверх по ущелью, и вскоре затерялся среди деревьев. Крутые
склоны ущелья постепенно превратились в каменные столбы,  которые  отвесно
вздымались над наклонным, загроможденным камнями, дном ущелья. Вдруг,  так
внезапно, что от неожиданности могло бы остановиться сердце,  из  путаницы
кустов выпрыгнула дикая косматая фигура и  замерла  перед  пиратом.  Конан
шумно выдохнул сквозь зубы, меч сверкнул в его руке. Но он остановил удар,
видя, что явившийся безоружен.
     Это был йуэтши: низкорослый, гномоподобный человек, одетый в  бараньи
шкуры. У него были длинные  руки,  короткие  ноги  и  плоское,  желтое,  с
раскосыми глазами лицо, испещренное множеством мелких морщинок.
     - Кхосатрал! - воскликнул бродяга. - Что делает человек из Свободного
Братства в этих краях, где полно гирканцев?
     Он говорил на туранском диалекте гирканского, но с сильным акцентом.
     - Кто ты такой? - буркнул Конан.
     - Я был вождем йуэтши, - ответил тот с диким смехом. - Меня  называли
Винашко. Что ты здесь делаешь?
     - Что находится за пределами этого  ущелья?  -  ответил  вопросом  на
вопрос Конан.
     - Вон за тем гребнем лежит путаница скал  и  каньонов.  Если  сумеешь
пробраться сквозь нее, выйдешь над широкой долиной  Акрим.  До  вчерашнего
дня она была домом для моего  племени,  а  сегодня  там  лежат  только  их
обугленные кости.
     - Там есть пища?
     - Да. И смерть. Долина в руках орды гирканских кочевников.
     Пока Конан раздумывал над услышанным, шаги заставили его  обернуться.
Он увидел, что приближается Иванос.
     - Ха! - нахмурился Конан. - Я  приказал  тебе  сторожить,  пока  люди
спят!
     -  Они  слишком  голодны,  чтобы  спать,  -  ответил  коринфянин,   с
подозрением разглядывая йуэтши.
     - Кром! - проворчал киммериец. - Я не могу достать  еду  из  воздуха.
Придется им потерпеть, пока мы не  найдем  деревню,  которую  можно  будет
разграбить...
     - Я могу отвести вас туда, где достаточно  еды  для  целой  армии,  -
вмешался Винашко.
     Конан произнес голосом, полным угрозы:
     - Не пытайся обмануть меня,  приятель.  Ты  только  что  сказал,  что
гирканцы...
     - Нет, нет! Здесь неподалеку есть место, о котором они не знают,  где
мы хранили запасы. Я шел туда, когда увидел тебя.
     Конан потряс своим мечом  -  широким,  прямым,  обоюдоострым  клинком
более четырех футов длиной, необычным  оружием  для  здешних  земель,  где
преимущественно пользовались кривыми клинками.
     - Тогда веди нас, йуэтши, но первое же неверное движение будет стоить
тебе головы!
     Йуэтши снова засмеялся диким, пустым смехом и махнул рукой, приглашая
их следовать за ним. Он направился к ближайшему утесу, пошарил среди сухих
кустов и открыл отверстие в скале. Обернувшись,  он  кивком  подозвал  их,
нагнулся и исчез внутри.
     - Лезть в это волчье логово? - сказал Иванос.
     - Чего ты боишься? - спросил Конан. - Мышей?
     Он нагнулся и протиснулся в  отверстие.  Иванос  последовал  за  ним.
Конан оказался не в  пещере,  а  в  узкой  расселине  скалы.  Над  головой
виднелась узкая полоска синего  утреннего  неба,  зажатая  между  отвесных
стен, которые с каждым шагом по мере продвижения  вперед  становились  все
выше. Конан прошел во мраке  около  сотни  шагов  и  выбрался  на  широкую
круглую площадку, окруженную нависающими стенами из материала, который  на
первый взгляд был похож на гигантские медовые соты. Из  середины  площадки
доносился низкий рев. Там была окруженная невысоким бортиком круглая  дыра
в полу, из которой вырывалось бледное пламя высотой в  человеческий  рост,
слабо освещая пещеру.
     Конан  с  любопытством  осмотрелся.  Они  словно  находились  на  дне
гигантского колодца. Пол был из сплошного камня, который был гладким,  как
будто его отполировали ноги десяти тысяч поколений.  Стены,  расположенные
по  слишком  правильному   кругу,   чтобы   быть   совершенно   природного
происхождения, были  испещрены  сотнями  квадратных  черных  углублений  в
ладонь глубиной,  расположенных  правильными  рядами  и  столбцами.  Стены
поднимались, потрясая воображение, и заканчивались небольшим кругом синего
неба, где черной точкой висел стервятник. Спиральная лестница,  вырезанная
в черном камне, начиналась от пола, поднималась,  делая  половину  полного
оборота по стенам, и заканчивалась помостом перед большой черной  дырой  в
стене - входом в тоннель.
     - Эти отверстия - могилы древнего народа, который жил  здесь  еще  до
того, как мои предки пришли к морю Вилайет, - пояснил Винашко. -  Об  этом
народе существует только несколько туманных легенд. Говорят,  что  они  не
были людьми, и они грабили и терзали моих предков, пока  жрец  йуэтши  при
помощи великого заклинания не заключил их в эти отверстия  в  стене  и  не
возжег этот огонь, чтобы удерживать их там. Несомненно, их кости давно уже
рассыпались в прах. Некоторые люди моего племени пытались вынуть  каменные
блоки, которые закупоривают их могилы, но камень не поддался их усилиям. -
Он указал на груды припасов, сложенные у стены с одной стороны амфитеатра.
- Мое племя хранило здесь запасы на случай голода. Берите, сколько хотите;
больше не осталось йуэтши, чтобы съесть их.
     Конан подавил дрожь суеверного ужаса.
     - Твоему племени нужно было поселиться в этих  пещерах.  Эту  внешнюю
расселину один человек может оборонять против целой орды.
     Йуэтши пожал плечами.
     - Здесь нет воды. Кроме того, когда гирканцы ринулись в долину, у нас
не было времени перебраться сюда. Мой народ не был воинственным. Мы хотели
только мирно возделывать землю.
     Конан покачал  головой,  неспособный  понять  такие  натуры.  Винашко
вытаскивал кожаные мешки с зерном, рисом, заплесневелым  сыром  и  вяленым
мясом, мехи с кислым вином.
     - Пойди  приведи  кого-нибудь  помочь  донести  еду,  -  велел  Конан
Иваносу, глядя вверх. - Я побуду здесь.
     Когда Иванос покинул пещеру, Винашко дотронулся до руки Конана.
     - Ты мне веришь?
     - Да, клянусь Кромом, - ответил Конан, жуя пригоршню сушеных смокв. -
Любой, кто привел меня к еде, мой друг. Но как ты и твое племя  добирались
сюда из долины Акрим? Это, должно быть, долгий и трудный путь.
     Глаза Винашко сверкнули, как у голодного волка.
     - Это наша тайна. Я покажу тебе, если ты мне доверишься.
     - Когда мой желудок будет полон, - ответил Конан. Рот его  был  набит
смоквами. - Мы преследуем этого черного дьявола, Артабана из  Шахпура.  Он
где-то здесь, в горах.
     - Он ваш враг?
     - Враг?! Если я до него доберусь, я сделаю из его кожи пару сапог.
     - Артабан из Шахпура находится в трех часах верхового пути отсюда.
     - Ха! - Конан вскочил с мечом в  руке,  его  синие  глаза  горели.  -
Отведи меня к нему!
     - Будь осторожен! - воскликнул Винашко. - У  него  сорок  вооруженных
туранцев, и к нему присоединился  Дайуки  с  полутора  сотнями  гирканцев.
Сколько людей у тебя, лорд?
     Конан молча жевал, нахмурившись. При  таком  неравенстве  сил  он  не
может дать Артабану еще какое-нибудь преимущество. За месяцы, что прошли с
тех пор, как он стал капитаном пиратов, Конан силой превратил свою команду
в превосходных воинов, но это по-прежнему было орудие,  которое  следовало
использовать  осмотрительно.  Сами  по  себе   они   были   беспечными   и
непредусмотрительными. Если ими  умело  руководить,  они  могли  совершить
многое. Но без мудрого вождя они бы просто понапрасну отдали жизни.
     - Если ты пойдешь со мной, козак, - сказал Винашко, - я  покажу  тебе
то, чего ни один человек кроме йуэтши не видел уже тысячу лет!
     - Что именно?
     - Дорогу смерти для наших врагов!
     Конан шагнул вперед и остановился.
     - Подожди, идут красные братья. Слышишь, как мои псы ругаются?
     - Отошли их обратно с едой, - шепнул Винашко, когда полдюжины пиратов
выбрались из расселины в пещеру. Конан встретил их широким взмахом руки.
     - Несите это все назад к ручью, - велел он. - Я же  вам  сказал,  что
найду пищу!
     - А ты что? - спросил Иванос.
     -  Обо  мне  не  беспокойтесь.  Мне  надо   поговорить   с   Винашко.
Возвращайтесь в лагерь и набейте брюхо, покусай вас демоны!
     Когда шаги пиратов затихли в  расселине,  Конан  хлопнул  Винашко  по
спине с такой силой, что тот пошатнулся.
     - Пошли, - сказал Конан.
     Йуэтши первым стал подниматься по спиральной лестнице,  вырезанной  в
каменной стене. Над последним рядом могил она заканчивалась перед входом в
тоннель. Конан обнаружил, что может стоять в тоннеле, выпрямившись во весь
рост.
     - Если ты пойдешь по этому тоннелю, - сказал Винашко,  -  то  выйдешь
позади крепости запоросканца Глега, которая висит над долиной Акрим.
     - Что мне толку от этого? - проворчал Конан, нащупывая  дорогу  вслед
за йуэтши.
     - Вчера, когда началась кровавая резня, я некоторое время сражался  с
гирканскими псами. Когда всех моих соплеменников  перерезали,  я  бежал  к
выходу из долины, который называется Горло  Дива.  Там  я  оказался  среди
воинов-незнакомцев, которые повалили меня на землю и связали.  Они  хотели
узнать от меня, что происходит в долине. Это были моряки флота короля. Они
называли своего начальника Артабаном.
     В то время, когда  они  допрашивали  меня,  прискакала  девушка.  Она
мчалась, как безумная, а по пятам  за  ней  гнались  гирканцы.  Когда  она
спрыгнула с лошади и стала умолять  Артабана  о  помощи,  я  узнал  в  ней
танцовщицу из Заморы, которая живет в замке  Глега.  Туча  стрел  отогнала
гирканцев, и затем Артабан вступил в  разговор  с  девушкой,  позабыв  про
меня. Уже три года в замке Глега живет пленник. Я знаю об этом, потому что
я отвозил зерно и отгонял овец в крепость. Платили  мне  по-запороски,  то
есть руганью и затрещинами. Козак, этот  пленник  -  принц  Тейяспа,  брат
короля Йилдиза!
     Конан удивленно хмыкнул.
     - Девушка, Роксана, открыла это Артабану, и  он  поклялся  помочь  ей
освободить  принца.  Пока  они   разговаривали,   гирканцы   вернулись   и
остановились в отдалении. Они жаждали мести, но  были  осторожны.  Артабан
приветствовал их и имел беседу с Дайуки, их новым вождем, потому что Куруш
Хан был убит. Наконец гирканец взобрался на стену и разделил хлеб и соль с
Артабаном. И эти трое составили заговор с целью спасения принца Тейяспы  и
возведения его на трон.
     Роксана обнаружила тайный путь, ведущий в замок. Сегодня, перед самым
заходом солнца, гирканцы должны атаковать крепость в лоб. Пока  они  таким
образом будут отвлекать внимание запоросканцев, Артабан и его люди  должны
пробраться в замок тайным путем. Роксана откроет  им  дверь,  они  возьмут
принца и скроются в горах, чтобы собрать войско. Тем  временем,  пока  они
составляли планы, наступила ночь, я перегрыз веревки и убежал.
     Ты хочешь мести. Я покажу тебе, как поймать Артабана. Можешь перебить
всех, кроме Тейяспы. Ты сможешь либо получить большой выкуп от Кушии за ее
сына, либо от короля Йилдиза за убийство брата, либо, если тебе так больше
понравится, сам возвести его на трон.
     - Покажи, - сказал Конан. Глаза его блестели нетерпением.
     Гладкий пол тоннеля, в котором могли ехать три лошади в ряд, наклонно
уходил вниз. Время от времени короткие лестничные пролеты  вели  на  более
нижний уровень. Некоторое время Конан ничего не  видел  в  темноте.  Затем
слабое свечение впереди слегка рассеяло мрак.  Свечение  стало  серебряным
сиянием, и шум падающей воды наполнил тоннель.
     Они стояли у выхода из тоннеля, который был  замаскирован  полотнищем
воды, падающей со скал наверху. Из водоема, который образовался у подножия
водопада, неширокий поток сбегал вниз. Винашко показал на выступ,  который
вел из выхода пещеры по краю водоема.  Конан  последовал  за  ним.  Пройдя
сквозь тонкую завесу воды, он  оказался  в  расселине,  которая  была  как
ножевая рана в теле горы. Они имела пятьдесят шагов ширины в самом широком
месте. По обе ее стороны возвышались отвесные  скалы.  Нигде  не  было  ни
следа растительности, если не считать буйной поросли вдоль  потока.  Поток
стремился вниз  по  каменному  ложу  ущелья  и  исчезал  в  узком  проломе
противоположной каменной стены.
     Конан последовал за Винашко вверх по извивающемуся  каменному  горлу.
Через триста шагов они потеряли из вида водопад.  Пол  поднимался.  Вскоре
йуэтши остановился и подался назад, предостерегающе взяв  за  руку  своего
спутника. На углу каменной  стены  росло  скрюченное  деревце.  За  ним  и
спрятался Винашко, показывая рукой вперед.
     За  этим  поворотом  ущелье  тянулось  еще  на  восемьдесят  шагов  и
оканчивалось тупиком. С левой  стороны  от  них  скала  казалась  какой-то
странной, и Конан некоторое время смотрел на не,  прежде  чем  понял,  что
видит  стену,  сложенную  человеком.  Они  находились  практически  позади
крепости, построенной в теснине среди скал. Ее стена  поднималось  отвесно
от  края  глубокой  пропасти.  Этот  разрыв  не  был  соединен  мостом,  и
единственным входом в стене, по-видимому, была тяжелая, окованная  железом
дверь на середине высоты стены. Напротив нее вдоль скалы шел узкий карниз,
который тоже носил следы человеческого труда,  в  результате  которого  на
него можно было попасть с того места, где они стояли.
     - Этим путем выбралась из крепости девушка Роксана, - сказал Винашко.
- Ущелье идет почти параллельно долине Акрим. Оно сужается к  западу  и  в
конце концов выходит в долину узкой тесниной, по которой стремится  поток.
Запоросканцы заблокировали вход камнями, чтобы путь не был  виден  снаружи
тем, кто о нем не знает. Они редко пользуются этой  дорогой  и  ничего  не
знают о тоннеле за водопадом.
     Конан поскреб свой  бритый  подбородок.  Ему  очень  хотелось  самому
ограбить замок, но он не видел способа добраться туда.
     - Клянусь Кромом, Винашко, я бы хотел  посмотреть  на  это  место,  о
котором ты говоришь.
     Йуэтши глянул на могучую фигуру Конана и покачал головой.
     - Есть путь, который мы называем Дорогой Орлов, но он не  для  таких,
как ты.
     - Ймир! Неужто одетый в шкуры дикарь лучше лазит по скалам, чем горец
из Киммерии?! Веди!
     Винашко пожал плечами и двинулся  назад  по  ущелью.  Они  уже  снова
видели водопад, когда он остановился рядом с  чем-то,  что  выглядело  как
неглубокий желоб, выветрившийся в скальной  стене.  Присмотревшись,  Конан
увидел цепочку неглубоких выемок для  рук,  выбитых  в  сплошной  каменной
стене.
     - Я бы углубил эти оспины, - проворчал Конан, но тем  не  менее  стал
подниматься следом за Винашко, цепляясь за неглубокие выемки пальцами  рук
и ног. Наконец они достигли верхушки каменного гребня,  образующего  южную
стену ущелья, и уселись на него, свесив ноги.
     Ущелье извивалось внизу, под ними, как  след  змеи.  Конан  посмотрел
поверх противоположной, более низкой стены ущелья в долину Акрим.
     Справа от него утреннее солнце  стояло  высоко  над  блестящим  морем
Вилайет. Слева  возвышались  пики  Колхианских  Гор  со  снежными  шапками
вершин. Бросив взгляд назад, он мог видеть путаницу скал  и  ущелий,  где,
как он знал, стояла лагерем его команда.
     Дым все еще лениво поднимался вверх от почерневших  пожарищ,  которые
только вчера были деревнями. В глубине долины, на левом берегу реки,  были
расставлены шатры из шкур. Конан увидел людей, снующих как  муравьи  среди
этих шатров. То были гирканцы, сказал Винашко, и указал Конану на выход из
долины, устье узкого каньона, где был лагерь туранцев. Но внимание  Конана
было поглощено крепостью.
     Крепость была прочно поставлена в теснине среди скал  между  ущельем,
которое находилось под ними и долиной. Замок был обращен фасадом к  долине
и полностью окружен массивной двадцатифутовой стеной. Тяжелые  ворота,  по
обе стороны которых  высились  башни  с  узкими  бойницами  для  лучников,
главенствовали над внешним склоном. Этот склон был  не  слишком  крут,  по
нему можно было взобраться пешком и даже верхом, но он был совершенно  гол
и не предоставлял возможным атакующим никакой защиты.
     - Только дьявол может решиться штурмовать эту крепость,  -  проворчал
Конан. - Как мы можем добраться  до  королевского  брата  через  эту  кучу
камня? Отведи нас к  Артабану,  чтобы  я  смог  доставить  его  голову  на
Запороску.
     - Будь осторожен, если тебе дорога своя собственная голова, - ответил
Винашко. - Что ты видишь в ущелье?
     - Голый камень, и только вдоль потока полоска зарослей.
     Йуэтши оскалился в волчьей ухмылке.
     - А ты заметил, что на правом берегу заросли  гуще  и  выше?  Слушай.
Скрытые завесой водопада, мы можем наблюдать и  дождаться,  когда  туранцы
направятся вверх по ущелью. Затем, пока  они  заняты  в  замке  Глега,  мы
спрячемся  в  кустах  у  потока  и  нападем  на  них,  когда   они   будут
возвращаться. Мы убьем всех, кроме Тейяспы, а его возьмем  в  плен.  Затем
вернемся обратно через тоннель. У тебя есть корабль, на котором мы  сможем
бежать?
     - Да, - ответил Конан, вставая и  потягиваясь.  -  Винашко,  есть  ли
какой-нибудь другой спуск вниз с этого лезвия ножа, на котором  мы  сидим,
кроме того, которым мы пришли?
     - Есть тропа, которая ведет на восток вдоль гребня и затем спускается
в лабиринт ущелий, в одном из которых стоят лагерем твои люди.  Смотри,  я
покажу тебе. Видишь вон ту скалу,  похожую  на  старуху?  Около  нее  надо
повернуть...
     Конан внимательно выслушал, куда и как  надо  поворачивать.  Но  суть
объяснений сводилась к тому, что этот опасный путь, более  подходящий  для
каменного козла или серны, чем для человека, не давал возможности  попасть
в ущелье под ними.
     Посреди объяснений Винашко вдруг повернулся и окаменел.
     - Что это? - воскликнул он.
     Из  удаленного  гирканского  лагеря  галопом  вырвались  всадники  и,
нахлестывая лошадей, проскакало через  мелкую  реку.  Солнце  сверкало  на
остриях пик. На стене крепости замелькали шлемы.
     - Атака! - вскричал Винашко. - Кхосатрал Хел! Они  переменили  планы;
они собирались напасть не раньше вечера. Быстро! Нужно спуститься  прежде,
чем появятся туранцы.
     Они стали спускаться по неглубокому желобу, шаг за шагом, медленно  и
осторожно.
     Наконец они ступили  на  дно  ущелья  и  поспешили  к  водопаду.  Они
добрались до водоема, пересекли карниз и нырнули под  водную  завесу.  Как
только они оказались в сумраке позади водопада, Винашко схватил Конана  за
одетый кольчугой локоть. Сквозь шум воды киммериец расслышал звон стали  о
камень. Он выглянул наружу через мерцающую стену воды, которая делала  все
размытым и призрачным, зато скрывала их от  взглядов  тех,  кто  находился
снаружи. Конан и йуэтши едва-едва успели попасть в свое убежище.
     По ущелью двигался отряд высоких людей в кольчужных латах  и  шлемах,
обмотанных тюрбанами. Во главе  их  был  человек  выше  остальных  ростом,
чернобородый, с ястребиными чертами лица. Конан шумно выдохнул и,  положив
руку на рукоять меча, подался вперед, но Винашко вцепился в него.
     - Во имя богов, козак! - яростно зашептал он. - Не отдавай наши жизни
понапрасну. Они у нас в ловушке, но если ты бросишься прямо сейчас...
     - Не волнуйся, - ответил Конан с  угрюмой  ухмылкой.  -  Я  не  такой
простак, чтобы испортить добрую месть бездумным порывом.
     Туранцы  пересекали  узкий  поток.  На  противоположном  берегу   они
остановились, как будто прислушиваясь. Конан и йуэтши различили  за  шумом
воды отдаленный многоголосый вопль.
     - Атака! - шепнул Винашко.
     Как будто это было сигналом,  туранцы  быстро  устремились  вдоль  по
ущелью. Винашко коснулся руки киммерийца.
     - Останься здесь и наблюдай. Я вернусь и приведу твоих пиратов.
     - Поторопись, - сказал Конан.  -  Если  ты  не  успеешь  привести  их
вовремя, все пропало.
     И Винашко исчез, словно тень.


     В просторной комнате, роскошное убранство которой  составляли  тканые
золотом гобелены, шелковые диваны и  бархатные  кушетки,  полулежал  принц
Тейяспа. Он казался воплощением чувственного безделья, одетый  в  шелка  и
атлас, с хрустальным кувшином вина возле  локтя.  Его  темные  глаза  были
глазами сновидца, чьи  сны  навеяны  вином  и  наркотическими  снадобьями.
Взгляд его покоился на Роксане, которая напряженно сжимала прутья решетки,
глядя наружу. Но выражение принца было спокойным  и  отстраненным.  Похоже
было, что он нес слышит криков и шума, доносящихся снаружи.
     Роксана беспокойно шевельнулась, бросив на принца взгляд через плечо.
Она сражалась как тигрица, стараясь удержать принца от падения  в  глубину
вырождения и отказа от всего, которую заботливо подготовили его тюремщики.
Роксана не признавала фатализма и пыталась вернуть его к жизни и амбициям.
     - Время, - выдохнула она, оборачиваясь. - Солнце в  зените.  Гирканцы
атакуют  замок,  хлещут  лошадей  и  впустую   тратят   множество   стрел.
Запоросканцы пускают в них стрелы и сбрасывают камни.  Склон  уже  завален
мертвыми телами, но они атакуют снова  и  снова,  как  безумцы.  Я  должна
торопиться. Ты еще воссядешь на золотом троне, о возлюбленный мой!
     Она простерлась перед ним и поцеловала его туфли в экстазе  обожания,
затем поднялась и торопливо вышла из  комнаты.  Она  прошла  через  другую
комнату, в которой десять огромных немых чернокожих несли стражу  денно  и
нощно. По коридору она перебралась во внешний двор,  который  лежал  между
замком и задней стеной, в которой была дверь. Хотя Тейяспе не  разрешалось
выходить без стражи из его  комнаты,  Роксана  могла  входить  и  выходить
свободно, когда ей вздумается.
     Она пересекла двор и подошла к  двери,  ведущей  в  ущелье.  Рядом  с
дверью прислонился к стене один воин,  недовольный  тем,  что  его  лишили
участия в сражении. Хотя тыл  крепости  казался  неприступным,  осторожный
Глег все равно поставил там стражу. Стражник был согдийцем. Его  войлочная
шапка съехала набок.  Он  нахмурился  и  взялся  за  пику,  когда  Роксана
приблизилась к нему.
     - Что тебе здесь нужно, женщина?
     - Я боюсь. Крики и шум испугали меня, лорд. Принц пьян соком  лотоса,
и некому успокоить мои страхи.
     Она бы зажгла огонь в сердце трупа своим видом воплощенного испуга  и
мольбы. Согдиец ущипнул себя за густую бороду.
     - О, не бойся, слабая газель, - сказал он. - Я успокою тебя.
     Он положил руку с грязными ногтями ей на плечо и  привлек  девушку  к
себе.
     - Никто не тронет и пряди твоих волос. Я... ааах!
     Прильнув к нему, Роксана вытащила из-за кушака кинжал и всадила ему в
горло. Одной рукой согдиец вцепился в  бороду,  второй  пытался  выхватить
меч, да так и замер, затем закачался и тяжело повалился на землю.  Роксана
вынула связку ключей из его пояса и  бросилась  к  двери.  Она  распахнула
дверь и вскрикнула от радости при виде Артабана и его туранцев на  карнизе
с противоположной стороны.
     Тяжелая  доска,  которой  пользовались  в  качестве   моста,   лежала
неподалеку, но  она  была  слишком  тяжела,  чтобы  девушка  могла  с  ней
управиться.  Счастливая  случайность  позволила  девушке   воспользоваться
доской для вчерашнего побега, поскольку кто-то по небрежности  оставил  ее
перекинутой через пропасть  и  без  охраны  на  несколько  минут.  Артабан
перебросил девушке веревку, которую она привязала к  двери.  Второй  конец
веревки держали полдюжины сильных мужчин. Три  туранца  пересекли  бездну,
перебирая руками по веревке. Затем они перебросили  через  пропасть  доску
для остальных.
     - Двадцать человек  стеречь  мост,  -  отрывисто  бросил  Артабан.  -
Остальные со мной.
     Морские волки  выхватили  мечи  и  последовали  за  своим  капитаном.
Артабан быстро вел их за легконогой девушкой. Когда  они  вошли  в  замок,
откуда-то появился слуга и уставился на них. Прежде чем он успел крикнуть,
острый как бритва ятаган Дайуки перерезал ему горло.  Отряд  устремился  в
комнату, где десять немых вскочили, хватаясь за кривые  сабли.  Последовал
быстрый, яростный, молчаливый бой - беззвучный, если не считать  свиста  и
звона клинков, да шумных вдохов раненых.  Три  туранца  умерли,  остальные
ворвались во внутреннюю комнату по телам поверженных чернокожих.
     Тейяспа поднялся с подушек. Его глаза сверкали прежним  огнем,  когда
Артабан драматически преклонил колени перед ним и  поднял  рукоять  своего
окровавленного ятагана.
     - Вот воины, которые вернут тебе трон! - воскликнула Роксана.
     - Пойдемте быстрее, пока эти запоросканские собаки не обнаружили нас,
- сказал Артабан.
     Он окружил Тейяспу  своими  людьми.  Они  быстро  пересекли  комнаты,
внутренний двор, и приблизились к двери. Но звон стали был услышан.  Когда
туранцы пересекали мост, позади них  раздались  дикие  крики.  Через  двор
метнулась крепкая, мощная  фигура,  одетая  в  шелк  и  сталь,  а  за  ней
пятьдесят лучников и мечников в шлемах.
     - Глег! - вскричала Роксана.
     - Сбросьте вниз доску! - взревел Артабан,  перепрыгивая  на  каменный
карниз.
     По обе стороны пропасти воины взялись за луки, и в воздухе засвистели
тучи стрел, летящих в обоих направлениях. Несколько  запоросканцев  упало,
но упали также двое туранцев, которые  нагнулись  поднять  доску,  и  Глег
бросился через мост. Его серые глаза яростно горели из-под  остроконечного
шлема.  Артабан  встретил  его  грудью.  В  сверкающем  водовороте   стали
туранский ятаган схлестнулся с клинком Глега,  и  острое  лезвие  рассекло
мощные мускулы шеи запоросканца. Глег пошатнулся и с диким криком сорвался
в пропасть.
     В мгновение ока туранцы сбросили вслед за ним мост. С противоположной
стороны пропасти запоросканцы разразились яростными воплями и принялись  с
бешеной быстротой осыпать врагов  стрелами.  Прежде  чем  спускающиеся  по
карнизу туранцы выбрались за пределы досягаемости, еще трое  пали  и  пара
воинов была ранена, так сильна была буря стрел,  поднятая  запоросканцами.
Артабан разразился проклятиями по поводу потерь.
     - Все, кроме вас шестерых, ступайте вперед и проверьте,  свободен  ли
путь, - приказал он. - Я последую за вами вместе с принцем. Мой лорд, я не
мог привести лошадь по этому ущелью, но я велю своим псам сделать для тебя
носилки из копий...
     -  Боги  да  спасут  меня  от  того,  чтобы  ехать  на  плечах   моих
освободителей! - воскликнул принц Тейяспа. - Я снова мужчина!  Никогда  не
забуду этот день!
     - Хвала богам! - шепнула Роксана.
     Они добрались до водопада. Все, кроме  небольшой  замыкающей  группы,
перебрались через  поток  и  выбирались  на  левый  берег,  когда  на  них
неожиданно посыпался град  стрел.  Туча  стрел  просвистела  над  водой  и
обрушилась в их ряды, затем еще одна и еще. Первые из туранцев упали,  как
пшеница под косой. Остальные с предупредительными криками отпрянули назад.
     - Пес! - возопил Артабан, поворачиваясь к Дайуки. - Это твоя работа!
     - Я что, приказал своим людям стрелять в меня? - взвизгнул  гирканец.
Его темное лицо побледнело. - Это какой-то новый враг!
     Артабан ринулся по ущелью к своим деморализованным воинам, выкрикивая
проклятия. Он знал, что запоросканцы соорудят из  чего-нибудь  мост  через
пропасть и бросятся в погоню, так что он окажется меж двух вражеских  сил.
Он понятия не имел, кто эти новые враги.  Будучи  в  крепости,  он  слышал
крики битвы, а затем будто бы топот копыт, выкрики и звон стали  донеслись
из долины. Но запертый в этом узком ущелье, которое заглушало звуки, он не
мог сказать наверняка.
     Туранцы  продолжали  падать  под  стрелами   невидимого   противника.
Некоторые выпустили свои стрелы  наугад  по  кустам.  Артабан  отбросил  в
сторону их луки с криком:
     - Глупцы! Не тратьте стрел на тени! Возьмите сабли и за мной!
     С бешенством отчаяния оставшиеся туранцы бросились в  заросли.  Плащи
их развевались, глаза сверкали. Некоторых остановили стрелы, но  остальные
попрыгали в воду и перебрались на противоположную сторону.  Из  кустов  на
том берегу поднялись дикие фигуры, одетые в кольчуги или нагие до пояса.
     - Вперед! - взревел могучий голос. - Режьте их, бейте их!
     Туранцы издали вопль удивления при виде  вилайетских  пиратов.  Затем
враги схлестнулись. Звон и  бряцанье  стали  отражалось  эхом  от  утесов.
Первые туранцы, выбравшиеся на высокий  берег,  упали  обратно  в  воду  с
расколотыми черепами.  Пираты  выскочили  на  берег,  чтобы  схватиться  с
врагами вблизи, по пояс в воде, которая вскоре покраснела от крови. Пираты
и туранцы наносили удары и отвечали на них, размахивая  оружием  в  слепой
ярости схватки. Кровь и пот заливали им глаза.
     Дайуки ворвался в гущу битвы, свирепо  сверкая  глазами.  Его  дважды
изогнутый клинок расколол голову пирата. Затем Винашко бросился на него  с
голыми руками, пронзительно вопя.
     Гирканец отшатнулся, испуганный дикой ненавистью в  лице  йуэтши,  но
Винашко схватил Дайуки за шею и впился зубами ему в  горло.  Он  повис  на
враге, вгрызаясь все глубже и  глубже,  не  обращая  внимания  на  кинжал,
который Дайуки всаживал ему в бок. Кровь брызнула из-под  его  зубов.  Оба
оступились и упали в поток. Продолжая рвать и терзать друг друга, они были
смыты течением вниз. Над водой показывалось то одно лицо, то другое,  пока
оба не исчезли навсегда.
     Туранцы были отброшены  обратно  на  левый  берег,  где  они  недолго
противостояли пиратам в кровавой схватке. Затем они не выдержали и  бежали
туда, где сидел в тени утеса  и  наблюдал  происходящее  принц  Тейяспа  с
горсткой воинов, которых Артабан оставил охранять его. Принц трижды  делал
такое движение, словно хотел  выхватить  клинок  и  броситься  в  бой,  но
Роксана, прильнув к его ногам, не пускала его.
     Артабан, вырвавшись из схватки, поспешил к  принцу.  Клинок  адмирала
был в крови по самую рукоять, кольчуга порублена, а из-под шлема струилась
кровь. За ним из гущи битвы выбрался Конан, потрясая своим огромным мечом,
зажатым в  кулаке,  подобном  кузнечному  молоту.  Он  расшвыривал  врагов
ударами, которые разбивали щиты, оставляли  вмятины  в  шлемах,  пробивали
кольчугу и плоть, разрубая кости.
     - Хо, шакалы! - ревел он на своем варварском гирканском. - Мне  нужна
твоя голова, Артабан, и мне нужен тот, кто  рядом  с  тобой,  Тейяспа.  Не
бойся, прелестный принц, я не причиню тебе вреда.
     Артабан, оглядевшись вокруг в поисках пути к спасению, увидел  желоб,
ведущий вверх по каменной стене, и разгадал его назначение.
     - Быстрее, мой лорд! -  шепнул  он.  -  Вверх  по  скале!  Я  задержу
варвара, пока вы подниметесь.
     - О да, торопись! - взмолилась Роксана. - Я последую за тобой.
     Но фатализм принца Тейяспы вновь одержал верх. Принц пожал плечами.
     - Нет. Как видно, богам неугодно, чтобы  я  стремился  к  трону.  Кто
может избежать своей судьбы?
     Роксана в ужасе схватилась за волосы. Артабан вложил оружие в  ножны,
прыгнул к желобу и стал взбираться наверх с ловкостью  моряка.  Но  Конан,
бросившись к нему, успел схватить Артабана за щиколотку и сдернул  туранца
со стены, как птицелов птицу, которую поймал за лапку. Артабан  рухнул  на
землю, звеня доспехами. Он попытался откатиться в сторону и вырваться,  но
в этот миг  киммериец  пронзил  тело  туранца  мечом,  пробив  кольчугу  и
пригвоздив его к земле.
     Приближались пираты. С их мечей капала кровь. Тейяспа развел  руки  в
стороны со словами:
     - Я принц Тейяспа, и я в вашей власти.
     Роксана покачнулась, заслоняя глаза руками. Вдруг быстрее молнии  она
вонзила свой кинжал в сердце принца. Тейяспа умер мгновенно.  В  тот  миг,
когда его тело падало к ее ногам, девушка пронзила кинжалом свою  грудь  и
осела на землю рядом со своим возлюбленным. Со стоном она прижала  к  себе
его голову. Пираты стояли вокруг в благоговейном ужасе, ничего не понимая.
     Шум,  послышавшийся  в  ущелье,  заставил  их  поднять   головы.   Их
оставалась жалкая горстка, они были измучены  сражением,  одежда  их  была
пропитана водой и кровью.
     - Сюда движутся люди, - сказал Конан. - Вернемся в тоннель.
     Пираты послушались его не сразу, как будто  не  вполне  понимали  его
слова. Последние из них еще не успели скрыться  за  водной  завесой,  а  в
ущелье уже показалась группа людей, спустившихся сверху, со стороны замка.
Конан, подгоняя последних из своих людей пинками и проклятиями,  оглянулся
и увидел, что ущелье заполнили вооруженные фигуры. Он узнал меховые  шапки
запоросканцев и белые тюрбаны Имперской Гвардии Аграпура. Тюрбан одного из
новоприбывших  был  украшен  пучком  перьев  райской  птицы,  и  Конан   с
изумлением узнал по этому и другим признакам генерала  Имперской  Гвардии,
третьего человека в Туранской Империи.
     Генерал тоже заметил Конана и хвост процессии  пиратов,  и  выкрикнул
приказ. Когда Конан, замыкающий  цепь,  проходил  сквозь  стену  воды,  от
основного отряда  туранцев  отделилась  небольшая  группа  и  бросилась  к
водоему.
     Конан крикнул своих людям,  чтобы  они  бежали  бегом,  повернулся  и
остановился лицом к водной завесе с внутренней  ее  стороны,  с  небольшим
круглым щитом убитого туранца и собственным огромным мечом в руках.
     Сквозь стену воды прошел гвардеец. Он набрал в грудь  воздуха,  чтобы
закричать, но его крик был оборван сочным ударом, когда меч Конана  прошел
сквозь его шею. Тело и голова воина отдельно друг  от  друга  свалились  в
водоем. У второго гвардейца было время ударить смутно  различимую  фигуру,
что возвышалась над ним, но его меч отскочил от щита Конана.  В  следующий
миг он тоже упал в водоем с разрубленным черепом.
     Раздались крики, частично заглушенные шумом воды.  Конан  прижался  к
стене тоннеля. Буря стрел просвистела сквозь водную  завесу,  разбрызгивая
воду, и отразилась от стен и пола тоннеля.
     Быстрый взгляд показал Конану, что его  люди  уже  исчезли  во  мраке
тоннеля. Он бросился бежать вслед за ними, так что когда спустя  несколько
мгновений гвардейцы снова ринулись сквозь  стену  падающей  воды,  они  не
встретили никого.


     Тем временем в ущелье раздались крики, исполненные ужаса, когда вновь
прибывшие остановились среди трупов. Генерал  опустился  на  колени  перед
мертвым принцем и умирающей девушкой.
     - Это принц Тейяспа! - вскричал он.
     - Принц вне пределов вашей власти, - пробормотала  Роксана.  -  Я  бы
сделала его королем, но вы отняли у него мужество...  отняли  все...  и  я
убила его.
     - Но я привез ему корону  Турана!  -  воскликнул  генерал.  -  Йилдиз
мертв, и народ восстанет против его сына Ездигерда, если ему будет за  кем
последовать...
     - Слишком поздно, - шепнула Роксана, и ее темноволосая  голова  упала
на плечо.


     Конан  бежал  по  тоннелю,  а  позади  него  отдавался   эхом   топот
преследователей-туранцев. Там, где тоннель выходил в огромное естественное
помещение, стены которого хранили в себе могилы забытой  расы,  он  увидел
своих людей, которые  нерешительно  столпились  внизу.  Одни  разглядывали
пламя, бьющее из отверстия в полу, другие смотрели вверх на  лестницу,  по
которой они спустились.
     - Бегите на корабль! - взревел Конан, приложив к рту сложенные  чашей
руки.
     Слова его отразились странным эхом от черных цилиндрических стен.
     Пираты устремились в расселину, которая вела  из  пещеры  во  внешний
мир. Конан снова повернулся и прижался к стене рядом с  самым  выходом  из
тоннеля. Он ждал, пока топот преследователей не стал громче.
     Имперская гвардия вынырнула из тоннеля. Снова меч Конана просвистел в
воздухе и обрушился на врага, пробивая насквозь кольчугу, кожу и  тело,  и
вгрызаясь в  позвоночник.  С  воплем  гвардеец  полетел  с  помоста  перед
тоннелем головой вниз. Инерция увлекла его  мимо  спиральной  лестницы  на
середину пола пещеры. Его  тело  угодило  в  дыру,  из  которой  вырывался
бледный огонь и застряло там,  как  пробка  в  бутылке.  Пламя  погасло  с
хлопком, погрузив пещеру во мрак, который  лишь  едва  рассеивался  слабым
светом из отверстия в потолке высоко вверху.
     Конан не видел, куда упало  тело  гвардейца,  потому  что  смотрел  в
тоннель, готовый встретить очередного врага. Следующий гвардеец  показался
наружу, но отпрыгнул назад, когда Конан свирепо бросился на него. Раздался
шум  голосов;  стрела  просвистела  рядом  с  головой  Конана,  ударила  в
противоположную стену пещеры и сломалась о черный камень.
     Конан повернулся и стал спускаться по каменной лестнице, прыгая через
три  ступени.  Спустившись  вниз,  он  увидел  Иваноса,  который  подгонял
последних пиратов к расселине.  Они  были  от  Конана  на  противоположной
стороне пещеры, на расстоянии, которое он мог бы покрыть примерно в десять
прыжков. Слева от расселины, на высоте примерно  пять  ростов  Конана  над
полом, из  тоннеля  высыпала  туранская  гвардия  и  устремилась  вниз  по
лестнице. Несколько гвардейцев на бегу выпустили стрелы в  киммерийца,  но
освещение было слабым, а он двигался так быстро, что они промахнулись.
     Однако в тот миг, когда ноги Конана  коснулись  пола,  появилась  еще
одна действующая сила. Каменные блоки, загораживающие отверстия  могильных
отверстий,  со  скрежетом  поползли  внутрь.  Сначала  шевельнулись   лишь
несколько каменных блоков, затем они  стали  двигаться  десятками.  Словно
личинки, выползающие из коконов, обитатели могил стали выбираться  наружу.
Конан успел  сделать  только  три  прыжка  к  расселине,  когда  путь  ему
преградила дюжина тварей.
     Они  имели  тела,  смутно  напоминающие  человеческие,  но  белые   и
совершенно лишенные волос, тощие  и  волокнистые,  как  будто  от  долгого
поста. Пальцы их рук и ног оканчивались огромными загнутыми когтями. У них
были  огромные  глаза  с  тяжелым  неприятным  взглядом.  Лица  их  больше
напоминали морды летучих  мышей,  чем  человеческие  лица:  огромные  уши,
маленькие  вздернутые  носы  и  здоровенные  пасти,  из  которых   торчали
заостренные, как иглы, клыки.
     Первыми добрались до пола те существа, которые выбирались из  нижнего
яруса камер.  Но  верхние  ярусы  тоже  продолжали  открываться,  и  твари
выбирались из камер сотнями. Они сноровисто спускались вниз по испещренной
отверстиями стене, цепляясь когтями. Те, которые добрались  вниз  первыми,
увидели последних пиратов, когда те входили в расселину. Указывая  на  них
когтистыми пальцами и пронзительно вереща,  ближайшие  к  расселине  твари
бросились туда.
     У Конана волосы встали дыбом от свойственного  варварам  ужаса  перед
опасностями  сверхъестественного  происхождения.   Он   узнал   в   тварях
чудовищных "брылюк" из запоросканских легенд  -  созданий,  которые  и  не
люди, и не звери, и не демоны, но одновременно и то, и  другое,  и  третье
отчасти. Их почти человеческий разум служил их звериной жажде человеческой
крови, а их сверхъестественные способности позволили им выжить,  хотя  они
были заточены в могилах  в  течение  столетий.  Созданий  тьмы  удерживало
взаперти магическое пламя. Когда оно погасло,  брылюки  вырвались  наружу,
чудовищно свирепые и алчущие крови.
     Те, которые спускались на пол рядом  с  Конаном,  бросились  к  нему,
протягивая страшные лапы. С нечленораздельным ревом  киммериец  закружился
на месте, размахивая мечом, чтобы  не  подпустить  тварей  со  спины.  Меч
отсекал здесь голову, там лапу, а одну брылюку разрубил  пополам.  Но  они
продолжали напирать, пронзительно вереща. Со стороны  спиральной  лестницы
раздались вопли туранцев. Брылюки набросились на них сверху, подобрались к
ним снизу и вонзили клыки и когти в их тела.
     Лестница  заполнилась  корчащимися  и  дерущимися  фигурами.  Туранцы
бешено отбивались от напирающих на них тварей. Клубок  тел,  состоящий  из
гвардейца и нескольких вцепившихся в него брылюк, скатился по  лестнице  и
упал на пол. Вход в  расселину  был  основательно  заблокирован  визжащими
брылюками, которые старались протиснуться туда  и  погнаться  за  пиратами
Конана. Конан почувствовал, что еще несколько секунд, и они  раздавят  его
своей массой. Ни один выход из пещеры не был доступен.
     С яростным ревом Конан  промчался  через  пещеру,  однако  не  в  том
направлении, которого ждали брылюки. Конан двигался бросками и  зигзагами.
Меч в его руке превратился в бушующий ураган стали. Киммериец достиг стены
в точке непосредственно  под  помостом,  которым  оканчивалась  спиральная
лестница перед входом в тоннель. За ним  оставался  след  неподвижных  или
корчащихся тел. Твари вцеплялись в него кривыми когтями, разрывали на  нем
кольчугу, драли на куски одежду, наносили глубокие  царапины,  из  которых
текла кровь.
     Достигнув  стены,  Конан  отбросил  щит,  взял  меч  в  зубы,  высоко
подпрыгнул и ухватился  за  край  отверстия  нижнего  яруса,  которое  уже
покинул его обитатель. С обезьяньей  ловкостью  киммерийский  горец  полез
вверх по стене, используя отверстия камер как опоры для рук и ног. В  один
из моментов, когда голова Конана оказалась на уровне одного из  отверстий,
ему прямо  в  лицо  уставилась  жуткая  морда  брылюки,  которая  как  раз
выбиралась наружу. Кулак Конана молниеносно устремился вперед  и  попал  в
ухмыляющуюся  морду  твари,  круша  кости.  Не  задержавшись  ни  на   миг
посмотреть, каков был результат удара, Конан полез дальше наверх.
     Позади него по стене лезли вверх преследующие его  брылюки.  Наконец,
со вздохом облегчения и ворчанием,  он  оказался  на  помосте.  Гвардейцы,
которые шли последними, увидели, что творится в пещере, и бросились бежать
обратно по тоннелю. Несколько брылюк устремились за ними  как  раз  в  тот
миг, когда Конан показался на помосте.
     Твари не успели броситься на него, а он уже был среди них, быстрый  и
смертоносный, как ураган. Меч Конана принялся крушить белую неестественную
плоть, и помост заполнился телами и обрубками тел. На мгновение  путь  был
расчищен от визжащих чудовищ. Конан прыгнул в тоннель и ринулся бежать что
было сил.
     Впереди него бежали несколько вампиров, а  перед  ними  -  гвардейцы.
Конан, подбежав к тварям сзади, сокрушил одну, затем еще одну и еще,  пока
все они не остались лежать позади него, корчась в лужах собственной крови.
Конан не снижал  темпа,  пока  не  добежал  до  конца  тоннеля.  Последние
гвардейцы как раз ныряли сквозь водную завесу.
     Бросив быстрый взгляд через плечо, Конан увидел, что очередная  волна
брылюк рвется к нему, протягивая когтистые лапы. Он проскочил сквозь стену
воды  и  оказался  рядом  с  местом,  где  разыгралась  недавняя  битва  с
туранцами. Генерал и его отряд стояли тут же, крича и  размахивая  руками.
Гвардейцы, только что вынырнувшие из-за  водопада,  бросились  по  карнизу
вниз, на землю. Когда сразу за ними  выскочил  Конан,  туранцы  продолжали
пререкаться, пока громкий крик генерала не перекрыл все голоса:
     - Один из пиратов! Стреляйте!
     Конан сбежал по карнизу и находился уже на полпути к желобу, ведущему
по стене наверх. Гвардейцы, бежавшие  впереди  него,  которые  уже  успели
спуститься в ущелье, обернулись и уставились на него. Конан промчался мимо
них такими гигантскими шагами, что лучники,  недооценившие  его  скорость,
осыпали стрелами камни позади него. Прежде чем они успели снова  выпустить
стрелы, Конан добрался до вертикального желоба в скальной стене.
     Киммериец скрылся в желобе, стенки которого на мгновение защитили его
от стрел окружавших генерала туранцев. Он устремился  вверх,  цепляясь  за
выемки  руками  и  ногами,  как  обезьяна.  Пока  туранцы  пришли  в  себя
настолько, чтобы добежать до желоба и занять позиции напротив, откуда  они
могли стрелять в него, Конан был уже на высоте шести своих ростов и быстро
поднимался еще выше.
     Вокруг него снова просвистела туча стрел, со стуком ударяясь о камни.
Две-три попали ему в спину, но кольчужная рубашка помешала им пронзить его
тело. Еще пара стрел застряла в одежде. Одна попала Конану в правую руку и
прошла насквозь под самой кожей.
     Со страшным проклятием Конан схватился за наконечник, выдернул стрелу
из раны, отбросил ее и продолжал взбираться. Кровь из раны заструилась  по
его руке. Но когда в него выпустили  стрелы  следующий  раз,  он  уже  был
слишком высоко, и долетевшие до него стрелы потеряли силу. Одна попала ему
в башмак, но не смогла его проткнуть.
     Конан взбирался все выше и  выше,  и  туранцы  внизу  превратились  в
крошечные фигурки. Поскольку их стрелы больше не  долетали  до  него,  они
перестали стрелять. До Конана донеслись отголоски  спора.  Генерал  хотел,
чтобы его люди взобрались вверх по желобу за Конаном, а  те  протестовали,
утверждая, что это напрасно, так как пират просто дождется их и срубит  им
по очереди головы,  когда  они  будут  появляться  наверху.  Конан  угрюмо
улыбнулся.
     Наконец Конан выбрался наверх. Он сел на каменном гребне, свесив ноги
в желоб и тяжело дыша. Конан принялся перевязывать  раны,  отрывая  полосы
ткани от  одежды.  Одновременно  он  осматривался  вокруг.  Бросив  взгляд
вперед, поверх каменной стены, на долину Акрим, он увидел одетых в бараньи
шкуры всадников - гирканцев, которые поспешно удирали в  сторону  гор.  За
ними гнались всадники в блестящих доспехах - туранские солдаты. Внизу, под
ним, туранцы и запоросканцы мельтешили, как  муравьи,  и  в  конце  концов
направились вдоль по ущелью по направлению в крепости, оставив  нескольких
воинов сторожить Конана, на случай, если он решит спуститься.
     Через  некоторое  время  Конан  встал,  потянулся  могучим  телом,  и
обернулся посмотреть на восток, на море Вилайет. Он вздрогнул,  когда  его
острый взор различил корабль. Прикрыв глаза  рукой,  он  увидел,  что  это
туранская галера выбирается из  устья  речки,  где  Артабан  оставил  свой
корабль.
     - Кром! - пробормотал  он.  -  Значит,  трусы  поднялись  на  борт  и
отплыли, не дожидаясь меня!
     Он стукнул кулаком по ладони, издав глубокое горловое  ворчание,  как
рассерженный  медведь.  Затем  он  расслабился   и   коротко   рассмеялся.
Собственно, ничего другого он от них и не ждал. Как бы  то  ни  было,  ему
основательно надоели гирканские земли, а на Западе  лежало  еще  множество
стран, где он никогда не бывал.
     Конан принялся высматривать опасную тропу, ведущую вниз  с  каменного
гребня, которую ему утром показал Винашко.




   ПО ТУ СТОРОНУ ЧЕРНОЙ РЕКИ

   Валерия осталась лишь эпизодом в жизни Конана, как и все
остальные женщины, кроме той, которой он сделал королевой
Аквилонии. Одинокий варвар странствовал по свету и вернулся,
наконец, в родную Киммерию. Там дошла до него весть, что
аквилонцы, которых горький урок крепости Венариум ничему не
научил, опять расширяет свои владения к западу, вторгаясь в
леса, населенные племенами пиктов, или, как их называли,
Пиктийские Дебри. Значит, впереди снова было кровопролитие и
много работы для таких искуссных воинов, как Конан.

   1. Конан теряет топор

   На лесной тропе стояла такая тишина, что даже мягкие сапоги,
казалось, поднимают немыслимый шум. Именно так думал одинокий
странник и двигался с осторожностью, которая необходима всякому,
кто переправился через Громову Реку.
   Был этот юноша среднего роста с открытым лицом и коротко
остриженными каштановыми волосами - на голове не было ни шляпы,
ни, тем более, шлема. Одет он был по обычаю здешних мест в
шерстяную тунику, перетянутую поясом, короткие кожаные штаны и
сапоги доколен. Из правого голенища торчала рукоять ножа, на
широком поясе висели короткий тяжелый меч и кожаная сумка. Без
всякого страха углублялся он в зеленую чащу. Сложен он был,
несмотря на высокий рост, крепко.
   Он шагал беззаботно, хотя последние хижины поселенцев остались
далеко позади и каждый шаг приближал его к той чудовищной
опасности, которая тенью нависла над древними дебрями. Шума он
поднимал немного, но был уверен, что наверняка засекут любой
треск чуткие уши в предательской зелени. Так что беззаботность
его была показной, он внимательно приглядывался и прислушивался
ко всему, особенно прислушивался, так как видимость вокруг была
не более чем на два шага.
   Какое-то чутье приказало ему остановиться и положить руку на
рукоятку меча. Он встал как вкопанный посреди тропы и стал
соображать, что за звук он уловил да и был ли этот звук. Тишина
была поной - не верещали белки, не пели птицы. Потом взгляд его
упал на густые заросли в нескольких шагах перед ним. Никакого
ветра не было в помине, а одна из веток явственно колыхалась.
Волосы поднялись на голове путника и он не мог ни на что
решиться - ведь любое движение притянет к нему летящую из зелени
смерть.
   В чаще послышался звук тяжелого удара, заросли закачались и
оттуда вертикально вверх взлетела стрела. Прыгая в укрытие,
путник видел ее полет.
   Притаившись за толстым стволом дерева с мечом в дрожащей руке,
он увидел, что на дорожку, раздвигая кусты, выходит высокий
человек.
   На чужаке были такие же высокие сапоги и короткие штаны, только
не кожаные, а шелковые. Вместо туники на нем была кольчуга из
вороненой стали, голову защищал шлем. Не рыцарский шлем с
султаном - его украшали бычьи рога. Таких вещей не куют кузнецы
в цивилизованных странах.
   Да хозяин шлема и не походил на цивилизованного человека. Его
темное, иссеченное шрамами лицо с горящими голубыми глазами
вполне соответствовало этим первобытным лесам.
   Огромный меч в руке человека был в крови.
   - Вылезай! - крикнул он, и выговор показался путнику незнакомым.
- Опасность миновала. Этот пес был один. Вылезай!
   Опасливо покинул путник укрытие и поглядел на незнакомца. По
сравнению с ним он чувствовал себя слабым и ничтожным.
   Двигался незнакомец скользящей походкой пантеры - да, не к миру
горожан или поселенцев принадлежал он, и даже в этих диких краях
казался чужим.
   Великан пошел назад и снова раздвинул кусты. Путник сделал
несколько шагов за ним и заглянул в заросли. Там лежал человек -
коренастый, смуглый, сильный. Всю одежду его составляли
набедренная повязка, ожерелье из человеческих зубов и массивный
наплечник. За поясом убитого был короткий меч, а правая рука все
еще сжимала тяжелый черный лук. Волосы у него были длинные и
кучерявые, о лице же нельзя было судить - это было сплошное
месиво из крови и мозга. Голова была прорублена до зубов.
   - Клянусь богами, это пикт! - воскликнул юноша.
   - Тебя это удивляет?
   - Ну, в Велитриуме и у поселенцев мне говорил, что эти дьяволы
время от времени пробираются через границу, но никак я не ожидал
его увидеть в этих местах.
   - Черная река всего в четырех милях к востоку, - наставительно
сказал незнакомец. - А мне случалось убивать их и всего в миле
от Велитриума. Ни один поселенец между Громовой Рекой и фортом
Тускелан не может чувствовать себя в безопасности. На след этого
пса я напал поутру в трех милях от форта и с тех пор шел за ним.
А догнал уже тогда, когда он целился в тебя. Еще немного, и в
преисподней появился бы новый посетитель. Но я испортил ему
выстрел.
   Путник глядел на него широко открытыми глазами: этот человек
выследил лесного дьявола, незаметно подкрался к нему и убил!
Такое искусство было невероятным даже для Конайохары, славной
своими следопытами.
   - Ты из гарнизона форта? - спросил он.
   - Я не служу в солдатах. Жалованье и права у меня как у
пограничного офицера, но я занимаюсь в дебрях своим делом.
Валанн знает, что здесь от меня больше толку.
   Ногой он затолкал тело поглубже в кусты и пошел по тропинке.
Путник поспешил за ним.
   - Зовут меня Бальт, - представился он. - Ночь я ночевал в
Велитриуме. Я еще не решил - то ли взять земельный надел, то ли
пойти в солдаты.
   - Лучшие земли у Громовой Реки уже разобрали, - сказал огромный
воин. - Много хорошей земли между ручьем Скальпов, который ты
уже прошел, и фортом, но чертовски близко к реке. Пикты
переплывают через нее, чтобы поджигать и убивать - вот как наш.
И всегда ходят поодиночке. Но в один прекрасный день они
попытаются изгнать из Конайохары всех поселенцев. И, боюсь, это
им удастся. Даже наверняка. Потому что все эти поселения -
безумная затея. К востоку от Боссонского пограничья тоже полно
доброй земли. Если бы аквилонцы урезали владения тамошних
баронов да засеяли их охотничьи угодья пшеницей, то не надо было
бы ни границу переходить, ни с пиктами связываться.
   - Странные речи для человека на службе губернатора Конайохары, -
заметил Бальт.
   - Это для меня звук пустой. Я наемник и продаю свой меч тому,
кто больше платит. Я сроду хлеба не сеял и сеять не собираюсь,
покуда существует тот урожай, который пожинают мечом. Но вы,
гиборийцы, забрались так далеко, что дальше некуда. Вы перешли
границу, спалили несколько деревень, выбили отсюда пару племен и
провели рубеж по Черной Реке. Но я сомневаюсь, что вы и это
сохраните, а не то что продвинетесь на запад. Глупый ваш король
не понимает здешней жизни. Нет подкреплений - не хватит и
поселенцев, чтобы отбить многочисленный набег из-за реки.
   - Но пикты разделены на небольшие кланы, - сказал Бальт. - Они
никогда не объединятся. А любой клан мы уничтожим.
   - И даже три или целых четыре, - согласился великан. - Но рано
или поздно появится человек, который объединит тридцать или
сорок кланов, так было в Киммерии, когда жители Гандера вздумали
передвинуть границу на север. Они хотели заселить южные области
Киммерии. Уничтожили несколько деревень и построили крепость
Венариум. Остальное тебе известно.
   - Известно, - с горечью сказал Бальт. Воспоминание об этом
сокрушительном поражении было черным пятном в истории гордого и
воинственного народа. - Мой дядя был там, когда киммерийцы
прорвали оборону. Считанные единицы из наших остались в живых. Я
не раз слушал его рассказы. Варвары хлынули с гор и штурмовали
Венариум с неудержимой яростью. Вырезали всех - мужчин, женщин,
детей. И до сих пор на том месте лишь груда камней. Больше
аквилонцы не пытались захватить Киммерию. Но ты говорил о
Венариуме со знанием дела - ты что, был там?
   - Был, - проворчал воин. - Был одним из тех, кто первым
взобрался на стены. Я еще пятнадцатого снега не увидел, а имя
мое звучало на советах стариков.
   Бальт отшатнулся от него и смотрел в изумлении. Рядом с ним
спокойно шел один из тех самых визжащих кровожадных дьяволов,
что в давние дни падали со стен Венариума, чтобы залить его
потоками крови...
   - Так ты варвар... - вырвалось у Бальта.
   Великан не обиделся и кивнул.
   - Меня называют Конан-киммериец.
   - Я слышал о тебе! - взволнованно воскликнул Бальт. Ничего
удивительного, что пикт проиграл в этой игре, ибо киммерийцы
были такими же варварами, только еще более опасными. Конан,
несомненно, провел много лет среди цивилизованных людей, но это
не повредило его древним инстинктам. Бальт надивиться не мог его
кошачьей походке и умению двигаться бесшумно. Даже звенья
кольчуги не звенели, потому что были смазаны маслом. В самой
густой и запутанной чащобе Конан сумел бы пройти так же
беззвучно, как давешний пикт.
   - Ты не из Гандера? - это было скорее утверждение, чем вопрос.
   - Я из Таурана.
   - Встречал воинов из Таурана, они неплохие в лесу. Но боссонцы
слишком долго прикрывали вас, аквилонцев, от диких людей леса.
Закалка вам нужна.
   И действительно, боссонское пограничье с его укрепленными
селениями, где жили отчаянной храбрости стрелки, долго было для
Аквилонии надежной крепостной стеной от варваров. Сейчас в
поселениях за Громовой Рекой, росло поколение лесных людей,
способных противостоять варварам, но таких пока было немного.
Большинство жителей границы составляли такие, как Бальт -
земледельцы, а не следопыты.
   Солнце уже скрылось за вершинами деревьев. Тени на тропе
становились все длиннее.
   - Не успеем мы в форт до темноты, - спокойно сказал Конан. И
вдруг добавил: - Слушай!
   Он стоял с мечом в руке, пригнувшийся, готовый в любую минуту
прыгнуть и нанести удар. Бальт услыхал дикий визг, оборвавшийся
на самой высокой ноте - крик человека либо смертельно
испуганного, либо умирающего.
   Конан сорвался с места и помчался по тропе, с каждым шагом
отдаляясь от своего спутника, хотя тот также бежал изо всех сил.
В Тауране Бальт слыл неплохим бегуном, но варвар опередил его
без всяких усилий. Но юноша забыл об этом, потому что уши ему
пронзил самый страшный крик, который ему пришлось слышать в
жизни. Но на этот раз кричал не человек: то было какое-то
ликующее сатанинское мяуканье, торжество нелюди, убившей
человека, и эхо этого крика прокатилась где-то в мрачных безднах
за пределами людского понимания.
   В ужасе Бальт чуть не споткнулся, но Конан продолжал все также
бежать и скрылся за поворотом тропы; Ьальт, чтобы не остаться
один на один с этим кошмарным воплем, в панике помчался за ним.
   И... едва не налетел на киммерийца, который стоял над
безжизненным телом. Но Конан глядел вовсе не на мертвеца,
лежащего в кровавой грязи - он внимательно осматривал заросли по
обе стороны тропы.
   Убитый - невысокий полный человек - был в дорогих узорных
сапогах и, несмотря на жару, в подбитой горностаем тунике. Его
широкое бледное лицо сохраняло выражение ужаса, а толстая шея
словно бритвой была перерезана от уха до уха. Короткий меч
находился в ножнах - значит, нападение было внезапным.
   - Пикты? - прошептал Бальт и тоже начал смотреть по сторонам.
   - Нет, лесной черт. Это уже пятый, клянусь Кромом!
   - Что ты имеешь в виду?
   - Ты слышал когда-нибудь о пиктийском колдуне по имени Зогар
Заг?
   - Никогда не слышал.
   - Он живет в Гватели, ближайшей деревне за рекой. Месяца три
назад он похитил несколько навьюченных мулов из каравана, что
направлялся в форт как раз по этой тропе. Наверное, одурманил
чем-нибудь погонщиков. Мулы принадлежали, - Конан тронул тело
носком сапога, - вот этому Тиберию, купцу из Велитриума. Везли
мулы бочонки с пивом, и старый Зогар, вместо того, чтобы скорее
перебраться через реку, решил угоститься. Следопыт по имени
Сократ выследил его и привел Валанна с тремя солдатами в чащу,
где наш колдун спал пьянешенек. По настоянию Тиберия Валанн
посадил Зогара Зага в тюрьму, а это для пикта самое страшное
оскорбление. Старик сумел убить стражника и бежать, да еще
передал, что собирается прикончить Тиберия и тех пятерых, что
его поймали, да так прикончить, что аквилонцы два века будут
помнить и дрожать от страха.
   И следопыт, и солдаты уже мертвы. Сократа убили у реки, воинов -
возле самого форта. А теперь и Тиберий тоже. Но никто из них не
пал от руки пикта. Каждый труп, кроме этого, был обезглавлен.
Головы эти, конечно, украшают сейчас алтарь того божества,
которому служит Зогар Заг.
   - С чего ты взял, что убивали не пикты? - спросил Бальт.
   Конан показал на тело купца.
   - Ты думаешь, это мечом или ножом сделано? Посмотри внимательнее
и сообразишь, что такую рану может оставить только коготь. Мышцы
разорваны, а не перерублены.
   - А если пантера... - неуверенно предположил Бальт.
   - Человек из Таурана должен отличать следы когтей пантеры. Нет,
это лесной дьявол, которого Зогар Заг вызвал, чтобы отомстить.
Болван Тиберий, пошел в Велитриум один да еще под вечер. Но
каждый из убитых перед смертью словно бы с ума сходил. Гляди -
следы сами говорят. Тиберий ехал по тропе на своем муле - видно,
вез шкурки выдры на продажу в Велитриум. И что-то прыгнуло на
него сзади, из тех кустов. Видишь, там ветки поломаны? Тиберий
успел только раз крикнуть - и уже стал торговать шкурками в
преисподней. Мул убежал в заросли. Слышишь, он шуршит кустами в
той стороне? Демон не успел унести голову Тиберия - испугался,
когда мы прибежали.
   - Когда т ы прибежал, - поправил Бальт. - Значит, не так и
страшна эта тварь, если убегает от одного вооруженного человека.
А может, это все-таки был пикт с каким-нибудь крюком? Ты сам
видел э т о?
   - Тиберий был тоже при оружии, - проворчал Конан. - Но Зогар Заг
уж наверное предупредил демона, кого убивать, а кого оставить в
покое. Нет, я его не видел. Видел только, как дрожали кусты. Но
если хочешь еще доказательств, то гляди.
   Убийца наступил в лужу крови. Под кустами на обочине тропы
остался кровавый след на засохшей глине.
   - Это, по-твоему, человек оставил?
   Мурашки побежали по стриженной голове Бальта. Ни человек, ни
один из известных ему зверей не мог оставить такого странного,
страшного, трехпалого следа. Осторожно, не касаясь земли, Бальт
попробовал измерить его пядью. Но расстояние между кончиками
мизинца и большого пальца оказалось недостаточным.
   - Что это/ - прошептал юноша. - Никогда не видел такого.
   - И ни один человек из находящихся в здравом уме не видел, -
мрачно ответил Конан. - Это болотный демон. В трясинах по ту
сторону Черной Реки их словно летучих мышей в пещере. Когда с
юга дует сильный ветер в жаркие ночи, слышно, как они там
завывают.
   - Что же нам делать? - спросил аквилонец, опасливо глядя на
черные тени. ОН никак не мог забыть выражения лица убитого.
   - Не стоит и пытаться выследить демона, - сказал Конан и вытащил
из-за пояса лесной топор. - Когда он убил Сократа, я хотел это
сделать. И потерял след через несколько шагов. То ли у него
крылья выросли, то ли он в землю ушел. И за мулом тоже пойдем.
Сам выйдет к форту или чьей-нибудь усадьбе.
   Говоря это, он срубил два деревца на краю тропы и очистил стволы
от веток. Потом отрезал кусок толстой лианы и переплел стволы
так, что вышли простые, но надежные носилки.
   - По крайней мере демон остался без головы Тиберия, - проворчал
Конан. - А мы отнесем тело в форт. До него не больше трех миль.
Этот толстый болван никогда мне не нравился, но нельзя же
допустить, чтобы пикты вытворяли над головами белых людей все,
что им вздумается.
   Вообще-то пикты тоже относились к белой расе, хоть и были
смуглыми, но жители пограничья не считали их за белых.
   Бальт взялся за задние ручки носилок, Конан без всякого уважения
положил на них несчастного торговца и они тронулись быстрым
шагом. Даже с таким грузом Конан продолжал двигаться бесшумно.
Он захлестнул оба своих конца носилок ремнем купца и держал их
одной рукой, чтобы оставить правую свободной для меча. Тени
сгущались. Чаща погружалась в сумерки, в серо-голубой
таинственный полумрак, в котором скрывалось непредсказуемое.
   Они одолели уже больше мили и крепкие мышцы Бальта стали уже
побаливать, когда из перелеска, который окрасился алым цветом
заходящего солнца, раздался пронзительный вопль.
   Конан резко остановился, и Бальт чуть не уронил носилки.
   - Женщина! - крикнул он. - Великий Митра, там женщина зовет на
помощь!
   - Жена колониста заблудилась, - проворчал Конан, опуская
носилки. - Корову, поди, искала... Оставайся тут!
   И, как волк за зайцем, нырнул в зелень. У Бальта волосы стали
дыбом.
   - Оставаться с покойником и с этим дьяволом? - взвыл он. - Я иду
с тобой!
   Конан обернулся и не возразил, хотя и не стал поджидать менее
проворного спутника. Дыхание Бальта стало тяжелым, киммериец
впереди то пропадал, то вновь возникал из сумерек, пока не
остановился на поляне, где начал уже подниматься туман.
   - Почему стоим? - поинтересовался Бальт, вытер вспотевший лоб и
достал свой короткий меч.
   - Кричали здесь или где-то поблизости, - ответил Конан. - Я в
таких случаях не ошибаюсь, даже в чаще. Но где же...
   Снова послышался крик - у них за спиной, у тропы. Крик был
тонкий и жалобный, вопль женщины, охваченной безумным страхом, -
и вдруг он внезапно, разом перешел в издевательский хохот.
   - Что это, во имя Митры... - лицо Бальта белело в сумерках.
   Конан ахнул, выругался и помчался назад, ошарашенный аквилонец -
за ним. И на этот раз налетел-таки на внезапно остановившегося
киммерийца - словно в каменную статую врезался. А Конан словно и
не заметил этого...
   Выглянув из-за богатырского плеча, юноша почувствовал леденящий
ужас. Что-то двигалось в кустах вдоль тропы. Не шло, не летело,
а вроде бы ползло. Но это была не змея. Очертания существа были
размыты, оно было ростом повыше человека, но казалось менее
массивным. К тому же оно испускало странное свечение - словно
болотный огонек, словно ожившее пламя.
   Конан выкрикнул проклятие и с дикой силой швырнул вслед существу
свой топор. Но тварь не спеша двигалась дальше, не меняя
направления. Они еще некоторое время видели туманный силуэт,
потом он бесшумно сгинул в дебрях.
   С рычанием Конан продрался сквозь заросли и вышел на тропу.
Бальт не успевал запоминать все новые и новые цветистые
проклятия, в которых богатырь отводил душу. Конан замер над
носилками с телом Тиберия. Труп был обезглавлен.
   - Он надул нас своим поганым мяуканьем! - стервенел Конан и в
гневе рассекал воздух над головой своим огромным мечом. - Я
должен был это предвидеть! Должен был ждать какой-нибудь
пакости! Значит, алтарь Зогара украсят все пять голов.
   - Что же это за тварь - причитает как женщина, хохочет как
демон, ползет и светится? - спросил Бальт, вытирая вспотевшее
лицо.
   - Болотный демон, - угрюмо сказал Конан. - Берись за носилки.
Так или иначе, унесем труп. Тем более ноша стала легче.
   И с этой мрачной шуткой взялся за кожаную петлю.

   2. Колдун из Гвавели

   Форт Тускелан поднимался на западном берегу Черной Реки, и ее
волны плескались у основания частокола. Частокол был из толстых
бревен, как и все остальные постройки, в том числе и башня ( так
с гордостью именовалось это строение ), в которой жил
губернатор.
   За рекой раскинулись бесконечные леса, вдоль берега они были
густыми, как джунгли. День и ночь патрули на стенах форта
внимательно всматривались в эту зеленую стену. Изредка оттуда
выходила какая-нибудь опасная тварь, и стражники знали, что за
ними тоже следят не менее внимательно голодным, диким и
безжалостным взором. Постороннему глазу дебри за рекой могли
показаться безлюдными и мертвыми, но они кишели жизнью - не
только птицы, звери и пресмыкающиеся обитали там, но и люди,
которые были страшнее любого хищника.
   Здесь, в укреплении, кончался цивилизованный мир. Форт Тускелан
был самым последним поселением на северо-западе. Дальше
гиборийские народы не продвинулись. Мир за рекой был таким же,
как тысячелетия назад. В тенистых лесах стояли хижины, крытые
хворостом и украшенные оскаленными человеческими черепами,
глинобитные селения, где горели костры и где точили наконечники
копий худощавые неразговорчивые люди с курчавыми черными
волосами и змеиными глазами. Когда-то хижины смуглого народа
стояли на этом месте, где нынче раскинулись цветущие поля и
деревянные дома русоволосых поселенцев, до самого Велитриума,
беспокойного пограничного города на берегу Громовой Реки и
дальше - до боссонского пограничья. Сюда пришли торговцы и жрецы
Митры - эти по обычаю ходили босиком и без оружия, отчего и
погибали часто страшной смертью, за ними двигались солдаты и
лесорубы, их жены и дети на повозках, запряженных волами. Огнем
и мечом аборигены были отброшены и за Громову Реку, и за Черную.
Но смуглолицый народ никогда не забывал, что этот край,
называемый Конайохара, принадлежал ему.
   Стражник у ворот потребовал назвать пароль. Сквозь зарешеченное
окошко пробивался свет факела, отражаясь на стальном шлеме и в
настороженных глазах.
   - Открывай ворота! - рявкнул Конан. - Это же я!
   Он терпеть не мог армейской дисциплины.
   Ворота отворились во двор и Конан с товарищем прошли в форт.
Бальт заметил, что с двух сторон возвышались башенки с
бойницами.
   Стражник удивленно вскрикнул, увидев груз, доставленный
пришельцами. Остальные тоже собрались посмотреть, но Конан
сердито сказал:
   - Вы что, безголовых покойников не видали?
   - Это Тиберий, - прошептал один из солдат. - Я узнаю его по
одежде. Стало быть, Валерий должен мне пять монет. Я же говорил
ему, что Тиберий пошел на зов смерти - я сам видел, как он со
стеклянными глазами проезжал верхом на муле через ворота. Тогда
я и поспорил, что не сносить ему головы.
   Конан жестом приказал Бальту опустить носилки, и оба направились
в дом губернатора. Аквилонец с любопытством озирался,
рассматривая конюшни, солдатские казармы, лавчонки, надежный
блокгауз и прочие строения. Навстречу им через площадь спешил
народ - поглядеть на страшную ношу. Здесь были и аквилонские
копейщики, и следопыты, и коренастые боссонские лучники.
   Бальт не слишком удивился, что губернатор принял их лично.
Аристократия с ее сословными предрассудками осталась к востоку
от границы. Валанн был человек еще молодой, хорошо сложенный, с
благородным, но несколько угрюмым лицом.
   - Мне сказали, что ты вышел из форта перед рассветом, -
обратился он к Конану. - Я уже начал опасаться, что пикты
все-таки добрались до тебя.
   - По всей реке будет известно, когда они начнут за мной
охотиться, - сказал Конан. - Потому что завывания пиктийских
женщин по своим покойникам услышат даже в Велитриуме. Я сам
ходил в разведку. Не спалось - за рекой всю ночь били барабаны.
   - Да они каждую ночь колотят, - сказал губернатор и внимательно
поглядел на Конана. ОН знал, что не стоит пренебрегать чутьем
дикаря.
   - Той ночью было по-другому, - сказал Конан. - И это с той поры,
как Зогар Заг вернулся за реку.
   - Да, надо было либо одарить его и отпустить, либо повесить, -
вздохнул губернатор. - Ты ведь так и советовал, но...
   - Да, трудно вам, гиборийцам, понимать здешние обычаи, - сказал
Конан. - Ну да теперь ничего не поделаешь, и не будет покоя на
границе до тех пор, пока Зогар Заг жив и вспоминает здешнюю
тюрьму. Я следил за их воином - он переплыл реку, чтобы сделать
пару зарубок на своем луке. Я размозжил ему голову и встретил
этого молодца. Его зовут Бальт и он прибыл из Таурана помочь нам
охранять границу.
   Губернатор благосклонно посмотрел на открытое лицо Бальта и его
крепкую фигуру.
   - Рад приветствовать тебя, молодой человек. Хотелось бы, чтобы
побольше приходило сюда твоих сородичей. Нам нужны люди,
привычные к лесному житью. А то многие из наших солдат и
колонистов родом из восточных провинций. Они не только что леса
не знают, но и землю вспахать не умеют.
   - Да, в Велитриуме полно таких, - согласился Конан. - Но
послушай, Валанн, мы нашли на дороге мертвого Тиберия... - и
вкратце пересказал всю мрачную историю.
   Валанн побледнел.
   - Я не знал, что он покинул форт. Он что, с ума спятил?
   - Именно, - кивнул Конан. - спятил, как и четверо других. Каждый
из них, когда приходил его час, терял рассудок и направлялся в
лес навстречу собственной смерти, словно кролик, что лезет в
пасть к удаву. Что-то потянуло его в чащу. Против чар Зогар Зага
бессильна аквилонская цивилизация.
   - Солдаты об этом знают?
   - Мы оставили тело у восточных ворот.
   - Лучше бы вы спрятали его в лесу. Солдаты и без того волнуются.

   - Все равно бы узнали - не так, так Этак. Ну, оставил бы я труп
в лесу, а он бы снова вернулся в форт. Как покойник Сократ - они
привязали его тело к воротам, чтобы люди поутру нашли его.
   Валанн вздрогнул. Отвернувшись, он подошел к парапету башни и
молча глядел на черную воду реки, в которой отражались звезды.
За рекой черной стеной стояли джунгли. Отдаленный рев пантеры
нарушил тишину. Ночь наступала, заглушая голоса солдат внизу и
задувая огни. Ветер шумел в черных ветвях, волновал речную
гладь, доносил из-за реки низкий пульсирующий звук.
   - А в сущности, - сказал Валанн, словно бы рассуждая вслух, -
что мы знаем... Что кто-нибудь знает о том, что творится в
дебрях? Слышали только неясные байки об огромных болотах и
реках, и что леса покрывают необозримые равнины и горы и
обрываются только на побережье Западного Океана. Но такие тайны
скрывает эта земля между Черной Рекой и океаном, мы не
осмеливаемся даже предположить. Ни один белый человек не
вернулся из этой чащобы и не рассказал нам, что там творится. И
вся наша наука и образованность - она только до западного берега
этой древней реки. Кто знает, что за звери, земные и неземные,
могут находиться за пределами того маленького светлого кружка,
который мы называем знанием...
   Кто знает, каким богам поклоняются во мраке этого языческого
леса, что за демоны выползают из черной болотной грязи? Кто
может с уверенностью сказать, что все обитатели этих темных
краев принадлежат к этому свету? Зогар Заг... Мудрецы из
восточных краев сочли бы его примитивное колдовство фокусами
базарного факира, а он свел с ума и убил пятерых, причем
совершенно необъяснимым образом. Я начинаю сомневаться - с
человеком ли мы имеем дело?
   - Если бы я подобрался к нему на бросок топора, все стало бы
яснее ясного, - проворчал Конан. Не спросясь, он налил вина
себе, а другой стакан подвинул Бальту. Тот взял стакан, но с
сомнением поглядел на хозяина.
   Губернатор повернулся к Конану.
   - Солдаты, которые не верят в духов и демонов, - сказал он, -
уже в панике от страха. А ты, который верит в духов, призраков,
гоблинов и прочую нежить, вовсе ее не боишься.
   - Нет на свете ничего такого, что не разбудила бы холодная
сталь, - ответил Конан. - Вот я метнул топор в демона и не
поразил его. Но ведь я мог промахнуться в сумерках, топор мог
налететь на ветку и отклониться. Словом, я не стану сходить с
дороги, чтобы полюбоваться на демона, но и никакому демону
дороги не уступлю.
   Валанн поднял голову и поглядел киммерийцу в глаза.
   - Конан, от тебя сейчас зависит больше, чем ты можешь
предполагать. Ты знаешь все слабые места провинции - она как
тонкое лезвие кинжала в огромной туше леса. Ты знаешь, что жизнь
всего населения западного пограничья зависит от этого форта.
Если он падет, красные топоры вонзятся в ворота Велитриума
раньше, чем всадник успеет туда доскакать. Его Величество или
советники Его Величества не обратили внимания на мою просьбу
усилить пограничный гарнизон. Они знать ничего не хотят о
здешней обстановке и не желают присылать подкрепления. Судьба
пограничья в наших руках.
   Ты знаешь, что большая часть армии, покорившей Конайохару,
отозвана. Ты знаешь, что оставшихся сил недостаточно, особенно с
того дня, как этот дьявол Зогар Заг отравил колодцы и в один
день погибло четыреста человек. Среди оставшихся много больных,
укушенных змеями или раненых хищниками, которых вокруг форта
становится все больше. Люди верят в похвальбу Зогара, что он
может вызывать лесных зверей для расправы над своими врагами.
   У меня три сотни копейщиков, четыреста боссонских лучников и,
может, полсотни вроде тебя. Хотя бы было и в десять раз больше -
все равно мало. Я честно скажу тебе, Конан, положение мое
аховое. Солдаты поговаривают о дезертирстве - они верят, что
Зогар Заг насылает на нас демонов. Боятся черной заразы, которой
он угрожал, черной смерти с болот. Когда я вижу заболевшего
солдата, меня в пот бросает - вдруг он почернеет, высохнет и
умрет на глазах!
   Конан, если начнется мор, солдаты сбегут все до единого. Граница
останется без охраны и ничто не удержит орду, которая примчится
под стены Велитриума, а может, и дальше. Если мы не сумеем
отстоять форт, то они и подавно не спасут город.
   Словом, если мы хотим удержать Конайохару, Зогар Заг должен
умереть. Ты уходил на тот берег дальше всех нас, ты знаешь, где
находится деревня Гвавели, тебе знакомы лесные тропы за рекой.
Возьми-ка нынешней ночью несколько человек и попробуй убить его
или взять в плен. Да, я знаю, что это безумная затея и вряд ли
вы вернетесь живыми. Но если этого не сделать, мы все погибли.
Возьми столько людей, сколько сочтешь нужным.
   - Дюжина справится с этой работой скорее, чем полк, - ответил
Конан. - Пятьсот солдат не пробьются к Гвавели, а дюжина
проскользнет. Позволь мне самому выбрать людей. Солдаты мне ни к
чему.
   - Позволь пойти с тобой! - волнуясь, крикнул Бальт. - У себя в
Тауране я всю жизнь охотился на оленей!
   - Согласен. Валанн, я пойду в таверну, где собираются следопыты
и выберу тех, кто мне нужен. Выйдем через час. Спустимся на
лодке пониже деревни и подберемся к ней лесом. Ну, если будем
живы, вернемся утром!

   3. Ползущие во тьме

   Река была словно туманная дорога между двумя черными стенами.
Весла погружались в воду бесшумно, как клюв цапли. Широкие плечи
того, кто сидел перед Бальтом, отливали синим в темноте. Юноша
знал, что даже опытный глаз следопыта на носу лодки видит сейчас
не дальше, чем на несколько локтей. Конан выбирал направление
чутьем, потому что прекрасно знал реку.
   Бальт хорошо присмотрелся к своим спутникам еще в форте, когда
они вышли за частокол и садились в лодку. Это были люди той
самой новой породы, которая зарождалась в суровом пограничном
краю, люди, поневоле овладевшие искусством жить и выживать в
лесах. Они даже внешне походили друг на друга, и наряд их был
сходен - козловые сапоги, кожаные штаны и куртки, широкие пояса,
и оружие - топоры и короткие мечи, и лица у всех были иссечены
шрамами, а глаза смотрели жестко.
   Они тоже были дикарями, но все-таки между ними и киммерийцем
лежала пропасть. Они - дети цивилизации, опустившиеся на
варварский уровень. Он - варвар в тысячном поколении. Они
научились прятаться и подкрадываться, он таким родился. Они были
волками, он - тигром.
   Бальт восхищался ими, восхищался предводителем и страшно
гордился, что его допустили в такую компанию. Гордился и рем,
что его весло было так же бесшумно, как у всех. Хотя бы в этом
он был равен им - ведь охотничье искусство в Тауране не шло ни в
какое сравнение с пограничным.
   Вниз по течению от форта река описывала широкую петлю. Быстро
скрылись из виду огни сторожевых постов, но лодка прошла еще с
милю, с необыкновенной точностью избегая мелей и топляков.
   Потом, по сигналу предводителя, повернули к западному берегу.
Лодка покинула спасительную тень зарослей и выплыла на стержень,
где ее легко можно было заметить. Но свет звезд был неярким, и
Бальт надеялся, что никто за рекой не наблюдает.
   Когда подошли к зарослям западного берега, Бальт протянул руку и
ухватился за какое-то корневище. Не было произнесено ни слова.
Все распоряжения были отданы еще до выхода из форта. Конан
бесшумно перелез через борт и исчез в зарослях. За ним в полной
тишине последовали девять других. Один из следопытов остался в
лодке с Бальтом.
   У них было свое задание: сидеть и ждать возвращения остальных.
Если Конан с товарищами не вернуться с первыми лучами солнца,
надлежало подняться вверх по реке и доложить в форте, что дебри
снова взяли положенную им дань. Тишина была угнетающей. Ни один
звук не доносился из черного леса. Даже барабаны не били. Юноша
напрягал глаза, напрасно стараясь разглядеть что-нибудь в этом
мраке. От воды тянуло холодом. Где-то поблизости плеснула рыба -
так, во всяком случае, ему показалось. Лодка даже вздрогнула от
носа до руля. Тот, кто сидел на корме, отпустил руль, и Бальт
обернулся, чтобы выяснить, в чем дело.
   Напарник не отвечал - уж не задремал ли? Бальт протянул руку и
тронул его за плечо. От прикосновения тело следопыта покачнулось
и сползло на дно лодки. Дрожащие пальцы Бальта коснулись шеи
товарища, и, только крепко сжав зубы, юноша сумел подавить в
себе крик. Горло следопыта было перерезано от уха до уха.
   В ужасе Бальт поднял голову - и тотчас же мускулистая рука
крепко зажала ему шею. Лодка заплясала на воде. В руке Бальта
оказался нож - он и сам не заметил, как достал его из-за
голенища. Нанес наугад несколько яростных ударов. Лезвие вошло
глубоко, раздалось сатанинское рычание, со всех сторон ему
ответил жуткий звериный вой и другие руки вцепились в Бальта.
Под тяжестью многих тел лодка опрокинулась, и, прежде чем она
пошла ко дну, Бальта шарахнули чем-то по голове, он увидел
огненную вспышку и погрузился во тьму, в которой даже звезды не
горели.

   4. Звери Зогара Зага

   Когда сознание начало медленно возвращаться к Бальту, он вновь
увидел пламя. Свет резал глаза. Вокруг стоял сплошной шум,
постепенно распадавшийся на отдельные звуки. Он поднял голову и
огляделся. Вокруг на алом фоне пламени костров вырисовывались
черные силуэты.
   Память вернулась разом. Он был привязан к столбу посреди
площадки, окруженной дикими и страшными существами. Позади них
пылали костры, разведенные нагими темнокожыми женщинами. Дальше
стояли глиняные хижины, за ними - частокол с широкими воротами.
   Люди, окружившие его, были широкоплечими и узкобедрыми, пламя
костра подчеркивало игру их могучих мускулов. Темные лица были
неподвижны, но узкие глаза горели, как у тигров. Взлохмаченные
волосы были перехвачены медными обручами. Вооружены они были
мечами и топорами. Многие были в крови, с перевязками на руках и
ногах - видно, недавно был бой.
   Он отвел глаза от своих пленителей и издал крик ужаса: в двух
шагах от него возвышалась пирамида из окровавленных человеческих
голов. Мертвые стеклянные взоры были обращены к небу. Среди лиц,
глядящих в его сторону, Бальт узнал тех, что пошли за Конаном.
Была ли и его голова в этой куче? За пирамидой голов лежали тела
пяти или шести пиктов - по крайней мере следопыты дорого продали
жизнь.
   Отвернувшись от ужасного зрелища, он увидел напротив своего
другой столб. К нему был привязан лианами еще один из людей
Конана. На нем оставили только кожаные штаны. Кровь текла у него
изо рта и раны в боку. Он поднял голову, облизал пересохшие губы
и пробормотал:
   - Так тебя тоже поймали!
   - Они подплыли незаметно и перерезали горло моему напарнику, -
простонал Бальт. - Но мы ничего не слышали до последнего. О
Митра, можно ли передвигаться вообще без звука?
   - Это же дьяволы, - сказал следопыт. - Видно, они заметили нас
еще на середине реки. Мы попали в засаду. Не успели опомниться,
как со всех сторон полетели стрелы. Большинство из нас были
убиты сразу. Трое или четверо схватились врукопашную. Но их было
слишком много. А вот Конан, пожалуй, скрылся. Я не видел его
головы. Лучше бы нас с тобой сразу прикончили! Конана винить не
в чем. Мы бы добрались до деревни не замеченными, у них нет
постов на берегу в том месте, где мы причалили. Должно быть, мы
напоролись на большой отряд, шедший вверх по реке с юга.
Готовится какая-то чертовщина - здесь слишком много пиктов.
Кроме здешних здесь люди из западных племен, с верховьев и
низовьев реки...
   Бальт глядел на дикарей. Немного знал он о жизни пиктов, но
соображал, что такого количества жителей в деревне быть попросту
не может. Потом заметил, что боевая раскраска и украшения из
перьев у воинов были разные - значит и вправду сюда собрались
разные племена и кланы.
   - Какая-то дьявольщина, - бормотал следопыт. - Может, они
собрались посмотреть на волшбу Зогара? Он будет совершать чудеса
с помощью наших трупов. Ну что ж, житель пограничья и не
надеется умереть в своей постели. Но неплохо бы сдохнуть вместе
со всеми этими...
   Волчьи завывания пиктов зазвучали громче, в толпе началось
движение - сразу было видно, что приближается важная персона.
Обернувшись, он увидел, что столб вкопан перед длинным
строением, превосходящим размерами другие хижины и украшенном
человеческими черепами вдоль крыши. В дверях кружилась
фантастическая фигура.
   - Зогар, - прорычал следопыт и скривился от боли.
   Бальт увидел худощавого человека среднего роста в одежде из
страусиных перьев. Из перьев выглядывала отвратительная злобная
физиономия Перья почему-то особенно поразили Бальта. Он знал,
что их привозят откуда-то из немыслимого далека на юге. Они
зловеще шуршали, когда колдун приплясывал и кривлялся.
   Так, танцуя, он вошел на площадку и закружился вокруг связанных
пленников. Другой бы на его месте казался смешным - безмозглый
дикарь, бессмысленно подпрыгивающий под шорох перьев. Но
страшное лицо придавало всему этому совершенно иное значение.
Ничего смешного не было в этом сатанинском лице.
   И вдруг он застыл, как статуя; перья взметнулись в последний раз
и опали. Зогар Заг выпрямился и стал казаться куда выше ростом и
массивнее. Быльту казалось, что он поднялся над ним и глядит
откуда-то сверху, хотя колдун был никак не выше аквилонца.
   Волшебник заговорил гортанным и скрипучим голосом, похожим на
шипение кобры. Он вытянул голову в сторону раненого следопыта, и
тот плюнул ему в лицо.
   Дико взвыв, Зогар отпрыгнул далеко в сторону, а воины зарычали
так, что звезды содрогнулись. Они бросились к пленнику, но
колдун остановил их. Потом послал несколько человек к воротам.
Они открыли их нараспашку и вернулись. Кольцо воинов разделилось
пополам. Бальт увидел, что женщины и голые детишки попрятались
по хижинам и выглядывают из дверей и окон. Образовался широкий
проход к воротам, за которыми стоял черный лес.
   Наступила мертвая тишина. Зогар Заг повернулся к лесу, встал на
кончики пальцев и направил в ночь пронзительный, душераздирающий
нечеловеческий вопль. Где-то далеко в дебрях ему отозвался
низкий рев. Бальт задрожал. Ясно было, что это не человеческий
голос. Он вспомнил слова Валанна о том, что Зогар хвастался
своим умением вызывать зверей из леса. Лицо следопыта под
кровавой маской побледнело.
   Деревня затаила дыхание. Зогар Заг стоял неподвижно, только
перья слегка колыхались. В воротах что-то появилось.
   Вздох пробежал по деревне и люди лихорадочно стали разбегаться и
прятаться между хижинами. Тварь, стоящая в воротах, казалась
ожившим кошмаром. Шерсть на ней была светлая, отчего в ночи вся
фигура представлялась призрачной. Но не было ничего
сверхъестественного ни в низко посаженной голове, ни в огромных
кривых клыках, поблескивающих при свете костра. Двигался зверь
бесшумно, как видение былого. Это был пережиток древних времен,
людоед-убийца старинных легенд - саблезубый тигр. Ни один
гиборийский охотник вот уже сотни лет не встречал этого
чудовища.
   Зверь, направлявшийся к привязанным жертвам, был длиннее и
тяжелее обычного полосатого тигра, силой же равнялся медведю.
Мозга в массивной голове было немного, да он в данном случае и
не требовался. Это был самый идеальный хищник из всех снабженных
когтями и клыками.
   Вот кого призвал Зогар Заг из дебрей. Теперь Бальт не сомневался
в чарах. Только чародейное искусство могло совладать с этой
примитивной могучей тварью. И внезапно в глубине сознания юноши
прозвучало имя древнего бога тьмы и ужаса, которому поклонялись
некогда и люди, и звери, и дети которого, по слухам, все еще
обитали в разных частях света.
   Чудовище прошло мимо тел пиктов и кучи голов, не коснувшись их.
Тигр брезговал падалью. Всю жизнь он охотился только на живых
существ. Неподвижные глаза его горели голодным огнем. Из
раскрытой пасти капала слюна. Колдун отступил и показал рукой на
следопыта.
   Огромная кошка припала к земле. Бальт вспомнил рассказ о том,
что саблезубый тигр, напав на слона, вонзал свои клыки в голову
лесного великана так глубоко, что не мог потом вытащить и
подыхал с голоду. Колдун пронзительно завизжал и зверь прыгнул.
   Удар пришелся в грудь следопыту, столб треснул и рухнул на
землю. А потом саблезубый потрусил к воротам, таща за собой
кусок мяса, только что бывший человеком. Бальт смотрел на все
это и разум его отказывался верить зрению.
   В прыжке зверь не только своротил столб, но и оторвал от него
окровавленное тело. В мгновение ока страшные когти разорвали
несчастного на куски, а огромные зубы вырвали кусок головы, с
легкостью пробив кость. Бальта вырвало. Ему случалось
выслеживать и медведей, и пантер, но никогда он не видел зверя,
способного в секунду превратить человека в кровавые ошметки.
   Саблезубый исчез за воротами, его рычание еще раз не решались
выйти из-за хижин, а колдун стоял и смотрел в сторону ворот. Они
были открыты для тьмы.
   Бальт покрылся холодным потом. Какой новый ужас выйдет из леса к
нему самому? Он попытался освободиться - тщетно. Ночь обступала
его со всех сторон, и даже костры казались адским пламенем. Он
чувствовал на себе взгляды пиктов - сотни голодных безжалостных
глаз. Они уже не были похожи на людей - демоны из черных
джунглей, такие же, каких вызывал колдун в страусиных перьях.
   Зогар послал в темноту следующий призыв, совсем не похожий на
предыдущий. Слышалось в нем отвратительное шипение - и кровь
заледенела в жилах юноши. Если бы змея могла шипеть громко, как
раз такой звук и получился бы.
   Ответа на этот раз не последовало - тишину нарушал только
отчаянный стук сердца юноши. Потом за воротами раздался шум,
сухое шуршание и в проходе появилось отвратительное тело.
   И снова это было чудовище из древних легенд. То был гигантский
змей. Голову он держал на уровне человеческого роста и была
треугольная эта голова размером с лошадиную. Дальше тянулось
бледно отсвечивающее тело. Раздвоенный язык извивался, торчали
острые зубы.
   Бальт ничего не видел и не слышал. Страх парализовал его.
Древние называли этого гигантского гада Змей-Призрак за белую
окраску. Он вползал по ночам в хижины и губил целые семьи.
Жертвы свои он или душил, как удав, или убивал ядом своих зубов.
Он также считался вымершим. Но прав был Валанн: ни один белый не
знает, что творится в дебрях по ту сторону Черной Реки.
   Змей приблизился, держа голову на той же высоте и слегка откинув
ее назад - готовился нанести удар. Остекленевшими глазами глядел
Бальт на страшную пасть, в которой суждено было ему сгинуть и не
чувствовал ничего, кроме легкой тошноты.
   Потом что-то сверкнуло, метнулось из темноты между хижинами и
огромный змей забился в конвульсиях. Как во сне увидел Бальт,
что шея чудовища насквозь пробита копьем.
   Извиваясь в агонии, обезумевший змей врезался в толпу людей и
они метнулись назад. Копье не повредило позвоночника, пробило
только мышцы. Бешено колотящийся хвост змея поверг на землю
дюжину воинов, с зубов брызгал яд, обжигающий кожу. Люди завыли,
запричитали и бросились врассыпную, давя и увеча друг друга. Тут
змея еще угораздило заползти в костер, и боль придала ему силы -
стена хижины рухнула под ударом хвоста и люди с завываниями
побежали прочь. Некоторые бежали прямо через костры. Картина
была впечатляющая: посередине площади бьется огромное
пресмыкающееся, а от него разбегаются люди.
   Бальт услышал какое-то движение позади себя и руки его
неожиданно оказались свободными. Сильная рука потянула его
назад. Пораженный, он узнал Конана и почувствовал, как могучие
пальцы схватили его за плечо.
   Доспехи киммерийца были в крови, кровь засохла на мече.
   - Бежим, пока они не опомнились!
   Бальт почувствовал, что в руку ему вкладывают топор. Зогар Заг
исчез. Конан тащил Бальта за собой до тех пор, пока тот
окончательно не пришел в себя. Тогда киммериец отпустил его и
вбежал в дом, украшенный черепами. Бальт за ним. Он увидел
страшный каменный жертвенник, слабо освещенный откуда-то
изнутри. Пять человеческий голов лежали на этом алтаре - Бальт
сразу узнал голову купца Тиберия. За жертвенником стоял идол -
получеловек, полузверь. И вдруг, к ужасу Бальта, он стал
подниматься, гремя цепью и воздевая руки к небу.
   Свистнул смертоносный меч Конана, и киммериец снова потащил
Бальта за собой к другому выходу из дома. В нескольких шагах от
двери возвышался частокол.
   За святилищем было темно. Никто из убегающих пиктов сюда не
попал. Возле изгороди Конан остановился и поднял Бальта на руках
как младенца. Бальт ухватился за концы бревен и, обдирая пальцы,
вскарабкался наверх. Он протянул руку киммерийцу, когда из-за
угла хижины выскочил пикт и встал как вкопанный, глядя на
человека у изгороди. Удар топора киммерийца был верным, но пикт
успел закричать раньше, чем голова его развалилась пополам.
   Никакой страх не помеха врожденным инстинктам: только что воющая
толпа услыхала сигнал тревоги, как сотни голосов ответили на
него и воины помчались отбивать нападение, сигнал о котором
подал убитый.
   Конан высоко подпрыгнул, ухватил Бальта повыше локтя и
подтянулся. Бальт стиснул зубы, чтобы выдержать тяжесть тела, но
киммериец был уже наверху и беглецы оказались по ту сторону
частокола.

   5. Дети Иргала Зага

   - В какой стороне река?
   - К реке соваться нечего, - буркнул Конан. - Лес от деревни до
реки кишит пиктами. Вперед! Направимся туда, где нас не ждут -
на запад!
   Бальт в последний раз оглянулся и увидел, что из-за частокола
торчат черные головы пиктов. Но они подбежали слишком поздно, а
беглецы уже скрылись в зарослях.
   Бальт понял: дикари еще не сообразили, что пленник бежал. Судя
по крикам, воины под предводительством Зогара Зага добивали
стрелами раненого змея. Чудовище вышло из повиновения колдуну.
Через минуту раздались гневные вопли: бегство было обнаружено.
   Конан расхохотался. Он вел Бальта по узкой тропинке с такой
быстротой и уверенностью, словно это был проезжий тракт. Бальт
ковылял за ним.
   - Теперь они бросятся в погоню; Зогар увидел, что тебя нет.
Собака! Если бы у меня было второе копье, я бы прикончил его
раньше, чем змея. Держись тропинки. Они сначала побегут к реке,
растянут там цепь из воинов на пару миль и станут нас ждать. А
мы не уйдем в чащу, пока не подопрет. По тропинке быстрее
получится. А теперь, парень, давай-ка беги так, как ты в жизни
еще не бегал!
   - А быстро они опомнились, - пропыхтел Бальт и прибавил ходу.
   - Да, страх у них скоро проходит, - проворчал Конан.
   Некоторое время они молчали и продолжали углубляться все дальше
и дальше от цивилизованного мира. Но Бальт знал, что Конан
всегда все делает правильно. Наконец киммериец сказал:
   - Когда будем уже далеко от деревни, сделаем большую петлю к
реке. На много миль от Гвавели нет других поселений. А вокруг
деревни собрались все пикты. Мы обойдем их. До света они не
нападут на след, а уж потом мы оставим тропу и свернем в чащу.
   Они продолжали бег. Крики позади затихли. Свистящее дыхание
вырвалось сквозь стиснутые зубы Бальта. Закололо в боку, бежать
было все труднее. Он то и дело влетал в кусты по краям тропы.
Внезапно Конан остановился, обернулся и стал вглядываться в
темноту дороги.
   Где-то вверху над ветвями неторопливо всходила бледная луна.
   - Сворачиваем? - прохрипел Бальт.
   - Дай-ка мне топор, - прошептал Конан. - Сзади кто-то есть.
   - Тогда лучше уйдем с тропы! - крикнул Бальт.
   Конан помотал головой и толкнул спутника в кусты. Луна поднялась
выше и осветила дорогу слабым светом.
   - Мы же не можем драться с целым племенем! - шепнул Бальт.
   - Человек не смог бы нас так быстро выследить и догнать! -
проворчал Конан. - Тс-с-с!
   Наступила тишина. Внезапно на тропе появился зверь. Бальт
содрогнулся при мысли о том, что это может быть саблезубый. Но
это был всего лишь леопард. Он зевнул, открывая клыки, и глянул
на тропу, после чего не спеша двинулся вперед. Дрожь пробежала
по спине аквилонца: леопард, несомненно, выслеживал их.
   И выследил. Зверь поднял голову и глаза его вспыхнули, как два
огненных шара. Раздалось глухое рычание, и Конан метнул топор.
   Всю свою силу вложил киммериец в этот удар. Серебром сверкнуло
лезвие в лунном свете - и леопард забился на земле. Топор торчал
у него посередине лба.
   Конан выскочил из кустов, схватил оружие, леопарда же зашвырнул
куда-то между деревьев.
   - Теперь бежим, и быстро! - сказал он и свернул в чащу в южном
направлении. - За этой кошечкой подойдут воины. Зогар отправил
его за нами, как только опомнился Пикты идут следом, но они еще
далеко. Он бегал вокруг деревни, пока не взял след, а потом
полетел как молния. Так что они знают, в какую сторону идти. Он
подавал им знак рычанием. Ха, больше не подаст, но они увидят
кровь на тропе, найдут и падаль в кустах. Могут и наши следы
увидеть, так что иди осторожно.
   Он без всяких усилий прошел через колючий кустарник и двинулся
дальше, не касаясь стволов деревьев и ступая на такие места, где
не видно следов. Бальт неуклюже повторял его действия - тяжелая
это для него была работа.
   Они прошли еще с милю, и Бальт спросил:
   - Неужели Зогар Заг ловит леопардов и превращает их в гончих
псов?
   - Нет, этого леопарда он вызвал из леса.
   - Если он может приказывать зверям, так почему же не пошлет их
всех в погоню за нами?
   Конан некоторое время молчал, потом отозвался сдержанно:
   - Он не может приказать любому зверю. Он властен только над
теми, кто помнит Иргала Зага.
   - Иргал Заг? - с волнением повторил Бальт древнее имя. Он слышал
его раза три или четыре в жизни.
   - Некогда ему поклонялись все живые существа. Это было давно,
когда люди и звери говорили на одном языке. Но люди все забыли,
да и звери тоже. Помнят лишь немногие. Люди, помнящие Иргала
Зага и звери, что его помнят, считаются братьями и понимают друг
друга.
   Бальт ничего не сказал: перед его глазами встали ворота, через
которые приходили чудовища из дебрей.
   - Цивилизованные люди смеются, - сказал Конан. - Но ни один не
объяснит, каким это образом Зогар Заг вызывает из чащи удавов,
тигров, леопардов и заставляет себе служить. Он даже может
сказать мне, что это ложь, если осмелится. Таков обычай
цивилизованных людей - они не желают верить в то, что не может
объяснить их скороспелая наука.
   Народ в Тауране был не такой ученый, как остальные аквилонцы,
они помнили древние легенды и верили им. Поэтому Бальт, который
видел все сам своими глазами, был уверен, что все сказанное
Конаном - правда...
   - Где-то в этих местах есть древняя роща, посвященная Иргалу
Загу, - сказал Конан. - Я ее не нашел. Но рощу эту помнят многие
звери...
   - Значит, и другие пойдут по нашему слнду?
   - Уже пошли, - ответил Конан. - Зогар Заг не доверил бы такое
важное дело одному животному.
   - Что же нам делать? - взволнованно спросил Бальт. Ему казалось,
что еще минута - и со всех сторон в него вонзятся когти и клыки.

   - Подожди-ка!
   Конан отвернулся, встал на колени и начал вырезать ножом на
земле какой-то знак. Бальт глянул через плечо и ничего не
понимал. Какой-то странный стон пробежал по ветвям, хотя ветра
не было. Конан поднялся и угрюмо поглядел на свою работу.
   - Что это? - прошептал Бальт. Рисунок был непонятный и явно
древний. Юноша полагал, что он незнаком ему по неграмотности. Но
его не смог бы понять и ученейший из мужей Аквилонии.
   - Я видел этот знак, вырезанный на камне в пещере, куда миллион
лет не ступала человеческая нога, - сказал Конан. - Это было в
безлюдных горах за морем Вилайет, за полсвета отсюда. Потом этот
же знак начертил в песке у безымянной реки один знахарь из
страны Куш. Он мне и растолковал его значение. Этот знак -
символ Иргала Зага и тех, кто ему служит. Теперь смотри!
   Они отступили в кустарник и стали в молчании ждать. На востоке
били барабаны, им отзывались другие, на севере и западе. Бальт
задрожал, хотя и знал, что многие мили леса отделяют его от тех,
кто бил в эти барабаны.
   Он и сам не заметил, как затаил дыхание. Потом листья с легким
шорохом разошлись и на тропу вышла великолепная пантера. Блики
лунного света играли на ее блестящей шкуре.
   Она наклонила голову и двинулась к ним - почуяла след. Потом
вдруг встала и начала обнюхивать начерченный на земле знак.
Время шло; пантера пригнула свое длинное тело к земле и стала
отбивать поклоны перед знаком. Бальт почувствовал, как волосы
шевелятся у него на голове. Огромный хищник выказывал страх и
почтение знаку.
   Пантера поднялась и, касаясь брюхом земли, осторожно отошла и,
словно охваченная внезапным страхом, помчалась и скрылась в
зарослях.
   Бальт вытер лоб дрожащей рукой и посмотрел на Конана. Глаза
варвара пылали огнем, не виданным у цивилизованных людей. Сейчас
он принадлежал к дикому древнему миру, от которого у большинства
людей и воспоминаний не осталось.
   А потом этот огонь погас и Конан в молчании продолжил путь через
дебри.
   - Зверей можно не бояться, - сказал он наконец. - Но этот знак
увидят и люди и сразу поймут, что мы свернули к югу. Но поймать
нас без помощи зверей будет не так-то легко. В лесах к югу от
дороги будет полно воинов. Если мы будем двигаться днем,
непременно на них нарвемся. Так что лучше найдем подходящее
место и дождемся ночи, а тогда повернем к реке. Нужно
предупредить Валанна, но мы ему не поможем, если позволим
прикончить себя.
   - Предупредить? О чем?
   - Проклятье! Леса вдоль реки кишат пиктами! Вот почему они нас
поймали. Зогар затеял войну, а не обычный набег. Он сумел
соединить пятнадцать или шестнадцать кланов. С помощью магии,
конечно: за колдуном пойдут охотнее, чем за вождем. Ты видел
толпу в деревне, а на берегу прячутся еще сотни. И с каждой
минутой прибывают новые. Тут будет не меньше трех тысяч воинов.
Я лежал в кустах и слышал их разговор, когда они проходили мимо.
Они хотят штурмовать форт. Когда - не знаю, но Зогар долго
тянуть не будет. Он их собрал и взвинтил. Если не повести их в
бой, они перегрызут глотки друг другу.
   Возьмут они форт или нет - неизвестно, но предупредить людей
надо. Поселенцам вдоль велитрийской дороги нужно бежать или в
форт, или в город. Пока одни пикты будут осаждать форт, другие
пойдут дальше, к Громовой Реке, а там столько усадеб...
   Они углублялись все дальше и дальше в чащу, пока киммериец не
хмыкнул от удовольствия. Деревья стали реже и началась идущая на
юг каменная гряда. А на голом камне даже пикт никого не
выследит.
   - Как же ты спасся? - спросил юноша.
   Конан похлопал себя по кольчуге и шлему.
   - Если бы пограничники носили такие железки, то меньше черепов
было бы в святилищах пиктов. Но они не умеют ходить в них
бесшумно. Словом, пикты ждали нас по обе стороны тропы и
замерли. А когда пикт замирает, то его не увидит даже лесной
зверь, хоть и пройдет в двух шагах. Они заметили нас на реке и
заняли позицию. Если бы они устроили засаду после того, как мы
высадились, то я бы уж ее учуял. Но они уже ждали, так что даже
лист не шелохнулся. Тут и сам дьявол ничего бы не заподозрил.
Вдруг я услышал, как натягивается тетива. Тогда я упал и крикнул
людям, чтобы тоже падали, но они были слишком медлительны и
просто дали себя перебить.
   Большинство погибли от стрел сразу - их пускали с двух сторон.
Некоторые попали даже друг в друга - я слышал, как они там
завывали...
   Довольная улыбка тронула его губы. - Те, кто остался в живых,
бросились в лес и схватились с врагом. Когда я увидел, что все
убиты или схвачены, то пробился в лес и стал прятаться от этих
раскрашенных чертей. Я и бежал, и полз, и на брюхе в кустах
лежал, а они шли со всех сторон. Сначала я хотел вернуться на
берег, но увидел, что они только этого и ждут.
   Я бы пробился и даже переплыл реку, но услышал, как в деревне
бьют барабаны. Значит, кого-то схватили живьем.
   Они были настолько увлечены фокусами Зогара, что я смог
перелезть через частокол за святилищем. Тот, кто должен был
стеречь это место, пялился на колдуна из-за угла. Пришлось
подойти к нему сзади и свернуть шею - бедняга и понять ничего не
успел. Его копьем поражен змей, а его топор у тебя.
   - А что за гадину ты убил в святилище? - вспомнил Бальт и
вздрогнул, представив это зрелище.
   - Один из богов Зогара. Беспамятное дитя Иргала Зага - вот он
его и держал на цепи. Обезьяна-бык. Пикты считают ее символом
Лохматого Бога, что живет на луне - бога-гориллы по имени
Гуллах.
   Место здесь удачное. Тут и дождемся ночи, если нам не станут
наступать на пятки.
   Перед ними был невысокий холм, заросший деревьями и кустами.
Лежа между камнями, они могли наблюдать за лесом, оставаясь
невидимыми. Пиктов Бальт уже не опасался, но вот зверей Зогара
побаивался. Он стал сомневаться в магическом знаке, но Конан
успокоил его.
   Небо между ветвями начало бледнеть. Бальт начал испытывать
голод. Барабаны вроде бы умолкли. Мысли юноши вернулись к сцене
перед святилищем.
   - Зогар Заг был весь в страусиных перьях, - сказал он. - Я видел
такие у рыцарей с востока, которые приезжали в гости к нашим
баронам. Но ведь в этих лесах страусы не водятся?
   - Эти перья из страны Куш, - ответил Конан. - Далеко к западу
отсюда лежит берег моря. Время от времени к нему пристают
корабли из Зингара и продают тамошним племенам оружие, ткани и
вино в обмен на шкуры, медную руду и золотой песок. Торгуют и
страусиновыми перьями - они берут их у стигийцев, а те, в свою
очередь, у черных племен страны Куш. Пиктийские колдуны хорошо
платят за эти перья. Только опасная это торговля. Пикты так и
норовят захватить корабль, поэтому побережье пользуется дурной
славой у моряков. Я там бывал с пиратами с островов Бараха, что
лежат к югу от Зингара.
   Бальт с удивлением посмотрел на спутника.
   - Я знаю, что ты не всю жизнь проторчал на границе. Тебе,
наверное, пришлось много постранствовать?
   - Да, забирался я так далеко, как ни один человек моего народа.
Видел все большие города гиборийцев, шемитов, стигийцев и
гирканцев. Скитался по неведомым землям к западу от моря
Вилайет. Был капитаном наемников, корсаром, мунганом, нищим
бродягой и генералом - эх! Не был только королем цивилизованной
страны, да и то, может, стану, если не помру.
   Мысль эта показалась ему забавной, он улыбнулся. Потом потянулся
и вольготно развалился на камне.
   - Но и здешняя жизнь неплоха, как и всякая другая. Я не знаю,
сколько прожили на границе - неделю, месяц, год. У меня бродяжья
натура - в самый раз для пограничья.
   Бальт внимательно наблюдал за лесом, каждую минуту ожидая, что
из листвы покажется размалеванное лицо. Но проходили часы, и
ничто не нарушало покоя. Бальт уже решил, что пикты потеряли
след и прекратили погоню. Конан оставался озабоченным.
   - Мы должны выследить отряды, которые прочесывают чащу. Если они
и прекратили погоню, то для того, что появилась лучшая добыча.
Значит, они собираются переплыть реку и напасть на форт.
   - Значит, мы ушли так далеко на юг, что они потеряли след?
   - След потеряли, это ясно, иначе они уже давно были бы тут. При
других обстоятельствах они перетряхнули бы весь лес по всем
направлениям. И тогда мы бы хоть одного-двух заметили. Значит,
точно - переплавляются через реку. Не знаю только, на сколько
они ушли вниз по течению. Надеюсь, что мы еще ниже. Что ж,
попытаем счастья.
   Они начали спускаться с камней. Бальту все время казалось, что
его спина - мишень для стрел, могущих вылететь в любую минуту из
засады. Но Конан был уверен, что врагов поблизости нет - и
оказался прав.
   - Сейчас мы на много миль южнее деревни. Пойдем прямо к реке.
   И с поспешностью, которая показалась Бальту излишней, они
двинулись на восток. Лес словно вымер. Конан полагал, что все
пикты собрались в районе Гвавели, если еще не форсировали реку.
Впрочем, они вряд ли сделали бы это днем. Кто-то из следопытов
наверняка их заметил и поднял тревогу. Они переправятся выше и
ниже форта, там, где стража их не увидит. Потом остальные сядут
в челны и направятся туда, где частокол спускается в воду. И
нападут на форт со всех сторон. Они и раньше пробовали это
сделать, но безуспешно. А сейчас у них достаточно людей для
штурма.
   Они шли не останавливаясь, хотя Бальт с тоской поглядывал на
белок, снующих между ветвей - их так легко было достать броском
топора! Он вздохнул и потуже затянул пояс. Тишина и мрак,
царящие в дебрях, начали его угнетать. Он возвращался мыслями на
солнечные луга Таурана, к отцовскому дому с островерхой крышей,
к упитанным коровам, щиплющим сочную траву, к своим добрым
друзьям - жилистым пахарям и загорелым пастухам.
   В обществе варвара он чувствовал себя одиноким. Конан был в лесу
настолько своим, насколько он сам чужим. Киммериец мог годами
жить в больших городах и быть запанибрата с их владыками, могла
в один прекрасный день исполниться безумная его мечта стать
королем цивилизованной страны - такие вещи случались. Но он не
перестал бы быть варваром. Ему были знакомы лишь самые простые
законы жизни. Волк останется волком, если даже случай занесет
его в стаю сторожевых псов.
   Тени удлинились, когда они вышли на берег реки и огляделись
из-за кустов. Видно было примерно на милю туда и сюда. Берег был
пуст.
   - Здесь опять придется рискнуть. Переплывем реку. То ли они
переплавились, то ли нет. Может, их полно на том берегу. Но мы
должны рискнуть.
   Зазвенела тетива, и Конан пригнулся. Что-то вроде солнечного
зайчика мелькнуло между ветвями - это была стрела.
   Конан тигриным прыжком преодолел кусты. Бальт увидел только
блеск стали и услышал глухой вскрик. Потом двинулся вслед за
киммерийцем.
   Пикт с рассеченной головой лежал на земле и царапал пальцами
траву. Шестеро остальных кружились возле Конана. Луки они
отбросили за ненадобностью. Узоры на их лицах и телах были
незнакомы аквилонцу.
   Один из них метнул топор в юношу, подбегавшего с ножом в руке.
Бальт уклонился и перехватил руку врага с кинжалом. Оба упали и
покатились по земле. Пикт был силен как дикий зверь.
   Бальт напряг все силы, чтобы не выпустить руки дикаря и
воспользоваться своим топором, но все попытки кончались
неудачей. Пикт отчаянно вырывал руку, не отпуская топора Бальта
и колотя его коленом в пах. Внезапно он попытался переложить
кинжал из одной руки в другую, оперся на колено и Бальт,
воспользовавшись этим, молодецким ударом топора раскроил ему
лоб.
   Юноша вскочил на ноги и стал искать спутника, опасаясь, что
враги одолели его числом. И только тогда он понял, как страшен и
опасен в бою киммериец. Двух врагов Конан уже уложил, распластав
мечом почти до пояса. Третий замахнулся коротким мечом, но Конан
парировал удар и подскочил к дикарю, решившему поднять лук и
пустить его в дело. Прежде чем пикт успел выпрямиться, кровавый
клинок рухнул вниз, перерубив его от плеча до груди и застряв в
ней. С обеих сторон атаковали киммерийца двое оставшихся, но
одного Бальт успокоил метким броском топора. Конан бросил
застрявший меч и повернулся к врагу с голыми руками. Коренастый
пикт, на голову ниже его, замахнулся топором и одновременно
ударил ножом. Нож сломался о доспехи киммерийца, топор же застыл
в воздухе, когда железные пальцы Конан сомкнулись на запястье
врага. Громко хрустнула кость, и Бальт увидел, как скорчился от
боли пикт. В следующий миг он взлетел над головой киммерийца,
все еще вереща и пинаясь. Потом Конан грохнул его об землю с
такой силой, что тот подпрыгнул и лег замертво. Было ясно, что у
него сломан позвоночник.
   - Идем! - Конан вытащил свой меч и поднял топор. - Бери лук,
несколько стрел и вперед! Теперь вся надежда на ноги. Они
слышали крики и сейчас будут здесь. Если мы поплывем сейчас, нас
нашпигуют стрелами раньше, чем мы выплывем на стержень!

   6. Кровавые топоры пограничья

   Конан не стал слишком углубляться в лес. Через несколько сотен
шагов от реки он изменил направление и направил бег вдоль
берега. Позади слышались вопли лесных людей. Бальт понял, что
пикты добежали до поляны с убитыми. Беглецы все-таки оставили
следы, которые мог прочитать любой пикт.
   Конан прибавил ходу, Бальт старался не отставать, хоть и
чувствовал, что вот-вот потеряет сознание. Он держался, собрав
все силы воли. Кровь стучала у него в ушах так громко, что он не
заметил, когда крики за спиной смолкли.
   Конан остановился. Бальт обхватил ствол дерева и тяжело
отпыхивался.
   - Они бросили это дело, - сказал Конан.
   - Они подкрады...ваются... к нам! - просипел Бальт.
   - Нет. Когда погоня короткая, как сейчас, они верещат каждую
минуту. Нет. Они повернули назад. Я слышал, как кто-то звал их
перед тем, как прекратился этот гвалт. Их позвали назад. Для нас
это хорошо, для гарнизона форта - скверно. Значит, воинов
выводят из леса для штурма. Те, с которыми мы дрались, из
какого-то племени в низовьях реки. Несомненно, они шли к
Гвавели, чтобы присоединиться к остальным, мы должны переплыть
реку во что бы то ни стало.
   И, повернув на запад, побежал сквозь чащу, даже не пытаясь
скрываться. Бальт поспешил за ним и только сейчас почувствовал
боль в боку - пикт его укусил. Внезапно Конан остановился и
задержал аквилонца. Бальт услышал ритмичный плеск и увидел
сквозь листву плывущую вверх по реке долбленку. Единственный ее
пассажир изо всех сил махал веслом, преодолевая течение. Это был
крепко сложенный пикт с пером цапли, воткнутым за медный
головной обруч.
   - Человек из Гвавели, - пробормотал Конан. - Посланец Зогара. Об
этом говорит белое перо. Он ездил предлагать мир племенам в
низовьям, а теперь торопится принять участие в резне.
   Одинокий посланник находился уже против их укрытия, когда у
Бальта от удивления чуть глаза на лоб не вылезли. Прямо над ухом
у него зазвучала гортанная речь пикта. Тут он понял, что это
Конан окликает гонца на его родном языке. Пикт вздрогнул, обвел
взглядом заросли и что-то ответил; потом направил долбленку к
западному берегу. Бальт почувствовал, что Конан забирает у него
поднятый на поляне лук и одну из стрел.
   Пикт подвел лодчонку к берегу, и, всматриваясь в заросли, что-то
крикнул. Ответом ему был молниеносный полет стрелы, которая
вонзилась ему в грудь по самое оперение. Со сдавленным хрипом
пикт перевалился через борт и упал в воду. Мгновенно Конан
оказался там же, чтобы схватить уплывавшую долбленку. Бальт
приковылял за ним и, ничего уже не соображая, залез в лодку.
Конан схватил весло и помчал долбленку к противоположному
берегу. С завистью глядел на него Бальт: видно, этому железному
воину незнакома усталость!
   - Что ты сказал пикту? - спросил юноша.
   - Чтобы он пристал к берегу, потому что за рекой сидит белый
следопыт и может подстрелить его.
   - Но это же нечестно, - сказал Бальт. - Он-то думал, что с ним
говорит друг. А здорово у тебя получается по-ихнему!
   - Нам была нужна его лодка, - проворчал Конан. - Нужно было
приманить его к берегу. Что лучше - обмануть пикта, который бы
рад с нас шкуру спустить, или подвести людей за рекой, чья жизнь
зависит теперь от нас?
   Пару минут Бальт размышлял над этой нравственной проблемой,
потом пожал плечами и спросил:
   - Далеко мы от форта?
   Конан показал на ручей, который впадал в Черную Реку на
расстоянии полета стрелы от них.
   - Вот Южный Ручей. От его устья до форта десять миль. Это южная
граница Конайохары. За ним на много миль тянутся болота. С этой
стороны они напасть не могут. Девятью милями выше форта Северный
Ручей образует другую границу. За ним тоже болота. Вот почему
нападение возможно только со стороны реки. Конайохара похожа на
копье в девятнадцать миль шириной, вонзившееся в Пиктийские
Дебри.
   - Так почему бы нам не подняться вверх по реке на лодке?
   - Потому, что пришлось бы бороться с течением и тратить время на
повороты. Пешком быстрее. Кроме того, помни, что Гвавели
находится южнее форта. Если пикты переправились, мы попадем
прямо к ним в лапы.
   Уже начало смеркаться, когда они вышли на восточный берег. Конан
сразу же двинулся на север быстрым шагом. Ноги у Бальта заныли.
   - Валанн предлагал построить два форта возле обоих ручьев. Таким
образом река все время была бы под наблюдением. Но правительство
не разрешило. Спесивые болваны, сидят на бархатных подушках, а
голые девки на коленях подают им вино... Знаю я эту публику. Они
ничего не видят за пределами своих хором. Дипломатия, черт
побери! Они хотят завоевать пиктов теориями об территориальной
экспансии. И такие дельные люди, как Валанн, вынуждены выполнять
распоряжения этой банды идиотов! Им так же удастся захватить
земли пиктов, как восстановить Венариум! И час придет - они
увидят варваров на стенах восточных городов!
   Неделю назад Бальт, возможно, только рассмеялся бы над этим.
Теперь он молчал, познакомившись с необузданной яростью племен,
живших у границы.
   Впереди послышался какой-то звук. Конан выхватил меч и медленно
опустил его, когда из-за кустов вышел пес - огромный, тощий,
покрытый ранами.
   - Это собака колониста, который строил дом на берегу реки в двух
милях южнее форта, - сказал Конан. - ясно, что пикты убили его и
дом спалили. Мы нашли его труп на пепелище. Пес лежал без памяти
рядом с тремя пиктами, которых он загрыз. Они почти пополам его
перерубили. Мы отнесли его в форт и перевязали. Он чуть
поправился, сразу сбежал в лес... Ну, что, Рубака, все ищешь
тех, что убили твоего хозяина?
   Пес покачал тяжелой головой и сверкнул зелеными глазами. Он не
рявкнул, не зарычал - молчком встал рядом с ними.
   Бальт улыбнулся и ласково погладил его по шее. Пес ощерил клыки,
потом склонил голову и как-то неуверенно завилял хвостом - он
давно отвык от человеческого обращения.
   Рубака помчался вперед, и Конан ему не препятствовал. Сумерки
сменились полной темнотой. Они проходили милю за милей. Пес
бежал все так же молчком. Внезапно он остановился и навострил
уши. Через минуту и люди услышали где-то вдали дьявольский вой.
   Конан яростно выругался.
   - Они напали на форт! Мы опоздали! Вперед!
   Он прибавил ходу, рассчитывая на то, что собака вовремя почует
засаду. От волнения Бальт забыл о голоде и усталости. Вопли
впереди становились все громче. К завыванию прибавились четкие
военные команды защитников форта. Когда Бальт совсем уже
испугался, что они нарвутся на дикарей, Конан отвернул от реки и
привел их на невысокий холм. Отсюда они увидели форт, освещенный
факелами, а под его стенами толпу голых раскрашенных людей. На
реке было множество лодок. Пикты окружили форт со всех сторон.
   Непрерывный поток стрел из леса и с реки обрушивался на
частокол. Вой тетив заглушал вопли людей. Вереща и размахивая
топорами, сотни две воинов бросились к восточным воротам. Они
были в полутораста шагах от цели, когда смертоносный залп из
луков со стены покрыл землю их телами. Оставшиеся бежали под
защиту леса. Те, что в лодках, направились к береговым
укреплениям, но и там их обстреляли из метательных машин - камни
и бревна полетели с неба, разбивая и топя лодки вместе с их
экипажами. И здесь нападавшим пришлось отступить. Победный рев
донесся со стен форта. Ответом ему был звериный вой.
   - Попробуем пробиться? - спросил Бальт.
   Конан отрицательно помотал головой. Он стоял, опустив голову и
заложив руки за спину, печальный и задумчивый.
   - Форт не спасти. Пикты впали в боевое безумие и не отступят,
пока все не погибнут. Но их слишком много. Даже если бы нам
удалось пробиться, это бы ничего не изменило. Мы погибли бы
рядом с Валанном, только и всего.
   - Что же нам делать, кроме как спасать собственные задницы?
   - Нужно оповестить колонистов. Ты понимаешь, почему пикты не
поджигают форт стрелами? Они не хотят, чтобы пламя всполошило
людей на востоке. Они собираются взять форт и двинуться на
восток, пока никто ничего не знает. Может, они даже рассчитывают
переправиться через Громовую и с ходу взять Велитриум. Во всяком
случае они уничтожат все живое между фортом и Громовой Рекой.
   Защитников форта мы не предупредили. Да вижу теперь, что это бы
и не помогло. Слишком мало сил и людей. Еще несколько приступов,
и пикты будут на стенах. Но мы можем предупредить тех, кто живет
по дороге в Велитриум. Вперед!
   И они пошли, слыша позади рев, который то усиливался, то
затухал. Вопли пиктов сохраняли прежнюю ярость.
   Внезапно открылась дорога, ведущая на восток.
   - Теперь бегом! - бросил Конан. Бальт стиснул зубы. До
Велитриума было двенадцать миль, да добрых пять до Ручья
Скальпов, где начинались первые поселения. Аквилонцу казалось,
что он бежит и сражается уже целый век.
   Рубака бежал впереди, обнюхивая дорогу. Вдруг пес глухо зарычал
- это был первый услышанный от него звук.
   - Неужели пикты впереди? - Конан опустился на колено и стал
рассматривать дорогу. - Знать бы, сколько их. Наверное, только
группа. Не дождались взятия форта и побежали вперед, чтобы
перерезать людей спящими. Ну, бежим!
   Наконец они увидели впереди свет между деревьями и дикий
жестокий вой пронзил им уши. Дорога здесь делала поворот, и они
срезали путь сквозь кустарник. Через минуту им открылась ужасная
картина. На дороге стояла повозка с нехитрым скарбом. Она
горела. Волы валялись с перерезанными глотками. Неподалеку
лежали изуродованные тела мужчины и женщины. Пятеро пиктов
плясали вокруг, потрясая окровавленными топорами.
   Красный туман застлал на миг глаза юноши. Он вскинул лук,
прицелился в пляшущую фигуру, черную на фоне огня, и спустил
тетиву. Грабитель подскочил и упал мертвым со стрелой в сердце.
А потом двое белых воинов и пес напали на растерявшихся пиктов.
Конана воодушевлял дух борьбы и очень древняя расовая ненависть,
Бальт же пылал гневом.
   Первого пикта, вставшего у него на дороге, он встретил
убийственным ударом по раскрашенному лбу, и, отшвырнув падающее
тело, бросился на остальных. Но прыжок аквилонца опоздал: Конан
уже убил одного из тех, кого присмотрел для себя, второй же был
пронзен его мечом раньше, чем юнош успел поднять топор.
Обернувшись к последнему пикту, Бальт увидел, что над его телом
стоит пес Рубака и кровь капает с его могучих челюстей.
   Бальт молча посмотрел на изрубленные тела у повозки. Колонисты
были молоды, она - совсем еще девочка. По случайности лицо ее
осталось нетронутым и даже в момент мучительной смерти осталось
прекрасным. Но зато тело... Бальт с трудом проглотил слюну и все
поплыло у него перед глазами. Ему хотелось упасть на землю,
рыдать и грызть траву в отчаянии.
   - Эта парочка направлялась в форт, когда их встретили пикты, -
сказал Конан, вытирая меч. - Парень, наверное, хотел наняться в
солдаты или взять участок в верховьях реки. Вот что будет с
любым мужчиной, женщиной или ребенком по эту сторону Громовой
Реки, если мы не поторопимся в Велитриум.
   Колени Бальта подкашивались, когда он пошел за Конаном. Но шаг
киммерийца по-прежнему оставался широким и легким, словно у
бежавшей рядом собаки. Рубака уже не рычал и не опускал голову.
Дорога была свободна. Шум от реки был уже почти не слышен, но
Бальт верил, что форт еще держится. Вдруг Конан с проклятием
остановился.
   Он показал Бальту на колею, которая сворачивала к северу от
дороги. Колея заросла кустами, но сейчас они были сломаны или
пригнуты. Чтобы убедится в этом Бальту понадобилось
прикосновение руки, а Конан же, казалось, видит в темноте не
хуже кошки. Дальше широкий след повозки сворачивал прямо в лес.
   - Поселенцы поехали за солью на солонцы, - проворчал он. -
Проклятие! Это на краю болот в девяти милях отсюда. Их отрежут и
перебьют. Слушай! Ты один здесь справишься. Беги вперед,
поднимай всех и гони в Велитриум. Я пойду за теми, что собирают
соль. На дорогу мы уже не вернемся, пойдем прямо по лесу.
   И, не сказав больше ни слова, Конан свернул в сторону и пошел по
заросшей дороге. Бальт посмотрел ему вслед и двинулся своим
путем. Пес остался с ним и бежал рядом. Но не успел Бальт
сделать и сотни шагов, послышалось рычание. Он обернулся и
увидел, что там, куда свернул Конан колышется мертвенно-бледный
призрачный свет. Рубака продолжал рычать, шерсть поднялась дыбом
у него на загривке. Бальт вспомнил жуткий призрак, что
неподалеку отсюда похитил купца Тиберия и заколебался. Тварь,
несомненно, преследовала Конана. Но великан-киммериец уже не раз
доказал ему, что прекрасно защитит себя сам, а его долг
предупредить беззащитных людей, которые оказались на пути
кровавого урагана. Вид изрубленных тел у повозки был для него
страшнее всяких призраков.
   Он поспешно перешел через Ручей Скальпов и оказался возле первой
хижины колонистов - длинной, невысокой, сложенной из грубо
отесанных бревен.
   Недовольный голос спросил, чего ему надо.
   - Вставайте! Пикты перешли реку!
   Дверь немедленно открыла женщина. В одной руке она держала
свечу, в другой - топор. Лицо ее было бледным.
   - Входи! - закричала она. - Отобьемся в доме!
   - Нет, вам надо уходить в Велитриум. Форт их надолго не
задержит. Может, он уже взят. О доме не думай, хватай детей и
беги!
   - Но мой-то пошел с людьми за солью! - заревела она, ломая руки.
Из-за ее спины выглянули растрепанные головенки троих ребятишек,
моргавших спросонья.
   - За ними пошел Конан, он их выведет. Нам нужно идти, чтобы
предупредить других.
   Она облегченно вздохнула.
   - Хвала Митре! Если за ними пошел киммериец, то они в
безопасности. Никто из смертных не защитит их лучше!
   Она поспешно подхватила на руки младшего и, гоня перед собой
двух других, вышла из хижины. Бальт взял свечу и погасил ее,
прислушиваясь. На дороге было тихо.
   - Лошадь у вас есть?
   - Да, в стойле. Ох, быстрее!
   Он отодвинул ее в сторону и сам открыл засов. Потом вывел коня и
посадил на него детей, наказав, чтобы держались за гриву и друг
за друга. Они смотрели на него серьезно и молчали. Женщина взяла
поводья и пошла по дороге. Топор она несла в руке и Бальт был
уверен, что в случае чего она будет биться, как пантера.
   Он шел сзади и прислушивался. Его преследовала мысль, что форт
уже пал и что темнокожая орда несется сейчас по дороге,
опьяненная от пролитой крови и жаждущая новой. Они будут
нестись, как стая голодных волков.
   Наконец, он увидел в темноте силуэт следующей хижины. Женщина
хотела крикнуть хозяевам, но Бальт ее удержал. Он подошел к
двери и постучал. Ему ответил женский голос. Он объяснил в чем
дело и обитатели хижины живо выскочили из нее - старуха, две
молодые женщины и четверо детей. Мужчины у них тоже отправились
на солонцы. Одна из женщин остолбенела, другая была близка к
истерике. Но старуха, уроженка пограничья, живо ее утихомирила,
помогла Бальту вывести двух лошадей из сарая за хижиной и
усадила на них детей. Бальт и ей посоветовал ехать верхом, но
она приказала сделать это одной из невесток. - Она ждет ребенка,
- пояснила старуха. - А я смогу идти пешком. И драться, если это
понадобиться.
   Когда тронулись, одна из молодух сказала:
   - Вечером по дороге ехали двое. Мы им посоветовали переночевать
у нас, но они спешили в форт. Что с ними?
   - Они встретили пиктов, - кратко ответил Бальт, и женщина
зарыдала.
   Едва хижина скрылась из виду, где-то вдали послышался высокий
протяжный вой.
   - Волк! - сказала одна из женщин.
   - Раскрашенный волк с топором, - проворчал Бальт. - Идите!
Поднимайте всех колонистов по дороге и ведите с собой. Я
посмотрю, что у нас за спиной.
   Старуха молча повела своих подопечных дальше. Когда они уже
пропадали во мраке, Бальт увидел бледные овалы детских лиц,
обращенных к нему. Он вспомнил своих родных в Тауране и в голове
у него помутилось. Все тело ослабло, он застонал и опустился на
дорогу, обхватив рукой шею Рубаки, который немедленно принялся
облизывать ему щеки.
   Юноша поднял голову и через силу улыбнулся.
   - Пойдем, парень, - сказал он вставая. - Нас ждет работа.
   Алое зарево вспыхнуло между деревьями. Пикты подожгли первую
хижину. Вот бы взбесился Зогар Заг, если бы узнал об этом! Ведь
огонь встревожит всех, кто живет вдоль дороги. Когда первые
беглецы придут туда, все будут уже наготове. Но тут лицо юноши
помрачнело. Женщины двигались медленно, лошади были тяжело
нагружены. Быстроногие пикты легко догонят их... Он занял
позицию за грудой бревен, сваленных у дороги. Путь на запад
освещала горящая хижина, и, когда пикты подошли, он увидел их
первым - черные притаившиеся фигуры.
   Он натянул тетиву до уха и одна из фигур рухнула на землю.
Остальные рассыпались по кустам вдоль дороги. Рубака завыл возле
его ног от нетерпения. Еще один силуэт появился на дороге,
подбираясь к завалу. Следующая стрела пробила ему бедро, пикт
завыл и упал. Одним прыжком Рубака бросился в кусты, послышался
шум и пес оказался снова рядом с Бальтом. Его пасть была в
крови.
   Никто больше не рискнул выйти на дорогу. Бальт опасался, что его
обойдут сзади, и, услышав шорох слева от себя, выстрелил наугад.
Проклятье - стрела вонзилась в дерево! Но Рубака бесшумно, как
призрак, исчез, через минуту раздались хруст и хрипение - и пес
уже вытирал окровавленную морду об руку юноши. На шее пса была
рана, но шуршать в кустах стало некому.
   Люди, притаившиеся по обеим сторонам дороги сообразили, что
случилось с их товарищем и решили, что лучше пойти в атаку
открыто, чем быть задавленными этим невидимым демоном. Возможно,
они поняли, что за бревнами только один стрелок. И все разом
выскочили из своих укрытий. Стрелы поразили троих, двое
оставшихся остановились. Один повернулся и побежал назад по
дороге, но другой полез через бревна с топором. Бальт вскочил,
но поскользнулся, и это спасло ему жизнь. Топор отсек только
прядь волос с его головы, а пикт полетел вниз, увлеченный силой
своего же удара. Прежде чем он поднялся, Рубака разорвал ему
горло.
   Наступило напряженное ожидание. Бальт размышлял; тот, кто убежал
- был ли он последним? Скорее всего, это была небольшая банда,
которая не участвовала в штурме форта или была отправлена на
разведку перед основными силами. Каждая лишняя минута давала
женщинам и детям возможность добраться до Велитриума.
   Внезапно рой стрел прогудел над его головой. Дикий вой понесся
из кустов. Или уцелевший привел подкрепление, или подошел
следующий отряд. Хижина все еще пылала, слабо освещая дорогу.
Пикты двинулись к нему, скрываясь за деревьями. Он пустил три
последние стрелы и отшвырнул лук. Словно бы зная это, они
подходили ближе, сохраняя молчание - в тишине слышался лишь
топот ног.
   Бальт пригнул голову рычащему псу и сказал:
   - Все в порядке, парень, мы еще вложим им ума!
   И вскочил, подняв топор. Лезвия, острия, клыки - все сплелось в
один клубок.

   7. Демон в огне

   Свернув с дороги, Конан настроился бежать все девять миль. Но не
одолел и четырех, как услышал, что впереди люди. По голосам он
понял, что это не пикты, и прокричал приветствие.
   - Кто идет? - спросил хриплый голос. - Стой, где стоишь, пока мы
не поглядим на тебя, не то схлопочешь стрелу.
   - В такой темноте ты и в слона не попадешь, - отозвался Конан. -
Успокойся, дурень, это я, Конан. Пикты перешли реку.
   - Так мы и думали, - сказал предводитель группы, когда они
подошли ближе - высокие стройные люди с суровыми лицами и при
луках. - Один из наших подранил антилопу и гнал ее почти до
Черной Реки, но услышал, что внизу завыли и бегом вернулся в
лагерь. Мы бросили соль и повозки, распрягли волов и бросились
домой со всех ног. Если пикты осаждают форт, то банды грабителей
пойдут по дороге к нашим домам.
   - Ваши семьи в безопасности, - сказал Конан. - Мой друг повел их
в Велитриум. Если вернемся на дорогу, то можем нарваться на всю
орду. Значит, пойдем на юго-восток прямо через лес. Я буду
прикрывать.
   Через две минуты вся компания тронулась в путь. Конан шагал
потише, держась на расстоянии голоса от остальных. Ну и шум же
они подняли в лесу! Любой пикт или киммериец мог пройти здесь
так, что никто бы и не услышал.
   Переходя небольшую поляну, Конан почувствовал, что за ним
следят. Он остановился в кустах, слыша удаляющиеся голоса
колонистов. Потом кто-то стал звать его с той стороны, откуда
они вышли:
   - Конан! Конан! Подожди, Конан!
   - Бальт! - воскликнул удивленный киммериец и сказал негромко: -
Я здесь!
   - Подожди меня, Конан! - голос звучал громче.
   Конан нахмурился и вышел на поляну.
   - Какого черта ты здесь делаешь? Клянусь Кромом!
   Он осекся и дрожь пробежала по его спине. На той стороне поляны
его ждал вовсе не Бальт. Странное свечение струилось между
деревьев. Свечение двинулось к нему - мерцающий зеленый огонь,
уверенно двигающийся к цели.
   Свечение остановилось в двух шагах от Конана. Он старался
распознать затуманенные светом очертания. Зеленый огонь имел
материальную основу, он лишь окутывал какое-то враждебное живое
существо, но какое? Тут, к удивлению воина, из светящегося
столба зазвучал голос:
   - Что же ты стоишь, как баран на бойне, Конан?
   Голос был человеческий, но как-то странно вибрировал.
   - Баран? - в гневе вскричал Конан. - Неужели ты думаешь, что я
испугался поганого болотного демона? Меня позвал друг!
   - Я кричал его голосом, - ответил демон. - Те, за которыми ты
идешь, принадлежат моему брату - я не могу оставить его нож без
их крови. Но ты мой. О глупец, ты пришел сюда с далеких серых
холмов Киммерии, чтобы сгинуть в дебрях Конайохары!
   - У тебя уже была возможность добраться до меня! - рявкнул
Конан. - Почему же ты меня тогда не прикончил?
   - Потому что брат мой тогда еще не покрасил черной краской череп
и не бросил меня в огонь, что вечно горит на черном жертвеннике
Гуллаха, еще не шепнул твоего имени духам тьмы, что навещают
горы Мрачного Края. Но пролетел над Мертвыми Горами нетопырь и
нарисовал твой образ на шкуре белого тигра, которая висит перед
большим домом, где спят Четверо Братьев Ночи. Огромные змеи
вьются у их ног, а звезды, словно светлячки, запутались в их
волосах.
   - Отчего же боги тьмы обрекли меня на смерть?
   Что-то - рука ли, нога ли, коготь ли - метнулось из пламени и
быстро начертило на земле знак. Знак вспыхнул и погас, но Конан
узнал его.
   - Ты осмелился нарисовать символ, который принадлежит только
жрецам Иргала Зага. Гром прокатился над Мертвыми Горами и
святилище Гуллаха рухнуло от вихря из Залива Духов. Этот вихрь,
посланец Четырех Братьев Ночи, примчался и шепнул мне на ухо
твое имя. Людям твоим конец. Сам ты уже мертв. Твоя голова
повиснет на стене в святилище моего брата. Твое тело пожрут
чернокрылые и остроклювые Дети Ихиля.
   - Да что это, сто чертей, у тебя за брат? - спросил Конан. Меч
уже был в его руке, теперь он потихоньку доставал топор.
   - Зогар Заг, дитя Иргала Зага, который все еще навещает свою
древнюю рощу. Женщина из Гвавели проспала ночь в этой роще и
понесла Зогара Зага. Я тоже родился от Иргала Зага и огненного
существа из дальних земель. Зогар вызвал меня из Страны Туманов.
С помощью заклинаний магии и собственной крови он облек меня в
плоть этого мира. Мы с ним единое целое, соединенное невидимыми
узами. Его мысли - мои мысли. Меня ранит удар, нанесенный ему,
он истекает кровью, когда ранят меня. Но я уже и так много
сказал. Теперь пусть душа твоя беседует с духами Мрачного Края.
Они тебе и поведают о древних богах, которые не сгинули, а
только дремлют в бездне и временами пробуждаются.
   - Хотел бы я посмотреть, как ты выглядишь, - проворчал Конан и
приготовил топор. - Ты оставляешь птичий след, горишь огнем и
говоришь человеческим голосом...
   - Ты увидишь, - донеслось из пламени. - Ты все узнаешь и унесешь
это знание с собой в Мрачный Край.
   Пламя вспыхнуло и опало, начало гаснуть. Стал вырисовываться
туманный облик. Сначала Конан подумал, что это сам Зогар и есть,
закутанный в зеленый огонь, но только он был куда выше ростом -
выше самого Конана, и в лице было что-то дьявольское, хотя и
были у него такие же раскосые глаза и острые уши, как у колдуна.
Вот только глаза были красные, как угли.
   Торс существа, длинный и тонкий, был покрыт змеиной чешуей. Руки
были человеческими, зато ноги кончались трехпалыми лапами, как у
гигантской птицы. По всему телу пробегали дрожащие синие
огоньки.
   И вдруг эта тварь повисла прямо над ним, хоть и не сделала
никакого движения. Длинная рука, вооруженная серповидными
когтями, взметнулась и устремилась к его шее. Конан дико
закричал, отгоняя наваждение и отскочил в сторону, одновременно
метнув топор. Демон уклонился от удара с невероятным проворством
и снова окутался огнем.
   Когда демон убивал других, его союзником был страх. Но Конан не
боялся. Он знал, что каждое существо, облеченное в земную плоть,
может быть поражено оружием - как бы страшно это существо не
выглядело.
   Удар когтистой лапы сорвал с него шлем. Чуть ниже - и голова
слетела бы с плеч. Жестокая радость охватила варвара, когда его
меч вонзился в подбрюшье чудовища. Конан увернулся от следующего
удара и освободил меч. Когти пропахали его грудь, разрывая
звенья кольчуги, словно нитки. Но следующая атака киммерийца
была подобна прыжку голодного волка. Он оказался между лап
чудовища и еще раз с силой вонзил меч ему в брюхо. Он слышал,
как длинные лапы разрывают кольчугу на спине, добираясь до тела,
чувствовал, как холодный огонь окутывает его самого... Внезапно
Конан вырвался из ослабевших лап и его меч совершил смертоносный
взмах.
   Демон зашатался и упал на бок. Голова его держалась на тонкой
полоске шкуры. Искры, бегавшие по его телу, из голубых стали
красными и покрыли все тело демона. Конан услышал запах горящего
мяса, стряхнул с глаз кровь и пот, повернулся и побежал по лесу.
По израненным рукам и ногам текла кровь. Потом он увидел где-то
на севере зарево - возможно, горел дом. За спиной начался
знакомый вой. Он побежал быстрее.

   8. Конец Конайохары

   Стычки на берегах Громовой Реки; жестокое сражение под стенами
Велитриума; немало потрудились топор и факел и не одна хижина
превратилась в пепел, прежде чем отступила размалеванная орда.
   Затишье после этой бури было особенным: люди, собираясь,
говорили вполголоса, а воины в окровавленных бинтах пили свое
пиво по тавернам и вовсе молчком.
   В одной из таких таверн сидел Конан-киммериец и прихлебывал из
огромной кружки. К нему подошел худощавый следопыт с
перевязанной головой и рукой в лубке. Он один остался в живых из
гарнизона форта Тускелан.
   - Ты ходил с солдатами на развалины форта?
   Конан кивнул.
   - А я не мог, - сказал следопыт. - Драки не было?
   - Пикты отступили за Черную Реку. Что-то их напугало, но только
дьявол, их папаша, знает, что это было.
   - Говорят, там и хоронить нечего было?
   Конан кивнул.
   - Один пепел. Пикты свалили все трупы в кучу и сожгли, прежде
чем уйти. И своих, и людей Валанна.
   - Валанн погиб одним из последних в рукопашной, когда они
перелезли через частокол. Они хотели взять его живым, но он не
дался - вынудил, чтобы его убили. Нас десятерых взяли в плен -
мы слишком ослабели от ран. Девятерых зарезали сразу. Но тут
сдох Зогар Заг. Мне удалось улучить минуту и бежать.
   - Зогар Заг умер?! - воскликнул Конан.
   - Умер. Я сам видел, как он подыхал. Вот почему у стен
Велитриума пикты уже не сражались с прежней яростью. Странно все
это было. В бою он не пострадал. Танцевал среди убитых,
размахивал топором, которым прорубил голову последнему из моих
товарищей. Потом завыл и бросился на меня, но вдруг зашатался,
выронил топор, скрючился и завопил так, как ни одна зверюга не
кричит перед смертью. Он упал между мной и костром, на котором
они собирались меня поджарить, из пасти у него пошла пена, он
вытянулся и пикты завопили, что он сдох. Пока они причитали, я
освободился от веревок и убежал в лес.
   Я хорошо рассмотрел его при свете костра. Никакое оружие его не
коснулось, а ведь были у него раны в паху, в брюхе, шея чуть не
перерублена... Ты что-нибудь понимаешь?
   Конан не отозвался, но следопыт, зная, что варвары в этих делах
разбираются, продолжал:
   - Он колдовством жил и колдовства же сдох. Вот этой-то странной
смерти и напугались пикты. Ни один из тех, кто это видел, не
пошел под стены Велитриума, все ушли за Черную Реку. На Громовой
сражались те, кто ушел раньше. А их было слишком мало, чтобы
взять город.
   Я ушел по дороге за их главными силами и точно знаю, что больше
из форта никто не тронулся. Тогда я пробрался между пиктами в
город. Ты к тому времени уже привел своих колонистов, но их жены
и дети вошли в ворота прямо перед носом у этих разрисованных
дьяволов. Если бы молодой Бальт и старый Рубака не задержали их
на какое-то время, конец был бы всем женам и детям в
Конайохаре... Я проходил мимо того места, где Бальт и пес
приняли бой. Они лежали посреди кучи мертвых пиктов - я насчитал
семерых со следами топора или клыков, а на дороге валялись и
другие, утыканные стрелами. О боги, что это за схватка была!
   - Он был настоящим мужчиной, - сказал Конан. - Я пью за его тень
и за тень пса, не знавшего страха.
   Он сделал несколько глотков. Особым загадочным движением вылил
остатки на пол и разбил кружку.
   - Десять пиктов заплатят за его жизнь своей и еще семь - за
жизнь пса, что был храбрей многих воинов.
   И следопыт, поглядев в суровые, горящие голубым огнем глаза,
понял, что варвар выполнит свой обет.
   - Форт не будут отстраивать?
   - Нет. Конайохара потеряна для Аквилонии. Границу передвинули.
Теперь она проходит по Громовой Реке.
   Следопыт вздохнул и поглядел на свою ладонь, грубую, как дерево,
от топорища и рукояти меча. Конан потянулся за жбаном вина.
Следопыт глядел на него и сравнивал со всеми остальными - и
теми, что сидели рядом, и теми, что пали над рекой, и с
дикарями, что жили за этой рекой. Конан не видел этого
изучающего взгляда.
   - Варварство - это естественное состояние человечества, - сказал
наконец следопыт, печально глядя на киммерийца. - А вот
цивилизация неестественна. Она возникла случайно. И в конце
концов победит варварство.

   * * *

   Книга на этом кончается, но не кончаются приключения Конана из
Киммерии. Он сторицей отомстил за друга, наголову разгромив
пиктов под велитриумом - варвар стоял тогда во главе аквилонской
армии. В конечном счете эта победа возвела его на трон Аквилонии
- правда, его пришлось освободить, слегка придушив жестокого и
вероломного короля Нумедида. Так как человек Конан был простой,
держава при нем процветала. Но завистливые соседи решили
свергнуть его с престола. Им это удавалось - впрочем, ненадолго.
О том, как Конан спас свое королевство, рассказывается в романе
Роберта Говарда "Час дракона".





                              Роберт ГОВАРД
                              Спрэг ДЕ КАМП

                               БОГ ИЗ ЧАШИ




     Жуткие приключения Конана в Башне Слона и в развалинах Ларши  привили
ему отвращение к  колдовству  Востока.  Он  бежал  на  северо-запад  через
Коринфию в Немедию, второе из самых могущественных Гиборейских  королевств
после Аквилонии. В городе  Нумалия  он  возобновил  свою  профессиональную
карьеру вора.


     Сторож Арус сжал свой арбалет трясущейся рукой и вытер капли  липкого
пота,  выступившие  на  его  лице,  когда  он  увидел  перед  собой  труп,
растянувшийся на полированном полу. Нет ничего  приятного  во  встрече  со
Смертью в уединенном месте в полночь.
     Сторож стоял в просторном коридоре, освещенном  гигантскими  свечами,
стоявшими в нишах вдоль стен. Между  нишами  стены  были  покрыты  черными
бархатными занавесями, между которыми висели щиты и  перекрещенное  оружие
самого фантастического вида. Там и тут стояли фигуры  редкостных  богов  -
идолы, вырезанные из камня или редкого дерева, отлитые из  бронзы,  железа
или серебра, тускло отражающиеся в отблесках черного пола.
     Арус вздрогнул.  Он  никогда  не  заходил  сюда,  хотя  служил  здесь
сторожем уже несколько месяцев.  Это  было  фантастическое  учреждение,  -
огромный музей и античное здание, которое люди  называли  Замком  Каллиана
Публико,  полное  редкостей  со  всего  мира,  но  сейчас,  в  одиночестве
полуночи, Арус стоял в огромном пустом зале и вглядывался в  распростертый
труп богатого и могущественного владельца Замка.
     Даже тупым мозгам сторожа было ясно,  что  лежащий  человек  выглядит
совсем не так, как он же, едущий в позолоченной колеснице по Паллиан  Вэй,
высокомерный и властный, со глазами, сверкающими  притягивающей  жизненной
силой. Люди, ненавидевшие Каллиана Публико, с трудом бы узнали его сейчас,
лежащего как бесформенная груда мяса,  в  наполовину  сорванной  мантии  и
перекосившейся пурпурной тунике. Его  лицо  почернело,  глаза  вылезли  из
орбит, язык вывалился из широко раскрытого  рта.  Его  толстые  руки  были
раскинуты  в  жесте  странной  тщетности.  На  толстых  пальцах   сверкали
драгоценные камни.
     - Почему они не взяли драгоценности? - с трудом  пробормотал  сторож.
Он сделал шаг и застыл, вглядываясь. Короткие волосы на его голове  встали
дыбом. Сквозь темную шелковую занавесь, закрывающую один из многочисленных
дверных проемов, ведущих в зал, показалась чья-то фигура.
     Арус увидел высокого юношу крепкого  телосложения,  на  котором  были
только набедренная повязка и сандалии, застегнутые высоко на лодыжках. Его
кожа  была  коричневой  от  палящего  солнца  выжженных  степей,  и   Арус
занервничал, взглянув на широкие плечи, массивную  грудь  и  тяжелые  руки
юноши. Одного взгляда на суровые черты лица и широкий лоб незнакомца  было
достаточно для сторожа, чтобы понять, что юноша не  немедиец.  Под  густой
щеткой непокорных черных волос сверкала тлеющими углями пара голубых глаз.
На поясе в кожаных ножнах висел длинный меч.
     Арус почувствовал, как по его  спине  побежали  мурашки.  Он  натянул
арбалет трясущимися пальцами,  чтобы  выпустить  стрелу  в  пришельца  без
всяких переговоров, содрогаясь от мысли о том, что может  произойти,  если
он промахнется и не убьет его с первого выстрела.
     Пришелец посмотрел на тело, лежащее на полу  больше  с  любопытством,
чем с удивлением.
     - Зачем ты убил его? - нервно спросил Арус.
     Юноша качнул взъерошенной головой.
     - Я не убивал его, - ответил  он,  говоря  по-немедийски  с  акцентом
варвара. - Кто это?
     - Каллиан Публико, - ответил Арус, пятясь.
     Проблеск интереса показался в сумрачных голубых глазах.
     - Владелец дома?
     - Ага, - Арус уперся в стену.  Он  схватил  толстый  бархатный  шнур,
висящий здесь и сильно  дернул  за  него.  С  улицы  донесся  резкий  звон
колокольчика, который обычно висит перед всеми  магазинами  и  заведениями
для вызова стражи.
     Пришелец вздрогнул.
     - Зачем ты это сделал? - спросил он. - Это  может  привлечь  внимание
сторожа.
     - Я и  есть  сторож,  негодяй!  -  вскричал  Арус,  собрав  всю  свою
смелость. - Стой, где стоишь. И не двигайся, иначе моя стрела пронзит тебя
насквозь!
     Его палец нащупал спусковой  крючок  арбалета,  бездушное  квадратное
острие смотрело прямо в широкую  грудь  юноши.  Пришелец  нахмурился,  его
темное лицо потемнело еще больше.  Он  не  проявил  страха,  но  казалось,
серьезно задумался - подчиниться команде или рискнуть,  пытаясь  скрыться.
Арус облизал пересохшие губы, и его кровь застыла в жилах, когда  он  ясно
увидел в туманных глазах чужеземца борьбу с намерением убить его, Аруса.
     Когда он услышал скрип открываемой двери и шум голосов, из его  груди
вырвался вздох благодарного облегчения.  Пришелец  напрягся  и  пристально
посмотрел взглядом загнанного зверя на то, как полдюжины вооруженных людей
вошли в зал. Все, кроме одного, носили алые  туники  нумалийской  полиции.
Они были подпоясаны короткими мечами, похожими на кинжалы, и в руках несли
алебарды - оружие с длинным древком, наполовину пика, наполовину топор.
     - Что это за чертовы проделки? -  воскликнул  передний  мужчина,  чьи
холодные серые глаза и тонкие острые черты лица, не менее, чем гражданская
одежда, выделяли его из его дородных спутников.
     - Клянусь Митрой, Деметрио! - вскричал Арус. - Несомненно судьба этой
ночью со мной. Я и не надеялся,  что  стража  так  быстро  откликнется  на
вызов, а тем более, что ты будешь среди них!
     - Я наматывал круги с Дионусом, - ответил  Деметрио.  -  Мы  как  раз
проходили мимо Замка, когда зазвонил звонок. Но кто это? О, Иштар!  Хозяин
Замка собственной персоной!
     - Никто другой, - ответил Арус, - и подло убитый. Сегодня моя очередь
сторожить дом всю ночь, потому что, как ты знаешь, здесь хранится огромное
количество ценностей. У Каллиана Публико  богатые  покровители  -  ученые,
принцы и состоятельные  коллекционеры  редкостей.  Всего  несколько  минут
назад я попробовал дверь, которая открывается в портике и  обнаружил,  что
она закрыта только на засов, а не на замок.  Дверь  запирается  на  засов,
который можно открыть с другой стороны, и на большой замок, который  можно
отпереть только снаружи. Ключ был только у Каллиана Публико, это тот ключ,
который висит у него не поясе.
     Я понял, что что-то неладно, потому что Каллиан всегда  запирает  эту
дверь на большой замок, когда закрывает Замок, а я не видел Каллиана с тех
пор, как он оставил Замок запертым и уехал на свою виллу в  предместья.  У
меня есть ключ, которым можно отпереть засов, я  вошел  и  увидел  лежащее
тело, так как видите его и вы. Я ничего не трогал.
     - Так, - острые глаза Деметрио остановились на мрачном пришельце. - А
кто это?
     - Убийца, без сомнений! - вскричал Арус. - Он  появился  из  вон  той
двери. Он из северных варваров, может, гипербореец, а может, боссонец.
     - Кто ты? - спросил Деметрио.
     - Я Конан, киммериец, - ответил варвар.
     - Ты убил этого человека?
     Киммериец покачал головой.
     - Отвечай, когда тебя спрашивают!
     Злой блеск промелькнул в мрачных голубых глазах.
     - Я не собака, чтобы со мной так говорили!
     - А ты наглый тип! - усмехнулся спутник  Деметрио,  крупный  мужчина,
носящий знаки отличия префекта полиции. -  Ты,  независимая  дворняжка!  Я
выбью из него его наглость! Эй, ты! Говори! Зачем ты убил...
     -  Подожди  немного,  Дионус,  -  приказал  Деметрио.  -  Дружище,  я
начальник Инквизиторского Совета города Нумалии. Будет лучше, если ты  мне
расскажешь, зачем ты оказался здесь, а если ты не убийца, то докажи это.
     Киммериец колебался.  Он  не  выказывал  никакого  страха,  а  только
замешательство,  которое  обычно  испытывает  варвар,   столкнувшийся   со
сложностями цивилизованной системы, работа которой загадочна для него и  к
тому же препятствует его планам.
     - Пока он обдумывает,  -  быстро  сказал  Деметрио,  поворачиваясь  к
Арусу, - скажи мне: ты видел Каллиана Публико покидающим дом этим вечером?
     - Нет, мой господин, но он обычно уходит, когда я только начинаю свою
стражу. Большая дверь была заперта и на засов и на замок.
     - Мог ли он войти в здание снова так, чтобы ты его не заметил?
     - Да, это возможно, но маловероятно. Если он вернулся со своей виллы,
он бы наверняка приехал в своей колеснице, потому что путь  оттуда  долог.
Но кто слышал, чтобы Каллиан Публико возвращался? Даже если  бы  я  был  с
другой стороны Замка я бы услышал стук колес колесницы по  мостовой.  А  я
ничего такого не слышал.
     - И дверь вечером была заперта раньше?
     - Я могу  в  этом  присягнуть.  Я  пробовал,  все  ли  двери  заперты
несколько раз за ночь. Дверь была заперта еще часа полтора назад - тогда я
пробовал ее последний раз перед тем, как обнаружил, что она отперта.
     - Ты не слышал никаких криков или шума борьбы?
     - Нет, господин. Но это не странно, потому что стены  в  Замке  такие
толстые, что ни один звук не проникнет через них.
     - Зачем вдаваться во все эти расспросы и  размышления?  -  недовольно
сказал дородный префект. - Вот кто нам нужен. Отведем его в суд, и я выбью
из него признание или размелю его кости в кашу.
     Деметрио посмотрел на варвара.
     - Ты понял, что он сказал? - спросил  инквизитор.  -  Что  ты  можешь
сказать в ответ?
     - То, что любой, кто коснется меня, быстро отправится на  встречу  со
своими предками в ад, - процедил Киммериец сквозь сжатые зубы.  Его  глаза
сверкали злым огнем.
     - Зачем ты пришел сюда, если не ты убил этого человека?  -  продолжил
Деметрио.
     - Я пришел украсть, - угрюмо ответил юноша.
     - Украсть что?
     Конан заколебался.
     - Еду.
     - Ложь, - сказал Деметрио. - Ты знаешь, что здесь  нет  еды.  Или  ты
скажешь мне правду, или...
     Киммериец положил руку на рукоятку меча, и его жест был полон угрозы,
как оскал тигра.
     -  Оставь  свои  запугивания  для  трусов,  которые  боятся  тебя,  -
проворчал он. - Я не выросший в  городе  немедиец,  чтобы  раболепствовать
перед твоими наемными псами. Я убивал людей и получше тебя и за меньшее.
     Дионус, который открыл было рот, чтобы гневно  зарычать,  закрыл  его
снова. Стража  неуверенно  сдвинула  алебарды  и  пристально  смотрела  на
Деметрио, ожидая приказаний, безмолвно слушая, как открыто  не  повинуются
всемогущей полиции. Они ожидали команды схватить варвара. Но  Деметрио  не
спешил отдавать такой приказ. Арус смотрел то на одного,  то  на  другого,
недоумевая, что происходит в остром мозгу Деметрио, в его голове с орлиным
носом. Может, инквизитор боится разбудить варварское бешенство киммерийца,
или может у него есть действительные сомнения.
     - Я не обвиняю тебя в убийстве Каллиана, - усмехнулся Деметрио. -  Но
ты должен понять, что факты против тебя. Как ты проник в Замок?
     - Я спрятался в тени склада  за  этим  зданием,  -  неохотно  ответил
Конан. - Когда этот пес, - он выбросил палец в  сторону  Аруса,  -  прошел
мимо и зашел за угол, я подбежал к стене и взобрался на нее...
     - Это ложь! - взорвался Арус. - Ни один человек не сможет  взобраться
по той отвесной стене.
     - Ты видел когда-нибудь, как киммерийцы взбираются на крутые утесы? -
спросил Деметрио. - Я вел такое следствие. Продолжай, Конан.
     - Угол украшен резьбой, -  сказал  Киммериец.  -  И  мне  было  легко
взобраться. Я добрался до крыши раньше, чем этот пес обогнул дом еще  раз.
Я нашел люк, закрытый железным засовом,  который  был  заперт  изнутри.  Я
разрубил его...
     Арус, вспомнив толщину засова,  задохнулся  и  двинулся  на  варвара,
который нахмурился и продолжил:
     -  Я  пролез  через  люк  и  вошел  в  верхнюю  комнату.  Там  я   не
останавливался, а пошел сразу к лестнице...
     - Как ты узнал, где находится лестница? Только слуги Каллиана  и  его
богатые покровители были вхожи в верхние комнаты.
     Конан застыл в упрямом молчании.
     - Что ты сделал после того, как дошел до лестницы?
     - Я пошел прямо вниз, - пробормотал Киммериец. - Она вела  в  комнату
за вон той занавешенной дверью. Когда я посмотрел сквозь занавес, я увидел
этого пса, стоящего над мертвым телом.
     - Почему ты вышел из своего убежища?
     - Потому что сначала я подумал, что он  другой  вор,  который  пришел
украсть то, за чем... - киммериец сам себя оборвал.
     - То, за чем ты сам пришел сюда, - закончил Деметрио. - Ты не  медлил
в верхних комнатах, где хранятся самые богатые вещи. Тебя послал тот,  кто
прекрасно знает Замок, украсть что-то особое!
     - И убить Каллиана Публико! - воскликнул Дионус. - Клянусь Митрой, мы
докажем это! Схватить его, и мы получим признание еще до утра.
     С чужеземным ругательством Конан отступил  назад  и  выхватил  меч  с
такой злостью, что острое лезвие зажужжало в воздухе.
     - Назад, если вы дорожите вашими трусливыми душонками! - прорычал он.
- Потому что, если вы осмеливаетесь  мучить  домохозяек,  обирать  и  бить
проституток, чтоб  заставить  их  говорить,  не  думайте,  что  вы  можете
наложить ваши грязные лапы на горца! Спрячься со своим луком, сторож,  или
я выпущу твои кишки!
     - Подождите! - сказал Деметрио. - Отзови своих псов,  Дионус.  Я  все
еще не убежден в том, что он убийца.
     Деметрио наклонился к Дионусу и что-то прошептал  тому  на  ухо,  что
именно, Арус не разобрал, но он подумал, что это был план, как отобрать  у
Конана его меч.
     - Ладно, - проворчал Дионус. - Назад, ребята, но не спускайте с  него
глаз.
     - Отдай мне твой меч, - сказал Деметрио Конану.
     - Возьми, если сможешь, - ухмыльнулся Конан.
     Инквизитор пожал плечами.
     - Хорошо. Но не пытайся ускользнуть. Воины с арбалетами охраняют  дом
снаружи.
     Варвар опустил лезвие, хотя  расслабился  только  слегка,  напряжение
явно просматривалось в его позе. Деметрио опять повернулся к трупу.
     - Задушен, - пробормотал он. - Зачем было душить его, если удар мечом
намного быстрее и надежнее? Эти киммерийцы рождаются с  мечом  в  руке,  я
никогда не слышал, чтоб они убивали таким образом.
     - Возможно, чтобы отвести подозрения, - сказал Дионус.
     - Возможно, - Деметрио  ощупал  тело  опытными  руками.  -  Мертв  по
крайней мере уже час. Если Конан говорит правду о том, когда  он  вошел  в
Замок, он вряд ли смог убить человека перед тем, как вошел  Арус.  Правда,
он может и лгать, он мог зайти и раньше.
     - Я взобрался на стену, после того, как Арус  прошел  свой  последний
круг, - проворчал Конан.
     - Это ты так говоришь, - Деметрио размышлял, глядя на горло мертвеца,
которое было раздавлено в кашу  темно-красного  мяса.  Голова  обвисла  на
куске позвоночника. Деметрио покачал головой в сомнении.
     - Зачем было убийце  использовать  шнур  толщиной  в  руку?  И  какое
ужасное сжатие могло так раздавить эту шею?
     Он поднялся и пошел к ближайшей двери, открывающейся в коридор.
     - Возле этой двери разбит  бюст,  упавший  со  своего  постамента,  -
сказал он, - и здесь поцарапан пол, и занавеси  на  дверном  проеме  висят
косо... Должно быть, Каллиана Публико атаковали в этой комнате.  Наверное,
он бросился от нападающего и потащил его за собой, когда побежал. В  любом
случае, он шатаясь вышел в коридор, где убийца настиг и прикончил его.
     - Но если этот язычник не убийца, тогда  где  же  убийца?  -  спросил
префект.
     - Я еще  не  оправдал  киммерийца,  -  сказал  инквизитор,  -  но  мы
обследуем ту комнату...
     Он остановился и развернулся, прислушиваясь.  С  улицы  донесся  звук
колес приближающейся колесницы, который вдруг резко прекратился.
     - Дионус! - скомандовал Деметрио. -  Пошли  двух  человек  найти  эту
колесницу. Привести сюда возницу.
     - По звуку, - сказал Арус, которому были знакомы все шумы улицы, -  я
могу сказать, что она остановилась  напротив  дома  Промеро,  как  раз  на
другой стороне улицы, напротив магазина торговца шелком.
     - Кто такой Промеро? - спросил Деметрио.
     - Главный управляющий Каллиана Публико.
     - Приведите его сюда вместе с возницей, - сказал Деметрио.
     Два охранника выбежали. Деметрио все еще осматривал  тело,  Дионус  и
оставшиеся полицейские охраняли Конана, который стоял с мечом в руке,  как
бронзовая фигура - воплощение угрозы. Вскоре снаружи послышался  шум  ног,
обутых в сандалии и два полицейских  ввели  темнокожего  мужчину  крепкого
сложения в кожаном шлеме и длинной тунике возницы  с  хлыстом  в  руке,  и
маленького робкого на вид типичного представителя  того  класса,  который,
поднявшись из  рядов  ремесленников,  становятся  правой  рукой  купцов  и
промышленников.  Маленький  человечек   с   криком   отпрянул   от   туши,
растянувшейся на полу.
     - О, я знал, что это повлечет за собой зло! - запричитал он.
     Деметрио сказал:
     - Ты, я полагаю, Промеро, главный управляющий. А ты?
     - Энаро, Возница Каллиана Публико.
     - Кажется, тебя не очень трогает вид этого трупа, - заметил Деметрио.
     Черные глаза Энаро блеснули огнем.
     - А почему это должно меня трогать? Кто-то сделал то, что я хотел, но
не осмеливался.
     - А, так, - пробормотал инквизитор. - Ты свободный человек?
     В глазах Энаро была горечь,  когда  он  приподнял  тунику  и  показал
клеймо раба-должника на своем плече.
     - Ты знал, что твой хозяин пришел сюда сегодня вечером?
     - Нет. Я привел колесницу к Замку как всегда вечером. Он сел в нее, и
я повез его на виллу. Однако, перед тем, как мы выехали на Паллиан Вэй, он
приказал мне повернуть и везти его назад. Он казался очень взволнованным.
     - И ты привез его назад в Замок?
     - Нет. Он приказал мне остановиться у дома Промеро. Там  он  отпустил
меня, приказав вернуться вскоре после полуночи.
     - Сколько было тогда времени?
     - Вскоре после сумерек. Улицы были почти пустынны.
     - Что ты делал после этого?
     - Я вернулся в квартиры, где живут рабы, там я  и  оставался  до  тех
пор, пока не пришло время ехать к дому Промеро. Я подъехал прямо  туда,  и
ваши люди схватили меня, когда я говорил с Промеро у его двери.
     - Ты знаешь, почему Каллиан пошел в дом Промеро?
     - Он не говорит о делах с рабами.
     Деметрио повернулся к Промеро.
     - Что ты об этом знаешь?
     - Ничего, - когда управляющий говорил, его зубы стучали.
     - Заходил к тебе Каллиан Публико, как говорил возница?
     - Да, господин.
     - Как долго он оставался?
     - Совсем немного. А потом ушел.
     - Он ушел из твоего дома в Замок?
     - Я не знаю! - голос управляющего задрожал.
     - Зачем он приходил в твой дом?
     - Поговорить... поговорить со мной о делах.
     - Ты лжешь, - сказал Деметрио. - Зачем он приходил в твой дом?
     - Я не знаю! Я ничего не знаю! - голос Промеро стал истерическим. - Я
ничего не сделал...
     - Заставь его говорить, Дионус,  -  бросил  Деметрио.  Дионус  что-то
проворчал и кивнул одному  из  своих  людей,  который,  свирепо  ухмыляясь
двинулся к двум пленникам.
     - Ты  знаешь,  кто  я?  -  прорычал  он,  выставив  вперед  голову  и
пристально глядя на съежившуюся добычу.
     - Ты Постюмо, - ответил угрюмо управляющий. - Ты выдавил глаз девушке
в суде за то, что она не захотела выдать своего любовника.
     - Я всегда получаю то, за чем пришел, - прорычал  охранник.  Вены  на
его толстой шее  вздулись,  лицо  сделалось  багровым,  когда  он  схватил
несчастного управляющего за воротник туники и  затряс  его  так,  что  тот
почти висел.
     - Говори, крыса! - зарычал он. - Отвечай инквизитору!
     - О, Митра, пощади! - завопил несчастный. - Клянусь...
     Постюмо дал ему ужасную пощечину сначала  по  одной  щеке,  потом  по
другой, потом швырнул его на пол и злобно лягнул.
     - Пощады! - простонала жертва. - Я скажу... Я все скажу...
     - Тогда вставай, трусливая душонка! - ревел Постюмо. - Не скули!
     Дионус бросил короткий взгляд на Конана -  посмотреть,  произвело  ли
все это на него впечатление.
     - Ты видишь, что бывает с теми, кто перечит полиции, - сказал он.
     Конан ответил презрительной усмешкой.
     - Он слабое существо и дурак к тому же, - проворчал он. - Пусть  хоть
один из вас тронет меня - я вытрясу все его внутренности наружу.
     - Ты готов говорить? - спросил Деметрио.
     - Все, что я знаю, - начал всхлипывать управляющий, когда поднялся на
ноги, подвывая как побитая собака, - это то, что Каллиан пришел в мой  дом
вскоре после того, как я появился, - а я ушел из замка вместе с ним,  -  и
отослал колесницу. Он грозил мне увольнением, если я когда-нибудь заговорю
об этом. Я бедный человек, господа, у меня нет влиятельных друзей. Если  я
потеряю свое место, я буду голодать.
     - А мне что с этого? - сказал Деметрио. - Как долго  он  оставался  у
тебя в доме?
     - До полуночи оставалось еще часа полтора, когда он ушел, сказав, что
идет в Замок и вернется после того, как сделает то, что хочет сделать.
     - Что он имел в виду?
     Промеро заколебался, но один только взгляд на  ухмыляющегося  Постюмо
раскрыл ему рот.
     - В замке было что-то такое, что он хотел осмотреть.
     - Но зачем ему было идти одному, в такой тайне?
     - Потому что эта вещь - не его собственность. Ее привезли на рассвете
караваном с юга. Люди из каравана ничего не знали о ней кроме того, что ее
привезли караваном из  Стигии  и  она  предназначалась  для  Карантеса  из
Ханумана, жреца Ибиса.  Караванщику  заплатили  какие-то  люди,  чтобы  он
доставил ее прямо Карантесу, но этот негодяй захотел  пройти  в  Аквилонию
такой дорогой, которая не проходит через Хануман. И он спросил,  может  ли
он оставить эту вещь в Замке, пока Карантес не сможет за ней послать.
     Каллиан согласился и сказал  ему,  что  сам  пошлет  слугу  известить
Карантеса. Но после того, как этот человек ушел и  я  заговорил  о  гонце,
Каллиан запретил мне посылать его. Он сел размышлять о  том,  что  оставил
этот человек.
     - И что это было?
     - Что-то типа саркофага, какие находят в древних стигийских  могилах.
Но этот был круглым, как покрытая металлом чаша. Материал, из которого  он
был сделан, был как медь, но тверже, и весь  покрыт  иероглифами,  такими,
как на древних менгирах в южной Стигии. Крышка была  крепко  прикручена  к
чаше резными полосами из металла, похожего на медь.
     - Что было внутри?
     - Человек из каравана не знал. Он только сказал, что те, кто дал  ему
саркофаг, утверждали, что это бесценная реликвия,  найденная  среди  могил
глубоко под  пирамидами  и  посланная  Карантесу,  "из-за  любви,  которую
даритель испытывает к жрецу Ибиса". Каллиан Публико полагал, что  саркофаг
содержит диадему королей-гигантов, живших в тех землях до того, как предки
стигийцев не появились там. Он показал  мне  рисунок,  выгравированный  на
крышке, который, как он клялся,  выполнен  в  форме  диадемы,  которую,  в
соответствии с легендой, носили короли-монстры.
     Он решил открыть чашу и посмотреть, что в ней.  Он  просто  сходил  с
ума, когда думал о  легендарной  диадеме,  украшенной  такими  невиданными
драгоценными камнями, известными только древним расам, что только один  из
них может быть оценен выше, чем все драгоценности современного мира.
     Я предупреждал, чтоб он не делал этого. Но почти перед  полуночью  он
пошел один в Замок, прячась в  тени,  пока  сторож  не  прошел  на  другую
сторону дома, а затем открыв дверь ключом, который он носил  на  поясе.  Я
наблюдал за ним из тени магазина шелков  пока  он  не  вошел,  а  затем  я
вернулся в свой дом. Если  диадема  или  что-то  другое  большой  ценности
оказалось бы в чаше, он намеревался спрятать  это  где-нибудь  в  замке  и
снова незаметно исчезнуть. Затем на  рассвете  он  хотел  поднять  большой
крик, говоря,  что  воры  забрались  в  его  дом  и  украли  собственность
Карантеса. Никто не должен был  знать  о  его  ночных  похождениях,  кроме
возницы и меня, и никто из нас не предал бы его.
     - А сторож? - спросил Деметрио.
     - Каллиан не думал, что сторож его увидит, он собирался  распять  его
как сообщника воров, - ответил Промеро. Арус сглотнул комок  и  смертельно
побледнел, когда понял все двуличие и коварство своего работодателя.
     -  Где  этот  саркофаг?  -  спросил  Деметрио.  Промеро  показал,   и
инквизитор хмыкнул:
     - Так. Как раз та комната, в которой Каллиан и был атакован.
     Промеро затряс тонкими руками.
     - Зачем человек из Стигии будет посылать Карантесу  подарок?  Древние
боги и подозрительные мумии прибывали раньше по караванным путям,  но  кто
любит жрецов Ибиса в Стигии, где до  сих  пор  поклоняются  Сету,  который
свертывается кольцами среди могил в темноте. Бог Ибис сражается с Сетом  с
первого рассвета над землей, а Карантес борется со жрецами Сета  всю  свою
жизнь. Здесь кроется что-то темное и странное.
     - Покажи нам саркофаг, - скомандовал Деметрио, и Промеро,  колеблясь,
показал дорогу. Все последовали за ним, за исключением Конана, который был
явно не обращал внимания на настороженные взгляды охранников, следящих  за
ним, и  казался  просто  любопытствующим.  Все  прошли  через  разорванные
занавеси и вошли  в  комнату,  которая  была  освещена  еще  тусклее,  чем
коридор. Двери на другой стороне комнаты вели в другие помещения, а  стены
были испещрены фантастическими образами, богами странных земель и  далеких
народов. Промеро резко вскрикнул.
     - Смотрите! Чаша! Она открыта... и пуста!
     В центре стоял странный черный цилиндр около четырех футов в высоту и
почти три фута  в  диаметре  в  самой  широкой  его  части,  которая  была
посредине между верхом и низом. Тяжелая, гравированная  крышка  лежала  на
полу, а за ней валялись молоток и долото. Деметрио посмотрел внутри, замер
на мгновение в недоумении над смутными иероглифами и повернулся к Конану.
     - Это то, что ты пришел украсть?
     Варвар покачал головой.
     - Разве один человек может вынести это отсюда?
     - Полосы разрезаны долотом, - размышлял Деметрио, - и в спешке.  Есть
отметины, где молоток не попал по  долоту  и  бил  по  металлу.  Мы  можем
предположить, что  Каллиан  открыл  чашу.  Кто-то  прятался  неподалеку  -
возможно за занавесями дверного проема. Когда Каллиан открыл чашу,  убийца
набросился на него, - или он мог убить Каллиана и открыть чашу сам.
     - Это страшная вещь, - задрожал управляющий. - Она  слишком  древняя,
чтобы быть священной. Кто когда-нибудь видел металл,  подобный  этому?  Он
кажется тверже  аквилонской  стали,  а  посмотрите,  как  она  разъедается
ржавчиной. Но посмотрите, здесь, на крышке! - Промеро  показал  трясущимся
пальцем. - Что вы скажете об этом?
     Деметрио пододвинулся ближе к выгравированному рисунку.
     - Я бы сказал, что он изображает корону или что-то  в  этом  роде,  -
хмыкнул он.
     - Нет! - воскликнул Промеро. - Я  предупреждал  Каллиана,  но  он  не
верил мне! Это змея, кусающая себя за хвост. Это знак Сета, Старого  Змия,
божества стигийцев! Чаша - слишком древний предмет для человеческого мира.
Это реликт из времен,  когда  Сет  ходил  по  земле  в  обличье  человека.
Возможно, раса, которая пошла от него, хранила останки своих царей в таких
футлярах, как этот.
     - И ты хочешь сказать, что эти  кости  поднялись,  задушили  Каллиана
Публико и отправились погулять?
     - В этой чаше лежал не человек, - прошептал  управляющий.  Его  глаза
округлились и загорелись. - Какой человек сможет поместиться здесь?
     Деметрио выругался.
     - Если Конан не убийца, то убийца все еще где-то в здании.  Дионус  и
Арус, останьтесь здесь со мной, и вы, трое задержанных,  останьтесь  тоже.
Остальные, обыскать весь дом! Убийца, если он не ускользнул до  того,  как
Арус обнаружил труп, мог уйти только тем путем, которым вошел Конан,  и  в
этом случае варвар должен был видеть его. Если варвар говорит правду.
     - Я не видел никого, кроме этой собаки, - проворчал Конан,  показывая
на Аруса.
     - Конечно не видел, потому что ты и есть убийца, - сказал  Дионус.  -
Мы зря теряем время, но мы обыщем дом, чтоб соблюсти формальности. Но если
мы никого не найдем, я  обещаю,  что  ты  будешь  сожжен.  Вспомни  закон,
черноволосый дикарь: за убийство ремесленника ты будешь отправлен на копи,
за купца тебя повесят, но за дворянина тебя сожгут!
     Конан в ответ оскалил зубы. Воины начали обыск. Оставшиеся в  комнате
слышали, как они топают вверх и вниз по  лестницам,  передвигают  какие-то
предметы, открывают двери и перекрикиваются из разных комнат.
     - Конан, - сказал Деметрио, - ты знаешь, что будет означать для  тебя
то, что они никого не найдут?
     - Я не убивал его, - огрызнулся киммериец. - Если бы он помешал  мне,
я бы раскроил ему череп. Но я не видел его до того, как увидел его труп.
     - По меньшей мере, кто-то послал тебя сюда красть, - сказал Деметрио,
- а своим молчанием ты сам же  обвиняешь  себя  еще  и  в  убийстве.  Того
очевидного факта, что ты здесь, уже  достаточно,  чтобы  послать  тебя  на
копи, признаешь ли ты свою вину или нет. Но если ты  расскажешь  все,  как
есть, ты можешь спасти себя от позорного столба.
     - Ладно, -  неохотно  промолвил  варвар.  -  Я  пришел  сюда  украсть
заморийский бриллиантовый браслет. Человек дал мне план Замка и рассказал,
где мне его искать. Браслет хранится в той комнате,  -  Конан  показал,  в
какой, - в нише на полу под медным Шемским божеством.
     - Он  говорит  правду,  -  сказал  Промеро.  -  Я  думаю,  не  больше
полудюжины человек во всем мире знают секрет этого тайника.
     - Но если тебе так доверяют, - с насмешкой сказал Дионус, - собирался
ли ты отдавать браслет человеку, который нанял тебя?
     И вновь голубые глаза блеснули огоньками обиды.
     - Я не собака, - пробормотал варвар. - Я держу свое слово.
     - Кто тебя сюда послал? - спросил Деметрио, но Конан  угрюмо  молчал.
Охранники по одному вернулись после своих поисков.
     - В доме не прячется ни один человек, - сказали они.  -  Мы  обыскали
все вокруг. Мы нашли люк, через который вошел варвар,  засов  на  нем  был
перерублен пополам. Человека,  который  захотел  бы  улизнуть  тем  путем,
увидела бы наша охрана, разве что  он  сбежал  до  того,  как  мы  пришли.
Однако, для того,  чтобы  добраться  до  люка  снизу,  он  должен  был  бы
нагромоздить кучу мебели, а этого сделано не было. Почему он не  мог  уйти
через центральную дверь как раз перед тем, как Арус обошел дом?
     - Потому что, - сказал Деметрио, -  дверь  была  заперта  изнутри,  а
ключи, которыми можно было ее открыть, находятся один у Аруса, а другой до
сих пор висит на поясе Каллиана Публико.
     Другой охранник сказал:
     - Мне кажется, я видел канал, которым воспользовался убийца.
     - Где же он, дурень? - воскликнул Дионус.
     - В комнате, примыкающей к этой, - ответил охранник.  -  Это  толстый
черный канат, закрученный вокруг мраморной колонны. Я не смог его достать.
     Он повел в комнату, заполненную  мраморными  статуями  и  показал  на
высокую колонну. Вдруг он замер.
     - Канат исчез! - закричал он.
     - Его никогда здесь не было, - фыркнул Дионус.
     -  Клянусь  Митрой,  был!  Он  был  закручен  кольцами  вокруг   этих
вырезанных листьев. Здесь так темно, что я не могу сказать ничего  больше,
но он был здесь!
     - Ты пьян, - сказал Деметрио, поворачивая назад.  -  Слишком  высоко,
чтобы человек мог  достать,  и  никто  не  сможет  взобраться  по  гладкой
колонне.
     - Киммериец может, - пробормотал один из охранников.
     - Возможно. Говоришь, Конан задушил Каллиана,  затянул  канат  вокруг
колонны, пересек коридор и спрятался в комнате, где есть лестница. Как  же
тогда он смог снять канат после того, как ты его увидел? Он был среди  нас
с тех пор, как Арус нашел тело.  Нет,  скажу  я  вам,  Конан  не  совершал
преступление. Мне  кажется,  настоящий  преступник  убил  Каллиана,  чтобы
спрятать то, что было в чаше и сейчас скрывается в  каком-нибудь  укромном
уголке Замка. Если мы не сможем найти его, нам придется обвинить  варвара,
чтобы удовлетворить правосудие, но... где же Промеро?
     Все разрозненно  вернулись  к  молчаливому  телу  в  коридор.  Дионус
заревел, вызывая Промеро, который вышел  из  комнаты,  где  стояла  пустая
чаша. Его лицо было белым, он весь дрожал.
     - Что на этот раз, дружище? - раздраженно воскликнул Деметрио.
     - Я нашел символ в нижней части чаши, - зачастил Промеро. - Но это не
древний  иероглиф,  это  недавно  вырезанный  символ!   Знак   Тота-Амона,
стигийского колдуна, злейшего врага Карантеса! Должно быть он нашел чашу в
каком-то страшном расселине под пирамидой. Боги древних времен не умирают,
как люди, - они погружаются в долгий сон, а их поклонники закрывают  их  в
саркофаги, но так, что чужая рука не может потревожить  их  сон.  Тот-Амон
послал смерть Карантесу, алчность Каллиана заставила  его  выпустить  этот
ужас на свободу, и сейчас он скрывается где-то  здесь,  рядом  с  нами,  и
сейчас, может, он подкрадывается к нам...
     -  Ты  бормочущий  дурак!  -  зарычал  Дионус,  залепив  ему  тяжелую
пощечину. - Ну, Деметрио, - сказал он, поворачиваясь к инквизитору, - я не
вижу ничего другого, как только арестовать варвара...
     Киммериец вскрикнул,  пристально  глядя  на  дверь  комнаты,  которая
примыкала к комнате со статуями.
     - Смотрите! - воскликнул он. - Там  что-то  двигалось  в  комнате,  я
видел! Я видел это сквозь  занавеси!  Что-то  проскользнуло  по  полу  как
темное облако!
     - Ерунда, - фыркнул Постюмо. - Мы обыскали эту комнату...
     - Он что-то видел! - голос Промеро дрожал в истерическом возбуждении.
- Это проклятое место! Что-то вышло из саркофага и убило Каллиана Публико!
Оно прячется там,  где  никакой  человек  не  может  спрятаться  и  сейчас
скрывается в той комнате! Митра защитит нас от  сил  тьмы!  -  он  схватил
скрюченными пальцами руку Дионуса. - Обыщите ту комнату, мой господин!
     Когда префект  вырвался  из  яростной  хватки  управляющего,  Постюмо
сказал:
     - Ты обыщешь ее сам!
     Схватив Промеро за шею и пояс, он  толкнул  визжащего  несчастного  в
дверь перед собой, на мгновенье остановился и с такой силой зашвырнул  его
в комнату, что управляющий упал и остался лежать оглушенный падением.
     - Достаточно, - проворчал  Дионус,  глядя  на  молчащего  киммерийца.
Префект  поднял  руку,  в  воздухе  чувствовалось  напряжение,  как  вдруг
атмосфера разрядилась.  Вошел  охранник,  таща  за  собой  гибкого  богато
одетого юношу.
     - Я увидел, как он крался с  задней  стороны  Замка,  -  отрапортовал
охранник, ожидая похвалы. Вместо этого он услышал такие ругательства,  что
волосы у него поднялись дыбом.
     - Отпусти дворянина, кретин! - заорал префект. - Разве ты  не  знаешь
Азтриаса Петаниуса, племянника губернатора?
     Смущенный охранник вышел, а  щеголеватый  молодой  дворянин  принялся
чистить свой разукрашенный рукав.
     - Оставьте свои извинения, добрый Дионус,  -  прошепелявил  он.  -  Я
понимаю, все на  дежурстве.  Я  возвращался  с  поздней  пирушки  и  решил
пройтись, чтоб проветрить мозги от  винных  паров.  А  что  у  нас  здесь?
Клянусь Митрой, неужели это убийство?
     - Убийство и есть, мой господин, - ответил префект. - Но  у  нас  уже
есть подозреваемый, и хотя, кажется, Деметрио имеет сомнения на этот счет,
мы, несомненно, отправим его на кол.
     - Порочная скотина, - промямлил молодой  аристократ.  -  Какие  могут
быть сомнения в его вине? Никогда прежде я не видел такую злодейскую рожу.
     - О нет, ты видел, собака, - огрызнулся киммериец. - Когда ты нанимал
меня украсть для тебя заморийский браслет. Откроемся, а? Да ведь  ты  ждал
меня в тени деревьев забрать свою добычу! Я бы  не  открыл  твоего  имени,
если бы ты сказал мне хоть одно порядочное  слово.  Теперь  расскажи  этим
псам, что ты видел, как я взбирался по стене после того, как сторож сделал
свой последний круг, чтобы они знали, что у меня не было  времени  убивать
эту жирную свинью до того, как вошел Арус и нашел тело.
     Деметрио быстро глянул на Азтриаса, но тот не изменился в лице.
     - Если то, что он сказал, правда, мой господин, - сказал  инквизитор,
- это снимает с него подозрения в убийстве, и мы можем просто  умолчать  о
попытке кражи. Киммериец заслужил десять  лет  тяжелых  работ  за  попытку
пробраться в дом, но если вы скажете слово, мы дадим  ему  уйти,  и  никто
кроме нас не будет знать об этом.  Я  понимаю,  -  не  вы  первый  молодой
дворянин, который прибегает к  такому  средству,  чтоб  оплатить  долги  в
азартных играх, но вы можете проявить благоразумие.
     Конан выжидающе смотрел  на  молодого  дворянина,  но  Азтриас  пожал
своими худыми плечами и прикрыл зевок холеной белой рукой.
     - Я совершенно не  знаю  его,  -  ответил  он.  -  Он  сошел  с  ума,
утверждая, будто я нанял его. Отправьте его  в  пустыни.  У  него  крепкая
спина и тяжелая работа в копях будет как раз для него.
     Глаза  Конана  вспыхнули  и  он  дернулся  как  ужаленный.  Охранники
напряглись, сжимая свои алебарды, а затем расслабились,  когда  он  угрюмо
опустил голову. Арус не мог сказать, видит он всех остальных из-под  своих
тяжелых черных бровей.
     Киммериец нанес удар без предупреждения, как бросившаяся  кобра,  его
меч сверкнул в свете свечей. Азтриас пронзительно вскрикнул и вдруг смолк,
- его голова слетела с плеч, ливнем полилась кровь, черты лица  застыли  в
белой маске ужаса.
     Деметрио выхватил кинжал и шагнул  вперед.  Мягко,  как  кошка  Конан
развернулся и направил  убийственный  удар  в  пах  инквизитора.  Деметрио
инстинктивно отпрянул, едва отклонив  клинок,  который  погрузился  в  его
бедро, отскочил от кости и вышел с другой стороны ноги. Деметрио со стоном
упал на колено.
     Конан не останавливался. Алебарда,  которую  швырнул  Дионус,  спасла
череп префекта от свистящего лезвия, которое легко повернулось,  перерезав
древко и, скользнув  по  его  голове,  снесло  правое  ухо.  Ослепительная
скорость варвара парализовала полицию. Половина из них пала еще  до  того,
как смогла сразиться, за исключением дородного  Постюмо,  которому  больше
благодаря везению, чем мастерству, удалось  обхватить  руками  киммерийца,
лишив того возможности двигать рукой с мечом. Левая рука Конана взлетела к
голове гвардейца, и Постюмо свалился  с  пронзительным  криком,  стискивая
зияющую красным глазницу на том месте, где должен был быть глаз.
     Конан отскочил от летящих в него алебард. Его  прыжок  вынес  его  из
кольца его врагов туда, где Арус перезаряжал свой арбалет.  Удар  ногой  в
живот опрокинул позеленевшего сторожа, и  нога  Конана  сокрушила  челюсть
сторожа. Несчастный сторож завопил сквозь осколки зубов и  кровавую  пену,
текущую из его разбитых губ.
     Вдруг  все  застыли  от  душераздирающего  ужасного  крика,   который
раздался из комнаты,  в  которую  Постюмо  зашвырнул  Промеро.  Из  двери,
завешенной бархатом, появился,  пошатываясь,  управляющий  и  остановился,
сотрясаемый беззвучными рыданиями. Слезы лились  по  его  рыхлому  лицу  и
капали с широких отвисших губ. Он был похож на плачущего младенца-идиота.
     Все остановились, глядя на него: Конан со  своим  мечом,  с  которого
капала  кровь,  полиция  со   своими   поднятыми   алебардами,   Деметрио,
согнувшийся на полу и пытающийся остановить кровь, струящуюся из  глубокой
раны на бедре, Дионус, схватившийся за кровоточащее место, где  было  ухо,
скулящий  Арус,  выплевывающий  остатки  разбитых  зубов,  даже   Постюмо,
прекративший свои завывания и моргающий оставшимся глазом.
     Промеро вывалился в коридор, стал неподвижно перед ними и  разразился
невыносимым безумным смехом:
     - У бога длинная шея! Ха-ха-ха! О, эта проклятая  длинная  шея!  -  и
после страшных конвульсий оцепенел и упал с отсутствующей ухмылкой на пол.
     - Он мертв! - прошептал Дионус в страхе, забыв о собственной боли и о
варваре, который стоял со своим мечом  рядом  с  ним.  Он  наклонился  над
телом, затем выпрямился, его поросячьи глазки широко раскрылись.
     - Он не ранен! Во имя Митры, что же в этой комнате?!
     Над всеми повис ужас,  все  с  криками  побежали  к  выходной  двери.
Гвардейцы, побросав свои алебарды, смешались в царапающуюся и пронзительно
кричащую толпу, выбежали как безумные.  Арус  бежал  за  ними,  полуслепой
Постюмо, спотыкаясь, плелся за своими друзьями, визжа, как раненая свинья,
умоляя их не бросать его одного. Он был одним из самых  последних,  и  те,
кто бежал за ним, повалили и топтали его, крича в ужасе.  Он  полз  позади
всех, а за ним хромал Деметрио, сжимая свое кровоточащее  бедро.  Полиция,
возница, сторож, раненые или целые,  выбежали  с  воплями  на  улицу,  где
полицейские, охраняющие дом, тоже  поддались  панике  и  присоединились  к
бегству, даже не спрашивая, чем это вызвано.
     Конан стоял в огромном коридоре один,  за  исключением  трех  трупов,
лежащих на полу. Варвар перехватил свой меч и зашагал в комнату. Она  была
завешена богатыми шелковыми гобеленами.  Шелковые  диванные  подушки  были
разбросаны по полу, а из-за тяжелого позолоченного  экрана  на  киммерийца
смотрело Лицо.
     Конан с удивлением вглядывался в холодное лицо классической  красоты.
Ничего похожего он никогда не видел среди людей. Ни слабости,  ни  пощады,
ни мучений, ни доброты, - никакие другие человеческие эмоции не отражались
в его чертах. Это  могла  быть  мраморная  маска  бога,  вырезанная  рукой
мастера,  исключительно  для  безошибочной  жизни,  -  жизни  холодной   и
странной, такой, которой киммериец  никогда  не  знал  и  не  понимал.  Он
мельком подумал о мраморном великолепии тела, скрываемого экраном,  -  оно
должно быть великолепно,  думал  он,  если  лицо  было  так  нечеловечески
красиво.
     Но пока он мог видеть только голову, которая раскачивалась из стороны
в сторону. Губы открылись  и  произнесли  одно-единственное  слово  густым
вибрирующим тоном как золотые колокола, которые звенят  в  храмах  Кхитая,
затерянных в джунглях. Это был неизвестный язык, забытый еще до того,  как
поднялись королевства людей, но Конан понял, что это значит: "Подойди!"
     И киммериец приблизился,  отчаянно  прыгнув  и  со  свистом  разрубив
воздух. Прекрасное лицо взлетело  над  телом,  ударилось  об  пол  с  этой
стороны экрана и еще немного прокатилось, прежде чем застыть.
     У Конана по спине побежали мурашки,  потому  что  экран  затрясся  от
содроганий чего-то, что скрывалось за ним. Он  видел  и  слышал  множество
умирающих людей, но он никогда  не  слышал,  чтобы  человеческое  создание
могло издавать такие звуки при своей  кончине.  Это  был  шум,  как  будто
кто-то  барахтался,  стучал,  молотил  чем-то.  Экран  шатался,   качался,
наклонялся и наконец с металлическим  звуком  упал  Конану  под  ноги.  Он
посмотрел за экран.
     Ужас обрушился на киммерийца. Он побежал,  силы  не  покидали  его  в
безумном бегстве, пока шпили  Нумалии  не  растворились  в  предрассветной
дымке за ним. Мысли о Сете были похожи на кошмар, но  дети  Сета,  которые
когда-то  правили  землей,  сейчас  спят  в  темных  пещерах  под  черными
пирамидами. За позолоченным экраном лежало не человеческое тело, а  только
мерцающие безголовые кольца гигантской змеи.





                              Роберт ГОВАРД
                              Спрэг ДЕ КАМП

                            ЯСТРЕБЫ НАД ШЕМОМ




     После  событий,  описанных  в  рассказе  "Морда  в  темноте",  Конан,
разочарованный  своими  достижениями  в  черных   странах,   предпринимает
путешествие на север через пустыни Стигии к зеленым долинам Шема. Во время
этого перехода ему помогает его репутация. Вскоре он оказывается  в  армии
Сумуаби,  короля  одного  из  южных  городов-государств   Акхарии.   Из-за
предательства  Отбаала,  кузена  сумасшедшего  короля  Пелиштии  Акхирома,
акхарские  войска  попадают  в  ловушку  и  погибают.  Все  кроме  Конана,
выжившего, чтобы выследить предателя в столице Пелиштии Асгалуне.


     Высокая фигура в белом плаще кружила, глухо чертыхаясь,  не  выпуская
рукоятки ятагана. Нелегко ему было идти ночными улицами столицы  шемитской
Пелиштии. В этих темных извилистых переулках невзрачного речного  квартала
всякое могло случиться.
     - Зачем ты идешь за мной, пес?
     Голос был грубый. Шемитские гортанные звуки смешивались с  гирканским
акцентом.
     Другая  высокая  фигура,  также  в  белом  шелковом  плаще,  но   без
остроконечного шлема, возникла из темноты.
     - Ты сказал - "пес"?
     Акцент отличался от гирканского.
     - Да, пес. Ты следил за мной...
     Прежде чем гирканец успел  договорить,  другой  сделал  ослепительный
рывок атакующего тигра. Гирканец схватился за меч,  но  прежде  чем  успел
обнажить его, удар огромного кулака поразил его голову. Если бы не  мощное
телосложение гирканца и не защита кольчуги, свисавшей со  шлема,  его  шея
была бы сломана. Даже без этого он как подкошенный  полетел  на  мостовую.
Меч загремел о камни.
     Когда гирканец начал мотать головой и приходить в себя, он увидел над
головой своего  преследователя  с  обнаженной  саблей.  Незнакомец  сказал
громовым голосом:
     - Я никого не преследую и не позволю называть себя  псом!  Ты  понял,
пес!
     Глаза  гирканца  искали  меч.  Он  уже  был  отброшен  на  безопасное
расстояние. Он пытался выиграть время, чтобы вернуть меч.
     - Прошу прощения, если оскорбил тебя, но  меня  начали  преследовать,
как только стемнело. В темных переулках я слышал предательские шаги. Затем
неожиданно появился ты. Место здесь подходящее для убийства.
     - Иштар тебя возьми! Зачем ты мне нужен? Я заблудился.  Никогда  тебя
не видел и надеюсь...
     Крадущийся топот ног заставил его оглянуться и отскочить назад, чтобы
видеть гирканца и пришельцев перед собой.
     Четыре огромных фигуры замаячили во мраке.  Их  мечи  поблескивали  в
тусклом свете звезд. На черных лицах мерцали белые зубы и глазные яблоки.
     На мгновение все застыли в ожидании. Затем один из них пробормотал  с
плавным акцентом черного королевства:
     - Кто из них наш пес? Оба одеты одинаково, а  в  темноте  вообще  как
близнецы.
     Другой, возвышавшийся над остальными на полголовы, сказал:
     - Зарежем обоих. Не ошибемся и не оставим свидетелей.
     С этими словами четверо негров молча двинулись вперед.  Незнакомец  в
два прыжка достиг места, где лежал меч. Крикнув "Держи!"  он  швырнул  его
гирканцу. Тот подхватил оружие. С клятвенным рыком незнакомец  ринулся  на
приближавшихся негров.
     Великан кушит и его приятель были блокированы, тогда как  два  других
побежали за гирканцем. Незнакомец с  той  же  кошачьей  скоростью  прыгнул
вперед не  дожидаясь  атаки.  Быстрое  обманное  движение,  звон  стали  и
молниеносный удар сносит с плеч голову меньшего  негра.  Пока  он  наносил
удар, то же самое делал и великан. Мощный взмах кисти мог  перерубить  его
пополам.
     Но, несмотря на свой рост, незнакомец двигался быстрее  лезвия  меча.
Он лишь услышал свист клинка, когда пригнулся к  земле,  чтобы  пропустить
ятаган над собой. Пока он сидел на корточках перед своим  противником,  он
ударил по его ногам. Лезвие  вонзилось  в  мускулы  и  кости.  Пока  негр,
пошатнувшись, размахнулся для следующего удара, незнакомец вскочил под его
руку и по самую рукоятку вонзил клинок в его грудь. Кровь фонтаном хлынула
на руку незнакомца. Описав кривую,  ятаган  упал  на  землю,  отсекая  его
стынущий взгляд под металлическим шлемом. Умирающий гигант осел на землю.
     Незнакомец  освободил  клинок  и  помчался.   Гирканец   хладнокровно
встретил атаку двоих негров, медленно отступая,  чтобы  держать  их  перед
собой. Неожиданно он поразил одного в грудь и плечо, так  что  тот  уронил
меч и со стонами упал на колени. Падая, он схватил противника за колени  и
повис на них как пиявка. Гирканец тщетно  пытался  сбросить  его.  Могучие
черные руки с железными мускулами намертво  зажали  его  ноги,  тогда  как
оставшийся негр удвоил ярость своих ударов.
     Кушитский  воин  как  раз  собрался   нанести   связанному   гирканцу
неотразимый удар, когда услышал за спиной топот ног. Прежде чем  он  успел
оглянуться сабля незнакомца вонзилась в него с такой неистовой силой,  что
наполовину вышла у него на груди. Эфес толкнул его в спину. Жизнь с криком
покинула его тело.
     Гирканец обрушил рукоятку меча на голову второго негра и  освободился
от его трупа. Он повернулся к незнакомцу, вынимавшему саблю из пронзенного
тела.
     - Зачем ты пришел мне на помощь после того,  как  чуть  не  снес  мне
голову?
     Тот пожал плечами.
     - На нас напали воры. Судьба сделала  нас  союзниками.  Теперь,  если
хочешь, мы можем продолжить нашу ссору. Ты сказал, что я шпионил за тобой.
     Гирканец торопливо ответил:
     - Я вижу, что ошибся и прошу прощения. Теперь я знаю, кто  следил  за
мной.
     Он вытер и вложил в ножны свой меч. Затем стал наклонился над  каждым
трупом по очереди. Дойдя до тела великана, он остановился и проворчал:
     -  Сохо!  Меченосец  Келука!  Знатный  лучник,  чье  древко  украшено
жемчужинами!
     Он вывернул с вялого пальца тяжелое, украшенное орнаментом  кольцо  и
спрятал его в кушак. Затем взял его за одежду.
     - Брат, помоги мне  убрать  эту  падаль,  чтобы  не  возникло  лишних
вопросов.
     Незнакомец взял по окровавленному сюртуку в каждую руку и потащил  их
вслед  за  гирканцем  вниз  по  темному  переулку,  в  котором  возвышался
фундамент заброшенного колодца. Трупы полетели в пропасть.  Послышался  их
мрачный всплеск где-то глубоко внизу. Гирканец улыбнулся с облегчением.
     - Боги сделали нас союзниками. Я перед тобой в долгу.
     - Ничего ты мне не должен, - мрачно ответил он.
     - Слова не сдвинут гору с места. Я Фарук, лучник  гирканской  конницы
Маздака.  Пойдем  со  мной  в  более  подходящее  место,  где  мы   сможем
поговорить. Я не держу на тебя зла за  твой  удар,  хотя,  признаюсь,  моя
голова все еще гудит.
     Незнакомец неохотно спрятал  в  ножны  свою  саблю  и  последовал  за
гирканцем. Их путь лежал через мрак дымных переулков  и  узких  извилистых
улиц. Асгалун поражал контрастами великолепия и упадка, где между  грязных
руин  прошлых  веков  возвышались  роскошные  дворцы.  Сразу  за   стенами
запретного города, где  жил  король  Акхиром  и  его  придворные,  ютились
окраины.
     Мужчины подошли к  более  новому  и  респектабельному  кварталу,  где
решетчатые окна нависающих балконов почти смыкались над головой.
     - Во всех магазинах темно, - проворчал незнакомец. -  Несколько  дней
назад город освещался так ярко, как днем от заката до восхода.
     - Один из капризов Акхирома. Теперь у него  другой  каприз:  чтобы  в
Асгалуне вообще не зажигали  огней.  Что  будет  завтра  -  одному  Птеору
известно.


     Они остановились перед кованой дверью под тяжелой  каменной  аркой  и
гирканец осторожно постучал в нее.  Изнутри  отозвался  чей-то  голос,  на
который гирканец ответил паролем. Дверь  отворилась  и  он  протиснулся  в
кромешную темноту, увлекая за  собой  своего  компаньона.  Дверь  за  ними
закрылась. Тяжелая кожаная занавеска была отодвинута,  обнажая  освещенный
лампой коридор и перепуганного старика-шемита.
     - Старый солдат занялся торговлей вином, - сказал гирканец. -  Отведи
нас в комнату, где мы могли бы побыть одни, Кханон.
     - Большинство комнат свободны, - проворчал Кханон, хромая перед ними.
- Я пропащий человек. Мужчины боятся дотронуться до бокала, так как король
запретил вино. Да покарает его Птеор!
     Незнакомец с любопытством заглянул в  большие  комнаты,  которые  они
проходили, где ели и пили мужчины. Большинство  посетителей  Кханона  были
типичными пелиштимами: коренастые и смуглые с орлиными носами и кучерявыми
иссиня-черными бородами. Изредка здесь можно было встретить  мужчин  более
стройного телосложения, пришедших из  пустынь  восточного  Шема,  а  также
гирканцев или черных кушитов из наемной армии Пелиштии.
     Кханон отвел их в маленькую комнату, где расстелил для них  маты.  Он
поставил перед ними огромное блюдо с фруктами и  орехами,  налил  вина  из
бурдюка и поковылял в сторону, бормоча что-то невнятное.
     - Пелиштия  переживает  тяжелые  времена,  брат,  -  протяжно  сказал
гирканец, жадно глотая вино Кироса. Он был высоким  человеком,  худощавым,
но крепко сбитым. Проницательные черные глаза, немного косящие,  придавали
его желтоватому лицу беспокойное выражение. Его нос  с  горбинкой  нависал
над тонкими черными висящими усами. Его простой плащ был из дорогой ткани,
а заостренный шлем украшен серебром.  Рукоятка  его  ятагана  была  усеяна
драгоценными камнями.
     Он смотрел на  человека,  такого  же  высокого  как  сам,  но  совсем
непохожего на  него.  Он  был  плотнее  и  шире  в  плечах.  У  него  было
телосложение горца. Под белой чалмой  его  широкое  коричневое  лицо,  еще
моложавое, но уже покрытое шрамами, было  гладко  выбритым.  Его  сложение
было легче, чем у гирканца, а в смуглости лица было больше от загара,  чем
от природы. Его холодные голубые глаза хранили печать пережитых  бурь.  Он
залпом выпил свое вино и облизался.
     Фарук усмехнулся и снова наполнил его бокал.
     - Ты здорово дерешься, брат. Если бы гирканцы Маздака не были  такими
завистливыми к пришельцам, ты бы стал отличным воином.
     Тот лишь заворчал в ответ.
     - Так кто же ты? - настаивал Фарук. - Я ведь сказал, кто я такой.
     - Я Ишбак, зуагирец из восточных пустынь.
     Гирканец запрокинул голову и громко  засмеялся.  На  что  тот  сказал
нахмурившись:
     - Что здесь смешного?
     - Ты думаешь я поверил?
     - Ты хочешь сказать, что я лгу? - зарычал незнакомец.
     Фарук усмехнулся.
     - Ни один зуагирец не говорит на пелиштинском с таким акцентом как  у
тебя. Так как зуагирцы говорят на диалекте шемитского языка.  Более  того,
во время схватки с кушитами, ты обращался к  неизвестным  богам:  Крому  и
Мананану, имена которых я слышал раньше от северных варваров. Не бойся,  я
перед тобой в долгу и умею держать язык за зубами.
     Незнакомец  привстал,  схватившись  за  рукоятку  меча.  Фарук   лишь
отхлебнул немного вина. После минутного напряжения незнакомец снова сел на
место. Он сказал в смущении:
     - Пожалуйста. Я  Конан  Киммериец,  служил  в  армии  короля  Акхарии
Сумуаби.
     Гирканец усмехнулся и набил рот виноградом. Прожевывая, он сказал:
     - Дорогой Конан, ты никогда  не  сможешь  быть  шпионом.  Ты  слишком
вспыльчив и открыт. Что привело тебя в Асгалун?
     - Месть.
     - Кто твой враг?
     - Анакиец по имени Отбаал, гнить его костям!
     Фарук присвистнул.
     - Клянусь Птеором, ты нацелился на большую шишку! Знаешь ли  ты,  что
этот человек - генерал анакийских войск короля Акхирома?
     - О Кром! Это ничего не меняет, даже если бы он был мусорщиком.
     - Что он тебе сделал?
     Конан стал рассказывать:
     - Народ Анакии восстал против своего короля, который был еще  глупее,
чем Акхиром. Они попросили помощи у соседней  Акхарии.  Сумуаби  надеялся,
что  им  удастся  победить  и   выбрать   нового,   более   дружественного
короля-соседа, поэтому он набирал добровольцев. Пятьсот воинов отправились
на помощь анакийцам. Но этот проклятый Отбаал вел двойную игру. Он  поднял
мятеж, призывая врагов короля к открытой битве. А затем передал восставших
в руки его армии. Почти всех их перебили.
     Отбаал также знал о  нашем  приходе.  Поэтому  устроил  нам  ловушку.
Ничего не подозревая, мы  попали  в  нее.  Я  один  спасся,  притворившись
мертвым. Остальные либо пали на поле битвы, либо  были  подвергнуты  самым
страшным пыткам, на которые были способны королевские палачи.  Его  унылые
голубые глаза сузились.
     Мне приходилось воевать и раньше. Но на этот раз я поклялся  отмстить
Отбаалу за моих друзей. Когда я вернулся в  Акхарию,  то  узнал,  что  он,
испугавшись народа, бежал из Анакии и прибыл сюда.  Как  ему  удалось  так
быстро возвыситься?
     - Он - кузен короля Акхирома, -  сказал  Фарук.  Хотя  -  Акхиром  по
национальности пелиштиец, он также кузен короля Анакии и  поэтому  получил
этот трон. Короли этих шемитских городов-государств все в какой-то степени
родственники, что делает их войны похожими на семейные  раздоры,  имеющими
еще более тяжелые последствия. Как долго ты пробыл в Асгалуне?
     - Всего несколько дней.  Этого  правда  хватило,  чтобы  понять,  что
король сумасшедший. Запретить вино! - Конан сплюнул.
     - Ты еще не все знаешь.  Акхиром  действительно  сумасшедший  и  люди
стонут под его пятой. Он держится у  власти  с  помощью  трех  группировок
наемных войск. С их помощью он сверг и убил своего брата, бывшего королем.
Первую, анакийскую, он сформировал, находясь в ссылке  при  дворе  Анакии.
Вторая состоит  из  черных  кушитов.  Под  командованием  своего  генерала
Имбалайо  она  ежегодно  пополняется  новыми  силами.  Третью  группировку
составляет гирканская конница, в которой я  служу.  Ею  командует  генерал
Маздак. Между ним, Имбалайо и Отбаалом столько ненависти и зависти, что ее
хватило бы на дюжину войн. Ты испытал ее в сегодняшней схватке.
     - Год назад Отбаал пришел сюда нищим странником.
     Он возвысился отчасти благодаря родству  с  Акхиромом,  а  отчасти  с
помощью интриг офирской рабыни  по  имени  Руфия,  которую  он  выиграл  у
Маздака,  а  когда  протрезвел  отказался  вернуть.  Это  одна  из  причин
неприязни между  ними.  За  Акхиромом  также  стоит  женщина.  Это  Зерити
Стигийская,  ведьма.  Говорят,  он  свихнулся  из-за  небольших  доз  яда,
которыми она его пичкала, чтобы удержать под своим контролем.
     Конан поставил свой кубок и в упор посмотрел на Фарука.
     - И что же дальше? Ты предашь меня. А может и нет.
     Перебирая в руках кольцо, снятое с Келуки, Фарук рассуждал:
     - Я буду нем как могила. По простой причине: у меня к  Отбаалу  также
есть долг. И если тебе удастся твоя месть или я смогу рассчитаться с  ним,
мой сон от этого станет лишь крепче.
     Конан рванулся вперед. Его железные пальцы коснулись плеча гирканца.
     - Ты говоришь правду?
     - Пусть эти пузатые шемитские боги  покарают  меня  своими  горшками,
если я лгу!
     - Тогда я помогу тебе в твоей мести!
     - Ты? Пришелец, не знающий ничего о секретах Асгалуна?
     -  Конечно!  Это  облегчает  задачу.  Здесь  у   меня   нет   никаких
родственников. Мне можно доверять. Давай составим план. Где эта  свинья  и
как можно добраться до нее?
     Фарук был не из  робкого  десятка,  но  поначалу  растерялся.  Прошло
несколько минут, прежде чем в его глазах загорелся мстительный огонек.
     - Мне надо подумать, - сказал он. - Есть  один  способ,  если  хватит
сноровки и дерзости...
     Через некоторое время две фигуры в капюшонах  остановились  у  группы
пальм, росших среди руин ночного Асгалуна. Перед ними текли  воды  канала,
за  которым  возвышалась  городская  бастионная  стена  из  кирпича-сырца.
Фактически город представлял  собой  огромную  крепость,  в  которой  жили
король со свитой и наемные войска. Простолюдин мог попасть туда только  по
пропуску.
     - Мы сможем перелезть через стену, - прошептал Конан.
     - И ничуть не приблизимся к  своей  цели,  -  ответил  Фарук,  что-то
нащупывая в темноте.
     - Здесь!
     Конан смотрел как гирканец рылся в бесформенной куче мрамора.
     - Это развалины древней гробницы, - пробормотал Фарук. - Но что это?
     Он отодвинул широкую плиту, под которой оказалась лестница,  уходящая
в темноту. Конан нахмурился, его одолевали сомнения.
     Фарук объяснил:
     - Этот тоннель проходит под водами канала и ведет в дом Отбаала.
     - Под каналом?
     - Да. Когда-то дом Отбаала был притоном короля  Уриаза.  Он  спал  на
диване, плававшим в бассейне со ртутью, охраняемый дрессированными львами.
Все-равно ему не удалось уйти от мести. Он построил тайные  ходы  во  всех
уголках своего дома. Прежде чем  Отбаал  занял  дом,  он  принадлежал  его
сопернику Маздаку. Анакиец ничего не подозревает об этой тайне. Пойдем!
     Зачехлив мечи,  в  полной  темноте  они  стали  пробираться  вниз  по
каменной лестнице, а затем по  горизонтальному  тоннелю.  Конан  осторожно
ощупывал стены. Они были выложены из  огромных  глыб  камня.  По  мере  их
продвижения  воздух  становился   сырым,   а   камни   скользкими.   Конан
почувствовал как по спине потекли капли воды. Он вздрогнул  и  поморщился.
Над ними текли воды канала. Через некоторое время влажность уменьшилась.
     Фарук  предостерегающе  зашикал  и  они  стали  подыматься  вверх  по
лестнице.
     Наверху руки гирканца нащупали засов. Плита слегка отодвинулась  и  в
тоннель проникла  полоска  мягкого  света.  Фарук  протиснулся  вперед  и,
пропустив Конана, задвинул плиту на место.  Она  ничем  не  отличалась  от
обычных плит, которыми был выложен  подземный  ход.  Перед  ними  открылся
просторный  сводчатый  коридор.  Фарук  закрывал  лицо   чалмой,   жестами
предлагая Конану сделать то же самое. Оставив сомнения,  Фарук  решительно
зашагал по коридору. Киммериец, сжимая  меч  и  оглядываясь  по  сторонам,
последовал за ним.
     Отодвинув занавеску из темного бархата,  они  очутились  в  сводчатой
веранде из черного дерева, отделанного золотом.
     Огромный негр в шелковой  набедренной  повязке,  очнувшись  ото  сна,
вскочил на ноги и выхватил огромный меч. Почему-то он не кричал.  Они  все
поняли, когда увидели его открытый рот, зиявший пустотой.
     - Тихо! - огрызнулся Фарук,  уклоняясь  от  удара  меча.  Когда  негр
покачнулся от обманного удара, Конан подставил ему ножку.  Тот  растянулся
на полу, а Фарук пронзил мечом его смуглое тело.
     - Быстро и довольно тихо! - с улыбкой вздохнул  Фарук.  -  Теперь  за
настоящей добычей.
     Пока он осторожно пробовал открыть дверь, великан-киммериец  согнулся
для прыжка. Его глаза горели как у тигра на охоте. Дверь поддалась  и  они
впрыгнули в комнату. Фарук закрыл за собой  дверь  и  начал  хохотать  над
человеком, с проклятиями вскакивавшего с кушетки. Лежавшая  рядом  женщина
вскрикнула и приподнялась на подушках.
     - Он в наших руках, брат!
     Долю  секунды  Конан  был  захвачен  зрелищем.  Отбаал  был   высоким
похотливым мужчиной. Его густые черные волосы были собраны  на  затылке  в
узел. Черная тщательно ухоженная борода лоснилась. Несмотря на поздний час
он был полностью одет в шелковые шальвары и бархатный жилет,  под  которым
поблескивала кольчуга. Он бросился к зачехленному мечу, лежавшему рядом  с
кушеткой.
     Что касается женщины, то ее внешность была  скорее  приятной,  нежели
красивой: рыжеволосая, с  широким  веснушчатым  лицом  и  карими  глазами,
светящимися умом. Она была крепко сложена. Плечи казались  шире  обычного.
Большой бюст и полные  бедра  создавали  впечатление  огромной  физической
силы.
     - На помощь! - заорал Отбаал. - Я окружен!
     Фарук бросился было к нему, но затем отпрыгнул назад к  двери,  через
которую они вошли. Краем уха Конан услышал шум в коридоре,  а  затем  стук
чего-то тяжелого  в  дверь.  Затем  их  мечи  скрестились.  Ночной  воздух
наполнился звоном стали. Дождем посыпались искры.
     Оба  противника  атаковали,  нанося   яростные   удары,   поглощенные
единственной целью -  жизнью  друг  друга.  За  каждым  ударом  скрывалась
несгибаемая воля. Они сражались молча. Когда они кружили по комнате  Конан
из-за плеча Отбаала увидел, что  Фарук  удерживает  плечами  дверь.  Удары
снаружи становились все сильней. Они уже сорвали дверь с  петель.  Женщина
исчезла.
     - Ты справишься с ним? - спросил Фарук. - Если я отпущу  дверь,  сюда
хлынут его рабы.
     - Пока все идет хорошо, - проворчал Конан, отражая жестокий удар.
     - Тогда поспеши. Я не смогу долго удерживать их.
     Конан бросился вперед с новой силой. Теперь  внимание  анакийца  было
занято отражением киммерийского меча, который  бил  теперь  как  молот  по
наковальне. Непомерная сила и ярость варвара начала  сказываться.  Смуглое
лицо Отбаала побледнело. Дыхание стало прерывистым, его клонило  к  земле.
Кровь, струившаяся из ран, заливала его руки, бедра  и  шею.  Конан  также
истекал кровью, но его бешеный натиск не ослабевал.
     Отбаал был рядом со стеной, покрытой  гобеленом,  когда  ему  удалось
резко уклониться от удара Конана. Потеряв равновесие от  обманного  удара,
киммериец метнулся вперед. Острие его меча застряло  между  каменных  плит
стены. В тот же миг Отбаал со  всей  убывающей  силой  размахнулся,  чтобы
снести ему голову.
     Но стигийская сталь, вместо того, чтобы  треснуть,  подобно  обычному
клинку, изогнулась и выпрыгнула из ловушки. Меч ударил  по  шлему  Конана.
Гнутое железо больно вонзилось ему в голову. Но, прежде чем  Отбаал  успел
восстановить равновесие, тяжелый клинок Конана  пробил  кольчугу,  тазовую
кость и вонзился в позвоночник.
     Анакиец пошатнулся  и  упал,  задыхаясь  от  боли.  Его  внутренности
вывалились на пол. Пальцы судорожно царапали ворс  тяжелого  ковра.  Потом
они застыли.
     Конан, мокрый от крови и пота, в бешенстве продолжал  вонзать  меч  в
лежащее месиво. Он был слишком опьянен яростью, чтобы  заметить,  что  его
противник был мертв. Наконец, Фарук крикнул:
     - Хватит, Конан! Пока они несут тяжелый таран, мы можем бежать.
     - Как? - спросил Конан, смахивая кровь с глаз. Его голова  продолжала
кружиться от удара, пробившего ему шлем. Он сорвал с головы  окровавленный
шлем и швырнул его в сторону, обнажив  коротко  стриженную  черную  гриву.
Алая струйка стекала ему на лоб, застилая глаза.  Он  нагнулся  и  оторвал
полоску ткани с шальвар Отбаала, чтобы перевязать голову.
     - В ту дверь! - сказал Фарук, показывая рукой. - Руфия убежала  через
нее, чертовка! Если ты готов, бежим!
     Конан увидел за кушеткой потайную дверь. Она была  задрапирована,  но
Руфия, спасаясь бегством не успела закрыть за собой дверь.
     Гирканец достал из за пояса кольцо,  снятое  с  руки  черного  убийцы
Келуки. Рванувшись к потайной двери, он бросил его  около  трупа  Отбаала.
Конан последовал за ним. Ему пришлось  наклониться  и  повернуться  боком,
чтобы протиснуться через дверь.
     Они очутились в другом коридоре. Фарук  вел  Конана  обходным  путем,
поворачивая и протискиваясь по лабиринту ходов  до  тех  пор,  пока  Конан
совершенно не запутался. Таким образом им удалось избежать армии  домашних
телохранителей, собравшихся у главного входа в спальню убитого. Один  раз,
проходя мимо комнаты, они услышали женские крики, но Фарук продолжал идти.
Вскоре они достигли секретной плиты, вошли в подземный ход  и  стали  идти
ощупью в кромешной темноте, пока снова не очутились в заброшенной могиле.
     Конан остановился, чтобы перевести дыхание и перевязать голову. Фарук
спросил:
     - Как твоя рана, брат?
     - Простая царапина. Зачем ты бросил это кольцо?
     - Чтобы перехитрить мстителей. Тарим! Жаль, что  этой  шлюхе  удалось
скрыться.
     Конан  сухо  улыбнулся.  Очевидно  Руфия  не  считала  Фарука   своим
спасителем. Картина, которая предстала перед его  глазами  за  секунду  до
схватки, не покидала воображения. Такая женщина, думал он,  очень  подошла
бы ему.


     За стенами города начала распространяться  потрясающая  новость.  Тем
временем  под  балконами  домов  пробиралась  фигура,  закрытая  шалью   и
капюшоном. Впервые за три года улицами Асгалуна пробиралась женщина.
     Зная об опасности, она вздрагивала от каждой тени. Камни впивались  в
ступни ее бархатных комнатных тапочек. Уже три  года  сапожникам  Асгалуна
было запрещено изготовлять женские  туфли.  Король  Акхиром  издал  закон,
обязывающий женщин Пелиштии сидеть дома, подобно рептилиям в клетке.
     Руфия,  рыжеволосая  офирка,  бывшая  фавориткой  Отбаала,   обладала
большей властью, чем любая другая женщина Пелиштии. Кроме любовницы короля
Зерити, конечно. Теперь же, пробираясь по ночному городу как  отверженная,
она страдала как никогда. Одна мысль жгла  ей  сердце:  в  одно  мгновение
плоды ее трудов рухнули под мечом врагов Отбаала.
     Руфия  принадлежала  к  типу  женщин,  привыкших  брать  троны  своей
красотой и умом. Она почти не помнила свой родной Офир, откуда ее  выкрали
в детстве катианские работорговцы.  Аргосский  магнат,  воспитавший  ее  и
принявший в  свой  дом,  погиб  в  битве  с  шемитами.  Четырнадцатилетним
подростком Руфия попала в руки стигийского принца,  слабого  женоподобного
юноши, которого она легко обвела вокруг своего маленького пальчика.
     Через несколько лет из мифической земли, лежащей якобы за Вилайетским
морем, пришли банды пиратов. Они напали  на  остров  удовольствий  принца,
лежащий в верховьях Стикса. Там было все: кровавая бойня и огонь, грабеж и
рухнувшие стены,  смертельные  крики  и  рыжеволосая  девушка  в  объятиях
капитана.
     Руфия не погибла и не стала  хныкающей  игрушкой,  так  как  привыкла
управлять мужчинами. Маздак со своей бандой поступил на службу к Акхирому,
так как его целью был захват Пелиштии у своего ненавистного  брата.  Тогда
Руфия начала действовать.
     Она не любила Маздака. Сардонический авантюрист,  он  был  холоден  и
властен в обращении с женщинами. У него был большой гарем. Командовать или
убедить его в чем-то было практически невозможно. Так как Руфия  не  могла
терпеть соперниц, она не  очень  расстроилась,  когда  узнала  что  Маздак
проиграл ее своему сопернику Отбаалу.
     Анакиец пришелся ей по вкусу. Несмотря на свою жестокость и  лживость
этот человек обладал силой, жизнеспособностью и умом. А главное  им  можно
было управлять. Стоило лишь задеть его самолюбие. Руфия умело пользовалась
этим.
     Она подталкивала его вверх к сияющим вершинам служебной  лестницы.  И
вот двое убийц в масках, неизвестно откуда взявшихся, убили его.
     Охваченная горькими думами она подняла голову, когда  чья-то  высокая
фигура в капюшоне вышла из-под нависающего балкона и  уставилась  на  нее.
Были видны лишь глаза, почти светившиеся в темноте ночи. Она  съежилась  и
вскрикнула от испуга.
     - Женщина на улицах Асгалуна! - Голос был безжалостным и  призрачным.
- Разве это не против воли короля!
     - Видит бог, я вышла на улицу не по своей  воле,  -  сказала  она.  -
Моего хозяина убили и я бежала от его убийц.
     Незнакомец  стоял  как  статуя,  слегка  наклонив  голову.  Руфия   с
нетерпением смотрела на него. Что-то мрачное и зловещее было в его фигуре.
Он  был  похож  скорее  на  мрачного  пророка,  задумавшегося  о   судьбах
грешников, чем на человека слушающего случайного  прохожего.  Наконец,  он
поднял голову.
     - Пойдем! - сказал он. - Я найду место для тебя.
     Не оглядываясь он зашагал по улице. Руфия едва поспевала за ним.  Она
не могла ходить по улицам всю ночь, так как любой  офицер  мог  лишить  ее
жизни за нарушение указа короля Акхирома. Может быть незнакомец вел ее еще
в худшее рабство, но у нее не было другого выхода.
     Несколько раз она пыталась заговорить с ним, но его мрачное  молчание
заставляло ее умолкнуть. Его неестественная отчужденность пугала ее.  Один
раз она заметила чьи-то фигуры, тайком пробирающиеся за ними.
     - Нас преследуют какие-то мужчины!
     - Не обращай на них внимания, - ответил человек жутким голосом.
     Они молчали до тех пор, пока не достигли маленьких сводчатых ворот  в
высокой стене. Незнакомец  остановился  и  что-то  крикнул.  Ему  ответили
изнутри. Ворота отворились и из-за них показался немой раб  с  факелом.  В
его свете рост незнакомца в плаще неестественно увеличился.
     - Но это... это же ворота большого дворца! - заикаясь сказала Руфия.
     Вместо ответа он сбросил с головы капюшон, обнажив  бледное  овальное
лицо и эти странные светящиеся глаза.
     Руфия вскрикнула и упала на колени:
     - Король Акхиром!
     - Да, король Акхиром! Неверная грешница! - Его  голос  был  похож  на
звон колокола. - Глупая и презренная женщина, непослушная указам  Великого
короля, Короля из королей, Короля  Мира,  да  услышат  нас  боги!  Которая
погрязла в грехе и не прислушивается к законам любимца богов! Хватайте ее!
     Тени, преследовавшие их,  приблизились.  Ими  оказались  отряд  немых
негров. Когда ее схватили, она потеряла сознание.


     Офирка пришла в себя в комнате без окон. Сводчатые двери комнаты были
закрыты на золотые засовы. Она  дико  оглянулась  по  сторонам  и,  увидев
своего захватчика отшатнулась. Он стоял прямо  над  ней,  поглаживая  свою
острую седеющую бороду, тогда как его ужасные глаза заглядывали прямо в ее
душу.
     - О, Шемитский Лев! - сказала она, задыхаясь и вставая на  колени.  -
Пощади!
     Она знала тщетность  своей  мольбы.  Она  ползала  на  коленях  перед
человеком, чье имя было проклятием Пелиштии. Он, ссылаясь на  волю  богов,
приказал убить всех собак, вырубить все виноградники, весь виноград и  мед
сбросить в реку. Он запретил вино, пиво, азартные игры и  считал  малейшее
неповиновение самым непостижимым из  грехов.  Переодевшись,  он  ходил  по
ночному городу и проверял как выполняются его  приказы.  Руфия  машинально
ползала по полу, пока он смотрел на нее немигающим взглядом.
     - Богохульница! - прошептал он. - Дочь зла! О, Птеор! - закричал  он,
вознося руки к небу. - Какое наказание ты назначишь  этому  демону?  Какой
ужасной агонии, какой пытки будет достаточно для свершения правосудия! Дай
мне твоей великой мудрости!
     Руфия встала на колени и указала в лицо Акхирома.
     - Зачем ты призываешь на помощь богов? - воскликнула она. -  Обратись
к Акхирому. Ты сам бог!
     Он остановился, пошатнулся и бессвязно закричал. Затем он остановился
и посмотрел на женщину. Ее лицо было  бледным,  глаза  выпучены.  Ужас  ее
положения усиливал ее актерские способности.
     - Что ты видишь, женщина? - спросил он.
     - Бог снизошел ко мне! В твоем облике, сияющий как солнце! Я  сгораю,
я умираю в сиянии твоей славы!
     Она спрятала лицо  в  ладони  и  задрожала,  еще  больше  согнувшись.
Акхиром провел дрожащей рукой по своим бровям и лысине.
     - О, да! - прошептал он. - Я бог! Я догадывался об  этом.  Я  мечтал.
Одному мне доступна мудрость вселенной. Теперь  и  смертная  увидела  это.
Наконец, я прозрел. Я не простой служитель и выразитель воли богов. Я  сам
бог богов! Акхиром - земной бог Пелиштии. Фальшивого  демона  Птеора  надо
отбросить, а его статуи переплавить...
     Опустив свой взгляд, он приказал:
     - Встань, женщина и посмотри на своего бога!
     Она повиновалась, ежась от его ужасного взгляда. Глаза Акхирома  были
окутаны пеленой. Казалось он впервые видит ее.
     - Твой грех прощен, - переменил тон Акхиром,  -  так  как  ты  первая
увидела  своего  бога.  Теперь  ты  сможешь  служить  мне  в   роскоши   и
великолепии.
     Она распростерлась,  целуя  ковер  у  его  ног.  Он  хлопнул  руками.
Поклонившись, вошел евнух.
     - Быстро иди в дом Абдаштарта, главного служителя  Птеора,  -  сказал
он,  глядя  поверх  головы  слуги.  Передай  ему,   что   Акхиром   теперь
единственный истинный бог Пелиштии и скоро станет  единственным  настоящим
богом всех народов на земле. Завтра будет начало всех начал. Идолы  Птеора
будут низвергнуты, а на их месте будут воздвигнуты статуи истинного  бога.
Должна быть провозглашена истинная вера, а жертва из ста самых благородных
детей Пелиштии закрепит это торжественное событие...


     У входа в Храм Птеора стоял Маттенбаал, первый  помощник  Абдаштарта.
Почтенный Абдаштарт стоял со связанными руками в окружении двух темнокожих
анакийских солдат. Его длинная белая борода покачивалась, пока он молился.
Позади них другие солдаты готовили  костер  в  основании  огромного  идола
Птеора.  У  него  была  бычья  голова  и   явно   преувеличенные   мужские
достоинства. Невдалеке  стояло  огромное  семиэтажное  здание  асгалунской
пагоды, из которой священникам было удобно читать волю богов, обитающих на
звездах.
     Когда  медная  поверхность  статуи  раскалилась,  Маттенбаал   шагнул
вперед, достал папирус и стал читать:
     -  Наш  божественный  король  Акхиром  -  плоть  от   плоти   Якин-Я,
происшедшего от богов, когда они еще ходили по земле. Сегодня он  является
богом среди нас! И теперь я приказываю вам, послушным гражданам  Пелиштии,
признать, преклониться и молиться ему, величайшему из богов,  Богу  богов,
Создателю Вселенной, Воплощению Божественной Мудрости, королю Богов. Слава
Акхирому, сыну Азумелека, королю Пелиштии! Те же, кто, подобно  низкому  и
упрямому  Абдаштарту,  в  глубине  сердца  отвергает  это   откровение   и
отказывается преклониться перед настоящим  богом,  будет  брошен  в  огонь
вместе с идолом фальшивого Птеора!
     Солдат дернул за медную дверь в животе статуи. Абдаштарт закричал:
     - Он лжет.  Этот  король  не  бог,  а  сумасшедший  смертный!  Убейте
богохульников праведного  бога  Пелиштии,  могучего  Птеора,  пока  он  не
отвернулся от своего народа...
     В этот момент четверо  анакийцев  взяли  Абдаштарта,  как  бревно,  и
швырнули его в открытую дверь ногами  вперед.  Его  вопли  были  заглушены
лязгом закрывающейся двери,  через  которую  во  времена  кризисов  те  же
солдаты  бросали  сотни  детей  Пелиштии  под  руководством  того   самого
Абдаштарта. Из отверстий в ушах статуи повалил  дым,  а  лицо  Маттенбаала
расплылось в самодовольной улыбке.
     Толпа всколыхнулась и вздрогнула.  В  тишине  раздался  дикий  вопль.
Вперед выбежал заросший полуголый человек, пастух. С криком "Богохульник!"
он швырнул камень, попавший его преосвященству прямо в челюсть и сломавший
ему несколько зубов. Маттенбаал пошатнулся, по его бороде полилась  кровь.
С ревом толпа хлынула вперед. Высокие налоги,  голод,  тиранию,  грабеж  и
резню  -  все  терпел  народ  Пелиштии  от  своего  сумасшедшего   короля.
Надругательство над религией было последней каплей, переполнившей чашу его
терпения. Степенные купцы превратились в сумасшедших, а раболепные нищие -
в озверевших злодеев.
     Камни посыпались  градом,  крик  толпы  усилился.  Маттенбаала  стали
хватать за одежду. Одетые в доспехи анакийцы окружили его и, отбиваясь  от
толпы колчанами и древками копий, увели.
     Бряцая оружием и звеня цепями сбруи,  на  улицу,  ведущую  к  площади
Птеора выехала кушитская конница. Всадники были в блестящих  доспехах,  на
их головах были страусиные перья и львиные гривы. Белые зубы сияли  на  их
темных лицах. Камни толпы отскакивали от их щитов из шкуры  носорога.  Они
заставляли своих лошадей теснить толпу, нанося смертельные удары  длинными
копьями и кривыми лезвиями  своих  ятаганов.  Люди  падали  и  вопили  под
копытами лошадей. Бунтовщики побежали врассыпную по окрестным переулкам  и
магазинам, оставляя за собой площадь, усеянную корчащимися телами.
     Черные всадники спрыгивали со своих лошадей и крушили двери магазинов
и жилищ, возвращаясь с богатой добычей. Из домов доносились крики  женщин.
Рухнула решетка и фигура в белом выбросилась  на  улицу.  Другой  всадник,
посмеиваясь, пронзил лежащее тело своей пикой.
     Великан Имбалайо в  пламенном  шелке  и  полированной  стали,  ездил,
покрикивая на своих воинов, собирая  их  с  помощью  тяжелого  кнута.  Они
вскакивали на лошадей  и  выстраивались  в  шеренгу.  Легким  галопом  они
понеслись по улице, подняв на своих пиках окровавленные головы в назидание
озверевшим асгалунцам,  прятавшимся  по  своим  норам  и  задыхающимся  от
ненависти.


     Бездыханный евнух, принесший королю известие о восстании  быстро  был
заменен другим, который бросился наземь и закричал:
     - О божественный  король,  генерал  Отбаал  мертв!  Слуги  нашли  его
мертвым в своем дворце.  Рядом  с  ним  лежало  кольцо  меченосца  Келуки.
Анакийцы кричат, что он был убит по приказу генерала Имбалайо. Теперь  они
разыскивают Келуку в кушитском квартале и мстят за него!
     Руфия, подслушивая за  занавеской,  чуть  не  вскрикнула.  Отрешенный
взгляд Акхирома остался неподвижным. Погруженный в свои мысли, он сказал:
     - Пусть гирканцы разъединят их. Семейные  ссоры  не  должны  касаться
жизни бога. Отбаал мертв, зато Акхиром будет жить  вечно.  Другой  человек
поведет анакийцев. Пусть кушиты занимаются толпой, пока они  не  осознают,
что атеизм - это грех. Судьбой дано, чтобы я явился перед миром в  огне  и
крови, пока передо мной не склонятся все племена земли! Можешь идти.


     На  мятущийся  город  опускалась  ночь.  Конан   шагал   по   улицам,
прилегающим к кварталу кушитов.  Его  рана  уже  заживала.  В  этой  части
города,  занимаемой  преимущественно  солдатами,  по  неписанному  приказу
горели огни, двери конюшен были  открыты.  Беспорядки  продолжались  целый
день. Толпа напоминала многоглавого змея: в одном месте ее давили, но  она
появлялась в другом. Копыта кушитской конницы разбрызгивали кровь, грохоча
из одного района города в другой.
     По улицам теперь  ходили  лишь  вооруженные  люди.  Огромные  ворота,
кованные железом, были закрыты как во  времена  гражданской  войны.  Через
арку больших Симурских ворот то и дело проезжали отряды черных  всадников.
Свет факелов озарял их обнаженные  мечи.  Шелковые  плащи  развевались  на
ветру, а руки блестели как полированное черное дерево.
     Конан зашел в харчевню, где воины жадно ели и тайком  пили  запретное
вино. Вместо того, чтобы  сесть  на  первое  попавшееся  место  он  поднял
голову, и стал искать что-то более подходящее. Его  взгляд  остановился  в
дальнем углу комнаты, где в  укромной  нише  скрестив  ноги  сидел  просто
одетый человек в чалме, закрывающей добрую половину его  лица.  Перед  ним
стоял низкий столик, полный яств и закусок.
     Конан зашагал к нему, обходя  другие  столы.  Он  швырнул  подушку  к
столику и сел напротив человека.
     - Привет, Фарук! - прогремел он. - Или мне следует сказать -  генерал
Маздак?
     Гирканец вздрогнул.
     - Что такое?
     Конан хищно улыбнулся.
     - Еще в доме Отбаала я понял, кто ты. Никто, кроме хозяина  дома,  не
мог так хорошо знать его секреты. А этот дом когда-то принадлежал гирканцу
Маздаку.
     - Не так громко, друг! Как ты  догадался,  когда  даже  мои  люди  не
узнали меня в этой зуагирской чалме?
     - Я полагался на свои глаза. Итак, наше первое предприятие  оказалось
удачным. Что будем делать дальше?
     - Не знаю. Можно бы что-то и предпринять, полагаясь на  твою  силу  и
мощь. Ты сам понимаешь какие нравы в волчьей стае.
     - О, да! - проворчал Конан. - Я пытался поступить в наемную армию, но
три твоих армии так ненавидят друг друга и так жестоко дерутся за  власть,
что я передумал. Каждый думает, что  я  шпион  и  работаю  на  две  другие
группировки.
     Он остановился, чтобы заказать себе мяса.
     - Какой ты неугомонный! - сказал Маздак. - Разве  ты  не  собираешься
вернуться в Акхарию?
     Конан сплюнул.
     -  Нет.  Она  слишком  маленькая  даже  для  карликового   шемитского
государства.  И  слишком  бедна.  А  люди  так  болезненно  охраняют  свои
национальные признаки как и все вы, что у меня нет никаких шансов  сделать
карьеру. Возможно мне придется попытать счастья у  одного  из  гиборийских
правителей, если не найду того,  кто  бы  ценил  человека  только  по  его
способности сражаться. Послушай, Маздак, а почему бы тебе не взять на себя
управление этой нацией? Теперь, когда Отбаала нет в живых, тебе нужен лишь
повод для того, чтобы выпустить кишки Имбалайо и...
     - Тарим! У меня столько же амбиций,  как  и  у  тебя.  Опрометчивости
только меньше. Знай же, что этот  Имбалайо,  заручившись  доверием  нашего
сумасшедшего монарха, живет  в  Большом  Дворце,  окруженном  его  черными
меченосцами. Не без того, чтобы его могли пырнуть во  время  какого-нибудь
мероприятия. Конечно,  если  убийца  не  будет  против,  что  его  тут  же
настрогают ломтями. А как же тогда быть с амбициями?
     - Мы должны что-нибудь придумать, - сказал Конан.
     Его глаза сузились.
     - Мы? Ты рассчитываешь на награду за участие?
     - Конечно. Ты думаешь я глуп?
     - Не глупее остальных. Пока что я не вижу реальной возможности, но  я
буду иметь тебя в виду. Можешь не сомневаться, что  твои  услуги  были  бы
оценены по достоинству. А теперь прощай, я должен заняться политикой.
     Мясо подали после ухода Маздака. Конан вонзился зубами в мясо  еще  с
большим подъемом, чем обычно. Удавшаяся месть окрыляла его.  Жадно  глотая
мясо, он прислушивался к разговорам вокруг.
     - Где анакийцы? - спрашивал усатый гирканец, набивая рот  миндальными
пирожными.
     - Они затаились в своем квартале, - отвечал ему  другой  гирканец.  -
Клянутся, что кушиты убили Отбаала и  в  подтверждение  показывают  кольцо
Келуки. Келука исчез, а Имбалайо клянется, что ему ничего не  известно  об
этом. Но как быть с кольцом? К тому времени,  когда  король  приказал  нам
разъединить их, в драках уже погибло десятки человек. Клянусь Ашурой,  это
было лишь начало!
     - Виной тому сумасшествие Акхирома, -  тихим  голосом  сказал  третий
собеседник. - Когда-нибудь этот лунатик очередной шалостью сведет всех нас
в могилу!
     - Осторожно, - предупредил его компаньон. - Наши мечи принадлежат ему
до тех пор, пока нам приказывает Маздак. Если поднимется  мятеж,  анакийцы
вероятней всего будут воевать не на стороне кушитов, а против них. Мужчины
говорят, что Акхиром взял рабыню Отбаала Руфию в свой гарем. Это разозлило
анакийцев еще больше. Они подозревают,  что  убийство  было  совершено  по
приказу короля или, по-крайней мере, с его согласия. Но их злость ничто по
сравнению со злостью Зерити, которой король дал отставку. Говорят,  злость
ведьмы может превратить весенний бриз в песчаную бурю в пустыне.
     Унылые  глаза  Конана  загорелись,  когда  он   осознал   услышанное.
Последние дни память о рыжеволосой гурии не покидала его. Мысль увести  ее
из-под  носа  сумасшедшего  короля,  скрыв  от  бывшего  хозяина  Маздака,
придавала жизни пикантный привкус.  И,  если  ему  суждено  было  покинуть
Асгалун, она могла бы стать ему приятной попутчицей по  дороге  в  Кот.  В
Асгалуне был один человек, который действительно мог  ему  помочь:  Зерити
Стигийская. По понятным причинам она бы сделала это с радостью.  Он  вышел
из харчевни и пошел в направлении стен внутреннего города.  Он  знал,  что
дом Зерити находился в той части Асгалуна. Для того,  чтобы  попасть  туда
надо было пересечь большую городскую стену. Единственным способом  сделать
это был тоннель, который ему показал Маздак.
     Поэтому он пошел в  направлении  пальмовой  рощи  на  берегу  канала.
Пробираясь в темноте среди мраморных развалин, он нашел и отодвинул плиту.
Снова его путь лежал сквозь мрак и капающую воду. Но вот он  наткнулся  на
ступеньки и стал подниматься наверх. Он нащупал засов, отодвинул  плиту  и
оказался в коридоре. Здесь было темно и тихо, но огни, горевшие  в  других
местах дома, говорили о том, что в доме по-прежнему  жили  люди,  вероятно
слуги убитого генерала и женщины.
     Неуверенный в том, как  попасть  на  входную  лестницу,  он  двинулся
наугад и, отодвинув занавеску... столкнулся с  шестерыми  черными  рабами,
свирепо вскочившими на ноги. Прежде чем он бросился бежать он  услышал  за
спиной крики и топот ног. Проклиная судьбу, он побежал  прямо  на  негров.
Взмах клинка и он прорвался,  оставив  за  собой  корчащееся  тело.  Конан
метнулся к двери в противоположной части  комнаты.  Он  уже  слышал  свист
кривых мечей, когда захлопнул за собой дверь. Сталь вгрызлась в  дерево  и
через филенки пробились огоньки клинков.  Он  задернул  засов  и  бросился
искать выход. Его взгляд остановился на окно в золотой решетке.
     Молниеносным рывком он бросился на окно. Под  натиском  мощного  тела
мягкий металл изогнулся и лопнул, вырывая за собой половину основания.  Он
полетел вниз, когда дверь с треском ввалилась и комнату заполнили люди.


     Никакое эхо от ада, творившегося на улицах  города,  не  долетало  до
покоев Большого Восточного Дворца. Молодые рабыни и  евнухи  скользили  по
коврам босиком, не нарушая тишины. В комнате с куполом из инкрустированной
слоновой кости на кушетке, украшенной драгоценными камнями,  сидел  король
Акхиром. Ноги его  были  скрещены,  а  белый  плащ  делал  его  еще  более
призрачным. Он смотрел на Руфию, стоявшую перед ним на коленях.
     Она была одета в хитон из  кремового  шелка  и  подпоясана  сатиновым
кушаком, вышитым жемчугом. Но при всем этом великолепии глаза офирки  были
закрыты. Она вдохновила Акхирома на его последнюю выходку, но не  покорила
его. Теперь он, кажется, был отрешен.  Выражение  его  глаз  заставило  ее
содрогнуться. Неожиданно он сказал:
     - Не пристало богу водиться со смертными.
     Руфия вздрогнула. Она открыла рот, но побоялась сказать что-либо.
     - Любовь - это слабость человечества, - продолжал он. - Я отброшу  ее
от себя. Боги выше любви. Когда я лежу в твоих объятиях  я  чувствую  себя
слабым.
     - Что ты имеешь в виду, мой господин? - рискнула спросить Руфия.
     - Даже боги должны  жертвовать.  Я  решил  оставить  тебя,  чтобы  не
ослаблять свое божество.
     Он хлопнул руками и на полусогнутых влетел евнух.
     - Пошлите  за  генералом  Имбалайо,  -  приказал  Акхиром,  и  евнух,
ударившись головой об пол, отполз назад.  Таковы  были  недавно  введенные
правила этикета во дворце.
     - Нет! - вскочила Руфия. - Ты не можешь отдать меня этому зверю!
     Она упала на колени, хватая его за хитон, который он одернул.
     - Женщина! - прогремел он. - Ты сошла с ума? Нападать на бога?
     Имбалайо неловко вошел в комнату. Воин  из  варварского  Дарфара,  он
возвысился  благодаря  умению  воевать   и   плести   интриги.   Но   даже
проницательному, мускулистому и бесстрашному негру, не всегда были понятны
намерения безумного Акхирома.
     Король указал на женщину, согнувшуюся у его ног.
     - Бери ее!
     Имбалайо усмехнулся и схватил Руфию, корчившуюся  и  вскрикивающую  в
его объятиях. Пока Имбалайо выносил ее  из  комнаты,  она  тянула  руки  к
Акхирому. Тот не ответил, продолжая сидеть скрестив руки. Взгляд  его  был
отрешенным.
     Но мольбы ее были услышаны. Спрятавшись в  нише  стройная  темнокожая
девушка видела как улыбающийся кушит нес свою  добычу  из  зала.  Едва  он
исчез как она побежала в другом направлении.
     Имбалайо был любимцем короля. Единственный из  генералов,  он  жил  в
Большом Дворце. Это был настоящий  комплекс  зданий,  соединенных  в  одну
структуру, вместившую около трех тысяч слуг Акхирома. Он шел по извилистым
коридорам,  через  дворик,  выложенный  мозаикой  к  южному  портику,  где
находились его апартаменты. Но как только  показалась  знакомая  дверь  из
тика, покрытая медными арабесками, гибкая фигура преградила ему дорогу.
     - Зерити! - Имбалайо в страхе  отшатнулся.  Руки  интересной  смуглой
женщины не находили себе места от избытка страсти.
     - Служанка доложила мне, что Акхиром выбросил эту рыжую  плутовку,  -
сказала стигийка. - Мне надо вернуть ей долг.
     - При чем здесь я, - сказал кушит,  ерзая  от  нетерпения.  -  Король
подарил мне ее. Отойди, чтобы я не задел тебя.
     - Ты слышал, что кричат анакийцы на улицах?
     - Какое мне дело?
     - Они жаждут головы Имбалайо, виновного в убийстве  Отбаала.  Я  могу
рассказать им, что их подозрения оправдались!
     - Мне нет до этого дела, - закричал он.
     - У меня будут свидетели, видевшие, как ты  помогал  Келуке  зарезать
его.
     - Я убью тебя, ведьма!
     Она засмеялась.
     - Не посмеешь. А теперь продай мне эту рыжую клячу,  если  не  хочешь
воевать с анакийцами.
     Имбалайо опустил Руфию на пол.
     - Бери ее и убирайся! - прорычал он.
     - Возьми свою плату, - сказала она,  бросая  пригоршню  монет  ему  в
лицо. Глаза Имбалайо налились кровью, а руки стали судорожно сжиматься.
     Не обращая на него  внимания,  Зерити  наклонилась  над  Руфией.  Она
стояла на коленях, удрученная сознанием  тщетности  своих  женских  уловок
перед лицом своей новой хозяйки.  Зерити  схватила  рыжие  локоны  офирки,
запрокинула ей голову и с ненавистью посмотрела ей в глаза. Затем хлопнула
в ладоши. На ее зов вошли четыре евнуха.
     - Уведите ее в мой дом, - приказала Зерити и они унесли  извивающуюся
Руфию. Сцепив зубы, Зерити последовала за ними.
     Когда Конан прыгнул в окно, он представлял куда летит. Кусты смягчили
его стремительное падение. Вскочив на ноги, он увидел в выбитом окне своих
преследователей. Он очутился в саду, огромном тенистом саду,  утопающем  в
цветах. Пока его охотники блуждали  между  деревьев,  он  беспрепятственно
добрался до стены. Высоко подпрыгнув он ухватился одной рукой  за  выступ,
подтянулся и перемахнул на другую сторону.
     Он остановился, чтобы сориентироваться. Хотя он  никогда  не  был  во
внутреннем городе, он много слышал о нем и успел составить  в  голове  его
план. Он находился в государственном квартале. Перед ним,  возвышаясь  над
плоскими крышами, маячили очертания  Малого  Западного  Дворца,  огромного
дома удовольствий, выходящего в знаменитый сад Абибаала. Уверенный в своих
ориентирах, он побежал по улице и вскоре оказался на  широкой  центральной
улице, пересекавшей внутренний город с севера на юг.
     Для такого позднего часа там было оживленное движение. Мимо проходили
вооруженные гирканцы. На большой площади между двух дворцов Конан  услышал
звяканье упряжи ретивых скакунов. Оглянувшись он увидел эскадрон кушитской
конницы. Наездники держали собой факелы.  Наверное  были  причины  для  их
повышенной боевой готовности. Издалека, со стороны  пригородных  кварталов
были слышны удары там-тамов. Ветер  доносил  до  него  обрывки  разгульных
песен и отдаленных криков.
     Со своей легкомысленной  походкой  Конан  прошел  незамеченным  среди
фигур в кольчугах. Затем он дернул за рукав какого-то гирканца  и  спросил
как пройти к дому Зерити. Тот с готовностью ответил. Конан, как  и  все  в
Асгалуне знал, что Зерити, считавшая Акхирома своей собственностью,  ни  в
коей мере не считала себя его имуществом. Были наемные  капитаны,  так  же
хорошо знавшие ее спальню, как и король Пелиштии.
     Дом Зерити прилегал ко двору Восточного  Дворца  и  находился  в  его
садах. Зерити во времена своего фавора могла  пройти  из  своего  дома  во
дворец, не нарушая приказа короля  об  уединении  женщин.  Зерити,  будучи
дочерью свободного военачальника,  была  любовницей  Акхирома,  а  не  его
рабыней.
     Конан не ожидал трудностей при попытке попасть в ее дом.  Она  играла
важную роль в тайных интригах. В ее дом были вхожи политики и мужчины всех
рас и рангов. Всех развлекали танцовщицы и благоухание черного  лотоса.  В
эту ночь танцовщиц и гостей не было.  Зуагирец  со  злодейской  внешностью
открыл сводчатую дверь  под  горящим  фонарем  и  без  расспросов  впустил
Конана. Он провел его по маленькому дворику, вверх по внешней лестнице, по
коридору в просторную комнату, огороженную  арками  с  резным  орнаментом,
между которыми висели кремовые бархатные шторы.
     Мягко  освещенная  комната  была  пуста,  но   откуда-то   доносились
болезненные крики женщины. Затем послышались  раскаты  мелодичного  смеха,
также женского, неописуемо мстительного и злобного.
     Конан резко повернул голову, чтобы поймать направление  звука.  Затем
он начал присматриваться  к  драпировке  за  арками,  стараясь  разглядеть
потайную дверь.
     Зерити разогнулась и бросила на пол тяжелый кнут. Обнаженная  фигура,
привязанная к дивану, была исполосована красными рубцами с головы до  пят.
Это, однако, была лишь прелюдия к более ужасной пытке.
     Ведьма взяла в своем кабинете кусочек угля,  которым  она  нарисовала
сложную   фигуру   на   полу,   приговаривая    таинственные    заклинания
человеко-змеи, правившей Стигией до Катаклизма. Поставив в каждом из  пяти
углов фигуры по маленькой золотой лампе, она подбросила в огонь по щепотке
пыльцы пурпурного лотоса,  растущего  на  болотах  южной  Стигии.  Комнату
заполнил странный, до тошноты сладкий  запах.  Затем  она  стала  говорить
заклинания на древнем языке, умершем более трех тысяч  лет  назад  еще  до
появления в исчезнувшей империи Ахерон пурпурного Питона.
     Постепенно  появилось  что-то  похожее  на  темное   облако.   Руфия,
полуживая от боли и страха, приняла его за столб  пыли.  Над  бесформенной
массой  появилась  пара  светящихся  точек,  похожих   на   глаза.   Руфия
почувствовала пронизывающий холод, будто эта масса вытягивала из  нее  все
тепло.  Облако  казалось  черным,  но  не  очень   большой   насыщенности.
Постепенно  оно  уплотнялось,  однако  Руфия  видела  стену  позади   этой
бесформенной массы.
     Зерити наклонилась и задула лампы: одну, другую,  третью,  четвертую.
Комната, освещенная последней лампой,  теперь  была  охвачена  полумраком.
Столб дыма был едва различим. Лишь два светящихся глаза маячили в темноте.
     Голоса снаружи заставили Зерити обернуться. Можно  было  понять,  что
кричат очень громко, хотя звук был приглушенным. Это были голоса мужчин.
     Зерити возобновила свое колдовство. Но ее снова  прервал  злой  голос
зуагирца. Ворвался Имбалайо. Его зубы и глазные яблоки  блестели  в  свете
лампы. С меча стекала струйка крови.
     - Пес! - вскинулась Зерити, подобно потревоженной змее.  -  Зачем  ты
здесь?
     - Женщина, которую ты забрала у меня!  -  заорал  Имбалайо.  -  Город
восстал и небеса разгневаны! Отдай мне женщину или я убью тебя!
     Зерити посмотрела  на  свою  соперницу,  вытащила  кинжал,  усыпанный
драгоценными камнями и воскликнула:
     - Хотеп! Хафра! Помогите мне!
     Чернокожий генерал с ревом сделал выпад. Гибкость проворной  стигийки
не помогла. Широкий клинок пробил ее тело насквозь и вышел  между  лопаток
на целый фут. Задыхаясь от крика, она покачнулась и кушит выдернул из  нее
меч. В этот момент в дверях появился Конан с мечом в руках.
     Приняв  киммерийца  за  одного  из  слуг  ведьмы,  кушит,  устрашающе
размахивая мечом, устремился к нему. Конан отскочил назад. Меч  просвистел
в сантиметре от его горла и вгрызся  в  наличник  двери.  Отскочив,  Конан
атаковал его с тыла. Невероятно как черный великан мог  успеть  оправиться
от промаха и парировать удар. Имбалайо сумел изогнуть тело, руку и  клинок
и встретил удар, который бы подкосил любого другого просто от толчка.
     Под  звон  мечей  они  двигались  по  комнате.  Вдруг  лицо  Имбалайо
исказилось от догадки. Он отшатнулся назад с криком "Амра!"
     Теперь Конан был вынужден убить этого человека. Хотя  он  не  помнил,
где видел его раньше, кушит узнал вождя команды черных корсаров,  которого
звали Амра или Львом. Они грабили побережье Куша, Стигии и Шема.  Если  бы
Имбалайо раскрыл эту тайну пелиштийцам, мстительные  шемиты  разорвали  бы
его на части. Хотя они жестоко враждовали  между  собой  бы  объединились,
чтобы уничтожить кровожадного варвара, сеявшего разбой на их побережье.
     Конан сделал выпад, потеснив Имбалайо назад.  Затем  сделав  обманное
движение, нанес удар, целясь по голове кушита. Удар был  такой  силы,  что
прижал меч Имбалайо к его бронзовому шлему. Меч Конана,  имевший  глубокие
зазубрины, обломался по самую рукоятку.
     Два воина стояли вплотную друг к другу. Налитые кровью глаза  черного
воина искали уязвимое место на теле Конана.  Его  мускулы  напряглись  для
заключительного прыжка и удара.
     Конан швырнул обломок меча в голову Имбалайо. Пока тот  уклонялся  от
удара, Конан собрал свой плащ в левую руку, а правой рукой  выхватил  свой
кинжал. У него не было иллюзий: он не мог выиграть бой  этим  зингаранским
способом. Кушит, передвигаясь как кошка, был совсем не похож на  неуклюжую
гору мышц наподобие Келуки. Это была  отличная  мобильная  машина  смерти,
почти такая же быстрая как и Конан. Взмах меча и...
     Бесформенное облако, незамеченное в темноте, подошло сзади и  повисло
на шее Имбалайо. Имбалайо закричал так, как будто его поджаривают  живьем.
Он извивался и лягался ногами,  пытаясь  достать  спины  своим  мечом.  Но
светящиеся  глаза  существа   оставались   невозмутимы.   Оно   продолжало
обволакивать его и потихоньку оттаскивать назад.
     Конан  отшатнулся  назад.  Животный  страх  перед  сверхъестественным
поднялся как ком в горле.
     Крики Имбалайо прекратились. Темное тело соскользнуло на пол с мягким
чавкающим звуком. Облако исчезло.
     Конан осторожно приблизился.  Смятое  тело  Имбалайо  было  странного
бледного цвета. Как будто демон вынул  из  него  кости  и  высосал  кровь,
оставив  лишь  мешок  тела  и  несколько  внутренних  органов.   Киммериец
вздрогнул.
     Всхлипывание со стороны дивана привлекли его внимание к Руфии.  Двумя
прыжками он достиг ее и перерезал веревки, которыми  она  была  привязана.
Она села, продолжая молча плакать. Вдруг они услышали голос:
     - Имбалайо! Именем всех злодеев отзовись, где ты? Пора  выступать!  Я
видел, как ты вбежал сюда!
     Фигура в шлеме и кольчуге ворвалась в комнату. Маздак отшатнулся  при
виде тел и закричал:
     - О, проклятый дикарь, зачем ты убил Имбалайо?  В  городе  восстание.
Анакийцы воюют с кушитами,  у  которых  и  без  того  дел  невпроворот.  Я
выступаю со своими людьми  на  помощь  кушитам.  Что  касается  тебя  -  я
по-прежнему обязан тебе жизнью, но всему есть предел! Убирайся из  города,
чтобы я тебя больше не видел!
     Конан усмехнулся.
     - Это не я убил его, а один из демонов Зерити, после того как он убил
ведьму. Посмотри на это тело, если ты не веришь мне.
     Пока Маздак смотрел Конан добавил:
     - Ты не хочешь поприветствовать свою давнюю подругу Руфию?
     Руфия пригнулась за спиной Конана. Маздак закусил свой ус.
     - Хорошо. Я возьму ее назад в свой дом. Мы должны...
     Отдаленный шум толпы стал слышнее.
     - Я должен идти, чтобы не допустить мятежа. Но как  я  могу  оставить
бродить ее по улицам голой?
     Конан сказал:
     - Почему бы тебе  не  поддержать  анакийцев,  которые  будут  так  же
счастливы избавиться от сумасшедшего короля,  как  и  асгалунцы?  Так  как
Имбалайо и Отбаал мертвы, ты - единственный генерал в  Асгалуне.  Возглавь
восстание  и  свергни  безумного  Акхирома.  А  на   его   место   поставь
какого-нибудь кузена-неженку или племянника. Тогда  ты  станешь  настоящим
властелином Пелиштии!
     Маздак, слушавший будто в забытьи, вдруг рассмеялся.
     - Идет! - закричал  он.  -  По  коням!  Отведи  Руфию  в  мой  дом  и
возвращайся  сражаться  на  стороне  гирканцев.  Завтра  я  буду   править
Пелиштией и ты сможешь просить любой награды. А теперь прощай!
     Гирканец, вскинув плащ, вышел из комнаты. Конан повернулся к Руфии:
     - Оденься, гурия.
     - Кто ты? Я слышала, Имбалайо назвал тебя Амрой...
     - Не произноси это имя в Шеме! Я - Конан из Киммерии.
     - Я слышала, как о тебе говорили, когда была  близка  с  королем.  Не
веди меня в дом Маздака!
     - Почему? Он будет настоящим правителем Пелиштии.
     - Я слишком хорошо знаю эту холодную змею. Лучше возьми меня с собой!
Давай ограбим этот дом и убежим из города. В этой суматохе  никто  нас  не
остановит.
     Конан усмехнулся.
     - Ты соблазняешь меня, Руфия, но сейчас расположение Маздака  слишком
много значит для меня. Кроме того, я пообещал ему  доставить  тебя  в  его
дом. Я люблю держать слово. Теперь одевайся или мне придется  тащить  тебя
как есть.
     -  Хорошо,  -  сказала  Руфия,   немного   успокоившись,   но   затем
остановилась.
     Из тела Зерити донесся булькающий звук. У Конана волосы встали дыбом,
когда он увидел как ведьма медленно поднялась и села.  Несмотря  на  рану,
смертельную для любого воина. Покачиваясь она  встала  на  ноги  глядя  на
Конана и Руфию.  Из  ран  на  спине  и  груди  текли  струйки  крови.  Она
заговорила, задыхаясь от крови:
     - Не так-то просто убить дочь Сета.
     Она пошла к двери. Затем оглянулась, чтобы сказать:
     - Асгалунцам будет интересно узнать, что Амра и его женщина находятся
в их городе.
     Конан  стоял  в  нерешительности,  зная,  что  для  его   собственной
безопасности ему следует догнать ведьму  и  разрубить  ее  на  куски.  Его
дикарское рыцарство не позволило ему напасть на женщину.
     - Зачем тебе трогать нас? - выпалил  он.  -  Можешь  забирать  твоего
сумасшедшего короля!
     Зерити покачала головой.
     - Я знаю, что замышляет Маздак. Если я покину это тело, я отомщу этой
проститутке.
     - Тогда... - зарычал  Конан  и,  схватив  меч  Имбалайо,  бросился  к
ведьме. Но Зерити сделала  жест  и  что-то  сказала.  От  стены  до  стены
пролегла линия огня, отделившая Конана от  двери.  Конан  отпрянул,  рукой
закрыв лицо от страшного жара. Зерити исчезла.
     - За ней! - крикнула Руфия. - Огонь - это лишь один из ее трюков.
     - Но если она бессмертна...
     - Как бы то ни было, головы, отделенные от тела, не выдают секретов.
     Конан неумолимо прыгнул  через  огонь.  Мгновение  ожога  и...  пламя
исчезло.
     - Жди здесь! - рявкнул он Руфии и побежал за ведьмой.
     Но когда он выбежал на улицу, никакой ведьмы не было.  Он  побежал  в
ближайший  переулок,  но  там  ее  не  было.  Он  вернулся  и  побежал   в
противоположном направлении. Не было никаких следов.
     Через пару секунд он вернулся в дом Зерити.
     - Ты была права, - проворчал он Руфии.  -  Берем  все  что  сможем  и
уходим.


     На большой площади Адониса в свете  раскачивающихся  факелов  кружили
напряженные тела, ржали лошади и блестели  мечи.  Шла  рукопашная  схватка
кушитов с шемитами. Вокруг летели  проклятия,  крики  и  стоны  умирающих.
Асгалунцы как  сумасшедшие  хватали  черных  воинов  и,  срезая  подпруги,
стаскивали их с седел. Ржавые пики бряцали о пики воинов. То здесь, то там
вспыхивали пожары. Их  вспышки  были  видны  далеко  за  городом,  вызывая
недоумение пастухов Либнанских гор. На площадь стекались все новые  потоки
народа из пригородов. Сотни мертвых тел в кольчугах  или  полосатых  робах
лежали под копытами лошадей. Поверх них ездили и кричали живые.
     Площадь находилась в кушитском квартале. Сюда и  хлынули  анакийцы  в
поисках  добычи,  пока  основные  силы  кушитов  были  заняты  подавлением
восстания. Теперь, вернувшись в свой квартал, темнокожие всадники  сметали
анакийскую пехоту, превосходя ее в численности. Толпа  также  была  готова
вот-вот захлебнуться телами. Под командованием  своего  капитана  Бомбаата
кушитам  удалось  сохранить  какой-то  боевой   порядок,   что   дало   им
преимущество перед неорганизованными  анакийцами  и  безликой  толпой.  Их
эскадроны ездили по площади,  расчищая  место  в  многотысячной  дерущейся
толпе для того, чтобы воспользоваться своей конницей.
     Между тем разъяренные асгалунцы крушили и  грабили  дома  чернокожих,
растаскивая их кричащих женщин. Пламя горящих домов превратило  площадь  в
островок, плывущий в океане огня. Крики женщин  и  детей,  разрываемых  на
части, заставляли негров драться еще с большей свирепостью, чем обычно.
     Вдруг над конским топотом пронесся звон гирканских литавр.
     - Наконец-то гирканцы! - сказал задыхаясь Бомбаата. -  Долго  же  они
собирались. И где же Имбалайо, во имя Деркето?
     На площадь с пеной у рта вскочила  лошадь.  Всадник,  раскачиваясь  в
седле и держась окровавленными руками за гриву, крикнул:
     - Бомбаата! Бомбаата!
     - Сюда, дурак! - заревел кушит, схватив удила лошади.
     - Имбалайо мертв! - вскрикнул  всадник,  заглушая  гул  огня  и  звон
приближающихся литавр. - Гирканцы предали нас! Они убили наших братьев  во
дворце! Они идут сюда!
     С оглушительным грохотом и барабанов на площадь  ворвались  эскадроны
пикадоров, попирая и  друзей,  и  врагов.  Бомбаата  успел  увидеть  худое
ликующее лицо Маздака, прежде чем его меч снес ему голову.
     На горных вершинах Либнана пастухи с трепетом наблюдали  за  городом.
Звон мечей  был  слышен  за  милю  вверх  по  течению  реки,  где  бледные
придворные дрожали  в  своих  садах.  Окруженные  закованными  в  кольчуги
гирканцами, свирепыми анакийцами и кричащими асгалунцами, кушиты сражались
до последнего.
     Толпа первой вспомнила об Акхироме. Она  хлынула  через  неохраняемые
ворота во внутренний город и через большие бронзовые  ворота  в  Восточный
Дворец. Стадо оборванцев в визгом  ринулось  по  коридорам  через  Золотые
Ворота к Золотому залу. Полетела в сторону  золотая  занавеска.  Трон  был
пуст. Грязные, залитые кровью руки  сдирали  со  стен  шелковые  гобелены.
Столики из сардоникса  с  грохотом  летели  на  пол,  опрокидывая  золотые
сосуды. Евнухи в кремовых  хитонах  с  криком  бежали,  а  молодые  рабыни
стонали в руках восхищенных дикарей.
     Акхиром стоял как  статуя  в  Большом  Изумрудном  зале  на  помосте,
обтянутом мехами. Его белые руки дрожали. У входа в зал  сгрудилась  кучка
верных слуг, отбиваясь от толпы мечами. Отряд анакийцев прорезал  толпу  и
смял заслон черных рабов. Когда клин смуглых шемитских солдат  ворвался  в
зал,  Акхиром,  кажется,  пришел  в  себя.  Он   бросился   к   выходу   в
противоположном конце комнаты. Анакийцы и пелиштийцы, смешиваясь на  ходу,
побежали вдогонку. Вслед  за  ними  прибыл  отряд  гирканцев  во  главе  с
кровожадным Маздаком.
     Акхиром побежал по коридору, затем  рванулся  в  сторону  к  винтовой
лестнице. Он поднимался все выше и выше, пока не достиг крыши  дворца.  Но
не остановился там. Лестница вела его в тонкий минарет, возвышающийся  над
крышей, откуда его отец, король Азумелек наблюдал за звездами.
     Акхиром поднимался все выше. Преследователи не отставали до тех  пор,
пока лестница не стала настолько узкой, что по ней мог  протиснуться  лишь
один человек. Погоня замедлилась.
     Король Акхиром вышел на крохотную площадку  на  вершине,  огражденную
маленьким бордюром и опустил за собой каменную дверь. Он перегнулся  через
бордюр. На крыше собрались воины, остальные смотрели с главного двора.
     - Грешные смертные! - завопил Акхиром. - Вы не верите, что я  бог!  Я
докажу вам! Меня не притягивает земля как червей, вроде вас. Я могу парить
в небе как птица. Вы увидите и склонитесь передо мной в молитвах! Я иду!
     Акхиром взобрался на бордюр, постоял мгновение и нырнул вниз, раскрыв
руки как крылья. Его тело описало длинную крутую параболу и,  минуя  крышу
дворца, ударилось о камни мостовой со звуком дыни, рассекаемой тесаком.
     Даже уничтожение кушитов и смерть Акхирома не  успокоила  разъяренных
асгалунцев. Новые толпы слонялись по городу,  подстрекаемые  таинственными
слухами о главаре черных корсаров Амре, якобы  находившемся  в  городе  со
своей офиркой Руфией.  Слухи  множились  и  видоизменялись  после  каждого
рассказа и вскоре уже говорили, что Амра послал Руфию в Асгалун в качестве
шпиона пиратов.  А  на  побережье  уже  стоял  пиратский  флот,  ожидавший
распоряжений Амры, чтобы начать наступление на город. Но  сколько  они  не
искали, никаких следов Амры и его подружки в городе не нашли.
     На север от Асгалуна, через долины западного Шема, пролегла дорога  в
Кот. С рассветом по этой дороге легким галопом ехали Конан и Руфия.  Конан
на своей, а Руфия на лошади,  потерявшей  всадника.  На  ней  была  одежда
Зерити, тесноватая для ее полной фигуры, но красивая.
     Руфия сказала:
     - Если бы ты остался в Асгалуне,  ты  бы  мог  возвыситься  благодаря
Маздаку.
     - А кто меня просил не возвращать себя хозяину?
     - Я знаю. Он был холодным, бездушным хозяином. Но...
     - Между прочим, он мне нравился. Если  бы  я  остался,  то  рано  или
поздно, один из нас бы погиб из-за тебя.
     Киммериец засмеялся и хлопнул по кувшину с добычей из дома Зерити так
что зазвенели монеты и украшения.
     - Я сделаю карьеру на севере. Едем туда,  выжимай  скорость  из  этих
кляч!
     - У меня все еще болит спина от побоев...
     - Если не будем спешить,  будет  болеть  еще  больше.  Хочешь,  чтобы
гирканцы нас поймали, прежде чем мы успеем позавтракать?





                              Роберт ГОВАРД

                            ГИБОРЕЙСКАЯ ЭПОХА




     Об этом времени, известном немедийским составителям хроник, как Эпоха
До Катастрофы, известно немногое, а  то,  что  известно,  окутано  туманом
легенд. Известная история начинается с упадка цивилизаций,  существовавших
до катастрофы, среди которых главенствовали королевства Камелия,  Валузия,
Верулия, Грондар, Тули и Коммория. Эти народы говорили на сходных  языках,
что  доказывает  общность  их  происхождения.  Существовали  также  другие
королевства, находящиеся на той же ступени развития, но  населенные  иными
и, вероятно, более древними расами.
     Варварами  этой  эпохи  были  пикты,  которые   жили   на   островах,
расположенных далеко  в  западном  океане;  атланты,  которые  обитали  на
небольшом  континенте  между  Пиктскими  Островами  и  большим  Турианским
Континентом, и лемурийцы,  которые  населяли  цепь  островов  в  восточном
полушарии.
     Обширные    пространства    земли    оставались     неисследованными.
Цивилизованные королевства, хоть и простирались  на  огромные  территории,
занимали сравнительно небольшую часть поверхности  планеты.  Валузия  была
самым  западным  королевством  Турианского  Континента,  Грондар  -  самым
восточным. К востоку от Грондара, народ которого  был  менее  цивилизован,
чем народы родственных королевств, тянулись дикие и голые пустыни.
     Там, где земля была более щедрой, в джунглях и отрогах  гор,  обитали
разбросанные  кланы  и  племена  примитивных  дикарей.   Далеко   на   юге
существовала  таинственная  цивилизация,  не  имеющая  ничего   общего   с
турианской   культурой,   явно   предчеловеческая.   Восточные   побережья
континента населяла другая раса - человеческая, но тоже таинственная и  не
турианская. Время от времени с ней вступали в контакты лемурийцы. Раса эта
происходила, по-видимому, с  загадочной,  вечно  покрытой  туманом  земли,
лежащей где-то на востоке от Лемурийских Островов.
     Турианская цивилизация клонилась  к  упадку.  Армии  ее  состояли  по
большей части из варваров-наемников. Полководцами, политиками, а  зачастую
и правителями турианских государств были пикты,  атланты  и  лемурийцы.  О
междоусобицах и стычках, о войнах  между  Валузией  и  Комморией,  о  том,
наконец, как атланты  покорили  часть  старого  материка  и  основали  там
державу,  легенд  для  потомков  осталось  куда  больше,  чем  достоверных
исторических свидетельств.
     А потом Катастрофа потрясла планету. Ушли на дно Лемурия и Атлантида;
Пиктские Острова, напротив, поднялись и  стали  горными  вершинами  нового
материка. Исчезли в волнах целые регионы Турианского Континента, в глубине
материка возникли огромные внутренние моря и озера. Образовались  вулканы;
чудовищные землетрясения обратили богатые города империй в груды развалин.
Целые народы исчезли с лица земли.
     Варварским  племенам  повезло  больше,  чем  цивилизованным  народам.
Пиктские Острова погибли со всем населением, но  большая  колония  пиктов,
основанная в горах на южной границе Валузии  для  защиты  ее  рубежей,  не
пострадала. Пощадил катаклизм и континентальную державу  атлантов:  тысячи
их соплеменников прибывали туда на кораблях, покинув погружающуюся в океан
отчизну. Многие лемурийцы  спаслись  на  восточном  побережье  Турианского
Континента, почти не  затронутом  катастрофой.  Там  они  попали  под  иго
загадочной древней расы. Их история на многие тысячелетия  стала  историей
жестокого угнетения и рабского труда.
     Изменившиеся природные условия в западной части континента привели  к
расцвету  причудливых  форм  флоры  и  фауны.  Равнины  покрылись  густыми
джунглями, бурные реки в своем стремлении к морю пробили глубокие  ущелья,
до небес поднялись горные массивы, а развалины  расположенных  в  цветущих
долинах древних городов очутились на дне озер.
     Со всех сторон стекались  к  континентальной  державе  атлантов  стаи
зверей и первобытных людей,  обезьян  и  человекообезьян,  спасавшихся  из
затонувших областей. В постоянной борьбе за существование атланты  сумели,
однако, сохранить  остатки  своей  прежней  высокой  варварской  культуры.
Лишенные металла и металлических руд, они, подобно  предкам,  вернулись  к
обработке камня и преуспели в этом, но тут столкнулись с  сильным  народом
пиктов. Пикты также занялись производством каменных орудий, но их  военное
искусство развивалось быстрее, чем у  атлантов,  и  численность  их  росла
быстрее. Пикты были расой многочисленной, хоть и примитивной - от  них  не
осталось ни рисунков, ни резьбы по кости - только горы отличного каменного
оружия.
     Эти  державы  каменного  века  сошлись  в   битве,   и   после   ряда
кровопролитных  войн  пикты  отбросили   атлантов   на   уровень   убогого
варварства, но и сами остановились в развитии. Спустя пять сотен лет после
Катастрофы королевства варваров исчезли с лица земли.  Пикты  теперь  были
расой дикарей, непрестанно  враждующих  с  дикими  племенами  атлантов.  И
числом, и организацией пикты превосходили атлантов, распавшихся на  кланы,
слабо связанные друг с другом. Таков в эти дни Запад.
     На  далеком  Востоке  лемурийцы,  отрезанные   от   остального   мира
гигантскими горными хребтами и цепями  великих  озер,  продолжают  влачить
рабское существование под пятой своих древних хозяев.  Отдаленные  области
Юга  по-прежнему  скрыты  тайной.  Катастрофа  их  не  коснулась,  и   там
продолжают  существовать  предчеловеческие  расы.  Из  цивилизованных  рас
Турианского  Континента  сумели  выжить  остатки   народа   невалузийского
происхождения. Эти люди живут среди холмов на юго-востоке и называют  себя
"земри". По всему миру разбросаны племена обезьяноподобных дикарей, ничего
не знающих о возникновении и гибели  великих  цивилизаций.  Но  далеко  на
Севере постепенно складывается новая раса.
     Во время Катастрофы небольшая группа дикарей,  по  уровню  не  далеко
ушедших от неандертальцев, в поисках спасения бежала  на  Север.  Там  они
обнаружили заснеженную страну,  населенную  лишь  свирепыми  обезьянами  -
сильными, обросшими белой шерстью зверями,  для  которых  здешний  суровый
климат был родным. Пришельцы вступили в борьбу с ними и вытеснили  обезьян
за Полярный  Круг  -  на  верную  гибель,  как  они  решили.  Но  обезьяны
приспособились к новым условиям и выжили.
     После того, как войны пиктов и  атлантов  уничтожили  то,  что  могло
стать зачатком новой цивилизации, другой, меньший по масштабам  катаклизм,
снова преобразил материк. Цепь великих озер слилась в одно континентальное
море, окончательно отделившее Восток от Запада. Постоянные  землетрясения,
наводнения и извержения вулканов довершили гибель  варваров,  которой  они
сами положили начало межплеменными войнами.
     Через тысячу лет после  малой  катастрофы  Запад  представляет  собой
дикую  страну  джунглей,  озер  и  бурных  рек.  Среди   лесистых   холмов
северо-запада бродят кочевые племена человекообразных, не знающих ни речи,
ни огня, ни орудий - это потомки атлантов, погрузившиеся в бездну дикости,
из которой с таким трудом выбрались их предки. К юго-западу от них обитают
разбросанные   племена   выродившихся   пещерных   людей,   говорящих   на
примитивном, убогом языке. Они по-прежнему зовут себя пиктами,  но  сейчас
это слово означает просто "человек" - чтобы отделить  себя  от  зверей,  с
которыми они соперничают за жизнь и пищу. Только это имя связывает  пиктов
с древней историей их племени. Ни выродившиеся пикты, ни  обезьяноподобные
атланты не вступают в контакты с другими народами.
     Далеко на Востоке лемурийцы, доведенные почти до животного  состояния
своим рабским положением, подняли восстание, перебили своих угнетателей  и
ведут первобытный образ жизни среди развалин чужой цивилизации. Остатки их
поработителей, спасшихся от  возмездия,  двинулись  на  запад,  напали  на
таинственное  предчеловеческое  королевство  Юга  и  установили  там  свою
власть. Культура победителей под влиянием культуры побежденных подверглась
переменам. Так  возникло  государство,  именуемое  Стигия.  Известно,  что
исконных жителей этой страны осталось немного, и  завоеватели  даже  стали
почитать их, после того как перебили большую их часть.
     Там и тут в мире небольшие группы дикарей невыясненного происхождения
проявляют тенденцию к развитию. Они разбросаны  и  не  поддерживают  связи
друг с другом. Но на Севере  продолжает  набирать  силу  новая  раса.  Они
называют себя гиборейцами или гиборами. Их  бог  -  Бори,  великий  вождь,
который, согласно легендам, правил ими еще до  короля,  приведшего  их  на
Север в дни великой Катастрофы - в дни, что остались только в преданиях  и
сказках.
     Гиборейцы  распространились  по  северным  областям   и   неторопливо
двигаются к югу. До сих пор они не сталкивались с  другими  расами,  воюют
лишь между собой.  Полторы  тысячи  лет,  проведенных  в  снежной  стране,
сделали их светловолосыми и сероглазыми высокими  людьми,  вспыльчивыми  и
воинственными.  Уже  на  этой  стадии  развития   их   культуру   отличает
своеобразная  природная  поэтика  и  умение  хорошо  рисовать.  Живут  они
по-прежнему  преимущественно  охотой,  но  южные  племена  уже  в  течение
нескольких сотен лет занимаются скотоводством.
     Только один  случай  нарушил  полную  изолированность  гиборейцев  от
других народов - когда  вернулся  с  Дальнего  Севера  странник  и  принес
известие,  что  ледяные  пустыни  вовсе  не   безлюдны   -   их   населяют
многочисленные племена человекообразных, происходящих, по его  словам,  от
тех самых обезьян, которых прогнали предки гиборейцев. Странник утверждал,
что следует послать за Полярный Круг вооруженные отряды  и  перебить  этих
бестий, пока они не превратились в настоящих людей.  Над  ним  посмеялись.
Только небольшая группа молодых воинов в поисках приключений двинулась  за
ним на север и пропала: ни один не вернулся.
     Племена гиборейцев продвигались на юг, и по мере роста населения  это
движение становилось все более  мощным.  Следующее  столетие  было  эпохой
путешествий и завоеваний. По исторической карте мира  текут  реки  племен,
непрестанно меняя картину.
     Посмотрим на эту карту пятьсот лет спустя.
     Отряды русоволосых гиборейцев продвинулись к югу  и  западу,  покорив
или уничтожив множество малых разрозненных  кланов.  Потомки  переселенцев
первых  волн,  смешиваясь  с  побежденными,  приобрели  иной  облик.   Эти
смешанные расы подвергаются постоянному напору чистокровных гиборейцев,  и
бегут перед ними. Гиборейцы наступают, гоня перед собой  все  народы,  как
щетка мусор - в результате этого племена еще больше  перемешиваются  между
собой. До сих пор победители не столкнулись с более древними расами.
     Тем временем на юго-востоке потомки народа земри, получившие толчок к
развитию от смешения с каким-то безвестным  племенем,  стараются  хотя  бы
отчасти возродить свою древнюю культуру. На Западе начинают свое долгое  и
трудное восхождение к цивилизации обезьяноподобные атланты. Цикл  развития
для них замкнулся; они давно позабыли, что их предки были людьми, и память
о прошлом не озаряет путеводной звездой  их  тяжкий  путь.  Живущие  южнее
пикты  остаются  дикарями.  Нарушая  все  законы  эволюции,   они   и   не
развиваются, и не деградируют. Еще  дальше  на  юге  дремлет  таинственное
древнее государство Стигия. На  ее  северных  и  восточных  рубежах  живут
кочевые племена, уже тогда известные как Сыны Шема, или шемиты.
     Рядом с пиктами, в цветущей долине Зингг, защищенной высокими горами,
безымянное  примитивное  племя,  родственное  шемитам,  наладило  развитое
сельское хозяйство.
     Мощное стремление гиборейцев к расселению получило еще один  движущий
фактор. Одно из племен этой расы овладело  искусством  возводить  каменные
постройки. Вскоре явилась на  свет  первая  гиборейская  держава  -  дикое
варварское королевство Гиперборея, получившее начало от неуклюжей каменной
крепости, что была выстроена для защиты от нападений других  племен.  Люди
этого племени быстро отказались от шатров из конских шкур и переселились в
грубые, но крепкие каменные дома.  Защищенные  таким  образом,  они  стали
гораздо сильнее. Немного  было  в  истории  событий,  равных  по  значению
созданию грубого и воинственного государства Гиперборея,  жители  которого
внезапно отказались от кочевой жизни и возвели дома из  неотесанных  глыб,
окружив их циклопическими  стенами.  И  совершил  это  народ,  только  что
вышедший из каменного века, который благодаря  счастливому  случаю  открыл
основные принципы строительного искусства.
     Рождение королевства Гипербореи подтолкнуло к дальнейшему  расселению
многие гиборейские племена. Одни были побеждены в бою,  другие  отказались
быть данниками своих оседлых собратьев - и те и другие двинулись в далекую
дорогу. Эти дороги протянулись через полмира. И уже тогда  самые  северные
племена гиборейцев  стали  все  чаще  подвергаться  нападениям  гигантских
светловолосых дикарей, недалеко ушедших  в  развитии  от  человекообразных
обезьян.
     Рассказ  о  следующем  тысячелетии  -  это   повесть   о   возвышении
гиборейцев,  воинственные  племена  которых  подчинили  себе  весь  Запад.
Возникают   первые   примитивные   королевства.   Русоволосые   захватчики
встретились с пиктами и вытеснили их на бесплодные западные земли. Осевшие
на северо-западе потомки атлантов постепенно  превращаются  из  обезьян  в
первобытных людей. Они еще не столкнулись с завоевателями.
     Далеко на  Востоке  лемурийцы  развивают  свою  собственную  странную
полуцивилизацию. На юге гиборейцы основали королевство Кос,  граничащее  с
пастушеской страной, именуемой  Земли  Шем.  Полудикое  местное  население
постепенно  отказывается  от  варварских  обычаев  -   отчасти   благодаря
контактам с гиборейцами, отчасти под влиянием Стигии,  которая  в  течение
столетий донимала пастушеские племена грабительскими набегами.
     Светловолосый народ дикарей с Дальнего Севера так укрепился числом  и
силой, что северные гиборейские племена устремились прочь от них,  на  юг,
гоня перед собой своих южных  сородичей.  Одно  из  этих  северных  племен
покорило древнюю Гиперборею, но название державы осталось неизменным.
     На юго-востоке от Гипербореи возникло  государство  земри,  названное
Замора.  На  юго-западе  пикты  вторгаются  в  плодородную  долину  Зингг,
покоряют ее жителей и оседают там. Таким образом возникает смешанная раса.
Ее, в свою очередь, побеждает бродячее племя гиборов.  Смешение  этих  рас
дает начало королевству Зингара.
     Пять веков спустя границы государств уже четко определены. В западной
части  мира  господствуют  гиборейские  державы  -   Аквилония,   Немедия,
Бритуния,  Гиперборея,  Кос,   Офир,   Аргос,   Коринфия   и   Пограничное
Королевство. К востоку от них  лежит  Замора,  на  юго-западе  -  Зингара.
Народы двух последних схожи смуглой  кожей  и  причудливыми  обычаями,  но
больше никак не связаны.
     Далеко на юге спит Стигия, не затронутая  вторжениями  иноземцев.  Но
шемитские народы сменили стигийское ярмо на менее тягостную зависимость от
королевства Кос. Смуглолицые угнетатели оттеснены к югу от  великой  реки,
именуемой Стикс, Нилус или Нил. Река эта течет на север из неведомых южных
земель в глубине континента, затем поворачивает почти под прямым  углом  и
через щедрые пастбища Шема несет свои воды на запад к великому Океану.
     К северу от самого западного из  гиборейских  государств,  Аквилонии,
обитают киммерийцы, непокоренные  захватчиками,  но  развивающиеся  быстро
благодаря контактам с ними. Это потомки атлантов. Теперь  они  развиваются
куда быстрей своих извечных врагов - пиктов, населяющих пустоши  к  западу
от Аквилонии.
     Спустя следующие пятьсот  лет  гиборейская  цивилизация  развита  уже
настолько, что контакты с ней диких племен дают им  возможность  вырваться
из  бездны  варварства.  Самым  могущественным   государством   становится
Аквилония, а другие  стремятся  сравниться  с  ней  в  богатстве  и  силе.
Гиборейская раса стала  очень  смешанной.  Наибольшей  близостью  к  общим
северным предкам могут похвалиться только обитатели Гундерланда - северной
провинции  Аквилонии.  Но  чужая  кровь  не   ослабила   расу.   Гиборейцы
по-прежнему решающая сила на Западе, хотя в степях растут и множатся новые
племена и народы.
     На Севере потомки арктической расы дикарей - русоволосые голубоглазые
варвары - окончательно вытеснили племена гиборейцев из северных земель. Им
противостоит только древняя Гиперборея. Страна северного  племени  зовется
Нордхейм, обитатели ее делятся на рыжих ванов из Ванахейма  и  беловолосых
асов из Асгарда.
     Теперь на карте истории снова появляются лемурийцы - на этот раз  под
именем гирканцев. В течение веков продвигались они на запад, обошли с  юга
огромное континентальное море Вилайет и заложили королевство Туран на  его
западном побережье. Между внутренним морем и восточными границами  местных
государств лежит дикая степь, а на крайнем юге и крайнем севере - пустыни.
Разбросанные  в  степи  пастушеские  племена  -  иного,   не   гирканского
происхождения. О происхождении северной их ветви неизвестно ничего,  южная
же произошла от местных шемитов с небольшой примесью гиборейской крови.
     К концу этого периода другие кланы гирканцев,  продвигаясь  на  запад
вокруг северной оконечности внутреннего моря,  сталкиваются  с  восточными
аванпостами гиборейцев.
     Бросим взгляд на людей этого века.
     Господствующие в мире гиборейцы теперь не все одинаково  светловолосы
и сероглазы. Они смешались с другими расами. У жителей королевства Кос  мы
обнаружим ярко выраженные шемитские и даже  стигийские  черты.  В  меньшей
степени это относится к обитателям  Аргоса,  которые  больше  смешались  с
зингарцами, нежели с шемитами. Восточные бритунцы породнились со  смуглыми
жителями Заморы, а южные аквилонцы - с  темнокожими  зингарцами  до  такой
степени, что черные волосы и карие глаза  преобладают  в  Пойтайне,  самой
южной  провинции.  Древнее  королевство  Гиперборея  лежит  в  стороне   о
остальных, но в жилах его подданных тоже течет  много  чужой  крови.  Тому
причиной рабыни из Гиркании, Асгарда и Заморы.  Чистую  гиборейскую  кровь
можно все еще найти в Гундерланде, поскольку не в обычаях тамошнего народа
держать рабов.
     Сохранили свою породу и  варвары.  Киммерийцы  -  сильные  и  рослые,
черноволосые, с голубыми или серыми глазами. Схожи  с  ними  телосложением
люди из Нордхейма, но кожа у них белая, глаза голубые, а волосы рыжие  или
золотистые. Пикты не изменились - низкорослые, очень смуглые,  черноглазые
и темноволосые.
     Темнокожие гирканцы  -  народ  худощавый  и  рослый,  хотя  все  чаще
встречаются среди них люди приземистые, широкоплечие, с раскосыми  глазами
- это следствие смешения со странной расой низкорослых, но весьма развитых
и умных аборигенов, которых гирканцы покорили в горах к  востоку  от  моря
Вилайет в своей миграции на запад.
     Шемиты чаще всего среднего  роста,  хотя  иногда  примесь  стигийской
крови дает  огромный  рост  и  мощное  телосложение.  Все  они  горбоносы,
темноглазы,  а  их  черные  волосы  отливают  синевой.  Стигийцы  высокие,
пропорционально сложенные, с правильными чертами лица - по  крайней  мере,
таков тип их правящих классов. Низшие классы  представляют  собой  пеструю
толпу, в которой перемешались расы негроидов, стигийцев,  шемитов  и  даже
гиборейцев. К югу  от  Стигии  лежат  обширные  государства  чернокожих  -
амазонок, кушитов и атлайан, а также населяемая разными  народами  империя
Зимбабве.
     Между  Аквилонией  и  Пиктскими  пустошами   расположено   Боссонское
пограничье. Его жители ведут свой род от местной расы, покоренной племенем
гиборов в  давние  времена  первой  волны  гиборейских  переселенцев.  Эта
смешанная раса никогда не достигла уровня развития чистокровных гиборов, и
была оттеснена ими на самый край цивилизованного  мира.  Боссонцы  -  люди
среднего роста и  сложения,  глаза  у  них  серые  или  карие.  Живут  они
преимущественно  крестьянским  трудом,  обитают  в  деревнях,   обнесенных
крепкими стенами, подчиняются аквилонским королям.  Их  земли  тянутся  от
Пограничного Королевства на севере до Зингары на юге, и защищают Аквилонию
как от киммерийцев, так и от пиктов. Боссонцы чрезвычайно стойки в бою. За
столетия войн с северными и западными варварами они так научились  держать
оборону, что прорвать ее прямой атакой практически невозможно.
     Таков мир во времена Конана.




   "РАЗ В СТОЛЕТЬЕ РОЖДАЕТСЯ ВЕДЬМА"

   Потом Конан пиратствовал в южных морях, оттуда попал в землю
Шем. Там, среди небольших пограничных городов-государств, его
воинское умение высоко ценилось, и был он близок к королевской
короне как спаситель принцессы Ясмелы из Корая. Но киммериец
предпочел свободу и ринулся на поиски приключений в гиборийские
державы. Вместе с другими безработными наемниками он основал
Вольницу, которая тревожила границы королевства Кот, Заморы и
Турана, потом подался на запад в степи и присоединился к
мунганам, конным грабителям, жившим на казачий манер. И,
наконец, спасаясь от разгневанных туранцев, он возглавил
дворцовую гвардию королевы Тарамис в Кауране.

   1

   Тарамис, королева Каурана, пробудилась от тревожного сна.
Окружающая ее могильная, звенящая в ушах тишина не походила на
обычный покой ночного дворца - скорее на покой мрачных
подземелий. Она удивилась тому, что свечи в золотых подсвечниках
гасли. Сквозь стекла в серебряных переплетах пробивался звездный
свет, но он был слишком слаб, чтобы развеять мрак спальни.
   В темноте Тарамис заметила светящуюся точку, и она приковала к
себе все внимание королевы. Свет, исходивший из нее, становился
все ярче и ярче и осветил обитые шелком стены. Тарамис
приподнялась и увидела, что перед ней вырисовываются очертания
человеческой головы. Пораженная королева хотела крикнуть людей,
но ни одного звука не вырвалось из ее пересохшей гортани. Черты
призрака становились все отчетливей: гордо запрокинутая голова,
увенчанная копной черных волос. Королева замерла: перед ней было
ее собственное лицо! Словно бы она гляделась в зеркало - правда,
кривое. Таким жестоким и хищным было выражение этого лица.
   - О Иштар! - прошептала Тарамис. - Я околдована!
   К ее ужасу отражение ответило голосом, подобным сладкому яду:
   Околдована? Нет, милая сестричка, это не колдовство!
   - Сестричка? - сказала королева. - У меня нет сестры!
   - И никогда не было? - поинтересовался голос. - Неужели у тебя
никогда не было сестры-близняшки с таким же тонким телом, равно
чувствительным и к пыткам, и к поцелуям?
   - Да, когда-то у меня была сестра, - ответила Тарамис, все еще
считая это кошмарным сном. - Но она умерла...
   Прекрасное лицо во тьме исказилось гримасой столь ужасной, что
королева отпрянула - ей показалось, что черные локоны со змеиным
шипением поднимаются над мраморным челом призрака.
   - Ты лжешь! - выдохнули алые искривленные губы. - Она не умерла!
Ты дура! Но довольно маскарада - гляди на здоровье.
   Свечи в золотых подсвечниках внезапно зажглись - словно
светящаяся змейка проскользнула по стенам. Тарамис задрожала и
съежилась в изголовье покрытого шелком ложа, глаза ее
расширились и с ужасом глядели на фигуру, возникшую из мрака.
Казалось, что стоит перед ней вторая Тарамис, сходная с
королевой в каждой жилке тела, но как бы охваченная злым
демоном. Ярость и мстительность горели в глазах дикой кошки,
жестокость таилась в изгибе сочных пунцовых губ, каждое движение
тела словно бы бросало вызов. И волосы были уложены так же, как
у королевы, и на ногах такие же золоченные сандалии...
   - Кто ты? - пересохшими губами прошептала Тарамис. - Объясни,
как ты сюда попала, или я прикажу слугам позвать стражу!
   - Кричи-кричи, пусть хоть стены рухнут, - отвечала незваная
гостья. - Слуги твои не проснутся до утра, даже если весь дворец
сгорит. И гвардейцы не услышат твоего визга - я отослала их из
этого крыла дворца.
   - Что ты сказала? - воскликнула оскорбленная Тарамис. - Кто
кроме меня осмеливается приказывать моим гвардейцам?
   - Я, милая сестричка! Как раз перед тем, как войти сюда. Они
подумали, что это их любимая повелительница. Ха! Я удачно
сыграла эту роль! С каким царственным величием, с какой
неотразимой женственностью держалась я с этими бронированными
болванами...
   Тарамис почувствовала, что какие-то грозные и загадочные события
сжимают кольцо вокруг нее.
   - Кто ты? - крикнула она в отчаянии. - Зачем ты пришла? Что это
за бред?
   - Кто я? - в ласковом голосе сквозило шипение кобры. Незнакомка
наклонилась к ложу, крепко схватила королеву за плечи и
заглянула ей в глаза. Взгляд этот парализовал Тарамис.
   - Дура! - взвизгнула гостья. - И ты еще спрашиваешь? И ты еще
гадаешь? Я же Саломея!
   - Саломея! - воскликнула Тарамис и волосы зашевелились у нее на
голове, когда это имя обрело смысл. - Я думала, что ты умерла
сразу же после рождения...
   - Многие так думали, - сказала та, что назвалась Саломеей. -
Меня унесли умирать в пустыню - будьте вы все прокляты!
Беспомощного плачущего ребенка, еле живого! А знаешь, почему
меня обрекли на смерть?
   - Я слышала... Мне рассказывали...
   Саломея захохотала и разорвала тунику на груди. Как раз между
двумя тугими полушариями виднелось странное родимое пятно в виде
красного, как кровь, полумесяца.
   - Ведьмин знак! - Тарамис отпрянула.
   - Он самый! - Полный ненависти хохот был острым, как лезвие
кинжала. - Проклятие царствующего дома Каурана! До сих пор на
торговых площадях наивные глупцы рассказывают эти байки о том,
как первая в нашем роду королева сошлась с повелителем тьмы и
понесла от него дочь, имя которой помнят и по сей день. И с тех
пор каждые сто лет появляется в аскаурийской династии девочка с
алым полумесяцем. " Раз в столетие да рождается ведьма" - так
звучит древнее проклятие. И оно сбывается! Некоторых из нас
убивали при рождении - так хотели поступить и со мной. Другие
оставались жить ведьмами - гордые дочери Каурана, меченные
адским полумесяцем на мраморном теле, и каждая из них звалась
Саломеей! Всегда была и всегда будет появляться ведьма Саломея.
Даже если сойдут с полюсов вечные льды, чтобы обратить мир в
прах, даже если заново возродятся царства земные - все равно
будут ходить по свету царственной походкой Саломея, и будут чары
ее порабощать мужчин, и будут по ее капризу отрубать головы
мудрейшим!
   - Но ты... Ты...
   - Что я? - глаза ведьмы загорелись зеленым огнем. - Меня вывезли
далеко за город и бросили в горячий песок, на солнцепек, и
уехали, оставив плачущее дитя на растерзание стервятникам и
шакалам. Но жизнь не покинула меня, ибо источник ее таится в
таких безднах, которых и представить не может ум человеческий.
   Шли часы, солнце палило нещадно - а я жила. И я помню, хоть и
смутно, эти муки.
   Потом появились верблюды и желтолицые люди, говорившие на
странном наречии. Они сбились с караванной тропы. Их вожак
увидел меня и знак на моей груди.
   И он взял меня на руки и спас мне жизнь.
   Это был чародей из далекого Кхитая, возвращавшийся из странствий
по Стингии. Он взял меня с собой в город Пойкан, где пурпурные
купола висят над зарослями бамбука. Там я выросла, постигая его
науки. Годы не ослабили могущества моего наставника, и научил он
меня многому...
   Она прервалась, загадочно улыбнулась и продолжала:
   - В конце концов он прогнал меня и сказал, что я заурядная
колдунья, не способная управлять могучими силами. Он добавил,
что собрался сделать меня владычицей мира, но я всего навсего
"проклятая вертихвостка". Ну и что? Мне вовсе не улыбалось
сидеть одной в Золотой Башне, часами всматриваться в магический
кристалл, бесконечно повторять заклинания, начертанные кровью
девственницы на змеиной коже, а от замшелых книг меня просто
тошнило. Учитель сказал, что я земная нежить и не сумею постичь
космическую магию. Что ж - все, что я желаю, можно найти и на
земле - власть, блеск, роскошь, красивых любовников и послушных
рабынь. Заодно он рассказал мне и о моем детстве, и о проклятии.
Вот я и вернулась, чтобы взять то, на что имею равное с тобой
право.
   - Что это значит? - оскорбленная Тарамис вскочила. - Неужели ты
полагаешь, что, заморочив головы слугам и стражникам, пполучила
права на корону Каурана? Помни, что королева здесь я! Конечно,
ты будешь иметь все, что положено принцессе крови, но...
   Саломея злобно засмеялась.
   - Как ты щедра, милая сестричка! Но прежде чем
облагодетельствовать меня, будь любезна, объясни, что это за
войско стоит лагерем за городской стеной?
   - Это шемиты-наемники. Ими командует Констанций, вельможа из
королевства Кот.
   - А что их привело в наши пределы?
   Тарамис почувствовала в тоне сестры издевку, Но отвечала с
королевским достоинством:
   - Констанций обратился к нам с просьбой пропустить его солдат
через нашу землю в Туран. Он поручился за войско своей головой,
и, покуда солдаты находятся в границах королевства, будет
оставаться моим заложником.
   - Неужели нынче утром этот витязь не просил твоей руки?
   Тарамис гневно глянула на сестру:
   - Откуда ты знаешь?
   Ведьма пожала плечами и спросила:
   - Можно ли поверить, что ты отказала такому красавцу?
   - Разумеется! - ответила Тарамис. - Неужели ты, принцесса крови,
могла подумать, что королева Каурана даст иной ответ? Чтобы я
вышла за бродягу с руками по локоть в крови, которого с позором
изгнали с родной земли, за главаря банды наемных убийц и
грабителей? Мне не следовало вообще впускать этих чернобородых
мясников в пределы Каурана. Но ведь он заточен в Южной башне, и
мои гвардейцы зорко его стерегут. Завтра я прикажу, чтобы его
орда покинула королевство, а он будет в заложниках до тех пор,
пока не уйдет последний солдат. Наши воины сейчас не патрулируют
по городу, но я предупредила Констанция, что он головой
поплатится за любой вред, причиненный землепашцам и пастухам!
   - И Констанций вправду томится в Южной башне? - допытывалась
Саломея.
   - Я же сказала! Почему ты спрашиваешь?
   Саломея хлопнула в ладоши и воскликнула голосом, полным
жестокого торжества:
   - Королева приглашает тебя на прием, Сокол!
   Открылись раззолоченные двери, и в покой шагнул рослый воин. При
виде его Тарамис воскликнула с гневом и удивлением:
   - Констанций, как посмел ты войти сюда?
   - Да, это я и есть, Ваше величество! - пришелец опустил голову в
глумливом поклоне. Черты его лица и вправду напоминали хищную
птицу. И красота его была хищной. Лицо его было опалено солнцем,
черные, как воронье крыло, волосы зачесаны назад. Он был одет в
черный камзол и высокие сапоги - обычный походный наряд, местами
даже носивший следы ржавчины от панциря.
   Подкрутив усы, наемник оглядел вжавшуюся в угол кровати королеву
с такой бесцеремонностью, что она содрогнулась.
   - Клянусь Иштар, Тарамис, - сказал он ласково. - Ночная рубашка
тебе больше к лицу, чем королевский наряд. Да, черт возьми, эта
ночь начинается совсем неплохо!
   Ужас мелькнул в глазах Тарамис: она сразу поняла, что Констанций
не отважился бы на такое оскорбление ни с того ни с сего.
   - Безумец! - сказала она. - Пусть в этой комнате я в твоей
власти, но тебе не уйти от мести моих слуг - они на клочки
разорвут тебя, если посмеешь меня коснуться! Попробуй, если
жизнь тебе не дорога!
   Констанций расхохотался, но Саломея остановила его:
   - Довольно шутить, перейдем к делу. Послушай, милая сестрица.
Это я послала Констанция в твою землю, потому что решила занять
престол. А для своих целей выбрала Сокола, потому что он начисто
лишен качества, именуемого у людей добродетелью.
   - Дивлюсь твоей доброте, госпожа! - иронически усмехнулся
Констанций и поклонился.
   - Я послала его в Кауран. А когда его люди встали лагерем под
стенами и сам он направился во дворец, прошла в город через
Западные ворота - стерегущие их болваны решили, что это ты
возвращаешься с вечерней прогулки.
   Щеки Тарамис вспыхнули, гнев возобладал над королевским
достоинством.
   - Ты змея! - крикнула она.
   Саломея усмехнулась и продолжала:
   - Они, конечно, удивились, но впустили меня без слова. Точно так
же я прошла во дворец и приказала стражникам, стерегущим
Констанция, удалиться. Потом пришла сюда, а по дороге успокоила
твою служанку...
   Тарамис побледнела и спросила дрожащим голосом:
   - Слушай! - Саломея гордо откинула голову и показала на окно.
Сквозь толстые стекла все же доносилась поступь отрядов, лязг
оружия и доспехов. Приглушенные голоса отдавали команды на чужом
языке, сигналы тревоги мешались с испуганными криками.
   - Люди проснулись и немало удивились, - ядовито сказал
Констанций. - Неплохо бы, Саломея, пойти успокоить их.
   - Отныне зови меня Тарамис, - ответила ведьма. - Нам нужно
привыкать к этому...
   - Что вы сделали? - закричала королева. - Что вы еще сделали?
   - Ах, я совсем забыла тебе сказать, что приказала страже
отпереть ворота. Они удивились, но не ослушались. И вот армия
Сокола входит в город!
   - Дьявольское отродье! - воскликнула Тарамис. - Ты
воспользовалась нашим сходством и обманула людей! О Иштар! Мой
народ сочтет меня предательницей! О, я выйду сейчас к ним...
   С ледяным смехом Саломея схватила ее за руки и толкнула назад.
Молодое и крепкое тело королевы оказалось беспомощным против
тоненьких рук Саломеи, наполненных нелюдской силой.
   - Констанций, тебе знакома дорога из дворца в подземелье? -
спросила ведьма и, видя, что Констанций согласно кивнул,
продолжала:
   - Вот и хорошо. Возьми эту самозванку и запрячь в самую глубокую
темницу. Стража там усыплена зельем - я позаботилась об этом.
Пока они не очнулись, пошли кого-нибудь перерезать им глотки.
Никто не должен знать, что произошло нынче ночью. Отныне я
Тарамис, а она - безымянная, забытая богами и людьми узница
подземелья.
   Констанций улыбнулся, открыв ряд крупных белых зубов.
   - Дела наши идут неплохо. Надеюсь, ты не откажешь мне в
небольшом развлечении, прежде чем эта шалунья попадет в камеру?
   - Я тебе не запрещаю. Вразуми эту злючку, если охота.
   Саломея толкнула сестру в объятия Констанция и с торжествующей
улыбкой покинула спальные покои.
   Она еще раз улыбнулась, когда услышала, проходя длинным
коридором, высокий отчаянный крик.

   2

   Одежда молодого воина была покрыта засохшей кровью, потом и
пылью. Кровь продолжала сочиться из глубокой раны в бедре, из
порезов на груди и руках. Капли пота выступили на его искаженном
яростью лице, пальцы терзали покрывало постели.
   - Она, верно спятила! - снова и снова повторял он. - Все это как
дурной сон! Тарамис, любимица народа, продает нас этому дьяволу!
О Иштар, лучше бы меня убили! Лучше пасть в бою, чем знать, что
королева предала свой народ!
   - Лежи спокойно, Валерий, - умоляла девушка, перевязывавшая ему
раны. - Ну, дорогой, успокойся! Ты разбередишь раны, а я не
успела еще сбегать за лекарем...
   - Не делай этого! - сказал раненый юноша. - Чернобородые дьяволы
Констанция будут обыскивать все дома в поисках раненых кауранцеы
и прикончат всех, кто пытался дать им отпор. О Тарамис, как
могла ты предать людей, обожествлявших тебя!
   Валерий откинулся на ложе, содрогаясь от гнева, а испуганная
девушка обхватила его голову руками и прижала к груди, умоляя
успокоиться.
   - Лучше смерть, чем позор, ставший уделом Каурана, - стонал
Валерий. - Неужели ты все это видела, Игва?
   - Нет, милый, - ее нежные чуткие руки снова принялись
обихаживать раны. - Я проснулась от шума битвы на улице.
Выглянула в окно и увидела, что шемиты убивают наших, а потом ты
постучал в дверь - еле слышно...
   - Я был уже на пределе, - пробормотал Валерий. - Упал в переулке
возле дома и не могу подняться, хоть и знаю, что тут меня быстро
разыщут. Клянусь Иштар, я уложил троих! Они уже не осквернят
своими лапами мостовых Каурана - их сердца пожирает нечисть в
преисподней!
   Я не был на стенах, когда шемиты вошли в город. Я спал в казарме
вместе с другими свободными от службы ребятами. На рассвете
вбежал наш командир, бледный, при мече и в доспехах. "Шемиты в
городе, - сказал он. - Королева вышла к Южным воротам и
приказала их впустить. Я этого не понимаю, да и никто не
понимает, но приказ я слышал своими ушами и мы, как водится,
подчинились. У меня новое распоряжение - собраться на площади
перед дворцом. Построиться у казарм в колонны и без амуниции
двигаться на площадь. Только Иштар ведает, что все это означает,
но таков приказ королевы".
   Когда мы вышли на площадь, шемиты уже были наготове. Они
выстроились в каре - десять тысяч вооруженных бронированных
дьяволов, а горожане выглядывали из окон и дверей. Улицы,
ведущие к площади, заполнялись ошарашенными людьми. Тарамис
стояла на ступенях дворца на пару с Констанцием, а тот крутил
усы, словно толстый котяра, слопавший птичку. Перед ступенями
стояли шеренгой полсотни шемитских лучников, хотя это место
королевской гвардии. Но гвардейцы стояли среди нас и тоже ничего
не понимали. Зато они, вопреки приказу, пришли во всеоружии.
   Тарамис обратилась к нам и сказала, что повторно обдумала
предложение Констанция - хотя еще вчера при всем дворе отказала
ему - и порешила объявить его королевским супругом. И ни слова о
предательском вторжении шемитов. Сказала только, что у
Констанция достаточно умелых воинов, так что кауранская армия
отныне не нужна и будет распущена.
   И повелела нам разойтись по домам с миром.
   Послушание королям у нас в крови. Но ее слова так потрясли нас,
что мы онемели и сломали строй. А когда повелели сложить оружие
и гвардейцам, вперед неожиданно вышел их капитан, Конан. Люди
говорят, что этой ночью он службы не нес и крепко набрался. Но
сейчас он был в полном уме: приказал гвардейцам не двигаться без
его команды, и они подчинились ему, а не королеве.
   Потом он взошел на ступени, поглядел на Тарамис и воскликнул:
"Да это не королева, не Тарамис перед вами, а демон в ее
обличье!".
   И начался настоящий ад. Не знаю, что послужило сигналом -
кажется, кто-то из шемитов замахнулся на Конана и мертвым пал на
ступени. Сейчас же площадь стала полем сражения - шемиты
схватились с гвардией, но и их копья и стрелы поразили также
немало безоружных кауранцев. Некоторые из нас, схватив, что под
руку попало, дали отпор, сами не зная, за кого сражаясь. Нет, не
против Тарамис, клянусь - против Констанция и его чертей!
   Народ не знал, чью сторону принять. Толпа моталась туда-сюда,
словно перепуганный лошадиный табун. Но на победу нам
расчитывать не приходилось - без брони, с парадными побрякушками
вместо боевого оружия... Гвардейцы построились в каре, но их
было всего пять сотен. Кровавый урожай собрала гвардия, прежде
чем погиубнуть, но исход был предрешен.
   Что же делала Тарамис? Она спокойно стояла на ступенях и
Констанций приобнял ее за талию. Она заливалась смехом, словно
злая колдунья! О боги! Это безумие, безумие...
   Никогда я не видел человека, равного в бою Конану. Он встал у
дворцовой стены и вскоре перед ним была куча порубленных тел в
половину его роста. В конце концов они одолели его - сотня
против одного. Увидел, что он упал - и мир перевернулся перед
моими глазами. Констанций приказал взять его живым, покручивал
усы и улыбка у него была самая подлая...
   ...Именно такая улыбка была у Констанция и сейчас.
   Предводитель шемитов возвышался на коне, окруженный скопищем
своих людей - коренастых, закованных в броню, с иссиня-черными
бородами и крючковатыми носами. Заходящее солнце играло на их
остроконечных шлемах и серебристой чешуе панцирей. Примерно в
миле отсюда, среди буйно зеленеющих лугов, виднелись башни и
стены Каурана.
   На обочине караванной дороги был вкопан массивный крест. К
кресту был прибит железными гвоздями человек.
   Всю одежду его составляла набедренная повязка, а сложение было
воистину богатырским. Капли смертного пота выступили на лбу и
могучем торсе распятого, из пробитых ступней и ладоней лениво
сочилась кровь, но глаза под черной гривой волос горели диким
голубым огнем.
   Констанций глумливо поклонился и сказал:
   - Весьма сожалею, капитан, что не смогу присутствовать при твоем
издыхании - у меня есть дела в городе. Оставлю тебя твоей
собственной судьбе. Не могу же я заставить ждать нашу прелестную
королеву. Тобой займутся вон те красавцы, - он указал на небо,
где черные силуэты неустанно выписывали широкие круги.
   - Если бы не они, то такой крепкий дикарь мог бы прожить на
кресте и несколько дней. Так что пусть оставит тебя всякая
надежда, хотя я даже не поставлю охрану. Глашатаи объявили по
городу, что всякий, кто попытается снять твое живое или мертвое
тело с креста, будет заживо сожжен со всей родней. А слово мое в
Кауране нынче надежнее всякой стражи. К тому же при солдатах
стервятники не слетятся...
   Констанций подкрутил усы и, глядя Конану прямо в глаза ехидно
улыбнулся:
   - Ну, капитан, желаю удачи! Я вспомню о тебе в ту минуту, когда
Тарамис окажется в моих объятиях.
   Кровь снова брызнула из пробитых ладоней жертвы. Кулаки,
огромные, как ковриги хлеба, сомкнулись на шляпках гвоздей,
заиграли мышцы на могучих плечах и Конан, выгнувшись вперед,
плюнул в лицо Констанцию. Тот рассмеялся, вытер плевок и
поворотил коня.
   - И ты вспомни обо мне, когда грифы начнут тебя терзать, -
бросил он через плечо. - Стервятники в пустыне прожорливы.
Случалось мне видеть, как человек висел на кресте часами - с
выбитыми глазами, с оголенным черепом и без ушей, прежде чем
кривые клювы обрывали нить его жизни.
   И, не оглядываясь больше, погнал коня в сторону города -
стройный, ловко сидящий в седле, в сверкающих доспехах. Рядом
скакали его могучие бородачи, поднимая дорожную пыль.
   Смеркалось. Вся округа, казалось, вымерла. На расстоянии,
доступном взгляду, не было ни единой души. Для распятого
капитана Кауран, что был всего лишь в миле, мог с таким же
успехом находиться в далеком Кхитае или существовать в другом
столетии.
   Конан стряхнул пот со лба и обвел мутнеющим взором такие
знакомые места. По обе стороны от города и за ним тянулись
пышные луга, стояли виноградники, мирно паслись стада. На
горизонте виднелись селения. Ближе, на юго-западе, серебристый
блеск обозначал русло реки, за которой сразу же начиналась
пустыня и тянулась до бесконечности.
   Конан оглядывал раскинувшиеся вокруг просторы, как ястреб,
попавший в силок, смотрит в небо. Загорелое тело киммерийца
блестело в лучах заходящего солнца. Гневная дрожь охватывала
варвара, когда он бросал взгляд на башни Каурана. Этот город
предал его, запутал в интригах - и вот он висит на деревянном
кресте, словно заяц, прибитый к стволу дуба метким копьем.
   Неуемная жажда мести затмевала все другие мысли. Проклятия
лились из Конана сплошным потоком. Вся вселенная сейчас для него
заключалась в четырех железках, ограничивших его свободу и
жизнь. Вновь, как стальные канаты, напряглись могучие мышцы, и
пот выступил на посеревшем теле киммерийца, когда он, используя
плечи как рычаги, попробовал вытянуть из креста длинные гвозди.
Тщетно - они забиты как следует. Тогда он попытался содрать
ладони сквозь шляпки, и не дикая боль остановила его, но
безнадежность. Шляпки были слишком толстые и широкие.
   Впервые в жизни гигант почувствовал себя беспомощным. Голова его
упала на грудь...
   Когда раздалось хлопанье крыльев, он едва смог приподнять
голову, чтобы увидеть падающую с неба тень. Он инстинктивно
зажмурился и отвернулся, так что острый клюв, нацеленный в глаз,
только разодрал щеку. Изо рта Конана вырвался хриплый отчаянный
крик, и напуганные стервятники разлетелись. Впрочем недалеко.
   Он облизнулся и, почувствовав соленый привкус, сплюнул. Жестокая
жажда мучила его: минувшей ночью он как следует выпил, а вот
воды ни глотка не сделал с самого утра перед боем на площади. Он
смотрел на дальнюю речную гладь словно грешник, выглянувший на
миг из адской печи. Он вспоминал упругие речные потоки, которые
ему приходилось преодолевать, роги, наполненные пенистым пивом,
кубки искристого вина, которые ему случалось по небрежности или
с перепою выливать на полы трактиров. И крепко стиснул челюсти,
чтобы не завыть от необоримого отчаяния.
   Солнце спускалось за горизонт - мрачный бледный шар погружался в
огненно-красное море. На алом поле неба, словно во сне, четко
вырисовывались городские башни. Конан взглянул вверх - и
небосвод отливал красным. Это усталость застила ему глаза
багровой пеленой. Он облизнул почерневшие губы и снова глянул на
реку. И река была алой.
   Шум крыльев вновь коснулся слуха. Он поднял голову и горящими
глазами смотрел на силуэты, кружившие вверху. Криком их уже не
испугаешь. Одна из громадных птиц начала снижать круги. Конан
изо всех сил запрокинул голову назад и ожидал с поразительным
хладнокровием.
   Гриф упал на него, оглушительно хлопая крыльями. Удар клюва
разорвал кожу на щеке. Вдруг, прежде чем птица успела отскочить,
голова Конана метнулась вперед, подчиняясь могучим мышцам шеи, а
зубы его с треском сомкнулись на зобе стервятника. Гриф
заметался, словно яростный вихрь из перьев. Бьющиеся крылья
ослепляли человека, длинные когти бороздили его грудь. Но Конан
держался так, что мышцы челюстей задрожали - и голая шея грифа
не выдержала. Птица трепыхнулась разок - и бессильно обвисла.
Конан разжал челюсти, тело шлепнулось к подножию креста, он
выплюнул кровь. Другие стервятники, потрясенные участью своего
сородича, поспешно убрались в сторону отдаленного дерева и
уселись на его ветвях, подобные черным демонам.
   Торжество победы оживило Конана, кровь быстрей побежала в жилах.
Он все еще мог убивать - следовательно, он жил. Весь его
организм противился смерти.
   - Клянусь Митрой!
   Человеческий голос или галлюцинация?
   - Никогда в жизни ничего подобного не видел!
   Отряхнув с глаз пот и кровь, Конан увидел в полумраке четырех
всадников, глядевших на него снизу.
   Трое из них, тонкие, в белых одеждах, были, несомненно,
зуагирами - кочевниками из-за реки. Четвертый был одет так же,
но принадлежал к другому народу - Конан сумел разглядеть это в
густеющих сумерках.
   Ростом он, пожалуй, не уступал Конану, да и шириной плеч, хоть и
не был так массивен. Короткая черная борода, волевая нижняя
челюсть, серые глаза, холодные и проницательные, как лезвие.
   Всадник уверенной рукой осадил коня и сказал:
   - Митра свидетель, этот человек мне знаком.
   - Да, господин, - отозвался голос с гортанным выговором
зуагиров. - Это киммериец, который был капитаном королевской
гвардии!
   - Вот, значит, как избавляются от фаворитов, - проворчал
всадник. - Кто бы мог помыслить такое о королеве Тарамис. Я бы
предпочел долгую кровавую войну - тогда бы и мы, люди пустыни,
могли поживиться. А сейчас подошли к самым стенам города и нашли
только эту клячу, - он кивнул на коня в поводу у одного зуагира,
- да еще этого издыхающего пса!
   Конан поднял залитое кровью лицо.
   - Если бы я мог спуститься с этой палки, ты сам бы стал у меня
издыхающим псом, мунгатский ворюга! - прошептали почерневшие
губы.
   - О Митра, эта падаль меня знает! - удивился всадник.
   - Ты же один такой в округе, - проворчал Конан. -Ты Гарет,
атаман тех, кто объявлен вне закона.
   - Точно! И родом я из мунганов, ты верно сказал. Хочешь жить,
варвар?
   - Дурацкий вопрос, - ответил Конан.
   - Человек я тяжелый, - сказал Гарет, - и в людях ценю лишь
мужество. Вот и посмотрим, истинный ли ты муж или взаправду
издыхающий пес.
   - Если мы начнем его снимать, нас увидят со стен, - предостерег
один из кочевников.
   Гарет властно сказал:
   - Уже совсем стемнело. Бери-ка топор, Джебал, и руби крест у
самого основания.
   - Если крест упадет вперед, его раздавит, - возразил Джебал. - А
если назад, у него башка расколется и все внутренности отобьет.
   - Выдержит, если достоин ехать со мной, - нетерпеливо бросил
Гарет. - А если нет, то и жить ему незачем. Руби!
   Первый удар боевого топора в подножие креста отозвался в
распухших ладонях и ступнях Конана пронзительной болью. Снова и
снова бил топор, и каждый удар поражал измученные пыткой нервы.
Конан закусил губу и не издал ни стона. Наконец топор врубился
глубоко в дерево, крест дрогнул и пошел назад. Конан собрал все
тело в единый узел твердых как сталь мускулов, а голову крепко
прижал к брусу. Длинный брус грохнулся о землю и подскочил на
локоть. Адская боль на мгновение ошеломила Конана. С трудом он
понял, что железные мышцы уберегли тело от серьезных
повреждений.
   Одобрительно хмыкнув, Джебал склонился над ним с клещами,
которыми выдергивают гвозди из подков, и ухватил шляпку гвоздя в
правой ладони. Клещи были маловаты. Джебал сопел и пыхтел,
пытаясь расшатать упрямый гвоздь, крутил его туда-сюда в
древесине и в живой ране. Кровь текла между пальцами киммерийца,
который лежал недвижно, как труп - только грудь тяжело
вздымалась.
   Наконец гвоздь поддался, Джебал торжествующе поднял вверх
окровавленную железку и бросил ее в пыль, перейдя к другой руке.
Все повторилось. Затем кочевник занялся ступнями Конана. Но
варвар сел, вырвал клещи у Джебала, а его самого отшвырнул
крепким толчком.
   Кисти его опухли и стали чуть не вдвое больше обычных, сгибать
пальцы было мучением. Но киммериец, хоть и неуклюже, сумел
вытащить гвозди из ступней - они были забиты не так глубоко.
   Он поднялся, качаясь на распухших, обезображенных ногах. Ледяной
пот катился по его лицу и телу. Он стиснул зубы, чтобы перенести
боль - начались судороги. Равнодушно смотревший на него Гарет
указал на краденую лошадь. Конан, спотыкаясь, побрел к ней.
Каждый шаг причинял страшную боль, на губах богатыря выступила
пена. Изуродованная ладонь нащупала луку седла, окровавленная
ступня с трудом нашла стремя. Сжав челюсти, киммериец
оттолкнулся от земли, чуть не сомлев при этом - и очутился в
седле. Гарет стегнул коня хлыстом, тот поднялся на дыбы и едва
не сбросил изученного всадника на землю. Но Конан обернул
поводья вокруг кистей рук и сумел осадить коня, да так, что чуть
не сломал ему челюсти.
   Один из номадов вопросительно поднял флягу с водой, но Гарет
сказал:
   - Пусть потерпит до лагеря. Здесь всего-то десять миль. Выдержит
без воды еще столько же, если он вообще способен жить в пустыне.

   Всадники помчались к реке. Конан глядел на мир налитыми кровью
глазами и мена засыхала на его почерневших губах.

   3

   Странствуя по Востоку в неустанной погоне за знаниями написал
мудрец Астрей письмо своему другу, философу Алкемиду,
оставшемуся в родной Немедии. Все сведения народов Запада о
полумифическом для них Востоке основаны были именно на этом
послании.
   Вот что писал Астрей:
   "Ты даже представить себе не можешь, старина, что за порядки
установились в этом маленьком царстве с тех пор, как королева
Тарамис впустила в его пределы Констанция с его наемниками - об
этом я уже упоминал в предыдущей весточке. С того дня минуло
семь месяцев, и, похоже, этой несчастной землей завладел сам
дьявол. Тарамис, по моему мнению, начисто лишилась рассудка.
Славившаяся прежде доброжелательностью, справедливостью и
милосердием, ныне она выказывает совершенно противоположные
качества. Интимная ее жизнь - это сплошной скандал, да и можно
ли назвать ее таковой, коли королева и не пытается даже скрыть
распутства, царящего при дворе. Она дает волю любым своим
желаниям, устраивает пользующиеся дурной славой застолья (правду
сказать - оргии) и заставляет участвовать в них несчастных
придворных дам - и девиц, и замужних. Сама она даже не
потрудилась сочетаться браком со своим любовником Констанцием,
который восседает рядом с ней на троне, словно законный владыка.
Его офицеры, следуя примеру вождя, преследуют всякую
понравившуюся им женщину, не глядя на ее происхождение и
положение.
   Бедное королевство стонет под тяжестью чудовищных налогов и
податей. Ограбленные до нитки селяне питаются кореньями и
капустой, купцы ходят в лохмотьях - это все, что осталось после
сбора налогов от их богатств. Да они и тому рады, что голова
уцелела. Предвижу недоверие твое, почтенный Алкемид; знаю, что
усомнишься в моем рассказе, предвзятым его сочтешь. Верно, такое
было бы немыслимо ни в одной из стран Запада. Но всегда помни об
огромной разнице между Западом и Востоком, особенно этой его
частью. Ты знаешь, что Кауран - небольшое королевство,
находившееся некогда в составе империи Кот. Сравнительно недавно
обрело оно желанную независимость. Ближайшее окружение Каурана
составляют подобные ему маленькие державы, несравнимые с
великими государствами Запада, или обширными султанатами
Дальнего Востока, однако весьма влиятельные по причине
необыкновенного богатства. К тому же в руках их все караванные
пути. Среди этих держав Кауран расположен дальше всех на
юго-восток и граничит с пустынными просторами земли Шем.
Название государство получило по имени столицы - это самый
большой город в стране. Кауран защищает плодородные земли и
пастбища от набегов кочевников, словно сторожевая башня. Земля
здешняя столь обильна, что дает урожай трижды в год. Равнины к
северу и западу от города густо населены. У того, кто привык к
громадным поместьям Запада, эти крошечные поля и виноградники
могут вызвать улыбку. Однако зерно и фрукты текут из них, словно
из рога изобилия. Население занимается в основном крестьянским
трудом. Люди это мирные и безоружные - тем более, что сейчас им
вообще запрещено иметь оружие. С давних времен живут они под
защитой столичного гарнизона и совершенно утратили боевой дух.
Крестьянское восстание, которое непременно бы вспыхнуло в
подобных условиях на Западе, здесь невозможно. Хлебопашец гнет
горб под железной рукой Констанция, а чернобородые шемиты
неустанно снуют по полям с батогами - точь-в-точь надсмотрщики
черных рабов на плантациях южного Зингара. Не слаще и горожанам.
Все они ограблены, а прекраснейшие из их дочерей отданы на
потеху Констанцию и его наемникам. Люди эти безжалостны.
Вспомни, с какой яростью сражались наши солдаты с шемитскими
союзниками Аргоса - столь отвратительны были немедийцам их
нечеловеческая жестокость, ненасытная жадность и зверства.
Горожане принадлежат к правящему сословию Каурана и ведут свое
происхождение от гиборийцев - отсюда их благородство и
воинственность. Но измена королевы отдала горожан в руки
угнетателей. Шемиты - единственная военная сила в городе, и горе
тому обывателю, в доме которого найдут меч! С великим рвением
истребляются молодые боеспособные мужи, их казнят или продают в
неволю. Тысячи молодцов бежали из города - кто под знамена
чужеземных владык, кто просто в банды грабителей. Сейчас стала
реальной опасность нападения со стороны пустыни, населенной
племенами шемитских кочевников-номадов. Дело в том, что наемники
Констанция набирались в западных городах земли Шем - Пелиштиме,
Анакиме, Акхариме, а зуагиры и другие кочевые племена люто их
ненавидят. Ты знаешь, добрый Алкемид, что сия варварская страна
разделяется на плодородные западные земли, тянущиеся до океана,
на берегу которого стоят вышесказанные города, и восточную
пустыню, где бродят номады. Пламя войны между жителями городов и
обитателями пустыни не гаснет столетиями. С незапамятных времен
зуагиры нападали на Кауран, но ни сразу одержали победы. Так что
теперь, когда город захватили ненавистные западные сородичи,
гордость номадов уязвлена. Ходят слухи, что эту вражду всячески
раздувает человек, служивший раньше капитаном королевской
гвардии. Он, будучи распят на кресте, непостижимым образом сумел
ускользнуть из рук Констанция. Человек сей зовется Конан и
происходит он из варварского племени киммерийцев, чью дикую мощь
не однажды испытали на собственной шкуре наши доблестные воины.
В деревнях говорят, что человек этот стал правой рукой Гарета,
мунганского кондотьера, что пришел из северных степей и своей
волей возглавил зуагиров. Болтают также, что банда зуагиров в
последнее время весьма усилилась. Гарет же, несомненно,
наущаемый киммерийцем, готовится напасть на Кауран. Кончиться
это может весьма плачевно, ибо, не имея опыта правильной осады и
надлежащих машин, кочевники не устоят в открытом бою перед
вымуштрованными и хорошо вооруженными шемитами. Обитатели города
встретили бы номадов с радостью, поскольку ига худшего, чем
нынешнее, быть не может. Но они настолько запуганы и беспомощны,
что никакой поддержки кочевникам оказать не сумеют. Воистину,
горька их доля! Тарамис же, обуянная злым демоном, запретила
поклонение Иштар и храм ее превратила в языческое капище, где
поклоняются идолам и жертвуют демонам. Статую Иштар из слоновой
кости наемники изрубили топорами прямо на ступенях храма. Хоть
это и второстепенная богиня по сравнению с нашим Митрой, ее все
же следует предпочесть Шайтану, которому поклоняются шемиты.
Здание же храма наполнила Тарамис непристойными изображениями
божков обоего пола в сладострастных позах и с самыми
отвратительными подробностями, кои может измыслить извращенный
ум. Многие из этих идолов - нечистые божества шемитов, туранцев,
жителей Вендхии и Кхитая. Другие же вообще похожи на злых духов,
живьем явившихся из незапамятного прошлого, ибо ужасные признаки
их сохранились только в самых туманных легендах, ведомых ныне
лишь ученым да адептам тайного знания. Откуда Тарамис привела их
- страшно даже подумать. Королева ввела в обычай человеческие
жертвоприношения, и со времен их позорного союза с Констанцием
не менее шести сотен молодых мужчин, женщин и детей стали
кровавой данью. Многие из них окончили жизнь на жертвеннике,
возведенном королевой в храме (причем она сама умерщвляла их
ритуальным кинжалом), большинству же была суждена участь
ужаснейшая. Что оно такое и откуда взялось - неведомо. Но
королева, едва был подавлен мятеж воинов против Констанция,
провела ночь в оскверненном храме в обществе дюжины связанных
пленников. Потрясенный народ видел тяжелы смрадный дым, что
поднимался над храмовой крышей, а изнутри всю ночь слышались
заклинания королевы и смертные стоны пленников. Перед зарей еще
один звук добавился - жуткий нелюдской хохот, и кровь застыла в
жилах у тех, кто его услышал. Утром Тарамис покинула храм -
усталая, но с торжествующим сатанинским блеском в глазах.
Пленников больше никто никогда не видел, и хохот этот не
повторялся. Но есть в храме зала, в которую не вхож никто, кроме
королевы. Королева же, направляясь туда, гонит перед собой
обреченного на жертву. Никого из этих людей уж более не видели,
и все полагают, что в оной зале и угнездилось чудовищу,
вызванное Тарамис из черной бездны веков и пожирающее людей. Я
уже не думаю о Тарамис, как о простой смертной - это какая-то
злобная гарпия, что таится в пропахшей кровью норе среди костей
своих жертв. То, что вышние силы дозволяют такое безнаказанно,
заставляет меня усомниться в божественной справедливости.
Сравнивая ее нынешнее поведение с тем, которое я запомнил в
первые дни пребывания своего в Кауране, начинаю склоняться к
мысли, что в тело Тарамис вселился некий демон. Другое
подозрение высказал мне один молодой воин по имени Валерий. Он
утверждает, что некая колдунья приняла облик чтимой королевы,
сама же Тарамис заключена в подземелье. Молодец этот поклялся
отыскать подлинную королеву, если та еще жива, но, боюсь, сам
пал жертвой жестокого Констанция. Он участвовал в мятеже
дворцовой гвардии, сумел бежать и скрывался, упорно отказываясь
покинуть город. В его укрытии я и беседовал с ним. Теперь же он
исчез - так же, как и другие, о чьей судьбе здесь не принято
спрашивать. Боюсь, что шпионы Констанция его выследили. На этом
я вынужден закончить свое письмо, чтобы нынче же ночью отправить
его с почтовым голубем. Он принесет послание туда, где родился -
на рубеж земли Кот. Оттуда будет отправлен верховой, а потом
верблюжья эстафета доставит письмо тебе. Я должен успеть до
рассвета, а уже поздно, и звезды начинают бледнеть над висячими
садами Каурана. Город погружен в тишину, и только глухой звук
жертвенного барабана доходит со стороны храма. Не сомневаюсь,
что это Тарамис в союзе с силами преисподней затевает новые
злодейства".
   Но мудрец был неправ. Женщина, известная миру под именем
Тарамис, стояла в подземелье, озаренная зыбким светом факела.
Блики метались по ее лицу, усугубляя дьявольскую жестокость этих
прекрасных очертаний. Перед ней на голой каменной лавке сжалась
фигурка, едва прикрытая лохмотьями. Саломея тронула ее носком
золотого башмачка и мстительно улыбнулась: - Не соскучилась ли
ты по мне, милая сестричка? Несмотря на семимесячное заточение и
гнусные лохмотья, Тарамис все еще была прекрасна. Она ничего не
ответила и только ниже склонила голову. Ее равнодушие задело
Саломею, она закусила пунцовую губку и нахмурилась. Одета она
была с варварским великолепием женщин Шушана. При свете факела
драгоценные камни сверкали на ее обуви, на золотом нагруднике,
золотых кольцах и браслетах. Прическа была высокой, как у
шемиток, золотые серьги с "тигровым глазом" поблескивали при
малейшем движении гордо поднятой головы. Украшенный геммами пояс
поддерживал платье из прозрачного шелка. Небрежно наброшенная
темно-алая накидка скрывала какой-то сверток в левой руке
ведьмы. Внезапно Саломея сделала шаг вперед, схватила сестру за
волосы и откинула ее голову так, чтобы заглянуть в глаза.
Тарамис встретила этот страшный взгляд не дрогнув. - Ты уже не
рыдаешь, как бывало, милая сестричка? - прошипела ведьма сквозь
зубы. - Нет у меня больше слез, - ответила Тарамис. - Слишком
часто ты тешилась видом королевы, на коленях просящей о
милосердии. Знаю я, что живу лишь только для того, чтобы ты
могла меня унижать. Потому и в пытках соблюдала ты меру, чтобы
не убить меня и не покалечить. Но я уже не боюсь тебя - нет во
мне ни страха, ни стыда, ни надежды. И хватит об этом,
сатанинское отродье! - Ты льстишь себе, дорогая сестра, -
сказала Саломея. - я по-прежнему забочусь о том, чтобы страдали
и твое прекрасное тело, и твоя гордыня. Ты забыла, что, в
отличие от меня, подвержена и душевным мукам - вот я и
развлекала тебя рассказами о том, какие забавы учиняю над твоими
безмозглыми подданными. Но на этот раз я принесла более веское
доказательство. Знаешь ли ты, что твой советник Краллид вернулся
из Турана и был схвачен? Тарамис побледнела. - Что, что ты с ним
сделала? В ответ Саломея вытащила загадочный сверток и, сбросив
шелковый покров, подняла вверх голову молодого мужчины. Лицо его
застыло в страшной гримасе - смерть, видно, наступила после
жестоких мук. Тарамис застонала, как от удара ножом в сердце: -
О Иштар! Это Краллид! - Да, это Краллид! Он пытался взбунтовать
народ. Уверял, глупец, что Конан был прав насчет того, что я не
настоящая королева. Дурень, неужели он полагал, что чернь с
палками и мотыгами поднимется против солдат Сокола? Ну и
поплатился за свою глупость. Собаки терзают его обезглавленное
тело во дворе, а дурная голова полетит в помойную яму к червям.
Что, сестричка, неужели ты все-все слезы выплакала? Прекрасно!
Под конец я приготовила для тебя отличную пытку - ты увидишь еще
много таких картинок! - и Саломея торжествующе потрясла головой
Краллида. В эту минуту она не походила на существо,
произведенное на свет женщиной. Тарамис не поднимала глаз. Она
лежала ничком на грязном холодном полу и тонкое ее тело
сотрясалось рыданиями. Стиснутыми кулачками она колотила по
каменным плитам. Саломея медленно пошла к двери под звон
браслетов. Через несколько минут ведьма была у выхода из
подземелья. Ожидавший там человек повернулся к ней. Это был
огромный шемит с мрачными глазами и широкими плечами. Длинная
черная борода его свисала на могучую грудь, обтянутую
серебристой кольчугой. - Ну что, завыла? - голос его был подобен
реву буйвола - низкий, глубокий, как отдаленные гром. Это был
командир наемников, один из немногих приближенных Констанция,
посвященных в тайну судьбы королевы Каурана. - Разумеется,
Кумбанигаш. Есть в ее душе струны, которых я еще не касалась.
Когда одно чувство притупляется, всегда можно найти другое,
более отзывчивое на пытки. К ним приблизилась согбенная фигура в
лохмотьях - грязная, со спутанными волосами, потешно
прихрамывающая. Один из нищих, что ночуют в открытых садах и
аллеях дворца. - Лови, пес! - Саломея кинула ему голову
Краллида. - Лови, немтырь. Брось ее в ближайшую выгребную яму...
Кумбанигаш, он глухой - покажи ему, что нужно сделать! Командир
исполнил поручение, а растрепанный нищий закивал головой -
дескать, понял, - и медленно стал бултыхать в сторону. - Зачем
затягивать этот фарс, - гремел Кумбанигаш. - Ты уже так прочно
сидишь на троне, что никакие силы не снимут тебя оттуда. Что
такого, если глупые кауранцы узнают правду? Все равно они ничего
не смогут сделать. Так царствуй под своим собственным именем.
Покажи им их бывшую повелительницу и повели отрубить ей голову
на площади! - Еще не время, достойный Кумбанигаш. Тяжелая дверь
закрылась и заглушила высокий голос Саломеи и громовую речь
Кумбанигаша. Нищий притаился в одном из уголков сада. Там не
было никого, чтобы заметить: руки, крепко обхватившие
отрубленную голову - тонкие, мускулистые, - никак не вяжутся с
горбатой фигурой и грязными тряпками. - Я узнал! - шепот был
едва слышным. - Она жива! О. Краллид, твои муки не были
напрасными! Они замкнули ее в подземелье! Иштар, богиня честных
людей, помоги мне!

   4

   Гарет наполнил алым вином украшенный самоцветами кубок, а потоп
пустил золоченый сосуд по черному дереву столешницы прямо в руки
Конану-киммерийцу. Одеяние Гарета могло бы стать предметом
зависти как любого варварского вождя, обожающего пышность, так и
князя Запада, обладающего хорошим вкусом. Вождь разбойников
пустыни был облачен в белую шелковую тунику, расшитую на груди
жемчугом и перетянутую в талии поясом из золотой м серебряной
канители, переплетенной причудливыми узорами. Стальной
остроконечный шлем был обернут тюрбаном из зеленого атласа и
инкрустирован золотом с черной эмалью. Пышные шальвары
заправлены в сапоги из выделанной кожи. Единственным оружием
Гарета был широкий кривой кинжал в ножнах из слоновой кости, по
моде номадов заткнутый за пояс над левым бедром. Удобно
расположившись в резном кресле, Гарет вытянул скрещенные ноги и
звучно прихлебывал благородный напиток из драгоценного кубка. В
противоположность утонченному облику мунгана, киммериец выглядел
куда более проще. Черные, гладко причесанные волосы, загорелое
лицо в сетке шрамов, яркие голубые глаза. На нем была вороненая
кольчуга, а единственным украшением служила золотая пряжка
пояса, поддерживающего меч в истертых кожаных ножнах. Они были
вдвоем в шатре из тонкого шелка, освещаемом восточными
светильниками. Пол был застлан трофейными коврами, шкурами
зверей и бархатными подушками. Извне в шатер доносился низкий
шум большого военного лагеря. Время от времени ветер пустыни
заставлял трепетать вершины пальмовых деревьев. - Судьба
изменчива! - воскликнул Гарет и, слегка распустив алый кушак,
потянулся к сосуду с вином. - Некогда был я мунганским
вельможей, ныне предводительствую народами пустыни. Семь месяцев
назад ты висел на кресте в двух полетах стрелы от стен Каурана,
а сейчас - доверенный человек самого удачливого грабителя между
туранскими укреплениями и пастбищами Запада. Ты должен
благодарить меня! - За то, что пригодился тебе? - рассмеялся
Конан и поднял кубок. - Если ты позволяешь человеку подняться
вверх, так уж наверное, не без выгоды. А я добивался всего в
жизни своей силой, потом и кровью. - Он поглядел на свои
изуродованные ладони. Да и многих шрамов на теле еще не было
семь месяцев назад.
   - Верно, ты дерешься как целое полчище дьяволов, - согласился
Гарет. - Но ты же не думаешь, что из-за твоих доблестей в орду
приходят все новые и новые люди. Племенам номадов всегда не
доставало удачливого вождя. Наверное, поэтому они предпочитают
доверять чужеземцам, а не соплеменникам. Отныне для нас нет
невозможного. Сейчас под моей рукой одиннадцать тысяч воинов.
Через год их будет втрое больше. До сих пор мы грабили только
пограничные города Турана. С тридцатью тысячами мы оставим
набеги и поведем правильную войну, покорим королевство Шем. Если
будешь послушен, останешься моей правой рукой - министром,
канцлером, вице-королем. Сейчас нужно ударить на восток, взять
туранскую крепость Везек - там собирают пошлину с караванов и
можно поживиться. Конан отрицательно покачал головой. - Я так не
думаю. - Что значит - ты так не думаешь? Я возглавляю войско,
мне и думать! - Воинов и сейчас хватит для моих целей, - ответил
киммериец. - Не оплаченный долг тяготит меня. - Ах, вон как, -
Гарет глянул исподлобья и отхлебнул вина. - Ты все никак не
можешь забыть этот крест? Похвально, но с этим придется
обождать. - Когда-то ты обещал помочь взять Кауран, - сказал
Конан. - Верно, да ведь это когда было? Я в ту пору и не
предполагал, что соберется такая армия. Кроме того, я собирался
пограбить город, а не захватывать его. Я не хочу ослаблять своих
воинов, а Кауран - крепкий орешек. Вот через год, тогда... -
Через неделю, - оборвал его Конан и твердость этих слов
заставила мунгана изменить тон. - Послушай, дружище, если бы я
даже решился погубить своих ребят, ты что думаешь - неужели наши
волки сумеют осадить и взять неприступный Кауран? - Не будет ни
осады, ни приступа. Я знаю, как выманить Констанция за стены. -
Ну и что? - в гневе воскликнул Гарет. - Пока мы будем осыпать
друг друга стрелами, не их, а нашей коннице придется туго. Их
отряды пройдут через нас, как нож сквозь масло. - Такого не
будет, если за нами встанут три тысячи отчаянных гиборийских
всадников, привыкших сражаться в строю по моей науке. - Где же
ты возьмешь три тысячи гиборийцев? - рассмеялся Гарет. - Разве
что из воздуха наколдуешь? - Они уже есть, - твердо сказал
Конан. - Три тысячи кауранских воинов кочуют в оазисе Акель и
ждут моего приказа. - Что? - Гарет стал похож на загнанного
волка. - Что слышал. Эти люди бежали от власти Констанция.
Большинство из них скитались по пустыне как изгнанники. Зато
теперь это закаленные и готовые на все солдаты. Это
тигры-людоеды. Каждый стоит троих наемников. Беда и неволя
укрепляют истинных мужей и наполняют их мышцы адским пламенем.
Они бродили мелкими группами и требовали вождя. Я связался с
ними через моих посыльных. Они собрались в оазисе и ждут
команды. - И все это без моего ведома? - в глазах Гарета
появился зловещий блеск, рука нашаривала кинжал. - Они признали
мою власть. А не твою. - И что ты наобещал этим выродкам? - Я
сказал, что волки пустыни помогут им распластать Констанция и
вернуть Кауран его жителям. - Дурак. Ты что, вождем себя
вообразил? Оба вскочили. Дьявольские огни плясали в серых
зрачках Гарета, губы киммерийца тронула грозная усмешка. - Я
прикажу разодрать тебя четырьмя конями, - процедил сквозь зубы
мунган. - Кликни людей да прикажи, - сказал Конан. - Авось
послушаются. Хищно ослабившись, Гарет поднял руку и остановился
- его удержала уверенность Конана. - Выродок с западных гор, -
прошипел он. - Как же ты осмелился на заговор? - В это не было
нужды, - ответил Конан. - Ты лгал, когда говорил, что люди идут
к нам не из-за меня. Как раз наоборот. Они, правда, выполняют
твои приказы, но сражаются за меня. Короче, двум вождям здесь не
бывать, а все знают, что я сильнее тебя. Мы с ними прекрасно
понимаем друг друга - ведь я такой же варвар, как они. - Но что
скажет армия, когда ты прикажешь ей биться для пользы Каурана? -
Подчинится. Я обещал им караван золота из дворцовых сокровищниц.
Кауран заплатит хороший выкуп за изгнание Констанция. А уж потом
пойдем на Туран, как задумано. Народ подобрался жадный, им хоть
с Констанцием биться, хоть с кем. В глазах Гарета появилось
осознание краха. За кровожадными мечтами о собственной империи
от просмотрел то, что творилось под боком. Мелочи вдруг обрели
настоящее значение. Он понял, что слова Конана - не пустая
угроза. В черной кольчуге перед ним стоял подлинный предводитель
зуагиров. - Так погибни, собака! - зарычал мунган и схватился за
кинжал. Но рука Конана с кошачьей быстротой метнулась вперед и
кисть ее сомкнулась не предплечье Гарета. Раздался треск костей
и напряженная тишина повисла в шатре. Мужи стояли лицом к лицу,
неподвижные, точно статуи. Капли пота выступили на лбу Гарета.
Конан засмеялся, но кулака не разжал. - Неужели ты выдержишь
это, Гарет? Улыбка все еще бродила по лицу Конана. Мышцы его
заиграли, сплетаясь в ременные узлы, а могучие пальцы вонзились
в дрожащую руку мунгана. Послышался хруст трущихся друг об
дружку костей и лицо Гарета стало серым как пепел. Из
прикушенных губ брызнула кровь - но он не издал ни звука.
Смеясь, Конан освободил его и отступил на шаг. Мунган покачнулся
и оперся здоровой рукой о стол. - Я дарю тебе твою жизнь, Гарет,
так, как ты подарил мне мою, - спокойно сказал Конан. - Хотя ты
снял меня с креста исключительно для своей пользы. Тяжкое это
было для меня испытание, ты бы его не выдержал. Это под силу
только нам, варварам с Запада. Ступай, садись на своего коня -
он привязан за шатром, вода и пища во вьюках. Отъезда твоего не
увидит никто, но поспеши - побежденному владыке не место в
пустыне. Если воины увидят тебя, калеку, лишенного власти, то
живым не отпустят. Молча Гарет выслушал Конана и так же в
молчании повернулся и вышел из шатра. Молча взобрался он в седло
высокого белого жеребца, привязанного в тени раскидистой пальмы,
молча вложил покалеченную руку за ворот туники, поворотил коня и
отправился на восток, в пустыню, чтобы навсегда исчезнуть из
жизни зуагиров. Конан остался один. Он осушил кубок и вытер
губы. Ему стало легко. Отшвырнул кубок в угол, поправил ремень и
вышел вон. На минуту он остановился и оглядел море палаток из
верблюжьей шерсти, расстилающееся перед ним. Между палаток
бродили люди в белом. Они пели, ссорились, чинили конскую сбрую
и точили сабли. Голос Конана был подобен грому и раскаты его
донеслись до самых дальних шатров: - Эй вы, канальи, навострите
уши и слушайте! Ступайте все сюда - я хочу вам кое-что поведать!

   5

   Люди, собравшиеся в башне при городской стене, внимательно
прислушивались к речам одного из них. Все они были молоды, но
крепки и ловки. Чувствовалась в них закалка, которую дают тяжкие
испытания. Все они были в кольчугах, в кожаных кафтанах и при
мечах. - Я знал, что Конан прав - это не Тарамис! - толковал
Валерий. - Целый месяц под видом глухого побирушки я слонялся
возле дворца. И, наконец, убедился в своих давних подозрениях.
Наша королева томится в дворцовом подземелье. Стал выжидать
удобного случая. Тут мне и подвернулся стражник-шемит. Я его
оглушил, затащил в ближайший погреб и допросил с пристрастием.
Перед тем как сдохнуть, вот что он мне сказал: Каураном правит
ведьма по имени Саломея, а Тарамис заключена в самом глубоком
подземелье. А этот набег зуагиров нам крепко поможет. Что
намерен предпринять Конан - угадать трудно. Наверняка он
посчитается с Констанцием, но, возможно, разграбит и разрушит
город. Это ведь варвар, нам его не понять. Тогда у нас одна
задача - в разгар битвы освободить Тарамис. Констанций выведет
войско в поле, они уже оседлают коней. В городе нет припасов,
чтобы выдержать осаду - слишком уж внезапно воины Конана
появились под стенами. А киммериец как раз готовился к осаде:
разведка доложила, что зуагиры тащат стенобитные машины и
осадные башни. Все это придумал Конан, он ведь все военные науки
Запада превзошел. Непременно выведет Констанций всех своих
солдат, чтобы одним ударом покончить с врагом. В городе
останется едва ли сотни три шемитов, да и те будут на стенах и у
ворот. Тюрьма останется почти без охраны. А когда освободим
Тарамис, посмотрим, как дело пойдет. Если победит Конан, покажем
Тарамис людям и призовем к восстанию. И народ поднимется,
сомнений нет! У нас хватит сил перебить шемитов хоть голыми
руками. А потом мы закроем ворота и от наемников, и от
кочевников. Ни те, ни другие не попадут в город. А уж тогда
можно и с Конаном толковать. Он всегда был верен присяге. А
когда узнает правду, да королева сама его попросит - может, и
отступит. Но вероятнее всего, Констанций разгромит Конана. Тогда
придется бежать из города и спасть королеву. Вы все поняли?
Собравшиеся разом кивнули. - Доверим же мечи наши и души богине
Иштар и пойдем к тюрьме - наемники выходят из города через Южные
ворота! Так оно и было. Солнце играло на остроконечных шлемах,
непрерывным потоком льющихся через широкие ворота, на белых
чепраках тяжелых боевых коней. Битва должна была начаться с
атаки тяжелой конницы, как принято на Востоке. Всадники
выплывали из городских ворот стальной рекой - грозные мужи в
вороненых и серебристых кольчугах в кирасах, в сплошных
панцирях, бородатые, с хищными носами. Свирепые глаза их
выражали решимость и ярость. Люди высыпали на улицы, выглядывали
из окон, молча провожали взорами чужеземных воинов, вышедших
защитить чужой город. А горожанам было все равно. На башне,
возвышающейся над широкой улицей, что вела к Южным воротам,
Саломея иронически разглядывала Констанция, который препоясался
мечом и натянул рукавицы из стальных чешуек. Из окна доносился
шум движущегося войска - поскрипывание сбруи и тяжелый конский
топот по мостовой. - Прежде чем стемнеет, - сказал Констанций и
подкрутил усы, - у тебя будет множество пленников, чтобы
насытить твоего дьявола в храме. Ему, поди, надоели мягкие тела
горожан? Может, ему номады понравятся - они жилистые! - Смотри
сам не нарвись на тварь еще более дикую, чем мой Тауг, -
ответила Саломея, - Помни, кто ведет врагов. - Память у меня
хорошая, потому и выхожу ему навстречу. Этот паршивый пес воевал
на Западе и знает толк в штурме городов. Мои разведчики
подобрались к их лагерю, а это нелегко, ведь у номадов орлиное
зрение. Все же они разглядели, что верблюды волокли и
катапульты, и тараны, и осадные башни. Клянусь Иштар! Чтобы все
это соорудить, десять тысяч человек должны были трудиться не
меньше месяца. А где он взял материалы - ума не приложу. Неужели
договорился с туранцами? Впрочем, ему все это не понадобится. Я
уже дрался с этими песчаными волками. Сперва перестрелка - тут
моих воинов убережет броня, - потом атака. Мои полки прорвут
слабый строй номадов, развернутся, ударят сзади и разгонят это
воинство на все четыре стороны. Вечером я войду в Южные ворота и
сотни пленников поплетутся за хвостом моего коня. Ночью мы
устроим на дворцовой площади праздник - мои ребята любят сжигать
пленных живьем и сдирать с них кожу. Что же касается, Конана, то
неплохо бы взять его живым и посадить на кол перед дворцом. -
Развлекайтесь сколько влезет, - равнодушно откликнулась Саломея.
- Я давно мечтала о платье из человеческой кожи. Но уж сотню
пленных отдай мне - и на жертвенник, и для Тауга. - Все будет по
твоему слову, - ответил Констанций и бронированной ладонью
зачесал волосы назад. - Итак, иду сразиться и победить во имя
незапятнанной чести Тарамис! - он взял украшен ный перьями шлем
на изгиб левой руки, правой же отдал шутовской салют. Через
минуту с улицы донесся его властный голос, отдававший команды.
Саломея лениво приподнялась, потянулась и позвала: - Занг!
Бесшумный жрец с лицом из желтого пергамента скользнул в
комнату. Саломея указала на возвышение из слоновой кости, на
котором лежали два хрустальных шара и велела жрецу взять тот,
что поменьше. - Поезжай за Констанцием. Будешь сообщать о ходе
сражения. Ступай! Человечек с пергаментным лицом низко
поклонился, спрятал шар в складки черного плаща и поспешно
вышел. В городе стало тихо. Через минуту послышался топот коня,
затем - грохот закрываемых ворот. По широкой мраморной лестнице
Саломея поднялась на крышу, защищенную от солнца балдахином.
Отсюда открывался вид на опустевшие улицы и безлюдную дворцовую
площадь - народ Каурана предпочитал держаться подальше от
опоганенного храма. Город словно вымер. Только на южной стене и
на крышах прилегающих к ней домов толпились горожане. Они не
издавали обычных в таких случаях приветственных криков, ибо не
знали - победы желать Констанцию или поражения. Победа - значит
снова вернется иго ненавистных шемитов, поражение - значит, в
городе будет грабеж и резня. Никаких вестей Конан не подавал, а
то, что он варвар - помнили все. Полки наемников выходили на
равнину. Далеко - далеко, на этом берегу реки можно было
разглядеть волну конницы. Противоположный берег был усеян
темными точками - осадные машины оставались на месте. Должно
быть, Конан опасался удара в момент переправы. Отряды Констанция
тронулись - сперва шагом, потом рысью. Низкий рев донесся до
стоящих на стене. Две встречные волны столкнулись и перемешались
в сплошную клубящуюся массу. Нельзя было понять, кто ударил
первым. Тучи пыли, поднятой копытами, покрыли поле сражения, как
туман. Изредка из этого тумана выныривали всадники и снова
скрывались, временами сверкало оружие. Саломея недовольно
передернула плечами и спустилась вниз. Во дворце было тихо - все
слуги и рабы вместе с горожанами таращились на сражение. Ведьма
вошла в зал, где прощалась с Констанцием, и подошла к
возвышению. Она увидела, что хрустальный шар помутнел и покрылся
алыми пятнами. Саломея склонилась над ним и прошептала
заклинание. - Занг! - позвала она. - Занг! Внутри шара поплыли
туманные пятна, распадаясь в мелкую пыль. Мелькали неясные
темные силуэты. Иногда, как молния в ночи, сверкала полированная
сталь. Затем появилось лицо Занга - такое четкое, словно он сам
стоял перед Саломеей и глядел на нее выпученными глазами. По
голому черепу текла кровь, желтая кожа была в пыли. Губы его
дрогнули. Случись в зале посторонний, он бы ничего не услышал.
Но для Саломеи голос жреца звучал отчетливо, словно и не было
между ними нескольких миль. Только демоны тьмы ведали, что за
магические нити связывали оба шара. - Саломея! - сказал раненый.
- Я слышу! - крикнула ведьма. - Говори! - Мы погибли! Кауран
потерян. Клянусь Сетом! Подо мной убили коня, я не могу убежать!
Вокруг падают люди... Эти, в серебристых кольчугах, гибнут как
мухи... - Перестань скулить и говори, что случилось! - фыркнула
Саломея. - Мы пошли навстречу этим псам пустыни, - начал жрец. -
И они двинулись к нам. Полетели тучи стрел и номады дрогнули.
Констанций скомандовал атаку и мы двинулись сомкнутыми рядами. И
тогда их орда расступилась вправо и влево и нам предстали
несколько тысяч гиборийских всадников - их никто не ждал!
Кауранские витязи, охваченные гневом! Огромные детины на могучих
конях и в полном вооружении! Плотным железным клином они прошли
сквозь нас. Мы и заметить не успели, как строй был разрезан
пополам. И тогда с двух сторон ударили кочевники. Наши ряды
смешались, нас сломали и перебили! Это хитрый дьявол Конан!
Осадные машины были для виду - одни каркасы из пальмовых стволов
да раскрашенные тряпки. Наши разведчики ошиблись. Коварством
выманили нашу армию за городские стены на погибель! Шемиты
Сокола бегут! Конан зарубил Кумбанигаша. Констанция я не вижу.
Кауранцы терзают нас, словно львы-людоеды, кочевники
расстреливают из луков... Я... ах-х... В хрустале блеснула
сталь, брызнула кровь - изображение исчезло, словно лопнул
пузырь на воде. Саломея застыла, вглядываясь с опустевший
кристалл. Потом хлопнула в ладоши, и в комнате появился жрец,
точь-в-точь похожий на покойного Занга. - Констанций разбит, -
торопливо сказала она. - Мы погибли. Скоро Конан начнет ломиться
в городские ворота. Не сомневаюсь, что со мной будет тогда. Но
сперва я уверюсь, что моя проклятая сестричка никогда уже не
взойдет на трон. Будь что будет, но мы угостим Тауга на славу!
Ступай за мной! Они уже спускались во двор, когда со стен
донесся нарастающий рев - толпа, стоявшая там, поняла, что
победил Конан. Из облаков пыли вырывались всадники и
устремлялись к городу. Дворец был соединен с тюрьмой длинной
галереей под островерхой крышей. Потом Саломея и жрец вошли в
широкий коридор, откуда круто вниз уходили ступени. Вдруг
Саломея встала как вкопанная и проклятье застыло на ее губах. В
полумраке возле стены лежал стражник-шемит, уставив короткую
бороду в потолок. Голова его была почти отделена от тела. Внизу
раздавались приглушенные голоса и шаги нескольких человек, на
стене появились отблески пламени. Саломея отступила во тьму и
притаилась за массивной колонной, туда же укрылся и жрец. Рука
ведьмы потянулась к висящей на поясе позолоченной сумочке.

   6

   Яркое и дымное пламя факела пробудило королеву Каурана от
сна. Она поднялась, опираясь на руки и открыла глаза. Наверное,
Саломея что-то задумала! Но раздался взволнованный голос: -
Тарамис! О, моя королева! Она сперва подумала, что продолжает
спать, но глаза ее увидели за пламенем блеск оружия и
человеческие фигуры. Пятеро людей склонились над ней - грозные
чернобородые загорелые лица. Королева завернулась в лохмотья и,
сжавшись в комок, ожидили своей участи. Один из пришельцев пал
на колени и простер к ней руки. - О Тарамис! Иштар помогла
разыскать тебя! Помнишь ли ты меня? Я Валерий. Когда-то, после
битвы при Корвеке ты удостоила меня поцелуем... - Валерий... -
простонала королева. - Я, должно быть, сплю... Это новая ворожба
Саломеи... - Нет! - голос его дрожал. - Твои верные слуги пришли
спасти тебя. Но нужно торопиться. На равнине Констанций
сражается с Конаном, который привел из-за реки зуагиров, но
сотни три шемитов все еще в городе. Стражник убит, вот его
ключи. Других часовых не видно. Уходим быстро! Королева
облегченно вздохнула и потеряла сознание. Не раздумывая, Валерий
подхватил ее на руки и пошел вслед за тем, кто нес факел. Они
стали подниматься по сырым ступеням лестницы - казалось, им не
будет конца - и очутились в коридоре. Вдруг возле портала факел
погас, а тот, кто его нес, издал короткий предсмертный стон.
Голубая вспышка выхватила на миг из темноты разъяренные лица
Саломеи и ее спутника.
   Вспышка была такой яркой, что кауранцы ослепли. Валерий с
королевой на руках продолжал бежать, слыша за спиной звуки
убийственных ударов, стоны и хищное сопение. Но тут сильный
толчок поверг воина на пол, а королеву вырвали у него из рук. Он
кое-как поднялся и затряс головой, чтобы прогнать ослепление. Он
был один в коридоре, его спутники лежали в крови, покрытые
глубокими ранами. Ослепленные адским пламенем, они, должно быть,
и не защищались. Все были мертвы. Королева исчезла. Грубо
выругавшись, Валерий вытащил меч, снял погнутый шлем и что было
сид хватил им об пол. Из раны на голове по лицу потекла теплая
струйка. Он несколько раз оборотился, прикидывая, в какую
сторону унесли Тарамис, и услышал, что кто-то зовет его: -
Валерий! Валерий! Спотыкаясь, он побежал на голос и через минуту
в его руках оказалось знакомое стройное тело. - Игва! Да ты с
ума сошла! - Я должна, должна была пойти сюда, - со слезами в
голосе сказала девушка. - Я следила за вами и спряталась во
дворе за аркой. Только что я видела ее и слугу, который тащил
женщину. Я узнала Тарамис и поняла, что вам не повезло... Ты
ранен! - Царапина, - он оттолкнул ее руку. - Вперед, Игва!
Показывай, куда они побежали! - Через двор в сторону храма.
Молодой воин побледнел. - Во имя Иштар! Вот ведьма! Она решила
принести Тарамис в жертву своему демону! Скорее беги к людям на
южной стене и скажи, что нашлась настоящая королева и ведьма
тащит ее в храм. Беги! Девушка, заливаясь слезами, пересекла
площадь и скрылась в улице, что вела к стене. Валерий устремился
к зданию, угрюмо возвышавшемуся напротив дворца. Ноги его едва
касались каменных плит. Саломея и жрец в спешке не закрыли за
собой тяжелую дверь. Воин вбежал в храм и увидел тех, кого
преследовал. Королева очнулась и, чуя неминуемую гибель,
сопротивлялась изо всех сил. Ей даже удалось вырваться из цепких
рук жреца, но лишь на мгновение. Они были уже в центре огромного
зала, на другом конце которого находился страшный жертвенник, а
за ним - высокие железные двери. Многие прошли через них, но
возвращалась лишь одна Саломея. Во время борьбы лохмотья слетели
с королевы и она казалась лесной богиней в об'ятиях демона.
Саломея шагала к дверям, нетерпеливо оглядываясь. В полумраке
мелькали перекошенные физиономии идолов. Подняв меч, Валерий в
гневе бросился вперед. Раздался предостерегающий крик Саломеи и
желтолицый жрец, отбросив Тарамис, достал из ножен окровавленный
клинок. Резать людей, ослепленных колдовским пламенем Саломеи,
было, видно, легче, чем противостоять молодому и сильному
гиборийцу, охваченному яростью и ненавистью. Кровавый клинок
взлетал вверх, но меч воина был более быстрым и просто-напросто
отсек кисть жреца. Брызнула кровь. Опьяненный боем, Валерий
наносил все новые и новые удары, пока бездыханное тело не
рухнуло на пол. Лысая голова при этом покатилась в сторону.
Валерий, похожий в эту минуту на лесного хищника, обернулся в
поисках Саломеи. Та склонилась над Тарамис. Одной рукой ведьма
держала сестру за волосы, другая, с кинжалом, выбирала место для
удара. Снова свистнул меч Валерий и вонзился в грудь ведьмы с
такой силой, что вышел между лопатками на добрый локоть. Со
страшным криком Саломея рухнула на колени, схватилась руками за
лезвие меча и упала, содрогаясь в конвульсиях. Глаза ее уже не
походили на человеческие и с нездешной силой цеплялась она за
жизнь, вытекавшуюю из нее через рану - она как раз рассекла алый
полумесяц на груди. Ведьма извивалась в агонии, кусала и
царапала каменные плиты. Валерий с отвращением отвернулся и
поднял королеву; та была в полуобморочном состоянии. Оставив
позади издыхающую тварь, он вынес Тарамис во двор к подножию
лестницы. Площадь была заполнена народом. Кто откликнулся на
призыв Игвы, кто просто бежал со стены от страха перед ордой.
Отупелость и равнодушие сменились под'емом, толпа волновалась и
шумела, потрясала кулаками. Со стороны ворот раздавались глухие
удары тарана. Отряд разъяренных шемитов напирал на толпу - это
была стража Северных ворот, спешившая на подмогу к Южным. Но все
- и стражники, и народ - разинули рты от удивления, когда на
ступенях храма появился юноша, державший на руках обнаженное
тело. - Вот наша королева! - провозгласил Валерий, стараясь
перекричать толпу. Люди ничего не поняли. Верховые шемиты стали
пробиваться к ступеням храма, избивая народ древками копий. И
тогда... За спиной Валерия появилась тонкая фигурка в
окровавленной белой одежде. И люди увидели, что на руках Валерия
лежит их повелительница, а в дверях храма стоит другая - точная
ее копия. Увидев ведьму, Валерий почувствовал, что кровь стынет
у него в жилах: ведь его меч пробил ей сердце. По всем законам
природы ей полагалось быть мертвой. Но она была жива. - Тауг! -
закричала ведьма, оборотившись к дверям. - Тауг! В ответ
послышался громовой хохот, треск дерева и звон лопающегося
металла. - Это королева! - завопил сотник-шемит и сорвал с плеча
лук. - Стреляйте в эту парочку на лестнице! Но толпа уже рычала,
как свора раз'яренных собак. Люди, наконец, поняли смысл слов
Валерия и догадались, кто их настоящая королева. С этим рычанием
люди и набросились на шемитов, вооруженные лишь зубами, ногтями
да кулаками. Возвышавшаяся над этим месивом людских и лошадиных
тел Саломея покачнулась и упала на мраморные ступени - на этот
раз мертвая окончательно и бесповоротно. Стрелы свистели вокруг
Валерия, пытавшегося укрыться за колонной портика. Конные рубили
и стреляли направо и налево, стремясь спастись от расправы
толпы. Валерий добежал до двери храма и уже собирался
переступить порог, но вдруг вернулся, закричав от ужаса. Из
мрака, царившего в храме, выкатилась огромная черная туша и
устремилась к Валерию длинными лягушечьими прыжками. Юноша
увидел, как сверкают огромные глазищи, увидел клыки и
саблеподобные когти и отскочил от дверей. Стрела просвистела над
ухом, напомнила ему, что за спиной тоже стоит смерть. Четверо
или пятеро шемитов пробились сквозь толпу, и теперь их кони были
уже на ступенях. Стрелы с теском ударялись в колонну. Тарамис
давно уже была без сознания и казалась мертвой. Прежде чем
шемиты успели еще раз выстрелить, ворота храма заполнило
гигансткое тело. Наемники в ужасе поворотили коней и влетели в
толпу. Люди в панике побежали, топча упавших. Но чудовищу были
нужны только Валерий и королева. Протиснув свое могучее
колышущееся тело сквозь ворота, оно бросилось к юноше, который
побежал вниз по лестнице. Валерий слышал, как э т о движется за
спиной - огромная тварь, порожденная в сердце мрака, черная
желеобразная масса, в которой можно было различить только
горящие жаждой крови глаза и страшные клыки. Тут раздался топот
копыт и отряд окровавленных, изрубленных шемитов влетел на
площадь и стал вслепую прорубаться сквозь толпу. Это были те,
что охраняли Южные ворота. Их преследовала группа всадников,
которые размахивали окровавленными мечами и кричали на родном
языке - то жители Каурана, бежавшие в пустыню, вернулись в свой
город. Вместе с ними в'ехали полсотни чернобородых номадов во
главе с богатырем в вороненой кольчуге. - Конан! - воскликнул
Валерий. - Это Конан! Гигант увидел его, все понял и отдал
приказ. Не останавливая коней, всадники из пустыни подняли луки,
натянули тетивы и выстрелили. Смертоносная туча запела над
человеческим морем и вонзилась в тушу чудовища. Тварь
остановилась, издала ужасный рев и зашаталась - черная клякса на
белом мраморе. Всадники сделали еще один залп, еще один...
Мерзкое кваканье раздалось из поганой пасти. Тварь рухнула и
покатилась по ступеням - мертвая, как и та, что вызвала ее из
бездны минувших тысячелетий. Конан остановил коня и спешился.
Валерий положил королеву на мраморные плиты и упал рядом с ней -
силы оставили его. Толпа хотела приблизиться. Конан с проклятием
отогнал ее и склонился над королевой. - Клянусь Кромом, это
Тарамис, А кто же та? - Дьявольница, принявшая ее облик, -
прохрипел Валерий. Конан выругался и, сорвав с ближайшего воина
плащ, накрыл им обнаженное тело королевы. Она открыла глаза и с
изумлением посмотрела на покрытое шрамами лицо киммерийца. -
Конан! - ее нежные руки обхватили богатырское плечо. - Или я
сплю? Ведь она сказала, что ты убит! - Убит, да неудачно, -
широко улыбнулся Конан. - Ты не спишь, Ваше величество! Там, у
реки, я разгромил Констанция в пух и прах. Они бежали, трусливые
собаки, но до стен не дошел ни один - я приказал не брать
пленных, кроме самого Констанция. Стража захлопнула ворота у нас
перед носом, но мы вышибли их тараном. Своих волков, не считая
этой полусотни, я оставил за воротами. Не могу поручиться, что
они будут вежливо вести себя в городе. - О Иштар! Какой ужасный
сон! - вздохнула королева. - Несчастный мой народ! Конан, ты
должен помочь нам - отныне ты и капитан гвардии, и самый главные
советник! Конан засмеялся и отрицательно покрутил головой. Он
встал и помог подняться королеве, потом кивнул кауранцам, чтобы
они спешились и ждали распоряжений своей повелительницы. - Не
стоит, Ваше величество - капитаном я уже был. Отныне я вождь
зуагиров и поведу их на Тауран, как обещал. Вот из Валерия
получится добрый капитан, а мне надоела жизнь среди мраморных
стен. Но сейчас я должен оставить тебя и закончить свои дела - в
городе еще полно живых шемитов! Сказав это, Конан жестом
приказал подать ему коня, вскочил в седло и помчался, увлекая за
собой своих лучников. Тарамис, опираясь на плечо Валерия,
обернулась ко дворцу и ликующая толпа расступилась, образовав
коридор до самых дверей. Валерий устлышал, как нежная ладонь
коснулась его правой руки, онемевшей от тяжести меча, и не успел
он опомниться, как оказался в объятиях Игвы. Наступило время
мира и покоя. Увы, не всем сужден мир и покой - некоторые для
того и приходят на свет, чтобы неустанно сражаться и нет у них
иной дороги... ... Всходило солнце. По древнему караванному пути
от стен Каурана до самой реки растянулись всадники в белых
одеждах. Во главе кавалькады ехал Конан-киммериец на огромном
белом жеребце. Неподалеку от него торчал из земли обрубок
деревянного бруса. По соседству возвышался массивный деревянный
крест. На нем висел человек, прибитый по рукам и ногам железными
гвоздями. - Семь месяцев назад, Констанций, ты стоял здесь, а я
висел на кресте, - заметил Конан. Констанций не ответил, только
облизнул помертвевшие губы. Глаза его были полны болью и
страхом. - Пытать, конечно, ты горазд, а вот терпеть... -
продолжал спокойно Конан. - Я висел точно так же, но выжил -
хвала счастливому случаю и варварскому здоровью. Где вам,
цивилизованным людям, равняться с нами. Вы умеете только мучить,
но не переносить муки. Да, слабо вы за жизнь боритесь! Солнце не
успеет зайти, как ты умрешь. Я оставлю тебя, Сокол Пустыни, в
обществе других здешних птичек, - он показал на стервятников,
кружащихся в небе над головой распятого. Констанций закричал от
ужаса. Конан тряхнул поводьями и жеребец послушно направился к
реке, горевшей серебром в лучах утренней зари. Следом за своим
вождем тронулись белые всадники. Жалость незнакома людям пустыни
- на Констанция они взирали вполне равнодушно. Копыта коней
отбивали в пыли ритм похоронного марша распятому, а крылья
голодных стервятников рассекали воздух все ниже и ниже...





                              Роберт ГОВАРД
                              Спрэг ДЕ КАМП
                                Лин КАРТЕР

                             ДЬЯВОЛ ИЗ ЖЕЛЕЗА




     Покинув Замбулу, Конан со  Звездой  Хорала  отправился  на  запад,  в
луговые земли Шема. Добрался ли он с ней до Офира и запросил  там  за  нее
целую кучу золота или по  дороге  она  досталась  какому-нибудь  вору  или
женщине легкого поведения, неизвестно. В любом случае,  имевшихся  у  него
запасов хватило ненадолго. Он нанес короткий визит в свою родную  Киммерию
и обнаружил, что старые друзья умерли, а старые занятия еще  скучнее,  чем
раньше. Когда до него дошли известия, что козаки восстановили  свою  былую
мощь и портят как могут жизнь королю Ездигерду, Конан взял свою  лошадь  и
свой меч и отправился снова разорять Туран.
     Хотя люди с севера прибывали все с пустыми руками,  он  нашел  старых
друзей и среди козаков и среди Красного Сообщества  с  Вилайетского  моря.
Вскоре приличного размера шайка разбойников из этих групп действовала  под
его командованием и находила себе поживу еще лучше, чем раньше.



                                    1

     Рыбак проверил свой нож в ножнах. Жест был инстинктивным, так как то,
чего он боялся, нельзя было убить ножом, даже ножом с зубчатым серповидным
етшийским  лезвием,  способным  одним  ударом  распотрошить  человека.  Ни
человек, ни животное не угрожали ему в уединенности, нависшей над островом
Ксапур.
     Он вскарабкался по утесам, прошел сквозь густые заросли, растущие  по
их краю и сейчас стоял окруженный  следами  запустения.  Разбитые  колонны
проглядывали  между  деревьями,  разбросанные   линии   разрушенных   стен
виднелись там и тут среди теней, под ногами была широкая  мощеная  дорога,
потрескавшаяся и покоробившаяся от растущих под ней корней.
     Рыбак был типичным представителем своей расы, странного  народа,  чье
происхождение терялось на заре веков и который обитал  в  грубых  рыбачьих
хижинах вдоль южного берега Вилайетского моря с  незапамятных  времен.  Он
был широко сложен, с длинными, обезьяньими руками и могучей грудью, но  со
стройной талией и тонкими, кривыми ногами.  Его  лицо  было  широким,  лоб
низким и покатым, волосы густые и спутанные. Пояс для ножа  и  набедренная
повязка - вот и вся его одежда.
     То, что он находился там, где он сейчас находился, доказывало, что он
был более любопытен, чем большинство представителей его народа. Люди редко
посещали Ксапур. Он был необитаем и забыт, просто один из мириад островов,
испещривших внутреннее море. Люди называли его Ксапур  Укрепленный,  из-за
руин оставшихся от какого-то доисторического королевства,  разрушенного  и
забытого еще до завоевания гиборейцами южных земель. Никто  не  знал,  кто
поднимал  эти  камни,  хотя  в   легендах,   ходивших   между   етшийцами,
предполагалась какая-то связь в  незапамятные  времена  между  рыбаками  и
неизвестным островным королевством.
     Но прошла тысяча лет с того времени, как етшийцы  узнали  о  значении
этих историй; они повторяли  их  сейчас  как  бессмысленную  формулировку,
тарабарщину, которая слетала с их губ  по  привычке.  Ни  один  етшиец  не
посещал  Ксапур  целое  столетие.  Примыкающее  побережье  материка   было
необитаемым, тростниковые болота дали приют мрачным животным,  которые  их
облюбовали. Деревушка рыбака  находилась  достаточно  далеко  на  юге,  на
материке. Шторм погнал его хрупкое суденышко далеко от тех  мест,  где  он
жил, через сверкающую молниями ночь и вздымающиеся массы воды и разбил его
о выступающие утесы острова. Сейчас,  на  рассвете  небо  было  голубым  и
ясным; капельки на листьях сверкали  на  солнце,  как  драгоценные  камни.
Рыбак вскарабкался по утесу, за который зацепился ночью. Во  время  шторма
черные небеса разрезала вилка молнии и  последовал  удар,  который  потряс
весь остров. Все это сопровождалось страшным треском, который вряд ли  мог
быть результатом падения расколотого дерева.
     Любопытство заставило рыбака провести исследование; и сейчас он нашел
то, что увидел и животное беспокойство овладело им, чувство подстерегающей
опасности.
     Между деревьев  поднималась  разрушенное  куполообразное  сооружение,
построенное из гигантских блоков особого зеленого  камня,  который  имелся
только на Вилайетских островах. Казалось невероятным,  чтобы  человеческие
руки могли обработать и уложить эти камни, и несомненно, выше человеческих
сил было их разрушить. Но удар грома расколол  многотонные  блоки,  словно
они были сделаны из стекла, другие превратил в зеленую  пыль,  и  распорол
арку купола.
     Рыбак пробрался через обломки и посмотрел внутрь, и то что он увидел,
заставило его хмыкнуть. Внутри разрушенного  купола,  окруженный  каменной
пылью и кусками разбитой каменной кладки, лежал на золотом блоке  мужчина.
Он был одет в какую-то рубашку и шагреневый пояс. Его черные волосы, прямо
спадавшие на массивные плечи,  были  перетянуты  у  висков  узкой  золотой
лентой. На его обнаженной мускулистой груди лежал  удивительный  кинжал  с
широким серповидным лезвием и с украшенным  драгоценными  камнями  эфесом.
Его рукоятка была обтянута шагренью. Он был почти такой  же,  как  и  нож,
который рыбак носил у себя за поясом, но без зубцов на лезвии и  сделан  с
величайшим мастерством.
     Рыбаку страстно захотелось заполучить это оружие.  Мужчина,  конечно,
был мертв; мертв в течении многих столетий. Этот купол  был  его  могилой.
Рыбака не интересовало, какое древнее искусство  сохранило  тело  в  таком
хорошем состоянии, оставив  его  конечности  плотными  и  несморщившимися,
темное тело таким жизненным. Тупые мозги етшийца занимало  только  желание
иметь нож  с  такими  утонченными  волнистыми  линиями  тускло  мерцающего
лезвия.
     Пробравшись внутрь, он поднял оружие с  груди  мужчины.  И  когда  он
сделал это, произошло нечто странное и ужасное.  Мускулистые  темные  руки
конвульсивно  дернулись,  веки  разомкнулись,  открыв   большие,   темные,
магнетические глаза, чей взгляд обрушился на вздрогнувшего рыбака,  словно
физический удар.  Он  отскочил  выронив  в  смятении  кинжал.  Мужчина  на
возвышении поднялся в сидячее положение и рыбак изумился, осознав истинные
его размеры. Прищуренные глаза незнакомца смотрели на  етшийца  и  в  этих
раскосых глазах нельзя было прочитать ни дружелюбия, ни признательности; в
них был виден только огонь, такой чужой и неприветливый, как и  в  горящих
глазах тигра.
     Неожиданно мужчина поднялся и навис над рыбаком, угрожая  всем  своим
видом. В тупых мозгах рыбака не было места для страха,  по  крайней  мере,
для такого страха, который  испытал  бы  человек,  оказавшийся  свидетелем
нарушения фундаментальных законов природы. Когда  огромные  руки  схватили
его за плечи, он выхватил свой нож  с  пилообразным  краем  и  нанес  удар
вверх. Лезвие раскололось о упругий  живот  странного  мужчины,  словно  о
стальную колонну, а затем толстая шея рыбака хрустнула в гигантских руках,
словно гнилой прут.



                                    2

     Джехунгир  Ага,  лорд  Хавариса  и   хранитель   прибрежных   границ,
просмотрел еще раз разукрашенный пергаментный свиток с павлиньей печатью и
засмеялся коротко и сардонически.
     - Все нормально? - спросил его советник Газнави.
     Джехунгир пожал плечами. Это был утонченный человек,  с  безжалостной
гордостью, как врожденной так и полученной в результате воспитания.
     - Король теряет свое терпение, - сказал он. - Своей собственной рукой
он резко пишет мне о том, что называет моими ошибками по  охране  границы.
Ради Тарима, если я не смогу нанести удар по этим степным  разбойникам,  в
Хаварисе может оказаться новый лорд.
     Газнави задумчиво потер свою серую бороду. Ездигерд,  король  Турана,
был самым могучим монархом в мире. В его дворце,  находившимся  в  большом
дворцовом городе Аграпуре хранились  кучи  добра,  награбленного  во  всех
концах  империи.  Его  быстрые  военные  галеры  с   пурпурными   парусами
превратили Вилайетское море в озеро. Темнокожие люди  Заморы  платили  ему
дань, как и восточные провинции Коса.  Шемиты  подчинялись  его  правлению
далеко на запад, до самого Шушана. Его армии разоряли  границы  Стигии  на
юге и снежные земли гиборейцев на севере. Его всадники шли с огнем и мечом
на запад до Бритунии, Офира и Коринфии, и  даже  до  границ  Немедии.  Его
мечники в позолоченных шлемах  топтали  толпы  копытами  своих  лошадей  и
обнесенные  стенами  города  погибали  в  пламени  по  его   команде.   На
переполненных рынках рабов  в  Аграпуре,  Султанапуре,  Хаварисе,  Шахпуре
женщин  продавали  за  три  маленькие  серебряные  монетки   -   белокурых
бритуниек, темно-желтых стигиек, темноволосых замориек, эбеновых  кушиток,
оливковокожих шемиток.
     Но, пока его быстрые всадники разбивали армии на дальних границах, на
ближних границах наглый враг щипал его за  бороду  кровавой,  прокопченной
дымом рукой.
     В  широких  степях  между  Вилайетским  морем  и   границами   самого
восточного Гиборейского  королевства  за  последние  полвека  образовалась
новая раса, состоявшая из скрывающихся  преступников,  людей  из  остатков
разбитых армий, беглых рабов и дезертировавших солдат. Это  были  люди  из
разных стран, совершивших разные преступления;  одни  родились  в  степях,
другие бежали  из  западных  королевств.  Они  называли  себя  козаками  -
никудышными людьми.
     Обитая в широких открытых степях, не признавая никаких законов, кроме
своего собственного кодекса, они стали людьми,  способными  бросить  вызов
даже Великому  Монарху.  Они  непрерывно  совершали  налеты  на  туранские
границы, отступая в степи после поражений; вместе с вилайетскими пиратами,
которых тоже развелось очень много, они опустошали  побережье,  захватывая
торговые суда, которые курсировали между гирканскими портами.
     - Как я разобью этих волков? - спросил Джехунгир. - Если  я  последую
за ними в степи, я рискую тем, что либо меня отрежут и уничтожат, либо они
увернутся и сожгут город в мое отсутствие. В последнее  время  они  больше
способны на это, чем раньше.
     - Это из-за их  нового  главаря,  который  сейчас  командует  ими,  -
ответил Газнави. - Ты знаешь, кого я имею в виду.
     - Конечно! - с чувством ответил Джехунгир. - Это этот  дьявол  Конан;
он еще более дикий, чем козаки, и хитрый как горный лев.
     - Это скорее от звериных инстинктов, чем от ума, - ответил Газнави. -
Другие козаки - это по крайней мере опустившиеся цивилизованные люди. А он
варвар. Но захватив его, мы нанесем им сокрушительный удар.
     - Но как? - спросил Джехунгир. - Он неизменно выбирается из передряг,
которые казалось бы для него смертельны. Чутье или хитрость помогает  ему,
но он всегда избегает или спасается  из  всех  ловушек,  которые  на  него
устанавливаются.
     - Для каждого животного и каждого  человека  существует  ловушка,  из
которой он не может  спастись,  -  промолвил  Газнави.  -  Когда  мы  вели
переговоры с козаками о выкупе пленных, я наблюдал за этим Конаном. У него
резкое пристрастие к женщинам и хорошей выпивке.  Прикажи  доставить  сюда
твою пленницу Октавию.
     Джехунгир хлопнул в ладоши и бесстрастный кушитский евнух, скульптура
из блестящего эбонита в шелковых  штанах,  склонился  перед  ним  и  пошел
выполнять его приказание.  Вскоре  он  вернулся,  ведя  за  руку  высокую,
изящную девушку. Желтые волосы, ясные глаза и светлая кожа выдавали в  ней
чистокровного представителя своей расы. Ее шелковая  туника,  подпоясанная
на талии, не скрывала изумительных контуров ее завораживающей  фигуры.  Ее
глаза вспыхивали от негодования, а ее красные  губы  были  надуты,  но  ее
приучили к подчинению за время плена. Она стояла с поникшей головой  перед
своим господином, пока тот жестом не предложил ей  сесть  на  диван  перед
ним. Затем он вопросительно посмотрел на Газнави.
     - Мы должны выманить Конана от козаков, - обрывисто сказал  советник.
- Их военный лагерь в настоящее время находится  где-то  в  низовьях  реки
Запороска, где, как ты хорошо знаешь, дикие заросли тростника и болотистые
джунгли, в которых наша последняя экспедиция была разрезана на части  этим
непобедимым дьяволом.
     - Я никогда не забуду этого, - сухо сказал Джехунгир.
     - Недалеко от материка есть остров, - сказал Газнави, - известный под
названием Ксапур Укрепленный, из-за древних  руин  на  нем.  У  него  есть
особенность, которая делает  его  идеальным  для  нашей  цели.  Вдоль  его
берегов из моря торчат отвесные утесы в полторы сотни футов высотой.  Даже
обезьяна не сможет взобраться по  ним.  Единственное  место,  где  человек
может подняться наверх или спуститься - это  узкая  тропинка  на  западной
стороне, которая больше похожа на лестницу, высеченную  в  твердых  камнях
утеса.
     -  Если  мы  сможем  заманить  Конана  одного  на  остров,  то  потом
перехватим его внизу с луками, как люди охотятся на льва.
     - Хорошо помечтать об этом, - нетерпеливо сказал Джехунгир. - Мы  что
же, пошлем ему посла и прикажем вскарабкаться на утесы и  подождать,  пока
мы не придем?
     - Именно так! - посмотрев на озадаченный взгляд  Джехунгира,  Газнави
продолжал: - Мы  попросим  козаков  провести  переговоры  о  пленниках  на
границе степей в Форте Гори. Как обычно, мы отправимся туда  с  отрядом  и
разобьем лагерь снаружи замка. Они придут с такими же  силами  и  начнутся
переговоры с обычным недоверием и подозрительностью.  Но  в  этот  раз  мы
возьмем с собой, вроде как случайно, нашу прекрасную пленницу.  -  Октавия
изменилась в цвете и стала прислушиваться с  повышенным  интересом,  когда
советник кивнул в ее сторону. - Она  использует  все  свои  уловки,  чтобы
привлечь внимание Конана. Это не будет трудно. Для этого дикого разбойника
она покажется ослепляющим светом очарования. Ее жизненная и крепкая фигура
быстрее привлечет к себе внимание, чем любая из кукольных красавиц  твоего
сераля.
     Октавия вскочила, сжав свои белые кулаки. Ее  глаза  горели,  а  тело
тряслось от бешеной злости.
     - Вы собираетесь заставить  меня  силой  играть  проститутку  с  этим
варваром? - воскликнула она. - Я не  буду!  Я  не  рыночная  шлюха,  чтобы
ухмыляться и строить  глазки  степному  разбойнику.  Я  дочь  немедийского
властелина...
     - Ты была немедийской дворянкой до того, как мои  воины  не  привезли
тебя сюда, - цинично ответил Джехунгир.  -  А  сейчас  ты  просто  рабыня,
которая будет делать то, что ей прикажут.
     - Я не буду! - яростно ответила она.
     - Наоборот, - возразил Джехунгир, жестоко глядя на нее, - ты  будешь.
Мне нравится план Газнави. Продолжай, лучший среди советников.
     - Конан вероятно захочет купить ее. Конечно же, ты откажешься продать
ее или обменять  на  гирканских  пленников.  Он  может  затем  попробовать
выкрасть ее или взять силой... хотя я не думаю, что даже он может нарушить
перемирие при переговорах. В любом случае мы должны быть готовы ко  всему,
что он может предпринять.
     - Затем, вскоре после переговоров, до того, как он  успеет  забыть  о
ней, мы пошлем к нему посла под флагом переговоров, обвиняя его в том, что
он похитил девушку и потребуем ее вернуть. Он может  убить  посла,  но  по
крайней мере будет думать, что она сбежала.
     - Затем мы пошлем к нему шпиона -  это  будет  етшийский  рыбак  -  в
казацкий лагерь, который скажет ему,  что  Октавия  прячется  на  Ксапуре.
Насколько я знаю людей, он помчится прямо в это место.
     - Но он может прийти и не один, - возразил Джехунгир.
     - Разве человек будет брать с  собой  целую  толпу  воинов,  если  он
собирается встретить женщину, которую желает? - ответил Газнави. -  Вполне
вероятно, что он придет один. Но нам нужно подумать и о других  вариантах.
Мы будем ждать его не на острове, где сами можем оказаться в ловушке, а  в
болотистых зарослях тростника в тысяче ярдов от Ксапура. Если он  приведет
крупные силы, мы удалимся и подумаем о другом плане. Если он  придет  один
или с небольшим отрядом, мы схватим его. Будь уверен, он придет, помня  об
очаровательной улыбке и многозначительных взглядах твоей рабыни.
     - Я никогда не опущусь до такого позора! - Октавия была вне  себя  от
ярости и унижения. - Я скорее умру!
     - Ты не умрешь, моя непослушная красавица, - сказал Джехунгир,  -  но
ты подвергнешься очень болезненной и унизительной процедуре.
     Он хлопнул в ладоши и Октавия побледнела. В этот раз вошел не  кушит,
а шемит, мускулистый мужчина среднего  веса  с  короткой  курчавой  черной
бородой.
     - Для тебя есть работа, Гилзан, -  сказал  Джехунгир.  -  Возьми  эту
глупышку и поиграй с ней немного. Но только будь осторожен, не испорть  ее
красоту.
     С нечленораздельным мычанием шемит схватил  Октавию  за  руки  своими
железными пальцами и ее вызывающее поведение  мгновенно  улетучилось.  Она
вырвалась с  жалобным  криком  и  бросилась  на  колени  перед  неумолимым
господином и в сбивчивых рыданиях просила прощения.
     Джехунгир жестом удалил разочарованного палача и сказал Газнави:
     - Если твой план сработает, я насыплю тебе полный подол золота.



                                    3

     В предрассветной  темноте  необычный  звук  побеспокоил  одиночество,
нависшее над тростниковыми зарослями и покрытой туманом прибрежной  водой.
Но звук издавала ни сонная водная птица, ни проснувшееся животное. Это был
человек, который шел шатаясь  сквозь  густой  тростник,  поднявшийся  выше
человеческого роста.
     Если бы кто-то мог его здесь увидеть, он увидел бы женщину, высокую и
желтоволосую. Ее прекрасные руки и ноги были хорошо видны  под  облепившей
их туникой. Октавия сбежала по  настоящему,  до  сих  пор  трясясь  каждой
жилкой своей оскорбленной натуры от  пребывания  в  плену,  которое  стало
непереносимым.
     Господство  Джехунгира  было  достаточно  плохим;  но  с  дьявольской
предусмотрительностью  Джехунгир  отдал  ее  дворянину,  чье   имя   стало
нарицательным в Хаварисе, означая выродка.
     Упругое тело Октавии тряслось и  дрожало  от  воспоминаний.  Отчаяние
придало ей сил и она сбежала из дворца Джелал Хана по  веревке,  сделанной
из полос разорванных гобеленов. Ей повезло и она наткнулась на привязанную
лошадь. Она скакала всю ночь и к  рассвету  загнала  коня,  добравшись  до
заболоченного морского берега.  Дрожа  от  мысли,  что  ее  могут  вернуть
обратно к Джелал Хану и помня какая судьба ей там уготована, она полезла в
топкие заросли в поисках места, где она могла  бы  укрыться  от  ожидаемой
погони. Когда заросли тростника стали не такими густыми, а вода  поднялась
ей до бедер, она увидела впереди себя смутно маячивший остров. Между ним и
ею была обширная масса воды, но она не колебалась. Она  шла  до  тех  пор,
пока низкие волны не  стали  достигать  до  ее  талии;  затем  она  сильно
оттолкнулась  и  поплыла  с  энергичностью,  которая  выдавала   необычную
выносливость.
     Когда она приблизилась к острову, то увидела, что он торчит  из  воды
отвесными утесами, словно замок. Наконец она достигла  его,  но  не  нашла
уступа ни чтобы встать на него под водой, ни чтобы вскарабкаться на  него.
Она поплыла  дальше,  вдоль  кривой  линии  утесов.  Из-за  напряжения  от
длинного плавания ее конечности стали наливаться тяжестью. Руки  цеплялись
за отвесный камень и  неожиданно  нашли  углубление.  С  плачущим  вздохом
облегчения она выбралась туда из  воды,  белая  мокрая  богиня  в  тусклом
звездном свете.
     Она выбралась на то, что  было  похоже  на  ступеньки,  высеченные  в
утесе. Поднимаясь наверх, придерживаясь  за  камни,  она  услышала  слабый
приглушенный всплеск весел. Октавия напрягла свой взор  и  ей  показалось,
что она увидела нечеткую массу,  двигающуюся  в  направлении  тростниковых
зарослей, которые она только что покинула. Но это было очень далеко от нее
чтобы быть уверенным в такой темноте; вскоре слабый звук прекратился и она
продолжила свой подъем. Если это были ее преследователи,  то  лучше  всего
было спрятаться на острове. Она знала, что большинство  островов  на  этом
заболоченном побережье необитаемы. Этот остров мог  бы  оказаться  логовом
пиратов, но  даже  пираты  были  предпочтительней,  чем  то  животное,  от
которого она сбежала.
     Разные мысли носились у нее в голове, пока  она  поднималась  наверх.
Октавия мысленно сравнивала своего бывшего господина с казацким  главарем,
с которым ей пришлось бесстыдно флиртовать в палатках лагеря у Форта Гори,
где гирканский лорд  вел  переговоры  со  степными  воинами.  Его  горящий
пристальный взгляд пугал  и  унижал  ее,  но  его  первобытная,  стихийная
свирепость  ставила  его  выше  Джелал  Хана,  монстра,   которого   может
произвести только изнеженная в роскоши цивилизация.
     Она добралась до  края  утеса  и  робко  смотрела  на  плотные  тени,
нависавшие над ней. Недалеко от утесов  росли  деревья,  образуя  сплошную
массу черноты. Что-то прожужжало над ее  головой  и  она  съежилась,  хотя
поняла что это всего лишь летучая мышь.
     Ей не нравился вид этих эбеновых теней, но она сжала зубы и  пошла  в
их сторону, стараясь не думать о змеях. Ее босые ноги  не  производили  ни
малейшего шума на рыхлой почве под деревьями.
     Пугающая темнота между ними окружила  ее.  Не  прошла  она  и  дюжины
шагов, как уже не могла рассмотреть утесов и моря у себя  за  спиной.  Еще
несколько шагов и девушка безнадежно запуталась и потеряла всякое  чувство
направления. Сквозь переплетенные ветви не проглядывали даже  звезды.  Она
стала медленно продвигаться ощупью и неожиданно остановилась.
     Где-то впереди нее послышался ритмический бой барабана.  Это  был  не
тот звук, который она ожидала бы услышать в это время в этом месте. Но она
забыла о нем, когда осознала, что рядом кто-то есть. Она не могла  видеть,
но знала, что кто-то стоит рядом с ней в темноте.
     С сжатым криком Октавия бросилась обратно, и когда она  это  сделала,
что-то обхватило ее за пояс. Несмотря на охвативший ее ужас, она осознала,
что это были человеческие руки. Она вскрикнула и  вложила  все  свои  юные
силы в яростный удар, пытаясь освободиться,  но  ее  пленитель  держал  ее
словно ребенка, с легкостью преодолевая отчаянное сопротивление. Молчание,
с которым воспринимались ее отчаянные просьбы  и  протесты,  увеличили  ее
испуг, когда она почувствовала, что ее несут сквозь темноту  к  удаленному
барабанному бою, который все еще ритмично и тихо звучал впереди.



                                    4

     Когда море только-только порозовело от первых лучей встающего солнца,
к утесам приблизилась маленькая лодка с одним человеком. Мужчина  в  лодке
выглядел очень колоритно. Вокруг  его  головы  был  завязан  темно-красный
платок;  широкие  шелковые  штаны  огненного  цвета  удерживались  широким
поясом, на котором висела кривая сабля в шагреневых ножнах. По  отделанной
золотом кожаной обуви можно было предположить, что это скорее всадник, чем
моряк, но он умело управлял своей лодкой.  Из-под  его  распахнутой  белой
шелковой рубашки  виднелась  широкая,  мускулистая,  загорелая  на  солнце
грудь.
     На мышцах его  тяжелых  бронзовых  рук  выдавались  бугры,  когда  он
налегал на весла почти с кошачьей ловкостью в движениях. Полный  жизненных
сил, которые сквозили в каждой его черте и в каждом движении, отделяли его
от большинства людей; выражение его лица не было ни свирепым, ни  угрюмым,
хотя в голубых глазах тлели  искорки  легко  возбудимой  ярости.  Это  был
Конан, который пришел в военные лагеря  козаков,  не  имея  ничего,  кроме
своего ума и своего меча, и которые проложил себе путь к  руководству  над
ними.
     Он приблизился к высеченным в  утесе  ступенькам,  которые  были  ему
известны, и причалил лодку под укрытие скалы. Затем он стал без  колебаний
подниматься по стертым ступеням. Он был  насторожен,  но  не  потому,  что
подозревал прячущуюся опасность, а потому, что настороженность была частью
его самого, выработанная тем суровым образом жизни, который он вел.
     То,  что  Газнави  считал  звериной  интуицией  или  каким-то  шестым
чувством, было просто большими способностями и первобытным  умом  варвара.
Никакой инстинкт не говорил Конану, что в зарослях  тростника  у  материка
прячутся люди.
     Когда он карабкался по утесу, один из  этих  людей  глубоко  дышал  и
втихомолку  поднимал  лук.  Джехунгир  схватил  его  за  руку  и  прошипел
ругательство ему на ухо.
     - Дурак! Ты хочешь выдать нас? Ты  что,  не  понимаешь,  что  он  вне
пределов досягаемости выстрела? Пусть идет на остров. Он будет искать  там
девушку. А мы тем временем  подождем  его.  Он  может  почувствовать  наше
присутствие или догадаться о наших планах. Где-то могут быть спрятаны  его
воины. Мы подождем. Через час, если ничего подозрительного не случится, мы
приблизимся к подножию лестницы и будем ждать его там. Если он не вернется
за разумное время, некоторые из нас пойдут на остров и погонят  его  вниз.
Но я не хотел бы,  чтобы  дошло  до  этого.  Некоторые  из  нас  наверняка
погибнут, если мы пойдем за ним в эти заросли. Я предпочел бы  перехватить
его во время спуска по лестнице, где мы смогли  бы  украсить  его  перьями
стрел с безопасного расстояния.
     Тем временем ничего не  подозревающий  варвар  углубился  в  лес.  Он
двигался бесшумно в своей мягкой кожаной  обуви,  его  пристальный  взгляд
внимательно  изучал  каждую  тень  в   желании   обнаружить   превосходную
желтоволосую красавицу, о которой он думал постоянно с тех пор, как увидел
ее в палатках Джехунгира Аги у Форта Гори. Он желал бы ее даже если бы она
показывала свое отвращение к нему. Но ее загадочные  улыбки  и  мимолетные
взгляды зажигали его кровь и всей  своей  дикой  свирепостью,  которую  он
унаследовал,   он   желал   эту   белокожую   золотоволосую   женщину   из
цивилизованного мира.
     Он бывал на Ксапуре раньше. Меньше чем месяц  тому  назад  он  провел
здесь  тайное  совещание  с  пиратской  шайкой.  Он   знал,   что   сейчас
приближается к тому месту, откуда будут видны  загадочные  руины,  которые
дали острову его название, и думал, что девушка скорее всего прячется там.
С этой мыслью он остановился как вкопанный.
     Впереди него, между деревьями поднималось нечто, о чем  его  рассудок
говорил ему, что это невозможно. Это была большая темная зеленая стена,  с
башнями, виднеющимися за ее зубцами.
     Конан  стоял  парализованный  в  недоумении.  Это  деморализовало  бы
любого, кто столкнулся бы с явлением, невозможным с точки зрения здорового
рассудка. Он не сомневался ни в своем зрении, ни в своем разуме, но что-то
пугающе несовместимое было перед ним.  Меньше  месяца  тому  назад  только
разрушенные руины виднелись между деревьями. Какие человеческие руки могли
воздвигнуть  такую  громаду,  стоящую  у  него  перед  глазами,  всего  за
несколько недель? Кроме того, пираты, которые непрерывно странствовали  по
Вилайетскому морю, знали бы о любой работе  такого  огромного  масштаба  и
сообщили бы об этом козакам.
     Этому не было никакого объяснения, но это  было  так.  Конан  был  на
Ксапуре и эта фантастическая груда возвышающейся каменной кладки  была  на
Ксапуре, и все это было безумством и парадоксом; но еще это было истиной.
     Он  повернулся,  чтобы  бежать  обратно  сквозь  заросли,   вниз   по
высеченной лестнице  через  голубые  воды  к  удаленному  лагерю  в  устье
Запороски.  В  этот  момент  безумной  паники  даже  мысль  о  том,  чтобы
находиться рядом с внутренним морем была отвратительной. Он хотел покинуть
его, покинуть военные лагеря и степи и убраться за тысячу  миль  от  этого
пугающего, загадочного Востока, где самые фундаментальные  законы  природы
могут нарушаться дьявольскими силами, о которых он и не догадывался.
     Какое-то мгновение будущая  судьба  королевств,  зависящая  от  этого
пестро одетого варвара,  колебалась  на  чаше  весов.  Его  глаза  поймали
маленький  предмет  трепыхавшийся  на  ветру  -  просто  лоскуток   шелка,
зацепившийся за куст. Он прыгнул к нему,  его  ноздри  расширились,  нервы
затрепетали от неуловимого возбуждения. На этом крошечном  обрывке  одежды
остался дразнящий запах, такой слабый что  не  физические  способности,  а
какое-то смутное инстинктивное чувство уловило его. Этот запах  соединялся
в его мозгу с образом сладкой, плотной женщины, которую он видел в палатке
Джехунгира. Значит рыбак не солгал; она была  здесь!  Затем  на  земле  он
увидел след, след босой ступни, длинный  и  стройный,  но  мужской,  а  не
женский,  и  вдавленный  в  грунт  сильнее   обычного.   Объяснение   было
естественным; мужчина, который оставил этот след,  нес  груз,  и  что  это
могла быть за ноша, если не девушка, которую искал козак?
     Конан молча стоял перед темными башнями,  которые  поднимались  между
деревьев. В его глазах горел голубой огонь. Желание обладать  желтоволосой
женщиной  соперничало  с  мрачным,   первобытным   неистовством,   которое
когда-либо  овладевало  им.   Но   его   человеческая   страсть   победила
нечеловеческие страхи, и он  припал  к  земле  как  охотящаяся  пантера  и
заскользил по направлению к стенам, прячась под густой листвой,  чтобы  не
быть замеченным.
     Приблизившись, он увидел, что  стены  сложены  из  того  же  зеленого
камня, из которого были руины, и он смутно угадывал в них что-то знакомое.
Это было так, словно он смотрел на то, что никогда не видел раньше, но что
мысленно воображал. Наконец он понял, в чем дело. Стены и башни  следовали
плану руин. Это было так, словно разрушенные  линии  опять  выстроились  в
структуру, которая была раньше.
     Ни один  звук  не  побеспокоил  утреннего  спокойствия,  когда  Конан
подкрался  к  подножию  стены,  которая  отвесно  поднималась  из   буйной
растительности. На южных просторах внутреннего  моря  растительность  была
почти тропической. Он никого не увидел на  зубцах  башни,  не  услышал  ни
одного звука. Недалеко от себя, слева он увидел  массивные  ворота,  но  у
него не было оснований предполагать, что они не закрыты и  не  охраняются.
Но он считал, что женщина, которую он искал, была где-то за этой стеной, и
путь, который он выбрал, граничил с характерным для него безрассудством.
     Над ним увитые виноградной лозой ветки простирались в сторону  зубцов
стены. Конан как кошка забрался на большое дерево, пока не  оказался  выше
парапета. Обхватив обеими руками толстую ветку он стал раскачивать ее взад
и вперед на длину руки и уловив момент катапультировался на стену.  Припав
там к поверхности он стал смотреть вниз, на улицы города.
     Периметр стены был небольшим,  но  число  домов  из  зеленого  камня,
которое за ней находилось, было удивительным. Они  имели  три  или  четыре
этажа  в  высоту,  в  основном  с  плоскими  крышами  и  отражали  хороший
архитектурный  стиль.  Улицы  сходились  как  спицы  в  колесе   к   двору
восьмиугольной формы в центре города, в котором стояло высокое здание, чьи
башни и купола  доминировали  над  всем  городом.  Он  не  видел  никакого
движения на улицах и в окнах, хотя солнце уже взошло. Над  городом  царила
тишина, которая могла быть только в мертвом или покинутом городе. Недалеко
от него со стены спускалась узкая каменная лестница; он пошел по ней вниз.
     Дома стояли так близко от стены, что на полпути до спуска он оказался
на расстоянии вытянутой руки  от  окна  и  остановился,  чтобы  посмотреть
внутрь. В нем не было никаких решеток и шелковые занавески  были  оттянуты
атласными веревками. Он заглянул в комнату. Ее  стены  были  спрятаны  под
темными гобеленами, пол покрыт толстыми  коврами.  Там  были  скамейки  из
полированного эбонита и помост из слоновой кости, заваленный мехами.
     Он  собирался  уже  продолжить  свой  спуск,  когда  услышал   чей-то
приближающийся звук внизу на улице. До того, как неизвестный человек успел
обогнуть  угол  и  увидеть  его  на  лестнице,  он  быстро  шагнул   через
разделяющее пространство и легко прыгнул  в  комнату,  вынув  свою  кривую
саблю. Мгновение он стоял как статуя; затем, когда  ничего  не  произошло,
пошел по коврам к дверному проему с аркой наверху. В этот момент  портьера
отдернулась в сторону, открывая устеленный подушками альков,  из  которого
на него смотрела томным взглядом темноволосая женщина.
     Конан посмотрел на нее напряженно, ожидая, что  она  сейчас  поднимет
крик. Но она просто прикрыла зевок лакомой рукой, поднялась  с  алькова  и
небрежно прислонилась к портьере, которую держала одной рукой.
     Она без сомнения принадлежала белой расе, хотя  ее  кожа  была  очень
темной.  Ее  ровно  подстриженные  волосы  были   черные,   как   полночь.
Единственной одеждой на ней был кусок шелка на поясе.
     Она заговорила, но ее язык был ему  неизвестен  и  он  покачал  своей
головой. Она снова зевнула, гибко потянулась и  не  показывая  страха  или
удивления перешла на язык, который он понимал, диалект етшийского, который
звучал очень архаично.
     - Ты  что  нибудь  ищешь?  -  спросила  она  так  безразлично,  будто
вторжение в ее комнату вооруженных чужаков было самой привычной вещью.
     - Кто ты? - спросил он.
     - Я Ятели, - ответила она томно. - Я пировала допоздна  в  эту  ночь,
поэтому я такая сонная. А ты кто?
     -  Я  Конан,  гетьман  козаков,  -  ответил  он,  наблюдая   за   ней
прищурившись. Он считал, что ее поведение было наигранным  и  ожидал,  что
она попробует сбежать из  комнаты  или  поднять  на  ноги  дом.  Но,  хотя
бархатная веревка, которая могла быть сигнальным шнурком, висела  рядом  с
ней, она не попыталась ей воспользоваться.
     - Конан, - сонно повторила она. - Ты не дагониец. Мне кажется, что ты
наемник. Ты перерезал глотки многим етшийцам?
     - Я не воюю с водными крысами, - фыркнул он.
     - Но они такие ужасные, - прошептала она. - Я  помню,  как  они  были
нашими рабами. Но  они  восстали  и  жгли  и  убивали.  Только  волшебство
Хосатрала Хела удерживало их  от  стен...  -  она  замолчала.  Озадаченный
взгляд боролся с сонливостью. - Я забыла, - прошептала  она.  -  Последней
ночью они карабкались по стенам. Был огонь  и  стрельба  и  люди  напрасно
взывали к Хосатралу, - она потрясла своей головой, пытаясь прояснить  свои
мысли. - Но этого не может быть, - прошептала она, - потому что я живая, а
я думала, что я умерла. О, к дьяволу все это!
     Она прошла  через  комнату  и  взяв  Конана  за  руку  повела  его  к
возвышению. Он уступил в замешательстве и растерянности. Девушка улыбалась
ему, как сонный ребенок; ее длинные шелковые  косы  спадали  над  темными,
затуманенными  глазами.  Она  пробежала  пальцами  по  его  густым  черным
волосам, будто желая удостовериться в его реальности.
     - Это был сон, - зевнула она. - Возможно, это  все  сон.  Я  чувствую
себя так,  будто  сплю.  Но  меня  это  не  волнует.  Я  чего-то  не  могу
вспомнить... Я забыла... Есть что-то такое, чего я не могу  понять,  но  я
становлюсь такой сонной, когда пытаюсь думать.  В  любом  случае,  это  не
важно.
     - Что ты имеешь в виду? - спросил он беспокойно. - Ты  говорила,  что
они карабкались по стенам последней ночью. Кто?
     - Етшийцы. Во всяком случае, я так думала.  Все  скрылось  в  облаках
дыма, и обнаженный, запачканный кровью дьявол  схватил  меня  за  горло  и
всадил свой нож в мою грудь. О, это было больно! Но это  был  сон,  потому
что видишь, здесь нет никакого шрама. Она лениво  осмотрела  свою  гладкую
грудь и затем уселась Конану на колени и обвила своими гибкими руками  его
массивную шею. - Я не могу вспомнить, - шептала она, укладывая свою темную
голову на его могучей груди. - Все такое смутное и загадочное. Но  это  не
важно. Ты - не сон. Ты сильный. Давай жить, пока можно. Люби меня!
     Он убаюкивая качал лоснящуюся голову девушки своей согнутой  рукой  и
поцеловал ее полные красные губы с неподдельным пристрастием.
     - Ты сильный, - повторяла  она;  ее  голос  слабел.  -  Люби  меня...
люби... -  Сонный  шепот  затих;  темные  глаза  закрылись,  длинные  косы
рассыпались по ее чувственным щекам;  гибкое  тело  расслабилось  в  руках
Конана.
     Он нахмурился, глядя на нее.  Она  казалась  частью  миража,  который
овладел всем городом, но твердая упругость ее конечностей под его пальцами
убеждала его что она была живой человеческой девушкой в его  руках,  а  не
тенью из сна. Не беспокоя ее больше, он торопливо уложил девушку  на  меха
на возвышении. Ее сон был слишком глубоким, чтобы  быть  естественным.  Он
решил,  что  она  скорее  всего  находится  под   воздействием   какого-то
наркотика, возможно похожего на черный лотос с Ксутала.
     Затем он заметил еще одну вещь,  заставившую  его  задуматься.  Среди
мехов на помосте была ярко расцвеченная  шкура,  преимущественно  золотого
цвета. Это была не искусная копия, а шкура  настоящего  животного.  И  это
животное, насколько было известно Конану, вымерло по крайней  мере  тысячу
лет тому назад; это был большой золотой леопард, о котором  рассказывалось
в гиборейских легендах и чьи  изображения  древние  художники  сделали  на
пергаменте и мраморе.
     Тряхнув в замешательстве своей  головой,  Конан  вышел  в  извилистый
коридор. В доме стояла тишина, но снаружи он услышал звук, в  котором  его
чуткое ухо распознало что-то поднимающееся по ступенькам  на  лестнице,  с
которой он вошел в здание. Спустя  мгновение  он  вздрогнул,  услышав  как
что-то приземлилось с мягким но тяжелым ударом на пол в  комнате,  которую
он только что покинул. Быстро развернувшись, он  заспешил  по  извилистому
коридору, пока что-то на полу не заставило его остановиться.
     Это была человеческая  фигура,  которая  лежала  наполовину  в  зале,
наполовину в проеме, в котором вместо двери были двойные панели стены. Это
был человек, темный и  стройный,  одетый  только  в  шелковую  набедренную
повязку, с бритой головой и жестокими чертами лица.  Он  лежал  так  будто
смерть захватила его в тот момент, когда он выходил  из-за  панели.  Конан
склонился над ним, изучая причину смерти,  и  обнаружил,  что  тот  просто
погружен в такой же глубокий сон, что и девушка в комнате.
     Но почему он выбрал такое место для сна? Конан задумался над этим, но
тут же услышал за собой звук, заставивший его отвлечься  от  этих  мыслей.
Что-то двигалось по коридору в его направлении.  Быстрый  взгляд  показал,
что коридор заканчивался большой дверью, которая могла быть закрыта. Конан
оттянул неподвижное тело с прохода и  зашел  внутрь,  задвинув  панель  за
собой. Щелчок сказал ему, что она встала на свое место. Стоя в совершенной
темноте, он услышал, что шаркающие шаги остановились как раз против  двери
и слабый холодок пробежал по его спине. Это  были  шаги  ни  человека,  ни
животного, как он рассчитывал.
     Несколько секунд было тихо, потом стало слышно слабый скрежет  дерева
и  металла.  Положив  свою  руку  на  дверь,  он  почувствовал,  как   она
прогибается внутрь, словно гигантский вес давит равномерно на нее снаружи.
Когда он  взялся  за  свою  саблю,  давление  прекратилось  и  он  услышал
странное, слюнявое чавканье, от которого волосы у него  на  голове  встали
дыбом. С саблей в руке он попятился назад и его пятки нащупали  ступеньки,
с которых он чуть не грохнулся. Он был на узкой лестнице, ведущей вниз.
     Он пошел ощупью вниз в темноте в поисках другого проема в темноте, но
не находя его. Когда он решил, что уже находится не в доме, а глубоко  под
землей, ступеньки закончились и он оказался в ровном туннеле.



                                    5

     Конан пошел вперед ощупью по черному бесшумному туннелю,  опасаясь  в
любой момент провалиться в какую-нибудь невидимую яму; но наконец он опять
наткнулся на ступеньки и пошел по ним вверх, пока не добрался до двери, на
которой его пальцы нащупали металлическую  задвижку.  Он  вошел  в  тускло
освещенную величественную комнату неестественных пропорций. Фантастические
колонны стояли  около  пестрых  стен,  поддерживая  потолок,  который  был
сумеречный и полупрозрачный и  выглядел,  как  облачное  полуночное  небо,
создавая иллюзию невозможной высоты. Если какой-либо свет и проникал через
него, он был причудливо изменен.
     В нависающих  сумерках  Конан  двинулся  по  пустому  зеленому  полу.
Большая  комната  была  круглой.  В  одном  ее  конце  находились  большие
бронзовые створки гигантской двери. Напротив них, на возвышении у стены  к
которому вели широкие закругленные ступени, стоял трон из  меди,  и  когда
Конан увидел, что свернулось на этом троне, то поспешно отступил, поднимая
саблю.
     Заметив, что создание не шевельнулось, Конан рассмотрел его  с  более
близкого расстояния, а затем поднялся по стеклянным ступенькам и уставился
на него. Это была  гигантская  змея,  очевидно,  высеченная  из  какого-то
желто-зеленого материала. Каждая чешуйка на  ней  была  словно  настоящая,
переливающие  радугой   цвета   были   искусно   воспроизведены.   Большая
клинообразная голова была наполовину скрыта  в  кольцах  ее  туловища;  ни
челюстей, ни глаз не было видно.  Воспоминания  поднялись  в  его  голове.
Очевидно, эта змея изображала одного из болотных монстров, которые  раньше
обитали в тростниковых зарослях на  южных  берегах  Вилайета.  Но,  как  и
золотой леопард, они исчезли много сотен лет тому назад.  Конан  видел  их
грубые миниатюрные изображения среди  идолов  в  етшийских  хижинах.  Было
также их описание в Книге Скелоса, которая основывалась на  доисторических
источниках.
     Конана  восхищал  чешуйчатый   торс,   толщиной   с   его   бедро   и
соответствующей длины. Он потянулся к нему и дотронулся  любопытной  рукой
до твари. Когда он сделал это, его сердце чуть  не  остановилось.  Ледяной
холод остановил кровь в его венах и поднял волосы дыбом на голове. Под его
рукой была не гладкая хрупкая поверхность из стекла, камня или  метала,  а
пружинистая жилистая масса живого существа. Он почувствовал, как  холодная
вялая жизнь течет под его пальцами.
     Его рука инстинктивно отдернулась назад.  Сабля  затряслась  в  руке,
ужас, отвращение и страх почти задушили его и Конан бросился  назад,  вниз
по  стеклянным  ступенькам  с  болезненным   беспокойством,   наблюдая   с
благоговейным трепетом за  созданием,  спящим  на  медном  троне.  Оно  не
шевелилось.
     Он добрался до бронзовой двери и попробовал ее открыть. Он вспотел  и
сердце у него ушло в пятки при мысли, что он может  оказаться  запертым  с
этой ужасной тварью. Но створки двери раскрылись от его прикосновения и он
проскользнул мимо них и закрыл за собой.
     Конан обнаружил, что находится в широком коридоре  с  величественными
стенами, покрытыми гобеленами, в котором мерцал такой же сумеречный  свет.
Из-за этого  удаленные  предметы  выглядели  нечетко  и  у  него  возникли
беспокойные мысли, будто невидимые змеи скользят к нему в  тусклом  свете.
Из-за иллюзорного света казалось, что до двери на другом конце целая миля.
Рядом с ним один гобелен висел так, будто за ним был проход,  и  осторожно
подняв его он обнаружил узкую лестницу, ведущую вверх.
     Пока он колебался, из большой комнаты, которую он только что покинул,
до него донеслись те  же  самые  шаркающие  шаги,  которые  он  слышал  за
закрытой панелью. Кто-то преследовал его по туннелю? Он торопливо  побежал
по лестнице, закрыв за собой гобелен.
     Оказавшись вскоре в  извилистом  коридоре,  он  свернул  в  ближайший
дверной проем. В  его  бесполезных  пока  блужданиях  была  двойная  цель:
выбраться из дома и его загадочных явлений, и найти  немедийскую  девушку.
Варвар чувствовал, что она находится под стражей где-то в этом дворце  или
часовне или чем оно там было. Он считал, что это покрытое куполом строение
в центре города. Весьма вероятно, что здесь обитает  правитель  города,  к
которому без сомнения доставили девушку.
     На этот раз он оказался в комнате, а не  в  другом  коридоре,  и  уже
собирался вернуться обратно, как услышал голос за одной из  стен.  В  этой
стене не  было  никакой  двери,  но  подошел  ближе  и  слышал  достаточно
отчетливо. И ледяной холод  пробежал  медленно  по  его  спине.  Язык  был
немедийский,  но  голос  был  не  человеческий.  В  нем  звучал  ужасающий
резонанс, словно полночный колокольный звон.
     - В первобытном хаосе не было  никакой  жизни,  не  считая  тех,  кто
присоединился ко мне, - мерно звенел он. - Там не было ни света, ни звука,
ни движения. Только побуждение из потустороннего мира  вело  меня  в  этом
путешествии вверх, слепом,  бесчувственном,  безжалостном.  Через  годы  и
годы, через неизменные толщи темноты я карабкался...
     Заколдованный этим звенящим резонансом, Конан приник к  земле,  забыв
обо всем другом, пока гипнотическая энергия  вызывала  странное  изменение
способностей и восприятия, а звук вызывал зрительные иллюзии. Конан больше
не ощущал голоса, а только отдаленные волны звука. Перенесенный из  своего
времени и  из  своей  индивидуальности,  он  видел  превращение  человека,
называвшегося Хосатралом Хелом, который выполз из Ночи и видел первобытный
хаос  каким  он  был  много  лет  тому  назад,  облеченный  в   субстанцию
материальной вселенной.
     Но человеческая плоть была слишком хрупкой, слишком ничтожной,  чтобы
содержать  сущность  того,  чем  был  Хосатрал  Хел.  И  вот  он  стоял  в
человеческом облике, но его плоть  не  была  плотью;  его  кость  не  была
костью; его кровь не была кровью. Он стал вызовом всей  природе,  так  как
вызвал к жизни, мышлению и деятельности базовую субстанцию, которая раньше
никогда не испытывала биения ритмов жизни.
     Он шел по миру, словно бог, так как никакое земное  оружие  не  могло
повредить ему, и для него век был подобен часу.  В  своих  странствиях  он
пришел к первобытному народу населявшему остров Дагония и  ему  захотелось
дать этой расе культуру и цивилизацию. С его помощью они  построили  город
Дагон, стали там жить и служить ему. Странными и мрачными были его  слуги,
вызываемые из темных уголков  планеты,  где  все  еще  скрывались  мрачные
создания из забытого прошлого. Его дом в Дагоне был соединен туннелями  со
всеми другими домами в городе и по ним его  бритоголовые  жрецы  приносили
ему жертвы.
     Но спустя многие годы пылкий и грубый народ появился на берегах моря.
Они называли себя етшийцами и после жаркого сражения  были  разгромлены  и
порабощены, и в течении жизни целого  поколения  они  умирали  на  алтарях
Хосатрала.
     Его колдовство держало их  в  подчинении.  Но  затем  один  их  жрец,
странный мрачный мужчина неизвестной расы  отправился  в  дикие  земли,  и
когда он  вернулся,  он  принес  нож,  который  был  сделан  из  неземного
вещества. Он был выкован из метеора, который вспышкой промчался  по  небу,
словно пылающая стрела, и упал в  отдаленной  долине.  Рабы  восстали.  Их
зубчатые серпы резали дагонийцев словно  овец,  а  против  неземного  ножа
колдовство Хосатрала было бессильно. Пока резня и убийство продолжались  в
красном дыму, окутавшем улицы, самый трагический акт  этой  угрюмой  драмы
разыгрался под загадочным  куполом  в  пестрых  словно  кожа  змеи  стенах
большой комнаты с возвышением и медным троном на нем.
     Из-под этого купола етшийский жрец вышел  один.  Он  не  убил  своего
врага, так как хотел сохранить угрозу его освобождения над головами  своих
мятежных подчиненных. Он оставил Хосатрала лежащим на  золотом  помосте  с
волшебным   ножом   поперек   его   груди.   Заклинание   удерживало   его
бесчувственным и неподвижным до скончания дней.
     Но годы шли и жрец умер, башни покинутого Дагона разрушились, истории
стали расплывчатыми, етшийцы обессилели от голода и чумы, а война рассеяла
их остатки, обитавшие в нищете на побережье моря.
     Только таинственный купол боролся со временем,  пока  случайный  удар
грома не разрушил его, а любопытный рыбак не поднял с груди золотого  бога
волшебный нож и не разрушил  заклинание.  Хосатрал  Хел  поднялся  и  стал
живым, еще более могущественным, чем раньше. Ему  захотелось  восстановить
город таким, каким он был в дни до его падения.  Своими  злыми  чарами  он
поднял башни из пыли забытых тысячелетий, а также вызвал  к  жизни  людей,
которые были пылью многие годы.
     Но люди, которые отведали вкус смерти, были живыми только отчасти.  В
темных уголках их души и разума смерть подстерегала их. Ночью народ Дагона
двигался и любил, ненавидел и пировал, и падение Дагона было в  их  памяти
словно смутный сон; они двигались  в  чарующем  тумане  иллюзии,  ощущения
странности их существования, но не искали этому объяснения. С приходом дня
они погружались в глубокий сон, чтобы вновь  подняться  с  приходом  ночи,
которая сродни смерти.
     Все это пронеслось в потрясающей  панораме  перед  сознанием  Конана,
когда он приник  к  земле  за  покрытой  гобеленом  стеной.  Его  рассудок
пошатнулся. Все  разумное  и  здравое  было  сметено,  оставив  призрачную
вселенную, сквозь которую крались  укутанные  фигуры  с  вызывающими  ужас
возможностями. Сквозь звенящий голос,  который  был  словно  мерные  удары
триумфа  над  царившими   на   планете   нормальными   законами   природы,
человеческий голос вытащил  рассудок  Конана  из  полета  над  безбрежными
сферами безумства. Это был истерический плач женщины.
     Конан непроизвольно вскочил.



                                    6

     Джехунгир Ага ожидал  с  нарастающим  нетерпением  в  своей  лодке  в
тростниковых зарослях. Уже прошло больше часа, а Конан не возвращался. Без
сомнения он все еще искал на острове  девушку,  так  как  думал,  что  она
прячется там. Но  Агу  беспокоило  другое  подозрение.  Что  если  гетьман
оставил своих воинов недалеко отсюда и  если  они  заподозрят  неладное  и
отправятся выяснять причину его долгого отсутствия? Джехунгир отдал приказ
людям, сидевшим на веслах и  длинная  лодка  выскользнула  из  зарослей  и
понеслась к высеченным в скале ступенькам.
     Оставив полдюжины людей в лодке, он взял  остальных,  десять  могучих
лучников из Хавариса в остроконечных шлемах и одежде  из  тигриной  шкуры.
Словно охотники на льва, они украдкой шли вперед, прячась  под  деревьями,
положив стрелы на тетивы. Тишина воцарилась над лесом. Лишь однажды что-то
большое и зеленое, скорее всего попугай, пронеслось у них над  головами  с
тихим шорохом широких крыльев и  исчезло  между  деревьев.  Резким  жестом
Джехунгир остановил свой отряд и  они  недоверчиво  уставились  на  башни,
выглядывающие из растительности недалеко от них.
     - Тарим! - прошептал Джехунгир. - Пираты  восстановили  руины!  Конан
без сомнения здесь. Нам  нужно  исследовать  это.  Укрепленный  город  так
близко от материка!.. Идем!
     С удвоенной осторожностью они  заскользили  между  деревьев.  Правила
игры  изменились.  Из  преследователей  и  охотников  они  превратились  в
шпионов.
     И когда  они  пробирались  сквозь  густую  растительность,  человеку,
которого они искали угрожала опасность более смертельная, чем их стрелы.
     Когда Конан осознал, что звенящий голос за стеной замолчал, у него по
коже побежали мурашки. Он стоял неподвижный  как  статуя,  уставившись  на
занавешенную дверь. Он знал, что сейчас в ней появится что-то ужасное.
     В комнате был тусклый, неясный  свет  и  у  Конана  на  голове  стали
подниматься волосы от того, что он увидел. Он увидел голову  и  гигантские
плечи, вырастающие из сумеречного купола. Не было звуков шагов, но большая
расплывчатая форма становилась все более отчетливой, пока Конан не узнал в
ней фигуру мужчины. Он был одет в сандалии, рубашку и  широкий  шагреневый
пояс. Его ровно подстриженные волосы  были  перетянуты  золотой  полоской.
Конан смотрел на размах плеч, на ширину вздымающейся груди, на бугры  мышц
на торсе, на руках, на ногах. На лице не было ни слабости, ни  милосердия.
Глаза были шарами темного огня. Конан знал,  что  это  был  Хосатрал  Хел,
древнейшее создание из первобытного хаоса, бог Дагонии.
     Ни одного слова не  было  сказано.  Слова  были  не  нужны.  Хосатрал
протянул свои  огромные  руки.  Конан  проскользнул  под  ними,  ударив  в
гигантский  живот.  Затем  он  отскочил  назад  с  глазами,  горящими   от
удивления. Острый край зазвенел о  могучее  тело,  как  об  наковальню,  и
отскочил не оставив пореза. Хосатрал стал нависать над  ним  непреодолимой
волной.
     Затем  был  сокрушительный  толчок,  напряжение  тел  и  переплетение
конечностей. Потом Конан отпрыгнул, дрожа  каждым  мускулом  от  неистовых
усилий; кровь текла там, где пальцы разорвали его кожу.  В  это  мгновение
контакта он осознал беспредельное безумство этой  богохульной  натуры;  он
ушибся не о человеческую плоть, а об движущийся и чувствующий  метал;  ему
противостояло тело из живого железа.
     Хосатрал нависал над воином в полумраке. Если позволить этим огромным
пальцам однажды сомкнуться, они не отпустят,  пока  человеческое  тело  не
повиснет безжизненно в их  объятиях.  В  этой  тускло  освещенной  комнате
создавалось впечатление, будто  человек  дерется  с  монстром  из  ночного
кошмара.
     Бросив на пол бесполезную  саблю,  Конан  схватил  тяжелую  скамью  и
бросил ее со всей силой. Он метнул то, что  другие  несколько  человек  не
смогли бы даже поднять. Но на могучей груди Хосатрала она  раскололась  на
куски и осколки. Гигант даже не пошатнулся на своих  широко  расставленных
ногах. В его лице исчезло все человеческое, огненный ореол заиграл над его
устрашающей головой и, словно движущаяся башня, он пошел вперед.
     Отчаянным рывком Конан  оторвал  целый  кусок  гобелена  со  стены  и
раскрутив его с  усилием  еще  большим,  чем  когда  бросал  скамейку,  он
набросил его на голову гиганта. Какое-то  мгновение  Хосатрал  барахтался,
задохнувшийся   и   ослепленный   облепившей   его   материей,    сумевшей
противостоять его силе, хотя этого не могли сделать ни дерево, ни  железо.
И в это мгновение Конан схватил  свою  саблю  и  выскочил  в  коридор.  Не
останавливаясь он добежал до двери в примыкающую комнату, захлопнул  дверь
и закрыл ее на засов.
     Когда он развернулся, то на мгновение  замер.  Кровь  ударила  ему  в
голову. Припав  к  куче  шелковых  подушек,  рассыпав  золотые  волосы  по
обнаженным плечам с пустыми от ужаса глазами там была женщина, которую  он
так сильно желал. Он почти забыл о том кошмаре,  который  преследует  его,
пока треск за спиной не  привел  его  в  чувство.  Он  схватил  девушку  и
помчался к  противоположной  двери.  Она  была  совершенно  беспомощна  от
испуга, чтобы  сопротивляться  или  помогать  ему.  Слабое  хныканье  было
единственным звуком, на который она была способна.
     Конан не стал терять времени, дергая дверь. Сильным ударом  сабли  он
выбил замок и оказался на лестнице, которая была за дверью. В этот  момент
он увидел голову и плечи  Хосатрала,  пробивающего  другую  дверь.  Колосс
раскалывал массивные створки, словно они были картонными.
     Конан помчался вверх по лестнице, неся крупную девушку на  плече  так
легко,  будто  это  был  ребенок.  Он  не  думал,  куда  бежит.   Лестница
закончилась у двери в круглую комнату с куполообразным потолком.  Хосатрал
несся за ними по  лестнице,  молчаливый  как  ветер  смерти,  и  такой  же
быстрый.
     Стены комнаты были из крепкой стали. Такой же  была  и  дверь.  Конан
закрыл ее и задвинул большие засовы, которыми она  была  оборудована.  Ему
пришла в голову мысль, что  это  была  комната  Хосатрала,  в  которой  он
закрывался сам, чтобы спать не опасаясь тех монстров, которых  он  вытянул
из Преисподней, чтобы они служили ему.
     Едва засовы встали на место, как дверь  затряслась  и  задрожала  под
натиском гиганта. Конан пожал плечами. Это был конец пути.  В  комнате  не
было другой двери и ни  одного  окна.  Воздух  и  странный,  неясный  свет
очевидно проникали через отверстия в куполе. Он проверил зазубренный  край
своей сабли, хладнокровно осознавая то, что  он  оказался  в  западне.  Он
сделал все что можно для спасения; когда гигант  доберется  сюда,  выломав
дверь, он снова бросится в яростную атаку  с  бесполезной  саблей,  но  не
потому что надеется чего-то этим достичь, а потому, что в его натуре  было
умереть сражаясь. А сейчас не нужно совершать  никаких  действий,  поэтому
его спокойствие не было притворным или наигранным.
     Взгляд, который он обратил на свою  прекрасную  спутницу,  был  таким
восхищающимся и пылким,  словно  он  собирался  жить  еще  сотню  лет.  Он
бесцеремонно положил ее на пол, когда закрывал дверь, а сейчас она  встала
на колени, механически приводя в порядок свои локоны и скудную  одежду.  В
глазах Конана засветилось одобрение и они жадно пожирали ее густые золотые
волосы, ее ясные широкие глаза, ее  молочную  кожу,  гладкую  и  здоровую,
плотные округлости ее груди, контуры ее великолепных бедер.
     Она издала тихий крик, когда дверь затряслась и засов застонал.
     Конан  не  оглянулся.  Он  знал,  что  какое-то   время   дверь   еще
продержится.
     - Они сказали мне, что ты сбежала, - сказал  он.  -  Етшийский  моряк
сказал мне, что ты прячешься здесь. Как тебя зовут?
     - Октавия, - выдохнула она механически. Затем слова полились потоком.
Она схватилась за него отчаянными пальцами. - О Митра! Что это  за  ночной
кошмар? Люди... темнокожие люди... один из них поймал меня в лесу и принес
сюда. Они привели меня к... к этому... этому созданию. Он сказал мне... Он
сказал... Может я сошла с ума? Может, это сон?
     Он мельком взглянул на дверь, которая  прогнулась  внутрь  словно  от
удара тарана.
     - Нет, - ответил он. - Это не  сон.  Эти  петли  скоро  не  выдержат.
Странно, что дьявол разбивает дверь, словно обычный человек; правда,  сила
у него дьявольская.
     - Ты не можешь убить его? - спросила она, тяжело дыша. - Ты сильный.
     Конан был слишком правдивый, чтобы лгать ей.
     - Если бы смертный мог убить его, он был бы мертв, - ответил он. -  Я
затупил свое лезвие о его живот.
     Ее глаза потускнели.
     - Так значит, ты должен  умереть,  и  я  должна...  о  Митра!  -  она
вскрикнула с неожиданным бешенством. Конан схватил ее за руки, боясь,  как
бы она сама себя не поранила. - Он сказал  мне,  что  собирается  со  мной
сделать! - прокричала она задыхаясь. - Убей меня! Убей меня  своей  саблей
до того, как он выломает дверь!
     Конан поглядел на нее и покачал головой.
     - Я сделаю все, что смогу, - сказал он. - Это не много, но я дам тебе
шанс проскользнуть мимо него вниз по лестнице.  Затем  беги  к  утесам.  Я
привязал лодку у подножия ступенек. Если ты выберешься из дворца,  ты  еще
можешь спастись. Жители этого города сейчас все спят.
     Она уронила свою голову ему на руки. Конан поднял свою саблю и  пошел
к трещащей двери. Наблюдая за ним нельзя  было  заметить,  что  он  ожидал
неизбежной смерти. В его глазах горел живой огонек; его  мускулистая  рука
крепко обхватила рукоятку сабли. Это был конец.
     Петли  не  выдержали  ужасного  натиска  гиганта   и   дверь   бешено
закачалась, удерживаемая только засовами. И эти  крепкие  стальные  прутья
сгибались, прогибались в своих гнездах. Конан наблюдал с почти безучастным
очарованием, завидуя нечеловеческой силе монстра.
     Затем, без всякого предупреждения атака прекратилась.  В  наступившей
тишине Конан услышал другие звуки где-то снаружи дворца - удары крыльев  и
приглушенный голос, который звучал словно ночной шелест  ветра  в  ветвях.
Вскоре опять наступила тишина,  но  в  воздухе  появилось  какое-то  новое
ощущение. Только развитые варварские инстинкты могли уловить это, но Конан
знал, не видя и не слыша этого, что  хозяин  Дагона  не  стоит  больше  за
дверью.
     Он посмотрел сквозь трещину, которая  появилась  в  стальных  дверях.
Лестничная площадка была  пуста.  Он  отодвинул  покоробившиеся  засовы  и
осторожно приоткрыл прогнувшуюся дверь. Хосатрала не было на лестнице,  но
далеко  внизу  он  услышал  звяканье  металлической  двери.  Он  не  знал,
собирался ли гигант прибегнуть к какому-то колдовству или  удалился  из-за
приглушенного голоса, но не стал терять времени на предположения.
     Он позвал Октавию и новая нотка в его голосе заставила ее подняться и
подойти к нему почти бессознательно.
     - Что это? - тяжело сказала она.
     - Не будем тратить время на разговоры! - он схватил  ее  за  руку.  -
Идем! - Возможность предпринимать какие-то действия преобразовала его; его
глаза горели, голос звенел. - Нож! - прошептал он,  почти  волоча  девушку
вниз по лестнице.  -  Волшебное  етшийское  лезвие!  Он  оставил  его  под
куполом! Я... - его  голос  неожиданно  замер,  когда  отчетливая  картина
пронеслась перед его мысленным взором. Купол примыкал к большой комнате, в
которой стоял медный трон... Пот заструился по его телу. Единственный путь
к куполу лежал через эту комнату с ее медным троном и тем  созданием,  что
спало на нем.
     Но он не колебался. Быстро он спустился по лестнице, пересек комнату,
спустился по следующей лестнице и  оказался  в  большом  тусклом  холле  с
загадочными  портьерами.  Они   не   увидели   никаких   следов   колосса.
Остановившись перед дверью с бронзовыми створками, Конан  схватил  Октавию
за плечо и с силой его потряс.
     - Послушай! - сказал он. - Я зайду в комнату  и  закрою  дверь.  Стой
здесь и слушай; если появится Хосатрал, позови меня. Если ты услышишь, что
я кричу тебе убираться отсюда, беги так, будто сам Дьявол преследует  тебя
по пятам... возможно, так оно и будет. Беги от этой двери к другому  концу
холла, потому что я буду не в состоянии  помочь  тебе.  Я  отправляюсь  за
етшийским ножом!
     До того как  она  попыталась  запротестовать,  он  проскользнул  мимо
створок двери и закрыл их за собой. Он опустил за собой засов, не заметив,
что его можно открыть снаружи. В тусклом мраке он  увидел  мрачный  медный
трон; да, чешуйчатая тварь  все  еще  была  здесь,  заполнив  трон  своими
мерзкими кольцами. Он увидел дверь за троном и  понял,  что  она  ведет  в
купол. Но чтобы добраться до нее, ему нужно  преодолеть  помост  и  пройти
всего в нескольких футах от самого трона.
     Ветерок, пронесшийся над зеленым полом, сделал бы  больше  шума,  чем
скользящие ступни Конана. Его глаза приклеились к спящей  рептилии,  когда
он добрался до помоста и стал подниматься по стеклянным ступеням. Змея  не
шевелилась. Он добрался до двери...
     Засов на бронзовых  дверях  звякнул  и  Конан  еле  сдержал  страшное
ругательство, когда увидел, что Октавия вошла в  комнату.  Она  огляделась
вокруг, растерявшись в глубоком полумраке, а он застыл на месте,  не  смея
выкрикнуть предупреждения. Затем она увидела его неясную фигуру и побежала
к помосту с возгласами:
     - Я хочу пойти с тобой! Я боюсь оставаться самой... о! - Она  подняла
свои руки с ужасным криком, когда наконец увидела хозяина трона.
     Клинообразная голова поднялась с колец и вытянулась в ее  сторону  на
целый ярд, сверкая шеей.
     Затем со спокойным, плавным движением она начала медленно сползать  с
трона,  кольцо  за  кольцом,  ее  уродливая  голова  тянулась  в   сторону
парализованной девушки.
     В отчаянном прыжке Конан преодолел пространство между ним  и  троном,
размахивая  своей  саблей.  Но  змея  метнулась  с   такой   ослепительной
скоростью, что встретила его высоко в воздухе и обхватила его тело, руки и
ноги полудюжиной колец. Когда  он  упал  на  помост  в  попытке  проткнуть
чешуйчатое тело, его удар оказался наполовину погашенным и ему не  удалось
этого сделать.
     Он начал корчиться на  стеклянных  ступеньках,  выбираясь  из  одного
скользкого кольца за другим. Эти  кольца  крутились  узлами  вокруг  него,
извиваясь, сокрушая, убивая его. Его правая рука была все  еще  свободной,
но ему никак не удавалось нанести смертельный удар. Он знал,  что  у  него
будет только одна попытка. С тяжелым стоном он напряг  свои  мускулы.  Его
вздутые жилы почти разрывались  на  висках.  Мышцы  дрожали  от  сжимающих
узлов. Он поднялся, подняв  с  собой  почти  полностью  эту  сорокафутовую
тварь.
     Мгновение он качался на широко  расставленных  ногах,  чувствуя,  как
ребра вжимаются в его органы. В глазах у него потемнело, но сабля все  еще
мерцала над его головой. Затем она опустилась вниз, проходя сквозь  чешую,
плоть и позвонки. И там, где был один огромный извивающийся  трос,  сейчас
их было  два,  извивающихся  и  трепещущих  в  смертельной  агонии.  Конан
пошатываясь отошел от их слепых  ударов.  У  него  все  ныло  и  кружилась
голова, из носа сочилась кровь. Двигаясь ощупью в  полумраке,  он  схватил
Октавию и стал трясти ее, пока она не пришла в себя.
     - В следующий раз, если я скажу тебе где-нибудь остаться, -  выдохнул
он, - ты должна остаться!
     У него так кружилась голова, что он даже не понял,  ответила  ли  она
ему. Взяв ее за руку, словно провинившуюся школьницу, он повел  ее  вокруг
отвратительных обрубков, которые все еще скручивались в узлы  и  петли  на
полу. Ему показалось, что он услышал где-то вдалеке вопли людей, но в  его
ушах еще шумело, так что он мог быть в этом уверен.
     Дверь поддалась его усилиям.  Если  Хосатрал  разместил  здесь  змею,
чтобы охранять предмет, которого он боялся, очевидно он подумал и о других
предосторожностях. Конан был почти уверен, что когда он откроет дверь,  на
него бросится еще какой-нибудь монстр. Но в тусклом свете он увидел только
неясные очертания арки наверху,  слабое  поблескивание  слитков  золота  и
мерцающий полумесяц на камне.
     Со  вздохом  облегчения  он  взял  его  и  не  стал   больше   ничего
рассматривать. Конан повернулся и пошел через комнату и через большой холл
к удаленной двери, которая как ему  казалось,  вела  наружу.  Он  оказался
прав. Спустя несколько минут он выбрался на молчаливые  улицы,  наполовину
ведя, наполовину неся свою спутницу. Никого не было видно, но за  западной
стеной были слышны крики и стонущие вопли, заставившие Октавию  задрожать.
Он повел ее к юго-западной  стене  и  без  труда  обнаружил  там  каменную
лестницу, поднимавшуюся на крепостной вал. В  большом  холле  он  захватил
веревку от гобелена и  сейчас,  добравшись  до  парапета,  обвязал  петлей
мягкий прочный канат вокруг талии девушки и спустил ее  на  землю.  Затем,
закрепив один конец вокруг зубца стены, он быстро соскользнул  вниз  вслед
за ней. Для бегства с острова у них был только один  путь  -  лестница  на
западных утесах. В этом направлении он и заспешил, широко огибая место,  с
которого доносились крики и звуки страшных ударов.
     Октавии  казалось,  что  страшная  опасность  подстерегает   их   под
прикрытием листьев. Ее дыхание стало  тяжелым  и  она  прижалась  ближе  к
своему  защитнику.  Но  сейчас  лес  молчал,  и  они  не   видели   ничего
угрожающего, пока не выбрались из-за деревьев и не увидели фигуру, стоящую
на краю утесов.
     Джехунгир Ага избежал участи,  которая  постигла  его  воинов,  когда
железный гигант выскочил неожиданно из ворот и начал бить  и  крушить  их,
оставляя от них куски плоти и осколки костей. Когда он  увидел,  что  мечи
его людей ломаются о сокрушительную силу в образе человека, он  понял  что
их враг - не обыкновенный человек, и убежал прячась за большими деревьями,
пока звуки резни не прекратились. Затем он добрался до лестницы, но люди в
лодке не остались ждать его.
     Они слышали крики, а затем, нервно ожидая, увидели на утесе над  ними
запачканного кровью монстра, размахивающего своими  гигантскими  руками  в
устрашающем триумфе. Больше они  не  ждали  ни  секунды.  Когда  Джехунгир
добрался до утесов,  они  как  раз  исчезли  в  тростниковых  зарослях  за
пределами слышимости. Хосатрал ушел - или вернулся в город или  отправился
в лес на поиски человека, который сбежал от него у городских стен.
     Джехунгир как раз собирался спуститься по лестнице и  воспользоваться
лодкой Конана, когда увидел, как гетьман и девушка вышли  из-за  деревьев.
Потрясения, от которых стыла кровь в жилах и чуть не  помутился  рассудок,
не изменили  намерений  Джехунгира  в  отношении  казацкого  главаря.  Вид
человека, которого он хотел убить, наполнили его чувством  удовлетворения.
Он удивился, увидев с ним девушку, которую отдал Джелал Хану, но  не  стал
тратить на нее времени. Подняв свой лук, он направил стрелу ему в голову и
выстрелил. Конан пригнулся и стрела воткнулась в дерево. Конан рассмеялся.
     - Собака! - насмехался он. - Ты не можешь ранить меня! Я  родился  не
для того, чтобы умереть от гирканской стали! Попробуй еще разок, туранская
свинья!
     Джехунгир больше не пробовал.  Это  была  его  последняя  стрела.  Он
поднял свою саблю и самоуверенно двинулся вперед. На нем был остроконечный
шлем и сплетенная кольчуга. Конан  встретил  его  на  полпути  ослепляющим
вращением сабли. Изогнутые лезвия встретились,  затем  отскочили  друг  от
друга и закружились сверкающими кругами, так что взгляд не успевал следить
за ними. Наблюдавшая Октавия не видела ударов, а только слышала их  звуки.
Она увидела как Джехунгир упал и кровь брызнула из его бока,  когда  сталь
киммерийца пробила его кольчугу и проколола спинной хребет.
     Но Октавия закричала не из-за гибели своего бывшего господина.  Ломая
висящие сучья, к ним приближался Хосатрал Хел. Девушка  не  могла  бежать;
слабый стон сорвался с ее губ, когда ее колени подогнулись и она упала  на
траву.
     Конан, переступив через тело Аги,  не  попытался  убежать.  Переложив
покрасневшую саблю в свою левую руку, он взял большой етшийский полумесяц.
Хосатрал Хел возвышался над ним, его руки  поднялись  словно  кувалды,  но
когда лезвие засверкало на солнце, гигант неожиданно развернулся.
     Но кровь заиграла в жилах Конана и он  бросился  за  ним,  размахивая
полукруглым лезвием. И оно не раскололось. Оно вошло в тусклый метал  тела
Хосатрала, как входит обыкновенная сталь в человеческую плоть. Из глубокой
раны потекла странная сукровица и Хосатрал закричал,  словно  погребальный
колокол. Его ужасные руки рухнули вниз, но Конан был быстрее, чем  лучники
Джехунгира, которые погибли под этими устрашающими ударами. Он уклонился и
нанес еще один удар и еще один.  Хосатрал  закружился  и  пошатнулся;  его
крики страшно было слушать, словно метал заговорил от боли, словно  железо
закричало и заревело под пыткой.
     Затем, развернувшись,  он  шатаясь  пошел  в  лес;  он  шел  неверной
походкой, продираясь сквозь кусты и отскакивая  от  деревьев.  Хотя  Конан
преследовал его со всем пылом, стены и башни Дагона  показались  до  того,
как человек догнал раненного ножом гиганта.
     Затем Хосатрал опять развернулся, рассекая воздух отчаянными ударами,
но Конан, яростный как берсерк, на этот раз не стал уклоняться от них. Как
пантера атакует затравленного лося, так и он бросился под сокрушающие руки
и всадил дугообразное лезвие по рукоятку в то место, где у  человека  было
бы сердце.
     Хосатрал крутнулся и упал. Когда  он  крутился,  то  имел  еще  форму
человека, но на землю уже упало нечто, на человека совсем непохожее.  Там,
где должно было быть подобие человеческого лица, лица не было вообще.  Его
конечности размягчились и утратили свою форму....  Конан,  не  отступивший
перед Хосатралом живым, отскочил от Хосатрала мертвого, отвернув  от  него
свои глаза при виде  этого  ужасного  превращения;  в  смертельной  агонии
Хосатрал Хел снова стал той субстанцией, которой удалось тысячелетия  тому
назад выкарабкаться из первобытного хаоса. Зажав от отвращения рот,  Конан
отвернулся от этого зрелища; и неожиданно он обнаружил, что  остроконечные
башни Дагона больше не маячат между деревьев. Все развеялось словно дым  -
зубчатые стены, зубчатые башни, большие бронзовые ворота, бархат,  золото,
железо,  и  темноволосые  женщины,  и  мужчины  с  бритыми   черепами.   С
исчезновением нечеловеческого интеллекта, который их возродил,  они  снова
превратились в пыль, которой они были в течении многих лет. Только остатки
разбитых колон возвышались над  разрушенными  стенами,  да  потрескавшиеся
мостовые и расколотый купол. Конан снова видел руины Ксапура, какими он их
помнил.
     Дикий гетьман стоял некоторое время словно статуя,  смутно  улавливая
во всем происходящем фрагмент космической трагедии между тем  непостоянным
и эфемерным, что называется человечеством, и  неуловимыми  формами  мрака,
которые охотятся на него. Затем, когда он услышал  свой  голос  с  нотками
страха в нем, он  вздрогнул,  словно  очнулся  от  сна,  еще  раз  мельком
взглянул на создание на  земле  и  отправился  к  утесам,  где  его  ждала
девушка.
     Она  пугливо  выглядывала  из-за  деревьев   и   приветствовала   его
полусдавленным криком облегчения. Мрачные картины, которые  постоянно  его
преследовали, исчезли.
     - Где он? - спросила она.
     - Отправился обратно в Ад, откуда он пришел, - бодро  ответил  он.  -
Почему ты не спустилась по лестнице и не уплыла на моей лодке?
     - Я не могла покинуть... - начала было она,  но  затем  передумала  и
угрюмо сказала, - мне  некуда  идти.  Гирканцы  снова  меня  поработят,  и
пираты...
     - А как насчет козаков? - предложил он.
     - А разве они лучше пиратов? - спросила она презрительно.  Восхищение
Конана увеличилось при виде того, как быстро она пришла в себя после  всех
этих страшных переживаний. Ее высокомерие забавляло его.
     - Создавалось впечатление, что ты думала именно так в лагере Гори,  -
ответил он. - Там ты довольно охотно улыбалась.
     Ее красные губы скривились от презрения.
     - Ты что, думаешь, что я была покорена тобой? Ты думаешь, я могла  бы
по доброй воле так бесстыдно себя вести  перед  варваром,  который  хлещет
пиво и обжирается  мясом?  Мой  господин,  чье  тело  лежит  здесь,  силой
принудил меня к этому.
     - О! - Конан казалось упал духом. Но затем он  рассмеялся  с  прежним
пылом.
     - Неважно. Теперь ты принадлежишь мне. Поцелуй меня.
     -  Ты  осмеливаешься  просить...  -  начала  она   со   злостью,   но
почувствовала, что оказалась прижата к  мускулистой  груди  гетьмана.  Она
сопротивлялась отчаянно, изо всех своих молодых сил, но он  только  весело
смеялся, пьяный от обладания этим стройным созданием, извивавшимся в его в
руках.
     Он с легкостью преодолел ее сопротивление,  наслаждаясь  нектаром  ее
губ со всей присущей  ему  необузданной  страстью,  пока  руки  боровшиеся
против него не ослабли и не обвили его массивную шею. Затем он  с  улыбкой
посмотрел в ее чистые глаза и сказал:
     - Почему главарь Свободного Народа  не  может  быть  предпочтительней
городской туранской собаки?
     Она отбросила назад свои  желтые  локоны.  Каждый  ее  нерв  все  еще
трепетал от огня его поцелуя. Она не убрала свои руки с его шеи.
     - Ты считаешь, что ты не хуже Аги? - спросила она с вызовом.
     Он засмеялся и зашагал к лестнице, неся ее на руках.
     - Вот увидишь, - похвастал он. - Я сожгу Хаварис,  чтобы  он  факелом
освещал твой путь в мою палатку.





                              Роберт ГОВАРД

                         ДОЛИНА ПРОПАВШИХ ЖЕНЩИН




     Именно тогда, когда подругой Конана была Бэлит, он  получил  прозвище
Амра, что значит Лев, которое сопровождало его до конца его карьеры. Бэлит
была первой настоящей любовью в его жизни и после ее смерти он  не  станет
держаться моря в течение нескольких лет. Вместо этого он углубится в  сушу
и присоединится к первому же  черному  племени,  которое  предоставит  ему
убежище - воинственным бамулам. В течение нескольких месяцев сражениями  и
интригами  он  достигнет  положения  военного  вождя  бамулов,  могущество
которых будет стремительно расти под его руководством.



                                    1

     Грохот барабанов и рев труб, сделанных из слоновьих бивней,  оглушал,
но для ушей Ливии этот шум казался не более  чем  бессвязным  бормотанием,
унылым и отдаленным.  Она  лежала  на  ангаребе  в  большой  хижине  и  ее
состояние было чем-то средним между  горячкой  и  полуобмороком.  Наружные
звуки и движения еле-еле тревожили ее органы  чувств.  Все  ее  внутреннее
видение, хоть и изумленное и хаотическое, все еще было сконцентрировано со
страшной правдоподобностью на обнаженной скорчившейся фигуре ее брата,  из
дрожащих бедер которого ручьем текла кровь. На смутном кошмарном  фоне  из
сумеречных переплетающихся форм и теней  эта  белая  фигура  проступала  с
беспощадной и ужасной ясностью. Воздух, казалось, все еще  пульсировал  от
криков  агонии,  смешавшихся  и   бесстыдно   переплетенных   со   звуками
дьявольского смеха.
     Она не чувствовала себя  как  личность,  отдельная  и  различимая  от
остальной части вселенной. Она потонула  в  широком  потоке  боли  и  сама
превратилась в боль, кристаллизовавшуюся и проявившуюся во плоти. Так  она
лежала без  сознательных  движений  и  мыслей,  в  то  время  как  снаружи
грохотали барабаны, ревели  трубы  и  голоса  варваров  заводили  страшные
песни, отбивая такт шлепками босых ног по твердой земле и мягкими хлопками
открытых ладоней.
     Но  сквозь  ее   замороженный   ум   наконец   начало   просачиваться
самосознание. Первым смутно проявило себя чудо, что ее  тело  до  сих  пор
оставалось невредимым.  Она  приняла  это  чудо  без  благодарности.  Это,
казалось, не имеет никакого значения. Двигаясь  машинально,  она  села  на
ангареб  и  тупо  осмотрелась  вокруг.  В  ее  конечностях   стало   слабо
пробиваться движение, как бы отвечая слепо пробуждающимся нервным центрам.
Ее босые ноги нервно протащились по  истоптанному  грязному  полу.  Пальцы
конвульсивно дернули юбку ее короткой нижней рубашки, из которой  состояла
вся ее одежда. Она вспомнила, как бы наблюдая со  стороны,  как  когда-то,
казалось очень давно, грубые руки сорвали с ее тела всю остальную одежду и
она плакала от  страха  и  стыда.  Сейчас  казалось  странным,  что  такая
маленькая  неприятность  могла  вызвать  у  нее  столько   горя.   Размеры
надругательства и бесчестия были, в конце концов, относительны, как и  все
остальное.
     Дверь хижины открылась и  вошла  женщина  -  гибкое,  пантероподобное
создание, чье гибкое тело  блестело  как  покрытое  лаком  черное  дерево,
прикрытое лишь клочком шелка, обернутого вокруг  ее  важно  покачивающихся
бедер. Когда она зло повела глазами, в белках глаз отразился огонь костра,
горевшего снаружи.
     Она принесла бамбуковое блюдо с едой - дымящееся мясо, жареный батат,
маис, грубые бруски местного хлеба и чеканного золота сосуд с пивом ярати.
Все это она поставила на ангареб,  но  Ливия  не  уделила  этому  никакого
внимания, она сидела, тупо уставившись в противоположную стену,  увешанную
циновками из побегов бамбука. Молодая местная женщина засмеялась,  блеснув
темными глазами и белыми зубами; и, с  язвительным  бесстыдством  прошипев
ругательство и с поддельной заботой, которая была более вульгарна, чем  ее
язык, она повернулась и с важным видом вышла  из  хижины,  выражая  больше
издевки движениями своих бедер, чем любая цивилизованная женщина могла  бы
выразить словесными оскорблениями.
     Ни слова девушки, ни ее действия не потревожили поверхности  сознания
Ливии. Все ее чувства были  по-прежнему  обращены  внутрь.  И  все  же  от
живости представляемых ею  картин  видимый  мир  казался  лишь  нереальной
панорамой призраков и теней. Машинально она съела еду и  выпила  жидкость,
даже не почувствовав вкуса ни того, ни другого.
     Все так же механически она наконец поднялась и  прошлась  неуверенным
шагом через хижину, чтобы посмотреть  наружу  сквозь  щелку  в  бамбуковой
стене. В тембре барабанов и труб  произошла  внезапная  перемена,  которая
повлияла на какую-то затуманенную  часть  ее  мозга  и  заставила  ее  без
ощутимого желания искать причину.
     Сначала она не понимала ничего из того что видела; все было  хаотично
и призрачно, формы двигались  и  перемешивались,  корчились  и  крутились,
черные бесформенные массы вырубались,  застывая  на  фоне  кроваво-красных
декораций, которые светились то ярче, то глуше. Потом действия  и  объекты
обрели привычные пропорции и она распознала мужчин  и  женщин,  движущихся
вокруг костров. Красный  свет  отблескивал  на  украшениях  из  серебра  и
слоновой  кости;  белые  перья  раскачивались  на  фоне   света   костров;
обнаженные фигуры расхаживали и застывали силуэтами, вырезанными в темноте
и окрашенными в темно-красный цвет.
     На табурете из слоновой  кости,  в  окружении  великанов  в  головных
уборах, утыканных перьями, и набедренных  повязках  из  леопардовых  шкур,
сидело что-то жирное, приземистое, ужасный, отталкивающий, похожий на жабу
коренастый человек, испарение влажных гниющих  джунглей  и  ночных  болот.
Короткие и толстые руки этого существа покоились на гладкой выпуклости его
брюха; затылок представлял собой складку жира, которая, казалось,  толкает
его заостренную голову вперед; его глаза  напоминали  угольки,  тлеющие  в
мертвом черном пне. Их пугающая  живость  не  соответствовала  инертности,
которую предполагало его тучное тело.
     Когда взгляд девушки остановился на этой фигуре, ее тело окаменело  и
напряглось, потому что безумная жизнь снова пронзила  ее.  Из  безмозглого
автомата она превратилась вдруг в чувствующую форму живой, дрожащей плоти,
истерзанной и горящей. Боль утонула в ненависти, такой сильной, что  стала
снова болью; она ощущала  себя  твердой  и  хрупкой,  как  будто  ее  тело
превращалось в сталь. Она  почувствовала  как  ее  ненависть  течет  почти
осязаемо по ее взгляду; так, что ей  показалось,  что  объект  ее  чувства
должен упасть замертво со своего резного табурета от этой силы.
     Но если даже Баджудх,  король  племени  бакала,  чувствовал  какой-то
дискомфорт от концентрации чувств своей пленницы, то он не показал его. Он
продолжал битком набивать свой лягушачий рот пригоршнями маиса, зачерпывая
его из сосуда, который держала перед  ним  коленопреклоненная  женщина,  и
глядеть  на  широкий  проход,   который   образовывался   действиями   его
подчиненных, оттесняющих людей в обе стороны.
     Ливия смутно догадывалась, что по этому проходу, стены которого  были
образованы потными черными людьми, должен прийти кто-то  важный,  судя  по
резкому шуму барабанов и труб. И пока она смотрела, он пришел.
     Колонна воинов, идущих по три в ряд, направилась к резному  табурету,
густая линия колышущихся  перьев  и  сверкающих  копий  извивалась  сквозь
многоцветную толпу. Во главе чернокожих копьеносцев шел человек, при  виде
которого Ливия судорожно вздрогнула; ее сердце, казалось, остановилось,  а
потом заколотилось опять, не давая дышать. На этом  сумеречном  фоне  этот
человек стоял, четко выделяясь. Как и те, кто был за ним, он  был  одет  в
набедренную повязку из шкуры леопарда и украшенный перьями головной  убор,
но это был белый человек.
     Он подошел к резному табурету не так как  подошел  бы  проситель  или
подчиненный и внезапная тишина воцарилась в толпе,  когда  он  остановился
перед сидящей фигурой. Ливия почувствовала  напряженность  ситуации,  хотя
она лишь смутно  догадывалась,  что  это  предвещало.  Какое-то  мгновение
Баджудх сидел, вытянув свою  короткую  шею  вперед  как  большая  лягушка;
потом, словно притянутый против своей воли немигающим взглядом другого, он
неуклюже встал  со  своего  табурета  и  стоял,  смешно  покачивая  бритой
головой.
     Напряжение мгновенно исчезло. Толпа  жителей  издала  дикий  крик,  а
воины  чужака  по  его  жесту  подняли  копья  и  прокричали   королевское
приветствие Баджудху. Ливия знала, что кем бы  ни  был  этот  человек,  он
должен быть могущественным в этих диких краях, если король бакала  Баджудх
поднялся, чтобы приветствовать его. А могущество означало военный  престиж
- потому что насилие было единственным, что уважали эти свирепые народы.
     С этого момента Ливия стояла, приклеившись глазами к щелке в стене, и
следила  за  чужестранцем.  Его  воины  смешались  с  людьми  бакала,  они
танцевали, пировали, потягивали пиво. Сам он, вместе с несколькими  своими
военачальниками, сидел с Баджудхом и вождями  бакала,  скрестив  ноги,  на
циновках, жадно поглощая еду и питье. Она видела, как он вместе с  другими
запускал руки глубоко в горшки с едой, видела  как  он  погружал  морду  в
сосуд с пивом, из которого пил и Баджудх. Но тем не менее,  она  заметила,
что ему  оказывали  уважение  как  королю.  Поскольку  для  него  не  было
табурета, Баджудх отказался от своего тоже и сидел теперь  на  циновке  со
своим гостем.  Когда  принесли  новый  кувшин  пива,  король  бакала  едва
отхлебнул  оттуда  и  передал  его  белому  человеку.  Власть!   Вся   эта
церемониальная учтивость указывала на  власть  -  силу  -  престиж!  Ливия
задрожала  от  волнения,  когда   в   его   голове   начал   формироваться
захватывающий дух план.
     Она следила за белым человеком  с  болезненным  напряжением,  отмечая
каждую деталь его внешности. Он был высоким; ни ростом, ни массой  его  не
превосходили многие из черных великанов. Он двигался с гибкой проворностью
большой пантеры. Когда костер осветил его  голубые  глаза,  они  вспыхнули
синим пламенем. Высоко завязанные сандалии охраняли его ноги, а с широкого
пояса свисал меч в кожаных ножнах. Его внешность была чужая и  незнакомая;
Ливия никогда не видела похожих людей, но она и не пыталась определить его
место среди народов человечества. Достаточно было того, что  у  него  была
белая кожа.
     Проходили часы, и постепенно рев пирушки затих, поскольку  мужчины  и
женщины погрузились в пьяный сон. Наконец Баджудх встал, едва не  упав,  и
поднял руки, не столько как знак закончить празднество, сколько как символ
того, что он сдается в соревновании по количеству съеденного  и  выпитого,
споткнулся и был подхвачен своими воинами, которые и  отнесли  его  в  его
хижину. Белый человек тоже поднялся в  ничуть  не  лучшем  виде,  очевидно
из-за того  невероятного  количества  пива,  которое  он  выпил  огромными
глотками, и был препровожден в хижину для гостей теми  из  вождей  бакала,
которые были в состоянии удержаться на ногах. Он исчез в  хижине  и  Ливия
заметила, как дюжина его воинов заняла  свои  места  вокруг  сооружения  с
копьями наготове. Очевидно, чужестранец не хотел рисковать, заводя  дружбу
с Баджудхом.
     Ливия бросила взгляд на деревню, которая  отдаленно  напоминала  Ночь
Суда из-за разбросанных по улицам фигур пьяных. Она знала, что  мужчины  в
полной  готовности  к  бою  охраняют  внешние  подходы,  но  единственными
бодрствующими людьми, которых она увидела внутри деревни, были вооруженные
копьями воины вокруг хижины чужестранца - а некоторые из них тоже начинали
клонить головы и опираться на свои копья.
     Сердце ее стучало как молоток, когда она проскользнула к задней стене
своей тюрьмы и вышла в дверь, пройдя мимо  храпящего  охранника,  которого
Баджудх поставил охранять ее. Тенью цвета слоновой кости она проскользнула
через пространство,  разделяющее  ее  хижину  и  хижину  чужестранца.  Она
подползла к задней стене этой хижины на четвереньках. Здесь  на  корточках
сидел черный великан, уронив украшенную перьями голову себе на колени. Она
пробралась мимо него к стене хижины. Ее сначала держали в заточении именно
в этой хижине и узкое отверстие в стене,  спрятанное  свисающей  циновкой,
представляло  ее  слабую  жалкую  попытку  побега.  Она  нашла  отверстие,
повернулась боком и,  выгнувшись  своим  гибким  телом,  прыгнула  внутрь,
оттолкнув внутреннюю циновку в сторону.
     Свет костра снаружи слабо освещал внутренность хижины. Как только она
отдернула циновку, она услышала бормотание ругательства, почувствовала как
ее схватили за волосы, протащили сквозь отверстие и  рывком  поставили  на
ноги.
     С перепугу она не сразу привела в порядок свои мысли и убрала с  глаз
спутавшиеся распущенные волосы, чтобы взглянуть на лицо  белого  человека,
который возвышался  над  нею  с  удивлением,  написанным  на  его  темном,
покрытом шрамами лице. В руке он держал обнаженный меч, а  глаза  сверкали
как огонь костра, - от злости, подозрения или удивления  -  она  не  могла
сказать. Он говорил на языке, который она не могла понять, языке,  который
не был гортанным негритянским, но и  не  звучал  как  язык  цивилизованных
народов.
     - О, пожалуйста! - попросила она. - Не так громко. Они услышат...
     - Кто Вы? - спросил он, говоря по-офирски с  варварским  акцентом.  -
Видит Кром, я не мог представить, что встречу в этих чертовых краях  белую
девушку!
     - Меня зовут Ливия,  -  ответила  она.  -  Я  пленница  Баджудха.  О,
выслушайте, пожалуйста, выслушайте меня! Я не могу здесь долго оставаться.
Я должна вернуться в хижину до того как они  обнаружат  мое  исчезновение.
Мой брат... - рыдание заглушили ее голос, потом она продолжила: -  У  меня
был брат Тетелис, мы из рода Челкус, ученых и  дворян  Офира.  По  особому
распоряжению короля Стигии, моему брату разрешили отправиться  в  Хешатту,
город волшебников, чтобы изучать их искусство, и я  отправилась  вместе  с
ним. Он был совсем мальчик - моложе меня...
     Ее голос запнулся и прервался. Чужестранец молчал, но стоял и смотрел
на нее горящими глазами с мрачным, непроницаемым лицом. В нем было  что-то
дикое и неукротимое, что пугало ее и делало нервной и неуверенной.
     - Черные кушиты напали на Хешатту, - поспешно продолжила  она.  -  Мы
приближались  к  городу  с  караваном  верблюдов.  Наша  охрана  бежала  и
нападавшие забрали нас с собой. Они не причинили нам вреда и сообщили, что
они  будут  вести  переговоры  со  стигийцами  и  возьмут  выкуп  за  наше
возвращение. Но один из их вождей хотел получить весь выкуп сам, и  он  со
своими людьми выкрал нас из лагеря однажды ночью и бежал с нами далеко  на
юго-восток, к самым границам Кушии. Там на них напала и вырезала их  банда
из племени бакала. Тетелиса и меня притащили  в  это  логово  зверей...  -
рыдание сотрясло ее. - Сегодня утром моего брата изуродовали и зарубили  у
меня  на  глазах...  -  Она  внезапно  смолкла  моментально   ослепла   от
воспоминаний. - Они скормили его тело шакалам. Сколько времени я была  без
сознания я не знаю...
     Она не могла больше говорить и  подняла  глаза,  чтобы  взглянуть  на
хмурое лицо чужестранца. Ее обуяла сумасшедшая ярость; она подняла  кулаки
и стала тщетно бить в могучую грудь, на что он обратил не больше внимания,
чем на жужжание мухи.
     - Как Вы можете стоять здесь как тупое  животное?  -  вскрикнула  она
страшным шепотом. - Или Вы такой же  зверь  как  и  все  эти?  Ах,  Митра,
когда-то я думала, что у мужчин есть честь. Теперь я знаю, что каждому  из
них есть своя цена. Вы - что Вы знаете о чести - или о сострадании, или  о
приличиях? Вы такой же варвар как и другие, только с белой  кожей;  у  Вас
такая же черная душа как и у них. Вам наплевать, что человека  вашей  расы
жестоко растерзали эти собаки и что я - их рабыня! Ладно.
     Она отпрянула от него.
     - Я заплачу Вам, - с жаром произнесла она,  срывая  тунику  с  грудей
цвета слоновой кости. - Разве  я  не  мила?  Разве  я  не  вызываю  больше
желания,  чем  эти  местные  девки?  Разве  я  не  достойная  награда   за
кровопролитие?  Является  ли  девственница  с  прекрасной   кожей   ценой,
достаточной за убийство? Убейте этого черного пса Баджудха!  Покажите  мне
как его проклятая голова валяется  в  залитой  кровью  пыли!  Убейте  его!
Убейте его! - В агонии своего пыла она ударила сжатыми  кулаками  один  об
другой. - И тогда берите меня и делайте со мной что захотите. Я буду Вашей
рабыней!
     Секунду он  молчал  и  стоял  как  великан,  рожденный  для  резни  и
разрушения, перебирая пальцами рукоятку меча.
     - Вы говорите так, как  будто  Вы  вольны  отдавать  себя  по  своему
желанию, - сказал он, - как будто дарение Вашего тела дает власть  вертеть
королевствами. Почему я должен убивать Баджудха чтобы получить Вас? В этих
краях женщины дешевы как бананы, и их желание или нежелание стоит  так  же
мало. Вы слишком дорого оцениваете себя. Если бы я хотел Вас, я бы не стал
сражаться с Баджудхом, чтобы получить Вас. Он скорее отдал бы Вас мне, чем
стал со мной сражаться.
     У Ливии перехватило дыхание. Весь огонь вышел из нее и хижина поплыла
у нее перед глазами. Она пошатнулась и упала скомканной кучей на  ангареб.
Горечь изумления раздавила ее душу, когда  ее  грубо  ткнули  лицом  в  ее
полную  беспомощность.  Человеческий  мозг  бессознательно  цепляется   за
знакомые ценности и идеи, даже в окружении и условиях чужих и не связанных
со средой, в  которых  эти  ценности  и  идеи  приняты.  Несмотря  на  все
пережитое, Ливия продолжала  предполагать,  что  согласие  женщины  -  это
главное в той игре, которую она предлагала  играть.  Она  была  ошеломлена
осознанием того, что от нее совсем ничего не зависит. Она не могла двигать
мужчинами как пешками в игре; она сама была беспомощной пешкой.
     - Я понимаю абсурдность  предположения,  что  любой  человек  в  этом
уголке мира  будет  поступать  в  соответствии  с  правилами  и  обычаями,
существующими в другом уголке мира, - пробормотала она слабо, едва понимая
что она говорит и что вообще было только звуковым обрамлением  той  мысли,
которая овладела ею.  Ошеломленная  новым  поворотом  судьбы,  она  лежала
неподвижно, пока железные пальцы белого варвара не сжали  ее  плечо  и  не
поставили ее опять на ноги.
     - Вы сказали, что я варвар, -  сказал  он  резко,  -  и  это  правда,
спасибо  Крому.  Если  бы  Вас  охраняли  люди  из  провинции,  а  не  эти
цивилизованные слабаки, у которых кишка тонка, этой ночью Вы  бы  не  были
рабыней этой свиньи. Я Конан, киммериец, и я живу своим  мечом.  Но  я  не
такая собака, чтобы оставить женщину в руках дикаря; и хотя у вас  принято
называть меня разбойником, я никогда не принуждал женщину без ее согласия.
Обычаи различны в разных странах, но если  человек  достаточно  силен,  он
может силой навязать некоторые из своих обычаев где бы то ни было. И никто
никогда не называл меня слабаком!
     Если бы Вы были старой и безобразной как любимец дьявола гриф,  я  бы
вырвал Вас из лап Баджудха  просто  из-за  Вашей  расы.  Но  Вы  молоды  и
красивы, а я насмотрелся на местных сучек до тошноты. Я сыграю в эту  игру
по  Вашим  правилам,  просто   потому   что   некоторые   Ваши   инстинкты
соответствуют некоторым моим. Возвращайтесь в свою хижину. Баджудх слишком
пьян, чтобы прийти к Вам сегодня, а  я  позабочусь,  чтобы  он  был  занят
завтра. И завтра Вы будете согревать постель Конана, а не Баджудха.
     - Как Вы это сделаете? - Она дрожала от смешанных чувств. -  Это  все
Ваши воины?
     - Этих достаточно, - проворчал он. - Воины племени бамула, каждый  из
них, вскормлены у сосков войны. Я пришел  сюда  по  просьбе  Баджудха.  Он
хочет, чтобы я присоединился к нему при штурме Джихиджи.  Сегодня  вечером
мы пировали. Завтра мы держим совет. Когда я с  ним  разберусь,  он  будет
держать совет в аду.
     - Вы нарушите перемирие?
     - Перемирия в этих краях устанавливаются, чтобы быть  нарушенными,  -
ответил он мрачно. - Он бы нарушил свое  перемирие  с  Джихиджи.  А  после
того, как мы бы разграбили город вместе, он бы уничтожил меня  сразу,  как
только застал без охраны. Что было бы самым черным предательством в других
краях, здесь является мудростью. Я бы не завоевал свое положение  военного
вождя племени бамула, если бы не  запомнил  уроков,  которым  учит  черная
страна. А теперь возвращайтесь в свою хижину и спите с мыслью о  том,  что
не для Баджудха, а для Конана Вы хранили свою красоту!"



                                    2

     Ливия смотрела через  щелку  в  бамбуковой  стене  и  ее  нервы  были
натянуты и дрожали. Весь  день  после  позднего  подъема,  затуманенные  и
отупевшие от оргии прошлой ночью, люди готовили пиршество  к  наступающему
вечеру. Весь день Конан Киммериец сидел в хижине с Баджудхом  и  Ливия  не
знала, о чем они  там  говорили.  Она  с  трудом  попыталась  скрыть  свое
волнение  от  единственного  человека,  который  вошел  в  ее   хижину   -
мстительной местной девушки, которая приносила ей  еду  и  питье.  Но  эта
грубая девица слишком нетвердо стояла на ногах после  возлияний  прошедшей
ночи, чтобы заметить перемену в поведении своей пленницы.
     И вот снова наступил вечер, костры осветили деревню,  и  снова  вожди
покинули хижину короля и уселись на открытой площадке между  хижинами  для
того чтобы пировать и держать последний церемониальный совет. На этот  раз
пива пили меньше. Ливия заметила, что воины бамула  постепенно  собираются
возле кружка, где сидели вожди. Она увидела Баджудха и сидящего  напротив,
за горшками с едой, Конана, смеющегося и беседующего  с  великаном  Аджой,
военачальником Баджудха.
     Киммериец грыз большую говяжью кость и, когда Ливия наблюдала за ним,
она увидела, как он бросил взгляд через плечо. Как если бы это был сигнал,
которого все  они  ждали,  воины  бамула  все  стали  смотреть  на  своего
предводителя. Конан встал, все так же улыбаясь, как  бы  для  того,  чтобы
дотянуться до ближайшего горшка с едой; и вдруг с кошачьей быстротой нанес
Адже страшный удар тяжелой костью. Военачальник племени бакала тяжело осел
с проломленным черепом и тут  же  страшный  клич  расколол  небеса,  когда
бамула ринулись в бой как раздразненные кровью пантеры.
     Горшки с едой перевернулись, ошпарив  сидящих  на  корточках  женщин,
бамбуковые стены прогибались от ударов падающих на них тел,  крики  агонии
вспарывали ночь и  над  всем  этим  поднималось  ликующее  "Йе!  йе!  йе!"
взбесившихся бамула и пламя копий, малиновых в огненном свете.
     Бакала было сумасшедшим домом, который, краснея, превращался в бойню.
Несчастные жители деревни  были  парализованы  действиями  пришельцев,  их
неожиданной внезапностью. Мысль о нападении со стороны гостей  никогда  не
могла прийти им в головы. Большая часть  копий  была  сложена  в  хижинах,
многие  воины  были  полупьяные.  Падение  Аджи  было  сигналом  погрузить
сверкающие лезвия воинов бамула в сотни ничего не подозревавших тел; после
этого началась резня.
     Ливия застыла у своего смотрового окошка, белая как статуя,  отбросив
свои золотые волосы и схватив их обеими руками у  висков.  Ее  глаза  были
широко раскрыты, а тело окаменело. Крики боли  и  ярости  вонзались  в  ее
истерзанные  нервы   почти   физически;   корчащиеся,   изрубленные   тела
расплывались в ее глазах, а затем снова появлялись с ужасающей  четкостью.
Она видела как  копья  тонут  в  извивающихся  черных  телах  и  разливают
красное. Она видела  как  взлетают  и  опускаются  на  головы  дубины.  Из
костров, разбрасывая  искры,  выбрасывали  головешки;  тростниковые  крыши
хижин начинали тлеть и вспыхивали. В криках прорезалась еще большая  мука,
когда жертв живьем стали бросать головой в горящие  дома.  Запах  паленого
мяса сделал воздух, который и так уже был пропитан  вонью  пота  и  свежей
крови, тошнотворным.
     Перенапряженные нервы  Ливии  сдали.  Она  снова  издала  мучительный
вопль, потерявшийся в реве огня и бойни. Она била  себя  в  виски  сжатыми
кулаками. Ее разум был на грани краха, превратив  ее  крики  в  еще  более
ужасные взрывы истерического смеха. Напрасно она пыталась постоянно думать
о том, что это ее  враги  умирают  так  ужасно,  что  именно  на  это  она
безрассудно надеялась и это задумывала, что что эта страшная  жертва  была
справедливой расплатой за бедствия, причиненные ей и ее близким. Неистовый
ужас держал ее своей безумной хваткой.
     Она не испытывала жалости к  жертвам,  умирающим  под  градом  копий.
Единственным ее чувством был слепой, сумасшедший, безрассудный страх.  Она
увидела Конана, белая фигура которого контрастировала на черном фоне.  Она
увидела как сверкает его  меч  и  люди  падают  вокруг  него.  Вот  клубок
борющихся закружился вокруг костра  и  внутри  него  она  увидела  мельком
корчащуюся жирную приземистую фигуру. Конан пробился сквозь этот клубок  и
пропал из  вида  за  вертящимися  черными  фигурами.  Изнутри  все  громче
доносился невыносимый тонкий визг. Толпа  раздалась  на  секунду  и  Ливия
увидела шатающуюся, доведенную до отчаяния приземистую фигуру,  истекающую
кровью. Затем сильные сомкнулись опять и  сталь  засверкала  в  толпе  как
молния в сумерках.
     Поднялся животный лай, наводящий ужас своим  примитивным  ликованием.
Высокая фигура Конана проталкивалась сквозь толпу. Он пробирался к хижине,
в которой съежилась девушка, неся в руке сувенир - свет  костра  отражался
красным на отсеченной голове короля Баджудха. Черные глаза, уже не  живые,
а остекленевшие, закатились, и были видны только белки; челюсть  бессильно
отвисла будто в идиотской улыбке; красные капли  частым  дождем  проложили
дорожку на земле.
     Ливия прекратила свои стон и крики. Конан заплатил назначенную цену и
теперь шел призвать ее, неся ужасное  доказательство  своего  платежа.  Он
схватит ее окровавленными пальцами и раздавит ей губы своим ртом, все  еще
тяжело дышащим от резни. От этой мысли ее залихорадило.
     С криком Ливия пробежала через хижину и бросилась на дверь  в  задней
стене. Дверь упала и она стрелой пронеслась  через  открытое  пространство
легким и бесшумным белым призраком в царстве черных теней и алого пламени.
     Какой-то неясный инстинкт привел  ее  к  загону,  в  котором  держали
лошадей. Воин как раз снимал перекладины, отделявшие загон с  лошадьми  от
остальной территории и он вскрикнул от  изумления,  когда  она  пронеслась
мимо него. Он схватил ее рукой за верхнюю часть  туники.  Безумным  рывком
она вырвалась, оставив одежду в его руке.  Лошади  захрапели  и  в  панике
побежали мимо нее, сбив воина в пыль, - высокие, жилистые лошади кушитской
породы, уже обезумевшие от огня и запаха крови.
     Вслепую она ухватилась за летящую гриву, оторвалась от  земли,  опять
коснулась ее пальцами ног, высоко подпрыгнула, подтянулась и вскарабкалась
на напряженную спину коня.  Обезумевший  от  страха  табун  прошел  сквозь
огонь, высекая слепящий поток искр маленькими копытами. Испуганные  черные
люди мельком увидели дикое зрелище - обнаженную  девушку,  уцепившуюся  за
гриву животного, которое неслось как ветер, развевавший распущенные желтые
волосы всадницы. Затем конь понесся прямо к ограде деревни, взлетел высоко
в воздух, захватывая дух, и исчез в ночи.



                                    3

     Ливия не только не могла никаким образом управлять лошадью, но  и  не
чувствовала в этом необходимости. Крики и зарево постепенно исчезали у нее
за спиной; ветер путал ей волосы и ласкал ее  обнаженные  конечности.  Она
чувствовала  только  необходимость  держаться  за  развивающуюся  гриву  и
скакать, скакать на край света от всей агонии, горя и ужаса.
     И выносливый конь скакал несколько часов, пока, наконец,  взобравшись
на освещенную звездами вершину, не споткнулся и не сбросил  всадницу  вниз
головой.
     Она ударилась в мягкую подушку  дерна  и  какое-то  мгновение  лежала
полуоглушенная, смутно слыша как убегает ее конь.  Когда  она  пошатываясь
поднялась, первым, что ее поразило, была тишина. Она была почти  осязаема,
как мягкий темный бархат,  после  бесконечного  дикарского  рева  рогов  и
грохота барабанов, которые сводили ее с ума несколько дней. Она посмотрела
вверх на большие белые звезды, густо усыпавшие темное небо. Луны не  было,
но земля  была  освещена  звездами,  впрочем,  призрачно,  с  неожиданными
скопищами теней. Она стояла на покрытом  травой  возвышении,  от  которого
сбегали вниз округлые склоны, мягкие как бархат в  свете  звезд.  С  одной
стороны вдалеке она различила плотную  темную  полоску  деревьев,  которая
обозначала далекий лес. Здесь была только ночь и сумасшедшее спокойствие и
легкий ветерок, идущий от звезд.
     Казалось, что эта обширная земля  дремлет.  Теплый  ласковый  ветерок
напомнил ей о ее наготе и она беспокойно изогнулась,  обняв  себя  руками.
Потом она почувствовала одиночество ночи  и  непрерываемость  одиночества.
Она была одна; она стояла на вершине этой земли и никого  не  было  видно;
ничего кроме ночи и шепчущего ветра.
     Внезапно она обрадовалась ночи и одиночеству. Здесь никого  не  было,
кто мог бы угрожать ей или схватить  ее  грубыми,  жестокими  руками.  Она
посмотрела вперед и увидела склон,  спускающийся  в  широкую  долину;  там
густыми  волнами  рос  папоротник  и  свет  звезд  отражался  от  каких-то
маленьких белых предметов, разбросанных по всей долине. Она подумала,  что
это большие белые цветы и  эта  мысль  родила  смутное  воспоминание;  она
подумала о долине, о которой черные говорили со страхом. Это была  долина,
в которую от них сбежали молодые  женщины  незнакомой  расы  с  коричневым
цветом кожи, расы, которая обитала в этих краях до прихода предков бакала.
Там, рассказывали  люди,  эти  женщины  превратились  в  белые  цветы,  их
превратили старые боги, чтобы спасти от насильников. Ни  один  из  местных
жителей не осмеливался идти туда.
     Но Ливия осмелилась пойти в эту долину. Она хотела спуститься по этим
травянистым склонам, которые были как бархат под ее  нежными  ногами;  она
хотела жить там среди качающихся белых цветов, где ни один мужчина никогда
бы ни пришел, чтобы положить на нее свои грубые руки.  Конан  сказал,  что
соглашения  заключаются,  чтобы  быть  нарушенными;   она   нарушит   свое
соглашение с ним. Она пойдет в долину пропавших женщин; она  потеряется  в
одиночестве и спокойствии... как раз в тот момент, когда эти  мечтательные
и разрозненные мысли  протекали  через  ее  сознание,  она  спускалась  по
пологим склонам и ярусы стен, обрамляющих долину, все выше  поднимались  с
обеих сторон.
     Но спуск был таким постепенным, что когда  она  остановилась  на  дне
долины, она не испытала чувства, что попала в ловушку. Со всех  сторон  от
нее проплывали моря теней, а большие белые цветы качались и что-то шептали
ей. Она пошла наугад, разводя папоротники своими маленькими руками, слушая
шепот ветра в листьях, получая детское удовольствие от журчания невидимого
ручья. Она двигалась будто во сне,  в  объятиях  незнакомой  нереальности.
Одна и та же мысль не покидала ее: здесь она в  безопасности  от  животной
грубости мужчин. Она заплакала, но это  были  слезы  радости.  Она  легла,
вытянувшись, на лужайку и сжала руками мягкую траву, как будто она  хотела
прижать обретенное убежище к груди и держать его там вечно.
     Она нарвала лепестков цветов  и  вплела  их  венком  в  свои  золотые
волосы. Их запах гармонировал со всем остальным в этой долине - сказочным,
тонким, очаровательным.
     Так она наконец вышла на прогалину в  центре  долины  и  увидела  там
большой камень, как будто высеченный  человеческими  руками  и  украшенный
папоротником и гирляндами цветов. Она остановилась, разглядывая его, и тут
возле нее началось движение и жизнь. Обернувшись, она  увидела  крадущиеся
из  глубоких  теней  фигуры  стройных   коричневокожих   женщин,   гибких,
обнаженных, с цветами в черных как ночь волосах. Как видения  из  сна  они
подошли к ней, но ничего не говорили. И вдруг ужас охватил ее,  когда  она
взглянула в их глаза. Эти глаза светились, излучали свет по  сравнению  со
светом  звезд;  но  это  не  были  человеческие  глаза.  Их   форма   была
человеческой, но с душами произошла странная перемена, которая  отражалась
в их светящихся глазах. Страх волной накатил на Ливию. Змея  подняла  свою
наводящую ужас голову в обретенном ею Раю.
     Но спастись бегством она не могла. Гибкие коричневые женщины окружили
ее со всех сторон. Одна, самая прекрасная из них, молча подошла к дрожащей
девушке и  согнула  ее  своими  гибкими  коричневыми  руками.  Ее  дыхание
издавало тот же аромат, который исходил  от  белых  цветов,  качающихся  в
свете звезд. Ее губы прижались к губам  Ливии  в  долгом  жутком  поцелуе.
Офирка почувствовала, как холод растекается по ее венам; руки  и  ноги  ее
стали хрупкими; как белая мраморная  статуя  лежала  она  на  руках  своей
пленительницы, неспособная пошевелиться или что-нибудь сказать.
     Быстрые мягкие руки подняли ее и уложили на камень-алтарь,  устланный
цветами. Коричневые женщины взялись за руки,  образовав  кольцо,  и  гибко
двинулись вокруг алтаря в странном темном танце.  Никогда  ни  солнце,  ни
луна не видели такого танца, и большие белые  звезды  стали  еще  белее  и
засияли еще более ярким светом как будто его  темное  колдовство  находило
ответ в чем-то космическом и стихийном.
     И  зазвучала  тихая  песнь,  которая  была  менее  человеческой,  чем
журчание ручья вдалеке; шелест голосов напоминал шепот цветов,  качающихся
под звездами. Ливия лежала в сознании, но не имея сил пошевелиться. Ей  не
пришло в  голову  усомниться  в  здравости  своего  ума.  Ей  не  хотелось
размышлять или анализировать; она была и эти странные создания,  танцующие
вокруг  нее,  были;  молчаливое  осознание   существования   и   узнавания
действительности кошмара овладело ею, когда она лежала,  беспомощно  глядя
вверх на усыпанное звездами  небо,  откуда,  как  она  почему-то  знала  с
уверенностью, не данной смертным, что-то должно прийти к ней,  как  пришло
оно когда-то давно, чтобы сделать этих обнаженных коричневых женщин такими
лишенными душ созданиями, какими они теперь были.
     Сначала высоко над  собой  она  увидела  среди  звезд  черную  точку,
которая росла и ширилась; она приближалась к ней; она распухла до размеров
летучей мыши; и все продолжала расти,  хотя  ее  форма  теперь  сильно  не
изменялась. Она летела над ней среди звезд, камнем падая вниз, накрывая ее
своими большими крыльями; она лежала в ее тени. И со всех  сторон  от  нее
пение стало громче, превратившись  в  победную  песнь  бездушной  радости,
приветствие богу, который пришел требовать новую жертву, свежую и  розовую
как цветок, покрытый росой на заре.
     Теперь он висел прямо над ней и душа ее при виде его сжалась и  стала
холодной и маленькой. Его крылья были похожи на крылья  летучей  мыши,  но
тело и смуглое лицо, которое взирало на нее сверху не были  похожи  ни  на
что, встречающееся в море, на земле и в воздухе; она знала, что смотрит на
высший ужас, на черное, космическое  зло,  рожденное  в  черных  как  ночь
течениях, недосягаемых даже в самых диких кошмарах сумасшедшего.
     Разорвав  незримые  узы,  которые  держали  ее  немой,   она   ужасно
закричала. Ответом на ее крик был глубокий, угрожающий крик. Она  услышала
топот бежавших ног; со всех сторон возникло кружение, как от быстрых  вод;
белые цветы дико взметнулись и коричневые женщины исчезли. Над ней нависла
большая черная  тень  и  она  увидела  высокую  белую  фигуру  с  перьями,
качающимися среди звезд, которая ринулась к ней.
     - Конан! - крик сорвался непроизвольно с ее губ.
     Со свирепым нечленораздельным воплем варвар подпрыгнул в воздух, стал
хлестать вверх своим мечом, который горел в свете звезд.
     Большие черные крылья поднялись и упали. Ливия, онемевшая  от  ужаса,
увидела как Киммерийца  окутала  черная  тень,  которая  висела  над  ним.
Мужчина дышал тяжело, его ноги топтались по истоптанной земле, раздавливая
в грязи белые цветы. Толчки от его разрывающих ударов  отдавались  эхом  в
ночи. Его швыряло вперед-назад как крысу  в  зубах  собаки;  поляна  густо
покрылась кровавыми  пятнами,  смешанными  с  белыми  лепестками,  которые
лежали вразброс как ковер.
     И вот, глядя на это дьявольское сражение как в кошмарном сне, девушка
увидела,  что  это  чернокрылое  встрепенулось  и  заколебалось  высоко  в
воздухе; послышались  хлопающие  удары  покалеченных  крыльев  и  чудовище
оторвалось от Конана и, покачиваясь,  взмыло  вверх,  чтобы  затеряться  и
исчезнуть   среди   звезд.   Его   победитель   стоял,   пошатываясь    от
головокружения, держа меч на весу, широко расставив ноги, и  глупо  глядел
вверх, изумленный победой, но готовый снова вступить в страшную битву.
     Через мгновение Конан подошел к алтарю, тяжело дыша и капая кровью на
каждом шагу. Его массивная грудная  клетка  вздымалась,  блестя  от  пота.
Кровь струилась по его рукам  из  шеи  и  плеч.  Когда  он  дотронулся  до
девушки, колдовство разрушилось, она вскочила  и  соскользнула  с  алтаря,
отпрянув от  его  руки.  Он  прислонился  к  камню,  глядя  вниз  на  нее,
съежившуюся у его ног.
     - Люди видели как ты ускакала из деревни, - сказал  он.  -  Я  поехал
вслед как только смог и напал на твой след, хотя идти по  нему  при  свете
факела было нелегкой задачей. Я проследил тебя до места, где тебя  сбросил
конь, и хотя к тому времени факелы догорели и я  не  мог  найти  отпечатки
твоих босых ног на траве, я был уверен, что ты спустилась  в  долину.  Мои
люди наотрез отказались идти со мной, поэтому я пришел пешком. Что это  за
дьявольская долина? Что это было за чудовище?
     - Бог, - прошептала она. - Черные люди  говорили  о  нем  так  -  бог
издалека и из дальних времен!
     - Дьявол из Внешней Темноты, -  проворчал  Конан.  -  Они  совсем  не
редкость. Они скрываются в таких количествах как блохи  за  поясом  света,
который окружает этот мир. Я слышал как о них говорили мудрецы из  Заморы.
Некоторые из них пробираются  на  землю,  но  когда  им  это  удается,  им
приходится принять какую-то земную форму  и  обрести  какую-нибудь  плоть.
Такой мужчина как я, с мечом, годится на любое количество клыков и когтей,
потусторонних и земных. Пошли, мои люди ждут меня у края долины.
     Ливия припала к земле без движения, неспособная  найти  слова,  в  то
время как Конан хмуро смотрел на нее. Потом она заговорила:
     - Я убежала от  тебя.  Я  хотела  тебя  одурачить.  Я  не  собиралась
выполнять обещание, которое дала тебе; я была твоей по сделке, которую  мы
заключили, но я бы убежала от  тебя,  если  бы  смогла.  Накажи  меня  как
хочешь.
     Он вытер пот и кровь со своих волос и вложил меч в ножны.
     - Вставай, -  проворчал  он.  -  Сделка,  которую  я  заключил,  была
грязной. Мне не жалко эту черную собаку Баджудха, но ты - не  та  девушка,
которую можно продавать и покупать. Мужчины ведут себя по-разному в разных
краях, но мужчине не надо быть свиньей, где бы он ни был. После того как я
немного подумал, я понял, что заставить тебя выполнить  обещание  было  бы
все равно что принуждать тебя. Кроме того, ты недостаточно крепка для этих
краев. Ты - дитя городов, книг и  цивилизованного  поведения,  в  чем  нет
твоей вины, но ты бы скоро умерла, ведя жизнь, которой я живу.  Мне  ни  к
чему мертвая  женщина.  Я  возьму  тебя  до  стигийских  границ.  Стигийцы
отправят тебя домой в Офир.
     Она смотрела на него, как будто не расслышала правильно.
     - Домой? - повторила она  механически.  -  Домой?  В  Офир?  К  моему
народу? Города, башни, мир, мой дом? - Вдруг слезы хлынули у нее  из  глаз
и, упав на колени, она обхватила руками ноги Конана.
     - Боже, девочка, - заворчал Конан, смутившись. -  Не  делай  так.  Ты
должна считать, что я делаю тебе услугу, вышвыривая из этой страны.  Разве
я не объяснил тебе, что  ты  не  подходящая  женщина  для  военного  вождя
племени бамула?





                              Роберт ГОВАРД
                                Лин КАРТЕР

                               РУКА НЕРГАЛА




     Конан вошел во вкус  гиборейских  интриг.  Он  ясно  видел,  что  нет
существенной разницы между мотивами обитателей дворца и  жителей  Крысиной
Норы.  Зато  во  дворце  можно  поживиться  гораздо  большим.   На   своей
собственной лошади, с запасом провизии, полученным  от  благодарного  -  и
предусмотрительного  -   Мурильо,   Конан   отправляется   посмотреть   на
цивилизованный мир, который он не прочь превратить в свою добычу.
     Дорога Королей, что  вьется  по  гиборейским  королевствам,  в  конце
концов приводит его на восток, в Туран, где Конан поступает  на  службу  в
армию короля Йилдиза. Сначала ему военная служба приходится  не  по  душе,
так  как  он  слишком  своенравен  и  горяч,  чтобы  легко   смириться   с
дисциплиной. Более того,  поскольку  на  тот  момент  Конан  еще  неважный
наездник и лучник, а главной силой туранской армии считаются именно конные
лучники, его направляют в  низкооплачиваемое  нерегулярное  подразделение.
Однако вскоре он получает шанс продемонстрировать свою истинную храбрость.



                              1. ЧЕРНЫЕ ТЕНИ

     - Кром!!!
     Проклятие сорвалось с угрюмо  сжатых  губ  юного  воина.  Он  откинул
голову, взмахнув взъерошенной  гривой  черных  волос,  и  обратил  к  небу
горящие  голубые  глаза.  Они  расширились  от  изумления.  Жуткая   дрожь
суеверного ужаса прошла по его высокой, мощного телосложения фигуре.  Воин
был широкоплечий, с огромной  грудной  клеткой,  узкобедрый,  длинноногий,
дочерна загоревший под жгучим солнцем пустошей  и  почти  нагой,  если  не
считать обрывка ткани на бедрах и сандалий с ремнями до голени.
     В начале битвы он был на коне, как солдат нерегулярной кавалерии.  Но
его лошадь, которую он получил от аристократа Мурильо из Коринфии, пала от
стрел неприятельских лучников в числе первых, и юноша сражался пешим.  Его
щит был разбит ударами врагов; он бросил щит и сражался с одним мечом.
     Сверху, с прожигаемого  солнцем  неба  над  лишенной  растительности,
продуваемой ветрами  туранской  степью,  где  сошлись  в  безумной  ярости
схватки две великих армии, явился ужас.
     Поле битвы было охвачено заревом заката и промокло насквозь от  крови
людей. Могучая армия Йилдиза, короля Турана, в которой  юный  воин  служил
наемником, пять долгих часов сражалась против закованных в железо легионов
Манхассем Хана, мятежного сатрапа Пограничья Заморы, что лежит  на  севере
Турана. И  вот  теперь,  медленно  кружа,  вниз  с  кроваво-красного  неба
спускались неведомые твари. Ничего подобного варвар не видел, и не  слышал
ни  о  чем  таком  в  своих  многочисленных  скитаниях.  Это  были  черные
призрачные чудовища,  парящие  на  широких  перепончатых  крыльях,  как  у
летучих мышей.
     Две армии продолжали сражаться, не замечая их. Только Конан,  который
находился на невысоком холме,  окруженный  телами  врагов,  сраженных  его
мечом, увидел, как они спускаются с окрашенного закатом неба.
     Опершись на меч, с которого капала кровь, и позволив утомленным рукам
немного отдохнуть, он уставился на  жутких  призраков.  Ибо  они  казались
более призрачными,  нежели  материальными  -  полупрозрачными,  как  клубы
ядовитого  черного   дыма   или   призрачные   тени   гигантских   летучих
мышей-вампиров. Узкие  щели  глаз  пылали  злым  зеленым  огнем  в  черных
призрачных фигурах.
     В тот миг, когда Конан заметил их, и волосы у него на загривке встали
дыбом от ужаса перед сверхъестественным,  что  присущ  варварам,  чудовища
ринулись вниз, на поле битвы - как стервятники на кровь. Ринулись убивать.
     Крики боли и страха  раздались  среди  армии  короля  Йилдиза,  когда
черные тени набросились на их ряды. Куда бы ни  падал  черный  дьявол,  он
оставлял за собой труп. Их были сотни, и  ряды  усталых  воинов  туранской
армии рассыпались. Солдаты падали, спотыкались, бежали, в панике  побросав
оружие.
     - Сражайтесь, псы! Стойте и  сражайтесь!  -  громовым  ревом  отдавая
приказы,  высокий  человек  верхом  на  огромной  черной  кобыле   пытался
сохранить ломающиеся линии. Конан заметил блеск посеребренной кольчуги под
богатым  голубым  плащом,  лицо  с  ястребиным  носом  и  черной  бородой,
величественное и жесткое под  остроконечным  стальным  шлемом,  в  котором
кровавое солнце отражалось как в зеркале. Он  знал,  что  этот  человек  -
Бакра из Акифа, генерал короля Йилдиза.
     С раскатистым проклятием гордый командующий выхватил кривую  саблю  и
ударил всей плоскостью клинка. Быть может,  ему  бы  удалось  восстановить
ряды, но одна из дьявольских  теней  ринулась  на  него  со  спины.  Тварь
окутала его полупрозрачными  дымчатыми  крыльями  -  смертельное  объятие.
Генерал окаменел. Конан видел его лицо, которое внезапно  побледнело,  его
застывшие глаза, полные ужаса - видел сквозь окружающие  человека  крылья,
как белую маску сквозь вуаль из тонкого черного кружева.
     Лошадь генерала обезумела от ужаса и встала на  дыбы.  Но  призрачная
тварь подхватила генерала с седла. Мгновение  она  держала  его  на  весу,
медленно  взмахивая  крыльями,  затем  позволила  упасть   окровавленному,
изодранному трупу в лохмотьях одежд.  Лицо,  которое  смотрело  на  Конана
сквозь  пелену  призрачных  крыльев  с   выражением   предельного   ужаса,
превратилось в кровавое месиво. Так закончилась карьера Бакры из Акифа.
     Так закончилось и его сражение.
     Когда командующий был убит, армия обезумела. Конан видел, как бывалые
ветераны, за плечами у которых был не один  десяток  кампаний,  с  воплями
бежали с поля  боя,  словно  зеленые  новобранцы.  Он  видел,  как  гордые
аристократы  визжали  от  страха,  будто  трусливые  слуги.  А  за   ними,
нетронутые летучими фантомами, гнались воины мятежного  сатрапа,  стремясь
укрепить свое полученное сверхъестественным путем превосходство. День  был
потерян - если только не найдется решительный человек, который не  дрогнет
и соединит разбитую армию своим примером.
     Внезапно перед первыми из бегущих солдат выросла фигура столь дикая и
угрюмая, что вид ее остановил их безрассудное паническое бегство.
     - Стоять, трусливые ублюдки! Не то, клянусь Кромом, я накормлю сталью
ваши животы!
     Это  был  наемник-киммериец.  Его  темное  лицо  напоминало   угрюмую
каменную маску, от  которой  веяло  холодом  смерти.  Свирепые  глаза  под
черными  нахмуренными  бровями  сверкали  вулканической  яростью.   Нагой,
залитый с головы до ног дымящейся кровью, он держал длинный тяжелый меч  в
могучем, покрытом шрамами кулаке. Голос его был подобен глубокому ворчанию
грома.
     - Назад, если вы  хоть  сколько-нибудь  дорожите  вашими  презренными
жизнями, вы, белобрюхие псы! НАЗАД! Или я выверну ваши трусливые  кишки  к
вашим ногам. Подними на меня свой ятаган, гирканская  свинья,  и  я  вырву
твое сердце голыми руками и  заставлю  тебя  съесть  его,  прежде  чем  ты
умрешь! Что? Разве вы женщины, чтобы бежать от теней? Но вы же только  что
были мужчинами - о да, и вы сражались, как подобает  мужчинам  Турана.  Вы
бились с врагами, вооруженными сталью,  вы  встречали  их  лицом  к  лицу.
Теперь вы струсили и бежите прочь, словно дети от  ночных  теней.  Ффу!  Я
горжусь тем, что я варвар, когда вижу вас, воспитанных в городе  слабаков,
шарахающихся от стаи летучих мышей!
     На миг ему удалось задержать их  -  но  только  на  миг.  Чернокрылый
кошмар ринулся на него, и он - даже  он  -  отшатнулся  от  жутких  черных
крыльев и вони ядовитого дыхания.
     Солдаты бежали, оставив Конана в одиночку сражаться с  тварью.  И  он
сразился. Прочно упершись  ногами,  он  взмахнул  огромным  мечом,  выгнув
корпус и вложив в удар всю силу спины, плеч и могучих рук.
     Меч сверкнул, описав свистящую дугу стали и расколол  фантом  на  две
половины. Но, как и  предполагал  Конан,  тварь  была  нематериальна.  Меч
встретил не больше сопротивления, чем сопротивление  воздуха.  Сила  удара
вывела воина из равновесия, и он растянулся на каменистой земле.
     Над ним парила призрачная тварь. Его меч прорезал в ней большую дыру,
подобно тому, как можно, взмахнув рукой, рассечь струйку дыма. Но  у  него
на глазах туманное тело возвращало  себе  прежние  очертания.  Глаза,  как
щели, полные адского зеленого огня, сверкнули на него. Они  горели  жуткой
радостью и нечеловеческим голодом.
     - Кром!! - выдохнул Конан. Может, это было проклятие,  но  прозвучало
оно почти как мольба.
     Он попытался вновь поднять меч, но тот выпал из онемевших рук. В  тот
миг, когда меч рассекал призрачную  тварь,  он  стал  чудовищно  холодным,
исполненным наводящего дрожь холода небесных бездн, что  щерятся  чернотой
позади далеких звезд.
     Призрачная летучая мышь парила низко,  медленно  взмахивая  крыльями,
словно пожирая глазами свою лежащую жертву и впитывая в себя ее  суеверный
страх.
     Бессильными руками Конан попытался нащупать за ремнем из сырой  кожи,
который поддерживал его набедренную повязку, кинжал с  узким  лезвием.  Но
его онемевшие пальцы вместо рукоятки кинжала наткнулись на кожаный кошель,
который висел на ремне, и коснулись  чего-то  гладкого  и  теплого  внутри
кошеля.
     Конан отдернул руку, когда  странное  тепло  пронзило  его  пальцы  и
оживило нервы. В кошеле лежал странный амулет,  который  он  нашел  вчера,
когда они стояли лагерем в Бахари.  Прикоснувшись  к  гладкому  камню,  он
освободил неизвестные силы.
     Черная тварь внезапно шарахнулась от него. Мгновением ранее она  была
так близко,  что  его  тело  покрылось  мурашками  от  сверхъестественного
холода, который исходил от призрака. Теперь  тварь  вовсю  улепетывала  от
него, яростно маша крыльями.
     Конан  с  трудом  поднялся  на  колени,  чувствуя  слабость,  которая
сковывала тело. Сначала призрачный холод прикосновения фантома, затем  это
пронзительное  тепло,  которое  прошило  насквозь  его  нагое   тело.   Он
чувствовал,  как  его  физические  силы  тают  меж   этих   двух   могучих
противоборствующих Сил. Перед глазами у него  поплыло,  он  был  на  грани
потери сознания. Конан яростно тряхнул головой, чтобы прояснить  мысли,  и
осмотрелся.
     - Митра! Кром и Митра! Неужели весь мир сошел с ума?
     Смертоносная армия летучих ужасов  заставила  солдат  генерала  Бакры
бежать с поля боя. Те,  кто  бежал  недостаточно  быстро,  были  перебиты.
Ухмыляющихся солдат армии Манхассем Хана твари не трогали - не обращали на
них внимания, как будто солдаты Яралета и призрачные кошмарные твари  были
соратниками, состоящими в каком-то нечистом союзе, заключенном при  помощи
черной магии.
     Но теперь пришел черед воинов Яралета с воплями бежать с поля боя  от
призрачных вампиров. Обе армии разбиты и бежали: неужели мир действительно
сошел с ума, вопрошал Конан закатные небеса.
     Что до киммерийца, силы и  сознание  покинули  его  окончательно.  Он
погрузился в черноту беспамятства.



                             2. КРОВАВОЕ ПОЛЕ

     Солнце, словно багровый уголь, тлело над горизонтом. Оно  взирало  на
поле боя подобно единственному глазу, что безумно сверкает в уродливом лбу
циклопа. Объятое молчанием смерти, заваленное обломками войны, поле  битвы
простиралось мрачное и неподвижное под огненными лучами светила. Тут и там
среди распростершихся недвижных тел красные лужи  застывшей  крови  лежали
тихими озерами, отражающими кровавые небеса.
     Темные фигуры украдкой  пробирались  в  высокой  траве,  обнюхивая  и
наваленные грудами трупы и  повизгивая.  Их  горбатые  спины  и  уродливые
собакоподобные морды выдавали в них степных гиен. Для них поле битвы будет
банкетным столом.
     Вниз с багровеющего неба,  неуклюже  взмахивая  крыльями,  спускались
черные  стервятники  попировать  мертвецами.  Угрюмые  птицы   падали   на
истерзанные  тела  с  шелестом  темных  крыльев.  Если  не  считать   этих
пожирателей падали, ничто  не  двигалось  на  объятом  молчанием,  залитом
кровью поле.  Оно  было  неподвижно,  как  сама  смерть.  Ни  скрип  колес
колесницы, ни рев бронзовых труб не нарушали сверхъестественное  молчание.
Тишина смерти сменила здесь отгремевший гром битвы.
     Подобно наводящим ужас предвестникам  Судьбы  неровная  линия  цапель
медленно пролетела низко над горизонтом, направляясь к заросшим тростником
берегам реки Незвая. Ее разлившиеся в половодье воды  отсвечивали  тусклым
багровым блеском в последних солнечных  лучах.  За  рекой  черная  громада
обнесенного стеной города Яралет высилась горой цвета эбенового дерева  на
фоне сумерек.
     Однако единственная крошечная фигура все же двигалась на этом  широко
раскинувшемся поле смерти, освещенном тлеющими углями заката. Это был юный
гигант-киммериец с черной гривой волос и горящими голубыми глазами. Черные
крылья межзвездного холода лишь слегка коснулись его; жизнь зашевелилась в
нем и сознание вернулось. Он расхаживал по черному  полю,  слегка  хромая,
так как на бедре у него была ужасная рана, которую он  получил  в  горячке
боя, а заметил и наспех перевязал только когда очнулся и попытался встать.
     Внимательно,  хоть  и  нетерпеливо,  он  продвигался  среди  мертвых,
залитых кровью. Он был покрыт засохшей кровью с головы до ног, а  огромный
меч в его руке был запятнан багровым по  самую  рукоять.  Конан  устал  до
смерти, а его горло пересохло, как пустыня.  Он  испытывал  боль  от  двух
десятков ран. Все они были не  более  чем  порезами  и  царапинами,  кроме
огромного разреза на бедре. Мучимый голодом и жаждой, он страстно мечтал о
куске мяса и бурдюке вина.
     Хромая среди мертвых тел, перебираясь от покойника  к  покойнику,  он
ворчал, как голодный волк, и сыпал гневными проклятиями. Конан ввязался  в
эту туранскую войну как наемник, у которого не было ничего, кроме лошади -
теперь убитой - и  огромного  меча,  который  он  держал  в  руке.  Теперь
сражение было проиграно, война  закончилась,  и  он  остался  в  полнейшем
одиночестве  посреди  вражеской  земли.  Он  надеялся  по   крайней   мере
поживиться у павших какими-нибудь ценными предметами, которые им больше не
нужны. Кинжал с украшенной драгоценными камнями рукоятью, золотой браслет,
серебряная нагрудная пластина - несколько таких штучек, и он сможет купить
себе дорогу прочь из владений Манхассем Хана и вернуться  в  Замору  не  с
пустыми руками.
     Но до него здесь побывали другие: либо воры, прокравшиеся из  темного
города, либо солдаты, вернувшиеся на поле битвы, с которого ранее  бежали.
Потому что вся добыча была унесена с поля, остались только сломанные мечи,
расколотые копья, помятые шлемы и щиты. Конан осмотрел усыпанную трупами и
мусором равнину, яростно ругаясь. Он лежал в беспамятстве  слишком  долго;
даже искатели добычи уже покинули поле. Он был волком, который  промедлил,
и шакалы украли его добычу. В данном случае это были шакалы в человеческом
облике.
     Выпрямившись,  он  прекратил  свои  бесплодные  поиски  с  фатализмом
истинного варвара. Пора было обдумать, что делать дальше.  Сведя  брови  к
переносице, задумчиво нахмурившись, Конан неуверенно глянул вдаль, где  на
фоне  умирающего  блеска  заката  черными   грубыми   силуэтами   высились
квадратные, с плоскими крышами башни Яралета. Не стоит надеяться найти там
прибежище тому, кто сражался  под  знаменами  короля  Йилдиза!  Однако  ни
одного города, вражеского или дружеского, поблизости  больше  не  было.  А
Аграпур, столица Йилдиза, лежит в сотнях лиг к югу...
     Погруженный в раздумья, он  не  заметил  приближения  высокой  черной
фигуры, пока его слуха не достигло слабое дрожащее  ржание.  Конан  быстро
обернулся, не нагружая свою раненую ногу, и угрожающе поднял меч. Затем он
расслабился и улыбнулся.
     - Кром! Ну ты меня и напугала. Значит, я не единственный, кто  выжил?
- ухмыльнулся Конан.
     Высокая черная кобыла  дрожала  и  смотрела  на  обнаженного  гиганта
большими испуганными глазами. Это была та самая кобыла, на которой  скакал
генерал Бакра, лежащий теперь где-то здесь, на поле, в луже крови.
     Кобыла тихонько заржала, благодарная звуку дружелюбного человеческого
голоса. Хотя Конан и не был опытным наездником, он  видел,  что  лошадь  в
плохом состоянии. Ее вспотевшие от страха бока вздымались, а длинные  ноги
дрожали от  крайней  усталости.  Конан  угрюмо  подумал,  что  дьявольские
летучие мыши поразили ужасом и ее сердце тоже. Он заговорил  успокаивающе,
и осторожно подходил все ближе, пока не смог протянуть  руку  и  погладить
переступающую с ноги на ногу лошадь. Мягкими  движениями  он  заставил  ее
слушаться.
     На его  далекой  северной  родине  лошади  встречались  редко.  Среди
безденежных  варваров  киммерийских  племен,  от  которых  он  происходил,
хороший конь мог быть только у очень богатого вождя или у храброго  воина,
который добыл скакуна в  бою.  Но  несмотря  на  свое  незнание  тонкостей
обращения с лошадьми, Конан  сумел  успокоить  огромную  черную  кобылу  и
вскочил в седло. Он уселся верхом, разобрал поводья и медленно двинулся по
полю, которое теперь представляло  собой  область  чернильной  темноты  во
мраке ночи.  Конан  почувствовал  себя  лучше.  В  седельных  сумках  была
провизия, а верхом на  доброй  лошади  у  него  было  куда  больше  шансов
пересечь пустую и безжизненную тундру и добраться до границ Заморы.



                                3. ХИЛДИКО

     Низкий мучительный стон достиг его слуха.
     Конан дернул поводья, заставив черную  кобылу  остановиться,  и  стал
подозрительно всматриваться в непроглядную тьму. Волосы  его  зашевелились
от суеверного ужаса, вызванного жутким звуком. Затем он  пожал  плечами  и
буркнул проклятие. Это не был ночной призрак или голодный вампир пустошей;
это был всего лишь крик боли. Это означало, что нашелся третий выживший  в
страшной битве. Раз он жив, значит, его могли и не ограбить.
     Конан соскочил с лошади, обмотал поводья вокруг спиц колеса сломанной
колесницы. Крик донесся слева. Там, на самом краю поля битвы выживший  мог
избежать зоркого глаза искателей добычи. У Конана появился шанс  добраться
до Заморы с пригоршней драгоценных камней в кошеле.
     Киммериец принялся разыскивать того, кто издал стон. Он  добрался  до
самого края равнины. Конан  развел  руками  невысокие  тростники,  которые
росли кучками на берегу медленной реки, и  уставился  на  бледную  фигуру,
которая слабо шевелилась у самых его ног. Это была девушка.
     Она лежала наполовину нагая, ее белое тело было покрыто  ссадинами  и
порезами. Кровь запеклась в ее длинных черных волосах, как рубиновые бусы.
Ее темные блестящие глаза смотрели невидящим взором,  отражая  лишь  боль.
Девушка стонала в беспамятстве.
     Киммериец стоял, глядя вниз на  девушку.  Он  бессознательно  отметил
красоту ее гибкого тела, округлость спелой юной груди.  Он  был  озадачен.
Что такая девушка, почти дитя, делала здесь, на поле битвы?  Она  не  была
похожа на крепкую, хмурую, пышнотелую лагерную девку.  Ее  гибкое  изящное
тело  предполагало  хорошее   воспитание,   может   быть,   даже   высокое
происхождение. В недоумении Конан  покачал  головой,  разметав  по  плечам
черную гриву. Девушка у его ног зашевелилась.
     - Сердце... Сердце... Таммуза... О хозяин! - тихо воскликнула она. Ее
темноволосая голова  моталась  из  стороны  в  сторону.  Девушка  говорила
бессвязно, как в горячке.
     Конан пожал плечами, и на миг закрыл глаза. У  другого  человека  это
можно было  счесть  выражением  жалости.  Она  смертельно  ранена,  угрюмо
подумал он и поднял меч, чтобы прикончить несчастную девчонку и освободить
от страданий.
     Когда лезвие нависло над нею, девушка снова забормотала, как  больной
ребенок. Огромный меч остановился в  воздухе,  и  киммериец  на  мгновение
замер, неподвижный, как бронзовая статуя.
     Затем, внезапно решившись, он сунул меч обратно в ножны, наклонился и
легко поднял девушку могучими руками. Она слабо сопротивлялась, ничего  не
видя, и стонала в полусознательном протесте.
     Неся ее нежно и бережно, он захромал  к  скрытому  тростником  берегу
реки и осторожно  положил  ее  на  пучок  высохшего  тростника.  Зачерпнув
пригоршнями воду, варвар умыл ее белое лицо и промыл раны так  нежно,  как
мать обращается с ребенком.
     Ее раны оказались несерьезными, всего лишь порезы,  если  не  считать
рассеченного лба. Даже эта рана, хотя она сильно кровоточила, была  далеко
не смертельна. Конан заворчал с облегчением и снова умыл  ее  лицо  и  лоб
чистой холодной водой. Затем, устроив ее голову у себя на груди,  он  влил
немного  воды  в  ее  полуоткрытые  губы.  Девушка  судорожно   вздохнула,
закашлялась и пришла в себя. Она уставилась на него снизу  вверх  глазами,
похожими на темные звезды, затуманенными удивлением и страхом.
     - Кто... что... летучие мыши!
     - Их уже нет, девочка, - сказал он грубовато. - Тебе нечего  бояться.
Ты пришла сюда из Яралета?
     - Да... да... но кто ты?
     - Конан Киммериец. Что девица вроде тебя делает на поле  сражения?  -
спросил он.
     Но  она  будто  не  слышала.  Она  слегка  нахмурила  лоб,  словно  в
раздумьях, и беззвучно, одними губами повторила его имя.
     - Конан... Конан... да, именно это  имя!  -  Она  подняла  изумленный
взгляд на его покрытое шрамами бронзовое лицо. - Меня послали найти  тебя.
Как удивительно, что ты меня обнаружил!
     - А кто послал тебя за мной, девчонка? - подозрительно проворчал он.
     - Я Хилдико, бритунка, рабыня из  Дома  Аталиса  Далековидящего,  что
находится в Яралете. Мой хозяин тайно послал меня пробраться среди  воинов
короля Йилдиза и найти некоего Конана, наемника из  Киммерии,  и  потайным
путем привести его в город и в Дом. Ты - тот, кого я искала!
     - Вот как? И что твоему хозяину нужно от меня?
     Девушка покачала темноволосой головой.
     - Это мне неведомо. Но он велел сказать тебе, что он не желает вреда,
и если ты придешь, то получишь много золота.
     - Хм, золота? - пробормотал он задумчиво,  помогая  ей  подняться  на
ноги и поддерживая  ее  бронзовой  рукой  за  белые  плечи,  так  как  она
покачивалась от слабости.
     - Да. Но я не успела на поле до начала битвы. И спряталась от  воинов
в тростниках у реки. И  вдруг  -  летучие  мыши!  Они  внезапно  оказались
повсюду, падали с неба на людей, убивали... Один из всадников бежал от них
сквозь камыши и, не видя меня, сбил под копыта лошади...
     - Что с этим всадником?
     - Мертв, - она вздрогнула. - Летучая мышь вырвала  его  из  седла,  а
затем бросила его труп в реку. Я потеряла сознание, потому  что  лошадь  в
панике ударила меня...
     Девушка подняла маленькую руку к ране на лбу.
     - Тебе повезло, что ты осталась жива, -  пробурчал  Конан.  -  Ладно,
девчонка, мы отправимся в гости к этому твоему хозяину, и выясним, что ему
нужно от Конана. И откуда он знает мое имя!
     - Ты пойдешь? - беззвучно шепнула она.
     Он рассмеялся и, запрыгнув в  седло  черной  кобылы,  поднял  девушку
могучими руками на луку седла перед собой.
     - Да! Я одинок, среди врагов, в чужой стране. Моя  работа  окончилась
вместе с гибелью армии Бакры. Почему бы мне не  встретиться  с  человеком,
который выбрал меня среди десяти тысяч воинов и сулит мне золото?
     Они перебрались через реку по  утонувшему  в  тени  броду,  пересекли
погруженную во мрак равнину и добрались  до  Яралета,  твердыни  Манхассем
Хана. Сердце Конана, которое никогда не билось с большей радостью,  чем  в
предчувствии приключений, пело.



                             4. ДОМ АТАЛИСА

     Странная беседа происходила  в  небольшой  комнате  с  драпированными
бархатом  стенами,  освещенной  тонкими  свечами.   Комната   принадлежала
Аталису, которого одни называли философом,  другие  ясновидцем,  а  третьи
плутом.
     Эта таинственная личность была худощавым мужчиной среднего  роста,  с
великолепной головой и строгими чертами истинного ученого,  однако  острый
взгляд его напоминал скорее взгляд проницательного торговца. Он был одет в
прямое платье из богатой ткани, а голова его была обрита в знак того,  что
он посвятил себя искусствам и наукам. Аталис  негромко  говорил  со  своим
собеседником, и сторонний наблюдатель, если бы  таковой  нашелся,  мог  бы
заметить  в  его   поведении   странную   особенность.   Беседуя,   Аталис
жестикулировал только левой  рукой.  Правая  его  рука  лежала  на  бедре,
неестественно вывернувшись. И время от времени его  спокойное  умное  лицо
ужасно искажалось внезапным спазмом сильной боли. В этот  миг  его  правая
нога, скрытая под длинным одеянием, судорожно дергалась.
     Его собеседником был тот, кого в городе  Яралет  знали  и  чтили  как
принца Тхана, отпрыск древнего и аристократического дома Турана. Принц был
высоким худым человеком, юным и  неоспоримо  красивым.  Его  правильное  и
крепкое тело воина, спокойная уверенность его серо-стальных глаз  обращали
на себя большее внимание, чем пышность завитых и надушенных черных волос и
расшитого драгоценностями плаща.
     Рядом с Аталисом, который сидел в кресле с высокой спинкой, сделанном
из темного дерева и  покрытом  сложной  резьбой,  в  которой  были  злобно
смотрящие химеры и ухмыляющиеся рожи, стоял столик  из  эбенового  дерева,
инкрустированного слоновой костью.  На  столике  покоился  огромный  кусок
зеленого кристалла,  величиной  в  человеческую  голову.  Кристалл  мерцал
странным внутренним сиянием. Время от времени философ  прерывал  беседу  и
вглядывался в глубь мерцающего камня.
     - Она найдет его? А он придет? - в отчаянии произнес принц Тхан.
     - Он придет.
     - Но с  каждым  мгновением  опасность  все  возрастает.  Даже  сейчас
Манхассем Хан может наблюдать, и нам опасно быть вместе...
     - Манхассем Хан лежит, опьяненный сонным лотосом,  ибо  Тени  Нергала
были в мире в час заката, - сказал философ.  -  А  на  некоторый  риск  мы
должны пойти, если хотим освободить город  от  этого  тирана  с  кровавыми
руками! - Его лицо болезненно дернулось в невольной гримасе  непереносимой
боли, затем снова разгладилось. Он угрюмо сказал: - И ты знаешь, о  принц,
как мало времени у нас осталось. Отчаянные усилия отчаявшихся людей!
     Внезапно  красивое  лицо  принца  исказилось  паникой  и  глаза  его,
устремленные  на  Аталиса,  вдруг  помертвели,  превратившись  в  холодный
мрамор. Почти столь же  быстро  жизнь  вернулась  в  его  глаза,  и  принц
откинулся на спинку кресла, бледный и вспотевший.
     - Очень... мало... времени! - выдохнул он.
     Скрытый гонг негромко прозвенел где-то в темном и тихом доме  Аталиса
Далековидящего.  Философ  поднял  левую  руку,  успокаивая  встревоженного
принца.
     Мгновением позже одна из бархатных драпировок отодвинулась, обнаружив
потайную дверь. В двери,  словно  кровавый  призрак,  возникла  гигантская
фигура киммерийца,  который  поддерживал  наполовину  потерявшую  сознание
девушку.
     Негромко вскрикнув, философ вскочил на ноги и направился  к  мрачному
киммерийцу.
     - Добро пожаловать... трижды  добро  пожаловать,  Конан!  Входи,  иди
сюда. Вот вино... еда...
     Он указал на табурет у дальней стены и забрал у Конана полуобморочную
девушку. Ноздри киммерийца расширились, как у волка,  при  виде  еды.  Но,
подозрительный как тот же волк,  всегда  настороже,  чтобы  не  попасть  в
ловушку, он  обвел  горящими  голубыми  глазами  улыбающегося  философа  и
бледного принца, и осмотрел каждый уголок маленькой комнаты.
     - Позаботьтесь  о  девчонке.  Ее  сбила  лошадь,  но  она  все  равно
доставила мне ваше послание,  -  проворчал  он  и  без  церемоний  пересек
комнату,  налил  и  осушил   кубок   крепкого   красного   вина.   Схватив
основательный  кусок  мяса  с  тарелки,  он  принялся  насыщаться.  Аталис
позвонил в колокольчик и передал девушку на  попечение  молчаливого  раба,
который появился из-за другой драпировки как по волшебству.
     - Ну, так в чем  дело?  -  спросил  киммериец,  усевшийся  на  низкую
скамейку и сморщившись от боли в раненом бедре. - Кто вы такие? Откуда  вы
знаете мое имя? И что вам от меня нужно?
     - Мы поговорим позже, - ответил Аталис. -  Ешь,  пей  и  отдохни.  Ты
ранен...
     - Кром побери любые задержки! Будем говорить сейчас.
     - Хорошо. Но позволь мне промыть и  перевязать  твою  рану,  пока  мы
будем говорить.
     Киммериец пожал нетерпеливо плечами и что-то  невежливо  пробурчал  в
ответ на любезное поведение  философа.  Пока  Аталис  промывал  его  рану,
умащал ее пахучей мазью и перевязывал чистой полосой ткани,  Конан  утолял
голод, пожирая холодное мясо с пряностями и поглощая красное вино.
     - Я знаю тебя, хотя мы никогда не встречались, - начал Аталис  мягким
спокойным голосом. - Тому причиной мой кристалл  -  вон  тот,  на  столике
рядом с креслом. В его глубинах я могу видеть и слышать на тысячи лиг.
     - Колдовство? - Конан мрачно сплюнул, демонстрируя презрение воина  к
подобным магическим штучкам.
     - Называй так, если хочешь, - льстиво улыбнулся Аталис.  -  Но  я  не
колдун, я лишь ищу знания. Некоторые  называют  меня  философом...  -  его
улыбка скривилась в  чудовищный  оскал  агонии.  Покрывшись  мурашками  от
ужаса, Конан смотрел, как корчится философ.
     - Кром! Ты что, болен?
     Задыхаясь от боли, Аталис упал в свое кресло с высокой спинкой.
     - Не болен, проклят.  Проклят  этим  негодяем,  который  правит  нами
чудовищным скипетром магии, рожденной в аду...
     - Манхассем Ханом?
     Аталис устало кивнул.
     - То, что я не колдун, сохранило мне жизнь - пока.  Сатрап  уничтожил
всех магов Яралета. Меня, скромного  философа,  он  оставил  жить.  Но  он
подозревает, что мне известно кое-что из Черных  Искусств,  и  он  проклял
меня этим смертельным недугом. Он корчит мое тело и истязает мои нервы,  и
вскоре прикончит меня! - Аталис указал на неестественно  скрюченную  руку,
безжизненно лежащую на его бедре.
     Принц Тхан дико глянул на Конана.
     - Я тоже был проклят этим исчадием ада, ибо я следующий за  Манхассем
Ханом в иерархии, и он полагает, что я могу  желать  его  трона.  Меня  он
мучает другим способом. Болезнь мозга вызывает у меня приступы слепоты.  В
конце концов она пожрет мой мозг и превратит  меня  в  лишенную  мыслей  и
зрения воющую тварь!
     - Кром! - Конан тихо выругался. Философ протянул к нему руку.
     - Ты - наша единственная надежда! Ты один можешь спасти наш город  от
дьявола с черным сердцем, который истязает нас!
     Конан непонимающе уставился на него.
     - Я? Но я не колдун, приятель! Все что может сделать воин с железом в
руке, я могу сделать для вас; но как  я  могу  сражаться  с  магией  этого
дьявола?
     - Выслушай меня,  Конан  из  Киммерии.  Я  поведаю  тебе  странную  и
чудовищную историю...



                             5. РУКА НЕРГАЛА

     Вот что рассказал Аталис.
     В городе Яралет с наступлением ночи  люди  закрывают  ставнями  окна,
запирают накрепко двери и дрожат от ужаса, и зажигают свечи перед алтарями
своих покровителей-богов, и молятся до тех пор, пока чистый свет  зари  не
коснется  квадратных  башен  города,  превращая  их  в  гравюру  на   фоне
светлеющего неба.
     Ворота города не стерегут лучники. Стража не обходит  дозором  пустые
улицы. Не крадется вор по ветреным аллеям, и раскрашенные девки  не  стоят
на углах и в подворотнях. Ибо  в  Яралете  негодяи  и  честный  люд  равно
страшатся ночных теней; вор,  попрошайка,  убийца  и  уличная  девка  ищут
убежища в вонючих притонах или плохо освещенных  тавернах.  От  заката  до
рассвета Яралет - это город молчания, и его темные улицы совершенно пусты.
     Так было  не  всегда.  Некогда  Яралет  был  процветающим  и  веселым
городом, с бурной торговлей,  полным  лавок  и  базаров,  в  котором  жили
счастливые  люди.  Ими  правил  сильной  рукой  мудрый  и  добрый  владыка
Манхассем  Хан.  Он  не  брал  больших  налогов,  правил   справедливо   и
милосердно, занимался своей коллекцией древностей. Его острый пытливый  ум
был поглощен изучением этих древних предметов.  В  караванах  медлительных
верблюдов, выходящих из Пустынных Ворот, всегда среди  купцов  ехали  люди
Манхассем Хана, которые разыскивали диковины и редкости, чтобы  купить  их
для музея своего господина.
     Затем он переменился, и чудовищная тень нависла над Яралетом.  Словно
могучее и злое заклинание изменило сатрапа. Там, где он был добр, он  стал
жесток. Где был справедлив и милосерден,  стал  злобным  и  подозрительным
тираном.
     Ни с того, ни с  сего  городская  гвардия  схватила  многих  людей  -
аристократов, богатых купцов, жрецов, магов, - они исчезли в темницах  под
дворцом сатрапа, и больше их никто не видел.
     Кое-кто шептался о том, что караван с далекого юга  привез  правителю
нечто из глубин проклятой Стигии. Немногие  видели  это,  и  один  из  них
сказал, дрожа всем телом, что вещь эта была покрыта странными  нескладными
иероглифами, как те,  которые  вырезаны  на  пыльных  стигийских  могилах.
Похоже было, что именно эта вещь наложила страшное  заклятие  на  сатрапа,
она же дала ему потрясающее могущество  черной  магии.  Сверхъестественные
силы  защищали  его  от  тех  отчаявшихся  патриотов,   которые   пытались
прикончить его. Странные багровые огни сверкали в окнах высокой башни  его
дворца, которую, как шептались люди, он превратил в мрачный храм какого-то
темного и кровавого бога.
     Ужас бродил по улицам ночного Яралета, словно призванный  из  царства
смерти чудовищными, дьявольскими преданиями.
     Люди точно не знали, чего они боятся в ночи. Но это  не  были  пустые
сны, от которых они вскоре стали запирать двери и окна. Говорили о мельком
увиденных за окнами крадущихся подобиях летучих мышей - о  парящих  темных
ужасах,  неведомых  человеческому  знанию,   опасных   для   человеческого
рассудка. Расползались слухи о выломанных ночью дверях, о жутких воплях  и
визге, исходящих из  глоток  людей  -  за  которыми  следовала  абсолютная
тишина, исполненная зловещего смысла. Самые смелые  говорили  о  том,  как
восходящее  солнце  освещало  через  разбитые  двери  внутренность  домов,
которые оказывались внезапно и необъяснимо пусты...
     Вещью из Стигии была Рука Нергала.


     - Она  выглядит,  -  сказал  тихо  Аталис,  -  как  рука  с  когтями,
вырезанная из старой слоновой кости, вся  покрытая  странными  иероглифами
забытого языка. В когтях рука держит шар из дымчато-туманного кристалла. Я
знаю, что она есть у сатрапа. Я видел ее здесь, - он  махнул  рукой,  -  в
моем кристалле. Ибо, хоть я и не колдун,  мне  ведомо  кое-что  из  Черных
Искусств.
     Конан беспокойно поежился.
     - Ты знаешь, что это за вещь?
     Аталис слабо улыбнулся.
     - Знаю ли я? О да! Старые книги говорят о ней и  нашептывают  мрачную
легенду ее кровавой истории. Слепой ясновидящий, написавший Книгу Скелоса,
много знал о ней... Рука Нергала, именуют ее с дрожью в  мыслях.  Говорят,
что она упала со звезд на закатные острова дальних западных  пределов,  за
века и века до того, как возвысился Король Кулл  и  объединил  под  своими
знаменами Семь Империй. Столетия и эпохи, которые нельзя охватить разумом,
прокатились над миром с тех пор, как бородатый пиктский рыбак  выловил  ее
из глубин  и  завороженно  уставился  к  дымчатые  огни  кристалла!  Пикты
обменяли ее на товары у жадных купцов-атлантов, и она перешла  на  восток.
Иссохшие седобородые маги древней Тулы и темного Грондара изучали ее тайны
в своих пурпурных и серебряных башнях. Люди-змеи из  таинственной  Валузии
вглядывались в сверкающую глубь кристалла. С ее  помощью  Ком-Язох  правил
Тридцатью Царями, пока Рука не обратилась против него и не убила его.  Ибо
Книга Скелоса гласит, что Рука приносит владеющему ею два дара:  первый  -
власть, не имеющая границ; второй - смерть, чудовищнее которой не бывает.
     В тихой  комнате  раздавался  только  спокойный  голос  философа,  но
черноволосому воину показалось, что он слышит,  как  во  сне,  слабое  эхо
грохочущих колесниц, лязг стали, крики пытаемых королей, тонущие  в  громе
рушащихся империй...
     - Когда весь древний мир погиб в Катастрофе, и море погребло в  своих
глубинах разбитые пики затерянной  Атлантиды,  а  народы  один  за  другим
вернулись к дикости, Рука исчезла из пределов досягаемости  человека.  Три
тысячи лет Рука спала, но когда юные  королевства  Кос  и  Офир  вышли  из
варварства, талисман был вновь обнаружен. Мрачные короли-колдуны  угрюмого
Ахерона пытались раскрыть ее тайны, а когда сильные  гиборейцы  растоптали
это жестокое королевство, Рука перешла на  юг,  в  пустынную  Стигию,  где
кровавые жрецы этой черной земли использовали  ее  в  чудовищных  целях  в
ритуалах, о которых я не смею говорить. Когда какой-то смуглый колдун  был
убит, Рука была похоронена вместе с ним  и  спала  долгие  столетия...  но
теперь грабители могил снова вернули к жизни Руку Нергала, и она попала  к
Манхассем Хану. Искушение полной  и  абсолютной  власти,  даруемой  Рукой,
развратило его, как до него - бесчисленное количество других, покорившихся
коварной власти Руки. Я боюсь, киммериец, боюсь  за  все  эти  земли,  ибо
теперь, когда Рука Демона  проснулась,  и  темные  силы  снова  бродят  по
земле...
     Голос Аталиса понизился до шепота и замер. Конан поежился  и  нарушил
молчание, неловко проворчав:
     - Н-ну ладно... Во имя Крома, приятель, но я-то какое отношение  имею
к этим делам?
     - Ты один можешь уничтожить воздействие талисмана на мозг сатрапа!
     Горящие голубые глаза расширились.
     - Как?
     - Ты единственный владеешь противо-талисманом.
     - Я? Ты сошел с ума! У меня нет никаких амулетов и прочей  магической
дребедени...
     Аталис, подняв руку, заставил его замолчать.
     - Разве ты не нашел странный золотой предмет накануне битвы? -  мягко
спросил он. Конан уставился на него.
     - Ну  да,  нашел.  В  Бахари,  накануне  вечером,  когда  мы   стояли
лагерем...
     Он сунул руку в кошель на поясе и  вынул  гладкий  блестящий  камень.
Философ и принц воззрились на него, забыв дышать.
     - Сердце Таммуза! Воистину это и есть тот самый противо-талисман!
     Талисман имел форму сердца, величиной с кулак ребенка. Сделан он  был
из золотого янтаря или, возможно, из редкого желтого нефрита. Он лежал  на
ладони киммерийца, сияя мягкими огнями, и Конан с  благоговейным  трепетом
вспомнил, как целебная пронзительная теплота талисмана изгнала из его тела
сверхъестественный холод крылатых теней.
     - Иди, Конан! Мы пойдем с тобой. Из этой комнаты есть  секретный  ход
во дворец сатрапа, в зал, где он сейчас находится,  -  подземный  тоннель,
подобный тому, которым моя рабыня Хилдико провела тебя под городом  в  мой
дом. Ты, вооруженный и  защищенный  Сердцем,  убьешь  Манхассем  Хана  или
уничтожишь Руку Нергала. Опасности нет, ибо сатрап  лежит,  погруженный  в
глубокий магический сон, который приходит к нему всегда  после  того,  как
ему приходится призвать Тени  Нергала.  А  сегодня  вечером  ему  пришлось
сделать это, чтобы победить туранскую армию Короля Йилдиза. Иди же!
     Конан поднялся из-за стола и  выпил  остатки  вина.  Затем  он  пожал
плечами, пробормотал имя Крома и  последовал  за  хромающим  ясновидцем  и
принцем в темное отверстие за драпировкой.
     Мгновением позже они уже скрылись в  отверстии,  и  комната  осталась
пустой и тихой, как могила. Единственным  движением  было  мерцание  огней
внутри зеленого зазубренного кристалла на столике рядом с креслом.  В  его
глубине  можно  было  разглядеть  фигурку  Манхассем  Хана,   лежащего   в
наркотическом сне посреди огромного зала.



                            6. СЕРДЦЕ ТАММУЗА

     Они шли сквозь нескончаемую тьму. Вода капала с потолка высеченного в
камне тоннеля, и  время  от  времени  с  пола  на  них  сверкали  красными
огоньками глаз крысы - сверкали, и исчезали с яростным  визгом.  Маленькие
мусорщики удирали от ног странных существ, что вторглись  в  их  подземные
владения.
     Аталис шел  первым,  пробуя  здоровой  рукой  мокрую  неровную  стену
пещеры.
     - Я бы не стал возлагать эту задачу на тебя, мой юный друг, -  сказал
он  шепотом.  -  Но  Сердце  Таммуза  попало  в  твои  руки,  и  я  ощутил
целенаправленность - судьбу - в его выборе. Мы называем противоборствующие
силы: Темную  Силу  -  "Нергал",  Светлую  Силу  -  "Таммуз".  Между  ними
существует определенная связь. Сердце проснулось и  каким-то  непостижимым
образом сделало так, что его нашли - потому что Рука  уже  бодрствовала  и
выполняла свое ужасное предначертание. Поэтому я поручил тебе это задание,
ибо Силы уже избрали тебя для этого деяния... ТИХО! Мы  уже  под  дворцом.
Почти на месте...
     Аталис  протянул  руку   и   коснулся   грубой   поверхности   камня,
загораживающего проход. Каменная глыба беззвучно  отъехала  в  сторону  на
невидимых противовесах. В тоннель ворвался свет.
     Они стояли в  одном  конце  широкого,  полного  теней  зала,  высокий
сводчатый потолок которого терялся во мраке. В центре  зала,  который  был
пуст, если не считать  могучих  колонн  и  этого  единственного  предмета,
располагалось квадратное возвышение, а на возвышении - массивный  трон  из
черного мрамора. На троне находился Манхассем Хан.
     Он был средних лет, но худой и  истощенный  до  предела.  Белая,  как
бумага, нездоровая плоть,  обтянутый  кожей  череп,  черные  круги  вокруг
запавших глаз. Он лежал на спине, откинувшись, а на груди у его  покоилась
рука с предметом, который он держал как скипетр. Это был жезл из  слоновой
кости, один конец которого  был  сделан  в  виде  когтистой  лапы  демона,
держащей дымчатый кристалл, который пульсировал неясными огнями, как живое
сердце. Рядом с троном на медном блюде  курилось  наркотическое  снадобье:
сонный лотос, испарения которого давали колдуну силу вызвать демонов-теней
Нергала. Аталис вцепился Конану в руку.
     - Смотри - он все еще спит! Сердце защитит тебя. Выхвати у него  Руку
из слоновой кости, и вся власть покинет его!
     Конан что-то проворчал в знак неохотного согласия, и двинулся  вперед
с мечом в одной руке. Что-то в это  было  такое,  что  ему  не  нравилось.
Слишком легко...
     - О, господа! Я вас ожидал.
     Манхассем Хан улыбнулся им с возвышения. Они застыли в изумлении. Его
тон был мягким, но безумная ярость горела в его больных глазах. Он  поднял
скипетр власти; он сделал движение...
     Огни кристалла жутко вспыхнули. И вдруг, внезапно,  хромой  ясновидец
закричал. Его мускулы скрючились в судороге невыносимой агонии. Он упал на
мраморные плиты, корчась от боли.
     - КРОМ!
     Принц  Тхан  схватился  за  рапиру,  но  движение   магической   Руки
остановило его. Его глаза стали пустыми и мертвыми. Ледяной  пот  выступил
на побледневшем лбу. Он испустил пронзительный  крик  и  упал  на  колени,
раздирая ногтями лоб, когда клыки ослепляющей боли вонзились в его мозг.
     - А теперь ты, мой юный варвар!
     Конан прыгнул.  Он  двигался  как  атакующая  пантера,  крепкое  тело
превратилось в стремительный вихрь. Он был на первой ступеньке  возвышения
раньше, чем Манхассем Хан успел шевельнуться. Его  меч  взметнулся  вверх,
закачался и  выпал  из  ослабевших  рук.  Волна  полярного  холода  лишила
чувствительности тело. Холод исходил из туманного кристалла в когтях Руки.
Конан, задыхаясь, глотнул воздух.
     Горящие  глаза  Манхассем  Хана  впились  в  его  глаза.   Лицо-череп
оскалилось в жутком подобии веселья.
     - Воистину Сердце защищает - но лишь того, кто знает, как  вызвать  к
жизни его мощь! - злорадно хихикнул сатрап, наблюдая, как  Конан  пытается
вернуть силу могучим мускулам. Конан выпятил  подбородок  и  дико,  угрюмо
боролся против волны холода и зловонной тьмы,  которые  источал  вместе  с
темными лучами демонический кристалл, и которая  понемногу  затемняла  его
рассудок. Силы вытекали из его тела, как вино из  порванного  меха.  Конан
упал на колени, затем скатился к подножию возвышения. Он  чувствовал,  как
его сознание сокращается до слабой  одинокой  точки  света,  затерянной  в
широком просторе ревущей  тьмы.  Последняя  искра  воли  трепетала  словно
огонек свечи под напором шторма. Без надежды, но  с  яростной,  неодолимой
решимостью дикаря он продолжал бороться...



                             7. СЕРДЦЕ И РУКА

     Закричала женщина. Манхассем Хан от неожиданности обернулся на  звук.
Его внимание отвлеклось от Конана - фокус исчез - и  в  этот  краткий  миг
белая фигурка  нагой  девушки  с  темными  сверкающими  глазами  и  черным
водопадом  кудрей  быстро  скользнула  из  тени  колонны  к   беспомощному
киммерийцу.
     Конан уставился на нее сквозь клубящуюся тьму. Хилдико?
     Быстрая как мысль, она опустилась на колени рядом с ним.  Белая  рука
нырнула в кошель  и  вынырнула,  сжимая  Сердце  Таммуза.  Девушка  быстро
вскочила на ноги и швырнула противо-талисман в Манхассем Хана.
     Камень ударил его между глаз с громким стуком. Закрыв  глаза,  сатрап
сполз в объятия  застеленного  мягкими  покрывалами  черного  трона.  Рука
Нергала выпала из бесчувственных пальцев и со стуком  упала  на  мраморную
ступеньку.
     Как только талисман выпал из  руки  сатрапа,  чары,  которые  держали
Аталиса и принца Тхана в чудовищной агонии,  исчезли.  Бледные,  дрожащие,
измученные, они были живы, их муки  прекратились.  И  могучая  сила  Конан
вернулась в его распростертое тело. С проклятием он вскочил на ноги. Одной
рукой он схватил Хилдико за  плечо  и  отшвырнул  ее  прочь,  подальше  от
опасности, а другой поднял меч с пола. Конан был готов разить врага.
     Но он замер, изумленно моргая.  С  каждой  стороны  от  тела  сатрапа
лежало по талисману. И из обоих поднялись сверхъестественные формы.
     Из Руки  Нергала  распространилась  темная  мерцающая  паутина  злого
излучения  -  сверкание  тьмы,  подобное  блеску  полированного  эбенового
дерева. Зловоние Бездны было в его  нечистом  дыхании,  и  проникающий  до
костей холод межзвездных глубин был в его губительном прикосновении. Перед
его медленным продвижением блекло  оранжевое  пламя  факелов.  Оно  росло,
пуская щупальца блестящей тьмы, которые корчились и извивались.
     Но нимб золотого сияния  вокруг  Сердца  Таммуза  усилился  и  вырос,
образуя облако сверкающего янтарного огня. Тепло тысячи медовых источников
струилось из него, отрицая полярный холод, и столбы сочного золотого света
ударили  в  чернильно-черную  паутину  Нергала.   Две   космических   силы
встретились в поединке. Конан неохотно отошел подальше от этой битвы богов
и присоединился к своим дрожащим товарищам. Они  стояли,  в  благоговейном
трепете взирая на невероятную  схватку.  Дрожащая  нагая  фигурка  Хилдико
укрылась в его объятиях.
     - Как ты сюда попала, девочка? - спросил он.
     Она слабо улыбнулась, в глазах ее все еще был испуг.
     - Я пришла в себя и направилась в комнату хозяина. Она была пуста. Но
в кристалле ясновидения я увидела, как вы вошли в зал сатрапа,  и  как  он
проснулся. Я... я последовала за вами, и обнаружив, что вы в  его  власти,
рискнула всем в попытке достать Сердце...
     - Счастье для нас всех,  что  ты  так  поступила,  -  угрюмо  выразил
признательность Конан. Аталис схватил его за руку.
     - СМОТРИ!
     Золотой  туман  Таммуза  превратился  теперь  в  гигантскую   фигуру,
сверкающую  невыносимо  ярким  светом,  смутно  напоминающую  человеческую
своими очертаниями, но огромную как каменные колоссы, вырезанные  из  скал
Шема безвестными мастерами многие века назад.
     Темное облако Нергала тоже распухло до невероятных  размеров.  Теперь
это было огромное черное существо - уродливое, звероподобное, сгорбленное,
похожее больше на гигантскую обезьяну, чем на человека. В туманном  горбе,
который служил ему головой, раскосые щели, полные злобного огня,  сверкали
как изумрудные звезды.
     Две Силы сошлись с громовым ревом,  потрясающим  все  вокруг,  словно
столкнувшиеся миры. Сами  стены  сотряслись  от  ярости  их  столкновения.
Какое-то полузабытое чувство внутри четверых людей сказало им, что  в  бой
вступили титанические космические силы. Воздух был наполнен резким запахом
озона. Искры электрического огня длиной в  руку  вспыхивали  в  клубящейся
ярости, когда золотой бог и темный демон сошлись в поединке.
     Столбы невыносимо яркого света разорвали темную фигуру-тень.  Сияющие
лезвия рассекли ее на полосы плавающей в воздухе тьмы. На мгновение темное
облако окружило и  затмило  сверкающую  золотом  фигуру  -  но  только  на
мгновение.  Еще  один  рев  потрясающего  землю  грома,  и  черная  фигура
растворилась под  напором  ослепительного  сияния.  И  исчезла.  Мгновение
образ, сотканный из света, возвышался над троном, вбирая  в  себя  частицы
тьмы, как могильный прах. Затем он тоже исчез.
     В потрясенном громом  зале  Манхассем  Хана  воцарилась  тишина.  Оба
талисмана исчезли с опаленного возвышения  -  либо  распыленные  на  атомы
яростью космических сил, что бушевали  здесь,  либо  перенесенные  куда-то
далеко, где  будут  ждать  следующего  пробуждения  существ,  которых  они
символизировали или содержали в себе... Никто не мог бы сказать точно.
     А тело на троне? Ничего не осталось от него, не считая горсти пепла.
     - Сердце всегда сильнее, чем рука, - мягко произнес Аталис в звенящей
тишине.


     Конан правил огромной черной кобылой - грубой,  но  уверенной  рукой.
Лошадь дрожала от нетерпения  оказаться  вне  города,  копыта  звенели  по
булыжникам.  Конан  ухмыльнулся.  Его  варварскую  натуру  восхищала  мощь
великолепной кобылы. Широкий плащ из красного шелка ниспадал с его широких
плеч, а посеребренная кольчуга сверкала в утреннем свете.
     - Значит, ты твердо решил покинуть нас, Конан? - спросил принц  Тхан,
прекрасный в своих одеждах новый сатрап Яралета.
     - Да! Гвардия Сатрапа - спокойное место, а мне не терпится попасть на
эту новую войну, которую король  Йилдиз  затевает  против  горных  племен.
Неделя бездействия, и я наелся мирной жизнью до отвала! Так что желаю  вам
удачи, прощайте, Тхан, Аталис!
     Он резко дернул поводья, развернул черную  кобылу  и  направил  ее  к
выходу из двора дома ясновидца. Аталис и принц благосклонно  смотрели  ему
вслед.
     - Странно, что наемник  вроде  Конана  взял  платы  меньше,  чем  мог
получить, - заметил новый сатрап. - Я предложил ему полный сундук  золота,
ему бы хватило этого на всю жизнь. Но  он  взял  только  небольшой  кошель
золота, лошадь, которую нашел на  поле  битвы  и  выбранные  им  оружие  и
доспехи. Слишком много золота, сказал он, только замедлит его.
     Аталис пожал плечами, затем  улыбнулся,  указывая  на  дальний  конец
двора. В двери показалась стройная бритунская девушка с длинной  шевелюрой
кудрявых черных волос. Она подошла  Конану,  который  остановил  лошадь  и
наклонился  к  девушке.  Они  обменялись  несколькими  словами,  затем  он
нагнулся, подхватил ее за тонкую талию, поднял и посадил перед собой.  Она
оказалась лицом к нему и, обхватив обеими руками его могучую шею, спрятала
лицо у него на груди.
     Конан обернулся, взмахнул бронзовой рукой, ухмыльнулся им на прощание
и выехал со двора вместе с прижавшейся к нему гибкой девичьей фигуркой.
     Аталис усмехнулся.
     - Некоторые люди сражаются за другие вещи, не за  золото,  -  заметил
он.





                              Роберт ГОВАРД

                         БАССЕЙН ЧЕРНЫХ ДЬЯВОЛОВ



                           На Запад, не изведавший людей,
                           Стремились корабли с начала мира
                           Прочти, коль смел, слова слепца Скелоса -
                           Он их писал, а мертвецы его за плащ хватали
                           Холодными руками;
                           Прочти о кораблях, что шли сквозь ураган и тьму
                           И не вернулись.


     Конан продолжает идти по  своему  пути  через  южные  равнины  черных
королевств. Здесь его знают давно,  и  Амре  Льву  нетрудно  добраться  до
берега, который он опустошал в прежние дни вместе с Белит. Но Белит ныне -
лишь  память  на  Черном  Побережье.  Кораблем,  который  в  конце  концов
появляется в виду берега, где Конан сидит  и  точит  свой  меч,  управляют
пираты с Островов Бараша, что лежат к  юго-западу  от  Зингары.  Они  тоже
слыхали о Конане и готовы приветствовать его меч и опыт.
     Когда Конан присоединяется к барашским пиратам, ему уже за  тридцать.
Он долгое время остается с  пиратами.  Однако  Конану,  который  знаком  с
хорошо организованными армиями гиборейских королей, банды барашцев кажутся
слишком слабо организованными,  чтобы  можно  было  добиться  лидерства  и
связанных  с  этим  выгод.  Попав  в  исключительно  трудную  ситуацию  на
пиратской встрече  в  Тортадже,  Конан  обнаруживает,  что  выбор  у  него
невелик: либо ему перережут глотку, либо ему придется пуститься в плавание
по Западному  Океану.  Это  последнее  он  и  осуществляет  с  потрясающей
сноровкой и уверенностью в себе.



                                    1

     Санча, родом из Кордавы, изысканно зевнула,  роскошно  вытянула  свои
стройные ноги  и  поудобнее  устроилась  на  отороченном  мехом  горностая
шелковом покрывале, постеленном на кормовой  палубе  каракки.  Она  лениво
сознавала, что вся команда, от носа и до кормы судна, наблюдает за  ней  с
горячим интересом - так же как она сознавала,  что  ее  короткое  шелковое
платье не слишком скрывает очертания ее великолепного тела  от  их  жадных
взоров. Девушка дерзко улыбнулась и  приготовилась  урвать  еще  несколько
минуток, прежде чем солнце, золотой диск которого только начал подниматься
над океаном, станет слепить глаза.
     Но в этот миг ее слуха достиг звук, не похожий ни на скрип снастей  и
шпангоута, ни на плеск волн. Девушка поднялась и села, устремив взгляд  на
бортик, через который, к ее превеликому удивлению, перебрался  человек,  с
которого капала  вода.  Ее  темные  глаза  широко  открылись,  яркие  губы
образовали изумленное "О". Человек, который так грубо  нарушил  ее  покой,
был ей незнаком. Вода струилась ручьями по его  широким  плечам  и  мощным
рукам. Его  единственная  одежда  -  алые  шелковые  шаровары  -  промокла
насквозь, так же как его широкий расшитый  золотом  пояс.  Вода  капала  с
меча, висевшего в ножнах на  поясе.  Лучи  восходящего  солнца  превратили
стоящего у бортика незнакомца в бронзовую статую.  Он  запустил  пальцы  в
мокрую гриву черных волос. Взгляд незнакомца упал на девушку, и его  синие
глаза загорелись.
     - Кто ты такой? - требовательно спросила она. - Откуда ты взялся?
     Он махнул рукой  в  сторону  моря,  указывая  по  меньшей  мере  румб
компаса, а взгляд его не отрывался от стройной фигурки девушки.
     - Ты что, морской человек и живешь прямо  в  море?  -  спросила  она.
Нескрываемое восхищение в его глазах привело Санчу в замешательство,  хотя
она и привыкла к поклонению.
     Прежде  чем  он  успел  ответить,  раздался  звук  быстрых  шагов,  и
появившийся владелец каракки сердито уставился на незнакомца.  Пальцы  его
сжимали рукоять меча.
     - Эй, ты, кто ты такой,  черт  тебя  побери?!  -  спросил  он  тоном,
далеким от дружелюбия.
     - Я Конан, - ответил тот, ничуть не взволнованный.
     Санча заново навострила уши. Она никогда не слыхала, чтобы зингаранец
говорил с таким акцентом, как разговаривал этот человек.
     - И как ты попал на борт моего корабля? - голос владельца  был  полон
подозрения.
     - Приплыл.
     - Приплыл! - возопил владелец. -  Ты  смеешься  надо  мной,  пес!  Мы
далеко за пределами видимости берега. Так откуда ты взялся?
     Конан махнул могучей загорелой рукой на восток, окутанный  золотистым
сиянием поднимающегося солнца.
     - С Островов.
     - Ах вот как! - собеседник посмотрел на него с  возросшим  интересом.
Черные брови опустились ниже, нависли  над  хмурыми  глазами.  Узкие  губы
искривились в неприятной усмешке.
     - Значит, ты один из этих барашских псов.
     Легкая ухмылка коснулась губ Конана.
     - А тебе известно, кто я  такой?  -  требовательно  спросил  владелец
корабля.
     - Корабль зовется "Негодяй", стало быть, ты - Запораво.
     - Ага.
     Угрюмое самолюбие капитана было затронуто тем,  знает  ли  Конан  его
имя. Капитан был высоким человеком, одного роста с Конаном, хотя не такого
могучего телосложения. Обрамленное  стальным  шишаком  лицо  было  темным,
мрачным, ястребоподобным - люди прозвали этого человека Ястреб. Его одежда
и оружие были богатыми и щедро украшенными,  как  водится  у  зингаранской
знати. Рука капитана все время лежала на рукояти меча.
     В его взгляде, устремленном  на  Конана,  было  мало  приязни.  Между
зингаранскими отступниками и отщепенцами,  которые  селились  на  Островах
Бараша, что лежат к юго-западу от Зингары, отношения были  не  из  лучших.
Барашские пираты были  преимущественно  моряками  из  Аргоса,  с  добавкой
небольшого количества представителей других народов. Они совершали  набеги
на торговые корабли и прибрежные города Зингары. Точно так  же  вели  себя
зингаранские буканьеры, но они облагораживали свое занятие,  называя  себя
вольными моряками, и презирали барашских пиратов. Они были не первыми и не
последними из людей, кто пытался позолотить имя вора.
     Некоторые из  этих  мыслей  промелькнули  в  уме  Запораво,  пока  он
поигрывал рукоятью меча и хмуро разглядывал непрошеного  гостя.  Конан  не
подавал вида, о чем думает он сам. Он стоял со скрещенными на груди руками
столь же спокойно, как на палубе собственного корабля; на губах его играла
улыбка, а взгляд был лишен и тени тревоги.
     - Что тебе нужно здесь? - резко спросил вольный моряк.
     -  Вчера  ночью  я  почувствовал  необходимость  покинуть  встречу  в
Тортадже до того, как взойдет луна, - ответил Конан. - Я отплыл в  дырявой
лодке, и всю ночь греб и вычерпывал воду. На рассвете я увидел ваши паруса
и бросил несчастную лоханку, потому что вплавь я мог добраться быстрее.
     - В этих водах полно  акул,  -  проворчал  Запораво,  и  почувствовал
смутное раздражение, когда в ответ Конан только пожал могучими плечами.  С
нижней палубы таращилось множество любопытных лиц. Одно только слово  -  и
они бросятся на незваного гостя с мечами в руках,  как  ураган,  и  сметут
даже такого умелого бойца, каким выглядел незнакомец.
     - С какой стати я должен  сажать  себе  на  шею  каждого  безымянного
бродягу, которого выбросит море? - буркнул Запораво. Его вид  и  поведение
были еще более вызывающими, чем слова.
     - На корабле всегда пригодится хороший моряк,  -  ответил  Конан,  не
обижаясь.
     Запораво нахмурился, понимая, что тот  говорит  правду.  Он  поддался
нерешительности, в результате чего потерял  свой  корабль,  свою  команду,
свою девушку и свою жизнь. Но, разумеется, он не мог предвидеть будущее, и
для него Конан был всего лишь еще одним негодяем, "выброшенным морем", как
он выразился. Конан ему не понравился; однако ничего худого незнакомец ему
не сделал. Поведение его не было вызывающим, хотя и более  свободным,  чем
ему бы понравилось.
     - Будешь работать за свое содержание, - рявкнул Ястреб. -  Проваливай
вниз. И помни: единственный закон здесь - моя воля.
     Плотно сжатые губы Конана разошлись в улыбке. Без колебаний, но и без
излишней спешки он повернулся и спустился на палубу. Он больше  не  глянул
на Санчу, которая жадно наблюдала за коротким разговором, вся  обратившись
в зрение и слух.
     Когда он спустился на палубу, команда собралась  вокруг  него  -  все
зингаранцы, нагие до пояса. Их кричаще яркие шелковые  одежды  перепачканы
смолой, в ушах и на рукоятях кинжалов сверкали драгоценные  камни.  Им  не
терпелось начать древнюю  игру  встречи  новичка.  Сейчас  его  подвергнут
испытанию и определят его будущее положение в команде. Вверху на  кормовой
палубе Запораво  явно  уже  позабыл  о  существовании  новичка,  но  Санча
наблюдала с жадным интересом. Она привыкла к таким  сценам  и  знала,  что
проверка будет жестокой и, возможно, кровавой.
     Но ее знакомство с подобными вещами было весьма слабым по сравнению с
опытом Конана. Он слегка улыбнулся  при  виде  враждебных  фигур,  которые
угрожающе окружили его. Он остановился и  обвел  их  взглядом,  в  котором
ничего нельзя было прочесть. На лице его была  непоколебимая  уверенность.
Существовали неписаные законы поведения в таких ситуациях. Если  бы  Конан
напал на капитана, на него бы набросилась вся команда. Но  теперь  команда
даст ему возможность подраться один  на  один  с  тем,  кого  они  выбрали
затеять ссору с новичком.
     Матрос, выбранный для этой цели, протолкался вперед. Это был  крепкий
жилистый зверь. Вокруг его головы, как тюрбан, был обмотан кроваво-красный
шелковый пояс. Его худой подбородок торчал вперед,  изуродованное  шрамами
лицо было отвратительно злобным. Каждый его взгляд, каждый  шаг  вразвалку
был намеренно оскорбителен. Он завязывал ссору столь же примитивно,  грубо
и жестоко, каким был он сам.
     - Бараша, да? - ощерился он. - Там все псы, а не мужчины. Мы, вольные
моряки, плюем на них - вот так!
     Он плюнул Конану в лицо и схватился за меч.
     Движение  барашца  было  слишком  быстрым,  чтобы  кто-то  успел  его
заметить. Его  кулак,  подобный  кузнечному  молоту,  с  чудовищной  силой
врезался в  челюсть  задиры.  Зингаранец  пролетел  по  воздуху  и  рухнул
бесформенной кучей у борта.
     Конан обернулся к остальным. Если не  считать  постепенно  угасающего
сверкания его глаз, в нем ничего не изменилось.  Однако  проверка  новичка
закончилась так же быстро, как началась. Моряки подняли  своего  товарища.
Его сломанная челюсть отвисла, голова бессильно болталась.
     - Клянусь Митрой, у него сломана шея! - выругался чернобородый пират.
     - Вы, вольные моряки,  ребята  со  слабыми  костями,  -  расхохотался
Конан. - Мы на Бараш не  обращаем  внимания  на  такие  оплеухи.  Ну  что,
кто-нибудь из вас полезет ко мне с мечом? Нет? Тогда порядок.  Мы  друзья,
э?
     Достаточно языков были наготове, чтобы заверить его, что  так  оно  и
есть. Загорелые руки выбросили мертвого пирата за борт, и дюжина плавников
разрезала воду в том месте, куда упало тело. Конан рассмеялся и  потянулся
могучим телом,  как  огромная  кошка.  Его  взгляд  устремился  вверх,  на
кормовую палубу. Санча перегнулась через бортик, ее яркие губы раскрылись,
темные глаза сверкали интересом.  Солнце  за  ее  спиной  обрисовывало  ее
гибкую фигуру, просвечивая насквозь легкую ткань ее платья. Затем  на  нее
упала мрачная тень Запораво и тяжелая рука по-хозяйски  легла  на  хрупкое
девичье плечо. В хмуром многозначительном взгляде, который он бросил вниз,
была угроза. Конан ответил ему ухмылкой, словно подумав о  шутке,  которая
известна ему одному.
     Запораво совершил ошибку, которую делают  многие  тираны.  В  мрачном
великолепии своего одиночества на  верхней  палубе  он  недооценил  людей,
которые находятся ниже его. У него была возможность убить  Конана,  но  он
упустил ее, упиваясь собственным величием.  Он  не  мог  представить,  что
кто-то из этих псов на нижней палубе может быть ему опасен. Он  так  долго
был наверху и столь многих врагов подавил и уничтожил, что  бессознательно
счел себя стоящим выше происков любых соперников.


     Конан и в самом деле не провоцировал его. Он смешался с командой, жил
и развлекался вместе с ними. Он показал себя опытным  моряком.  Конан  был
намного сильнее любого из них. Он делал работу за троих  и  всегда  первым
хватался за тяжелую или опасную работу. Его товарищи начали полагаться  на
него. Он не затевал с ними ссор, и они  старались  ничем  не  задеть  его.
Конан играл с ними в азартные игры, ставя свой пояс и ножны,  выигрывал  у
них деньги и оружие, и отдавал обратно со смехом.  Команда  бессознательно
стала видеть в нем вожака. Он ничего не рассказывал о том,  что  заставило
его покинуть Бараш, но то, что он совершил нечто настолько кровавое, из-за
чего его изгнала такая дикая банда, как барашские  пираты,  прибавило  ему
уважения в глазах свирепых вольных моряков.  По  отношению  к  Запораво  и
товарищам-матросам Конан был неизменно вежлив,  никогда  не  вел  себя  ни
нагло, ни услужливо.
     Даже самые тупые отметили контраст между угрюмым, грубым,  молчаливым
капитаном и пиратом, который часто смеялся  раскатистым  смехом,  распевал
непристойные песни на дюжине языков, хлестал эль как завзятый  пьяница  и,
судя по всему, ничуть не заботился о будущем.
     Если бы Запораво знал, что его сравнивают - пусть бессознательно -  с
человеком с нижней палубы, он потерял бы дар речи от удивления и гнева. Но
он был занят своими мыслями, которые с годами становились все  мрачнее,  и
своими смутными мечтами о величии - а также  девушкой,  обладание  которой
доставляло ему горькую радость. Впрочем, таковы были все его радости.
     А девушка все чаще и чаще посматривала на  гиганта  с  гривой  черных
волос, который в работе или на отдыхе возвышался среди товарищей-матросов,
как гора. Он никогда не заговаривал с ней, но нельзя  было  ошибиться  при
виде огня в его  глазах.  Санча  и  не  ошибалась,  и  она  часто  думала,
насколько ей хватит смелости продолжать эту игру.
     От дворцов Кордавы ее отделяло не  так  много  времени,  но  для  нее
прошла целая жизнь с тех пор, как Запораво унес ее с  пылающей  каравеллы,
на  которую  напали  его  волки.  Санча,  которая  была   избалованной   и
испорченной дочерью Графа Кордавского, узнала, что  значит  быть  игрушкой
пирата. Поскольку она была достаточно сильной и гибкой, чтобы  гнуться  не
ломаясь, Санча выжила там, где другие женщины  умирали.  А  поскольку  она
была  юной  и  полной  жизни,  она  начала  находить   радость   в   своем
существовании.
     Эта новая жизнь была лишена уверенности в завтрашнем дне,  похожа  на
сон и полна разительных  контрастов  -  сражения,  мародерство,  убийства,
бегство. Странности Запораво делали их жизнь еще более  случайной,  чем  у
обычных вольных моряков. Никто  не  знал,  что  предпримет  их  капитан  в
следующий раз. В настоящий момент они  покинули  известные  берега  и  все
дальше  углублялись  в  неведомые  просторы,  которых   избегали   обычные
мореплаватели. С начала времен находились  искатели  приключений,  которые
направляли свои корабли этим курсом - и исчезали навсегда.
     Известные земли остались далеко позади. День за  днем  синий  простор
вздымающихся и опускающихся волн расстилался перед  их  взором.  Здесь  не
было добычи - ни городов, которые можно ограбить, ни кораблей, на  которые
можно напасть. Команда роптала, хотя и потихоньку,  чтобы  их  недовольные
речи не достигли ушей неумолимого капитана. Он денно и нощно вышагивал  по
верхней палубе в угрюмом величии, или же склонялся над древними схемами  и
пожелтевшими от времени картами;  читал  пухлые  тома  из  рассыпающегося,
изъеденного червями пергамента. Время от времени он разговаривал с Санчей.
Его речи казались девушке дикими и  странными.  Он  говорил  о  затерянных
континентах, о сказочных городах, что  дремлют  непознанными  среди  синих
вод, омывающих их  берега,  и  рогатые  драконы  стерегут  там  сокровища,
собранные королями дочеловеческих государств когда-то давным-давно.
     Санча слушала, не понимая его, обхватив руками свои стройные  колени.
Мысли девушки все время  отвлекались  от  речей  ее  угрюмого  спутника  и
устремлялись  к  бронзовокожему  гиганту,  чей  смех  был  раскатистым   и
первобытным, как морской ветер.


     Итак, после многих утомительных недель плавания они увидели землю  на
западе и на рассвете бросили якорь  в  мелководной  бухте.  На  берегу  за
полосой белого песка начинались пологие склоны, поросшие густой  травой  и
деревьями. Ветер принес запах свежей зелени и цветов, и Санча захлопала  в
ладоши в восторге, что они  высадятся  на  берег.  Но  ее  радость  быстро
прекратилась, когда Запораво приказал ей оставаться на корабле, пока он не
пошлет за ней. Он никогда не  объяснял  свои  распоряжения,  так  что  она
никогда не знала причин его поступков - кроме тех  частых  случаев,  когда
дьявол в его душе заставлял его причинять девушке боль без всякой причины.
     В прескверном настроении Санча  расположилась  на  верхней  палубе  и
наблюдала, как матросы взмахами весел направляют лодку к берегу  по  тихой
воде, которая в  утреннем  свете  сверкала,  как  жидкий  нефрит.  Девушка
видела, как они высадились на песчаный берег -  настороженные,  с  оружием
наготове. Несколько человек направились на разведку под деревья. Среди них
она заметила Конана. Невозможно  было  не  узнать  его  высокую  бронзовую
фигуру,  его  пружинистый  шаг.  Люди   говорили,   что   он   вообще   не
цивилизованный человек, он киммериец - один из тех варваров,  чьи  племена
обитают на холмах далекого Севера и наводят своими набегами ужас на  южных
соседей. Она и сама чувствовала, что в нем есть что-то необычное, какая-то
потрясающая  жизненная  сила  варвара,  которая  отличала  его  от  других
матросов, хоть они и были достаточно дикими.
     В тишине берега эхом отдавались голоса.  Тишина  придала  уверенности
пиратам. Группы рассыпались и люди разбрелись по берегу среди  деревьев  в
поисках фруктов. Санча смотрела, как они лезут на деревья, срывают фрукты,
и ей захотелось тоже попробовать фруктов. Она топнула маленькой  ножкой  и
выругалась с умением, которое обеспечивал  ее  опыт  общения  с  постоянно
сквернословящими пиратами.
     Люди на берегу нарвали много прекрасных фруктов и принялись пировать.
Им особенно пришелся по вкусу незнакомый фрукт в золотистой кожуре. Только
Запораво не искал и не ел фруктов. Его разведчики не обнаружили поблизости
ни людей, ни каких-либо следов присутствия человека, ни диких  зверей.  Он
стоял, устремив взгляд на длинные цепи пологих холмов,  мягко  переходящих
один в другой. Затем, отдав краткое распоряжение, он взял  в  руку  меч  и
направился к деревьям. Один из матросов попытался убедить его не ходить  в
одиночку и был вознагражден ужасным ударом в челюсть. У Запораво были свои
причины для того, чтобы идти одному. Он хотел выяснить,  действительно  ли
этот остров - тот самый, который упоминался в таинственной Книге  Скелоса.
Там  говорилось,  что  на  этом  острове  неведомые   чудовища,   создания
безымянных мудрецов, стерегут склепы, полные покрытого иероглифами золота.
Запораво, следуя своему угрюмому образу мыслей,  не  желал  делиться  этим
знанием, вне зависимости от того, было оно истинным или ложным, ни с кем -
а меньше всего со своей собственной командой.
     Санча, с неослабным любопытством наблюдая с верхней  палубы  за  тем,
что происходит на берегу, увидела, как Запораво исчез среди деревьев.  Она
увидела также, как барашский пират Конан оглянулся, бросил быстрый  взгляд
на  остальных,  которые  разбрелись  по  берегу,  последовал  в   том   же
направлении, что и Запораво, и тоже исчез за деревьями.
     Любопытство Санчи стало еще сильнее. Она ждала, когда  они  вернутся,
но они не возвращались. Матросы продолжали бесцельно слоняться по  берегу,
кое-кто побрел вглубь суши. Многие улеглись в  тени  поспать.  Время  шло.
Санча беспокойно расхаживала по палубе. Солнце стало припекать даже  через
полотняный навес над верхней палубой. Здесь было жарко, тихо, сонно - а  в
нескольких ярдах от корабля, за полосой синего  мелководья,  в  прохладной
тени деревьев Санчу манила тайна неведомого острова.  А  больше  всего  ее
занимала загадка исчезновения Запораво и Конана.
     Она слишком хорошо знала, каким будет  наказание,  если  она  посмеет
ослушаться своего не знающего жалости  хозяина.  Некоторое  время  девушка
колебалась. Наконец  она  решила,  что  даже  если  Запораво  отхлещет  ее
плеткой, это мероприятие того стоит. Не  раздумывая  более,  она  сбросила
легкие кожаные сандалии, выскользнула из платья и осталась нагой, как Ева.
Перебравшись через борт и спустившись вниз по снастям, Санча скользнула  в
воду и поплыла к берегу. Через несколько минут она уже стояла  на  берегу.
Она поежилась, когда песок обжег ей ступни. Девушка осмотрелась в  поисках
пиратов. Она увидела только несколько человек, поодаль на  берегу.  Многие
спали, развалившись под деревьями. В руках у них  были  золотистые  плоды.
Санча удивилась, отчего они так крепко спят в такой ранний час.
     Никто не окликнул ее, когда  она  пересекла  белую  полоску  песка  и
оказалась в тени деревьев. Она обнаружила, что деревья на пологих  склонах
растут неровными группами, а между  этими  рощицами  простираются  широкие
травянистые луга. Санча продвигалась вглубь суши, в том же направлении,  в
котором  скрылись  Запораво  и  Конан.  Ее  заворожил  зеленый   ландшафт,
расстилавшийся перед ней: один пологий холм за  другим,  покрытый  зеленым
ковром травы с пятнами рощ. Между склонов лежали неглубокие  низины,  тоже
покрытые густой травой.  Ландшафт,  казалось,  таял,  растворялся  в  себе
самом, одна картина мягко переходила в другую.  Пейзаж  был  своеобразным,
одновременно просторным и ограниченным. Все было окутано сонным молчанием,
словно чарами.
     Неожиданно она вышла на плоскую вершину  холма,  окруженную  высокими
деревьями, и волшебное сонное очарование тотчас исчезло при виде того, что
лежало на  покрасневшей  истоптанной  траве.  Санча  невольно  крикнула  и
отпрянула, но остановилась  и  подкралась  вперед,  вся  дрожа,  с  широко
открытыми глазами.
     На траве  перед  ней  лежал  Запораво.  Он  смотрел  вверх  невидящим
взглядом. В груди  его  была  открытая  рана.  Меч  его  валялся  рядом  с
бесчувственной рукой. Ястреб спикировал в последний раз.
     Нельзя сказать, что Санча смотрела  на  труп  своего  повелителя  без
всяких чувств. У него не было причин любить его, но по  крайней  мере  она
испытывала такие  чувства,  как  любая  девушка  при  виде  мертвого  тела
человека, который первый обладал  ей.  Она  не  плакала  и  не  испытывала
потребности плакать, но ее охватила сильная дрожь и  кровь  застыла  в  ее
жилах. Девушка с трудом подавила приступ истерики.
     Она осмотрелась в поисках  человека,  которого  ожидала  увидеть.  Ее
взгляд не встретил ничего, кроме кольца высоких лесных гигантов  с  густой
листвой, и синих склонов за ними. Куда исчез тот, кто  прикончил  вольного
моряка? Уполз, смертельно раненый? Но не было кровавых следов, ведущих  от
тела.
     Озадаченная девушка направилась к  деревьям,  но  застыла  на  месте,
когда изумрудные листья зашевелились -  и  это  не  было  вызвано  порывом
ветра. Она осторожно подошла к  деревьям,  пристально  вглядываясь  вглубь
листвы.
     - Конан? - неуверенно спросила она. Собственный  голос  показался  ей
странным и тихим в необозримом пространстве тишины, которая внезапно стала
тревожной.
     Колени девушки задрожали от охватившей ее паники.
     - Конан! - отчаянно вскрикнула она. - Это я,  Санча!  Где  ты?  Прошу
тебя, Конан...
     Голос ее прервался. Карие глаза расширились от невыразимого ужаса.  С
ярких губ сорвался нечленораздельный крик. Оцепенение завладело ее  телом:
ей нужно было бежать со всех ног, а она не могла пошевелить ни  рукой,  ни
ногой. Она могла только кричать, кричать без слов.



                                    2

     Когда Конан увидел, что Запораво один удаляется  вглубь  острова,  он
понял: это тот шанс, которого он ждал. Конан не ел фруктов, не  участвовал
в грубых забавах своих товарищей. Он был занят наблюдением  за  действиями
капитана пиратов. Привыкшие к странным  настроениям  Запораво  матросы  не
особенно удивились,  что  их  капитан  решил  исследовать  неизвестный  и,
возможно,  враждебный  остров  в  одиночку.  Они   занялись   собственными
развлечениями, и не заметили, как Конан скользнул вслед за капитаном,  как
пантера на охоте.
     Конан вовсе не недооценивал свое влияние на команду.  Но  он  еще  не
получил права вызвать капитана на смертельный поединок, так  как  пока  не
участвовал в боях и набегах. В пустых морских просторах, которые  бороздил
корабль  Запораво,  у  Конана  не  было  возможности   показать   себя   в
соответствии с неписаными законами вольных моряков. Команда была бы против
него, если бы он решился открыто напасть на капитана. Но он знал, что если
он убьет Запораво без их ведома, команда,  лишенная  капитана,  не  станет
хранить верность мертвецу. В таких волчьих стаял в счет шли только живые.
     Поэтому он последовал за Запораво с мечом  в  руке  и  нетерпением  в
душе. Они вышли на плоскую вершину, окруженную кольцом  высоких  деревьев.
За их толстыми стволами виднелся зеленый ландшафт пологих холмов, тающих в
синей  дымке  расстояния.  Посредине  открытого  места  Запораво,   почуяв
преследование, обернулся. Рука его легла на рукоять меча.
     Пират выругался.
     - Зачем ты идешь за мной, грязный пес?
     - Ты с ума сошел? Это же яснее ясного,  -  рассмеялся  Конан,  быстро
приближаясь к тому, кто до сих пор был его капитаном. На  губах  его  была
улыбка, а глаза пылали диким блеском.
     Запораво, гнусно выругавшись, выхватил свой меч. Барашец  без  лишних
слов бросился на него. Меч Конана превратился в  свистящую  арку  стали  у
него над головой. Сталь ударилась о сталь.
     Запораво был ветераном тысячи боев на суше и на море. В мире не  было
человека, более глубоко и всесторонне знакомого с искусством боя на мечах,
чем он. Но он никогда еще не  сталкивался  с  клинком,  которым  орудовали
могучие  руки  варвара,  взращенного   в   диких   землях   за   пределами
цивилизованных  стран.  С  его  искусством  владения  мечом  соревновались
молниеносная  скорость  и  чудовищная  сила,  недоступные  цивилизованному
человеку. Манера  Конана  действовать  мечом  была  необычной.  Он  дрался
естественно и свободно, как лесной волк. Сложности искусства мечника  были
бесполезны против его первобытной ярости, как была бы бесполезна  ловкость
человека-боксера против убийственной мощи пантеры.
     Запораво сражался так, как никогда до сих  пор.  Он  выкладывался  до
последнего, чтобы отразить клинок, который подобно молнии сверкал над  его
головой.  В  отчаянии  Запораво  принял  один   удар   рукоятью   меча   и
почувствовал, что рука его онемела до самого плеча от страшного удара.  За
этим ударом немедленно последовал другой,  столь  чудовищный,  что  острие
меча прошло сквозь кольчугу и ребра, как сквозь бумагу, и пронзило  сердце
насквозь. Губы Запораво искривились в краткой агонии. Но он до  конца  был
верен своему угрюмому нраву и не издал ни звука. Он был мертв раньше,  чем
его тело упало на истоптанную  траву,  на  которой  капли  крови  сверкали
подобно рубиновой крошке в солнечных лучах.
     Конан стряхнул с меча капли крови,  удовлетворенно,  но  без  особого
восторга ухмыльнулся, потянулся  как  огромная  кошка  -  и  вдруг  замер.
Довольное выражение на его лице сменила гримаса недоумения. Он застыл, как
статуя, с мечом наперевес.
     Когда он поднял глаза от тела поверженного врага,  его  отсутствующий
взгляд задержался на окружающих ровную  площадку  деревьях  и  пейзаже  за
ними.  И  Конан  увидел  нечто   фантастическое,   нечто   невероятное   и
необъяснимое. Над мягким округлым силуэтом  отдаленного  холма  он  увидел
высокую черную нагую фигуру, которая несла на плече другую -  тоже  нагую,
но белую. Явление исчезло так же внезапно, как появилось, оставив Конана в
полнейшем недоумении.
     Пират осмотрелся вокруг, неуверенно глянул  туда,  откуда  пришел,  и
выругался. Он был в замешательстве - можно даже сказать,  расстроен,  если
такое определение применимо к человеку со стальными нервами вроде  Конана.
Посредине совершенно реального, хоть и экзотического  пейзажа,  он  увидел
странствующий призрак из кошмарного сновидения. Конан не сомневался  ни  в
своем зрении, ни в здравом  рассудке.  Он  точно  знал,  что  видел  нечто
чуждое, таинственно жуткое, сверхъестественное. Достаточно было уже одного
только появления черной фигуры,  несущей  на  плече  белого  пленника;  но
вдобавок черная фигура была неестественно высока.
     С сомнением покачав головой, Конан направился в том направлении,  где
он видел  фигуру.  Он  не  обдумывал,  насколько  разумно  так  поступать.
Любопытство его было настолько возбуждено, что  он  не  мог  не  поддаться
искушению.
     Он пересекал холм за холмом. Все холмы  были  одинаковыми,  поросшими
густой зеленой травой, с разбросанными по склонам  рощами  деревьев.  Хотя
Конану приходилось  все  время  подниматься  и  спускаться  по  склонам  с
утомительной  монотонностью,  в  целом  местность  постепенно  повышалась.
Череда  округлых  вершин  и  неглубоких  долин   изматывала   и   казалась
бесконечной. Но наконец Конан поднялся на холм, который, похоже, был самой
высокой вершиной острова, и остановился при виде зеленых сверкающих стен и
башен. Пока он не достиг того места, где стоял теперь, они так сливались с
зеленью ландшафта, что были незаметны даже для его зоркого взгляда.
     Конан некоторое время стоял в нерешительности, поигрывая мечом, затем
двинулся вперед, снедаемый червем любопытства. Он  приблизился  к  высокой
арке в закругленной стене. Вокруг не было ни души. Осторожно и внимательно
заглянув внутрь, Конан увидел просторный открытый двор,  поросший  травой.
Двор окружала круглая стена из зеленого полупрозрачного  вещества.  В  ней
было несколько арок. Ступая на цыпочках босыми ногами, держа меч наготове,
Конан наугад выбрал одну из арок и, пройдя сквозь нее, оказался  в  другом
похожем  дворе.  Над  внутренней  стеной  он  видел  шпили   башнеподобных
сооружений странной формы. Одна из этих башен выходила в тот двор, где  он
оказался. В нее вела широкая лестница. Конан поднялся по лестнице, задавая
себе вопрос - происходит ли это с ним на самом деле, или он попал в грезы,
вызванные черным лотосом?
     Взойдя по лестнице, он оказался на обнесенном стеной выступе, или  на
балконе, Конан не разобрался, что именно это было. Теперь он видел  детали
строений, но они ничего для него не значили. С неуютным чувством он понял,
что обычные человеческие существа не могли бы построить эти  башни.  В  их
архитектуре была симметрия и система, но  то  была  безумная  симметрия  и
система, чуждая человеческому рассудку. Что касается  планировки  городка,
или замка, или что это было, в целом, то Конан видел достаточно,  чтобы  у
него создалось впечатление огромного  количества  дворов,  преимущественно
круглых, окруженных каждый своей стеной и связанных с другими  посредством
открытых арок. Вся постройка в целом группировалась вокруг странных  башен
в центре.


     Повернувшись  в  сторону,  противоположную  башням,   Конан   испытал
страшное потрясение  и  съежился  за  парапетом  балкона,  ошеломленный  и
удивленный.
     Балкон  или  выступ,   на   котором   находился   Конан,   был   выше
противоположной стены, и Конану был  поверх  стены  виден  соседний  двор.
Дальняя внутренняя стена этого двора  отличалась  от  других,  которые  он
видел. Она была не гладкой,  а  пересекалась  длинными  линиями  выступов,
заполненных  небольшими  предметами,  природы   которых   Конан   не   мог
определить.
     Однако в тот момент он  обратил  мало  внимания  на  эту  стену.  Его
внимание  было  сосредоточено  на  группе  существ,   которые   сгрудились
поблизости от  темно-зеленого  бассейна  в  центре  двора.  Существа  были
черными  и  нагими,  человекоподобными  -  но  самое  невысокое  из   них,
выпрямившись, было бы на  две  головы  выше  Конана.  Высокий  пират  едва
доставал бы ему до плеча. Они были скорее стройными,  чем  массивными,  их
мускулистые  тела  были  правильными,  без  малейшего  признака  уродства.
Единственным отличием был ненормально  высокий  рост.  Но  даже  на  таком
расстоянии Конан уловил дьявольское в их лицах.
     В центре группы, съежившись от страха, стоял нагой юноша,  в  котором
Конан узнал  младшего  из  моряков  "Негодяя".  Значит,  это  он  был  тем
пленником, которого несла по  склону  замеченная  Конаном  черная  фигура.
Конан не слышал тогда шума борьбы и теперь не замечал следов крови или ран
на лоснящихся телах гигантов цвета черного дерева. Надо  полагать,  парень
забрел вглубь острова, далеко от своих товарищей,  и  его  схватил  черный
гигант, который скрывался в засаде. Конан мысленно определил этих  существ
как черных людей за неимением лучшего определения; инстинктивно  он  знал,
что эти высокие черные существа не люди в привычном смысле слова.
     Звуки  до  Конана  не  доносились.  Черные  кивали   друг   другу   и
жестикулировали, но непохоже было, что  они  разговаривают  -  по  крайней
мере, вслух они не общались. Один из  них,  присев  на  корточки  рядом  с
дрожащим от страха парнишкой, держал в руках какой-то предмет, похожий  на
свирель. Он поднес ее к губам и, наверное, дунул - хотя Конан  не  услышал
звука. Но юный зингаранец услышал или почувствовал. Он задрожал. Он дрожал
и  корчился,  словно  в  агонии.  В  движениях  его  тела  стала   заметна
определенность,  движения  стали  ритмичными.  Дрожь  перешла   в   жуткие
содрогания, правильные и ритмичные. Парень начал танцевать -  как  танцуют
кобры, извиваясь под звуки флейты факира. В этом танце  не  было  никакого
пыла, восторга, радостного самозабвения. Самозабвение, правда, было  -  но
вовсе не радостное. На это было жутко смотреть.  Как  будто  немая  музыка
свирели впилась похотливыми пальцами в самые тайники  души  паренька  и  с
дьявольской жестокостью помимо  его  воли  вымучивала  из  него  выражение
потаенных страстей. Это были судороги непотребства,  спазм  сладострастия,
принудительно  вызванное   извержение   скрытых   желаний.   Желание   без
удовольствия, боль, неразрывно сплетенная с похотью. Смотреть на это  было
все равно что наблюдать, как с души срывают все покровы до  последнего,  и
она остается обнаженной, являя все свои темные и безымянные тайны.
     Конан смотрел, застыв от ужаса и отвращения. Это зрелище  вызывало  у
него тошноту. Сам он был примитивен, как лесной волк, но ему были  знакомы
извращенные секреты загнивающих цивилизаций. Он бродил по городам Заморы и
знавал  женщин  Злого  Шадизара.  Но  сейчас  он  чувствовал   присутствие
космического   зла,    далеко    превосходящего    обычную    человеческую
испорченность: извращенная ветвь на древе Жизни, развивавшаяся по законам,
недоступным человеческому пониманию. Конан был потрясен не  агонизирующими
судорогами несчастного паренька, а глубинным непотребством  этих  существ,
которые могли  вызвать  на  свет  тайны,  что  дремлют  в  бездонной  тьме
человеческой  души,  и  находили  удовольствие  в  бесстыдном  выставлении
напоказ таких вещей, на которые не следовало бы даже намекать,  о  которых
нельзя вспоминать даже в бессонные ночи, полные кошмаров.
     Вдруг черный мучитель отложил свирель и встал, возвышаясь  как  башня
над дрожащей белой фигуркой. Грубо схватив паренька за шею и ноги,  гигант
перевернул его вниз головой и окунул в зеленый бассейн. Конан увидел,  как
тело несчастного блеснуло  белизной  сквозь  зелень  воды.  Гигант  держал
пленника глубоко под  поверхностью  воды.  Затем  среди  остальных  черных
произошло  движение,  и  Конан  быстро  укрылся  за  стеной  балкона,   не
осмеливаясь высунуть голову, чтобы его не увидели.
     Через некоторое время  любопытство  одержало  верх,  и  он  осторожно
выглянул. Черные переходили из того двора в другой через арку. Один из них
как раз клал что-то на выступ дальней стены, и Конан увидел, что этот  тот
из гигантов, который мучил паренька. Он был выше остальных,  и  на  голове
его был обруч, украшенный драгоценными камнями. Зингаранского паренька  не
было видно. Гигант последовал за своими товарищами, и  Конан  увидел,  как
они выходят через ту арку, через которую он сам попал в этот замок  ужаса,
и направляются туда, откуда он пришел. У них  не  было  оружия,  но  Конан
понял, что они намерены расправиться с вольными моряками.
     Но прежде чем идти предупредить об опасности ничего не  подозревающих
пиратов, он хотел выяснить,  какая  участь  постигла  паренька.  Ничто  не
нарушало тишину. Конан решил, что во дворах и в башнях нет  никого,  кроме
него самого.
     Он быстро спустился по лестнице, пересек двор и прошел через  арку  в
тот двор, которые только что покинули черные. Теперь он рассмотрел, что из
себя представляет стена с выступами. На ней рядами располагались  выступы,
вырезанные  из  цельного  камня.  На  выступах  были  расставлены   тысячи
маленьких фигурок, в  основном  сероватого  цвета.  Эти  фигурки  были  не
длиннее человеческой руки. Они изображали  людей,  и  были  сделаны  столь
искусно, что Конан различил в статуэтках разные  расовые  черты  -  черты,
типичные для жителей Зингары, Аргоса, Офира и корсаров Куша. Эти последние
были  черными,   как   настоящие   кушиты.   Конан   чувствовал   странную
напряженность, когда рассматривал немые незрячие фигурки.  Они  так  точно
копировали реальность, что становилось не по себе. Он  потрогал  несколько
статуэток, но  не  смог  определить,  из  какого  материала  они  сделаны.
Материал был похож на окаменевшую кость, но он не мог представить,  откуда
на острове нашлось такое множество окаменевшей кости, чтобы ее можно  было
использовать так щедро.
     Конан обратил внимание, что статуэтки, изображающие  людей  тех  рас,
которые ему знакомы, стоят на верхних выступах. Нижние выступы были заняты
фигурками, черты которых  были  ему  незнакомы.  Они  либо  были  вымыслом
неведомого мастера, либо представляли давно вымершие и забытые расы.
     Нетерпеливо тряхнув головой, Конан повернулся к бассейну.  В  круглом
дворе негде было спрятаться; поскольку  тела  зингаранца  нигде  не  было,
значит, оно должно лежать на дне бассейна.
     Приблизившись в ровному зеленому диску, Конан всмотрелся в  блестящую
поверхность. Он как будто смотрел  сквозь  толстое  зеленое  стекло  -  не
замутненное,  но  странно  обманчивое.  Бассейн  был  небольших  размеров,
круглый как колодец, огражденный бортиком из зеленого нефрита. Заглянув  в
него, Конан увидел круглое дно. Он не  смог  определить,  как  глубоко  от
поверхности оно находится. Однако  бассейн  казался  невероятно  глубоким.
Глядя вниз, Конан чувствовал головокружение, как будто смотрел в бездонную
пропасть. Он был озадачен тем, что вообще видит дно: оно было  невероятно,
невозможно далеким, призрачным, иллюзорным, но явственно различимым. Время
от времени ему казалось, что он  замечает  нечто  вроде  слабого  свечения
глубоко в глубинах цвета нефрита, но он не  мог  сказать  наверняка.  Зато
Конан мог сказать со всей  определенностью,  что  бассейн  пуст,  если  не
считать сверкающей воды.
     В таком случае, куда, во имя Крома, делся паренек, которого у  Конана
на глазах жестоко  утопили  в  этом  бассейне?  Конан  выпрямился,  провел
пальцем по лезвию меча и вновь осмотрел двор. Его  взгляд  остановился  на
одной из статуэток, выстроенных на одном  из  верхних  уступов  стены.  Он
видел, как черный гигант что-то поставил туда... Холодный пот выступил  на
загорелой коже Конана.
     Нерешительно, однако не в силах противиться, словно его  влекло  туда
магнитом, пират подошел к блестящей стене. Ошеломленный возникшим  у  него
подозрением  -  подозрением  слишком  чудовищным,  чтобы  его  можно  было
высказать вслух, - он воззрился на  последнюю  фигурку  в  ряду.  Страшное
сходство было очевидным. Ошибиться было невозможно. Каменные,  неподвижные
черты маленькой статуэтки были  чертами  зингаранского  паренька.  Фигурка
уставилась на Конана незрячими глазами.  Конан  отпрянул,  потрясенный  до
глубины души. Его меч дрогнул в онемевшей руке. Он не мог оторвать взгляда
и стоял, разинув рот, ошеломленный осознанием факта, который  был  слишком
бездонным и ужасающим, чтобы его можно было охватить умом.
     Однако сомнений быть не могло. Секрет маленьких фигурок был раскрыт -
хотя за ним лежала более темная и зловещая тайна их природы.



                                    3

     Как долго Конан стоял,  переживая  свое  открытие,  он  не  знал.  Из
оцепенения его вывел женский голос. Женщина кричала все громче  и  громче,
как будто ее тащили ближе. Конан узнал этот голос, и оцепенение  мгновенно
слетело с него.
     Быстрым движением он взлетел  вверх  по  узким  выступам,  отшвыривая
фигурки, чтобы  поставить  ногу.  Он  прыгнул,  уцепился  за  край  стены,
подтянулся и заглянул через стену. Стена оказалась внешней.  Взору  Конана
предстал зеленый луг, окружающий замок.
     По заросшему травой склону шагал  черный  гигант,  неся  извивающуюся
пленницу под мышкой, как человек может  нести  сопротивляющегося  ребенка.
Пленницей была  Санча.  Ее  черные  волосы  ниспадали  спутанными  черными
волнами, оливковая кожа резко контрастировала с  блестящей  чернотой  тела
гиганта. Не обращая ни малейшего внимания на  то,  как  она  извивается  и
кричит, он направлялся к арке входа.
     Когда черный скрылся внутри, Конан сломя голову прыгнул вниз со стены
и  осторожно  прокрался  сквозь  арку,  которая  вела  в  соседний   двор.
Прижавшись к стене, он наблюдал, как гигант вошел в двор с бассейном, неся
сопротивляющуюся пленницу. Отсюда Конану были хорошо видны  черты  черного
существа.
     Превосходная симметрия тела производила еще  большее  впечатление  на
близком расстоянии. Под кожей цвета черного дерева  выступали  мускулы,  и
Конан при виде их не усомнился, что  гигант  способен  разорвать  обычного
человека на части голыми руками. Еще одни могучим оружием служили ногти на
руках - они были длинными, как когти дикого зверя. Лицо было словно маска,
вырезанная из черного дерева.  Темно-карие  глаза  переливались  мерцающим
золотом. Но само  лицо  было  нечеловеческим.  Каждая  его  линия,  каждая
черточка была  отмечена  злом  -  глубинным  злом,  превосходящим  обычное
человеческое зло. Существо не было человеком, не могло им быть.  Это  было
богохульное  создание,  противоречащее   самой   жизни,   развившееся   по
противоестественным законам - извращение эволюции.
     Гигант бросил Санчу на траву. Девушка упала  ниц,  плача  от  боли  и
ужаса. Черный осмотрелся вокруг, словно что-то его беспокоило, и глаза его
расширились при виде разбросанных статуэток. Тем не менее  он  наклонился,
взял пленницу за шею  и  ноги  и  целеустремленно  направился  к  зеленому
бассейну. Конан выскользнул из-за арки и  подобно  ветру  смерти  пронесся
через двор.
     Гигант  обернулся  и  глаза  его  вспыхнули,  когда  он  увидел,  что
бронзовокожий человек ринулся напасть на него.  От  удивления  он  на  миг
разжал жестокую хватку, и Санча вывернулась из его рук и упала  на  траву.
Руки с чудовищными когтями протянулись к ней, но  Конан  проскользнул  под
ними и вонзил меч в пах гиганта. Черный человек свалился,  как  срубленное
дерево, истекая кровью, и в следующий миг Санча изо всех сил  вцепилась  в
Конана, вне себя от страха и истерического облегчения.
     Конан выругался, высвобождаясь из ее объятий. Но  его  враг  уже  был
мертв: темно-карие  глаза  остекленели,  огромное  черное  тело  перестало
вздрагивать.
     - Ах, Конан, - всхлипывала Санча, цепко прижимаясь к нему.  -  Что  с
нами будет? Кто эти чудовища? Ах, несомненно, это Ад, и этот черный -  сам
Дьявол...
     - В таком случае Аду понадобится новый дьявол, - осклабился  барашец.
- Но как он поймал тебя? Они что, захватили корабль?
     - Не знаю, - она  попыталась  вытереть  слезы,  потянулась  за  краем
платья, и только тогда вспомнила, что на ней ничего нет. -  Я  поплыла  на
берег. Я видела, как ты последовал за Запораво, и пошла за вами двоими.  Я
нашла Запораво... Это ты... ты его...
     - Кто же еще? - проворчал Конан. - И что дальше?
     - Я увидела  движение  среди  деревьев,  -  девушка  задрожала.  -  Я
подумала, что это ты. Я позвала... А потом я  увидела  это...  эту  черную
тварь, которая сидела на ветках, как обезьяна, и злобно пялилась вниз,  на
меня. Это  было  как  в  кошмарном  сне.  Я  не  могла  бежать,  не  могла
пошевелиться. Могла  только  кричать.  Потом  оно  спрыгнуло  с  дерева  и
схватило меня... О! - Она спрятала лицо в ладонях, не в силах вынести даже
воспоминаний о пережитом ужасе.
     - Ну ладно, пора выбираться отсюда, - пробурчал Конан,  беря  девушку
за запястье. - Пошли, надо еще предупредить команду...
     - Когда я направилась вглубь острова, большинство матросов  спали  на
берегу, - сказала Санча.
     - Спали? - неодобрительно воскликнул он. -  Проклятье!  Что,  во  имя
семи дьяволов адского огня...
     - Слушай! - Санча замерла и побелела, как воплощение страха.
     - Я слышал! - рявкнул Конан. - Это был громкий стон. Жди!
     Конан снова взобрался по выступам, заглянул за стену  и  выругался  с
такой  концентрированной  яростью,  что  Санча  задохнулась.  Черные  люди
возвращались, но не с пустыми руками. Каждый  нес  человека,  а  некоторые
даже двух. Их пленниками были вольные моряки. Люди  безжизненно  видели  в
руках гигантов, и если бы не случайное слабое движение или судорога, Конан
решил бы, что они мертвы. Моряки были обезоружены, но не связаны. Один  из
черных нес из мечи в ножнах - полная  охапка  торчащей  в  разные  стороны
стали. Время от времени кто-нибудь из пиратов испускал слабый крик, словно
пьяница, вскрикивающий в тяжелом сне.
     Конан огляделся по сторонам, как волк, попавший в западню. Из двора с
бассейном вели три арки. Через восточную  арку  черные  покидали  двор,  и
через нее они, вероятно, вернутся. Он  сам  вошел  через  южную  арку.  За
западной аркой он прятался,  и  у  него  не  было  времени  выяснить,  что
находится за ней. Хотя он совершенно не представлял себе планировку замка,
теперь ему приходилось срочно принимать решение.
     Спрыгнув со стены, Конан в невероятной  спешке  расставил  по  местам
статуэтки, подтащил труп своей жертвы к  бассейну  и  сбросил  туда.  Тело
мгновенно погрузилось. Провожая его взглядом, Конан ясно увидел, как жутко
уменьшается тело - съеживается, уплотняется. Он  быстро  отвернулся,  весь
дрожа. Конан схватил за руку свою спутницу и торопливо потащил ее к  южной
арке. Санча умоляла, чтобы он объяснил ей, что происходит.
     - Они схватили команду, - на бегу бросил он. - У  меня  нет  никакого
плана. Мы просто где-нибудь спрячемся и посмотрим. Если они не заглянут  в
бассейн, они могут не догадаться, что мы здесь.
     - Но они увидят кровь на траве!
     - Может быть, дьяволы решат, что  ее  пролил  кто-то  из  них  же,  -
ответил он. - Как бы то ни было, придется рискнуть.
     Они оказались в том  дворе,  из  которого  он  наблюдал,  как  мучают
паренька. Конан быстро втащил Санчу вверх по лестнице, идущей вдоль  южной
цены, и заставил ее пригнуться за балюстрадой  балкона.  Это  было  жалкое
укрытие, но лучшего у них не было.
     Они едва успели спрятаться, как черные  вошли  во  двор.  У  подножия
лестницы раздался  звон,  от  которого  разошлось  громкое  эхо,  и  Конан
напряженно замер, схватившись за меч. Но гиганты прошли через юго-западную
арку. Послышались глухие удары и стоны. Гиганты побросали своих  жертв  на
траву. Санча начала истерически хихикать, и Конан быстро  зажал  ей  рукой
рот, прежде чем она успела их выдать.
     Через некоторое время они услышали топот многих ног внизу  на  траве.
Затем воцарилась тишина. Конан выглянул из-за стены. Двор был пуст. Черные
снова собрались рядом с бассейном в соседнем дворе,  присев  на  корточки.
Они, похоже, не обратили внимания на  огромные  пятна  крови  на  траве  и
нефритовом бортике бассейна. Надо полагать, пролитая кровь не  была  здесь
чем-то необычным. В бассейн они  тоже  не  заглядывали.  Они  были  заняты
каким-то своим необъяснимым совещанием.  Высокий  черный  снова  играл  на
своей золотой свирели, а  его  товарищи  слушали,  застыв  как  статуи  из
черного дерева.
     Взяв Санчу за руку, Конан скользнул вниз по лестнице, нагнувшись так,
чтобы его головы не было видно над стеной.  Ему  пришлось  тащить  девушку
силой. Она со страхом смотрела на арку, ведущую во двор с  бассейном.  Под
таким углом через арку не было видно ни бассейна, ни угрюмое сборище рядом
с ним. У подножия лестницы лежали грудой мечи  зингаранцев.  Металлический
звук, который слышали Конан с девушкой, был звуком брошенного оружия.
     Конан потащил Санчу к юго-западной арке. Они молча пересекли  двор  и
через арку попали в двор, лежащий за ней. Там  лежали  небрежно  брошенные
вольные моряки. Усы их топорщились, в ушах блестели серьги.  То  один,  то
другое ворочался и беспокойно стонал. Конан склонился над  ними,  а  Санча
опустилась рядом на колени и наклонилась вперед уперев руки в бедра.
     - Что это за сладкий приторный запах? - нервно  спросила  она.  -  Их
дыхание так пахнет.
     - Это те проклятые фрукты, которые они ели, - мягко ответил Конан.  -
Я помню их запах. Они, должно быть, как черный  лотос,  который  погружает
людей в сон. Клянусь Кромом, они начинают просыпаться - но они  безоружны,
и, по-моему,  эти  черные  дьяволы  не  станут  долго  ждать,  прежде  чем
подвергнут их своей магии. Ребята безоружны и одурманены сном, какие у них
будут шансы?
     Он на мгновение задумался, сосредоточенно нахмурившись. Затем схватил
Санчу за оливковое запястье так сильно, что она поморщилась от боли.
     - Слушай! Я отвлеку этих черных уродов в другую часть замка и задержу
их на некоторое время. А ты тем временем растолкай этих олухов  и  принеси
им оружие. Это единственный шанс выиграть сражение. Ты сможешь?
     - Я... Я... не знаю! - запнулась она, дрожа от ужаса и едва  понимая,
что говорит.
     Конан с проклятием схватил ее за пышные волосы и тряс, пока стены  не
закачались у нее перед глазами.
     - Ты должна это сделать! -  прошипел  он.  -  Это  наша  единственная
надежда!
     - Я постараюсь! - выдохнула она.
     Конан наградил Санчу одобрительным ворчанием  и  ободряющим  шлепком,
который чуть не сбил ее с ног, и тотчас скользнул прочь.
     Через несколько мгновений он уже прятался за аркой, ведущей в двор  с
бассейном, высматривая, что делают враги.  Они  все  еще  сидели  рядом  с
бассейном, но начали выказывать признаки злобного  нетерпения.  Из  двора,
где лежали  пленные  пираты,  доносились  их  стоны,  которые  становились
громче. Стали раздаваться невнятные  проклятия.  Конан  напряг  мускулы  и
собрался, как пантера перед прыжком, легко дыша сквозь стиснутые зубы.
     Гигант в обруче с драгоценностями поднялся, отнял от губ свирель -  и
в тот же миг Конан одним  тигриным  прыжком  оказался  среди  ошеломленных
черных. Подобно тигру, который прыгает и убивает добычу, Конан  прыгнул  и
ударил мечом: его клинок блеснул трижды, прежде  чем  кто-либо  из  черных
успел поднять руку в свою  защиту.  Затем  Конан  отпрыгнул  в  сторону  и
помчался через двор. Позади него остались три черные фигуры с  расколотыми
черепами.
     Однако, хотя его яростное нападение застало гигантов врасплох, те, до
кого он не добрался, оправились быстро. Когда он бросился в западную арку,
они мчались за  ним  по  пятам.  Их  длинные  ноги  несли  их  с  огромной
быстротой. Конан все  же  был  уверен,  что  при  необходимости  может  их
опередить; но не это было его целью. Он намеревался  отвлечь  их  погоней,
чтобы дать Санче время растолкать и вооружить зингаранцев.
     Оказавшись во дворе за западной аркой,  Конан  выругался.  Этот  двор
отличался  от  других,  которые  он  видел.   Он   был   не   круглый,   а
восьмиугольный.  Арка,  через  которую  вбежал  Конан,  была  единственным
выходом.
     Развернувшись, он увидел, что все черные последовали за  ним  внутрь.
Несколько  черных  загородили  выход,  а  остальные  растянулись  цепью  и
приближались к нему. Он медленно отступал к северной стене, держась  лицом
к ним. Цепь черных изогнулась полукругом, они продвигались  вперед,  чтобы
окружить его. Конан продолжал отступать, но  все  медленнее  и  медленнее,
следя за расширяющимися промежутками между преследователями. Они  боялись,
что он попытается прорваться сбоку,  в  обход  полукруга,  и  все  сильнее
растягивали линию.
     Конан наблюдал со спокойной настороженностью волка. Когда он  ударил,
это произошло с ошеломляющей внезапностью удара грома. Конан напал на  них
в самом центре полукруга. Гигант, который преграждал ему путь,  рухнул  на
землю, разрубленный до середины  груди.  Пират  вырвался  из  смыкающегося
кольца прежде чем черные слева и справа от него успели  прийти  на  помощь
своему товарищу. Группа, загораживающая выход, приготовилась встретить его
с боем. Но Конан не стал нападать  на  них.  Он  обернулся  и  смотрел  на
преследователей, не проявляя никаких чувств, и  уж  во  всяком  случае  не
проявляя страха.
     На этот раз они не стали растягиваться неплотной цепью.  Они  поняли,
что смертельно  опасно  разделять  свои  силы  против  такого  противника,
который  был  воплощением  ярости,  разрывающим  врагов  на   части.   Они
сгрудились в один  отряд  и  приближались  к  Конану  без  лишней  спешки,
построившись в боевой порядок.
     Конан понимал,  что  если  он  столкнется  с  этой  массой  мускулов,
вооруженных когтями, результат может  быть  только  один.  Как  только  он
окажется среди них и они смогут добраться до него когтями  и  использовать
преимущество своего веса, даже его первобытная свирепость ему не  поможет.
Конан посмотрел вверх, на стену, и увидел над одним из углов что-то  вроде
выступа. Он не знал, что это такое, но оно вполне могло послужить ему.  Он
начал отступать спиной к этому углу. Гиганты приближались к нему  быстрее,
чем раньше. Им явно казалось, что это они загоняют его  в  угол,  и  Конан
сообразил, что они считают его существом низшего порядка,  разум  которого
гораздо ниже их собственного. Что ж, тем лучше. Нет  ничего  опаснее,  чем
недооценивать своего противника.
     Теперь он находился всего в  нескольких  ярдах  от  стены,  и  черные
быстро приближались, явно собираясь зажать  его  в  углу,  прежде  чем  он
поймет, что происходит. Группа на выходе  покинула  свой  пост  и  спешила
присоединиться к своим товарищам. Гиганты двигались на полусогнутых ногах,
глаза их блестели золотом адского пламени, сверкали  белые  зубы,  руки  с
когтями были угрожающе вытянуты. Они  были  готовы  к  внезапным  и  диким
действиям со стороны своей жертвы, но все же Конан своим движением  застал
их врасплох.
     Конан поднял меч, сделал шаг к ним, тотчас же повернулся и бросился к
стене. Стальные мускулы, словно пружина, подбросили его в воздух. Пальцами
вытянутой руки он ухватился за выступ. Раздался треск,  и  выступ  подался
под его весом. Пират свалился обратно во двор.
     Конан упал на спину, и сломал бы ее несмотря на свои могучие мускулы,
если бы не ковер травы, смягчившей падение. Тотчас он был  на  ногах,  как
огромная кошка, и стоял  лицом  к  врагам.  Бесшабашность  в  его  взгляде
исчезла. Глаза его сверкали зловещим синим пламенем,  черная  грива  волос
встала дыбом, со сжатых губ сорвалось  угрожающее  ворчание.  В  один  миг
смелая игра обернулась схваткой не на жизнь,  а  на  смерть,  и  дикарская
натура Конана отреагировала на перемену со всей первобытной яростью.
     Черный, который на миг замерли от неожиданности происшедшего,  теперь
приготовились наброситься на него. Но тут тишину  нарушил  громкий  вопль.
Обернувшись, гиганты увидели под аркой разношерстную толпу пиратов. Моряки
пошатывались, как пьяные, и невнятно ругались. Они были обалдевшими и мало
что соображали, но вытащили мечи и двинулись вперед с свирепостью, которая
ничуть не уменьшилась оттого, что они не вполне понимали, что происходит.
     Черные уставились на них в изумлении. Конан  испустил  дикий  крик  и
бросился на врагов, как разящая молния. Они падали под  его  клинком,  как
спелая пшеница. Зингаранцы  с  яростными  воплями  побежали,  пошатываясь,
через двор и напали на гигантов с кровожадным бешенством. Матросы все  еще
не пришли в себя окончательно. Они с  трудом  очнулись  от  наркотического
сна, когда Санча отчаянно трясла их и совала им в руки  оружие,  и  смутно
поняли, что она куда-то завет их. Они поняли не  все  ее  слова,  но  вида
незнакомцев и льющейся крови для них было достаточно.
     В мгновение ока двор превратился в поле жестокой битвы и  вскоре  уже
напоминал кровавую бойню. Зингаранцы  шатались  и  падали  с  ног,  однако
орудовали мечами с  силой  и  умением.  Они  выкрикивали  проклятия  и  не
обращали никакого внимания на раны, кроме  смертельных.  Их  было  гораздо
больше,  чем  черных.  Но  гиганты  показали  себя   далеко   не   слабыми
противниками. Возвышаясь на нападающими,  гиганты  производили  разрушения
зубами и когтями,  разрывали  людям  глотки  и  кулаками  наносили  удары,
которые разбивали черепа. Перемешавшись в беспорядке с врагами, моряки  не
могли  как  следует  использовать  свои  быстроту  и   ловкость,   которые
составляли  их  превосходство.  Многие  еще  были  такими  отупевшими   от
наркотического  сна,  что  не  уклонялись  от  наносимых  им  ударов.  Они
сражались со слепой свирепостью диких зверей, и были слишком  заняты  тем,
что причиняли смерть, чтобы самим избегать ее. Мечи  рубили  тела  черных,
как мясницкие ножи. Визг, вопли и  проклятия  смешались  в  отвратительный
шум.
     Санча, прижавшись к стене  рядом  с  аркой,  была  оглушена  шумом  и
яростью схватки. Перед ее глазами клубился хаос, в котором сверкала сталь,
мелькали руки, возникали  и  пропадали  искаженные  лица.  Тела  дерущихся
сталкивались,  переплетались,  налетали  друг  на  друга,   смешавшись   в
безумной, дьявольской пляске боя.
     Отдельные детали врезались ей в память, словно выгравированные черным
на кровавом фоне. Она видела, как зингаранский моряк,  который  ничего  не
видел перед собой, потому что у него была ободрана большая полоса  кожи  с
черепа и свисала ему на глаза, вонзил свой меч по самую  рукоять  в  живот
черного гиганта. Она явственно  расслышала,  как  заворчал  пират,  нанося
удар, и увидела, как темно-карие глаза жертвы закатились в  агонии,  когда
из вспоротого живота показались внутренности и  хлынула  кровь.  Умирающий
черный схватил лезвие голыми руками. Ослепленный моряк  тупо  пошатывался.
Черная рука обхватила его за шею, черное колено с чудовищной силой ударило
его в позвоночник. Голова зингаранца откинулась назад  под  неестественным
углом, послышался хруст, различимый  даже  среди  шума  битвы,  как  будто
сломали толстую ветку. Победитель отбросил прочь тело своей  жертвы,  и  в
этот миг стальной клинок молнией сверкнул позади него слева направо и снес
ему голову. Черный пошатнулся, голова покатилась ему на грудь, а оттуда на
землю. Это было чудовищно.
     Санче стало плохо. Она зажала себе рот, к горлу подступала рвота. Она
попыталась отвернуться и убраться прочь от страшного зрелища, но  ноги  не
слушались ее. Глаза она тоже не могла закрыть. Наоборот,  она  открыла  их
еще шире. Она была потрясена, чувствовала отвращение, ей было дурно,  и  в
то же время она ощущала какое-то ужасное возбуждение, как всегда при  виде
крови. Однако эта битва превосходила все те сражения, которые ей  довелось
видеть, сражения, которые велись между  людьми  в  набегах  на  порты  или
нападениях на корабли. И тут она увидела Конана.
     Отделенного от своих товарищей всей группой врагов,  Конана  окружили
черной волной рук и тел и столкнули вниз. Они бы быстро  вышибли  из  него
дух, но он ухитрился увлечь  одного  из  них  за  собой,  и  тело  черного
послужило пирату защитой. Гиганты рвали когтями своего  товарища,  пытаясь
добраться до барашца, но Конан отчаянно вцепился зубами в горло умирающего
черного и изо всех сил прижимал к себе его, как щит.
     Нападение зингаранцев ослабило натиск. Конан отбросил труп и поднялся
во  весь  рост  -  залитый  кровью  с  головы  до  ног,  ужасный.  Гиганты
возвышались над ним как огромные черные тени, размахивая руками, хватая  и
нанося чудовищные удары.  Но  Конана  было  так  же  сложно  схватить  или
ударить, как обезумевшую от драки пантеру. Каждый удар его  разящего  меча
проливал кровь черных. Ему уже досталось столько, что это убило  бы  троих
обычных людей, но жизненная сила могучего варвара ничуть не уменьшилась.
     Боевой  крик  Конана  разнесся  над   полем   кровавой   схватки,   и
ошеломленные, но полные ярости зингаранцы удвоили  свои  усилия,  так  что
крики боли и проклятия почти потонули в звуках ударов  мечей,  рассекающих
плоть и кости.
     Черные пошатнулись и бросились к выходу. Санча при виде их  завизжала
и  поспешила  убраться  с  дороги.  Черные  ринулись  в  узкую  арку   все
одновременно. Зингаранцы рубили последних, всаживая  мечи  им  в  спины  с
криками  ликования.  Столпотворение  по  аркой  превратилось  в   кровавое
побоище. Те из гигантов, кто выжил, прорвались и бросились бежать,  каждый
сам по себе.
     Схватка превратилась в погоню. Гиганты  убегали  по  заросшим  травой
дворам, по сверкающим лестницам, по наклонным крышам фантастических башен,
даже  по  широкому  верху  стен.  Они  истекали  кровью,  а   безжалостные
преследователи гнались за ними по пятам,  как  волки.  Некоторые  из  них,
загнанные  в  угол,  сами  набрасывались  на  моряков,  и  прикончили  еще
нескольких пиратов. Но в конце концов результат был всегда один и тот  же:
изрубленное черное тело валилось на траву или падало, корчась, с  парапета
или крыши башни.
     Санча укрылась во дворе с бассейном и пряталась там, дрожа от  ужаса.
Вдруг снаружи раздался жуткий вопль, послышался топот и через арку во двор
вбежал окровавленный черный гигант. Это был тот из них, на голове которого
был обруч с драгоценными камнями. Коренастый преследователь бежал  за  ним
по  пятам.  Черный  обернулся  у  самого  края  бассейна.  Доведенный   до
крайности, он подобрал меч, брошенный каким-то умирающим моряком, и, когда
зингаранец сломя голову бросился на него, черный встретил  его  незнакомым
оружием. Пират упал с проломленным черепом. Но сила удара была так велика,
что клинок в руке последнего живого гиганта сломался.
     Он бросил рукоять в толпящихся  под  аркой  пиратов  и  повернулся  к
бассейну. Его лицо, искаженное ненавистью, застыло, как чудовищная  маска.
В это время Конан прорвался сквозь  толпу  пиратов  и  бешено  рванулся  к
черному.
     Гигант широко раскинул руки, и с его губ сорвался нечеловеческий крик
- единственный звук, который люди услышали от черных за все  время  битвы.
Он завывал, изливая небесам свою ненависть. Голос его был подобен  вою  из
бездны. Зингаранцы замерли в нерешительности. Только Конан не остановился.
Молча он взмахнул своим смертоносным  мечом,  намереваясь  сразить  черную
фигуру, застывшую у края бассейна.
     Но в тот самый миг, когда его окровавленный меч  блеснул  в  воздухе,
гигант подпрыгнул высоко в воздух. На долю мгновения он, казалось, завис в
воздухе над бассейном.  Затем  с  ревом,  потрясшим  землю,  зеленые  воды
поднялись, устремились ему навстречу, подобно извержению зеленого вулкана,
и окутали его целиком.
     Конан прервал свой стремительный прыжок как  раз  вовремя,  чтобы  не
угодить в  бассейн,  и  отпрыгнул  назад,  отгоняя  подальше  своих  людей
могучими взмахами рук. Зеленый бассейн превратился в настоящий  гейзер.  С
оглушительным  шумом  зеленый  столб  воды  извергался  вверх,  увенчанный
огромной шапкой пены.
     Конан подталкивал пиратов к арке,  как  стадо  овец.  Он  держал  меч
плашмя и подгонял их мечом. Рев воды, казалось,  вверг  их  в  совершенное
ошеломление. Конан увидел,  что  Санча  стоит,  словно  парализованная,  и
широко открытыми от ужаса глазами смотрит на бурлящий столб.  Он  окликнул
ее громовым ревом, который перекрыл грохот воды и вывел ее из  оцепенения.
Девушка подбежала к нему, протягивая руки. Конан подхватил ее  подмышку  и
выбежал из двора.
     Те матросы,  которые  остались  в  живых,  столпились  во  дворе,  из
которого арка вела во внешний мир. Люди были измученными, израненными, все
в крови, в изодранной одежде. Они стояли,  тупо  уставившись  на  огромную
колеблющуюся колонну воды, которая в один миг выросла, казалось, до  самых
небес. Зеленый водяной столб увенчан белой шапкой пены, которая была в три
раза шире основания. Казалось, что колонна вот-вот разбрызгается и  упадет
вниз водопадом, но она продолжала расти все выше и выше.
     Конан окинул взглядом жалкий отряд окровавленных, изодранных пиратов,
и выругался. Их было не  больше  двух  десятков.  Положение  было  слишком
серьезным, чтобы думать о вежливости. Он  схватил  за  шиворот  ближайшего
пирата и встряхнул его так сильно, что кровь  из  ран  матроса  забрызгала
всех вокруг.
     - Где остальные? - проревел Конан своей жертве в самое ухо.
     - Это все! - крикнул  тот  в  ответ,  перекрывая  грохот  гейзера.  -
Остальных перебили эти черные...
     - Ладно, давайте убираться отсюда! - взревел Конан  и  грубо  толкнул
зингаранца к выходу. - Фонтан вот-вот рухнет!
     - Мы все утонем! - завопил моряк, хромая к арке.
     - Черта с два утонем! - рявкнул  Конан.  -  Мы  превратимся  в  куски
окаменевшей кости. Убирайтесь отсюда, будьте вы прокляты!
     Он бросился к выходу, посматривая одним глазом на зеленую исполинскую
башню воды,  которая  возвышалась  над  ними,  а  другим  глазом  на  едва
плетущихся пиратов. Ошеломленные кровавым сражением, оглушенные чудовищным
грохотом воды, некоторые из них двигались, как в трансе. Конан подгонял их
очень простым способом. Он хватал отстающих за шиворот и с силой толкал их
к арке, а там поддавал им под  зад,  сопровождая  пинок  ругательствами  в
адрес их предков. Санча хотела было остаться с ним,  но  он  оттолкнул  ее
руки, которые она пыталась обвить вокруг него и, выругавшись,  отвесил  ей
шлепок по заднице, который отправил ее через плато.
     Конан убедился, что все из  его  людей,  которые  остались  в  живых,
покинули замок, только тогда пересек поросший травой двор. Обернувшись, он
бросил взгляд на ревущую  колонну,  которая  возвышалась  над  замком,  по
сравнению с которой башни казались  крошечными.  Конан  последним  выбежал
наружу и покинул замок неописуемых ужасов.
     Зингаранцы уже пересекли плато и спускались вниз  по  склонам.  Санча
ждала его на верхушке первого холма,  который  следовал  за  плато.  Конан
остановился на миг, чтобы бросить взгляд на замок. Как  будто  исполинский
цветок с зеленым стеблем и белым венчиком  распустился  над  башнями.  Рев
наполнял  воздух.  Затем  нефритово-зеленая,  отороченная  белым   колонна
подломилась с таким грохотом, словно раскололись небеса, и гремящий  поток
поглотил стены и башни.
     Конан схватил девушку за руку и побежал. Холм  за  холмом  вздымались
перед ними, а позади шумела и грохотала вода. Конан бросил быстрый  взгляд
через плечо и увидел, как широкая зеленая лента поднимается и  спускается,
захлестывая холмы. Поток не разлился и не иссяк; подобно  гигантской  змее
он спускался в низины и взбирался  на  холмы,  не  меняя  направления.  Он
преследовал их!
     Когда Конан понял это, он удвоил усилия, хотя это  и  было  настоящим
подвигом. Санча споткнулась и упала на колени со стоном отчаяния. Ее  силы
исчерпались. Конан поднял ее, перебросил через могучее  плечо  и  побежал.
Грудь его тяжело вздымалась, ноги дрожали,  воздух  со  свистом  вырывался
сквозь стиснутые зубы. На бегу Конан огляделся. Впереди него изо всех  сил
бежали матросы, подгоняемые ужасом.
     Внезапно его взгляду открылся  океан.  Все  прыгало  у  Конана  перед
глазами. Он увидел "Негодяя", корабль был в  порядке.  Пираты  как  попало
попрыгали в лодки. Санча упала на дно и беспомощно лежала там, не в  силах
подняться. Конан, хотя в ушах его шумела  кровь,  а  перед  глазами  стоял
красный туман, схватился за весло вместе с задыхающимися моряками.
     Сердца были готовы выпрыгнуть у них  из  груди  от  изнеможения.  Они
отчаянно гребли  на  корабль.  Зеленая  река  показалась  из-за  деревьев.
Деревья на ее пути падали, как подрубленные. Они  погружались  в  жидкость
цвета нефрита и исчезали. Поток выплеснулся на песчаный берег,  устремился
в океан, и зелень  океанских  вод  приобрела  более  глубокий  и  зловещий
зеленый оттенок.
     Нерассуждающий, инстинктивный страх завладел пиратами. Они  напрягали
свои измученные тела и затуманенные рассудки,  выжимая  из  них  последние
силы. Они не знали, что из себя представляет то, чего они боятся,  но  они
чувствовали в этой отвратительной зеленой струе опасность для тела и души.
Зато Конан в точности знал, чем грозит зеленая река.  Он  видел,  как  она
разрезает волны и преследует их, не меняя формы  и  курса,  и  он  призвал
последние силы, которые были у него в запасе. Он  греб  так  яростно,  что
весло сломалось у него в руках.
     Но тут лодки уткнулись в борт "Негодяя", и матросы полезли  вверх  по
снастям, бросив лодки на произвол судьбы. Санчу внес на борт корабля Конан
на своем широком плече. Девушка свисала, как труп. Барашец  без  церемоний
сбросил ее на палубу и взялся за руль, выкрикивая приказания своим  жалким
остаткам команды.
     Все это время он командовал ими, и все инстинктивно подчинялись  ему.
Они  пошатывались  как  пьяные  и  механически  возились  со  снастями   и
такелажем. Якорная цепь, не выбранная на палубу, хлопала по  воде.  Паруса
развернулись  и  наполнились  ветром.  "Негодяй"  дрогнул,  встряхнулся  и
величественно повернул в море. Конан взглянул  в  сторону  берега.  Словно
язык изумрудного пламени, зеленая лента тщетно лизала воду  на  расстоянии
длины весла от киля "Негодяя". Она больше не приближалась.  Конан  перевел
взгляд с застывшего зеленого потока на  белый  песчаный  берег,  затем  на
холмы, которые терялись в голубой дымке расстояния.
     К барашцу вернулась уверенность в себе. Он ухмыльнулся тяжело дышащей
команде. Санча стояла рядом с ним, истерические  слезы  бежали  у  нее  по
щекам. Шаровары Конана были изодраны в клочья и пропитаны кровью,  пояс  и
ножны пропали. Лезвие меча, который он воткнул в палубу перед собой,  было
покрыто пятнами крови. От крови слиплась его грива черных  волос,  и  одно
ухо было разорвано. Руки, ноги, грудь и плечи пирата  были  изодраны,  как
будто он дрался с пантерами. Но он ухмылялся,  прочно  упираясь  в  палубу
мощными ногами и поворачивая руль, радуясь избытку могучих сил.
     - Что теперь? - нерешительно пробормотала девушка.
     - Пиратство на морях! - расхохотался он. - Команда ничтожеств,  и  те
изодраны в клочья, но они вполне способны управиться с кораблем, а в любом
порту мы найдем новых матросов. Иди сюда, девочка, и поцелуй меня!
     - Поцеловать? - истерически воскликнула она.  -  Ты  можешь  в  такой
момент думать о поцелуях?
     Его смех прозвучал громче хлопанья парусов. Он  подхватил  девушку  с
палубы одной могучей рукой, привлек ее к себе  и  со  вкусом  поцеловал  в
яркие губы.
     - Я думаю о Жизни! - взревел он. - Мертвые мертвы, а что  было  -  то
прошло. У меня есть корабль, и команда бойцов, и девушка с губами как вино
- а больше мне ничего и не нужно. Залижите ваши раны, драчуны,  и  давайте
выпьем эля! Вам придется поработать на этом корабле так, как вы никогда не
работали до сих пор. Танцуйте, пейте, черт вас побери, и веселей  беритесь
за дело. Ко всем чертям пустые моря! Мы направляемся  в  моря,  где  порты
богаты, а торговые корабли битком набиты добычей!





                              Роберт ГОВАРД

                        КОРОЛЕВА ЧЕРНОГО ПОБЕРЕЖЬЯ




     Еще несколько месяцев Конан провел в  родной  Киммерии,  прежде,  чем
снова вернуться в цивилизованные страны. Служил в армиях Немедии и  Офира.
Но времена были мирные. Конан бросил службу и отправился в Аргос...



                       1. КОНАН СТАНОВИТСЯ ПИРАТОМ

                                   Подобно листьям, что весной хотят
                                   Дождаться осени, что выкрасит их кровью
                                   Хотела одарить его она
                                   Неугасимой, пламенной любовью.
                                                             Песнь о Белит

     Копыта  звенели  по  улице,  ведущей  к   пристани.   Люди   поспешно
разбегались,  едва  успев  разглядеть  всадника  на  вороном  жеребце.  На
всаднике был  панцирь  и  развивавшийся  по  ветру  красный  плащ.  Позади
слышался шум погони. Доскакав до причала, всадник  с  такой  силой  осадил
коня, что тот сел на круп. Матросы, поднимавшие полосатый широкий парус на
высокобортной пузатой галере,  засмотрелись  на  богатыря,  а  здоровенный
чернобородый шкипер протестующе закричал, когда всадник прямо  с  седла  в
невероятно длинном прыжке соскочил на палубу.
     - Кто тебе разрешил взойти на корабль?!
     - Отчаливай!  -  рявкнул  незнакомец,  сунув  под  нос  шкиперу  свой
огромный меч, с клинка которого стекали алые капли.
     - Мы же плывем к кушитскому побережью!  -  попытался  отговорить  его
шкипер.
     - Так и плыви в Куш! Отчаливай, я  тебе  говорю!  -  Богатырь  бросил
взгляд в конец улицы, где уже появился конный  отряд,  за  которым  бежала
группа лучников.
     - А у тебя есть, чем заплатить за проезд? - не унимался шкипер.
     - Сталью заплачу! - взмахнул мечем воин. - Клянусь Кромом!  Или  твоя
галера немедленно отплывет, или я утоплю ее в крови экипажа.
     Шкипер неплохо разбирался в людях.  Ему  хватило  одного  взгляда  на
застывшее в гневе мрачное, покрытое шрамами лицо, чтобы  без  лишних  слов
оттолкнуть галеру багром от берега. Весла опустились,  заработали  гребцы.
Вскоре дуновение ветра наполнило  парус.  Галера  все  быстрее  и  быстрее
скользила по волнам океана.
     На берегу всадники в ярости потрясали мечами, выкрикивая угрозы.
     -  Пусть  бесятся,  -  усмехнулся  воин.  -  Следуй   своим   курсом,
благородный шкипер.
     Шкипер сошел с мостика на палубу и принялся разглядывать  незнакомца.
Тот стоял, опираясь на мачту и все еще сжимая  в  руке  меч.  Его  могучая
фигура  была  закована  в   черный   чешуйчатый   полупанцирь,   блестящие
наколенники  и  серо-голубоватый  стальной  шлем,  из   которого   торчали
отполированные бычьи рога. С могучих плеч свешивался, развеваясь на  ветру
пурпурный плащ, широкий пояс  был  украшен  золотой  пряжкой.  Видневшиеся
из-под шлема  аккуратно  подстриженные  черные  волосы  контрастировали  с
голубыми глазами.
     - Коль уж нам суждено путешествовать вместе, - сказал  шкипер,  -  то
неплохо хотя бы познакомиться для начала. Меня зовут  Тито,  я  шкипер  из
порта Аргос. Направляюсь в Куш, менять бусы, шелк, сахар и бронзовые  мечи
на слоновую кость, копру, медную руду, жемчуг и сильных черных рабов.
     - А я Конан из Киммерии. Прибыл в Аргос  в  поисках  достойного  меня
занятия. Но сейчас королевству не грозят войны, так что я не нашел, к чему
бы приложить руки.
     - Почему же тебя преследовали  гвардейцы?  -  спросил  Тито.  -  Это,
конечно, не мое дело, можешь не отвечать...
     - Мне скрывать нечего, - перебил  его  Конан.  -  Клянусь  Кромом,  я
немало времени  прожил  среди  вас,  цивилизованных  людей,  как  вы  себя
называете, но никак не смог постичь ваших обычаев.
     - Прошлой ночью сотник королевской гвардии в таверне  хотел  отобрать
девчонку у моего приятеля, который, естественно,  заколол  гвардейца.  Но,
видимо, ваши законы охраняют наглецов. Парню пришлось бежать. А  поскольку
меня видели рядом с ним, то потащили в суд и принялись  допытываться,  где
мой приятель. Я ответил им, что это мой друг, и я не могу его выдать.  Тут
судья завопил, что меня надо бросить в подземелье за  оскорбление  суда  и
держать там до тех пор, пока я не выдам приятеля. Поняв, что они  все  там
свихнулись, я выхватил меч, раскроил голову судье, прорубил себе дорогу из
зала суда, вскочил на коня предводителя гвардейцев  и  помчался  к  порту,
чтобы попасть на корабль и отправиться подальше отсюда.
     - Не испытываю горячей любви к судейским, - сказал Тито. - Правда, по
возвращении у меня могут быть неприятности, но у меня есть  все  основания
утверждать, что я действовал исключительно под угрозой насилия. Вложи  меч
в ножны, мы мирные моряки и не имеем ничего против тебя. К тому же неплохо
иметь такого воина на корабле для защиты. Пойдем-ка, выпьем по  кувшинчику
вина.
     - Вот это по мне, - охотно согласился Конан и сунул меч в ножны.
     Галера,  на  которую  попал  Конан,  называлась  "Аргус".  Маленькая,
прочная она ничем не отличалась от множества кораблей, курсировавших между
портами Зингары и Аргоса и редко отваживавшихся выходить в открытое  море.
"Аргус" был широк в корме и плавно сужался к носу, высокому и  изогнутому.
Управлялся он с помощью огромного весла. Парусное вооружение  состояло  из
большого грота - прочного полосатого шелка - и кливера. Люди  спали  прямо
на палубе, прячась в непогоду под балдахинами. Экипаж состоял из  двадцати
гребцов, трех рулевых и шкипера.
     Погода благоприятствовала "Аргусу", который мерно двигался к  югу.  С
каждым днем становилось все жарче, над палубой пришлось натянуть  тент  из
того  же  полосатого  шелка.  Наконец,  показались  берега  страны  Шем  -
бескрайние холмистые луга  с  виднеющимися  то  тут,  то  там  крепостными
башнями. Крючконосые  всадники  с  иссиня-черными  бородами  патрулировали
побережье, бросая на галеру недружелюбные взгляды. Шкипер и  не  собирался
заходить в порт, так как прибыль от торговли с суровыми и  подозрительными
сыновьями Шема была весьма сомнительной.
     Не стали моряки заходить и в устье  реки  Стикс,  в  голубом  зеркале
которой отражались черные громады замков  Кеми.  Страна  эта  пользовалась
дурной славой. Мрачные чернокнижники творили  здесь  страшные  заклятья  в
облаках жертвенного дыма, вздымавшегося с алтарей, обагренных  кровью,  на
которых визжали женщины, обреченные на заклание. Здесь Сет, Древний  Змей,
дьявол для гиборейцев  и  бог  для  стигийцев,  показывал  свое  блестящее
чешуйчатое тело толпам верующих.
     Шкипер Тито приказал кормчему сделать  широкую  дугу,  чтобы  быстрее
пройти залив. Тем не менее, навстречу им из-за мыса  выскочила  змеевидная
гондола, с борта которой с серо-коричневые женщины, с  пышными  грудями  и
красными  цветами  в   волосах,   зазывали   мореходов,   принимая   самые
соблазнительные и непристойные позы.
     Затем галера двинулась  вдоль  пустынного  берега.  Парусник  миновал
границы Стигии и приближался к побережью Куш.  Для  Конана,  рожденного  в
горах, все было внове: и море, и, что самое неприятное,  морская  болезнь.
Моряки, в свою очередь, с интересом присматривались к нему  -  киммерийцев
им встречать не доводилось. Сами они были типичными аргосскими мореходами,
невысокого роста, но крепкого  сложения.  У  них  нельзя  было  отнять  ни
мужества, ни твердости, но сравниться с Конаном  в  выносливости,  волчьей
живучести, силе стальных мускулов и молниеносной реакции аргосцы, конечно,
не могли. Киммериец мог без труда  победить  двух  самых  могучих  из  них
одновременно.
     Конана легко было рассмешить, но гнев его был ужасен. Ел он за троих,
вино было его радостью и слабостью. Так и не привыкший к  цивилизации,  во
многом наивный как ребенок, он отличался природным умом, ревностно охранял
свои права, и, если кто-то пытался на них посягнуть, Конан  превращался  в
разъяренного тигра. Киммериец был еще довольно молод, но закален во многих
странствиях,  географию  которых  легко  можно  было  определить  по   его
доспехам. Такие рогатые шлемы носили  золотоволосые  Эзиры  из  Нордхейма,
панцирь  и  наколенники  были  изготовлены  лучшими  оружейниками   Ктоха,
кольчуга под панцирем была, явно, из Немедии, огромный меч  -  аквилонской
работы, а великолепный пурпурный плащ не  мог  быть  выткан  нигде,  кроме
Офира.
     Галера  двигалась  к  югу.  Тито  принялся  высматривать   окруженные
высокими частоколами поселения черного народа. Но им удалось обнаружить на
берегу одного из заливов только дымящиеся развалины и груды черных трупов.
     - Хорошенькая здесь была торговля! - рассвирепел  Тито,  разразившись
бранью. - Это поработали пираты.
     - А если мы с ними встретимся? - спросил Конан, положив руку на эфес.
     - Попробуем удрать. Война - не мое ремесло. Но если дойдет до боя, мы
сумеем постоять за себя. Но не дай бог нарваться на "Тигрицу" Белит!
     - Кто это - Белит?
     - Отъявленная дьяволица, худшая из еще не повешенных. Я  уверен,  что
это работа ее мясников. Мечтаю увидеть  ее  на  виселице!  Белит  называют
Королевой  Черного  Побережья.  Это  шемитка,  которая  командует   бандой
чернокожих. Она грабит корабли и отправила на дно морское немало достойных
купцов.
     Из-под палубы на корме Тито извлек стеганые доспехи, стальные шлемы и
луки со стрелами.
     - Долго нам не продержаться, - проурчал он. - Но горе  душе,  которая
отдает жизнь без боя.
     На восходе вахтенные подняли сигнал тревоги. Из-за мыса  выскользнула
змееподобная галера. Сорок пар весел придавали ей большую скорость.  У  ее
низких бортов основались неисчислимые голые тела чернокожих, которые  дико
выли и колотили копьями об  овальные  щиты.  На  мачте  галеры  развевался
длинный пурпурный флаг.
     - Белит! - воскликнул побледневший Тито. - Яр! Лево на борт! К  устью
реки! Если успеем добраться до берега, то, возможно, спасем свои жизни.
     "Аргус" помчался в сторону заросшего пальмами побережья. Тито метался
между лавками, проклятиями и угрозами подгоняя гребцов.
     - Дайте мне лук! - приказал Конан. - Хоть я и не считаю его  оружием,
достойным настоящих мужчин, но в Гиркании научился неплохо владеть  им,  и
пусть позор падет на мою голову, если я не поражу двух-трех пиратов.
     Стоя на корме, Конан смотрел, как легко несется по волнам  змеевидная
галера. Было ясно - от погони "Аргусу" не уйти. Пиратские стрелы падали  в
море в двадцати шагах от купеческого корабля.
     - Быстрее, псы! - орал Тито, размахивая кулаками.
     Бородатые гребцы стонали от напряжения,  их  тела  покрылись  каплями
пота. Корпус маленькой галеры скрипел и трещал. Ветер стих,  парус  повис.
Преследователи приближались.
     Около мили  отделяло  "Аргус"  от  спасительного  берега,  когда  его
кормчий полетел за борт с торчащей из шеи стрелой. Его место  занял  Тито.
Упершись в палубу широко расставленными ногами, Конан поднял  лук.  Гребцы
пиратского корабля были защищены плетеными щитами, но танцевавших на узкой
палубе воинов Конан видел как  на  ладони.  На  невысоком  мостике  стояла
стройная женщина, светлая кожа которой резко выделялась на  фоне  эбеновых
тел воинов. Конан натянул тетиву,  но  не  в  его  правилах  было  убивать
женщин, и стрела пронзила грудь стоявшего рядом с  ней  рослого  пирата  в
плюмаже из перьев. Дождь стрел посыпался  на  палубу  "Аргуса",  все  чаще
раздавались стоны. Все рулевые погибли. Тито в  одиночку  правил  огромным
веслом, но вскоре и он закашлялся и упал на палубу  с  пронзенной  грудью.
Перепуганные матросы закричали, но Конан уже принял командование на себя.
     - Смелее, парни! - рычал он,  спуская  тетиву  лука.  -  Беритесь  за
оружие и задайте перцу этим псам, прежде чем они перережут нам глотки!  Да
бросьте вы весла, все равно они сейчас нас догонят!
     Гребцы схватились за оружие, но  было  уже  поздно.  Всего  один  раз
успели они выстрелить из  луков,  прежде  чем  на  них  налетел  пиратский
корабль. Битва была кровавой, но короткой. Все матросы были убиты. Лишь  в
одном месте схватка затянулась. Там, где сражался Конан.  Когда  окованный
железом нос пиратской галеры пропорол борт  "Аргуса",  киммериец  отбросил
лук и выхватил свой верный меч. Первый же пират  был  аккуратно  разрублен
пополам. В пылу схватки Конан перескочил через борт и очутился  на  палубе
"Тигрицы". На него обрушился ураган копий и дубин. Но копья ломались о его
панцирь,  дубины  обрушивались  в  пустоту,  а  огромный  меч   киммерийца
неустанно пел песню смерти. Конана охватило боевое  безумие.  Гора  трупов
выросла у его ног, прежде чем пираты отступили,  пораженные  страхом.  Они
подняли копья, что бы метнуть их в Конана, но пронзительный крик  заставил
застыть руки пиратов.
     Перед шеренгой черных воинов, наклоняя вниз копья,  появилась  Белит.
Ее сверкающие глаза уставились на Конана.  Восхищение  стальными  пальцами
сжало его сердце. Белит была стройна и великолепно  сложена  -  сильная  и
одновременно очень женственная. Одежду ее  составляла  только  набедренная
повязка. Алебастровое тело женщины и пышные полушария ее грудей  возбудили
у киммерийца страсть  более  сильную,  чем  боевое  безумие.  Черные,  как
стигийская ночь, волосы ниспадали волнами на округлые плечи Белит.
     Не обращая внимания на окровавленный меч, она  подошла  к  киммерийцу
так близко, что клинок коснулся ее упругого бедра.
     - Кто ты? - спросила она. - Клянусь богиней Иштар, я избороздила моря
от Зингары до самого крайнего юга, но нигде не встречала  таких,  как  ты.
Откуда ты, воин?
     - Из Аргоса, - коротко ответил Конан, не  спуская  глаз  со  стилета,
торчавшего за набедренной повязкой. Делал он, впрочем,  это  инстинктивно.
Слишком многих женщин  держал  он  в  руках,  чтобы  не  распознать  огня,
пылавшего в глазах пиратки.
     - Ты не из гиборийских слабаков,  -  сказала  Белит.  -  Ты  тверд  и
грозен, как  волк.  Глаз  твоих  не  затмили  огни  городов,  а  мышцы  не
размягчила жизнь среди мраморных стен!
     - Я Конан из Киммерии.
     Для Белит Север был туманной, полумифической страной, но безошибочное
чутье подсказало ей, что она нашла возлюбленного, равного которому  у  нее
до сих пор не было.
     - А я Белит! -  произнесла  она  так,  как  если  бы  сказала:  "А  я
королева". - Взгляни на меня,  Конан.  Разве  я  не  прекрасна?!  О,  тигр
Севера, Возьми меня, и пусть раздавят  мое  тело  твои  железные  объятия!
Пойдем вместе на край земли и морей. Битвы, сталь  и  огонь  сделали  меня
королевой Черного Побережья - так стань же моим королем!
     Конан взглянул на чернокожих пиратов, ища на их лицах признаки вражды
или ревности, но напрасно. Он понял, что Белит была для них  чем-то  вроде
богини, желания которой - закон.
     - Я поплыву с тобой, - сказал он.
     - Хо! Нъяга! - приказала Белит. - Приготовьте снадобья  и  перевяжите
раны своего господина. Всем остальным  перетащить  добычу  на  палубу,  да
поживее! Пора плыть дальше.
     Конан сидел на корме, а старый колдун промывал многочисленные раны на
его руках и ногах. Груз с "Аргуса" пираты погрузили в трюм. Трупы погибших
бросили за борт на радость акулам. Убрали  абордажные  крючья,  и  "Аргус"
бесшумно погрузился в красные от  крови  воды.  А  "Тигрица",  подгоняемая
ритмичными ударами весел, направилась на юг.
     Белит взошла на корму, резким движением сбросила набедренную повязку,
оставшись совершенно обнаженной, и крикнула своей дикой орде:
     - О, волки синих морей,  смотрите  на  танец,  брачный  танец  Белит,
предки которой были королями Асгалуна!
     И она закружилась, как смерч, как искры  костра.  Ее  стройные  белые
ноги едва касались окровавленной палубы, а умирающие пираты, глядя на нее,
забывали о смерти. И когда на небе появились первые звезды,  со  страстным
криком она бросилась к ногам Конана, который горя от  неутолимого  желания
прижал обнаженное тело Белит к своей груди...



                             2. ЧЕРНЫЙ ЛОТОС

                              Когда в Граде Мертвых сокровища блеск
                              Она ненасытными ела глазами
                              Вселился в меня злобной ревности бес,
                              Как будто кто третий вдруг встал между нами.
                                                             Песнь о Белит

     Без устали кружила "Тигрица" по морям, и  дрожали  от  страха  черные
деревни. Гремели по ночам тамтамы, передавая  весть  о  том,  что  морская
дьяволица нашла себе возлюбленного,  который  в  гневе  страшнее  раненого
льва. А уцелевшие в битвах мореходы страшными словами проклинали  Белит  и
белого воина с жестокими голубыми глазами. И вот однажды "Тигрица" бросила
якорь у устья широкой реки, окруженной мрачными таинственными джунглями.
     - Это река Заркхеба, что означает "смерть", -  сказала  Белит.  -  Ее
воды  ядовиты.  Смотри,  как  темны  волны.  Однажды  галера,  которую  мы
преследовали, спасаясь от погони, поднялась вверх  по  реке.  Я  приказала
бросить якорь. Через много дней течение  вынесло  корабль,  весь  покрытый
засохшей кровью. На нем был лишь один живой человек, да и тот вскоре умер.
Мы ничего не могли добиться от  него,  кроме  безумного  бормотания.  Груз
никто не трогал, но экипаж бесследно исчез.  Любимый,  я  слыхала,  что  в
верховьях реки стоит город. В нас с тобой нет страха, мы  должны  найти  и
ограбить его.
     Конан согласился, он всегда соглашался с ее предложениями. Белит была
мозгом,  он  -  мышцами.  Куда  плыть,  с  кем  сражаться  -  это  его  не
интересовало. Главное - драться.
     Экипаж "Тигрицы" сильно  поредел  после  битв  и  состоял  теперь  из
восьмидесяти копьеносцев, но Белит  не  хотела  терять  время  для  набора
новых.  Ее  звало  новое  приключение.  "Тигрица"  вошла  в  устье   реки,
преодолевая сильное течение. Сколько они не плыли, им ни разу не  пришлось
увидеть животное или птицу, которые пожелали бы напиться из  реки  Смерти.
Из джунглей порой доносились ужасные нечеловеческие вопли. Белит  сказала,
что  это  кричат  обезьяны,  в  которых  переселились   души   закоренелых
грешников, но Конан ей не поверил. В Гиркании он  видел  этих  животных  с
грустными глазами, едва ли они были способны издавать  вопли,  исполненные
такой неистовой злобы.
     Кровавым диском поднялась  луна.  В  ее  лучах  засветились  холодным
светом весла, плюмажи воинов, бриллианты в черных локонах  Белит,  лежащей
на шкуре леопарда. Опершись на локоть, она любовалась  Конаном.  Глаза  ее
пылали.
     - Мы плывем в страну кошмаров и  смерти,  -  сказала  она.  -  Ты  не
боишься, Конан?
     Киммериец в ответ только пожал плечами.
     - И я не  боюсь,  -  продолжала  она.  -  Слишком  часто  приходилось
смотреть мне в пасть Смерти. А богов ты не боишься, Конан?
     - Я стараюсь не связываться с ними. Одни строги,  другие  добры.  Вот
Митра гиборейцев, похоже, могущественный бог, раз  этот  народ  понастроил
своих городов по всему свету. Но даже гиборейцы трепещут перед Сетом.  Мне
по душе Бел, покровитель воров. Он здорово мне помогал, когда я был  вором
в Заморе.
     - А у твоего народа есть свои боги? Ты никогда не взываешь к ним.
     - Есть. Самый могучий из них Кром. Он живет на вершине горы и взывать
к нему бесполезно. Ему наплевать, жив человек  или  умер.  Кром  мрачен  и
безжалостен. Его дело - вдохнуть при рождении в человека душу и  силу  для
сражений. А чего еще ждать от богов?
     - А веришь ли ты в миру по ту сторону смерти?
     - Нет. Человек в этом мире  напрасно  страдает,  находя  удовольствие
только в безумии сражения. Когда он умирает, его душа направляется в серую
туманную страну туч и холодных  ветров,  чтобы  вечно  скитаться  там,  не
находя утешения.
     - Самая плохая жизнь привлекательней такой судьбы, - сказала Белит. -
Но во что ты тогда веришь Конан?
     - В жизнь. В густой сок мяса, в крепкое вино, в объятия нежных рук, в
безумие боя, в танец стальных клинков. Все это есть у меня,  и  поэтому  я
счастлив.
     - Но боги все-таки существуют.  Иштар,  Ашторет,  Деркето...  И  есть
жизнь после смерти. Я точно знаю это, Конан. Мое сердце слилось  с  твоим,
моя душа - часть твоей. И если бы я умерла прежде тебя, то даже из  бездны
вечности поспешила бы тебе на помощь, чтобы  поддержать  тебя  в  неравном
бою. Я принадлежу тебе, и никакие боги не в силах нас разлучить!
     Истошный крик прервал их беседу. Конан, схватив меч, бросился на  нос
галеры. Черный воин висел  над  палубой  в  объятиях  гигантского  питона,
вылезшего из реки. Конан взмахнул мечом  и  почти  перерубил  тело  удава,
которое было толщиной с человеческое  туловище.  Издыхающее  чудовище,  не
выпуская свою жертву из пасти, начало сползать с палубы кольцо за кольцом,
пока навеки не погрузились в воду и змей, и человек. Только кровавая  пена
выступила на поверхности реки. Конан принял вахту у погибшего, но все было
спокойно, а когда утреннее солнце осветило верхушки деревьев, он заметил в
чаще черные клыки башен. Конан окликнул Белит. Она тут  же  примчалась  на
его зов.
     Не город, а призрак города представился их взорам. Буйные травы росли
между глыбами  растрескавшихся  стен.  Город  захватили  джунгли,  скрывая
рухнувшие колонны и руины домов под своей ядовитой зеленью.
     На главной площади вздымалась мраморная пирамида, увенчанная стройной
колонной,  на  вершине  которой  сидело  существо,  принятое  Конаном   за
скульптуру.
     - Это большая птица, - предположил один из воинов.
     - Громадный нетопырь, - сказал второй.
     - Обезьяна, - заключила Белит.
     Тут существо расправило крылья и улетело в джунгли.
     - Крылатая обезьяна, - обеспокоенно  произнес  Нъяга.  -  Какой  черт
занес нас сюда? Лучше было бы сразу перерезать себе глотки. Это  проклятое
место!
     Белит посмеялась над его страхами и  приказала  причалить  к  берегу.
Первой  спрыгнула  на  сушу,  за  ней  последовали  остальные  чернокожие,
приготовив копья к бою.  Вокруг  царила  тишина,  зловещая,  как  молчание
спящей змеи.
     Медленно и мрачно над джунглями  поднималось  солнце.  Белит  указала
рукой на тонкую  круглую  башню,  наклонившуюся  к  земле.  К  башне  вела
обрамленная упавшими колоннами  широкая  аллея,  упиравшаяся  в  массивный
алтарь. Белит подбежала к нему...
     - Это храм древних богов, - сказала она. - Смотри, Конан, вот канавки
для стока крови. Тысячи лет прошли, а дожди так и не смыли  с  них  темных
пятен. Стены города рассыпались, а алтарь стоит, презирая время.
     - Кто же были эти древние боги?
     - Об этом молчат даже легенды. Однако, обрати внимание на поручни  по
обе стороны алтаря! Жрецы часто скрывали  свои  сокровища  под  жертвенным
камнем. Попробуйте сдвинуть эту плиту!
     Конан и трое самых сильных воинов взялись за  каменные  поручни,  как
вдруг их остановил пронзительный крик Белит:
     - Змея! Здесь в траве. Конан, убей ее! А вы продолжайте свое дело!
     Пока Конан искал в траве змею, четверо воинов напряглись до  предела,
пытаясь приподнять алтарь. Внезапно он стал вращаться, в тот же миг  башня
рухнула вниз, похоронив под обломками четверых воинов.
     Тонкие пальцы Белит сжали руку Конана.
     - Змеи не было, - прошептала  она.  -  Я  почувствовала  опасность  и
хотела  уберечь  тебя.  Древние  боги  хорошо  стерегут  свои   сокровища.
Разберите завал!
     Под грудой камней воины обнаружили  нишу,  залитую  кровью  погибших.
Невообразимые  сокровища  таились  в  ней.  Алмазы,   сапфиры,   изумруды,
аметисты, лунные камни, опалы...
     Белит с криком упала на колени и по плечи погрузила свои руки в  море
драгоценностей. С воплем восхищения она  вытащила  нанизанную  на  золотую
цепь связку пурпурных камней, похожих на застывшие капли крови. Белит была
в трансе. Ее шемитская душа находила в богатстве радость и упоение.
     - Забирайте драгоценности, псы! - приказала Белит воинам.
     - Смотри! - Конан указал рукой в сторону корабля.
     С мачты галеры взлетела черная фигура и исчезла в джунглях.
     - Дьявольская макака похозяйничала на корабле, - пробормотал один  из
воинов.
     - Ну и что?! - завизжала Белит. - Делайте носилки из копий и плащей и
грузите драгоценности! Ты куда, Конан?
     - Осмотрю галеру. Этот нетопырь мог ее продырявить.
     Конан осмотрел "Тигрицу" и вернулся. Белит надела ожерелье из рубинов
и пурпурные камни мрачно сверкали на ее обнаженной пышной груди. Громадный
чернокожий воин стоял,  погруженный  по  пояс  в  россыпь  бриллиантов,  и
горстями насыпал их в трясущиеся от жадности руки товарищей.  И  казалось,
что он стоял в огненной яме ада, держа в руках звезды.
     - Летающий дьявол продырявил бочки с водой, -  сообщил  Конан.  -  Мы
могли бы не  допустить  этого,  если  бы  поменьше  восхищались  дурацкими
камнями! Даже на вахте вы не оставили никого,  уроды!  Я  возьму  двадцать
человек и отправлюсь в джунгли на поиски воды.
     Белит едва удостоила его взглядом, горящим огнем безумия,  пальцы  ее
беспрестанно перебирали висевшее на груди ожерелье.
     - Хорошо, - отрешенно проговорила она. - Я перенесу добычу на галеру.
     Джунгли сомкнулись за воинами, превратив золотой свет солнца в серый.
С ветвей деревьев свешивались похожие на питонов лианы. Однако, заросли не
были настолько густыми, как можно было ожидать. Дорога поднималась в гору.
Все дальше уходили воины от реки, но не находили даже признаков ручья  или
родника. Внезапно киммериец остановился и беспокойно покрутил головой.
     - Отведи подальше людей, Нгоро, - сказал Конан. - Спрячьтесь и  ждите
меня. Я чувствую, что за нами кто-то следит.
     Вдалеке затихли звуки шагов отряда. Конан неожиданно услышал странный
аромат. Что-то необычайно нежное коснулось его  виска.  Конан  молниеносно
обернулся. К нему тянулись огромные, черные  цветы,  изгибая  свои  гибкие
стебли, раскрывая пышные бутоны. Конан отпрянул.  Это  был  черный  лотос,
нектар которого нес смерть, а запах - сон, полный кошмарного бреда.  Разум
киммерийца помутился. Он хотел было выхватить меч, чтобы срубить  коварные
стебли, но руки уже не повиновались ему. Конан попытался окликнуть воинов,
но из его  груди  вырвался  только  слабый  стон.  Стволы  деревьев  стали
расплываться перед его глазами. Конан уже не слышал  ужасных  воплей,  что
неслись из ближайших кустов. Колени его подломились, и он  бессильно  упал
на землю. Над его неподвижным телом в  полнейшем  безветрии  раскачивались
черные цветы.



                          3. КОШМАР В ДЖУНГЛЯХ

                              Только ли сон подарил ему гибельный лотос?
                              Проклят тот сон, коим жалкую жизнь он купил.
                              Каждой минутой бессилия смерть
                                                 средь друзей наслаждалась
                              Меч же был в ножнах и крови врага не пролил.
                                                             Песнь о Белит

     Сначала был мрак пустоты, пронзаемой ледяным дуновением  космического
ветра. Потом появились ужасные фигуры, ежеминутно меняющие свои очертания,
как будто мрак приобретал телесную  форму.  Подул  ветер  и  взбесилась  в
смерче пирамида ревущей черноты.
     И родились из нее Форма и Пространство. Тьма неожиданно расступилась,
и на  берегу  широкой  реки,  пересекавшей  бескрайнюю  равнину,  вознесся
навстречу небу огромный город из зеленого камня. Над ним кружили  неземные
существа.
     Они чем-то походили на людей, но, без  сомнения,  не  были  ими.  Они
являлись плодом совершенно другого эволюционного древа.  Своим  видом  они
напоминали человека не больше, чем сами люди напоминали собой обезьян.  Но
духовным и умственным развитием летающие существа были настолько  же  выше
человека, насколько тот выше  горилл.  Когда  они  построили  свой  город,
предки человека еще не выползли на берег первичного океана.
     Существа были смертны, как все, состоящее из плоти  и  крови.  Как  и
люди, они жили, любили и умирали, хоть  срок  их  жизни  был  невообразимо
долгим. А спустя миллионы лет  началась  Перемена.  Изображение  задрожало
перед глазами Конана, как отражение в воде.
     Над  городом  волнами  проносились  эпохи,  и  каждая  из  них  несла
изменения. Менялась река. Равнины превращались в болота,  кишащие  змеями.
Но поля еще кое-где  плодоносили.  Постепенно  леса  вытеснялись  влажными
джунглями. Менялись и жители. Какие-то непонятные причины не позволяли  им
оставить древний город.  Некогда  богатая  и  могучая  страна  все  глубже
погружалась  в  черное  болото  джунглей,  в   неистовом   хаосе   которых
растворялись жители города. Страшные конвульсии сотрясали землю.  Со  всех
сторон мрачного горизонта взметнулось к небу множество  багровых  столбов,
изрыгавших раскаленную лаву.
     Землетрясение разрушило внешние стены и самые высокие башни города, а
воды реки стали черными от какого-то ядовитого вещества,  вырвавшегося  из
недр  земли.  Многие  из  тех,  кто  пил  эту  воду,   умерли,   некоторые
приспособились  к  новым  условиям.  Те,  кто   были   крылатыми   богами,
превратились в летающих демонов. С высот, о которых человечество не  могло
даже мечтать, они скатились ниже,  чем  могли  представить  люди  в  самых
кошмарных снах.
     Они погибали в ужасных сражениях, пожирая друг друга. Их  становилось
все меньше и меньше, и, наконец, среди поросших мхами руин города осталась
только одна ужасная уродливая фигура.
     И тогда тут впервые появились  люди.  Темнокожие  мужчины  в  кожаных
доспехах, вооруженные луками  и  медными  мечами  -  воины  доисторической
Стигии. Их было около полусотни, истощенных, грязных, покрытых  множеством
ран. Более сильное племя разгромило стигийцев и загнало остатки  войска  в
джунгли, где они заблудились как в лабиринте.
     Выбившись  из  сил,  они  легли  среди  руин  и  погрузились  в  сон,
окруженные кроваво-красными цветами, распускающимися один раз в  столетие.
А когда  взошла  луна,  ужасный,  красноглазый  монстр  выполз  из  мрака,
приблизился  к  спящим  и  совершил  над  каждым  страшное,  невообразимое
действие. И когда наступил рассвет,  среди  руин  не  осталось  ни  одного
человека:  мохнатое  крылатое  чудовище  сидело  в  окружении   пятидесяти
крапчатых гиен, которые выли, подняв морды к небу, оплакивая свои погибшие
души.
     Затем изображения замелькали с невообразимой быстротой. Черные  воины
плывут вверх по реке на длинных лодках, украшенных  оскаленными  черепами.
Вот они крадутся среди деревьев, сжимая в руках копья. А вот они уже бегут
в ужасе, спасаясь от красноглазых  чудовищ  с  омерзительными  клыками,  с
которых капала слюна. Вопли умирающих разрывали  ночную  тишину,  во  тьме
пылали глаза вампира. И началось страшное кровавое пиршество.
     Картина сменилась. В отличии от предыдущих, она была четкой.
     На  палубе  змеевидной  галеры  в  окружении  черных   воинов   стоял
светлокожий гигант в панцире и рогатом шлеме. Только сейчас,  когда  Конан
узнал самого себя на борту "Тигрицы", он понял, что спит, но проснуться не
мог.
     Затем он увидел поляну в джунглях, а на ней  ожидающих  его  Нгоро  и
девятнадцать воинов, вооруженных копьями. И тут кошмар ринулся  на  них  с
неба. Обезумевшие воины, бросив копья, бросились через джунгли, ничего  не
видя перед собой. А над ними распростер крылья гигантский вампир.
     Конан снова попытался проснуться. Он увидел свое тело,  распростертое
под навесом из черных цветов,  почувствовал,  что  к  нему  подкрадывается
страшный монстр.
     Невероятным усилием воли он разорвал сонные путы и, шатаясь, поднялся
на ноги. Совсем рядом в мягкой земле Конан увидел след, как  будто,  зверь
готовился выскочить и уже выставил одну лапу. Судя по очертаниям, это  был
след невероятно большей гиены.
     Конан окликнул Нгоро. Голос киммерийца прозвучал до смешного слабо  и
глухо. Солнце не проникало сквозь густые кроны,  но  инстинкт  подсказывал
ему, что день подходит к концу. Конан ужаснулся, поняв, как долго  он  был
без сознания, и двинулся по следу отряда. Вскоре он достиг знакомой поляны
и дрожь пробежала по его спине. Это была поляна из его сна. По поляне были
разбросаны щиты и копья. Цепочки  следов  вывели  Конана  к  голой  скале,
которая резко обрывалась, заканчиваясь пропастью глубиной в  сорок  футов.
Какое-то существо жалось к краю обрыва.
     Сперва Конану показалось, что  это  горилла,  но  присмотревшись,  он
разглядел стоящего на четвереньках черного гиганта, испускавшего пену  изо
рта. Лишь когда человек ринулся на Конана с рыдающим воем, киммериец узнал
в нем Нгоро. Он не  обращал  внимания  на  крик  Конана,  глаза  его  были
вытаращены, лицо казалось человекоподобной маской. С дрожью ужаса, который
безумец всегда вызывает у здорового человека, Конан  пронзил  мечом  грудь
Нгоро.  Уклонившись  от  скрюченных  пальцев  падающего   гиганта,   Конан
приблизился к краю пропасти.
     С минуту  он  смотрел  вниз,  где  на  острых  обломках  скал  лежали
разбившиеся пираты. Тучи огромных черных мух грозна жужжали  над  залитыми
кровью камнями, муравьи уже начали пожирать трупы, а на окрестных деревьях
расположились стервятники.
     Конан  повернулся  и  побежал  назад,  продираясь  сквозь  заросли  и
перепрыгивая через стволы упавших деревьев. В руке он судорожно сжимал меч
и его смуглое лицо сейчас было необыкновенно белым.
     Ничто не нарушало царившей в джунглях тишины. Солнце уже скрылось.  В
полутьме, где скрывалась смерть, Конан казался летящей молнией из  пурпура
и стали. Наконец, он выбежал на покрытый туманом  берег  реки.  Он  увидел
прижавшуюся к берегу "Тигрицу". Тут и там между камнями  багровели  свежие
пятна. И здесь царила смерть. От леса до самой  реки  между  выщербленными
колоннами и на  потрескавшихся  плитах  -  повсюду  лежали  изуродованные,
разорванные на части, полусъеденные человеческие останки.
     Силы оставили Конана. Медленно побрел  он  к  галерее.  На  ее  мачте
что-то висело, поблескивая в слабом свете, точно слоновая  кость.  Онемев,
смотрел Конан в мертвое лицо Королевы Черного Побережья. Стройную  длинную
шею Белит сдавил шнур из пурпурных драгоценных  камней,  которые  в  серых
сумерках казались застывшими каплями крови.



                                 4. БИТВА

                                            Черные тени его окружили,
                                            Зубы оскалили черные пасти
                                            И как вода, лилась кровь.
                                            Но поднялась из мрачной бездны
                                            Та, чья любовь сильнее смерти
                                            Что б прилететь на его зов.
                                                             Песнь о Белит

     Джунгли черными руками сжимали руины  города.  Луна  еще  не  взошла.
Звезды, как пылинки янтаря, блестели на небе, которое, казалось, застыло в
ужасе перед царством смерти. На ступенях пирамиды среди  рухнувших  колонн
сидел, словно железная статуя, Конан из Киммерии, опершись подбородком  на
могучие кулаки. Из темноты доносились  звуки  крадущихся  шагов,  блестели
красные глаза. А вокруг лежали мертвецы...
     На палубе "Тигрицы", закутанная в алый плащ Конана вечным сном  спала
Белит. Спала, как настоящая королева,  посреди  рассыпных  драгоценностей,
шелка, златотканых одежд, слитков серебра  и  золотых  монет  -  все,  что
осталось  от  зловещего  клада  из  проклятого  города,  который  Конан  с
проклятием швырнул в воды Заркхебы.
     Он сидел на ступенях  пирамиды,  поджидая  невидимых  врагов.  Черная
ярость изгнала без остатка страх из его сердца. Он  уже  не  сомневался  в
том, что сны его были вещими. Отряд Нгоро, ослепленный ужасом, сорвались в
пропасть. Сам Нгоро, спасся от гибели, но не от  безумия.  Тогда  же,  или
чуть раньше, были уничтожены и все остальные пираты.
     Конан не недоумевал, зачем его пощадили? Разве только хозяин джунглей
намеревался подольше помучить его страхом и пытками. Похоже  было  на  то.
Доказательство - петля на шее Белит. Неизвестный  враг  стремился  довести
его душевные муки до предела, сначала показав  судьбу  его  товарищей.  От
этой мысли глаза Конана запылали ледяным огнем.
     Поднялась луна. Ее лучи высекли искры из рогатого  шлема  киммерийца.
Не было слышно ни звука. Джунгли затаили дыхание, а  воздух  сгустился  от
напряжения. Ступени пирамиды были обращены  к  джунглям.  Конан  сжимал  в
руках шемитский лук, положив рядом колчан, набитый стрелами.
     Что-то шевельнулось в темноте и в лунном свете Конан увидел очертания
звериных голов. Они выскочили из мрака, огромные и гибкие, прижимающиеся к
земле - двадцать громадных, пятнистых гиен.
     "Двадцать? - подумал Конан. - Значит копья  пиратов  все-таки  успели
собрать свою жатву!"
     Он  до  отказа  натянул  тетиву,  она  застонала,   освобождаясь,   и
огненноглазая тварь, высоко подпрыгнув, рухнула на  землю.  Остальные  без
колебаний устремились к пирамиде, хотя  смертельным  дождем  навстречу  им
летели  стрелы,  посылаемые  стальной  рукой  киммерийца,  силу   которого
удесятерила ненависть, раскаленная,  как  огонь  Ада.  Конан  ни  разу  не
промахнулся в боевом  безумии.  Воздух  был  наполнен  свистящей  смертью.
Меньше половины тварей добрались до ступеней...
     Глядя в их горящие глаза, Конан понял, что имеет дело не с животными.
Они выделяли ауру зла, такую же ощутимую, как  и  испарения  от  покрытого
трупами болота. Он даже не мог предположить, какое дьявольское  колдовство
вызвало их к жизни, но твердо знал, что столкнулся с магией более черной и
могущественной, чем магия Колодца Скелоса.
     Конан вскочил и послал последнюю стрелу в мохнатое тело,  метнувшееся
к  его  горлу  и  сатанинская  бестия,  скорчившись  в  прыжке,   рухнула,
простреленная навылет. И тут налетел  остаток  своры.  Молниеносные  удары
меча рассекли пополам трех тварей, но три оставшихся свалили киммерийца  с
ног. Он успел размозжить череп одной из них  рукоятью,  а  затем  отбросив
меч, схватил за глотки последних двух, кусающих и рвущих его тело.  Только
панцирь спас киммерийца от верной смерти. Он чуть не задохнулся от мерзкой
вони, испускаемой бестиями, глаза его заливал пот. В  следующее  мгновение
рука Конана разорвала горло  одного  оборотня,  а  другая,  промахнувшись,
раздавила лапу другого. Короткий, до ужаса человеческий стон  вырвался  из
пасти искалеченной твари. Пораженный этим, Конан ослабил хватку.
     Гиена с разорванной глоткой, брызгая кровью, вдруг кинулась на  воина
в последней дикой судороге и сомкнула клыки на  его  шее.  Но  прежде  чем
Конан почувствовал боль, она упала замертво. Другая  же,  прыгая  на  трех
лапах, вцепилась киммерийцу в живот, да так, что прокусила  пару  пластин.
Конан огромным усилием поднял над собой большое  извивающееся  тело  и  на
мгновение застыл. Смрад,  вырывающийся  из  пасти  гиены,  вызвал  у  него
приступ тошноты, клыки щелкали у самой шеи. Рывок - и со страшной силой он
швырнул бестию на каменные плиты.
     Конан переводил дыхание, шатаясь на широко расставленных ногах, когда
раздались громкие хлопки перепончатых крыльев. Он схватил меч,  смахнул  с
глаз кровь  и  поднял  его  обеими  руками  над  головой,  приготовился  к
нападению сверху.
     Но удар был нанесен с другой стороны. Внезапно пирамида  содрогнулась
под его ногами. Одновременно он заметил, как высокая колонна,  зашатавшись
как ветка на ветру, стала наклоняться в его сторону. Времени для  раздумий
не было. Конан одним прыжком преодолел половину  расстояния  до  основания
пирамиды, ступени которой ходили ходуном. В следующем отчаянном прыжке  он
достиг земли. В тот же миг пирамида  с  грохотом  развалилась,  а  колонна
рухнула градом мраморных глыб...
     Конан пришел в себя и принялся отбрасывать обломки, под которыми  был
погребен. Его ноги были придавлены к земле огромной глыбой, и Конан не был
уверен, целы ли они. Какой-то из обломков сбил с  него  шлем.  Волосы  его
слиплись от крови. Она сочилась так же из многочисленных ран на шее  и  из
рук. Опираясь на локти, Конан попытался освободиться.
     Темный силуэт мелькнул на фоне звезд и опустился на траву неподалеку.
Повернув  голову,  Конан  увидел  крылатого  демона,   успел   рассмотреть
человекообразную фигуру на кривых коротких ногах, вытянутые вперед  черные
волосатые лапы с длинными когтями, бесформенную голову  лицо,  на  котором
выделялись лишь пара кроваво-красных глаз. В этом существе дико сочетались
одновременно сверхчеловеческое и  примитивно-животное.  Мгновение  спустя,
демон бросился на Конана.
     Киммериец попытался схватить меч, но не смог дотянуться  до  него.  С
силой,  приумноженной  отчаянием,  он  схватил  придавившую  его  глыбу  и
попытался сбросить ее. Жилы вздулись на его лбу, мышцы, казалось,  вот-вот
разорвутся. Глыба  шевельнулась  и  начала  понемногу  поддаваться.  Конан
понял, что прежде чем  ему  удастся  освободиться,  черные  когти  вампира
принесут ему смерть. Тем не менее воин продолжал бороться.
     Крылатый  дьявол  черной  тенью  склонился  над  поверженным,  но  не
сломленным воином, и уже приготовился сжать острые когти на его  шее,  как
вдруг ему наперерез молнией метнулся светлый силуэт и заслонил жертву.
     Пораженный Конан узнал бы эту упругую алебастровую фигуру  из  тысячи
других. Это была Она, дрожащая от любви и  ярости,  опасная,  как  раненая
пантера. Ее гибкое тело слоновой костью поблескивало в свете луны,  пышная
грудь высоко вздымалась. Издав крик, похожий на удар клинка о клинок,  она
изо всех сил оттолкнула крылатое чудовище.
     - Белит! - вскричал Конан.
     Она  бросила  на  него  быстрый  взгляд,  в  котором   горело   пламя
беспредельной любви,  горячее  как  раскаленная  лава,  и  исчезла.  Перед
Конаном остался только вампир, который, подняв лапы,  будто  защищаясь  от
атаки, в страхе отступал.
     Конан знал, что Белит на  самом  деле  спит  вечным  сном  на  палубе
"Тигрицы". И тут он вспомнил ее страстные слова:  "Если  бы  я  даже  была
мертва, а тебе пришлось бы сражаться за свою жизнь, я и из бездны  поспешу
к тебе на помощь"...
     Киммериец вскочил и с ужасным воплем, опрокинул глыбу и схватил  меч.
Враги бросились друг на друга. Конан нанес такой страшный удар,  что  сила
инерции  свистящей  стали  заставила  его   сделать   полуоборот.   Клинок
погрузился в тело вампира чуть повыше бедер и рассек его на две части.
     Конан стоял с  окровавленным  мечом  в  руке  и  смотрел  на  верхнюю
половину  ужасного  врага.  Красные  глаза  еще  минуту  пылали,  а  затем
остекленели  и  закрылись  навеки.  Огромные  когтистые  лапы  сжались   в
предсмертной судороге. И исчезла последняя, самая древняя раса Мира...
     Конан  оглянулся,  ища  взглядом   ужасных   бестий,   которые   были
одновременно палачами и рабами крылатого демона, но не увидели  ни  одной.
На каменных  плитах  лежали  тела  темнокожих  людей  с  орлиными  носами,
пронзенные стрелами или разрубленные ударом меча. На глазах у  Конана  они
рассыпались в прах. Почему же хозяин джунглей не пришел  на  помощь  своим
рабам, когда они сражались с  Конаном?  Возможно,  он  сам  боялся  ярости
страшных клыков им же созданных чудовищных оборотней...
     Не торопясь, Конан подошел  к  берегу  и  поднялся  на  борт  галеры.
Несколькими ударами меча он перерубил канаты и взялся  за  рулевое  весло.
"Тигрица" медленно двинулась к середине мрачной реки,  где  ее  подхватило
сильное  течение.  Сжимая  весло,  Конан  не  сводил  хмурого  взгляда   с
неподвижного тела, закутанного в  пурпурный  плащ,  которое  возлежало  на
груде богатства, достойной императрицы.



                          5. ПОГРЕБАЛЬНЫЙ КОСТЕР

                                        Настал конец дороги нашей
                                        Смолк весел плеск и арфы звук
                                        И спущенный наш флаг кровавый
                                        Уж никого не ужаснет
                                        О, бирюза морей, неси в Элизий
                                        Ту, кто была для нас дороже жизни!
                                                             Песнь о Белит

     Занимался рассвет. Устье  реки  окрасилось  кровавым  цветом.  Конан,
опершись на свой огромный меч, стоял на берегу океана и провожал  взглядом
"Тигрицу", отправляющуюся в свой последний рейс. Глаза  его  были  сухими.
Лазурный простор океана утратил  для  него  свою  красоту,  и  сердце  его
застыло в ожесточении.
     Белит была морем. Она делала его восхитительным и чудесным.  Без  нее
оно превратилось бы в мрачную, безлюдную пустыню, протянувшуюся от  полюса
до полюса. Белит принадлежала морю  и  теперь  Конан  возвращал  ее  туда.
Больше он ничего не мог для нее сделать.
     Голубое великолепие океана было сейчас для Конана более омерзительно,
чем бездонные глубины смерти, в которые он желал бы сейчас погрузиться.
     Никто не управлял "Тигрицей", бессильно замерли ее весла.  Но  чистый
свежий ветер наполнил ее шелковый парус, и, как лебедь, спешащий к родному
гнезду, галера помчалась в открытое море. А пламя поднималось с палубы все
выше и выше к небу, заключая в свои всепоглощающие  объятия  закутанную  в
пурпурный плащ Белит.
     Так ушла в Вечность Королева Черного Побережья.
     Опираясь на меч, Конан молча стоял до тех пор, пока последний отблеск
пламени не растворился в голубом тумане.





                              Роберт ГОВАРД

                           ПОЛНЫЙ ДОМ НЕГОДЯЕВ




     ...Приключение в Башне Слона ничему не научило Конана.  Вернувшись  в
город, он вскоре начисто забыл об этом. Однако, свободная воровская  жизнь
тоже постепенно стала ему надоедать...



                                    1

     Во время дворцового бала Набонидус,  Алый  жрец,  истинный  властелин
столицы, незаметно коснулся плеча молодого аристократа Мурило и, не говоря
ни слова, сунул ему в руку небольшую золотую коробочку. Мурило, зная,  что
Набонидус ничего не делает просто так, поспешил вернуться  домой.  Там  он
открыл коробочку. В ней лежало отрезанное человеческое ухо.  Мурило  сразу
узнал его по характерному шраму на мочке. Это было ухо кастеляна, которого
он подкупил, чтобы тот следил за коварным Набонидусом.
     Несмотря на завитые и надушенные локоны, Мурило не был ни трусом,  ни
тряпкой и не собирался без боя подставлять свою шею палачу.  Он  не  знал,
играет ли с ним жрец как кот с мышью, или дает возможность  отправиться  в
добровольное изгнание. Во всяком случае, у него было несколько  часов  для
раздумий. Впрочем, Мурило знал, как разрушить планы Жреца. Ему нужно  было
орудие, и он знал, где его искать. Этого человека ему послала сама судьба.
     В храме бога Ану,  расположенном  на  границе  храмового  квартала  и
района воровских трущоб, все еще служил толстый хитрый жрец,  в  свободное
от молитв время занимавшийся ростовщичеством и скупкой краденого,  являясь
одновременно и шпионом столичной гвардии. Жрец процветал. Деньги  текли  в
его шкатулку - за доносы от гвардейцев и за  услуги  из  Лабиринта  -  так
называлась путаница тонущих в грязи улочек, ночлежек и мерзких  трактиров,
логово самых закоренелых воров и негодяев королевства.  Среди  них  особой
отвагой и наглостью выделялись дезертир-наемник  из  гундерского  полка  и
варвар-киммериец. Первого, по доносу жреца схватили и повесили на торговой
площади.  Киммерийцу  удалось  бежать;  он,  узнав  каким-то   образом   о
предательстве жреца, проник ночью в храм и укоротил доносчика на голову.
     В городе поднялся  шум.  За  голову  варвара  была  обещана  награда,
которой и соблазнилась одна шлюха. Опоив киммерийца вином, в которое  было
подмешано какое-то снадобье, она  привела  в  комнату,  где  спал  варвар,
королевский патруль. Но когда его принялись связывать, киммериец  очнулся,
всадил стилет  в  горло  капитана  стражников,  разбросал  патрульных,  и,
несомненно, ушел бы, но коварное снадобье свершило свое дело. Рванувшись к
двери, он не попал в нее, врезавшись в стену так, что упал без чувств.
     Очнулся он  в  глубоком  подвале,  прикованный  к  стене,  на  охапке
полусгнившей соломы. Конан проклинал кислое  вино  и  предательницу-шлюху,
как вдруг лязгнули засовы, и в подвал зашел человек, закутанный  по  самые
глаза в широкий черный плащ. Киммериец решил, что  это  палач,  присланный
тихо перерезать ему горло. Но он ошибся.
     - Хочешь жить? - спросил у него Мурило.
     Варвар не произнес ни слова, но блеск надежды, появившийся в  глазах,
был лучше всякого ответа.
     - Ты должен убить одного человека.
     - Кого?
     - Набонидуса, Алого Жреца, - ответил Мурило,  понизив  голос  до  еле
слышного шепота.
     Киммериец остался равнодушным, ему была чужда даже  тень  уважения  к
сильным мира сего. Жрец, нищий, король - какая разница?
     - Когда я буду свободен?
     - Не позже, чем через час. Эту  часть  тюрьмы  охраняет  только  один
стражник. Он подкуплен мной. Сейчас я сниму твои  цепи.  Через  час  после
моего  ухода  стражник  Аттикус  откроет  двери  камеры.  Ты  свяжешь  его
обрывками своей туники,  чтобы  на  него  не  пало  подозрение.  Сразу  же
отправляйся к дому Алого жреца и убей его, затем беги в Крысиную нору, там
тебе дадут коня и полный кошель золота. Это беспрепятственно позволит тебе
покинуть страну.
     - Согласен. Сними эти проклятые цепи и прикажи стражнику принести мне
поесть, я подыхаю от голода!
     - Хорошо. Но помни: бежать не раньше, чем через час, я должен  успеть
вернуться домой.
     Освобожденный от цепей  варвар  встал  и  потянулся,  играя  могучими
мышцами. Мурило залюбовался его могучей фигурой, сочетавшей  в  себе  силу
медведя и ловкость пантеры, подумав, что  если  кому-то  и  суждено  убить
ненавистного  всем  Алого  жреца,  так  это  только  киммерийцу.   Молодой
аристократ еще раз повторил  свой  план,  затем  покинул  тюрьму,  поручив
Аттикусу покормить арестованного. Мурило  знал,  что  на  стражника  можно
положиться, и не только благодаря щедрой взятке. Ему были известны  многие
грешки стражника, за которые того давно ждала веревка.
     Вернувшись домой, Мурило обрел наконец  спокойствие.  Если  Набонидус
решил с ним расправиться, то действовать он  будет  от  имени  безвольного
короля. Но королевская стража еще не стучала в его  дверь,  следовательно,
жрец пока ничего не сказал королю. А  вот  завтра  он  несомненно  сделает
это... Если только доживет до утра.
     Мурило верил, что киммериец сдержит слово. Но сможет  ли  он  достичь
цели? Многие пытались убить Алого Жреца, - но все убийцы, умелые, храбрые,
жестокие, погибали таинственной смертью. С  другой  стороны,  рожденные  в
городе, они не имели волчьего инстинкта варвара...
     Мурило налил полный бокал вина и поднял  его  за  человека  по  имени
Конан, за его и свою удачу. В этот  момент  один  из  его  шпионов  принес
весть, что Аттикус арестован и посажен в крепость, а киммериец все еще  не
бежал. У Мурило кровь застыла в жилах, ему показалось,  что  Набонидус  не
человек, а колдун, способный читать мысли своих жертв.
     Отчаяние рождает решимость. Скрывая меч  под  черным  плащом,  Мурило
выбежал из дома через черный ход. Приближалась полночь, когда он  оказался
перед дворцом Набонидуса,  окруженным  высокой  каменной  стеной.  За  ней
постоянно бегал по саду гигантский кровожадный пес, натасканный на  людей.
Что еще ждало его за стеной, Мурило не мог даже предположить.
     Те,  кому  приходилось  бывать  по  государственным  делам  в  покоях
Набонидуса, рассказывали, что он окружил  себя  невероятной  роскошью,  но
обходится всего двумя слугами. Обычно, видели  только  одного  -  высокого
молчаливого мужчину по имени Джока, второй же не появлялся никогда, слышны
были только его шаги в отдаленном конце дома. Но загадочнее всех  был  сам
Алый  Жрец.  Силой  интриг,  хитрости   и   жестокости   он   стал   самым
могущественным человеком в королевстве. И король, и канцлер, не говоря уже
о простом народе, были всего лишь марионетками в его руках.
     Мурило взобрался на стену и спрыгнул в сад.  Ни  единого  огонька  не
было в окнах дома, черной  глыбой  выделявшегося  на  фоне  ночного  неба.
Молодой дворянин  пробирался  сквозь  колючие  кусты,  ежесекундно  ожидая
нападения ужасного пса. Мурило сомневался, что его меч  способен  отразить
атаку бестии, но он колебался. Смерть от клыков пса или от  топора  палача
все равно остается смертью.
     Неожиданно он споткнулся обо что-то массивное и в то же время мягкое.
Мурило склонился при слабом свете звезд разглядел  мертвого  пса.  У  него
была свернута шея, а на теле виднелись раны, напоминающие  следы  огромных
клыков. Ни один  человек  не  мог  бы  сделать  такого.  По  спине  Мурило
пробежала дрожь. Он поспешил в сторону погруженного в тишину  дома.  Дверь
была открыта. Он покрепче сжал рукоять меча, перешагнул порог и очутился в
длинном коридоре, слабо освещенном неясным  светом,  который  просачивался
сквозь шторы, прикрывавшие отдаленный вход. Стояла гробовая тишина.
     Мурило прокрался по коридору и осторожно заглянул  в  комнату.  Среди
обломков мебели и сорванных со стен  ковров  лежала  человеческая  фигура.
Лицо человека было обращено вверх, хотя человек лежал на животе,  на  лице
застыла злобная  гримаса.  Мурило  содрогнулся  и  почувствовал,  что  его
решительность ослабевает. Он прошел через комнату, стараясь не смотреть на
покойника.  Судя  по  описаниям,  это  был  Джока,  вечно   хмурый   слуга
Набонидуса.
     Мурило очутился в круглом зале, опоясанном галереей на половине своей
высоты. Посреди зала стоял роскошный стол,  щедро  уставленный  яствами  и
винами. И еще... В кресле, которое было обращено к  нему  спинкой,  Мурило
увидел фигуру  в  одеждах,  известных  всему  королевству.  Красный  рукав
прикрывал  руку,  лежащую  на  поручне  кресла,  голова,   покрытая   алым
капюшоном,  слегка  наклонилась,  будто  бы  в  раздумье.   Любимая   поза
Набонидуса.
     Проклиная   оглушительные   удары   своего   сердца,    юноша    стал
подкрадываться к врагу, подняв свой меч. Лишь один шаг отделял  Мурило  от
жреца,  как  вдруг  сидящий  в  кресле  встал,  обернулся,  и  их  взгляды
встретились.
     Кровь застыла в  жилах  Мурило.  Рукоять  меча  выскользнула  из  его
онемевшей руки, и клинок зазвенел, ударившись о каменные плиты.
     Ужасный крик вырвался из посиневших губ юноши, и эхо  его  слилось  с
глухим шумом падающего тела.
     И снова в доме Алого Жреца воцарилась тишина...



                                    2

     Вскоре после ухода Мурило из тюрьмы Аттикус принес Конану кувшин пива
и зажаренную целиком бычью ногу. Конан жадно накинулся на еду, а  стражник
отправился  на  обход  камер.  Он  еще  не  закончил  обход,  когда  отряд
гвардейцев ворвался в тюрьму и арестовал его. Мурило ошибался, считая, что
арест Аттикуса был связан с намеченным бегством Конана. Связь стражника  с
Лабиринтом была слишком явной И его арестовали за один из  старых  грехов.
Его место занял другой тюремщик -  тупое  создание,  которое  нельзя  было
соблазнить никакими деньгами.  Слишком  уж  он  гордился  важностью  своих
функций.
     Едва только затихли  крики  уведенного  гвардейцами  Аттикуса,  новый
страж начал обход камер. Когда он заглянул в камеру Конана,  то  пришел  в
ужас, пораженный неслыханным нарушением дисциплины. Он  увидел  свободного
от цепей узника, который доедал воловью ногу. Тюремщик так взбесился,  что
ворвался в камеру, не позвав на помощь часовых. Конан размозжил ему голову
бычьей костью, забрал стилет и связку ключей и очутился на свободе.
     Из камеры он бежал сам, а это значит, что он ничего не должен Мурило.
Но Конан понимал, что юноша освободил его из цепей, а  без  этого  бегство
было бы невозможным. Так что, как не верти, он оставался должником Мурило.
Конан  был  человеком  слова  и  решил  выполнить  обещание,   данное   им
аристократу. Но  сперва  надо  было  уладить  кое-какие  личные  дела.  Он
выбросил обрывки туники, оставшись  в  набедренной  повязке.  Вооружившись
стилетом, Конан с предельной  осторожностью  крался  по  темным  улицам  и
площадям,  пока  не  добрался  до  Лабиринта.  Здесь  он  уже  двигался  с
уверенностью старожила. Улицы в этом районе не имели тротуаров и утопали в
грязи и грудах мусора, который выбрасывали прямо из окон. Тут  можно  было
легко поскользнуться и провалиться по пояс в липкую вонючую грязь. Нередко
здесь попадались трупы с перерезанным горлом,  или  утопленные  в  дерьме.
Честные граждане имели все основания обходить Лабиринт десятой дорогой.
     Конан  вовремя  подоспел  к  своей  цели.  Шлюха  как  раз  проводила
очередного своего любовника. Закрыв за  собой  дверь  ее  комнаты,  бандит
ощупью спускался по скрипучей лестнице, погруженный в мысли,  обычные  для
обитателей Лабиринта, как бы чего украсть. Краем глаза он успел заметить в
темноте неясные очертания тела,  готовящегося  к  прыжку  и  пару  зловеще
сверкавших глаз. Хриплое рычание, донесшееся до его ушей, было  последним,
что он услышал в этой жизни.
     Конан прыгнул на него и острым клинком  распорол  ему  живот.  Бандит
издал истошный вопль  и  упал  замертво.  Конан  не  обратил  на  крик  ни
малейшего внимания. В Лабиринте такие  звуки  были  обычным  делом.  Конан
остановился перед знакомой дверью и клинком стилета поднял засов. Он вошел
внутрь и запер за собой дверь.
     Шлюха, предавшая  его,  сидела  в  одной  ночной  рубашке  на  смятой
постели. Она была бледна и смотрела  на  Конана  как  на  приведение.  Она
слышала крик на лестнице, а  окровавленное  жало  стилета  сообщило  ей  о
судьбе любовника. Однако собственная жизнь интересовала ее гораздо больше.
Она принялась молить о пощаде. От страха ее язык заплетался. Конан молчал,
прищурившись глядя  на  нее  и  пробуя  пальцем,  насколько  остро  лезвие
стилета. Шлюха вжалась в стену и слабо закричала.  Конан  сунул  стилет  в
ножны, Схватил вопящую женщину левой рукой и пошел к окну. Как и  во  всех
домах, каждый этаж был окружен карнизом, Киммериец пинком распахнул окно и
выбрался на карниз, держа под мышкой полуголую дергающуюся девку.  Изнутри
дома донесся  шум,  видимо,  кто-то  обнаружил  труп  на  лестнице.  Конан
внимательно всмотрелся в окружающую грязь и метко швырнул  девку  прямо  в
клоаку. С минуту он наслаждался видом девки,  барахтавшейся  в  дерьме,  с
удовольствием внимая омерзительной ругани, вырывавшейся из ее  рта.  Конан
даже захохотал басом, что  случалось  с  ним  крайне  редко.  Шум  в  доме
нарастал. Конан решил: поскольку  личные  дела  закончены,  пора  заняться
Набонидусом.



                                    3

     Вибрирующий, металлический лязг привел Мурило в чувство. Он застонал,
собрался с силами и с трудом сел, прислонясь спиной к влажной  стене.  Его
окружал кромешный мрак. На секунду он подумал, что ослеп и чуть не  сомлел
от ужаса. Он принялся ощупывать все вокруг и обнаружил, что сидит на  полу
из плотно пригнанных каменных блоков. Стены тоже были  каменными.  Держась
за них, он попробовал подняться. Мурило понял, что находится  в  подземной
тюрьме, но как  давно,  не  имел  ни  малейшего  понятия.  Ему  вспомнился
металлический звук. Возможно, за ним заперли дверь камеры, а  может  быть,
подкрадывался убийца.  Мурило  задрожал  от  этой  мысли  и  ощупью  начал
продвигаться  вперед,  рассчитывая  определить   границы   камеры.   Через
несколько минут он убедился, что движется  на  четвереньках  по  уходящему
куда-то вниз коридору. Внезапно  Мурило  почувствовал,  что  рядом  кто-то
притаился. Волосы зашевелились у него на голове, он понял - еще секунда  и
его сердце разорвется. В этот момент грубый голос прошептал  с  варварским
акцентом:
     - Это ты, Мурило?
     - Конан!
     Молодой аристократ продолжал продвигаться на  четвереньках,  пока  не
уткнулся в могучее волосатое бедро киммерийца.
     - Хорошо еще, что я узнал тебя, - буркнул варвар, поднимая его.  -  А
то уже собирался зарезать тебя, как свинью.
     - Где же мы, во имя Митры?! - слабо застонал Мурило.
     - В подземелье Алого Жреца.
     - Который сейчас час?
     - Недавно миновала полночь.
     Мурило покрутил головой, пытаясь собраться с мыслями.
     - А ты как здесь очутился? - спросил его Конан.
     - Я пришел, чтобы убить Набонидуса. Узнал, что стражника  арестовали,
и...
     - Ага, схватили, - подтвердил Конан. - А  я  разнес  череп  новому  и
ушел. Я был бы здесь  уже  пару  часов  назад,  но  мне  пришлось  уладить
кое-какие дела. Ну а теперь что? Поохотимся на Жреца?
     - Конан! - задрожал Мурило. - Мы в доме самого Сатаны! Я пришел убить
человека, а наткнулся на волосатого дьявола, поднявшегося из Ада.
     Конан озадаченно присвистнул. Люди враги не могли  его  запугать,  но
как  человек  примитивный,  он   был   полон   суеверного   страха   перед
сверхъестественными явлениями.
     - Мне удалось перелезть через стену, - шептал  Мурило.  -  В  саду  я
нашел разорванного и задушенного пса Набонидуса. В доме сначала  обнаружил
слугу Джоку со свернутой шеей, а затем наткнулся на самого Набонидуса.  Он
был в ритуальной одежде и неподвижно сидел в кресле. Я думал, что он спит,
хотел подкрасться к нему и зарубить, но тут он  встал...  И  посмотрел  на
меня! О, Митра!
     Воспоминания о пережитом ужасе на минуту лишили Мурило речи.
     - Конан, - произнес он наконец. - Это был НЕ ЧЕЛОВЕК! Только  фигурой
он напоминал человека, но из-под  жреческого  капюшона  на  меня  смотрело
лицо, будто явившееся из  кошмарного  сна  безумца.  Все  покрытое  черной
щетиной, из которой сверкали красные  поросячьи  глазки.  Нос  плоский,  с
вывернутыми ноздрями, толстые губы дрожали  в  свирепом  рычании,  обнажая
жуткие громадные клыки. Руки с острыми когтями,  густо  покрытые  шерстью,
выступали из алых рукавов мантии. Все это я разглядел  в  одно  мгновение.
Меня охватил ужас и я потерял сознание.
     - А что потом? - нетерпеливо спросил Конан.
     - Должно быть, чудовище швырнуло меня в подземелье. Я очнулся  совсем
недавно. Конан, я подозревал, что Набонидус больше,  чем  человек.  Теперь
мне известно наверняка -  он  оборотень!  Днем  он  ходит  в  человеческом
облике, а ночью...
     - Ясное дело, - согласился Конан. - Только обычно такие  превращаются
в волков. Но почему он убил собаку и слугу?
     - Кто  может  постичь  разум  дьявола?  -  ответил  Мурило.  -  Лучше
подумаем, как нам отсюда выбраться. Человеческое оружие  бессильно  против
Сатаны. Ты как сюда проник?
     - Я предположил, что сад охраняется, поэтому  воспользовался  каналом
для нечистот, который соединен тоннелем с  этим  подземельем.  Я  надеялся
проникнуть отсюда прямо в дом.
     - Тогда немедленно бежим обратно этим же путем! - воскликнул  Мурило.
- Главное - выбраться из этого жуткого логова! Со  стражниками  как-нибудь
договоримся. В крайнем случае, уедем из города. Веди, Конан!
     - Не выйдет, - сказал киммериец. - Путь в канал закрыт. Как только  я
вошел в тоннель, сверху обрушилась  железная  решетка,  и  если  бы  я  не
прыгнул вперед быстрее молнии, она пришпилила бы меня к полу, как червя. Я
попытался ее поднять, но она и не дрогнула. Ее не сдвинул бы и слон. Через
ее ячейки не проникнет никто, крупнее крысы.
     Мурило грязно выругался. Можно было сразу предположить, что Набонидус
не оставит без защиты ни  единой  лазейки,  ведущей  в  его  берлогу.  Они
заперты!
     - Тогда нам не остается ничего иного,  как  искать  еще  какой-нибудь
выход, - сказал Мурило. - Наверняка, все они снабжены ловушками, но у  нас
нет выбора.
     Ворчание варвара, видимо означало согласие.  Они  осторожно,  ощупью,
двинулись вдоль стены коридора.
     - Как ты узнал меня в темноте? - вдруг вспомнил Мурило.
     - Я услышал запах духов, которыми ты поливаешь свои волосы, - ответил
Конан. - Как раз тогда, когда готовился выпустить тебе кишки.
     Мурило приложил к носу прядь волос. Запах был едва слышен. Он еще раз
удивился остроте чувств варвара. Через некоторое  время  впереди  замаячил
слабый свет. Коридор  делал  резкий  поворот.  Мурило  и  Конан  осторожно
выглянули из-за угла. Посреди коридора лежало полуголое человеческое тело,
освещенное лучами, лившимися из висящего  на  стене  широкого  серебряного
щита.  Очертания  лежащей  фигуры  показались  Мурило  знакомыми.   Жестом
приказав киммерийцу следовать за собой, Мурило подошел поближе и склонился
над телом. Преодолевая  брезгливость,  он  схватил  лежащего  за  плечи  и
перевернул на спину.
     Крик ужаса вырвался из груди юного аристократа. Стоявший рядом  Конан
только недоуменно фыркнул.
     - Это Набонидус, - выдавил Мурило. - Кто же тогда...
     Лежащий застонал и пошевелился. С кошачьей ловкостью Конан прыгнул  к
нему, намереваясь вонзить стилет в сердце врага,  но  в  последний  момент
Мурило схватил его за руку.
     - Подожди! Пока не надо его убивать.
     - Почему? - удивился Конан. - Ты же видишь, он сбросил шкуру оборотня
и спит. Хочешь, чтобы он проснулся и разорвал нас в клочья?
     - Смотри, - сказал Мурило. - Он не спит.  Видишь,  у  него  синяк  на
виске. Его оглушили, видимо, он лежит здесь давно.
     - Но ты сам говорил, что недавно видел его наверху в виде оборотня.
     - Да, видел. Но может... Он приходит в себя! Попридержи свой  кинжал,
Конан. Мы впутались в более серьезное дело, чем мне казалось вначале. Надо
попытаться допросить его.
     Набонидус поднял дрожащую руку к  виску,  застонал  и  открыл  глаза,
которые скоро приобрели разумное  выражение.  Взгляд  его  остановился  на
Мурило.
     - Ты почтил мой дом своим присутствием, молодой господин,  -  холодно
усмехнулся жрец, поглядывая на Конана, стоявшего за спиной Мурило. - Зачем
ты привел этого силача? Разве твоего меча недостаточно, чтобы лишить жизни
мое бедное тело?
     - Хватит  об  этом,  -  оборвал  его  Мурило.  -  Как  долго  ты  тут
находишься?
     - Нелегкий вопрос для человека, едва  пришедшего  в  себя.  Не  знаю,
который теперь час. Помню только, что ударили меня незадолго до полуночи.
     - Кто же находился в доме, облаченный в твои одежды?
     - Это, должно быть, Так, - ответил жрец, осторожно ощупывая  раны.  -
Наверняка, это он. Ты говоришь, в моих одеждах? Паршивая скотина!
     Конан, не понимая,  о  чем  идет  речь,  выругался  на  своем  языке.
Набонидус бросил в его сторону беспокойный взгляд.
     - Нож твоего наемника тоскует по моему сердцу. Я же  считаю,  Мурило,
что у тебя хватит ума воспользоваться моим  предупреждением  и  бежать  из
города.
     - У меня не было уверенности в том, что ты позволишь мне это сделать.
К тому же у меня здесь дела.
     -  Ты  выбрал  хорошего  исполнителя,  -  сказал  Набонидус,   искоса
поглядывая на Конана. - Я давно подозревал тебя. Бедняга кастелян  поведал
мне о многом, прежде,  чем  умереть.  Назвал  он  имя  и  одного  молодого
дворянина, который подкупил его, чтобы узнать  некоторые  тайны  двора,  а
потом продать их соседним странам. И не стыдно тебе, Мурило, преступник  с
нежными руками?
     - У меня не больше причин для стыда, чем у тебя, мерзавец  с  сердцем
грифа, - ответил Мурило, ничуть не смутившись. -  Из-за  своей  ненасытной
жадности ты грабишь все королевство, нацепив  на  рожу  маску  праведника,
уставшего  от  государственных  забот.  Ты  надуваешь  короля,   разоряешь
богатых, угнетаешь бедняков.  Ты  лишил  будущего  наш  народ  ради  своих
гнусных  амбиций.  Не  пытайся  сравнивать  мои  прегрешения   со   своими
злодействами. А этот киммериец вообще самый честный из нас - он  крадет  и
убивает открыто, рискуя жизнью.
     - Ну, ладно, - сказал Набонидус. - Значит, нас здесь трое  мерзавцев,
достойных друг друга. Но что будет со мной?
     - Когда я увидел ухо убитого тобой кастеляна, то понял, что  это  мой
смертный приговор, но чтобы привести его в исполнение,  тебе  потребовался
бы приказ короля. Не так ли?
     - Ты угадал, - ответил жрец. - От кастеляна легко было избавиться. Ты
же лицо значительное, даже для меня. Как раз  утром  я  собирался  кое-что
рассказать о тебе королю...
     - И это стоило бы мне жизни! - закричал  Мирило.  -  Так  король  еще
ничего не знает о моей деятельности?
     - До сих пор не знал, - вздохнул  Набонидус,  глядя  на  нож  в  руке
Конана. - И я начинаю опасаться, что не узнает.
     - Ты должен знать, как  нам  выбраться  из  этой  ловушки,  -  сказал
Мурило. - Договоримся так. Я подарю тебе жизнь, а взамен ты  поможешь  нам
бежать и поклянешься молчать о моих... деяниях.
     - Разве жрец способен сдержать клятву? - вмешался  Конан.  -  Позволь
мне перерезать ему горло. Хочу посмотреть, какого цвета у  него  кровь.  В
Лабиринте говорят, что сердце у Алого Жреца черное,  тогда  и  кровь  тоже
должна быть черной.
     - Помолчи! - шепнул Мурило. - Если он не покажет нам  выход,  мы  оба
погибнем здесь. Так что, Набонидус, согласен? - добавил он уже громче.
     - Что может ответить волк, лапа  которого  в  капкане,  -  усмехнулся
жрец.
     - Если мы хотим выбраться отсюда, то вынуждены помогать  друг  другу.
Клянусь душой митры, что я забуду о твоих темных делах!
     - Я удовлетворен, - сказал  Мурило.  -  Даже  Алый  Жрец  не  посмеет
нарушить такую  клятву.  А  теперь  уйдем  поскорее  из  этого  проклятого
подземелья. Мой  друг  проник  сюда  через  тоннель,  но  упавшая  решетка
отрезала путь назад. Ты можешь поднять ее?
     - Не отсюда.  Рычаг  управления  решеткой  находится  в  комнате  над
тоннелем. Наверх можно выйти только одним путем. Я покажу его.  Но  сперва
удовлетвори мое любопытство и расскажи, как ты сюда попал?
     Мурило вкратце поведал о своих приключениях и жрец кивнул  головой  в
знак того, что ему все понятно. Затем поднялся,  и  пошатываясь  пошел  по
коридору. Подземелье расширилось,  образовав  просторное  помещение.  Жрец
направился прямо к серебряному  щиту.  Подойдя  к  нему,  Мурило  и  Конан
увидели в щите узкие ступени, ведущие наверх.
     - Вот и выход. Уверен, что дверь там, наверху,  не  заперта.  Но  мне
кажется, что тому, кто осмелится пройти через нее, лучше сразу  перерезать
себе горло. Меньше мучиться, - и жрец жестом указал на щит.
     То, что издали казалось щитом,  на  самом  деле  оказалось  зеркалом,
вмурованным в стену. К большому зеркалу была подведена целая система малых
зеркал. Неожиданно молодой аристократ  вздрогнул  от  удивления,  а  Конан
ругнулся, не веря своим глазам. Казалось, они  заглядывают  через  широкое
окно в ярко освещенную комнату.  Они  видели  зеркала  на  стенах,  обитых
атласом, пока  покрытые  драгоценным  шелком  ложа,  кресла  из  эбенового
дерева, инкрустированные слоновой костью, многочисленные двери,  прикрытые
портьерами. Но в глаза прежде всего бросалось черное чудовище.
     Мурило замер от страха, - казалось, что бестия смотрит  прямо  ему  в
глаза.  Инстинктивно  он  отскочил  от  зеркала.  Конан,  напротив,  почти
уткнулся в стекло носом, бормоча варварские ругательства.
     - Во имя Митры. Набонидус! - Мурило еле дышал от ужаса. - Что это  за
мерзость?
     - Это Так, - спокойно ответил жрец, осторожно массируя висок.  -  Его
можно было бы назвать обезьяной, если бы он не отличался от  обезьяны  так
же сильно, как и от человека. Его  народ  обитает  далеко  на  Востоке,  в
горах, у границ королевства Заморы. Племя это немногочисленное, но я верю,
что через тысячи  лет  они  станут  людьми.  Сейчас  же  они  находятся  в
переходном состоянии. Не знают огня и одежды, не  строят  домов,  речь  их
состоит из ворчания. Я купил Така, когда он был совсем  маленьким,  но  он
рос и обучался всему намного быстрее и лучше любого зверя.  Постепенно  он
стал моим защитником и слугой.
     Но  я  забыл,  что  получеловеческое  существо  нельзя  превратить  в
безвольную тень,  как  обычное  животное.  Видимо,  в  его  мозгу  таилась
ненависть, злоба, и что-то в виде гордости. А сегодня  весь  день  он  вел
себя беспокойно.
     Я услышал звуки битвы в саду и подумал, что это мой пес рвет на части
тебя, Мурило. Я пошел взглянуть на то, что от тебя осталось, но неожиданно
из кустов выскочил Так. Он кинулся на меня и страшным ударом твердого  как
лошадиное копыто кулака поразил меня в висок.  Судя  по  всему,  он  затем
раздел меня и бросил в подземелье. Зачем? Одни боги знают это.
     - Потом он убил Джоку. Я сам видел труп, - сказал Мурило, не  отрывая
взгляда  от   чудовища,   которое   сидело   перед   дверью   с   каменной
неподвижностью.
     Сверхъестественно широкие плечи  растягивали  алую  одежду,  открывая
руки, покрытые густой шерстью. Вглядевшись в страшное  лицо  Така,  Мурило
согласился с мнением  жреца,  что  бестия  является  чем-то  большим,  чем
обычное животное. Ужасное тело таило в себе душу и разум, обещающие  стать
человеческими. Мурило отметил сходство между собой и бестией, и неожиданно
ему стало плохо от мысли - сколько еще звериного в человеке.
     - Он должен нас видеть, - сказал Конан. - Но почему не  нападает?  Он
легко может пройти через это окно.
     - Он нас не видит, - ответил жрец. - Так охраняет  дверь,  к  которой
ведут эти узкие ступени. Его изображение передается через систему  зеркал.
Видите эти медные трубки?
     Мурило стало ясно, что жрец опередил свое время  на  века.  Конан  же
просто посчитал магией, и даже не попытался понять что-либо из  объяснений
Набонидуса.
     - Я приказал соорудить это подземелье, чтобы оно служило и тюрьмой, и
убежищем одновременно, - продолжал жрец. - Не раз я скрывался  здесь  и  с
помощью зеркал наблюдал, как гибнут жаждущие моей крови наемники.
     - А почему Так стережет именно эту дверь? - спросил Мурило.
     - Наверное, он слышал звук падения решетки в тоннеле. Решетка связана
со звонком в комнате. Так знает, что кто-то находится в подземелье и ждет,
когда мы поднимемся по ступенькам наверх. Он хорошо усвоил мои уроки.  Так
не раз видел, что происходило с  людьми,  проникшими  в  покои  через  эту
дверь, когда я дергал за веревку, висящую на стене. Теперь  он  собирается
последовать моему примеру.
     - Что же нам делать?
     - Пока только наблюдать. Любого из нас Так легко разорвет  на  куски.
Ему даже не придется напрягать мускулы, стоит лишь потянуть за веревку,  и
мы перенесемся в вечность.
     - Как же это получается? - поинтересовался Мурило.
     - Я согласился помочь вам бежать, - ответил  жрец.  -  Но  не  помню,
чтобы я обещал раскрывать свои секреты.
     Мурило хотел что-то сказать, но замер, уставившись в зеркало. Конан и
Набонидус тоже прильнули к нему.
     Чья-то  рука  украдкой  раздвинула  портьеру,  прикрывавшую  один  из
входов. Показалось смуглое лицо. Угрожающе сверкавшие глаза уставились  на
погруженную в кресло фигуру в алом капюшоне. Следом появились другие лица,
все как одно пылавшие жаждой убийства.
     - Это Петреус! - прошипел жрец. - Стая грифов слетелась этой ночью  в
мой дом.
     - Что они тут делают? - прошептал Мурило.
     - А что может делать в доме Алого Жреца Петреус со своими  оголтелыми
националистами? Видишь, с какой  ненавистью  они  смотрят  на  того,  кого
принимают за своего злейшего врага. Они делают ту же  ошибку,  что  и  ты,
Мурило. Представляю, какие будут у них рожи, когда они столкнутся с Таком.
     Мурило молчал. Вся эта сцена казалась ему нереальной. Было непонятно,
чувствует ли Так приближение убийц, ибо по-прежнему он сидел спиной к ним.
     - Они проникли в дом с теми же намерениями, что  и  ты,  -  продолжал
Набонидус. - Только из патриотических побуждений,  а  не  из  личных.  Ах!
Какой  случай  представился  бы  мне,  чтобы  избавиться  сразу  ото  всех
заговорщиков, будь это я там, в кресле...
     Петреус и  его  спутники  с  обнаженными  мечами  в  руках  осторожно
двигались к креслу.
     Внезапно Так вскочил и бросился на заговорщиков. Застигнутые врасплох
ужасным  видом  чудовища,  те  мигом  растеряли  всю  свою   храбрость   и
решительность. Охваченные паникой, они бросились в  узкий  проход,  сбивая
друг друга с ног и спотыкаясь об упавших. В этот момент Так одним  прыжком
достиг стены, схватил толстую шелковую веревку и дернул.
     Тут же портье разошлись, открывая коридор,  и  сверху  что-то  упало,
блеснув серебром.
     - Запомнил! - ликовал  Набонидус.  -  Эта  бестия  -  почти  человек!
Однажды он был свидетелем такой казни  и  запомнил  все!  Теперь  смотрите
внимательно!
     Мурило догадался, что коридор перегорожен с обеих  сторон  стеклянной
стеной. Заговорщики метались то в одну сторону,  то  в  другую,  но  везде
натыкались на прочную, почти невидимую преграду.
     - Дергая за веревку, вы запираете коридор, -  хихикнул  Набонидус.  -
Стеклянные плиты можно поднять только снаружи. Они очень  прочные.  Против
них бессилен даже кузнечный молот.
     Жертвы напрасно метались в  прозрачной  западне,  в  бешенстве  стуча
мечами по хрустальным стенам. Красная фигура спокойно наблюдала снаружи за
происходящим. Внезапно  один  из  заговорщиков  взглянул  вверх  и  что-то
закричал, указывая рукой на потолок.
     - Падение стен вызывает Туман Смерти, - услужливо пояснил Алый  Жрец,
заливаясь смехом. - Это пыльца черного лотоса, который  растет  только  на
Болотах Мертвецов, в далеких джунглях Кхитая.
     В коридор медленно опускалась гроздь золотых тюков. Из появившихся  в
них  отверстий  ниспадали  волны  серого  тумана,  постепенно  заполнявшие
ограниченное стеклами пространство. И тут  паника,  охватившая  пленников,
уступила место агрессивности и  безумию.  Люди  в  коридоре  шатались  как
пьяные. Пена выступала на их искривленных жутким  смехом  губах.  С  дикой
яростью они бросались друг на друга. Рубили, кололи, грызли, раздирали  на
части своих бывших друзей в безумии смерти.
     Мурило затошнило, и он возблагодарил богов за  то,  что  хотя  бы  не
слышит воплей и стонов несчастных. Вид радостно  подпрыгивавшего  у  стены
Така вызвал у него омерзение. А за спиной Набонидус гнусно хихикал:
     - Какой прекрасный удар, Петреус! Ты выпотрошил его на совесть! А вот
этот выпад был припасен именно для тебя, мой друг-патриот. Ну  наконец-то!
Пали все, и живые грызут трупы мертвых!
     Смерть воцарилась в стеклянном  коридоре.  Заговорщики  лежали  кучей
изрезанных,  искалеченных  тел,  обратив  вверх   окровавленные   лица   с
невидящими глазами, над которыми парил туман-убийца.
     Сгорбленный Так, похожий на гигантского  гнома,  подошел  к  стене  и
снова дернул за веревку.
     - Он открывает внешние  двери!  -  восхитился  Набонидус.  -  Клянусь
Митрой, в нем  больше  ума,  чем  я  думал.  Видимо,  туман  выплывает  из
коридора, а Так  ждет,  когда  он  полностью  рассеется,  и  только  тогда
поднимет внутреннюю стену. Так осторожен  и  знает  силу  черного  лотоса,
несущего безумие и смерть. Вот он, наш единственный шанс. Если Так покинет
комнату хоть на пару минут, мы можем рискнуть подняться по ступеням.
     Все напряженно следили за  тем,  как  внутренняя  стена  поднялась  и
чудовище исчезло в глубине коридора. Портьеры  сдвинулись,  скрывая  место
казни.
     - Пора! - воскликнул жрец, обращая к Мурило лицо, на котором выступил
пот. - Так видел когда-то, как я избавлялся от тел, и решил сделать то же.
Быстрее наверх!
     С этими словами Набонидус бросился вверх по ступеням  с  удивительной
для его возраста скоростью. Мурило и Конан неслись за ним по  пятам.  Вот,
наконец, и дверь. Распахнув ее, все облегченно вздохнули - Така в  комнате
не было.
     - Он сейчас в коридоре. Почему бы нам не поймать его в ту же ловушку?
- предложил Мурило.
     - Нет, нет, - возразил жрец, утомленно дыша. - Мы не знаем точно, где
он сейчас. Кроме того, мы можем не успеть добежать до веревки. Следуйте за
мной, нам надо добраться до моей комнаты, там хранится  оружие,  способное
уничтожить Така.
     В мгновение ока они очутились у покоев жреца, но дверь была заперта.
     - О, Митра! - Алый  Жрец  пошатнулся  и  оперся  о  стену,  лицо  его
приобрело пепельный оттенок. - Так отобрал у меня ключи и  запер  комнату.
Мы в ловушке!
     Мурило в оцепенении раскрыл глаза, уставившись на жреца.
     - Эта бестия ужасает меня, - произнес Набонидус, взяв себя в руки.  -
Я видел, как он разрывает людей... Помоги нам, Митра! Теперь нам  придется
сражаться с ним тем оружием, которое даровали нам боги! Идемте!
     Они вернулись к замаскированному портьерами входу в  круглую  комнату
как раз в тот момент, когда  Так  появился  из  противоположной  двери.  С
первого взгляда было заметно, что чудовище что-то почуяло.  Бросая  вокруг
свирепые взгляды, Так подошел к ближайшей двери и отдернул портьеру, чтобы
проверить, не прячется ли там кто-нибудь.
     Набонидус, трясясь от страха, судорожно  вцепился  в  руку  Конана  и
шепотом спросил:
     - Парень, готов ли ты выставить свой кинжал против клыков Така?
     Блеск глаз киммерийца был ответом на вопрос.
     - Тогда поспешим, - зашипел  жрец,  подталкивая  Конана  к  стене  за
портьерой. - Мы с Мурило отвлечем его  внимание.  Мурило,  как  только  он
заметит тебя, беги по коридору, а ты, варвар, постарайся вонзить Таку  нож
в спину, когда он будет пробегать мимо тебя. Надежд на спасение  мало,  но
другого выхода у нас нет.
     Мурило, преодолевая страх, отодвинул портьеру и высунулся  в  круглый
зал. Так мгновенно заметил его и прыгнул по направлению к  нему  с  жутким
рычанием, обнажив страшные клыки. Мурило бросился бежать  вдоль  коридора.
Страх прибавил ему сил, но черно-красное чудовище настигало его.
     Как  только  Так  миновал  портьеру,  Конан  прыгнул  ему  на  спину,
одновременно вонзив стилет в шею бестии. Так завизжал и, не удержавшись на
ногах, покатился по полу. Конан переплел ноги на  торсе  бестии,  стараясь
удержаться  на  спине  чудовища,  нанося  удар  за  ударом.  Так   пытался
дотянуться до  киммерийца  клыками,  которые  зловеще  щелкали  в  усилиях
разорвать нападающего. Противники клубком перекатывались по полу и  Мурило
никак не решался пустить в ход тяжелое кресло, боясь попасть в Конана.
     Несмотря на то, что на стороне варвара было преимущество внезапности,
а движения чудовища сдерживались красной мантией, сверхъестественная  сила
Така начала брать верх.  Медленно,  но  неумолимо  киммериец  соскальзывал
навстречу дышащей смертью пасти чудовища.
     Обезьяночеловек получил уже такое количество ударов, которого хватило
бы, чтобы убить  дюжину  людей.  Кинжал  Конана  методично  погружался  по
рукоять в спину, плечи, затылок бестии, залитой кровью, но, видимо  лезвие
не задело еще жизненно-важных органов. У Така оставалось  достаточно  сил,
чтобы разорвать Конана и двух его спутников. Черные когти  чудовища  рвали
тело киммерийца, а клыки целились прямо в горло.
     В этот момент Мурило,  улучшив  момент,  обрушил  тяжелое  кресло  на
голову Така. Оглушенное чудовище на  миг  ослабило  хватку,  и  истекающий
Конан молниеносно вонзил кинжал в сердце бестии.
     Судорога пробежала па телу обезьяночеловека. Он попытался подняться и
не смог, глаза его закатились. Еще несколько раз Так дернулся в  агонии  и
застыл.
     Конан пошатываясь, медленно поднялся на ноги, тыльной стороной ладони
отер кровь и пот, заливавшие ему глаза. Мурило бросился  к  Конану,  чтобы
поддержать его, но тот остановил аристократа нетерпеливым жестом:
     - Если я когда-нибудь не смогу встать на ноги,  это  будет  означать,
что я умер, - произнес он распухшими губами. - А вот кувшин вина  я  выпил
бы сейчас за милую душу.
     Набонидус уставился на труп Така, как-будто еще не мог поверить своим
глазам. Лежащее чудовище в красных одеждах было  похоже  на  человека  как
никогда раньше. Даже Конан заметил это и сказал:
     - Сегодня я победил не зверя, а человека. Его имя будет  среди  самых
сильных и храбрых противников, из тех, чьи души я отправил в  край  вечной
тьмы, и мои женщины будут петь о нем песни.
     Набонидус  наклонился  и  поднял  связку  золотых   ключей,   которые
свалились с шеи Така. Кивком пригласил их следовать за ним.
     Покои жреца были роскошны и прекрасно  освещены.  Набонидус  взял  со
стола кувшин с вином и наполнил  хрустальные  бокалы.  Когда  все  утолили
жажду, он сказал:
     - Ну и ночка выдалась! Светает. Что вы намерены делать дальше?
     - Дай мне бинты и лекарства -  я  перевяжу  раны  Конана,  -  ответил
Мурило.
     Набонидус кивнул в знак согласия и двинулся к выходу. Внезапно Мурило
обратил внимание, что в поведении жреца  произошли  неуловимые  изменения.
Набонидус остановился в дверях и резко обернулся.  Глаза  его  победоносно
блестели, губы кривились в жестокой усмешке:
     - Эй, вы - мерзавцы, - издевательски зазвучал его голос. - И такие же
законченные глупцы! Особенно ты, Мурило!
     - Что ты имеешь в виду? - аристократ приготовился к прыжку.
     - Не двигаться! - голос жреца ударил как бич. - Еще шаг, и я уничтожу
вас!
     - Это измена! - вскричал Мурило. - Ты же клялся!
     - Клялся, что не сообщу королю о ваших проделках, но я не обещал, что
не попытаюсь разделаюсь с тобой. Неужели ты думаешь,  что  я  упущу  такой
случай? Не надо просить санкции короля. Никто ничего не узнает. Ваши трупы
попадут в бассейн с кислотой вместе с Таком и всякий  ваш  след  исчезнет.
Чудесная ночь! Я потерял слуг, но зато избавлюсь одним махом от всех своих
злейших врагов. Стоять! Вам меня не достать, а я всегда успею  дернуть  за
веревку и отправить вас в ад. Все мои  комнаты  оборудованы  ловушками.  В
этой, правда, не лотос, Но не менее эффектное средство. Так  вот,  Мурило,
ты глупец...
     С почти неуловимой глазом быстротой, Конан схватил стол и метнул  его
в жреца. Набонидус хотел было  защититься,  вытянув  руки  вперед,  но  не
успел. Тяжелый стол раскроил ему череп. Алый Жрец  рухнул  ничком.  У  его
головы расплывалась лужа крови.
     - Однако, кровь у него все-таки красная, - буркнул Конан.
     Мурило  почувствовал,  что  у  него  подгибаются  ноги.   Неожиданное
спасение лишило его последних сил. Он оперся о кресло,  чтобы  не  упасть,
вытер со лба холодный пот и наконец сказал слабым голосом:
     - Светает... Уходим, пока на нас не напал еще  кто-нибудь.  Если  нам
удастся незаметно перелезть через стену, никто не сможет заподозрить,  что
мы принимали участие в  событиях  этой  ужасной  ночи.  Пусть  королевские
гвардейцы поломают себе головы.
     Мурило бросил прощальный взгляд на тело Набонидуса.
     - Это ты был глупцом, жрец. Слишком много болтал и издевался...
     - Его постиг конец, который рано или поздно ожидает любого  мерзавца,
- равнодушно произнес Конан. - Хорошо бы ограбить его  дом,  но,  пожалуй,
нам лучше поскорее уйти.
     - Алому Жрецу пришел конец, - сказал Мурило, когда они  выбрались  из
сада под покровом предрассветного тумана. Мне теперь нечего  опасаться.  А
что будет с тобой, друг мой? Тебя наверняка разыскивают.
     - Мне уже надоел этот город, - ответил с улыбкой Конан. -  Ты  что-то
говорил о коне и кошельке с золотом, которые ожидают меня в Крысиной Норе?
Интересно проверить, как быстро доскачет этот конь  до  границы  соседнего
королевства. Я хочу еще походить по многим дорогам, прежде чем уйти  туда,
куда намеревался отправить нас Набонидус этой ночью.





                              Роберт ГОВАРД

                           ТЕНИ В ЛУННОМ СВЕТЕ




     Гордость Конана не позволила бы ему  быть  "мистером  королевой"  при
любой женщине, какой бы она ни была прекрасной и пылкой.  Через  некоторое
время Конан ускользает, чтобы  снова  посетить  родные  земли  Киммерии  и
отомстить своим старым врагам, гиперборейцам.
     Конану почти тридцать. Его кровные братья среди  киммерийцев  и  асов
завоевали жен и породили сыновей, среди которых уже есть такие же взрослые
и почти такие же сильные,  каким  был  Конан,  когда  впервые  пустился  в
приключения в крысиных трущобах Заморы. Но его опыт в качестве  корсара  и
наемника укрепил в нем дух битвы и слишком сильно впитался  в  его  кровь,
чтобы он мог последовать их примеру. Когда торговцы приносят весть о новых
войнах на Юге, Конан отправляется обратно в гиборейские королевства.
     Мятежный принц Коса сражается, чтобы  свергнуть  Страбонуса,  скупого
короля этой занимающей обширные земли нации,  и  Конан  оказывается  среди
своих старых приятелей в армии принца. К несчастью,  принц  примиряется  с
королем, и его наемные силы остаются  без  дела.  Наемники,  и  среди  них
Конан, образуют незаконную банду Свободных  Товарищей,  которая  совершает
набеги на границы Коса, Заморы и  Турана  равно  беспристрастно.  В  конце
концов они смещаются в степи к западу от Моря Вилайет, где  присоединяются
к банде головорезов, известной как "козаки".
     Конан вскоре завоевывает  лидерство  в  этой  беззаконной  команде  и
опустошает  западные  границы   Туранской   империи,   пока   его   старый
работодатель, король Йилдиз, не решает основательно наказать  разбойников.
Силы под началом Шах Амураса заманивают "козаков"  глубоко  на  территорию
Турана и вырезают их в кровавой битве у реки Иллбар.



                                    1

     Стремительный бросок лошадей сквозь высокий  тростник;  тяжелый  удар
падения, отчаянный вопль. С умирающей лошади, шатаясь, поднялся всадник  -
стройная девушка в сандалиях  и  подпоясанной  тунике.  Ее  темные  волосы
падали на белые плечи; глаза были глазами пойманного в ловушку зверя.  Она
не  смотрела  ни  на  заросли  тростника,  окружающие  небольшой  открытый
участок, ни на синие воды, что  плескались  о  низкий  берег  позади  нее.
Взгляд ее  широко  открытых  глаз  был  с  пристальностью  смертного  часа
устремлен на всадника, который пробился через стену тростника  и  спешился
перед девушкой.
     Это был высокий мужчина, худощавый, но крепкий как сталь. С головы до
ног он был одет в легкую  посеребренную  кольчугу,  которая  облегала  его
гибкую фигуру, как перчатка. Из под куполообразного шлема,  гравированного
золотом, его карие глаза насмешливо рассматривали ее.
     - Отойди! - ее голос звенел ужасом.  -  Не  прикасайся  ко  мне,  Шах
Амурас, не то я брошусь в воду и утону!
     Он  рассмеялся,   и   его   смех   был   подобен   мурлыканью   меча,
выскальзывающего из шелковых ножен.
     - О нет, ты не утонешь, Оливия, дочь недоразумения,  поскольку  здесь
слишком мелко, и я успею  схватить  тебя  прежде,  чем  ты  доберешься  до
глубокого места. Боги видят, это было славно - поохотиться за тобой, и все
мои люди остались далеко позади. Но  к  западу  от  Вилайета  нет  лошади,
которая смогла бы долго обгонять Ирема. - Он  кивнул  в  сторону  высокого
тонконогого степного скакуна.
     - Отпусти меня! - взмолилась девушка. Слезы отчаяния катились  по  ее
щекам. - Разве  я  мало  страдала?  Есть  ли  еще  какое-нибудь  унижение,
страдание, боль, которым ты меня не подвергал? Как  долго  должны  длиться
мои мучения?
     - Так долго, пока мне доставляют  удовольствие  твои  слезы,  мольбы,
хныканье и  то,  как  ты  корчишься,  -  ответил  он  с  улыбкой,  которая
постороннему могла показаться милой. - Ты удивительно мужественна, Оливия.
Мне интересно знать, надоешь ли ты мне  когда-нибудь,  как  надоедали  все
женщины до тебя. Ты всегда столь свежа и незапятнанна, что бы я с тобой ни
делал. Каждый новый день с тобой приносит новую радость.
     Иди  сюда,  нам  пора  возвращаться  в  Акиф,  где  народ  продолжает
праздновать победу над жалкими козаками - тогда как  их  победитель  занят
поимкой бежавшей негодницы. Великолепный и совершенно идиотский побег!
     -  Нет!  -  Она  отшатнулась  и  повернулась  к  воде,  плещущей  меж
тростника.
     - Да! - Его вспышка неприкрытой ярости была как искра, высеченная  из
огнива. С быстротой, на которую неспособно было ее нежное тело, он схватил
ее за запястье и выворачивал ей руку - жестокость ради жестокости  -  пока
девушка не упала на колени, крича от боли.
     - Дрянь! Тебя нужно бы отвезти назад в Акиф, привязав к хвосту  моего
коня, но я милосерден, и ты поедешь на луке моего  седла.  Благодари  меня
смиренно за эту милость, ты...
     Он отпустил ее, выругавшись от неожиданности, и отпрыгнул в  сторону,
просвистев саблей в воздухе, когда из зарослей тростника выскочило ужасное
создание с нечленораздельным воплем ненависти.
     Оливия, лежа на земле, увидела нечто, что она приняла за  дикаря  или
безумца, который набросился на Шах Амураса  с  видом  смертельной  угрозы.
Дикарь был мощного телосложения, обнаженный, если не  считать  набедренной
повязки с поясом, запачканной  кровью  и  высохшей  болотной  грязью.  Его
черные волосы слиплись от крови и тины, высохшие струйки крови были на его
теле, и длинный прямой меч, который он держал  в  правой  руке,  тоже  был
покрыт запекшейся кровью.  Из-под  беспорядочно  спадавших  на  лоб  волос
налитые кровью глаза сверкали синим огнем.
     -  Гирканский  пес!  -  процедил  сквозь  зубы  дикарь  с  варварским
акцентом. - Дьяволы возмездия привели тебя сюда!
     - Козак! - отпрянув, воскликнул Шах Амурас. - Я не знал, что  кому-то
из вас, собак, удалось сбежать! Я думал, что  все  вы  лежите  мертвыми  в
степи у реки Иллбар.
     - Все, кроме меня, будь ты проклят! - крикнул тот. - О, как я  мечтал
об этой встрече, когда полз на брюхе через заросли  колючек,  когда  лежал
под камнями, а муравьи жрали мое тело, когда полз, захлебываясь в болотной
грязи - как я мечтал о ней, но никогда не думал, что она состоится! О боги
Ада, как я ждал этой минуты!
     Кровожадную радость  незнакомца  было  трудно  вынести.  Его  челюсти
судорожно сжались, на почерневших губах выступила пена.
     - Прочь от меня! - приказал Шах  Амурас,  следя  за  ним  сузившимися
глазами.
     - Ха! - Это было рычанием дикого волка. - Шах  Амурас,  великий  лорд
Акифа! Будь ты проклят, как рад я тебя  видеть  -  тебя,  который  скормил
стервятникам моих товарищей,  который  разрывал  их,  привязывая  к  диким
лошадям, который ослеплял их, увечил и калечил. Ах ты пес, грязный пес!  -
Его голос перешел в безумный вопль, и он бросился на Шах Амураса.
     Несмотря на его жуткий вид, Оливия ждала, что он упадет при первом же
скрещении мечей. Безумец или дикарь, что мог  он  сделать,  нагой,  против
одетого в кольчугу повелителя Акифа?
     Было мгновение, когда лезвия молниеносно  блеснули,  словно  бы  едва
коснулись друг друга и тотчас  разлетелись.  Затем  меч  мелькнул  быстрее
сабли и со страшной силой опустился на плечо Шах Амураса. Оливия закричала
при виде ярости этого удара. Она  явственно  различила  вместе  со  звоном
кольчуги хруст ломающихся костей. Гирканец отшатнулся, лицо его  мгновенно
покрыла пепельная бледность, из-под кольчуги текла кровь. Сабля  выпала  у
него из руки.
     - Пощады, - хрипло прошептал он.
     - Пощады? - Голос незнакомца дрожал от бешенства. - Такой пощады, как
ты оказал нам, свинья?!
     Оливия закрыла глаза. Это  была  уже  не  битва,  а  кровавая  бойня,
безумная и яростная, вдохновляемая  ненавистью  и  бешенством,  в  которой
разрешились  страдания  битвы,  массовых  убийств,   пыток   и   страшного
преследования.  Хотя  Оливия  знала,  что  Шах   Амурас   не   заслуживает
сострадания и жалости ни от одного живого существа, она  закрыла  глаза  и
зажала руками уши. Она не могла видеть этот поднимающийся  и  опускающийся
меч, с которого капала кровь, не могла слышать чавкающий звук,  с  которым
он кромсал тело  поверженного  врага,  и  захлебывающиеся  крики,  которые
становились все тише и наконец прекратились.
     Оливия  открыла  глаза.  Незнакомец   отвернулся   от   окровавленной
изуродованной фигуры, которая лишь отдаленно  напоминала  человека.  Грудь
победителя вздымалась от усталости или волнения, лоб был покрыт испариной,
правая рука забрызгана кровью.
     Он не заговорил с ней, даже не глянул в ее сторону. Оливия  смотрела,
как он направился сквозь тростник к воде, нагнулся и  за  что-то  потянул.
Выплыла лодка, которая была укрыта среди зарослей. В этот  момент  девушка
догадалась, что намерен делать  незнакомец,  и  эта  догадка  побудила  ее
действовать.
     - Подожди!  -  взмолилась  она,  вскочила  на  ноги  и,  пошатываясь,
побежала за ним. - Не оставляй меня! Возьми с собой!
     Он обернулся и уставился на нее. Теперь он выглядел  по-другому.  Его
воспаленные глаза не были безумными. Как будто кровь,  которую  он  только
что пролил, потушила огонь его бешенства.
     - Кто ты такая? - требовательно спросил он.
     - Меня зовут Оливия. Я была его пленницей. Я убежала. Он  преследовал
меня. Поэтому он  и  оказался  здесь.  О,  не  оставляй  меня!  Его  воины
неподалеку. Они найдут его тело, найдут меня рядом с ним... О!
     Девушка застонала от ужаса и заломила белые руки. Он в замешательстве
уставился на нее.
     - Ты действительно хочешь отправиться со мной? - сурово спросил он. -
Ведь я варвар, и я вижу, что ты боишься меня.
     - Да, я тебя боюсь, - ответила она. Она была слишком  потрясена  всем
происшедшим, чтобы скрывать свои чувства. - Я не могу сдержать  дрожи  при
виде тебя. Но гирканцев я боюсь  больше!  О,  позволь  мне  отправиться  с
тобой! Они подвергнут меня  пыткам,  если  найдут  рядом  с  телом  своего
мертвого повелителя!
     - Что ж, садись.
     Он посторонился, и она быстро шагнула в лодку, стараясь не  коснуться
варвара. Она уселась на носу лодки. Варвар ступил в лодку, оттолкнулся  от
берега веслом и, используя его как шест, принялся  с  трудом  прокладывать
дорогу среди высоких стеблей тростника. Наконец они  выбрались  на  чистую
воду. Тогда он взялся работать  обоими  веслами,  делая  ровные,  сильные,
уверенные гребки. Мощные мускулы его торса, плеч и рук напрягались в  такт
усилиям.
     Некоторое время  они  молчали.  Девушка  скорчилась  на  носу  лодки,
мужчина работал веслами. Она наблюдала за ним  с  боязливым  любопытством.
Очевидно было, что он не гирканец, и он  не  был  похож  на  представителя
какой-либо из  гиборейских  рас.  В  нем  была  твердость  волка,  которая
отличает варваров. Его черты лица, принимая в расчет шрамы битв,  грязь  и
кровь последних событий, отражали такую же неукрощенную дикость. Но в  них
не было тупой злобы или извращенной жестокости.
     - Кто ты? - спросила девушка. - Шах Амурас назвал  тебя  козаком.  Ты
был в этой банде?
     - Я Конан из Киммерии, - буркнул он. - Я  был  с  козаками,  как  нас
называли гирканские псы.
     Она имела смутное представление о том, что названная им страна  лежит
далеко на северо-западе, намного дальше самых далеких государств ее расы.
     - Я дочь короля  Офира,  -  сказала  она.  -  Мой  отец  продал  меня
повелителю шемитов, потому что я отказывалась выйти замуж за принца Коса.
     Киммериец удивленно  хмыкнул.  Губы  девушки  искривились  в  горькой
усмешке.
     - О да, цивилизованные люди иногда  продают  своих  детей  дикарям  в
рабство. И при этом они называют твой народ варварским, Конан Киммериец.
     - Мы  не  продаем  своих  детей,  -  проворчал  он,  свирепо  выпятив
подбородок.
     - Ну вот, я была продана. Но пустынный вождь нашел мне  самое  лучшее
применение. Он хотел купить благосклонность Шах Амураса, и я была в  числе
даров, которые он привез в Акиф, город пурпурных  садов.  Потом...  -  Она
вздрогнула и спрятала лицо в ладонях.
     - Я должна была бы давно разучиться испытывать стыд,  -  сказала  она
наконец. - Но каждое воспоминание для меня - словно удар плетью для  раба.
Я пребывала во дворце Шах Амураса, пока несколько недель назад он со своим
войском не отправился сражаться с бандой чужаков, которые разбойничали  на
границах Турана. Вчера он вернулся  с  победой,  и  в  честь  его  начался
огромный праздник. В суматохе, когда все перепились, я  нашла  возможность
бежать из города на украденной лошади. Я думала, что побег мне удастся, но
Шах Амурас бросился в погоню за мной. Я опередила его воинов, но  от  него
бежать не смогла. Он настиг меня. И тут появился ты.
     - Я лежал и прятался в тростнике, - проворчал варвар. - Я  был  одним
из тех отчаянных парней, Свободных Товарищей, которые жгли  и  грабили  на
границах. Нас было пять тысяч, из двух десятков разных народов  и  племен.
Большинство из нас служило наемниками мятежному принцу Коса,  и  когда  он
примирился со своим проклятым сюзереном, мы остались без дела. Мы и начали
хозяйничать в приграничных землях Коса, Заморы  и  Турана.  Мы  не  делали
между ними разницы. Неделю назад Шах Амурас поймал нас в ловушку на берегу
Иллбара. С ним было пятнадцать тысяч человек. Митра! Небо было  черным  от
стервятников. Когда наши цепи сломались, после целого дня битвы, некоторые
пытались прорваться на север, другие на запад. Сомневаюсь,  чтобы  кому-то
удалось бежать. Степь была полна всадников, которые преследовали беглецов.
Я вырвался на восток и долго пробирался по болотам, которые  окружают  эту
часть моря Вилайет.
     С тех пор я скрывался в болотах. Только позавчера гирканца прекратили
прочесывать тростники в поисках беглецов вроде меня. Я закопался в  грязь,
как змея, питаясь мускусными крысами, которых ловил и  ел  сырыми,  потому
что не мог развести костер. Сегодня утром я нашел эту лодку, спрятанную  в
тростнике. Я собирался отправиться в море не  раньше  ночи,  но  но  после
того, как я убил Шах Амураса, его псы в кольчугах наверняка быстро возьмут
след.
     - И что теперь?
     - Нас наверняка  будут  преследовать.  Если  они  не  найдут  следов,
оставленных  лодкой,  которые  я  скрыл,  насколько  мог,  они  все  равно
догадаются, что мы направились в море, когда не найдут нас в болотах. Но у
нас есть преимущество во времени, и я собираюсь налегать на весла, пока мы
не окажемся в безопасном месте.
     - Где мы найдем такое место? - безнадежно  спросила  она.  -  Вилайет
принадлежит гирканцам.
     - Кое-кто так не считает, - угрюмо  усмехнулся  Конан.  -  А  именно:
рабы, которые сбежали с галер и стали пиратами.
     - Но что ты намерен предпринять?
     - Юго-западный берег на сотни миль держат  в  своих  руках  гирканцы.
Чтобы пересечь северные границы их владений, нам тоже предстоит  проделать
долгий путь. Я собираюсь двигаться на север,  пока  не  решу,  что  мы  их
пересекли. Тогда мы повернем на запад и постараемся  высадиться  там,  где
степь необитаема.
     - Что, если мы встретимся с пиратами или попадем в шторм? -  спросила
она. - А в степи мы просто умрем от голода.
     - Я не просил тебя отправляться со мной, - напомнил он.
     - Прости, - она  склонила  темноволосую  голову.  -  Пираты,  штормы,
голодная смерть - все они милосерднее людей Турана.
     - Да, - его темное лицо посуровело. - Я с ними  еще  не  рассчитался.
Успокойся, девочка. Штормы на Вилайет в это время года бывают редко.  Если
мы доберемся до степей, от голода не умрем. Я вырос на  голой  земле.  Это
проклятые болота, с их вонью и жалящими мухами, чуть не лишили  меня  силы
духа. В горах я тоже дома. Что касается пиратов...
     Он уклончиво усмехнулся и сильней налег на весла.
     Солнце упало, как тускло блестящий медный шар в  озеро  огня.  Синева
моря слилась с синевой неба, и обе превратились в  мягкий  темный  бархат,
усыпанный звездами и отражениями звезд.  Оливия  прилегла  на  носу  мягко
покачивающейся лодки, в состоянии полудремы, когда все кажется нереальным.
Ей казалось, что она плывет по воздуху: звезды внизу,  звезды  вверху.  Ее
молчаливый спутник рисовался темным силуэтом на фоне более мягкой темноты.
Весла поднимались и опускались ритмически и непрерывно. Этот  человек  мог
бы быть легендарным перевозчиком, везущим ее через темное озеро Смерти. Но
у нее уже не было сил  бояться.  Убаюканная  монотонностью  движения,  она
погрузилась в спокойный сон.


     Оливия  проснулась  с  рассветом,  чувствуя  ужасный  голод.  Девушку
разбудило изменение  движения  лодки.  Конан  отдыхал  на  веслах,  смотря
куда-то вдаль поверх нее.  Она  догадалась,  что  он  греб  всю  ночь  без
передышки, и восхитилась  его  железной  выносливостью.  Она  повернулась,
чтобы проследить за направлением его  взгляда,  и  увидела  зеленую  стену
деревьев и кустарника, поднимающуюся от  самого  края  воды  и  замыкающую
небольшую бухточку, воды которой были неподвижны, как синее стекло.
     - Один из многих островов, которых много в этом  внутреннем  море,  -
сказал Конан. - Считается, что они  необитаемы.  Я  слышал,  что  гирканцы
редко их навещают. Они в своих галерах обычно держатся поближе к берегу, а
мы отплыли далеко. Мы еще до заката потеряли из вида берег.
     Несколькими ударами весел  он  подогнал  лодку  к  берегу  острова  и
привязал веревку к выступающему корню  дерева,  растущего  у  самой  воды.
Ступив на берег, он протянул руку помочь Оливии. Оливия приняла протянутую
руку,  слегка  вздрогнув,  потому  что   рука   была   запачкана   кровью.
Прикоснувшись, она ощутила тень той буйной жизненной силы, которой  дышало
все тело варвара.
     Сонное спокойствие  сковывало  лес,  который  окаймлял  синюю  бухту.
Где-то далеко за деревьями птица запела свою утреннюю песню. Бриз шелестел
листвой и заставлял листья перешептываться. Оливия поймала  себя  на  том,
что внимательно прислушивается, сама не зная к чему. Что может  таиться  в
этом безымянном лесу?
     Пока она робко всматривалась в тени среди деревьев, что-то с  громким
хлопаньем крыльев выпорхнуло на свет: огромный попугай. Он уселся на ветку
и закачался на  ней  -  блестящий,  нефритово-зеленый  и  кроваво-красный.
Попугай склонил набок увенчанную хохолком голову и посмотрел на пришельцев
блестящими агатовыми глазами.
     - Кром! - пробормотал киммериец. - Вот дедушка  всех  попугаев.  Ему,
должно быть, тысяча лет. Посмотри, какая злая мудрость в его глазах. Какие
тайны ты стережешь, Мудрый Дьявол?
     Птица неожиданно расправила яркие крылья и, взмыв со своего  насеста,
хрипло прокричала: "Йахкулан йок тха, ксуххалла!"  С  диким  пронзительным
хохотом, который прозвучал пугающе по-человечески, попугай полетел  прочь,
в лес, и скрылся в мерцающих сумерках.
     Оливия смотрела ему вслед, не в силах отвести  взгляд,  чувствуя  как
холодная рука непонятного предчувствия дотронулась до ее спины.
     - Что он сказал? - шепнула она.
     - Могу поклясться, это были  слова  человеческого  языка,  -  ответил
Конан. - Но какого именно, я не знаю.
     - И я не знаю, - отозвалась девушка. - Но он, должно  быть,  научился
им от человека. Человека или... - она засмотрелась в глубину леса и слегка
задрожала, сама не зная, почему.
     - Кром, до чего я голоден! - буркнул киммериец. - Я  бы  съел  целого
быка. Поищем фруктов. Но сначала я смою с себя  всю  эту  грязь  и  кровь.
Прятаться в болотах - грязное занятие.
     С этими словами он отложил меч  и,  зайдя  по  плечи  в  синюю  воду,
принялся совершать  омовение.  Когда  он  снова  показался  из  воды,  его
бронзовое  тело  сверкало,  блестящие  черные  волосы   больше   не   были
слипшимися. Синие глаза, хоть и горели неугасимым огнем,  больше  не  были
налитыми кровью и мрачными. Но тигриная ловкость тела и угроза,  сквозящая
в его облике, не изменились.
     Он поднял меч и махнул девушке рукой,  чтобы  она  шла  за  ним.  Они
покинули берег, нырнув под арки огромных ветвей.  Землю  покрывал  зеленый
ковер травы, который пружинил  под  их  шагами.  Между  стволами  деревьев
открывался прекрасный вид.
     Через некоторое время Конан заворчал от удовольствия при виде золотых
и красновато-коричневых шаров,  висящих  по  нескольку  штук  рядом  среди
листвы. Сделав знак девушке, чтобы она села на ствол упавшего  дерева,  он
набросал ей в подол экзотических фруктов, а затем и сам принялся за еду  с
нескрываемым аппетитом.
     - Иштар! - воскликнул он,  прервавшись  на  мгновение.  -  От  самого
Иллбара я питался крысами и корнями, которые выкапывал из  вонючей  грязи.
Эти фрукты великолепны, хотя и не слишком питательны. Но  если  мы  съедим
достаточно, то наедимся.
     Оливия была слишком занята,  чтобы  ответить.  Как  только  киммериец
утолил острый голод, он начал посматривать на  свою  красивую  спутницу  с
большим интересом, чем до сих пор. Он обратил внимание на ее  великолепные
темные волосы, на персиковый оттенок ее нежной кожи и  округлые  очертания
ее гибкой фигуры, которые во всей их  прелести  открывала  взору  короткая
шелковая туника.
     Завершив трапезу, объект его пристального  внимания  взглянул  вверх.
Встретив жгучий взгляд  его  прищуренных  глаз,  девушка  вспыхнула  ярким
румянцем, и выронила остатки фруктов.
     Без  лишних  слов  Конан  жестом  указал,  что  им  нужно  продолжить
исследование острова. Оливия встала и последовала за  ним.  Они  вышли  на
большую поляну, по другую сторону которой деревья сплелись в  непроходимую
чащу. Как только они выбрались на поляну, в чаще послышался шум  и  треск.
Конан, отпрыгнув в сторону и увлекая девушку за собой, едва  успел  спасти
их от чего-то, что пролетело в воздухе  и  ударилось  о  ствол  дерева  со
страшной силой.
     Выхватив меч, Конан пересек поляну и бросился в чащу. Ничто больше не
нарушало тишину. Оливия скорчилась на траве, перепуганная  и  не  знающая,
что предпринять. Наконец Конан появился, с озадаченной и хмурой  миной  на
лице.
     - В чаще ничего нет, - буркнул он. - Но там было что-то...
     Он изучил снаряд, который едва не попал в них, и недоверчиво хмыкнул,
как будто не мог согласиться с тем, что видел  собственными  глазами.  Это
был огромный куб из зеленоватого камня. Он лежал  на  траве  под  деревом,
ствол которого он сильно повредил при ударе.
     - Странный камень для необитаемого острова, - проворчал Конан.
     Прекрасные глаза Оливии расширились от изумления. Камень  представлял
собой  правильный  куб,  несомненно  высеченный  и   обработанный   руками
человека. Он был удивительно тяжел. Киммериец поднял  его  обеими  руками,
уперся ногами в землю, поднял камень над головой, от  чего  на  его  руках
напряглись и рельефно выступили мускулы, и бросил его  изо  всех  сил  как
можно дальше от себя. Камень  упал  в  нескольких  футах  от  него.  Конан
выругался.
     - Ни один человек в мире не  сможет  перебросить  этот  камень  через
поляну. Это под силу только осадному орудию. Но здесь нет ни катапульт, ни
баллист.
     - Может, он был брошен из  такого  орудия  издалека,  -  предположила
девушка.
     Конан покачал головой.
     - Камень упал не сверху. Он прилетел вон  из  той  чащи.  Взгляни  на
сломанные ветки. Кто-то бросил его, как человек может бросить  гальку.  Но
кто? Или что? Пойдем!
     Она неохотно последовала  за  ним  в  чащу.  Внутри  внешнего  кольца
густого кустарника подлесок был не таким густым.  Здесь  царила  полнейшая
тишина. На упругой траве не было ничьих следов. И все же  именно  из  этой
таинственной чащи прилетел камень,  стремительный  и  смертоносный.  Конан
пригнулся ближе к траве и покачал головой. Даже  его  опытным  глазам  она
ничего не говорила о том, кто или что стояло или бежало здесь. Он  перевел
взгляд на зеленую крышу у них над головами -  прочный  потолок  из  густой
листвы и сплетенных ветвей. И замер на месте, как громом пораженный.
     Очнувшись, с мечом в руке, он стал пробираться назад, увлекая  Оливию
за собой.
     - Прочь отсюда, быстро! - приказал он шепотом, от которого у  девушки
кровь застыла в жилах.
     - Что там? Что ты увидел?
     - Ничего,  -  сдержанно  ответил  он,  не  прекращая  их  осторожного
отступления.
     - Но что же там? Что прячется в этой чаще?
     - Смерть, - ответил он, не сводя взгляда с распростершихся  над  ними
нефритовых арок, что закрывали небо.
     Как только они выбрались из чащи, он взял девушку за  руку  и  быстро
повел ее между деревьями, пока они не выбрались на поросший густой  травой
склон, на котором деревья росли редко. По склону они выбрались  на  низкое
плато, где трава была выше, а деревья встречались лишь изредка.  Посредине
плато  возвышалась   длинная   широкая   постройка   из   полуразрушенного
зеленоватого камня.
     Они изумленно взирали на  представшее  перед  ними  зрелище.  Никакие
легенды не  говорили  о  том,  что  на  каком-либо  острове  моря  Вилайет
существует нечто  подобное.  Конан  и  девушка  осторожно  приблизились  к
постройке. Мох и лишайники покрывали каменные стены, обвалившийся  потолок
смотрел в небо пустым провалом. Вокруг было еще  много  остатков  каменных
стен, полускрытых травой. Похоже  было,  что  когда-то  здесь  возвышалось
много  строений.  Быть  может,  целый  город.  Но  теперь  только  длинная
постройка, что-то вроде зала, поднималась к небу, и ее покосившиеся  стены
были обвиты лианами.
     Какие бы двери прежде не стерегли вход в здание, они давно  сгнили  и
обратились в прах. Конан и его спутница  остановились  в  широком  дверном
проеме и заглянули внутрь. Солнечный свет струился сквозь дыры в  крыше  и
стенах, превращая внутренность постройки в неясное  переплетение  света  и
тени. Крепко сжав  в  руке  меч,  Конан  шагнул  внутрь  мягкой  неслышной
походкой охотящейся пантеры, чуть  наклонив  голову.  Оливия  на  цыпочках
последовала за ним.
     Оказавшись внутри, Конан удивленно хмыкнул, а  Оливия  едва  сдержала
громкий крик.
     - Смотри! Смотри же!
     - Вижу, - ответил он. - Нечего бояться, это статуи.
     - Но какими живыми они выглядят - и  какими  злыми!  -  шепнула  она,
придвигаясь поближе к нему.
     Конан  и  девушка  стояли  посреди  огромного  зала,  пол   которого,
сделанный из полированного камня, был покрыт пылью и каменными  обломками,
упавшими с крыши.  Лианы,  выросшие  между  камнями,  скрывали  отверстия.
Высокая крыша,  совершенно  плоская,  поддерживалась  толстыми  колоннами,
которые тянулись рядами вдоль стен. И в каждом промежутке между  колоннами
стояла странная фигура.
     Это были статуи, с виду железные, черные и сверкающие так, словно  их
постоянно  полировали.  Они  были  натуральных  размеров  и   представляли
высоких, гибких и сильных  мужчин,  чьи  жестокие  лица  имели  ястребиные
черты. Статуи были нагими, и каждая впадина и выпуклость,  все  суставы  и
мышцы были воспроизведены с невероятным реализмом.  Но  самым  потрясающим
подобием жизни были их гордые и нетерпимые лица. Их черты не были  сделаны
по одному образцу. Каждое  лицо  обладало  индивидуальными  особенностями,
хотя в них и было сходство людей одной нации. В статуях,  или  по  крайней
мере в их лицах, не было ничего от монотонного единообразия  декоративного
искусства.
     - Кажется, будто они слушают - и ждут! - шепнула девушка, поеживаясь.
     Конан постучал рукоятью меча по одной из статуй.
     - Железо, - заявил он. - Но, Кром! - в каких формах их отливали?
     Он озадаченно покачал головой и пожал могучими плечами.
     Оливия робко осмотрелась. В  огромном  зале  было  тихо.  Ее  взгляду
предстали только обвитые плющом  стены  и  колонны,  да  темные  фигуры  в
промежутках между колонн. Ей стало неуютно, захотелось уйти отсюда, однако
статуи, похоже, имели  странную  привлекательность  для  ее  спутника.  Он
осмотрел их в подробностях и,  как  истинный  варвар,  попытался  отломать
кусок. Но материал, из которого они были сделаны, успешно противостоял его
попыткам. Ему не удалось ни повредить статую, ни сдвинуть  какую-нибудь  с
места. Наконец он сдался, бормоча ругательства в изумлении.
     - Что за люди послужили для них образцом?  -  задал  он  риторический
вопрос. - Статуи черные, но не похожи на негров. Я никогда не видел людей,
похожих на них.
     - Давай выберемся на свет, - попросила Оливия, и Конан кивнул, бросив
последний озадаченный взгляд на темные фигуры вдоль стен.
     Они выбрались из пыльного зала на яркий свет летнего  солнца.  Оливия
удивилась положению солнца на небе; они пробыли в руинах  гораздо  дольше,
чем она предполагала.
     - Давай вернемся в лодку, - предложила она. - Я  боюсь  этого  места.
Здесь странно, и здесь присутствует зло. Мы не знаем, когда на  нас  снова
может напасть то, что швырнуло камень.
     - Я думаю, мы в безопасности, пока мы не под деревьями, - ответил он.
- Пойдем-ка.
     Плато, склоны которого спускались в лес на востоке, юге и западе,  на
севере повышалось и переходило в путаницу скалистых утесов,  которая  была
самой высокой точкой острова. Туда и  направился  Конан,  соразмеряя  свой
размашистый шаг с походкой спутницы. Время от времени  он  бросал  на  нее
беглый взгляд, и она это чувствовала.
     Они добрались до северной оконечности плато и остановились там, глядя
на крутизну высоких утесов. По краю плато к востоку  и  западу  от  утесов
густо росли деревья, цепляясь за  обрывистый  склон.  Конан  подозрительно
посмотрел на эти деревья, но начал подъем,  помогая  спутнице  взбираться.
Скалы не были отвесными, и были изрезаны уступами. Киммериец, рожденный  в
горной стране, мог  бы  взбежать  по  ним  вверх,  как  кошка,  но  Оливия
поднималась с трудом. Снова и снова она  чувствовала,  как  ее  поднимают,
перенося через препятствие, которое она могла бы преодолеть лишь с большим
трудом, и ее изумление невероятной  физической  силе  этого  человека  все
возрастало. Его прикосновения больше не казались  ей  отталкивающими.  Его
железная хватка обещала защиту.
     Наконец они выбрались на самую вершину. Их  волосы  развевал  морской
ветер. От их ног скалы отвесно обрывались вниз на три-четыре сотни  футов.
Под обрывом лежала узкая полоса прибрежного леса.  Посмотрев  на  юг,  они
увидели  весь  остров,  который  лежал  как  огромное  овальное   зеркало.
Скошенные склоны от края плато уходили вниз и тонули в ободке  зелени,  за
исключением того места, где устремлялись вверх  утесы.  Насколько  хватало
глаз, вокруг простирались  синие  воды,  стеклянно-гладкие,  исчезающие  в
туманной дымке расстояния.
     - Море спокойно, - вздохнула Оливия. - Почему нам не продолжить путь?
     Конан, замерший на утесе подобно бронзовой статуе, указал  на  север.
Оливия увидела белое пятнышко, которое казалось подвешенным в дымке.
     - Что это?
     - Парус.
     - Гирканцы?
     - Кто может сказать на таком расстоянии?
     - Они бросят здесь якорь и обыщут остров в поисках нас!  -  вскричала
она, поддавшись мгновенной панике.
     - Не думаю. Они плывут с севера, значит, они не могут нас искать. Они
могут остановиться здесь по какой-либо иной причине.  В  этом  случае  нам
придется прятаться, как только  сможем.  Но  мне  кажется,  что  это  либо
пираты,  либо  гирканская  галера  возвращается  из  северного  набега.  В
последнем случае они вряд ли бросят здесь якорь. Но мы не  можем  выйти  в
море, пока они не скроются из вида, потому что они плывут с  той  стороны,
куда нам плыть. Они, без сомнения,  минуют  остров  сегодня  ночью,  и  на
рассвете мы сможем продолжить наш путь.
     - Значит, нам придется провести ночь здесь? - Девушка задрожала.
     - Это безопаснее всего.
     - Тогда давай спать здесь, на скалах, - взмолилась она.
     Конан покачал головой, глядя на скрюченные деревья на склонах  плато,
на раскинувшийся внизу лес -  зеленая  масса,  что,  казалось,  вытягивала
щупальца, пытаясь уцепиться за скалы.
     - Слишком много деревьев. Мы будем спать в развалинах.
     Оливия издала возглас протеста.
     - Ничто тебе там не грозит, - успокаивающе произнес он. - Что  бы  ни
бросило в нас камнем, оно не последовало за нами из  леса.  В  руинах  нет
никаких следов того, что там гнездится какая-нибудь дикая  тварь.  У  тебя
нежная кожа, ты привыкла спать в уюте. Я могу спать голым на снегу, и  мне
это не причинит неудобств, но у тебя будут судороги от росы, если мы будем
ночевать снаружи.
     Оливия молча согласилась, не находя больше возражений. Они спустились
со скал, пересекли плато и снова приблизились к мрачным, окутанным  тайной
древности руинам. К этому времени солнце опустилось  за  край  плато.  Они
нашли фрукты на деревьях около утесов. Фрукты послужили им ужином - едой и
питьем одновременно.
     Южная ночь опустилась быстро, рассыпав по темно-синему  небу  большие
белые звезды. Конан вошел в темные развалины,  увлекая  за  собой  Оливию,
которая шла нехотя. Она задрожала при виде  темных  фигур  в  нишах  между
колонн. В темноте, которую едва рассеивал слабый свет звезд, она не  могла
различить их очертания, только чувствовала ожидание, скрытое  в  них.  Они
ждали, как ждали в течение неведомого числа столетий.
     Кона принес полную охапку тонких веток с листьями.  Он  сложил  их  в
кучу, устраивая ложе  для  Оливии,  и  она  легла  на  ветки  со  странным
ощущением человека, который устраивается спать в змеином гнезде.
     Каковы бы ни были ее предчувствия, Конан их  не  разделял.  Киммериец
сел рядом с ней, прислонившись спиной к колонне, положив  на  колени  меч.
Его глаза сверкали в темноте, как у пантеры.
     - Спи, девочка, - сказал он. - Мой сон чуток, как сон волка. Ничто не
проникнет в этот зал, не разбудив меня.
     Оливия не ответила. Лежа на своей постели из веток  они  смотрела  на
неподвижную фигуру, слабо различимую в мягкой тьме. Как странно - завязать
дружбу с варваром! О  ней  заботится  и  защищает  ее  человек  той  расы,
сказками о которой ее пугали в детстве.  Он  вырос  среди  людей  угрюмых,
свирепых и кровожадных. Его дикость проглядывала в  каждом  его  движении,
горела в его глазах. И все же он  не  причинил  ей  вреда.  А  хуже  всего
обращался с ней человек, которого мир  называл  цивилизованным.  Когда  ее
усталое тело расслабилось в дремотной неге, и она погрузилась  в  туманные
образы  сновидений,  ее  последней  мыслью  было  волнующее   воспоминание
прикосновения сильных пальцев Конана к ее нежной коже.



                                    2

     Оливия спала, и во сне ее преследовало ощущение скрытого зла,  словно
образ черной змеи, тайно ползущей среди цветов. Ее сны были обрывочными  и
яркими - экзотические  картинки,  разбросанные  части  незнакомого  узора,
которые в конце концов сложились в картину, исполненную ужаса  и  безумия,
фоном которой служили циклопические камни и колонны.
     Она увидела огромный зал. Его высокий потолок поддерживался каменными
колоннами, которые выстроились ровными рядами вдоль массивных стен.  Между
колонн летали огромные зеленые с алым попугаи. Зал  был  полон  темнокожих
воинов с ястребиными лицами. Они не были  неграми.  Ни  их  внешность,  ни
одежды, ни оружие не походили ни на что, известное в мире, в котором  жила
спящая.
     Воины напирали на человека, привязанного к  колонне.  То  был  гибкий
белокожий юноша, золотые кудри которого спадали на лоб, белизной  подобный
алебастру.  Его  красота  была  не  вполне  человеческой.  Он  был  словно
воспоминание о боге, высеченное из белого мрамора.
     Чернокожие воины смеялись над ним, выкрикивали что-то  на  незнакомом
языке. Гибкое обнаженное тело корчилось под их безжалостными руками. Кровь
стекала по бедрам цвета слоновой кости и капала на полированный  пол.  Эхо
разносило по залу крики жертвы. Затем, подняв лицо к потолку и небесам над
ним, юноша ужасным голосом выкрикнул имя.  Кинжал  в  руке  цвета  черного
дерева оборвал его крик, и золотая голова упала на грудь слоновой кости.
     Словно в ответ на этот отчаянный крик раздались громовые раскаты, как
от колес небесной колесницы, и  среди  мучителей  возникла  фигура,  будто
материализовавшись из ничего, из воздуха. Фигура была человеческой, но  ни
один смертный человек никогда не обладал  столь  нечеловеческой  красотой.
Между ним и  юношей,  который  безжизненно  повис  на  своих  цепях,  было
несомненное  сходство.  Но  человечности,  что  скрадывала  богоподобность
юноши, не было в чертах незнакомца, застывших неподвижно и ужасных с своей
красоте.
     Чернокожие отпрянули от него. Глаза их  сверкали  бешеным  огнем.  Он
поднял руку и заговорил, и голос его разошелся глубоким, многократным эхом
в молчании зала. Словно в трансе, темнокожие воины  продолжали  отступать,
пока не заняли места вдоль стен в равных промежутках друг от друга.  Затем
со сжатых губ незнакомца сорвалось чудовищное заклинание и приказ:
     - Йахкулан йок тха, ксуххалла!
     При звуках страшного крика черные фигуры застыли.  Их  члены  сковала
странная неподвижность, они неестественно окаменели.  Незнакомец  коснулся
безвольного тела юноши, и цепи упали. Он  поднял  мертвое  тело  на  руки.
Затем обернулся, его спокойный взор скользнул по  безмолвным  рядам  фигур
черного дерева, и он указал на луну,  которая  заглядывала  в  зал  сквозь
оконные переплеты. И они поняли, эти  напряженные,  застывшие  в  ожидании
статуи, которые были людьми...


     Оливия проснулась, как от толчка, на своем ложе  из  веток.  Она  вся
была в холодном поту. Сердце ее громко стучало в тишине.  Она  осмотрелась
вокруг безумным взглядом. Конан спал, прислонившись к колонне, его  голова
свесилась на могучую грудь. Серебряное свечение поздней  луны  пробиралось
сквозь дыры в потолке, бросая длинные белые полосы света на  пыльный  пол.
Девушка смутно различала статуи  -  черные,  полные  скрытого  напряжения,
ожидающие. Борясь с истерикой, она увидела, как лунные лучи легко  ложатся
на колонны и статуи в нишах.
     Что это было? Дрожь прошла по статуям, где их  коснулся  лунный  луч.
Оцепенение ужаса сковало ее, ибо там, где должна была  быть  неподвижность
смерти, возникло движение: медленное шевеление, странные  судороги  черных
тел, Ужасные крик сорвался с ее губ, когда она сбросила оковы, что держали
ее в немой неподвижности. От ее вопля Конан  прыжком  вскочил  на  ноги  с
мечом в руке. Зубы его сверкали в темноте.
     - Статуи! Статуи! О, Бог мой, они оживают!
     Со страшным криком она прорвалась сквозь  пролом  в  стене,  разрывая
своим телом лианы, и бросилась  бежать  -  слепо,  безумно,  оглашая  ночь
дикими воплями, - пока твердая рука не схватила ее за плечо. Она визжала и
барахталась в обхвативших ее руках, пока знакомый голос не  проник  сквозь
туман владевшего ею ужаса, и она не увидела перед собой  озадаченное  лицо
Конана, освещенное лунным светом.
     - Что стряслось, девочка, во имя Крома? Тебе приснился кошмарный сон?
     Его голос показался ей незнакомым и далеким. С отчаянным всхлипом она
обхватила руками его могучую шею и судорожно прижалась к нему, плача и  не
в силах отдышаться.
     - Где они? Они гнались за нами?
     - Никто за нами не гнался, - ответил он.
     Она села, продолжая все так же  прижиматься  к  нему,  и  со  страхом
осмотрелась вокруг. Ее слепое бегство привело  их  к  южному  краю  плато.
Прямо под ними начинался склон, подножие которого скрывалось в густой тени
леса. Обернувшись, она увидела руины, ярко освещенные  высоко  поднявшейся
луной.
     - Ты их не видел? Статуи двигались, поднимали руки, глаза их сверкали
во тьме...
     - Я ничего не видел, - нахмурившись, ответил варвар. - Я спал крепче,
чем обычно, потому что мне уже очень  давно  не  приходилось  спать  целую
ночь. И все-таки не думаю, чтобы кто-то мог войти в зал, не разбудив меня.
     - Никто и не входил, - она истерически рассмеялась. -  Они  уже  были
там. О, Митра, мы устроились на ночлег посреди них! Овцы забрели спать  на
бойню!
     - О чем ты говоришь? - требовательно спросил он.  -  Я  проснулся  от
твоего крика, но прежде чем успел осмотреться, ты бросилась  наружу  через
трещину в стене. Я побежал за тобой, чтобы с тобой ничего не случилось.  Я
решил, что тебе приснился скверный сон.
     - Так оно и было! - девушка вздрогнула.  -  Но  реальность  оказалась
куда страшнее сна. Слушай!
     И она рассказала все, что она видела  во  сне  и,  как  ей  казалось,
наяву.
     Конан слушал очень внимательно. Естественный скептицизм просвещенного
человека был ему незнаком. В его мифологии встречались вампиры, гоблины  и
чернокнижники. Когда она договорила, он некоторое  время  сидел  молча,  в
задумчивости поигрывая мечом.
     - Юноша, которого они пытали, был похож на высокого мужчину,  который
появился потом? - спросил он наконец.
     - Как сын на отца, - ответила она, и нерешительно  добавила:  -  Если
можно вообразить плод союза божества со смертным человеком, то это и будет
тот юноша. Наши легенды говорят, что в древние  времена  смертные  женщины
иногда рождали детей от богов.
     - От каких богов? - пробормотал он.
     - Эти боги давно забыты, никто не знает их имен. Кто может знать? Они
вернулись в спокойные воды озер, в тихие холмы, на берега,  что  лежат  за
звездами. Боги столь же непостоянны, как и люди.
     - Но если эти статуи - люди, обращенные в железо богом или  дьяволом,
как могут они оживать?
     - Это колдовство луны, - девушка снова  задрожала.  -  ОН  указал  на
луну. Пока на них падает лунный свет, они живут. По-моему, так.
     - Но нас никто не преследовал, - пробормотал Конан, бросив взгляд  на
освещенные луной развалины. - Тебе могло присниться, что они  движутся.  Я
думаю пойти и проверить.
     - Нет, нет! - вскричала она, отчаянно схватившись  за  него.  -  Быть
может, заклинание удерживает их внутри зала. Не возвращайся! Они  разорвут
тебя на части. О, Конан, давай спустимся в лодку и  покинем  этот  ужасный
остров! Гирканский корабль уже наверняка миновал его. Бежим отсюда!
     Ее мольбы  были  столь  горячи,  что  подействовали  на  Конана.  Его
любопытство по отношению к статуям уравновешивалось его же суевериями.  Он
не боялся врагов из плоти и крови, каково бы ни было их превосходство,  но
намек на сверхъестественность тотчас вызывал к жизни смутные и  чудовищные
инстинкты страха - наследство варвара.
     Он взял девушку за руку. Они спустились по склону и  вошли  в  густой
лес,  где  шептала  листва  и  сонно  вскрикивали  неизвестные  птицы.  По
деревьями тени сгустились  еще  плотнее,  и  Конан  шел  зигзагами,  чтобы
избежать  самых  темных  участком.  Его  взгляд  безостановочно  бегал  по
сторонам, и часто устремлялся вверх, на ветки у них над головой. Конан шел
быстро, но осторожно. Он так  крепко  обнял  девушку  за  талию,  что  она
чувствовала, что ее скорее несут, чем  ведут.  Оба  молчали.  Единственным
звуком был звук быстрых нервных шагов девушки, шорох ее  маленьких  ног  в
траве. Так они добрались через лес до  воды,  которая  блестела  в  лунном
свете подобно расплавленному серебру.
     - Нам нужно было захватить с собой фруктов, - пробормотал Конан, - но
нет сомнений, что мы  найдем  другие  острова.  Можно  отправляться  прямо
сейчас. Осталось всего несколько часов до рассвета...
     Он  не  закончил  фразу.  Веревка,  которой  была  привязана   лодка,
по-прежнему была обмотана вокруг корня дерева. Но на другом ее конце  были
только раздавленные и разбитые останки лодки,  наполовину  скрывшиеся  под
спокойной поверхностью воды.
     У Оливии вырвался сдавленный крик. Конан  обернулся  лицом  к  густой
тени, где таилась неведомая  опасность.  Ночные  птицы  внезапно  смолкли.
Угрожающая тишина воцарилась в лесу. Ветерок не шевелил ветки,  и  все  же
листва по непонятной причине слабо трепетала.
     Стремительный, как гигантская кошка, Конан схватил Оливию на  руки  и
побежал. Он промчался сквозь тени, как фантом, а  в  это  время  сверху  и
вокруг  них  что-то  ломилось  через  листву,  и  шум  все  приближался  и
приближался. Затем им в лицо ударил лунный свет, и Конан взбежал по склону
плато.
     На краю он опустил Оливию на землю  и  обернулся  взглянуть  на  море
сумрака, которое они только что покинули. Листва вздрогнула от  внезапного
порыва ветра. Больше ничего. Конан тряхнул головой с  сердитым  ворчанием.
Оливия жалась к его ногами, как напуганный ребенок. Она посмотрела на него
снизу вверх, глаза ее были темными колодцами страха.
     - Что нам делать, Конан? - шепнула она.
     Он посмотрел на руины и вновь уставился на лес внизу.
     - Пойдем на скалы, - объявил он, помогая  ей  подняться  на  ноги.  -
Завтра я сделаю плот, и мы снова вверим нашу судьбу морю.
     - Это не... не ОНИ уничтожили лодку? - Ее  слова  были  полувопросом,
полуутверждением.
     Конан угрюмо покачал головой, не тратя слов.
     Каждый шаг на пути через залитое лунным светом плато был  для  Оливии
нестерпимым ужасом. Но никакие черные  фигуры  не  выбрались  украдкой  из
раскинувшихся развалин, и наконец Конан с девушкой добрались  до  подножия
утесов, которые  вздымались  над  ними  в  мрачном  величии.  Здесь  Конан
остановился  в  некоторой  нерешительности,  и   наконец   выбрал   место,
защищенное широким выступом, достаточно удаленное от деревьев.
     - Ложись и засни, если сможешь, - сказал он. - Я останусь на страже.
     Но сон не шел к Оливии, и она  лежала  без  сна,  рассматривая  руины
вдалеке и лес, окружающий плато, пока не  стали  бледнеть  звезды.  Восток
просветлел, и розовый с золотом рассвет зажег огнями  росинки  на  стеблях
травы.
     Девушка встала, расправив окоченевшее  тело.  Мысли  ее  вернулись  к
тому, что произошло ночью. В свете утра некоторые  из  ее  ночных  страхов
казались плодами чрезмерного воображения. Конан наклонился к  ней,  и  его
слова заставили ее снова вздрогнуть.
     - Перед самым рассветом я слышал скрип  дерева  и  веревок,  хлопанье
весел. Корабль бросил якорь у берега недалеко от нас. Может быть, это  тот
корабль, который мы видели вчера  вечером.  Давай  взберемся  на  скалы  и
понаблюдаем за ним.
     Они взобрались наверх и, лежа среди валунов,  увидели  внизу  высокую
мачту за деревьями на западе.
     - Гирканское судно, судя по его  оснастке,  -  пробормотал  Конан.  -
Интересно, команда...
     Их слуха достиг отдаленный шум голосов.  Добравшись  до  южного  края
утесов, они увидели, как пестрая орда выбралась из  леса  с  к  западу  от
плато, взобралась по склону  наверх  и  остановилась  на  открытом  месте,
споря. Спор проходил бурно: хватались  за  оружие,  потрясали  кулаками  и
громко перебранивались грубыми голосами. Затем  весь  отряд  направился  к
развалинам. Их путь должен был пройти у самого подножия утесов.
     - Пираты!  -  шепнул  Конан  с  угрюмой  ухмылкой.  -  Они  захватили
гирканскую галеру. Сюда, спрячься в этих камнях. И не показывайся, пока  я
тебя не позову, - велел он, замаскировав ее среди валунов,  лежащих  вдоль
гребня скал. - Я пойду навстречу этим псам. Если  мой  план  удастся,  все
будет хорошо, и мы уплывем отсюда вместе с ними. Если  у  меня  ничего  не
выйдет - что ж, прячься в скалах до тех пор, пока они не  уплывут,  потому
что все дьяволы этого острова не могут сравниться жестокостью  с  морскими
волками.
     Освободившись от ее бессознательной хватки, он  быстро  скользнул  по
скалам вниз.
     С опаской выглянув из своего укрытия, Оливия увидела, что  отряд  уже
приблизился к подножию утесов. В этот момент Конан вышел из-за  валунов  и
стоял, ожидая их лицом к лицу, с мечом в руке. Они отпрянули с угрожающими
и  изумленными  возгласами.  Затем  неуверенно  остановились  и  устремили
взгляды на эту фигуру, которая так неожиданно возникла среди скал. Их было
около семидесяти - дикая орда, состоящая из людей многих  национальностей.
Среди них были жители Коса, Заморы, Бритунии,  Коринфии,  Шема.  Их  черты
отражали дикость их натур. Многие были покрыты шрамами от ударов бичей или
заклеймены. Среди  пиратов  были  люди  с  обрезанными  ушами,  вырванными
ноздрями,  пустыми  глазницами,  обрубками  рук  -  как  следами   военных
сражений, так и результатом действий палача. Большинство были  полуголыми,
но те предметы одежды, которые они носили, были богатыми:  тканые  золотом
куртки, атласные пояса, шелковые штаны. Одежда их была рваной, запачканной
смолой и кровью. С ней соперничали детали  посеребренных  лат.  В  ушах  и
носах  пиратов  болтались  кольца  и  серьги   с   драгоценными   камнями.
Драгоценности сверкали на рукоятях их кинжалов.
     Высокий, мускулистый,  бронзовотелый  киммериец  с  полным  жизненной
энергии правильным лицом составлял разительный контраст с этой причудливой
толпой.
     - Кто ты такой? - заорали они.
     - Конан Киммериец! - его голос был подобен громовому рыку льва. -  Из
Свободного Товарищества. Я хочу испытать свою удачу с  Красным  Братством.
Кто у вас главный?
     - Я, клянусь Иштар! - раздался бычий рев, и  вперед  важно  выступила
огромная фигура. Гигант был обнажен до пояса.  Его  объемистый  живот  был
перехвачен  широким  кушаком,  который  поддерживал  необъятных   размеров
шелковые шаровары. Голова его была обрита, не  считая  чуба.  Длинные  усы
свисали ниже подбородка. На ногах у него были зеленые  шемитские  туфли  с
загнутыми вверх носками, а в руке - длинный прямой меч.
     Конан мрачно уставился на него.
     - Сергиуш из Хроша, клянусь Кромом!
     - Да, клянусь Иштар! - проревел гигант. Его маленькие  черные  глазки
горели ненавистью. - Надеешься,  что  я  забыл?  Ха!  Сергиуш  никогда  не
забывает врагов. Теперь я подвешу тебя вверх пятками и сниму с  тебя  кожу
живьем! Взять его, парни!
     - О да, спусти на меня  своих  псов,  большебрюхий,  -  издевательски
произнес Конан с неприятной ухмылкой. -  Ты  всегда  был  трусом,  косская
дворняжка!
     - Трусом?!  Это  ты  мне?  -  широкое  лицо  почернело  от  гнева.  -
Защищайся, северный пес! Я вырежу твое сердце!
     В мгновение ока пираты образовали круг, в середине которого оказались
соперники. Глаза  их  блестели,  дыхание  неровно  вырывалось  из  глоток,
разгоряченных свирепой радостью.  Высоко  в  скалах  Оливия  наблюдала  за
происходящим, впиваясь ногтями в ладони от волнения.
     Без  никаких  предварительных  формальностей  соперники  начали  бой.
Сергиуш ринулся в атаку, быстрый как гигантская кошка,  несмотря  на  свой
вес. Сквозь стиснутые зубы у него вырывались проклятия,  когда  он  бешено
наносил и отражал удары. Конан дрался  молча.  Глаза  его  превратились  в
щелки, в которых сверкал синий гибельный огонь.
     Сергиуш  перестал  бормотать  проклятия,   чтобы   сберечь   дыхание.
Единственными звуками были быстрое шарканье ног по земле, сопение  пирата,
звон и  клацанье  стали.  Мечи  мелькали,  словно  белый  огонь,  в  свете
утреннего солнца, вздымаясь и кружа.  Они  то  избегали  контакта  друг  с
другом, то на краткий миг  соприкасались,  издавая  металлический  лязг  и
звон. Сергиуш отступал. Только его превосходное владение искусством боя до
сих пор спасало его от  умопомрачительной  скорости,  с  которой  атаковал
киммериец.  Но  вот  -  громкий  удар  меча  о  меч,  скрежет  скольжения,
полузадушенный вскрик... Яростный  вопль  пиратской  орды  расколол  утро,
когда меч Конана пронзил насквозь массивное тело их капитана. Острие  меча
долю мгновения дрожало между плеч Сергиуша - полоска белого огня шириной в
руку. Затем киммериец выдернул меч, и тело капитана пиратов  тяжело  упало
на землю лицом вниз. Так оно и  осталось  лежать  в  луже  крови,  которая
быстро увеличивалась.
     Конан обернулся к корсарам, которые тупо таращились на него.
     - Вы, псы! - взревел он. - Я отправил вашего вожака в Ад. Что говорит
об этом закон Красного Братства?
     Раньше,  чем  кто-либо  успел  ответить,  стоящий  позади   остальных
бритунец с крысиным лицом молниеносно и смертельно раскрутил пращу. Камень
устремился в цель прямо, как стрела. Конан пошатнулся и упал,  как  падает
дерево под топором лесоруба. Вверху на скалах Оливия судорожно  схватилась
за валун. Картина плыла и качалась у нее перед  глазами.  Она  не  сводила
глаз с киммерийца, неподвижно лежащего на земле. Из раны у него на  голове
сочилась кровь.
     Крысолицый  пират  радостно  завопил  и  бросился   всадить   нож   в
распростертую фигуру. Но тощий коринфиец отшвырнул его прочь.
     - Ты что, Арат, собрался нарушить закон Братства, презренный пес?
     - Я не нарушаю закона, - ощерился бритунец.
     - Не нарушаешь? Ах ты пес!  Этот  человек,  которого  ты  только  что
свалил, согласно справедливым правилам - наш капитан!
     - Нет! - закричал Арат. - Он не из нашей  банды,  он  чужак.  Его  не
приняли в братство. То, что он убил Сергиуша, еще не делает его капитаном.
Это относилось бы только к одному из нас, если бы он убил капитана.
     - Но он хотел присоединиться к нам, - возразил коринфиец. - Он заявил
об этом.
     Его слова вызвали большой шум. Одни стали на сторону Арата, другие на
сторону  коринфийца,  которого  называли  Иванос.  Посыпались   проклятия,
взаимные обвинения, руки схватились за рукояти мечей.
     Наконец над шумом вознесся голос шемита:
     - К чему спорить о том, кто мертв?
     - Он не мертв, - возразил коринфиец, склонившись над телом Конана.  -
Он всего лишь оглушен, и уже приходит в себя.
     При этих словах шум возобновился. Арат пытался добраться до лежащего.
Иванос в конце концов вынул меч и заслонил  собой  Конана,  приготовившись
защищать его. Оливия поняла, что коринфиец стал на сторону Конана не  ради
самого Конана, а чтобы воспротивиться Арату. Похоже было, что эти  двое  -
помощники Сергиуша, и между ними не было дружбы. После  дальнейших  споров
было решено связать Конана и забрать с собой, а о его участи  договориться
позднее.
     Киммериец, который начал постепенно  приходить  в  себя,  был  связан
кожаными поясами. Затем  четверо  пиратов  подняли  его  и  с  жалобами  и
проклятиями потащили с собой.  Отряд  пиратов  возобновил  путешествие  по
плато. Тело Сергиуша оставили  лежать  там,  где  оно  упало  -  уродливая
фигура, развалившаяся на омытой солнечными лучами земле.
     Наверху  среди   скал   Оливия   лежала,   оглушенная   разразившимся
несчастьем. Она не могла ни  пошевелиться,  ни  заговорить,  могла  только
лежать там и смотреть остановившимся от ужаса взором,  как  свирепая  орда
уносит прочь ее защитника.
     Сколько времени она так пролежала, Оливия не знала.  Ей  было  видно,
как пираты добрались до руин и вошли внутрь, втащив с собой пленника.  Она
смотрела, как они появляются и исчезают в дверях постройки и  проломах  ее
стен, ворошат груды каменных  обломков  и  слоняются  вокруг  стен.  Через
некоторое время два десятка пиратов снова пересекли  плато  и  исчезли  за
краем плато в западной стороне, волоча  за  собой  тело  Сергиуша  -  надо
полагать, чтобы сбросить его в море. Около руин остальные ломали  деревья,
готовя костер. Оливия слышала их крики,  но  на  расстоянии  не  разбирала
слов. Слышала она и голоса тех, кто ушел  в  лес,  отдающиеся  эхом  среди
деревьев. Через некоторое время они вернулись с бочонками вина и  кожаными
мешками, набитыми провизией, злобно чертыхаясь под своей ношей.
     Все это Оливия отмечала чисто механически. Ее переутомленный мозг был
готов отключиться. Только когда она  осталась  одна,  беззащитная,  Оливия
поняла, как много значила для нее защита киммерийца. Она смутно  удивилась
прихотям  Судьбы,  которая  сделала  дочь  короля  спутницей   варвара   с
окровавленными  руками.  Затем  пришло  отвращение  к  людям,  считавшимся
цивилизованными.  Ее  отец  и  Шах  Амурас  были  цивилизованными.  И  оба
доставляли ей только страдания. Она никогда не  встречала  цивилизованного
человека, который обращался бы добр к  ней,  если  за  его  действиями  не
просматривались какие-то скрытые мотивы. Конан защищал ее, помогал ей и  -
до сих пор - ничего не требовал взамен.  Уронив  голову  на  руки,  Оливия
плакала, пока отдаленные крики непристойного пиршества не вернули  девушку
к ее собственным опасностям.
     Она  перевела  взгляд  с  темной  громады  развалин,  где  мельтешили
фантасмагорические фигуры пиратов, крошечные на расстоянии, на  сумеречные
глубины леса. Даже если ее страхи  прошлой  ночью  в  руинах  были  снами,
опасность, что скрывалась в этой зеленой  громаде  листвы,  не  была  лишь
частью кошмара. Был ли Конан убит, или его взяли в плен,  ее  единственный
выбор лежит между тем, чтобы отдать  себя  морским  волкам  и  тем,  чтобы
остаться на этом населенном дьяволами острове.
     Когда Оливия полностью осознала  весь  ужас  своего  положения,  силы
оставили ее, и она потеряла сознание.



                                    3

     Когда Оливия  очнулась,  солнце  уже  висело  низко.  Слабый  ветерок
доносил крики пиратов и  обрывки  непристойной  песни.  Девушка  осторожно
поднялась и посмотрела в их сторону. Она  увидела,  что  пираты  собрались
вокруг огромного  костра  близ  руин.  Ее  сердце  подпрыгнуло,  когда  из
постройки показалась группа, которая тащила какой-то предмет, которым, как
она  знала,  был  Конан.  Они  прислонили  его  к  стене.  Как  видно,  он
по-прежнему был крепко связан.  Последовал  долгий  спор  с  размахиванием
руками и хватанием за оружие. Наконец они отволокли его обратно  в  зал  и
снова принялись накачиваться элем.  Оливия  вздохнула.  По  крайней  мере,
теперь она знала, что киммериец все еще жив. Новая решимость овладела  ей.
Как только опустится ночь, она прокрадется в эти мрачные развалины и  либо
освободит его, либо ее схватят при попытке это сделать. И  девушка  знала,
что в ее решении был не только эгоистический интерес.
     С такими мыслями она выбралась из своего  убежища,  чтобы  собрать  и
поесть орехов. На скалах росло несколько ореховых деревьев. Оливия  ничего
не ела с прошлого дня. Собирая орехи, она никак  не  могла  отделаться  от
чувства, что за ней наблюдают. Девушка нервно оглядывалась  на  скалы,  но
там никого не было. Внезапно страшное подозрение заставило  ее  задрожать.
Она подобралась к северной оконечности скал  и  долго  смотрела  вниз,  на
колышущуюся зеленую массу листвы. Лес уже скрылся в закатных сумерках. Она
ничего не увидела. Не может быть, чтобы за ней следило нечто,  таящееся  в
лесу! Но она явственно ощущала взгляд невидимых глаз  и  чувствовала,  что
нечто живое и обладающее сознанием знает о ее присутствии, и ему  известно
ее укрытие.
     Прокравшись обратно в  свое  убежище  среди  камней,  Оливия  лежала,
наблюдая за развалинами в отдалении, пока ночная тьма не скрыла их. Теперь
их местоположение выдавал только огромный костер, на фоне  которого  пьяно
шарахались темные тени.
     Оливия встала. Пришло время попытаться сделать то, что она  задумала.
Но сначала она прокралась к северной оконечности скал и всмотрелась в лес,
окаймляющий плато.  Напрягая  зрение  в  слабом  свете  звезд,  она  вдруг
замерла, и ледяная рука коснулась ее сердца.
     Далеко внизу что-то двигалось. Словно бы черная  тень  отделилась  от
скопища теней. Нечто медленно продвигалось  вверх  по  отвесному  утесу  -
неясная фигура, бесформенная в полутьме. Паника схватила Оливию за  горло,
и девушка едва сдержала крик, что  рвался  с  ее  губ.  Повернувшись,  она
бросилась вниз по южному склону.
     Бегство по темным скалам было кошмаром, в  котором  она  скользила  и
карабкалась, хватаясь за острые камни похолодевшими пальцами. Когда Оливия
ранила свою нежную кожу и ударялась телом о выступы валунов, через которые
Конан вчера перенес ее так легко, она снова осознала свою  зависимость  от
варвара с  железными  мускулами.  Но  эта  мысль  мелькнула  и  пропала  в
водовороте страхов и ощущений безумного бегства.
     Спуск казался ей бесконечным, но наконец ее ноги коснулись  травы.  С
безумной быстротой отчаяния девушка бросилась  бежать  к  костру,  который
пылал как огненное сердце ночи. На бегу она услышала позади грохот камней,
сыплющихся с крутого склона, и шум словно придал  ей  крылья.  Девушка  не
осмеливалась даже задуматься над тем, что за зловещая тварь, взбираясь  на
скалы, обрушила эти камни.
     Необходимость  серьезных  физических  усилий  ослабила  владевший  ею
слепой страх, и когда Оливия приблизилась  к  развалинам,  ее  мысли  были
ясными и рассудок настороже, хотя ноги ее подкашивались от перенапряжения.
     Девушка опустилась на землю и поползла на животе, пока  не  добралась
до небольшого деревца, которое избежало топоров пиратов. Оттуда она  стала
наблюдать за врагами. Они уже поужинали, но  продолжали  пить,  зачерпывая
оловянными кружками или  украшенными  драгоценностями  кубками  из  винных
бочонков с выбитыми днищами. Некоторые уже заснули здесь же, на  траве,  и
оглашали ночь пьяным храпом. Другие, пошатываясь, побрели внутрь развалин.
Конана нигде не было видно.  Оливия  продолжала  лежать  на  земле.  Трава
вокруг нее и листья над ее головой покрылись  росой.  Люди  вокруг  костра
ругались, играли в азартные игры и спорили. Около  костра  осталось  всего
несколько человек; остальные ушли спать в руины.
     Девушка лежала, наблюдая за ними. Нервы ее были напряжены от ожидания
и от мыслей о том, что может в свою очередь наблюдать за ней из темноты  -
или незаметно подкрадываться к ней.  Время  тянулось  медленно,  словно  в
свинцовых башмаках. Один за другим пьяные погружались в  тяжелую  дремоту,
пока все они не улеглись рядом с догорающим костром.
     Оливия некоторое время колебалась. Ее побудило к действию серебристое
сияние, поднимающееся из-за деревьев. Вставала луна!
     С судорожным вздохом  девушка  поднялась  на  ноги  и  направилась  к
руинам. Тело ее покрылось гусиной кожей, когда она шла на  цыпочках  между
пьяных, уснувших перед входом в развалины. Внутри было еще больше пиратов.
Они ворочались и бормотали в тяжелом сне, но ни один не  проснулся,  когда
она проскользнула среди них. Всхлип радости сорвался с ее губ,  когда  она
увидела Конана. Киммериец не спал. Он был привязан к колонне  стоя.  Глаза
его  блестели,  отражая  проникающий  внутрь  постройки  свет  догорающего
костра.
     Осторожно обходя спящих, Оливия приблизилась к нему. Как тихо она  ни
ступала, он услышал ее шаги; увидел ее, когда  ее  силуэт  вырисовался  на
фоне входа. Едва уловимая ухмылка коснулась его суровых губ.
     Оливия добралась до Конана и на мгновение приникла к нему. Он  ощутил
грудью частое биение ее сердца. Сквозь широкий пролом  в  стене  прокрался
лунный луч, и воздух вдруг словно стал заряжен напряжением.  Конан  ощутил
это, и мускулы его непроизвольно напряглись. Оливия тоже  ощутила  это,  и
прерывисто вздохнула. Спящие продолжали бормотать  и  похрапывать.  Быстро
нагнувшись,  Оливия  вытащила  кинжал  из-за  пояса  его   бесчувственного
владельца и занялась веревками,  опутывающими  Конана.  Это  были  морские
снасти, толстые  и  прочные,  завязанные  морскими  узлами.  Она  отчаянно
работала кинжалом, а полоса лунного света медленно подбиралась к подножиям
черных фигур в нишах между колоннами.
     Дыхание неровно вырывалось из  груди  Оливии.  Запястья  Конана  были
свободны, но локти и ноги оставались крепко привязанными. Девушка  бросила
быстрый взгляд на статуи вдоль стен: ожидающие. Казалось, они наблюдают за
ней с чудовищным терпением, не присущим ни жизни, ни смерти, с  терпением,
свойственным им одним. Пьяные на полу застонали  и  заворочались  во  сне.
Лунный свет полз по залу, касаясь подножий черных фигур. Веревки  упали  с
рук Конана. Он забрал у девушки кинжал и  разрезал  путы  на  ногах  одним
сильным и резким взмахом. Конан шагнул вперед, разминая  затекшее  тело  и
стоически терпя агонию возобновляющегося кровообращения. Оливия приникла к
нему,  дрожа  как  лист.  Был  ли  то  обман  зрения,  или   лунный   свет
действительно зажег глаза статуй зловещим огнем, так  что  они  красновато
тлели во тьме, подобно углям костра?
     Конан рванулся с места внезапно, как кошка джунглей. Он выхватил свой
меч из груды оружия неподалеку, поднял Оливию  на  руки  и  выскользнул  в
пролом заросшей лианами стены.
     Они не обменялись ни словом. С девушкой  на  руках  Конан  устремился
через плато, залитое лунным  светом.  Оливия  обняла  его  крепкую  шею  и
склонила  темноволосую  голову  ему  на   могучее   плечо.   Ее   охватило
восхитительное чувство безопасности.
     Несмотря на ношу, киммериец  быстро  пересек  плато.  Оливия,  открыв
глаза, увидела, что они находятся в тени утесов.
     - Что-то взобралось на скалы, - шепнула она. -  Я  слышала,  как  оно
карабкается позади, когда спускалась.
     - Нам придется рискнуть, - проворчал он.
     - Я не боюсь - теперь, - вздохнула она.
     - Ты не боялась и тогда, когда пришла освободить меня, - ответил  он.
- Кром, ну и денек был! Никогда не слышал столько споров и воплей. Я  чуть
не оглох. Арат хотел отрезать мне голову, а Иванос  не  соглашался,  чтобы
разозлить Арата, которого он терпеть не может. Весь день они грызлись друг
с другом, а команда быстро перепилась, и уже не  могла  голосовать  ни  за
одного, ни за другого...
     Он внезапно оборвал фразу и замер, подобный бронзовой статуе в лунном
свете.  Быстрым  движением  он  опустил  девушку  на  землю  позади  себя.
Коснувшись ногами мягкой почвы,  Оливия  увидела  то,  что  прервало  речь
Конана. И закричала.
     Из   тени   утесов   появилась   чудовищная   неуклюжая   фигура    -
человекоподобный ужас, жуткое, карикатурное создание.
     В целом очертания фигуры напоминали человеческие. Но  лицо  существа,
явственно различимое в лунном  свете,  было  звериным:  близко  посаженные
глаза, вывернутые ноздри и огромная пасть с отвисшими  губами,  в  которой
сверкали белые клыки. Существо было  покрыто  косматой  серой  шерстью,  в
которой попадались белые пряди, блестящие  серебром  в  сиянии  луны.  Его
чудовищные уродливые лапы свисали почти  до  земли.  Туловище  зверя  было
невероятных размеров, а мощные нижние лапы -  короткими.  Ростом  существо
было выше человека, который стоял перед ним; размах его грудной  клетки  и
плеч потрясал воображение, а гигантские верхние лапы напоминали  узловатые
стволы деревьев.
     Освещенная  луной  картина  закачалась  перед  глазами  Оливии.  Вот,
значит, и конец  их  пути  -  ибо  какое  человеческое  существо  способно
противостоять свирепой ярости этой волосатой горы мускулов? Но  когда  она
перевела взгляд расширенных от ужаса глаз  на  бронзовую  фигуру,  стоящую
лицом к лицу с чудовищем, она почувствовала, что в противниках есть  нечто
общее.   Сходство   это   было   пугающим.   Противостояние    Конана    и
человекоподобного существа было похоже не на борьбу человека и зверя, а на
конфликт между двумя дикими созданиями, равно  свирепыми  и  беспощадными.
Сверкнув белыми клыками, чудовище бросилось на противника.
     Разведя в стороны могучие лапы, зверь ринулся вперед  с  ошеломляющей
быстротой, поразительной для его массивной туши и коротких ног.
     Действия  Конана  были  столь  стремительны,  что  Оливия  не  смогла
уследить за ними. Она увидела только,  что  он  каким-то  образом  избежал
смертельной хватки, и его меч, сверкнув подобно белой молнии,  отсек  одну
из чудовищных лап выше локтя. Кровь хлынула рекой. Отрубленная лапа  упала
на землю, жутко извиваясь. Но еще в момент  удара  вторая  уродливая  лапа
ухватила Конана за волосы.
     Только железные мускулы шеи спасли киммерийца - иначе его шея была бы
сломана в тот же миг. Его левая рука уперлась в горло зверя, левое  колено
было притиснуто к волосатому животу твари.  И  началась  ужасная  схватка,
которая  длилась  лишь  несколько  секунд,  но  эти   секунды   показались
парализованной ужасом девушке часами.
     Обезьяна мертвой хваткой  вцепилась  Конану  в  волосы,  таща  его  к
клыкам, сверкающим белизной в лунном свете.  Киммериец  сопротивлялся,  не
давая согнуть свою левую руку, тогда как  меч  в  его  правой  руке  ходил
взад-вперед как мясницкий нож, снова и снова врезаясь в пах, живот и грудь
противника. Зверь дрался в наводящем ужас молчании. Не было заметно, чтобы
его  ослабила  потеря  крови,  струившейся  ручьями  из  чудовищных   ран.
Невероятная  сила  обезьяны  постепенно  одерживала  верх  над   железными
мускулами  Конана.  Рука  Конана  неотвратимо  сгибалась  под   давлением;
противник  подтаскивал  его  все  ближе  и  ближе  к   чудовищной   пасти,
ощерившейся клыками, с  которых  капала  слюна.  Теперь  сверкающие  глаза
варвара смотрели прямо в  налитые  кровью  глазки  обезьяны.  Конан  нанес
противнику еще один удар мечом, и  меч  застрял  в  теле  зверя.  Напрасно
варвар пытался его вытащить. В этот миг страшная пасть, которая  скалилась
всего в нескольких дюймах от лица Конана, судорожно  захлопнулась.  Варвар
упал на землю, отброшенный чудовищем в предсмертных конвульсиях.
     Оливия, почти  теряя  сознание,  увидела,  как  обезьяна  зашаталась,
опустилась на землю, скорчилась и  по-человечески  ухватилась  за  рукоять
меча, торчащую из  ее  тела.  Еще  одно  чудовищное  мгновение,  затем  по
огромному туловищу прошла дрожь, и оно застыло.
     Кона поднялся на ноги и захромал к мертвому врагу.  Киммериец  тяжело
дышал и шел как человек,  чьи  мускулы  и  кости  подверглись  предельному
испытанию на прочность. Он пощупал свою окровавленную голову  и  выругался
при виде длинных прядей черных волос,  намокших  от  крови,  которые  были
зажаты в волосатой лапе мертвого чудовища.
     - Кром! - взревел он, хватая ртом воздух.  -  Я  чувствую  себя  так,
будто меня пытали! Я бы лучше сразился с дюжиной воинов. Еще немного, и он
бы откусил мне голову. Будь он проклят, он вырвал у меня половину волос!
     Взявшись за рукоять меча обеими руками, он с усилием вытащил  оружие.
Оливия подобралась поближе, взяла его за руку и широко  открытыми  глазами
уставилась на распростертое на земле чудовище.
     - Кто... кто это? - прошептала она.
     - Серая человекообезьяна, -  буркнул  Конан.  -  Людоед.  Они  немые.
Обитают в холмах на восточном берегу моря. Как эта добралась  до  острова,
понятия не имею. Может быть, ее смыло с берега штормом и она  приплыла  на
бревне.
     - Это она бросила камень?
     - Да. У меня появилось такое подозрение, когда мы стояли в чаще  и  я
увидел склонившиеся книзу ветки  у  нас  над  головой.  Эти  твари  всегда
прячутся в самой чащобе и редко показываются оттуда. Не знаю, что  привело
ее на открытое место, но для нас это оказалось удачным. Среди  деревьев  я
бы с ней не справился.
     - Она  шла  за  мной.  -  Оливия  задрожала.  -  Я  видела,  как  она
карабкалась на скалы.
     - Повинуясь инстинкту, тварь пряталась в тени  утесов,  вместо  того,
чтобы последовать за тобой через плато. Они обитают во мраке, в  потаенных
местах, и ненавидят солнце и луну.
     - Как ты думаешь, здесь есть другие?
     - Нет. Иначе бы они напали на пиратов, когда те шли через лес.  Серая
обезьяна осторожна, несмотря на свою  страшную  силу.  Поэтому  она  и  не
решилась напасть на  нас  в  чаще.  Она,  должно  быть,  очень  уж  хотела
заполучить тебя, раз решилась атаковать на открытом месте. Что...
     Он резко обернулся туда, откуда  они  пришли.  Ночь  разорвал  жуткий
крик. Он раздался из развалин.
     За  первым  воплем  последовала  безумная  мешанина   визга,   крика,
завываний и стонов агонии. Хотя им  сопутствовало  лязганье  стали,  звуки
походили скорее на шум кровавой бойни, нежели битвы.
     Конан застыл на месте. Девушка прижалась к нему в безумном ужасе. Шум
возвысился яростным крещендо. Киммериец повернулся  и  направился  к  краю
плато, где темнели заросли деревьев. Ноги Оливии дрожали так  сильно,  что
она не могла идти. Конан обернулся, подхватил ее на руки  и  понес.  Когда
девушка снова оказалась в колыбели его могучих рук,  сердце  ее  перестало
колотиться так бешено.
     Они шли по темному лесу, но густые тени больше  не  таили  ужасов,  а
серебро лунных лучей не выхватывало из тьмы зловещих фигур.  Ночные  птицы
сонно  бормотали.  Вопли  кровавой  резни   затихли   позади,   расстояние
приглушило  их  до   неузнаваемости.   Где-то   крикнул   попугай,   точно
сверхъестественное эхо: "Йахкулан йок тха, ксуххалла!"  Они  добрались  до
воды, к самому краю которой подступал лес,  и  увидели  стоящую  на  якоре
галеру, парус которой белел в лунном свете. Звезды уже начинали  бледнеть,
предвещая рассвет.



                                    4

     В призрачно-бледном свете предрассветного утра горстка  окровавленных
фигур в лохмотьях выбралась  из  леса  на  берег.  Их  было  сорок  четыре
человека, запуганных и упавших духом. Задыхаясь от  спешки,  они  вошли  в
воду и побрели вброд к галере. Грубый оклик  с  борта  судна  заставил  их
остановиться.
     Силуэтом на фоне светлеющего  неба  они  увидели  Конана  Киммерийца,
стоящего на носу галеры с мечом в руке.  Легкий  ветерок  развевал  черную
гриву его волос.
     - Стоять! - приказал он. - Не подходите ближе. Что вам нужно, псы?
     - Пусти нас на корабль! - крикнул  волосатый  пират,  трогая  пальцем
кровоточащий обрубок  уха.  -  Мы  хотим  убраться  с  этого  дьявольского
острова.
     - Первому, кто попытается влезть на борт, я вышибу мозги, -  пообещал
Конан.
     Их было сорок четыре против него одного, но преимущество было на  его
стороне. События этой ночи напрочь выбили из пиратов боевой дух.
     - Позволь нам попасть на корабль, добрый Конан,  -  жалобно  заскулил
замориец, подпоясанный красным кушаком, боязливо оглядываясь  через  плечо
на молчаливый лес. - Нас так покалечили, искусали, разодрали на части,  мы
так устали от драки и бегства, что ни один из нас не в силах поднять меч.
     - Где этот пес Арат? - спросил Конан.
     - Мертв, как и остальные! На нас напали дьяволы! Они  набросились  на
нас и стали разрывать на куски, прежде чем мы  успели  проснуться.  Дюжину
хороших бойцов они  растерзали  во  сне.  Развалины  были  полны  теней  с
горящими глазами, острыми клыками и когтями.
     - О да, - вмешался другой пират. - Это были демоны  острова,  которые
приняли вид  статуй,  чтобы  обмануть  нас.  Иштар!  Подумать  только,  мы
устроились на ночлег среди них. Мы не  трусы,  мы  сражались  с  ними  так
долго, как смертные могут сражаться с  силами  тьмы.  Затем  мы  бросились
бежать, оставив их терзать трупы, точно шакалы. Но они наверняка  бросятся
за нами в погоню.
     - Да, да, пусти нас на борт! - вскричал  тощий  шемит.  -  Пусти  нас
миром, или нам придется сделать это с оружием в руках.  Мы  так  измучены,
что ты наверняка убьешь многих, но тебе не удастся перебить всех нас.
     - Тогда я пробью дыру в днище и потоплю  корабль,  -  угрюмо  ответил
Конан. В ответ поднялся хор яростных возражений,  который  Конан  заставил
умолкнуть львиным рыком.
     - Псы! С какой стати я должен помогать своим врагам? Пустить  вас  на
борт, чтобы вы вырезали мне сердце?
     - Нет, нет! - наперебой закричали  они.  -  Мы  твои  друзья,  Конан!
Друзья и товарищи! Нам незачем ссориться между собой. Мы ненавидим  короля
Турана, но не друг друга.
     Их взгляды впились в его темное хмурое лицо.
     - Тогда, если я принадлежу к Братству, - проворчал он, -  его  законы
распространяются на меня. И, раз я убил вашего главаря в честном поединке,
я - ваш капитан!
     Никто  не  возражал.  Пираты  были  так  истерзаны  и  напуганы,  что
единственным их желанием было поскорее убраться с этого  жуткого  острова.
Конан поискал взглядом окровавленную фигуру коринфийца.
     - Эй, Иванос! - крикнул он. - Ты уже однажды встал  на  мою  сторону.
Поддержишь ли ты меня сейчас?
     - О да, клянусь Митрой! - пират, почувствовав, куда ветер  дует,  был
рад оказаться поближе к Конану. - Он прав, парни. Он наш законный капитан!
     Последовали одобрительные возгласы. Пиратам, может быть,  недоставало
энтузиазма, но в их  голосах  звучала  неподдельная  искренность,  которую
усиливало ощущение молчаливого леса позади, который мог  таить  чернокожих
красноглазых дьяволов с окровавленными клыками.
     - Поклянитесь на мечах, - потребовал Конан.
     К нему протянулись сорок четыре рукояти мечей и сорок  четыре  голоса
произнесли пиратскую клятву верности.
     Конан ухмыльнулся и вложил в ножны меч.
     - Поднимайтесь на борт, мои храбрецы, и беритесь за весла.
     Он обернулся и поднял на ноги Оливию, которая пряталась за планширом.
     - А что будет со мной, капитан? - спросила она.
     - Чего бы ты хотела? - спросил он, внимательно глядя на нее.
     - Я бы  хотела  пойти  с  тобой,  куда  бы  ни  лежал  твой  путь!  -
воскликнула она, обвивая белыми руками его бронзовую шею.
     Пираты, перебиравшиеся через борт, при виде  девушки  задохнулись  от
изумления.
     - Даже если это путь кровавых сражений? - спросил он. - Этот  корабль
окрасит кровью синеву любых вод, куда бы он ни плыл.
     - Да. Я готова плыть с тобой по любым морям,  синим  или  красным,  -
горячо ответила она. - Ты варвар,  а  я  вне  закона,  я  отвергнута  моим
народом. Мы оба парии, мы бродяги на этой земле. Возьми меня с собой!
     Порывисто рассмеявшись, он поднял ее к своим яростным губам.
     - Я сделаю тебя королевой Синего Моря! Поднимайте якорь, псы! Мы  еще
подпалим штаны королю Йилдизу, клянусь Кромом!





                              Роберт ГОВАРД

                              ПОЛЗУЩАЯ ТЕНЬ




     ...Вернувшись  из  Афгулистана  в  гиборейские   королевства,   Конан
присоединяется к восстанию,  поднятому  принцем  Котха  Альмуриком  против
короля Страбонуса. Восстание было подавлено и мятежное  войско  беспощадно
истреблено на краю пустыни...



                                    1

     Раскаленный воздух волнами поднимался над  пустыней.  Конан-киммериец
провел рукой по потрескавшимся губам и огляделся. Из одежды  на  нем  была
лишь шелковая набедренная повязка, да широкий пояс с золотыми украшениями,
на котором висели  сабля  и  кинжал.  Киммериец  стоял,  равнодушно  снося
болезненные уколы  лучей  нещадно  палившего  солнца.  На  руках  и  ногах
виднелись свежие раны.
     Обхватив руками колени и низко опустив светловолосую голову, рядом  с
ним на песке сидела юная девушка, белизна ее кожи резко контрастировала  с
цветом загорелого тела огромного варвара. Короткая, перехваченная в  талии
туника без рукавов и с глубоким вырезом  на  груди  скорее  обнажала,  чем
прикрывала ее прекрасное тело.
     Конан тряхнул головой, словно хотел избавиться от  слепящего  солнца.
Он приложил к уху кожаный бурдюк, который держал в руке, встряхнул  его  и
услышав слабый плеск, только сильнее сжал челюсти.
     Девушка вздрогнула и жалобно простонала:
     - Пить! Пить! О Конан! Нам теперь не спастись!
     Киммериец не ответил ничего, враждебным взглядом осматривая  песчаные
дюны. Исподлобья он смотрел на них и такая  злоба  пылала  в  его  голубых
глазах, что казалось - нет у него врага большего, чем эта пустыня.
     Конан наклонился и поднес бурдюк к губам девушки.
     - Давай, пей! - приказал он. - Пей, пока не остановлю!
     Она пила мелкими, жадными глотками, пока не выпила всю воду.  И  лишь
тогда все поняла.
     - Ах, Конан, - воскликнула девушка. - Зачем ты это сделал? Ведь я  же
выпила все! И тебе ничего не осталось!
     - Не реви! - прорычал он. - Береги силы!
     Конан выпрямился и отшвырнул в сторону пустой бурдюк.
     - Ну почему ты не остановил меня, почему? - всхлипывала девушка.
     Он даже не посмотрел на нее. Конан стоял, выпрямившись во весь  рост,
и в его глазах, устремленных в таинственную пурпурную мглу  на  горизонте,
горела ненависть.
     Киммериец понимал, что близится смерть, хотя при одной мысли об  этом
бунтовала вся его дикарская душа. Силы еще были, но он чувствовал, что под
этим убийственным солнцем ему долго не выдержать. Девушка  же  уже  совсем
обессилела. Так не лучше ли одним  ударом  сабли  милосердно  прервать  ее
страдания? Видеть ее адские мучения, наблюдать, как она медленно сходит  с
ума от жажды - ведь эти несколько глотков ненадолго ее утолили -  о,  нет!
Из ножен, дюйм за дюймом выползала сабля.
     Рука Конана  дрогнула.  В  глубине  пустыни,  далеко  на  юге  что-то
сверкнуло в раскаленном воздухе. "Почудилось, - подумал он со  злостью,  -
очередной  мираж,  что  так  часты  в  пустыне".  Конан  приложил  руку  к
полуослепшим от солнца глазам, - и ему показалось, что он различает  вдали
башни, минареты и сверкающие стены. Он недоверчиво  смотрел,  ожидая,  что
мираж  вот-вот  поблекнет  и  рассеется  в   воздухе.   Натала   перестала
всхлипывать. Она  с  трудом  поднялась  на  ноги  и  тоже  вглядывалась  в
мерцающее марево.
     -  Что  это  такое,  Конан?  -   прошептала   она,   боясь   спугнуть
пробудившуюся надежду. - Город, или мираж?
     Киммериец молчал. Он  несколько  раз  моргнул,  искоса  посмотрел  на
город, затем вновь прямо - тот не исчезал, не улетучивался, стоял  на  том
же месте.
     - Кто его знает, - буркнул он в сомнении. - Так или иначе,  стоит  на
это посмотреть поближе.
     Он затолкнул саблю в ножны,  наклонился,  и  легко,  словно  перышко,
поднял Наталу на руки.
     - Не надо, Конан, - запротестовала она. - Я могу идти, пусти меня!
     - Смотри, сколько камней! - рявкнул он гневно. - Мигом порвешь! -  Он
мотнул головой, показывая на изящные, салатового цвета сандалии. -  А  нам
надо спешить, чтобы дойти туда до заката.
     Надежда на спасение влила новые силы в стальные мышцы киммерийца.  Он
бежал по дюнам, словно летел на крыльях. Цивилизованный человек уже  давно
отдал бы богу душу, но он, варвар, сражался за жизнь словно кошка.
     Конан и Натала чудом бежали после  разгрома  армии  мятежного  принца
Альмурика, этой пестрой орды, которая вихрем промчалась по королевству Шем
и утопила в крови северную  границу  Стигии.  После  этого  орда,  уже  со
стигийской армией на хвосте, вторглась в королевство Куш и в  ее  пределах
была наконец окружена на краю южной пустыни.  Армии  стигийцев  и  кушитов
соединились и уже не выпустили добычу из капкана. Конан в последний момент
поймал  верблюда,  забросил  на  него  девушку   -   и   был   таков.   Им
посчастливилось, они избежали трагической судьбы своих товарищей,  но  для
них осталась лишь одна дорога - в пустыню.
     Натала была родом из Бритунии. Конан как-то увидел ее на невольничьем
рынке в одном из шемитских городов, захваченных ордой Альмурика, и  он  не
долго думая, тут же присвоил себе понравившуюся ему девушку, не  спрашивая
ни у кого на то разрешения. Сама она с радостью приняла  такой  поворот  в
своей жизни, да и чего ей оставалось ждать? Скорее всего, ее продали бы  в
шемитский сераль, а для женщин гиборейской эры это  было  худшим  из  всех
возможных зол.
     Конан и его спутница несколько суток подряд не слезали с  верблюда  -
стая стигийцев неутомимо преследовала их по пятам.  Когда  погоня  наконец
отстала, беглецам не оставалось ничего иного, как продолжить путь в том же
направлении - возвращаться  было  поздно.  Они  долго  ехали,  высматривая
оазис, но их спаситель-верблюд в конце концов упал замертво, и им пришлось
идти дальше пешком, по колено в горячем песке  испытывая  жестокую  жажду.
Девушка была сильной и выносливой, закаленной суровой лагерной жизнью, как
мало кто из женщин той суровой эпохи, но и она, как ни оберегал ее варвар,
постепенно выбилась из сил.
     Адская жара струилась с неба на  черную  гриву  Конана.  Тошнотворный
туман и тупое безразличие волнами заливали его мозг, но он не поддавался и
шел стискивая зубы все дальше и дальше, поскольку теперь  знал  наверняка,
что впереди действительно находится город, а не мираж. Что  ждет  их  там?
Новые враги? Кем бы они не оказались,  с  ними  можно  будет  сразиться  и
убить. А большего Конану и не требовалось.
     Солнце низко висело над горизонтом, когда они остановились наконец  в
животворной тени огромных городских ворот. Конан с  облегчением  расправил
плечи. Перед ними на высоту не менее тридцати футов возвышались крепостные
стены. Зеленоватого цвета, они блестели, словно стеклянные.
     Конан пробежал взглядом по верхушкам стен, но ничего не  заметил.  Он
крикнул во всю мощь своих легких - ответом была тишина.  Варвар  ударил  в
ворота рукояткой сабли - лишь гулкое эхо отозвалось и  тут  же  утонуло  в
песках. Натала, напуганная странной тишиной, дрожала словно в лихорадке, а
Конан, разгорячившись, навалился всей  массой  на  ворота.  Те  неожиданно
уступили и не  издав  ни  малейшего  скрипа,  начали  открываться.  Варвар
отскочил, напряженный, как пантера и с саблей наготове прижался  к  стене,
ожидая нападения. Девушка вскрикнула.
     За воротами лежал человек.  Конан  внимательно  осмотрел  его,  затем
поднял глаза и увидел просторную площадь, окруженную  зданиями,  сияющими,
как и  стены  зеленоватым  светом.  За  ними  возносились  стройные  башни
минаретов.  И  нигде  не  было  ни  следа  жизни.  Посреди  площади  стоял
четырехугольный колодец. Ничто иное  в  тот  момент  не  могло  обрадовать
Конана больше. Вспухший, облепленный  песком  язык  еле  ворочался  в  его
пересохшем рту. Он подхватил Наталу на руки, скользнул за ворота и  закрыл
их за собой.
     - Он живой? - со страхом спросила девушка,  показывая  на  неподвижно
лежащее мужское тело.
     Черты лица его были обычны для человека средних лет той  эпохи,  лишь
более раскосые глаза, да чуть более желтая кожа.  На  нем  были  пурпурная
шелковая туника, ноги  обуты  в  плетеные  сандалии,  к  поясу  приторочен
короткий меч в ножнах, украшенных золотом, Конан прикоснулся к  телу.  Оно
было холодным, без всяких признаков жизни.
     - Даже не ранен, - удивился киммериец, - а мертв, как Альмурик, когда
его нашпиговали стигийскими стрелами. Да ладно,  хватит  об  этом.  Нам  с
тобой надо прежде всего напиться. Клянусь Кромом, я осушу весь колодец!
     Сделать это оказалось весьма непросто.  Зеркало  воды  блестело  в  в
добрых сорока футах внизу, но ни единой веревки,  ни  подходящей  посудины
поблизости  не  было.   Разозленный   неожиданным   препятствием,   варвар
лихорадочно осматривался по сторонам, пытаясь разыскать  хоть  что-нибудь,
когда до его ушей долетел пронзительный крик девушки.
     Конан мгновенно повернулся. К нему бежал, держа  высоко  над  головой
меч тот человек, которого он посчитал мертвым. Конан не тратил времени  на
размышления, его сабля свистнула в воздухе, и голова незнакомца покатилась
по каменным плитам. Из шеи, словно сок  из  перерубленной  лианы,  ударила
струя крови, тело пошатнулось, и все еще с мечом в руке рухнуло на землю.
     - Умер ты, наконец? - рявкнул  Конан.  -  Или  добавить?  Ну  что  за
проклятый город нам попался!
     Натала дрожала всем телом, укрыв лицо в ладонях.  Она  посмотрела  на
Конана, раздвинув пальцы и снова зашлась в рыданиях.
     - Они убьют нас, Конан! Они не простят того, что ты сделал!
     - А что я должен был делать? Ждать, пока нас изрубят на куски?  -  он
внимательно осмотрел площадь. По-прежнему вокруг царила тишина,  нигде  не
было ни малейшего движения.
     - Ни единой живой души, -  пробурчал  он  успокоенно,  ладно,  я  его
спрячу.
     Ухватив рукой за пояс,  он  поднял  труп,  второй  рукой  схватил  за
длинные волосы отрубленную голову и потащил свою страшную ношу к колодцу.
     - Мы не можем напиться, -  рассмеялся  он,  -  так  хоть  ты  напейся
досыта!
     Он бросил тело в колодец, швырнув следом голову. Мгновение спустя  из
темной глубины донесся плеск.
     - А кровь, Конан! Кровь осталась! - прошептала девушка.
     - Если я сейчас не напьюсь, то кровь польется еще раз, - с угрозой  в
голосе  произнес  варвар,  который  вообще  не  отличался  долготерпением,
особенно тогда, когда его мучили голод и жажда.
     Девушка со страху и думать забыла о еде, но Конан помнил.
     - Пойдем туда, во дворец. Должен же тут быть хоть кто-то живой.
     - О, Конан, - она крепко обняла его,  пытаясь  сдержать  дрожь.  -  Я
ужасно боюсь. Это город духов, - духов и трупов! Вернемся в пустыню! Лучше
погибнуть от жары, чем от нечистой силы!
     - Вернемся в пустыню, как же, - бормотал Конан в гневе, - мы вернемся
тогда, когда нас сбросят с этих стен. Я найду воду, пусть даже  для  этого
придется отрубить все головы в этом проклятом королевстве!
     - А вдруг у них отрастут эти головы? - ее голос дрожал от ужаса.
     - Тогда я буду рубить их,  пока  они  окончательно  не  отвалятся,  -
заверил он ее. - Держись за моей спиной и ни в коем  случае  не  беги  без
приказа.
     - Как скажешь, Конан, - тихо шепнула она.
     Натала, смертельно перепуганная, шла так близко за  Конаном,  что  он
чувствовал  не  только  ее  горячее   дыхание,   но   и   к   собственному
неудовольствию, сандалии, наступавшие ему на пятки.
     Сгущались сумерки, наполняя таинственный город пурпурными тенями. Они
прошли под аркой и оказались в большом зале, пол и потолок  которого  были
выложены все тем же стекловидным зеленоватым камнем, а стены  из  того  же
материала покрывала  драпировка  из  шелковой  с  фантастическими  узорами
ткани.  На  полу  устланном  пушистыми  шкурами,   валялись   беспорядочно
разбросанные  атласные  подушки.  Сквозь  дверь  в  противоположной  стене
виднелась следующая комната. Они прошли  через  несколько  залов,  похожих
друг на друга, как две капли воды. Во дворце никого не было, но  киммериец
подозрительно посматривал по сторонам и что-то бормотал. Он никак  не  мог
отделаться от мысли, что в залах  кто-то  присутствовал  за  мгновение  до
того, как они здесь появились. Вот софа - она еще теплая. На этой  подушке
еще не разгладилась вмятина - только что на ней кто-то  сидел.  В  воздухе
плыл слабый запах благовоний - кто-то тут только что прошел.
     Некая аура ирреальности окутывала дворец, казалось он снился Конану в
наркотическом сне. Некоторые из залов утопали в абсолютном  мраке,  в  них
они не заглядывали, другие  были  освещены  мягким  светом,  исходящим  из
драгоценных камней,  сверкавших  на  стенах.  Вдруг  Натала  вскрикнула  и
судорожно  вцепилась  в  плече  Конана.  Он  мгновенно  отшвырнул   ее   и
повернулся, готовый встретить врага лицом к лицу.
     - В чем дело? - рявкнул он, не увидев никого.  -  Никогда  не  хватай
меня за плечи, руки поотрываю! Ты почему кричала?
     - Посмотри! - показала она дрожащей рукой.
     Киммериец сглотнул слюну.  На  матово  поблескивающем  столе  черного
дерева сияла золотая посуда. В тарелках было полно еды, в чашах и кубках -
вина.
     - Пир! - радостно выдохнул варвар. - Какой пир мы сейчас устроим!
     - Мы ведь не тронем тут ничего? - голод боролся в голосе  девушки  со
страхом. - Вдруг кто-нибудь придет?
     - Лир ан маннаман нам лир! - выругался Конан, схватил Наталу за шею и
бесцеремонно швырнул ее в позолоченное кресло, стоявшее у  края  стола.  -
Тут кишки от голода скручиваются словно змеи, а она на двери оглядывается!
Ешь!
     Сам он плюхнулся в кресло на  противоположном  конце  стола,  схватил
нефритовый кубок с вином и немедленно выпил несколькими большими глотками.
На его пересохшее горло этот острый напиток, похожий  на  красное  вино  с
каким-то незнакомым ему привкусом, подействовал подобно  бальзаму.  Слегка
утолив жажду он с волчьим аппетитом набросился на еду: на  мясо  неведомых
животных, на странные фрукты. Кувшины, амфоры, тарелки  -  все  прекрасной
ювелирной работы, вилки - из  чистого  золота.  Впрочем,  на  вилки  Конан
обращал меньше всего внимания, он рвал мясо руками, крушил кости  крепкими
зубами. Манеры его более цивилизованной спутницы тоже  вряд  ли  бы  сочли
приемлемыми в изысканном обществе, если  бы  увидели,  с  какой  скоростью
исчезали в ее маленьком  рту  яства  сказочного  стола.  В  голове  бешено
работавшего челюстями Конана мелькнула вдруг мысль, что еда и  вино  могут
быть отравленными, но он тут же забыл о ней, рассудив, что  лучше  умереть
от яда, нежели от голода.
     Насытившись, Конан развалился поудобнее  в  кресле  и  удовлетворенно
рыгнул. Что ж, раз в этом пустом дворце  полно  свежей  еды  и  питья,  то
должны быть и люди. Кто знает, может быть в каждом из  этих  темных  углов
таится враг. Однако, даже если это было так, киммериец относился  к  этому
совершенно спокойно. Он безгранично верил в свои силы на  него  навалилась
дремота и он начал всерьез подумывать над тем, что неплохо  бы  прилечь  и
поспать часок-другой.
     Натала, удовлетворив голод и  жажду  вовсе  не  избавилась  от  своих
страхов и опасений и даже не помышляла о сне. Она напряженно  вглядывалась
в темноту под арками, в которой  крылось  нечто  неведомое,  таинственное,
молчаливое и ужасное. Зал, в котором они сидели, показался вдруг огромным,
стол - невероятно длинным, а сама она оказалась гораздо дальше от  сонного
Конана, чем хотелось бы.
     Натала вскочила, обежала стол и устроилась на коленях своего опекуна,
обшаривая зал тревожным взглядом. Крутые арки открывали вход к  нескольким
другим залам, некоторые из них были залиты мягким розоватым светом, другие
утопали во мраке. Именно эти последние приковали внимание девушки.
     - Пойдем же Конан, пойдем отсюда! -  взмолилась  она.  -  Я  чувствую
здесь зло!
     - Не каркай! Ничего плохого с нами не  слу...  -  начал  он,  но  тут
что-то зашуршало, и этот звук в сгустившейся  тишине  разнесся  рокотанием
грома.
     Конан, мгновенно подобравшись, мягко, словно пантера вскочил на ноги,
девушка слетела с его колен, а он уже держал саблю наготове,  озираясь  по
сторонам. Шорох не повторялся, и киммериец бесшумно двигаясь, направился в
ту сторону, откуда он донесся до их ушей. Девушка, съежившись и дрожа всем
телом, следовала за ним.
     Они остановились на пороге соседнего зала и варвар застыл, словно лев
перед прыжком, а Натала боязливо вытянув шею, посмотрела через его  плечо.
Их глаза, быстро привыкшие к темноте, уловили очертания стоявшего у  стены
возвышения, похожего на саркофаг, на котором лежал на спине  человек,  как
две капли воды похожий на того, которого Конан спустил в  колодец.  Одежда
его, правда отличалась гораздо большей пышностью - она  вся  была  усыпана
золотом и драгоценными камнями и в скудном свете, проникавшем из соседнего
зала, сверкала подобно огромному  бриллианту.  Снова  послышался  зловещий
шорох, словно кто-то отодвинул  портьеру.  Конан  моментально  отскочил  в
сторону, потянул за собой девушку и зажал ей рот огромной ладонью.
     С того места, где они стояли, не было  видно  возвышения  с  лежавшим
человеком, лишь на стене рисовалась слабая тень. И к  этой  тени  медленно
подползала другая  тень,  она  была  бесформенной,  огромной  и  настолько
черной, что киммериец похолодел от ужаса.
     Эта тень не была тенью человека или животного - Конан никогда в жизни
не видел  ничего  подобного.  Натала  еще  шире  раскрыла  свои  огромные,
остекленевшие от страха глаза. В гробовой тишине  явственно  слышалось  ее
спазматическое дыхание. Тяжелая,  словно  черное  облако,  тень  обволокла
человека и они увидели, как на  стене  вспучился  огромный  горб,  тут  же
впрочем опавший и рассосавшийся. Тень медленно и  лениво  уползла  куда-то
вниз, открывая очертания ложа. Оно было пустым - человек исчез.
     Тело девушки конвульсивно дернулось - первый признак истерики.
     Конан чтобы привести ее в чувства, вновь воспользовался  ладонью.  Он
сам ежился от холодного пота, стекавшего по спине. Ничто в подлинном  мире
не могло так напугать его, но ведь то,  что  они  видели,  судя  по  всему
относилось вовсе не к этому миру.
     И все же любопытство пересилило  страх  и  киммериец,  чуткий  словно
кошка, скользнул в зал. Он был пуст. Пустым оказалось и возвышение, обитое
шелковой тканью. В его изголовье быстро впитывалась капля  алой  жидкости,
поблескивая, словно рубин. Натала увидела ее и взвизгнула от ужаса.  Конан
не обратил на это внимания, ибо он чувствовал, что его горло  все  сильнее
сдавливает ледяная петля страха. Значит здесь действительно лежал человек,
а затем появилось что-то чудовищное и человек  исчез.  Что  же  это  было,
какие мрачные силы скрываются в мрачных закоулках этого проклятого дворца?
     Варвар взял девушку за руку собираясь уйти из  зловещего  зала,  -  и
замер не дыша. Издалека, со стороны того зала,  в  котором  они  пировали,
слышался тихий шелест шагов. Сомневаться  не  приходилось,  к  ним  кто-то
приближался, мягко ступая босыми ногами. Киммериец сорвался с места,  таща
за собой девушку. Он надеялся,  что  сумеет  выбраться  на  площадь  через
другие двери, избежав встречи с незнакомцем, кем бы он там ни был.
     Однако они не успели еще добежать до  арки,  когда  тяжелая  шелковая
занавеска раздвинулась за их плечами и в комнату заглянул человек.
     Это был мужчина, тоже очень похожий на того,  что  встретился  им  на
свою беду по пути во дворец, - столь  же  высокий,  плотный,  в  пурпурной
тунике, перетянутой в талии расшитым золотом и драгоценностями  поясом.  У
бедра болтался короткий меч, но  мужчина  даже  не  положил  руку  на  его
рукоять, он неподвижно стоял, равнодушно  разглядывая  пришельцев.  В  его
янтарных глазах  не  отражалось  ничего,  кроме  отчаянной  скуки.  Тишину
разорвал сонный  голос  незнакомца.  Так  же  равнодушно,  ни  к  кому  не
обращаясь конкретно, он произнес  несколько  слов  на  неизвестном  Конану
языке. Киммериец ответил по-стигийски и тут же услышал вопрос, заданный на
том же языке:
     - Кто вы такие?
     - Я Конан из Киммерии, - гордо выпрямившись, ответил варвар. -  А  ее
зовут Натала, она бритунка. Скажи нам, что это за город?
     Незнакомец молчал, но его сонный, мечтательный  взгляд,  скользнувший
по девушке, дрогнул, глаза загорелись вожделением.
     - О юное создание, ты прекраснее  всех,  кого  мне  доводилось  здесь
увидеть! Кто же ты, о золотоволосая гурия, в какой из благословенных стран
родилось такое чудо?  В  Антаре,  Жотре,  или  быть  может,  в  сверкающей
серебряными звездами Кут?
     - Что ты мелешь? - спросил  раздосадованный  Конан,  который  не  мог
терпеть пустых речей.
     Незнакомец не обратил на него ни малейшего внимания и захлебываясь от
восторга, продолжал:
     - Да, это верно, мне снились многие красавицы, они были  стройными  и
грациозными, словно газели, их волосы были темнее самой  темной  ночи.  Но
твоя кожа белее молока, глаза прозрачнее чем воздух раннего утра, ты слаще
нектара самых нежных цветов. Иди же ко мне, взойдем на ложе мягкое, словно
лебяжий пух, о прекраснейшая из прекрасных, королева моих снов!
     Он подошел к Натале  легким  танцующим  шагом  и  протянул  руку,  на
которую тут же обрушился огромный кулак Конана.
     Незнакомец  пошатнулся,  зашипел  от  боли,   его   глаза   изумленно
раскрылись.
     - Это еще что такое? В моих снах меня же и бьют?! -  закричал  он.  -
Ах, негодяй! Убирайся с глаз моих! Исчезни! Поди прочь! Приказываю тебе  -
исчезни!
     - Это ты сейчас у меня исчезнешь! - рявкнул разозленный киммериец и в
его руке блеснула сабля. - Так тут у вас принимают гостей!
     Сонное  выражение  в   глазах   незнакомца   сменилось   безграничным
удивлением, затем они просветлели.
     - Клянусь Тогом! - воскликнул он. - Ты живой! Ты существуешь на самом
деле! Кто вы? Как вы попали в Ксутал?
     - Пришли из пустыни, - хмуро объяснил Конан. - Мы вошли  в  город  на
закате, голодные и еле живые, и увидели стол с яствами и ни  единой  живой
души. Что нам оставалось делать? Мы сели, утолили голод и  жажду.  Платить
нам правда нечем. У меня на родине гостя, даже  незванного,  прежде  всего
кормят, но у вас, цивилизованных людей все иначе... Мы пришли из  пустыни,
туда же и вернемся, не причинив никому зла, ибо, клянусь  Кромом,  мне  не
нравится этот город, в котором трупы носятся по улицам, размахивая мечами,
а спящих пожирают какие-то ужасные тени!
     Последние слова  Конана  буквально  ошеломили  незнакомца.  Его  лицо
мгновенно пожелтело.
     - Что ты сказал? Тени пожира...
     - Тени - не тени, не знаю, как  их  еще  назвать.  Нечто  такое,  что
приходит и уходит, а от человека остается одна-единственная капля крови.
     - Вы видели? Что вы видели?  -  незнакомца  колотила  крупная  дрожь,
голос его срывался.
     - Лежал тут один  на  возвышении,  -  начал  Конан,  -  вдруг  видим,
накрывает его огромная тень, а когда тень исчезла...


     Незнакомец уже не слушал его. Он пронзительно  взвизгнул  и  бросился
наутек. Ударившись о стену на повороте, он упал, но тут же  вскочил  и  со
всех ног помчался прочь, крича что-то во весь голос.  Конан  стоял,  не  в
силах сдвинуться с места от изумления, девушка с  отчаянием  цеплялась  за
его руку. Крик незнакомца несся все дальше и дальше, его подхватывало эхо,
отражаясь от потолков  бесчисленных  залов.  Внезапно  крик  оборвался  на
высокой ноте - и все стихло.
     - О, Кром! - Конан дрожащей рукой вытер пот со лба. - Воистину,  этот
город проклят. Идем отсюда скорее!
     - Призраки!  Призраки!  Тут  все  мертвы!  -  рыдала  девушка.  -  Мы
обречены! Мы в аду!  Мы  умерли  там,  в  пустыне,  а  здесь  только  наши
призраки! Духи-и-и!
     Она зашлась в рыданиях, и варвар в сердцах шлепнул ей  своей  тяжелой
ладонью по округлому заду. Девушка завопила еще громче.
     - Духи так не вопят! - резонно заметил киммериец. -  Мы  живы,  я  же
слышу! А будем здесь стоять, вообще голов лишимся. Идем!
     Однако, едва переступив  порог  следующего  зала,  они  остановились.
Навстречу им снова кто-то шел. Кто-то или что-то. Зрачки варвара сузились,
ноздри дрогнули - он  уловил  тонкий  запах  благовоний,  точно  такой  же
возносился в одном из первых залов. Под аркой появилась неясно  очерченная
фигура человека. Киммериец  неуверенно  кашлянул,  а  Натала  раскрыла  от
удивления рот.
     Перед ним стояла стройная, прекрасная девушка,  а  ее  черные  глаза,
чувственные, полные тайной неги глаза изумленно  смотрели  на  них  из-под
длинных ресниц.  Всю  ее  одежду  составляла  узкая  набедренная  повязка,
украшенная бисерной вязью и множеством драгоценных  камней.  Иссиня-черные
волосы тяжелой волной падали на плечи,  подчеркивая  алебастровую  белизну
кожи. Красота ее была  столь  ослепительной,  что  у  варвара  перехватило
дыхание. Овал лица незнакомки был типично стигийским, но у стигиек никогда
не встречалось столь белой кожи.
     - Кто вы такие? - спросила девушка по стигийски, голос ее был высоким
и мелодичным. - Как вы попали сюда? С неба свалились?
     - А ты кто такая? - вопросом на вопрос грубо ответил варвар.
     - Меня зовут Талис, - сказала  девушка.  -  Я  родом  из  Стигии.  Но
расскажите мне наконец, как вы попали в этот город? Не может же быть,  что
вы пришли сюда по доброй воле.
     - Не может быть, ты говоришь! - взвился киммериец. - Это того, что мы
здесь видим, не может быть! Мы притащились в этот город на закате  солнца,
чуть живые от голода и жажды. Возле ворот валялся какой-то  труп,  который
через пару минут напал на меня с мечом в руках. Мы зашли во дворец,  видим
- стол прямо гнется под тяжестью блюд с едой и  кувшинов  с  вином.  Потом
наткнулись на спящего мужчину, который тут же  исчез,  когда  его  накрыла
какая-то  тень...  -  киммериец,  внимательно  наблюдавший  за   девушкой,
заметил, что та побледнела, - накрыла тень, а потом...
     - Что потом? - стигийка явно преодолевала страх. - Говори же! Я жду!
     - Я тоже жду. Мне казалось, что  ты  завопишь,  и  бросишься  наутек.
Когда я рассказал то же самое твоему приятелю в пурпурной тунике, он взвыл
от ужаса и быстро убежал от меня.
     - Ах, так значит это он так орал, - пожала она белоснежными  плечами.
- Дурак! От судьбы не убежишь! Тог найдет везде, когда придет срок.
     - Что еще за Тог? - спросил Конан с ноткой неуверенности в голосе.
     Она пробежала по его телу настолько  бесстыдным  взглядом,  что  щеки
Наталы залились темным румянцем, а жемчужные  зубы  со  злостью  прикусили
нежную губку.
     - Сядем на эту софу, - предложила Талис, -  и  я  расскажу  тебе  обо
всем. Прежде всего, назовите ваши имена.
     - Я Конан - киммериец, - ответил варвар, - она - Натала из  Бритунии.
Но я не собираюсь сидеть на софе и гадать, свалится мне сейчас на шею  эта
тварь или нет!
     Она звонко рассмеялась и грациозно опустилась на мягкое ложе.
     - Видите ли, - сказала она с напускным смирением в голосе,  -  бежать
от Тога - напрасный труд. И тот, которого вы видели, тоже не избежал своей
судьбы.
     Конан что-то буркнул и присел на край софы, вытащив саблю и держа  ее
наготове на коленях. Рядом  с  ним,  поджав  под  себя  ноги  пристроилась
Натала. Она с ненавистью посматривала на прекрасную Талис,  чувствуя  себя
рядом с  ней  никчемной  дурнушкой.  От  ее  внимания  не  укрылись  также
пламенные взоры, которыми забрасывала могучего варвара юная стигийка.
     - Расскажи нам о городе, - попросил киммериец. - Что  за  люди  живут
здесь.
     - Ксутал - очень старый город. Много веков назад одно  из  кочевавших
по пустыни племен наткнулось на оазис и осталось в нем жить. Когда  именно
это случилось, горожане уже и не помнят.
     - Горожане не помнят... Значит здесь все же живут люди?
     - Да, живут. Их не слишком много, но больше, чем ты думаешь. Ксутал -
город, в котором стоит одно-единственное здание, поскольку все строение за
этими крепостными стенами соединены тысячами коридоров и переходов,  и  вы
могли бы часами и даже сутками бродить по залам и не встретить ни  единого
человека. Но их тут сотни...
     - Как же это? - изумился Конан.
     - Видите ли, горожане обычно спят, вся  их  жизнь  проходит  в  снах,
гораздо  более  реальных  для  них,  чем  действительность.  Вам  наверное
доводилось слышать о черном лотосе? На земле нет более ядовитого растения.
Но предки ксуталийцев научились так обрабатывать его сок, что он  приносил
им не смерть, а сны - фантастические, красочные, чудесные, - и с  тех  пор
горожане живут исключительно этими снами. Они иногда просыпаются  -  едят,
пьют, занимаются любовью и вновь возвращаются в свои сны, иногда  даже  не
притронувшись к еде, стоящей на столах. К одному  из  таких  столов  вы  и
попали...
     - А что они едят? - перебил ее Конан. - Что-то я нигде  в  округе  не
видел ни полей, ни виноградников. А где их сады, поля?
     -  О,  они  мудрецы,  эти  ксуталийцы,  или  точнее  их  предки  были
мудрецами. Они  получают  еду  из  воды  и  воздуха,  используя  солнечную
энергию. Кто знает, до чего они бы додумались еще, не погуби  их  лотосные
сны. К счастью, до того, как они увлеклись ими поголовно  и  без  оглядки,
город уже был построен. Вы обратили внимание на светящиеся  алмазы?  Стоит
потереть пальцем такой камень, и он начинает светиться.  Потрешь  снова  -
гаснет. И это лишь  малая  часть  древних  знаний,  большинство  их  давно
утрачено. Впрочем, зачем им это в их снах, похожих на смерть?
     - Значит этот тип у ворот тоже спал? - спросил киммериец.
     - Несомненно. Человек, погруженный в сон,  подаренный  соком  лотоса,
подобен мертвецу. Их тела как бы умирают, а души тем временем  странствуют
в чудесных видениях. Бедняга у ворот был стражником, - они все несут здесь
по очереди стражу, таков обычай, но с тех  пор,  как  была  построена  эта
стена, ни один чужак... Чему же удивляться, когда они спят на посту?
     - Так где же все эти люди? - допытывался Конан. - Ты говоришь, их тут
сотни. Так где же они?
     - Спят, - ответила она, - спят на софах, на шелковых  оттоманках,  на
пушистых шкурах, на атласных подушках, спят, сложив руки на груди, спят...
     Варвар вздрогнул, подумав о  том,  что  сотни  тел  неподвижно  лежат
где-то рядом, вглядываясь широко раскрытыми остекленевшими глазами в  мрак
и тишину своих комнат.
     - А что за тень похитила одного из них?
     Прекрасное лицо стигийки исказилось на миг гримасой страха.
     - Это Тог, древний бог, что живет глубоко под землей. Никто не знает,
был ли он в оазисе, когда здесь появились первые люди, или пришел  сюда  с
ними. Многие жители Ксутала чтят его как бога. Большую  часть  времени  он
проводит где-то в земных недрах, но когда проголодается, то некими тайными
тропами поднимается на поверхность. И тогда беда тому,  кто  повстречается
ему на дороге.
     Натала охнула от ужаса и обняла Конана рукой за шею  с  такой  силой,
словно боялась что ее вот-вот разлучат с могучим защитником.
     - О, Кром! - ошарашенно воскликнул киммериец. - Как же это? Они  что,
так и лежат, как бараны, пока этот демон их пожирает?
     - А ты отказал бы богу в полагающейся ему  жертве?  У  нас  в  Стигии
людей тоже убивают на алтарях во славу богов, и  жертвой  может  оказаться
любой из стигийцев. Так не все ли равно - жрец приносит жертву или бог сам
приходит за ней?
     - Ну, нет! - гневно воскликнул варвар. - У  нас  людей  в  жертву  не
приносят. Клянусь Кромом, хотел бы я посмотреть на жреца, которому  пришло
бы в голову зарезать на алтаре киммерийца! Кровь пролилась бы, это  верно.
Но чья кровь, как ты думаешь?
     - Ты варвар! - рассмеялась Талис. - Ты настоящий  варвар!  Но  Тог  -
очень старый бог, бог кровавый, жаждущий жертв, не забывай об этом!
     - Ну что за люди! - гневно бормотал Конан. - Лежать  и  спать,  зная,
что проснуться может быть придется в животе у чудовища!
     - Такая уж их судьба! - улыбнулась  Талис.  -  Тог  лакомился  ими  с
незапамятных времен. Некогда их были тысячи, теперь -  жалкие  сотни.  Еще
несколько поколений и останутся единицы, а Тогу придется искать  поживу  в
другом месте или убираться туда, откуда появился. Ксуталийцы знают о  том,
что их ждет, но даже не помышляют о бегстве, они  уже  давно  смирились  с
этим. Вы не поверите, но вот уже  несколько  поколений  никто  из  них  не
выходит из города дольше, чем на несколько часов.  А  я  видела  старинные
карты, нарисованные на пергаменте, на них в дне пути в  южном  направлении
указан оазис, еще в дне пути - второй, а там уже до края пустыни недалеко.
Но туда никто из граждан теперь не решится пойти. Они хуже растений,  всех
их  погубили  лотосные  сны.  У  них  есть  золотистое  вино  с  чудесными
свойствами, которое залечивает любые раны и  возвращает  силы  даже  после
самых разнузданных оргий, - его они и пьют. И спят, спят...
     И все же, несмотря на сонное отупение, все они судорожно цепляются за
жизнь, когда приходит их час. Да  вы  в  этом  сами  убедились.  Мне  тоже
приходилось видеть перепуганных горожан, а однажды весь город переполошило
известие, что Тог покинул свое подземелье. Люди бегали по улицам, рвали на
себе волосы, пока наконец не выскочили за ворота. Посовещавшись  там,  они
решили бросить жребий и оттащили того, на кого он пал, связанным по  рукам
и ногам в одну из комнат, чтобы Тог, удовлетворившись жертвой, оставил  их
в покое.
     - Бежим отсюда! - рыдала Натала. - Бежим скорее!
     - Замолчи! Еще не время! - шикнул на нее Конан, любуясь белым, словно
слоновая кость телом прекрасной стигийки.
     - Но скажи, Талис, как ты оказалась в этом городе?
     - О, я попала сюда еще ребенком, - ответила она, томно потянувшись  и
заложив руки за голову. - Я принцесса, как ты  наверное  уже  понял.  Меня
похитил один из мятежных принцев, что шатался по свету с бандой  кушитских
лучников, отыскивая место, где смог бы обосновать собственное королевство,
пока не заблудился в пустыне. В конце концов и он сам и его люди умерли от
жажды. Я обязана жизнью одному из лучников - он, прежде чем испустить дух,
посадил  меня  на  верблюда.  Это   славное   животное   притащило   меня,
полумертвую, прямо к воротам  этого  города.  Потом  мне  рассказали,  что
однажды утром увидели  за  воротами  мертвого  верблюда,  а  рядом  с  ним
полузасыпанную песком девушку. Горожане принесли меня в  город  и  напоили
вином. Так вот я и выжила. Я не  знала  их  языка,  но  они  очень  быстро
изучили мой. Особенно старались мужчины. И вовсе не потому, что стигийский
язык так понравился им, - ради меня они готовы были бросить даже свои сны.
     Она бесстыже рассмеялась, бросив откровенный взгляд на киммерийца.
     - Их женщины ужасно ревнивы, - продолжала  стигийка.  -  Они  кстати,
очень красивы, и если бы не желтоватый оттенок кожи, да не опухшие ото сна
веки, их красота вообще была бы совершенной. Здешних мужчин прельщает  то,
что я совсем иная, нежели их женщины. Я, правда, тоже  вкусила  лотосового
сна, но мне это не понравилось. Я предпочитаю жить наяву, а не  в  розовых
снах, как эти желтые лунатики. Ксуталийцы охочи до женских ласк и знают  в
них толк. Я бы посоветовала тебе своей рукой избавить девушку  от  мучений
прежде, чем они дорвутся до ее тела. Сладострастной похоти этих  мучителей
не вынести - слишком слаба. Я сама еще в пятнадцать лет приняла участие  в
мистериях  в  честь  богини  Деркето,  но  где  нашим  жрецам  тягаться  с
ксуталийцами по этой части. У них вся жизнь проходит в снах и оргиях.
     - Какая мерзость! - презрительно сплюнул киммериец.
     - О, это дело вкуса, - усмехнулась Талис, опуская глаза.
     - Ладно, нам пора, - поднялся Конан, - только время зря тратим. Мы не
собираемся сидеть здесь и ждать, пока не появятся эти негодяи или сам Тог.
Чем дольше мы здесь находимся, тем  больше  мне  кажется,  что  в  пустыне
гораздо уютнее, чем в этом злосчастном городе.
     Натала плохо говорила по стигийски, но знала язык  достаточно,  чтобы
понять, о чем идет речь, поэтому она охотно сорвалась с места, готовая  не
медля ни минуты отправляться в путь.
     -  Покажи  нам  дорогу,  и  мы  немедленно  уйдем  отсюда,  -  сказал
киммериец, не сводя глаз с  нагого  тела  прекрасной  Талис.  Та,  отлично
понимая значение блуждающего по ее груди и бедрам жадного взгляда,  лениво
потянулась, словно персидская кошка.
     - Идите за мной, - махнула  она  рукой  и  пошла  впереди,  покачивая
бедрами. Они шли по незнакомым залам, но прежде, чем в  сердце  киммерийца
зародилось подозрение, что дело нечисто, остановились в маленькой  комнате
со стенами, выложенными слоновой костью, и фонтаном, тихо журчавшим  в  ее
центре.
     - Ополосни личико, милая, - обратилась Талис к Натале.  -  Ты  вся  в
пыли, даже в волосах песок.
     В голосе стигийки прозвучало  столько  издевки,  что  бедная  девушка
залилась румянцем. Но совет был неплох, как и кем бы  он  ни  был  дан,  -
солнце и  песок  действительно  оставили  свои  следы  на  нежной,  словно
лепесток розы, коже бритунки.  Натала  забросила  за  спину  свои  длинные
светлые волосы и нагнулась над фонтаном.
     - О, Кром, - пожал  плечами  киммериец.  -  Женщина  всегда  остается
женщиной! Тог, не Тог, а ей лишь бы зеркало. Да ведь стоит  нам  оказаться
за воротами, как ты опять покроешься пылью. Ты дашь нам что-нибудь из  еды
и питья на дорогу? - повернулся он к Талис.
     Вместо ответа она прижалась к нему всем телом и положила руки на  его
бедра. Он чувствовал нежную теплоту ее кожи, пьянящий запах волос  дразнил
ноздри.
     - Зачем тебе пустыня? - горячо шептала она. -  Останься  со  мной!  Я
научу тебя любви, ты узнаешь самые сокровенные тайны Ксутала. Ты настоящий
мужчина, не чета этим сонным мечтателям. А я хочу  настоящей  любви.  Хочу
тебя. Мое сердце  рвется  из  груди  навстречу  тебе,  я  теряю  сознание,
чувствуя на своем теле твои руки. Оставайся со мной! Я сделаю тебя королем
Ксутала.
     Талис обняла варвара за шею и поднявшись на цыпочки, прильнула к нему
горячим нагим телом. Конан посмотрел через плечо стигийки на  Наталу.  Она
изумленно следила за происходящим,  широко  раскрыв  свои  голубые  глаза.
Киммериец смущенно кашлянул и одним движением  могучей  руки  отодвинул  в
сторону черноволосую  красавицу.  Та  удивленно  подняла  на  него  глаза,
метнула взгляд в сторону Наталы и понимающе улыбнулась.
     Глаза Наталы метали молнии,  губы  перекосились  в  гневной  гримасе.
Конан пробурчал что-то себе под нос. Он исповедовал верность  в  любви  не
больше любого другого из наемников, но в нем все еще  оставались  какие-то
крохи врожденной стыдливости - вернейшего союзника Наталы.
     Талис пожала плечами и вдруг, словно испугавшись чего-то  отшатнулась
к стене, задев плечом за висевший на ней гобелен.
     - Что случилось? - встревоженно спросил Конан. - Ты что-то услышала?
     - Оглянись! - протянула она белоснежную руку, показывая на что-то  за
его плечами.
     Конан мгновенно повернулся, выхватив из из ножен саблю. И  никого  не
увидел. За его спиной послышался вздох, шелест, какой-то  стук.  Он  вновь
повернулся к фонтану.  Обе  девушки  исчезли.  По  гобелену  волной  плыла
складка, словно кто-то только что приподнимал его край. Складка проплыла и
разгладилась. И тут где-то за стеной громко закричала Натала.



                                    2

     Натала стояла за Конаном, когда он повернулся к  выходу  и  в  ту  же
секунду быстрая и гибкая стигийка зажала ей рукой рот, второй обхватила за
талию и с неожиданной силой рванула ее на  себя,  -  прямо  в  стену,  или
точнее, в открывшуюся в стене потайную дверь.
     Они оказались в  абсолютном  мраке.  Талис,  возясь  у  двери  видимо
закрывая ее на запор, вынуждена была отпустить  Наталу,  и  та  немедленно
закричала во весь голос.  Смех  стигийки,  пропитанный  смертельным  ядом,
пронзил темноту.
     - Кричи, кричи милая, сколько влезет. Скорее сдохнешь!
     Натала замолчала, слышно было, как стучат от страха ее зубы.
     - Что я сделала? Что я тебе сделала? Что ты хочешь от меня?
     - Да ничего мне от тебя не надо. Сейчас я оттащу тебя вниз  по  этому
коридору, - голос Талис стал злым шипящим, утратив всю свою  мелодичность,
- полежишь там немного, пока за тобой не придут, а придут обязательно!
     - О боги, сжальтесь надо  мной!  -  всхлипывала  Натала  и  ее  голос
ломался от страшного предчувствия. - Чем я провинилась перед тобой?
     - Мне нужен твой молодец, а ты мешаешь. Я же вижу, что нравлюсь  ему.
Если бы не ты, он остался бы со мной. Исчезни - и он станет моим.
     -  Да  он  скорее  горло  тебе  перегрызет!  -  воскликнула   Натала,
безгранично верившая своему возлюбленному.
     - Увидим, - рассмеялась Талис со столь же безграничной верой  в  свои
женские чары. - Да тебе-то что до того: горло  он  мне  перегрызет  или  к
сердцу прижмет. Ты к тому времени будешь нежиться  в  объятиях  жениха  из
бездны ада!
     Хотя  Натала,  постанывая  от  ужаса,  отбивалась  руками  и  ногами,
стигийка скрутила ее словно беспомощное дитя и потащила вниз по  коридору.
Девушка, помня злорадное предупреждение, молчала. В глубокой тишине слышны
были только резкое, спазматическое дыхание Наталы,  да  сопение  стигийки.
Внезапно пальцы  несчастной  бритунки  наткнулись  на  усыпанную  алмазами
рукоятку  кинжала,  торчащую  из-за  набедренной  повязки  Талис.  Девушка
недолго думая, выхватила кинжал и ударила им сверху вниз,  вложив  в  удар
последние силы.
     Талис взвизгнула от боли и гнева, пошатнулась и выпустила  Наталу  из
рук. Девушка упала на каменные плиты, но тут же вскочила на ноги, отбежала
и прижалась к стене. Она не могла ничего разглядеть в окружавшем ее мраке,
но слышала пронзительный голос стигийки - лучшее доказательство того,  что
убить ее не удалось. Талис выкрикивала грязные ругательства, и в ее голосе
было столько злобы, что Натала похолодела.
     - Куда ты делась, проклятая сука?! - кричала стигийка. - Ну  попадись
ты мне в руки! - Описание пыток, уготованных ее сопернице, было  красочным
и более чем подробным, а язык, которым  оно  было  изложено,  заставил  бы
залиться румянцем стыда самую бесстыжую проститутку Аквилонии.
     Талис что-то искала, ощупью шаря по стене руками, и вскоре  загорелся
тусклый свет - стигийка в ярости забыла об угрожавшей им обеим  опасности.
Натала увидела в нескольких шагах от себя Талис. Сквозь пальцы левой руки,
которыми та сжимала рану в боку, ручейком текла кровь, но стигийка  твердо
стояла на ногах и в  глазах  ее  пылала  смертельная  ненависть.  Надежда,
теплившаяся  в  душе  Наталы,  бесследно  покинула  ее,   когда   стигийка
презрительно стряхнула кровь с ладони  и  увидела,  что  удар  кинжала  не
достиг цели - лезвие скользнуло по драгоценным украшениям  на  набедренной
повязке и лишь слегка поцарапало кожу ее грозной противницы.
     - Отдай кинжал, гадина! - процедила она сквозь зубы,  нагнувшись  над
скорчившейся у стены девушкой.
     Натала понимала, что это последняя возможность отстоять  свою  жизнь,
иной ей уже не представится, но не могла воскресить в  себе  даже  искорки
отваги - она впрочем никогда ей не отличалась, - и лишь дрожала всем телом
полностью парализованная  темнотой,  яростью  соперницы  и  безысходностью
своего положения. Талис без труда вынула кинжал из ее  безвольно  повисшей
руки и отбросила его во мрак.
     - Кусаешься, сука! - она со всего размаху  ударила  ее  окровавленной
ладонью по щеке. - Кусаешься? Ну так кровь за кровь! Ты  пожалеешь  еще  о
своей дерзости!
     Стигийка схватила Наталу за волосы и  выволокла  на  свет.  Из  стены
торчало  железное  кольцо,  с  которого  свисал  шелковый  шнур.   Девушке
показалось, что с ней происходит всего лишь  кошмарный  сон.  Она  уже  не
сопротивлялась, когда Талис, сорвав с нее  остатки  одежды,  подтащила  ее
руки вверх и затянула на запястьях крепкий узел. Нагая,  натянутая  словно
струна, она висела едва касаясь пола кончиками  пальцев,  словно  заяц,  с
которого вот-вот начнут сдирать кожу. Повернув с огромным  трудом  голову,
она увидела Талис, снимавшую со стены тяжелый кнут с рукоятью,  блестевший
золотом и алмазами и с семью длинными концами, плетеными из особого шелка,
более твердыми и гибкими чем обычные ременные.
     Стигийка глубоко  вздохнула,  с  наслаждением  размахнулась,  и  семь
жгучих языков пламени обернулись вокруг бедер взвизгнувшей от боли Наталы.
Бедная девушка вилась всем телом,  стонала,  пыталась  выдернуть  руки  из
шелковой петли, кричала, выла, начисто забыв о грозной опасности таившейся
где-то неподалеку. Жестокая стигийка  тоже  по-видимому  забыла  об  этом,
наслаждаясь муками жертвы.
     Обезумевшая от боли Натала подняла залитые слезами глаза, собираясь в
последний раз взмолиться о пощаде, - и стон замер на ее сразу затвердевших
губах, а глаза наполнились неописуемым ужасом.
     Взметнувшийся в очередной раз кнут  завис  в  воздухе,  когда  Талис,
встревоженная выражением  лица  жертвы,  быстро,  как  кошка,  повернулась
посмотреть на то, что ее  так  напугало.  Но  новый  противник  действовал
быстрее. Перед глазами полумертвой от боли Наталы мелькнуло подброшенное с
невероятной силой белое тело стигийки  -  мелькнуло  и  исчезло  в  недрах
огромного черного облака. Пронзительный вопль  разорвал  тишину  и  облако
растворилось во тьме.
     Еще несколько секунд из  мрака  коридора  доносился  умоляющий  лепет
Талис,  затем  ее  громкие   стоны   перешли   в   душераздирающий   крик,
завершившийся истерическим, диким смехом и  все  стихло.  Натала  до  боли
напрягала глаза,  вглядываясь  во  мрак,  в  котором  исчезла  Талис.  Она
чувствовала, что там таится нечто угрожающее не только ее телу, но и душе.
     Мрак вздыбился вдруг гигантской волной, в  нем  проявилось  некоторое
бесформенное  пятно,  образовавшее  что-то  вроде  колоссальной  головы  с
разинутой жабьей пастью, чьи контуры расплывались, словно марево, в голове
прорезались два светящихся словно гнилушки, глаза - они притягивали, в них
читалось  омерзительное,  воистину  космическое  вожделение,  и  вся   эта
пульсирующая, похожая на густой черный  дым  масса  клубилась,  густела  и
изменялась. Трудно было сказать - ползет это нечто, идет или летит, но оно
двигалось, приближаясь к ней. Вот оно добралось до круга света,  падавшего
из алмаза-светильника, но эта клубившаяся масса не поддавалась свету, даже
тогда, когда этот сгущенный мрак оказался на расстоянии вытянутой руки  от
Наталы, - если бы она могла конечно вытянуть руку, -  даже  тогда  она  не
различала деталей на этом  странном  теле,  лишь  жабья  пасть  рисовалась
вполне выразительно, словно темное пятно на сетчатке ее глаза.
     В голове девушки мелькнула мысль, что она возможно уже сошла с ума  -
ведь никто и ничто не может  смотреть  одновременно  сверху  и  снизу,  из
бездонной пропасти и с головокружительной высоты - а ведь было именно так,
это нечто смотрело на нее отовсюду.  И  в  то  же  время,  она  знала  это
совершенно  определенно,  оно  было  реальным,  осязаемым,  а  если   даже
обманывало зрение, то уж никак не обманывало тело, которое  вдруг  ощутило
холодное прикосновение не то лапы, не то щупальца. То, что проползло по ее
ноге,  было  холодное,  но  вместе  с  тем  жгло  как  раскаленный  уголь,
скользкое, и в то же время шершавое - оно абсолютно отличалось от чего  бы
то ни было, хоть раз  прикасавшегося  к  ее  телу.  Натала  вскрикнула  от
омерзения. В этом прикосновении сконцентрировалась вся непристойность, вся
похоть, все распутство, которые копились среди отбросов  земной  жизни  со
времен ее зарождения. Она чувствовала  такой  стыд,  такое  отвращение,  о
каких до сих пор не имела понятия. Теперь она отчетливо сознавала, что это
чудовище может быть чем угодно, но только не примитивным животным.
     Безумный визг девушки разорвал тишину, когда это нечто потянуло ее  к
себе, выворачивая все суставы и разрывая натянувшиеся до предела  мышцы  и
ткани рук, - но  тут  где-то  высоко  вверху  послышался  треск,  какая-то
огромная масса пронеслась по воздуху и грохнулась на плиты пола.



                                    3

     Когда Конан увидел разглаживающийся  гобелен,  он  с  диким  рычанием
бросился на стену, будто хотел снести ее  одним  ударом  своего  огромного
тела. Удар был таким сильным, что наверное поломал бы кости любого другого
человека, но варвар лишь отскочил от стены  словно  мячик,  сорвав  с  нее
гобелен. Его глазам открылась совершенно гладкая,  монолитная  стена.  Вне
себя от злости,  он  махнул  саблей,  словно  собираясь  иссечь  на  куски
мраморную преграду, но услышал за спиной шорох и  огляделся.  Его  смуглое
лицо было белым от ярости, что никак не могла найти себе выхода.
     За ним стояли десятка два мужчин в пурпурных туниках и с  желтоватыми
лицами. Каждый из них сжимал в руке короткий меч. Когда  Конан  оглянулся,
они набросились на него, что-то гневно вопя. Он не пытался ни  успокаивать
их не объяснять. Взбешенный исчезновением девушки, он действовал так,  как
на его месте действовал бы любой другой человек гиборейской эры.
     С яростным ревом Конан метнулся навстречу врагам, его  свистнувшая  в
воздухе сабля отбила в сторону чей-то меч, и вот уже из головы первого  из
нападавших брызнули мозги. Изогнувшись по-кошачьи, Конан ударил  снова,  и
чья-то  рука,  судорожно  цеплявшаяся  за  рукоять  меча,  отрубленная   в
запястье, взвилась по крутой дуге  в  воздух,  волоча  за  собой  кровавый
хвост, словно комета. Конан не потерял ни секунды, когда легким  движением
увернулся от воинов одновременно напавших на него, - и вот уже меч  одного
из них по рукоять погрузился в грудь второго.
     Увидев это, ксуталийцы  закричали  от  ужаса,  а  варвар  рассмеялся,
победно и хрипло, нырнул под чью-то руку, хлынула алая струя  и  следующий
воин в пурпурной тунике рухнул наземь,  зажимая  руками  огромную  рану  в
животе. Ксуталийцы завыли, словно волки, настигающие добычу. Непривычные к
ратному  труду,  отупевшие  от  своих  лотосовых  снов,   они   безнадежно
проигрывали быстрому словно молния, варвару, в котором  стальные  мышцы  и
четко работающий мозг составляли единое  целое.  Его  противники,  путаясь
друг у друга под ногами, наносили удары или слишком  поздно,  или  слишком
рано, рассекая  мечами  пустой  воздух.  Киммериец  же  двоился,  троился,
исчезал в одном месте, чтобы тут же появиться в другом, неуловимый  словно
ртуть, недоступный мечам врагов, а тем временем кривое  лезвие  его  сабли
ежесекундно грозило смертью и выполняло угрозы.
     Но  неуклюжие  и  нерасторопные  желтолицые  воины  вовсе   не   были
трусливыми. Грозно крича, они кружили вокруг варвара  и  рубили  короткими
мечами, а со всех сторон в комнату через настежь раскрытые  двери  вбегали
все новые и новые горожане, разбуженные непривычным их слуху шумом.
     Конан, с виска которого уже лилась кровь, в  очередной  раз  взмахнул
саблей, уложив одним ударом сразу нескольких врагов, словно косец  пшеницы
и огляделся по сторонам, намечая путь к отступлению. В ту  же  секунду  на
одной из стен раздвинулась драпировка и приоткрылась  потайная  дверь.  За
ней виднелась лестница из зеленоватого камня,  на  самом  ее  верху  стоял
человек в роскошном шелковом одеянии, моргая глазами,  словно  только  что
проснулся. Киммериец, не колеблясь ни  секунды,  одним  прыжком  преодолел
лязгавший мечами круг воинов и помчался к лестнице. Трое воинов преградили
ему дорогу, три меча молниями сверкнули над его головой, и тут  же  упали,
киммериец же не задерживаясь, несся вперед по  лестнице,  за  ним  гналась
свора преследователей спотыкаясь о валявшиеся  тела.  Один  из  несчастных
лежал вниз лицом в луже крови и мозгов, второй пытался подняться на руках,
залитых кровью, струей хлеставшей из перерезанного  горла,  третий  скуля,
прижимал к груди обрубок правой руки.
     Увидев варвара, бежавшего прямо на него, человек  в  богатых  одеждах
опомнился и его меч холодно сверкнул в лучах камней-светильников, падая на
голову Конана. Тот успел увернуться и воткнул саблю, словно нож мясника  в
сердце противника. Инерция движения Конана была столь  велика,  что  сабля
пронзила горожанина насквозь, а варвар, налетев на него,  споткнулся  и  с
грохотом врезался в стену. Когда он падал, сабля, острая,  словно  бритва,
распорола живот убитого снизу  доверху,  и  обмякшее  тело  покатилось  по
ступеням  вниз,  путаясь  в  собственных  внутренностях  и  сбивая  с  ног
желтолицых воинов.
     Полуоглушенный  варвар,  придя  в  себя,  яростно  потряс  в  воздуха
окровавленной саблей и  помчался  дальше.  Остановившись  на  мгновение  в
комнате наверху и убедившись, что она  пуста,  варвар  метнулся  к  двери.
Внизу, тем временем поднялся крик,  в  котором  звучало  столько  гнева  и
отчаяния, что Конан понял, что сам того не желая,  отправил  на  тот  свет
кого-то очень важного, может быть самого короля этого странного города.
     Киммериец бежал, не оглядываясь и не выбирая дороги. Он понимал,  что
Натале грозит смертельная опасность, но не мог заняться поисками  девушки,
не стряхнув с хвоста волчью стаю преследователей.
     Комнаты верхнего этажа дворца были погружены  в  полутьму,  и  Конан,
быстро потеряв ориентацию, вновь вбежал в зал, по  которому  уже  пробегал
пару минут назад, чуть не столкнувшись с преследователями. Увидев варвара,
они  заорали  как  сумасшедшие  и  бросились  к  нему,  он  же  с   трудом
увернувшись, проскочил под арку.
     Комната, в которой на этот раз оказался киммериец, в отличие от  всех
остальных не  была  пустой.  Ее  хозяйка  только  что  вскочила  на  ноги,
вскрикнув от удивления и испуга.
     Перед киммерийцем стояла совершенно нагая - если не считать  ожерелья
из драгоценных камней на шее - женщина, которая вглядывалась в него широко
раскрытыми от удивления и страха глазами. Это было последнее, что он успел
заметить:  когда  женщина  подняла  руку  и  потянула  за  шелковый  шнур,
свисавший со стены. Под  его  ногами  разверзлась  черная  пропасть.  Даже
феноменальная реакция варвара на этот раз запоздала.
     Высота, с которой свалился Конан, была не слишком  большой,  и  любой
другой на его месте тоже бы остался в  живых,  отделавшись  множественными
переломами рук, ног  и  ребер.  Как  кошка  падает  на  четыре  лапы,  так
приземлился и Конан, не выпуская  из  рук  сабли.  Внутренне  сжавшись  от
испуганного женского крика, он вскочил на ноги и увидел обнаженную Наталу,
отчаянно  извивавшуюся  в  сладострастных   объятиях   чего-то   настолько
отвратительного, что не могло  быть  ничем  иным,  как  порождение  адской
бездны.
     Любой из людей увидел этого  ужасного  монстра,  был  бы  парализован
страхом. Любой, но только не Конан. Глаза его заволокла  красноватая  мгла
бешенства, жажда крови затмила мозг - и он обрушился на  чудовище.  Бросив
свою жертву, монстр  повернулся  к  противнику,  сабля  которого  рассекла
воздух, пролетела сквозь черные клубы его бесформенного тела и чиркнула по
каменной стене, высекая сноп искр.
     Конан, ожидавший гораздо  большего  сопротивления  черной  субстанции
потерял равновесие и упал на колени. Когда  он  вскочил  на  ноги,  черное
облако уже сидело на его плечах. Варвару показалось, что его  захлестывают
волны некоей студенистой жидкости - он рубил их саблей, рассекал кинжалом,
рвал руками, по его лицу сплошным потоком текла грязь, что  вероятно  была
кровью чудовища. Конан не знал, отсекает ли он щупальца или какие-то  иные
органы монстра, врубается ли в само его тело, вновь и вновь сливавшееся  в
однородную массу. Ему уже начинало казаться, что он сражается не с  одним,
с огромным  множеством  адских  существ,  грызущих,  царапающих,  колющих,
колотящих  его  с  невероятной  силой.  Он  чувствовал  клыки   и   когти,
разрывающие его тело, чувствовал гибкие, но твердые, словно сталь,  не  то
щупальца, не то лианы, обвивающие его руки  и  ноги.  Вдобавок  ко  всему,
нечто, похожее на скорпионий хвост с острым шипом на конце,  молотило  его
по спине, шее, груди, до кости, рассекая кожу и мясо, впрыскивая  в  кровь
яд, жгучим огнем растекающийся по всему телу.
     Сплетенные в плотный клубок человек  и  монстр  выкатились  из  круга
света  и  оказались  в  абсолютной  темноте.  Забыв  в  пылу  сражения   о
брезгливости, варвар вонзил зубы в тело врага и его чуть было не вывернуло
наизнанку, когда это нечто, с писком и скрежетом, упруго  выскользнуло  из
захвата его мощных челюстей.
     Они катились все дальше и дальше по коридору. Варвар уже начал терять
сознание от боли и ран, когда  увидел  высоко  над  собой  огромную  жабью
пасть, освещенную тусклым светом, исходившим  казалось  откуда-то  изнутри
нее. Киммериец собрался с силами и с хриплым криком рванулся словно  волк,
к этой кошмарной пасти. Его верная сабля погрузилась  в  нее  по  эфес,  и
вдруг бесформенная масса, поглотившая Конана,  конвульсивно  содрогнулась.
Сильная судорога свела и тут  же  отпустила  адское  тело,  которое  вдруг
быстро поползло по неровному полу коридора, таща за собой варвара,  упрямо
цеплявшегося за  рукоятку  сабли,  застрявшей  глубоко  в  пасти  монстра.
Движения чудовища ускорились, киммерийца трясло, давило, мяло,  но  он  не
сдавался, яростными ударами кинжала раздирая на части студенистую массу.
     Внезапно из нее ударил какой-то странный фосфоресцирующий свет  прямо
в глаза Конана и  тот  вдруг  почувствовал,  что  клубящееся,  сотрясаемое
конвульсиями тело куда-то исчезло, а его рука с саблей повисла в  пустоте.
Он лежал на скользком краю какого-то бездонного колодца, в глубь  которого
летело, сверкая словно метеор, тело чудовища. Прижавшись щекой к  гладкой,
грязной каменной поверхности, он смотрел,  не  в  силах  отвести  глаз  от
быстро уменьшающегося светящегося  шара,  навстречу  которому  из  глубины
вдруг начала подниматься  темная,  блестящая  поверхность,  поглотившая  в
конце концов фосфоресцирующую точку. В  таинственной  бездне  всколыхнулся
тусклый огонек, и тут же погас.  Воцарилась  полная  тишина  и  абсолютный
мрак.



                                    4

     Натала  из  последних  сил  пыталась  освободиться,  сбросить   шнур,
врезавшийся  в  запястья.  Ее  взгляд  неотрывно  следил  за  краем  тьмы,
сгущавшейся за кругом  света.  Там  исчез  Конан,  увлеченный  демоном,  и
девушка, напрягая слух, еще некоторое время слышала сопение варвара, свист
его сабли и грохот ударов, затем шорох, похожий на шум лавины сползающей с
гор, сменившийся мертвой и глухой тишиной. Голова Наталы упала  на  грудь,
тело безжизненно повисло на шелковом шнуре.
     Она очнулась, услышав шаги, подняла голову и увидела вынырнувшего  из
темноты  варвара.  Вздох,  выражавший  одновременно  облегчение  и   ужас,
вырвался из ее опухших губ и эхом понесся по бесконечному  коридору.  Лицо
варвара  представляло  собой  сплошной  синяк,  словно  кто-то   долго   и
старательно колотил по нему бревном, кровь из рассеченной на  голове  кожи
заливала глаза. Губы были искусаны  и  разбиты,  руки,  ноги  и  все  тело
покрывали глубокие раны. Хуже всего выглядели грудь и шея, они почернели и
опухли, кожа свисала с них  клочьями,  казалось  их  долго  и  безжалостно
пороли бичом.
     - Ах, Конан! - рыдала Натала. - Как тебе досталось!
     Опухшие губы киммерийца исказила гримаса презрительного пренебрежения
к собственным ранам. Он тяжело дышал, и его  волосатая,  залитая  потом  и
кровью грудь вздымалась и опадала, словно  кузнечные  мехи.  Он  с  трудом
дотянулся до шелкового шнура, связывавшего запястья девушки, перерезал его
кинжалом привалился к стене, пошире  расставив  дрожащие  ноги,  чтобы  не
упасть. Натала прижалась к его плечу и горько и горько заплакала.
     - О, Конан! Ты умираешь!
     - Нельзя драться с  демоном,  -  тихо  прошептал  он,  -  и  остаться
невредимым.
     - Ты убил его? - спросила она с надеждой в голосе. - Правда убил?
     - Не знаю. Он свалился в какой-то колодец. Не знаю,  страшна  ли  ему
вообще сталь...
     - Ох, твоя спина! - всплеснула она руками. - Что он с ней сделал!
     - Это хвостом, - скривился он от боли. - Он был  твердый,  словно  из
стали и жег огнем. Но хуже всего эти щупальца, они  давили  и  мяли  меня,
словно  сотни  питонов.  Готов  поспорить,  что  все  мои   кишки   змеями
расползлись по животу.
     - И что нам теперь делать? - всхлипнула девушка.
     Он запрокинул голову.  Крышка  ловушки  была  плотно  захлопнута,  ни
единого звука не доносилось сверху.
     - Там не пройти, - буркнул он. - Там полно  трупов,  и  скорее  всего
засада. Они думают, что с нами покончено, или просто боятся  спускаться  в
эти коридоры. Выковыряй-ка вон тот светящийся камушек. Я, когда шел  сюда,
наткнулся на несколько боковых коридоров. Пойдем туда, не умирать  же  нам
здесь.
     Зажав в левой руке камушек - светильник, а в правой  -  окровавленную
саблю, киммериец направился вниз по коридору. Он шел медленно, каждый  шаг
давался ему с огромным трудом. В его висках пульсировала  тупая  боль,  он
ежесекундно облизывал запекшиеся губы.
     Через некоторое время  камень  тускло  высветил  черное  отверстие  в
стене, куда Конан свернул не колеблясь ни секунды. Сколько  они  шли  этим
черным тоннелем, Натала не знала, но в  конце  концов  дошли  до  какой-то
лестницы, вскарабкались по  ней  и  остановились  перед  каменной  дверью,
запертой на золотой засов.
     Девушка нерешительно  посмотрела  на  покачивавшегося  на  ослабевших
ногах великана, в вялой ладони которого дрожал слабый  огонек.  По  стенам
метались их огромные тени.
     - Открывай же, - бормотал Конан, - там нас ждут. О, Кром!  Я  принесу
тебе такую жертву, о которой понятия не имеет никто в этом городе.
     Натала поняла, что варвар бредит. Она  вынула  из  его  окровавленной
руки светящийся камень, вытащила золотой  рычаг  и  открыла  засов.  Дверь
оказалась  завешенной  изнутри  золотистой   шелковой   тканью.   Бритунка
осторожно отодвинула занавеску и заглянула за  нее.  Ее  глазам  открылась
комната, совершенно пустая, лишь  в  самом  центре  ее  шумел  серебристый
фонтан.
     Широкая ладонь варвара легла на нагое плечо.
     - Отойди в сторону, девушка! - пробормотал он.  -  Сейчас  тут  будет
жарко!
     - Здесь никого нет, - успокоила она его. - Это шумит вода.
     - Вода, - облизал он почерневшие губы, - хоть напьемся перед смертью.
Она взяла его за руку и словно слепца повела, осторожно ступая к  фонтану,
с замиранием сердца ожидая, что вот-вот в комнату со всех сторон  ворвутся
воины в пурпурных туниках.
     - Я посторожу, а ты пей, - с трудом произнес Конан.
     - Пей, пей, я не хочу. Ляг сюда, я омою твои раны.
     - Не слышу звона мечей, - удивился он, протирая глаза, словно пытаясь
сорвать с них мешавшую пелену.
     - Тут никого нет, Конан.
     Он ощупью нашел край чаши фонтана, наклонился, погрузил лицо в чистую
прозрачную жидкость, и пил, пил,  не  в  силах  оторваться.  Когда  варвар
поднял голову, Натала увидела, что безумие  уже  покинуло  его  глаза.  Он
облегченно вытянулся  на  полу  рядом  с  фонтаном,  но  выражение  чуткой
озабоченности не покидало его изуродованного лица, а сабля так и  осталась
в крепко сжатом кулаке.
     Девушка омыла его рваные раны и  перевязала  самые  глубокие  из  них
бинтами из разорванной на широкие  полосы  шелковой  занавески.  Занимаясь
этой работой, Натала ни на секунду не прерывала лихорадочных раздумий  над
тем, что им следовало делать дальше. Если они останутся во дворце, их рано
или поздно найдут, в этом она не сомневалась.  Правда  не  исключено,  что
ксуталийцы уже не ищут их,  а  давно  спят  где-нибудь  в  своих  потайных
комнатах, отправив души в бесконечные скитания по миру черного лотоса.
     Закончив перевязывать раны, Натала подняла голову - и оторопела.
     В алькове, поначалу незамеченном ею,  кто-то  был  -  сквозь  щель  в
пологе высовывалась мертвенно белая человеческая рука.
     Стараясь двигаться как можно тише,  чтобы  не  тревожить  киммерийца,
Натала, держа кинжал наготове, подкралась к алькову. Умоляя сердце  биться
тише, она медленно  отодвинула  полог.  На  возвышении,  похожем  на  ложе
катафалка, покоилось нагое тело женщины с желтоватой кожей. Рядом  с  ним,
на уровне ее плеча стоял нефритовый сосуд с золотистой жидкостью. Вероятно
это был тот самый чудесный  эликсир,  о  котором  говорила  Талис.  Натала
осторожно наклонилась над спящей чуть ли  не  касаясь  ее  груди  кончиком
кинжала, и схватила сосуд.
     Прижав к  себе  кувшин  с  драгоценной  жидкостью,  она  пару  секунд
раздумывала над тем, не стоит ли ей превратить  лотосовый  сон  желтолицей
женщины в  вечный,  но  так  и  не  смогла  заставить  воткнуть  кинжал  в
беззащитное тело, задернула, полог и вернулась  к  мирно  посапывающему  в
полузабытьи Конану.
     Присев рядом с ним, она поднесла сосуд к губам варвара. Тот  послушно
пару раз глотнул, затем оживился, сел и выхватил кувшин у нее из рук.
     - Клянусь Кромом, - сказал он, - это то самое чудесное вино. Откуда?
     - Стояло там в алькове, - показала она рукой.  -  Там  спит  какая-то
женщина.
     Конан припал губами к краю кувшина и осушил его несколькими огромными
жадными глотками.
     - О, Кром! - выдохнул он с  облегчением.  -  Я  чувствую  животворный
огонь в своих жилах! Оно придало мне новые силы!
     Конан вскочил на ноги.
     - Вернемся, Конан, вернемся в тот коридор, пересидим там, пока ты  не
поправишься!
     Ни за что! - воскликнул варвар. - Мы что, крысы, чтобы  прятаться  по
норам мы уйдем из этого проклятого города, и пусть кто-то  попытается  нам
помешать!
     - А твои раны?
     - Я не чувствую никаких ран, - бодро сказа Конан. - Может  быть,  все
дело в том, что я немножко захмелел, но я не чувствую никакой боли!
     Он подошел к окну, тоже укрывшемуся от глаз  Наталы.  Она  посмотрела
через его плечо. За окном чернело  бархатное  небо,  усыпанное  множеством
звезд. Внизу серым бесконечным покровом расстилалась пустыня.
     - Талис говорила,  что  этот  город  -  одно-единственное  здание,  -
вспомнил Конан, значит комнаты и залы в крепостных башнях  тоже  соединены
со всеми остальными. Нам не повезло.
     - Что ты задумал? - спросила она с опаской.
     - Там на столе хрустальный кувшин,  -  сказал  он  вместо  ответа.  -
Наполни его водой и привяжи к нему ручку из этой вот ткани. Я тоже немного
поработаю.
     Она повиновалась,  а  когда  закончив  с  порученным  делом,  подняла
голову, то увидела, что Конан связывает туго  скрученные  шелковые  ленты,
оторванные от полога, в  длинную  веревку,  один  конец  которой  уже  был
привязан к  ножке  массивного  столика  из  слоновой  кости,  стоявшего  в
алькове.
     - Попытаем счастья в пустыне, - пояснил варвар. - Талис говорила, что
в дне пути отсюда - оазис, в двух  -  второй.  Там  мы  и  переждем,  пока
затянутся мои раны. Нет, воистину это вино творит чудеса! Только что я был
полутрупом,  а  сейчас  мог  бы  гору  свернуть.  Эй   прикройся   наконец
чем-нибудь!
     Натала совсем забыла, что на ней нет ни клочка одежды -  впрочем  это
совсем ее не смущало, - но вспомнив о  жаре  и  палящем  солнце,  которыми
встретит их пустыня, она поспешно  набросила  на  себя  шелковую  накидку.
Киммериец тем временем  подошел  к  окну  и  без  труда  выломал  решетку,
выкованную из какого-то желтого металла. Опоясав бедра Наталы веревкой, он
затянул петлю, перенес девушку за зеленоватый парапет и осторожно  спустил
ее вниз. Когда она высвободилась из петли, он  втащил  веревку  обратно  и
привязал к ней кувшин с водой. Когда кувшин оказался у девушки, Конан  сам
съехал вниз по веревке.
     Как только он ступил на землю, Натала с  облегчением  вздохнула.  Они
стояли у подножия городской стены под бархатным  куполом  звездного  неба,
лицом к безбрежной  пустыне.  Девушка  понятия  не  имела  об  опасностях,
подстерегавших их далее, но сердце ее пело от  радости,  ибо  они  наконец
покинули этот чуть не погубивший их город.
     - Если они найдут веревку, то  могут  отправить  за  нами  погоню,  -
проговорил Конан, забрасывая за плечо кувшин, - хотя мне кажется, что  они
теперь побоятся ступить хотя бы на шаг за стену  города.  Ладно,  юг  там.
Идем.
     Конан с совершенно не характерной для него нежностью взял  Наталу  за
руку,  и  они  направились  в   пустыню,   не   оглядываясь   на   холодно
поблескивавшую за их спинами стену Ксутала.
     - Скажи, Конан, - осмелилась наконец спросить Натала, - там в  черном
коридоре ты нигде не видал Талис?
     - Было темно, я вообще ничего не видел, но ощупывал путь перед  собой
и знаю, что там никого не было.
     - Хотя она чуть не замучила меня на смерть, - шепнула девушка,  -  но
мне жаль ее.
     - Это так вот принимают гостей в  этом  проклятом  городе!  -  гневно
воскликнул варвар, но тут же успокоился. - Ничего,  они  надолго  запомнят
нас. Их кишки и мозги размазаны чуть ли не по всему  городу,  а  этому  их
Тогу, думаю досталось похуже чем мне. В конце-то концов, мы не  так  уж  и
плохо выпутались из этой истории. Есть вода, знаем, где искать оазис. Меня
правда изрядно исполосовали, да и у тебя на спине сплошь рубцы от бича...
     - Это ты виноват! - вспыхнула бритунка. -  Если  бы  ты  не  пялился,
разинув рот, на эту стигийскую кошку...
     - О, Кром! - проворчал варвар.  -  Надо,  чтобы  небо  обрушилось  на
голову, лишь тогда заставишь женщину забыть о ревности. Я, что ли виноват,
что стигийка влюбилась в меня? Все вы женщины такие...





                              Роберт ГОВАРД

                             МОРДА В ТЕМНОТЕ




     Продолжая свой путь на север, теперь ускорившийся  благодаря  лошади,
Конан наконец достиг  полуцивилизованного  королевства  Куш.  Это  страна,
которую правильно называют "Куш",  хотя  Конан,  как  и  другие  северяне,
обычно использует это название свободно, подразумевая любую из  населенных
неграми  стран  к  югу   от   стигийских   пустынь.   Здесь   ему   вскоре
предоставляется возможность продемонстрировать свое мастерство во владении
оружием.



                          1. ЧУДОВИЩЕ В ТЕМНОТЕ

     Амбула из Куша просыпался медленно. Чувства все еще были  заторможены
от вина, которое он выпил во  время  пиршества  прошлой  ночью.  Некоторое
время, пока  он  все  еще  был  одурманенный,  он  не  мог  вспомнить  где
находится. Лунный свет, который лился потоком через  зарешеченное  окошко,
расположенное высоко на одной из стен, освещал незнакомое окружение. Потом
он вспомнил, что лежит в верхней камере тюрьмы, куда его бросила  Королева
Тананда.
     Он  подозревал,  что  в  его  вино  было  подмешано  зелье.  Пока  он
беспомощно распростерся, едва осознавая что происходит вокруг, два  черных
великана из охраны королевы схватили  его  и  Лорда  Аахмеса,  двоюродного
брата королевы, и затолкали их в камеры. Последним, что  он  помнил,  была
короткая фраза королевы, прозвучавшая как удар хлыста:
     - Ну так что, мерзавцы, будете  устраивать  заговор,  чтобы  сбросить
меня? Узнаете, что ожидает изменников!
     Когда огромный черный воин пошевелился, по звону  металла  он  понял,
что его запястья и лодыжки в оковах,  присоединенных  цепями  к  массивным
железным  скобам,  вмонтированным  в  стену.  Он   напряг   глаза,   чтобы
всмотреться в вонючий сумрак вокруг него. По крайней мере, подумал он,  он
все еще жив. Даже Тананда  должна  была  дважды  подумать  убивать  ли  ей
командира Черных Копьеносцев - костяка кушитской армии и героя нижних каст
королевства.
     Что озадачивало Амбулу больше всего, так  это  обвинение  в  заговоре
Аахмеса. Конечно, они  были  с  князьком  хорошими  друзьями.  Они  вместе
охотились, выпивали и развлекались, и Аахмес по секрету  жаловался  Амбуле
на королеву, жестокое сердце которое было настолько же хитрым и  коварным,
насколько ее  смуглое  тело  было  привлекательным.  Но  дело  никогда  не
доходило до настоящего заговора. В любом случае, Аахмес не был  человеком,
способным на такое - он был добродушным, общительным молодым человеком, не
питающим интереса к политике и власти.  Должно  быть,  какой-то  доносчик,
который хочет достичь своих целей за счет других, подсунул королеве ложные
обвинения.
     Амбула осмотрел свои оковы. Несмотря на всю свою силу, он  знал,  что
не сможет разорвать ни их, ни даже цепи, на которых они держались. Не  мог
он надеяться и на то, что вытащит скобы из стены. Он знал об этом,  потому
что сам наблюдал за их установкой.
     Он знал что последует дальше. Королева будет пытать  его  и  Аахмеса,
чтобы вытянуть из них подробности заговора и имена сообщников. Несмотря на
всю варварскую храбрость Амбулы, его страшила такая перспектива.  Возможно
больше всего ему стоило надеяться на то, что если  он  обвинит  всю  знать
Куша в соучастии, Тананда не сможет наказать всех. Если бы она  попыталась
это сделать, то воображаемый заговор очень скоро стал бы реальностью...
     Внезапно Амбула похолодел. Леденящее  чувство  пробежало  у  него  по
спине. Он что-то ощутил в комнате рядом с собой -  чье-то  живое,  дышащее
присутствие.
     С глухим криком он вздрогнул и стал озираться, вглядываясь в темноту,
которая окружила его как тенистые крылья смерти. В слабом  свете,  который
проходил  через  зарешеченное  окошко,  офицер  смог   разглядеть   только
страшную, наводящую ужас фигуру. Ледяная рука сжала  его  сердце,  которое
после множества сражений до последнего часа не знало страха.
     Бесформенный серый туман висел во мраке. Бурлящие пары вращались  как
гнездо свернувшихся змей и из них стала обретать плоть призрачная  фигура.
Леденящий ужас  лег  на  перекошенные  губы  Амбулы  и  засветился  в  его
вращающихся глазах, когда он увидел, что  это  что-то  медленно  сгущается
прямо из чистого воздуха.
     Сначала он увидел свиноподобное  рыло,  покрытое  жесткой  щетиной  и
появившееся в столбе тусклого света, проходившего  через  окно.  Потом  из
теней вырисовалась неуклюжая  фигура  -  нечто  огромное,  бесформенное  и
животное, - которая тем не  менее  стояла  вертикально.  К  свиной  голове
теперь добавились толстые волосатые  руки,  заканчивающиеся  недоразвитыми
кистями, как у бабуина.
     Издав  пронзительный  вопль,  Амбула  вскочил  на   ноги,   и   тогда
неподвижное нечто начало двигаться с парализующей  скоростью  чудовища  из
кошмара. Черный воин успел  одним  безумным  взглядом  увидеть  чавкающие,
истекающие пеной челюсти,  большие  клыки,  похожие  на  резцы,  маленькие
свиные глазки, сверкающие кровавой яростью в темноте.  Потом  грубые  лапы
вцепились в его плоть мертвой хваткой, а клыки стали рвать и резать его...
     И вот лунный свет упал на черную  фигуру,  распростертую  на  полу  в
расплывающейся луже крови. Сероватое, волочащее ноги чудовище, которое  за
секунду  до  этого  терзало  черного  воина,  исчезло,   растворившись   в
неосязаемом тумане, из которого оно появилось.



                            2. НЕВИДИМЫЙ УЖАС

     -  Тутмес!  -  Голос  был  настойчив,  как  был  настойчив  и  кулак,
барабанивший в тиковую дверь дома  одного  из  самых  честолюбивых  дворян
Куша. - Господин Тутмес! Впустите меня! Дьявол снова на свободе!
     Дверь открылась и в дверном проеме стоял Тутмес - высокая,  стройная,
аристократическая фигура с тонким лицом и смуглой кожей,  характерной  для
его касты. Он был завернут в одежды из белого шелка, как если бы готовился
ко сну, и держал в руке небольшую бронзовую лампу.
     - Что случилось, Афари? - спросил он.
     Пришедший, сверкая белками глаз, ворвался в комнату. Он дышал тяжело,
как после продолжительного бега. Это был долговязый  сухопарый  темнокожий
человек в белой джуббе [длинная мужская или женская одежда типа  халата  с
длинными рукавами; принята в мусульманских странах], ростом ниже Тутмеса и
с более ярко выраженными чертами своих  предков-негров.  Несмотря  на  всю
поспешность, он позаботился прикрыть дверь прежде чем ответил.
     - Амбула! Он мертв! В Красной Башне!
     - Что? - воскликнул Тутмес. - Тананда  осмелилась  казнить  командира
Черных Копий?
     - Нет, нет, нет! Она бы не сделала такую глупость,  конечно.  Его  не
казнили, а убили. Что-то проникло в его камеру - каким  образом  -  только
Сет знает - и вырвало  ему  горло,  проломало  ребра  и  раскроило  череп.
Клянусь змеиными волосами Деркето, я видел много мертвых, но ни  к  одному
из них смерть не была так немилосердна как к Амбуле.  Тутмес,  это  работа
демона, о котором  поговаривают  черные  люди!  Невидимый  ужас  снова  на
свободе в Мероэ! - Афари сжал в руке  маленького  глиняного  божка  -  его
хранителя, который висел на ремешке на его тощей шее. - Горло Амбулы  было
прокушено, а следы зубов не похожи ни на львиные,  ни  на  обезьяньи.  Эти
следы такие, как будто нанесены острыми как бритва резцами!
     - Когда это произошло?
     - Где-то около полуночи. Охранники в нижней части башни  смотрели  за
лестницей, которая ведет к камере, в которой он  был  заточен,  как  вдруг
услышали его крик. Они бросились вверх по лестнице, ворвались в  камеру  и
нашли его лежащим как я уже рассказывал. Я спал в нижней части башни,  как
Вы мне приказали. Увидев  что  произошло  я  пошел  прямо  сюда,  приказав
охранникам никому ничего не говорить.
     Тутмес улыбнулся холодной бесчувственной улыбкой,  которую  неприятно
было наблюдать. Он пробормотал:
     - Вы знаете  сумасшедшую  ярость  Тананды.  Бросив  Амбулу  и  своего
двоюродного брата Аахмеса в тюрьму, она могла точно так же убить Амбулу  и
обезобразить труп, чтобы он выглядел как работа  чудовища,  которое  давно
обитает в этих краях. Могла ведь?
     Понимание  озарило  глаза  министра.  Тутмес,  взяв  Афари  за  руку,
продолжал:
     - Идите теперь и нанесите удар до того как королева узнала  об  этом.
Сначала возьмите отряд черных копьеносцев и убейте  охранников  в  Красной
Башне за то, что они спят на посту. Постарайтесь сделать  так,  чтобы  все
знали, что это сделано по моему приказу. Это продемонстрирует черным,  что
я отомстил за их командира и забрал оружие из рук Тананды. Убейте их, пока
это не успела сделать она.
     Затем сообщите другим знатным вождям. Если Тананда  будет  обращаться
таким образом с сильными ее королевства, то нам всем лучше быть начеку.
     Затем отправляйтесь во Внешний Город и найдите  там  старого  Эджира,
знахаря. Не говорите ему напрямик, что Тананда вызвала  это  происшествие,
но намекните на это.
     Афари вздрогнул.
     - Как может обычный человек обмануть этого дьявола? У него глаза  как
угли костра; кажется, что они глядят в невероятные глубины. Я  видел,  как
он заставлял трупы вставать и идти,  а  черепа  чавкать  и  тереть  своими
лишенными плоти челюстями.
     - Не надо обманывать, - ответил Тутмес.  -  Просто  намекните  ему  о
своих подозрениях. В конце концов, даже если какой-то демон и убил Амбулу,
его из ночи вызвал какой-то человек. В конце концов за этим  действительно
может стоять Тананда. Ну идите же скорее!
     Когда Афари ушел,  напряженно  обдумывая  поручения  своего  патрона,
Тутмес мгновение еще стоял посреди  своей  комнаты,  увешанной  гобеленами
варварского великолепия. Голубой дым сочился из куполообразной курильницы,
сделанной из пробивной латуни и стоявшей в углу. Тутмес позвал:
     - Муру!
     Босые  ноги  зашаркали  по  полу.  Занавес,   сделанный   из   глухой
темно-красной ткани и висевший на одной из стен, откинулся и  невероятного
роста худой человек высунул голову из-под косяка потайной двери и вошел  в
комнату.
     - Я здесь, хозяин, - сказал он.
     На человеке, который  возвышался  даже  над  высоким  Тутмесом,  было
большое алое одеяние, свисавшее как тога с одного  плеча.  Хотя  его  кожа
была черной как  смола,  лицо  его  имело  тонкие  орлиные  черты,  как  у
представителей правящей касты Мероэ. Похожие на шерсть волосы были уложены
на его голове в фантастическую заостренную прическу.
     - Оно вернулось в свою клетку? - спросил Тутмес.
     - Да.
     - Никто ничего не заметил?
     - Да, мой господин.
     Тутмес помрачнел.
     - Как ты можешь быть уверен  что  оно  всегда  будет  выполнять  твои
команды и потом возвращаться к тебе? Как ты  можешь  знать,  что  однажды,
когда ты выпустишь его, оно не убьет тебя и не  убежит  в  то  дьявольское
измерение, которое считает своим домом?
     Муру развел руками.
     -  Заклинания,  которые  я  узнал  от  своего   хозяина,   высланного
стигийского колдуна, для управления демоном, всегда срабатывали.
     Тутмес пронизывающе посмотрел на колдуна.
     - Мне кажется, что вы, волшебники, большую часть  жизни  проводите  в
изгнании. Откуда мне знать, может, какой-нибудь враг подкупит тебя,  чтобы
ты однажды натравил чудовище на меня?
     - О, хозяин, не надо так думать! Без Вашей защиты куда  бы  я  пошел?
Кушиты презирают меня за то, что я не их расы; а по известным Вам причинам
я не могу вернуться в Кордофу.
     - Хм. Ладно, хорошо позаботься о демоне, потому что скоро он нам  еще
понадобится. Этот болтливый дурак Афари ничто так не любит, как  выглядеть
мудрым  в  глазах  других.  Он  передаст  рассказ  об   убийстве   Амбулы,
приукрашенный моими намеками о роли королевы, сотням ждущих  ушей.  Разрыв
между Танандой и ее двором увеличится, а я пожну плоды.
     Посмеиваясь от редкого для него хорошего настроения,  Тутмес  плеснул
вина в две серебряных чаши и дал  одну  из  них  тощему  колдуну,  который
принял ее с молчаливым поклоном. Тутмес продолжал:
     - Конечно, он  не  упомянет,  что  начал  всю  эту  шараду  с  ложных
обвинений против Амбулы и Аахмеса - без моих приказов тоже. Он об этом  не
знает, благодаря твоему колдовскому опыту, дружище Муру, а я знаю об  этом
все. Он делает вид будто предан моему делу  и  моей  фракции,  но  тут  же
продаст нас, если  узнает,  что  сможет  получить  от  этого  выгоду.  Его
конечная претензия - это жениться на Тананде и править  Кушем  в  качестве
супруга королевы. Когда я стану королем, мне понадобится  более  достойный
инструмент, чем Афари.
     Потягивая вино, Тутмес размышлял: "Еще с тех времен, когда  последний
король, брат  Тананды,  погиб  в  битве  со  стигийцами,  она  небезопасно
уцепилась за трон слоновой кости, играя одной фракцией против  другой.  Но
ей не хватает  характера,  чтобы  удерживать  власть  в  стране,  традиция
которой не позволяет править  женщинам.  Она  опрометчива,  импульсивна  и
своенравна и единственный способ, который она знает для удержания  власти,
- это убить того, кого она опасается в данный момент, каким бы знатным  он
ни был, вызвав тем самым тревогу и вражду среди остальных."
     - Постарайся тщательно проследить за Афари, о Муру.  И  крепко  держи
своего демона в узде. Нам снова понадобится это создание.
     Когда кордофец ушел, еще раз пригнув голову, чтобы  пройти  в  дверь,
Тутмес поднялся по лестнице из полированного красного дерева. Он вышел  на
плоскую, освещенную луной крышу своего дворца.
     Глядя  через  парапет,  он  увидел  внизу  перед  собой  тихие  улицы
Внутреннего Города Мероэ. Он увидел  дворцы,  сады  и  большую  внутреннюю
площадь, на которую в одно мгновение могла въехать тысяча черных всадников
из дворов прилегающих бараков.
     Глядя дальше, он видел большие медные ворота Внутреннего Города, а за
ними - Внешний Город. Мероэ находился посреди  большой  равнины,  покрытой
холмистыми лугами, которая простиралась, лишь изредка прерываемая  низкими
горками,  до  горизонта.  Узкая  река,  извивающаяся  в  лугах,   касалась
разбросанных окраин Внешнего Города.
     Массивная высокая стена,  которая  окружала  дворцы  правящей  касты,
разделяла Внешний и Внутренний Город. Правители были потомками  стигийцев,
которые сотни лет назад пришли с севера, чтобы основать империю и  смешать
свою гордую кровь с кровью своих черных подчиненных. Внутренний Город  был
хорошо спланирован, в нем были  правильно  расположенные  улицы,  площади,
каменные дома и сады.
     Внешний Город, напротив, был расползшейся  дикостью  глиняных  хижин.
Его улицы в беспорядке вели к нерегулярным открытым пространствам.  Черный
народ Куша, коренные  жители  этой  страны,  жил  во  Внешнем  Городе.  Во
Внутреннем Городе жила только правящая каста, за исключением слуг и черных
всадников, которые использовались как охрана.
     Тутмес посмотрел сверху на это широкое поле хижин. На шумных площадях
светились  костры;  факелы  раскачивались  вперед-назад  на  разбегающихся
улицах. Время от времени до  него  доносился  обрывок  песни,  варварского
треньканья, в котором слышались  злоба  и  кровожадность.  Тутмес  плотнее
завернулся в свою накидку и задрожал.
     Проходя по крыше, он остановился, увидев фигуру, спящую под пальмой в
искусственном саду. Потревоженный пальцем ноги Тутмеса, человек  проснулся
и вскочил.
     - Не надо ничего говорить, -  предупредил  Тутмес.  -  Дело  сделано.
Амбула мертв и до рассвета весь Мероэ будет знать, что его убила Тананда.
     - А... дьявол? - прошептал человек с дрожью.
     - Снова заперт в своей клетке. Послушай, Шубба, тебе пора идти. Найди
среди Шемитов подходящую женщину - белую женщину. Быстро доставь ее  сюда.
Если успеешь вернуться до новой луны, я дам тебе столько серебра,  сколько
она будет весить. Если нет - я повешу твою голову на этой пальме.
     Шубба распростерся  и  коснулся  лбом  пыли.  Затем,  поднявшись,  он
поспешил с крыши. Тутмес снова взглянул в  сторону  Внешнего  Города.  Ему
показалось, что костры  горят  более  свирепо  и  барабан  начал  издавать
зловещую монотонную мелодию. Внезапно раздавшиеся яростные крики заполнили
все до звезд.
     - Они услышали, что Амбула мертв, - пробормотал Тутмес  и  его  снова
сотрясла сильная дрожь.



                             3. ЕДЕТ ТАНАНДА

     Заря  осветила  небо  над  Мероэ   темно-красным   пламенем.   Потоки
насыщенного красного света пробивались через туманный воздух и  отражались
от крытых медью куполов и шпилей построенного из камня Внутреннего Города.
Скоро население Мероэ было на ногах. Во Внешнем  Городе  величавые  черные
женщины шли на рыночную площадь с бутылями и корзинами на  головах,  в  то
время как молодые девушки болтали и смеялись по  пути  к  колодцам.  Голые
дети дрались и играли в пыли или догоняли друг  друга  по  узким  улочкам.
Большие черные мужчины сидели в  дверях  своих  крытых  тростником  хижин,
занимаясь своим промыслом, или сидели, развалившись, в тени.
     На  рыночной  площади  под  полосатыми  навесами   сидели   торговцы,
показывая горшки и другие изделия, овощи и другую  продукцию,  разложенную
на  подстилках  на  земле.  Черные  люди  торговались,  ведя   бесконечные
разговоры, о бананах, банановом пиве и орнаментах из  чеканки  по  бронзе.
Кузнецы склонялись над маленькими печами, топившимися  углем,  с  усердием
выбивая из железа мотыги, ножи и  наконечники  копий.  Раскаленное  солнце
палило над всем этим -  над  потом,  весельем,  злостью,  наготой,  силой,
убожеством и энергией черного народа Куша.
     Вдруг в этом мире произошла какая-то перемена, какая-то новая нота  в
мелодии. С цокотом копыт в направлении больших ворот во  Внутренний  Город
ехала группа всадников. В ней  было  пол-дюжины  мужчин  и  одна  женщина,
которая ехала впереди группы.
     У нее была смуглая коричневая кожа; ее волосы, густая  черная  масса,
были стянуты назад и перехвачены золотой повязкой. Кроме сандалий на ногах
и инкрустированных драгоценными камнями золотых пластин, которые  частично
покрывали ее полные груди, единственной  одеждой  была  короткая  шелковая
юбка, перехваченная поясом на талии. У нее  были  правильные  черты  лица,
смелые сверкающие глаза, полные вызова и уверенности. Она правила стройной
кушитской  лошадью  с  легкостью  и  уверенностью  при  помощи  украшенной
драгоценностями уздечки и поводьев шириной в  ладонь  из  красной  кожи  с
золотым шитьем. Ее обутые в сандалии ступни стояли  в  широких  серебряных
стременах, а сзади через седло  была  переброшена  газель.  Пара  поджарых
охотничьих собак бежала позади недалеко от лошади.
     Когда женщина  подъехала  ближе,  работа  и  разговоры  прекратились.
Черные  лица  стали  угрюмыми;  мрачные  глаза  горели   красным.   Черные
поворачивали головы, чтобы прошептать что-то друг другу, и шепот слился  в
слышимое зловещее бормотание.
     Юноша, который ехал в полуметре позади от женщины, забеспокоился.  Он
посмотрел вперед, вдоль извивающейся улицы. Оценив расстояние до бронзовых
ворот, которые еще не показались за хижинами, он прошептал:
     - Народ стал  опасен,  Ваше  Высочество.  Было  безрассудством  ехать
сегодня через Внешний Город.
     - Все черные собаки в Куше не  помешают  мне  охотиться!  -  ответила
женщина. - Если кто-нибудь будет угрожать, раздавите лошадьми.
     - Проще сказать, чем сделать, - пробормотал юноша, оглядывая молчащую
толпу. - Они выходят из домов и заполняют улицы - посмотрите туда!
     Они въехали на широкую бурлящую площадь, где толпились черные люди. С
одной стороны этой площади стоял  дом  из  высушенной  глины  и  пальмовых
стволов, больший чем  соседние,  с  черепами  над  дверью.  Это  был  храм
Джуллаха, который правящая  каста  презрительно  называла  домом  дьявола.
Черный люд поклонялся Джуллаху, а  не  Сету,  змее-богу  правителей  и  их
стигийских предков.
     Черные люди толпились на этой площади, угрюмо глядя на  всадников.  В
их отношении чувствовалась угроза. Тананда, впервые почувствовав некоторое
беспокойство, не заметила еще одного всадника, приближавшегося  к  площади
по другой улице. В другое время этот всадник привлек бы  внимание,  потому
что он не был ни коричневым, ни черным.  Это  был  белый  мужчина,  мощная
фигура в кольчуге и шлеме.
     - Эти собаки замышляют бунт, - пробормотал юноша в  сторону  Тананды,
наполовину обнажив свой изогнутый меч. Остальные охранники - черные, как и
люди вокруг них, - подъехали ближе к ней, но не  достали  оружие.  Низкий,
угрюмый рокот становился все громче, но движения никакого не было.
     - Проталкивайтесь через них,  -  приказала  Тананда,  пришпорив  свою
лошадь. Черные угрюмо расступились перед ней.
     И тут внезапно из дома дьявола вышла долговязая  черная  фигура.  Это
был старый Эджир, колдун, одетый в одну  набедренную  повязку.  Указав  на
Тананду, он крикнул:
     - Вон она едет, она, руки которой  забрызганы  кровью!  Она,  убившая
Амбулу!
     Его крик был искрой, которая вызвала взрыв. Громкий рев поднялся  над
толпой. Люди двинулись вперед, выкрикивая: "Смерть Тананде!"
     Через мгновение сотня черных рук начала хватать  всадников  за  ноги.
Юноша правил конем так, чтобы быть между Танандой и толпой,  но  брошенный
камень расколол ему  череп.  Охранников,  отбивающихся  руками  и  мечами,
стащили  с  лошадей,  избили,  затоптали  и  закололи  насмерть.  Тананда,
охваченная наконец страхом, вскрикнула, когда ее лошадь  встала  на  дыбы.
Множество диких черных людей, мужчин и женщин, тянуло к ней свои руки.
     Какой-то великан схватил ее за бедро  и  сдернул  с  седла,  прямо  в
яростные руки, которые жадно ожидали ее. Юбку сорвали  с  ее  тела  и  она
поплыла в воздухе над ней под раскаты примитивного  смеха  от  волнующейся
толпы. Какая-то женщина плюнула ей  в  лицо  и  сорвала  с  нее  нагрудные
пластинки, расцарапав ей грудь черными от грязи ногтями. С силой брошенный
камень задел ее голову.
     Тананда увидела камень, зажатый  в  руке  человека,  который  пытался
протиснуться к ней в давке  чтобы  размозжить  голову.  Сверкали  кинжалы.
Только неуверенность некоторых из людей удерживала толпу  от  того,  чтобы
немедленно убить ее. Прошел рев: "К храму Джуллаха!"
     В ответ тотчас раздался шум. Тананда почувствовала, что ее наполовину
несут, наполовину тащат сквозь волнующуюся толпу. Черные руки  хватали  ее
за волосы, руки  и  ноги.  Удары,  нацеленные  в  нее,  блокировались  или
отводились массой.
     И вдруг наступило потрясение, от которого вся толпа рассредоточилась,
когда в нее на полном скаку влетел на мощном коне какой-то всадник. Люди в
крике падали прямо под молотящие копыта. Тананда мельком  увидела  фигуру,
возвышающуюся над  толпой,  с  темным,  изборожденным  шрамами  лицом  под
стальным шлемом, и большой меч, бьющий вверх и вниз, разбрызгивая  красные
всплески. Но откуда-то из толпы взлетело копье, выпустив кишки  коню.  Тот
взревел и упал.
     Всадник, однако, приземлился на ноги,  убивая  налево  и  направо.  С
дикой силой бросаемые копья соскальзывали с его шлема и щита,  который  он
держал на левой руке, а его широкий  меч  тем  временем  кромсал  плоть  и
кости, раскалывал головы и разбрасывал внутренности по окровавленной пыли.
     Плоть и кровь не могли устоять.  Расчистив  пространство,  незнакомец
наклонился и подхватил перепуганную девушку. Прикрывая ее своим щитом,  он
подался назад, безжалостно пробивая путь,  пока  не  стал  спиной  к  углу
стены. Протолкнув ее к себе за спину, он стал перед ней, отбивая  кипящую,
кричащую бешеную атаку.
     Тут раздался цокот копыт. Отряд охранников вырвался на площадь,  гоня
взбунтовавшихся перед собой. Кушиты, крича от внезапной  паники,  побежали
спасаться в боковые  улицы,  оставив  груду  тел,  которыми  была  устлана
площадь. Командир стражников - огромный негр, блистающий красным шелком  и
позолоченной сбруей, подъехал и спешился.
     - Ты долго ехал, - сказала Тананда, которая встала и снова  приобрела
свою горделивую осанку.
     Командир стал серым как пепел. Он не успел пошевелиться, как  Тананда
дала знак людям за его спиной. Один из  них,  держа  копье  двумя  руками,
вонзил его между лопатками командира с такой силой, что острие  высунулось
из груди. Тот упал на колени и пол-дюжины других копий завершили задачу.
     Тананда встряхнула своими длинными черными  спутавшимися  волосами  и
обернулась к своему спасителю. У нее шла кровь из множества царапин и  она
была голой как новорожденный ребенок, но смотрела  на  этого  мужчину  без
смятения и неуверенности. Он ответил на ее взгляд и его  выражение  выдало
его искреннее восхищение ее  невозмутимостью  и  зрелостью  ее  коричневых
конечностей и имеющим чувственные формы торсом.
     - Кто ты? - спросила она.
     - Я Конан, киммериец, - промычал он.
     - Киммериец? - Она никогда не слышала о его далекой  стране,  которая
лежала за сотни лиг на север.  Она  помрачнела.  -  Ты  носишь  стигийскую
кольчугу и шлем. Ты стигиец в каком-то роде?
     Он покачал головой, обнажив в улыбке белые зубы.
     - У меня оружие от стигийца, но  сначала  мне  пришлось  убить  этого
дурака.
     - В таком случае, что ты делаешь в Мероэ?
     - Я странник, - сказал он просто, - и сдаю в наем свой меч. Я  пришел
сюда попытать счастья.
     Он подумал, что не стоит рассказывать ей  о  его  предыдущей  карьере
корсара на Черном Берегу или о своем предводительстве в одном из племен  в
южных джунглях.
     Глаза королевы с уважением окинули гигантскую фигуру Конана,  измеряя
ширину его плеч и размеры грудной клетки.
     - Я найму твой меч, - сказала она наконец. - Какова твоя цена?
     - А какую цену предложите  Вы?  -  ответил  он  вопросом  на  вопрос,
печально взглянув на труп своего коня. - Я - странник без гроша и  теперь,
увы, пеший.
     Она затрясла головой.
     - Нет,  клянусь  Сетом!  Ты  теперь  не  без  гроша,  ты  -  командир
королевской стражи. За сто золотых в месяц можно купить твою преданность?
     Он взглянул краем глаза на распростертую фигуру  прежнего  командира,
лежавшего в шелке, стали и крови. Зрелище  это  не  омрачило  живости  его
внезапной усмешки.
     - Я думаю, да, - сказал Конан.



                            4. ЗОЛОТАЯ РАБЫНЯ

     Дни  шли  за  днями,   луна   убыла   и   прибыла   снова.   Короткое
неорганизованное восстание  нижних  каст  было  подавлено  железной  рукой
Конана. Шубба, слуга Тутмеса, вернулся в Мероэ.  Придя  к  Тутмесу  в  его
комнату, где на мраморном полу были разостланы ковром  львиные  шкуры,  он
сказал:
     - Я нашел женщину, которую Вы желали, хозяин -  немедийскую  девушку,
схваченную на торговом корабле из Аргоса. Я  заплатил  за  нее  шемитскому
работорговцу много больших кусков золота.
     - Дай мне взглянуть на нее, - приказал Тутмес.
     Шубба вышел из комнаты и через секунду вернулся,  держа  за  запястье
девушку. Она была стройной  и  ее  белое  тело  поражало  по  контрасту  с
коричневыми и черными телами, к которым привык Тутмес. Ее  волосы  спадали
кудрявым волнистым золотым потоком на ее белые плечи. На ней  была  только
оборванная сорочка. Эту сорочку Шубба убрал, оставив сжавшуюся  девушку  в
полной наготе.
     Не обращаясь ни к кому, Тутмес кивнул головой.
     - Это хорошая покупка. Если бы я не был занят играми за трон, у  меня
было бы искушение оставить  ее  себе.  Научил  ты  ее  кушитскому,  как  я
приказал?
     - Да, в  городе  стигийцев  и  потом  каждый  день,  пока  мы  шли  с
караваном, я ее учил. По шемитскому принципу я с помощью туфля  внушил  ей
необходимость учить. Ее имя Диана.
     Тутмес уселся на кровать и показал девушке, чтобы она  села  скрестив
ноги на полу у его ног. Она сделала это.
     - Я собираюсь отдать тебя королеве Куща в качестве подарка, -  сказал
он. - Формально ты будешь ее рабыней, но  на  самом  деле  ты  по-прежнему
будешь принадлежать мне. Ты будешь регулярно получать  мои  приказы  и  ты
всегда будешь их выполнять. Королева жестока и вспыльчива, поэтому избегай
досаждать ей. Ты ничего не скажешь,  даже  под  пытками,  о  том,  что  ты
продолжаешь поддерживать связь со мной. Чтобы у тебя не возникло искушения
ослушаться меня, когда ты  будешь  вне  моей  досягаемости  в  королевском
дворце, я продемонстрирую тебе свою власть.
     Взяв ее за руку, он повел ее по коридору, затем вниз на  один  пролет
каменной лестницы в длинную, слабо освещенную комнату.  Эта  комната  была
разделена на равные половины хрустальной стеной, чистой как вода, несмотря
на метровую толщину и прочность, достаточную чтобы  выдержать  удар  самца
слона. Тутмес подвел Диану к этой стене и поставил лицом к  ней,  отступив
назад. Внезапно свет померк.
     Пока  она  стояла  в  темноте  с  дрожащими  от  необъяснимой  паники
стройными ногами, в черноте начал разгораться свет.  Она  увидела  как  из
черноты появляется уродливая отвратительная  голова.  Она  увидела  хищное
рыло, зубы как резцы  и  щетину.  Когда  это  страшилище  двинулось  в  ее
сторону, она вскрикнула и  отвернулась,  забыв  в  своем  диком  страхе  о
хрустальной стене, которая отделяла от нее  зверя.  В  темноте  она  упала
прямо в руки Тутмеса. Она услышала, как он прошипел:
     - Ты была и будешь моей рабыней. Не подводи  меня,  иначе  он  найдет
тебя, где бы ты ни была. Тебе не удастся от него спрятаться.
     Когда он еще что-то прошептал ей на ухо, она потеряла сознание.
     Тутмес отнес ее наверх и передал ее в руки черной  женщины,  приказав
привести ее в чувство, присмотреть, чтобы ей дали еды  и  вина,  выкупать,
причесать, надушить и украсить для завтрашнего представления королеве.



                            5. ИЗБИЕНИЕ ТАНАНДЫ

     На следующий день Шубба привел Диану из Немедии  к  повозке  Тутмеса,
поднял ее в повозку и взялся  за  поводья.  Это  была  уже  другая  Диана,
оттертая и надушенная, и  красота  ее  была  усилена  осторожным  касанием
косметики. На ней была одежда из такого тонкого шелка, что сквозь него был
виден каждый изгиб. Диадема из серебра сверкала на ее золотых волосах.
     Она, однако, все еще была  напугана.  Жизнь  стала  кошмаром  с  того
самого  момента,  когда  работорговцы  похитили  ее.   Она   пыталась   за
последующие долгие месяцы успокоить себя мыслью что ничто не вечно  и  что
все обстоит так плохо, что должно наступить улучшение.  Но  наоборот,  все
становилось хуже.
     Теперь ее вот-вот должны  были  предложить  как  подарок  жестокой  и
раздражительной королеве. Если она выживет, она будет  меж  двух  огней  -
опасностью  чудовища,  которое  показывал  Тутмес,  с  одной  стороны,   и
подозрениями королевы - с другой. Если она не будет шпионить для  Тутмеса,
она достанется демону; если будет - королева может поймать ее и довести до
смерти каким-нибудь еще более ужасным способом.
     Небо над головой было стальным. На западе слой за слоем  громоздились
тучи; наступал конец сухого времени года в Куше.
     Повозка прогромыхала к главной  площади  перед  королевским  дворцом.
Колеса тихо  хрустели  по  нанесенному  песку,  время  от  времени  громко
грохоча, когда встречали полосу чистого  булыжника.  На  улице  было  лишь
несколько мерувийцев из высшей касты, потому что полуденная жара  достигла
своего пика.  Большая  часть  правящего  класса  дремала  в  своих  домах.
Несколько их черных слуг угрюмо брели по улицам, поворачивая сверкающие от
пота пустые лица к повозке, когда она проезжала мимо них.
     Во дворце Шубба на руках спустил Диану с повозки и  провел  ее  через
бронзовые позолоченные ворота. Толстый мажордом провел их по  коридорам  в
большую комнату, украшенную с  богатством,  достойным  комнаты  стигийской
принцессы, чем она и была в некотором смысле. На кровати из черного дерева
и слоновой кости, инкрустированной золотом  и  жемчугом,  сидела  Тананда,
одетая лишь в короткую юбку из красного шелка.
     Глаза королевы нагло изучали стоявшую перед  ней  дрожащую  белокурую
рабыню. Эта девушка  безусловно  была  прекрасным  предметом  человеческой
собственности. Но сердце Тананды, само погрязшее в измене, было скорым  на
подозрение измены в  других.  Королева  заговорила  внезапно,  голосом,  в
котором была едва прикрыта угроза:
     - Говори, девка! Зачем Тутмес послал тебя во дворец?
     - Я... Я не знаю - где я? - Кто Вы? - Диана говорила тонким,  высоким
голосом, как ребенок.
     - Я королева Тананда, дура! Теперь отвечай на мой вопрос.
     - Я не знаю ответа, моя госпожа. Я знаю только, что  господин  Тутмес
послал меня как подарок...
     - Ты лжешь! Тутмес снедаем честолюбием. Поскольку он ненавидит  меня,
он не сделал бы мне подарок без скрытой причины. У него должно быть что-то
на уме. Говори или хуже будет!
     - Я... Я не знаю!  Я  не  знаю!  -  запричитала  Диана,  разразившись
слезами. Напуганная чуть  ли  не  до  безумия  демоном  Муру,  она  бы  не
заговорила даже если бы пожелала. Ее язык отказывался подчиняться мозгу.
     - Разденьте ее! - приказала Тананда.
     Тонкую одежду сорвали с тела Дианы.
     - Привяжите ее! - сказала Тананда.
     Диане связали запястья, веревку перебросили через балку у  потолка  и
туго натянули конец так, что руки  девушки  вытянулись  прямо  у  нее  над
головой.
     Тананда встала, держа в руке кнут.
     - Сейчас, - сказала она с жестокой усмешкой, - мы  посмотрим  что  ты
знаешь о планах нашего дорогого друга Тутмеса. Еще раз: будешь говорить?
     Поскольку голос Дианы  душили  рыдания,  она  могла  только  покачать
головой. Кнут просвистел и затрещал на коже немедийской  девушки,  оставив
красный след по диагонали через спину. Диана издала пронзительный вопль.
     - Что все это значит? - прозвучал низкий голос.
     Конан, в кольчуге поверх джуббы, с мечом на поясе,  стоял  в  дверях.
Став близким с Танандой, он привык входить в ее дворец без  объявления.  У
Тананды были любовники и раньше - убитый Амбула в том числе - но ни в чьих
других объятиях она не находила такого экстаза и никакую другую связь  она
не выставляла  напоказ  так  бесстыдно.  Она  никак  не  могла  насытиться
северным гигантом.
     Сейчас, однако, она обернулась.
     - Всего лишь северная сучка, которую Тутмес прислал мне как подарок -
несомненно, чтобы сунуть мне кинжал под ребра или яд в  вино,  -  выпалила
она. - Я пытаюсь узнать от нее правду. Если тебе хочется заняться со  мной
любовью, приходи попозже.
     - Это не единственная причина, по которой я  пришел,  -  ответил  он,
хищно улыбаясь. - Есть еще маленькое государственное дельце.  Что  это  за
глупость - впустить черных во  Внутренний  Город  наблюдать  за  сожжением
Аахмеса?
     - Какая глупость, Конан? Это покажет этим черным собакам, что со мной
шутки плохи. Негодяя будут пытать так, что это запомнится на долгие  годы.
Так погибают все враги  нашей  божественной  династии!  Ты  что-то  имеешь
против, - пожалуйста!
     - Только одно: если ты впустишь во Внутренний Город тысячи кушитов  и
потом возбудишь  их  кровожадность  зрелищем  пыток,  то  немного  времени
понадобится, чтобы разразилось новое восстание. Ваша божественная династия
не дала им много поводов для любви.
     - Я не боюсь этих черных мерзавцев!
     - Может быть. Но я дважды спасал от них твою прелестную шейку,  а  на
третий раз удача мне  может  изменить.  Я  попытался  сказать  это  твоему
министру Афари только что в его дворце, но он сказал, что это твой  приказ
и он ничего не может сделать. Я думаю, тебе стоило бы прислушаться к моему
разумному совету, поскольку твои люди слишком боятся  тебя  чтобы  сказать
что-нибудь, что могло бы тебе не понравиться.
     - Я не сделаю ничего подобного. А теперь убирайся отсюда и  не  мешай
мне работать, если не хочешь сам взяться за кнут.
     Конан подошел к Диане.
     - У Тутмеса есть вкус, - сказал он. -  Но  у  девчонки  страх  затмил
мозги. Ни один рассказ, который ты из нее вытащишь, не стоит внимания. Дай
ее мне и я покажу, что может сделать немного доброты.
     -  Тебе,  милый?  Ха!  Занимайся  своими  делами,  Конан,  а  я  буду
заниматься  своими.  Тебе  следует  расставить  по  постам  стражников   к
сегодняшнему сборищу. - Тананда резко  обратилась  к  Диане:  -  А  теперь
говори, шлюха, будь ты проклята!
     Кнут просвистел, когда она занесла руку назад, приготовившись нанести
новый удар.
     Двигаясь с не требующей усилий скоростью льва, Конан схватил  Тананду
за запястье и вывернул кнут из ее руки.
     - Отпусти меня! - закричала она. - Как ты  смеешь  применять  ко  мне
силу? Да я тебя... Я... я...
     - Ты меня что? - сказал  Конан  спокойно.  Он  бросил  кнут  в  угол,
вытащил свой кинжал и перерезал веревку, которой были связаны руки  Дианы.
Слуги Тананды обменялись неловкими взглядами.
     - Подумайте о  своем  королевском  достоинстве,  Ваше  Высочество!  -
усмехнулся Конан, беря Диану на руки. - Не забывайте, что пока я  стою  во
главе стражи у Вас, по крайней мере, есть один шанс. А без меня...  ладно,
Вы сами знаете ответ. Увидимся во время казни.
     Он пошел к двери, неся  немедийскую  девушку.  Вскрикнув  от  ярости,
Тананда  подняла  отброшенный  кнут  и  швырнула  его  вслед  за  Конаном.
Кнутовище ударилось о его широкую спину и кнут упал на пол.
     - Только потому что у нее такая же как у тебя кожа, похожая на  рыбье
пузо, ты предпочитаешь ее мне! - прокричала Тананда. Ты  еще  пожалеешь  о
своей дерзости!
     С грохочущим смехом Конан вышел из  комнаты.  Тананда  опустилась  на
пол, колотя по мрамору кулаками и плача от досады.
     Через  некоторое  время  Шубба,  который  правил  повозкой   Тутмеса,
направляясь к дому своего хозяина, проезжал мимо  жилища  Конана.  Он  был
удивлен, увидев как Конан с обнаженной  девушкой  на  руках  входит  через
переднюю дверь. Шубба тряхнул поводьями и поспешил своей дорогой.



                           6. ТЕМНОЕ СОВЕЩАНИЕ

     От наступающих сумерек зажгли первые лампы, когда Тутмес сел в  своей
комнате вместе с  Шуббой  и  Муру,  высоким  кордофским  колдуном.  Шубба,
беспокойно поглядывая на своего хозяина, закончил свой рассказ.
     - Я вижу, что недооценивал в полной мере подозрительность Тананды,  -
сказал Тутмес. - Жалко терять  такой  многообещающий  инструмент  как  эта
немедийская девушка, но не все стрелы попадают в цель. Вопрос, однако, вот
в чем: что нам делать дальше? Кто-нибудь видел Эджира?
     - Нет, мой господин, - сказал Шубба. - Он исчез после того как затеял
этот бунт против Тананды, довольно благоразумно, я  бы  сказал.  Некоторые
говорят, что он покинул Мероэ; некоторые  говорят,  что  он  скрывается  в
храме Джуллаха, занимаясь ворожбой день и ночь.
     - Если бы наша божественная  королева  обладала  мудростью  червя,  -
усмехнулся  Тутмес,  -  она  бы  захватила  этот  дом  дьявола  с  помощью
нескольких  крепких  стражников  и  повесила  жрецов   под   потолком   их
собственного дома. - Два  его  слушателя  вздрогнули  и  в  замешательстве
скосили глаза. - Я знаю, вы все запуганы их заклинаниями  и  привидениями.
Ладно, давайте подумаем. Девушка для нас теперь бесполезна.  Если  Тананде
не удалось выжать из нее секреты,  то  Конан  сделает  это  более  нежными
методами, а в его доме она в любом случае не узнает ничего  из  того,  что
нас интересует. Она должна немедленно умереть.  Муру,  ты  можешь  послать
своего демона в дом Конана пока он командует  своими  стражниками  сегодня
вечером, чтобы прикончить эту девку?
     - Это я могу, хозяин, - ответил кордофец. - Не стоит ли мне приказать
ему оставаться там до возвращения Конана и убить его тоже?  Потому  что  я
вижу, что Вы никогда не станете королем, пока жив Конан. Пока он  занимает
свой нынешний пост, он будет сражаться как дьявол чтобы защитить королеву,
свою любовницу, потому что он обещал это делать, независимо  от  того  что
они временами ссорятся.
     Шубба добавил:
     - Даже если мы избавимся от Тананды, Конан все равно будет  стоять  у
нас на пути. Он мог бы сам стать королем. Да он сейчас и  так  практически
некоронованный король Куша - наперсник и любовник королевы. Его  стражники
любят его и клянутся, что несмотря на его белую  кожу  он  на  самом  деле
такой же как они черный человек внутри.
     -  Хорошо,  -  сказал  Тутмес.  -   Давайте   отделаемся   от   обоих
одновременно. Я буду наблюдать за казнью Аахмеса на главной  площади,  так
что никто не сможет сказать, что я приложил руку к этому убийству.
     - Почему бы не послать демона и к Тананде тоже? - спросил Шубба.
     - Время еще не пришло. Сначала я должен заручиться поддержкой  других
представителей знати, а это нелегко будет  сделать.  Кроме  того,  слишком
многие из них воображают себя королями Куша. Пока моя  фракция  не  станет
сильнее, я так же непрочно  буду  сидеть  на  троне  как  Тананда  сейчас.
Поэтому я довольствуюсь выжиданием, позволяя  ей,  однако,  повеситься  от
собственных перегибов."



                          7. СУДЬБА КОРОЛЕВСТВА

     На главной площади Внутреннего  Города  к  столбу,  установленному  в
центре, привязали Принца Аахмеса. Аахмес был полным  молодым  человеком  с
коричневой кожей, чья полная невинность в политических делах, казалось,  и
позволила Афари поймать его в ловушку с помощью ложного обвинения.
     Костры в углах площади и линии факелов освещали адскую  сцену.  Между
столбом и королевским дворцом  стоял  низкий  помост,  на  котором  сидела
Тананда. Вокруг помоста в три ряда были выстроены  королевские  стражники.
Костры освещали красным светом длинные острия их копий, щиты из  слоновьей
кожи и перья головных уборов.
     С одной стороны площади на своей лошади сидел Конан, возглавляя отряд
конных стражников с поднятыми вверх пиками. Вдалеке  сквозь  нагромождение
туч пробивалась молния.
     В центре,  где  был  привязан  господин  Аахмес,  большее  количество
стражников поддерживало свободное пространство.  Здесь  королевский  палач
разогревал  свои  профессиональные  инструменты  над  небольшой  жаровней.
Остальная часть  площади  была  забита  большей  частью  населения  Мероэ,
смешавшейся в одну большую однородную толпу.  Факелы  высвечивали  светлые
белки глаз и зубы на фоне темной  кожи.  Тутмес  и  его  слуги  образовали
плотную группу в первом ряду.
     Конан осматривал толпу, полный  темных  предчувствий.  Пока  все  шло
организованно, но кто  знает,  что  может  случиться,  когда  всколыхнутся
примитивные страсти? Необъяснимая тревога сидела  занозой  в  глубине  его
мозга. Время шло  и  эта  тревога  окрепла,  не  относительно  своенравной
королевы, но относительно немедийской девушки, которую он оставил в  доме.
Он оставил ее с единственной служанкой, черной женщиной,  потому  что  все
стражники были нужны ему для присмотра за сборищем на этой площади.
     За несколько часов, в течение которых он знал Диану, Конану она очень
понравилась. Милая, нежная и, возможно,  даже  девственная,  она  во  всем
контрастировала с вспыльчивой, бурной,  страстной,  жестокой,  чувственной
Танандой. Быть  любовником  Тананды  было,  конечно,  волнительно,  но  со
временем Конан начал думать, что он предпочел бы кого-то более бурного для
перемены. Зная Тананду, он не исключал с ее стороны того, что  она  пошлет
кого-нибудь из своих слуг чтобы  убить  Диану,  пока  Конан  занят  чем-то
другим.
     В центре площади палач раздувал свою маленькую угольную  жаровню.  Он
поднял инструмент, который светился ярко-вишневым  светом  в  темноте.  Он
приблизился к заключенному. Конану не было слышно сквозь ропот  толпы,  но
он знал, что палач спрашивает Аахмеса  о  подробностях  заговора.  Пленник
отрицательно качал головой.
     Как будто какой-то голос  звучал  в  голове  Конана,  требуя  от  его
немедленного возвращения домой. В гиборейских краях Конан слышал  рассказы
жрецов и философов. Они  спорили  о  существовании  духов-хранителей  и  о
возможности прямого общения одного мозга с другим. Будучи убежденным,  что
все эти люди сумасшедшие, он не уделил этому много внимания  в  то  время.
Теперь, однако, он подумал, что знает о чем  они  говорили.  Он  попытался
отделаться от этого чувства как от  простой  выдумки,  но  оно  вернулось,
более сильное чем прежде.
     Наконец Конан сказал своему адъютанту:
     - Монго, возьми командование на себя пока я не вернусь.
     - Куда Вы, господин Конан? - спросил черный.
     - Проедусь по улицам, проверю не собралась ли где  банда  разбойников
под покровом темноты. Держи все под контролем; я скоро вернусь.
     Конан развернул своего коня и выехал с площади.  Толпа  расступилась,
чтобы дать ему проехать. Чувство в его голове стало еще сильнее. Он пустил
коня легким галопом и вот уже натянул  поводья  у  входа  в  свое  жилище.
Прозвучал негромкий раскат грома.
     В доме было темно, за исключением одного огонька  с  задней  стороны.
Конан спешился, привязал коня и вошел в дом, держа руку на рукоятке  меча.
В то же мгновение он услышал испуганный крик, в  котором  он  узнал  голос
Дианы.
     Со страшными проклятиями Конан ринулся в дом, выдергивая на ходу меч.
Крик доносился из жилой комнаты, в которой было  темно,  если  не  считать
случайных лучей одинокой свечи, которая горела на кухне.
     В  дверях  жилой  комнаты  Конан  остановился,  прикованный  к  месту
открывшейся ему сценой. Диана съежилась  на  низком  диванчике,  устланном
шкурами  леопардов  и  ее  белые  конечности  были  открыты  сбившейся   в
беспорядке шелковой одеждой. Ее голубые глаза округлились от ужаса.
     Висящий в центре комнаты серыми кольцами  туман  сгущался  и  обретал
форму. Этот бурлящий туман уже отчасти воплотился в  массивную  чудовищную
фигуру с покатыми волосатыми плечами и  толстыми  животными  конечностями.
Конан заметил уродливую голову создания с  покрытым  щетиной,  похожим  на
свиное, рылом и с усеянными клыками, чавкающими челюстями.
     Чудовище  затвердевало  в  прозрачном  воздухе,  материализуясь   под
действием какой-то демонической магии. Первобытные легенды всплыли в мозгу
Конана  -  рассказываемые  шепотом  истории  об  ужасных  волочащих   ноги
созданиях, которые крались в темноте и убивали с  нечеловеческой  яростью.
На пол-удара сердца его атавистические страхи  заставили  его  колебаться.
Потом, взревев от ярости, он прыгнул вперед, чтобы дать бой - и  перелетел
через тело черной женщины, которая потеряла сознание  и  лежала  сразу  за
дверью. Конан упал, распластавшись, и меч вылетел из его руки.
     В ту же секунду чудовище со сверхъестественной быстротой обернулось и
пустилось за Конаном гигантскими прыжками. Поскольку Конан лежал на  полу,
демон пронесся над его телом и ударился о  стену,  отделявшую  комнату  от
зала.
     Через мгновение сражающиеся были снова на ногах. Когда чудовище снова
прыгнуло на Конана,  вспышка  молнии  через  окно  осветила  его  огромные
клыки-резцы. Киммериец уткнулся левым локтем ему  под  челюсть,  пока  сам
ощупью искал правой рукой свой кинжал.
     Волосатые лапы чудовища обхватили тело Конана с раздавливающей силой;
спина человека поменьше была бы переломлена. Конан услышал как трещит  его
одежда под впившимися тупыми когтями и пара колец его кольчуги  лопнула  с
резким металлическим звуком. Хотя вес чудовища был примерно такой же,  как
вес киммерийца, сила его была невероятной. Конан напряг все свои  мускулы,
но чувствовал, что левое предплечье понемногу  отводится  назад  так,  что
вытянутые челюсти все больше приближались к его лицу.
     В полумраке эти двое топтались и метались из стороны  в  сторону  как
партнеры в каком-то гротескном танце. Конан нащупывал свой кинжал, а демон
все ближе подводил свои клыки. Конан сообразил, что его пояс, должно быть,
съехал и поэтому до кинжала не дотянуться. Он почувствовал, что  даже  его
титанические силы убывают, как вдруг что-то  холодное  втолкнулось  в  его
ищущую правую руку. Это была рукоятка  меча,  который  подобрала  Диана  и
теперь сунула ему.
     Конан отвел назад правую руку, пока не почувствовал, что кончик  меча
уткнулся в тело его противника. И тогда он  воткнул  меч.  Кожа  чудовища,
казалось, была неестественной прочности, но могучий толчок  вогнал  лезвие
по назначению. Чавкая в спазмах своими челюстями, создание издало животный
рев.
     Конан колол снова и снова, но волосатое животное, казалось,  даже  не
чувствует укусов стали. Демонические руки стянулись вокруг  Конана  в  еще
более тесном, ломающем кости объятии.  Челюсти  с  зубами  как  резцы  все
больше приближались  к  его  лицу.  Еще  большее  количество  звеньев  его
кольчуги разъединилось с музыкальным звоном. Грубые лапы рвали его  рубаху
и прорвали кровавые борозды на его покрытой потом спине.  Липкая  жидкость
из ран чудовища, которая не была похожа  ни  на  какую  нормальную  кровь,
сбегала впереди по одежде Конана.
     Наконец, соединив ноги и  упершись  ими  в  живот  чудовища  со  всей
оставшейся в нем силой, Конан вырвался. Пошатываясь, он встал  на  ноги  и
кровь капала с него. Когда демон опять затопал в его  сторону,  размахивая
своими обезьяньими лапами, готовясь опять обхватить его,  Конан,  взявшись
за рукоятку меча обеими руками, отчаянной дугой размахнулся мечом.  Клинок
вонзился в шею чудовища и наполовину рассек ее. Могучий удар обезглавил бы
двух или трех противников-людей сразу, но ткани демона были прочнее чем  у
простых смертных.
     Демон, шатаясь, завалился назад и упал на  пол.  Когда  Конан  стоял,
тяжело дыша, с клинком, с которого капало, Диана обхватила руками его шею.
     - Я так рада... я молилась, чтобы Иштар послала тебя...
     - Ну, ну, - сказал Конан, успокаивая девушку  грубыми  ласками.  -  Я
может и выгляжу готовым к могиле, но я все еще могу...
     Он прервался, широко раскрыв глаза. Мертвое чудовище поднялось и  его
уродливая голова закачалась на наполовину перерубленной  шее.  Оно  шаткой
походкой направилось к двери,  споткнулось  о  тело  все  еще  лежавшей  в
обмороке служанки-негритянки и побрело в ночь.
     - Кром и Митра! - выдохнул Конан. Оттолкнув  девушку  в  сторону,  он
проворчал: - Потом, потом! Ты хорошая девушка, но я должен  проследить  за
этой тварью. Это тот самый демон  ночи,  о  котором  ходят  разговоры,  и,
клянусь Кромом, я узнаю откуда он приходит!
     Он пошатываясь вышел и обнаружил, что его конь исчез. Длина поводьев,
идущих к привязному кольцу, говорила о том, что животное порвало привязь в
панике при появлении демона.
     Через некоторое время Конан  снова  очутился  на  площади.  Когда  он
пробивал себе путь сквозь  толпу,  которая  уже  ревела  от  волнения,  он
увидел, что чудовище зашаталось и упало перед высоким кордофским  колдуном
из свиты Тутмеса. В своей агонии оно положило голову у ног чародея.
     Крики гнева раздались  из  толпы,  которая  узнала  в  этом  чудовище
демона, который на протяжении многих лет наводил ужас на  Мероэ  время  от
времени.  Хотя  стража  по-прежнему  пыталась  силой  удержать   свободное
пространство вокруг столба пыток, с боков  и  сзади  тянулись  руки  чтобы
повалить Муру. В поднявшемся реве  замешательства  Конан  услышал  обрывки
фраз: "Убейте его! Он хозяин демона! Убейте его!"
     Внезапно наступила тишина. На открытом  пространстве  вдруг  появился
Эджир; его бритая голова была раскрашена  в  виде  черепа.  Как  будто  он
каким-то образом перепрыгнул через головы  толпы,  чтобы  приземлиться  на
свободном пространстве.
     - Почему же убивать инструмент, а не человека, который держит  его  в
руках? - крикнул он. Он показал на Тутмеса. - Вот стоит тот,  кому  служил
кордофец! По его приказу демон убил Амбулу! Мои духи сказали мне в  тишине
храма Джуллаха! Убейте его тоже!
     Когда еще большее количество рук стащило на землю кричащего  Тутмеса,
Эджир показал на помост, где сидела королева.
     - Убейте всех господ! Сбросьте  ваши  оковы!  Убейте  хозяев!  Будьте
снова свободными людьми, а не рабами! Убейте, убейте, убейте!
     Конан едва устоял на ногах, когда толпа начала метаться из стороны  в
сторону, распевая: "Убейте, убейте, убейте!" То в одном, то в другом месте
кричащего господина валили на землю и разрывали на куски.
     Конан пробивался к своим конным стражникам, с помощью которых он  все
еще надеялся очистить площадь. Но потом поверх голов  он  увидел  то,  что
изменило его планы. Один из королевских стражников, который стоял спиной к
помосту, повернулся и метнул копье прямо в королеву, которую он должен был
защищать. Копье прошло сквозь ее восхитительное  тело  как  сквозь  масло.
Когда она осела на своем месте, еще для дюжины копий она стала мишенью.  С
падением их правительницы  конные  стражники  присоединились  к  остальным
своим соплеменникам в уничтожении правящей касты.
     Через некоторое время Конан,  избитый  и  взъерошенный,  но  с  новой
лошадью, появился у своего жилища. Он привязал животное, ринулся внутрь  и
принес из тайника мешок с монетами.
     - Пошли! - рявкнул  он  Диане.  -  Захвати  буханку  хлеба!  В  каком
холодном нифлхеймском аду мой щит? А, вот он!
     - Ты разве не хочешь забрать все эти прелестные вещи...
     - Нет времени; с коричневыми  покончено.  Поедешь,  сидя  у  меня  за
спиной и будешь держаться за мой пояс. Ну, залезай же!
     С двумя седоками лошадь тяжелым  галопом  проскакала  по  Внутреннему
Городу  сквозь  толпу   грабителей   и   мятежников,   преследователей   и
преследуемых. Какой-то человек, который попытался схватить  их  лошадь  за
уздечку, был сбит с ног и растоптан лошадью с  криком  и  хрустом  костей;
другие люди безумно шарахались в сторону, освобождая дорогу.  Они  выехали
за большие бронзовые ворота, а за  спиной  у  них  дома  знати  вспыхивали
желтыми пирамидами пламени. Над головой блеснула молния, загрохотал гром и
дождь хлынул водопадом.
     Через час дождь перешел  в  изморось.  Лошадь  шла  медленным  шагом,
выбирая дорогу в темноте.
     - Мы все  еще  на  стигийской  дороге,  -  проворчал  Конан,  пытаясь
пронзить взглядом темноту. - Когда дождь кончится, мы  сделаем  остановку,
чтобы просохнуть и немного поспать.
     - Куда мы едем? - сказала Диана высоким нежным голосом.
     - Я не знаю; но я устал от черных стран. С этими людьми ничего нельзя
делать; они такие же ограниченные и тупоголовые как варвары моей  северной
страны - киммерийцы, как Эзир и Ванир. Я хочу еще раз попытать  счастья  в
цивилизации.
     - А что будет со мной?
     - А что ты хочешь? Я могу отправить тебя домой или оставить со  мной,
что тебе больше понравится.
     - Мне кажется, - сказала она тихо, - что если бы  не  сырость  и  все
прочее, мне нравится все как оно есть.
     Конан молча усмехнулся в темноте и пустил лошадь рысцой.



                               Роберт ДЖОРДАН

                               КОНАН-ЗАСТУПНИК




     Лучи солнца золотили гобелены на стенах. Безъязыкие (чтобы лишнего не
болтали) слуги удалились, оставив вино для хозяина и его гостей. Наступила
тягостная пауза.
     Хозяин, Кантаро Албанус, лениво поигрывая висящей  на  груди  золотой
цепью, внимательно изучал четырех своих гостей. Женщина делала вид, что ее
интересуют узоры гобеленов; мужчины уткнулись в свои кубки.
     Полдень, как считал Албанус,  самое  подходящее  время  для  подобных
встреч.  Но  его  гостей  это  нервировало,  поскольку  в  соответствии  с
традицией  заговоры  создавались  на  полночных   сборищах   в   подземных
святилищах, обязательно закупоренных наглухо, чтобы даже лунный свет  туда
не проник.
     Но традиции не всегда полезны. В  самом  деле,  кто  заподозрит,  что
среди  бела  дня  в  самом  центре   столицы   среди   этих   достойнейших
представителей Немедийского общества зреет предательство?
     От этих мыслей его энергичное  лицо  нахмурилось,  глаза  помрачнели.
Орлиный нос, седые пряди на висках, - он очень походил на генерала.
     И он действительно был когда-то генералом - всего лишь год назад. Еще
когда Албанусу было семнадцать, его  отец  обеспечил  ему  место  в  полку
Золотых  Леопардов,   с   незапамятных   времен   бывших   телохранителями
Немедийских королей. После смерти отца он ушел в отставку. Военная карьера
была не для него. Тому, в  чьих  жилах  течет  кровь  древних  властителей
Немедии, не  подобает  карабкаться  по  служебной  лестнице.  А  если  ему
захочется занять трон, никто не посмеет назвать это предательством.
     - Лорд  Албанус,  -  нарушил  тишину  Барка  Веджент,  -   мы   много
наслышаны... об особой помощи... которую вы собираетесь оказать  нам...  в
нашем деле. Но...  как  говорят  в  народе,  лучше  один  раз  увидеть.  -
Великанского сложения командир  Золотых  Леопардов  тщательно  выговаривал
слова. Он старался скрыть свой акцент уроженца трущоб Бельверуса, хотя все
знали об этой подробности его биографии.
     - О, как осторожно вы выразили сомнение, Веджент,  -  съязвил  Деметр
Амариан, уткнувшись носом в коробочку  с  благовониями  в  попытке  скрыть
исказившую его по-женски полные губы гримасу. -  Но  мы  знаем,  что  тебя
интересует. Тебя интересует...
     - Хватит, - оборвал его хозяин.
     Деметр и Веджент, лицо которого багровело с каждой секундой, затихли,
как собаки при звуке хозяйского голоса.  Они  постоянно  грызлись  друг  с
другом, а Албанус не собирался терпеть эти ссоры - особенно сегодня.
     - Все вы, - сказал хозяин, - хотите  что-то  получить  от  меня.  Ты,
Веджент, жаждешь генеральства, которого тебе никогда не получить от короля
Гариана. Ты, Деметр,  хочешь  вернуть  владения,  которые  отец  нынешнего
короля отнял у твоего деда. А ты, Сефана, хочешь отомстить королю  за  то,
что он отверг тебя. Сказал, что ему нравятся девушки помоложе...
     - Ты говоришь это с изяществом настоящего лорда,  -  горько  заметила
женщина. На лице Сефаны  Галериан,  обрамленном  гривой  черных  как  ночь
волос,  выделялись  ярко-фиолетовые  глаза.  Ее  красное  платье   выгодно
подчеркивало линии пышной груди и не закрывало при ходьбе ног.
     - А что, по-вашему, требуется мне? - неожиданно для всех подал  голос
четвертый гость.
     Константо Мелиус был из  тех,  кого  нелегко  запомнить,  воплощенная
посредственность, образно говоря. Самыми  заметными  чертами  в  нем  были
редеющие волосы и мешки под глазами. И ум под стать внешности.
     - А тебе нужно, чтобы  к  твоим  советам  прислушивались,  -  ответил
Албанус. - Так и будет, пока я нахожусь на троне.
     То есть, подумал он, пока я не прикажу тебя  казнить.  Гариан  сделал
ошибку, наказав дурака и оставив его в столице. Я такой ошибки не допущу.
     - Похоже, мы ушли  от  первоначальной  темы,  -  вернула  разговор  в
прежнее русло Сефана. - Но я, со своей стороны, тоже хотела бы знать,  чем
вы могли бы помочь нашему делу. Деметр и Веджент снабжают нас информацией.
Мелиус и я даем золото для организации  беспорядков  на  улицах  и  платим
разбойникам за уничтожение хлеба. А вы держитесь особняком и  лишь  смутно
намекаете на какие-то чудеса, что  если  все  пойдет  хорошо,  Гариан  сам
отдаст трон. Я тоже хочу знать, о чем идет речь.
     Все настороженно притихли, но Албанус холодно улыбнулся.  Поднявшись,
он отдернул занавес и подвел всех к  столу,  на  котором  лежали  какие-то
предметы, укрытые материей. Албанус сам положил их сюда.
     Широким жестом он сдернул покрывало. Он знал, что предметы на столе -
сапфировая статуэтка, меч с серебристой гравировкой на  волнистом  лезвии,
несколько кусков хрусталя и рубина с древними надписями - были,  за  одним
исключением, практически бесполезны. Во всяком случае, даже с помощью всех
томов своей древней библиотеки  Албанус  не  смог  понять  их  назначения.
Настоящие ценности он хранил в другом месте.
     Десять лет назад рабы  в  его  загородном  имении  случайно  откопали
подземную камеру. К  счастью,  Албанус  при  этом  присутствовал  и  сразу
распознал  хранилище  магических   предметов,   принадлежавших   какому-то
чародею. Лорд опустошил его, а  в  освободившемся  пространстве  похоронил
незадачливых работников.
     Прошел целый  год,  прежде  чем  ему  удалось  установить,  что  клад
относится к эпохе Ахерона - зловещей империи  некромантов,  черных  магов.
Более трех тысячелетий назад эта страна обратилась в прах.  Все  последние
годы Албанус пытался проникнуть в тайны  магии,  избегая,  однако,  помощи
учителей. Он боялся, что более  сильный  чародей  может  отобрать  у  него
древние сокровища. Осторожность сослужила Албанусу хорошую  службу.  Когда
король Гариан начал гонения на занимающихся колдовством, никто даже  и  не
заподозрил лорда в запретной деятельности. "Я  еще  расквитаюсь  с  тобой,
Гариан", - подумал Албанус и поднял со  стола  небольшой  хрустальный  шар
красного цвета.
     - Не доверяю я этим штучкам, - вздрогнув, заявила Сефана.  -  Следует
полагаться  на  более  естественные  методы.   Скажем,   яд   замедленного
действия...
     - ...приведет  страну  к  гражданской  войне  за  право  наследования
престола, - оборвал ее Албанус. - Я не собираюсь бороться за Драконий Трон
с полудюжиной претендентов. Нет, этот трон мне отдадут. Отдадут  вместе  с
Драконьей короной.
     - Поглядим - увидим, - проворчал Веджент.
     Албанус знаком приказал всем молчать.  В  залу  вошла  светлокожая  и
светловолосая служанка. На вид ей было не больше шестнадцати. На ней  была
простая белая туника с вышитым знаком Дома  Албануса,  сшитая  так,  чтобы
небольшие груди девушки и длинные ноги были  почти  на  виду.  Войдя,  она
опустилась на колени перед хозяином.
     - Ее зовут Омфала, - сказал обладатель орлиного профиля.
     При упоминании своего имени девушка вздрогнула, но головы не подняла.
Она совсем недавно была продана в рабство за долги  своего  отца,  но  уже
успела запомнить многие полезные уроки.
     Поместив красный шар на ладонь  вытянутой  левой  руки,  хозяин  дома
начал заклинание.
     - Ан-наал наа-таан Вас-ти но-ентей! - в  то  же  время  делая  правой
рукой пассы в воздухе.
     Над кристаллом  неожиданно  вырос  язык  пламени  длиной  примерно  с
локоть, на вид более материальный, чем  положено  быть  простому  пламени.
Среди желто-красного великолепия очень  неприятно  смотрелись  два  темных
пятна, похожие на глаза какого-то  существа,  изучающего  комнату  и  всех
находящихся в ней. Все, кроме Албануса и Омфалы, которая приникла к  полу,
невольно сделали шаг назад.
     - Демон огня, - заметил как бы между делом Албанус и, не меняя  тона,
добавил, - убей Омфалу!
     Не успела бедная девушка крикнуть, как демон огня рванулся,  опутывая
ее целиком.  Судорожно  вздрагивая,  она  поднялась  на  ноги,  постепенно
исчезая в огненной сфере. Пламя шипело, и  среди  этого  шипения  слышался
далекий женский крик.
     Затем пламя с легким хлопком исчезло, оставив после себя  сладковатый
запах горелого мяса.
     - Грязная работа, - отметил Албанус, ковырнув ногой образовавшееся на
мраморном полу черное маслянистое пятно.
     Гости смотрели на него так, словно он вдруг  обратился  в  сказочного
дракона Ксутаркана. Как ни удивительно, первым нашелся Мелиус.
     - А эти магические вещички? Нам бы они тоже не помешали, он моргнул и
слабо добавил среди общего  молчания,  исключительно  как  знак  взаимного
доверия... и равенства...
     Албанус улыбнулся. Скоро он им покажет, насколько они равны.
     - Конечно же, - спокойно произнес он, - я и сам об этом думал.  -  Он
обвел рукой стол. - Выбирайте. Я скажу  вам,  какими  свойствами  обладает
понравившийся вам предмет, - и спрятал красный шар в кариан на поясе.
     Мелиус нерешительно прищурился  и  сделал  шаг  к  мечу  с  волнистым
лезвием, почти коснувшись его рукой.
     - Какими же свойствами обладает вот этот меч, мой лорд?
     - Любой, кто держит этот меч, непобедим в бою.
     Обнаружив, что этим польза от меча ограничивается, Албанус утратил  к
нему интерес. Его не прельщала роль героя-воителя.  Он  будет  королем,  и
таких героев у него будут легионы.
     - Возьми сей меч, Мелиус. Или ты боишься? Тогда, может быть, Веджент?
- хозяин обратился к великану.
     - Мне не нужны магические мечи. Я и так  неплохо  дерусь,  -  отрезал
Веджент. Выбирать себе что-нибудь другое он не стал.
     - Деметр? - сделав удивленное лицо, сказал Албанус. - И ты, Сефана?
     - Я не доверяю магии, - сказал молодой  человек,  старательно  отводя
взгляд от стола.
     Сефана была  сделана  из  материи  покрепче.  Она  спокойно  покачала
головой.
     - Если это поможет убрать Гариана с трона, хорошо. Если же  нет...  -
мгновение она смотрела в глаза Албануса, затем отвернулась.
     - А я возьму меч, - неожиданно  заявил  Мелиус  и  взмахнул  мечом  в
воздухе. - Меня не волнует, как Веджента, каким образом я  стану  мастером
фехтования.
     Фальшивая улыбка стерлась с лица Албануса.
     - А теперь слушайте и внимайте, - медленно и отчетливо  произнес  он,
по очереди глядя присутствующим в глаза. - Я показал вам лишь малую  часть
той могущественной силы, которая принесет мне трон Немедии и исполнит ваши
желания. Запомните - я не потерплю ни малейшего отклонения  от  избранного
плана, ни вмешательства в мои дела. Я уничтожу все преграды между  мной  и
короной. ВСЕ! Теперь - идите.
     Пятясь задом, как будто Албанус уже сидел на троне, четверо выполнили
приказание.



                                    1

     По улицам Бельверуса, наполненной мраморными  храмами  и  монументами
столицы Немедии, шел высокий  мускулистый  юноша.  Он  на  все  смотрел  с
осторожным прищуром, и руку далеко от меча не убирал. Кожа,  которой  была
обернута рукоять его оружия, была изрядно потертой, это  говорило  о  том,
что меч этот - вовсе не украшение. Синие глаза и плащ на меху  выдавали  в
мужчине уроженца Севера.
     Бельверус видал многих северных варваров. Многие из них, еще не успев
прийти в себя, обычно лишались кошелька,  а  то  и  золотых  колец.  Самые
незадачливые,  не  оценившие  благ  современной   цивилизации,   уводились
городской стражей, не обращавшей внимания на все их крики.
     Молодой воин, которому  было  всего  двадцать  два  года,  ступал  по
булыжной мостовой с уверенностью  человека,  не  раз  попиравшего  уличные
камни городов еще более могучих - Аренжуна и Шадизара, прозванного  дурным
Султанапура и Аграпура, видавшего даже стены городов далекого Кхитая.
     Он находился в районе рынка, всего лишь в  полумиле  от  королевского
дворца, но не мог найти здесь отличий от Врат Ада - района трущоб и ворья.
Открытые прилавки,  толпы  народа,  торгующегося  из-за  офирских  тканей,
аргосское вино, товары из Хота и Коринфии  и  даже  из  Турана.  Но  среди
разносчиков было слишком мало торгующих едой,  и  цены  на  продовольствие
заставляли задуматься. Похоже, с его средствами долго здесь не  протянешь.
Между лавками сидели и лежали нищие, - слепые,  увечные,  -  и  их  голоса
порой заглушали зазывные крики торговцев.
     На каждом углу  можно  было  видеть  группки  плохо  одетых  людей  с
нехорошим огоньком  в  глазах,  многозначительно  держащихся  за  рукоятки
мечей, затачивающих кинжалы, вертящих в руках дубины. Они, судя по  всему,
были бы не  прочь  заняться  толстым  купцом,  проскользнувшим  мимо,  или
зазевавшейся девушкой. Единственное, чего не хватало  этому  месту  -  это
проституток с их нарядами, выставляющими товар  на  обозрение.  В  воздухе
стоял  какой-то  гнилостный  аромат,  который  юноша  привык  связывать  с
дешевыми ночлежками, - запах мочи, блевотины и фекалий.
     На его глазах один из разносчиков, попытавшийся пересечь  улицу,  был
окружен группкой одетых в  живописное  тряпье  и  обрывки  дорогих  тканей
бандитов. Тощий торговец не смел поднять головы и лишь  медленно  краснел,
пока они шарили среди его товаров, пробуя то и это и швыряя не пришедшиеся
по вкусу куски на землю. Набив  пазухи  фруктами,  они  неторопливо  пошли
прочь, вызывающе поглядывая по сторонам и явно  ища  драки.  Прохожие  изо
всех сил делали вид, что ничего не замечают.
     - Очевидно, платить вы не  собираетесь?  -  вырвалось  у  несчастного
разносчика.
     Один из грабителей, в потертом шитом золотом  плаще  поверх  дырявого
кафтана, давно не бритый,  повернулся  и  со  словами  "Сейчас  заплатим!"
саданул торговца по скуле. Тот, всхлипнув, распростерся рядом с  тележкой.
Расхохотавшись, бандит присоединился к своим  товарищам,  идущим  напролом
куда глаза глядят. Им уступали дорогу.
     Мускулистый молодой человек остановился в шаге от тележки и спросил:
     - Почему бы тебе не позвать стражу?
     - О нет, пожалуйста, не надо! Мне нужно кормить семью...  Есть  же  и
другие торговцы, - устало попросил торговец, распрямившись.
     - Я не воришка, и у меня нет привычки избивать стариков, - ощетинился
юноша. - Меня зовут Конан. Почему ты не стал звать городскую стражу?
     - Городская стража! - горько рассмеялся старик. -  Да  они  засели  в
казармах и не высовываются. Я видел однажды,  как  трое  таких  вот  людей
схватили стражника, подвесили за ноги и кастрировали. Вот вам и стража.  -
Он нервно вытер  руки,  осознав,  что  разговаривает  посреди  оживленного
перекрестка с незнакомым северным варваром.  -  Мне  надо  идти,  идти,  -
озабоченно забормотал он. - Мне надо идти... - он ухватился за ручки своей
тележки и поспешил убраться с этого места.
     Конан жалостливо посмотрел ему вслед. Он прибыл  в  Бельверус,  чтобы
наняться в качестве телохранителя или  солдата.  Ему  не  раз  приходилось
работать в этом качестве - равно как и в качестве вора,  контрабандиста  и
разбойника. Но кому бы он ни стал здесь служить мечом - вряд ли это  будут
те, кто нуждается здесь в защите больше всего.
     Некоторые из  молодчиков  заметили  разговор  Конана  с  торговцем  и
подступили  ближе,  намереваясь  повеселиться  за  счет  чужестранца.   Но
встретившись с его взглядом, холодным, как ледники  его  родной  Киммерии,
они передумали. Внезапно им  почудилось,  что  сегодня  по  улицам  города
разгуливает смерть. Сегодня они еще найдут себе добычу в  другом  месте...
Через минуту перекресток был чист.
     Кое-кто посмотрел на него с благодарностью,  поскольку  Конан  сделал
этот уголок хоть чуточку безопаснее. Конан  раздраженно  покачал  головой,
злясь на себя и на окружающих. Он пришел сюда за золотом, а не  для  того,
чтобы расчищать улицы от хулиганов.
     Порыв ветра забросил обрывок пергамента ему под  ноги.  Конан  лениво
подобрал его и стал читать мелкие неровные буквы:

                   Король Гариан на троне сидит
                   Король Гариан на пищу глядит
                   А нам бы еды той! - От голода мрем
                   Подохнем - на чей-нибудь нож попадем.
                   Но съест он все, сожрет молчком.
                   Пускай он подавится последним куском!
                   Спаси нас, Митра, от правителя такого,
                   На смену этому пожалуй нам другого.
                   Король Гариан на троне сидит
                   Король Гариан на пищу глядит...

     Конан пустил обрывок по ветру, и он затерялся среди  множества  таких
же кусочков. Время от времени люди поднимали их и  читали.  Некоторые  тут
же, будто обжегшись, швыряли стихи наземь. Но были и такие,  кто  украдкой
прятал подметные стихи среди одежды.
     Да, похоже,  в  этом  городе  не  особенно  любили  короля.  По  всем
признакам - Конан был наблюдателен - листочками дело не ограничится. Народ
пойдет требовать еды.  Даже  гораздо  более  могучие  властители  в  такой
ситуации теряли голову - и в переносном, и в прямом смысле.
     Вдруг мимо Конана промчался охваченный паническим страхом  горожанин.
За ним с воплем мчалась женщина, вслед за нею стайка ребятишек.
     Впереди  послышались  крики  и  вопли,  внезапно  толпа  ринулась   к
перекрестку. Даже те, кто еще ничего не понял, поддались  панике  и  стали
вопить во всю глотку.  Конан  с  трудом  выбрался  из  толпы.  Он  пытался
сообразить, что же такое здесь происходит.
     Незаметно все вдруг словно испарились куда-то, и  Конан  увидел,  что
улица,  по  которой  бежали  люди,  усеяна  телами.  Кое-кто  еще  пытался
шевелиться. Тех, что поближе, похоже, просто затоптали в панике,  но  чуть
подальше у лежавших на мостовой не хватало у кого головы,  у  кого  разных
конечностей. А посреди улицы  стоял  человек  в  богатой  вышитой  голубой
тунике, держащий в руках странный меч с волнистым лезвием, весь красный от
крови. Из угла его рта сбегала струйка слюны.
     Конан положил руку на рукоять меча, затем убрал ее. Собственно, какое
ему дело до этих несчастных? Вот если бы ему  заплатили  золотом...  Конан
направился в тень переулка.
     Но в этот момент из лавки с воплем  выбежала  маленькая  девочка  лет
восьми, не больше, и остановилась прямо перед убийцей. Тот поднял свой меч
и с ревом устремился за ней.
     - Эрлик тебя подери!  -  выругался  Конан,  а  в  руке  его,  как  по
волшебству, появился меч.
     Не останавливаясь и не переставая  кричать,  девочка  пробежала  мимо
Конана и скрылась из  виду.  Человек  с  мечом  остановился.  Несмотря  на
богатое облачение, вблизи он более всего походил на писца: редкие  волосы,
мешки под глазами. Но болотного цвета глаза остекленели в безумном порыве,
а из горла доносилось рычание. Над разбросанными по улице фруктами  гудели
мухи.
     По крайней мере, решил Конан, у  него  хватило  мозгов  не  лезть  на
рожон.
     - Стой  где  стоишь!  -  приказал  он  ему.  -  Я  не  ребенок  и  не
какой-нибудь купец. Меня не так-то просто убить, даже  если  зайти  сзади.
Почему бы тебе не...
     Конану померещилось, что  он  услышал  голодный  металлический  лязг.
Издав нечеловеческий вопль, умалишенный кинулся на него с поднятым мечом.
     Киммериец попытался парировать  удар,  но  странный  меч  молниеносно
изменил направление. Конан успел отпрыгнуть; чужая сталь полоснула его  по
животу, разрубив его рубаху и кольчугу под ней. Он отступил  еще  на  шаг,
чтобы иметь простор для собственной атаки, но маньяк  неотступно  следовал
за ним. Его оружие рубило и кололо  с  неослабевающей  яростью.  Киммериец
медленно отступал.
     Конан внезапно понял, что ему трудно успевать защищаться от  наскоков
этого внешне нечем не примечательного человека. У него просто  не  хватало
на это времени. Ему приходилось напрячь все свое умение, силу и  ловкость,
и в то же время его, Конана,  уже  украсили  с  полдюжины  ран.  Так  ведь
запросто и убить могут.
     - Ну нет, - выкрикнул киммериец. - Клянусь Кромом! - и  был  вынужден
под звон мечей отступить еще на один шаг.
     Этот шаг чуть не  стал  для  него  роковым.  Под  ногу  ему  попалась
полураздавленная  слива,  и  Конан  грохнулся   на   спину.   Из   глубины
замутненного ударом сознания киммериец следил за тем, как волнистое лезвие
было занесено для решающего удара. Ну  уж  нет!  -  и  Конан  откатился  в
сторону. Меч высек сноп искр из булыжной мостовой. У стены Конан поднялся,
и маньяк снова кинулся на него.
     Воздух внезапно наполнился сердитым жужжанием,  и  сумасшедший  вдруг
сделался похож на ежа. Это прибывшая  наконец  Городская  Стража,  человек
двадцать  лучников  в  черных  плащах,  дала  первый  залп.  Оставаясь  на
безопасном расстоянии, они снова натянули  тетиву,  поскольку  умалишенный
все еще стоял на ногах. Он издал нечеловеческий вопль и швырнул свой меч в
киммерийца. Конан без труда отбил его в сторону. Оружие звякнуло  о  камни
мостовой.
     Стражники выпустили еще по стреле. Многократно  пронзенный  насквозь,
человек пошатнулся и рухнул. За недолгий миг его  падения  печать  безумия
исчезла с его лица, сменившись выражением глубочайшего ужаса. Медленно, не
выпуская оружия из рук, солдаты подошли к трупу.
     Великан-киммериец со стуком отправил меч в ножны. Не нужно даже кровь
вытирать с меча.
     Какой позор! - единственная пролитая кровь принадлежала ему самому.
     А от брошенного меча могла бы увернуться и десятилетняя девчонка. Это
единственная атака, в которой ему не пришлось расплачиваться кровью.
     Стражник грубо ухватил лежащее тело за  плечи  и  перевернул  его  на
спину, сломав при этом десяток стрел.
     - Полегче,  Гулио,  -  предостерег  его  товарищ.  -  Может  статься,
стоимость этих стрел вычтут из нашего жалованья. И зачем ты вообще...
     - Клянусь троном Эрлика! - чуть не задохнулся Гулио. -  Это  же  лорд
Мелиус! - Группа стражников незаметно  отступила  в  тень,  оставив  Гулио
одного рядом с распростертым телом. Ни к чему  болтаться  рядом  с  трупом
благородного лорда, особенно если ты сам помог его прикончить. И не важно,
что он кучу народа  покрошил.  Когда  дело  касалось  лордов,  королевское
правосудие делало порой странные изгибы.
     Матерый сержант, чей нос был украшен видневшимся даже из-под  стрелки
шлема шрамом, сплюнул в сторону.
     -  Тут  уж  ничего  не  поделаешь,  Гулио.  -  Стражник,  к  которому
обращались, внезапно осознал, что стоит у трупа в одиночестве.  Глаза  его
забегали из стороны в сторону.
     - Гулио, накрой благородного лорда своим плащом. Пошевеливайся,  тебе
говорят! -  прикрикнул  сержант.  Стражник  неохотно  подчинился.  Сержант
вызвал еще четверых: - Абидиус, Крато, Якорь, Назо! Хватайте его за руки и
за ноги. Быстро! Или вы ждете,  пока  он  тут  сгниет?  -  Очень  неохотно
названные солдаты подошли к телу и подняли его. Сержант  впереди,  за  ним
носильщики, - стражники почти бегом покинули это место. Никто  не  обратил
внимания на киммерийца.
     - Что, уже не хватает быстроты, да? - раздалось неожиданно у него под
ухом.  Конан  резко  обернулся  и   увидел   рядом   с   собой   бородача,
прислонившегося к стене. Резкий ответ умер на его губах.
     - Уж на тебя-то, Ордо, моей  быстроты  будет  достаточно,  старый  ты
кошкодав!
     Новоприбывший распрямился. Он был ростом  с  Конана,  но  значительно
шире в плечах. Кожаная повязка закрывала его  левую  глазницу.  Выходивший
из-под нее шрам шел через все лицо, оттянув вниз  в  вечном  оскале  левый
уголок его рта, но правый улыбался.
     Не исключено, что массивные золотые  серьги  в  его  ушах  привлекали
грабителей,  но  меч  и  кинжал  за  его  поясом  не  давали  этим  мечтам
воплотиться в действие.
     - Не стану спорить, - откликнулся он. - Но какого черта ты делаешь  в
Немедии, Конан? Если, конечно, не принимать  в  расчет  уроки  фехтования,
которые ты брал у этого  достопочтенного  старца.  Насколько  я  помню,  в
последнюю нашу встречу ты говорил, что направляешься в  Аграпур  и  хочешь
поступить в армию Илдиза.
     Ордо был другом Конана. Их дружба начиналась тяжело. Ордо  вместе  со
своей шайкой пытался прикончить Конана в  Заморийских  степях  по  приказу
рыжеволосой Карелы, известной  под  именем  Красного  Ястреба.  Позже  они
вместе  пытались  добыть  в  Кезанкианских  горах  сокровища,   похищенные
чародеем Аманаром. Они с трудом тогда уцелели. После этого они встречались
еще пару раз, пытаясь добыть  себе  состояние,  но  всей  их  добычи  едва
хватало на хорошую попойку в ближайшем кабаке. У Конана мелькнула мысль  -
неужели им снова предстоит совместное приключение?
     - Ты прав, - ответил он Ордо. - Но вот уже год, как  я  покинул  ряды
Туранской армии.
     - Влип в какую-то историю из-за женщины? -  усмехнулся  Ордо.  -  Это
легко можно было предположить.
     Конан только пожал своими мощными плечами. Из-за женщин у него всегда
были неприятности. А у какого мужчины не было?
     - А какая женщина выжила  тебя  из  Султанапура,  Ордо?  Насколько  я
помню, при нашем последнем  расставании  ты  сидел  со  своей  женушкой  в
собственном трактире и клялся никогда больше не покидать этого  города,  -
разве что на погребальный костер.
     - Это все из-за  Карелы,  -  одноглазый  теребил  бороду,  голос  его
задрожал. - Я не мог смириться  с  тем,  что  она  исчезла.  А  жена  меня
постоянно за это пилила. Она утверждала, что я делаю  из  себя  посмешище.
"Люди смеются", - говорила она, - "говорят, что у тебя с головой неладно".
Ей не хотелось, чтобы на нее показывали пальцем -  "вот  женщина,  которая
вышла замуж за сумасшедшего!" Я терпел, терпел, и в один прекрасный момент
ушел. Поклялся никогда не возвращаться.
     - Ты все еще не забыл Карелу?
     - Она жива, я в это верю. Такие женщины  не  умирают.  -  Он  ухватил
Конана за рукав. - Я ничего о ней не слышал. Ни-че-го. Если бы она умерла,
я бы знал об этом. Знал. А ты, - ты ничего о ней не слышал?
     Голос одноглазого дрожал. Конан знал наверняка, что  Карела  пережила
их путешествие в горы. Но если сказать Ордо об этом, то придется  говорить
и о том, где он видел ее в последний раз скованную  цепями,  идущую  среди
других невольниц к базарной площади. А  в  кошельке  у  Конана  было  лишь
несколько  жалких  медяков,  которых  никак  не  хватило  бы  на   покупку
полногрудой  зеленоглазой  невольницы.  Конан  мог  бы  вспомнить  клятву,
которую он был вынужден дать ей, никогда не поднимать руки  в  ее  защиту.
Да, она гордая женщина, Карела. По крайней мере - была такой. О ней  давно
никто не слышал. Возможно, неволя сломила ее гордыню,  и  она  теперь  уже
добровольно услаждает своего черноглазого хозяина. Сказать Ордо  об  этом?
Но тогда, возможно, ему придется убить старого  друга,  человека,  который
звал себя верным псом Карелы.
     - Ну, последний раз я видел ее в горах,  -  Конан  сказал  почти  что
чистую правду. - Но я уверен, что она осталась в живых. Да ни  одна  шайка
гордецов не справится с Карелой, когда в руке у нее меч!
     Тяжело вздохнув, Ордо кивнул.
     Люди начали возвращаться на улицу, изумленно глядя на  мертвецов.  То
тут, то там женщины рыдали над телом мужа или сына.
     Конан огляделся. Меч  умалишенного  лежал  у  порога  лавки  торговца
тканями. Хозяина не было видно - убит, или, может, еще не вернулся.  Конан
поднял тяжелое оружие и вытер окровавленное лезвие о штуку желтого шелка.
     Проверяя баланс, он взвесил меч на  вытянутой  руке.  Солнечный  свет
играл на серебряной филиграни. Старинная работа, сейчас таких  не  делают.
Паутина драгоценного металла сплеталась в  слова,  которые  Конан  никогда
раньше не видел. Но кто  бы  ни  изготовил  этот  меч,  он  был  настоящим
мастером - меч казался продолжением его руки. Нет, скорее продолжением его
мысли. Но Конан никак не мог забыть о тех, кто только что  погиб  от  этой
хищной красоты. Мужчины, женщины, дети. Убитые ударом в спину. Отрубленные
руки, ноги, головы. Добитые  раненые,  пытавшиеся  уползти.  Конан  ощутил
запах их пота и аромат свежей крови.
     Киммериец фыркнул с отвращением. Меч -  это  меч,  и  ничего  больше.
Но... себе он этот меч не оставит. Он, конечно, возьмет его с собой -  это
слишком ценная вещь, чтобы бросать его на дороге. За него  можно  выручить
несколько серебряных монет, которые будут вовсе не лишними.
     - Надеюсь, ты не собираешься оставить этот меч себе? - спросил  Ордо.
- Этот меч проклят. Подумать только - женщины и дети...  -  он  сплюнул  и
сделал отгоняющий зло знак.
     - Ну ведь не настолько же он проклят, чтобы его нельзя было  продать,
- ответил Конан, заворачивая меч в свой плащ. Вещь  редкая,  думал  он,  и
таскать его по улицам города в неприкрытом виде  -  значит  нарываться  на
неприятности.
     - Если ты сейчас настолько беден, я бы лучше одолжил  тебе  несколько
серебряных, - предложил Ордо.
     - У меня у самого есть, - гордо ответил Конан, тряхнув  кошельком.  -
На четыре дня, если остаться в трактире, и на две недели, если в  конюшне.
А вот как это у тебя завелись вдруг лишние деньжата? Ты что, снова грабишь
бедных горожан? Или вернулся к профессии контрабандиста?
     - Тсс! - предостерег его Ордо, нервно оглянувшись.  -  О  контрабанде
кричать не стоит, - прошипел он Конану на ухо. - За это  нынче  сажают  на
кол. На острый - чтоб дольше мучились. К тому же король  платит  за  такой
донос столько, что я не стал бы доверяться родной бабушке.
     - Так чего же ты туда полез?
     - Я тебе ничего не говорил... всплеснул руками, сдаваясь, одноглазый.
- Камни Ханумана! Да, я снова этим занялся. У тебя что - со слухом  плохо,
или зрение слабеет? Не видишь, какие нынче цены в столице?  Пошлину  дерут
больше, чем вся стоимость товара. Контрабандист может купаться  в  золоте,
если выживет.
     - Слушай, а партнер тебе, случайно, не  нужен?  -  задумчиво  спросил
Конан.
     Ордо замялся.
     - Знаешь, здесь ведь не как в Султанапуре. Все вино и весь шелк,  что
поступают в страну, минуя таможню, поставляет одна группа.
     - Как, одна во всей Немедии? - изумившись, спросил Конан.
     - Да. Уже больше двух лет, насколько мне  известно.  Сам-то  я  здесь
всего только год. Легче отнять у нищего последний медяк, чем заставить  их
принять нового человека или даже хотя бы рассказать ему об  этом  деле.  Я
получаю указания от человека, который  получает  их  от  кого-то  другого,
которого я и в глаза не видел, - а тот, наверное, от  кого-нибудь  еще.  Я
конечно, попытаюсь... но ты особенно на это не  надейся.  -  Да  не  может
такого быть, возразил ему Конан. - Ты же ведь работаешь с ними, хотя и был
здесь чуть больше года. Ордо потер нос пальцем и усмехнулся. - Ну, я - это
особый случай. Я был в Хоте. Сидел в таверне в Норхемише. Прошел слух, что
я... ну, в общем, это  не  имеет  значения.  Так  оказалось,  что  Хассан,
который работает на этих людей в Хоте, узнал,  что  я  задаю  вопросы.  Он
слышал о Красном Ястребе был без ума от ее подвигов. Узнав, что я  работал
вместе с ней, он предложил мне работу в Бельверусе. У меня тогда  живот  к
хребтине присыхал, уже ремень свой варить собирался. Я согласился. Если бы
Хассан был здесь, я бы мигом провернул это дело. Он остался там, в Хоте.
     - Странно, - удивился Конан, - отчего же тогда  он  не  оставил  тебя
там, вместе с собой? Раз вы оба с  ним  поклонники  Красного  Ястреба.  Ну
ладно, черт с этим. Сделай, что сможешь. До встречи.
     - Попытаюсь, - Ордо прищурился на солнце, уже клонившееся к вечеру. -
Мне пора идти. Дела. Я бы предложил тебе пройтись вместе со мной,  но  эти
люди... Они не очень хорошо смотрят на тех, кто им не знаком.
     - Не беспокойся, у нас полно времени, чтобы еще поговорить.
     - Ты прав. Встречаемся у Бодливого Быка, что на улице Сожалений.  Это
чуть ближе к центру, чем Врата Ада. - Он засмеялся  и  хлопнул  Конана  по
плечу. - Приходи после заката. Гульнем так, что весь город вздрогнет.
     - Да уж, перевернем его вверх дном, - устало согласился киммериец.
     Он сунул обернутый меч под мышку, повернулся  и  остановился.  Богато
украшенные носилки с пурпурными занавесями  стояли  в  десятке  метров  от
него. Вокруг них  образовался  почтительный  кружок  из  прохожих.  Но  не
золоченые носилки привлекали Конана, он уже много таких видел на улицах, -
нет, его насторожило то, что занавесь в них была задернута  именно  в  тот
момент, когда он обернулся. Конан мельком  увидел  женское  лицо,  скрытое
вуалью так, что видны были только глаза. Киммериец готов  был  поклясться,
что эти глаза смотрели прямо на него. Не просто смотрели. Пылали.
     Неожиданно передняя  занавесь  дернулась  и  носильщики  -  очевидно,
получив приказ - быстрым шагом понесли носилки прочь.
     Конан проводил их взглядом. Что-то с ним  не  в  порядке.  Все  время
что-то мерещится. Кроме Ордо, у него не было знакомых в Бельверусе.
     Прижав к себе сверток, Конан двинулся, чтобы  убить  время  до  новой
встречи с Ордо. Пока что можно заняться изучением города, в котором  Конан
намеревался добиться успеха.



                                    2

     Улица Сожаления находилась прямо перед Вратами Ада. Эта улица собрала
всех тех неудачников, которые изо всех сил цеплялись за  привычную  жизнь,
не желая переселяться отсюда в трущобы. Они горбили спины в тяжелой работе
и знали, что если даже им самим и удастся остаться на плаву, то  их  детям
наверняка такой удачи не выпадет. Кое-кто из них сумел выползти из  района
Врат Ада. Уйдя  с  Аллеи  рваных  цепей,  они  остановились  здесь,  боясь
непонятного им города. Им было наплевать на ту вонь, которую приносил сюда
с собой южный ветер. Тот, кто  по-настоящему  порвал  с  Вратами  Ада,  не
задерживался на улице Сожалений. Ни на день, ни  на  час.  Но  таких  было
очень мало.
     Живущие на этой улице пытались забыть о том, что ждет их за следующим
поворотом  судьбы,  забыть  кошмары  давно  минувших  дней.  Жизнь   здесь
напоминала один большой бессмысленный карнавал.  На  каждом  углу  уличные
музыканты  с  лютнями  и  ситарами  визгливой  музыкой  заглушали   хохот,
заполнявший все уличное пространство. В воздухе  носились  пьяные  смешки,
плотоядное гоготанье, истерическое хихиканье, вымученный смех.
     Жонглеры  с  мячами  и  кольцами,  булавами  и   сверкающими   ножами
состязались в своем искусстве перед  полуобнаженными  красотками,  которые
заполняли улицу, сверкая начищенной бронзой браслетов и застежек  сандалий
и выставляя товар, как говорится, лицом. Самые зазывные их жесты  и  самые
откровенные движения  предназначались  богато  одетым  городским  зевакам,
узнававшим, раззявив рты,  о  "глубинах  разложения,  возможных  только  в
трущобах Врат Ада". Они были видны, как на ладони. И над всем  этим  царил
Смех.
     Бодливый Бык был заведением подстать  этой  улице.  На  возвышении  в
одном конце  просторной  комнаты,  пропахшей  стоялым  вином,  три  пышных
танцовщицы в ярко-желтых шелках бешено  вращали  бедрами  под  сибаритскую
музыку.  На  них  почти  никто  не  глядел.  Толстый  коринфиец  оглаживал
медноволосую шлюху, на лице которой застыла натянутая улыбка, и словно  бы
пытался определить на ощупь ее цену.
     Еще одна проститутка с волосами  немыслимо  красного  цвета  оглядела
мощные плечи Конана и как бы  невзначай  поправила  сбрую,  вздымавшую  ее
пышную грудь. Она облизнула губы и  качнулась  в  сторону  киммерийца,  но
Конан отрицательно покачал головой. Он еще не видел в толпе  Ордо.  Потом,
когда тот придет, и наступит время для женщин.
     Одна из присутствовавших женщин  сильно  отличалась  от  других.  Она
сидела в одиночестве у стены, на столе перед нею  стоял  нетронутый  кубок
вина. Похоже, она была единственной, кого интересовал танец.
     Ее черные как ночь локоны вились  ниже  плеч.  Большие  умные  глаза,
полные губы - она затмевала красоту любой "труженицы ночи".  Она  явно  не
была проституткой. Ее платье, скрывавшее все тело, было явно  не  в  стиле
улицы Сожалений.  Но  не  хватало  ему  и  богатой  вышивки,  так  любимой
женщинами городской элиты,  которых,  бывало,  тянуло  сюда  попотеть  под
каким-нибудь убийцей. Или под кем-нибудь еще пострашнее.
     Нет, напомнил себе Конан, женщины - после. Переложив сверток с  мечом
в другую руку, Конан огляделся в поисках свободного места. Костлявая рука,
которая принадлежала, казалось, куче тряпья, а не человеку,  ухватила  его
за рукав.
     Слабый, сиплый голос произнес:
     - Эй, киммериец, куда ты несешь это убийственное орудие?
     Волосы на затылке Конана зашевелились. На месте глаз у этого старика,
слишком высохшего, чтобы иметь морщины, была грязная повязка. Да хоть бы и
были у него глаза - как он узнал, что в плаще у Конана находится тот самый
меч, и откуда сам Конан родом?
     - Что ты знаешь обо мне, старик? - потребовал он. - И откуда  ты  все
узнал - ведь у тебя же нет глаз?
     Его собеседник визгливо расхохотался, ткнув в повязку своей палкой.
     - Боги забрали их у меня, но взамен они дали мне  другой  дар.  Я  не
вижу того, что могли бы видеть мои глаза. Я вижу... другое...
     - Слышал я и о таком, - пробормотал Конан. - Видел и почуднее.  Ну  а
что еще ты можешь обо мне сказать?
     - О, весьма и весьма  много,  молодой  господин.  Ты  узнаешь  любовь
многих женщин, королев и крестьянок, и многих, и  еще  многих  других.  Ты
проживешь долгую жизнь. Ты будешь королем, а твоя  смерть  будет  окружена
легендой.
     - Дерьмо собачье, - авторитетно заявил подошедший Ордо.
     - Я уже начал беспокоиться, куда ты подевался, - упрекнул его  Конан.
- Кстати, старику откуда-то известно, что я из Киммерии.
     - С таким выговором, как у тебя, это несложно. Варварский акцент  изо
всех щелей так и прет. Вот старик  и  догадался.  Пойдем,  займем  стол  и
закажем вина.
     Конан покачал головой.
     - Нет, я  даже  не  успел  ничего  сказать,  а  он  уже  назвал  меня
киммерийцем. Скажи, старик, что меня ждет в ближайшие дни?
     Нищий, слушавший  их  разговор  с  болезненным  выражением  на  лице,
распрямился.  Улыбка  обнажила  голые  десны.  Он  потер   большой   палец
указательным.
     - А как насчет этого? Я бедный человек, господин, дайте что можете, -
и сунул ладонь Конану под нос.
     Киммериец запустил два пальца в кошель. Как ни  пусто  там  было,  он
нашел и бросил на протянутую ладонь серебряный.
     Ордо обреченно вздохнул.
     - Да сотня здешних астрологов наобещает тебе  все,  что  угодно  -  и
возьмет при этом в два раза меньше.
     Пальцы слепца осторожно сомкнулись на монете.
     - Щедрый человек, - пробормотал он. Монета исчезла среди его одежд.
     - Дай мне руку, сын мой. Правую.
     - Ха-ха, слепой хиромант! Как же ты без глаз будешь гадать по руке? -
рассмеялся Ордо. Но Конан отодвинул его в сторону  и  протянул  свою  руку
старику.  Пальцы  слепого  легкими   касаниями   проследили   линии   руки
киммерийца, останавливаясь на мозолях и шрамах. Когда он  начал  говорить,
голос его был серьезен. В нем чувствовались сила и мощь.
     - Бойся девы золота и  сапфиров.  Она  жаждет  власти  и  этим  может
погубить тебя. Бойся девы изумрудов и рубинов, которая  любит  тебя.  И  в
любви своей готова тебя убить. Бойся человека с душой из глины.  И  помни:
не вечна молодость королей. - Конану казалось, что с каждым  словом  голос
становится все громче, но никто из окружающих не обращал на них  внимания.
- Спаси трон, спаси короля, убей короля - или умри. И  помни:  что  бы  ни
случилось, главное - вовремя исчезнуть.
     - Старик, от твоих слов и вино скиснет, - упрекнул его Ордо.
     - Да и смысл мне что-то  непонятен,  -  признался  Конан.  Нельзя  ли
сказать яснее?
     Слепой отпустил его руку и пожал плечами.
     - Если бы я мог излагать свои пророчества яснее, то жил бы во дворце,
а не в этом свинарнике.
     Стуча палкой, он заковылял к выходу, привычно уворачиваясь от  пьяных
посетителей и стороной обходя столы.
     Повернувшись на пороге, он крикнул:
     - Помни, Конан из Киммерии, мои слова всегда сбываются! - и  с  этими
словами исчез в толпе.
     - Старый идиот, - пробормотал Ордо. - Да и ты тоже хорош.  Если  тебе
нужен совет, обратись к дипломированному астрологу. Зачем тебе понадобился
этот шарлатан? - Он подмигнул Конану и почесался. - Ну ты как хочешь, а  я
пришел сюда для того, чтобы пить вино!
     Одна из проституток, с  ярко-алыми  волосами,  встала  с  табурета  и
направилась к лестнице. За ней двинулся коренастый  орфианский  разбойник.
На освободившееся место хлопнулся Конан, жестом предлагая Ордо последовать
его примеру. Он положил сверток с мечом на  стол.  Одноглазый  схватил  за
руку темноглазую служанку, бедра которой  были  почти  полностью  прикрыты
двумя кусками муслина.
     - Вина! - заказал он. - Самый большой кувшин. И две чашки. - Служанка
привычно вывернулась из его рук и скрылась на кухне.
     - Ну как, насчет меня ты еще не говорил? - поинтересовался Конан.
     - Говорил, но они не хотят, -  со  вздохом  ответил  Ордо  и  покачал
головой. - Конечно, работа у меня - не бей лежачего, золота хватает  всем.
Но я обязан подчиняться приказам Эраниса, этого толстого ублюдка,  который
все время смотрит куда-то в сторону. И воняет  от  него,  как  от  грязной
навозной  кучи.  Этот  мешок  слизи  сделал  мне   выговор   -   мне,   ты
представляешь! - чтобы  я  не  доверял  чужакам  в  эти  опасные  времена.
Времена. Тьфу!
     - Ладно, забудь об этом, - сказал ему Конан. Ему  стало  грустно.  Он
все же хотел бы поработать вместе с этим медведем...
     Вернувшаяся служанка поставила на стол две  кожаные  чашки  и  грубый
глиняный кувшин размером в две человеческих головы.  Наполнив  чашки,  она
протянула руку за платой.
     Ордо, успев ущипнуть ее, вытащил несколько  медяков.  А  теперь  иди,
милочка, пока мы не решили, что нам нужно нечто  значительно  лучше  того,
чем ты тут торгуешь.
     Служанка удалилась, потирая бедро, но при этом она успела бросить  на
Конана жаркий взгляд, в котором читалось желание обсудить поднятый  вопрос
более подробно.
     - Я сказал ему, что ты никакой  не  чужак,  что  мы  вместе  с  тобой
занимались контрабандой в Султанапуре, - продолжил рассказ Ордо. -  Но  он
даже не стал меня слушать!  Он  заявил,  что  ты,  похоже,  очень  опасный
человек. Сказал, чтобы я держался от тебя подальше. Похоже, он думал,  что
я его послушаюсь, можешь себе такое представить?
     - Не могу, - согласился Конан.
     Киммериец вдруг ощутил нежное прикосновение к  своему  кошельку.  Его
рука метнулась назад и подтащила воришку к столу.
     Золотые локоны обрамляли по-детски невинное лицо,  на  котором  сияли
чистые голубые глаза.  Пышная  грудь  распирала  полоску  красного  шелка,
намекая на профессию девушки. О том же говорил и поясок из медных монет, с
которого  свешивались  куски  розового   полупрозрачного   муслина,   едва
прикрывавшие ее лоно спереди и ягодицы сзади. Рука,  попавшая  в  железный
капкан киммерийца, была стиснута в кулак.
     - Вот тебе и женщина "сапфиров и золота", - захохотал Ордо.  -  Почем
отдаешься, девочка?
     - В следующий раз, - заметил Конан, - не  пытайся  практиковаться  на
тех, кто еще достаточно трезв. Грубо работаешь, разве что мертвецки пьяный
не заметит.
     На лице девушки появилась отработанная улыбка.
     - Вы ошибаетесь,  я  хотела  только  прикоснуться  к  вам.  С  такого
прекрасного господина я возьму совсем немного - тем более что,  по  словам
лекаря-травника, я уже совсем выздоровела.
     Ордо чуть не подавился вином.
     - Травник?! Отпусти ее, Конан. В этом городе  ходит  двадцать  девять
видов оспы. Если даже она уже переболела одним из них, у  нее  может  быть
любой из оставшихся двадцати восьми.
     - И она мне об этом скажет,  -  полуутвердительно  заявил  Конан.  Он
сильнее сжал руку девушки. На лбу ее выступили капли пота, и она  тихонько
вскрикнула.  Рука  ее  разжалась,  и  две  серебряные   монеты   упали   в
подставленную Конаном ладонь. Он  мгновенно  завел  ей  руку  за  спину  и
подтолкнул девушку к себе, прижав ее к своей груди.
     - Скажи мне правду, - произнес он,  глядя  в  ее  испуганные  голубые
глаза. - Ты воришка или шлюха? Или то и другое сразу? Скажи  правду,  и  я
тебя отпущу. А если попытаешься соврать, я уведу тебя в  номера.  Получить
то, что мне причитается.
     Она нервно облизнула губы.
     - Ты и правда меня отпустишь? -  прошептала  девушка.  Конан  кивнул.
Облегченно  выдохнув,  так,  что  ее  груди  приникли  к  широкому   торсу
киммерийца, она ответила: - Я не проститутка.
     - Значит, воришка, - хмыкнул Ордо. - Но готов поклясться, что оспа  у
нее есть.
     - Ты играешь в опасную игру, девочка, - сказал Конан.
     Она гордо тряхнула светлой гривой волос.
     - Кто заметит еще одну шлюшку  среди  многих?  Я  беру  понемногу,  с
каждого всего по несколько монет,  и  они  думают,  что  потратили  их  на
выпивку. А стоит только упомянуть травника, как они сразу  теряют  ко  мне
интерес. - Она привстала на цыпочки. - Я не шлюха, - прошептала она ему на
ухо, - но я бы не жалела о ночи, проведенной в твоих объятиях.
     - Да, - засмеялся Конан,  -  не  шлюха,  а  воришка.  Я  знаю  таких.
Просыпаешься утром, а кошелек, плащ, меч, и, возможно, сапоги  -  фюить  -
как ветром сдуло!
     Глаза девушки вспыхнули пламенем гнева, и  она  забилась  в  железных
объятиях киммерийца.
     - Твоя удача сегодня тебя покинула, девочка.  Я  чувствую  это.  -  С
этими словами Конан отпустил  ее.  Секунду  она  стояла,  не  смея  в  это
поверить. Тогда могучая длань варвара опустилась на  ее  ягодицы  с  такой
силой, что она вскрикнула и чуть не упала. Кто-то засмеялся. - Давай,  иди
отсюда, - сказал ей Конан. - Твоя удача сегодня не с тобой.
     - Я хожу там, где хочу, - сердито ответила она и скрылась  в  глубине
таверны. Конан повернулся к вину, сразу забыв об инциденте.  Он  отхлебнул
из чашки и, глядя поверх ее края, наткнулся на  взгляд  той  девушки,  что
казалась здесь не на месте. Она смотрела на него с явным одобрением. Но не
больше. И она что-то писала на пергаменте.
     Конан мог бы поклясться, что на этой улице едва ли  найдется  десяток
женщин, умеющих написать хотя бы собственное имя. То же самое  можно  было
сказать и о мужчинах.
     - Нет, эта не для нас, - заметив ее взгляд, заявил Ордо. - Кто бы она
ни была, ее не купишь, это видно с первого взгляда.
     - Меня не интересует, кто она такая, - покривил душой Конан. Она была
прекрасна, а Конан всегда испытывал слабость к красивым женщинам.  -  Все,
что меня интересует в данный момент - это найти  подходящее  место  прежде
чем у меня совсем выйдут  деньги.  Я  тут  походил  днем  и  заметил,  что
телохранители здесь в моде. Конечно, это не  столь  прибыльное  дело,  как
контрабанда, но я уже не раз был телохранителем и,  похоже,  займусь  этим
снова.
     Ордо кивнул.
     - Да, телохранители сейчас нарасхват.  Каждый,  кто  год  назад  имел
одного телохранителя, сейчас имеет пятерых. У некоторых особо  зажиточных,
как, скажем, Фабиус Палиан и Энаро Эстариан, целые отряды на службе.  Если
бы у тебя был свой отряд, можно было бы сделать немало денег.
     - Если бы я имел достаточно золота, чтобы его  нанять,  -  согласился
Конан. - У меня же не хватит денег на вооружение для одного  человека,  не
то что на отряд.
     Одноглазый задумчиво поводил пальцем в лужице вина.
     - С тех пор, как начались всякие неприятности, половина всего  нашего
товара - оружие. За хороший меч  берут  большие  деньги.  -  он  посмотрел
Конану в лицо. - Если я не ошибаюсь,  мы  вполне  можем  украсть  столько,
сколько потребуется для твоего отряда. Никто и не заметит.
     - Как, уже МЫ?
     - Ханумановы камни! А что же ты думал? С  тех  пор,  как  мне  начали
указывать, с кем я могу водиться, а с кем нет, у меня к  этому  делу  душа
охладела.
     - Тогда остается проблема, где достать серебро  для  выплаты  первого
жалованья. Скажем, для пятидесяти человек...
     - Золото, - поправил его Ордо. - Нынешние цены - по золотой марке  на
человека.
     Конан присвистнул.
     - Вряд ли я когда-нибудь увижу столько в  одном  месте  сразу.  Если,
конечно, ты мне их...
     - Ты же меня знаешь, - грустно покачал головой Ордо. Я слишком  люблю
женщин, вино и игру в кости. Деньги долго не задерживаются.
     - Вор! - завопил кто-то. - Вора поймали!
     Конан оглянулся и увидел, как все та же блондинка с детским  невинным
лицом пытается вырваться из рук приземистого бородача в заляпанной  маслом
рубахе и высокого мужчины, посадкой своих глаз чем-то напоминающего крысу.
     - Она залезла ко мне в кошелек! Я поймал ее  на  месте!  торжествовал
бородатый.
     Со всех сторон посыпались непристойные советы.
     - Я же сказал ей, что удача ушла, - пробормотал Конан.
     Девушка закричала, когда бородач сорвал шелк с  ее  груди.  Затем  он
кинул ее в руки высокого, который  уже  взобрался  не  стол.  Как  она  ни
сопротивлялась, он сорвал с нее остатки одежд и повернул ее лицом к себе..
     Бородач потряс над головой стаканчик с игральными костями.
     - Ну, кто желает попытать  счастья?  -  Около  него  собралась  толпа
мужчин.
     - Пойдем отсюда, - сказал Конан. - Не хочу этого видеть. - Он  поднял
завернутый в плащ меч и направился к выходу. Ордо бросил полный  сожаления
взгляд на едва начатый кувшин и последовал за ним.
     У дверей Конан вновь поймал на себе взгляд той загадочной  женщины  в
простом синем платье. На этот раз во взгляде сквозило неодобрение. "И  что
он такого сделал?" - удивился Конан. Впрочем, к черту все это. У него есть
дела поважнее.



                                    3

     На улицу Сожалений легла ночная прохлада, и  ее  обитатели  встретили
темноту с удесятеренной активностью, будто  пытаясь  движением  восполнить
недостаток одежд. Шлюхи не  дрейфовали,  а  буквально  прыгали  от  одного
потенциального клиента  к  другому.  Акробаты  изгибались  и  кувыркались,
демонстрируя полное пренебрежение к законам земного тяготения  и  анатомии
собственного тела, в обмен на это получая только пьяный смех прохожих.  Но
они тем не менее упорно продолжали свое занятие.
     Конан задержался, глядя на  жонглера.  Целых  шесть  горящих  факелов
торжественно выписывали в воздухе над лысой головой актера огненный  круг.
Рядом  с  ним,  как  и  повсюду  здесь,  стояла  небольшая  кучка   зевак.
Представление  их  не  особенно  интересовало.  Парочка   уйдет,   парочка
присоединится, и тоже ненадолго. Конану стало немного жаль жонглера, и он,
нащупав в кошеле медяк, бросил его в лежащую на земле шапку.  Он  заметил,
что в шапке лежало всего  лишь  две  монетки.  К  его  удивлению,  жонглер
развернулся к  нему  лицом,  не  прекращая  жонглировать  поклонился,  как
щедрому  меценату,  и  начал  откалывать  совсем  уж  немыслимые  коленца,
пропуская факелы между ног,  за  спиной,  так  что  стал  теперь  казаться
заключенным в огненное кольцо.
     Ордо потянул Конана за рукав, вытащив из толпы.
     - Всего за медяк, а! - бормотал он себе под  нос.  -  А  ведь  совсем
недавно он такие штуки делал  не  меньше  чем  за  полновесную  серебряную
монету, а то и больше. Нищета!
     - Да, - согласился Конан. - По-моему, город спятил. Я  нигде  по  эту
сторону Валайстского моря не  видел  столько  нищих.  Их  здесь  настолько
много, и они настолько бедны, что дадут сто очков вперед любым другим трем
городам, вместе взятым. От цен, которые заламывают здешние торговцы, купца
в Султанапуре хватил бы удар, а у здешних такие  кислые  лица,  будто  они
вот-вот по миру пойдут. Два кувшина вина стоят целый серебряный, а жонглер
показывает свои лучшие трюки всего за грош. Похоже, здесь всем  наплевать,
что будет завтра. Скажи мне, что здесь происходит?
     - Слушай, я тебе что, ученый? Жрец? Пророк? Я  слышал,  ходят  слухи,
что здешний трон проклят богами, что сам Гариан проклят.
     Конан непроизвольно сделал отгоняющий злых духов жест. С  проклятиями
следовало быть поосторожнее. Несколько  прохожих  заметили  движение  руки
киммерийца и поспешили убраться в тень.  У  них,  по-видимому,  хватало  и
собственных проблем, и лишние им были ни к чему.
     - Слушай, - спросил после недолгого раздумья Конан, насчет вот  этого
самого проклятья. Оно как, официально объявлено? Допустим, выступил  жрец,
или там парочка дипломированных астрологов?
     - Нет, ничего такого не было, - признал Ордо. - Но  об  этом  болтают
все, кому не лень.
     - Ну  так  какого...  ты  как  попугай  все  это  повторяешь?  грязно
выругался Конан. - Ты же прекрасно знаешь, что то, о чем все кому не  лень
болтают, скорее  всего  обыкновенная  ложь.  Или  есть  хоть  какие-нибудь
доказательства?
     - О да, такие доказательства есть, киммериец, - заявил Ордо, тыкая  в
Конана пальцем для вящей убедительности. - В тот самый день, когда  Гариан
унаследовал трон, на  улицах  города  свирепствовал  жуткий  монстр.  Убил
человек двадцать, не меньше. Он выглядел так,  как  выглядел  бы  человек,
если его сделать из глины, а потом смять, не  очень  сильно.  А  некоторые
поговаривают, что он был похож на самого Гариана.
     - Человек из глины... - задумчиво повторил Конан, вспомнив  о  данном
ему пророчестве.
     - Да забудь ты про этого слепого осла, - посоветовал ему  Ордо.  -  К
тому же, того монстра сразу  прикончили.  Кстати,  это  сделала  вовсе  не
городская стража, которую ничем из казарм не выманишь. Какая-то  старушка,
не помнящая себя от страха, запустила в это чудовище масляной лампой.  Оно
вспыхнуло моментально, потом один только пепел остался.  Стражники  хотели
ту старушку забрать, якобы им нужно было задать ей "парочку вопросов",  но
соседи ее отстояли. Забросали этих бездельников ночными горшками.
     - Ладно, пойдем дальше, - Конан свернул в переулок.
     Ордо остановился.
     - Ты хоть понимаешь, куда идешь? Там же Врата Ада!
     - За нами следят, - объяснил Конан. - Еще от  "Бодливого  Быка".  Мне
интересно узнать, кто это. Нам сюда.
     Улочка стала еще уже и свернула в сторону. Сюда уже не долетал свет с
улицы Сожалений. Запах  падали  и  мочи  резко  усилился.  Здесь  не  было
мостовой, лишь случайный хруст  камешка  под  сапогом  да  их  собственное
дыхание нарушали тишину. Они  двигались  в  полной  темноте,  лишь  иногда
прорезаемой светом из окон, находившихся настолько высоко, что живущие  за
ними могли чувствовать себя в некоторой безопасности.
     - Продолжай говорить, - прошипел Конан. - О чем угодно. Что у вас  за
король, этот самый Гариан.
     - Расскажи ему все, да расскажи, - пробормотал Ордо. Он  король  -  и
больше мне нечего о нем сказать. Лично мне  на  королей  наплевать.  Да  и
тебе, вроде, тоже.
     - Ты прав, - согласился Конан и добавил, понизив голос: -  Продолжай.
Мы слишком пьяны, чтобы молчать, гуляя  в  такое  время  в  районе  Адских
ворот. - Конан проверил, как движется в ножнах меч. Далекий свет  из  окон
отразился в его глазах, придав ему сходство с лесным животным. С хищником.
     Ордо запнулся обо что-то вонючее, с сочным чавканьем  облепившее  его
сапоги.
     - Да разрази гром это поганое место! Ну что  еще  я  могу  сказать  о
Гариане? Хорошо, что он избавился от этих чародеев.  Короли  мне  нравятся
больше, чем эти чернокнижники.
     - Как это ему  удалось?  -  спросил  Конан,  прислушиваясь  к  ночным
звукам. Кажется, скрипнул песок под ногой?
     - О, это у него вышло очень просто. На третий день  своего  правления
он обезглавил всех придворных заклинателей. У его отца, Гатениуса, их было
несколько дюжин. Кое-кому из них все же удалось спастись,  а  остальных...
Гариан отдал приказ своим Золотым  Леопардам  перед  рассветом,  и  уже  к
восходу солнца всех вытащили  из  постели  и  обезглавили.  Гариан  заявил
потом, что те из них, которые успели бежать, были подлинными чародеями,  и
поэтому он не станет конфисковывать их  имущество.  А  те,  кто  не  сумел
разгадать  его,  Гариана,  замысел,  на  самом  деле  были  паразитами   и
шарлатанами. Он раздал их имущество беднякам - в том числе даже обитателям
этого квартала. Последнее его доброе дело.
     - Интересно, - протянул задумчиво Конан.  Вглядываясь  в  мрак  перед
собой, он заметил впереди перекресток.  А  что  сзади?  Оттуда  доносилась
приглушенная ругань кого-то,  кто  вступил  в  оставленный  Ордо  след.  -
Продолжай, - подбодрил он друга. Едва слышно прошелестел вынутый из  ножен
меч.
     - А вот насчет проклятья, -  заметил  Ордо  как  бы  между  делом.  -
Гатениус заболел сразу после сева зерна. Как  только  он  слег,  наступила
засуха. В Офире выдалось дождливое лето. Как из ведра, лило  в  Аквилонии.
Но в Немедии дождя не выпало ни капли. И чем хуже  делалось  Гатениусу,  и
чем ближе становился для Гариана трон, тем погода  делалась  все  жарче  и
жарче. Когда он вступил на престол, наши  поля  были  уже  как  высушенная
кость. Вот и говори теперь, что никакого проклятья не было.
     Они достигли перекрестка. Конан отступил в поперечную аллейку, знаком
указав Ордо следовать вперед. Спотыкаясь, одноглазый здоровяк  проследовал
мимо.
     - Зерна не было, и Гариан купил его в Аквилонии. Чтобы  заплатить  за
него, он повысил налоги и пошлины. Какие-то  спятившие  разбойники  начали
громить хлебные обозы, и король снова  увеличил  пошлину,  чтобы  оплатить
охрану обозов и  чтобы  купить  еще  зерна,  потому  что  эти  ублюдки  не
успокаиваются и по-прежнему продолжают жечь хлеб. Конечно, здесь  рай  для
контрабандиста, но уж лучше бы я...
     Конан  прислушивался  и  ждал.  Он  даже  хотел  было  развернуть  то
волнистое лезвие, но все же оно показалось ему, скажем  так,  нечистым,  и
поэтому они не стал этого делать, а просто прислонил сверток к стене. Шаги
приблизились. Похоже, за ними шел только один человек.
     Закутанная в плащ фигура приблизилась к перекрестку и остановилась  -
прислушиваясь, наверное, к шагам удаляющегося Ордо. Конан  шагнул  вперед,
ухватил незнакомца за плечо и  швырнул  к  стене,  вышибая  из  него  дух.
Приставив к горлу преследователя меч, он подтащил его к  свету,  падавшему
из какого-то окна. Конан чуть не  вывихнул  от  изумления  челюсть,  когда
узнал лицо той девушки, что наблюдала за  ними  в  таверне.  В  ее  глазах
светился страх, но голос ее не дрогнул.
     - Ты хочешь убить меня? Думаю, ты не  постыдишься  убить  беззащитную
женщину. Ты ведь так легко бросаешь их на произвол судьбы.
     - О чем ты говоришь? - не понял Конан. - Ты что,  девочка,  работаешь
на грабителей?
     С виду эта женщина, конечно, не походила на  приманку,  но  киммериец
видал в своей жизни и не такое.
     - Нет, конечно, - ответила  девушка.  -  Я  пишу  стихи.  Меня  зовут
Ариана. А теперь, если ты не собираешься перерезать мне горло, ты  не  мог
бы убрать меч? Ты что, не видел, чем они там занимались,  когда  вы  ушли?
Совсем-совсем ничего?
     - Кром! - крякнул Конан, опуская меч. - Связывайся с такими...
     Девушка нервно сглотнула и продолжила.
     - Они разыгрывали в  кости  право...  очереди  с  ней.  Каждый  хотел
принять участие. А в ожидании они по очереди били ее по ягодицам, пока  те
не стали напоминать две спелые сливы.
     -  А,  блондинка!  -  воскликнул  Конан.  -  Ты   говоришь   про   ту
светловолосую воровку? И что же, ты пошла за мной только для  того,  чтобы
рассказать мне обо всем этом? Сюда, в Адские Врата?
     - Я не знала, что вы пойдете именно сюда, - сердито призналась она. -
Вообще-то я часто поступаю, не подумав. А тебе какое дело, где я  хожу?  Я
свободная женщина, не рабыня, - во всяком случае, не твоя. Бедняжка. Когда
ты ее отпустил, я решила, что ты ей посочувствовал, что ты не  такой,  как
все эти скоты - несмотря на твой облик - но...
     - А ты знала, что она воровка? - сурово спросил Конан.
     - Но ведь ей же надо на что-то жить, - она перешла к обороне. -  Едва
ли ты знаешь, как люди становятся ворами, что толкает их на это.  Во  всем
виновата их бедность, голод и нищета. Откуда тебе об этом знать.  С  таким
здоровенным мечом и огромными мышцами и, и...
     -  Заткнись!  -  скомандовал  Конан,  и  тут  же   приглушил   голос,
оглядевшись по  сторонам.  Ни  к  чему  привлекать  к  себе  внимание.  Он
посмотрел на нее. - Я знаю, что такое бедность. Мне  известно,  что  такое
голод. Что значит быть вором. Я с этим давно знаком. Я голодал, был нищим,
воровал - еще прежде чем начал бриться.
     - Мне очень жаль... - медленно произнесла она, и Конан с раздражением
подумал, что это в равной мере может относиться и к его  словам,  и  к  ее
обвинениям.
     - Что касается той  девушки  -  я  дал  ей  шанс.  Отпустил  ее.  Она
выбросила его на ветер. Я же ей сказал, что удачи ей не будет. Ты ведь это
видела.
     - Наверное, - вздохнула Ариана. - Надо было мне с ней поговорить.
     Конан покачал головой.
     - Ну что ты за женщина?  Стихи  пишешь!  Сидишь  в  кабаке  на  улице
Сожалений и печешься о ворах. Одеваешься, как дочка торговца,  никогда  не
знавшая мужчину, а говоришь, как благородная. Ты последовала к Вратам Ада,
чтобы меня пристыдить, да? - засмеялся Конан. Сейчас вернется Ордо,  и  мы
отведем тебя обратно, и сохрани тебя Митра от сводников и разбойников.
     В глазах девушки сверкнул опасный огонек.
     - Я поэт, и неплохой причем. А что такого ты  нашел  в  моем  платье?
Тебе, наверное, хотелось бы  видеть  меня  чуть  прикрытой  полупрозрачным
шелком, вращающей задницей, как на...
     Конан зажал ей рот своей ладонью и замер, прислушиваясь к тишине.  Ее
глаза испуганно раскрылись. Да, настороживший киммерийца звук повторился -
звук извлекаемой из ножен стали. Толкнув девушку в глубину переулка, Конан
повернулся и встретил мечом атаку первого из  нападавших.  Тот  рухнул  на
землю, заливая все вокруг кровью из взрезанного горла.
     Из темноты показались еще трое. Первый споткнулся о  труп  и  жалобно
вскрикнул, когда меч киммерийца впился в  основание  его  шеи.  Сзади  них
послышался вопль, перешедший в бульканье и крик - "красный сокол" дал  ему
знать, что в бой вступил Ордо.
     Воин перед Конаном присел - пытаясь понять, что же происходит за  его
спиной, и не выпустить при этом противника из поля зрения.
     Конан  вскрикнул,  сделав  обманное  движение,  как  будто  собираясь
ударить сверху. Его противник попытался отразить этот удар  своей  саблей.
Выпад - и  клинок  Конана  на  целый  локоть  вышел  из  спины.  В  глазах
умирающего Конан увидел осознание смерти. Затем там осталась лишь  смерть.
Конан вытащил меч и вытер его о плащ убитого.
     - Конан, тебя не задели? - спотыкаясь о тела, Ордо двинулся к нему.
     - Нет, я просто вытираю меч... -  Невыносимая  вонь  заползла  ему  в
ноздри, и он выругался. - Кром! Что это за запах!
     - Я на  чем-то  поскользнулся,  -  виновато  объяснил  одноглазый.  -
Поэтому я немного задержался. А это что за девка?
     - Я не девка, - заявила Ариана.
     - Ее зовут Ариана, - ответил Конан, задумчиво наблюдая,  как  девушка
прячет очень даже не игрушечный кинжал в складках плаща. - А ты вроде  его
раньше не доставала, да?
     - Он был со мной, - ответила она. - Я,  может  быть,  решила,  что  с
тобой мне кинжал не потребуется. А это что, были твои друзья?
     - Грабители, - пренебрежительно фыркнул он.
     Ордо, закончив изучение трупов, распрямился. Взгляни-ка  сам,  Конан.
Что-то уж слишком они хорошо одеты для здешних мест.
     - Здешняя элита, - ухмыльнулся Конан, сморщив нос. Ордо,  как  только
мы вернемся, ты немедленно идешь в баню. Во всяком случае, если ты намерен
продолжить с выпивкой.
     Ордо пробормотал что-то непонятное.
     - Если бы не баня, - задумчиво произнесла Ариана, закусив  губу.  Она
нерешительно кивнула. - Да, все будет нормально, - сказала она как бы  для
себя. - Совсем рядом с улицей Сожалений есть трактир, они называется "Знак
Тестис". Там можно вымыться. Вы можете прийти туда в качестве моих гостей.
По крайней мере, на этот вечер.
     - Тестис, - нахмурился  Конан.  -  Кто  хоть  раз  слышал  о  кабаке,
названном в честь покровительницы музыки и всякого такого?..
     - Достаточно того, что я слышала, - осадила его  Ариана.  -  Если  вы
гости, то еда, вино и постель - бесплатно. Хотя если вы  захотите  сделать
пожертвования, никто возражать не  станет.  Увидите  -  поймете.  Ну  как?
Идете, или собираетесь вонять до тех пор, пока не решитесь  выложить  пару
серебряных за баню?
     - С чего бы это? - подозрительно спросил Конан.  -  Вроде  бы  совсем
недавно ты не питала ко мне никаких дружественных чувств.
     - Ты мне интересен, - просто ответила она. Ордо мерзко хихикнул; если
бы от него пахло хоть чуточку лучше, Конан обязательно дал бы ему оплеуху.
     - Ладно, пошли, - сказал Конан,  поднимая  с  земли  древний  меч.  -
Сваливаем отсюда, пока здесь не собрались все местные подонки.
     Они двинулись обратно.



                                    4

     Сердитым рывком затянув золотистый  пояс  халата,  Албанус  вышел  из
спальни в коридор. Золотые светильники мягко освещали  стены,  на  которых
искусный скульптор изобразил батальные сцены из жизни Брагораса. От  этого
полулегендарного короля Немедии Албанус вел свое происхождение, причем как
по линии отца, так и по линии матери.
     Лорд приказал своим  слугам,  чтобы  его  разбудили  немедленно,  как
только появятся ожидаемые им люди.
     Судя по всему, ни Деметру, ни Ведженту поспать этой ночью не удалось.
Украшенная изображением леопарда верхняя накидка воина была помятой и  вся
в пятнах пота. Глаза стройного юноши покраснели от бессонницы.
     - Итак, что же вам удалось узнать? - Албанус взял быка за рога.
     Деметр пожал плечами и, как всегда, сунул нос в благовония.
     Веджент, с трудом сдержав усталый гнев, ответил:
     - Ничего. Меч исчез. И черт с ним. Нам он не нужен вообще, а  бедному
Мелиусу больше не понадобится. Хотя, клянусь Митрой, невелика потеря.
     - Откуда мне было знать, что проклятый  меч  завладеет  его  умом?  -
крикнул Албанус и, с трудом взяв  себя  в  руки,  добавил:  -  Меч  должен
вернуться ко мне. Еще один такой инцидент, еще  один  такой  берсеркер  на
улицах, и Гариан поймет, что здесь замешано волшебство. Даже при всей  его
нелюбви к магии он вполне может пригласить ко  двору  настоящего  чародея,
чтобы тот разобрался в происходящем. Я не могу этого допустить. Это  будет
крах всех моих планов!
     - Наших планов, -  вкрадчиво  поправил  Деметр,  скрывшись  за  своей
коробочкой с благовониями.
     Албанус улыбнулся одними губами.
     - Наших планов, - согласился он. Улыбка исчезла  с  его  лица.  -  Вы
стражников допросили? Ведь они действительно убили досточтимого Мелиуса.
     Веджент коротко кивнул.
     - Допросили всех, кроме их сержанта. Он исчез из казармы,  когда  мои
Золотые Леопарды окружили их и начали аресты. Он чувствует вину,  помяните
мое слово. Он что-то знает.
     - Наверное, - пробормотал  Деметр.  -  Он  слишком  хорошо  знаком  с
методами допроса.
     - Если это не он захватил с собой меч, - пробормотал Албанус.  -  Так
что же показали стражники?
     - Ничего существенного, - вздохнул Веджент. - По  большей  части  они
просили о пощаде. Все, что им было известно, - что им приказали остановить
сумасшедшего, который рубил мечом прохожих в торговом  районе.  Когда  они
прибыли на место, Мелиус бился с каким-то  северным  варваром.  Они  убили
лорда, а когда поняли, что натворили, то от страха  забыли  про  меч.  Они
даже не захватили того варвара с собой.
     - Он что, остался жив? - удивился Албанус. - Должно быть, мастер  боя
на мечах.
     Веджент расхохотался.
     - Да Мелиус с трудом мог отличить один конец меча от другого,  не  то
что сражаться.
     - Дело в самом мече, - пояснил Албанус. - Шесть мастеров были убиты в
процессе его изготовления, их кровь  была  использована  для  его  закалки
после нагрева в костре из их костей. Сущность их  искусства  смешалась  со
сталью меча.
     - Круши да руби - вот и все, что знает Веджент, - усмехнулся  Деметр.
- Но настоящее  искусство  фехтования...  -  сталь  его  клинка  запела  в
воздухе, - ...ему не по зубам. - И  Деметр,  скользя  по  ковру,  выполнил
сложный трюк.
     - Ха, - заявил Веджент. - Все эти штучки хороши на дуэлях  до  первой
крови, распространенных среди благородных. Иное дело  в  битве,  когда  от
меча зависит твоя жизнь.
     - Ну хватит! - прикрикнул на них хозяин. - Вы оба, заткнитесь!  -  Он
перевел дыхание. Наступит день, и он разрешит им сразиться.  А  победителя
посадит на кол. Но время пока еще не наступило.  Еще  не  все  сделано,  и
нельзя дать всем усилиям пропасть даром.
     - Варвар, возможно, взял меч с собой. Найдите его! Найдите клинок!
     - Я уже начал, - хитро заявил солдат. - Я оповестил  Таэраса.  Теперь
его трущобные крысы будут охотиться за этим мечом ночь напролет.
     - Отлично, - потер ладони Албанус. Звук при этом  получился,  как  от
пергамента. - А ты, Деметр? Что ты делаешь, чтобы найти меч?
     - Задаю тысячи вопросов, - устало ответил юноша. - От улицы Сожалений
до Дома Тысячи Орхидей. Я ничего не узнал.  Если  бы  досточтимый  Веджент
известил меня об этом варваре раньше, мне бы,  возможно,  было  проще  его
найти.
     Веджент демонстративно рассматривал свои ногти. На его губах змеилась
улыбка.
     - Кто бы мог подумать, что ты побывал в Доме Тысячи Орхидей?  Они  же
предоставляют клиентам только женщин.
     Деметр с треском вогнал клинок в ножны, как бы вонзая  его  в  сердце
солдата. Но прежде, чем он успел что-либо сказать, вмешался хозяин.
     - Не время ссориться. Найдите меч. Украдите. Купите,  если  придется.
Верните его сюда - мне все равно, как. И не  привлекайте  к  себе  лишнего
внимания.
     - А если нашедший его уже успел узнать о чудесных свойствах  меча?  -
осторожно спросил Деметр.
     - Тогда убейте его, - не раздумывая, ответил Албанус. - Его или ее. -
Он повернулся, готовясь уйти.
     - И еще одно, - неожиданно сказал Веджент. - Таэрас хочет встретиться
с вами.
     Албанус повернулся и посмотрел ему в лицо. Глаза его метали молнии.
     - И этот голодранец осмеливается хотя  бы  мечтать  об  этом?  Да  он
должен камни лизать на мостовой за то золото, которое уже получил от нас!
     - Он боится, - ответил Веджент. - Он и еще несколько его  людей.  Они
не могут понять, зачем они делают все то, что им приказывают.  Я  могу  их
запугать, конечно, но даже золото вряд ли вернет им  утраченное  мужество,
если вы, лорд, не встретитесь с ними лицом к лицу и не убедите их  в  том,
что все пойдет согласно вашему плану.
     - Разрази их Митра! - Поднятые вверх глаза  Албануса  задержались  на
барельефе. Неужели Брагорасу тоже приходилось иметь дело с таким дерьмом?
     - Ладно. Договоритесь о встрече где-нибудь в тихом местечке.
     - Слушаюсь.
     Впервые настоящая улыбка появилась на лице Албануса.  Когда  я  займу
трон, то  первым  делом  прикажу  запороть  Таэраса  и  его  прихлебателей
насмерть. На площади Королей. Хороший правитель должен защищать  народ  от
таких, как они. Ха-ха. А теперь - идите. И без меча не возвращайтесь!
     Он резко повернулся и ушел, не в  силах  больше  переносить  общество
своих гостей. Они полные идиоты, если не  видят,  что  в  его  глазах  они
ничуть не лучше того же Таэраса. И кончат  не  лучше.  Кто  предал  одного
короля, запросто предаст и другого.
     В тусклом полумраке спальни он  нетерпеливо  подошел  к  висящему  на
стене квадратному куску хрусталя. На  тонком  материале  не  было  никаких
знаков,  кроме  загадочных  символов  по  его  внешнему  краю.   В   свете
единственного светильника буквы были почти не видны, но  благодаря  долгой
практике пальцы Албануса нажали их в нужной последовательности, в то время
как он произносил слова мертвого языка.
     Кристалл  потемнел.  Внутри  него  медленно  появилось   изображение.
Человек двигался и размахивал руками, что-то говорил, но  звуков  не  было
слышно. Албанус смотрел на Гариана, который, ощущая себя  в  безопасности,
разговаривал с  длиннобородым  Сульпициусом  и  лысым  Малярнином,  своими
доверенными советниками.
     Король был высок и до сих пор не утратил  силы,  которую  приобрел  в
детстве и юности, проведенных вместе с армией. Но полгода бездействия  уже
покрыли его тонким слоем жира. Его лицо с квадратной  челюстью  и  глубоко
посаженными глазами утратило прежнюю открытость - тоже благодаря короне.
     Пальцы Албануса пробежали по краю кристалла, и лицо Гариана заполнило
весь квадрат.
     - Зачем ты так часто это делаешь?
     Блондинка, задавшая этот вопрос, смотрела на  него  сквозь  опущенные
веки своими сапфировыми кошачьими  глазами.  Она  потянулась,  и  ее  тело
отразило свет, как хорошо полированная слоновая кость, а ее  длинные  ноги
показались еще длиннее. Ее большие грушевидные груди  приподнялись,  когда
она изогнула спину. В Албанусе проснулось желание.
     - Почему ты не отвечаешь? - невинным голоском спросила она.
     Вот сука, подумал Албанус.
     - Для меня это значит, что он как бы здесь, вместе с нами, и смотрит,
как ты кричишь и извиваешься в моих объятиях, Сулария.
     - Вот как ты ко мне относишься, - ее голос напоминал бальзам.  -  Так
это всего лишь способ отомстить Гариану?
     - Да, - грубо заявил он. - Если бы у него была жена или дочь, они  бы
тоже разделили со мной постель.
     Ее глаза устремились к лицу в кристалле.
     - У него нет времени даже для меня, его  фаворитки,  не  то  что  для
жены. Конечно, большинство неприятностей ему создал ты. А  что  если  твои
заговорщики  узнают,  какому  риску  ты  их  подвергаешь,   встречаясь   с
королевской фавориткой? Что они тогда сделают?
     - По-твоему, это опасно? - Его голос стал жестче. - Уж не себя ли  ты
считаешь главной опасностью?
     Она повернула к нему лицо, изогнувшись, чтобы подчеркнуть  стройность
талии.
     - Я совершенно безопасна, - прошептала она. - Я желаю только одного -
служить тебе.
     - Почему? - настаивал он. - Сначала я хотел всего  лишь  переспать  с
тобой, а ты зачем-то начала шпионить для меня во  дворце,  и  рассказывать
потом на коленях, что вот тот сделал это, а этот сделал то. Почему?
     - Власть, - коротко выдохнула она. - Я могу чувствовать  в  людях  их
силу, я чувствую, кто скоро станет могуч. Меня тянет к ним, как мотылька -
на пламя свечи. В тебе я чувствую силу значительно большую, чем в Гариане.
     - Ты чувствуешь силу, - прикрывая  глаза,  повторил  Албанус  и  тихо
добавил, - я тоже чувствую силу внутри себя. Я всегда ее  ощущал,  знал  о
ней. Я рожден быть королем, рожден сделать Немедию империей. И ты - первый
человек, который это понял. Скоро, очень скоро люди выйдут  с  оружием  на
улицы и потребуют, чтобы Гариан отрекся от власти - в мою пользу.  В  этот
день я возведу тебя во дворянское звание, дам тебе  титул.  Сулария.  Леди
Сулария.
     - Благодарю, Ваше Высочество.
     Албанус сбросил халат, и повернулся так, чтобы человек  в  кристалле,
если бы он мог видеть происходящее, имел бы прекрасный обзор.
     - Иди и славь своего короля, - приказал он.
     Улыбаясь, женщина подползла к нему на коленях.



                                    5

     Утром, спускаясь в общую залу "Знака Тестис", Конан решил, что  попал
в логово лунатиков.
     Рассевшись по углам, музыканты играли на трех арфах, четырех ситарах,
двух лирах и трех флейтах разных размеров. И каждый играл свое.  Обращаясь
к  стене,  какой-то  чудак  читал  стихи,  сопровождая  их  драматическими
жестами. Примерно дюжина юношей и девушек, сидевших у заваленного  кусками
скульптур большого стола, спорили, перекрывая музыку. Они  указывали  друг
другу на недостатки в работе. У самой лестницы трое каких-то людей кричали
друг на друга, пытаясь выяснить,  когда  морально  низкое  действие  может
потребоваться для спасения общественной морали. Во всяком  случае,  Конану
именно это показалось. И вообще все присутствующие, среди  которых  каждый
был едва ли старше других, о чем-то кричали.
     Конана и Ордо здесь приняли вполне доброжелательно. Поздним  вечером,
когда они появились, в трактире  было  едва  ли  двадцать  человек.  Если,
конечно, это был трактир.
     Эти чудики смотрели  на  них  так,  как  будто  Ариана  привела  двух
вритюнианских медведей. И здесь ни у кого не было оружия - так,  несколько
ножей для еды. Едва ли больше.
     Пока Ордо отмывался в здешней бане - в  деревянной  лохани  прямо  на
глиняном дворе, это вам не мраморное великолепие всего остального города -
Конан сидел, окруженный этими странными людьми, и рассказывал им  истории.
Едва лишь в его чашке начинало  показываться  дно,  ее  тут  же  наполняли
вновь, и просили рассказать еще. Когда вернулся Ордо, заставили говорить и
его. И они до самого утра пытались перещеголять друг  друга  рассказами  о
своих похождениях.
     Эти странные юноши и  девушки  -  как  им  было  сказано,  художники,
музыканты и даже философы - слушали их,  открыв  рты,  как  будто  никогда
такого прежде не слышали.  Время  от  времени  философы  отпускали  весьма
странные замечания, оставлявшие Конана в недоумении.  Понадобилось  немало
времени, прежде чем Конан понял, что  остальные  этих  замечаний  тоже  не
понимают. За каждой репликой следовала тишина, как будто ждали, что  гости
кивнут, соглашаясь, или рассмеются над шуткой. Пару раз Конану показалось,
что над ним насмехаются, но он не стал никак на это реагировать. Не  стоит
убивать человека, пока не понял смысла его слов.
     Он протиснулся между философами - те даже не заметили его появления -
и остановился в изумлении.
     На столе в углу залы стояла обнаженная Ариана. Тонкая, но  с  полными
грудями. Ее изящная талия в  сочетании  с  округлыми  бедрами  производила
приятное впечатление.
     Стряхнув плащ с плеча - древний меч был надежно припрятан в  комнате,
где Конан провел ночь - он прошел через весь зал и сунул плащ ей.
     - Держи. Это занятие не для тебя. Если тебе нужны деньги, то  у  меня
пока хватит на двоих.
     Секунду  она  смотрела  на  него,  а  потом,  откинув  голову  назад,
расхохоталась. Конан побагровел - он  не  любил  насмешек.  Она  мгновенно
опустилась на колени. Ее лицо было полно раскаяния. Ее груди  покачивались
всего на расстоянии ладони от носа Конана, и на его лбу внезапно выступили
капли пота.
     - Прости, Конан, - сказала она тихо (насколько  можно  тихо).  -  Это
самое лучшее, что мне когда-либо говорили. Мне не следовало смеяться.
     - Если тебе так  уж  хочется  покрасоваться  голой  перед  людьми,  -
обиженно сказал Конан, - почему бы тебе не выбрать местечко побогаче?
     - Видишь этих людей? - она указала на  трех  мужчин  и  двух  женщин,
сидевших рядом с их столом. У каждого из них  был  прикрепленный  к  доске
лист пергамента, а в руке - кусок угля. Все они  метали  в  него  странные
взгляды.
     - Я позирую для них. У них нет денег,  чтобы  кого-нибудь  для  этого
нанять. Я согласилась им помочь.
     - Прямо здесь? - с сомнением спросил Конан.
     - Здесь не такое уж людное место, -  удивилась  она.  -  Кроме  того,
здесь каждый - художник. Они меня даже не замечают.
     Оглядев ее оценивающим взглядом,  Конан  был  готов  отстаивать  иную
точку зрения. Но он только сказал:
     - Что ж, это твое дело.
     - Да, ты прав.
     Она помахала рисовальщикам и соскочила  со  стола,  выделывая  всякие
интересные подпрыгивания  и  покачивания.  Конану  захотелось,  чтобы  она
перестала прыгать. Что за поведение! Он  с  трудом  сдерживался  от  того,
чтобы перекинуть ее через плечо и оттащить к  себе  в  комнату.  Потом  он
заметил огонек в ее  глазах  и  ярко  вспыхнувшие  щеки.  Да  она  же  все
понимает, догадался Конан.
     Быстрым движением она взяла плащ из его рук и завернулась в него.
     - А сейчас я хочу выпить вина. Вместе с тобой. - Конан  вопросительно
поднял бровь, и она прыснула со смеху. - Есть  большая  разница.  Там,  на
столе, я позировала, здесь же я нарушаю приличия.  Идем,  вон  освободился
стол.
     Она метнулась в сторону. Конан последовал за ней,  размышляя  о  том,
какое небольшое расстояние от земли  до  стола  и  где  же  здесь  большая
разница, и сомневаясь, что он когда-нибудь понимал женщин.
     Как только он уселся на табурет, кто-то грохнул на стол кувшин вина и
две металлические чашки и исчез, прежде чем Конан достал монету.
     - Впервые вижу заведение, где не требуют платить вперед,  -  удивился
он.
     - Тебе разве никто этого не объяснил? - рассмеялась Ариана.
     - Может, и рассказывали об этом. Слишком уж много вина вчера было.
     - А ты что, действительно совершил все то, о  чем  рассказывал  вчера
вечером? - Она наклонилась ближе, и Конан увидел верхнюю  часть  ее  груди
через немного распахнувшийся плащ. Каким-то  уголком  своего  мозга  Конан
отметил, что на него это подействовало  так  же  возбуждающе,  как  и  вид
груди, обнаженной целиком. Не сделано ли это нарочно?
     - Ну так, кое-что, - осторожно  ответил  он.  По  правде  говоря,  он
просто не помнил, что они с Ордо вчера  наболтали.  Вина  было  более  чем
достаточно. Он наполнил чашки.
     - Я так и подумала, - с удовлетворением заметила Ариана. Что касается
денег, то ты даешь, сколько можешь, Так поступает каждый. Хотя от тех, кто
пришел на день, мы ничего не ждем. Некоторые из  нас  получают  деньги  от
своих семей. Все идет в дело. Они этого не одобряют - я говорю о семьях  -
но значительно больше им не хочется иметь своих отпрысков у себя дома.  Их
это стесняет. А если у нас что остается, мы распределяем это среди бедных.
Конечно, этого мало, - вздохнула она, - но голодный рад и крошке хлеба.
     - У кого-то из них достаточно богатые семьи?  -  недоверчиво  спросил
Конан, обведя взглядом присутствующих.
     - Мой отец - лорд, - призналась Ариана. В ее устах это прозвучало как
признание в преступлении - быть лордом или даже быть дочерью такого лорда.
     - Так какого черта ты живешь здесь, рядом с  трущобами  Врат  Ада,  и
почему ты позируешь, стоя на столах? Ты что, не  можешь  писать  стихи  во
дворце отца?
     Ариана вздохнула.
     - Конан, ты что, не понимаешь?  Это  же  несправедливо,  когда  знать
владеет всем золотом и живет во дворцах, а бедняки мрут с голоду.
     - Может, и так, - ответил Конан. - Но мне золото нравится, хотя  я  и
имел не очень-то много золота. Ну а что касается бедных... Если бы  я  был
богат, многие бы поправили свое состояние за счет того,  что  я  пропью  и
прогуляю.
     - Чего еще можно было от тебя ожидать? - к  столу  подсел  невероятно
тощий мужчина. Его лицо казалось мрачным из-за сходившихся  на  переносице
бровей. Он схватил чашку Арианы и одним глотком ополовинил ее.
     - По крайней мере, это был честный ответ,  Стефано,  -  ответила  ему
Ариана. Тот фыркнул.
     Теперь Конан вспомнил его. Вечером он называл себя скульптором,  и  к
тому же распускал руки. Тогда Ариана не возражала. Но сегодня она  сердито
отобрала свою чашку.
     - Он щедр, Стефано. Я  думаю,  он  не  утратит  щедрость,  даже  если
разбогатеет. - Она посмотрела Конану в лицо. - Но разве ты не видишь,  что
одной щедрости недостаточно? За Адскими Вратами многим не хватает на хлеб,
а лорды сидят у себя во дворцах и в ус не дуют. Купцы жиреют день ото дня.
Гариан - плохой правитель. По-моему, ясно, что следует делать.
     - Ариана, - прикрикнул Стефано, - ты говоришь опасные слова. Придержи
язык!
     - Какое право  ты  имеешь  так  со  мной  разговаривать!  разгневанно
заявила женщина. - Что бы ни было между нами, я еще не твоя собственность.
     - Я этого и не говорил, - так же экспансивно  ответил  Стефано.  -  Я
прошу тебя во имя того, что ты  сама  поручала  моему  руководству,  -  не
говори так в присутствии незнакомцев!
     Ариана презрительно тряхнула головой. Глаза ее были холодны.
     - Не ревность ли говорит твоими устами, Стефано? Уж не хочешь  ли  ты
избавиться от соперника?
     Скульптор побагровел.
     - Может быть, он и чужестранец, - продолжила она. - Но  он  тот,  кто
нам нужен. Воин. Сколько раз Таэрас говорил тебе об этом? Нам нужны бойцы,
если мы хотим...
     - Спаси нас Митра и сохрани! - простонал  Стефано.  -  Что  для  тебя
осторожность, девочка? Это же северный варвар! Он даже не знает,  кто  его
отец. Он готов продать свою гордость за серебряную  монету.  Осторожней  в
высказываниях!
     Левой рукой Конан чуть вынул меч из  ножен,  так,  чтобы  стал  виден
полированный металл.
     - Когда я был еще мальчишкой, я видел, как умер мой отец. С оружием в
руках. Этим самым клинком я убил тех, кто это сделал. Есть еще вопросы?
     Стефано, выпучив глаза, замолк. Задыхаясь, он наконец произнес:
     - Вот. Вот видишь, что он за  человек.  -  Проскрипев  табуретом,  он
поднялся. - Идем со мной, Ариана. Оставь его.
     Ариана, демонстративно не замечая скульптора, придвинула свою чашку к
киммерийцу.
     - Не нальешь ли ты мне еще вина?
     Стефано неуверенно посмотрел на них, сделал шаг  назад  и,  прошипев:
"Придержи язык!", торопливо скрылся, чуть не налетев на соседний стол.
     - Ну что, будешь молчать? - тихо спросил Ариану Конан.
     Казалось, она была погружена в созерцание вина.
     - Судя по твоим рассказам, ты служишь тем, у кого есть золото. Всегда
ли ты служишь тем, кто больше платит?
     - Нет, не всегда, - ответил  киммериец.  -  Порой  я  отказывался  от
золота, чтобы не выполнять несправедливых приказов. Но я люблю  золото,  -
добавил он, вздохнув.
     Ариана поднялась и запахнула плащ.
     - Возможно... возможно, мы поговорим об этом позже. Они ждут,  что  я
продолжу позировать.
     - Ариана, - начал было Конан, но девушка перебила его.
     - Стефано думал, что имеет  на  меня  особые  права,  -  сказала  она
быстро. - На самом деле нет. -  И  удалилась  почти  так  же  быстро,  как
Стефано.
     Ругнувшись себе под нос, Конан закончил с вином и повернулся.  Ариана
как раз сбросила плащ  и  поднялась  на  стол.  Через  минуту  их  взгляды
встретились. Она отвела глаза. И снова  вернула  взгляд.  И  снова.  Грудь
вздымалась в участившемся дыхании. На ее щеках  появились  красные  пятна,
разгоравшиеся все ярче и ярче.  Неожиданно  вскрикнув,  она  соскочила  со
стола, подхватила плащ, завернулась в него и убежала по лестнице.
     Киммериец удовлетворенно улыбнулся и налил еще вина. Похоже, дела  не
так плохи, как он думал.
     На освободившееся место опустился Ордо.
     - Слышал, что здесь говорят? - вкрадчиво спросил он. - Если бы  здесь
нашелся доносчик, многие головы украсили бы пики на городской  стене.  "За
недозволенные намерения."
     Конан оглянулся. Никто не смотрел на них.
     - А может, за восстание?
     - Эти-то? - одноглазый сплюнул.  -  Да  это  все  равно,  что  просто
просить палача прийти и лишить их голов. Не то чтобы  город  не  гудел  от
слухов и всевозможных разговоров. Но у этих шансов уцелеть не больше,  чем
у грудных младенцев.
     - А если бы у них были деньги? Золото, чтобы нанять бойцов?
     Ордо поперхнулся.
     - Да откуда они его возьмут? Если бы  хоть  кто-нибудь  из  них  имел
богатого покровителя, он бы здесь не жил.
     - Отец Арианы - лорд, - возразил Конан. - И она сказала мне, что есть
и другие богачи, дающие деньги.
     Осторожно подбирая слова, одноглазый спросил:
     - Не хочешь ли ты сказать, что они действительно  готовят  восстание?
Или тебе это только кажется?
     - Да они - Стефано и Ариана - едва ли не открыто в этом признались.
     - Начнем тогда с самого начала. Может быть, у них и есть какие-нибудь
таланты, но таланта к бунту у них явно нет. Если только вчера они с  тобой
познакомились,  а  уже  сегодня  столько  наболтали,  то  что  они   могли
нарассказать другим? Помни, наши  головы  будут  смотреться  на  городской
стене нисколько не хуже, чем их головы.
     Конан покачал своей головой. Ордо был  прав  -  по  крайней  мере,  в
первом приближении.
     - Мне здесь нравится, - только и сказал он.
     - Тебе нравится эта девочка-поэтесса, - горячо упрекнул его  Ордо.  -
Смотри, ты когда-нибудь погибнешь из-за женщины. Вспомни,  что  напророчил
тебе тот слепец.
     - Насколько я помню, ты тогда назвал его ослом, - рассмеялся Конан. -
Пей, Ордо. Будем мечтать о своем собственном отряде.
     - Пока я что-то не вижу золота, - кисло отозвался тот.
     - Я найду золото, - сказал Конан, вложив  в  свои  слова  значительно
больше убежденности, чем было у него на самом деле. Он  понятия  не  имел,
где взять столько денег. Но  заранее  составленные  планы  еще  никому  не
мешали. Выигрыш нескольких дней может значить многое.
     -  Я  найду  деньги.  Ты  говорил,  что   мы   могли   бы...   эээ...
позаимствовать оружие на складах твоих контрабандистов. Оно  в  приемлемом
состоянии? Видал я  контрабандные  кольчуги,  настолько  ржавые,  что  они
рассыпались при первом дожде, и мечи, ломавшиеся от одного удара.
     - Не беспокойся. Все отличного  качества.  Все,  что  душе  угодно...
Любой тип клинка там без  труда  можно  обнаружить.  Вендийские  тульвары,
иранистанские шаликиры,  десятки  разнообразных  мачеров  из  коринфийских
городов-государств. Штук пятьдесят того, сотню  этого.  Достаточно,  чтобы
вооружить пять-десять тысяч человек.
     - Так много? - недоверчиво спросил Конан. - Почему же они держат  так
много мечей на складах? Зачем  столь  большое  разнообразие?  Мечи  должны
использоваться.
     - Не спрашивай. Мне платят золотом, и я вожу, что меня попросят.  Мне
плевать, что они с ними потом делают, пусть хоть землю ими копают, лишь бы
мне платили.
     Ордо опрокинул кувшин над своей  чашкой.  Пара  капель  скатилась  по
стенке.
     - Вина! - крикнул он, перекрыв шум. Воцарилась тишина.
     Все посмотрели на них. Стройная девушка в таком  же  простом  платье,
как у Арианы, нерешительно подошла к ним и поставила на стол кувшин.  Ордо
покопался в поясе и брякнул о стол серебром.
     - За вино. Остаток возьми себе, малышка.
     Девушка недоуменно посмотрела на монету, весело рассмеялась и присела
в насмешливом книксене. Вокруг медленно возобновилось говорение. Музыканты
набрали громкость, и поэт продолжил свой разговор со стеной.
     - Очаровашки, - заметил Ордо, наполняя чашу. - Но одеты, как храмовые
девственницы.
     Конан с трудом сдержал улыбку. Похоже, одноглазый вчера крепко выпил.
Ну ничего, скоро он узнает, что за вино здесь  не  платят.  А  пока  пусть
жертвует за двоих.
     - Подумай, Ордо. Столь странная коллекция  оружия  как  раз  то,  что
могли собрать эти художники.
     - Ты снова о том же, - проворчал собеседник. - Во-первых, кто  бы  ни
заправлял нашим делом, он вряд ли жаждет сбросить  Гариана  с  трона.  Эти
дурацкие пошлины, может быть, и плохи - для бедных - но  благодаря  им  мы
имеем очень неплохую прибыль. Во-вторых... - лицо  его  помрачнело,  белый
шрам задергался. - Во-вторых, мы уже участвовали в одном восстании. Или ты
забыл ту скачку к вендийской границе? Едва ушли от погони.
     - Я все помню, - ответил Конан. - Но я пока и  не  предлагаю  принять
участие в восстании.
     - Ничего не сказал, но много чего подумал, -  пробурчал  Ордо.  -  Ты
романтический идиот,  Конан.  Ты  всегда  им  был  и,  наверное,  таким  и
останешься. Клянусь камнями Ханумана, тебе больше не удастся втянуть  меня
в заварушку. Лучше думай, как достать золото для нашего отряда.
     - Я все время думаю о золоте, - ответил Конан. - Возможно,  я  уделяю
ему слишком много внимания.
     Ордо разочарованно вздохнул. Но от  необходимости  говорить  что-либо
Конан был избавлен появлением той самой девушки, что  приносила  им  вино.
Склонив голову  набок,  она  одарила  его  таким  взглядом  -  полу-вызов,
полу-нерешительность - что Конану вдруг стало жарко.
     - Как звать тебя, девочка? - спросил Ордо. - А ты вообще ничего себе.
Сними эту хламиду,  одень  шелка  -  и  тебя  в  любой  таверне  примут  с
распростертыми объятиями.
     Тряхнув пышной гривой волос, девушка рассмеялась.
     - Благодарю, добрый господин. Спасибо и за ваш щедрый вклад.
     Ордо нахмурился, не понимая ее.
     - Я - Керин, - продолжила она, не сводя взгляда с больших карих  глаз
киммерийца. - Если судить по ширине  плеч,  ты,  должно  быть,  тот  самый
Конан, от котором мне рассказывала Ариана. Я пока работаю только с глиной,
но надеюсь, что когда-нибудь мои  работы  будут  отлиты  и  в  бронзе.  Не
согласишься ли ты позировать для меня? У меня нет денег,  чтобы  заплатить
тебе, но, может быть... - Полуоткрытый рот, взгляд ее  глаз  не  оставляли
сомнений в том, какого рода сделку она предлагает мускулистому варвару.
     Конан перестал ее слушать сразу  после  того,  как  она  упомянула  о
позировании. Он вдруг представил себе Ариану, стоящую на столе. Он ощутил,
как загорелось его лицо. Не могла же она... Она же не могла и в самом деле
хотеть...
     Он сглотнул и прокашлялся.
     - Ты упомянула Ариану. Не передавала ли она что-нибудь для меня?
     - Ну почему ей всегда так везет? - вздохнула Керин.  Да,  передавала.
Она ждет тебя у себя в комнате. Хочет сказать тебе что-то очень важное. По
ее словам, - подмигнула девушка.
     Конан отодвинул табурет.
     - Девочка, -  заявил  Ордо,  -  а  что  это  за  слово  "позировать"?
По-моему, я для этого вполне подошел бы.
     Керин села на освободившееся место.
     Пересекая залу, Конан нервно ждал разгневанного вопля Ордо. Но  когда
уже у подножия лестницы он обернулся, он увидел, как Ордо,  расплывшись  в
довольной улыбке, медленно  кивает...  Смеясь,  Конан  преодолел  ступени.
Похоже, его другу сегодня повезло - он не зря потратил деньги.
     В галерею выходило довольно много дверей,  большинство  из  них  были
сколочены весьма грубо. Похоже, бывшие здесь прежде помещения были  заново
разгорожены. Конан толкнул свою дверь. У окна  стояла  завернутая  в  плащ
Ариана.  Ее  руки  были  сжаты  в  кулачки.  Закрыв  за  собой  дверь,  он
прислонился спиной к косяку.
     - Да, я позирую, - без всяких вступлений сказала  девушка.  Ее  глаза
почему-то блестели в полумраке. - Я позирую для своих друзей,  которым  не
по кариану настоящие натурщицы. Я часто это делаю, и ни разу мне  не  было
стыдно. Ни разу - до сегодняшнего дня.
     - Я просто смотрел на тебя, - тихо сказал Конан.
     - Ты смотрел на меня. - Она издала  сдавленный  звук,  нечто  среднее
между рыданием и смехом. - Ты смотрел на меня, и я внезапно  почувствовала
себя одной из тех бедняжек, что в "Бодливом Быке" извиваются под взглядами
мужчин, Митра разрази твои бесстыжие глаза! Да как ты  осмелился  на  меня
так смотреть!
     - Ты - женщина, - ответил Конан. - Я смотрел на тебя так, как мужчина
смотрит на женщину.
     В отчаянии она закрыла глаза и запрокинула голову к потолку.
     - О Хама, Мать Всеобщая, почему я должна краснеть под взглядом  этого
варвара, который думает своим мечом? - На ее  лице  появилась  решительная
гримаса, утонувшая в свете ее глаз. - Мужчина может брать столько  женщин,
сколько захочет. Я отказываюсь иметь меньшую свободу,  и  если  я  общаюсь
только с одним в одно время и сплю вместе с ним до тех пор, пока  кто-либо
из нас не  решит  расстаться,  -  это  мое  дело.  Можешь  ли  ты  с  этим
согласиться?
     Конан рассмеялся.
     - Тебе никогда мама не говорила, что мужчины любят спрашивать об этом
сами?
     - Митра разбей твое сердце! - сердито  выкрикнула  она.  -  Почему  я
теряю здесь свое время? - Она направилась к двери, что-то бормоча под нос,
полы ее плаща развевались.
     Конан протянул свою массивную руку и обхватил ее  талию  под  плащом.
Она успела лишь вскрикнуть, прежде чем он прижал ее к  своей  груди.  Плащ
упал на пол.
     - Ты останешься со мной, Ариана? - спросил он, глядя в ее  изумленные
глаза. Прежде чем она смогла ответить, Конан привлек ее лицо  к  своему  и
поцеловал. Ее кулачки стучали по плечам Конана, ноги  безуспешно  били  по
его голеням. Постепенно она прекратила сопротивление, а когда в  ее  горле
послышался удовлетворенный стон,  Конан  отпустил  ее  волосы.  Задыхаясь,
Ариана опустила свою голову ему на грудь.
     - Почему же ты передумал? - наконец спросила она.
     - Я не передумывал, - ответил Конан. Она посмотрела ему  в  глаза,  и
Конан улыбнулся. - Просто в этот раз прошу я. А до этого - ты.
     Рассмеявшись низким грудным смехом, она откинула голову назад.
     - О Хама,  Мать  Всего  Живого,  -  вскрикнула  она.  -  Пойму  ли  я
когда-нибудь этих странных существ, именуемых мужчинами?
     Он нежно опустил ее на постель, и долгое время тишину  нарушали  лишь
звуки страсти.



                                    6

     Улица Сожалений была поутру под стать его настроению. Редкие прохожие
с распухшими лицами и красными носами опасливо поглядывали на Конана, а он
шел уверенно, пиная ногами мусор и  рыча  на  недовольных  его  появлением
бродячих собак.
     Да, это было неплохо.  Десять  дней  в  "Знаке  Тестис",  в  объятьях
Арианы, неугасающее пламя страсти. Стефано топил свою ревность в вине,  но
язык свой держал за зубами.  Ордо,  околдованный  чарами  стройной  Керин,
перетащил сюда свои пожитки. Каждый вечер они вместе  пили  и  говорили  о
жизни, пока их не разлучали женщины. Таковы были вечера  и  ночи.  Дни  же
были заняты иным.
     Кто-то его догонял. Конан остановился, и вскоре к нему  присоединился
Ордо.
     - Опять неудача, да? - спросил одноглазый, заглядывая Конану в лицо.
     Конан кивнул.
     - Когда я победил всех трех охранников, лорд Эранис предложил мне три
золотых марки, если я стану его главным телохранителем. И еще по две марки
за каждую десятидневку.
     - И он называет это неудачей! - завопил Ордо. - Да ведь это же в  два
раза больше, чем платят нормальному охраннику. Чего доброго, так и я  тоже
рискну  переквалифицироваться.  По  крайней  мере,  мне  тогда  больше  не
придется бояться палача.
     - И кроме того, я должен был принести клятву перед Городским  Советом
в течение двух лет не покидать службу без разрешения хозяина!
     - Да-а.
     Конан с размаху ударил кулаком по ладони.
     Шедший  навстречу  пьяница  испуганно  подскочил  и  рухнул  в   лужу
блевотины. Конан этого даже не заметил.
     - Всюду одно и то же, - он буквально  выдавливал  из  себя  слова.  -
Возьми ты хоть целый отряд или нанимайся в одиночку. Плата у всех та же, и
все требуют принесения клятвы. Причем кое-кто - на три года,  если  не  на
все пять.
     - Пока не ввели этот  обычай,  -  задумался  Ордо,  некоторые  меняли
хозяев каждый день, с каждым разом получая на серебряный больше. Послушай,
отчего бы тебе все же не взяться за ту работу, где лучше платят?  У  этого
лорда Эраниса, например? Если же тебя одолеет охота к перемене мест, ну  а
он тебя не отпустит, плюнь на все и иди. Нельзя считать клятвой  обещание,
которое делает из человека раба.
     - Я уйду, и мне придется покинуть Бельверус, а возможно, и Немедию. -
Конан помолчал, задумчиво  поддавая  черепки  носком  сапога.  Наконец  он
сказал: -  Раньше  это  была  просто  болтовня  -  об  отряде,  который  я
возглавлю. Сейчас это нечто большее. Я не наймусь на работу, пока не смогу
встать во главе собственного отряда.
     - Это что, так много для тебя значит?  -  недоверчиво  спросил  Ордо.
Отпрыгнув в сторону, он удачно избежал помоев, вылитых из окна.  Виновника
беспокойства он проводил отборной руганью.
     - Да, ты прав, - сказал  Конан,  игнорируя  замечание  одноглазого  о
дерьме, запачкавшем его сапоги.
     - Может быть, по большому счету у человека  нет  ничего,  кроме  него
самого. Ничего, кроме сильной руки  и  клинка  в  ней.  Все  равно.  Чтобы
подняться над всеми, оставить след в этом мире, человек должен повести  за
собой других. - Я был вором, но я достиг чинов и в  туранской  армии,  был
неплохим командиром. Я еще не знаю, куда может привести меня  моя  судьба,
но я собираюсь подняться настолько высоко, насколько мне позволят мой ум и
острый меч. Я буду иметь СВОЙ отряд.
     - Ну что ж. Когда у тебя будет свой отряд, - сказал одноглазый  сухо,
- не забудь проследить, чтобы они такую клятву принесли.
     С этими словами они свернули в переулок к "Знаку Тестис".
     Конан засмеялся. В этот  момент  трое  с  мечами  в  руках  перекрыли
впереди них узкую улочку. Звук сапог позади  заставил  Конана  обернуться.
Там стояли еще двое,  отрезав  путь  для  отступления.  Клинок  киммерийца
свистнул, выскользнув из ножен. Ордо, держа свой меч наготове,  повернулся
к заходившим сзади.
     - В сторону! - крикнул Конан троице.  -  Вы  можете  найти  для  себя
добычу полегче.
     - О втором ничего не говорили, - растерянно произнес  стоявший  слева
от Конана. Его крысиное личико подергивалось. Стоявший справа, блеснув  на
солнце бритой макушкой, сделал неопределенный жест  мечом.  -  Одного  без
другого никак не уделать?
     - У нас вы можете найти только свою смерть,  -  продолжил  Конан.  Он
обернул свою левую руку плащом.
     Бородач - очевидно, лидер -  приказал:  "Убейте  их!"  -  и  его  меч
нацелился в живот киммерийцу. С кошачьей грацией Конан отступил в сторону.
Оружие бородатого запуталось в развевавшемся плаще, и правая нога Конана с
чмоканьем вошла главарю в пах.  Одновременно  киммериец  отвел  в  сторону
выпад бритоголового.
     Ловя  ртом  воздух,  главный   попытался   распрямиться,   но   Конан
развернулся на одной ноге и левым сапогом заехал ему в ухо, опрокинув  его
под ноги крысолицему.
     Бритоголовый погиб, засмотревшись на лежащих. Меч Конана разрубил ему
горло. Он медленно опустился на колени и ткнулся лицом в  мостовую,  залив
ее кровью. Поднявшись на ноги, крысолицый попробовал нанести удар  сверху,
но клинок  Конана  звякнул,  остановив  движение  меча.  Широким  круговым
движением Конан отвел оружие противника  в  сторону  и  вниз,  и  его  меч
скользнул вдоль руки нападавшего. Прямо в грудь.
     Быстрый удар ноги рядом с мечом - и  второе  тело  распростерлось  на
камнях. Конан развернулся и оказался  лицом  к  лицу  с  побагровевшим  от
ярости главарем. Конан еще не успел  развернуться  полностью,  а  тот  уже
нанес размашистый удар. К его изумлению, киммериец присел на  корточки,  и
его меч прочертил кровавый след на животе противника. Высокий завизжал  и,
бросив меч, безуспешно попытался засунуть внутренности назад. Он умер  еще
до того, как упал.
     Конан повернулся как раз вовремя для того, чтобы  увидеть,  как  Ордо
обезглавил своего второго оппонента. Голова покатилась по  мостовой.  Ордо
посмотрел Конану в лицо, кровь катилась из раны на его груди и из  другой,
поменьше, на лбу.
     - Я становлюсь слишком стар для этого, киммериец.
     - Брось. Ты это  постоянно  твердишь.  -  Конан  принялся  обыскивать
карианы убитых им людей.
     Ордо настаивал:
     - Это правда. Если бы они не раздумывали, а сразу кинулись бы на нас,
у них был бы неплохой шанс покрошить нас на куски. Мои двое и так чуть  не
лишили меня наследства. Нет, я слишком стар для таких развлечений.
     Конан выпрямился и подбросил на ладони несколько золотых марок.
     - Может быть, они вели себя глупо, но их наняли прикончить одного  из
нас. Кто-то не пожалел для этого десять полновесных золотых. - Он кивнул в
сторону убитых Ордо. - Проверь их, и ты обнаружишь,  что  у  каждого  есть
парочка монет.
     Кряхтя, Ордо согнулся и обыскал тела. Вскоре он распрямился и, сжав в
руке четыре марки, задумчиво произнес.
     - Клянусь Митрой! Интересно, кто бы это мог заплатить десять  золотых
за кого-нибудь из нас? А ведь они не ожидали встретить двоих.
     Из переулка вышел какой-то малолетний здешний обитатель. Увидев тела,
он с отчаянным криком бросился прочь.
     - Ну ладно, пойдем продолжим наш разговор у Тестис, предложил  Конан,
- пока здесь у нас не появились  зрители.  Это  обязательно  окажется  тот
самый единственный день, когда городская стража вышла на обход.
     До трактира было рукой подать, но, очевидно, здесь  никто  ничего  не
слышал, только Керин одарила их взглядом. В эти утренние часы народу  было
еще очень немного, и поэтому стояла необычная тишина.
     - Ордо, - спросила Керин. - Что у тебя с рукой?
     - Упал, порезался о битый кувшин, - со слабой улыбкой объяснил  Ордо.
Она косо взглянула на него, вышла и вернулась с чистой тряпкой и  кувшином
вина. Открыв пробку, она щедро полила вином рану.
     - Нет! - обреченно воскликнул Ордо и выхватил кувшин.
     - Но это же не настолько больно, - улыбнулась Керин.
     - Совсем не больно, - промычал  Ордо.  -  Но  это  не  лучший  способ
использования вина. - Он  запрокинул  голову  присосавшись  к  горлышку  и
свободной рукой пресекая все попытки  Керин  вернуть  кувшин.  Когда  Ордо
перевел наконец дыхание, остатков вина едва хватило, чтобы смочить тряпку.
Керин промокнула ею его рану.
     - Держись, Ордо, - подбодрила его она. - Сейчас я принесу еще вина.
     На другом конце зала Конан заметил незнакомое лицо. Красивый юноша  в
богато вышитой красной  бархатной  тунике  сидел  за  боковым  столиком  и
разговаривал с Гракусом, невысоким чернявым  скульптором,  которого  часто
можно было видеть в компании Стефано.
     В  Конане  после  сегодняшних  событий  проснулась  осторожность.  Он
обратился к Керин.
     - Этот мужчина, - спросил  он,  -  ну  вон  тот,  который  говорит  с
Гракусом. Кто он? Что-то слишком хорошо он одет для художника.
     - Никакой он не художник, - фыркнула девушка. - Педераст и  никчемный
человечишка. Говорят, что он остроумен, но я так  не  считаю.  Иногда  ему
приходит в голову поразить нас своим великолепием.
     - По-твоему, это он? - спросил Ордо.
     Конан пожал плечами.
     - Он, или кто-нибудь другой.
     - Клянусь Эребусом, Конан. Я слишком стар для этого.
     - О чем это вы говорите? - вступила в разговор Керин. - А, лучше  мне
и не знать об этом. - Она встала и потянула Ордо за собой, как медведя  на
поводке. - Твоя  рана  нуждается  в  особом  лечении.  И  не  говори  мне,
пожалуйста, ничего о битом кувшине.
     - Как только я вернусь, - крикнул, обернувшись,  Ордо,  -  мы  начнем
подыскивать себе людей. На деньги врага, неплохо, правда?
     - Согласен, - крикнул в ответ Конан. - А я пойду достану тот меч.  За
него можно получить еще пару-тройку монет.
     У себя в  комнате  киммериец  приподнял  половицу  и  вытащил  меч  с
волнистым лезвием. В тусклом свете  блеснула  серебром  гравировка.  Конан
почувствовал, как от меча исходит ощущение темной злобы. Он  взял  плащ  и
завернул в него клинок. Ему было неприятно держать его в руках,  от  этого
его начинало мутить.
     Конан начал спускаться по лестнице и увидел, что у  ее  подножия  его
ждет тот самый человек в красной тунике, закативший глаза, утопив свой нос
в благовониях. Но острый взгляд Конана заметил,  насколько  потертой  была
рукоять его меча, и что на руках его были мозоли от постоянного  обращения
с оружием. Киммериец решил пройти мимо.
     - Секундочку, пожалуйста, - сказал юноша.  -  Меня  зовут  Деметр.  Я
собираю мечи старых мастеров. До меня дошел слух, что у  тебя  есть  такой
меч, и ты хочешь его продать.
     - Ни разу никому не говорил, что он древний, пробурчал под нос Конан.
Собеседник ему не нравился. Было в нем что-то змеиное. Словно  ему  ничего
не стоит улыбаться и жать руки, в то же  время  направляя  кинжал  в  твое
сердце. Но Конан решил посмотреть, что из всего этого выйдет.
     - Возможно, я  действительно  ошибся,  называя  меч  древним,  -  без
запинки ответил Деметр. - Если так, то  он  мне  не  нужен.  Но  если  это
действительно старый меч, то я могу дать за него хорошую цену. - Он указал
на сверток в руках киммерийца. - Он у тебя здесь?
     Конан размотал плащ и взял меч в руку.
     - Вот он,  -  произнеся  это,  он  остановился,  увидев,  что  Деметр
отскочил назад, схватившись за оружие. Киммериец подбросил меч и  протянул
его рукоятью вперед. - Может, желаете проверить, как он сидит в руке?
     - Нет, - слабым голосом отказался юноша. - Я вижу, что  это  то,  что
мне нужно.
     Побелевшие губы собеседника навели Конана на мысль,  что  его  клиент
боится этого меча. Что за ерунда! Киммериец положил меч на ближайший стол.
Почему-то и ему тоже было не  по  себе,  когда  он  держал  меч  в  руках.
Странно.
     Деметру, похоже, стало легче. Он посмотрел на лежащий меч, сглотнул и
спросил:
     - Нет ли у него особых свойств? Магических?
     Конан отрицательно покачал головой.
     - Если и есть, то я об этом ничего не знаю.
     - Конечно, за магический меч можно было запросить намного больше,  но
ведь наличие магии можно легко доказать.
     - И сколько ты предлагаешь?
     - Три золотых марки, - быстро ответил Деметр.
     Киммериец растерянно мигнул. Он пока что думал в серебре. Но если меч
так уж нужен этому юноше, можно поторговаться.
     - За столь древний меч, - заявил он, - многие собиратели  с  радостью
заплатят и двадцать!
     Деметр растерянно взглянул на него.
     - Я... у меня с собой нет столько.
     Конан был потрясен. Деметр даже не пытался сбить  цену!  Неужели  меч
принадлежал какому-то легендарному  королю?  Опытным  взглядом  он  оценил
усеянный аметистами браслет в пятьдесят золотых марок, а рубиновую булавку
в сто. Похоже, у этого юноши денег куры не клюют.
     - Я могу подождать, - начал было Конан, но Деметр  сорвал  браслет  с
руки и сунул его киммерийцу.
     - Возьми его, - молил он. - Я не могу позволить, чтобы кто-нибудь мог
перекупить этот меч,  пока  я  хожу  за  деньгами.  Браслет  стоит  больше
двадцати марок, уверяю тебя. Только дай мне вместе с мечом и плащ, ведь не
могу же я нести его по улицам в обнаженном виде!
     - Меч и плащ - твои! - провозгласил Конан,  обменяв  их  на  браслет.
Сердце его ликовало. Вот он, его отряд!  Шестьдесят  крон  -  это  человек
сорок!
     - Позволь только спросить, -  добавил  он,  -  чем  этот  клинок  так
замечателен? Может быть, он  принадлежал  королю?  Или  герою  стародавних
времен?
     Деметр осторожно заворачивал меч в  плащ  -  так  осторожно,  отметил
Конан, словно у него в руках было опасное животное. Услышав эти слова,  он
поднял голову.
     - Как тебя зовут?
     - Конан.
     - Ты прав, Конан. Это меч короля. Можно даже  сказать,  что  это  меч
самого Брагораса, - и он рассмеялся, будто сказал  что-то  очень  веселое.
Смеясь, он взял меч в руки и исчез в дверях.



                                    7

     Албанус остановился у  дверей,  засмотревшись  на  Суларию,  сидевшую
перед большим зеркалом. Грубый меховой сверток у него под  мышкой  нарушал
общее великолепие комнаты. Халат на Суларии позволял видеть ее белоснежные
плечи. Рабыня расчесывала  золото  ее  волос.  Заметив  Албануса,  Сулария
приспустила халат, позволяя ему увидеть в зеркале ее безупречную грудь.
     Лорд щелкнул  пальцами.  Рабыня  повернулась  и,  подчинившись  жесту
хозяина, покинула комнату.
     - Ты принес мне подарок? -  спросила  женщина.  -  Он  очень  странно
завернут, если хочешь услышать мое мнение.
     Она всмотрелась в свое лицо  и  легким  движением  кисточки  добавила
румян на скулы.
     Лорд рассмеялся.
     - Нет, это не для тебя. Это меч бедняги Мелиуса.
     Сняв с шеи висевший на  золотой  цепи  ключ,  он  открыл  им  большой
лакированный сундук, сложным образом повернув его сначала в одну, потом  в
другую сторону. Если ошибиться при этом, объяснил он Суларии,  то  сложная
система воздуходувок  и  мехов  метнет  в  лицо  открывающему  отравленные
дротики.
     Откинув крышку, Албанус с  величайшей  осторожностью  уложил  меч  на
подготовленное для него место. Плащ он презрительно  отбросил  в  сторону.
Здесь,  в  этом  сундуке,  лежали  переплетенные  в  кожу  девственниц   и
завернутые в шелка тома древнего Ахерона. Здесь же находились  и  наиболее
важные магические инструменты. Пальцы хозяина на мгновение задержались  на
скрученных в трубку кусках пергамента. Эти наброски и картины с портретами
Гариана, хоть они и не имели никакого магического значения, играли  важную
роль в его плане.  На  почетном  месте,  на  шелковой  подушечке  покоился
хрустальный шар глубокого синего цвета. Внутри  него  вспыхивали  и  гасли
серебристые огоньки.
     Сбросив  халат  на  пол,  Сулария  подошла  к  нему  сзади.  Быстрыми
движениями языка облизывая губы, она спросила:
     - Неужели это тот самый меч, который убил столь многих? Не слишком ли
он опасен? Может, лучше его уничтожить?
     - Он для этого слишком ценен, - ответил хозяин.  -  Если  бы  я  знал
раньше то, что узнал сейчас, я бы ни за что  не  позволил  никому  к  нему
прикоснуться. Особенно - идиоту Мелиусу. Мне помогли эти  руны,  что  идут
вдоль лезвия. Книги открыли наконец секрет.
     - Но как Мелиус смог убить столь многих?
     - При изготовлении меча в сталь клинка были заключены сущности  шести
мастеров. - Он любовно провел пальцами по мечу, ощущая заключенную  в  нем
силу. Эта мощь будет его мощью. Сила более могучая, чем могут  представить
себе простые смертные, власть значительно более крепкая, чем  власть  всех
земных правителей. - От этого и произрастает безумие.
     Он наклонился, чтобы взять меч за рукоять, но вовремя остановился.
     - Достаточно одной и той же руке трижды взять клинок  и  использовать
его, как разум обладателя меча заражается болью безумия.  Руби  -  и  тебе
станет легче. Круши! Бей! - Он перешел на крик.
     Опомнившись, он посмотрел на Суларию и увидел, что она смотрит на его
руки со страхом.
     - Сколько уже раз ты брал его в руки? - прошептала она.
     Он рассмеялся и убрал руку. Вместо этого он взял  хрустальную  сферу,
коснувшись ее осторожно и нежно. Он обращался с ней как со святыней,  хотя
знал, что вряд ли есть в мире сила, способная отбить хотя  бы  осколок  от
этого хрупкого на вид предмета.
     - Тебя пугает меч? - спросил  он  мягко.  Его  твердый  взор  пронзал
глубины хрустальной синевы. - Вот чего стоит бояться. С ее  помощью  можно
управлять - демоном? богом? существом такой мощи  и  силы,  что  даже  мои
древние тома говорят от них лишь намеками, полными почтения и страха.
     И он будет властелином этой силы - силы, которой никогда не  обладать
земным королям. От этой мысли всколыхнулось сердце.  Он  ни  разу  еще  не
осмеливался совершить ритуал, поскольку в нем имелась  опасность.  Простой
смертный мог оказаться игрушкой во власти бессмертного существа,  утратить
свою сущность, быть  уничтоженным.  Но  разве  сам  они  не  был  потомком
легендарного  Брагораса,  древнего   короля-героя,   зарубившего   дракона
Ксутаркана и ввергшего демона Даргона в пучины Западного моря?
     Непрошенные слова древнего ритуала сами собой  начали  скатываться  с
его языка:
     - Аф-фар миа-рлолд. Орисни деас каан, эт-фар ба-алам офеа кристи...
     С каждым словом небо над городом  темнело.  В  безоблачном  небосводе
засверкали молнии, затмевая тусклое солнце. Земля вздрогнула.
     Албанус запнулся и с ужасом заметил, как шевелятся стены - совсем как
шелк на ветру. Нет, сейчас не время! Безумием было  даже  пробовать!  Есть
все же шанс - он ведь не довел заклинание до конца.  Он  торопливо  вернул
сияющий шар на место и изгнал из головы все мысли, чтобы  не  осталось  ни
малейшего признака призыва к высшим силам. Ни малейшего.
     Синее  сияние  медленно  угасло,  земля  перестала  трястись.  Молнии
пропали, и над городом вновь засияло солнце.
     Долгое время Албанус не мог взглянуть на женщину. Если бы она сказала
об этом хоть слово, хоть одно единственное слово, он бы  удавил  сучку  ее
собственными кишками. Лорд повернул к ней свое почерневшее от гнева лицо.
     В глазах Суларии горел огонь похоти.
     - О, как ты  могуч,  мой  господин!  -  прошептала  она.  -  Я  боюсь
ослепнуть от твоего великолепия. - Ее грудь волновалась.  -  И  с  помощью
этого ты уничтожишь Гариана?
     Дух Албануса воспрянул, а вместе с ним и его гордость.
     - Гариан недостоин этой чести, -  скривил  рот  хозяин.  -  Я  создам
человека, своими руками оживлю его и тем заставлю узурпатора  испытать  на
себе силу рока. Я стану его судьбой.
     Сулария чуть не задохнулась.
     - Ты настолько могуч, мой лорд?
     Тот пренебрежительно махнул рукой.
     - Для меня это сущая безделица. Я уже совершал это и в следующий  раз
не повторю прежних ошибок.
     Он схватил  ее  за  волосы  и  грубо  повалил  на  пол,  хотя  она  с
удовольствием сделала бы это для него сама.
     Опускаясь на нее, Албанус сказал:
     - Ничто не устоит на моем пути. - Женщина кричала от удовольствия,  и
в ее криках ему слышался голос народа, провозглашавший его их королем.  Их
богом.


     Сефана поднялась с постели. После бурно прошедшей ночи ее пышное тело
было покрыто потом. Груди колыхались в такт движениям.
     Мужчина в ее постели, молодой  стройный  капитан  Золотых  Леопардов,
неуверенно приподнялся на локте, провожая ее взглядом, полным восхищения.
     - Ты ведьма, Сефана. Каждый раз я думаю,  что  умру  от  наслаждения.
Каждый раз я думаю, что достиг величайшего экстаза. И каждый раз ты  даешь
мне все больше и больше.
     - Но мне кажется, что я стала тебе  надоедать,  Баэтис,  -  с  укором
улыбнулась она.
     - Никогда, - с жаром заявил мужчина. - Ты должна мне поверить. Ты для
меня земное воплощение Деркето.
     - Но ты отказываешь мне в такой малости.
     - Сефана, ты сама не понимаешь, что просишь. Мой долг...
     - Ну а небольшое одолжение? - продолжила она, возвращаясь к постели.
     Глаза мужчины жадно следили за ней.  Она  была  пленительно  округлой
женщиной,  жемчужиной,  которая  зажигала  огонь  страсти  в  душе  любого
мужчины.
     Он потянулся к ней, но она отступила назад.
     - Дверь, не запертая на засов, - прошептала она.  -  Оставленный  без
охраны коридор. Не станешь же ты лишать  короля  возможности  испытать  то
наслаждение, которое сейчас испытываешь?
     Тяжело дыша, молодой капитан сомкнул веки.
     - По крайней мере, я должен быть там, - наконец вымолвил он.
     - Несомненно, - ответила она и оседлала его.  -  Несомненно,  Гаэтис,
любовь моя. - В глазах ее сверкал жар безумия, волчий оскал  кривил  губы.
Пусть Албанус строит себе дальнейшие  планы  на  будущее...  Ее  удар  его
опередит. Конечно, жаль, что Баэтису придется умереть вместе  с  Гарианом.
Но это будет потом, а сейчас... - И она предалась наслаждениям.



                                    8

     Соломенные мишени-вязанки размером были с туловище взрослого мужчины.
Конан установил последнюю в ряду, вскочил в седло и проскакал  сто  и  еще
пятьдесят шагов, остановившись  рядом  со  своими  людьми,  набранными  за
последние пять дней.
     Хорошо бы сейчас был здесь Ордо, подумал Конан. Но у  Ордо  были  еще
дела с контрабандой, и они переносили товар из склада, который должен  был
подвергнуться якобы внезапной проверке  королевской  таможни.  Никогда  не
знаешь, где и когда могут пригодиться старые связи.
     Конан сдавил коленями бока  своего  черного  аквилонского  жеребца  и
поднял короткий тяжелый лук на обозрение перед своими двумя двадцатками.
     - Эта штука служит для стрельбы с коня. - Луки были удачной находкой,
поскольку искусство стрельбы с лошади было  неизвестно  на  западе.  Конан
надеялся,  что  их  умение  позволит  получить  лучшую  работу.   Луки   с
ненатянутыми тетивами лежали  на  складе  контрабандистов.  Они  считались
слишком тугими и слишком короткими, чтобы найти сбыт.
     Каждый из сорока присутствовавших мог  поблагодарить  контрабандистов
за свое снаряжение: легкие металлические кирасы поверх стеганых  кафтанов,
остроконечные шлемы.  У  седла  висел  круглый  щит,  и  добрый  туранский
скимитар, несущий клеймо королевских кузниц в Аграпуре, болтался на бедре.
     Конан надеялся, что такое вооружение придаст им  чужеземный  оттенок.
Люди склонны верить, что чужакам знакомы тайные приемы боя.  Если  удастся
затея с луком, то эта вера будет оправдана.  Конан  и  Ордо  выбирали  тех
людей, у кого уже были лошади - денег у  них  было  всего  лишь  на  плату
рекрутам, на лошадей бы уже не хватило. И они выбирали тех, кто знаком  со
стрельбой из лука. Конан собрал их на поле недалеко от Бельверуса.
     - Вы все привыкли к специальному  кольцу  на  большом  пальце  -  для
натягивания тетивы, - продолжал он. - Но если вы вступили  в  бой  верхом,
вам потребуется мгновенно переходить от лука к сабле, от сабли к  копью  и
так далее. Кольцо делает вашу хватку ненадежной.
     - Да как вообще натянуть эту чертову штуку?  -  спросил  широкоплечий
ветеран с багровым шрамом поперек широкого носа.  Держа  лук  в  вытянутой
руке, он попытался его  натянуть.  Тетива  сдвинулась  не  больше  чем  на
ладонь, что вызвало смех у всех остальных.
     Его звали Махаон. Он не узнал Конана,  но  киммериец  сразу  вспомнил
его. Он был сержантом того патруля городской стражи, который убил Мелиуса.
     - Берись за тетиву тремя пальцами, - сказал Конан, когда смех утих, -
а натягивай вот так.
     Мускулистый киммериец взял стрелу и, держа  ее  вместе  с  тетивой  у
скулы, другой рукой выжал тугой лук вперед, натягивая его. Сделав это,  он
движением колен заставил вороного коня развернуться.
     Он пустил стрелу. С коротким стуком она увязла в середине центральной
связки соломы.
     Люди оживленно зашептались.
     - Вот как это делается!
     - Оч-чень странно, -  заявил  высокий  мужчина.  Ввалившиеся  щеки  и
глубоко запавшие глаза придавали ему вид человека, страдающего неизлечимой
болезнью. Но те, кто знал его, утверждали, что его гложет его  собственный
несносный характер. - Если это такая полезная  штука,  то  почему  его  не
используют армии Немедии, или Аквилонии, или какой  другой  цивилизованной
страны?
     Махаон опередил Конана.
     - Открой глаза, Нарус, -  сказал  он,  -  и  в  первый  раз  попробуй
взглянуть на жизнь беспристрастно. Думай. Мы можем появиться, нанести удар
и исчезнуть, прежде чем  пешие  лучники  успеют  вогнать  в  землю  острые
колышки для защиты от конной лавы, в то  время  как  солдаты  с  пиками  и
просто пехота смыкают ряды, готовясь к отражению известной  им  опасности.
Вражеская кавалерия только успеет выставить свои копья, а наши стрелы  уже
пронзят их сердца. Попробуй, наконец, улыбнуться,  Нарус.  Представь,  как
они удивятся такому сюрпризу!
     Нарус растянул губы в улыбку, отчего  стал  еще  больше  походить  на
жертву чумы. Его попытка была встречена смехом и неприличными  замечаниями
товарищей.
     - Махаон правильно понял суть метода, - провозгласил Конан. -  Отныне
он будет моим сержантом.
     На изуродованном лице Махаона появилось изумленное и в  то  же  время
задумчивое выражение. Остальные криками выразили одобрение, даже,  похоже,
Нарус - только по своему.
     - А сейчас, - сказал Конан, - вы по очереди будете стрелять в мишени.
Сначала - с неподвижной лошади.
     Он гонял их почти до полудня. Сначала  они  стреляли,  пуская  лошадь
шагом, затем с галопа. Конечно же,  к  концу  этого  времени  они  еще  не
сравнялись в мастерстве с туранской легкой кавалерией. Но их  умения  было
уже достаточно, чтобы посеять  смятение  в  рядах  любой  западной  армии.
Лучшим после Конана был, естественно, Махаон и,  ко  всеобщему  изумлению,
Нарус. После они вернулись в  конюшни,  где  предоставили  лошадей  заботе
конюхов. Теперь люди были свободны до утра, как было в обычае всех наемных
отрядов. Утром в конюшне должна  была  состояться  их  следующая  встреча.
Конан собрался уходить, когда его остановил Махаон.
     - Момент, капитан, - сказал он  Конану,  остановив  его  у  двери.  В
молодости Махаон был красавцем. Если оставить в покое  багровый  шрам,  по
его лицу можно было сказать, в каких боевых кампаниях  он  участвовал.  На
левой щеке вытатуирована небольшая шестиконечная звезда - страна  Хот.  Из
мочки правого уха свисали три  тонких  золотых  серьги  аргосской  работы.
Волосы были подрезаны в стиле офирского пограничья  -  коротко  спереди  и
длинно сзади.
     - Было  бы  лучше,  капитан,  если  бы  мы  скорее  были  приняты  на
чью-нибудь службу. Не прошло и нескольких дней, а кое-кто уже  громогласно
заявляет, что здесь нам слишком мало платят, и не  пойти  ли  принять  еще
одну клятву, но под другим именем и у другого совета.
     - Можешь передать, что скоро мы поступим на службу, - уверенно заявил
Конан. Однако в душе его шевелился червь сомнения - они  ни  разу  еще  не
пробовал  обратиться  к  богатым  торговцам,   которые   могли   бы   быть
заинтересованы в их отряде. - Как видно, я  сделал  правильный  выбор.  Ты
прирожденный сержант.
     Махаон промолчал и спросил:
     - Ты знаешь, кто я такой?
     - Я знаю, кто ты, но мне нет никакого дела до того,  кем  ты  был.  -
Конан посмотрел ему прямо в глаза, и Махаон понимающе кивнул.
     - Ладно, я присмотрю за ними, капитан.
     Пробиваясь сквозь  толпу  нищих,  шлюх  и  бандитов,  которых  стало,
казалось, вдвое, а то  и  втрое  больше,  чем  десять  дней  назад,  Конан
направился  к  "Знаку  Тестис".  Никто  из  благородных  не  рисковал  уже
появиться здесь без охраны, и все носилки,  кого  бы  в  них  ни  везли  -
настоящую леди или дочку купца - сопровождали закованные в  железо  воины.
Городской стражи, как всегда, не было видно.
     "Знак  Тестис",  как  и  обычно  к  полудню,  заполнился  молодыми  и
голодными музыкантами, художниками и философами, жаждущими  получить  свою
порцию из общего котла. Конан уже привык и не обращал внимания на шум.  Он
схватил руку пробегавшей мимо Керин.
     - Ордо еще не вернулся?
     Она с размаху  опустила  кувшины  на  ближайший  стол.  Один  из  них
треснул, и вино потекло на сидящих, что вызвало разгневанные упреки. Керин
не обратила на это внимания.
     - Прислал с мальчишкой послание, - холодно сказала она. -  Ты  должен
встретить одноглазого в "Знаке  полной  луны",  что  на  улице  Сожалений,
спустя час после того, как солнце минует зенит.
     - Почему именно там? Он не сообщил, почему не сможет прийти сюда?
     Ее глаза сузились.
     - Была упомянута какая-то танцовщица... с грудями, - прошипела она. -
Хватит. Если тебе нужно что-то еще, спроси об этом одноглазого козла!
     Конан с трудом подавил улыбку. Пусть Ордо думает об этой  танцовщице.
Но ему придется дорого заплатить, если он еще раз окажется вблизи Керин.
     Конан пытался разрешить сложную проблему - хватит ли ему  времени  на
тарелку жаркого, которое  было  здесь  несравненно  лучше,  чем  на  улице
Сожалений - когда подошедшая Ариана положила  ему  руку  на  плечо.  Конан
улыбнулся, решив, что оставшееся время можно провести с большей пользой.
     - Пойдем ко мне, - сказал он, обвив ее талию рукой. Прижав девушку  к
себе, он ощерился в самой приветливой своей улыбке. - Поговорим о поэзии.
     Ариана не смогла сдержать смешка.
     - Если ты под этим словом подразумеваешь то, что я думаю, боюсь,  что
разговорами дело не ограничится. - Улыбка на ее лице погасла, и она ищущим
взглядом посмотрела ему в лицо. - Есть более важные вещи.  Но  сначала  ты
должен мне поклясться, что никому не расскажешь о том, что  тебе  сообщат.
Клянись.
     - Я клянусь, - медленно повторил Конан. Он внезапно понял, почему  до
сих пор не на службе. Несомненно, что любой отряд на службе  у  лорда  или
торговца будет обязан  выступить  в  поддержку  трона  в  случае  народных
волнений. Но Конану вовсе не  хотелось  принимать  участие  в  уничтожении
Арианы и ее друзей. Особенно Арианы.
     - Я все думал, -  продолжил  он,  -  когда  же  ты  наконец  решишься
рассказать мне о восстании.
     - Так ты знал?!  -  изумилась  она  и,  прижав  палец  к  его  губам,
заставила его молчать. - Идем со мной.
     Они прошли через залу и вышли в  небольшую  комнату  в  задней  части
трактира. Находившийся здесь Стефано хмуро уставился  на  облезлую  стену.
Гракус, коренастый скульптор,  оседлал  скамейку  и  улыбался.  Философ  и
обладатель большого носа, называвший себя Левкасом, сидел, скрестив  ноги,
на полу и задумчиво жевал свою губу.
     - Он знает, - просто сказала Ариана. Все повскакивали с мест.
     Конан ненавязчиво положил руку на меч.
     - Он знает! - вопил Стефано. - А я говорил! Он опасный человек! Мы не
должны иметь с ним никаких дел! Это не для нас!
     - Приглуши голос, - посоветовала Ариана. - Ты что, хочешь,  чтобы  об
этом узнали и все остальные?
     Стефано виновато опустил глаза. Она продолжила.
     - Да, это правда, что нанимать людей, подобных Конану, не  входило  в
наши   планы.   Каждый   из   присутствующих   выражал   желание    принят
непосредственное участие в подготовке и проведении восстания.
     - Ты, по крайней мере, можешь писать стихи, - пробурчал Гракус.  -  А
мне остается лишь переписывать да разбрасывать их на  улице.  Скульптурами
народ на борьбу не поднять.
     - Король Гариан на троне сидит, - неожиданно произнес Конан. - Король
Гариан на пищу глядит. - На него смотрели недоуменно. - Я видел один такой
стишок. Это не ты написала?
     - Нет, это Галия, - сухо ответила Ариана. - Мои стихи намного лучше.
     - Это все дела не касается, - взвизгнул Стефано. - Мы  знаем,  почему
ты ему доверяешь! - Он встретил ледяной взгляд Конана и нервно сглотнул. -
Я считаю, что это слишком опасно. Оставим нанимать бойцов Таэрасу.  Он  их
знает, а мы нет.
     - Мы же знаем Конана, - возразила Ариана. - Кроме того, мы же  решили
- и ты, кстати, согласился - самим начать поиск нужных людей, что  бы  там
Таэрас ни говорил по этому поводу. Вместе с Конаном мы получаем не  одного
воина, а сорок сразу!
     - Если они за ним пойдут, - усомнился Гракус.
     - Они последуют за мной туда, где им платят золотом, - заявил Конан.
     Гракус  растерянно  посмотрел   по   сторонам.   Стефано   насмешливо
рассмеялся.
     - Да уж, золото!
     - Идиоты! - упрекнула их Ариана. - Сколько раз мы с вами  говорили  о
тех, кто утверждал, что революция должна быть чистой. Что  за  нее  должны
сражаться только те, кто бьется за идеалы? Сколько из них избежало кола? И
все из-за своей чистоты.
     - Наше дело правое!  -  выкрикнул  Стефано.  -  Золото  пачкает  нашу
революцию!
     - Снова спорим об одном и том же, - устало покачала головой Ариана. -
Давно пора прекратить эти препирательства. Как, по-твоему, набирает  людей
Таэрас? С помощью золота, Стефано! Золота!
     - И с самого начала я возражал, - вспыхнул скульптор. - Народ...
     - Народ последует  за  нами  и  поднимется,  -  перебила  она.  -  Он
поднимется. А мы ничего не знаем о ведении войны. Их всех перережут!
     - Но наши идеалы!
     - Одних идеалов недостаточно! - она обвела взглядом  заговорщиков,  и
они нервно задвигались, почувствовав себя неуютно.
     Конан понял, что самый сильный дух был  заключен  в  ее  пленительное
тело. Остальные ей не ровня.
     - Все, что я хочу, - заявил Гракус, -  это  шанс  биться  с  мечом  в
руках. Конан, можно мне быть рядом с тобой в этот день?
     - Я вроде бы не говорил, что присоединяюсь к вам,  медленно  произнес
киммериец.
     Ариана онемела от изумления, нервно сцепив  руки.  На  ее  лице  было
написано разочарование. У Гракуса отвисла челюсть.
     - Я предупреждал, ему нельзя верить, - пробормотал Стефано.
     - Мои люди пойдут за мной, - продолжил Конан,  -  если  только  я  не
поведу их прямо на  дыбу  или  на  кол.  Я  не  имею  права  связать  себя
обещанием, пока у меня не будет представления о ваших шансах на победу.  А
для этого я должен знать ваши планы.
     - Он может предать, - быстро сказал Стефано.
     - Тихо! - велела Ариана, всматриваясь в лицо Конана.
     - Я не столь цивилизован, - тихо ответил киммериец, - чтобы предавать
друзей.
     Девушка неуверенно кивнула. Стефано попытался заставить  ее  молчать,
но она его отстранила.
     - Таэрас нанимает воинов. Он утверждает, что нам  нужно,  по  крайней
мере, тысячу бойцов, и у него они скоро будут. Но основная наша сила  -  в
простых людях. Их гнев - и голод  -  настолько  велики,  что  будь  у  них
возможность, они бы голыми  руками  стащили  Гариана  с  трона.  Некоторым
сказали, что они получат оружие. За ними последуют другие. У нас  найдется
оружие для десяти тысяч человек - оно доставлено через  границу.  Кое-что,
несомненно, твоим другом Ордо.
     - ДЕСЯТЬ тысяч? - изумился Конан, припомнив  цифру  пять,  о  которой
говорил его товарищ.
     - Десять, - твердо ответил Гракус. - Я все это видел. Таэрас показал.
Целая куча оружия!
     Пусть тогда Таэрас и считает, усмехнулся про себя Конан.
     - Чтобы вооружить десять тысяч человек, пускай даже плохо, вы  должны
были потратить целую уйму золота. Еще больше уйдет на тысячу экипированных
воинов Таэраса. Золото вы достали сами?
     - По крайней мере, частично, - перешла к защите Ариана. - Но, как  ты
знаешь, с доходами у нас не очень хорошо, а большая  часть  того,  что  мы
получаем от... от других источников, идет на содержание трактира.
     - Есть еще те, - гордо сказал Стефано, - кто,  как  бы  ни  были  они
богаты, видят нашу правоту. Они видят, что Гариан губит страну. Они и дают
Таэрасу деньги на приобретение всего необходимого.
     - И кто же они? - спросил Конан.  -  Выступят  ли  они  открыто,  под
собственными именами, как только начнутся волнения?
     - Ну конечно, - сказал  Стефано  и  сник.  Похоже,  у  него  возникли
сомнения в правоте собственных слов. - То есть,  я  думаю,  они  поддержат
нас. Видишь ли, до сих  пор  они  желали  оставаться  неизвестными.  -  Он
дребезжаще засмеялся. - Никто из нас их не видел. Деньги поступают прямо в
руки Таэраса. Он умолк.
     - Стефано хочет сказать, - пояснила Ариана, -  они  боятся,  что  нас
постигнет неудача.  Их  пугает  призрак  палача.  Возможно,  они  надеются
использовать нас и революцию в собственных целях -  для  обогащения.  Если
так, они забывают, на чьей стороне народ. И еще тысяча бойцов.
     Да,  и  еще  тысяча  воинов,  которые   взяли   золото   таинственных
благодетелей, устало подумал Конан.
     - Но каков же ваш план? Не собираетесь же вы просто выйти на улицы  и
начать раздачу оружия?
     Гракус широко расплылся в улыбке.
     - Мы не такие идиоты, как ты думаешь. Те  из  нас,  что  распределяли
хлеб в трущобах, нашли людей, которым можно доверять;  отметили  тех,  кто
готов следовать за нами по сигналу. Они получат оружие. Мы с ними  окружим
королевский дворец, в то  время  как  Таэрас  со  своими  людьми  захватит
городские ворота и запрет городскую стражу в казармах.
     - А вы берете в  расчет  состоящие  на  службе  у  богачей  отряды  и
отдельных телохранителей? - спросил Конан. - Таких будет  в  городе  около
трех тысяч, и они наверняка выступят в поддержку короля.
     - Это так, - согласилась Ариана. - Но их хозяева будут держать их при
себе - пока не разберутся в происходящем. Мы просто будем их игнорировать.
Если придется, выкорчуем, один за другим, но позже. Отряд в  сотню  воинов
едва ли справится  с  тысячей  отверженных,  для  которых  смерть  -  лишь
избавление от голода.
     Похоже, она готова  возглавить  такую  силу,  подумал  Конан.  Голова
откинута чуть назад, плечи расправлены, грудь вперед Конан знал,  что  она
права. Люди без страха смерти - опасные противники в стычке. В то же время
с ними легче вести затяжную войну. Что бы сегодня ни случилось,  его  люди
должны быть готовы в любой момент выехать на улицы.
     Однако он лишь спросил:
     - А как же армия?
     Ему ответил снова Гракус.
     - Ближайшие гарнизоны - это тысяча человек  в  Эраниуме  и  две  -  в
Иеракулуше. Им нужно пять дней, чтобы достичь Бельверуса -  это  считая  с
момента отдачи приказа. Их не хватит на что-либо серьезное, пока мы держим
в руках городские укрепления. Что касается войск на аквилонской границе  -
им еще нужно решиться оттуда уйти. Их будет беспокоить мысль -  а  что  же
станут делать аквилонцы.
     - Десять дней на переброску от границы значительных сил, -  задумался
Ордо. - Два дня на то, чтобы верховой курьер доставил приказ.  Значит,  вы
можете рассчитывать на двенадцать дней, прежде чем под стенами  Бельверуса
появятся осадные машины и войска в  количестве,  достаточном  для  штурма.
Чуть побольше, если повезет. Но преувеличивать не следует.
     - У тебя верные сведения, - отозвался Гракус. -  Наш  план  рассчитан
именно на двенадцать дней.
     -  Нам  столько  не  потребуется,  -  пренебрежительно  махнул  рукой
Стефано. - Задолго до этого все нищие и  голодные  поднимутся  на  борьбу.
Сотня тысяч плечом к плечу встанут на стены города. Мы обратимся к Гариану
с требованием отречься.
     - Что, отречься?! - выкрикнул Конан.  Все  недоуменно  посмотрели  на
него, а потом на стены.
     - Вы устраиваете восстание, а затем собираетесь просить об отречении?
- уже тише  спросил  киммериец.  -  Вы  спятили.  Золотые  Леопарды  могут
удерживать замок хоть полгода. А то и больше. А у вас в распоряжении всего
двенадцать дней.
     - Это не моя идея, - с отвращением согласилась Ариана. - Я  с  самого
начала утверждала, что мы должны захватить королевский дворец в первые  же
минуты.
     - И убить в нем всех, - заявил Стефано. - А как же наши  идеалы?  Чем
мы тогда лучше Гариана?
     - Я не помню,  -  признался  Гракус,  -  кто  первым  предложил  идею
отречения.  На  первый  взгляд,  возможно,  действительно  лучше  было  бы
поступить так, как предлагает Ариана. То  есть  напасть  на  дворец,  пока
Золотые Леопарды не поняли, что это не  просто  очередные  беспорядки.  Но
ведь мы не можем попирать наши идеалы.  Идеалы,  ради  которых  мы  готовы
пойти на смерть. Кроме того, - с улыбкой, будто найдя необходимое решение,
закончил он, - всем известно, что холм, на котором расположен  королевский
дворец, пронизан сотнями тайных проходов. Любой из них поможет нам попасть
внутрь.
     - Все слышали об этих туннелях, но известен ли тебе хоть один из них?
- ядовито спросила Ариана. - Хотя бы один?
     - Ну... можно копать, - неуверенно предположил коренастый  скульптор.
Ариана фыркнула, и он стушевался.
     - Гариан не станет отрекаться, - покачал головой  Конан.  -  Ни  один
король не стал бы этого делать. Вы потеряете время, которого у вас  и  так
немного.
     - Если же он не отречется, - заявил Стефано, -  толпы  людей  штурмом
возьмут его дворец и разорвут Гариана на части.
     - Кстати, о народе, - Конан уставился на густобрового мужчину.  -  Ты
тут говорил о желании предотвратить бойню, которая  может  запятнать  ваши
идеалы. А как же те тысячи людей, что погибнут при штурме дворца? Если они
вообще смогут его взять.
     - Мы и так компрометируем наши идеи,  нанимая  бойцов  за  золото,  -
упорствовал Стефано. - Дальше уже нельзя. Все, кто умрет в  битве,  станут
мучениками, пострадавшими за святое и правое дело.
     - Ну и когда наступит этот святой и  правый  день?  -  Конан  не  мог
скрыть сарказма.
     - Как только Таэрас соберет свою тысячу, - ответил Гракус.
     - Иначе говоря, дату начала  определяет  Таэрас?  -  Гракус  медленно
кивнул, и по его лицу пробежала тень сомнения. Конан продолжал. - Тогда  я
должен говорить с Таэрасом, а не с вами.
     Ариана широко распахнула глаза.
     - Ты хочешь сказать, что все еще можешь отказаться? После всего,  что
мы тебе открыли?
     - Мы же рассказали ему все! - визг Стефано набирал  силу.  -  Он  нас
всех предаст! Мы преданы; преданы этим варваром!
     Лицо Конана окаменело. Взяв меч обеими руками, он поднял его так, что
рукоять оказалась напротив его глаз.  Стефано  закричал,  как  женщина,  и
отскочил назад. Гракус поднялся на ноги. Ариана стояла ни жива, ни мертва.
     - Этой сталью и Кромом клянусь, - торжественно произнес  Конан,  -  я
никогда не предам вас. - Он отыскал глазами Ариану. - Я скорее умру.
     Ариана нерешительно шагнула вперед. Лицо ее было полно удивления.
     - Ты не такой, как другие, - прошептала она. Ее голос стал громче.  -
Я ему верю. Мы  договоримся  о  встрече  с  Таэрасом.  Согласны?  Стефано,
Гракус? - Скульпторы торопливо кивнули. - Левкас? Левкас!
     - Что? - переспросил тощий философ, словно очнувшись. - Что бы ты  ни
сказала, Ариана, я целиком и полностью согласен. - Он заметил блеск клинка
и откинул назад голову, стукнувшись о стену. Он так и остался  сидеть,  не
сводя с меча испуганных глаз.
     - Философы, - усмехнулась Ариана.
     - Мне пора идти, - заявил Конан,  сунув  меч  в  ножны.  -  Я  должен
встретить Ордо.
     - Увидимся вечером, - бросила Ариана. Если судить  по  лицу  Стефано,
его моментально скрутил острый приступ желудочных колик. - И  знаешь  что,
Конан? Помни - я доверила тебе свою жизнь.
     Да уж, подумал Конан, покидая гостиницу. Ввязалась в самую гущу.  Да,
у восстания есть небольшой шанс. Если у Таэраса действительно будет тысяча
хорошо вооруженных и обученных бойцов. Если народ поднимется  и  последует
за ними. Если люди не разбегутся при встрече  с  железным  строем  пехоты,
лавой тяжелой кавалерии и гигантскими  осадными  башнями.  Если  мятежники
решат подождать со своими идеалами и захватят дворец прежде,  чем  Золотые
Леопарды организуют сопротивление. Слишком много "если". Она связала  свою
жизнь с заранее проигранным делом. Но, преисполнившись гордости, Конан дал
еще одну клятву - самому себе. Он спасет ее, несмотря на нее саму.



                                    9

     Когда солнце начало клониться к закату, народ  стал  заполнять  улицу
Сожалений. К ночи сотня жонглеров  мячами,  ножами,  булавами  и  факелами
станет тысячей. Сотня разряженных, нарумяненных и надушенных  проституток,
прохаживающихся сейчас по улице, вечером превратится в две тысячи. Кое-где
можно было видеть залетную птицу - богатого купца с вооруженным эскортом -
предвестника сотен таких же. Дюжины носилок, влекомых мускулистыми рабами,
везли авантюристок, ищущих новизны. А под ногами  у  них  у  всех  шныряли
нищие.
     Не обращая внимания на окружающих, Конан продвигался по улице..
     Заметив вывеску таверны "Знак полной луны", он невольно расхохотался.
На вывеске была изображена со  спины  сидящая  на  коленях  и  нагнувшаяся
обнаженная женщина. Очевидно, это должно было говорить  о  тех  сладостных
утехах, которым предавался здесь среди прочих и Ордо.
     Вдруг Конан вздрогнул. Ему показалось - да нет же, так оно и есть!  -
что носилки с пурпурными занавесями были те же самые, что встретились  ему
в первый же день его  пребывания  в  городе.  С  одной  стороны  золоченых
носилок ткань была отдернута в сторону, и Конан снова встретился  взглядом
с таинственной женщиной под вуалью. Даже с такого расстояния, хотя он и не
мог разглядеть цвет ее глаз, они казались  ему  мучительно  знакомыми.  Он
где-то видел эту женщину раньше - но где?
     Он тряхнул головой. Память и воображение иногда играют  с  ним  очень
странные шутки. Да ведь у сотни знакомых ему женщин и еще, может, у тысячи
тех, кого он никогда не узнает, глаза точно такого же цвета. С этой мыслью
Конан зашел под вывеску.
     Сквозь шум толпы  до  него  донесся  то  ли  женский  смешок,  то  ли
приглушенное рыдание. По спине у него пробежал холодок. Черт, еще вот-вот,
и он вспомнит! Он обернулся, но носилки уже исчезли в толпе.
     Конан попробовал, как двигаются в ножнах меч и кинжал, как будто  это
могло помочь ему  успокоиться.  Я  слишком  беспокоюсь  за  Ариану,  решил
киммериец. Совсем не вредно  немного  развеяться,  взять  пример  с  Ордо:
выпить вина, поглядеть на прославленную танцовщицу. Он вошел внутрь.
     Зал пропах кислым вином и затхлыми  благовониями.  Уставленный  грубо
сколоченными  деревянными  столами,  он  был  заполнен  едва   на   треть.
Посетители  пытались  утопить  в  вине  свои  страхи.   Семеро   танцовщиц
извивались под звуки двух флейт и  ситара.  Из  одежды  у  них  оставалось
только по кусочку полупрозрачного красного шелка, которым они  попеременно
закрывали то лицо, то грудь. Изогнутые бронзовые пластинки, пристегнутые к
золоченому поясу, прикрывали их лоно.  У  каждой  на  пластинке  значилась
цена, за которую можно было познакомиться  с  танцовщицей  более  тесно  в
комнатах наверху.
     Конечно, у всех у них весьма неплохие фигуры, подумал Конан. Но  вряд
ли какая-нибудь из них способна серьезно увлечь нашего Ордо. Может быть, у
них есть еще танцовщицы, которые выступают по вечерам? С этой мыслью Конан
уселся недалеко  от  платформы  с  танцовщицами.  Пышнотелая  служанка,  у
которой были прикрыты только бедра, возникла у него за плечом.
     - Вина! - небрежно бросил Конан. Служанка испарилась.
     Он устроился поудобнее, созерцая  представление.  Но  его  покой  был
нарушен появлением тощего философа, Левкаса.
     - Мне нужно... Можно мне поговорить с тобой,  Конан?  Философ  нервно
оглянулся, словно боясь быть подслушанным. Единственными в  зале,  кто  не
пил вино, были  трое  черноволосых  хотиан.  Их  волосы  были  вплетены  в
металлические браслеты, а на предплечьях крепились  карпалийские  кинжалы.
Похоже, они спорили, стоят ли танцовщицы тех денег, которые  требуется  за
них заплатить. Все равно, Левкас чуть  не  свалился  с  табурета,  пытаясь
пододвинуться поближе к Конану.
     Торопливо, словно боясь опоздать, он прошипел:
     - Я должен поговорить с тобой, Конан. Я следил, да. Твой меч. Когда я
увидел его, я понял. Ты - тот самый. Ты - тот  человек,  который  способен
это сделать. Я же... Я не такой. Я просто не... Сражения, кровь, мечи - не
для меня. - Пот градом катился по его лбу. - Ты ведь понял, не так ли?
     - Ни слова.
     Левкас зажмурился и что-то пробормотал про себя. Похоже, это  помогло
ему взять себя в руки.
     - Ты согласен с тем, что Гариана необходимо лишить короны?
     - Что вы и планируете сделать, - нейтральным тоном заметил Конан.
     - Но... - воскликнул Левкас и  тут  же  понизил  голос.  Это  следует
изменить! Мы не можем больше ждать. Тут  такое  произошло  несколько  дней
назад! Земля трясется. Среди бела дня гаснет  солнце  и  сверкают  молнии.
Боги отвернулись от бедной Немедии. Это знак свыше! Знак,  что  мы  должны
убрать Гракуса прежде, чем боги с ним рассчитаются. Потому  что  вместе  с
ним они уничтожат и Бельверус.
     Бог самого  Конана,  Кром,  Черный  Лорд  Могильных  Курганов,  давал
новорожденному жизнь и волю. Конан еще не сталкивался  с  богами,  которые
могли бы делать что-то большее. Что касается  молний  -  то  скорее  всего
кто-то, несмотря на королевский указ, балуется волшебством. Конан не любил
чародеев. Однако, поскольку в этот раз колдовство лично его не  коснулось,
киммерийцу было на это наплевать.
     Он спросил:
     - Похоже, вы решили поспешить? А зачем ты говоришь об этом мне?
     - Ты не понимаешь, нет. Не эти планы. Другое, более скорое я  имею  в
виду. - Лицо его лоснилось от пота, голос дрожал. - Нас впустят во дворец.
С кинжалами. Гариан  должен  умереть.  Немедленно.  Но  я  не  могу  этого
сделать. Я не такой. Ты - человек грубой силы. Займи мое место!
     - Я не убийца, - проворчал Конан.
     - Не говори так  громко!  -  воскликнул  Левкас,  лихорадочно  блестя
глазами. - Ты не понимаешь. Ты должен...
     - Я отлично понял, - холодно заявил Конан. - Спроси об этом еще раз и
можешь распрощаться с зубами. - Внезапно ему  в  голову  пришла  мысль.  -
Ариана знает об этом?
     - Не говори ей. Никому не говори, - всхлипнул философ. Зачем только я
все рассказал?
     Он встал и направился к выходу, пятясь и спотыкаясь. Подумай об этом,
Конан! Просто подумай хорошенько, а?
     Конан угрожающе приподнялся, и Левкас, проявив неожиданную  резвость,
исчез.
     Конан скривился. Да как смел этот человечишка называть  его  убийцей?
Да, ему приходилось убивать, и еще придется, наверное.  Но  он  убивал  из
необходимости, а не за деньги.
     Но больше всего его волновала Ариана.  Конан  не  мог  поверить,  что
такой человек, как Левкас, который от страха едва на ногах держится, может
попасть во дворец незамеченным. Его  схватят.  На  первом  же  допросе  от
одного вида щипцов он обложится. И заложит всех, включая  родную  маму.  В
худшем случае сам  Конан  мог  бежать,  но  Ариане  сделать  это  было  бы
затруднительно. Ладно, появится Ордо,  поговорим,  и  я  пойду  предупрежу
девушку об этом слизняке.
     Подумав о Ордо, Конан вспомнил и о выпивке, которой давно бы уже пора
было стоять на столе. Куда же  запропастилась  проклятая  служанка?  Конан
огляделся.  Во  всем  помещении  двигались  только  танцовщицы,  да   трое
хотианских воинов, шаркая, подходили к платформе,  очевидно,  чтобы  иметь
лучшее обозрение.
     В поисках служанки Конан привстал.  В  этот  момент  один  из  воинов
заорал на него:
     - Я тебя предупреждал! Это моя женщина, варвар!
     Отработанным жестом все трое  скрестили  руки  и  выхватили  кинжалы.
Музыка смолкла, девушки с визгом разбежались. Хотианцы кинулись на него.
     Одной рукой киммериец опрокинул стол.
     - Ослы! - заорал он, вскочив на ноги. - Не на того напали!
     Двое сумели ловко отбежать в  разные  стороны,  а  третий  нападавший
упал, приземлившись на колени перед Конаном и отчаянно работая  кинжалами.
Киммериец втянул живот, и кинжалы скользнули по кирасе, не причинив вреда.
Прежде чем противник успел двинуться, Конан могучим  ударом  колена  вышиб
ему все зубы. Оружие выпало из его рук. Пока он валился  без  сознания  на
пол, Конан успел достать свое оружие. Он держал свои меч и кинжал наготове
- в нижней позиции.
     - Вы меня с кем-то путаете, - сказал Конан. Двое разделились и начали
осторожно обходить его. Судя по  их  движениям,  это  были  профессионалы.
Сидевшие за столиком оживились,  делая  ставки  на  исход  поединка.  -  Я
никогда не видел ни вас, ни вашей женщины.
     Двое продолжали обходной маневр, держа  кинжалы  лезвием  вверх.  Они
готовились нанести удар, который прошел бы между пластин кирасы.
     - Ты тот, кто нам нужен, - крикнул один и, когда Конан перевел взгляд
на него, второй бросился вперед.
     Киммериец ждал именно этого. В тот  же  момент  его  меч  блеснул,  и
хотианец закричал,  заливая  пол  кровью  из  обрубленной  руки.  Отчаянно
пытаясь остановить кровь, человек осел на пол. Кровь хлестала рекой.
     Конан повернулся к третьему, но у того пропал всякий интерес к  делу.
Он смотрел на своих товарищей, на его  лице  было  большими  буквами  было
написано разочарование.
     Киммериец направил меч в его сторону.
     - А сейчас ты расскажешь мне...
     Внезапно в дверях показалось человек двенадцать стражников с мечами в
руках. Шедший впереди, очевидно, начальник, указал на Конана.
     - Вот он!
     Стражники ринулись вперед, снося все на своем пути.
     - Кром! - выругался Конан. Похоже, вопросы они начнут задавать потом,
да и то - разве лишь трупу. Выскочив на сцену, Конан рванулся к двери,  за
которой исчезли танцовщицы. Дверь оказалась заперта.
     - Взять его! - вопил стражник. - Живым или мертвым! Топча поверженных
посетителей (которые и сами бы с радостью отошли в  сторону,  будь  у  них
такая возможность), городская Стража ринулась к сцене.
     Отступив на шаг, Конан плечом разнес дверь в щепы. Сбившиеся в  кучку
танцовщицы завизжали.  В  глубине  помещения  киммериец  заметил  запасной
выход.  Расталкивая  девушек,  Конан  подбежал  к  двери,  возле   которой
задержался. Повернувшись к девушкам, он сделал страшное  лицо  и  зарычал,
размахивая мечом. Энтузиазма в криках значительно прибавилось.  Танцовщицы
ринулись в сторону сцены. Судя по крикам,  стражники  надолго  застряли  в
потоке истеричной женской плоти.
     Надеюсь, это их задержит,  подумал  Конан,  сунув  меч  в  ножны.  Он
двинулся по узенькой, чуть шире его плеч, аллейке,  выходившей  на  задний
двор. Не отличавшаяся прямотой  улочка  вся  пропахла  дерьмом.  Он  почти
бежал, отгоняя наглых мух.
     Прежде чем ему удалось скрыться за поворотом, он услышал позади  себя
крик.
     - Вот он, бежит! - Похоже, удача ему сегодня изменяет,  решил  Конан,
когда из дверей трактира высыпали стражники.  Может  быть,  они  не  любят
женщин? Черт, попадется же  такое  -  единственный  в  Бельверусе  патруль
городской стражи хоть с каким-то понятием о долге!
     Бряцая оружием и оскальзываясь  в  дерьме,  фигуры  в  черных  плащах
устремились за ним.
     Конан побежал, стараясь удержаться впереди,  с  трудом  вписываясь  в
повороты. Он свернул в первый  попавшийся  переулок,  другой,  третий.  Но
ругань за спиной не утихала.
     Наконец Конан понял, что  находится  в  лабиринте  проходных  дворов.
Конечно, район окружен нормальными дорогами. А эти здания, того  и  гляди,
развалятся. Дома здесь обычно  начинались  с  одного  этажа,  а  остальное
достраивалось по мере необходимости, так что все вместе это выглядело  как
куча гнилых ящиков.
     Будет чистой случайностью, если ему удастся выбраться отсюда,  прежде
чем его настигнут преследователи. А случайности сегодня, судя по всему, на
стороне противника. Впрочем,  для  того,  кто  был  рожден  среди  скал  и
ледников Киммерии, существовала другая возможность.
     В отчаянном прыжке он ухватился за край  крыши  и  перевалился  через
него. Лежа  на  спине,  Конан  прислушался.  Крики  приблизились  и  стали
удаляться.
     - Он наверху! - закричал кто-то. - Я вижу его ногу!
     - Дерьмо собачье! - выругался киммериец.  Неудачи  сыпались  одна  за
одной.
     Стражники начали взбираться, а  Конан  рванул  по  черепичной  крыше,
вскарабкался на верхний уровень, пробежал немного, спрыгнул вниз. Крыша не
выдержала, и он провалился.
     Не совсем еще придя в  себя,  Конан  приподнялся.  Он  стоял  в  куче
черепицы. Похоже, он был здесь не один. Стоявший у стены  мужчина  -  тень
скрывала его лицо - выругался с явным  акцентом  уроженца  трущоб.  Черная
бородка  обрамляла  покрытое  оспинами  лицо  второго   мужчины,   который
недоуменно смотрел на Конана.
     Главным здесь был, похоже, черноволосый мужчина с сединой на  висках.
Серый  плащ  прикрывал  его  алую  тунику.  Орлиное   лицо   походило   на
королевское.
     - Убейте его, - последовал приказ.
     Кром! - подумал Конан и  взялся  за  меч.  Похоже,  на  него  сегодня
объявлена охота. Бородатый взялся за рукоять меча.
     - Смотрите! - раздался радостный возглас. - Там дыра в  крыше.  Туда!
Один серебряный тому, кто прольет первую кровь!
     Лицо орлиноносого почернело, и он поднял  руку,  как  бы  намереваясь
ударить киммерийца через всю комнату. Над головой послышались шаги.
     - Нет времени, - заявил он.
     Орлиноносый повернулся и вышел. Двое последовали за ним. Конану вовсе
не улыбалось дожидаться стражи или следовать за этой троицей. Есть ли  еще
выход? Так, что это за тряпка на стене? Долой!  Вот  и  дверь.  За  дверью
оказалась пустая комната, за ней - еще  одна,  откуда  киммериец  попал  в
коридор. Конан осторожно прикрыл за собой дверь. Судя по звукам, стражники
начали прыгать вниз.
     К его удивлению, он вышел прямо на улицу.  В  обе  стороны  она  была
пустынна,  если  не  считать  престарелой  шлюхи,  которая   одарила   его
приветливой улыбкой. Конан содрогнулся и прибавил шагу.
     Первым делом, войдя в "Знак Тестис", он  наткнулся  на  Ордо,  мрачно
нянчившего кубок вина. Конан присел рядом.
     - Ордо, ты посылал мне просьбу встретиться в "Знаке полной луны"?
     - Что? - вскинулся Ордо. - Нет. - Он покачал головой, грустно глядя в
кубок. - Может, ты мне объяснишь,  Конан?  Прихожу  я  сюда  и  говорю,  -
"Керин, твои глаза самые прекрасные во всей столице!" - А она меня -  раз!
- по морде и заявила, что для меня, дескать, ее грудь недостаточно велика.
- Он тяжело вздохнул. - Теперь она со мной не разговаривает.
     - Наверное, я смогу пролить свет  на  некоторые  вопросы,  -  ответил
Конан и, понизив голос, рассказал ему о  послании,  якобы  от  одноглазого
мужчины, требующего встретиться в "Знаке полной луны".
     Ордо мигом ухватил смысл.
     - Значит, они гоняются именно за тобой.  Не  прикончат  кинжалы,  так
загонит стража. Правда, я не представляю, кто такие "они".
     - Согласен. Когда стражники так долго за мной бегали, я понял, что их
хорошенько подмазали. Но кто и зачем?
     Расплющенным пальцем Ордо размазал вино по столу.
     - Может, нам лучше покинуть Бельверус? Я  слышал,  в  Офире  начались
волнения. Там нас примут с распростертыми объятиями. А  здесь  тебя  хочет
убить кто-то неизвестный. Мне это не по душе. Уж лучше  бы  ты  послушался
того предсказателя.
     - Знаешь, Ордо, - Конан покачал головой. - Если я направлюсь  на  юг,
то потеряю отряд. Кое-кому из моих ребят здесь очень нравится, а у меня не
хватит золота на плату до прихода в Офир. Кроме того, у  меня  здесь  есть
дела.
     - Дела?  Конан,  ты  часом  не  вляпался  в  это...  в  этот  заговор
малолеток?
     - Не совсем.
     - Не совсем, - пробурчал Ордо. - Тогда скажи мне, только  точно,  что
ты намерен делать?
     - Найти того, кто хочет моей смерти.  Разобраться  с  ним.  И  спасти
Ариану от палача. Ты бы не хотел,  чтобы  голова  твоей  Керин  попала  на
плаху?
     - Наверное, нет, - скрепя сердце, согласился одноглазый.
     Конан огляделся и увидел Керин. Знаком он подозвал ее  к  столу.  Она
подошла не сразу.
     - Ариана здесь? - спросил он. Первым делом  надо  предупредить  ее  о
Левкасе.
     - Она отсутствует, - игнорируя Ордо, ответила Керин.  Пошла,  кстати,
договариваться о твоей встрече.
     - Керин, я хочу  тебе  сказать...  -  начал  было  Ордо,  но  девушка
опрокинула на него кувшин вина и убежала.
     - Ее мало обезглавить! - совсем испортилось настроение одноглазого. -
Похоже, нас обоих бросили. Пойдем на улицу  Сожалений,  я  знаю  там  один
уютнейший уголок. Там царит такой  разврат,  что  шлюхи,  услышав  о  нем,
краснеют!
     - Надеюсь, это не "Знак полной луны"? - рассмеялся Конан.
     - Ну совершенно никакого сходства, - заявил Ордо и,  напоминая  своим
голосом раненого шакала, затянул песню.

                    Знавал я из Альцибии девчонку
                    Я запустил ей руку под юбчонку
                    От золота волос лица не видно
                    А оказалось, что она фригидна
                    Ее...

     В трактире воцарилась мертвая тишина.
     - Конан! Ты почему не поешь?! -  Смеясь,  Конан  поднялся  со  своего
места, и под прицелом ошеломленных взглядов они вышли на  улицу,  распевая
во всю глотку второй, совершенно неприличный куплет песни.



                                    10

     - Ты уверен? - переспросил  Албанус.  В  тусклом  свете  свисавших  с
потолка светильников он походил на волка.
     Деметр ощетинился.
     - Ты хотел, чтобы за Стефано проследили. Я нанял людей. И  я  в  этом
уверен, иначе бы меня здесь не было.
     - Иди за мной, - и Албанус скрылся в дверях.
     Его  нисколько  не  волновали  стиснутые  зубы  и  побелевшие  кулаки
Деметра. Он проследил за ним, и это главное. Албанус уже вживался  в  роль
короля. В конце концов, остались считанные дни. Сегодня были завершены все
приготовления.
     Темноглазый лорд  направился  в  комнату,  где  он  проводил  ночи  с
Суларией. Правда, женщины здесь не было. Дернув  особым  образом  шелковый
шнур звонка, он направился к письменному столу.
     - Когда? - лихорадочно царапая пергамент, спросил  он.  -  Сколько  у
меня есть времени?
     - Я не знаю ее замыслов, - сухо ответил Деметр. - Разве недостаточно,
что она собирает сегодня всех своих партизан-мирмидонов?
     - Идиотка, -  только  и  произнес  Албанус.  Быстрыми  движениями  он
посыпал влажные чернила песком и зажег огонь под горшочком с воском. Вошел
раб, но Албанус его игнорировал. Он стряхнул с  пергамента  песок,  сложил
его и оттиснул на теплом воске свою личную печать.
     - Все ли заговорщики собрались, когда твой человек передал  тебе  это
сообщение?
     - Как только появился третий, он немедленно побежал ко мне. Зачем  ей
нужны эти люди, если она не собирается наносить удар?
     Выругавшись, лорд передал письмо рабу.
     - Отдашь лично в руки командиру Ведженту не позже чем через  четверть
часа. Отвечаешь головой. Марш!
     Раб поклонился и выбежал из зала.
     - Если они еще не начали, - пояснил Албанус, -  то  у  нас  еще  есть
надежда их остановить. - Он подошел  к  лакированному  сундуку  и  откинул
крышку. - И я ее остановлю!
     Деметр с опаской заглянул внутрь.
     - Но каким образом? Ты убьешь ее?
     - Нет, никогда тебе не быть королем, - рассмеялся орлиноносый лорд. -
Существует  тонкое  искусство   подбора   наказания   в   соответствии   с
преступлением и преступником. А сейчас отойди в сторону и молчи. - Второго
предупреждения не потребовалось. Юноша сунул  себе  под  нос  коробочку  с
благовониями - говорят, от чародейства плохо пахнет - и принялся мечтать о
хорошем.
     Смахнув со стола какую-то бесценную хрустальную вазу, Албанус положил
на него  круглый  черный  поднос.  Он  был  весь  покрыт  паутиной  линий,
слепившей глаза. Проследить отдельную линию было невозможно.
     Албанус подернул рукава своей синей туники, открыл какой-то  сосуд  и
покрыл серебристые линии пурпурной жидкостью,  сопровождая  свои  действия
заклинанием. Жидкость расположилась точно на серебре, ничуть при  этом  не
изменившись.
     Измельченные волосы с головы Сефаны (ее служанка любила деньги)  были
высыпаны в ступку, сделанную из черепа девственницы.  Албанус  поместил  в
нее еще какие-то незначительные добавки и перемешал все пестиком из  бедра
младенца.
     Этой смесью он покрыл другие линии на  подносе.  Порошок  и  жидкость
образовали замкнутую фигуру. Они нигде не касались друг друга,  но  иногда
части одного, казалось, были заключены внутрь частей другого. И все  время
разные. При взгляде на этот лабиринт кружилась голова.
     Какой-то момент Албанус колебался, наслаждаясь  совершенством  своего
творения. Он  замер  в  предвкушении.  Засуха  засухой,  а  против  живого
человека он сегодня выступает впервые. Он испытывал наслаждение, с  каждым
моментом становившееся все острее.
     Но лишнего времени не было.
     Разведя руки в стороны, он начал произносить  слова  мертвого  языка,
призывая, заклиная, приказывая. Пыль и жидкость замерцали. Его голос  стал
настойчивее.
     Деметр отступал, пока не уперся в стену. Древние  слова  раскаленными
молниями врывались в его душу. Зло, таившееся в глубине его  души,  знало,
что оно по сравнению с этим злом - что свеча против вулкана. Если бы страх
не лишил его сил, он бы сейчас закричал. Этот крик эхом катился по  темным
закоулкам его сознания.
     Казалось,  от  голоса  Албануса  тряслись  стены.  Заволновались   на
незримом ветру гобелены.  Внезапно  на  месте  двух  субстанций  появилась
дымка,  все  еще  повторяющая  сложный  рисунок.  Дымка   казалась   более
вещественной, чем жидкость и порошок.
     Сверкнула вспышка, и дымка исчезла. На подносе  не  осталось  никаких
следов. Сияние в мозгу постепенно угасло.
     Албанус устало уронил руки.
     - Сделано! Дело сделано, - повторил он. Лорд взглянул на  Деметра,  и
юношу передернуло.
     - Мой лорд Албанус, - слова застревали  у  него  в  горле,  но  страх
заставлял  продолжать.  -  Я  еще  раз  приношу  вам  заверения   в   моей
безграничной преданности. День, когда вы  по  праву  займете  трон,  будет
величайшим днем в моей жизни.
     - Значит, ты - мой верный пес? - Албанус скривил губы в усмешке.
     Лицо юноши вспыхнуло в гневе, но он вымолвил:
     - Я ваш верный пес. - Тогда - молчать! Когда  понадобишься,  тебе  об
этом скажут.
     Деметр побелел. Хозяин заметил это,  но  ничего  не  сказал.  Похоже,
мальчик начал понимать свое настоящее место.  Он  был  полезен.  Возможно,
если он поймет все достаточно хорошо, его можно будет оставить в живых.
     С прежней осторожностью лорд запер сундук.
     - Идем, - сказал он, направляясь прочь. - Скоро мы должны встретиться
с другими.
     Хозяин видел, что вопрос "с кем именно?" был готов  сорваться  с  губ
юноши,  но  тот  промолчал.  Албанус  позволил  себе  улыбнуться.  Вот   -
подобающее поведение. Королей не спрашивают, королям повинуются.
     Как приятно будет стать королем всей Немедии! И даже  больше  -  ведь
что ему чужие границы!
     Они надели плащи и в сопровождении четырех факельщиков направились  в
город. На выходе из дома к ним присоединились  десять  охранников,  скрипя
кожей и звеня сталью. То, что они охраняли также и  Деметра,  было  чистой
случайностью.
     Грабители и бандиты спешили убраться с их дороги. С  улицы  Сожалений
доносилась музыка. Все,  кто  не  мог  нанять  охрану,  ложились  спать  с
молитвой, прося богов, чтобы воры их обошли сегодня стороной.
     Когда они  приблизились  к  дворцу  Сефаны,  где  за  окружавшей  сад
алебастровой  стеной  вздымались  колонны  розового  мрамора,   на   улице
показалась еще одна процессия. Албанус дал знак остановиться.
     - Не ты ли это, Албанус? - прохрипел  Веджент.  -  Дурная  ночь.  Мне
пришлось перерезать глотку любимого капитана.
     Губы лорда искривились. Нет уж, этого в живых оставлять нельзя,  будь
он хоть стократ полезней.
     Албанус  подождал,  когда   Золотые   Леопарды,   человек   двадцать,
приблизятся. Половина из них несла факелы, плащи их были  сдвинуты  назад,
чтобы не мешать мечу.
     - По крайней мере, тебе удалось убрать Баэтиса. А нашел ли  ты  этого
варвара?
     - От Таэраса еще не было известий. Скорее всего, - продолжил великан,
- судя по погоне за ним, это обыкновенный вор и убийца. Беспокоиться не  о
чем.
     В голосе лорда послышался упрек.
     - Все, что может нарушить нашу  встречу  подобным  образом,  является
потенциально опасным. Кроме того, чем была вызвана прыть  стражников?  Они
уже давно не проявляли подобной активности.
     - У меня нет повода допрашивать стражников, как это было в  случае  с
Мелиусом.
     -  Так  изобрети  его,  -  отрезал  Албанус.  -  Откройте  дверь,   -
скомандовал он.
     Веджент что-то  прошептал  своим  людям.  Шестеро  подошли  к  стене,
разбившись на две группы. Двое в каждой  тройке  сцепили  руке  и  подняли
третьего  наверх.  Тот,  укрыв  плащом  усеянный  осколками  верх   стены,
перевалил через нее. Из-за стены донесся слабый  вскрик,  и  все  смолкло.
Раздался шум убираемого засова, ворота открылись.
     Не обращая внимания  на  валяющийся  в  луже  крови  труп  охранника,
Албанус прошагал к дому.
     По приказу Веджента двое остались у ворот. Остальные  последовали  за
лордом - через уникальный сад к самому дворцу с его белоснежными колоннами
и резными перекрытиями.  Четверо  забежали  вперед  по  широким  мраморным
ступеням и с треском распахнули бронзовые двери.
     Находившиеся внутри люди повскакивали  с  мест,  изумленно  глядя  на
ворвавшихся солдат. Всего их было шестеро.
     Убрать! - бросил Албанус мимоходом и направился  к  лестнице.  Деметр
следовал за ним.
     - Нет, - закричал тощий большеносый мужчина. - Я  бы  не  стал  этого
делать. Я... - и, направленный метким пинком Веджента, исчез  из  пределов
слышимости.
     Знакомыми коридорами Албанус шел к спальне. Он не раз бывал  здесь  с
более низменными намерениями. Но не более приятными, чем  сейчас,  отметил
он про себя, открывая дверь.
     Деметр, осторожно оглядываясь, последовал за  ним.  Какие-либо  следы
разрушения здесь отсутствовали.  Сефана  лежала  на  кровати  и  никак  не
реагировала на их присутствие. Она была обнажена, в левой руке она сжимала
синее шелковые платье. Как  будто  собиралась  его  одеть,  но  раздумала.
Албанус удовлетворенно хмыкнул.
     Юноша пробрался вперед. Глаза Сефаны были открыты.  В  них  светилась
жизнь. Он прикоснулся к ней и тут же отдернул руку - она была  тверда  как
камень.
     - Она жива, - снизошел Албанус. - Живая статуя.  Зато  теперь  ей  не
надо беспокоиться о старости. В таком виде ее красота сохранится на века.
     Деметр поежился.
     - А не проще ли было просто ее убить?
     Взгляд Албануса был страшен из-за его снисходительности.
     -  Король  обязан  давать  предметные  уроки.  Если  кому-нибудь  еще
захочется меня предать, он задумается о собственной  судьбе.  И  о  судьбе
Сефаны. Принять смерть значительно легче. Вот ты, Деметр, - можешь  ли  ты
меня предать?
     Не в силах вымолвить ни слова, юноша отрицательно затряс головой.
     Вошел улыбающийся Веджент.
     - Вы бы только видели, как они нас умоляли! Как они  просили  пощады!
Глупцы, молитвами сталь не остановишь!
     - Значит, убрали всех? - переспросил Албанус. - Всех, кто был в доме?
Слуг, рабов?
     Великан расхохотался и провел ребром ладони по горлу.
     - Всех в выгребную яму. Там был один такой симпатяга - он сказал, что
его зовут Левкас, как будто это что-то могло изменить. Он рыдал, как баба.
Говорил, что не он, а какой-то варвар  -  по  имени  Конан  -  должен  был
заняться этим.  Чего  только  не  услышишь!  Тебя-то  что  беспокоит,  мой
повелитель?
     Албанус заметно побледнел и впился глазами в Деметра.
     - Конан - ведь так звали варвара, который продал тебе меч?!
     Юноша кивнул, но глаза Албануса его не замечали.  Он  забормотал,  не
отдавая себе в этом отчета.
     - Сновидение? Судьба? Боги играют судьбой людей, и любая  случайность
служит конечной цели. Случайность может помешать грандиозным планам. Я  не
могу этого допустить.
     - Может быть, это не тот человек? - усомнился Веджент.
     - Двое с таким варварским именем? Не может такого быть.  Найдите  мне
этого Конана. - Он обвел присутствующих полубезумным взглядом. - Мне нужна
его голова!
     Присутствовавшие нервно вздрогнули.



                                    11

     Конан опрокинул на голову еще один ковш  воды  и  тупо  уставился  на
окружающий его двор "Знака Тестис". Первой на пути его  взгляда  оказалась
Ариана. Руки ее были сложены на груди, а во взгляде сквозило презрение.
     - Немудрено, - заявила она. -  Если  ты  пьешь  и  развратничаешь  до
самого рассвета, ты должен быть готов к тяжелому похмелью.
     - Ничего у меня не  болит,  -  возразил  Конан  и  принялся  вытирать
голову. Пока его лицо было прикрыто полотенцем, Конан скривился.  Лишь  бы
она не кричала, молил про себя Конан, а то его голова просто разорвется на
части.
     - Весь вечер  я  пыталась  тебя  найти,  -  продолжила  Ариана.  -  Я
договорилась о встрече с Таэрасом,  хотя  сначала  он  не  очень-то  желал
этого. У тебя мало времени. Я расскажу, как туда добраться.
     - Ты разве не пойдешь со мной?
     Она отрицательно качнула головой.
     - Он был вне себя. Он говорил, что мы ничего не понимаем  в  воинском
искусстве, что мы не  в  силах  отличить  плохого  бойца  от  хорошего.  Я
рассказала ему о тебе, и он немного смягчился. По крайней мере, он с тобой
встретится, и примет решение. Но  нам  он  запретил  приходить.  Чтобы  мы
поняли, насколько он зол на нас.
     - Может и так, - согласился Конан  и  отбросил  влажное  полотенце  в
сторону. - Слушай. Мне нужно сказать тебе кое-что важное. О Левкасе.  Этот
человек подвергает всех большой опасности.
     - Левкас? - переспросила Ариана. - И что же это за опасность?
     - Вчера он пришел ко мне с каким-то  безумным  предложением  -  убить
Гариана. Если он попытается...
     - Но это же нонсенс! - перебила она. -  Из  всех  нас  Левкас  меньше
других способен к решительным действиям. Единственное, что его  волнует  -
философия и женщины.
     - Женщины? - рассмеялся Конан. - Как, этот тощий червяк?
     - Истинная правда, мой мускулистый друг, - подколола его  она.  -  Он
даже считается неплохим любовником среди знавших его женщин.
     - И ты в их числе? - невольно стиснул кулаки Конан.
     Ариана вспыхнула.
     - Я - не твоя вещь. Какое ты имеешь  право  спрашивать  меня,  что  я
делала с Левкасом или с кем-нибудь еще?
     - Что это вы вдруг заговорили о Левкасе?  -  спросил  появившийся  из
дверей Гракус. - Вы, кстати, его не видели? Не знаете, где он сейчас?
     - Нет, - отрезала Ариана и набросилась на него. - А  какое  право  ты
имеешь здесь слоняться, словно шпион короля?
     Гракус словно не заметил ее слов.
     - Его не видели с вечера. И Стефано, кстати,  тоже.  Я  услышал,  что
здесь было упомянуто его имя, - он  натянуто  рассмеялся.  -  Конечно,  мы
можем себе позволить потерять пару-тройку философов, но если  они  в  этот
раз принялись за скульпторов... - Он  рассмеялся  снова.  Если  судить  по
выражению лица, у него было несварение желудка.
     - Они вернутся, - утешила его  Ариана.  -  Они,  наверное,  всю  ночь
посвятили выпивке. Как, например, Конан.
     - А почему вы думаете, что они могут не вернуться? -  заинтересованно
спросил Конан.
     Ариана наградила его убийственным взглядом, но Гракус слабым  голосом
ответил:
     - Несколько месяцев назад исчезли несколько наших друзей.  Художники.
Двоих из них мы никогда больше не  увидели.  Их  тела  были  обнаружены  в
мусорной куче, куда их закопали Золотые Леопарды. Их заметили случайно. Мы
думаем, что Гариан хочет нас запугать.
     - Что-то непохоже на королей, - нахмурился Конан. -  У  них  в  чести
принародные казни и все такое прочее.
     Гракусу стало плохо.
     Ариана нахмурилась:
     - Тебе пора на встречу с Таэрасом. С этими словами она отвернулась от
Конана и принялась успокаивать скульптора, гладя его по волосам.
     Не с лучшим настроением Конан натянул стеганый кафтан и кирасу поверх
него. Затянул пояс с мечом.
     - Куда это ты так собираешься? - подозрительно спросила Ариана. -  Он
же не собирается с тобой сражаться.
     - У меня есть для этого причины, - уклончиво ответил Конан.
     Он не стал говорить ей, что кто-то за ним охотится. В  ее  теперешнем
состоянии она, скорее всего, решит, что киммериец пытается выжать  из  нее
сочувствие, подобно Гракусу. Разрази Эрлик всех женщин, пожелал он куда-то
в пустоту.
     - Ну, рассказывай, как найти Таэраса, - потребовал Конан, насадив  на
голову остроконечный шлем. И все время, пока она давала указания, ее  лицо
оставалось столь же холодным.
     Улица Кузнецов, куда он прибыл согласно указаниям,  оправдывала  свое
название. Здесь работали оружейники, мастера по железу,  золоту,  серебру,
меди, бронзе. Звон молотков сплетался в  один  неумолчный  гул  с  криками
торговцев. Улица напоминала улей. Гильдии следили,  чтобы  мастер  работал
только  с  одним  металлом.  Но  те  же  Гильдии  наняли  охрану,  которая
патрулировала  улицу.  Покупатели  и  торговцы  могли   чувствовать   себя
спокойно, как нигде.
     Чем ближе он подходил к  цели,  тем  меньше  ему  хотелось  приходить
неподготовленным. По словам Арианы, чтобы добраться до  места,  он  должен
был миновать узкий коридор, начинающийся в лавке медника, и  подняться  по
лестнице в его конце. События последних дней совсем испортили ему нервы.
     У самой лавки медника Конан начал делать  вид,  что  приценивается  к
товарам. Он то подкидывал в  руке  меч,  то  пробовал  пальцем  украшенную
чеканными листьями серебряную чашу. При этом он не сводил взгляда с лавки.
     Пара  местных  стражников  остановились  и  задумчиво  посмотрели  на
киммерийца, который стоял у открытого  прилавка  серебряных  дел  мастера.
Недолго думая, Конан поднес чашу к уху и постучал по ней костяшкой пальца.
     - Слишком много олова, - заявил он и пренебрежительно бросил чашу  на
прилавок. Взбешенный торговец кричал вслед ему оскорбления,  но  стражники
утратили к нему интерес.
     Сразу за лавкой находилась боковая улочка,  точно  так  же  пропахшая
запахом мочи. Как  и  ожидал  Конан,  большая  часть  глиняной  штукатурки
благодаря сырости уже отвалилась со стены здания.
     Убедившись, что никто за ним не следит, Конан примерился  и  принялся
взбираться вверх. Кто-то, может, и посчитал бы такой  подъем,  особенно  в
сапогах и кирасе, делом невозможным. Но для выросшего среди скал  Киммерии
эти трещины между грубо обтесанными камнями были  все  равно  что  гладкая
лестница. Если бы кто-нибудь  взглянул  на  место,  где  он  стоял,  всего
секунду спустя, ему бы показалось, что Конан исчез.
     Когда он перевалил через край красной черепичной крыши, на  его  лице
появилась улыбка. Здесь было чердачное  окно-отдушина,  обтянутое  рыбьими
пузырями. И оно было как раз над тем местом, где его ждали. В этом он  был
уверен.
     Осторожно, стараясь не потревожить отдельные  куски  черепицы,  да  и
самому не загреметь вниз, Конан подобрался к отдушине.  Поскольку  увидеть
что-либо сквозь рыбий пузырь было невозможно, хоть он  и  пропускал  свет,
Конан острием кинжала проделал в нем небольшую  дырочку  и  приник  к  ней
глазом.
     Внизу оказалась узкая комната, плохо освещенная, несмотря на отдушину
и две бронзовые лампы на столе. В ней находились четверо, и у двоих были в
руках взведенные арбалеты. Оружие было направлено на дверь, через  которую
Конан должен был появиться.
     Киммериец ошарашенно покачал головой.  Одно  дело  проявить  разумную
осторожность, и  совсем  другое  -  нарваться  на  неприятности  при  всех
предосторожностях.
     - Так он идет или нет? - раздраженно спросил один из тех, кто не имел
арбалета. Поперек его бритой головы тянулся шрам от удара саблей,  который
запросто отправил бы на тот свет любого обычного человека.
     - Он  придет,  не  беспокойся,  -  заверил  его  другой  мужчина  без
арбалета. - Девушка обещала, что пришлет его прямо сюда.
     Конан замер. Неужели это Ариана послала его прямо на смерть?
     - А что ты потом ей скажешь? - спросил человек со шрамом. - Она может
быть опасна, Таэрас.
     - Скажу, что я его нанял, - рассмеялся мужчина. -  И  послал  его  на
соединение с той тысячей, которую я якобы собрал за городом. Это должно ее
успокоить.
     Лежащий  на  крыше  Конан  облегченно  вздохнул.  Что  бы  Ариана  ни
совершила, она сделала это не по своей воле. Позже  до  него  дошел  смысл
остальных слов. Якобы нанял. Значит, все обстоит так, как он  и  опасался.
Юных заговорщиков просто дурачат. Ему придется ответить на много вопросов,
подумал Конан и вытащил меч.
     -  Стреляйте  сразу,  как  только  он  переступит  порог,  -   поучал
арбалетчиков Таэрас. - Эти варвары слишком цепко держатся за жизнь.
     - Он уже сейчас все равно что  мертвый,  -  сострил  один,  а  другой
ласково погладил ложе арбалета.
     Конан  ощерился.  Мы  еще  посмотрим,  кто  больше  годится  на  роль
мертвеца. Он бесшумно поднялся и прыгнул.
     С воплем - "Кром!" - он прорвал материал отдушины.
     У них было время только повернуть  голову  на  звук,  а  затем  Конан
приземлился прямо на голову одного из арбалетчиков. Тот с хрустом ломаемых
позвонков осел на пол.  Второй  лихорадочно  попытался  перенацелить  свое
оружие, но Конан, развернувшись с тигриной грацией, сунул свой кинжал  ему
в горло. Тот закашлялся кровью, и в агонии спустил курок.
     Стрела пронзила человека со шрамом, который только  наполовину  успел
вынуть из ножен меч. Он выругался и умер.
     Использовав кинжал как  рукоять,  Конан  метнул  тело  арбалетчика  в
Таэраса. Теперь он узнал его покрытое метками болезни лицо - этот  человек
присутствовал на встрече, которую Конан прервал другим  своим  неожиданным
появлением с крыши.
     Таэрас покачнулся и едва сохранил равновесие. Его рука ухватилась  за
меч.
     - Ты, - узнал он лицо киммерийца.
     Конан ударил. Сталь  его  клинка  звякнула  о  рукоять  меча.  Таэрас
вскрикнул. Отрубленные пальцы упали на пол.  Но  он  был  настоящий  боец.
Левой рукой Таэрас выхватил кинжал и ринулся на Конана.
     Убить его не составило бы труда, но киммерийцу нужна была информация.
     Сделав шаг в сторону, он пропустил атакующего мимо  и  огрел  его  по
затылку зажатой в руке рукояткой меча.  Таэрас  пошатнулся,  зацепился  за
труп товарища и рухнул на пол. Пару раз дернувшись, он затих.
     Выругавшись, Конан перевернул его на спину. Из груди  Таэраса  торчал
его собственный кинжал. Глаза уже начинали стекленеть.
     - Да что за черт! - выругался Конан. - Ты мне нужен был живым.
     Он вытер клинок о рубашку Таэраса и сунул его в ножны. В  его  голове
роились тревожные мысли. Только  что  он  своими  ушами  слышал  признание
Таэраса в том, что он дурачит заговорщиков. Но он также встречался с двумя
мужчинами, которые, судя по богатой одежде,  занимали  в  обществе  важное
положение. Можно предположить, что эта встреча была  посвящена  обсуждению
вопроса о восстании.
     Следовательно, влиятельные  богачи  намерены  использовать  Ариану  и
других молодых дурачков как инструмент давления  на  Гариана.  А  ненужный
инструмент, как известно, выбрасывают.
     В  тот  самый  момент,  когда  Конан  вытаскивал  кинжал   из   горла
арбалетчика, дверь распахнулась. Конан слегка  присел,  готовясь  отразить
нападение, и увидел на пороге Ариану с Гракусом. От  кровавого  зрелища  у
скульптора глаза буквально полезли на лоб.
     Взгляд Арианы был полон безграничной печали.
     - Я считала, что Таэрас не имеет права не допускать нас на встречу, -
тихо сказала она. - Я думала, что мы должны прийти и сказать слово в  твою
защиту... - она устало вздохнула.
     - Но послушай, Ариана! Они хотели меня убить! - воскликнул Конан.
     Ариана взглянула наверх, на разбитую отдушину, затем на трупы.
     - И кто же из них прыгал сверху, Конан? Ясно же, что прыгал  один.  С
намерением убить. Я так боялась, когда ты так вооружился и не сказал  мне,
зачем. Я молилась. Я боялась оказаться права.
     Ну почему она все понимает не так, как надо, сердито подумал Конан.
     - Ариана! Я был на крыше и слушал. Да, я прыгнул. Но после того,  как
они заговорили о том, как им меня убить. Или, по-твоему, арбалеты им  были
нужны для того, чтобы на крыс охотиться? - Она смотрела на него  спокойным
и лишенным жизни взглядом.
     Конан набрал воздуха.
     - Услышь меня, Ариана! Этот человек, Таэрас, не нанял ни одного воина
в помощь вашему восстанию. Он сам это сказал. Вы должны...
     - Ты их убил! - неожиданно  закричал  Гракус.  Похоже,  у  него  была
истерика. - Этого и боялся Стефано. Может,  это  ты  его  убил?  Вместе  с
Левкасом? Ты хочешь убить всех нас!  Не  выйдет!  Нас  -  сотни!  Мы  тебя
первыми прикончим!
     Он глянул под ноги и с пронзительным  криком  кинулся  по  ступенькам
вниз. Ариана стояла неподвижно.
     В дверях появился Ордо, задумчиво глядевший на  бегущего  скульптора.
Осмотрев трупы, он удовлетворенно хмыкнул.
     - Я вернулся к "Тестис" и услышал, как эта девушка  и  другие  решили
последовать за тобой. Похоже, я правильно решил, что стоит присмотреть  за
ними.
     - Теперь ты убьешь и меня, Конан? - качнулась Ариана.
     - Разве ты плохо меня знаешь? Разве ты  не  знаешь,  что  я  не  могу
причинить тебе вред? - взвился Конан.
     - Я думала, что знаю, - безжизненно  ответила  Ариана.  Она  перевела
взгляд с одного трупа на другой и истерично рассмеялась. - А теперь  я  не
желаю знать тебя! Не желаю!
     Она отскочила от протянутой руки киммерийца.
     - Я не в силах победить тебя, - прошептала девушка. - Но я  еще  могу
попасть себе в сердце кинжалом.
     Конан отдернул руку. Наступила тишина. Потом он холодно сказал:
     -  Не  задерживайся  здесь.  Трупы  привлекают  стервятников,  а  для
двуногих стервятников ты - лишь добавочный приз.
     Она не ответила.
     - Пойдем, Ордо.
     Одноглазый последовал за Конаном.
     Встречные прохожие, заметив мрачное лицо и ледяной взгляд синих  глаз
киммерийца, спешили убраться с дороги. Ордо  с  трудом  поспевал  за  ним.
Когда они покинули шумную улицу Кузнецов, одноглазый спросил:
     - Что же там в этой комнате произошло такое,  что  девушка  так  тебя
невзлюбила?
     Пронзив  его  убийственным  взглядом,  Конан  в   нескольких   словах
рассказал о произошедших событиях.
     Ордо присвистнул.
     - Это что же получается? Нет, я слишком стар для этого. Мы теперь  не
только должны опасаться, что Гракус и его товарищи могут сунуть нам ножи в
спину. Мы теперь не можем даже поступить на службу к купцу или лорду -  мы
же не знаем, кто из них в этом замешан. Куда же нам идти, Конан?
     - Остается одно, - мрачно заявил Конан. - Мы наймемся к королю.



                                    12

     На мраморных ступенях храма Митры изумленный служитель выронил клетку
с голубями, когда отряд во главе с Конаном прогромыхал по узенькой улочке.
Он был настолько изумлен видом вооруженных людей в Храмовом районе, что он
не заметил разбитой клетки и улетающих птиц.
     Ордо скрипнул седлом, склоняясь к Конану.
     - Это безумие! Нам еще повезет, если наверху  нас  не  встретит  весь
полк Золотых Леопардов!
     Конан только покачал головой.
     Он хорошо знал, что ехать во главе сорока вооруженных людей  прямо  к
королевскому дворцу - не самый общепринятый  способ  обращения  к  королю,
даже и с предложением о службе. Но на такой простой метод, как взятка, уже
не оставалось времени. Поэтому у них было два  пути  -  или  записаться  в
немедийскую армию, или вот это.
     По  правде  говоря,   Конана   сейчас   больше   беспокоили   молодые
заговорщики. Решив,  что  им  нечего  терять,  что  Конан  их  предал  или
собирается предать, они в отчаянии могли решиться на все, что угодно.  Эти
улочки у самого Дворца - идеальное место для засады.
     Улочки были наследием далекого прошлого, когда  вокруг  возникшей  на
холме крепости выросло поселение, из которого потом получился Бельверус  -
немедийская столица. Крепость стала Королевским Дворцом, роскошные храмы в
граните и мраморе сменили хижины, но улочки остались.
     Дворец остался крепостью. Но стены были нынче из великолепного белого
мрамора, а башни из порфира и нефрита.
     Решетки, несмотря на красоту работы, были из кованого железа,  а  под
подъемными  мостами   щетинился   шипами   сухой   ров.   Широкая   полоса
растительности,  постриженной   так,   чтобы   нигде   не   мог   укрыться
нежелательный элемент, отделяла Дворец от Храмового района.
     На границе этого зеленого пояса Конан остановил свой отряд.
     - Ждите здесь, - скомандовал он.
     - С превеликим удовольствием, - пробурчал Ордо.
     Конан двинул лошадь шагом.  Его  вороной  возбужденно  пританцовывал.
Двое копейщиков в золоченых плащах охраняли мост. Когда Конан приблизился,
рядом с ними возник человек в шлеме с офицерским плюмажем.
     - Что тебе здесь нужно? - потребовал офицер.
     Он задумчиво взглянул на отряд, но они были слишком  далеко.  К  тому
же, их было немного.
     - Я желаю поступить вместе со  своим  отрядом  на  службу  повелителя
Гариана, - ответил Конан спокойно. - Они обучены  новому  способу  ведению
боя, ранее в Немедии не известному.
     - Я еще ни разу  не  встречал  наемников  без  какого-нибудь  своего,
особого метода войны, - усмехнулся офицер. - И что же это в данном случае?
     - Я лучше покажу, -  ответил  Конан.  -  Так  это  произведет  больше
впечатления.
     Про себя он облегченно вздохнул. Больше всего он опасался, что его не
станут слушать.
     - Хорошо, - протянул офицер, снова переведя взор на отряд  Конана.  -
Ты - один - можешь войти и показать свое искусство.  Но  учти,  если  этот
"секрет" известен любому зеленому рекруту Немедийской армии - а такое чаще
всего случается - то ты будешь нещадно выпорот.  Дабы  послужить  примером
для других наглецов.
     Конан чуть тронул  каблуками  коня,  и  тот  шагнул  вперед.  Солдаты
угрожающе подняли пики, а офицер отступил назад. Не сводя с него  ледяного
взгляда, Конан ему ответил.
     - Нет, здесь этот  способ  не  практикуется.  Но  научить  новобранца
можно. - И улыбнулся.
     Рот офицера стянулся в линию.
     - Э, думаю, кое-кто еще захочет взглянуть на представление.
     Он сунул голову в сторожку и что-то сказал.
     Оттуда  выскочил  солдат  в  золоченом  плаще,   бросил   на   Конана
оценивающий взгляд и скрылся в  направлении  дворца.  Конан  проехал  мимо
поста, и за ним двинулись солдаты. Интересно, подумал  Конан,  они  просто
хотят посмотреть на него или они думают, что он бросится на штурм Дворца в
одиночку?
     Внешний двор был вымощен плитами известняка. Это был круг радиусом  в
четыреста шагов, окруженный стенами  с  галереями,  доходящими  до  уровня
четвертого этажа. С галерей у ворот  можно  было  непосредственно  увидеть
башни, вздымающиеся среди садов Внутреннего двора и самого дворца, где жил
король со своей свитой.
     Появились офицеры, возглавляемые великаном  ростом  почти  с  Конана.
Солдаты освободили для них проход. Офицер поста поклонился великану:
     - Славен будь, командир Веджент, - сказал он. - Я надеюсь,  что  этот
варвар может послужить неплохим развлечением.
     - Да, Тега, - задумчиво согласился Веджент, не сводя взгляд с Конана.
Очень пристальный взгляд, как отметил Конан.
     - Эй, ты, варвар! Я тебя знаю? - резко спросил  он,  стиснув  рукоять
меча.
     Конан покачал головой:
     - Мы с вами незнакомы, командир.
     Хотя, как  он  про  себя  заметил,  этот  тип  действительно  кажется
знакомым. Правда, очень смутно.  Неважно.  Если  это  нужно,  воспоминание
придет само по себе.
     Веджент заметно расслабился.
     - Что ж, давайте приступим. Тега, достань варвару все необходимое.
     - Мне нужен сноп соломы, -  пояснил  Конан,  -  или  какая-то  другая
мишень.
     Офицеры  сдержано  засмеялись.   Двое   солдат   побежали   исполнять
приказание Теги.
     - Стрельба из лука! - захохотал один. - Я,  конечно,  заметил  лук  у
седла. Но, по-моему, это оружие для младенца!
     - Может быть, он стреляет одной рукой! - рассмеялся в ответ другой.
     Комментарии  становились  все  язвительней.  Конан  стиснул  зубы   и
тщательно проверил натяжение тетивы.
     - Слушайте! - выкрикнул кто-то. - Он сейчас  начнет  играть,  как  на
арфе!
     Конан перебрал в колчане все сорок  стрел,  удостоверившись,  что  их
оперение в порядке.
     - Наверное, он часто мажет - поэтому таскает с собой много запасных!
     - Нет, ты не прав. Он перышками щекочет женщин. Берет  за  щиколотку,
переворачивает и...
     Насмешки продолжались. Они немного  поутихли,  лишь  когда  вернулись
солдаты, неся соломенную мишень.
     - Поставьте туда, - Конан указал на место шагах в пятидесяти от себя.
     Солдаты  с  энтузиазмом  подчинились,  желая   поскорее   насладиться
конфузом варвара.
     - Что-то маловата дистанция, варвар!
     - Лук-то детский!
     Глубоко дыша -  для  успокоения  -  Конан  проехал  мимо  офицеров  и
остановился только в двухстах  шагах  от  мишени.  Наложив  стрелу,  Конан
сконцентрировался. Надо держать в уме только цель,  а  не  этих  болтливых
бабуинов, неизвестно почему именующих себя солдатами.
     - Что же ты ждешь, варвар? - крикнул ему Веджент. - Давай,  слезай  с
коня и...
     С диким воплем Конан поднял  лук  и  выстрелил.  Стрела  еще  пела  в
воздухе, а Конан послал Вороного в галоп. Искры неслись из  под  копыт,  а
Конан стрелял с максимальной быстротой,  сопровождая  представление  диким
улюлюканьем, не раз наводившим страх на врага от Гандера и  Гипербореи  до
Боссонианских трясин.
     Стрела за стрелой вонзались точно в мишень. В ста шагах Конан  слегка
указал жеребцу коленом, и тот послушно свернул вправо.  А  Конан  стрелял,
его мозг слился в единое целое со стрелой, луком и мишенью. Еще один посыл
- и он уже направляется  обратно,  не  прекращая  стрелять.  Когда  же  он
наконец, остановил своего скакуна, в его колчане оставалось  всего  четыре
стрелы. А если бы кто удосужился посчитать те, что сделали мишень  похожей
на ежа, их бы оказалось ровно шесть и еще тридцать.
     Он на рыси подъехал к офицерам.
     - Что за чудеса? - изумленно спросил  Веджент.  -  Твои  стрелы  что,
заколдованы? Они неслись прямо в цель, когда ты мчался, как сумасшедший!
     - Никакого волшебства, - рассмеялся Конан. Пришел его черед  смеяться
над ошарашенными щеголями. - Почитается за  искусство  умение  попасть  из
лука в бегущего оленя. Это - всего лишь следующий шаг. До  тех  пор,  пока
меня не стали учить этой манере, я ни разу не стрелял с коня.
     - Учили?! - воскликнул Тега, не замечая тяжелого взгляда Веджента.  -
Кто? И где?
     - Далеко на востоке, - ответил Конан. -  Там  лук  -  главное  оружие
легкой кавалерии в Туране...
     - Чтобы они там ни делали, - прервал его Веджент.  -  Нам  это  ни  к
чему. Фаланга доброй Немедийской пехоты раздавит любого врага  без  помощи
этой пародии на лучников. Нам хватит своих сил.
     Конан хотел  было  сказать,  что  несколько  тысяч  конных  Туранских
лучников сделают с его фалангой, но в это время появилась еще одна  группа
людей, и офицеры склонились в глубоком поклоне.
     Человек с короной в образе дракона на голове, высокий и широкоплечий,
двигался впереди.
     Но взгляд Конана задержал не король, даже не  его  приспешники.  Нет,
его взор приковала женщина.  Длинноногая  пышногрудая  блондинка  не  была
настоящей леди, поскольку ни одна благородная дама не  стала  бы  надевать
юбку из полупрозрачного красного шелка, перепоясанную  в  талии  жемчугом,
посаженным в золото.
     Если же она была чьей-то наложницей, то  этот  кто-то  не  уделял  ей
должного внимания, поскольку красавица вернула киммерийцу взгляд. С  такой
томностью, что сердце варвара забилось.
     Гариан приближался, и Конан торопливо снял шлем, надеясь, что  король
не успел заметить его взгляд.
     - Я видел твое представление с галереи,  -  неожиданно  тепло  сказал
король. - Я никогда не видел подобного.
     Взгляд его карих глаз был мягок - он все же не заметил дуэли взглядов
между Конаном и блондинкой -  но  осторожен,  как  у  человека,  успевшего
посидеть на троне.
     - Как тебя зовут?
     - Конан, - ответил киммериец. - Конан из Киммерии, - добавил  он,  не
замечая, как побледнел Веджент.
     - Ты хотел просто показать свое искусство, Конан?
     - Я пришел вступить на Вашу службу, о Король, - ответил Конан.  -  Я,
мой лейтенант и еще сорок человек, обученных использовать лук так же,  как
я.
     - Великолепно! - Гариан хлопнул жеребца по крупу. -  Я  всегда  питал
интерес к новому в военном деле. Ведь я с детства жил при армии! А сейчас,
- помрачнел Король, - у меня не хватает времени  даже  попрактиковаться  с
мечом!
     - О мой Король, - льстиво  вкрался  Веджент,  -  это  просто  фокусы.
Обман. На войне это бесполезно.
     Его взор переместился на Конана:  Киммериец  прочел  в  нем  страх  и
ненависть.
     - Нет, я не могу согласиться, дорогой Веджент, - возразил  Гариан.  -
Твои советы часто помогали мне в военном  отношении,  но  в  этот  раз  ты
ошибаешься.
     Веджент открыл было рот, но Король его игнорировал.
     - Слушай меня, Конан из  Киммерии.  Если  ты  согласен  поступить  на
службу, я прикажу выдать каждому из твоих людей по три  золотых  марки,  и
еще по три за каждые десять дней службы. Тебе же самому -  десять  золотых
марок, и по одной - за каждый день службы.
     - Согласен, - спокойно сказал Конан.
     Ни один торговец не смог бы сделать такого предложения.
     - Дело сделано, - кивнул Гариан. - Но ты должен будешь  сражаться  со
мной на мечах по часу каждый день - я вижу по отметинам на рукояти  твоего
меча, что ты неплохо знаком с этим оружием.  Веджент,  присмотри  за  тем,
чтобы ему выделили помещение в самом Дворце, и чтобы там  было  достаточно
просторно.
     Раздав указания, Гариан торжественно удалился, не  говоря  ни  слова.
Солдаты кланялись ему вслед. Придворные двинулись  за  королем.  Блондинка
успела бросить на Конана еще один жаркий взгляд.
     Краем глаза Конан заметил, как Веджент попытался незаметно исчезнуть.
     - Командир Веджент, - позвал он его, - разве  моих  людей  не  должны
разместить здесь же?
     Веджент скривился:
     - Король сказал, что ты, варвар, получишь апартаменты. Он  ничего  не
говорил о шайке, которую ты называешь своим отрядом. Пусть спят в  канаве.
- И он исчез за поворотом.
     Это немного охладило Конана. Он не мог, повизгивая, бежать к  Гариану
и жаловаться на Веджента. К тому  же  у  подножия  холма  есть  достаточно
трактиров, но даже для самого дешевого ему придется приплачивать людям  из
собственного кариана.  Даже  при  нынешних  возможностях  его  надолго  не
хватит.
     Но это может подождать. Прежде всего - за что Веджент его ненавидит?
     Надо все же узнать, прежде чем придется убить  человека.  И  надо  не
дать  блондиночке  подвести  его  под  топор  палача.  Не  отвергая,  если
возможно, предлагаемых удовольствий. Да разве когда-нибудь  он,  рожденный
на поле боя, искал спокойствия в жизни?!
     Смеясь, он выехал навстречу своим людям - сообщить об удаче.



                                    13

     Высокий свод простого серого камня был залит  светом  большого  числа
бронзовых светильников, являющихся  единственным  украшением  голых  стен.
Здесь не было окон, а дверь была только одна - хорошо охраняемая  снаружи.
Албанус  позаботился  о  максимальной  безопасности  всего,  находившегося
здесь. Он даже на расстоянии ощущал ту силу, которая  скоро  будет  в  его
власти. В центре комнаты находилась круглая каменная платформа, а на ней -
большой прямоугольный кусок глины необычного оттенка. Эта глина  даст  ему
Драконий трон.
     - Лорд Албанус, я хочу знать, почему меня  доставили  сюда  и  почему
держат взаперти.
     Албанус  изобразил  на  лице  улыбку  и  повернулся  к   нахмуренному
скульптору, напряженно сжимая кулаки.
     - Всего лишь небольшая оплошность по части моих слуг, - мягко  сказал
он. - Я попросил их доставить ко мне великого скульптора Стефано.  Они  же
не совсем меня поняли и немного перестарались. Можешь быть уверен,  их  за
это выпорют.
     Стефано отмахнулся, как от безделицы. Но, как заметил хозяин,  он  не
стал просить о снисхождении к охране.
     - Так вы обо мне слышали? - молодого человека распирала гордость.
     - Ну конечно, - согласился Албанус, с  трудом  сдерживая  смех.  Этот
человечишка был прост для понимания, как папирус  с  крупными  буквами.  -
Именно поэтому я нижайше прошу тебя изготовить  по  моему  заказу  статую.
Инструменты  уже  приготовлены,  -  хозяин  указал  на  стол,   заваленный
различными орудиями труда скульптора.
     -  Но   это   же   неверно,   -   заявил   Стефано   с   безграничной
самоуверенностью. - Глину используют для статуэток,  а  статуи  делают  из
камня или из бронзы.
     Улыбка не сходила с лица хозяина, но черные глаза напоминали угли.
     - Эта глина доставлена сюда из Кхитая,  -  не  смог  придумать  более
отдаленного места Албанус. - Если ее  обжечь,  она  приобретает  твердость
бронзы, но становится значительно легче влажной глины. На столе - наброски
и рисунки с человека, которого ты должен изобразить. Изучи внимательно.
     С сомнением поглядывая на кусок глины, Стефано  развернул  сверток  и
застыл в изумлении.
     - Но ведь это же Гариан!
     - Наш Король Божией милостью, - на этих  словах  лорд  чуть  было  не
подавился. - Я готовлю ему подарок. Сюрприз, одним словом.
     - Но как статуя должна быть одета? - спросил скульптор,  просматривая
рисунки. - Здесь на всех он изображен в обнаженном виде.
     - Такой и должна быть скульптура,  -  на  лице  скульптора  мелькнуло
изумление, и хозяин быстро добавил: - Таков обычай кхитайцев  с  глиняными
статуями. Они одевают их в  настоящие  одежды.  Наряды  время  от  времени
меняют, так что статуя всегда одета  по  последней  моде.  -  Албанус  был
доволен собой за эту ложь. Он даже начал подумывать, не сделать  ли  такой
свою собственную статую - потом, когда он воцарится на троне.
     Стефано внезапно хрипло рассмеялся:
     - А что сделают с обнаженной статуей Гариана потом, когда он  уже  не
будет королем?
     - Очень маловероятное событие, - заметил Албанус, не моргнув глазом.
     Похоже, Стефано до этого не понял, что высказался вслух.
     - Да, конечно, конечно... - рассеянно согласился он.
     Тут его лицо помрачнело, брови нахмурились.
     - Почему бы это я должен согласиться?  После  ночи,  проведенной  под
замком?
     - Но я ведь уже сказал -  это  была  ошибка.  Я  приношу  глубочайшие
извинения. Скажем, тысячи золотых марок будет достаточно?
     - Золото меня не интересует, - нарочито отказался скульптор.
     - Чтобы помочь бедным, -  вкрадчиво  продолжал  Албанус.  -  Я  много
слышал о вашей благотворительной деятельности в беднейших районах столицы.
- Лицо Стефано не стало мягче, но лорд понял, что нащупал правильный путь.
Голос его снизился до гипнотического шепота. - Подумай сколько добра  смог
бы ты сделать, имея эту тысячу золотых. Как будут смотреть на тебя друзья?
У них, готов поклясться, никогда не было  и  сотой  части  этой  суммы.  -
Стефано медленно кивнул, глядя на стену. Он видел свой триумф. -  Как  они
будут восхвалять тебя, ставить в пример. Ты будешь велик в  их  глазах!  -
Албанус замолчал.
     Стефано распрямился, встряхнулся и неожиданно рассмеялся.
     - Имея много золота, можно сделать много добра. Извините, мой лорд  -
я был погружен в думы о тех, кому я могу помочь.
     - Несомненно, - улыбнулся лорд и быстро продолжил: - Гариан не должен
знать о нашем замысле. Поэтому никто не должен знать,  что  ты  находишься
здесь. Еду и питье тебе будут приносить. Если пожелаешь, будут и  женщины.
Если ты не забудешь соблюдать осторожность, то тебя  развлекут  ежедневные
прогулки в саду. А сейчас - приступай к работе. Время не ждет.
     Албанус вышел и обессиленно  привалился  к  двери,  охраняемой  двумя
стражниками с обнаженными мечами. Его мутило. Разговаривать с  таким,  как
Стефано, почти как с равным! К сожалению,  талант  не  заставишь  работать
угрозами или даже пыткой, как он, к своему сожалению, узнал.  Плоды  такой
работы имели какой-либо фатальный недостаток.
     Кто-то осторожно тронул его за руку, и лорд в ярости повернулся. Раб,
позволивший себе прикоснуться, низко склонился.
     - Простите меня, хозяин, но  командир  Веджент  ждет  вас.  Он  имеет
важные вести и просит его принять.
     Албанус оттолкнул его и направился к выходу. Все было  распланировано
заранее. Если этот служака  пустил  план  насмарку,  лорд  кастрирует  его
собственными руками.
     Лицо ожидавшего Веджента  было  покрыто  потом.  Он  сразу  же  начал
говорить.
     - Конан. Варвар, что  сражался  с  Мелиусом  и  забрал  его  меч.  На
которого указывал Левкас, участвовавший в заговоре Сефаны. Варвар с  таким
именем понравился Гариану и принят на службу. Я его узнал это  тот  самый,
что сорвал нашу встречу с Таэрасом. Уже четырежды он появлялся  у  нас  на
пути. Это мне не нравится, Албанус. Это плохой признак.
     - Согласны ли боги со мной? -  прошептал,  не  отдавая  себе  отчета,
Албанус. - Не хотят ли они наказать меня? - И уже громче продолжил:  -  Не
говори о дурных знаках. Этим самым утром предсказатель сказал, что я  умру
с Драконьей короной на голове. Я приказал  его  убить  естественно,  чтобы
заставить  молчать.  Что  значат  разные  варвары  по  сравнению  с  таким
пророчеством!
     Солдат мрачно обнажил клинок.
     - Я с легкостью мог бы его убить. Во дворце он одинок,  и  его  спину
никто не прикрывает.
     - Осел!  -  заявил  Албанус.  -  Убийство  внутри  Дворца  насторожит
Гариана. Это может помешать нашим планам.
     Веджент презрительно фыркнул.
     - Безопасность короля - в моих руках. Каждый  третий  Леопард  предан
лично мне, а не трону.
     - А двое из трех - нет. Кроме того, в мои планы не входит размахивать
оружием внутри Дворца. Я должен быть в глазах всех спасителем  Немедии  от
орд голодных оборванцев.
     - Значит, он будет жить?! - выплеснулось недоумение из солдата.
     - Нет, он умрет. - А может, Конан - это  оружие  богов,  направленное
против него, Албануса? Нет. Его судьба - носить Драконью корону. Он рожден
быть королем, а вместе с Синей Сферой он будет живым богом.
     - Таэрасу это известно, - продолжил лорд. - Но передай  ему,  что  он
должен умереть вдали от Дворца. Чтобы ничто не заподозрили так,  смерть  в
драке.
     - Похоже, Таэрас исчез.
     - Так найдите его! - взорвался  лорд.  -  И  помните,  внутри  Дворца
можете за ним следить, но не трогайте. Как только выйдет - можете убивать.



                                    14

     В маленьком дворике раздавался звон стали. Конан блокировал рушащийся
меч своим клинком и незамедлительно отступил назад, держа оружие наготове.
     Несмотря на то,  что  его  широкая  грудь  была  покрыта  потом,  его
глазомер и сила нисколько не пострадали.
     Гариан стал заходить слева. Он также был обнажен по пояс. Король  был
не намного меньше киммерийца, хотя и был покрыт жирком бездеятельности. По
его покатым плечам бежал пот, а клинок почти незаметно дрожал.
     - Ты неплохо сражаешься, варвар, - выдохнул Гариан.
     Конан не  ответил,  развернувшись,  чтобы  снова  оказаться  лицом  к
противнику. Бой, даже учебный - не время для разговоров.
     - Что же ты молчишь? - спросил Король, и в то же  мгновение  его  меч
метнулся к животу Конана.
     Киммериец почти не двинулся. Движение могучих запястий - и угрожавший
клинок отведен в сторону. Но вместо того, чтобы отвести его еще  дальше  -
как было принято, Конан неожиданно присел на правую ногу.  Левая  осталась
вытянутой в сторону. Его  меч  соскользнул  с  клинка  противника,  сделал
полукруг  и  остановился  у  самого  королевского  живота.   Прежде,   чем
ошеломленный  король  среагировал,  Конан  грациозно  вернулся  в  прежнюю
позицию.
     - На сегодня достаточно, - с  отвращением  объявил  король,  отступив
назад. И с мрачным выражением на лице пошел к себе.
     Конан принялся утирать пот рубахой.
     Когда король скрылся за воротами дворика, из тени под балконом  вышел
Ордо, грустно покачивая косматой головой.
     - Хорошо,  что  он  меня  не  заметил.  Иначе  мы  оба  встретили  бы
завтрашний рассвет в темницах Дворца - прямо под этим местом. Тебе следует
помнить, что короли на любят проигрывать - даже один на один.
     - Если я приму поражение в учебном бою, то вскоре мне не повезет и  в
настоящем.
     - Но Конан! Ты  же  вполне  можешь  драться  чуть  слабее?!  Он  ведь
все-таки Король. Ни к чему зря нарываться,  пока  мы  можем  получать  его
денежки.
     - Я иначе не умею - я сражаюсь, чтобы победить, Ордо.  Как  там  наши
люди?
     - Неплохо. - Ордо уселся  на  каменную  скамейку.  -  Кто  же  станет
возражать против такого. Золото есть, а выпивка и женщины найдутся.
     Конан через голову натянул рубаху и сунул меч в ножны.
     - Не слышал ли ты чего - не собирается ли  Ариана  и  другие  вывести
людей на улицы?
     - Даже намека не было, - выдохнул одноглазый. - Конан, я не предлагаю
тебе их выдать. Что там - тогда призрак Керин будет терзать меня до  конца
дней. Но мы могли  бы  намекнуть  королю,  что  в  городе  ходят  слухи  о
восстании. Он бы дал за это много золота, а восстание бы не  состоялось  -
поскольку войска будут настороже. Меня тревожит мысль о том,  что  девушки
непременно погибнут, если выйдут со  всеми  на  улицы...  Я  не  смогу  их
рубить, киммериец...
     - И я - тоже. Но они восстанут независимо от того, будет Гариан знать
об этом или не будет. Или я плохо знаю Ариану. Чтобы остановить  их,  надо
найти  человека,  который  их  использует.  Наверное,  тот  мужчина,   что
встречался с Таэрасом, мог бы многое рассказать.
     -  Я  приказал  нашим  держать   глаза   открытыми   и   высматривать
черноволосого мужчину, с сединой на висках, с орлиным носом. Но это  будет
чудом, если они его найдут.
     Конан грустно кивнул.
     - Знаю. Но надо делать то, что в наших силах. Пойдем ко мне - у  меня
есть отличное вино.
     Много роскоши видел Конан в Туране и Вендии, но это не шло ни в какое
сравнение со здешним великолепием. Множество дворов и двориков, окруженных
садом. От  совсем  маленьких,  где  места  едва  хватало  фонтану  в  виде
мифического чудища, до громадных,  где  вздымались  алебастровые  башни  с
золочеными   куполами.   Гигантские   обелиски,   покрытые    иероглифами,
рассказывали истории Немедийских правителей на тысячу лет назад,  а  то  и
больше.
     Они шли по тенистой  аллее.  Кричали  павлины,  и  важно  расхаживали
золоченые  фазаны.  Вдруг  Конан  остановился.  Впереди  из  дверей  вышла
закрытая вуалью женщина  и,  очевидно,  не  заметив  Конана,  пошла  своей
дорогой. Киммериец был уверен, что именно эту женщину он  дважды  видел  в
носилках на улицах города. Пора, решил Конан,  выяснить  этот  вопрос.  Он
устремился было вперед, но Ордо схватил его за руку и потянул в сторону.
     - Я хочу поговорить с этой женщиной, - объяснил Конан, почти шепотом.
- Она меня не любит, я в этом уверен. И я видел ее где-то раньше. Без этой
дурацкой вуали. Но где?
     - Я ее тоже видел, - прошипел Ордо. - Хотя и  под  вуалью.  Ее  зовут
леди Тиана и, как поговаривают, ее  лицо  обезображено  болезнью.  Она  не
позволяет его видеть.
     - Не нужно мне ее лицо! - Конан дрожал от нетерпения.
     - Вот что я тебе скажу, - уговаривал его одноглазый. Однажды я следил
за лордом Эранисом. Мне хотелось знать, кто ему приказывает. До  этого  он
все время приходил на улицу Сожалений. Каждый раз - в другое заведение. На
этот раз он пришел сюда и, в роще за стеной, встретился с этой Тианой.
     - Значит, она участвует в контрабанде,  -  согласился  Конан.  -  Это
может оказаться  полезным,  особенно  если  она  не  захочет  отвечать  на
вопросы.
     - Ты не так понял, киммериец. Я не слышал, о чем они говорили. Но  ты
бы видел, как пресмыкался перед ней Эранис! А значит, она находится  среди
главарей. Тронь ее - и человек  двести  контрабандистов  начнут  усложнять
твою жизнь.
     - Может быть, они этим уже занимаются. Кто-то  же  ведь  охотится  за
ним. Почему это не может быть  женщина,  которая  ненавидит?  Неважно,  по
какой причине. - Он стряхнул руку  Ордо  со  своего  плеча.  -  Она  может
исчезнуть, если я не пойду следом.
     Но Конан остался стоять, поскольку в конце аркады перед  леди  Тианой
возникла та самая блондинка, которая была в  свите  Гариана.  Как  удалось
выяснить Конану, ее звали Суларией, и она действительно  была  королевской
фавориткой.
     Женщина с вуалью попыталась обойти Суларию, но та сделала  шаг  вбок,
загораживая ей проход. На ее груди сверкали золотые пластины, а  золоченая
шелковая юбочка шириной не более ладони почти не скрывала ее прелестей.
     -  Приношу  свои  приветствия,  леди  Тиана,  -  злокозненная  улыбка
змеилась на ее чувственных губах. - Но почему вы так закутаны? Вам были бы
очень к лицу шелка и браслеты.
     Тыльной стороной ладони женщина под вуалью дала ей пощечину. От удара
блондинка растянулась на  земле.  Конан  стоял,  пораженный,  -  не  часто
встретишь такую силу среди женщин.
     Сулария торопливо поднялась на ноги.
     Гнев сделал ее лицо похожим на маску.
     - Как ты осмелилась ударить, - прошипела блондинка. - Я...
     - В конуру, сучка! - скомандовала появившаяся третья женщина. Высокая
и стройная, она была не менее красива, чем Сулария. Волосы ее были  черны,
как  ночь,  глаза  темны.  В  сравнении  с  ее  синим  бархатным  платьем,
украшенным жемчугом,  наряд  Суларии  казался  подходящим  разве  что  для
второразрядного кабака.
     - Не смей так разговаривать со мной, леди Джеланна, - шипела Сулария.
- Я тебе не служанка. А скоро... - она внезапно умолкла.
     Джеланна скривилась в усмешке.
     - Ты - обычная шлюха. Скоро это поймет  даже  Гариан.  А  теперь  иди
отсюда, пока я не приказала тебя выпороть.
     Вне себя от ярости,  Сулария  сдавленно  вскрикнула,  развернулась  и
убеждала. На ее лицо было страшно смотреть.
     Конан посмотрел ей вслед, а когда обернулся, обе женщины уже исчезли.
     Киммериец устало прислонился к колонне.
     - Я могу искать здесь хоть десять дней и все равно не найти ее. Зачем
только я стал тебя слушать!
     - О великий Митра! Да забудь ты эту Тиану! - Единственный  глаз  Ордо
умоляюще смотрел на Конана. - Уедем отсюда. Забудем этого Гариана вместе с
его золотом. В Офире тоже есть золото. А там, по  крайней  мере,  мы  хоть
будем знать своих врагов.
     Конан покачал головой.
     -  Я  никогда  не  бежал  от  своих  врагов.  Это  плохая   привычка.
Отправляйся в трактир, а я пойду к себе  и  подумаю,  как  мне  найти  эту
Тиану. Встретимся позже и, клянусь, я тебя  перепью!  -  он  повернулся  и
пошел.
     Ордо крикнул ему вслед:
     - Раньше ты хоть знал своих врагов!
     Конан не остановился.
     - Мудрый не оставляет неизвестных врагов за  спиной  -  он  их  ищет.
Лучше умереть в бою, чем бежать без оглядки. А в бою - мы  еще  посмотрим,
кто кого. Как ты ни беги, враг все равно  тебя  найдет.  И  нанесет  удар,
когда ты этого не ждешь. Пока в тебе еще теплится  воля  к  жизни,  ты  не
должен бежать.
     Подойдя к своей двери, Конан тронул ее рукой. Та приоткрылась.  Засов
не был закрыт.  Конан  потихоньку  вынул  меч,  встал  сбоку  от  двери  и
распахнул ее мечом. Дверь с треском ударилась о камень, но из  комнаты  не
донеслось ни звука. Зарычав, Конан кинулся в дверной проем.  Кувыркнувшись
через плечо, он встал в боевую позицию, держа меч наготове.
     Сидевшая скрестив ноги на его постели Сулария восхищенно захлопала.
     - Всадник, лучник, мечник и к тому же акробат! А еще что  ты  умеешь,
варвар?
     С  трудом  сдерживая  гнев,  Конан  закрыл   дверь.   Надо   же   так
опростоволоситься. Да еще перед красивой женщиной. Он холодно взглянул  на
нее.
     - Что ты здесь делаешь, женщина?
     - Ты был великолепен, - выдохнула Сулария. - На тебе еще не высох пот
сражения. Ты ведь его победил?! Гариану ни за что тебя не обыграть.
     Конан торопливо обыскал комнату,  проверил  все  занавеси,  гобелены.
Высунул голову во окно, проверяя, нет ли там кого. Он  даже  заглянул  под
кровать и выругался, отпуская ткань покрывала.
     - Что же ты ищешь, могучий Конан? У меня ведь нет даже мужа,  который
мог бы прийти в ярость от нашей встречи.
     - Зато у тебя есть король, - проворчал киммериец. Один взгляд на  нее
- золотые пластины,  едва  сдерживающие  пленительные  сферы,  и  узенькие
полоски шелка - показал, что вряд ли у нее  есть  оружие  размером  больше
булавки.
     - Он не может говорить ни о чем, кроме своих пошлин  и  налогов.  Мне
скучно с ним. - Глубоко дыша, она опустилась на постель. - Но с тобой  мне
нравится. Я чувствую в тебе дремлющую силу. Уж не станешь ли ты королем?
     Конан нахмурился.  Кто-то  уже  говорил  ему  нечто  подобное.  Сила.
Власть. Что он будет королем. Он выбросил эти  мысли  из  головы.  Оставим
сказки детям!
     Конан положил меч над головой Суларии.  Здесь  он  будет  под  рукой.
Блондинка, глядя на сталь, возбужденно облизала губы. Киммериец  сорвал  с
нее золотые пластины и устремил свой ледяной взгляд в ее горящие  желанием
сапфировые глаза.
     - Вздумала играть со мной в игры,  -  почти  нежно  прошептал  он.  -
Сейчас моя очередь.
     Ни один из них не заметил, как дверь легонько приоткрылась. И они  не
увидели женщину под серой вуалью, стоявшую за дверью и смотревшую  на  них
горящими зелеными глазами.



                                    15

     Ордо присоединился к нему, когда киммериец шел через дворец.
     - Рад видеть тебя в добром здравии, Конан. Честно говоря, у меня были
нехорошие предчувствия, когда ты не появился вчера вечером.
     - У меня нашлись  дела,  -  улыбнулся  в  ответ  Конан.  Вдоль  стены
скользили рабы и слуги, стараясь не привлекать к себе  внимания.  Середина
предназначалась для лиц благородного происхождения. Многие из них щеголяли
в золоте и бархате. Но пара воинов  неизменно  привлекала  внимание  всех.
Мужчины корчили презрительные гримасы. Женщины - задумывались.
     Ордо смотрел на всех с подозрением.
     - Возможно, у тебя было время обдумать мое  предложение.  Как  знать,
может, уже в данный момент палачи Гариана уже начали калить  свое  железо.
Давай, по коням - и мотаем отсюда, пока есть еще возможность.
     - Прекрати эту болтовню, - рассмеялся Конан. - Всего лишь пару  часов
назад я занимался с Гарианом, и он не держал на меня  зла.  Он  почти  все
время смеялся, за исключением того момента, когда ударился головой.
     Одноглазый вытаращил свой единственный глаз.
     - Киммериец, уж не хочешь ли ты сказать, что... Митра! Уж  не  разбил
ли ты ему лицо?! Лицо короля!
     - Не беспокойся, Ордо. Я не бил его по лицу. Он просто  поскользнулся
на листьях, упал и ударился о рукоять  своего  меча.  Так,  синяк,  ничего
серьезного.
     То, что ты или я называем синяком, - торжественно поднял  палец  Ордо
(он научился этому жесту, очевидно, у философов), -  король  вполне  может
счесть смертельным оскорблением королевского достоинства.
     - Боюсь,  что  ты  прав,  -  притворно  вздохнул  Конан.  Похоже,  ты
действительно стал слишком стар.
     - Я тоже боюсь, - произнес было Ордо и захлопнул рот, поняв, что  над
ним смеются.
     Конан с трудом сдерживал смех. Старик он или  нет,  но  этот  бородач
готов разобраться со всяким, кто посмеет назвать  его  таковым.  Киммериец
посерьезнел.
     Они очутились во дворике. Человек двадцать Золотых  Леопардов  стояли
вокруг своего командира. Все, включая Веджента,  были  по  пояс  обнажены.
Неподалеку на возвышении стояла кучка любопытствующих из благородных.
     Неподалеку мелькала и светлая головка Суларии.
     - Ну, кто следующий? - с удовольствием потянулся Веджент. - Я еще  не
успел вспотеть. - Мускулы на  его  груди  и  плечах  вздувались  огромными
узлами. - Сможет ли кто-нибудь поупражняться со мной? Ты, Оаксис?
     Не столь мускулистый, но и не  слабак,  мужчина  встал  в  борцовскую
стойку. Они начали ходить кругами. Веджент смеялся. Его соперник - молчал.
     Вдруг они кинулись друг ни друга,  хватая  соперника,  пытаясь  найти
лучший упор для ног. Конан понял, что Оаксис знал, как следует драться,  и
обладал достаточной быстротой  реакции.  На  глазах  киммерийца  он  сумел
освободить одну руку и ударить кулаком  в  живот  командира.  Наверное,  в
последний миг он вспомнил, кого он бьет, и сдержал удар.
     Ухмыляющийся Веджент даже не крякнул. Не имея  подобных  ограничений,
он рубанул свободной рукой по шее противника.  Оаксис  пошатнулся  и  стал
падать на землю. Веджент придержал его. Еще дважды он ударил  его  кулаком
по  шее.  После  первого  удара  Оаксис  дернулся,  а  на  второй  уже  не
отреагировал. Веджент опустил его, и он мешком свалился на камни.
     - Ну, кто следующий? - взревел командир Золотых Леопардов. -  Неужели
не найдется настоящего мужчины?
     Двое солдат оттащили незадачливого бойца в сторону. Никто из  них  не
горел  желанием  сразиться.  Веджент  поворачивался,  пока  не  встретился
взглядом с Конаном. Он помрачнел.
     - Эй, варвар! Не хочешь  ли  сразиться?  Или  ты  у  себя  на  севере
отморозил себе все, что только можно?
     Конан посерьезнел. Под взглядом прекрасной женщины его  дух  взыграл.
Он  расстегнул  пояс  с  мечом  и  передал  его  Ордо.  Зрители  оживленно
зашептались. Кое-кто начал делать ставки на исход сражения.
     - Храбрость у тебя есть, а вот ума ни на грош,  -  прошептал  на  ухо
Ордо. - Ну и что ты можешь здесь выиграть? Разве что еще  одного  опасного
врага.
     - Он уже мой враг, - ответил Конан. - По крайней  мере,  один  из  их
числа.
     Киммериец стянул рубаху и подошел к борцам.  Зрители  оценили  ширину
его плеч, и ставки изменились. Веджент, уверенный, что те смеются над ним,
тихо рычал. Солдаты освободили пространство.
     Неожиданно  Веджент  кинулся.  Руки   вытянуты   вперед   крушить   и
уничтожать. Точный удар в висок  заставил  его  остановиться.  Конан  чуть
присел и другим кулаком заехал солдату под ребра. Веджент выпустил из себя
воздух. Прежде чем он смог опомниться, Конан ухватил  его  за  пояс  и  за
горло, поднял над головой и швырнул на землю.
     Глаза солдат широко раскрылись. Им ни разу еще не приходилось  видеть
поверженного  Веджента.  Среди  благородных   ставки   в   очередной   раз
поменялись.
     Веджент с трудом поднялся на ноги. Его лицо было искажено гневом.
     - Ублюдок-варвар! - выл он. - Я плевал на могилу твоей  матери!  -  и
следующий его удар мог бы свалить с ног любого нормального человека.
     Конан разъярился. Он даже не думал о защите. Удар потряс его, но в то
же мгновение его собственный удар вышиб зубы  противника.  Какое-то  время
два великана стояли грудь в  грудь,  награждая  друг  друга  убийственными
ударами.
     Потом Конан шагнул вперед. И Веджент отступил. Отчаяние отразилось на
его лице. А лицо Конана отражало холодный  блеск  разрушения.  Под  градом
неутихающих ударов Веджент отступал все дальше. Зрители возбужденно орали,
забыв о  древности  своей  родословной.  Конан  могучим  ударом  отшвырнул
противника от себя.  Зрители  расступились,  и  Веджент,  пытаясь  обрести
равновесие, остановился у стены аркады. Он выпрямился, сделал пару шагов и
рухнул. Одна нога его дернулась, и он затих.
     Возбужденные солдаты окружили  Конана,  забыв  о  побитом  командире.
Зрители тоже пытались протиснуться,  дотронуться,  хоть  как-то  погладить
живого тигра.
     Конан их не слышал. В тот самый момент, когда Веджент  стоял  в  тени
Аркады, киммериец узнал его лицо. Он протиснулся  сквозь  ликующую  толпу,
подобрал рубаху и вернулся к Ордо.
     - Помнишь, - спросил он  потихоньку,  -  я  рассказывал  о  том,  как
впервые увидел Таэраса?  Когда  я  провалился  сквозь  крышу?  Я  упоминал
великана, стоявшего в тени.
     Взгляд Ордо метнулся к Ведженту,  которого  уже  поднимали  на  ноги.
Зрители расходились.
     - Он? - недоверчиво спросил одноглазый.
     Конан кивнул. Бородач присвистнул.
     - Еще раз говорю тебе, собираем людей - и в Офир!
     - Нет, Ордо, - отказался Конан. Сейчас он был похож на  волка.  -  Мы
нащупали след врага. Время нападать, а не убегать.
     - О Митра! -  выдохнул  одноглазый.  -  Если  ты  убьешь  меня  своей
бесшабашностью, мой дух будет тревожить тебя ночами. Нападать?
     Прежде чем Конан ответил, на колени перед ним опустилась рабыня.
     - Я здесь, чтобы незамедлительно пригласить вас к королю Гариану.
     Одноглазый напрягся.
     - Не стоит беспокоиться, - успокоил его Конан. - Если  бы  ему  нужна
была моя голова, он не стал бы посылать за мной эти симпатичные коленочки.
- Девушка заинтересованно посмотрела на него.
     - Я бы никому не стал верить, - проворчал Ордо. - Пока не узнал все о
тех, кто тебе угрожает. Или пока не оставил бы Немедию далеко за спиной.
     - Я скажу, когда настанет время для бегства, -  рассмеялся  Конан.  -
Веди, девочка.
     Девушка поспешила, и Конан последовал за ней.
     Стены комнаты были увешаны оружием и охотничьими трофеями. Но  королю
было не до охоты. Все столы, а кое-где и  пол,  были  завалены  листами  и
свертками пергамента. При Конане Гариан  с  отвращением  на  лице  смял  и
выбросил один лист. На скуле явственно выделялся синяк.
     - Никогда не пытайся стать королем, - были его первые слова.
     - А почему нет? - спросил изумленный Конан.
     С неприкрытым отвращением король обвел  рукой  комнату,  указывая  на
груды пергамента.
     - Уж  не  думаешь  ли  ты,  что  это  планы  грандиозной  войны?  Или
великолепной праздничной церемонии в память о моем отце? Ты  ведь  так  не
думаешь?
     Конан покачал головой. Много раз планы  различных  властителей  круто
меняли его жизнь. Но ни разу он не участвовал в составлении  этих  планов.
Конан всмотрелся в кусок пергамента, лежавший у него под ногами.  Тот  был
плотно усеян цифрами.
     Гариан сердито прошелся по зале, сбрасывая свитки на пол.
     - Необходимо прочистить городскую канализацию, иначе, как  утверждает
Гильдия Пекарей, зловонные миазмы принесут с собой чуму. Советуют найти  и
замуровать  все  древние  проходы  под   дворцом,   чтобы   укрепить   его
безопасность. Нужно отстроить заново часть городской стены. Армии давно не
выплачивали жалованье. Нужно закупить зерно. С каждым разом все  больше  и
больше. - Гариан остановился и погладил великолепные оленьи рога на стене.
- Этого красавца я добыл у Бритунской границы. Как бы я хотел вернуться  в
те дни!
     - Разве советники не в силах заниматься  этими  делами?  -  удивленно
спросил Конан.
     Король горько рассмеялся.
     - Они могли бы справиться. Если бы не золото. Золото. Мне  приходится
добывать его, где только придется.
     - Но сокровищница...
     - Почти что полностью пуста. Чем больше зерна я покупаю в Аквилонии и
в Офире, тем выше взлетают цены. А мне  необходимо  возместить  потерянный
урожай целиком. Какие-то обезумевшие  разбойники  сжигают  все  фургоны  с
зерном без армейской охраны и часто нападают на  конвой.  Я  уже  приказал
переплавить часть дворцовых украшений. Но даже  если  я  полностью  обдеру
дворец, этого все равно будет недостаточно.
     - И что же вы будете делать?
     Раньше богатства королей казались Конану безграничными. Для него было
внове, что король тоже нуждается в золоте. Совсем как  и  он  сам,  только
королю нужно больше.
     - Займу, - ответил Гариан. - Кое-кто из лордов, да и некоторые  купцы
тоже, вполне могут соперничать со мной в богатстве. Пусть  и  они  помогут
спасти  страну  от  голодной  смерти.  -  Порывшись,  он  достал   свиток,
запечатанный Драконьей печатью  Немедии.  -  Доставишь  это  письмо  лорду
Кантаро Албанусу. Он один из богатейших людей во всей Немедии, и он  будет
первым, к кому я обращусь за помощью. - Лицо его помрачнело. - Или я введу
на них дополнительные налоги.
     Король знаком отпустил его, но киммериец остался стоять. Конечно, это
было не совсем деликатно, но Конан не привык хитрить, и ему было  неловко.
Гариан с очевидным изумлением поднял на него глаза.
     - Насколько вы доверяете Ведженту? - решился задать вопрос Конан.
     - Я вполне ему доверяю. Я сделал  его  командиром  личной  охраны,  -
ответил Гариан. - Почему это тебя интересует?
     Конан вздохнул и начал излагать придуманную на ходу историю.
     - Мне с самого начала казалось, что я его  где-то  видел.  Сегодня  я
вспомнил. Однажды я видел его в трактире за доверительной беседой с  неким
Таэрасом, который, поговаривают, открыто  заявлял  о  том,  что  хотел  бы
видеть на троне другого человека.
     - Серьезное обвинение, - промолвил король.  -  Веджент  верно  служит
мне, а до этого долго служил моему отцу. Я не могу поверить, что он что-то
замышляет против меня.
     - Вы король, а я нет, но один урок я успел хорошо усвоить. Человек на
троне всегда должен помнить о том, что у окружающих его  людей  есть  свои
амбиции.
     Гариан от души расхохотался.
     - Лучше занимайся своим мечом, а королевские дела оставь мне. У  меня
есть некоторый опыт в этом деле. А теперь иди. Не задерживайся.
     Склонив голову, Конан покинул королевские покои. Оставалась  надежда,
что заброшенное им семя сомнения взойдет. Но жонглировать словами - не для
него. Скорей бы встретить врага с оружием в руках.



                                    16

     У ворот Конан встретил Ордо. Он был верхом, и с ним было еще двадцать
человек, включая Махаона и Наруса. Киммериец  вопросительно  посмотрел  на
Ордо. Тот пожал плечами.
     - Краем уха я услышал, что тебя  должны  были  послать  к  кому-то  с
посланием, - пояснил он. - Великий Митра! - подумал я.  Это  вполне  может
оказаться тот таинственный враг. Или тот, третий, который был на встрече с
Таэрасом. А может, это один и тот же человек, - сплюнул одноглазый.
     - Ты становишься подозрителен, как старая дева.
     Конан вскочил в седло.
     Неожиданно у ворот появился Веджент, помятый, но в полной броне  и  в
сопровождении  десятка  Золотых  Леопардов.  Увидев   людей   Конана,   он
остановился, тяжело взглянул на них,  повернулся  и,  расталкивая  солдат,
направился назад во дворец.
     - Может быть, я излишне подозрителен, - сказал Ордо. - Но у  меня  по
крайней мере хватило ума вспомнить, что некоторых из  врагов  мы  знаем  в
лицо. Кроме того, город в последние дни сильно изменился.
     Для взора киммерийца  перемены  были  очевидны.  Изредка  из-за  угла
выбегал тощий пес, да иногда опасливо  пробегал  человек.  Все  окна  были
закрыты ставнями, все двери заперты. Ни одной открытой  лавки.  В  воздухе
висела тишина.
     - Это началось через день после начала нашей службы, пояснил  Ордо  и
невольно ссутулился. Ему было не по себе. Сначала  жители  оставили  улицы
бандитам, нищим и проституткам. Последние две разновидности быстро исчезли
из-за   отсутствия   клиентов.   Остались   только   разбойники,   которые
терроризировали любого, кто осмеливался появиться на улице. Вчера  исчезли
и они. За какой-нибудь час не осталось ни одного.
     - Как если бы получили приказ? - Одноглазый  кивнул.  Может  быть,  у
Таэраса все же были какие-никакие бойцы?
     - Но вовсе не для целей Арианы и ее друзей, - задумался Конан,  глядя
на пустынные улицы. - Ты ничего о ней не слышал? - спросил он наконец.
     Ордо не надо было пояснять.
     - С ней все нормально. Я дважды был у "Тестис". Все смотрели на меня,
как на прокаженного. А Керин сошлась с Гракусом.
     Конан кивнул. В молчании они доехали до ворот  дома  Албануса.  Конан
спешился и кулаком забарабанил в ворота.
     В них открылся глазок, не больше ладони  величиной.  Конана  встретил
подозрительный взгляд.
     - Что нужно? Кто вы такие?
     - Меня зовут Конан. Открывай! Я несу письмо твоему хозяину от  самого
Гариана!
     С той стороны озабоченно  зашептались.  Раздался  звук  отодвигаемого
засова, и ворота приоткрылись, давая место пройти одному человеку.
     - Можешь войти, - раздался оттуда голос. - Остальные должны остаться.
     - Конан... - начал было Ордо.
     Киммериец сделал успокаивающий жест.
     - Расслабься, одноглазый! Я тут как у мамы  в  объятиях.  -  С  этими
словами он  протиснулся  в  дверь.  Ворота  закрылись,  и  Конан  оказался
напротив четверых мужчин с обнаженными мечами. Пятый, стоявший в  стороне,
упер свой клинок в бок киммерийцу.
     - Так кто же ты такой? - прохрипел тот, кто стоял сбоку.
     Ругая себя за идиотизм  и  жалея,  что  оставил  свою  кирасу,  Конан
осторожно повернул голову. Света едва хватало, чтобы различить узкое  лицо
с широко посаженными глазами и нос с отрубленным кончиком.
     - Я уже сказал, - полез под рубаху Конан и замер, потому  что  клинок
надавил сильнее. - Я хочу лишь передать послание. Что  я  могу  сделать  с
мечом у живота?
     Про себя он подумал, что безносый стоял слишком близко. Ему не стоило
держать меч так близко к тунике, если он  не  намеревался  сразу  убивать.
Одно движение руки - и меч вылетит у  него  из  ладони.  Затем  его  можно
швырнуть на  мечи  его  товарищей  и...  Киммериец  улыбнулся,  и  четверо
встревоженно переглянулись.
     - Покажи послание, - потребовал безносый. Конан достал свиток  из-под
рубахи. Безносый потянулся за ним, но Конан убрал руку. - Ты вполне можешь
разглядеть печать и отсюда, из моих рук, - сказал он. -  В  конце  концов,
послание предназначено лорду Албанусу!
     - Да, это Драконья печать, - пробормотал безносый и с не охотой убрал
меч. - Следуй за мной и не пытайся скрыться.
     Конан изумленно покачал  головой,  когда  они  направились  к  самому
дворцу - массивному строению с блестящим куполом  и  стройными  колоннами.
Конечно, охране положено проявлять осторожность, но как только они узнали,
кто он такой, их  поведение  должно  было  измениться.  Не  то  чтобы  это
говорило  о  зловещих  планах  их  хозяина.  Просто  слишком  часто  слуги
копировали своих хозяев, порой даже не осознавая этого.
     В прихожей безносый посовещался в сторонке с седобородым,  на  тунике
которого был вышит большой ключ и знак Дома Албануса. Безносый вернулся на
свой пост, а седобородый подошел к Конану.
     - Я камергер лорда Албануса, - объявил он, не назвав  себя.  -  Отдай
послание мне.
     - Я передам его лично в  руки  лорду  Албанусу,  -  спокойно  ответил
Конан.
     Он вполне мог бы отдать письмо  в  руки  камергера,  поскольку  слуга
являлся доверенным лицом в делах своего хозяина. У Конана просто  взыграла
подозрительность. По его мнению, королевский посланец заслуживал холодного
вина и полотенце - утереть дорожную пыль.
     Судя по лицу камергера, тому с трудом удалось сдержаться.
     - Следуй за мной.
     Он привел его по мраморной лесенке в небольшую комнатку.
     - Жди здесь, - он удалился, бросив на Конана подозрительный взгляд.
     Это была не простая комната. Стены увешаны гобеленами,  все  украшено
перламутром и серебром. Отсюда можно было выйти  на  балкон,  над  которым
струил свои воды  фонтан.  Но  однако  и  здесь  не  было  для  Конана  ни
полотенца, ни вина. Какое оскорбление  для  королевского  посланца  и  для
самого Гариана!
     Бормоча себе под нос, Конан выглянул на балкон и чуть не вскрикнул от
изумления. Опираясь на двух девушек в весьма смелых плащах, по саду плелся
Стефано.
     Он сунул пальцы в воду и чуть не свалился в фонтан.
     - Воде - нет! - смеясь, сказал он вытащившим его девушкам. - Хочу еще
вина, а не воды. - Спотыкаясь, они скрылись в зарослях. Кто-то кашлянул за
его спиной, и киммериец повернулся.
     На пороге стоял, держась рукой за ворот не подходящей ему по  размеру
бархатной туники, полный мужчина ниже среднего роста.
     - У тебя есть для меня послание? - спросил он.
     - Вы - лорд Албанус?
     Коротышка  кивнул  и  протянул  руку.  Конан  с  неохотой  отдал  ему
пергамент, в который мужчина тут же лихорадочно вцепился.
     - Теперь иди, - заявил он. - Я получил послание. Иди!
     Конан повернулся и пошел.
     Седобородый проводил его от двери до  прихожей,  где  его  уже  ждала
парочка стражей во главе с безносым. Они довели его до ворот.
     Когда киммериец появился на улице, Ордо облегченно улыбнулся.
     - Я чуть было не полез тебя выручать.
     - Никаких проблем, - заявил Конан, садясь в  седло.  -  Помни,  я  же
королевский посланник. Когда увидишь Ариану, скажи ей, что Стефано жив. Он
здесь, внутри. С девушками развлекается.
     - Я сегодня собирался повидаться с ней, - ответил  Ордо.  -  Странно,
что он не попытался известить о себе друзей.
     - Это еще не так странно, как лорд с мозолистыми руками и обломанными
ногтями.
     - Просто часто работает с мечом.
     - Нет, Ордо. Я видел рабочие мозоли.  Вообще-то  это  не  наше  дело.
Сейчас  стоит  побеспокоиться  о  Ведженте.  Этой  же  ночью   я   намерен
побеседовать с ним с глазу  на  глаз.  -  Он  двинулся  ко  дворцу.  Отряд
последовал за ним.


     Албанус сердито швырнул коротышку, чресла которого прикрывала  только
грязная набедренная повязка, на пол.
     - Ну, Вариус, - потребовал он у камергера, дрожа  от  нетерпения.  Он
выхватил пергамент и стиснул его в кулаке.
     - Не заподозрил ли он чего? Принял ли он этого  пса  за  меня?  -  он
ткнул лежащего носком сапога. - Пес, он  принял  тебя  за  лорда?  Что  он
сказал?
     - Да, хозяин, - коротышка не поднимал головы. - Он только спросил,  я
ли лорд Албанус. После этого он отдал мне пергамент и сразу ушел.
     Албанус взревел. Боги  играют  с  ним!  Они  послали  к  нему  в  дом
человека, чьей смерти он давно уже ищет и которого  он,  лорд,  не  мог  и
пальцем  тронуть  под  собственной  крышей,  чтобы  не  навлечь  на   себя
подозрений. И ему пришлось прятаться, чтобы  не  быть  узнанным!  В  своем
собственном доме! И  в  первый  день  его  триумфа!  Его  взгляд  упал  на
склонившегося раба.
     - Вариус, ты что, не мог найти никого  получше?  Если  варвар  принял
этого слизняка за меня - это для меня оскорбление!
     - Простите меня, мой лорд, - склонился камергер. -  У  меня  не  было
времени, и нужно было  срочно  найти  человека,  который  смог  бы  надеть
тунику.
     - Сожгите ее, - скривился Албанус. - Я не стану носить эту одежду.  И
отошлите этого пса на кухню. Он вызывает у меня отвращение.
     Вариус сделал жест рукой, и коротышка, не  распрямляясь,  скрылся  за
дверью.
     - Что еще пожелаете?
     - Ничего. Найди этого алкоголика Стефано и отправь в  мастерскую.  Но
сначала заставь его протрезветь.
     Албанус знаком отпустил управляющего и вскрыл печать.
     "Наш любимый лорд Кантаро Албанус, желаем тебе  доброго  здравия!  Мы
приглашаем тебя предстать перед Нашим троном для совета под делу, близкому
Нашему  сердцу.  Как  истинно  любящий  Нас  и  Немедию,  ты,  несомненно,
поторопишься.
     Гариан Первый, король Немедии."
     В глазах лорда загорелся лихорадочный огонь. Он смял пергамент.
     - Что ж, я поспешу, - прошипел он. - О, ты узнаешь мою любовь. Цепями
и каленым железом! И ты признаешь меня королем! Албанус Первый! Ты  будешь
молить о смерти...
     Отбросив листок,  он  направился  в  мастерскую.  Четверо  стражников
вытянулись перед ним в струнку, но он их не заметил.
     На  каменном  возвышении  в  центре  мастерской   стояла   наконец-то
законченная фигура Гариана. Или  почти  законченная,  улыбнулся  лорд  про
себя. Идеальная во всех отношениях статуя размером чуть больше  оригинала.
Помнится, Стефано устроил по этому поводу скандал, утверждая,  что  фигура
должна быть либо нормальных размеров, либо уж вовсе гигантских пропорций.
     Статуя, казалось, шла куда-то, открыв рот в немом возгласе. И  в  ней
было значительно  больше  от  Гариана,  чем  казалось  на  первый  взгляд.
Сопровождаемые чародейскими  ритуалами,  в  глину  были  примешаны  волосы
Гариана, обрезки ногтей, его пот, его кровь, его семя. Все это было добыто
Суларией по велению черного лорда.
     Рядом с возвышением стояла гигантская печь  для  обжига,  от  которой
тянулась сложная система деревянных мостков и рычагов,  соединявших  ее  с
фигурой.  Хозяин  позволил  Стефано  сконструировать  их,  чтобы   усыпить
подозрение скульптора.
     Взобравшись на платформу, лорд Албанус принялся сталкивать деревянное
сооружение на пол. Он не привык к работе. Конечно, можно было бы заставить
Стефано отказаться от идеи делать эту конструкцию, но Албанус испытывал  к
скульптору величайшее презрение. Что ж, придется все делать самому.
     Закончив с этим, он спрыгнул с платформы, оперся рукой о печь  и  тут
же отдернул ее. Печь была горячей.
     Дверь открылась, и на пороге появился спотыкающийся Стефано. Его лицо
было еще зеленым, но уже значительно более трезвым.
     - Я хочу, чтобы их всех выпороли, - заявил он. - Ты знаешь,  что  они
со мной сделали. Вариус отдавал указания, а они меня...
     - Осел! - взревел лорд. - Ты запалил печь! Ты что, забыл - я приказал
ничего не делать без моего согласия!
     - Но статуя готова, - запротестовал Стефано. - Ее  необходимо  обжечь
сегодня же, иначе она начнет рассыхаться и трескаться.
     - Ты разве не слышал указания никогда не разводить в  комнате  огонь?
Ты  думаешь,  я  своими  руками  зажигал  лампы  только  потому,  что  мне
доставляло удовольствие делать эту работу вместо раба?
     - Если масла в этой глине настолько горючи, пробормотал скульптор,  -
то как вообще можно ее помещать...
     - Молчать! - тихо прошипел лорд. Под  взглядом  черных  глаз  Стефано
замолчал и замер на месте.
     Албанус с отвращением отвернулся.  Он  быстро  достал  три  небольших
сосуда, полоску пергамента и перо. Открыв первый  из  сосудов,  содержащий
небольшое количество крови Гариана, он обмакнул в него перо и написал  имя
короля на  пергаменте.  Щепотка  порошка  из  второго  сосуда  -  и  кровь
почернела, мгновенно застыв. В последнем сосуде  находилась  кровь  самого
Албануса, налитая туда только утром. Большими буквами он написал свое  имя
поверх имени короля и снова добавил  порошка.  Шепча  заклинания,  Албанус
особенным образом свернул полоску и поместил ее  в  рот  статуи.  Стефано,
опиравшийся спиной о стену, истерически рассмеялся.
     - А я-то думал, зачем тебе нужен именно такой рот, - и прикусил  язык
под взглядом лорда.
     Достав мелки, доставленные  из  далекой  Стигии,  земли  волшебников,
Албанус изобразил вокруг статуи незавершенную пентаграмму -  круг,  в  нем
пятиугольник, а в нем звезду. Отвратительно пахнувшие  черные  свечи  были
поставлены на точки соприкосновения фигур.  Он  быстро  зажег  все  свечи,
закончил пентаграмму, встал и раздвинул руки.
     - Элонай мейрот санк-ти, урдьвасс теохим...
     С его губ скатывались слова  заклинания,  воздух  замерцал  серебром.
Пламя свечей затрещало, заронив  крупицу  страха  в  душу  черного  лорда.
Пламя. Нельзя, чтобы прошлый раз повторился.  Не  может  такого  быть.  Он
заставил себя сосредоточиться.
     - ...арамайн Са'а'ди номьсло норт рьясс...
     Пламя свечей росло все выше, но в комнате становилось все темнее. Как
будто они поглощали свет. Огни вздымались все выше и выше, подхлестываемые
словами заклинания. Они были уже выше статуи. Странно,  но  языки  пламени
стали загибаться внутрь, как будто влекомые  каким-то  сильным  ветром,  и
встретились над головой статуи. Из  этой  точки  вниз,  в  голову  статуи,
ударил белый луч. Ударил, окружив ее  темным  холодным  ореолом,  и  угас,
унеся с собой все тепло.
     Албанус продолжил заклинание. Из его рта валил пар. Он ревел:
     - Заклинаю тебя  Зловещей  Силой  Троих!  Заклинаю  кровью,  потом  и
семенем, явись! Восстань и подчинись! Это говорю я, Албанус!
     Фигура стояла на  месте.  Но  теперь  ее  поверхность  была  сухой  и
потрескавшейся. Албанус потер свои руки и  спрятал  их  под  мышки,  чтобы
согреть. Если только  все  прошло  как  надо!  Албанус  бросил  взгляд  на
ежащегося у стены скульптора. Стена блестела инеем.  Да,  времени  у  него
нет. Лорд глубоко вздохнул.
     - Приказываю тебе, Гариан.  Проснись!  -  От  руки  статуи  отвалился
кусочек глины. Албанус нахмурился. - Я  приказываю!  -  Фигура  задрожала.
Высохшая глиняная пыль посыпалась на платформу.
     Бывшая статуя стояла и дышала. Полный двойник  Гариана,  без  единого
изъяна. Двойник смахнул с плеча  пыль  и  замер,  вопросительно  глядя  на
Албануса.
     - Кто ты? - спросила ожившая статуя.
     - Лорд Албанус, - ответил лорд. - А ты знаешь, кто ты есть?
     - Естественно. Я Гариан, король  Немедии.  -  Албанус  удовлетворенно
улыбнулся.
     - На колени, Гариан, - тихо сказал он. Двойник, не теряя спокойствия,
опустился на колени.
     Албанус расхохотался, и из него буквально посыпались команды.
     - Лицом на пол! Ползи! Встать! Бегом на месте! Быстрее! Еще  быстрее!
- Двойник бежал, не останавливаясь.
     От хохота по щекам Албануса катились слезы. Он медленно успокоился  и
повернулся к Стефано. На лице выпрямившегося скульптора  страх  боролся  с
нерешительностью.
     - Стой, Гариан, - скомандовал Албанус, не сводя взгляда  со  Стефано.
Двойник послушно остановился.
     Было слышно, как Стефано сглотнул.
     - Моя работа... завершена. Я  пойду,  -  он  повернулся  к  двери,  и
вздрогнул от голоса Албануса.
     - Твое золото, Стефано. Ты ведь о нем не забыл. - Из  складок  туники
Албанус достал завернутый в кожу цилиндр. Он подбросил его  на  ладони.  -
Пятьдесят золотых марок.
     В глазах  Стефано  жадность  боролась  со  страхом.  Он  нерешительно
облизал губы.
     - Но раньше разговор шел о тысяче.
     - Я не одет, - неожиданно заявил двойник.
     - Несомненно, - сказал хозяин, отвечая двоим одновременно.
     Лорд  подобрал  с  пола  кусок  грязной   тряпки,   которую   Стефано
использовал при  работе,  и  стер  кусок  пентаграммы.  Пытаться  войти  в
закрытую пентаграмму - значит  навлекать  на  себя  ужасные  неприятности.
Поднявшись на платформу, Албанус вручил тряпку двойнику.  Тот  обернул  ее
вокруг бедер.
     - Это просто первый взнос, Стефано, -  продолжил  лорд.  -  Остальное
получишь потом. - Он сунул столбик золота в руку копии короля. - Отдай это
Стефано, - сказал лорд и что-то добавил бывшей статуе на ухо.
     Фигура короля сошла с платформы, и Стефано невольно вздрогнул.
     - Сколько раз, - пробормотал Албанус, - я сносил  твою  омерзительную
болтовню. - Глаза скульптора сузились, перебегая с надвигающейся фигуры на
Албануса и обратно.
     Двойник  с  нечеловеческой  скоростью  рванулся  вперед.  Прежде  чем
скульптор успел сделать хотя бы один шаг, ладонь монстра с  необыкновенной
силой сжала его горло. Безжалостные пальцы впились в мышцы его челюсти,  и
из горла скульптора вырвался дикий крик.  Он  безуспешно  пытался  разжать
держащую его руку. С тем же успехом он мог бы бить по камню. Одной  рукой,
как маленького ребенка, монстр поставил его  на  колени.  Стефано  слишком
поздно заметил опускающийся к его рту цилиндр и понял смысл слов Албануса.
В отчаянии он попытался остановить эту руку, но скорее можно было удержать
размах катапульты. Двойник проталкивал золото все глубже и глубже в  горло
скульптора. И, наконец, бросил его.
     Из горла скульптора доносилось  хрипение.  Судорожно  схватившись  за
свое горло руками, Стефано с  побагровевшим  лицом  катался  по  полу.  Он
выгнулся так, что только его ноги и голова касались пола, и затих.
     Албанус спокойно пронаблюдал агонию и сказал, когда жертва  перестала
дергаться.
     - А остальные девятьсот пятьдесят последуют  за  тобой  в  безымянную
могилу. Я свои обещания всегда исполняю. - Он был доволен.
     Повернувшись к двойнику Гариана, он заявил:
     - Что касается тебя... тебе еще многому  следует  научиться.  Времени
мало. Сегодня вечером...



                                    17

     Никого не замечая, Ариана сидела за столом. В зале вокруг нее  кипела
интрига. Музыканты  позабыли  про  свои  инструменты.  Мужчины  и  женщины
шептались, склонившись над столами.
     Приняв решение, Ариана поднялась и подошла к столу Гракуса.
     - Мне нужно поговорить, Гракус, - сказала она.
     - Позже, - так же тихо ответил скульптор. И  продолжил,  обращаясь  к
сидящим за его столом: - Ну и что, что Таэрас мертв? Я знаю, где  хранится
оружие. Уже вечером я...
     В Ариане вспыхнул прежний огонь.
     - Гракус! - В общей тишине ее слово прозвучало как удар хлыста.
     Все посмотрели на нее.
     - А не приходило ли вам  в  голову,  -  продолжила  она,  -  что  нас
предали?
     - Конан, - начал было Гракус.
     - Нет, не Конан, - оборвала она его.
     - Он убил Таэраса, - заявила бледнокожая  брюнетка.  -  Ты  сама  это
видела. К тому же теперь он открыто состоит на службе Гариана.
     - Да, Галия, - терпеливо согласилась Ариана.  -  Но  если  Конан  нас
предал, то почему мы все еще на свободе?
     Все молчали.
     - Отвечу - потому что Конан нас не предавал. Может быть  и  так,  что
то, что он сказал о Таэрасе - правда. Возможно, этой тысячи воинов никогда
не существовало. Не исключено, что мы лишь инструменты  в  чьих-то  умелых
руках.
     - О трон Эльрика! Ты говоришь ерунду, - выругался Гракус.
     - Наверное. Но  поговорите  со  мной.  Рассейте  мои  сомнения,  если
можете. Разве у вас самих не бывает таких мыслей?
     - Можешь забрать их с собой, - грубо заявил Гракус.  -  Пока  ты  тут
сомневаешься, мы стащим негодяя Гариана с насиженного трона.
     Галия фыркнула.
     - А что еще можно  было  ожидать?  Она  проводит  столько  времени  с
одноглазым бандитом.
     - Благодарю, Галия, - сказала Ариана. Впервые  с  тех  пор,  как  она
вошла в комнату и увидела тело Таэраса, она улыбнулась. Повернувшись,  она
ушла. Все смотрели на нее, как на сумасшедшую.
     Ордо был ответом на проблему. Конечно, с  ним  особо  не  поговоришь.
Стоило ей лишь сказать о своих сомнениях, он сразу вскипал и заявлял,  что
Конан никогда никого не предавал.
     А затем он ущипнет ее за бок и попытается залезть к  ней  в  постель.
Ему это, кажется, уже удалось. Но еще он, навестив  Ариану  днем,  сказал,
что Стефано жив и находится  во  дворце  лорда  Албануса.  Скульптор  имел
острый ум и неплохо подвешенный язык, пока не стал страдать  от  ревности.
Либо он рассеет ее сомнения, уверив  ее  в  виновности  киммерийца,  либо,
убедившись, он вернется вместе  с  ней  в  "Знак  Тестис",  чтобы  убедить
остальных. Она завернулась в плащ и поспешила.
     Выйдя на улицу Сожалений, Ариана начала жалеть  о  принятом  решении.
Обычно многолюдная улица была пуста. Ветер гонял по ней  обрывки  прежнего
блеска - жонглерская шапочка, чей-то шелковый шарф. Вдалеке завыла собака.
Поежившись, Ариана прибавила шаг.
     Когда она достигла дворца Албануса, она  уже  почти  бежала.  Пустота
улиц  преследовала  ее.  Она  прижалась  к  окованным  железом  воротам  и
забарабанила в них кулачком. Впустите меня!
     Чей-то подозрительный глаз  внимательно  изучил  ее  через  небольшое
окошечко.
     - Ради Митры, впустите!
     Загремел засов, и стражник приоткрыл ворота. Прежде чем  она  сделала
шаг, чья-то грубая рука под грубый смех подняла ее за талию в воздух.  Она
возмущенно вскрикнула, когда кто-то  ухватил  ее  за  ягодицу.  Перед  ней
возникло узкое лицо человека с отрубленным кончиком носа.
     -  Сочный  кусочек!  -  засмеялся  он.  -  Достаточно  резвый,  чтобы
согревать нас в холодные зимние ночи. - Десяток его товарищей  сопроводили
это заявление непристойными комментариями.
     Веселость мигом исчезла с ее лица.
     - Я леди Ариана Пандарин, - холодно прошипела она. Митра,  как  давно
она не использовала это имя! - Если от вас  еще  что-то  останется,  когда
лорд Албанус закончит с вами разбираться, то вами займется мой отец!
     Руки мгновенно разжались, когда ее поставили на землю.
     - Просим прощения, леди,  -  заикался  главный.  Остальные  смотрели,
открыв рты. - Да пребудете вы в вечном здравии. Я вовсе не хотел...
     - Я сама найду дорогу, - заявила Ариана  и  удалилась,  пока  он  все
пытался извиниться.
     Единственная ее надежда, решила Ариана, это нахальство. Прибыть  сюда
без слуг и эскорта! Одна из дверей отворилась.  Ариана  устремила  твердый
взгляд на седобородого управляющего.
     - Я леди Ариана Пандарин, - заявила она. Отведите меня к  скульптору.
Его зовут Стефан Мелиарус.
     У человека отвисла челюсть. Заглядывая к ней за спину, как бы пытаясь
разглядеть ее свиту, он промычал:
     - Простите меня, леди... но я... не знаю человека по имени Стефано.
     Он протиснулся мимо нее в прихожую.
     - Проводите меня к лорду Албанусу, -  приказала  Ариана.  Внутри  она
похолодела - вдруг Конан  ошибался?  Но  мысль  о  том,  что  ей  придется
возвращаться на эти пустынные улицы, подтолкнула ее.
     Камергер пожевал бородку и наконец сказал:
     - Следуйте, пожалуйста, за мной, - и подумав, добавил: - ...Леди.
     Сказав, что идет "известить лорда Албануса", бородатый оставил  ее  в
большой пышно убранной комнате. Золотые  лампы  бросали  веселый  свет  на
многоцветные гобелены.
     Но пышное убранство не принесло ей облегчения. Что, если  она  попала
не туда?  Выставила  себя  дурой  в  глазах  могущественного  лорда...  Ее
уверенность в себе таяла с каждой  секундой,  и  остатки  ее  исчезли  под
тяжелым взглядом вошедшего хозяина.
     - Ты ищешь человека по имени Стефано, -  произнес  лорд,  переходя  к
делу. - Почему ты думаешь, что он здесь?
     Стараясь удержать внезапно задрожавшие руки, Ариана вцепилась в плащ.
Из нее лихорадочным потоком понеслись слова.
     -  Я  должна  с  ним  поговорить.  Со  мной  никто  больше  не  хочет
разговаривать. Таэрас мертв, а Конан говорил, что нас предают, и... -  Она
судорожно вздрогнула.
     - Простите меня, лорд Албанус. Если Стефано здесь нет, то я уйду.
     При ее словах Албанус удивленно раскрыл глаза.
     Со словами: "Подожди. Ты никогда не видала такого?" -  он  достал  из
пояса прозрачный камень ярко-белого цвета и, бормоча что-то под нос, сунул
этот камень в ее сторону.
     Вопреки воле женщины ее взгляд оказался прикован к этому  камню,  как
железо притягивается к магниту. Неяркий луч вырвался из камня и озарил  ее
лицо. Она ощутила его, как  удар.  Страх  наполнил  ее  душу.  Она  должна
бежать. Но она могла только дрожать, стоя на месте. Белизна заполнила  все
пространство перед ее глазами.
     - Беги! - бился в глубине души крик.
     - Зачем? - пришел вопрос. Страх исчез. Вместе с ним  ушла  воля.  Луч
исчез, и она осталась стоять, спокойно дыша и глядя на камень,  казавшийся
ей еще ярче.
     - Получилось, - услышала она шепот Албануса. - Но насколько хорошо?
     - Сними одежду, девушка, - добавил он громче.
     Какая-то часть ее сознания заставила ее покраснеть,  но  в  целом  ее
мозг воспринял команду как весьма разумную. Она быстро раскрыла застежки и
сбросила плащ и  платье.  Они  упали  у  ее  ног.  Ариана  стояла,  ожидая
дальнейших приказаний.
     Албанус окинул ее удовлетворенным взглядом.
     - Если уж ты с такой готовностью обнажилась, то  на  задаваемые  тебе
вопросы ты станешь отвечать чистую правду. Таэрас. Он действительно мертв?
Как он умер?
     - Его зарезал Конан, - спокойно ответила она.
     - Эрлик побери проклятого варвара! - выругался  благородный  лорд.  -
Неудивительно, что Веджент не в силах найти Таэраса.  Как  же  мне  теперь
передать приказ о начале?... - Он задумчиво посмотрел на нее.
     Его взгляд прояснился.
     - Ты же одна из тех детишек, которые болтают  о  восстании  в  "Знаке
Тестис", не так ли?
     - Да, это так, - последовал неуверенный ответ. Похоже, его вопрос был
не совсем правильным, но лорд не стал огорчаться.
     Он приподнял ее подбородок и посмотрел  ей  прямо  в  глаза.  Она  не
шелохнулась.
     - Когда я пожелаю, чтобы улицы заполнила воющая толпа, - тихо  сказал
он, - ты передашь мои слова в "Знак Тестис". Скажешь только то, что я тебе
прикажу, и ни слова больше.
     - Я сделаю это, - ответила она.  Что-то  в  ее  душе  шевельнулось  и
затихло.
     Лорд кивнул.
     - Хорошо. А что там Конан говорил о предательстве?
     - Что Таэрас не нанимал никаких бойцов, чтобы нам помочь. Что  кто-то
другой использует нас в собственных целях.
     - Он назвал этого человека? - резко спросил лорд.
     Она только покачала головой. Она устала. Ей хотелось спать.
     - Неважно, - пробормотал Албанус. - Я  недооценил  этого  варвара.  С
каждым  часом  он  становится  все  опаснее.  Вариус,  подготовь  гонца  к
командиру Ведженту. Быстрее, если тебе дорога твоя шкура!  Встань  прямее,
девушка.
     Ариана  послушно  выпрямилась.  Она  видела,  как  Албанус  пишет  на
пергаменте. Ей хотелось спать, но она знала, что не сможет, пока хозяин ей
этого не позволит. Ее воля полностью подчинилась ему, ее уже не  тревожили
уколы гордости.



                                    18

     Гулкий удар бронзового гонга возвестил  о  наступлении  второго  часа
после захода солнца. Конан бесцельно соскочил с кровати. Он был уже  готов
к ночному путешествию - в тунике и с кинжалом за  поясом.  Сапоги,  меч  и
броня могли только помешать ему в задуманном деле.
     Он тихонько подошел к окну, взобрался на выступ и осторожно  принялся
ощупывать стену. Человеку несвойственно смотреть  вверх  -  поэтому  лучше
всего идти по верху, если хочешь остаться незамеченным. Пробегающие в небе
облака бросали на дворец рваные тени. Конан стал одной из таких теней.
     Для знающего человека не составило труда найти дорогу вверх, даже  на
гладкой стене. Выступы окон и барельефы служили великолепными ступеньками.
Конан осторожно пересек крышу и спрыгнул на сторожевую площадку. Здесь,  в
самом центре дворца, часовых не ставили.
     Скользнув через амбразуру с  высокими,  с  человека,  зубьями  стены,
Конан опустился на крышу аркады, что заканчивалась в трех этажах от земли.
     Где-то во дворце тревожно забил набат.  Конан  замер,  вслушиваясь  в
крики.  Он  нахмурился.  Веджент  непременно  должен  присутствовать   при
тревоге.  Странно,  что  не  проснулся  весь  дворец.  Очевидно,  какая-то
локальная тревога поднимать войска не стали. Ладно, наверняка  вскоре  все
утихнет, и Веджент вернется к  себе.  Конан  улыбнулся.  Его  будет  ждать
теплая встреча.
     Пробежав по крыше, Конан с легкостью преодолел еще одну стену,  ни  о
чем не беспокоясь. Верху он лег на крышу и прислушался.  Затем  он  встал,
немного прошел и опустил ноги через край.
     Он качнулся, разжал руки и очутился у Веджента в спальне.
     Держа кинжал в  руке,  Конан  вошел,  как  неслышная  смерть.  Тускло
светили медные лампы. Как он и  предполагал,  ни  здесь,  ни  в  следующей
комнате никого  не  было.  Конан  присел  у  двери  внутренней  комнаты  и
приготовился ждать.
     Он  был  терпелив,  как  настоящий  хищник.  Наконец  раздался  скрип
открываемой двери. Конан выхватил кинжал.  Судя  по  звукам,  в  помещение
вошел  один  человек.  Конан   разглядел   в   полутьме   красный   плюмаж
командирского шлема и с силой ударил человека рукоятью по затылку.  Охнув,
тот упал. Шлем свалился с его головы. Конан недоуменно  уставился  на  его
лицо. Это был не Веджент.
     В следующее мгновение на него накинулась воющая толпа Леопардов.
     Конан бился, как лев. Его кинжал отыскал чье-то  горло  и  застрял  в
нем. Под его могучими ударами ломались зубы и трескались  челюсти.  Одного
из солдат он выбросил в окно. Но все же они сумели свалить его.
     Конан лежал на спине, а солдаты по трое держали  его  за  руки  и  за
ноги. Многие были в крови. Как он ни старался, вырваться ему не удалось.
     В  дверях  появился  довольный  Веджент,  на  голове  которого   шлем
отсутствовал.
     - Вы же видите - я был  прав,  -  сказал  он  кому-то  невидимому.  -
Сначала он собирался убить меня, чтобы облегчить свое бегство после  того,
как убьет Вас.
     В комнату вошел Гариан, плотно укутанный в плащ. На его скуле  чернел
синяк. В его взгляде сквозило изумление.
     - Я не мог в  это  поверить.  Даже  когда  мне  об  этом  сказали,  -
прошептал он и  поежился.  -  Подумать  только,  он  же  столько  раз  мог
проткнуть меня мечом.
     - Но тогда бы его незамедлительно схватили, - не смутился Веджент.
     - Лжец, - извернулся Конан. - Я хотел  заставить  тебя  признаться  в
подлом предательстве.
     Веджент яростно схватился за меч, но  король  знаком  остановил  его.
Гариан обратился к киммерийцу.
     -  А  теперь  слушай,  Конан.  Еще  до  наступления  сумерек  Веджент
арестовал твоих сообщников. Некоего Гракуса, некую женщину по имени Галия.
Еще двух-трех других. Будешь отрицать, что ты знал их?  Или  то,  что  они
замышляли заговор против королевства?
     Была ли среди них Ариана? - билась мысль в голове Конана. Но спросить
об этом значило выдать ее в руки палача.
     - Молокососы, - прохрипел Конан. - Они болтали и болтали  бы  до  тех
пор, пока не состарились. Но есть те, кто желает их использовать. -  Носок
сапога солдата угодил ему под ребра.
     Гариан сделал Ведженту знак отойти и продолжил:
     - Веджент  подверг  этих  "безобидных  молокососов"  допросу.  И  они
сознались. Веджент привел их ко мне, и они заявили,  что  замышляли  убить
меня, и что их орудием должен был послужить ты, Конан.
     - Я не убийца! - рванулся Конан, но Гариан не стал его слушать.
     - Была поднята тревога - тебя искали. И нашли тебя здесь, с  кинжалом
в руках. Твои действия свидетельствуют о твоей вине.
     - Еще до рассвета его голова украсит  городскую  стену,  -  предложил
Веджент.
     - Нет, - тихо отказался король. - Я  доверял  этому  человеку.  -  Он
демонстративно вытер руки о плащ. Он не сводил глаз с лица  киммерийца.  -
Слишком давно не применялось старинное наказание для цареубийц.  Пора  его
вспомнить, - с этими словами он взмахнул плащом и скрылся в дверях.
     Веджент задумчиво посмотрел вслед королю и перевел взгляд на Конана.
     - Древнее наказание, варвар! - расхохотался он. - Тебе понравится!  В
темницу его!
     Конан увидел, как на его голову обрушивается рукоять меча.  Наступила
темнота.



                                    19

     По узкой улочке Храмового района рабы несли носилки. Сидевший  в  них
Албанус улыбался. С каждым мгновением он приближался к своему триумфу.
     Впереди следовала  пара  факельщиков.  Двадцать  охранников  окружали
носилки, хотя в городе было пусто и тихо, как на старом кладбище. Те,  кто
ему действительно был важен, шли  по  обе  стороны  от  носилок,  закрытые
плащами и капюшонами. Мужчина и женщина. Так близко к цели!
     Процессия приблизилась ко дворцу. Лорд отдал приказ, и рабы  опустили
носилки на землю. Навстречу поднимающемуся лорду из ворот  вышел  Веджент.
Албанус бросил взгляд на охранявших подъемный мост стражей и вопросительно
выгнул бровь.
     - Все как и планировалось, -  успокоил  его  Веджент.  -  Сегодня  на
страже - мои самые верные люди. - Отлично. А что с Конаном?
     - Он в темнице. Гариан так развопился  о  древнем  наказании,  что  я
просто не мог убить его на месте, - сплюнул Веджент. - Но он вполне  может
разделить могилу с Гарианом.
     Лорд рассмеялся.
     -  Нет,  дорогой  Веджент.  Я  считаю,  что  варвар  понесет   вполне
заслуженное наказание.
     -  Лучше  бы  прикончить  его  на  месте,  -  проворчал  Веджент,  но
настаивать не стал. - Слушайте, он что, действительно похож на... - Солдат
попытался заглянуть под капюшон.
     - Пора, - прервал его лорд. Ариана  и  двойник  последовали  за  ним.
Веджент двинулся следом.
     Переполненный  радости,  Албанус  бодро  шагал  по  мостовой  дворца.
Сколько раз он проходил по  этим  камням!  Но  сегодня  он  был  хозяином,
завоевателем.
     Мелькнувшая впереди тень выросла и превратилась  в  женщину.  Албанус
бросил разгневанный взгляд на Суларию.
     - Что ты здесь делаешь, женщина? Я же велел тебе оставаться  в  твоих
покоях.
     Женщина неотрывно смотрела на него, и глаза ее сверкали.
     - Я желаю видеть, как он падет пред тобою.
     Албанус кивнул. Да, это будет прекрасное зрелище.
     - Тогда - ни звука, - предостерег он ее.
     Гордо расправив  плечи  и  высоко  подняв  голову,  Албанус  двинулся
дальше.
     Стоявшие у двери в покои Гариана вытянулись по стойке смирно при виде
приближающихся людей.
     - Он спит? - выступил вперед Веджент. Один из четверых кивнул. -  Кто
еще внутри?
     Кивавший открыл рот.
     - Только  служанка,  чтобы  принести  ему  вина,  если  король  этого
пожелает.
     - Убейте ее, - приказал лорд. Веджент изумленно обернулся.
     - Лорд, вы же говорили, что она все забудет. Могут возникнуть  лишние
вопросы, если рабыня неожиданно исчезнет.
     -  Этот  способ  можно  использовать   только   на   одном   человеке
одновременно, Албанус задумчиво погладил кариан с белым камешком.  Поэтому
убейте ее.
     Веджент сделал знак, один из стражников проскользнул внутрь  и  через
несколько мгновений вернулся с окровавленным мечом.
     Албанус впереди всех направился внутрь, не обращая внимания  на  труп
девушки, лежащий поверх опрокинутого табурета.
     Вторая комната, собственно спальня, находилась в полутьме. Лампы едва
мерцали. На постели, среди смятых простыней, лежал Гариан.
     - Прибавь света, Сулария, - тихо приказал лорд. Не отводя взгляда  от
кровати,  женщина  выполнила  указание.  Парочке  под  капюшонами  Албанус
приказал: - Снимите плащи.
     - Да это же вылитый Гариан! - изумленно выдохнул Веджент.
     Взгляд повернувшейся Суларии недолго задержался на  двойнике  короля.
Сузив глаза, она указала на Ариану.
     -  Кто  эта  женщина?  -  требовательно  спросила  блондинка.  Ариана
смотрела прямо пред собой в ожидании команды. Двойник с  интересом  глядел
по сторонам.
     Лежавший Гариан внезапно вскинулся. Его взор перепрыгнул  с  Албануса
на Суларию и Веджента.
     - Что это... - он замолк, уставившись на двойника. Тот  посмотрел  на
короля.
     - Гариан, - лорду хотелось смеяться. - Это тот, кто займет твое место
на троне. На нем кончится твоя поганая линия. Гарианов больше не будет.
     - Стража! - закричал Гариан. Из-под его подушки появился кинжал, и  с
оружием в руках король вскочил на ноги.
     - Сделай с ним то, что я приказал, - сказал Албанус двойнику.
     Двойник шагнул вперед. Гариан нанес быстрый удар  -  и  его  запястье
оказалось в стальной хватке монстра. Боль стерла  изумление  с  его  лица.
Кинжал выпал из внезапно ослабевших пальцев.
     В то же мгновение голем ухватил истинного короля за горло и поднял  в
воздух. Король беспомощно  дергал  ногами.  Двойник  с  видимым  интересом
наблюдал, как лицо Гариана багровеет.
     Король затих, и голем пренебрежительно опустил бесчувственное тело.
     Албанус торопливо склонился  над  королем.  Там,  где  горло  монарха
сжимали пальцы двойника, появились синяки. Скула монарха тоже была черной.
Странно, подумал Албанус.  Он  не  помнил,  когда  голем  ударил  Гариана.
Неважно. Важно то, что он еще дышал.
     Веджент, вытащивший было свой меч, со стуком отправил его  обратно  в
ножны и прочистил горло.
     - Гм. Может быть, стоит разделаться  с  ним...  прямо  сейчас?  Стоит
только сказать... этой штуке.
     - Я - король Гариан, -  громко  заявил  двойник,  глядя  на  солдата,
который изумленно выругался.
     - Тихо, - приказал Албанус, выпрямившись. - Это, - он тронул  Гариана
носком сапога, - это еще признает мое право на трон. Прежде чем умрет.
     - Но это опасно, - запротестовал солдат. - Он должен умереть сейчас!
     - Хватит болтать! - прикрикнул на него лорд. - Доставьте его в  цепях
ко мне во дворец и поместите в темницу. Я больше не желаю тебя слушать.
     Веджент мрачно кивнул и повернулся, собираясь идти.
     - И еще одно, Веджент, - крикнул ему вслед Албанус. Всех,  кто  будет
этим заниматься, потом необходимо будет убрать.  Нам  не  нужны  болтливые
языки.
     Великан заметно помрачнел и  ушел.  Он  сделает  это,  удовлетворенно
подумал Албанус. Даже со своими любимыми Леопардами.
     - Кто эта женщина? - снова спросила Сулария.
     Албанус изумленно взглянул на нее. Да умещаются ли  в  ее  прелестной
головке хотя бы две мысли одновременно? На ее глазах король лишился трона,
а ее все еще беспокоит Ариана.
     - Не беспокойся. Утром ты станешь Леди Сулария. Это, он  взял  Ариану
за подбородок, - всего лишь инструмент, который поможет мне  занять  трон.
Ненужные инструменты, как ты знаешь, потом выбрасывают.
     Он перевел взгляд на Суларию и ободряюще улыбнулся. Инструменты потом
выбрасывают.



                                    20

     Конан очнулся и обнаружил, что висит на цепях в  центре  темницы.  Во
всяком случае, ему  это  показалось  центром.  Его  освещали  два  высоких
светильника на треножниках, но стен не было видно.  Цепи  уходили  от  его
запястий в темноту. Те цепи, что сковывали его ноги, крепились к массивным
кольцам в полу. На киммерийце была только набедренная повязка.
     Особо не надеясь на чудо, он напряг  все  мышцы.  Его  прошиб  пот  -
никакого результата.
     В темноте зашуршала одежда.
     - Он очнулся, моя леди, - сказал мужской голос.
     Пауза.
     - Будет сделано, моя леди.
     В  свете  ламп  появились  два  бритоголовых  и  коренастых  мужчины.
Обнаженный торс одного из них был украшен ожогом, как  будто  однажды  его
жертва сумела заклеймить его железом. Другой зарос шерстью, как  обезьяна,
и по его лицу блуждала улыбка. Оба держали в руках свернутые кнуты.
     Они молчаливо встали по обе стороны от Конана.  Киммериец  безуспешно
вглядывался в темноту. Кто же была эта "леди"? Кто?
     Бич, просвистев, впился в кожу на его груди.  Следующий  ожег  бедро.
Голень. У ударов  не  было  никакой  последовательности.  Невозможно  было
понять, куда угодит следующий. Невозможно было к ним  приготовиться.  Боль
кислотой ела его нервы.
     Конан до боли стиснул зубы, чтобы  не  закричать.  Он  даже  перестал
дышать, отказывая телу в воздухе. Открыть рот значит издать звук. А отсюда
рукой подать до крика и вопля.  Женщина  хотела,  чтобы  он  закричал.  Не
дождется.
     Тюремщики продолжали избивать Конана, пока он не повис  бессильно  на
цепях. Его голова свесилась на грудь. Пот жег свежие  рубцы.  Кровь  текла
ручьями.
     В темноте раздался звон монет.
     - Очень великодушно с вашей стороны, леди, - раздался тот же голос. -
Мы подождем вас сразу за дверью.  -  Молчание.  Затем  дверь,  закрываясь,
скрипнула.
     Конан поднял голову.
     В освещенном пространстве медленно появилась женщина. Та,  под  серой
вуалью.
     - Ты, - прохрипел Конан. - Значит, это ты пыталась убить меня? Или ты
из тех, кто рад использовать сосунков из "Знака Тестис", из тех, чья  ложь
отправила меня сюда?
     - Да, я пыталась убить тебя, - тихо ответила женщина.
     Конан напряженно прищурился. Он слышал этот голос раньше.  Но  где  и
когда?
     - Мне стоило бы помнить, что во всей Немедии  не  найдется  человека,
способного тебя прикончить. Теперь ты  висишь  здесь,  и  это  дело  твоих
собственных рук. Но мне приятно смотреть на тебя, Конан из Киммерии.
     - Но кто же ты? - требовательно спросил Конан.
     Медленным  движением   она   откинула   вуаль   с   лица.   Нет,   не
обезображенного болезнью  -  белоснежного  и  прекрасного  лица.  Раскосые
изумрудные глаза над высокими скулами, грива рыжеватых волос.
     - Карела, - выдохнул киммериец. Наверное, он бредит. Карела,  Красный
Ястреб Туранских и Заморских степей, маскирующаяся под видом  благородной.
Невероятно.
     Ее голос был спокоен.
     - Не думала я когда-нибудь еще встретиться с тобой, киммериец.  Когда
я увидела тебя в тот день на рынке, я чуть не умерла от стыда.
     - А Ордо ты уже видела? -  спросил  Конан.  -  Он  здесь  и  все  еще
надеется тебя найти.  -  Он  натянуто  усмехнулся.  -  Работает  вместе  с
контрабандистами под твоим началом.
     - Ты узнал и это? - удивилась  она.  -  Я  никогда  не  считала  тебя
глупцом. Ордо тоже меня удивил, появившись  в  Норхемише  одновременно  со
мной. Я не смогла открыться ему. Да, он мой верный пес, но были  и  другие
верные псы. Которых прельстила награда за  мою  голову.  Думаешь,  я  ношу
вуаль для удовольствия?
     - Уже столько времени прошло, - возразил Конан. - Они, наверное,  уже
забыли про тебя.
     - Красный Ястреб никогда не будет забыт! - рассердилась  Карела.  Она
стояла, широко расставив ноги и упершись кулаками в бедра, и  Конан  легко
мог представить ее с саблей у бедра.
     - Ну а теперь, когда ты уже не играешь  в  леди  Тиану,  -  помрачнел
Конан, - может быть, ты скажешь, почему, во имя Девяти  Проклятий  Зандры,
ты так хочешь меня прикончить?
     - Почему?! -  вскричала  она.  -  Да  ты  бросил  меня  обнаженной  и
скованной на пути к невольничьему рынку, помнишь?
     - Да. Вспомни,  Карела.  Ты  заставила  меня  поклясться  никогда  не
поднимать руки в твою защиту.
     - Разрази тебя гром, киммериец, вместе с твоими клятвами!
     - Кроме того, у меня было с собой всего пять медяков.  Думаешь,  тебя
уступили бы за столь низкую цену?
     - Лжец! - плюнула она. - Я не желала ползать перед тобой на брюхе,  и
поэтому ты позволил меня продать!
     - Я же говорю...
     - Лжец! Мерзавец!
     Конан сдержанно зарычал и стиснул  зубы.  Эти  споры  ни  к  чему  не
приведут. А молить об одолжениях он все равно не станет.
     Возбужденно шагая взад и вперед, Карела бросала слова,  как  кинжалы,
не глядя на Конана.
     - Я хочу, чтобы ты услышал  о  моих  унижениях.  Услышал  и  запомнил
навсегда. Пусть они вспоминаются тебе  в  шахтах  на  каторге,  пусть  они
мучают  тебя,  когда  король  объявит  амнистию  для  тех,  кто  отработал
положенное время. Чтобы ты помнил, что я буду  в  нужном  месте  в  нужное
время с золотом в руках. И король забудет об одном из своих пленников.
     - Я знал, что ты сбежишь, - пробормотал Конан. - Что ты и сделала.
     Она зажмурилась. Когда же она открыла глаза, ее голос был спокоен.
     - Меня приобрел купец по имени Хафиз, и он поместил меня в свой Зенан
вместе с сорока другими женщинами. В тот же день я бежала. И была поймана.
За это меня били палками по пяткам. Я не плакала и не кричала,  но  десять
дней после этого я могла только ковылять. Следующий раз я была на  свободе
ровно три дня. Меня вернули назад и заставили чистить горшки на кухне.
     - Ну и дурак же он  был  -  пытался  укротить  тебя  таким  путем.  -
Несмотря на свое положение, Конан был не в силах сдержать усмешку.
     Она повернулась к нему. В ее глазах горела жажда убийства.
     - В третий раз меня взяли, когда я перелезала через стену. Я  плюнула
в лицо Хафизу и сказала, что ему не  под  силу  меня  сломать.  Он  только
рассмеялся. Ты считаешь себя мужчиной,  заявил  он.  Это  неправильно.  Ты
должна думать по другому. С этого момента я должна была ходить так, словно
меня в  любой  момент  ждет  постель  хозяина  -  в  легчайших  шелках,  с
подкрашенными  глазами  и  губами.  Меня  учили   танцевать,   играть   на
инструментах, читать стихи. За любую ошибку немедленно наказывали. Но, как
он сказал, поскольку я еще девочка, которая только учится  быть  женщиной,
все наказания будут - как для ребенка. При этом он расхохотался.
     Конан взревел от смеха.
     - Ха-ха, ребенок!
     Карела не выдержала.
     - Да что ты об этом знаешь, увалень безмозглый! - она  сжала  руку  в
кулачок. - Меня наказывали розгами по десять раз на дню!  Заставляли  пить
ка'аровое масло. И делать еще сотни еще более невыносимых вещей. Я прожила
так целый год. Как бы я хотела, чтобы за каждый день этой жизни ты  провел
год на каторге!
     Конан с трудом овладел собой.
     - Я думал, что ты сбежишь,  самое  позднее,  через  полгода.  Похоже,
Красный Ястреб превратился в куропатку в серебряной клетке.
     - За мной следили день и ночь, - запротестовала она. - И я сбежала. С
мечом в руках.
     - Наверное, тебе надоело ложиться спать без ужина, - снова  засмеялся
Конан.
     - Деркето  разрази  твои  бесстыжие  глаза,  -  взвыла  женщина.  Она
подбежала к Конану и забила кулачками по его широкой груди. -  Эрлик  тебя
побери,  киммерийский  ублюдок!  Ты...  Ты...  -  Внезапно  силы  покинули
женщину, и она уцепилась за Конана, чтобы не  упасть.  Ее  лицо  оказалось
прижато к его груди, и Конан с изумлением заметил в ее глазах слезы.
     - Я любила тебя, - прошептала Карела. - Я тебя любила.
     Конан только изумленно покачал головой. Если  так  она  относилась  к
любимым, то кто тогда сможет перенести ее ненависть?
     Женщина выпрямилась и отступила.
     - Ты не боишься, - прошептала она. - Ты даже не думаешь  об  этом.  -
Если она так страдала, то как  же  она  заставит  страдать  меня,  подумал
Конан.
     - Меня нельзя винить в том, что произошло с  тобой,  -  тихо  ответил
Конан.
     Она не слышала его.
     - Ты не боишься. Ты все равно остаешься мужчиной.
     Странная улыбка пробежала по ее устам.  Она  потянулась  к  застежкам
платья, и через мгновение оно лежало у ее ног.  Карела  грациозно  шагнула
вперед. Да, все было так, как он запомнил: полные груди и округлые  бедра,
длинные ноги и тонкая талия. Она могла бы зажечь любого мужчину.
     Поднявшись на цыпочки и раскинув руки, она медленно начала вращаться,
поворачивая голову так, что длинные локоны то ложились на мраморные плечи,
то ласкали бархатную грудь. Она показывала себя всю.
     Слегка  покачивая  бедрами,  она  подошла  к  нему  и   остановилась,
коснувшись его грудями, как раз под  ребрами  висящего  на  цепях  Конана.
Глядя на него сквозь опущенные ресницы, она произнесла:
     - Когда тебя увезут на рудники, только смерть сможет вернуть тебя  на
поверхность. Ты проживешь остаток жизни во тьме и грязи, в  тусклом  свете
факелов и гнилом воздухе подземелий. Там будут женщины. Если, конечно,  их
можно так назвать, ведь они работают наравне  с  мужчинами.  -  Ее  пальцы
легонько прикоснулись к его обнаженной груди.
     - Они грязные и вонючие. Их поцелуи... - Она обхватила руками его шею
и подтянулась, пока ее глаза не оказались вровень с лицом киммерийца.
     - У них не найдется таких сладких поцелуев, прошептала она и приникла
к его губам. Он не остался к этому безучастным. Наконец,  она  со  вздохом
опустилась.
     - Никогда больше тебе не испытать такого, - легко выдохнула она.
     Внезапно она закусила губу и  отошла  в  нерешительности.  Теперь  ты
будешь думать только обо мне. Ни о ком другом.
     Подхватив  одежды,  она  скрылась  во  тьме.  Через  некоторое  время
заскрипела и хлопнула входная дверь.
     Она совсем не изменилась,  подумал  киммериец.  Все  тот  же  Красный
Ястреб. Она не утратила свирепости и странности. Но если она  думает,  что
Конан так просто отправится на  рудники,  или  куда  там  еще,  -  древнее
наказание, - она серьезно ошибается.
     Конан окинул взглядом свои цепи и затих. Еще дома, среди  заснеженных
отрогов родной Киммерии, он усвоил: если нет возможности действовать, надо
ждать  и  беречь  силы.  Это  закон  выживания.  Расслабившись,  насколько
позволяли цепи, Конан повис, как паук в ожидании жертвы.



                                    21

     С ржавым скрежетом  цепи,  удерживавшие  Конана,  начали  спускаться.
Конан не смог сдержать стона. Он не помнил,  сколько  часов  ему  пришлось
провисеть. Все вокруг него было по-прежнему.
     Его  ноги  коснулись  пола,  и  колени,  не   выдержав   веса   тела,
подогнулись. Он во весь рост растянулся на камнях. Он попытался привстать,
но руки ему не повиновались. Только пальцы слегка дернулись.
     Те самые двое, что били его бичами, торопливо  снимали  цепи.  Он  не
смог оказать им сопротивления, и его руки были быстро связаны  за  спиной.
Человек со шрамом был молчалив, как всегда. Обезьяноподобный  говорил,  не
переставая.
     - Мы уж думали, что ты провисишь тут еще денек. Тебе, наверное, здесь
понравилось. Потуже затягивай, - бросил он напарнику. - Этот парень весьма
опасен. - Тот согласно хрюкнул и продолжил заковывать руку киммерийца.
     - Мои люди, - с трудом выдавил через пересохшее горло Конан.
     - О, это было весело, - рассмеялся круглолицый.  -  Надавали  тумаков
Золотым Леопардам, которые хотели их арестовать, и исчезли. В другое время
такое происшествие обсуждалось бы целую неделю, но в этот  день  произошло
столько разных событий, сколько не было со дня вступления Гариана на трон.
Сначала он вышвырнул всех своих прежних советников,  угрожая  им  смертью.
Затем он провозгласил,  что  вместо  Совета  учреждается  пост  Верховного
Канцлера Немедии, и  дал  этому  канцлеру  почти  королевскую  власть.  Он
назначил на этот пост лорда Албануса. Вот уж неприятный человек,  если  вы
меня спросите. Ко всему этому он еще объявил свою фаворитку -  благородной
леди. Эту-то шлюшку благородной?! Но ни один придворный и слова худого  не
сказал - ведь ходят слухи, что она  может  стать  королевой.  Кроме  того,
народ бунтует. Струто! Тащи остальное! - Молчаливый хрюкнул и удалился.
     Конан облизал губы.
     - Бунтуют?
     Тюремщик кивнул.
     - По всему городу, - и,  воровато  оглянувшись,  добавил  шепотом:  -
Требуют отречения короля. Может быть, именно поэтому Гариан и избавился от
своих старых советников - надеялся, что  толпу  это  успокоит.  Во  всяком
случае, он не стал посылать против народа своих Золотых Леопардов.
     Они все же выступили, подумал Конан. Может, это к чему-то и приведет.
Уже привело. Только к чему? К хорошему или к плохому?
     - Были - ли - с - ними - вооруженные? - с трудом произнес Конан.
     Беспокоишься о своих людях?  Нет,  бунтует  только  городская  чернь.
Хотя, что удивительно, у них много мечей и другого оружия, как  я  слышал.
Эй, Струто! Пошевеливайся!
     Принесенный  обгоревшим  молчуном  шест   пропихнули   между   руками
киммерийца и его широкой спиной, прижали  его  к  плечам  кожаным  ремнем.
Круглолицый, покопавшись,  достал  кожаный  кляп  и  запихнул  его  в  рот
киммерийцу, закрепив его на затылке..
     - Пора показать тебя королю, - пояснил тюремщик. - Какие бы планы там
ни лелеяли, лучше бы тебе оставаться в  ласковых  ручках  леди  Тианы.  А,
Струто? - расхохотался он. Струто тупо уставился на него.
     - Ну ладно, варвар. Молись  своим  богам,  пока  есть  время.  Пошли,
Струто.  -  Ухватившись  за  шест,  тюремщики  подняли  Конана  на   ноги.
Наполовину таща его, наполовину толкая, они привели его во  дворец.  Когда
они достигли мраморных залов, Конан уже успел полностью  обрести  контроль
над ногами. Он стряхнул с себя тюремщиков  и  пошел  сам,  делая  короткие
шаги. Шагать размашисто ему не позволяли кандалы.
     Круглолицый рассмеялся, глядя на него.
     - Торопишься побыстрее со всем покончить? - Они  позволили  ему  идти
самому, но шест не выпустили.  Киммериец  мрачно  улыбнулся.  Если  бы  он
захотел, он бы сбил их с ног, используя этот самый шест. Но что потом?  Он
все равно будет в цепях и в самом сердце дворца. Конан  сосредоточил  свое
внимание на своих руках.
     Коридоры были необычно пусты. Вдоль стен, как всегда, скользили рабы.
Но пышные наряды придворных исчезли. Когда они свернули в большой зал,  им
навстречу попалась другая процессия.
     Гракус, Галлия и еще трое из "Знака Тестис" ковыляли, спотыкаясь, под
бдительным взором двух охранников. Во ртах у них были кляпы, руки  связаны
за спиной. При виде Конана  Гракус  выпучил  глаза.  Галия  отшатнулась  в
сторону.
     - Эти пойдут в рудники, - в качестве приветствия  выкрикнул  один  из
стражей.
     - Это все же лучше, чем то, что  ждет  нашего  клиента,  -  засмеялся
круглолицый.
     Все  охранники  немного  посмеялись  и  разошлись  по  своим   делам.
Незадачливые заговорщики, похоже, боялись Конана не меньше, чем солдат.
     Конан не держал на них зла. Мало кто из мужчин  и  еще  меньше  среди
женщин могли выдержать пытки опытного палача. А Веджент  мог  при  желании
найти и другой путь для обвинения.
     Шестеро солдат распахнули перед ними огромную дверь, и Конан  вступил
в тронный зал.
     Двойной  ряд  стройных  колонн  удерживал  алебастровый  купол.  Свет
золотых ламп отражался в полированном мраморе стен, а пол  представлял  из
себя  гигантскую  мозаику,  изображавшую  различные  события   немедийской
истории. Понятно, почему коридоры были пустынны - все придворные собрались
здесь, сверкая великолепием одежд.
     В центре этой толпы был широкий проход от дверей до самого Драконьего
трона.
     Конан замедлил движение, хотя тюремщики и пытались его подгонять. Нет
уж, он не станет спотыкаться на глазах у всех. Он остановился  у  подножия
трона и с вызовом посмотрел на Гариана. Тюремщики попытались поставить его
на колени, но он не поддался. Придворные  зашептались.  Набежавшая  стража
ударила его тупыми концами копий под колени и в спину,  и  Конан  упал  на
колени вопреки своей воле.
     На  протяжении  всего  этого  спектакля   лицо   Гариана   оставалось
бесстрастным. Поднявшись с трона, Гариан поправил свои золотые одежды.
     - Этого варвара, - громко объявил он, - Мы, в своей милости,  приняли
ко двору. Но, как Мы выяснили, он вынашивал  злодейские  планы.  Он  самым
чудовищным образом предал Наше доверие, и...
     Он принялся перечислять, но Конана  заинтересовал  человек,  стоявший
чуть позади трона, положив одну руку на его спинку. Он кивал в такт словам
короля, словно старый учитель. На его шее  висела  Государственная  Печать
Немедии, из чего следовало, что  этот  человек  -  сам  Верховный  Канцлер
Немедии, лорд Албанус. Конан узнал это лицо. Канцлер был  тогда  вместе  с
Таэрасом и Веджентом, когда Конан  нарушил  их  уединение.  Кром,  подумал
Конан, они здесь все с ума посходили.
     - И Мы приговариваем его к древнему наказанию, - закончил король. Эта
фраза заставила Конана снова взглянуть на Гариана. На лице короля не  было
печали, которую Конан видел в прошедшую ночь. Только каменное спокойствие.
     - В полдень следующего дня он будет брошен на съедение волкам.  Пусть
животные расправятся с чудовищем.
     При  этих  словах  Конана  подняли  на  ноги  и  повели  прочь.  Даже
круглолицый тюремщик был не в духе, когда ввергал его в темницу, - на  сей
раз в небольшую камеру. Не произнося ни слова,  тюремщики  убрали  кляп  и
шест, но приковали его ноги к кольцу в стене.
     Оставшись один, Конан принялся исследовать свое новое обиталище. Лежа
на животе, он вполне мог бы дотянуться до дубовой двери, если бы его  руки
не были скованы за спиной. Уцепиться было совершенно не за что. К тому  же
Конан серьезно сомневался в том, что сможет сломать железные петли.
     Стены  были  из  крепкого  камня,   но   связывающий   камни   цемент
раскрошился. Имея инструменты, вполне можно  вытащить  камни  из  стены  -
вполне достаточно для побега. Всего лишь за год, в крайнем случае за  два.
В охапке соломы нашелся только обглоданный крысиный трупик. Интересно, кто
же его так обглодал - сами  крысы  или  же  какой-нибудь  его  товарищ  по
несчастью? Оставалось только надеяться,  решил  Конан,  отправив  тушку  в
дальний угол, что ему недолго придется терпеть здешнюю вонь.
     Не успел киммериец устроиться поудобнее, как в двери повернулся ключ,
и на пороге появился  Албанус,  предусмотрительно  поднявший  подол  своей
туники над полом. За ним в камеру шагнул король.  Его  глаза  с  интересом
осмотрели обстановку - солому и голые стены. Один раз он даже взглянул  на
киммерийца, как бы считая его предметом обстановки.
     - Ты знаешь меня, не так ли, - сказал лорд Албанус.
     - Ты лорд Албанус, - настороженно ответил Конан.
     - Значит, ты меня знаешь, - удовлетворенно сказал благородный лорд. -
Я этого опасался. Хорошо, что я поспешил.
     - Ты? - напрягся Конан и взглянул на Гариана. Почему  же  Албанус  не
боится признать свою вину перед королем?
     - Не рассчитывай на его помощь, - расхохотался Албанус. - Было время,
ты доставил мне немало неприятностей. Но ты не похож на орудие воли богов.
Волки о тебе позаботятся. Единственный серьезный  ущерб,  который  ты  мне
причинил, исправлен девушкой, которую ты послал на поиски скульптора. И ты
в итоге оказался лишь мелкой неприятностью.
     - Ариана, - резко спросил Конан. - Что ты с ней сделал?
     Черноволосый лорд зловеще рассмеялся.
     - Пойдем отсюда, Гариан. Оставим эту юдоль печали.
     - Что ты сделал с Арианой? - выкрикнул киммериец ему в спину.  Король
обернулся на пороге и посмотрел на Конана. - Скажи мне, что он сделал...
     Гариан отвернулся.  Дверь  захлопнулась,  и  Конан  задумался.  Он  с
первого взгляда заметил странности в поведении монарха, но  сначала  отнес
это  на  свой  собственный  счет.  Вряд  ли  человек,  слушая  собственный
приговор, видит все в нормальном свете. Но  сейчас  он  заметил  еще  одну
странную вещь - на лице короля не  было  синяка.  Но  Гариан  не  стал  бы
пудрить лицо, подобно женщине, а при  дворце  не  было  чародеев,  которые
могли бы убрать синяк магическим способом. Сам по себе синяк сойти  бы  не
успел. Мелочь. Но из этой мелочи следует, что на троне сидит не  настоящий
Гариан. Конан призадумался. Албанус ковал  заговор,  а  теперь  он  первый
советник короля, который не есть Гариан. Но тогда, в покоях Веджента,  был
именно Гариан! В  этом  Конан  был  уверен.  Не  иначе,  в  деле  замешано
колдовство.
     Терпение, одернул он себя. Многое зависит от того, освободят  ли  его
от цепей до того, как  сбросят  волкам.  Даже  против  зверей  мужчина  со
свободными руками и сильной волей многое может сделать.
     Албанус об этом еще пожалеет!


     Рабыня натирала маслом обнаженное тело Суларии. Леди Суларии,  -  она
поправила себя, сладко потянувшись.
     Как приятно было стоять среди лордов и их жен в тронном  зале,  а  не
отираться где-то позади. И пусть признать  ее  их  заставил  страх  -  это
делает  ее  триумф  еще  слаще.  Она  стала  из  королевской  любовницы  -
благородной дамой. Почему бы ей не стать теперь королевой?
     - Королева Сулария, - она попробовала произнести это вслух.
     Улыбнувшись,  она  повернула  голову  и  устремила  взгляд  на   свою
камеристку, пухлую седовласую женщину. Это  был  единственный  человек  во
дворце, которому Сулария доверяла. Или, точнее сказать, не доверяла меньше
других.
     - Она все еще ожидает, Латона? - задала вопрос хозяйка.
     Камеристка кивнула.
     - Уже два часа. Она не осмеливается уйти.
     Блондинка удовлетворенно вздохнула.
     - Латона! Введи ее сюда. Потом займешься волосами.
     - Да, хозяйка, - кашлянула служанка и убежала.
     Вскоре в ее сопровождении появилась леди Джеланна.
     Стройная женщина пронзительно смотрела в лицо Суларии, а та загадочно
улыбалась. Служанка продолжила работу над ее  прической.  Этикет  разрешал
слугам присутствовать при встрече только в том случае, когда на  аудиенцию
приходит человек с более низким положением в обществе, чем у хозяина.  Так
что это было намеренным оскорблением.
     Джеланна на глазах утрачивала  уверенность  в  себе.  И  все  же  она
наконец потребовала:
     - Зачем ты пригласила меня, Сулария? - Сулария выгнула бровь. -  Леди
Сулария, - исправилась Джеланна. Похоже, эти слова  были  для  нее  кислее
лимона.
     - Ты выросла здесь, во  дворце.  Не  так  ли?  -  вкрадчиво  спросила
блондинка.
     - Да, - резко ответила Джеланна.
     - Наверное, играла в прятки в коридорах, бегала по двору.  Плескалась
в фонтанах. Каждое твое желание мгновенно исполнялось.
     - Ты хочешь поговорить со мной о моем детстве?
     - Нет, - отрезала Сулария. - Я призвала тебя не  поэтому.  Ты  знаешь
Энаро Эстариана?
     - Эту отвратительную маленькую жабу?  -  фыркнула  она.  -  Я  о  нем
слышала. Встречать не приходилось.
     - Он ищет себе жену, - снова улыбнулась Сулария.
     - Действительно?
     - Он хочет молодую жену, из благородных.  -  Джеланна  вздрогнула,  и
Сулария поспешила продолжить: - Ему  нужен  титул,  который  он  не  может
купить. Он также хочет иметь сыновей. Много  сыновей.  Гариан,  -  солгала
блондинка, предложил мне подыскать невесту.
     Джеланна в нерешительности  облизнула  губы  и  сказала  с  дрожью  в
голосе:
     - Я прошу прощения, леди Сулария, если я чем-нибудь оскорбила Вас.
     - А  не  знаешь  ли  ты  некоего  Дарио?  -  потребовала  Сулария.  -
Начальника королевской псарни?
     - Нет, моя леди, - запнулась собеседница.
     - Очень неприятный человек, и в своих привычках, и в деле. Рабыни  от
него прячутся, потому что он любит причинять женщине боль.
     Сулария с удовольствием созерцала испуганную женщину. Не считаешь  ли
ты,  Джеланна,  что  ночь  с  Дарио  для  тебя  предпочтительнее  жизни  с
Эстарианом?
     - Ты сошла с ума, - заявила женщина. - Я... я не  желаю  больше  тебя
слушать. Я отправляюсь в свои загородные владения, и будь ты  хоть  трижды
королевой, тебе никогда...
     - Четверо солдат проводят тебя, - прервала ее  Сулария.  Они  отведут
тебя либо к Дарио, либо под венец с Эстарианом. Никуда ты не уедешь.
     - Пожалуйста! - разрыдалась  черноволосая  женщина.  Если  хочешь,  я
встану на колени. Я буду просить прощения на виду у всех! Прости...
     - Выбирай, женщина, - сладко мурлыкнула Сулария. - Или я сделаю  этот
выбор за тебя. Солдаты сегодня же доставят тебя к Эстариану. Я  специально
укажу в записке, что ты называла его "жабой". Выбирай!
     Джеланна покачнулась и чуть не упала.
     - Я... я пойду к Дарио, - сказала она сквозь рыдания.
     Сулария выпрямилась. Этих слов она ждала давно.
     - В конуру, сучка! - и она рассмеялась вслед выбежавшей женщине. Нет,
власть - это великолепная штука!



                                    22

     Дверь его камеры отворилась. Неужели Албанус решил прикончить его  на
месте, отказавшись от ямы с волками, подумал Конан.
     Два стражника со  взведенными  арбалетами  в  руках  проскользнули  в
камеру и встали по углам.
     Конан приготовился к прыжку, но  в  этот  момент  в  дверях  появился
круглолицый тюремщик.
     - Солнце уже высоко. Пора вести тебя на съедение волкам, варвар. Если
ты попытаешься вырваться, когда я и Струто будем снимать с тебя цепи,  эти
двое всадят тебе по стреле в каждую ногу и  тебя  просто  сбросят  в  яму.
Дошло?
     Конан притворился, что ему не хочется уходить отсюда.
     - Снимайте цепи, - прорычал он, сверкая глазами.
     Быстро и профессионально тюремщики сняли кандалы, стараясь  держаться
так, чтобы не заслонять киммерийца от стражников. Что же он, дурак  по  их
мнению, что ли, подумал Конан. Он вполне мог  бы  уложить  и  стрелков,  и
тюремщиков, но зачем? Он и в камере слышал, как у  дверей  толчется  целая
толпа людей, наверняка вооруженных. Умереть - дело нехитрое.
     Растирая запястья,  Конан  выпрямился  и  позволил  вывести  себя.  В
коридоре стояло человек двадцать Золотых Леопардов.
     -  Их  столько  не  требуется,  -  неожиданно  заявил  Струто.  Конан
удивился. Значит, тюремщик вовсе не немой!
     Похоже, его товарищ удивился не меньше.
     - Ты же знаешь, при аресте он чуть не одолел Леопардов. Их  было  там
человек двадцать. Я не люблю, когда у меня убегают узники.  Я  просил  еще
вдвое больше. Давай, двигай! Король ждет.
     Процессия  двинулась  по  пустынным  коридорам.  Десять  солдат   шли
впереди, десять сзади. Тюремщики шли по бокам, а стрелки - чуть поодаль.
     Конан шел  с  гордо  поднятой  головой.  Шел,  будто  на  собственную
коронацию в окружении почетного караула. Он не думал  о  бегстве.  Там,  у
ямы,  наверняка  будут  присутствовать  Албанус  и  Гариан.  Если  удастся
добраться до них, то о большем и мечтать не следует.
     Окружающая обстановка изменилась. Пошли незнакомые  Конану  коридоры.
Мрамор сменился сначала полированным гранитом, потом грубым камнем.  Место
светильников заняли факелы.
     Яма с волками действительно была древним наказанием. Его не применяли
со времен Брагораса, то есть больше девяти  веков.  Похоже,  в  эту  часть
замка последние несколько столетий никто вообще не заходил.
     В некоторых углах оставалась пыль, местами висела порванная  паутина.
Интересно, почему Албанус пошел на это  после  того,  как  убрал  с  трона
настоящего Гариана?
     Они вступили в круглый зал, в центре которого находилась яма.
     Это  было  величественное  сооружение.  Из  того  же   камня,   купол
поднимался на неимоверную высоту без поддержки колонны и  распорок.  Вдоль
края ямы, отделенного небольшой, по пояс,  стеной,  толпилась  Немедийская
элита. Они смеялись, толкали друг друга и указывали пальцем как в цирке.
     Конана подвели к яме. Не спрашивая разрешения, киммериец вспрыгнул на
стенку и  обвел  ледяным  взглядом  собравшихся,  которые  замолчали,  как
павлины при виде орла.
     Прямо напротив него, по другую сторону Ямы сидел Король. Рядом с  ним
улыбающийся Албанус в синем костюме.  Справа  от  двойника  Гариана  стоял
Веджент.  Лицо  его  было  в  синяках.  Там  же  рядом   сидела   Сулария,
ослепительная в своей красоте.
     Чуть  ниже  находились  решетчатые  ворота,  сквозь  которые   зверей
выпускали на сцену. Конан не заметил, чтобы сквозь  решетку  просовывались
морды зверей. Похоже, умирать вовсе не обязательно.
     Албанус  легонько  тронул  руку  коронованной  особы,  и  тот   начал
говорить:
     - Мы собрали вас...
     Издав  боевой  клич,  киммериец  спрыгнул  вниз.  Солдаты   торопливо
протиснулись ближе к стене  сквозь  ошеломленных  придворных.  Арбалетчики
прицелились. Конан хозяйственно прошелся по арене. Албанус подал  знак,  и
стражники удалились.
     - Дурачье! - прокричал Конан. -  Вы,  среди  которых  не  нашлось  ни
одного настоящего мужчины, пришли смотреть  на  мою  смерть!  Вы  достойны
вашего дурня в короне! Я не желаю его слушать. Давайте, кончайте  с  этим,
пока у вас поджилки не затряслись!
     Сердитые крики прозвучали в ответ.
     Албанус что-то прошептал двойнику короля, и тот произнес:
     - Если он так торопиться умереть, пускайте волков.
     - Пущай волков! - закричал кто-то. - Быстрее!
     Ворота открылись. Конан не  стал  дожидаться  волков.  Он  кинулся  в
открывшийся туннель, победно улюлюкая. Самые  азартные  спрыгнули  в  яму,
чтобы догнать и убить наглого варвара.
     Конан внезапно оказался в гуще волчьей стаи. Острые зубы впились  ему
в ногу. Но киммериец отвечал  рычанием  на  рычание.  Его  кулаки  дробили
волчьи кости. Одного он ухватил за горло и разбил звериный череп о потолок
туннеля.
     Волки почуяли в нем родственный в своей  свирепости  дух  человека  и
оставили его. Они убежали в сторону арены, и сердитые крики  придворных  в
яме внезапно обратились в крики ужаса. Волки нашли себе поживу.
     Впереди мелькнул свет.
     - Проклятые волчище, - прокричал кто-то. - Вы должны грызть какого-то
варвара, а не друг друга!
     Человек, увидев бегущего Конана, замолк. Он стоял, с копьем в руке  у
полуоткрытой железной двери в конце туннеля. Вместо того, чтобы захлопнуть
дверь перед киммерийцем, мужчина попытался ткнуть его копьем.
     Конан вырвал копье из его рук и тут же ударом тупого  конца  в  грудь
опрокинул человека. Тот снова поднялся на ноги. В  руке  его  был  длинный
нож.
     Конан мгновенно перевернул копье и человек сам набежал на его острие.
     Наконечник вышел из спины.
     - Твои волки уже не съедят варвара, - объявил Конан,  глядя  в  глаза
умирающему.
     Оставив мертвеца вместе с копьем в груди в покое, Конан  захлопнул  и
запер ворота. Чтобы открыть их с той стороны, потребуется время. Он успеет
убежать.  К  тому  же,  прислушался  Конан,  судя  по   звукам,   солдатам
приходиться не легко.
     В помещении, где очутился киммериец, не было ничего полезного. Факелы
освещали шесть больших стальных клеток на колесах. Никакого оружия,  кроме
изогнутого  кинжала,  который  Конан  тут  же  сунул  за  пояс,  и  копья,
оставленного в трупе хозяина. Копье для драки в туннеле не годиться. Здесь
даже не нашлось чистой тряпки, чтобы перевязать раны.
     Хорошо хоть, прежний хозяин принес кусок мяса и кувшин вина, которыми
он,  очевидно,  намеревался  закусить  пока  его  подопечные  делали  свою
кровавую работу.
     Конан накинулся на еду. У него и крошки во  тру  не  было  с  момента
пленения. Наверное, тюремщики экономили  на  нем.  Закусив,  Конан  разбил
пустой кувшин, вытащил факел и отправился на поиски выхода.
     Вскоре  он  понял,  что  эти  древние  коридоры  представляют   собой
гигантский лабиринт.
     Они  постоянно   поворачивали   и   пересекались   друг   с   другом.
Неудивительно, что тайные проходы к дворцу были забыты.
     Внезапно, пересекая очередной темный зал, Конан заметил следы. Свежие
следы! Он наклонился и от души выругался. Это были его  следы.  Он  сделал
полный  круг.  Сцепив  зубы,  Конан  прошел  по  собственным   следам   до
разветвления. Дальше след уходил налево. Киммериец пошел направо.
     Через некоторое время он снова увидел собственные следы. Он  не  стал
тратить силы на ругань. Дойдя  до  следующей  развилки,  Конан  свернул  в
противоположную сторону. И опять. И снова...
     Коридоры приобрели наклон вниз, но Конан упрямо двигался вперед, даже
когда  ему  пришлось  продираться  сквозь   заросли   паутины.   Повернуть
назад-значит наверняка встретить  золотых  леопардов.  Впереди  же  лежала
надежда.
     Подойдя к развилке, киммериец  машинально  свернул  направо-последний
раз он сворачивал налево - и замер. В конце коридора показался свет. И  он
приближался.
     Конан  торопливо  вернулся  назад,  укрывшись  в  соседнем  коридоре.
Отбежав шагов на двадцать, он как  можно  дальше  зашвырнул  факел.  Пламя
затрещало и погасло. Конан вытащил кинжал.
     Если они пройдут мимо, то он останется жив. Хотя и без света. Если же
нет.
     Свет приблизился к развилке. В нем проступили две фигуры с  факелами.
В свободных руках они держали мечи. Киммериец с трудом сдержал смех.  Ордо
и Карела. Причем Карела тех, прежних дней. Золотой  с  изумрудами  поясок,
цветастые шелка.
     - Ордо, - позвал Конан. - Если  бы  я  знал,  что  ты  решишься  меня
навестить, я бы оставил тебе вина. - Он вышел навстречу.
     Двое повернулись на его голос, мечи наготове.  Из  туннеля  появились
вооруженные люди. Махаон, Нарус и другие знакомые Конану люди.
     Ордо заметил, как изранен киммериец, но не подал вида:
     - Не похоже  на  тебя,  чтобы  ты  не  оставил  старому  другу.  Если
хорошенько поискать, что-нибудь наверняка найдется.
     Карела бросила на одноглазого убийственный  взгляд,  сунула  факел  в
руку Махаона.  Нежными  пальцами  она  прикоснулась  к  ранам  киммерийца,
осторожно их ощупав.
     - Я знал, что ты передумаешь, - потянулся к ней Конан.
     Она дала ему пощечину и отступила на шаг, угрожающе подняв меч:
     - Я отправлю тебя обратно к волкам!
     Откуда-то из туннеля донесся чей-то неразборчивый голос. Ему  ответил
другой.
     - За мной охотятся, - сказал Конан. -  Если  вы  знаете,  как  отсюда
убраться, то лучше всего займитесь именно этим.  В  противном  случае  нам
придется сразиться с парой сотен Золотых Леопардов.
     Бормоча под нос, Карела выхватила свой факел и, протиснувшись  сквозь
солдат, направилась назад.
     - Только она знает путь назад, - пояснил  Ордо,  двинувшись  за  ней.
Конан и его люди пошли следом, сапогами сбивая столетнюю пыль.
     - Как вы пробрались во дворец? - спросил на ходу Конан.  -  И  почему
Карела решила раскрыть свое настоящее лицо?
     - Я начну сначала, - выдохнул Ордо. - Когда  тебя  арестовали,  сотня
Золотых Леопардов пришла за нами, и...
     - Я это уже знаю, - перебил Конан. - Вы скрывались. Что дальше?
     - Уже слышал, да? Я действительно старею...  -  Несмотря  на  тяжелое
дыхание одноглазый легко держал заданный темп. - Я  увел  отряд  к  "Знаку
Тестис". Похоже, трущобы нынче - самое безопасное место в Бельверусе.  Все
тамошние жители бегают с мечами по  остальной  части  города  и  кричат  о
свободе. Между делом врываются в дома богачей и грабят.
     - А ты что ожидал? - засмеялся Конан. - Эти люди бедны. Наконец-то  в
пределах их досягаемости оказались богатства. Но  я  просил  рассказать  о
Кареле.
     Ордо покачал косматой головой:
     - Она пришла к "Тестис" этим самым утром. Нет, она  влетела  с  таким
видом, будто сейчас поведет своих верных псов на золотой караван.  Похоже,
ты уже знал, что она здесь?
     - Узнал уже в темнице, - ответил Конан. - Позже объясню.
     Карела остановилась, поднялась на носках и попыталась повернуть  один
из ржавых держателей для факела.
     - По мне, так это место ничем не  отличается  от  любого  другого,  -
пробормотал Ордо.
     Карела сверкнула зелеными глазами и он замолк.
     Конан  было  сделал  шаг  на  помощь,  но  в  этот   момент   железка
повернулась, раздался щелчок. Ту же операцию Карела проделала  с  соседним
держателем. Он щелкнул. Внутри стены что-то стукнуло, заскрежетало и кусок
стены ушел в сторону. Перед ними оказались лестница, ведущая вниз.
     - Если вы можете отвлечься от бесцельной болтовни, - уколола  Карела,
- то следуйте за мной. И повнимательней. Мне будет очень грустно, если  ты
сломаешь себе шею, киммериец. Я бы хотела  оставить  это  удовольствие  за
собой. - Она исчезла во тьме.
     Ордо поежился:
     - Я же говорил - она одна знает дорогу.
     Конан кивнул.
     - Следуй за мной, - сказал он Махаону, - и  предупреди  остальных  об
осыпавшихся ступеньках.
     Сержант, обернувшись, передал приказ по цепочке.
     Глубоко вздохнув, Конан  последовал  за  женщиной.  Не  то  чтобы  он
действительно верил в то, что Карела  может  завести  его  в  ловушку.  Но
сказать, что он совершенно в это не верил тоже нельзя.
     У подножия длинной лестницы его ждала Карела.
     - Все  вошли?  -  нетерпеливо  спросила  она,  подняв  факел,  и,  не
дожидаясь ответа, крикнула: - Все прошли?
     Кто-то поскользнулся, затем хриплый голос произнес:
     - Все вошли, но я слышу чьи-то шаги.
     Карела спокойно встала  на  камень,  который  под  ее  весом  немного
опустился. Снова заскрипело.
     - Закрывается! - удивленно прозвучал тот же голос.
     Карела взглянула на Конана.
     - Идиоты, - произнесла она, очевидно имея в виду  всех  мужчин,  и  в
особенности - Конана. - Вы как хотите, а я пошла дальше. - И она двинулась
по темному туннелю. Стены коридора блестели от влаги.
     Здесь какой-то затхлый воздух, подумал киммериец, торопясь следом.
     - Я вот и говорю, - продолжал Ордо, поравнявшись  с  Конаном.  -  Она
вошла в трактир и принялась командовать. Не захотела даже сказать мне, где
она была. Даже откуда  она  узнала  мой  нынешний  адрес.  Она  пригрозила
украсить меня еще одним шрамом, если я не перестану задавать вопросы.
     Ордо многозначительно взглянул на Конана, но тот был  поглощен  иными
мыслями. Почему Карела пришла ему на помощь?
     - И что же? - спросил он, заметив наконец молчание одноглазого.
     - И никто ничего мне не говорит, - кисло заявил Ордо. -  С  ней  была
женщина. Ты помнишь леди Джеланну? Так вот, это была она, но на сей раз не
столь прекрасна. Выглядела она просто жутко. Синяки на лице и  руках.  Она
была запугана до слез и все время повторяла: "Она не оставит меня в покое.
Не оставит меня пока не сломает." А Карела ее утешала и  смотрела  на  нас
такими глазами, будто это мы виноваты.
     - Кром, - пробормотал Конан. - Тебя все время  куда-то  заносит.  При
чем здесь Джеланна?
     - Как при чем? Именно она и сказала Кареле, как найти тайные проходы.
Леди Джеланна выросла во Дворце, любила играть в прятки  и  всякое  такое,
как и все дети. Иногда они играли в  заброшенной  части  дворца.  Джеланна
нашла там три или четыре секретных коридора. По одному из них  она  бежала
из дворца. Она очень хотела  уехать  в  свои  владения  за  городом,  и  я
отпустил ее в сопровождении двух наших людей. Единственное, что я смог для
нее сделать. Честно говоря, я уже думал, что в следующий раз  мы  с  тобой
встретимся только в Аду.
     - Из этого вовсе не вытекает, что Карела стала  бы  мне  помогать,  -
возразил Конан.
     Рыжеволосая женщина сердито обернулась к нему:
     - Волки были бы для тебя слишком хороши, киммерийский болван! Если ты
должен был быть разорван на куски, то я предпочту сделать это собственными
руками! Я хочу, чтобы ты на коленях молил меня о прощении, ублюдок.  Право
первой очереди принадлежит мне, а не этому идиоту Гариану!
     Конан посмотрел ей в глаза и улыбнулся:
     - Что же ты остановилась? Уж не потеряла ли ты дорогу? Если хочешь, я
пойду впереди.
     Женщина отвела факел назад, как бы собираясь ударить им киммерийца.
     - Вот он! -  с  облегчением  закричал  Ордо,  указывая  на  небольшую
лесенку, упиравшуюся в потолок. - Пойдем, Конан, -  подтолкнул  одноглазый
товарища вперед, мимо разъяренной женщины. - Мы  с  трудом  поставили  эту
штуку на место, чтобы не привлекать лишнего внимания. Но думаю,  вдвоем  с
тобой мы вполне справимся. - И свирепо  прошептал  Конану  на  ухо:  -  Ты
поосторожнее с ней, а то она как ошпаренная кошка с тех пор, как Махаон  и
другие идиоты заявили ей, что никогда не слышали о Красном Ястребе.
     Посмотрев на Карелу, сурово глядящую в их сторону, Конан  сделал  вид
что кашляет, чтобы скрыть смех.
     - Кстати, а что там, сверху? - спросил он. - Если  там  кто-то  есть,
станут ли они сражаться?
     - Маловероятно, - рассмеялся Ордо. - Ну, давай, уперлись? Нажали!
     Тяжелая плита  поднялась,  с  помощью  Ордо,  Конан  отодвинул  ее  в
сторону. В свете появившихся факелов Конан увидел,  что  они  находятся  в
комнате без окон, заваленной бочонками и свертками. Из  открытого  бочонка
торчали ароматизированные палочки.
     - Храм? - недоуменно  спросил  Конан.  -  Этот  проход  заканчивается
подвалом Храма?
     Ордо радостно рассмеялся и кивнул.
     Сделав знак молчать, он вскарабкался по древней лестнице и  осторожно
предложил следовать за ним.
     Конан не стал раздумывать. Он оказался в  тусклом  свете  серебряного
светильника между большими кусками мрамора  и  статуй.  До  него  внезапно
дошло, что он находится между алтарем и статуей  Эребуса,  в  месте,  куда
допускаются только святейшие жрецы.  Что  же,  одним  смертным  приговором
больше, одним меньше.
     Все быстро выбрались из подвала и вышли через храм  на  задний  двор.
Здесь, вместе с лошадьми их ждали двое его людей.
     Как с удовлетворением отметил Конан, они  захватили  кирасу,  шлем  и
скимитар для него. Он торопливо вооружился.
     - Мы будем уже за городской стеной, - сказал Ордо, садясь в седло,  -
прежде чем они догадаются искать тебя за пределами Дворца.
     - Мы не можем уехать, - тихо возразил Конан, водрузив на голову шлем.
Вскочив в седло, он добавил: - Ариана находится в руках Албануса.
     - Как, очередная женщина? - воскликнула с угрозой Карела.
     - Она была нашим с Ордо другом, - сказал Конан. - В  награду  за  это
Албанус пленил ее. Я поклялся вытащить ее из  неприятностей,  и  я  сделаю
это.
     - Ты и твои клятвы, - прошипела Карела.
     Но когда отряд выехал на улицу, она скакала впереди.



                                    23

     Солнце заливало ярким светом послеполуденный Бельверус.  То  тут,  то
там в безоблачное небо поднимались темные  клубы  дыма.  Это  горели  дома
богачей, до которых  добралась  охваченная  революционным  порывом  чернь.
Иногда ветер доносил далекий шум разъяренной толпы. Шум был  невнятен,  но
больше всего напоминал рык голодного зверя.
     Конан с отрядом скакал через столицу ко дворцу Албануса, и по  дороге
им пришлось увидеть одну из таких толп достаточно  близко.  Чуть  поменьше
сотни  оборванцев,  мужчин  и  женщин,  помчалось  в  запертые   двери   и
зарешеченные окна какого-то дома. Орудовали они топорами, мечами,  камнями
и просто голыми руками. Грабители и Свободный Отряд  заметили  друг  друга
почти  одновременно.  Сердитое  ворчание  пробежало  по  толпе:  казалось,
подобные звуки не могли исходить из  человеческих  глоток.  Как  крысы  из
сточной канавы, ринулись они на всадников. Глаза их  горели  ненавистью  к
любому, кто имел хоть немного больше, чем они сами. Даже если это немногое
было просто оружием. На бегу оборванцы размахивали мечами, и многие клинки
были уже окровавлены.
     - Луки приведут их в чувство, - крикнул Ордо.
     Конан не был так в этом уверен. На лицах людей было  отчаяние  идущих
на смерть.
     - Вперед! - отдал команду варвар.
     Проскакав дальше, отряд  быстро  оставил  разъяренную  чернь  позади.
Оборванцы, однако, оказались упорными преследователями.  Позади  всадников
никого уже не было видно, а  возбужденные  крики  доносились  еще  немалое
время.
     Достигнув дворца Албануса, Конан не стал терять времени даром.
     - Каждый третий остается с конями, - четко отдавал команды киммериец.
- Остальные - через стену. Возьмите  луки.  Ты  останься,  -  добавил  он,
увидев, что Карела направила коня к самой стене.
     - А ты мне не указ, киммериец, - как плевок, полетело в ответ. -  Иду
куда хочу!
     - Эрлик побори упрямых баб, - тихо сказал Конан, но спорить не стал.
     Встав ногами на седло, он осторожно  ощупал  верх  стены,  ища  место
среди острых глиняных осколков, где можно было бы ухватиться, и  взобрался
наверх. Ордо, Карела и двадцать четыре воина последовали за  ним  с  такой
легкостью, как будто всю жизнь только этим  и  занимались.  Со  стены  они
увидели, как из сторожки выбежало с десяток воинов. Но  несчастные  успели
сделать только несколько шагов. Прожужжав как шершни,  стрелы  уложили  их
наземь.
     Глаза Конана сверкали, как синий лед.  Он  спрыгнул  внутрь  двора  и
побежал мимо убитых. Краем уха он услышал, что остальные  тоже  спрыгнули,
но не это заботило его. Ариана! Ведь это его слова погнали ее к  Албанусу.
Долг чести требовал освободить ее. Хотя бы и ценой собственной жизни.
     Подбежав ко  дворцу,  варвар  одним  ударом  могучей  руки  распахнул
запертую  дверь.  Она  с  треском  ударилась  о  мраморную  стену,  и  эхо
многократно повторило грохот удара среди  колонн  прихожей.  Звук  еще  не
затих, когда перед Конаном вырос один из  Золотых  Леопардов,  в  шлеме  и
плаще. С мечом в руке он бросился на киммерийца...
     - Ариана! - во все горло звал Конан, отражая атаки солдата. - Где ты,
Ариана? - Меч варвара снес противнику полчерепа. Оттолкнув  падающее  тело
ногой прочь с дороги. Конан поспешил дальше во дворец. - Ариана!..
     Тут на  киммерийца  ринулся  целая  свора  Золотых  Леопардов.  Конан
неистово атаковал  их.  Его  дикий  военный  клич  звенел  под  сводчатыми
потолками. Меч киммерийца резал и колол, как будто принадлежал демону  или
направлялся им. Солдаты в замешательстве отступили,  причем  трое  из  них
остались лежать на полу мертвыми или умирающими. Как  противостоять  этому
дикарю, великану из  северных  стран?..  Тем  временем  подоспели  Ордо  и
стальные. Со свежими силами они накинулись на  Леопардов.  Свирепый  оскал
одноглазого вполне соответствовал  ярости  его  атаки.  Карела  дралась  с
прирожденным изяществом, словно танцуя, клинок ее жалил как оса. И  каждый
раз возвращался к хозяйке окровавленным.
     Последний Леопард упал на пол. Конан закричал:
     - Вперед! Обыскать каждую комнату, каждый закоулок! Найти девушку  по
имени Ариана!
     Сам он шагал по залам, как грозовая туча, как Бог мщения. Завидя его,
слуги и рабы разбегались кто куда: одним своим видом Конан мог  перепугать
хоть кого. Пусть бегут, варвара интересовала только  девушка.  Но  тут  он
заметил человека, который привлек его  внимание.  Седобородый  управляющий
пытался бежать, но Конан живо догнал его, сгреб  за  одежду  и  приподнял.
Управляющий едва доставал ногами пол.
     Весь вид варвара говорил, что неповиновение грозит смертью.
     - Говори, управляющий! Где девушка по имени Ариана?
     - Я... я не знаю никакой девушки...
     Рука киммерийца вздулась мускулами, и ноги  старика  затрепыхались  в
воздухе.
     - Девушка, - тихо проговорил Конан.
     Бисерины пота усеяли лицо управляющего.
     - Господин Албанус, -  задыхаясь,  выговорил  он.  -  Он  увел  ее  в
Королевский Дворец...
     С тяжким стоном киммериец отпустил старика, и того только  и  видели.
Пусть бежит. Дворец!.. Как же пробраться к ней туда? Сможет  ли  он  снова
пройти по тайным ходам из храма Эребуса? Ох,  скорее  всего,  он  проведет
остаток жизни в этих древних лабиринтах и никогда не найдет выхода в новую
часть Дворца...
     За спиной варвар услышал шаги. Обернулся и  увидел  устремившегося  к
нему Ордо. Махаон и Карела шли следом.
     - Махаон нашел кое-кого в темнице, - торопливо сказал Ордо. - Нет, не
девушку! Мужчину, ну точь-в-точь король Гариан! И, что самое занятное,  он
божится, что он, мол, и есть...
     - Ведите! - сказал Конан. Надежда вновь ожила в его сердце.
     Темница под дворцом Албануса мало чем  отличалась  от  любой  другой.
Грубый камень, мощные деревянные двери на ржавых петлях  и  тяжелый  запах
застарелой мочи и предсмертного пота. Но  стоило  киммерийцу  заглянуть  в
камеру, к которой его привел Махаон, лицо варвара разгладилось, как  будто
перед ним был не застенок, а цветочный сад с фонтанами.
     Оборванный,  грязный  мужчина,  прикованный  к  стене,   нерешительно
пошевелился.
     - Что, Конан, - сказал узник, - никак  и  ты  заодно  с  Албанусом  и
Веджентом?
     - Дэркето! - вырвалось у Карелы. - Ну вылитый Гаркай!
     - Это и есть Гариан, - сказал Конан. - Синяк на его лице говорит  сам
за себя.
     Гариан дотронулся до синяка, зазвенев цепями, и растерянно засмеялся:
     - Ну и судьба: быть узнанным по такому пустяку...
     - Раз это Гариан, - вопросила Карела, - то  кто  же  тогда  на  Троне
Дракона?
     - Двойник, - ответил Конан. - У него нет синяка... Дайте-ка мне  сюда
молоток и долото. Быстро!
     Махаон исчез и тут же вернулся со всем требуемым.
     Конан встал на  колени,  чтобы  долотом  расклепать  ножные  кандалы.
Король сказал:
     - За это тебя ждет награда, варвар. Когда я возвращу себе трон,  все,
чем владеет Албанус, будет твоим.
     Конан промолчал. Один мощный удар молотка  -  и  заклепанный  браслет
распался. Конан занялся следующим.
     - Вы должны помочь мне выбраться из города,  -  продолжал  Гариан.  -
Если я доберусь к армии, все будет  хорошо.  Я  вырос  среди  солдат.  Они
признают меня. Я вернусь во главе десяти тысяч клинков и вышвырну Албануса
из Дворца...
     - И начнешь гражданскую войну, - проговорил Конан. И освободил вторую
ногу короля, как и первую, одним ударом. - Двойник -  твоя  копия.  Многие
поверят, что он и есть ты. И в особенности потому, что  на  Троне  Дракона
именно он. Может быть, даже армия не окажется столь  великодушна,  как  ты
думаешь.
     Ордо застонал:
     - Нет, киммериец! Это совсем не наше дело. Давай лучше сматываться, и
чем дальше отсюда, тем лучше...
     Но Конан и король не обратили на него внимания. Король  молчал,  пока
варвар снимал с него ручные кандалы. Потом Гарная негромко спросил:
     - Что ты предлагаешь, Конан?
     - Войти снова во Дворец, - киммериец сказал это так, будто речь шла о
самой простой вещи. - И открыто изобличить двойника.  Не  все  же  Золотые
Леопарды переметнулись. Ты можешь возвратить себе трон, не пустив в ход ни
одного меча вне стен Дворца...
     Варвару показалось неблагоразумным упоминать о черни,  бесчинствующей
на улицах.
     - Дерзкий план, - задумался Гариан. -  Полагаю,  большинство  Золотых
Леопардов в самом деле осталось мне верно. Я подслушал разговор  тех,  кто
караулил меня здесь... Что ж, так мы и сделаем. Я отвоюю трон,  киммериец,
но ты уже завоевал мою бесконечную  благодарность!  -  Царственная  манера
держаться постепенно возвращалась к Гариану. Он оглядел  грязные  отрепья,
что были на нем,  и  было  похоже,  что  его  позабавил  собственный  вид.
Улыбнувшись, он сказал: - Но если мне придется идти во  Дворец,  надо,  по
крайней мере, умыться и одеться, как подобает королю.
     И Гариан пошел вон из темницы, громко требуя горячей  воды  и  чистой
одежды. Конан нахмурился. Он и сам  не  понимал,  почему  последние  слова
короля вызвали в нем такое беспокойство. Но времени размышлять об  этом  у
него не было. Главное сейчас - Аркана!
     - Киммериец, - мрачно сказала Карела, - если ты воображаешь, будто  я
так прямо и поскачу бок о бок с  тобой  обратно  во  Дворец,  то  ты  даже
глупее, чем я думала. Это же смертельная ловушка!
     - А я тебя не просил со мной скакать, - ответил  он.  -  Я  только  и
слышу от тебя, что ты идешь куда хочешь...
     Сердитый вид рыжей красавицы говорил: не  такого  ответа  она  ждала,
совсем не то она хотела услышать.
     - Ордо, - продолжал варвар, - приведи сюда с улицы всех людей.  Пусть
узнают, куда мы идем. Отпусти тех,  кто  не  хочет  последовать  за  нами.
Сегодня за мной должны пойти одни добровольцы!
     Ордо кивнул и вышел.  За  спиной  у  Конана  неразборчиво  выругалась
Карела. Варвар не обращал на нее внимания. Он думал, каким способом  лучше
войти во Дворец. И, что было для него важнее возвращения трона Гариану,  -
как освободить Аркану...
     Конан  вышел  из  дворца  вместе  с  Гарианом.  Теперь   король   был
великолепен в алом бархатном одеянии, лучшем из всех, что подошли ему. Все
тридцать восемь воинов Свободного Отряда уже ждали их, сидя в  седлах.  Не
захотели уходить даже те, кто был только что ранен.
     Конан не особенно этому удивился. Варвар знал,  что  парни  в  отряде
подобрались отличные. Удивился он, лишь увидев Карелу  и  рядом  с  ней  -
Ордо.  Свирепый  взгляд  зеленых  глаз  заставил  Конана  воздержаться  от
расспросов. Он молча вспрыгнул в седло. Что зря спорить с ней? Забот нынче
и так полон рот.
     - Я готов, - объявил Гариан, садясь в седло.  Большой  меч  висел  на
ремне поверх его одеяния.
     - Вперед! - скомандовал Конан и первым поскакал за ворота.



                                    24

     Приблизившись к Королевскому Дворцу, отряд Конана поехал  шагом.  Так
они одолели последние кривые улочки Храмового квартала,  карабкавшиеся  на
холм, и пересекли зеленое поле. Вот и подъемный мост... Гаркай  ехал  чуть
впереди варвара. Король должен быть впереди своей армии, сказал  он,  даже
если она такая маленькая.  Киммериец  согласился.  Он  надеялся,  что  вид
Гаркала произведет должное впечатление на стражу и отряд пропустят внутрь.
     У моста все спешились. Открыв рот  от  удивления,  стражники  во  все
глаза смотрели на подходившего к ним Гариана.
     - Узнаете меня? - строго спросил Гариан.
     Оба стражника кивнули, а один добавил:
     - Ты - король. Но как ты вышел из Дворца? Мы не слышали  распоряжения
о почетном карауле...
     Конан с облегчением вздохнул. Эти - не люди Веджента. Стража косилась
на тех, кто стоял  за  спиной  короля,  особенно  их  взгляды  притягивала
Карела. Но основное внимание они уделяли все-таки королю.
     - Вы думаете, король не знает потайных ходов  под  холмом?  -  Гариан
улыбнулся, как будто мысль эта была забавной. Только стражники  расплылись
в ответ, как король принял самый серьезный вид: - Вы  верные  люди?  Верны
своему королю?
     Оба разом вытянулись и хором прочитали клятву Золотых Леопардов,  как
будто хотели напомнить ее Гариану:
     - Мой меч послушен тому, кто носит Корону Дракона. Моя плоть есть щит
Трона Дракона. Король приказывает - я повинуюсь, до самой смерти!
     Гариан кивнул:
     - Тогда знайте: вельможа Албанус и полководец Веджент встали на  путь
предательства и устроили заговор против Трона Дракона.
     Солдаты вздрогнули, и Конан тут же схватился  за  меч.  Но  охранники
только уставились на короля во все глаза, больше ничего.
     - Что мы должны делать? - спросил наконец один из солдат.
     - Оставьте  двух  человек  опустить  решетку  и  охранять  ворота,  -
приказывал Гариан. - Выведите остальных из башни. Идите с ними в  казармы.
Там всех поднимите на ноги. Кричите: "Смерть  Албанусу  и  Ведженту!"  Те,
кому не понравятся эти слова, - враги Трона  Дракона.  Даже  если  на  них
золотые плащи!
     - Смерть Албанусу и Ведженту! - крикнул один стражник, другой тут  же
подхватил.
     Когда  солдаты  исчезли  в  башне,  Гариан  позволил   себе   немного
расслабиться.
     - Я не думал, что будет так просто, - сказал он Конану.
     - Это и не будет просто, - обнадежил короля Конан.
     - По-моему, надо было все-таки сказать им про двойника, киммериец.
     Конан отрицательно покачал головой:
     - Это только вызовет неразбериху среди солдат. Если нам повезет,  они
обо всем узнают после его смерти.
     На самом деле варвару было все равно, когда и каким  образом  солдаты
обнаружат  двойника.  Главное,  чтобы  его  план  не  сорвался.  Киммериец
нетерпеливо поглядывал на дверь башни. И что они там так копаются?..
     Внезапно из каменной башни раздался крик и сразу же  оборвался.  Один
из уже знакомых стражников появился в дверях, сжимая окровавленный клинок.
     - Нашелся один, кто не стал повторять наш клич, - сказал он.
     Один за другим солдаты  выскакивали  через  дверь  с  мечами  наголо.
Каждый на мгновение задерживался и говорил королю:
     - Смерть Албанусу и Ведженту!
     Потом поворачивался и бежал во Дворец.
     - Вот видишь, - сказал Конану Гариан, когда они со Свободным  Отрядом
проходили через ворота. - Все будет просто.
     Когда за спинами  с  шумом  опустилась  решетка,  со  стороны  казарм
Золотых Леопардов донеслись крики и звон мечей. Кто-то начал бить в  гонг,
оповещая весь Дворец  о  тревоге.  Потом  звон  внезапно  оборвался,  что,
вероятно, свидетельствовало о смерти звонившего. Шум общей драки нарастал.
     - Я хочу найти Албануса, - сказал Гариан. - И Веджента.
     Конан лишь молча кивнул. Ему тоже нужен  был  Албанус.  А  Веджент  -
только если попадется по дороге.
     Варвар спешил вперед. Свободный Отряд разворачивался за  ним.  Первым
делом - в тронный зал...
     Тут впереди показалось десятка четыре солдат в золотых плащах.
     - За Гариана! - крикнул Конан, не сбавляя хода. - Смерть  Албанусу  и
Ведженту!
     - Убить их! - послышалось в ответ. - За Веджента!
     И два отряда сцепились, ревя и размахивая мечами.
     Конан вспорол глотку первому противнику, даже ни разу не  скрестив  с
ним мечи. А потом он только успевал, как  машина,  поднимать  и  опускать,
поднимать и опускать меч, все пуще  заливая  его  кровью.  Вперед,  только
вперед! Конан прорубал себе путь, идя  сквозь  врагов,  как  крестьянин  с
серпом через поле пшеницы.  Там,  где  он  проходил,  оставалось  кровавое
жнивье.
     Наконец Конан вырвался из свалки. Он не стал медлить и смотреть,  как
идут дела у  его  людей  с  теми,  кто  избежал  его  клинка.  На  стороне
Свободного Отряда в любом случае был численный перевес, а ему  нужно  было
отыскать Ариану. Гариан его вовсе не заботил.
     Киммериец побежал прямиком в тронный зал. Около  огромных  дверей  не
было обычной стражи. Увлеченные общей дракой, шум которой доносился теперь
со всех сторон, они покинули пост. Обычно дверь  открывали  три  человека.
Варвару помощи не потребовалось.
     Огромный тронный зал был пуст. Только  Дракон  охранял  трон,  злобно
глядя в пустоту.
     Личные покои короля! -  осенило  Конана.  Скорее  туда!  И  тот,  кто
пытался его остановить, умирал на месте. Киммерийцу было не до  ритуальных
кличей и вызовов на бой. Все, кто носил золотой плащ и  не  разбегался  от
него, был врагом. Бежали, впрочем, немногие. Конан сожалел, что приходится
убивать, но лишь потому, что короткие схватки задерживали  его,  Ариана!..
Они были помехой на пути к Ариане.
     Карела кралась по дворцовым залам, как пантера. Сейчас она была одна.
После первой стычки рыжая красавица поискала Конана среди груды тел,  сама
не понимая, хочется ей найти его  или  нет.  Особенно  долго  разглядывать
трупы не пришлось. Снова подоспели солдаты, верные  Ведженту.  Последовала
новая схватка, которая и отнесла всех, кто еще стоял на ногах,  куда-то  в
другое место. Карела видела, как  крушил  налево  и  направо  Гариан,  как
отчаянно пробивался к ней Ордо.  Одноглазый  был  воплощением  смерти,  но
Карела только порадовалась, что он не смог за нею последовать. Сейчас  она
собиралась сделать то, что ее верный пес наверняка бы не одобрил.
     Неожиданно перед Карелой возник мужчина. Он был  ранен  в  голову,  и
кровь  тонкой  струйкой  текла  на  лицо,  слишком  красивое,  чтобы  быть
мужественным. Меч в его руке также окрашивала кровь. И, судя по тому,  как
двигался этот юноша, он умело обращался с оружием.
     - Во дела! Девка  с  мечом!  -  засмеялся  женоподобный  красавец.  -
Бросай-ка скорее клинок на пол да беги себе, а то я подумаю, что ты сейчас
еще и махать им начнешь...
     Карела узнала юношу.
     - Беги сам, Деметр! У меня нет желания пачкать меч твоей кровью!
     С ним ей делить было нечего, вот только стоял красавец не на месте  -
у нее на пути.
     Его смех перешел в рычание:
     - Сука!
     Деметр  сделал  выпад,  ожидая  легкой  победы.  Но  Рыжий  Ястреб  с
легкостью отбила его самонадеянную атаку и ответным ударом полоснула мечом
по груди юноши. Ошеломленный Деметр отскочил назад.  Карела  наседала,  не
давая ни возможности, ни места для атаки. Их  клинки,  непрестанно  звеня,
стремительно ткали в  воздухе  замысловатую  серебряную  паутину.  Да,  он
неплохо дерется, призналась себе Карела. Но я дерусь лучше.  Деметр  умер,
все еще не осознав, что его может убить женщина. На  лице  застыл  ужас  и
недоверие.
     Перешагнув  через  тело.  Карела  поспешила  вперед.  И  вот  наконец
комнаты, которые она искала. Острием меча она осторожно открыла дверь...
     Сулария, одетая, как  знатная  дама,  в  синий  бархат,  нахмурилась,
увидев разбойницу.
     - Кто  ты?  -  сурово  спросила  блондинка.  -  Наверное,  чья-нибудь
наложница? Неужели ты не знаешь, что ко мне нельзя входить без разрешения?
Ну ладно, раз уж ты здесь, скажи, что там за резня? - Тут Сулария  увидела
в руках Карелы окровавленный клинок, и у нее перехватило дыхание.
     - Ты послала мою подругу в самую гадкую преисполню Зандры, - зловеще,
тихо начала Карела. Размеренными шагами она  вошла  в  комнату.  Блондинка
попятилась прочь...
     - Кто ты? Я не знаюсь с подругами  таких,  как  ты...  Убирайся!  Вон
отсюда немедленно, или я прикажу тебя выпороть!
     Карела недобро засмеялась:
     - Джеланна тоже не знается  с  такими,  как  ты.  Надеюсь,  ее-то  ты
помнишь? Что до меня, то вряд ли ты способна признать  госпожу  Тиану  без
покрывала...
     - Ты с ума сошла! - с дрожью в голосе проговорила Сулария. Она  почти
уперлась спиной в стену.
     Рыжая красавица приближалась к блондинке. По пути она бросила меч  на
пол и тихо произнесла:
     - Я с тобой и без меча разделаюсь. Меч, он для равных...
     Сулария выхватила откуда-то из складок одежды кинжальчик. Клинок  был
всего в мизинец длиной.
     - Дура! - засмеялась новоиспеченная знатная дама. - Если ты и вправду
Тиана, то скоро тебе и в самом деле потребуется покрывало!  -  И  с  этими
словами блондинка взмахнула кинжалом, метя Кареле по глазам.
     Рыжеволосая женщина не двинулась  с  места.  Лишь  рука  стремительно
взвилась  и  перехватила  запястье  Суларии.   Голубые   глаза   изумленно
округлились: хватка у Карелы, привыкшей к сражениям и мечу, была железная.
Другой рукой Карела вцепилась в длинные светлые пряди  волос  и,  заставив
блондинку  повернуть  голову,  вперила  в  ее  зрачки  изумрудный  взгляд.
Медленно, но неуклонно рыжеволосая красавица  выворачивала  руку  Суларии,
заставляя кинжал поворачиваться в обратную сторону...
     - И все-таки, - прошептала она Суларии, - ты еще могла  бы  сохранить
себе жизнь. Если бы ты не ласкала его своими грязными лапами? - И Карела с
силой направила кинжал в сердце Суларии.
     Мертвая женщина упала на пол. Карела подобрала  меч  и  с  презрением
вытерла клинок о стенную шпалеру. Оставался еще киммериец.
     Рыжий Ястреб осторожно вышла из  комнаты.  В  голове  роились  тысячи
способов расправы над киммерийцем. Дай только найти  его.  Она  уже  почти
решилась оставить варвара в  живых,  но  от  встречи  с  Суларией  чувства
нахлынули вновь. Карела  с  новой  силой  переживала  бездны  унижений,  в
которые втравил ее Конан. И худшим унижением было то, что он развлекался с
такой, как Сулария?.. Хотя ум Карелы всячески избегал  прямого  ответа  на
вопрос, почему это так...
     Проходя по колоннаде, она увидела внизу, во дворике, Конана. Он стоял
задумавшись. Ну конечно! Голова его по-прежнему забита мыслями о том,  как
отыскать эту драгоценную Ариану. Лицо  рыжей  красавицы  исказил  свирепый
оскал. Краем глаза  она  заметила  внизу  какое-то  движение...  И  у  нее
невольно перехватило дыхание. Во дворик вошел Веджент,  а  Конан  даже  не
пошевелился.
     Медленно и осторожно, как ночной убийца, солдат, такой же  могучий  и
рослый, как сам Конан, подкрадывался к варвару  сзади.  Окровавленный  меч
был уже занесен для удара... Шлем Веджента с красным  гребнем  и  кольчуга
казались нетронутыми, и только залитый кровью клинок свидетельствовал, что
он в самом деле сражался. Вот сейчас он ударит и  она  увидит,  как  умрет
Конан. По лицу Карелы покатились слезы. Она сказала себе,  что  это  слезы
радости. Ей доставит  несказанное  удовольствие  посмотреть,  как  умирает
негодяй киммериец. Да... большое удовольствие...
     - Конан! - завопила Карела. - Сзади!
     Конан отлично слышал приближавшиеся шаги. С каждой секундой шаги  эти
становились все менее осторожными. Рука киммерийца уже лежала  на  рукояти
меча. Он не знал, кто там, сзади. Но так подкрадывается только враг. Ну да
кто бы там ни был, еще несколько шагов, и желавший напасть неожиданно  сам
будет неприятно удивлен. Пожалуй, еще один шаг...
     - Конан! - зазвенел чей-то крик. - Сзади!
     Теперь Конан уже не мог поразить противника неожиданно. Проклиная все
на свете, киммериец прыгнул вперед; падая на плитки двора, подвел под себя
плечо; перекатившись по земле, вытащил кривую саблю  и  вскочил  на  ноги.
Перед варваром стоял ошеломленный Веджент.
     Конан успел бросить короткий взгляд наверх. Кто же кричал оттуда?  На
втором этаже галереи через каменные перила опасно перегнулась  Карела.  Не
может быть, сказал он себе. Ну и привидится же иногда! Однако  варвар  мог
бы поклясться в реальности увиденного - даже мимолетного взгляда оказалось
достаточно, чтобы понять: Карела плачет! Только ему было пока не до этого.
Перед ним стоял заклятый враг.
     Веджент ухмылялся, как будто всю жизнь только и мечтал  о  встрече  с
киммерийцем.
     - Давно я хотел намеряться с тобой силой на мечах, варвар,  -  сказал
полководец. Между прочим, на лице его все еще желтели следы их  предыдущей
стычки.
     - Так вот почему ты подкрадывался сзади? - язвительно заметил Конан.
     - Умри, варвар! - прогремел солдат, нанося страшный удар мечом сверху
вниз.
     Клинок Конана звякнул о  меч  противника  и  отбил  удар.  И  тут  же
киммериец перешел от защиты к наступлению. Противники наносили друг  другу
удары, почти не двигаясь с места. Мечи звенели, как молот о наковальню. Но
молотом всегда был меч Конана, атаковал только он, а Ведженту  приходилось
лишь отражать удары,  и  притом  все  более  беспорядочно.  Пора  кончать,
подумал Конан. Широко размахнувшись,  он  нанес  решительный  удар.  Кровь
фонтаном  забила  из  обезглавленного  тела  бывшего   командира   Золотых
Леопардов. Труп еще не упал на землю, а Конан  уже  повернулся  туда,  где
только что стояла Карела. Но галерея была уже пуста...
     Все-таки он не сдержал самодовольной улыбки, подумав о том, что  она,
видно, вовсе не так ненавидит его, как хочет показать. Иначе зачем  бы  ей
плакать?
     Киммериец обернулся и увидел Ордо, входившего в садик.
     -  Веджент?  -  спросил  одноглазый,   мотнув   головой   в   сторону
обезглавленного тела. - А я видел Албануса, - продолжал  он,  когда  Конан
кивнул. - И Ариану, и двойника. Но, когда я подбежал, они уже скрылись.  Я
думаю, они направлялись в  старую  часть  Дворца.  -  Поколебавшись,  Ордо
спросил: - Не видел Карелу, киммериец? Никак не могу найти ее!  А  мне  бы
так не хотелось снова потерять ее...
     Конан указал на галерею, где стояла Карела:
     - Найди ее, если сможешь, Ордо. Мне надо отыскать другую женщину.
     Ордо кивнул, и двое мужчин разошлись в разные стороны.
     Конан пожелал удачи бородачу, однако  подозревал,  что  Карела  вновь
исчезла надолго. Но сейчас его  забота  -  Ариана.  Киммерийцу  оставалось
только гадать, чего ради Албанусу потребовалось тащиться в  древнюю  часть
Дворца. Может, он собирался убежать через тайные ходы? Если Джеланна знает
их, почему бы и этому хищнолицему не знать. Впрочем, варвар  понимал,  что
вряд ли сможет найти даже тот ход,  по  которому  его  вывели.  Там  такая
путаница коридоров, да и темно  хоть  глаз  выколи.  Оставалось  надеяться
только на волчью яму. Слабая надежда, но другой не было. И Конан в который
раз помчался бегом...
     На бегу Конан благодарил всех Богов, каких только мог припомнить, что
ему больше не встречались Золотые Леопарды. Если он хочет застать Албануса
у волчьей ямы, нельзя терять ни секунды. Если только Албанус пошел  именно
туда. И если Ариана была до сих пор  жива.  Он  отмахнулся  от  всех  этих
"если". Они там. Должны быть там. Вот и коридор из  грубого  камня...  Это
местечко Конан помнил прекрасно.
     Почти добравшись до зала с ямой, варвар  услышал,  как  отдается  под
сводчатым потолком голос Албануса. Киммериец  позволил  себе  только  один
краткий вздох облегчения. И вошел в зал. Глаза его были как синяя сталь.
     - Сим я их истреблю, - говорил между  тем  Албанус,  лаская  в  руках
синий шарик из прозрачного хрусталя. Рядом с Албанусом  стояли  подставной
король и Ариана.  Девушка  неестественно  застывшим  взглядом  смотрела  в
никуда. Но злобный вельможа явно разговаривал сам с собой:
     - Сейчас я высвобожу отсюда такую мощь...
     Колдовство, понял Конан. Но его было уже ничем не остановить.  Черные
глаза Албануса вперились в  варвара.  Киммериец  вызвал  у  вельможи  лишь
досаду и раздражение.  Он  по-прежнему  отказывался  считать  его  опасной
помехой.
     - Убей его, Гариан, - сказал Албанус и вновь сосредоточился на  синей
сфере. Ариана не пошевелилась и не изменила выражения лица.
     Неужели Албанус считает поддельного Гариана настоящим? Ой, навряд ли,
- думал Конан, глядя на приближающегося двойника. Самозванец  держал  меч.
Э, да при нем тот самый волнистый клинок, что он продал Деметру! Когда это
было? Сто лет назад. Теперь варвар не сомневался, что  меч  заколдован.  И
тут же получил подтверждение.  Двойник  поднял  меч,  и  прозвучал  тонкий
металлический вой, в котором слышался голод. Конан слышал уже  этот  звук.
При встрече с Мелиусом. Тогда он решил, что ему померещилось...
     Деваться некуда! И Конан приготовился к бою. От смерти не убежишь.  И
ни один человек не избежит назначенного ему часа. Меч лже-Гаркала  блеснул
в движении, и Конан замахнулся, чтобы ответить. Удар мечей  друг  о  друга
был так силен, что почти вырвал оружие из рук варвара. В ударах Мелиуса не
было такой мощи. И силу эту давал не колдовской  меч  -  она  принадлежала
тому, кто им орудовал. Однако  Конан  отказывался  верить,  что  на  свете
найдется человек, обладающий такой силой. Волосы на затылке варвара встали
дыбом... Перед ним был не человек. Но кто же тогда? Конан  осторожно  стал
пятиться...
     Албанус держал синий кристалл в ладонях, как в чашечке. Он совершенно
не обращал внимания на сражение, происходившее в двух шагах  от  него.  Он
начал нараспев:
     - Аф-фар, мироф, омини деде каин...
     Конану послышался глухой рокот, исходивший из недр земли.  Задуматься
о его природе не было времени.
     Непонятное создание с лицом  Гариана  наступало  на  него.  Волнистый
клинок мелькал со  сверхчеловеческой  быстротой.  Варвар  уже  не  пытался
блокировать  удары,  только  отводил  их.  Но  даже   быстрые   скользящие
соприкосновения клинков потрясали его закаленное тело до  самых  пят.  Вот
кончик заколдованного меча коснулся его щеки... Кровь  тоненькой  струйкой
побежала по лицу. И снова раздался металлический вой,  да  такой  громкий,
что почти перекрыл голос Албануса, продолжавшего свои заклинания.
     Двойник замахнулся снова. Удар, попади он в цель, мог снести  голову,
но Конан вовремя отпрыгнул, и клинок угодил в железную подставку одного из
огромных  треножников.  Подставку  рассекло  пополам,  горящий  светильник
медленно опрокинулся, и  тут  варвар  впервые  увидел  на  лице  странного
создания отражение  каких-то  чувств.  При  виде  огня  на  лице  двойника
изобразился неподдельный ужас.
     Лже-Гариан отлетел назад так, как если бы огонь грозил  ему  смертью.
Албанус  запнулся  на  полуслове,   но   тотчас   возобновил   заклинания.
Подрубленная лампа громыхнула о перила, окружавшие волчью яму,  и  горящее
масло вылилось вниз. Сухая солома на дне с треском вспыхнула.
     Конан отважился бросить взгляд на черного мага. Над головой  Албануса
мало-помалу возникало что-то необычное. Какая-то  овеществленная  темнота,
сгущение воздуха или?.. Камни под ногами киммерийца  заходили  ходуном,  и
ему послышались отдаленные раскаты грома.
     Однако присматриваться к Албанусу не было  времени:  двойник  схватил
тяжеленный обрубок лампы и швырнул ее в яму, полную огня. И сделал  это  с
такой легкостью, точно в руках у него было не железо, а тоненькая лучинка.
Теперь земля дрожала непрерывно и с каждым мгновением все сильнее. Уголком
глаза Конан заметил, что бесформенная тень над головой Албануса знай  себе
разрасталась, делаясь плотнее и поднимаясь  под  самый  купол.  Заклинания
вельможи стали настойчивее и громче. А лже-Гариан продолжал наступать...
     - Беги, Ариана! - закричал Конан, пытаясь не потерять  равновесия  на
качающемся полу. Ни один человек не убежит от собственной смерти. - Беги!
     Она не пошевелилась. Двойник же подходил все ближе, поднимая меч  для
последнего удара, который наверняка переломит  клинок  и  надвое  разрубит
самого киммерийца...
     Конан сделал отчаянный прыжок в сторону. Страшный удар высек искры из
пола, как раз там, где  он  только  что  стоял.  Двойник  слегка  качнулся
вперед, увлекаемый силой собственного удара, да и земля под ногами  так  и
ходила. Конан улучил мгновение и обрушил свой меч на  ребра  создания.  Он
вложил в удар всю силу. Ему показалось,  что  он  пытался  рубить  гранит.
Однако, поскольку в тот момент двойник и так неуверенно  стоял  на  ногах,
отчаянное усилие Конана оказало свое действие. Лже-Гариан упал.
     Конан знал уже, с какой быстротой способно двигаться  это  непонятное
создание, и не собирался давать ему возможности  встать  на  ноги.  Варвар
бросил меч на пол и  схватил  двойника  за  перевязь  меча  и  за  одежду.
Напряжением всех мускулов могучий киммериец поднял двойника в воздух...
     - Ступай в огонь, которого ты  так  боишься!  -  прокричал  варвар  и
швырнул свою ношу через перила.
     Из  глотки  падающего  вырвался  чудовищный  вопль.  Падая  вниз,  он
отшвырнул волнистый клинок прочь  и  извернулся  как  мог,  пытаясь  найти
спасение от огня.
     Когда он упал в горящую солому, пламя с ревом взвилось, как  будто  в
него плеснули масла. Клубящийся огонь поглотил двойника, но страшные крики
еще долго не прекращались...
     Когда Конан оторвал взгляд от ужасного зрелища, он  сразу  встретился
глазами с Албанусом. Из груди черного  мага  торчал  тот  самым  волнистый
клинок: вот куда он, оказывается угодил, когда двойник в падении отшвырнул
его.  Сраженный  Албанус  все  еще  шевелил  губами,  пытаясь   продолжить
заклинание. Ариана, стоявшая рядом, наконец зашевелилась  -  чары  всякого
колдуна умирают вместе с ним, Албанус же умирал.
     Конан поспешил к девушке.  Он  взял  ее  за  руку,  и  она  изумленно
уставилась на него. Албанус из последних сил пытался говорить,  но  горлом
уже хлестала кровь.
     Киммериец повернулся, чтобы скорее увести отсюда  Ариану,  но  взгляд
его привлекло то, что почти возникло под  куполом.  Он  увидел  нечто,  не
поддававшееся  описанию.   Какие-то   бесчисленные   глаза   и   щупальца.
Человеческое зрение отказывалось воспринимать, а ум - осмысливать:  что-то
слишком ужасное парило там, в вышине. Вдруг оттуда ударил яркий луч света,
он упал на синий кристалл и разбил его в пыль. Синие осколки посыпались на
пол из рук Албануса, и одновременно с этим глаза  черного  мага  подернула
смертная пелена.
     В зале загремел гром, и на сей раз Конан понял, что это  было  такое:
это смеялся демон. А может, Бог. Тень под куполом  сгустилась,  стала  еще
плотнее, и сгусток тьмы, вдребезги разнеся крышу, рванулся  наружу.  Конан
вовремя успел подхватить Ариану на руки и во всю прыть кинулся вон. Вокруг
все рушилось: растрескивались потолки, падали стены. Из  разбитого  купола
шел каменный дождь, постепенно заполнявший обломками волчью яму. В воздухе
носились тучи пыли... По счастью, варвара с Арианой там уже не  было.  Они
не видели, как падавшие стены увлекали за собой тех, кто все еще сражался.
По древней части Дворца прошла волна разрушения, кругами расходившаяся  от
волчьей ямы. Она оставила после себя только развалины.
     Конан уже некоторое время мчался по отшлифованному  мраморному  полу,
когда до него наконец дошло, что этот пол больше не качался, как корабль в
бурю, а падающие камни уже не барабанили его по спине.  Он  остановился  и
посмотрел назад сквозь медленно оседавшую пыль. Коридор за ним от пола  до
потолка был забит каменными обломками. Через дыру в потолке третьего этажа
был виден  полыхающий  закат.  Однако  в  новой  части  Дворца  разрушений
оказалось удивительно мало. Только несколько треснувших стен...
     Аркана пошевелилась у варвара на руках. Он  неохотно  опустил  ее  на
пол. Приятная ноша, что говорить! Даже покрытая пылью и осыпанная мусором,
она была привлекательна. Ариана кашляла, изумленно оглядываясь.
     - Конан?..  Откуда  ты  взялся?  Это  что.  Королевский  Дворец?  Что
случилось?..
     - Потом объясню, - ответил киммериец. Бросив еще один  взгляд  назад,
на опустошение, случившееся так неожиданно, он  подумал,  что  подробности
можно будет опустить. - Надо  отыскать  короля,  Ариана.  Мне  причитается
награда.



                                    25

     Конан неторопливо шел по залам бывшего дворца Албануса.  Этот  дворец
вот уже два дня как принадлежал киммерийцу. Король Гариан подписал об этом
специальный указ.
     Внимание Конана привлекла статуэтка из слоновой кости. Варвар взвесил
ее на руке: она была легкой и  к  тому  же  мастерски  вырезана.  В  любом
большом городе за нее дадут хорошую цену. Конан положил статуэтку в мешок,
который держал в руках, и пошел дальше.
     Так киммериец добрался до колонного зала, служившего прихожей.  Почти
одновременно с ним туда вошли Ордо и Арийца. Благо двери во дворец  теперь
не запирались.
     - Вовремя же вы вернулись, - сказал киммериец. - Как там в городе?
     Ордо пожал плечами:
     - Городская стража и то, что осталось от Золотых Леопардов, ловят  на
улицах грабителей. Правду сказать, жулья делается все меньше. Похоже,  они
думают, что землетрясение было послано Богами в наказание  за  их  грязные
дела. Да, вот еще! Кое-кто утверждает, будто видели демона, зависшего  над
Королевским Дворцом в самый разгар  землетрясения...  -  Ордо  скептически
хмыкнул. - И чего только людям не примерещится, а?
     - Да, весьма странно, - ответил Конан, надеясь про себя, что  говорит
достаточно уверенным тоном. Даже если  он  сумеет  убедительно  рассказать
Ордо, что на самом даю  произошло  около  волчьей  ямы,  одноглазый  опять
начнет причитать, что-де уже  слишком  стар  для  всякого  такого.  -  Что
"Феста"? - спросил Конан Ариану.
     Девушка тяжело вздохнула, стараясь не смотреть на него:
     - С "Фестой" покончено. Слишком многие из нас поняли,  до  чего-может
довести прекраснодушная болтовня вроде нашей.  Гариан  как  раз  вызволяет
Гракуса и остальных из рудников, но, я думаю, пройдет еще немало  времени,
пока мы сможем спокойно смотреть в глаза друг другу. А  я...  Я  собираюсь
уехать из Немедии.
     - Поехали со мной в Офир, - сразу предложил Конан.
     - Я еду с Ордо в Аквилонию, - был ответ.
     Конан уставился на Ариану не в силах вымолвить ни слова. Не то  чтобы
ему было жаль уступать  ее  Ордо,  -  хотя,  вообще-то,  отчасти  и  жаль,
неохотно признался он сам себе, пусть одноглазый и верный  друг.  Так  или
иначе, он все же спас ей жизнь! Где благодарность?
     Под пристальным взглядом варвара Аркана  приняла  независимый  вид  и
приобняла бородача.
     - У Ордо - верное сердце. Чего отнюдь не скажешь о некоторых  других.
Может быть, его верность принадлежит и не мне, но все-таки это верность. А
кроме того, уже давным-давно я говорила тебе, что сама решаю,  с  кем  мне
быть.
     В голосе Арианы слышались оправдательные нотки.  Плотно  сжатые  губы
свидетельствовали:  она  сама  чувствовала  это,  однако   не   собиралась
признавать, что ей было в чем оправдываться.
     Конан с отвращением покачал головой и вспомнил  старую  поговорку:  у
женщин и кошек хозяев нет, они приходят лишь на  время.  Сейчас  киммериец
спрашивал себя, а не лучше ли обзавестись кошкой?..
     Потом до варвара дошло, куда они уезжают.
     - Почему Аквилония? - спросил их Канон.
     Одноглазый передал ему сложенный пергамент и сказал:
     - Я слышал, она подалась на восток. Там и для тебя  кое-что  есть,  в
этом послании.
     Конан развернул пергамент и прочитал:

     "Ордо, мой самый преданный пес!
     Когда ты получишь это, меня в Немедии уже не будет. Я уезжаю со всеми
вещами и слугами. Не следуй за мной. Мне не  доставит  удовольствия  снова
встретить тебя на своем  пути.  Однако  я  желаю  тебе  всего  наилучшего.
Киммерийцу скажи, что я с ним еще не разобралась.
                                                                  Карела."

     Под подписью, сделанной  красными  чернилами,  был  нарисован  силуэт
ястреба.
     - Тем не менее ты идешь следом, - сказал Конан, возвращая пергамент.
     - Конечно, - ответил Ордо. Он тщательно спрятал письмо в мешок. -  Но
что это за разговоры насчет того, чтобы уехать в Офир? Гариан  со  дня  на
день сделает тебя знатным господином...
     - Я припомнил слепого предсказателя из "Зарезанного Быка", -  ответил
киммериец.
     - Того старого  дурака?  Говорил  я  тебе,  встреться  лучше  с  моим
знакомым астрологом!
     - Все, что он говорил, оказалось правдой, - спокойно возразил  Конан.
- Женщина сапфиров и золота -  Сулария.  Женщина  изумрудов  и  рубинов  -
Карела. Они обе были готовы посмотреть, как я умру. И причины-то у  каждой
как раз такие, что он называл. Да и все остальное старик  не  наврал...  А
помнишь, как он закончил?
     - Ну и как? - спросил Ордо.
     - Спаси трон, спаси короля, убей короля - или погибнешь.  Что  бы  ни
случилось сейчас, что бы ни случилось потом, сумей угадать, когда настанет
время исчезнуть. Он также предупреждал,  чтобы  я  опасался  благодарности
королей. Немного поздновато, но теперь я принимаю все это близко к сердцу.
     Оглядываясь по сторонам на мраморные колонны  и  алебастровые  стены,
одноглазый фыркнул.
     - А что плохого в такой благодарности? Чего тут опасаться?
     - Короли - единоличные правители, - объяснил  ему  Конан.  -  Чувство
благодарности лишает их полновластия. Ставлю сколько угодно, это  воистину
так! Какой  лучший  способ  избавиться  от  благодарности?  Избавиться  от
человека, которому обязан. Теперь понимаешь?
     - Ты рассуждаешь, как философ, - проворчал Ордо.
     Конан откинул голову и расхохотался:
     - Боже упаси!
     - Командир, - подходя сзади, сказал Махаон, - все люди  на  конях.  У
каждого при седле  -  мешок  награбленного.  Только  до  сих  пор  мне  не
приходилось  слышать,  чтобы   кто-нибудь   приказывал   разграбить   свой
собственный дворец...
     Конан встретился взглядом с Ордо без лишних эмоций.
     - Возьми здесь все, что тебе понравится, старина, только не мешкай.
     Варвар протянул руку, и одноглазый пожал ее. Этот обычай они переняли
на востоке.
     - Прощай, Конан из Киммерии, - хрипловато  сказал  Ордо.  -  Выпей  в
преисподней за меня, если попадешь туда первым.
     - Прощай, Ордо из Заморы. И ты тоже выпей, если окажешься первым.
     Большими шагами киммериец  вышел  из  дворца,  даже  не  взглянув  на
Ариану. Что ж! Она сделала выбор.
     За дворцом варвара ждал Свободный Отряд. Оставшиеся в живых  двадцать
человек. Все вооружены и на конях. Конан вскочил в седло.
     Странный  финал,  думал   киммериец.   Убегать   таким   образом   от
предложенного богатства. А две женщины? Он был бы рад, если бы хоть  одна,
хоть другая скакала бы сейчас рядом с ним. Но ни одна из них не пожелала.
     Само по себе это было для Конана очень странно. Однако,  напомнил  он
себе, в Офире достаточно  женщин.  И,  по  слухам,  там  тоже  неспокойно.
Значит, его отряд не останется без работы.
     - Мы отправляемся в Офир, - скомандовал Конан и быстро поскакал через
ворота впереди Свободного Отряда. Он не оглянулся...




                              Спрэг ДЕ КАМП

                                КОНАН-ВОИН



     После событий, перечисленных в повести "По ту сторону Черной Реки", в
книге  "Конан-воин"  Конан  быстро  возвышается  в  Аквилонской  армии.  В
качестве генерала он разбивает пиктов в большой  битве  при  Велитриуме  и
кладет конец заговору. После этого он  возвращается  в  столицу  Тарантию,
чтобы там его чествовали как героя. Однако там  его  появление  возбуждает
недоверие и ревность испорченного и  безрассудного  короля  Нумедидеса.  В
вино Конана добавляют снотворное и,  оглушенного,  его  тащат  в  железную
башню, где его держат в плену и приговаривают к  смерти.  Но  у  северного
варвара в Аквилонии есть не только враги. Его друзья помогают ему бежать и
дают  ему  хорошего  коня  и  крепкий  меч.  Вернувшись  на  границу,   он
обнаруживает, что его боссонские отряды рассеяны по всей стране, а за  его
голову назначена цена. Он переплывает  Реку  Гром  и  через  мрачные  леса
Страны пиктов пробираетоя к отдаленному океану.



                            ГЛАВА 1. РАСКРАШЕННЫЕ

     Только что поляна была пуста, а  теперь  на  ее  краю  возле  густого
кустарника стоял мужчина, напрягая все свои органы чувств и  контроля.  Ни
один звук не предупредил о его появлении, но птицы,  греющиеся  на  теплом
солнечном свете, перепугались его внезапного возникновения  и  возбужденно
галдящей стаей суетливо взмыли вверх.  Мужчина  наморщил  лоб  и  поспешно
оглянулся назад, откуда он только что пришел, испугавшись, что  охваченные
паникой птицы могут выдать его присутствие. Потом  он  осторожными  шагами
пересек поляну.
     Несмотря  на  свою  огромную,  мощную  фигуру,  мужчина  двигался   с
уверенной гибкостью леопарда. Кроме набедренной повязки на его бедрах,  на
нем  больше  ничего  не  было.  Его  кожу  покрывали  следы   царапин   от
прикосновения к  колючкам  и  грязь.  Его  мускулистая  правая  рука  была
перевязана коричневой, заскорузлой тряпицей, Лицо под растрепанной  гривой
черных волос выражало напряжение и утомленность, а его глаза горели как  у
раненого дикого  волка.  Быстро  спеша  по  узкой  тропинке,  пересекающей
поляну, он немного прихрамывал.
     Пройдя примерно половину пути, он внезапно остановился, и мягко,  как
кошка, оглянулся назад, услышав позади  себя  в  чаще  леса  пронзительный
крик. Крик звучал словно завывание волка, но он знал,  что  это  не  волк,
потому что он был киммерийцем, и узнавал голоса леса,  как  цивилизованный
человек умеет распознавать голоса своих друзей.
     Ярость  сверкнула  в  его  налитых  кровью  глазах,  когда  он  снова
повернулся и побежал дальше по извилистой тропе, которая пролегала по краю
поляны, мимо густого, пышно заполнившего все пространство между деревьями,
кустарника. Между ним и тропой  лежал  глубоко  погрузившийся  в  покрытую
травой землю покореженный ствол дерева. Увидев его, киммериец  остановился
и оглянулся назад, через поляну. Неопытный взгляд, нетренированный глаз не
заметил бы здесь никаких признаков того, что здесь только  что  проходили.
Однако для его, хорошо знакомых с дикой природой глаз следы эти были четко
видны. И  он  знал,  что  его  преследователи  тоже  без  труда  прочитают
оставленный им след. Он беззвучно зарычал, как  загнанный  зверь,  готовый
вступить в отчаянную борьбу не на жизнь, а на смерть.
     Стремительно, и с подчеркнуто наигранной беспечностью, он  ступил  на
траву, притаптывая, тоже намеренно, тут  и  там  зеленые  стебли.  Однако,
достигнув задней части ствола, он вспрыгнул на него,  повернулся  и  легко
побежал назад. Коры на стволе давно уже не было, и на голой  древесине  не
оставалось никаких следов. Никакой, даже самый  острый  глаз  не  смог  бы
различить, что этот человек вернулся назад. Добравшись до  самого  густого
кустарника, он, подобно тени, скользнул в заросли и исчез в  чаще,  Позади
него не шевельнулся ни один листок.
     Время тянулось очень медленно. Серые белки снова беззаботно  занялись
своими делами на деревьях,  а  потом  внезапно  притихнув,  попрятались  в
ветвях. На поляну снова кто-то  вышел,  двигаясь  также  бесшумно,  как  и
киммериец. Появились трое мужчин. Они были  темнокожими,  приземистыми,  с
мускулистой грудью  и  сильными  руками.  На  них  были  расшитые  бисером
набедренные повязки, а в их черных волосах были воткнуты  перья  орла.  Их
тела были разрисованы сложными узорами, а  в  руках  у  них  было  обычное
оружие, изготовленное из кованой меди.
     Они осторожно оглядели поляну, потом, готовые  к  внезапному  прыжку,
двигаясь вплотную друг к другу,  пригнувшись  словно  леопарды,  вышли  из
кустарника и нагнулись над тропой. Они  передвигались  по  следу,  который
оставил за собой киммериец. И это было непросто даже для  легавой  собаки,
Они  медленно  крались  вдоль  поляны.  Тут  первый   из   преследователей
остановился,  что-то  пробормотал  и  указал  своим   копьем   с   широким
наконечником на примятую  зелень  травы  в  том  месте,  где  тропа  вновь
сворачивала в лес. Его товарищи тот час же замерли, и  их  глаза-бисеринки
стали жадно обшаривать плотную стену леса. Но их жертва спряталась хорошо.
Наконец они снова тронулись в путь, на этот раз быстрее, чем  прежде.  Они
шли по слабым, едва заметным следам которые, казалось, показывали, что  их
жертва от усталости и отчаяния стала неосторожной.
     Едва они миновали то место, где тропа совсем близко подходила к  чаще
буйных кустов, как киммериец  бесшумно  выпрыгнул  откуда-то  позади  них,
крепко сжимая оружие, которое он  вытащил  из-за  набедренной  повязки:  в
левой руке кинжал с длинным отточенным медным лезвием и с секирой с медной
рубящей частью -  в  правой.  Нападение  было  настолько  стремительным  и
неожиданным, что у идущего последним пикта не оставалось никаких шансов на
спасение, когда киммериец безжалостно вонзил  ему  кинжал  между  лопаток.
Клинок вошел в сердце прежде, чем пикт  вообще  понял,  что  он  подвергся
нападению.
     Оба других пикта обернулись с быстротой  моментально  захлопывающейся
ловушки, однако за это время киммериец успел вытащить кинжал из тела своей
первой жертвы и замахнулся правой  рукой  с  зажатой  в  ней  смертоносной
секирой. Второй пикт повернулся, когда секира взвилась вверх и  обрушилась
на него, расколов ему череп.
     Оставшийся в  живых  пикт-предводитель  схватил  алое  медное  острие
своего орлиного пера и с невероятной быстротой  напал  на  киммерийца.  Он
бросил острие в грудь киммерийца,  когда  тот  вырывал  секиру  из  головы
убитого. Киммериец умело воспользовался своим недюжинным умением  и  умом,
равно как и оружием  в  каждой  своей  руке.  Обрушившаяся  на  последнего
противника секира отбросила острие врага в сторону, а кинжал в  его  левой
руке распорол раскрашенный живот снизу доверху.
     Сломавшись пополам и истекая кровью пикт издал ужасный вопль. Это  не
был крик страха  или  боли,  это  пронзительно  звучал  крик  удивления  и
звериной ярости. Дикий вой множества глоток ответил ему издалека к востоку
от поляны. Киммериец пригнулся, как загнанный волк с оскаленными зубами, и
смахнул пот с лица. Из-под повязки на его  левой  руке  противно  сочилась
кровь.
     Сдавленно бормоча неразборчивые проклятия, он  развернулся  и  быстро
побежал на запад. Он больше не старался скрыть свои следы, однако бежал со
всей  быстротой  своих  длинных  ног,  черпая  силы  из  глубокого,  почти
неистощимого  резервуара  своей  выдержки   и   выносливости,   что   было
компенсацией, данной природой за его  варварский  образ  жизни.  Некоторое
время позади него сохранялась тишина,  потом  с  того  места,  которое  он
совсем недавно покинул, раздались резкие, демонические  вопли.  Итак,  его
преследователи обнаружили убитых. Впрочем, киммерийцу не хватало  дыхания,
чтобы проклинать кровь, капающую из вновь открывшейся раны, и  оставляющую
позади него четко различимый след, который мог бы прочесть и  ребенок.  Он
надеялся, что эти  три  пикта  были  последним  военным  отрядом,  который
преследовал его на протяжении вот уже сотни миль. И при этом он знал,  что
эти волки в человеческом образе никогда не оставляют кровавого следа.
     Теперь снова восстановилась тишина. Это означало, что  они  бегут  за
ним, а он не мог остановить кровь, которая выдавала его путь.
     Западный ветер бил его по лицу. Он нес с собой просоленную влагу. Это
удивило его. Он приближался к морю, значит  преследование  длится  намного
дольше, чем он думал.
     Однако скоро погоня приблизится к концу. Даже его  жизненная  сила  и
способность к выживанию, волчья способность,  истощались  от  непрерывного
напряжения. Дыхание с трудом вырывалось из его горла, в боку остро кололо.
Ноги его дрожали от усталости,  а  прихрамывающую  ногу  при  каждом  шаге
охватывала сильная боль, словно в ее сухожилия вонзали отточенный нож.  До
сих пор он следовал инстинкту дикаря, который  был  его  учителем;  каждый
нерв его и каждый его мускул изгибался от напряжения, и каждый  его  трюк,
усилие служил для  того,  что  бы  выжить.  Однако  теперь,  в  откровенно
бедственном положении, им овладел другой инстинкт; он искал  такое  место,
где он, прикрыв свою  спину,  мог  продать  собственную  жизнь  как  можно
дороже.
     Он не покинул тропу и  не  нырнул  в  спасительную  чащу  налево  или
направо. Он знал, что безнадежно  было  прятаться  от  жестоких  и  умелых
преследователей. Он бежал дальше и дальше, а кровь все сочилась; в ушах  у
него противно стучало, и каждый вздох вызывал  боль  в  пересохшем  горле.
Позади него раздался дикий вой. Это значило, что пикты уже почти наступают
ему на пятки и рассчитывают вскоре схватить беглеца. Как  голодные  волки,
они  теперь  каждый  свой  прыжок,  каждый   рывок   вперед   сопровождали
устрашающими воплями.
     Внезапно деревья кончились. Перед  ним  возвышалась  каменная  стена,
которая  отвесно  устремлялась  вверх.  Взгляд   налево,   затем   направо
подсказали ему, что здесь имеется только одна скала, которая, как каменная
башня, вздымается над лесом. В юности киммериец, подобно козам, карабкался
по скалам, лазил по горам у себя на родине. Быть может, будь он  в  лучшем
физическом состоянии, он смог бы преодолеть стену-препятствие, но сейчас у
него не было никаких шансов, с его ранениями  и  при  его  большой  потере
крови, проделать это. Он  не  взберется  выше  двенадцати  или  тринадцати
футов, прежде чем пикты выбегут из леса и пронзят его своими стрелами.
     Скала? Может быть, с  противоположной  стороны  она  менее  крутая  и
обрывистая.  Тропа,  ведущая  из  леса,  резко   сворачивала   направо   и
направлялась к скале. Он  торопливо  побежал  по  едва  заметной  в  траве
дорожке и увидел, что она ведет между кромками каменных глыб и расколотыми
камнями к широкому карнизу, находящемуся возле вершины базальтовой скалы.
     Этот уступ был не  более  худшим  местом,  чтобы  покончить  счеты  с
жизнью, чем какое-либо другое  место.  Мир  перед  его  глазами  заволокло
красной пеленой, однако он продолжал ковылять  вверх  по  тропе,  а  потом
опустился на колени и пополз на четвереньках, зажав кинжал между зубами.
     Он еще не достиг  выдающегося  вперед  выступа,  когда  около  сорока
раскрашенных пиктов-дикарей, завывая, словно койоты,  хаотично  столпились
вокруг скалы. Их рев возвысился до дьявольского крещендо, как  только  они
обнаружили его. Они бегали у подножья скалы, выпуская в беглеца стрелу  за
стрелой. Стрелы угрожающе разрезали  воздух  вокруг  киммерийца,  который,
невзирая на смертельно опасный  посвист,  упрямо  карабкался  вверх.  Одна
стрела с хрустом вонзилась в его икру. Не останавливаясь, он вырвал  ее  и
отбросил в сторону. На плохо нацеленные стрелы он не обращал внимания. Эти
стрелы разбивались,  высекая  искры,  о  камни  вокруг  него.  Он  яростно
перевалился через край базальтового карниза и обернулся. Он сжал  в  руках
кинжал и секиру и, лежа на каменной поверхности выступа, уставился вниз на
преследователей, беснующихся на площадке перед утесом. Видны  были  только
его черная грива и горящие глаза. Мощная грудь  его  быстро  вздымалась  и
опадала, когда он в жадными глотками втягивал в себя воздух, однако  потом
он  вынужден  был  крепко  сцепить  зубы,  чтобы  бороться  с  неотвратимо
подступившей дурнотой.
     Над головой просвистело еще несколько  стрел.  Отряд  преследователей
понял, что жертва остановилась и  затихла.  Пикты  легко  перепрыгивали  с
камня на камень, маневрируя у подножия скалы. Первым  крутой  части  утеса
достиг огромный и сильный воин, орлиные перья  которого  были  окрашены  и
указывали на то, что  это  был  вожак.  Он  положил  стрелу  на  тетиву  и
наполовину натянул ее, Он ненадолго задержался  внизу  у  начала  вьющейся
вверх крутой тропы. Потом он откинул  голову  и  приоткрыл  губы  в  диком
триумфальном крике. Но стрела эта так и не была выпущена. Вождь  застыл  в
неподвижности,  как  гранитная  статуя,  и  жажда  крови  в   его   черных
обезумевших глазах сменилась выражением испуганного удивления. С ревом  он
отпрянул  назад  и   далеко   вытянул   руки,   чтобы   остановить   своих
накатывающихся товарищей. Хотя киммериец на уступе слышал их беспорядочный
разговор, но он находился слишком высоко над толпой пиктов,  чтобы  понять
смысл выкрикиваемых вождем торопливых приказов.
     Во всяком  случае  всеобщий  воинственный  рев  внизу  смолк,  и  все
уставились вверх - но не на человека на каменном карнизе, а на скалу.  Без
дальнейшего промедления они ослабили тетивы своих луков и засунули  стрелы
в кожаные колчаны у себя на поясах, потом они  повернулись,  мелкой  рысью
потрусили по тропе, по которой они сюда  пришли  и  исчезли  за  обломками
камней, так ни разу и не оглянувшись.
     Киммериец озадаченно уставился им вслед. Он  достаточно  хорошо  знал
пиктов, чтобы понять, что охотничье преследование прекращено окончательно,
и что они больше не вернутся назад. Они,  несомненно,  уже  находились  на
пути в свои деревни, расположенные  на  расстоянии  около  сотни  миль  на
восток.
     Но все происходящее казалось ему  необъяснимым.  Что  в  его  убежище
оказалось такого, что заставило военный отряд пиктов отказаться  от  своей
обреченной   жертвы,   которую   они   преследовали    с    настойчивостью
изголодавшихся волков? Он знал, что  это  было  священное  место,  которое
могло использоваться различными кланами в  качестве  убежища,  и  беглецу,
который нашел там укрытие от клана, к которому он принадлежал, нечего было
бояться. Но другие кланы не придерживались такой же точки зрения на данное
место. И люди, которые преследовали его так долго, конечно не считали  его
священным, это место, находящееся на таком огромном расстоянии от их дома.
Это были люди Орла, чьи  деревни  находились  отсюда  далеко  на  востоке,
вблизи границ пиктов, принадлежащих к племени Волка.
     Волками были именно те, которые захватили в плен киммерийца, когда он
после своего бегства из Аквилонии исчез в дремучих лесах. И  они  передали
его людям Орла в обмен на находившегося у них в плену вождя племени Волка.
У пиктов племени Орла были кровавые счеты к огромному киммерийцу.  И  этот
счет стал еще более кровавым, потому что его бегство стоило  жизни  одному
из известных вождей племени. Поэтому они преследовали его  так  неустанно,
через широкие реки и крутые горы, не обращая внимания на то, что они  сами
становились объектом охоты для враждебных племен.
     И теперь, уцелевшие после такого изнурительного  преследования  пикты
просто повернули назад, хотя именно в этот  момент  их  жертва  прекратила
движение, и у нее больше не оставалось никакой возможности ускользнуть  от
преследователей. Киммериец недоуменно покачал  головой.  Нет,  он  не  мог
объяснить то, что произошло.
     Он  осторожно  поднялся.  Голова  у  него  лихорадочно  кружилась  от
чудовищного напряжения, и он был едва в состоянии понять, что  травля  его
прекратилась. Члены его совершенно окоченели,  раны  болезненно  ныли.  Он
выплюнул сухую пыль и быстрым движением руки протер налитые кровью усталые
глаза. Моргая, он осмотрелся  вокруг.  Под  ним  длинными  и  непрерывными
волнами тянулась  зеленая  лесная  чаща,  а  над  западным  краем  повисла
сине-стальная дымка, которая, насколько он знал, должна была теперь висеть
над морем. Ветер шаловливо играл  его  черной  гривой,  а  соленый  воздух
освежил его. Он большими поспешными глотками втягивал его в свою распухшую
грудь.
     Потом он повернулся, выругался от резкой боли  в  своей  кровоточащей
икре ноги и осмотрел карниз, на котором  стоял.  Позади  него  поднималась
крутая каменная стена, увенчанная  на  высоте  тридцати  футов  высоченным
каменным  гребнем.  Вверх  вели  небольшие  углубления  для  рук  и   ног,
расположенные в порядке, напоминавшем узенькую лестницу. А  на  расстоянии
пары шагов в стене темнела щель, которая была именно такой ширины, чтобы в
нее мог пролезть человек.
     Он, хромая, заковылял туда,  заглянул  в  нее  и  тут  же  выругался.
Солнце, высоко  стоящее  над  северным  лесом,  осветило  расщелину.  Щель
служила входом в туннелеобразную пещеру, а в ее конце  виднелась  довольно
большая, окованная железом дверь.
     Он  неверяще  прищурил  глаза.  Эта  страна  была  совершенно  дикой.
Киммериец знал точно, что западное  побережье  было  безлюдным  на  тысячу
миль, если не считать редких деревень  диких  прибрежных  племен,  которые
были еще менее цивилизованными, чем их родственники, живущие в лесу.
     Ближайшим   форпостом   цивилизации   были   пограничные   поселения,
раскинувшиеся вдоль реки Грома, в сотне миль к востоку.  И  киммериец  был
уверен еще кое в чем: в  том,  что  он  был  единственным  белым,  который
когда-либо пересекал эти  безбрежные,  дремучие  леса,  находящиеся  между
рекой и побережьем океана. Однако эту дверь, несомненно, изготовили отнюдь
не пикты.
     То, что он не мог объяснить этого возбудило его  подозрения,  поэтому
он приблизился к ней полный недоверия, сжимая  в  руках  топор  и  кинжал.
Когда его глаза приспособились к мягкому полумраку  после  яркого  солнца,
привыкли к слабому свету, который  скудно  просачивался  к  кованой  двери
сквозь  специальное  отверстие  для  освещения,  он  заметил  еще  кое-что
примечательное. Туннель продолжался также и за дверью, а  вдоль  его  стен
громоздились огромные кованые медью и железом, поставленные друг на друга,
сундуки. Оп пытался понять для чего они здесь. Он нагнулся  над  одним  из
них, который стоял на каменном полу, однако крышка сундука не открывалась.
Он уже поднял вверх свой топор, чтобы  разбить  замок  сундука,  но  вдруг
передумал и вместо этого захромал к массивной сводчатой двери.  Теперь  он
был более уверен, и его оружие осталось висеть  на  поясе.  Он  решительно
нажал на  дерево  покрытое  искусственной  резьбой.  Дверь  открылась  без
сопротивления.
     Так же внезапно его уверенность испарилась. С проклятием, сорвавшимся
с губ, он быстро отступил назад. Он выхватил свой  боевой  топор-секиру  и
кинжал. Какое-то мгновение он стоял, замерев в  угрожающей  позе,  подобно
статуе и вытянув шею, чтобы постоянно видеть эту дверь.
     Он еще раз заглянул в пещеру, в которой было гораздо  темнее,  чем  в
коридоре, но пещера эта была освещена слабым светом, исходящим от большого
драгоценного камня на  подставке  из  слоновой  кости,  стоящей  в  центре
огромного стола из черного дерева, Вокруг него сидели  молчаливые  фигуры,
присутствие которых так удивило его в первое мгновение.
     Они не пошевелились, не обернулись  к  нему.  Однако  голубой  туман,
висевший под сводами пещеры на высоте его головы, зашевелился,  как  будто
он был живым.
     - Ну, - пробурчал киммериец, - что они там все подохли что-ли?
     На его бурчание не последовало никакого ответа.  Киммерийца  было  не
так-то легко вывести из  себя,  но  демонстративное  пренебрежение  к  его
появлению взбесило его.
     - Вы могли бы по крайней мере предложить мне хотя бы  немного  вашего
вина, - грубо сказал он. - Во имя Крома, вы что считаете, что того, кто не
принадлежит к вашему  братству,  не  стоит  и  принимать  по-дружески?  Вы
хотите...
     Он смолк и, не произнося ни звука, уставился  на  молчаливые  суровые
фигуры, которые так необычно тихо сидели вокруг огромного стола из черного
дерева.
     - Они не пьяны, - пробормотал, наконец, он. -  Они  вообще  не  пили.
Что, во имя Крома, все это значит?
     Он переступил через порог. Голубой  туман,  завихрившись,  тотчас  же
начал двигаться  быстрее.  Он  слился,  сгустился,  и  вот  уже  киммериец
вынужден был бороться за  свою  жизнь  со  всей  решимостью  и  оставшейся
отвагой с... огромной черной рукой, которая легла ему на горло.



                             ГЛАВА 2. ПИРАТЫ

     Большим пальцем ноги, обутой в изящную туфельку, Белеза пнула одну из
раковин, перевернув ее, розовый край которой был похож на первый  проблеск
нового утра над туманным берегом.
     Хотя утренний рассвет  наступил  уже  давно,  однако  раннее  солнце,
разгонявшее жемчужно-серый туман, все еще не взошло.
     Белеза подняла свое лицо с тонкими  чертами  и  взглянула  на  чуждое
сооружение, казавшееся  ей  отталкивающим  и  отвратительным.  Не  которые
подробности  этого  сооружения  действовали  на  нее  угнетающе.  Под   ее
маленькими и изящными ножками шуршал  коричневый  песок.  Песок  уходил  к
пологим волнам, которые терялись в голубой  дымке  далекого  горизонта  на
западе.
     Она стояла на южном изгибе широкой бухты. Здесь прибрежная  местность
заканчивалась  низким  каменным   гребнем,   который   образовывал   южную
оконечность  бухты.  С  этого  возвышающегося  гребня  можно  было  видеть
безрадостную, унылую гладь воды на юге, тянувшуюся до самого горизонта. То
же самое можно было наблюдать как на западе, так и на севере.
     Повернувшись в сторону суши, она отсутствующим взглядом скользнула по
форту, который уже в  течение  полутора  лет  был  ее  домом.  В  размытую
голубизну неба, полощась на ветру, поднимаясь  золотое  с  алым  знамя  ее
дома.  Но  красный  сокол  на  золотом  коне  не   возбуждал   ни   какого
воодушевления в ее девичьей  груди,  хотя  флаг  так  победно  реял  после
многочисленных побед на юге.
     Она наблюдала людей, работающих  в  саду  и  на  полях,  разбросанных
вокруг форта, которые в свою очередь, казалось, с испуга  оглядывались  на
мрачную стену леса, протянувшуюся на север  и  на  юг,  насколько  хватало
глаз.
     Они боялись этого мрачного леса и вместе с ними этот страх  разделяло
каждое маленькое поселение на  этом  берегу,  Этот  страх  был  отнюдь  не
безосновательным.   В   шепчущей   таинственным   голосом   глубине   леса
подстерегала смерть -  невероятно  ужасная  смерть,  медленная  и  жуткая,
скрывающаяся под военной раскраской, неизбежная и беспощадная.
     Она печально вздохнула и вяло побрела к  кромке  воды.  Каждый  день,
проведенный на этом берегу, был однотонным и похожим на все  остальные,  и
мир городов и поместий, полный радости, увеселений и удовольствий, казался
не находящимся за тысячи  километров,  а  затерянным  в  бесконечной  дали
прошлого. Она снова задумалась над тем,  что  же  побудило  графа  Зингары
бежать на этот дикий берег вместе со своей свитой и челядью, удалившись на
тысячи миль от родной  страны.  Что  вынудило  его  сменить  дворец  своих
предков на эти убогие блокгаузы.
     Взгляд  Белезы  стал  мягче,  когда  она  услышала  тихие   шаги   по
шелестящему песку. Девочка, еще ребенок, совершенно обнаженная,  бежала  к
ней от гребня по низкой песчаной прибрежной полосе. Ее волосы  цвета  льна
были  мокрыми,  они  облепили  ее  небольшую  головку.  Голубые   глазенки
расширились от возбуждения.
     - Леди Белеза! -  крикнула  она,  выговаривая  зингаранские  слова  с
мягким офирским акцентом. - О, леди Белеза!
     Задыхаясь от бега, малышка делала непонятные жесты. Белеза, улыбаясь,
обняла ее рукой, когда девочка с разбегу ткнулась в ее колени, не  обращая
внимания на то, что ее одежда из тонкого щелка тут  же  намокла.  В  своей
безрадостной жизни Белеза всю  свою  нежность  дарила  этому  ласковому  и
доверчивому существу,  этой  бедной  сиротке,  которую  она  отняла  у  ее
жестокого хозяина во время их долгого путешествия с южных берегов.
     - Что случилось, Тина? Сначала переведи дух, ладно?
     - Корабль! - воскликнула девочка и указала  на  юг.  -  Я  плавала  в
пруду, небольшом водоемчике, оставшемся па берегу после  отлива  -  по  ту
сторону каменного гребня - и я увидела его! Корабль, плывущий сюда с  юга!
- дрожа всем телом от возбуждения, она тянула Белезу за руку, При мысли  о
скором посещении сердце молодой женщины тоже забилось быстрее. С тех  пор,
как они высадились на этом берегу, она еще не видела ни одного паруса.
     Тина стрелой помчалась впереди нее по желтому песку,  взрывая  босыми
ногами  спокойную  поверхность  песчаной  суши,  огибая   глубокие   лужи,
оставшиеся после прилива. Она  вбежала  на  низкий,  волнистый  гребень  и
ожидающе остановилась - стройная белая фигурка с развевающимися волосами и
рукой, протянутой к становившемуся уже светло-ярким небу.
     - Посмотри туда, моя леди!
     Белеза уже видела его белый, надутый ветром  парус,  вздымающийся  на
расстоянии всего лишь нескольких миль и плавно приближающийся ко  входу  в
бухту.
     Сердце ее забилось медленнее. Даже самое незначительное  происшествие
могло внести яркие краски и  увлекательное  возбуждение  в  ее  монотонную
жизнь, но у Белезы было неприятное предчувствие,  что  этот  надвигающийся
корабль не принесет им счастья, и, что он не  случайно  появился  у  этого
заброшенного берега. На севере не было портов, хотя,  конечно,  к  ледяным
берегам можно было приставать,  а  ближайший  порт  на  юге  находился  на
расстоянии около тысячи миль отсюда. Что привело чужаков в эту неизвестную
никому бухту? Корвелы - так ее дядя называл это место с тех пор,  как  они
здесь высадились.
     Тина плотнее прижалась к своей госпоже. Страх исказил милые черты  ее
миниатюрного личика.
     - Кто это может быть, моя леди? - пробормотала  она,  и  удары  ветра
вернули румянец на ее побледневшие  щеки.  -  Это  тот  человек,  которого
боится граф?
     Белеза, наморщив лоб, глянула на нее сверху вниз.
     - Почему ты говоришь это, детка?  Откуда  ты  знаешь,  что  мой  дядя
чего-то боится?
     - Так должно быть, - наивно ответила  Тина.  -  Почему  же  он  тогда
укрылся в этом диком месте? Посмотри, моя леди,  как  быстро  плывет  этот
корабль!
     - Мы должны сообщить об этом дяде, - пробормотала Белеза.  -  Рыбачьи
лодки еще не вышли в море, поэтому парус не видел ни один  человек,  кроме
нас. Берись за дело, Тина. И поспеши!
     Девочка устремилась вниз по склону к пруду, в  котором  она  плавала,
когда заметила корабль. Она подобрала свои сандалии, тунику, а также пояс,
которые были разбросаны по песку. Затем  она  побежала  назад,  к  гребню,
одеваясь на ходу.
     Белеза, озабоченно смотревшая  на  приближающийся  корабль,  поспешно
догнала ее, взяла девочку за руку, и они вместе поспешили в форт.
     Сразу же после того, как они прошли через  дверь  палисада  крепости,
прозвучал резкий звук рога, и испуганные рабочие в саду и на  полях  споро
побежали к крепости, так же,  как  и  люди,  только  что  открывшие  двери
деревянных сарайчиков на боне, чтобы спустить на воду рыбачьи челны.
     Каждый, оказавшийся за пределами крепости, отложил  или  бросил  все,
чем он занимался и, не  оглядываясь  и  не  теряя  времени  на  то,  чтобы
обнаружить причину внезапной тревоги, быстро побежал  к  крепости.  Только
достигнув крепостных ворот, все без исключения оглядывались через плечо на
темную окраину густого леса, чернеющего на востоке.
     Они торопливо пробегали через  ворота  и  мимоходом  осведомлялись  у
охранников, стоявших на подмостках под оградой палисада:
     - Почему нас срочно отозвали назад? Что случилось? Пришли пикты?
     Вместо ответа один из охранников, скупых на олова, подчеркнуто указал
на юг. С его высокого помоста был виден движущийся парус. Люди карабкались
на помост и всматривались в море.


     Из маленькой обзорной башенки на крыше главного здания - которое, как
и все остальные строения внутри ограды палисада, было выстроено из толстых
стволов деревьев - граф Валенсо из  Корзетты  наблюдал  за  приближающимся
парусом, за тем, как он огибает оконечность южного берега бухты. Граф  был
худым, мускулистым мужчиной в возрасте примерно  пятидесяти  лет.  У  него
было мрачное, суровое лицо. Его узкие штаны и куртка были сшиты из черного
шелка. Единственным,  что  у  него  было  другого  цвета,  это  сверкающие
драгоценные  камни  на  рукоятке  его  меча   и   винно-красная   накидка,
ниспадающая с его плеч. Он нервно крутил свои усы, потом  мрачно  взглянул
на своего мажордома - человека со скучным  взглядом  и  лицом,  одетого  в
сатин цвета стали.
     - Что вы думаете об этом, Гальбро?
     - Это - карака, милорд, - ответил мажордом. - Карака  с  такелажем  и
парусами, как у кораблей бараханских пиратов, смотрите, вон там!
     Он  почти  прокричал  свои  последние  слова.  Корабль  уже   обогнул
выступающий в  море  кусок  суши  и  теперь  наискось  плыл  через  бухту,
вспенивая водную гладь. Все увидели флаг, который внезапно  затрепетал  на
вершине мачты - черный флаг с контурами алой руки. Люди из форта испуганно
уставились на это пугающее знамя. Все глаза теперь ожидающе повернулись  к
башне, на которой стоял их угрюмый  хозяин  в  развевающейся  на  утреннем
ветру накидке.
     - Да, это - бараханец! - пробурчал Гальбро. - И если мне не  изменяет
память, это - "КРАСНАЯ РУКА, Стромбанни. Что  ищет  он  у  наших  берегов,
таких мрачных и безотрадных?
     - Для нас этот корабль,  несомненно,  не  сулит  ничего  хорошего,  -
пробормотал граф. Взгляд вниз сказал ему, что тяжелые ворота тем  временем
уже  были  закрыты,  и  капитан  охраны,  вооруженный  блестящей   сталью,
распределял своих людей по постам.  Некоторых  -  на  бруствер  у  ограды,
других - к нижним бойницам. Главные силы разместились вдоль западной части
палисада, в центре которой находились ворота.
     Сто человек, сто судеб, - солдаты, вассалы,  крепостные  и  их  семьи
последовали в изгнание вместе с Валенсо.  Среди  них  было  сорок  опытных
воинов, которые уже облачились в доспехи, нахлобучили шлемы и  вооружались
мечами,  боевыми  топорами  и  арбалетами.  Последними  были  рабочие  без
кольчуг, но на них были надеты прочные и твердые кожаные туники. Они также
были  сильными  и  храбрыми  людьми,  которые  могли  умело  обращаться  с
охотничьими луками, острыми топорами дровосеков и охотничьими пиками.  Все
они тут же заняли  свои  места  и  мрачно  глядели  на  приближение  своих
заклятых врагов - потому что вот уже более столетия пираты  с  бараханских
островов - маленькой группки островков к юго-западу от побережья Зингары -
делали жизнь на морском побережье чрезвычайно опасной.
     Люди на подмостках внимательно наблюдали за каракой,  латунные  части
которой ослепительно блестели  на  солнце.  Они  видели  на  палубе  судна
суетящихся  пиратов  и  слышали  их  крики.   Вдоль   поручней   угрожающе
поблескивала сталь.
     Граф покинул башню  и  приказал  своей  племяннице  и  ее  подопечной
укрыться в доме. После этого он надел  шлем  и  нагрудные  латы,  а  потом
угрюмо поднялся на подмостки, чтобы принять на себя командование  обороной
форта. Его подданные наблюдали за его  действиями  с  мрачной  покорностью
судьбе. Они намеревались продать свои  жизни  как  можно  дороже,  однако,
несмотря на довольно сильные позиции, у  них  едва  ли  сохранились  шансы
победить нападающих. Полтора года в этой  пустыне  при  постоянной  угрозе
нападения диких пиктов из глубин темного леса у них за спиной,  все  время
грызли их разум и сделали пессимистами. Их женщины молча стояли  у  дверей
деревянных хижин или пытались успокоить разволновавшихся детей.
     Белеза и Тина смотрели  из  одного  окон  главного  дома,  и  молодая
женщина почувствовала, как дрожит девочка. Она, словно защищая, обняла  ее
решительной рукой.
     - Они бросили якорь у лодочной станции, - тихо проговорила Белеза.  -
Да, вот они спустили его в воду - это на расстоянии примерно трехсот футов
от берега. Не бойся, малышка! Они не  сумеют  захватить  наш  форт.  Может
быть, им просто нужны свежая вода и мясо. Или же они ведут  в  этих  водах
погоню за кем-нибудь.
     - Они плывут к берегу в длинной  лодке!  -  взволнованно  воскликнула
девочка. - О, моя дорогая леди, я  так  сильно  боюсь!  Какие  огромные  и
ужасные мужчины в доспехах! Посмотри же, как блестят на солнце их странные
пики и шлемы! Они нас сожрут?
     Несмотря на собственный страх, Белеза рассмеялась.
     - Конечно, нет! Как ты могла так подумать?!
     - Зингелито рассказал мне, что бараханцы едят женщин.
     - Он только пошутил. Бараханцы ужасны, но они  не  хуже  зингаранских
ренегатов которые называют себя каперами. Зингелито однажды был капером.
     - Это было ужасно, - пробормотала девочка. - Я так  рада,  что  пикты
разбили ему голову.
     - Но, девочка! - Белеза передернула  плечами,  -  Ты  не  должна  так
говорить. Посмотри, пираты высадились на берег.  Они  вышли  из  лодки,  и
теперь один из них направляется к форту. Это, должно быть, сам Стромбанни.
     - Эй там, в форте! - донес ветер хриплый мужской голос.
     - Я пришел сюда под белым флагом!
     Одетая в шлем голова графа появилась  над  оградой  палисада,  и  его
серьезное лицо повернулось в сторону пирата. Пират остановился в  пределах
слышимости. Это  был  огромного  роста  мужчина  без  головного  убора,  с
золотистыми волосами, какие иногда появляются в Аргосе.  Из  всех  морских
грабителей мало кто был известен так же, как он.
     - Говори! - приказал Валенсо. - Хотя у меня  нет  абсолютно  никакого
желания выслушивать людей твоего сорта!
     Стромбанни улыбнулся одними губами, но не глазами.
     - Когда ваш галеон в прошлом году во время шторма ускользнул от  меня
недалеко от Транлибеса, я не мог даже подумать, что  встретимся  снова  на
пиктийском берегу, Валенсо. Но я уже тогда понимал, куда вы держите  путь.
Я понял это у Митры и сразу же  начал  вас  преследовать.  Я  был  приятно
удивлен, когда некоторое время назад я увидел полощущееся на  ветру  знамя
над фортом, к тому, же с красным соколом на полотнище, именно там, где я и
ожидал. На голом пустынном берегу. Итак, я вас нашел!
     - Кого нашли? - фыркнул граф.
     - Не пытайтесь спорить! -  этого  стоявшего  внизу  огромного  пирата
внезапно прорвало. - Я знаю, почему вы прибыли сюда. Я приплыл сюда потому
же. Где ваш корабль?
     - Тебе не найти вообще ничего!
     -  У  вас  больше  нет  корабля!  -  с  триумфом  воскликнул  морской
разбойник. -  Я  вижу  часть  мачты  галеона  в  заборе  вашего  палисада,
хорошенькое дельце. Вы потерпели кораблекрушение высадились здесь и теперь
я, наконец, получу так долго ускользавшую от меня добычу!
     - Проклятье,  о чем  это ты  вообще  болтаешь!  -  вскричал граф.  -
Добыча?!  Может быть,  я бараханец, которого можно легко ограбить? Однако,
если бы это и было так, что я мог бы добыть на этом пустынном берегу?
     - То, за чем вы пришли сюда! - холодно ответствовал пират. -  То,  за
чем я прибыл на этот берег и что намереваюсь забрать.  Но  от  меня  легко
отделаться. Отдай мне товар, мы тут же исчезнем и оставим вас в покое.
     - Ты должно быть сошел с ума! - проревел Валенсо, - Я  пришел  в  это
место в поисках мира и уединения, и я наслаждался одиночеством, пока из-за
моря не приполз ты, желтокожая собака! Убирайся прочь! Я  не  хочу  больше
разговаривать с  тобой,  я  устал  от  пустых,  беспредметных  разговоров,
Забирай своих негодяев и убирайся! Исчезни!
     - Если я и исчезну, то только превратив твой жалкий фортишко  в  кучу
золы и тлеющих углей! - бешено проревел в ответ пират, - Я спрашиваю  тебя
в последний раз, хотите вы спасти свою жизнь и выдать мне добычу? Здесь вы
не получите от меня никакой пощады, у меня с собой сто пятьдесят отчаянных
парней, которые едва могут дождаться, когда им будет позволено  перерезать
ваши глотки!
     Вместо ответа граф  сделал  быстрый  знак  людям,  разместившимся  за
оградой палисада. Немедленно через бойницу вылетела  стрела,  свистнула  в
воздухе и ударилась в нагрудный панцирь Стромбанни.
     Пират яростно заорал и побежал назад, к берегу, а стрелы тем временем
продолжали свистеть вокруг него. Его люди  также  взревели  и,  размахивая
клинками, стали приближаться.
     - Проклятая собака! - в ярости воскликнул граф и ударил  промазавшего
лучника по голове своей закованной в металлические латы рукой, - Почему ты
не попал в его гнусное горло? Будьте наготове, люди! Они приближаются!
     Но  Стромбанни  добежал  до  своих  людей  и  остановил  их.   Пираты
растянулись длинной линией, достигающей угла  западной  части  палисада  и
стали осторожно  продвигаться  вперед,  изредка  стреляя  из  луков.  Хотя
лучники  морских  разбойников  были  лучше  зингаранских,  им  при  каждом
выстреле приходилось выпрямляться. Этим активно  пользовались  зингаранцы,
которые, находясь под защитой частокола, могли со своей стороны  выпускать
стрелы и болты из арбалетов, предварительно хорошенько прицелившись.
     Длинные стрелы бараханцев по крутой дуге летели через ограду палисада
и, звонко дрожа, впивались в карниз окна, через которое  Белеза  наблюдала
за разворачивающимся боем. Тина всякий  раз  вскрикивала,  оглядываясь  на
вздрагивающие древки впивающихся в дерево стрел.
     Зингаранцы  не  отвечали  на  массированный  обстрел  соответствующим
образом. Они целились тщательно, без ненужной спешки. Тем временем женщины
позабирали всех детей в хижины и подчинились судьбе, которую  им  уготовил
бог.
     Бараханцы были хорошо известны своей яростной тактикой нападения,  но
они были также осторожны, как  и  быстры,  и  не  настолько  глупы,  чтобы
гибнуть во время начала штурма палисада. Растянувшись широкой  цепью,  они
медленно ползли вперед, используя малейшие укрытия, ямы,  одиноко  стоящие
кусты, однако их вокруг было не так уж и много. Земля  вокруг  форта  была
расчищена, на тот случай, если нападут пикты, что бы они  во  время  своих
атак не могли укрыться за естественными препятствиями.
     Когда  бараханцы  постепенно  приблизились  к  обороняющемуся  форту,
защитникам стало легче целиться и попадать в  наступающих.  Тут  и  там  в
песке валялись трупы, латы которых блестели  на  ярком  солнце.  Некоторые
доспехи были пробиты тяжелыми арбалетными болтами, из тел  других  торчали
боевые стрелы, особенно из незащищенных шей или подмышек пиратов.  Раненые
барахтались в лужах морской воды, окрашенной кровью, и стонали.
     Пираты  действовали  гибко  и  быстро,  как  кошки.   Они   постоянно
перемещались с места на место, и из-за  этого  непрерывного  передвижения,
перебежек и переползаний представляли из себя плохие мишени,  кроме  того,
латы защищали их. Их непрекращающийся обстрел угрожал людям, Укрывшимся  в
форте, и заставляя их нервничать. Несмотря  на  это,  было  очевидно,  что
преимущество оставалось  на  стороне  укрывшихся  за  деревянными  стенами
зингаранцев, пока шла только перестрелка.
     Однако было видно, что возле  ангара  для  лодок,  который  находился
прямо на берегу, пираты быстро орудовали топорами. Граф  яростно  и  грубо
выругался, увидев, что враги  сделали  с  их  лодками,  которые  его  люди
соорудили из досок, с таким трудом напиленных из толстых стволов деревьев.
     - Они строят передвижной заградительный щит, -  с  яростной  злостью,
воскликнул он, - Крайне необходима вылазка,  пока  они  еще  рассыпаны  по
берегу, прежде чем они изготовят этот щит.
     Гальбро неодобрительно покачал головой и взглянул на почти безоружных
работников с их неуклюжими охотничьими пиками.
     - Наши стрелы убьют многих, кроме того, мы не можем вступать с ними в
открытую рукопашную схватку. Нет, мы должны оставаться за оградой палисада
и положиться только на свою оборонительную тактику.
     - Великолепно, - недовольно пробурчал Валенсо,  -  но  только  в  том
случае, если они не вторгнутся в форт и не проникнут сквозь частокол.
     Время шло, и стрелки с  обеих  противоборствующих  сторон  продолжали
свою дуэль. Наконец, пестрая группа, состоящая примерно из  трех  десятков
пиратов,  приблизилась  к  форту,  толкая  перед  собой  гигантский   щит,
сколоченный из досок порушенных лодок и  дерева,  содранного  с  лодочного
ангара. Они нашли арбу, сняли с нее колеса и прикрепили их к щиту;  колеса
эти, грубые, но вполне сносно  вертящиеся,  были  изготовлены  из  дубовых
досок. Толкая перед собой это тяжелое и громоздкое  сооружение,  грабители
были неплохо защищены от разящих их стрел защитников форта, которые  могли
видеть только ноги пиратов.
     Деревянный щит все ближе и ближе  подкатывался  к  воротам  крепости,
Растянувшись цепью стрелки бежали к щиту, стреляя на ходу.
     - Стреляйте! - ревел Валенсо,  лицо  которого  сильно  побледнело.  -
Остановите их раньше, чем они сумеют добраться до ворот!
     Стрелы  со  свистом  рассекали  воздух  над  оградой  палисада  и   с
характерным звуком вонзались в плотное дерево, не причиняя ни какого вреда
защитникам. Насмешливые крики были ответом на этот пиратский залп. В ответ
неслись  оскорбительные  выкрики  нападающих,  поскольку  стрелы  и  болты
обороняющихся теперь все реже и реже достигали цели, барабаня по  толстому
щиту на колесах. Стрелы пиратов теперь попадали в бойницы. Один из  солдат
пошатнулся и, захрапев упал на бруствер со стрелой в горле.
     - Стреляйте по ногам! - крикнул Валенсо. А потом: - Сорок  человек  с
пиками и топорами к воротам! Остальные остаются в палисаде!
     Песок взорвался под ногами морских  грабителей,  катящих  щит,  когда
туда  ударили  арбалетные  болты.  Пронзительный  вой,  потрясший  воздух,
показал, что одна из стрел попала в нужную цель. Один их пиратов показался
из-за щита. Он дико ругался и прыгал на одной ноге, пытаясь  вырвать  болт
из раны в другой ноге. Через  мгновение  в  него  вонзилась  дюжина  стрел
лучников форта.
     Тем не менее, пираты с триумфальными возгласами уже подкатили  щит  к
тяжелым воротам. Через заблаговременно пробитое отверстие  в  центре  щита
был просунут массивный таран с железным наконечником, сделанным из  одного
из стропил  разобранного  лодочного  сарая.  Ворота  затрещали  и  немного
подались во внутрь палисада,  в  то  время,  как  остроконечные  стрелы  и
смертоносные болты градом сыпались на атакующих, время от  времени  находя
себе цель и вызывая вопли боли.  Однако  морские  волки  были  переполнены
жаждой сражения.
     С громкими криками они раскачивали таран в  такт  движениям  тяжелого
стропила, в то время, как их товарищи, не  обращая  никакого  внимания  на
несколько ослабевший обстрел со стороны защитников крепости, устремились к
форту со всех сторон, на бегу отвечая на обстрел  из-за  частокола  своими
стрелами.
     Граф, грубо ругаясь,  выдернул  свой  меч,  спрыгнул  с  бруствера  и
побежал к сотрясавшимся воротам. Отряд его солдат все еще продолжал беглый
обстрел.  Каждое  мгновение  ворота  могли  отойти  еще  больше,  и  тогда
защитники закроют образовавшуюся в них брешь своими собственными телами.
     Неожиданно грохот боя перекрыл новый звук со  стоявшего  на  рейде  у
берега корабля прозвучал громогласный рев трубы. Сидевший на  мачте  судна
человек, раскачиваясь, дико размахивал руками.
     Стромбанни услышал рев трубы в то мгновение, когда  его  руки  крепко
обхватывали тяжелый таран. Он покрепче уперся  ногами  в  песчаную  почву,
чтобы удержать бревно тарана, когда тот в результате резкой отдачи  пойдет
назад,  мощные  мускулы  буграми  вздулись  на  его  руках  и  ногах.   Он
прислушался, капли пота блестели на его искаженном лице.
     - Стойте! - взревел он, - Проклятье, да остановитесь же! Вы слышите!
     В наступившей тишине звук трубы стал слышен еще лучше, и чей-то голос
проревел что-то такое, что людям внутри палисада не удалось разобрать.
     Но Стромбанни понял это.  Он  снова  прорычал,  задыхаясь,  очередной
приказ, сопровождаемый злобными проклятиями. Пираты бросили таран, и стали
как можно  быстрее  отволакивать  от  ворот  щит.  Грабители,  по  которым
осажденные в форте снова открыли огонь,  быстро  помогли  подняться  своим
раненым и торопливо потащили их назад к воде.
     - Смотри! - крикнула у своего окна Тина, подпрыгивая  и  жестикулируя
от возбуждения и нескрываемого нетерпения. - Они Убегают! Все! Они бегут к
морю! Смотри, они даже бросили свой щит! Они прыгают в шлюпку и  гребут  к
своему кораблю! О, моя леди! Неужели мы их победили и они уходят!?
     - Я думаю, нет, - Белеза взглянула  на  море,  потом  снова  перевела
взгляд на девочку. - Посмотри!
     Она отодвинула занавески в сторону и высунулась из окна,  ее  звонкий
молодой голос перекрыл звуки недоуменных голосов, переговаривающихся  друг
с другом защитников форта. Она снова поглядела наверх,  потом  туда,  куда
указывала ее хозяйка. Тина удивленно вскрикнула, когда  увидела  еще  один
корабль, который, величественно разрезая волны, огибал  южную  оконечность
бухты. Пока они наблюдали за новым судном  широко  открытыми  главами,  он
поднял королевский флаг Зингары.
     Пираты Стромбанни вскарабкались на борт своей караки и  стали  быстро
поднимать  якорь.  Прежде,  чем  новый  корабль  пересек  половину  бухты,
"Красная рука", исчезла за северной частью его оконечности.



                          ГЛАВА 3. ТЕМНЫЙ ЧУЖЕЗЕМЕЦ

     Голубой туман сгустился в ужасную темную фигуру, контуры которой пока
еще расплывались. Она заполняла всю переднюю  часть  загадочной  пещеры  и
скрыла за собой молчаливые фигуры у стола. Конечно,  кQВиец  не  был  в
этом полностью уверен, однако ему казалось, что  он  видит  косматый  мех,
острые уши и два стоящих друг возле друга рога.
     Пока длинная извивающаяся рука,  как  щупальца,  сжимала  его  горло,
киммериец мгновенно обрушил на нее свой пиктийский топор.  От  силы  удара
рукоятка топора переломилась, а медный клинок звеня ударился  о  гранитную
стену. Однако, насколько он мог видеть, лезвие вообще не проникло в  плоть
противника. Для того, что бы ранить демона, недостаточно простого  оружия.
А когти уже сомкнулись, разрывая кожу, на его  горле,  чтобы  сломать  ему
шею, словно это была обычная сухая ветка. С тех пор, как Конан  боролся  с
Баалитефом в  дьявольском  замке  Ханумана  в  Замбуле,  никто  больше  не
схватывал Конана с такой бешеной силой.
     Когда волосатые пальцы коснулись его израненной кожи,  варвар  напряг
стальные мускулы своей бычьей шеи и глубоко  втянул  голову  в  плечи;  он
сделал это для того, чтобы у его сверхъестественного противника оставалась
как можно меньше площадь для захвата. Он уронил кинжал и сломанный  топор,
схватил за толстые, черные, узловато-когтистые пальцы, подпрыгнул, вскинул
обе ноги высоко вверх и изо всех сил ударил пятками  по  груди  кошмарного
чудовища, вытянув свое тело в напряженную прямую линию.
     Чудовищное сопротивление сильной стопы  ноги  киммерийца  высвободило
его из смертельного захвата, а обратная сила удара отшвырнула его назад  в
туннель, по которому он пришел сюда.
     Он больно упал спиной на твердый каменный пол, и,  перекувыркнувшись,
снова оказался на ногах, не обращая никакого внимания на свои раны. Он был
готов бежать или сражаться: смотря по  обстоятельствам,  потому,  что  ему
предстояло.
     Пока он, тяжело дыша, стоял, напружинившись, и, как волк скалил зубы,
его взгляд был устремлен на дверь, ведущую в опасную  пещеру,  он  немного
пришел в себя и стал ждать, что произойдет дальше. Но ничего не произошло.
Потому  что  едва  только  Конан  освободился  от  захвата   монстра,   он
растворился и снова стал голубым туманом,  из  которого  сгустившись,  это
чудовище родилось.
     Киммериец стоял в напряженной готовности к прыжку, либо к тому, чтобы
повернуться и помчаться по пробитому  в  скале  туннелю.  Суеверный  страх
варвара безжалостно вгрызался в него.  Хотя  он  и  был  почти  совершенно
бесстрашным  человеком,  когда  дело  касалось  обыкновенных   людей   или
привычных животных, однако все сверхъестественное  и  чуждое  человеческой
сущности будило в нем холодный ужас.
     Итак, именно поэтому пикты  не  воспользовались  предоставившимся  им
шансом, а вместо этого неожиданно повернули назад. Собственно  говоря,  он
предполагал нечто подобное. Он постарался припомнить все, что  когда  либо
слышал о демонах во времена своей суровой  юности  в  покрытой  свинцовыми
облаками Киммерии, а потом в период странствий по большей части освоенного
и цивилизованного мира - а также  то,  что  довелось  пережить  самому.  В
данный момент он не мог вспомнить ни того, ни  другого,  ни  третьего.  Но
когда этот воздушный, бестелесный дух обрел материальную форму, он  увидел
все его ограничения и скованность. Гигантское неуклюжее чудовище не  могло
бегать так быстро, как обычное смертное животное его размеров и очертаний.
Конан был уверен в том, что сам он  сможет  бежать  гораздо  быстрее,  чем
такое вот чудовище.
     Он собрал все своей мужество и с колотящимся от  возбуждения  сердцем
проревел:
     - Эй ты, проклятый ужасный монстр! Не потрудишься ли ты выйти?
     Но не получил ни какого ответа.
     Он подождал, но так и не дождался ответа.
     Голубой туман клубился под каменным сводом пещеры, больше не сгущаясь
в демонический силуэт.  Внезапно  Конан  вспомнил  Сагу  никто  о  демоне,
которого  заколдовал  какой-то  чародей,  чтобы  демон  этот  убил  группу
чужеземцев, пришедших из-за моря. Однако он запер демона в  той  же  самой
пещере, где он заточил свои жертвы, и в которой он убил их,  чтобы  демон,
которого он вызвал из ада, не мог напасть  на  него  и  разорвать  его  на
куски.
     Киммериец впервые обратил  более  пристальное  внимание  на  сундуки,
расставленные вдоль стен базальтового туннеля...


     События в форте продолжали развиваться.
     Граф приказал:
     - Быстрее наружу! - он рванул засов ворот. - Уничтожьте  щит  прежде,
чем чужаки высадятся на берег.
     - Но ведь Стромбанни бежал! - воскликнул Гальбро, - А  новый  корабль
плывет под флагом Зингары!
     - Делай то, что я тебе сказал! - прогремел разъяренно Валенсо, -  Мои
враги не только иностранцы-чужаки! Наружу, собаки! Тридцать из вас  должны
втащить щит в форт!
     Прежде, чем зингаранский корабль  бросил  якорь  у  берега,  тридцать
самых дюжих мужчин подкатили  щит  к  воротам  и  старательно,  с  натугой
протащили его в форт.
     Тина, выглядывавшая из окна, главного дома, удивленно спросила:
     - Почему, это граф снова решил запереть ворота? Он, вероятно,  боится
того человека, который находится на приплывшем корабле?
     - Я не знаю, что ты имеешь в виду, детка, -  обеспокоенно  отозвалась
Белеза, хотя граф был  отнюдь  не  тем  человеком,  который  боится  своих
врагов, он никогда не рассказывал, почему же все-таки он отправился в  это
непонятное добровольное изгнание. Во всяком случае предположение Тины было
определенно беспокоящим, и не таким уж, быть может, невероятным.
     Девочка, казалось, не слышала ее ответа.
     - Все люди снова вошли внутрь форта, - сообщила она, - Ворота заперты
и все люди возвратились на  свои  посты.  Если  новый  корабль  преследует
Стромбанни, почему же он в таком случае не плывет за ним? Это  не  военная
карака, а обычная галера. Посмотри вон туда, лодка с корабля идет к  суше,
в нашем направлении. На ее носу сидит человек в черном плаще,
     Днище лодки заскребло по песку. Человек  в  темной  накидке  спокойно
шагнул на желтый песок, за ним последовали три его компаньона.  Он  был  в
высок, строен, и под его черным плащом блестели шелк и стальное лезвие.
     - Стойте! -  решительно  прогремел  граф,  когда  незнакомцы  подошли
ближе. - Я буду иметь дело только с вашим предводителем.
     Высокорослый чужеземец снял свой шлем и почтительно  поклонился.  Его
товарищи остановились и еще плотнее закутались в свои развевающиеся плащи.
Моряки, оставшиеся позади  них,  опершись  на  весла,  смотрели  на  флаг,
трепетавший под порывами ветра над палисадом.
     Когда  чужак  подошел  настолько  близко  к  воротам,  что   уже   не
требовалось громко кричать, чтобы понять друг друга, он сказал:
     - Разумеется, между людьми чести не должно быть не доверия.
     Яростно сверкнув глазами, Валенсо  посмотрел  на  него,  у  чужеземца
темная кожа, узкий нос хищной птицы и тонкие черные усы. На его  шее,  так
же на рукавах можно было разглядеть тонкие кружева.
     - Я не знаю вас, - произнес, поколебавшись, Валенсо.  -  Вы,  корсар,
которого зовут Черный Зароно.
     Чужеземец снова вежливо наклонил голову:
     - Нет также никого, кто не знал бы Красного Сокола Корзетты.
     - Мне  кажется,  что  этот  берег  является  обычным  местом  встречи
негодяев всех южных вод, - недовольно проворчал Валенсо и спросил  -  Чего
же вы хотите?
     - Но, мой лорд, - отозвался  Зароно,  произнося  фразу  порицательным
тоном, - Что это за приветствие для того, кто сослужил вам  такую  большую
службу?  Разве  эта  аргосианская  собака  Стромбанни  не   имел   желания
протаранить ваши ворота? И разве он не смазал и  не  показал  всем  пятки,
когда наш корабль обогнул мыс?
     - Это так, - неохотно согласился посуровевший граф. - Хотя и не  вижу
разницы между пиратом и корсаром.
     Зароно рассмеялся, не чувствуя себя  оскорбленным  и  лихо  подкрутил
свои усы.
     - Вы очень откровенны, мой лорд. Поверьте мне на слово,  я  не  хотел
поступать самовольно. Я только хотел попросить вашего  разрешения  бросить
якорь в вашей бухте и отправить своих людей на охоту в  этот  великолепный
лес, чтобы обеспечить команду свежим мясом, а также набрать чистой воды. А
что касается меня, то я надеялся,  что  вы,  быть  может,  пригласите  мою
скромную персону на стаканчик вина.
     - Я не знаю, как я смогу удержать вас  от  этого.  однако  позвольте,
Зароно, сказать мне только одно. В мой форт не войдет  ни  один  из  ваших
людей. Если хоть один из них приблизится к крепостным стенам, хотя  бы  на
сотню футов, он тут же получит стрелу  в  горло.  И  я  предупреждаю  вас,
держите свои руки подальше от моего сада и моего скота. Я дам вам на  мясо
одного быка, но не больше! И если вам вздумается что-нибудь еще, смею  вас
заверить, что мы в форте сумеем удержаться против ваших людей.
     - Против Стромбанни, как мне представляется, вам не  удалось  сделать
этого, - немного насмешливо, со скрытой издевкой  напомнил  ему  незванный
гость.
     - Тем не менее.  Вы  больше  не  сможете  найти  дерева  для  быстрой
постройки щита, если только вы не свалите пару деревьев или не возьмете со
своего корабля, - свирепо выдохнул граф, - Кроме  того,  ваши  лучники  не
бараханские стрелки, и поэтому они не лучше моих людей. Не  говоря  уже  о
том что та ничтожная добыча которую вы сможете взять  здесь  в  форте,  не
стоит таких крупных и занудных хлопот.
     - Кто говорит о добыче и о нападении? - возразил Зароно. -  Нет,  мои
люди всего лишь только хотят снова ощутить твердую землю под ногами,  и  к
тому же от однообразного питания на борту судна грозит вспыхнуть цинга. Вы
позволите им высадиться на берег? И ручаюсь за их полное и добропорядочное
поведение.
     Валенсо  с  явной  неохотой  дал  согласие.  Зароно  чуть  насмешливо
поклонился и с достоинством, размеренными шагами удалился назад,  двигаясь
так, словно он находился при дворе Кордавы - где  он  действительно,  если
слухи не были преувеличенными, когда-то был желанным гостем.
     - Не впускай в форт никого, - Валенсо повернулся к Гальбро.  -  Я  не
доверяю этим ренегатам. Тот факт, что он отогнал головорезов Стромбанни от
наших ворот, еще не гарантирует того, что он не перережет нам глотки и  не
сделает это с охотой и удовольствием.
     Гальбро кивнул понимающе. Он,  разумеется,  знал  о  соперничестве  и
неприкрытой вражде, кровавой и длительной, между пиратами и  зингаранскими
корсарами. Пираты большей частью пополнялись за счет аргосианских моряков,
которые пошли против закона. К исконной вражде между Аргосом и Зингарой  в
данном  случае  добавлялось  еще  и  конкуренция,  так  как  бараханцы   и
зингаранские корсары делали жизнь  людей  в  городах  на  южном  побережье
небезопасной, и с одинаковой яростью они нападали друг на друга.
     Таким образом, когда корсары вышли на пустынный берег, никто из них и
не подумал направиться в сторону палисада. Загорелые парни носили  пестрые
шелковые одежды и сверкающую на солнце оружейную сталь. На головах  у  них
были платки, а в ушах поблескивали золотые кольца.  Около  ста  семидесяти
человек разбили лагерь  прямо  на  берегу,  Валенсо  заметил,  что  Зароно
установил посты по обеим краям морской бухты.  К  цветущему  саду  они  не
приближались вообще. Они только взяли быка, на которого Валенсо указал  им
с палисада погнали его к берегу и там  зарезали,  На  песке  был  разведен
костер, а на берег были вытащены сплетенные бочонки с пивом  и  немедленно
откупорены. Другие бочонки,  доставленные  с  корабля,  корсары  наполнили
ключевой водой из источника,  протекающего  неподалеку  к  югу  от  форта.
Несколько мужчин смело направились в лес.  Увидев  у  края  леса  людей  с
корабля. Валенсо почувствовал себя обязанным окликнуть Зароно.
     - Старайтесь не позволять своим людям ходить  в  этот  лес.  Возьмите
лучше из моего стада еще одного быка, если вам действительно  недостаточно
мяса. Если ваши  люди  проникнут  в  лес,  может  весьма  быстро  и  легко
случиться так, что пикты прикончат их. Незадолго  до  того  как  вы  здесь
высадились, мы отстояли их кровавое нападение. С тех пор как мы здесь, они
убили одного за другим шестерых из наших людей. В настоящее время, однако,
между  нами  существует  вооруженное  перемирие,  которое,  если  говорить
откровенно, висит на тонком волоске.
     Зароно  бросил  заметно  испуганный  взгляд  на  угрожающе  темнеющий
неподалеку лес, потом поклонился и сказал:
     - Я благодарю вас за своевременное предупреждение, мой лорд!  Хриплым
голосом, составляющим полный контраст с его  вежливым  тоном  разговора  с
графом, он отозвал своих людей назад.
     Если бы взгляд Зароно мог проникнуть сквозь стену леса, он,  конечно,
вздрогнул бы, увидев мрачную фигуру, которая с угрюмым нетерпением ожидала
там и своими свирепыми глазами наблюдала  за  действиями  высадившихся  на
берег  чужаков.  Это  притаился  жутко  разрисованный  воин,  который   за
исключением  набедренной  повязки  из   кожи   диких   животных   и   пера
птицы-носорога над левым ухом, был совершенно обнажен.


     С наступлением вечера с моря на сушу надвинулась тонкая серая  пелена
и затмила небо. Красное с медным солнце село, и его кровавые лучи окрасили
верхушки, пенящиеся и поблескивающие  багровыми  отблесками,  черных  волн
взбесившегося моря.  Туман  все  приближался.  Медленно  закручиваясь,  он
клубился у корневищ мрачных деревьев и, как дым, не спеша вползал в  форт.
Костер на берегу сквозь туманную дымку казался кроваво-красным, а песни  и
развеселый рев  корсаров  звучал  и  глухо,  словно  доносились  откуда-то
издалека. Предприимчивые корсары захватили с собой с корабля старый  парус
и вдоль берега - там, где на вертеле все еще жарились  куски  говядины,  а
пиво постепенно уже кончалось - была возведена просторная палатка.
     Большие и  тяжелые  ворота  форта  были  достаточно  крепко  заперты.
Солдаты с копьями на плечах несли охрану на подмостках палисада,  медленно
шагал по брустверной насыпи и выглядывая через затаившийся частокол.
     Капли тумана поблескивали на их  шлемах.  Они,  казалось,  были  мало
обеспокоены пылающим на песчаном берегу костром позади себя,  и  все  свое
внимание  сконцентрировали  на  черной  громаде   леса,   который   сквозь
уплотняющуюся завесу тумана теперь  больше  казался  всего  лишь  нечеткой
черной линией.
     Двор форта обезлюдел. Сквозь щели хижины слабо  пробивался  мерцающий
свет свеч. Трепещущие лучи света уныло струились из окон главного  здания.
Не  было  слышно  ничего  за  исключением  размеренных  шагов  охранников,
монотонного  стука  капель  воды,  падающих  с  крыш,  и  далекого   пения
отдыхающих корсаров.
     Звуки пения слабо  доносились  в  большой  банкетный  зал,  где  граф
Валенсо сидел со своим незванным гостем за бутылкой вина.
     - Ваши люди действительно рады, - пробурчал граф.
     - Да, они рады снова ощутить твердую  почву  под  ногами,  -  ответил
Зароно. - Для меня это было  десятое  путешествие,  упорная  охота,  -  он
любезно чокнулся с молодой женщиной и отпил глоток.
     Вдоль стен стояла прислуга - солдаты в шлемах,  лакеи  в  застиранных
ливреях. Поместье Валенсо в этой  дикой  стране  было  всего  лишь  жалким
подобием его некогда пышного двора в далекой Кордаве.
     Главный дом, как он любил его называть, без сомнения в этом окружении
представлял собой настоящее чудо.
     Сто человек работали днем и ночью, возводя это строение.  Хотя  фасад
здания был сделан из грубо отесанных бревен, так же, как и  все  остальные
постройки и хижины в форте, однако внутри он напоминал дворцы  Корзетты  -
естественно, насколько позволяли местные возможности.
     Грубость бревен внутренних стен были скрыты за струящимися  шелковыми
занавесями, расшитыми золотом. Тщательно обработанные и отполированные  до
блеска корабельные балки образовывали довольно высокий  потолок.  Шуршащие
ковры покрывали пол, а широкая лестница вела наверх, и ее массивные перила
были раньше перилами на корабельной палубе.
     Пляшущий огонь в широко открытом камине прогнал леденящий холод ночи.
Свечи  в  великолепно  украшенных  серебряных  подсвечниках,  торжественно
стоящие на большом столе из красного дерева, освещали обширное помещение и
отбрасывали длинные шевелящиеся тени на лестницу.
     Граф сидел во главе стола его племянница разместилась справа от него,
а мажордом - слева. Кроме того, за столом находились еще начальник  охраны
и корсар Зароно. Это маленькое общество занимало стол, за которым свободно
могло разместиться по меньшей  мере  человек  пятьдесят,  и  от  этого  он
казался еще больше.
     - Вы преследуете Стромбанни? - осведомился  вежливо  Валенсо.  -  Как
давно вы его преследуете?
     - Да, я действительно гоняюсь  за  Стромбанни,  -  рассмеялся  весело
Зароно, - Но ему не уйти от меня и моих матросов. Он ищет то же, что нужно
и мне.
     - Что могут пираты и корсары искать в этой голой и пустынной  стране?
- пробормотал озабоченно Валенсо и посмотрел на искристо играющее  вино  в
своем бокале.
     - Что могло привлечь  сюда  графа  из  Зингары?  -  спросил  спокойно
Зароно.
     - Разложение королевского двора может очень просто  заставить  любого
человека поступиться честью и благородством,
     - Честные корзеттцы выносят его  вот  уже  на  протяжении  нескольких
поколений, - сказал Зароно безо всяких обиняков. - Мой лорд,  утолите  мое
жаждущее любопытство - почему, вы все-таки продали свое богатое  поместье,
нагрузили ваш галеон скарбом из вашего двора, а потом  просто  исчезли  из
поля зрения короля и знати Зингары? И почему вы осели именно здесь, в этой
дикой, заброшенной местности, если ваше имя и  ваш  меч  могли  обеспечить
всем  власть  и   авторитет   в   какой-нибудь   достаточно   развитой   и
цивилизованной стране?
     Валенсо невозмутимо играл золотой цепочкой, висевшей у него на шее.
     - Почему я покинул Зингару, - сказал он, - это  только  мое  и  ничье
больше дело. То, что я сознательно обосновался здесь - чистая случайность.
Всех своих людей я высадил на этот песчаный берег, а  также  выгрузил  все
упомянутые вами вещи, что бы некоторое время  уединенно  побыть  здесь.  К
моему прискорбию, мой корабль, стоявший на якоре в бухте, во время  шторма
швырнуло на острые скалы северной ее оконечности и разбило вдребезги.  Все
это совершила неожиданно налетевшая с моря сильная буря.  Такие  штормы  в
некоторые временные сезоны в течение года здесь  случаются  весьма  часто.
Поэтому мне ничего  не  оставалось,  как,  естественно,  остаться  в  этой
тоскливой местности и устроиться получше.
     - Итак, если у вас будет возможность, вы, по  всей  видимости,  снова
вернетесь к цивилизации?
     - Но не в Кордаву. Может быть, в дальние страны, в  Вендию  или  даже
Китай...
     - Здесь не слишком скучно для вас, моя леди? - Зароно в первый раз за
весь вечер обратился непосредственно к Белезе.
     Желание увидеть, наконец-то, хоть одно новое  лицо  и  услышать  хоть
один новый, неизвестный голос пригнало девушку  в  банкетный  зал,  однако
теперь ей захотелось вновь оказаться в собственной комнате, вместе с живой
и вечно благодарной Тиной.  В  значении  взгляда  Зароно  невозможно  было
ошибаться. Хотя речь его была холеной, тон достаточно вежливым и светским,
а лицо его серьезным и благородным, но это  была  лишь  маска,  постоянная
маскировка, сквозь которую она видела  властолюбивый  и  угрюмый  характер
этого только кажущегося благородным человека.
     - Здесь очень мало разнообразия, - сдержано ответила она.
     - Если бы у вас был корабль, - снова без обиняков  спросил  Зароно  у
хозяина дома, - покинули бы вы в этом случае форт?
     - Вполне вероятно, - ответил граф.
     - У меня имеется корабль,  -  сказал  Зароно.  -  Если  мы  придем  к
соглашению...
     - Соглашению? - Валенсо от неожиданности поднял голову и недоверчиво,
вперемежку с угрюмостью, взглянул на своего гостя.
     - Я удовлетворюсь только некоторой не слишком значительной  долей,  -
объяснил Зароно. Он быстро  забарабанил  пальцами  по  поверхности  стола.
Узловатые пальцы, лихорадочно выстукивающие нервный ритм, были  похожи  на
какого-то отвратительного паука. Было заметно, что они мелко  подрагивали,
а глаза корсара сверкали от возбуждения.
     -  Долей  чего?  -  Валенсо,   заметно   удивленный,   уставился   на
собеседника. - Деньги, которые я  захватил  с  собой  в  это  путешествие,
утонули вместе с моим кораблем и в  отличие  от  разбитого  дерева  их  не
выбросило на берег.
     - Нет, не это! - энергичные жесты Зароно становились нетерпеливыми. -
Не будем замазывать друг другу глаза, мой лорд. Вы утверждаете, что только
благодаря чистой случайности вы высадились именно  здесь,  хотя  вы  могли
выбрать тысячу других мест на этом незаселенном побережье.
     - Я не вижу никаких оснований, для того, чтобы утверждать, -  холодно
ответил Валенсо. - Мой  рулевой,  которого  зовут  Зингелито,  раньше  был
корсаром. Он, оказалось, знал эти  берега  и  посоветовал  мне  высадиться
именно в этом месте побережья. Он сообщил мне, что у него для  этого  есть
основания, о которых, по его выражению,  он  расскажет  мне  позже,  когда
настанет время. Однако он так и не выполнил своего обещания,  потому,  что
уже в день нашего прибытия сюда он  исчез  в  лесу.  Позже  мы  нашли  его
обезглавленный труп. Очевидно, его убили пикты.
     Зароно, явно не  поверивший  словам  хозяина  дома,  некоторое  время
пристально смотрел на графа.
     - Ну хоть что-то! - наконец выдавил он.  -  Я  верю  вам,  мой  лорд.
Корзеттцы не искусны во  лжи,  какими  бы  другими  не  очень-то  хорошими
способностями  они  не  обладали.  Я  делаю  вам  достаточно   откровенное
предложение... Должен признаться, что принимая  решение  бросить  якорь  в
этой уютной бухте, я подразумевал совсем другие планы. Я  считал,  что  вы
уже заполучили драгоценности, и я намеревался,  честно  говоря,  хитростью
или силой  захватить  этот  форт  и  перерезать  глотки  всем,  кто  здесь
находится. Но обстоятельства сложились таким  образом,  что  мне  пришлось
изменить   свои   намерения...   -   Он   посмотрел   на   Белезу   весьма
многозначительным взглядом, от которого  у  нее  покраснели  щеки,  и  она
постаралась придать своему  порозовевшему  лицу,  высокомерное  выражение.
Зароно, как ни в чем ни бывало, продолжил:
     - В моем распоряжении имеется корабль, который вам может  пригодиться
для того, чтобы убраться отсюда вместе  со  всей  семьей  и  парой  других
людей, которых вы  сами  выберете.  Другим,  по  все  видимости,  придется
выбираться отсюда рассчитывая только на свои собственные силы.
     Обслуга  и  лакеи,   стоящие   вдоль   стен,   незаметно   обменялись
озабоченными взглядами, Зароно успел заметить реакцию слуг,  но  ничем  не
показал этого.
     - Однако, сначала вы должны помочь мне найти сокровища, за  которыми,
собственно, я плыл за многие тысячи миль.
     - Во имя Митры, какие сокровища? - рассерженно спросил граф. - Теперь
вы рассуждаете, как этот гнусный пес Стромбанни.
     -  Вы  когда-нибудь  слышали  о  Кровавом  Траникосе,  величайшем  из
бараханских пиратов?
     - Кто же о нем не слыхал?  Этот  человек  был  тем,  кто  ворвался  в
каменную крепость на  острове,  где  находился  в  изгнании  принц  Стигии
Тотмекти, у бил там всех людей и нагло похитил  сокровища,  которые  принц
прихватил с собой, бежав из страны Шем.
     - Совершенно верно. Это известие  о  драгоценностях,  подобно  падали
притягивающей стервятников, привлекло  людей  всего  Красного  Братства  -
пиратов, буканьеров и даже вольных корсаров со всего юга. Траникос, сильно
опасаясь предательства со стороны своих  сотоварищей  бежал  на  север  на
собственном корабле, и  больше  его  никто  и  в  никогда  не  видел.  Это
произошло всего около ста лет назад.
     - Но согласно распространившимся слухам, - продолжал Зароно,  -  один
из  его  сподвижников  пережил  это  трудное  путешествие  и  вернулся  на
Бараханские острова, однако  его  корабль  захватила  боевая  зингаранская
галера. Но прежде чем его повесить на рее, он рассказал  свою  невероятную
историю и своей  кровью  нарисовал  на  пергаменте  карту.  Однажды  через
кого-то  ему  удалось  передать  карту  неизвестному  лицу.  Тот   поведал
следующее:
     Траникос удалился далеко в неизведанные воды и, отыскав  на  каком-то
пустынном берегу одинокую бухту, бросил там якорь. Осмотревшись, он  сошел
на берег, взял с собой захваченные драгоценности  и  одиннадцать  человек,
которым он больше всего доверял. По его приказу  корабль  дрейфовал  вдоль
берега, а примерно через неделю это судно должно было вернуться в бухту, к
месту высадки, чтобы забрать на борт Траникоса и сопровождающих его людей.
А тем временем Траникос хотел спрятать  драгоценности  где-то  поблизости.
Корабль, как и было условлено, вернулся в назначенное время, но  нигде  не
было видно никаких следов Траникоса  и  его  товарищей,  если  не  считать
примитивной хижины, одиноко стоящей на пустынном берегу.
     Найденная хижина была кем-то разрушена, а вокруг нее были четко видны
отпечатки голых ног, однако ничто не указывало на то, что здесь  произошло
сражение. Отсутствовали также какие бы то ни было следы драгоценностей или
тайника.  Пираты  отправились  в   лес   на   поиски   своего   пропавшего
предводителя. С ними  пошел  боссонец,  который  умел  великолепно  читать
следы, потому что раньше долго был  лесным  жителем.  Он  смог  обнаружить
следы ушедших на старой тропе. Следы вели на восток на многие мили.  Когда
пираты после продолжительного похода так и  не  обнаружили  Траникоса,  но
изрядно устали, намотавшись по лесным дебрям, один  из  пиратов  залез  на
дерево. Этот человек сообщил, впереди, неподалеку от места их стоянки,  из
зарослей леса, подобно башне поднимается скала.  Они  быстро  собрались  и
направились  к  замеченной  скале,  однако  вскоре  на  них  напал   отряд
воинов-пиктов и вынудил их вернуться на корабль. Прежде чем они  вернулись
на Бараханские острова, во время плавания сильный шторм разбил корабль,  и
в живых остался только один человек.
     Это и есть история о драгоценностях Траникоса, которые напрасно  ищут
искатели кладов уже целое столетие.  Известно,  например,  что  существует
карта, но где она может находиться - никто не знает.
     Мне когда-то было дозволено взглянуть на эту таинственную  карту.  Со
мной были Стромбанни, Зингелито и один немедиец, примкнувший к бараханцам.
Мы имели возможность видеть ее  в  Мессантии,  где  мы,  переодевшись  под
местных жителей, провели недурно вечер. В одном из кабаков, где  мы  вовсю
кутили и веселились, кто-то столкнул лампу и кто-то  закричал  в  темноте.
Когда удалось зажечь свет снова, старому скряге, которому принадлежала эта
карта, воткнули в сердце острый нож. Карта безвозвратно исчезла.  В  ответ
на вопли в помещение в бежала охрана копьями  наперевес,  чтобы  выяснить,
кто и почему орал. Мы сообразили, что  нам  пора  побыстрее  убираться,  и
каждый из нас ушел своим собственным путем.
     В течение года я и Стромбанни  выслеживали  друг  друга,  потому  что
каждый из нас думал, что карта находится у другого. Ну, а теперь ясно, что
это не так. Однако совсем недавно я услышал, что Стромбанни  отправился  в
плавание, отбыв на север, и я последовал за ним. Вы оказались концом  этой
погони.
     Как я уже говорил, я только мельком видел эту карту, когда она лежала
на залитом дешевым вином столе перед  стариком,  но  поведение  Стромбанни
доказывает, что он считает, что это именно та самая  уединенная  бухта,  в
которой высадился Траникос.
     Я   предполагаю,   что   Кровавый   Траникос   спрятал    захваченные
драгоценности на скале, которую увидел наблюдатель пиратов, или, возможно,
где-то возле нее. Однако, как я уже  говорил,  на  обратном  пути  на  них
напали пикты и убили их.  Во  всяком  случае,  дикие  пикты  не  завладели
драгоценностями Траникоса, потому что в  противном  случае  эти  сокровища
всплыли бы где-нибудь. Все-таки уже достаточно много торговцев подходило к
этим берегам и вело меновую торговлю с прибрежными туземными племенами. Но
никто из местных туземцев не предлагал ни золота, ни драгоценных камней.
     А теперь я хотел бы изложить вам свое предположение.
     Мы хотим, что бы вы вступили в сотрудничество с нами. Если мы  станем
сотрудничать, то мы сумеем их  разыскать.  Мы  сможем  начать  поиски,  не
откладывая,  и  у  вас  в  форте   останется   достаточно   людей,   чтобы
продержаться, если на нас  внезапно  нападут.  Я  совершенно  уверен,  что
тайник находится  неподалеку  от  крепости.  Мы  обязательно  найдем  его,
погрузим драгоценности на мой корабль и отплывем в  направлении  одной  из
дальних гаваней, где я смогу золотом стереть память о своем прошлом. Я  не
хочу такой жизни, она мне надоела. Я хочу вернуться назад к цивилизации, и
прожить остаток жизни как богатый человек,  в  изобилии  и  довольстве,  с
многочисленной прислугой и женой благородной крови.
     - Даже так? - граф, полный подозрений, удивленно поднял брови.
     - Отдайте мне в жены вашу  племянницу,  -  без  церемоний  потребовал
корсар.
     Белеза возмущенно вскрикнула и с негодованием вскочила с кресла.
     Валенсо тоже поднялся, лицо его побелело.
     Его пальцы судорожно стиснули бокал, словно он намеревался  запустить
его в голову своему надоедливому собеседнику.  Зароно  не  пошевелился.  С
руками на крышке стола, с пальцами, вытянутыми и согнутыми, как когти,  он
сидел совершенно неподвижно. С почти невозмутимым видом. Только глаза  его
блестели страстью и у грозой.
     - Как вы могли отважиться... - воскликнул Валенсо.
     - Вы, кажется, забыли, что вы уже вылетели из седла, граф Валенсо!  -
зло пробурчал Зароно, - Мы здесь не при дворе Кордавы, мой лорд.  На  этом
пустынном берегу, омываемом безбрежным морем, нужно  сменить  благородство
на открытую мускульную силу. И,  разумеется,  оружие.  Уж  об  этом  то  я
позаботился. Чужой живет в вашем дворце в Корзетте, а все  ваше  состояние
покоится на дне соленого моря. Если я не предоставлю в  ваше  распоряжение
свой корабль, вы  весь  остаток  своей  жизни  проведете  на  этом  нудном
песчаном берегу, как отшельник.
     - Вам, - Зароно вновь стал невозмутим, - не придется  раскаиваться  в
породнении между нашими домами. Под новым именем и  с  нашим  баснословным
богатством Черный Зароно начнет свою жизнь среди дворянства этого мира,  а
вы по получите зятя, которого вам не придется стыдиться в Корзетте.
     - Вы сошли с ума! - граф рассерженно вскочил. - Вы... что это?


     Это был перестук легких ножек. В  банкетный  зал  вбежала  Тина.  Она
рассеянно сделала реверанс и поспешила к  столу,  чтобы  вцепиться  своими
хрупкими пальцами в побелевшие пальцы Белезы.
     Она тяжело  дышала,  ее  щеки  были  мокрыми,  а  ее  льняные  волосы
приклеились ко лбу.
     - Тина! Как ты здесь оказалась? Я думала, что ты находишься  в  своей
комнате!
     - Так оно и было, - ответила девочка, переведя дыхание.
     - Но я потеряла нитку кораллов, которую вы, моя леди, мне подарили. -
она подняла ее вверх, демонстрируя.  Это  было  не  ценное  украшение,  но
девочка любила его больше всего, больше чем все остальные вещи, потому что
это был первый подарок Белезы, - Я очень боялась, что вы не позволите  мне
искать ее, если вы об этом узнаете, моя дорогая леди. Жена одного  солдата
помогла мне выйти из форта и снова вернуться назад домой. Но только  очень
прошу вас, моя леди, не требуйте от меня, чтобы я назвала имя этой  доброй
женщины. Я пообещала ей, что не выдам ее.  Я  нашла  коралловую  нитку  на
берегу пруда, где купалась сегодня утром. Накажите меня,  если  я  сделала
что-то плохое.
     - Тина! - простонала Белеза и прижала хрупкое тельце девочки к  себе.
- Я тебя еще никогда не наказывала. Но ты  не  должна  покидать  форт,  на
берегу расположились корсары, и все еще  существует  опасность  того,  что
дикие пираты незаметно подкрадутся к нашему форту. Пойдем, я  отведу  тебя
обратно в комнату и помогу тебе сменить промокшую одежду.
     - Да, моя леди,  -  пробормотала  Тина,  -  Но  сначала  позволь  мне
рассказать о черном человеке...
     - Что? - невольно сорвалось с губ графа Валенсо. Бокал выскользнул из
его пальцев и со звоном разбился об пол. Кусочки  хрусталя  разлетелись  в
стороны. Он обеими руками вцепился в полированную крышку стола. Его фигура
согнулась, словно в его мощное тело попала молния. Лицо его  исказилось  и
мертвенно побледнело. Потерявшие цвет глаза глубоко запали в глазницы.
     - Что ты сказала, девочка? Повтори, пожалуйста. - Задыхаясь, произнес
он глухим голосом. Он  так  грозно  и  дико  глянул  на  ребенка,  что  та
испуганно прижалась к Белезе. - Что ты сказала, повтори!
     - Черный человек, мой лорд, - произнесла в испуганная Тина. А  в  это
время Белеза, Зароно и обслуживающие стол люди  обеспокоенно  смотрели  на
осунувшегося графа. - Когда я бежала к пруду с морской водой, чтобы  найти
свою забытую утром нитку жемчуга и кораллов,  я  увидела  его.  Ветер  дул
сильно и  жутко  стонал,  а  море  кипело  словно  потревоженное  каким-то
страшным происшествием. И тут - появился он. Он приплыл на странной черной
лодке, окруженный голубыми струями пламени, которые, конечно  же  не  были
факелами или лампами. Он вытащил свою причудливую  лодку  на  берег  около
южного рога нашей бухты и зашагал к черному утесу.  В  тумане  он  казался
настоящим гигантом - высокий, сильный человек, темный, как кушит...
     Валенсо резко пошатнулся, словно ему неожиданно  нанесли  смертельный
удар бичом. Он схватился за горло  и  поспешно  сорвал  золотую  цепь.  Со
страшным выражением лица сумасшедшего он торопливо затолкал ее в карман  и
вырвал девочку из объятий Белезы.
     - Ты маленькое лживое чудовище! - прокаркал он. - Ты  врешь.  Ты  все
выдумала. Ты слышала, как я говорил во сне, и теперь ты специально  лжешь,
чтобы помучить меня. Признавайся, что ты лжешь, пока  я  не  отодрал  твою
лживую глотку от плеч!
     - Дядя! - испуганно и возбужденно воскликнула  Белеза.  Она  поспешно
попыталась освободить Тину от грубой хватки обезумевшего внезапно графа. -
Вы в своем уме? Что происходит? Что все это значит?
     Он со злобным ворчанием оторвал ее нежные пальцы от своей шероховатой
руки, развернулся и толкнул ее  так,  что  она,  споткнувшись  от  толчка,
оказалась  в  руках  Гальбро,  который  смотрел  на  нее  с   нескрываемым
любопытством.
     - Пощадите, мой лорд, - воскликнула Тина. - Я не солгала вам!
     -  А  я  говорю,  что  ты  лжешь,  противная  девчонка!  -  прохрипел
разгневанно Валенсо. - Гобелез!
     Явившийся на его зов слуга равнодушно схватил ребенка и сорвал с  нее
тонкое платье с ее спины. Он поднял Тину и повернул ее, завернул ее слабые
ручонки за  худенькую  спину  и  снова  поднял  ее,  обиженно  бьющуюся  и
молотящую ногами во все стороны, от пола.
     - Дядя! -  вскричала  Белеза  и  постаралась  защититься  от  захвата
Гальбро, в котором явно  проскальзывало  неприличное  возбуждение.  -  Вы,
должно быть, сошли с ума, дядя! Не можете же вы... о, не можете же вы... -
отчаянный крик придушенно застрял в ее горле, когда Валенсо  потянулся  за
бичом из плетеной воловьей кожи с украшенной драгоценными камнями вычурной
рукояткой.
     Он с дикой яростью так сильно хлестнул девочку по жалкой  спине,  что
между ее голыми лопатками вздулась красная полоса.
     Крик Тины больно резанул Белезу, дрожь пробрала ее до  самых  костей.
Ей стало плохо. Мир перед ее глазами внезапно затрещал по всем швам и стал
расползаться.
     Словно в кошмарном сне она видела лица солдат, слуг, но в  выражениях
их лиц не было в никакого сочувствия или жалости.  Надменное  лицо  Зароно
тоже стало частью этого невероятного кошмара.
     Девушка почти ничего не замечала в этом кроваво окрасившемся  тумане,
который неотвратимо надвигался на нее. Она видела только бледное, дрожащее
тельце несчастной Тины, хрупкая спина которой до самой  шеи  была  покрыта
вспухающими красными полосами, крест-накрест пересекающими друг  друга,  и
не слышала ничего, кроме криков боли ребенка и тяжелого  дыхания  Валенсо,
когда он, сверкая сумасшедшими глазами избивал девочку, и бешено ревел.
     - Ты лжешь! Проклятье, ты нагло лжешь!  Поклянись,  что  ты  все  это
выдумала, или я оторву тебе поганую голову. Он не может преследовать  меня
здесь!
     - Пощадите, мой милостивый лорд, молю вас! - визжала  обезумевшая  от
боли  девочка.  Она  тщательно  пыталась  спрятаться  за   широкие   спины
невозмутимых слуг. От боли, отчаяния и обиды она не подумала  о  том,  что
ложь  могла  спасти  ее  от  дальнейшего  безжалостного  избиения.   Кровь
вишневыми жемчужинами медленно скатывалась по ее ногам, - Я видела его!  Я
не лгу! Клянусь, мой лорд! Не лгу! Пощадите! А-а-а-а!...
     - Идиот! Идиот! - кричала Белеза вне себя. - Разве вы не видите,  что
она говорит правду. О... Вы - животное! Грязное, бездумное животное!
     Разум, казалось, начал вновь возвращаться к  Валенсо.  Он  опомнился.
Выронил бич и, весь содрогаясь, опустился на край стола, за который он так
слепо и непроизвольно держался. Казалось,  на  него  неожиданно  накатился
приступ лихорадки. Его волосы мокрыми  прядями  приклеились  к  изрезанным
морщинам лица, и пот блестел на его лице, которое превратилось  в  ужасную
маску.
     Гобелез отпустил Тину, и девочка жалким рыдающим комочком  опустилась
на пол, прижалась к дереву, словно пыталась слиться с ним воедино.  Белеза
вырвалась из рук Гальбро.  Сотрясаясь  от  рыданий,  девушка  подбежала  к
избитому, ребенку и опустилась перед девочкой на колени. Она прижала ее  к
себе, с рассерженным выражением лица, гневным взглядом оглянулась на дядю,
словно пытаясь уничтожить его справедливым негодованием. Однако  тот  даже
не взглянул в ее сторону.
     Граф, казалось, совершенно забыл с племяннице  и  о  своей  жалкой  и
слабой жертве. Она не поверила своим ушам, когда он, обратившись к черному
корсару, произнес:
     - Я принимаю ваше предложение, Зароно. Во имя Митры, мы  разыщем  эти
проклятые сокровища и навсегда исчезнем с этого дьявольского берега.
     При этих предательских словах огонь его гнева превратился в золу.  Не
способная больше сказать ни слова, девушка  подняла  рыдающую  девочку  на
ослабевшие руки и понесла ее вверх по  лестнице,  пошатываясь  и  замедляя
шаги.
     Бросив взгляд через плечо, она увидела, что Валенсо сидит за  большим
столом и вливает в себя красное  вино  из  огромного  бокала,  сжимая  его
дрожащими узловатыми руками, а Зароно, нагнувшись словно стервятник, стоит
перед ним.
     Очевидно, он тоже был совершенно ошеломлен происшествием, но он также
готов был использовать эту перемену в настроении графа. Он говорил  с  ним
тихим, но твердым голосом, а Валенсо отупело кивал, соглашаясь, словно  он
едва слышал то, что ему говорят.
     Гальбро задумчиво стоял одиноко в тени, обхватив пальцами подбородок,
а слуги, толпившиеся вдоль стен, украдкой переглядывались друг  с  другом,
пораженные внезапным надломом своего господина.


     Войдя в  комнату,  Белеза  положила  наполовину  потерявшую  сознание
девочку на кровать и стала промывать кровавые полосы на ее спине, а  затем
стала смазывать рассеченные участки кожи смягчающим боль маслом.
     Тина слабо всхлипывала, однако не противилась  движениям  нежных  рук
своей госпожи. Белезе показалось, что мир  рухнул.  Она  чувствовала  себя
совершенно потерянно, жалкой и дрожала  от  последствий  шока,  вызванного
ужасными переживаниями и нервным срывом. Она боялась своего дядю и ярости,
непредвиденно проснувшейся в его сердце. Она никогда не любила его. Он был
строг, не проявлял никаких теплых чувств по отношению к своим близким,  и,
кроме того, был скуп и алчен. Однако, по крайней  мере,  до  сих  пор  она
считала его справедливым и храбрым человеком.
     Она содрогалась от отвращения,  вспоминая  его  бешеные,  помутневшие
глаза и искаженное страхом, побелевшее лицо. Что-то  так  сильно  испугало
его. Но до потери контроля над сознанием. Почему-то  он  считал  существо,
запавшее ему в сердце, таким ужасным, что решил продать свою  единственную
племянницу этому  печально  известному  морскому  вору  и  грабителю.  Что
скрывалось за этим внезапным помрачением  рассудка?  Кто  был  тот  черный
незнакомец, которого видела Тина?
     Девочка бормотала в полубреду:
     - Я не лгала, моя леди! Я действительно не лгала!  Я  на  самом  деле
видела черного человека на черной  лодке,  которая  держалась  на  голубом
огне. Это был очень и очень большой человек, темный, почти как кушит, и на
нем развевался черный плащ. Я так сильно испугалась,  когда  увидала  его,
что у меня кровь застыла в жилах. Он вышел из лодки, вытащил ее на песок и
отправился в лес. Я не лгала, не обманывала.  Почему  граф  жестоко  избил
меня только за то, что я видела этого ужасного черного человека?
     - Тс-с-с, Тина, - Белеза попыталась успокоить  мечущуюся  девочку.  -
Лежи тихо и спокойно, тогда противная боль пройдет.
     Дверь позади нее открылась.
     Белеза выпрямилась и схватила украшенный драгоценными камнями кинжал.
На пороге стоял граф Валенсо.
     При взгляде на него, у нее по спине пробежали  нервные  мурашки.  Он,
казалось, постарел. Его лицо стало серым и напряженным,  а  в  его  глазах
присутствовал нескрываемый страх.
     Он никогда не был близок ей, однако теперь она почувствовала, что  их
разделяет чудовищная пропасть. Тот, кто сейчас стоял перед  ней,  перестал
быть ее родным дядей. Перед ней возвышался чужак,  который  пришел  мучить
ее.
     Она подняла кинжал.
     - Если вы еще раз поднимите на нее руку, - яростно прошептала она.  -
Я воткну этот клинок в ваше сердце, клянусь Митрой.
     Он вообще не обратил внимания на ее слова.
     - Я поставил охрану вокруг главного дома, - бесцветно произнес он.  -
Завтра Зароно приведет в форт своих людей. Он не покинет  бухту,  пока  не
найдет сокровища. Как только он обнаружит их, мы отплывем. Куда  поплывем?
Решим по пути.
     - И вы хотите продать меня ему? - выдохнула она. - Во имя Митры...
     Он бросил на девушку мрачный взгляд. Она отшатнулась от него,  потому
что  прочитала  в  его  глазах,  в  изгибе  губ,  в   дергающихся   бровях
бессмысленный ужас, от которого этот человек почти сошел с ума. Но почему?
Это оставалось загадкой.
     - Ты сделаешь то, что я тебе прикажу, - сказал он,  и  в  его  голосе
чувств было не больше, чем в звоне оружия. Он резко повернулся  и  покинул
комнату. Белеза бессильно опустилась на кровать Тины.



                      ГЛАВА 4. ЧЕРНЫЙ БАРАБАН ГРЕМИТ

     Белеза не имела понятия, как долго она находилась без сознания. Придя
в себя, она почувствовала на себе руку  Тины  и  услышала  ее  прерывистые
рыдания. Она с трудом встала и взяла девочку на руки. Сухими  глазами  сна
невидяще уставилась на мерцающее пламя свечи. В доме было совершенно тихо.
Даже корсары на берегу моря больше не пели и не орали. Тупо, почти  против
своей воли, девушка начала размышлять над возникшей проблемой.
     Совершенно очевидно, что известие о появлении  таинственного  черного
человека повергло Валенсо в состояние, близкое к сумасшествию.
     Чтобы ускользнуть, спрятаться от нагоняющего  на  него  непреодолимый
ужас, граф хотел покинуть форт и бежать вместе с Зароно. В  этом  не  было
никаких сомнений.
     Было также ясно, что граф был готов принести ее в  жертву  для  того,
чтобы получить  возможность  бежать.  Она  не  видела  для  себя  никакого
проблеска. Слуги и солдаты были  бесчувственными,  тупыми  и  эгоистичными
созданиями, а их жены - ограниченными и  равнодушными.  Они  не  отважатся
помочь ей, они вообще не хотели делать этого. Она оказалась  совершенно  в
беспомощном состоянии.
     Тина подняла припухшее,  заплаканное  лицо,  словно  прислушиваясь  к
какому-то внутреннему голосу. Понимание ребенком  ее  отчаянных  мыслей  и
проникновенное сочувствие были почти невероятными так же, как и  понимание
ее ужасной судьбы и единственного пути к бегству, который еще оставался  у
нее.
     - Ты  должна  обязательно  бежать  отсюда,  моя  леди!  -  всхлипнула
девочка. - Зароно не должен получить вас. Уйдем  в  лесную  чащу  и  будем
идти, пока не устанем. Потом мы ляжем на траву и умрем вместе.
     Трагическая перспектива последнего пути бегства  наполнило  до  краев
все исстрадавшееся существо Белезы. Это был единственный выход  из  страны
кошмарных теней, в которую она погружалась все глубже и глубже со  времени
их непонятного бегства из Зингары...
     - Да, так мы и сделаем моя девочка.
     Пошатнувшись,  она  поднялась,  слепо  нащупала  свой   плащ,   снова
качнулась, а затем обернулась, услышав тихий зов Тины.
     Девочка, напрягшись, стояла перед ней и пыталась совладать с  дрожью.
Она прижала пальчики к сомкнутым губам, а глаза ее расширились от страха.
     - Что случилось, Тина? - искаженное страхом  лицо  девочки  заставило
Белезу непроизвольно понизить тон голоса до шепота, и ледяная  рука  сжала
ее ослабевшее сердце.
     - Кто-то там в  коридоре,  снаружи,  -  прошептала  напуганная  Тина,
больно вцепившись в руку  Белезы.  -  Он  остановился  прямо  перед  нашей
дверью, потом тихонько ускользнул дальше, к комнате графа в  другом  конце
коридора.
     - Твои уши, дитя мое, слышат лучше, чем мои, - пробормотала Белеза, -
Но это еще ничего не значит. Вероятно, это  был  сам  граф  или,  по  всей
видимости, Гальбро.
     Она хотела открыть дверь, однако Тина крепко обвила ручонками ее шею,
и Белеза почувствовала, как  бешено  колотится  сердечко  этой  несчастной
маленькой девочки.
     - Нет, моя леди! Не нужно! Не открывайте дверь. Я очень боюсь.  Я  не
знаю, почему, но я  чувствую,  я  ощущаю,  что  поблизости  бродит  что-то
недоброе, страшное!
     Находясь под впечатлением умоляющих слов девочки,  Белеза  полуобняла
одной рукой ребенка, а другую протянула к маленькому металлическому кружку
закрывавшему крошечное смотровое отверстие в центре двери.
     - Он возвращается! - прошептала Тина. - Я его слышу!
     Теперь Белеза тоже  кое-что  услышала  -  странные  скользящие  шаги,
которые не могли принадлежать никому из тех людей,  кого  она  знала.  Она
знала также, что это не был Зароно, который  носил  сапоги.  Теперь  и  ее
наполнил непреодолимый страх.  Быть  может,  это  корсар  шел  босиком  по
коридору, чтобы убить во сне своего гостеприимного хозяина? Она  вспомнила
о солдатах, которые несли охрану внизу.
     Даже если коварному корсару удалось  пробраться  в  комнаты  главного
дома, Валенсо, несомненно, выставил охранников перед дверью своей комнаты.
Но кто же, в таком случае, крался по затемненному коридору?
     Кроме ее самой, Тины, графа и Гальбро никто не спал в верхних  покоях
и не имел права находиться на верхнем этаже.
     Торопливыми  движениями  руки  она  погасила   пламя   свечи,   чтобы
трепещущий свет не мог проникнуть в смотровое отверстие, когда она решится
сдвинуть в сторону металлический кружок.
     В коридоре не было никакого света, хотя обычно  он  горел  всю  ночь,
освещая бледным мерцанием свечей узкий коридор.
     Кто-то  бесшумно  двигался  вдоль   темного   прохода.   Она   скорее
почувствовала,  чем  увидела,  как  размытый  силуэт  таинственной  фигуры
скользнул к ее двери.
     Она успела различить только то, что это  был  мужчина.  Ледяной  ужас
охватил ее. Она непроизвольно пригнулась и не смогла  выдавить  ни  звука,
хотя отчаянный крик  вот-вот  должен  был  непроизвольно  сорваться  с  ее
помертвевших губ.
     Это был не тот ужас, который она теперь испытывала перед своим дядей.
Это был не такой страх, который она испытывала перед негодяем Зароно.  Это
был не такой страх, который всякий раз нагонял на нее темный, мрачный лес.
Это был слепой, необъяснимый ужас, который намертво стиснул  ее  сердце  и
парализовал язык.
     Неясная фигура скользнула дальше, по направлению к лестнице, где  она
быстро пересекла полоску слабого света, струящегося снизу.
     Несомненно, и она в этом убедилась, это был мужчина, но  не  из  тех,
кого она знала. На мгновение  она  разглядела  гладко  выбритую  голову  и
мрачное  лицо  с  резкими  чертами  хищной  птицы.  Кожа  незнакомца  была
коричневого цвета и блестела. Его кожа была намного  темнее,  чем  у  тоже
далеко не светлокожих людей из прибрежных племен. Голова  незнакомца  была
посажена на широкие, сильные плечи, на которые был  накинут  черный  плащ.
Взметнулись края этого странного одеяния, и чужак уже исчез.
     Белеза затаила дыхание и стала ждать требовательных  окликов  солдат,
находящихся в банкетном зале, которые вне  всякого  сомнения  должны  были
увидеть незнакомца. Но в главном доме по-прежнему  стояла  непотревоженная
тишина. Вдали заунывно стонал ветер. И все еще ничего не было слышно.
     Руки ее стали влажными от страха, когда она осторожно нащупала свечу,
чтобы снова зажечь ее. Она все еще дрожала от охватившего ее ужаса, хотя и
не могла с абсолютной уверенностью сказать, что  было  такого  ужасного  в
этой черной фигуре, которую осветил красноватый отсвет  огня  в  камине  в
нижнем зале.
     Она воспринимала только то, что внешний  облик  незнакомца  лишил  ее
всякого мужества и совсем недавно заново обретенной решимости.
     Свеча трепетно замерцала и осветила бледное, осунувшееся лицо Тины.
     - Это был черный человек! - прошептала лихорадочно девочка. - Я  знаю
это! Я чувствую. Моя кровь застыла точно также на берегу бухты. Однако там
внизу солдаты, как же они не заметили его? Нужно ли вам сообщить графу  об
увиденном?
     Белеза решительно  покачала  головой.  Она  не  хотела,  чтобы  снова
повторилась та ужасная сцена,  которая  последовала  вслед  за  первым  же
упоминанием  Тины  о  черном  человеке.  И,  кроме  того,  она  теперь  не
отважилась выйти в коридор, который внушал ей гораздо больше,  чем  просто
непреодолимый страх.
     - Теперь  мы  не  можем  бежать  в  лес,  -  голос  Тины  дрожал.  Ее
вцепившиеся пальцы были холодными. - Он подстерегает вас там!
     Белеза не стала спрашивать, откуда девочка знает, что черный  человек
остался в лесу, потому что в конце-концов лес,  его  непроходимые  заросли
были естественным укрытием всего зла, человеческого и сверхъестественного.
     И она понимала, что Тина,  несмотря  на  свой  возраст,  была  права.
Теперь она не могла решиться  уйти  из  жизни  по  собственной  воле.  Она
беспомощно опустилась на край кровати и судорожным движением закрыла  лицо
руками.
     Тина наконец заснула. Слезы блестели на ее ресницах.  Она  беспокойно
металась от боли. Белеза осталась сидеть.


     Под Утро Белеза  осознала,  что  воздух  стал  невыносимо  тяжелым  и
душным. С моря доносился глухой рокот вперемежку с ревом и  грохотом.  Она
задула почти полностью сгоревшую свечку,  отставила  в  сторону  огарок  и
подошла к окну, откуда ей было видно море, а также часть мрачного леса.
     Туман рассеялся, и на восточном горизонте появилась  узкая  бледна  я
полоска - первый признак приближающегося рассвета. Однако  на  западе  над
морем собралась плотная  масса  свинцовых  облаков.  Ослепительные  молнии
периодически  пронизывали  темное  облачное  скопление,   грохотал   гром,
совершенно неожиданным эхом отдававшийся в темнеющем рядом с фортом лесу.
     Испуганная Белеза сосредоточила  свое  внимание  на  чернеющей  стене
леса.
     Оттуда до ее ушей доносился странный,  ритмичный  пульсирующий  звук,
который, несомненно, не был боем барабанов пиктов.
     - Барабан! -  всхлипнула  во  сне  Тина.  Она  судорожно  стиснула  и
расслабила пальцы, так и не пробудившись от сна. - Черный человек...  бьет
в барабан в черном лесу! О, Митра, защити нас!
     Белеза содрогнулась. Мороз  пошел  по  коже  спины.  Темная  туча  на
западном  горизонте  и   менялась,   беспорядочно   клубилась,   вспухала,
непрерывно расширялась.
     Белеза удивленно наблюдала за превращениями облачной массы. В прошлый
год в это время  здесь  не  было  штормов,  и  такой  пугающей  тучи,  как
рождавшаяся перед ее взором, она никогда не видала.
     Черная туча приближалась с края  мира  гигантской  массой  непрерывно
пульсирующей черноты, пронизываемой голубыми всполохами молний.  Казалось,
что ветер вспучил самое ее нутро. Взрывающийся гром заставлял  содрогаться
воздух, который вибрировал, порождая нервозность, беспокойство и угрозу.
     Потом к ужасным громовым раскатам примешался другой, не менее ужасный
звук - завывание ветра, мчавшегося к берегу, вместе с  торопящейся  массой
облаков.
     Чернильно-черный  горизонт  непрерывно  разрывали  всполохи   молний,
придавая окружающему миру искаженные, гротескные очертания. Она разглядела
как далеко в море вздымаются волны, гребни которых венчали пенные  короны.
Она слышала жуткий грохот, который по  мере  приближения  тучи  становился
оглушающим.
     Однако на берегу бухты еще сохранялась тишина, царило спокойствие. Не
чувствовалось  ветра.  Духота  стояла  чудовищная.  Каким-то  таинственным
образом разница между надвигающимся буйством природы, ее невероятных  сил,
и давящей тишиной здесь, на берегу, казалась совершенно нереальной.  Внизу
в доме с хлопаньем закрывали ставни, и какая-то  женщина  высоким  голосом
вскрикнула от страха. Однако большинство людей в форте, было похоже, спали
и совершенно не замечали приближающегося шторма.
     Как ни  странно,  но  загадочный  грохот  барабана  в  лесу  все  еще
продолжал рвать утреннее спокойствие на побережье.
     Белеза посмотрела на темный лес и почувствовала, как у нее  по  спине
побежали липкие мурашки. Она ничего там не видела, кромку  леса  ничто  не
нарушало, однако  перед  ее  мысленным  взором  появилась  ужасная  черная
фигура,  которая,  присев  под  темными  деревьями  и   бормоча   странные
заклинания, била в причудливый барабан.
     Белеза отогнала эту призрачную картину разыгравшегося  воображения  и
снова посмотрела в сторону моря, где разрезающие небо молнии чертили  свои
наэлектризованные символы сине-голубым цветом. В их коротких ослепительных
вспышках она видела мачты корабля  Зароно,  палатки  корсаров  на  берегу,
песчаный гребень южного рога бухты  и  мрачнеющие  с  приближением  шторма
скалы северного рога. Все это было видно как при солнечном свете.
     Завывание ветра становилось все сильнее и  громче.  Настало  время  и
теперь проснулись люди в главном доме. По  лестнице  затопали  ноги,  и  в
громком голосе, принадлежащем Зароно, слышались нотки страха.
     Распахнулись двери и пирату ответил Валенсо. Он  должен  был  реветь,
чтобы его можно было расслышать и понять.
     - Почему  меня  не  предупредили  об  этом  шторме,  надвигающемся  с
западного направления? - злобно проорал корсар. - В такой свистопляске все
может случиться. Если сорвет с якоря...
     - В это время года с западного направления еще никогда  не  приходили
штормы! -  проревел  в  ответ  Валенсо,  выскакивая  из  своей  комнаты  с
побелевшим  лицом,  хаотично  растрепанными  волосами  и  в  одной  ночной
рубашке. Это работа... - следующие слова были  заглушены  дробным  топотом
ног, когда он взбегал по лестнице в обзорную башню.  Корсар,  не  отставая
спешил за ним по пятам.
     Белеза испуганно присела на стул у своего окна. Рев ветра  становился
все  сильнее,  пока,  наконец,  не  заглушил  все  другие   звуки,   кроме
сумасшедшего грохота неведомого барабана в пугающем  лесу.  Казалось,  что
дробный звук барабана словно поднялся на тон выше и стал триумфальным.
     Шторм с тяжелым гулом обрушился  на  песчаный  берег,  пригнав  перед
собой высокий вспененный гребень мощной волны длиной в милю.  А  потом  на
берегу разразился самый настоящий ад.  Спокойствие  и  тишина  еще  минуту
назад умиротворенного сонного берега превратились в бурлящую преисподнюю.
     Ливень хлестал по берегу. Гремел гром, а взбесившийся ветер  с  ревом
налетал на деревянные строения форта. Все вокруг содрогнулось под натиском
стихии. Волны мгновенно накатились на прибрежную полосу песка, сметая  все
на своем пути, и залили большой лагерный костер к корсаров.
     В блеске сверкающих молний, пробивающих плотную завесу ливня,  Белеза
увидела, как палатка моряков была резко сорвана и в одно мгновение унесена
прочь, а сами люди, с огромным трудом, прикладывая огромные усилия, потому
что бушующий шторм норовил  швырнуть  их  на  землю,  медленно  побрели  в
направлении форта, словно в нагруженные большим грузом.
     В свете вспышки следующей молнии девушка увидела, что корабль  Зароно
сорвало с якоря и с чудовищной силой сначала расплющило, а потом разорвало
об испещренные трещинами береговые утесы.



                         ГЛАВА 5. ЧЕЛОВЕК И3 ГЛУШИ

     Шторм утих, и утреннее солнце показалось на ясном,  голубом,  вымытом
дождем небе. Пестрые птицы, оживившись  и  вылетев  из  своих  неизвестных
убежищ, перелетали с ветки на ветку и пели  свои  утренние  приветственные
песни, а на свежих зеленых листьях, мягко колышущихся под  легким  бризом,
как бриллианты блестели капли дождя.
     У ручейка, извивавшегося по пробитому руслу  к  морю,  за  кустами  и
последними деревьями на краю леса, пригнулся человек, чтобы вымыть руки  в
чистой ключевой воде. Он занимался утренним туалетом так же, как и  другие
его сородичи, брызгаясь и полоща горло, словно буйвол.
     Затем прекратив полоскаться, он внезапно поднял голову. Вода  сбегала
по его мокрым волосам и тоненькими ручейками  стекала  между  его  мощными
плечами. Он напряженно прислушался и схватился за меч. Он стал  пристально
вглядываться вглубь суши.
     Неизвестный  мужчина,  даже  еще  крупнее  и  сильное,  чем  он  сам,
направлялся, взметая песок, прямо  к  нему.  Глаза  светловолосого  пирата
расширились, когда он увидел плотно облегающие ноги штаны, высокие  сапоги
с широкими длинными отворотами, развевающийся плащ и головной убор,  какие
были в моде около ста лет назад.  В  руке  приближающегося  человека  была
широкая сабля, которой он и замахнулся.
     Узнав мужчину, пират побледнел.
     - Ты! - не веря своим глазам, выдохнул он. - Во имя Митры, ты!
     Проклятье сорвалось с его искаженных губ, когда он выдернул меч.  При
звоне клинков пестрые птицы  испуганно  и  непрерывно  вереща  взлетели  с
ветвей  освеженных  деревьев.  Когда  клинки  ударились  друг   о   друга,
посыпались голубые искры, и  песок  захрустел,  завихрился  под  каблуками
сапог вступивших в схватку.  Потом  металлический  звон  стали  завершился
глухим ударом, и мужчина, захрипев, опустился  на  колени.  Рукоятка  меча
выскользнула из его ослабевшей руки, и он рухнул на окрасившийся в красное
песок.
     В последнем усилии он  пошарил  рукой,  ощупал  свой  пояс  и  что-то
вытащил из него. Он попытался поднести это что-то к губам, но в тот  самый
момент по телу его пробежала дрожь, и пальцы его разжались.
     Победитель нагнулся над вытянувшимся телом и высвободил из  сведенных
судорогой пальцев то, что в них было зажато.


     Зароно и Валенсо стояли  на  берегу  и  мрачно  смотрели  на  обломки
дерева, которое уныло собирали их люди. Жалкие  остатки  мачт  и  разбитые
доски. Шторм с такой силой раздробил корабль Зароно  о  прибрежные  скалы,
что нигде не осталось ни одной  целой  доски,  ни  одного  неповрежденного
бруса или распорки.
     Немного  позади  них  стояла  Белеза,  обняв  руками  Тину,   которая
прижалась  к  девушке.  Он  была  бледна  и  апатична.  Она  без  интереса
прислушивалась к разговору. Знание  того,  что  она  является  беспомощной
пешкой в чужой игре,  угнетало  ее.  При  этом  ей  было  все  равно,  как
закончится вся эта игра приведет  ли  она  остаток  своей  жизни  на  этом
безотрадном берегу, или, став женой  бесчестного  человека,  которого  она
презирала, вернется к цивилизованной жизни.
     Зароно грубо и неприлично выругался, а  Валенсо  был  словно  оглушен
случившимся.
     - Сейчас не время  для  штормов,  -  пробурчал  граф,  повернув  свое
осунувшееся лицо с заостренным носом к людям,  которые  медленно  собирали
остатки. - Это не случайность. Шторм был нанесен, чтобы разбить корабль  и
сделать невозможным мое бегство отсюда.  Бегство?  Я  сижу,  как  крыса  в
западне, как это и было задумано. Нет, не только я, мы все в западне.
     - Я не имею никакого представления, о чем вы говорите, -  пробормотал
расстроенный Зароно и резко дернул свой ус. - Мне не удалось  услышать  от
вас ни одного разумного слова с тех пор, как  эта  светловолосая  девчонка
так напугала вас своим рассказом о черном человеке, который  пришел  из-за
моря. Однако я знаю, что мне совершенно не хочется провести остаток  своей
жизни на этом проклятом берегу. С  кораблем  погибли  десять  моих  людей,
верных сподвижников, но у меня осталось еще сто шестьдесят человек, да и у
вас есть около сотни.  В  вашем  форте  имеются  инструменты,  а  в  этом,
чертовом лесу растет достаточно деревьев. Как только мы  наловим  из  моря
достаточно обломков, я отправлю своих  людей  валить  деревья.  Мы  общими
усилиям построим новый корабль.
     - Для это нам потребуются месяцы, - зло пробурчал Валенсо.
     - Вы можете предложить лучший  способ  провести  время?  Мы  застряли
здесь, при чем надолго, и мы уберемся отсюда только  в  том  случае,  если
построим  новый  корабль.  Мы  создадим  нечто  вроде  лесопилки.  Главное
инструменты есть. До сих пор, если я чего-нибудь хотел, я всегда добивался
своего. Я надеюсь, что шторм разбил также и корабль Стромбанни. Пока нашли
люди строят корабль, мы отыщем драгоценности Траникоса.
     - Мы никогда  не  сможем  построить  корабль.  -  Обреченно  вздохнул
Валенсо.
     Зароно рассерженно повернулся к нему.
     - Когда вы наконец будете говорить так, что бы я смог понять вас? Кто
такой этот проклятый черный незнакомец?
     - Да, действительно, проклятый, - пробормотал Валенсо, уставившись на
голубизну моря и думал о чем - то своем. - Тень моего кровавого  прошлого,
которая жаждет забрать меня в ад. Из-за нее я бежал из Зингары и надеялся,
что после моего продолжительного путешествия по дальним  морям  и  странам
она потеряла мой след. Но я должен был знать,  что  она,  в  конце-концов,
все-таки отыщет меня, где бы я ни находился.
     - Если этот парень таинственным  образом  высадился  здесь,  на  этом
берегу, он, должно быть, укрылся где-то в  лесу,  -  пробурчал  недовольно
Зароно. - Мы прочешем лес и обязательно отыщем его.
     Валенсо хрипло рассмеялся.
     - Легче и проще поймать тень от облака, или клок тумана,  поднявшийся
в полночь из болота. И гораздо менее опасно голой рукой пытаться в темноте
нащупать и схватить ядовитую кобру.
     Зароно бросил на графа странный взгляд. Очевидно он сильно сомневался
в здравом рассудке графа Валенсо.
     - Кто этот человек? Откажитесь же от этих ваших мелочных тайн?
     - Тень моей собственной жестокости и безудержной  алчности.  Ужас  из
прошлых времен. Это - не смертный из плоти и костей, а...
     - Эй! Смотрите! Там парус! - проревел наблюдатель  на  северном  роге
бухты.
     Зароно повернулся, и его громкий голос резко раздался в воздухе.
     - Ты узнаешь этот корабль?
     - Ага! - завопил кто-то, чей голос  из-за  большого  расстояния  было
трудно различить. - Это - "Красная рука".
     - Стромбанни! Будь он проклят - В ярости  воскликнул  Зароно.  -  Ему
помогает сам дьявол! Как ему, черт побери, удалось ускользнуть от бури?  -
Голос корсара превратился  в  злобный  рев,  отдававшийся  эхом  по  всему
берегу. - Назад в форт, собаки!
     Пока  "Красная  рука"  очевидно  мало  поврежденная,  покачиваясь  на
волнах, огибала рог, берег обезлюдел, зато за  палисадом  тесно,  вплотную
друг к другу торчали одетые в шлемы и повязанные пестрыми платками головы.
     Корсары примирились со своими новыми союзниками. Они обладали большой
приспособленностью искателей приключений к любым обстоятельствам,  а  люди
графа смотрели на новоявленных буйных друзей с равнодушием крепостных.
     Зароно скрипнул зубами, когда к  берегу,  рассекая  спокойные  волны,
направилась длинная лодка. Он увидел на носу  шлюпа  светловолосую  голову
своего злейшего конкурента. Лодка подошла  к  берегу,  и  выпрыгнувший  на
песок Стромбанни один направился в форт.
     Он остановился на некотором расстоянии от крепостной стены и  проорал
зычным голосом, который был хорошо слышен в утренней томной тишине.
     - Эй, в форте! Я пришел, чтобы вести с вами переговоры.
     - Почему же, во  имя  всех  семи  кругов  преисподней,  ты  этого  не
делаешь? - мрачно и сверкая глазами ответил Зароно.
     - Когда в последний раз  я  пришел  сюда  под  белым  флагом,  в  мои
нагрудный  панцирь  ударила  стрела  с  остро  отточенным  наконечником  -
проревел в ответ пират.
     - Ты сам вынудил нас к этому. - крикнул на реплику пирата Валенсо.  -
Я тебя предупредил, что ты только зря теряешь время!
     - Во всяком случае, как  ты  видишь,  я  не  требую  гарантии,  чтобы
подобное больше не повторилось!
     - Я даю тебе свое слово! - насмешливо крикнул ему Зароно.
     - Твое слово проклято, зингаранская собака! Я требую слова Валенсо!
     Граф  еще  сохранил  какую-то  часть  своего  достоинства.  Когда  он
ответил, голос его, несомненно, все еще внушал уважение.
     - Подойди ближе, но смотри, чтобы твои люди оставались там,  где  они
сейчас находятся. В тебя больше не будут стрелять.
     - Этого мне достаточно, - тотчас же заверил его Стромбанни.  -  Какие
бы грехи Корзетты ни лежали на вашей  совести,  граф,  однако  ваше  слово
действительно что-то значит, на него вполне можно положиться.
     Он подошел поближе,  шага  я  вперевалку  по  взрыхленному  песку,  и
остановился у ворот. Он усмехнулся Зароно, который в свою очередь  яростно
сверкал на своего врага глазами.
     - Ну, Зароно, - насмешливо произнес он,  -  теперь  у  тебя  кораблем
меньше, чем во время нашей последней встречи. Вы, зингаранцы,  никогда  не
были особенно хорошими моряками.
     - Как тебе удалось спастись, ты - мессантийская  крыса?  -  прогремел
корсар.
     - В паре миль к северу  отсюда  находится  уютная  бухта,  защищенная
длинной песчаной косой, которая и укротила бешенство  шторма,  -  ответил,
расплывшийся в улыбке, Стромбанни. - Я укрылся там, хотя якоря и  сорвало,
однако вес и масса "Красной руки" удержали ее вдали от берега.
     Зароно сумрачно наморщил лоб. Валенсо упрямо  молчал.  Он  ничего  не
знал об этой бухте. Он вообще исследовал со своими людьми только маленький
пятачок  близлежащей   суши.   Страх   перед   пиктами   и   настоятельная
необходимость занять  работой  своих  людей  в  форте  удерживали  его  от
тщательного изучения окружающего форт ландшафта.
     - Я здесь появился для  того,  чтобы  заключить  с  вами  договор  об
обмене, - равнодушно объяснил свое возвращение Стромбанни.
     - Нам нечем с тобой меняться, кроме обмена ударами мечей, - пробурчал
Зароно.
     - Я придерживаюсь другого  мнения,  -  легкая,  самодовольная  улыбка
играла на тонких губах Стромбанни. - уже достаточно того, что вы  убили  и
ограбили Галакуса, моего Первого Офицера. До сегодняшнего  дня  я  считал,
что драгоценности Траникоса находятся у Валенсо. Но я  ошибался.  Если  бы
это в самом деле было так,  вам  не  нужно  было  бы  упорно  преследовать
Галакуса и убивать его, чтобы завладеть его картой.
     - Картой? - в недоумении воскликнул Зароно п пожал плечами.
     - Как будто не знаешь, о чем идет речь! - Стромбанни засмеялся, но  в
его глазах сверкала ярость. - Я знаю, что она у вас. Пикты, как  известно,
не носят сапог!
     - Но... - смущенно начал граф, однако моментально умолк, когда Зароно
сделал ему предостерегающий знак.
     - Ну, даже если у  нас  имеется  карта,  чем  тогда  ты  сможешь  нас
заинтересовать?
     - Впустите меня в форт, - предложил Стромбанни.  -  Там,  внутри,  мы
можем спокойно поговорить и обсудить все необходимые детали соглашения,  -
он не ответил на поставленный вопрос, хотя люди на платформе за частоколом
палисада хорошо понимали, что пират явно намекает на свой корабль.
     Этот факт был главным козырем. Безразлично, приводил ли он  к  войне,
или к торговле. Не имело значения, у кого он находился  в  руках,  главную
роль играло только то, что он существовал и сейчас покачивался  на  водной
глади у берега. Кто бы не отплыл на этом корабле в море, все  равно  здесь
должно было остаться много людей. Все молчащие люди на платформе думали об
одном и том же.
     - Твои люди останутся там, где они  есть,  -  решительно  предупредил
Зароно и указал на длинную лодку на берегу и корабль, стоящий в  бухте  на
якоре.
     - Очень хорошо, просто замечательно - но не воображай, что ты  можешь
захватить меня как простофилю. Я требую честного слова Валенсо о том,  что
я покину его крепость живым, независимо от того, придем  мы  к  соглашению
или нет.
     - Я даю тебе слово, - заверил его граф.
     - Ну, хорошо. Итак, ты сейчас откроешь ворота,  потом  мы  откровенно
поговорим друг с другом.
     Ворота были открыты, потом войны снова закрыли их тяжелые створки,  и
предводитель пиратов исчез из виду, а люди по обе стороны крепостной стены
остались на своих местах, внимательно наблюдая за  действиями  друг  друга
люди за частоколом палисада и люди у большой лодки, присевшие на корточки;
между ними - полоска песка  и  узкое  пространство  воды  между  пиратами,
находящимися у перил араки с обнаженными мечами, блестевшими  в  солнечном
свете.


     Под широкой лестницей  над  банкетным  залом,  пригнувшись  насколько
позволяло ограниченное пространство, спрятались Белеза и Тина,  незаметные
для  людей  внизу,  которые  расселись  вокруг  длинного  стола;  Валенсо,
Гальбро, Зароно и Стромбанни. Кроме них в  большом  зале  больше  не  было
никого.
     Стромбанни  выпил  предложенное  ему  вино  одним  жадным  глотком  и
поставил на стол пустой  бокал.  Он  откровенно  симулировал  честность  и
открытость нарочитым выражением искренности, однако в  глазах  его  стояли
жестокость и коварство. Он без обиняков решительно перешел к делу.
     - Мы все  сильно  заинтересованы  в  драгоценностях,  которые  старый
Траникос упрятал где-то поблизости от этой бухты в неизвестном нам  месте,
- начал он хрипло. - У каждого из нас есть что-то, что необходимо  другим.
У Валенсо имеются работники,  снаряжение,  припасы,  инструменты  и  форт,
предоставляющий нам защиту от пиктов. У тебя, Зароно, оказалась моя карта.
Я же располагаю кораблем.
     - Я не понимаю  одного,  -  пробурчал  недовольно,  скрывая  истинные
чувства, Зароно, - если у тебя все это время находилась карта,  почему  же
ты в таком случае еще раньше не взял себе спрятанные Траникосом сокровища.
     - У меня ее не было. Этот пес Зингелито заколол старого  скрягу  и  в
темноте свистнул у старика его карту.  У  него  не  было  ни  корабля,  ни
экипажа матросов. Ему потребовалось больше года пока  он  нашел  и  то,  и
другое.  Когда  он,  наконец-то,  стал  уверен,  что   сможет   заполучить
сокровища,  пикты  помешали  ему  высадиться,  убили  многих  его   людей,
отправившихся с ним на поиски поживы, и вынудили его вернуться  обратно  в
Зингару. Один из пиратов выкрал у него карту и только  недавно  продал  ее
мне.
     -  Следовательно,  именно  по  этой  причине  Зингелито  выбрал   эту
проклятую бухту,  пробурчал  Валенсо,  обратившись,  видимо,  к  некоторым
воспоминаниям своего недавнего прошлого.
     - Значит, вас, граф, привел сюда этот пес? - спросил Стромбанни. -  Я
хочу поблагодарить его за это. Где он?
     - Наверное, в  аду,  в  конце  концов,  он  раньше  был  корсаром,  и
порядочным негодяем. По всей видимости, дикие пикты зарубили его, когда он
отправился в лес искать сокровища.
     - Великолепно! Просто потрясающе! - довольно произнес Стромбанни.  Он
потер руки. - Меня, естественно,  волнует  то,  что  карта  была  у  моего
Первого. Многое произошло. Я доверял ему, и мои люди  верили  ему  больше,
чем мне. Итак,  я  передал  карту  возле  самого  леса,  он  отделился  от
остальных и, когда мы его нашли в высокой траве, растущей  на  песке,  он,
судя по всему, был заколот в поединке. Песок был затоптан, трава  примята.
Люди уже были готовы обвинить в случившемся меня, но тут, к  счастью,  мне
удалось найти следы его неизвестного убийцы, и я, разумеется, доказал этим
идиотам, что эти отпечатки обуви не могли быть оставлены моими сапогами. Я
также сразу же увидел по многим признакам, что этого не мог сделать  никто
из моих людей, потому что ни  у  кого  из  них  не  было  сапог  со  столь
характерным рисунком подметки. А пикты: как вы  знаете,  вообще  не  носят
сапог. Поэтому этого зингаранца-предателя должны были убить только вы!
     - Итак, - помолчав, продолжал  он,  у  вас  есть  карта,  однако  нет
сокровищ. Потому что, если бы они у вас были, вы не допустили  бы  меня  в
форт. Теперь я установил это наверняка и уверен, что это так. Вы не можете
выйти за пределы крепостных  стен,  чтобы  отправиться  на  поиски  клада,
потому что мы не спускаем с вас глаз и, кроме того, у вас нет корабля,  на
котором вы могли бы вывезти их отсюда.
     3а столом сохранилось молчание.
     - Теперь, - сказал пират, - выслушайте мое  предложение.  Зароно,  ты
даешь мне карту. А вы, Валенсо, обеспечиваете меня свежим мясом и  другими
продуктами, необходимыми для похода.  После  долгого  путешествия  нам  не
хватает многого, и моим людям грозит цинга. А за это я доставлю вас троих,
а также леди Белезу вместе с опекаемой ею девочкой куда-нибудь, откуда  вы
сможете легко достичь одного из зингаранских портов.
     Он оглядел их и добавил:
     - А Зароно я охотно высажу там, где ему захочется  и  где  он  сможет
встретить корсаров, потому что в Зингаре его, вне всякого  сомнения,  ждет
петля виселицы. И кроме того, я буду великодушен и передам  вам  некоторую
часть сокровищ.
     Корсар в задумчивости нервно подергал ус. Конечно,  он  сомневался  в
том, что  Стромбанни  даже  на  мгновение  подумал  о  честном  соблюдении
договора на таких  условиях.  Кроме  того,  у  Зароно  не  было  намерения
соглашаться на подобное предложение, даже если  бы  у  него  действительно
оказалась карта. Однако,  если  он  просто  отклонит  высказанное  пиратом
предложение, возникнут жаркие споры. Поэтому он задумался над тем, как ему
обмануть пирата, потому что корабль был весьма соблазнительной  приманкой,
и нужен ему не менее, чем утерянные сокровища.
     - Как ты думаешь, что нам может помешать  схватить  тебя  и  вынудить
твоих людей отдать нам твой корабль в обмен на твою жизнь?
     Стромбанни издевательски рассмеялся.
     - Ты действительно считаешь меня таким  дураком?  Мои  люди  получили
приказ при первых же признаках предательства поднять  якорь  и  немедленно
покинуть вашу бухту. Будь уверен, что они сделают то  же  самое  и  в  том
случае, если я не вернусь в условленное время. Вы не получите корабля даже
в том случае, если перед их глазами с меня  живьем  сдерут  шкуру.  Их  не
разжалобит подобное зрелище. Кроме того граф Валенсо дал мне свое слово.
     - Я еще никогда не нарушал своего слова, - мрачно произнес Валенсо. -
Достаточно угроз, Зароно.
     Корсар промолчал. Он был всецело занят  разгадыванием  проблемы,  как
ему заполучить корабль  Стромбанни  и  продолжить  нудные  переговоры,  не
показывая, что у него нет карты. Он спрашивал себя, кто же, во имя  Митры,
на самом деле забрал карту?
     - Позволь мне взять на борт корабля своих людей, - сказал он. - Я  не
могу, как ты понимаешь, бросить на произвол  судьбы  свой  верный  экипаж,
который служил...
     Стромбанни презрительно фыркнул:
     - Почему ты не требуешь также мою саблю, чтобы перерезать мне  горло?
Чтобы не бросить на произвол судьбы своих верных людей  -  ха!  Ты  продал
дьяволу своего родного брата, если тебе заплатят за него достаточную цену.
Нет, дорогой мой, ты сможешь взять с собой не более двух человек, а  этого
ни в коем случае недостаточно для захвата моего корабля.
     - Дай нам один день, чтобы спокойно все обсудить, - спокойно попросил
Зароно, чтобы потянуть время.
     Стромбанни так грохнул кулаком по столу, что из бокалов  выплеснулось
вино.
     - Нет, во имя Митры! Я требую немедленного ответа!
     Зароно вскочил. Его хищная  ярость  одержала  верх  над  хитростью  и
лукавством.
     - Ты, грязная бараханская собака! Ты сейчас получишь ответ - прямо  в
твое поганое брюхо.
     Стремительным движением левой руки он  отбросил  плащ  в  сторону,  а
правой схватился за меч. Стромбанни с грохотом вскочил.  Он  поднялся  так
быстро, что стул позади него опрокинулся и с громким стуком  покатился  по
полу. Валенсо торопливо встал и протянул  руку,  чтобы  отделить  друг  от
друга двух  сцепившихся  мужчин,  которые  уже  наполовину  вытащили  свои
тяжелые мечи и с искаженными взаимной ненавистью лицами смотрели  друг  на
друга.
     - Господа! Я вас очень прошу! Зароно, я же дал ему слово.
     - К черту ваше слово! - корсар оскалил зубы.
     - Остановитесь, мой лорд! - произнес пират  веселым  голосом,  полным
жажды крови.  -  Вы  дали  мне  слово,  что  в  отношении  меня  не  будет
осуществлено никакого коварного предательства. Но я не  считаю  нарушением
слова с вашей стороны, если я в  честном  бою  обменяюсь  с  этой  гнусной
собакой несколькими ударами меча.
     - Вот это правильно, Стром! - внезапно произнес позади них глубокий и
сильный голос, казавшийся одновременно и свирепым, и веселым, и  властным.
Все повернулись на его звук и непроизвольно открыли рты и глаза. Белеза  с
огромным трудом смогла подавить рвущийся из груди крик.
     Из двери, ведущей в соседнее помещение, вышел незнакомый человек.  Он
без колебаний, но и без лишней поспешности подошел к столу.  Этот  мужчина
казался хозяином положения. В воздухе повисла напряженная тишина.
     Чужак был еще больше, чем корсар  и  пират,  и  у  него  было  больше
преимуществ. Его еще более мощная, чем у этих двоих, фигура, и мускулистая
фигура, казалось, излучала мощь и силу. Несмотря на некоторую громоздкость
телосложения, он двигался с  гибкостью  пантеры.  На  нем  были  сапоги  с
длинными отворотами,  штаны  из  кожи  и  белого  шелка,  а  под  открытым
небесно-голубым,  развевающимся  плащом  была  видна  шелковая  рубашка  с
открытым воротом и алый кушак вокруг талии. У  плаща  были  желудеобразные
застежки из серебра, сатиновый воротник, карманы и обшлага.  Одеяние  было
украшено золотой вышивкой. Блестящая кожаная шляпа завершала костюм, какие
носили около ста лет назад. На боку чужака висела тяжелая сабля.
     - Конан! - воскликнул корсар и пират одновременно.
     Валенсо и Гальбро разом затаили дыхание, услышав это имя.
     -  Совершенно  правильно,  Конан,  -  гигант,   насмешливо   улыбаясь
застывшим как немые статуи присутствующим в зале, подошел к столу.
     - Что вы здесь делаете? - запинаясь, выдавил из себя мажордом. -  Как
вы прошли сюда незванным и так незаметно?
     - Я перелез через палисад  с  восточной  стороны,  пока  ваши  глупцы
беспорядочно толпились у ворот, - невозмутимо ответил Конан. Оп говорил по
зингарански  с  варварским  акцентом.  -  Все  они  вывихнули  себе   шеи,
всматриваясь на запад. Я  вошел  в  дом,  когда  Стромбанни  пропустили  в
ворота. С этого времени я с интересом прислушивался к вашей, так  сказать,
дружеской беседе, находясь в соседней комнате.
     - Я считал, что ты  мертв,  -  протяжно  произнес  Зароно,  тщательно
выговаривая каждое слово. - Три года назад на  одном  из  усеянных  рифами
берегов видели обломки твоего корабля и с тех пор о тебе  не  было  ничего
слышно.
     - Я не пил с командой своего корабля, - ответил, усмехнувшись, Конан.
- Великий океан все еще не принял меня к себе и не погрузил на свое дно. Я
выплыл на сушу и некоторое время был солдатом  в  Черных  Королевствах,  а
потом в Аквилонии. Можно сказать, что я стал знаменитой  личностью,  -  он
по-волчьи осклабился. - Во  всяком  случае,  до  недавнего  времени,  пока
Нумедидесу внезапно не перестало нравиться мое лицо. Ну, а теперь, к делу,
господа!
     Наверху, на лестнице Тина пристально  уставилась  вниз,  перегнувшись
через балюстраду, и в возбуждении схватила Белезу за тонкое запястье.
     Белеза знала, что видит перед  собой  воплощенную  в  кровь  и  плоть
легенду. Кто из людей на побережье не знал  диких  и  невероятно  кровавых
историй  о  Конане,  неутомимом  искателе  приключений,   бывшем   некогда
капитаном бараханских пиратов и самым настоящим  бичом  Западного  Океана?
Дюжина баллад о его неистребимой отваге и отчаянных преступлениях, набегах
и схватках. Он был человеком, которого никто не мог убить. Он пришел  сюда
и властно стал  доминирующей  фигурой  в  этом  бессмысленном  беспорядке.
Белеза со страхом мысленно  спросила  себя,  что  произойдет,  если  точка
зрения Конана не совпадет с точкой зрения остальных, и он не будет  на  их
стороне. Будет ли он презирать ее также, как Стромбанни,  или  он  так  же
страстно возжелает ее, как и этот мерзавец Зароно?
     Валенсо оправился от шока, вызванного внезапным появлением  чужака  в
собственном доме графа. Он знал, что Конан был киммерийцем, что он родился
и вырос в суровой заснеженной пустыне на севере и поэтому, во многих вещах
он не  испытывал  затруднения,  сострадания  и  не  знал  границ,  которым
подчинялись цивилизованные люди.
     Так что было совсем не странно, что он незаметно проник в  охраняемый
форт. Однако Валенсо испуганно вздрогнул при мысли, что вслед за  варваром
могут проникнуть сюда и другие дикари - например, пикты.
     - Что вам здесь надо? - грубо спросил он. - Вы пришли с моря?
     - Нет, из леса, - киммериец кивком показал на восток.
     - И вы жили среди пиктов? - холодно осведомился Валенсо.
     В голубых, как лед, глазах гиганта вспыхнул гнев.
     -  Даже  зингаранец  должен  знать,  что  между  дикими   пиктами   и
киммерийцами никогда не было мира, и, может быть, никогда не будет,  -  он
страшно выругался. - С начала времен между  нами  царит  кровавая  вражда.
Если бы  вы  сделали  это  замечание  одному  из  моих  сородичей,  весьма
возможно, он разбил бы вам череп. Но я  достаточно  долго  жил  среди  так
называемых цивилизованных людей, чтобы понять ваше полное невежество и ваш
абсолютный недостаток вежливости и обычного гостеприимства по отношению  к
чужому человеку, который прошел, через леса, густо раскинувшиеся на тысячи
миль вокруг.  Но  забудем  об  этом,  -  он  повернулся  к  обоим  морским
грабителям,  которые  нелепо  уставились  на  него.  -  Если  я  правильно
расслышал, существует какая-то  карта,  из-за  которой  между  вами  двумя
возникло расхождение во мнениях?
     - Это тебя вообще не касается, - проворчал Стромбанни.
     - Может быть вот эта? - Конан зловеще усмехнулся и вытащил из кармана
что-то довольно сильно помятое - клочок пергамента, на котором было что-то
изображено  красным  цветом.  Стромбанни  вздрогнул  от  неожиданности   и
побледнел.
     - Моя карта! - воскликнул он. - Откуда она у тебя?
     - От твоего рулевого Галакуса,  попала  ко  мне  после  того,  как  я
прикончил его, - ответил Конан, свирепо ухмыльнувшись.
     - Ты, собака! - взвыл Стромбанни и тут же повернулся к Зароно. -  Так
у тебя, выходит, вообще не было карты! Ты солгал.
     - Я никогда и не утверждал, что она у меня есть! - пробурчал  Зароно.
- Ты сделал совершенно неверные выводы. Не будь дураком. Конан один.  Будь
с ним его люди, он давно бы уже перерезал горло всем здесь присутствующим.
Мы отнимем у него карту.
     - Это так похоже на  вас!  -  рассмеялся  неожиданно  развеселившийся
Конан.
     Оба мужчины, ругаясь и проклиная все  на  свете,  ринулись  на  него.
Конан равнодушно отступил на шаг и небрежно бросил скомканный пергамент на
пылающие угли в камине.
     С бычьим ревом Стромбанни ринулся  на  гиганта,  но  оглушающий  удар
кулаком  в  ухо  заставил  его,  почти  потерявшего  сознание,   бессильно
опуститься на пол. Теперь Зароно в  свою  очередь  выхватил  меч,  однако,
прежде чем он сумел нанести им колющий удар, сабля Конана со звоном выбила
его из рук взбесившегося корсара.
     С дьявольски сверкающими глазами Зароно отшатнулся назад,  ударившись
о стол. Тот со скрипом сдвинулся с места. Стромбанни  с  трудом  поднялся,
непрерывно дергая и встряхивая головой. Глаза его, казалось,  остекленели,
из разбитого уха капала кровь, оставляя липкие следы на шее и плече. Конан
слегка перегнулся через стол и его вытянутая в твердой руке сабля уперлась
в грудь графа Валенсо.
     -  Не  пытайтесь  звать  ваших  солдат,  граф,  -   предупредил   его
хладнокровный киммериец. -  Ни  звука  -  и  ты  тоже,  собачья  морда,  -
последнее оскорбительное замечание относилось к Гальбро, который ни в коем
случае не думал о том, чтобы на влечь на себя гнев пока еще  невозмутимого
гиганта. - Карта сгорела дотла  и  теперь  бессмысленно  проливать  кровь.
Садитесь-ка лучше, вы все!
     Стромбанни какое-то мгновение  поколебался,  взглянул  на  свой  меч,
потом пожал плечами и отупело рухнул на стул,  заскрипевший  под  тяжестью
его туши. Другие тоже расселись. Только Конан остался стоять.
     Он глядел на них сверху вниз, а его враги пристально наблюдали за ним
глазами, в которых  сверкала  неприкрытая  ненависть  и  злоба.  Конан  не
обращал на это никакого внимания.
     -  Я  предупреждаю  вас,  чтобы  вы  сидели  смирно   и   ничего   не
предпринимали, - в то же время счел он необходимым сказать им. -  Я  здесь
нахожусь из-за тех же побуждений.
     - Что же ты можешь  нам  предложить?  -  стараясь  быть  насмешливым,
сказал Зароно.
     - Только драгоценности Траникоса?
     - Что?! - все вскочили и наклонились вперед.
     - Садитесь! - прогремел Конан и  ударил  по  столу  плоской  стороной
широкого клинка своей сабли.
     Они напряженно повиновались, побелев от охватившего  их  возбуждения.
Конан ухмыльнулся. Он, по всей видимости, получил истинное наслаждение  от
действия своих слов.
     - Да, я нашел драгоценности еще до того,  как  заполучил  эту  карту.
Поэтому я и сжег ее. Теперь никто  не  найдет  драгоценности,  если  я  не
покажу, где они находятся.
     Они уставились на него, в их глазах пылала жажда убийства.
     - Ты лжешь, - без особой убежденности сказал Зароно. - Ты уже однажды
солгал нам! Ты утверждал, что не жил среди пиктов.  Однако  каждый  знает,
что эта страна - сплошная глушь, и в ней живут  только  дикари.  Ближайшие
форпосты цивилизации - это аквилонские поселения на берегах Реки Грома.  В
сотне миль на восток отсюда.
     - Именно оттуда я и  пришел  в  эти  паршивые  места,  -  невозмутимо
ответил Конан. - Я думаю, что я первый белый человек,  который  когда-либо
пересекал пиктийскую глухомань.  Когда  я  бежал  из  Аквилонии  в  Страну
Пиктов, я неожиданно наткнулся на отряд пиктов. Убил одного из них. Но  во
вспыхнувшей рукопашной схватке в меня попал камень выпущенный из пращи,  и
я потерял сознание. Поэтому дикари сумели захватить меня в плен живым. Эти
парни представители Племени Волка. Их вождь попал в руки Клана Орла, и они
обменяли меня.  Орлы  почти  сотню  миль  проволокли  меня  в  западном  в
направлении, чтобы подвергнуть меня ритуальному сожжению в деревне  вождя.
Но однажды ночью мне удалось убить трех или четырех воинов - в  темноте  я
не разобрал - и бежать.
     Он оглядел сидящих за столом и продолжал:
     - Вернуться я не мог, потому что  они  преследовали  меня,  постоянно
держались позади меня, и они погнали меня на запад. Пару  дней  назад  мне
посчастливилось отделаться от них, и, слава Крому, я нашел убежище  именно
там, где Траникос спрятал свои  сокровища.  Я  обнаружил  все:  сундуки  с
одеждой и оружием, целые груды монет, драгоценностей и золотых  украшений,
и среди всего этого богатства - драгоценный камень  Тотмекрис,  сверкающий
как застывший звездный огонь! Старый  Траникос  и  одиннадцать  его  самых
доверенных сподвижников  сидели  вокруг  стола,  сработанного  из  черного
дерева. Все они вот уже на протяжении ста лет неподвижно  всматривались  в
эту драгоценность.
     - Что?
     - Да, вы в чем-то сомневаетесь? - Конан рассмеялся. -  Траникос  умер
около своих драгоценностей и все остальные заодно с ним! Их трупы, как  ни
странно, не разложились, и не высохли. Они сидят там  в  своих  сапогах  с
отворотами, в длинных плащах и кожаных широкополых шляпах.  У  каждого  из
них в руке стакан вина, и сейчас они сидят в тех же самых позах, как и те,
которые они выбрали сто лет назад. И так они сидели в  течение  всей  этой
сотни лет.
     - Это же  невозможно!  Просто  невероятно!  -  пробурчал  Стромбанни,
полный неприятных чувств.  -  Это  уже  не  шутки.  В  конце  концов,  нам
необходимы сокровища. Говори дальше, Конан.
     На этот раз киммериец тоже уселся за стол, налил в бокал вина и одним
глотком опустошил его.
     - Во имя Крома, это первый бокал  вина  с  тех  пор,  как  я  покинул
Аквилонию, - произнес он. - Эти проклятые Орлы буквально наступали мне  на
пятки, так, что я едва успевал подкрепиться  ягодами  и  орехами,  которые
находил и срывал по пути во время бегства. Иногда мне попадались  лягушки,
и я проглатывал их сырыми, потому что не мог рисковать и разжечь костер.
     Его нетерпеливые слушатели, ругаясь, наперебой объяснили ему, что  их
интересует не его питание, а сокровища.
     Он вновь насмешливо ухмыльнулся и продолжил:
     - Ну, после того, как я случайно наткнулся на сокровища,  я  отдохнул
пару дней, изготовил силки на кроликов, установил их, откормился и залечил
свои раны. Однажды я увидал на  западной  части  небосклона  поднимающийся
дым, но, естественно,  подумал,  что  это  какая-то  деревушка  пиктов  на
морском побережье. Я остался около сокровищ, потому что случайно укрылся в
том месте, которого избегают пикты. Если  меня  действительно  выслеживало
какое-нибудь из местных племен, охотники должны  были,  по  крайней  мере,
просто как-то обнаружить себя.
     Вчера ночью я, наконец, направился на  запад,  намереваясь  выйти  на
берег в двух-трех милях севернее того места, где я  наблюдал  дым.  Я  был
недалеко от берега, когда обрушилась буря.  Я  спрятал  драгоценности  под
каменным выступом и стал ждать, пока буря не прекратится. Потом я забрался
на высокое дерево, чтобы посмотреть, нет ли поблизости пиктов, но  заместо
них я увидел караку Строма, стоящую на якоре, и  его  людей,  гребущих  на
лодке к берегу. Я направился к лагерю Строма  и  на  берегу  столкнулся  с
Галакусом. У нас оставались старые долги, и мы  на  месте  разрешили  наши
проблемы, и он умер.
     - Какова была причина этой вражды? - спросил Стромбанни.
     - О, несколько лет назад он отбил у меня девушку. Устраивает? О  том,
что у него была карта,  я  вообще  не  подозревал,  пока  он,  умирая,  не
попытался проглотить ее. Разумеется, я  сразу  же  узнал  изображенную  на
схеме местность и подумал, что мне  делать,  когда  одна  из  ваших  собак
придет сюда и обнаружит его труп. Я лежал поблизости, укрывшись  в  лесной
чаще, пока ты и твои люди рыскали вокруг. Я не счел этот момент подходящим
для того, чтобы показаться вам, - он рассмеялся в искаженное яростью  лицо
Стромбанни.
     - Ну, пока я лежал там и слушал вас, я достаточно узнал  о  положении
вещей, а также о том, что Зароно и Валенсо находились на  берегу  всего  в
паре миль отсюда. Когда я услышал, как ты сказал, что Зароно, должно быть,
убил Галакуса и забрал карту, и ты должен будешь иметь с ним  дело,  чтобы
получить возможность убить его и забрать у него карту.
     - Собака! - прохрипел Зароно.
     Стромбанни хотя и побледнел, но дружески улыбался.
     - Может быть, ты думаешь, что я был бы честным с такой  собакой,  как
ты? Рассказывай дальше, Конан.
     Киммериец оглядел спорщиков и  ухмыльнулся.  Было  очевидно,  что  он
намерен разжечь пламя  вражды  и  ненависти  между  этими  двумя  морскими
грабителями.
     - Осталось рассказать совсем немного. Я побежал через лес в то  время
как ты поплыл вдоль берега и  оказался  у  форта  задолго  до  меня.  Твое
предположение о том, что шторм уничтожил корабль Зароно, было правильным -
но тебе эта бухта тоже была известна.
     Он взглянул на пиратов.
     - Итак, дело теперь выглядит таким образом: у меня есть сокровища,  у
Стромбанни имеется корабль. Валенсо располагает запасами провианта. Во имя
Строма, Зароно, честно говоря, я не знаю, что можешь предложить ты, однако
чтобы избежать дальнейших стычек, я подключаю к этому предприятию  и  тебя
также.  Мое  предложение,  как  видите,  достаточно  простое.  Дальше.  Мы
разделим добычу на четыре равные части, отплывем в море на "Красной руке".
Ты, Зароно, а также ты, граф Валенсо, останетесь здесь на берегу со своими
долями драгоценностей. Вы можете сделаться  королями  этой  богом  забытой
глуши  или  построить  корабль  из  стволов  деревьев,  растущих  здесь  в
достаточном количестве - как вам будет угодно.
     Валенсо побледнел. Зароно грубо выругался, а Стромбанни усмехнулся.
     - Ты действительно настолько легкомысленен и наивен, чтобы вместе  со
Стромбанни подняться на борт его корабля? - с яростью спросил Зароно. - Он
перережет тебе глотку прежде, чем этот берег исчезнет за горизонтом.
     Конан рассмеялся. Он весело сказал:
     - Это головоломка о козе, волке и капусте.  Как  их  нужно  перевезти
через реку с таким расчетом, чтобы один не сожрал другого.
     - Типичный киммерийский юмор, - пробурчал Зароно.
     -  Я  не  останусь  здесь!  -  глаза  Валенсо  дико  сверкнули,  лицо
напряглось. - Будут  сокровища  или  нет,  я  должен  немедленно  убраться
отсюда.
     Конан задумчиво посмотрел на него.
     - Ну, хорошо, тогда я предлагаю такой план мы разделим сокровища, как
и предполагалось сначала. Потом на корабле поплывут Стромбанни,  Зароно  и
вы, лорд Валенсо, а также те из ваших людей, кого вы возьмете с собой.  Вы
поплывете на, "Красной руке". А я  остаюсь  полным  хозяином  этого  форта
вместе с оставшимися вашими людьми, Валенсо, и людьми Зароно, и сам  строю
корабль. Устраивает?
     Лицо Зароно побледнело.
     - Таким образом, мне предоставлен выбор; остаться здесь  в  изгнании,
или же бросить своих людей и  подняться  на  борт  "Красной  руки",  чтобы
позволить там перерезать себе горло.
     Раскатистый  смех  Конана  гулко  прозвучал  в  огромном   зале.   Он
по-приятельски грохнул Зароно по плечу, не обращая  внимания  на  яростные
глаза корсара, сверкавшие нескрываемой жаждой убийства.
     - Это так, Зароно, - подтвердил  он.  -  Оставайтесь  здесь,  а  я  и
Стромбанни уплывем отсюда, или же ты плыви со Стромбанни и  позволь  своим
людям остаться здесь со мной.
     - Нет лучше, если Зароно отправиться вместе  со  мной,  -  откровенно
заявил Стромбанни. - Ты можешь восстановить против меня моих людей, Конан,
и мои собственные сподвижники прикончат меня  прежде,  чем  нам  доведется
увидеть на морском горизонте Бараханские острова.
     Пот выступил на побледневшем лице Зароно.
     - Ни я, ни граф,  ни  его  племянница  не  достигнут  суши  целыми  и
невредимыми, если мы доверимся Стромбанни, - сказал он. - Сейчас вы оба  в
моей власти, потому что мои люди находятся в форте. Что  удержит  меня  от
того, чтобы уничтожить вас обоих?
     - Ничего, - улыбаясь,  ответил  непоколебимый  Конан,  -  Кроме  того
факта, что люди Стромбанни, если ты приведешь свои намерения в исполнение,
уйдут в море, и они убьют вашу идею в зародыше, оставят вас здесь, на этом
глухом берегу, где пикты очень скоро расправятся  со  всеми  вами.  Ну  и,
естественно, кроме того обстоятельства, что я расколю тебе череп, если  ты
попытаешься позвать своих людей.
     Произнося это, Конан откровенно смеялся, словно его предложение  было
невероятно смешным.
     Однако Белеза  чувствовала,  что  он  говорит  то,  что  думает.  Его
отливающая металлическим блеском сабля спокойно лежала у него на  коленях,
в то время, как Зароно положил свой меч на  стол  вне  досягаемости  своей
руки. Гальбро не был воином, а  Валенсо,  очевидно,  был  не  в  состоянии
принять решение.
     - Да, - пробурчал Стромбанни, - так легко тебе с нами не  справиться.
Я согласен на предложение Конана.  А  что  думаете  по  этому  поводу  вы,
Валенсо?
     - Я должен как можно скорее убраться отсюда! - хрипло прошептал граф,
тупо  уставившись  пустыми  глазами  в  стену  напротив.   -  И  я  должен
поспешить... я должен убраться... прочь отсюда... и как можно скорее.
     Стромбанни наморщил лоб, удивленный  странным  поведением  графа,  и,
злобно усмехаясь, развернулся к корсару.
     - Ну, а ты, Зароно?
     - Разве у меня остается какой-нибудь выбор?  -  пробурчал  недовольно
Зароно. - Если ты позволишь  мне  взять  с  собой  на  борт  корабля  трех
офицеров и сорок человек из моего экипажа, и я согласен.
     - Офицеры и тридцать человек!
     - Хорошо, я согласен.
     - Итак, все в порядке.
     Таким образом пакт был заключен без рукопожатий и громких тостов. Оба
капитана сверкали друг на друга глазами, словно  оголодавшие  волки.  Граф
дрожащими пальцами теребил свои обвисшие усы, однако  не  отреагировал  на
сделку, полностью углубившись в свои сумрачные мысли.
     Конан беззаботно потянулся как огромная кошка, залпом  выпил  вино  и
улыбнулся присутствующим и с обезоруживающей непринужденностью,  однако  в
продемонстрированной киммерийцем улыбке таилось выражение спрятавшегося  в
засаде тигра.
     Белеза ощущала убийственные намерения каждого из сидящих  за  столом.
Ни один из них не думал о том, чтобы выполнить соглашение, за исключением,
быть может, одного только Валенсо.  Каждый  из  морских  грабителей  хотел
заполучить в собственные руки корабль и все драгоценности. Никто из них не
помышлял о том, чтобы удовлетвориться меньшим.
     Но каким образом? Что происходило в головах этих людей,  какие  мысли
роились в уме каждого  из  них?  Киммериец,  несмотря  на  свою  необычную
открытость и прямоту, был не менее хитер, чем остальные - и,  к  тому  же,
еще более опасен. Своему главенству в создавшейся ситуации он  был  обязан
но только собственными физическими силами  -  хотя  его  могучие  плечи  и
упругие бицепсы толщиной  в  шею  обычного  человека  казались  невероятно
мощными и сильными - но также и его  железная  выдержка,  которая  удивила
даже непрошибаемых Стромбанни и Зароно.
     - Ты должен отвести нас к сокровищам, - потребовал Зароно.
     - Подожди немного, - осадил его киммериец. - Мы должны разделить наши
силы с тем, чтобы ни один из нас не  мог  навредить  другому.  Мы  сделаем
следующее: люди Стромбанни - с полдюжины или около этого  -  высадятся  на
берег и разобьют там лагерь таким образом, чтобы обе группы могли  держать
друг друга под постоянным наблюдением и были уверены в том, что ни одна из
групп не смоется тайком, когда мы найдем сокровища, и не нападет на нас из
засады. Оставшиеся на борту "Красной руки" люди выведут корабль из бухты в
море, чтобы оказаться вне пределов досягаемости обоих групп. Люди  Валенсо
останутся в форте, однако ворота должны быть открыты.  Вы  идете  с  нами,
граф ?
     - В лес? - Валенсо судорожно вздрогнул и плотнее завернулся в плащ. -
Не пойду, даже если мне будет предложено все золото Траникоса!
     - Ну, хорошо. Мы  возьмем  с  собой  тридцать  человек,  чтобы  нести
сокровища, по пятнадцать мужчин из каждой  команды  и  отправимся  в  путь
немедленно.


     Белеза,  внимательно  наблюдавшая  за  тем,  что  происходит   внизу,
увидела, как Зароно и Стромбанни обменялись незаметно тайными взглядами, а
потом быстро и воровато опустили глаза,  поднялись  бокалы,  чтобы  скрыть
свои невысказанные коварные намерения.
     Белеза обнаружила в плане Конана смертельно опасную слабую сторону, и
удивленно спросила себя, как это он  мог  допустить  такой  просчет.  Быть
может, он просто был уверен в своих силах? Однако она  знала,  что  он  не
вернется из леса живым. Как только сокровища  окажутся  в  их  руках,  оба
мошенника расправятся с этим человеком, убьют этого гиганта, которого  они
так ненавидят.
     Она вздрогнула,  поежилась  и  сочувственно  посмотрела  на  мужчину,
которого судьба, похоже, приговорила к смерти. Странно было  видеть  этого
могучего бойца, сидевшего там, внизу, и пьющего вино с негодяями, живыми и
невредимыми, и знать, что он уже обречен на гибель.
     Возникавшая ситуация была явно  нездоровой  и  источала  ненависть  и
враждебность. Зароно с удовольствием свалил бы на пол Стромбанни и убил бы
его, будь у него такой шанс. Девушка не сомневалась и  в  том,  что  пират
также уже вынес смертный  приговор  Зароно  и  ее  дяде.  Если  бы  Зароно
оказался победителем, она, по крайней мере, осталась бы в живых. Но  когда
она посмотрела на корсара, который нервно подкручивал свои усы и на  лице,
которого сейчас четко проявились все  гнусные  черты  его  характера,  она
поняла, что не представляет, что  именно  ей  лучше  выбрать:  гибель  или
Зароно.
     - Как далеко предстоит идти? - осведомился Стромбанни.
     - Если  мы  выйдем  в  путь  немедленно,  в  полночь  мы  уже  сможем
вернуться, - ответил Конан. Он  в  очередной  раз  опустошил  свой  бокал,
поправил  пояс  с  оружием  и  взглянул  на  графа.  -  Валенсо,  это  вы,
свихнувшись, убили пикта в охотничьей раскраске?
     Валенсо пораженно заморгал.
     - Что вы хотите этим сказать?
     - Значит, вы не знаете, что ваши люди вчера ночью убили в лесу пикта?
     Граф покачал головой.
     - Ни один из моих людей прошлой ночью не был в лесу.
     - Во всяком случае  в  лесу  кто-то  был,  -  пробормотал  киммериец,
вцепившись в стол. - Я видел голову пикта на дереве на краю лесной чащи  и
на ней отсутствовала боевая окраска. Так как там не было отпечатков следов
сапог, я решил, что убийство произошло еще до начала шторма. Но там  можно
было видеть множество других следов отпечатки мокасин  на  влажной  почве.
Итак, пикты побывали там и видели голову на дереве. Должно быть, это  были
воины какого-то другого племени, в противном случае они забрали  бы  ее  с
собой. Если у них,  оказалось,  заключен  мир  с  племенем  убитого,  они,
конечно же, побежали в его деревню, чтобы сообщить о случившемся.
     - Может быть, они его и убили? - произнес Валенсо.
     - Нет, конечно, нет. Однако вы, как и я, знаете,  кто  и  почему  это
сделал. Вот эта цепочка была обмотана вокруг обрубка шеи и  застегнута  на
нем. Вы должно быть, сошли с ума, если решились сделать это.
     Он бросил на стол перед  графом  что-то;  граф  придушенно  застонал,
схватившись за горло обеими руками.
     - Я узнал печать Корзетты, - сказал Конан. - Одна только эта  цепочка
точно укажет любому пикту, что убийство мог совершить лишь белый.
     Валенсо подавленно молчал. Он уставился на цепочку, словно перед  ним
извивалась ядовитая змея, которая может укусить.
     Конан некоторое время пристально наблюдал за ним с мрачным выражением
глаз, потом вопросительно посмотрел на остальных.  Зароно  сделал  быстрый
жест, который указывал на то, что  граф  не  совсем  в  своем  уме.  Конан
засунул свою саблю в ножны и нахлобучил кожаную шляпу.
     - Ладно, хорошо, теперь мы можем идти, - сказал он.
     Оба морских грабителя  поспешно  опустошили  свои  бокалы.  Они  тоже
спрятали свои клинки в ножны. Зароно положил свою руку на дрожащие  пальцы
Валенсо и слегка потряс их.
     Граф вздрогнул и внимательно осмотрелся,  потом  оцепенело  вышел  из
зала вместе с остальными. Цепочка болталась на его пальцах.


     Но не все покинули этот зал.
     Белеза и Тина все еще сидели наверху  у  лестницы  и  смотрели  через
балюстраду. Они могли видеть, что в зале остался Гальбро, ожидая, пока  за
остальными закроется тяжелая  дверь.  Потом  он  заторопился  к  камину  и
осторожно начал копаться в тлеющих  углях.  Наконец,  он  нагнулся,  очень
пристально  рассмотрел  какой-то  предмет,  затем  поднялся,  поспешно   и
испуганно осмотрелся и, в чем-то убедившись, также торопливо  вышел  через
другую дверь.
     - Что он искал в очаге? - прошептала Тина.
     Белеза недоуменно пожал а  плечами,  но  потом  любопытство  одержало
верх, и она спустилась в пустой зал.
     Мгновением  позже  она  нагнулась  над  тем  же  местом,  где  рыскал
мажордом, и увидела то, что он так внимательно изучал.
     Перед ней лежали обугленные остатки карты, которую Конан зашвырнул  в
огонь. В любое мгновение эти остатки могли рассыпаться, однако на них  все
еще были заметны какие-то  светлые  линии  и  пара  слов.  Слов  этих  она
прочитать не смогла, но линии, казалось представляли из  себя  изображение
горы или утеса, а нарисованные вокруг крестики,  вероятно,  означали  лес,
или, по крайней мере, группу тесно стоявших друг возле круга деревьев.
     Она совершенно не имела никакого понятия где  находится  изображенная
на карте гора, однако по поведению Гальбро она пришла  к  заключению,  что
ему было известно это место. Он был единственным человеком из  форта,  кто
отваживался углубляться в лес на значительное расстояние.



                        ГЛАВА 6. ОГРАБЛЕНИЕ ПЕЩЕРЫ

     В полуденном зное, наступившем после яростного штурма бури,  в  форте
установилась необычная  тишина.  Голоса  людей  толкавшихся  за  палисадом
звучал и приглушенно. Такая же томно-усталая тишина царила  и  на  берегу,
где соперничающие команды, вооруженные до зубов и разделенные всего  парой
сотен футов, разбили свои лагеря.
     Далеко от берега, в бухте мирно покачивалась на водной глади "Красная
рука" с горсткой членов экипажа на борту, готовая при  малейших  признаках
предательства поднять якоря и выйти в море. Карака  была  козырной  картой
Стромбанни, его  лучшей  гарантией  против  возможных  уловок  соперников.
Белеза снова поднялась по лестнице  и  остановилась  под  взглядом  графа,
сидящего за столом и вертящего в  руках  порванную  цепочку.  Безо  всякой
симпатии, но с порядочной долей страха она взглянула  на  него.  Он  жутко
изменился. Он, казалось, попал  в  ад,  и  страх,  захлестнувший  все  его
существо, стер все человеческие, черты с его лица.
     Конан спланировал все довольно искусно, чтобы  исключить  возможность
коварного нападения той  или  иной  стороны,  однако,  насколько  понимала
Белеза, он  забыл  подстраховаться  от  коварства  своих  неразборчивых  в
средствах  спутников.  Он  исчез  в  лесной   чаще,   чтобы   провести   к
определенному месту двух пиратов и две  группы  их  людей,  по  пятнадцать
человек каждая.
     Зингаранка также была уверена в том, что она больше никогда не увидит
его живым.
     Наконец, она открыла рот и испугалась  собственного  голоса,  который
отдавался в ее ушах хриплой и напряженной интонацией.
     - Варвар с этими страшными людьми в лесу.  Как  только  Стромбанни  и
Зароно заполучат золото и драгоценности в свои руки, они  убьют  его.  Что
будет, когда они вернутся назад с сокровищами? Должны ли мы  действительно
погрузиться на борт пиратского корабля? Можем ли мы довериться Стромбанни?
     Валенсо с отсутствующим видом покачал головой.
     - Стромбанни нас всех перебьет, чтобы получить  нашу  долю  сокровищ.
Однако Зароно прошептал мне перед уходом свой план.  Мы  взойдем  на  борт
"Красной руки", но не как гости, а как владельцы корабля.  Зароно  сообщил
мне, что он позаботится о том,  чтобы  путешественники  не  управились  во
время и ночью разбили лагерь в лесу. Он найдет возможность  убить  во  сне
Стромбанни и его людей. Потом он и его люди тайно и незаметно проберутся к
побережью. Не задолго до наступления рассвета я скрыто пошлю на форт своих
рыбаков. Они должны будут подплыть к кораблю и захватить его.  Поэтому  не
надо думать ни о Стромбанни, ни о Конане. Зароно и его приятели выйдут  из
леса и вместе с корсарами, оставшимися на берегу,  нападут  в  темноте  на
бараханцев, а я выведу из крепости своих солдат,  чтобы  поддержать  атаку
Зароно. Без капитана пираты станут для нас легкой добычей,  это  очевидно.
Потом мы вместе со всеми сокровищами выйдем в море на "Красной руке".
     - А что будет со мной? - спросила девушка.
     - Я обещал тебя Зароно, - сурово ответил дядя. - Без этого он  вообще
не возьмет нас с собой.
     - Но я не  хочу  выходить  за  него  замуж,  -  беспомощно  возразила
девушка.
     - И не помышляй об этом. Ты выполнишь, то, что  я  сказал,  -  мрачно
произнес он без следа  сочувствия.  Он  поднял  цепочку,  и  металлическая
змейка блеснула в косо падающих лучах солнца. - Я, должно быть, потерял ее
на берегу, - пробормотал он. - Он на шел ее, когда выходил из лодки.
     - Вы не потеряли ее на берегу, - повторила Белеза  голосом  таким  же
безжалостным, как и интонация только что  прозвучавших  его  слов.  Ей  по
казалось, что сердце ее окаменело. - Вы сорвали ее с шеи  девочки  прошлой
ночью, когда избивали Тину. Я видела  эту  цепочку,  валявшуюся  на  полу,
прежде чем покинуть зал.
     Вздрогнув, он взглянул  на  нее.  Его  искаженное  лицо  посерело  от
неприкрытого страха.
     Она жестоко усмехнулась, прочитав в его расширившихся от ужаса глазах
и застывших от напряжения изгибах губ, невысказанный вопрос.
     - Да! Именно так Черный чужеземец! Он был здесь.  В  этом  зале!  Он,
должно быть, нашел цепочку на полу. Охранники не  видели  его,  но  темной
ночью он был перед дверью вашей спальни.  Я  видела  его  через  глазок  в
двери, когда он бесшумно крался по коридору.
     Некоторое время ей казалось, что он умрет от  охватившего  его  черты
страха. Он снова обессиленно опустился на свой стул,  который  безжалостно
заскрипел под тяжестью его безвольного тела. Цепочка выскользнула  из  его
ослабевших пальцев и с шелестом упала на стол.
     - В главном доме!  -  с  ужасом  прошептал  он.  -  Я  надеялся,  что
бдительная охрана и прочие  запоры  помешают  его  проникновению.  Глупец!
Какой же я глупец! Я так же не могу защититься от него, как и  ускользнуть
от его погони!
     Его затрясло.
     - У моей двери! - застонал он. Это доконало его. - Почему  же  он  не
вошел? - снова простонал он и рванул воротничок, словно тот его  душил.  -
Почему он не положил конец этой ужасной непрекращающейся игре? Как часто я
видел  во  сне,  как  он,  слившись  с  темнотой,  проникается   странными
помыслами, прокрадывается в мою спальню, нагибается надо мной  и  смотрит.
Смотрит! И адский голубой  огонь  призрачно  мерцает  вокруг  его  головы.
Почему...
     Припадок кончился, но судорожная лихорадка невероятно сильно ослабила
графа.
     - Я понимаю, - задыхаясь, прерывисто произнес он. - Он играет со мной
в кошки-мышки. Жонглирует моей жизнью,  словно  сгоревшим  факелом.  Убить
меня ночью ему кажется слишком легким и милосердным способом  покончить  с
этой игрой.  Поэтому  он  уничтожил  корабль,  на  котором  мне,  по  всей
вероятности,  удалось  бы  бежать  с  проклятого  берега.  Он  убил  этого
несчастного пикта и обмотал мою  цепь  вокруг  его  головы,  чтобы  лесные
дикари подумали, что убил его я. Он достаточно часто видел эту цепочку  на
моей шее раньше.
     Воздуха ему не хватало.
     - Но  почему?  Какого  дьявола  он  все  это  затеял?  Чего  он  этим
добивается? Наверное, все происходящее настолько  чудовищно,  что  обычный
человеческий разум не в силах этого постичь!
     - Кто этот Черный Чужеземец? - спросила Белеза и почувствовала, как у
нее по спине побежали мурашки.
     - Проклятый Демон,  которого  я  освободил  собственной  алчностью  и
несдержанной жестокостью, не подумав о том, что он будет мучить меня целую
вечность! - прошептал граф. Он растопырил свои длинные  пальцы  на  крышке
стола и взглянул на Белезу запавшими, странно блестевшими глазами,  однако
у нее появилось ощущение, что он не видит ее, что он смотрит  сквозь  нее,
уставившись в мрачное полное мучении и невероятных страданий будущее.
     - В моей юности, при дворе у меня был враг, -  сказал  он,  адресуясь
больше  к  самому  себе,  чем  к  племяннице.  Он  был  могущественным   и
влиятельным человеком, стоял между мной и моими амбициями. В те годы  я  в
своей алчности и жажде власти и богатства  стал  искать  помощи  у  Черной
Магии и обратился к колдуну, который по моему желанию  вызывал  демона  из
пучины мрака. Этот  демон  покончил  с  моим  врагом,  моя  власть  и  мои
богатства выросли до огромных размеров, и никто из моих соперников  больше
не мог состязаться со мной. Однако  я  задумал  обмануть  помогавшего  мне
колдуна в обещанном  ему  вознаграждении,  которое  обязался  выплатить  и
который должен был выплатить ему смертный, который нуждался в его помощи.
     Этим колдуном был Тот-Амон из Ринга, изгнанный из своей родной  земли
- Стигии. Во время царствования короля Ментуфферры  он  бежал  из  страны.
Когда Ментуфферра умер и на трон Люкура, изготовленный из дорогой слоновой
кости, взошел Ктесфон, Тот-Амон мог вернуться на родину, однако он остался
в Кордаве и постоянно напоминал мне о том, что я должен расплатиться с ним
за все услуги, оказанные им мне. Однако  вместо  того,  чтобы  отдать  ему
обещанную половину моего  состояния,  я  донес  на  него  своему  монарху,
поэтому Тот-Амону не оставалось ничего  другого,  как  только  поспешно  и
тайно вернуться в Стигию. Там он быстро  приобрел  благосклонность  нового
правителя, а со временем также и огромное богатство и могучую  силу,  пока
не сделался настоящим правителем этой страны.
     Два года назад, находясь в Кордаве, я получил  неожиданное  известие,
что Тот-Амон внезапно исчез из Стигии. А  потом,  через  некоторое  время,
однажды ночью я увидел его  дьявольское  коричневое  лицо,  подстерегающее
меня в темном и мрачном углу зала в моем собственном дворце.
     Он не явился  тогда  лично,  а  послал  свой  дух,  свой  бестелесный
кошмарный образ, чтобы  превратить  мою  жизнь  в  настоящий  ад,  вызвать
невыносимые муки. На этот раз у меня для защиты не было короля, потому что
после смерти Федруго и принятия решения о  регентстве  в  стране,  как  ты
знаешь, Белеза, страна  распалась  на  два  враждующих  лагеря,  а  регент
оказался во вражеском лагере. Прежде чем Тот-Амон появился на  Кордаве  во
плоти, я трусливо бежал в море. К счастью, его власть имеет границы. Чтобы
преследовать меня на морских просторах, это чудовище должно  оставаться  в
собственном теле. Один только его дух не  может  странствовать  по  морям.
Несмотря на это, при помощи своих жутких  сил  и  заклинаний  он  все-таки
выследил меня в далекой глуши, на побережье.
     Он прибыл сюда, и это совершенно очевидно, чтобы заманить  или  убить
меня как обычного смертного, ничего не стоящего  в  этой  жизни.  Если  он
спрячется, его никто не сумеет отыскать.  Он  может  стать  невидимым,  он
умеет бесшумно и незаметно скользить и днем, и в  ночи,  и  в  тумане.  Ни
замки, ни засовы, ни охранники  не  смогут  его  остановить.  Он  обладает
властью над неведомыми духами воздуха, гадами в черных подземных  глубинах
и демонами мрака вечности. Он может вызывать  шторм,  бурю,  чтобы  топить
корабли и сравнивать построенные дома с земли. Я надеялся, что  мои  следы
растворятся в голубых волнах - но он, несмотря ни на что,  выследил  меня,
чтобы жестоко отомстить мне.
     Глаза Валенсо ненормально горели, когда  он  усиленно  вглядывался  в
бесконечную даль, пытаясь проникнуть сквозь завешанную  пушистыми  коврами
стену.
     - Но я его перехитрю! - лихорадочно дрожа прошептал он.
     - Если только он не ударит сегодня ночью! Завтра под моими ногами уже
будет раскачиваться палуба, и между мной и его местью снова  будет  лежать
безграничный океан.


     - Проклятье!
     Конан, взглянул вверх, внезапно остановившись, настороженно  замерев.
Моряки позади него тоже остановились двумя  следующими  вплотную  друг  за
другом недоверчивыми группами, держа луки  наготове.  Они  шли  по  старой
охотничьей тропе лесных пиктов, которая вела прямо  на  восток.  Хотя  они
прошли всего несколько сот футов, берега уже не было видно.
     - Что случилось? - подозрительно  спросил  Стромбанни.  -  Почему  ты
неожиданно остановился?
     - Ты что, слепой? Смотри!
     На густых ветвях, нависающих над тропой, безобразно скалился череп, а
точнее изуродованное темное и почерневшее, раскрашенное лицо,  обрамленное
пышными волосами, в которые за левым  ухом  было  воткнуто  перо  птицы  -
носорога. Перо вызывающе торчало, указывая на них,  а  лицо  это  печально
смотрело вниз мертвыми глазницами.
     - Я сам снял эту голову и спрятал ее в зарослях! - пробурчал Конан и,
прищурившись, внимательно осмотрел окружающие их деревья.  -  Какой  сукин
сын  снова  подвесил  ее  здесь?  Все  это  выглядит  так,  словно  кто-то
настойчиво пытается натравить лесных пиктов на крепость.
     Люди мрачно переглядывались друг с другом. Новая  дьявольщина!  Новое
вмешательство темных сил! Все происходящее было так запутано и  достаточно
опасно.
     Конан быстро вскарабкался на дерево, взял отрезанную голову  и  отнес
ее в ближайший подлесок, где бросил в  протекающий  мимо  поляны  ручей  и
посмотрел,  как  она  утонула,  оставив  пенистые  пузырьки  на   журчащей
поверхности.
     - Пикты, следы которых можно видеть вокруг этого дерева, не  являются
представителями племени Птицы-Носорога, - пояснил он людям, вернувшись  на
тропу. - Раньше я достаточно  часто  подходил  к  этому  берегу  на  своем
корабле, и мне удалось немного познакомиться с прибрежными племенами. Если
я верно читаю отпечатки мокасин, здесь побывали Кормонары. Я  могу  только
надеяться, что они находятся на тропе войны против племени Птицы-Носорога.
Однако, если между ними заключен мир, они уже на пути  к  деревне  племени
Птицы-Носорога, и скоро здесь развернется ад. Я, конечно, не имею никакого
представления, как далеко отсюда расположена эта деревня,  но  как  только
эти дьяволы узнают об убийстве, они помчатся по лесу, как голодные  волки,
сметая все на своем пути. Для пиктов не существует худшего злодеяния,  чем
убийства одного из их соплеменников, если он не носит  боевой  окраски,  и
вывешивания его отрубленной головы на дереве,  чтобы  ее  могли  обклевать
стервятники.  Проклятые  странности  происходят  на  этом  Кромом  забытом
берегу. Но так бывает всегда, когда  "цивилизованные"  люди  появляются  в
глуши. Они просто не способны вести себя иначе. Идем.
     Настороженно продвигаясь  в  глубь  дремучего  леса,  путешественники
приосвободили мечи в  ножнах  и  стрелы  в  колчанах.  Люди,  привыкшие  к
морскому простору, чувствовали  себя  неуютно  среди  незнакомого  буйства
зеленой чащи  леса,  постоянно  путались  во  вьющихся  растениях,  липких
лианах, которые постоянно мешали их движению.
     Узкая тропа извивалась, подобно длинной таинственно-угрожающей  змее,
поэтому большинство моряков потеряло ориентацию и больше не могло  понять,
в каком направлении находится берег и форт.
     Однако Конана беспокоило  не  это.  Он  снова  и  снова  нагибался  и
пристально изучал извилистую тропу, пока, наконец, не пробормотал:
     - Кто-то прошел по тропе не задолго  до  нас.  И  этот  кто-то  носит
сапоги и незнаком с лесом. Быть может, он и есть тот самый глупец, который
нашел разбитый череп пикта и снова повесил его на дерево? Нет, это не  мог
быть он, иначе я обнаружил бы под деревом его следы. Но кто  же  это  был?
Весьма достойная загадка. И тревожная. Кроме следов пиктов, которые я  уже
увидел, я больше ничего не обнаружил. Кто же этот парень, который прошагал
здесь перед нашим появлением? Может быть, один  из  вас,  сучьи  отпрыски,
почему-либо отправил заблаговременно сюда своего человека?
     Как Стромбанни, так и Зароно  настороженно,  но  решительно  замотали
головами,  отрицая  возникшие  у  гиганта   подозрения   и   подозрительно
поглядывая друг на друга недоверчивыми глазами. Ни  один  из  них  не  мог
прочитать следы, на которые указывал  Конан:  едва  видимые  отпечатки  на
лишенной травы плотно утоптанной тропе, которые оставались скрытыми от  их
взглядов.
     Конан резко ускорил шаги, и они побежали следом за ним. Тем  временем
у морских грабителей зародилось новое подозрение.
     Когда тропа неожиданно повернула на север.  Конан  покинул  дорогу  и
стал целеустремленно прокладывать путь  между  деревьями  и  среди  густых
кустарников  в  юго-восточном  направлении.  Между  тем,  палящее   солнце
перевалило полуденную  отметку;  люди  тяжело  дышали,  продираясь  сквозь
переплетающуюся  ветками,  лианами,  кустарниковыми  растениями  чащу   и,
изнывая от  жары,  с  трудом  перелезали  через  стволы  упавших  высохших
деревьев, которые  с  треском  крошились  при  тяжелом  весе  одновременно
перебирающихся через них пиратов.
     Стромбанни, шагавший вместе с Зароно в арьергарде,  прошептал  своему
спутнику:
     - Как ты думаешь, е заведет ли он нас в западню?
     - Все возможно, - ответил корсар. - Но как бы то ни было, без него мы
никогда не выберемся на дорогу, ведущую обратно к морскому побережью.
     Сказав это, он бросил на Стромбанни многозначительный взгляд.
     - Я понимаю, что ты имеешь в виду, - пробормотал бараханский пират. -
Это, по всей вероятности, заставит нас изменить свои первоначальные планы.


     Чем дальше  они  продвигались  в  гущу  леса,  тем  больше  росло  их
недоверие, и они почти были готовы удариться  в  панику,  когда,  наконец,
вышли из дремучего леса, и прямо перед  собой  увидели  голую  базальтовую
скалу, поднимавшуюся из поросшей мхом почвы. Едва заметная  тропинка  вела
из леса на Восток проходила через россыпь каменных обломков и  поднималась
к плоскому карнизу вблизи вершины одинокой скалы.
     Конан, одетый в причудливы костюм, какие носили пираты сто  лет  тому
назад, остановился.
     -  Это  та  тропа,  по  которой  я  поднялся  на  утес,  когда   меня
преследовали разъяренные пикты из племени Орла,  -  сказал  он,  показывая
вперед. - Она ведет к пещере, там, наверху, за  карнизом.  В  ней,  как  я
рассказывал, сидят мертвый Траникос и его  люди,  сидят  вокруг  бесценной
драгоценности, которую они отобрали у Тотмекриса. Однако я должен  сказать
вам еще  кое-что,  прежде  чем  вы  подниметесь  на  утес,  чтобы  забрать
сокровища, если вы убьете меня здесь, на просеке, вы, конечно, не  сумеете
найти обратного пути - я имею в виду, назад к побережью. Я  знаю,  что  вы
моряки и в глухом лесу совершенно беспомощны. Вам  также  не  поможет  то,
если я скажу вам, что берег находится точно на запад отсюда,  потому  что,
когда вы будете тяжело нагружены сокровищами - если они не  обманут  ваших
ожиданий - вам на обратном пути потребуются не часы, а дни. И я не  думаю,
что  лес  -  безопасное  место  для  белых,  неприспособленных  для  таких
путешествий, особенно тогда, когда люди племени Птицы-Носорога  узнают  об
убийстве своего  охотника.  Закончив  длинную  тираду  предупреждений,  он
улыбнулся им безрадостной улыбкой, и они четко поняли,  что  он  видит  их
насквозь. И он понял  о  чем  они  размышляли:  варвар  должен  обеспечить
безопасность нам и отвести нас к тропе, ведущей к песчаному пляже,  а  там
мы все равно прикончим его.
     - Кроме Стромбанни и  Зароно  все  остаются  здесь,  -  сказал  Конан
морякам. - Нас троих вполне достаточно, чтобы вынести сокровища из  пещеры
и спустить их вниз.
     Стромбанни насмешливо улыбнулся.
     - Я должен идти один с тобой или отказаться  от  услуг  Зароно.  Я  и
Зароно?! Ты считаешь меня дураком? Я возьму по крайней мере с собой одного
человека!
     Он, не дожидаясь ответа, указал на боцмана,  мускулистого  громилу  с
обнаженным торсом и  широченной  набедренной  повязкой,  в  ушах  которого
болтались золотые кольца, а голова была повязана грязной красной косынкой.
     - В таком случае я прихвачу  с  собой  своего  Первого!  -  пробурчал
Зароно. Он сделал знак коренастому парню с лицом,  туго  обтянутым  кожей,
делающим его похожим на череп мертвеца. На его костистом  угловатом  плече
лежал кривой меч. Парень подошел к корсару.
     - Я не возражаю! - развеселившись, пробормотал Конан. -  Следуйте  за
мной.
     Поднимаясь по тропе к утесу, они почти наступали друг другу на пятки.
     Они протиснулись вслед за Конаном в щель, пробитую в скальной  породе
позади карниза, глубоко втягивая в себя  застоявшийся  воздух,  и  увидели
перед собой окованные  железом  тяжелые  сундуки,  разместившиеся  по  обе
стороны прохода.
     - Здесь спрятаны  довольно  ценные  вещи,  -  сказал  Конан  довольно
равнодушно.  -  Шелк,  кружева,  одежда,  украшения,  оружие   -   добыча,
захваченная в южных морях. Но основные сокровища находятся там, за дверью.
     Тяжелая дверь была полуоткрыта. Конан, напрягшись, наморщил  лоб.  Он
хорошо помнил, что он закрыл ее, прежде чем покинул пещеру.
     Но он не подал никакого знака своим  спутникам,  а  только  отошел  в
сторону, чтобы пропустить их.
     Пираты заглянули вглубь пещеры. Она была  освещена  странным  голубым
светом, который пульсировал и постоянно  менял  свои  оттенки,  а  под  ее
сводами кое-где таинственно мерцал клубящийся голубоватый туман.
     Огромный стол  из  эбенового  дерева  стоял  в  центре  пещеры,  а  в
деревянных резных креслах с высокими спинками и широкими подлокотниками  -
мебель, по всей  видимости,  раньше  принадлежала  какому-нибудь  знатному
горожанину или находилась в замке зингаранского барона - сидели огромные в
искажающем  все  голубом  мерцании  фигуры  членов   Братства   Траникоса.
Массивная голова самого Траникоса была опущена на широкую грудь, рука  его
по-прежнему  сжимала  инкрустированный  камнями   бокал.   На   нем   была
лакированная кожаная шляпа, длинная куртка с золотой вышивкой, застежки из
драгоценных камней которого блестели в голубом сиянии неведомой пульсации.
Его вычурный костюм дополняли сапоги  с  широкими  голенищами  и  шпорами,
оружейный пояс,  на  котором  ярко  выделялась  золотая  пряжка  и  висели
позолоченные  ножны  с  мечом,  рукоятка  которого  была  также   украшена
драгоценными и полудрагоценными камнями.
     Вокруг  огромного  черного  стола  угрюмо  сидели   одиннадцать   его
сподвижников: каждый уперся подбородком в собственную, украшенную  пышными
кружевами, грудь. Голубоватое сияние освещало застолье странно  тревожащим
светом. Оно исходило от  огромного  драгоценного  камня  на  подставке  из
слоновой кости, стоящей в центре стола.
     Сияние отражалось  от  необычно  отполированных  драгоценных  камней,
дополняя цветовую гамму, исходящую от голубоватой глыбы на подставке.  Эти
камни довольно приличной грудой лежали перед креслом Траникоса - это  были
драгоценности Тотмекриса, стоимость  которых  превосходила  ценность  всех
других драгоценных камней вместе взятых.
     Лицо Зароно и Стромбанни в этом голубом сиянии казались бледными.  Их
люди с широко раскрытыми глазами уставились через плечи своих капитанов на
пульсирующее богатство.
     - Идите туда и заберите все, что там лежит, - проворчал Конан.
     Зароно и Стромбанни  решительно  протиснулись  мимо  него,  в  ярости
отталкивая друг друга локтями. Оба их  сопровождающих  поспешно  следовали
вплотную за ними.
     Зароно пинком сапога широко распахнул массивную дверь  и,  переступив
через порог, остановился, глядя на фигуру, которую  до  сих  пор  скрывала
дверь.
     Перед ними на полу лежал скорчившийся  человек,  лицо  которого  было
искажено смертельной агонией.
     - Гальбро! - пораженно воскликнул Зароно. - Мертвый! Что...  -  он  с
внезапным недоверием просунул голову в пещеру и поспешно отпрянул назад.
     - В пещере смерть! - воскликнул он.
     Пока он испуганно кричал эти слова, туман  в  пещере  зашевелился  и,
завихрившись на мгновение, сгустился. Одновременно Конан, навалившись всем
весом своего мощного  тела,  мощно  толкнул  четырех  мужчин,  закрывающих
дверное отверстие, вперед. Все четверо пошатнулись  под  резким  и  мощным
натиском, но, к  сожалению,  не  влетели,  сломя  голову,  в  затуманенную
пещеру, как задумал киммериец.
     В своем опасении попасть в ловушку, и при виде мертвеца пираты успели
разглядеть обретающего форму демона. Поэтому мощный удар  Конана  заставил
их  потерять  равновесие,  однако  толчок  этот  не  привел  к   желаемому
результату.
     Зароно и Стромбанни рухнули на колени, наполовину  переступив  порог,
боцман был сбит с ног, а Первый Офицер был отброшен к базальтовой стене.
     Вместо того, как намеревался Конан,  чтобы  втолкнуть  всех  людей  в
пещеру одним махом и закрыть за ними дверь, а потом подождать, пока  синий
демон покончит с ними, Конан был вынужден повернуться и защищаться  против
яростного нападения Первого  Офицера,  который  стремительно  бросился  на
варвара.
     Корсар, нанося удар киммерийцу, промахнулся,  когда  тот  моментально
пригнулся, и меч нападающего со звоном ударился о каменный монолит  стены.
Брызнули всплески  искр,  разметая  каменные  крошки  во  все  стороны.  В
следующее мгновение голова Первого отделилась от шеи и покатилась по  полу
туннеля, срубленная саблей Конана.
     В этот момент боцману удалось встать на ноги, и он с обнаженным мечом
напал на Конана. Клинок ударился о клинок, и  раздавшийся  в  ограниченном
пространстве пещеры металлический лязг, казалось, был оглушающим.
     Тем временем капитаны, до смерти  напуганные  том,  что  произошло  в
пещере, перевалились назад, через порог  в  туннель.  Они  проделали  этот
маневр  настолько  быстро,  что  колыхающийся  демон  не  успел  полностью
сформироваться. Они покинули  магическую  границу,  отделяющую  пещеру  от
туннеля,  и  оказались  вне  пределов  досягаемости   демона.   Пока   они
ошеломленно стояли за порогом, чудовище растворилось в синеющем тумане.
     Конан, сражающийся с боцманом, удвоил свои усилия, фехтуя  решительно
и в нападающей манере, чтобы избавится от противника прежде,  чем  к  нему
придут на помощь.
     Он отогнал пирата назад. Тот при каждом шаге отступления терял  кровь
и в отчаянии звал на помощь своих товарищей. Раньше,  чем  Конану  удалось
покончить с ним, оба капитана с обнаженными мечами в  руках  бросились  на
него, призывая своих людей, оставшихся внизу.
     Киммериец отпрыгнул назад, на карниз. Хотя он, вероятно, мог бы убить
всех троих, каждый  из  которых  был  великолепным  бойцом,  он  предпочел
бегство, чтобы не попасть в руки спешивших к вершине утеса  на  зов  своих
капитанов пиратов.
     Однако они не появились настолько быстро, как  он  ожидал.  Хотя  они
слышали сдавленные крики и  металлический  звон,  доносящийся  из  пещеры,
однако никто из них не осмеливался взобраться наверх по  тропе,  опасаясь,
что получит удар в спину. Обе группы наблюдали друг за другом.
     Когда  они  увидели  Конана,  решительно  выпрыгнувшего  на  каменный
карниз, они все еще колебались и проявляли  нерешительность.  Пока  они  в
замешательстве стояли с натянутыми луками, Конан мгновенно вскарабкался по
высеченной в скале лестнице и исчез из поля зрения морских  грабителей  за
каменным гребнем.
     Капитаны с грохотом вывалились на базальтовый карниз. Пираты,  увидев
своих вожаков, и  установив,  что  они  не  убили  друг  друга,  перестали
угрожать друг другу и, пораженные непонятными  событиями,  творившимися  у
туннеля, недоуменно уставились вверх, на скалу.
     - Собака! Киммерийский пес! - взревел Зароно. - Ты хотел заманить нас
всех в ловушку и убить! Предатель!
     Конан сверху ответил:
     - Чего же вы ожидали? Вы двое планировали перерезать мне  горло,  как
только я покажу вам добычу. Если бы не этот идиот Гальбро, я бы запер  там
вас всех четверых и объяснил бы вашим людям, что вы необдуманно  подвергли
себя смертельной опасности.
     - А после нашей смерти ты забрал бы  мой  корабль  и  всю  добычу!  -
бушевал Стромбанни.
     - Да. И лучших людей из обоих ваших экипажей.  Я  уже  давно  тешился
мыслью снова уйти в море, как только предоставиться такая возможность.
     Он взглянул вниз и продолжал:
     - Впрочем, следы, которые я обнаружил на тропе, были следами Гальбро.
Я только не знаю, как он узнал об этой пещере,  и  спрашиваю  себя,  каким
образом он в одиночку собирался забрать отсюда сокровища.
     - Если бы мы  не  увидели  его  труп,  мы  бы  попали  в  ловушку,  -
пробормотал Зароно со все еще пепельно-серым лицом.
     - Что это, собственно, было? - спросил Стромбанни. - Ядовитый газ?
     - Нет, это двигалось, словно  живое  и  принимало  дьявольскую  форму
прежде, чем мы отступили назад. Это не газ. Это - демон, который  заключен
в пещере при помощи колдовства, - откликнулся Зароно.
     - Ну что вы теперь будете делать? - насмешливо крикнул Конан  сверху.
Пираты не могли его видеть.
     - Да, действительно, - Зароно  повернулся  к  Стромбанни.  -  Что  мы
теперь будем делать? Мы не можем войти в пещеру, а если  и  можем,  то  не
можем выбраться из нее живыми и с сокровищами.
     - Конечно! - прокричал сверху Конан.  -  Сокровища  вы  не  получите.
Демон задушит вас.  Он  почти  задушил  меня,  когда  я  вошел  в  пещеру.
Слушайте, я расскажу вам одну историю, которую пикты рассказывают в  своих
хижинах, когда костер постепенно прогорает. Хотите?
     Ответом ему была напряженная тишина.
     - Однажды из-за моря пришли двенадцать чужеземцев. Они напали на одну
из деревень пиктов и всех там перебили, кроме  немногих,  которым  удалось
бежать. Потом  они  обнаружили  пещеру  и  затащили  внутрь  ее  золото  и
драгоценности, камни самоцветы и многое другое. Но шаман убитых  пиктов  -
он был одним из тех, кому удалось бежать во  время  налета  и  скрыться  -
начал колдовать и вызвал демона из  глубины  ада.  При  помощи  чар  шаман
вынудил демона войти в пещеру и задушить двенадцать чужеземцев, которые  в
это время сидели за столом и пили вино.  А  чтобы  демон  после  этого  не
появился в стране пиктов и не  причинял  вреда  самим  пиктам,  шаман  при
помощи магии запер его  в  пещере.  Эта  история  рассказывается  во  всех
племенах, и с тех пор все кланы избегают этого проклятого места.  Когда  я
подошел к пещере, чтобы спрятаться от преследователей из  племени  Орла  и
найти временное убежище, мне стало ясно, что легенда  является  правдой  и
относится к происшествию  с  Траникосом  и  его  людьми.  Смерть  охраняет
сокровища Траникоса.
     - Люди должны подняться наверх! - вскипел Стромбанни. - Мы  заберемся
на верх и уничтожим его.
     - Не будь дураком! -  пробурчал  недовольный  Зароно.  -  Неужели  ты
действительно думаешь, что кто-то стащит его вниз, пока он со своей саблей
охраняет лестницу? Но несмотря на  это,  мы  пошлем  людей  наверх  и  они
устроятся на каменном карнизе, чтобы  получить  возможность  пронзить  его
стрелами, как только он осмелится высунуться  из-за  укрытия.  Мы  еще  не
забрали драгоценности. У него, несомненно, есть план, как их забрать, хотя
для их переноски потребуется не меньше тридцати  человек.  Если  он  может
сделать это, то и мы сможем. Мы изогнем клинок одной из наших сабель  так,
что он сможет служить крюком, привяжем к нему веревку,  забросим  крюк  за
ножку стола и подтянем его к двери вместе с драгоценностями.
     - Весьма неглупо, Зароно! - насмешливо подхватил Конан. - Именно  это
я и намеревался сделать. Но как вы вернетесь  назад,  на  тропу.  Стемнеет
задолго до того, как вы достигнете берега, если даже вам удастся проложить
путь сквозь лес. А я последую за  вами  и  буду  убивать  вас  в  темноте,
человек за человеком.
     - Да, - пробурчал Стромбанни,  -  это  не  пустая  угроза.  Он  может
двигаться в темноте так же быстро и бесшумно, как и призрак в  подземелье.
Если он последует за нами через лес, немногие из нас доберутся до берега.
     - Тогда мы прикончим его прямо здесь, - заскрежетал зубами Зароно.  -
Некоторые из нас будут обстреливать его, пока остальные будут  карабкаться
на скалу к его укрытию. Если он не будет убит стрелами,  мы  прирежем  его
мечами. Почему он смеется?
     - Потому что смешно слышать, как мертвецы строят планы на будущее!  -
крикнул Конан заметно повеселевшим голосом.
     - Не спускайте с него глаз! - мрачно сказал Зароно. Потом он  крикнул
людям,  толпившимся  внизу,  приказывая  подняться  на  уступ  к  нему   и
Стромбанни.
     Моряки начали карабкаться вверх по каменной  тропе,  и  один  из  них
проревел свой вопрос, задрав кверху голову. Одновременно с этим  раздалось
жужжание, словно гудение шмеля, которое закончилось глухим ударом. Корсар,
который пытался что-то  произнести,  замолк  посреди  слова.  Он  надсадно
захрипел и кровь хлынула изо рта. Он упал на колени, и остальные грабители
увидели древко стрелы, с дрожью выступавшее у него из спины.
     Испуганный вопль вырвался из десятков глоток моряков.
     - Что случилось? - проорал Стромбанни.
     - Пикты! - закричал один из пиратов.  Он  поднял  свой  лук,  натянул
тетиву и выстрелил наугад. Снова рядом раздался глухой удар. Товарищ возле
него застонал и упал с торчащей из горла стрелой.
     В укрытие, вы, идиоты! - прогремел Зароно. Со своего  высокого  места
он видел раскрашенные фигуры, скрывающиеся в кустарнике,  перебегающие  от
дерева к дереву. Один из людей  на  тропе,  умирая  со  стрелой  в  груди,
скатился вниз. Остальные поспешно отбежали и,  рассыпавшись,  укрылись  за
обломками камней у подножья скалы.
     Они оказались не очень-то искусными в поисках удобных  укрытий  и  не
привыкли к сражениям подобного рода. Стрелы со свистом  рассекали  воздух,
вылетали из-за кустарников, вспарывали стволы  деревьев  и  разбивались  о
каменные обломки. Люди на карнизе поспешно бросались за камень, чтобы лежа
переждать обстрел.
     - Теперь мы на самом  деле  угодили  в  ловушку!  -  лицо  Стромбанни
побледнело. Он держался мужественно, когда под ногами была палуба, но  это
молчаливое нападение сильно подействовало ему на нервы.
     - Конан сказал, что они боятся этой  скалы,  -  припомнил  Зароно.  -
Когда наступит темнота, наши люди смогут забраться сюда. Мы уже  находимся
на карнизе. Пикты не станут штурмовать его.
     - Это так, - отозвался сверху Конан. - Они не полезут на скалу, чтобы
добраться до вас. Они всего лишь окружат ее  плотным  кольцом  и  спокойно
подождут, пока вы не умрете с голоду.
     - Он прав, - беспомощно прошептал Зароно. - Что же нам делать?
     - Заключить с ними военное перемирие, - предложил Стромбанни. -  Если
кто-то сможет вывести нас отсюда и живыми, то только он. Позже мы все  еще
сможем перерезать ему горло, - затем он прокричал во весь голос:
     - Слушайте, Конан, забудьте на время наши разногласия во мнениях.  Ты
попал в такое же неприятное положение, как и мы. Спускайся  и  помоги  нам
выбраться отсюда.
     - Я сижу совсем не в той лодке, в  которой  сейчас  оказались  вы,  -
крикнул он им в ответ. - Мне нужно только подождать, пока стемнеет,  потом
я смогу спуститься по другой стороне скалы  и  исчезну  в  лесных  дебрях.
Проскользнуть сквозь оцепление пиктов мне не  трудно.  Потом  я  проберусь
назад, к форту, и сообщу, что всех вас  перебили  дикари  -  и  это  будет
чистая правда.
     Стромбанни и Зароно с посеревшими лицами уставились друг на друга.
     - Но я этого не сделаю! - проревел в утешение им Конан.
     - Не потому, что я считаю вас, грязных собак, на что-то пригодных,  а
потому что не могу позволить, чтобы белые - даже  если  они  мои  заклятые
враги - были убиты пиктами, как скотина.
     Из-за каменного гребня возникла голова киммерийца со спутанной гривой
волос.
     - Прислушайтесь  повнимательнее.  Там  внизу,  всего  лишь  маленький
боевой отряд.  Когда  я  смеялся  некоторое  время  назад,  я  видел  этих
дьяволов, крадущихся сквозь кустарники.
     Кроме того, если бы их было много, ни одного из ваших людей внизу уже
не было бы в живых. Я думаю, что там всего лишь пара  весьма  подвижных  и
шустрых пеших бойцов, идущих  впереди  большого  боевого  отряда,  который
послал их, чтобы отрезать нам путь к побережью. Да, я уверен, что  в  нашу
сторону движется многочисленный отряд.
     Он посмотрел вдаль.
     - Я думаю, что эти лесные  дьяволы  охраняют  только  западную  часть
скалы, а не восточную. Я спущусь там вниз и проберусь в лес,  зайду  им  в
тыл. А вы тем временем спускайтесь по  тропе  и  вместе  с  вашими  людьми
укройтесь за обломками камней. Скажите им, что они должны держать  луки  и
стрелы наготове и заранее вытащить  мечи.  Когда  вы  услышите  мой  крик,
бегите к деревьям, растущим на западной стороне поляны.
     - Как насчет сокровищ?
     - К дьяволу сокровища! Мы можем считать себя счастливчиками, если нам
удастся спасти свои шеи!
     Черноволосая голова исчезла.
     Оба   капитана   внимательно   прислушивались   к   звукам,   которые
свидетельствовали о том, что Конан подполз к  другой  стороне  базальтовой
скалы, которая в этом месте была почти отвесной, и стал  спускаться  вниз,
но потом они не услышали больше ни звука.
     Внизу, в шелестящем листьями и ветвями лесу тоже было тихо. Ни  одной
стрелы больше не попадало в обломки камней. Но они знали, что черные глаза
дикарей со смертельно опасным нетерпением наблюдают за ними.
     Стромбанни и Зароно осторожно  стали  спускаться  по  вьющейся  среди
каменных завалов тропе. Боцман также присоединился к ним.
     Они преодолели около половины тропы, когда смертоносные стрелы  снова
запели вокруг них. Боцман охнул и, дергаясь, сполз вниз по склону.  Древко
стрелы торчало у него из груди.
     Все новые  и  новые  стрелы,  повизгивая,  отскакивали  от  нагрудных
панцирей капитанов, пока они спешно спускались по тропе. Оказавшись внизу,
они торопливо  бросились  под  защиту  разбросанных  тут  и  там  каменных
обломков.
     -  Не  оставит  ли  Конан  нас  здесь  одних,  будь  он  проклят?   -
выругавшись, спросил Зароно.
     - В этом отношении мы можем ему доверять, - заверил его Стромбанни. -
У таких варваров,  как  он,  существует  свой  собственный  кодекс  чести.
Киммериец никогда не бросит на произвол судьбы человека своей расы,  чтобы
люди с другим цветом кожи убили его. Он наверняка поможет нам в схватке  с
пиктами, даже если он планирует собственноручно придушить нас с тобой. Эй!
     - Эге-гей! Э-эй!
     Леденящий кровь крик разорвал лесную тишину. Он доносился со  стороны
деревьев, растущих на западной оконечности лесной опушки,  и  одновременно
что-то  вылетело  из-за  деревьев  и  покатилось,  отскочив  от  земли   и
подскакивая на неровностях, по траве. Это была отрубленная голова с  жутко
разрисованным искаженным лицом.
     -  Сигнал  Конана!  -  прогремел  Стромбанни.   Отчаявшиеся   морские
разбойники поднялись,  как  слитная  волна  прибоя,  из-за  своих  камней,
служивших им укрытием, и устремились в лес.
     Из-за кустов полетели стрелы. Но их поспешных полет  был  не  слишком
точен.
     Бездыханно упали только три человека.
     Потом  морские  волки  решительно  проломились   через   подлесок   и
набросились на голые  разрисованные  фигуры,  поднявшиеся  перед  ними  из
густой чащи кустарника.
     Некоторое  время  вокруг  все  трещало,  слышалось  тяжелое   дыхание
схватившихся врукопашную, доносился лязг металла. Сабли  и  боевые  топоры
непрерывно  сталкивались,  мечи  ударялись   о   боевые   топоры.   Сапоги
безжалостно  топтали  голые  тела,  а  потом  босые  воины,  уцелевшие   в
быстротечной, но яростной резне, ударились в  бегство  в  чащу  леса.  Они
оставили на истоптанном мхе и окровавленной траве семь своих сородичей.
     Глубоко в лесных зарослях были слышны характерные звуки  схватки,  но
скоро они смолкли, и из-за толстых стволов деревьев  появился,  Конан.  Он
потерял свою кожаную шляпу, его плащ был разорван, а с сабли капала кровь.
     - Что теперь? - прокаркал, отхаркиваясь, Зароно.  Он  знал,  что  они
одержали победу только потому, что неожиданное  появление  Конана  в  тылу
пиктов, нагнало на дикарей столько страху, что это  помешало  им  спокойно
перебить пиратов и корсаров стрелами. Однако он  тут  же  дико  выругался,
когда Конан нанес резкий удар милосердия одному из корсаров,  корчившемуся
на земле с раздробленной ногой.
     - Мы не можем тащить его с собой, - пояснил  Конан.  -  И  ему  будет
хуже, если мы оставим его здесь, и пикты захватят его живы. Теперь в путь!
     Он стал пробираться между деревьями, и они последовали  за  ним.  Без
него бы они бы часами блуждали по лесу, пытаясь  выйти  -  без  тропы  они
вообще не могли выбраться из дикого леса. Но киммериец безошибочно вел их,
по хорошо освещенной дороге. Морские  грабители  взревели  от  облегчения,
когда перед ними внезапно появилась тропа.
     - Идиот! - Конан схватил пирата, который  было  бросился  бежать,  за
плечо и отшвырнул его назад к толпе сотоварищей. - Ты не  выдержишь  долго
этого бега, а мы находимся еще в нескольких милях от побережья и не должны
переутомляться, потому, что последнюю часть пути нам придется  бежать  изо
всех сил. Поэтому сохраняйте дыхание. А теперь идем!
     Они направились по тропе равномерным шагом. Люди устремились вслед за
ним, стараясь приспособиться к темпу его движения вперед.


     Солнце коснулось волн  Западного  океана.  Тина  стояла  у  окна,  из
которого Белеза наблюдала накануне за бурей.
     - Заход солнца превратил море в красную кровь, - пробормотала она.  -
Парус караки выглядит только  как  единственное  белое  пятно  на  красном
водном фоне. На лес уже опускается ночь.
     - А что происходит с моряками на берегу? - устало спросила Белеза.  -
Она с закрытыми глаза и опустилась на диван, положив руки на голову.
     - Оба лагеря готовятся к ужину,  -  ответила  Тина.  -  Они  собирают
плавник и разводят костры. Я слышу, как они перекликаются друг  с  другом.
Что это?
     Внезапное напряжение в голосе девочки заставило Белезу вскочить. Тина
вцепилась в подлокотник, и личико ее побелело.
     - Слушайте, моя леди! Вой вдали, словно воет  одновременно  несколько
волков!
     - Волков?! - Белеза вскочила. Ледяная рука сжала ее сердце. - Волки в
это время года не охотятся стаями.
     - О! Смотрите! - закричала девочка и поспешно указала на что-то. - Из
леса бегут люди!
     Белеза моментально оказалась  у  окна  с  широко  раскрытыми  глазами
уставилась на крошечные суетливые фигурки, выскакивающие из леса.
     - Морские разбойники! - воскликнула она. - С пустыми руками!  Я  вижу
Зароно. Стромбанни.
     - Где Конан? - прошептала Тина.
     Белеза покачала головой.
     - Послушайте! Послушайте! - закричала девочка и ухватилась  за  талию
своей госпожи. - Пикты!
     Теперь, все находящиеся в форте могли это слышать:  поднимающийся,  а
затем  затихающий  вой  нетерпеливого  ожидания  и  дичайшей  жажды  крови
доносился из глубины темного леса. Н подгонял задыхающихся людей,  которые
еще быстрее, шатаясь, запинаясь и подталкивая друг друга, торопливо бежали
к форту.
     - Быстрее! - хрипел Стромбанни, черты лица которого были искажены  от
усталости и изнурительного бега. - Они уже наступают  нам  на  пятки.  Мой
корабль...
     - Мы не успеем достичь его, он слишком далеко от берега! - прокряхтел
Зароно. - Нам следует укрыться в форте! - задыхаясь, добавил он. - Люди на
берегу уже видят нас.
     Он начал беспорядочно размахивать руками,  но  пираты  и  корсары  на
берегу и так поняли значение странного  воя,  доносящегося  из  леса.  Они
бросились к оружию, побросали свои костры и  котлы  с  пищей  на  произвол
судьбы и побежали к воротам палисада.
     Они уже проскочили в них, когда выбежавшие  из  леса  обогнули  южный
угол форта и сразу же после этого вбежали в ворота.
     Отчаявшиеся беглецы выглядели полумертвыми от усталости и напряжения.
Ворота позади них поспешно закрылись. Отдохнувшие на берегу люди поднялись
на бруствер, чтобы примкнуть к солдатам графа.
     Белеза, незамедлительно выбежала из главного дома, остановила Зароно.
     - Где Конан?
     Корсар указал пальцем на темный лес. Его грудь  тяжело  вздымалась  и
опадала. Пот ручьями стекал по его изможденному лицу.
     - Их шпионы наступали нам на пятки, прежде чем  нам  удалось  достичь
берега. Конан остановился, чтобы задержать их, убить парочку  и  дать  нам
возможность добраться до крепости. Отвернувшись от  девушки,  он  поспешно
рванулся  к  палисаду,  чтобы  занять  место  на   бруствере,   куда   уже
вскарабкался Стромбанни. Валенсо тоже находился там, за кутавшись в  плащ,
настороженный и молчаливый. Его  лицо  превратилось  в  застывшую  угрюмую
маску.
     - Смотрите!  -  проревел  возбужденно  один  из  пиратов,  перекрывая
оглушающий рев пока еще невидимой орды дикарей.
     Из темнеющего  леса  выбежал  человек  и  помчался  прямо  к  воротам
затаившейся крепости.
     -  Конан!  -  по-волчьи  оскорбился  Зароно.  Его   глаза   сверкнули
ненавистью. - Теперь мы в безопасности. мы  знаем,  где  лежат  сокровища.
Теперь я не вижу особых сдерживающих моментов. Почему  бы  нам  сейчас  не
пристрелить этого варвара?
     - Нет! - решительно возразил Стромбанни и схватил его за руку. -  Нам
еще понадобится его сабля. Смотри!
     Позади мчавшегося громадными прыжками  киммерийца  из  леса  с  ревом
высыпала  дикая  орда  -  сотни  и  сотни  обнаженных  пиктов,  орущих   и
воинственно размахивающих оружием. Их стрелы  непрерывно  жужжали  вокруг,
бегущего. Парой огромных прыжков он  достиг  восточной  стороны  палисада,
схватился  за  острие  двух  толстых  кольев,  пружинисто   подпрыгнул   и
перемахнул через частокол, сжимая в зубах саблю, которую успел пристроить,
прежде чем перепрыгнуть через деревянную стену. Звенящая стрела  с  дрожью
вонзилась в дерево как раз в то место, где он только что находился.
     Его плаща на нем уже не было,  его  белая  рубашка  была  изорвана  н
запачкана кровью.
     -  Остановите  их!  -  проревел  он,  спустившись  с  бруствера,  где
беспокойно топтались пираты, корсары и солдаты. - Если они,  подобно  мне,
перепрыгнут палисад, считайте, что с нами покончено.
     Опомнившиеся пираты, корсары и солдаты тотчас же повиновались, и град
стрел ударил в приближающуюся ревущую толпу.
     Конан  увидел  Белезу,  в  тонкую  руку  которой  вцепилась  Тина,  и
ругательство его было очень причудливым и живописным.
     - Марш в дом! - нетерпящим возражений голосом рявкнул он. - Их стрелы
дождем сыплются через палисад. Ну, что я сказал! - Черное древко вонзилось
в землю прямо под ногами Белезы, подрагивая, как змея, готовая ринуться  в
атаку. Конан схватил арбалет вложил в него болт.
     - Эй, вы, несите сюда  факелы!  И  пошевеливайтесь!  -  проревел  он,
перекрывая шум развернувшегося сражения. - В темноте мы не сможем  драться
с ними!
     Солнце уходило за горизонт в мрачной багряности  песчаного  берега  и
темнеющего леса. Снаружи, в бухте, люди на борту караки подняли якоря,  и,
"Красная рука" со все увеличивающейся скоростью поплыла к кроваво-красному
горизонту.



                          ГЛАВА 7. ЛЕСНЫЕ ДИКАРИ

     Темная ночь окутала  побережье.  Но  факелы  слабым  дрожащим  светом
освещали сумасшедшую, словно из потустороннего мира, сцену.  Раскрашенные,
обнаженные дикари устремились вперед,  как  волна  прибоя,  накатились  на
палисад. Их белые зубы и сверкающие жаждой смерти глаза блестели  в  свете
факелов. Перья птицы Носорога были  воткнуты  в  их  взлохмаченные  черные
гривы; здесь были также перья кормарака,  мелькали  перья  морского  орла.
Двое воинов, наиболее дикой наружности, вплели  в  свои  спутанные  волосы
зубы акулы. Прибрежные племена прибыли сюда со всех сторон, чтобы очистить
берег от вторгнувшихся в их владения белокожих людей.
     Монолитными рядами, действуя плечо к плечу, бросались они на палисад,
осыпая его градом стрел, и  не  обращая  внимания  на  ответные  стрелы  и
арбалетные болты, которые сразили уже многих из нападающих. Иногда  дикари
подбирались так близко, что могли бить боевыми топорами в тяжелые  ворота,
а их остроконечные копья могли проникать внутрь  крепости  через  бойницы.
Штурм был бешеным. Однако каждый раз взбесившийся людской поток, орущий  и
размахивающий оружием, откатывался назад, оставляя позади множество трупов
и раненых, корчившихся от боли. В подобном виде борьбы  у  морских  волков
был приобретен огромный опыт, и  они  весьма  искусно  отбивали  атаку  за
атакой, действуя слаженно и умело. Их стрелы и арбалетные болты  пробивали
самые настоящие бреши в сплоченной орде нападающих, а их сабли  сбивали  с
палисада беснующихся пиктов,  которым  удавалось  забраться  на  частокол.
Однако дикари не унимались, и снова, и снова бросались на штурм форта.
     - Они как бешеные собаки! - пропыхтел Зароно, отсекая хватающиеся  за
обагренные острия кольев  палисада  темные  руки,  не  обращая  совершенно
никакого внимания на раскрашенные останки, которые  с  оскаленными  зубами
смотрели на него снизу вверх.
     - Если нам удастся удержать крепость до утра, они потеряют мужество и
желание к атакам, - пробурчал Конан и с  точностью  опытного  бойца  одним
ударом сабли снес раскрашенную голову, возникшую над  частоколом.  -  Ага,
они уже отступают!
     Волна  дикарей  беспорядочно  откатилась  назад.  Люди  на  бруствере
смахнули пот со своих лиц, подсчитали погибших и  обтерли  залитые  кровью
рукоятки своих сабель и мечей. Как опьяненные жаждой крови волки,  которые
вынуждены отказаться от намеченной  жертвы,  пикты  отпрянули  за  пределы
освещенного пространства. У палисада остались только трупы.
     - Они ушли? - Стромбанни убрал с лица мокрые от пота волосы. Сабля  в
его крепко сжатой руке была иззубрена, а рука забрызгана кровью.
     - Они все еще находятся поблизости, - Конан кивком  головы  указал  в
ночную тьму. Он мог разглядеть,  как  там  что-то  изредка  передвигалось,
кроме того, в том направлении время от времени в слабых отблесках  пламени
факелов блестели чьи-то глаза и вспыхивали  матовые  блики,  отбрасываемые
медным оружием.
     - Все же они на  некоторое  время  отступили  и  укрылись  во  мраке.
Установите на бруствере охрану и позаботьтесь о том, чтобы другие люди тем
временем поели и попили. Полночь уже минула. Ночь  повернула  к  утру.  Мы
безостановочно сражались целых четыре часа. Эй, Валенсо, как  дела  там  у
вас?
     Граф, в помятом, забрызганном кровью шлеме и нагрудных латах, побитых
ударами боевых палиц, угрюмо подошел к Конану и обоим капитанам. Он что-то
неразборчиво пробурчал в ответ. В это  мгновение  из  сгустившейся  вокруг
форта темноты внезапно прозвучал голос, громкий и ясный,  эхом  отдавшийся
во всем форте.
     - Граф Валенсо! Из Корзетты! Вы слышите меня? - в  звучащем  из  тьмы
голосе присутствовал несомненный стигийский акцент.
     Конан услышал, как граф протяжно  застонал,  словно  от  смертельного
удара. Валенсо, словно потеряв равновесие, зашатался и схватился за  грубо
обтесанные колья палисада, чтобы удержаться на ослабевших ногах. Его лицо,
освещенное огнями факелов, приобрело пепельно-серый цвет. Голос незнакомца
тем временем продолжал:
     - Это я, Тот-Амон из Ринга! Неужели вы  думаете,  граф,  что  сумеете
ускользнуть от меня? Слишком поздно. Время пришло. Ваши  хитроумные  планы
больше не понадобятся вам, потому что сегодня  ночью,  именно  сегодня,  я
пошлю  к  вам  курьера  -   демона,   охраняющего   сокровища   Траникоса!
Приготовьтесь! Я освобожу его из пещеры, где он был заключен, и  возьму  к
себе на службу. Он позаботится  о  том,  чтобы  ваша  неотвратимая  судьба
наконец-то  настигла  вас,  и  чтобы  вы  многократно  получили  то,   что
заслужили: мучительную медленную и  бесчестную  смерть.  Хотелось  бы  мне
посмотреть, как вы ускользнете от неизбежного.
     Его слова, несущиеся из  мрака,  завершил  мелодичный  смех.  Валенсо
издал громкий крик, соскочил с бруствера и бросился к  главному  дому,  не
обращая внимания на окружающих его людей.


     Когда в бою наступила тишина, Тина проскользнула к окну, от  которого
во время атаки она отошла, боясь, что случайная  стрела  может  попасть  в
нее. Она молча смотрела, как люди собрались вокруг костра.
     Белеза читала письмо, которое служанка принесла к дверям ее комнаты.
     "Граф Валенсо своей племяннице!
     Приветствую  тебя.  Мой   неизбежный   конец   близок.   И   с   этой
неотвратимостью я примирился; ты должна знать, что это далось мне нелегко,
и мне было ясно, что я использовал тебя таким образом, какой несовместим с
честью графа из Корзетты. Я сделал  это  только  потому,  что  вынужденные
обстоятельства не позволили мне сделать выбор.  Хотя  теперь,  несомненно,
слишком поздно обвинять себя за содеянное, я прошу  тебя  не  судить  меня
жестоко и, если ты пронесешь это через сердце, и тебе удастся пережить эту
жуткую ночь ужаса, случайно или нет, молись Митре за  грешную  душу  брата
твоего отца. А теперь я прошу тебя, советую тебе, оставаться  подальше  от
банкетного зала, чтобы тебя не коснулось то, что для меня неотвратимо.
     Будь здорова".
     Нежная рука девушки, сжимавшая письмо, дрожала. Хотя она  никогда  не
чувствовала симпатии к своему дяде, она увидела  в  содержании  письма,  в
выраженных в нем чувствах и печали человеческий порыв - может быть,  самый
человеческий из всех его порывов.
     Тина у окна сказала:
     - На бруствере должно быть больше  охраны.  Предположим,  что  Черный
человек вернется.
     Белеза подошла к ней и тоже выглянув наружу, в ночь, вздрогнула.
     - Я боюсь, - испуганно прошептала Тина. - Я  надеюсь,  что  Зароно  и
Стромбанни будут убиты.
     - А Конан тоже? - удивленно спросила ее Белеза.
     - Конан не причинит нам никакого вреда,  -  убежденно  отозвалась  на
реплику хозяйки девочка. - Он живет по своему варварскому кодексу чести, а
оба других - бесчестны.
     - Ты слишком умна  для  своих  лет,  Тина,  -  проговорила  Белеза  с
беспокойством, которым всякий раз наполняла ее мысли  эта  таинственная  и
проницательная маленькая девочка.
     - Смотри! - Тина замерла. - Охранник у южной стены палисада исчез.  Я
только что видела его на бруствере, а теперь его больше нет!
     Из открытого окна были видны острые  колья  частокола,  поднимающиеся
над крытыми крышами хижин, которые простирались во все стороны и создавали
причудливую картину в ночной тишине.
     Нечто  вроде  открытого  коридора  около  двенадцати  футов   шириной
образовалось между стеной палисада и задними стенами  деревянных  домиков,
которые протянулись сплошным рядом. В этих неказистых домиках  жили  семьи
слуг.
     - Куда же мог деваться охранник? - прошептала Тина.
     Белеза посмотрела на ближайший конец домиков, находящихся недалеко от
главного дома. Она могла поклясться, что позади убогих хижин проскользнула
призрачная фигура и, подобно привидению, исчезла в двери.
     Был ли это пропавший охранник? Почему этот  человек,  неизвестно  где
находившийся, покинул свой пост, и почему он  пробрался  в  дом  украдкой?
Если только это был он? Нет, она не верила, что  это  мог  быть  охранник,
которого она знала. Неописуемый страх холодом сковал ее сердце.
     - Где граф, Тина? - спросила она.
     -  В  банкетном  зале,  моя  леди.  Он  сидит  там  один  за  столом,
закутавшись в плащ, пьет вино, и лицо у него белое, как у мертвеца.
     - Иди и расскажи ему о том, что мы видели. Я буду наблюдать из  окна,
чтобы пикты незаметно не перелезли через палисад.
     Тина немедленно выбежала из  комнаты.  Внезапно  Белеза  вспомнила  о
предупреждении в письме графа держаться подальше от  банкетного  зала.  Ее
снова охватило тревожное беспокойство. Она подошла к полуоткрытой двери  и
услышала легкие  шаги  девочки,  идущей  по  коридору,  а  потом  раздался
размеренный негромкий шелест шагов, означавший, что Тина стала  спускаться
по лестнице. Девушка потянулась к ручке двери, чтобы распахнуть ее.
     Но прежде чем она достигла своей цели и шире приоткрыла дверь,  чтобы
позвать девочку назад, она услышала пронзительный крик ужаса, от  которого
ее измученное сердце чуть не выскочило из груди от страха.
     Она тут же перескочила через порог, толчком отбросив дверь,  которая,
распахнувшись, глухо стукнула о деревянную стену коридора, и  стремительно
рванулась по проходу, почти не соображая, что делает и зачем это делает.
     Посреди лестницы она  в  ужасе  остановилась,  словно  окаменев.  Все
вокруг нее закружилось в сумасшедшем, непрекращающемся круговороте.
     Она не закричала, как кричала Тина. Все  вокруг  колыхалось.  Она  не
была способна ни пошевелиться, ни издать какой-либо членораздельный  звук.
Невероятный страх вцепился в  ее  растревоженные,  обнаженные  нервы.  Она
увидела девочку и подсознательно  почувствовала,  как  ее  онемевшие  руки
отчаянно вцепились  в  хрупкое  тельце  Тины.  Но  это  была  единственная
реальность в окружающем ее мире, в этом непредставимом ужасе.


     Обеспокоенный Стромбанни, нервно топчась  на  дворе,  только  покачал
головой в ответ на вопрос Конана.
     - Нет, ничего не слышал.
     - А я слышал! - животные инстинкты киммерийца пробудились  в  нем.  -
Это донеслось с южной стороны из-за хижин.
     Он выдернул из ножен саблю и направился к палисаду. Со двора не  было
видно южной стены и находящихся там охранников. К тому же ночь  затрудняла
восприятие. Воодушевленный примером Конана, Стромбанни отправился вслед за
ним.
     В начале прохода между убогими хижинами  и  довольно  плотной  стеной
палисада он увидел остановившегося Конана. Проход этот был скудно  освещен
двумя догорающими факелами, помещенными на  противоположных  концах  этого
коридора.  И  примерно  в  центре  прохода  на  утоптанной  земле   лежала
скорчившаяся фигура.
     - Бракус - выругался Стромбанни. Он обеспокоенно подбежал  к  нему  и
опустился на колени. - О, Митра! Его горло раскромсано от уха до уха!
     Конан внимательно осмотрелся. Кроме него,  Стромбанни,  склонившегося
над трупом, и мертвеца в проходе больше никого не было.
     Он шагнул к бойнице и посмотрел сквозь нее. В кругу пляшущего  света,
отбрасываемого факелами, ничего не двигалось.
     - Кто мог сделать это? - спросил он скорее себя, чем Стромбанни.
     - Зароно! - зашипел с ненавистью и тут же вскочил на ноги Стромбанни.
- Он послал своих собак, чтобы те убили моего  человека.  Он  явно  жаждет
уничтожить меня! Дьявол! У меня остались враги внутри палисада!
     -  Подожди!  -  Конан  решительно  схватил  Стромбанни,  рванувшегося
вперед, за руку, чтобы удержать его. - Я не думаю, что Зароно...
     Однако возбужденный пират умудрился вырваться. Грязно выругавшись, он
побежал по проходу.
     Конан последовал за ним. Стромбанни помчался прямо к костру, в  тепле
которого нашел приют его соперник. Зароно сидел у пламени и пил из  кружки
пиво.
     Его  изумление  было  неподдельным,  когда  кружка,  выбитая  сильным
ударом, расплескивая  жидкость,  полетела  в  сторону,  а  ее  содержимое,
пенясь,  побежало  по  нагрудному  панцирю,  а  его   самого   сграбастали
безжалостные руки. Костер зашипел. Корсар с искаженным лицом уставился  на
капитана пиратов.
     - Ты... Ты, проклятая собака! Убийца! - бешено заорал  Стромбанни.  -
Ты убиваешь моих людей, нанося им удары в спину, хотя эти спины защищают и
твою поганую шкуру, как и мою!
     Конан подбежал к ним. По всему двору  люди  перестали  есть  и  пить,
стали  медленно  приподниматься  со  своих  мест,  многие  уже  пристально
наблюдали за развернувшейся драмой.
     - Что ты хочешь этим сказать? - отплевываясь, спросил Зароно.
     - Что ты послал своих людей убивать моих  товарищей,  находящихся  на
посту, - проревел свихнувшийся бараханец.
     - Ты  лжешь!  -  ненависть  корсара  вдруг  вспыхнула  всепоглощающим
неистребимым пламенем.
     С криком необузданной ярости Стромбанни выхватил  свою  саблю  и  изо
всей силы обрушил ее на голову корсара.  Зароно  успел  отразить  удар,  и
голубоватые искры каскадом хлынули из-под клинка.
     Он устремился вперед, выхватывая из ножен кинжал в дополнение к мечу.
     В следующее мгновение они, словно берсеркеры, бросились друг на друга
и сцепились в ожесточенной схватке. Клинки звенели и  яростно  сверкали  в
свете костра. Их люди слепо и  моментально  отреагировали  на  вспыхнувшую
дуэль.
     Раздался громоподобный рев, когда пираты и  корсары  бешено  ринулись
друг на друга. Остальные охранники, которые еще мгновение назад  топтались
на брустверах, вглядываясь в ночную  темноту,  покинули  свои  посты  и  с
обнаженными саблями спрыгнули вниз, во двор. Сейчас же на крепостном дворе
возникла ужаснейшая неразбериха суматошного боя.
     Некоторые  из  солдат  и  слуг  графа  также  оказались  втянутыми  в
рукопашную схватку разгоревшегося сражения, а солдаты у ворот  возбужденно
повернулись в сторону дерущихся.  Они  пораженно  уставились  на  кровавую
резню и совершенно забыли о затаившемся снаружи враге.
     Все произошло так быстро  и  неожиданно  -  давно  тлеющая  ненависть
вылилась во внезапное кровопролитие, - что люди безжалостно сражались друг
с другом  уже  по  всему  двору,  прежде  чем  Конан  успел  добраться  до
обезумевших капитанов. Казалось, ничто не остановит безумную бойню.
     Не обращая внимания на мелькающие мечи двух соперников,  киммериец  с
такой порывистостью оттолкнул их друг от друга, что они отступили назад, а
Зароно даже вытянулся во весь рост на взбуровленной земле.
     - Вы - проклятые идиоты! Вы хотите поставить на карту жизни всех нас?
     Стромбанни закипел от ярости, а Зароно заорал во весь голос, призывая
на помощь своих людей.
     Один из корсаров подбежал к Конану и ударил его сзади. Меч не  достиг
цели. Киммериец полуобернулся, схватил руку нападающего и, вывернув, понял
ее вверх вместо с мечом!
     - Смотрите же, вы, идиоты! - проревел  он  и  зло  указал  на  что-то
саблей.
     Что-то  в  его  яростно  звучащем  голосе  привлекло  внимание  этого
обезумевшего от крови сброда. Люди остановились посреди удара  или  укола,
замерли и вытянули шеи, чтобы посмотреть.  Конан  указывал  на  одного  из
немногих солдат, оставшихся на бруствере.  Его  поведение  было  странным.
Человек зашатался, нелепо взмахнул руками, попытался  что-то  крикнуть,  а
потом безвольно упал вниз головой.
     И тут все увидели черное древко стрелы, выступающей у него из спины.


     Все испуганно взревели. 3а этим паническим  ревом  последовали  дикие
крики, заставившие застыть кровь в жилах. Затем  воздух  сотрясли  сильные
удары в ворота. Пылающие стрелы взвились над  палисадом  и  обрушились  на
крыши хижин, вонзаясь  в  деревянные  перекрытия  и  разбрызгивая  шипящие
искры.
     Тонкий дымок заструился вверх.  А  за  домиками,  вдоль  задних  стен
замелькали пригнувшиеся темные фигуры.
     - Пикты в форте! - заревел Конан.
     Разразился ад. Дрожащие отблески  костров  и  тусклый  огонь  факелов
создавал тревожную атмосферу, усугубившуюся неожиданными событиями. Моряки
перестали сражаться друг с другом. Некоторые повернулись к дикарям, другие
поспешно вскакивали на покинутый совсем недавно бруствер.  Пикты  все  это
время быстро выбегали из-за хижин во внутренний двор; их боевые топоры уже
звенели о сабли моряков и мечи солдат.
     Зароно пытался  изо  всех  сил  подняться  на  ноги,  когда  один  из
раскрашенных дикарей устремился к нему и раздробил ему голову топором.
     Конан и столпившаяся за его широкой спиной группа моряков сражались с
пиктами, пролезшими в форт.
     Стромбанни с большей частью своих людей успел подняться на бруствер к
частоколу и  с  хеканьем  сбивал  темные  фигуры,  непрерывно  лезущие  на
палисад.
     Пикты, перебравшиеся через деревянную стену  незамеченными,  нападали
со всех  сторон.  Почти  все  без  исключения  солдаты  Валенсо  торопливо
собрались у ворот и пытались обороняться от ревущей толпы дикарей, которые
яростно и целеустремленно били в ворота огромным стволом дерева.
     Все большее число пиктов перебиралось через незащищенную южную  часть
палисада и быстро пробегало по свободному проходу за хижинами.  Стромбанни
и его головорезы были оттеснены от северной и западной сторон  палисада  и
тотчас же во двор хлынула через  частокол  вопящая  толпа  голых  дикарей,
которая мгновенно затопила все окружающее пространство.
     Они, как оголодавшие волки,  рвались  вперед,  валили  защитников  на
землю, рубили, кололи, резали их. Бой шел  в  непрекращающемся  водовороте
раскрашенных тел, разметавших разрозненные  силы  обороняющихся  в  разные
стороны. Пикты, солдаты, моряки лежали по всему двору, и ноги дерущихся  и
не обращающих ни на что внимание сражающихся, топтали их.
     К шуму яростного боя, подобному  гулу,  примешались  крики  женщин  и
детей,  умирающих  под  безжалостными  ударами  боевых  топоров.  Солдаты,
услышавшие эти отчаянные крики, покинули свои посты у ворот, и в следующее
мгновение новая волна пиктов бешено хлынула в форт через  выбитые  створы.
Над некоторыми хижинами с треском взметнулись языки пламени.
     - К главному  дому!  -  проревел  Конан,  перекрикивая,  или  пытаясь
сделать это, грохот сражения.
     Дюжина людей  сомкнулась  вокруг  него,  когда  он  начал  решительно
пробивать себе дорогу сквозь толпу вопящих дикарей.
     Стромбанни очутился возле него,  и  его  сабля  казалась  вращающимся
крылом ветряной мельницы.
     - Мы не сможем удержать главный дом, - задыхаясь, выкрикнул он.
     - Почему не сможем? - Конан был слишком занят сражением и  бросил  на
него только быстрый взгляд.
     - Потому что... о-о-о! -  остро  отточенный  нож  одного  из  дикарей
глубоко вонзился в спину пирата. - Дьявол тебя заберет, лесная  собака!  -
Стромбанни,  дернувшись,  повернулся  и  размозжил  череп   пикта,   затем
зашатался и рухнул на колени. Кровь хлынула изо рта.
     - ...потому что его сожгут! - прохрипел он и судорожно  вытянулся  на
земле.
     Конан быстро  осмотрелся.  Все  люди,  еще  недавно  окружавшие  его,
валялись на земле. Пикт, прощавшийся с  жизнью,  был  последним,  кто  еще
преграждал ему путь. Вокруг него  кипел  жаркий  бой,  но  сам  он  в  это
мгновение стоял совершенно один. Ночной  кошмар  продолжался  в  сверкании
мечей, сабель, топоров н в свисте стрел.
     Он находился недалеко от южной стены. Парой прыжков он  мог  запросто
достигнуть палисада, перелезть через него и незамеченным исчезнуть в ночи.
Но тут он вспомнил о беспомощных девушке и ребенке, оставшихся  в  главном
доме, из которого валил густой дым.
     Один из вождей с пышно украшенной перьями головой пробился от ворот к
нему, резко занес боевой топор для удара,  а  за  ним  устремились  другие
дикари. Однако не успел вождь остановиться,  как  взлетевшая  в  полумраке
сабля  парировала  мощный  удар  топора  и  с  хрустом  размозжила   череп
предводителя. Мгновение спустя Конан уже  проскочил  через  дверь,  быстро
захлопнул ее и тут же запер. Он больше  не  обращал  внимания  на  сильные
удары топоров, от которых дверь вздрагивала и отлетали куски выщербленного
дерева,  ни  на  дикие   крики   преследователей,   кое-кто   из   которых
разочарованно колотил в дверь чем попадется.
     Коридор и прихожая были заполнены густыми клубами дыма.  Дым  вытекал
из  банкетного  зала.  Едкая  пелена  обжигала  глаза,  однако  Конан,  не
задерживаясь, пробирался вперед. Где-то неподалеку истерически всхлипывала
женщина.
     Конан выскочил из плотного облака дыма и остановился.


     Из-за дымной пелены в зале было темно. По стенам и  потолку  метались
призрачные  тени.  Серебряный  светильник  валялся  на  полу,  свечи  были
потушены.
     Единственное освещение рождалось раскаленными углями в  камине.  И  в
отблесках багряного пламени Конан увидел человека,  свободно  болтавшегося
на конце веревки. Веревка с визгом качнулась, поворачивая висельника. Лицо
мертвеца развернулось к киммерийцу. Оно было искажено  до  неузнаваемости,
однако он знал, что это - граф, повесившийся на балке в собственном доме.
     Но в зале был еще кто-то. Конан разглядел  ЭТО  сквозь  серое  облако
дыма:  ужасная  черная  фигура,  подрагивая,  поднималась  над   пламенем.
Различимые очертания шевелящегося силуэта были почти человеческими, однако
тени не было.
     - Кром! - выругался Конан, которому тотчас же стало совершенно  ясно,
что он видит перед собой создание, которое  невозможно  сразить  ни  одним
мечом на свете. Он мгновенно спружинил назад  и  огляделся.  Он  увидел  у
подножия лестницы Белезу и крепко вцепившуюся в нее Тину.
     Черное чудовище вспучилось, затем выпрямилось и растопырило  огромные
руки. Размытое лицо пристально вперилось в киммерийца, пронзая  клубящийся
дым.
     Оно было демоническим  и  ужасно  извращенным.  Конан  увидел  близко
растущие друг к другу рога, зияющую бездонностью  пасть,  стоящие  торчком
остроконечные  уши.   Чудовище   неумолимо   надвигалось.   И   вместе   с
обострившимся отчаянием в Конане проснулись старые воспоминания.
     Возле ног  пригнувшегося  киммерийца  лежал  опрокинутый  светильник,
бывшая гордость дворца в Корзетте - пятьдесят фунтов  массивного  серебра,
искусно украшенного изображениями богов и  героев.  Конан  схватил  его  и
занес над головой.
     - Серебро и огонь! - крикнул он  громовым  голосом  и  резко  швырнул
светильник, единым порывом выплеснув всю силу своих мускулов. Светильник с
грохотом ударился о чудовищную черную грудь.
     Даже  демон  не  мог  выдержать   мощный   удар   тяжелого   снаряда,
выброшенного сверхчеловеческой силой киммерийца. Светильник сбил демона  с
ног, и тот опрокинулся в горящий камин, который  мгновенно  превратился  в
бушующую огненную пасть. Ужасный рев потряс  зал,  рев  адского  существа,
погибающего на земле. Разнесенные в клочья  гобелены  и  другие  украшения
стен были сорваны. Кладка-оправа каменного камина  разлетелась  на  куски,
тяжелые камни полетели из дымохода и погребли под собой черное тело.
     Новая волна рева и грохота сотрясла дом.  Горящие  балки  полетели  с
потолка, и пламя жадно набросилось на кучу обломков.
     Языки пламени теперь уже лизали лестницу, когда Конан достиг  ее.  Он
одной рукой подхватил  потерявшую  сознание  девочку,  а  другой  поставил
Белезу на ноги. Сквозь  жуткий  треск  пламени  угрожающе  доносился  стук
боевых топоров и грохот сокрушаемой двери.
     Конан осмотрелся. Он обнаружил еще одну  дверь  напротив  лестницы  и
побежал к ней, крепко зажав Тину под мышкой и волоча за  собой  безвольную
Белезу, которая, казалось, совершенно оцепенела и ничего не  воспринимала.
Достигнув комнаты, находящейся за дверью, он услышал оглушительный  треск,
показавший, что перекрытия в зале не выдержали и потолок обвалился. Облака
клубящегося  едкого  дыма  грозили  задушить  его,  но  Конан  уже   видел
распахнутую дверь,  ведущую  наружу.  Протащив  через  новый  порог  своих
беспомощных подзащитных, он увидел, что петли очередной двери  сорваны,  а
засовы и замки разбиты вдребезги.
     - ...этот  дьявол  проник  в  дом  через  эту  дверь!  -  истерически
всхлипывала Белеза. - Я... я... видела его... но... я не знаю...
     Они торопливо преодолели дюжину футов от  ряда  хижин  в  направлении
южной стены, пробежали по охваченному  огнем  двору.  От  толпы  дерущихся
отделился один из пиктов и бросился им навстречу с поднятым вверх топором.
Его глаза убийственно сверкали в алых всполохах пламени.
     Конан резко отодвинул Белезу в сторону  и,  полуразвернувшись,  убрал
Тину из-под удара топора, одновременно вонзив окровавленную саблю в  грудь
нападающего. Затем, схватив Белезу другой рукой, он  стремительно  побежал
дальше к южной части палисада.
     Завихряющиеся облака дыма скрывали многих сражающихся,  но,  несмотря
на это, беглецы были замечены. Голые воины черные,  суетящиеся  фигуры  на
фоне пылающих домов, со всех  сторон  устремились  к  ним,  подняв  боевые
топоры над орущими головами. Они были еще в дюжине  футов  от  них,  когда
Конан нырнул в проход между хижинами. Все новые и новые беснующиеся дикари
спешили  к  другому  концу  прохода,  чтобы  отрезать  беглецам   путь   к
отступлению.
     Конан на мгновение остановился, изо всей силы  забросил  на  бруствер
сначала Белезу, а потом Тину, а затем вскочил туда сам.  Не  задерживаясь,
он тотчас же поднял Белезу над палисадом и уронил  ее  на  песок  снаружи.
Тина последовала за девушкой. Один из боевых топоров вонзился в обугленное
бревно около его плеча, однако Конан  уже  перепрыгнул  через  частокол  и
успел подобрать своих подзащитных. Когда пикты наконец достигли



                        ГЛАВА 8. БОЕЦ И3 АКВИЛОНИИ

     Новое утро нежно тронуло воду  дуновением  легкого  бриза.  Далеко  в
сверкающем  море  из  тумана  поднималось  белое  пятно  паруса,  который,
казалось, повис между небом и голубой гладью моря. На поросшем кустарником
мысе Конан держал разорванный плащ над костром из сырого  дерева,  который
тлел, а не горел. Когда  он  убирал  плащ  в  сторону,  вверх  поднимались
маленькие облака дыма.
     Белеза, обняв Тину, сидела недалеко от киммерийца.
     - Вы полагаете, что они могут заметить и понять значение этих дымовых
сигналов? - спросила она.
     - Это, конечно, они могут сделать, - неуклюже заверил ее Конан. - Они
всю ночь крейсировали недалеко от берега в надежде обнаружить оставшихся в
живых. На корабле их только около полдюжины, и никто из них в  достаточной
мере не разбирается в навигации, чтобы вернуться к  Бараханским  Островам.
Они поймут мой сигнал - это известный морякам код.  Они  будут  счастливы,
если я приму на себя командование осиротевшим  кораблем,  потому  что  так
получилось и я оказался единственным капитаном, которому удалось выжить.
     -  Но,  предположим,  что  пикты  тоже  заметили  дымовой  сигнал?  -
возразила Белеза  и  содрогнулась.  Она  оглянулась  назад,  туда,  где  в
нескольких милях на север все еще поднимался черный дым и копоть.
     - Это невозможно. После того, как я укрыл вас  в  лесу,  я  прокрался
обратно в форт и увидел, как они выкатывают из  подвалов  бочки  с  вином.
Большинство из  дикарей  наверняка  упилось  до  невменяемости.  С  сотней
человек я мог бы уничтожить сейчас весь их род... Кром и Митра! - внезапно
проревел  он.  -  Это  не  "КРАСНАЯ  РУКА",  а   военная   галера.   Какая
цивилизованная  страна  направила  в  эту  глушь  корабль  своего   флота?
Возможно, это кто-то, кто хочет  свести  счеты  с  твоим  дядей.  В  таком
случае, мы, конечно же, должны заклинать его дух.
     Он снова взглянул на  море  и  постарался  разглядеть  сквозь  пелену
тумана более  определенные  детали  очертаний  плывущего  корабля.  Галера
приближалась носом вперед, так что видна была только  позолоченная  фигура
на носу, а также  маленький  парус,  надуваемый  прибрежным  бризом,  и  с
всплеском двигающиеся весла.
     - Ну, - произнес Конан, - по крайней мере, они приплыли  сюда,  чтобы
забрать нас к себе  на  борт.  Нас  ожидает  слишком  долгая  прогулка  до
Зингары. Пока мы не узнаем совершенно точно, кто они такие, и какие у  них
намерения, я прошу вас не упоминать о том, кто  я.  Пока  они  пристают  к
нашему берегу, я придумаю подходящую достоверную версию.
     Конан вновь вернулся к костру и передал  Белезе  почти  негодный  для
носки плащ. Потом он гибко потянулся, словно дикая кошка.
     Девушка и Тина были восхищены и сильно удивились.  Его  равнодушие  и
спокойствие были не наигранными. Ночь огня и хлещущей  крови,  а  затем  -
непрерывное бегство через мрачный и пугающий  лес,  казалось,  ни  чем  не
повредили  ему,  не  нарушили  его  обычной  невозмутимости.  Он  был  так
беспечен, что складывалось  впечатление,  что  он  всю  ночь  веселился  и
праздновал какое-то приятное событие.
     Пара легких ран была тщательно перевязана полосками ткани  от  одежды
Белезы, потому что он бежал из форта, не потрудившись что-нибудь  с  собой
прихватить.
     Белеза больше не боялась потягивающегося  гиганта.  Напротив,  в  его
присутствии она чувствовала себя увереннее, чем когда-либо. Он не выглядел
настолько цивилизованным,  как  капитаны  морских  грабителей,  однако  он
руководствовался определенным кодексом благородства и чести и  ни  в  коем
случае не  был  таким  бесчестным  и  коварным,  как  они.  Конан  жил  по
естественным, неписанным законам своего народа, который был  варварским  и
кровавым, однако сам он  никогда  не  нарушал  кажущийся  другим  странным
кодекс чести.
     - Вы полагаете, что он мертв? - спросила Белеза.
     Конан знал, что она имеет в виду.
     - Я уже думал об этом, - ответил он. - Серебро и огонь смертельны для
злых духов - а он получил более чем достаточную порцию и того, и другого.
     - А как насчет его хозяина?
     - Тот-Амона? Он, вероятно,  уже  вернулся  в  какую-нибудь  подземную
обитель в Стигии или на пути к ней. Этот колдун - довольно своеобразное  и
своенравное отродье.
     Больше из них никто не коснулся затронутой темы. Белеза  содрогнулась
еще раз, представив себе мысленно, как черная фигура проникла в  банкетный
зал, чтобы совершить ужасающую месть.
     Корабль тем временем подплыл ближе, но  прошло  еще  некоторое  время
прежде, чем судно смогло спустить и  направить  к  берегу  шлюпку.  Белеза
вопросительно взглянула на Конана.
     - В  главном  доме  крепости  вы  упоминали,  что  были  в  Аквилонии
генералом, но потом вынуждены были  бежать  оттуда.  Можно  попросить  вас
побольше рассказать об этом?
     Конан усмехнулся.
     - Я не должен был доверять этому вероломному  Нумедидесу.  Он  сделал
меня генералом, потому что я  сумел  одержать  пару  небольших  побед  над
пиктами. А потом, когда я  уничтожил  впятеро  больше  пиктов  в  бою  при
Велитриуме, чем потерял своих людей,  и  разбил  союз,  который  отдельные
племена заключили между собой, меня пригласили в Тарантию,  чтобы  принять
при дворе и отпраздновать победу. Приглашение польстило  моему  тщеславию.
Любой человек честолюбив. Я сидел рядом  с  самим  королем,  а  прекрасные
девушки в это время осыпали меня  потрясающе  очаровательными  розами.  Но
потом этот сукин сын во время банкета  подсыпал  мне  в  вино  снотворное.
Когда я проснулся, то обнаружил, что прикован к каменной стене в  железной
башне, и мне угрожает казнь.
     - Да?! Но почему?
     Конан пожал плечами.
     - Как я мог знать, что взбредет в паршивую башку  тупоумного  короля.
Может быть, какой-то другой генерал в Аквилонии, которому не  понравилось,
что некий чужеземный варвар получил священное  звание  генерала,  натравил
Нумедидеса против  меня.  Или,  возможно,  его  внезапная  неприязнь  была
вызвана  моим   невзначай   высказанным   замечанием   о   его   странной,
непоследовательной политике, и о том, что он  приказал  по  всей  Тарантии
установить золотые статуи вместо того, чтобы использовать золото,  которое
пошло на статуи, для защиты границ своей страны. А он в ответ почувствовал
себя оскорбленным.
     Он на секунду задумался и продолжил:
     - Философ Алкимедес незадолго до того, как я выпил подсунутое вино со
снотворным,  сообщил  мне,  что   он   намеревается   написать   книгу   о
необдуманности как об основе управления государством. Он хотел привести  в
качестве примера Нумедидеса.  К  сожалению,  я  был  слишком  пьян,  чтобы
понять, что он хочет сказать.  К  счастью  у  меня  были  друзья,  которые
позаботились о том, чтобы я смог убежать из железной  башни  и  заранее  в
условленном месте приготовили для меня  острый  меч  и  свежую  лошадь.  Я
отправился назад,  в  Боссонию,  намереваясь  вместе  со  своими  отрядами
поднять восстание. Однако, когда я добрался до места,  я  узнал,  что  все
преданные мне боссонцы были отправлены в другую провинцию, а в  их  городе
разместилась бригада идиотов из Турана.  У  этих  придурков  были  коровьи
глаза. Большинство из них никогда в жизни ничего не слышали обо  мне.  Они
хотели арестовать меня, и мне, откровенно говоря,  ничего  не  оставалось,
как только пробивать себе путь к свободе  силой.  Стрелы  свистели  вокруг
меня, когда я проплывал реку Грома - и вот я здесь.
     Он наморщил лоб, рассматривая приближающийся корабль.
     - О, великий Кром!  Я  готов  поклясться,  что,  судя  по  штандарту,
развевающемуся на фок-мачте, это отряд из Поинтана. Но это же  невозможно!
Идем!
     Он повел и девушку, и ребенка вниз, к  прибрежной  полосе,  омываемой
вспененными волнами.  Оттуда  были  слышны  команды  рулевого.  Галера  не
выслала шлюпки, как им показалось, а сама ткнулась в мягкий  песок.  Когда
люди спустились с носа судна на твердую землю, Конан проревел:
     - Просперо!  Троцеро!  Что,  во  имя  всего  святого,  если  оно  еще
существует на этой проклятой земле, вы здесь делаете...
     - Конан!? - завопили они, бросились к нему с недоуменным  дружелюбием
и начали дружески хлопать его по широкой спине и весело пожимать ему руки.
Они  загомонили  все  одновременно,   перемежая   свою   речь   радостными
проклятиями, но Белеза не поняла бы их,  даже  если  бы  они  говорили  по
отдельности и не столь суматошно, потому что они использовали  аквилонский
язык.
     Тот, которого Конан назвал Троцеро, должно быть, был  графом  Понтии.
Перед взором  девушки  стоял  широкоплечий,  узкобедрый  мужчина,  который
несмотря на серебряные нити в  его  волосах,  двигался  грациозно,  словно
леопард.
     - Что вы здесь делаете? - спросил Конан.
     - Мы прибыли, чтобы забрать тебя, -  ответил  торжественно  Просперо,
стройный молодой человек в замшевой куртке.
     - Откуда вы узнали, где я?
     Могучий мужчина с растрепанными волосами, которого,  как  выяснилось,
звали  Паблиус,  указал  на  четверых,  одетых  в   развевающиеся   одежды
священников Митры.
     - Декситеус нашел вас при помощи  своего  магического  искусства.  Он
поклялся, что вы живы, и пообещал привести нас к вам.
     Одетый в черное человек поклонился.
     - Ваша судьба связана с Аквилонией, Конан из Киммерии, - сказал он. -
Я всего лишь крошечное звено в цепи вашей судьбы.
     - Все происходящее я понимаю недостаточно хорошо, - пробурчал  Конан.
Кром знает, как я рад, что меня заберут из  этой  забытой  богом  песчаной
дыры. Но что произошло?
     Троцеро серьезно посмотрел на него.
     -  Мы  порвали  с  Нумедидесом,  мы  больше  не  можем  терпеть   его
сумасбродство, идиотизм и политику подавления. А теперь мы ищем  генерала,
который способен командовать вооруженными силами восставших. Мы нашли его.
Этот человек - вы!
     Конан совершенно искренне рассмеялся и большим пальцем указал на пояс
с оружием.
     - Хорошо, что существует  кто-то,  кто  может  оценить  мой  успех  и
возможности. Я согласен, друзья! - он осмотрелся  и  взгляд  его  упал  на
Белезу, которая робко держалась в стороне. Он сделал  ей  знак  подойти  и
представил ее с грубоватой варварской вежливостью.  -  Господа,  это  леди
Белеза из Корзетты, - он снова обратился к ней на ее родном  языке.  -  Мы
можем отвезти вас назад в Зингару, но что вы там будете делать?
     Она беспомощно покачала головой.
     - Я не знаю. Я все потеряла. У меня нет ни денег,  ни  друзей.  Я  не
воспитана таким образом, чтобы себе самой  зарабатывать  на  жизнь.  Может
быть, было бы лучше, если бы одна из стрел пронзила мое сердце.
     -  Вы  не  должны  так  говорить,  моя  дорогая  леди!  -   испуганно
воскликнула Тина, сердце которой трепетно заколотилось. - Я буду  работать
для нас обеих!
     Конан вынул из своего пояса кожаный мешочек.
     - Хотя я не получил сокровищ Тотмекриса, - проворчал он неловко, - но
тут у меня есть пара камешков, которые я нашел в сундуке, из которого взял
одежду. - Он высыпал кучку пылающих рубинов.  -  Их  стоимость  составляет
целое состояние, - он ссыпал их обратно в мешочек и вложил в руку Белезы.
     - Но я не могу принять этого... - запротестовала она.
     - Несомненно, вы возьмете это. Вы что, хотите голодать? Тогда я  могу
покинуть вас так же, как это сделали пикты, -  он  серьезно  посмотрел  на
девушку.  -  Я  знаю,  как  жить  в  гиборийской  стране  без  средств   к
существованию. В моей стране кое-где существует голод, но ни один из наших
людей  не  будет  голодать,  пока  у  кого-нибудь  в  Киммерии  существует
что-нибудь съестное. В цивилизованных же странах, одни люди обжираются,  в
то время, как другие падают от голода. Я тоже иногда голодал,  и  я  знаю,
что это такое. Однако я тайно или силой брал то, что мне нужно. Но  вы  не
сможете добывать себе  средства  существования  таким  способом.  Поэтому.
возьмите эти рубины. Продайте их. Они стоят прилично. На вырученные за них
деньги вы купите дворец, наймете слуг и приобретете прекрасную  одежду.  А
после этого  вам  нетрудно  будет  найти  себе  супруга,  потому  что  все
цивилизованные мужчины хотят иметь жену, обладающую состоянием.
     - Ну, а что же будет с вами?
     Конан удовлетворенно усмехнулся и указал  на  толпящихся  вокруг  них
аквилонцев.
     - Они - вот все, что мне требуется. Они настоящие друзья, решительные
мужчины. С ними я добуду все богатства Аквилонии.
     В разговор вмешался огромный Паблиус.
     - Ваша щедрость делает вам честь, Конан. Вы - благородный человек. Но
мне хотелось бы, чтобы вы  сначала  посоветовались  со  мной.  Это  важно.
Потому что революция стоит больших затрат, в том числе денежных.  Солдатам
требуется не только восстановление. Нумедидес забрал все золото  Аквилонии
себе. И мы не знаем, где нам взять  достаточное  количество  денег,  чтобы
привлечь наемников на свою сторону.
     - Ха! - рассмеялся Конан,  довольный  недоуменными  взглядами  старых
приятелей. - Я дам вам так много золота, что  вы  сможете  купить  всех  и
любого человека в Аквилонии, который способен держать меч! - В  нескольких
словах он рассказал своим  слушателям,  ошеломленным  странным  поведением
киммерийца, о сокровищах Траникоса, о разрушении пиктами форта Валенсо.  -
Демон, таким образом, больше не  охраняет  пещеру,  а  пикты  вернулись  в
разбросанные по всему глухому лесу деревни. С отрядом  хорошо  вооруженных
людей мы можем отправиться к пещере и спокойно вернуться назад, прежде чем
кто-либо узнает, что мы находимся во  владениях  пиктов.  Что  вы  на  это
скажете?
     Все  торжествовали   так   громко,   что   Белеза   испугалась,   что
разразившийся радостный шторм  привлечет  внимание  пиктов.  Конан  лукаво
улыбнулся ей и сказал по-зингарански, не слышно для других в шуме голосов:
     - Как вам понравился Король Конан? Неплохо звучит, а?




                              Роберт ГОВАРД

                        КОНАН, ВАРВАР ИЗ КИММЕРИИ




                                  ПРОЛОГ

                              ГИБОРИЙСКАЯ ЭРА

     Об эпохе, названной немедийскими летописцами Допотопной Эры, мы знаем
слишком мало; пожалуй, можно говорить лишь о ее последнем периоде, да и то
эти сведения окутаны туманом легенд.
     Самые  ранние  исторические  свидетельства  рассказывают  об   упадке
допотопной цивилизации. Наиболее влиятельными в этот период  были  монархи
Комелии,  Валюзии,  Верулии,  Грондара,  Туле  и  Коммории.  Народы   этих
государств говорили на  одном  языке,  что  свидетельствует  об  их  общем
происхождении.
     Существовали  тогда  и  иные  держава  в  сходной  степени  развития,
населенные другими народами, скорее всего, более древними.
     Варварами же этой эпохи были пикты, жившие на островах, расположенных
в Западном  океане  далеко  от  материка,  атланты,  населявшие  небольшой
континент между островами пиктов и Главным, или  Туранским,  материком,  а
также лемурийцы, заселявшие архипелаг больших островов в Южном полушарии.
     И  существовали  также  бескрайние  просторы   неизведанных   земель.
Цивилизованные  государства,  при  всей  их  обширности,  занимали  весьма
скромную часть земной суши.
     Самым западным царством Туранского  континента  была  Валюзия,  самым
восточным королевство Грондар. Жители Грондара  были  менее  цивилизованы,
чем их сородичи в других государствах. К востоку от Грондара  простиралась
бесконечная пустыня, безлюдная и дикая.
     Там, где земля была более щедрой, в  джунглях  и  отрогах  гор,  жили
примитивные первобытные племена. Далеко на юге  существовала  таинственная
цивилизация,  не  имеющая  ничего  общего  с  туранской  -  скорее  всего,
дочеловеческая. Восточные побережья континента населяла другая раса, также
не туранская по происхождению. Время от времени с ней вступали в  контакты
лемурийцы; раса эта происходила, по-видимому, с загадочной, вечно покрытой
туманом земли, лежащей к югу от островов Лемурии.
     Туранская культура клонилась  к  упадку.  Армии  Турана  состояли  по
большей части из варваров-наемников. Полководцами, политиками, а не  редко
и правителями туранских государств были пикты, атланты и лемурийцы.
     В междоусобицах и стычках, о войнах между Валюзией Комморией, о  том,
наконец, как атланты  покорили  часть  старого  материка  и  основали  там
державу - легенд обо всем этом для  потомков  осталось  куда  больше,  чем
достоверных исторических свидетельств.
     А потом Катастрофа опустошила землю. Ушли на дно Лемурия и  Атлантия;
острова же пиктов, напротив, поднялись и стали  горными  вершинами  нового
материка. Исчезли в волнах целые  регионы  Турана,  затонули  и  некоторые
области  в  глубине  континента  -  на  их  месте  образовались   огромные
внутренние  моря  и  озера.  Повсюду  заклокотали  вулканы  и   чудовищные
землетрясения обратили богатые  города  в  груды  развалин.  Целые  народы
исчезли с лица земли.
     Варварским племенам повезло больше, чем цивилизованным людям. Острова
пиктов погибли, но большая колония пиктов,  поселенная  на  южном  границе
Валюзии  для  защиты  рубежей,  не   пострадала.   Пощадил   катаклизм   и
континентальную державу атлантов: тысячи их соплеменников  прибывали  туда
на кораблях, покинув  погружающуюся  в  океан  отчизну.  Многие  лемурийцы
спаслись на малопотревоженном катастрофой восточном  побережье  Туранского
континента. Там Они попали под иго загадочного древнего народа. Их история
на многие тысячелетия стала историей жестокого угнетения и рабского труда.
     Изменившиеся природные условия в западной части континента привели  к
расцвету причудливых форм животных и растений.  Густые  джунгли  покрывали
равнины, бурные реки, в своем стремлении к морю, пробили глубокие  ущелья,
до небес поднялись горные массивы, а развалины  расположенных  в  цветущих
долинах древних городов очутились на дне озер.
     Со всех сторон стекались  к  континентальной  державе  атлантов  стаи
зверей и первобытных людей, обезьян  и  человекообразных,  спасавшихся  из
затонувших областей. В постоянной борьбе за существование атланты  сумели,
однако, сохранить остатки своей варварской культуры.  Лишенные  металла  и
металлических руд, они, подобно предкам, вернулись  к  обработке  камня  и
преуспели в этом, но столкнулись с сильным  народом  пиктов.  Пикты  также
занялись выделкой кремниевых орудий, но их военное  искусство  развивалось
быстрее,  чем  у  атлантов.  Пикты  были  расой  многочисленной,  хоть   и
примитивной - не осталось от них ни рисунков, ни резьбы по кости -  только
горы отличного каменного оружия.
     Сшиблись  в  схватке  эти  державы  каменного  века  и,  после   ряда
кровопролитных  войн,  пикты  отбросили  атлантов   на   уровень   убогого
варварства, но и сами остановились в развитии.
     Спустя пять сотен лет после Катастрофы королевства варваров исчезли с
лица земли. От них остались вышесказанные племена -  дикие  и  непрестанно
враждующие.  И  числом,  и  организацией  пикты   превосходили   атлантов,
распавшихся на роды, слабо соединенные племенными связями.
     Таков был Запад в эту эпоху.
     На Дальнем  же  Востоке  лемурийцы,  отрезанные  от  остального  мира
гигантскими горными хребтами и цепями  великих  озер,  продолжают  влачить
рабское существование под пятой древних аборигенов.
     Отдаленные  области  Юга  покрыты  мглой  тайн.  Катастрофа   их   не
коснулась, но  еще  не  скоро  эта  земля  сыграет  свою  роль  в  истории
человечества.
     Среди  невысоких  холмов  Юго-Запада  сумели  выжить  остатки  народа
невалюзийского происхождения; люди эти называют себя "земри".
     Тут и там разбросаны по свету племена обезьяноподобных дикарей. Они и
знать не знают о рассвете и  гибели  великих  цивилизаций.  Но  далеко  на
Севере  уже  приближается  понемногу  к  барьеру,  разделяющему  зверя   и
человека, иная первобытная раса.
     Во время Катастрофы небольшая группа дикарей,  по  уровню  не  далеко
ушедших от неандертальцев, в поисках спасения бежала  на  Север.  Там  они
нашли заснеженную  страну,  населенную  лишь  воинственными  обезьянами  -
сильными, обросшими белой  шерстью  зверями,  вполне  приспособившимися  к
здешнему климату. Пришельцы вступили в борьбу с ними и  вытеснили  обезьян
за Полярный Круг - на верную, как им думалось, погибель. Но обезьяны и там
приспособились и выжили.
     После того, как войны пиктов и  атлантов  уничтожили  то,  что  могло
стать  зачатков  новой  цивилизации,  следующая,  так   называемая   Малая
Катастрофа еще больше преобразила материк. Великие озера  слились  в  одно
континентальное  море,  отделившее  Восток   от   Запада.   Землетрясения,
наводнения и извержение  вулканов  довершили  гибель  варваров  -  гибель,
которую они сами уготовили себе во взаимных войнах.
     Через тысячу лет после Малой Катастрофы Запад представлял собой дикую
страну джунглей, озер и бурных рек. На Юго-Западе  между  лесистых  холмов
бродят кочевые племена человекообразных, не знающих ни речи, ни  огня,  ни
орудий - это потомки атлантов, погрузившиеся в бездну дикости, из  которой
с таким трудом выбрались их предки. Там же на Юго-Западе, живут рассеянные
племена выродившихся  пещерных  людей,  говорящих  на  убогом  языке.  Они
по-прежнему зовут себя  пиктами,  но  сейчас  это  слово  означает  просто
"человек" - чтобы отделить себя от зверей. Только это имя связывает пиктов
с древней историей их племени. Ни выродившиеся пикты, ни  обезьяноподобные
атланты не вступают в контакты с другими народами.
     На Дальнем Востоке лемурийцы, доведенные почти до животного состояния
почти рабским трудом, подняли  восстание,  перебили  своих  угнетателей  и
ведут первобытный  образ  жизни  среди  развалин  загадочной  цивилизации.
Остатки их поработителей, спасшихся  от  возмездия,  двинулись  на  Запад,
напали на необычное древнее королевство  и  установили  там  свою  власть.
Культура  победителей  под  влиянием  культуры   побежденных   подверглась
переменам. Так возникло государство, именуемое "Стигия".  Известно  также,
что исконных жителей этой страны осталось немного и завоеватели относились
к ним с почтением.
     О диких племенам, разбросанных по свету, ведомо  лишь,  что  они  все
больше приближаются к людям. Но это и все.
     Зато  возрастает  могущество  народов  Севера.  Они   называют   себя
гиборийцами или гиборами. Богом их считается Бори - некий  великий  вождь,
который, согласно легендам, правил ими еще до  короля,  приведшего  их  на
Север в дни Катастрофы - в дни, что остались только в преданиях и сказках.
     Гиборийцы  распространились  по  северным  областям   и   неторопливо
двигаются к югу. До сих пор они не сталкивались с другими народами и воюют
лишь между собой. Спустя полторы тысячи лет, проведенных в снежной стране,
эта светловолосые высокие люди, вспыльчивые и воинственные.  Уже  на  этой
стадии развития их культуру  отличает  своеобразная  природная  поэтика  и
умение хорошо рисовать. Живут они главным образом охотой, но южные племена
уже сотни лет занимаются скотоводством.
     Только один случай нарушил полную отъединенность гиборийцев от других
народов - когда вернулся с Дальнего Севера странник и принес известие, что
ледяные пустыни вовсе не безлюдны -  их  населяют  многочисленные  племена
человекообразных, происходящих, по  его  словам,  от  тех  самых  обезьян,
которых  прогнали  предки  гиборийцев.  Странник  утверждал,  что  следует
послать за Полярный Круг вооруженные отряды и перебить этих  бестий,  пока
они  не  превратились  в  настоящих  людей.  Над  ним  посмеялись.  Только
небольшая группа молодых воинов в поисках приключений двинулась за ним  на
север и пропала: ни один не вернулся.  Гиборийцы  же  по  мере  увеличения
своей численности, продвигались на юг.
     Следующее  столетие  было  эпохой  путешествий   и   завоеваний.   По
исторической карте мира текут реки племен, постоянно изменяя ее.
     Поглядим на эту карту пятьсот лет спустя.
     Отряды русоволосых гиборийцев продвинулись к югу  и  западу,  покорив
или уничтожив множество малых неизвестных  народов.  Потомки  первых  волн
переселенцев, смешиваясь с побежденными, приобрели иной расовый облик.  На
них напирают  племена  чистопородных  гиборийцев,  гоня  перед  собой  все
народы, словно щетка  мусор  -  в  результате  этого  племена  еще  больше
перемешиваются между собой.
     До сих пор победители не столкнулись с более древними расами.
     Тем временем на Юго-Западе потомки  народа  земри,  усиленные  свежей
кровью некоего таинственного племени, стараются хотя бы отчасти  возродить
свою древнюю культуру.
     На Западе начинают свое долгое и трудное восхождение обезьяноподобные
атланты. Цикл развития для них замкнулся, давно уже  забыли  они,  что  их
предки были людьми и движутся сейчас без  путеводной  звезды  -  памяти  о
прошлом.
     Живущие к югу от них пикты  остаются  дикарями.  Нарушая  все  законы
эволюции, они не развиваются и не деградируют.
     Еще дальше  на  юг  дремлет  таинственное,  древнее  уже  государство
Стигия.  На  ее  восточных  рубежах  живут  кочевники-номады,  уже   тогда
известные как Сыны Шем, или шемиты.
     Под самым боком у пиктов в цветущей долине Зинг под  защитой  высоких
гор безымянное примитивное племя,  родственное  шемитам,  сумело  наладить
развитое сельское хозяйство.
     К мощному натиску гиборийцев прибавился  еще  один  фактор:  одно  из
племен овладело искусством возводить  каменные  постройки  и  вскоре  миру
предстала  первая  гиборийская  держава  -  дикое  варварское  королевство
Гиперборея, взявшее свое начало от неуклюжей каменной крепости для  защиты
от межплеменных розней. Люди этого племени быстро отказались от шатров  из
конских шкур и  переселились  в  нескладные,  но  крепкие  каменные  дома.
Обезопасившись таким образом, они стали немалой силой в тогдашнем мире.
     Немного было  в  истории  переломных  моментов,  равных  по  значению
созданию этого  сильного  и  воинственного  государства,  жители  которого
внезапно отказались от кочевой жизни и возвели дома из  неотесанных  глыб,
окружив их циклопическими стенами.
     И совершил это народ, только  что  вышедший  из  каменного  века,  по
чистой случайности открыв основные принципы строительного искусства.
     Рождение  королевства  Гипербореи  подтолкнуло   многие   гиборийские
племена. Одни были побеждены в бою, другие просто отказались от  оседлости
своих собратьев - и все они двинулись по  дальним  дорогам,  протянувшимся
через полмира. И уже тогда выдвинувшиеся на юг  племена  гиборийцев  стали
все сильнее ощущать  удары  светловолосых  дикарей,  недалеко  ушедших  по
сравнению с человекообразными.
     Рассказ  о  следующем  тысячелетии  -  это  сага  о   рождении   мощи
гиборийцев, воинственные племена которых подчинили себе весь Запад. Именно
тогда  начинают  возникать  первые  примитивные  королевства.  Русоволосые
захватчики столкнулись с пиктами и вытеснили  их  на  бесплодные  западные
земли. Осевшие на северо-западе потомки атлантов медленно превращаются  из
обезьян в первобытных людей и не видели еще ни одного гиборийца.
     На Дальнем Востоке  лемурийцы  развивают  свою  собственную  странную
цивилизацию. Гиборийцы основывают на юге королевство  Котт,  граничащее  с
пастушеской страной, именуемой  Земля  Шем.  Полудикое  местное  население
постепенно  отказывается  от  варварских  обычаев  -   отчасти   благодаря
контактам с гиборийцами, отчасти под влиянием Стигии,  которая  в  течение
столетий донимала пастушеские племена грабительскими набегами.
     Светловолосый народ дикарей с Дальнего Севера так укрепился числом  и
силой, что северные гиборийские племена бросились на юг, сметая  поселения
своих сородичей. Одна из северных  орд  покорила  древнюю  Гиперборею,  но
название державы осталось неизменным.
     На  юго-востоке  от  Гипербореи  из   королевства   Земри   возникает
государство по имени Замора. На юго-западе пикты вторгаются в  плодородную
долину Зинг, покоряют ее жителей и оседают там.  Таким  образом  возникает
смешанная раса. Ее,  в  свою  очередь,  подчиняет  гиборийское  племя,  и,
соединившись в единое целое, они дают начало королевству Зингара.
     Пять веков спустя границы государств уже четко определены. В западной
части мира преобладают гиборийские державы - Аквилония, Немедия, Бритуния,
Гиперборея, Котт, Офир,  Аргос,  Коринтия  и  Пограничное  Королевство.  К
востоку от них лежит Замора, на юго-востоке - Зингара. Их народы не  родня
между собой - схожи они только смуглой кожей да причудливыми обычаями.
     Далеко  на  юге  притаилась  Стигия,  еще  не   тронутая   иноземными
захватчиками, но уже в других  пределах,  ибо  шемитские  народы  сбросили
стигийское ярмо, предпочли ему менее тягостную зависимость от  королевства
Котт. Смуглолицые угнетатели отброшены за великую реку, именуемую Стикс, а
также Нилус или Нил.
     Река эта течет на север из неведомых юных земель, потом  поворачивает
почти под прямым углом и несет свои воды на запад  через  щедрые  пастбища
Земли Шем, чтобы впасть в великий Океан.
     Самое  западное  гиборийское  государство  -  лежащая  к  северу   от
Аквилонии Киммерия. Дикие его обитатели не отказались  от  кочевой  жизни.
Это  потомки  атлантов.  Благодаря  связям  с  гиборийской  культурой  они
развиваются куда  быстрей  своих  извечных  врагов  -  пиктов,  населяющих
джунгли на западе Аквилонии.
     Спустя следующие пятьсот  лет  гиборийская  цивилизация  развита  уже
настолько, что контакты с ней диких племен дают им  возможность  вырваться
из  бездны  варварства.  Самым  могущественным   государством   становится
Аквилония, а другие стараются сравняться с ней в богатстве и силе.
     Гиборийская  раса  сильно  изменилась  из-за  притока  чужой   крови.
Наибольшей близостью к общим северным  предкам  могут  похвалиться  только
обитатели Гандерланда - северной аквилонской провинции. Но чужая кровь  не
ослабила гиборийцев - они все еще решающая сила на Западе, хотя  в  степях
растут и множатся новые племена и народы.
     На Севере потомки арктической расы - русоволосые голубоглазые варвары
- вытеснили племена гиборийцев, им Противостоит только древняя Гиперборея.
Родина этого северного племени зовется Нордхейм, обитатели ее  делятся  на
рыжих ванов из Ванахейма и белобрысых асов из Асгарда.
     Тут на карте истории снова появляются лемурийцы -  на  этот  раз  под
именем гирканцев. В течение веков продвигались они на запад, чтобы  осесть
на южном побережье огромного континентального моря Вилайет и заложить  там
королевство Туран. Между морем и  восточными  границами  местных  княжеств
лежит дикая степь, а к югу  и  северу  -  пустыня.  Разбросанные  в  степи
пастушеские племена - иного, не гирканского происхождения. О  северной  их
ветви неизвестно ничего, южная же произошла от местных шемитов с небольшой
примесью гиборийской крови.
     В конце этого периода другие кланы гирканцев, продвигаясь  на  запад,
заселяют  северное  побережье  и  сталкиваются  с  пришедшими  на   восток
передовыми отрядами гиборийцев.
     Теперь посмотрим на людей этого века.
     Господствующие в  мире  гиборийцы,  как  уже  говорилось,  не  сплошь
светловолосы и сероглазы. У жителей королевства  Котт  мы  обнаружим  ярко
выраженные шемитские и даже стигийские черты, как и у  обитателей  Аргоса,
где еще сохранилась и зингаранская кровь. Восточные  бритунцы  породнились
со смуглыми жителями Заморы, а южные аквилонцы со  стройными  зингаранцами
до такой степени, что черные волосы и карие глаза преобладают в  Поинтане,
самой южной провинции. Древнее королевство Гиперборея лежит на самом  краю
цивилизованного мира, нов жилах и его подданных течет  много  чужой  крови
из-за рабынь, которых привозят из Гиркании, Асгарда и Заморы.
     Чистую гиборийскую кровь можно все еще найти в  Гандерланде  -  не  в
обычаях тамошнего народа держать рабов.
     Сохранили  свою  породу  и  варвары.  Киммерийцы  сильные  и  рослые,
черноволосые, с  голубыми  или  серыми  глазами.  Схожи  с  ними  люди  из
Нордхейма, но кожа  у  них  белая,  глаза  голубые  а  волосы  рыжие  либо
золотистые. Пикты не изменились -  низкорослые,  крепкие,  очень  смуглые,
черноглазые и темноволосые.
     Темнокожие гирканцы  -  народ  худощавый  и  рослый,  хотя  все  чаще
встречаются среди них люди широкоплечие и раскосые - это следствие  похода
в земли мудрецов, живущих в горах к востоку от моря Витайет.
     Шемиты чаще всего, высоки,  пропорционально  сложены,  черты  их  лиц
просты и благородны - таков правящий класс, низшие  же  касты  -  сплошная
смесь стигийцев с шемитами и даже гиборийцами.
     К юге от Стигии лежат обширные  государства  чернокожих  -  амазонов,
кушитов и атлайан, а также населяемая разными народами империя Зембанте.
     Между Аквилонией и лесами пиктов расположено  Боссонское  пограничье.
Его жители ведут свой род от местного  племени,  покоренного  гиборийцами.
Эти люди среднего роста и сложения, глаза у них  серые  или  карие.  Живут
крестьянским трудом за крепкими стенами, подчиняются аквилонским  королям.
Их  земля  защищает  королевство  от  пиктов   и   киммерийцев.   Боссонцы
чрезвычайно стойки в бою. За столетия войн с варварами они  так  научились
держать оборону, что прорвать их строй прямой атакой невозможно. Таков был
мир, в который пришел Конан.





                           ДОЧЬ ЛЕДЯНОГО ГИГАНТА

     Легенды гласят, что самый могучий воин Гиборийской эры, тот, кто,  по
выражению немедийского летописца, "ножищами, обутыми  в  грубые  сандалии,
попрал украшенные самоцветами престолы владык земных",  появился  на  свет
прямо на поле битвы, и  этим  определилась  его  дальнейшая  судьба.  Дело
вполне возможное, ибо жены киммерийские владели оружием не хуже мужчин. Не
исключено, что мать Конана, беременная им, устремилась вместе со  всеми  в
бой, чтобы  отразить  нападение  враждебных  ванов.  Так  среди  сражений,
которые с небольшими передышками вели все киммерийские кланы, протекло все
детство Конана. От отца, кузнеца и  ювелира,  он  унаследовал  богатырскую
стать и принимал участие в битвах с той поры, как смог держать в руке меч.
     Пятнадцать лет  было  ему,  когда  объединенные  племена  киммерийцев
осадили,  взяли  и  сожгли   пограничный   город   Венариум,   возведенный
захватчиками-аквилонцами на исконно киммерийских землях. Он был среди тех,
кто яростней всех сражался на стенах и меч  его  вволю  напился  вражеской
крови. Имя его с уважением произносили  на  советах  старейшин.  Во  время
очередной войны с ванами он попал в плен, бежал в  Замору,  несколько  лет
был профессиональным грабителем, побывал  в  землях  Коринтии  и  Немедии,
дошел до самого Турана и вступил в наемную армию  короля  Юлдуза.  Там  он
овладел многочисленными воинскими искусствами, научился держаться в  седле
и стрелять из лука. Побывал он и в таких  диковинных  странах,  как  Меру,
Вендия,  Гиркания  и  Кхитай.  Года  через  два  он  крепко  повздорил   с
командирами и дезертировал из туранской армии  в  родные  края.  И  вот  с
отрядом асов он пошел в Ванахейм, потревожить извечных врагов - ванов...


     ...И вот затих лязг мечей и топоров. Умолкли  крики  побоища.  Тишина
опустилась на окровавленный  снег.  Белое  холодное  солнце,  ослепительно
сверкавшее на поверхности ледников, вспыхивало теперь на погнутых доспехах
и поломанных клинках там, где лежали убитые. Мертвые руки  крепко  держали
оружие. Головы, увенчанные шлемами, в предсмертной  агонии  запрокинули  к
небу рыжие или  золотистые  бороды,  как  бы  взывая  напоследок  к  Имиру
Ледяному Гиганту, богу народа воинов.
     Над кровавыми сугробами и закованными в доспехи  телами  стояли  друг
против друга двое. Только они и сохраняли жизнь в этом мертвом  море.  Над
головами из висело морозное небо, вокруг расстилалась бескрайняя  равнина,
у ног лежали павшие соратники. Двое скользили между ними словно  призраки,
покуда не очутились лицом к лицу.
     Были они высоки ростом и сложены как тигры.  Щиты  были  потеряны,  а
латы помяты и посечены. На броне и клинках застывала кровь. Рогатые  шлемы
украшены были следами ударов. Один из бойцов был  безбород  и  черноволос,
борода и кудри другого на фоне залитого солнцем снега отсвечивали алым.
     - Эй, приятель, - сказал рыжий. - Назови-ка свое  имя,  чтобы  я  мог
рассказать своим братьям в Ванахейме о том,  кто  из  шайки  Вульфера  пал
последним от меча Хеймдала.
     - Не в Ванахейме, - проворчал  черноголовый  воин,  -  а  в  Валгалле
расскажешь ты своим братьям, что встретил Конана из Киммерии!
     Хеймдал зарычал и прыгнул, его меч описал  смертоносную  дугу.  Когда
свистящая сталь  ударила  по  шлему,  высекая  сотни  голубых  искр  Конан
зашатался и перед  глазами  его  поплыли  красные  круги.  Но  и  в  таком
состоянии он сумел  изо  всех  сил  нанести  прямой  удар.  Клинок  пробил
пластины панциря, ребра и сердце - рыжий боец пал мертвым к ногам Конана.
     Киммериец  выпрямился,  освобождая  меч,  и   почувствовал   страшную
слабость. Солнечный блеск на снегу резал глаза как нож, небо вокруг  стало
далеким и тусклым. Он  отвернулся  от  побоища,  где  золотобородые  бойцы
вместе со своими рыжими убийцами покоились в объятиях смерти. Ему  удалось
сделать лишь несколько шагов, когда потемнело  сияние  снежных  полей.  Он
внезапно ослеп, рухнул в снег и, опершись на  закованное  в  броню  плечо,
попытался стряхнуть пелену глаз - так лев потрясает гривой.
     ...Серебристый снег пробил завесу мрака и зрение начало  возвращаться
к Конану. Он поглядел вверх. Что-то необычное, что-то такое,  чему  он  не
мог найти ни объяснения, ни названия, произошло  с  миром.  Земля  и  небо
стали другого цвета. Но Конан и не думал об этом: перед  ним,  качаясь  на
ветру, словно молодая береза, стояла девушка. Она казалась  выточенной  из
слоновой кости и была покрыта лишь муслиновой вуалью.  Ее  изящные  ступни
словно бы не чувствовали холода. Она смеялась прямо в  лицо  ошеломленному
воину, и смех ее был бы слаще шума серебристого фонтана, когда бы  не  был
отравлен ядом презрения.
     - Кто ты? - спросил киммериец. - Откуда ты взялась?
     - Разве это важно? - голос тонкострунной арфы был безжалостен.
     - Ну, зови своих людей, - сказал он, хватаясь за меч. - Силы покинули
меня, но моя жизнь вам дорого обойдется. Я вижу, ты из племени ванов.
     - Разве я это сказала?
     Взгляд Конана еще  раз  остановился  на  ее  кудрях,  которые  сперва
показались ему рыжими. Теперь он разглядел, что не были они ни рыжими,  ни
льняными, а подобными золоту эльфов - солнце горело на них так  ярко,  что
глазам было больно. И глаза ее были ни голубые, ни  серые,  в  них  играли
незнакомые ему цвета. Улыбались ее пухлые алые губы, и вся она, от точеных
ступней до лучистого вихря волос была подобна  мечте.  Кровь  бросилась  в
лицо воину.
     - Не знаю, - сказал он, - кто  ты  -  врагиня  ли  из  Ванахейма  или
союзница из Асгарда. Я много странствовал, но не встречал равной  тебе  по
красоте. Золото кос твоих ослепило меня... Таких волос  я  не  видел  и  у
прекраснейших из дочерей Асгарда, клянусь Имиром...
     - Тебе ли поминать Имира, - с презрением сказала она. - Что ты знаешь
о богах снега и льда, ты, ищущий приключений между чужих племен пришелец с
юга?
     - Клянусь грозными богами моего народа! - в гневе вскричал  Конан.  -
Пусть я не золотоголовый ас, но нет равного мне на мечах! Восемь  десятков
мужей погибло сегодня на моих глазах. Лишь я один остался в живых на поле,
где молодцы Вульфера повстречали волчью стаю Браги. Скажи, дева, видела ли
ты блеск стали на снегу или воинов, бредущих среди льдов?
     - Видела я иней, играющий на солнце, - отвечала она. - Слышала  шепот
ветра над вечными снегами.
     Он вздохнул и горестно покачал головой.
     - Ньорд был должен присоединиться к нам перед битвой. Боюсь,  что  он
со своим отрядом попала в ловушку. Вульфер и его воины мертвы... Я  думал,
что на много миль вокруг нет ни одного селения - война загнала нас далеко.
Но не могла же ты прийти издалека  босиком.  Так  проводи  меня  к  своему
племени, если ты из Асгарда, ибо я слаб от ран и борьбы.
     - Мое селение дальше,  чем  ты  можешь  себе  представить,  Конан  из
Киммерии, рассмеялась дева.
     Она раскинула руки и закружилась перед ним, склонив голову и  сверкая
очами из-под длинных шелковистых ресниц.
     - Скажи, человек, разве я не прекрасна?
     - Ты словно заря, освещающая снега первым лучом,  -  прошептал  он  и
глаза его запылали, как у волка.
     - Так что же ты не встаешь и не идешь  ко  мне?  Чего  стоит  крепкий
боец, лежащий у моих ног? - в речи ее он услышал безумие. - Тогда ложись и
подыхай в снегу, как эти болваны, черноголовый  Конан.  Ты  не  дойдешь  к
моему жилищу.
     С проклятием  Конан  вскочил  на  ноги.  Его  покрытое  шрамами  лицо
исказила гримаса. Гнев опалил ему душу, но еще жарче было желание -  кровь
пульсировала в щеках и жилах. Страсть, сильнейшая чем пытка охватила  его,
небо стало красным. Безумие обуяло воина, и он забыл об усталости и ранах.
     Не говоря ни слова, он засунул окровавленный меч за пояс  и  бросился
на нее, широко расставив руки.
     Она захохотала, отскочила и бросилась бежать, оглядываясь через плечо
и не переставая смеяться. Конан помчался за ней, глухо рыча.
     Он забыл о схватке, о латниках, залитых кровью, о Ньорде и его людях,
не поспевших к сражению. Все мысли устремились к  летящей  белой  фигурке.
Они бежали по ослепительной снежной равнине. Кровавое поле осталось далеко
позади, но Конан продолжал бег со свойственным его народу тихим упорством.
Его обутые железом ноги глубоко проваливались в снег. А девушка  танцевала
по снежному насту как перышко и следов ее ступней нельзя было различить на
инее. Холод проникал под доспехи разгоряченного воина и  одежду,  подбитую
мехом, но беглянка в своей вуали чувствовала себя словно  среди  пальмовых
рощ юга. Все дальше и дальше устремлялся за ней Конан, изрыгая  чудовищные
проклятия.
     - Не уйдешь! -  рычал  он.  -  Попробуй  заманить  меня  в  засаду  я
поотрубаю головы твоим сородичам! Попробуй спрятаться - я горы  расшибу  и
пойду за тобой даже в преисподнюю!
     Издевательский смех был ему ответом.
     Она увлекала его все дальше в  снежную  пустыню.  Шло  время,  солнце
стало клониться к земле и пейзаж на горизонте стал другим. Широкие равнины
сменились невысокими холмами. Далеко на севере Конан увидел величественные
горные  вершины,  отсвечивающие  в  лучах  заходящего  светила  голубым  и
розовым. В небе горело полярное сияние. Да и сам снег отливал то  холодной
синевой, то ледяным пурпуром, то вновь становился  по-зимнему  серебряным.
Конан продолжал бег в этом волшебном мире,  где  единственной  реальностью
был танцующий на снегу белый силуэт, все еще недосягаемый.
     Он уже ничему не удивлялся - даже когда двое великанов преградили ему
дорогу. Пластины из панцирей заиндевели, на шлемах и топорах  застыл  лед.
Снег покрывал их волосы, бороды  смерзлись,  а  глаза  были  холодны,  как
звезды на небосклоне.
     - Братья мои! - воскликнула девушка, пробегая между ними. -  Смотрите
- я привела к вам человека! Вырвите его сердце покуда  оно  бьется,  и  мы
возложим его на жертвенник нашего отца!
     Гиганты  зарычали  -  словно  айсберги  столкнулись  в  океане.   Они
взметнули сверкающие топоры, когда киммериец бросился на них. Заиндевевшее
лезвие блеснуло перед ним, на миг ослепив, но он ответил выпадом и  клинок
пробил ногу противника повыше колена. С криком упал он на  снег,  но  удар
другого великана поверг Конана. Воина спасла броня, хотя плечо и  онемело.
И увидел Конан, как над  возвысилась  на  фоне  холодного  неба  огромная,
словно бы высеченная изо льда фигура. Топор ударил - и  вонзился  в  снег,
потому что варвар откатился в сторону и вскочил на ноги. Великан зарычал и
вновь поднял топор, но клинок  Конана  уже  засвистел  в  воздухе.  Колени
великана подогнулись и он медленно опустился в снег, обагренный кровью  из
рассеченной шеи.
     Конан  огляделся  и  увидел  девушку,  смотревшую   на   происходящее
расширенными от ужаса глазами.
     Капли крови стекали с его плеча, и грозно вскричал Конан:
     - Зови остальных своих братьев! Их сердца я брошу на поживу  полярным
волкам! Тебе не уйти!
     В страхе она бросилась вперед - без смеха, без оглядки,  без  памяти.
Варвар мчался изо всех сил, но расстояние между ними все увеличивалось.
     Конан стиснул зубы так, что кровь пошла из десен, и  ускорил  бег.  И
вот между ними осталось не более ста шагов.
     Бежать ей было все трудней, и  он  уже  слышал  ее  тяжелое  дыхание.
Чудовищная выносливость варвара победила.
     Адский огонь, который она разожгла в дикой душе Конана, разгорелся  в
полную силу. С нелюдским ревом он настиг ее и она, защищаясь вытянула руки
вперед. Он отшвырнул  меч  и  сжал  девушку  в  объятиях.  Тело  ее  дугой
изогнулось в его железных руках. Золотистые  волосы  ослепляли  Конана,  а
плоть ее, гладкая и холодная, казалась выточенной из обжигающего льда.
     - Да ты ледышка! - бормотал он. - Я согрею тебя огнем моей крови!
     В отчаянном усилии она освободилась и отскочила назад, оставив в  его
кулаке обрывок вуали. Золотистые  волосы  ее  растрепались,  грудь  тяжело
вздымалась, и Конана еще раз поразила ее нечеловеческая красота.
     Она воздела руки  к  звездам  на  небосклоне,  и  голос  ее  навсегда
запечатлелся в памяти Конана:
     - Имир, отец мой, спаси!
     Воин протянул руки, чтобы схватить ее, и тут  словно  бы  раскололась
ледяная гора. Небо заполыхало холодным огнем, и был  он  так  ослепителен,
что киммериец зажмурился. Огонь этот охватил тело девушки. И она исчезла.
     Высоко над его головой колдовские  светила  кружились  в  дьявольском
танце. За дальними горами  прокатился  гром,  словно  проехала  гигантская
боевая колесница и огромные кони высекли своими подковами искры из ледяной
дороги.
     А потом зарево, белые вершины и сияющее небо закачались перед глазами
Конана. Тысячи огненных шаров  рассыпались  каскадами  брызг,  а  небосвод
закружился, как гигантское колесо, сыплющее звездным дождем.
     Волной поднялась земля из-под его ног, и  киммериец  рухнул  в  снег.
ничего уже не видя и не слыша.
     ...Он  почувствовал  присутствие  жизни  в  этой  темной  и  холодной
вселенной, где солнце давным-давно погасло. Кто-то  безжалостно  тряс  его
тело и сдирал кожу со ступней и ладоней. Конан зарычал от боли и попытался
нашарить меч.
     - Он приходит в себя, Хорса, - раздался  голос.  -  Давай-ка  поживей
растирай ему руки и ноги - может, он еще сгодится в бою!
     - Никак не разжать левую руку, - сказал другой. -  Что-то  он  в  ней
держит.
     Конан открыл глаза и увидел  бородачей,  склонившихся  над  ним.  Его
окружали высокие золотоволосые воины в латах и мехах.
     - Конан! - воскликнул один из них. - Никак ты живой!
     - Клянусь Кромом, Ньорд, - простонал Конан. - Или я живой, или вы все
уже в Валгалле.
     - Мы-то живые, - ответил ас, продолжая растирать ступни Конана. -  Не
смогли соединиться с вами потому, что пришлось прорубаться  через  засаду.
Тела еще не успели остыть, когда мы пришли на поле.  Тебя  не  было  среди
павших, и мы пошли по следу. Клянусь Имиром, Конан, почему тебя понесло  в
полярную пустыню? Долго шли мы за  тобой,  и,  клянусь  Имиром,  найти  не
надеялись - поземка уже заметала следы...
     - Не поминай Имира слишком часто, - сказал один из бойцов. - Это ведь
его владения. Старики говорят, вон между теми вершинами.
     - Я видел деву, - прошептал Конан. - мы встретились с людьми Браги на
равнине. Сколько времени дрались - не знаю. В живых остался  только  я.  Я
ослабел и замерз, и весь мир вокруг переменился - теперь-то  я  вижу,  что
все по-прежнему. Потом появилась дева и стала увлекать меня за собой.  Она
была прекрасна, словно холодные огни ада.  Тут  напало  на  меня  какое-то
безумие и забыл я все ан свете, помчался за ней...  Вы  видели  ее  следы?
Видели великанов в ледяной броне, сраженных мной?
     Ньорд покачал головой.
     - Только твои следы были на снегу, Конан.
     - Значит, я рехнулся, - сказал  киммериец.  -  Но  я  видел  девушку,
плясавшую нагишом на снегу так же ясно, как вижу вас. Она была уже в  моих
руках, но сгинула в ледяном пламени...
     - Он бредит, - прошептал Ньорд.
     - О нет! - воскликнул старик с горящими глазами. То была Атали - дочь
Имира Ледяного Гиганта. Она приходит к тем, кто  умирает  на  поле  битвы.
Когда я был юным, то  видел  ее,  валяясь  полумертвым  на  кровавом  поле
Вольфравен. Она кружилась среди трупов,  тело  ее  было  подобно  слоновой
кости, а волосы  сияли  золотом  в  лунном  свете.  Я  лежал  и  выл,  как
подыхающий пес, потому что у  меня  не  было  сил  поползти  за  ней.  Она
заманивает бойцов с поля сражения в ледяную пустыню, чтобы ее братья могли
принести их неостывшие сердца в жертву  Имиру.  Точно  говорю  вам,  Конан
видел Атали, дочь Ледяного Гиганта!
     - Ха! - воскликнул Хорса. - Старина Горм в  молодые  годы  повредился
умом, когда ему проломили башку в  сражении.  Конан  просто  бредил  после
жестокой сечи. Гляньте-ка, во что превратился его  шлем!  Любого  из  этих
хватит, чтобы выбить из головы всякий ум. Он бежал по снегу за  призраком.
Ты ведь южанин, откуда тебе знать об Атали?
     - Может, ты и прав, - сказал Конан. - Но струхнул изрядно.
     Он умолк и уставился на свою левую ладонь. Он поднял ее  вверх,  и  в
наступившей тишине воины  увидели  обрывок  материи,  сотканной  из  таких
тонких нитей, каких не прядут на земных веретенах.





                    "РАЗ В СТОЛЕТЬЕ РОЖДАЕТСЯ ВЕДЬМА"

     Потом Конан пиратствовал в южных морях, оттуда  попал  в  землю  Шем.
Там, среди небольших пограничных городов-государств, его  воинское  умение
высоко ценилось, и был  он  близок  к  королевской  короне  как  спаситель
принцессы Ясмелы из Корая. Но киммериец предпочел  свободу  и  ринулся  на
поиски приключений в гиборийские державы. Вместе  с  другими  безработными
наемниками он основал  Вольницу,  которая  тревожила  границы  королевства
Котт, Заморы и Турана, потом подался на запад в степи  и  присоединился  к
мунганам, конным грабителям, жившим на казачий манер. И, наконец, спасаясь
от разгневанных туранцев, он возглавил дворцовую гвардию королевы  Тарамис
в Кауране.



                                    1

     Тарамис, королева Каурана, пробудилась от тревожного сна.  Окружающая
ее могильная, звенящая в ушах тишина не походила на обычный покой  ночного
дворца - скорее на покой мрачных подземелий.
     Она удивилась тому, что свечи в золотых  подсвечниках  гасли.  Сквозь
стекла в серебряных переплетах пробивался звездный свет, но он был слишком
слаб, чтобы развеять мрак спальни.
     В темноте Тарамис заметила светящуюся точку, и она приковала  к  себе
все внимание королевы. Свет, исходивший из нее, становился все ярче и ярче
и осветил обитые шелком стены. Тарамис приподнялась и увидела,  что  перед
ней вырисовываются  очертания  человеческой  головы.  Пораженная  королева
хотела крикнуть людей, но ни одного звука не вырвалось  из  ее  пересохшей
гортани. Черты призрака становились  все  отчетливей:  гордо  запрокинутая
голова, увенчанная копной черных волос. Королева замерла: перед  ней  было
ее собственное лицо! Словно бы она гляделась в зеркало -  правда,  кривое.
Таким жестоким и хищным было выражение этого лица.
     - О Иштар! - прошептала Тарамис. - Я околдована!
     К ее ужасу отражение ответило голосом, подобным сладкому яду:
     Околдована? Нет, милая сестричка, это не колдовство!
     - Сестричка? - сказала королева. - У меня нет сестры!
     - И никогда не было?  -  поинтересовался  голос.  -  Неужели  у  тебя
никогда  не  было  сестры-близняшки  с  таким  же  тонким   телом,   равно
чувствительным и к пыткам, и к поцелуям?
     - Да, когда-то у меня была сестра, - ответила Тарамис, все еще считая
это кошмарным сном. - Но она умерла...
     Прекрасное лицо  во  тьме  исказилось  гримасой  столь  ужасной,  что
королева отпрянула - ей показалось, что черные локоны со змеиным  шипением
поднимаются над мраморным челом призрака.
     - Ты лжешь! - выдохнули алые искривленные губы. - Она не  умерла!  Ты
дура! Но довольно маскарада - гляди на здоровье.
     Свечи в золотых подсвечниках внезапно зажглись  -  словно  светящаяся
змейка проскользнула по стенам. Тарамис задрожала и съежилась в  изголовье
покрытого шелком ложа, глаза ее расширились и с ужасом глядели на  фигуру,
возникшую из мрака. Казалось, что стоит перед ней вторая Тарамис,  сходная
с королевой в каждой жилке тела, но как бы охваченная злым демоном. Ярость
и мстительность горели в глазах дикой кошки, жестокость таилась  в  изгибе
сочных пунцовых губ, каждое движение  тела  словно  бы  бросало  вызов.  И
волосы были уложены так же, как у королевы, и на ногах такие же золоченные
сандалии...
     - Кто ты? - пересохшими губами прошептала Тарамис. - Объясни, как  ты
сюда попала, или я прикажу слугам позвать стражу!
     - Кричи-кричи, пусть хоть стены рухнут, - отвечала незваная гостья. -
Слуги твои не проснутся до утра, даже если весь дворец сгорит. И гвардейцы
не услышат твоего визга - я отослала их из этого крыла дворца.
     - Что ты сказала? - воскликнула оскорбленная  Тарамис.  -  Кто  кроме
меня осмеливается приказывать моим гвардейцам?
     - Я, милая  сестричка!  Как  раз  перед  тем,  как  войти  сюда.  Они
подумали, что это их любимая повелительница.  Ха!  Я  удачно  сыграла  эту
роль! С каким царственным величием,  с  какой  неотразимой  женственностью
держалась я с этими бронированными болванами...
     Тарамис почувствовала, что  какие-то  грозные  и  загадочные  события
сжимают кольцо вокруг нее.
     - Кто ты? - крикнула она в отчаянии. - Зачем ты пришла?  Что  это  за
бред?
     - Кто я? - в  ласковом  голосе  сквозило  шипение  кобры.  Незнакомка
наклонилась к ложу, крепко схватила королеву за плечи  и  заглянула  ей  в
глаза. Взгляд этот парализовал Тарамис.
     - Дура! - взвизгнула гостья.  -  И  ты  еще  спрашиваешь?  И  ты  еще
гадаешь? Я же Саломея!
     - Саломея! - воскликнула Тарамис  и  волосы  зашевелились  у  нее  на
голове, когда это имя обрело смысл. - Я думала, что  ты  умерла  сразу  же
после рождения...
     - Многие так думали, - сказала та, что  назвалась  Саломеей.  -  Меня
унесли умирать в пустыню - будьте вы все прокляты! Беспомощного  плачущего
ребенка, еле живого! А знаешь, почему меня обрекли на смерть?
     - Я слышала... Мне рассказывали...
     Саломея захохотала и разорвала тунику на груди. Как раз  между  двумя
тугими полушариями виднелось странное родимое пятно в виде  красного,  как
кровь, полумесяца.
     - Ведьмин знак! - Тарамис отпрянула.
     - Он самый! - Полный ненависти хохот был острым, как лезвие  кинжала.
- Проклятие царствующего дома Каурана! До сих  пор  на  торговых  площадях
наивные глупцы рассказывают эти байки о  том,  как  первая  в  нашем  роду
королева сошлась с повелителем тьмы и понесла от него  дочь,  имя  которой
помнят и по сей день. И с тех пор каждые сто лет появляется в аскаурийской
династии девочка с алым полумесяцем. " Раз в столетие да рождается ведьма"
- так звучит древнее проклятие. И оно сбывается! Некоторых из нас  убивали
при рождении - так хотели поступить и  со  мной.  Другие  оставались  жить
ведьмами - гордые дочери Каурана, меченные адским полумесяцем на мраморном
теле, и каждая из  них  звалась  Саломеей!  Всегда  была  и  всегда  будет
появляться ведьма Саломея. Даже если сойдут с полюсов вечные  льды,  чтобы
обратить мир в прах, даже если заново  возродятся  царства  земные  -  все
равно будут ходить по свету царственной походкой Саломея, и будут чары  ее
порабощать мужчин, и будут по ее капризу отрубать головы мудрейшим!
     - Но ты... Ты...
     - Что я? - глаза ведьмы загорелись  зеленым  огнем.  -  Меня  вывезли
далеко за город и бросили в горячий песок, на солнцепек, и уехали, оставив
плачущее дитя на растерзание стервятникам и шакалам. Но жизнь не  покинула
меня, ибо источник ее таится в таких безднах,  которых  и  представить  не
может ум человеческий.
     Шли часы, солнце палило нещадно - а я жила. И я помню, хоть и смутно,
эти муки.
     Потом появились верблюды и желтолицые люди,  говорившие  на  странном
наречии. Они сбились с караванной тропы. Их вожак увидел меня  и  знак  на
моей груди.
     И он взял меня на руки и спас мне жизнь.
     Это был чародей из далекого Кхитая, возвращавшийся из  странствий  по
Стигии. Он взял меня с собой в город Пойкан, где  пурпурные  купола  висят
над зарослями бамбука. Там я выросла, постигая его науки. Годы не ослабили
могущества моего наставника, и научил он меня многому...
     Она прервалась, загадочно улыбнулась и продолжала:
     - В конце концов он прогнал меня и сказал, что я заурядная  колдунья,
не способная управлять могучими силами. Он добавил, что  собрался  сделать
меня владычицей мира, но я всего-навсего "проклятая  вертихвостка".  Ну  и
что?  Мне  вовсе  не  улыбалось  сидеть  одной  в  Золотой  Башне,  часами
всматриваться в  магический  кристалл,  бесконечно  повторять  заклинания,
начертанные кровью девственницы на змеиной коже, а от замшелых  книг  меня
просто тошнило. Учитель сказал, что я земная нежить  и  не  сумею  постичь
космическую магию. Что ж - все, что я желаю, можно  найти  и  на  земле  -
власть, блеск, роскошь, красивых любовников и послушных рабынь. Заодно  он
рассказал мне и о моем детстве, и о проклятии. Вот я  и  вернулась,  чтобы
взять то, на что имею равное с тобой право.
     - Что это значит? -  оскорбленная  Тарамис  вскочила.  -  Неужели  ты
полагаешь, что, заморочив головы слугам и стражникам,  получила  права  на
корону Каурана? Помни, что королева здесь я! Конечно, ты будешь иметь все,
что положено принцессе крови, но...
     Саломея злобно засмеялась.
     - Как ты щедра, милая сестричка! Но прежде  чем  облагодетельствовать
меня, будь любезна, объясни, что это за войско стоит лагерем за  городской
стеной?
     -  Это  шемиты-наемники.  Ими  командует  Констанций,   вельможа   из
королевства Котт.
     - А что их привело в наши пределы?
     Тарамис  почувствовала  в  тоне  сестры  издевку,   Но   отвечала   с
королевским достоинством:
     - Констанций обратился к нам с просьбой пропустить его  солдат  через
нашу землю в Туран. Он  поручился  за  войско  своей  головой,  и,  покуда
солдаты  находятся  в  границах   королевства,   будет   оставаться   моим
заложником.
     - Неужели нынче утром этот витязь не просил твоей руки?
     Тарамис гневно глянула на сестру:
     - Откуда ты знаешь?
     Ведьма пожала плечами и спросила:
     - Можно ли поверить, что ты отказала такому красавцу?
     - Разумеется! - ответила Тарамис.  -  Неужели  ты,  принцесса  крови,
могла подумать, что королева Каурана даст иной ответ?  Чтобы  я  вышла  за
бродягу с руками по локоть в крови, которого с позором  изгнали  с  родной
земли, за главаря банды наемных  убийц  и  грабителей?  Мне  не  следовало
вообще впускать этих чернобородых мясников в пределы Каурана. Но  ведь  он
заточен в Южной башне, и  мои  гвардейцы  зорко  его  стерегут.  Завтра  я
прикажу, чтобы его орда покинула королевство, а он будет в  заложниках  до
тех пор, пока не уйдет последний солдат. Наши воины сейчас не  патрулируют
по городу, но я предупредила Констанция,  что  он  головой  поплатится  за
любой вред, причиненный землепашцам и пастухам!
     - И Констанций вправду томится в Южной башне? - допытывалась Саломея.
     - Я же сказала! Почему ты спрашиваешь?
     Саломея хлопнула в ладоши и  воскликнула  голосом,  полным  жестокого
торжества:
     - Королева приглашает тебя на прием, Сокол!
     Открылись раззолоченные двери, и в покой шагнул рослый воин. При виде
его Тарамис воскликнула с гневом и удивлением:
     - Констанций, как посмел ты войти сюда?
     - Да, это я и есть, Ваше величество!  -  пришелец  опустил  голову  в
глумливом поклоне. Черты его лица и вправду  напоминали  хищную  птицу.  И
красота его была хищной.  Лицо  его  было  опалено  солнцем,  черные,  как
воронье крыло, волосы зачесаны назад.  Он  был  одет  в  черный  камзол  и
высокие сапоги - обычный  походный  наряд,  местами  даже  носивший  следы
ржавчины от панциря.
     Подкрутив усы, наемник оглядел вжавшуюся в угол  кровати  королеву  с
такой бесцеремонностью, что она содрогнулась.
     - Клянусь Иштар, Тарамис, - сказал он ласково. - Ночная рубашка  тебе
больше к лицу, чем королевский наряд. Да, черт возьми, эта ночь начинается
совсем неплохо!
     Ужас мелькнул в глазах Тарамис: она сразу поняла, что  Констанций  не
отважился бы на такое оскорбление ни с того ни с сего.
     - Безумец! - сказала она. - Пусть в этой комнате я в твоей власти, но
тебе не уйти от мести моих слуг  -  они  на  клочки  разорвут  тебя,  если
посмеешь меня коснуться! Попробуй, если жизнь тебе не дорога!
     Констанций расхохотался, но Саломея остановила его:
     - Довольно шутить, перейдем к делу. Послушай, милая сестрица.  Это  я
послала Констанция в твою землю, потому что решила занять престол.  А  для
своих  целей  выбрала  Сокола,  потому  что  он  начисто  лишен  качества,
именуемого у людей добродетелью.
     - Дивлюсь твоей доброте, госпожа! - иронически усмехнулся  Констанций
и поклонился.
     - Я послала его в Кауран. А когда его люди встали лагерем под стенами
и сам он направился во дворец, прошла в  город  через  Западные  ворота  -
стерегущие  их  болваны  решили,  что  это  ты  возвращаешься  с  вечерней
прогулки.
     Щеки Тарамис вспыхнули, гнев возобладал над королевским достоинством.
     - Ты змея! - крикнула она.
     Саломея усмехнулась и продолжала:
     - Они, конечно, удивились, но впустили меня без слова. Точно так же я
прошла во дворец и приказала стражникам, стерегущим Констанция, удалиться.
Потом пришла сюда, а по дороге успокоила твою служанку...
     Тарамис побледнела и спросила дрожащим голосом:
     - Слушай! - Саломея гордо откинула голову и показала на окно.  Сквозь
толстые стекла все же доносилась поступь отрядов, лязг оружия и  доспехов.
Приглушенные голоса отдавали  команды  на  чужом  языке,  сигналы  тревоги
мешались с испуганными криками.
     - Люди проснулись и немало удивились, - ядовито сказал Констанций.  -
Неплохо бы, Саломея, пойти успокоить их.
     - Отныне зови меня Тарамис, - ответила ведьма. - Нам нужно  привыкать
к этому...
     - Что вы сделали? - закричала королева. - Что вы еще сделали?
     - Ах, я совсем забыла тебе сказать,  что  приказала  страже  отпереть
ворота. Они удивились, но не ослушались.  И  вот  армия  Сокола  входит  в
город!
     - Дьявольское отродье! - воскликнула Тарамис.  -  Ты  воспользовалась
нашим  сходством  и  обманула  людей!  О  Иштар!  Мой  народ  сочтет  меня
предательницей! О, я выйду сейчас к ним...
     С ледяным смехом Саломея  схватила  ее  за  руки  и  толкнула  назад.
Молодое и крепкое тело королевы оказалось беспомощным против тоненьких рук
Саломеи, наполненных нелюдской силой.
     - Констанций, тебе знакома дорога из дворца в подземелье? -  спросила
ведьма и, видя, что Констанций согласно кивнул, продолжала:
     - Вот и хорошо. Возьми эту самозванку  и  запрячь  в  самую  глубокую
темницу. Стража там усыплена зельем - я позаботилась об этом. Пока они  не
очнулись, пошли кого-нибудь перерезать им глотки. Никто не  должен  знать,
что произошло нынче ночью. Отныне я Тарамис, а она -  безымянная,  забытая
богами и людьми узница подземелья.
     Констанций улыбнулся, открыв ряд крупных белых зубов.
     - Дела наши идут неплохо. Надеюсь, ты не  откажешь  мне  в  небольшом
развлечении, прежде чем эта шалунья попадет в камеру?
     - Я тебе не запрещаю. Вразуми эту злючку, если охота.
     Саломея толкнула  сестру  в  объятия  Констанция  и  с  торжествующей
улыбкой покинула спальные покои.
     Она еще раз улыбнулась, когда услышала,  проходя  длинным  коридором,
высокий отчаянный крик.



                                    2

     Одежда молодого воина была покрыта засохшей кровью,  потом  и  пылью.
Кровь продолжала сочиться из глубокой раны в бедре, из порезов на груди  и
руках. Капли пота выступили на его искаженном яростью лице, пальцы терзали
покрывало постели.
     - Она, верно спятила! - снова и снова повторял  он.  -  Все  это  как
дурной сон! Тарамис, любимица народа, продает нас этому дьяволу! О  Иштар,
лучше бы меня убили! Лучше пасть в бою, чем знать,  что  королева  предала
свой народ!
     - Лежи спокойно, Валерий, - умоляла девушка, перевязывавшая ему раны.
- Ну, дорогой, успокойся! Ты разбередишь раны, а я не успела  еще  сбегать
за лекарем...
     - Не делай этого! - сказал  раненый  юноша.  -  Чернобородые  дьяволы
Констанция будут  обыскивать  все  дома  в  поисках  раненых  кауранцеы  и
прикончат всех, кто пытался дать им отпор. О Тарамис, как могла ты предать
людей, обожествлявших тебя!
     Валерий откинулся на ложе, содрогаясь от гнева, а испуганная  девушка
обхватила его голову руками и прижала к груди, умоляя успокоиться.
     - Лучше смерть, чем позор, ставший уделом Каурана, - стонал  Валерий.
- Неужели ты все это видела, Игва?
     - Нет, милый, - ее нежные чуткие  руки  снова  принялись  обихаживать
раны. - Я проснулась от шума битвы на улице. Выглянула в окно  и  увидела,
что шемиты убивают наших, а потом ты постучал в дверь - еле слышно...
     - Я был уже на пределе, - пробормотал  Валерий.  -  Упал  в  переулке
возле дома и не могу подняться, хоть и знаю, что тут меня быстро  разыщут.
Клянусь Иштар, я уложил троих! Они уже не осквернят своими лапами мостовых
Каурана - их сердца пожирает нечисть в преисподней!
     Я не был на стенах, когда шемиты вошли в  город.  Я  спал  в  казарме
вместе с другими свободными от службы ребятами.  На  рассвете  вбежал  наш
командир, бледный, при мече и в доспехах. "Шемиты в городе, - сказал он. -
Королева вышла к Южным  воротам  и  приказала  их  впустить.  Я  этого  не
понимаю, да и никто не понимает, но приказ я слышал своими ушами и мы, как
водится, подчинились. У меня новое распоряжение  -  собраться  на  площади
перед дворцом. Построиться у казарм в колонны и без амуниции двигаться  на
площадь. Только Иштар ведает,  что  все  это  означает,  но  таков  приказ
королевы".
     Когда мы вышли на площадь, шемиты уже были наготове. Они  выстроились
в каре - десять  тысяч  вооруженных  бронированных  дьяволов,  а  горожане
выглядывали из окон  и  дверей.  Улицы,  ведущие  к  площади,  заполнялись
ошарашенными  людьми.  Тарамис  стояла  на  ступенях  дворца  на  пару   с
Констанцием, а тот крутил усы, словно толстый  котяра,  слопавший  птичку.
Перед ступенями стояли шеренгой  полсотни  шемитских  лучников,  хотя  это
место королевской гвардии. Но гвардейцы стояли среди нас и тоже ничего  не
понимали. Зато они, вопреки приказу, пришли во всеоружии.
     Тарамис обратилась к нам и сказала, что повторно обдумала предложение
Констанция - хотя еще вчера при всем  дворе  отказала  ему  -  и  порешила
объявить его королевским супругом. И ни слова  о  предательском  вторжении
шемитов. Сказала только, что у Констанция достаточно  умелых  воинов,  так
что кауранская армия отныне не нужна и будет распущена.
     И повелела нам разойтись по домам с миром.
     Послушание королям у нас в крови. Но ее слова так потрясли  нас,  что
мы онемели и сломали строй. А когда повелели сложить оружие и  гвардейцам,
вперед неожиданно вышел их капитан, Конан. Люди говорят, что этой ночью он
службы не нес и крепко набрался. Но сейчас он был в полном  уме:  приказал
гвардейцам не двигаться без его команды,  и  они  подчинились  ему,  а  не
королеве.
     Потом он взошел на ступени, поглядел на Тарамис и воскликнул: "Да это
не королева, не Тарамис перед вами, а демон в ее обличье!".
     И начался настоящий ад. Не знаю, что послужило  сигналом  -  кажется,
кто-то из шемитов замахнулся на Конана и мертвым пал на ступени. Сейчас же
площадь стала полем сражения - шемиты схватились с гвардией, но и их копья
и стрелы поразили также немало безоружных  кауранцев.  Некоторые  из  нас,
схватив, что под руку попало, дали отпор, сами не зная, за кого  сражаясь.
Нет, не против Тарамис, клянусь - против Констанция и его чертей!
     Народ не знал, чью сторону принять. Толпа моталась туда-сюда,  словно
перепуганный лошадиный табун. Но на победу нам рассчитывать не приходилось
- без брони, с парадными побрякушками вместо боевого  оружия...  Гвардейцы
построились в каре, но их было всего пять сотен. Кровавый  урожай  собрала
гвардия, прежде чем погибнуть, но исход был предрешен.
     Что же делала Тарамис? Она спокойно стояла на ступенях  и  Констанций
полуобнял ее за талию. Она заливалась  смехом,  словно  злая  колдунья!  О
боги! Это безумие, безумие...
     Никогда я не видел  человека,  равного  в  бою  Конану.  Он  встал  у
дворцовой стены и вскоре перед ним была куча порубленных  тел  в  половину
его роста. В конце концов они одолели его - сотня против  одного.  Увидел,
что он упал - и мир перевернулся перед моими глазами. Констанций  приказал
взять его живым, покручивал усы и улыбка у него была самая подлая...
     ...Именно такая улыбка была у Констанция и сейчас.
     Предводитель шемитов возвышался на коне,  окруженный  скопищем  своих
людей - коренастых,  закованных  в  броню,  с  иссиня-черными  бородами  и
крючковатыми носами. Заходящее солнце играло на их остроконечных шлемах  и
серебристой чешуе панцирей. Примерно в миле отсюда, среди буйно зеленеющих
лугов, виднелись башни и стены Каурана.
     На обочине караванной дороги был вкопан массивный крест. К кресту был
прибит железными гвоздями человек.
     Всю одежду  его  составляла  набедренная  повязка,  а  сложение  было
воистину богатырским. Капли смертного пота  выступили  на  лбу  и  могучем
торсе распятого, из пробитых ступней и ладоней лениво сочилась  кровь,  но
глаза под черной гривой волос горели диким голубым огнем.
     Констанций глумливо поклонился и сказал:
     - Весьма сожалею, капитан, что  не  смогу  присутствовать  при  твоем
издыхании - у меня есть дела в  городе.  Оставлю  тебя  твоей  собственной
судьбе. Не могу же я  заставить  ждать  нашу  прелестную  королеву.  Тобой
займутся вон те  красавцы,  -  он  указал  на  небо,  где  черные  силуэты
неустанно выписывали широкие круги.
     - Если бы не они, то такой крепкий дикарь мог бы прожить на кресте  и
несколько дней. Так что пусть оставит тебя всякая надежда, хотя я даже  не
поставлю охрану. Глашатаи объявили по городу, что всякий,  кто  попытается
снять твое живое или мертвое тело с креста, будет заживо  сожжен  со  всей
родней. А слово мое в Кауране нынче надежнее всякой стражи. К тому же  при
солдатах стервятники не слетятся...
     Констанций подкрутил  усы  и,  глядя  Конану  прямо  в  глаза  ехидно
улыбнулся:
     - Ну, капитан, желаю удачи! Я вспомню  о  тебе  в  ту  минуту,  когда
Тарамис окажется в моих объятиях.
     Кровь снова брызнула из пробитых ладоней  жертвы.  Кулаки,  огромные,
как ковриги хлеба,  сомкнулись  на  шляпках  гвоздей,  заиграли  мышцы  на
могучих плечах и Конан, выгнувшись вперед, плюнул в лицо  Констанцию.  Тот
рассмеялся, вытер плевок и поворотил коня.
     - И ты вспомни обо мне, когда грифы начнут тебя терзать, - бросил  он
через плечо. - Стервятники в пустыне прожорливы. Случалось мне видеть, как
человек висел на кресте часами - с выбитыми глазами, с оголенным черепом и
без ушей, прежде чем кривые клювы обрывали нить его жизни.
     И, не оглядываясь больше, погнал коня в сторону  города  -  стройный,
ловко сидящий в седле, в сверкающих доспехах. Рядом  скакали  его  могучие
бородачи, поднимая дорожную пыль.
     Смеркалось. Вся округа, казалось, вымерла. На  расстоянии,  доступном
взгляду, не было ни единой души. Для распятого капитана  Кауран,  что  был
всего лишь в миле, мог с таким же успехом находиться в далеком Кхитае  или
существовать в другом столетии.
     Конан стряхнул пот со лба и обвел  мутнеющим  взором  такие  знакомые
места. По обе стороны от города и за  ним  тянулись  пышные  луга,  стояли
виноградники, мирно паслись стада. На горизонте виднелись селения.  Ближе,
на юго-западе, серебристый блеск обозначал русло реки, за которой сразу же
начиналась пустыня и тянулась до бесконечности.
     Конан оглядывал раскинувшиеся вокруг просторы, как ястреб, попавший в
силок,  смотрит  в  небо.  Загорелое  тело  киммерийца  блестело  в  лучах
заходящего солнца. Гневная  дрожь  охватывала  варвара,  когда  он  бросал
взгляд на башни Каурана. Этот город предал его, запутал в интригах - и вот
он висит на деревянном кресте, словно заяц, прибитый к стволу дуба  метким
копьем.
     Неуемная жажда мести затмевала все другие мысли. Проклятия лились  из
Конана сплошным потоком. Вся  вселенная  сейчас  для  него  заключалась  в
четырех железках, ограничивших его свободу и жизнь.  Вновь,  как  стальные
канаты, напряглись могучие  мышцы,  и  пот  выступил  на  посеревшем  теле
киммерийца, когда он, используя плечи как рычаги, попробовал  вытянуть  из
креста длинные гвозди. Тщетно - они забиты как следует. Тогда он попытался
содрать  ладони  сквозь  шляпки,  и  не  дикая  боль  остановила  его,  но
безнадежность. Шляпки были слишком толстые и широкие.
     Впервые в жизни гигант  почувствовал  себя  беспомощным.  Голова  его
упала на грудь...
     Когда раздалось хлопанье крыльев, он  едва  смог  приподнять  голову,
чтобы  увидеть  падающую  с  неба  тень.  Он  инстинктивно  зажмурился   и
отвернулся, так что острый клюв, нацеленный в глаз, только разодрал  щеку.
Изо рта Конана вырвался хриплый отчаянный крик, и  напуганные  стервятники
разлетелись. Впрочем недалеко.
     Он облизнулся и,  почувствовав  соленый  привкус,  сплюнул.  Жестокая
жажда мучила его: минувшей ночью он как  следует  выпил,  а  вот  воды  ни
глотка не сделал с самого утра  перед  боем  на  площади.  Он  смотрел  на
дальнюю речную гладь словно грешник, выглянувший на миг из адской печи. Он
вспоминал упругие речные потоки,  которые  ему  приходилось  преодолевать,
рога, наполненные пенистым  пивом,  кубки  искристого  вина,  которые  ему
случалось по небрежности или с  перепою  выливать  на  полы  трактиров.  И
крепко стиснул челюсти, чтобы не завыть от необоримого отчаяния.
     Солнце спускалось за горизонт -  мрачный  бледный  шар  погружался  в
огненно-красное  море.  На  алом  поле  неба,   словно   во   сне,   четко
вырисовывались городские башни. Конан взглянул вверх - и небосвод  отливал
красным. Это усталость застила ему глаза  багровой  пеленой.  Он  облизнул
почерневшие губы и снова глянул на реку. И река была алой.
     Шум крыльев вновь коснулся слуха. Он поднял голову и горящими глазами
смотрел на силуэты, кружившие вверху. Криком их уже не испугаешь. Одна  из
громадных птиц начала снижать круги. Конан изо всех сил запрокинул  голову
назад и ожидал с поразительным хладнокровием.
     Гриф упал на него, оглушительно хлопая крыльями. Удар клюва  разорвал
кожу на щеке. Вдруг, прежде чем  птица  успела  отскочить,  голова  Конана
метнулась вперед, подчиняясь могучим мышцам шеи,  а  зубы  его  с  треском
сомкнулись на зобе стервятника. Гриф заметался, словно яростный  вихрь  из
перьев. Бьющиеся крылья ослепляли человека, длинные  когти  бороздили  его
грудь. Но Конан держался так, что мышцы челюстей задрожали - и  голая  шея
грифа не выдержала. Птица дернулась разок -  и  бессильно  обвисла.  Конан
разжал челюсти, тело шлепнулось к  подножию  креста,  он  выплюнул  кровь.
Другие стервятники, потрясенные участью своего сородича, поспешно убрались
в сторону отдаленного дерева и уселись  на  его  ветвях,  подобные  черным
демонам.
     Торжество победы оживило Конана, кровь быстрей побежала в  жилах.  Он
все еще мог убивать - следовательно, он жил. Весь его организм  противился
смерти.
     - Клянусь Митрой!
     Человеческий голос или галлюцинация?
     - Никогда в жизни ничего подобного не видел!
     Отряхнув с глаз  пот  и  кровь,  Конан  увидел  в  полумраке  четырех
всадников, глядевших на него снизу.
     Трое из них, тонкие, в белых одеждах, были, несомненно,  зуагирами  -
кочевниками из-за реки. Четвертый  был  одет  так  же,  но  принадлежал  к
другому народу - Конан сумел разглядеть это в густеющих сумерках.
     Ростом он, пожалуй, не уступал Конану, да и шириной плеч, хоть  и  не
был так массивен. Короткая черная борода, волевая  нижняя  челюсть,  серые
глаза, холодные и проницательные, как лезвие.
     Всадник уверенной рукой осадил коня и сказал:
     - Митра свидетель, этот человек мне знаком.
     - Да, господин, - отозвался голос с гортанным выговором  зуагиров.  -
Это киммериец, который был капитаном королевской гвардии!
     - Вот, значит, как избавляются от фаворитов, - проворчал  всадник.  -
Кто бы мог помыслить такое о  королеве  Тарамис.  Я  бы  предпочел  долгую
кровавую войну - тогда бы и мы, люди пустыни, могли поживиться.  А  сейчас
подошли к самым стенам города и нашли только эту клячу,  -  он  кивнул  на
коня в поводу у одного зуагира, - да еще этого издыхающего пса!
     Конан поднял залитое кровью лицо.
     - Если бы я мог спуститься с этой  палки,  ты  сам  бы  стал  у  меня
издыхающим псом, мунганский ворюга! - прошептали почерневшие губы.
     - О Митра, эта падаль меня знает! - удивился всадник.
     - Ты же один такой в округе, - проворчал Конан. -  Ты  Гарет,  атаман
тех, кто объявлен вне закона.
     - Точно! И родом я из мунганов, ты верно сказал. Хочешь жить, варвар?
     - Дурацкий вопрос, - ответил Конан.
     - Человек я тяжелый, - сказал Гарет, - и в людях ценю лишь  мужество.
Вот и посмотрим, истинный ли ты муж или взаправду издыхающий пес.
     - Если мы начнем его снимать, нас увидят со стен, - предостерег  один
из кочевников.
     Гарет властно сказал:
     - Уже совсем стемнело. Бери-ка топор, Джебал, и руби крест  у  самого
основания.
     - Если крест упадет вперед, его раздавит, - возразил Джебал. - А если
назад, у него башка расколется и все внутренности отобьет.
     - Выдержит, если достоин ехать со мной, - нетерпеливо бросил Гарет. -
А если нет, то и жить ему незачем. Руби!
     Первый удар боевого топора в подножие креста  отозвался  в  распухших
ладонях и ступнях Конана пронзительной болью. Снова и снова бил  топор,  и
каждый удар поражал измученные пыткой нервы. Конан закусил губу и не издал
ни стона. Наконец топор врубился глубоко в дерево, крест дрогнул  и  пошел
назад. Конан собрал все тело в единый узел твердых как сталь  мускулов,  а
голову крепко прижал к брусу. Длинный брус грохнулся о землю  и  подскочил
на локоть. Адская боль на мгновение ошеломила Конана. С трудом  он  понял,
что железные мышцы уберегли тело от серьезных повреждений.
     Одобрительно хмыкнув, Джебал склонился над ним  с  клещами,  которыми
выдергивают гвозди из подков, и ухватил шляпку  гвоздя  в  правой  ладони.
Клещи были маловаты. Джебал сопел  и  пыхтел,  пытаясь  расшатать  упрямый
гвоздь, крутил его туда-сюда в древесине и в живой ране. Кровь текла между
пальцами киммерийца, который лежал  недвижно,  как  труп  -  только  грудь
тяжело вздымалась.
     Наконец   гвоздь   поддался,   Джебал   торжествующе   поднял   вверх
окровавленную железку и бросил ее в  пыль,  перейдя  к  другой  руке.  Все
повторилось. Затем кочевник занялся ступнями Конана. Но варвар сел, вырвал
клещи у Джебала, а его самого отшвырнул крепким толчком.
     Кисти его опухли и стали чуть не вдвое больше обычных, сгибать пальцы
было мучением. Но киммериец, хоть и неуклюже,  сумел  вытащить  гвозди  из
ступней - они были забиты не так глубоко.
     Он поднялся, качаясь на распухших, обезображенных ногах. Ледяной  пот
катился по его лицу и телу.  Он  стиснул  зубы,  чтобы  перенести  боль  -
начались судороги. Равнодушно смотревший на него Гарет указал на  краденую
лошадь. Конан, спотыкаясь, побрел к  ней.  Каждый  шаг  причинял  страшную
боль, на губах богатыря выступила пена. Изуродованная ладонь нащупала луку
седла, окровавленная ступня с трудом нашла стремя. Сжав челюсти, киммериец
оттолкнулся от земли, чуть не сомлев при этом - и очутился в седле.  Гарет
стегнул коня хлыстом, тот поднялся на дыбы и едва  не  сбросил  изученного
всадника на землю. Но Конан обернул поводья  вокруг  кистей  рук  и  сумел
осадить коня, да так, что чуть не сломал ему челюсти.
     Один из номадов вопросительно поднял флягу с водой, но Гарет сказал:
     - Пусть потерпит до лагеря. Здесь всего-то десять миль. Выдержит  без
воды еще столько же, если он вообще способен жить в пустыне.
     Всадники помчались к  реке.  Конан  глядел  на  мир  налитыми  кровью
глазами и пена засыхала на его почерневших губах.



                                    3

     Странствуя по Востоку в неустанной погоне за знаниями написал  мудрец
Астрей письмо  своему  другу,  философу  Алкемиду,  оставшемуся  в  родной
Немедии. Все сведения народов Запада  о  полумифическом  для  них  Востоке
основаны были именно на этом послании.
     Вот что писал Астрей:
     "Ты  даже  представить  себе  не  можешь,  старина,  что  за  порядки
установились в этом маленьком царстве с  тех  пор,  как  королева  Тарамис
впустила в его пределы Констанция  с  его  наемниками  -  об  этом  я  уже
упоминал в предыдущей весточке. С того дня минуло семь месяцев, и, похоже,
этой несчастной землей завладел сам  дьявол.  Тарамис,  по  моему  мнению,
начисто  лишилась  рассудка.   Славившаяся   прежде   доброжелательностью,
справедливостью   и   милосердием,   ныне   она   выказывает    совершенно
противоположные качества. Интимная ее жизнь - это сплошной скандал,  да  и
можно ли назвать ее таковой, коли  королева  и  не  пытается  даже  скрыть
распутства, царящего при  дворе.  Она  дает  волю  любым  своим  желаниям,
устраивает пользующиеся дурной славой застолья (правду сказать - оргии)  и
заставляет участвовать в них  несчастных  придворных  дам  -  и  девиц,  и
замужних.  Сама  она  даже  не  потрудилась  сочетаться  браком  со  своим
любовником Констанцием, который восседает рядом с  ней  на  троне,  словно
законный владыка. Его офицеры, следуя  примеру  вождя,  преследуют  всякую
понравившуюся им женщину, не глядя на ее происхождение и положение.
     Бедное королевство стонет под тяжестью чудовищных налогов и  податей.
Ограбленные до нитки селяне питаются кореньями и капустой, купцы  ходят  в
лохмотьях - это все, что осталось после сбора налогов от их  богатств.  Да
они и тому рады, что голова уцелела.
     Предвижу недоверие твое, почтенный Алкемид; знаю,  что  усомнишься  в
моем рассказе, предвзятым его сочтешь. Верно, такое было бы немыслимо ни в
одной из стран Запада. Но всегда помни об огромной разнице между Западом и
Востоком, особенно этой его частью. Ты  знаешь,  что  Кауран  -  небольшое
королевство, находившееся некогда в  составе  империи  Котт.  Сравнительно
недавно обрело оно желанную  независимость.  Ближайшее  окружение  Каурана
составляют  подобные  ему  маленькие  державы,  несравнимые   с   великими
государствами Запада, или обширными султанатами Дальнего  Востока,  однако
весьма влиятельные по причине необыкновенного богатства. К тому же в руках
их все караванные пути. Среди этих держав Кауран расположен дальше всех на
юго-восток  и  граничит  с  пустынными  просторами  земли  Шем.   Название
государство получило по имени столицы - это самый большой город в  стране.
Кауран защищает плодородные земли и пастбища от набегов кочевников, словно
сторожевая башня.
     Земля здешняя столь обильна, что дает урожай трижды в год. Равнины  к
северу и западу от города густо населены. У того, кто привык  к  громадным
поместьям Запада, эти крошечные поля и виноградники могут вызвать  улыбку.
Однако зерно и фрукты текут из них, словно  из  рога  изобилия.  Население
занимается в основном крестьянским трудом. Люди это мирные и безоружные  -
тем более, что сейчас им вообще запрещено иметь оружие.  С  давних  времен
живут они под защитой столичного гарнизона и  совершенно  утратили  боевой
дух. Крестьянское восстание, которое непременно бы  вспыхнуло  в  подобных
условиях на Западе, здесь невозможно. Хлебопашец гнет  горб  под  железной
рукой Констанция,  а  чернобородые  шемиты  неустанно  снуют  по  полям  с
батогами - точь-в-точь надсмотрщики  черных  рабов  на  плантациях  южного
Зингара.
     Не слаще и горожанам.  Все  они  ограблены,  а  прекраснейшие  из  их
дочерей отданы на потеху Констанцию и его наемникам. Люди эти безжалостны.
Вспомни, с какой яростью сражались наши солдаты  с  шемитскими  союзниками
Аргоса - столь отвратительны были немедийцам их нечеловеческая жестокость,
ненасытная жадность и зверства.
     Горожане принадлежат  к  правящему  сословию  Каурана  и  ведут  свое
происхождение от гиборийцев - отсюда их благородство и воинственность.  Но
измена королевы отдала горожан в руки угнетателей. Шемиты  -  единственная
военная сила в городе, и горе тому обывателю, в доме которого найдут  меч!
С великим рвением истребляются молодые боеспособные мужи,  их  казнят  или
продают в неволю. Тысячи молодцов бежали  из  города  -  кто  под  знамена
чужеземных владык, кто просто в банды грабителей.
     Сейчас  стала  реальной  опасность  нападения  со  стороны   пустыни,
населенной  племенами  шемитских  кочевников-номадов.  Дело  в  том,   что
наемники Констанция набирались в западных городах земли Шем  -  Пелиштиме,
Анакиме, Акхариме, а зуагиры и другие кочевые племена люто  их  ненавидят.
Ты знаешь, добрый  Алкемид,  что  сия  варварская  страна  разделяется  на
плодородные западные земли, тянущиеся до океана, на берегу которого  стоят
вышесказанные города, и восточную пустыню, где бродят номады. Пламя  войны
между жителями городов и  обитателями  пустыни  не  гаснет  столетиями.  С
незапамятных времен зуагиры нападали  на  Кауран,  но  ни  сразу  одержали
победы.  Так  что  теперь,  когда  город  захватили  ненавистные  западные
сородичи, гордость номадов уязвлена. Ходят слухи, что эту вражду  всячески
раздувает человек, служивший раньше  капитаном  королевской  гвардии.  Он,
будучи распят на кресте, непостижимым образом  сумел  ускользнуть  из  рук
Констанция. Человек сей зовется  Конан  и  происходит  он  из  варварского
племени киммерийцев, чью дикую мощь не  однажды  испытали  на  собственной
шкуре наши доблестные воины. В деревнях говорят,  что  человек  этот  стал
правой рукой Гарета, мунганского кондотьера, что пришел из северных степей
и своей волей возглавил зуагиров. Болтают  также,  что  банда  зуагиров  в
последнее  время  весьма  усилилась.  Гарет  же,   несомненно,   наущаемый
киммерийцем, готовится напасть  на  Кауран.  Кончиться  это  может  весьма
плачевно,  ибо,  не  имея  опыта  правильной  осады  и  надлежащих  машин,
кочевники  не  устоят  в  открытом  бою  перед  вымуштрованными  и  хорошо
вооруженными шемитами. Обитатели города встретили бы номадов  с  радостью,
поскольку ига худшего, чем нынешнее,  быть  не  может.  Но  они  настолько
запуганы и беспомощны, что никакой поддержки кочевникам оказать не сумеют.
Воистину, горька их доля!
     Тарамис же, обуянная злым демоном, запретила поклонение Иштар и  храм
ее превратила в  языческое  капище,  где  поклоняются  идолам  и  жертвуют
демонам. Статую Иштар из слоновой кости наемники изрубили  топорами  прямо
на ступенях храма. Хоть это и второстепенная богиня по сравнению  с  нашим
Митрой, ее  все  же  следует  предпочесть  Шайтану,  которому  поклоняются
шемиты.
     Здание же храма наполнила Тарамис непристойными изображениями  божков
обоего  пола  в  сладострастных   позах   и   с   самыми   отвратительными
подробностями, кои может измыслить извращенный ум. Многие из этих идолов -
нечистые божества шемитов, туранцев, жителей Вендии и  Кхитая.  Другие  же
вообще похожи на злых духов, живьем явившихся из  незапамятного  прошлого,
ибо ужасные признаки их сохранились  только  в  самых  туманных  легендах,
ведомых ныне лишь ученым да адептам тайного знания. Откуда Тарамис привела
их - страшно даже подумать.
     Королева ввела в обычай человеческие жертвоприношения, и со времен их
позорного союза с Констанцием не менее шести сотен молодых мужчин,  женщин
и детей стали кровавой данью. Многие из них окончили жизнь на жертвеннике,
возведенном королевой в храме (причем она сама  умерщвляла  их  ритуальным
кинжалом), большинству же была суждена участь ужаснейшая. Что оно такое  и
откуда взялось - неведомо. Но королева, едва  был  подавлен  мятеж  воинов
против Констанция, провела ночь в оскверненном  храме  в  обществе  дюжины
связанных пленников. Потрясенный народ  видел  тяжелы  смрадный  дым,  что
поднимался над храмовой крышей, а изнутри всю  ночь  слышались  заклинания
королевы и смертные стоны пленников. Перед зарей еще один звук добавился -
жуткий нелюдской хохот, и кровь застыла в жилах у тех,  кто  его  услышал.
Утром Тарамис покинула храм -  усталая,  но  с  торжествующим  сатанинским
блеском в глазах. Пленников больше никто никогда не видел, и хохот этот не
повторялся.
     Но есть в храме зала,  в  которую  не  вхож  никто,  кроме  королевы.
Королева же, направляясь туда, гонит перед собой  обреченного  на  жертву.
Никого из этих людей уж более не видели, и все полагают, что в оной зале и
угнездилось  чудовище,  вызванное  Тарамис  из  черной  бездны   веков   и
пожирающее людей.
     Я уже не думаю о Тарамис, как  о  простой  смертной  -  это  какая-то
злобная гарпия, что таится в пропахшей  кровью  норе  среди  костей  своих
жертв. То, что вышние силы дозволяют такое безнаказанно,  заставляет  меня
усомниться в божественной справедливости.
     Сравнивая ее нынешнее поведение с тем, которое я  запомнил  в  первые
дни пребывания своего в Кауране, начинаю склоняться к мысли,  что  в  тело
Тарамис вселился некий демон.
     Другое подозрение высказал мне один молодой воин по имени Валерий. Он
утверждает, что некая колдунья приняла  облик  чтимой  королевы,  сама  же
Тарамис заключена в подземелье. Молодец этот поклялся  отыскать  подлинную
королеву,  если  та  еще  жива,  но,  боюсь,  сам  пал  жертвой  жестокого
Констанция. Он участвовал в  мятеже  дворцовой  гвардии,  сумел  бежать  и
скрывался, упорно отказываясь покинуть город. В его укрытии я и  беседовал
с ним. Теперь же он исчез - так же, как и другие, о чьей судьбе  здесь  не
принято спрашивать. Боюсь, что шпионы Констанция его выследили.
     На этом я вынужден  закончить  свое  письмо,  чтобы  нынче  же  ночью
отправить его с почтовым голубем. Он принесет послание туда, где родился -
на рубеж земли Котт. Оттуда будет отправлен верховой,  а  потом  верблюжья
эстафета доставит письмо тебе. Я должен успеть до рассвета, а уже  поздно,
и звезды начинают бледнеть над висячими садами Каурана. Город  погружен  в
тишину, и только глухой  звук  жертвенного  барабана  доходит  со  стороны
храма. Не сомневаюсь,  что  это  Тарамис  в  союзе  с  силами  преисподней
затевает новые злодейства".
     Но мудрец был неправ. Женщина, известная  миру  под  именем  Тарамис,
стояла в подземелье, озаренная зыбким светом факела. Блики метались по  ее
лицу, усугубляя дьявольскую жестокость этих прекрасных очертаний.
     Перед ней на голой каменной лавке  сжалась  фигурка,  едва  прикрытая
лохмотьями. Саломея тронула  ее  носком  золотого  башмачка  и  мстительно
улыбнулась:
     - Не соскучилась ли ты по мне, милая сестричка?
     Несмотря на семимесячное заточение и гнусные  лохмотья,  Тарамис  все
еще была прекрасна. Она ничего не ответила и только ниже склонила голову.
     Ее  равнодушие  задело  Саломею,  она  закусила  пунцовую   губку   и
нахмурилась. Одета она была с варварским великолепием женщин  Шушана.  При
свете  факела  драгоценные  камни  сверкали  на  ее  обуви,   на   золотом
нагруднике, золотых кольцах и браслетах.  Прическа  была  высокой,  как  у
шемиток, золотые серьги с  "тигровым  глазом"  поблескивали  при  малейшем
движении гордо поднятой головы. Украшенный геммами пояс поддерживал платье
из прозрачного шелка. Небрежно  наброшенная  темно-алая  накидка  скрывала
какой-то сверток в левой руке ведьмы.
     Внезапно Саломея сделала шаг вперед,  схватила  сестру  за  волосы  и
откинула ее голову так, чтобы заглянуть в глаза.
     Тарамис встретила этот страшный взгляд не дрогнув.
     - Ты уже не рыдаешь, как бывало, милая сестричка? - прошипела  ведьма
сквозь зубы.
     - Нет у меня больше слез, - ответила  Тарамис.  -  Слишком  часто  ты
тешилась видом королевы, на коленях просящей о  милосердии.  Знаю  я,  что
живу лишь только для того, чтобы ты могла меня унижать. Потому и в  пытках
соблюдала ты меру, чтобы не убить меня и не покалечить. Но я уже не  боюсь
тебя - нет во мне ни страха, ни стыда,  ни  надежды.  И  хватит  об  этом,
сатанинское отродье!
     - Ты льстишь себе, дорогая сестра, - сказала Саломея. - я по-прежнему
забочусь о том, чтобы страдали и твое прекрасное тело, и твоя гордыня.  Ты
забыла, что, в отличие от меня, подвержена и душевным  мукам  -  вот  я  и
развлекала  тебя  рассказами  о  том,  какие  забавы  учиняю  над   твоими
безмозглыми  подданными.  Но  на  этот  раз  я   принесла   более   веское
доказательство. Знаешь ли ты, что твой советник Краллид вернулся из Турана
и был схвачен?
     Тарамис побледнела.
     - Что, что ты с ним сделала?
     В ответ Саломея  вытащила  загадочный  сверток  и,  сбросив  шелковый
покров, подняла вверх голову молодого мужчины. Лицо его застыло в страшной
гримасе - смерть, видно, наступила после жестоких мук.
     Тарамис застонала, как от удара ножом в сердце:
     - О Иштар! Это Краллид!
     - Да, это Краллид! Он пытался взбунтовать народ. Уверял, глупец,  что
Конан был прав насчет того, что я не настоящая королева.  Дурень,  неужели
он полагал, что чернь  с  палками  и  мотыгами  поднимется  против  солдат
Сокола?  Ну  и  поплатился  за   свою   глупость.   Собаки   терзают   его
обезглавленное тело во дворе, а дурная голова полетит  в  помойную  яму  к
червям. Что, сестричка, неужели ты все-все слезы выплакала? Прекрасно! Под
конец я приготовила для тебя отличную пытку - ты увидишь еще  много  таких
картинок! - и Саломея торжествующе потрясла головой Краллида.
     В эту минуту она не  походила  на  существо,  произведенное  на  свет
женщиной.
     Тарамис не поднимала глаз. Она лежала ничком на грязном холодном полу
и тонкое ее тело сотрясалось рыданиями. Стиснутыми кулачками она  колотила
по каменным плитам.
     Саломея медленно пошла к двери под звон браслетов.
     Через несколько минут ведьма была у выхода из  подземелья.  Ожидавший
там человек повернулся к ней. Это был огромный шемит с мрачными глазами  и
широкими плечами. Длинная черная борода  его  свисала  на  могучую  грудь,
обтянутую серебристой кольчугой.
     - Ну что, завыла? - голос его был  подобен  реву  буйвола  -  низкий,
глубокий, как  отдаленные  гром.  Это  был  командир  наемников,  один  из
немногих приближенных Констанция,  посвященных  в  тайну  судьбы  королевы
Каурана.
     - Разумеется, Кумбанигаш. Есть в ее душе струны,  которых  я  еще  не
касалась. Когда одно чувство  притупляется,  всегда  можно  найти  другое,
более отзывчивое на пытки.
     К ним  приблизилась  согбенная  фигура  в  лохмотьях  -  грязная,  со
спутанными волосами, потешно прихрамывающая. Один из нищих, что  ночуют  в
открытых садах и аллеях дворца.
     - Лови, пес! - Саломея кинула ему голову Краллида. -  Лови,  немтырь.
Брось ее в ближайшую выгребную яму... Кумбанигаш, он глухой - покажи  ему,
что нужно сделать!
     Командир исполнил поручение, а растрепанный нищий закивал  головой  -
дескать, понял, - и медленно стал бултыхать в сторону.
     - Зачем затягивать этот фарс, -  гремел  Кумбанигаш.  -  Ты  уже  так
прочно сидишь на троне, что  никакие  силы  не  снимут  тебя  оттуда.  Что
такого, если глупые кауранцы узнают правду? Все равно они ничего не смогут
сделать. Так царствуй под своим собственным именем. Покажи  им  их  бывшую
повелительницу и повели отрубить ей голову на площади!
     - Еще не время, достойный Кумбанигаш.
     Тяжелая дверь закрылась и заглушила высокий голос Саломеи и  громовую
речь Кумбанигаша.
     Нищий притаился в одном из уголков сада. Там не  было  никого,  чтобы
заметить:  руки,  крепко  обхватившие   отрубленную   голову   -   тонкие,
мускулистые, - никак не вяжутся с горбатой фигурой и грязными тряпками.
     - Я узнал! - шепот был едва слышным. - Она  жива!  О!  Краллид,  твои
муки не были напрасными! Они  замкнули  ее  в  подземелье!  Иштар,  богиня
честных людей, помоги мне!



                                    4

     Гарет наполнил алым  вином  украшенный  самоцветами  кубок,  а  потоп
пустил  золоченый  сосуд  по  черному  дереву  столешницы  прямо  в   руки
Конану-киммерийцу.
     Одеяние  Гарета  могло  бы  стать  предметом   зависти   как   любого
варварского вождя, обожающего пышность, так и  князя  Запада,  обладающего
хорошим вкусом.
     Вождь разбойников  пустыни  был  облачен  в  белую  шелковую  тунику,
расшитую на груди жемчугом и перетянутую  в  талии  поясом  из  золотой  м
серебряной  канители,   переплетенной   причудливыми   узорами.   Стальной
остроконечный шлем был обернут тюрбаном из зеленого атласа и инкрустирован
золотом с черной эмалью. Пышные шальвары заправлены в сапоги из выделанной
кожи. Единственным оружием Гарета был широкий кривой кинжал  в  ножнах  из
слоновой кости, по моде номадов заткнутый за пояс над левым бедром.
     Удобно расположившись в резном кресле, Гарет вытянул скрещенные  ноги
и звучно прихлебывал благородный напиток из драгоценного кубка.
     В противоположность утонченному облику  мунгана,  киммериец  выглядел
куда более проще. Черные, гладко  причесанные  волосы,  загорелое  лицо  в
сетке шрамов, яркие голубые глаза.  На  нем  была  вороненая  кольчуга,  а
единственным украшением служила золотая пряжка пояса, поддерживающего  меч
в истертых кожаных ножнах.
     Они были вдвоем в  шатре  из  тонкого  шелка,  освещаемом  восточными
светильниками. Пол  был  застлан  трофейными  коврами,  шкурами  зверей  и
бархатными подушками.
     Извне в шатер доносился низкий шум большого военного лагеря. Время от
времени ветер пустыни заставлял трепетать вершины пальмовых деревьев.
     - Судьба изменчива! -  воскликнул  Гарет  и,  слегка  распустив  алый
кушак, потянулся к сосуду с вином. - Некогда был я  мунганским  вельможей,
ныне предводительствую народами пустыни. Семь месяцев назад  ты  висел  на
кресте в двух полетах стрелы  от  стен  Каурана,  а  сейчас  -  доверенный
человек  самого  удачливого  грабителя  между  туранскими  укреплениями  и
пастбищами Запада. Ты должен благодарить меня!
     - За то, что пригодился тебе? - рассмеялся Конан и  поднял  кубок.  -
Если ты позволяешь человеку подняться  вверх,  так  уж  наверное,  не  без
выгоды. А я добивался всего в жизни своей силой,  потом  и  кровью.  -  Он
поглядел на свои изуродованные ладони. Да и многих шрамов на теле  еще  не
было семь месяцев назад.
     - Верно, ты дерешься как целое полчище дьяволов, - согласился  Гарет.
- Но ты же не думаешь, что из-за твоих доблестей в орду приходят все новые
и новые люди. Племенам  номадов  всегда  не  доставало  удачливого  вождя.
Наверное,   поэтому   они   предпочитают   доверять   чужеземцам,   а   не
соплеменникам. Отныне для нас нет  невозможного.  Сейчас  под  моей  рукой
одиннадцать тысяч воинов. Через год их будет втрое больше. До сих  пор  мы
грабили только пограничные города Турана. С тридцатью тысячами мы  оставим
набеги и поведем правильную войну, покорим королевство  Шем.  Если  будешь
послушен,  останешься  моей   правой   рукой   -   министром,   канцлером,
вице-королем. Сейчас нужно ударить на  восток,  взять  туранскую  крепость
Везек - там собирают пошлину с караванов и можно поживиться.
     Конан отрицательно покачал головой.
     - Я так не думаю.
     - Что значит - ты так не думаешь? Я возглавляю войско, мне и думать!
     - Воинов и сейчас хватит для  моих  целей,  -  ответил  киммериец.  -
Неоплаченный долг тяготит меня.
     - Ах, вон как, - Гарет глянул исподлобья и отхлебнул вина. -  Ты  все
никак не можешь забыть этот крест? Похвально, но с этим придется обождать.
     - Когда-то ты обещал помочь взять Кауран, - сказал Конан.
     - Верно, да ведь это когда было? Я в ту пору и  не  предполагал,  что
соберется такая армия. Кроме того,  я  собирался  пограбить  город,  а  не
захватывать его. Я не хочу ослаблять своих  воинов,  а  Кауран  -  крепкий
орешек. Вот через год, тогда...
     - Через неделю, - оборвал его Конан и твердость этих  слов  заставила
мунгана изменить тон.
     - Послушай, дружище, если бы я даже решился погубить своих ребят,  ты
что думаешь - неужели наши  волки  сумеют  осадить  и  взять  неприступный
Кауран?
     - Не будет ни осады, ни приступа. Я знаю, как выманить Констанция  за
стены.
     - Ну и что? - в гневе воскликнул Гарет. - Пока мы будем осыпать  друг
друга стрелами, не их, а нашей коннице придется туго.  Их  отряды  пройдут
через нас, как нож сквозь масло.
     - Такого  не  будет,  если  за  нами  встанут  три  тысячи  отчаянных
гиборийских всадников, привыкших сражаться в строю по моей науке.
     - Где же ты возьмешь три тысячи гиборийцев?  -  рассмеялся  Гарет.  -
Разве что из воздуха наколдуешь?
     - Они уже есть, - твердо сказал Конан. - Три тысячи кауранских воинов
кочуют в оазисе Акель и ждут моего приказа.
     - Что? - Гарет стал похож на загнанного волка.
     - Что слышал. Эти люди бежали от власти  Констанция.  Большинство  из
них скитались по пустыне как изгнанники.  Зато  теперь  это  закаленные  и
готовые на все солдаты. Это тигры-людоеды. Каждый стоит  троих  наемников.
Беда и неволя  укрепляют  истинных  мужей  и  наполняют  их  мышцы  адским
пламенем. Они бродили мелкими группами и требовали  вождя.  Я  связался  с
ними через моих посыльных. Они собрались в оазисе и ждут команды.
     - И все это без моего ведома? - в  глазах  Гарета  появился  зловещий
блеск, рука нашаривала кинжал.
     - Они признали мою власть. А не твою.
     - И что ты наобещал этим выродкам?
     - Я сказал, что волки пустыни помогут  им  распластать  Констанция  и
вернуть Кауран его жителям.
     - Дурак. Ты что, вождем себя вообразил?
     Оба вскочили. Дьявольские огни плясали в серых зрачках  Гарета,  губы
киммерийца тронула грозная усмешка.
     - Я прикажу разодрать тебя четырьмя конями, -  процедил  сквозь  зубы
мунган.
     - Кликни людей да прикажи, - сказал Конан. - Авось послушаются.
     Хищно ослабившись, Гарет поднял руку и  остановился  -  его  удержала
уверенность Конана.
     - Выродок с западных гор, - прошипел он. - Как  же  ты  осмелился  на
заговор?
     - В это не было нужды, - ответил Конан. - Ты лгал, когда говорил, что
люди идут к нам не из-за меня. Как раз наоборот.  Они,  правда,  выполняют
твои приказы, но сражаются за меня. Короче, двум вождям здесь не бывать, а
все знают, что я сильнее тебя. Мы с ними прекрасно понимаем друг  друга  -
ведь я такой же варвар, как они.
     - Но что скажет армия,  когда  ты  прикажешь  ей  биться  для  пользы
Каурана?
     - Подчинится. Я обещал им караван золота  из  дворцовых  сокровищниц.
Кауран заплатит хороший выкуп за изгнание Констанция. А уж потом пойдем на
Туран, как задумано.  Народ  подобрался  жадный,  им  хоть  с  Констанцием
биться, хоть с кем.
     В глазах Гарета появилось осознание краха. За кровожадными мечтами  о
собственной империи от просмотрел то,  что  творилось  под  боком.  Мелочи
вдруг обрели настоящее значение. Он понял, что слова Конана  -  не  пустая
угроза. В черной кольчуге перед ним стоял подлинный предводитель зуагиров.
     - Так погибни, собака! - зарычал мунган и  схватился  за  кинжал.  Но
рука Конана с кошачьей быстротой метнулась вперед и кисть ее сомкнулась не
предплечье Гарета. Раздался треск костей и напряженная  тишина  повисла  в
шатре. Мужи стояли лицом к лицу, неподвижные,  точно  статуи.  Капли  пота
выступили на лбу Гарета.
     Конан засмеялся, но кулака не разжал.
     - Неужели ты выдержишь это, Гарет?
     Улыбка все еще бродила по лицу Конана. Мышцы его заиграли,  сплетаясь
в ременные узлы, а могучие  пальцы  вонзились  в  дрожащую  руку  мунгана.
Послышался хруст трущихся друг об дружку костей и лицо Гарета стало  серым
как пепел. Из прикушенных губ брызнула кровь - но он не издал ни звука.
     Смеясь, Конан освободил его и отступил на шаг.  Мунган  покачнулся  и
оперся здоровой рукой о стол.
     - Я дарю тебе твою жизнь, Гарет, так,  как  ты  подарил  мне  мою,  -
спокойно сказал Конан. - Хотя ты снял  меня  с  креста  исключительно  для
своей пользы. Тяжкое это было для меня испытание, ты бы его  не  выдержал.
Это под силу только нам, варварам с Запада. Ступай, садись на своего  коня
- он привязан за шатром, вода и пища во вьюках. Отъезда твоего  не  увидит
никто, но поспеши - побежденному владыке не место в  пустыне.  Если  воины
увидят тебя, калеку, лишенного власти, то живым не отпустят.
     Молча Гарет выслушал Конана и так же в молчании повернулся и вышел из
шатра. Молча взобрался он в седло высокого белого жеребца, привязанного  в
тени раскидистой пальмы, молча вложил покалеченную руку за  ворот  туники,
поворотил коня и отправился на восток, в пустыню, чтобы навсегда исчезнуть
из жизни зуагиров.
     Конан остался один. Он осушил кубок и вытер губы.  Ему  стало  легко.
Отшвырнул кубок в  угол,  поправил  ремень  и  вышел  вон.  На  минуту  он
остановился и оглядел море палаток из  верблюжьей  шерсти,  расстилающееся
перед ним. Между палаток бродили люди в белом. Они пели, ссорились, чинили
конскую сбрую и точили сабли.
     Голос Конана был подобен грому  и  раскаты  его  донеслись  до  самых
дальних шатров:
     - Эй вы, канальи, навострите уши и слушайте! Ступайте все  сюда  -  я
хочу вам кое-что поведать!



                                    5

     Люди,  собравшиеся  в  башне   при   городской   стене,   внимательно
прислушивались к речам одного из них. Все они были  молоды,  но  крепки  и
ловки. Чувствовалась в них закалка, которую дают тяжкие испытания. Все они
были в кольчугах, в кожаных кафтанах и при мечах.
     - Я знал, что Конан прав - это не  Тарамис!  -  толковал  Валерий.  -
Целый месяц под видом  глухого  побирушки  я  слонялся  возле  дворца.  И,
наконец, убедился в своих давних  подозрениях.  Наша  королева  томится  в
дворцовом подземелье. Стал выжидать удобного случая. Тут мне и подвернулся
стражник-шемит. Я его оглушил, затащил в ближайший  погреб  и  допросил  с
пристрастием. Перед тем как сдохнуть, вот  что  он  мне  сказал:  Каураном
правит ведьма по имени Саломея,  а  Тарамис  заключена  в  самом  глубоком
подземелье.  А  этот  набег  зуагиров  нам  крепко  поможет.  Что  намерен
предпринять  Конан  -  угадать  трудно.   Наверняка   он   посчитается   с
Констанцием, но, возможно, разграбит и разрушит город.  Это  ведь  варвар,
нам его не понять. Тогда у нас одна задача -  в  разгар  битвы  освободить
Тарамис. Констанций выведет войско в  поле,  они  уже  оседлают  коней.  В
городе нет припасов, чтобы выдержать осаду -  слишком  уж  внезапно  воины
Конана появились под стенами. А  киммериец  как  раз  готовился  к  осаде:
разведка доложила, что зуагиры тащат стенобитные машины и  осадные  башни.
Все это придумал Конан,  он  ведь  все  военные  науки  Запада  превзошел.
Непременно выведет  Констанций  всех  своих  солдат,  чтобы  одним  ударом
покончить с врагом. В городе останется едва ли сотни три шемитов, да и  те
будут на стенах и у ворот. Тюрьма останется  почти  без  охраны.  А  когда
освободим Тарамис, посмотрим, как дело пойдет. Если победит Конан, покажем
Тарамис людям и призовем к восстанию. И народ поднимется, сомнений нет!  У
нас хватит сил перебить шемитов хоть голыми руками.  А  потом  мы  закроем
ворота и от наемников, и от кочевников. Ни те,  ни  другие  не  попадут  в
город. А уж тогда можно  и  с  Конаном  толковать.  Он  всегда  был  верен
присяге. А когда узнает правду, да королева сама его попросит -  может,  и
отступит. Но вероятнее всего, Констанций разгромит Конана. Тогда  придется
бежать из города и спасть королеву. Вы все поняли?
     Собравшиеся разом кивнули.
     - Доверим же мечи наши и души  богине  Иштар  и  пойдем  к  тюрьме  -
наемники выходят из города через Южные ворота!
     Так оно и было. Солнце играло на  остроконечных  шлемах,  непрерывным
потоком льющихся через широкие ворота, на белых  чепраках  тяжелых  боевых
коней.
     Битва должна была начаться с атаки тяжелой конницы,  как  принято  на
Востоке. Всадники выплывали из городских ворот стальной  рекой  -  грозные
мужи в вороненых и серебристых кольчугах в кирасах, в  сплошных  панцирях,
бородатые, с хищными  носами.  Свирепые  глаза  их  выражали  решимость  и
ярость.
     Люди высыпали на улицы, выглядывали из окон, молча провожали  взорами
чужеземных воинов, вышедших защитить чужой город.  А  горожанам  было  все
равно.
     На башне, возвышающейся над широкой улицей, что вела к Южным воротам,
Саломея иронически разглядывала Констанция, который  препоясался  мечом  и
натянул рукавицы из стальных чешуек. Из  окна  доносился  шум  движущегося
войска - поскрипывание сбруи и тяжелый конский топот по мостовой.
     - Прежде чем стемнеет, - сказал Констанций и подкрутил усы, - у  тебя
будет множество пленников, чтобы насытить твоего  дьявола  в  храме.  Ему,
поди, надоели мягкие тела горожан? Может,  ему  номады  понравятся  -  они
жилистые!
     - Смотри сам не нарвись на тварь еще более дикую,  чем  мой  Тауг,  -
ответила Саломея, - Помни, кто ведет врагов.
     - Память у меня хорошая, потому и выхожу ему навстречу. Этот паршивый
пес воевал на Западе  и  знает  толк  в  штурме  городов.  Мои  разведчики
подобрались к их лагерю, а это нелегко, ведь у номадов орлиное зрение. Все
же они разглядели, что верблюды волокли и катапульты, и тараны, и  осадные
башни. Клянусь Иштар! Чтобы все это соорудить, десять тысяч человек должны
были трудиться не меньше месяца. А где он взял материалы - ума не приложу.
Неужели договорился с туранцами? Впрочем, ему все это  не  понадобится.  Я
уже дрался с этими песчаными волками. Сперва перестрелка - тут моих воинов
убережет броня, - потом атака. Мои полки  прорвут  слабый  строй  номадов,
развернутся, ударят сзади и разгонят это воинство на все  четыре  стороны.
Вечером я войду в Южные ворота и сотни  пленников  поплетутся  за  хвостом
моего коня. Ночью мы устроим на дворцовой площади праздник  -  мои  ребята
любят сжигать пленных живьем и  сдирать  с  них  кожу.  Что  же  касается,
Конана, то неплохо бы взять его живым и посадить на кол перед дворцом.
     - Развлекайтесь сколько влезет, - равнодушно откликнулась Саломея.  -
Я давно мечтала о платье из человеческой кожи. Но уж сотню  пленных  отдай
мне - и на жертвенник, и для Тауга.
     - Все будет по твоему слову, -  ответил  Констанций  и  бронированной
ладонью зачесал волосы назад. - Итак, иду  сразиться  и  победить  во  имя
незапятнанной чести Тарамис! - он взял украшенный перьями  шлем  на  изгиб
левой руки, правой же отдал шутовской салют. Через минуту с улицы  донесся
его властный голос, отдававший команды.
     Саломея лениво приподнялась, потянулась и позвала:
     - Занг!
     Бесшумный жрец с лицом из желтого пергамента скользнул в комнату.
     Саломея указала на возвышение из слоновой кости,  на  котором  лежали
два хрустальных шара и велела жрецу взять тот, что поменьше.
     - Поезжай за Констанцием. Будешь сообщать о ходе сражения. Ступай!
     Человечек с  пергаментным  лицом  низко  поклонился,  спрятал  шар  в
складки черного плаща и поспешно вышел. В городе стало тихо. Через  минуту
послышался топот коня, затем - грохот закрываемых ворот.
     По широкой мраморной лестнице Саломея поднялась на крышу,  защищенную
от  солнца  балдахином.  Отсюда  открывался  вид  на  опустевшие  улицы  и
безлюдную дворцовую площадь - народ Каурана предпочитал держаться подальше
от опоганенного храма. Город словно вымер.
     Только на южной стене и на крышах прилегающих к ней  домов  толпились
горожане. Они не издавали обычных в таких случаях  приветственных  криков,
ибо не знали - победы желать Констанцию или  поражения.  Победа  -  значит
снова вернется иго ненавистных шемитов, поражение - значит, в городе будет
грабеж и резня. Никаких вестей Конан не подавал, а то,  что  он  варвар  -
помнили все.
     Полки наемников выходили на равнину. Далеко - далеко, на этом  берегу
реки можно было разглядеть волну конницы. Противоположный берег был  усеян
темными точками - осадные машины оставались на месте. Должно  быть,  Конан
опасался удара в момент переправы.
     Отряды Констанция тронулись - сперва шагом, потом рысью.  Низкий  рев
донесся до стоящих на стене.
     Две встречные волны столкнулись и перемешались в сплошную  клубящуюся
массу. Нельзя было понять, кто ударил первым.
     Тучи пыли, поднятой  копытами,  покрыли  поле  сражения,  как  туман.
Изредка из этого тумана выныривали всадники и снова скрывались,  временами
сверкало оружие.
     Саломея недовольно передернула плечами и спустилась вниз.  Во  дворце
было тихо - все слуги и рабы вместе с горожанами таращились  на  сражение.
Ведьма вошла в зал, где прощалась с Констанцием, и подошла  к  возвышению.
Она увидела, что  хрустальный  шар  помутнел  и  покрылся  алыми  пятнами.
Саломея склонилась над ним и прошептала заклинание.
     - Занг! - позвала она. - Занг!
     Внутри  шара  поплыли  туманные  пятна,  распадаясь  в  мелкую  пыль.
Мелькали неясные темные силуэты.  Иногда,  как  молния  в  ночи,  сверкала
полированная сталь.
     Затем появилось лицо Занга - такое четкое, словно он сам стоял  перед
Саломеей и глядел на нее  выпученными  глазами.  По  голому  черепу  текла
кровь, желтая кожа  была  в  пыли.  Губы  его  дрогнули.  Случись  в  зале
посторонний, он бы ничего не услышал. Но для Саломеи  голос  жреца  звучал
отчетливо, словно и не было между ними нескольких миль. Только демоны тьмы
ведали, что за магические нити связывали оба шара.
     - Саломея! - сказал раненый.
     - Я слышу! - крикнула ведьма. - Говори!
     - Мы погибли! Кауран потерян. Клянусь Сетом! Подо мной убили коня,  я
не могу убежать! Вокруг  падают  люди...  Эти,  в  серебристых  кольчугах,
гибнут как мухи...
     - Перестань скулить и говори, что случилось! - фыркнула Саломея.
     - Мы пошли навстречу этим  псам  пустыни,  -  начал  жрец.  -  И  они
двинулись к  нам.  Полетели  тучи  стрел  и  номады  дрогнули.  Констанций
скомандовал атаку и мы  двинулись  сомкнутыми  рядами.  И  тогда  их  орда
расступилась вправо и влево и нам предстали  несколько  тысяч  гиборийских
всадников - их  никто  не  ждал!  Кауранские  витязи,  охваченные  гневом!
Огромные детины на могучих конях и в полном вооружении!  Плотным  железным
клином они прошли сквозь нас. Мы и  заметить  не  успели,  как  строй  был
разрезан пополам. И тогда с  двух  сторон  ударили  кочевники.  Наши  ряды
смешались, нас сломали и перебили! Это хитрый дьявол Конан! Осадные машины
были для виду - одни каркасы из пальмовых стволов да раскрашенные  тряпки.
Наши разведчики ошиблись. Коварством  выманили  нашу  армию  за  городские
стены  на  погибель!  Шемиты  Сокола  бегут!  Конан  зарубил  Кумбанигаша.
Констанция я не вижу. Кауранцы терзают нас, словно львы-людоеды, кочевники
расстреливают из луков... Я... ах-х...
     В хрустале блеснула сталь,  брызнула  кровь  -  изображение  исчезло,
словно лопнул пузырь на воде. Саломея застыла,  вглядываясь  с  опустевший
кристалл. Потом хлопнула в ладоши, и в комнате появился жрец,  точь-в-точь
похожий на покойного Занга.
     - Констанций разбит, - торопливо сказала она.  -  Мы  погибли.  Скоро
Конан начнет ломиться в городские ворота. Не сомневаюсь, что со мной будет
тогда. Но сперва я уверюсь, что моя проклятая  сестричка  никогда  уже  не
взойдет на трон. Будь что будет, но мы угостим Тауга на славу!  Ступай  за
мной!
     Они уже спускались во двор, когда со стен донесся нарастающий  рев  -
толпа, стоявшая там, поняла, что победил Конан. Из облаков пыли вырывались
всадники и устремлялись к городу.
     Дворец был  соединен  с  тюрьмой  длинной  галереей  под  островерхой
крышей. Потом Саломея и жрец вошли в широкий коридор,  откуда  круто  вниз
уходили ступени. Вдруг Саломея встала как вкопанная и проклятье застыло на
ее губах. В полумраке возле стены лежал стражник-шемит,  уставив  короткую
бороду в потолок. Голова его была почти отделена от тела.
     Внизу раздавались приглушенные голоса и шаги нескольких  человек,  на
стене появились отблески пламени.
     Саломея отступила во тьму и притаилась за массивной колонной, туда же
укрылся и жрец. Рука ведьмы потянулась к  висящей  на  поясе  позолоченной
сумочке.



                                    6

     Яркое и дымное пламя факела пробудило королеву Каурана  от  сна.  Она
поднялась, опираясь на руки и  открыла  глаза.  Наверное,  Саломея  что-то
задумала! Но раздался взволнованный голос:
     - Тарамис! О, моя королева!
     Она сперва подумала, что продолжает спать, но  глаза  ее  увидели  за
пламенем блеск оружия и человеческие фигуры. Пятеро людей  склонились  над
ней - грозные чернобородые загорелые лица.
     Королева завернулась в лохмотья и, сжавшись в  комок,  ожидала  своей
участи.
     Один из пришельцев пал на колени и простер к ней руки.
     - О Тарамис! Иштар помогла разыскать тебя!  Помнишь  ли  ты  меня?  Я
Валерий. Когда-то, после битвы при Корвеке ты удостоила меня поцелуем...
     - Валерий... - простонала королева. - Я,  должно  быть,  сплю...  Это
новая ворожба Саломеи...
     - Нет! - голос его дрожал. - Твои верные слуги пришли спасти тебя. Но
нужно торопиться. На  равнине  Констанций  сражается  с  Конаном,  который
привел из-за реки зуагиров,  но  сотни  три  шемитов  все  еще  в  городе.
Стражник убит, вот его ключи. Других часовых не видно. Уходим быстро!
     Королева облегченно вздохнула и  потеряла  сознание.  Не  раздумывая,
Валерий подхватил ее на руки и пошел вслед за  тем,  кто  нес  факел.  Они
стали подниматься по сырым ступеням лестницы - казалось, им не будет конца
- и очутились в коридоре. Вдруг возле портала факел погас, а тот, кто  его
нес, издал короткий предсмертный стон. Голубая вспышка выхватила на миг из
темноты разъяренные лица Саломеи и ее спутника.
     Вспышка была такой яркой, что кауранцы ослепли. Валерий  с  королевой
на руках продолжал бежать, слыша  за  спиной  звуки  убийственных  ударов,
стоны и хищное сопение. Но тут сильный  толчок  поверг  воина  на  пол,  а
королеву вырвали у него из рук. Он  кое-как  поднялся  и  затряс  головой,
чтобы прогнать ослепление. Он был один в коридоре, его спутники  лежали  в
крови, покрытые глубокими ранами. Ослепленные адским пламенем, они, должно
быть, и не защищались. Все были мертвы.
     Королева исчезла.
     Грубо выругавшись, Валерий вытащил меч, снял погнутый шлем и что было
сил хватил им об пол. Из раны на голове по лицу потекла теплая струйка. Он
несколько раз оборотился, прикидывая, в какую сторону  унесли  Тарамис,  и
услышал, что кто-то зовет его:
     - Валерий! Валерий!
     Спотыкаясь, он побежал на голос и через минуту в его руках  оказалось
знакомое стройное тело.
     - Игва! Да ты с ума сошла!
     - Я должна, должна была пойти сюда, - со  слезами  в  голосе  сказала
девушка. - Я следила за вами и спряталась во дворе за аркой. Только что  я
видела ее и слугу, который тащил женщину. Я узнала Тарамис и  поняла,  что
вам не повезло... Ты ранен!
     - Царапина, - он оттолкнул ее руку. - Вперед, Игва!  Показывай,  куда
они побежали!
     - Через двор в сторону храма.
     Молодой воин побледнел.
     - Во имя Иштар! Вот ведьма! Она  решила  принести  Тарамис  в  жертву
своему демону! Скорее беги к людям на южной стене  и  скажи,  что  нашлась
настоящая королева и ведьма тащит ее в храм. Беги!
     Девушка, заливаясь слезами, пересекла площадь и скрылась в улице, что
вела к стене. Валерий устремился к зданию, угрюмо возвышавшемуся  напротив
дворца. Ноги его едва касались каменных плит. Саломея и жрец в  спешке  не
закрыли за собой тяжелую дверь. Воин вбежал в  храм  и  увидел  тех,  кого
преследовал. Королева очнулась и, чуя  неминуемую  гибель,  сопротивлялась
изо всех сил. Ей даже удалось вырваться из цепких рук жреца,  но  лишь  на
мгновение.
     Они были уже в  центре  огромного  зала,  на  другом  конце  которого
находился страшный жертвенник, а за ним - высокие железные  двери.  Многие
прошли через них, но возвращалась лишь одна Саломея.
     Во время борьбы лохмотья слетели с королевы  и  она  казалась  лесной
богиней  в  объятиях  демона.  Саломея  шагала   к   дверям,   нетерпеливо
оглядываясь. В полумраке мелькали перекошенные физиономии идолов.
     Подняв   меч,   Валерий   в   гневе   бросился    вперед.    Раздался
предостерегающий крик Саломеи и желтолицый жрец, отбросив Тарамис,  достал
из ножен окровавленный клинок.
     Резать людей, ослепленных колдовским пламенем Саломеи,  было,  видно,
легче,  чем  противостоять  молодому  и  сильному  гиборийцу,  охваченному
яростью и ненавистью.
     Кровавый клинок взлетал вверх, но  меч  воина  был  более  быстрым  и
просто-напросто  отсек  кисть  жреца.  Брызнула  кровь.  Опьяненный  боем,
Валерий наносил все новые и новые удары, пока бездыханное тело не  рухнуло
на пол. Лысая голова при этом покатилась в сторону.
     Валерий, похожий в эту минуту на лесного хищника, обернулся в поисках
Саломеи. Та склонилась над Тарамис. Одной рукой ведьма держала  сестру  за
волосы, другая, с кинжалом, выбирала место для удара. Снова  свистнул  меч
Валерий и вонзился в грудь ведьмы с такой силой, что вышел между лопатками
на добрый локоть.
     Со страшным криком Саломея рухнула на колени,  схватилась  руками  за
лезвие меча и упала, содрогаясь в конвульсиях. Глаза ее уже не походили на
человеческие и с нездешней силой цеплялась она за жизнь, вытекавшую из нее
через рану -  она  как  раз  рассекла  алый  полумесяц  на  груди.  Ведьма
извивалась в агонии, кусала и царапала каменные плиты.
     Валерий с  отвращением  отвернулся  и  поднял  королеву;  та  была  в
полуобморочном  состоянии.  Оставив  позади  издыхающую  тварь,  он  вынес
Тарамис во двор к подножию лестницы.
     Площадь была заполнена народом. Кто откликнулся на призыв  Игвы,  кто
просто бежал со стены от  страха  перед  ордой.  Отупелость  и  равнодушие
сменились подъемом, толпа волновалась и  шумела,  потрясала  кулаками.  Со
стороны ворот раздавались глухие удары тарана.
     Отряд разъяренных шемитов напирал на толпу - это была стража Северных
ворот, спешившая на подмогу к Южным. Но все  -  и  стражники,  и  народ  -
разинули рты  от  удивления,  когда  на  ступенях  храма  появился  юноша,
державший на руках обнаженное тело.
     - Вот наша королева! -  провозгласил  Валерий,  стараясь  перекричать
толпу.
     Люди ничего не поняли.
     Верховые шемиты стали пробиваться к  ступеням  храма,  избивая  народ
древками копий.
     И тогда...
     За спиной Валерия появилась  тонкая  фигурка  в  окровавленной  белой
одежде. И люди увидели, что на руках Валерия лежит их повелительница, а  в
дверях храма стоит другая - точная ее копия.
     Увидев ведьму, Валерий почувствовал, что кровь стынет у него в жилах:
ведь его меч пробил ей сердце. По всем законам природы ей полагалось  быть
мертвой. Но она была жива.
     - Тауг! - закричала ведьма, оборотившись к дверям. - Тауг!
     В ответ послышался громовой хохот, треск дерева  и  звон  лопающегося
металла.
     - Это королева! - завопил  сотник-шемит  и  сорвал  с  плеча  лук.  -
Стреляйте в эту парочку на лестнице!
     Но толпа уже рычала, как  свора  разъяренных  собак.  Люди,  наконец,
поняли смысл слов Валерия и догадались, кто их настоящая королева. С  этим
рычанием люди и набросились на шемитов, вооруженные лишь  зубами,  ногтями
да кулаками.
     Возвышавшаяся над  этим  месивом  людских  и  лошадиных  тел  Саломея
покачнулась  и  упала  на  мраморные  ступени  -  на  этот   раз   мертвая
окончательно и бесповоротно.
     Стрелы свистели вокруг  Валерия,  пытавшегося  укрыться  за  колонной
портика. Конные рубили и стреляли направо и налево, стремясь  спастись  от
расправы толпы. Валерий добежал до двери храма и уже собирался переступить
порог, но вдруг вернулся, закричав от ужаса.
     Из мрака, царившего  в  храме,  выкатилась  огромная  черная  туша  и
устремилась к Валерию длинными лягушечьими  прыжками.  Юноша  увидел,  как
сверкают огромные глазищи, увидел клыки и саблеподобные когти  и  отскочил
от дверей. Стрела просвистела над ухом, напомнила ему, что за спиной  тоже
стоит смерть.
     Четверо или пятеро шемитов пробились сквозь толпу, и теперь  их  кони
были уже на ступенях. Стрелы с треском ударялись в колонну. Тарамис  давно
уже была без сознания и казалась мертвой.
     Прежде чем шемиты успели еще раз выстрелить, ворота  храма  заполнило
гигантское тело. Наемники в ужасе поворотили коней и влетели в толпу. Люди
в панике побежали, топча упавших.
     Но чудовищу были нужны только  Валерий  и  королева.  Протиснув  свое
могучее колышущееся тело сквозь ворота, оно  бросилось  к  юноше,  который
побежал вниз по лестнице. Валерий слышал, как ЭТО  движется  за  спиной  -
огромная тварь, порожденная в сердце мрака, черная желеобразная  масса,  в
которой можно было различить только горящие жаждой крови глаза и  страшные
клыки.
     Тут раздался топот копыт и отряд окровавленных,  изрубленных  шемитов
влетел на площадь и стал вслепую прорубаться сквозь толпу.  Это  были  те,
что охраняли Южные  ворота.  Их  преследовала  группа  всадников,  которые
размахивали окровавленными мечами и кричали на родном языке  -  то  жители
Каурана, бежавшие в пустыню, вернулись в свой город. Вместе с ними въехали
полсотни чернобородых номадов во главе с богатырем в вороненой кольчуге.
     - Конан! - воскликнул Валерий. - Это Конан!
     Гигант увидел его, все понял и отдал приказ. Не  останавливая  коней,
всадники  из  пустыни  подняли  луки,  натянули   тетивы   и   выстрелили.
Смертоносная туча  запела  над  человеческим  морем  и  вонзилась  в  тушу
чудовища. Тварь остановилась, издала ужасный рев  и  зашаталась  -  черная
клякса на белом мраморе. Всадники  сделали  еще  один  залп,  еще  один...
Мерзкое кваканье раздалось из поганой пасти. Тварь рухнула и покатилась по
ступеням  -  мертвая,  как  и  та,  что  вызвала  ее  из  бездны  минувших
тысячелетий.
     Конан остановил коня и спешился.
     Валерий положил королеву на мраморные плиты и упал рядом с ней - силы
оставили его. Толпа хотела приблизиться. Конан с проклятием отогнал  ее  и
склонился над королевой.
     - Клянусь Кромом, это Тарамис, А кто же та?
     - Дьяволица, принявшая ее облик, - прохрипел Валерий.
     Конан  выругался  и,  сорвав  с  ближайшего  воина  плащ,  накрыл  им
обнаженное тело королевы. Она открыла глаза и с изумлением  посмотрела  на
покрытое шрамами лицо киммерийца.
     - Конан! - ее нежные руки обхватили богатырское плечо. - Или я  сплю?
Ведь она сказала, что ты убит!
     - Убит, да неудачно, - широко улыбнулся Конан. - Ты  не  спишь,  Ваше
величество! Там, у реки, я разгромил Констанция в пух и прах. Они  бежали,
трусливые собаки, но до стен не дошел  ни  один  -  я  приказал  не  брать
пленных, кроме самого Констанция. Стража захлопнула  ворота  у  нас  перед
носом, но мы вышибли их тараном. Своих волков, не считая этой полусотни, я
оставил за воротами. Не могу поручиться, что они будут вежливо вести  себя
в городе.
     - О Иштар! Какой ужасный сон! - вздохнула королева. - Несчастный  мой
народ! Конан, ты должен помочь нам - отныне ты и капитан гвардии, и  самый
главные советник!
     Конан засмеялся и отрицательно покрутил головой.  Он  встал  и  помог
подняться королеве, потом кивнул кауранцам, чтобы они  спешились  и  ждали
распоряжений своей повелительницы.
     - Не стоит, Ваше величество - капитаном я уже  был.  Отныне  я  вождь
зуагиров и поведу их на Туран, как обещал. Вот из Валерия получится добрый
капитан, а мне надоела жизнь среди мраморных  стен.  Но  сейчас  я  должен
оставить тебя и закончить свои дела - в городе еще полно живых шемитов!
     Сказав это, Конан жестом приказал подать ему коня, вскочил в седло  и
помчался, увлекая за собой своих лучников.
     Тарамис, опираясь на плечо Валерия, обернулась ко дворцу  и  ликующая
толпа расступилась, образовав коридор до самых  дверей.  Валерий  услышал,
как нежная ладонь коснулась его правой руки, онемевшей от тяжести меча,  и
не успел он опомниться, как оказался в объятиях Игвы. Наступило время мира
и покоя.
     Увы, не всем сужден мир и покой - некоторые для того  и  приходят  на
свет, чтобы неустанно сражаться и нет у них иной дороги...
     ...Всходило солнце. По древнему караванному пути от стен  Каурана  до
самой реки растянулись всадники в белых одеждах. Во главе кавалькады  ехал
Конан-киммериец на огромном белом жеребце. Неподалеку от  него  торчал  из
земли  обрубок  деревянного  бруса.  По  соседству  возвышался   массивный
деревянный крест.  На  нем  висел  человек,  прибитый  по  рукам  и  ногам
железными гвоздями.
     - Семь месяцев назад, Констанций,  ты  стоял  здесь,  а  я  висел  на
кресте, - заметил Конан.
     Констанций не ответил, только облизнул помертвевшие губы.  Глаза  его
были полны болью и страхом.
     - Пытать, конечно, ты горазд, а вот терпеть... -  продолжал  спокойно
Конан. - Я висел точно так же, но  выжил  -  хвала  счастливому  случаю  и
варварскому здоровью. Где вам, цивилизованным людям, равняться с нами.  Вы
умеете только мучить, но  не  переносить  муки.  Да,  слабо  вы  за  жизнь
боритесь! Солнце не успеет зайти, как ты умрешь.  Я  оставлю  тебя,  Сокол
Пустыни, в обществе других здешних птичек, - он показал  на  стервятников,
кружащихся в небе над головой распятого.
     Констанций закричал от ужаса.
     Конан  тряхнул  поводьями  и  жеребец  послушно  направился  к  реке,
горевшей серебром в лучах утренней зари. Следом за своим вождем  тронулись
белые всадники. Жалость  незнакома  людям  пустыни  -  на  Констанция  они
взирали вполне равнодушно. Копыта коней отбивали в пыли  ритм  похоронного
марша распятому, а крылья голодных стервятников рассекали воздух все  ниже
и ниже...





                                 АЛЫЕ КОГТИ

     Вернувшись в гиборийские земли, Конан снова подался  в  наемники,  но
армия, в которой он служил, была разгромлена  в  южной  Стигии.  Киммериец
пересек саванну, вышел к побережью и присоединился к  пиратам  с  островов
Бараха. Еще раз имя Амра-Лев прогремело по всем портовым городам.  Корабль
его пошел на дно, и варвар вступил в Вольницу под начало некоего  Заралло.
Отряд этот располагался в пограничном городке Сукмет, и  жизнь  там  была,
надо сказать, невыносимо скучной...



                             1. ЧЕРЕП НА СКАЛЕ

     Всадница остановила измученного коня.  Тот  расставил  ноги  и  низко
опустил голову, словно сбруя из красного сафьяна  с  золотыми  украшениями
была для  него  непомерной  тяжестью.  Всадница  привязала  коня  к  ветви
невысокого дерева, покинула седло и огляделась.
     Местечко было довольно мрачное. Деревья-великаны гляделись в  озерко,
в котором она недавно  напоила  коня.  Их  вершины  сливались  в  сплошную
зеленую гущу. Всадница пожала плечами и в сердцах выругалась.
     Это была молодая женщина, рослая, статная, с высокой грудью. Короткие
штаны, подпоясанные шелковым кушаком, сапоги  из  тонко  выделанной  кожи,
шелковая блуза с широким  воротником  и  пышными  рукавами  составляли  ее
костюм. На одном боку висел прямой обоюдоострый меч, на другом  -  длинный
кинжал. Ее  золотистые  волосы,  остриженные  до  плеч,  были  перехвачены
атласной лентой.
     На фоне мрачного первобытного леса она казалась чужеродным  явлением.
Куда легче было бы представить ее возле  корабельной  мачты,  следящей  за
полетом чаек среди перистых облаков. Недаром глаза ее были  цвета  морской
волны - о подвигах Валерии из Красного Братства распевали песни и  баллады
в любой матросской компании.
     Она попыталась разглядеть небо сквозь кроны деревьев, но поняла,  что
это бесполезно.
     Оставив коня на привязи, она двинулась в восточном направлении, время
от времени  оглядываясь  на  озеро,  чтобы  не  заблудиться.  Тишина  леса
угнетала ее. Птицы не пели в вершинах, звери не шуршали в  кустах.  Долгий
путь она проделала в этом всеобъемлющем безмолвии, нарушаемом лишь  стуком
копыт.
     Жажду она утолила у озера, но чувствовала  страшный  голод  и  решила
поискать те самые плоды, которые служили ей пищей с тех пор, как кончились
запасы во вьюках.
     Она увидела перед собой обломки черных камней, поднимающиеся вверх  -
нечто вроде разрушенного утеса. Вершина его терялась среди  ветвей.  Может
быть, решила она, эта вершина поднимается над лесом и с  нее  можно  будет
осмотреться  -  если,  конечно,  в  мире  вообще  есть  что-нибудь   кроме
бесконечной чащи.
     Узкий уступ  образовывал  естественную  тропинку,  ведущую  вверх  по
крутому склону. Поднявшись локтей на пятьдесят, она  оказалась  на  уровне
окруживших скалу верхушек деревьев. В  просветах  между  ветвями  голубело
небо, потом хлынули солнечные лучи - и лес оказался у ее ног.
     Широкая площадка, на  которой  она  стояла,  была  увенчана  каменным
шпилем. Нога ее наткнулась на нечто, скрытое под ковром  опавших  листьев.
Разбросав их, она увидела  человеческий  скелет.  Опытным  глазом  пиратка
заметила, что  на  костях  нет  никаких  повреждений.  Человек  этот  умер
естественной смертью. Но почему ему для этого понадобилось забираться  так
высоко?
     Она вскарабкалась на вершину шпиля и огляделась. Сквозь зеленую толщу
нельзя было разглядеть земли, даже озерка,  возле  которого  она  оставила
коня. Валерия обернулась на север, откуда лежал ее путь. И  там  колыхался
зеленый океан, тянувшийся до узкой  синей  полосы.  Эту  горную  цепь  она
пересекла много дней назад, чтобы углубиться в лесную бесконечность.
     Такая же картина наблюдалась на востоке и западе, разве  что  гор  не
было. Но зато на юге... У нее захватило дух. Примерно в  миле  отсюда  лес
начал редеть и сменяться равниной, на которой росли кактусы. А  в  глубине
этой равнины поднимались стены и башни города.
     Черт побери, этого просто не могло быть!  Не  диво  было  бы  увидеть
другие постройки - например,  хижины  чернокожих,  напоминающие  ульи  или
выдолбленные  в  скалах  поселки  загадочной  коричневой  расы,   которая,
согласно  легендам,  населяла  эти  земли.  Но  найти  в  такой  дали   от
цивилизации укрепленный город...
     Вскоре пальцы ее устали  цепляться  за  шпиль  и  она  спустилась  на
площадку в полной растерянности. Долог был ее  путь  из  лагеря  наемников
возле пограничного города Сукмет, затерявшегося среди травянистых  саванн,
где отчаянные бродяги, собравшиеся со всех земель, стерегли пределы Стигии
от набегов со стороны Дарфара.
     Наудачу она бежала в сторону, вовсе ей не знакомую. Вот  и  не  могла
теперь решить, что лучше - направиться прямо в этот город на равнине  или,
от греха, обойти его и продолжать свой одинокий путь.
     Шум  листьев  внизу  прервал  ее  раздумья.  Она  резко,  по-кошачьи,
обернулась м схватилась за меч, но вдруг застыла при виде  стоящего  перед
ней человека.
     Это был  почти  великан,  и  могучие  мышцы  перекатывались  под  его
бронзовой от загара кожей. Он был одет в  такой  же  костюм,  что  и  она,
только вместо кушака носил  широкий  кожаный  пояс,  отягощенный  огромным
мечом и тесаком.
     - Конан-киммериец! - воскликнула молодая женщина. - Какого  черта  ты
плетешься по моим следам?
     Великан улыбнулся и его суровые голубые  глаза  приобрели  выражение,
понятное всякой женщине.
     - А то ты не знаешь? - засмеялся он. - Разве  не  полюбил  я  тебя  с
первого взгляда?
     -  Мой  жеребец  не  смог  бы  выразиться  яснее,  -  сказала  она  с
презрением. - Но не ожидала я встретить тебя в такой дали от винных  бочек
и кружек Сукмета. Ты что, поехал  за  мной  из  лагеря  Заралло  или  тебя
попросту выгнали за мелкие кражи?
     - Ты же знаешь, что нет в отряде Заралло таких отчаянных ребят, чтобы
выгнать меня. Понятно, я ехал за тобой. И скажу тебе,  девочка  -  везучая
ты. Пырнула этого стигийского офицера, потеряла защиту Заралло и бежала от
мести стигийцев в эту глушь...
     - Ну да, - печально сказала она. - А что мне было делать? Ты  знаешь,
почему я так поступила.
     - Верно, - согласился он. - Я бы тоже на  твоем  месте  выпустил  ему
кишки. Но коль скоро  женщина  желает  жить  в  лагере  среди  вооруженных
мужчин, ей следует ожидать чего-то такого.
     Валерия топнула ногой.
     - Но почему я не могу жить так, как они?
     - Потому что! - он снова окинул ее жадным взглядом. - Но ты правильно
сделала, что убежала. Стигийцы сняли бы с тебя кожу.  Брат  этого  офицера
поскакал следом за тобой, и, наверное, настиг бы - конь  у  него  получше.
Еще несколько миль, и он перерезал бы тебе глотку.
     - Ну и?.. - спросила она выжидательно.
     - Что - ну и? - не понял он.
     - Ну и что с этим стигийцем?
     - А ты как думаешь? Ясное дело,  я  убил  его  и  оставил  на  поживу
стервятникам. Пришлось немножко задержаться, и я потерял твой след,  а  то
бы давно догнал.
     - И, верно, думаешь вернуть меня в лагерь?
     - Не болтай ерунды, - сказал он. - Иди ко мне, девочка, не ершись.  Я
ведь не тот зарезанный стигиец.
     - Ты нищий бродяга! - крикнула она.
     - А сама-то? У тебя даже на новые заплатки нет. Твое  презрение  меня
не  обманет.  Знаешь  ведь,  что  командовал  я   большими   кораблями   и
многочисленными дружинами. А что нищий - так любой  корсар  большую  часть
жизни в нищете проводит. Зато золота,  которое  я  расшвырял  по  портовым
городам, хватило бы нагрузить целый галеон, и ты это знаешь.
     - Где же эти великолепные корабли и отважные парни, что шли за тобой?
     - В основном на дне морском, - сказал он.  -  Последний  мой  корабль
потопили зингаранцы у побережья земли Куш - вот и пришлось  присоединиться
к Вольнице Заралло. Но  после  похода  к  рубежам  Дарфара  я  понял,  что
прогадал. Жалованье небольшое, вино кислое, чернокожих женщин я не  люблю.
Их полно в окрестностях Сукмета - в носу кольцо, зубы подпилены  -  ох!  А
ты-то что забыла у Заралло? Сукмет лежит далеко от соленой воды.
     - Красный Орто хотел сделать меня своей любовницей, -  хмуро  сказала
она. - И вот ночью, когда мы стояли на якоре у берегов Куш, я спрыгнула за
борт и доплыла до земли. Там купец-шемит сказал  мне,  что  Заралло  повел
свою Вольницу на юг стеречь границу. Ничего  лучшего  не  подворачивалось,
вот я и добралась до Сукмета с попутным караваном.
     - Вообще-то все твое бегство на юг  -  сплошное  безумие,  -  заметил
Конан. - Впрочем, не совсем - патрулям Заралло и в голову не пришло искать
тебя в этой стороне. Только брат убитого парня напал на твой след.
     - А что ты-то собираешься делать? - спросила она.
     - Поверну на запад. Там, после многих дней  пути,  начнутся  саванны,
где чернокожие пасут свои стада. Там у меня есть приятели.  Мы  дойдем  до
побережья и приглядим какой-нибудь корабль. Хватит с меня этих джунглей!
     - Тогда прощай, - сказала она. - У меня другие планы.
     - Дура! - он впервые по-настоящему рассердился. -  Одна  ты  недалеко
уйдешь в этом лесу.
     - Захочу, так уйду.
     - И что будет потом?
     - Не твое дело, - фыркнула она.
     - Мое, мое, - тихо сказал он. Или ты думаешь, я так далеко  забрался,
чтобы поворотить ни с чем? Будь умницей, девочка, я ведь не  причиню  тебе
вреда...
     Он шагнул вперед, она отскочила назад, вытащив меч.
     - Прочь, собака-варвар, или я разделаю тебя, как жареного кабана!
     Он остановился и спросил:
     - Хочешь, чтобы я отобрал у тебя эту игрушку да ею и отшлепал?
     - Болтовня! - сказала она и  в  глазах  ее  засверкали  искры,  точно
солнечные блики на море.
     Так оно и было. Не родился еще человек, который голыми  руками  сумел
бы обезоружить Валерию из Красного Братства. Он  хмыкнул,  ощущая  в  душе
целый клубок противоречий. Злился, но в то же время не мог не дивиться  ее
решительности и уважать ее. Горел желанием, но не хотел нанести  обиды.  К
тому же сделай он шаг вперед - и ее меч вонзится ему в  сердце.  Частенько
приходилось ему видеть, как Валерия расправлялась с мужиками в пограничных
стычках и кабацких драках. Она была быстрой и опасной,  как  тигрица.  Он,
конечно, мог достать меч и выбить оружие у  нее  из  рук,  но  сама  мысль
обратить клинок против женщины была ему отвратительна.
     - Чтоб тебя демоны взяли, киска, - раздраженно сказал он. - Отберу-ка
я у тебя...
     Он шагнул к ней, но замер, как  кот  перед  прыжком.  Где-то  в  лесу
раздались вопли, стоны, треск ломаемых костей.
     - Львы напали на лошадей! - закричала Валерия.
     - Львы? Ерунда! - фыркнул Конан и глаза его заблестели. - Ты  слышала
когда-нибудь львиный рев? Я, например, слышал. Ишь как кости трещат - даже
лев не убивает коня с таким шумом.
     Он побежал  вниз  по  тропинке,  Валерия  за  ним.  Память  о  стычке
мгновенно исчезла, уступив место чувству общей опасности,  которое  роднит
вот таких искателей приключений. Когда они спустились ниже древесных крон,
вопли затихли.
     - Я нашел твоего коня у озера, -  прошептал  он  на  ходу.  А  ступал
варвар столь бесшумно, что она поняла, почему он застиг ее врасплох.  -  И
привязал рядом  своего.  Внимание!  Кони  должны  быть  там,  за  кустами.
Слышишь?
     Валерия слышала, и мороз пробежал по коже. Она ухватилась за  могучую
руку спутника. Из-за деревьев слышался  хруст  костей,  треск  разрываемых
мышц и  целая  гамма  всяческих  хрипов,  причмокиваний  и  прочих  звуков
чудовищного пиршества.
     - Это не львы, - шепнул Конан. - Кто-то жрет наших лошадок, но только
не львы. Клянусь Кромом...
     Звуки внезапно оборвались и Конан осекся. Порыв ветра  с  их  стороны
был направлен туда, где пировал невидимый хищник.
     - Идет сюда, - сказал Конан и поднял меч.
     Листва закачалась, и Валерия еще  крепче  вцепилась  в  руку  Конана.
Джунгли она знала плохо, но понимала, что не  всякий  зверь  способен  так
раскачать стволы.
     - Здоровый, должно быть, как слон, - пробормотал Конан, как бы угадав
ее мысли. - Какая-то чертовщина...
     Из гущи листьев появилась морда, какой не увидишь и в  страшном  сне.
Разинутая пасть открывала  ряд  тяжелых  пожелтевших  клыков.  Морщинистая
морда принадлежала ящеру. Огромные бельма, точно увеличенные  тысячекратно
глаза удава, неподвижно уставились на людей, которые прижались к  скале  и
сами словно окаменели. Кровь покрывала обвислые чешуйчатые губы  и  капала
вниз.
     Голова - крупнее, чем у самого большого  крокодила  -  помещалась  на
длинной бронированной  шее,  вокруг  которой  воротником  во  все  стороны
торчали роговые шипы, а потом, ломая кусты  и  деревья,  выплыло  огромное
бочкообразное тело на коротеньких ногах. Белесое брюхо волочилось почти по
земле, а колючий хребет поднимался так высоко, что даже  Конан,  встав  на
кончики пальцев, не смог бы до него дотянуться. Длинный, увенчанный  шипом
хвост, как у огромного скорпиона, тащился далеко позади.
     - Назад на скалу, быстро! - Конан подтолкнул девушку.  -  Не  похоже,
чтобы он мог лазать по скалам, но  если  поднимется  на  задние  лапы,  то
достанет нас...
     Чудовище пошло к  ним,  подминая  кусты  и  молодые  деревья,  а  они
полетели к вершине, как листья по ветру. Валерия оглянулась и увидела, что
страшный  гигант  точно  стоит  на  задний  столбоподобных  лапах,  как  и
предвидел Конан.  Ее  охватила  паника.  В  вертикальном  положении  тварь
казалась еще огромнее, а морда ящера достигала  нижних  ветвей  гигантских
деревьев.
     Тогда железная рука Конан ухватила ее за плечо и  со  страшной  силой
втащила в зеленое переплетение ветвей как раз в тот момент, когда передние
лапы чудовища грохнули о скалу, задрожавшую от удара.
     Сразу же следом за беглецами из ветвей высунулась огромная  голова  и
они с леденящим ужасом глядели на обрамленную  зеленью  страшную  морду  с
разинутой пастью и горящими глазами. С треском захлопнулась пасть и голова
открылась  словно  погрузившись  в  озеро.  Сквозь  поломанные  ветви  они
разглядели, что чудовище уселось  на  задние  лапы  и  неотступно  пялится
вверх.
     Валерия задрожала.
     - Долго он будет тут сидеть?
     Конан пнул череп, тот что валялся в листве.
     - Этот бедняга забрался сюда, спасаясь от него или его  сородичей.  И
помер с голоду.  Кости  целы.  Ясно,  это  тот  самый  дракон,  о  котором
чернокожие рассказывают легенды. А если так, то от  живых  от  нас  он  не
отвяжется.
     Валерия жалобно глядела  на  него,  позабыв  о  недавней  ссоре.  Она
пыталась унять страх. Не раз показывала свою отвагу на море и на суше - на
скользких от крови палубах боевых галер, на стенах, взятых с бою  городов,
на песчаных пляжах, где молодцы из Красного Братства резали друг дружку  в
борьбе за власть. Но то, что  их  ожидало,  было  гораздо  страшнее.  Удар
клинка и пламя битвы это еще ничего. Но беспомощно сидеть на голой скале в
ожидании голодной смерти под охраной чудовища из древних веков - эта мысль
наполняла ее ужасом.
     - Он же должен время от времени ходить за жратвой и водой, -  сказала
она неуверенно.
     - И то, и другое рядом, - ответил Конан. - Конским мясом он  запасся,
да к тому же, как всякий змей может долго обходиться без пищи и воды. Жаль
только, что не спит, нажравшись, как змеи делают.  Но  так  иль  этак,  на
скалу ему не влезть.
     Конан говорил спокойно. Он был  варваром.  Терпеливость  лесов  и  их
обитателей было же частью его натуры, как вожделение и неудержимая ярость.
В отличие от цивилизованных людей, он сохранял  хладнокровие  и  в  худших
обстоятельствах.
     - А мы не можем забраться на дерево и  убежать,  прыгая  с  ветки  на
ветку, как обезьяны? - спросила она в отчаянии.
     - Я уже думал об этом. Ближние ветви слишком тонки, они обломятся под
нами. А потом мне сдается, что эта скотина может вырвать  с  корнем  любое
дерево.
     - Значит, мы будем здесь торчать, пока  не  околеем  с  голоду?  -  в
ярости заорала она и пнула череп так, что он со стуком покатился по скале,
- Я не хочу! Я опущусь вниз и снесу эту чертову башку!
     Конан сидел на каменном выступе у подножия шпиля.  Он  с  восхищением
смотрел на ее  горящие  глаза,  но  сейчас  она  была  способна  на  любое
безрассудство, так что восхищение пришлось оставить при себе.
     - Сядь! - рявкнул он и, схватив Валерию за руку,  усадил  к  себе  на
колени. Она так опешила, что даже не сопротивлялась, когда  он  отобрал  у
нее меч и вернул в ножны. - Сиди тихо и успокойся. Сталь сломается об  его
чешую. А ты ему на один зуб. Или он прихлопнет тебя хвостом. Как-нибудь да
мы выберемся отсюда...
     Она ничего не ответила и не попыталась отбросить его  руку  с  талии.
Страх давил ее,  это  чувство  было  незнакомо  для  Валерии  из  Красного
Братства. Покорно сидела она на коленях у своего спутника. То-то  удивился
бы Заралло, окрестивший ее "дьяволицей из адского гарема"!
     Конан лениво перебирал  ее  золотые  локоны.  Ни  скелет  у  ног,  ни
чудовище под скалой, его сейчас не интересовали.
     А ее беспокойные глаза заметили цветные пятна на  зеленом  фоне.  Это
были плоды - большие темно-пурпурные шары  на  ветвях  дерева  с  широкими
ярко-зелеными листьями. Тотчас она снова почувствовала голод, а  заодно  и
жажду - ведь озеро было теперь недосягаемым.
     - Мы не умрем, - сказала она. - Вон плоды, только руку протяни!
     Конан глянул в ту сторону.
     - Если мы их съедим, -  проворчал  он,  -  то  дракону  будет  делать
нечего. Черные люди земли Куш называют их "яблоки Деркето".  А  Деркето  -
Царица мертвых. Проглоти каплю сока или даже окропи им кожу - и ты  умрешь
раньше, чем успеешь сбежать со скалы.
     - О! - она замолкла бессильно. Видно от судьбы  не  уйдешь.  Спасенья
она уже не чаяла, А Конан был все еще занят ее талией и локонами. Если  он
и думал о спасении, то про себя.
     - Если бы ты убрал свою лапу и залез на шпиль, - сказала  она,  -  то
увидел бы много интересного. Он вопросительно глянул на нее, пожал плечами
да  так  и  сделал.  Обхватил  каменную  вершину  и  внимательно   оглядел
окрестности. Потом слез и застыл как статуя.
     - И правда, укрепленный город, - буркнул он.  -  Так  ты  собираешься
туда, а меня хотела наладить на побережье?
     - Я увидела его как раз перед тем, как ты появился. Когда я  покидала
Сукмет, то слыхом не слыхивала об этом городе.
     - Кто бы мог подумать, здесь - город! Вряд ли  стигийцы  продвинулись
так далеко. Уж не чернокожие ли возвели его? Но не видно ни пристроек,  ни
людей...
     - Еще бы - с такого-то расстояния!
     Он пожал плечами.
     - Во всяком случае тамошние жители  нам  не  помогут.  Народы  Черной
Земли враждебных пришельцев. Они бы просто забросали нас копьями и...
     Он замолчал, уставившись на пурпурные шары в листве.
     - Копия! - сказал он. - Проклятый идиот, как я раньше  не  додумался!
Вот как пагубно действует на мужика женская красота!
     - Что ты несешь? - спросила она.
     Не  отвечая,  он  опустился  к  ветвям  и  посмотрел  вниз.  Чудовище
продолжало сидеть, уставившись на скалу со змеиным упорством. Много  тысяч
лет назад его предки вот так же выслеживали пещерных людей.
     Конан незлобливо выругался  и  начал  рубить  тесаком  ветви,  норовя
выбрать потолще. Движение листвы потревожило тварь, она встала  на  четыре
лапы и принялась колотить хвостом во все стороны. Конан внимательно следил
за драконом и, когда тот вновь бросился на скалу успел вовремя отскочить с
пучком отрубленных веток. Три штуки их было - длинною около  семи  локтей,
толщиной с  большой  палец.  Кроме  того,  киммериец  заготовил  несколько
тонких, но крепких лиан.
     - Слишком легкие для древка копья, - сказал он. - И нашего  веса  они
бы,  конечно,  не  выдержали.  Но  в  единении  сила  -  так  учили   нас,
киммерийцев, аквилонские мятежники, что приходили  нанимать  наших  воинов
для разорения своей же земли. А мы предпочитали биться по-старому - родами
да племенами...
     - А причем тут эти чертовы палочки? - спросила она.
     Конан вставил между ветвями рукоятку своего тесака и  обмотал  связку
лианой. Получилось надежное копье.
     - А что толку? Ты же сам говорил, что чешую не пробить.
     - Не весь же он в чешуе, -  ответил  Конан.  -  Есть  много  способов
содрать шкуру с пантеры.
     Он подошел к краю скалы  выставил  копье  и  пронзил  одно  из  яблок
Деркето, всячески оберегаясь от брызнувшего пурпурного  сока.  Голубоватая
сталь лезвия покрылась алым матовым налетом.
     - Не знаю, выйдет ли что из этой затеи, - сказал он, - но  яду  здесь
хватило бы для слона. Посмотрим.
     Валерия следовала  за  ним.  По-прежнему  осторожно  держа  копье  на
отлете, он просунул голову между ветвей и обратился к чудовищу:
     - Ну, чего ты ждешь, помесь крокодила со скорпионом?  Высунь-ка  свою
поганую морду, червяк-переросток, а не то я  спущусь  вниз  и  забью  тебя
пинками, сучий ты потрох!
     Он добавил еще несколько  выразительных  слов,  да  таких,  что  даже
Валерия, выросшая среди моряков, удивилась. Но и на  чудовище  речь  Конан
произвела впечатление: голос человека приводит животных либо в страх, либо
в бешенство. Внезапно, с неожиданной прыткостью дракон вскочил  на  задние
лапы  и  вытянул  шею  в  отчаянной  попытке  ухватить  дерзкого  карлика,
осмеливающегося нарушать тишину в его владениях. Но Конан точно  определил
расстояние. Голова гиганта пробила листву в пяти локтях под ним.  И  когда
открылась чудовищная пасть, он изо всех  сил  метнул  копье  в  алый  зев.
Челюсти судорожно захлопнулись, перекусив древко, а Конан чуть не  полетел
вниз, но Валерия крепко ухватила  его  за  пояс.  Он  обрел  равновесие  и
буркнул что-то похожее на благодарность.
     Чудовище внизу  заметалось,  словно  сторожевой  пес,  которому  воры
насыпали перцу в глаза. Оно  мотало  головой,  било  когтями  по  скале  и
разевало пасть изо всех сил. В  конце  концов  ему  удалось  задней  лапой
ухватить обломок копья и выдернуть его. Потом оно подняло голову и глянуло
на людей таким яростным, почти разумным взглядом, что Валерия задрожала  и
вытащила меч. Чешуя на горле и боках бестии из ржаво-коричневой  сделалась
ярко-красной. И, самое страшное, из окровавленной пасти извергались звуки,
каких не услышишь от обычных тварей земных.
     С глухим ревом дракон бросился на скалу, где укрылись его противники.
Снова и снова поднималась над листвой его голова и челюсти хватали воздух.
А потом, встав на задние лапы, он даже  попытался  вырвать  скалу,  словно
дерево.
     Этот взрыв первобытной мощи и ярости оледенил Валерию. Но Конан и сам
был слишком первобытным, чтобы испытывать  что-либо  кроме  любопытства  и
понимания. Для варвара пропасть между ним и  другими  людьми  и  животными
была не столь велика, как  для  Валерии.  Он  переносил  на  дракона  свои
собственные качества и в рычании  гада  ему  слышались  те  же  проклятия,
какими он сам  его  осыпал.  Ощущая  родство  со  всеми  творениями  дикой
природы, он не испытывал ни страха, ни отвращения.
     Так что варвар сидел и спокойно наблюдал, как меняется  рев  зверя  и
его поведение.
     - Отрава начала действовать, - уверенно сказал он.
     - Что-то не верится, - Валерии и в самом деле было непонятно, как яд,
пусть даже такой смертоносный, может  повредить  этой  горе  взбесившегося
мяса.
     - В его реве слышится боль, - пояснил Конан.  -  Сперва  он  немножко
рассерчал - укололи в десну! А теперь почуял действие  яда.  Видишь  -  он
зашатался. Через пару минут ослепнет...
     И верно, чудовище зашаталось и напролом двинулось в лес.
     - Он убегает? - с надеждой спросила Валерия.
     - Бежит к  озеру!  -  Конан  возбужденно  вскочил.  -  Яд  ждет  его!
Ослепнуть-то он  ослепнет,  но  может  по  запаху  воротиться  к  скале  и
останется тут, покуда не сдохнет. Но ведь и  вся  драконья  родня  того  и
гляди сбежится на его вопли!
     - Значит, вниз?
     - Конечно!  Рванем  до  города!  Там  нам,  правда,  могут  и  глотки
перерезать, но другого выхода нет. По  дороге,  может,  еще  тысяча  таких
тварей попадется, но здесь - верная смерть. Быстро за мной!
     И  он  с  обезьяньей  ловкостью  помчался  вниз,  время  от   времени
останавливаясь, чтобы помочь своей  менее  проворной  спутнице.  А  она-то
считала, что ни в чем не уступит мужчине!
     Они вступили в полумрак листьев и бесшумно спустились на  землю.  Все
равно Валерии казалось, что ее сердце стучит на всю  округу.  Звуки  из-за
кустов означали, что дракон утоляет жажду.
     - Нахлебается вволю и вернется, - проворчал Конан. - И пройдут  часы,
пока яд его свалит. Если вообще свалит...
     Дальнее солнце начало  склоняться  к  горизонту,  и  чаща  стала  еще
мрачнее. В туманном полумраке заплясали черные тени. Конан ухватил Валерию
за руку и они помчались прочь от скалы. Варвар несся беззвучно, как ветер.
     - По следам идти он, видно, не может, - рассуждал Конан на бегу. -  А
вот если ветер нанесет на него наш запах, то учует...
     - О Митра! - умоляюще прошептала Валерия - Уйми ветер!
     Лицо ее было бледным овалом в полумраке. В свободной руке она держала
меч, но  ощущение  рукояти,  обтянутой  кожей,  уверенности  почему-то  не
прибавляло.
     От опушки леса их все еще отделяло солидное расстояние,  когда  сзади
послышались треск и топот. Валерия закусила губу, чтобы не разрыдаться.
     - Он догоняет нас... - в ужасе шепнула она.
     - Нет, - сказал Конан. - Он понял, что на скале нас  нет  и  мотается
теперь по лесу - пробует уловить запах. Скорее! теперь город  или  смерть!
Да он любое дерево выворотит, если мы туда заберемся! Только бы  ветер  не
переменился!
     Лес перед ними начал редеть, а позади оставалось море  мрака,  откуда
доносился зловещий треск - чудовище искало свои жертвы.
     - Равнина, - сказала Валерия. - Еще немножко, и...
     - Клянусь Кромом! - выругался Конан.
     - О Митра! - крикнула Валерия.
     Ветер прямо от них повеял в черную чащу. И тотчас ужасный рев  потряс
листву и беспорядочные стук и треск сменились  непрерывным  грохотом.  Это
дракон, подобно урагану, устремился в сторону своих врагов.
     - Беги!  -  зарычал  Конан  и  глаза  его  засверкали  как  у  волка,
угодившего в капкан. - Только это и осталось!
     Морские сапоги не слишком удобны для бега, да и сами пираты  неважные
бегуны -  таков  уж  их  образ  жизни.  Шагов  через  сто  Валерия  начала
задыхаться и спотыкаться. А сзади слышался уже не топот, а сплошной гром -
чудовище выбежало из леса на открытое пространство.
     Железная рука Конан обвила ее талию и приподняла над землей. Если  бы
им удалось сейчас избежать клыков, ветер, возможно, снова бы  переменился.
Но пока он дул по-прежнему, и дракон мчался за ними, как  военная  галера,
подхваченная тайфуном. Варвар оттолкнул Валерию с  такой  силой,  что  она
пролетела несколько локтей и упала у подножия  ближайшего  дерева,  а  сам
встал на пути разъяренного гиганта.
     Уверенный,  что  смерть  неизбежна,  киммериец  подчинился   велениям
инстинкта и со всей решимостью ринулся на  чудовище.  Он  прыгнул,  словно
дикий кот и нанес мощный удар, почувствовав, что меч  глубоко  вонзился  в
чешуйчатый лоб. Потом нечеловеческая сила отшвырнула его в сторону,  и  он
отлетел локтей на полсотни, теряя дух и сознание.
     Он и сам бы не мог сказать, как сумел подняться на  ноги.  Все  мысли
его были только  о  спутнице,  беспомощно  лежащей  на  пути  разъяренного
дракона. Прежде чем дыхание снова вернулось к нему, он уже стоял над ней с
мечом в руке.
     Она лежала там же, куда он ее толкнул, но уже пробовала подняться. Ее
не коснулись ни саблевидные клыки, ни  лапы,  что  сметали  все  на  пути.
Самого же Конана дракон, как  видно  отшвырнул  плечом  когда,  позабыв  о
жертвах, понесся вперед, почуяв смертные судороги. Он так и летел, пока не
столкнулся с гигантским деревом на своем пути. Сила удара была так велика,
что дерево вывернулось с корнем, а из  черепа  чудовища  вылетели  не  бог
весть какие мозги. Дерево рухнуло на дракона и  пораженные  люди  увидели,
как ветви и листья трясутся от конвульсий гада. Наконец все утихло.
     Конан помог Валерии встать и они побежали дальше.  Через  минуту  они
были уже на равнине, покрытой спокойным полумраком.
     Конан остановился на мгновенье, чтобы оглянуться на лес. Там лист  не
шелохнулся, птица не  пискнула.  Там  была  тишина  -  такая  же,  как  до
сотворения человека.
     - Бежим, - сказал Конан. - Жизнь наша все еще  на  волоске.  Если  из
леса выползут другие драконы...
     Дальнейшего говорить не требовалось.
     Город был далеко - гораздо больше,  чем  казалось  со  скалы.  Сердце
болезненно колотилось в груди Валерии, лишая ее дыхания. Каждую секунду ей
казалось, что сейчас из чащи вылетит новая тварь и устремится по их следу.
Но ничто не нарушало тишины.
     Когда от леса их отделяла уже  примерно  миля,  Валерия  вздохнула  с
облегчением. Уверенность начала возвращаться к ней. Солнце  уже  взошло  и
тьма сгущалась над равниной, перебиваемая светом первых звезд.  Кактусы  в
полумраке напоминали сказочных карликов.
     - Здесь нет ни скота, ни вспаханных полей, - рассуждал Конан.  -  Чем
же этот народ живет?
     - Скотину могли на ночь загнать за ворота, - предложила Валерия. -  А
поля и пастбища - по ту сторону города.
     - Возможно, - согласился он. - Хотя со скалы я  ничего  подобного  не
видел.
     Над городом взошла луна, башни и стены зачернели в желтом  ее  свете.
Мрачным и тревожным казался этот черный город.
     Наверное, так и подумал Конан, остановился, огляделся и сказал:
     - Останемся тут. Что толку колотиться ночью в ворота - все  равно  не
отопрут. Неизвестно, как нас встретят, так что лучше набраться сил. Поспим
пару часов - и снова будем готовы биться или убегать - как придется.
     Он подошел к зарослям кактуса, которые образовали  как  бы  кольцо  -
обычное дело в южных пустынях. он прорубил мечом проход и сказал Валерии:
     - По крайней мере убережемся от змей.
     Она со страхом обернулась в сторону леса, находящегося в каких-нибудь
шести милях.
     - А если из чащи вылезет дракон?
     - Будем сторожить по очереди, - ответил он, хоть и не сказал, какой в
этом толк.
     - Ложись и спи. Первая стража моя.
     Она заколебалась, глядя на него  с  сомнением,  но  он  уже  сидел  у
прохода, скрестив ноги и уставившись во мрак, с мечом  на  коленях.  Тогда
она молча улеглась на песок посередине колючего кольца.
     - Разбудишь меня, когда луна будет в зените, - приказала она.
     Он ничего не ответил и даже не взглянул на нее.  Последнее,  что  она
видела перед сном, был силуэт его могучей фигуры, недвижной, как бронзовая
статуя.



                      2. ПРИ СВЕТЕ ОГНЕННЫХ КРИСТАЛЛОВ

     Валерия проснулась, дрожа от  холода,  и  увидела,  что  равнина  уже
залита серым светом.
     Она села, протирая глаза. Конан  стоял  возле  кактуса,  отрубая  его
мясистые листья и осторожно вытаскивая колючки.
     - Ты меня не разбудил! - с упреком сказала она. - Позволил мне  спать
всю ночь!
     - Ты устала, - сказал он. -  Да,  наверное,  и  зад  весь  отбила  за
дорогу. Вы, пираты, непривычны к лошадиному хребту.
     - А как же ты сам-то? - огрызнулась она.
     - Прежде чем стать пиратом, я был мунганом, - ответил он. - А они всю
жизнь проводят в седле. Однако и я  перехватил  несколько  минуток  сна  -
знаешь, как пантера, что подстерегает серну на лесной тропе.
     И в самом деле огромный варвар  выглядел  удивительно  бодро,  словно
спал всю ночь на царском ложе. Вытащив колючки и очистив толстую кожу,  он
подал девушке толстый, сочный лист кактуса.
     - Кусай, не бойся. Для людей пустыни это и еда, и питье.  Когда-то  я
был вождем зуагиров, пустынного племени, которое  живет  тем,  что  грабит
караваны.
     - О боги, кем ты только не был! - со смесью  недоверия  и  восхищения
сказала она.
     - Например, я никогда  не  был  королем  гиборийской  державы,  -  он
откусил здоровенный кусок кактуса. - Хоть и мечтаю об этом.  И,  возможно,
когда-нибудь стану им - почему бы и нет?
     Она покачала головой, дивясь его спокойной дерзости, и  принялась  за
еду. Вкус не был неприятным, а влага  вполне  утоляла  жажду.  Покончив  с
завтраком, Конан вытер руки о песок, встал, расчесал пятерней свою  черную
гриву, нацепил пояс с мечом и сказал:
     - Ну что ж, пойдем. Если горожане захотят перерезать нам глотки,  они
с таким же успехом могут сделать это и сейчас,  пока  солнышко  не  начало
припекать.
     Валерия подумала, что эта мрачная шутка может  оказаться  вещей.  Она
тоже встала и подпоясалась. Ночные страхи  миновали,  и  драконы  из  леса
казались уже смутным воспоминанием. Она  смело  шагала  рядом  с  Конаном.
Какие бы опасности не ожидали их, враги будут всего лишь людьми. А Валерия
из Красного Братства еще не встречала человека, способного испугать ее.
     Конан смотрел на нее и удивлялся - она шла  таким  же,  как  у  него,
размашистым шагом и не отставала.
     - Ходишь ты как горцы, а не как моряки, - заметил он.  -  Ты,  должно
быть, аквилонка. Солнце Дарфара не  сделало  твою  белую  кожу  бронзовой.
Многие принцессы могли бы тебе позавидовать.
     - Да, я  из  Аквилонии,  -  ответила  она.  Его  комплименты  уже  не
раздражали ее, а явная влюбленность была  даже  приятна.  Если  бы  другой
мужчина позволил ей проспать  ее  стражу,  она  бы  страшно  разгневалась,
потому что не позволяла, чтобы ей делали поблажки как женщине.  Но  втайне
радовалась, что Конан поступил именно так. И не воспользоваться ее страхом
или робостью. В конце концов, подумала она, это необыкновенный человек.
     Солнце вставало за городом, и его башни засияли тревожным пурпуром.
     - При луне они черные, - бормотал Конан, и  в  глазах  его  появилась
варварская покорность судьбе. - А при ясном солнце  они  словно  кровь,  и
кровь, должно быть, предвещают. Ох, не нравится мне этот город!
     Тем не менее они продолжали идти, и Конан отметил, что ни одна дорога
с севера не вела в город.
     - Скот не истоптал пастбищ по эту сторону города, - сказал  он.  -  И
плуг не касался этой земли много лет, а может, веков. Но  смотри  -  здесь
все же когда-то крестьянствовали.
     Валерия увидела древние оросительные  канавы  -  местами  засыпанные,
местами поросшие кактусами.
     Она с тревогой посмотрела на город. Солнце не блистало  на  шлемах  и
копьях  по  стенам,  трубы  не  трубили  тревогу,  с  башен не  доносились
приказы...  Тишина,  такая же,  как в лесу.  Солнце  было  уже  высоко  на
востоке, когда они остановились перед огромными воротами в северной стене,
в тени  вынесенного  парапета.  Пятна  ржавчины покрывали железную  оковку
бронзовых створок. Отовсюду свешивалась паутина.
     - Их не открывали уже много лет! - сказала Валерия.
     - Мертвый город, - согласился Конан. Вот почему засыпаны канавы и  не
тронуты поля.
     - Кто же построил этот город? Кто жил в нем? Куда они все ушли?
     - Не знаю. Может, какой-нибудь изгнанный стигийский  род.  Хотя  нет.
Стигийцы строят по-другому. Возможно,  их  прогнали  враги  или  истребило
моровое поветрие.
     - Тогда там лежат сокровища, обрастая пылью  и  паутиной!  -  сказала
Валерия,  в  которой  проснулась   свойственная   ее   ремеслу   жадность,
соединенная с женским любопытством. - Сумеем мы открыть эти ворота?  Давай
попробуем!
     Конан с сомнением поглядел на тяжелые ворота, но все же уперся в  них
руками и толкнул что было сил.
     Страшно заскрипели заржавевшие  петли,  тяжкие  створки  подались,  и
Конан выпрямился, доставая меч из ножен. Валерия выглянула из-за его плеча
и издала звук, свидетельствующий об удивлении.
     Они ожидали увидеть улицу или дворик -  ничего  подобного!  Ворота  -
точнее двери - открывались прямо  в  широкий,  длинный  зал,  уходивший  в
глубину  насколько  хватало  глаз.  Исполинских  пропорций,  зал   поражал
воображение. Пол, вымощенный  красной  квадратной  плиткой,  едва  заметно
светился, словно отражая пламя факелов. Стены были  сложены  из  какого-то
блестящего зеленого минерала.
     - Пусть меня назовут шемитом, если это  не  жадеит!  -  От  удивления
Конан тихонько выругался.
     - Но чтобы столько и в одном месте! - возразила Валерия.
     - Я пощипал достаточно караванов, шедших из Кхитая,  так  что  можешь
мне верить - это жадеит.
     В  сводчатый  лазуритовый  потолок  были  вставлены  гроздья  больших
зеленых камней, испускающих в полумраке ядовито-зеленое свечение.
     - Огненные камни! - Несмотря на внешне бесстрастный  вид,  Конан  был
поражен. -  Так  называют  их  антийцы.  Существует  поверье,  что  это  -
окаменевшие глаза  доисторических  гадов,  которых  наши  предки  называли
"золотыми змеями". В темноте они горят, будто кошачьи.  Так  что  ночью  в
этом зале светло, только,  должно  быть,  это  жуткое  зрелище.  А  сейчас
займемся поисками - вдруг да наткнемся на тайник с драгоценностями.
     - Закрой дверь, - попросила Валерия. - У меня  нет  никакого  желания
удирать от дракона и в этом зале.
     Конан ответил, ухмыльнувшись:
     - Не думаю, чтобы драконы отважились покинуть свой лес.
     Однако он выполнил просьбу девушки  и,  указав  на  сломанный  засов,
добавил:
     - Когда я налег плечом,  мне  послышалось,  будто  что-то  хрустнуло.
Засов весь изъеден ржавчиной, как видно, его я  и  сломал.  Но  если  люди
покинули город, почему двери были заперты изнутри?
     - Значит, они вышли другими воротами.
     Валерия подумала, сколько, должно быть, минуло столетий  с  тех  лет,
как в этот зал в последний раз проникал дневной свет.  Но  она  ошибалась.
Огромный зал вдруг начал заполняться светом, и скоро  они  обнаружили  его
источник. В сводчатом потолке были прорезаны  узкие  щели-окна,  прикрытые
полупрозрачными пластинками какого-то кристалла. Зеленые  камни  в  темных
промежутках между окнами мигали, точно глаза разъяренных кошек. Пол ногами
мерцающий пол переливался всеми цветами и оттенками  пламени.  Они  словно
шагали по земле  царства  Мертвых  под  небом,  усеянным  злыми  мигающими
звездами.
     Три галереи с балюстрадами протянулись одна  над  другой  вдоль  стен
зала.
     - Похоже на четырехэтажный дом, - пробурчал Конан. - В высоту зал  до
самой крыши. Длинный, как улица. Кажется, в той стене есть дверь.
     Валерия пожала своими ослепительно-белыми плечами.
     - Не спорю -  твои  глаза  поострее  моих,  хотя,  признаться,  среди
корсаров меня тоже не считали за слепую.
     Они свернули в открытую дверь и прошли через несколько комнат - пол у
всех был выложен,  как  и  в  большом  зале,  плитами;  стены,  украшенные
золотым, серебряным или бронзовым фризом - из того  же  зеленого  жадеита,
мрамора, реже - из халцедона. Вкрапления зеленых камней источали с потолка
все тот же призрачный мерцающий свет.
     В некоторых  комнатах  освещение  отсутствовало,  их  дверные  проемы
вставали непроницаемо-черным пятном, словно  бреши  в  потусторонний  мир.
Валерия и Конан проходили мимо них, все время держась светлых помещений.
     В углах висела паутина, но на полу, на мраморных полах, сиденьях,  не
ощущался присущий запустенью слой пыли. То  и  дело  встречались  коврики,
выполненные из кхитайского шелка, известного своей прочностью. И ни  одной
двери или окна, которые выходили бы на улицу, во двор или  в  сад.  Каждая
дверь неизменно вела в новую комнату или в зал.
     - Где же у них тут улицы? - проворчала Валерия. - Похоже, по размерам
этот дворец не уступит сералю короля Турана.
     - Чума тут ни при чем,  -  размышляя  о  своем,  медленно  проговорил
Конан. - Иначе были бы скелеты. Что если их одолели частые набеги,  и  вот
они собрались и ушли? Или...
     - Что если тебе бросить свои гаданья?! - вдруг вспыхнула  Валерия.  -
Все равно ничего не узнаем. Лучше посмотри на фризы. Тебе не кажется,  что
эти линии чем-то напоминают людей? Как ты думаешь, какой они расы?
     Конан тщательно осмотрел рисунки и покачал головой.
     - Никогда раньше таких не видел. Хотя... В них есть восточные черты -
скорее всего, выходцы из Вендии или из Козалы.
     - Ты что, был королем в Козале?  -  насмешливый  тон  не  мог  скрыть
острого любопытства.
     - Нет. Но я был начальником в отряде афгулов  -  племени,  населяющем
Химелийские горы вдоль вендийской границы, а они держат сторону Козала. Но
для чего козалцам понадобилось строить город так далеко от родных земель?
     Фигуры на стене - мужчины и женщины,  стройные,  с  кожей  оливкового
цвета - были высечены со всей тщательностью, в глаза  бросались  необычные
черты лиц, горделивая грация тел, проницательный взгляд. Резчик одел их  в
легкие, как паутинка, одеяния с обилием искусных украшений из  драгоценных
камней и металлов, изобразив во время пиршества, танцующими или в любовных
сценах.
     - Конечно, с востока, - уже решительней сказал  Конан,  -  только  не
пойму, откуда именно. Похоже, их жизнь  протекала  до  отвращения  гладко,
иначе мы нашли бы сцены сражений и поединков... Что там -  ступени?  Давай
поднимемся.
     Это была винтовая лестница, берущая начало в комнате, в  которой  они
сейчас находились. Они поднялись на три пролета и очутились  в  просторной
комнате на четвертом этаже; потолки этого яруса были гораздо выше, чем  на
нижних трех. Сквозь окна-щели, прорезанные  в  потолке,  в  комнату  падал
свет; здесь, как и в зале, слабо посверкивали огненные камни.  Из  комнаты
вели четыре двери, заглянув в три  из  них,  они  увидели  уходящие  вдаль
анфилады комнат все в том  же  призрачном  свете,  четвертая  выходила  на
галерею, протянувшуюся вдоль зала - гораздо меньшего по сравнению  с  тем,
который они обследовали ранее.
     - Будь они прокляты! - Валерия с мрачным видом опустилась  на  скамью
из жадеита. - Люди, удравшие из этого проклятого города, похоже, захватили
с собой все ценности. Я устала: бродишь, бродишь - и ничего,  одни  пустые
комнаты!
     - Весь верхний ярус освещен окнами в крыше. -  Холодный,  размеренный
тон варвара подействовал на нее успокаивающе. - Значит, надо найти окно  с
видом на город. Давай осмотрим комнаты вон за той дверью.
     - Вот ты и осматривай, -  слабо  огрызнулась  девушка.  -  А  я  пока
останусь здесь - ноги уже гудят.
     Бесшумно, словно привидение,  Конан  растворился  в  проеме  двери  -
напротив той, что вела на галерею, в то время как Валерия,  сцепив  пальцы
на затылке, откинулась на спинку скамьи и с  наслаждением  вытянула  ноги.
Эти молчаливые комнаты и залы с гроздьями мерцающих камней над  головой  и
кроваво-красным полом действовали на нее угнетающе. Единственное, чего  ей
сейчас  хотелось,  -  это  поскорее  выбраться  из  лабиринта  на   улицу.
Расслабившись, она целиком отдалась потоку мыслей. "Интересно, - рассеянно
думала Валерия, - что за люди ступали по этим алым плиткам и  сколько  зла
увидели за сотни лет загадочные мигающие под потолком зеленые камни?"
     Легкий шорох пробудил ее от раздумий. Еще  не  осознав  причины,  она
была уже на ногах, сжимая в руке меч, вся обратившись в слух: для Конана -
слишком рано, к тому же он всегда появлялся неслышно, точно призрак.
     Звук исходил из-за двери, ведущей на галерею. Без  малейшего  шороха,
как кошка ступая в сапогах мягкой кожи, она скользнула в дверь,  пересекла
балкон и, укрывшись за тяжелой колонной балюстрады, глянула вниз.
     По залу крадучись двигался человек.
     Появление живого существа в этом, казалось, уже  века  как  брошенном
дворце, поразило девушку: на миг захолонуло  сердце,  прервалось  дыхание.
Очнувшись, она быстро присела за каменные перила и с напряженным вниманием
- нервы как струны - горящими глазами стала следить за фигурой внизу.
     Человек ничем не напоминал  людей,  чьи  изображения  она  видела  на
стенах. Чуть  выше  среднего  роста,  очень  смуглый,  но  не  из  племени
чернокожих, он был совершенно голый, если  не  считать  шелковой  повязки,
наполовину прикрывавшей мускулистые бедра, а также кожаного пояса  шириной
с  запястье  мужчины,  стянувшего  узкую  талию.  Прямые  черные   волосы,
рассыпанные в беспорядке по плечам, придавали ему вид  дикаря.  На  первый
взгляд худой, но канаты и узлы мускулов, буграми выступающие под кожей рук
и ног, все тело без той излишней плоти, что придает  линиям  плавность,  а
облику - гармонию, говорили о том, насколько  обманчивым  может  оказаться
поверхностное суждение. Убрав излишки,  природа  вылепила  образ  цельный,
почти отталкивающий.
     И все-таки больше всего воительницу поразила не внешность, а  повадки
человека. Он крался на полусогнутых ногах, припадая  к  полу  и  поминутно
оглядываясь. В правой руке он сжимал рукоять кривого,  широкого  у  острия
клинка, и она видела,  как  дрожала  эта  рука  от  завладевших  человеком
чувств. Воин был испуган, трясся в тисках животного ужаса, и  когда  вновь
оглянулся, из-под черных прядей блеснула пара широко раскрытых глаз.
     Валерию он не заметил. Дальше и дальше скользил он на цыпочках  через
зал, пока не скрылся в  открытых  дверях.  Минутой  позже  оттуда  донесся
слабый вскрик, и снова в воздухе повисла тишина.
     Не в силах побороть любопытства, Валерия, пригнувшись, перебежала  по
галерее до двери, расположенной прямо над той, в которой скрылся  человек.
Не задумываясь, она  вошла  в  дверь  и  очутилась  на  галерее  поменьше,
обегающей большую комнату.
     Эта комната располагалась на третьем этаже, и ее потолок был  не  так
высок, как в большом зале. Ее освещали только огненные камни, их  зловещий
зеленый свет не мог рассеять тьмы над галереей.
     Глаза Валерии расширились. Человек, которого она заметила,  находился
там, внизу.
     Он лежал на пурпурном ковре в центре комнаты  -  тело  обмякло,  руки
раскинуты в стороны. Кривой меч - рядом.
     Ей показалось странным, что он так долго лежит без движения.  Но  вот
девушка вгляделась в ковер под неподвижной фигурой -  глаза  ее  сузились.
Под телом и около него цвет ткани был иным, более ярким - алым.
     Дрожа мелкой дрожью, она присела за  ограждением,  ее  глаза  пытливо
изучали тени под галереей.  Но  бесполезно:  тьма  надежно  скрывала  свою
тайну.
     Внезапно на месте ужасной драмы появилось новое лицо - человек, почти
копия первого, вошел через дверь напротив той, что вела в зал.
     При виде распростертого на полу собрата глаза  его  сверкнули,  и  он
тихо позвал: "Хикмек!", но тот даже не шевельнулся.
     Тогда он быстро прошел к  ковру,  нагнулся  и,  впившись  пальцами  в
поникшее плечо, перевернул тело на свое  колено.  Из  груди  его  вырвался
сдавленный крик: голова лежавшего  безвольно  откинулась,  обнажив  горло,
рассеченное от уха до уха.
     Человек выпустил труп, и тот  упал  на  залитый  кровью  ковер.  Воин
вскочил, весь дрожа, словно лист  на  ветру.  От  страха  лицо  его  стало
пепельно-серым. И вдруг, уже готовый рвануться прочь от  страшного  места,
он застыл, превратился в камень,  как  завороженный  глядя  округлившимися
глазами в дальний конец комнаты.
     Там, во мраке под галереей, затеплился огонек - быстро разгораясь, он
ничем не походил на мерцание зеленых камней.  Валерия  почувствовала,  как
зашевелились волосы у нее на голове: едва видимый в пульсирующем свечении,
по воздуху плыл череп, и казалось, прямо от  черепа  -  человеческого,  но
страшной, уродливой формы - исходит этот таинственный свет.  Череп  висел,
как отсеченная голова, - возникший из ночи и тьмы, он  на  глазах  обретал
четкую форму... да, человеческий, но человека неведомой ей расы.
     Воин стоял неподвижно - изваяние парализованного страхом, - не  сводя
глаз с жуткого видения. Вот череп качнулся от стены,  и  вместе  с  ним  -
неясная  тень.  Постепенно  тень  сгустилась  и   приобрела   человеческие
очертания;  на  обнаженном  торсе  и  конечностях  мертвенно-белым  цветом
проступали кости. Голый череп в ореоле  сияния  ухмылялся  жуткой  улыбкой
мертвеца, пустые  глазницы  насквозь  пронзали  живую,  скованную  страхом
плоть. Воин не шелохнулся; меч, звякнув, выпал из  онемевших  пальцев,  на
лице застыла маска жертвы, обреченной на заклание силами Зла.
     Валерия почувствовала, что не только страх парализует волю  человека.
В пульсирующем свечении присутствовало нечто сверхъестественное, неземное,
что отнимало способность мыслить и действовать. Даже  здесь,  на  галерее,
будучи  в  полной  безопасности,  она,  пусть  и  слегка,   но   поддалась
воздействию зловещего, несущего угрозу разуму света.
     Ужас, охвативший несчастную жертву, лишил ее  последних  сил;  прижав
ладони к глазам, человек рухнул на колени. Покорный неизбежной участи,  он
ждал удара клинка, мерцающего в руке видения - самой Смерти, занесшей  над
человеком свой меч.
     Валерия, во власти первого порыва, поступила так, как  ей  подсказала
ее изменчивая природа.  Тигрицей  перемахнув  через  перила,  она  как  на
подушечках опустилась за спиной призрака. От мягкого удара кожаных сапог о
пол тот круто обернулся, но не успел сделать  и  шага;  сверкнула  разящая
сталь - и волна ликования и  гнева  захлестнула  девушку:  вместо  пустоты
клинок встретил мясо и кости смертного!
     Раздался вскрик, заглушенный гортанным бульканьем, и  рассеченное  от
плеча до середины  груди  видение  повалилось  на  пол;  светящийся  череп
откатился в сторону, открыв копну черных  прямых  волос  и  смуглое  лицо,
искаженное предсмертной мукой. Под  страшным  балахоном  оказался  обычный
человек, во многом схожий с тем, что на коленях дожидался смерти.
     При звуке удара тот,  словно  смутившись,  поднял  голову  и  сейчас,
пораженный, во все глаза смотрел на белокожую женщину, стоявшую над трупом
с окровавленным мечом в руке.
     Пошатываясь, он встал на ноги, что-то невнятно бормоча,  -  казалось,
увиденное лишило его разума. К своему удивлению, Валерия все поняла: слова
были знакомы - человек говорил на стигийском языке, хотя  и  с  незнакомым
выговором.
     - Кто ты? Откуда? Зачем ты в Ксухотле? - И  вдруг  слова  хлынули  из
него, как вода из прорванной плотины: - Но ты же друг - богиня или демон -
какая разница! От твоего меча пал сам Пылающий Череп!  Под  ним  скрывался
человек - кто мог подумать? А мы-то считали его за  демона,  которого  они
заклинаниями вызвали из катакомб! Тихо! Слышишь?
     Он оборвал словесный поток и вновь застыл,  с  напряженным  вниманием
вслушиваясь в тишину. Валерия замерла - безмолвие царило во дворце.
     - Надо торопиться! - горячо зашептал человек ей в ухо. - Они сейчас к
западу от Большого зала! Это здесь! Быть может, уже крадутся сюда!
     Воин сомкнул пальцы на ее запястье, она попробовала освободить руку -
тщетно!
     - Ты говоришь "они", кто это? - спросила девушка.
     Он   задержал   на   незнакомке   взгляд,   как   бы   удивляясь   ее
неосведомленности.
     - "Они"? - он запнулся. - Ну, те - из Ксоталана. Ты только что  убила
одного из них. Те, что живут у Восточных ворот.
     - Так, значит, город населен?! - воскликнула она.
     - Да, да! - от нестерпимого желания поскорее покинуть  опасное  место
воин извивался всем телом и едва не подпрыгивал. - Идем! Нам надо поскорей
вернуться в Техултли!
     - Где это?
     - Район у Западных ворот! - И, крепче сжав руку девушки, он повлек ее
к двери, через которую вошел пятью минутами раньше. Его смуглый лоб усеяли
крупные капли пота, глаза от страха блестели.
     - Стой!  Подожди!  -  Валерия  вырвала  руку  из  его  клещей.  -  Не
прикасайся ко мне, или я раскрою тебе череп! Что все это значит? Кто ты? И
куда меня тащишь?
     Огромным усилием воли человек взял себя в руки и, бросая по  сторонам
испуганные взгляды, заговорил срывающимся голосом, но так быстро, что  она
с трудом разбирала слова:
     - Меня зовут Техотл. Я сам из Техултли. Мы с этим парнем, что лежит с
перерезанным горлом, прокрались в Зал тишины, надеясь подстеречь  и  убить
кого-нибудь из ксоталанцев, и потеряли друг друга. Тогда я вернулся  сюда,
но увидел, что мой приятель лежит на ковре, уже мертвый. Я знаю,  что  это
сделал Пылающий Череп, он бы и меня прирезал, если бы ты его не убила.  Но
думаю, что он здесь не один. Наверняка из Ксоталана явятся другие. Боги  -
и те бледнеют при виде участи несчастных,  попавших  в  лапы  ксоталанских
зверей живыми.
     От одной мысли об этом незнакомец задрожал как в  лихорадке,  смуглая
кожа словно покрылась пепельным налетом. Нахмурив лоб, Валерия задумалась.
За малопонятными фразами таилось что-то важное, но суть ускользала от нее.
     Она повернулась к черепу - тот по-прежнему испускал пульсирующий свет
- и носком сапога потянулась было к нему, как вдруг  человек,  назвавшийся
Техотлом, дико вскрикнув, прыгнул вперед.
     - Не прикасайся! И не смотри на него!  В  нем  -  Безумие  и  Смерть!
Только колдуны Ксоталана знают его тайну. Они нашли его в катакомбах среди
останков жестоких королей, правивших Ксухотлом в мрачные дни прошлого,  за
сотни лет до нас. Тем, кто не познал великую тайну черепа, хватает взгляда
на  него,  чтобы  застыла  в  жилах  кровь  и   затуманился   разум.   Раз
прикоснувшись, человек сходит с ума и скоро угасает.
     Валерия окинула воина недоверчивым взглядом. Худой и  мускулистый,  с
сальными волосами, он не внушал  доверия.  В  глазах  наряду  с  огоньками
затравленного зверя  она  уловила  лихорадочный  блеск  -  верный  признак
расстроенных нервов. И  вместе  с  тем  в  его  голосе  звучало  искреннее
беспокойство.
     - Пойдем! - чуть ли не жалобным тоном заговорил он и вновь  потянулся
к ее запястью, но вдруг, вспомнив  угрозу,  отдернул  руку.  -  Ты  не  из
здешних. Не знаю, как ты сюда попала, но будь  ты  богиня  или  демон,  ты
должна помочь Техултли. Там все узнаешь.  Мне  кажется,  ты  пришла  из-за
Большого леса - оттуда пришли наши предки. Но ты ведь друг, иначе не стала
бы убивать нашего врага.  Прошу  тебя,  поторопимся,  пока  ксоталанцы  не
обнаружили нас и не прирезали.
     С неприятного, горящего нетерпением лица Техотла она перевела  взгляд
на череп - то едва тлевший, то снова разгоравшийся на плиточном полу возле
трупа. Словно явившийся из ночного кошмара, во многом  схожий  с  обычным,
череп, однако, отличался каким-то особым зловещим уродством. При жизни его
обладатель, должно быть, являл собой отталкивающий, даже страшный вид. При
жизни?  Ей  почудилось,  что  череп  продолжает   жить   какой-то   своей,
обособленной жизнью. Челюсти вдруг раздвинулись  и  с  лязгом  сомкнулись.
Свечение усилилось, по черепу  забегали  живые  огоньки,  стало  нарастать
ощущение нереальности - да, это сон, тяжелый сон,  вся  жизнь  всего  лишь
сон...
     - Не смотри! Не смотри на череп! - донесся до  нее,  будто  издалека,
через пространство резкий голос Техотла. Пучина, едва  не  поглотившая  ее
разум, начала быстро рассеиваться.
     Валерия встряхнулась, точно  львица.  Зрение  прояснилось.  А  Техотл
между тем продолжал:
     - При жизни он носил в себе мозг ужасного короля магов! Он  и  сейчас
живет, получая силы и колдовской огонь из царства Тьмы.
     Исторгнув страшное проклятие, Валерия рванулась вперед.  Прошелестело
лезвие - и череп разлетелся на десятки горящих осколков.
     Где-то то ли в глубине комнаты, то ли в отдалении, то ли в уголках ее
сознания раздался животный рев боли и ярости.
     Рука Техотла почтительно  коснулась  ее  пальцев,  сжимавших  рукоять
меча; его губы невнятно шептали:
     -  Ты  разрубила  Череп!  Разрушила  чары!   И   никакие   заклинания
ксоталанцев уже не смогут его воскресить! А теперь уходим. Быстро!
     - Но я не могу, - возразила она. - У меня здесь неподалеку друг, и мы
договорились, что...
     Она  осеклась,  увидев,  как  страшно  исказилось   его   лицо,   как
остановился взгляд, устремленный поверх ее плеча. Она круто повернулась  и
увидела четырех воинов: разом вбежав через четыре  двери,  те  ринулись  к
двоим в середине комнаты.
     Они ничем не отличались от  других:  такие  же  тощие,  с  узловатыми
мускулами, те же прямые иссиня-черные волосы и тот  же  безумный  огонь  в
широко раскрытых глазах. Одежда, оружие - все как у Техотла,  с  той  лишь
разницей, что на груди у всех был нарисован белый череп.
     Не было ни вызова,  ни  боевого  клича.  Как  жаждущие  крови  тигры,
бросились ксоталанцы на врагов, горя желанием достать  клинком  до  горла.
Техотл встретил их  с  яростью  обреченного.  Уклонившись  от  палаша,  он
схватился с воином врукопашную, увлек на пол, где в  полном  молчании  оба
катались и рвали друг друга на части!
     Трое оставшихся, с глазами красными, как у бешеных собак, налетели на
Валерию.
     Первого, кто оказался в пределах  досягаемости  ее  меча,  она  убила
сразу - не успел тот замахнуться, как упал с раскроенным черепом.  Отбивая
удар, она метнулась в сторону.  Глаза  девушки  горели,  на  губах  играла
беспощадная улыбка. Вновь она была  Валерией  -  воительницей  из  "Ватаги
Красных братьев", и шелест длинного прямого меча звучал ей слаще свадебной
песни.
     Вот ее меч блеснул мимо вражеского клинка, прорвал защиту и,  вспоров
дубленую кожу, на шесть дюймов  погрузился  в  живот  врага.  Хватая  ртом
воздух, человек повалился на колени, но его рослый товарищ прыгнул  вперед
и с такой яростью стал наносить удар за ударом, что Валерия никак не могла
выбрать  момента,  чтобы   ответить.   Она   отступала,   парируя   удары,
хладнокровно дожидаясь случая для  решающего  выпада.  Все  равно  -  этот
стальной смерч долго не продлится. Рука устанет, ослабеет, ураган стихнет,
и тогда она возьмет свое - вонзит клинок прямо в сердце.  Валерия  мельком
увидела Техотла: оседлав врага, тот всеми силами пытался  разжать  мертвую
хватку на своем запястье, чтобы всадить кинжал меж ребер ксоталанца.
     Пот крупными каплями выступил на лбу нападавшего, глаза полыхали, как
угли. Несмотря на яростный натиск, он не мог ни сломить, ни  даже  пробить
оборону  девушки.  Но  вот  его  дыхание  стало   прерывистым,   удары   -
беспорядочными и уже не такими мощными. Она сделала  шаг  назад,  вынуждая
того сменить позицию, и вдруг почувствовала, как железные  пальцы  мертвой
хваткой впились ей в бедро. Раненый на полу! Она совсем о нем забыла!
     Привстав на колени, тот замкнул  пальцы  на  ее  ногах;  его  товарищ
торжествующе заклекотал и начал  пробираться  по  кругу,  чтобы  атаковать
девушку слева. Она снова рванулась - все напрасно! Один удар вниз - и  она
освободилась бы от этих капканов, но в  этот  миг  кривой  клинок  рослого
воина раскроил бы ей череп.  Вдруг  левую  ногу  пронзила  страшная  боль:
добравшись до бедра, раненый, точно дикий зверь, впился в живую плоть.
     Свободной рукой Валерия схватила того за длинные волосы и оторвала от
себя, так что пылающие ненавистью глаза воззрились  на  нее  снизу  вверх.
Рослый ксоталанец, исторгнув из груди яростный вопль, прыгнул вперед и что
было сил обрушил на нее палаш. Она едва сумела  отразить  удар  -  плоской
стороной меч ударил ее по голове, из глаз сыпанули искры, пол  покачнулся.
Вновь раздалось животное рычание, и вновь взметнулся меч, но  внезапно  за
спиной ксоталанца выросла гигантская фигура, и  молнией  сверкнула  сталь.
Крик воина оборвался и, точно бык под топором, он повалился на  пол  -  из
раскроенного до горла черепа вывалились мозги.
     - Конан! - только и выдохнула Валерия. Распаленная  боем,  она  круто
повернулась к раненому, ее сильная  рука  по-прежнему  сжимала  пучок  его
волос. - Умри, собака! - С тихим шелестом клинок очертил в воздухе дугу, и
обезглавленное тело повалилось к ее ногам -  из  шеи  струей  била  кровь.
Отрубленную голову девушка зашвырнула в дальний угол.
     - Что тут еще стряслось? - Расставив ноги, варвар  стоял  над  трупом
убитого воина. Не опуская широкого  меча,  он  обегал  комнату  изумленным
взглядом. Стряхивая с кожи красные капли, Техотл поднялся  с  бьющегося  в
агонии последнего из четверки ксоталанцев.  Глубокая  рана  на  его  бедре
сочилась кровью. Широко раскрытыми глазами он уставился на Конана.
     - Ну, скажет мне кто-нибудь? - снова  потребовал  объяснений  варвар:
оставив девушку на несколько минут, он меньше всего ожидал  застать  ее  в
гуще смертельной схватки с какими-то полупризраками в этом, как он считал,
заброшенном, необитаемом городе. Обойдя наугад несколько  комнат  наверху,
Конан вернулся туда, где ее оставил, и, не найдя на  месте,  встревожился.
Шум внезапно вспыхнувшей схватки, от которого у варвара  чуть  не  лопнули
барабанные перепонки, подсказал, где следует искать его подругу.
     - Пять псов за один бой! - Глаза Техотла заблестели  от  восторга.  -
Целых пять мертвецов! Значит, в  черный  столб  вобьют  еще  пять  красных
гвоздей! Хвала вам, боги крови!
     Он простер дрожащие руки к потолку, но вдруг его лицо исказила злоба;
он плюнул на трупы и, не в силах сдержать переполнявшей его радости, начал
отплясывать на мертвых телах отвратительный победный танец.  Его  недавние
союзники в замешательстве взирали на  это  дикое  зрелище.  Наконец  Конан
спросил на аквилонском:
     - Кто этот ненормальный?
     Валерия пожала плечами:
     - Его зовут Техотл. Из его бормотания я поняла, что его клан живет  в
одном конце этого города сумасшедших, а те, что убиты,  -  из  враждующего
клана, который занимает противоположную часть. Пожалуй, нам лучше пойти  с
ним. Сам видишь - в отличие от своих врагов, он к нам явно расположен.
     Техотл уже не плясал на трупах: словно собака склонив  голову  набок,
он напряженно вслушивался  в  незнакомую  речь,  его  отталкивающие  черты
отражали происходящую в душе  борьбу  восторга  от  одержанной  победы  со
страхом перед неизвестно откуда взявшимися чужаками.
     - Прошу вас, идемте! - зашептал он.  Мы  сделали  доброе  дело.  Пять
мертвых псов! Мой народ с благодарностью примет вас.  Вам  окажут  великие
почести! Только, заклинаю богами, скорей! До Техултли не  так  уж  близко.
Что, если ксоталанцы нагрянут сюда целым отрядом? Тогда  не  помогут  даже
ваши мечи.
     - Хорошо. Веди! - проворчал Конан.
     Техотл не мешкая ступил на лестницу, ведущую  на  галерею,  и  кивнул
чужакам, приглашая тех следовать за  собой,  что  они  и  сделали.  Быстро
поднявшись на галерею,  он  выбрал  дверь  в  западной  стене.  Замелькали
бесчисленные комнаты - одна за другой,  очень  похожие,  где  свет  давали
мерцающие камни или окна, прорезанные в потолке.
     - Как думаешь, куда мы попали? - едва слышно прошептала Валерия.
     - Одному Крому известно! - ответил Конан. - Прежде я  встречал  таких
людей - на побережье озера Эвад, почти у самой  границы  с  Кушем.  Скорее
всего, нечистокровные стигийцы - помесь какой-то расы, пришедшей в  Стигию
много веков назад с востока и породнившейся с коренным населением. Там  их
называют  тлацитланцами.  Хотя  я  сильно  сомневаюсь,  чтобы  они  смогли
построить такой город.
     По мере удаления от комнаты с мертвецами страх  Техотла  не  исчезал,
наоборот - он  становился  все  сильнее.  Техултлинец  беспрерывно  вертел
головой, пытаясь уловить звуки возможной погони, и напряженно  вглядывался
в каждый дверной проем, мимо которых бесшумно скользили их тени.
     Несмотря  на  сильный  характер,  Валерия  не  могла   справиться   с
охватившей тело дрожью. Она  никогда  ничего  не  боялась,  но  полыхающий
красным пол под ногами, мерцающие камни над головой, где их  зеленый  свет
перемежался  с  черными  тенями,   крадущаяся   поступь   их   до   смерти
перепуганного проводника - все  это  наполняло  ее  душу  неясным  мрачным
предчувствием, ощущением затаившейся где-то поблизости опасности.
     - Они могут поджидать нас на пути в Техултли! - предупредил Техотл. -
Надо соблюдать осторожность, чтобы не угодить в засаду!
     - Но почему бы нам не выбраться из этого проклятого дворца на  улицу?
- раздраженно спросила Валерия.
     - В Ксухотле нет улиц, - ответил проводник, -  нет  ни  площадей,  ни
открытых дворов. Весь город построен как один огромный  дворец  под  одной
крышей. Единственное, что как-то напоминает улицу, - так это большой  зал,
протянувшийся от Северных до Южных ворот. И выйти из города  можно  только
через ворота, хотя... - он замялся, - вот уже пятьдесят лет, как ими никто
не пользовался.
     - Сколько времени вы здесь живете? - спросил Конан.
     - Я родился в замке Техултли тридцать пять лет назад  и  ни  разу  не
ступал за пределы города. Во имя богов, ступайте тише! Эти залы могут быть
битком набиты врагами! Вот доберемся до места,  там  Ольмек  сам  все  вам
расскажет.
     И в полной тишине,  ступая  по  пылающему  полу  под  мерное  мигание
зеленых огней, они двигались дальше, пока Валерии не начало казаться,  что
они пробираются покоями царства Теней,  ведомые  темнокожим  длинноволосым
гоблином.
     Однако рядом был Конан - он  напомнил  о  себе,  остановив  маленький
отряд, когда они пересекали необычайно широкую комнату.  По  натуре  Конан
оставался варваром и потому обладал слухом дикаря, гораздо  более  острым,
чем слух Техотла, хотя тот и был отточен в молчаливых коридорах дворца  за
время войны длиною в жизнь.
     - Ты думаешь, мы можем напороться на твоих врагов?
     -  Они  круглые  сутки  рыщут  по  этим  комнатам...  мы  тоже   сюда
наведываемся. Залы и комнаты между Техултли и Ксоталаном - это пограничная
территория, она ничья. Мы называем ее Залами Тишины. А почему ты спросил?
     - Потому что в комнатах впереди затаились воины:  я  слышал  звяканье
стали о камень.
     И снова Техотл задрожал с головы до пят,  ему  даже  пришлось  крепко
сжать зубы, чтобы не выдать их стуком себя и чужаков.
     - А вдруг это твои друзья? - предположила Валерия.
     - Лучше не  рисковать,  -  выдохнул  он.  С  поразительной  быстротой
техултлинец свернул в сторону и растворился в дверном проеме левой  стены,
за ней оказалась комната,  откуда  вниз,  прямо  в  кромешный  мрак,  вела
винтовая лестница со ступеньками цвета слоновой кости.
     -  Она  ведет  в  темный  коридор  под  нами!  -  прошелестел   голос
проводника, на его лбу  бисеринками  блестели  капли  пота.  -  Нас  могут
подстерегать и там. Может быть, это все подстроено нарочно, чтобы заманить
нас туда. Но если в верхних комнатах действительно засада, то  это  -  наш
единственный шанс. За мной, быстро!
     Двигаясь неслышно, точно призраки, они спустились по ступеням и вышли
к черной дыре - входу в коридор. На миг задержались, прислушиваясь,  потом
растаяли во мраке. Уже через несколько шагов у Валерии  по  коже  поползли
мурашки: ей каждую секунду казалось, что еще миг -  и  в  ее  тело  войдет
вражеский  клинок.  Если  бы  не  железные  пальцы  Конана,  сжимавшие  ее
запястье,  разум  захлестнуло  бы  чувство  полного  одиночества.   Кошка,
ступающая на бархатные подушечки своих лап, произвела бы больший шум,  чем
эти трое. Тьма была - хоть глаз выколи. Пальцами  вытянутой  руки  девушка
скользила по стене, иногда вместо камня встречая пустоту проема. Казалось,
коридору не будет конца.
     Внезапно все трое замерли, затаив дыхание: за их  спинами  послышался
слабый звук. Валерия узнала его, и по ее спине волной пробежал холодок - в
темноте чья-то рука осторожно открывала дверь. В коридор входили  люди.  И
словно отвечая на немой вопрос, под ноги попалось что-то круглое,  похожее
на человеческий  череп.  Она  запнулась  -  и  предмет  с  ужасным  стуком
покатился по коридору.
     - Бежим! - взвизгнул Техотл вне себя от страха, рванувшись  вперед  с
прытью летающего привидения. Конан, как всегда, был рядом: схватив Валерию
под мышку, он увлек ее за собой вслед за  проводником.  В  темноте  варвар
видел не лучше девушки, но чутье дикаря подсказывало ему верный путь.  Без
его поддержки одна она давно упала бы или налетела на стену.  Они  мчались
по коридору, а за их спинами - все ближе и ближе - топот  десятка  ног  по
коридору. Техотл крикнул:
     - Вот она - лестница! За мной!
     Валерия едва не оступилась во тьме, но невидимая  рука  удержала  ее.
Вновь на запястье пальцы - уже проводника, ее куда-то тащат, почти несут -
кругами, вверх по бесконечной лестнице.
     Выпустив девушку, Конан повернулся для отпора;  его  инстинкты,  слух
подсказывали  -  враги  близко.  Вдруг  он  весь  подобрался:   к   топоту
человеческих ног примешивались иные, непонятные звуки.
     Казалось,  что-то  извиваясь  ползло  вверх  по  ступеням  -   что-то
скользкое, шуршащее, от одной близости которого стыла кровь в жилах. Конан
с  силой  опустил  огромный  меч  и  почувствовал,  как  сталь,   разрубив
податливое тело - похоже, что живую плоть, -  глубоко  вошла  в  ступеньку
лестницы. Его ног словно коснулся  кусок  льда,  затем  послышались  точно
тяжелые удары плети, и в воздух взвился предсмертный вопль человека.
     В следующий миг Конан уже  мчался  вверх  по  винтовой  лестнице.  Но
наконец ступеньки кончились, и он влетел в  открытую  дверь  -  Валерия  и
Техотл уже ждали его. Проводник тут же захлопнул дверь и наложил  засов  -
первый увиденный Конаном после засова на городских воротах.
     Покончив с дверью, Техотл помчался к стене напротив. В  этой  комнате
было довольно света. Готовый нырнуть вслед за ним в  темный  проем,  Конан
оглянулся: под мощными, яростными ударами запертая  дверь  стонала  и  вся
ходила ходуном.
     Хотя Техотл по-прежнему не  умерял  ни  прыти,  ни  осторожности,  он
чувствовал себя явно увереннее. У него был вид человека,  добравшегося  до
знакомых мест, где по его первому зову на выручку придут друзья.
     Но Конан своим вопросом вновь поверг его в ужас.
     - Что это за тварь была там, на лестнице? - небрежно бросил  на  бегу
варвар.
     - Люди из Ксоталана, - не оглядываясь, быстро ответил проводник. -  Я
говорил: залы прямо кишат ими.
     - То был не человек, - возразил варвар. - Тварь ползает и холодна как
лед. Похоже, я чуть не рассек ее надвое. Скорее всего, она упала на  наших
преследователей и в ярости убила одного из них.
     Голова Техотла откинулась назад; лицо вновь посерело,  ноги  невольно
заработали быстрее.
     - Это был Ледяной Змей! Чудовище,  которое  они  своими  заклинаниями
вызвали из подземных катакомб себе в помощь. Какой он с виду, мы не знаем,
но только много раз находили трупы наших, которых он подстерег во тьме. Во
имя Сета - поторопимся! Если его пустят по нашему следу, он не отстанет до
самых ворот в Техултли!
     - Навряд ли, - проворчал Конан. - Слишком серьезную рану  он  получил
от меня на лестнице.
     - Быстрей! Быстрей! - только и простонал Техотл.
     Они  пробежали  через  несколько  комнат,  полных  зеленого  сумрака,
пересекли широкий зал и остановились перед огромной бронзовой дверью.
     Техотл облегченно вздохнул:
     - Наконец-то! Техултли!



                         3. НАРОД, ПИТАЕМЫЙ ВРАЖДОЙ

     Техотл постучал кулаком по двери и сразу повернулся, чтобы не  терять
из виду зал.
     - Случалось, наших убивали у самой двери,  когда  они  успокаивались,
полагая, что находятся в полной безопасности, - сказал он.
     - Почему нам не открывают? - Конан недовольно нахмурился.
     - Они сейчас рассматривают нас через Око, - ответил Техотл. -  Должно
быть, их смущает ваш вид. - И уже громче: - Экселан! Откроешь ты или  нет?
Это же я - Техотл, а со мной друзья  из  большого  мира  за  лесом!..  Они
откроют, обязательно откроют! - успокоил он своих спутников.
     - Не мешало бы им поторопиться, - мрачно изрек Конан. - Я слышу,  как
что-то ползет по полу комнаты, выходящей в зал.
     Техотл снова подернулся  пеплом  и  обрушил  на  дверь  целый  каскад
ударов.
     - Открывайте, олухи несчастные! - завопил он. - Ледяной  Змей  ползет
за нами по пятам!
     Он еще молотил кулаками по  бронзе,  как  дверь  бесшумно  отворилась
вовнутрь, и их глазам предстала тяжелая цепь,  натянутая  поперек  проема,
поверх которой ощетинились острия копий; глаза  воинов  секунду  ощупывали
нежданных гостей колючим взглядом. Наконец цепь упала, и Техотл,  неистово
сжав руки своих друзей, почти силком перевел их  через  порог.  Дверь  уже
закрывалась, когда Конан, бросив взгляд  через  плечо,  увидел  в  дальнем
конце темного зала неясные очертания огромной  змеи:  словно  нескончаемый
поток мерзкой слизи, судорожно извиваясь, рептилия медленно  выползала  из
противоположного  проема,   отвратительная   голова   в   красных   пятнах
бессмысленно раскачивалась из стороны  в  сторону...  Дверь  закрылась,  и
жуткое видение исчезло.
     Они стояли в  квадратной  комнате,  напоминавшей  небольшую  площадь.
Поперек двери вновь наложили засовы и навесили цепь. Все  сооружение  было
прекрасно продумано и могло бы устоять перед любым натиском. Вокруг стояло
четверо человек стражи - такие же темнокожие  и  черноволосые,  как  и  их
проводник, у каждого в руке - копье, у бедра - меч. В стене у входа  Конан
заметил сложное приспособление из нескольких зеркал - как видно, то  самое
Око, о котором упоминал Техотл; зеркала были  установлены  таким  образом,
чтобы через вставленный в узкую прорезь плоский кристалл  можно  было,  не
обнаруживая себя, видеть все, что происходит снаружи. Четверо стражников в
изумлении смотрели на незнакомцев, однако вопросов не задавали,  а  Техотл
не счел нужным давать им какие-либо объяснения. Он  двигался  с  небрежной
уверенностью, словно в тот миг, когда шагнул через порог, разом сбросил  с
себя путы страха и нерешительности.
     - Пошли! - отрывисто бросил он недавно обретенным друзьям.
     Конан с сомнением посмотрел на засовы.
     - А как насчет  парней,  которые  нас  преследовали?  Что,  если  они
вздумают сломать дверь?
     Техотл замотал головой.
     - Они прекрасно знают, что невозможно взломать дверь Орла.  И  теперь
хочешь - не хочешь, а придется им вместе со своим ползучим гадом убираться
в Ксоталан. Пошли! Я проведу вас к правителям Техултли.
     Один из стражников открыл дверь в стене  напротив  бронзовой,  и  они
ступили в длинный зал, который, как и большинство комнат этого яруса,  был
освещен гроздьями мигающих  зеленых  камней  и  слабыми  дневными  лучами,
падавшими  сквозь  узкие  щели-окна  в  потолке.  Однако  в   отличие   от
бесчисленных комнат, увиденных за этот долгий  день,  зал  носил  на  себе
следы обитания. Вышитые по бархату рисунки  украшали  глянцевые  стены  из
жадеита, толстые ковры устилали алый пол, а на сиденья,  скамьи  и  диваны
были положены сатиновые подушки.
     Зал оканчивался дверью с витиеватой  резьбой,  стражи  перед  ней  не
было. Техотл  бесцеремонно  толкнул  дверь  и  ввел  друзей  в  просторную
комнату. Стоило им появиться, как  человек  тридцать  мужчин  и  женщин  с
изумленными возгласами повскакивали со скамей и кушеток.
     Все, кроме одного, принадлежали к расе Техотла; женщины  -  такие  же
темнокожие, с тем же блеском в глазах - были,  однако,  по-своему  красивы
какой-то  сумрачной,  полумистической  красотой.  На  груди   все   носили
сандаловые  вызолоченные  пластинки,  короткая  шелковая   юбка,   которую
удерживал усыпанный камнями пояс, не скрывала правильной  линии  бедер,  а
черная грива волос, грубо обрезанная  у  обнаженных  плеч,  была  схвачена
серебряным обручем.
     На широком, из слоновой кости  сиденьи,  установленном  на  массивном
возвышении,  сидели  двое  -  мужчина  и  женщина,   по   виду   несколько
отличавшиеся от остальных. Он - настоящий  гигант:  невероятной  ширины  в
плечах и с огромной, как у быка,  грудной  клеткой.  Густая  иссиня-черная
борода ниспадала почти до пояса. Свободная одежда из пурпурного шелка  при
малейшем движении переливалась всеми оттенками крови, а рукав,  упавший  к
локтю, обнажил руку в буграх мускулов. Лента, вся в  сверкающих  каменьях,
стягивала того же цвета густые локоны.
     При виде чужаков женщина,  слабо  вскрикнув,  вскочила  на  ноги;  ее
изумленный взгляд, скользнув по Конану, остановился на Валерии,  глаза  со
жгучим  интересом  рассматривали  незнакомку.  Высокого  роста,  гибкая  м
стройная,  она,  несомненно,  была  самой  красивой  женщиной   из   всех,
присутствующих в зале. Одежды на ней  было  еще  меньше,  чем  на  других:
вместо юбки - широкая полоса пурпурной с золотой нитью ткани, продетая под
ремнем, концы которой едва достигали колен.  Другая  полоса,  продетая  со
спины, довершала эту часть ее наряда, который она  носила  с  невозмутимым
бесстыдством. Нагрудные  пластинки  и  обруч  у  висков  украшала  россыпь
драгоценных камней. И было  еще  нечто,  что  отличало  ее  от  темнокожих
представительниц племени Техотла: в глазах женщины Конан не заметил блеска
сумасшествия. После невольного вскрика она так и не произнесла  ни  слова,
лишь стояла, вся подобравшись, сжав пальцы в кулаки, пристально  глядя  на
Валерию.
     Мужчина не поднялся.
     - Принц Ольмек! - в низком поклоне, ладонями вверх Техотл  простер  к
трону руки. - Я привел к тебе союзников. Они  пришли  к  нам  из  мира  по
другую сторону леса. В комнате Техоти моего друга  Хикмека  убил  Пылающий
Череп.
     - Пылающий Череп!  -  прокатился  по  рядам  техултлинцев  судорожный
шепоток.
     - Да-да! Потом в ту комнату вошел  я  и  увидел  Хикмека  на  полу  с
перерезанным горлом. Не успел я убежать,  как  из  стены  выплыл  Пылающий
Череп. Я взглянул на него - и  кровь  застыла  в  жилах,  леденящий  холод
пробрал меня до мозга костей. Я уже не мог ни бежать, ни биться, а  только
стоял и покорно ждал  смертельного  удара.  И  вдруг  откуда  ни  возьмись
появилась эта белокожая  женщина  и  сразила  его  одним  ударом  меча!  О
милосердный Сет! Оказывается, под видом  призрака  скрывался  ксоталанский
пес! белой краской он намалевал у себя на коже кости, а  на  голову  надел
живой череп древнего колдуна! сейчас этот череп валяется там, разрубленный
на куски, а пес, что таскал его на голове, - уже мертвец!
     Лицо рассказчика раскраснелось, в глазах заплясали безумные  огоньки,
от восторга  его  голос  срывался  на  крик.  Среди  слушателей  раздались
приглушенные проклятья и возгласы удивления.
     - Погодите! - воскликнул Техотл. Это  еще  не  все!  Только  я  успел
переброситься с  ней  несколькими  словами,  как  на  нас  напали  четверо
ксоталанцев. Одного я убил, и рана на бедре  -  памятка  о  том  отчаянном
поединке. Двоих убила женщина. Но в самый разгар боя, когда  нам  пришлось
особенно туго, в схватку вступил ее товарищ и раскроил  голову  четвертого
врага. О! Пять красных гвоздей - вот наше подношение к столбу мести!
     Он указал на эбеновый столб, высившийся  за  пьедесталом.  На  черной
поверхности виднелись сотни алых точек - шляпки гвоздей, вбитых в дерево.
     - Пять красных гвоздей - жизни пяти ксоталанцев! - отчеканил  Техотл,
и в диком восторге, охватившем толпу, потонули остатки разума этих людей.
     - Кто они?  -  Голос  Ольмека  -  низкий  и  глубокий  -  походил  на
отдаленный рев быка. Никто их жителей Ксухотла не говорил в полный  голос.
Казалось, они с молоком матери  впитали  в  себя  тишину  пустых  залов  и
заброшенных комнат.
     - Я Конан-киммериец, - отрывисто бросил варвар. - Со мной  -  Валерия
из "Ватаги Красных братьев", пиратов из Аквилонии. Мы  бежали  из  боевого
отряда, стоящего на рубеже с Дарфаром далеко к  северу  отсюда,  и  сейчас
пробираемся к побережью.
     Заговорила женщина - необычайно громко, в спешке коверкая слова:
     - Вам никогда не добраться до  побережья!  Из  Ксухотла  нет  выхода.
Остаток жизни вы проведете в этом городе!
     -  Что  такое?!  -  зарычал  Конан,  кладя  руку  на  эфес   меча   и
поворачиваясь так, чтобы держать в поле зрения всех - и толпу и трон. - Уж
не хотите ли сказать, что мы пленники?
     - Вы нас не поняли, - вмешался Ольмек. - Мы  -  ваши  друзья.  Мы  не
станем удерживать против воли. Но,  боюсь,  есть  обстоятельства,  которые
помешают вам покинуть Ксухотл.
     Он глянул на Валерию и быстро опустил глаза.
     - Эта женщина, - сказал он, - зовется  Таскела,  она  княгиня  народа
Техултли. А теперь подайте нашим гостям еду и питье -  без  сомнения,  они
голодны после дальней дороги.
     И он указал на стол из  слоновой  кости.  Наши  искатели  приключений
обменялись взглядами и сели за стол. Киммериец был полон  подозрений:  его
суровые голубые глаза неустанно шныряли по залу, а меч был под рукой.  Тем
не менее от угощения и выпивки он редко отказывался.
     И все сильнее притягивала его взгляд Таскела, хотя  сама  она  упорно
продолжала рассматривать белотелую спутницу Конана.
     Техотл забинтовал свою рану куском шелка и тоже уселся за стол, чтобы
ухаживать за своими новыми друзьями. Он  внимательно  рассматривал  всякое
блюдо или напиток и все пробовал сам, прежде чем подать гостям.  Пока  они
подкреплялись, Ольмек в  молчании  глядел  на  них  из-под  густых  черных
бровей. Рядом, уперев подбородок  в  ладони,  сидела  Таскела.  Ее  черные
загадочные глаза, наполненные странным светом, ни на минуту не  отрывались
от гибкой  фигуры  Валерии.  Позади  трона  красивая,  но  мрачная  девица
медленно качала опахалом из страусиных перьев.
     На закуску подали причудливые плоды, неизвестные путешественникам, но
вкусные. Легкое красное вино также имело особый острый привкус.
     - Вы пришли издалека, - сказал наконец Ольмек. - Я читал книги  наших
отцов. Аквилония лежит еще дальше,  чем  земли  стигийцев  и  шемитов,  за
королевствами Аргос и Зингара, а Киммерия еще дальше, чем Аквилония.
     - Уж такие мы с ней бродяги, - беспечно сказал Конан.
     - Но вот как вам удалось  пройти  через  лес  -  понять  не  могу,  -
продолжал Ольмек. - В давние времена несколько тысяч  воинов  едва  сумели
преодолеть все лесные опасности.
     - Правду сказать, нам  попалось  одно  коротконогое  страшилище  чуть
побольше слона, -  равнодушно  сказал  Конан,  протягивая  кубок,  который
Техотл наполнил с видимым удовольствием. - Но его убили, и больше  никаких
неприятностей не было.
     Графин с вином выпал из рук Техотла  и  разбился  об  пол.  Он  снова
побледнел. Ольмек вскочил, все остальные в испуге и удивлении глядели друг
на друга. Некоторые опустились на колени. Только Таскела была равнодушна -
Конан с удивлением отметил это.
     - В чем дело? - спросил он. - Что вы на меня уставились?
     - Ты... Ты убил бога-дракона?
     - Бога? Дракона убил, конечно. А что, нельзя? Ведь  он  же  собирался
нас сожрать.
     - Но драконы  бессмертны!  -  воскликнул  Ольмек.  -  Можно  победить
подобного себе, но никогда еще ни один человек не убивал  дракона.  Тысячи
воинов, которых наши отцы вели в Ксухотл, не могли с ними справиться! Мечи
ломались об их чешую, как щепки!
     - Вот если бы ваши предки догадались вымочить копья в  ядовитом  соке
яблок Деркето, - набив рот, учил Конан, - а потом воткнули бы  в  драконий
глаз или пасть, то быстро бы убедились, что драконы не  более  бессмертны,
чем всякое другое ходячее мясо. Дохлятина эта лежит на  самом  краю  леса.
Если не верите - сходите и посмотрите.
     Ольмек глядел на него с великим удивлением.
     - Именно из-за драконов наши предки укрылись в Ксухотле, - сказал он.
- Они не решились пересечь равнину и снова углубляться в джунгли. Но и без
того десятки их погибли в пастях чудовищ, прежде чем дойти до города.
     - Значит, это не ваши предки возвели Ксухотл? - спросила Валерия.
     - Он был уже совсем древний, когда мы впервые пришли сюда. И даже его
выродившиеся жители не знали, сколько лет он простоял.
     - Твой народ пришел сюда с озера Зуад? - спросил Конан.
     - Да. Больше полувека тому  назад  племя  Тлацитлан  восстало  против
стигийского короля и, потерпев поражение, бежало на юг. Долгие недели  шли
они через саванны, холмы и пустыни, пока не вступили в огромный  лес.  Шли
тысячи воинов с женами и детьми.
     И в этом лесу напали на них драконы, и многих разорвали на  куски.  И
народ бежал в страхе перед ними до самой равнины, посередине которой стоял
город Ксухотл.
     Они встали лагерем под стенами, не решаясь покинуть равнину,  ибо  из
леса доносились звуки междоусобной битвы чудовищ. Но  на  равнину  они  не
выходили.
     Обитатели города закрыли ворота и осыпали нас стрелами со стен. И эта
равнина стала тюрьмой племени  Тлацитлан,  потому  что  возвращение  через
джунгли было бы безумием.
     И в первую же ночь в лагерь тайком  явился  раб  из  города,  человек
здешней крови. В молодости он вместе со своим отрядом заблудился в лесу  и
всех, кроме него, сожрали драконы. В город его пустили, но сделали  рабом.
Звали его Толькемек.
     Глаза его  загорелись  при  звуках  этого  имени,  а  многие  в  зале
принялись плеваться и бормотать проклятия.
     - Он пообещал нашим воинам открыть  ворота,  а  взамен  подарить  ему
всех, кого возьмут в городе живьем.
     Перед рассветом он  открыл  ворота.  Воины  хлынули  внутрь,  и  залы
Ксухотла залились кровью. В городе жило лишь несколько сотен людей, жалкие
остатки  великого  народа.  Толькемек  говорил,  что   они   пришли   сюда
давным-давно, из Старой Косалы, когда  предки  тех,  что  населяют  Косалу
ныне, вторглись с юга и прогнали  тогдашних  жителей.  Они  долго  шли  на
запад, пока не нашли эту окруженную лесами  равнину,  населенную  племенем
черных.
     Негров они обратили в рабство и стали возводить  город.  В  восточных
горах они добывали и яшму, и мрамор, и ляпис-лазурь, и серебро, и  золото,
и медь. Истребили слоновьи стада ради  клыков.  Когда  строительство  было
закончено, всех рабов перебили. Их волшебники укрепили безопасность города
с помощью своей чудовищной магии: они  воскресили  драконов,  что  некогда
населяли эти места и чьи кости можно найти в джунглях. Они одели эти кости
плотью и вдохнули в них жизнь, и чудовища снова пошли  по  земле,  как  во
времена, когда мир был молод. Но заклятие магов  держало  их  в  лесу,  не
пуская на равнину.
     Много столетий жил народ Ксухотла в своем городе, обрабатывая поля за
стенами, покуда мудрецы не научились выращивать овощи,  которые  вовсе  не
требуют почвы и черпают все необходимое  прямо  из  воздуха.  Так  высохли
оросительные каналы, и так началось  разложение  общества.  Они  уже  были
вымирающей расой, когда наши предки прорубились сквозь джунгли на равнину.
Великие волшебники к тому времени были уже мертвы, а их заклинания забыты.
Они не смогли противопоставить нам ни магию, ни меч.
     И наши предки  перебили  их,  оставив  около  сотни  для  Толькемека,
бывшего некогда рабом. Много дней и ночей разносились по городу их вопли и
стоны...
     Некоторое время племя Тлацитлан жило в мире и покое под началом  двух
братьев - Техултли и Ксоталана совместно с Толькемеком. Он к тому  времени
женился на девушке из наших. Мы были благодарны ему  за  открытые  ворота.
Кроме того, он знал места, где спрятаны были  сокровища.  Потому  и  делил
власть с братьями.
     Так проходили мирные годы. Мы только ели, пили, любили друг  друга  и
воспитывали детей. Обрабатывать поля было не нужно, ибо  Толькемек  научил
нас искусству выращивать плоды и овощи  без  земли.  Кроме  того,  падение
города и гибель его прежних жителей уничтожили  силу  заклинания,  которое
удерживало драконов в лесу. По ночам эти твари бродили  у  самых  ворот  и
страшно завывали.
     Вся равнина была залита кровью после их схваток, и вот тогда...
     Он прикусил язык на полуслове, но  сразу  же  продолжил  рассказ.  Но
Конан и Валерия поняли - он пропустил что-то,  чего  они  не  должны  были
знать.
     - Пять лет продолжался мир. А потом... - взгляд Ольмека  на  какое-то
мгновение коснулся сидящей рядом с ним женщины. - А потом Ксоталан взял  в
жены женщину, о которой мечтали и Техултли,  и  старый  Толькемек.  И  вот
безумный Техултли похитил ее, а  Толькемек  помогал  ему,  желая  досадить
Ксоталану. Тот потребовал, чтобы ему возвратили  жену,  но  совет  племени
решил, что выбор остается за женщиной. Она  решила  остаться  с  Техултли.
Разгневанный Ксоталан попытался отбить ее  силой,  и  телохранители  обоих
братьев схватились в Большом Зале.
     Пролилась кровь с обеих сторон. Спор перешел во вражду,  вражда  -  в
открытую войну. На три части разделилось  племя  в  дни  этой  смуты.  Еще
раньше, в мирные дни, город был поделен властителями между собой. Техултли
занимал западную часть, Ксоталан восточную, Толькемек  -  в  районе  южных
ворот. Так образовались три военных лагеря.
     Злоба, ненависть и ревность породили кровь, насилие и  убийство.  Раз
извлеченный, меч не мог  уже  вернуться  в  ножны.  Техултли  враждовал  с
Ксоталаном, а Толькемек помогал то одному, то другому, предавая, когда ему
было это выгодно. В конце концов Техултли и его народ отступили к западным
воротам, где мы живем и  теперь.  Ксухотл  имеет  форму  овала.  Техултли,
территория, взявшая имя от своего князя,  занимает  западную  часть  этого
овала. Мы замуровали все проходы, соединяющие  этот  квартал  с  остальным
городом, оставив лишь по одной двери на каждом этаже. Потом народ Техултли
спустился в подземелья и стеной отделил их западную часть.  И  стал  жить,
как в осажденной крепости, деля вылазки против врага.
     И люди Ксоталана в восточной части города поступили таким же образом,
и люди Толькемека в южной. Центр города остался ничьим и не заселенным.  И
стали эти пустые залы и комнаты полем сражения и местом вечного страха.
     Толькемек  повел  войну  с  обоими  кланами.  Он  был  куда  страшней
Ксоталана - истинный демон в человечьем обличьи. Ему  были  ведомы  многие
тайны города и он  никогда  не  открывал  их  пришельцам.  Путешествуя  по
тайникам и подземельям, он украл у мертвых их  страшные  секреты,  секреты
древних повелителей и  магов,  О  которых  забыли  даже  перебитые  нашими
предками выродки. Но вся его магия  оказалась  бессильной  в  ту  памятную
ночь, когда мы взяли его укрепления и перебили  всех  его  сторонников.  А
самого обрекли на долгую, долгую пытку.
     Голос Ольмека перешел в  нежный  шепот,  и  в  глазах  засияла  такая
радость, точно он видел  эту  сцену  перед  собой  и  она  доставляла  ему
неслыханное наслаждение.
     - Ах, мы поддерживали в нем жизнь, так что он мечтал о смерти, как  о
любимой жене. А потом взяли еще одного живого из камеры пыток и бросили  в
подземелье - пусть де крысы обгладывают его кости. Но он умудрился сбежать
из своей темницы в  подземные  коридоры.  Без  сомнения,  он  сгинул  там,
поскольку единственный выход оттуда ведет в Техултли, и оттуда с  тех  пор
никто не выходил. Даже костей его не  нашли,  и  поэтому  самые  темные  и
суеверные в нашем народе утверждают,  что  дух  его  все  еще  блуждает  в
подземельях,  завывая  среди  скелетов.  Люди  Толькемека  были   вырезаны
двенадцать лет тому назад, но продолжается и все более яростной становится
война между Техултли и Ксоталаном, и  кончится  лишь  тогда,  когда  падут
последний мужчина и последняя женщина.
     Полвека назад украл Техултли жену Ксоталана. Полвека длится вражда. Я
появился на свет в самый разгар войны, как и все прочие в  этом  зале,  не
считая Таскелы. И, думаю, умрем раньше, чем она закончиться.
     Мы погибающий народ - как и  те  несчастные  жители  Ксухотла.  Когда
началась война, нас были сотни с  каждой  стороны.  А  теперь  весь  народ
Техултли перед тобой - кроме тех, что стерегут ворота. Сорок человек - вот
и весь клан. Сколько ксоталанцев, мы не знаем. Вряд ли намного больше.  За
последние пятнадцать лет у нас не родилось  ни  одного  ребенка,  у  наших
врагов тоже.
     Мы погибаем, но, прежде чем исчезнуть окончательно,  зарежем  столько
ксоталанцев, сколько дозволят боги.
     И долго еще рассказывал Ольмек с безумно блестящими глазами  об  этой
ужасной войне, что велась в тихих  комнатах  и  мрачных  залах  при  свете
зеленых кристаллов на плитах, пылавших  адским  огнем,  которые  время  от
времени становились еще краснее. Целое  поколение  погибло  в  этих  лужах
крови. Давно был мертв Ксоталан, зарубленный в жестокой битве на  лестнице
из слоновой кости. И Техултли не было в  живых  -  разъяренные  ксоталанцы
поймали его и сняли с него кожу.
     Без всякого волнения повествовал Ольмек о страшных сражениях в черных
коридорах, о засадах на винтовых лестницах, о чудовищной резне. Все  более
яркий красный огонь разгорался в его темных  бездонных  глазах,  когда  он
рассказывал о людях, с которых  живьем  снимали  кожу,  о  разрубленных  и
разорванных на части, о пленниках, жутко воющих в  камерах  пыток.  И  так
было это отвратительно, что даже видавшему виды  варвару-киммерийцу  стало
тошно. Неудивительно, что Техотл трясся от страха, что враги его  поймают!
Но все-таки решился на вылазку - значит, ненависть в них сильнее страха.
     А Ольмек продолжал рассказ о делах страшных и таинственных, о чарах и
заклинаниях,  похищенных  в  черной  бездне  катакомб,  о   необыкновенных
существах, вызванных врагами  из  темноты  для  ужасного  союза.  Здесь  у
ксоталанцев было преимущество - именно под их владениями покоились останки
самых могущественных чародеев древнего Ксухотла  и  вместе  с  ними  -  их
бессмертные секреты.
     Валерия слушала все это,  и  ее  охватывал  ужас.  Вражда  стала  той
руководящей и направляющей силой, которая неустанно толкала народ Ксухотла
к окончательной гибели. Вражда была  смыслом  всей  их  жизни.  Во  вражде
приходили они на свет, а, покидая его, верили, что она будет  продолжаться
и после их смерти. Они  оставляли  свою  крепость  и  пробирались  в  Залы
Молчания только для  того,  чтобы  убивать  и  быть  убитыми.  Иногда  они
возвращались из похода, ведя обезумевших пленников  или  принося  кровавые
трофеи победителей. Иногда не возвращались вовсе, и тогда  вражеские  руки
перебрасывали их рассеченные тела через бронзовые ворота.
     Жуткую, неестественную, чудовищную жизнь вели эти люди, отрезанные от
остального мира, заключенные в одну клетку, словно крысы, только и  годные
для того, чтобы нападать, калечить и убивать.
     Во  время  речи  Ольмека  Валерия  постоянно  чувствовала   на   себе
неотступный взгляд Таскелы. Казалось, она не  слышит  бородатого  гиганта.
Все эти победы и поражения ее словно бы и  не  касались,  и  это  казалось
Валерии еще более страшным, чем неприкрытая жестокость Ольмека.
     - И мы не можем покинуть город, - говорил Ольмек. - Вот уже пятьдесят
лет никто не покидал его, кроме... - он снова оборвал себя, и через минуту
продолжил:
     - Даже если бы и не было никаких драконов, мы, рожденные и выросшие в
городе, не осмелимся его оставить. Никогда не было ноги нашей за  стенами.
Мы не привыкли к открытому  пространству  и  солнечному  свету.  Нет  -  в
Ксухотле мы родились, здесь и умрем!
     - Ну что ж, - сказал Конан. - С вашего позволения, мы лучше  поиграем
в жмурки с драконами. Ваша война нас не касается. Когда  вы  покажете  нам
дорогу к западным воротам, мы отправимся в путь.
     Таскела стиснула кулаки и начала что-то говорить, но  Ольмек  прервал
ее:
     - Приближается ночь. Если вы окажетесь на равнине ночью, то наверняка
попадете в лапы драконов.
     - Мы уже шли по равнине ночью и даже спали  на  вольном  воздухе,  но
никого не встретили - заметил Конан.
     Таскела мрачно улыбнулась:
     - Вы не посмеете покинуть Ксухотл!
     Конан посмотрел на нее с инстинктивной неприязнью: уж  очень  ему  не
понравилось внимание княгини к Валерии.
     - Думаю, что посмеют, - сказал Ольмек. - Но, Конан и Валерия, вас  же
послали сами боги, чтобы последняя победа была за Техултли! Война  -  ваше
ремесло, так почему вам не сражаться на  нашей  стороне?  Богатств  у  нас
накоплено сверх меры - драгоценные камни в Ксухотле такое же обычное дело,
как булыжники в  других  городах.  Некоторые  привезены  еще  древними,  а
огненные  кристаллы  добыты  в  восточных  горах.  Поможете  нам   одолеть
ксоталанцев - и берите, сколько унесете!
     - А вы поможете  нам  уничтожить  драконов?  -  спросила  Валерия.  -
тридцать воинов с луками и отравленными  стрелами  сумеют  истребить  всех
гадов в лесу.
     - Да! - не задумываясь согласился  Ольмек.  -  Мы,  правда,  за  годы
рукопашных боев разучились  стрелять  из  лука,  но  можем  возродить  это
искусство.
     - Что ты на это скажешь? - обратилась Валерия к Конану.
     - Мы бродим без гроша за душой, - ухмыльнулся киммериец. - А по мне -
что ксоталанцев резать, что кого другого...
     - Так вы согласны? - вскричал Ольмек, а Техотл от радости захлопал  в
ладоши.
     - Идет. А теперь не  будете  ли  вы  любезны  показать  нам  комнаты,
подходящие  для  отдыха,  чтобы  утром  со  свежими  силами  приняться  за
убийства?
     Ольмек согласно кивнул и сделал знак рукой. Техотл и одна  из  женщин
повели наемников по  коридору,  который  начинался  по  левую  сторону  от
яшмового постамента. Валерия оглянулась и увидела, что  Ольмек  со  своего
трона провожает ее долгим и  странным  взглядом.  Таскела  шептала  что-то
своей угрюмой служанке,  Ясале,  которая  приблизила  ухо  к  самым  губам
княгини.
     Коридор  был  неширокий,  но  длинный.   В   конце   концов   женщина
остановилась, открыла дверь и жестом пригласила Валерию в ее комнату.
     - Постойте! - заворчал Конан. - А я где буду спать?
     Техотл указал на комнату с другой стороны  коридора,  на  одну  дверь
дальше. Конан некоторое время колебался, собираясь, видимо, что-то сказать
- но Валерия опередила его: злорадно улыбнувшись, она захлопнула  дверь  у
него перед носом.  Он  пробормотал  что-то  неодобрительное  о  прекрасной
половине рода человеческого и пошел за Техотлом.
     В разукрашенной комнате он огляделся и посмотрел вверх. Некоторые  из
светильников в потолке были так велики, что, если вышибить из них  стекла,
туда мог пролезть человек. Правда, только худенький.
     - Почему же ксоталанцы не пройдут по крыше и не разобьют этих стекол?
     - Разбить их невозможно, - ответил Техотл. - Кроме  того,  не  так-то
легко забраться на крышу. Там сплошные купола, башни и крутые скаты.
     И, не  дожидаясь  дальнейших  вопросов,  объяснил  Конану  устройство
"крепости" Техултли. Как и во всем городе, здесь было четыре этажа. Каждый
имел свое название, словно улицы в обычном городе: этажи  Орла,  Обезьяны,
Тигра и Змеи.
     - Кто такая Таскела? - спросил Конан. - супруга Ольмека?
     Техотл задрожал и испуганно огляделся.
     - Нет. Это... словом, это Таскела. Она была  женой  Ксоталана  -  той
самой, которую похитил Техултли. Из-за нее началась эта война.
     - Что ты несешь? Она же молода и прекрасна. И ты хочешь сказать,  что
полвека назад она уже была замужем?
     - Именно так!  Клянусь!  Она  была  взрослой  девушкой,  когда  племя
Тлацитлан ушло от озера Зуад. Король Стигии потребовал ее  в  свой  гарем,
поэтому Ксоталан с братом и подняли мятеж! Она  колдунья  и  знает  секрет
вечной молодости.
     - Что за секрет? - спросил Конан.
     Техотл снова задрожал.
     - Об этом меня не спрашивай. Я не смею говорить. Это слишком страшно,
даже для этого города!
     И, держа палец на губах, выскользнул из комнаты.



                           4. ЗАПАХ ЧЕРНОГО ЛОТОСА

     Валерия отстегнула пояс  с  мечом  и  бросила  его  на  постель.  Она
заметила двери, закрытые на засов и спросила проводницу, куда они ведут.
     - Эти, - сказала женщина,  указывая  налево  и  направо,  -  ведут  в
соседние комнаты. А вон та, - она показала на дверь,  обитую  медью,  -  в
зал, из которого лестница идет в катакомбы. Но ты  не  бойся,  здесь  тебе
ничего не грозит.
     - Кто говорит о страхе? - возмутилась Валерия. - Просто я хочу знать,
в каком порту бросаю якорь. Нет, я вовсе не желаю, чтобы ты спала у меня в
ногах. Я не привыкла к служанкам - во всяком  случае,  женского  пола.  Ты
свободна.
     Оставшись одна, Валерия  задвинула  все  засовы,  сбросила  сапоги  и
удобно растянулась на ложе. Она знала,  что  по  другую  сторону  коридора
Конан сделал то же самое, но женское тщеславие рисовало перед  ней  другую
картину - рассерженный киммериец, бормоча  проклятия,  бродит  из  угла  в
угол. Ехидная усмешка тронула ее губы, и она стала засыпать.
     Вокруг царствовала ночь. Зеленые кристаллы в залах  Ксухотла  горели,
как глаза древних котов. Ветер завывал между мрачных  башен,  словно  душа
грешника. По темным углам зашевелились таинственные бесшумные фигуры.
     Внезапно Валерия очнулась от сна. В мглистом  зеленом  полусвете  над
ней  маячила  неясная  фигура.  Валерия  с  удивлением  поняла,  что   сон
продолжается наяву. А снилось ей, что она лежит на ложе и над ней дрожит и
пульсирует огромный черный цветок,  такой  огромный,  что  закрывает  весь
светильник. Его необыкновенный запах проникал во все клетки тела и вызывал
томительное  и  блаженное  оцепенение.  Она  купалась  в  душистых  волнах
бездумного счастья, когда что-то коснулось ее  лица.  Нервы  ее  были  уже
настолько одурманены  наркотиком,  что  прикосновение  это  показалось  ей
грубым ударом, вернувшим ее к действительности. И  тогда  она  увидела  не
гигантский цветок, а темнокожую женщину.
     Прежде чем та успела убежать, Валерия поймала ее за руку. Неизвестная
женщина дралась, как дикая кошка, но, чувствуя  силу  соперницы,  внезапно
сдалась. Это была угрюмая Ясала, служанка Таскели.
     - Ты что, сто чертей, собиралась со мной сделать? Что у тебя в руке?
     Женщина не  ответила,  но  попыталась  отшвырнуть  какой-то  предмет.
Валерия вывернула ей руку, и на пол  упал  причудливый  черный  цветок  на
стебле цвета яшмы, большой,  как  человеческая  голова,  но  маленький  по
сравнению с тем, который Валерия видела во сне.
     - Черный лотос! -  процедила  она  сквозь  зубы.  -  Цветок,  который
вызывает глубокий сон. Ты хотела лишить меня сознания, и это  удалось  бы,
не задень ты моей щеки лепестком.  Почему  ты  это  сделал?  Что  все  это
значит?
     Женщина продолжала молчать.
     - Говори, или я тебе руку вырву из сустава!
     Ясала извивалась от боли, но отрицательно крутила головой.
     - Тварь! - Валерия  швырнула  ее  на  пол.  Страх  и  воспоминание  о
разъяренном взгляде Таскелы пробудили в ней животный инстинкт  самозащиты.
Люди в этом городе были сущими выродками. Но Валерия чувствовала  за  всем
этим  тайну  более  страшную,  чем  обычное  извращение.  Волна  ужаса   и
отвращения охватили ее при мысли об этом странном городе. Обитатели его не
были нормальными людьми, да и принадлежали ли они к роду человеческому?  У
всякого во  взгляде  было  безумие  -  кроме  Таскелы.  В  ее  жестоких  и
загадочных глазах таилось кое-что пострашнее.
     Она подняла голову и прислушалась.  Залы  Ксухотла  наполняла  тишина
воистину  мертвого  города.  Глаза  женщины,  лежащей  на  полу,   зловеще
сверкали. Панический ужас изгнал из суровой души Валерии последние остатки
жалости.
     - Почему ты хотела отравить меня? - прошипела она,  схватив  служанку
за волосы. - Это Таскела тебя подослала?
     Ответа не было. Валерия выругалась и отвесила ей две пощечины.  Ясала
даже не пикнула.
     - Почему ты не кричишь? - спросила разгневанная Валерия.  -  Боишься,
что услышат? Кто услышит? Таскела? Ольмек? Конан?
     Ясала не отвечала. Она сжалась в комок и глядела на свою мучительницу
убийственным взглядом  василиска.  Валерия  обернулась  и  сорвала  горсть
шнуров с ближайшей занавеси.
     - Гадина! - процедила она. - Вот я сейчас сорву с  тебя  все  тряпки,
привяжу к постели и буду пороть до тех пор, пока не сознаешься,  кто  тебя
послал и зачем!
     Ясала даже не пробовала  сопротивляться.  Потом  в  комнате  слышался
только свист туго скрученных шелковых шнуров, врезающихся  в  нагое  тело.
Ясала не могла двинуться, тело ее извивалось и вздрагивало в такт  ударам.
Она только закусила губу, и оттуда потекла струйка крови.  И  снова  -  ни
звука.
     Все новые и новые красные полосы появлялись на  смуглой  коже  Ясалы.
Валерия хлестала изо всей мочи, а рука ее была  закалена  в  сражениях.  И
Ясала не выдержала.
     Она тихо застонала и Валерия остановила поднятую руку, сбросив со лба
прядь золотых волос.
     - Ну что, начнешь, наконец, говорить? - спросила она. - Или я  должна
потратить на тебя целую ночь?
     - Пощади! - прошептала женщина. - Я все скажу!
     Валерия разрезала держащие ее веревки и помогла встать,  но  служанка
бессильно опустилась на ложе. Все тело ее дрожало.
     - Дай вина! - попросила она умоляющим голосом и показала  на  золотой
кубок. - Дай мне напиться. Я совсем обессилела от боли. Сейчас я все  тебе
расскажу.
     Валерия взяла  кубок.  Ясала  неуверенно  встала,  чтобы  взять  его,
поднесла к губам  и  внезапно  выплеснула  его  содержимое  прямо  в  лицо
аквилонке. Валерия потеряла равновесие  и  отшатнулась,  тряся  головой  и
протирая кулаками глаза от едкой жидкости. Как в тумане увидела  она,  что
Ясала пробежала через комнату, подняла засов, открыла дверь, обитую медью,
и скрылась в глубине коридора. Когда Валерия добежала до двери, то увидела
только пустой зал, на другом конце которого  зиял  черный  проход.  Оттуда
тянуло плесенью и Валерия вздрогнула - то были двери, ведущие в катакомбы.
     Ясала нашла спасение среди мертвецов.
     Валерия подошла к дверям и увидела каменную  лестницу,  исчезающую  в
полном мраке. Ход этот, вероятно, вел прямо в подземелье и не был связан с
другими этажами. Дрожь охватила ее при  мысли  о  тысячах  мертвых  тел  в
истлевших саваннах,  что  лежали  там,  внизу.  Она  вовсе  не  собиралась
спускаться вслепую по каменным ступеням, а Ясала наверняка ориентировалась
там свободно.
     Она уже собиралась вернуться к себе, сбитая с толку  и  разгневанная,
когда из темноты донесся отчаянный крик. Голос был женский.
     - О, помогите! На помощь! Во имя Сета! Аххх! - голос затих  вдали,  и
Валерии почудилось, что она слышит смех.
     Кровь застыла  в  жилах  Валерии.  Что  случилось  с  Ясалой  там,  в
непроглядной тьме? Несомненно, это был ее голос. Что за беда поджидала  ее
там? Внизу спрятался ксоталанец? Но Ольмек уверял. что катакомбы  Техултли
отделены от остальных крепкой каменной стеной. Да кроме  того  и  смех  не
принадлежал человеческому существу.
     Валерия так заторопилась назад, что даже не закрыла дверь, ведущую  в
подземелье. Она добралась до своей комнаты и задвинула засов. Потом  обула
сапоги, подпоясалась и решила пойти в комнату киммерийца, чтобы  уговорить
его (если он еще жив) бежать прочь из этого дьявольского города.
     Она уже открыла дверь в коридор, когда услышала в  зале  предсмертные
стоны. Потом раздался топот бегущих ног и звон оружия...



                         5. ДВАДЦАТЬ КРАСНЫХ ГВОЗДЕЙ

     В караульной на этаже Орла сидели  двое  воинов.  Их  небрежные  позы
вовсе не свидетельствовали о потере бдительности.  Штурм  бронзовых  ворот
мог начаться в любую минуту, но в течение многих лет ни одна из сторон  не
предприняла такой попытки.
     - Чужеземцы - сильные союзники, - сказал один из воинов. - Думаю, что
завтра Ольмек выступит на врага.
     Он говорил, как солдат на настоящей большой войне. В  маленьком  мире
Ксухотла  любая  горстка  вооруженных  людей  считалась  армией,   которую
предстояло завоевать.
     Другой воин задумался.
     - Допустим, с их помощью нам  удастся  покончить  с  ксоталанцами,  -
сказал он наконец. - А что потом, Ксатмек?
     - Как это что? - удивился Ксатмек. - За каждого из них мы  вобьем  по
гвоздю. Пленников сожжем, обдерем заживо или четвертуем.
     - А потом? - настаивал первый. - Потом, когда их  не  будет?  Странно
даже как-то - не будет с кем сражаться...  Всю  свою  жизнь  я  рубился  с
ксоталанцами и ненавидел их. Чем я буду жить, когда вражда окончится?
     Ксатмек пожал плечами. Его собственные мысли никогда не  устремлялись
так далеко.
     Вдруг оба услышали за воротами какой-то шум.
     - Ксатмек, к воротам! Я погляжу через Око...
     Ксатмек с мечом в руках прильнул к  воротам,  напрягая  слух,  а  его
товарищ глянул в систему зеркал и увидел, что перед воротами полно  людей!
Мечи они держали в зубах, а уши заткнули пальцами. Один из них, с султаном
из перьев, поднес к губам дудочку и, едва стражник закричал тревогу, начал
играть.
     Голос застыл в горле стражника, когда  высокий,  необыкновенный  писк
прошел сквозь металлические двери и коснулся  его  ушей.  Ксатмек  упал  у
ворот, словно  парализованный  и  заслушался.  Другой  воин,  находившийся
подальше, почувствовал угрозу в этом дьявольском  свисте.  Высокие  звуки,
словно невидимые пальцы, вонзились в его мозг, наполняя его чем-то чужим и
безумным. Страшным усилием воли ему  удалось  сбросить  чары  и  отчаянным
голосом прокричать сигнал тревоги.
     И тогда музыка изменилась, невыносимый свист стал  резать  барабанные
перепонки. Ксатмек застонал от нестерпимой муки и последние остатки разума
покинули его. Не помня себя, он разомкнул цепь, открыл ворота и с мечом  в
руках бросился в зал прежде, чем товарищ успел его остановить. Тотчас же в
него вонзилась дюжина клинков, и по его  окровавленному  телу  с  рычанием
пронеслась ватага ксоталанцев. Их  торжествующий  вопль  наполнил  залы  и
комнаты Техултли.
     Стражник, оставшийся в живых, выставил копье и только тут  сообразил,
что враг в крепости! Острие его копья вонзилось в чей-то живот,  и  больше
он ничего не видел - удар сабли раскроил ему голову.
     Крики и звон оружия разбудили Конана. Он вскочил с  постели,  схватил
меч и, подбежав к двери, распахнул ее настежь. В коридор он вышел как  раз
в минуту, когда по нему мчался воин Техултли.
     - Ксоталанцы! - рычал он. - Они в крепости!
     Конан помчался по коридору и наткнулся на Валерию, которая  выскочила
из своей комнаты.
     - Что творится, черт побери? - закричала она.
     - Говорят, прорвались ксоталанцы, - сказал он. - И  похоже,  что  это
правда.
     Втроем они ворвались в тронный зал и зрелище, которое  открылось  им,
было самым  кровавым  из  кошмаров.  Около  двадцати  мужчин  и  женщин  с
изображениями белых черепов на груди схватились с людьми Техултли. Женщины
обоих кланов бились наравне с мужчинами и пол в зале  был  усеян  мертвыми
телами.
     Ольмек в одной набедренной повязке бился  у  подножия  своего  трона.
Таскела прибежала из своих покоев с мечом в руке.
     Ксатмек и его напарник были убиты, и поэтому никто не  мог  объяснить
людям Техултли, каким образом враг ворвался в крепость. И тем более  никто
не мог объяснить причины этой безумной атаки.
     Но потери ксоталанцев были большими, а положение более отчаянным, чем
полагали их враги. Союзник, покрытый чешуей, был покалечен, Пылающий Череп
убит, а один из  четырех  воинов  перед  смертью  успел  сообщить  о  двух
белокожих  рубаках,  которые  укрепили   силы   неприятеля.   Этого   было
достаточно, чтобы привести их на грань отчаяния и бросить на врагов.
     Люди Техултли оправились уже от первого шока, стоившего им нескольких
жизней и яростно сражались, а стражники  с  нижних  этажей  изо  всех  сил
спешили, чтобы вступить в бой.
     Это была битва  диких  собак,  слепая,  безжалостная,  до  последнего
вздоха. Все  больше  ярко-красных  пятен  расцветало  на  пурпурном  полу.
Трещали столы и кресла из слоновой кости, падали бархатные  шторы  и  тоже
окрашивались красным, Это была кровавая кульминация кровавого  полувека  и
все это понимали.
     Но исход битвы был предрешен. Люди Техултли, и так вдвое  превышающие
противника числом, воспрянули духом, когда в бой вступили  их  светлолицые
союзники.
     А они ворвались, словно ураган,  ломающий  молодой  лес.  Сила  Конан
превышала силу троих тлацитланцев и ни один из них не мог сравниться с ним
в быстроте. В этой людской гуще он двигался  с  быстротой  молнии  и  сеял
смерть, словно волк в овечьем стаде, оставляя за собой груды  искалеченных
тел.
     Рядом с ним с улыбкой на губах сражалась  Валерия.  Она  превосходила
силой обычного мужчину, но была много  опасней.  Меч  в  ее  руке  казался
живым. Если Конан повергал  своих  противников  тяжестью  и  силой  удара,
разбивая головы и выпуская кишки,  то  Валерия  сначала  ошеломляла  врага
своим несравненным искусством фехтования. То один, то другой воин падал  с
пробитой грудью, не успев даже замахнуться.  Конан  шел  по  залу  подобно
буре, сметающей все на пути, Валерия же казалась призраком. Она  постоянно
меняла позицию, рубила и колола, а все мечи, направленные в нее, пробивали
воздух. Враги умирали, слыша ее издевательский смех.
     Ни пол, ни состояние участников не имели значения в этом  сумасшедшем
бою. Еще до того, как Конан и Валерия ворвались в зал,  пятеро  ксоталанок
уже лежали на полу, с перерезанными глотками. Когда  кто-нибудь  опускался
на пол, всегда наготове был кинжал для беззащитной шеи или нога, способная
размозжить голову об пол.
     От стены к стене, от двери к двери перекатывались волны  беспощадного
сражения. В конце концов на ногах остались только  люди  Техултли  и  двое
белых наемников. Тупо и мертво глядели друг на друга оставшиеся в живых  -
жалкие обломки целого мира.
     Они  стояли,  широко  расставив  ноги,  их  клинки  были  окрашены  и
выщерблены, кровь текла по их рукам, когда они смотрели друг на друга  над
телами изрубленных друзей и врагов. Не было ни сил, ни  воздуха  в  груди,
чтобы издать победный клич, поэтому из уст  их  вырвался  только  безумный
звериный вой, подобный волчьему.
     Конан схватил Валерию за руку и прижал к себе.
     - У тебя рана на ноге, - буркнул он.
     Она глянула вниз и только сейчас  почувствовала  боль.  Должно  быть,
какой-то умирающий воин успел вонзить кинжал.
     - Ты сам в крови, как мясник, - засмеялась она.
     -  Со  мной  порядок.  Ничего  серьезного.  А  вот  твою  ногу   надо
перевязать.
     Широкая грудь и борода Ольмека тоже были в крови. Глаза  его  горели,
словно отблески пламени на черной воде.
     -  Мы  победили!  -  самозабвенно  кричал  он.  -   Война   окончена!
Ксоталанские псы мертвы! О боги, хоть бы один выжил, чтобы содрать с  него
кожу! Но они и так хороши. Двадцать мертвых псов! Двадцать красных гвоздей
в черном дереве колонны!
     - Лучше займись ранеными, - отвернулся от него Конан. - Эй,  девочка,
дай-ка я погляжу твою ножку.
     - Подожди! - она нетерпеливо оттолкнула его руку.  Пламя  борьбы  все
еще пылало в ее душе, - Вы уверены, что все лежат здесь? Что если  на  нас
нападут с другой стороны?
     - Они не стали бы  разделять  клан  перед  таким  походом,  -  сказал
Ольмек. Рассудок помаленьку возвращался к нему. Без своих пурпурных  одежд
он походил скорее на обезьяну-людоеда, чем на князя. - Клянусь головой, мы
положили их всех. Их было меньше, чем я думал,  и  вело  их  отчаяние.  Но
каким образом они проникли в крепость?
     К ним подошла Таскела, вытирая  меч  о  бедро.  В  руке  она  держала
предмет, найденный возле трупа вождя Ксоталанцев - того самого с  султаном
из перьев.
     - Флейта безумия, - сказала она. - Один из  воинов  сказал  мне,  что
Ксатмек открыл врагам ворота и бросился на них - воин сам это видел и даже
слышал последние звуки этой мелодии, которая, как  он  сказал,  заледенила
его душу. Толькемек много рассказывал  об  этой  флейте.  Жители  Ксухотла
поклонялись ей, потом она  лежала  в  гробнице  какого-то  древнего  мага.
Каким-то образом эти псы нашли ее и сумели использовать.
     - Кому-то нужно пойти в Ксоталан и убедиться, что никто не остался  в
живых, - сказал Конан. - Я и сам пойду, если найдется проводник.
     Ольмек посмотрел на остатки своего народа. Выжило лишь  два  десятка,
да и большинство из них лежали на полу.  Таскела  была  единственной,  кто
вышел из боя без царапины, хотя она сражалась так же яростно, как все.
     - Кто пойдет с Конаном в Ксоталан? - спросил Ольмек.
     Приковылял Техотл. Рана на его бедре  снова  открылась,  а  на  груди
зияла свежая.
     - Я пойду!
     - Ты не пойдешь, - возразил Конан. - И ты не пойдешь, Валерия, а то у
тебя нога начнет отниматься.
     - Тогда пойду я, - сказал воин, перевязывавший себе руку.
     - Хорошо, Янат. Ступай с киммерийцем. И  ты  тоже,  Топал,  -  Ольмек
указал на еще одного воина, который был лишь слегка оглушен. -  Но  сперва
помогите поднять раненых на постели. Там их обиходят.
     Все было сделано быстро. Когда склонились  над  женщиной  с  разбитой
головой, борода Ольмека коснулась уха Топала. Конан заметил это,  но  виду
не подал. Через минуту все трое покинули зал.
     Проводники со всеми предосторожностями провели  Конан  через  зал  за
воротами и через  анфиладу  комнат,  залитых  зеленым  светом.  Никого  не
встретили они, не услышали ни малейшего шума. Когда они подошли к Большому
Залу, что пересекал город с севера на юг, то стали еще более  осторожными:
ведь они находились на вражеской земле. Но и следующие залы были  пусты  -
до самых бронзовых ворот,  похожих  на  Ворота  Орла  в  Техултли.  Ворота
отворились неожиданно легко.
     Со страхом смотрели воины Техултли на зеленый зал. Вот уже  пятьдесят
лет никто из их племени не попадал сюда иначе как пленник,  обреченный  на
мучительную смерть. Не было горшей участи для  жителя  западной  крепости,
чем попасть в Ксоталан. Кошмар плена преследовал их с самого детства.  Для
Яната и Топала эти ворота были Вратами Ада.
     Конан оттолкнул спутников и вступил в Ксоталан.
     С опаской  они  двинулись  за  ним,  поминутно  озираясь.  Но  тишину
нарушало лишь их собственное дыхание.
     За воротами была такая же караульная, и ход из нее  вел  в  такой  же
тронный зал, как у Ольмека. Конан вошел туда, глянул на  ковры,  диваны  и
шторы и стал внимательно прислушиваться. Ни звука. Комната была пуста.  Он
уже не верил, что в Ксухотле остался хоть один живой ксоталанец.
     - Пошли, - сказал он и вошел в тронный зал.
     Но далеко не ушел, потому что понял, что за ним  следует  один  Янат.
Конан обернулся и увидел, что Топал застыл в ужасе и вытянул руки,  словно
защищаясь от неведомой опасности.
     - В чем дело?
     Тут он и сам увидел, в чем дело, и мурашки пробежали по  его  могучей
спине.
     Чудовищная голова поднималась над диваном, змеиная  голова,  большая,
как у крокодила. Над нижней челюстью нависали огромные  зубы,  но  было  в
этой голове что-то беспомощное. Конан глянул за диван. Там лежала  змея  -
огромнее ее он не встречал в своих странствиях... От нее пахло  тлением  и
холодом земных глубин. На горле твари зияла огромная рана.
     - Это Ползун! - прошептал Янат.
     - Та самая скотина, которую я рубанул на лестнице, - сказал Конан.  -
Он гнал нас до Ворот Орла и у него еще хватило сил вернуться  сюда,  чтобы
сдохнуть. Как ксоталанцы с ним управлялись?
     - Они вызывали его из черных туннелей под катакомбами. Им ведомы были
тайны, закрытые для нас.
     - Ну, этот сдох,  а  если  бы  у  них  были  другие,  они  непременно
приволокли их с собой в Техултли. Вперед!
     Они шли за ним по пятам.
     - Если никого не найдем на этом этаже, спустимся  вниз,  -  рассуждал
Конан. - И перероем Ксоталан от подвала до чердака. Черт, что это такое?
     Они вошли в тронный зал. Там был такой же яшмовый постамент и трон из
слоновой кости. Не было только черной колонны... Здесь  признавали  другой
символ вражды.
     На стене за постаментом возвышались ряды каменных  полок,  и  с  этих
полок  на  пришельцев  смотрели  остекленевшими  глазами  сотни  прекрасно
сохранившихся человеческих голов.
     Топа бормотал ругательства, Янат же стоял недвижно  и  в  глазах  его
снова появилось безумие. Конан поморщился  -  он  знал,  что  разум  людей
племени Тлацитлан постоянно висит на волоске.
     Вдруг Янат вытянул в сторону страшных трофеев дрожащий палец.
     - Это голова моего брата! - зарычал он. - А вот  младший  брат  моего
отца! А за ним старший сын моей сестры!
     Внезапно он заплакал. Глаза его были сухи,  но  из  груди  вырывались
хриплые рыдания. Потом плач перешел в тонкий пискливый смех  и  наконец  в
невыносимый визг. Янат сошел с ума.
     Конан положил руку ему  на  плечо,  и  это  прикосновение  словно  бы
выпустило безумие на волю.  Янат  завыл  и  крутнулся  на  месте,  пытаясь
достать Конана мечом. Киммериец парировал удар, а Топал попытался схватить
Яната за руку. Безумец  выскользнул  из  его  рук  и  вонзил  меч  в  тело
товарища. Топал со стоном опустился на пол. Янат закружился в  сумасшедшем
танце, потом бросился к полкам и стал рубить их, скрежеща зубами.
     Конан подскочил к нему сзади, желая обезоружить, но безумец обернулся
и с воем бросился на него.  Видя,  что  с  дураком  не  справиться,  Конан
уступил ему дорогу и сзади нанес воину удар, перерубивший ключицу и грудь.
Несчастный пал мертвым возле своей умирающей жертвы.
     Конан склонился над  Топалом  и  увидел,  что  тот  делает  последние
вздохи. Не стоило и пытаться  остановить  кровь,  хлеставшую  из  страшной
раны.
     - Плохи твои дела, Топал, - буркнул Конан.  -  Не  надо  ли  передать
чего-нибудь твоим, а?
     - Нагнись  пониже,  -  просипел  Топал,  и  Конан  подчинился,  но...
секундой позже схватил его за руку:  кинжал  был  направлен  ему  прямо  в
грудь.
     - Клянусь Кромом! - сказал Конан. - И ты спятил?
     - Так приказал Ольмек. - прошептал раненый. - Почему - не знаю. Когда
мы укладывали раненых в постели, он шепнул мне, чтобы я убил тебя во время
возвращения в Техултли...
     И умер с именем своего клана на устах.
     Конан глядел на него озадаченно. Или они все тут с ума посходили?  Он
пожал плечами и вышел за бронзовые ворота,  оставив  воинов  Техултли  под
охраной сотен голов их сородичей.
     На обратном пути  ему  не  требовался  проводник.  Инстинкт  вел  его
безошибочно. Но двигался он осторожно, внимательно осматривая любой темный
угол. Не духов  убитых  ксоталанцев  опасался  варвар,  а  своих  недавних
союзников.
     Он миновал Большой зал и перешел в комнаты на другой  стороне,  когда
услышал что впереди кто-то ползет,  тяжко  дыша  и  постанывая.  Потом  он
увидел человека - тот действительно полз по пурпурным плитам, оставляя  за
собой кровавый след. Это был Техотл, и глаза его уже застилала мгла.
     - Конан! - окликнул  раненый.  -  Конан!  Ольмек  похитил  девушку  с
золотыми волосами!
     - Вот почему он приказал Топалу заколоть  меня,  -  сообразил  Конан,
становясь  на  колени  возле  умирающего.  -  Этот  Ольмек  не  такой   уж
сумасшедший, как кажется с первого взгляда!
     Блуждающие пальцы Техотла впились в руку Конан.  Он  прожил  жизнь  в
холодном, неприветливом, страшном мире, и благодарное чувство к пришельцам
разбудило в нем искру настоящей человечности, которой так не  хватало  его
сородичам, жившим лишь ненавистью и жестокостью.
     - Я хотел воспрепятствовать этому... - пузырьки красной пены лопались
на губах Техотла. - Но он ударил меня... Думал, что убил... Но я  уполз...
О Сет, я долго полз в собственной крови!  Берегись,  Конан!  Ольмек  может
заманить тебя в ловушку! Убей его! Это зверь! Бери Валерию и беги! Леса не
бойся. Ольмек и Таскела лгали, пугая драконами. Они давно  истребили  друг
друга, остался только самый сильный. А если ты его убил, то больше бояться
нечего. Ольмек почитал его за  бога,  приносил  ему  человеческие  жертвы.
Стариков и детей связывал и сбрасывал со стен.  Торопись!  Ольмек  потащил
Валери...
     Техотл умер прежде, чем голова его коснулась пола.
     Забыв об осторожности, Конан быстро направился в Техултли. На ходу он
пересчитывал бывших союзников. Двадцать один, считая Ольмека остался после
боя в тронном зале. С тех пор умерли трое... Что  ж,  Конан  был  наготове
сейчас в одиночку перебить весь клан.
     Но инстинкт был сильнее и  велел  взять  себя  в  руки.  Он  вспомнил
предостережение  Техотла  насчет  ловушки.  Очень  возможно,   что   князь
позаботился об этом на случай, если Топал  не  выполнит  приказа.  А  коль
скоро так, то киммериец наверняка будет возвращаться той же дорогой...
     Конан поглядел в окно, за которым мерцали звезды. Они еще  не  начали
бледнеть. Сколько событий за одну ночь!
     Он свернул с дороги и по винтовой лестнице спустился этажом ниже.  Он
не знал, где находятся нужные ему двери, но был уверен, что  найдет.  Зато
он понятия не имел, как справиться с засовами  -  наверняка  ворота  будут
закрыты хотя бы в силу полувековой привычки.
     Сжимая меч, он  бесшумно  двигался  по  темным  и  освещенным  залам.
Техултли был уже близко, когда варвара встревожил некий звук. Он без труда
узнал его - так пробует кричать человек, у которого заткнут рот.  Источник
звука был где-то слева.  В  этой  мертвой  тишине  любой  писк  разносился
далеко.
     Он пошел на повторяющиеся крики и  увидел  сквозь  приоткрытую  дверь
поразительное  зрелище.  На  полу  комнаты   была   установлена   железная
конструкция, напоминающая пыточное колесо. На колесе  был  распят  человек
великанского сложения, голова его лежала на подставке, утыканной стальными
шипами. Их острия были окрашены кровью из проколотой кожи. На голове  было
что-то вроде уздечки - впрочем, ее кожаные ремни не защищали от шипов. Эта
уздечка была тонкой цепью соединена с устройством, поддерживающим огромный
железный шар, висящий над волосатой грудью пленника. Пока несчастный лежал
недвижно, шар висел на месте. Но стоило ему от нестерпимой боли приподнять
голову, шар падал на несколько дюймов. В конце концов мышцы шеи  откажутся
поддерживать голову в таком неестественном  положении,  а  боль  от  шипов
станет окончательно невыносимой...  Тогда  шар  раздавит  его  медленно  и
неотвратимо. Рот жертвы быт заткнут кляпом и  большие  черные  глаза  дико
уставились на человека, стоящего в дверях в полном недоумении. Потому  что
на колесе был распят Ольмек, князь Техултли.



                              6. ГЛАЗА ТАСКЕЛЫ

     - Значит, для того, чтобы перевязать  ногу,  ты  тащила  меня  в  эту
дальнюю комнату? - спросила Валерия. - Что,  нельзя  было  это  сделать  в
тронном зале?
     Она сидела  на  ложе,  вытянув  перед  собой  раненую  ногу,  которую
служанка только что перевязала полоской  шелка.  Возле  Валерии  лежал  ее
окровавленный меч.
     Служанка выполняла свою работу чисто и  тщательно,  но  аквилонке  не
нравились ни липкое прикосновение ее пальцев, ни выражение глаз.
     - Других раненых также перенесли в  другие  комнаты,  -  выговор  был
мягкий, как у всех женщин Техултли. Но два часа назад Валерия видела,  как
эта же самая женщина пробила кинжалом сердце своей противницы и выцарапала
глаза раненому ксоталанцу.
     - Тела убитых будут снесены в катакомбы, - добавила она. - Иначе души
умерших могут поселиться в комнатах.
     - Ты веришь в это? - спросила Валерия.
     - Я знаю, что дух Толькемека скитается по подземельям. Я сама  видела
его, когда молилась возле гробницы древней  королевы.  Это  был  старец  с
развевающейся белой бородой и глаза его светились в темноте. Я узнала его,
это был Толькемек...
     Голос ее снизился до шепота:
     - Ольмек смеется над этим, но я-то знаю  точно!  Говорят,  что  кости
покойников обгладывают крысы. Нет, не крысы - это делают духи...
     Тень упала на ложе, и женщина замолчала.  Валерия  проследила  за  ее
взглядом и увидела Ольмека, который глядел на нее. Он  уже  смыл  кровь  с
рук, лица и бороды, но одежды не сменил. От всей его фигуры веяло звериной
силой.
     Князь  выразительно  глянул  на  служанку,  и  она  тотчас   бесшумно
выскользнула  из  комнаты.  На  прощание  она  одарила  Валерию   циничной
понимающей улыбкой.
     - Девочка свое дело знает, - сказал князь, подходя к ложу и склоняясь
над раненой ногой. - Дай-ка я посмотрю...
     С необычайной для своей комплекции  проворностью  он  схватил  меч  и
забросил его на середину комнаты. Потом обхватил Валерию  своими  могучими
руками.
     Но, как ни быстр он был, Валерия успела вынуть кинжал и направить его
в горло Ольмека. На  свое  счастье  он  сумел  перехватить  ее  руку.  Она
отбивалась кулаками, коленями, зубами  и  ногтями,  изо  всех  сил  своего
крепкого тела, со всем своим боевым искусством, постигнутым за годы войн и
странствий на суше и на море. Но все это было бессильно против его  грубой
мощи. Кинжал она сразу же  выронила  и  внезапно  поняла,  что  совершенно
беспомощна. В первый раз в жизни  она  испугалась  мужчины.  На  боль  он,
казалось, не реагировал; лишь однажды,  когда  ее  зубы  вонзились  ему  в
кисть, князь ударил Валерию по лицу открытой ладонью.
     Минуту спустя он покинул комнату, неся девушку на руках. Она  уже  не
сопротивлялась, но глаза ее горели жаждой мести за оскорбление. Она  и  не
кричала, потому что знала, что Конана поблизости нет и никто  из  Техултли
не пойдет против своего владыки. Но и сам Ольмек, заметила она,  постоянно
озирался и прислушивался, словно бы опасаясь погони. И направлялся он не в
тронный зал, а куда-то вдоль по коридору. Она поняла,  что  князь  чего-то
боится, и закричала во все горло.
     Ольмек наградил ее пощечиной и ускорил шаг.
     Но эхо далеко разнесло ее крик и Валерия сквозь  слезы  увидела,  что
вслед за ними ковыляет Техотл.
     Ольмек с рычанием обернулся  и  обхватил  девушку  одной  рукой,  как
ребенка.
     - Ольмек! - закричал Техотл. - Неужели  ты  неблагодарный  пес,  коли
решился  на  такое?  Это  женщина  Конана!  Она   помогла   нам   победить
ксоталанцеви...
     Не говоря ни слова, Ольмек размахнулся свободной  рукой  и  воин  без
памяти упал к его ногам. Князь  нагнулся,  поднял  меч  Техотла  и  вонзил
бедняге в грудь, после чего продолжил свой путь. Он не  видел,  что  из-за
шторы за ним следят женские глаза, что Техотл поднялся на ноги, шепча  имя
Конана.
     Зайдя за поворот коридора, Ольмек побежал  по  винтовой  лестнице  из
слоновой кос и. Они миновали несколько комнат и очутились в  конце  концов
возле бронзовых ворот, очень похожих на Ворота Орла на верхнем этаже.
     - Это один из ворот, ведущих в Техултли. Впервые за пятьдесят лет  их
никто не охраняет, ибо Ксоталан перестал существовать!
     - Благодаря Конану и мне, скотина! - крикнула Валерия, содрогаясь  от
гнева и стыда. - Лживый пес! Конан оторвет тебе голову!
     Ольмек даже не снизошел до того, чтобы сказать, что Конан зарезан  по
его приказу - настолько он был уверен в себе.
     - Забудь о Конане, - грубо сказал он. - Ольмек -  господин  Ксухотла.
Ксоталана больше нет. Война окончена. Теперь до  конца  жизни  можно  пить
вино и наслаждаться любовью. Сначала выпьем!
     Он опустился на сиденье из слоновой кости и силой усадил ее  себе  на
колени. Не обращая внимания на ее проклятия, свободной рукой он  потянулся
к столу.
     - Пей! - приказал он,  поднося  кубок  к  ее  губам.  Валерия  мотала
головой. Вино плескалось во все стороны, текло по ее обнаженной груди.
     -  Гостье  не  по  вкусу  твое  вино,  Ольмек,  -  раздался  холодный
саркастический голос.
     Князь замер и в его глазах появился испуг. Он  медленно  обернулся  и
увидел Таскелу.
     Гордая душа Валерии подверглась в эту ночь тяжкому испытанию.  Совсем
недавно она узнала страх перед мужчиной. Сейчас  она  поняла,  что  боится
этой женщины еще сильнее.
     Ольмек был неподвижен, только лицо его стало  серым.  Таскела  вынула
из-за спины руку - в ней был золотой флакон.
     - Боюсь, что Валерии не  понравится  твое  вино,  Ольмек,  -  сказала
княгиня. - Поэтому я принесла свое. То самое, что было со  мной  на  озере
Зуад - ты понял, Ольмек?
     Лоб гиганта мгновенно вспотел. Мышцы его ослабли, и Валерия без труда
освободилась. Разум  приказывал  ей  бежать  из  комнаты,  но  некая  сила
заставила остаться и наблюдать за всем, что будет происходить.
     Таскела подошла к князю, соблазнительно качая бедрами. Голос  ее  был
певуч и нежен, но глаза горели прежним огнем. Тонкие пальцы гладили бороду
мужчины.
     - Ты любишь только себя, Ольмек, - нараспев сказала она. -  Ты  хотел
оставить нашу прекрасную гостью только для себя, хотя знал, что она моя. И
это еще не главная твоя вина, Ольмек.
     Казалось, прекрасная маска спала с ее лица: глаза дико блеснули, лицо
исказилось гримасой, пальцы, впившись в бороду,  с  силой  вырвали  добрую
пригоршню волос. Но эта демонстрация нечеловеческой силы была еще не самым
страшным.
     Ольмек вскочил и зарычал как медведь, колотя кулаками по столу:
     -  Шлюха!  Ведьма!  Дьяволица!  Техултли  следовало  убить  тебя  еще
пятьдесят лет назад! Сгинь! Слишком долго я  тебя  терпел.  Белая  девушка
моя! Убирайся отсюда, не то зарежу!
     Княгиня расхохоталась  и  швырнула  ему  в  лицо  окровавленный  клок
бороды. Смех ее был безжалостен, словно звон стали.
     - Когда-то ты говорил по-другому,  Ольмек.  Когда  ты  был  молод,  я
слышала от тебя признания в  любви.  Да,  много  лет  назад  ты  был  моим
возлюбленным и спал в моих объятиях под цветком черного лотоса.  И  с  тех
пор в моих руках цепь, и на этой цепи - ты,  раб!  Ты  знаешь,  что  не  в
состоянии противиться мне. Ты знаешь, что мне достаточно поглядеть тебе  в
глаза тем взглядом, которому меня обучил стигийский жрец, и вся твоя  воля
улетучится. Помнишь ту ночь под черным лотосом? Цветок раскачивался,  хотя
колыхал его не земной ветер. Чувствуешь снова тот аромат, что окутал  тебя
и сделал моим рабом? Бороться со мной бесполезно. Ты до  сих  пор  в  моей
власти, как в ту ночь, Ольмек, князь Ксухотла, и пребудешь в  моей  власти
до конца жизни!
     Голос ее снизился до шепота и походил сейчас на журчание  родника  во
мраке. Она склонилась над князем, развела пальцы и коснулась  его  могучей
груди. Глаза Ольмека затуманились, руки бессильно обвисли.
     С безжалостной улыбкой Таскела поднесла золотой флакон к губам князя.
     - Пей!
     Он, не раздумывая,  подчинился.  И  сейчас  же  туман  в  его  глазах
сменился пониманием и ужасом. Он открыл рот, но не издал ни звука.  Спустя
минуту он упал.
     Это вывело Валерию из оцепенения. Она бросилась к двери,  но  Таскела
опередила ее воистину тигриным прыжком. Валерия ударила ее кулаком - такой
удар свалил бы с ног любого мужчину. Но Таскела сумела плавно уклониться и
схватила ее за руку. Потом она перехватила и левую руку аквилонки и  легко
связала ее запястья шелковым шнурком.
     И тогда Валерия поняла, что ее  стыд  из-за  поражения  в  схватке  с
Ольмеком ничто в сравнении с теперешним. Женщин  она  презирала  -  и  вот
нашлась же такая, которая делает с ней, что хочет! Она не  сопротивлялась,
когда Таскела усадила ее на кресло и привязала к нему, протянув шнур между
колен.
     Равнодушно переступив через тело князя, Таскела подошла  к  бронзовым
воротам и открыла их. За створками был коридор.
     - Дорога эта, - в первый раз обратилась она  к  Валерии,  -  ведет  в
комнату, которая служила когда-то камерой  пыток.  Когда  мы  отступали  в
западную часть города, то большинство инструментов  забрали  с  собой,  но
одно устройство пришлось оставить - оно было слишком тяжелым и громоздким.
А сейчас, думаю, оно пригодится как нельзя лучше.
     Ольмек все понял и в глазах его блеснул ужас. Таскела приблизилась  и
схватила его за волосы:
     - Ты какое-то время будешь неподвижен. Но ты будешь слышать, думать и
чувствовать - о да, ты все будешь чувствовать.
     И пошла к дверям, легко увлекая за собой  могучее  тяжкое  тело  -  у
Валерии чуть глаза на лоб не вылезли. Княгиня скрылась в коридоре и  через
некоторое время послышался лязг железа.
     Валерия пробормотала проклятье и попыталась  освободиться.  Тщетно  -
шнур был слишком прочным.
     Таскела вернулась одна, а из камеры пыток донесся  придушенный  стон.
Двери она притворила, а засов не задвинула - привычки были не  свойственны
ей, как и другие человеческие черты.
     Валерия в оцепенении глядела на женщину, в чьих руках - она прекрасно
это понимала - была ее судьба.
     Таскела поглядела ей в глаза.
     - Великая честь ожидает тебя, - сказала  она.  -  Ты  избрана,  чтобы
вернуть Таскеле юность. Ты удивлена? Да, я знаю, что выгляжу молодо, но по
жилам моим распространяется леденящий холод старости - я пережила это  уже
тысячу раз. Я стара, я так стара, что не помню своего детства. Но  некогда
я была юной девушкой и меня любил жрец из Стигии. Он  подарил  мне  секрет
вечной молодости и бессмертия. Потом он умер - должно быть, от яда. Я жила
в своем дворце над озером Зуад, и годы пролетали  мимо  меня.  Потом  меня
возжелал король Стигии и народ поднял бунт - вот мы и попали в  эти  края.
Ольмек называет меня княгиней, но во мне нет царственной  крови.  Я  выше,
чем королева - я Таскела, и твоя цветущая молодость вернет мне мою!
     У Валерии язык отнялся. За всем этим таилась какая-то жуткая  загадка
- самая страшная из всех, с которыми она сталкивалась до сих пор.
     Колдунья развязала аквилонку и подняла ее на ноги. Но не страх  перед
силой, заключенной в руках княгини, превратил Валерию в безвольную куклу.
     Это сделали горящие, колдовские, зловещие глаза Таскелы.



                        7. ТОТ, КТО ПРИХОДИТ ИЗ ТЬМЫ

     - Чтоб я кушита вот так увидел!
     Конан с любопытством глядел на  человека,  привязанного  к  железному
колесу.
     - Какого черта ты делаешь на этой штуке?
     Мычание было ему ответом. Тогда Конан вырвал кляп изо  рта  узника  и
тот закричал от страха, потому что железный шар упал вниз и почти коснулся
его широкой груди.
     - Осторожней, во имя Сета! - простонал Ольмек.
     - С чего бы это? - спросил Конан. - Или ты думаешь, что  твоя  судьба
меня интересует? Было бы у меня время, я бы посидел и посмотрел, как  этот
кусок железа выдавит из тебя кишки. Но я тороплюсь. Где Валерия?
     - Освободи меня! - просил Ольмек. - Я все скажу!
     - Сперва скажи.
     - Ни за что! - князь стиснул массивные челюсти.
     - Хорошо, - сказал Конан и уселся на ближайшую скамью.  -  Я  сам  ее
найду после того, как тебя придавит. Думаю, что дело пойдет быстрее,  если
я мечом прочищу тебе ухо, - добавил он и протянул оружие к голове Ольмека.
     - Подожди! - слова посыпались из князя как зерно из мешка. -  Таскела
похитила ее у меня. Я всегда был только игрушкой в ее руках...
     - Таскела? - Конан сплюнул. - Эта жалкая...
     - Нет-нет! - прохрипел Ольмек. - Дело хуже, чем ты  думаешь.  Таскела
очень старая - ей много сотен лет. Она продлевает свою жизнь и  возвращает
молодость, принося в жертву красивых молодых женщин.  Вот  почему  их  так
мало в  нашем  роду.  Она  вытянет  из  Валерии  жизненную  силу  и  вновь
расцветает...
     - Ворота заперты? - спросил Конан,  пробуя  большим  пальцем  остроту
меча.
     - Да! Но я знаю, как пройти в Техултли. Эта дорога известна лишь  мне
и Таскеле, но она думает, что я беспомощен, а тебя нет в  живых.  Освободи
меня, и, клянусь, я помогу тебе освободить Валерию. Без моей  помощи  тебе
не справиться, даже если бы ты пыткой вырвал у меня  все  секреты,  то  не
сумел бы ими воспользоваться. Освободи меня! Мы  подберемся  к  Таскеле  и
убьем ее раньше, чем она успеет напустить свои чары. Довольно будет и ножа
в спину. Я бы  сам  давно  это  сделал,  но  боялся,  что  без  ее  помощи
ксоталанцы нас одолеют. И ей нужна была  моя  помощь,  потому  что  она  и
позволила  мне  жить.  Теперь  один  из  нас  должен   умереть.   Клянусь,
расправимся с ведьмой, и вы с  Валерией  уйдете  от  нас  с  миром.  Народ
подчинится мне, когда не станет Таскелы.
     Конан нагнулся и перерезал путы, удерживающие  князя.  Тот  осторожно
выскользнул из-под огромного шара и встал на ноги, мотая  головой,  словно
бык и осыпая всех  проклятиями.  Оба  они,  встав  плечом  к  плечу,  были
олицетворенной мужественностью. Ольмек был так де высок, как Конан, и даже
более массивен, но было в нем все  же  что-то  звериное,  отталкивающее  и
киммериец рядом с ним выглядел куда как благородно.
     Конана можно было причислить к цвету человечества, Ольмека - к  цвету
его первобытной побочной ветви.
     - Веди! - приказал Конан. - И все время держись  впереди  меня:  веры
тебе не больше чем быку, которого тянут за хвост.
     И Ольмек пошел, расчесывая пятерней свою  спутанную  бороду.  Он  был
уверен, что Таскела закрыла ворота, поэтому и направился в одну из  комнат
на границе Техултли.
     - Тайне этой полвека, - говорил он на ходу. - Наш клан не знал ее,  а
ксоталанцы тем более. Этот  тайный  ход  сделал  сам  Техултли,  а  рабов,
помогавших ему, убил. Он опасался, что любовь Таскелы легко может  перейти
в ненависть и она однажды закроет перед ним  ворота.  Но  Таскела  открыла
тайный ход и заперла его,  когда  вождь  бежал  после  неудачной  вылазки.
Ксоталанцы схватили его и казнили. А я узнал об этом, потому что следил за
ней.
     Он надавил золотое украшение на стене и одна из  плит  упала,  открыв
идущие вверх ступени.
     - Лестница эта устроена прямо в стене, - говорил Ольмек, - Она  ведет
в башню на крыше, а оттуда винтовые лестницы  спускаются  в  разные  залы.
Поспешим!
     - Только после тебя, дружище!  -  ответил  Конан  весело  и  взмахнул
мечом. Ольмек пожал плечами и стал подниматься, Конан отстал на полшага.
     Они все поднимались, и  киммериец  понял  -  уровень  верхнего  этажа
пройден. Оба оказались в цилиндрической башне.  Через  большие  окна  были
видны другие купола и башенки Ксухотла.
     Ольмек не тратил время на пейзаж за окнами, начал спускаться по одной
из лестниц, которая  через  несколько  шагов  пересекалась  узким  длинным
коридором.  Коридор  тоже   кончался   идущими   вниз   ступенями.   Князь
остановился.
     Откуда-то слышался приглушенный женский стон, полный страха, гнева  и
стыда. Конан узнал голос Валерии.
     Как же велика должна была быть опасность, если даже отважная  Валерия
заголосила? Конан позабыл про Ольмека, обогнал его  и  помчался  вниз.  Но
инстинкт приказал ему обернуться как раз в тот момент, когда Ольмек поднял
свой громадный кулак. Удар должен был  прийтись  в  основание  черепа,  но
задел  только  шею.  У  обычного   человека   наверняка   переломился   бы
позвоночник, но Конан только крякнул. Он уронил меч, бесполезный на  таком
расстоянии, схватил Ольмека за руку и дернул на себя.  Они  покатились  по
лестнице и еще не остановились, когда  железные  пальцы  киммерийца  нашли
бычью шею врага и сомкнулись на ней.
     Шея и плечо варвара онемели от удара, но  это  не  сказалось  на  его
боевых качествах. Он вцепился в шею Ольмека, как лев в загривок носорога и
не обращал внимания на удары о ступеньки. Они с маху врезались в дверь  из
слоновой кости и разнесли ее на кусочки. Ольмек уже был  к  этому  времени
мертв - Конан свернул ему шею.
     Киммериец поднялся, стряхнул с себя обломки двери и протер глаза.
     Он находился в тронном зале. Кроме него,  там  было  десятка  полтора
людей, но первой он увидел Валерию. Причудливый  черный  жертвенник  стоял
перед яшмовым  постаментом,  вокруг  него  были  расставлены  семь  свечей
черного  воска  в  золотых  подсвечниках.  Кольца  густого  зеленого  дыма
поднимались к потолку.
     На черном камне жертвенника белело обнаженное тело  Валерии.  Она  не
была связана и лежала, запрокинув руки за  голову.  Сильный  молодой  воин
держал ее руки в изголовье жертвенника. С противоположной стороны за  ноги
жертвы ухватилась женщина. Валерия не могла даже пошевелиться.
     Одиннадцать остальных из клана Техултли стояли на коленях,  образовав
полукруг и жадными глазами глядели на происходящее. На троне  из  слоновой
кости развалилась Таскела. Из ваз,  наполненных  курящимися  благовониями,
струился дым.
     На  грохот   развалившейся   двери   никто   не   обратил   внимания.
Коленопреклоненные мужчины и женщины посмотрели без всякого  выражения  на
останки своего князя и на его убийцу, и снова уставились на жертвенник.
     Таскела испытующе глянула на киммерийца и снова раскинулась на троне,
издевательски хохоча.
     - Ведунья! - в глазах Конана появилась жажда убийства. Он двинулся  к
ней и кулаки его превратились в кувалды. При первом же  шаге  в  его  ногу
вонзились стальные зубья. Только крепкие мышцы  икр  спасли  кость.  И  он
увидел углубления в полу где поджидали его другие капканы.
     - Глупец! - фыркнула Таскела. - Неужели  же  я  не  предусмотрела  бы
твоего возвращения? Возле всякой двери тебя ждала такая же ловушка. Стой и
смотри,  какая  судьба  предназначена  твоей  прекрасной  подруге.   Потом
займемся тобой.
     Конан машинально потянулся к мечу, но нашел лишь пустые ножны. Меч он
обронил там, на лестнице, тесак еще  раньше,  в  пасти  дракона.  Боль  от
стальных  зубьев  была  и  вполовину   не   так   сильна,   как   сознание
беспомощности. Мечом он бы отрубил себе ногу и дополз до Таскелы.  Валерия
глядела на него с безмолвной мольбой, и гнев заполонил душу варвара.
     Он опустился на колено и попытался разжать  страшные  челюсти.  Кровь
брызнула из-под ногтей, но пружина не уступала ни на йоту.
     Таскела не обращала внимания на старания киммерийца. Обведя  взглядом
своих подданных, она спросила:
     - Где Ксатмек, Янат и Тахик?
     - Они не вернулись из катакомб, княгиня, - ответил один из воинов.  -
Они вместе со всеми переносили туда тела  и  не  вернулись.  Наверное,  их
похитил дух Толькемека.
     - Замолчи, болван! Это всего лишь легенды!
     Она сошла с возвышения, поигрывая узким стилетом с золотой  рукоятью.
Глаза ее горели пламенем, неведомым и преисподней.
     - Твоя жизнь вернет мне молодость, о дева с белой  кожей.  Я  коснусь
своими губами твоих и медленно - о, как медленно! - буду вонзать острие  в
твое сердце. И жизнь твоя, покидая холодеющее  тело,  перейдет  в  меня  и
сделает меня юной и бессмертной!
     Не торопясь, как  удав  перед  кроликом,  она  стала  склоняться  над
жертвой. Недвижная девушка с  ужасом  смотрела,  как  приближаются  к  ней
окутанные клубами дыма глаза, подобные двум черным лунам.
     Коленопреклоненные люди взялись за руки  и  затаили  дыхание,  ожидая
кровавой  развязки.  Единственным  звуком  был  хрип   Конана,   все   еще
боровшегося с капканом.
     Все глаза были устремлены на жертвенник и тело, распростертое на нем.
Казалось, даже гром не властен был нарушить  этот  обряд.  А  нарушил  его
негромкий голос - негромкий, но такой, от которого волосы встают дыбом.
     Все обернулись... Обернулись и увидели.
     Кошмарная фигура стояла в двери слева от постамента. Это  был  старик
со спутанными белыми волосами и  косматой  седой  бородой.  Лохмотья  едва
прикрывали его тощее тело, оставляя открытыми  руки  иного  неестественной
формы. Да и кожа его не походила на человеческую -  она  была  чешуйчатой,
словно ее обладатель долгое время жил в условиях, противоположных  тем,  в
которых существуют люди. И совсем  уже  не  было  ничего  человеческого  в
глазах - то были большие фосфоресцирующие  круги,  не  выражавшие  никаких
чувств.
     Вместо  членораздельных  слов  из  высохшего  рта  раздавался  только
пронзительный писк.
     - Толькемек! - прошептала Таскела, а остальные  замерли  в  суеверном
страхе. - Значит, это не сказка! Клянусь Сетом, он двенадцать  лет  прожил
во мраке! Двенадцать лет среди  скелетов!  Представляю,  чем  он  питался,
сумасшедший калека, погруженный в вечную ночь! Теперь понятно, почему трое
наших не вернулись из катакомб и не вернутся никогда.  Но  почему  он  так
долго выжидал? Что  он  искал  в  подземельях?  Какое-нибудь  таинственное
оружие? Нашел ли он его?
     Единственным ответом Толькемека был все тот же  отвратительный  писк.
Одним длинным прыжком он миновал все капканы и очутился в  зале.  Было  ли
это случайностью или он помнил обо  всех  ловушках  Ксухотла?  Он  не  был
безумным в обычном человеческом смысле. Он слишком долго жил  один,  чтобы
остаться человеком. И только одно соединяло его с людьми - ненависть.  Она
помогла ему выжить в черных коридорах.
     - Да, он искал и нашел! - Таскела отступила  на  шаг.  -  А,  ты  все
помнишь? После стольких лет во тьме?
     В тощей руке Толькемека дрожала причудливая палка  яшмового  оттенка,
заканчивающаяся светящейся шишкой вроде плода граната.  Он  вытянул  палку
перед собой, словно копье, и княгиня  отскочила  в  сторону,  а  из  шишки
вырвался алый луч. Он не коснулся Таскелы, зато угодил между лопаток  той,
что держала за ноги Валерию.
     Раздался громкий щелчок, огненный луч вышел  из  груди  несчастной  и
рассыпался голубыми искрами на камне жертвенника. Женщина упала  в  бок  и
стала корчиться и усыхать, как мумия.
     Воин,  удерживающий  руки  Валерии,  погиб  вторым.  Она  сползла   с
жертвенника и на четвереньках побежала к стене. Воин тоже пытался убежать,
но Толькемек с  необыкновенным  для  его  возраста  проворством  переменил
позицию и  бедняга  оказался  между  ним  и  жертвенником.  Снова  брызнул
огненный луч, и человек рухнул на  пол,  и  голубые  искры  посыпались  из
камня.
     Потом  началась  бойня.  Крича  от  ужаса,  люди  метались  по  залу,
натыкались друг на друга, спотыкались и  падали.  А  посреди  этого  хаоса
плясал и кружился Толькемек, сеющий смерть. Никому не удалось бежать через
двери,  потому  что  они  были  окованы  металлом  и  это,  видимо,   было
необходимым условием действия дьявольской силы, вылетавшей  из  "волшебной
палочки", которой размахивал старик.
     Те, кто оказывался между ним, дверями или жертвенником, гибли  тотчас
же. Толькемек не выбирал себе жертв, махал своей палкой туда и сюда и  его
писк был громче всех воплей. Один  из  воинов  в  отчаянии  замахнулся  на
старика кинжалом, но так и  не  успел  нанести  удар.  Остальные  даже  не
помышляли о бегстве или обороне.
     И вот пали все люди Техултли,  кроме  Таскелы.  Княгиня  подбежала  к
Конану  и  Валерии,  которая  спряталась  за   его   широкую   спину,   и,
наклонившись, коснулась пола в известной ей точке. Стальные челюсти тотчас
же разжались, освободив окровавленную ногу, и скрылись в углублении.
     - Убей его, если сможешь!  -  она  вложила  в  руку  варвара  тяжелый
кинжал. - Моя магия здесь бессильна!
     Конан  не  чувствовал  боли.  Толькемек  старался  подгадать,   чтобы
киммериец оказался между ним и дверью или жертвенником, но  варвар  всякий
раз ускользал, выбирая время для удара. Женщины смотрели, затаив дыхание.
     Толькемек уже не прыгал,  понимая,  что  перед  ним  противник  более
грозный, чем те, что умирали с воплями. Первобытный блеск варварских  глаз
был не менее страшен, чем фосфорическое свечение  старца.  Они  кружили  и
кружили; один менял позицию, и другой немедленно делал то же самое, словно
их соединяла невидимая нить. Но с каждым разом Конан подходил все ближе  к
противнику. Он уже приготовился к прыжку, но тут раздался предостерегающий
крик Валерии. На какое-то мгновение киммериец  оказался  между  старцем  и
дверью. Огненный луч обжег бок Конана, который успел отскочить в сторону и
метнуть нож. Старый Толькемек упал на плиты, рукоятка ножа дрожала  в  его
груди.
     Таскела прыгнула - но не к варвару, а к Палке, что валялась на полу и
пульсировала, как живое сердце. И Валерия прыгнула, вооруженная отнятым  у
мертвеца кинжалом. Лезвие, направленное крепкой рукой аквилонки, вонзилось
в спину княгини Техултли и вышло из груди. Таскела вскрикнула и умерла.
     Конан и Валерия стояли над безжизненным  телом  и  смотрели  друг  на
друга.
     - Вот теперь война действительно кончилась! - заметил Конан. -  Ну  и
ночка выдалась. Где эти ребята хранят жратву? Я голоден, как волк.
     - Нужно тебе ногу  перевязать,  -  Валерия  оторвала  кусок  шелковой
шторы, обернула его  вокруг  пояса  и  нащипала  корпии;  потом  тщательно
обработала рану Конана и крепко забинтовала.
     - Ладно, поголодаем, - сказал он. - Идем  отсюда.  За  стенами  этого
дьявольского города начинается настоящий мир. Хватит с нас  Ксухотла.  Эти
выродки перебили друг друга - ну и прекрасно. Не нужны  мне  их  проклятые
сокровища. Они еще, чего доброго, заколдованные.
     - Да, в мире еще много честной добычи для тебя и для меня, -  сказала
Валерия и потянулась всем своим прекрасным телом.
     Давешний блеск  снова  появился  в  глазах  Конана,  и  на  этот  раз
аквилонка уже не хваталась за меч.
     - Далека дорога до побережья, - ласково сказала она, прервав поцелуй.
     - Неужели? - рассмеялся он. - Разве есть для нас с тобой преграды? Да
в стигийских портах еще не откроется торговый  сезон,  как  мы  уже  будем
стоять на палубе. И тогда мы  покажем  всему  миру,  что  такое  настоящий
грабеж!





                         ПО ТУ СТОРОНУ ЧЕРНОЙ РЕКИ

     Валерия осталась лишь эпизодом в жизни Конана, как  и  все  остальные
женщины, кроме той, которой он сделал королевой Аквилонии. Одинокий варвар
странствовал по свету и вернулся, наконец, в родную Киммерию. Там дошла до
него весть, что аквилонцы, которых горький урок крепости  Венариум  ничему
не научил, опять расширяет свои  владения  к  западу,  вторгаясь  в  леса,
населенные племенами пиктов,  или,  как  их  называли,  Пиктийские  Дебри.
Значит, впереди снова было кровопролитие и много работы для таких искусных
воинов, как Конан.



                            1. КОНАН ТЕРЯЕТ ТОПОР

     На  лесной  тропе  стояла  такая  тишина,  что  даже  мягкие  сапоги,
казалось, поднимают немыслимый шум. Именно так думал одинокий  странник  и
двигался с осторожностью, которая  необходима  всякому,  кто  переправился
через Громовую Реку.
     Был этот юноша среднего роста с открытым лицом и коротко остриженными
каштановыми волосами - на голове не было ни шляпы, ни, тем  более,  шлема.
Одет он был по обычаю здешних мест в шерстяную тунику, перетянутую поясом,
короткие кожаные штаны и сапоги до  колен.  Из  правого  голенища  торчала
рукоять ножа, на широком поясе  висели  короткий  тяжелый  меч  и  кожаная
сумка. Без всякого страха углублялся он в зеленую  чащу.  Сложен  он  был,
несмотря на высокий рост, крепко.
     Он шагал беззаботно, хотя последние хижины поселенцев остались далеко
позади и каждый шаг приближал его  к  той  чудовищной  опасности,  которая
тенью нависла над древними дебрями.  Шума  он  поднимал  немного,  но  был
уверен, что наверняка засекут  любой  треск  чуткие  уши  в  предательской
зелени.  Так  что  беззаботность  его  была   показной,   он   внимательно
приглядывался и прислушивался ко всему, особенно  прислушивался,  так  как
видимость вокруг была не более чем на два шага.
     Какое-то чутье приказало ему остановиться и положить руку на рукоятку
меча. Он встал как вкопанный посреди тропы и стал соображать, что за  звук
он уловил да и был ли этот звук. Тишина была полной - не  верещали  белки,
не пели птицы. Потом взгляд его упал на густые заросли в нескольких  шагах
перед ним. Никакого ветра не было в помине,  а  одна  из  веток  явственно
колыхалась. Волосы поднялись на голове путника и  он  не  мог  ни  на  что
решиться - ведь любое движение притянет к нему летящую из зелени смерть.
     В чаще послышался звук тяжелого удара, заросли  закачались  и  оттуда
вертикально вверх взлетела стрела.  Прыгая  в  укрытие,  путник  видел  ее
полет.
     Притаившись за толстым стволом дерева с мечом  в  дрожащей  руке,  он
увидел, что на дорожку, раздвигая кусты, выходит высокий человек.
     На чужаке были такие же высокие сапоги и короткие  штаны,  только  не
кожаные, а шелковые. Вместо туники  на  нем  была  кольчуга  из  вороненой
стали, голову защищал шлем. Не рыцарский шлем с султаном  -  его  украшали
бычьи рога. Таких вещей не куют кузнецы в цивилизованных странах.
     Да хозяин шлема и не походил на цивилизованного человека. Его темное,
иссеченное шрамами лицо с горящими голубыми глазами вполне соответствовало
этим первобытным лесам.
     Огромный меч в руке человека был в крови.
     - Вылезай! - крикнул он, и выговор показался  путнику  незнакомым.  -
Опасность миновала. Этот пес был один. Вылезай!
     Опасливо  покинул  путник  укрытие  и  поглядел  на  незнакомца.   По
сравнению с ним он чувствовал себя слабым и ничтожным.
     Двигался незнакомец скользящей походкой  пантеры  -  да,  не  к  миру
горожан или поселенцев принадлежал он, и даже в этих диких  краях  казался
чужим.
     Великан пошел назад и снова раздвинул кусты. Путник сделал  несколько
шагов за ним и  заглянул  в  заросли.  Там  лежал  человек  -  коренастый,
смуглый, сильный. Всю одежду его составляли набедренная повязка,  ожерелье
из человеческих  зубов  и  массивный  наплечник.  За  поясом  убитого  был
короткий меч, а правая рука все еще сжимала тяжелый черный лук.  Волосы  у
него были длинные и кучерявые, о лице же нельзя было  судить  -  это  было
сплошное месиво из крови и мозга. Голова была прорублена до зубов.
     - Клянусь богами, это пикт! - воскликнул юноша.
     - Тебя это удивляет?
     - Ну, в Велитриуме и у поселенцев мне говорил, что эти дьяволы  время
от времени пробираются через границу, но никак я не ожидал его  увидеть  в
этих местах.
     - Черная река всего в четырех милях к востоку, - наставительно сказал
незнакомец. - А мне случалось убивать их и всего в миле от Велитриума.  Ни
один поселенец между Громовой Рекой и фортом Тускелан не может чувствовать
себя в безопасности. На след этого пса я напал  поутру  в  трех  милях  от
форта и с тех пор шел за ним. А догнал уже тогда, когда он целился в тебя.
Еще немного, и в преисподней появился бы новый посетитель. Но  я  испортил
ему выстрел.
     Путник глядел на него широко открытыми глазами: этот человек выследил
лесного дьявола, незаметно подкрался к нему и убил! Такое  искусство  было
невероятным даже для Конайохары, славной своими следопытами.
     - Ты из гарнизона форта? - спросил он.
     - Я не служу в солдатах. Жалованье и права у меня как у  пограничного
офицера, но я занимаюсь в дебрях своим делом. Валанн знает, что  здесь  от
меня больше толку.
     Ногой он затолкал тело поглубже в кусты и пошел по  тропинке.  Путник
поспешил за ним.
     - Зовут меня Бальт, - представился он. - Ночь я ночевал в Велитриуме.
Я еще не решил - то ли взять земельный надел, то ли пойти в солдаты.
     - Лучшие земли у Громовой Реки уже разобрали, - сказал огромный воин.
- Много хорошей земли между ручьем Скальпов,  который  ты  уже  прошел,  и
фортом, но чертовски близко к реке. Пикты  переплывают  через  нее,  чтобы
поджигать и убивать - вот как наш. И всегда ходят поодиночке.  Но  в  один
прекрасный день они попытаются изгнать из Конайохары всех  поселенцев.  И,
боюсь, это им удастся. Даже наверняка. Потому  что  все  эти  поселения  -
безумная затея. К востоку от  Боссонского  пограничья  тоже  полно  доброй
земли. Если бы аквилонцы урезали владения тамошних баронов да  засеяли  их
охотничьи угодья пшеницей, то не надо было бы ни границу переходить, ни  с
пиктами связываться.
     - Странные речи для человека  на  службе  губернатора  Конайохары,  -
заметил Бальт.
     - Это для меня звук пустой. Я наемник и продаю  свой  меч  тому,  кто
больше платит. Я  сроду  хлеба  не  сеял  и  сеять  не  собираюсь,  покуда
существует тот урожай, который пожинают мечом. Но вы, гиборийцы, забрались
так далеко, что дальше  некуда.  Вы  перешли  границу,  спалили  несколько
деревень, выбили отсюда пару племен и провели рубеж по Черной Реке.  Но  я
сомневаюсь, что вы и это сохраните, а не то  что  продвинетесь  на  запад.
Глупый ваш король не понимает здешней жизни. Нет подкреплений - не  хватит
и поселенцев, чтобы отбить многочисленный набег из-за реки.
     - Но пикты разделены на  небольшие  кланы,  -  сказал  Бальт.  -  Они
никогда не объединятся. А любой клан мы уничтожим.
     - И даже три или целых четыре, - согласился великан. -  Но  рано  или
поздно появится человек, который объединит тридцать или сорок кланов,  так
было в Киммерии, когда жители  Гандера  вздумали  передвинуть  границу  на
север. Они хотели заселить южные области  Киммерии.  Уничтожили  несколько
деревень и построили крепость Венариум. Остальное тебе известно.
     -  Известно,  -  с  горечью  сказал  Бальт.  Воспоминание   об   этом
сокрушительном  поражении  было  черным  пятном  в   истории   гордого   и
воинственного народа. -  Мой  дядя  был  там,  когда  киммерийцы  прорвали
оборону. Считанные единицы из наших остались в живых. Я не раз слушал  его
рассказы. Варвары хлынули  с  гор  и  штурмовали  Венариум  с  неудержимой
яростью. Вырезали всех - мужчин, женщин, детей. И до сих пор на том  месте
лишь груда камней. Больше аквилонцы не пытались захватить Киммерию. Но  ты
говорил о Венариуме со знанием дела - ты что, был там?
     - Был, - проворчал воин. - Был одним из тех, кто первым взобрался  на
стены. Я еще пятнадцатого снега не увидел, а имя мое  звучало  на  советах
стариков.
     Бальт отшатнулся от него и смотрел в изумлении. Рядом с ним  спокойно
шел один из тех самых визжащих кровожадных  дьяволов,  что  в  давние  дни
падали со стен Венариума, чтобы залить его потоками крови...
     - Так ты варвар... - вырвалось у Бальта.
     Великан не обиделся и кивнул.
     - Меня называют Конан-киммериец.
     -  Я  слышал  о  тебе!  -  взволнованно  воскликнул   Бальт.   Ничего
удивительного, что пикт проиграл в этой игре, ибо киммерийцы  были  такими
же варварами, только еще более опасными. Конан, несомненно,  провел  много
лет  среди  цивилизованных  людей,  но  это  не  повредило   его   древним
инстинктам.  Бальт  надивиться  не  мог  его  кошачьей  походке  и  умению
двигаться бесшумно. Даже звенья  кольчуги  не  звенели,  потому  что  были
смазаны маслом. В самой густой и запутанной чащобе Конан сумел  бы  пройти
так же беззвучно, как давешний пикт.
     - Ты не из Гандера? - это было скорее утверждение, чем вопрос.
     - Я из Турана.
     - Встречал воинов из Турана, они неплохие в лесу. Но боссонцы слишком
долго прикрывали вас, аквилонцев, от диких людей леса. Закалка вам нужна.
     И действительно, боссонское пограничье с его укрепленными  селениями,
где жили отчаянной храбрости стрелки, долго было  для  Аквилонии  надежной
крепостной стеной от варваров. Сейчас  в  поселениях  за  Громовой  Рекой,
росло поколение лесных людей, способных противостоять варварам,  но  таких
пока было немного. Большинство жителей границы составляли такие, как Бальт
- земледельцы, а не следопыты.
     Солнце уже скрылось за вершинами деревьев. Тени на тропе  становились
все длиннее.
     - Не успеем мы в форт до темноты, - спокойно сказал  Конан.  И  вдруг
добавил: - Слушай!
     Он стоял с  мечом  в  руке,  пригнувшийся,  готовый  в  любую  минуту
прыгнуть и нанести удар. Бальт услыхал дикий визг, оборвавшийся  на  самой
высокой ноте - крик человека либо смертельно испуганного, либо умирающего.
     Конан сорвался с места и помчался по тропе, с каждым шагом  отдаляясь
от своего спутника, хотя тот также бежал изо всех сил. В Туране Бальт слыл
неплохим бегуном, но варвар опередил его без всяких усилий. Но юноша забыл
об этом, потому что уши ему  пронзил  самый  страшный  крик,  который  ему
пришлось слышать в жизни. Но на  этот  раз  кричал  не  человек:  то  было
какое-то  ликующее  сатанинское  мяуканье,   торжество   нелюди,   убившей
человека, и эхо этого  крика  прокатилась  где-то  в  мрачных  безднах  за
пределами людского понимания.
     В ужасе Бальт чуть не споткнулся, но Конан продолжал все также бежать
и скрылся за поворотом тропы; Бальт, чтобы не остаться один на один с этим
кошмарным воплем, в панике помчался за ним.
     И... едва не налетел на киммерийца, который  стоял  над  безжизненным
телом. Но Конан глядел вовсе не на мертвеца, лежащего в кровавой  грязи  -
он внимательно осматривал заросли по обе стороны тропы.
     Убитый - невысокий полный человек - был в дорогих узорных сапогах  и,
несмотря на жару, в подбитой горностаем тунике. Его широкое  бледное  лицо
сохраняло выражение ужаса, а толстая шея словно бритвой была перерезана от
уха до уха. Короткий меч находился  в  ножнах  -  значит,  нападение  было
внезапным.
     - Пикты? - прошептал Бальт и тоже начал смотреть по сторонам.
     - Нет, лесной черт. Это уже пятый, клянусь Кромом!
     - Что ты имеешь в виду?
     - Ты слышал когда-нибудь о пиктийском колдуне по имени Зогар Заг?
     - Никогда не слышал.
     - Он живет в Гвавели, ближайшей деревне за рекой. Месяца три назад он
похитил несколько навьюченных мулов из каравана, что  направлялся  в  форт
как раз по этой тропе. Наверное,  одурманил  чем-нибудь  погонщиков.  Мулы
принадлежали, - Конан тронул тело носком  сапога,  -  вот  этому  Тиберию,
купцу из Велитриума. Везли мулы бочонки с пивом, и  старый  Зогар,  вместо
того, чтобы скорее перебраться через реку, решил угоститься.  Следопыт  по
имени Сократ выследил его и привел Валанна с тремя солдатами в  чащу,  где
наш колдун спал пьянешенек. По настоянию  Тиберия  Валанн  посадил  Зогара
Зага в тюрьму, а это для пикта самое страшное  оскорбление.  Старик  сумел
убить стражника и  бежать,  да  еще  передал,  что  собирается  прикончить
Тиберия и тех пятерых, что его поймали, да так прикончить,  что  аквилонцы
два века будут помнить и дрожать от страха.
     И следопыт, и солдаты уже мертвы. Сократа  убили  у  реки,  воинов  -
возле самого форта. А теперь и Тиберий тоже. Но никто из  них  не  пал  от
руки пикта.  Каждый  труп,  кроме  этого,  был  обезглавлен.  Головы  эти,
конечно, украшают сейчас алтарь того божества, которому служит Зогар Заг.
     - С чего ты взял, что убивали не пикты? - спросил Бальт.
     Конан показал на тело купца.
     - Ты думаешь, это мечом или ножом сделано?  Посмотри  внимательнее  и
сообразишь, что такую рану может оставить только коготь. Мышцы  разорваны,
а не перерублены.
     - А если пантера... - неуверенно предположил Бальт.
     - Человек из Турана должен отличать следы когтей  пантеры.  Нет,  это
лесной дьявол, которого Зогар Заг вызвал, чтобы отомстить. Болван Тиберий,
пошел в Велитриум один да еще под вечер. Но каждый из убитых перед смертью
словно бы с ума сходил. Гляди - следы сами говорят. Тиберий ехал по  тропе
на своем муле - видно, вез шкурки выдры на продажу в Велитриум.  И  что-то
прыгнуло на него сзади, из тех кустов. Видишь, там ветки поломаны? Тиберий
успел только раз крикнуть - и уже стал торговать шкурками  в  преисподней.
Мул убежал в заросли. Слышишь, он шуршит кустами в той стороне?  Демон  не
успел унести голову Тиберия - испугался, когда мы прибежали.
     - Когда ТЫ прибежал, - поправил Бальт. - Значит, не так и страшна эта
тварь, если убегает от одного вооруженного человека. А может, это все-таки
был пикт с каким-нибудь крюком? Ты сам видел э т о?
     - Тиберий был тоже при оружии, - проворчал Конан. - Но Зогар  Заг  уж
наверное предупредил демона, кого убивать, а кого оставить в покое. Нет, я
его не видел.  Видел  только,  как  дрожали  кусты.  Но  если  хочешь  еще
доказательств, то гляди.
     Убийца наступил в лужу крови. Под кустами на  обочине  тропы  остался
кровавый след на засохшей глине.
     - Это, по-твоему, человек оставил?
     Мурашки побежали по стриженной голове Бальта. Ни человек, ни один  из
известных  ему  зверей  не  мог  оставить  такого  странного,   страшного,
трехпалого следа. Осторожно, не касаясь земли, Бальт  попробовал  измерить
его пядью.  Но  расстояние  между  кончиками  мизинца  и  большого  пальца
оказалось недостаточным.
     - Что это/ - прошептал юноша. - Никогда не видел такого.
     - И ни один человек из находящихся в здравом уме не видел,  -  мрачно
ответил Конан. - Это болотный демон. В трясинах по ту сторону Черной  Реки
их словно летучих мышей в пещере. Когда с юга дует сильный ветер в  жаркие
ночи, слышно, как они там завывают.
     - Что же нам делать? - спросил аквилонец, опасливо  глядя  на  черные
тени. ОН никак не мог забыть выражения лица убитого.
     - Не стоит и пытаться выследить демона,  -  сказал  Конан  и  вытащил
из-за пояса лесной топор. - Когда он убил Сократа, я хотел это сделать.  И
потерял след через несколько шагов. То ли у него крылья выросли, то ли  он
в землю ушел. И за мулом тоже пойдем. Сам выйдет к форту  или  чьей-нибудь
усадьбе.
     Говоря это, он срубил два деревца на краю тропы и очистил  стволы  от
веток. Потом отрезал кусок толстой лианы и переплел стволы так, что  вышли
простые, но надежные носилки.
     - По крайней мере демон  остался  без  головы  Тиберия,  -  проворчал
Конан. - А мы отнесем тело в форт. До  него  не  больше  трех  миль.  Этот
толстый болван никогда мне не нравился,  но  нельзя  же  допустить,  чтобы
пикты вытворяли над головами белых людей все, что им вздумается.
     Вообще-то пикты тоже относились к белой расе, хоть и  были  смуглыми,
но жители пограничья не считали их за белых.
     Бальт взялся за задние ручки  носилок,  Конан  без  всякого  уважения
положил на них несчастного торговца и они тронулись быстрым шагом. Даже  с
таким грузом Конан продолжал двигаться бесшумно. Он захлестнул  оба  своих
конца носилок ремнем купца и держал их одной рукой, чтобы оставить  правую
свободной  для  меча.  Тени  сгущались.  Чаща  погружалась  в  сумерки,  в
серо-голубой таинственный полумрак, в котором скрывалось непредсказуемое.
     Они одолели  уже  больше  мили  и  крепкие  мышцы  Бальта  стали  уже
побаливать, когда из перелеска, который окрасился алым  цветом  заходящего
солнца, раздался пронзительный вопль.
     Конан резко остановился, и Бальт чуть не уронил носилки.
     - Женщина! - крикнул он.  -  Великий  Митра,  там  женщина  зовет  на
помощь!
     - Жена колониста заблудилась, - проворчал Конан, опуская  носилки.  -
Корову, поди, искала... Оставайся тут!
     И, как волк за зайцем, нырнул в зелень. У Бальта волосы стали дыбом.
     - Оставаться с покойником и с этим дьяволом? - взвыл он. -  Я  иду  с
тобой!
     Конан обернулся и  не  возразил,  хотя  и  не  стал  поджидать  менее
проворного спутника. Дыхание Бальта стало тяжелым,  киммериец  впереди  то
пропадал, то вновь возникал из сумерек, пока не остановился на поляне, где
начал уже подниматься туман.
     - Почему стоим? -  поинтересовался  Бальт,  вытер  вспотевший  лоб  и
достал свой короткий меч.
     - Кричали здесь или где-то поблизости, - ответил Конан. - Я  в  таких
случаях не ошибаюсь, даже в чаще. Но где же...
     Снова послышался крик - у них за спиной, у тропы. Крик был  тонкий  и
жалобный, вопль  женщины,  охваченной  безумным  страхом,  -  и  вдруг  он
внезапно, разом перешел в издевательский хохот.
     - Что это, во имя Митры... - лицо Бальта белело в сумерках.
     Конан ахнул, выругался и помчался назад, ошарашенный аквилонец  -  за
ним. И на этот раз налетел-таки на внезапно остановившегося  киммерийца  -
словно в каменную статую врезался. А Конан словно и не заметил этого...
     Выглянув из-за богатырского плеча, юноша почувствовал леденящий ужас.
Что-то двигалось в кустах вдоль тропы. Не  шло,  не  летело,  а  вроде  бы
ползло. Но это была не змея. Очертания существа  были  размыты,  оно  было
ростом повыше человека,  но  казалось  менее  массивным.  К  тому  же  оно
испускало странное свечение  -  словно  болотный  огонек,  словно  ожившее
пламя.
     Конан выкрикнул проклятие и с дикой силой швырнул вслед существу свой
топор. Но тварь не спеша двигалась дальше, не меняя направления.  Они  еще
некоторое время видели туманный силуэт, потом он бесшумно сгинул в дебрях.
     С рычанием Конан продрался сквозь заросли и вышел на тропу. Бальт  не
успевал запоминать все  новые  и  новые  цветистые  проклятия,  в  которых
богатырь отводил душу. Конан замер над носилками с телом Тиберия. Труп был
обезглавлен.
     - Он надул нас своим поганым мяуканьем! - стервенел Конан и  в  гневе
рассекал воздух над головой своим огромным  мечом.  -  Я  должен  был  это
предвидеть! Должен был ждать какой-нибудь пакости! Значит,  алтарь  Зогара
украсят все пять голов.
     - Что же это за тварь - причитает как  женщина,  хохочет  как  демон,
ползет и светится? - спросил Бальт, вытирая вспотевшее лицо.
     - Болотный демон, - угрюмо сказал Конан. - Берись за носилки. Так или
иначе, унесем труп. Тем более ноша стала легче.
     И с этой мрачной шуткой взялся за кожаную петлю.



                            2. КОЛДУН ИЗ ГВАВЕЛИ

     Форт Тускелан поднимался на западном берегу Черной Реки, и  ее  волны
плескались у основания частокола. Частокол был из толстых  бревен,  как  и
все остальные постройки, в том числе и башня (так с гордостью  именовалось
это строение), в которой жил губернатор.
     За рекой раскинулись бесконечные леса, вдоль берега они были густыми,
как джунгли. День и ночь патрули на стенах форта внимательно всматривались
в эту зеленую стену. Изредка оттуда выходила какая-нибудь опасная тварь, и
стражники знали, что за ними тоже следят не  менее  внимательно  голодным,
диким и безжалостным взором.  Постороннему  глазу  дебри  за  рекой  могли
показаться безлюдными и мертвыми, но они кишели жизнью - не только  птицы,
звери и пресмыкающиеся обитали там,  но  и  люди,  которые  были  страшнее
любого хищника.
     Здесь, в укреплении, кончался цивилизованный мир. Форт  Тускелан  был
самым последним поселением на северо-западе. Дальше гиборийские народы  не
продвинулись. Мир за рекой был таким же, как тысячелетия назад. В тенистых
лесах  стояли  хижины,   крытые   хворостом   и   украшенные   оскаленными
человеческими черепами, глинобитные  селения,  где  горели  костры  и  где
точили  наконечники  копий  худощавые  неразговорчивые  люди  с  курчавыми
черными волосами и  змеиными  глазами.  Когда-то  хижины  смуглого  народа
стояли на этом месте, где нынче раскинулись  цветущие  поля  и  деревянные
дома  русоволосых   поселенцев,   до   самого   Велитриума,   беспокойного
пограничного города на берегу Громовой Реки  и  дальше  -  до  боссонского
пограничья. Сюда пришли торговцы и жрецы Митры  -  эти  по  обычаю  ходили
босиком и без оружия, отчего и погибали часто страшной  смертью,  за  ними
двигались солдаты и лесорубы, их жены  и  дети  на  повозках,  запряженных
волами. Огнем и мечом аборигены были отброшены и за Громовую  Реку,  и  за
Черную. Но смуглолицый народ никогда не забывал, что этот край, называемый
Конайохара, принадлежал ему.
     Стражник у  ворот  потребовал  назвать  пароль.  Сквозь  зарешеченное
окошко  пробивался  свет  факела,  отражаясь  на  стальном   шлеме   и   в
настороженных глазах.
     - Открывай ворота! - рявкнул Конан. - Это же я!
     Он терпеть не мог армейской дисциплины.
     Ворота отворились во двор и Конан с товарищем прошли  в  форт.  Бальт
заметил, что с двух сторон возвышались башенки с бойницами.
     Стражник удивленно вскрикнул, увидев груз, доставленный  пришельцами.
Остальные тоже собрались посмотреть, но Конан сердито сказал:
     - Вы что, безголовых покойников не видали?
     - Это Тиберий, - прошептал один из солдат. - Я узнаю его  по  одежде.
Стало быть, Валерий должен мне пять монет. Я же говорил ему,  что  Тиберий
пошел на зов смерти - я сам видел, как он со стеклянными глазами  проезжал
верхом на муле через ворота. Тогда  я  и  поспорил,  что  не  сносить  ему
головы.
     Конан жестом приказал Бальту опустить носилки, и  оба  направились  в
дом губернатора. Аквилонец с любопытством озирался, рассматривая  конюшни,
солдатские  казармы,  лавчонки,  надежный  блокгауз  и  прочие   строения.
Навстречу им через площадь спешил народ  -  поглядеть  на  страшную  ношу.
Здесь были и аквилонские копейщики, и следопыты, и  коренастые  боссонские
лучники.
     Бальт  не  слишком  удивился,  что  губернатор   принял   их   лично.
Аристократия с ее сословными предрассудками осталась к востоку от границы.
Валанн был человек  еще  молодой,  хорошо  сложенный,  с  благородным,  но
несколько угрюмым лицом.
     - Мне сказали, что ты вышел из форта перед рассветом, - обратился  он
к Конану. - Я уже начал опасаться, что пикты все-таки добрались до тебя.
     - По всей реке будет известно, когда они начнут за мной охотиться,  -
сказал Конан. - Потому что завывания пиктийских женщин по своим покойникам
услышат даже в Велитриуме. Я сам ходил в разведку. Не спалось -  за  рекой
всю ночь били барабаны.
     - Да они каждую ночь  колотят,  -  сказал  губернатор  и  внимательно
поглядел на Конана. Он знал, что не стоит пренебрегать чутьем дикаря.
     - Той ночью было по-другому, - сказал Конан. - И это с той поры,  как
Зогар Заг вернулся за реку.
     - Да, надо было либо  одарить  его  и  отпустить,  либо  повесить,  -
вздохнул губернатор. - Ты ведь так и советовал, но...
     - Да, трудно вам,  гиборийцам,  понимать  здешние  обычаи,  -  сказал
Конан. - Ну да теперь ничего не поделаешь, и не будет покоя на границе  до
тех пор, пока Зогар Заг жив и вспоминает здешнюю тюрьму. Я  следил  за  их
воином - он переплыл реку, чтобы сделать пару зарубок  на  своем  луке.  Я
размозжил ему голову и встретил этого молодца. Его зовут Бальт и он прибыл
из Турана помочь нам охранять границу.
     Губернатор благосклонно посмотрел  на  открытое  лицо  Бальта  и  его
крепкую фигуру.
     - Рад  приветствовать  тебя,  молодой  человек.  Хотелось  бы,  чтобы
побольше приходило сюда твоих  сородичей.  Нам  нужны  люди,  привычные  к
лесному житью. А то многие из наших солдат и колонистов родом из восточных
провинций. Они не только что леса не знают, но и землю вспахать не умеют.
     - Да, в Велитриуме полно таких, - согласился Конан.  -  Но  послушай,
Валанн, мы нашли на дороге мертвого Тиберия... - и вкратце пересказал  всю
мрачную историю.
     Валанн побледнел.
     - Я не знал, что он покинул форт. Он что, с ума спятил?
     - Именно, - кивнул Конан. - спятил, как и четверо других.  Каждый  из
них, когда приходил его час, терял рассудок и направлялся в лес  навстречу
собственной смерти, словно кролик, что  лезет  в  пасть  к  удаву.  Что-то
потянуло  его  в  чащу.  Против  чар  Зогар  Зага  бессильна   аквилонская
цивилизация.
     - Солдаты об этом знают?
     - Мы оставили тело у восточных ворот.
     - Лучше бы вы спрятали его в лесу. Солдаты и без того волнуются.
     - Все равно бы узнали - не так, так этак. Ну, оставил  бы  я  труп  в
лесу, а он бы снова вернулся в форт. Как покойник Сократ -  они  привязали
его тело к воротам, чтобы люди поутру нашли его.
     Валанн вздрогнул. Отвернувшись, он подошел к парапету башни  и  молча
глядел на черную воду реки, в которой отражались звезды. За  рекой  черной
стеной  стояли  джунгли.  Отдаленный  рев  пантеры  нарушил  тишину.  Ночь
наступала, заглушая голоса солдат внизу и  задувая  огни.  Ветер  шумел  в
черных  ветвях,  волновал  речную  гладь,  доносил   из-за   реки   низкий
пульсирующий звук.
     - А в сущности, - сказал Валанн, словно бы рассуждая вслух, - что  мы
знаем... Что кто-нибудь знает о том, что творится в дебрях? Слышали только
неясные  байки  об  огромных  болотах  и  реках,  и  что  леса   покрывают
необозримые равнины и горы и  обрываются  только  на  побережье  Западного
Океана. Но такие тайны скрывает эта земля между Черной Рекой и океаном, мы
не осмеливаемся даже предположить. Ни один белый человек  не  вернулся  из
этой чащобы и не рассказал нам, что там  творится.  И  вся  наша  наука  и
образованность - она только до западного берега  этой  древней  реки.  Кто
знает, что за звери, земные и неземные, могут находиться за пределами того
маленького светлого кружка, который мы называем знанием...
     Кто знает, каким богам поклоняются во мраке  этого  языческого  леса,
что за демоны выползают из черной болотной грязи? Кто может с уверенностью
сказать, что все обитатели этих темных краев принадлежат  к  этому  свету?
Зогар  Заг...  Мудрецы  из  восточных  краев  сочли  бы  его   примитивное
колдовство фокусами базарного факира, а он свел  с  ума  и  убил  пятерых,
причем  совершенно  необъяснимым  образом.  Я  начинаю  сомневаться  -   с
человеком ли мы имеем дело?
     - Если бы я подобрался к нему на бросок топора, все  стало  бы  яснее
ясного, - проворчал Конан. Не спросясь,  он  налил  вина  себе,  а  другой
стакан подвинул Бальту. Тот  взял  стакан,  но  с  сомнением  поглядел  на
хозяина.
     Губернатор повернулся к Конану.
     - Солдаты, которые не верят в духов и демонов, - сказал он, -  уже  в
панике от страха. А ты, который  верит  в  духов,  призраков,  гоблинов  и
прочую нежить, вовсе ее не боишься.
     - Нет на свете ничего такого, что не разбудила бы холодная  сталь,  -
ответил Конан. - Вот я метнул топор в демона и не поразил его. Но  ведь  я
мог промахнуться в сумерках, топор мог налететь на  ветку  и  отклониться.
Словом, я не стану сходить с дороги, чтобы полюбоваться на  демона,  но  и
никакому демону дороги не уступлю.
     Валанн поднял голову и поглядел киммерийцу в глаза.
     - Конан, от тебя сейчас зависит больше, чем ты  можешь  предполагать.
Ты знаешь все слабые места провинции - она как  тонкое  лезвие  кинжала  в
огромной туше  леса.  Ты  знаешь,  что  жизнь  всего  населения  западного
пограничья зависит от этого форта. Если он падет, красные топоры  вонзятся
в ворота  Велитриума  раньше,  чем  всадник  успеет  туда  доскакать.  Его
Величество или советники  Его  Величества  не  обратили  внимания  на  мою
просьбу усилить пограничный гарнизон. Они знать ничего не хотят о  здешней
обстановке и не желают присылать подкрепления. Судьба пограничья  в  наших
руках.
     Ты знаешь, что большая часть армии, покорившей Конайохару,  отозвана.
Ты знаешь, что оставшихся сил недостаточно, особенно с того дня, как  этот
дьявол Зогар Заг отравил колодцы и в один день погибло четыреста  человек.
Среди оставшихся много больных, укушенных змеями  или  раненых  хищниками,
которых вокруг форта становится все больше. Люди верят в похвальбу Зогара,
что он может вызывать лесных зверей для расправы над своими врагами.
     У меня три сотни копейщиков, четыреста боссонских лучников и,  может,
полсотни вроде тебя. Хотя бы было и в десять раз больше - все равно  мало.
Я честно скажу тебе, Конан, положение мое аховое. Солдаты  поговаривают  о
дезертирстве - они верят, что Зогар Заг насылает на  нас  демонов.  Боятся
черной заразы, которой он угрожал, черной смерти с  болот.  Когда  я  вижу
заболевшего солдата, меня в пот бросает - вдруг он почернеет,  высохнет  и
умрет на глазах!
     Конан, если начнется мор, солдаты  сбегут  все  до  единого.  Граница
останется без охраны и ничто не удержит орду, которая примчится под  стены
Велитриума, а может, и дальше. Если мы не сумеем отстоять форт, то  они  и
подавно не спасут город.
     Словом, если мы хотим удержать Конайохару, Зогар Заг должен  умереть.
Ты уходил на тот берег дальше всех нас, ты знаешь, где  находится  деревня
Гвавели, тебе знакомы лесные тропы  за  рекой.  Возьми-ка  нынешней  ночью
несколько человек и попробуй убить его или взять в плен. Да, я  знаю,  что
это безумная затея и вряд  ли  вы  вернетесь  живыми.  Но  если  этого  не
сделать, мы все погибли. Возьми столько людей, сколько сочтешь нужным.
     - Дюжина справится с этой работой скорее, чем полк, - ответил  Конан.
- Пятьсот солдат не пробьются к Гвавели, а  дюжина  проскользнет.  Позволь
мне самому выбрать людей. Солдаты мне ни к чему.
     - Позволь пойти с тобой! - волнуясь, крикнул Бальт. - У себя в Туране
я всю жизнь охотился на оленей!
     - Согласен. Валанн, я пойду в таверну,  где  собираются  следопыты  и
выберу тех, кто мне нужен. Выйдем через час.  Спустимся  на  лодке  пониже
деревни и подберемся к ней лесом. Ну, если будем живы, вернемся утром!



                            3. ПОЛЗУЩИЕ ВО ТЬМЕ

     Река была словно туманная дорога между двумя черными  стенами.  Весла
погружались в воду бесшумно, как клюв цапли. Широкие плечи того, кто сидел
перед Бальтом, отливали синим в темноте. Юноша знал, что даже опытный глаз
следопыта на носу лодки видит сейчас не дальше, чем на  несколько  локтей.
Конан выбирал направление чутьем, потому что прекрасно знал реку.
     Бальт хорошо присмотрелся к своим спутникам еще в  форте,  когда  они
вышли за частокол и садились в  лодку.  Это  были  люди  той  самой  новой
породы, которая зарождалась в суровом  пограничном  краю,  люди,  поневоле
овладевшие искусством жить и выживать в лесах. Они  даже  внешне  походили
друг на друга, и наряд их был сходен - козловые сапоги,  кожаные  штаны  и
куртки, широкие пояса, и оружие - топоры и короткие мечи, и  лица  у  всех
были иссечены шрамами, а глаза смотрели жестко.
     Они тоже были дикарями, но все-таки между ними и  киммерийцем  лежала
пропасть. Они - дети цивилизации, опустившиеся на варварский уровень. Он -
варвар в тысячном поколении. Они научились прятаться и подкрадываться,  он
таким родился. Они были волками, он - тигром.
     Бальт восхищался ими, восхищался предводителем  и  страшно  гордился,
что его допустили в такую компанию. Гордился и тем, что его весло было так
же бесшумно, как у всех. Хотя бы в этом он был равен им -  ведь  охотничье
искусство в Туране не шло ни в какое сравнение с пограничным.
     Вниз по  течению  от  форта  река  описывала  широкую  петлю.  Быстро
скрылись из виду огни сторожевых постов, но лодка прошла  еще  с  милю,  с
необыкновенной точностью избегая мелей и топляков.
     Потом, по сигналу предводителя, повернули к западному  берегу.  Лодка
покинула спасительную тень зарослей и выплыла на стержень,  где  ее  легко
можно было заметить. Но свет звезд был  неярким,  и  Бальт  надеялся,  что
никто за рекой не наблюдает.
     Когда подошли к зарослям западного  берега,  Бальт  протянул  руку  и
ухватился за  какое-то  корневище.  Не  было  произнесено  ни  слова.  Все
распоряжения были отданы еще до выхода из форта.  Конан  бесшумно  перелез
через борт и исчез в зарослях. За ним в полной тишине  последовали  девять
других. Один из следопытов остался в лодке с Бальтом.
     У них было свое задание: сидеть и ждать возвращения  остальных.  Если
Конан  с  товарищами  не  вернутся  с  первыми  лучами  солнца,  надлежало
подняться вверх по  реке  и  доложить  в  форте,  что  дебри  снова  взяли
положенную им дань. Тишина была угнетающей. Ни один звук не  доносился  из
черного леса. Даже  барабаны  не  били.  Юноша  напрягал  глаза,  напрасно
стараясь разглядеть что-нибудь в  этом  мраке.  От  воды  тянуло  холодом.
Где-то поблизости плеснула рыба - так, во всяком случае,  ему  показалось.
Лодка даже вздрогнула от носа до руля. Тот, кто сидел на  корме,  отпустил
руль, и Бальт обернулся, чтобы выяснить, в чем дело.
     Напарник не отвечал - уж не задремал ли? Бальт протянул руку и тронул
его за плечо. От прикосновения тело следопыта покачнулось и сползло на дно
лодки. Дрожащие пальцы Бальта коснулись шеи  товарища,  и,  только  крепко
сжав зубы,  юноша  сумел  подавить  в  себе  крик.  Горло  следопыта  было
перерезано от уха до уха.
     В ужасе Бальт поднял голову - и тотчас  же  мускулистая  рука  крепко
зажала ему шею. Лодка заплясала на воде. В руке Бальта оказался нож - он и
сам не заметил, как достал его  из-за  голенища.  Нанес  наугад  несколько
яростных ударов. Лезвие вошло глубоко, раздалось сатанинское  рычание,  со
всех сторон ему ответил жуткий звериный вой  и  другие  руки  вцепились  в
Бальта. Под тяжестью многих тел лодка  опрокинулась,  и,  прежде  чем  она
пошла ко дну, Бальта  шарахнули  чем-то  по  голове,  он  увидел  огненную
вспышку и погрузился во тьму, в которой даже звезды не горели.



                           4. ЗВЕРИ ЗОГАРА ЗАГА

     Когда сознание начало медленно возвращаться к Бальту, он вновь увидел
пламя.  Свет  резал  глаза.  Вокруг   стоял   сплошной   шум,   постепенно
распадавшийся на отдельные звуки. Он поднял голову и огляделся. Вокруг  на
алом фоне пламени костров вырисовывались черные силуэты.
     Память вернулась разом. Он был привязан к  столбу  посреди  площадки,
окруженной дикими  и  страшными  существами.  Позади  них  пылали  костры,
разведенные нагими темнокожими женщинами. Дальше стояли  глиняные  хижины,
за ними - частокол с широкими воротами.
     Люди, окружившие его, были широкоплечими и узкобедрыми, пламя  костра
подчеркивало игру их могучих мускулов. Темные  лица  были  неподвижны,  но
узкие глаза горели, как у тигров. Взлохмаченные  волосы  были  перехвачены
медными обручами. Вооружены они были мечами  и  топорами.  Многие  были  в
крови, с перевязками на руках и ногах - видно, недавно был бой.
     Он отвел глаза от своих пленителей и издал крик ужаса: в  двух  шагах
от него возвышалась пирамида из окровавленных человеческих голов.  Мертвые
стеклянные взоры были обращены к небу. Среди лиц, глядящих в его  сторону,
Бальт узнал тех, что пошли за Конаном. Была ли и его голова в  этой  куче?
За пирамидой голов лежали тела пяти или шести пиктов  -  по  крайней  мере
следопыты дорого продали жизнь.
     Отвернувшись от ужасного зрелища, он увидел  напротив  своего  другой
столб. К нему был привязан лианами  еще  один  из  людей  Конана.  На  нем
оставили только кожаные штаны. Кровь текла у него изо рта и раны  в  боку.
Он поднял голову, облизал пересохшие губы и пробормотал:
     - Так тебя тоже поймали!
     - Они подплыли  незаметно  и  перерезали  горло  моему  напарнику,  -
простонал Бальт. - Но мы ничего не слышали до последнего. О  Митра,  можно
ли передвигаться вообще без звука?
     - Это же дьяволы, - сказал следопыт. - Видно, они заметили нас еще на
середине реки. Мы попали в засаду.  Не  успели  опомниться,  как  со  всех
сторон полетели стрелы. Большинство из нас  были  убиты  сразу.  Трое  или
четверо схватились врукопашную. Но их было слишком  много.  А  вот  Конан,
пожалуй, скрылся. Я не видел его  головы.  Лучше  бы  нас  с  тобой  сразу
прикончили! Конана винить  не  в  чем.  Мы  бы  добрались  до  деревни  не
замеченными, у них нет постов на берегу в том  месте,  где  мы  причалили.
Должно быть, мы напоролись на большой отряд, шедший вверх по реке  с  юга.
Готовится какая-то чертовщина - здесь слишком много пиктов. Кроме  здешних
здесь люди из западных племен, с верховьев и низовьев реки...
     Бальт  глядел  на  дикарей.  Немного  знал  он  о  жизни  пиктов,  но
соображал, что такого количества жителей в деревне быть попросту не может.
Потом заметил, что боевая раскраска и украшения из перьев  у  воинов  были
разные - значит и вправду сюда собрались разные племена и кланы.
     - Какая-то дьявольщина, - бормотал следопыт. - Может,  они  собрались
посмотреть на волшбу Зогара? Он будет совершать  чудеса  с  помощью  наших
трупов. Ну что ж, житель пограничья и не надеется умереть в своей постели.
Но неплохо бы сдохнуть вместе со всеми этими...
     Волчьи завывания пиктов зазвучали громче, в толпе началось движение -
сразу было видно, что приближается важная персона. Обернувшись, он увидел,
что столб вкопан перед длинным строением, превосходящим  размерами  другие
хижины и украшенном человеческими черепами вдоль крыши. В дверях кружилась
фантастическая фигура.
     - Зогар, - прорычал следопыт и скривился от боли.
     Бальт  увидел  худощавого  человека  среднего  роста  в   одежде   из
страусиных перьев. Из перьев выглядывала отвратительная злобная физиономия
Перья почему-то  особенно  поразили  Бальта.  Он  знал,  что  их  привозят
откуда-то из немыслимого далека на юге. Они зловеще шуршали, когда  колдун
приплясывал и кривлялся.
     Так, танцуя, он вошел  на  площадку  и  закружился  вокруг  связанных
пленников. Другой бы на его месте казался  смешным  -  безмозглый  дикарь,
бессмысленно подпрыгивающий под шорох перьев. Но страшное  лицо  придавало
всему этому совершенно иное значение.  Ничего  смешного  не  было  в  этом
сатанинском лице.
     И вдруг он застыл, как статуя; перья взметнулись в  последний  раз  и
опали. Зогар Заг выпрямился и стал казаться куда выше ростом и  массивнее.
Бальту казалось, что он поднялся над ним и глядит откуда-то  сверху,  хотя
колдун был никак не выше аквилонца.
     Волшебник заговорил гортанным и скрипучим голосом, похожим на шипение
кобры. Он вытянул голову в сторону раненого следопыта, и тот плюнул ему  в
лицо.
     Дико взвыв, Зогар отпрыгнул далеко в сторону, а воины  зарычали  так,
что звезды содрогнулись. Они бросились к пленнику, но колдун остановил их.
Потом послал несколько человек к воротам.  Они  открыли  их  нараспашку  и
вернулись. Кольцо воинов разделилось пополам. Бальт увидел, что женщины  и
голые детишки попрятались по хижинам  и  выглядывают  из  дверей  и  окон.
Образовался широкий проход к воротам, за которыми стоял черный лес.
     Наступила мертвая тишина. Зогар  Заг  повернулся  к  лесу,  встал  на
кончики  пальцев  и  направил  в   ночь   пронзительный,   душераздирающий
нечеловеческий вопль. Где-то далеко в дебрях  ему  отозвался  низкий  рев.
Бальт задрожал. Ясно было, что это  не  человеческий  голос.  Он  вспомнил
слова Валанна о том, что Зогар хвастался своим умением вызывать зверей  из
леса. Лицо следопыта под кровавой маской побледнело.
     Деревня затаила дыхание. Зогар Заг  стоял  неподвижно,  только  перья
слегка колыхались. В воротах что-то появилось.
     Вздох пробежал по деревне и  люди  лихорадочно  стали  разбегаться  и
прятаться между хижинами.  Тварь,  стоящая  в  воротах,  казалась  ожившим
кошмаром.  Шерсть  на  ней  была  светлая,  отчего  в  ночи   вся   фигура
представлялась призрачной. Но не  было  ничего  сверхъестественного  ни  в
низко посаженной голове, ни в огромных кривых клыках,  поблескивающих  при
свете костра.  Двигался  зверь  бесшумно,  как  видение  былого.  Это  был
пережиток древних времен,  людоед-убийца  старинных  легенд  -  саблезубый
тигр. Ни один гиборийский охотник вот уже  сотни  лет  не  встречал  этого
чудовища.
     Зверь, направлявшийся к привязанным жертвам, был  длиннее  и  тяжелее
обычного полосатого тигра, силой же равнялся медведю.  Мозга  в  массивной
голове было немного, да он в данном случае и не требовался. Это был  самый
идеальный хищник из всех снабженных когтями и клыками.
     Вот кого призвал Зогар Заг из дебрей. Теперь Бальт  не  сомневался  в
чарах. Только чародейное искусство  могло  совладать  с  этой  примитивной
могучей тварью.  И  внезапно  в  глубине  сознания  юноши  прозвучало  имя
древнего бога тьмы и ужаса, которому поклонялись некогда и люди, и  звери,
и дети которого, по слухам, все еще обитали в разных частях света.
     Чудовище прошло мимо тел пиктов и кучи голов, не коснувшись их.  Тигр
брезговал  падалью.  Всю  жизнь  он  охотился  только  на  живых  существ.
Неподвижные глаза его горели голодным огнем.  Из  раскрытой  пасти  капала
слюна. Колдун отступил и показал рукой на следопыта.
     Огромная кошка припала к земле. Бальт вспомнил  рассказ  о  том,  что
саблезубый тигр, напав на  слона,  вонзал  свои  клыки  в  голову  лесного
великана так глубоко, что не мог потом вытащить и подыхал с голоду. Колдун
пронзительно завизжал и зверь прыгнул.
     Удар пришелся в грудь следопыту, столб треснул и рухнул на  землю.  А
потом саблезубый потрусил к воротам, таща за собой кусок мяса, только  что
бывший человеком. Бальт смотрел на все это и разум его отказывался  верить
зрению.
     В прыжке зверь не  только  своротил  столб,  но  и  оторвал  от  него
окровавленное тело. В мгновение ока страшные когти  разорвали  несчастного
на куски, а огромные зубы вырвали кусок головы, с легкостью пробив  кость.
Бальта вырвало. Ему случалось выслеживать и медведей, и пантер, но никогда
он не видел зверя, способного в секунду  превратить  человека  в  кровавые
ошметки.
     Саблезубый исчез за воротами, его рычание еще раз не  решались  выйти
из-за хижин, а колдун стоял и смотрел в сторону ворот.  Они  были  открыты
для тьмы.
     Бальт покрылся холодным потом. Какой новый ужас выйдет из леса к нему
самому? Он попытался освободиться - тщетно. Ночь  обступала  его  со  всех
сторон, и даже костры казались адским  пламенем.  Он  чувствовал  на  себе
взгляды пиктов - сотни голодных безжалостных глаз. Они уже не были  похожи
на людей - демоны из черных джунглей, такие же,  каких  вызывал  колдун  в
страусиных перьях.
     Зогар послал  в  темноту  следующий  призыв,  совсем  не  похожий  на
предыдущий. Слышалось в нем отвратительное шипение - и кровь заледенела  в
жилах юноши. Если бы змея могла  шипеть  громко,  как  раз  такой  звук  и
получился бы.
     Ответа на этот раз не последовало - тишину нарушал  только  отчаянный
стук сердца юноши. Потом за воротами раздался  шум,  сухое  шуршание  и  в
проходе появилось отвратительное тело.
     И снова это было чудовище из древних легенд. То был гигантский  змей.
Голову он держал на уровне человеческого  роста  и  была  треугольная  эта
голова размером с лошадиную. Дальше тянулось  бледно  отсвечивающее  тело.
Раздвоенный язык извивался, торчали острые зубы.
     Бальт ничего не видел и не слышал.  Страх  парализовал  его.  Древние
называли этого гигантского гада Змей-Призрак за белую окраску. Он  вползал
по ночам в хижины и губил целые семьи. Жертвы свои он или душил, как удав,
или убивал ядом своих зубов. Он  также  считался  вымершим.  Но  прав  был
Валанн: ни один белый не знает, что творится в дебрях по ту сторону Черной
Реки.
     Змей приблизился, держа голову на той же высоте и слегка  откинув  ее
назад - готовился нанести удар. Остекленевшими  глазами  глядел  Бальт  на
страшную пасть, в которой суждено было ему сгинуть и не чувствовал ничего,
кроме легкой тошноты.
     Потом  что-то  сверкнуло,  метнулось  из  темноты  между  хижинами  и
огромный змей забился в конвульсиях. Как во  сне  увидел  Бальт,  что  шея
чудовища насквозь пробита копьем.
     Извиваясь в агонии, обезумевший змей врезался в  толпу  людей  и  они
метнулись назад. Копье не повредило позвоночника,  пробило  только  мышцы.
Бешено колотящийся хвост змея поверг  на  землю  дюжину  воинов,  с  зубов
брызгал  яд,  обжигающий  кожу.  Люди  завыли,  запричитали  и   бросились
врассыпную, давя и увеча друг друга. Тут змея еще  угораздило  заползти  в
костер, и боль придала ему силы - стена хижины рухнула под ударом хвоста и
люди с завываниями побежали прочь. Некоторые бежали  прямо  через  костры.
Картина   была   впечатляющая:   посередине   площади   бьется    огромное
пресмыкающееся, а от него разбегаются люди.
     Бальт услышал какое-то движение позади себя  и  руки  его  неожиданно
оказались свободными. Сильная рука  потянула  его  назад.  Пораженный,  он
узнал Конана и почувствовал, как могучие пальцы схватили его за плечо.
     Доспехи киммерийца были в крови, кровь засохла на мече.
     - Бежим, пока они не опомнились!
     Бальт почувствовал, что в руку ему вкладывают топор. Зогар Заг исчез.
Конан тащил Бальта за собой до тех пор, пока тот окончательно не пришел  в
себя. Тогда киммериец отпустил его и вбежал в  дом,  украшенный  черепами.
Бальт за ним. Он увидел страшный  каменный  жертвенник,  слабо  освещенный
откуда-то изнутри. Пять человеческий голов лежали на этом алтаре  -  Бальт
сразу  узнал  голову  купца  Тиберия.  За  жертвенником   стоял   идол   -
получеловек, полузверь. И вдруг, к  ужасу  Бальта,  он  стал  подниматься,
гремя цепью и воздевая руки к небу.
     Свистнул смертоносный меч Конана, и киммериец снова потащил Бальта за
собой к другому выходу из дома. В нескольких  шагах  от  двери  возвышался
частокол.
     За святилищем было темно. Никто из убегающих пиктов  сюда  не  попал.
Возле изгороди Конан остановился и поднял Бальта на  руках  как  младенца.
Бальт ухватился за концы бревен и, обдирая пальцы, вскарабкался наверх. Он
протянул руку киммерийцу, когда из-за угла хижины выскочил  пикт  и  встал
как вкопанный, глядя на человека у изгороди. Удар  топора  киммерийца  был
верным, но  пикт  успел  закричать  раньше,  чем  голова  его  развалилась
пополам.
     Никакой страх не помеха  врожденным  инстинктам:  только  что  воющая
толпа услыхала сигнал тревоги, как сотни голосов ответили на него и  воины
помчались отбивать нападение, сигнал о котором подал убитый.
     Конан высоко подпрыгнул, ухватил Бальта повыше  локтя  и  подтянулся.
Бальт стиснул зубы, чтобы выдержать тяжесть тела,  но  киммериец  был  уже
наверху и беглецы оказались по ту сторону частокола.



                            5. ДЕТИ ИРГАЛА ЗАГА

     - В какой стороне река?
     - К реке соваться нечего, - буркнул Конан. - Лес от деревни  до  реки
кишит пиктами. Вперед! Направимся туда, где нас не ждут - на запад!
     Бальт в последний раз оглянулся и увидел, что из-за частокола  торчат
черные головы пиктов. Но они  подбежали  слишком  поздно,  а  беглецы  уже
скрылись в зарослях.
     Бальт понял: дикари еще не сообразили, что  пленник  бежал.  Судя  по
крикам, воины под предводительством Зогара Зага добивали стрелами раненого
змея. Чудовище  вышло  из  повиновения  колдуну.  Через  минуту  раздались
гневные вопли: бегство было обнаружено.
     Конан расхохотался. Он вел Бальта по узкой тропинке с такой быстротой
и уверенностью, словно это был проезжий тракт. Бальт ковылял за ним.
     - Теперь они бросятся в погоню; Зогар увидел, что тебя  нет.  Собака!
Если бы у меня было второе копье, я бы прикончил  его  раньше,  чем  змея.
Держись тропинки. Они сначала побегут к реке, растянут там цепь из  воинов
на пару миль и станут нас ждать. А мы не уйдем в чащу, пока  не  подопрет.
По тропинке быстрее получится. А теперь, парень, давай-ка беги так, как ты
в жизни еще не бегал!
     - А быстро они опомнились, - пропыхтел Бальт и прибавил ходу.
     - Да, страх у них скоро проходит, - проворчал Конан.
     Некоторое время они молчали и продолжали  углубляться  все  дальше  и
дальше от цивилизованного мира. Но Бальт знал, что Конан всегда все делает
правильно. Наконец киммериец сказал:
     - Когда будем уже далеко от деревни, сделаем большую петлю к реке. На
много миль от Гвавели нет других поселений. А вокруг деревни собрались все
пикты. Мы обойдем их. До света они не нападут  на  след,  а  уж  потом  мы
оставим тропу и свернем в чащу.
     Они продолжали бег. Крики позади затихли. Свистящее дыхание вырвалось
сквозь стиснутые зубы Бальта. Закололо в боку, бежать было все труднее. Он
то и дело влетал в кусты  по  краям  тропы.  Внезапно  Конан  остановился,
обернулся и стал вглядываться в темноту дороги.
     Где-то вверху над ветвями неторопливо всходила бледная луна.
     - Сворачиваем? - прохрипел Бальт.
     - Дай-ка мне топор, - прошептал Конан. - Сзади кто-то есть.
     - Тогда лучше уйдем с тропы! - крикнул Бальт.
     Конан помотал головой и толкнул спутника в кусты. Луна поднялась выше
и осветила дорогу слабым светом.
     - Мы же не можем драться с целым племенем! - шепнул Бальт.
     - Человек не смог бы нас так быстро выследить и догнать! -  проворчал
Конан. - Тс-с-с!
     Наступила тишина. Внезапно на тропе появился зверь. Бальт содрогнулся
при мысли о том, что это может быть саблезубый.  Но  это  был  всего  лишь
леопард. Он зевнул, открывая клыки, и глянул на тропу, после чего не спеша
двинулся вперед. Дрожь пробежала по спине аквилонца: леопард,  несомненно,
выслеживал их.
     И выследил. Зверь поднял  голову  и  глаза  его  вспыхнули,  как  два
огненных шара. Раздалось глухое рычание, и Конан метнул топор.
     Всю свою силу вложил киммериец в этот удар. Серебром сверкнуло лезвие
в лунном свете  -  и  леопард  забился  на  земле.  Топор  торчал  у  него
посередине лба.
     Конан выскочил из  кустов,  схватил  оружие,  леопарда  же  зашвырнул
куда-то между деревьев.
     - Теперь бежим, и быстро! - сказал  он  и  свернул  в  чащу  в  южном
направлении. - За этой кошечкой подойдут  воины.  Зогар  отправил  его  за
нами, как только опомнился Пикты идут следом, но они еще далеко. Он  бегал
вокруг деревни, пока не взял след, а потом полетел как молния. Так что они
знают, в какую сторону идти. Он подавал им знак рычанием.  Ха,  больше  не
подаст, но они увидят кровь на тропе, найдут и падаль в  кустах.  Могут  и
наши следы увидеть, так что иди осторожно.
     Он без всяких  усилий  прошел  через  колючий  кустарник  и  двинулся
дальше, не касаясь стволов деревьев и ступая на такие места, где не  видно
следов. Бальт неуклюже повторял его действия - тяжелая это для  него  была
работа.
     Они прошли еще с милю, и Бальт спросил:
     - Неужели Зогар Заг ловит леопардов и превращает их в гончих псов?
     - Нет, этого леопарда он вызвал из леса.
     - Если он может приказывать зверям, так почему же не пошлет их всех в
погоню за нами?
     Конан некоторое время молчал, потом отозвался сдержанно:
     - Он не может приказать любому зверю. Он властен только над теми, кто
помнит Иргала Зага.
     - Иргал Заг? - с волнением повторил Бальт древнее имя. Он слышал  его
раза три или четыре в жизни.
     - Некогда ему поклонялись все живые существа. Это было  давно,  когда
люди и звери говорили на одном языке. Но люди все забыли, да и звери тоже.
Помнят лишь немногие. Люди, помнящие Иргала Зага и звери, что его  помнят,
считаются братьями и понимают друг друга.
     Бальт ничего не  сказал:  перед  его  глазами  встали  ворота,  через
которые приходили чудовища из дебрей.
     - Цивилизованные люди смеются, -  сказал  Конан.  -  Но  ни  один  не
объяснит, каким это образом Зогар Заг вызывает  из  чащи  удавов,  тигров,
леопардов и заставляет себе служить. Он даже может сказать  мне,  что  это
ложь, если осмелится. Таков обычай цивилизованных людей -  они  не  желают
верить в то, что не может объяснить их скороспелая наука.
     Народ в Туране был не такой  ученый,  как  остальные  аквилонцы,  они
помнили древние легенды и верили им. Поэтому Бальт, который видел все  сам
своими глазами, был уверен, что все сказанное Конаном - правда...
     - Где-то в этих местах есть древняя роща, посвященная Иргалу Загу,  -
сказал Конан. - Я ее не нашел. Но рощу эту помнят многие звери...
     - Значит, и другие пойдут по нашему следу?
     - Уже пошли, - ответил Конан. - Зогар Заг не доверил бы такое  важное
дело одному животному.
     - Что же нам делать? - взволнованно спросил Бальт. Ему казалось,  что
еще минута - и со всех сторон в него вонзятся когти и клыки.
     - Подожди-ка!
     Конан отвернулся, встал на колени и начал  вырезать  ножом  на  земле
какой-то знак. Бальт глянул через плечо  и  ничего  не  понимал.  Какой-то
странный стон пробежал по ветвям, хотя ветра не  было.  Конан  поднялся  и
угрюмо поглядел на свою работу.
     - Что это? - прошептал Бальт. Рисунок был непонятный и явно  древний.
Юноша полагал, что он незнаком ему по неграмотности. Но  его  не  смог  бы
понять и ученейший из мужей Аквилонии.
     - Я видел этот знак, вырезанный на камне в пещере, куда  миллион  лет
не ступала человеческая нога, - сказал Конан. - Это было в безлюдных горах
за морем Вилайет, за полсвета отсюда. Потом этот же знак начертил в  песке
у безымянной реки один знахарь из страны Куш. Он  мне  и  растолковал  его
значение. Этот знак - символ Иргала Зага и тех,  кто  ему  служит.  Теперь
смотри!
     Они отступили в кустарник и стали в молчании ждать. На  востоке  били
барабаны, им отзывались другие, на севере и западе. Бальт задрожал, хотя и
знал, что многие мили леса отделяют его от тех, кто бил в эти барабаны.
     Он и сам не заметил,  как  затаил  дыхание.  Потом  листья  с  легким
шорохом разошлись и на тропу вышла  великолепная  пантера.  Блики  лунного
света играли на ее блестящей шкуре.
     Она наклонила голову и двинулась к ним - почуяла  след.  Потом  вдруг
встала и начала обнюхивать начерченный на земле знак. Время  шло;  пантера
пригнула свое длинное тело к земле и стала отбивать поклоны перед  знаком.
Бальт почувствовал, как волосы шевелятся у него на голове. Огромный хищник
выказывал страх и почтение знаку.
     Пантера поднялась и, касаясь брюхом земли, осторожно отошла и, словно
охваченная внезапным страхом, помчалась и скрылась в зарослях.
     Бальт вытер лоб дрожащей рукой и посмотрел на Конана.  Глаза  варвара
пылали огнем, не виданным у цивилизованных людей. Сейчас он принадлежал  к
дикому древнему миру, от которого у большинства людей  и  воспоминаний  не
осталось.
     А потом этот огонь погас и Конан  в  молчании  продолжил  путь  через
дебри.
     - Зверей можно не бояться, - сказал он наконец. - Но этот знак увидят
и люди и сразу поймут, что мы свернули к югу. Но поймать  нас  без  помощи
зверей будет не так-то легко. В лесах к югу от дороги будет полно  воинов.
Если мы будем двигаться днем, непременно на них нарвемся.  Так  что  лучше
найдем подходящее место и дождемся ночи, а тогда повернем  к  реке.  Нужно
предупредить Валанна, но мы ему не поможем, если позволим прикончить себя.
     - Предупредить? О чем?
     - Проклятье! Леса вдоль  реки  кишат  пиктами!  Вот  почему  они  нас
поймали. Зогар затеял войну,  а  не  обычный  набег.  Он  сумел  соединить
пятнадцать или шестнадцать кланов. С помощью магии, конечно:  за  колдуном
пойдут охотнее, чем за вождем. Ты видел  толпу  в  деревне,  а  на  берегу
прячутся еще сотни. И с каждой  минутой  прибывают  новые.  Тут  будет  не
меньше трех тысяч воинов. Я лежал в кустах и слышал их разговор, когда они
проходили мимо. Они хотят штурмовать форт. Когда - не знаю, но Зогар долго
тянуть не будет. Он их собрал и взвинтил. Если не повести их  в  бой,  они
перегрызут глотки друг другу.
     Возьмут они форт или нет - неизвестно, но  предупредить  людей  надо.
Поселенцам вдоль велитрийской дороги нужно бежать или в форт, или в город.
Пока одни пикты будут осаждать форт,  другие  пойдут  дальше,  к  Громовой
Реке, а там столько усадеб...
     Они углублялись все дальше и дальше в чащу, пока киммериец не хмыкнул
от удовольствия. Деревья стали реже  и  началась  идущая  на  юг  каменная
гряда. А на голом камне даже пикт никого не выследит.
     - Как же ты спасся? - спросил юноша.
     Конан похлопал себя по кольчуге и шлему.
     - Если бы пограничники носили такие железки, то меньше  черепов  было
бы в святилищах пиктов. Но они не умеют ходить  в  них  бесшумно.  Словом,
пикты ждали нас по обе стороны тропы и замерли. А когда пикт замирает,  то
его не увидит даже лесной зверь, хоть и пройдет в двух шагах. Они заметили
нас на реке и заняли позицию. Если бы они устроили засаду после того,  как
мы высадились, то я бы уж ее учуял. Но они уже ждали, так что даже лист не
шелохнулся. Тут и сам дьявол ничего бы не заподозрил. Вдруг я услышал, как
натягивается тетива. Тогда я упал и крикнул людям, чтобы тоже  падали,  но
они были слишком медлительны и просто дали себя перебить.
     Большинство погибли от стрел  сразу  -  их  пускали  с  двух  сторон.
Некоторые попали даже друг в друга - я слышал, как они там завывали...
     Довольная улыбка тронула  его  губы.  -  Те,  кто  остался  в  живых,
бросились в лес и схватились с врагом. Когда я увидел, что все  убиты  или
схвачены, то пробился в лес и стал прятаться от этих раскрашенных  чертей.
Я и бежал, и полз, и на брюхе в кустах лежал, а они шли  со  всех  сторон.
Сначала я хотел вернуться на берег, но увидел,  что  они  только  этого  и
ждут.
     Я бы пробился и даже переплыл реку, но услышал, как  в  деревне  бьют
барабаны. Значит, кого-то схватили живьем.
     Они были настолько увлечены фокусами Зогара,  что  я  смог  перелезть
через частокол за святилищем. Тот,  кто  должен  был  стеречь  это  место,
пялился на колдуна из-за угла. Пришлось подойти к нему  сзади  и  свернуть
шею - бедняга и понять ничего не успел. Его копьем  поражен  змей,  а  его
топор у тебя.
     - А что за гадину ты убил в святилище? - вспомнил Бальт и  вздрогнул,
представив это зрелище.
     - Один из богов Зогара. Беспамятное дитя Иргала Зага - вот он  его  и
держал на цепи. Обезьяна-бык. Пикты считают ее  символом  Лохматого  Бога,
что живет на луне - бога-гориллы по имени Гуллах.
     Место здесь  удачное.  Тут  и  дождемся  ночи,  если  нам  не  станут
наступать на пятки.
     Перед ними был невысокий холм, заросший  деревьями  и  кустами.  Лежа
между камнями, они могли наблюдать за лесом, оставаясь невидимыми.  Пиктов
Бальт  уже  не  опасался,  но  вот  зверей  Зогара  побаивался.  Он   стал
сомневаться в магическом знаке, но Конан успокоил его.
     Небо между ветвями начало бледнеть.  Бальт  начал  испытывать  голод.
Барабаны вроде бы умолкли. Мысли юноши вернулись к сцене перед святилищем.
     - Зогар Заг был весь в страусиных перьях, -  сказал  он.  -  Я  видел
такие у рыцарей с востока, которые приезжали в гости к нашим  баронам.  Но
ведь в этих лесах страусы не водятся?
     - Эти перья из страны Куш, - ответил Конан. - Далеко к западу  отсюда
лежит берег моря. Время от времени к нему пристают корабли  из  Зингара  и
продают тамошним племенам оружие, ткани и вино в обмен  на  шкуры,  медную
руду и золотой песок. Торгуют и страусиными  перьями  -  они  берут  их  у
стигийцев, а те, в свою очередь, у черных племен  страны  Куш.  Пиктийские
колдуны хорошо платят за эти перья. Только опасная это торговля. Пикты так
и норовят захватить корабль, поэтому побережье пользуется дурной славой  у
моряков. Я там бывал с пиратами с островов Бараха,  что  лежат  к  югу  от
Зингара.
     Бальт с удивлением посмотрел на спутника.
     - Я знаю, что ты не всю жизнь проторчал на границе.  Тебе,  наверное,
пришлось много постранствовать?
     - Да, забирался я так далеко, как ни один человек моего народа. Видел
все большие города гиборийцев, шемитов, стигийцев и гирканцев. Скитался по
неведомым землям к  западу  от  моря  Вилайет.  Был  капитаном  наемников,
корсаром, мунганом, нищим бродягой и генералом - эх! Не был только королем
цивилизованной страны, да и то, может, стану, если не помру.
     Мысль эта показалась ему забавной, он улыбнулся.  Потом  потянулся  и
вольготно развалился на камне.
     - Но и здешняя жизнь неплоха, как и всякая другая. Я не знаю, сколько
прожили на границе - неделю, месяц, год. У меня бродяжья натура - в  самый
раз для пограничья.
     Бальт внимательно наблюдал за лесом, каждую  минуту  ожидая,  что  из
листвы покажется  размалеванное  лицо.  Но  проходили  часы,  и  ничто  не
нарушало покоя. Бальт уже решил, что  пикты  потеряли  след  и  прекратили
погоню. Конан оставался озабоченным.
     - Мы должны выследить отряды, которые прочесывают чащу.  Если  они  и
прекратили погоню, то для того, что появилась лучшая добыча.  Значит,  они
собираются переплыть реку и напасть на форт.
     - Значит, мы ушли так далеко на юг, что они потеряли след?
     - След потеряли, это ясно, иначе они  уже  давно  были  бы  тут.  При
других обстоятельствах они перетряхнули бы весь лес по всем  направлениям.
И тогда мы бы хоть одного-двух заметили. Значит,  точно  -  переплавляются
через реку. Не знаю только, на сколько они ушли вниз по течению.  Надеюсь,
что мы еще ниже. Что ж, попытаем счастья.
     Они начали спускаться с камней. Бальту все время  казалось,  что  его
спина - мишень для стрел, могущих вылететь в любую минуту  из  засады.  Но
Конан был уверен, что врагов поблизости нет - и оказался прав.
     - Сейчас мы на много миль южнее деревни. Пойдем прямо к реке.
     И с поспешностью, которая показалась Бальту излишней,  они  двинулись
на восток. Лес словно вымер. Конан полагал,  что  все  пикты  собрались  в
районе Гвавели, если еще не форсировали реку. Впрочем, они вряд ли сделали
бы это днем. Кто-то из следопытов наверняка их заметил и  поднял  тревогу.
Они переправятся выше и ниже форта, там, где стража их  не  увидит.  Потом
остальные сядут в челны и направятся туда, где частокол спускается в воду.
И нападут на форт со всех сторон. Они и раньше пробовали это  сделать,  но
безуспешно. А сейчас у них достаточно людей для штурма.
     Они шли не останавливаясь, хотя Бальт с тоской поглядывал  на  белок,
снующих между ветвей - их  так  легко  было  достать  броском  топора!  Он
вздохнул и потуже затянул пояс. Тишина и мрак, царящие  в  дебрях,  начали
его  угнетать.  Он  возвращался  мыслями  на  солнечные  луга  Турана,   к
отцовскому дому с островерхой крышей, к упитанным коровам, щиплющим сочную
траву, к своим добрым друзьям - жилистым пахарям и загорелым пастухам.
     В обществе варвара он чувствовал себя  одиноким.  Конан  был  в  лесу
настолько своим, насколько он сам  чужим.  Киммериец  мог  годами  жить  в
больших городах и быть запанибрата с их владыками, могла в один прекрасный
день исполниться безумная его мечта стать королем цивилизованной страны  -
такие вещи случались. Но он не перестал бы быть варваром. Ему были знакомы
лишь самые простые законы жизни. Волк останется волком, если  даже  случай
занесет его в стаю сторожевых псов.
     Тени удлинились, когда они вышли на берег  реки  и  огляделись  из-за
кустов. Видно было примерно на милю туда и сюда. Берег был пуст.
     -  Здесь  опять  придется  рискнуть.  Переплывем  реку.  То  ли   они
переплавились, то ли нет. Может, их полно на  том  берегу.  Но  мы  должны
рискнуть.
     Зазвенела тетива, и Конан пригнулся. Что-то вроде солнечного  зайчика
мелькнуло между ветвями - это была стрела.
     Конан тигриным прыжком преодолел кусты.  Бальт  увидел  только  блеск
стали и услышал глухой вскрик. Потом двинулся вслед за киммерийцем.
     Пикт с рассеченной головой лежал на земле и царапал  пальцами  траву.
Шестеро  остальных  кружились  возле  Конана.  Луки   они   отбросили   за
ненадобностью. Узоры на их лицах и телах были незнакомы аквилонцу.
     Один из них метнул топор в юношу, подбегавшего с ножом в руке.  Бальт
уклонился и перехватил руку врага с кинжалом. Оба упали  и  покатились  по
земле. Пикт был силен как дикий зверь.
     Бальт  напряг  все  силы,  чтобы   не   выпустить   руки   дикаря   и
воспользоваться своим топором, но все  попытки  кончались  неудачей.  Пикт
отчаянно вырывал руку, не отпуская топора Бальта и колотя  его  коленом  в
пах. Внезапно он попытался переложить  кинжал  из  одной  руки  в  другую,
оперся на колено и Бальт, воспользовавшись этим, молодецким ударом  топора
раскроил ему лоб.
     Юноша вскочил на ноги и стал искать  спутника,  опасаясь,  что  враги
одолели его числом. И только тогда он понял, как страшен и  опасен  в  бою
киммериец. Двух врагов Конан уже уложил, распластав мечом почти до  пояса.
Третий замахнулся коротким мечом, но Конан парировал удар  и  подскочил  к
дикарю, решившему поднять лук и пустить его в дело. Прежде чем пикт  успел
выпрямиться, кровавый клинок рухнул вниз, перерубив его от плеча до  груди
и застряв в ней. С обеих сторон атаковали киммерийца двое  оставшихся,  но
одного Бальт успокоил метким броском топора. Конан бросил застрявший меч и
повернулся к врагу с голыми руками. Коренастый пикт, на голову  ниже  его,
замахнулся топором и одновременно ударил ножом.  Нож  сломался  о  доспехи
киммерийца, топор  же  застыл  в  воздухе,  когда  железные  пальцы  Конан
сомкнулись на запястье врага. Громко хрустнула кость, и Бальт увидел,  как
скорчился от боли пикт. В следующий миг он взлетел над головой киммерийца,
все еще вереща и пинаясь. Потом Конан грохнул его об землю с такой  силой,
что  тот  подпрыгнул  и  лег  замертво.  Было  ясно,  что  у  него  сломан
позвоночник.
     - Идем! - Конан  вытащил  свой  меч  и  поднял  топор.  -  Бери  лук,
несколько стрел и вперед! Теперь вся надежда на ноги. Они слышали крики  и
сейчас будут здесь.  Если  мы  поплывем  сейчас,  нас  нашпигуют  стрелами
раньше, чем мы выплывем на стрежень!



                      6. КРОВАВЫЕ ТОПОРЫ ПОГРАНИЧЬЯ

     Конан не стал слишком углубляться в лес. Через несколько сотен  шагов
от реки он  изменил  направление  и  направил  бег  вдоль  берега.  Позади
слышались вопли лесных людей. Бальт понял, что пикты добежали до поляны  с
убитыми. Беглецы все-таки оставили  следы,  которые  мог  прочитать  любой
пикт.
     Конан прибавил ходу, Бальт старался не отставать, хоть и  чувствовал,
что вот-вот потеряет сознание. Он держался, собрав все  силы  воли.  Кровь
стучала у него в ушах так громко, что он не заметил, когда крики за спиной
смолкли.
     Конан остановился. Бальт обхватил ствол дерева и тяжело отпыхивался.
     - Они бросили это дело, - сказал Конан.
     - Они подкрады... ваются... к нам! - просипел Бальт.
     - Нет. Когда погоня короткая, как сейчас, они верещат каждую  минуту.
Нет. Они повернули назад. Я слышал, как кто-то  звал  их  перед  тем,  как
прекратился этот  гвалт.  Их  позвали  назад.  Для  нас  это  хорошо,  для
гарнизона форта - скверно. Значит, воинов выводят из леса для штурма.  Те,
с которыми мы дрались, из какого-то племени в низовьях  реки.  Несомненно,
они шли к Гвавели, чтобы присоединиться к остальным, мы  должны  переплыть
реку во что бы то ни стало.
     И,  повернув  на  запад,  побежал  сквозь  чащу,  даже   не   пытаясь
скрываться. Бальт поспешил за ним и только сейчас почувствовал боль в боку
- пикт его укусил. Внезапно Конан остановился и задержал аквилонца.  Бальт
услышал ритмичный плеск и увидел сквозь  листву  плывущую  вверх  по  реке
долбленку. Единственный ее пассажир изо всех сил махал веслом, преодолевая
течение. Это был крепко сложенный пикт с пером цапли, воткнутым за  медный
головной обруч.
     - Человек из Гвавели, - пробормотал Конан. - Посланец Зогара. Об этом
говорит белое перо. Он ездил предлагать мир племенам в низовьям, а  теперь
торопится принять участие в резне.
     Одинокий посланник находился уже против их укрытия, когда у Бальта от
удивления чуть глаза на лоб не вылезли. Прямо над ухом  у  него  зазвучала
гортанная речь пикта. Тут он понял, что это Конан окликает  гонца  на  его
родном языке. Пикт вздрогнул, обвел взглядом  заросли  и  что-то  ответил;
потом направил долбленку к западному берегу. Бальт почувствовал, что Конан
забирает у него поднятый на поляне лук и одну из стрел.
     Пикт подвел лодчонку к берегу,  и,  всматриваясь  в  заросли,  что-то
крикнул. Ответом ему был молниеносный полет стрелы, которая вонзилась  ему
в грудь по самое оперение. Со сдавленным  хрипом  пикт  перевалился  через
борт и упал в воду.  Мгновенно  Конан  оказался  там  же,  чтобы  схватить
уплывавшую долбленку. Бальт приковылял за ним и, ничего уже не  соображая,
залез в лодку. Конан схватил весло и помчал долбленку  к  противоположному
берегу. С завистью глядел на него  Бальт:  видно,  этому  железному  воину
незнакома усталость!
     - Что ты сказал пикту? - спросил юноша.
     - Чтобы он пристал к берегу, потому что за рекой сидит белый следопыт
и может подстрелить его.
     - Но это же нечестно, - сказал  Бальт.  -  Он-то  думал,  что  с  ним
говорит друг. А здорово у тебя получается по-ихнему!
     - Нам была нужна его лодка, - проворчал Конан. - Нужно было приманить
его к берегу. Что лучше - обмануть пикта,  который  бы  рад  с  нас  шкуру
спустить, или подвести людей за рекой, чья жизнь зависит теперь от нас?
     Пару минут Бальт размышлял над  этой  нравственной  проблемой,  потом
пожал плечами и спросил:
     - Далеко мы от форта?
     Конан показал на ручей, который впадал в Черную  Реку  на  расстоянии
полета стрелы от них.
     - Вот Южный Ручей. От его устья  до  форта  десять  миль.  Это  южная
граница Конайохары. За ним на много миль тянутся болота.  С  этой  стороны
они напасть не могут. Девятью милями выше форта  Северный  Ручей  образует
другую границу. За ним тоже болота. Вот почему нападение  возможно  только
со стороны реки. Конайохара похожа на копье в девятнадцать  миль  шириной,
вонзившееся в Пиктийские Дебри.
     - Так почему бы нам не подняться вверх по реке на лодке?
     - Потому, что пришлось бы бороться с  течением  и  тратить  время  на
повороты. Пешком быстрее. Кроме того, помни, что Гвавели  находится  южнее
форта. Если пикты переправились, мы попадем прямо к ним в лапы.
     Уже начало смеркаться, когда они  вышли  на  восточный  берег.  Конан
сразу же двинулся на север быстрым шагом. Ноги у Бальта заныли.
     - Валанн предлагал построить два  форта  возле  обоих  ручьев.  Таким
образом река все время  была  бы  под  наблюдением.  Но  правительство  не
разрешило. Спесивые болваны, сидят на бархатных подушках, а голые девки на
коленях подают им вино... Знаю я эту  публику.  Они  ничего  не  видят  за
пределами своих хором. Дипломатия, черт побери! Они хотят завоевать пиктов
теориями об территориальной экспансии. И такие дельные люди,  как  Валанн,
вынуждены выполнять распоряжения этой банды идиотов!  Им  так  же  удастся
захватить земли пиктов, как восстановить Венариум!  И  час  придет  -  они
увидят варваров на стенах восточных городов!
     Неделю назад Бальт, возможно, только рассмеялся бы над  этим.  Теперь
он молчал, познакомившись с необузданной яростью племен, живших у границы.
     Впереди послышался какой-то  звук.  Конан  выхватил  меч  и  медленно
опустил его, когда из-за кустов вышел  пес  -  огромный,  тощий,  покрытый
ранами.
     - Это собака колониста, который строил дом  на  берегу  реки  в  двух
милях южнее форта, - сказал Конан. - ясно,  что  пикты  убили  его  и  дом
спалили. Мы нашли его труп на пепелище. Пес лежал без памяти рядом с тремя
пиктами, которых он загрыз. Они почти пополам его перерубили.  Мы  отнесли
его в форт и перевязали. Он чуть поправился, сразу  сбежал  в  лес...  Ну,
что, Рубака, все ищешь тех, что убили твоего хозяина?
     Пес покачал тяжелой  головой  и  сверкнул  зелеными  глазами.  Он  не
рявкнул, не зарычал - молчком встал рядом с ними.
     Бальт улыбнулся и ласково погладил его  по  шее.  Пес  ощерил  клыки,
потом склонил голову и как-то неуверенно завилял хвостом - он давно  отвык
от человеческого обращения.
     Рубака  помчался  вперед,  и  Конан  ему  не  препятствовал.  Сумерки
сменились полной темнотой. Они проходили милю за милей. Пес бежал все  так
же молчком. Внезапно он остановился и навострил уши. Через минуту  и  люди
услышали где-то вдали дьявольский вой.
     Конан яростно выругался.
     - Они напали на форт! Мы опоздали! Вперед!
     Он прибавил ходу,  рассчитывая  на  то,  что  собака  вовремя  почует
засаду. От волнения Бальт  забыл  о  голоде  и  усталости.  Вопли  впереди
становились все громче. К завыванию  прибавились  четкие  военные  команды
защитников форта. Когда Бальт совсем уже испугался, что  они  нарвутся  на
дикарей, Конан отвернул от реки и привел их на невысокий холм. Отсюда  они
увидели  форт,  освещенный  факелами,  а  под  его  стенами  толпу   голых
раскрашенных людей. На реке было множество лодок. Пикты окружили  форт  со
всех сторон.
     Непрерывный поток стрел из леса и с реки обрушивался на частокол. Вой
тетив заглушал вопли людей. Вереща и размахивая топорами, сотни две воинов
бросились к восточным воротам. Они были в полутораста шагах от цели, когда
смертоносный залп из луков со стены покрыл  землю  их  телами.  Оставшиеся
бежали под  защиту  леса.  Те,  что  в  лодках,  направились  к  береговым
укреплениям, но и там их обстреляли из метательных машин - камни и  бревна
полетели с неба, разбивая и топя лодки вместе  с  их  экипажами.  И  здесь
нападавшим пришлось отступить. Победный рев донесся со стен форта. Ответом
ему был звериный вой.
     - Попробуем пробиться? - спросил Бальт.
     Конан отрицательно  помотал  головой.  Он  стоял,  опустив  голову  и
заложив руки за спину, печальный и задумчивый.
     - Форт не спасти. Пикты впали в боевое безумие и  не  отступят,  пока
все не погибнут. Но их слишком много. Даже если бы нам удалось  пробиться,
это бы ничего не изменило. Мы погибли бы рядом с Валанном, только и всего.
     - Что же нам делать, кроме как спасать собственные задницы?
     -  Нужно  оповестить  колонистов.  Ты  понимаешь,  почему  пикты   не
поджигают форт стрелами? Они не хотят, чтобы  пламя  всполошило  людей  на
востоке. Они собираются взять форт  и  двинуться  на  восток,  пока  никто
ничего не знает. Может, они даже рассчитывают переправиться через Громовую
и с ходу взять Велитриум. Во всяком случае они уничтожат все  живое  между
фортом и Громовой Рекой.
     Защитников форта мы не предупредили. Да вижу теперь, что это бы и  не
помогло. Слишком мало сил и людей. Еще несколько приступов, и пикты  будут
на стенах. Но мы можем предупредить тех, кто живет по дороге в  Велитриум.
Вперед!
     И они пошли, слыша позади рев, который  то  усиливался,  то  затухал.
Вопли пиктов сохраняли прежнюю ярость.
     Внезапно открылась дорога, ведущая на восток.
     - Теперь бегом! - бросил Конан. Бальт  стиснул  зубы.  До  Велитриума
было двенадцать миль, да добрых пять до  Ручья  Скальпов,  где  начинались
первые поселения. Аквилонцу казалось, что он бежит и сражается  уже  целый
век.
     Рубака бежал впереди, обнюхивая дорогу. Вдруг пес глухо зарычал - это
был первый услышанный от него звук.
     -  Неужели  пикты  впереди?  -  Конан  опустился  на  колено  и  стал
рассматривать дорогу. - Знать бы, сколько их. Наверное, только группа.  Не
дождались взятия форта и побежали вперед, чтобы перерезать людей  спящими.
Ну, бежим!
     Наконец они увидели впереди свет между деревьями и дикий жестокий вой
пронзил им уши. Дорога здесь делала поворот, и  они  срезали  путь  сквозь
кустарник. Через минуту им открылась ужасная  картина.  На  дороге  стояла
повозка с нехитрым скарбом. Она  горела.  Волы  валялись  с  перерезанными
глотками. Неподалеку лежали изуродованные тела мужчины и  женщины.  Пятеро
пиктов плясали вокруг, потрясая окровавленными топорами.
     Красный туман застлал на миг глаза юноши. Он вскинул лук,  прицелился
в пляшущую фигуру, черную  на  фоне  огня,  и  спустил  тетиву.  Грабитель
подскочил и упал мертвым со стрелой в сердце. А потом двое белых воинов  и
пес напали на растерявшихся пиктов. Конана воодушевлял дух борьбы и  очень
древняя расовая ненависть, Бальт же пылал гневом.
     Первого пикта, вставшего у него на дороге, он  встретил  убийственным
ударом по раскрашенному лбу,  и,  отшвырнув  падающее  тело,  бросился  на
остальных. Но прыжок аквилонца опоздал: Конан уже убил одного из тех, кого
присмотрел для себя, второй же был пронзен его  мечом  раньше,  чем  юноша
успел поднять топор. Обернувшись к последнему пикту, Бальт увидел, что над
его телом стоит пес Рубака и кровь капает с его могучих челюстей.
     Бальт молча посмотрел на изрубленные тела у повозки.  Колонисты  были
молоды, она  -  совсем  еще  девочка.  По  случайности  лицо  ее  осталось
нетронутым и даже в момент мучительной смерти осталось прекрасным. Но зато
тело... Бальт с трудом проглотил слюну и все поплыло у него перед глазами.
Ему хотелось упасть на землю, рыдать и грызть траву в отчаянии.
     - Эта парочка направлялась в форт, когда их встретили пикты, - сказал
Конан, вытирая меч. - Парень, наверное, хотел наняться в солдаты или взять
участок в верховьях реки. Вот что будет с  любым  мужчиной,  женщиной  или
ребенком по эту сторону Громовой Реки, если мы не поторопимся в Велитриум.
     Колени Бальта подкашивались,  когда  он  пошел  за  Конаном.  Но  шаг
киммерийца по-прежнему оставался широким и легким, словно у бежавшей рядом
собаки. Рубака уже не рычал и не опускал голову. Дорога была свободна. Шум
от реки был уже почти не слышен, но Бальт верил, что  форт  еще  держится.
Вдруг Конан с проклятием остановился.
     Он показал Бальту на колею, которая сворачивала к северу  от  дороги.
Колея заросла кустами, но сейчас они  были  сломаны  или  пригнуты.  Чтобы
убедится в этом  Бальту  понадобилось  прикосновение  руки,  а  Конан  же,
казалось, видит в темноте не  хуже  кошки.  Дальше  широкий  след  повозки
сворачивал прямо в лес.
     - Поселенцы поехали за солью на солонцы, - проворчал он. - Проклятие!
Это на краю болот в девяти милях отсюда. Их отрежут и перебьют. Слушай! Ты
один здесь справишься. Беги вперед, поднимай всех и гони  в  Велитриум.  Я
пойду за теми, что собирают соль. На дорогу мы  уже  не  вернемся,  пойдем
прямо по лесу.
     И, не сказав больше ни слова, Конан свернул  в  сторону  и  пошел  по
заросшей дороге. Бальт посмотрел ему вслед и  двинулся  своим  путем.  Пес
остался с ним и бежал рядом. Но не успел  Бальт  сделать  и  сотни  шагов,
послышалось рычание. Он обернулся и увидел, что там,  куда  свернул  Конан
колышется мертвенно-бледный  призрачный  свет.  Рубака  продолжал  рычать,
шерсть поднялась дыбом у него на загривке. Бальт вспомнил жуткий  призрак,
что  неподалеку  отсюда  похитил  купца  Тиберия  и  заколебался.   Тварь,
несомненно, преследовала Конана. Но великан-киммериец уже не  раз  доказал
ему, что прекрасно защитит себя сам, а его долг  предупредить  беззащитных
людей, которые оказались на пути кровавого урагана. Вид изрубленных тел  у
повозки был для него страшнее всяких призраков.
     Он поспешно перешел через Ручей  Скальпов  и  оказался  возле  первой
хижины колонистов -  длинной,  невысокой,  сложенной  из  грубо  отесанных
бревен.
     Недовольный голос спросил, чего ему надо.
     - Вставайте! Пикты перешли реку!
     Дверь немедленно открыла женщина. В одной руке она держала  свечу,  в
другой - топор. Лицо ее было бледным.
     - Входи! - закричала она. - Отобьемся в доме!
     - Нет, вам надо уходить в Велитриум. Форт  их  надолго  не  задержит.
Может, он уже взят. О доме не думай, хватай детей и беги!
     - Но мой-то пошел с людьми за солью!  -  заревела  она,  ломая  руки.
Из-за ее спины выглянули растрепанные головенки троих ребятишек, моргавших
спросонья.
     - За  ними  пошел  Конан,  он  их  выведет.  Нам  нужно  идти,  чтобы
предупредить других.
     Она облегченно вздохнула.
     - Хвала Митре! Если за ними пошел киммериец, то они  в  безопасности.
Никто из смертных не защитит их лучше!
     Она поспешно подхватила на руки младшего и,  гоня  перед  собой  двух
других, вышла из хижины. Бальт взял свечу и погасил ее, прислушиваясь.  На
дороге было тихо.
     - Лошадь у вас есть?
     - Да, в стойле. Ох, быстрее!
     Он отодвинул ее в сторону и сам открыл  засов.  Потом  вывел  коня  и
посадил на него детей, наказав, чтобы держались за гриву и друг за  друга.
Они смотрели на него серьезно и молчали. Женщина взяла поводья и пошла  по
дороге. Топор она несла в руке и Бальт был уверен, что в случае  чего  она
будет биться, как пантера.
     Он шел сзади и прислушивался. Его преследовала мысль,  что  форт  уже
пал и что темнокожая орда несется сейчас по дороге, опьяненная от пролитой
крови и жаждущая новой. Они будут нестись, как стая голодных волков.
     Наконец, он увидел в темноте силуэт следующей хижины. Женщина  хотела
крикнуть хозяевам, но Бальт ее удержал. Он подошел к двери и постучал. Ему
ответил женский голос. Он объяснил в чем  дело  и  обитатели  хижины  живо
выскочили из нее - старуха, две молодые женщины и четверо детей. Мужчины у
них тоже отправились на солонцы. Одна из женщин остолбенела,  другая  была
близка к истерике. Но старуха, уроженка пограничья, живо  ее  утихомирила,
помогла Бальту вывести двух лошадей из сарая за хижиной и усадила  на  них
детей. Бальт и ей посоветовал ехать верхом, но она приказала  сделать  это
одной из невесток. - Она ждет ребенка, - пояснила старуха.  -  А  я  смогу
идти пешком. И драться, если это понадобиться.
     Когда тронулись, одна из молодух сказала:
     - Вечером по дороге ехали двое. Мы  им  посоветовали  переночевать  у
нас, но они спешили в форт. Что с ними?
     - Они встретили пиктов, - кратко ответил Бальт, и женщина зарыдала.
     Едва  хижина  скрылась  из  виду,  где-то  вдали  послышался  высокий
протяжный вой.
     - Волк! - сказала одна из женщин.
     - Раскрашенный волк с топором, - проворчал Бальт. - Идите! Поднимайте
всех колонистов по дороге и ведите с собой.  Я  посмотрю,  что  у  нас  за
спиной.
     Старуха молча повела своих подопечных дальше. Когда они уже пропадали
во мраке, Бальт увидел бледные овалы детских лиц, обращенных  к  нему.  Он
вспомнил своих родных в Туране и в голове  у  него  помутилось.  Все  тело
ослабло, он застонал и опустился на дорогу,  обхватив  рукой  шею  Рубаки,
который немедленно принялся облизывать ему щеки.
     Юноша поднял голову и через силу улыбнулся.
     - Пойдем, парень, - сказал он вставая. - Нас ждет работа.
     Алое зарево вспыхнуло между деревьями. Пикты подожгли первую  хижину.
Вот бы взбесился Зогар Заг, если бы узнал об этом! Ведь  огонь  встревожит
всех, кто живет вдоль дороги. Когда первые беглецы придут туда, все  будут
уже наготове. Но тут лицо юноши помрачнело.  Женщины  двигались  медленно,
лошади были тяжело нагружены. Быстроногие пикты  легко  догонят  их...  Он
занял позицию за грудой бревен, сваленных у дороги. Путь на запад освещала
горящая хижина, и, когда пикты подошли,  он  увидел  их  первым  -  черные
притаившиеся фигуры.
     Он натянул тетиву до уха и одна из фигур рухнула на землю.  Остальные
рассыпались по  кустам  вдоль  дороги.  Рубака  завыл  возле  его  ног  от
нетерпения. Еще один силуэт  появился  на  дороге,  подбираясь  к  завалу.
Следующая стрела пробила ему бедро,  пикт  завыл  и  упал.  Одним  прыжком
Рубака бросился в кусты, послышался шум  и  пес  оказался  снова  рядом  с
Бальтом. Его пасть была в крови.
     Никто больше не рискнул выйти на  дорогу.  Бальт  опасался,  что  его
обойдут сзади, и, услышав шорох слева от себя, выстрелил наугад. Проклятье
- стрела вонзилась в дерево! Но Рубака бесшумно, как призрак, исчез, через
минуту раздались хруст и хрипение - и пес уже вытирал окровавленную  морду
об руку юноши. На шее пса была рана, но шуршать в кустах стало некому.
     Люди, притаившиеся по обеим сторонам дороги сообразили, что случилось
с их товарищем и решили,  что  лучше  пойти  в  атаку  открыто,  чем  быть
задавленными этим невидимым демоном. Возможно, они поняли, что за бревнами
только один стрелок. И  все  разом  выскочили  из  своих  укрытий.  Стрелы
поразили троих, двое оставшихся остановились. Один  повернулся  и  побежал
назад по дороге, но другой полез через бревна с топором. Бальт вскочил, но
поскользнулся, и это спасло ему жизнь. Топор отсек только  прядь  волос  с
его головы, а пикт полетел вниз, увлеченный силой своего же удара.  Прежде
чем он поднялся, Рубака разорвал ему горло.
     Наступило напряженное ожидание. Бальт размышлял; тот,  кто  убежал  -
был ли он последним? Скорее всего, это была небольшая  банда,  которая  не
участвовала в штурме форта или была отправлена на разведку перед основными
силами. Каждая лишняя минута давала женщинам и детям возможность добраться
до Велитриума.
     Внезапно рой стрел прогудел над его головой.  Дикий  вой  понесся  из
кустов. Или уцелевший привел подкрепление, или  подошел  следующий  отряд.
Хижина все еще пылала, слабо  освещая  дорогу.  Пикты  двинулись  к  нему,
скрываясь за деревьями. Он пустил три последние стрелы  и  отшвырнул  лук.
Словно бы зная это, они подходили ближе,  сохраняя  молчание  -  в  тишине
слышался лишь топот ног.
     Бальт пригнул голову рычащему псу и сказал:
     - Все в порядке, парень, мы еще вложим им ума!
     И вскочил, подняв топор. Лезвия, острия, клыки - все сплелось в  один
клубок.



                              7. ДЕМОН В ОГНЕ

     Свернув с дороги, Конан настроился бежать  все  девять  миль.  Но  не
одолел и четырех, как услышал, что впереди люди. По голосам он понял,  что
это не пикты, и прокричал приветствие.
     - Кто идет? - спросил хриплый голос. - Стой, где стоишь, пока  мы  не
поглядим на тебя, не то схлопочешь стрелу.
     - В такой темноте ты и в слона не  попадешь,  -  отозвался  Конан.  -
Успокойся, дурень, это я, Конан. Пикты перешли реку.
     - Так мы и думали, - сказал предводитель группы,  когда  они  подошли
ближе - высокие стройные люди с суровыми лицами и при  луках.  -  Один  из
наших подранил антилопу и гнал ее почти до Черной Реки,  но  услышал,  что
внизу завыли и бегом  вернулся  в  лагерь.  Мы  бросили  соль  и  повозки,
распрягли волов и бросились домой со всех ног. Если пикты  осаждают  форт,
то банды грабителей пойдут по дороге к нашим домам.
     - Ваши семьи в безопасности, - сказал Конан. - Мой друг  повел  их  в
Велитриум. Если вернемся на  дорогу,  то  можем  нарваться  на  всю  орду.
Значит, пойдем на юго-восток прямо через лес. Я буду прикрывать.
     Через две минуты вся компания тронулась в путь. Конан  шагал  потише,
держась на расстоянии голоса от остальных. Ну и шум же они подняли в лесу!
Любой пикт или киммериец мог пройти здесь так, что никто бы и не услышал.
     Переходя небольшую поляну, Конан почувствовал, что за ним следят.  Он
остановился в кустах, слыша удаляющиеся голоса  колонистов.  Потом  кто-то
стал звать его с той стороны, откуда они вышли:
     - Конан! Конан! Подожди, Конан!
     - Бальт! - воскликнул удивленный киммериец и  сказал  негромко:  -  Я
здесь!
     - Подожди меня, Конан! - голос звучал громче.
     Конан нахмурился и вышел на поляну.
     - Какого черта ты здесь делаешь? Клянусь Кромом!
     Он осекся и дрожь пробежала по его спине. На той стороне  поляны  его
ждал вовсе не Бальт. Странное свечение струилось между деревьев.  Свечение
двинулось к нему - мерцающий зеленый огонь, уверенно двигающийся к цели.
     Свечение остановилось в двух шагах от Конана. Он старался  распознать
затуманенные светом очертания. Зеленый огонь имел материальную основу,  он
лишь окутывал  какое-то  враждебное  живое  существо,  но  какое?  Тут,  к
удивлению воина, из светящегося столба зазвучал голос:
     - Что же ты стоишь, как баран на бойне, Конан?
     Голос был человеческий, но как-то странно вибрировал.
     - Баран? - в гневе вскричал  Конан.  -  Неужели  ты  думаешь,  что  я
испугался поганого болотного демона? Меня позвал друг!
     - Я кричал его голосом, - ответил демон. - Те, за которыми ты  идешь,
принадлежат моему брату - я не могу оставить его нож без их крови.  Но  ты
мой. О глупец, ты пришел сюда  с  далеких  серых  холмов  Киммерии,  чтобы
сгинуть в дебрях Конайохары!
     - У тебя уже была возможность добраться до меня! - рявкнул  Конан.  -
Почему же ты меня тогда не прикончил?
     - Потому что брат мой тогда еще не покрасил черной краской череп и не
бросил меня в огонь, что вечно горит на черном жертвеннике Гуллаха, еще не
шепнул твоего имени духам  тьмы,  что  навещают  горы  Мрачного  Края.  Но
пролетел над Мертвыми Горами нетопырь и  нарисовал  твой  образ  на  шкуре
белого тигра, которая висит перед большим домом, где спят Четверо  Братьев
Ночи.  Огромные  змеи  вьются  у  их  ног,  а  звезды,  словно  светлячки,
запутались в их волосах.
     - Отчего же боги тьмы обрекли меня на смерть?
     Что-то - рука ли, нога ли, коготь ли - метнулось из пламени и  быстро
начертило на земле знак. Знак вспыхнул и погас, но Конан узнал его.
     - Ты осмелился нарисовать символ, который принадлежит  только  жрецам
Иргала Зага. Гром прокатился  над  Мертвыми  Горами  и  святилище  Гуллаха
рухнуло от вихря из Залива Духов. Этот  вихрь,  посланец  Четырех  Братьев
Ночи, примчался и шепнул мне на ухо твое имя. Людям твоим  конец.  Сам  ты
уже мертв. Твоя голова повиснет на стене в  святилище  моего  брата.  Твое
тело пожрут чернокрылые и остроклювые Дети Ихиля.
     - Да что это, сто чертей, у тебя за брат? - спросил  Конан.  Меч  уже
был в его руке, теперь он потихоньку доставал топор.
     - Зогар Заг, дитя Иргала Зага, который все еще навещает свою  древнюю
рощу. Женщина из Гвавели проспала ночь в этой роще и понесла Зогара  Зага.
Я тоже родился от Иргала Зага и  огненного  существа  из  дальних  земель.
Зогар вызвал  меня  из  Страны  Туманов.  С  помощью  заклинаний  магии  и
собственной крови он облек меня в плоть этого мира. Мы с ним единое целое,
соединенное невидимыми узами. Его мысли -  мои  мысли.  Меня  ранит  удар,
нанесенный ему, он истекает кровью, когда ранят меня. Но я уже и так много
сказал. Теперь пусть душа твоя беседует с духами Мрачного Края. Они тебе и
поведают о древних богах, которые не сгинули, а только дремлют в бездне  и
временами пробуждаются.
     - Хотел бы я посмотреть,  как  ты  выглядишь,  -  проворчал  Конан  и
приготовил топор. - Ты оставляешь птичий след,  горишь  огнем  и  говоришь
человеческим голосом...
     - Ты увидишь, - донеслось из пламени. - Ты все узнаешь и унесешь  это
знание с собой в Мрачный Край.
     Пламя вспыхнуло и опало, начало гаснуть. Стал вырисовываться туманный
облик. Сначала Конан подумал, что это  сам  Зогар  и  есть,  закутанный  в
зеленый огонь, но только он был куда выше ростом - выше самого Конана, и в
лице было что-то дьявольское, хотя и были у него такие же раскосые глаза и
острые уши, как у колдуна. Вот только глаза были красные, как угли.
     Торс существа, длинный и тонкий, был покрыт змеиной чешуей. Руки были
человеческими, зато ноги кончались трехпалыми  лапами,  как  у  гигантской
птицы. По всему телу пробегали дрожащие синие огоньки.
     И вдруг эта тварь повисла прямо над ним, хоть и не  сделала  никакого
движения. Длинная рука, вооруженная серповидными  когтями,  взметнулась  и
устремилась к его шее. Конан дико закричал, отгоняя наваждение и  отскочил
в  сторону,  одновременно  метнув  топор.  Демон  уклонился  от  удара   с
невероятным проворством и снова окутался огнем.
     Когда демон убивал других, его  союзником  был  страх.  Но  Конан  не
боялся. Он знал, что каждое существо, облеченное  в  земную  плоть,  может
быть поражено оружием - как бы страшно это существо не выглядело.
     Удар когтистой лапы сорвал с него шлем. Чуть ниже - и голова  слетела
бы с плеч. Жестокая радость охватила варвара, когда  его  меч  вонзился  в
подбрюшье чудовища. Конан увернулся от следующего удара и  освободил  меч.
Когти пропахали его грудь, разрывая  звенья  кольчуги,  словно  нитки.  Но
следующая  атака  киммерийца  была  подобна  прыжку  голодного  волка.  Он
оказался между лап чудовища и еще раз с силой вонзил меч ему в  брюхо.  Он
слышал, как длинные лапы разрывают кольчугу на спине, добираясь  до  тела,
чувствовал, как холодный огонь  окутывает  его  самого...  Внезапно  Конан
вырвался из ослабевших лап и его меч совершил смертоносный взмах.
     Демон зашатался и упал на бок. Голова его держалась на тонкой полоске
шкуры. Искры, бегавшие по его телу, из голубых стали  красными  и  покрыли
все тело демона. Конан услышал запах горящего мяса, стряхнул с глаз  кровь
и пот, повернулся и побежал по лесу. По израненным  рукам  и  ногам  текла
кровь. Потом он увидел где-то на севере зарево - возможно, горел  дом.  За
спиной начался знакомый вой. Он побежал быстрее.



                            8. КОНЕЦ КОНАЙОХАРЫ

     Стычки на  берегах  Громовой  Реки;  жестокое  сражение  под  стенами
Велитриума; немало потрудились топор и факел и не одна хижина превратилась
в пепел, прежде чем отступила размалеванная орда.
     Затишье после этой бури было  особенным:  люди,  собираясь,  говорили
вполголоса, а воины в окровавленных бинтах пили свое пиво  по  тавернам  и
вовсе молчком.
     В одной из  таких  таверн  сидел  Конан-киммериец  и  прихлебывал  из
огромной кружки. К нему подошел худощавый следопыт с перевязанной  головой
и рукой в лубке. Он один остался в живых из гарнизона форта Тускелан.
     - Ты ходил с солдатами на развалины форта?
     Конан кивнул.
     - А я не мог, - сказал следопыт. - Драки не было?
     - Пикты отступили за Черную  Реку.  Что-то  их  напугало,  но  только
дьявол, их папаша, знает, что это было.
     - Говорят, там и хоронить нечего было?
     Конан кивнул.
     - Один пепел. Пикты свалили все трупы в кучу  и  сожгли,  прежде  чем
уйти. И своих, и людей Валанна.
     - Валанн погиб одним из последних в рукопашной, когда  они  перелезли
через частокол. Они хотели взять его живым, но  он  не  дался  -  вынудил,
чтобы его убили. Нас десятерых взяли в плен - мы слишком ослабели от  ран.
Девятерых зарезали сразу. Но тут  сдох  Зогар  Заг.  Мне  удалось  улучить
минуту и бежать.
     - Зогар Заг умер?! - воскликнул Конан.
     - Умер. Я сам видел, как он подыхал. Вот  почему  у  стен  Велитриума
пикты уже не сражались с прежней яростью. Странно все это было. В  бою  он
не пострадал. Танцевал среди убитых, размахивал топором, которым  прорубил
голову последнему из моих товарищей. Потом завыл и бросился  на  меня,  но
вдруг зашатался, выронил топор, скрючился  и  завопил  так,  как  ни  одна
зверюга не кричит перед смертью. Он упал между мной и костром, на  котором
они собирались меня поджарить, из пасти у него пошла пена, он вытянулся  и
пикты завопили, что он сдох. Пока они причитали, я освободился от  веревок
и убежал в лес.
     Я хорошо рассмотрел его при  свете  костра.  Никакое  оружие  его  не
коснулось, а ведь  были  у  него  раны  в  паху,  в  брюхе,  шея  чуть  не
перерублена... Ты что-нибудь понимаешь?
     Конан не отозвался, но следопыт,  зная,  что  варвары  в  этих  делах
разбираются, продолжал:
     - Он колдовством жил и  колдовства  же  сдох.  Вот  этой-то  странной
смерти и напугались пикты. Ни один из тех, кто это  видел,  не  пошел  под
стены Велитриума, все ушли за Черную Реку. На Громовой сражались  те,  кто
ушел раньше. А их было слишком мало, чтобы взять город.
     Я ушел по дороге за их главными силами и точно знаю,  что  больше  из
форта никто не тронулся. Тогда я пробрался между пиктами  в  город.  Ты  к
тому времени уже привел своих колонистов, но их жены и дети вошли в ворота
прямо перед носом у этих разрисованных дьяволов. Если бы молодой  Бальт  и
старый Рубака не задержали их на какое-то время, конец был бы всем женам и
детям в Конайохаре... Я проходил мимо того места, где Бальт и пес  приняли
бой. Они лежали посреди кучи  мертвых  пиктов  -  я  насчитал  семерых  со
следами топора или клыков,  а  на  дороге  валялись  и  другие,  утыканные
стрелами. О боги, что это за схватка была!
     - Он был настоящим мужчиной, - сказал Конан. - Я пью за его тень и за
тень пса, не знавшего страха.
     Он  сделал  несколько  глотков.  Особым  загадочным  движением  вылил
остатки на пол и разбил кружку.
     - Десять пиктов заплатят за его жизнь своей и еще  семь  -  за  жизнь
пса, что был храбрей многих воинов.
     И следопыт, поглядев в суровые, горящие голубым огнем  глаза,  понял,
что варвар выполнит свой обет.
     - Форт не будут отстраивать?
     - Нет. Конайохара потеряна для Аквилонии. Границу передвинули. Теперь
она проходит по Громовой Реке.
     Следопыт вздохнул и поглядел на свою ладонь, грубую, как  дерево,  от
топорища и рукояти меча. Конан потянулся за жбаном вина.  Следопыт  глядел
на него и сравнивал со всеми остальными - и  теми,  что  сидели  рядом,  и
теми, что пали над рекой, и с дикарями, что жили за этой рекой.  Конан  не
видел этого изучающего взгляда.
     - Варварство - это  естественное  состояние  человечества,  -  сказал
наконец следопыт, печально  глядя  на  киммерийца.  -  А  вот  цивилизация
неестественна. Она возникла случайно. И в конце концов победит варварство.




                      СОДЕРЖАНИЕ

                 Пролог. Гиборийская эра
                 Дочь ледяного гиганта
                 "Раз в столетье рождается ведьма"
                 Алые когти (Гвозди с красными шляпками)
                 По ту сторону черной реки




                               Майкл МЭНСОН

                            КОНАН И ДАР МИТРЫ




                            ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА

     Решив написать книгу о  приключениях  Конана-варвара,  я  оказался  в
довольно  затруднительной  ситуации.  Этот  авантюрист  и  разбойник   мне
чрезвычайно симпатичен. Однако я не хотел браться за три или четыре  вещи,
описывающие проходные и практически не связанные друг с другом эпизоды  из
жизни могучего киммерийца; мне казалось более интересным создать большой и
цельный роман, представляющий Конана читателю  на  протяжении  десяти  или
пятнадцати лет. Это позволило бы не только живописать его битвы и  победы,
но и уделить внимание развитию характера нашего героя и взглядам, которые,
разумеется, не могли оставаться одинаковыми в пятнадцать, двадцать пять  и
сорок лет (даже у такого варвара, как Конан-киммериец).
     Меня особенно интересовали его юные годы, ибо в период от шестнадцати
до восемнадцати лет, описанный в романах Дугласа Брайана,  Стива  Перри  и
других, Конан предстает  перед  нами  уже  сложившимся  человеком,  весьма
опытным и уверенным в себе,  без  каких-либо  следов  присущей  юношескому
возрасту мечтательности или хотя  бы  раздумий  о  выборе  пути,  о  своей
дальнейшей  судьбе.   С   подобной   концепцией   можно   поспорить,   ибо
Конан-подросток должен все-таки  отличаться  в  психологическом  плане  от
взрослого тридцатилетнего мужчины.
     Мне стало ясно, что отдельные части задуманного  мной  романа  должны
были определенным  образом  "врезаться"  в  уже  существующие  конановские
историографию и хронологию, созданные трудами самого Роберта Говарда и его
последователей. Это оказалось трудной задачей, особенно при выборе  самого
первого эпизода - ибо  произведения,  в  которых  описаны  юность  Конана,
следуют друг за другом весьма плотно, с  крайне  незначительным  временным
разрывом.  Напомню,  что  в  романе  Дугласа   Брайана   "Песня   снегов",
посвященном  гиперборейскому   пленению   Конана,   нашему   герою   около
шестнадцати лет; освободившись же из гладиаторского заведения в Халоге, он
бежит на юг и, спустя три дня, добывает себе меч ("Страшилище  в  склепе",
Картер и Спрэг де Камп).  Затем,  на  пути  в  Замору,  он  оказывается  в
Бритунии (Говард и Перри, "Конан бросает вызов"), после чего  претерпевает
целую  серию  приключений,  описанных  в  романах  и  новеллах  "Конан   и
повелители пещер", "Золото гномов", "Башня Слона", "Диадема богини",  "Меч
Скелоса", "Священная роща", "Черный камень Аманара" и "В зале  мертвецов".
В результате всех этих кровавых передряг и многочисленных стычек с ворами,
разбойниками и магами, он приобретает весьма значительный жизненный  опыт,
превращаясь из шестнадцатилетнего мальчика в  мужчину  двадцати  с  лишним
лет;  тем  самым  путь  описания   Конана-подростка   оказывается   прочно
перекрытым.
     Учитывая это обстоятельство, я выбрал для первой части своего  романа
тот  период  времени,  когда  юному   Конану   только-только   исполнилось
пятнадцать.  Согласно  примечаниям  Говарда,  предшествующим  его  новелле
"Башня Слона", нашему герою еще не было и пятнадцати, когда он  участвовал
в штурме аквилонской крепости Венариум; затем он  некоторое  время  жил  в
Киммерии, пока, после неудачного  набега  на  Гиперборею,  не  очутился  в
гладиаторской казарме Халоги. Можно полагать, что до этого пленения  Конан
не просто "жил в Киммерии", а  принимал  участие  в  различных  набегах  и
военных экспедициях своих разбойных соотечественников; скорее  всего,  они
были направлены против тех же гиперборейцев, исконных врагов  киммерийцев.
Итак, я предположил, что один  из  таких  походов  завершился  не  слишком
удачно,  но  юный  Конан  не  сразу  вернулся  на  родину,   а,   влекомый
любопытством, совершил  странствие  к  северо-западным  берегам  Вилайета.
Таким образом, в хронологическом отношении "Неудачник", первая часть моего
романа, предшествует событиям, описанным в "Песне снегов" Дугласа Брайана.
     Второй эпизод  (встреча  Конана  с  Маленьким  Братом  и  уничтожение
чудовища в ущелье Адр-Каун) происходит на границе между  Офиром  и  Кофом,
когда Конан пробирается из Коринфии в Туран, чтобы поступить на  службу  в
войско Илдиза Туранского. В хронологическом отношении вторая часть  романа
врезается между новеллами Говарда и Спрэг де Кампа "Багряный жрец" и "Рука
Нергала"; в первой из них Конан убивает  в  Коринфии  жреца  Набонидуса  и
бежит в Туран, во второй он уже находится на  службе  в  войске  Илдиза  и
сражается с конницей мятежного Мунтассем-хана.  В  это  время  Конану  уже
более двадцати лет (предположительно - двадцать один-двадцать два). Прочие
части романа относятся к тому периоду жизни Конана, который практически не
описан в публикациях на русском языке. Так, в небольшой повести Говарда  и
Спрэг де Кампа "Сокровища Гвалура" киммерийцу около двадцати пяти лет, а в
новелле Говарда "Родится ведьма" -  уже  тридцать  три.  В  связи  с  этим
"провалом" в биографии  Конана  я  приурочил  действие  четырех  последних
частей к тому моменту, когда нашему герою тридцать лет  -  немного  меньше
или немного больше, так как описанные мной события занимают около года.
     Необходимо  также  отметить,  что  третья  часть   "Усмирение   огня"
определенным образом связана с другим моим романом о Конане  и  волшебнице
Дайоме - так, у меня  упоминается  некое  поручение,  выполненное  могучим
киммерийцем по приказу этой чародейки, повелительницы далекого  острова  в
Западном океане.
     Многие местности, страны  и  города,  встречающиеся  в  моем  романе,
читатели встретят впервые. К их числу относятся: город  и  порт  Шандарат,
расположенный на  берегу  Вилайета  (у  самой  северной  границы  Турана);
Жемчужные острова, лежащие в море к востоку от Шандарата;  порты  Хабба  и
Хот, находящиеся на юго-восточном побережье  Вилайета  (примерно  напротив
Аграпура);  города  Селанда  и   Дамаст,   между   которыми   простирается
плоскогорье Арим - вся эта страна  лежит  на  половине  пути  между  южной
оконечностью Вилайета и державой Меру; горная цепь к  северу  от  Дамаста,
ограничивающая Гирканскую пустыню (место, где живет Учитель); и,  наконец,
подземный мир, в котором путешествует Конан в последней части романа.
     В заключение я хочу принести глубокую благодарность Кристоферу Гранту
и Полу Уинлоу, оказавших мне большую помощь в датировке различных эпизодов
из жизни Конана, и  своему  сыну,  принявшему  самое  активное  участие  в
создании этого романа.
                                          Майкл Мэнсон. Марчентер, 1995 г.




                                  ПРОЛОГ

     Конан Киммерийский, величайший  из  героев,  когда-либо  державших  в
руках меч, родился  на  поле  битвы,  под  звон  клинков,  яростные  клики
сражающихся и рев боевого рога. Ему было назначено стать воином, и  он  им
стал; но, кроме того, ему пришлось овладеть  множеством  иных  искусств  и
умений, небесполезных  как  для  простого  солдата,  так  и  для  великого
правителя.
     Жизнь в северных странах, среди диких гор Киммерии и  снежных  равнин
Ванахейма, Асгарда и  Гипербореи,  не  привлекала  Конана;  подростком  он
мечтал о благодатных южных странах, о могучих и  обширных  королевствах  -
Аквилонии и Немедии, Заморе, Офире, Зингаре и  Аргосе,  о  жарком  Туране,
таинственной Стигии, стране колдунов, и далеком Кхитае. Тогда  он  еще  не
знал, что будет делать в южных землях, какой путь изберет, однако  его  не
покидала уверенность,  что  добрый  клинок  и  твердая  рука  помогут  ему
завоевать место под солнцем. И  он  отправился  на  юг,  на  изобильный  и
богатый юг - в поисках своей судьбы, своей державы.
     Но до этого было еще далеко. Времена зрелости  еще  не  наступили,  и
пока что Конан являлся  одним  из  многих  авантюристов,  одним  из  тысяч
северных варваров, искавших счастья и добычи среди равнин и гор юга.
     В юности и в молодые годы он был вором, обучившись  этому  ремеслу  в
Заморе, контрабандистом, разбойником с большой дороги, пиратом,  плававшим
в Западном океане у берегов Зингары, Аргоса, Шема и Стигии или скитавшимся
по водам огромного  внутреннего  моря  Вилайет.  Несколько  месяцев  Конан
провел  в  войске  Илдиза  Туранского,  дослужившись  до  капитана;  потом
дезертировал, поссорившись с одним  из  влиятельных  военачальников.  Свою
карьеру наемника он продолжил в Немедии и Офире; затем, под  именем  Амры,
пиратствовал у Черного Побережья, после чего перебрался на восток, в степи
и горы  на  границе  с  Вендией,  где  командовал  то  шайкой  мунган,  то
разбойниками афгулами. Конану было уже за тридцать пять,  когда  он  вновь
вернулся к ремеслу моряка, плавая под вымпелами  Зингары  или  под  черным
корсарским флагом, но роль капитана пиратов уже не удовлетворяла его -  он
жаждал власти, славы и великих деяний.
     Он поступает на службу к Немедидесу, королю Аквилонии,  крупнейшей  и
могущественнейшей державы хайборийского мира,  и,  спустя  пару  лет,  сам
оказывается на аквилонском  троне.  Отныне  он  -  владыка  и  повелитель,
властелин  над  тысячами  и   тысячами,   предводитель   огромных   армий,
сокрушивших мощь Немедии и  Стигии,  уничтоживших  злобных  магов  Черного
Круга и Белой Руки. На это ушли годы и десятилетия; и,  возможно,  лишь  к
концу жизни Конан осознает, что выполнил свое предназначение, одолев  силы
тьмы - в том месте и в то время, где и когда было заповедано  бессмертными
богами. Хотелось ему того или нет, но он стал борцом Великого  Равновесия,
карающей рукой Митры, солнечного бога, прародителя людского племени, коего
знали и почитали под разными именами во всем хайборийском мире.
     Итак,  разбойник  и  авантюрист  сделался  королем   и   божественным
помазанником, основателем новой династии. Однако это случилось не сразу  и
не вдруг; года скитаний и возмужания пролегли между  тем  временем,  когда
четырнадцатилетний  Конан  штурмовал  с  ордами  киммерийцев   пограничную
крепость  Венариум,  и  его  сороковой  годовщиной,  когда  он  воссел  на
аквилонский трон. Больше  четверти  века!  Долгий  путь,  пестрая  мозаика
приключений, битв и погонь, успехов и неудач, побед,  грабежей,  потерь  и
бегства. Дорога, залитая кровью...
     В те славные и беспокойные времена случилась  с  ним  некая  история,
отличная от прочих.  Отличие  же  состояло  в  том,  что  растянулась  она
надолго, начавшись одним солнечным утром близ города Шандарат,  что  стоял
на северной туранской границе, и закончившись на пустынных горных склонах,
неподалеку от Вилайета. От  начала  ее  до  конца  прошло  пятнадцать  или
семнадцать  лет  -  вполне  достаточный  период,  чтобы  мальчишка-варвар,
невежественный, суеверный и жестокий, превратился в многоопытного мужа,  в
бойца с твердой, как сталь, душой.
     По сути дела,  это  история  не  только  о  Конане,  но  и  о  людях,
встретившихся ему - о воинах Митры, хранителях Мирового Равновесия,  и  об
их наставнике, обучавшем своих учеников Великому  Искусству  Убивать.  Это
история о том, как Конан получил божественный дар, как он распорядился  им
и как его утратил,  совершив  грех  ненужного  убийства.  Это  история  об
искуплении греха - искуплении, свершившемся как бы помимо воли Конана;  он
так никогда и не узнал, что умилостивило гнев  грозного  солнечного  бога.
Наконец, это  история  о  пресветлом  Митре,  великом  Подателе  Жизни,  у
которого есть множество способов управлять людскими судьбами - даже в  том
случае, когда избранник Его проявляет строптивость и непокорство.
     Итак, Конан и Дар Бога.




                        ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. НЕУДАЧНИК


                                1. СОСУД

     В ту ночь Конан спал беспокойно.
     Пара протертых и рваных ковров, служивших ему ложем, не делали  мягче
каменный пол пещеры, но это не слишком заботило его  -  как  и  прохладный
ветер, задувавший с просторов моря Вилайет. Дома ему случалось ночевать на
нарах из неоструганных досок или просто на полу,  в  грязи  и  нечистотах;
киммерийцы не слишком баловали своих детей. Не меньшие тяготы он перенес и
на долгом пути сюда, после неудачного набега на Гиперборею  -  первого,  в
котором он участвовал после разгрома Венариума. Так что здесь, на  морском
берегу, Конан чувствовал себя почти что богачом:  у  него  имелся  нож,  а
также самодельный лук с  тремя  стрелами,  огниво,  полуразбитый  глиняный
кувшин - ну и, разумеется, два ковра. Правда, меч его остался на поле боя,
но, главное, он сохранил жизнь и свободу!
     Казалось бы, никаких причин для беспокойства, но  утром  он  встал  в
мрачном расположении  духа.  Всю  ночь  юному  киммерийцу  грезился  штурм
Венариума,  единственная  серьезная  битва,   в   которой   ему   довелось
участвовать, первое сражение,  в  котором  его  клинок  отведал  вражеской
крови. Конан вновь шел на приступ в плотных рядах сородичей, лез на  стену
вслед за широкоплечим  воином  с  огненно-рыжей  бородой,  пробирался  меж
зубцами парапета, вздымая меч... Опускал его! И видел, как острая сталь  с
противным чмокающим звуком перерубает ключицу аквилонского солдата, входит
в грудь, достает сердце... Неприятное зрелище! Но Конан не сомневался, что
еще не раз увидит его. В тот день,  на  стенах  и  залитых  кровью  улицах
Венариума, он стал  мужчиной,  а  какой  же  мужчина  боится  заглянуть  в
мертвеющее лицо сраженного им врага? Киммерийцы,  во  всяком  случае,  при
этом не испытывали страха...
     Он вышел из своей крохотной пещерки, потягиваясь, разминая  застывшие
за ночь мышцы. Утренний бриз гнал к берегу невысокие волны,  они  с  тихим
шипеньем   накатывались   на   песок   и   отползали    обратно,    словно
зеленовато-прозрачные языки,  с  неторопливой  тщательностью  облизывавшие
берег.  Широкий  пляж,  ограниченный  с  запада   грядой   скал,   тянулся
бесконечной желтой полосой на юг и север, ровный и унылый;  на  севере  не
имелось ничего, кроме гор и гирканских  степей,  на  юге  же  стоял  город
Шандарат, до которого можно было добраться за треть  дня  быстрой  ходьбы.
Косвенным образом Шандарат являлся источником почти всех богатств  Конана:
и ковры, и огниво, и глиняный горшок он раздобыл на городской свалке.
     Прищурив  глаза,  юноша  всматривался  в  яркий  шар  солнца,   низко
висевшего над морем;  его  нижний  край  едва  оторвался  от  сине-зеленой
поверхности, испещренной серебристыми  бликами.  Глаза  Конана  тоже  были
синими, но не цвета  морской  волны,  а,  скорее,  напоминавшими  небо  на
закате, когда дневная его голубизна вот-вот перейдет в фиолетовый вечерний
полумрак, предвестник ночной тьмы. С оттенком глаз юного киммерийца  резко
контрастировали черные волосы, обрамлявшие его лицо с сильными грубоватыми
чертами; он  не  был  красавцем  и  знал  об  этом.  Красота,  однако,  не
представлялась ему  чем-то  значительным  и  важным.  Сила,  неутомимость,
крепкие кости, умение нанести и отразить удар  -  вот  что  требовалось  в
суровом и неуютном мире, вот что ценили от Западного до Восточного океана,
от ледяных пустынь Ванахейма до болотистых джунглей  Зембабве.  Конан  же,
которому едва исполнилось пятнадцать,  ни  ростом,  ни  силой  не  уступал
любому из  телохранителей  шандаратского  властелина,  и  редкий  боец  из
северных земель, из Гипербореи, Асгарда или Ванахейма, мог бы скрестить  с
ним меч с реальной надеждой на успех.  Впрочем,  сейчас  у  него  не  было
оружия - ни меча, ни копья, ни дротика, ни доброй  стальной  кольчуги,  ни
сверкающего бронзового шлема... Только сточенный нож длиной  с  ладонь  да
лук,  который  он   вырезал   через   пять-шесть   дней,   удалившись   от
гиперборейских пределов на почтительное расстояние.
     - Ублюдки Нергала... - пробормотал Конан и злобно плюнул  в  западном
направлении - туда, где обитали его недавние противники.  Ничего,  он  еще
вернется в эту Гиперборею! И не один, а с компанией лихих  приятелей!  Они
выжгут посевы, завалят колодцы, размечут по бревнышку дома, вспорют животы
мужчинам, а женщин... женщин...  С  полминуты  он  раздумывал,  что  можно
сделать с женщинами, особенно молодыми, затем снова  сплюнул  на  песок  и
направился к пещере; мечты - мечтами, но желудок требовал своего.
     Вскоре юноша уже брел вдоль  линии  прибоя,  вооруженный  самодельным
луком. Нож был засунут за пояс его рваных  штанов,  сквозь  дыры  облезлой
меховой куртки просвечивало смуглое тело, крепкое, как буковая  древесина;
игривые волны то и дело окатывали его босые ноги.  Здесь,  у  моря,  можно
было найти массу полезного: плавник,  подходивший  для  костра,  если  его
высушить на солнце,  съедобные  ракушки,  снулую  рыбу,  округлые  плоские
камни, годные, чтобы метать их в чаек. Чайки  и  составляли  его  основную
пищу, и в первые дни, несмотря на отвратительный вкус, Конан поглощал их с
жадностью; в северных гирканских степях не было и того.  Возможно,  там  и
водилась дичь, но чтобы добыть ее,  требовалось  нечто  поприличнее  лука,
который бил едва ли на сорок шагов.
     Он наклонился, оторвал от обросшего водорослями валуна пару  ракушек,
раздавил створки в кулаке и высосал студенистую плоть моллюсков. Не  очень
похоже на мясо... на рыбу, впрочем, тоже... На миг соблазнительное видение
мелькнуло перед ним - не то зажаренный на вертеле барашек,  не  то  нежная
молодая  свинья.  Желудок  отозвался  голодным  урчаньем,  и  Конан  начал
торопливо обирать валун, на котором оставалось еще с десяток раковин.
     О, Венариум! Теперь он вспоминал не кровь, струившуюся по его клинку,
не дым пожарищ, не гаснущие глаза мужчин, не  редкие  женские  вопли  -  в
крепости, построенной аквилонцами на земле Киммерии, женщин было  немного.
Он думал о том, чем закончилась битва: о пире, который знаменовал  победу.
Пир, какой пир! Вино лилось рекой,  доброе  аквилонское  вино,  розовое  и
красное, сладкое, как мед! И пиво, хмельное пиво из крепостных запасов!  И
бычьи туши, истекавшие соком над кострами... Сглотнув слюну, Конан  злобно
выругался;  он  чувствовал,  что  жаждет  всего:  питья  и  пищи,  оружия,
украшенного каменьями, роскошной одежды, женщин... Когда-нибудь все это  у
него будет! Он поклялся Кромом, что урвет свой кусок, если даже для  этого
придется перерезать тысячу или две глоток.
     Мир обещал ему не слишком много, но и не слишком мало; сейчас он  был
нищ, но везде требовались крепкие руки, способные держать меч и топор. Меч
и топор могли принести все земные блага, и Конан, задумчиво поглядывая  на
море, с минуту решал важную проблему: куда лучше податься - к  разбойникам
или в стражу блистательного Ашарата, шандаратского владыки. Он  мог  стать
пиратом, наемником, охранником караванов - либо присоединиться  к  степным
молодцам, для которых эти караваны были лакомой добычей... Он мог идти  на
юг, на запад или восток - либо вернуться на  север,  на  холодный  мрачный
север,  чтобы  с  шайкой  лихих  молодцов  снова  нагрянуть  в   гости   к
гиперборейцам. Последнее представлялось ему весьма героическим деянием.
     Собственно говоря, первые шаги к чаемому богатству  и  славе  он  уже
обдумал. Служба у богатого купца или даже у самого Ашарата его не  слишком
соблазняла: во-первых, он не любил подчиняться, а во-вторых, кто  взял  бы
стражником нищего мальчишку, хотя и неплохо владеющего  клинком?  Страж  -
лицо доверенное, и доверие хозяина значит не меньше ловкости в обращении с
оружием; Конан понимал это своим варварским, еще  полудетским  разумом,  и
мысли о карьере при  шандаратском  дворе  быстро  улетучились  у  него  из
головы.
     Более соблазнительным казалось податься в пираты или в разбойники; на
берегах и морских просторах Вилайета хватало и тех, и других. Но если уж и
прибиться к какой-нибудь шайке, то не  сейчас.  Тот  же  варварский  ум  и
природная хитрость предупреждали Конана, что и  разбойный  люд  не  жалует
безоружных бродяг в отрепьях с чужого плеча, отводя им роль не соратников,
а, в лучшем случае,  жалкой  прислуги.  Пусть  бы  он  был  в  этих  своих
ободранных штанах и рваной куртке, но с мечом! С добрым мечом,  с  которым
взбирался на стены Венариума! А еще лучше, с мечом,  кинжалом,  секирой  и
арбалетом! По крайней мере, не пришлось бы выпрашивать  оружие  у  будущих
компаньонов, чтобы показать, как он умеет с ним обращаться...
     Поскольку  и  разбойничьи  подвиги,  и  верная  служба  Ашарату  пока
отпадали,  Конан  собирался  либо  возвратиться   домой,   либо   заняться
воровством. С его точки зрения, эта профессия  была  весьма  почтенной,  и
если не сулила славы, то  могла  принести  богатство.  Он  слышал,  что  в
Аренджуне и Шадизаре, богатейших заморанских городах, каждый третий житель
являлся  вором,  и  среди  них  попадалось  немало  состоятельных   людей,
обеспечивших себя на всю жизнь и продолжавших практиковать чисто из  любви
к искусству. В Замору Конан  и  намеревался  когда-нибудь  попасть,  чтобы
взять несколько уроков у признанных мастеров; правда, он был готов  начать
и с Шандарата, города большого, торгового и совсем не бедного. Но уж очень
подозрительно он выглядел! Солдаты блистательного  Ашарата  не  пропускали
его в городские врата,  стены  же  были  высоки  и  хорошо  охранялись,  а
разбросанные на южной окраине  усадьбы  местной  знати  стерегли  свирепые
гладкошерстные псы размером с теленка. Конан буквально не  представлял,  с
какого конца взяться за дело. С другой  стороны,  ему  очень  не  хотелось
возвращаться домой без оружия и без добычи.
     Обобрав последние ракушки с валуна,  он  зашагал  по  берегу,  угрюмо
всматриваясь в воду. Прибило бы сейчас волной  покойника...  Какого-нибудь
купца, из тех, кого спускают за борт лихие морские грабители Вилайета... И
был бы он, скажем, в приличных штанах да с саблей в  окостеневшей  руке...
Может быть, даже в сапогах... Тут Конан поглядел на свои  ноги  и  покачал
головой. Нет, с сапогами бы ничего не вышло! Народ здесь мелкий,  не  одну
сотню купцов надо перебрать, чтобы найти обувь по размеру...
     С другой стороны, при купце мог оказаться кошелек, и это сразу решило
бы все проблемы - и с мечом, и с сапогами, и со всем прочим. Пусть даже не
кошелек,  а  перстень...  или  дорогой  камень  в  наголовной   повязке...
Предположим, купец бился насмерть у  борта,  и  его  продырявили  насквозь
стрелой либо копьем... мог же он тогда свалиться в  море,  избежав  обыска
умелых рук? Да, свалиться  и приплыть  к  берегу,  прямо  к  его,  Конана,
ногам... Вместе со своим сверкающим камнем...
     Юный киммериец внезапно остановился, ибо в морских волнах и  в  самом
деле что-то блеснуло. Что-то округлое, размером с дыню или с  человеческую
голову!
     Купец? Или плывет только его башка, сверкая бритым  черепом  в  лучах
утреннего солнца? Во всяком случае, ни сапог, ни сабли, ни штанов не  было
видно... а без штанов какой же  кошель?  Их  носят  у  пояса;  а  те,  что
поосторожнее, даже затыкают за пояс, поближе к телу... Эти  азы  воровской
науки Конан уже усвоил неплохо, наблюдая за людьми, толпившимися  у  ворот
Шандарата. В основном то была мелкая сошка, караван-вожатые  да  окрестные
земледельцы с телегами овощей,  но  каждый,  в  отличие  от  киммерийского
бродяжки, был при штанах и кошеле.
     Конан вошел  в  воду.  Тут,  в  северной  части  Вилайета,  она  была
прохладной, но лицо юноши не дрогнуло; он мог шагать босиком  по  снегу  и
идти так целый день, от восхода  до  заката.  Придерживая  лук,  чтобы  не
намокла тетива, сплетенная из собственных волос, он погружался все  глубже
и глубже, не сводя хищных глаз с блестевшего  в  воде  предмета.  Тот  был
темен и отражал солнечный свет не слишком щедро; скорее всего, не купец, а
слуга купца из каких-нибудь дальних краев вроде Пунта  или  Зембабве,  где
люди, по слухам, черные, как головешки из костра. Конечно,  такой  нечисти
пираты бы в первую очередь ссекли башку  и  вышвырнули  за  борт,  подумал
Конан с мрачной ухмылкой. Вот и плывет эта  башка  сейчас  прямо  к  нему,
абсолютно бесполезная и ненужная... Уж лучше бы была дохлая рыба!  Ту,  по
крайней мере, можно съесть, коли не сильно провоняла!
     Вода дошла  ему  до  горла,  и  Конан,  не  желая  пускаться  вплавь,
остановился. Он ждал, пока волны не подогнали  странный  предмет  поближе,
потом снял тетиву, вытянул длинную руку и  зацепил  предполагаемую  голову
изогнутой палкой. Она легко  крутилась  и  вращалась  в  воде  и  явно  не
походила на башку чернокожего; да и любая голова не  отличалась  бы  такой
поворотливостью. Подогнав предмет поближе, Конан  увидел,  что  перед  ним
что-то вроде горшка из темного, местами помутневшего  стекла;  он  ухватил
его за ручку и медленно побрел к берегу.
     Значит, не купец, не голова купца с изумрудом во лбу, и даже не башка
его черного слуги... Зато полезная вещь, размышлял он, поглядывая на  свою
находку. Похоже на кувшин в две ладони высотой и с горлышком в ладонь... в
нем можно держать воду... куда удобнее,  чем  в  старом  глиняном  горшке,
найденном на городской свалке... А нельзя ли его продать?  Возможно,  вещь
древняя и ценная... вроде тех, по которым сходят с ума всякие богатеи...
     Он выбрался из воды, аккуратно поставил сосуд  на  песок  и,  сбросив
свои рваные меха, разложил их сушиться на солнце. Штаны Конан  снимать  не
стал, только выжал их прямо на теле; светило уже поднялось высоко, и он не
ощущал холода. Покончив со своим туалетом, он снова взялся  за  горшок;  в
животе у него бурчало, но любопытство оказалось сильнее голода.
     Внимательно осмотрев свою находку, он не сумел прийти  к  какому-либо
разумному заключению. Возможно, эта штука  и  была  древней,  но  об  этом
свидетельствовало лишь некое помутнение и без того темного стекла. На  нем
не имелось  никаких  знаков  или  украшений;  гладкая  поверхность  плавно
переходила в горлышко толщиной в четыре пальца. Дно оказалось не  плоским,
а выпуклым и округлым - большой недостаток, как решил Конан;  этот  кувшин
мог стоять только в ямке, выкопанной в песке. Был он довольно  тяжел  -  в
три четверти веса боевой киммерийской секиры.
     Он   попытался   разглядеть   что-нибудь   внутри,   но   безуспешно.
Темно-зеленое стекло почти не пропускало света, и когда Конан поднял  свою
находку, держа против солнца, ни один лучик не пробился сквозь ее  стенки.
Ему показалось, что в сосуде клубится туман, но, скорее  всего,  это  было
обманом зрения.
     Юноша  откинул  десяток  горстей  песка,  укрепил  в  ямке  кувшин  и
задумчиво уставился  на  него.  Горлышко  сосуда  было  заткнуто  пробкой,
вырезанной из дерева и залитой окаменевшей смолой; Конан с большим  трудом
отскреб  ее  лезвием  ножа,  не  обнаружив  и  здесь  никаких  знаков.  Ни
привычного начертания  северных  рун,  ни  следов  иной  письменности,  ни
таинственных символов, коими повсюду, от ледяного Асгарда до жаркого Куша,
заклинали нечисть. Самая обычная пробка, туго забитая в горло из  толстого
стекла и обмазанная самой обычной смолой... Нет, в  таком  сосуде  не  мог
сидеть демон!
     Эта мысль мелькала у него, еще  когда  он  нес  стеклянный  горшок  к
берегу. В мире властвовали могучие боги - вроде  грозного  Крома,  Владыки
Могильных Курганов, Светоносного Митры, Ледяного Гиганта  Имира,  Древнего
Змея Сета, темного Нергала; но,  кроме  них,  невидимых  и  всесильных,  в
лесах, пустынях, горах и  морях  встречалось  немало  созданий,  способных
творить странные вещи, иногда добрые, иногда - злые, но всегда  непонятные
и потому страшные. Демоны, инкубы и ифриты, оборотни-вурдалаки, карлики  -
добытчики и хранители золота, полулюди-полузмеи, вампиры, заблудшие  души,
зачарованные в камне статуй, в скалах или в древесных стволах... И  это  -
не считая черных  и  белых  магов,  колдунов,  ведьм,  друидов,  жрецов  и
всяческих грамотеев,  способных  пробормотать  пару  заклинаний  и  потому
возомнивших себя магами или  жрецами!  Их  могущество  и  власть  казались
ничтожными по сравнению с могуществом и властью богов,  но  их  бы  вполне
хватило,  чтобы  Конан,  мальчишка-варвар  из  Киммерии,   превратился   в
обугленную головешку - или во что-нибудь похуже.
     Но потому, что он был варваром и свято верил в подобную  возможность,
он был и дьявольски осторожен. Осторожен и терпелив! Перед  ним  находился
сосуд, плотно закупоренный и явно не содержавший ни  вина,  ни  масла,  ни
сокровищ, ни записок потерпевшего кораблекрушение  путника;  для  чего  же
забили в него эту пробку и залили  смолой?  Такие  вещи  не  делаются  для
развлечения, в этом Конан был уверен. А  потому  он  сидел  неподвижно  до
самого полудня, не обращая внимания на голодные  спазмы  в  желудке  и  не
спуская глаз с горшка, вкопанного в песок.
     Ничего, однако, не происходило. Никакая демоническая сила не  рвалась
наружу, сосуд не дергался и не падал набок, и никто  не  пытался  выдавить
пробку изнутри. Может быть, дух помер? Или там  его  никогда  и  не  было?
Просто какой-то шутник все же  решил  поразвлечься  в  некие  незапамятные
времена? Закаменевшую пробку вытащить нелегко,  семь  потов  сойдет,  пока
откроешь, подумалось Конану. Ну, откроешь, перевернешь, а оттуда вывалится
кусок собачьего дерьма - тоже окаменевшего, еще лет сто  назад...  Веселая
шутка!
     -  Клянусь  Кромом,  -  пробормотал  он,  -  таким  весельчакам  надо
выпускать кишки! Или снимать кожу ремнями от шеи до пяток!
     По молодости лет ничего более страшного он придумать не мог.
     Наконец, встав, Конан подошел к сосуду и ощупал  его.  Стекло  сильно
нагрелось на солнце и чуть ли не обжигало пальцы;  пробормотав  проклятье,
он  отдернул  руку.  Вероятно,  не  имело  никакого  смысла  сидеть   тут,
уставившись на зеленый горшок с куском старого дерьма внутри, и киммериец,
поборов сильное искушение забросить свою находку обратно  в  воду,  решил,
что пришла пора действовать.  Однако  он  не  потерял  осторожности  и  не
собирался искушать судьбу, ковыряя пробку своим ножом; эту штуку следовало
вскрыть с максимально далекого расстояния.
     Оглядевшись, он приметил невдалеке  валун  в  половину  человеческого
роста, торчавший из песка. Подняв свою находку, Конан отправился  к  нему,
прикопал сосуд рядом - так, чтобы наружу торчало только горлышко, -  затем
очертил  вокруг  камня  две  окружности.  Напрягая  память,  он  попытался
изобразить между ними пяток рун - тех самых, которые его  отец,  коваль  и
оружейник,  обычно  высекал  на  рукоятях  мечей;   считалось,   что   они
предохраняют владельца от поражений, от ран и прочих  бед.  Закончив  свое
нехитрое колдовство, Конан подобрал пару округлых галек величиной с  кулак
и отступил от валуна шагов на двадцать.
     Он  подбросил  свой  снаряд  на  ладони;  его   тяжесть   действовала
успокаивающе. Безусловно, такой булыжник в драке был понадежнее деревянной
стрелы без наконечника или короткого  ножа  со  сточенным  лезвием.  Снова
подкинув его вверх, Конан подумал,  что  с  небольшого  расстояния  сумеет
расшибить лоб любому демону - конечно, если тот не будет размером с  гору.
Ну, тогда одна надежда - на быстрые ноги... Он прицелился,  резко  швырнул
камень и тут же потянулся за вторым.
     Удар был точен и сокрушителен; жалобно звякнуло  стекло,  зеленоватые
льдистые осколки взметнулись и опали на песок, верхняя часть горшка вместе
с пробкой отлетела в сторону.  Сосуд  слегка  перекосило;  теперь  обломок
горлышка упирался в валун.
     Конан ждал, сжимая в правой руке камень и положив  левую  на  рукоять
ножа. Долгое время ничего не происходило, и он уже решил подойти поближе и
освидетельствовать содержимое сосуда, но тут над  ним  словно  бы  взвился
легкий парок, от которого потянуло зловонием. Изрядной  вонью,  по  правде
говоря; юный киммериец ощутил ее за два десятка шагов и сморщился.
     - Все-таки дерьмо, - буркнул  он,  оставив  в  покое  нож  и  опуская
камень. - Собачье дерьмо, клянусь гневом Крома!
     Тем временем белесый  парок  начал  постепенно  сгущаться,  и  Конан,
приглядевшись к его медленно вращавшимся завиткам,  почувствовал,  как  по
спине пробежал холодный озноб. Пожалуй, он поторопился  с  выводом  насчет
содержимого этой штуки; если в  ней  и  была  заключена  какая-то  древняя
мерзость, то она явно не относилась к собачьим фекалиям. Он  снова  взялся
за нож и, обернувшись, измерил взглядом расстояние до скал. К счастью, они
находились в успокоительной близости, и в невысокой гранитной  гряде  было
великое множество трещин, расселин и узких  каньончиков,  где  можно  было
скрыться в случае опасности. С привычным и острым сожалением  он  подумал,
что лишен меча; меч в руках  был  бы  куда  надежней,  чем  этот  каменный
лабиринт за спиной.
     Белесый туман  потемнел  и  теперь  медленно,  словно  бы  с  ленцой,
крутился над самым валуном, вытягиваясь невысоким столбиком. Внезапно  его
вращение прекратилось; дым начал густеть, покачиваясь под  порывами  ветра
то вперед, то назад. Когда он  отклонялся  в  сторону  Конана,  киммерийца
окатывала волна зловония - словно там, на валуне, стояла корзина с тухлыми
битыми яйцами. Он сморщился, чихнул и отступил еще на пяток шагов.
     Туман окончательно отвердел, отлившись в  некую  странную  форму;  на
камне перед Конаном сидело небольшое костлявое создание с  обвислой  серой
кожей, сильно  напоминавшее  крысу.  У  него  была  вытянутая  мордочка  с
каким-то  подобием  уныло  обвисших  усов,   остроконечные   уши,   темные
мутноватые глазки, руки  со  скрюченными  пальцами,  выпирающий  хребет  и
ребра, которые не составляло труда пересчитать издалека.  Колени  казались
шишковатыми и мосластыми,  тощие  ноги  заканчивались  плоскими  ступнями,
неожиданно огромными для такого щуплого существа, волос на голове не  было
и в помине. Плечи странной твари,  одновременно  похожей  и  непохожей  на
человека, прикрывал пепельного цвета плащ, но стоило ей шевельнуться,  как
Конан понял, что видит крылья.
     Тем не менее, киммериец уже не  боялся.  Да,  перед  ним  был  демон,
неведомо кем и когда заточенный в стеклянный сосуд; но до чего же жалко он
выглядел! Вероятно, в мире не  существовало  другой  такой  унылой  твари,
такой скучной, серой - и такой вонючей!  Может,  сей  убогий  вид  являлся
следствием долгого пребывания в запечатанном  горшке,  может,  был  присущ
серому демону всегда; в любом случае не стоило тратить на него камень. Это
крысоподобное существо не  походило  ни  на  грозного  ифрита,  плюющегося
огненными  языками  (как  о  том  рассказывали  Конану),  ни  на   инкуба,
высасывающего из жертвы кровь во время ласк в постели, но  на  оборотня  с
клыками в пол-ладони. Конан вообще засомневался, есть ли у него зубы.
     Оказалось, что есть - мелкие, но довольно острые; киммериец разглядел
их, когда пепельное создание раскрыло рот и заговорило.
     - Эээ... хмм... м-да! Привет тебе, мой господин и избавитель! - Демон
вытянул ноги и, слегка откинувшись  назад,  взглянул  на  небо.  -  Старый
Шеймис рад вдохнуть маленько свежего воздуха, но свет здесь  слишком  ярок
для его бедных глаз... Может, хозяин, ты снимешь заклятья и дозволишь  мне
спуститься с этого камня?
     - А! - произнес юный киммериец, приободренный не только жалким  видом
демона, но и его почтительным обращением. - Значит, ты не можешь  миновать
кольцо с рунами?
     Шеймис словно бы заколебался, потом тяжело вздохнул.
     - Сказать по правде, хозяин, могу, ибо колдовство  твое  не  стоит  и
песка, на коем начертаны сии странные знаки. Но, изображая  их,  ты  желал
удержать меня внутри круга... а вот эту твою  волю  я  нарушить  никак  не
смею.
     Конан гордо расправил плечи; доселе еще никто не называл его хозяином
и господином. Великий Кром, возможно этот Шеймис,  эта  ободранная  жалкая
крыса, на что-нибудь да сгодится! Киммериец сделал повелительный жест.
     - Можешь выйти, крысиный огрызок... Э, не сюда! - тут же вскричал он,
когда демон направился к нему, обдав застарелой вонью. - К морю,  давай  к
морю! Лезь в воду! Вот так... И  ни  шага  ко  мне,  пока  не  перестанешь
смердеть, словно протухший козел!
     Стеная и охая, демон погрузился в воду, растопырив крылья.  Были  они
невелики и выглядели довольно жалко; юный киммериец подумал, что  вряд  ли
на них можно подняться над землей хоть на ладонь. Шеймис поскреб  паучьими
пальцами впалую грудь, затем потер поясницу и проныл:
     - Ха-а-зяин! Не доста-а-ть! Па-а-маги!
     Сердито сплюнув, Конан подошел к нему,  набрал  полные  руки  мокрого
песка и принялся оттирать спину и крылья. Грязь сходила  с  демона  целыми
пластами, но кожа  оставалась  по-прежнему  серой  -  видимо,  то  был  ее
естественный цвет. Зато запах Шеймиса  существенно  улучшился;  теперь  от
него  не  разило  нечистотами  и  тухлятиной,  а  пахло  соленой  водой  и
водорослями. Пока Конан трудился над  ним,  демон  не  переставал  ныть  и
жаловаться: вода казалась ему слишком холодной, солнце -  слишком  жарким,
хватка рук киммерийца - слишком крепкой и жестокой. Наконец юноша  выволок
свою стенающую находку на берег и, подобрав  лук  со  стрелами,  кивнул  в
сторону пещерки, служившей ему пристанищем.
     - Туда! Давай, отродье Нергала, шевелись!
     Ковыляя за юным хозяином по песку, Шеймис обиженно произнес:
     - Я не имею никакого отношения к Нергалу, мой  господин.  Я  даже  не
знаю, кто это такой. В мои времена о нем и слыхом не слыхивали.
     Конан покосился на него.
     - Сколько же ты просидел в своем горшке, недоносок? И кто тебя в него
засунул?
     Задумчиво почесав безволосый череп, демон задумался.
     - Хмм... м-да... Действительно, сколько же я там просидел?  Если  ты,
хозяин,  соблаговолишь  назвать  какие-нибудь  страны  или  города...  или
великих правителей прошлого...
     - Там, - Конан вытянул руку на запад, - Гиперборея, Асгард,  Ванахейм
и Киммерия, моя родина. За Киммерией, на берегу океана, живут пикты. Южнее
лежат богатые страны, - он  невольно  облизнулся,  -  Аквилония,  Немедия,
Офир, Зингара, Замора...  Еще  южнее  -  Аргос,  Шем,  Стигия...  Ну  что,
довольно? Великие же их правители и герои мне не ведомы... разве что Кром,
наш киммерийский бог.
     - Кром? Нет, о Кроме я  тоже  ничего  не  слыхал,  как  и  о  землях,
названных тобой, - сообщил Шеймис.  -  Впрочем,  Стигия...  да,  Стигия  и
пикты... это мне о чем-то напоминает...
     - А имя Митры тебе известно? Великого Митры, Владыки Света,  Подателя
Жизни? Многие поклоняются ему...
     - Митра? - демон оживился. - Ну, клянусь горшком, в коем  я  просидел
бездну лет, моя память еще хранит имя Величайшего! Но должен сказать, юный
мой  господин,  что  мы,  стихийные  духи  Ночи,  не  имеем  отношения   к
светоносному богу.
     - Духи Ночи? - Конан насторожился. - Выходит, ты ночной демон? И твой
повелитель - злобный Сет, проклятый змей?
     Шеймис казался смущенным.
     - Если сказать по правде, хозяин, духи Ночи - существа более высокого
порядка, чем твой бедный слуга. Я... я... я скорее дух сумерек...  знаешь,
когда не светло и не темно, не холодно и не жарко,  и,  вдобавок,  моросит
дождь... Вот в такое время я чувствую себя лучше всего, - он  поскреб  под
мышкой. - Что до повелителя, то таковой у меня сейчас лишь один.
     - И кто же?
     - Ты! Ты, мой господин!
     Конан скривился. Неплохо, разумеется, иметь  слугу,  но  не  с  такой
жалкой внешностью... Хотя кто знает, на что способна эта сумеречная крыса?
Демон есть демон, и ему подвластно многое... Что  именно,  юный  киммериец
решил проверить как можно быстрее.
     - Так кто же засадил тебя  в  горшок?  -  повторил  он  свой  прежний
вопрос.
     - Ах, хозяин... если б мне  было  известно,  кому  перебежал  дорожку
старый безобидный Шеймис... Я сидел на камнях у моря  -  похоже,  у  этого
самого моря, - демон махнул скрюченной лапкой в сторону спокойной  морской
поверхности, - да, сидел вечерком, любовался небом - оно уже посерело, как
мои крылья... И вдруг - трах-тарарах! Гром, молния - и я в кувшине!
     - Гром и молния? - Конан недоверчиво прищурился; было непохоже, чтобы
какой-нибудь маг, колдун  или,  тем  более,  бог  устраивал  такое  пышное
представление ради этого недоноска Шеймиса.
     - Ну... по правде говоря... да, если честно, не было никакого грома и
никакой молнии, хозяин. Но в горшке я все-таки очутился! - демон  печально
вздохнул. - Происки врагов, я полагаю.
     - У тебя были враги?
     - А у кого их нет?
     - Кто?
     Шеймис уставился в песок, затем покачал головой.
     - Не знаю... Вернее, не помню, мой господин... Надеюсь, они сдохли за
этакую тьму лет.
     - А почему ты не выбрался раньше из своего горшка? - спросил Конан. -
На нем не было колдовских рун... и на пробке тоже... Или на тебя  наложили
невидимое заклятье?
     - Нет, хозяин. Дело куда проще: у меня не хватало  сил  разбить  этот
сосуд изнутри или вытолкнуть поганую затычку... ее, видишь ли,  забили  на
совесть. Видно, враги - да будут прокляты их сгнившие кости!  -  отнеслись
ко мне с полным пренебрежением.  Они  знали,  что  даже  без  их  злобного
чародейства мне не вырваться на волю... - Шеймис дернул свои усы и грустно
понурился.
     - Не очень-то ты сильный демон,  -  заметил  Конан,  слегка  замедляя
шаги, ибо Шеймис не поспевал за ним. - Не знаю,  стоит  ли  брать  тебя  в
слуги, приятель.
     - Тут уж ничего не поделаешь, мой молодой господин. Любой  заточенный
в узилище дух или демон обязан отслужить тому, кто его  освободил.  Это  -
нерушимое правило, и лишь очень сильный  чародей  может  расторгнуть  нашу
связь...
     Внезапно Конан сообразил, что избавление от крысомордого духа сумерек
может оказаться куда более  сложным  делом,  чем  тот  бросок  камня,  что
выпустил демона на свободу. Это ему не понравилось; он вспомнил, что  хотя
слуга должен служить, хозяин тоже  несет  кое-какие  обязательства.  Пусть
Шеймис не потребует с него платы звонким серебром, но  есть-то  ему  надо!
Интересно, чем он питается?
     Подумав о еде, киммериец тут же ощутил голодные спазмы в  желудке.  И
не мудрено: сегодня он не добыл ни рыбы, ни птицы - ничего, кроме  десятка
ракушек. Его сильное молодое тело требовало пищи, а жалкий вчерашний  ужин
делал голод почти  нестерпимым.  Впрочем,  всего  лишь  почти;  как  любой
подросток из скудной благами земными Киммерии, он относился  к  недостатку
еды с философским спокойствием.
     К тому же, у него был демон! И с какой стати он должен  его  кормить?
Пусть тот кормит хозяина! Во всяком случае, таланты Шеймиса  на  сей  счет
требовалось проверить.
     Они подошли к  небольшой  пещерке,  забрались  внутрь,  под  каменный
козырек, умерявший зной, и сели: Конан - на свои  рваные  ковры,  демон  -
прямо на песок. Он него еще слегка пованивало, но в целом запах был терпим
и никак  не  сказывался  на  аппетите  юного  киммерийца.  Сейчас  Шеймис,
привалившийся к прохладной каменной стене, напомнил ему большую и странную
крысу, бесхвостую, с тонкими лапами и огрызками крыльев за плечами.  Демон
жмурился и довольно потирал ладоши - в гроте  царил  полумрак,  что  было,
вероятно, отдыхом для его глаз.
     - Ну, приятель, - сказал Конан, - не пора ли и поработать?
     Почти неосознанно он принял хозяйский тон.  Хотя  это  существо  было
старше  его  на  столько  зим  и  лет,  что  это  просто  не   поддавалось
воображению, он уже понял, что является полным господином над ним. Что  же
касается числа зим и лет,  то  оно  не  имело  никакого  смысла.  Да,  ему
пятнадцать (почти шестнадцать, уточнил Конан про себя), а этому  крысенышу
- пятьсот или тысяча... Ну и что с того? Большую часть своей  жизни  демон
просидел в горшке, а те давние времена, когда он  был  свободен,  даже  не
заслуживали упоминания. Что можно сказать об эпохе, когда никто не  слышал
ни про Нергала, ни про грозного Крома? Дикое, варварское время...
     Сделав сей вывод, Конан окинул духа сумерек взглядом  собственника  и
повторил:
     - Ну, так как насчет работы?
     - Работы? - физиономия Шеймиса страдальчески скривилась.  -  Надеюсь,
хозяин, ты не заставишь меня таскать камни?
     - Заставлю, если ты ни на что другое не годен, - буркнул Конан. - Ну,
принимайся за дело! Наколдуй мне еды, оружие  и  что-нибудь  получше  этих
обносков! - Он раздраженно дернул полу своей потертой куртки.
     - А! Так речь идет о магии! - демон вздохнул с явным облегчением. - А
я-то уже испугался... Значит, господин мой, пища, оружие и одежда? Хорошо.
Но что в первую очередь?
     - В первую очередь - пожрать. - На этот счет  у  Конана  сомнений  не
было; живот сводило так, что он не удержал бы рукоятку меча.
     - Чего желаешь? Цыплят на  вертеле?  Жареного  барашка  со  специями?
Лепешки с медом? Говяжий  бок?  Поросенка,  фаршированного  яблоками?  Или
что-нибудь поизысканней? Паштет из утиной печенки? Соловьиные  язычки  под
белым соусом? Красную ры...
     - Барашка! - рявкнул Конан. - Барашка, да поживее!
     - Один момент, хозяин, - Шеймис отлепился от стены, простирая  вперед
тощие мосластые руки с растопыренными когтистыми  пальцами.  Он  пошевелил
ими в воздухе, прикрыл глаза, явно готовясь сотворить заклинание, но вдруг
остановился. - А вино? - вопросил демон. - Вино, мой  господин?  Какое  ты
предпочитаешь? Розовое, белое, красное, зеленое, золотистое?  Сладкое  или
не очень? Может быть, мед или пиво?
     - Пиво! - терпение Конана начало истощаться.
     - Истинно благородный вкус! - заметил дух сумерек, творя  свои  чары.
Он прищелкнул  пальцами  и  поинтересовался:  -  На  какой  посуде  подать
барашка? Из золота или из серебра? Или тебе больше  нравится  этот...  как
его... такой белый... с росписью...
     - На чем хочешь, бесхвостая крыса! - раздраженно приказал Конан,  тут
же пожалев о своих словах; ему еще ни разу не доводилось  есть  на  золоте
или серебре, не говоря уж о чем-то белом и расписном.
     Шеймис снова прищелкнул пальцами и с  натугой  выдохнул  воздух.  Над
песком, нехотя и лениво, начали вырисовываться зыбкие контуры блюда; потом
возникли очертания бараньего скелета,  ставшие  вдруг  покрываться  мясом.
Конан громко сглотнул слюну.
     Неожиданно процесс остановился;  блюдо  шлепнулось  на  песок,  баран
подпрыгнул на нем, громыхнув костями,  затем  рядом  приземлилась  большая
кружка с темной пенистой жидкостью. Одурманенный  запахом  жареного,  юный
киммериец с размаха опустил кулак  на  бараний  хребет.  Хрустнули  ребра,
блюдо подозрительно затрещало, но Конан, не обращая внимания на эти звуки,
рванул к себе одну из задних ног, отодрал ее и впился в мясо зубами.
     С ногой он покончил на удивление  быстро,  приписав  это  собственной
торопливости.  Впрочем,  хотя  три  остальные  конечности   барашка   были
обглоданы с той же скоростью, сытости  юный  варвар  пока  не  ощутил.  Не
вдаваясь, однако, в подробности, он принялся  за  ребра,  шею,  брюшину  и
седло; Шеймис следил за ним преданным взглядом, в котором  мелькало  нечто
отеческое. Дело стремительно шло к концу, кости, с которых крепкие молодые
зубы сдирали жалкий слой мяса, одна за другой с глухим  стуком  падали  на
блюдо, но Конан чувствовал, что может  съесть  еще  столько  же.  Наконец,
облизав пальцы, он отхлебнул из кружки и повелел:
     - Еще!
     - Увы, мой господин... - Шеймис с виноватым видом поник головой;  его
крылья встопорщились, походя сейчас на две серые мокрые тряпки, вывешенные
для просушки. - Увы! - горестно повторил демон. - Мои  заклятья,  кажется,
слегка потеряли силу...
     - Протухли, ты хочешь сказать, - заметил Конан, обозревая  деревянное
щербатое блюдо с костями и глиняную кружку. Теперь он совершенно отчетливо
видел  эту  жалкую  утварь  и  мог  припомнить,  что  барашку,   по   всей
вероятности, стукнуло полвека: мясо его оказалось жестким, жилистым, да  и
было его не так много. Тем не менее, юный варвар утолил  первый  голод,  и
это настроило его на миролюбивый лад. Тощий  и  старый  баран  лучше,  чем
никакого барана, решил  он,  отхлебнул  из  кружки  и  поморщился  -  пиво
несомненно прокисло.
     Шеймис, с самым жалким выражением  на  крысиной  мордочке,  продолжал
щелкать пальцами, теребить усы и шептать  какие-то  слова,  походившие  на
стигийские  ругательства.  Может  быть,  на   офирские,   зингарские   или
аргосские; Конан не мог разобрать, хотя умел ругаться и сквернословить  на
двух десятках языков. Высосав  пиво,  он  жестом  велел  сумеречному  духу
покончить с бесполезной магией и уточнил:
     -  Вроде  бы  намеревался  отслужить  мне   -   как   всякий   демон,
освобожденный человеком. И как долго должна продолжаться такая  служба?  -
Киммериец покосился на груду костей, украшавших щербатое блюдо.
     - По-разному, хозяин. Одни демоны должны лишь выполнить три  желания,
другие обязаны служить целый год, а третьи... третьи... гм, я-то  как  раз
из третьих, мой юный господин.
     - И что это значит?
     - То, что мы с тобой не расстанемся в ближайшую сотню лет, - с  неким
подобием ухмылки сообщил Шеймис. - Может, и дольше.
     - Столько я не проживу, - заметил Конан с философским  равнодушием  к
своей грядущей кончине; разумом он понимал,  что  когда-нибудь  умрет,  но
сейчас это печальное событие лишь маячило где-то в отдаленном будущем.
     - Значит, по воле Митры, я буду с тобой, пока ты жив, -  губы  демона
вновь сложились в жалкую улыбку.
     - Если ты станешь так меня кормить, - Конан отпихнул ногой  блюдо,  -
то срок моей жизни очень сократится, приятель. Ну, ладно... - он задумчиво
взглянул на  Шеймиса.  -  Теперь  мне  нужен  меч.  Хороший  меч,  сапоги,
шерстяная туника и пояс с перевязью. Ну, давай! Посмотрим, на что  еще  ты
способен.
     - Сейчас, хозяин! - торопливо отозвался сумеречный дух. -  Понимаешь,
мясо, пиво и прочее - суть продукты животные и растительные...  а  значит,
важны  вкус,  аромат,  мягкость...  сотня  других  мелочей,   с   которыми
справиться нелегко... особенно в моем почтенном возрасте... - Шеймис начал
делать какие-то судорожные пассы, продолжая говорить. - Ну, а что касается
металлов, тканей и кож, тут,  я  уверен,  мои  чары  будут  действеннее...
гораздо действеннее, мой юный господин... А! Вот видишь!
     Он с торжеством всплеснул руками,  и  в  тот  же  миг  перед  Конаном
возникла сабля. Киммериец поднял ее и осмотрел с некоторым недоверием.  По
виду она походила на туранскую - изогнутый клинок шириной в два пальца, не
очень хорошего качества; явно из тех, коими вооружают ночных  сторожей  на
базаре. Рукоять вроде бы выглядела золотой - но только выглядела,  как  он
тут же установил, отколупнув ногтем чешуйку позолоты. Под ней была медь.
     - Ну, как? - Шеймис глядел на него с такой  жадной  надеждой,  что  у
Конана не хватило духу обругать его. Он только кивнул и буркнул:
     - Ладно, сойдет... все-таки подлиннее моего ножа.
     Он не знал, что можно еще сказать; сабля действительно  была  длинней
ножа, но этим все ее достоинства исчерпывались.  Сталь  на  его  сточенном
ножике казалась не в пример лучше.
     - Займись-ка теперь одеждой, - велел он. -  Сапоги,  ремень,  туника.
Только смотри, чтоб все выглядело прилично!
     - Какого цвета делать тунику, хозяин? И ремень - какой он должен быть
ширины?
     Конан подумал.
     - Ремень шириной  в  ладонь...  тунику  давай  темно-коричневую,  как
старое дерево или камень...
     Подходящий  цвет,  решил  он,  чтобы  красться  в  ночи  вдоль  стен,
разыскивая незапертые двери и окна; мысль стать вором снова промелькнула у
него в голове. Отличное ремесло! Может, тут  пригодится  и  этот  крысиный
огрызок?
     Киммериец покосился на Шеймиса: бедный демон колдовал  так,  что  пот
градом лил с крысиной мордочки, а плешь едва ли  не  дымилась.  Результаты
его усилий не замедлили явиться хозяйским глазам: туника, похожая на мешок
с дырами для рук  и  головы,  кожаный  пояс  и  короткие  сапоги.  Правда,
оттенком своим одеяние напоминало  не  потемневшее  дерево,  а  застарелый
собачий кал, и скроено было не из шерсти, а из холста, но Конан и тем  был
доволен. Он встал, сбросил свои меховые отрепья и  натянул  новую  одежду,
подпоясавшись  ремнем.  Пояс  не  показался  ему  достаточно  крепким,  но
киммериец решил, что тяжесть сабли он по крайней мере выдержит.
     Затем, вновь усевшись на свои ковры, Конан потянулся к сапогам. Левый
налез без особых проблем, хотя голенище подозрительно потрескивало,  когда
он насаживал его на ногу; но правый... Правый явно был  меньше  левого,  и
киммерийцу пришлось изрядно потрудиться, пока его удалось натянуть.  Снова
поднявшись, он притопнул, сначала левой ногой, потом - правой, и взвыл  от
боли: казалось, что правую ступню забили в колодку.
     - Ублюдок! Чтоб  тебя  Кром  поразил!  Разве  трудно  сотворить  пару
одинаковых сапог?
     - Прости, хозяин! Я сейчас!  -  Шеймис  вновь  принялся  делать  свои
пассы, и вскоре на ногах Конана были два совершенно одинаковых сапога, оба
- левых.
     Он со злостью пнул ногой каменную стену, и непрочный  башмак  лопнул;
теперь  пальцы  юноши  торчали  наружу.  Поминая  то  Крома,  то  Нергала,
киммериец выскочил из пещеры. Несчастный Шеймис тащился за ним,  стеная  и
бормоча какие-то жалобы, но Конан вначале не  слушал  демона.  Лишь  излив
свою ярость в проклятьях, он разобрал, что сумеречный дух горестно шепчет:
     - О, боги Ночи и Дня! Ни  одного  верного  заклинания...  опять,  как
встарь... снова и снова... неудачи преследуют меня...  Клянусь  сосудом  и
пробкой, заткнувшей его! В том горшке мне было самое  место...  Да,  самое
подходящее... такому недотепе... такому выродку... такому...
     Конан хлопнул демона по макушке.
     - Хватит ныть! Конечно,  ты  неудачник,  недотепа  и  выродок,  но  я
пристрою тебя к делу. Как-никак, ты мой слуга на целую сотню  лет...  надо
же мне получить с тебя какую-то пользу!
     Откровенно говоря, он в этом сильно сомневался.



                               2. СТРАННИК

     Половину ночи Конан  не  мог  уснуть,  ворочаясь  на  своих  потертых
коврах. Шеймис негромко сопел в  углу  маленькой  пещеры,  подстелив  одно
крыло под себя и укрывшись другим; как выяснилось, сон заменял ему и  еду,
и питье, ибо в таком состоянии демон  насыщался  некой  магической  силой,
нисходившей к нему прямо с небесных высот. Но, судя по  вчерашним  опытам,
отпускалось ее Шеймису не слишком много, и юный киммериец уже догадывался,
что судьба и случай облагодетельствовали его подмоченным товаром.  Однако,
с другой стороны, он же не выложил за него и медной монеты!
     Выложил или нет, но теперь  демон  являлся  его  собственностью,  его
слугой и рабом на всю  жизнь,  и  практичный  ум  варвара  искал  какой-то
способ, позволивший бы извлечь  выгоду  из  сего  обстоятельства.  Он  уже
понимал, что Шеймис не сумеет  сделать  его  ни  великим  полководцем,  ни
властелином богатой  державы  в  теплых  краях,  ни  даже  атаманом  шайки
разбойников. Что ж, всего этого придется добиваться собственными силами...
Но, быть может, дух сумерек как-то облегчит тернистый путь к  богатству  и
славе? Сотворил же он барана...  пусть  костлявого,  жилистого,  но  разве
голодный человек входит в такие мелочи? И сабля... сабля,  пожалуй,  вышла
лучше всего... не киммерийский меч, конечно, ну так что же? С  ее  помощью
удастся раздобыть оружие получше...
     Затем мысли Конана обратились к Заморе и Аренджуну, Городу Воров.  Он
знал, что имеет массу талантов, необходимых в почтенном воровском ремесле;
он был не только силен и  смел,  но  ловок  и  достаточно  хитер.  Он  мог
подняться по каменной стене, цепляясь за любую,  самую  ненадежную  опору;
мог путешествовать по крышам, не страдая от головокружения; мог  пролезать
в трубы, в узкие щели, двигаться бесшумно, как  тень;  мог  спуститься  по
веревке с высокой башни,  разогнуть  железные  прутья  в  палец  толщиной,
перерезать глотки стражам... Все эти  подвиги  не  представляли  чего-либо
особенного для юного уроженца Киммерийских гор, суровой и жестокой  земли,
где подростки брались за меч и топор раньше, чем за рукоятки сохи.
     Однако умений лазать, бегать, прыгать и разбивать  чужие  черепа  для
воровской профессии было недостаточно. Большой проблемой  являлись  замки:
замки на дверях, на сундуках  и  шкафах,  защелки  и  засовы  на  ставнях.
Разумеется, их не  составляло  труда  вышибить  ударом  топора,  но  разве
истинный  мастер  прибегает  к  таким  грубым  методам?  Конану   хотелось
научиться открывать их, познав великое ювелирное искусство Ловкой Отмычки,
но пока он даже не знал, как взяться  за  это  дело.  Можно  ли  было  тут
рассчитывать на помощь Шеймиса? Как полагал юный киммериец,  справиться  с
замком куда легче, чем извлечь  из  воздуха  барана,  пусть  костлявого  и
жилистого...
     Еще одной трудностью являлся сбыт  краденого.  Монеты,  серебряные  и
золотые, можно было сразу пустить  в  дело,  обменяв  на  вино,  оружие  и
женскую ласку, но уже с драгоценностями начинались проблемы. Конан еще  не
очень хорошо разбирался в камнях, различая их  только  по  цвету;  красные
всегда были для него рубинами, зеленые - изумрудами, а синие -  сапфирами.
Но, как говорил ему отец и другие опытные мужи, не раз ходившие  в  набеги
на изобильный юг, с камнями дело обстояло непросто. Были  красные,  но  не
рубины;  синие,  но  не  сапфиры;  были  желтые,  фиолетовые,  золотистые,
коричневые, пепельные и даже совсем бесцветные, но полыхающие, как  огонь!
А еще - жемчуг, янтарь, нефрит, непрозрачная, но дорогая  бирюза,  яшма  и
множество других камней, о которых он не знал даже  понаслышке...  Мог  ли
старый Шеймис снабдить его нужными сведениями? В конце концов, украсил  же
он  саблю  (совсем  дрянную,  если  говорить   откровенно!)   позолоченной
рукоятью? Значит, демон понимал толк в драгоценных металлах, а где  золото
и серебро, там и самоцветные камни!
     Надо идти в Шандарат,  проверить,  на  что  способна  эта  бесхвостая
крыса, подумал Конан, засыпая. Но утром его намерения переменились.


     На рассвете, перекусив сухой краюхой, сотворенной духом  сумерек,  он
вылез из своей  пещерки.  Последний  кусок  хлеба  колом  стоял  в  горле;
предполагалось, что его угощали медовой лепешкой из белейшей муки, но чары
Шеймиса снова сработали не так, как было задумано. Демон, едва достававший
рослому киммерийцу до груди, суетился около хозяина, то  оправляя  складки
его новой туники, то бросая горделивые взгляды  на  саблю,  сверкавшую  за
хозяйским поясом. Поднатужившись,  он  наколдовал  довольно  вместительный
кошелек, который Конан тоже подвесил в поясному ремню, со вздохом подумав,
что не мешало  бы  его  наполнить  чем-нибудь  блестящим  и  звонким.  Как
выяснилось во время завтрака, в драгоценностях Шеймис разбирался  слабо  и
мог извлечь из воздуха только пару медных денежек - да то лишь взглянув на
образец.  Но  у  Конана  не  водилось  даже  звона  местных  монет,   хотя
шандаратский властитель Ашарат чеканил их из золота,  серебра  и  меди  во
вполне достаточных количествах.
     - Пойдем в город, - сообщил киммериец своему слуге,  оттолкнув  прочь
его назойливые паучьи лапки, теребившие полу туники. - Вот только...
     - Да, хозяин?
     - Не уверен, что ты сойдешь  за  человека,  Шеймис,  даже  если  тебя
приодеть. Эти крылья...
     - Мои крылья? - демон с оскорбленным видом энергично  помахал  ими  в
воздухе, приподнявшись на три пальца над песком. -  Отличные  крылья!  Но,
увы, не для полетов... стар я для таких дел, стар,  мой  господин!  Бывало
же...
     - Что бывало, то  бывало,  -  прервал  Конан  готовый  хлынуть  поток
воспоминаний. - Лучше скажи, знаешь ли ты  заклятья,  помогающие  изменить
внешность?
     - Трудное дело, - Шеймис помотал лысой  головой.  -  А  к  чему  тебе
менять внешность, хозяин?  Ты  на  редкость  красивый  и  представительный
юноша... И одет просто роскошно!
     - Речь идет о тебе, дубина! - рявкнул киммериец. -  Как  я  возьму  в
город такого урода? Стражи у ворот изрешетят  тебя  стрелами,  да  и  меня
заодно - чтоб не знался со всякой нечистью!
     Демон ухмыльнулся; похоже, прохладный свежий воздух  и  неяркий  свет
разгоравшегося утра прибавили ему бодрости, заставив позабыть о  вчерашних
неудачах.
     - Не беспокойся, хозяин. Старый Шеймис знает  одну  уловку...  такую,
что никто его не заметит...
     - Вроде того жаркого из костей? Или сегодняшней лепешки  с  медом?  -
хмуро поинтересовался Конан.
     - Нет, это вещь надежная. Смотри! Сейчас я сделаю вот так... -  демон
съежился, прикрыв концами крыльев впалую грудь, - и  ты  сможешь  посадить
меня в сумку.
     Киммериец с интересом наблюдал за своим слугой,  не  достававшим  уже
ему до пояса. Шеймис продолжал уменьшаться, превратившись вначале в полное
подобие крысы, а затем в бесхвостую  мышь,  слабо  трепыхавшую  крохотными
крылышками. Конан одобрительно кивнул.
     - Годится! Теперь я могу спрятать тебя хоть в кулаке!
     - В кулаке не стоит,  хозяин,  -  заметил  сумеречный  дух,  поспешно
возвращаясь к прежним своим размерам. - Еще раздавишь!
     Отвернувшись от него, Конан шагнул к пещере и оглядел валявшееся  там
имущество. Пожалуй, ни дырявые ковры, ни битый горшок, ни самодельный  лук
и рваная куртка ему не пригодятся... Он поднял огниво и сунул в кошель; то
была единственная полезная вещь, которую стоило прихватить с собой.
     Когда киммериец вернулся к  морю,  Шеймис  возбужденно  выплясывал  у
самой воды, уминая огромными ступнями песок.
     - Хозяин, а, хозяин! Гляди-ка! Там! -  Он  жмурился  и  тянул  тонкую
лапку к восходящему солнцу.
     Конан, приставив  ладонь  козырьком  ко  лбу,  всмотрелся:  у  самого
горизонта над голубизной вод вставали одетые  парусами  мачты  корабля.  С
такого  расстояния  было  неясно,  видит  ли  он  боевое  туранское  судно
откуда-нибудь из Султанапура или Аграпура,  пузатый  купеческий  барк  или
стремительную пиратскую галеру; ни корпуса, ни вымпелов он  разглядеть  не
мог. Корабль, однако, приближался к берегу,  и  вскоре  киммериец  заметил
крохотные черточки, мелькавшие у борта.
     Весла! Значит, галера, быстрая галера, которую гонят и ветер, и  сила
человеческих рук!
     Хотя Конан был не слишком искушен в  мореплавании,  он  не  испытывал
сомнений насчет принадлежности этого судна.  Купцы,  плававшие  в  голубых
просторах Вилайета, чаще пользовались парусом, ибо десятки гребцов и  сама
гребная палуба отнимали место у груза. Имперские корабли могли  ходить  на
веслах, но вряд ли хоть одно  из  них  имело  такие  стремительные  хищные
обводы,  низкую  посадку  и  удлиненный  корпус  с  вытянутым   на   манер
дельфиньего рыла форштевнем.  Когда  галера,  приблизившись  к  берегу  на
десять полетов стрелы, развернулась бортом,  Конан  уже  знал,  что  видит
пиратское судно. И шло оно на юг, к  Шандарату,  блистательный  повелитель
которого,  по  слухам,  благоволил  морским  удальцам,  делившимся  с  ним
добычей.
     - Эй, приятель!  -  киммериец  повернулся  к  Шеймису.  -  Ты  можешь
подманить их сюда?
     При виде этого корабля все мысли о воровской карьере и о  возвращении
домой вылетели у Конана из головы. Разбойничать на море - что  могло  быть
соблазнительней!  Вчера,  стараниями  сумеречного   духа,   он   обзавелся
кое-какой одеждой и даже сапогами - пусть рваными и из дрянной  кожи,  но,
во всяком случае, теперь  он  не  выглядел  оборванцем.  Конечно,  его  не
примешь за аквилонского рыцаря, ну так что же? Главное, у него была сабля!
     Шеймис, в задумчивости помахивая крылышками, размышлял.
     - Могу попробовать, хозяин, - наконец заявил он. -  Но  что  тебе  за
корысть в этой посудине? Учти, там лихие люди... я это чувствую!
     - Примани их сюда, а с остальным я разберусь,  -  Конан  с  уверенным
видом похлопал по рукояти своей сабли. Сейчас он твердо  решил  заделаться
пиратом и проводил эту идею в жизнь со всем максимализмом молодости.
     - Готово,  -  сотворив  несколько  пассов,  демон  уселся  на  песок,
наблюдая за кораблем. - Сейчас они ринутся сюда, словно весь берег  усыпан
самоцветами. Видишь ли, хозяин, я навел на них  чары  с  помощью  заклятья
великого Гала...
     - Подробности оставь при себе, - прервал духа Конан и раскрыл кошель.
- Ну-ка, полезай сюда! Я не хочу, чтобы они тебя видели.
     Шеймис покорно уменьшился до размеров мыши, но когда киммериец поднял
его, чтобы спрятать в сумку, пропищал последний совет:
     - Хозяин, а, хозяин! Спрятался бы ты за камнями! Лихие  люди,  говорю
тебе... Мало ли что!
     Мысль эта показалась Конану здравой  и,  выбрав  валун  повыше,  юный
киммериец распластался  за  ним  на  песке.  Среди  бродяг,  обитавших  на
городской свалке близ Шандарата, ходили  жуткие  истории  о  жестокости  и
вероломстве вилайетских корсаров, которые сейчас пришли ему  на  ум.  Нет,
прав, прав старый Шеймис: сначала надо поглядеть на этих лихих  парней,  а
потом уж вербоваться в экипаж!
     Тем временем корабль и в  самом  деле  повернул  к  берегу  -  то  ли
подействовали  чары  Шеймиса,  то  ли  такой  маневр  входил  в  намерения
капитана. Конечно, галера не могла пристать к песчаному  пляжу;  тут  было
слишком мелко и из воды  торчала  пропасть  камней.  Однако  пиратам  явно
приглянулось это место. Из-за своего валуна Конан наблюдал,  как  на  воду
спустили  шлюпку,  и  шесть  моряков  с  кривыми   ятаганами   за   поясом
разместились на веслах; затем в ялик спрыгнул смуглый бородатый мужчина  в
роскошной одежде - видно, капитан, - и еще один, в  сером  плаще,  который
сильно оттопыривался над плечами. Не успел  юный  киммериец  сосчитать  до
пятидесяти, как днище лодки заскребло по песку, и ее  гребцы  и  пассажиры
спрыгнули прямо  в  мелкую  воду.  Матросы,  разом  навалившись,  вытащили
суденышко на берег; капитан же и человек в  плаще  остановились  в  десяти
шагах от камня Конана, увлеченные спором.
     - Ты обещал доставить меня прямо в  гавань  Шандарата,  -  недовольно
произнес мужчина в сером, - а высаживаешь один Нергал знает где! Отсюда до
города день пути!
     - Не день, а полдня или даже треть,  -  возразил  капитан,  рослый  и
крепкий моряк со смуглой физиономией, хитрой и алчной. - И я не  собирался
везти тебя в Шандарат, клянусь милостью Митры! Знаешь,  Фарал,  я  еще  не
сошел с ума! Раньше шандаратский  владетель  нам  благоволил,  но  времена
переменились: он собирается воевать Жемчужные острова,  и  всякий  вольный
капитан, решившийся зайти в гавань, рискует остаться без судна. Солдат-то,
понимаешь ли, надо на чем-то перевозить, а кораблей у Ашарата не хватает!
     - Мог бы высадить меня поближе к городу, - заметил человек, названный
Фаралом. - Я спешу!
     - А чем  это  место  хуже  всякого  другого?  -  капитан  с  деланным
недоумением огляделся по сторонам. - Шагай вдоль берега  прямо  на  юг,  и
обедать будешь уже  в  лучшей  шандаратской  харчевне!  -  Он  нетерпеливо
протянул  руку.  -  Ну,  давай,   рассчитывайся!   Десять   золотых,   как
договаривались! Я тоже спешу!
     Фарал вытащил  из-под  плаща  увесистый  кошель  и  отсчитал  деньги.
Столпившиеся за спиной капитана пираты жадно поглядывали на золото.
     - Держи, почтенный! Только не десять, а пять - ты немного ошибся.
     Конан, устроившись за камнем, только головой покрутил.  Похоже,  этот
Фарал тронулся умом!  Решил  прокатиться  на  пиратской  галере,  позвенел
кошельком с золотом и принялся спорить о цене - тут, на пустынном  берегу,
один против семи головорезов!  Очень  непредусмотрительно...  Несмотря  на
юные года и скудный жизненный опыт, киммериец не  сомневался  в  том,  как
развернутся дальнейшие события.
     Как он  и  предполагал,  лицо  пиратского  вожака  начало  наливаться
кровью.
     - Пять, говоришь? - взревел капитан,  хватаясь  за  рукоять  длинного
прямого меча. (Отличный клинок, подумал Конан, сглотнув  слюну.)  -  Пять,
вонючий краб? Выходит, я вру? - он выдержал многозначительную паузу и  уже
раскрыл рот, но Фарал спокойно прервал его.
     - Конечно, врешь. Бери, как договорились, или не получишь ничего.
     Капитан внезапно успокоился; вероятно, ярость его  была  напускной  и
имела целью нагнать страху на пассажира.
     - Значит, так, -  деловым  тоном  произнес  он,  -  ты  отказываешься
платить. Теперь отдашь и кошелек, и  прочее  свое  добро.  Но  я  не  злой
человек,  нет!  Я  обещал,  что  обедать  ты  будешь  в  лучшей   харчевне
Шандарата... Ну, поэтому  три  серебряных  монеты  можешь  оставить  себе:
уплатишь пошлину у городских ворот, и еще хватит на жратву и вино.
     Фарал, улыбнувшись, молча  покачал  головой,  по-прежнему  протягивая
капитану на раскрытой ладони свое золото. На  купца  или  богатого  рыцаря
этот парень не похож, отметил Конан, но  деньги  у  него  водятся.  Может,
помочь? Пожалуй,  это  принесет  больше  барыша,  чем  плавание  с  этаким
выжигой... Он неодобрительно покосился на главаря пиратов.
     -  Вижу,  рассчитываться  ты  не  хочешь,  -  произнес  тот  с  явным
удовлетворением. - Ну, клянусь клыками  Нергала,  шандаратского  винца  ты
сегодня не отведаешь... некуда будет лить винцо! - Он повернулся  к  своим
людям и резко приказал: - Живо, парни! Раздеть, снять два ремня  со  спины
от плеч до пяток, а потом - чик! - Ребром ладони капитан провел по  горлу,
и шайка его ринулась вперед.
     Конан привстал на коленях, вытягивая из-за пояса саблю. Он  не  успел
еще решить, стоит ли вмешиваться в драку и на чьей стороне, как Фарал  уже
сунул деньги обратно в кошель, отскочил на пару шагов и сбросил  плащ.  На
спине у него были закреплены два клинка в простых ножнах  из  кожи  (их-то
рукояти и оттопыривали накидку), и вылетели эти клинки  под  свет  благого
Митры с потрясающей скоростью. Не просто вылетели: правый оказался в горле
одного пирата, а левый - в животе другого.
     Пораженный  таким  искусством,  Конан  вскочил  на  ноги.  Теперь  не
существовало вопроса, драться или не драться; надо было  поспеть  вовремя.
Капитанский меч казался юному киммерийцу очень соблазнительной добычей; он
любил такие клинки, прямые, обоюдоострые и длинные.
     С боевым воплем Конан выпрыгнул из-за валуна. Пока он мчался по песку
к главарю пиратов, тот, в полном ошеломлении, переводил взор то на  нового
противника, то на  замершего  в  странной  боевой  стойке  Фарала,  то  на
четверых своих людей, с  окаменевшими  лицами  подступавших  к  пассажиру.
Наконец он с проклятьями потащил из ножен меч.
     Пират был посредственным фехтовальщиком, Конан  понял  это  сразу.  К
тому же этот мужчина, которому стукнуло лет сорок, оказался послабее юного
варвара, да и дыхание у него не отличалось должной  глубиной.  Уступал  он
противнику и в подвижности, так что Конан,  энергично  размахивая  саблей,
отметил: на стенах Венариума с этим вилайетским головорезом разобрался  бы
любой солдат из Аквилонии, не говоря уж о киммерийских  бойцах.  Капитана,
однако, спасал меч, превосходный клинок  раза  в  полтора  длиннее  сабли,
произведенной на свет стараниями Шеймиса.
     Тем не менее, Конан теснил пирата к воде  и,  прислушиваясь  к  звону
стали за спиной,  выбирал  момент  для  смертельного  удара.  Фарал,  этот
странник, прибывший на галере, был, конечно, очень ловок  и  умело  провел
первую атаку; однако на него наседали четыре бандита.  Кроме  того,  Конан
краем глаза заметил, что от судна отвалила вторая шлюпка и быстро пошла  к
берегу. Это становилось уже серьезным!
     Он шагнул к противнику  и  впервые  нанес  удар  в  полную  силу.  По
задумке, гарда и нижняя часть лезвия должны были отбросить меч,  а  кончик
острия войти между пятым и шестым ребром в бок пирата; получилось же нечто
совсем иное. Жалобно звякнув, сабля обломилась у самой  рукояти,  и  Конан
оказался  безоружным  -  если  не  считать  сточенного  ножа.  Мало  того:
капитанский клинок упирался ему прямо под левую ключицу.
     Его спасло лишь изумление, отразившееся на лице пирата; тот,  видимо,
впервые рассмотрел, с кем ввязался в схватку.
     - Сопляк, чтоб мне не видеть света Митры! Молокосос, нищий ублюдок! -
Губы его скривились в презрительной усмешке, и Конан понял, что  молодость
лет его не спасет; ждать пощады не стоило. - Ну,  сучий  выкормыш,  сейчас
посмотрим, какого цвета у тебя кровь! У такого юнца, я  думаю,  она  будет
розовой, как у месячного поросенка.
     Конан не любил, когда ему напоминали о возрасте.  Похоже,  эти  южане
судили о воинах только по лицу и отсутствию бороды, тогда как  в  Киммерии
он считался мужчиной - с того самого дня, как взял на меч первого врага. А
под Венариумом он перерезал  не  одну  глотку!  Но  времени  для  обид  не
оставалось, ибо превосходный клинок капитана вот-вот должен  был  выйти  у
него из спины. Скрипнув зубами, Конан хлопнул ладонью по своей сумке.
     - Ты, недоносок! Твоя сабля сломалась! Сделай что-нибудь!
     - Сейчас, хозяин! - раздался в ответ чуть слышный  писк,  и  внезапно
предводитель разбойников выпучил глаза и отбросил меч. Затем,  схватившись
за  живот,  он  заметался  по  берегу,  словно  вспугнутый  волчьей  стаей
гирканский заяц, и вдруг ринулся прямо в воду, навстречу второй шлюпке.
     - Что ты с ним сделал? - поинтересовался Конан,  наклонившись,  чтобы
поднять вожделенный меч.
     Из сумки донесся печальный вздох.
     - Я хотел  испепелить  его  на  месте,  мой  господин,  но,  кажется,
переоценил  свои  силы...  Боюсь,  у  него  только   легкое   расстройство
желудка... Так что лучше начинай  работать  ногами,  хозяин!  Лихие  люди,
повторяю тебе!
     - Бегать я не привык,  -  буркнул  Конан  и  повернулся  к  остальным
противникам, удивляясь наступившей за спиной тишине.
     Там все было кончено. Фарал неторопливо вытирал свои клинки,  легкие,
длинные, со странным выгибом у острия; перед ним  на  песке  лежало  шесть
трупов.
     Юный варвар торжественно поднял меч,  почтив  салютом  столь  славное
деяние.
     - Я Конан из Киммерии, - произнес он. - Не рано ли ты  начал  чистить
оружие? Подходит еще одна лодка.
     - Я Фарал из Аквилонии, - последовал ответ. -  И  оружие,  киммериец,
нам больше не понадобится.
     Клинки бесшумно скользнули в ножны, затем Фарал выхватил что-то из-за
пазухи и метнул в приближавшуюся лодку. Конану показалось, что  в  воздухе
просвистело нечто смертоносное - не то  метательный  нож,  не  то  диск  с
заточенным краем или шипастая стальная  звездочка.  Эта  штука  впилась  в
левый борт рядом с гребцом, вызвав его испуганный возглас.
     - Эй, капитан, у меня еще много таких, - громко произнес Фарал,  -  и
все они будут сидеть в черепах твоих людей, если ты не повернешь  обратно.
Понял?
     - Понял, - мрачно донеслось с лодки,  куда  уже  успел  вскарабкаться
пиратский вожак.
     - А раз понял, так поворачивай! И спасибо, что ты  подарил  мне  пять
золотых.
     Теперь с лодки полетела брань. Фарал отвесил насмешливый поклон.
     - Еще раз благодарю! Пусть и с тобой тоже пребудет милость  Митры!  -
Не обращая больше внимания на море, странник поднял свой  плащ  и  лежащую
под ним котомку, затем, взглянув на Конана, усмехнулся. - Ну, вот  и  все,
дружище! Хорошо, что ты  мне  помог...  Не  окажешь  ли  теперь  еще  одно
благодеяние - не проводишь ли в город?
     Улыбка у него была хорошая, открытая, и  Конан  понял,  что  странник
довольно молод; вряд ли ему стукнуло больше тридцати. Он выглядел  крепким
мужчиной, светловолосым  и  статным,  типичным  аквилонцем,  но  Конан,  с
полгода  назад  выпустивший  в  Венариуме  немало  аквилонской  крови,  не
испытывал к нему никакой враждебности. Скорее, наоборот; солдаты и  рыцари
Аквилонии были славными бойцами и справиться  с  ними  оказалось  нелегко.
Достойные люди!
     И юноша, улыбнувшись в ответ Фаралу, произнес:
     - Провожу. Хоть я и не из местных, но путь  туда  знаю  неплохо.  Вот
только...
     Он замялся, с тоской пощупав свой живот, в котором  с  утра  не  было
ничего, кроме сухой краюшки. После боя есть хотелось особенно сильно, а  в
лодке пиратов - в той, первой, что  доставила  на  берег  Фарала  -  могло
найтись что-нибудь съедобное.
     Странник, видно, понял его и развязал котомку.
     - Не разделишь ли со мной завтрак? - Он  сунул  Конану  основательный
шмат сала на половинке хлебного каравая. -  Но  давай  поедим  по  дороге,
киммериец. Я тороплюсь, а главный мошенник с этой посудины, - Фарал бросил
взгляд на галеру, - меня обманул. Теперь придется идти в Шандарат пешком.
     - Тут недалеко, - Конан жадно  вцепился  в  еду  и,  прожевав  первый
кусок, махнул рукой. - Пойдем!
     Они зашагали к скалам,  за  которыми  находилась  северная  дорога  в
Шандарат, называемая также Гирканской. Шла она по невысокому  плоскогорью,
постепенно спускавшемуся к городским окраинам;  слева  открывался  вид  на
зеленовато-голубые дали моря Вилайет, справа и  сзади  тянулась  пустынная
степь, над которой высоко в небе парили коршуны. Преодолев подъем, путники
выбрались к тракту  и,  повернув  на  юг,  ускорили  шаги  -  оба  рослые,
длинноногие, быстрые. Конан, несмотря на юные  свои  годы,  был  повыше  и
помощнее  аквилонца,  но  тот  удивлял  какой-то  гибкостью,  мягкостью  и
стремительностью движений; казалось, тело его лишено  костей.  Разумеется,
это  было  не  так;  чтобы  прикончить  шестерых  отчаянных   головорезов,
требовались и умение, и могучие мышцы, что наверняка крепились к не  менее
мощным костям.
     Сильные мышцы  и  крепкие  кости,  однако,  не  могли  удивить  юного
киммерийца. Этакого добра хватало и на его родине, и в северных  землях  -
Ванахейме и Асгарде, да и в южных тоже, в той же Аквилонии, к примеру, или
в Немедии! Тут повсюду жили люди со светлой кожей, с  рыжими,  золотистыми
или черными волосами, воинственные  и  гордые,  любившие  поиграть  мечом,
метнуть копье  или  выпустить  в  ближнего  стрелу  из  арбалета.  Хорошие
стрелки, равно как и копейщики, ценились высоко; выше же  всех  -  мастера
фехтования, владевшие мечом и кинжалом с такой виртуозностью,  что  оружие
казалось продолжением их рук. Фарал,  судя  по  всему,  был  из  настоящих
мастеров.
     У такого не худо бы и  поучиться,  размышлял  Конан,  шагая  рядом  с
аквилонцем по плотному песку и жадно  расправляясь  с  остатками  хлеба  и
сала. Спутник его, напротив, ел неторопливо и каждый кусок жевал  чуть  ли
не в  пять  раз  дольше;  поэтому,  когда  юный  варвар  решил  продолжить
разговор, они оказались уже в доброй тысяче шагов от места стычки.
     - Ловко ты разделался  с  этими  недоумками!  Вроде  бы  они  тебя  и
царапнуть не успели?
     - Не успели, - подтвердил Фарал.
     - Хмм... - протянул Конан. Его очень хотелось расспросить  странника,
кто он и каким делом занят, почему торопится в Шандарат и где научился так
мастерски владеть оружием. Все эти вопросы - и дюжина других - вертелись у
Конана в голове, не срываясь, однако, с языка. По его понятиям мужчине  не
полагалось проявлять любопытство - разве что в самой минимальной степени и
весьма завуалированном виде. Он покосился на  сумку,  висевшую  на  поясе.
Может быть, Шеймис, прятавшийся в ней, сумеет  проникнуть  в  мысли  этого
аквилонца?
     Вдруг ладонь Фарала коснулась его плеча.
     - Мне кажется, у тебя кое-какие трудности, киммериец?
     - Никаких, - прищурившись, Конан следил за  уходившей  на  восток,  в
открытое море, галерой. На ней было пять или шесть десятков пиратов, но их
главарь даже не попытался высадить на берег большой отряд и  отомстить  за
смерть своих людей. Видно, догадывался, что голова Фарала будет стоить ему
половины экипажа.
     Тут Конан перевел взгляд на своего попутчика и повторил:
     - Никаких! Я пришел сюда  из  Гипербореи,  после  изрядной  драки,  в
которой  нас  здорово  потрепали...  пришел  через  горы  и  степь...  Сам
понимаешь, после этого ни  холод,  ни  голод,  ни  стычка  с  парой-другой
ублюдков особо не испугают. А теперь, - он с довольной  усмешкой  похлопал
себя по бедру, - теперь у меня есть меч! Отличный меч!
     Фарал покивал головой, словно бы соглашаясь, но  глаза  его  буравили
сумку на поясе Конана - ту, где затаился дух сумерек.
     - И все же мне кажется, что у тебя намечаются трудности,  -  странник
вздохнул и отвел взгляд. - Ну да ладно: захочешь - скажешь...  Значит,  ты
ходил в набег на гиперборейцев? - решил он переменить тему.
     - Да.
     - И куда направляешься сейчас?
     - Еще не знаю. Может, вернусь домой или пойду на юг. Хочу  попасть  в
Замору.  -  План  завербоваться  к  пиратам  провалился,  и  идея   насчет
воровского братства Аренджуна вновь овладела Конаном.
     - Что ты хочешь делать в Заморе? -  поинтересовался  Фарал.  Кажется,
ему и в голову не приходило, что мужчине неприлично  так  любопытствовать,
но Конан почему-то на него не обижался. Он пожал плечами.
     - А что можно делать в Заморе? Поброжу, посмотрю, поучусь....
     - Ничему хорошему там не научишься. - Становилось жарко, и  странник,
не останавливаясь, стянул плащ, свернул его и перебросил  через  плечо.  -
Да, ничему хорошему там не научишься, особенно в Аренджуне и  Шадизаре,  -
повторил он.
     Конан придерживался иного мнения, но спорить не  стал;  коли  начался
разговор про учение, у него было о чем спросить.
     - Я - человек свободный, - заявил он. - Могу отправиться в Замору,  а
могу - в Бритунию,  Немедию  или  Аквилонию...  К  примеру,  если  ты  мне
скажешь, где навострился так драться, я...
     Фарал, прервав его, рассмеялся.
     - Ты думаешь, я обучался в Аквилонии?
     - А разве нет? Мне говорили, что там много славных воинов... рыцарей,
как их называют. - Он не собирался информировать Фарала,  что  при  штурме
Венариума снял головы с пары этих воинов, а может, и с большего числа.
     Аквилонец покачал головой, и  его  светлые,  оттенка  зрелой  пшеницы
волосы рассыпались по плечам.
     - Все правильно, в Аквилонии много хороших воинов  и  много  учителей
фехтования, особенно в столице, в Тарантии... есть там и конные рыцари,  и
знаменитые стрелки из Боссома, чьи луки бьют на четыреста шагов...  Только
я, Конан, не солдат, не рыцарь и вообще не воин, и учиться мне довелось не
в Аквилонии.
     - Ты - не воин?! - юный киммериец  был  поражен.  -  Странно  слышать
такое от человека, уложившего недавно шестерых! Ну, если не воин, так  кто
же?
     Попутчик  задал  ему  уже  немало  вопросов,  и  Конан  полагал,  что
наступила его очередь. Фарал, казалось, не имел возражений и, улыбнувшись,
признался:
     - Я не воин, друг мой; я - боец.
     - А разве есть разница?
     - Конечно! Подумай сам: воин воюет, и он - рыцарь ли, простой  солдат
- обязан подчиняться командирам. Обязан, понимаешь? А это значит, что  ему
приходится не только защищаться, но и нападать, атаковать, рубить и колоть
кого прикажут, ибо это обычное дело на войне.
     - А боец?
     - Боец, само собой, бьется. Может воевать, а может заниматься  совсем
другим делом... скажем, наняться в охранники или показывать свое искусство
народу на базарной площади. В отличие от воина, боец свободен, Конан... во
всяком случае, так я понимаю эту разницу.
     Киммериец хмыкнул.
     - На базарных площадях много не заработаешь, - заявил он. -  Война  -
другое дело, хотя стать солдатом и подчиняться приказам я бы  не  хотел...
Можно найти занятие и подоходнее - как у тех  парней,  что  привезли  тебя
сюда.
     - Ты  разумеешь  -  разбой?  -  спросил  Фарал  и,  дождавшись  кивка
киммерийца, вымолвил: - Грязный промысел!
     - Это смотря у кого грабить, - не согласился Конан. - Если у путников
вроде тебя, то грязный, но можно ведь и к владыке Ашарату  в  сокровищницу
наведаться. Думаю, он-то не бедняк!
     - Не бедняк, разумеется. Но видишь ли, дружище, мой Учитель, -  Фарал
произнес это слово так, что стало  ясно:  речь  идет  об  очень  уважаемом
человеке, - мой Учитель запретил мне разбойничать. И мне нельзя ни на кого
нападать, только защищаться...
     - Да ну? - синие глаза Конана распахнулись. - Защищаешься ты здорово!
- он махнул рукой назад, где на морском берегу остались шесть трупов. -  А
если б напал, так перерезал бы всю банду на галере, а?
     - Возможно. Только я никогда этого не сделаю. Я дал слово Учителю...
     - Удивительное  дело!  -  Киммериец  покачал  головой.  -  Этот  твой
Учитель, видать, знатный мечник, а запрещает драться?
     - Нет. Запрещает нападать первым - такое уж у него условие, иначе  не
учит. Можно обороняться самому и защищать других,  если  они  нуждаются  в
помощи.
     - Защищать других? - Конан в раздумье наморщил лоб,  потом  лицо  его
прояснело. - А, понял! Твой Учитель готовит телохранителей! И продал  тебя
какому-нибудь богачу в Шандарате! Может, самому владыке?
     - Твои догадки близки  к  истине,  -  ухмыльнулся  Фарал.  -  Правда,
Учитель меня не продавал, потому что я не виделся с ним уже лет шесть  или
семь... Но меня послали - правда, не к Ашарату, местному повелителю,  а  к
другому человеку. - Тут  улыбка  сбежала  с  губ  странника,  и  лицо  его
омрачилось. Немного помолчав, он добавил: - В этом городе,  понимаешь  ли,
непорядок...
     О шандаратских непорядках Конан слышал довольно много, все на той  же
свалке к северо-западу от городских стен. Они его не тревожили -  если  не
считать платы, что взималась с путников у ворот Шандарата. Говорят, раньше
с пеших не брали ничего, с конных - мелкую серебряную монету, с купцов  же
и торговцев - тридцатую часть товара. Но времена, увы, меняются, и  теперь
даже пешие платили за вход серебром, а оборванцев и нищих в  город  вообще
не пускали. Для самых подозрительных имелось другое место - на Обглоданном
острове, что лежал в половине дня пути  от  городской  гавани.  О  нем  на
свалке ходили жуткие истории.
     Дорога  тем  временем  вильнула  к   востоку,   огибая   шандаратские
предместья, потом опять потянулась на юг. Теперь слева и справа можно было
заметить стоявшие в некотором отдалении лачуги и дома поприличней, но тоже
не слишком богатые.  Конан  пояснил  спутнику,  что  восточнее,  на  самом
морском берегу, располагаются верфи, а за ними, ближе  к  тракту,  которым
они сейчас шли, поселок местных корабелов. Он был довольно велик, и обитал
в  нем  рабочий  люд  самого  разного  пошиба:  сразу  у  верфей  селились
подрядчики и мастера побогаче, за ними - плотники  и  столяры,  кузнецы  и
резчики по дереву, а уж  дальше  -  плетельщики  канатов,  подмастерья  да
грузчики. Их хижины тянулись и за дорогу, до  самой  свалки,  куда  веками
вывозили из Шандарата отбросы и всякий ненужный хлам, так  что  расстояние
от врат верфи четко определяло статус каждого обитателя поселка.  Те,  что
жили в западной его части, промышляли уже на свалке,  а  не  трудились  на
верфях.
     Путники  миновали  отходивший  вправо  Окружной  тракт,   потом   еще
несколько перекрестков, где ответвлялись тропинки к верфям.  Хотя  полдень
давно миновал, но до вечера было далеко - самый разгар  рабочего  дня;  по
этой причине Гирканская  дорога,  по  которой  они  шли,  выглядела  почти
безлюдной. Она редко  использовалась  купцами,  ибо  торговля  с  Северной
Гирканией, землей заснеженной и скудной, больших богатств не сулила;  даже
дерево на верфи везли с  запада,  со  склонов  Кезанкийских  гор.  Дорогу,
однако, поддерживали в приличном виде, поскольку она имела важное  военное
назначение -  раз  в  два-три  года  владыке  Ашарату  приходилось  спешно
перебрасывать войска в степь, отбивая очередной набег гирканских орд.
     Наконец, убив  время  за  неспешной  беседой,  путники  добрались  до
северных городских ворот, и Фарал, словно так и полагалось, бросил стражам
две серебряные монеты - входную пошлину за себя и за  Конана.  Они  прошли
под высокой каменной аркой, попав сразу на базарную площадь -  однако,  не
самую большую; в Шандарате,  городе  обширном  и  многолюдном,  базаров  и
торговых рядов было несколько.
     - Пора бы нам и пообедать, - заметил Фарал. - Наверно, ты знаешь  тут
какую-нибудь харчевню поприличнее?
     Киммериец только развел руками.
     - В поселке корабелов я бывал, и у верфей, и на свалке, но в городе -
первый раз.
     - Ты, я вижу, не любопытен, - заметил странник.
     - При чем здесь любопытство? У меня нечем было заплатить  пошлину!  -
проворчал Конан. - Да и одежда моя...  -  не  закончив  фразы,  он  только
махнул рукой.
     - У тебя же приличная туника... и сапоги...
     - Э! Я обзавелся ими недавно. Прежде было одно рванье.
     Фарал окинул юношу  с  ног  до  головы  пристальным  взглядом,  особо
задержавшись на сумке, и улыбнулся.
     - Похоже, вчера к берегу пригнало  еще  один  корабль,  и  ты  содрал
одежонку с какого-то бедняги-морехода.
     - Вроде  того,  -  проворчал  Конан,  подумав,  что  это  утверждение
недалеко от истины - ведь демона к нему и в самом деле принесло море.
     Они пробирались вдоль  длинных  прилавков,  заваленных  рыбой;  потом
пошли ряды с овощами, с фруктами,  с  яйцами,  творогом,  медом  и  свежим
хлебом. Тут же торговали лепешками,  мясом,  жареным  на  вертеле,  острым
рыбным  варевом,  приправленным  луком  и  специями.   Голова   у   Конана
закружилась, в  животе  заурчало,  но  он  держался  рядом  с  аквилонцем,
который, будучи  человеком  опытным,  ориентировался  на  более  мощные  и
устойчивые запахи. Протолкавшись сквозь шеренги покупателей  и  продавцов,
Фарал повлек юного варвара вдоль улицы, что ограничивала базарную  площадь
с юга.
     Тут находилось  несколько  заведений  вполне  пристойного  вида,  под
вывесками,  украшенными  прихотливой  вязью  туранских   букв   -   "Приют
странника", "Свиная голова", "Башни Шандарата" и прочие в таком  же  духе,
как сказал Фарал; сам Конан на туранском - как и на прочих языках - читать
не  умел.  Из  всех  харчевен  истекали  упоительные   ароматы,   отовсюду
доносились  звуки  музыки  и  лязг  сковородок,  везде  слышалось  громкое
бульканье и стук глиняных  кружек.  Однако  никого  из  этих  кабачков  не
выбрасывали, никому не резали глоток, не звенели сталью:  судя  по  всему,
посетители развлекались мирно - едой, вином да игрой в кости.
     - Сюда! - Фарал, подхватив Конана под локоть, направил его к  ведущим
вниз ступеням, над которыми висела бронзовая рыба. Лестница  заканчивалась
широким  проемом,  не  меньше,  чем  в  пять  длин   копья,   занавешенным
бамбуковыми палочками, нанизанными на веревки. Преодолев эту  колеблющуюся
и  шуршащую  преграду,  путники  очутились  в  обширном  подвальчике,  где
помещалось десятка два столов, одни побольше, другие поменьше.  К  большим
были приставлены лавки, к малым  -  тяжелые  табуреты;  справа  на  козлах
лежали бочки, слева, на огромном очаге, что-то булькало в котлах и  шипело
на сковородках, распространяя вокруг соблазнительные запахи. Посетителей в
харчевне оказалось немного: неторопливо насыщались шесть или семь  мужчин,
по виду - мелких торговцев; три солдата пили вино,  лениво  перебрасываясь
фразами; компания парней за дальним столом играла в кости.
     Завидев новых посетителей, хозяин,  суетившийся  у  бочек,  мгновенно
подскочил к ним. Кланялся он исключительно Фаралу - видно, посчитал Конана
мальчишкой-слугой старшего из путников.
     - Что угодно господину? Обед, вино, комнату, девочку?
     - Все, кроме девочки, - заявил аквилонец, принюхиваясь. - Подашь  нам
рыбную похлебку, мясо, тушенное с овощами, и вино получше... во-он на  тот
стол, в углу. Комнату я сниму дней на десять для  своего  друга,  -  Фарал
положил руку на плечо киммерийца. - И я  хочу,  чтобы  все  это  время  он
столовался у тебя. Ясно?
     - Ясно, мой господин, - содержатель таверны отвел глаза.  -  Но  друг
твой молод, здоров и наверняка прожорлив...
     - Этого хватит? - Фарал сунул хозяину пару  золотых  и  направился  к
приглянувшемуся ему столику.
     - О, мой господин!..
     Хозяин метнулся к бочкам, громким криком призывая служанку и  повара.
Солдаты и обедавшие торговцы не обратили на этот вопль никакого  внимания,
но    игроки,     бросавшие     кости,     проводили     двух     путников
профессионально-настороженными взглядами. Было их около десятка -  крепких
парней и молодых мужчин в неброских темных куртках с откинутыми  на  плечи
капюшонами, с кинжалами  у  поясов.  Ждут  какого-нибудь  простака,  решил
Конан,  заметив,  как  стремительно  мелькают  кости  над   столом.   Тут,
несомненно, играли настоящие мастера.
     Фарал опустился на табурет, бросив к стене свою котомку, плащ и мечи,
вытянул под столом длинные ноги и негромко сказал Конану:
     - Прости, что решаю за тебя, дружище. Разумеется, ты  волен  остаться
тут или уйти... У меня же есть кое-какие спешные дела и, когда мы  поедим,
мне надо отправиться в другое место. Если хочешь, договоримся  так:  через
десять дней, на восходе солнца, я буду ждать тебя у южных ворот.
     - И что дальше? - спросил Конан.
     - Можешь пойти со мной. Тот наставник, что  меня  обучал...  ну,  он,
пожалуй,  заинтересуется  тобой.  Он  любит  заниматься  с  молодыми.  Что
скажешь?
     - Посмотрим,  -  пробормотал  киммериец.  Сейчас  его  внимание  было
приковано к подносу, который тащила  служанка;  вернее,  одним  глазом  он
косил на этот поднос с  похлебкой  и  жарким,  а  другим  пытался  оценить
емкость кувшина, с которым поспешал хозяин.
     В следующие полчаса Конан молча ел и пил, размышляя над сделанным ему
предложением.  С  одной  стороны,  поучиться  у  великого  мастера  клинка
казалось довольно соблазнительным,  с  другой  его  не  устраивали  обеты,
которые тот накладывал на своих  учеников.  Не  нападать  первым!  Что  за
нелепица! Ожидающий удара долго не живет...
     Правда, сидевший напротив  Фарал  служил  живым  опровержением  этого
правила. Он был жив - и не просто жив, а еще и наворачивал  жаркое  в  три
горла, то и дело прикладываясь к  кружке.  Наконец,  отодвинув  деревянное
блюдо, аквилонец подмигнул Конану:
     - Надеюсь, за десять дней ты тут отоспишься и отъешься.  А  чтобы  не
пришлось скупиться на мясо и вино, вот, возьми...
     Положив на стол руку, он сосредоточился и на миг прикрыл глаза; когда
Фарал поднял ладонь, под ней блеснула большая золотая монета с  ястребиным
профилем шандаратского владыки. Динарий!  Настоящий  полновесный  динарий,
который с почетом принимали во всех странах, от Асгарда до  Стигии!  Такие
Конан до сих пор видел только издалека.
     Раскрыв рот, он с изумлением наблюдал, как в пальцах Фарала сверкнула
вторая монета, третья, четвертая...  Казалось,  они  появляются  прямо  из
воздуха!
     - Магия! - прошептал Конан, когда аквилонец пододвинул  к  нему  пять
блестящих кружков.
     - Магия, - согласился тот. - Но совсем простая.
     -  Ха,  простая!  -  юный  варвар  судорожно  сглотнул,   подумав   о
перспективах, открывшихся перед ним, если  б  Шеймис  мог  повторить  этот
фокус. Он сграбастал монеты и поднял взгляд на Фарала: - Так ты не  только
боец, но еще и колдун?
     - Ну, разве совсем немножко... - серые глаза  странника  смеялись.  -
Видишь ли, бойцу тоже надо есть,  и  тогда  его  подкармливает  такое  вот
чародейство.
     - Ты сотворил  это  золото  прямо  из  воздуха?  -  прошептал  Конан,
придвигаясь поближе к аквилонцу.
     - Нет, - тот покачал головой, призадумался на мгновение и сообщил:  -
Динарии доставлены прямо  из  сундука  некоего  Хеолота  Дастры,  местного
ростовщика и менялы. Богатый человек, дружище! У него не убудет.
     Юноша уставился на Фарала, с иронией скривив губы.
     - Разбой - грязный промысел, а?
     - Это смотря у кого и как грабить, - ухмыльнулся Фарал. - А  также  -
для чего.
     - Но твой наставник...
     - Учитель запрещает разбойничать и творить зло. Но ради  благой  цели
его ученикам дозволяется взять там, где  много,  и  переложить  туда,  где
мало.
     - Ради благой цели?
     - Конечно! - В серых глазах Фарала мелькали искорки  смеха.  -  Разве
подкормить человека, прошедшего долгий путь  из  Гипербореи  -  не  благая
цель? К тому же, я твой должник... ты спас мне жизнь...
     - Спас жизнь? Тебе? - Губы Конана растянулись чуть ли не до ушей.
     - А разве нет? Капитан этих мерзавцев мог нанести мне удар в спину!
     Киммериец сильно подозревал,  что  над  ним  посмеиваются,  но  явное
дружелюбие Фарала не давало повода для ссоры. Кроме того, от сытной еды  и
вина Конана потянуло в сон; веки его отяжелели, приятная усталость сковала
члены.
     - Э, да ты никак дремлешь!  -  услышал  он  голос  аквилонца.  -  Ну,
запомни: встречаемся на десятый день у южных ворот.
     Фарал окликнул служанку и распорядился доставить  молодого  господина
наверх, в его комнату; потом странник, собрав свои вещи, торопливо покинул
харчевню под бронзовой рыбой. Выглядел он человеком опытным и  бывалым,  а
потому не вызвал особого интереса у компании игроков,  метавших  кости  за
длинным столом. Но юного Конана они проводили пристальными взглядами.



                           3. ВЛАСТИТЕЛЬ И МАГ

     Шандарат, город богатый и сильный, стоял  у  моря  на  самой  границе
между Гирканией и империей Туран. По  этой  причине  владыка  его  Ашарат,
славный и блистательный повелитель из  рода  Ратридов,  человек  мудрый  и
искушенный в делах власти, до сих пор  ухитрялся  сохранять  относительную
независимость. До Аграпура, имперской  столицы,  было  далеко;  не  всякое
войско сумело бы пройти сквозь степи, пустыни и горы или добраться морем в
шандаратские пределы. Да и зачем? Владыка Ашарат признавал  себя  вассалом
великого  императора  Турана,  не  забывая  подтверждать  это  каждый  год
почтительными посланиями и щедрой данью.
     С Гирканией было сложнее. Раз в два или три года оттуда  накатывались
орды диких всадников, весьма многочисленных, но не имевших  понятия  ни  о
воинском строе, ни о доспехах, ни о том, как обращаться  с  длинной  пикой
или арбалетом. К счастью! Ибо шандаратские воеводы раз за разом били  этих
дикарей в меховых безрукавках  и  колпаках,  вооруженных  лишь  луками  да
кривыми мечами  весьма  посредственного  качества.  Тем  не  менее,  полки
Ашарата терпели существенный урон, так как гирканцы были злы, неукротимы и
числом раз в пять превышали отряды обороняющихся. Уже много лет владыку не
оставляло опасение, что однажды северные степи выхлестнут такое  воинство,
с которым не справятся его полководцы, солдаты и наемные войска. Это стало
бы концом для Шандарата; хотя сам город был надежно  укреплен,  но  верфи,
мастерские и обширные поля, лежавшие к югу от города, неминуемо  оказались
бы разграбленными.
     Тяжко вздохнув, владыка подошел к огромному окну,  откуда  открывался
вид на город и гавань. Ашарату было уже под  шестьдесят,  но  он  сохранил
живость движений и юношескую энергию; правда, в последнее время  взор  его
все чаще стал затуманиваться, а в уголках рта пролегли  скорбные  складки.
Но видит светлый Митра, не презренные гирканские псы были тому причиной!
     Сняв  с  головы  шелковую  круглую  шапочку   и   распустив   завязки
златотканой накидки, Ашарат подставил  лицо  и  обнаженную  грудь  свежему
морскому ветру. Он находился сейчас у  распахнутого  настежь  окна  своего
любимого покоя - квадратного зала на верхнем этаже  башни,  венчающей  его
дворец. Древняя башня была прочной и высокой -  не  ниже  маяка  на  молу,
разделявшем торговую и военную гавани. Вдобавок весь  дворец  располагался
на невысоком прибрежном холме в южной части Шандарата, башня же стояла  на
самом его гребне. Отсюда властитель видел и обширную полукруглую бухту, на
берегах которой полумесяцем раскинулся его город, и дорогу, тянувшуюся  от
южных врат, и окружавшие ее предместья, где  утопали  в  зелени  дворцы  и
виллы местной знати. Он  даже  мог  разглядеть  верфи  на  противоположной
стороне бухты, где срочно достраивались пять больших боевых галер.
     Снова тяжело  вздохнув,  Ашарат  устремил  взоры  к  военной  гавани.
Расходы, расходы! К чему процветающему Шандарату этот  флот,  к  чему  вся
дорогостоящая экспедиция на  Жемчужные  острова?  Правда,  мудрый  Неджес,
первый советник, утверждает, что все окупится...
     Да, при Морилане Кириме, предыдущем советнике, умершем  в  преклонном
возрасте год назад, было куда спокойнее! Старый Морилан никогда не  лез  в
военные дела, подумал владыка. Он  занимался  сбором  налогов,  следил  за
порядком в стране и в городе, взимал умеренную мзду с  пиратов  и  купцов,
проявляя всяческое уважение и к тем, и  к  другим.  Это  было  мудро,  ибо
Шандарат большую часть своих доходов получал от торговли. Он являлся самым
северным из крупных портов на берегах моря Вилайет, и от  него  начинались
сухопутные дороги на запад, в Бритунию, Немедию и Аквилонию, а также на юг
и юго-запад - в Коринфию, Офир, Замору и великую империю Туран. Фактически
Шандарат держал в своих  руках  всю  торговлю  в  северном  Вилайете,  ибо
обогнуть море по суше, чтобы сразу попасть в Гиперборею или Бритунию,  для
купцов было нелегко: приходилось пересекать и горы, и заснеженную  тундру,
и скудные на пропитание степи.
     Шандарат  издревле  принимал  купцов  с  положенным  гостеприимством,
гарантируя им безопасность, твердые торговые правила и сравнительно низкие
пошлины. Одна тридцатая  от  стоимости  груза  за  въезд  в  город  и  две
тридцатые - за право торговли! Вполне умеренный налог, и он ни у  кого  не
вызывал возражений, даже у гостей из далекого Кхитая, нередко перевозивших
через Шандарат свои шелка в страны Запада.  Но  мудрый  Неджес,  сменивший
покойного  Морилана  Кирима,  сказал,  что  этого  мало,  и  пошлина  была
повышена. У шандаратского владыки имелись очень  смутные  представления  о
том, почему он согласился с Неджесом и подписал указ;  казалось,  несмотря
на свой жесткий и твердый характер,  Ашарат  ни  в  чем  не  мог  отказать
первому советнику.
     Мудрец появился в Шандарате почти сразу же после смерти  престарелого
Морилана Кирима, словно ждал этого события где-то под стенами  города.  Он
предъявил две грамоты; в  первой  владыка  Турана  настоятельно  советовал
блистательному  Ашарату,  верному  своему  вассалу,  предоставить  Неджесу
высокую должность при его дворе. Второй же пергамент  оказался  еще  более
удивительным,  ибо  удостоверял,   что   Неджес   приходится   племянником
бездетному Морилану и, тем  самым,  имеет  право  претендовать  и  на  его
богатства, и на титулы, и на должность. По возрасту так вполне могло быть:
Морилан отправился в темное царство Нергала на исходе восьмого десятка,  а
Неджесу, судя по виду, еще не исполнилось и пятидесяти. Но Ашарат  никогда
не слыхивал, чтобы у прежнего его советника имелся брат или кузен; к  тому
же Неджес, в отличие от светловолосых и сероглазых обитателей  Трира,  был
смугл и глаза имел темно-карие, с красноватым оттенком. Он походил  скорее
на стигийца, чем на отпрыска славной и благородной шандаратской фамилии!
     Тем не менее, владыка Ашарат принял его. Красноватые  зрачки  Неджеса
обладали какой-то странной магнетической силой, придававшей убедительность
и логичность всем его речам; владыка - да и все его советники  -  не  смог
устоять. Временами Ашарат избавлялся от этого  наваждения  и  подумывал  о
том, к чему  движется  дело:  как  и  старого  Морилана  Кирима,  боги  не
осчастливили его потомством, а наследному принцу Илкасу, сыну его  сестры,
было  всего  двенадцать.  В  подобной   ситуации   первый   советник   или
какой-нибудь честолюбивый полководец становились  реальными  претендентами
на престол Ратридов - в случае безвременной  кончины  самого  Ашарата!  Но
стоило Неджесу заговорить, как  темные  подозрения  испарялись  из  сердца
владыки, словно утренний туман под жаркими солнечными лучами.  Красноватые
глаза сияли  на  смуглом  лице,  вселяя  уверенность,  что  их  обладатель
беспредельно  предан  и  блистательному  повелителю,  и  его   малолетнему
наследнику, и всему  шандаратскому  племени,  трудолюбивому,  деятельному,
богатому и склонному к порядку и повиновению властям.
     Всего лишь двенадцать месяцев владыка пользовался  советами  Неджеса,
но заслуги пришельца  были  уже  неоспоримы.  Во  время  недавнего  набега
гирканцев он сварил какое-то жуткое зелье, синеватое и тягучее, в  котором
были вымочены стрелы шандаратских арбалетчиков. Теперь даже малая царапина
от стрелы приводила к неминуемой смерти, и гирканская орда,  потеряв  едва
ли не половину бойцов, в панике убралась  восвояси.  Неджес  также  научил
оружейников ковать удивительные мечи; прутья из  гибкой  стали  и  мягкого
железа надо было  свить  определенным  образом,  затем,  трижды  раскалив,
трижды простучать молотом и охладить на ветру. После  такой  обработки  на
клинке проступали волнистые узоры, и лезвие его с равной легкостью секло и
волос, и тонкую шаль, и добротную кольчугу. Удивительное искусство! Неджес
утверждал, что научился ему во время своих странствий в Иранистане.
     Он сумел навести порядок и в столице. Собственно говоря, шандаратские
горожане, купцы, мелкие торговцы,  мореходы,  ремесленники  и  подмастерья
всегда чтили закон, но, как в любом крупном порту,  хватало  тут  и  менее
почтенного люда - бездельников, нищих, игроков в кости и  воров.  Разбоем,
правда, никто не баловался; свои не решались на смертоубийство, а  пришлых
лихих молодцов вешали быстро и высоко. Даже вилайетские пираты вели себя в
шандаратской гавани  вполне  прилично:  сбывали  потихоньку  награбленное,
запасались  вином  да  провиантом  и  платили,  что  положено,   в   казну
повелителя.
     Неджес  сумел  выжать  немалые  доходы  даже  с  самых   сомнительных
промыслов. По его совету был составлен и подписан рескрипт, согласно коему
все подозрительные личности объединялись в три  гильдии:  нищих,  воров  и
игроков, обложенных надлежащим - и очень немалым! -  налогом.  Все  прочие
бездельники, неспособные даже выйти на  базар  с  протянутой  рукой,  были
изгнаны из Шандарата; одни ушли совсем, другие обретались в  лачугах  близ
городской свалки, а  третьих,  самых  упорных,  отправили  на  Обглоданный
остров.
     Владыка усмехнулся и поднял  голову,  всматриваясь  в  морские  дали.
Где-то там, в половине  дня  пути,  торчал  этот  бесплодный  и  скалистый
островок, на котором закончили  счеты  с  жизнью  самые  отпетые  негодяи.
Жестокая мера,  но  необходимая!  Теперь  в  Шандарате  куда  спокойней...
Разумеется, воруют и клянчат, но и с  этих  противозаконных  деяний  казна
имеет доход... Нет, этот Неджес все-таки настоящий мудрец!
     Вот только насчет похода  на  Жемчужный  Архипелаг  Ашарат  испытывал
некие сомнения. У него хватало и своих богатств, к чему же еще зариться на
чужое?  К  тому  же,  торговля  жемчугом  шла  по  большей   части   через
шандаратский порт, и здесь оседала немалая доля морских  сокровищ  -  и  в
деньгах, и в безупречной формы перлах, серебристых, розовых и голубых. Для
князя Архипелага Ашарат был таким же формальным сюзереном, как и туранский
император - для него самого; веками этот порядок устраивал всех, и к  чему
его ломать?
     Но Неджес утверждал, что времена меняются, и самым надежным  гарантом
верности вассала будет воинский гарнизон, поставленный  в  его  владениях.
Это означало войну; а поскольку всю территорию противника  окружало  море,
еще и немалые расходы.
     Смяв сильной рукой свою шелковую шапочку, Ашарат уставился на военную
гавань. Боевые галеры его флота, застывшие у пирсов,  сверху  походили  на
детские игрушечные кораблики, однако каждая из них могла перевезти полторы
сотни солдат. Но их, этих крепких  и  вместительных  судов,  насчитывалось
всего двадцать, да пять еще строились на верфях; четырех же тысяч  клинков
и копий было совершенно недостаточно для экспедиции в Архипелаг.  Если  уж
ввязываться в такое дело, то надо послать вдвое большую армию... А для  ее
перевозки нужны корабли!
     Три дня назад Ашарат повелел реквизировать самые  крупные  купеческие
барки, а вчера к  нему  заявилась  делегация  недовольных  судовладельцев,
весьма  почтительно,  но  настойчиво  вопрошавших,   почему   шандаратский
властелин решил  нарушить  им  же  изданные  законы  и  правила.  Владыка,
разумеется, мог выгнать их, скормить голодным псам-мастафам,  отличавшимся
редкостной свирепостью, или сгноить в яме, но он не  сделал  ни  того,  ни
другого, ни третьего. Если  по  берегам  Вилайета  разнесется  весть,  как
поступают с торговым людом в Шандарате,  купцы  станут  за  два  дня  пути
обходить его гавань! И выгодно  это  лишь  городу-сопернику,  Султанапуру,
лежавшему южнее, там, где морское побережье  заворачивало  к  Кезанкийским
горам. Случись в Шандарате какие беспорядки, султанапурский владетель вмиг
перехватит всю торговлю!
     Эти мысли и не давали покоя Ашарату, когда солнечным сияющим утром он
любовался с высокой башни на свой город, подобный  полумесяцу  из  серого,
розового и белого камня, возлегшему у лазоревых вод обширной  бухты.  Умом
он понимал, что лучше множить богатства в своем собственном  доме,  молить
богов о мире и не пытаться искать сокровищ за морем; но  чувства  его  уже
находились во власти Неджеса. Он слышал его  глуховатый  уверенный  голос,
видел темные глаза с оттенком крови и,  стискивая  кулаки,  думал:  война!
Война, и да  будут  прокляты  эти  купцы  и  торговцы,  трусливые  отродья
Нергала!
     Снизу долетел двойной гулкий удар гонга, и  владыка,  запахнув  плащ,
поспешил к лестнице. Он миновал пять этажей башни, пять прекрасных  залов,
изукрашенных цветным камнем и бронзой, с потолками,  расписанными  сценами
битв и охот, с полами, что устилали изумрудные, палевые и сиреневые ковры;
пять роскошных покоев, завешанных редкостным оружием  и  доспехами,  среди
которых  бездонной  серебристой  глубиной  сияли   зеркала   и   светились
драгоценные камни на ларцах и сундуках из розового дерева. Тут раскинулись
ложа, покрытые кхитайским шелком  с  изображениями  драконов,  извергающих
огонь, тут стояли кресла, отделанные слоновой костью, тут высились шандалы
с сотнями  свечей,  формой  похожие  на  кактусы  пустыни,  но  сверкавшие
позолотой и серебром. И тут, в больших округлых чашах, точенных из горного
хрусталя, таинственным светом переливались жемчужины с Архипелага.  Ашарат
взглянул на них, и сердце его преисполнилось жаждой - жаждой обладания.
     Из последнего покоя башни он сошел еще ниже -  по  широкой  мраморной
лестнице, по бокам которой стояли телохранители в шлемах  и  кольчугах,  с
обнаженными мечами в руках; затем он пересек зал приемов и воссел на трон.
Неджес, первый советник, уже ждал его, и поклон смуглолицего мудреца  был,
как всегда, глубоким и почтительным.
     Дождавшись, когда он выпрямится, владыка всмотрелся в темные глаза  с
красноватыми отблесками и произнес:
     - Купцы и судовладельцы недовольны. Вчера они  представили  прошение,
мудрейший. Я не хотел бы их раздражать.
     Неджес снова склонил голову.
     - Мой повелитель, купец доволен, когда  пахнет  деньгами.  Обещай  им
двадцатую часть добычи, что будет захвачена на Жемчужных островах,  и  они
успокоятся.
     - Хмм... Толковое предложение! Получается, что они как бы финансируют
поход, предоставляя свои корабли, и становятся моими компаньонами, а?
     - Великая честь для них, владыка, и немалая выгода!
     - Но двадцатая часть... - Ашарат нахмурил густые брови, в которых  не
было еще ни одного седого волоска. - Не слишком ли много, мудрейший?
     - Ты же знаешь, блистательный владыка, что я сам поплыву с флотом.  Я
подсчитаю и оценю добычу с самыми надежными писцами и ювелирами, но  никто
из них не будет знать окончательной суммы. Так что двадцатая  часть  может
легко превратиться в пятидесятую... или в сотую, если ты пожелаешь.  Но  и
эта доля наверняка окажется немалой: князь Архипелага богат!
     Ашарат  покивал  головой,  не  спуская  взгляда  с  невысокой  фигуры
советника. Как всегда, мысли  Неджеса  были  мудры,  предложения  разумны,
доводы - убедительны.
     - А если купеческое сословие Шандарата и  торговые  гости  из  других
мест пожелают послать с флотом своих представителей? Если они тоже захотят
участвовать в подсчете захваченного?
     Неджес тонко усмехнулся.
     - Не захотят, мой повелитель! Это  было  бы  оскорбительным  деянием,
актом недоверия к тебе... Они же разумные люди! Они понимают, что  владыка
может просто взять... и  уж  если  он  предлагает  хоть  что-то,  то  надо
кланяться и благодарить, благодарить и кланяться!
     На резко очерченных губах Ашарата тоже появилась улыбка.
     - Это ты хорошо сказал: кланяться и благодарить!  -  Он  повелительно
взмахнул рукой. - Да будет так! Передай  же  посланцам  достойного  нашего
купечества мою волю: они получат двадцатую  часть  добычи  в  жемчуге  или
звонкой монете, и мой казначей поделит ее между всеми - в  зависимости  от
числа и размеров кораблей. Если же  судно  затонет  во  время  похода  или
получит повреждение, то за это я согласен уплатить особо.
     - Повинуюсь, мой господин! - На этот раз Неджес не опустил головы,  и
его  странные  глаза  впились  в  зрачки  владыки.   Ашарат   почувствовал
одновременно и какое-то смущение, и безмерное спокойствие, которое  дарует
только счастливый сон; с трудом  вспомнив,  что  сейчас  не  вечер  и  все
происходит наяву, он склонился к Неджесу и пробормотал:
     - Хочу расспросить тебя кое о чем, мудрейший...
     - Мои знания к твоим услугам, повелитель.
     - Разумеется, мы  захватим  на  Архипелаге  немалые  богатства...  Мы
поставим там свои гарнизоны, и  наш  флот  будет  контролировать  торговлю
жемчугом... Но стоят ли эти маленькие сверкающие шарики наших усилий и той
крови, которую прольют солдаты? Когда я посылаю их  биться  с  гирканцами,
каждый знает, за что сражается... за стены Шандарата, за его поля, за свой
дом, который могут разграбить и сжечь варвары... Но  жемчуг...  -  владыка
глубоко вздохнул, пытаясь преодолеть охватившую его апатию. - Жемчуг всего
лишь жемчуг! Он не защитит нас от гирканцев, когда они  снова  подойдут  к
шандаратским рубежам!
     Неджес воздел руки к потолку.
     - О, мой повелитель! Ты истинный владыка,  который  печется  о  жизни
своих воинов более, чем о сокровищах земных! Но, блистательный, вспомни  о
том, что половина солдат в нашем войске - наемники, и сражаются они не  за
стены и поля Шандарата, а за динарии! Будут жемчуг  и  золото  -  будут  и
солдаты... толпами сбегутся сюда из ледяной Гипербореи, из нищей Бритунии,
и из самого Турана! А кроме того, - тут советник понизил голос и оглянулся
на застывших у лестницы телохранителей,  -  кроме  того,  есть  в  жемчуге
Архипелага нечто такое, чего не купишь за золото...
     - Хмм... - Ашарат погладил орлиный нос, расправил усы. -  О  чем  ты,
мудрейший? Жемчуг есть жемчуг! Согласен, его можно превратить в золото,  а
золото в солдат... или, на худой конец, откупиться им от  гирканцев...  Но
что еще?
     Неджес  сделал  два  крошечных  шажка,  приблизившись  к   трону   на
расстояние вытянутой руки; владыка видел, как на лбу мудрейшего  выступили
крохотные капельки пота.
     - О, господин мой! Неужели ты думаешь,  что  я  посоветовал  бы  тебе
начать войну, если б речь шла только о сокровищах,  о  золоте  и  жемчуге?
Нет, это не так! - он покачал головой, не спуская напряженного  взгляда  с
лица повелителя. - Знай же, владыка, что среди жемчужин Архипелага,  среди
этих  маленьких  сверкающих  шариков,  попадаются  такие,   что   наделены
невероятной исцеляющей силой... волшебной мощью, дарованной  богами...  Но
лишь  истинный  мудрец  может  распознать  их,  и  лишь  истинный  мудрец,
растворив это морское чудо в уксусе, знает,  как  использовать  полученное
зелье... - голос Неджеса упал до едва слышного шепота.
     Ашарат, пораженный, откинулся на спинку кресла.
     - Так вот почему ты настаиваешь на  этой  войне!  -  Он  ощутил,  как
начинает  кружиться  голова  в  предчувствии   открывающихся   перспектив.
Целительное зелье? Пока он  еще  силен  и  может  сам  вскочить  на  коня,
удержать в руках меч и осчастливить за ночь не одну  деву...  Но  старость
надвигается, неотвратимая, как суровая зима,  что  следует  за  изобильной
осенью; мрачная старость, со всеми ее недугами и немощами... Да  и  Неджес
тоже немолод... значит, и он подумывает о волшебных жемчужинах?
     - Это зелье... от чего  оно  лечит?  -  вполголоса  спросил  владыка.
Теперь он не мог оторвать взгляда от красноватых зрачков  Неджеса,  словно
кролик, загипнотизированный удавом.
     Губы советника едва заметно  дрогнули,  словно  он  пытался  сдержать
торжествующую усмешку.
     - От старости, мой господин, от старости... может быть, даже продляет
жизнь... Но никто на Архипелаге не знает о том... ни  сам  князь,  ни  его
люди...
     - А ты... ты знаешь? - выдохнул Ашарат.
     - Да. Я обучался в Стигии, мой  повелитель.  Только  там  сохранилась
истинная мудрость... мудрость, древняя, как этот мир.
     - И ты сумеешь найти целительную жемчужину?
     - Да.
     - И приготовить бальзам?
     - Да.
     Блистательный Ашарат привычным жестом пригладил усы и поднялся; голос
его, сильный и уверенный, наполнил зал приемов.
     - Ты можешь идти,  мудрейший  Неджес.  Успокой  корабелов  и  купцов!
Скажи, они получат по золотому динарию за каждую дыру, пробитую  в  бортах
их кораблей. Пусть дадут еще суда, и я,  возможно  выделю  им  пятнадцатую
долю добычи, - тут владыка подмигнул своему советнику.  -  Иди,  почтенный
Неджес! А я проедусь на верфь и в казармы... посмотрю, как там дела...
     Низко кланяясь и почтительно разводя руками,  мудрейший  Неджес,  маг
Черного Круга и первый среди советников Ашарата, владыки  из  благородного
рода Ратридов, попятился к дверям.


     "Будет тебе зелье! - мстительно думал он, спускаясь  по  лестнице  из
белоснежного мрамора к ожидавшим внизу носилкам. - Будет  тебе  зелье!  Из
порошка черного лотоса! Вот лучшее средство от  старости  -  капля  яда  в
вине, а затем - погребальный костер!"
     Он был доволен и  недоволен  одновременно.  Доволен  тем,  что  вновь
одержал верх, сломил волю  шандаратского  владыки,  отчасти  своим  тайным
искусством, отчасти ловкой и давно заготовленной  ложью.  Поводом  же  для
недовольства являлось то, что Ашарат в очередной раз едва  не  выскользнул
из расставленных сетей. Поистине, в этом человеке обитал крепкий и  мощный
дух, закаленный многолетней привычкой к безраздельной власти!
     Расположившись на мягких подушках в носилках, Неджес  кивнул  слугам.
Восемь  дюжих  парней  осторожно  подняли  паланкин   и   быстрой   рысцой
направились к южным воротам. Шагали  они  плавно  и  размеренно,  опасаясь
потревожить господина тряской, ибо испытывали перед ним необъяснимый ужас.
Один взгляд красноватых глаз колдуна повергал людей в холодную дрожь.
     Промелькнули массивные городские врата, окованные полосами железа,  и
носильщики ступили на  Туранскую  дорогу,  ровную,  гладкую  и  обсаженную
дубами  и  вязами.  Южные  предместья  Шандарата  совсем  не  походили  на
северные; север, с его верфями,  поселком  при  них  и  свалкой,  считался
рабочей окраиной, тогда как на юге располагались дворцы  местной  знати  и
виллы богатых  купцов.  Строения  из  серого,  розового  и  белого  камня,
утопавшие в зелени, тянулись слева,  меж  дорогой  и  морским  побережьем;
справа кудрявились свежей листвой фруктовые рощи и расстилались поля.
     Откинув занавески,  Неджес  задумчиво  оглядел  этот  мирный  пейзаж.
Богатая страна! А может стать еще богаче, если будет навсегда покончено  с
набегами гирканцев и данью империи...  Ну,  разумеется,  надо  прибрать  к
рукам и кое-какие земли окрест... Захват Жемчужных островов  являлся  лишь
первой операцией из серии запланированных им, но, вероятно, все  остальные
он проведет, будучи уже  полновластным  хозяином  Шандарата...  Надо  лишь
пополнить казну, нанять солдат - хороших солдат, которые преданы тому, кто
больше  платит...  лучше  всего  -   туранцев,   жадных   до   золота,   и
гиперборейцев... Затем - дождаться подходящего сочетания звезд и  навсегда
излечить владыку Ашарата от старости...
     Надутый болван! Похоже, после сегодняшнего разговора он без колебаний
примет от своего советника любое зелье и даже не заставит его отведать!  А
хоть бы и заставил... Неджес презрительно сощурил глаза.  Он  мог  сделать
так, что владыка остался бы в полной уверенности насчет этой дегустации...
да, Ашарат увидел  бы  собственными  глазами,  как  его  советник  пробует
снадобье, и все же ни капли не коснулось бы губ колдуна! Черные стигийские
маги умели многое, и души  людские  были  подобны  мягкому  воску  под  их
пальцами...
     Носильщики,  едва  заметно  покачивая  паланкин,  трусили  по   самой
середине дороги, мощенной гладкими плитами. Хотя движение в этот час  было
уже довольно интенсивным, никто не смел обогнать их, а встречные испуганно
шарахались  к  обочинам,  отбивая  поклоны  -  носилки  первого  советника
узнавали все.  Тележки  крестьян  и  фургончики  окрестных  ремесленников,
запряженные мулами и доверху  заваленные  ранними  овощами,  глиняной  или
стеклянной  посудой,  рулонами  льняного  полотна,   бухтами   канатов   и
деревянными  поделками,  вообще  съезжали  с  каменной  дорожной   полосы,
пережидая, пока паланкин могущественного вельможи  не  удалится  на  сотню
шагов. Купцы же и местные нобили, что  направлялись  в  город,  сходили  с
коней и колесниц и уважительно склоняли головы. Пожалуй, самого Ашарата не
встретили бы с большим почетом, подумал маг и усмехнулся.
     Чуют,  чуют,  в  чьих  руках  сила!  И  потому  власть  после  смерти
последнего  владыки  из  рода  Ратридов   перейдет   к   нему   просто   и
безболезненно... Маг не без оснований полагал, что о законном  наследнике,
малолетнем принце Илкасе, никто и не вспомнит, никто не услышит его  писк,
когда верные люди свернут сопляку шею.  Он  же,  Неджес  Мудрейший,  будет
властвовать в Шандарате долго, очень долго! Век или два, сколько  отпустит
великий Сет, Змей Вечной Ночи... Здесь,  на  берегах  северного  Вилайета,
будет Его вотчина, оплот истинного и грозного бога! Во имя Его и  к  славе
Его будут низринуты жалкие демоны Митра, Ариман и развратная Иштар!  Храмы
их зарастут травой, презренные имена будут вычеркнуты из  людской  памяти,
статуи  покроются  прахом!  Тот-Амон,  владыка  Черного  Круга,  останется
доволен... Недаром он  избрал  его,  Неджеса,  из  числа  ближайших  своих
аколитов, послав навести порядок  в  этих  варварских  землях,  где  давно
забыли о свирепой мощи Древнего Змея!
     Неджес хрипло захохотал, и передние носильщики с испугом  обернулись.
Все, все здесь будет принадлежать ему! Ему  -  и  великому  богу!  И  этот
город, жемчужина из жемчужин, и эта богатая страна, и души ее  обитателей!
Он выполнит свою  миссию,  как  поклялся  владыке  Тот-Амону!  Вот  только
предзнаменования...   В   последние   дни   они    казались    не    очень
благоприятными...  Намеки  Багряного  Плата  не  поддавались  однозначному
истолкованию, хотя он запрашивал свой амулет о самом ближайшем  будущем...
Надо попробовать еще раз, решил маг, и заглянуть  подальше  -  скажем,  на
месяц-другой.
     Размеренный шорох  ног  стих;  миновав  поворот  на  Окружной  тракт,
носильщики свернули с мощенного камнем покрытия на грунтовую дорожку,  что
вела к резиденции первого советника. Неджес унаследовал этот уютный дворец
с четырьмя стройными башенками по углам от своего предшественника - как  и
десяток богатых поместий Морилана Кирима, изрядный вклад в  кассу  местной
гильдии торговцев и ростовщиков, а также прочие  богатства.  Это,  однако,
являлось каплей в море - сравнительно с тем, чем он собирался завладеть.
     Усадьба представляла собой обширный трехэтажный особняк, сложенный из
светло-серого камня, с раскинувшимся  вокруг  него  садом;  за  ним  лежал
просторный хозяйственный двор, окруженный конюшнями, кладовыми и  домиками
для  слуг  и  охраны.  Всю  эту  территорию  окружал  невысокий  забор  из
металлических  прутьев,  закрепленных  в  каменном  основании   -   скорее
символическая, чем реальная преграда.  Вдобавок  изнутри  он  был  обсажен
дубами, как и Туранский тракт; вероятно, прежнему  хозяину  нравились  эти
мощные деревья. Неджес почти ничего не менял здесь, хотя окруженный  яркой
зеленью дом и сад с фонтанами мало подходили для обители черного мага;  он
лишь переоборудовал подвал для своих колдовских  занятий  да  распорядился
пускать ночью в парк псов, свирепых гладкошерстных  мастафов,  доверяя  им
гораздо больше, чем десятку своих охранников.
     Миновав сад, напоенный ароматами позднего лета, носильщики  осторожно
опустили паланкин у невысокой лестницы,  что  вела  на  окружавшую  дворец
террасу. Неджес поднялся и, не говоря ни слова, прошел в дом мимо  покорно
согнувшихся  слуг.   Завтра   надо   будет   встретиться   с   купцами   и
корабельщиками, думал  он,  и  вложить  немного  страха  в  их  презренные
душонки; сегодня же... Да, сегодня он займется иным! У него  имелись  дела
поважнее, чем разбор петиций по поводу реквизированных судов.
     Он сбросил мантию на  руки  слуге,  позволил  снять  с  себя  тяжелые
сандалии и облачился в мягкие туфли и домашний халат.  Затем,  по-прежнему
молча,  выпил  бокал  легкого  вина,  услужливо  поданный  на  подносе,  и
направился в свой кабинет в правом крыле  дворца.  Дверь  в  этой  комнате
запиралась на массивный засов и, по мнению Неджеса, это  было  главным  ее
преимуществом. Бросив презрительный взгляд на  шкафы  из  резного  темного
дерева, чьи полки ломились от  свитков  и  книг  в  богатых  переплетах  -
гордости бывшего владельца усадьбы,  -  он  подошел  к  большому,  в  рост
человека, зеркалу.  Наступит  время,  и  он  вышвырнет  во  двор  всю  эту
мерзость, всю эту ложную премудрость! Вышвырнет и прикажет полить маслом и
сжечь! Но сейчас задумываться об этом было еще рано, поскольку  у  жителей
Шандарата - да и других мест - пергаментные манускрипты и свитки  папируса
неразрывно связывались с ученостью. Мудрец, сжигающий  книги?  Хмм...  Это
выглядело бы весьма странно!
     Неджес оглядел себя в  зеркале  и  остался  доволен.  Он  был  смугл,
черноволос и довольно невысок, но строен и  подвижен;  на  лице  с  острым
носом, суховатыми губами и горящими  глазами  застыло  выражение  властной
уверенности и ледяного спокойствия. Темный плащ, спадавший до самого пола,
делал его фигуру как бы выше, величественнее;  под  ним  на  груди  висела
прочная стальная цепочка с медальоном в форме свернувшейся змеи.
     Маг прикоснулся к нему и  неразборчиво  пробормотал  несколько  слов;
зеркало повернулось, продемонстрировав зачерненную изнанку. За  ним  лежал
короткий коридор и ступени в подвал - единственный ход, которым можно было
попасть вниз. Все остальные по приказу Неджеса замуровали крепко-накрепко,
и каменщики, которым щедро заплатили за этот труд, внезапно лишились  всех
воспоминаний о проделанной работе.
     Шагнув в коридор, маг  подождал,  пока  зеркало  вернется  на  место.
Теперь лишь зеркальное стекло отделяло  его  от  кабинета,  но  проникнуть
сквозь эту хрупкую преграду не сумел бы никто - кроме,  возможно,  чародея
равной силы. Простой же смертный, попытавшийся преодолеть мощь Запирающего
Заклятья, был бы, скорее всего, испепелен на месте.
     Неджес прищелкнул пальцами, и светильники, висевшие  на  вделанных  в
стену  бронзовых  крюках,  зажглись.  Он  неторопливо  миновал  проход   и
спустился вниз по лестнице. Подвал также был уже  освещен,  и  в  очаге  у
задней стены само  собой  взметнулось  пламя.  Одним  движением  руки  маг
заставил его угаснуть; сегодня он не собирался ни варить колдовские зелья,
ни вызывать духов огня.
     Вдоль стен его лаборатории  тянулись  длинные  столы  с  ящиками  для
хранения минералов и трав, с бутылями  и  флаконами,  в  коих  таинственно
мерцали зеленоватые, голубые и алые жидкости,  с  затейливыми  стеклянными
колбами и ретортами, изделием стигийских мастеров, с  бронзовыми  щипцами,
крохотными молоточками,  сверлами  и  пилками;  была  тут  даже  маленькая
наковальня.  Над  левым  столом  висела  полка,  на  которой  громоздилось
несколько книг в потертых кожаных переплетах; тут же лежали чистые  свитки
папируса и стоял чернильный прибор. Все это было, в  определенном  смысле,
бутафорией, ибо в кабинете любого недоучки-алхимика  не  составляло  труда
обнаружить  то  же  самое:  камни,   засушенные   растения,   инструменты,
фаянсовую, бронзовую  или  стеклянную  посуду  непривычных  форм,  десяток
древних манускриптов. Но здесь находились и настоящие  сокровища,  которые
Неджес не выставлял напоказ.
     С почтительным поклоном он приблизился к маленькому алтарю Сета, кубу
из черного камня, стоявшего рядом с очагом. На нем  не  было  ни  изваяния
темного бога, и  никаких  изображений  или  магических  рун,  однако  даже
обычный смертный ощутил бы ауру мрачной и безжалостной силы, непроницаемой
завесой окутывавшую черную поверхность. Да,  ощутил  бы  и  вряд  ли  смог
сделать хотя бы шаг  назад!  Крохотная  частица  божества,  заключенная  в
камне, всегда жаждала - жаждала крови, теплой  плоти,  трепещущей  души...
Неджес, однако, приблизился к этому страшному месту беспрепятственно:  бог
узнал своего аколита.
     Опустившись на колени перед камнем, маг снова поклонился  и  возложил
руки на черную блестящую  поверхность.  Теперь  он  замер,  скорчившись  и
прикрыв глаза; слабые отблески пламени от  горящих  светильников  углубили
тени на смуглом бесстрастном лице, превратив его в подобие маски смерти.
     Не разжимая губ, Неджес запел. То был гимн без слов, странная литания
из четырех-пяти протяжных нот, чередовавшихся бесконечно; и,  в  такт  ей,
ладони мага начали погружаться в камень. Вскоре могло показаться, что руки
его  приросли  к  каменному  кубу,  обрезанные  на  уровне   кистей;   они
продвигались все дальше, все  глубже,  под  заунывный  мотив,  похожий  на
мелодию, которой стигийские дудочники зачаровывали змей.
     Резко  выдохнув,  Неджес  подался  назад,  почти   упал   на   спину,
отвалившись от камня. Некоторое время он сидел, глубоко  дыша  и  стараясь
прийти в себя; струйки пота стекали по смуглым щекам, руки дрожали. Но  он
достал то, что хотел! В его  пальцах  поблескивал  золотой  ларец,  совсем
крошечный - такой, что мог поместиться на ладони.
     Восстановив дыхание,  чародей  поднялся,  сделал  несколько  шагов  и
опустил ларчик на каменный пол. Здесь,  посреди  его  тайной  лаборатории,
оставалось свободное место, вполне достаточное,  чтобы  в  нем  поместился
начерченный  черной  краской  пятиугольник  размером  в  шесть  локтей,  в
вершинах коего стояли бронзовые  цилиндрические  сосуды.  Неджес  поставил
ларец в самом его центре.
     Затем он отступил к столу, простирая руки к пентаграмме. Едва слышный
шепот, повелительное движение - и из бронзовых цилиндров вдруг выхлестнули
столбы  яркого  синеватого   пламени,   раскрылись   невесомыми   веерами,
растеклись в стороны и поблекли, образовав большой, чуть мерцающий  купол.
Несколько мгновений колдун всматривался в него, словно оценивая надежность
этой преграды, потом, что-то недовольно бормоча, разыскал  на  столах  еще
пяток цилиндров, установил из посередине линий пентаграммы и зажег. Теперь
купол, не потеряв своей прозрачности, словно бы  стал  плотнее,  и  Неджес
удовлетворенно кивнул; не хватало только,  чтобы  призванное  им  существо
вырвалось на волю! Это привело бы  к  ужасным  последствиям  -  и,  первым
делом, для него самого.
     Он вновь затянул прежнюю заунывную мелодию и повторял ее до тех  пор,
пока крышка маленького ларца не поднялась с резким щелкающим звуком. Затем
на фоне ее возникло нечто алое... нет, скорее красное или  даже  багряное;
словно голова ядовитой змеи, разыскивающей  жертву,  округлый,  отливающий
кровью кончик того, что таилось в ларце,  начал  медленно  поворачиваться,
пока не нацелился прямо на чародея. Неджес прищелкнул пальцами, и  головка
кровавого червя двинулась вверх, жадно  потянулась  к  мерцающему  куполу,
отпрянула и застыла; теперь над золотым ларчиком неподвижно торчал красный
стержень толщиной в руку.
     Спустя какое-то время он начал разворачиваться, слабо подергиваясь  и
трепеща краями, превращаясь  в  квадратный  кусок  отливавшей  шелковистым
блеском ткани. Багровый  Плат  и  в  самом  деле  был  похож  на  шаль  из
кхитайского шелка, но человеческие руки никогда не прикасались к нему,  не
пряли тонких нитей, не окрашивали их пурпуром, не  натягивали  на  ткацкий
станок; сей амулет, могущественный и опасный, хранился в стигийских храмах
издревле, и сам Тот-Амон, глава Черного Круга, не ведал, какой бог,  демон
или стихийный дух вдохнул в него пророческую силу.
     Плат натянулся, стал ровным, похожим на полированный  срез  глыбы  из
красного мрамора, потом начал медленно, неторопливо  изгибаться.  Менялись
формы, перетекая и  переливаясь  друг  в  друга,  то  острые,  гротескные,
угрожающие, то плавно-округлые и спокойные,  как  очертания  пологих  гор;
багровая ткань блестела, натягивалась и вновь опадала, будто бы колеблемая
невидимым ветром. Вскоре на ней проступили очертания  какого-то  огромного
лица: широкий нос со свирепо раздутыми ноздрями; безгубая, похожая на клюв
пасть; крутые скулы и надбровья; выпученные  глаза  с  мертвыми  зрачками.
Казалось, ткань стала багровой кожей,  обтягивающей  чудовищный,  страшный
лик неведомого демона.
     Его рот раскрылся.
     - Ты звал меня, червь? Зачем? - прокатилось под каменными сводами.
     Неджес никак  не  реагировал  на  оскорбление;  лицо  его  оставалось
бесстрастным, глаза были прикованы к жуткому лику.
     - Покажешь мне, что велю, - резко бросил он. - Сначала - знаки  того,
что будет через три месяца; потом - знаки ближайших дней.
     Багровая личина задергалась в приступе беззвучного хохота.
     - Ты в самом деле хочешь  знать,  что  случится  через  три  луны?  -
пророкотал гулкий голос. - В самом деле, слизняк?
     Чародей вскинул руки, выставил их ладонями вперед.
     - Не стоит меня пугать, - негромко произнес он. -  Иначе  ты  знаешь,
что произойдет.
     Резкий хлопок,  и  мерцающий  купол  начал  сжиматься.  Морда  демона
исказилась, словно он испытывал величайшее раздражение;  глаза  выпучились
еще больше.
     - Это не к чему, - вновь раздался его глас. - Три луны, ты  говоришь?
Что ж, я покажу... хотя показывать нечего.
     Внезапно чудовищное лицо исчезло, и Плат обвис,  снова  став  ровным,
как мраморная стена. Глаза Неджеса изумленно расширились.
     - Ничего? - пробормотал он. - Ничего! Как это может быть? Не  пытайся
развлечься за мой счет, демон! Твои шутки и  ложные  пророчества  меня  не
интересуют!
     - Если я берусь показать будущее, то показываю правду,  -  пророкотал
голос. - Три луны. Ничего! Для тебя - ничего!
     Неджес пошатнулся.
     - Два месяца! - выкрикнул он, невольно опершись о стол руками.
     Багровый Плат не дрогнул.
     - Две луны, - подтвердил гулкий глас. - Ничего! Для тебя - ничего!
     - Месяц!
     - Ничего!
     - Двадцать дней!
     - Ничего!
     - Десять дней!
     - Ничего!
     - Девять... - прохрипел Неджес, и красное полотнище задрожало. Колдун
всматривался в него, утирая ладонью выступившую на лбу испарину; теперь он
знал оставшийся ему срок. Девять дней!  Если  только  проклятый  демон  не
обманул...
     Протерев кулаками глаза, Неджес вновь  уставился  на  изгибавшуюся  в
бешеных конвульсиях багровую ткань.  Он  обладал  искусством  чтения  этих
знаков, предвестников грядущего; каждая складка и каждый извив имели смысл
и  могли  сообщить  о  многом.  Но  сейчас  стигиец  был  не  в  состоянии
истолковать их; не то весть о близкой гибели потрясла его, не  то  символы
будущих событий и  в  самом  деле  оставались  неясными.  Второе  казалось
чародею более вероятным. Как многие люди, получившие предсказание о скорой
смерти, он все еще не мог поверить в нее,  зато  ощущал,  как  некая  сила
затуманивает пророчества Багрового Плата. Но если так, то и  свидетельства
его кончины могли оказаться ложными!
     Неджес воспрянул духом. Сотворив необходимое  заклятье,  он  заставил
Плата свернуться, исчезнуть в золотом ларце; потом снял защитный купол  и,
сосредоточившись, погрузил ларец в черный камень алтаря. Там он и пребудет
до следующего раза - под мощной дланью Сета, способного движением  мизинца
сковать тысячу злобных демонов!
     Покончив с этим, чародей присел к столу, отхлебнул  слабого  вина  из
торчавшего меж древними фолиантами кувшина и  задумался.  Ему  определенно
грозила  опасность;  сколь  бы  смутными  и  неясными   не   казались   ее
предзнаменования, в том, что она  существует,  Неджес  не  сомневался.  Он
улавливал ее признаки и раньше, во время предыдущих магических  сеансов  с
Багровым Платом, когда  заглядывал  лишь  на  три-четыре  дня  вперед,  не
пытаясь проникнуть в более отдаленное  будущее.  К  Шандарату  приближался
некто, таивший в себе смертельную угрозу; возможно, он уже прибыл в  город
и бродил по его улицам, площадям и базарам в поисках первого советника или
даже рыскал  в  окрестностях  его  дворца.  Этот  неведомый  пришелец  был
исключительно опасен - опасен уже тем, что собирался покуситься  на  жизнь
могущественного   мага.   И   небезуспешно,   если   верить    полученному
предсказанию!
     Но кто он?
     Тут Неджес терялся в догадках. Присутствие в стенах Шандарата другого
чародея, белого ли, черного, он ощутил бы и сам, не обращаясь за помощью к
Багровому Плату; аура Силы в равной степени окружала и стигийских колдунов
Черного Круга, и гиперборейских волхвов из  далекой  Похиолы,  и  мудрецов
Кхитая и Вендии, и светлых друидов с Пиктского  Побережья.  Он  почуял  бы
любого из них за три дня пути! Но тот, кто угрожал ему, не являлся  магом;
если он и обладал Силой, то лишь  такой,  которая  позволяла  укрыться  от
всеведущего Плата. Это казалось невероятным, но это было так!
     Может быть, обычный  человек,  чьим  телом  завладел  демон?  Стигиец
покачал головой. Нет, он учуял бы и демона!  Любое  создание  демонической
природы - даже такое ничтожное и никчемное существо, как то, что  притащил
в город какой-то бродяга с севера! Ну, об этом протухшем испражнении  мула
не стоит и беспокоиться! Хотя... Неджес припомнил  пару  извивов  багряной
ткани, обещавших ему кое-какие неприятности, связанные с  этой  древней  и
бессильной тварью. Мелкие неприятности... Ну, это он переживет - в отличие
от того северного бродяжки и вора!
     Он заставил себя не думать о ничтожном, вновь обратившись  мыслями  к
главной опасности. Как у всех в мире, у него  были  враги  -  даже  внутри
Черного  Круга,  среди  тех,  кто  боролся  за   благосклонность   владыки
Тот-Амона. Они - или некие другие, пока еще неведомые противники  -  могли
пустить по его следу зомби,  вампира,  вурдалака  или  злобного  призрака;
словом, любое существо, способное убить самым необычным  способом,  но  не
обладающее в полном смысле магическим даром.  Такого  обнаружить  сложней,
чем чародея или демона...
     Ну, что ж! Неджес поднялся, решительно расправил плечи, чувствуя, как
злобная сила переполняет его. Что ж! Он предупрежден, и это главное! Жаль,
разумеется, что эти хлопоты пришлись на тот момент, когда надо  заниматься
Архипелагом - да и владыкой Ашаратом тоже... Но ничего!  Он  предупрежден!
Имеется масса способов отразить удар и позаботиться о своей безопасности -
и клинки стражей, и острые зубы мастафов,  и  надежный  забор.  Но  прежде
всего - магия!
     Кстати, подумал он, направляясь к выходу, надо  распорядиться,  чтобы
свалили дубы у изгороди. На их месте лучше построить  стену,  каменную,  в
три роста высотой, с вышками для стрелков.
     С этой мыслью Неджес покинул подвал,  и  светильники  за  его  спиной
угасли.



                               4. ШАНДАРАТ

     Конан спал с раннего вечера до позднего утра. Комната, в которую  его
отвела служанка, находилась на втором этаже и  была  небольшой,  чистой  и
тихой; единственное окно ее выходило не на базарную площадь,  а  во  двор.
Киммериец, предусмотрительно задвинув засов на двери, скинул сапоги,  снял
пояс с мечом и сумкой, а потом растянулся на топчане и прикрыл глаза.
     Когда он поднял веки, солнце било ему прямо в лицо. Судя по небесному
светилу, дело шло к полудню, но  Конана  это  нимало  не  обеспокоило.  Он
лежал, наслаждаясь теплом и покоем, и топчан с тощим тюфяком  казался  ему
мягче царского ложа. В первый раз с того дня, как он отправился из дома  в
этот несчастливый поход, юноша провел ночь под кровом; и в первый  раз  за
долгие дни странствий он был сыт.
     Сыт? Внезапно Конан почувствовал, что это не так. Да, он _б_ы_л_ сыт,
но вчера - а со вчерашнего  вечера  миновала  целая  вечность!  Ему  снова
хотелось есть, и с каждым мгновением все сильнее и сильнее.
     Он сел на своем ложе, спустил на пол босые ноги и обвел  комнату  еще
полусонным взглядом. В ней не было ничего, кроме топчана с  набитым  сеном
матрасом, пары крюков, торчавших из стены - вероятно,  на  них  полагалось
вешать одежду, - и  небольшого  сундука,  который  мог  при  необходимости
послужить для постояльца и шкафом, и столом, и табуретом.  Сейчас  на  нем
восседал Шеймис собственной персоной -  и,  как  всегда,  с  самым  унылым
видом. Он скорчился на крышке сундука, подобрав под себя  ноги,  и  у  его
мосластых коленей лежали рядком пять золотых динариев  с  гордым  профилем
владыки Ашарата.
     Конан поднялся, шагнул к сундуку и  сгреб  один  золотой,  стиснув  в
кулаке.
     - Прогуляюсь вниз, - сообщил он демону. - Надо перекусить.
     - Да, хозяин. - Физиономия у Шеймиса  стала  еще  унылее;  видно,  он
думал о том, что никогда не сумеет сотворить тех аппетитных блюд,  которые
его господину предоставят внизу за звонкую монету.
     - Запри  дверь  на  засов  и  никому  не  открывай,  -  велел  Конан,
застегивая на талии ремень. - Когда я вернусь, то постучу вот  так,  -  он
три раза стукнул костяшками пальцев по сундуку.
     - Хорошо,  хозяин.  Слушаюсь,  хозяин,  -  Шеймис  передернул  тощими
плечами, словно ему вдруг стало зябко. - Только ты не  задерживайся,  будь
добр... Мне без тебя как-то неуютно...
     Усмехнувшись, Конан отворил дверь и  начал  спускаться  по  лестнице,
размышляя, что доставшийся ему демон во многом напоминает малого  ребенка.
Может быть, это являлось свидетельством его  древности?  Что  старый,  что
малый - тут Конан не видел особой разницы.
     Внизу он не задержался: только опростал  огромную  миску  с  кашей  и
куском мяса, выпил кружку слабого винца  и  разменял  у  хозяина  харчевни
динарий. Ему не надо было платить за  еду  -  за  все  рассчитался  вперед
Фарал, - однако Конану хотелось иметь в распоряжении  деньги  помельче,  в
серебре и бронзе. В голове у него зарождались определенные планы на вечер,
в которых фигурировала компания  давешних  игроков  в  кости  и  кое-какие
способности Шеймиса.
     Поднявшись наверх, он трижды постучал в дверь, проскользнул в комнату
и снова задвинул засов.
     - Что будем делать, господин мой? - поинтересовался  сумеречный  дух,
возвращаясь к сундуку и монетам.
     - Спать, - ответствовал киммериец, которого после  сытной  еды  вновь
потянуло в дрему. - Я буду спать, а  ты  можешь  поразвлечься  с  этим,  -
запустив руку в кошель, он высыпал перед Шеймисом пригоршню серебра.
     Затем он повалился на свое ложе и смежил веки.


     Когда Конан раскрыл глаза во второй  раз,  солнце  уже  склонялось  к
закату. Прошла добрая половина дня, и он снова чувствовал голод -  правда,
не такой острый, как вчера. Тем не менее, несмотря на легкое посасывание в
животе, юный киммериец ощущал прилив сил; Конану чудилось,  что  за  сутки
отдыха на костях его наросло изрядное количество плоти, и  тяготы  дальних
странствий начали постепенно сглаживаться в памяти.
     Он сел, протирая глаза кулаками. Лучи вечернего солнца  косым  веером
падали сквозь распахнутое окно, освещая комнату и ее небогатую обстановку;
единственными яркими пятнами здесь были горка золотых и  серебряных  монет
да рукоять нового  Конанова  меча,  отливавшая  цветом  хорошо  начищенной
бронзы. Видно,  пиратский  вожак  был  человеком  аккуратным,  когда  дело
касалось оружия, а не расчетов с пассажирами его галеры.
     Шеймис находился в прежней позиции - сидел на сундуке,  поджав  ноги,
окутавшись своими куцыми крыльями, и горестно  обозревал  орлиный  профиль
владыки Ашарата на золотом динарии. Конану хватило одного  взгляда,  чтобы
понять: ни золота, ни серебра у него не прибавилось.
     Заметив, что хозяин проснулся, сумеречный дух огладил  жидкие  усы  и
тяжело вздохнул.
     - Ох, господин мой! Размышлял я, вспоминал и трудился  от  вчерашнего
вечера до сегодняшнего, но ничем порадовать тебя не могу...
     - Это и видно, - заметил Конан не без ехидства.
     - Многое утекло  из  памяти,  слишком  многое,  за  время  сидения  в
проклятом горшке... - Демон поскреб костлявыми пальцами свое лысое темя. -
Но, сказать по правде, я  и  раньше  не  отличался  великими  талантами...
М-да-а... - Он снова испустил тягостный вздох. - Нет, не  отличался...  Ты
уж прости меня, неудачника, хозяин... Увы, увы! Не  могу  я  сделать  тебя
королем, господином над землями, городами и людьми, или великим  воеводой,
как, чувствую, ты того желаешь! Не могу принести тебе богатство  и  почет,
дворцы, замки, поместья и юных дев...
     Представив, какую юную деву  мог  бы  предложить  ему  Шеймис,  Конан
невольно содрогнулся.
     - Сие я уже понял и дев от тебя не требую, - торопливо произнес он, с
изумлением замечая, что на глазах его  слуги  выступили  слезы.  Киммериец
никогда не слышал, чтобы  демоны  могли  плакать.  Реветь,  выть,  рычать,
вопить, стонать и богохульствовать - сколько угодно; но плакать!..
     - Чем же я отплачу тебе, господин мой,  за  освобождение?  -  шмыгнув
носом, Шеймис воздел взгляд к потолку. - Чем, мой молодой повелитель?
     - Погоди, - сказал Конан,  натягивая  сапоги  и  оправляя  тунику.  -
Объясни-ка мне прежде, чем ты тут занимался.
     Демон с безнадежным видом перебрал четыре золотых динария, сложив  их
в стопку.
     - Я попробовал повторить фокус этого Фарала, - произнес он. -  Видишь
ли, хозяин, его и мое колдовство совсем различны... Собственно, то, что он
делает, даже нельзя назвать магией... Ни черной, ни белой, ни красной,  ни
зеленой.
     - Цвет меня не интересует. - Конан  притопнул  сапогами  и  опоясался
мечом, потуже затянув ремень. - Золото появилось прямо из воздуха... Разве
это не магия? Самое настоящее  волшебство,  приятель,  и  получше  твоего!
Ты-то наколдовал мне лишь костлявого  барана,  рваные  сапоги  да  ломаную
саблю!
     Демон, придя в крайнее возбуждение, даже подскочил на сундуке.
     - Нет, хозяин! То есть, насчет барана, сапог и сабли все правильно, -
продолжал он, сбавив тон, - но ты должен учесть, что я  сотворил  все  эти
вещи! Понимаешь, сотворил из ничего, а не перенес откуда-то  готовенькими!
Это настоящее волшебство, пусть и не слишком удачное! А твой Фарал,  он...
- внезапно Шеймис захлопнул рот.
     - Так что же он? - с любопытством спросил киммериец, проверяя,  легко
ли выходит меч из ножен.
     - Он не творит, а только  переносит  предметы,  пользуясь  для  этого
Силой... астральной Силой великого Митры... - пробормотал дух  сумерек.  -
Значит, благой бог покровительствует ему, понимаешь?  Покровительствует  и
дозволяет пользоваться частицей своей божественной мощи...
     - Знаешь что, приятель, - Конан сгреб монеты с сундука  и  высыпал  в
свой кошелек, - по мне, что сотворить, что перенести, все  едино.  Был  бы
толк! - он  многозначительно  похлопал  по  сумке,  и  динарии  отозвались
веселым звоном. - Помнишь, Фарал признался, что вытащил это  золото  прямо
из кубышки какого-то Дастры, местного богатея... Ну,  а  ты  можешь  такое
сделать?
     Шеймис уныло свесил голову.
     - Увы, мой юный господин! Этим-то  я  и  занимался  от  вечера  и  до
вечера,  как  доложил  тебе  раньше.  Но  я  -  дух  сумерек,  и  не  могу
использовать силу солнечного бога. У меня свои пути...
     - Кривые и узкие, - ухмыльнулся Конан.  -  Такие  узкие,  что  ничего
полезного по ним не протащить!
     Словно подтверждая этот вердикт, демон горестно всплеснул крыльями.
     - Выходит, фокусы Фарала тебе не по зубам, - уточнил киммериец. - Ну,
а о нем самом что ты скажешь?
     Физиономия  Шеймиса  несколько  разгладилась,  и  он   погрузился   в
размышления. Наконец, важно нахмурившись и  почесывая  свой  длинный  нос,
демон сказал:
     - Он - посланец, господин мой! Специально обученный посланец, который
должен совершить нечто в этом городе во имя великого Митры!
     - Хмм, посланец, да еще обученный... - протянул Конан.  -  Ладно,  то
его дела, а не наши, - заключил он, присаживаясь на топчан. - Давай-ка  мы
кое с чем разберемся, Шеймис.
     - Давай, хозяин, - с готовностью согласился сумеречный дух, поудобнее
умащиваясь на сундуке.
     - Ты наколдовал мне тощего барана, сухой хлеб, дрянную саблю, кошель,
рваные сапоги да тунику... - киммериец потянул свое одеяние  за  ворот,  и
оно затрещало. - Тунику тоже не очень прочную,  но  это  не  беда.  Вот  с
саблей вышло хуже... из-за нее меня чуть не прикончили!
     - Но я же поразил твоего врага! - вскинулся Шеймис.  -  Я  наслал  на
него страшную болезнь!
     - Да, и у этого мерзавца схватило живот. Ты и с другими так можешь?
     Демон задумчиво почесал темя.
     - Не исключено, мой господин.
     - А как насчет засовов и замков? Ты  сумел  бы  их  отпереть?  Ну,  к
примеру, хоть этот? - Конан ткнул пальцем в сторону двери.
     - Попробую, хозяин. - В голосе Шеймиса не ощущалось  уверенности,  но
он вдруг напрягся и начал  сверлить  засов  взглядом.  Сначала  ничего  не
происходило, потом массивная железная полоса со  скрежетом  поехала  вбок,
дошла до упора, лязгнула и застыла.
     - Отлично! - Конан подскочил к двери и снова  запер  ее.  -  Молодец,
сумеречная нечисть! Ну, если ты  справился  с  этакой  тяжестью,  то  и  с
костями все пройдет хорошо!
     - С какими костями, мой господин? - Демон в недоумении наморщил лоб.
     - С игральными, приятель! Ты умеешь играть в кости?
     - В кости?.. Ах да, я что-то припоминаю...  Кажется,  их  бросают  на
стол или ровный камень, и смотрят, кому благоволят боги?
     - Ну, жрецы используют их и так, для гаданий, - Конан кивнул головой.
- А люди попроще играют на деньги. Запомни, Шеймис, у кости шесть  сторон,
и на них выжжено шесть рисунков:  первый  -  конская  голова,  потом  меч,
корабль, башня, полумесяц и солнце. Бросают три кости; у кого  "солнца"  и
"полумесяцы", тот побеждает, у кого "конь" - проигрывает.
     - И что тогда?
     - Расстается со своими деньгами! -  рявкнул  киммериец,  раздраженный
такой непонятливостью. - Ясно?
     - Ясно, хозяин.
     - А раз так, скажи: сможешь ли ты, сидя в сумке, крутить кости?  Так,
чтобы у меня всегда выпадали "солнца"?
     - Думаю, что смогу, - крылья Шеймиса возбужденно затрепыхались. -  Ты
прав, кости куда  легче  железного  засова,  и,  к  тому  же,  меня  будет
вдохновлять мысль, что я помогаю тебе разбогатеть.
     - Дойдет дело и до засовов, - пообещал Конан, раскрывая свой  кошель.
- Ну, лезь сюда!


     Вечером народу в харчевне было побольше. Вероятно, ее посещали мелкие
торговцы с базара, ремесленники да крестьяне,  что  привезли  в  город  на
продажу овощи и битую птицу. Эта публика, десятка три человек, неторопливо
насыщалась, смакуя  жареную  баранину,  местное  пиво  и  привозное  вино,
пережевывая вместе с пищей всевозможные сплетни: о  предполагаемом  походе
на Жемчужные острова, о флоте, которые собирал для этого  всемилостивейший
владыка, о  петиции  купцов,  чьи  корабли  задержаны  в  гавани  с  целью
перевозки воинских отрядов, и  о  новых  налогах,  изобретенных  мудрейшим
советником почтенным  Неджесом.  Чувствовалось,  что  его  не  любили,  но
уважали и побаивались.
     У самых бочек пили вино четыре солдата, видимо  -  стражи  с  базара.
Когда Конан проходил мимо, старший из них покосился на меч киммерийца,  но
ничего не сказал, вероятно решив, что сей молодой,  но  могучий  северянин
прибыл в Шандарат, чтобы завербоваться  в  войско  повелителя.  Конан,  не
обращая на стражников внимания, выбрал стол поближе к компании  игроков  -
тех же  самых,  что  метали  тут  кости  прошлым  вечером.  Он  недовольно
скривился, заметив, что игра идет на серебро; однако  у  каждого  из  этих
тертых парней на поясе висело по объемистому  и  мелодично  позванивающему
кошельку. Скорее  всего,  именно  там  угнездились  золотые  динарии  -  в
ожидании жертвы, которую предстояло сперва ободрить, а затем обобрать.
     Юный киммериец решил, что для начала эта роль  ему  вполне  подходит.
Покончив с бараньей ногой и  кувшином  вина,  принесенными  служанкой,  он
запустил руку в кошелек (стараясь не  раздавить  залегшего  на  самое  дно
Шеймиса),  вытащил  горсть  золотых  и  серебряных  монет  и  принялся  их
пересчитывать. Он занимался этим довольно долго,  выразительно  поглядывая
на соседний стол и делая вид, что  никак  не  может  счесть  свои  деньги;
загибая пальцы то на левой, то на правой руке, он шевелил губами,  надувал
щеки, недоуменно хмыкал и гмыкал - словом, старательно изображал  из  себя
простака и деревенщину, если не полного идиота.
     Его  усилия  не  пропали  даром:  стук  костей  за  соседним   столом
прекратился и десять пар глаз уставились на  молодого  варвара.  Тогда  он
встал,  ссыпал  деньги,  кроме  одного  динария,  в  кошель,  и,  довольно
натурально пошатываясь, приблизился к игрокам.
     - Найдется у вас место для такого кругляша? - Конан подбросил  монету
на широкой ладони.
     - Отчего же не найтись,  -  заметил  коренастый  рыжеволосый  парень,
окинув киммерийца пристальным взглядом.  -  Только  не  начать  ли  нам  с
серебра?
     - По мелочи не играю, - Конан презрительно скривил рот. -  Я  солдат,
клянусь Кромом, и не люблю таскать лишнего! К чему мне сумка серебра, цена
которой три золотых?
     Рыжий - видимо, заводила этой компании - еще раз  осмотрел  Конана  с
ног до головы.
     - Ты и вправду солдат? - недоверчиво спросил он.
     - А что, разве не видно? - киммериец выпятил грудь и положил руку  на
эфес меча.
     - Нет, ничего... Парень ты  здоровый,  только  уж  больно  молод  для
солдата. Похоже, еще и бороды не брил, а?
     Щеки Конана побагровели; он не любил напоминаний  о  своем  возрасте,
забывая, подобно многим юнцам, что молодость - такой  недостаток,  который
проходит у всех и абсолютно неизбежно.
     - Верно, бороды я еще не брил, - гаркнул он,  до  половины  вытягивая
меч из ножен, - зато кое-кому выбрил шею такой вот штукой!
     - Брось подначивать парня,  Глах!  -  заметил  один  из  игроков,  со
свернутым набок носом и хитроватыми глазками. - Он - настоящий воин, какие
могут быть сомнения! Ибо лишь могучий боец играет сразу на золото!
     - Потому что он всегда может заработать его своим  славным  мечом,  -
поддержал Кривого Носа второй из партнеров, здоровенный детина  со  шрамом
на щеке.
     - Если вместе с золотом  не  проиграет  и  меч,  -  слегка  шепелявя,
добавил третий - у него был выбит передний зуб.
     Тут киммериец сообразил, что его подначивают, и,  грохнув  кулаком  о
стол, поинтересовался:
     - Так мы играем или нет?
     - Конечно! - заявил рыжий Глах. - И я думаю, что тебе,  как  новичку,
сильно повезет, - он подмигнул своим партнерам.
     - Не сомневаюсь.
     Конан припечатал свой динарий в центре стола. Прочие игроки зазвенели
кошельками, и вскоре еще  десять  блестящих  кружков  с  орлиным  профилем
владыки Ашарата выстроились рядом с  первой  монетой.  Киммериец  прищурил
глаз: похоже, поддельных среди них не было.
     - Пройдем десяток  кругов,  -  предупредил  Глах,  без  сомнения  уже
оценивший размеры богатств новичка. - Раньше никто  из  игры  не  выходит.
Договорились?
     Компания поддержала его согласным гулом.
     - Солдат мечет последним, - добавил Шрам.
     Конан молча кивнул и, раздвинув ближайших партнеров  мощными  руками,
уселся на лавку. Рыжий Глах протянул ему на ладони три кубика,  выточенных
из слоновой кости; киммериец освидетельствовал их и  кивнул  головой.  Они
были без сюрпризов, но Конан не сомневался, что в нужный  момент  появится
другая тройка, залитая где надо свинцом - специально для того из  жуликов,
кому полагалось выиграть.
     Глах  метнул  первым:  полумесяц  и  две  башни,  совсем  неплохо   -
тринадцать очков из восемнадцати возможных. У  Кривого  Носа  выпали  меч,
корабль и башня, у Шрама - башня и два корабля, у Выбитого  Зуба  -  конь,
меч  и  полумесяц.  Ни  один  из  остальных  партнеров  не  поднялся  выше
одиннадцати очков.
     Заманивают, подумал Конан, стукнул по сумке (чтобы напомнить  Шеймису
о необходимости приниматься  за  работу),  потряс  костяшки  в  стакане  и
выбросил на стол. Они весело покатились по оструганным доскам;  два  почти
сразу встали солнцем вверх, последняя задумчиво покачалась на ребре и тоже
продемонстрировала грань с солнечным диском.
     - Ну, - с усмешкой произнес рыжий Глах, - я же говорил, что  новичкам
везет! Поехали по второму.
     Конан снова метал последним и снова выбросил три солнца. Теперь перед
ним  лежала  кучка  из  двадцати  динариев,  и  он  сообразил,   что   для
разнообразия стоило бы иногда показывать не  такие  блестящие  результаты.
Все время три солнца - это могло выглядеть подозрительным! Но партнеры его
как будто не имели возражений против такой удачливости.
     - Везет солдатику, - заметил Шрам.
     - Чувствую я, разденет он нас до нитки, - поддержал Кривой Нос.
     - А не повысить ли ставки? - предложил Выбитый Зуб. -  По-моему,  это
было бы только справедливо, а? Надо нам хоть немного отыграться.
     - Ты как, не возражаешь? - Глах покосился на Конана.
     - Нет, клянусь Кромом! - Юный киммериец подвинул  на  середину  стола
три монеты. - Так годится?
     Они сыграли по кругу, и Конан стал богаче на тридцать золотых, хотя у
Шрама выпали два солнца и полумесяц.  Похоже,  компания  взялась  за  дело
всерьез. Исподтишка посматривая на своих партнеров, Конан заметил, как они
недоуменно переглядываются и пожимают плечами.  Новичок  оказался  слишком
резвым; не то он знал какой-то фокус, не то ему сказочно везло.
     Прошли еще два круга,  но  ситуация  оставалась  прежней.  Все,  чего
удалось добиться команде  рыжего  Глаха  -  разделить  один  из  выигрышей
пополам, когда у Кривого Носа тоже выпало три солнца.  Перед  Конаном  уже
высилась изрядная горка динариев, и, предчувствуя дальнейший поворот дела,
он осторожно проверил, сможет ли вытянуть меч, сидя на лавке. Сделать  это
оказалось непросто - соседи стискивали его плечами.
     Наконец на восьмом круге Глах заявил:
     - Что-то здесь не так, парни! Слишком ему везет. Ну-ка,  покажи  свои
лапы! - велел он Конану.
     Тот  с  готовностью  протянул  раскрытые  ладони.  Глах,  видно,  был
человеком опытным и поднаторевшим во всяких мошенничествах;  он  тщательно
осмотрел  каждый  палец,  запястья  и  мощные  предплечья  киммерийца,  не
обнаружив ровным счетом ничего. Придраться к костям рыжий, разумеется,  не
мог - кости принадлежали ему самому.
     - Играем дальше? - сказал Конан, убирая руки.
     - Нет, погоди! - Шрам перегнулся к нему через стол.  -  Я  тоже  хочу
поглядеть!
     - Смотри, пока  глаза  не  повылазят,  -  усмехнувшись,  юноша  вновь
вытянул руки. - Только я кончать  игру  не  собираюсь!  Вроде  говорили  о
десяти кругах, или я ослышался?
     - Говорили, - подтвердил  Кривой  Нос.  -  Только  не  может  человек
выкинуть три солнца восемь раз подряд! Я такого не видывал!
     Конан расхохотался прямо ему в лицо.
     - Ты много чего не видывал, крысиное дерьмо! Например, мой  клинок...
Хочешь на него поглядеть?
     - Э, так дело не пойдет!  -  рыжий  Глах  нахмурился.  -  Взгляни-ка,
солдатик, во-он на тех стражников, что пьют вино у бочки. Если  мы  слегка
повздорим и понаставим друг другу синяков, они вмешиваться  не  будут,  но
коли ты пустишь в ход меч, живо окажешься в их лапах! Да и мы  поможем,  -
он многозначительно оглядел свою команду.
     Один из игроков поскреб в голове и предложил:
     -  А  не  метнешь  ли  ты,  парень,  кости  просто  так,  на   пробу?
Разок-другой?
     - И не собираюсь! - киммериец с  нахальной  ухмылкой  обвел  взглядом
лица партнеров. Конечно, их десять человек, но если дойдет до  драки,  так
просто с ним не справятся! Он и без меча сумеет сломать пару челюстей!
     - Хмм... - протянул Глах. - Значит, метнуть на пробу не желаешь?
     - Не желаю, - подтвердил киммериец.
     - Тогда может поделишься с нами, откуда у тебя такое везенье?
     - Милостью богов, - без  колебаний  заявил  Конан.  -  Великий  Митра
помогает мне!
     - Может, еще и Кром, которого ты поминал? - прищурился Кривой Нос.
     - Нет, - юноша покачал голой. - Кром, Владыка  Могильных  Курганов  -
грозный бог! Когда у нас в Киммерии рождается  мальчик,  Кром  бросает  на
него один-единственный взгляд, и все. Тот,  кто  его  выдержит,  растет  и
становится воином; а из недоносков глаза бога вышибают  дух.  И  Крома  не
интересуют людские дела! Так что если кто мне и  помогает,  то  непременно
Митра.
     - Не Митра, а Нергал!  -  внезапно  рявкнул  Шрам.  -  Нергал  всегда
заботится о своих ублюдках!
     Такого Конан не собирался терпеть. Он оскалил зубы и  начал  медленно
стискивать огромный кулак.
     - Кажется, ты назвал меня  ублюдком?  -  произнес  он,  непроизвольно
потянувшись к мечу. Шрам был самым здоровым детиной во  всей  компании  и,
видно, не боялся драки.
     - Назвал, и готов повторить! - Шрам, сидевший напротив, ткнул пальцем
в грудь киммерийца. - С ним нечисто, парни! Пусть Иштар лишит  меня  своих
милостей, если дело не пахнет колдовством!
     - Думаешь, магия? - Глах скосил глаз на приятеля.
     - А что еще? У него толстые и неуклюжие  пальцы,  им  никакой  хитрый
фокус не под силу! Так что солдатику кто-то ворожит!
     - Значит, надо с ним разобраться, - вынес решение Глах, и,  не  успел
Конан шевельнуться, как рыжий сгреб все золото к себе.
     Мгновение киммериец сидел, ошеломленный,  потом,  взревев,  попытался
встать. Но соседи с обеих сторон повисли на плечах, кто-то въехал  ему  по
скуле, а Шрам с изрядной сноровкой  опрокинул  тяжелый  стол.  Край  доски
ударил Конана в живот, лишив дыхания; и, не успел он прийти  в  себя,  как
шестеро навалились на него. Видно, у компании Глаха  имелся  немалый  опыт
утихомиривания  скандалистов,  ибо  все  его  люди  действовали  быстро  и
согласованно. Подхватив Конана за руки и за ноги, они  проволокли  его  по
залу, поднялись по ступеням к черному ходу и вышвырнули во  двор.  Он  еще
успел заметить, судорожно пытаясь вдохнуть воздух, как  солдаты  проводили
их равнодушными взглядами. Скорее всего, стражи базара получали с  игроков
не только положенный казне налог, но и мзду в собственный карман, так  что
искать у них защиты не стоило. Что касается прочих  посетителей  харчевни,
то они даже не пошевелились.
     Проехав лицом по земле (к счастью, довольно мягкой), Конан  стукнулся
обо что-то макушкой и на миг потерял  сознание.  Но  голова  у  него  было
крепкая, и, втянув  наконец  воздух,  он  поднялся  на  ноги,  ослепленный
яростью. Клинок словно сам собой вылетел  из  ножен,  из  горла  вырвалось
звериное рычанье. Сейчас он не думал о рыночных стражах  и  уж  во  всяком
случае не боялся Глаховой банды; он был готов растерзать их на части.
     Крысы! Подлые крысы, о которых  жаль  поганить  меч!  Но  придется...
Придется, ибо воины Киммерии не прощают обид! Выбросить,  словно  паршивую
собаку, бойца, который сражался под Венариумом! Конан снова  зарычал.  Ну,
сейчас он им покажет!
     Он сделал шаг к лестнице, едва заметной в сгущавшихся сумерках, и тут
до его ушей долетел слабый писк:
     - Хозяин! А, хозяин!
     Шеймис? Еще живой? Странно, что он уцелел, когда  хозяина  проволокли
по каменному полу...
     Сунув руку в сумку, где побрякивало уже только серебро, Конан  извлек
крохотного демона наружу.
     - Болван! - рявкнул он, поднося сжавшегося от страха Шеймиса к  лицу.
- Ты что же, не мог выкинуть пару раз полумесяц или башню?  Тогда  бы  эти
мерзавцы ничего не заподозрили!
     - Но, хозяин... милостивый господин мой... я делал точно то,  что  ты
повелел...
     - А! - Конан с досадой махнул мечом.  -  Недоумок  и  есть  недоумок!
Видать, мозги у тебя совсем отсырели в твоем горшке!
     - Может и так, но их еще хватит, чтобы предостеречь  тебя,  мой  юный
господин. Что ты хочешь делать?
     - Как -  что?  -  Конан  насупил  брови.  -  Сейчас  спущусь  в  этот
крысятник, вспорю живот рыжему, а остальных...
     - Не делай этого, заклинаю тебя милостью Митры! Не делай,  хозяин!  -
Шеймис в волнении привстал на тоненьких ножках. - Их  десять  человек,  да
еще солдаты... Или тебе открутят голову, или переломают ребра, или засадят
в темницу! Подумай сам! Все надо свершить иначе!
     Конан,  постепенно  остывая,  огляделся.  Задний  двор   трехэтажного
здания, в подвале коего располагалась харчевня, был погружен  в  полумрак.
Тут валялись какие-то корзины и драные мешки, в одном углу высилось что-то
смутное, неопределенных очертаний - похоже, что воз, - а напротив лестницы
стояло большое деревянное корыто, из которого поили лошадей. Об это корыто
он и стукнулся головой... Киммериец вложил меч в ножны, ощупал здоровенную
шишку на темени и со вздохом сказал:
     - Похоже, ты прав, приятель. Но эти ублюдки забрали все  мои  деньги!
Этого я им не спущу!
     - И не надо, только сделай  все  по-умному,  хозяин.  Я  не  очень-то
разбираюсь в людских делах, но опыт  долгой  жизни  кое-чему,  знаешь  ли,
учит...
     - Ты в этом уверен? - Конан вновь ощупал свою шишку.  -  Ты  даже  не
догадался напустить на этих подонков понос, как на того пирата!
     - Все случилось слишком быстро, и я не успел собраться  с  силами,  -
пояснил Шеймис. - Теперь же у нас есть время подумать и подготовиться.
     - Ну, и что ты предлагаешь?
     - Хмм... Мне кажется, самое лучшее - проследить за их вожаком. Пойдет
же он когда-нибудь домой! И если по пути найдется темное местечко...
     Несколько мгновений Конан размышлял, опустив голову и  уставившись  в
землю; потом по губам его скользнула улыбка.
     - Темное местечко! - повторил он. -  Это  хорошо!  Думаю,  что  такое
найдется, и не одно!


     Рыжий  Глах  возвращался  домой  в  прекрасном  настроении.  Вечер  в
харчевне под бронзовой рыбой  выдался  отменный;  не  каждый  раз  удается
заработать пару золотых динариев! Всего у бродяги  с  севера  было  четыре
монеты; половина причиталась ему, половина - компаньонам,  причем  львиную
долю забирали Кривой Нос, Шрам и Выбитый Зуб. Они считались  подмастерьями
при   мастере;   прочим   же,   подголоскам   и   ученикам,    приходилось
довольствоваться серебром или же просто дармовой  выпивкой.  Каждый  вечер
Глах выдавал своей команде монеты по  счету,  чтобы  у  каждого  было  что
поставить   на   кон;    потом    собирал,    выделяя    долю    выигрыша.
Простаками-клиентами чаще всего оказывались приезжие - купцы,  мореходы  и
прочие странники; свои, шандаратские, знали о Глаховом промысле и не  сели
бы с ним за стол даже по прямому повелению Митры. Случалось ему обирать  и
крестьян, привозивших  в  город  овощи  на  продажу  и  желавших  рискнуть
выручкой. Правда, с этих доход был невелик; за тележку репы или свеклы  на
базаре можно было выторговать три-четыре серебряные монеты.
     Нет, этот молокосос-киммериец подвернулся на  редкость  удачно!  Глах
положил на него глаз еще прошлым  вечером,  едва  только  парень  вошел  в
харчевню. Приятель у него видно  богатый  человек...  дал  щенку  денег  и
заплатил за постой... такого бы обобрать... Но  тут  рыжий  Глах  вспомнил
лицо спутника киммерийца и невольно поежился. Нет, связываться с ним  явно
не стоило! Опытный человек, бывалый, и  мечи  носит  не  для  того,  чтобы
пугать народ! Из тех людей, что, обнажив клинок, тут же  пускают  кровь...
не бахвал-мальчишка, которого придавили  столом,  как  таракана,  а  затем
вышвырнули прочь! Лихо вышвырнули! Так,  что  он  и  нос  побоялся  сунуть
обратно!
     Глах негромко рассмеялся, пробираясь по темному переулку, выходившему
к небольшому пустырю. Тяжелая сумка с сотней золотых и с  серебром  -  его
капитал, блестящая наживка, на которую ловились простаки, -  успокоительно
хлопала по правому бедру,  слева  болтался  кинжал  длиной  в  локоть.  Он
неплохо владел этим оружием, что на близком расстоянии, что на  дальнем  -
попадал в яблоко с двадцати шагов. По этой ли причине,  либо  потому,  что
Шандарат  был  городом  благопристойным  и  спокойным,  желающих   всерьез
покуситься на Глахову сумку не находилось. Он был человеком с  положением,
мастером гильдии игроков, заключившей вечный мир с нищенским  и  воровским
сословиями, и никакие неприятности ему не грозили - до тех  пор,  пока  он
платил установленный мудрейшим Неджесом налог в казну.
     В харчевне под бронзовой рыбой он хорошо  выпил  и  закусил,  отмечая
сегодняшнюю удачу, и потому намеревался, по прибытии в свой уютный домик у
западной городской стены, тут же  завалиться  в  постель.  Разумеется,  не
один: у него имелось пяток рабынь на выбор, в том числе и самое  последнее
приобретение, молодая иранистанка, смуглая, страстная и сочная, как зрелый
персик. Шагая по заросшему деревьями  пустырю,  Глах  чуть  ли  не  воочию
слышал ее стоны, ощущал горячие губы на  своей  щеке,  острые  ноготки  на
шее...
     На шее? Шею и в  самом  деле  что-то  укололо  -  острое,  твердое  и
холодное, совсем не похожее на ноготок смуглой  прелестницы.  Глах  замер,
всматриваясь в заступившую дорогу смутную  тень.  Рука  его  потянулась  к
кинжалу.
     - Стой спокойно, сын портовой шлюхи, - посоветовал ему хриплый голос,
в котором проскальзывали высокие нотки, словно его  владелец  вот-вот  мог
пустить петуха. - Стой спокойно, и останешься цел! Кишки я тебе не выпущу,
разве что челюсть сворочу.
     - Тогда убери меч, - произнес Глах, с облегчением узнав  в  грабителе
киммерийца-молокососа. Уж с этим-то солдатиком он совладает  -  не  силой,
так хитростью! Его пальцы уже стиснули рукоять кинжала.
     - Уберу, уберу, не пачкай штаны. - Клинок отодвинулся, потом с  тихим
шорохом скользнул в ножны. - А теперь давай-ка сюда сумку, ублюдок.
     - Всенепременно, -  пообещал  Глах  и,  вырвав  из-за  пояса  кинжал,
ринулся к темной фигуре, целясь под левое ребро.
     Он еще успел разглядеть,  как  навстречу  метнулось  что-то  смутное,
громадное  -  похоже,  кулак,  величиной  с  пивную  кружку;  затем  Глаху
почудилось, что его с размаху припечатало лицом к каменной  стене.  Охнув,
он осел на землю и потерял сознание.
     ...Когда он снова пришел в себя, ни объемистой сумы,  ни  кинжала  на
поясе уже не было. Он сидел, опираясь спиной на шершавый древесный  ствол;
рядом мальчишка-киммериец рылся в его сумке.
     Глах осторожно поднял руку, ощупал челюсть  и  выплюнул  два  выбитых
зуба. Вот неудача, злобно подумал он, враз лишиться сотни монет да  еще  и
пары зубов в придачу! Деваться, однако, было некуда; этот варвар, несмотря
на юный возраст, оказался силен, как  медведь!  И  некое  шестое  чувство,
интуиция опытного игрока, подсказывало Глаху, что рыпаться не следует.  Ни
в коем случае не следует, если он хочет остаться в  живых!  Он  был  готов
признать свою ошибку: сегодня вечером его компания обобрала не хвастливого
мальчишку-варвара, а дикаря, для которого  что  выпить  кружку  вина,  что
перерезать глотку человеку - все едино.
     Внезапно  парень  прекратил  звякать  монетами  и  ухмыльнулся;  Глах
увидел, как блеснули его зубы в слабом лунном свете.
     - Добро! - сказал он. - Тут весь  мой  выигрыш!  Надеюсь,  теперь  ты
согласен, что в харчевне все было честь по чести?
     - Согласен, - выдавил Глах; в голове у него забрезжила новая мысль.
     - И не собираешься на меня доносить страже?
     - Не собираюсь. - Мысль развивалась и крепла. Если удастся  подцепить
этого дикаря на крючок, мщение будет скорым и ужасным!
     - Это хорошо. К твоей же пользе, рыжий, потому  что  больше  меня  не
застанут врасплох - ни  стражники,  ни  твои  приятели.  Я  сумею  уйти  и
выяснить, не ты ли пустил кого по моему следу. И тогда...
     Огромная рука сдавила шею Глаха, и  несколько  мгновений  он  почитал
себя стоящим на грани смерти, на самом краю Серых  Равнин.  Однако  мысль,
что зародилась у него, не пропала,  не  исчезла,  а  лишь  стала  яснее  и
отчетливей.
     Когда варвар отпустил его, Глах отдышался и прохрипел:
     - Хочу дать тебе совет, парень...
     - А на кой мне твои советы?
     -  Сначала  послушай...  Шандарат  -  большой  город,  богатый...   и
решительный человек может разыскать тут  не  кошель  с  золотом,  а  целый
сундук...
     - Сундук, говоришь? - Дикарь, похоже, заинтересовался. - И где  стоит
этот сундук?
     - Ну... - Глах изобразил раздумье, - ну, например,  в  лавке  Хеолота
Дастры... Не слыхал о таком?
     -  Может  и  слыхал.  Только  до  того  сундука,  я  думаю,  непросто
добраться?
     Добраться действительно было непросто. Дастра являлся  богатейшим  из
шандаратских ростовщиков и на запоры и замки не слишком полагался.  В  его
меняльной лавке днем дежурила  четверка  немедийских  наемников,  а  ночью
число их удваивалось. Эти бойцы превосходно владели и мечом, и топором,  и
арбалетом, а также и на ногу  были  скоры  -  от  таких  не  уйдешь,  если
сунешься в дверь ночной порой.  Излагая  все  это  дикарю,  Глах,  однако,
кое-что упустил,  одно  преуменьшил,  другое  -  преувеличил.  В  основном
напирал он на богатства, хранившиеся в Хеолотовых  сундуках,  где  имелось
якобы не только золото,  но  и  камни,  легкие  весом,  дорогие  ценой;  о
немедийцах же упомянул вскользь, как  о  пустяке,  не  стоящем  серьезного
разговора. Из слов его выходило, что  их  всего  трое,  и,  хоть  парни  и
здоровы, но против киммерийца им никак не устоять.
     Выслушав Глаха, варвар задумчиво  поглядел  вверх,  на  бледный  серп
луны, что мелькал в облаках, потом протянул:
     - Значит, Хеолот Дастра, говоришь... богатый человек... самый богатый
в Шандарате, так?
     - Нет. Есть и побогаче.
     - Кто, к примеру?
     Несмотря на свернутую челюсть, Глах усмехнулся.
     - К примеру, владыка наш Ашарат. Хочешь наведаться к нему во дворец?
     Варвар пропустил эту шпильку мимо ушей.
     - Кто еще? - спросил он.
     - Нуу... - Глах тянул время, еще не в силах поверить в свою удачу,  -
ну, мудрейший Неджес, наследник старого Кирима, один из больших вельмож...
     - А этот где живет? Тоже в городе?
     - Нет. У него поместье близ Туранской дороги, той, что ведет  к  югу.
Стена невысокая, за ней - деревья и дом... Охраны почти никакой, разве что
собаки, - произнес  Глах,  сообразив,  что  собачий  лай  киммериец  может
услышать  и  сам,  прогулявшись  вечером  у  поместья  первого  советника.
Поговаривали, что этот Неджес балуется магией и совсем околдовал  владыку;
что ж, если варвар сунется к нему, то у чародея будет шанс  проявить  свое
искусство. Может, на его псарне станет одним кобелем  больше...  При  этой
мысли на губах Глаха снова заиграла улыбка.
     - Чего развеселился? - подозрительно спросил варвар.
     - За тебя радуюсь, - буркнул Глах. - У Дастры много богатств, но  это
капля в море против того, что собрано в доме почтенного Неджеса.  Говорят,
есть  у  него  чертог,  заставленный  шкатулками  с   самыми   редкостными
самоцветами... В одной, дескать, рубины с кулак, в другой  -  изумруды,  в
третьей - бесценные прозрачные камни из Вендии, что превосходят твердостью
бронзу... - Он мечтательно облизнулся.
     - В каких он годах, этот Неджес?
     - Да уж немолод...
     - Странно, - произнес варвар после некоторого раздумья. -  Дом  полон
богатств, хозяин немолод, ограда низкая и никакой охраны,  кроме  собак...
Почему же ты сам с приятелями его не распотрошил, рыжий?
     - Тут, видишь ли, такое дело, - принялся объяснять Глах. -  Почтенный
Неджес в народе уважаем и прикрыт от всякого лихого  умысла  мощной  рукой
владыки. Тронь его, так бежать придется до самого Аренджуна! И быстро, ибо
у пресветлого повелителя нашего  конники  отменные,  наемники  из  Турана,
которые стреляют на всем скаку без промашки. А я никуда уходить отсюда  не
хочу, даже с большим богатством. Шандарат -  моя  родина,  и  живу  я  тут
совсем неплохо.
     - Это я вижу, - проклятый варвар  поднял  суму  и  побрякал  монетами
перед самым носом Глаха. - Кстати, а это что такое? - он выудил  из  сумки
стальной стержень изрядной толщины со слегка изогнутыми концами;  один  из
них был заострен, а другой раскован, словно лезвие долота.
     - Коготь Нергала... я и забыл про него, -  пояснил  Глах,  косясь  на
воровской инструмент.
     - Зачем он?
     - Ну, замки сворачивать или там дверь отжать... Полезная штучка!
     - Откуда взял?
     - Есть у нас в Шандарате мастер, делает... Из  самой  Заморы  к  нему
приезжают!
     - А ты для чего эту штуку таскаешь?  -  продолжал  допрос  варвар.  -
Вроде бы у тебя другое ремесло, а? Тебе дураки сами деньги отдают.
     На лице Глаха появилась странная гримаса.
     - Это ты прав,  ремесло  у  меня  другое...  Однако,  все  случается!
Проиграет, скажем, заезжий гость изрядную сумму под честное слово, а потом
и говорит: потерял, мол, ключик от своего сундучка с  деньгами...  Тут  мы
ему и поможем!
     - Ну, ладно, - варвар встал, возвышаясь над Глахом,  словно  каменная
башня. - Кое-что полезное ты мне поведал и, клянусь  Кромом,  я  должен  с
тобой расплатиться. Вот, держи! И больше мне не попадайся!
     На колени Глаху упала серебряная монета,  и  через  мгновение  дикарь
растворился в темноте. Рыжий со злостью отшвырнул  ее  в  сторону,  потом,
скрипнув зубами, поднялся; челюсть болела неимоверно.
     - Давай, давай, - мстительно прошептал он, держась обеими  руками  за
древесный ствол. - Давай, грабь! И Хеолота, и почтенного Неджеса! Не  там,
так тут сломишь шею, проклятое отродье Нергала!
     С трудом переставляя ноги, Глах зашагал по пустырю.


     Самодельный крюк прочно зацепился за край стены. Дернув  веревку  еще
раз, Конан начал подниматься, упираясь носками сапог в неровности каменной
кладки. Стена была довольно высокой, в две длины копья, но  для  человека,
выросшего среди  гор  и  скал  Киммерии,  это  препятствие  не  составляло
проблемы.  Сущий  пустяк,  откровенно  говоря;  при  необходимости   Конан
преодолел бы эту преграду и без всяких приспособлений.
     Забравшись наверх, он проскользнул в  проем  между  зубцов  парапета,
сжался, словно огромная кошка, и спрыгнул во двор.  Ноги  его  спружинили,
ударившись о твердую землю; он замер  на  миг,  прислушиваясь  и  втягивая
воздух ноздрями. На зрение полагаться не приходилось,  ибо  вокруг  царила
кромешная  тьма  -  в  эту  ночь  тучи  затянули  небо,  и   слабый   свет
нарождавшейся луны не мог пробиться через их плотную завесу.
     Присев на корточки, Конан ощупал почву у  самых  своих  ступней.  Она
была плотной, утоптанной и  немного  колкой  -  видимо,  вдоль  стены  шла
мощенная гравием дорожка. Рука юноши двинулась  дальше,  пальцы  коснулись
мягкой травы и каких-то прутьев. Кустарник, догадался он, и встал во  весь
рост, уже не опасаясь, что его заметят из дома. Смутные контуры массивного
одноэтажного строения,  в  котором  размещалась  меняльная  лавка  Хеолота
Дастры, маячили где-то впереди, почти  сливаясь  с  темным  покровом  туч,
нависавших над горизонтом.
     Протянув руку вверх, Конан нащупал перекрестье меча, и  прикосновение
к прохладной бронзе вселило в него уверенность. На этот  раз  он  закрепил
клинок на спине - чтобы не болтался в ногах; рифленая  рукоять  торчала  у
правого плеча. Над левым, иногда  ударяясь  о  щеку,  болталась  небольшая
плетенка  из  бечевы,  привязанная  к  ремешку,  который  охватывал  виски
киммерийца.   В   ней   сидел   Шеймис   собственной   персоной,   занимая
стратегическую позицию у самого уха хозяина - в противном случае  тот  мог
не расслышать его советов. Кроме  меча,  веревки  с  крюком  и  крохотного
демона, Конан прихватил с собой только котомку с припасами, прочный  мешок
да коготь Нергала - воровскую "лапу",  отнятую  у  рыжего  Глаха  три  или
четыре дня назад.
     Юный киммериец провел это время, слоняясь по окрестностям  Шандарата,
по шумным городским базарам, улицам и площадям;  вечерами,  после  сытного
ужина, он сидел в своей  каморке,  обдумывая  план  предстоящей  операции.
После долгих совещаний с Шеймисом, Конан решил,  что  браться  с  ходу  за
почтенного Неджеса слишком рискованно. Первый советник владыки, фактически
- второе лицо в стране! Пошарив в его ларцах, надо быстро уносить  ноги  -
тут рыжий Глах был  прав,  совершенно  прав.  Для  первого  случая  Конану
хотелось  выступить  поскромнее,  подвергнув  инспекции   сундуки   менялы
Хеолота. В конце концов,  его  воровская  карьера  совсем  не  обязательно
должна начинаться с человека властительного, с нобиля и  вельможи;  монеты
ростовщика ничем не хуже золота важного сановника.
     Тем не менее Конан потратил половину дня, чтобы прогуляться по  южной
дороге, разыскать и осмотреть обитель почтенного Неджеса, а также наметить
пути неизбежной ретирады. В Шандарате имелись трое врат, от коих  шли  три
главные дороги - Гирканская, Туранская и Бритунская, пересеченные Окружным
трактом,  что  охватывал  полукольцом  городскую   стену.   По   северной,
Гирканской, он прибыл в город вместе с Фаралом,  и  этот  почти  безлюдный
путь, используемый, в основном, для переброски войск  к  границе,  его  не
интересовал. Южная дорога, Туранская,  была  куда  более  перспективной  -
оживленная торговая артерия, что тянулась через степи и полупустыни  вдоль
побережья Вилайета  до  самого  Султанапура,  крупного  имперского  порта.
Обобрав Неджеса и прихватив на его конюшне доброго жеребца, Конан  мог  за
ночь изрядно оторваться от преследователей, свернув либо на юг, к Заморе и
городу воров Аренджуну, либо на запад, в  сторону  родной  Киммерии.  Этой
второй  возможностью  не  стоило   пренебрегать,   ибо   западный   тракт,
Бритунский, вел к перевалам через Кезанкийские горы и проходил вначале  по
пустынным местам, а затем по довольно  лесистым  предгорьям,  предлагавшим
массу возможностей запутать след и уйти от  погони.  Однако,  избрав  этот
путь, Конан был бы вынужден отправиться домой или пробираться  в  Аренджун
сквозь глухие чащи, по холмам и горам.
     Пока что он не  пришел  к  определенному  решению,  а  лишь  осмотрел
издалека невысокую ограду поместья Неджеса, столетние дубы,  возвышавшиеся
над ней, и дворцовую террасу, видневшуюся меж толстенных  темных  стволов.
Никаких препятствий для  неожиданного  ночного  визита  он  не  обнаружил.
Перемахнуть  через   решетку,   затаиться   среди   деревьев,   подождать,
приглядеться и рвануть к  окнам,  выходящим  на  галерею,  -  например,  к
угловому, которое сейчас было полуоткрыто... Конан не сомневался, что  его
воровской инструмент легко совладает с любой защелкой или засовом  -  если
там были засовы. К тому же, он мог рассчитывать на помощь Шеймиса.
     Дело казалось несложным.  Правда,  прогуливаясь  по  обочине  дороги,
киммериец расслышал вой целой своры псов, зубастых шандаратских  мастафов,
способных перегрызть горло самому крупному волку за время пяти вдохов.  Но
их разводили не для охоты на волков, медведей  или  других  хищников;  эти
собаки натаскивались на человека и несли сторожевую  службу.  Использовали
мастафов  и  в  войске  -  для  уничтожения  мелких   отрядов   гирканцев.
Длинноногие и неутомимые псы могли загнать любую лошадь.
     Конан, тем не менее,  их  не  опасался,  рассчитывая,  что  мастафами
займется  Шеймис.  Оглядев  усадьбу  почтенного  Неджеса,  он  повернул  к
городским воротам, усиленно размышляя о том, где же  находится  комната  с
заветными ларцами - та самая, о которой рассказывал рыжий Глах.  Вероятно,
наверху, решил он, где-нибудь рядом с  хозяйской  спальней...  И  в  ночь,
когда туда будет нанесен визит,  хозяину,  почтенному  Неджесу,  лучше  бы
спать покрепче...  иначе,  вместе  с  самоцветами,  он  может  лишиться  и
головы...
     Однако все эти раздумья были делом вчерашним;  сегодняшней  же  ночью
Конан стоял у стены, окружавшей задний двор меняльного  заведения  Хеолота
Дастры. Проникнуть в его лавку с улицы было сложнее, ибо у двери в  темное
время горели масляные лампы, да и сама  эта  дверь  выглядела  чрезвычайно
внушительно - тяжелая, собранная из дубовых досок,  скрепленных  железными
полосами. Впрочем, дверь со двора могла оказаться столь же  непроницаемой,
но киммериец рассчитывал, что она распахнется перед ним сама собой.
     Он повернул голову влево и, едва шевеля губами, спросил:
     - Видишь что-нибудь, Шеймис?
     - Видеть - не то слово,  мой  господин,  -  раздался  тонкий  голосок
демона. - Я ощущаю... да, ощущаю - с помощью чувств, которые вы, люди,  не
можете и представить. Они, эти чувства...
     - Перестань болтать и принимайся за дело,  -  прервал  его  Конан.  -
Сколько их там?
     Сумеречный дух уцепился крохотными ручками за свою сетку и  расправил
крылышки. Сетка закачалась, жесткий конец крыла царапнул щеку Конана, и он
поморщился.
     - Во дворе никого, - доложил Шеймис.  -  В  доме...  в  доме  человек
восемь... или десять... или двенадцать... - произнес он нерешительно.
     - Восемь  или  двенадцать?  Большая  разница,  приятель!  Попробуй-ка
определить поточнее.
     - Хмм... м-да... - Крылья демона затрепетали; запах пота, ударивший в
нос Конану, свидетельствовал, что Шеймис старается изо всех сил.
     - Может,  проще  тебе  слетать,  взглянуть?  -  язвительно  предложил
киммериец.
     - Ах, хозяин!.. - В тонком голоске слышалась укоризна. - Я уж  забыл,
когда в последний раз поднимался в воздух... во всяком  случае,  это  было
задолго до того, как недруги засадили меня в горшок. Увы! Я слишком стар и
слаб, чтобы...
     - Ладно, прекрати нытье! Что ты ви... -  Конан  запнулся,  -  я  хочу
сказать - ощущаешь?
     - Большая комната, - загробным тоном произнес демон, - в ней -  люди.
С оружием! Шестеро или семеро... может, и больше... Слева и справа от  нее
- коридоры, проходы,  комнаты  поменьше...  Там  тоже  люди...  немного...
четверо или пятеро... Все спят.
     - Вот это дело, - киммериец ухмыльнулся  в  темноте.  -  Выходит,  ты
можешь работать, когда надо! - он медленно и бесшумно двинулся по дорожке,
шепча под нос: - Большая комната - это лавка, и в ней немедийцы-охранники,
про которых толковал рыжий пройдоха...  только  их  куда  больше,  чем  он
говорил... Ну  да  ладно!  Со  всеми  кучей  и  разделаемся...  А  кто  же
остальные? Те, что спят? Меняла и его челядь, так?
     - Скорее всего, хозяин, - прошелестел у самого уха голосок Шеймиса. -
Один храпит слева от бодрствующих, в комнате  побогаче,  остальные  ночуют
справа... там я, вроде бы, различаю кухню... Еще есть подвал.
     - Подвал? - переспросил Конан заинтересованно. - И что в нем?
     - Трудно определить, хозяин...  Но  в  него  мы  залезть  не  успеем.
Слишком мало времени.
     Кусты кончились,  и  Конан  свернул  к  дому,  ориентируясь  на  едва
заметный свет, мелькавший в узких окнах. Двигался он по-прежнему бесшумно,
с величайшей осторожностью занося ногу  вперед  и  опуская  ее  на  землю,
словно хрустальную чашу. В такой темноте он мог наткнуться на  камень  или
кучу мусора, упасть и наделать шума, что означало бы конец всех планов. Он
должен был соблюдать полную тишину - если не хотел сцепиться с немедийцами
и городской стражей, которая непременно явится на грохот драки.
     Шагая  на  цыпочках  сквозь  чернильный  мрак,  Конан   размышлял   о
собственном везении. Какая удача, что у этого менялы нет псов! Или  Шеймис
сумел бы справиться и с ними, и с людьми? Кто знает! Когда имеешь  дело  с
этим недоноском, нельзя быть уверенным ни в чем...
     Собаки, продолжал думать киммериец. Почему же Хеолот не держит  псов?
Больше доверяет  своим  немедийцам?  Странно...  А  вот  почтенный  Неджес
предпочитает собак,  клыкастых  мастафов...  Смешные  люди!  Ни  псам,  ни
охранникам нельзя вверять свои богатства, свою безопасность и свою  жизнь!
Человек должен полагаться лишь на себя самого, на свой меч и кулак!  Этому
учил Конана отец,  и  это  же  говорили  ему  старейшины  племени,  воины,
прошедшие от киммерийских гор до ледяной тундры Ванахейма и жарких пустынь
юга. Только меч и собственный кулак! Ростовщик Хеолот  и  вельможа  Неджес
забыли об этом - или никогда не задумывались о  сей  простой  истине  -  и
теперь поплатятся за свою доверчивость! Один раньше, другой позже...
     Приблизившись к дому,  Конан  слился  с  каменной  стеной.  Она  была
теплой, нагретой за день солнцем и еще не успевшей  остыть;  она  казалась
такой  прочной  и  надежной,  но  тот,  кто  обладал  силой,  хитростью  и
упорством,  мог  проникнуть  к  сокровищам,  находившимся  под  ее  зыбкой
защитой.
     Киммериец подобрался к окну - узкому, похожему на бойницу; пролезть в
него смогла бы разве  кошка,  да  и  то  не  слишком  раскормленная.  Окно
находилось слева от двери, такой же капитальной, как и  та,  что  вела  на
улицу;  в  слабом  свете,  падавшем  сквозь  оконную  щель,  он  ухитрился
разглядеть дубовые доски, часто перехваченные железными накладками. Справа
от двери находилась  еще  одна  бойница  и,  если  не  считать  этих  двух
отверстий, стена строения, выходившая во двор, казалась совершенно глухой.
Может быть, в ней имелись и другие окна, сейчас плотно закрытые  ставнями,
но Конан не мог обнаружить их в темноте.
     Он осторожно заглянул в бойницу. Там была комната, довольно большая и
квадратная, перегороженная посередине прочной железной  решеткой,  которая
шла от пола до потолка. Дверца, вделанная в решетку и  сейчас  распахнутая
настежь, длинный узкий стол рядом с ней и  второй,  побольше,  у  стены...
Пожалуй, кроме этого там ничего и не было. За  большим  столом  на  лавках
расположились восемь дюжих мужчин в кольчугах  и  шлемах,  с  кинжалами  у
поясов; их мечи и топоры стояли прислоненные к стене. На полу  лежали  три
арбалета.
     Где же сундуки? Неужели меняла прятал их на  ночь  в  подвале?  Конан
скосил глаза в одну сторону, потом - в другую.  Позиция  у  него  была  не
слишком удобной: он мог отчетливо рассмотреть стол по ту сторону  решетки,
за которым расположились охранники, столик поменьше и поближе к  нему  (за
ним,  вероятно,  сидел  ростовщик,  совершая  свои   финансовые   сделки),
противоположную стену с наружной дверью, заложенной засовом, и  две  стены
слева и справа - в них тоже имелись двери, что  вели,  очевидно,  в  жилые
комнаты. Если в лавке и находились сундуки со  звонкой  монетой,  то  было
совершенно ясно, что стояли они как раз у той каменной  преграды,  к  коей
прижимался сейчас киммериец.
     Он оторвался от окна и недовольно пробормотал:
     - Ничего не видно, клянусь Кромом! Проклятье!  Есть  там  золото  или
нет?
     - Не беспокойся, хозяин, - пропищал у самого уха  тонкий  голосок.  -
Есть, я чую! Но не слишком много. По левую сторону от двери  пять  больших
ларцов, но все с серебром, а по правую...  -  Шеймис  примолк,  словно  бы
вслушиваясь, - да, по правую - только один сундучок, с золотом. Небольшой,
как мне кажется.
     - Какого размера?
     - Трудно сказать... Ну, примерно две пяди в высоту.
     - Этого хватит, - буркнул Конан. - Давай, Шеймис, приступай  к  делу.
Спусти штаны с этих немедийцев.
     - Для это мне надо видеть их, - прошелестел демон. - Видеть  глазами,
а не только ощущать. Поднеси-ка меня к окну, хозяин.
     Киммериец снова приник к узкой щели, чувствуя, как Шеймис трепыхается
на его плече, царапая кожу крохотными коготками. Что-то защекотало щеку  -
видно, демон сводил и разводил свои крылья, творя магические пассы.
     Но пока стражи пребывали в добром  здравии  и  отличном  расположении
духа. Крепкие мужчины, все - от тридцати до  сорока,  и,  видать,  опытные
бойцы.  Конан  определил  это  по  нарочитой  небрежности   движений,   по
внушительным бицепсам, вздувавшимся при каждом  жесте,  по  той  привычной
готовности, что читалась в их  глазах.  Они  словно  не  замечали  тяжести
кольчуг и  шлемов  -  привычка,  выработанная  долгими  годами  солдатской
службы;  вероятно,  эти  бойцы  сносили  немало  сапог  под   немедийскими
знаменами. Конан, чуть заметно покачав  головой,  признал  про  себя,  что
стычка с такими  головорезами  могла  бы  закончиться  для  него  крупными
неприятностями.  А  ведь  у  них  еще  и  арбалеты!  Этот  рыжий  ублюдок,
незадачливый игрок, знал,  куда  его  послать!  Он  дал  себе  слово,  что
непременно рассчитается с Глахом.
     Двое из немедийцев дремали, не снимая  шлемов  и  опустив  головы  на
скрещенные руки; остальные метали кости, изредка прикладываясь к  большому
кувшину, стоявшему на полу. В нем, конечно,  было  пиво;  вряд  ли  Хеолот
снабжал своих охранников дорогим вином, да еще во время дежурства.
     - Ну, что там у тебя? - чуть слышно шепнул Конан, повернувшись  лицом
к демону.
     - Погоди, хозяин, не торопись,  -  пробормотал  тот.  -  Работенка-то
непростая... все же их восемь, а не один, как  там,  на  берегу...  Сейчас
я...
     Внезапно киммериец ощутил резкое зловоние, и тут же  люди  за  столом
беспокойно зашевелились. Двое дремавших тоже подняли головы.
     - Ага! Проняло! - пискнул демон, продолжая свои пассы.
     Охранники тем временем переглядывались, ерзали на лавках  и  скрипели
кольчугами. Один встал; другой, с недоуменным выражением  на  лице,  начал
потирать живот.
     - Пиво, что ли, сегодня несвежее... - пробормотал он.
     - Или свинина, что подали  вечером,  -  добавил  стоявший.  -  Кормят
всяким дерьмом...
     - Клянусь светом Митры, наш хозяин - изрядный скупердяй,  -  произнес
детина в шлеме с серебряными насечками - видно, старший среди  охранников.
- Договаривались, что жратва будет самой наилучшей, а выходит...
     - Выходит, с нее аж брюхо пучит! - воскликнул еще один из  доблестных
воинов, торопливо поднимаясь и расстегивая ремень.
     Конан почувствовал, как Шеймис затанцевал у него на плече.
     - Проняло! Проняло! Проняло! То ли еще будет!
     -  Сколько  у  меня  времени?  -  спросил  киммериец,  наблюдая,  как
охранники торопливо вскакивают, отодвигая лавки.
     - Ну, добраться до сундука ты успеешь и вскрыть  его  тоже.  А  потом
выскакивай на улицу и уноси ноги, - посоветовал  сумеречный  дух.  -  Могу
обещать, что в эту ночь наши друзья испытают некую  слабость  в  членах...
словом, им будет не до погони.
     - Годится, - произнес Конан, прижимаясь к стене у самой двери. Теперь
он не видел стражей, но, судя по топоту и сдержанным проклятьям,  их  и  в
самом деле проняло. Однако  шума  они  производили  немного,  и  киммериец
полагал, что Дастра и его слуги не проснутся.
     Дверь распахнулась, больно задев его по плечу;  немедийцы  вывалились
во двор и поспешно затрусили  в  самый  дальний  угол.  Один  из  них  нес
масляную лампу, прочие дрожащими руками придерживали штаны; видно, им было
совсем невтерпеж.
     Итак, фокус удался! Та же самая  штука,  которую  Шеймис  сотворил  с
вожаком пиратов! Конан довольно ухмыльнулся, провожая взглядом удалявшийся
огонек. Пусть сумеречный дух не мог испепелить его врагов на месте, однако
кой на что он все же был способен! Уже не в первый раз киммериец подумал о
том, что демоническая природа Шеймиса все-таки  дает  себя  знать:  мелкие
пакости выходили у него совсем неплохо.
     Подождав, пока кусты скроют огонек светильника, Конан вытащил  коготь
Нергала и на цыпочках проскользнул в комнату.



                                5. ПЛЕННИК

     Прижавшись к шершавому древесному стволу,  посланец  закрыл  глаза  и
сосредоточился. Он знал,  что  никто  не  сумеет  разглядеть  его  тут,  у
могучего дуба на обочине дороги; в темноте серый плащ сливался с корой,  и
аура Силы, защитный  полог,  прикрывавший  застывшую  у  огромного  дерева
фигуру, делала ее невидимой для любых глаз - людских ли, звериных. От дуба
тянуло  приятным  теплом;  его  раскидистая  крона  впитывала   астральную
энергию, струившийся с небес дар благого  бога,  которым  зеленый  исполин
щедро делился с человеком. Сильное и доброе дерево не отказывало в  помощи
никому, но лишь немногие знали, как  эту  помощь  взять  и  каким  образом
использовать.
     Какая  удача,  что  здесь  росли  дубы!  Это   вселяло   в   посланца
уверенность, словно за ним надвигалась целая рать бойцов, готовых обнажить
клинки по первому слову  команды.  Впрочем,  он  полагал,  что  и  сам  бы
справился с колдуном - другое дело, удалось ли бы ему выйти живым из этого
единоборства.
     Последние  дни  чародей  казался  неспокойным.  При  первом  контакте
посланец ощутил исходящую от него злобную мощь, уверенность в своих силах,
мрачное торжество; теперь же маг  будто  бы  получил  предостережение.  От
кого? Кому сие ведомо... Странствующие по миру Ученики имели свои секреты,
и свои тайны были у колдунов Черного Круга... Во всяком  случае,  посланец
знал, что враг догадывается о  его  присутствии.  И  хотя  Неджес  не  мог
выследить Ученика и напасть первым,  злой  колдун  чувствовал,  что  некто
намеревается положить конец его делам и самой его жизни.
     Это осложняло задачу. При неожиданном ударе имелось несравнимо больше
шансов на успех, и схватка была бы короткой;  теперь  же  придется  ломать
мощную магическую  защиту.  Если  придумать  какую-то  хитрость...  как-то
отвлечь колдуна... да, это бы помогло!  Но  хищник,  за  которым  охотился
посланец, все время  был  настороже  и  скалил  клыки,  едва  почувствовав
касание чуждой силы. Матерый зверь! Из ближних самого Тот-Амона! Тем более
почетным казалось уничтожить его, обратить во прах, швырнуть беспомощным и
бездыханным к сияющим стопам Митры.
     Под  сомкнутыми  веками  прижавшегося  к  стволу  человека  неспешной
чередой текли  картины:  бесплодная  пустыня,  обрезанная  стеной  горного
хребта;  гигантский  округлый  конус  потухшего  вулкана;  террасы  у  его
подножья - на одной из них зеленеет сад... Потом перед ним возникло  сухое
старческое лицо, словно вырезанное из темного дерева, и он услышал  голос:
"Рази, Серый! Рази!"
     Учитель... Он  всем  давал  новые  имена,  странные  клички  -  Утес,
Арбалет, Клинок, Малыш... его вот прозвал Серым, определив  носить  одежду
того же цвета... Почему? Был ли в том некий тайный смысл? Безусловно -  но
не в самом прозвище, а в том, что  оно  заменяло  прежнее  имя.  Вероятно,
наставник хотел подчеркнуть, что жизнь любого его Ученика словно  делилась
на две части - до того, как тот являлся к нему, и  после...  После,  когда
Ученик постигал Искусство и давал Клятву.
     Сквозь привычное полузабытье транса  посланец  вновь  услышал  резкий
голос, похожий на клекот хищной птицы:  "Рази,  Серый!  Рази!"  -  и  едва
заметно усмехнулся. Нет, почтенный наставник, разить еще нельзя! Рано!  Не
ты ли  учил:  семижды  примерься,  один  раз  ударь?  И  в  данном  случае
примеряться следовало с особым тщанием: противник был силен. Это не  кучка
полупьяных солдат  и  не  шайка  разбойников,  решивших  пощупать  кошелек
одинокого путника! С теми разговор короткий - два-три удара мечом и  пинок
под зад на прощанье...
     Он почувствовал, как Сила начинает пульсировать в  кончиках  пальцев,
стремясь вырваться  наружу  беззвучной  ослепительной  молнией,  пронизать
прохладный  ночной  воздух,  разнести  каменную   стену   дома   напротив,
обрушиться на врага, поразить, сокрушить, сжечь... Нет,  сказал  он  себе,
никаких необдуманных атак, никаких ударов; только разведка,  осторожная  и
деликатная. Он даже скрестил руки на груди, чтобы не выбросить их вперед в
привычном боевом приеме, превращающем накопленную Силу в разящий клинок, в
острие смертоносного копья... Утихомирив бушующую внутри мощь,  он  слегка
развел локти в стороны, сложив ладони чашечкой перед грудью.
     Тонкий,  едва  ощутимый  жгут,  в  котором  мягко  переливалась  Сила
светоносного Митры, коснулся разума колдуна.  Конечно,  тот  не  спал;  и,
конечно, был готов к отражению атаки. Теперь посланец ощущал все  жилистое
крепкое тело врага, застывшего на  ложе;  мышцы  казались  расслабленными,
дыхание - спокойным и мерным, но некая часть сознания бодрствовала,  несла
караул, словно  сторожевой  пес.  Там  клубилось  нечто  темное,  неясное,
смутное - паутина защитных заклинаний, которую малейший признак  опасности
мог привести в движение, превратив  вначале  в  непроницаемый  панцирь,  а
затем - в молниеносный ответный выпад.
     Посланец глубоко вздохнул, и, вместе с хлынувшим в  легкие  воздухом,
невидимая и неощутимая нить Силы втянулась в  его  ладони,  растеклась  по
телу, разлилась неудержимым океанским приливом, заставляя  стиснуть  зубы.
Он соединил ладони, вытянул руки вниз и в сторону;  мгновенный  фиолетовый
проблеск разорвал мрак, длинная искра ударила в землю и исчезла. Человек в
сером плаще покачнулся, словно  гася  отдачу,  несколько  мгновений  стоял
неподвижно, потом  присел,  массируя  виски.  Резкий  выброс  Силы  всегда
отзывался  недолгой  слабостью  и  головной  болью;  впрочем,  она  быстро
проходила.
     Когда взошла луна, посланец уже шагал по обочине дороги,  направляясь
в свое укрытие. Разведка удалась, и он был доволен; если колдун  и  почуял
нечто, то лишь самую неопределенную и смутную угрозу. Пусть! Пусть  знает,
что находится под  неусыпным  наблюдением,  пусть  истощает  свою  мощь  в
попытках защититься или нанести  удар  вслепую;  пусть  скрипит  зубами  в
бессильной злости. Свет Митры поразит его! И этот город  на  берегу  моря,
эта страна не будут отданы Сету, Порождению Тьмы!
     Клянусь Вечными Звездами, - подумал посланник, - и в мире, и  в  этой
земле и так достаточно горя... без того, что приносит  поклонение  злобным
богам.  Люди  пускают  кровь  друг  другу  по   любому   поводу...   жгут,
прелюбодействуют, грабят, убивают... хватают детей, юных дев и  мальчишек,
обращая их в рабство... Так могло случиться и с этим парнем,  киммерийцем,
едва не угодившим в гиперборейский плен...
     Он принялся вспоминать об их встрече и  недолгом  пути  в  город,  по
пустынной дороге, тянувшейся вдоль взморья. Дикий киммерийский волчонок...
Нет, волк-подросток, готовый запустить зубы в горло любому, чтоб  доказать
свое превосходство... Безусловно, жаждет золота,  власти,  женщин  -  всех
мирских благ, о которых мечтает любой молокосос, едва  научившийся  махать
мечом... Варвар! Северный варвар, коему юг мнится чашей сладкого вина, что
сама просится к губам...
     И  все  же  было  в  этом  черноволосом  синеглазом  мальчишке  нечто
необычное.  Какая-то  необузданная  и  дикая  сила,   первозданная   мощь,
заставляющая вспомнить о Первосотворенных гигантах, детях великого  Митры,
что  сейчас,  если  верить  сказкам,  поддерживали  земную  твердь  своими
могучими плечами... Да, этот парень был варваром, жестоким  и  жадным,  но
лишь  всеведущие  боги  могли  предвидеть,  что  вылепит  из  него  жизнь.
Возможно, ему, как  тем  гигантам  из  легенд,  тоже  предстояло  свершить
великое, подставив спину под безмерную тяжесть  земную...  или  расколоть,
растоптать твердыню зла, железной рукой сдавить горло Древнего Змея...
     Посланец не мог ответить на эти вопросы, ибо, несмотря на многие свои
таланты и умения, даром предвидения не обладал. Ему, однако, казалось, что
Учителю было  бы  любопытно  взглянуть  на  мальчишку;  старый  наставник,
обучавший Великому Искусству Убивать, сумел бы разобраться в том, что  для
самого посланца оставалось неясным намеком, смутной аурой  грядущего,  что
окружала киммерийского волчонка. Тем более, что аура эта  была  затуманена
некими чуждыми испарениями магического свойства, принадлежавшими отнюдь не
юному варвару. Их посланец выделил и опознал без труда  при  самой  первой
встрече; и сейчас, шагая по темной и безлюдной Туранской дороге, он  вновь
подумал: что за нечисть привязалась к пареньку?
     Этот вопрос требовал изучения  и,  вероятно,  самых  экстраординарных
мер. Что ж, вскоре главная миссия будет завершена,  и  тогда  можно  будет
уделить внимание странному спутнику молодого киммерийца. Разумеется,  если
они снова увидят друг друга, и  если  парень  за  эти  дни  не  влипнет  в
какие-нибудь неприятности. Город полнился  слухами  о  дерзком  ограблении
ростовщика Хеолота Дастры, случившемся прошлой ночью, и посланец почти  не
сомневался, чьих рук это дело.


     Ночной визит в лавку менялы оказался вполне удачным: вскрыв небольшой
сундучок с золотом, Конан взял пару сотен монет. Тут были  и  шандаратские
динарии, и полновесные туранские диски размером с ноготь большого  пальца,
и  мелкие,  похожие  на  рыбью  чешую  иранистанские   халлы,   и   марки,
отчеканенные в Аквилонии, Немедии, Офире и десятке иных стран. Выскочив на
улицу с добычей, юноша нырнул в ближайший темный переулок и  направился  к
северной городской стене. Он понимал,  что  возвращаться  в  гостиницу  не
стоит; рыжий Глах  мог  не  сдержать  обета  молчания,  если  жажда  мести
перевесит страх перед мечом киммерийца.
     А посему  Конан  перелез  через  стену  и  зашагал  к  свалке.  Стены
Шандарата были довольно высоки, и ему вновь пришлось пустить в ход веревку
с крюком; зато теперь он нимало не беспокоился  о  стражах,  торчавших  на
ближайших  башнях.  После  некоторых  усилий   со   стороны   Шеймиса   им
понадобилось сойти вниз - и так срочно, что  копья  и  щиты  были  брошены
прямо у парапетов.
     Свалка, лежавшая  меж  Гирканской  и  Бритунской  дорогами,  являлась
идеальным  убежищем.  На  протяжении  веков  Шандарат,  город  богатый   и
приверженный к аккуратности, вывозил сюда весь мусор  и  отбросы  -  битую
посуду  и  черепицу,  старую  одежду,  ломаную  мебель,  негодные   доски,
протертые до дыр ковры, отслужившие свой срок  циновки,  корзины,  телеги,
седла, занавески, горшки, конскую сбрую, пивные бочки,  лопнувшие  канаты,
стружку и древесную кору с верфей. Здесь почти не имелось  старых  изделий
из металла - медь и железо были слишком дороги, чтобы выбрасывать  их  без
толку - зато окрестные кузнецы,  стеклодувы  и  гончары  обильно  удобряли
свалку шлаком. Бурые холмы плотно слежавшейся гари высились  по  всему  ее
периметру, и в них откапывали себе убежища те, кто не ужился за городскими
стенами.
     Да, Шандарат выплескивал на эту огромную помойку не только прогнившее
дерево, рваное тряпье и прогоревший шлак, но и  человеческие  отбросы.  До
поры до времени этих отверженных никто не трогал; они ютились в пещерах, в
норах и хижинах, выстроенных из подручного хлама, побирались  у  городских
ворот, среди окрестных крестьян или промышляли на  морском  берегу.  Но  с
пришествием  в  Шандарат  почтенного  Неджеса  порядки  изменились:  часть
обитателей свалки отловили, вывезли на Обглоданный остров,  и  что  там  с
ними сталось, никто не знал.
     Не тронули лишь самых  жалких  людишек,  ветхих  стариков  и  старух,
увечных да юродивых - то есть тех, кто не мог ни воровать, ни, тем  более,
грабить, и не представлял  опасности  для  благочинного  Шандарата  и  его
торговых гостей. Среди подобной публики Конан смотрелся бы белой  вороной,
но он не афишировал свое  присутствие  в  местной  клоаке;  добравшись  до
заранее облюбованной норы, киммериец нырнул в нее и загородил вход толстой
доской.
     В крохотной пещерке нельзя было встать во весь  рост.  Скорчившись  в
три погибели, юноша отстегнул меч и снял сапоги; потом, раскрыв котомку  с
припасами и  пожитками,  вытащил  из  нее  кошель  с  Глаховым  золотом  и
пересыпал  его  в  мешок,  к  награбленному  у  Хеодата.   Он   улыбнулся,
прислушиваясь, как монеты с тихим звоном здороваются  друг  с  другом,  и,
положив мешок под голову,  вытянулся  на  полу  из  плотно  утрамбованного
шлака. Шеймису было велено бдеть и сторожить; засим Конан закрыл  глаза  и
погрузился в сон.
     Утром он перекусил куском вяленого мяса с сухарями, нехитрой  снедью,
прихваченной из харчевни; следом за пищей  отправилось  пиво,  сотворенное
Шеймисом. Юный киммериец выхлебал его  из  глиняной  кружки,  стараясь  не
дышать - напиток был прогорклым, вонючим и больше походил на  застоявшуюся
морскую воду. Однако он ничем не  выдал  своего  неудовольствия:  в  конце
концов,  сумеречный   дух   прошлой   ночью   представил   самые   весомые
доказательства своей  полезности,  расстроив  желудки  сразу  у  восьмерых
здоровенных стражей Хеолотовых богатств.
     Наевшись, Конан запустил руку в мешок, погрузил пальцы в груду монет,
потом стиснул их в кулак, чувствуя, как ребра золотых дисков  врезаются  в
кожу. Такое богатство! Подобного у него не было  никогда!  Нет,  не  нищим
попрошайкой явится он в  Аренджун!  Или,  быть  может,  лучше  отправиться
домой, к киммерийским кострам? Его добыча  велика  и  достойна  настоящего
воина!
     Последнее казалось ему самым важным. Деньги сами  по  себе  мало  что
значили для него; он не был алчен и не испытывал преклонения  перед  этими
желтыми   сверкающими   кругляшами   с   профилями   великих   владык,   с
геральдическими орлами, змеями и драконами. Гораздо  больше  его  занимали
блага, которые можно было на них купить: хорошее оружие, добрый конь, пища
и вино, женщины... Но даже это не являлось главным, ибо оружие, коня и еду
он предпочел бы своровать или отнять  -  точно  так  же,  как  отнял  кучу
золота, в которой сейчас  тонула  его  рука.  Основным  же  было  то,  что
драгоценная добыча служила весомым доказательством его способностей.
     Он _м_о_ж_е_т_!
     У него достало хитрости и ума, чтобы придумать план, хватило ловкости
и отваги, чтобы довести его до конца! Конечно, не без помощи Шеймиса -  но
разве не он, Конан, придумал, как  использовать  этого  демона-неудачника?
Этого недоумка, это ничтожество,  способное  сотворить  лишь  сухую  корку
хлеба, прогорклое пиво да саблю, что  ломается  при  первом  же  настоящем
ударе?
     Горделивые мысли внезапно вызвали у него чувство неловкости  и  вины.
Не стоит так думать о несчастном демоне, решил он; ведь Шеймис не виноват,
что какие-то неведомые враги запихнули его в горшок, заточив на  века  или
тысячелетия. Подумать только, какая уйма времени! За такой срок можно было
позабыть собственное имя, а не одни лишь колдовские чары!
     Распластавшись на животе, Конан выглянул из своего убежища, убедился,
что снаружи все спокойно, и сказал:
     - Ну-ка,  Шеймис,  сотвори  мне  еще  кружечку  пивца!  Что-то  жажда
замучила.
     Демон, вновь принявший свой нормальный вид, радостно встрепенулся.
     - Сейчас, хозяин! Значит, пиво мое пришлось тебе по вкусу?
     Конан кивнул головой, надеясь, что на его лице не  выразилось  явного
отвращения. Получив кружку, он отхлебнул пару глотков и произнес:
     - Отличное пойло! Наверное, сидя в горшке, ты то и дело прикладывался
к пиву да вину, а? Ведь других развлечений там не было?
     - Нет, мой господин, - произнес дух сумерек  с  глубоким  вздохом,  -
развлечений там действительно не имелось... Но мы, демоны, не нуждаемся  в
вине и пище - во всяком случае, большинство из  нас.  Так  что  и  в  этом
удовольствии мне было отказано.
     Они помолчали, затем Конан спросил:
     - Чем же ты занимался в своей темнице? Ведь ты провел в  ней  столько
лет, что впору рехнуться!
     Шеймис огладил тощей лапкой череп, пощупал усы.
     - Духи не  могут  лишиться  разума  подобно  вам,  людям;  мы  просто
развоплощаемся, таем, растворяясь  в  астрале.  Что  же  до  того,  чем  я
занимался, хозяин... - Он снова потер лоб, словно бы вспоминая.  -  Говоря
по правде, я спал. Спал, открывая глаза раз  в  год  или  в  столетие,  не
знаю... глядел на стеклянные стены, окружавшие меня сверху, снизу, со всех
сторон, и опять засыпал... Клянусь древними богами Ночи и Дня, больше  там
нечего было делать!
     - И что тебе снилось?
     Крысиная мордочка демона приняла мечтательное выражение.
     - Ах, мой господин! Иногда я превращался в могучего духа,  повелителя
стихий, одаренного многими умениями... Я парил в воздухе,  поднимаясь  все
выше и выше, к бесконечному астралу,  к  подножию  трона  самого  светлого
Митры... Случалось мне превращаться в странное существо, безмерно огромное
и сильное, подпирающее спиной некую тяжесть - столь же  безмерную,  как  и
дарованная ему сила... Но я гордился тем, что не уступаю этой ноше  ни  на
волос! Я был гигантом, на чьих плечах покоится мир... - Шеймис  задумался,
полуприкрыв глаза. - Но больше всего, мой юный хозяин, я любил другие сны,
- внезапно произнес он. - Известно ли тебе, что древнее море, из коего  ты
выловил меня, на севере упирается в подножия гор?
     Конан молча пожал плечами. Киммерийцы не ходили в набеги  на  крайний
север моря Вилайет; кому интересны стылые воды, безлюдная тундра и ледяные
пустыни? Те, кто хотел охладить жар среди снегов, могли воевать  с  ванами
или гиперборейцами.
     - Так вот, - продолжал Шеймис, задумчиво подняв глаза  к  потолку,  -
там серые волны плещут на серые  камни,  горные  вершины  подпирают  серое
небо, там моросит серый дождь или падают с неба мокрые снежные хлопья...
     - Должно быть, препаршивое местечко, - заметил Конан.
     - О, нет, мой господин! Я жил в тех краях и не  знаю  места  лучше...
Скалы, море и дождь... неяркий свет...  прохлада,  тишина,  покой...  лишь
волны шуршат у берега... Ах, как я хотел бы вернуться туда!
     - Так возвращайся, -  великодушно  предложил  киммериец.  -  Ты  свое
отработал, - протянув руку к мешку, он позвенел монетами.
     - Увы, хозяин! - на физиономии Шеймиса появилась жалобная гримаса.  -
Я же объяснял, что не могу покинуть тебя! Ни по своей, ни по  твоей  воле!
Пока смерть нас не разлучит!
     - Это чья же смерть? -  Конан  нахмурился;  такие  разговоры  ему  не
нравились.
     - Твоя, разумеется! Хоть я и стар, но проживу  еще  немало  столетий,
тогда как ты, эфемерное человеческое существо,  обречен  скорой  гибели  и
тлену.
     Глаза юноши сузились, и он  метнул  на  духа  сумерек  подозрительный
взгляд.
     - А ты не попытаешься приблизить эту гибель и тлен? А, приятель?
     -  Почему  ты  так  решил,  хозяин?  -  Вид  у  Шеймиса   был   самый
оскорбленный.
     - Ну... Ты ведь тогда освободишься, верно?
     - Да будет тебе  ведомо,  что  находящийся  в  услужении  дух  обязан
всемерно заботиться о своем господине! - торжественно провозгласил Шеймис.
- Если же он своими действиями, равно как и советами, ускорит его  смерть,
то будет проклят и немедленно развоплощен!
     - Кем? - поинтересовался Конан, желавший иметь полную  определенность
в таком важном вопросе.
     - Найдутся и стражи недремлющие, и силы великие,  -  ответил  Шеймис,
вновь вскидывая глаза вверх. - Митра, великий и мудрый, все видит!
     - Митра? Ха! Не ты ли говорил, что сумеречные духи не  имеют  к  нему
никакого отношения?
     - Не совсем так, хозяин. Митра не дозволил нам черпать  из  источника
его Силы, но покарать... да, покарать он может! Любого и каждого!
     - Хмм... - Конан уставился на демона; какая-то новая  мысль  зрела  у
него в голове. - Значит, Митра не желает делиться с  вами  своей  силой...
Ну, хорошо! А кому же тогда он готов ее даровать? Белым магам, что ли?
     - Кому ведомы пути Великого и что я могу  сказать  тебе  о  них!  Тем
более, что белых  магов  я  не  встречал...  Но,  полагаю,  не  только  им
благоволит Митра. Вспомни-ка о человеке, с которым мы пришли в сей город!
     - Об этом Фарале?
     - Да. Он никакой не колдун, однако может творить чудеса.
     - Верно, - согласился Конан, вспомнив, с  какой  легкостью  аквилонец
уложил шестерых дюжих пиратов. А золото,  новенькие  динарии,  извлеченные
прямо  из  воздуха!  На  миг  он  подумал  о  том,  не  отправиться  ли  к
таинственному наставнику, обучающему столь  полезным  вещам,  но  тут  его
глаза скользнули  по  мешку  с  монетами,  и  Конан  отрицательно  покачал
головой.  Нет!  Жизнь  длинна,  и  когда-нибудь  он   найдет   Учителя   -
когда-нибудь, но не сейчас! Сейчас его дорога лежит в Киммерию! А оттуда -
в страну проклятых гиперборейцев! Или в Аренджун? Он не мог сказать  этого
с полной определенностью.
     Но до  окончательного  решения  надо  было  наведаться  к  почтенному
Неджесу, пошарить в его ларцах. Конан не собирался торчать на шандаратской
свалке до  скончания  веков  и  счел,  что  может  нанести  визит  первому
советнику нынешней же ночью. Выглянув из своей норы, он обнаружил, что  за
разговорами полдень уже незаметно миновал, но до вечера еще далеко.  Самое
время вздремнуть перед ночным делом! Пошарив в торбе, юноша вытащил  кусок
мяса, сжевал его и, поморщившись, запил пивом; потом вытянулся на  жестком
неровном полу и уснул.
     Когда в небе загорелись первые звезды, Шеймис растолкал хозяина.  Они
выбрались наружу:  высокий  плечистый  человек  с  мечом  и  туго  набитой
котомкой за плечами, и крошечный демон, умостившийся на его плече.  Свалка
выглядела  темной  пустыней;  все   ее   жалкие   обитатели   попрятались,
расползлись по своим берлогам, хижинам и  шалашам,  ибо  гулять  в  ночном
полумраке тут было небезопасно - в  зависимости  от  удачи,  смельчак  мог
переломать руки, ноги или шею. Конан, однако, не собирался  углубляться  в
опасный лабиринт из разбитых возов, гнилых досок, груд тряпья и мусора; он
тенью проскользнул вдоль шлаковых холмов, спустился вниз, к чахлому леску,
и вскоре уже пересекал западный тракт, ведущий в Бритунию.
     В отличие от Туранской дороги, он не был обсажен деревьями,  и  юноша
постарался быстрей миновать это пустынное место,  забирая  к  юго-востоку.
Вскоре начался лес, затем повеяло свежими морскими запахами, и  он  понял,
что  не  сбился  с  пути:  где-то  неподалеку  лежал   прибрежный   район,
застроенный дворцами и виллами шандаратских богатеев. Конан  ускорил  шаг,
вглядываясь в смутные очертания деревьев; эта ночь выдалась ясной и,  хотя
бледный серп месяца давал совсем  немного  света,  киммериец  видел,  куда
поставить ногу.
     Он вышел точно к усадьбе почтенного Неджеса, и тут  крохотный  демон,
сидевший на его плече, забеспокоился.
     - Хозяин, а, хозяин! - пискнул он, ухватив Конана за  ухо.  -  Что-то
там неладное, хозяин! В этом доме, который мы собрались навестить!
     - Неладное? - киммериец с досадой поморщился. - Что может не ладиться
у первого советника шаха? По слухам,  он  немолод...  возможно,  не  сумел
совладать с новой наложницей?
     - Какие наложницы? Он спит один, я это ясно ощущаю! Но вроде бы и  не
спит... не могу понять...
     - А что делают его люди?
     - С ними все в порядке.  Почти  все  давно  храпят,  хозяин...  кроме
двоих... они сторожат вместе с собаками.
     - Можешь сделать так, чтобы они уснули покрепче?
     - Попробую... Но...
     - Давай! Делай то, что я тебе говорю! -  Конан  уставился  на  темную
шеренгу дубов по другую сторону дороги и торчавшую над ними кровлю  дворца
с башенками по углам; она едва заметно поблескивала в слабом лунном свете.
- Чего ты боишься, Шеймис? Там, - он вытянул руку, - лишь  куча  болванов,
что дрыхнут без задних  ног,  пара  сторожей,  пять  псов  да  беспомощный
старик...
     - Не такой уж он беспомощный, - проворчал  демон.  -  Никак  не  могу
понять... - он смолк, трепеща крохотными крылышками.
     - Беспомощный или нет - не важно! - Киммерийцу начал  надоедать  этот
спор. - Возьми на себя псов, а я прихлопну сторожей!
     - Мне по силам справиться и с собаками, и с  людьми,  -  заверил  его
демон. - Вот только этот Неджес... он меня тревожит...
     - Ха, тревожит! Коли проснется, ему же хуже!
     Но Шеймис никак не мог совладать со своим беспокойством.
     - Знаешь что, хозяин, - произнес он наконец, - раз уж ты  решился  на
это дело, так хотя бы выпусти меня из сетки. Если нас постигнет неудача, я
сумею скрыться и обдумать, чем тебе помочь.
     - Хм... А как ты удержишься, когда я полезу через изгородь? - заметил
Конан, распуская завязки. Демон завозился у него на плече, сбросил сеть  с
кургузых крыльев и, расправив их, взмахнул несколько раз.
     - Удержусь, мой господин. Если ты позволишь, я буду цепляться за твои
волосы.
     - Давай, - Конан взглядом смерил невысокую  решетку.  Собственно,  он
мог войти и через ворота - было непохоже, что их кто-то  охраняет.  -  Как
там дела с собаками? - спросил он.
     - Лютые звери! Ох, лютые! - Шеймис снова замахал крыльями и  принялся
за работу, бормоча неразборчивые заклинания. Вскоре чуткое ухо  киммерийца
уловило мягкий топот и учащенное дыхание псов;  потом  донесся  сдавленный
рык, и все смолкло, будто бы свирепые мастафы враз лишились голоса.
     Напрягая глаза, Конан всматривался  в  темнеющие  за  дорогой  стволы
деревьев. Меж ними не было заметно никакого движения.
     - Что ты с ними сделал? - спросил он. - И где сторожа?
     -  Увидишь,  если  доберешься  до  забора,  -   мрачно   ответствовал
сумеречный дух.
     - Это дело недолгое, приятель!
     Смутная тень скользнула через дорогу, стремительная и бесшумная,  как
черная пантера вендийских джунглей.


     Три последних дня Неджес старался занять себя делами; это помогало не
задумываться о зловещем предсказании Багрового Плата. Он не ведал,  всегда
ли  они  были  истинны,  ибо  Тот-Амон,  вручая   ему   сей   амулет,   не
распространялся о прежних его применениях и сущности демона, одушевлявшего
красную ткань; лишь сказал, что Плат поможет его верному аколиту выследить
тайных врагов. Это было немаловажным преимуществом -  тот,  кто  предвидит
намерения затаившегося противника, с гораздо большей  уверенностью  сумеет
взять и удержать власть.
     Оснащение  военной  экспедиции  на  Жемчужный  Архипелаг  шло   своим
чередом. Кампания обещала быть хотя и нелегкой, но  весьма  прибыльной,  и
стигиец знал, что его авторитет у шандаратских полководцев растет день ото
дня. Всем им было известно, что именно он добился согласия  властителя  на
этот поход, в котором кровь, пролитая  воинами,  могла  вернуться  звонкой
монетой. Богатое княжество - не орда диких  гирканцев,  с  которых  нечего
взять! И воеводам, и солдатам достанется хорошая добыча,  а  это  значило,
что после  внезапной  кончины  блистательного  Ашарата  они  преисполнятся
симпатий к  его  первому  советнику.  И  поддержат  мудрейшего,  когда  он
пожелает занять трон! Неджес не сомневался,  что  так  все  и  произойдет,
если... если Багровый Плат решил всего лишь попугать его.
     Однако  главный   результат   морского   похода   заключался   не   в
популярности, которую он надеялся завоевать среди  военных,  а  в  захвате
важного плацдарма. Жемчужные острова лежали посреди узкой  и  вытянутой  к
северу  части  моря  Вилайет  и,  кроме  сокровищ,  давших  им   название,
отличались и другими достоинствами. Там было  довольно  много  плодородной
земли и несколько удобных бухт, которые не составляло  труда  защитить  от
набегов с моря; там имелось трудолюбивое население, мирные  земледельцы  и
ремесленники, не стремящиеся к бунтам; на склонах гор там росли леса, а  в
горных недрах добывали некую толику железа, меди и  олова.  Одним  словом,
Архипелаг являлся  важнейшей  базой,  с  которой  можно  было  шагнуть  на
восточный берег моря, в гирканские степи,  распространяя  учение  Великого
Сета среди диких номадов. А степи те открывали пути к далеким и  сказочным
странам, Дамасту, Меру, Кусану, Кхитаю, Камбуе, что  полнились  несметными
богатствами и поклонялись своим богам...  Страшное  заблуждение!  Смертный
грех! Ибо истинный бог был один - темный Сет, Змей Вечной Ночи!
     Неджес знал, что удостоится великой славы  и  почестей,  если  Черный
Круг завладеет душами гирканцев. Фактически это означало власть над миром,
ибо племена кочевников, бесчисленные и жадные, можно  было  бросить  и  на
запад, и на восток, и на  юг,  сокрушая  древние  государства,  равно  как
могущественные  хайборийские  империи  и  королевства  недавних  варваров,
чтивших Митру, Аримана или Иштар, а  также  и  те  народы,  что  пребывали
по-прежнему в варварстве, поклоняясь  Имиру,  Ледяному  Гиганту,  великому
Иггу или Крому, Владыке Могильных Курганов. Иногда, в  сладостных  мечтах,
стигиец видел, как грозная и  неисчислимая  конная  орда  докатывается  до
самого  берега  Западного  океана,  подминая  под   копыта   коней   землю
ненавистных  пиктов,  уничтожая  их  гнусные  капища  и   мерзких   магов,
дерзнувших бросить вызов Черному Кругу! Эти  друиды  слишком  возомнили  о
себе... но ничего, пасть Сета уже разверзлась над ними!
     Да, размышлял  Неджес,  великий  почет  ожидает  того,  кому  удастся
сокрушить пиктов и привести к покорности северных варваров.  Пожалуй,  для
такого чародея и мудреца нет ничего недостижимого... он может претендовать
на достойное место среди магов Черного Круга... на самое достойное и самое
важное! Разумеется, после  смерти  владыки  Тот-Амона.  Говорили,  что  он
бессмертен, но Неджес не верил досужим  выдумкам;  несмотря  на  все  свое
искусство, чародеи тоже  подвластны  бегу  времен.  Так  что  и  Тот-Амону
отпущен лишь определенный срок... а если он окажется слишком  длинным,  то
кто мешает поторопить кончину владыки?
     Предаваясь  таким  мечтаниям,  стигиец  не  забывал  и  о  делах.  Он
встретился с купцами и владельцами судов и, пустив в ход  лесть,  уговоры,
угрозы, а также свой гипнотический дар, добился того, что поданное владыке
прошение было изъято - конечно, за солидную долю в будущих  прибылях.  Эти
грядущие расчеты не слишком беспокоили Неджеса; толкуя с купцами,  он  уже
прикидывал, головы каких крикунов  украсят  колья  у  городских  ворот.  К
старости повелитель Ашарат стал слишком мягок, и городские богатеи  совсем
обнаглели! Ничего, они еще узнают, что такое твердая власть!  Рассматривая
физиономии своих предполагаемых  жертв,  Неджес  дипломатично  улыбался  и
приводил все новые и новые доводы в пользу захвата Жемчужных островов.
     Предводители   войск   докладывали   ему,   что   флот,   считая    с
реквизированными торговыми судами, уже способен перебросить  к  Архипелагу
десять тысяч солдат и пятьсот лошадей. Этого  было  достаточно,  и  Неджес
лишь проследил, чтобы не меньше половины воинства составляли наемники.  Он
доверял им в большей мере, чем уроженцам Шандарата, которые не  отличались
особой воинственностью; туранцы же,  бритунцы  и  немедийцы,  составлявшие
ядро армии, были воинами опытными, безжалостными и падкими на добычу.
     Владыка Ашарат лично провел смотр наемных отрядов  и  остался  весьма
доволен. Теперь, как подметил Неджес, повелителю не  терпелось  дотянуться
до Жемчужных островов и получить свою магическую драгоценность, продляющую
жизнь. Не бывало дня, чтобы он не заговаривал об этом с Неджесом, и тот, с
самым  серьезным  выражением  на  лице,  распространялся  насчет   свойств
волшебного эликсира, который всенепременно будет изготовлен и  преподнесен
милостивому господину. О, люди, люди! - скрывая язвительную усмешку, думал
маг. Сколь трудно навязать им свою волю, пользуясь доводами  рассудка  или
даже тайным колдовским искусством, и сколь легко  подчинить  их,  подвесив
перед носом пустую побрякушку лжи!
     За ежедневными хлопотами не  забывалось  и  главное  -  подготовка  к
грядущему сражению, к его _л_и_ч_н_о_й_ битве. Той, которая  разгорится  в
одну из ближайших ночей; Неджес был уверен,  что  нападение  произойдет  в
ночной темноте, в тишине и молчании. Кем бы ни оказался неведомый враг, он
постарается  взять   неожиданностью,   внезапным   ударом,   стремительной
атакой... Тщетные надежды! Он сам попадется в расставленный капкан!
     Ночами,  расслабленно  застыв  на  своем  ложе,  стигиец  притворялся
спящим. У магов иное зрение, чем у непосвященных;  но  и  маг,  и  обычный
человек были бы обмануты  его  ровным  спокойным  дыханием  и  отсутствием
зримой или ощущаемой защитной ауры. Ему хватало  недолгих  мгновений  сна,
быстрого погружения в полное забытье, в нирвану, восстанавливающую силы  -
этим искусством он владел в совершенстве; все остальное  время  он  лежал,
словно  затаившаяся  ядовитая   змея,   что   подманивает   добычу   своей
неподвижностью.
     Где-то в глубине, в темном закоулке разума, надежно прикрытом сонными
видениями и  ложными  образами,  мерцала  паутина  заклинаний,  запутанный
лабиринт, чьи стены слагали не камни и бревна, но жесты и  слова.  Он  мог
обрушить их стремительной лавиной, швырнуть, подобно граду стрел, излучить
в пространство потоком смертоносных молний, обратить огнем, струей яда или
раскаленной  сталью...  Он  мог  испепелить  врага,  рассечь   на   части,
исторгнуть из него бессмертную душу, изуродовать  тело,  перелив  плоть  в
иную форму,  низменную,  ужасающую...  Он  мог  призвать  на  помощь  сонм
демонов, вампиров, жутких призраков, гнездящихся в чешуе Сета  и  покорных
его жрецу... Он мог еще многое,  кроме  одного  -  обнаружить  противника,
подстерегающего в ночном мраке.
     Иногда Неджесу казалось, что  он  словно  бы  ощущает  чье-то  легкое
прикосновение, некий намек на присутствие чего-то чужеродного, внимательно
приглядывающегося к нему; однако это чувство не порождало  зримого  образа
врага. Теперь он был уверен, что на него  охотится  не  маг,  не  ревнивый
соперник-чародей из Черного Круга, не колдун  Красного  Кольца  или  Белой
Руки, не пиктский друид, не зомби, не  вампир  и  не  голем,  одушевленный
волшебным искусством какого-нибудь алхимика или мудреца. Нет! Мага -  даже
очень умелого - он бы почуял; этого же  охотника  прикрывали  не  защитные
заклятья,  не  чародейство  невидимости  и  неощутимости,  а  нечто  иное.
Какая-то сила почти божественного происхождения!
     Если  вдуматься,  это  внушало  ужас.  Ужас  и  безысходность,   если
вспомнить о предсказании Багрового Плата! Неджес, однако,  предпочитал  не
вдаваться в размышления на сей  счет,  способные  ослабить  его  решимость
накануне битвы. В конце концов, столь надежная защита его  противника  еще
не означала, что он способен  нанести  мощный  удар!  Боги  дали  черепахе
панцирь, но змеиное жало и в нем найдет щель...
     В бессонные свои ночи Неджес, тем не менее, кое-что  обнаружил.  Щука
не давалась ему, но он выловил пескаря! Тот, ничтожный, бессильная  тварь,
которую притащил в город воришка с севера, злоумышлял против него! Вернее,
поддерживал умысел бродяги,  какого-то  разбойника  с  пустынных  северных
плоскогорий, обманом пробравшегося в Шандарат. Стигиец не мог уловить, что
связывало эту пару и почему  демон  находился  в  услужении  у  грабителя;
возможно,  все  было  иначе,  и  древний  дух  овладел  разумом  и  плотью
незадачливого варвара, подчинив его своей воле. Что ж, тем хуже для  него!
Неджес решил, что уничтожит эту плоть  самым  жутким  способом,  отдав  на
растерзание зверям; тогда демон испытает все муки, выпавшие  на  долю  его
компаньона.
     Но  до  срока  воришка-варвар  и  жалкий  дух,  прибившийся  к  нему,
пребывали в безопасности. Ни один  чародей  не  мог  уничтожить  человека,
которого не видел  ни  разу  в  жизни;  к  тому  же,  для  такого  действа
требовались кое-какие мелочи вроде обрезков ногтей, пряди  волос,  туники,
сандалий либо пояса - словом, любая  мелочь,  долгое  время  находившая  в
контакте с телом  и  насыщенная  эманациями  того,  кому,  по  воле  мага,
предстояло отправиться в пасть Сета. Неджесу  не  удалось  бы  даже  найти
варвара в многолюдном городе; не мог он и проникнуть в его намерения.
     Но  это  было  не  столь  важно.  Стигиец  улавливал  некие,   вполне
определенные эмоции, направленные на собственную персону; варвар  думал  о
нем, о его доме,  о  богатствах,  что  якобы  хранились  здесь,  испытывая
вожделение и алчность. Значит, рано или поздно,  он  появится  -  появится
вместе со своей тварью, древней, словно пирамиды Кеми!
     Вечером шестого дня ощущение близости начало усиливаться: либо  мысли
вора упорно возвращались к задуманному делу, либо он  сам  блуждал  где-то
неподалеку от дворца. Вероятно, и то, и другое, подумалось Неджесу,  когда
он сидел за ужином, неторопливо смакуя паштет из гусиной печенки и красное
туранское вино. Покончив с едой, стигиец велел  дворне  спустить  собак  и
укладываться на покой. В караул он назначил только двоих - хотя обычно  по
ночам поместье охраняли четверо.
     Устроившись на ложе, он замер во  мраке  и  тишине,  отслеживая  путь
приближавшихся  злоумышленников.  Вначале  он  ощущал  лишь  то,  что  они
находятся к северо-западу от  дворца,  вероятней  всего  -  у  перекрестка
Окружного и Бритунского трактов или еще далее;  затем  расплывчатый  образ
стал определеннее, и Неджес понял, что вор направляется прямо к его  дому.
Он по-прежнему не мог разглядеть ни лица, ни фигуры этого варвара - только
неясное колышущееся облако, скользившее по лесу где-то за южной дорогой.
     Глупый дикарь, попавший в Шандарат совсем  недавно,  решил  он.  Хотя
никто из местных еще не представлял истинных размеров его магической силы,
по городу уже ходили  слухи,  что  первый  советник,  сменивший  покойного
Морилана  Кирима,  человек  непростой.  Не  только  мудрец,  искушенный  в
дипломатии и тайнах правления! По этой причине любой из шандаратцев скорее
выпустил бы себе кишки тупым кинжалом, чем приблизился  к  дому  советника
хотя бы на сто  шагов.  Всякий  знал,  что  от  чародеев  лучше  держаться
подальше.
     Вероятно, варвар не был посвящен в  такие  подробности,  ибо  ломился
через лес почти не скрываясь. Да и кто мог увидеть его здесь глухой ночною
порой? Разве что тот,  чьим  добром  он  надеялся  поживиться...  Впрочем,
"увидеть" тут не совсем подходило, ибо  магическое  зрение  отличалось  от
обычного, коим одарены все люди, и  нищие,  и  богатые  -  за  исключением
несчастных слепцов.
     Застыв  на  своем  ложе,  Неджес  ощущал,  как  темное  облачко,  уже
сгустившееся и плотное, остановилось напротив решетки, по  другую  сторону
тракта; видимо, злодеи совещались,  прикидывая,  как  лучше  проникнуть  в
усадьбу и справиться с  собаками.  Вдруг  стигиец  расслышал  повизгиванье
псов, почти сразу же резко оборвавшееся; затем облачко метнулось к ограде,
преодолело ее одним скачком и вновь замерло. Он поднялся и подошел к окну.
     На лужайке перед террасой,  едва  освещенной  сиянием  нарождавшегося
месяца, высилась рослая фигура. Неджес не мог рассмотреть лица варвара, но
почему-то решил, что тот молод,  очень  молод  -  почти  мальчишка.  Грива
темных волос падала на лоб и плечи, широкие,  как  у  медведя;  ноги  были
полусогнуты, словно пришелец изготовился к прыжку; весь  его  облик  дышал
такой  первозданной  мощью  и  необузданной  силой,  что  Неджес  на   миг
восхитился. Из парня вышел  бы  отличный  слуга,  подумал  он,  пристально
изучая ауру пришельца, но тут же отрицательно покачал головой.  Нет,  этот
разбойник, этот вор не годился в слуги;  слишком  независим  и  непокорен!
Непокорства в нем, несмотря на юные годы, было куда больше, чем у  владыки
Ашарата! Такие предпочитают смерть рабству!
     Что ж, пусть будет так... Мрачно усмехнувшись,  Неджес  проследил  за
взглядом пришельца,  направленным  куда-то  в  сторону.  Рядом  с  широкой
лестницей, что вела на террасу, сидели кружком пять огромных  псов.  Глаза
их остекленели, языки вывалились из жарких  пастей,  шерсть  на  загривках
стояла дыбом, по клыкам стекала слюна; несомненно, мастафы были зачарованы
одним из тех древних Заклятий  Окаменения,  к  которым  так  чувствительны
животные. Да и люди тоже, подумал стигиец, заметив двух своих стражей, что
валялись у ступеней. Правда, справиться с ними оказалось потяжелей; руки и
ноги воинов дергались,  пальцы  скребли  по  земле,  словно  они  пытались
бороться с силой, сковавшей их члены.
     Неджес  вновь  перевел  взгляд  на  варвара,  который  неторопливо  и
уверенно двинулся к дому. Каков наглец! - с невольным восхищением  подумал
он. Нет, сего разбойника никак нельзя  было  считать  личностью  мелкой  и
ничтожной; вполне возможно, боги предназначили ему блистательное  будущее,
но он не вовремя сбился с дороги.  Значит,  судьба,  решил  стигиец,  тихо
отворяя окно. Руки его  поднялись  на  уровень  груди,  в  странном  жесте
шевельнулись пальцы,  сухие  губы  прошептали  пару  фраз.  Рослая  фигура
замерла.
     Маг довольно усмехнулся. Он тоже знал толк в Заклятьях  Окаменения  и
ответил сейчас ударом на удар. Сколь бы ни был силен и живуч этот  варвар,
ему не вырваться - пока слуги не наложат прочные узы, не  обыщут  его,  не
изымут оружие. А потом -  в  лодку  и  в  море!  Неджес  перегнулся  через
подоконник, всматриваясь в  лицо  застывшего  внизу  человека.  Сейчас  их
разделяло четыре длины копья, и он видел, что не  ошибся  -  пришелец  был
совсем юн. Впрочем, это не могло служить ему оправданием.
     С мрачным удовлетворением стигиец наблюдал, как пленник предпринимает
чудовищные усилия, чтобы освободиться. Лицо его налилось  кровью,  на  шее
вздулись  жилы,  из  прокушенной  нижней  губы  сочилась  кровь,  руки  со
стиснутыми в кулаки пальцами чуть заметно подрагивали.  Однако  варвар  не
мог сделать ничего!
     Чувство безмерного торжества на мгновение охватило Неджеса. Ах,  если
бы он сумел вот так же расправиться со всеми своими  врагами  -  и  с  тем
таинственным охотником, о котором предупреждал Багровый Плат! Обратить его
в  статую,  остановить  сердце,  исторгнуть  дыхание...  Уничтожить   его!
Уничтожить  пиктов,  и  заносчивых  аквилонцев,  и   дикарей   с   севера,
поклонявшихся  ледяным  истуканам!  Но  -  увы!  -  силы  любого  мага  не
безграничны... Там, где речь идет о тысячах и  тысячах,  волшебство  почти
бессильно; искусный чародей может  справиться  с  десятком  или  с  сотней
человек, но судьбы народов и племен в руках богов... Только  они  способны
повелевать мириадами, вкладывая в их души то, что угодно их воле.
     Все так, подумал стигиец, подавив вздох разочарования.  Все  так;  но
этот-то северный бродяга был в полной его власти! Тоже неплохая добыча,  и
участь его послужит предостережением остальным!
     Внезапно  воины,  валявшиеся  у  лестницы,  вскочили,  обнажив  мечи;
ожившие мастафы вмиг бросились к пленнику, наполняя ночь грозным рычаньем.
     - Не трогать!  -  выкрикнул  Неджес,  еще  больше  перегибаясь  через
подоконник. - Не трогать! -  повторил  он,  и  псы  остановились,  а  люди
подняли  к  нему  головы.  Их  лица  в  неярком  лунном   свете   казались
мертвенно-бледными и недоумевающими.
     - Обыскать, разоружить  и  связать,  -  распорядился  чародей.  -  На
рассвете отвезете его на Обглоданный остров. А днем пусть на всех  базарах
объявят: вор, замысливший зло против первого советника  милостивого  шаха,
понес заслуженную кару!
     Стигиец медленно отошел  от  окна;  решение  было  принято,  приговор
вынесен, и судьба этого человека Неджеса более не интересовала.  Он  вновь
устроился на ложе, потом вознес горячую молитву Сету, благодаря его за то,
что нападение,  которого  он  так  жаждал  и  страшился,  в  эту  ночь  не
свершилось. Схватка с истинным противником - с тем, кто упорно  выслеживал
его - требовала всех сил и полной сосредоточенности; любая  дополнительная
угроза, даже столь ничтожная, как  этот  северный  бродяга,  могла  стоить
жизни.
     Размеренно   дыша,   Неджес   погружался   в   привычное    состояние
полусна-полубодрствования, не обращая  внимания  на  звуки  тупых  ударов,
доносившихся со двора; вероятно, стражи решили все-таки  поучить  пленника
уму-разуму. Пленника? - мелькнула у него мысль. А где же второй?  Где  эта
демоническая тварь, что помогала юнцу - или, быть может,  властвовала  над
его душой? Стигиец сосредоточился, но не мог ощутить ее присутствия  ни  в
доме, ни во дворе, ни в ближайших окрестностях.
     "Проклятый недоумок, - подумал он. - Ладно, ты от меня не уйдешь!  Не
скроешься! Еще несколько дней, и,  если  Багровый  Плат  солгал,  я  смогу
заняться тобой..."
     Проверив паутину  своих  защитных  заклятий,  Неджес  приготовился  к
долгому ожиданию.



                           6. ОБГЛОДАННЫЙ ОСТРОВ

     Конан, угрюмо уставившись вниз, сидел  на  невысокой  скале.  Он  был
крепко избит, из прокушенной губы сочилась кровь, но синяки и  ссадины  не
слишком его волновали,  как  и  тягучая  боль  в  ребрах;  поражение  жгло
сильнее. Он потерял все: и свой меч,  и  мешок  с  золотом,  и  котомку  с
припасами,  и  даже  рваные  сапоги  -  охранники  почтенного  Неджеса  не
побрезговали даже этим! Однако киммериец не имел к ним  претензий;  хорошо
еще, что стражи развязали его, высадив на берег островка. И хорошо, что он
успел добраться до этой скалы и каким-то чудом залезть наверх!
     У подножия утеса в молчаливом ожидании застыло с полсотни собак. Одни
мастафы, по большей части облезлые  и  старые,  но  достаточно  сильные  и
многочисленные, чтобы справиться с человеком, лишенным оружия. Обглоданный
остров оправдывал свое название; тут не росло ни дерева,  ни  травинки,  и
раздобыть дубину сумел бы разве что волшебник.  Песок,  опаленная  солнцем
земля, галька, камни, скалы... Больше - ничего! Когда Конан карабкался  на
скалу, преследуемый по пятам собачьей сворой, он успел прихватить с  собой
пару булыжников величиной  с  кулак;  сейчас  они  были  его  единственным
оружием.
     Киммериец злобно плюнул  в  оскаленную  морду  пса,  пожиравшего  его
голодным взглядом. Итак, он вновь попал на  свалку,  на  одну  из  местных
помоек, куда свозили старых собак и убогих людей, предоставляя им  сводить
счеты подальше от благополучного  и  богатого  Шандарата.  Тут,  вероятно,
разыгрывались целые баталии - клык против камня, ногти против когтей,  две
ноги против четырех. Но человеческие черепа  и  кости,  усеивавшие  песок,
доказывали, что эти  сражения  кончались  одинаково:  псы  выживали,  люди
гибли.
     Подняв  голову,  Конан  мрачным  взглядом  проводил  большую   лодку,
уходившую на запад. Гребцы мерно наваливались  на  весла,  свежий  ветерок
надувал косой парус, корма суденышка подпрыгивала на мелких волнах. Слугам
почтенного Неджеса предстояло как следует потрудиться; путь до берега  был
неблизкий, и вряд ли они окажутся дома к ужину.
     Конан  встал,  погрозил  кулаком  удалявшейся  лодке   и   выругался.
Проклятый колдун! Поймал его, как младенца! Жуткое было ощущение - ни руки
не поднять, ни ногой шевельнуть... Зря он полез к нему в  дом,  польстился
на ларцы с самоцветами... Но кто ж знал! Кто  знал!  Конечно,  этот  рыжий
ублюдок Глах нарочно подставил его... наплел всяких басен,  рассказал  про
груды драгоценностей... может, их никогда и не было!
     Он вытер подбородок, взглянул на  ладонь  -  ее  покрывала  кровь.  С
яростным криком Конан схватил камень, прицелился, швырнул,  и  стая  собак
взвыла в ответ. Камень попал  в  здоровенного  тощего  пса;  вскочив,  тот
завертелся на месте, тряся перебитой лапой, и тут же на него бросились два
соседних мастафа, таких же огромных и облезлых. Затем остальные  вмешались
в свалку, и некоторое время под скалой катался большой пестрый клубок,  из
которого клочьями летела шерсть и доносилось утробное рычание. Киммериец с
мрачным удовлетворением наблюдал за  дракой,  шепча  ругательства;  потом,
когда клубок распался, пересчитал оставшихся в живых  псов.  Их  было  еще
слишком много.
     Проклятый колдун, проклятый Глах  и  проклятый  Шеймис,  подумал  он.
Отродье Нергала, которого море в злой день принесло к его ногам!  Ублюдок,
неудачник! Не просто неудачник -  тварь,  способная  заразить  несчастьями
любого! Если бы не этот собачий кал, он не полез бы в Шандарат...  На  кой
ему  сдался  этот  город,  где  заправляет  колдун?  Проще  было  обобрать
какого-нибудь купца на Туранской дороге и, раздобыв оружие да малую толику
денег,  отправиться  в  Замору...  Или  прибиться  к  пиратам...   Или   к
разбойникам с Кезанкийских гор... Или отправиться домой  в  конце  концов!
Так нет!.. Воистину, этот Шеймис был послан ему на горе...
     Но сейчас Конан был бы  рад  даже  его  компании.  По  крайней  мере,
сумеречный дух мог бы избавить его от псов и сотворить черствую лепешку  и
прогорклое пойло, которое он именовал пивом... Солнце пекло неимоверно,  и
киммериец понимал, что вскоре ему придется выбирать меж скорой и медленной
смертями: либо спуститься вниз, чтобы закончить жизнь в собачьих  утробах,
либо погибнуть от жажды на своей скале. Пожалуй, он предпочел  бы  первое;
гибель в бою была почетней медленного угасания.
     Где же, однако, Шеймис? Присев  на  корточки  и  потирая  бок,  Конан
принялся размышлять на эту тему.  Может  быть,  Неджес,  столь  неожиданно
оказавшийся искусным колдуном, уничтожил дряхлого демона? Или пленил  его,
снова заточив в каком-нибудь гнусном  сосуде?  При  этой  мысли  киммериец
мрачно ухмыльнулся и  сплюнул  кровавую  слюну.  Впрочем,  существовали  и
другие объяснения; несмотря  на  все  клятвы  Шеймиса  насчет  преданности
молодому хозяину, дух все же мечтал  получить  свободу  и  отправиться  на
север, к своим скалам, дождям, покою  и  безмятежности.  Смерть  господина
была бы ему выгодна... и, кто знает, не поспособствовал ли он ей?..
     Конан покачал головой. Нет, не стоит обвинять демона в предательстве!
Конечно,  он  жалкий  неудачник,  приносящий  одни  только  беды,  и   его
колдовское искусство способно вызвать лишь оторопь у  собак  да  колики  в
животе у людей... Но он  не  предатель!  Помнится,  Шеймис  почуял  что-то
неладное,  когда  они  приближались  к  усадьбе  колдуна...  даже  пытался
предупредить... Вполне вероятно, что...
     Сзади раздался резкий шипящий звук,  словно  из  проколотого  бурдюка
выпустили воздух, и Конан стремительно обернулся. Над  бурой  поверхностью
скалы дрожало и вихрилось небольшое облачко - точь-в-точь  такое  же,  как
вырвалось несколько дней назад из зеленого стеклянного сосуда. Миг - и оно
отвердело, обрело знакомые очертания; киммериец увидел вытянутую  крысиную
мордочку с уныло обвисшими усами,  лысый  череп,  кургузые  крылья,  тощие
мосластые ноги  с  огромными  ступнями.  Вздрогнув  от  неожиданности,  он
сглотнул слюну и подался вперед.
     - Хмм... м-да! - Шеймис прочистил горло. - Наконец-то я  нашел  тебя,
хозяин! - Он покосился вниз, на  собак,  и,  оглядев  пустынный  горизонт,
добавил: - И, кажется, в самом бедственном положении!
     - Хуже не придумаешь, - согласился Конан, с удивлением  замечая,  что
вся его злость, весь гнев испарились без следа.
     Шеймис, склонив голову к плечу, рассматривал его.
     - Думаю, тебе не помешает кружечка пива  и  что-нибудь  съедобное,  -
произнес он.
     - Две кружечки, - уточнил Конан. - И побольше!
     Кислый напиток в жалкой  глиняной  чаше  показался  ему  божественной
амброзией. Утерев рот ладонью, он заметил, что губа уже не  кровоточит;  в
боку тоже вроде бы стало меньше саднить.
     - И где же ты был? - поинтересовался он, с  жадностью  принимаясь  за
каравай, тут же сотворенный Шеймисом. Хлеб, разумеется, оказался  черствым
и твердым, как камень.
     - Ох, хозяин, этот  колдун,  на  которого  мы  напоролись,  так  меня
напугал! - покачивая лысой головой, демон принялся чесать нос: видно,  эта
процедура его успокаивала. - Он злобный и сильный,  и  запросто  мог  меня
развоплотить!
     - Ну, ты-то сумел улизнуть, - заметил Конан, поглядев на  скалившихся
внизу собак. - А вот я...
     - Ничего, мы что-нибудь придумаем! - Шеймис тоже покосился на псов. -
Словом, когда он принялся за тебя, я пришел в такой  ужас,  что,  неведомо
каким путем, вдруг очутился на севере, у моря, среди своих серых утесов...
Ну, я уже говорил тебе об этом месте...
     - Где тишина, покой и вечный дождь?
     - Да. Наверно,  в  голове  у  меня  что-то  сдвинулось,  я  припомнил
Заклятье Перемещения и произнес его, пожелав очутиться в самом  безопасном
месте... Ты уж прости меня, хозяин, что я сбежал...
     Физиономия Шеймиса  жалобно  сморщилась,  но  киммериец  лишь  махнул
рукой.
     - Ладно, чего там... Если не  можешь  сражаться,  надо  бежать...  Но
почему ты вернулся только сейчас?
     - Так я опять забыл это проклятое заклинание! Клянусь богами  Ночи  и
Дня! Я сидел на камнях под дождем, уставившись  на  воду,  и  вокруг  была
благословенная тишина... только волны шелестели у скал... Но в сердце моем
не было покоя, хозяин! Я думал,  что  же  случилось  с  тобой,  и  пытался
вспомнить нужные слова... Я думал, думал и думал, а потом - щелк! трах!  -
и очутился здесь. Видать, что-то там, внутри, - он ткнул  себя  пальцем  в
висок, - опять сработало.
     Конан, дожевывая хлеб, кивнул.
     - Это хорошо. Пусть сработает еще  разок  и  перенесет  нас  с  этого
поганого острова куда-нибудь подальше.
     - Увы, - дух сумерек виновато  опустил  глаза,  -  я  не  могу  снова
вызвать нужное заклятье... Но ты не  расстраивайся,  господин  мой,  я  же
сказал, мы что-нибудь придумаем!
     - Придумаем так придумаем, - кружка Конана вновь  наполнилась,  и  он
торопливо прильнул  к  ней,  чувствуя,  как  силы  возвращаются  с  каждым
глотком. - Для начала надо бы разделаться с  поганью,  что  стережет  меня
внизу. Ты мог бы зачаровать их - так же, как псов Неджеса?
     - Хмм... - Демон окинул взглядом  собачье  войско.  -  Уж  больно  их
много, хозяин... желудки их пусты, голод и ярость туманят головы... Боюсь,
мне не справиться со всеми разом.
     - Голод и ярость... -  повторил  киммериец,  задумчиво  взвешивая  на
ладони тяжелую, окатанную морем гальку. - Знаешь, я недавно подшиб одного,
и остальные тут же разорвали беднягу в клочья.  По-моему,  они  ухитрились
сожрать еще двоих, но точно поручиться не могу... - Он подбросил камень. -
Вот если б они жрали друг друга без остановки, это было бы то, что надо!
     Шеймис покивал головой.
     - Можно попробовать, хозяин, можно попробовать. Ты не  представляешь,
насколько легче вселить в сердце  зверя  либо  человека  гнев,  бешенство,
жажду крови, чем покой  и  умиротворение.  Стремление  убивать  вспыхивает
словно искра, высеченная огнивом; потом  остается  только  подбрасывать  и
подбрасывать в костер ярости поленья злобы...
     - Ну, за искрой дело не станет, - произнес киммериец, поднимаясь.  Он
оглядел собачью стаю и тщательно прицелился. -  Сейчас  я  проломлю  череп
во-он той облезлой зверюге... А ты, Шеймис, не зевай! Пусть они жрут  друг
друга так, чтоб одни превратились в скелеты, а другие околели от сытости!
     Камень свистнул в раскаленном воздухе,  и  снизу  донеслось  рычание.
Затем оно перешло в хриплый яростный лай, в рев, от которого заложило уши:
мастафы были огромными псами,  и  глотки  их  могли  испускать  чудовищные
звуки.
     Свора  сцепилась.  Кое-кто  сразу  добрался   до   горла   ближайшего
соплеменника и теперь бешено душил его, не обращая  внимания  на  то,  что
задние ноги и бока рвут клыки соседей. Меж камней перекатывались клубки из
пяти-шести грызущихся псов; их шкуры, черные, коричневые и  серые,  начали
окрашиваться алым. Кровь  выступала  вначале  точками,  затем  пятнами  и,
наконец, потекла потоком, заставив дерущихся  совсем  освирепеть.  Мастафы
пустили в ход когти, иногда поднимаясь на задних  лапах,  словно  медведи;
полетели клочья шерсти, на тощих ребрах вспухли кровавые  рубцы.  Жалобный
вой придушенных стал переходить в смертельный хрип.
     Несколько собак не участвовали в  этом  побоище.  Вероятно,  то  были
вожаки, самые  крепкие  и  сильные  псы,  питавшие  друг  к  другу  давнюю
неприязнь;  сейчас  они  кружили  парами  на  периферии  всеобщей  свалки,
выгадывая момент  для  атаки.  Конан  видел,  как  большой  черный  мастаф
метнулся вперед, вцепившись в загривок пестрому; тот опрокинулся на спину,
терзая  живот  противника  тупыми  когтями.  Пока  черный  расправлялся  с
пестрым,  к  нему  подползал  здоровенный  пес  с  истерзанными  ногами  и
откушенным ухом. Подобравшись ближе, он, будто примеряясь,  несколько  раз
разинул огромную пасть, затем с неимоверным усилием приподнялся; миг  -  и
его челюсти сомкнулись на позвоночнике черного.  Тот  жалобно,  придушенно
взвыл, не разжимая клыков, и  вдруг  словно  переломился  у  самого  таза,
привстав на передних лапах. Одноухий тут же вцепился ему в живот.
     Некоторые  клубки  стали  распадаться:  одни  мастафы  оставались   с
остекленевшими глазами на песке, политом их кровью, другие, шатаясь, слепо
брели вперед в поисках новых противников. Странно, подумал киммериец,  что
они не терзают трупы; видно ярость, вселенная в них Шеймисом, превозмогала
голод. Он скосил глаза на демона. Его слуга выпрямился  во  весь  рост  на
самом краю скалы  и  слабо  помахивал  крыльями,  словно  разгоняя  жаркий
воздух. Крысиная мордочка духа сумерек  казалась  весьма  сосредоточенной,
руки были вытянуты вниз, узловатые пальцы безостановочно  шевелились,  как
будто Шеймис сучил тонкую пряжу. Иногда он  морщил  нос,  и  верхняя  губа
вздергивалась, обнажая мелкие острые зубы; в такие моменты рев и  рык  под
скалой вспыхивали с новой силой.
     Решив не отвлекать демона,  Конан  вновь  уставился  на  поле  битвы.
Теперь он не испытывал к мастафам прежней ненависти,  поскольку  никто  из
этих огромных зверей не мог уже покуситься  на  его  собственную  плоть  и
кровь; он развлекался зрелищем, размахивая руками,  поощряя  пронзительным
свистом  наиболее  удачливых  бойцов.  Эти  псы  походили  на  рыжеволосых
обитателей  Ванахейма,  обуянных  боевым   безумием,   и   так   же,   как
берсерки-ваны, отправлялись сейчас один за другим в свою Валгаллу, к своим
четвероногим сородичам, уже скалившим клыки  в  предчувствии  грандиозного
побоища. Они, эти псы, и мертвые, и умирающие, заслуживали  уважения,  ибо
встретили свой конец в  битве,  как  полагается  настоящим  воинам  и  как
надеялся когда-нибудь расстаться с жизнью сам Конан. И потому он подбодрил
их - тех, кто еще мог двигаться и сражаться - долгим улюлюканьем,  похожим
на волчий вой в зимних киммерийских горах.
     Несколько сведенных судорогой глоток испустили в  ответ  предсмертный
хрип.  Юноша  взглянул  на  Шеймиса;  фигура  демона  уже   не   выглядела
напряженной, крылья опустились,  а  лице  застыло  обычное  жалобно-унылое
выражение.
     - Пожалуй, можно спускаться, - произнес киммериец.
     - Можно, - подтвердил сумеречный дух. - Но ты все же держись  от  них
подальше, хозяин. Живучие твари, клянусь  горшком,  в  котором  я  отсидел
целую вечность! Вдруг бросятся...
     Конан молча  подошел  к  краю  утеса  и  полез  вниз.  Он  не  боялся
издыхающих псов; теперь они были лишь  грудами  окровавленного  мяса,  над
которыми уже вились большие  сизые  мухи.  Шеймис,  ойкая  и  покряхтывая,
спускался следом за хозяином, помогая себе взмахами  кургузых  крыльев  на
самых опасных участках.  Впрочем,  скала,  хоть  и  почти  отвесная,  была
невысокой - в три-три с половиной человеческих роста.
     Оказавшись у подножья, молодой  киммериец  сразу  подобрал  несколько
камней, потом вдруг отшвырнул их и хлопнул себя по лбу,  словно  осененный
какой-то новой идеей.
     - Слушай-ка, приятель! - вытянув мощные руки, он отодрал  Шеймиса  от
скалы  и  поставил  рядом  с  собой.  -  Мне  нужно  какое-нибудь  оружие!
Что-нибудь попроще, чтоб ты не слишком напрягался.
     - Саблю? - спросил демон, с опаской поглядывая на собак. Некоторые их
них еще шевелились, и тут, внизу,  Шеймис  вроде  бы  чувствовал  себя  не
слишком уверенно.
     - Нет, не саблю, - Конан замотал головой, и черные длинные волосы его
взвихрились. - Я же сказал, что-нибудь попроще... ну, дубинку или пращу...
лучше и то, и другое.
     -  Дубинку...  пращу...  -  пробормотал  сумеречный  дух;  его   руки
нерешительно шевельнулись, творя магические пассы. -  Попробую,  хозяин...
Палку-то я смогу сотворить... а вот пращу...
     - Да что ж в ней сложного? Не  жареный  баран  на  золотом  блюде,  -
киммериец ухмыльнулся. - Кожаный ремешок, и все! Только смотри,  чтоб  был
попрочнее!
     Бах!
     Он невольно отскочил, когда на землю грохнулась дубина. Вышла она  на
славу: длиной в три локтя, с утолщенным концом и, кажется, из дуба.  Конан
поднял ее, затем с силой стукнул о скалу. Палка выдержала, не сломалась.
     - Теперь давай пращу! - повелительным тоном потребовал он.
     После нескольких попыток Шеймис изготовил нужное метательное орудие -
гибкий ремень, расширявшийся посередине, на  вид  довольно  прочный.  Юный
киммериец тут  же  устроил  проверку,  с  двадцати  шагов  перебив  хребет
издыхающему псу, и одобрительно кивнул. Теперь, с дубинкой в руке и пращой
за пазухой, он чувствовал себя куда уверенней.
     - Сумка, - произнес он. - Еще мне нужна сумка, чтобы сложить камни.
     - Помилуй, хозяин! - взмолился покрытый испариной Шеймис. - Собаки-то
уже почти передохли! С кем ты собираешься воевать?
     - Не с ними, конечно. - Конан запустил очередной  снаряд  в  соседнюю
скалу, и галька, врезавшись в белесый известняк, выбила лунку.  -  Мне  бы
добраться до лба этого Неджеса...  -  Он  снова  раскрутил  пращу,  метнув
камень.
     Шеймис сел там, где стоял; тощие руки его дрожали.
     - Слушай, господин мой, - начал он враз охрипшим голосом,  -  что  ты
задумал? Один раз мы убрались от колдуна... вернее, я убрался и смог  тебя
выручить... Но если ты опять хочешь к нему вернуться... если ты...  Да  он
же меня развоплотит! - внезапно взвизгнул дух. - Развоплотит или засадит в
горшок! И что ты будешь тогда делать? Думаешь, у  него  собак  не  хватит,
чтобы разорвать тебя в клочья? Да у него же в поместье целая свора!
     Конан, приставив ладонь ко лбу, глядел на море - туда, где за чередой
пенных волн лежал славный город Шандарат, со своими дворцами  и  базарами,
домами и мастерскими, стенами и башнями, харчевнями,  лавками,  верфями  и
свалками. Еще не так давно,  сидя  в  одиночестве  на  вершине  скалы,  он
обзывал себя последним  болваном  и  клялся,  что  близко  не  подойдет  к
шандаратским воротам, а уж к дворцу проклятого колдуна  -  тем  более.  Но
ситуация переменилась; теперь он был сыт, кое-как  вооружен,  а  клыкастые
мастафы, собиравшиеся поживиться его плотью, издыхали среди  камней  и  на
песке.
     Да, ситуация переменилась! И сейчас  он  чувствовал  не  страх  перед
ужасающими  магическими  способностями  Неджеса,  а  холодную   ненависть,
приправленную самыми практическими  соображениями.  Этот  тощий  маг,  эта
стигийская вонючка обобрал его! Мешок с золотом, отличный  меч,  сапоги...
Неважно, что это добро разделили меж собой люди колдуна: все равно  Неджес
был - и оставался - первопричиной и  поражения,  и  последовавших  за  ним
потерь.
     - Мне бы один лишь миг... - словно завороженный,  пробормотал  юноша,
стискивая пращу. - Один миг, Шеймис, - и я всажу камень прямо в лоб  этому
ублюдку...
     - Не будет у тебя этого мига,  мой  господин,  не  надейся!  -  снова
взвизгнул демон. - У Неджеса больше заклятий, чем волос на твоей голове! И
заклятья те - одно другого страшней! Настоящий  черный  маг,  предупреждаю
тебя...
     Молодой варвар перевел взгляд с морских горизонтов на своего слугу.
     - Черный маг, говоришь? - Голос его был негромок, но в глазах застыло
какое-то странное напряжение, делавшее  юное  безбородое  лицо  словно  бы
старше и значительней. - Значит, черный маг? Что же ты думаешь,  я  так  и
буду всю жизнь бегать от черных магов? Их в мире полно - и  в  Гиперборее,
где расколошматили наш отряд, и  в  Ванахейме,  в  Заморе,  Стигии,  Шеме,
Офире, Немедии... и в далеком  Кхитае,  как  говорят...  во  всех  странах
севера и юга, запада и востока... Может, когда-нибудь я их  всех...  -  Он
стиснул огромный кулак и грозно нахмурился. - Нет, Шеймис, я этого Неджеса
так не оставлю!..
     - Не оставишь, - с гримасой сожаления согласился  сумеречный  дух,  -
это я уже вижу. Но кто мешает разобраться с ним  потом?  Когда  ты  будешь
старше, опытней и сильней?
     - Нет, - твердо произнес Конан, - я  сделаю  это  сейчас.  Завтрашней
ночью, если ты придумаешь, как нам добраться до берега.


     Задача эта оказалась  непростой.  Конан  желал  получить  лодку  -  с
мачтой, парусом и парой весел, - но то,  что  выходило  у  Шеймиса,  никак
нельзя было счесть шедевром кораблестроительного искусства. Дело не только
в том, что три или четыре сотворенные  им  ублюдочные  посудины  оказались
кривобокими, тяжелыми, как колоды, и неповоротливыми, словно  корыта;  они
еще и немилосердно текли. Конан не сомневался, что любая из них затонет  в
сотне шагов от берега, что было бы весьма неприятно  -  в  водах  Вилайета
водились  небольшие,  но  чрезвычайно  прожорливые  акулы.   Серо-стальные
плавники этих тварей  сейчас  мелькали  среди  волн,  и  киммериец  вскоре
сообразил, что они несут дозор здесь постоянно -  в  ожидании  несчастных,
пытающихся спастись в воде от собачьих клыков.
     Выяснив, что его демон не способен соорудить ни галеру, ни барку,  ни
лодку или хотя бы ялик, Конан остановился на плоте. Тут дело тоже пошло не
быстро: то веревки лопались, то бревна  разъезжались,  то  плот  получался
слишком  маленьким  или  слишком  большим.  Лишь  к  вечеру  измученный  и
вспотевший Шеймис извлек из воздуха  нечто  подходящее  -  десяток  бревен
обхватом  в  три  локтя,  связанных  по  концам   прочными   канатами   из
просмоленной пеньки. Конан затребовал еще одну веревку,  привязал  плот  в
прибрежному валуну и повалился на песок - спать.
     Наутро, после трапезы, состоявшей из сухарей и неизменного пива,  они
тронулись в дорогу. На хорошей лодке с парусом  до  Шандарата  можно  было
добраться за половину дня, и Конан полагал, что на своем  неуклюжем  плоту
одолеет этот путь если не к вечеру, то к середине ночи. Вскоре выяснилось,
что расчеты его слишком оптимистичны:  плот  еле  полз,  и  два  неуклюжих
шеста, которые киммериец использовал вместо весел, почти не  ускоряли  его
ход.
     Наконец, совсем измучившись, он повернулся к Шеймису.
     - Сделай что-нибудь! Этак я  поседею  раньше,  чем  мы  доберемся  до
берега!
     Сумеречный дух в задумчивости поскреб темя.
     - Хмм... Не очень-то я силен в навигации, мой господин...  Понимаешь,
мне никогда не доводилось путешествовать по морю...
     - Как это - не доводилось? Ты же провел в своем горшке уйму  времени!
А горшок где плавал? Разве не в море?
     - Ну, это совсем другое дело! Я-то ведь им не управлял... и, если  ты
помнишь, я старался побольше спать...
     - Надеюсь, ты выспался на многие  годы  вперед,  -  заметил  Конан  с
кривой ухмылкой, - и сейчас придумаешь  что-нибудь  толковое.  Я  не  могу
грести этими обрубками! - он швырнул шесты на плот.
     - Прости, хозяин, - Шеймис виновато скосил глаз на весла, - что я  не
смог соорудить нечто более подходящее. И я не знаю...
     - Зато я знаю! Нагони ветер и расправь крылья! Проку от них мало, так
хоть сработают за парус!
     Демон пришел в полное уныние.
     - Увы, мой юный господин! Стихии мне не подвластны,  ни  морские,  ни
небесные... А чтобы распоряжаться ветрами, надо иметь такую силу и власть,
какие мне и не снились!
     -  Это  верно,  -  Конан  тоже  понурился,  затем  повернул   голову,
рассматривая совсем еще близкие  берега  Обглоданного  острова.  -  Вот  с
собаками у тебя неплохо получается, приятель. Если б у них  были  плавники
вместо лап, мы могли бы...
     - Стой, хозяин! - Шеймис в возбуждении  приподнялся.  -  Превосходная
мысль! Просто отличная! Сейчас я разыщу  там,  -  он  кивнул  на  воду,  -
подходящую тварь, способную доставить нас к берегу.
     - А она не пожелает нами закусить? - подозрительно спросил Конан.
     - Ну, я постараюсь найти что-нибудь не очень  большое  и  не  слишком
прожорливое, - заверил его демон и принялся колдовать. Его крылья, как уже
успел заметить киммериец, являлись важнейшим  магическим  инструментом,  и
сейчас  Шеймис  то  простирал  их  над  водами,  то  ставил  торчком,   то
закутывался в эти жалкие  серые  полотнища  словно  в  кургузый  плащ.  Не
оставались без дела и руки; они непрерывно шевелились, выписывая в воздухе
странные фигуры и символы, напоминавшие Конану то контуры пивных бочек, то
островерхие крыши домов. Увлеченно наблюдая за стараниями своего слуги, он
не сразу заметил, как плот, дрогнув, пошел значительно быстрее.
     - Что, получилось?
     Шеймис огладил усы и самодовольно усмехнулся, показав мелкие зубки.
     - Конечно, мой господин!
     Поглядев на воду слева и справа от плота,  Конан  разобрал,  что  там
колышется нечто темное и волнистое, что-то смутное, не то плавники, не  то
щупальца, не то огромные клешни. Неведомая тварь, вероятно, подпирала плот
спиной, и при мысли, что лишь десяток бревен  отделяют  его  от  какого-то
жуткого чудища, юноше стало не по  себе.  На  родине  ему  не  приходилось
сталкиваться с морем, но даже в озерах Киммерии водились  существа  крайне
неприятные и опасные - вроде древних,  обросших  водорослями  щук  в  рост
человека. Такая рыбина могла отхватить целиком руку или ногу, а тварь, что
тянула сейчас плот, казалась куда больше щуки.
     - Кого ты вызвал? - Конан постучал костяшками  пальцев  по  бревну  и
снова покосился на воду.  Плот  набирал  скорость,  и  впереди,  у  концов
бревен, начали вихриться бурунчики пены.
     - Не знаю, как назвать это  существо,  -  демон  неопределенно  повел
тощими руками. - Может, морская корова? Или бык? Хмм... - Он призадумался,
почесывая нос.
     - А на что она похожа? - Конану не давали покоя не то щупальца, не то
клешни, которые он смутно разглядел в воде. По его мнению, у  коров,  даже
морских, этаких жутких конечностей быть не могло.
     - На что похожа? - Шеймис, отвлекшись  от  своих  размышлений,  кисло
сморщился. - Ох, хозяин, лучше тебе этого не  знать!  Приятной  эту  тварь
никак не назовешь! И безобидной тоже... Так что лучше ты сиди  тихо,  а  я
буду держать ее покрепче...
     Конан замер, скорчившись посередине  плота.  Тянулось  время;  жаркие
солнечные лучи жгли шею и плечи, едва прикрытые рваной туникой,  и  иногда
юноша торопливо зачерпывал горсть  воды,  а  потом  выливал  ее  прямо  на
голову, с наслаждением  ощущая,  как  прохладные  струйки  освежают  кожу.
Тяжелая сумка с камнями  оттягивала  пояс,  рукоять  дубинки  под  коленом
успокаивала своей внушительной твердостью; впрочем, он понимал, что если б
тварь, тащившая плот, вздумала напасть на них, от камней и палки  было  бы
мало толку. Тут оставалось лишь полагаться на Шеймиса, вид которого внушал
некоторые опасения. Устроившись на носу, демон застыл в напряженной  позе,
стиснув кулаки и полузакрыв глаза; судя по всему, духу сумерек приходилось
нелегко.
     Миновал полдень, солнце неторопливо  покатилось  вниз,  на  запад,  к
закатным  странам  и  великому  океану,  что  омывал  побережье  огромного
материка. Конан привстал на коленях, сощурил  глаза:  далеко  впереди  над
водами поднималась темная полоска с едва приметной вертикальной  черточкой
- башней маяка.
     - Возьми южнее, - приказал он Шеймису. - Мы идем прямо  к  гавани,  а
мне туда совсем не нужно. Высадимся за городом, и хорошо бы попасть  в  ту
бухточку, откуда меня повезли на остров. Там есть пристань  и  тропа,  что
ведет прямо к дому колдуна... я ее отлично запомнил.
     Шеймис сморщился так, словно у него прихватило зубы,  но  пререкаться
не стал. Плот, слегка изменив направление, устремился к далекому берегу.
     Море казалось пустынным. Отсутствие мачт и парусов на  горизонте  уже
начало удивлять Конана,  но  тут  он  вспомнил  о  сплетнях,  ходивших  по
базарам: Шандарат готовился к войне, и не просто к войне, а  к  походу  за
море, на Жемчужный Архипелаг, куда отправится целый флот -  боевые  галеры
шаха и реквизированные купеческие суда, что повезут  воинов.  По-видимому,
слухи об  этих  самых  реквизициях  уже  разлетелись  вдоль  побережья,  и
торговые корабли не рисковали заходить в шандаратскую гавань.  Ну,  а  раз
нет торговцев, то нет и пиратов, подумал юноша и, зачерпнув  новую  порцию
воды, вылил себе на голову.
     Уже  начало  темнеть,  когда  таинственная  тварь,  с  неослабевающим
усердием тащившая их плот, приблизилась к побережью. Тут, к югу от города,
берега были скалистыми и обрывистыми, но за грядой утесов,  как  помнилось
Конану, лежала равнина, тянувшаяся к Туранскому тракту и дальше  за  него,
на запад. Широкая полоса земли меж дорогой и скалами, где в зелени  рощ  и
садов  стояли  виллы  шандаратской  знати,  и  являлась   целью   молодого
киммерийца. Берег выглядел таким  же  безлюдным  и  пустым,  как  и  море;
поэтому, не боясь, что его заметят, Конан поднялся во весь  рост  и  начал
высматривать бухту, из которой его  вчера  повезли  на  казнь.  Он  помнил
приметный каменный столб, торчавший на северном мысу - что-то  похожее  на
полуразрушенный минарет или замковую башню - и вскоре обнаружил его,  хотя
вечерний полумрак уже окутывал побережье темной полупрозрачной вуалью.
     - Туда! - Он вытянул руку, и Шеймис покорно кивнул. Однако, когда  до
каменистого пляжа с небольшим деревянным причалом  оставалось  два  полета
стрелы, демон повернулся к Конану и негромко произнес:
     - Лучше бы мне отпустить  нашего  скакуна,  хозяин.  Эта  корова  или
бык... словом, эта тварь предпочитает глубокие места,  а  тут,  у  берега,
мелко. Она начинает беспокоиться. Вроде бы...
     Он замолчал, потому что  движение  плота  вдруг  замедлилось.  Конан,
схватив шест, резко махнул рукой.
     - Во имя Крома, отошли своего зверя подальше! Как бы он  не  собрался
нами поужинать!
     Расправив  крылья,  Шеймис  с  усилием  вытянул  руки  вперед,  будто
преодолевая  некое  невидимое  сопротивление;  голый  череп  его  покрылся
испариной. Губы демона непрерывно шевелились, шепча заклятья,  сливавшиеся
в неразборчивое  бормотанье,  челюсть  мелко  тряслась,  мосластые  колени
ходили ходуном. Внезапно из-под плота вырвалось что-то округлое, большое и
блестящее; Конан успел заметить гигантский круглый глаз,  воззрившийся  на
него с беспредельным равнодушием, пару  могучих  щупалец  толщиной  с  его
бедро и странную, похожую на клюв, пасть. Блеснув гладкой  кожей  в  лучах
закатного солнца, чудище исчезло в  пучине,  а  киммериец,  изо  всех  сил
наваливаясь на шест, принялся грести к берегу.
     - Уфф! - Шеймис повалился  спиной  на  доски,  напоминая  бурдюк,  из
которого выпустили вино. - Хвала светозарному Митре, все  обошлось!  Скажу
тебе, мой господин, лучше иметь дело с целой стаей  псов,  чем  с  этим...
этим...
     - Ладно! Этот твой бык доставил нас на нужное место, а  мы  ничем  не
отблагодарили его. Ты мог бы сотворить что-нибудь съедобное...
     - Съедобное? - скривился Шеймис. -  Съедобное  он  сам  себе  найдет!
Погляди-ка, хозяин!
     Обернувшись, Конан увидел, как одна из  довольно  больших  акул,  что
следовали за плотом, вдруг забилась, до половины встала над водой, разевая
зубастую пасть и показывая белое брюхо, и исчезла.
     - Надеюсь, пока они жрут друг друга, мы успеем добраться до  суши,  -
пробормотал киммериец, продолжая изо  всех  сил  работать  веслом.  Вскоре
справа от них проплыл высившийся на мысу каменный  минарет,  а  затем  под
бревнами заскрипела мелкая галька; плот дрогнул  и  замер  на  мелководье.
Сумеречный берег был пустынным.  У  небольшой  пристани  покачивались  две
лодки и баркас с высокой мачтой; за ними  темнели  скалы,  поросшие  внизу
кустарником и рассеченные  небольшим  ущельем.  Начинавшаяся  от  пристани
тропинка вела прямо к нему.
     - Прибыли! - Конан спрыгнул в воду, взметнул фонтан брызг и,  положив
палицу  на  плечо,  зашагал  к  берегу.  Демон  тащился  следом,  загребая
огромными ступнями и блаженно жмурясь; после жаркого дня вечерняя прохлада
была ему явно по душе. Миновав пристань и лодки, они выбрались  на  берег.
Киммериец остановился, пригладил растрепанные волосы, пошарил за пазухой и
вытащил пращу.
     - Хозяин, а, хозяин! - проныл Шеймис за его спиной. -  Не  связывался
бы ты с этим колдуном! Пропадем! Оба!
     - Не каркай! - достав из сумки увесистый голыш, Конан заложил  его  в
пращу. - Ты делай свое дело, приятель, а я буду делать  свое.  Всего-то  и
надо придержать его на  полвздоха!  А  там  уж...  -  Он  многозначительно
покрутил пращу над головой.
     - На полвздоха! Это  по-вашему,  по-человечьему  полвздоха...  Да  за
такое время любой приличный маг успеет превратить нас в пару крыс!
     - Ну, для тебя это не очень страшно, - ухмыльнулся  Конан,  обматывая
ремень вокруг запястья. - Не скули, Шеймис! Идем, посмотрим, какого  цвета
кровь у черного колдуна!
     Он ступил на тропу, что вела от пристани к ущелью.


     На славный город Шандарат  пала  ночь.  Темная  ее  мантия,  расшитая
сияющими самоцветами звезд, раскинулась над городскими стенами, башнями  и
дворцами,  накрыла  непроницаемым  пологом  гавань,  где,  словно   спящие
огромные чайки, дремали корабли; полумрак окутал поля  и  фруктовые  рощи,
дороги, подобно стрелам рассекавшие степь, прибрежные бухты и острова, лес
на западе и глухо рокотавшее на востоке море. Черный плащ ночи круглился в
вышине будто гигантский занавес, на время прикрывший мир  от  благодатного
света Митры, и казалось, что, опуская его, солнечный  бог  говорит  людям:
угомонитесь! Забудьте хоть ненадолго о честолюбии, о горделивых  помыслах,
о жадности надежд и пустой суете  стремлений,  о  борьбе  и  ненависти,  о
голоде и страхе; забудьте о мелочных страстях,  закройте  глаза!  И  пусть
снизойдут к вам светлые сны и блаженный покой.
     Но не было покоя под ночными небесами Шандарата.
     Владыка его, блистательный Ашарат из рода Ратридов,  стоя  у  окна  в
своем любимом чертоге на верхнем этаже дворцовой башни, выглядел невеселым
и хмурым; душу его опять терзали тревоги и сомнения, не  дававшие  уснуть.
Еще вчера все было так просто и  ясно;  оставалось  лишь  вывести  в  море
корабли с войском,  внезапно  обрушиться  на  Архипелаг  и  завладеть  его
сокровищами.  А  потом  Неджес,  мудрец  и  верный   советник,   изготовит
чудодейственный эликсир,  снимающий  с  плеч  человеческих  груз  прожитых
лет... потом  захваченные  жемчуга  превратятся  в  звонкое  золото,  и  в
Шандарат  хлынут  наемники...  потом  он,  великий  Ашарат,  неподвластный
старости, поведет огромную армию на  врага...  Какого  врага?  Не  все  ли
равно... В Гирканию, в Туран...
     Да, вчера все было ясным и  простым,  но  сегодня  владыка  будто  бы
пробудился от дремоты; темная пелена, затуманивавшая его разум,  поредела,
разошлась, и еще недавно  очевидное  стало  казаться  сомнительным.  Очень
сомнительным!
     Зачем ему нужен этот Архипелаг? Сколько жемчуга там можно  взять?  Он
примерно представлял это, так как драгоценные дары моря  вывозились  через
Шандарат, составляя одну двадцатую его торговли. Немалая сумма! Однако уже
полмесяца, как в трирскую гавань лишь  изредка  заглядывают  корабли,  ибо
там, где готовятся к войне, не место купцам; можно  потерять  и  судно,  и
ценный груз, да и собственную жизнь в придачу. Нет купцов, нет и торговли;
и убытки скоро сравняются с ценой архипелагских жемчугов.
     Эликсир... Конечно, эликсиру нет цены, но правда ли то,  что  обещает
советник? Блистательный  Ашарат  не  сомневался,  что  в  мире  существует
великое множество чудес, но ему никогда не доводилось слышать  про  амулет
или какое-нибудь зелье, что  продляли  человеческую  жизнь.  Зато  нередко
говорили о другом - о ядах,  поднесенных  в  питье  или  пище,  о  порошке
черного лотоса, что отправлял  вкусившего  его  на  Серые  Равнины  иногда
стремительно,  иногда  -  не  очень,  но  в  любом  случае  неотвратимо  и
неизбежно.
     Да, с этим бальзамом  надо  проявлять  крайнюю  осторожность!  Сейчас
Ашарата даже удивлял тот  восторг,  то  воодушевление  и  доверчивость,  с
которой он воспринял слова почтенного  Неджеса.  Доверчивость  же  присуща
детям, но никак не властителям, умудренным жизнью!  И  лучше  провести  на
земле  весь  отпущенный  Митрой  срок,  пусть  старым  и  немощным,   чем,
поддавшись ложной надежде, переселиться до времени в загробный мир...
     Властитель энергично потер виски и, чувствуя некоторое просветление в
мыслях,  уставился  на  звездное  небо.  Пожалуй,  не   стоит   пить   сей
подозрительный бальзам,  решил  он;  во  всяком  случае,  не  раньше,  чем
стражники вольют в горло мудрейшему Неджесу добрую половину этого зелья.
     У мудрейшего же были в  эту  ночь  свои  заботы,  чем  и  объяснялось
просветление в голове шандаратского властелина.  В  мгновение  смертельной
опасности ни черный, ни белый маг, сколь бы ни был  он  силен,  не  должен
отвлекаться;   колдовской   поединок   требует   всех   сил    и    полной
сосредоточенности. А поединок приближался! Неджес чувствовал это  и  знал,
что наступившая ночь будет решающей. Он не  боялся,  несмотря  на  мрачное
пророчество Багрового Плата; наоборот, его  переполняла  какая-то  злобная
радость, порожденная и осознанием собственной силы, и тем, что томительное
ожидание заканчивалось.
     Как всегда, он неподвижно распростерся на своем ложе и опустил  веки,
обозревая местность магическим зрением.  Он  знал,  что  не  заметит  даже
смутной тени - этот противник совсем не походил на  разбойника-киммерийца,
явившегося две ночи  назад.  Северный  бродяга  со  своей  нелепой  тварью
подошел со стороны леса и пересек дорогу; его сопровождало  облако  темных
мыслей и гнусных намерений. Этот же враг - _и_с_т_и_н_н_ы_й_, как звал его
Неджес - казался  невидимым  и  неощутимым,  и  стигиец  был  не  в  силах
разобраться  в  природе  скрывавшей  его  завесы.  Но  ничего;  когда  они
посмотрят друг другу в глаза, все преграды падут! И  лишь  огненно-ледяная
мощь заклинаний решит исход поединка...
     Внезапно ему почудилось, будто бы нечто надвигается со стороны  моря,
от крошечной бухты с причалом, у которого неясными облачками  покачивались
лодки. Нечто знакомое, нечто такое, с чем он имел дело прежде... Стихийная
и грубая сила, неукротимая, непокорная, свирепая... Да, сей образ  он  уже
лицезрел! А увиденное однажды можно увидеть снова...
     На мгновение серый туман разорвался, явив юношеский лик в  обрамлении
копны темных волос, и Неджес недовольно скривил губы. Опять этот  северный
бродяга! Этот разбойник!  Живуч,  ничего  не  скажешь!  И  как  он  только
выбрался с острова? Воистину, боги к нему благосклонны!
     Впрочем,  ему  было  некогда  вдаваться  в  намерения   вора,   столь
неожиданно избегшего казни; любое дело сегодняшней ночью подождет. Любое -
кроме одного! Окаменев в мнимой неподвижности, словно  застывшая  во  тьме
ядовитая змея, Неджес ждал пришествия истинного врага.
     Жди, стигийский паук!
     Странник в сером плаще, плотно прижавшийся к стволу дуба, усмехнулся.
За шеренгой кряжистых  стволов  темнела  ограда;  от  окошка,  за  которым
притаился колдун, его отделял всего лишь хороший бросок камня.  Пустяковое
расстояние! Удар молнии Митры будет сокрушительным!
     Что ж, стигиец ждет,  и  ему,  посланцу  Пресветлого,  тоже  придется
подождать. Накопленная деревьями мощь  уже  смешалась  с  его  собственной
Силой, однако колдун хитер, и паутина защитных заклинаний, сплетенная  им,
почти  наверняка  парирует  первый  выпад.  Иное  дело,  если  его  чем-то
отвлечь... хотя бы на полвздоха... малое время для обычного  человека,  но
настоящий боец должен успеть и нанести удар! И поразить!
     "Рази!" - говорил Учитель. Да, теперь пришло время...
     Все подготовлено: стражи погружены  в  глубокий  сон,  как  и  слуги,
повара, конюхи, носильщики; псы, обнюхав серый  плащ,  отвернули  огромные
морды и, поскуливая, поплелись на задний двор,  к  своим  будкам,  набитым
мягкой соломой. В них можно  подремать  так  сладко...  до  самой  зари...
подремать, забыв про этот дом и двор, про людей, своих и чужих, с которыми
положено расправляться когтем и клыком...
     Да, все подготовлено;  осталось  лишь  подождать  паренька  с  синими
глазами и его странного приятеля. Забавное существо!  Нельзя  назвать  его
благожелательным к людям, но и оно имеет свой кодекс  чести!  И  старается
изо всех сил! Ничего, что их так мало;  столь  верному  слуге  не  грех  и
помочь...
     Человек в сером плаще вновь улыбнулся - на сей раз слегка  насмешливо
и без злорадства. Сегодня этот  дряхлый  демон,  неведомо  как  переживший
тысячелетия и целые эпохи, показал себя молодцом! Вызвал из глубин морских
такое чудище, что лучше и не вспоминать! Конечно, он не  сумел  бы  с  ним
справиться, так что пришлось ему немного  помочь...  Это  было  не  так-то
просто; даже Ученику с большим опытом не всегда удается направить Силу  на
большое расстояние... К тому же  астральной  мощью,  что  дарована  благим
богом, трудно управлять; она - удар молнии, карающее  копье,  а  не  рука,
держащая поводья норовистого скакуна. Но ничего, на пару с маленьким духом
им удалось совладать с морской тварью, направив ее куда надо...  И  теперь
киммериец скоро будет здесь - в самый решающий момент!
     От дуба шли теплые токи,  пронизывая  тело  посланца;  казалось,  сам
Митра говорил сейчас с ним, шептал без слов, наставляя, как лучше и верней
покарать нечестивца, уравновесить Добро  и  Зло  в  этой  маленькой  части
огромного мира. Как учил наставник, в Великом Равновесии заключалась тайна
бытия, божественного распорядка и вещего  промысла;  Зло  как  таковое  не
подлежало полному искоренению, ибо без  него  лишалось  смысла  и  понятие
Добра. Однако туда, где Зло  грозило  опрокинуть  чашу  вселенских  весов,
божественная   длань   бросала   крошечную   песчинку   -   и   равновесие
восстанавливалось.
     Сейчас одна  из  таких  песчинок,  затаившись  под  могучим  деревом,
дожидалась момента, чтобы исполнить волю пресветлого Митры.


     - Осторожнее! Ты оторвешь мне ухо!  -  сквозь  зубы  прошипел  Конан,
огибая угол дома. Шеймис, вновь  превратившись  в  крысеныша  величиной  с
кулак, затанцевал у него на плече, вцепившись когтистой лапкой в мочку.
     - Хозяин, а, хозяин! Я его чую, и куда лучше, чем в первый раз! Он не
спит... точно, не спит... ждет кого-то... но не тебя, клянусь горшком!
     - Вот и хорошо, - киммериец,  словно  огромная  кошка,  крался  вдоль
стены. - Кого бы он не ждал, камень в лоб ему достанется от меня.
     Вокруг стояла нерушимая тишина, и это казалось странным - странным  и
подозрительным. Не бросались с рыком огромные псы, не было слышно и топота
человеческих ног,  позвякивания  доспехов  или  грозных  окриков.  Усадьба
почтенного  Неджеса  -  и  дом,  и  двор,  и  хозяйственные  пристройки  -
напоминала сонное царство, тихое кладбище  или  специально  приготовленную
ловушку. Конан двигался вперед с величайшей осторожностью,  соображая,  то
ли влезть в дом, то ли постараться выманить колдуна наружу  и  снести  ему
череп из пращи.
     Он остановился на втором варианте; в комнатах, да еще  незнакомых,  с
пращой не развернешься. Он знал, что у  него  будет  очень  мало  времени,
чтобы прицелиться и выпустить снаряд - конечно же, Шеймис сумеет  защитить
их обоих от чар колдуна совсем ненадолго, если  сумеет  вообще...  Тем  не
менее, он надеялся на успех; какое-то более сильное чувство, чем страсть к
золоту или жажда мести, привело его сюда, и Конан догадывался, что сегодня
ничья не предусмотрена: либо он возьмет жизнь черного  мага,  либо  Неджес
сотрет его в порошок. В пыль, которую развеет ночной бриз!
     Прижимаясь к стене, киммериец оглядел лужайку перед домом.  Она  была
пустынной. Два  факела  освещали  ступени  широкой  лестницы,  ведущей  на
террасу; плотно утоптанная дорожка  убегала  к  воротам,  по  обе  стороны
которых темнели древесные стволы; за ними царил  полный  мрак,  ибо  кроны
дубов, плотные и  густые,  не  пропускали  слабого  лунного  света.  Конан
взглядом отыскал место, до которого добрался прошлый  раз:  неподалеку  от
ступеней, напротив стрельчатого окошка на втором этаже, из которого  тогда
высунулся колдун. Вероятно, то было окно его опочивальни, и Неджес,  вновь
показавшись в нем, станет отличной мишенью. Всего на время полувздоха,  но
этого хватит!
     - Ну, что ты теперь чуешь? - прошептал киммериец, повернув  голову  к
Шеймису.
     - Все по-прежнему, мой господин.  Он  не  спит,  ждет...  Не  разберу
только, знает про нас или нет...
     - Так это же самое важное, приятель!
     Крохотные крылышки демона затрепыхались.
     - Сегодня, кажется, нет... Если он  и  проведал  насчет  нас,  то  не
обращает внимания. Ждет чего-то другого... или кого-то...
     - А мы? - спросил Конан, разматывая пращу.
     - Мы вроде как мелочь... досадная помеха, и все.
     Киммериец насмешливо хмыкнул и вытащил из  сумки  два  камня,  каждый
величиной с кулак. Досадная  помеха,  надо  же!  Слишком  самоуверен  этот
Неджес! Впрочем, Конана подобный поворот дел вполне устраивал.
     - Следи за ним, - велел он Шеймису и, заложив в пращу первый  снаряд,
направился  к  середине  дорожки.  Эта  позиция  казалась   ему   наиболее
подходящей: ступеньки, терраса и дверь, а также окна второго этажа  -  как
на ладони. Оконные  рамы  были  забраны  в  частый  переплет,  украшенный,
вероятно, цветными стеклами, казавшимися  в  полумраке  темными  и  совсем
непрозрачными; Конан видел лишь отблески лунного света на  их  поверхности
да смутные тени, что подрагивали в такт мерцанию факелов.
     -  Что  ты  собираешься  делать,  хозяин?  -  спросил  Шеймис,  когда
киммериец, остановившись в десятке шагов  от  лестницы,  поднял  взгляд  к
окну.
     - Отправлю колдуну подарок. - Праща засвистела,  набирая  обороты.  -
Хотелось бы взглянуть на его рожу!
     - Ох, мой господин! Лучше бы ты не...
     Звон разбитого стекла оборвал  причитания  сумеречного  духа.  Конан,
заложив в пращу новый снаряд,  опять  принялся  крутить  ее  над  головой,
пристально всматриваясь в окно. Там зияла большая дыра, черная и зловещая,
как зрачок ночи; казалось, чей-то огромный глаз  следит  за  пришельцем  с
хмурым и неприязненным равнодушием. Киммериец стиснул челюсти, по-прежнему
вращая свое орудие. Монотонный свист пращи успокаивал, вселял уверенность;
она словно бы служила  продолжением  его  рук,  кулаком,  которым  он  мог
нанести внезапный и жестокий удар.
     Текли мгновения; все было тихо.  Шеймис  замер  на  хозяйском  плече,
вцепившись когтистой лапкой в темные волосы юноши. Вверху ладья полумесяца
плыла  по  усыпанному  звездами  черному  пологу  ночи;  мерцали   факелы,
скользили тени, подкрадываясь к босым ногам Конана.
     Один, два, три...
     Он начал отсчет, не спуская глаз с окна. Он  стоял  неподвижно,  чуть
откинувшись назад, широко расставив ноги и упираясь  левой  рукой  в  бок;
правая безостановочно кружила и кружила  ремень  с  заложенным  посередине
камнем.
     Четыре, пять...
     Что, если колдун не рискнет высунуться наружу? Но хотя бы к  окну  он
должен подойти! Может, он  притаился  сейчас  около  него  и  решает,  как
расправиться с наглым гостем?
     Шесть, семь...
     Нет, почтенный Неджес не станет прятаться!  Слишком  уверен  в  себе,
слишком презирает врагов! Что они для него? Ничтожества, мелочь, пыль...
     На счете восемь Конан почувствовал, как  пальцы  его  внезапно  свело
судорогой. Он не мог разжать их!  И  сразу  же  окно  распахнулось,  резко
скрипнув в ночной тишине.
     Лицо колдуна было мертвенно-бледным; глаза  -  черные  озера,  полные
презрения и злобы. Казалось, он собирается раздавить надоедливого комара.
     - Ты! - Неджес неторопливо вытянул длань, и теперь его палец  смотрел
прямо  в  лоб  киммерийцу,  словно  нацеленная  арбалетная  стрела.  -  Ты
осмелился явиться сюда опять! Со своей тварью!
     Рука Конана полностью окаменела, хотя кисть продолжала безостановочно
вращаться, словно подчиняясь некой магической силе. Он  знал,  что  прицел
верен, и надо лишь выпустить кончик ремня; однако ему не  удавалось  этого
сделать. Он вращал и вращал свой  снаряд,  раскручивал  его,  ощущая,  как
неимоверной тяжестью наливаются плечи, как ледяной холод сползает вниз  по
груди, сдавливает сердце. "Шеймис..." - шепнул он непослушными губами,  но
не получил ответа.
     - Ты будешь стоять тут со своим дурацким ремнем, -  произнес  маг,  -
как украшение моего сада. Как статуя из камня!
     Конан прилагал неимоверные усилия, но  освободиться  не  удавалось  -
проклятый колдун держал крепко. Пальцы! Если бы он мог разжать пальцы!  Но
они было словно стиснуты клещами.
     - Шеймис... -  снова  прошептал  киммериец,  едва  различив  жалобный
ответный писк. Он  не  расслышал  слов;  возможно,  их  и  не  было,  лишь
неразборчивый  возглас,  предсмертный  стон,  вскрик   растворяющегося   в
бесконечности крохотного существа. Он понял, что дух сумерек  бессилен,  а
это значило, что они погибнут оба.
     Не успели! Жаль... Видно, прав был его слуга,  его  серокожий  демон:
половина вздоха - малое время для людей, но не для магов...
     Рот колдуна растянулся в зловещей усмешке.
     - Зовешь свою тварь? Ну, зови! Вы оба, ты и он...
     Внезапно Неджес смолк и сам застыл подобно каменному изваянию. Что-то
изменилось  на  лужайке  перед   широкой   лестницей;   что-то   дрогнуло,
зарокотало, напряглось во мраке, и свежий ночной воздух  вдруг  неожиданно
загустел, превратился в упругую  грозовую  субстанцию,  которую  неведомые
силы гнули и мяли, словно раскаленную сталь на наковальне. Почти сразу  же
он опять стал прежним, прохладным и пронизанным запахами недалекого  моря,
но Конан чувствовал, что напряжение не исчезло, а лишь сместилось  куда-то
назад и в сторону, не то к воротам, не то к усадебной ограде. Краем  глаза
киммериец успел заметить, как слева, под  дубом,  возникла  неясная  тень;
затем сверкнула беззвучная синеватая молния, и сразу же  тиски,  сжимавшие
его руку, ослабли.
     Он выпустил конец ремня, и камень полетел в цель.



                           7. ЗАКЛЯТЬЕ РАЗЛУКИ

     Они стояли на развилке южного  тракта,  неподалеку  от  города:  юный
темноволосый гигант с глазами  синими,  как  небо  на  закате,  и  высокий
человек в сером плаще. Широкая утоптанная дорога тянулась  вдоль  морского
берега,  уходила  к  великим  туранским  городам,  к  Султанапуру,  Акиту,
Аграпуру и горам Ильбарс; от нее ответвлялся  Окружной  путь,  ведущий  на
запад, к Бритунии и Киммерии.
     - Значит, ты решил, - произнес человек в сером.
     - Решил, - откликнулся юноша.
     - Жаль! Я мог бы послать тебя к Учителю...
     - Как-нибудь позже, Фарал. В другой раз.
     - Другого раза может не представиться, Конан.
     Молодой киммериец переступил с ноги на ногу.
     - И все-таки я возвращаюсь домой. Вот сведу счеты с гиперборейцами...
     - А потом - с ванами, асами, аквилонцами, пиктами... Ведь так? В мире
полно людей, с которыми ты хотел бы свести счеты, верно?
     Конан, нахмурившись, молчал, поглаживая рукоять  меча;  кроме  своего
оружия да сапог, он ничем не поживился в доме колдуна - Фарал не позволил.
Сказал, что то богатство - проклятое.
     - Ну, ладно, - со вздохом произнес человек в сером, - я не стану тебя
уговаривать. К наставнику приходят по доброй  воле,  иначе  он  ничему  не
может научить. Так, во всяком случае, он мне говорил.
     - Хмм... - Конан в раздумье запустил пятерню в свою густую гриву. - А
что, всякий, кому довелось у него побывать, умеет бросаться молниями?  Как
ты?
     - Нет, - усмехнувшись, Фарал покачал  головой.  -  Люди,  видишь  ли,
разные, и каждый учится чему-то своему, такому,  что  вложил  в  него  при
рождении великий Митра.  Мой  наставник  лишь  помогает  раскрыться  этому
таланту.
     - Что же вложено в меня?
     Странник в сером плаще развел руками.
     - Я не знаю. Будущее скрыто от меня; я лишь  боец,  которому  светлый
бог даровал частицу своей Силы. У тебя собственный путь, киммериец... но я
бы хотел, чтобы когда-нибудь он привел тебя к Учителю.
     Они помолчали; потом Конан, опустив кисть в висевшую на поясе  сумку,
с непривычной робостью произнес:
     - Как-то раз ты спросил, нет ли у меня трудностей...
     Под его ладонью затрепетали крылышки Шеймиса; потом он  почувствовал,
как когтистые лапки крохотного демона охватили его палец.
     Фарал снова улыбнулся.
     - Трудности? Вроде бы их у тебя не было? Или вдруг появились?
     - Появились. Но не у меня.
     Взгляд странника в сером  метнулся  к  сумке,  и  он,  не  переставая
усмехаться, понимающе кивнул.
     - Надо помочь?
     - Да. Если ты захочешь, конечно...
     - Захочу!.. - Глаза Фарала смеялись. - Да это же  мой  долг,  клянусь
божественной Силой Митры! Как же иначе! Ведь мы вместе сражались  со  злым
колдуном... ты, я и он... тот, кто затаился в  твоей  сумке...  И  мы  его
победили! Разве могу я отказать в помощи верному соратнику? Скажи  только,
чего он хочет.
     Маленькие коготки царапнули палец Конана.
     - Освобождения! Там, - киммериец махнул рукой на север, -  на  берегу
моря его страна. Серые скалы, серые тучи и серый дождь... Унылое  местечко
на мой вкус, но ему нравится. И потом, он очень стар и хочет покоя...  ну,
ты понимаешь... чтоб была тишина, плеск волн и никаких забот...
     - Понимаю. А разве ты не можешь его отпустить?
     Киммериец пожал могучими плечами, и его юное  безбородое  лицо  стало
хмурым. Он ощущал, как коготки Шеймиса все сильнее и сильнее  впиваются  в
кожу.
     - Я-то не против. Только тут какое-то колдовство... он клянется,  что
обязан служить мне до смерти, иначе  великий  Митра  прихлопнет  его,  как
комара.
     Фарал задумчиво уставился на сумку.
     - Думаю, твой приятель ошибается. Великий Митра милостив к  тем,  кто
верен своему долгу. Он - благой бог и карает только отступников.
     - Тебе виднее. Ты - близкий к нему человек, - буркнул Конан. - Вот  и
помоги.
     - Помогу. -  Отбросив  плащ,  странник  неуловимо  быстрым  движением
выхватил оба своих меча и широко развел локти;  сталь  звонко  звякнула  о
сталь. - Видишь, крест, - произнес он, показывая  взглядом  на  клинки.  -
Крест - древний знак  Митры,  солнечного  бога,  и  сейчас  мы  попытаемся
испросить у него милости для твоего приятеля. Ты должен коснуться  ладонью
этого символа, а потом... потом... да, потом ты повторишь  за  мной  некое
заклинание... что-то вроде Заклятья Разлуки. Как скажешь  его,  твой  друг
сразу попадет туда, где серые скалы и серое море... Не  думай,  что  серое
всегда уныло, - неожиданно добавил Фарал. - Я вот люблю этот цвет...
     Конан недоверчиво хмыкнул и коснулся пальцами левой руки перекрестья;
правая по-прежнему  была  в  сумке.  Голубоватая  сталь  клинков  казалась
холодной и отливала  серебристым  лунным  светом;  Шеймис  замер  под  его
ладонью,  словно  испуганная  мышь.  Повинуясь  кивку  Фарала,   киммериец
сосредоточился; потом начал произносить фразу за  фразой,  не  понимая  их
смысла, но старательно повторяя все, что говорил его спутник. Язык был ему
незнаком; мелодичные хрустальные звуки струились водопадом,  и  заклинание
показалось Конану похожим на песню. Впрочем, не слишком длинную -  десяток
фраз, не больше.
     - Все! - произнес Фарал и, резко выдохнув, забросил мечи в ножны.  На
миг лицо его стало  сосредоточенным,  затем  руки  со  странно  сложенными
пальцами нацелились на сумку, и  вдруг  Конан  ощутил  под  своей  ладонью
пустоту.
     Шеймис исчез!
     Сняв с пояса суму, киммериец заглянул в нее. Пустота!
     - Где он?
     - Там, куда стремился уйти, - ответил Фарал. -  На  серых  скалах,  у
серого моря, под серым дождем... Тишина, покой...  Словом,  все,  как  ему
хотелось.
     Лоб Конана разгладился; он уважительно покивал головой.
     - Ну, а ты еще не хотел признаваться,  что  умеешь  колдовать!  А  на
самом-то деле! Это твое заклинание... Заклятье  Разлуки...  такая  сильная
магия!
     - Я бы не сказал, - произнес странник, провожая  задумчивым  взглядом
сумку, которую Конан вновь прицепил к поясу. - Видишь ли, я  немного  знаю
кхитайский... научился, когда пришлось побывать в тех местах... Ну, и... -
он смолк, затем потрепал Конана по плечу. -  Словом,  сейчас  мы  с  тобой
повторили одну кхитайскую поэму - что-то о луне, плывущей в темных небесах
над нефритовыми горами, у подножий которых цветет жасмин... Кхитайцы,  они
понимают толк в подобных вещах.
     - Но слова-то были колдовские?
     - Нет, парень, самые обычные. Я же сказал - о луне, горах и  цветущем
жасмине... Думаю, твой приятель не понимает по-кхитайски, и для  него  вся
эта тарабарщина прозвучала очень торжественно.
     Киммериец, разинув рот, с изумлением воззрился на Фарала.
     - Значит, никакого чародейства? Как же так? Без всякой магии, раз - и
на самый север Вилайета! Да туда же надо добираться целый месяц! И  потом,
он... он... в общем, он мне говорил, что  лишь  очень  сильный  маг  может
разорвать нашу связь.
     - А я и не утверждаю, что дело совсем обошлось без магии,  -  заметил
странник. - Ты собирался его отпустить, он хотел уйти... Вот тебе и магия!
Ну, а я подтолкнул его напоследок - вроде как дал  хорошего  пинка,  чтобы
забросить туда, куда он так рвался. К этим серым скалам...
     Конан потер лоб, постепенно начиная осознавать, что  раз  и  навсегда
избавился от сумеречного духа. Были в  этом  свои  приятные  и  неприятные
стороны, свои преимущества и потери. Теперь унылая физиономия  Шеймиса  не
будет маячить перед глазами  и  не  придется  слушать  его  вечное  нытье,
хлебать прокисшее пиво, давиться черствым хлебом, да и таскать в сумке это
крысиное отродье... Но кто назовет его, Конана,  господином?  Хозяином?  С
кем переброситься ему словом на долгом пути? Да и  кислое  пиво,  и  сухой
хлеб - не говоря уж о бараньих костях с намеком на мясо! - совсем неплохие
вещи, когда от голода урчит в животе...
     Что ж, решил юный киммериец, во  всем  есть  нечто  хорошее  и  нечто
дурное. Во всяком случае, Шеймису лучше  там,  где  он  сейчас  пребывает;
бесконечные  странствия,  стычки  и  поединки  с  черными  магами  слишком
обременительны для престарелого духа сумерек. Конан  представил,  как  его
бывший слуга сидит сейчас на скалах у серого моря, в прохладе и сумеречном
свете наступающего утра, прислушивается  к  шелесту  волн  и  наслаждается
покоем... Довольно кивнув, он протянул руку и стиснул локоть Фарала.
     - С помощью магии или по доброй воле, но мы расстались. И  хорошо!  Я
тебе благодарен. А теперь...
     - Теперь - прощай, Конан-киммериец. - Странник в сером положил ладонь
на руку юноши, стиснул его пальцы. - Прощай.
     - Может, когда-нибудь свидимся, - нерешительно произнес Конан.
     - Нет, вряд ли. Мир велик, киммериец, очень велик.
     Кивнув на прощанье, человек в сером плаще, топорщившемся над плечами,
зашагал по Туранской дороге, что тянулась вдоль морского берега,  уходя  к
великим городам юга, к Султанапуру, Акиту, Аграпуру и горам Ильбарс. Конан
молча  смотрел  ему  вслед.  Потом  он  повернулся  на  запад,  спиной   к
восходящему солнцу, и сделал несколько шагов,  поглядывая  то  на  пыльную
ленту Окружного тракта, то на розовеющее небо. В сумке, что висела у  него
на поясе, что-то звякнуло. Остановившись, киммериец пошарил в ней, вытащил
руку и раскрыл ладонь: на  ней  лежали  пять  золотых  динариев  с  гордым
профилем владыки Ашарата.




                       ЧАСТЬ ВТОРАЯ. МАЛЕНЬКИЙ БРАТ


                                8. ВСТРЕЧА

     Южная степь, залитая  солнцем,  казалась  необозримой  и  бескрайней;
только где-то вдалеке,  у  самого  горизонта,  таинственно  синели  горные
вершины, за которыми лежал обильный и  просторный  Хоршемиш,  великолепная
столица Кофа. По равнине, будто  выплывая  из  жаркого  туманного  марева,
навстречу пологим горным склонам тянулась дорога  -  прямая,  как  стрела,
пыльно-коричневая лента среди моря  изредка  волнуемой  ветром  зеленой  и
золотистой травы. Рядом с обочиной, заросшей побуревшими от пыли лопухами,
высилось  дерево,  настоящий  исполин  растительного  царства  -   высокий
стройный остролист; здесь, на  юге,  он  достигал  поистине  циклопических
размеров,  и  казалось,  что  его  неохватный  ствол  упирается  прямо   в
ярко-синее небо, словно  мачта  затонувшего  в  этом  бесконечном  степном
океане гигантского парусника.
     Тут, в жаркой степи, повсюду колыхались  волны  увенчанных  пушистыми
метелками  высоких  трав,  иногда  склонявшихся  под  легкими  дуновениями
ветерка; только у  самых  корней  дерева  беспокойно  шелестящее  травяное
воинство отступало - здесь  всегда  была  тень,  и  землю  покрывали  лишь
подушечки буро-зеленого мха. Под  низко  нависшей  кроной  царил  приятный
полумрак, ибо безжалостные  обжигающие  лучи  солнца  не  могли  пробиться
сквозь сплетение толстых узловатых ветвей,  усеянных  огромными  перистыми
листьями.
     Под гигантским остролистом расположился одинокий путник. Сбросив свой
пыльный плащ, он сидел на толстом, выступающем из земли корне,  прислонясь
спиною к стволу; рядом с плащом валялся туго набитый мешок, а поверх его -
длинный меч в потертых кожаных ножнах. Путник этот явно был воином, о  чем
свидетельствовали и его на редкость могучее сложение, и оружие; он  словно
бы дремал,  полуприкрыв  глаза,  но  временами  сильные  пальцы  рассеянно
поглаживали рукоять меча. С виду казался он молодым  -  лет  двадцати  или
чуть больше; спадающие до плеч волосы отливали цветом  воронова  крыла,  а
покрытая коричневым загаром кожа выглядела свежей и по-юношески упругой.
     ...Губы черноволосого великана плотно сжаты, на высоком лбу выступили
еле заметные капельки пота. Да, и в  тени  дерева  очень  жарко!  Он  трет
переносицу и еще шире распахивает на бугрящейся мускулами груди куртку  из
тонкой, словно шелк, прекрасно выделанной оленьей кожи; под ней  виднеется
нарядная,  украшенная  богатой  вышивкой  рубаха.  Затем  его  глаза  чуть
приоткрываются  -  он  задумчиво  изучает  свои  поношенные,  но  все  еще
превосходные высокие сапоги, прикидывая,  оставить  ли  их  на  ногах  или
стянуть; однако ленивая истома берет верх - молодой воин  снова  закрывает
глаза и поудобнее откидывается на жесткий ствол дерева.
     Неспешно течет время. Похоже, путника сморил  сон:  его  веки  плотно
сомкнулись, а руки расслабленно упали на колени. Ничто не движется вокруг,
только шаловливый ветер  порой  то  взъерошит  небрежно  рассыпавшиеся  по
плечам волосы юноши, то шевельнет завязки его узорчатого  пояса.  Медленно
колышется сухая, опаленная солнцем трава, о чем-то лениво шепчут листья  в
высокой  кроне  дерева,  над  уходящим  вдаль  степным  простором   словно
невидимое покрывало висит монотонный стрекот кузнечиков.
     Однако сон воина недолог. Внезапно он распахивает глаза - синие,  как
небо на закате, и холодные, словно поверхность сбегающего  с  горных  круч
ледяного потока. Правда, увидеть нечто подобное тут,  на  жаркой  офирской
равнине, не удастся - лишь  на  севере,  среди  холодных  снеговых  полей,
огибая редкие острова покрытых вечным инеем каменных глыб,  текут  ледяные
реки.
     Проходит миг, и зрачки молодого путника  меняют  выражение  -  в  них
появляется жесткий  стальной  отблеск;  он  вытягивает  шею  и  пристально
смотрит на дальний конец дороги, теряющийся среди желто-зеленого травяного
ковра. И, словно по волшебству, над этой  крохотной  коричневой  ниточкой,
почти неразличимой в струящемся и дрожащем у горизонта мареве,  появляется
светлое пятнышко. Темноволосый воин покачивает головой, словно не  доверяя
собственным глазам, и рука его вновь касается потертых кожаных ножен.
     Постепенно светлое пятнышко увеличивается в размерах, и вскоре он уже
может разглядеть неспешно вышагивающую по дороге странную  фигуру.  Весьма
нелепую,  если  не  сказать  больше!  И  в   самом   деле,   этот   второй
путешественник являет собой  весьма  занимательное  зрелище:  его  одежда,
обувь, небрежно заброшенное за спину оружие - одним словом, все с ног и до
головы  -  вызывает  недоумение  у  наблюдающего  за   ним   черноволосого
синеглазого великана.
     На невысокой  жилистой  фигурке  пришельца  поверх  туники  болтается
бесформенное белое одеяние -  нечто  вроде  плаща,  нижние  края  которого
украшены  кокетливыми  кисточками  из  шерстяных  нитей.  Его  сандалии  с
матерчатым верхом настолько посерели от пыли, что определить, каков был их
первоначальный цвет, уже совершенно невозможно; то же самое можно  сказать
и о повязке, небрежно охватывающей лоб, из-под которой торчат  непослушные
каштановые пряди.
     Но взгляд сидящего под деревом воина, почти не останавливаясь на этих
деталях, скользит дальше. Над правым плечом пришельца покачивается рукоять
длинного меча, обтянутая  вытертой  до  блеска  кожей.  Ножны,  в  которых
хранится  сие  грозное  оружие,  тоже  неимоверно  длинны   -   конец   их
обнаруживается где-то ниже  левого  колена  путника,  так  что  совершенно
непонятно, каким образом он умудряется вынимать  из  них  клинок.  Но  это
далеко не все: за  другим  плечом  владельца  огромного  меча  висит  туго
набитый походный мешок, почти такой же, как у черноволосого, а рядом с ним
торчат колчан со стрелами и  лук,  тоже  совершенно  гигантских  размеров.
Игривый степной ветер, развевая складки  плаща,  выставляет  на  обозрение
рыцарский пояс на тонкой талии пришельца  -  великолепный  пояс,  покрытый
серебристыми стальными чешуйками и имеющий  с  левой  стороны  специальную
накладку под  меч.  Однако  сейчас  к  пропущенным  сквозь  нее  массивным
бронзовым кольцам  пристегнут  лишь  длинный  кинжал  с  рукоятью  в  виде
оскалившегося демона.
     ...Этот неторопливо шагавший по пыльному тракту человек тоже выглядел
молодым - возможно, всего двумя-тремя годами старше обладателя черной, как
вороново крыло, гривы. По его загорелому, покрытому светлой  щетиной  лицу
блуждала безмятежная улыбка, а жилистые  тонкокостные  руки  покоились  на
кожаной перевязи, что поддерживала ножны.
     - Привет! - произнес  он,  дружески  кивнув  темноволосому  великану,
затем сошел с дороги и вступил  под  сень  раскидистой  кроны  гигантского
остролиста. На полных его губах по-прежнему играла улыбка,  в  прищуренных
глазах с яркими карими зрачками танцевали веселые искорки. - Привет, и  да
будет с тобой милость Митры! - повторил он. - Интересно, приятель, а что у
тебя в мешке?
     Темноволосый,  лениво  смахнув  упавшую  на  лоб  прядь,  внимательно
оглядел пришельца; на его скулах заиграли желваки, в глазах таился ледяной
холод.
     - Клянусь Кромом, - медленно произнес он, - что я достану меч и снесу
твою глупую башку куда раньше, чем ты вытянешь из  ножен  свою  оглоблю  и
зарежешься с ее помощью. Готов поспорить на половину груза из моего мешка,
коль он тебя интересует. Согласен?
     Карие глаза быстро  пропутешествовали  к  мечу  синеглазого,  рукоять
которого торчала у самого хозяйского колена, и опять остановились  на  его
лице. Полные губы растянулись в ухмылке еще шире.
     - Хорошо, спорим! - Правый пропыленный сандалий оторвался от земли  и
начал старательно чесать левую ногу. - Ну, начали! Раз, два, три  -  и  ты
проиграл! - Со змеиным  шелестом  сияющее  лезвие  выскочило  из  ножен  и
устроилось на плече черноволосого, в опасной близости от горла.
     Тот, даже не пытаясь парировать выпад (ибо собственный  его  меч  был
обнажен  едва  ли  наполовину),  скосил  глаза  и  замер,  с   восхищением
разглядывая блестящий  прямой  клинок,  необыкновенно  длинный  и  слишком
тонкий для тяжелого рыцарского меча. Сияя полированными  гранями  и  радуя
глаз превосходной заточкой, этот меч производил совсем  иное  впечатление,
чем клинки аквилонских и  немедийских  рыцарей  -  изящество  и  воздушная
легкость вместо внушительной тяжеловесности. Однако он  не  был  похож  на
шпагу, совсем нет; и синеглазый великан понимал, что таким  оружием  можно
не только рассечь противнику горло, но и пробить кольчугу.
     Эта обоюдоострая и сверкающая полоса была для него словно  бы  живой,
и, очарованный волшебным блеском стали, темноволосый воин потянулся к  ней
навстречу, как будто  собираясь  погладить  холодный  металл.  Пальцы  его
нависли над клинком - там,  где  отточенная  кромка  лезвия  переходила  в
острие.
     - Эй, осторожнее!
     Путник в белом плаще поспешно отдернул  меч,  увел  странным  образом
одушевленное оружие подальше от раскрытой ладони темноволосого.
     - Осторожнее, - повторил он, - а не то эта штука может и укусить.
     Звук чужого голоса заставил великана очнуться; он выпрямился, тряхнул
головой и скрестил на груди могучие руки. Его  синие  глаза  уставились  в
лицо стоявшего перед ним человека, но теперь холод в них  стал  постепенно
таять.
     - Кром! Как же ты ухитряешься с такой быстротой вытаскивать  меч?  Он
же длинней тебя самого, приятель!
     - Ааа... Тебе тоже интересно... -  Путник  в  белом  плаще  рассеянно
махнул рукой. - Знаешь, у меня там  сверху  в  ножнах  есть  щелка...  вот
поэтому... Клянусь рогами Нергала! Вложить его  обратно  куда  труднее!  -
Натужно пыхтя, он провел правой рукой у себя за спиной,  и  меч  с  лязгом
встал на место. - Кстати, как тебя зовут? - На его  губах  вновь  заиграла
улыбка. Лук и колчан вместе с  тяжелым  мешком  полетели  в  траву,  а  их
хозяин, удовлетворенно вздохнув, опустился на мягкую моховую подушку рядом
с черноволосым путником.
     - Конан, - ударив себя кулаком в грудь,  гордо  произнес  великан.  -
Конан из Киммерии! И хотя ты здорово обращаешься со своей острой игрушкой,
меня ты нисколько не напугал!
     - С чего бы? Кто станет меня бояться? -  Человек  в  белом  наигранно
передернул плечами и снова ухмыльнулся.  -  Я  всего  лишь  богобоязненный
поклонник великого Митры, светлого  и  милостивого...  одинокий  пилигрим,
бредущий в...
     - Ну, хватит чушь-то болтать! -  назвавшийся  Конаном  высокий  юноша
раздосадованно тряхнул головой, и теплый степной ветер  тут  же  взъерошил
его черную гриву. - По этой дороге,  приятель,  не  бродят  богобоязненные
пилигримы! Или трактирщик в Батрее забыл  предупредить  тебя?  Может,  его
куриные мозги совсем заплыли жиром, и он посоветовал тебе не тот  путь,  а
ты взял да и послушался этого недоумка? - Тут  великан  выдержал  недолгую
паузу, а затем, положив руку на плечо соседа, заявил: - Ну, коли ты уселся
без разрешения под моим деревом, да еще и предложил знакомиться, то почему
бы и тебе не назвать свое имя?
     - Слишком много вопросов сразу,  -  пришелец  невозмутимо  расстегнул
пряжку на кожаной перевязи. - Выбери какой-нибудь один, будь добр.
     - Ну хорошо, приятель! Ответь мне сначала, как тебя  зовут!  -  Конан
нетерпеливо пнул древесный корень,  зарывшийся  в  землю  под  самыми  его
ногами.
     - Как меня зовут,  как  меня  зовут...  -  словно  силясь  вспомнить,
забормотал парень в белом. - Нет, не так... и не то... и это не годится...
Погоди-ка! - Он внезапно щелкнул пальцами. - Пожалуй, ты можешь звать меня
Маленьким Братом... Лайтлбро, как говорят у нас в Бритунии, ага?
     - Ага, - судя по физиономии Конана, ему было абсолютно все равно, как
называть попутчика.
     - Ну и прекрасно! А теперь, я думаю, нам не помешает перекусить! -  с
энтузиазмом заявил Лайтлбро, довольно потер руки и принялся  выгружать  из
своего мешка всевозможную снедь.


     Конан путешествовал из Коринфии в Туран. Собственно говоря, Коринфия,
куда его занесло  после  службы  в  отряде  немедийских  конных  лучников,
являлся самой начальной точкой его маршрута, а Туран - самой дальней;  там
он хотел поступить в гвардию Илдиза Туранского (по  слухам,  грозного,  но
щедрого  владыки)  и  добиваться  военной  карьеры.  Однако  до  Аграпура,
Илдизовой столицы, оставался еще не день и не два пути, так что  ближайшей
целью молодого киммерийца был сейчас Хоршемиш, величайший из городов Кофа.
     За десяток дней Конан пересек внутренние области Офира, добравшись от
богатой и обширной Ианты до Батреи, небольшого поселения на краю степи. От
него к горам, за которыми  лежали  земли  кофитов,  тянулись  две  дороги:
превосходный торговый тракт, который шел  сначала  на  запад,  к  наиболее
удобным перевалам, а затем на юг и восток, уже по территории Кофа; и более
старый путь, более короткий и прямой, уводивший  сразу  к  юго-востоку,  к
ущелью Адр-Каун и  находившейся  за  ним  седловине.  Как  сообщил  Конану
болтливый трактирщик в Батрее, старой дорогой почему-то не пользовались  -
не то бандиты пошаливали в степи, не  то  в  ущелье  происходили  какие-то
неприятности.  Может  быть,  там  случился  обвал,  хотя  и  маловероятно:
Адр-Каун на офирском означало "Ровная Стена", и это  название  было  очень
древним. Трактирщик из Батреи бормотал еще что-то невнятное о  колдовстве,
но Конан ему не поверил.
     - Выходит, этому толстопузому ублюдку не  удалось  тебя  напугать?  -
длинным ножом  киммериец  разрезал  копченую  индюшку,  протянул  половину
Лайтлбро и моментально вцепился зубами в свою порцию. - Я уж было решил, -
добавил он, прожевав огромный кусок ароматного мяса,  -  что  окончательно
рехнулся от жары. Клянусь Кромом! Чтобы кто-то еще шел по  этой  дороге...
Невероятно! Там, в Батрее, они запугали друг друга  разными  байками,  так
что и вполне нормальные люди начинают им верить.
     - Про  себя  я  этого  бы  не  сказал,  -  Маленький  Брат  досадливо
поморщился. - Скользкий  человек  этот  трактирщик!  Сначала  чуть  не  со
слезами уговаривал меня остаться у него на пару дней и выйти  с  очередным
караваном. Когда же я поинтересовался, по какой дороге пойдет караван,  он
посмотрел на меня как на  сумасшедшего  и  ответил,  что,  разумеется,  по
обходной - на запад вдоль горного хребта - она, дескать, еще и  охраняется
офирской стражей.
     - Как же, охраняется! Вранье! - отшвырнув в траву обглоданную  кость,
Конан вытер губы тыльной стороной ладони. -  И  там  разбойники  грабят  и
режут всякого, кто под руку попадется.
     - Тогда я спросил трактирщика, - продолжил Лайтлбро, пропустив  слова
Конана мимо ушей, - а как насчет короткого пути? Разве нельзя  отправиться
им? Я, видишь ли, очень тороплюсь в Хоршемиш... И слышал,  что  по  старой
дороге туда можно добраться за пять дней. Всего пять дней, и ты на месте.
     - А что тебе надо в этом Хоршемише? Ты, как я понял, бритунец... и на
торговца не похож... Верно?
     - Верно, бритунец, - Лайтлбро не без гордости вздернул голову. - А  в
Хоршемише  у  меня  личные  дела...  поручение  от  моего  Учителя,  можно
сказать...
     - Учителя?  -  Конан  приподнял  брови;  некое  смутное  воспоминание
промелькнуло у него в голове и погасло.  -  И  чему  он  учит,  этот  твой
Учитель?
     - Ну, к примеру, вовремя вытаскивать  меч,  -  ухмыльнулся  маленький
бритунец. Он покончил с индейкой и принялся грызть  сочное  яблоко.  -  Но
я-то рассказываю тебе не о нем, а про этого трактирщика из Батреи. Значит,
стал я его расспрашивать насчет короткого пути, а этот толстопузый  мне  и
говорит - нельзя, никак, мол, нельзя! Везде бандиты,  чудовища,  мертвецы,
встающие из могил... Не рискуй, мол,  благородный  рыцарь,  своей  молодой
жизнью, останься у меня, благородный рыцарь...
     В коленки мне повалился, жаба поганая, а с ним  половина  постояльцев
его грязного кабака. Вторая половина и так лежала  -  упились  до  зеленых
демонов. Тьфу! Но я еще не совсем выжил из ума, чтобы переться три  недели
в обход... И, кстати, - яблочный огрызок отправился  вслед  за  индюшачьей
костью, а Маленький Брат, глубоко вздохнув, принялся за следующий плод,  -
ответь мне честно, что у тебя в мешке? В конце-то концов,  я  выиграл  наш
маленький спор!
     - Да что ты заладил, приятель! - Брови Конана сошлись на  переносице.
- Какая тебе разница, что у меня в мешке?
     - Какая разница? - буркнул Маленький Брат. - А вот какая: когда вчера
утром я собрался покинуть этот вшивый притон, то спросил  трактирщика,  не
соизволит ли он дать мне на  дорогу  кувшинчик-другой  хорошего  винца,  -
голос его постепенно становился  все  громче  и  громче,  -  которого  так
приятно хлебнуть, волочась весь день по жаре. Понимаешь?
     Лицо Конана моментально приняло озабоченное выражение.
     - Ну так вот, он мне ответил, что нет у него больше  хорошего  винца.
Кончилось, мол, все  хорошее  винцо,  еще  прошлым  вечером  кончилось.  И
медовая брага тоже! Отличная брага, прозрачная, как слеза младенца...  Был
тут, мол, незадолго до тебя один парень, варвар с  севера,  наглый  такой,
скверно воспитанный щенок, и все выпил, абсолютно все! А что не выпил,  то
унес с собой - и хорошее вино, и брагу! Так что осталась  одна  кислятина,
которую даже ослу стыдно поднести! - Теперь Маленький Брат уже вопил  чуть
ли не во весь голос, колотя мечом в  потертых  ножнах  по  мягким  моховым
подушкам. - Кислятина, понимаешь! Так что этот кусок жирной требухи мне во
флягу воды накапал,  простой  воды,  чтоб  его  Нергал  проглотил!  Ну?  -
Лайтлбро, слегка успокоившись, уставился на Конана. - Теперь ты понимаешь,
зачем я торопился тебя догнать? Так покажи мне,  наконец,  что  у  тебя  в
мешке!
     После того, как содержимое объемистого меха с отличным офирским вином
нашло последнее пристанище в желудках путников, солнце показалось  им  уже
не таким палящим, а дорога - не столь пыльной и однообразной.  Отдохнув  в
тени дерева еще немного, они нехотя рассовали по мешкам остатки пиршества,
вновь понавесили на крепкие спины оружие  и  остальной  груз  и  двинулись
дальше - к туманным, синеющим на юге горным вершинам.
     - Надо же, - ошеломленно бормотал Маленький Брат, вышагивая  рядом  с
мощным киммерийцем, - одни бурдюки с вином в  мешке...  Сплошные  бурдюки,
клянусь милостью Митры!
     - А у тебя зато полный мешок жратвы, - не моргнув  глазом,  парировал
Конан. Он покосился  на  маленького  бритунца  -  тот,  несмотря  на  свою
основательную  поклажу,  не  отставал.  Парень  ему  нравился  -  веселый,
нахальный, и в драке, видать, не промах! Хороший попутчик, если только его
не подослал кто-то из местных головорезов - тот же  содержатель  кабака  в
Батрее, к примеру!
     Лайтлбро ухмыльнулся.
     - Это ты прав насчет жратвы, -  заметил  он.  -  Во-первых,  я  люблю
поесть, особенно в хорошей компании, а во-вторых, надо же мне чем-то  и  с
тобой поделиться! Мне трактирщик  так  и  сказал:  мол,  северянин  уволок
столько выпивки, что для провизии в его мешке места уже не  осталось.  Что
он там, в голой степи, собирается жрать, один Митра знает... хотя, до  еды
ли ему? Все равно пропадет парень...
     Тут Маленький Брат обеими руками ухватил полу своего белого  плаща  и
принялся энергично обмахиваться.
     - Уфф! Ну и жара! И как ты еще не сварился в своей кожаной куртке?
     Конан в ответ только невразумительно хмыкнул. Его мешок  был  еще  не
настолько опустошен, чтобы удалось засунуть туда еще и всю одежду, поэтому
сейчас там лежал лишь  походный  шерстяной  плащ;  куртку  же  приходилось
тащить на плечах, отчего кожа под  ней  постоянно  зудела  и  чесалась.  В
который раз  киммериец  завистливо  покосился  на  своего  жизнерадостного
спутника; тот,  прикрытый  от  палящих  солнечных  лучей  белой  хламидой,
дурачился, поднимая сандалиями целые фонтаны бурой дорожной пыли.
     - Может, поискать и для  тебя  клочок  белой  ткани?  -  с  искренней
заботой спросил Маленький Брат, заметив взгляды Конана. - Пожалуй, у  меня
в мешке найдется что-нибудь подходящее. Соорудишь повязку на  голову,  как
носят в Туране.
     - Не трудись, - буркнул киммериец и ускорил шаг.
     - Я вот о чем все время думаю, - Лайтлбро повернулся теперь спиной  к
далеким горам и, приплясывая, бежал впереди Конана. - Что мы будем делать,
если этот трактирщик не соврал? Я, конечно, не говорю про всяких там чудищ
и оживших мертвецов... Просто  мне  не  понравилась  морда  этой  жабы  из
Батреи... Знаешь, такие мерзавцы и состоят у лихих людей на доверии.
     Конан в ответ только выразительно пожал плечами.
     - Если я прав,  -  продолжал  Маленький  Брат,  не  обратив  никакого
внимания на жест своего попутчика, - то сейчас целая банда уже висит у нас
на хвосте. В самом деле, отличная пожива - два олуха с толстыми кошельками
в степной глуши, где никто не станет их искать...
     - Что-то ты много болтаешь, Лайтлбро,  -  заметил  Конан,  поглаживая
рукоять своего тяжелого меча. - У меня нет толстого кошелька, и я  сам  не
прочь поохотиться за такой дичью. А потом... потом... ради благого  Митры,
перестань шнырять у меня перед носом!
     - Мда? - Маленький  Брат  невозмутимо  продолжал  трусить  по  дороге
спиной вперед; получалось это у него на удивление ловко. - Значит, ты  мне
не веришь? Тогда обернись,  мой  недоверчивый  попутчик!  Сможешь  увидеть
кое-что интересное.
     Бросив взгляд на человечка в белом,  Конан  все-таки  последовал  его
совету, с подозрением ожидая,  что  Маленький  Брат  тут  же  выкинет  еще
какую-нибудь  штуку.  Однако,  пристально  изучив  далекий  горизонт,   он
вынужден был признать, что малыш оказался прав:  далеко-далеко  над  морем
зеленой и золотистой травы, то появляясь,  то  снова  ускользая  из  виду,
клубилось маленькое облачко пыли.
     -  Ну  и  что?  Большое  дело!  -  Конан  погрозил  огромным  кулаком
расстилавшемуся во все стороны безмолвному степному  простору.  -  В  этой
проклятой степи клубы пыли могут означать что угодно. Может, стая  шакалов
обнюхивает наши следы! А разбойники... что  разбойники?  Если  их  мало  -
порубим, если много - удерем. Мне к такому не привыкать.
     - Да? Куда удерем? У них наверняка есть лошади, не на шакалах же  они
скачут? - Маленький Брат  скептически  оглядел  расстилавшуюся  перед  ним
равнину. Если раньше она выглядела плоской, как  стол,  то  теперь,  когда
горы стали чуть ближе, на ней  появились  небольшие  курганчики,  заросшие
лопухами  овраги  и  даже  невысокие  приземистые  холмы.  Тем  не  менее,
спрятаться среди них по-прежнему было нелегкой задачей. - Наверняка у  них
есть лошади... - пробормотал Лайтлбро, - им же, в отличие от нас с  тобой,
не надо тащить своих кляч через горный перевал... Может, в траве  засесть?
Трава высокая... - Он наклонился и провел рукой  по  макушкам  колосящихся
степных трав. Колючие стебли с бумажным шелестом разбегались в стороны  от
его протянутой ладони. - Да, высокая, но сухая, - глубокомысленно  отметил
он, - сухая, как моя  глотка...  Ладно,  когда  припечет,  тогда  и  будем
соображать! А пока - гляди! - вон следующее дерево.  Если  не  возражаешь,
там и заночуем.
     Действительно, в нескольких  тысячах  шагов  впереди  над  золотистым
волнующимся морем показалась темно-зеленая  крона  очередного  остролиста.
Вероятно, эти могучие деревья были когда-то высажены цепочкой  вдоль  всей
дороги на расстоянии полудневного  перехода  друг  от  друга,  чтобы  дать
усталым путникам место для отдыха в полдень и ночлега по  вечерам.  Теперь
же по старой дороге  никто  не  ходил,  и  зеленым  исполинам  приходилось
коротать ночи и дни в одиночестве.
     Когда блестящий диск порыжевшего вечернего солнца коснулся горизонта,
и в остывающем  воздухе  уже  начали  ощущаться  прохладные  токи  ночного
ветерка, Конан и  Маленький  Брат,  с  облегчением  скинув  свою  поклажу,
расположились между  корнями  огромного  дерева.  Вскоре  рядом  заполыхал
костер, и двое усталых  путников,  усевшись  на  расстеленные  поверх  мха
плащи, занялись  ужином.  У  Лайтлбро  в  мешке  оказалась  еще  половинка
жареного гуся, но есть птицу холодной ему не захотелось, и,  насадив  мясо
на кинжал, он осторожно  поворачивал  его  над  огнем,  время  от  времени
принюхиваясь к аппетитному  запаху.  Конан  же  облюбовал  большой  свиной
окорок и не меньших размеров каравай хлеба; вооружившись длинным ножом, он
принялся нарезать и то, и другое здоровенными толстыми ломтями.
     Хорошенько  закусив  и  расправившись  с  бурдючком  отменного  вина,
путники завернулись в плащи и, пристроив мешки под  головами,  улеглись  у
гаснущего костра. Еще какое-то время между ними текла неторопливая беседа,
затем глаза у обоих начали слипаться, и вскоре  они  уже  спали  спокойным
сном - будто кровожадные разбойники, отвратительные чудища  и  выползающие
по ночам из могил мертвецы были всего лишь  досужими  байками  батрейского
трактирщика.


     Когда  темное  ночное   небо   уже   начало   сереть   в   преддверии
разгоравшегося утра, некое смутное предчувствие будто бы вытолкнуло Конана
из сна. Глаза  его  широко  раскрылись,  и  первое,  что  он  увидел,  был
скомканный плащ Маленького Брата, валявшийся у остывшего костра. Киммериец
обеспокоенно покрутил головой и  тут  же  заметил  ладную  фигурку  своего
попутчика. Вытянувшись, словно почуявшая след гончая, Лайтлбро  пристально
оглядывал заросший сухой травой склон придорожного холма.  Свежий  ветерок
слегка  шевелил  ее  высокие  стебли,  и  казалось,   что   старый   холм,
проснувшись, разминает застывшие ночью  мышцы,  потягивается,  готовясь  к
новому жаркому дню. Маленького Брата, однако,  не  волновала  таинственная
красота степи, встречающей рассвет; замерев, он сверлил взглядом холм, как
будто пытался угадать, что скрывается за его низкой вершиной.
     - За нами  следят,  клянусь  светом  Митры,  -  наконец  чуть  слышно
процедил он. - Следят, печенкой чувствую и всеми потрохами...
     Но Конан уже и без того определил, что  в  высокой  траве  на  склоне
холма таится  какая-то  опасность.  Неясное,  едва  ощутимое  предчувствие
угрозы  туго  натянутой  струной  повисло  в  воздухе,  заставляя   сердце
киммерийца стучать быстрее, а руки - инстинктивно тянуться к оружию.
     Но полумрак и неподвижность пока еще оставались надежными  союзниками
путешественников. Спрятавшийся за огромным древесным корнем Маленький Брат
и застывший, словно стигийская мумия, темноволосый варвар  не  шевелились,
внимательно наблюдая за тем, как над вершиной холма медленно  рассеиваются
последние ночные тени.
     Тягучее время будто бы превратилось в огромную  полосатую  змею;  оно
ползло ужасно медленно, одно мгновенье неспешно сменяло другое, но  вокруг
не происходило ровным счетом ничего. У Конана, камнем припавшего к  земле,
сначала задеревенели ноги, потом руки и плечи, и, наконец, начало чесаться
между лопатками. Он ждал с терпением  хищного  зверя,  иногда  с  завистью
поглядывая на Лайтлбро: залегший за  корнем  Маленький  Брат  мог  изредка
пошевелиться и потому не испытывал подобных неудобств.
     Небо  на  востоке  начало  розоветь,  и  киммериец  решил,  что  если
проваляется здесь еще чуть-чуть, то в драке от него будет  толку  немного.
Он собирался уже встать во весь рост и, прихватив меч, добраться до холма,
устроив кровавую потеху тем, кто следил за их лагерем, но вдруг на светлом
фоне травы появилось несколько смутных  силуэтов,  бесшумно  крадущихся  к
подножию гигантского дерева.
     - Как думаешь, сколько их? - тихим, как вздох ветра, голосом  спросил
киммериец.
     - Сейчас узнаем, - Маленький  Брат,  присев  за  корнем,  невозмутимо
вытаскивал из чехла свой  огромный  лук.  Он  наложил  на  тетиву  длинную
стрелу, затем резко выпрямился  и,  без  заметных  усилий  согнув  толстое
древко, метнул снаряд. Конан  одобрительно  хмыкнул;  без  сомнения,  этот
малыш не из последних лучников! Он оттягивал тетиву почти до самого уха  и
отпускал стрелу, не глядя! Со звуком,  напоминавшим  гудение  рассерженной
пчелы, оперенная смерть исчезла в полутьме.
     И тут же со стороны холма раздался  отчаянный  вопль,  потом  грузный
шлепок тела о землю и глухой топот уносящейся прочь лошади. Тени  в  траве
на мгновение смешались; затем, восстановив прежний порядок,  припустили  к
дереву со всей возможной скоростью.
     - Ну, вот видишь, - казалось, Лайтлбро ужасно забавляет  торопливость
нападающих, - обыкновенные разбойники! Всего  восемь-десять  всадников,  и
одного я уже прикончил, - он неспешно вытянул из колчана вторую  стрелу  и
вновь, почти не целясь, пустил ее в темноту. Два вздоха  спустя  еще  одна
лошадь, отвернув, умчалась куда-то в степь, волоча запутавшееся в стремени
тело.
     Вполглаза наблюдая за действиями Маленького Брата, Конан  неторопливо
встал, потянулся, словно завидевший добычу  тигр,  вытащил  меч  и  сделал
несколько рубящих ударов.  Онемение  вроде  бы  начало  проходить.  Сердце
варвара, громко стуча в предвкушении схватки, быстро  разгоняло  кровь  по
затекшим мышцам, возвращая им прежнюю силу и эластичность.
     Он повернулся, разворошил потухший за ночь костер  и  бросил  на  еще
тлеющие угли охапку травы, служившую ему постелью. Яростно  пожирая  сухие
стебли, огонь заворчал, прыгнул словно  до  самых  небес;  затем,  подобно
демонам  преисподней,  привлеченным  жарким  пламенем,  на  киммерийца   и
маленького стрелка обрушились оглушительно визжащие всадники.
     Краем глаза Конан заметил, как его спутник отскочил в сторону - будто
бы  и  не  собирался  отбивать  атаку  наскочившего  на  него  бандита.  В
результате крупный вороной жеребец нападавшего на всем  скаку  врезался  в
древесный  корень,  метнув  седока,  словно  камень  из  пращи,  прямо   в
неохватный ствол  остролиста.  Тут  же,  размахивая  саблями,  из  темноты
возникли еще двое,  но  их  клинки  проткнули  лишь  пустоту.  Легко,  как
перышко, Маленький Брат взлетел над головами разбойников,  и  его  меч  со
змеиным шипеньем описал в воздухе  полный  круг.  Вылетев  из  седел,  оба
бандита с перерезанными глотками покатились по земле.
     Конан встретил двоих бросившихся  на  него  противников  не  с  таким
изяществом, зато не менее эффективно. Первый выпад тяжелого  прямого  меча
киммерийца пробил кожаные доспехи замахнувшегося на  него  бандита,  почти
напрочь отрубив правую руку. Второй разбойник, чтобы не угодить под копыта
бешено лягавшейся лошади своего соратника, резко осадил коня,  подняв  его
на дыбы. Подобно атакующему леопарду, Конан проскочил под брюхом  скакуна,
взвился в воздух и могучим ударом кулака выбил  всадника  из  седла,  пока
тот, нагнувшись, шуровал саблей с другого боку.
     Остальные  трое,  увидев,  какое   страшное   опустошение   произвели
"богобоязненные пилигримы" в их  рядах,  с  воплями  помчались  обратно  в
темноту. Маленький Брат даже не стал стрелять им вслед;  вместо  этого  он
отчаянно зажестикулировал Конану и завопил:
     - Лови ее! Скорей! Ну, лови же!
     Окинув взглядом поле сражения, молодой варвар сразу же понял,  о  чем
тревожится его маленький компаньон.  Все  лошади  убитых  разбойников  уже
успели разбежаться, и только последняя кобылка, седока которой он сшиб  на
землю, запутавшись в поводьях, все  еще  бестолково  крутилась  на  месте.
Поймав животное за узду, киммериец быстро привел его в чувство, хорошенько
огрев по холке кулаком.
     - Превосходная работа, - заметил он, оглядывая пять  тел,  валявшихся
под деревом. - Кстати, где ты научился так драться, Лайтлбро?
     - О! - Маленький Брат поднял глаза  вверх,  и  на  лукавом  его  лице
проступило  выражение  крайней  почтительности.  -  Моим  наставником  был
удивительный человек! Живет он за морями, за пустынями  и  горами,  и  нет
равного ему в мире бойца!
     - Могучий человек, должно быть?
     - Нет, старик. Но, похоже, моего Учителя даже смерть не берет.
     - Учителя? - переспросил Конан; какие-то неясные  воспоминания  вновь
начали всплывать у него в памяти. - Это тот, что послал тебя в Хоршемиш?
     - Ну, не совсем послал... - Лайтлбро, извернувшись змеей, сунул  свой
огромный меч в ножны. - Я, видишь ли, поклялся ему, что  не  стану  делать
одни вещи, но  буду  делать  другие...  Как  раз  дельце  из  последних  и
намечается у меня в Хоршемише. Долг, короче говоря! Понимаешь?
     Киммериец покачал головой. Он ничего не  понял  из  загадочных  речей
маленького бритунца, и мысль о наставнике, который учит великому искусству
боя,  а  вместо  платы  берет  со  своих  учеников  клятву,   окончательно
испарилась из его головы.
     - Надо удирать, - произнес Маленький Брат, приближаясь к  налетевшему
на корень жеребцу. Тот лежал  на  боку,  почти  что  уткнувшись  мордой  в
погасший костер, и надсадно, со всхлипыванием втягивал в  себя  воздух.  -
Похоже, у него сломаны передние ноги, - заявил  Лайтлбро  после  недолгого
осмотра. - Жаль! - Тяжело вздохнув, он потянул из ножен кинжал.
     - Мы уберемся отсюда не раньше, чем побеседуем  с  этим  ублюдком,  -
держа в руках повод, Конан пнул ногой вывалившегося из седла бандита. Тот,
кажется, очнулся и уже пытался уползти в темноту.
     -  А?  Что?..  Да,  ты  прав,  конечно,  -   Маленький   Брат   вытер
окровавленное лезвие о шкуру убитой лошади  и  присел  на  корточки  перед
разбойником. Бандит выглядел типичным офирцем, сухощавым  и  смуглым;  его
физиономия, заросшая жиденькой бороденкой и присыпанная вездесущей  пылью,
являла крайнюю степень отчаяния.
     - Привет, парень, - приторным, как медовый пряник, голосом проговорил
Лайтлбро, не обращая внимания, что пленник, по-видимому, был  раза  в  два
старше  его.  -  Не  бойся  нас.  Мы  -  мирные  пилигримы,  богобоязненно
бредущие...
     - Ты опять за свое! - рявкнул Конан, и его нога с такой силой вдавила
бандита в землю, что тот резко выпустил  воздух,  словно  лопнувший  рыбий
пузырь. - Пусть лучше эта падаль расскажет, кто послал их за нами!
     Но разбойник, задыхаясь, не слышал слов киммерийца. Огромный  варвар,
поморщившись, убрал ногу с груди пленника.
     - Не убивайте меня, благородные странники! -  затараторил  тот,  едва
лишь ему снова удалось вдохнуть. - Светлым Митрой заклинаю вас!  Взываю  к
вашей рыцарской чести!
     Услышав эти вопли, Конан  раздосадованно  крякнул  и  уже  сжал  свои
кулаки, когда Маленький Брат, положив  узкую  ладонь  на  огромный  бицепс
киммерийца,  отодвинул  его  в  сторону.  Затем  он   поднял   трясущегося
разбойника с земли, отряхнул, посадил у костра и принялся отпаивать вином.
     Конан, поглядев на такое безобразие, лишь  пожал  плечами  и  занялся
сворачиванием  лагеря,  надеясь,  что  его  винные   запасы   не   слишком
приуменьшатся  в  результате  столь  милосердного  отношения  к  пленнику.
Однако, навьючивая походные мешки на доставшегося  им  в  качестве  трофея
конька, он продолжал внимательно прислушиваться к тому, о чем расспрашивал
разбойника  Лайтлбро.  Удивительное  дело:  то  ли  подействовало  вино  и
ласковое обращение, то ли (в чем Конан был более  уверен)  Маленький  Брат
так ловко заморочил пленнику голову, что, немного  посопротивлявшись,  тот
быстро отошел, освоился и выболтал целую кучу любопытных сведений.
     Да, трактирщик из Батреи действительно передал их человеку в городке,
что по старой дороге  к  горам  отправились  два  дурака.  Первый,  варвар
откуда-то с севера, может оказаться опасным, поскольку силен, как  бык,  и
упрям, как целое стадо ослов; второй же, хоть и увешан оружием с головы до
ног, по виду настоящий теленок  и,  похоже,  не  знает,  с  какой  стороны
браться за свой длиннющий меч (тут Маленький Брат иронически поднял  левую
бровь). В трактире, мол, оба тратили серебро без счету, да еще и с девками
развлеклись от души. Вроде не самая богатая добыча, да упустить жалко: все
равно в горах дураки пропадут.
     Ознакомившись с этим сообщением, вожак банды послал десять человек  -
на случай, если варвар и в самом деле  окажется  силен  и  опасен;  погоня
отправилась на лошадях, чтобы быстро догнать и прирезать путников. Да  вот
беда, со вздохом сообщил бандит, вместо пары олухов отряд их напоролся  на
двух молодых львов.
     - И что же  теперь  делать  двум  молодым  львам?  -  поинтересовался
Маленький Брат.
     Бежать куда глаза глядят,  ответствовал  пленник,  потому  как  вести
шайку вызвался приятель вожака,  и,  без  сомнения,  главарь  будет  очень
недоволен, узнав, что с ним случилось.
     - А что же с ним такого могло произойти? - удивился Лайтлбро.
     Как что? Пленник, приложившись к бурдюку,  захлюпал,  всасывая  вино.
Как что? Сдох, поганец! Когда стрела в  три  локтя  прошила  его  навылет,
только это ему и оставалось! И потому,  как  только  весть  о  его  гибели
достигнет ушей главаря, вся банда - все шестьдесят восемь всадников! - тут
же примется искать двух отважных рыцарей. Что,  впрочем,  произошло  бы  и
так.
     - Ну, и куда же податься двум  отважным  рыцарям?  -  пожелал  узнать
Маленький  Брат,  заботливо  придерживая  бурдюк,  к  которому  присосался
пленник.
     Никто не ведает, заметил тот: вернуться в Батрею вроде бы уже  поздно
- во-первых, далеко, во-вторых, конники наверняка отрежут  этот  путь;  по
степи же бегать - голодно и неприятно.  Так  что  семь  десятков  отважных
всадников будут гнать двух молодых львов будто зайцев, пока не  прижмут  к
горам...
     - А разве львам нельзя ускользнуть через ущелье? - возразил маленький
бритунец. - До него лишь день ходу, а там еще немножко - и Хоршемиш!
     Так ведь лезть в то ущелье  -  самое  гиблое  дело!  (Тут  разбойник,
опустив бурдюк на колени, испуганно вытаращил глаза.) В Адр-Каун уже много
лет никто не суется, даже королевские стражи - и те в обход ездят.  Ну,  а
степные молодцы и подавно - куда-куда,  а  в  проклятую  расселину  их  не
заманишь никакими сокровищами!  Если  же  благородные  рыцари  желают  без
промедления покончить счеты с жизнью, они могут смело  отправляться  прямо
туда. И попадут они не на перевал, что ведет в Коф, а  прямиком  на  Серые
Равнины. Или в пасть Нергала, кому что нравится.
     - Понятно, - протянул Маленький Брат. - Мы все-таки отправимся в этот
Адр-Каун, и, я надеюсь, Митра  защитит  нас  от  зла.  -  Он  поглядел  на
бандита. - Не желает ли  смелый  степной  удалец  присоединиться  к  нашей
скромной компании?
     Нет, смелый удалец такого желания не испытывал. Смелый  удалец  хотел
оказаться от этого ущелья на наибольшем расстоянии, какое только возможно,
чтобы получить шанс дожить до старости.  Чего  он  желает  и  двум  добрым
молодым господам.
     Лайтлбро поднялся.
     - В таком случае, - важно  провозгласил  он,  -  благоразумнейший  из
разбойников может убираться к Нергалу в задницу. Мы его не задерживаем.


     - Ну, слышал? - тихо  спросил  Маленький  Брат  у  киммерийца,  когда
длинный шлейф поднявшейся над дорогой пыли скрыл из вида улепетывавшую  во
все лопатки фигурку.
     - И мастак же ты, парень! - Конан добродушно ткнул приятеля локтем  в
бок, отчего тот едва не повалился в траву. - Ловко ты его разговорил!
     - Я человек компанейский, -  пустился  было  в  объяснения  Маленький
Брат. - Ласковое слово, немного выпивки, чуток магии...
     - Магии? - Конан положил ладонь на рукоять меча и  нахмурился.  -  Ты
мне нравишься, малыш, но с колдунами - клянусь Кромом! - мне не по пути!
     - Что ты, что ты, никакого колдовства! - замахал руками  Лайтлбро.  -
Просто один крохотный  талант...  так,  совсем  пустячный...  Учитель  мой
говорил, что хоть Митра и обделил меня Силой, но, мол, и без нее я  любому
человеку сумею влезть в душу... Кстати, - он  поднял  глаза  на  огромного
киммерийца, - я верно сказал? Мы идем в ущелье?
     - Верно-то верно, но зачем извещать о том бандитов? Сбрехнул бы,  что
молодые львы спрячутся в траве, или вообще промолчал... Трава  высокая,  и
они искали бы нас в зарослях до второго пришествия Митры!
     - Да не искали б они нас там, - отмахнулся Маленький Брат  и  потащил
упирающуюся кобылку к дороге.
     - Это еще почему?
     - Потому что я бы на их месте просто поджег  степь,  а  потом  поехал
следом за огнем, шпигуя стрелами каждого, кто ухитрится выбраться живым из
пламени, - Лайтлбро рассерженно пнул пыльный лопух, выросший на обочине. -
А поскольку я думаю, что  они  так  и  сделают,  то  совсем  неважно,  чем
заморочить этому бедняге мозги... Так и так нам нужно побыстрее  смотаться
отсюда. Ветер быстро крепчает, а мне еще хотелось бы собрать свои стрелы.
     Конан кивнул.
     -  Да,  поднимается  ветер  и  дует  прямо  в   нашу   сторону...   -
Прищурившись, он оглядел обманчиво близкие горные вершины. -  Надеюсь,  ты
поспеешь за лошадью: вместе с  поклажей  нам  на  нее  не  влезть,  больно
мелковата, а садиться кому-то одному обидно.
     - Поспею, - насмешливо ответил Маленький Брат, похлопав лошаденку  по
холке. - И за ней поспею, и за тобой, и еще быстрее вас обоих.


     К полудню дувший в спину путникам ветер принес отчетливый запах гари.
Конан с Маленьким Братом обернулись  почти  одновременно,  но  рассмотреть
позади так ничего и не сумели  -  весь  далекий  горизонт  оказался  скрыт
волнами белесого, стелющегося по земле дыма.
     Какое-то  время  Маленький  Брат  глубокомысленно  таращился  на  эту
картину, потом с задумчивостью объявил, что при таком ветре,  даже  удирая
во все лопатки, пожар им не обогнать. Выход один - воспользоваться лошадью
как средством немедленного спасения, выкинув все лишнее из мешков.
     Конан горестно кивнул головой, живо спихнув поклажу с лошадиной спины
прямо в пыль. Распутав завязки, могучий варвар и его  маленький  компаньон
уселись каждый у своего тюка и  принялись,  печально  охая,  выгружать  их
содержимое.
     Отправив  в  придорожные  лопухи  недоеденную  индейку,   сверток   с
паштетом, неисчислимое количество яблок  и  еще  целую  уйму  всевозможной
провизии, Маленький Брат спрятал обратно в свой изрядно  похудевший  мешок
маленькую лютню, моток веревки со стальным крюком и три небольших  кожаных
кисета, кинул поверх них кошель, огниво, еще какую-то мелочь  и,  невесело
ухмыльнувшись, резво вскочил на ноги.
     Конан,  оглядев  выросшую  на   обочине   гору   превосходной   пищи,
вопросительно уставился на приятеля, но тот лишь махнул в ответ рукой.
     - Не беспокойся, я оставил шмат сушеного мяса с травами, - с глубоким
вздохом маленький бритунец швырнул в траву свой щегольской плащ.  -  Штука
необыкновенно питательная и очень легкая. Так что голодать  мы  не  будем!
Кстати, - в притворном  гневе  он  ткнул  пальцем  в  выстроившуюся  перед
киммерийцем шеренгу бурдюков, - почему ты до  сих  пор  не  разобрался  со
своим барахлом?
     Теперь настала очередь Конана тяжело вздыхать и сокрушенно почесывать
темя. Внезапно, осененный превосходной идеей, он быстро вскочил,  выдернул
из крайнего бурдюка пробку и, запрокинув голову, жадно принялся пить.  Дав
ему  опорожнить  мех  примерно  до   половины,   Маленький   Брат   ехидно
поинтересовался: сколько вина  он  собирается  в  себя  влить?  Киммериец,
занятый делом, не счел нужным отвечать на сей вопрос. Тогда Лайтлбро,  как
ни  в  чем  ни  бывало,  выхватил  меч  и  стремительным  ударом  разрубил
злополучный бурдюк напополам.
     - Ты чего?! - зарычал рассвирепевший Конан,  сжимая  кулаки,  но  его
маленький  спутник,  ловко  отскочив  на   недосягаемое   для   киммерийца
расстояние, предложил ему подумать  над  следующей  проблемой:  что  легче
везти лошади - здоровенный бурдюк с вином и Конана в  придачу  или  одного
Конана, но вылакавшего все вино до капельки?
     Ответ напрашивался сам собой, что остудило  гнев  огромного  варвара.
Кивнув, он любовно огладил выстроившиеся  на  обочине  бурдюки  и  засунул
обратно в свой мешок только один из них.
     - Нет, с этим я не расстанусь,  -  оборвал  он  уже  раскрывшего  рот
Маленького Брата. -  Лучшая  брага,  которую  гонят  тут  из  зерна!  Если
поджечь, горит, словно масло в светильнике! Чем  оставлять  этим  шакалам,
лучше выхлебаем сами. Но не сейчас. Потом, когда минуем ущелье.
     Еще раз оглядев свои запасы,  Конан  потуже  затянул  тесемки  сильно
сдавшего в объеме мешка  и  выпрямился,  небрежным  жестом  отправив  свой
теплый плащ вслед за одеянием Маленького Брата.
     - Ну, вот и все... Теперь я готов двигаться дальше.
     - Еще не совсем, - заметил  маленький  бритунец  и,  словно  базарный
фокусник, извлек прямо из воздуха пузатую кожаную  флягу.  -  В  ней  одна
вода, как я  тебе  говорил.  Думаю,  ты  можешь  наполнить  ее  чем-нибудь
получше... По своему усмотрению.
     Они поглядели друг на друга и ухмыльнулись.



                                9. УЩЕЛЬЕ

     Умостившись впереди Конана на низкорослой  разбойничьей  лошаденке  и
подлаживаясь под ее неровную тряскую  рысцу,  Маленький  Брат,  неизвестно
почему, пришел вдруг в самое  благостное  расположение  духа.  Вытащив  из
своего мешка лютню, он принялся пощипывать  струны,  мурлыкая  что-то  под
нос; потом запел громче. Голос у него оказался несильный, но  приятный,  и
киммериец,  сначала  рассеянно  глазевший  по  сторонам,  стал  в  пол-уха
прислушиваться к балладе.
     Говорилось же в ней о вещах непонятных и странных - о некоем  Великом
Равновесии, в котором заключалась тайна бытия, божественного распорядка  и
вещего промысла светлого Митры. Еще о том, что  Зло  в  мире  вечно  и  не
подлежит полному искоренению, ибо  без  него  лишается  смысла  и  понятие
Добра;  но  туда,  где  Зло  грозит  опрокинуть  чашу  вселенских   весов,
протягивается   божественная   длань   солнечного   бога,   восстанавливая
равновесие. И дланью этой - так пел Лайтлбро - были люди, что скитались по
всем землям и странам, от  Западного  океана  до  Восточного,  от  ледяной
тундры Асгарда и Ванахейма до жарких пустынь Иранистана и болот Зембабве.
     Последнюю строчку Маленький Брат пропел именно в  тот  момент,  когда
лошадка угодила передней ногой в засыпанную пылью рытвину, и оба  всадника
едва не слетели наземь.
     - Очень странная сага, - признался Конан, дождавшись, пока кобылка не
перестала хромать и брыкаться и снова пошла ровнее. - Многие слова  в  ней
мне непонятны.
     - О да,  и  мне  тоже,  -  беззаботно  передернул  плечами  маленький
бритунец, но Конан успел заметить, что глаза его при этом хитро  блеснули.
- Старая баллада, понимаешь ли, можно даже сказать, древняя... Как петь  -
знаю, но о чем она, поведать не могу.
     - Тогда спой что-нибудь попроще! - потребовал киммериец и  приложился
к едва початой фляге.
     Маленький Брат не стал спорить и запел уже нечто совсем иное:

                        Моя дорога далека -
                        За море горьких слез,
                        За склоны гор, что в облака
                        Укутает мороз,

                        За озеро, за темный лес,
                        За водопад без дна,
                        За край покинутых небес
                        Меня ведет она,

                        Минуя русла бурных рек,
                        Сквозь жгучие пески,
                        Где даже камни
                        На жаре

                        Потрескались с тоски,
                        Где, истончив в пыли свой след,
                        Закончатся пути...
                        Но там,

                        Где и дороги нет,
                        Придется мне пройти...
                        Придется мне лететь и плыть
                        Сквозь снег, туман и дождь,
                        Ползти

                        И мчаться во всю прыть,
                        Сто истоптать подошв...

     Маленький Брат пел, и  степь  волнующимся  зелено-золотым  покрывалом
проплывала мимо. Солнце медленно клонилось к темнеющим горным вершинам, и,
словно поддаваясь магии человеческого голоса, уже не так яростно  хлестало
своими жгучими лучами двух путников и их усталую  лошадь.  Казалось,  даже
жаркий степной ветер немного  поутих  и  перестал  пахнуть  паленым.  Горы
впереди становились все выше, и теперь их близость чувствовалась во  всем:
в  напоенном  влагой  воздухе,  в  появлении  обширных   проплешин   среди
шелестящего моря травы, усеянных щебнем  и  крупными  валунами,  в  крутой
стати встречных холмов - по сравнению с теми, что остались далеко  позади,
они заметно подросли и вверх, и вширь.
     Местность вокруг постепенно сминалась все более заметными  складками,
и дорога начала подниматься и опускаться - с пригорка в овраг,  из  оврага
снова  на  пригорок.  Мерно  покачиваясь  на  широкой  лошадиной  спине  и
отстраненно глядя в ясное синее небо,  Конан  позволил  этому  монотонному
движению и сливающемуся с ним ритму нехитрой песенки убаюкать себя.
     Обычно, странствуя по незнакомым местам, он никогда не позволял  себе
расслабляться подобным образом, но сейчас  дружеская  близость  Маленького
Брата, тепло его крепкого ладного тела и негромкий голос почему-то вселяли
в  огромного  киммерийца  совершенно   необъяснимое   ощущение   покоя   и
уверенности. И Конану казалось, что пока его маленький  спутник  находится
здесь, рядом с ним, пока звучит его голос, можно отдыхать сколько угодно -
все равно ничего плохого не  случится.  Можно  даже,  наверное,  ненадолго
вздремнуть...
     Хотя... Откуда это у него такие мысли? Конан резко выпрямился в седле
и помотал головой. Не хватало еще только заснуть! Вот как раз под копытами
лошадки заблестели  коварно  затаившиеся  в  пыли  булыжники...  Киммериец
хлопнул себя по затылку, окончательно прогоняя дремоту, и, подтянув повод,
повел конягу осторожнее. Похоже, то ли  благодаря  вокальным  способностям
Маленького Брата, то ли из-за того, что ветер внезапно стих,  они  успешно
обгоняли пожар. Правда, заключил Конан, обернувшись и озирая  степь,  если
им и придется сегодня где соснуть, так только  в  горах;  надеяться  в  их
положении еще и на ночлег и отдых в этих местах, значит искушать судьбу.
     - Как ты думаешь, - киммериец  хлопнул  по  плечу  сидевшего  впереди
Маленького Брата и вытянул руку к горам, - к ночи доберемся?
     - Конечно! - сунув лютню  в  мешок,  Лайтлбро  повернулся  к  нему  и
состроил большие глаза. - Ночью вообще-то не худо бы и поспать, а ложиться
прямо в траву, рискуя превратиться в жаркое для разбойников, мне совсем не
улыбается.
     - Хмм... - протянул огромный киммериец. Ему  явно  не  верилось,  что
между желанием Маленького Брата как следует выспаться и  возможностями  их
кобылки существует какая-то связь. Успеет ли лошадь выбраться к  горам  до
вечера? Это казалось Конану сомнительным, но  тут  его  маленький  спутник
посоветовал киммерийцу меньше крутить головой  по  сторонам  и  посмотреть
хоть раз вперед.
     Конан послушался, посмотрел и ахнул - спал он что ли  под  немудрящие
песенки Маленького Брата? Хребет впереди  занял  уже  полнеба,  а  солнце,
словно рывком соскочив с прежнего  места,  внезапно  очутилось  далеко  на
западе. Холмы, еще недавно подставлявшие под его ослепительные  лучи  свои
лысеющие макушки, отбрасывали  теперь  длинные  косые  тени;  воздух  стал
заметно прохладнее, и их разморенная было лошадка,  закусив  удила,  вдруг
целеустремленно припустила вперед  по  дороге,  так  что  Конану  осталось
только удивляться, откуда у нее взялось столько прыти.
     - Воду небось почуяла, - заметил Лайтлбро и заерзал  в  седле.  -  Ты
как, кстати, отдохнул немного, расслабился?
     Конан уже собрался недовольно буркнуть, что некогда было ему отдыхать
и расслабляться, трясясь в седле в тесноте и неудобстве, но  тут  до  него
внезапно дошло, что усталости-то он не чувствует. Наоборот, он словно  был
заряжен  какой-то  энергией  -  и  настолько,  что  ему  вдруг  захотелось
соскочить на землю и  нестись  впереди  лошади  подобно  пыльному  смерчу.
Странно,  подумал  он;  кажется,  музыка  и  песни  малыша  порядком   его
взбодрили... Магия? Или он попросту задремал в седле?
     Не удержавшись, Конан широко развел руки и довольно потянулся.
     - Ладно, можешь не отвечать, - Маленький Брат притворно нахмурился  и
подобрал выпавшие из рук варвара поводья, - я и сам все вижу. Скоро начнет
смеркаться, так что, раз ты выспался у меня  за  спиной,  будешь  дежурить
первым.
     Киммериец в ответ  только  прижмурил  глаза,  словно  разомлевший  на
солнцепеке огромный  кот;  даже  если  б  Лайтлбро  потребовал,  чтобы  он
оставался на страже всю ночь, Конан не стал бы возражать.
     Однако Маленький Брат не собирался предлагать  ничего  такого.  Когда
лошаденка наконец добралась до источника - тихо журча,  тот  выбивался  из
расселины у подножия горной кручи, и трава  вокруг  него  была  зеленой  и
сочной - бритунец молча спрыгнул на  землю  и  занялся  поклажей.  Слез  с
лошади и Конан. Рассеянно погладив болтавшуюся у него на груди  флягу,  он
потряс ее и с сожалением убедился, что вино выпито до последней капли.
     Избавившись от двойного груза, лошаденка довольно фыркнула и опустила
морду в ручей. Когда она напилась, Маленький Брат снял с нее седло  и  всю
упряжь и угостил на прощанье  хорошим  пинком.  Заржав,  кобылка  отбежала
шагов на двадцать  и,  тут  же  забыв  о  нанесенной  ей  обиде,  спокойно
принялась пастись. Конан наблюдал за этой сценой с молчаливым  одобрением:
в самом деле, тянуть лошадь через горный перевал  себе  дороже,  а  потому
лучше расстаться с ней сейчас.
     Сняв с шеи флягу, он  вытащил  деревянную  пробку  и  утопил  пузатый
кожаный сосуд в ручье.
     - Ну, что ты там возишься? - окликнул  его  Маленький  Брат.  -  Бери
мешок и пойдем. Нам нужно найти укрытие на ночь.
     Конан  выпрямился,  шагнул  к  своему  изрядно  полегчавшему  тюку  и
забросил его на плечо. Тропа, что шла, вероятно,  к  перевалу,  начиналась
прямо у его  ног;  петляя  среди  уродливо  скрюченных  колючих  кустов  и
заросших мхом каменных  глыб,  она  втягивалась  прямо  в  ущелье,  словно
гигантским ножом прорезанное в теле горы. Маленький  Брат,  поднявшись  на
сотню шагов вверх по тропе, остановился у ближайшей груды камней и  махнул
приятелю рукой.
     - Похоже, неплохое место для ночлега, - произнес он, когда  киммериец
подошел ближе. - Взгляни!
     - Да, неплохое, - заключил Конан, осмотревшись. Два здоровых  валуна,
прилепившихся к скальной стене на расстоянии  пятнадцати  локтей  друг  от
друга, образовали нечто похожее на маленькую  каменную  крепость  с  двумя
башнями, а окружавшие их полукольцом камни  помельче  только  подчеркивали
это сходство.
     - Ну что, забираемся? - предложил Лайтлбро и,  не  дожидаясь  ответа,
полез внутрь.
     Оказавшись за стенами "крепости", оба путника, не откладывая  дела  в
долгий ящик, приступили к разбивке лагеря. Валявшиеся поблизости гранитные
обломки  пошли  на  устройство  грубого  очага  (огонь  его,  находясь  на
тропинке, никто не сумел бы заметить); мелкие острые камушки были  сметены
в сторону, и их место заняли охапки травы и еловые лапы. После  того,  как
постели были готовы, Маленький Брат с таинственным видом прогулялся  вверх
и вниз по тропке вместе  с  небольшим  позвякивающим  мешочком.  Когда  он
вернулся обратно, мешочек в его руках был пуст.
     - Ну, что ж,  -  сказал  он  и  довольно  ухмыльнулся,  -  теперь  мы
гарантированы от внезапного нападения.
     Конан в ответ на это лишь недоверчиво хмыкнул, но Лайтлбро  вовсе  не
расстроило столь скептическое отношение приятеля к его  военным  талантам.
Устроившись перед очагом, он извлек из мешка сверток  с  сушеным  мясом  и
предложил киммерийцу угощаться.  Огромный  варвар  не  заставил  повторять
приглашение, быстро расправившись с половиной их запасов; сам же Маленький
Брат съел лишь несколько тоненьких ломтиков, затем глотнул воды из фляги и
бросил в рот кусок ароматической жвачки.  Флегматично  перекатывая  ее  во
рту, он расстелил свой белый плащ на ложе из  еловых  веток,  пристроил  в
голове мешок; потом, все так же молча, улегся  и  некоторое  время  ерзал,
уминая постель. Наконец Лайтлбро выплюнул  жвачку,  завернулся  в  плащ  и
громко объявил, что смена караула  произойдет,  когда  месяц  склонится  к
западу; теперь же ему угодно отдохнуть. И действительно,  не  успел  Конан
глазом моргнуть, как его маленький приятель уже спал, уткнувшись  носом  в
сгиб руки и тихо посапывая.
     Полюбовавшись на эту мирную картину, киммериец высунул  голову  из-за
валуна и осмотрелся. Даже в подступающих вечерних сумерках начало тропинки
и ручеек у самой подошвы горы были видны как на ладони; но на тропинке ему
не удавалось различить ничего. Какую же ловушку  установил  там  Лайтлбро?
Обернувшись назад и поглядев затем вверх, Конан увидел лишь  теряющиеся  в
полумраке голые каменные стены ущелья. Выглядели они на удивление ровными,
словно отшлифованными человеческими руками, и  он  подумал,  что  Адр-Каун
вполне оправдывает свое название. Примерно в двадцати шагах от их убежища,
огибая загородивший прямой проход скальный выступ, тропа резко отклонялась
влево; скорее всего, Маленький Брат и поставил свою игрушку за поворотом.
     Спать  не  хотелось.  Чувствуя  себя   необыкновенно   бодро,   Конан
потоптался немного на месте, похлопал себя  по  бокам  и  решил,  что  ему
все-таки стоит взглянуть на таинственное содержимое позвякивавшего мешочка
Лайтлбро. Бесшумно перебравшись через невысокий каменный бруствер, он  еще
раз настороженно зыркнул в ту и в другую сторону,  и  лишь  затем,  ступая
медленно и осторожно, отправился вниз по тропинке. Каждый раз, прежде  чем
опустить  на  землю  мягкую  кожаную  подошву  своего  сапога,   киммериец
внимательно приглядывался: сначала смотрел  себе  под  ноги,  а  затем  на
обочины тропы. Шаг за шагом он спускался  все  ниже  и  ниже,  не  замечая
ничего необычного; на глаза ему попадались только  булыжники  всевозможных
размеров, да сиротливо жмущиеся к отвесным стенам каньона мелкие деревца и
колючие кусты.
     Окончательно разочаровавшись, Конан собрался уже  повернуть  обратно,
когда его взгляд вдруг привлекло еле заметное серебристое мерцание, словно
повисшее в воздухе на высоте ладони от поверхности тропинки.
     Вот оно! Тонкая, как паутинка, стальная проволока,  чуть  дрожащая  в
потоке поднимавшегося от нагретых за день  камней  теплого  воздуха...  Не
обладай Конан  кошачьим  зрением  и  звериным  чутьем  на  подобного  рода
ловушки, в такой темноте он бы не обнаружил ровным счетом ничего  -  пока,
разумеется, не ткнулся носом прямо в землю. Любопытно, подумал он, куда же
ведет эта нить? Присев на корточки, киммериец осторожно провел пальцем  по
проволочке, установив, что тянется она до  ближайшего  колючего  куста,  в
самой середине которого подвешена целая  гроздь  маленьких  колокольчиков.
Разглядывая их, Конан отметил, что колокольчики размещались в тени толстых
веток - видимо, с таким расчетом,  чтобы  гуляющий  по  ущелью  прохладный
ветерок не смог до них добраться.
     Что  ж,  ничего  удивительного!  Он  встал  и   довольно   потянулся.
Наконец-то ему удалось раскусить одну из  хитростей  Маленького  Брата!  А
теперь можно  и  вернуться,  а  то  так  и  полночи  пробродишь...  Широко
улыбаясь, Конан выпрямился, поднял  ногу...  и  тут  же,  нелепо  взмахнув
руками, пребольно треснулся спиной об острые  камни.  Встревоженные  трели
медных колокольчиков зазвучали, казалось, отовсюду.  Мигом  оказавшись  на
четвереньках, киммериец был вынужден именно таким способом  выбираться  из
спеленавших его тонких стальных сетей; видно, обнаружив  одну  проволочку,
он пропустил по крайней мере еще десяток.
     Уже  приближаясь  к  едва  различимому  в  ночной  темноте  каменному
убежищу, Конан услышал, как отчаянно ругается Маленький Брат.


     Когда наступило его дежурство,  Лайтлбро  недолгое  время  посидел  у
очага, затем, поднявшись, отправился на тропу проверить свои ловчие  сети.
К счастью,  неуклюжий  варвар  не  нанес  им  большого  ущерба:  и  тонкая
проволока, и колокольчики оказались на месте. Осмотрев их, Маленький  Брат
тяжело вздохнул. Как жаль, что Митра отказал ему  в  таланте,  позволявшем
прикоснуться к Его неизмеримой Силе! Тогда  бы  не  понадобились  все  эти
предосторожности... Владея Силой, он даже во сне расслышал бы  приближение
врагов!
     Но чего бог не дал, того не дал... По словам наставника, лишь  каждый
третий из его Учеников мог использовать астральную мощь, накапливая  ее  в
своем теле и исторгая в виде смертоносной  молнии  или  тонкой  неощутимой
нити. То был врожденный дар;  у  одних  -  сильнее,  у  других  -  слабее.
Лайтлбро тоже обладал им, но в самой незначительной степени: ослепительные
молнии и незримые щиты, способные предохранить и  от  оружия,  и  от  злых
заклятий, оставались для него недосягаемой мечтой.  Все,  на  что  он  был
способен - снять усталость, ощутить чуть  заметный  трепет  чужих  мыслей,
уврачевать рану... Зато у него имелись другие таланты,  позволявшие  стать
если не бойцом, грозным истребителем Зла, то превосходным разведчиком.
     Он попал к Учителю совсем юным  шестнадцатилетним  пареньком,  когда,
влекомый природной непоседливостью и неуемным любопытством,  покинул  поля
родной Бритунии, добрел до Султанапура  и,  нанявшись  юнгой  на  торговый
барк,  переправился  на  восточные  берега  Вилайета.  За   морем   лежала
бескрайняя гирканская степь, а за ней - далекие и сказочные страны,  Меру,
Кусан и Кхитай; в Кхитай он, собственно, и собирался, но не дошел.  Где-то
к северу от великих  восточных  империй  простиралась  безводная  песчаная
пустыня, чьи барханы упирались в горный  хребет  на  краю  мира;  там,  на
склоне древнего потухшего вулкана жил Учитель, и туда добрался полумертвый
Лайтлбро, месяцем раньше отбившийся от каравана.
     Несомненно, на то была воля богов!  Он  мог  сотни  раз  погибнуть  в
проклятой пустыне, умереть от  голода,  жажды  или  укуса  змеи...  Но  он
добрался! И принял обет, который  наставник  налагал  на  своих  Учеников.
Собственно, эта клятва являлась единственной платой за науку...
     Вернувшись к убежищу, Маленький Брат взглянул  на  разметавшегося  во
сне киммерийца и усмехнулся. Какой он огромный, этот Конан! Сам он,  кроме
потрясающей живучести, не мог похвастать ничем - ни  ростом,  ни  силой...
Учителю пришлось немало повозиться с  ним!  Зато,  приняв  под  руку  свою
беспомощного цыпленка, он выпустил в мир орла... Ну, если уж и не орла, то
бойцового петуха, подумал Лайтлбро с некоторой долей законной гордости.
     Наставник обучал приходящих к нему как бы дважды. Все, добравшиеся до
него живыми (и тем самым доказавшие  крепость  духа),  овладевали  Великим
Искусством  Убивать,  коему  приходилось  учиться  не  один  месяц.   Зато
результаты говорили сами за себя: каждый из Учеников мог  лишить  человека
жизни тысячью способов, оружием и голыми руками, копьем, мечом,  дротиком,
стрелой или с помощью куда  более  хитроумных  и  смертоносных  устройств.
Наука  эта  давалась  не  даром  -  тот,   кто   умел   убивать,   убивать
по-настоящему, начинал иначе относиться и к собственной, и к чужой жизни.
     Но Великое Искусство включало не  только  понятие  о  телесной  мощи,
неутомимости, ловкости во владении любым  оружием;  тренировка  духа  была
важнее крепости мышц. На этом втором этапе наставник учил  владению  Силой
Митры - той, что изливалась на землю с астральных высот, пронизывая воды и
воздух, деревья, травы, мертвые камни и живую человеческую плоть. Он  учил
прислушиваться к божественной Силе, ловить ее  трепет,  концентрировать  в
себе чудовищную мощь, исторгать ее,  испепеляя  Зло...  Подобное  таинство
давалось не всем, хотя, как утверждал Учитель, всякий человек, в  той  или
иной степени, мог ощутить эманацию божества.
     Как  жаль,  подумал  Лайтлбро,  что  у  него  не  оказалось   больших
способностей! Особенно  к  концентрации,  в  чем,  вероятно,  повинен  его
непоседливый нрав... Снова испустив едва слышный вздох, он уселся рядом  с
очагом, скрестил ноги и замер, вспоминая.
     Учитель не  пытался  утешить  его,  но  всячески  подчеркивал  другие
таланты, утверждая, что они являются не  менее  ценными,  чем  способность
испускать молнии и громы. "Ты, Малыш, -  говорил  он,  -  сумеешь  всякому
влезть в душу..." Малыш! Разумеется, по заведенному наставником обычаю, он
получил новое имя,  и  теперь,  семь  или  восемь  лет  спустя,  едва  мог
припомнить то, которым его звали в детстве.  Он  носил  его  с  гордостью,
слегка переделав - Маленький  Брат  звучало  все-таки  солидней,  -  и  не
собирался менять; по крайней мере, не в ближайшие двадцать лет.  Он  любил
поражать людей, а несоответствие между его именем, видом и той  ловкостью,
с которой он владел оружием, было достойно удивления.
     Разумеется, он был тщеславен! Но светлый Митра милостиво  прощал  сей
грех, а в обетах, принесенных Учителю, вообще не  упоминалось  о  подобных
человеческих слабостях. Клятва, служившая платой за обучение, не запрещала
почти ничего: ни вина, ни вкусной пищи, ни женщин, ни  даже  стремления  к
богатству и успеху. Запретным оставалось лишь одно -  убийство;  владеющий
Искусством не должен убивать, пока на него не нападают. Конечно, имелось и
исключение из этого правила - когда речь шла о том, чтобы покарать Зло,  и
смерть одного человека спасала многих от мучений и гибели. Собственно, это
и было главной задачей Учеников, бродивших по свету уже не первый век.
     Лайтлбро  пошевелился,  протянул  руку,  подбросил  сухую   ветвь   в
угасающее пламя костра. Он был  незлобив,  и  обет,  наложенный  Учителем,
исполнял без труда. Ему, едва-едва владеющему Силой, не приходилось карать
Зло - настоящее Зло, способное нанести ущерб  многим  поколениям  людей  и
сдвинуть Великое Равновесие. Зато  он  был  превосходным  лазутчиком,  ибо
отмеченный наставником талант влезать в душу позволял добираться до  таких
секретов и тайн, которые сильные мира сего предпочитали не вытаскивать  на
свет благого Митры, Подателя Жизни и Владыки  Всего  Сущего.  Вот  и  этот
поход в Хоршемиш... Этим городом в Кофе давно стоило бы  поинтересоваться;
много лет туда не добирался ни один из Учеников. Может, там все в порядке,
а может, и наоборот... Лайтлбро знал, что если не сумеет справиться своими
силами, в Хоршемише вскоре появится кто-нибудь посильнее - Фарал Серый  из
Аквилонии или Рагар Утес, аргосец... Кто-то  придет  обязательно,  услышав
зов великого Митры, его божественное повеление;  придет  и  исполнит  свой
долг, сокрушив Зло, даже если это будет стоить ему жизни...
     Что же остается ему, Малышу,  ловкому  стрелку  и  фехтовальщику,  не
способному, однако, вести на  равных  поединки  с  черными  магами,  злыми
колдунами и потусторонней нечистью, что затаилась в  чешуе  Древнего  Змея
Сета, вечного противника Митры? Усмехнувшись, Лайтлбро потянулся к  своему
мечу. Благой бог правильно устроил  этот  мир,  определив  каждому  своему
аколиту задачу по  силам:  одни  сражаются  с  могущественными  чародеями,
другие... Что ж,  другим  предстоит  на  рассвете  уничтожить  разбойничью
шайку, а это тоже благое дело!
     Он вытянул клинок из ножен, погладил  холодную  сталь,  покосился  на
гиганта-киммерийца, чья мощная грудь вздымалась и опадала, будто кузнечные
меха. Славный парень! Грубоват, конечно, но  чего  требовать  от  варвара?
Зато вдвоем они разберутся с это бандой быстрее, чем шелудивый пес чихнет!
     Лайтлбро перевел взгляд на  тропу,  уходившую  к  перевалу,  и  вдруг
почувствовал легкий озноб. Бандиты бандитами, подумал он, но что  ждет  их
там, в ущелье? Ему вспомнился батрейский трактирщик. Врал или не врал этот
заплывший салом окорок? Насчет разбойников все исполнилось в точности;  он
даже сам навел их на след своих недавних постояльцев... А вот про демонов,
стерегущих Адр-Каун?..  Правда  или  вранье?  Но  незадачливый  головорез,
который был допрошен вчерашним утром, предупреждал о том же... о  какой-то
опасности, затаившейся в ущелье...
     В этот миг Маленький Брат снова пожалел, что не владеет  божественным
даром настолько, чтобы проникнуть  мыслью  к  перевалу,  неощутимой  тенью
скользнуть вдоль на удивление ровных и гладких каменных стен.  Разумеется,
умение влезть в душу - великое искусство, подумалось ему, но есть ли  души
у тварей, стерегущих перевал?
     Покачав головой,  он  встал,  простер  руку  над  Конаном,  прошептав
заклинание спокойного сна, и опять направился к тропинке - поглядеть,  что
творится внизу. По расчетам Лайтлбро, банда, что шла за ними по пятам, уже
могла достичь источника в сотне шагов от их убежища.


     Конана разбудили тихие мерные шорохи. Чуть  разлепив  веки  и  скосив
глаза, он убедился, что этот странный шелест  производит  Маленький  Брат:
усевшись на плоский валун, бритунец сосредоточенно правил свой  чудовищный
меч мягким оселком. Тонко шипя и чуть попискивая, словно  живое  существо,
оселок бойко сновал вверх и вниз по лезвию, изредка останавливаясь,  чтобы
Лайтлбро мог сдуть каменные крошки с его рыжеватой спинки.
     - Оружие всегда должно  быть  хорошо  наточено,  верно,  приятель?  -
Маленький Брат глянул на киммерийца,  давая  понять:  он-де  заметил,  что
попутчик проснулся.
     Конан присел на своем ложе из еловых веток, протер  глаза,  зевнул  и
зашарил руками по сторонам в поисках фляги:  похоже,  пока  он  спал,  она
куда-то укатилась. Тем временем Маленький  Брат,  спрятав  оселок,  открыл
маленькую  коробочку,  напоминавшую   пудреницу   какой-нибудь   городской
щеголихи.  Внутри  ее  действительно  оказался  белый,  похожий  на  пудру
порошок; вооружившись мягкой широкой кистью, Лайтлбро  принялся  аккуратно
переносить его на режущую кромку  своего  меча.  Когда  весь  обоюдоострый
клинок был покрыт тонким слоем пудры, он  отложил  кисть  и  клочком  кожи
быстро растер порошок по всему лезвию. Сталь сразу же засверкала  лучистым
зеркальным блеском, и маленький бритунец, довольно крякнув, поднял меч  за
рукоять и сдул остатки порошка.
     - Да, кстати, - жизнерадостно объявил он, заметив, что Конан  во  все
глаза наблюдает за его священным обрядом, - мы обзавелись компанией!
     - Что?! - Киммериец вскочил, словно подброшенный  пружиной.  -  Какой
еще компанией?
     - Да вон, внизу, - упрятав меч  в  ножны,  Маленький  Брат  осторожно
выглянул из-за валуна и поманил приятеля пальцем. - Видишь?
     Огромный варвар точно таким же осторожным движением приподнял  голову
над камнем и уставился вниз.  Прежде  всего  он  отметил,  что  зеленые  и
золотистые цвета простиравшейся вдалеке степи  сменились  пепельно-серыми.
Кажется,  подумал  он,  этот  проклятый  пожар  добрался-таки   до   самых
предгорий, но за ночь успел кончиться...
     Взгляд Конана опустился ниже, к зеленой поляне и ручью. Там были люди
и лошади; и он ясно различал холодный блеск оружия.
     - Разбойники, - жарко зашептал ему на ухо Маленький Брат. - И заметь,
тот головорез, которого мы поймали, не соврал - они  действительно  боятся
лезть в ущелье. Хотя уже попробовали...
     - Это когда же? - спросил Конан.
     Маленький Брат заговорщически подмигнул ему.
     - На самом рассвете. Они  подвалили  всей  шайкой,  пока  ты  спал...
человек семьдесят, все - на конях... Ну, покрутились у ручья, поорали друг
на друга... Потом двое балбесов все-таки полезли наверх, но  запутались  в
моей паутине и с воплями бросились обратно...
     - Погоди, - громким  шепотом  Конан  прервал  своего  словоохотливого
компаньона. - Выходит, они тут орали, а я ничего не слышал?
     - Ну, можно сказать и  так.  А  что?  -  Вид  у  Лайтлбро  был  самый
невинный.
     - Клянусь Кромом! Не может такого быть! - злобно зашептал Конан. - Ты
что же, считаешь, что я оглох окончательно?
     - Откуда я знаю? Может, тебе хватило ночных впечатлений, и  ты  очень
крепко заснул? - Голос Маленького Брата чуть заметно отдавал ехидцей. -  А
если серьезно, - тут маленький бритунец  гордо  надулся,  -  я  думаю,  ты
просто решил, что ничего плохого не может случиться, раз я  тебя  охраняю!
Спал себе и спал...
     Услышав эту замечание, Конан уже разинул рот,  чтобы  выругаться,  но
тут ему внезапно пришло  на  ум,  что  малыш-то  прав.  В  всяком  случае,
Лайтлбро  не  слишком  погрешил  против  истины:   ему   спалось   сегодня
удивительно спокойно, как будто в эту  ночь  он  вдруг  очутился  дома,  в
полузабытой, пропахшей терпким  дымом  хижине,  под  грудой  теплых  шкур.
Покачав головой, он выпустил из легких воздух, а Маленький Брат,  подметив
его замешательство, ухмыльнулся еще шире - хотя шире, казалось,  было  уже
некуда.
     - Ну так вот, - продолжил он, - эти двое удрали вниз, а  остальные...
ну, они собрались в круг около  этой  парочки  и  давай  опять  ссориться.
Ругались, пока солнце совсем не встало, перессорились  вконец,  и  большая
часть поскакала в степь. Остались только вот эти - видно, самые упорные. И
теперь, - Маленький Брат задумчиво потер переносицу,  -  я  хочу  с  тобой
посоветоваться: что делать-то будем?
     - А сколько их там? - буркнул киммериец,  еще  чуть-чуть  приподнимая
голову над серой поверхностью валуна. - Ты посчитал?
     - Человек десять-пятнадцать,  точно  не  знаю,  -  по  лицу  Лайтлбро
блуждала безмятежная улыбка.
     - Ну, тогда тихо сматывай свои паучьи нити, собирай  колокольчики,  а
потом заберемся поглубже в ущелье, пока эти ублюдки  не  полезли  туда  за
нами, - Конан  обернулся  и  окинул  взглядом  залитую  солнцем  тропинку,
уводящую в глубь Адр-Кауна. - Возможно, при  солнечном  свете  они  скорей
наберутся смелости.
     - Разумное предложение, - голос Маленького  Брата  звучал  совершенно
серьезно, но в глазах плясали озорные искорки. - Только я вот  что  думаю:
разве не стоит избавить мир от этаких мерзавцев? Если  уж  мы  отправились
опасной дорогой, то почему бы не расчистить ее от мусора?
     Тут Лайтлбро одним движением вскочил  на  макушку  валуна  и,  сложив
ладони рупором, заорал во весь голос:
     - Эй, молодцы! Не нас случайно ищете?
     Бродившие вокруг ручья люди, услышав его крик, застыли,  таращась  на
оседлавшую валун маленькую фигурку. Какое-то время они беззвучно  разевали
рты, затем обрели дар речи и разразились такими воплями  гнева  и  ярости,
что у Конана зазвенело в ушах. Пожалуй,  решил  он,  чтобы  увидеть  такую
сцену, стоило выкинуть псу под хвост бурдюки с вином и полдня трястись  на
старой кляче в пыли и духоте.
     В следующий миг почти два десятка  разъяренных  головорезов,  обнажив
клинки, ринулись вверх по тропинке. Конан потащил из ножен меч.
     - Погоди, - Маленький Брат положил руку ему на плечо.  -  Надеюсь,  я
как следует их разозлил! И сейчас...
     Нападающие с криками и ревом устремились вверх по  тропинке,  тут  же
налетев на паутинки с колокольчиками. Первые трое упали  как  подкошенные,
следующие пятеро, от ярости не разбирая дороги,  врезались  в  упавших;  в
результате узкий проход оказался  надежно  перекрыт  грудой  барахтающихся
человеческих тел. Подоспевшие сзади бандиты принялись  растаскивать  своих
соратников, хватая их  за  ноги,  и  над  входом  в  ущелье  повис  тонкий
металлический стон рыдающих колокольчиков.
     - А теперь, - торжественно заявил Маленький Брат, спрыгнув с  валуна,
- помоги-ка мне столкнуть этот камень.
     Не возражая, но и не особенно надеясь на успех, Конан приналег вместе
с приятелем на огромный валун, весивший раз в двадцать побольше их  обоих,
и тот вдруг заскользил вниз как по  маслу.  Сначала  медленно,  затем  все
быстрее и быстрее, глыба покатилась по тропинке, хрустя мелкими камушками,
пока на пути у нее не встал небольшой пригорочек - скорее  всего,  макушка
давно застрявшего в этой расщелине и почти  полностью  занесенного  землей
точно такого же валуна. Стукнувшись  об  этот  трамплин,  огромный  камень
закрутился юлой и поскакал вниз с неудержимостью взбесившегося носорога из
кушитских степей.
     Бандиты, с трудом выбиравшиеся из предательских тенет, слишком поздно
обратили внимание на подозрительный шум и грохот, что  раздавался  над  их
головами. Валун, словно запущенный из  некой  гигантской  пращи,  пронесся
прямо по их  телам,  ломая  ребра,  сокрушая  черепа,  превращая  людей  в
окровавленные ошметки. И когда  пыль  от  его  падения  рассеялась,  Конан
разглядел внизу на дороге лишь трех всадников: нещадно стегая лошадей, они
улепетывали во все лопатки.  Ущелье  Адр-Каун  еще  раз  подтвердило  свою
недобрую славу.
     Конан бросил задумчивый взгляд на скатившуюся по тропе глыбу.
     - Удивительное дело... И как нам удалось его своротить?
     - Что - как? - переспросил Маленький Брат. -  А,  ты  имеешь  в  виду
камень?
     Киммериец лишь молча кивнул.
     - Ну, я его  ночью  слегка  подкопал...  Так,  на  всякий  случай,  -
Маленький Брат потуже затянул свой широкий ремень и принялся навешивать за
спину оружие. - Вот и все, приятель. Теперь нам предстоит  либо  подняться
по ущелью к перевалу, либо спуститься вниз и всласть помародерствовать,  -
он показал взглядом на  изуродованные  останки  разбойников.  -  Как  тебе
больше нравится.


     Знойно.  Полуденное  солнце  висит  в  безоблачном  ярко-синем  небе,
изливая вниз бесконечный поток света и  тепла.  Над  раскаленными  камнями
призрачным туманом вздымается горячее марево. Душно и жарко  даже  в  тени
отвесных стен ущелья. Нагретые солнцем камни жгут сквозь подошвы сапог,  а
пот, ручьем стекающий со лба, заливает глаза, как только отведешь от  лица
руку с мокрой тряпицей...
     Повернувшись на ходу, чтобы выжать разбухший от пота плат,  Конан  не
успел  пройти  и  двух  шагов,  как  наскочил  прямо  на  спину   внезапно
остановившегося Маленького Брата. Приставив  ладонь  козырьком  ко  лбу  и
запрокинув голову, тот внимательно  разглядывал  лежащую  впереди  дорогу.
Здесь, в какой-нибудь сотне шагов  от  крутого  подъема  на  перевал,  она
перестала петлять, сделалась шире и удобнее - даже крупные валуны  куда-то
исчезли, и под ногами теперь шуршал лишь мелкий щебень.  Только  на  самой
седловине торчало несколько массивных глыб - темные  бесформенные  силуэты
на фоне синего неба.
     - Ну что? - Конан похлопал по плечу  своего  маленького  спутника.  -
Устал, приятель?
     Сам киммериец тоже успел уже притомиться, вышагивая по горячим камням
под  палящими  солнечными  лучами,  но  сейчас,  внимательно  поглядев  на
Маленького  Брата,  решил,  что  его  компаньону  пришлось  гораздо  хуже.
Лайтлбро выглядел осунувшимся, усталым и, как бы странно это  ни  звучало,
постаревшим. Он стоял ссутулясь и всем телом опирался на свой длинный меч,
словно на костыль, пытаясь отыскать  наверху  нечто,  известное  лишь  ему
одному; Конану даже показалось, что его общительный  спутник  на  сей  раз
просто не расслышал заданного им вопроса.
     Вымотался парень, с  неожиданным  сочувствием  подумал  он.  Понятное
дело! Эти бритунцы не привыкли ходить по горам; горы - не степь, не лес  и
даже  не  пустыня,  тут  нужна  железная   выносливость...   та,   которая
вырабатывается с детства у жителей Киммерии... Ну, ничего! Еще  чуть-чуть,
и они одолеют этот трижды проклятый перевал, а там дорога пойдет  уже  под
гору, и сыщется какой-нибудь ручеек или тенистая  пещерка...  Отдыхать  же
прямо здесь, на самом солнцепеке - сплошное мученье!  Придется  Маленькому
Брату, как он там ни устал, пройти еще тысячу-другую шагов...
     Конан зажмурился, вытер пот  и  наслаждением  почесал  голову.  Затем
снова повторил свой вопрос - примерно с тем же результатом.
     Что ж, ладно! Если до этого Лайтлбро слова не доходят, то,  возможно,
вид удаляющейся спины приятеля выведет его из ступора? А  коль  и  это  не
подействует, придется тащить маленького  человечка  силком...  Не  слишком
приятное занятие, но не бросать же его здесь в самом деле!
     Киммериец вновь приложил тряпицу ко лбу,  утирая  пот,  затем  обошел
застывшего, будто каменная статуя, Маленького  Брата  и  двинулся  дальше.
Однако далеко уйти ему  не  удалось  -  внезапно  оживший  Лайтлбро  мигом
ухватил его за рукав куртки. Ухватил так крепко, что Конан  поневоле  сдал
назад, словно осаженный на полном скаку жеребец.
     - Что с тобой, парень? - сердито  поинтересовался  он.  -  То  стоишь
столбом, то за одежду хватаешь! Совсем  сдурел  от  жары!  Ну,  отпусти-ка
меня!
     Маленький Брат пристально взглянул на него,  но  пальцев  не  разжал.
Конан повернулся к приятелю.
     Как странно! Оказывается, Лайтлбро сгорбился вовсе не от усталости  и
опирался на меч совсем не потому, что не мог удержаться на ногах. В глазах
его мерцала тревога, если не сказать больше; что-то или кто-то -  там,  на
перевале - внушало маленькому бритунцу серьезные опасения.
     - Почему мы стоим? - теперь Конан глядел своему  компаньону  прямо  в
лицо и не сомневался, что тот не пропустит его слова мимо ушей.  -  Что-то
случилось?
     - Да, - чуть помедлив, ответил Маленький Брат, -  случилось.  Сказать
по правде, мне очень не нравится это место, - он наклонил голову и смахнул
пот со лба.
     - Что ты имеешь в виду? - киммериец бросил  взгляд  в  одну  сторону,
потом - в другую. - Место как место... только жарко тут, как в печке.
     - Не в жаре дело. Мне не нравится... ну, как бы  это  объяснить...  -
Маленький Брат раздосадованно почесал в затылке, - не нравится  его  аура!
Понимаешь?
     - Нет.
     Конан смутно припоминал это слово, и ему казалось, что пользуются  им
только седобородые маги и мудрецы. Но что мог разуметь  в  подобных  вещах
Маленький Брат? Правда, он умел ладить с людьми, знал  старинные  песни  и
всякие хитрые приемы, вроде нитей с колокольчиками... Однако аура?
     Увидев озадаченное  лицо  приятеля,  маленький  бритунец  пустился  в
объяснения:
     - Это получается совершенно так  же,  словно  ты  вдруг  почувствовал
чей-то пристальный взгляд. Такое ведь с тобою случалось, верно?
     Киммериец кивнул головой. Вовремя  почувствовать  пристальный  взгляд
чужака - кожей ли, затылком - полезная штука; ни  один  хороший  боец  без
такого таланта не обойдется, и сам Конан обладал им в полной  мере.  Более
того - сей дар не раз спасал ему жизнь.
     - Значит, ты с этим знаком? Отлично, тогда я  продолжу,  -  Маленький
Брат заговорил увереннее. - Мы с тобой можем считать, что  такое  ощущения
взгляда... то есть не взгляда как такового, а сопровождающих его чувств  и
намерений... - он вдруг запнулся, и после  недолгих  раздумий  сообщил:  -
Тут, видишь ли, существует весьма тонкая разница, и ее следует понимать...
     Конан лишь опечаленно вздохнул, но Маленький Брат, похоже,  отступать
не собирался:
     - Объясню тебе по-другому, - заявил он. -  Когда  ты  ощущаешь  чужой
взгляд, то чувство это приходит вовсе не потому, что кто-то уставился тебе
в спину. То, что на тебя кто-то смотрит, не так важно; главное тут  совсем
в другом.
     Представь, к примеру, что некий человек желает твоей смерти. Пусть он
даже сидит где-то там, в кустах - так,  что  ты  не  можешь  его  увидеть.
Сидит, натягивая  лук,  чтобы  подстрелить  тебя  словно  кролика,  и  его
ненавидящий взгляд буравит твою спину. Что тут самое важное? Намерение.  И
- ненависть! - Лайтлбро приостановился,  чтобы  перевести  дух.  -  Именно
ненависть тонкой ниточкой связывает  тебя  и  его,  заставляет  звенеть  в
голове тревожный колокольчик: "Эй, парень, берегись! Еще мгновенье, и тебе
придется плохо!" И пока твой недруг глядит на тебя, колокольчик  бьется  и
бьется, и ты - настороже!  Смотришь  по  сторонам,  пытаешься  сообразить,
отчего тебе стало так тревожно... А в самый  последний  миг  ты  берешь  и
отскакиваешь в сторону - сам не понимая, почему и зачем! Ты знаешь только,
что должен так поступить, что если ты этого не  сделаешь,  то  отправишься
прямиком на Серые Равнины... И  именно  в  этот  миг  стрела  минует  твое
сердце! Ну что, теперь понятно?
     Конан покрутил головой. От неистово палящего солнца и от мудрых речей
Лайтлбро в висках у него и в  самом  деле  загрохотали  колокола.  Тем  не
менее, ему показалось, что в словах малыша  присутствует  какой-то  тайный
смысл, некая глубинная мудрость, не всякому доступное знание,  позволяющее
одержать победу над любым врагом.
     - А ну-ка... продолжай... продолжай! - подбодрил он приятеля.
     - Хорошо. На чем же мы остановились... -  некоторое  время  Маленький
Брат внимательно изучал голые стены ущелья. - Да,  насчет  взгляда...  Он,
видишь ли, обладает как бы неким весом или там запахом, и ты или  я  можем
почувствовать его. У тебя, видать, дар от бога на такие вещи, да и у  меня
тоже - и меня еще обучали, хорошо обучали, так что я знаю, о чем говорю...
- Лайтлбро вновь ненадолго замолчал, оглядываясь и размышляя. -  Так  вот,
про дурную ауру... Это место просто насквозь пропитано  таким  смертельным
взглядом! Этот взгляд убийцы оставил здесь  четкий  след  -  он  будто  бы
растворен в воздухе, он отпечатался в дорожной пыли... он  даже  въелся  в
камни - я отчетливо чувствую  это!  -  Бритунец  вытянул  руку  вперед,  к
перевалу, и тихо произнес: - Я знаю, что там затаилось что-то  страшное...
большая опасность... и я не уверен, сумею ли с ней справиться...
     Конан пожал плечами. С одной стороны, он видел дорогу,  поднимавшуюся
к перевалу, и она была свободна - даже от камней,  если  на  то  пошло.  С
другой,  Маленький  Брат  совсем  не   походил   на   труса,   и   к   его
предостережениям стоило, пожалуй, прислушаться.
     Или все  это  -  шутка?  Может,  малыш  морочит  ему  голову  этакими
россказнями про ауру и смертоносные взгляды, а сам потешается про себя?
     - Если глаза меня не обманывают, -  медленно  произнес  киммериец,  -
проход чист. Почему бы нам не дойти хотя бы до вершины? А там поглядим...
     - Нет, - Лайтлбро отрицательно покачал головой. - Я ощущаю угрозу уже
здесь и, если б мне не приходилось сдерживать тебя, я бы повернулся и ушел
отсюда. Мудрость мне подсказывает, что лучше вернуться назад  по  тропе  и
поискать обходной путь по скалам. И ни в коем случае не тревожить то,  что
спит там, впереди.
     - Не ты ли, приятель,  недавно  сказал:  если  уж  мы  пошли  опасной
дорогой, то почему бы не расчистить ее от мусора?  -  Конан  усмехнулся  и
выдернул рукав своей куртки из пальцев бритунца.
     - Да, было такое, - на  лице  Маленького  Брата  появилось  странное,
немного смущенное выражение. - Но видишь  ли  в  чем  дело...  если  б  за
перевалом мы наткнулись на чудище, с которым можно справиться клинком  или
стрелой -  ха!  -  да  тут  не  о  чем  и  говорить!  Но  встретить  здесь
т_а_к_о_е_... нет, я просто этого не ожидал!
     Киммериец  нахмурился,  чувствуя,  как   поднимается   гнев.   Такое,
этакое... Великий Кром, малыш в самом деле пытается его разыграть!
     -  И  что  же  _т_а_к_о_е_  мы  здесь  встретим?  -  с   раздражением
поинтересовался он. - Я, к примеру, вообще ничего опасного не вижу. Может,
зрение у тебя получше, а? - Маленький Брат безмолвно  покачал  головой.  -
Нет? Ну, тогда объясни мне, о чем речь, и говори попроще! Без болтовни про
ауру и эти... как их... злые намерения!
     - Я не  могу  дать  тебе  ответ,  -  произнес  Лайтлбро  безжизненным
голосом, - я и сам этого не знаю. Но я привык доверять своим  чувствам,  и
сейчас ощущаю настолько сильную эманацию зла,  что  она  похожа  на  запах
дохлого пса, провалявшегося три дня на солнцепеке. И мне очень не  хочется
знакомиться с тем, кто так здорово воняет! - Он опустил голову и  негромко
добавил: - Теперь я понимаю,  отчего  это  место  считается  проклятым,  и
разбойники боятся сюда лезть...
     - Похоже, разбойничьи сказки да сплетни трактирщика из Батреи  совсем
лишили  тебя  смелости,  -  заметил  Конан.  Брови  его  сдвинулись,  губы
отвердели, в глазах зажглись холодные огоньки. Он принял решение, и он  не
собирался возвращаться назад. Пусть этот недомерок идет в степь один, если
хочет; попадется в лапы бандитам, они  его  выпотрошат  и  набьют  славное
чучело!  Сам  же  киммериец  всегда  предпочитал   неизвестные   опасности
известным.
     - Не путай отвагу с безрассудством и осторожность с  трусостью,  -  с
неожиданным спокойствием сказал Маленький Брат. Казалось, он  тоже  что-то
решил про себя, и голос его теперь звучал уверенней. - Нам с  тобой  нужно
попасть в Хоршемиш, у каждого  там  свои  дела...  Ну,  так  давай  поищем
обходную дорогу! Горы велики, здесь  должны  быть  другие  ущелья,  другие
тропы... Потеряем день или два, зато сохраним кое-что ценное.
     -  Ценное?  -  с  презрительной  усмешкой  переспросил  Конан;   этот
затянувшийся  спор  на  самом  солнцепеке  уже  стал   приводить   его   в
раздражение. - У меня нет ничего ценного, кроме бурдюка с брагой! - словно
насмехаясь, он швырнул в пыль свой мешок и потянулся к мечу.
     - Я имею в виду жизнь, - Лайтлбро пожал плечами.
     - Свою жизнь я сумею защитить сам! -  рявкнул  киммериец,  выхватывая
клинок. - Клянусь Кромом, я иду наверх, и мне плевать, отправишься  ли  ты
следом за мной или сгниешь здесь, коротышка!
     Повернувшись, он решительно зашагал по тропе, гневно сверкая глазами.
Он чувствовал, что его расположение к маленькому бритунцу если не  иссякло
совсем, то изрядно приуменьшилось. Впрочем, парень не  столь  уж  виноват,
решил Конан, постепенно успокаиваясь; есть много  смелых  бойцов,  готовых
выстоять под  ливнем  стрел  и  отразить  удары  секир,  когда  их  держат
человеческие руки, но существа иного мира могут напугать  их  до  судорог.
Возможно, там, на перевале, неосторожных  странников  караулит  демон  или
мертвец, одушевленный чарами какого-нибудь колдуна? Что ж, ему  доводилось
встречаться и с демонами, и с мертвецами - к их несчастью. Таких тварей, в
отличие от бритунского недомерка, Конан не боялся.
     - Эй! Да остановись же ты, дурень! - крикнул ему  вслед  Лайтлбро.  -
Поверь, я вовсе не собирался с тобой шутить!
     Продолжая карабкаться вверх по тропе, киммериец только раздосадованно
тряхнул своей черной гривой. Теперь, если кто-то и прятался  там  наверху,
он был уже предупрежден и готов к нападению или обороне. И хотя  с  каждым
вздохом боевой азарт все сильнее и сильнее овладевал сердцем Конана, он не
собирался пренебрегать осторожностью. Лицо его окаменело, шаг был легок  и
быстр, могучие руки сжимали меч, холодный твердый  взгляд  словно  пронзал
нависшие над дорогой скалы.
     Сейчас мы  выясним,  чего  же  испугался  этот  несчастный  маленький
бездельник, сказал он себе.


     Конан без помех преодолел уже почти  две  трети  подъема,  когда  ему
вдруг показалось, что один из огромных камней, торчавший  слева,  у  самой
каменной стены, начинает шевелиться. Киммериец остановился и протер глаза;
однако  и  после  этого  валун  продолжал  дрожать  и  дергаться,   словно
насиженное яйцо какой-то гигантской птицы. Он потряс головой, смахнул  пот
с висков, проклиная адскую жару, и снова уставился вверх.
     Великий Кром! Этот  камень  действительно  оживал  прямо  у  него  на
глазах!  Оторвавшись  от  земли,  он  медленно  раскачивался  в   воздухе,
поддерживаемый двумя длинными и тонкими  лапами,  похожими  на  лягушачьи.
Кожа на них была сухой и  чуть  блестящей,  словно  змеиная  чешуя.  Затем
появились еще одна пара лап и голова - столь же медленно и неторопливо они
выросли  над  валуном,  отвратительными  склизкими  буграми  живой   плоти
проступая наружу сквозь замшелую поверхность камня.
     Верхние конечности этого монстра, постепенно проклевывающегося сквозь
гранитную скорлупу, тоже напоминали лягушачьи лапы -  длинные,  тонкие,  с
непомерно вытянутыми перепончатыми  пальцами.  Голова  же  на  толстенной,
словно древесный ствол, шее, плавно переходящей в покатые плечи, выглядела
как еще один гладко окатанный  валун,  поставленный  на  вершину  первого.
Внезапно тварь  дернулась,  раскрыв  воронкообразную  пасть,  под  которой
сгустком сморщенной плоти повис горловой мешок, и  начала  приподниматься.
Теперь почти на самой макушке ее  уродливой  головы  прорезались  глаза  -
большие и выпуклые, как винные чаши; они  взирали  на  мир  с  холодным  и
жестоким спокойствием.
     Равнодушный  взгляд  стальным  острием  уперся  в  лицо   Конана,   и
киммериец, вздрогнув, выронил меч. В ледяных  глазах  промелькнуло  что-то
похожее  на  удовлетворение:  пища  стала  совершенно  безопасной.   Затем
чудовище плавно повернулось на своих  лягушачьих  лапах,  и  его  горловой
мешок, наполняясь воздухом, стал стремительно набухать.
     Проваливаясь в темную бездну небытия, Конан расслышал отчаянный  крик
Маленького Брата:
     - Ложись! Ложись, во имя светлого Митры!
     Но было уже поздно. Стена  внезапно  уплотнившегося  воздуха,  словно
гигантский кулак, ударила киммерийца наотмашь; и, не успев  даже  прикрыть
голову руками, он потерял сознание.



                           10. СТРАЖ АДР-КАУНА

     В тот миг, когда тварь закричала, Лайтлбро, зажимая уши, ничком  упал
на землю.  Он  ощутил,  как  волна  жаркого  воздуха  прошла  над  ним,  с
громоподобным гулом врезавшись в скалы.  Когда  земля  перестала  дрожать,
Маленький Брат осторожно поднял голову и уставился вверх.
     В  окружавшем  его  унылом  горном  пейзаже  мало   что   изменилось.
Приопустив бочкообразное тело на согнутые лапы - которые, видно, не  могли
долго выдерживать его  огромный  вес  -  тварь  неподвижно  застыла,  лишь
воздушный мешок у нее на горле непрерывно  пульсировал.  Бездыханное  тело
Конана,  отброшенное  чудовищной  силы  звуковым  ударом,   скатилось   по
каменистой тропе на  несколько  шагов,  где  и  застряло,  зацепившись  за
какой-то куст. Насколько мог разглядеть Лайтлбро, упрямому варвару здорово
досталось - все его лицо было залито кровью, а руки,  бугрящиеся  мышцами,
сейчас напоминали небрежно согнутые бурей травяные стебли.
     Печально  вздохнув,  бритунец  поднялся  с  земли.  Он  все  еще   не
представлял, с кем придется иметь дело; ни прежний опыт, ни мудрые  советы
Учителя не давали ответа на сей вопрос. Он чувствовал лишь, что эта тварь,
сторожившая ущелье Адр-Каун, была древней, очень древней  -  возможно,  из
тех жутких гадов и чудищ, что были созданы Сетом в  первые  дни  творения.
Митра, светоносный бог, подарил тогда жизнь  величественным  и  прекрасным
гигантам; конечно,  и  Великий  Змей  не  остался  в  стороне,  но  твари,
сработанные им, не отличались ни величественностью,  ни  красотой.  Скорее
всего, они были  именно  такими,  как  эта  чудовищная  жаба  -  мерзкими,
отвратительными и смертельно опасными.
     Лайтлбро помассировал гудевшие виски.  Беги,  говорил  ему  инстинкт;
беги, пока не поздно, спасайся! Тут не было магии и не  пахло  Злом  -  во
всяком случае, тем Злом, с которым он поклялся  бороться;  перед  ним,  на
фоне ярко-синего неба, громоздилась лишь туша древнего чудища,  выползшего
из какой-то бездны, из трещины в каменных доспехах  земли.  Злобная  тварь
оседлала одну из дорог, проложенных людьми по лику мира - ну  так  что  ж?
Дорог этих было много, и в запасе всегда  оставалось  изрядное  количество
обходных путей.
     Но он знал, что не уйдет. Теперь не уйдет! Лайтлбро скосил  глаза  на
неподвижное тело Конана, застрявшее в колючих кустах. "Уж  если  мы  пошли
опасной дорогой, то почему бы  не  расчистить  ее  от  мусора",  -  сказал
киммериец, напомнив его собственные слова. Теперь они казались  Маленькому
Брату  похвальбой;  тварь,  сторожившая  Адр-Каун,   была   куда   опасней
разбойничьей шайки, на которую они сегодняшним утром скатили валун.
     Жив  ли  еще  его  опрометчивый  попутчик?  С  такого  расстояния  не
разобрать... Скверно!  Если  он  погиб,  Лайтлбро,  пожалуй,  серьезно  бы
подумал о том, чтобы убраться отсюда. Хотя,  с  другой  стороны,  скормить
этакой мерзости тело приятеля, пусть даже столь глупого, тоже  нехорошо...
Ладно, придется изобрести какой-нибудь способ, чтобы  вытащить  киммерийца
из пасти этой тварюги...  Но  вряд  ли  она  останется  равнодушной,  если
увидит, что у нее похищают законную добычу!
     Маленький Брат приложил ладонь козырьком ко лбу  и  злобно  уставился
из-под нее на монстра. Похоже, главный его  талант  был  в  данном  случае
бесполезен: такому не влезешь  в  душу!  Да  и  о  какой  душе  тут  можно
говорить? Словно почувствовав его заинтересованный взгляд, тварь  внезапно
ожила: поднявшись на тонких лапах, она  неуклюже,  как-то  боком,  сделала
пару  осторожных  шажков  вниз,  по  направлению  к  застрявшему  в  кусте
окровавленному телу. Вероятно, после такого усилия  ей  требовался  отдых;
она вновь уселась неподвижно, спрятав под себя задние конечности.
     Вот это неплохо, совсем неплохо, сказал себе Лайтлбро, опуская  руку.
Быстро бегать эта жаба,  по-видимому,  не  умеет,  что  снимает  кое-какие
неприятные проблемы. Теперь самое главное - не бросаться немедленно к  ней
в пасть... подумать, поразмышлять... Прикинь семь раз, прежде чем  нанести
удар - так говорил Учитель... И неизменно добавлял:  но  прикидывать  надо
быстро, иначе останешься без головы.
     Скрестив ноги, Маленький Брат уселся прямо на землю и обхватил голову
руками, словно боялся потерять ее сей же час.
     Итак,  прояснились  две  вещи,  с  самого   начала   казавшиеся   ему
подозрительными: странная форма ущелья и почти  полное  отсутствие  в  нем
крупных камней. Как только верхняя часть каньона  открылась  его  взгляду,
Лайтлбро мгновенно ощутил что-то неладное - уж больно она  была  прямой  и
ровной. От перевала скальные стены расходились вниз словно раструбом, да и
выглядели  они  весьма  примечательно  -  высокие,  гладкие,   как   будто
отшлифованные. Адр-Каун, одним словом!
     Конечно, никто не трудился здесь с молотом,  зубилом  и  шлифовальным
порошком;  ущелье  само  по  себе  приняло  форму   расширяющегося   рога,
способного усилить жуткие вопли твари. А глотка у нее была, как у Нергала!
Неудивительно, что мало-мальски крупные глыбы рассыпались в порошок - даже
камень не выдерживает такого сотрясения! Видно,  все,  что  тут  валяется,
нападало в последние годы,  когда  дорогой  никто  не  пользовался...  Тут
Лайтлбро скептически хмыкнул. Интересно, подумал он, чем питалась  жаба  в
те скудные времена? Или, чтобы не умереть с голоду, она впала в спячку? Ну
что ж, теперь тварь определенно пробудилась, а значит, ни камням,  ни  ему
пощады не будет.
     Кроме этих полезных наблюдений и любопытных  выводов  Маленький  Брат
прикинул, что жаба успешно разделалась с Конаном в тридцати  шагах,  тогда
как ему самому не смогла причинить особого вреда. Сейчас его  отделяло  от
чудища  два  добрых  броска  копья,  и  он  не  стремился  сократить   это
расстояние.
     Тварь наверху приподнялась на своих  лягушачьих  лапах,  сделала  еще
один шажок вниз и опять присела. Лайтлбро, стараясь не  обращать  внимания
на эти маневры, пристально всматривался в колючие кусты и застрявшее в них
тело Конана. Ему показалось, что  грудь  огромного  варвара  едва  заметно
вздымается; подметив это, Маленький Брат  удовлетворенно  кивнул  головой.
Его киммерийский приятель оказался живучим как кошка!
     Жаба, стерегущая перевал, снова вышла из транса и спустилась вниз еще
на один шажок. Пузырь под ее горлом угрожающе раздувался.
     Ну что ж, теперь можно и поторопиться! Лайтлбро встал, потуже затянул
пояс, повесил на плечо колчан со  стрелами  и  свой  огромный  лук;  затем
пошарил в мешке и, недовольно морщась, принялся  залеплять  уши  кусочками
ароматической жвачки.


     Он был отличным стрелком, но после первого же выстрела его с  позором
повергли наземь.
     Сначала все вроде бы  шло  хорошо:  заткнув  уши  и  нацепив  кожаную
рукавичку на левую  руку,  он  осторожно  приблизился  к  твари  шагов  на
шестьдесят, полагая, что с такой дистанции проткнет ее насквозь.  Лайтлбро
мог выпустить стрелу за время  двух  вздохов,  а  стрелы  его,  снабженные
наконечниками длиной в четыре пальца,  пробивали  и  рыцарскую  кирасу,  и
добрую немедийскую кольчугу, и туранский щит из дубовых  досок,  обтянутых
кожей. Итак, он приблизился и  согнул  свой  огромный  лук;  тварь,  храня
гробовое молчание, встретила его  лишь  рассерженным  сверканьем  огромных
выпученных глаз,  похожих  на  чаши  для  вина.  Прицелившись,  словно  на
ристалище, где состязаются лучники, Маленький Брат спустил тетиву.
     Тут-то все и случилось!
     Заметив летящий  в  нее  снаряд,  тварь  издала  какой-то  совершенно
невероятный, раздирающий уши скрип, и Лайтлбро не устоял.  Выронив  лук  и
схватившись за голову, он мешком повалился на землю,  ударившись  копчиком
прямо об острый  камешек;  нестерпимая  боль  пронзила  его,  прокатившись
жаркой волной по позвоночнику. Когда же он, отчаянно ругаясь  и  отряхивая
пыль, вновь поднялся на ноги, то, вопреки всем ожиданиям, тварь сидела  на
прежнем месте, совершенно целая и невредимая, продолжая  яростно  сверкать
своими  огромными  глазищами.  Как  будто  стрела,  не  долетев  до   нее,
растворилась в воздухе!
     Желая понять, что произошло, маленький  бритунец  вновь  потянулся  к
луку. Ему пришлось выстрелить во второй раз, и затем, не  теряя  тварь  из
виду, напрячь мышцы и крепко упереться ногами в землю, чтобы выстоять  под
обрушившимся на него ударом.  Вот  что  ощущает  человек,  проходя  сквозь
стену, подумал он, когда звуковая волна, миновав его, прокатилась  дальше.
Кстати, ушные пробки из жвачки зарекомендовали себя просто  превосходно  -
без них Лайтлбро мог бы считать себя если не  покойником,  то  уже  дважды
глухим. Но если это открытие прибавило ему бодрости, то судьба  выпущенной
стрелы повергла Маленького Брата в полнейшее уныние.
     Она действительно исчезла. От  чудовищного  вопля  твари  ее  древко,
сделанное из крепчайшего кедрового дерева, еще в полете треснуло, а  затем
просто рассыпалось в труху; стальной наконечник, похожий на  лезвие  ножа,
беспомощно закувыркался в воздухе и, коротко звякнув о  камни,  безобидным
кусочком  металла  упал  в  десяти  шагах  от  неподвижно  застывшей  туши
чудовища.
     Лайтлбро, не испытывая уже особого энтузиазма, провел  еще  несколько
опытов - и, соответственно, потерял еще несколько стрел. Зато он убедился,
что странный противник с не меньшим успехом уничтожает снаряды, выпущенные
и по навесной траектории. Кое-как смирившись с этим прискорбным фактом, он
прекратил  обстрел  и  вернулся  на  исходную  позицию.  Ему   определенно
требовалось  поразмышлять  над  всем  увиденным;  и,  кроме  того,  звуки,
издаваемые гигантской жабой, окончательно его доконали.
     Тварь же, увидев, что враг пребывает  в  нерешительности,  быстренько
спустилась вниз  еще  на  один  шаг.  Теперь,  даже  с  учетом  темпов  ее
передвижения, становилось ясно, что вскоре она доберется до киммерийца. Не
позже, чем к вечеру, решил Лайтлбро, взглянув на солнце. Впрочем,  за  это
время палящее светило с не меньшим успехом могло прикончить его приятеля.
     Неприятная ситуация! После своих  неудачных  стрельб  Маленький  Брат
ощутил, что начинает падать духом. Почесывая зудящий от пота  затылок,  он
принялся расхаживать взад-вперед по тропинке,  лихорадочно  пытаясь  найти
какой-то выход.
     "Значит, из лука ее не взять..." - задумчиво пробубнил  он  себе  под
нос. Это было уже ясно -  тварь  уничтожала  стрелы  быстрее,  чем  он  их
выпускал. Попробовать подобраться к ней с мечом тоже бесполезно; не стоило
идти на риск ради проверки этой идеи. А если быстро проскользнуть мимо нее
и  забраться  наверх  ущелья?  Интересная  мысль!  Лайтлбро   остановился,
поглядывая на свой мешок. У него была веревка с крюком, и, с  ее  помощью,
он, вероятно, одолел бы гладкую скалистую  стену.  Впрочем,  не  такую  уж
гладкую, как ему казалось раньше; кое-где имелись карнизы, и один  из  них
нависал в пяти длинах копья над оседлавшим тропу чудищем.
     Забраться бы туда и  столкнуть  на  нее  сверху  какой-нибудь  камень
потяжелее...  Маленький  Брат  уставился  на  карниз  и  некоторое   время
размышлял, почесывая подбородок. Но какой в том смысл? Даже если  найдется
подходящая глыба, ничто не помешает чудовищу расправиться с ней точно  так
же, как и с любой из выпущенных стрел... Великий Митра, просвети и  помоги
мне! - в приступе отчаяния взмолился бритунец.
     Внезапно его отрешенный взгляд упал на  второй  мешок,  валявшийся  у
засыпанной щебнем обочины дороги. Так!  Упрямый  варвар,  перед  тем,  как
ринуться в битву, принял весьма разумное решение и  избавился  от  лишнего
груза...
     Рассматривая мешок, Маленький Брат застыл совершенно неподвижно -  он
даже  не  спешил  опускать  приподнятую  ногу.  Казалось,  этот   небрежно
брошенный тюк заворожил  его;  Лайтлбро  буквально  пожирал  его  глазами,
чувствуя, как в голове рождается новая идея. Она сверлила  мозг  и  билась
под черепом, точно муха  в  кулаке,  и  через  некоторое  время  этот  зуд
сделался нестерпимым. Бритунец, однако, не сдавался - теперь он ухватил за
хвост ускользающую от него мысль и осторожно принялся  вытаскивать  ее  из
бездонной трясины на свет благого Митры. Вскоре то, что свербило у него  в
голове, прорвалось наружу и стало обретать форму - словно совпавшие друг с
другом кусочки мозаики, это знание превращалось  в  некий  план,  пока  не
улеглось покорно перед его внутренним взором - ясное, четкое и  готовое  к
использованию.
     Просветлев лицом, Лайтлбро медленно опустил на землю  затекшую  ногу.
Что ж, теперь у него появилась надежда! Конечно, при трезвом рассмотрении,
шанс был невелик, но если ему немного повезет...
     Пробормотав  краткую  молитву  солнечному   богу,   Подателю   Жизни,
Маленький Брат присел у своего мешка и, ухватив его  за  донце,  вытряхнул
наземь все его содержимое. Лютня, позвякивающие кисеты, ножи, огниво... А,
вот и веревка с крюком! Он сунул  ее  за  пояс  вместе  с  огнивом,  потом
принялся обшаривать мешок приятеля. Долго трудиться ему не пришлось -  то,
что он искал, лежало с самого верха.
     Вскоре Лайтлбро уже опять находился на своей  стрелковой  позиции.  В
руках его был длинный лук, у бедра  болталась  веревка,  за  левым  плечом
висел мешок, почти пустой. Наложив стрелу на тетиву,  он  закрыл  глаза  и
опустил  вниз  руки  с  зажатым  в  них  оружием.  Постепенно  мышцы   его
расслабились,  лицо  приняло  отрешенное  выражение,  стало  спокойным   и
каким-то застывшим,  словно  бритунец  слегка  задремал;  лишь  губы  чуть
заметно шевелились, шепча молитву. Внезапно он, не размыкая плотно  сжатых
век, плавным  движением  направил  оружие  к  небесам  и  почти  мгновенно
выстрелил. Стрела взмыла вверх, превратившись в  едва  заметную  черточку,
чтобы затем, перевернувшись, устремиться  назад  к  земле.  Любой  опытный
лучник знал, что попасть в цель таким способом можно только по  счастливой
случайности, однако Маленький Брат был уверен, что  не  промахнется:  рука
бога вела сейчас его стрелу  к  назначенной  ей  мишени.  Видно,  и  тварь
догадывалась об этом, а потому, задрав  к  небу  воронкообразную  пасть  и
раздувая мешок на горле, приготовилась достойно встретить падающий на  нее
снаряд. Стрела, сверкая стальным наконечником, уже неслась вниз,  прямо  в
голову чудища.
     В  принципе,  сейчас  должен  был  бы  повториться  один  из  прежних
неудачных  опытов  маленького  бритунца.  Но  он,  вместо   того,   чтобы,
напрягшись, ожидать удара звуковой волны, вдруг стремительно  выдернул  из
колчана еще одну стрелу и пустил ее почти в упор, целясь в  огромный  глаз
твари. Та среагировала с быстротой,  почти  невероятной  для  ее  грузного
тела: пасть-воронка молниеносно развернулась, и очередная  порция  адского
скрежета растерла второй снаряд в порошок. Однако, несмотря  на  все  свое
проворство, с первой стрелой чудище расправиться не успело.
     Оно ухитрилось в самый последний миг снова задрать пасть, и именно  в
этот момент упавшая с небес стрела угодила ей прямо в  разверстую  глотку.
Маленький Брат, уже который раз сбитый наземь,  странным  образом  почуяв,
что первая часть плана  увенчалась  успехом,  открыл  глаза  и  облегченно
улыбнулся.
     Похоже, твари наверху не слишком понравилось на вкус острое  стальное
лезвие! Впервые Лайтлбро увидел  ее  столь  разгневанной.  Выпрямившись  в
полный рост на своих тонких, но на удивление длинных задних лапах,  монстр
судорожно размахивал  передними,  пытаясь  дотянуться  до  воронкообразной
пасти; его горловой  мешок  раздулся  до  невероятных  размеров.  Направив
раструб на обидчика, тварь попыталась закричать, но из пасти ее  вырвалось
лишь сиплое шипенье. Заглянув прямо в жерло уставленной на  него  воронки,
бритунец заметил в  ее  глубине  треугольный,  мелко  подрагивающий  язык.
Стрела накрепко  приколола  его  к  краю  мускульной  стенки  и,  по  всей
вероятности, пока твари не удастся освободить язык, с воплями у нее  будет
заминка.
     Однако монстр догадался об этом не менее быстро, чем сам Лайтлбро,  и
начал  яростно  дергаться  и  раскачиваться,  шатая  окровавленным  языком
застрявшую в пасти стрелу. Времени любоваться этим зрелищем не оставалось,
и Маленький Брат торопливо опустил на землю свой огромный лук и колчан  со
стрелами. Затем, еще раз проверив, надежно ли держатся за спиной  мешок  и
меч, он припустил вперед, к скальной стене, на бегу выдергивая из-за пояса
веревку.
     Измочаленная стрела с треском сломалась  в  чудовищной  пасти.  Тварь
немедленно  выплюнула  ее  половинки  и  закрутила  по  сторонам  огромной
головой, пытаясь определить, куда же исчез пронырливый враг.  Но  тот  уже
закончил подъем и, согнувшись в три  погибели  на  нависающем  над  тропой
карнизе, что прилепился к гладкому телу скалы, невозмутимо высекал  огонь.
Дорожный мешок был надежно втиснут в щель рядом с ним.


     Конана привели в чувство чьи-то  громкие  вопли.  С  трудом  разлепив
заплывшие веки, он увидел,  что  лежит  на  каменистой  осыпи,  застряв  в
колючем кустарнике; с обеих сторон  над  ним  вздымались  отвесные  скалы.
Кажется, крик доносился откуда-то сверху, с одного из этих утесов.
     Он попробовал повернуть голову,  но  тело  ответило  на  эту  попытку
волнами острой пульсирующей боли; ему  чудилось,  что  на  груди  топчется
целое стадо  гигантских  зверей  с  ногами-колоннами  и  длинными  носами,
которые, по слухам, водились в Вендии. Медленно, с трудом, голова  все  же
поворачивалась, пока в поле зрения  не  появился  уходящий  вверх  отрезок
тропы и оседлавшее перевал мерзкое чудище. При  виде  этой  твари  мускулы
киммерийца вновь непроизвольно напряглись, но он тут же убедился,  что  не
может пошевелить и пальцем. Ему  оставалось  только  валяться  здесь,  под
кустом колючки, глядя, как отвратительный монстр подползает  все  ближе  и
ближе, чтобы пожрать его.
     Однако приглядевшись, он сообразил, что твари было сейчас  совсем  не
до него; похоже, ее гораздо больше беспокоил источник непонятных криков  и
воплей, находившийся где-то среди нависающих над тропой скал.  Упираясь  в
землю передними лапами и  поджав  задние,  монстр  неуклюже  раскачивался,
задирая вверх уродливую морду с разинутой пастью, и глухо ревел.  Внезапно
над ним, на прилепившемся к утесу  крохотном  выступе,  выросла  маленькая
темная фигурка. В руках человек держал что-то округлое  -  как  показалось
Конану, валун размером с конскую голову.
     - Эй, ты, вонючий помет Сета!
     Тварь моментально повернула вверх тяжелую башку, и ее горловой  мешок
принялся раздуваться с угрожающей скоростью.
     - Лови подарок!
     Странный камень, оставляя за собой отчетливый  дымный  след,  понесся
вниз, а маленькая фигурка на  карнизе  исчезла  столь  же  быстро,  как  и
появилась.
     Похоже, привычная тактика сыграла с монстром дурную  шутку.  Даже  не
пытаясь уклониться, он испустил жуткий вопль,  послав  навстречу  летящему
снаряду поток жаркого воздуха, но камень, вместо того, чтобы рассыпаться в
прах, внезапно исторг  ливень  жидкого  огня.  Тварь  неуклюже  попыталась
загородиться перепончатыми лапами от  падавшего  с  небес  пламени,  но  в
следующий миг превратилась  в  огромный  пылающий  факел.  Длинные  жадные
языки, призрачные, голубовато-синие, извивающиеся,  окутали  чудовище,  и,
хотя его роговые доспехи с трудом поддавались огню,  наполненный  воздухом
горловой мешок занялся сразу. Затем, не выдержав чудовищного жара, лопнули
и растеклись отвратительной слизью по уродливой морде  огромные  лягушачьи
глаза.
     Ослепший, лишенный своего  единственного  оружия,  монстр  беспомощно
раскинул горящие перепончатые лапы и задрал в небо пасть-воронку, испуская
ужасные крики отчаянья и боли. Теперь, однако, это был всего лишь  громкий
вопль; убить он никого уже не мог. И тут рядом с  тварью  вновь  появилась
маленькая темная фигурка, слетевшая с  небес  вслед  за  огненным  градом.
Ловко уворачиваясь от обугленных лап, человек затанцевал вокруг чудовища -
совсем так же, как мечется мотылек у пламени масляной лампы; огромный  меч
блестел в его руках, и Конану почудилось, что  он  слышит  победную  песнь
этого сверкающего на солнце клинка.
     - Маленький Брат... - прошептал он и опять провалился в темноту.
     ...Второй раз Конан пришел в себя, ощутив блаженную прохладу; кто-то,
заслоняя палящее солнце, лил прямо  ему  на  лицо  холодную  воду.  Открыв
глаза, он увидел склонившегося над ним Лайтлбро с  флягой  в  руках.  Чуть
приподняв голову, киммериец приник к ее горлышку потрескавшимися губами  и
принялся жадно пить. Вода была ледяной, кристально чистой, прозрачной.
     - Там есть родник? Там, наверху? - прохрипел Конан,  слизывая  с  губ
последние капельки влаги.
     - А как  же,  -  беззаботно  кивнул  головой  Лайтлбро.  -  Родник  и
небольшая полянка среди скал... Очень  уютное  местечко,  только  завалено
костями по колено... -  Маленький  бритунец  даже  приподнялся  и  показал
ладонью, какие горы костей громоздятся на поляне. -  Кстати,  я  разглядел
там немало украшений - ну, ты понимаешь, цепи из золота и серебра и всякое
такое... не считая дорогого оружия...
     Конан попробовал есть; это удалось ему только с четвертой попытки.
     - Нергал с ними, с цепями да оружием... главное - уцелели... - хрипло
пробормотал он и покосился на пустую фляжку.  -  Я  бы  выпил  чего-нибудь
покрепче воды. Погляди-ка в моем мешке...
     Маленький Брат хмыкнул и вдруг расплылся в улыбке.
     - Ты уж прости, но мне пришлось израсходовать твою  брагу.  Не  знаю,
как на она вкус, но горит и впрямь отменно... Однако на пропитку фитиля  я
сам потратился! Кхитайское розовое масло, пять золотых за флакон, эх...
     Он махнул рукой, поднялся и подошел к груде добра,  сваленного  прямо
посреди дороги. Поверх свертка с сушеным  мясом,  кожаных  кисетов  и  еще
каких-то мелочей лежала маленькая лютня. Наклонившись, Лайтлбро  потянулся
к ней, провел пальцами по струнам; они отозвались хрустальной трелью.
     - Буду тебя врачевать, - бритунец выпрямился, прижимая к  груди  свой
инструмент. - Потом поднимемся наверх, наберем воды и подыщем местечко для
ночлега.
     - Врачевать? - киммериец с недоумением уставился на лютню. - Этим?
     - Разумеется. Как говорил мой Учитель,  музыка  просветляет  разум  и
дарит телесную мощь... Конечно, если знаешь, что и как играть.
     - Погоди... - Конан помотал  головой,  сплюнул  в  дорожную  пыль  и,
подняв на Лайтлбро глаза, синие, словно небо на закате, произнес: - Ты  уж
не обижайся на меня, приятель... зря я с тобой спорил.
     - Не зря, - бритунец усмехнулся. - Если уж мы пошли опасной  дорогой,
то нужно расчистить ее от мусора, так? Ну, а что касается обид...  Великий
Митра прощает многое, подавая нам, людям, благой пример.
     И, присев рядом с Конаном на нагретый солнцем камень, Маленький  Брат
запел:

                     Простите меня, если я не успею,
                     Похоже, я вновь заплутал в темноте...
                     Злой ветер свистит,
                     Мои руки немеют,

                     Но жизнь не готовит нам легких путей.
                     И я увязаю в снегу
                     По колено,
                     Мой факел погас - но постой,

                     Погоди!
                     Откуда все это -
                     Ведь я, несомненно,
                     Был вовсе не здесь

                     И совсем не один...
                     Мне помнится - люди вокруг...
                     Только, грешен,
                     Уже не отвечу - друзья иль враги...

                     Касание рук, дождь,
                     И с ним перемешан
                     Чужого плаща ветряной перегиб...
                     Прекрасная женщина в розовом платье,

                     Но кто она мне?
                     Подскажите ответ...
                     Распахнутых глаз голубые объятья...
                     Но, впрочем,

                     Я больше не помню их цвет.
                     Не помню ни лиц, ни имен, ни событий,
                     Ни будней круженья,
                     Ни праздничных дат...

                     Теряются все
                     Путеводные нити
                     В бескрайних полях бесконечного льда.
                     Я помню одно -

                     Наказаньем бессрочным
                     Я здесь обречен...
                     Но я знаю еще,
                     Что надо идти,

                     И когда-нибудь
                     Точно
                     Я выйду отсюда.
                     И буду прощен...




                       ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. УСМИРЕНИЕ ОГНЯ


                           11. РАГАР ИЗ АРГОСА

     Конан, полуобнаженный, бронзовокожий, с  железным  обручем  в  темной
гриве волос, сидел под навесом из алого  шелка,  развалившись  в  плетеном
кресле. Когда он вытягивал ноги в коротких штанах и сандалиях или  поводил
плечами,  кресло  жалобно  поскрипывало,  едва  выдерживая   тяжесть   его
огромного сильного тела; оно явно не было рассчитано  на  мужчин  подобной
комплекции. С моря тянуло легким бризом, и обрамлявшие  полог  треугольные
фестоны трепетали на ветру, мягко хлопая  о  натянутую  ткань;  полуденное
солнце, просвечивающее сквозь нее, казалась расплывчатым багровым диском в
ореоле красно-золотого сияния.  Под  креслом,  прямо  на  песке,  валялась
куртка киммерийца, на которой лежал пояс с  мечом  и  кинжалом  в  богатых
ножнах; у ноги стоял кувшин с прохладным вином и большая чаша с  яблоками.
Иногда Конан не глядя протягивал руку, хватая то, что попадется  первым  -
горлышко кувшина либо сочный плод - и делал  основательный  глоток  или  с
хрустом надкусывал яблоко.
     Берег  крошечной  бухты,  служившей  ему   местом   столь   приятного
времяпрепровождения, казался поистине райским уголком. За  узкой  полоской
мелкого золотистого песка  высились  стройные  пальмы  и  широколиственные
магнолии, за ними начинался густой и тенистый лес, тянувшийся на  половину
дня пути к северу и почти непроходимый для всадника. В этой буйной зеленой
чаще хватало дичи, пернатой и четвероногой, и ручейков с чистой прохладной
водой; сама же бухточка на побережье меж Аргосом и Шемом  являлась  местом
скрытным,  отлично  приспособленным  для  подготовки  корабля  к   долгому
плаванию на запад.
     "Громовая Стрела",  довольно  большая  одномачтовая  галера  с  двумя
гребными палубами и высокими надстройками на носу  и  корме,  покачивалась
сейчас посреди бухты на расстоянии  броска  копья  от  берега  -  законная
добыча, которой Конан завладел три-четыре дня назад,  прикончив  капитана,
его помощников и добрую половину команды. Правда, все эти  славные  деяния
были совершены им не в одиночку, а в компании десятка головорезов с той же
самой посудины.  Эти  молодцы  хорошо  помнили  Амру,  Темногривого  Льва,
наводившего ужас на купцов от лесистого побережья Зингары до болот Куша, и
не сомневались, что плавать с ним куда прибыльней  и  веселей,  чем  с  их
нынешним вожаком. Но хотя кровавая потеха закончилась в пользу киммерийца,
экипаж разбойничьей галеры в  результате  изрядно  приуменьшился,  а  реи,
паруса и снасти сильно пострадали, сокрушенные во  многих  местах  ударами
топоров и абордажных сабель. У Конана осталось человек сорок, втрое меньше
народу, чем могло разместиться на корабле - две палубные вахты, одна смена
гребцов да кормчий, косоглазый Сандара.
     Тем не менее, он не спешил пополнить свой  экипаж,  хотя  на  берегах
Аргоса, Шема и Куша, а также на Барахских островах нашлось бы немало лихих
молодцов, с охотой присоединившихся к Амре  -  так  звали  Конана  в  этих
разбойничьих водах, где ему не в первый раз  доводилось  поднимать  черный
пиратский флаг. Нет, он не торопился  набирать  людей,  ибо  знал,  что  в
предстоящем странствии на закат солнца,  к  далекому  острову  в  Западном
океане, паруса "Стрелы" будет раздувать магический ветер. Волшебный  бриз,
что понесет судно в  сияющие  океанские  дали  незримой  дорогой,  прямой,
словно полет стрелы!
     Прошла уже  пара  месяцев  с  того  дня,  как  Конан  выполнил  некое
поручение в далеких  землях,  в  ледяном  Ванахейме,  у  северных  рубежей
обитаемого мира. Он лишил жизни бестелесное существо, сверхъестественное и
в высшей степени странное, и теперь ему  полагалось  представить  отчет  о
совершенном  подвиге,  с  нетерпением  ожидаемый  на  упоминавшемся   выше
островке. Прекрасная Дайома, госпожа  сего  затерянного  в  океане  клочка
земли, владела многими умениями и  тайными  искусствами,  а  посему  Конан
полагал, что в нужный момент она позаботится и о  попутном  ветре.  Но  до
острова красавицы-ведьмы было неблизко, и даже она  не  смогла  б  наслать
чары, которые срастили бы канаты, сшили паруса и чудесным образом обновили
такелаж. Этим Конану предстояло заняться самому, по каковой причине  он  и
направил захваченную галеру в укромный заливчик на побережье между Аргосом
и Шемом. Он бывал тут и раньше - еще  во  времена  юности,  когда  впервые
очутился в море на корабле смуглокожей красавицы Белит.
     Протянув  руку,  киммериец  нащупал  горлышко  кувшина,  поднял  его,
наклонил - вино тонкой струйкой хлынуло в рот. Напившись и вернув сосуд на
место, он взглянул на галеру. Там,  заканчивая  починку,  возился  судовой
плотник с дюжиной помощников - по счастью, мастер остался  в  живых  после
резни и вовремя сообразил, на чью  сторону  выгоднее  встать.  В  двадцати
шагах от киммерийца на песке темнели лодки, а около  них  растянулись  еще
трое - гибкие смуглые аргосцы Фрибат и Крол с кушитом Хафрой, чье огромное
эбеновое тело казалось подобным древесному стволу, выброшенному на  берег.
Обозрев свое имущество и вспомнив еще о двух десятках молодцов,  бродивших
сейчас в лесу в поисках дичи,  Конан  довольно  усмехнулся.  Еще  три  или
четыре дня назад он не  имел  ничего,  кроме  меча,  кинжала  и  железного
обруча, что стягивал гриву темных волос; теперь же в его распоряжении  был
корабль, лодки, люди, золото и это кресло с пологом, принадлежавшее совсем
недавно другому  хозяину.  И  женщина!  Калла,  гибкая  смуглая  стигийка,
любовница зарезанного им капитана!
     Воистину, удача покровительствует смелым! Киммериец вновь  оскалил  в
улыбке белые крупные зубы и с хрустом надкусил яблоко.
     Ему было нужно это судно, и завладеть им оказалось много  проще,  чем
разобраться с той тварью в Ванахейме... За долгие годы скитаний,  схваток,
погонь и всевозможных авантюр он твердо усвоил, что люди, даже  закованные
в броню, куда уязвимей магов и существ потустороннего мира; их можно  было
пронзить стрелой или копьем, прикончить ударом  секиры,  раздробить  кости
боевым молотом, сжечь или задушить -  при  некотором  навыке  все  это  не
составляло труда. Но с колдунами и духами дело обстояло сложней,  и  Конан
нередко чувствовал, что тут бесполезны и мощные мышцы, и отточенная сталь.
Вот если бы он мог обрести такую силу, чтобы сразиться с этой нечистью  на
равных! В Ванахейме это удалось, да и в некоторых других местах тоже...  К
примеру, к горах Кицанкиана,  где  путаные  дорожки  судьбы  свели  его  с
Аманаром, злобным магом, чья душа была заключена в черном камне... Подумав
о нем, Конан вспомнил неистовую зеленоглазую Карелу, с которой скитался  в
тех краях, и некоторое время сравнивал ее с Каллой, Белит и другими своими
женщинами. Потом мысли его вернулись к Дайоме.
     Да, волшебница будет довольна,  он  выполнил  ее  поручение!  На  миг
прикрыв глаза, киммериец представил зеленый остров в океане, розовые скалы
над золотистым песком  и  золотой  солнечный  диск,  плывущий  в  небесах.
Тишина, покой... Может, и в самом деле остаться?..
     Он решительно тряхнул головой, отгоняя заманчивое видение. Прекрасное
место, но не для него! Через год он бросился бы на меч от скуки...  Ладно,
что думать об одном и том же; решение принято! К вечеру "Громовую  Стрелу"
приведут в порядок и, если далекая волшебница позаботится насчет попутного
ветра, они поплывут прямо  на  запад,  вдоль  аргосского  побережья,  мимо
Барахских островов, и дальше, в океан... Он не сомневался, что ветер будет
попутным, подозревая, что магический обруч в его волосах передавал  Дайоме
кое-какие сведения, либо прекрасная колдунья  владела  другими  способами,
позволявшими следить за ее посланцем. Во всяком случае, ветры и  бури  она
всегда насылала вовремя.
     Прикрыв глаза, Конан расслабился, погружаясь в сон. Его тело - мощная
крепкая плоть зрелого мужчины, еще не достигшего тридцати - не нуждалось в
отдыхе, но так приятно погрузиться в сладостную дремоту на берегу  океана,
где волны тихо плещут, набегая на песок, и солнце ласково оглаживает нагую
грудь теплыми пальцами лучей... Причудливые миражи  плыли  под  сомкнутыми
веками киммерийца, то раскатываясь туранской  степью  или  покрытой  льдом
сверкающей равниной Ванахейма, то  уходя  в  бескрайнее  небо  обрывистыми
склонами гор Ильбарс, то застилая  взор  стеной  гигантских  деревьев,  за
которыми лежали необозримые тропические болота Куша и  Черных  Королевств.
Он видел дворцы  Аграпура,  стены  Бельверуса,  узкие  улочки  Шадизара  и
Аренджуна, башни и замки Аквилонии, кипящий жизнью порт Кордавы,  пирамиды
Кеми... Корабли, колесницы, таверны с огромными винными бочками,  походные
костры, лавки, базары,  блеск  золота,  шелест  торопливо  разворачиваемых
шелков, сверкающие потоки самоцветов...
     Он очнулся, почувствовав, как кто-то осторожно трясет его за плечо.
     - Амра! Господин!
     Конан поднял веки -  над  ним  нависло  широкое  темное  лицо  Хафры.
Увидев, что вождь пробудился, чернокожий отступил на шаг.
     - Господин, вернулся Сандара с людьми.
     Кормчий  "Громовой   Стрелы"   возглавлял   охотничью   партию,   что
отправилась в лес еще утром. Кивнув, Конан потянулся к кувшину, поднял его
и сделал основательный глоток.
     - У Сандары все в порядке?
     - Да, господин.
     - Все живы?
     - Да, Амра.
     - И добыча хороша?
     Кушит осклабился.
     - Пяток кабанов, мой повелитель, и птицы без счета!
     - И никто из парней не получил ни царапины?
     - Ни малейшей, господин.
     - На корабле тоже все хорошо?
     - Да. Уже заканчивают работу.
     Нашарив яблоко, Конан запустил его прямо в лоб Хафры и рявкнул:
     - Почему же  ты  тогда  разбудил  меня,  пес?  -  Протянув  руку,  он
намеревался было ухватить еще один плод, но ощутил под пальцами эфес  меча
и потянул его к себе. - Придется встать, - пробормотал киммериец под  нос,
- и ободрать шкуру с этого мерзавца... Приколочу ее на двери каюты,  чтобы
остальные ублюдки больше уважали своего капитана...
     Лицо Хафры посерело; кушит  отступил  еще  на  пару  шагов,  прижимая
ладони к груди и кланяясь. Он казался сильным парнем  и  повидал  всякого,
уже не первый год плавая на "Стреле" и занимаясь пиратским  промыслом,  но
больше всего боялся разгневать нового вождя. Впрочем, как и любой  человек
в команде, если не считать Каллы.
     - Прости, господин... Кроме свинины  и  птицы,  у  Сандары  есть  еще
добыча... Потому я осмелился потревожить...
     - А! - сказал Конан, убирая руку с  меча.  -  Поймали  кого-нибудь  в
лесу?
     - Да, Амра, - кушит, подметив,  что  гроза  миновала,  с  облегчением
перевел дух.
     - Надеюсь,  хорошенькую  девчонку,  -  пробормотал  киммериец,  вновь
поднимая кувшин. - И не такую строптивую, как эта Калла...
     - Вот как? - Его возлюбленная выступила вперед  из-за  широкой  спины
Хафры, как всегда яростно сверкая черными очами. - Похоже, я  тебе  успела
надоесть?
     Конан нахмурился. Нрав у Каллы был суровым и никак не гармонировал  с
прелестным личиком и гибкой соблазнительной  фигуркой.  Несмотря  на  свой
юный возраст  -  ей  еще  не  исполнилось  и  двадцати  -  девушка  успела
проплавать на пиратской галере лет пять, что, разумеется, отразилось на ее
манерах. Она  владела  абордажной  саблей  не  хуже  бывалого  головореза,
справлялась и с парусом, и с веслом, а арбалет в ее тонких  сильных  руках
бил без промаха на сотню шагов. Ее любимым занятием была охота  -  что  на
четвероногих, что на двуногих, без разницы.
     - Молчишь? - Калла вызывающе подбоченилась и подошла ближе с  дерзкой
усмешкой на сочных алых губах. - Отвечай, я тебе надоела?
     Ей давали слишком  много  воли,  подумал  Конан,  испытав  мгновенный
всплеск сожаления, что вместе со "Стрелой" унаследовал и эту  красотку.  В
своем роде она  была  не  менее  строптивой,  чем  Карела,  Рыжий  Ястреб,
предводительница шайки заморанских разбойников. Впрочем, он надеялся,  что
сумеет обуздать ее; эта дрессировка послужила бы приятным развлечением  на
пути к далекому острову в Западном океане.
     - Исчезни, женщина, - киммериец повел рукой. - Уйди,  иначе,  клянусь
Кромом, я прикажу закопать тебя связанной в  песок  и  оставлю  крабам  на
поживу!
     - Не оставишь! - она торжествующе усмехнулась. -  Откуда  тебе  взять
тут другую подружку, жеребец?
     Конан оглядел ее с ног  до  головы,  задумчиво  подбрасывая  в  руках
яблоко. Девчонка права, решил он. Где найдешь другую такую же?
     Он разочарованно вздохнул.
     - Значит, в лесу поймали не женщину?  Тогда  кого  же?  Лазутчика  из
Аргоса или Шема? Крестьянина, который отправился за хворостом? - Игнорируя
Каллу, Конан поднял взгляд на темное лицо кушита.
     -  Взяли  странного  человека,  -  Хафра  снова  поклонился.   -   На
крестьянина или лазутчика не похож, по виду - из благородных. Говорит, что
аргосец.
     - Аргосец... - протянул Конан и хотел уже задать следующий вопрос, но
девушка снова вмешалась в разговор.
     - Я его поймала! - В ее голосе чувствовалось настоящее воодушевление.
- Я его поймала, этого аргосца, хоть он и был вооружен до зубов!
     - И что же, он сопротивлялся? -  Киммериец  бросил  на  свою  подругу
косой взгляд. Внезапно она смутилась и покраснела.
     - Да... Нет... пожалуй, нет...
     - Так все же - да или нет?
     - Нет, - Калла отрицательно качнула черноволосой головкой.
     - Хмм... Ну, раз дело обошлось без крови,  ты  заслуживаешь  награду.
Держи! - Конан бросил ей яблоко, но девушка, ловко  поймав  его,  скорчила
презрительную гримаску.
     - И только? Не очень-то ты щедр!  Запомни:  великая  Иштар  не  любит
скупых мужчин!
     -  Все  остальное  получишь  нынче  ночью,  и  твоя  Иштар  останется
довольна, - Конан ухмыльнулся. - А сейчас иди! А то я в самом деле прикажу
закопать тебя в песок! - Он  повелительно  махнул  рукой,  показывая,  что
разговор закончен, и повернулся к  Хафре.  -  Пусть  сюда  приведут  этого
аргосца... Погоди, -  скомандовал  он,  когда  кушит  уже  занес  ногу.  -
Говоришь, он походит на нобиля? Благородный с виду? - Хафра молча  кивнул.
- Тогда притащи еще одно кресло, чаши и вина. Все!
     Он снова прикрыл глаза, стараясь  не  прислушиваться  к  возмущенному
фырканью Каллы. Значит, аргосец и благородный человек... Что ж,  беседа  с
ним поможет скоротать время до вечера... А если разговора не получится или
пришелец начнет дерзить, он его просто прирежет... или закопает в песок...
или... Дремота снова накатывала на него, но тут раздался  шорох  шагов,  и
Конан с усилием поднял веки. Затем глаза его начали открываться все шире и
шире, брови же полезли вверх, пока не превратились в пару изогнутых черных
гусениц.
     Мужчина, стоявший перед ним, был довольно высок, с мощными плечами  и
могучей грудью; фигура его, однако, казалась по-юношески стройной, хотя на
вид Конан дал бы ему не меньше сорока. Узкое лицо,  смугловато-бледное,  с
точеными чертами; прекрасной формы нос,  твердо  очерченные  губы,  слегка
впалые щеки, подбородок с едва заметной ямочкой. Темноволосый, но глаза не
черные и не  карие  -  скорее,  зеленые,  как  прозрачная  морская  волна.
Аргосец,  несомненно,  и  не  простой   человек:   хотя   черты   его   не
свидетельствовали о властности или чрезмерной горделивости,  они  казались
исполненными сдержанной силы. Да, этот человек знал себе цену!
     Он был облачен в темно-синий шелковый камзол и такого же цвета штаны,
заправленные в  высокие  сапоги;  удобная  одежда  и  не  без  щегольства.
Выглядел аргосец так, словно не по лесу бродил, а только что спустился  на
песчаный пляж со ступеней своей богатой виллы  где-нибудь  под  Мессантией
или сошел с портшеза, доставленного сюда заботливыми  слугами.  Правда,  в
руках он держал довольно объемистый тючок, а над плечами  торчали  рукояти
двух длинных мечей, подвешенных к широкой портупее из светлой кожи. Клинки
эти, бесспорно,  носились  не  на  показ,  и  Конан  невольно  усмехнулся,
вспомнив похвальбу своей подружки. Пожалуй, у нее был только  один  способ
совладать с этим опытным и умелым бойцом - раздеться догола. Один шанс, да
и тот сомнительный; аргосец явно многое повидал в жизни, в том числе  -  и
женщин.
     Сопровождаемый по пятам Хафрой и двумя людьми из  охотничьей  партии,
он твердым шагом подошел к киммерийцу, бросил на  землю  свой  тюк,  потом
махнул рукой в сторону корабля и осведомился:
     - Ты капитан?
     Не поднимаясь, Конан осмотрел пришельца с головы до  ног.  Прежде  он
никогда не видел этого человека, и все же что-то  в  его  облике  казалось
знакомым - что-то неуловимое, едва заметное, однако напоминающее о себе  с
упорством полузабытого сна. Сдержанная сила и гибкость движений... Мечи...
Пара отличных клинков, и оба - за плечами! Кажется, подумал киммериец, ему
встречались такие бойцы... Один - давно,  очень  давно,  на  берегу  моря,
другой - на пустынной дороге через офирскую степь... Нет, припомнил  он  с
улыбкой, у второго был меч и лук, но преогромные!
     Он снова поднял взгляд на лицо незнакомца и кивнул.
     - Я капитан. Кто ты и чего хочешь?
     Резким быстрым движением склонив голову, мужчина представился:
     - Рагар из Аргоса, по прозвищу Утес. Я хотел бы  отплыть  в  море  на
твоем судне, капитан...
     - Конан, - произнес киммериец в ответ на невысказанный  вопрос.  -  В
этих краях меня еще называют Амрой.
     - Вот как? - Взгляд Рагара словно ощупал тело  огромного  варвара.  -
Амра, лев по-кушитски... - на миг он задумался, припоминая. -  Что  ж,  да
будет с тобой милость Митры! Я слышал о тебе, капитан.
     - И что же?
     Аргосец дипломатично улыбнулся.
     - Всякое. И хорошее, и дурное.
     Конан перевел взгляд на спокойную поверхность заливчика,  по  которой
скользила, возвращаясь с галеры, шлюпка. Она ткнулась  носом  в  песок,  и
киммериец повернулся к Хафре.
     -  Кресло  и  вино.  Живо!  Остальные,  -   он   взглянул   на   пару
сопровождавших Рагара стражей, - могут убираться к Нергалу в задницу.
     Кушит повернулся  и  побежал  к  лодке.  Его  огромная  черная  спина
лоснилась  от  пота,  мелко  подрагивала  шапка  черных  вьющихся   волос,
полуобнаженные ягодицы казались двумя чугунными ядрами.  Свои  обязанности
адъютанта, оруженосца и личного  слуги  вождя  Хафра  выполнял  с  большим
тщанием.
     Когда кресло было доставлено и Рагар, сняв мечи, уселся и пригубил из
чаши, киммериец сказал:
     - Значит, ты слышал обо мне. Слышал хорошее и дурное! Чего же больше?
     - Пожалуй, дурного, - спокойно ответствовал гость.
     Приоткрыв рот, Конан недолгое время смотрел на него, потом захохотал.
     - Прямой ответ, клянусь Кромом! -  Он  вытер  выступившие  на  глазах
слезы. - Ну, тогда ты должен понимать,  что  моя  посудина  -  не  простой
корабль, перевозящий груз из Мессантии в Асгалун!
     - Я знаю о том, - с прежним спокойствием произнес Рагар. - Прекрасное
вино, - заметил  он,  снова  отхлебнув  из  чаши.  -  Аргосское,  если  не
ошибаюсь?
     - Не ошибаешься. -  Конан  в  три  глотка  прикончил  свою  порцию  и
пристально взглянул на гостя. - А теперь,  быть  может,  ты  скажешь  мне,
почему аргосский нобиль  желает  завербоваться  на  пиратскую  галеру?  Ты
проигрался  в  кости?  Зарубил  в  поединке  принца?   Злоумышлял   против
правителя? Спал с его достойной супругой? Ну, рассказывай! До  вечера  еще
далеко, и мне хочется поразвлечься!
     Рагар пропустил большинство вопросов хозяина мимо ушей.
     - Почему ты решил, что я - аргосский нобиль? - поинтересовался он.
     - Ну, ты же сам  назвался  аргосцем...  и  вид  у  тебя  благородного
человека. Такому не место среди корсаров.
     - Но я и не собираюсь предлагать тебе свой меч  и  свою  верность,  -
Рагар чуть заметно усмехнулся, и его строгое суровое лицо сразу помолодело
лет на десять.
     - Тогда непонятно, зачем ты явился ко мне. Ты вроде бы  говорил,  что
хочешь отплыть в море на моем корабле, так?
     - Так. Но совсем не для того, чтобы грабить мирных мореходов. Я  хочу
нанять твое судно.
     - Нанять? Клянусь Кромом! - Брови Конана вновь  полезли  вверх.  -  А
если цена окажется слишком высокой, приятель?
     Аргосец небрежно пнул сапогом свой  тюк,  и  в  нем  что-то  протяжно
зазвенело. Конан мог поклясться, что золото; его сладостный  звон  он  мог
отличить от более глухого пения серебра за двадцать шагов.
     - Скажи, сколько ты хочешь, - произнес Рагар.
     Огромный варвар неторопливо протянул руку к кувшину  и  разлил  вино.
Этот пришелец, захваченный в лесу Каллой, ему определенно нравился. В чем,
в чем, а в смелости ему не откажешь! Явился в разбойничий  стан  с  мешком
золота!
     - Прежде чем вести речь о цене, - сказал Конан, протянув полную  чашу
гостю, - я хотел бы узнать,  зачем  тебе  понадобился  корабль.  И  почему
именно мой? Разве в Мессантии мало добрых и прочных посудин?
     Аргосец со сдержанным поклоном принял чашу.
     - Видишь ли, мой капитан, мне нужно попасть... ммм... - он замялся, -
словом, мне нужно попасть в некое место. На остров...
     - Какое совпадение! - перебил его Конан. - Я тоже  плыву  на  остров.
Может быть, нам по пути?
     - Сомневаюсь, - Рагар покачал головой. -  Видишь  ли,  Аргос  богатая
страна, и Митра не  оставил  ее  своими  милостями...  Но  хотя  в  гавани
Мессантии в самом деле много добрых судов, ни один кормчий  не  соглашался
отвезти меня туда, куда надо. Разумеется, я мог бы  купить  галеру,  но  с
экипажем тоже возникли бы затруднения... Никто бы не поплыл со мной,  а  в
одиночку не управишься с двадцатью веслами и парусом.
     - Хмм... - киммериец, опустив взгляд, следил за переливами  багряного
вина, с наслаждением вдыхая его терпкий  и  свежий  запах.  -  Похоже,  ты
собрался в неприятное местечко, приятель. Далеко ли? На юг, на  север  или
на запад?
     - На север. Мне нужно добраться до Кардала.
     - Кром! - Восклицание невольно сорвалось с губ Конана. Он слышал  про
этот остров, довольно обширный и плодородный, лежавший в Западном  океане,
в семи или восьми днях плавания от пиктских берегов. Еще  он  слышал,  что
Пламенные горы, занимавшие половину Кардала, раз в  десять,  двадцать  или
пятьдесят лет плюют огнем, уничтожая деревни и посевы  островитян.  Видно,
они были упрямыми людьми, если не желали  покидать  такую  опасную  землю!
Хотя, с другой стороны, куда им было деваться? Человек, лишенный родины  и
отчего дома - жалкая былинка  в  пустыне,  ожидающая,  когда  коса  смерти
срежет ее под корень...
     И все же зачем аргосцу из  благородных  понадобилось  плыть  на  этот
забытый богами Кардал? Наверняка там  живут  лишь  рыбаки,  землепашцы  да
скотоводы, бедняки, не  видевшие  ни  разу  блеска  золота  или  сверкания
самоцветов... А Рагар, наоборот, готов заплатить, чтобы попасть  туда!  И,
видать, немалую цену!
     Но сколь бы она не была велика, Конан не  собирался  отправляться  на
остров, где горы выбрасывают потоки раскаленной лавы. Его  путь  лежал  на
запад, к гораздо более благодатной земле; и,  к  тому  же,  он  дал  слово
Дайоме! Он обязан передать волшебнице то, что  она  ждет,  получив  взамен
свободу! Конан задумчиво потрогал железный обруч  в  волосах  и  отхлебнул
вина.
     - Теперь я понимаю, отчего тебе было не найти ни судна, ни команды, -
произнес он. - Никто не хочет отправляться туда, где подземные боги трясут
землю! Если остров вдруг расколется напополам  и  потонет  в  океане,  что
будет с кораблем, который приблизился к  нему?  Да  любой  кормчий,  любой
матрос или гребец умрет от страха  -  еще  до  того,  как  каменные  глыбы
изрешетят судно или его затянет в огромный водоворот!
     - Ты прав, - по-прежнему спокойно произнес Рагар. -  Вот  почему  мне
годится не всякий корабль, не всякий капитан  и  не  всякая  команда.  Мне
нужны смелые люди, а где найдешь таких? Разве что  среди  пиратов...  И  я
готов хорошо заплатить!
     - Твои деньги меня не интересуют! - Конан небрежно повел рукой.  -  Я
спросил, куда ты хочешь плыть и, если б нам действительно было по пути, мы
смогли бы договориться. Но  твой  Кардал  лежит  на  севере,  а  я  поведу
"Громовую Стрелу" на запад.
     - "Громовая Стрела" - так называется твой корабль? - спросил Рагар и,
дождавшись кивка киммерийца,  заметил:  -  Хорошее  имя!  Может,  все-таки
столкуемся? Я не постою за ценой. Видишь ли, я очень тороплюсь...
     - Я тоже! - отрезал Конан.
     Некоторое время  они  молчали,  прихлебывая  вино.  Аргосец,  щурясь,
глядел на солнце,  золотым  диском  повисшее  над  бухтой;  его  край  уже
коснулся высокой мачты галеры. На палубе,  заканчивая  починку,  суетилось
десятка полтора моряков; остальные, под руководством косоглазого  Сандары,
развели костры у воды и жарили мясо. Оттуда тянуло аппетитными запахами, и
Конан почувствовал, что не прочь перекусить. Заметив тонкую фигурку Каллы,
склонившейся над огнем, он ощутил и другие желания, другой голод, не менее
сильный, чем тяга к пище.  Пожалуй,  если  бы  не  гость,  он  кликнул  бы
девчонку и, не дожидаясь ночи, повел в  лес...  Однако  и  Рагар  был  ему
интересен; хотя он не собирался брать деньги аргосца, что мешает послушать
забавную историю?
     - Еще вина? - он поднял кувшин.
     - Нет, благодарю... - ладонь аргосца прикрыла  чашу.  -  У  меня  еще
достаточно.
     - Ну, как знаешь, - Конан налил себе, потом кивнул в сторону костров:
- Кажется, тебя взяла в плен моя подружка? Она говорила,  что  ты  отважно
сражался, но пал жертвой ее клинка.
     - Скорее, ее глаз, - улыбнулся Рагар. - Ты же видишь, на мне  нет  ни
царапины, и одежда цела... А все потому, что я тут же сдался в  плен,  как
только ее увидел.
     - Ты нас искал?
     - Да. По побережью ходят слухи, что некий человек с  севера  захватил
одну из разбойничьих галер, перебив  едва  ли  не  половину  команды.  Мне
показалось, что такой смелый парень не откажется плыть на Кардал...
     Конан не обратил внимания на этот намек; его интересовало другое.
     - Слухи слухами, но до Мессантии путь неблизкий, и берег здесь  зарос
лесами... Пожалуй, нас  было  нелегко  найти,  а?  Может,  кто  подсказал?
Какой-нибудь доброжелатель? - Его глаза впились в лицо  Рагара  точно  два
стальных буравчика.
     - Нет, капитан, - аргосец покачал головой, - нет. Я знал, кого ищу  и
куда надо идти.
     - Странно! Клянусь Кромом, немногим известно про эту бухту!  А  уж  о
том, что я здесь нахожусь, со своими людьми и "Стрелой"...
     Внезапно Рагар плавным жестом поднял вверх обе руки,  потом  медленно
провел ладонями по  лицу,  словно  стирая  пот;  кожа  его,  однако,  была
совершенно сухой. Сильные пальцы аргосца скользнули по  гладкому  лбу,  по
прижмуренным векам, по  впалым  щекам  и  подбородку;  наконец,  руки  его
замерли, сложенные чашей. Конану показалось, что гость как бы удерживает в
них невидимый шар - осторожно, бережно, словно эта  неощутимая  прозрачная
сфера была выточена из хрупкого хрусталя.
     Киммериец не ошибся. Миг - и шар вспыхнул, засиял яркими  всполохами,
тут же превратившимися в водоворот голубого огня, в мерное и стремительное
вращенье холодных молний. Конан, изумленный,  прикрыл  лицо  ладонью,  ибо
безжалостный свет ослеплял; Рагар же всматривался в него,  не  щуря  глаз.
Затем он сделал резкий выдох, и шар мгновенно вытянулся фиолетовым жгутом,
ударившим в песок в пяти шагах от  аргосца.  И  сразу  же  сияющая  молния
погасла.
     Конан поднял  кувшин,  нагнул  над  пересохшим  ртом,  сделал  добрый
глоток. Этот фокус не испугал его, хотя было ясно видно, что в том  месте,
куда ударила молния, песчинки спеклись плотной стекловидной массой. Магия!
Могущественная  магия!  Но  за  полтора  десятилетия  скитаний  по   свету
киммериец повидал многое и научился не бояться колдунов.  На  поверку  они
весьма часто  оказывались  столь  же  уязвимыми,  как  и  обычные  люди  -
разумеется, если знать, как взяться за дело.
     - Забавная штука, - оторвавшись от кувшина, он ухмыльнулся. - Похоже,
у Каллы не было бы шансов, если б она ввязалась в драку с тобой. Ну, и что
же дальше? Ты хочешь намекнуть, что способен разделаться и со  мной,  и  с
моими людьми, и с кораблем? Сожжешь нас всех дотла?
     - Ни в коем случае, - по губам Рагара скользнула улыбка. -  Зачем  же
мне вас жечь? Кто тогда доставит меня на Кардал? Просто ты задал вопрос, и
я ответил - ибо лучше один раз увидеть, чем семижды  -  услышать...  И  ты
увидел! Увидел Силу Митры... вернее, крохотную ее часть, которой он одарил
своего слугу... - тут голова аргосца склонилась в почтительном поклоне.  -
Мощь бога может стать карающей молнией, а может вести к нужной цели...
     Он сделал плавный жест, протянув руки к Конану,  потом  развел  их  в
стороны, словно обозначая свою цель - этот берег, эту бухту и корабль, что
покачивался на мелкой волне. Лицо его было спокойным и доброжелательным.
     - Ты хочешь сказать, что какая-то магия помогла  тебе  нас  найти?  -
спросил Конан, пристально рассматривая оплавившийся песок.
     - Не магия, мой капитан, нет... Меня вел Митра.
     - Так ты - его жрец?
     - Нет. Его слуга.
     Воцарилось молчание. Взгляд Рагара был устремлен  в  сияющую  морскую
даль, киммериец же  продолжал  изучать  то  место,  куда  ударила  молния.
Наконец он протянул:
     - Хмм... И каждый, кого Митра берет на службу, может научиться  таким
штукам? - Его глаза не отрывались от спекшегося песка.
     - Не каждый, но многие. Светлый бог дарует некоторым из  нас  частицу
своей Силы, однако нужно научиться владению сим даром, - пояснил  аргосец.
- В молодые годы я отправился к наставнику...
     Огромный варвар резко наклонился вперед, прервав Рагара. Воспоминания
вихрем закружились у него в голове; он вновь  видел  шандаратские  берега,
галечный пляж в обрамлении гранитных скал, высокую фигуру в сером с мечами
за  спиной.  Потом   эту   картину   сменила   холмистая   жаркая   степь,
золотисто-зеленая, бескрайняя, пересеченная  пыльной  лентой  заброшенного
тракта; по нему неторопливо шагал человек в забавной белой хламиде, а  над
плечами его торчали навершие лука и рукоять огромного клинка.
     - Этот наставник... Учитель... -  пробормотал  киммериец,  -  старик,
который живет за горами и пустынями, на склоне потухшего вулкана?
     Лоб Рагара пошел складками, глаза удивленно раскрылись.
     - Ты слышал о нем? От кого?
     - Дважды я встречался с его Учениками, - задумчиво произнес Конан.  -
Давно... я уже не помню их имен... - Он невидящим взором уставился на свой
корабль, на людей, суетившихся у костров, на темневшие рядом лодки. -  Да,
дважды я встречался с ними, и дважды они спасали мне жизнь... Так что ради
этого я готов помочь тебе, Рагар! Может, сделаем так:  сначала  отправимся
на мой остров, а потом - на твой?
     - Не получится, капитан,  -  на  лице  аргосца  отразилось  искреннее
сожаление. - Я говорил, что тороплюсь, и это были не пустые слова...
     Он смолк, но теперь  Конан  не  пытался  перебить  своего  гостя;  он
терпеливо ждал, чувствуя, что тому есть что еще сказать.
     - Я думаю, что и у  тебя  имеется  причина  поторопиться,  -  наконец
произнес Рагар. - Не сочти за пустое  любопытство,  если  я  поинтересуюсь
твоими делами... и расскажу о своих, разумеется, расскажу все без  утайки.
Взвесим твое дело и мое, обсудим, оценим, что важнее... Согласен?
     - Нет. Пожалуй, я расскажу тебе свою историю - в обмен  на  твою,  но
ничего обсуждать мы не будем. Это, - Конан махнул рукой в сторону бухты, -
мой корабль и мои люди, и только я буду решать, куда плыть. И учти, хотя я
помню о тех двоих, что когда-то спасли мне жизнь, чужие дела -  это  чужие
дела. Я хочу сказать, что свои всегда кажутся более важными, - добавил  он
с ухмылкой. - Согласен?
     Рагар, демонстрируя покорность, развел руками и склонил голову.
     - Ладно, ты хозяин положения. Я готов поведать тебе подробно о  своих
целях, если хочешь слушать, а  сейчас  скажу  только  одно:  Кардал  вновь
навлек гнев подземных богов, и я послан, чтобы обуздать  их,  восстановить
равновесие.
     - Вот как? Ты дерзаешь выступить против богов?
     - Я - Его посланец, - сильная рука Рагара  протянулась  к  солнечному
диску. - Он даст мне Силу, чтобы справиться с огнем.
     - Зачем?
     - Как зачем? - казалось, аргосец поражен. -  Ведь  на  Кардале  живет
немало людей!
     - Что мне до них! - Конан пожал плечами. -  Нищие  рыбаки,  пахари...
Клянусь Кромом, их жизни не стоят и медной монеты!
     - Ты так полагаешь? - Рагар устремил на киммерийца  изучающий  взгляд
и, когда тот презрительно сморщился, произнес: - Хорошо, не стану спорить.
Расскажи мне теперь о своем острове и своем деле.
     - Ну, это не простая  история...  -  огромный  варвар  выбрал  яблоко
побольше и поднес его на ладони к лицу Рагара.  -  Представь  себе  землю,
богатую и цветущую, похожую запахом на этот плод... там, далеко в  океане!
- зажав яблоко в огромном кулаке, он махнул в  сторону  горизонта.  -  Да,
прекрасная земля, но попал я туда в недобрый день... Попал в  бурю,  когда
мое судно разбилось на скалах и все мои люди, сотня бравых парней, не чета
этим кардальцам, пошли ко дну...
     Рагар склонил голову в знак сочувствия.
     - И что же дальше? - с интересом произнес он.
     - Словом, я шатался по этому островку, пока не встретил его  хозяйку.
Красивая женщина, надо сказать, и непростая... как и ты, умеет многое... -
Конан сделал паузу, потом добавил: - Хотела, чтоб я с ней остался...
     - Ну, а ты?..
     - Что мне за радость в этом ее острове? Пить, есть да спать? Нет, это
не для меня! - Киммериец решительно тряхнул своей темной гривой.  -  Но  и
убраться я оттуда не мог! Она никак не соглашалась приворожить  подходящий
корабль, а пешком по морю не уйдешь... Пришлось заключить с ней сделку.  У
нее, приятель, были кое-какие трудности...
     - Трудности?
     - Да, в северных землях, в Ванахейме.  Ну,  она  отпустила  меня  под
присмотром своего слуги, и договор был  таков:  я  выполняю  порученное  и
становлюсь вольным, иначе буду жить с ней на том островке до седых  волос.
Только, клянусь Кромом, я бы сдох через год от скуки! Так что пришлось мне
постараться... А теперь надо привезти ей вот это, - отбросив яблоко, Конан
наклонился,  сунул  руку  под  кресло  и  вытащил  кинжал  в  изукрашенных
драгоценными камнями ножнах. - Доказательство,  что  дело  я  сделал,  как
полагается... Теперь понимаешь, почему мне пришлось срочно  раздобывать  и
корабль, и людей?
     - Понимаю, - Рагар склонил голову к плечу, любуясь игрой  самоцветов.
- А  что,  тебе  обязательно  возвращаться  на  тот  остров?  Дело-то  ты,
говоришь, сделал?
     - Да. И, хотя я дал слово вернуться и привезти  кинжал,  -  киммериец
покосился на оружие, уютно лежавшее на его ладони, -  о  том  слове  можно
было бы и забыть. Но, видишь ли, она меня обманула... попыталась обмануть,
вернее говоря...
     - Обмануть? В чем?
     - Похоже, она рассчитывала, что я и порученное  исполню,  и  воли  не
получу... Женщина, одним словом; все они обманщицы, - заключил  киммериец.
- Так что мне непременно надо добраться до того острова и  швырнуть  ей  в
лицо эту штуку! - Конан потряс кинжалом. - Пусть знает, что я  проведал  о
ее хитростях!
     Рагар кивнул и медленно произнес:
     - И в том единственная  причина,  по  которой  ты  торопишься  на  ее
остров, капитан?
     - Единственная. Женщина эта мне больше не нужна, можно найти  кое-что
и получше... ту же Каллу, к примеру... Строптивая девчонка,  так  хоть  не
ведьма!
     - Разумеется, - взгляд аргосца скользнул к кострам, где среди  рослых
полуобнаженных мужчин мелькала тонкая фигурка девушки. - Значит, ты твердо
намерен плыть на восток? Чтобы швырнуть кинжал в лицо обманщицы?
     Киммериец ухмыльнулся.
     - Возможно, у меня и выбора другого не будет, если я рискну  выйти  в
море.
     - Что ты имеешь в виду?
     - Я же говорил, госпожа того острова женщина не простая! Проведает  о
моем корабле, пошлет нужный ветер... И погонит он "Громовую Стрелу"  туда,
куда ей угодно...
     - Вот как? Ей подвластны ветры и бури?
     - Вполне, - заверил аргосца Конан. - Такие бури, что ты  в  жизни  не
видел! Это тебе не песок прожигать!  -  Он  покосился  на  след  от  удара
молнии.
     - И все же никто не сравнится с могуществом  Митры,  мой  капитан,  -
произнес Рагар и вдруг легко поднялся из кресла. Некоторое время он  шагал
взад-вперед по  песку,  о  чем-то  напряженно  размышляя,  в  задумчивости
касаясь пальцами то виска, то подбородка, потом  повернулся  к  Конану.  -
Итак, ты ждешь ветра с суши, который понесет твой корабль вдоль  побережья
Аргоса и Зингары, примерно к Барахским островам?
     Киммериец молча кивнул.
     - Давай договоримся так: я поплыву на твоем судне до  Бараха,  а  там
посмотрим, не изменится ли ветер. Если он по-прежнему  станет  гнать  твою
"Стрелу" на запад, что ж, так тому  и  быть!  Но  вдруг  подует  с  другой
стороны, а?
     - Вряд ли... Госпожа того острова умелая чародейка...
     - Чародейка! Всего лишь чародейка! А Митра - бог!
     -  Тогда  пусть  и  вершится  по  воле  Его,  -  Конан  тоже   встал,
принюхиваясь; свинина, похоже, совсем поспела. -  Но  я  думаю,  приятель,
боги слишком далеки от нас... вот чародеи - те гораздо ближе!
     Кивком головы пригласив гостя следовать за собой, Конан направился  к
кострам.



                            12. ПОПУТНЫЕ ВЕТРЫ

     Калла извивалась под ним,  испуская  глухие  хриплые  стоны,  царапая
спину острыми ноготками; на какой-то  миг  тело  ее  замерло,  потом  ноги
крепче охватили поясницу Конана, стиснули, сжали, словно клещами. Стоны  и
вздохи возобновились с новой силой, и киммериец подумал, что в  такие  вот
моменты Калла ему нравится. Очень нравится! Сейчас, когда она не  говорила
ничего,  не  пыталась  язвить  и  насмешничать,  но  предавалась  любви  с
самозабвением юной львицы, впервые познающей самца.
     Страстность этой девушки удивляла его. Стигийцы были древним народом,
мрачноватым, холодным и скупым на проявление чувств. К тому же  многие  из
них поклонялись не Светоносному Митре, Подателю Жизни, не могучему Ариману
и любвеобильной Иштар, а чудовищному змею Сету;  таинственные  и  страшные
религиозные обряды тоже накладывали на стигийцев свой отпечаток. Калла  же
и выглядела, и вела себя  совсем  иначе  -  живая  непоседливая  красотка,
дерзкая на язык и весьма непочтительная, что к людям, что к богам.
     Заметив, что стоны ее сделались пронзительней и  чаще,  Конан  удвоил
усилия; ложе под  ними  потрескивало  и  раскачивалось  в  такт  движениям
корабля. Казалось, сам океан, то подбрасывая, то  опуская  галеру,  задает
темп любовной схватки, мерно и мощно колебля на своей  груди  и  судно,  и
постель, и возлежавших на ней  дуэлянтов.  Прохладный  воздух  струился  в
распахнутое окно, и Конан, выгибаясь дугой над телом девушки, заметил, как
на востоке начало разгораться предрассветное зарево.
     Возможно, продолжал он свои раздумья, Калла и не являлась  стигийкой;
возможно, утверждая это, она лишь хотела придать себе вес в глазах команды
и  своих  возлюбленных  -  стигийцы  пользовались   репутацией   колдунов,
чернокнижников и вообще  людей  опасных.  Не  исключалось,  что  она  была
стигийкой  наполовину  или  на  четверть,  дочерью  какой-нибудь   рабыни,
купленной  в  Офире,  Шеме  или  Аргосе,  либо   отпрыском   потомственной
невольницы, которых хватало во всех крупных стигийских городах - и в Кеми,
и в Луксуре, и в Птейоне.
     Калла вновь замерла,  потом  с  пронзительным  вскриком  еще  сильнее
обхватила  плечи  киммерийца.  Приближалась  кульминация,  и  ее  багровые
яростные  волны   раскачивали   Конана   вверх-вниз,   лишая   способности
рассуждать. Голова вдруг стала пустой и гулкой, словно  пещера  с  высоким
куполообразным сводом; тело - легким, словно перышко,  летящее  по  ветру.
Сейчас ему казалось совсем неважным, кто такая Калла, откуда она,  говорит
ли правду или лжет, набивая себе цену. В  этот  миг  наплывавшего  экстаза
значение имело совсем другое: пышущее жаром тело девушки, пьянящий  аромат
ее волос и кожи, ощущение влажных  губ  на  щеке...  Содрогнувшись,  Конан
резко выдохнул воздух и замер в блаженном забытьи.
     Спустя некоторое время они лежали  рядом,  тесно  прижавшись  друг  к
другу. Хотя койка в капитанской каюте  "Громовой  Стрелы"  была  длинна  и
широка, все же  ее  скроили  не  по  размерам  Конана:  его  босые  ступни
выдавались за край, макушка же упиралась в  переборку.  Зато  он  мог,  не
вставая, дотянуться  до  открытого  ларя,  в  котором  хранилось  отличное
аргосское в больших глиняных кувшинах - видно,  прежний  хозяин  пиратской
галеры знал толк в вине. И наверняка - как и  сам  Конан  -  он  испытывал
особенную жажду после любовных игр.
     Киммериец приподнялся на локте, вытянул из ларя  ближайший  кувшин  и
надолго приник к его горлышку. Напившись, он скосил глаз на Каллу:
     - Хочешь?
     - Нет!
     Тон ее показался Конану резковатым. Великий Кром, эта  женщина  снова
недовольна!  С  чего  бы?  Только  что  все  было  так  хорошо...   просто
великолепно!
     Правда, с недавних пор он стал  замечать,  что  его  подружка  как-то
странно поглядывает на Рагара. Благородный аргосский нобиль  -  или  слуга
Митры, как он сам себя называл - расположился в соседней  кормовой  каюте,
принадлежавшей раньше первому  помощнику.  Этот  достойный  корсар  сложил
голову в бою вместе со своим  капитаном,  и  Конан  пока  не  решил,  кого
назначить на его место. Из прежних вожаков в живых остался лишь косоглазый
Сандара, отличный кормчий с Барахского архипелага, которому, за  неимением
подмены, день и ночь приходилось торчать на  палубе;  он  даже  спал  там,
бросив свой тюфяк рядом с рулевыми.
     Что касается Рагара, тот вел себя тихо и достойно, не упуская  случая
выказать  благодарность  хозяину,  коего   беседы   с   аргосцем   изрядно
развлекали. Пираты - грубые люди; и хотя  Конана  не  волновало,  как  они
пьют, рыгают и опорожняются у шпигатов, говорить с ними было абсолютно  не
о чем.
     Дважды  в  день,  утром  и  вечером,  Рагар  поднимался   на   палубу
полуобнаженным, в одних штанах до середины икр,  и,  расположившись  перед
мачтой,  надолго  замирал  в  странных  позах.  Зачастую   они   выглядели
совершенно невероятно - например, когда он ложился на живот и сгибал ноги,
упираясь ступнями в палубу рядом с плечами. Мореходы,  увлеченные  даровым
зрелищем, какое не на всякой ярмарке увидишь, толпились поодаль, бились об
заклад, сколько  времени  аргосец  выдержит,  скрючившись  кольцом;  Калла
всегда была среди них, хотя в споры не  вступала.  Похоже,  у  нее  имелся
совсем другой интерес к Рагару.
     Конан встал, набросил легкую тунику, одел  на  голову  свой  железный
обруч и застегнул пояс с  кинжалом;  затем  опять  приложился  к  кувшину.
Девушка  наблюдала  за  ним,  вытянувшись  на  постели;  ее   нагое   тело
поблескивало от пота.
     - Слишком много пьешь, - неодобрительно заметила она.
     - Для меня  это  не  много,  -  киммериец  потянулся,  могучие  мышцы
заиграли под смуглой кожей словно змеи.
     - Рагар сказал, что пьющий подобен  безумцу...  и  Митра  лишает  его
своих милостей...
     - Да? До сих пор мне казалось, что  милости  Митры  тебя  не  слишком
интересуют. Ведь все стигийцы поклоняются Сету.
     Калла возмущенно фыркнула.
     - Что ты знаешь о стигийцах? Ты, варвар, тупое бревно?
     - Достаточно, чтобы не испытывать к ним большой любви.
     Девушка  резко  приподнялась  и  села  на  ложе,  скрестив  ноги.  Ее
маленькие твердые  груди  казались  в  рассветном  полумраке  опрокинутыми
бронзовыми чашами с острыми напряженными ягодками сосков.
     - Но ты спишь со стигийкой! - ее кулачки сжались.
     - Сплю, - подтвердил Конан. - Потому что тут  нет  другой  девки,  из
Аргоса, Шема или Зингары. Поласковей, чем ты.
     В ответ раздалось шипенье разъяренной кошки. Не обращая  внимания  на
девушку, Конан натянул сапоги и вышел из каюты.
     Рагар сказал! Интересно, подумал он. До сих  пор  ему  казалось,  что
Калла только приглядывается к аргосцу, а теперь выходит,  что  они  еще  и
беседуют! О чем же? О том, что пьющий подобен безумцу и Митра  лишает  его
своих милостей? Странная тема для разговоров с девушкой,  особенно  такой,
как эта стигийка...
     Ревности Конан не испытывал, одно лишь любопытство, ибо Калла  ничего
не значила для него; не больше, чем Синэлла, офирская принцесса, Ариана из
Немедии и все прочие, включая и Карелу, Рыжего Ястреба. По  крайней  мере,
стигийка  не  пыталась  его  убить,  как  эта  неистовая  предводительница
разбойников с Кезанкийских гор... Но теплых чувств Конан к ней не  ощущал;
Калла являлась для него просто еще одной женщиной, попавшейся по  пути,  с
которой можно разделить постель. Пожалуй, даже Дайома, владычица  далекого
острова, была ему ближе: та хотя бы любила его и желала, чтоб он остался с
ней навсегда... Нет, решил киммериец,  из-за  Каллы  не  стоит  устраивать
никаких ссор с аргосцем. Пусть болтает с ним сколько угодно; важно лишь, в
чьей постели она спит. А может, подарить ее Рагару? Когда совсем надоест?
     Усмехнувшись, он вышел на палубу и поднялся на кормовую надстройку. У
руля стоял Крол; рядом храпел на своем тюфяке Сандара, еще  человек  шесть
следили за парусом, развалившись у шпигатов.  Остальные  спали  внизу,  на
гребной палубе, ставшей  слишком  просторной  для  малочисленного  экипажа
галеры. Конан, кивнув одному из пиратов, распорядился:
     - Подними-ка Хафру, пусть ленивый пес принесет чего-нибудь поесть.  И
поживее!
     Горизонт был пустынен. Правда,  за  три  последних  дня  им  попалось
несколько неуклюжих купеческих барков, ходивших вдоль побережья  Аргоса  и
Шема до огромной реки Стикс, за которой лежала Стигия; скорее  всего,  они
перевозили амфоры с маслом и вином или еще какой-нибудь громоздкий  товар,
не слишком ценный и не стоящий серьезного внимания. Но Конан не  собирался
их преследовать даже в том случае, если б палубы барков выстилали  золотые
монеты и кхитайские шелка: ветер нес "Стрелу" прямо на запад и был  он  на
диво устойчив - верный знак, что Дайома советовала поторопиться.
     Край  солнечного  диска  вынырнул  из-за  темных  вод,  и  сразу   же
предрассветный сумрак сменился мягким золотым сиянием раннего утра. Воздух
стал прозрачным, небо  налилось  голубизной,  и  по  морской  поверхности,
зеленовато-синей, в белых кружевах пены,  протянулась  светлая  дорожка  -
прямо к корме  корабля.  Митра,  Податель  Жизни,  вновь  явил  миру  свой
божественный лик, посылая людям свет, тепло  и  надежду,  что  новый  день
принесет новые радости - или, по крайней  мере,  окажется  ненамного  хуже
вчерашнего.
     Конан, прижмурив веки, с усмешкой глядел на солнце. У него были  свои
отношения с богами - и с тем светозарным, что в  победном  сиянии  вставал
сейчас над миром, и с прочими, обитавшими на севере или юге, в небесах или
под землей. Лучшим  из  всех  был,  разумеется,  Кром,  Владыка  Могильных
Курганов, чьим именем клялись воины-киммерийцы; он не требовал поклонения,
не отличался ревностью и вообще не влезал в  людские  дела.  Лишь  однажды
глаза бога обращались к человеку - в миг, когда тот впервые  появлялся  на
свет, впервые вдыхал воздух, готовясь испустить первый младенческий вопль.
Дитя, которое выдерживало этот взгляд, оставалось  в  живых,  что  тут  же
доказывали его громкие крики; слабые же и увечные от рождения умирали,  не
успев пискнуть.
     Кром не мстил, если рожденные в его землях уходили в другие страны  и
начинали поклоняться там иным  божествам;  это  ему  было  безразлично.  А
посему Конан мог без страха призывать на помощь всех  богов,  коих  считал
полезными, проклиная тех, к которым не  испытывал  приязни.  Очень  нужным
богом являлся Бел, покровитель воров, и  киммериец  нередко  поминал  его,
занимаясь в юные годы воровским ремеслом в Заморе;  столь  же  необходимой
была и Иштар, будившая страсть в сердцах мужчин и женщин, осенявшая  своей
благодатью любовное ложе. Конан не имел ничего против Аримана или  Великих
богов Асгарда; однако ледяного  великана  Имира,  которому  поклонялись  в
Ванахейме, и старого Игга с сонмом беспутных сыновей, владыку  Гипербореи,
он недолюбливал. Как, впрочем, и мерзостного Нергала, и стигийского Сета!
     В  этом  пестром  пантеоне  Митра,  однако,  занимал  особое   место.
Когда-то, совсем еще мальчишкой,  киммериец  повстречался  со  странным  и
невероятно  древним  существом,  демоном,  давно   лишившимся   силы,   но
сохранившем, по воле случая, жизнь;  эта  крысоподобная  тварь  ничего  не
ведала о Нергале, Иштар, Аримане, Имире и прочих божествах, но  помнила  и
почитала Митру. Сей дряхлый демон утверждал, что  все  хайборийские  боги,
полезные и не очень, являются лишь ипостасями великого Владыки Света,  Его
отражениями, коими Он пожелал населить небеса и  подземное  царство,  дабы
поддержать мир в равновесии  между  Добром  и  Злом.  Или  об  этом  самом
равновесии толковал кто-то другой? Конан уже не помнил таких подробностей;
в памяти сохранился лишь отзвук слов, но не лицо произносившего их.
     - Господин...
     Обернувшись, он увидел  темное  лицо  Хафры,  вывороченные  сероватые
губы, блеск белых зубов. На палубе был уже раскатан ковер, поверх которого
лежали жесткие волосяные подушки; на бронзовом подносе -  сухари,  фрукты,
нарезанная толстыми ломтями солонина,  чаши,  и  рядом  с  ними  -  винный
бурдючок.
     - Жаркого не осталось? - спросил Конан, с неудовольствием покосившись
на солонину. Хафра только развел руками:  мол,  четвертый  день  плавания,
хозяин, что не съели, то  давно  протухло...  Киммериец  скривился,  потом
велел: - Принеси еще мяса и сухарей! Сандара будет есть со мной,  и  Рагар
тоже.
     Шагнув к кормчему, он ткнул его носком в ребра.
     - Эй, косоглазый, вставай! Пора приниматься за дело!
     Веки Сандары поднялись - как все настоящие мореходы,  он  спал  очень
чутко,  даже  во  сне  прислушиваясь  к  песням  ветров,   шуму   волн   и
поскрипыванию своего корабля. Подобрав  под  себя  длинные  ноги,  кормчий
встал, помочился в шпигат, взглянул на море.
     - Вода начала мутнеть,  -  заметил  он,  поворачиваясь  к  Конану,  -
значит, проходим мимо устья Хорота... Самое время подцепить  какого-нибудь
купца из Мессантии. Ты как полагаешь, Амра?
     - Нет. - Конан уселся на подушку. - Я же говорил  тебе:  сначала  мне
надо попасть на западный остров. Потом зайдем на Барах  и  наберем  людей.
Вот тогда  и  придет  время  заняться  купцами  из  Мессантии,  Кордавы  и
Асгалуна.
     Он взял ломоть мяса и принялся неторопливо жевать. Сандара  опустился
рядом на колени и первым делом глотнул из бурдюка.
     - Остров...  на  западе...  -  недовольно  пробормотал  он,  протирая
кулаками глаза; затем один темный зрачок уставился на капитана,  другой  -
куда-то в небеса. - Остров, - продолжал бурчать  Сандара.  -  Как  мы  его
найдем? Нельзя уходить далеко  от  суши...  от  знакомых  мест...  слишком
опасно...
     Конан смерил его насмешливым взглядом.
     - Ты все еще не веришь, косоглазый? А ветер, который  поднялся,  едва
мы починили такелаж? Он дует уже три дня и принесет нас туда, куда нужно.
     - Да, ветер... - кормчий покивал головой. - Ветер  не  меняется,  это
верно... на диво постоянный... несет нас на запад и несет...  и  унесет  к
Нергалу в брюхо...  насовсем!  -  внезапно  подытожил  он.  -  Потому  как
вернуться можно лишь при обратном ветре! А откуда он  возьмется,  господин
мой Амра?
     - Оттуда же, откуда взялся этот, -  Конан  небрежным  движением  руки
обозначил направление бриза. - Слушай внимательно, Сандара,  и  больше  не
приставай ко мне со своим нытьем: ветер будет держаться до самого острова,
потом стихнет. Когда же я закончу свои дела, он понесет нас куда захотим -
к Зингаре, Кушу или в Ванахейм...
     - Нет, не надо в Ванахейм, - рассудительно заметил кормчий,  прожевав
сухарь. - Слишком  там  холодно...  мерзко...  в  океане  плавают  ледяные
горы... и никакой добычи! Тут, -  он  махнул  вправо,  где  за  горизонтом
лежало аргосское побережье, - лучше всего! Самые богатые, самые прибыльные
места... Зингара, Аргос, Шем, Стигия...  четыре  земли  и  четыре  реки...
Черная, Громовая, Хорот и Стикс...
     - И еще четыре города, - напомнил Конан.
     - И четыре города... ах, какие города!  -  Сандара  закатил  глаза  и
облизнулся. -  Кордава,  Мессантия,  Асгалун,  Кеми...  богатые  гавани...
барки, шхуны, галеры... таверны, кабаки, лавки, базары... дома с  веселыми
девками... полно купцов, полно товаров,  полно  вина...  Где  найдешь  еще
такие берега?
     - На востоке есть и не хуже. Слышал о море Вилайет?
     - Ну?
     - Оно, пожалуй, не так велико, как Западный океан, но там есть гавани
и побогаче Кордавы с Мессантией.
     - Это чьи же? - зрачки  у  Сандары,  старого  морского  разбойника  и
бродяги, хищно блеснули.
     - Туранские.
     - А... Этот аргосец, которого мы подобрали в лесу, болтал нам  всякие
небылицы про Туран...
     Внизу скрипнула дверца, и Рагар,  словно  дожидавшийся  упоминания  о
своей персоне, появился на палубе. Был он обнаженным  по  пояс,  босым,  с
волосами, связанными сзади  плотным  пучком.  Отвесив  поклон  капитану  и
кормчему, аргосец подошел  к  привычному  месту  у  мачты,  сделал  ловкий
кувырок и встал  на  голову,  чуть  балансируя  вытянутыми  руками.  Рагар
никогда не садился за  еду,  не  проделав  пять-шесть  своих  головоломных
трюков; да и ел он на удивление мало, а пил и того меньше.
     Конан уставился  на  него,  взвешивая  сказанное  Сандарой.  Выходит,
аргосец развлекает не только капитана "Громовой  Стрелы",  но  и  весь  ее
экипаж - с Каллой ведет беседы о милостях Митры, а остальным  рассказывает
про туранские чудеса... Впрочем, почему бы и нет? Он многое повидал, много
где побывал - разумеется, и в Туране тоже...
     Через  Туран  и  море  Вилайет,  по  словам  Рагара,  лежал  путь   к
таинственному Учителю. Теперь, после разговоров с аргосцем,  Конан  хорошо
представлял эту дорогу, тем более, что самая  долгая  ее  часть  оказалась
неплохо  ему  знакомой.  Можно  было  подняться  по  Стиксу  до   Птейона,
перевалить через горы и выйти  к  Замбуле  или  Кутхемесу,  а  потом  -  к
Аграпуру, Шангаре, Хоарезму, великим туранским городам на побережье южного
Вилайета. Туда вели и другие дороги - через Аргос и Шем; а путь по  землям
Аквилонии, Немедии, Коринфии и Заморы выводил к Султанапуру  и  Шандарату,
откуда тоже не представляло труда перебраться на восточный берег  моря,  к
портовым городам Хабба и Хот, и дальше, к Селанде и  Дамасту,  стоявшим  у
Великого шелкового тракта, что вел в Меру  и  в  Кхитай.  Где-то  там,  не
доходя Меру, следовало повернуть на север, в степи, за которыми начиналась
пустыня, и идти по сыпучим жарким пескам много дней до  гигантской  горной
гряды. Там, на склоне потухшего вулкана, и жил Учитель.
     Место это,  на  границе  пустыни  и  бесплодного  скалистого  хребта,
представлялось Конану весьма неуютным и малоприятным, но аргосец  толковал
что-то о большом  и  прекрасном  саде,  якобы  зеленевшем  и  плодоносящем
неподалеку от жилища Учителя. По словам Рагара, на горном склоне  друг  за
другом располагались три серповидные террасы, словно три ступени,  ведущие
к кратеру вулкана; на нижней и был разбит чудесный сад.
     Сандара закончил есть, сыто рыгнул и надолго  присосался  к  бурдюку.
Вино тонкими струйками лилось из уголков рта, стекало на обнаженную  грудь
шкипера; наконец, довольно крякнув, он отложил мех, вытер губы и поднялся.
     - Странный ветер, - его левый глаз  обежал  туго  натянутый  парус  и
напряженные снасти, правый же замер на вымпеле, что полоскался на верхушке
мачты.  -  Да,  странный...  В  это  время  года   ветра   не   отличаются
постоянством.
     Конан ухмыльнулся.
     - Магия, говорю тебе!
     - Хмм... магия... - Кормчий недоверчиво покачал головой. - Чья, хотел
бы я знать?
     - Великого Митры и моей  подружки  с  далекого  острова.  Сейчас  они
действуют заодно, а вот когда мы пройдем Барах, все может  перемениться...
так, во всяком случае, думает Рагар.
     - Перемениться? Почему?
     - Видишь ли, от Бараха нам плыть по-прежнему на запад, а Рагару  надо
поворачивать к северу -  по  велению  Митры,  как  он  говорит.  Тут-то  и
выяснится, чье колдовство сильнее.
     Сандара снова с сомнением оглядел парус левым глазом.
     - Не верю я в такие штуки... а если б верил, поставил бы  золотой  на
Митру против медяка за эту твою шлюху... Может, она и настоящая ведьма, но
где ей тягаться с самим Светозарным!
     - А я так думаю наоборот, - губы  Конана  растянулись  в  ухмылке.  -
Митра - он высоко и далеко; что ему до наших дел? Моя ведьма куда ближе.
     Правый глаз кормчего пристально уставился на него.
     - Хочешь на спор? Твой золотой против моего медяка?
     - Десять золотых против десяти медяков, - уверенно заявил  киммериец.
- Идет?
     - Идет, капитан.
     Коротко кивнув, Сандара отправился  в  обход,  придирчиво  осматривая
канаты, реи и туго натянутые леера, поглядывая то на  небо,  то  на  воду,
озирая  далекие  горизонты.   Он   был   прекрасным   шкипером,   отличным
собутыльником и опытным хладнокровным бойцом; Конан полагал,  что  оставит
Сандаре "Громовую Стрелу", когда ему самому надоест скитаться по морям.
     Рагар, отбыв положенное у мачты, встал на ноги, неторопливо  поднялся
по трапу на кормовую надстройку и сел напротив киммерийца. Чело  его  было
ясным, темные глаза  -  безмятежно-спокойными,  загорелая  кожа  выглядела
свежей и по-юношески упругой. Конан счел бы его своим ровесником,  но,  по
словам аргосца, ему было уже порядком за сорок.
     Улыбнувшись капитану, он протянул руку и взял сухарь.
     - Мяса хочешь? - Конан подвинул к нему ломти солонины.
     - Нет, благодарю. Немного вина, пожалуй...
     Аргосец сгрыз сухарь, запивая его мелкими глотками; съел еще  один  и
принялся за фрукты. Мяса он в самом деле почти не  ел;  оставалось  только
удивляться, откуда при этаком скудном питании у него берутся силы. А силы,
вне всякого сомнения, имелись, и не малые: Рагар выглядел  мощным  крепким
мужчиной.  Может  быть,  подумал  Конан  не  в  первый  раз,   сам   Митра
благословляет каждую скудную трапезу своего слуги? Или  низводит  прямо  к
нему в живот - или куда там полагается - часть  своей  божественной  ауры?
При таких харчах, само собой, можно обойтись и без мяса...
     - Если позволишь, хочу расспросить тебя кое о чем, - произнес  Рагар,
дожевывая яблоко.
     - Спрашивай, - Конан кивнул. Начиналась  самая  приятная  часть  дня;
теплым, но не жарким утром, было так  хорошо  побездельничать  на  палубе,
поболтать, неторопливо потягивая винцо.
     - Этот твой остров далеко в океане... у  его  госпожи  были  какие-то
неприятности?
     - Можно сказать и так.
     - Какого же свойства?
     Конан повел могучими плечами.
     - Она, видишь ли, враждовала с одним  чародеем  из  Черного  Круга...
опасалась, что он возьмет над ней верх... Ну, я его зарезал.
     Задумчиво разглядывая надкушенное яблоко, Рагар произнес:
     - Должно быть, тебе пришлось нелегко, капитан. Не всякий справится  с
таким делом.
     - Я получил кое-что в помощь. Вот этот обруч, к примеру, -  киммериец
коснулся виска. - Он должен был защитить  меня  от  злых  чар...  Потом  -
кинжал! Волшебное оружие, я полагаю. Им я и прикончил колдуна.
     - А что теперь?
     -  Теперь  мне  надо  отдать  кинжал  госпоже  того   острова   -   в
доказательство, что колдун мертв.
     Протянув руку, аргосец взял горсть фиников и начал  методично  кидать
их в рот.
     - Значит, на клинке остался  след?  -  спросил  он  спустя  некоторое
время.
     -  Еще  какой  заметный!  -  усмехнувшись,  Конан   погладил   ножны,
изукрашенные самоцветами. Ему было  жаль  расставаться  с  такой  красивой
вещью, но честь и свобода стоили дороже. Он швырнет эту  игрушку  к  ногам
Дайомы - там, в ее гроте на берегу островка! Он всегда платил свои долги.
     -  Можно  взглянуть  на  лезвие?  -  Глаза  Рагара  остановились   на
драгоценном кинжале.
     Конан заколебался. С одной стороны, просьба была совсем  невинной,  с
другой - не хотелось снова глядеть на то,  что  произошло  с  превосходной
честной сталью. Мерзкое зрелище! Нет уж, пусть им любуется Дайома.
     Он покачал головой.
     - Не сочти за обиду, но мне...
     Рагар не дал ему закончить, помахав в воздухе рукой.
     - Какие  обиды,  мой  капитан!  Нет  так  нет...  -  отвернувшись  на
мгновение, он швырнул за борт горсть финиковых  косточек.  -  Кажется,  ты
говорил мне, что госпожа того острова послала с тобой своего слугу?
     - Да.
     - А где же он? Ведь ты возвращаешься один?
     - Верно. Это... этот слуга... - Конан замялся,  -  пал  в  схватке  с
колдуном. Но жалеть о нем не стоит.
     - Почему же? Смерть человека всегда заслуживает сожаления.
     - Человека - возможно, но я бы не назвал так этого парня...
     Рагар приподнял брови,  однако  киммериец  не  собирался  продолжать.
Вместо этого он сказал:
     - Давно я приглядываюсь к твоим мечам. Отличные клинки! И где  же  ты
их раздобыл?
     - В Зингаре. Там, в Рибирийских горах, еще остались мастера,  которые
помнят секреты древних. Они взяли с меня  немалую  цену!  Но  клинки  того
стоят.
     - И ты  собираешься  с  их  помощью  сразить  огненных  демонов,  что
колеблют Кардал?
     - Нет, конечно же  нет,  хотя  это  оружие  непростое...  В  битве  с
пламенем и огненной лавой я могу положиться только на помощь Митры.
     Конан пропустил последнее замечание мимо ушей; сейчас  клинки  Рагара
интересовали его куда больше, чем милости Пресветлого.
     - Непростое  оружие...  -  протянул  он.  -  А  почему?  Чем  же  оно
замечательно?
     Аргосец уклончиво улыбнулся и развел руками.
     - Прости, капитан... У каждого из нас есть свои маленькие тайны...
     - Ладно, - кивнув головой, киммериец сменил тему. - Знаешь, сегодня я
поспорил со своим помощником - вот с этим, - он ткнул пальцем  в  Сандару,
придирчиво разглядывавшего  какую-то  провисшую  снасть.  -  Он  на  твоей
стороне, Рагар; утверждает, что Митра сильнее ведьмы с далекого острова, а
потому после Барахского архипелага ветер  переменится  и  погонит  нас  на
север, к Кардалу.
     - И он прав, - спокойно заметил аргосец.
     - Я так не думаю. Мы побились об заклад...
     - Большой? - небрежно поинтересовался Рагар.
     - Десять моих золотых против десяти его медяков.  Немалые  деньги!  -
Конан насмешливо скривил  губы.  -  Когда  мы  вернемся  в  Мессантию  или
Кордаву, на эти выигранные медяшки я куплю две чаши кислого вина  и  угощу
тебя и Сандару.
     Рагар с  сомнением  покрутил  головой,  скользнул  взглядом  по  туго
надутому парусу.
     - При таком устойчивом ветре мы будем у Барахов дня через три, верно?
     - Может, чуть позже, - согласился Конан.
     - Ну, тогда у тебя есть время, чтобы отсчитать эти десять золотых.  И
потолкуй заранее с Сандарой, капитан: может, в Мессантии  или  Кордаве  он
поднесет тебе бурдюк винца послаще. В конце концов, - закончил аргосец,  -
должен же проигравший получить какое-то утешение...


     В одну из ночей Конану приснился странный сон. Стоит будто бы  он  на
бескрайней туманной равнине перед тремя людьми, тремя воинами,  и  слушает
их беседу.  Говорят  о  нем;  не  то  судят,  не  то  просто  обмениваются
впечатлениями, не то решают, что с ним делать. Двое -  высокие  мужчины  в
расцвете лет, один - в  сером  плаще,  другой  -  в  шелковом  темно-синем
камзоле; третий - помоложе, пониже, и  плащ  у  него  белый.  Тот,  что  в
голубом, смугловатый и темноглазый,  напоминает  Рагара,  но  и  остальные
кажутся знакомыми: может, и виделись когда-то, да только давно.
     Все  трое  говорили  негромко,  вполголоса,  и  Конана  вроде  бы  не
замечали.
     - Мальчишка, - произнес человек в сером.
     - Юноша, - возразил тот, что помоложе.
     - Нет, мужчина, - не согласился воин в шелковом камзоле.
     - Мальчишка, варвар, - высокий в  сером  пожал  плечами.  -  Ветер  в
голове... Хочет  все  получить  сразу.  Готов  грабить,  воровать,  резать
глотки... Хотя неглуп! Неглуп и силен!
     Белый плащ заколыхался, когда  его  обладатель  протестующе  взмахнул
руками.
     - Разве всего лишь неглуп? Всего лишь силен? Ты забыл еще  кое-что...
Отважен, смел! Упорен!
     - Скорее, упрям, - усмехнулся смугловатый, похожий на Рагара. - Но не
в том дело. Был неглуп, силен,  отважен...  таким  и  остался,  ничего  не
растерял. И что с того? Авантюрист, бродяга... убийца, если на то пошло...
наемник, пират... А годы-то идут! Время проходит!
     - Случается, и сильный человек зреет долго, - заметил молодой.  -  Не
каждый находит свой путь в двадцать лет.
     - Но к тридцати, пожалуй, можно перебеситься, - на губах смугловатого
по-прежнему играла улыбка. - Тридцать - возраст не мальчика, но мужа.
     - Разумеется, ты прав, - кивнул воин в сером. - Однако в этом  случае
я бы не стал делать поспешных заключений. Он - особый человек,  не  такой,
как все... Можем ли мы судить его? Отмеченный  богами  и  подсуден  только
богам... Лишь они знают, какая участь уготована ему.
     - Ну, раз ты так считаешь... - смуглый приподнял брови. - Тогда пусть
идет.
     - Пусть идет, - подхватил тот, что в  белом  плаще.  -  Учителю  дано
видеть больше, чем нам; мы - всего лишь люди, наставник  же  -  наполовину
бог.
     - Вряд ли Учитель его примет, - на лице смуглого отразилось сомнение.
- Ведь каждому ясно, что он не сдержит обетов... Слишком любит все  решать
силой...
     - Убивать, проще говоря, - высокий в  сером  кивнул  головой.  -  Ну,
пусть Учитель решает сам, стоит ли с ним возиться. Что же касается обетов,
то не исполнивший их будет иметь дело с самим Митрой. И примет Его кару!
     - Значит... - начал молодой.
     - ...пусть идет, - закончил похожий на Рагара.
     - Если доберется...
     - Да, если доберется...


     Проснувшись, киммериец долго  лежал  рядом  с  тихонько  посапывавшей
Каллой, потом поднялся и вышел на палубу.  Светало;  небо  за  кормой  уже
наливалось рассветным багрянцем, устойчивый бриз  овевал  прохладой  лицо,
чуть поскрипывала мачта, негромко гудели ванты.
     Конан окинул горизонт ищущим взглядом. Ни паруса, ни кончиков мачт...
"Громовая Стрела", подгоняемая свежим ветерком,  резво  бежала  на  запад,
вспарывая хищным острым носом морскую гладь.  Три  дня  по  правому  борту
тянулись аргосские берега, еще столько же судно шло в  открытый  океан  от
дельты Хорота, огромной реки, что текла у стен Мессантии. Сандара полагал,
что сегодня к вечеру они окажутся на траверзе Барахского  архипелага  -  а
значит,  тогда  и  разрешится  маленький  спор  по  поводу  ветров   между
пресветлым Митрой и чародейкой с  далекого  островка  в  Западном  океане.
Конан по-прежнему считал, что ветер не переменится.
     Посматривая на быстро светлеющее небо,  он  с  задумчивостью  покачал
головой. Что значил этот странный сон? Речь,  несомненно,  шла  о  нем,  и
прочили ему дорогу к Учителю.  Даже  не  спрашивая  на  то  его  согласия!
Впрочем, дело это обсуждалось как предположение, и он волен  идти  или  не
идти... Тем более, что и добраться туда не просто!
     Зато того, кто дойдет до сада у подножия вулкана,  ожидали  настоящие
чудеса. Он мог обрести там  великую  силу  -  не  только  ту,  что  давало
сверхъестественное владение оружием, но и мощь, перед  которой  склонились
бы маги, черные и белые колдуны... Митра  -  через  посредство  Учителя  -
наделил бы его властью над молниями, прожигающими камень... Такой  человек
мог бы стать повелителем мира!
     Не стоит торопиться,  сказал  Конан  самому  себе  и  вытер  внезапно
вспотевший лоб. Да, не стоит торопиться! Посмотрим,  поглядим...  В  конце
концов, что за чудеса он видел  до  сих  пор?  Когда-то,  на  берегу  моря
Вилайет, один человек сразил другого  огненным  копьем...  Как  давно  это
было! Смутная пелена уже подернула это воспоминание... А семь  дней  назад
Рагар сотворил нечто вроде светящегося шара и оплавил молнией песок... Вот
и все! Два раза - всего два раза!  -  ему  довелось  наблюдать  проявление
таинственной Силы, которой бог  делился  с  человеком.  Но  если  "Стрела"
доберется до Кардала, он увидит схватку  с  огненными  демонами...  Должно
быть, интересное зрелище, подумал киммериец и ухмыльнулся.
     Полюбовавшись на него, на этот магический поединок, и стоит принимать
решение. Вот тогда-то и будет ясно, на что способен Рагар, ибо  воевать  с
разбушевавшимся вулканом  куда  опаснее,  чем  с  песком!  Посмотрим,  кто
победит, и какие силы подвластны этому аргосцу...
     За спиной Конана неслышной тенью возник  Сандара.  Кормчий  зевал  во
весь рот, но глаза его привычно обшаривали  небеса  и  воды:  не  идет  ли
откуда-нибудь нежданный шквал, не маячит ли на горизонте  темное  облачко,
не переменился ли ветер. Но  ветер  был  по-прежнему  устойчив,  и  кончик
вымпела на мачте "Громовой Стрелы" указывал прямо на восток.
     - Ветер держится, - заметил Сандара. - К вечеру пройдем мимо Бараха.
     Конан усмехнулся и ткнул кормчего кулаком в бок - совсем легонько, но
тот едва устоял на ногах.
     - Готовь медяки, косоглазый краб! Не забыл, о чем спорили?
     - Нет, господин мой Амра... Только я думаю, ни пресветлый  Митра,  ни
твоя ведьма тут не при чем. Ветер дует туда, куда ему захочется...  то  ли
на запад, то ли на север... Дело случая, я думаю.
     -  Вот  как?  Не  ты  ли  говорил,  что  ветры  у  побережья   сейчас
неустойчивы? А мы шестой день идем будто по ровной дороге... Так?
     - Так-то оно так...
     - Кром! - Киммериец снова ткнул Сандара в ребра. - Ты не веришь своим
глазам, а? Ну, так я тебе повторяю  снова:  мы  будем  плыть  прямиком  на
запад, день за днем, ночь за ночью, пока  не  доберемся  до  острова  моей
подружки! И я  готов  добавить  к  своим  золотым  этот  корабль  со  всей
командой, что так и будет!
     - Со всей командой? - Сандара облизнулся, и глаза его  разбежались  в
разные стороны. - Включая твою стигийскую красотку?
     Конан захохотал.
     - Ее - в первую очередь! Если проиграю,  высадишь  меня  на  берег  в
Мессантии или Кордаве, и забирай себе эту посудину вместе с девкой!
     - Хмм... Клянусь рогами Нергала, щедрое предложение! А что  я  должен
добавить к своим десяти медякам?
     -  Еще  столько  же,  -  хлопнув  Сандару  по  спине  и  ухмыляясь  в
предвкушении вечерней забавы, киммериец отправился вниз, досыпать.


     Ближе к вечеру команда как всегда собралась у  мачты  -  Рагар  давал
очередное представление. На этот раз он выгнулся дугой, упираясь в  палубу
пятками и кистями, потом просунул  голову  между  ног,  обхватив  пальцами
щиколотки. Подобный фокус Конан не раз видел на базарах  и  ярмарках,  где
его исполняли бродячие гимнасты, обычно - совсем юные пареньки и девчонки,
тощие, сухие и гибкие. Рагар  же  был  мужчиной  в  расцвете  лет,  весьма
крепким на вид, с отлично развитой мускулатурой, и тощим его никак  нельзя
было назвать. Однако он  выполнял  свои  головоломные  трюки  с  легкостью
двенадцатилетней плясуньи на канате или акробатки.
     Калла, разумеется,  тоже  выбралась  из  каюты,  чтобы  поглазеть  на
аргосца. Она стояла поодаль от кружка моряков, где позванивали монеты,  то
и дело переходившие из рук в руки. Рагар, казалось, не  возражал,  что  на
него ставят, словно на кулачного бойца; такие мелочи его не волновали.  Он
занимался своим делом, и присутствие зрителей вроде бы даже  ему  льстило.
Во всяком случае, замирая в очередной из своих  невероятных  поз,  аргосец
улыбался им, словно желая подчеркнуть, что не таит обиды.
     С другой стороны, команда "Громовой  Стрелы",  четыре  десятка  дюжих
парней, отпетых головорезов  всех  цветов  кожи,  относилась  к  Рагару  с
неизменным почтением.  Эти  диковатые  и  разгульные  молодцы  никогда  не
пытались задеть или подколоть аргосца, и дело тут было  не  только  в  его
благородном облике или неизменном дружелюбии, пробудившем бы симпатию даже
в сердцах каннибалов. Нет, не только в этом; всякий, поглядев  на  могучую
стать Рагара, на грозные его мечи и фокусы, которые он  два  раза  в  день
вытворял у мачты, трижды подумал бы, стоит ли навлекать на себя его  гнев.
К тому же, хоть никто из  экипажа  не  имел  понятия  об  особых  талантах
аргосского нобиля, продемонстрированных им  лишь  капитану,  каждому  было
известно, что плывет он на Кардал дабы сразиться с огненными демонами  или
заклясть их именем великого Митры. Странно, но его считали  воином,  а  не
колдуном, и уважали, но не страшились; для простых душ воин  был  понятней
мага или жреца.
     Закончив свои упражнения, Рагар сполоснул ладони  и  босые  ступни  в
стоявшем рядом ведре, набросил легкий плащ  и  направился  к  Конану.  Его
провожали одобрительные клики выигравших и сдержанное мычание проигравших;
аргосец же, с  необидной  насмешкой,  равно  улыбался  и  тем,  и  другим.
Киммериец заметил, как Рагар на ходу наклонился к Калле  и  что-то  сказал
ей; девушка кивнула, и темные глаза ее на миг вспыхнули. Потом на ее лице,
обычно замкнутом и дерзком, промелькнуло  непривычное  выражение  -  нечто
напоминавшее смущение и благодарность.
     Поднявшись на кормовую надстройку, Рагар взглянул на  север,  где  за
далеким горизонтом  прятались  зеленые  холмы  Барахских  островов,  затем
повернулся к Конану.
     - Пожалуй, еще немного,  и  твой  спор  с  кормчим  разрешится?  -  с
усмешкой заметил он. - Дело идет  к  вечеру;  посмотрим,  что  станется  с
ветром.
     - И смотреть нечего, - киммериец махнул на туго  натянутый  парус.  -
Идем на запад, как вчера, позавчера и во все остальные дни... Кстати, - он
покосился на аргосца, - что ты сказал моей женщине? Там, у мачты?  Великий
Кром, она прямо расцвела!
     - Что сказал? - рассеянный взгляд Рагара обратился к  толпившимся  на
палубе морякам, среди которых мелькала гибкая девичья фигурка.  -  Сказал,
что она прекрасна, как богиня Иштар. Женщинам, знаешь ли,  всегда  приятно
слышать такие вещи.
     Конан презрительно фыркнул.
     - Ты не похож на человека, который стал бы им угождать!
     - Я никому не угождаю, капитан. Но стоит ли скупиться  на  слово  или
жест, которые могут  принести  человеку  радость?  Со  временем  начинаешь
понимать,  как  много  значат  эти  маленькие  знаки  внимания...  да,  со
временем, после тридцати... - аргосец задумчиво покачал головой.
     - После тридцати? Почему?
     - Тридцать - возраст не мальчика, но мужа, -  со  значением  произнес
аргосец, и Конан вздрогнул. Те же самые слова, что в его  сне!  С  той  же
самой интонацией, и слетевшие, похоже, с тех же уст...
     Рагар тем временем продолжал:
     -  Тридцать  лет  -  вершина  жизни,  с  которой  человек  озирает  и
пройденный путь, и ту смутную еще дорогу,  что  лежит  впереди.  Он  может
повернуть в одну или в другую  сторону,  может  переменить  жизнь...  либо
подготовить себя к такой перемене. У него  еще  есть  время,  капитан!  То
время, которого уже не будет ни в сорок, ни в пятьдесят!
     - Ха! - Конан с пренебрежением пожал  плечами.  -  Пустые  разговоры!
Какое мне дело до них?
     - Ты - зрелый муж, но не свершил еще ничего великого, - сказал Рагар,
положив ладонь на мощный бицепс киммерийца. - Не обижайся на меня, но  это
так.
     Его глаза  смотрели  на  Конана  с  какой-то  странной  укоризной,  и
киммериец невольно отвел взор. Великое...  Как  это  понимать?  Перед  ним
пестрой лентой промелькнули страны и города, башни замков и валы  воинских
лагерей, хищные очертания пиратских галер, отряды конников, то  убегающих,
то идущих в атаку... Потом длинной чередой поплыли лица -  лица  врагов  и
друзей, мертвых и живых, лица женщин - тех,  что  любили  его,  и  которых
любил он сам, лица разбойников и купцов, властителей и магов, жуткие  лики
монстров, покушавшихся на его жизнь или бессмертную душу...
     Свершил ли он великое? Где и  когда?  В  Замбуле,  где  он  в  юности
промышлял воровством и разбоем? Пожалуй, нет... Но  в  Кезанкийских  горах
лет десять назад он сразил Аманара и жуткую  тварь,  что  властвовала  над
этим магом... Потом, вместе с одноглазым Ордо, он прошел от Султанапура до
Вендии, сокрушив демонов,  вызванных  злым  колдуном...  Спустя  несколько
месяцев он стал  наемником  в  войске  Илдиза  Туранского,  дослужился  до
капитана, потом бежал, дрался с пиктами - тоже наемным  солдатом,  на  сей
раз  -  аквилонским.  После  этого...  Что  же  было  после  этого?  А!  В
Бельверусе, в Немедии, ему удалось собрать отряд конных стрелков и  спасти
короля Гариана во время заговора знати. Потом он продал свой меч  владыкам
Офира... да, потом был Офир и древний город Ианта... Синэлла, принцесса  и
жрица Аль-Киира... опять интриги и заговоры... Там,  в  Ианте,  закончился
путь его отряда вольных стрелков; люди разошлись, а сам  он  отправился  в
Аргос, к океану, где встретил  Белит  и  стал  Амрой,  Черногривым  Львом,
грозой западного побережья...
     С тех пор минуло изрядное время; он побывал в Кешане  и  в  Пунте,  в
Черных Королевствах и на далеком острове Дайомы, в  лесных  дебрях  страны
пиктов и  в  снежных  пустынях  Ванахейма.  Странствовал,  сражался...  Но
свершил ли великое? Может быть, и нет... Однако то,  что  вспомнилось  ему
сейчас, нельзя было назвать малым.
     Конан открыл было рот, но аргосец, несильно  стиснув  пальцы  на  его
плече, произнес:
     - Да, я знаю, что ты сейчас скажешь... Что  ты  стоял  перед  тронами
владык, что ты сражался в тысяче битв, сокрушая колдунов и чудовищ, что ты
измерил сотни дорог в море, в горах, в степи и в лесу... Все это  так;  но
было ли среди этих деяний нечто поистине великое?
     - Кром! Смотря  что  считать  великим!  Совсем  недавно  я  прикончил
мерзкую тварь...  -  рука  киммерийца  скользнула  к  висевшему  на  поясе
кинжалу. - Нелегкое дело, поверь!
     - И ты совершил его ради той женщины с далекого острова?
     - Ради себя самого! Чтобы получить свободу и убраться с  ее  пригорка
посреди океана!
     Рагар покачал головой.
     - Прости, но я не могу считать это великим деянием. Достойным  -  да,
но не великим. Ибо великое есть то, что сильный  творит  ради  слабых,  не
требуя ни благодарности, ни славы, ни почета.
     - Почет - приятная  вещь,  -  заметил  Конан,  -  однако  мне  больше
нравятся богатство и власть. Почетом не подкуешь коня, а благодарность  не
вложишь в ножны... так говорят в  наших  горах,  аргосец.  Боюсь,  что  то
великое, о коем ты толкуешь, не  про  меня.  Сильный  не  должен  защищать
слабых; его судьба - повелевать ими.
     - Всякий настоящий повелитель - еще и защитник, -  голос  Рагара  был
негромок, но тверд. - Придет время, и ты убедишься в этом, мой капитан.
     Они замолчали. Конан, прислушиваясь к гудению ветра в вантах,  думал,
что не может понять речей этого человека. Какой толк ему идти на  страшный
риск, пытаясь обуздать  огненных  демонов,  что  рвутся  из-под  земли  на
далеком Кардале? Что он получит за сей подвиг? Из слов аргосца  следовало,
что ничего. Ни благодарности,  ни  славы,  ни  почета!  И  уж  конечно  ни
богатства, ни власти... Скорее всего, он сгорит  в  озере  бурлящей  лавы,
задохнется в сернистых парах, падет под ударами раскаленных камней, и даже
Митре не удастся его  спасти!  Тот,  кто  встал  на  сторону  слабых,  сам
превращается в одного из них, и даже помощь бога этого не изменит... Да  и
захочет ли бог помочь на  самом  деле?  Возможно,  молния,  которой  Рагар
проплавил песок, всего лишь ловкий магический фокус, и Митра тут вообще ни
при чем?
     С другой стороны, Конан был уверен, что кое-кто из богов  и  в  самом
деле помогает своим адептам; по большей части то были  недобрые  божества.
Такое он видел не раз и знал, что магам Черного Круга дает силу Сет,  Змей
Вечной Ночи, что жрецы, поклонявшиеся дьявольскому Нергалу,  тоже  владеют
темной мощью - как и те колдуны, что продали души  Иггу  или  Имиру.  Свои
могущественные покровители имелись также у шаманов Белой  Руки  в  далекой
ледяной Похиоле и у восточных чародеев, входивших в Красное Кольцо...  Да,
злые демоны охотно принимали на службу  всякого,  кто  был  готов  творить
злодейство; добрые же боги почему-то не спешили последовать их примеру.
     Сандара, неслышно ступая по палубе, приблизился к киммерийцу.
     - Солнце заходит, - произнес  он,  прищурившись  и  поглядывая  левым
глазом на запад, куда день за днем неутомимо стремился корабль.
     Конан кивнул. Сияющий золотистый диск уже коснулся горизонта,  и  его
лучи окрасили парус алым, превратив грубое  полотно  в  нежный  кхитайский
шелк;   морская   поверхность   потемнела,   вода    казалась    уже    не
изумрудно-зеленоватой, а, скорее, цвета  насыщенного  сапфира  с  белесыми
прожилками пены.
     - Огибаем Барах? - спросил Рагар, повернувшись к кормчему.
     Сандара сплюнул за борт.
     - Уже обогнули. А ветер все  не  меняется...  -  Послюнив  палец,  он
поднял руку вверх. - Да, не меняется, клянусь клыками Нергала!
     - Похоже, я выиграл, а? - произнес Конан, хлопнув шкипера  по  спине,
но поглядывая на аргосца. - Не видать тебе моих золотых, косоглазый.
     Кормчий пожал плечами.
     - И все же я думаю, лучше бы  нам  повернуть  на  север,  к  Барахам.
Набрали бы людей и  отправились,  скажем,  к  зингарскому  побережью...  В
деревушке, где я родился, да и окрест, полно молодых... можно  навербовать
пятьдесят человек... или сотню...  крепкие  парни,  все  так  и  рвутся  в
море...
     - И каждый мечтает разбогатеть, - добавил Рагар.
     - А что тут плохого? - глаза Сандары разбежались в разные стороны.  -
Во всяком случае, саблей да топором  заработаешь  поболе,  чем  неводом  и
острогой...
     Аргосец усмехнулся.
     - Ты плаваешь не первый год, -  заметил  он,  -  а  много  ли  добыл?
Хватит, чтобы встретить старость?
     - Что добыл, то мое, - шкипер сердито сморщился. - И мне еще рановато
думать о старости!
     - Это верно, приятель. Кром! Ты еще поплаваешь  по  морям,  пощиплешь
купцов! - Конан огляделся, пытаясь отыскать взглядом Каллу, но той уже  не
было на палубе. - Пойду-ка я к себе. А ты,  Сандара,  отправляйся  считать
свои медяки. Завтра мы...
     Огромный парус вдруг хлопнул и обвис; на  рее,  вместо  тугого  алого
полотнища, болталась бурая тряпка.  "Громовая  Стрела"  дернулась,  словно
споткнувшийся на бегу скакун. Судно еще продолжало скользить к  заходящему
солнцу, но с каждым мигом все медленней и медленней; галоп сменился рысью,
потом - неторопливой  иноходью.  С  палубы  донеслись  растерянные  крики,
марсовые бросились к канатам, потом застыли, ожидая команды  капитана  или
кормчего. Команды, однако, не последовало: и Конан, и Сандара  взирали  на
парус в молчаливом недоумении.
     - Твои штучки? - киммериец резко повернулся к Рагару.
     Тот с улыбкой развел руками и поклонился.
     - Я не повелеваю ветром, мой капитан. Ветры, бури,  туманы,  дожди  -
все это  во  власти  пресветлого  Митры  и  твоей  волшебницы  с  далекого
острова... - Он снова улыбнулся и добавил: - Я полагаю,  они  решили  этот
вопрос между собой, по взаимному согласию.
     - Кром! Да ты же... - начал Конан, но резкий  щелчок  паруса  прервал
его. Судно задрожало и начало заваливаться набок.
     - Разворачивай! - взревел  Сандара,  яростно  махая  руками  палубной
команде. - Разворачивай парус! Быстрей, ублюдки!
     Он подскочил к рулевым, знаками показывая, чтобы те  поторопились,  и
тут же навалился вместе с ними на весло. Внизу, на палубе, люди  пришли  в
себя;  человек  десять  ухватились  за  канаты,  потянули,   и   "Стрела",
затанцевав на месте, начала разворачиваться на новый курс.
     - Ураган! Ураган идет с юга! -  убедившись,  что  кораблю  ничего  не
угрожает, Сандара оставил рулевое весло, подскочив к капитану  и  аргосцу.
Те застыли у борта, вцепившись в поручень.
     - Никакого урагана, - спокойно произнес Рагар. - Меняется ветер,  вот
и все.
     -  Никогда  такого  не  видел...  -  пробормотал  кормчий  в   полном
изумлении. - Так куда же мы теперь? - Его левый глаз смотрел  на  аргосца,
правый уставился на Конана.
     - Куда? Куда Митра прикажет!
     Киммериец угрюмым взглядом обвел палубу и вновь наполнившийся  ветром
парус, потом лицо его просветлело. Придется Дайоме обождать,  подумал  он;
видно, рагаровы дела оказались поважнее прочих. Может, оно  и  к  лучшему!
Свидание с Дайомой не относилось к числу приятных событий,  тогда  как  на
Кардале Конан надеялся увидеть кое-что интересное.
     Он покосился на аргосца. Пожалуй, тот не хвастал, упоминая  о  помощи
Митры, не зря уповал на нее! Доказательства налицо: шесть дней  ветер  нес
корабль на запад, а потом сменился за время десяти вздохов! Такое под силу
лишь могущественному магу или истинному божеству... И Рагар знал, что  все
случится так, а не иначе... недаром казался спокойным, точно летний день в
садах Аргоса... Значит, Митра и в самом деле простер над ним свою руку!  И
повелел  отправиться  в  далекий  путь  и  сразить  именем  Его   огненных
демонов...
     Тут мысли Конана прервались, ибо к нему  бочком  подобрался  Сандара.
Кормчий уже успокоился: парус "Громовой Стрелы" был полон ветра,  и  судно
бежало на север -  с  тем  же  усердием,  с  которым  еще  совсем  недавно
двигалось на закат солнца.
     - Что тебе? - спросил киммериец, краем  глаза  заметив  усмешку,  что
промелькнула на губах Рагара.
     - Хмм... ну, это... где мои золотые, Амра?  -  опасаясь  капитанского
гнева, шкипер на всякий случай отодвинулся.
     Но Конан не  собирался  спорить  и  шагнул  к  трапу.  Проигрыш  есть
проигрыш!
     - Пойду отсчитаю. Ровно десять монет, - бросил он через плечо и  стал
спускаться по лестнице.
     - И как там насчет корабля? И девки? Я бы от них тоже не отказался, -
донеслось ему вслед.
     Киммериец пожал плечами. Голым приходит человек в этот мир,  и  голым
уйдет из него, подумал он, распахивая дверь своей каюты.



                                13. БИТВА

     На пятый день, утром - если считать с того мгновения, как переменился
ветер - "Громовая Стрела" подошла к берегам Кардала. Стоя на своем обычном
месте около кормчего и рулевых, Конан разглядывал  прибрежный  ландшафт  -
дюжину плодородных долин,  спускавшихся  к  морю  и  защищенных  с  севера
гигантским кряжем  Пламенных  гор.  Его  западная  вершина  уже  курилась,
выбрасывая в небеса столб ядовито-бурого дыма, и спазматические содрогания
огромного конуса вулкана словно подстегивали людей, толпившихся у  пирсов,
в гавани небольшого городка. Там спешно  грузились  десятка  два  рыбачьих
суденышек; еще киммериец насчитал сотню лодок, покачивавшихся на волнах  у
песчаного пляжа.
     Город лежал на прибрежной низменности, и с палубы судна Конан не  мог
разобрать,  что  творится  на  его  узких  улочках.   Маленькая   площадь,
начинавшаяся сразу за  причалами,  была  запружена  народом,  суетившимся,
словно муравьи у разрушенного муравейника; крохотные темные точки метались
между полукольцом бревенчатых строений и кораблями. Их  было  много  -  и,
вероятно, еще больше жителей  этого  обреченного  островка  сгрудилось  на
улицах и во дворах, у стен своих домов, с ужасом взирая на дымовой  столб,
предвестник скорой гибели.
     Покачивая головой, Конан еще раз пересчитал корабли и лодки.  Слишком
жалкий флот, чтобы спасти несколько тысяч человек!  Разве  что  одного  из
десяти... Помрачнев, он повернулся к рулевым - отдать приказ, чтоб правили
к городу - но внезапно  почувствовал  на  плече  пожатие  сильных  пальцев
Рагара. Кажется, в это утро аргосец не собирался делать  свои  упражнения;
он был облачен в синий шелковый камзол, крест-накрест пересеченный ремнями
перевязей.
     - Нет, прошу тебя, не надо, - Рагар покачал  головой.  -  Мне  нечего
делать в поселке, капитан. Там я ничем не могу помочь.
     - Ладно, - бросив на аргосца угрюмый  взгляд,  Конан  потер  железный
обруч, охватывавший его виски. - Тогда скажи, куда тебя доставить. Клянусь
Кромом, тебе лучше поспешить! Огненные демоны рвутся наружу.
     - Ты прав, - Рагар вытянул руку, показывая на дымящийся вулканический
конус. - Взгляни на него, капитан... на это  средоточие  зла  и  смерти...
Видишь, там разлом?
     Конан кивнул.  Разлом  походил  на  огромную  щербину  с  края  чаши,
кровавую рану, в которой уже мелькали  багровые  отсветы  огня.  Вероятно,
первый поток лавы должен был выхлестнуть на склон именно здесь;  потом  он
покатится вниз, сжигая траву и редкие деревья,  затопит  зеленые  долинки,
протянувшиеся вдоль ручьев, и жарким языком слизнет городок вместе со всем
побережьем...
     Аргосец вновь заговорил, подтвердив подозрения Конана.
     - Из той дыры скоро потечет огненная река - вниз, на  поля  и  город.
Думаю, это случится сегодня вечером. До того мне надо успеть  подняться  к
кратеру.
     - Вступишь в бой с огненными демонами? Изрубишь их своими  мечами?  -
киммериец недоверчиво покосился на рукояти, торчавшие над плечами  Рагара.
Тот усмехнулся, и его смуглое суровое лицо на миг помолодело.
     - Нет. Я же говорил тебе, клинком здесь не сделаешь ничего. Я пойду к
тем деревьям... вон, гляди, на  середине  склона  целая  роща...  кажется,
дубы... Они мне помогут.
     - Деревья? Помогут? - Конан был  поражен.  -  Да  они  просто  сгорят
вместе с тобой!
     - Сгорят без меня, как и я  без  них.  Но  вместе...  если  мы  будем
вместе, с нами  не  так-то  просто  справиться!  Дубы  -  настоящие  бойцы
Митры... да, бойцы, как и я сам.
     - Значит, они - твое войско?
     - Можно сказать и так. Большая удача, что они растут здесь.
     Киммериец пожал плечами и,  повернувшись,  велел  Сандаре  править  в
обход западного мыса - туда, где горный кряж  спадал  к  морю  несколькими
уступами, похожими на лестницу гигантов.  Он  догадывался,  что  в  словах
Рагара заключен некий тайный смысл, что  аргосец  пустит  в  ход  какую-то
магию или призовет силы, превышающие человеческое разумение. Это  являлось
его делом; оно могло удаться либо не удаться, и тут  Конан  ничем  не  мог
помочь своему странному пассажиру. Огненные демоны Кардала слишком грозные
противники для обычного человека; совладать с ними способен только  бог  -
или его  слуга...  Всем  же  прочим  оставалось  только  следить  за  этим
поединком, одним из тех боев, где мерялись  силой  таинственные  существа,
равно повелевающие и людьми, и вулканами. Кто мог предугадать их волю? Кто
мог оценить их мощь? Окружающий мир был полон волшебства и  служил  ареной
для зримых или невидимых сражений черных и  белых  божеств,  их  жрецов  и
адептов. Иногда и сам Конан участвовал в этих ожесточенных битвах,  то  ли
случайно, то ли выполняя волю провидения, и те силы, что пыталось обрушить
на него Зло, были не менее реальными, чем смертоносная сталь  клинка.  Тут
ему вспомнилось недавнее  путешествие  в  Ванахейм,  и  он,  усмехнувшись,
погладил рукоять торчавшего за поясом кинжала.
     Экипаж "Стрелы" высыпал на палубу. Люди с ужасом поглядывали на столб
дыма, вздымавшийся над вулканом, тревожно  переговаривались;  гул  хриплых
голосов повис в воздухе, словно темное облако, готовое разразиться грозой.
Конан окликнул Сандару.
     - Ветер стихает. Посади этих бездельников на весла. Меньше  болтовни,
меньше страхов.
     Кивнув, кормчий сбежал вниз по трапу и принялся распоряжаться. Вскоре
на гребной палубе мерно зарокотал барабан, и длинные весла вспенили  воду;
галера  резко  ускорила  ход.  Городок,  со  своими  пирсами,  складами  и
бревенчатыми строениями, остался за кормой; теперь по правому борту  лежал
низменный берег, постепенно повышавшийся к  подножьям  Пламенных  гор.  Он
казался пустынным, хотя тут и там Конан мог разглядеть дома у  распаханных
полей, хлева,  амбары,  фруктовые  рощи  и  пастбища,  по  которым  бродил
брошенный скот; вероятно, люди ринулись  в  главное  поселение  в  надежде
найти место на кораблях. Что происходило сейчас в городке? Кровавая  бойня
на улицах за  право  попасть  на  корабль?  Жеребьевка,  в  которой  удача
означала шанс выжить? Или, как везде и всюду,  сильные,  оттеснив  слабых,
грузили на суда свое добро, не слушая стонов и плача тех, кто был  обречен
на погибель?
     Гребцы завели песню. Мерно падали слова, подчиняясь рокоту  барабана;
в такт им опускались весла, гнавшие галеру вдоль берега, вперед и  вперед,
к скалистому мысу,  протянувшемуся  в  море  словно  рука  с  напряженными
каменными мышцами. Конан и Рагар хранили молчание, пристально  вглядываясь
в отсвечивавший багровыми сполохами разлом на  склоне  горы;  казалось,  в
жерле вулкана затаился огненный дракон, то приподнимающий свою  чудовищную
голову, то прячущий ее обратно, под защиту скал.
     Внезапно киммериец  почувствовал,  что  рядом  с  ним  кто-то  стоит.
Сандара? Он покосился вправо. Нет, Калла... В полном боевом снаряжении,  в
сапогах и кожаном нагруднике, с мечом у пояса и бронзовым шлемом на пышных
темных кудрях... Словно на битву собралась!  Конан  попытался  поймать  ее
взгляд, но девушка смотрела только на Рагара.
     - Могу  я  спросить,  господин  мой?  -  Ее  голос  казался  тихим  и
непривычно спокойным, совсем не таким  резким  и  визгливым,  как  бывало,
когда она обращалась к Конану.
     - Конечно, девочка, - аргосец глядел на нее с дружелюбной улыбкой.
     - Скажи, ведь в мире, на островах и  материке,  много  огненных  гор,
так?
     Рагар кивнул.
     - Да. Такие горы есть  и  на  окраинах  Вендии,  и  в  Иранистане,  в
Зембабве и других Черных Королевствах... Встречаются они и на севере,  где
огромные хребты занесены снегами от подножий до самых  вершин...  и  когда
огненные демоны просыпаются, с  горных  склонов  течет  обжигающий  водный
поток.  Говорят,  гор,  выбрасывающих  дым,  пламя  и  раскаленные  камни,
довольно много в Кхитае и Камбуе, на берегах Лемурийского моря, но  там  я
не бывал. И, конечно, они есть на островах всех трех океанов -  Западного,
Восточного и Южного. О том в королевском книгохранилище Мессантии  имеются
самые достоверные сведения... к примеру, я читал...
     - Прости, что прерываю тебя, - Калла быстро подняла  смуглую  изящную
руку, - но ты уже ответил на мой вопрос. Теперь же я хотела  бы  узнать  о
другом.
     - Ты замучаешь Рагара, женщина, - произнес Конан, - и огненные демоны
шутя справятся с ним. Не лучше ли оставить его в покое хотя бы сейчас?
     На лице девушки промелькнуло раздражение, темные глаза сверкнули.
     - Ты, варвар, отрыжка  Крома...  почему  ты  решаешь  за  него?  Если
господин не желает говорить со мной, пусть скажет сам!
     Эта выходка была достойна хорошей оплеухи,  и  киммериец  уже  поднял
кулак, прикидывая, куда и как ударить, чтобы душа Каллы не  отлетела  вмиг
на Серые Равнины. Но тут Рагар коснулся его плеча,  и  гнев  Конана  вдруг
растаял, как снег под лучами весеннего солнца. Ему стало смешно.
     - Ладно, - пробормотал он, ухмыльнувшись, - пусть я отрыжка  Крома...
Кром справедливый и мудрый бог, который не суется в дела людей и не творит
зла... а вот о стигийском Сете этого не скажешь!
     Калла гордо  выпрямилась  и  обожгла  своего  возлюбленного  яростным
взглядом.
     - При чем тут Сет? - прошипела она.
     - Ну, ты же стигийка! А все стигийцы...
     - Я - не как все! Да, я стигийка, но поклоняюсь Митре! Ясно?  И  если
ты еще раз...
     Не слушая ее, Конан повернулся к Рагару.
     - Вот кого надо бояться, - он взглядом показал на  свою  подружку.  -
Что значат  твои  огненные  демоны  по  сравнению  с  женщиной!  Скоро  ты
отправишься сражаться с  ними,  а  я  останусь  здесь  с  этой  стигийской
змейкой... Так кто же из нас храбрее? Кто настоящий герой?
     Заметив, что Калла готова взорваться, аргосец быстро провел ладонью у
ее висков, стиснул пальцы, словно  зажимая  в  кулаке  пучок  невидимых  и
неощутимых нитей, потом как бы отшвырнул их -  за  борт,  в  море.  Огонек
ярости, разгоравшийся в глазах стигийки, погас; поджав губы,  она  окинула
Конана неодобрительным взором и сказала:
     - Если ты не хочешь со мной оставаться, высади меня на берег.  Вот  и
все!
     - Кром! На какой берег ты собралась?
     - Хотя бы на этот, - и, небрежно  кивнув  на  кардальское  побережье,
Калла спросила: - Так я могу говорить?
     Рагар молча склонил  голову.  За  время  перепалки  между  Конаном  и
девушкой он не произнес  ни  слова,  однако  жесты  его  странным  образом
вселили успокоение  в  души  киммерийца  и  стигийки;  внезапно  они  даже
улыбнулись друг другу, будто бы все сказанное было шуткой.
     - Значит, в мире множество огненных гор,  -  продолжила  Калла,  -  и
духи, что обитают в них, то  и  дело  трясут  землю,  заливают  ее  реками
пламени и, случается, разрушают города, губят людей... Так?
     - Да. Такое бывало, и не раз, - подтвердил Рагар.
     - Возможно, в этот день где-то в Иранистане тоже дымится гора? И  те,
кто живут у ее подножья, тоже обречены на смерть?
     - Возможно.
     - Я хочу знать, послан ли к той горе слуга Митры - такой же, как  ты!
- внезапно выпалила Калла, сверкая глазами. - Я хочу  знать,  ко  всем  ли
таким горам бог отправляет своих служителей, чтобы  они  закляли  огненных
демонов! Я хочу знать, почему им это не удается - ведь ты сам признал, что
подземные духи не раз губили людей! И я хочу  знать,  зачем  же  тогда  ты
пришел именно сюда, на этот проклятый остров? Чтобы найти тут свою смерть?
- К изумлению Конана, на глазах девушки выступили слезы.
     Рагар, словно раздумывая, огладил ладонью лоб.
     - Как много вопросов сразу, - пробормотал он. - Но,  как  я  понимаю,
все сводится к одному: стоит ли мне лезть на этот кардальский вулкан,  или
лучше держаться от него подальше...
     Калла молча кивнула. Конан  же  с  интересом  уставился  на  аргосца;
вопросы, заданные девушкой, приходили в голову и ему - только  победа  или
смерть Рагара волновали киммерийца в  гораздо  меньшей  степени,  чем  его
подружку.
     - Вот ты говорила о некой горе в Иранистане...  -  медленно  вымолвил
аргосец, подняв взгляд на смуглое личико Каллы.  -  Как  ты  думаешь,  что
сделают люди, увидев над ней столб дыма? Что бы сделала ты сама?
     - Убежала, конечно...  да  и  все  остальные,  кто  там  живет,  тоже
поспешили бы убраться подальше.
     - Убежала бы, - повторил Рагар. - Убежала бы  на  север  или  юг,  на
запад или восток, ушла пешком, умчалась на коне,  уехала  в  повозке...  А
куда им бежать? - Он махнул  рукой  в  сторону  берега.  -  Вокруг  океан,
кораблей мало, до Бараха плыть пять дней с попутным ветром,  до  Побережья
Пиктов и того дольше... Может,  десятая  часть  и  спасется,  а  остальные
обречены  на  гибель.  Понимаешь,  обречены,  и  выхода  у  них  нет!  Это
несправедливо, и это нарушает Великое Равновесие мира.
     Конан потер висок, смутно  припоминая,  что  где-то  и  когда-то  ему
доводилось слышать о Великом Равновесии. Вероятно,  одни  боги  стремились
поддержать его, другие - опрокинуть, ввергнув мир в пучину  хаоса;  третьи
же, подобно Крому, взирали на эту борьбу с полным равнодушием. Может быть,
они-то и являлись наиболее мудрыми во всем божественном пантеоне.
     - Ты хочешь сказать, что у людей,  которым  грозят  зло  и  погибель,
должны оставаться какие-то шансы? - спросила Калла. - Хотя бы  надежда  на
побег?
     - Верно, - аргосец кивнул. - Туда же, где нет ни шансов, ни  надежды,
где обстоятельства не позволяют людям выбирать,  Митра  направляет  своего
слугу...
     Снова склонив голову и прикрыв глаза,  Рагар  замер.  Губы  его  чуть
заметно  шевелились,  и,  хотя  Конан  не  мог  расслышать  ни  слова,  он
догадался, что аргосец творит молитву.


     Когда "Громовая Стрела" обогнула западный мыс,  было  уже  далеко  за
полдень.  За  мысом  береговая  полоса   оказалась   изрезанной   шхерами,
извилистыми протоками и бухтами, которые окружали барьеры застывшей  лавы;
вероятно, с вершин Пламенных гор сюда не  раз  текли  реки  расплавленного
камня, вступая в  поединок  с  океанскими  водами.  Однако  земля  эта  не
выглядела безжизненной: здесь и  там  торчали  довольно  высокие  деревья,
поверхность же старого  лавового  поля  заросла  кустарником  и  невысокой
травой.
     Сандара поставил двух  человек  у  резного  форштевня  галеры,  велев
промерять глубину; к счастью, тут не было ни отмелей, ни рифов, ни опасных
подводных скал. Спустя некоторое время корабль неторопливо, на пяти  парах
весел, скользнул к темной базальтовой  стене:  загрохотали  якорные  цепи,
дружно ухнули мореходы, упираясь шестами в  гладкий  камень,  и  "Громовая
Стрела" замерла.
     Они находились под самой  горой,  у  подножия  вулкана,  над  которым
расплывалось огромное черное облако. Из него падал пепел,  окутывая  серой
пеленой деревья и травы; он ложился на прибрежные  камни,  на  листву,  на
воду, на палубу корабля, на плечи и лица  людей.  Метель,  подумал  Конан,
поглядывая на стоявших рядом Рагара и Каллу;  бронзовый  шлем  на  головке
девушки уже потерял блеск, а темно-синее шелковое  одеяние  аргосца  стало
сизым и тусклым.
     Да, метель, решил он, такая же, как в Ванахейме или  Асгарде,  только
не белая, а темная. Пепел был теплым, но скоро  его  хлопья  начнут  жечь,
словно кристаллики льда, потом  еще  сильнее...  Конан  припомнил,  как  в
северных краях, в круговерти пурги, танцуют снежные  девы,  дочери  Имира,
заманивая путников в свои холодные объятья. Кто запляшет здесь, когда  под
раскаленным пеплом и камнями обратятся в прах деревья  и  травы?  Огненные
саламандры? Драконы в пламенной  чешуе?  Чудища,  дыханье  которых  плавит
скалы? Помрачнев, киммериец насупил брови; ему  было  неприятно  сознавать
собственное бессилие.
     Сверху  доносился  мерный  рокот,  иногда   прерывавшийся   громовыми
раскатами. Почва ощутимо подрагивала; гигантский змей, затаившийся в жерле
вулкана, пробовал свои силы. До вечера было еще далеко, но  над  землей  и
водами сгущался сумрак; туча пепла  и  дыма  расползалась  над  обреченным
островом, застилая солнечный свет. Конан поднял лицо к небу,  всматриваясь
в потускневший лик великого Митры, Подателя Жизни. Неужели Светоносный был
не в  силах  сам  совладать  с  огненными  демонами?  Или  ему  для  этого
требовалась помощь человека - такого, как Рагар?
     Сандара, сгорбившись, опасливо поглядывая  на  берег,  приблизился  к
своему капитану; глаза его, от волнения и страха,  косили  вдвое  сильней,
чем обычно.
     - Долго нам тут не  выдержать,  господин  мой  Амра,  -  нерешительно
пробормотал он. - Темно, жарко, и скалы трясутся так,  словно  сам  Нергал
чешет пятки под землей. Хорошо бы... гм... -  кормчий  запнулся  и  метнул
быстрый взгляд на Рагара.
     На губах аргосца промелькнула улыбка.
     - Хочешь сказать, достойнейший, что мне пора убираться,  да  поживее?
Ну, я готов! - он сделал шаг к сходням, переброшенным на берег.
     - Нет, так не пойдет! - Конан решительно тряхнул своей черной гривой.
- Я хочу тебя проводить - хотя бы до тех  дубов,  которые  ты  собираешься
повести в битву! Выпить по чаше вина, плюнуть в морды огненных  демонов  и
послушать, как они зашипят!
     - Что ж, проводи, - согласился Рагар. - Только не до самых  дубов,  а
до половины дороги. Дальше я пойду сам.
     Повернув голову, Конан поискал взглядом в толпе моряков, сгрудившихся
на палубе.
     - Хафра! Эй, Хафра! - рявкнул он.
     - Здесь, мой господин! - кушит, задрав голову, возник у трапа.
     - Притащи бурдюк с вином и чаши из моей  каюты!  Пойдешь  с  нами.  -
Конан на мгновение призадумался. - Вино бери аргосское, а чаши - побольше.
Да прикрой их чем-нибудь от этой дряни, что сыплется с небес!
     Кивнув, кушит исчез за дверью. Калла,  брезгливо  отряхивая  пепел  с
лица, пробормотала:
     - Скоро мы  все  станем,  как  этот  Хафра...  такими  же  черными  и
страшными...
     Конан, приобняв ее за плечи, подтолкнул к трапу.
     - Иди вниз. В каюте безопасней.
     - Вот еще! - девушка гордо вскинула головку. - Я отправляюсь с вами!
     - Ну,  как  хочешь.  -  Вслед  за  Рагаром,  киммериец  направился  к
лестнице; по прежнему опыту он знал, что спорить с ней бесполезно. Друг за
другом они спустились на палубу, потом перебрались на  берег,  провожаемые
тоскливыми взглядами команды; лица людей, измазанные пеплом,  превратились
в застывшие маски из  серого  камня.  Вскоре  появился  Хафра,  с  большим
бурдюком за плечами и стопкой бронзовых чаш, завернутых в тряпицу, которые
он бережно прижимал к груди. Кушит выглядел спокойным; похоже, ни ощутимые
содрогания почвы, ни доносившийся сверху рев его не тревожили.
     Конан махнул рукой кормчему, распорядился:
     - Жди здесь! Мы скоро вернемся!
     Они направились вверх по склону - по серой траве, мимо серых  кустов,
вздымая при каждом шаге серые облачка, медленно оседавшие на землю. Стояло
полное безветрие, и даже тут, у  самого  моря,  воздух  казался  душным  и
тяжелым. Из клубившейся над вершиной тучи по-прежнему падали серые хлопья,
и в десяти шагах не было  видно  уже  ничего;  пурга,  поднятая  огненными
демонами Кардала, слепила не хуже тех, что насылал Ледяной  Великан  Имир,
владыка снежных просторов Ванахейма.
     Конан с Рагаром шли впереди;  за  ними,  тяжело  отдуваясь,  поспешал
кушит, и стремительной походкой двигалась Калла, иногда  оскальзываясь  на
камнях. Киммериец повернул голову.
     - Тебе не страшно, Хафра?
     - Нет, Амра.
     - А почему?
     Темнокожий великан пожал плечами.
     - В Черных Королевствах на границе с Кушем горы часто плюют пеплом  и
огнем... Я насмотрелся такого еще в  те  времена,  когда  не  мог  поднять
отцовскую секиру. Я не боюсь!  Земля  немного  потрясется,  с  гор  сойдут
огненные реки, потом застынут... Вот и все!
     - Не все, - мрачно промолвила Калла. -  Остров  может  расколоться  и
потонуть. Уйти на дно океана, понимаешь?
     Хафра хмыкнул.
     - Понимаю. Куш - на большой  земле,  большая  сила  нужна,  чтобы  ее
расколоть. А здесь... Но я все равно не  боюсь!  -  Огромной  пятерней  он
взлохматил свои жесткие курчавые волосы, подняв  облако  пепла.  -  У  нас
корабль, навалимся на весла и уплывем!
     Они продолжали подниматься  -  четыре  крохотные  фигурки  на  склоне
исполинского каменного конуса. Доносившиеся сверху рев и рычанье сделались
громче; темная завеса, маячившая перед глазами, вдруг озарилась багровым -
видно, раскаленная лава уже подступила  к  самым  краям  кратера.  Воздух,
насыщенный сернистыми испарениями,  обжигал  горло  и  легкие  при  каждом
вздохе; Калла вдруг мучительно раскашлялась и замедлила шаг.
     - Иди на корабль! - крикнул Конан, бросив на нее сердитый взгляд.
     - Нет!
     - Уходи! Задохнешься!
     - Нет! Нет!
     Выпрямившись, девушка ухватила Хафру за ремень перевязи; лицо ее было
бледным, но в глазах по-прежнему горел упрямый огонек, а пальцы стискивали
рукоять меча. Похоже, она решила сопровождать Рагара до  самой  вершины  и
там схватиться с огненными демонами... Только туда ей  не  дойти,  подумал
Конан, втягивая едкий воздух. Никому не дойти, и Рагару  тоже!  Он  поднял
глаза вверх: солнечные лучи уже не могли пробиться сквозь  черную  мрачную
тучу, застилавшую небеса. Итак, демоны Кардала скрыли от  глаз  Митры  его
слугу, идущего в бой; чем же Владыка Света сумеет ему  помочь?  Разве  что
заупокойной молитвой...
     Рагар внезапно остановился и вытянул руку.
     - Все! Тут мы расстанемся, капитан. Дальше я пойду один.
     -  Ты  не  заблудишься  в  этой  тьме?  -  Конан  покрутил   головой,
разглядывая склон, похожий на Серые Равнины царства мертвых. -  Ничего  не
видать! Один Нергал знает, где тут вершина, где огненные демоны и где твои
дубы!
     - Я их чувствую, - Рагар коснулся пальцами  виска.  -  Они  готовы  к
сражению... ждут, чтобы слить свою Силу с той, которой наделил меня Митра,
Податель Жизни.
     - Пусть не оставит он тебя своей милостью! - киммериец сделал знак, и
Хафра, сунув им чаши, начал поспешно разливать вино.
     - За победу! - провозгласил Рагар, и голос его,  сильный  и  звучный,
далеко разнесся над засыпанным пеплом склоном.
     - За победу! - клич Конана походил на рычанье льва.
     - За победу! - от рева Хафры дрогнул воздух.
     -  За  победу,  -  отчетливо  произнесла  Калла,  не  сводя  глаз   с
посуровевшего лица аргосца.
     Они выпили вино, смешанное с пеплом -  словно  причастились  к  плоти
огненных демонов, трубивших наверху боевой вызов; затем  Рагар,  отстегнув
мечи, сунул их в руки Конана.
     - Эй, а это зачем?
     - Сохрани их для меня. Там, - аргосец махнул в сторону вершины, - мне
не понадобится сталь. Вернусь - отдашь... а не вернусь, считай эти  клинки
платой за место на корабле.
     - Кром! Я не возьму с тебя платы! - Конан насупил брови.
     - Тогда пусть они будут  даром,  капитан.  И  знай,  это  не  простое
оружие. Если я не вернусь, тебе придется...
     Внезапно Калла, придвинувшись ближе к Рагару, робким жестом коснулась
его груди.
     - А ты можешь и не вернуться?
     - Могу. Но стоит ли сейчас думать об этом?
     Он кивнул; потом, отступив на  пару  шагов,  поднял  взгляд  на  лицо
Конана.
     - Помнишь дорогу к Учителю?
     - Помню.
     - Если свидишься с ним, передай поклон от аргосца Рагара по  прозвищу
Утес.
     - Если свижусь, передам.
     Три человека в  молчании  глядели,  как  четвертый  уходит  вверх  по
склону, исчезая в серой круговерти, погружаясь  в  пепельную  метель.  Шаг
Рагара был тверд, но спина, без привычных длинных клинков, казалась  голой
и беззащитной; серые хлопья  ложились  на  его  плечи  и  голову,  тонкими
струйками стекали вниз. "Да  поможет  тебе  Митра",  -  неслышно  произнес
Конан. Он не взывал к грозному Крому - тому были безразличны  дела  людей;
тем более, увидевших свет не в суровой Киммерии, а в солнечном Аргосе.
     - Все! Идем к кораблю! - повернувшись, Конан начал  спускаться.  Мечи
аргосца он пристроил на плече; свисавшие с ножен перевязи мерно стучали  в
спину. Он впервые держал в руках это оружие, и оно  показалось  ему  почти
невесомым - легче, чем привычный тяжелый клинок или киммерийская секира.
     Доносившееся сверху рычанье сделалось громче: видно, огненные  демоны
Кардала собирались вот-вот вырваться из кратера. Внезапно раздался  долгий
протяжный гул, земля вздрогнула, и  в  пяти  шагах  от  киммерийца  рухнул
камень величиной с кулак. Он оглянулся; в сгущавшейся тьме фигуры кушита и
девушки маячили позади слабыми тенями.
     - Эй, Хафра! Начинается камнепад! Брось бурдюк и чаши, помоги Калле!
     - Я сама! - В ее хриплом  голосе  звучала  прежняя  неукротимость.  -
Сама!
     - Сама так сама, - проворчал Конан. - Давай бегом к берегу, пока  нас
не пришибло камнями!
     Он бросился вниз, каждое мгновение ожидая  тупого  удара  по  голове,
плечам или ребрам, но камни падали еще не очень густо.  Впрочем,  у  самой
вершины мог идти настоящий каменный град, а это  значило,  что  Рагар  уже
мертв. Едва Конан подумал об аргосце  и  его  предполагаемой  гибели,  как
вверху снова громыхнуло, и  камнепад  прекратился.  Пепел,  однако,  падал
по-прежнему, и в двух шагах не было видно ни зги.
     Теперь,  сквозь  давивший  сверху  рев,  он  разобрал  звонкие  удары
корабельного   била.   Видно,   Сандара   сообразил,   что   надо   помочь
возвращавшимся отыскать дорогу! Звуки колокола раздавались  где-то  совсем
близко, и киммериец, довольно кивнув, обернулся и крикнул:
     - Эй! Слышите?
     - Да, хозяин! - долетел ответ Хафры.
     - А-а-а! - несомненно, то был голос Каллы.
     Конан замедлил шаги. Тут, у  самого  берега,  дышалось  полегче,  чем
наверху; ему даже почудилось, что с моря потянуло свежим бризом. Возможно,
и в самом деле поднимался ветерок, относивший пепел в глубь суши -  теперь
он падал не так густо, но светлее от этого не становилось. Наступил вечер.
     Впереди замелькали факелы, послышались возбужденные голоса, и  вскоре
Конан уже стоял у трапа, переброшенного  на  берег.  Его  ждал  Сандара  с
четырьмя моряками; остальные толпились на  палубе.  Одни,  вытягивая  шеи,
внимали отдаленному реву огненных демонов; другие пытались смыть  пепел  с
разгоряченных потных тел; третьи, самые стойкие,  собрались  у  бочонка  с
вином и огромных мисок с солониной и сухарями. Бросив на них одобрительный
взгляд, Конан пробормотал:
     - Чем сильнее пес, тем больше он ест...  -  Затем  киммериец  хлопнул
Сандару по спине и ухмыльнулся. - Ну, как дела, косоглазый? Похоже, у  вас
все в порядке?
     - Можно сказать и так, господин мой Амра. Но чем быстрее мы выйдем  в
море, тем лучше. Как бы этот островок не...
     Кормчего прервал Хафра, внезапно вынырнувший из темноты. Лицо  кушита
казалось растерянным; размазывая пепел по щекам ладонью, он кривил толстые
губы, словно пытаясь сдержать дрожь, сотрясавшую его огромное тело.  Конан
с удивлением уставился на него.
     - Эй, парень! Что с тобой? Напугался огненных демонов? Ты же хвастал,
что не боишься ничего?
     - Кроме тебя, хозяин, - пробормотал кушит, пряча глаза. - Как  бы  ты
не содрал шкуру с бедного Хафры...
     - Что случилось? - протянув руку, Конан ухватил чернокожего за ворот.
- Ну, говори!
     - Твоя женщина, господин... Ты велел за ней приглядывать... Я... я ее
потерял...
     - Где?
     - Неподалеку... где-то у берега... - забормотал Хафра. -  Была  рядом
со мной, и  вдруг  исчезла...  словно  ее  Нергал  проглотил...  Я  только
отвернулся, а ее уже нет... в двух шагах ничего не видно...
     - Хмм... Странно... -  отпустив  кушита,  Конан  покачал  головой.  -
Только глухой не услышит звон корабельного колокола,  да  и  факелы  можно
разглядеть... Кром! Эта женщина сведет меня с ума! Куда она делась?
     - Может, ее и в самом деле  Нергал  проглотил?  -  произнес  Сандара,
опасливо таращась в темноту. - Или огненный демон?
     - Слишком она тощая, эта Калла, -  киммериец  в  раздумье  поскреб  в
голове. - Демон скорее выбрал бы Хафру... в нем мяса втрое больше...
     - Так что будем делать?
     - Пошли людей с факелами на поиски  -  только  пусть  не  отходят  от
берега и долго не ищут. Думаю, Хафра не виноват... эта стигийская  ящерица
сама решилась удрать...
     - Но почему?
     Конан пожал плечами.
     - Женщина! - Он выговорил это с изрядной долей недоумения,  а  затем,
оглядев свой засыпанный пеплом корабль, распорядился: -  Останемся  здесь!
Будем ждать Рагара; возможно, он вернется ночью.
     - А если не вернется? Если остров треснет и начнет тонуть? -  Сандара
был полон сомнений.
     - Кардал велик и быстро не развалится, так что мы успеем  отплыть,  -
утешил Конан своего кормчего. -  Пошли  людей  на  гребную  палубу.  Пусть
дремлют там, пьют или играют в кости, но будут готовы навалиться на  весла
с первым же ударом барабана! Я пойду к  себе,  посплю...  разбудишь,  если
случится что интересное...
     Он направился в свою каюту, недовольно хмурясь и  покачивая  головой.
Великий  Кром!  Куда  же  исчезла  эта   стигийка?   Свалилась   в   море,
поскользнувшись на камнях? Или, удрав  от  Хафры,  отправилась  к  вершине
вслед за Рагаром? Прямо в пасть огненным демонам? Зачем? Кто знает... Даже
боги не распутают клубка женских капризов... разве лишь одна Иштар...
     Не раздеваясь, Конан повалился на ложе и закрыл глаза.


     Цепкие руки Сандары трясли его, теребили за плечи.
     - Амра, Амра! Проснись! Взгляни, что творится!
     Оттолкнув кормчего, Конан сел, потер ладонями лицо, приходя  в  себя,
ощупал железный обруч на голове. Воздух в  каюте  был  душным,  жарким;  в
распахнутое окно били горячие порывы ветра. Вытянув  руку,  он  нашарил  в
ларе кувшин с вином,  вытащил  зубами  пробку,  сделал  несколько  больших
глотков; потом протянул сосуд Сандаре.
     - Возьми-ка, освежись... да успокойся! Каллу нашли?
     В ответ послышалось громкое бульканье - кормчий следовал его  совету.
Наконец он оторвался  от  горлышка,  вытер  губы  и  отрицательно  покачал
головой.
     - Нет. Пропала! Да и что тут сыщешь, в этакой-то тьме?
     - Тогда зачем ты меня разбудил, косоглазый краб?
     Сандара громко перевел дух.
     - Поднимись наверх, мой  господин,  взгляни  на  гору!  Двадцать  лет
плаваю по морям, много чудес повидал, но такое... То ли драка там идет, то
ли колдовство творится... Похоже, Нергал со всем  своим  воинством  сейчас
вырвется из-под земли, и остров взлетит  к  небесам!  Говорю  тебе,  лучше
весла на воду, парус на рею - и отчалить от этих проклятых берегов!
     Но Конан уже  не  слушал  его  бормотанье;  еще  раз  приложившись  к
кувшину, он торопливо направился на палубу. Берег и подножье горы  скрывал
непроницаемый мрак,  но  два  десятка  факелов  освещали  судно  и  людей,
сгрудившихся у борта; тут были почти все, а значит, приказ держать гребцов
у весел оставался невыполненным. Громко  выругавшись,  киммериец  отпустил
пару затрещин - тем, кому повезло попасться под горячую руку.
     - Эй, Керда, Фрибат,  Синдул,  Гараста!  Вы,  ленивые  псы!  Вниз,  к
веслам! И ждать команды! Я скажу, что вам делать -  когда  грести  во  всю
мочь, а когда вылезать наверх!
     Люди, страшась его гнева, ринулись к люку, что вел на гребную палубу;
теперь у борта остались только марсовые и рулевые. Довольно хмыкнув, Конан
направился к мачте, легко вскинул свое огромное  тело  на  нижний  рей  и,
выпрямившись, устремил взгляд вверх.
     Да,  тут  было  на  что  посмотреть!  Хотя  берег  и  море  тонули  в
непроглядной тьме, вершина огромного вулкана была ясно видимой, ибо вокруг
нее колыхалось  голубоватое  зарево.  На  фоне  этой  завесы,  похожей  на
одноцветное северное  сияние,  вырисовывался  мрачный  иззубренный  конус;
трещины в нем светились багровым, и эти зловещие  отблески,  смешиваясь  с
нижней частью голубой завесы, придавали ей  странные  фиолетовые  и  серые
оттенки. Эта игра красок происходила в полной тишине; казалось, красное  и
багровое стремятся вырваться наружу, выстрелить из жерла вверх, словно  из
гигантской  катапульты,  а  голубой  полог  противодействует  им,  вжимает
обратно в недра земли. Со стороны это  действительно  напоминало  битву  -
некое магическое сражение, в котором свет боролся со светом.
     К удивлению Конана, темная туча пепла рассеялась, небо было чистым, и
яркие звезды горели в нем точно глаза  бесчисленных  божеств,  собравшихся
полюбоваться поединком. Хотя серая метель прекратилась, в воздухе, однако,
ощущалось какое-то напряжение; он был плотным, словно бы  сгустившимся,  и
порывы жаркого ветра,  налетавшего  с  моря,  не  освежали  кожи.  Глубоко
вздохнув, Конан почувствовал слабый сернистый запах. Вероятно, если бы  не
морской бриз, отгонявший ядовитые пары в глубь суши, запах был бы сильнее.
     - Амра, господин мой! - кормчий, стоявший внизу, у  мачты,  дотянулся
до колена Конана. - Ты видишь это... это голубое... этот туман, что  висит
над вершиной?
     - Я не слепой, - буркнул киммериец.
     - Как ты  думаешь,  что  там  творится?  Красным  светит  раскаленный
камень... такое я видел и прежде... когда  подземные  духи  гневаются,  со
склонов гор текут огненные реки. Но вот эта голубая штука... и  небо...  -
Сандара вытянул шею, всматриваясь  вверх.  -  Небо,  ты  погляди!  Чистое,
звездное! А должно быть все в тучах! И ни пепел не падает, ни  камни!  Как
такое возможно? Я  говорил  с  Хафрой  и  другими...  с  теми,  кому  тоже
доводилось видеть огненных демонов... они не понимают...
     - Чего не понимают? - Конан плотнее прижался  к  мачте,  обхватив  ее
рукой. - Этот голубой туман словно крышка  над  котлом...  Горячее  варево
рвется наружу, а крышка не пускает!
     - Думаешь, Рагар? - спросил кормчий, помолчав.
     - А кто же еще? Клянусь Кромом, вряд ли у этого  котла  колдует  наша
Калла!
     Внезапно над горой прокатился  грохот,  словно  подземные  духи  огня
разом ударили в  свои  чудовищные  барабаны.  Багровое  свечение  у  краев
вулканического жерла стало ярче, налилось алым; потом в самой глубокой  из
расселин - той, что минувшим утром показывал Рагар - возникло  пламенеющее
щупальце. Медленно, будто бы в нерешительности, оно  направилось  вниз  по
склону, вытягиваясь змеей; вслед за ним  в  других  трещинах  меж  зубцами
кратера начали высовывать безглазые головы десятки красных червей.
     Пираты, рулевые  и  марсовая  команда  возбужденно  загалдели.  В  их
возгласах звучал страх; пожалуй, только Хафра да кормчий Сандара,  мертвой
хваткой вцепившийся в колено капитана, хранили угрюмое молчание.
     - Драконы! Огненные драконы!
     - Сейчас поползут вниз, к кораблю!
     - Митра, спаси и защити!
     - К демонам Митру! Надо отваливать, да поскорее!
     - Амра! Где Амра?
     И снова:
     - Капитан! Амра!
     Конан спрыгнул вниз,  затем  в  четыре  огромных  скачка  взлетел  на
кормовую надстройку, где у трапа пылали два факела.
     - Молчать, трусливые псы!  Кто  собрался  отвалить,  того  не  держу!
Клянусь Кромом, дорога свободна - с борта  прямо  в  воду!  -  Сейчас  его
гулкий голос перекрывал яростное рычанье вулкана. -  Я  остаюсь  здесь,  и
прирежу каждого, кто коснется паруса или весла!
     Крики смолкли; люди поглядывали то на вершину  горы,  то  на  грозное
лицо  своего  капитана,  точно  взвешивая,  откуда  можно  ждать   больших
неприятностей. Конан презрительно сплюнул, отвернулся и шагнул к бортовому
ограждению; надстройка поднималась выше прибрежной скалы и отсюда все было
видно так же хорошо, как с рея.
     Он твердо решил досмотреть представление до конца. Если потоки лавы и
в самом деле начнут угрожать "Стреле" или гора расколется напополам, тогда
можно и выйти в море... Только тогда, не раньше! Должен же он увидеть,  на
что способен этот аргосец... правда ли то, о чем  толковал  этот  странный
человек... Подняв взор к вершине, Конан отметил,  что  алых  языков  стало
больше и движутся они быстрее; самый длинный уже прошел четверть склона  и
теперь чуть загибался вправо, в сторону кардальских  долин  и  прибрежного
городка.  Пожалуй,  решил  киммериец,  самое  время  Рагару   воззвать   к
Пресветлому - не то огненная река испепелит и  слугу  Митры,  и  дубы,  на
помощь которых тот рассчитывал.
     Замерев в жарком и душном полумраке, киммериец  уставился  вверх,  на
голубое марево, что колыхалось над кровавой раной жерла.  От  вершины  его
отделял океан тьмы,  скрывавшей  и  море,  и  ближний  берег,  и  подножие
вулкана; где-то там, невидимый и неощутимый, затаился  Рагар,  где-то  там
бродила Калла... Или уже лежала в горячем пепле, мертвая,  как  высушенные
серой метелью травы?
     Конан  стиснул  кулаки,  мышцы  его  напряглись,  ноздри   раздулись,
втягивая воздух с мерзким привкусом серы. Кровь вечного воителя бурлила  в
нем; сейчас ему хотелось бы очутиться не здесь, на палубе своего  корабля,
а в горах, рядом с Рагаром, с мечом в руке. Он  машинально  ощупал  обруч,
слабо давивший на  виски.  Дайома  говорила,  что  сей  талисман  способен
защитить от злого колдовства... Может быть, и от  гнева  огненных  демонов
тоже? Может, ему стоило пойти с Рагаром?
     Нет, подумал киммериец, стиснув зубы. Даже если б железное кольцо  на
голове спасло его от палящего жара и сернистых испарений,  чем  и  как  он
сразился бы с демонами? Ни меч, ни секира, ни копье для такого  дела  явно
не подходили, а метать молнии, подобно аргосцу, он не умел...
     Молнии!
     Едва он подумал о них, как с середины склона, тонувшего  в  кромешной
тьме, ударили яркие синие сполохи. Они летели непрерывным потоком, широким
расходящимся пучком, словно стрелы, выпущенные разом  сотней  лучников,  и
каждая  поразила  цель.  Алые  щупальца,  что  со  зловещей  неумолимостью
тянулись от жерла  вулкана  вниз,  к  домам,  рощам  и  городку,  внезапно
вскипели; Конан видел, как огненные фонтаны поднялись  там,  куда  ударили
призрачные синеватые копья молний. Они взметнулись к небу и опали багряным
дождем - побуревшие, бессильные, меркнущие... Молнии, летящие из  темноты,
продолжали хлестать  огненных  змей,  пронзая  их  пылающие  тела;  столбы
пламени, целые светящиеся колонны поднялись вверх, дотянувшись до  голубой
завесы, и киммерийцу померещилось, что она словно высасывает жаркую  кровь
чудищ: они тускнели, замирали, расплывались, не в силах продолжить путь.
     Загрохотало. И, повинуясь раскатам чудовищных барабанов, над кратером
поднялась новая огненная волна, выплеснула на склон  несокрушимым  грозным
валом и покатилась вниз, сотрясая воздух. Это был уже не поток,  не  река:
жаркое и бездонное озеро  изливалось  наружу,  и  его,  казалось,  не  мог
остановить никто.  Огнедышащая  гора  вздрогнула;  с  громоподобным  шумом
рухнули обрамлявшие кратер утесы, и над ними встала вторая багровая стена,
а за ней - третья, четвертая... Не озеро, пламенный океан с ревом струился
на равнины Кардала!
     Но  молнии  продолжали   сверкать,   беззвучные   и   сокрушительные,
превозмогая  натиск  огненного  воинства.  Они   словно   бы   слились   в
сине-фиолетовое зарево, в огромный сверкающий веер, сотканный из  тысяч  и
тысяч стрел; и Конан наконец догадался, где был его центр. Там, в  дубовой
роще на  середине  склона,  против  самой  глубокой  трещины,  рассекавшей
кратер! В том месте, что выбрал Рагар! И где он теперь держит оборону!
     Значит, аргосец не погиб? Он жив и сражается? Конан уже не сомневался
в этом и знал, что взирает на настоящую битву,  божественный  поединок,  в
котором человек, деревья  и  демоны,  молнии  и  раскаленная  лава,  серая
пепельная метель и голубая завеса, ярко сиявшая  в  ночных  небесах,  были
лишь орудиями сошедшихся в схватке богов. Их доспехом  и  щитом,  мечом  и
разящим копьем!
     Задрав голову, киммериец  вгляделся  в  зарево  над  багровой  пастью
вулкана, и на миг ему  почудилось,  что  в  сверкающем  тумане  проступают
контуры гигантского лица -  выпуклый  лоб,  подобный  материковой  тверди,
глаза-пропасти, сурово сжатые  губы,  бескрайние  равнины  щек...  Видение
мелькнуло и исчезло,  оставив  томительное  ощущение  неопределенности,  и
Конан почувствовал, как, несмотря на  жаркие  порывы  ветра,  его  окатила
волна холодной дрожи. Действительно ли он  узрел  лик  божества?  Великого
Митры, Владыки Света, Подателя Жизни? Могущественного бога,  взиравшего  с
небес на битву, что вел его слуга?
     Тянулось  время;  беззвучно  сверкали  молнии,   грохочущие   раскаты
дьявольских барабанов вздымали огненные валы, что с  ревом  выплескивались
на склон, катились вниз и замирали, выбрасывая к звездным небесам  фонтаны
жаркой крови.  Вулкан  рычал  и  выл  на  тысячу  голосов,  но  киммериец,
полуоглохший, со слезящимися глазами, стал замечать, что  атаки  пламенных
ратей слабеют. Видно, Рагар побеждал; грозная Сила Митры превозмогала мощь
подземных богов, что бесновались  в  недрах  огромного  вулкана.  Они  еще
ревели, выхлестывали волны кипящей лавы, с шумом  рушили  скалы,  сотрясая
многострадальный Кардал; но сверкающие копья аргосца разили без  устали  и
без промаха.
     - Похоже, он крепко прижал этих огненных демонов, - произнес про себя
Конан,  прикрывая  ладонью  воспаленные  глаза.  Затем,  окликнув   Хафру,
киммериец велел подать вина и  остался  на  палубе  досматривать  огненный
спектакль. Тут он и заснул, когда грохот стал потише, и сияющий фиолетовый
веер превратился в редкие вспышки молний.


     Солнце еще не поднялось, когда кормчий снова  разбудил  Конана.  Небо
начало светлеть, и на его розовато-жемчужном фоне  темный  конус  вулкана,
притихшего и молчаливого, был отчетливо виден - иззубренные стены кратера,
уступы на западном  склоне,  напоминавшие  гигантскую  лестницу,  травы  и
деревья с наполовину облетевшими листьями,  запорошенные  пеплом,  дубовая
роща... Она казалась на удивление яркой и чистой, словно  серая  метель  и
жар от  лавовых  потоков  совсем  не  коснулись  ее;  темно-зеленые  кроны
сливались на расстоянии в одну огромную шапку, подпертую десятками  темных
стволов.
     Бросив  взгляд  на  эту  картину,  киммериец  повернулся  к  Сандаре,
отметив, что глаза у него налились кровью и смотрят  совсем  уж  в  разные
стороны света - видно, кормчий, как и большая часть команды, не  спал  всю
ночь.
     - Рагар?..
     Шкипер отрицательно помотал головой.
     - Нет, мой господин, он не вернулся. И я не знаю,  что  с  ним.  Люди
боятся ступить на берег... да и, по правде говоря,  после  такой  ночи  им
надо хоть немного подремать.
     Конан  кивнул,  пригладил  взлохмаченные  волосы,  осмотрел   палубу.
Большинство его молодцов валялись у шпигатов и громко храпели; те же,  кто
бодрствовал, напоминали осенних мух. Мощный храп  доносился  и  со  скамей
гребцов.
     - Ладно, пусть спят, - решил он, - а то не смогут ворочать веслами. Я
поднимусь к роще. Жив Рагар или мертв, он должен быть там.
     Спустя недолгое время он шагал по склону, с флягой и  ломтем  мяса  в
руках; мечи аргосца были пристегнуты за  спиной,  их  ножны,  поскрипывая,
терлись о кожаную куртку. Еще  Конан  прихватил  увесистый  мешок  Рагара,
подумав, что там, кроме  одежды  и  монет,  могли  оказаться  какие-нибудь
лекарства. Сам он не слишком хорошо разбирался в искусстве врачевания,  но
сумел бы приложить бальзам к ране и замотать ее тряпицей.
     Отрывая кусок за куском  крепкими  зубами,  киммериец  жевал  мясо  и
прихлебывал вино, пока  фляга  не  опустела  наполовину;  тогда,  помня  о
Рагаре, он прицепил ее к поясу. Он чувствовал себя бодрым и  свежим,  хотя
не спал половину ночи; пища прибавила  сил,  и  он  знал,  что  без  труда
дотащит аргосца до койки в каюте "Громовой Стрелы". А может, и  тащить  не
придется; может, Рагар даже не ранен, а просто спит, свалившись на траву в
смертельной усталости.
     Как бы то ни было, слуга Митры выиграл этот бой! И одержанная  победа
весьма радовала Конана. Не потому, что он считал себя  соратником  аргосца
или беспокоился о жизнях обитателей Кардала;  нет,  у  него  имелись  свои
резоны. Рагар победил, и это значило, что все рассказанное им - правда.  И
то, что он толковал о Силе, даруемой Митрой, и о  наставнике,  умеющем  ее
пробуждать, и о дороге, что вела к его обители... После ночного  сражения,
после этой битвы божественных молний с дьявольским  огнем,  все  сказанное
аргосцем приобретало иное звучание и иной смысл, превращаясь из вероятного
в достоверное, из предполагаемого в доказанное, из  сказки  в  реальность.
Он, смертный человек, сокрушил тьму огненных демонов, отродий Нергала;  он
загнал их под землю,  обескровил,  лишил  силы!  Он,  крохотный  ничтожный
червь, совладал с гневом вулкана, огромного и, казалось бы, несокрушимого;
в глазах Конана это являлось куда  большим  подвигом,  чем  снести  голову
колдуну. Даже Тот-Амону, главе Черного Круга!
     Когда до  дубовой  рощицы  оставалась  едва  ли  сотня  шагов,  Конан
разглядел человеческую  фигурку,  стоявшую  на  коленях.  Сверкнул  первый
солнечный луч, отразившись от  полированной  бронзы  шлема,  и  киммериец,
узнав Каллу, припустил бегом. Тяжелое предчувствие вдруг сжало его сердце;
стремительными скачками он мчался вверх, не обращая внимания  на  то,  что
тяжелый мешок Рагара колотит его по спине.
     Аргосец лежал под дубом, в  круге  опаленной  травы,  и  Конан  сразу
понял, что он мертв. Лицо его и могучее мускулистое тело  казались  словно
бы усохшими; кожа почернела, на висках бледными тенями просвечивали  вены,
темные зрачки широко  раскрытых  глаз  уставились  вверх,  в  наливавшееся
синевой небо. Шелковый камзол, штаны и сапоги  аргосца  были  прожжены  во
многих местах, как будто  он  простоял  всю  ночь  у  стреляющего  искрами
костра;  руки,  сложенные  на  груди  ладонями  вверх,  еще   поддерживали
невидимую чашу, средоточие божественной Силы.
     Смерть,  однако,  не  изуродовала  его.  Благородные  черты  остались
привычно строгими и спокойными, на полураскрытых губах затаилась улыбка, и
даже обгоревшая кожа не портила облик погибшего; воин, нашедший  смерть  в
бою, показался Конану прекрасным.
     Калла, согнувшись, стояла на  коленях  рядом  с  аргосцем  и  легкими
быстрыми движениями гладила его  по  щеке.  Она  выглядела  осунувшейся  и
усталой, но Конан не заметил ни ран, ни ожогов; видно, ей хватило  ума  не
приближаться ночью к изрыгающему пламя кратеру. Да и  кто,  кроме  Рагара,
мог бы подойти к  нему?  Кто  мог  выстоять  здесь,  под  опаляющим  жаром
огненных валов?
     Когда киммериец окликнул девушку, она подняла застывшее лицо и, точно
продолжая начатый еще вчера разговор, сказала:
     - Он был еще жив, когда я его нашла. Я  пряталась  у  берега,  хотела
подняться наверх, помочь ему,  но...  но  не  смогла...  -  Головка  Каллы
удрученно качнулась. - Жар... огонь... я поняла, что сгорю, не  добравшись
до него...
     - Сколько ты здесь сидишь? - спросил Конан.
     - Не знаю... Наверно, половину ночи...  Как  только  смолк  грохот  и
сделалось не так жарко, я сразу пошла сюда... Ты видел - голубое, огромное
колыхалось в небе... было достаточно светло, чтобы искать...  и  он...  он
стонал...
     Конан сбросил мешок на землю,  отцепил  флягу  и  сунул  ее  девушке;
затем, не прикасаясь к телу Рагара, быстро осмотрел его. Как и у Каллы, на
нем не было ни ран,  ни  сильных  ожогов;  кожа,  показавшаяся  киммерийцу
обгоревшей, была просто серой от  пепла.  Тем  не  менее,  Рагар  выглядел
страшно истощенным, словно не ел пятнадцать или двадцать дней.
     - Отчего он умер? И что успел сказать?
     Девушка сделала глоток вина, закашлялась, и Конан осторожно  похлопал
ее по спине.
     - Он... он... Ему пришлось отдать все  силы...  отдать  столько,  что
плоть уже не могла удержать душу... Он  сказал,  что  так  бывает  всегда,
когда  человек  прикасается  к  божественной  мощи...  она   сжигает   его
изнутри...
     - Значит, Митра использовал его, как меч в своей деснице, -  медленно
произнес  Конан.  -  Битва  кончилась,  клинок  выщерблен  и  выброшен  на
свалку...
     - Нет! Нет! - Отчаянный крик Каллы прервал  киммерийца.  -  Он  бился
сам, испрашивая у Митры столько сил, сколько  требовалось  для  победы!  И
Митра давал, посылал ему силу через эти деревья,  давал  и  жалел  его,  и
плакал над ним, но даже бог  -  бог,  ты  слышишь!  -  не  может  даровать
победу... просто даровать... даром... - Ее голос стих, и  последние  слова
Конан едва расслышал.
     Немного помолчав, он спросил:
     - Чего ты хочешь, Калла? Вернешься на судно или...
     Губы девушки упрямо сжались.
     - Я останусь здесь! Хочу похоронить  его...  Знаешь,  -  она  подняла
взгляд на киммерийца, - я ведь дочь рабыни и не знаю своего отца... Может,
я стигийка, может, нет... Но в Стигии у меня не осталось  родных  могил...
тело моей матери просто бросили псам, когда пришел срок...  А  здесь...  -
Она снова бережно погладила мертвое лицо Рагара.
     - Хорошо, - произнес Конан, поднимаясь. - Вот его мешок, Калла; в нем
его вещи и кошели с золотом, которого тебе хватит  надолго.  Мне  -  мечи,
тебе - мешок... - он мрачно усмехнулся.  -  Мы  с  тобой  его  наследники,
девочка.
     - Не только мы, - лицо Каллы вдруг просветлело. -  Не  только  мы,  -
повторила она, - но и все люди на этом острове. Тысячи людей!
     - Ты так думаешь? Что же он им завещал?
     - Жизнь! И я расскажу им об этом! Он их спас, и они - все и каждый! -
должны узнать истину!
     Кивнув, Конан наклонился, неловко поцеловал  девушку  в  перемазанную
пеплом щеку и начал спускаться вниз, к кораблю.


     Рагара похоронили на склоне вулкана,  прорезав  толстый  слой  дерна,
продолбив неподатливый базальт; холмик над  могилой  получился  невысокий,
зато рядом, в десяти  шагах,  шумела  дубовая  роща.  Кряжистые  великаны,
закованные в темную кору, тянули ветви  к  своему  мертвому  предводителю,
негромко напевали что-то печальное, мерно  шелестя  листвой.  Над  рощицей
возносилась вершина вулкана; черная, оплавленная, гигантская, она казалась
памятником, воздвигнутым самим Митрой, желавшим почтить павшего слугу.
     "Громовая Стрела", подгоняемая ударами десяти пар весел,  уходила  от
берега, направляясь на юго-запад. Свежий ветерок раздувал  паруса,  галера
все ускоряла и ускоряла  бег,  горный  склон  откатывался  назад,  таял  в
беспредельной небесной синеве.  Однако  Конан,  обладавший  зрением  орла,
долго еще следил за крохотной фигуркой девушки, скорчившейся у  могильного
холмика. Она сидела там, пока солнце не  поднялось  на  четыре  локтя  над
кратером побежденного вулкана; затем встала, забросила за  спину  мешок  и
медленно  направилась  к  берегу,  к  плодородным  долинам,   к   городку,
раскинувшемуся у бухты, к людям, спасенным от гнева огненных демонов.  Она
шла, чтобы поведать им правду.
     Но захотят ли спасенные услышать истину о спасителе? Впрочем, аргосцу
Рагару по прозвищу Утес это было безразлично; он не  искал  славы  -  даже
посмертной.




                   ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. ИСКУССТВО УБИВАТЬ


                             14. СТРАНСТВИЯ

     Границу меж степью и пустыней Конан преодолел  на  одиннадцатый  день
после выезда из Дамаста. Эта граница не была четкой и определенной; просто
последнее время равнина, по которой он  странствовал  верхом  на  мохнатом
гирканском  коньке,  становилась  все  более  засушливой   и   каменистой,
неприветливой, жаркой и угрюмой. Сочные травы жухли,  сменяясь  верблюжьей
колючкой и  жалким  кустарником;  деревья,  изредка  попадавшиеся  прежде,
исчезли совсем; зато теперь встречались большие  участки  почвы,  покрытые
песком или мелким щебнем. Даже небо изменилось: над травянистой степью оно
было голубовато-блеклым, сейчас же  цвет  его  начал  отдавать  желтизной,
словно в нем, как в огромном вогнутом  зеркале,  отражались  раскинувшиеся
где-то впереди застывшие волны барханов.
     И  все  же,  несмотря  на  постепенность  и   неопределенность   этих
изменений, существовал некий условный рубеж, отделявший степь от пустыни -
особенно обширная полоса каменистой  почвы,  протянувшаяся  с  востока  на
запад на несколько дней пути. Добравшись  до  нее,  Конан  разыскал  руины
старой башни, торчавшие подобно изломанным зубам на  плоской,  выровненной
человеческими руками вершине холма - знак, о котором рассказывал Рагар. От
этой разрушенной древней  твердыни,  сложенной  неведомо  кем  и  неведомо
когда, путь его лежал прямо  на  север.  По  утверждению  аргосца,  Конану
теперь предстояло идти день за днем, словно убегая от солнца - так,  чтобы
его лучи светили в затылок. Если он не собьется с дороги, не  высохнет  от
жажды, не умрет от голода или змеиного укуса, не станет  жертвой  внезапно
налетевшего самума, не канет в зыбучих песках - словом,  если  он  вынесет
все эти тяготы и мучения,  то  рано  или  поздно  увидит  вздымающуюся  на
горизонте горную цепь, будто бы подпирающую небеса, а перед ней - огромный
потухший вулкан с пологими коническими склонами и иззубренной вершиной. Он
будет серо-коричневым, угрюмым и бесплодным - таким же, как  раскинувшийся
за ним хребет; однако у самого подножья внимательный  глаз  заметит  яркую
полоску зелени, словно нанесенную исполинской кистью на  скальный  выступ.
Там - вода, деревья и травы; там - спасение от зноя, отдых  после  долгого
пути; там - обитель наставника, и добравшийся до нее будет жить.
     Конан давно вызубрил наизусть все эти приметы и, разбив под  курганом
свой последний лагерь в степи, уже не прикидывал про себя,  велик  ли  сад
Учителя и с какого расстояния можно его разглядеть. Уставившись  бездумным
взглядом в костер, он сидел, обхватив колени; в пламени  плясали  огненные
саламандры, пытаясь прогнать ночной мрак,  мохнатая  лошадка  похрустывала
травой, еле слышно журчал ручеек - последний источник воды  по  дороге  на
север. Темное небо нависало над его стоянкой, и звезды, горевшие в вышине,
казались искрами костра, улетевшими в безбрежную даль,  в  таинственное  и
непостижимое  пространство,  в  котором  властвовали  боги.  Благостные  и
злобные, ревнивые и безразличные, все они владели могуществом и  силой,  в
сравнении с коими  человек  не  значил  ничего.  Даже  властелин  огромной
державы, повелитель тысяч и тысяч!  Тем  более,  нищий  странник,  одиноко
бредущий в бескрайней степи...
     На миг острое ощущение собственного ничтожества охватило  киммерийца.
"Ты зрелый муж, но не свершил еще ничего великого..." - сказал ему  Рагар,
и это было правдой. В  юности  он  жаждал  благ,  которые  могло  принести
богатство - женщин, вина, хорошей одежды, драгоценного оружия, всего,  что
продавалось и покупалось за золото... Что ж, немало золота  прошло  с  тех
пор через его руки! Немало женщин делили с ним  постель,  немало  отличных
клинков обломал он о вражеские щиты!  Вино,  еда,  резвые  кони,  шелковые
плащи, увесистые кошельки - все это было, и все это он не сумел  удержать,
ибо полагался лишь на свою силу, храбрость и варварское хитроумие. Но силе
его  противостояла  еще  большая  сила,   храбрости   -   многочисленность
противников, а  природному  хитроумию  -  изощренное  коварство  и  тайные
искусства, в которых он был несведущ.
     Да, он побеждал! Он сражался не только  с  людьми,  но  и  с  жуткими
тварями, явившимися с потусторонних Серых Равнин  или  посланных  Сетом  в
наказание  миру!  Нередко  под  его  рукой  сбивалась  сотня-другая  лихих
молодцов,  и  он  на  время  превращался  в  князя,  капитана  или  вождя,
властителя горных перевалов, степного простора или морских дорог... Он вел
своих людей вперед, рубил и резал, захватывал крепости или  корабли,  брал
добычу!
     Но побеждал ли? На деле все его победы оборачивались поражениями, ибо
в конечном счете не приносили ни богатства, ни устойчивого  положения,  ни
власти...
     Власть!
     Он вкусил  этот  яд  в  полной  мере,  командуя  отрядами  наемников,
разбойничьими шайками или разгульной неистовой пиратской вольницей. Но  то
была малая власть - власть, позволявшая ограбить  караван  или  купеческое
судно, взять на щит небольшой  городок,  уничтожить  соперничающую  банду.
Однако он уже догадывался, что в этом мире власть  решала  все;  она  была
важней богатства, грубой силы и хитрости, важнее острых копий и закаленных
клинков. Правда, требовались  и  сила,  и  хитрость,  и  богатство,  чтобы
захватить власть - _н_а_с_т_о_я_щ_у_ю_ власть, позволявшую владычествовать
над душами людскими, над странами  и  городами,  над  богатыми  землями...
Воистину, достичь такой власти - великое деяние!
     Но для великого деяния  нужна  была  и  великая  Сила.  Возможно,  со
временем он обнаружил бы ее в себе самом, в  собственной  своей  душе,  но
сейчас ему казалось, что проще получить ее из рук  наставника,  обучавшего
достойных Искусству Убивать. Это мастерство также являлось великим  -  ибо
как еще проявляется истинная сила? Сила, в его  варварском  представлении,
была нерасторжимо связана с убийством, выражавшим телесную и духовную мощь
наиболее отчетливо и ярко. В хайборийском  мире  убивали  все:  солдаты  и
разбойники - сталью, камнем и бронзой, властители - клинками своих воинов,
маги - тайным чародейством, более страшным,  чем  разящее  железо.  Убитый
всегда был неправ, победитель же получал все - и богатство, и славу. Таков
был  порядок  вещей,  и  оставалось  лишь  гадать,  то  ли  его  установил
пресветлый Митра, то ли сам великий бог - как и все его союзники и враги -
подчинялся этому древнему распорядку. В конце концов, каким бы могуществом
он не обладал, и у него, похоже, не хватало сил тягаться со смертью...
     Вздрогнув, Конан передвинулся поближе к костру - несмотря на  палящий
дневной жар, ночи в степи были холодными. Пламя, быстро пожиравшее  тонкие
ветви кустарника и пучки сухой травы, металось перед ним, вытягивая  вверх
то жаркий рыжий язык, то колеблющийся трезубец; оно было жгучим, опасным -
и все бессильным против твердости камня и обманчивой мягкости песка. Не то
что молнии, которые умел исторгать Рагар!
     И не только он. Теперь киммериец  припомнил  еще  одно  имя,  скрытое
давностью лет, припорошенное пылью  времени...  Фарал!  Странник  в  сером
плаще, который встретился ему на берегах Вилайета то ли тринадцать, то  ли
пятнадцать лет назад... Правда, молнии его были нацелены не в  камень,  но
сраженный ими человек казался крепче гранитной скалы! Теперь, спустя  годы
и годы, Конан понимал, что почтенный Неджес из Шандарата, вполне возможно,
являлся не самым могучим чародеем - из тех, что  встречались  ему  в  иных
странах и в иные времена. Но с этим стигийцем его связывала память юности,
представление об ужасе и бессилии, испытанным едва ли не впервые...  Такое
не  забывается!  Лишь   дремлет   до   поры,   готовое   вспыхнуть   ярким
воспоминанием, жгучим, как пламя костра...
     Фарал убил колдуна огненной  стрелой,  беззвучно  вылетевшей  из  его
ладони...  А  Рагар  смог  усмирить  разбушевавшихся  подземных   богов...
Конечно, он и сам погиб, но разве можно сравнивать мощь тех, кто  способен
залить лавой целый остров, с жалким чародейством стигийца Неджеса!  Разные
силы, разный и результат... Фарал  раздавил  черного  мага  словно  крысу,
одним небрежным ударом - и остался жив; Рагар сражался с грозными демонами
вулканов,  и  погиб...  Но  он  сумел  загнать  их  обратно   в   огненную
преисподнюю!
     Между Фаралом и Рагаром маячила еще чья-то невысокая ладная  фигурка,
чье-то лицо с  веселой  улыбкой  на  пухловатых  губах.  Долгая  дорога  и
раздумья в одиночестве просветляют память,  и  Конану  уже  не  надо  было
напрягаться: он знал, кто пожаловал к нему в гости.
     Малыш! Бритунец, Маленький Брат!
     Этот, по-видимому, не владел таинственной Силой Митры, но был на диво
сообразительным. Сейчас он казался киммерийцу не  слабее  двух  остальных;
там, где  Фарал  с  Рагаром  добивались  своего  колдовством,  малыш  брал
ловкостью и редкостным хитроумием. К тому же, он превосходно владел мечом!
     Впрочем, все трое обращались с  оружием  так,  словно  клинки  еще  в
детстве приросли к их ладоням. Сейчас, будучи в зрелых  годах,  Конан  мог
оценить их мастерство, равного коему ему не  доводилось  видеть.  Да,  эта
троица смогла бы шутя разметать отряд немедийских меченосцев или  полсотни
телохранителей императора Турана!
     Киммерийца, однако, не столь  прельщало  это  неподражаемое  воинское
искусство, как сокрушительное могущество  молний  Митры.  Удастся  ли  ему
овладеть огненной стихией, частицей  божественной  силы,  которой  Великий
Податель Жизни делился с избранными? Да и  захочет  ли  наставник  обучить
сему?
     Ум варвара, практичный и здравый, расчислил все наперед,  подсказывая
цель, к которой  стоило  стремиться.  Конечно,  телесная  мощь,  ловкость,
неутомимость и совершенное владение оружием давали власть - ту, которой он
обладал уже не  раз,  власть  над  десятками  или  сотнями  людей,  власть
капитана, предводителя,  мелкого  вождя.  Но  молнии!  Таинственная  Сила,
нисходившая с  небес,  с  помощью  которой  можно  было  дробить  скалы  и
расправляться с черными колдунами! Да  и  не  только  с  ними  -  с  целым
воинством, если на то пошло!
     Подобное сказочное могущество делало доступной  уже  иную  власть,  к
коей он стремился в последние годы. Он мог сокрушить  любого  из  смертных
владык, забраться на любой трон! Зингары  или  Заморы,  Аргоса  или  Шема,
Немедии или Офира... Даже великого Турана или великой Аквилонии!
     Обеты... Да, Конан помнил об этой клятве, про которую  толковали  все
три Ученика - аквилонец Фарал, аргосец Рагар и  этот  малыш  из  Бритунии.
Наставник требует, чтобы овладевший Великим Искусством применял его только
при обороне либо уничтожая Зло... Но что есть Зло? Жестокий правитель, вне
всякого сомнения! Таких правителей вокруг  имелось  немало,  и  Конан  был
готов сменить любого. Каждого, кто обладал властью  над  десятком  богатых
городов, плодородными землями, замками и сильным войском!
     Кроме того, клятвы и обеты  его  не  пугали.  Слова  всегда  остаются
словами, и даже имя бога, как бы скрепляющее обещание, всего  лишь  слово,
не более того. Боги же, по большей части, невнимательны  к  мелочам;  даже
сам человек  значит  для  них  не  слишком  много  -  что  уж  говорить  о
произнесенных им обетах! Возможно, они имеют значение для магов и  жрецов,
но никак уж не для воинов! Деяния воина можно трактовать и так, и этак,  в
зависимости от ситуации и обстоятельств - тем более, воина-победителя... К
примеру, - думал Конан, сидя у костра в пустынной степи, - что произойдет,
если он, завладев Аргосом  или  Шемом,  двинется  с  армией  в  стигийские
пределы и разорит дотла страну проклятых колдунов? С  одной  стороны,  это
будет нападением; с другой - он  уничтожит  гнусных  поклонников  Сета  во
славу пресветлого Митры! Разве Податель Жизни покарает его за это?  Сочтет
учиненную им резню нарушением клятвы? Очень и очень сомнительно...  Ибо  в
одном боги похожи на людей: каждый из них алчет низвержения соперника.
     Кстати, ни Фарал, ни Маленький Брат ничего не ведали о каре,  которой
Митра подвергал провинившегося. Кара  существовала,  но  какой  она  была,
никто не знал - в том  числе  и  Рагар,  от  которого  киммерийцу  удалось
почерпнуть  большую  часть  сведений.  Рагар  однажды  проговорился,   что
конкретный вид божеского наказания  совсем  не  интересует  Учеников;  они
соблюдали клятвы не из страха перед Митрой, а из любви к нему.  Видно,  по
этой причине никто и никогда не был наказан, ибо обет принимался от  всего
сердца и нарушение его означало для Ученика  духовную  смерть  -  то  есть
такую участь, которая была страшней любой божественной кары.
     Конан не верил в эти бредни; он твердо знал, что за каждый  проступок
полагается совершенно определенное воздаяние.  Так,  конокрадов  в  Туране
разрывали  лошадьми,  грабителей  в  Немедии   вешали,   а   в   Аквилонии
четвертовали,  аргосские  власти  казнили   пиратов   путем   милосердного
усекновения головы, а в Шеме их сажали на кол.  Если  Митра  не  соизволил
объявить наказание отступнику, то, вероятней  всего,  такового  просто  не
существовало,  и  Великий  поступил  с  истинно  божественной   мудростью,
припугнув на всякий случай и кончив этим дело. Но даже если бы Он и  хотел
покарать, то откуда станет ему известно о проступке?  И  как  Он  выдернет
провинившегося из огромного человеческого муравейника, расплодившегося Его
попущением на земле?
     Такие мысли крутились в голове у  Конана  на  всем  длинном  пути  от
Аргоса до этого кургана с  разрушенной  башней,  торчавшего  в  гирканской
степи  в  одиннадцати  конных  переходах  от  Дамаста.  И  чем  дольше  он
раздумывал на подобные темы, тем больше уверялся,  что  может  не  бояться
карающей руки  пресветлого  бога.  Другое  дело,  если  сам  наставник  не
пожелает учить его Великому Искусству...  Тут  ему  оставалось  полагаться
только на свой дар убеждения или удачу.


     Три луны назад  Конан,  вернувшись  с  далекого  острова  в  Западном
океане, покинул "Громовую Стрелу" у аргосского  побережья,  неподалеку  от
Мессантии. Обратная  дорога  к  материку  оказалась  небесприбыльной:  ему
удалось взять пару купцов. У одного трюм  был  набит  винными  бочками,  и
киммериец его отпустил, пополнив лишь свои запасы спиртного; второй вез  в
Стигию шелка, жемчуг и дорогие изделия из бронзы  и  серебра,  по  каковой
причине  сначала  попытался  скрыться,   а   затем   оказал   ожесточенное
сопротивление. Конан  со  своими  людьми  вырезал  всех,  а  затем,  когда
драгоценный груз оказался на  борту  "Стрелы",  велел  поджечь  купеческий
барк.
     Пиратскую галеру, вместе  с  большей  частью  добычи,  он  оставил  в
наследство косоглазому  Сандаре.  Новому  капитану  досталась  все,  кроме
строптивицы Каллы, чем он был изрядно  огорчен;  но  в  Мессантии  нашлось
столько свободных красоток, что Сандара, добравшись туда, через  день  уже
не вспоминал о стигийке.
     Конан же полагал, что девушка, оставшись на Кардале, избавила его  от
множества хлопот. Возможно, ей  не  захотелось  бы  становиться  подружкой
Сандары,  и  она  пожелала  б  сопровождать   прежнего   возлюбленного   в
странствиях... Что бы он тогда делал? Попутчики - а тем более попутчицы  -
Конану были не нужны; он твердо  решил  добраться  до  Учителя  и  освоить
чудодейственные искусства, дававшие власть и над холодной  сталью,  и  над
огненными молниями. Ему предстоял долгий путь на восток, и Калла тут  была
лишней обузой. Действительно, что бы он  стал  с  ней  делать?  Разве  что
продал в хорошие руки на невольничьем рынке в Офире или Шеме...
     Итак, он отправился в дорогу один, с туго набитым кошельком у пояса и
мечами Рагара за спиной.  Клинки  он  почитал  главным  своим  богатством,
памятуя многозначительные слова аргосца -  мол,  это  не  простое  оружие;
правда, пока что их загадочные свойства оставались для  Конана  тайной  за
семью печатями. Купив в Мессантии доброго скакуна, он  переправился  через
Хорот и пересек Аргос  с  запада  на  восток,  не  слишком  отклоняясь  от
побережья. Ему пришлось обогнуть зону густых и непроходимых  лесов  -  тех
самых, под чьим прикрытием в свое время пряталась "Громовая Стрела"; затем
он преодолел границу между Аргосом и Шемом, и через пару дней добрался  до
Асгалуна, крупного шемского порта. Тут он пополнил запасы  провианта,  дал
передохнуть коню, а затем отправился через Эрук  в  Замбулу,  находившуюся
уже на туранской территории. Город этот, как и окружавшие его пустыни, был
киммерийцу отлично знаком; когда-то, лет десять назад, ему уже  доводилось
странствовать в здешних краях. Возможно, он сумел бы разыскать и  кое-кого
из давних знакомых, но, по здравом размышлении,  решил  этого  не  делать.
Испаране, его прежней возлюбленной  из  Замбулы,  было  уже  под  сорок  -
слишком почтенный возраст для женщины, по мнению Конана;  и  наверняка  ее
уже окружала целая куча детей.
     Оставив Замбулу позади, он поскакал к Самарре, а оттуда - в  Аграпур,
славную столицу Илдиза Туранского, где ему  некогда  довелось  командовать
отрядом наемников. Здесь киммериец  тоже  не  стал  задерживаться;  продав
своего жеребца, он сел на один из  кораблей,  ходивших  в  Хаббу,  богатый
торговый город на восточном побережье Вилайета, пересек  морские  просторы
и, после некоторых приключений, добрался до Дамаста, где украл коня.  Этот
самый мохнатый конек и пофыркивал  сейчас  неподалеку,  выискивая  скудные
пучки травы.
     Путешествие оказалось долгим и не всегда удачным. В  Мессантии,  если
говорить начистоту, Конана опознали, и ему пришлось срочно уносить ноги  -
за голову Амры, грозы побережья, была назначена очень  приличная  награда.
Переправляться через широченный Хорот пришлось ночью, в  грозу,  и  только
удачливость киммерийца да выносливость коня  позволили  успешно  завершить
это непростое дело. За  Конаном  гнались  и  на  южном  берегу  реки;  ему
пришлось скакать день и ночь, пока  жеребец  окончательно  не  изнемог.  К
счастью, отряд аргосских стрелков изрядно растянулся, и киммериец, устроив
засаду, перебил пять или шесть человек - наиболее  ретивых,  мчавшихся  за
ним по пятам. Остальные, видно,  решили,  что  собственные  головы  дороже
самой щедрой награды, и оставили Конана в покое.
     В Асгалуне Амру тоже знали слишком хорошо, и там могла повториться та
же история, что в Мессантии. Поэтому, явившись под вечер в  шемский  порт,
киммериец отправился к некоему перекупщику краденого, с которым был знаком
еще с давних времен. Этот  пронырливый  смуглый  шемит  оказал  ему  самое
горячее гостеприимство - то ли  устрашившись  конановых  мечей,  то  ли  в
надежде на дальнейшее сотрудничество. Гость не  стал  его  разочаровывать,
сообщив, что прибыл для переговоров насчет продажи крупной  партии  шелка,
захваченной  совсем  недавно  на   стигийском   корабле   (что   полностью
соответствовало  действительности).  Шемит  и  огромный  варвар  с   жаром
торговались три дня; за это время жеребец отдохнул  и  отъелся,  а  Конан,
используя связи хозяина, раздобыл необходимые припасы. Наконец они ударили
по рукам, и киммериец покинул свое убежище, клятвенно  пообещав  доставить
драгоценный груз в самом ближайшем будущем. По дороге на Эрук  он  хохотал
во все горло, представляя, как его компаньон будет тщетно ждать  обещанные
шелка.
     Добравшись до Эрука - вернее, до его южной  окраины,  где  находилось
множество постоялых дворов и кабаков - Конан на радостях напился.  У  него
хватало и золота, и серебра,  и  тут,  неподалеку  от  знакомых  мест,  от
пустыни, куда можно было при случае улизнуть, киммериец чувствовал себя  в
безопасности. Как оказалось,  зря;  очнувшись  на  следующее  утро,  Конан
обнаружил массу пропаж. Конь, по счастью, остался цел, но кошель, дорожные
мешки и, главное - драгоценные клинки, дар Рагара! - исчезли.
     Потребовав кувшин пива, киммериец осушил его единым духом  и  получше
пригляделся к физиономии кабатчика:  она  выглядела  весьма  плутовской  и
подозрительной. Не говоря ни слова, он  вывел  и  оседлал  жеребца;  затем
пустился в разговоры с  хозяином.  Как  тот  утверждал,  достойный  рыцарь
пропил вчера все - и деньги, и оружие, и теплый плащ, и  запасную  одежду.
Остался лишь конь - наверняка для того, чтобы ограбленный рыцарь побыстрее
убрался с глаз долой.
     Выслушав живописную историю своих вчерашних похождений, Конан вскочил
в седло; затем, наклонившись и  протянув  руку,  дружески  коснулся  плеча
кабатчика. Через мгновение этот хитроумный муж  уже  лежал  перед  ним  на
лошадиной шее, дрыгая ногами и отчаянно вопя. Дождавшись паузы,  киммериец
сообщил ему, что отправляется в бесплодную пустыню - без оружия, без еды и
прочих  запасов;  так  что  кабатчику  придется  сыграть  роль  провианта.
Возможно, достойный рыцарь не  станет  есть  его  сам,  а  использует  как
приманку для шакалов; их мясо все же  не  столь  омерзительно,  как  тощая
плоть ублюдка, обирающего своих постояльцев.
     Кабатчик запросил пощады, ибо огромная рука рыцаря сжимала его шею  с
такой чудовищной силой, что глаза у  плута  полезли  на  лоб.  Засуетились
слуги; словно по волшебству, откуда-то возникли дорожные тюки  гостя,  его
превосходные мечи, объемистый мех с пивом, свиной окорок, каравай хлеба  и
даже слегка отощавший кошель. Разобравшись со  своим  добром,  Конан  явил
милость: отъехав от окраин Эрука подальше, сбросил кабатчика в придорожную
пыль. Скорее всего, мерзавец сломал себе ребра, что славного рыцаря совсем
не обеспокоило;  пришпорив  коня,  он  скрылся  в  песках,  в  направлении
туранской границы.
     В  Замбуле,  Самарре  и  Аграпуре  с  путником  не  случилось  ничего
примечательного - возможно потому, что в сих местах, где ему доводилось  и
разбойничать, и служить в войске, Конан держался поосторожнее.  Во  всяком
случае, он больше не сорил деньгами, а, прибыв утром в туранскую столицу и
сбыв жеребца на базаре, вечером уже покачивался на палубе пузатого  барка.
Стояла самая середина лета, море было тихим и спокойным, как пруд;  слабый
ветерок надувал паруса, и корабль неторопливо полз  на  восток,  к  Хаббе,
влача в своих трюмах расписную посуду и  сукна,  амфоры  с  вином  и  кипы
хлопка,  бронзовые  котлы  и  бухты  пеньковых  канатов,  грубое  парусное
полотно, седла, кожаные ремни, сапоги и расшитые бисером туфли.  Не  самый
пустяковый товар, но и не очень  дорогой;  однако  вилайетские  пираты  не
брезговали и таким. Памятуя про это, Конан  спал  вполглаза  и  все  время
держал оружие под рукой. Ему случалось разбойничать и в  этих  водах,  но,
случись лихим молодцам наскочить на купеческий барк, вряд ли они  вспомнят
былого сотоварища. Во всяком случае, не раньше,  чем  он  уложит  половину
этих ублюдков, думал Конан, ухмыляясь про себя.
     Против ожидания,  путешествие  прошло  спокойно,  хотя  пару  раз  на
горизонте угрожающе вырастали мачты с прямыми парусами и хищные  вытянутые
корпуса пиратских галер. При виде их капитан неизменно приказывал  поднять
повыше  флаг  с  каким-то  странным  вензелем,  напоминавшим  осьминога  с
растопыренными щупальцами, после чего  галеры  прекращали  погоню.  Конан,
наморщив лоб, припомнил значение этого сигнала:  мол,  добровольный  налог
морскому братству уплачен.
     Прошло четыре или пять дней,  и  он  сошел  на  берег  в  Хаббе,  где
пришлось задержаться подольше. Об этом  городе  киммериец  не  знал  почти
ничего - а если б  и  знал,  вряд  ли  поостерегся.  Ничто  не  предвещало
опасности;  вместе  с  группой  туранских  купцов  он  сошел  на  берег  и
отправился  в  ближайший  трактир,   чтобы   отпраздновать   благополучное
прибытие. Он выпил сравнительно немного, если учитывать его огромный  рост
и  чудовищную  жажду  -  может  быть,  парочку-другую  кувшинов   крепкого
золотистого вина - и мирно отправился на покой в отведенную  ему  комнату.
Проснулся же Конан в цепях.
     Местный  чиновник,  опасливо   поглядывая   на   огромного   варвара,
окруженного толпой стражников, зачитал приговор. Киммериец так и не понял,
что вменялось ему в вину: не то  он  кого-то  пришиб  во  время  вчерашней
гулянки, не то его серебро сочли  поддельным.  Повод,  без  сомнения,  был
надуманным и зряшным, но кара показалась ему более чем суровой: рабство  и
гладиаторские казармы.
     Там ему, наконец, растолковали суть дела. Кровавые  потехи  на  арене
являлись любимым зрелищем  хаббатейской  аристократии,  а  Гхор  Кирланда,
местный правитель, буквально коллекционировал отменных  бойцов,  выписывая
их из ближних и дальних стран.  Наемные  воины  его  не  интересовали;  он
предпочитал покупать пленников, захваченных тут и там во время пограничных
стычек или набегов,  стравливая  их  то  друг  с  другом,  то  с  крупными
хищниками, которых отлавливали в окрестностях либо  привозили  из  Вендии.
Жизнь большинства гладиаторов оказывалась недолгой и исчислялась днями, но
попадались и редкостные силачи,  выдерживавшие  два-три  месяца,  а  то  и
полгода почти непрерывных боев.
     Последним таким приобретением Гхора  Кирланды  был  некий  Сигвар  из
Асгарда,  гигант-асир,  заросший  огненной  бородой  до  самых   глаз.   С
неизменным успехом действуя секирой и боевым молотом, он  дробил  кости  и
черепа противников, отделял головы от  шей,  выпускал  кишки  и  перерезал
глотки. Гхор уже отчаялся найти ему равного противника - и тут подвернулся
Конан.
     Киммериец так никогда и не узнал, кому он обязан этим пленением -  то
ли своим спутникам, лукавым туранским купцам, желавшим добиться милости  у
местного властелина, то ли хаббатейскому трактирщику, у  коего  отмечалось
благополучное завершение плавания, то ли  кому-то  из  его  гостей,  среди
которых наверняка скрывались лазутчики Гхора Кирланды. Как бы то ни  было,
Конана сочли достойным скрестить оружие с асиром; его напоили, заковали  в
цепи и осудили.
     Он провел в неволе дней  двадцать  -  сперва  в  крохотной  одиночной
камере, затем в более просторном помещении, разделенном железной  решеткой
на две половины. Все эти клетушки, в  которых  держали  рабов-гладиаторов,
находились в подвалах большого амфитеатра, и в каждой  под  потолком  было
прорублено оконце, тоже забранное решеткой  -  чтобы  бойцы  могли  видеть
происходившее на арене. В Хаббе не практиковались тренировки  и  никто  не
собирался  обучать  пленников  фехтовальному  искусству  -  да  это  и  не
требовалось, ибо сюда попадали только настоящие воины, опытные  и  отлично
владевшие оружием. День за днем они глядели на ристалище, на будущих своих
противников, сошедшихся в кровавой схватке, потом сами поднимались  наверх
из мрачных  казематов,  вступали  в  песчаный  круг,  обнесенный  высокими
стенами, сражались и умирали. Конан не умер; за время сидения  в  одиночке
он убил восьмерых, завоевав репутацию сильнейшего бойца. Он не отказывался
сражаться, только, выходя на арену, каждый раз требовал  свои  собственные
мечи, хранившиеся, вместе  с  прочим  оружием,  в  арсенале  гладиаторских
казарм.
     Убедившись в мастерстве пленника, стражи перевели его в новую камеру,
ту самую, что была разделена решеткой на две половины.  В  том  заключался
глубокий смысл: соседом Конана стал асир Сигвар,  и  два  соперника  могли
теперь рычать один на другого днем и ночью, распаляя ненависть и наливаясь
злобой. Их не собирались стравливать сразу; неприязни полагалось  созреть,
чтобы грядущий бой превратился  в  бескомпромиссную  демонстрацию  силы  и
звериной жестокости. Пока же каждый из фаворитов мог следить в окошко, как
бьется его будущий противник, и гневно реветь, стискивая громадные кулаки.
Кроме того, они швыряли друг в друга фекалиями и обглоданными  костями  да
обменивались ругательствами: Сигвар поносил киммерийцев и  Крома,  называя
его кастратом, Конан осыпал проклятьями рыжих  псов-асов  и  глумился  над
Имиром, Иггом и прочими богами северян.
     Однако мало-помалу скука и тоска пленения  заставили  их  вступить  в
более содержательные беседы; оба  были  в  одинаковых  годах,  оба  немало
поскитались по свету, оба уважали только  силу  и  крепкий  кулак.  Вскоре
выяснилось, что ни тот, ни другой не относятся к числу простофиль, готовых
пачкать арену своей или чужой кровью на  потеху  хаббатейским  нобилям;  к
хаббатейцам оба питали самую жгучую неприязнь.  Когда  это  стало  ясно  и
киммерийцу, и асиру, они перешли к совместным действиям:  ночью  разогнули
железные прутья, сломали решетку на окне и выбрались  наружу.  Им  удалось
вышибить дверь в арсенал  и  расправиться  с  охраной;  затем  последовали
бегство, погоня, отчаянная схватка в степи - и  гора  трупов  хаббатейских
стражей, под которой задохнулся Сигвар. Конан ушел; и в сем  виделось  ему
божественное провидение, сохранившее жизнь тому  из  беглецов,  кто  яснее
представлял свои цели.


     Очнувшись, киммериец потряс головой, прогоняя тягостные воспоминания.
Что жалеть о Сигваре! Славный был боец, и в славе отправился в Валгаллу: с
оружием в руках, перебив тьму врагов, как и положено доблестному воину!
     Мысли его перескочили на другое; потянувшись  к  своим  мечам,  Конан
обнажил их и стал разглядывать, как делал уже не раз. На голубоватой стали
не было ни щербинки, ни зазубринки - удивительно, если вспомнить,  сколько
этим клинкам пришлось  поработать  в  Хаббе!  В  отблесках  костра  металл
холодно поблескивал, и киммерийцу казалось, что он держит на  коленях  две
застывшие струи чистейшей влаги, чудесным образом отделившиеся от  горного
водопада. Нежно приласкав  их  загрубелой  ладонью,  он  бросил  взгляд  в
темноту и прислушался.
     Степь была тиха и спокойна; сухие ветки потрескивали в  огне,  хрупал
травой гирканский конек, где-то в  ночи  резко  вскрикивала  птица.  Конан
полуобернулся, поднял голову. Курган с руинами башни - пятно мрака на фоне
звездного неба -  нависал  над  ним  подобно  окаменевшей  морской  волне,
влекущей в  бесконечность  обломки  разбитого  бурей  корабля.  Ему  вдруг
вспомнилось, что вечером, когда солнце  еще  не  село,  он  не  удосужился
осмотреть древние развалины; костер и ужин казались важнее.  Впрочем,  что
шарить среди древних камней? Наверняка там  не  было  ничего  интересного;
один птичий помет да мышиные норы.
     Тогда, на равнине  под  Хаббой,  завалив  труп  Сигвара  камнями,  он
отправился на восход солнца и вскоре был уже далеко от  проклятого  города
Гхора Кирланды. Он был  неплохо  экипирован;  у  порубленных  хаббатейских
воинов нашлись и фляги с вином, и пища, и теплые плащи, и  даже  кое-какие
деньги - Конан методично вывернул все  кошели,  не  побрезговав  и  медью.
Жаль, что лошади их разбежались во время драки, напуганные запахом крови и
воплями сражавшихся... Без лошади  в  степи  тяжело...  особенно  на  этой
беспредельной гирканской равнине, что протянулась на долгие месяцы пути от
берегов Вилайета до джунглей Кхитая...
     Тем не менее, он добрел до Дамаста,  где  удалось  украсть  коня.  Не
такого хорошего, как тот, что пронес его от Мессантии до Аграпура, но  все
же...  Эти  мохнатые  гирканские  лошадки,  неказистые  на  вид,  были  на
удивление выносливы и...
     Конь тревожно заржал, и мысли Конана прервались.
     Спустя мгновение он был на ногах и напряженно всматривался в темноту,
сжимая свои клинки. Его скакун явно что-то почуял; хрупанье  прекратилось,
словно лошадка, насторожившись, озирала темную  степь.  Волки?  Нет...  За
последние дни он ни разу не видел волков;  да  и  что  им  делать  в  этой
скудной пустыне, где обитают лишь змеи да ящерицы?
     Конан  отступил  от  костра,  погрузившись  в  полумрак;  кто  бы  ни
выслеживал его - зверь, человек или злой демон - не стоило  находиться  на
свету. Он озирался,  прислушивался,  нюхал  воздух,  но  не  мог  заметить
ничего; равнодушная молчаливая  тьма  сгущалась  вокруг,  обволакивая  его
темным плащом. На миг он подумал, что стоило бы подняться наверх, к руинам
башни, где остатки стен послужили бы  неплохой  защитой,  если  нападающих
окажется слишком много... Но бросить  коня!..  Нет,  это  невозможно!  Без
лошади, тащившей  бурдюки  с  водой,  шансы  добраться  до  Учителя  почти
равнялись нулю...
     Вдруг какой-то силуэт мелькнул на границе света и тьмы, и  киммериец,
невольно содрогнувшись, шагнул дальше в тень. Эта фигура казалась смутной,
словно бы сотканной из тумана, из осенней вечерней мглы;  она  парила  над
землей, приближаясь  со  стороны  кургана.  Значит,  в  развалинах  кто-то
прятался? Кто? Заблудившийся путник? Призрак? Дух, не нашедший  дороги  на
Серые Равнины?
     Нет, не призрак... Фигура существа, безмолвно скользившего к  костру,
становилась все более плотной, материальной, и Конан, впиваясь взглядом  в
ее неясные очертания, внезапно понял, что перед ним женщина. Гибкий  стан,
длинное полупрозрачное платье, темные  волосы,  разметавшиеся  по  плечам,
пунцовые губы, белый мрамор щек... Настоящая красавица!  И  выглядит  так,
словно шагнула в эту дикую степь прямо из гаремных садов Аграпура!
     Конь снова испуганно заржал, но Конан, уже  не  обращая  внимания  на
скакуна, направился к костру. Женщина застыла перед ним,  опустив  руки  с
тонкими изящными  пальцами;  ее  одежды  просвечивали  почти  насквозь,  и
киммериец видел стройные  округлые  бедра,  призывно  темнеющий  меж  ними
треугольник лона и две совершенные чаши с алыми бутонами сосков.  Странно,
она манила и, в то же время, отталкивала его...  Но  притяжение  оказалось
сильнее, и Конан, положив мечи рядом с дорожным мешком, спросил:
     - Кто ты?
     - Инилли...
     Словно птица прощебетала в ответ.
     - Где твой дом?
     Она небрежно повела рукой куда-то за спину, не то показывая на  холм,
не то имея в виду север. Но эта красавица не походила на северных  женщин,
светловолосых и сероглазых; разглядывая ее лицо, Конан все больше  терялся
в догадках, ибо подобных ей раньше  не  встречал.  Южанки  были  смуглы  и
подвижны - в крови их  кипело  солнце;  среди  северянок,  зрачки  которых
отливали льдом или серой хмуростью неба, редко встречались темноволосые, с
черными глазами. И ни у тех, ни у других не было пунцовых  припухлых  губ,
ярких, словно лепестки розы!
     - Что ты здесь делаешь? - спросил Конан, не отводя  взгляда  от  лица
женщины.
     Снова неопределенный жест рукой. Внезапно киммериец почувствовал, что
спрашивает не о том; никакого значения не имело, откуда она, как очутилась
в дикой степи, что делает здесь ночной порой. Инилли! Имя ее  звучало  как
птичий вскрик. Инилли! Ее глаза притягивали, не отпускали... Конан  шагнул
вперед. Ближе... еще ближе...
     - Чего ты хочешь? - Голос его звучал  хрипло,  словно  надсадный  рык
боевого рожка.
     - Согрей меня...
     - Хочешь вина?
     - Нет. Согрей меня...
     -  Тогда  подсаживайся  ближе  к  костру,  -  киммериец   кивнул   на
расстеленный плащ.
     Инилли опустилась на колени. Край ее длинного полупрозрачного одеяния
взметнулся, обнажив бедро - такое же беломраморное, как кожа  рук  и  шеи.
Повернув голову, она следила, как Конан расстегивает пояс.
     Стащив затем  сапоги,  он  присел  рядом  с  женщиной,  жадно  вдыхая
исходивший от нее горьковатый аромат. Этот запах туманил сознание.
     - Ну, согрелась?
     - Нет... - Черные зрачки расширились, замерцали, как две звезды.
     - Но ты же сидишь у самого огня!
     - Огонь меня не греет... Мне нужно другое тепло...
     Придвинувшись ближе, Конан  коснулся  ее  бедра.  Оно  было  упругим,
нежным - и холодным, как лед. Его ладонь двинулась выше, задирая невесомую
ткань.
     - Да, я вижу, ты совсем замерзла! - Теперь он  гладил  живот  Инилли,
прислушиваясь к ее участившемуся дыханию. Или то  клокотал  воздух  в  его
собственном горле?
     - Согрей меня...
     - Ты не знаешь других слов?
     - Согрей меня...
     - Согрею... Клянусь Кромом, никто не согреет тебя лучше по эту  и  по
ту сторону Вилайета! - Конан потянул через голову тунику.
     Теперь в глазах Инилли горело  настоящее  пламя.  Ее  пунцовый  ротик
приоткрылся, влажным  перламутром  блеснули  мелкие  ровные  зубки,  соски
отвердели под жадными пальцами киммерийца. Наклонившись, он  впился  в  ее
губы, чувствуя, как язык женщины змеиным жалом скользнул в рот,  защекотал
небо.  Запах,  исходивший  от  нее,  стал  сильнее,   обволакивая   Конана
горьковато-сладким ароматным коконом,  заставляя  позабыть  про  темную  и
дикую степь, про завтрашний переход по пустыне, про цель  его  странствий,
про Учителя, живущего на  склоне  древнего  вулкана...  Все  это  казалось
сейчас неважным и неглавным; нежные груди Инилли прижимались к мускулистой
груди Конана, и тело женщины начало теплеть. Или ему это лишь почудилось?
     Он оторвался от ее губ. Гирканский конек ржал, бил  копытом  в  сухую
землю; Конан  не  слышал  его.  Сейчас  весь  мир  затмили  черные  глаза,
огромные, как  ночное  небо;  и,  как  звезды  в  небесах,  в  них  начали
посверкивать алые искорки - видимо, отблески костра.
     - Ну, теперь стало теплей? - спросил киммериец.
     - Да.
     Она  впервые  улыбнулась  -  довольная,  как  кошка,  приступившая  к
трапезе. И зубки у нее были как у кошки: ровные, но  с  чуть  выступающими
заостренными клычками. Конан положил огромные ладони ей на грудь,  сдавил,
вглядываясь в бездны черных зрачков.
     - Так хорошо?
     - О-ох! Хорошо... хорошо... - проворковала женщина; пальцы ее впились
в плечи огромного варвара. - Хорошо... но будет еще лучше... еще  жарче...
еще слаще...
     Повинуясь слабому толчку ее рук, Конан опрокинулся на  спину.  Теперь
Инилли нависала над ним, изогнувшись дугой;  губы  ее  что-то  шептали  и,
сквозь горячечный дурман желания, к разуму киммерийца пробились слова:
     - Ты, герой... ты, огромный, сильный, прошедший  через  горы,  сквозь
степи и леса... ты, победитель, убийца, владыка над людьми... ты, жаждущий
власти и славы... забудь обо всем... забудь... останься здесь, со мной,  в
моих объятиях... здесь, навсегда... останься, чтобы согреть меня... излить
свою мощь... свою кровь... кровь... кровь...
     Ее пунцовые губы тянулись к шее огромного варвара, туда,  где  билась
голубоватая жилка; клычки, еще мгновение назад совсем крохотные,  внезапно
стали расти, увеличиваться,  нарушая  гармонию  прекрасного  лица;  зрачки
вспыхнули алым. Но Конан не  замечал  ничего.  Ладони  киммерийца  ласкали
нежную кожу Инилли, медленно скользя по упоительному изгибу спины вниз,  к
бедрам; глаза его были полузакрыты, дыхание с  шумом  рвалось  из  могучей
груди, на лбу выступила испарина. Он жаждал эту женщину; он желал ее  так,
как ни одну красавицу в мире;  он  был  готов  остаться  с  ней  навсегда,
согревать ее, любить, делиться своей кровью...
     Ее клыки неторопливо, по-хозяйски  коснулись  горла  Конана.  Она  не
спешила;  жаркая  трепещущая  добыча  была  тут,  рядом,  обещая   двойное
наслаждение: блаженство соития и вкус  свежей  крови.  Сосать  солоноватую
теплую жидкость, ощущая, как  содрогается  в  оргазме,  бьется  и  слабеет
могучее тело... как покидает его жизнь... как холодеет плоть... Что  могло
быть прекраснее! Только чувство насыщения и сонный покой, сладкая дремота,
томительная расслабленность членов, терпеливое ожидание новой жертвы...
     Звон!
     Яростный звон  обрушился  на  Конана.  Серебряные  колокола  гремели,
грохотали, раздирая небеса тревожными раскатами; казалось, мир превратился
в  один  гигантский  ледник,  в  чудовищный  кристалл  хрусталя,  тут   же
разбившийся  на  мириады  осколков,  с  гулом  и  перезвоном  рухнувших  в
неведомую бездну. В этих звуках слышался и лязг стали, мерный топот  копыт
атакующей конницы, звонкие трели боевых горнов, свист  рассекающих  воздух
стрел... Очнувшись, киммериец оттолкнул ведьму  и  сел,  удерживая  ее  на
расстоянии вытянутой руки. Его ладонь лежала на горле Инилли.
     Суккуб! Теперь он ясно видел клыки, выступавшие  меж  кроваво-красных
губ, скрюченные,  словно  когти,  пальцы,  багровые  отсветы  в  глазах...
Суккуб, проклятая тварь! Кровопийца, потаскуха! Едва  не  зачаровала  его!
Если б не этот звон...
     Он быстро оглянулся. Звенели его клинки; сейчас их  мелодия  казалась
едва  слышной,  но  все  еще  различимой.  Непонятно,  что  порождало  эти
тревожные  протяжные  звуки  -  оба  стальных   лезвия   были   совершенно
неподвижны, только голубоватые сполохи ритмично пробегали  от  рукоятей  к
остриям.
     Повернувшись к суккубу, Конан слегка стиснул  пальцы,  с  мстительным
наслаждением ощущая пронизавшую ведьму дрожь.
     - Ну что, так хорошо? - с усмешкой спросил он.
     - Глу-пе-ец... - прохрипела Инилли, и  киммериец  ослабил  хватку.  -
Глупец... Ты  отказываешься  от  дара  счастливой  смерти?  Безболезненной
прекрасной смерти в моих объятиях?
     -  Я  предпочитаю  счастливую  жизнь.  Прекрасную  жизнь  и   объятия
настоящих женщин, а не ночного вампира.
     Пальцы варвара снова  начали  сжиматься,  и  ведьма,  широко  разинув
клыкастую пасть, простонала:
     - От-пус-ти! Глу-пе-ец! От-пус-ти!
     - Нет! Ты же просила, чтоб я тебя погрел, так? И помнишь, что я  тебе
ответил?
     - От-пус-ти! Жал-кий... жал-кий... ку-сок... мя-са... Пи-ща...
     - Я поклялся Кромом, что никто не согреет тебя лучше по эту и  по  ту
сторону Вилайета! - на губах Конана играла жестокая ухмылка. - Кром -  это
мой бог, милашка, и я не хочу его обманывать... Тебе  будет  жарко,  очень
жарко!
     Он встал, одним движением огромной руки свернул шею суккубу и  бросил
обмякшее тело в костер.  Некоторое  время  он  всматривался  в  призрачную
плоть, что корчилась и таяла в огне, затем его глаза обратились  к  мечам,
по-прежнему лежавшим на  дорожном  мешке.  Клинки  больше  не  звенели,  и
сполохи тоже погасли.



                              15. НАСТАВНИК

     Тянулись дни, томительные, как неволя в гладиаторской казарме  Хаббы;
взмахом черных крыл отлетали ночи. Конан то брел по пескам, по бесконечным
пологим барханам и каменистым осыпям, то проваливался в сон, мучительный и
неглубокий, не приносивший ни отдыха, ни облегчения. Ему виделись кошмары:
огненное  жерло  кардальского   вулкана,   гигантские   чешуйчатые   гады,
выползающие  из-под  земли;  чудовища  с   грозно   разверстыми   пастями,
извергающие  пламя;  драконы,  закованные  в  роговую  зеленоватую  броню;
демоны, что жадно следили за одиноким путником с  пылающих  небес.  Иногда
над ним склонялось лицо Инилли - прекрасное,  беломраморное,  холодное;  в
жутком полусне-полубреду он наблюдал за тем, как раздвигаются ее  пунцовые
губы,  обнажая  острые  клыки,   как   пасть   суккуба   медленно-медленно
приближается к его шее - к тому  месту,  где  бились  наполненные  горячей
кровью жилки... Как и прежде, странное чувство охватывало киммерийца;  ему
хотелось разбить череп ведьмы могучим ударом кулака  и,  в  то  же  время,
слиться  с  ней,  познать  до  конца  эту  прекрасную  плоть,  манящую   и
отталкивающую одновременно.
     После ночлега у разрушенной башни гирканский конек, верный  сотоварищ
Конана, протянул еще пять дней - без травы и  почти  без  воды.  Это  было
великим подспорьем; за такое время путник преодолел не один десяток  тысяч
шагов и находился теперь в самом центре  пустыни,  за  которой  вздымались
остроконечные пики горного хребта. Когда лошадь начала  спотыкаться  через
шаг, киммериец забил ее, напился крови, вырезал с  ляжек  несколько  полос
мяса и подсушил их на солнце. В  тот  вечер  ему  пришлось  расстаться  не
только со своим скакуном, но и с большей частью поклажи; теперь он нес два
последних  бурдюка  с  водой,  скудные  запасы  пищи,  оружие  да  колючий
волосяной аркан. Эта веревка, расстеленная кольцом на песке,  спасала  его
ночью от змей.
     Пустыня, по которой он  странствовал,  тянулась  к  северу  на  много
дневных переходов. Тут не было ни воды, ни растительности, ни  животных  -
кроме все тех же змей, мерзких гадов толщиной  в  руку,  которые  питались
неведомо чем. Конан полагал, что они пожирали друг друга,  однако  это  не
объясняло их многочисленности. К счастью, змеи  выползали  на  поверхность
только ночью, когда песок немного остывал,  и  волосяная  веревка  служила
хорошей защитой от них.
     Киммерийцу же приходилось путешествовать днем, под  палящим  солнцем.
Возможно, ночами идти было бы легче, но тогда в светлое время ему пришлось
бы спать, а в этой пустыне ему не встретилось ни скал, ни больших  валунов
- ничего, что давало бы хоть клочок тени. На многие тысячи шагов  тянулись
пески, ровные и сыпучие; их сменяли пологие барханы, похожие на  застывшие
морские  валы,  либо  каменистая  почва,   покрытая   щебнем,   иссеченная
трещинами. Идти по мелким камням было труднее всего; обувь  Конана  вскоре
не выдержала, и теперь, пересекая щебеночные осыпи, он оставлял  за  собой
кровавый след.
     Но все это - и жажда, и раны, и палящее  солнце  -  казалось  ему  не
стоящим внимания. Он не сомневался, что дойдет; он чувствовал  меру  своих
сил и верил, что их хватит, чтобы на равных  потягаться  с  пустыней.  Еще
Конана поддерживала мысль о том, что многие прошли этой дорогой до него  -
десятки, если не сотни людей. Троих он знал сам,  и  хотя  все  трое  были
крепкими людьми,  родились  они  все  же  не  в  Киммерии.  Да,  эти  люди
относились к могучей породе - и аквилонец Фарал, странник в сером плаще, и
Маленький Брат, хитроумный бритунец, и Рагар из Аргоса по  прозвищу  Утес;
однако Конан полагал, что он сильнее любого из  этой  троицы.  Они  больше
знали и больше умели,  им  подчинялись  таинственные  силы  Мироздания  и,
возможно, они лучше владели оружием; но путешествие  в  пустыне  требовало
прежде всего выносливости и грубой физической мощи. Итак, обладая и тем, и
другим, Конан не сомневался, что повторит  путь,  которым  прошли  прежние
Ученики.
     Тем не менее,  он  был  осторожен  и  расчетлив,  как  истый  варвар,
всосавший с материнским молоком умение выживать  всюду  -  даже  там,  где
околеет с голода волк и высохнет на солнце ящерица. Главной  заботой  была
вода - и Конан пил ее крохотными глотками, утром и  вечером,  не  позволяя
себе прикоснуться к бурдюкам во время дневного перехода. Он знал, что  без
воды не сможет есть - чтобы протолкнуть в глотку сушеное мясо, нужно  было
хоть немного ее смочить. В любом другом месте ему удалось бы выдержать без
воды восемь или десять дней и вдвое дольше - без пищи,  но  жаркое  солнце
пустыни выкачивало влагу из тела словно насос; тут он мог рассчитывать  на
два-три дня, не больше.
     Бурдюки тем временем пустели, и вскоре, распоров их ножом,  киммериец
слизал последние капли воды. Это его  не  обеспокоило;  на  горизонте  уже
темнела  иззубренная  темная  полоска  гор.  Еще  немного,  и  он  до  них
доберется, доковыляет, доползет... Однако последнее его не устраивало; ему
хотелось  появиться  перед  Учителем  твердо  держась  на  ногах,  подобно
человеку, а не ползучему гаду. Может быть, эта жуткая  дорога  по  пустыне
являлась своего рода испытанием, проверкой мужества  и  упорства  будущего
ученика? Если  так,  думал  Конан,  надо  приберечь  капельку  сил,  чтобы
встретиться  с  наставником  достойно,  как  положено  воину,   привыкшему
переносить тяготы долгих и трудных походов.
     Памятуя об этом, он исхитрился ночью  изловить  змею.  Большой  риск,
если учесть размеры и подвижность пустынных гадов,  струившихся  по  песку
точно черные молнии; но Конан оказался быстрее. Освежевав свою добычу,  он
съел ее сырой, ибо ни веток, ни травы тут  не  было,  и  наутро  с  новыми
силами отправился в путь. Змеиная плоть показалась ему отвратительной,  но
у нее было одно достоинство: холодная и  скользкая,  она  немного  утолила
палящую жажду.
     Но вскоре жажда  вернулась.  Она  терзала  его  без  перерыва,  будто
голодный зверь, раскаленными клещами сжимала горло, впивалась  в  желудок,
моливший о капле влаги; от нее трескались губы, язык становился похожим на
вбитый в горло кол. Конан, однако,  двигался  вперед,  к  выраставшему  на
севере горному хребту, упрямо переставляя ноги  и  стараясь  не  думать  о
воде; тем не менее, потоки и водопады всего мира звенели у него в ушах.
     Наконец пришел день, когда в воздухе повеяло запахом нагретого  камня
и песчаный грунт под дырявыми подошвами  сапог  словно  бы  стал  плотнее.
Конан поднял голову, смахнул пот со лба и огляделся.
     Перед ним, упираясь в небеса изрезанной  вершиной,  вставал  огромный
бурый конус древнего вулкана.  Его  пологие  склоны,  где  -  сравнительно
ровные, где - покрытые трещинами  или  бугрящиеся  уступами  и  карнизами,
уходили  вверх,  обожженные  солнцем,  иссеченные  ветрами;  следы  старых
лавовых потоков казались застывшими реками с темной  водой.  Над  макушкой
каменного исполина киммериец не заметил ни  дыма,  ни  дрожания  нагретого
воздуха: вулкан был мертв, и мертв давно. Впрочем, быть  может,  он  всего
лишь задремал? Уснул тысячелетним сном, как умеют спать только горы?
     За вулканическим конусом  вздымался  горный  хребет,  темная  мрачная
стена, протянувшаяся с запада  на  восток;  зубчатые  башни,  неприступные
замки из гранита и базальта, остроконечные клыки  скал,  водопады  осыпей,
серые,  бурые  и  черные  утесы.  Ни  травинки,  ни  деревца,  один   лишь
безжизненный камень, такой же мертвый и унылый, как склоны  вулкана...  Но
нет! Его темную  коническую  тушу  у  самого  подножья  рассекала  зеленая
полоска, ясно различимый мазок,  нанесенный  кистью  некоего  милосердного
божества. Оступаясь, еле волоча ноги, киммериец побрел по песку, не  сводя
воспаленных глаз с этой яркой ленточки, сулившей покой и прохладу.
     Глоток воды! Теперь он страстно мечтал  о  нем,  он  чувствовал,  как
влага касается пересохших губ, ощущал  ее  упоительно-свежий  запах...  Он
видел ручей, струившийся  среди  травы,  слышал  звонкие  трели  водопада,
вдыхал насыщенный холодными парами воздух, что  клубится  над  колодцем...
Потом наваждение кончалось, и  распухший  язык  вновь  становился  кляпом,
забитым в глотку; судорожно пытаясь сглотнуть слюну, Конан делал еще  один
шаг, еще и еще, с трудом  переставляя  непослушные  ноги.  Однако  зеленая
полоска на склоне горы постепенно приближалась.
     Солнце прошло зенит, когда он наконец добрел до обрывистого  подножья
горы. Теперь перед ним  возвышалась  довольно  большая  терраса,  заросшая
высокими  деревьями  и  травой;  она  уходила  влево  и  вправо  изогнутым
полумесяцем,  тянувшимся  на  добрых  полторы  или   две   тысячи   шагов.
Сравнительно с гигантским конусом вулкана терраса была невысока,  примерно
в десяток длин копья - даже теперь, полумертвым, Конан  мог  бы  забросить
булыжник в  шелестевшие  на  ее  краю  травы.  Темную  базальтовую  стену,
подпиравшую эту площадку, рассекала широкая лестница, вырубленная прямо  в
скале; ее ступени были выщерблены,  тут  и  там  бурый  камень  пересекали
разломы, нижняя часть, заметенная песком, выглядела полуразрушенной.
     С того места, где находился сейчас киммериец, можно было  разглядеть,
что лестница тянется на довольно значительную высоту; она вела на  террасу
с садом и дальше, на вторую площадку и  нависавшую  над  ней  третью.  Эти
верхние карнизы казались гораздо  меньше  нижнего,  поросшего  зеленью,  и
выглядели пустынными; лишь на среднем Конану удалось  разглядеть  одинокое
дерево и какой-то кустарник.
     Едва шевеля ногами, он направился  к  лестнице  и  начал  карабкаться
вверх. Преодолеть  первые  ступени  было  нелегко;  песок  сыпался  из-под
подошв, сапоги скользили по  отполированному  временем  и  ветрами  камню.
Потом дело пошло легче, и киммериец, обливаясь потом, очутился  наконец  в
саду, на  прямой  и  довольно  широкой  дорожке,  что  вела  к  следующему
лестничному маршу.
     Восхитительная истома охватила его.  Казалось,  поднявшись  чуть-чуть
над жаркой, засыпанной раскаленным песком равниной, он попал совсем в иной
мир, благоухающий, свежий и зеленый; земля тут была покрыта не  бесплодным
щебнем, а сочной  травой,  густые  кроны  деревьев  скрывали  безжалостное
жаркое небо, и где-то неподалеку слышалось журчанье ручья.
     Вода! Не бред, не мираж, не фантомное видение изнемогающего от  жажды
путника - настоящая вода! Конан прислушался к серебряному перезвону струй,
и на миг разум его затмился. Он сделал шаг, другой, потом замер и,  упрямо
сжав потрескавшиеся губы, решительно направился к ступеням. Вода подождет!
Хоть жажда томила его, первым делом он хотел увидеть господина  и  хозяина
сих благословенных мест. Он ничего не тронет тут, ни травинки, ни  листка,
ни капли желанной влаги, пока  не  склонит  голову  перед  наставником.  А
там... там - как решит Учитель! Пусть  он  прогонит  пришельца,  пусть  не
захочет оставить в своем райском саду, но  хоть  напиться-то  позволит!  В
этом Конан не испытывал сомнений; к тому же, он сохранил еще силы, и жажда
не совсем помрачила его разум.
     Итак, бодрясь и стискивая зубы, он  вскарабкался  на  второй  карниз,
который был много меньше первого. Тут взгляду киммерийца предстала  ровная
полукруглая площадка, покрытая  травой  и  обсаженная  со  стороны  обрыва
невысоким плотным кустарником; она простиралась на тридцать шагов в ширину
и вдвое больше в длину. Справа от лестницы,  что  вела  дальше,  на  самый
верх, зиял вход в пещеру; его стрельчатая арка была настолько высока,  что
всадник, поднявшись в седле, не дотянулся бы  до  нее  кончиками  пальцев.
Рядом с аркой рос огромный дуб с темной раскидистой кроной - наверняка тот
самый, который Конан разглядел с равнины; под дубом,  друг  против  друга,
блестели две широкие  каменные  скамьи.  Приблизившись  к  ним,  киммериец
понял, что то были просто два отполированных  временем  базальтовых  блока
без спинок и подпор; на каждом мог улечься мужчина его роста.
     Затем глаза Конана метнулись к дубу. Там, прижавшись спиной к стволу,
стоял человек - босой,  в  набедренной  повязке,  перехваченной  нешироким
кожаным пояском. Его гладкая  смугловатая  кожа  резко  контрастировала  с
бугристой корой, фигура - рядом с могучим деревом  -  казалась  еще  более
маленькой и хрупкой, чем на самом деле. Человек этот выглядел  старым,  но
не  дряхлым;  на  лице  его  не  проступали  морщины,  в  черных,  коротко
подрезанных  волосах  не  мелькала  седина.  Лишь  взгляд,   спокойный   и
уверенный, выдавал возраст; зрачки редкостного янтарного оттенка  казались
двумя крохотными солнечными дисками, готовыми  озарить  сиянием  лицо  или
метнуть всесокрушающую молнию.
     Конан не испытывал трепета перед людьми - да и перед богами  тоже,  -
но тут он почувствовал, что ноги его начали дрожать. Была  ли  тому  виной
усталость после долгого и тяжкого пути или пронизывающий  насквозь  взгляд
старца? Странная сила, таившаяся в суровом изгибе рта, твердых  очертаниях
скул  и  подбородка,  в  четком  росчерке  густых   бровей,   похожих   на
распластанные крылья хищной птицы, смущала огромного варвара. Нерешительно
он шагнул вперед, потом опустился на колени.
     - Да будет с тобой благословение Митры,  Учитель...  -  Голос  Конана
звучал хрипло, словно в опаленном его горле  перекатывались  жаркие  пески
пустыни.
     - Омм-аэль! Да славится Великий! - раздалось в ответ.
     Некоторое время  старик  в  молчании  смотрел  на  киммерийца,  потом
медленно, не торопясь, направился к нему, обошел - раз, другой, третий,  -
оглядывая с ног до головы. Хотя Конан стоял на коленях, лица их  оказались
прямо друг против друга - наставник и в самом деле был невысок. Брови  его
сдвинулись,  и  Конан,  встретившись  взглядом  со   старцем,   вздрогнул:
золотистые зрачки пылали, словно раскаленные уголья. У человека  не  могло
быть таких глаз! Он припомнил свой давешний сон - там, на  корабле,  когда
Рагар, Фарал и Маленький Брат явились ему  все  трое...  Видно,  не  врали
ученики, говоря, что их наставник стоит ближе к богам, чем к людям!
     Старец что-то пробормотал себе под нос -  словно  коршун  заклекотал;
голос  его  показался  киммерийцу  резким,   хрипловатым,   повелительным.
Напрягая слух, он начал разбирать отдельные слова.
     - Крепкий  парень...  крепкий  и  острый,  как  наточенная  секира...
сильный, очень сильный... однако не слишком молод... хмм...  зато  здоров,
как бык... северянин... северяне хорошие бойцы, но злы  и  неистовы...  не
умеют владеть собой... хотя бывает по-разному... да,  по-разному...  этот,
похоже, терпелив... терпелив и упрям...
     Казалось,  наставник  спорит  сам  с  собой,  взвешивая  все  "за"  и
"против"; его голос то падал до шепота, то становился отчетливым и  ясным.
Конан ждал, склонив голову и стоя на коленях. В глотке  у  него  будто  бы
скреблись когтистые паучьи лапы, томительная жажда мучила  все  сильней  и
сильней, яростное солнце пекло затылок, обрушивало на  темя  удары  жарких
беспощадных кулаков - туда, где он застыл в  позе  полной  покорности,  не
досягала древесная  тень.  Прикрыв  воспаленные  глаза,  он  погрузился  в
полузабытье;  неразборчивые  речи  Учителя  звучали   бормотаньем   грифа,
топчущегося около падали.
     Внезапно  сухая  рука  с  сильными  цепкими  пальцами   сжала   плечо
киммерийца, заставив очнуться.
     - Пойдем! - Рука потянула его вверх,  и  Конан  поднялся.  -  Пойдем,
парень, отдохнешь с дороги!
     Они зашагали  ко  входу  в  пещеру:  невысокий  быстрый  хозяин  чуть
впереди,  гость,  едва  передвигавший  ноги,  следом   за   ним.   Миновав
стрельчатую арку и  скрывшись  от  жаркого  солнца,  Конан  с  облегчением
вздохнул и огляделся.  Подземный  покой,  порог  которого  он  только  что
переступил, выглядел обширным и хорошо освещенным - потоки солнечных лучей
струились и со стороны входа,  и  сквозь  круглое  отверстие,  пробитое  в
потолке. Слева и справа темнели проемы, ведущие,  должно  быть,  в  другие
камеры и гроты; напротив входной арки располагался  огромный  очаг,  а  по
бокам, на вбитых в стену крюках и вырубленных в  камне  полках,  висело  и
лежало оружие.
     Подобного собрания Конан не видел нигде! Ни  у  властителей  Замбулы,
Шадизара, Бельверуса или Кордавы,  ни  при  дворе  богатейшего  из  земных
владык, повелителя Турана! Ни в Стигии, ни в  Шеме,  ни  в  Аргосе,  ни  в
Офире! Ни в одной из стран, ни в одном из великого множества городов,  где
ему случалось побывать, разбойничая  или  честно  впрягаясь  в  солдатскую
лямку! Впрочем, мелькнуло у него в голове, чему тут удивляться:  наставник
обучал Великому Искусству Убивать, и всему, что подходило для  этой  цели,
нашлось место на просторной каменной стене.
     Тут были пики - длинные рыцарские  из  Аквилонии  и  Немедии,  и  те,
которыми вооружали пеших фалангитов, с древками, окованными железом; копья
с одним или двумя наконечниками  и  трезубцы,  оружие  Кхитая;  ассегаи  с
лезвиями длиной в  локоть  и  метательные  дротики  из  всех  стран  мира;
протазаны, щетинившиеся лунообразными лезвиями. За ними  сверкали  мечи  -
короткие и длинные, прямые, изогнутые и подобные морским волнам, с эфесами
под одну или обе руки; тяжелые эспадоны и ятаганы, расширявшиеся к  концу,
соседствовали  с  изящными  саблями,  кинжалами,  метательными  ножами   и
походившими на змей  клинками  из  Зингары.  Отдельно  висели  алебарды  и
секиры, боевые молоты и топоры, цепы, кистени, гладкие и шипастые  булавы,
луки, самострелы, арбалеты, пращи. Много было  и  такого  оружия,  которое
оставалось  Конану  неизвестным  и  выглядело  странновато  -  к  примеру,
небольшие стальные звездочки и диски с заточенным  краем  или  соединенные
цепочкой гладкие палки.
     Очарованный зрелищем  смертоносной  стали,  блестящего  полированного
дерева, кости и  рога,  что  пошли  на  древки  и  рукояти,  Конан  замер,
уставившись на очаг и арсенал, размещавшийся вокруг него. Потом глаза  его
обежали остальную обстановку пещеры: жаровню, подвешенную над очагом, пару
массивных столов, скамьи, табуреты и кресла с жесткими сиденьями, полки  с
нехитрой кухонной утварью, лари и свисавшие  с  потолка  гирлянды  сушеных
трав. Наконец он услышал сладостные звуки водяного перезвона - в одной  из
ниш сверху сочилась влага, капля за каплей собираясь в  огромной  каменной
чаше.
     - Садись, - Учитель похлопал ладонью  по  скамье.  Конан  снял  мечи,
присел, положив их рядом с собой; лицо его было  неподвижно,  губы  крепко
сжаты. Старец покосился на него, затем - на оружие, хмыкнул  и,  достав  с
полки кувшин, направился в дальнюю нишу - ту самую, где, не прекращаясь ни
на миг, звенела капель.
     - Пей! - Кувшин, полный хрустальной влаги, опустился  на  стол  перед
киммерийцем. Он протянул к нему руки, стараясь, чтобы пальцы не дрожали, и
ощутил восхитительный холод шероховатой запотевшей глины.
     - Спасибо, Учитель, - Конан осторожно смочил губы, потом сделал  пару
глотков и отставил кувшин.
     - Еще? - Старец приподнял бровь, похожую на крыло коршуна.
     - Хватит... - с хрипом выдохнул киммериец. -  Я  не  пил  три  дня...
Теперь надо обождать.
     - Хмм... Терпеливый! - это прозвучало с явным одобрением. - Не первый
раз в пустыне?
     - Не первый.
     Наставник замолк, посматривая то на мечи  Конана,  то  на  его  лицо;
затем неожиданно спросил:
     - Откуда?
     - С западного побережья... - в горле у Конана хрипело и  булькало.  -
Чтобы  добраться  до  тебя,  я  прошел  Аргос,  Шем,  туранские   пустыни,
перебрался через Вилайет, а потом...
     Старец движением руки прервал его.
     - Меня не интересует, где ты бывал и что делал раньше.  Я  спрашиваю,
откуда ты родом!
     - Из Киммерии, Учитель. Мое имя...
     Снова резкий жест.
     - Это мне тоже не важно. Дай-ка  сюда  свое  оружие,  киммериец.  Оба
меча!
     Конан распутал перевязи и, не вынимая клинков из ножен,  протянул  их
старцу рукоятями вперед. Учитель прихлопнул ладонью  по  столу;  повинуясь
этому молчаливому приказу, киммериец опустил мечи на  гладкие  оструганные
доски.
     Старик, склонив голову к плечу, долго рассматривал то  один  меч,  то
другой; сейчас он еще больше напоминал  нахохлившуюся  хищную  птицу.  Его
пристальный немигающий взгляд скользил  по  ножнам  к  перекрестью  гарды,
затем вдоль рукояти и обратно к ножнам - неторопливо, основательно, словно
ему требовалось разглядеть каждую царапину  и  каждое  пятно  на  потертой
коже. Конан мог поклясться, что старец никогда не видел раньше этих мечей;
и, в то же время, он как будто узнавал их.
     Наконец, коснувшись рукоятей  кончиками  пальцев,  Учитель  ненадолго
прикрыл глаза и замер; лицо его окаменело, он словно  бы  прислушивался  к
чему-то, мысленно вопрошая сталь  и  кожу.  Вдруг,  не  поднимая  век,  он
поинтересовался:
     - Где взял? Не твое!
     - Теперь мое, - ответил Конан;  он  бережно,  обеими  руками,  поднял
кувшин и приник к холодному горлышку. На этот раз он позволил себе  выпить
пять глотков. В горле у него больше не хрипело.
     Сухие ладони старца погладили мечи - от рукоятей до середины ножен.
     - Их носил один из наших... - пробормотал он.
     - Рагар из Аргоса, по прозвищу Утес.  Просил  передать  тебе  поклон,
Учитель. Его уже нет в живых.
     - Утес... - Старик задумчиво покачал головой. - Омм-аэль! Да  упокоит
Великий его душу в мире! Мне кажется, я припоминаю этого парня... Смуглый,
как ты, с темными волосами... Как он умер?
     - Как подобает  бойцу.  Сразился  с  огненными  демонами  на  далеком
острове, что лежит в западных морях, за краем земли.
     - Сразился - и победил?
     - Победил, - Конан, отхлебнув несколько глотков, вытер  ладонью  рот.
Его могучее тело быстро восстанавливало былую  мощь.  Вот  если  б  старик
расщедрился еще на кусок мяса... Но мясным в пещере не пахло; в ней витали
запахи  кожи  и  железа,   смешанные   с   ароматами   фруктов,   меда   и
свежеиспеченного хлеба.
     Словно подслушав мысли гостя, Учитель снова поднялся, подошел к очагу
и начал копаться там, что-то собирая с  жаровни.  Затем  он  открыл  ларь,
оглядел полки с припасами и довольно хмыкнул. Вскоре  на  столе  появилось
блюдо с лепешками, миска меда, яблоки,  виноград  и  еще  какие-то  плоды,
которых киммерийцу прежде не доводилось видеть - желтые, похожие на  месяц
в новолунье, и другие, в плотной темно-зеленой кожуре. Невзирая на  голод,
Конан глядел не столько на все это изобилие, сколько  на  самого  Учителя;
теперь, когда жажда перестала мучить его и  мутная  пелена  перед  глазами
слегка рассеялась, он видел, как точны и легки  движения  старца.  Учитель
словно скользил по каменному полу, едва прикасаясь к нему босыми ступнями;
жесты его, стремительные и в то  же  время  плавно-неторопливые,  казались
исполненными гармонии и силы.
     Конан чувствовал, что сила эта не выставляется напоказ. Она таилась в
самом существе наставника, как  драгоценный  булатный  клинок  в  невидных
ножнах, как крепкое старое вино в амфоре из грубой глины. Но сейчас, когда
он собирал на стол, то склоняясь  над  ларем,  то  привставая  на  носках,
вытягиваясь и оглядывая полки,  скрытая  мощь  прорывалась  в  каждом  его
движении, словно блеск обнаженной стали, на  мгновение  покинувшей  темный
кожаный чехол.
     - Ешь! - Старик опустил на стол последнюю миску - с крупными  орехами
- и уселся напротив Конана. Тот протянул руку  к  лепешкам,  выбрал  одну,
макнул в мед и с наслаждением принялся жевать. Теперь пронизывающие  глаза
Учителя не тревожили киммерийца; старик явно не собирался смущать гостя, и
взгляд его, казалось бы бесцельно, блуждал по  стенам  и  потолку  пещеры.
Блюдо с лепешками быстро пустело, как и миски с медом и орехами.
     - Зачем пришел?  -  спросил  старец,  когда  Конан,  сыто  отдуваясь,
принялся расстегивать ремень на поясе.
     - Хочу поучиться у тебя, отец мой. Если не прогонишь...
     - Похоже, ты и так обучен всему,  что  тебе  надо  знать,  -  Учитель
окинул быстрым взглядом могучую фигуру киммерийца.
     - Нет. Я владею мечом и копьем, луком и секирой, но есть много людей,
которые умеют делать то же самое. Рагар - на том острове в западных  морях
- сражался иначе.
     - Значит, ты хочешь научиться убивать лучше всех?  -  Янтарные  глаза
старика снова уставились в лицо Конана. Он моргнул; после сытной еды  веки
наливались сонной тяжестью.
     - Да, наставник. Я видел, как бьются твои ученики... им подвластна не
только сталь... я тоже хочу испепелять своих врагов молниями.
     - Зачем?
     Конан задумался. Конечно, ответ был ему ясен; вот только  устроит  ли
он Учителя? Добираясь с берегов Западного океана к  этой  пещере  на  краю
мира, он мечтал о могуществе и власти, о великих завоеваниях,  об  армиях,
перед которыми содрогнутся империи и королевства, о славе...  Но  подобные
вещи не стоили для Учителя ничего; возможно, даже меньше, чем ничего.  Или
это было не так?
     Солгать? Он чувствовал, что под  этим  немигающим  взглядом  язык  не
повернется произнести лживые слова; старец видел  его  насквозь.  Внезапно
Конану почудилось, что резкие черты  Учителя  напоминают  гигантский  лик,
явившийся ему в голубом тумане, висевшем над кардальским  вулканом;  такие
же бездонные глаза, выпуклый лоб, крепко сжатые губы... Неужто наставник и
в самом деле сродни божеству? - мелькнуло  в  голове  сквозь  накатывавшие
волны дремоты. Киммериец потер висок, пытаясь прогнать сон, и пробормотал:
     - Зачем? Разве это не ясно, отец мой? Клянусь  Кромом,  разве  каждый
воин не мечтает о победе? А как победить, не убивая?
     - Клянешься Кромом... - по губам Учителя скользнула улыбка  -  первый
раз с момента их встречи. - Кто он такой?
     - Наш киммерийский бог. Грозный! Тот,  кто  поклоняется  ему,  должен
твердо держать меч в руках.
     - Если ты станешь  моим  учеником,  тебе  придется  забыть  о  Кроме.
Омм-аэль! Великий Митра не любит убийств.
     - Но ты же обучаешь воинов по Его повелению!
     - Да, обучаю. Но это не значит, что  им  дозволяется  махать  клинком
направо и налево и жечь молниями людей! Я учу, и я беру плату  за  учение.
Немалую, парень!
     - Назови ее, отец мой.
     Наставник устремил взгляд вверх, к широкому круглому проему в потолке
пещеры;  лицо  его  стало  задумчивым,  резкие  черты  смягчились,  словно
разглаженные невидимой рукой божества.
     - Вот моя плата, - медленно произнес он, покачивая в воздухе пальцем.
- Ученик должен помнить, что служит Митре, а пресветлый Митра, как  я  уже
сказал, не любит убийств.
     Конан  кивнул,  превозмогая  дремоту.  Он   попытался   сосредоточить
внимание на пальце Учителя; голова его начала мерно покачиваться в такт  с
движениями руки старика.
     - Митра повелевает - ученик должен исполнять. На  то  великий  бог  и
дает ему Силу. Ученик - Его оружие; он - гиря, которую бог бросает в чашу,
чтобы поддержать Равновесие...
     Снова  кивок.  Казалось,  сухой  палец   старца   обладает   странным
гипнотическим воздействием; Конан уже не мог оторвать от него взгляда.
     - Ученик должен уничтожать  тех,  от  кого  бог  отвел  свою  руку...
нечисть, демонов, черных магов, властителей,  творящих  зло,  жрецов,  что
приносят кровавые жертвы...
     Конан покорно кивал; за науку, преподанную  Учителем,  он  был  готов
уничтожить всех этих ублюдков и еще множество других, не достойных взирать
на свет Митры. Он подумал о том, что благой бог наверняка отвел свою  руку
и от алчных купцов, и от  вельмож-лихоимцев,  и  от  сборщиков  налогов  и
всяких  богатеев,  наживших  добро  неправедными  путями.   Что   касается
властителей, то каждый из них сеял зло в меру своих сил и,  следовательно,
подлежал  уничтожению.  Вместе  со  всеми  советниками,   телохранителями,
стражами и войском!
     - Ученик может убивать, защищаясь  или  защищая  других  -  тех,  кто
нуждается в помощи и покровительстве. Однако в этом надо  знать  меру:  не
убивай бегущего, пощади того, кто  просит  пощады,  не  поднимай  руки  на
сдавшегося, сохрани жизнь раскаявшемуся. Помни - бог  смотрит  на  тебя  и
взвешивает твои деяния! Он добр, он милостив, но  не  простит  отступника,
нарушившего обет!
     Слова, слова! Конан снова кивнул, навалившись грудью на  стол;  спать
хотелось неудержимо. Вряд ли Митра приглядывает за каждым из  своих  слуг,
подумалось ему; на такое дело не хватит глаз  даже  у  бога.  Или  же  сам
Учитель играет роль представителя  божества,  неким  таинственным  образом
присматривая за своими питомцами, рассеянными по всем  землям,  странам  и
городам? Тоже вряд ли... То, что не под силу богу, не сумеет  совершить  и
полубог.
     - Вот моя плата, моя цена! - повысив голос, произнес Учитель, и Конан
очнулся. - Готов ли ты ее заплатить?
     Киммериец подпер голову  кулаком;  усталость  наваливалась  на  него,
пригибала вниз, застилала взор, тонким комариным писком  звенела  в  ушах.
Дело сделано! Наставник напоил и накормил его, и, похоже, собирался  взять
в ученики... Иначе зачем бы старец начал перечислять  все  эти  условия  и
запреты?
     - Я должен сказать слова клятвы?  -  невнятно  пробормотал  Конан.  -
Какие, отец мой?
     - Ты хочешь стать моим учеником?
     - Да.
     - Этого достаточно, Секира.
     Голова Конана уже лежала на столе, меж пустым кувшином и  блюдом,  на
котором громоздились огрызки плодов. Сон  и  усталость  побеждали;  теплая
истома  разливалась  по  могучему  телу  варвара,  затуманивая  мысли.   В
последнем усилии он прошептал:
     - Секира? Почему - Секира?
     И услышал в ответ:
     - Таким будет теперь твое имя.


     Когда новый ученик заснул, сломленный усталостью, старец долго глядел
на него, в задумчивости поглаживая бровь. Немигающие глаза наставника были
широко раскрыты, но сейчас они  не  походили  ни  на  крохотные  солнечные
диски, ни на золотистый ястребиный зрачок; потемнев,  они  превратились  в
шарики старого коричневого янтаря,  погруженные  в  белый  мрамор  белков.
Наконец старик поднялся, прибрал со стола, двигаясь бесшумно и  быстро,  с
плавной  грацией  двадцатилетнего  атлета,  затем  вышел  из  пещеры.   Он
направился к раскидистому дубу, обычному месту  своих  медитаций,  и  сел,
скрестив ноги, меж выступающих из земли корней. Глаза его  потускнели  еще
больше; сейчас они казались почти черными  -  два  бездонных  провала  под
росчерком крылатых бровей. Опустив веки, Учитель сделал несколько глубоких
вдохов и застыл в неподвижности. Солнце, око благого бога, шло  на  закат;
налетевший с равнины ветерок доносил запах нагретого песка и свежий аромат
зелени с нижней террасы.
     Старец был взволнован -  вернее,  не  ощущал  привычного  покоя,  ибо
волнение, как и многие другие чувства, давно отгорело в его  душе.  Однако
он  не  являлся  холодным  и   рассудочным   существом,   отринувшим   все
человеческое, забывшим и род, и корень свой в долгой череде прожитых  лет;
он сохранил способность испытывать любопытство, удивление и даже жалость -
покуда все это не мешало исполнять свой долг.
     Долг!
     Долг был превыше всего  -  превыше  плотских  радостей,  сострадания,
страха и любви, превыше горестей людских, превыше жизни и превыше смерти -
ибо, в определенном смысле, от выполнения его зависели и жизнь, и смерть.
     Где-то внизу, в неизмеримых земных  глубинах,  несокрушимыми  скалами
застыли гиганты, первотворения Митры; некогда они владели миром, теперь же
держали его на своих плечах. Теперь, по  воле  Пресветлого,  эти  исполины
являлись фундаментом Великого Равновесия, его  опорой  и  надежным  щитом,
воздвигнутым божественной рукой. Они стояли недвижимо, ибо если б  дрогнул
хоть один, земную твердь и все, что живет и плодится на ней,  постигли  бы
неисчислимые бедствия - много большие тех, какими грозили Кардалу огненные
демоны.
     Учитель знал, что придет час - в некоем отдаленном и неясном  будущем
- когда гиганты, столпы мира, не  выдержат  его  чудовищной  тяжести.  Что
произойдет тогда?  Если  Первосотворенные  будут  повержены,  мир  рухнет,
погрузившись  в  хаос;  исчезнет  все  живое,  смешаются  горы   и   моря,
растворятся в энергии вечного  астрала,  и  даже  глаза  богов,  злых  ли,
благостных иль равнодушных, затянет смертной пеленой. Кончится Мироздание,
завершится  Вселенная,  что  творилась   в   долгой   борьбе   великих   и
могущественных сил, перед которыми человек - пылинка в луче света!
     Однако в древнем пророчестве говорилось, что мир скорее всего избежит
полной гибели: Первосотворенные дрогнут, но устоят. Правда, и такой  исход
не сулил ничего  хорошего.  Твердь  земная  расколется,  разойдется,  воды
Западного океана зальют Шем и Коф, дотянутся на севере до Заморы, а на юге
- до  Вендийского  моря...  Погибнет  Ванахейм,  побережье  пиктов  станет
островом, пролив отделит Иранистан от Пунта и Зембабве,  огромный  материк
Му погрузится в пучину морскую... Вскипят  океаны,  рухнут  горы,  пустыни
расстелют песчаные ковры на месте степей и лесов, надвинутся ледники, реки
повернут вспять... Люди, вероятно, не уцелеют - разве что горсточка здесь,
кучка там. И их потомкам придется позабыть о городах и пашнях;  убогими  и
сирыми будут скитаться они по земле, обезображенной потопами и огнем...
     Эта катастрофа могла наступить  и  раньше,  чем  предполагалось,  ибо
среди богов не было согласия и многие из  них  в  неразумии  своем  опасно
раскачивали Весы Мира. А ведь на исполинов, державших его,  и  так  давила
непомерная тяжесть! И она росла не  только  тогда,  когда  злобные  демоны
колебали земли  и  воды;  людские  горести  и  страдания,  накапливаясь  в
астрале, тоже были добавочной ношей, давившей на  плечи  тех,  кто  служил
опорой Великого Равновесия. И долг Учителя заключался  в  том,  чтобы  это
бремя не стало чрезмерным. Омм-аэль!
     Для того Митра, Податель Жизни, Хранитель Равновесия, и  повелел  ему
готовить бойцов, способных отразить удары злобной  мощи  Сета,  помериться
силой с демонами и черными магами!  То  были  юноши,  чистые  сердцем,  не
искавшие ни власти, ни славы, ни богатства, верные и отважные;  и  тех  из
них, кто, кроме бескорыстия, храбрости и крепких мышц,  умел  слушать  зов
Митры, благой бог наделял особым даром, предлагая  каждому  такую  частицу
своей божественной Силы, какую мог вместить и вынести хрупкий человеческий
разум. Наставнику же полагалось пробуждать сей дар,  лелеять  и  пестовать
его, как слабую искру, что слетела в душу  человека  из  небесного  костра
Пресветлого...
     Да, но избраннику Митры полагалось быть юным,  чистым,  бескорыстным!
Тот же, кто пришел к нему этим днем...
     Он был крепок, отважен и мог услышать  божественный  зов,  но  других
достоинств Учитель обнаружить пока не сумел. Владеющему  энергией  астрала
не слишком сложно разобраться в душе варвара, как бы тот ни пытался скрыть
свои  намерения  и  мысли,  как   бы   ни   хитрил,   ни   умалчивал,   ни
изворачивался... Аура этого киммерийца, которую  старик  ощущал  столь  же
отчетливо, как видел его лицо, казалась  расплывчатой  и  мутной,  хотя  и
наполненной эманацией силы, первобытной стихийной мощи, дарованной  Митрой
лишь исполинам - тем, на чьих плечах покоился мир. Возможно, Секира был из
их рода? Возможно, в жилах его текла капля крови Первосотворенных? Но  как
такое могло случиться?
     Впрочем, загадка сия не тревожила старца; другое  являлось  предметом
его раздумий. Верно ли он поступил, согласившись учить  этого  северянина?
Ведь пришелец отнюдь не был бескорыстен и чист, да  и  не  слишком  молод,
если на то пошло! Сложившийся  человек,  не  склонный  пожертвовать  своей
свободой ради божественных целей, явно стремящийся к богатству и власти...
авантюрист, привыкший играть и собственной  жизнью,  и  жизнями  тех,  кто
встретился ему на пути... убийца-варвар, пират и наемник... Без  сомнения,
он не был лишен какой-то доли  природного  благородства  и  мог  совершить
бескорыстный поступок, но Митра требовал  от  учеников  гораздо  большего.
Исполнения своей воли! Преданного и долгого служения!
     Наставник сомневался, что пришедший к нему северянин способен на это.
Омм-аэль! Да понял ли он смысл принесенной только что клятвы?! Или счел ее
зряшным делом, пустой отговоркой, старческой причудой?
     Погрузившись в транс, Учитель искал ответ, пытаясь разрешить мучившие
его сомнения. Его предшественники однако молчали;  еще  никогда  прошедший
пустыню, что отделяла их обитель от остального  мира,  не  был  отвергнут.
Долгий  и  трудный  путь  являлся  своеобразным  искусом;  лишь  тот,  кто
преодолел его, мог принести должные обеты  и  постичь  Великое  Искусство,
став  членом  безымянного  ордена  слуг  Митры,  бродивших  по  свету   от
Восточного до Западного океана. Лишь тот, кто преодолел! Вероятно, сам бог
приглядывал за странниками, посылая недостойным соблазны, уводившие  их  в
сторону от желанной цели; во всяком случае, те, кому  удавалось  добраться
до пещеры и сада на склоне погасшего вулкана, вполне подходили в ученики.
     Но этот киммериец!.. Варвару не следовало появляться здесь, и все  же
он дошел, добрался! Невероятно,  непонятно,  странно...  Впрочем,  Учитель
усматривал в том знак свыше, некое  божественное  повеление,  которое  ему
полагалось исполнить; и сейчас, устремившись душой и сердцем в  безбрежный
простор астрала, старец молчаливо вопрошал грядущее.
     Оно оставалось неясным. Даже владеющий Силой Митры - той ее частицей,
что была доступна смертному - не мог широко раздернуть занавес, скрывавший
будущее мира; лишь узенькая  щелка  приоткрывалась  для  него.  И  Учитель
глядел, напрягая внутреннее зрение; глядел, все глубже и глубже погружаясь
в транс, протягивая незримые нити сквозь дни, месяцы и года;  глядел,  как
несутся по волнам  корабли  с  разбойным  людом,  как  маршируют  солдаты,
закованные в сталь, как неудержимой лавиной несется панцирная конница, как
рушатся стены и башни крепостей, как храмы нечестивых богов превращаются в
руины,  как  пылают  города  и  льется  кровь,  как   горит   и   светится
могущественный талисман, око великого королевства, сгусток живого  огня...
Тот же, в чьих руках сияло это сокровище, был высок, смугл, черноволос,  и
глаза его отливали глубокой синевой закатного неба.
     Ночь уже прикрыла звездным шатром пустыню, вулкан и  горную  цепь  на
севере, когда наставник очнулся.  Долгое  время  он  сидел,  обратив  лицо
вверх, к искрам вечного огня, что неторопливо вершили свой  путь  над  его
головой, покорные течениям и водоворотам астрала. Он думал и вспоминал; он
пытался сложить из кусочков  мозаики  цельную  картину,  некое  гигантское
полотно, окаймленное сценами битв и осад, портретами полководцев и  магов,
королей и воинов, нагими  женскими  телами,  яростными  ликами  чудовищ  и
демонов - пестрый и красочный рисунок грядущего, в середине  которого  был
запечатлен высокий черноволосый мужчина с короной на голове - тот, в  чьих
руках сиял огненный талисман.
     Наконец Учитель поднялся и твердым шагом направился к пещере. Он  был
всего лишь человеком (хотя на сей счет имелись разные мнения) и не  спорил
с велениями судьбы и божества, коему служил преданно  и  верно.  Омм-аэль!
Сам Пресветлый Податель Жизни хочет подвергнуть этого киммерийца искусу  и
соблазнам, ввести во грех и дать  возможность  искупления,  закалить,  как
булатный клинок на ледяном ветру, испытать могуществом,  удачей  и  бедой,
радостью и горем...
     Что ж, Владыка Света прав! - подумал старец. Ибо лишь  познавший  все
это сумеет стать великим владыкой и занести карающую руку  над  Злом,  что
готовится покачнуть Весы Мира. Такова воля Митры!
     Наставник неторопливо шагал к темному провалу входа, и губы его  чуть
заметно шевелились, словно он творил молитву Пресветлому. Но тот, кто смог
бы разобрать шепот старика, услышал бы иное...
     - Он сокрушит их! Он уничтожит Черный Круг на  юге,  растопчет  Белую
Руку на севере, сотрет память о Красном Кольце  в  странах  востока...  Он
будет ловцом, они же - его  добычей...  Омм-аэль!  Наступит  день,  и  он,
сражавшийся прежде с  демонами  и  колдунами,  сможет  противостоять  даже
богам... Омм-аэль! Он совершит  грех,  он  искупит  его  и  не  узнает  об
искуплении... Омм-аэль! Да свершится воля Митры!
     Миг просветления завершился, и старец, забыв многое  из  виденного  в
тумане грядущего, твердой поступью вошел в пещеру. Там, уронив  голову  на
стол, храпел Секира, новый его ученик;  и  завтра  ему  предстояло  начать
шлифовку сего неограненного алмаза.



                               16. УЧЕНИК

     Итак, Конан превратился в Ученика, согласившись стать оружием в руках
светоносного  Митры.  Однако  оружие  это,  хотя  и  крепкое,  по   мнению
наставника нуждалось в заточке  и  полировке,  в  удалении  ржавых  пятен,
смазке и наведении окончательного глянца. Это заняло  немалое  время,  ибо
северный варвар не был сырой и покорной глиной в руках гончара; он  многое
умел и многое мог - в том  числе  и  такое,  о  чем  не  догадывался  сам.
Прозрение, однако, было еще впереди, а пока киммериец постигал то  великое
искусство, в  котором,  как  мнилось  ему  прежде,  являлся  мастером.  Он
трудился день за днем, одновременно изучая и  новое  свое  жилище,  и  тот
крохотный уголок  огромного  мира,  в  который  привели  его  божественное
провидение и собственная настойчивость.
     Большая пещера, где Конан уснул после первой встречи  с  наставником,
служила старцу арсеналом, местом для трапез и приготовления пищи;  почивал
же он в келье, расположенной справа от  входа,  в  которую  вел  неширокий
проход. Ученику  была  отведена  каморка  напротив,  довольно  тесная,  но
уютная. Каменные стены ее на  ощупь  казались  теплыми  и  сухими,  пол  и
деревянный топчан выстилали циновки, плетенные из  травы,  а  в  небольшое
оконце, глядевшее на юг, с утра до вечера струился солнечный  свет.  Кроме
соломенных матов, деревянного ложа да железного крюка, вбитого в стену при
входе,  в  камере  не  имелось  ничего.  Впрочем,  Конану  ничего   и   не
требовалось; перевязи с мечами  Рагара  он  повесил  на  крюк,  изношенные
сапоги швырнул в угол - на том и завершилось его вселение.
     В качестве ученика ему полагалось выполнять несложные  обязанности  -
мести пол и готовить еду, овощную похлебку и лепешки  из  плодов  хлебного
дерева; мясо и рыба в рационе наставника отсутствовали начисто. Труд  этот
не занимал много времени, но было в нем и кое-что необычное, вызывавшее  у
киммерийца в первые дни если не страх, то почтительное  удивление.  Густая
похлебка из моркови, капусты и свеклы варилась, как положено, в  бронзовом
котле; овощи росли в  небольшом  огородике  на  нижней  террасе,  воду  же
полагалось черпать в каменной  выемке  неподалеку  от  очага  -  над  этой
природной чашей звучал тихий несмолкаемый плеск падающих капель. Но  кроме
котелка, овощей и воды требовался еще и огонь,  а  значит,  дрова.  Однако
дров не было.
     Не было ни сухого дерева, ни черного угля,  ни  горючего  сланца,  ни
масла, ни той темной жирной влаги,  густой  и  тягучей,  что  в  некоторых
местах сочилась из земли;  не  было  ничего,  кроме  чистых  незакопченных
очажных камней. Над ними Учитель дважды в день, утром и вечером, простирал
руки, потом сосредотачивался на миг - и в  очаге  с  негромким  резковатым
хлопком вспыхивало пламя.
     Несомненно, то был волшебный огонь, совсем непохожий  на  яркие  алые
языки, что вздымаются над сухим хворостом, или на  стремительный  перепляс
багровых струй, порожденных пылающим углем. И то, и  другое  Конан  помнил
слишком хорошо: ему довелось разжигать немало походных костров в  лесах  и
степях, уголь же горел в горне отцовской кузницы, в далекой  Киммерии.  Но
это пламя, на которое он глядел, раскрыв в  изумлении  рот,  было  другим,
синеватым, почти призрачным, и не дробилось на струйки, завитки и  язычки;
меж днищем котелка и очажными камнями висел жаркий сияющий шар, похожий на
сферу  из  голубого  хрусталя.  Он  выглядел  точь-в-точь  таким  же,  как
порожденный некогда ладонями Рагара - разве что не стрелял молниями  и  не
плавил камень. Он просто нагревал котелок и жаровню, а затем покорно  гас,
стоило только наставнику прищелкнуть пальцами.
     - Закрой рот, Секира, - говорил он  новому  ученику,  -  скоро  и  ты
сможешь возжигать искру Силы. Омм-аэль! Благодари Великого за этот дар!
     - Омм-аэль! - повторял Конан, снимая с треноги котелок.
     Но пока до пробуждения дарованной  богом  способности  к  чародейству
было еще далеко. Конан вообще сомневался, что владеет чем-то подобным, ибо
в роду  его  случались  великие  воины  и  вожди,  кузнецы,  разбойники  и
непоседливые души, бродившие по свету; однако насчет  колдунов  он  ничего
припомнить не мог. Учитель, впрочем, говорил, что дар Силы нельзя  считать
магией, поскольку вызывается  она  не  заклинаниями,  не  талисманами  или
чудодейственными амулетами, но самой человеческой природой.  Из  слов  его
выходило, что всякий человек связан с богом - хотя бы  в  снах  своих  или
молитвах; но для некоторых глас Митры звучал особенно ясно,  или  мог  так
звучать, если б они пожелали прислушаться повнимательней к самим себе. Дар
сей  являлся  врожденным,  и  обладавшие  им  получали  доступ  к  частице
божественной Силы - разумеется, после  обучения  под  присмотром  опытного
наставника. Подобный же наставник был в мире лишь один.
     Вечерами, устремив немигающий взгляд на звездное  небо,  он  толковал
Конану о вещах загадочных и чудесных:  о  Первосотворенных  гигантах,  что
поддерживают мир, о Великом Равновесии и его  божественном  хранителе,  об
астральной  Силе,  невидимой  энергии,  нисходящей  с  небес   на   землю,
пронизывающей мертвое и живое.  Последнее  интересовало  киммерийца  более
всего; устроившись напротив наставника на каменной скамье  под  дубом,  он
слушал его резкий голос, похожий на клекот хищной птицы, запоминая  приемы
и навыки, коими полагалось владеть ученику.
     Приобщение к Силе Митры позволяло не только возжигать огонь и  метать
молнии; то была лишь внешняя, видимая ее сторона. Столь же важным являлось
умение затаиться за невидимым и неощутимым щитом,  окружить  свое  тело  и
разум непроницаемым коконом, отражавшим и сталь, и камни, и злые заклятья.
Разумеется, это требовало времени  и  особой  подготовки,  зато  позволяло
избежать нежелательного внимания приспешников тьмы; адепты  Сета  и  жрецы
Нергала тоже владели многими тайными искусствами, и  в  поединках  с  ними
нужен был не только меч, но и надежный панцирь.
     Другой полезный прием касался исцеляющих  свойств  Силы,  позволявшей
осуществлять некую телесную трансформацию. Хотя  ученик  не  мог  изменять
свое обличье, прикидываясь, подобно чародею, птицей, зверем  или  ползучим
гадом, плоть его, впитавшая астральную  энергию,  противостояла  холоду  и
жаре, голоду и жажде, болезням и  ранам.  Теперь  киммериец  понимал,  что
Рагар сражался с огненными демонами не только при помощи своих молний;  он
был защищен невидимым барьером, и пламенный жар  лавовых  потоков  не  мог
причинить ему вреда.
     Но все же он погиб... От чего? По словам Учителя, существовал  предел
концентрации  Силы,  некий  губительный  и  опасный  уровень,  к  которому
смертному не следовало приближаться - если только того не  требовал  долг.
Божественная Сила позволяла творить многие чудеса, но  избыток  ее  сжигал
человека,  превращая  плоть  в  обугленную  головешку.  Эта  граница  была
различной для каждого из учеников; одни могли плавить скалы и сражаться  с
огнедышащими вулканами, другие - лишь разжигать синее  сферическое  пламя.
Теперь нередко Конан задумывался о том, что будет доступно ему,  когда  он
обучится  использовать  астральную  мощь,  накапливать  ее,  исторгать   в
пространство... Где ляжет его предел? Сумеет ли он метать пламенные  копья
подобно   Фаралу,   серому   страннику,   забрасывать   врагов    потоками
стрел-молний, как делал то аргосец Рагар?..  Или  все  кончится  синеватым
шариком, ничтожной искоркой Силы, казавшейся ему сейчас пустой игрушкой?..
     Временами он вспоминал о Маленьком Брате, малыше-бритунце, который не
мог делать даже этого. Правда, Податель Жизни даровал ему другой талант  -
умение пробуждать добрые чувства в сердцах людей, - но  такая  перспектива
Конана не  привлекала.  Он  хотел  исторгать  молнии,  губительное  пламя,
способное повергнуть ниц орды врагов и стены крепостей! Только так,  и  не
иначе!
     Но до подобных свершений  было  еще  далеко.  Раньше  ему  предстояло
овладеть искусством медитации, умением погружаться в транс, ловить  потоки
астральной энергии, нисходившие не только с высоких небес, но и от  всего,
что находилось на земле - от трав  и  деревьев,  от  камней  и  песка,  от
равнин, гор и стремительных вод. Он должен был научиться слушать повеления
Митры, внимать божественному гласу - ибо как иначе он  смог  бы  узнать  и
выполнить Его волю? Наконец ему требовалось отточить свое  тело  и  дух  в
непрерывных упражнениях, дабы подготовиться к приятию частицы Силы.
     Для этой первой ступени  обучения  предназначалась  верхняя  терраса,
нависавшая над пещерой Учителя.  Она  была  круглой  и  абсолютно  ровной,
усыпанной толстым слоем хорошо  утрамбованного  песка;  дальний  ее  конец
глубоко вдавался в склон горы. В самом центре этого карниза, напоминавшего
золотую монету, располагалась тренировочная арена шириной в бросок  копья;
арену обрамляло множество странных устройств и приспособлений  из  дерева,
металла и камня, большинство  из  которых  Конану  не  приходилось  видеть
прежде.
     Тут было нечто напоминавшее  борону  с  острыми  бронзовыми  зубцами,
торчавшими вверх словно наконечники копий;  тут  высился  огромный  столб,
подобный  корабельной  мачте  с  несколькими  реями  и  свисавшими  с  них
веревками; тут торчали столбы и шесты поменьше,  к  которым  прикреплялись
железные кольца и крюки; тут были выбиты в камне ямы с переброшенными  над
ними  узкими  досками  и  туго  натянутыми  канатами;  тут  стояли  козлы,
деревянные помосты, мишени для метания и стрельбы;  тут  простирался  ров,
заполненный черным углем, а за ним - странная дорожка из вкопанных в песок
обрезков бревен. К  ней  на  первом  занятии  наставник  и  подвел  нового
ученика.
     Опустив на землю кувшин с водой и мешок, прихваченные из  пещеры,  он
велел Конану раздеться. Солнце поднялось уже довольно  высоко,  но  жаркие
лучи светила словно бы отбрасывались неким невидимым куполом, прикрывавшим
арену; босые ступни киммерийца ощущали прохладу песка,  а  воздух  казался
свежим и бодрящим.
     Оглядев могучую фигуру  Конана,  наставник  довольно  кивнул.  Ученик
высился над ним словно гранитный утес  над  придорожным  камнем;  плечи  и
грудь  бугрились  пластинами  мышц,  мускулистые  крепкие  ноги   уверенно
попирали  землю,  шея  казалась  отлитой  из   золотистой   бронзы.   Лицо
киммерийца, обрамленное водопадами темных  волос,  было  спокойным;  синие
глаза глядели уверенно и твердо.
     - Ты крепкий и ловкий парень,  -  клекочущий  голос  старца  разорвал
тишину. - Я думаю, ты сможешь проскакать по этим бревнам туда и обратно  и
не свалиться наземь.
     Конан посмотрел на дорожку. Тянувшиеся вдоль нее  бревна  торчали  на
разную высоту, от локтя  до  трех-четырех,  и  расстояние  между  ними  не
превышало шести локтей. Были эти  поленья  довольно  тонкими,  в  половину
ступни, и их отшлифованные срезы блестели, словно натертые воском.
     - Я должен прыгать по этим чуркам?  -  Конан  покосился  на  странный
бревенчатый частокол.
     - Да. Не пропуская ни одной.
     - Ну что ж...
     Пожав плечами, киммериец вскочил на  крайний  обрубок,  затем  мощным
рывком перебросил тело к следующему, широко расставив руки, чтобы удержать
равновесие. Как он и предполагал, торцы и в самом деле  оказались  натерты
воском; скользкие и гладкие, они холодили  ноги  сильней,  чем  прохладный
песок. Таким было первое ощущение, о котором он сразу  же  забыл,  пытаясь
удержаться на коварной дорожке. Он прыгал и прыгал вперед,  легко  касаясь
ступнями скользких опор, и, только добравшись до середины, припомнил,  что
ему предстоит еще и развернуться.
     Последний столбик торчал из песка на три локтя. Конан прыгнул,  резко
оттолкнулся от него стопой и, гася инерцию, сделал кувырок в воздухе.  Это
был непростой трюк - даже для человека, привыкшего с  детства  пробираться
по  обледеневшим  скалам  Киммерии;   впрочем,   он   справился   с   ним,
приземлившись в точности туда, куда рассчитывал. Обратная дорога не заняла
у него много времени.
     - Хорошо! - привстав на носки,  Учитель  похлопал  его  по  плечу.  -
Хорошо! - Он наклонился, вытащил из мешка деревянную чашу  и  до  половины
наполнил сосуд водой. Конан с удивлением смотрел на  него;  ему  уже  было
известно, что в светлое время дня старец ничего не ест и не пьет.  Неужели
его успешное путешествие по бревнам так взволновало  наставника,  что  тот
почувствовал жажду?  Нет,  непохоже...  Янтарные  глаза  старика  казались
спокойными, и лишь на губах играла едва заметная усмешка.
     - Так, - произнес он, вкладывая чашу в ладони киммерийца, - сейчас ты
снова пробежишь по дорожке, держа этот  сосуд  на  голове.  И  смотри,  не
пролей воду! Ни капли!
     Конан, пораженный, отпрянул.
     - Кром! Разве такое в человеческих силах? Хотел бы я  поглядеть,  кто
сделает это!
     - Не поминай своего кровожадного бога! - каркнул Учитель и недовольно
пожевал губами. - А поглядеть... что ж, поглядеть можно.
     Забрав чашу из рук киммерийца, он наполнил ее до краев и водрузил  на
голову; затем метнулся к ближайшему столбу, взлетел на него, перескочил  к
следующему...  Он  двигался  с   грацией   и   стремительностью   пантеры,
настигающей добычу, так,  что  Конан  едва  успевал  следить  за  быстрыми
прыжками. Небольшие ступни старца словно отталкивались  от  воздуха,  руки
были  скрещены  на  груди;  пробежав  по  ряду  чурбаков,  он  повернулся,
отправившись в обратный путь, и тут Конан увидел, что глаза его закрыты.
     - Вот так! - спрыгнув на землю, наставник поднес к лицу Конана сосуд,
в котором поверхность влаги казалась застывшей хрустальной пленкой,  потом
наполовину выплеснул воду и снова вложил чашу в руки ученика. -  Вот  так,
Секира! Попробуй повторить!
     Киммериец покачал головой.  Он  не  сомневался,  что  видел  какой-то
ловкий фокус, некий хитрый трюк, где  дело  не  обошлось  без  колдовства.
Может быть, Учитель превратил воду в лед, а заодно  и  приморозил  чашу  в
голове? Такое под силу только  магу!  Правда,  старец  утверждал,  что  не
занимается чародейством...
     Умостив сосуд на голове, Конан осторожным шагом направился к  первому
столбику; там он замер и в нерешительности покосился на Учителя.
     - Скажи, отец мой, что еще меня  ждет?  -  взгляд  киммерийца  обежал
круглую площадку. - Эти бревна, ямы, канаты и острия - к чему они?
     Брови, похожие на распластанные крылья коршуна, сурово сдвинулись.
     - Тебя ожидает труд, Секира! -  немигающие  глаза  старца  уставились
прямо в лицо Конана. - Труд во имя Пресветлого Митры! Ты будешь лежать  на
бронзовых остриях с жерновом на груди и  разбивать  камни  ударом  кулака;
тебе придется ходить над пропастью по узкой доске,  висеть  на  веревке  с
рассвета до заката, ловить дождевые капли -  да  так,  чтобы  ни  одна  не
коснулась твоих волос; ты научишься метать дротики  и  кинжалы  в  лозинку
толщиной с палец и  растворяться  в  воздухе  как  бесплотная  тень...  Ты
укрепишь свои кости и  свой  дух;  руки  твои  станут  железными,  и  меч,
наткнувшись на них, отскочит... А еще - гляди! - ты будешь прыгать с  этой
мачты, с каждой ее перекладины и с самого верха!
     Невольно  повинуясь  жесту  Учителя,  Конан  задрал   голову,   чтобы
прикинуть высоту столба, и чаша, водруженная на его темени, свалилась.  Он
извернулся и поймал ее, на  мгновенье  страстно  пожелав,  чтобы  вода  не
пролилась; и воля его - или некая иная сила -  как  будто  захлопнула  над
сосудом невидимую крышку. Ошеломленный, он держал сосуд в огромной ладони,
всматриваясь в недвижную хрустальную поверхность.
     - Вот так! - наставник ткнул его сухим кулачком в грудь. -  Вот  так,
Секира!  Я  знал,  что  ты  сумеешь  это  сделать!  -   Довольная   улыбка
промелькнула на его лице, смягчив резкие черты. -  А  теперь  -  туда,  на
дорожку! И помни, ни капли не должно коснуться земли!
     Но в тот самый первый раз Конан, разумеется, опрокинул  чашу.  То  же
произошло и на следующий день, и на третий, и на четвертый -  пока  он  не
понял, что может мысленным усилием накрыть сосуд  непроницаемым  колпаком.
Тогда наступил черед  всего  остального  -  бороны  с  острыми  бронзовыми
зубцами, что торчали вверх подобно наконечникам копий;  камней  и  толстых
бревен, кои полагалось прошибать с одного удара; глубоких ям, над которыми
он балансировал на канатах и узких досках; веревок и столбов,  безжалостно
растягивавших его тело; быстрых капель, что падали из продырявленных чаш -
их полагалось ловить  то  ртом,  то  ладонями  или  ступнями;  дротиков  и
метательных  ножей,  свистевших  в  воздухе  словно   серебряные   молнии;
таинственного умения сливаться с камнем или деревом,  растворяясь  подобно
тени... Все, что сулил Учитель, исполнилось, и лишь в  одном,  вольно  или
невольно, он покривил душой: высокая мачта, с которой  Конану  и  в  самом
деле пришлось прыгать, была не самым последним испытанием его  мужества  и
сил. Ему пришлось еще прогуляться  по  рву,  заполненному  углями;  только
теперь они светились словно огненные рубины, и подымавшийся кверху жар мог
расплавить бронзовую оковку щита. Но к тому времени Конан научился смыкать
вокруг тела незримый кокон, и пламя, пытавшееся лизнуть  его  босые  ноги,
уже не страшило киммерийца.


     На десятый или двенадцатый день он вышел на  учебную  арену  и  встал
напротив наставника. В руках у Конана был меч; старец вооружился недлинной
тростью из черного дерева толщиной в палец.
     - Рази! - приказал он. - Рази, Секира!
     Сверкнул клинок, раздался сухой удар дерева о сталь, и лезвие  прошло
на ноготь от смуглого плеча Учителя. Он отступил на шаг, Конан продвинулся
на шаг вперед.
     - Рази, Секира, рази!
     Посыпались стремительные удары. Киммериец то  бил  сплеча,  то  делал
коварный боковой выпад, пытаясь достать колено или локоть  противника,  то
посылал  меч  подобно  копью,  целя  в  живот  или  грудь,   то   внезапно
перебрасывал его из руки в руку в надежде обмануть старца, то на мгновение
прятал клинок за спину, намереваясь  перейти  к  внезапной  атаке.  Многие
фехтовальщики во  многих  странах  некогда  учили  его,  а  самым  главным
учителем была жизнь, из года в год висевшая на кончике меча; клинок  давно
стал продолжением руки Конана. Но...
     - Рази, Секира, рази! Быстрее! Еще быстрее!
     Сухо щелкала трость из черного дерева, едва заметно касаясь плоскости
меча, и разящая сталь проносилась мимо цели. На ноготь, на  волосок  -  но
мимо! Это нельзя было счесть колдовством; Учитель не творил заклинаний, не
наводил чар невидимости и неуязвимости - лишь размахивал тоненьким жезлом,
который можно было переломить одним усилием пальцев. Но жезл  сей  охранял
его лучше стальной кольчуги и тяжелого двуручного меча.
     - Рази, Секира!
     Они точно танцевали вокруг арены, раз за  разом  двигаясь  по  кругу;
Конан рубил и колол, пытаясь достать старика, тот отступал,  уворачивался,
легкими  движениями  трости  парируя  удар  за  ударом.   Черная,   матово
блестевшая палочка летала в его руках, била то по острию, то  по  середине
клинка, окружая наставника незримой броней; Конан не мог пробиться  сквозь
нее.
     - Быстрее, Секира! Рази!
     Внезапно зрачки цвета янтаря вспыхнули,  и  на  киммерийца  посыпался
град ударов. Теперь Учитель не только  защищался;  он  нападал,  и  черная
трость принялась гулять  по  плечам  и  ребрам  Конана.  Этот  старец  был
воистину полубогом - ни одно человеческое существо не могло  бы  орудовать
палкой с подобной скоростью! На каждый  удар  он  отвечал  тремя,  успевая
отклонить меч и чувствительно хлестнуть  противника.  На  коже  киммерийца
начали вздуваться рубцы.
     - Рази, Секира!
     Но, едва подав эту команду, Учитель вдруг остановился, вытянул  левую
длань с раскрытой ладонью вперед, и Конан ощутил, как  руки  его  онемели.
Тяжело дыша, он опустил меч и рухнул бы вперед, но некая упругая  незримая
стена удержала его.
     - Омм-аэль! Клянусь Светозарным, так  дело  не  пойдет!  -  Наставник
укоризненно приподнял  густые  брови.  -  Ты  сражаешься  мертвой  сталью,
северянин, и руки твои мертвы... Ты не используешь Силу! Ни  один  из  тех
приемов, которым уже обучился! Почему?
     - Что я должен делать? - ответил Конан вопросом на вопрос.
     - Вначале успокой дыхание... набери воздуха в грудь... с  ним  придет
Сила... Ты чувствуешь ее? Ощущаешь?
     Конан кивнул. Это было уже  знакомо:  вначале  слабое  покалывание  в
висках, потом теплая волна накатывала с затылка, спускалась вниз, к плечам
и груди, заставляла трепетать мышцы живота и ног... Вместе с ней приходило
успокоение; затем плоть наливалась  новой  силой,  словно  после  сна  или
долгого отдыха. Он выпрямился,  омытый  астральной  энергией;  сейчас  ему
казалось, что схватка только-только началась.
     - Так, хорошо... - Учитель похлопал его тростью по правому  плечу.  -
Хорошо... Ты снова бодр и свеж... А теперь  попробуй  поделиться  Силой  с
этой своей рукой... - Трость опять хлопнула. - Пусть  она  течет  вниз,  к
запястью, к ладони и пальцам...  Переходит  в  рукоять...  струится  вдоль
лезвия... все дальше и дальше, к самому острию... вот так... хорошо...
     Киммерийцу показалось, что меч Рагара, который  он  сжимал  в  руках,
вдруг вспыхнул и зазвенел - точно так же, как  неким  вечером  много  дней
назад, во время привала у  руин  древней  башни,  затерявшейся  на  рубеже
пустыни и степи... Глаза его  изумленно  расширились,  но  резкая  команда
Учителя - "Рази!" - оборвала цепочку воспоминаний.  Он  вскинул  клинок  и
нанес удар.
     И снова они танцевали по арене, снова дерево с сухим щелчком отражало
сталь, снова звучало неумолимое  "Рази!",  смешиваясь  с  тяжким  дыханием
Конана, снова пот жег глаза и воздух со  свистом  вырывался  из  глотки...
Круг за  кругом  двигались  бойцы,  пока  клинок  и  трость,  соединившись
очередной  раз,  не  положили  конец  схватке:  вместо  привычного  щелчка
раздался короткий свистящий звук,  и  обрубленный  кончик  жезла  упал  на
землю.
     - Омм-аэль! - Учитель торжественно поднял руки к небу, и Конан увидел
над его ключицей царапину, что наливалась кровью. - Омм-аэль! Ты  молодец,
Секира! Теперь я вижу, что ты умеешь не только бегать по бревнам с  чашкой
воды на голове!
     Киммериец бросил меч на песок и в немом изумлении уставился  на  алую
черточку. Впервые его оружие  коснулось  кожи  наставника!  Его  священной
неуязвимой плоти! Внезапно странный трепет объял Конана и, опустив взгляд,
он произнес:
     - Прости, отец мой... Я не хотел...
     - Хотел! - Зрачки старца блеснули, словно у завидевшей добычу  хищной
птицы. - Хотел, Секира, и потому добился своего! А это...  -  он  небрежно
скосил глаз на царапину, и кровь вдруг перестала течь, - это пусть тебя не
тревожит. Подними свой клинок и давай сойдем вниз... давай прогуляемся  по
саду, послушаем, как шелестят листья и травы, поговорим...
     Прогулка означала очередное поучение, и Конан, сунув меч  под  мышку,
довольно усмехнулся; старик слов  на  ветер  не  бросал.  Они  неторопливо
пересекли ристалище, спустились  на  полукруглую  площадку  при  пещере  -
маленький балкон, прилепившийся к  склону  горы  над  широким  полумесяцем
древесных крон - потом направились вниз, к саду, струившему свежие ароматы
зелени. После занятий наставник любил гулять  среди  яблонь,  и  Конан  не
удивился, когда старец свернул прямиком к ним.
     Некоторое время оба шли  в  молчании,  вдыхая  чистый  сладкий  запах
листвы, цветов и плодов. Привычная смена сезонов не имела власти над садом
Учителя; здесь одни фруктовые  деревья  стояли  в  цвету,  на  других  уже
наливались завязи, а третьи плодоносили, раскинув  над  землей  отягченные
румяными яблоками, золотистыми абрикосами и персиками  ветви.  Разумеется,
это было чудом - одним из многих и многих чудес, к которым  киммериец  уже
начал привыкать; таким же, как синеватый огонь в очаге или  теплые  дожди,
выпадавшие по ночам. Они орошали сад,  но  ни  одна  капля  не  падала  на
безжизненные барханы пустыни.
     - Где ты привык носить меч? - внезапно спросил Учитель.
     - Здесь! - прижав клинок локтем, Конан хлопнул себя по левому бедру.
     Его наставник неодобрительно покачал головой.
     - Плохо. Плохо по многим причинам. - Он прислонился спиной  к  стволу
яблони, прикрыл глаза и начал свои  объяснения  -  как  всегда,  скрипучим
клекочущим голосом,  который  в  первые  дни  казался  Конану  похожим  на
карканье ворона. - Запомни, Секира,  длинный  меч  у  бедра  носят  только
никчемные болваны... олухи, которым оружие нужно, чтобы покрасоваться  или
творить неправые  убийства...  придворные  щеголи,  разбойники  с  большой
дороги, солдаты...
     - Солдаты?
     - Да, солдаты. Жалкие твари, что сражаются за золото... Но разве  они
умеют убивать? Ха! - На лице Учителя изобразилось откровенное презрение. -
Итак, запомни: у пояса длинный меч  висеть  не  должен.  Короткий  клинок,
кинжал, нож - другое дело. Длинному же мечу место на спине!
     С этим Конан был полностью согласен. Он любил прямые длинные  мечи  -
по-настоящему длинные, позволявшие одним ударом  свалить  двоих  -  однако
такое оружие никак нельзя было прицепить к поясу. Разве что  подвесить  на
короткой перевязи, но тогда навершие рукояти почти упиралось в подбородок.
     Все эти  соображения  мгновенно  промелькнули  в  голове  киммерийца,
однако он спросил:
     - Почему, Учитель?
     Все так же не раскрывая глаз, старец принялся пояснять:
     - Ножны меча бьют по ноге - это плохо; ноги во время  схватки  должны
быть свободны... Напомню тебе, Секира, ноги важнее рук - даже для Ученика,
владеющего Силой. Ты  должен  двигаться,  ибо  движение,  стремительное  и
непрерывное, залог победы. Но чтобы скакать, прыгать, приседать, падать на
колени, делать шаги и шажки, нужны ноги. И рядом с ними - или промеж них -
не должно болтаться ничего лишнего... ничего,  кроме  дарованного  мужчине
светлым Митрой...
     Конан ухмыльнулся. Его наставник продолжал:
     - Подвешенный к поясу меч нельзя быстро пустить в дело.  Ты  выхватил
его, но в этот миг он повернут острием к тебе же самому, к твоему животу и
промежности. Надо повернуть и поднять его, чтобы  нанести  удар  -  а  это
время, парень!  Время,  за  которое  можно  прикончить  двоих  или  самому
расстаться с жизнью! Если же меч  висит  на  спине,  ты  рубишь  сразу,  с
полного замаха. Ты можешь отсечь  голову  или  плечо  и,  опуская  клинок,
поразить второго противника в бок, грудь или  ногу...  Ты,  северянин,  не
вчера взялся за рукоять меча и понимаешь, о чем я говорю...
     Разумеется, Конан понимал; неосознанный опыт сотен стычек и  десятков
сражений год из года накапливался в его памяти, и  сейчас  наставник  лишь
приводил эти знания в порядок.
     - Теперь представь, что у тебя два меча, -  старец,  приподняв  веки,
устремил взгляд в белесовато-голубые, дышащие зноем небеса. - Два  меча  -
это очень важно, Секира! Только настоящий воин умеет биться  двумя  мечами
или, скажем, мечом  и  топором...  Искусство,  доступное  немногим...  вот
почему я назвал в числе никчемных и наемников-солдат, тех, кто сражается с
мечом и щитом. Запомни: в бою ты наступаешь, а не обороняешься,  и  щит  с
панцирем  тебе  не  нужны.  Лучший  способ  спасти  свою  жизнь  -   убить
противника. Убить быстро, стремительно! И если  врагов  много,  для  этого
нужны два клинка... да, два...
     Он задумался, медленно кивая головой, словно эти  слова  нуждались  в
подтверждении. Конан терпеливо ждал, тоже прислонившись спиной к шершавому
и теплому стволу; от цветущих яблонь накатывались тягучие и плавные  волны
энергии, не  будоражившей,  а,  наоборот,  умиротворявшей  душу  -  словно
неторопливые океанские валы, покачивающие двух людей, старого и  молодого,
в своих ласковых объятиях. Покой, тепло,  свежий  аромат  листвы,  тишина,
нарушаемая  лишь  птичьим  посвистом  да  жужжанием  пчел...  Среди   этой
благодати странно звучали слова о том,  как  быстрей  и  лучше  прикончить
человека. Конан, однако, внимал им едва ли не с благоговением; к тому  же,
речь шла об убийстве, совершаемом по воле бога, во имя торжества  Великого
Равновесия.
     -  Два  меча...  -  повторил  Учитель,  похлопывая  себя   по   сухим
мускулистым бедрам. - Если держать их здесь,  сын  мой,  то  вытащить  оба
разом нелегко...  вдобавок,  руки  пойдут  наперекрест,  и  ловкий  мечник
отрубит тебе обе кисти одним ударом... А  за  спиной  -  куда  удобнее!  -
Неуловимо быстрым движением руки  старика  взметнулись  вверх,  к  плечам,
затем он выбросил их вперед, словно рассекая невидимыми  клинками  врагов.
Конан невольно вздрогнул, сообразив, что ему не удалось бы парировать этот
выпад - ни с одним мечом, ни с двумя, ни с  помощью  чудодейственной  Силы
Митры, которую он начал постигать. Впрочем, мастерство Учителя не вызывало
у киммерийца ни зависти, ни страха, одно лишь  восхищение;  все-таки  этот
старец был почти что богом, и смертному не стоило мечтать о том,  чтобы  с
ним сравниться.
     Он вспомнил недавнюю схватку - меч против трости - и невольно скривил
губы. Удалось ли ему в самом деле пробиться сквозь защиту наставника?  Или
тот поддался, пропустил удар, чтобы вселить уверенность в ученика?..
     - Если встретишь  воина  с  двумя  клинками  за  спиной,  -  внезапно
произнес старец, - это будет,  скорее  всего,  один  из  наших.  Не  скажу
наверняка, но скорее всего так... Пошли ему призыв, частицу своей Силы,  и
тогда узнаешь...
     Конан кивнул; перед мысленным взором его проплыли строгие лица Фарала
и Рагара, потом их сменила лукавая улыбчивая физиономия Маленького  Брата.
Кажется, бритунец таскал за спиной меч и лук? Огромный меч и огромный лук,
едва ли не больше его самого...
     Вздохнув, Конан улыбнулся и прикрыл глаза; аромат цветущих  яблонь  и
тихий шелест листвы нагоняли дрему.


     Но сад Учителя служил не только местом прогулок и бесед;  иногда  они
занимались здесь, и всякий раз Конана ожидало новое чудо.
     В первые дни его нередко охватывало сомнение, можно ли назвать  садом
этот зеленый  оазис,  прилепившийся  на  безжизненном  каменистом  склоне.
Фактически, эта обширная роща - почти две тысячи шагов в длину и две сотни
в ширину - состояла из нескольких садов, и все деревья, кусты и травы, что
росли тут, поражали огромными размерами и  цветущим  видом.  Это  казалось
странным, ибо единственный родник, бивший из скалы в западной части  сада,
рядом с маленьким огородиком, явно не  предназначался  для  орошения;  его
воды попадали в неглубокую округлую выемку в камне, и ни одна  струйка  из
этого озерца не тянулась  к  пышной  растительности  и  сочной  изумрудной
траве.
     Когда  Конан  спросил  наставника  о  причинах  столь   удивительного
благоденствия,  царившего  в  саду,  старик  поднял   глаза   к   палящему
безоблачному небу и сообщил, что на то была - и есть! -  воля  всемогущего
Митры, посылающего ночами теплые дожди. Великий бог пожелал, чтобы на этом
клочке земли меж гор и бесплодной пустыней все цвело, росло,  плодоносило,
благоухало - и, промыслом его, так и случилось. Омм-аэль!
     В истинности этого утверждения сомневаться не приходилось - как  и  в
том, что никто не сумел бы  счесть  всех  молчаливых  обитателей  зеленого
оазиса на склоне горы. Их количество казалось беспредельным! И росли они в
весьма причудливом порядке.
     Тут  были  фруктовые   деревья,   усыпанные   яблоками,   золотистыми
зингарскими апельсинами, гранатами из Аргоса, сливами, персиками, крупными
синеватыми фигами... Подобного изобилия Конан не видел  даже  в  тщательно
лелеемых дворцовых садах восточных владык! Рядом  с  яблонями,  сливами  и
финиковыми пальмами  тянулись  к  небу  темно-зеленые  свечи  кипарисов  и
стройные сосны с киммерийских гор; раскидистые аквилонские дубы простирали
свои узловатые ветви над зарослями сирени, акаций и бамбука; мощные стволы
вязов и  кленов  темнели  рядом  с  белыми  колоннами  берез  с  Пиктского
Побережья;  горьковатый  запах  осин  с   унылых   гиперборейских   холмов
смешивался с благоуханием цветущих магнолий. Это казалось невероятным,  но
это было так! Юг и север, запад и восток сошлись  в  этом  забытом  людьми
краю, мирно сосуществуя под жарким солнцем пустыни!
     В расположении деревьев чувствовалась странная  система,  которую  не
мог постичь варварский ум киммерийца. К примеру, раскидистые яблони  росли
на  небольшом  холме  в  центре   сада,   обрамляя   его   вершину   тремя
концентрическими окружностями;  в  их  благоуханном  кольце  был  заключен
треугольник из десятка персиковых и  абрикосовых  деревьев.  Дубы  и  буки
образовывали плавно  изогнутую  фигуру,  напоминавшую  Конану  рассеченный
сверху донизу бокал; самый мощный из дубов, настоящий гигант  со  стволом,
который  не  смогли  бы  обхватить  и  трое  мужчин,  рос   внутри   этого
незамкнутого  овала.  В  одном  уголке   этого   странного   сада   витали
пронзительные и чистые запахи смолы и хвои; там высились золотистые столбы
сосен и кедров, оттененные седым  изумрудом  асгардских  елей.  Неподалеку
находилась беседка, увитая виноградной лозой, толстой, высокой  и  обильно
плодоносящей: прозрачно-зеленые и  густо-фиолетовые  гроздья  величиной  с
человеческую голову свешивались вниз, прямо к  полу  из  гладких  кедровых
досок.
     Существовала в этой необычной роще и каста особо благородных  -  или,
наоборот, отверженных, что занимали либо отдельное место, либо бросались в
глаза  своим  экзотическим  и  непривычным  видом.  Сразу  за  родником  и
крохотным озером красовалась пара гигантов вчетверо или впятеро выше самых
огромных сосен; они  уходили  в  синеву  словно  две  чудовищные  колонны,
поддерживающие купол небес. Учитель называл их секвайнами, Стражами  Неба,
и как-то заметил, что в  доступном  людям  мире,  от  льдов  Ванахейма  до
джунглей Куша, подобных великанов нет. Они  росли  в  какой-то  далекой  и
таинственной земле, лежавшей за просторами Западного океана.
     Зато железное дерево, не  очень  высокое,  но  мощное,  кряжистое,  с
налитым темной силой стволом, перебралось сюда явно из Куша или  Зембабве.
Оно стояло в полном одиночестве на восточной границе сада, и почва  вокруг
него была сухой, лишенной покрова трав и мха.
     В  остальных  же  местах  и  трав,  и  мхов,  а   также   лишайников,
папоротников, кустов и цветов, пышных и ярких или совсем скромных,  вполне
хватало. Если б Конан еще смог как-то перечесть деревья, то для остального
зеленого воинства эта задача казалась неразрешимой. Всевозможные  травы  и
цветы  покрывали  землю  у  подножий  стволов,   торчали   меж   живописно
разбросанных камней, окаймляли узкие песчаные дорожки, теснились  рядом  с
водой, у родника и  маленького  озера;  буйное  и  необозримое  изумрудное
королевство, в котором Учитель знал каждый стебелек, каждый лист и  каждую
ветвь.
     Вначале Конан думал, что сад служит старцу местом отдыха и  средством
пропитания - его плодами можно было бы накормить не один десяток людей. Но
однажды утром, когда Учитель  направился  после  трапезы  в  свой  зеленый
оазис, киммерийцу довелось узнать об  истинном  его  назначении.  Нет,  не
прохлада и свежий воздух, не сочные фрукты, не цветочные ароматы и даже не
красота  являлись  главным   богатством   сей   удивительной   рощи;   она
предназначалась для более серьезных дел, чем созерцание  деревьев  и  трав
или отдых под тенистыми ветвями. Сад, как и все, что окружало  наставника,
был средоточием астральной Силы.
     В один из дней они неторопливо брели по дорожке мимо строя цветущих и
усыпанных плодами яблонь, направляясь к гигантскому дубу, чья  раскидистая
крона торчала над зелеными шапками более мелких собратьев,  словно  кровля
главной замковой цитадели над угловыми башнями и донжонами  крепости.  Дуб
этот стоял посреди поляны, обрамленной с  севера  овальной  линией  других
дубов и буков; почему-то он казался Конану похожим на камень, заложенный в
огромную пращу. С южной  стороны  поляна  резко  обрывалась;  склон  горы,
каменистый и безжизненный, отвесно шел вниз. Там, на  глубине  десяти  или
двенадцати длин копья, расстилался песок.
     - Помнишь, что я говорил тебе о Силе? - насупив густые брови,  старик
взглянул на своего ученика. - О той божественной эманации, что истекает из
вечного астрала? Она дарована всем, и людям, и неразумным тварям, и  тому,
что растет на земле, на дне океана или в глубине пещер. Даже камни, песок,
вода и льды поглощают ее... Но! - Он поднял сухой палец и покачал им перед
носом. - Но ты должен знать, что и люди, и  камни,  и  деревья  по-разному
накапливают Силу. Сейчас я веду речь не о  том,  парень,  что  одни  умеют
пользоваться божественным даром,  а  другим  оное  почти  недоступно...  -
Старец протянул руку, и большое яблоко сорвалось с ветви, угодив  прямо  в
его ладонь. Он сунул плод киммерийцу и продолжал: - Нет,  я  говорю  не  о
сознательном владении астральной силой, а о том,  что  в  одних  вещах  ее
собирается больше, в  других  меньше;  одни  притягивают  ее,  высасывают,
поглощают, накапливают, другие - отбрасывают, отдают...
     Конану эти речи представлялись смутными и не относящимися к  главному
- к науке убивать. К примеру,  поучение  о  клинках,  которые  нужно  было
носить за плечами, выглядело куда более  конкретным  и  полезным!  Тем  не
менее, он решил выказать интерес к  словам  наставника,  пусть  не  совсем
понятным, но, без сомнения, мудрым.
     - Отбрасывают? - повторил он, наморщив лоб. - Как, Учитель?
     - По-разному, парень. Иногда так, как летит копье и стрела, или  так,
как движется щит в руках воина, как мчится гонимая ветром волна... Гладко,
плавно, непрерывно - или скачком, подобно поднятой в галоп лошади.
     И эти слова были непонятными, хотя Конан уже научился ощущать Силу, о
которой толковал Учитель. То была не привычная ему мощь собственных  мышц,
а нечто иное, таившееся в нем самом и в окружающем  мире;  некая  незримая
субстанция, которую он еще  не  умел  посылать  в  цель  словно  брошенный
дротик, но уже мог концентрировать, прокатывать теплой волной от темени до
пят, направлять к ладоням, пальцам - и дальше, в клинок или древко  копья,
которое держал к руках. Он  научился  чувствовать  ее  приливы  и  отливы,
напоминавшие  бег  океанских  валов,  гонимых  из  небесного  пространства
невидимым ветром. Несомненно  -  как  и  утверждал  наставник  -  то  было
божественное  дыхание  Митры,  Великого,  Светозарного,   Могущественного,
способного повергнуть и Сета, Змея  Вечной  Ночи,  и  темного  Нергала,  и
Ледяного Гиганта Имира,  и,  вероятно,  даже  грозного  Крома,  повелителя
Могильных Курганов... Впрочем, все эти страшные божества  могли  оказаться
лишь разными обличьями Владыки Света, в которых ему угодно было  принимать
поклонение людей. По словам Учителя, Митра  вовсе  не  являлся  вселенским
воплощением доброты; он был хранителем Великого  Равновесия,  необходимыми
частями коего были и Добро, и Зло.
     Они подошли к огромному дубу, и  старец,  коснувшись  ладонью  черной
бугристой коры, сказал:
     - Ты видишь источник Силы, дарованный нам Митрой... - он поднял  руки
вверх, на уровень груди, обратив их ладонями  друг  к  другу,  и  нараспев
произнес: - Омм-аэль! Да славится Великий!
     - Омм-аэль! - покорно  повторил  Конан,  с  интересом  наблюдая,  как
воздух меж ладонями  Учителя  потемнел,  словно  там  сгущалась  крохотная
грозовая тучка.
     - Омм-аэль! - снова воскликнул старик и резко выдохнул. Теперь  перед
ним плавало не темное сгущение,  а  маленький  ослепительный  шарик,  куда
более яркий, чем тот, что горел в очаге. Внезапно он вспыхнул еще сильнее,
и на  юг,  в  пустыню,  метнулась  молния  -  ослепительный  столб  света,
напоминавший  чудовищное  копье.  В  лицо  киммерийцу  пахнуло  жаром,  он
инстинктивно зажмурился, а когда открыл глаза,  барханы  внизу,  в  тысяче
шагов от него, дымились. Но не только дымом  был  помечен  след  огненного
потока; там, где  он  пролетел  над  пустыней,  в  лучах  солнца  блестела
стеклянистая полоса оплавленного песка.
     Молния!   Подобная   тем,   которыми   Рагар   бился    с    демонами
разбушевавшегося  вулкана!  Только  более  мощная,  более   яркая,   более
стремительная...
     - Отец мой! - Конан, потрясенный, взглянул на спокойное лицо старика.
- Я тоже так смогу? Когда?
     Тот слабо улыбнулся и опустил руки.
     - Так - не скоро... лет через сто или  двести,  если  Митра  удостоит
тебя долгой жизни... - Наставник протянул руку и потрепал Конана по плечу.
- Слушай и не отвлекайся по пустякам, парень! Запомни: дуб собирает Силу -
собирает и отдает ее человеку. Буки, грабы и клены  тоже,  но  дуб  щедрее
всех... Видишь, как посажены  эти  деревья?  -  Старик  кивнул  на  плавно
изгибавшуюся линию темных  стволов  и  зеленых  крон.  -  Они  накапливают
астральную эманацию и  пересылают  сюда,  своему  старейшине...  -  Ладонь
наставника вновь  погладила  бугристую  кору.  -  А  я  взял  у  него  все
накопленное и выплеснул в пески! Ты сам видел, что получилось, да?
     - Да, - подтвердил Конан.
     - Омм-аэль! Хорошо! Значит, ты убедился, что Сила годится  не  только
для того, чтобы кипятить воду в котелке.
     - Клянусь Кро... - Конан проглотил окончание.  -  Я  никогда  так  не
думал! Ты же знаешь, Учитель, я делаю все, что велено  тобой...  и  я  уже
чувствую.... чувствую.... - у него не хватало слов.
     - Чувствуешь? - Глаза старца сверкнули. - Да, чувствуешь, я знаю!  Ты
быстро учишься, парень... Ну, теперь ты понял,  на  что  может  подвигнуть
смертного дыхание Митры? Что  может  творить  владеющий  Силой?  -  Старик
вытянул руку, указывая на блестящую полосу, что уходила к горизонту.
     - Может разрушить крепость... сжечь город... - прошептал Конан, будто
зачарованный.
     - Десять городов,  если  призвать  на  помощь  все  это  воинство,  -
наставник повернулся и плавным жестом обвел теснившийся перед  ними  строй
дубов. - Для тебя, однако, подобное еще недостижимо; ты  должен  научиться
концентрировать собственную эманацию и принимать помощь хотя бы от  одного
дерева.
     Он вновь двинулся по тропинке,  что  извивалась  по  всему  саду,  от
родника и озера на западном конце до железного дерева на восточном.  Конан
шел следом за наставником, отступив на шаг.
     - Итак, запомни: дуб даст тебе Силу, сосна оттянет ее избыток, яблоня
разравняет, распределит меж членов тела,  погрузит  в  покой...  Яблоня  -
доброе дерево, самое доброе среди всех... запомни это,  Секира...  поднять
холодную сталь на яблоню - все  равно,  что  зарубить  младенца...  яблони
должны умирать сами, как люди... от старости, бури или небесного гнева...
     Наставник еще что-то пробормотал себе под нос, но Конан не расслышал.
Они поднялись на яблоневый холм и шли теперь мимо фруктовых деревьев,  что
росли на самой вершине. Старик махнул на них рукой.
     - Эти все лечат, посылая целительную  Силу  в  определенные  места...
Персик собирает ее в груди, абрикос и слива -  в  животе,  фиги  в  горле;
виноград же излечивает тех, кто страдает бессилием.
     - А огромные деревья из-за моря? - Конан повернул  голову  к  озерцу,
над которым возносились гигантские колонны секвайн.
     - О, они любимцы Митры! Если встать между ними в  ясный  полдень  или
звездную ночь, можно услышать не только дыхание, но  и  голос  пресветлого
бога! Однако я редко хожу к ним... лишь когда Он велит...
     - Он? - прошептал киммериец. - Ты хочешь сказать, Учитель...
     - Да. Что тут удивительного? Каждый может  говорить  с  богом,  и  не
только мне Митра шлет свои  повеления.  Одни  выслушивают  их  у  алтарей,
другие - во сне... а я - тут, рядом с  дубом  у  своей  пещеры  или  около
Небесных Стражей... Место не хуже прочих, а?
     Конан покачал головой.
     - Не думаю, что те, кто бездельничает  в  храмах  и  бьет  поклоны  у
алтарей, в самом деле удостаиваются милости Митры. Эти ублюдки наложили бы
в штаны от страха, заслышав голос Светозарного!  Пожалуй,  Учитель,  ты  -
единственный человек, с которым Митре есть о чем поговорить!
     - Хмм... единственный... Это было бы печально, Секира! Тем более, что
вряд ли я принадлежу к человеческому роду. Слишком много прошло времени...
слишком много... и я наполовину уже там... - Старик поднял глаза к небу, и
на лицо его легла печать умиротворения и тихой грусти.
     Покинув сад, они начали подниматься по лестнице, что вела к пещере  и
на тренировочную площадку. Наставник больше не произнес ни слова; молчал и
Конан, размышляя над странной обмолвкой своего Учителя.



                             17. ПОСТИЖЕНИЕ

     Тот день запомнился Конану надолго.
     Утром он, как всегда,  почистил  овощи,  уже  без  удивления  отметив
гигантские размеры моркови и свеклы; что касается  капустных  кочанов,  то
ими, пожалуй, можно было бы заряжать катапульты. Странно,  но  теперь,  по
прошествии полной луны, ему совсем не хотелось  ни  мяса,  ни  вина;  вкус
овощной похлебки и сладковатых лепешек из плодов хлебного дерева  сделался
привычным и уже не  пробуждал  тоску  по  жаркому.  Впрочем,  Конану  было
известно, что мясо, вино и прочие радости жизни не находились под запретом
для Учеников - они странствовали в миру  и  принимали  все,  чем  мир  мог
одарить их, от чаши хмельного до  женских  объятий.  Членство  в  незримом
ордене слуг Митры не требовало аскезы или нарочитого  отказа  от  плотских
удовольствий; во всяком случае, это каждый решал сам для себя - так, Рагар
предпочитал умеренность в еде, а Маленький Брат, веселый  бритунец,  любил
поесть и выпить. Ученики  были  разными  людьми  и,  кроме  тайн  Великого
Искусства, их объединяли  только  две  вещи:  служение  Митре  и  обет  не
совершать напрасных убийств.
     Итак, в то утро Конан набрал в котелок воды, бросил в него нарезанные
овощи и подвесил к треножнику над чистыми камнями очага. Выпрямившись,  он
собирался уже отступить в сторону, освободив место  для  Учителя,  который
вызывал огонь, но вдруг сильная сухая ладонь старца легла на его плечо. Он
снова присел перед котлом, вывернув шею и глядя на своего наставника снизу
вверх; тот имел вид торжественный и странный - пожалуй даже, праздничный.
     Некоторое  время  они  пристально  смотрели  друг  на  друга:  взгляд
янтарно-золотистых зрачков все глубже проникал в синие  глаза  киммерийца,
пока тот не моргнул в недоумении.
     - Готов? - спросил  Учитель,  и  Конан  снова  моргнул,  все  еще  не
понимая,  чего  хочет  старец.  Но  тут   рука   наставника   повелительно
протянулась к очагу, и он сообразил, что его ждет.
     Этот молчаливый приказ не вызвал у Конана удивления, ибо в  последние
дни чувство нерасторжимой связи с астральными потоками все  усиливалось  и
крепло. Теперь, во время долгих  своих  медитаций,  он  начал  ощущать  не
только нисходившие с небес волны тепла, но и невидимую энергию, источаемую
деревьями, травами, водой  и  камнями  -  верный  признак  того,  что  дар
великого Митры прорастает в плодородной  почве.  Иногда  вибрации  астрала
заставляли трепетать каждый его волосок, каждую  мышцу;  плоть  изнемогала
под бременем сладкой тяжести, и Конану казалось, что еще немного, и что-то
мощное, стремительное, ослепляющее  вырвется  наружу,  покинет  его  тело,
умчится в пространство...
     Глубоко вздохнув, он повернулся к очагу, расставив руки привычным уже
движением:  ладони  словно  бы  превратились  в   две   неглубокие   чаши,
направленные друг к другу,  пальцы  плотно  сжались,  расслабленные  мышцы
ловили первые признаки тепла.
     Знакомое покалывание в висках,  потом  -  жаркий  вал,  накативший  с
затылка... Он успел мысленно оседлать это неистовое течение; теперь он как
бы мчался на гребне огромной волны, странным образом  направляя  ее  своим
желанием - туда, к ладоням, к пальцам, к двум чашам  из  живой  плоти!  Он
чувствовал,  как  Сила  струится  вниз,  раздваиваясь  меж  ключицами;  он
проследил оба потока, что нисходили по  предплечьям  к  локтям  и,  плавно
огибая их, устремлялись в кисти. Словно речные воды, мелькнуло  в  голове;
да, словно речные воды, заполняющие каналы, рвы и совсем мелкие канавки...
     Он ощутил тепло в ладонях, в кончиках пальцев; спустя мгновение  кожу
стало жечь, и это чувство было новым - раньше он не  подходил  к  опасному
пределу,  когда  скопившуюся  в  теле  эманацию   требовалось   непременно
извергнуть в пространство. Теперь дороги назад не было.
     - Давай! - раздался резкий голос Учителя. - Давай, Секира!
     "Рази!" - послышалось ему; и Конан с хриплым яростным  стоном  изверг
два огненных острия, два синеватых полупрозрачных лезвия, стремительных  и
смертоносных, как стальные клинки. Они сшиблись друг с другом,  оторвались
от его ладоней, закружились, слились, вспыхнули, источая пламенный  жар...
Поспешно убрав  руки,  киммериец  откинулся  назад,  расширенными  глазами
уставившись в очаг - туда,  где  под  днищем  бронзового  котелка  повисла
сияющая сфера. Шарик этот  казался  крохотным  солнцем,  струившим  потоки
света и тепла, и камни рядом с ним стали наливаться багровым.
     - Ты не поскупился, -  заметил  наставник  и  прищелкнул  пальцами  -
сияние сразу сделалось  слабее.  -  Да,  ты  не  поскупился,  Секира!  Еще
немного, и камни расплавились бы вместе с котлом! - Он поглядел на Конана,
в изнеможении сидевшего на полу. - Но я доволен! Омм-аэль!  Великий  щедро
отпустил тебе свои дары, и ты отдаешь их с той же щедростью! Но не  всегда
это полезно... ты можешь низвергнуть замок нечестивых, прибежище Зла,  или
сварить похлебку... и каждое дело  требует  ровно  столько  Силы,  сколько
нужно для его исполнения, не меньше, но и не  больше.  -  Прикоснувшись  к
плечу Конана, он поинтересовался: - Сумеешь встать? Ноги держат?
     Киммериец поднялся. Ноги держали его, но плохо;  несколько  мгновений
он стоял, покачиваясь, борясь с подступившим головокружением.
     - Много отдал, - заметил Учитель. - Но ты ведь знаешь, где взять?  А,
парень?
     Полузакрыв  глаза,  Конан  сделал  глубокий  вдох,  пытаясь   вызвать
знакомое покалывание в висках. Оно пришло почти  мгновенно;  затем  теплая
ласковая волна прокатилась по всему телу,  смывая  утомление  и  слабость.
Немигающие глаза под темными бровями, распластанными, словно крылья хищной
птицы, смотрели на него. Видно, наставник остался доволен;  его  маленький
крепкий кулак подтолкнул киммерийца к выходу.
     - Пойдем!  Пусть  варево  кипит  в  котле,  мы  же  займемся  кое-чем
полезным.
     - Да, отец мой.
     Они  покинули  пещеру,  подошли  к  огромному  дереву,  что  росло  у
стрельчатой арки; старец,  опустившись  на  скамью,  велел  Конану  встать
поодаль.
     - Не чувствуешь усталости или тревоги?
     - Нет, Учитель.
     - Смотри! А то можем прогуляться к яблоням.
     - Кром! Со мной все в порядке!
     Против обыкновения наставник не принялся выговаривать ему, словно  не
услышал имени киммерийского  бога.  Чуть  раздвинув  ладони,  он  сотворил
голубоватую сферу, небольшой шарик размером с куриное яйцо; затем  вытянул
руку к Конану, баюкая в ней крохотную искру Силы.
     - Можешь повторить?
     - Попробую, Учитель.
     Между расставленными ладонями Конана тоже вспыхнул тусклый шар, почти
не источавший жара - только приятное  тепло,  словно  нагретый  на  солнце
камешек. Старец кивнул.
     -  Хорошо.  Я  вижу,  ты  способен  соразмерять  усилие  с   желаемым
результатом... А теперь - гляди!
     Внезапно  шарик  в  ладони  Учителя  дрогнул  и  отправился  в  путь.
Маленькая голубоватая сфера прокатилась от ладони к плечу, потом -  вокруг
шеи и к другой ладони; вернулась, угнездившись в ямке над левой  ключицей,
поползла вниз по груди и животу  к  ноге,  застыла  на  кончиках  пальцев.
Старец соединил ступни, и шарик, перебравшись  на  правую  ногу,  двинулся
вверх, поднялся на плечо, переполз на  предплечье  и,  словно  прирученный
жук-светлячок, покорно возвратился на ладонь. Конан, чуть прищурив  глаза,
следил за этим путешествием.
     - Теперь ты, - велел наставник. - Прикоснись к нему мыслью и  заставь
прогуляться.
     Шарик в огромной руке  киммерийца  затрепетал,  дернулся  и  медленно
пополз по смуглой коже, то взбираясь на горные  хребты  могучих  мышц,  то
спускаясь в долины и ущелья меж ними. Движения его, вначале неуверенные  и
неровные, становились все более плавными, и Конан, даже закрыв глаза,  мог
следить за странствиями маленькой сферы - кожу под ней слегка пощипывало и
опаляло  теплом.  Наконец  он  вернул  свою  искорку  Силы  в   ладонь   и
вопросительно посмотрел на Учителя.
     - Преврати ее в стрелу, - сказал тот. - Сделай  это  одновременно  со
мной.
     Две руки вытянулись в сторону каменной скамьи, две крошечные  молнии,
сверкнув синим,  ударили  в  нее.  Конан,  шагнув  к  базальтовому  блоку,
опустился на колени, напряг глаза, но на полированной  темной  поверхности
не было заметно ничего -  ни  щербинки,  ни  трещины.  Камень  без  следов
отразил удар, ничтожный и слабый, как комариный укус.
     Старик поднялся, потрепал Конана по плечу.
     - Ничего, киммериец! Когда ты впервые взял в руки меч, то  навряд  ли
сумел расколоть толстое полено, а? - Он  подтолкнул  ученика  ко  входу  в
пещеру. - Идем. Похлебка, должно быть, уже сварилась.


     Они сидели на плоских каменных глыбах у ручья, струившего хрустальные
воды  в  маленький  пруд.  День  угасал;  на  западе  солнце   неторопливо
опускалось к горизонту, окрасив небо темно-синим  лазуритом  -  такого  же
глубокого цвета, как зрачки Конана; на востоке негромко шумел ветвями сад,
уже темный и загадочный, как джунгли Кхитая. За ручьем, напротив Учителя и
ученика, тянулись вверх чудовищные живые колонны секвайн; казалось, Стражи
Неба застыли в нетерпеливом ожидании, мечтая  поцеловать  звезды  тысячами
листьев-губ.
     - Чувствуешь? - нарушив молчание, старец повернулся в сторону сада.
     - Чувствую, - шепнул Конан.
     От зеленого оазиса тянулись тонкие дрожащие нити, робко гладили кожу,
незримыми пальцами массировали  плечи.  Он  умел  уже  различать  ласковое
прикосновение яблонь, мощный ток  Силы,  что  шел  от  буков  и  дубов,  и
обратное   течение,   струившееся   к   соснам,    кипарисам    и    елям;
сосредоточившись, можно было различить некую  мелодию,  в  которой  каждое
дерево и каждая травинка звучали в согласии друг с другом на фоне  мерного
гула небес, похожего на океанский прибой.
     - Все связано со всем, - Учитель плавно повел рукой, словно обнимая и
медленно тускневшее небо, и недвижные пески  пустыни,  и  горы,  чьи  пики
возносились на севере, и свой сад, и весь мир, все Мироздание, покоившееся
на плечах гигантов. - Все  связано  со  всем  в  круговращеньи  времен,  -
медленно повторил он. - Боги и люди, вода и твердь, деревья и травы,  рыбы
и звери, огонь и лед, и даже камни...
     - Камни? - переспросил  Конан.  -  Такие,  как  этот?  -  Его  ладонь
коснулась шероховатой поверхности базальтового валуна.
     - Такие, как этот, и другие, Секира. Совершенные камни, являющие свою
красоту человеческим глазам. Омм-аэль! Каждый из них - талисман,  хранящий
частицу света, коим Великий ежедневно благодетельствует землю.
     - А! Ты говоришь о драгоценностях?  Об  огненных  рубинах  и  сияющих
алмазах, о зеленых изумрудах и аметистах цвета морской волны, о  сапфирах,
синих, как небо на закате, о золотых топазах и кроваво-красных гранатах? Я
не ошибся, отец мой?
     По губам Учителя скользнула слабая улыбка.
     - Я вижу, ты неплохо разбираешься в самоцветах, парень.
     - Еще бы! Эти камни легки весом, дороги ценой... Но в  любой  стране,
от Побережья Пиктов до Кхитая, их можно обратить в  золото  и  серебро,  в
добрый меч, теплый плащ и быстрого коня.
     - В золото  и  серебро...  -  старец  покачал  головой.  -  Возможно,
возможно... Но ты должен знать, Секира, что не  каждому  из  них  найдется
достойная цена в золоте и серебре - ибо есть камни и есть Камни!
     Он явно выделил последнее слово и вдруг смолк, не то размышляя, что и
как рассказать ученику, не  то  сомневаясь,  стоит  ли  вообще  продолжать
рассказ. Конан, затаив дыхание, ждал. Самоцветы,  таинственные  и  манящие
слезы земных недр, всегда интересовали его; и  киммерийцу  было  известно,
что встречаются среди них непростые камни.
     - Совершенный кристалл  -  тот,  что  способен  накапливать  силу,  -
задумчиво произнес Учитель.  -  Иногда  магическую,  иногда  божественную,
благодетельную, безразличную или злую... так же, как мы с  тобой  собираем
Силу Митры... Но есть и  разница,  -  он  устремил  немигающий  взгляд  на
солнечный диск, уже коснувшийся горизонта. - Да, есть и разница...
     - Какая же, отец мой?
     Янтарные глаза старца затуманились.
     - Человеку на земле отведен  недолгий  срок,  Секира...  камень  куда
долговечнее... Представь, что  некто  умелый  и  знающий  вдохнул  в  него
колдовскую мощь в давние-давние  времена;  представь,  что  этот  кристалл
переходил из одних искусных рук в другие, и каждый из его хозяев  добавлял
что-то свое, накладывал новые чары... Понимаешь? Год от года, век от века!
Проходит время - бездна времени! - и красивый камешек, пустая  побрякушка,
превращается в великий талисман. Тот же, кто им владеет, способен  вершить
свою волю над странами и народами - иногда наперекор богам!
     Киммериец  кивнул.  Подобные  талисманы  -  может  быть,   не   самые
могущественные из существующих в  подлунном  мире,  но  наделенные  тайной
властью над судьбами и обстоятельствами - ему встречались.  Он  знал,  что
камни эти не были сами по себе средоточием зла или добра; такими их делали
люди,  ибо  черный  маг,  владеющий   талисманом,   стремился   поработить
человеческие души, а белый использовал его во благо, обороняя  и  исцеляя.
Но  сам  камень  оставался  холоден  и  безразличен  -  и  в  том,   кроме
неподвластности времени, заключалось еще одно его отличие от человека.
     Конан высказал эту мысль наставнику, и тот довольно усмехнулся.
     - Ты прав, парень! Запомни же то, что ты  сейчас  сказал!  И  если  в
твоей власти окажется талисман великой силы, не обращай его во зло!
     - Случалось мне находить  волшебные  амулеты,  -  заметил  киммериец,
пожав плечами, - но все они ускользали от меня, словно вода  меж  пальцев.
Ведь я не маг! Но,  быть  может,  то,  чему  ты  меня  научил,  поможет  в
следующий раз справиться с таким камешком?
     - С камешком! - старик приподнял бровь. -  Будь  почтителен,  Секира!
Есть камешки, что могут поколебать мир! Сердце Аримана, к примеру!
     Конан покачал головой.
     - Никогда не слышал о нем, Учитель.
     - Еще услышишь... и не только услышишь... -  На  миг  старец  прикрыл
глаза, всматриваясь в туман  грядущего;  уже  знакомая  картина  мелькнула
перед ним - высокий черноволосый мужчина в короне, с огненным самоцветом в
руках.  Камень  пылал,  рассыпая  яркие  искры,  и  в  их  кроваво-красных
отблесках  лицо  человека  казалось   еще   более   грозным,   суровым   и
величественным. Омм-аэль! - привычное восклицание едва не сорвалось с  губ
наставника. Этот великий король, будущий владыка  прекраснейшей  из  стран
мира, сидел рядом с ним, опустив могучие руки на  колени,  всматриваясь  в
багровый диск заходящего солнца. Там, на западе, простиралась его держава,
там сверкал его трон, там высились его  города  и  замки,  там  ждали  его
верные рыцари... Но не сейчас, еще не  сейчас!  Этому  варвару  предстояло
многое пережить и  многое  познать,  прежде  чем  бог  доверит  ему  бремя
власти... И  лучше,  если  он  не  будет  догадываться  о  предначертанном
судьбой...
     Киммериец кашлянул, прервав размышления Учителя.
     - Прости, отец  мой,  хочу  спросить...  Бывало  ли  так,  что  Митра
направлял своих слуг против черных магов, владеющих великими  талисманами,
о которых ты говорил?
     - О том мне неведомо, - произнес старец, и в голосе его Конан  уловил
оттенок сожаления. - О том мне неведомо, ибо ученики уходят от меня,  и  я
не знаю их путей... Но, думаю, по воле Пресветлого им приходится  вступать
в бой и с теми, о ком ты сказал.
     - Могущество таких чародеев очень велико...
     - Да! Но и Сила Митры  беспредельна!  Зачерпни  ее  столько,  сколько
нужно для победы, победи и...
     - ...умри, - закончил Конан. - Сила Митры беспредельна,  Учитель,  но
ты сам говорил, что человек, даже  обученный  тобой,  может  принять  лишь
малую ее частицу. Взяв больше, он сгорит.
     - Собираешься жить вечно, Секира? - Учитель усмехнулся. - Поверь, это
еще никому не удавалось! И вспомни об Утесе, о его  гибели!  Он  умер,  но
победил!
     Наступило молчание. Странное  чувство  охватило  Конана;  на  миг  он
ощутил себя оружием Судьбы, разящим клинком в руках бога. Возможно, он и в
самом деле должен распрощаться с мечтами о власти, о могуществе, о  славе?
О том, ради чего он добрался сюда,  на  край  мира?  Возможно,  он  обязан
вступить в это странное братство воинов-скитальцев, посвятивших себя богу?
Как и они, странствовать по свету, поддерживать Великое Равновесие, о коем
толковал Учитель, исполнять волю  Митры?  Усмирять  демонов,  сражаться  с
нечистью, не требуя взамен ни золота, ни благодарности, ни почета? И пасть
где-нибудь в далекой стране, спалив свою плоть в жарком  дыхании  астрала?
Так, как сгорел Рагар?
     Он стиснул огромные кулаки. Нет, такое его не устраивало! Он не желал
становиться игрушкой в руках богов - даже величайшего бога и даже  во  имя
самых благих целей! Превыше всего он ценил свободу; и тем умением, которым
ему  довелось  овладеть  тут,  он  распорядится  так,  как  пожелает,   по
собственной воле, а не по приказу Митры!
     Конечно, были еще и обеты, принятые  им  -  плата  за  обучение,  как
сказал наставник. Митра повелевает, ученик  должен  исполнять...  Что  там
еще? Великий бог дает ему Силу... ученик - Его орудие; он - гиря,  которую
бог бросает в чашу, чтобы поддержать Равновесие... Ученик  может  убивать,
защищаясь  или  защищая  других  -  тех,  кто   нуждается   в   помощи   и
покровительстве. Однако и в том надо  знать  меру:  не  трогать  бегущего,
щадить того, кто просит пощады, не поднимать руки на сдавшегося, сохранить
жизнь раскаявшемуся... А главное - помнить, что  бог  взвешивает  и  судит
каждое  деяние  своего  слуги!  Он  добр,  он  милостив,  но  не   простит
отступника, нарушившего клятву!
     Ладно, решил Конан, с божественным гневом он  как-нибудь  разберется.
Главное, ему удалось добиться своего  -  молнии,  вылетавшие  из  его  рук
подобно разящим огненным стрелам, с каждым днем били все дальше, и под  их
ударами плавился камень  и  песок.  Вряд  ли  когда-нибудь  он  превзойдет
Учителя в этом искусстве и сможет послать струю пламени  на  десять  тысяч
шагов, но того, что он уже знал и умел,  хватит,  чтобы  сокрушить  ворота
любой крепости и привести ее гарнизон в  ужас.  Вполне  достаточно,  чтобы
царский престол свалился ему в руки, как спелое яблоко! А  там...  там  он
приступит к искоренению Зла - но в собственной  своей  державе!  На  таких
условиях он был готов служить Митре и выполнять обеты Ученика.
     Однако же в делах с учениками не все казалось ему  ясным,  а  кое-что
выглядело странным и даже подозрительным. Наставник обучал их; бог делился
со своими  бойцами  частицей  астральной  Силы  и  посылал  в  сражение...
Омм-аэль! Хорошо! Но разве у Митры не  было  иных  способов  вершить  свою
волю? Он мог делать это сам; а если по какой-то причине желал использовать
смертных, то к его услугам была целая армия жрецов и чародеев; несомненно,
с божественной помощью они сумели бы совладать  со  всеми  черными  магами
Стигии, Кхитая и Гипербореи.
     Конан снова прочистил горло и  покосился  на  Учителя.  Тот  сидел  в
задумчивости или просто наслаждался вечерним  покоем;  брови  его,  обычно
чуть изломанные посередине, расправились,  распрямились  -  видно,  коршун
парил сейчас в неведомых далях, не высматривая добычи, не плеща в  воздухе
крыльями. Взгляд ученика однако был замечен, и старец кивнул головой.
     - Хочешь еще спросить, Секира?
     - Да, отец мой.
     - Спрашивай.
     Жестом, ставшим уже привычным, киммериец сложил ладони перед  грудью,
вызвал крохотный сияющий шарик, потом протянул руку вверх, к  небесам,  на
которых начали  загораться  первые  звезды.  Синеватая  призрачная  стрела
сорвалась с его пальцев и исчезла; искорка Силы вернулась в  беспредельный
океан, что мгновением раньше породил ее.
     - Митра даровал нам это,  Учитель,  сделав  своими  бойцами,  -  тихо
произнес Конан. - Но почему ему угодно было избрать воинов? Воинов,  а  не
магов? Маги и мудрецы не хуже нас распорядились бы  таким  даром...  и,  к
тому же, они владеют силой заклятий и чар...
     Учитель хмыкнул, и брови его вдруг надломились, словно  хищная  птица
ринулась в полет.
     - Ты сам дал ответ на  свой  вопрос,  парень  -  и  дал  его  дважды.
Понимаешь?
     - Не понимаю, - Конан встряхнул своей темной гривой.
     - Смотри же - ты спросил, почему Митре угодно было избрать воинов?  И
в словах этих  первый  ответ:  так  было  угодно  Ему!  Нам  ли  гадать  о
намерениях бога?
     Киммериец усмехнулся.
     - Похоже, наставник, ты как раз этим и собираешься заняться. Что  там
насчет второго ответа?
     На губах Учителя тоже появилась улыбка.
     - Да, ты  прав,  Секира.  Люди  устроены  так,  что  всегда  пытаются
доискаться до истины... тем более, что здесь она видна столь же ясно,  как
галька на дне этого ручья. И я не составляю исключения... -  Он  помолчал,
затем снова улыбнулся.  -  Думаю,  пресветлый  Митра  избрал  нас  во  имя
Великого Равновесия. Ты верно сказал - колдуны владеют  силой  заклятий  и
чар... Так стоит ли давать им еще большее могущество?  Даже  белым  магам,
склонным к добру? Сегодня они белые,  завтра,  ощутив  свою  силу,  станут
серыми, а там, возгордившись и не встречая  сопротивления,  превратятся  в
черных... Нет, Податель Жизни поступил с  большой  мудростью,  распределив
свои дары меж людей! Одним - частица его Силы, другим - заклятья и чары!
     - А камни? Совершенные камни, о которых  ты  говорил?  Могущественные
талисманы, что могут очутиться в злых руках?
     - Их век долог, но, к счастью, они редко  появляются  на  свет.  Нас,
слуг Митры, больше, гораздо больше, так что мы можем приглядеть за ними...
И в этом тоже наша сила, киммериец.


     Конан стоял на арене обнаженный, в одной набедренной повязке и легких
сандалиях; мечи Рагара, разбрасывая серебристые  искры,  вращались  в  его
руках. Свежий ветерок играл волосами киммерийца, их длинные плотные  пряди
то змеились по его  плечам,  то  взмывали  вверх,  окружая  голову  темным
ореолом. Было позднее утро; солнечные лучи косо скользили над  садом,  над
площадкой, прилепившейся к пещере, и этим ристалищем, окруженным  столбами
и рвами.
     - Довольно, Секира! - Наставник взмахнул  рукой,  и  клинки  замерли,
словно две гибкие змеи: правый выставлен вверх и вперед,  левый  опущен  к
бедру. Старец довольно  хмыкнул  и,  оглядев  своего  ученика,  заявил:  -
Сегодня устроим небольшой поединок.
     - Мои мечи против твоей трости?  -  Конан  ухмыльнулся.  В  последнее
время старцу часто приходилось заменять свое деревянное  оружие  -  ученик
вошел в силу, и клинки в его руках  стали  двигаться  втрое  быстрей,  чем
раньше.
     - Нет, я выставлю против тебя настоящего бойца,  -  немигающие  глаза
Учителя сверкнули. - Великого воина, не хуже, чем ты сам!
     Конан бросил взгляд  на  равнину,  калившую  свои  пески  под  жарким
солнцем. Среди застывших барханов не замечалось никакого движения.
     - Мы ждем кого-то, отец мой? Врага или одного из твоих учеников?
     Голова старца качнулась в отрицании.
     - Врагам сюда забредать небезопасно, а ученики не  сражаются  друг  с
другом, - произнес он. - Я выбрал тебе другого противника. Смотри!
     Руки его задвигались, странно изгибаясь, и налетевший неведомо откуда
вихрь взметнул песок. Желтая колонна поднялась перед Конаном;  внутри  нее
проскакивали яркие искры и сполохи, словно скреплявшие воедино непрочную и
сыпучую плоть. Затем огни погасли, песок побледнел, уплотнился и  вдруг  с
тихим шелестом опал на арену - подобно  занавесу  из  плотной  белоснежной
кисеи, скрывавшему мраморное изваяние.
     Оно походило и, в то же  время,  не  походило  на  человека.  Могучие
плечи, мощная грудь, руки с двумя  сверкающими  клинками,  пластины  мышц,
бугрившиеся на спине и животе... В первый момент Конану почудилось, что он
видит свое отражение. Однако незнакомец, вызванный таинственным искусством
Учителя, оказался бледнокожим и беловолосым, словно лишенным красок жизни;
а главное - у него не было лица! Ни глаз, ни носа, ни  бровей,  ни  губ  -
одна  белая  равнодушная  маска,  обрамленная  снежными  потоками   волос!
Выглядело это не слишком приятно, и Конан, не меняя боевой стойки, сплюнул
на песок.
     Его Учитель, протянув руку, похлопал статую по плечу.
     - Голем! Вот с ним ты и будешь биться. Да учти, что он драчун  не  из
последних!
     Старец обошел вокруг мраморного изваяния, тыкая его  крепким  кулаком
то в ребра, то в живот, будто проверяя на прочность.
     - Ну, - он повернулся к киммерийцу, - лицо можешь придумать ему  сам.
Надеюсь, у тебя есть враги, с коими ты хотел бы скрестить оружие?
     Несколько  мгновений  Конан  разглядывал  равнодушную  белую   маску,
торчавшую над широкими плечами. Разумеется, у него были враги - _б_ы_л_и_,
ибо они не заживались слишком надолго. Врагов  он  убивал  и  не  старался
сохранить в памяти их  лица  -  возможно  потому,  что  это  оказалось  бы
нелегким и зряшным трудом. Их было так  много!  Пожалуй,  ему  удалось  бы
припомнить кое-кого, но зачем? Мертвый враг - уже не враг,  и  ни  к  чему
рядить этого бледнокожего монстра в обличье побежденного!
     - Если я должен биться  с  ним,  -  меч  Конана  качнулся  в  сторону
застывшей на ристалище фигуры, - пусть он останется безымянной тварью  без
лица.
     - Ты думаешь, так будет лучше?
     - Да, Учитель. Мои враги мертвы, и не стоит тревожить их тени.
     Хмыкнув, старик пожал плечами и попятился к краю ристалища.
     - Как хочешь. Ты только усложнил свою задачу -  ведь  ты  не  сможешь
следить за его глазами.
     - Я буду смотреть на его клинки.
     - Ну что ж... Ты готов?
     Конан кивнул, и мраморная кукла перед ним ожила.
     Звонко лязгнула сталь, лезвия мечей протяжно заскрежетали, застонали,
как смертельно раненные звери, что выискивают, куда нанести последний удар
клыка... Две фигуры, цвета бронзы и  цвета  мрамора,  метались  по  арене,
играя серебристым сиянием;  оно  вспыхивало  меж  ними,  мерцало  в  лучах
солнца, разбрасывая искры, гудело набатным колоколом. Человеческий глаз не
смог бы уследить за быстрым полетом клинков,  движениями  рук,  незаметным
поворотом кисти; да  и  лица  сражавшихся  не  привлекли  бы  внимания  ни
знатока, ни жадного до крови  ротозея.  Одно,  с  твердо  сжатыми  губами,
казалось неподвижным, и лишь зрачки, горевшие синим огнем,  оживляли  его;
другое... Другого просто не было.
     Шло время. Два бойца, смуглокожий и  бледный,  как  снега  Ванахейма,
кружились в стремительном  танце;  два  вихря,  неразличимых  человеческим
взглядом... Учитель, однако, смотрел с интересом и видел все.
     Его питомец защищал свою жизнь.
     С первого касания клинков Конану  стало  ясно,  что  поединок  сей  -
проверка, а не игра. Смертельная проверка! Успеет ли наставник  остановить
выпад, нацеленный ему в горло или в  сердце?  Да  и  захочет  ли?  Ученики
должны побеждать или умирать; тут не было иного выбора.
     Тварь, с которой он обменивался яростными ударами, была быстрой,  как
всплеск молнии. Нечеловечески стремительной!  Прежде  ему  не  удалось  бы
справиться с таким темпом; но теперь поток Силы, падавший сверху, с небес,
поддерживал его, а клинки Рагара,  раскрывшись  двумя  стальными  веерами,
хранили от ран. От серьезных ран, но  не  от  царапин,  которых  было  уже
получено немало.
     Правда, и он дважды поразил плоть  бледнокожего  безглазого  монстра:
первый раз - пробив его защиту мощным ударом наискосок, от правого плеча к
бедру, и второй -  коварным  выпадом  из-за  спины,  после  ложной  атаки.
Жидкость, сочившаяся из этих порезов,  не  походила  на  кровь;  она  была
густой и желтоватой, точно сосновая смола. Киммериец  не  знал,  насколько
чувствителен его противник к таким ранениям и можно ли рассчитывать на то,
что он ослабеет. Пока бледнокожий не выказывал признаков усталости; Конан,
впрочем, тоже.
     Удар, отбив, шаг в сторону... Правый клинок идет вверх, левый - прямо
от  бедра,  в  грудь  голема...  Выпад,  обманный  финт,  лязг  металла...
Сверкающая полоса проносится над головой, срезая прядь волос...
     Бледнокожий казался неутомимым. И он превосходно владел  оружием!  Он
бил из любого положения, с левой и правой руки, с поразительной  точностью
посылая меч в любую  уязвимую  точку  тела.  На  плечах  Конана  багровели
царапины, кровь сочилась из ранки в бедре,  алыми  точками  пятная  песок;
клинки противника серебристыми всполохами мелькали перед глазами.  Парируя
атаки безглазой твари, он, словно в танце, провел голема по кругу  -  раз,
другой, третий. Потом ему стало некогда считать.
     Выпад,  еще  один!  Прыжок!  Оба  клинка  идут  вперед  словно  бивни
нападающего слона, сверкающий веер раскрывается перед ними... Удар! Лезвие
звенит, обрушившись на подставленный эфес...
     Отбив очередную атаку, Конан стремительным  нырком  ушел  в  сторону,
затем резко выпрямился. В  следующий  момент  его  меч  грохнул  о  клинок
монстра, скользнул вдоль лезвия, змеей метнулся к горлу; выпад был опасен,
почти неотразим, и противник, похоже, это понял. Защищаясь,  он  подставил
рукоять второго меча, чтобы ослабить  удар  -  и  киммериец,  торжествующе
взревев, пнул врага в колено. Голем отпрянул, приоткрывая бок.
     Укол! Прямо под ребра, в желудок и печень! Быстро дернув меч на себя,
Конан не сомневался, что лезвие  вышло  на  ладонь  из  спины  бледнокожей
твари. После такой  раны  дорога  одна  -  на  Серые  Равнины,  в  царство
Нергала... Он высоко занес клинки, готовясь добить противника.
     Сталь лязгнула о сталь.
     Возможно, душа человека уже отлетела  бы  в  небытие,  а  плоть  его,
пронзенная насквозь, корчилась на земле в последних  конвульсиях,  но  это
безглазое чудище не было человеком. Монстр снова шел в атаку, и  мечи  его
свистели в опасной близости от лица Конана. Похоже, смертельная рана  лишь
раззадорила его.
     Удар, обманный финт, прыжок... Теплый  воздух  овеял  щеку...  Острая
боль в бедре - вторая царапина алеет рядом  с  первой...  Капает  кровь...
Сконцентрироваться, закрыть ранку... Не время! Сила течет с небес, омывает
мышцы, вливается в клинки... Они полыхают, как два колдовских факела...
     В какой-то миг Конан понял, что колющие удары не  дадут  ничего.  Ему
противостояла кукла, а не человек; он мог поразить бледнокожего  в  сердце
или печень - вернее, в те места,  где  полагалось  находиться  сердцу  или
печени - и все же проиграть. Тут требовалось нечто иное...
     Упав, он быстро перекатился по песку, вытягивая вперед руки;  кончики
лезвий чиркнули по левой лодыжке голема. Тот пошатнулся.
     - Кром!
     Киммериец был уже на ногах,  и  его  боевой  клич  заставил  дрогнуть
воздух над ареной. Клинки Рагара взлетели и  ринулись  вниз,  неотразимые,
как молнии Митры; раздался тупой звук, словно сталь  врезалась  в  дерево.
Левый меч лишь задел ребра безглазого, правый же опустился  прямо  на  его
плечо, рассекая неподатливую плоть, прочную, как ветвь дуба.
     Конан с гневным рычанием замахнулся снова. Одна рука голема  валялась
на земле, но он, видно, не собирался сдаваться; приволакивая ногу,  монстр
даже сделал шаг вперед. Но тут клинок  киммерийца  с  размаху  врезался  в
страшное безглазое лицо, раскромсав его от лба до шеи, а в  следующий  миг
победитель внезапно ощутил, что меч его не встречает сопротивления. Где-то
за спиной раздался резкий хлопок в ладоши; затем мраморная фигура  как  бы
осела, стекла вниз  и  с  едва  слышным  шорохом  исчезла.  Перед  Конаном
высилась лишь куча песка.
     - Неплохо! - подошедший сзади Учитель похлопал его  по  плечу.  -  Ты
неплохо бился, Секира... Вот только зачем кричал?
     Киммериец смахнул пот со лба.
     - Привычка,  наставник.  Люди  моего  племени  ревут  и  воют,  когда
сражаются, да и все другие тоже. Воин всегда  шлет  проклятья  врагу  -  и
побеждая, и умирая.
     - Лучше забудь об этом, парень. Тот, кто  вопит  во  время  боя,  зря
теряет дыхание; тот, кто злится, обречен на поражение... И  ты  теперь  не
разбойник-варвар, а слуга Митры, коему пристало  исполнять  Его  повеления
без ярости и гнева.
     Склонив голову к плечу,  старик  уставился  на  груду  песка,  словно
коршун на добычу, потом ткнул ее босой ногой.
     - Ну, ты понял, с кем скрестил мечи?
     - С великим воином, как ты и говорил, - Конан  усмехнулся  и  в  свою
очередь ткнул песок. - С таким же, как я сам.
     - Верно! Он ничем не уступал тебе,  и  все  же  ты  победил.  Победил
самого себя! Ты доволен?
     - Да, Учитель.
     - Это хорошо. Если ты доволен, значит сердце твое спокойно. - Покачав
головой, наставник провел ладонью по  плечам  Конана,  и  его  раны  стали
закрываться. - В  каждом  человеке,  Секира,  доброе  бьется  со  злым,  и
побеждает то одно, то другое. Как и во всем мире, понимаешь?  -  продолжал
он. - Нельзя искоренить зло, ибо чем станет без него  добро?  Может  быть,
еще большим злом? Того не ведает никто, даже светозарный Митра... А посему
стремится  Он  не  уничтожить  зло,  но  лишь   установить   Равновесие...
Равновесие между тьмой и светом, ночью и днем, водами и твердью,  печалями
и радостями... И ты, Его боец, Его  слуга,  должен  хранить  Равновесие  в
собственной душе. Не становись злым, сын мой, и не становись добрым;  будь
справедлив и верен долгу.
     Помолчав, старец обратил  немигающий  взгляд  к  жаркому  полуденному
солнцу и тихо произнес:
     - Омм-аэль! Вот тебе мое последнее поучение.


     Привалившись спиной к шершавому древесному стволу,  наставник  следил
за крохотной фигуркой, медленно взбиравшейся по склону  бархана.  Несмотря
на возраст,  он  обладал  орлиным  зрением  и  мог  без  труда  разглядеть
темноволосую голову и широкие плечи карабкавшегося вверх  человека,  мечи,
закрепленные на его спине, да увесистый тюк, что висел меж ними.  Впрочем,
даже с закрытыми глазами он не потерял бы связь  с  этим  шагавшим  на  юг
путником; ниточка Силы, соединявшая их, будет тянуться еще долго, два  или
три дневных перехода - возможно, и все четыре.
     Вот и уходит его Ученик... Уходит в огромный мир, овладев  тем,  чего
так жаждал, к чему стремился, ради чего принес нерушимый обет... Что сулит
ему дар Митры? Радость служения великому  богу?  Горечь  вечных  скитаний?
Страдания? Победы? Поражение? Гибель?
     Не спуская глаз с темной фигурки на вершине бархана, старец задумчиво
покачал головой. Как бы то ни  было,  подумал  он,  путь  этого  северного
варвара окажется непрост, очень непрост! Туманны грядущие дни и  годы,  но
на нем, на этом киммерийце, без сомнения, почиет взгляд  богов!  Что  было
там - в  той  картине,  сложившейся  из  обрывков  и  мимолетных  видений?
Корона... да, корона и сверкающий талисман...  Великая  власть  и  великая
сила - земная сила! - что позволит сокрушить Зло...  Нет,  не  сокрушить -
урезать! Урезать настолько, насколько желает того  божественный  хранитель
Равновесия... Омм-аэль!
     Он повернулся и пошел к пещере.
     ...Прошло восемь иди десять дней; может быть, половина луны.  В  саду
наставника, в его пещере и на учебной арене ничего не изменилось; все  так
же цвели  и  плодоносили  деревья,  благоухали  травы,  и  шальной  ветер,
прилетавший то с пустынных просторов равнины, то с северных  гор,  доносил
запах накаленного солнцем песка или свежие ароматы снегов. Казалось, время
не властно над обителью старца; за пределами ее весну сменяло лето,  потом
наступала осень, за ней - зима, но тут, на трех нависавших друг над другом
террасах, все оставалось прежним. Волею Митры сей уголок на краю  мира  не
ведал холодов и зноя, бурь и снегопадов, леденящих зимних ветров и  жарких
ураганов пустыни. Лишь изредка, раз в  десять-двенадцать  дней,  по  ночам
выпадали дожди - теплые, прозрачные, ласковые.
     Досуг свой наставник посвящал медитации - как обычно, когда  не  было
учеников. Заботы по хозяйству  его  не  тяготили;  ел  старец  немного,  и
приготовление лепешек и овощной похлебки не занимало много времени, а мед,
орехи и фрукты он мог собрать и того быстрее. Трапезовал же Учитель дважды
в день, на восходе и закате солнца, в светлые  часы  не  прикасаясь  ни  к
пище, ни к питью.
     Расположившись под дубом, что рос у входа  в  пещеру,  он  замирал  в
неподвижности,  прикрыв  глаза  и  размеренно  втягивая   воздух;   спустя
несколько мгновений его дыхание  делалось  едва  слышным,  щеки  бледнели,
брови, похожие на крылья хищной птицы, чуть  опускались,  затеняя  глазные
впадины - он расслаблялся,  готовясь  к  соединению  с  божеством.  Теплые
солнечные лучи, руки всеблагого Митры, гладили  его  нагое  тело,  нежили,
ласкали, напоминая, что Податель Жизни не забыл о своем  достойном  слуге,
что путь, предписанный ему в  сей  земной  жизни,  остается  неизменным  и
единственно правильным. Постепенно золотистые зрачки старика гасли,  разум
растворялся в беспредельной ауре могущества  и  силы,  сливаясь  с  богом,
вырастая ввысь подобно дереву, чьи корни питаются земными соками, а  ветви
омывают астральные течения, вихри и ветра.
     То была его особая привилегия, награда за верную службу, воздаяние за
труды.  Хотя  приобщение  к  миру  божественного   никогда   не   являлось
совершенным и полным - ибо кто же из смертных способен говорить  с  Митрой
на равных? - оно неизменно дарило покой и Силу. Новую Силу, что  наполняла
его разум и плоть; Силу, которую он мог передавать ученикам -  по  крайней
мере, тем из них, кто оказывался в состоянии принять  и  использовать  сей
дар.
     Митра, однако,  наделял  своего  верного  слугу  не  только  частицей
божественной мощи; погружаясь в нирвану, Учитель приобщался и к  вечности.
Он не помнил своего возраста, не  ведал,  сколько  десятилетий  или  веков
пролетело над его обителью; время здесь не  значило  ничего  -  или  почти
ничего.  Однако  старцу  было  известно,  что  он  не  первый  хозяин  сих
зачарованных мест на краю мира. Тут всегда жил кто-то - кто-то,  избранный
Митрой для особого служения, кто-то, способный учить и наставлять. Длинная
череда этих людей проходила перед старцем; он говорил с  ними,  он  слушал
их, черпая уверенность в мысленной беседе с равными, с теми,  кто  жил  на
земле до него. Случалось, они толковали с ним о грядущей  катастрофе,  что
изменит лицо мира; случалось, вспоминали былые подвиги, канувшие  во  мрак
тысячелетий; случалось, молчали - но и  молчание  их  одаривало  дружеским
теплом. Старец не знал, где они и  что  с  ними  -  восседают  ли  прежние
Учителя, сохранившие свое телесное обличье, по правую руку Митры  или  же,
став частицей Его разума,  превратились  в  некую  божественную  эманацию,
бесплотных  духов,  чьи   голоса   были   слышны   лишь   ему   одному   -
одному-единственному  на  всей  земле.  Старый  наставник  не  пытался  ни
разгадать сию загадку, ни говорить о ней с предшественниками; он провидел,
что придет время и для этого - когда он присоединится к ним, войдет  в  их
круг, воспарит в астрал, в объятья Владыки Света. Тогда он узнает все; а в
пещере над вечно цветущим садом появится новый хозяин - тот  из  Учеников,
кто будет избран Подателем Жизни, как некогда был избран он сам.
     Он никогда не задумывался о том, кто  сменит  его,  ибо  многие  были
достойны этой чести - если еще оставались в живых. Ибо новому наставнику в
молодые годы полагалось совершить  три  деяния,  пройти  три  искуса,  три
проверки на зрелость. Первая выглядела простой - он должен  был  добраться
сюда, на самый край мира, преодолев губительную пустыню. И вторая казалась
несложной, ибо включала постижение боевых искусств  и  астральной  Силы  -
теми, кто мог принять сей божественный  дар.  Но  третья...  Третий  искус
занимал десятилетия; пора свершений,  когда  Ученики,  направляемые  рукой
Митры, трудились на благо Великого Равновесия. Правда, не у  всех  он  был
столь долог - случалось, что Ученики погибали, не достигнув зрелости.
     Наставник ничего не знал об их судьбе. Он выращивал их словно плоды в
своем саду, шлифовал на тренировочной арене  как  драгоценные  самоцветные
камни и вкладывал то, что получилось, в ладони всеблагого бога; бог же вел
их туда, куда ему было угодно. Омм-аэль! Да  славится  Великий!  Он,  лишь
один Он ведал, когда нужно отразить Зло и где ему не следует чинить помех.
     Ибо Пресветлый, коего чтили под именем Митры в странах Запада  и  под
многими иными именами - в бескрайней Гиркании, в далеком Кхитае, Вендии  и
даже в Черных Королевствах - не являлся божеством Добра. Так считали люди,
существа наивные и недалекие, ибо золотой глаз бога каждый  день  разгонял
тьму, утешал и дарил радость, согревал и живых тварей, и злаки в  поле,  и
плодоносящие деревья, и цветы, и земли, и воды. Так полагали и жрецы Митры
- почти все, за исключением немногих, с коими воистину  говорил  бог.  Те,
как и сам наставник, провидели истинную суть: Митра - хранитель Равновесия
между Добром и Злом, между светом и мраком, между счастьем и горем.
     Ибо нет  доброго  без  злого,  светлого  без  темного,  радостей  без
печалей! И если уничтожить Зло, то Добро может стать еще большим Злом! Так
белый чародей превращается в черного, если не с кем ему бороться и  некого
защищать...
     Омм-аэль!
     Возвращаясь  к  реальности,  Учитель  проводил  ладонями   по   лицу,
всматривался немигающими глазами в диск закатного солнца. Потом мысль  его
устремлялась в пустыню, расстилалась над ней, накрывала, точно волной,  на
день или два пути; он искал среди барханов крохотную человеческую фигурку,
бредущую на север, к горам, высматривал нового своего ученика.
     Нет, никого... Значит, и завтра, и послезавтра он будет один... будет
по-прежнему вкушать покой, неспешно беседуя с тенями  ушедших...  впитывая
тепло и Силу, коими бог одаряет своего слугу... протягивая нить  разума  к
астралу... купаясь в потоках бесконечности...
     Но в один из дней он вышел из  транса,  когда  солнце  еще  стояло  в
зените и тени барханов были коротки, как овечий  хвост.  Он  долго  сидел,
опустив руки на колени, пытаясь сообразить, что же случилось, что прервало
сладкое забвенье медитации; потом начал медленно раскачиваться, не спуская
взгляда с повисшего в голубом небе светила.
     Бог гневался! Определенно гневался! И  был  готов  опустить  карающую
длань на  святотатца  -  впервые  за  много  веков!  Да,  впервые,  ибо  в
милосердии  своем  уничтожал  лишь   самое   черное   зло,   относясь   со
снисхождением к человеческому несовершенству и мелким  грехам.  Но  сейчас
произошло необычное,  небывалое,  кощунственное!  То,  что  Митра  не  мог
простить - во всяком случае, сразу...
     Кто-то из Учеников нарушил обет, а значит,  его  ожидали  и  кара,  и
искупление. И бог пожелал, чтобы наставнику было известно об этом.




                             ЧАСТЬ ПЯТАЯ. ГРЕХ


                            18. ПРЕДЗНАМЕНОВАНИЯ

     Над  плоскогорьем  Арим  палило  солнце.  С  утра   до   вечера   его
безжалостные лучи омывали землю яростным потоком, выжигая травы, заставляя
листья немногочисленных деревьев съеживаться, сворачиваться в сухие  бурые
трубочки, шуршащие под порывами горячего ветра. Ветер срывал их,  гнал  по
растрескавшейся опаленной почве, то подбрасывая в воздух, то швыряя в лица
редким путникам, уныло тащившимся по пыльным дорогам Арима, от Селанды  на
западе до Дамаста на востоке. Эти города-соперники стояли у подножий скал,
в местах, вполне пригодных для  жизни;  наверху  же  простиралось  суровое
жаркое плоскогорье. Тут не было  ни  рек,  ни  ручьев,  ни  озер,  тут  не
выпадали  дожди,  и  выцветшее  небо  круглилось  над   выжженной   землей
голубовато-белесым куполом, неизменным и равнодушным.
     Местность  эта,  однако,  не  считалась  проклятой  Митрой  или  иным
могущественным божеством, ибо здесь,  в  сухом  и  жарком  климате,  росла
пальма кохт. Невидное дерево, как ни  посмотри:  невысокое,  с  пепельного
цвета бугристой корой, сквозь которую пробивались волосистые  отростки,  с
жидкой кроной, что не смогла бы укрыть от солнца даже мышь. Тем не  менее,
орехи кохта ценились высоко,  ибо  их  отвар  придавал  шелкам,  сукнам  и
полотняным тканям неповторимый оттенок морской волны. Орехи эти вывозились
и в страны Запада,  и  на  юг,  в  Иранистан  и  Вендию,  но  основным  их
потребителем был Кхитай. Из века в  век  кохт  дарил  процветание  жителям
Селанды и Дамаста; одна  пальма  могла  обеспечить  хозяину  верный  кусок
хлеба, три или четыре -  прокормить  семью,  а  целая  плантация  означала
богатство. Пальмы кохт росли лишь в  землях  засушливых  и  жарких,  почти
бесплодных, где не выдерживал даже колючий  пустынный  кустарник  санисса,
однако и эти стойкие деревья нуждались в воде.
     Арим же на воду был скуп. Здесь ее  добывали  из  глубоких  колодцев,
уходивших вниз, в прокаленную почву, сухую глину и камень на пять,  десять
и даже пятнадцать длин копья. Из самых глубоких скважин драгоценную  влагу
поднимали наверх с помощью ворота и ведер, из более  мелких  -  хитроумным
устройством,  напоминавшим  огромный  винт.  Вода,  чистая   и   холодная,
нагревалась в бассейнах, облицованных камнем, потом  неторопливо  текла  в
сотнях канавок и арыков, орошая пальмовые рощи. Деревья  кохт  никогда  не
испытывали сильной жажды;  им  требовалось  не  так  уж  много  влаги,  но
поступать она должна была непрерывно и равномерно.
     И, чтобы светлые струи никогда не иссякали, сотни быков и мулов  день
за днем  кружились  у  подъемных  воротов,  утаптывая  копытами  почву  до
каменной твердости. Сотни бессловесных животных - и один человек, такой же
бессловесный, как и четвероногие твари.


     Солнце безжалостно жгло нагое тело, оглаживало плечи и спину горячими
пальцами огненных лучей, выжимало капли испарины из каждой поры и  тут  же
сушило кожу. Наваливаясь грудью на толстую рукоять ворота,  человек  мерно
переступал босыми ногами, торил свой  бесконечный  путь  вокруг  каменного
ограждения колодца. Вздувались и  опадали  могучие  мышцы,  темные  волосы
свешивались на лоб, прикрывая глаза - пустые, с остановившимися  зрачками.
Они  были  синими,  как  летнее  небо  в   час   заката,   и   такими   же
равнодушно-безмятежными. Казалось, человек спал наяву.
     Животные, делившие с ним рабскую участь,  помнили.  Помнили  минувший
день, и тот, что предшествовал ему; помнили свои  клички,  помнили  жгучие
удары бича, вкус травы и соли, тепло ночи и палящий дневной  жар.  Человек
же не ведал ни о чем, не знал ни имени своего, ни  прошлого,  не  думал  о
будущем, не сознавал настоящего. Тянулось время, отсчитываемое  десятками,
сотнями, тысячами шагов; мгновения складывались в дни,  дни  -  в  месяцы,
месяцы - в годы. Так, во всяком случае, показалось бы тому, кто захотел бы
понаблюдать за бесконечным кружением невольника; возможно, ему  почудилось
бы, что прошла целая вечность. На самом  деле  минуло  лишь  две  или  три
полных луны.
     Мерно поскрипывал ворот,  плескала  вода,  переливаясь  в  деревянный
желоб, с тихим перезвоном стекала в облицованный камнем бассейн.  От  него
тянулось пять или шесть канавок, тоже в камне - чтобы драгоценная влага не
уходила зря в сухую землю. Потом эти арыки ветвились на совсем крошечные и
исчезали среди серых древесных стволов; капля за каплей вода просачивалась
к корням, даруя пальмам кохт их призрачную и дремотную жизнь. День за днем
порывы жаркого ветра трепали редкие пыльные кроны деревьев, день  за  днем
наливались темными соками гроздья небольших плодов в крепкой кожуре,  день
за днем солнце струило с небес свои  безжалостные  лучи,  накаляя  скудную
почву Арима.
     Невольник не замечал ничего. Он не воспринимал бег времени; и чувства
его, и  разум  были  погружены  в  странный  полусон,  сменявшийся  ночами
неглубокой дремотой. Ночью ему полагался отдых. Надсмотрщик провожал  раба
в загон, где теснились мулы и где в  одном  из  углов  было  отведено  ему
место; там лежала охапка жестких пальмовых листьев  и  ждали  надтреснутый
горшок с  водой  да  миска  каши  из  полупроваренного  пшеничного  зерна.
Равнодушно двигая челюстями, раб поглощал свой жалкий ужин,  выпивал  воду
и, закрыв глаза, валился ниц.
     Он был на диво покорен, и надсмотрщик не боялся  этого  черноволосого
исполина, крепкого и сильного, словно десяток быков.  Вначале  любой,  кто
видел его и мог  оценить  чудовищные  мышцы  и  небывалый  для  обитателей
Дамаста рост, чувствовал невольный страх; однако, понаблюдав за пленником,
он пришел бы к заключению, что разума в этом огромном теле не больше,  чем
у младенца. Возможно, и меньше; подобно младенцу, гигант ел и спал, однако
никогда не улыбался и не издавал никаких звуков - хотя  бы  бессмысленного
рычания или стона. Нет,  надсмотрщик,  низкорослый  кривоногий  мужчина  с
сыромятным бичом, уже не испытывал перед ним ужаса; этот  раб  превратился
для него в такую же бессловесную скотину, как мулы и быки.
     Ночами невольник  плашмя  лежал  на  груде  пальмовых  листьев,  дыша
размеренно и тихо. Иногда - очень редко - он начинал скрипеть  зубами;  то
были единственные звуки, долетавшие до чуткого уха  надсмотрщика.  Вначале
они беспокоили кривоногого, и  он,  прихвативши  бич  и  крепкую  дубинку,
отправлялся взглянуть на раба. Но тот  явно  спал,  не  притворяясь  и  не
замышляя ни бунта, ни побега; вероятно, такие вещи даже не приходили ему в
голову. Ему что-то снится, думал надсмотрщик,  неторопливо  возвращаясь  к
своему шалашу; снятся сны о прошлом, о днях, когда этот  бессловесный  был
человеком. Или он и уродился  таким?  Глыба  мышц  и  крепких  костей  без
проблесков  разума?  О,  лучезарный  Матраэль,  -  размышлял   кривоногий,
откладывая дубину и плеть и вновь умащиваясь на своем ложе, - тяжела длань
твоя, когда ты караешь смертного!
     Как и все жители Дамаста и Селанды,  надсмотрщик  считал,  что  любое
уродство является карой Матраэля, великого многоглазого божества. Солнце и
луна были его зрачками, золотым и серебряным; но, кроме  них,  бог  озирал
землю и множеством глаз поменьше, что загорались каждую ночь  на  небесах.
Он видел все; и, посылая людям благие или зловещие знамения,  направлял  и
предостерегал их. Уже погружаясь в дремоту, кривоногий надсмотрщик подумал
о том, не является ли встреча с пленником, скрежетавшим  сейчас  зубами  в
темноте, каким-либо предзнаменованием, направленным лично  ему.  Вряд  ли,
мелькнула мысль; он всегда почитал Лучезарного и, выполняя свою неприятную
работу, старался не проявлять излишней жестокости.
     Невольник, распростертый на сухих пальмовых листьях в полусотне шагов
от хижины кривоногого, вцепился зубами в руку. Он по-прежнему не  открывал
глаз, не в  силах  стряхнуть  дурман  сонного  забытья;  сейчас  спокойное
дневное беспамятство казалось ему блаженством. Он так и не  мог  вспомнить
ничего, но странные картины, плывущие под сомкнутыми веками, терзали раба,
словно раскаленные железные прутья, пронзающие мозг.
     Скалы... темные,  мрачные,  в  окружении  заваленных  снегом  корявых
сосен... Маленькая фигурка перепрыгивает с камня на  камень,  крадется  по
лесу, прижимая к груди  самострел  -  небольшой,  подходящий  для  детских
рук... Бревенчатая хижина с дырой в крыше, над  которой  вздымаются  клубы
черного дыма... Внутри - тепло; там  пылает  кузнечный  горн,  и  огромный
человек в мехах стучит  и  стучит  молотом  по  наковальне.  Полоса  стали
вытягивается под ударами, ее кончик становится острым, медленно  остывает,
темнеет... Резкий пронзительный звук напильника; кузнец стачивает  кромку,
и темная остроконечная полоса постепенно превращается в клинок...
     Пламя в ночи, рев боевых  рожков,  толпы  людей  в  косматых  шкурах,
поднятые мечи, высокие  каменные  стены,  лестницы...  Внезапно  всплывает
странное слово - Венариум. Венариум? Что это значит? Ничего... по-прежнему
ничего...  Но  стены  надвигаются,  растут;  потом   откуда-то   выплывает
бородатое лицо под  налобником  шлема  -  и  вдруг  опрокидывается  назад,
перечеркнутое алой полосой. Кровь! Кровь... реки крови...
     Степь... Тряский бег коня, всадники в белых  бурнусах,  блеск  кривых
сабель, блеск крепких  волчьих  зубов...  Звон  стали,  испуганное  ржание
лошади, крики... Смуглая женщина, закутанная в покрывало до самых  глаз...
машет рукой, словно призывает...
     Гигантская башня... Канат,  обжигающий  руки,  медленный  бесконечный
путь  наверх,  к  резным  зубцам  парапета...  Таинственные  залы,  пустые
коридоры,  переходы,  сплетающиеся  в  неведомый  лабиринт...  Комната   с
позолоченным куполообразным  сводом,  со  стенами  из  зеленого  камня,  с
ковром,  скрывающим  пол...  Дым  курильниц,  мраморное  ложе  и  странное
существо на нем - с огромной уродливой головой, с  хоботом,  вытянутым  на
два  локтя...  Слепое...  Оно  начинает  что-то  говорить   -   монотонно,
невыразительно; слова текут, падают, словно камни в море...
     Море! Корабль с развернутым парусом,  чернокожие  гребцы  на  веслах,
девушка с черными пылающими глазами... Почти  нагая...  Обнаженные  груди,
смуглое  гибкое  тело,  темные  локоны  падают  на  плечи...  Ее  движения
стремительны, как степной ветер, и грациозны, словно у вышедшей  на  охоту
пантеры...  Шевелятся  алые  губы,   рождая   музыку   слов,   по-прежнему
непонятных, неясных, призрачных...
     Другой корабль, другая команда, другая женщина... Человек, в странной
позе застывший у мачты... Потом - чудовищный конус вулкана, дымное облако,
расплывающееся над ним,  серая  метель...  Пепел,  пепел!  Жуткий  грохот,
огненные языки лавы, струи  синеватых  молний,  вылетающих  им  навстречу,
полупрозрачная голубая завеса, мерцающая над мрачной  вершиной...  На  ней
внезапно начинает  прорисовываться  чье-то  гигантское  лицо  -  бездонные
глаза,  сурово  сведенные  брови,  необозримые  равнины  щек...  Оно   все
приближается  и  приближается,  становится  меньше,  оставаясь  таким   же
суровым, гневным; брови чуть изломаны, как у хищной птицы в полете, зрачки
цвета янтаря вот-вот метнут пламя...
     Стискивая зубы,  раб  пытается  вырваться  из  омута  видений  -  или
вспомнить все.  Тщетно!  Перед  ним  бесконечной  чередой  встают  фантомы
городов, мчатся всадники и колесницы,  маячат  чудовищные  лики,  сверкают
огонь и сталь, проходят люди - мужчины и женщины,  воины  и  купцы,  нищие
бродяги и владыки, мореходы, кузнецы, воры... Одни что-то говорят,  но  он
не различает слов; другие молча  смотрят  на  него,  словно  бросая  вызов
мертвой памяти. Мертвой, как склон засыпанного пеплом вулкана...
     Не просыпаясь, раб вжимается лицом в сухие пальмовые листья,  дрожит,
все крепче и крепче сжимая челюсти. Потом  видения  уходят,  растворяются,
как  пустынные  миражи,  и  невольник   с   хриплым   судорожным   вздохом
проваливается в блаженное небытие.


     Саракка, придворный маг и  звездочет  грозного  Тасанны,  светлейшего
дуона Дамаста, дрожащей рукой отер со  лба  холодный  пот.  Он  ничего  не
понимал; в эту  священную  ночь,  предшествующую  солнцестоянию,  знамения
казались еще более смутными, чем пять, десять и пятнадцать дней назад.  Он
не мог прочесть в звездных небесах  послание  лучезарного  Матраэля,  хотя
знал - чувствовал! - что  великий  бог  желает  сообщить  нечто  важное  и
требует, чтобы волю его исполнили без промедлений.
     Это никуда не годилось. Внизу, в  роскошно  убранном  зале  на  пятом
этаже ступенчатого зиккурата, мага поджидал  светлейший  дуон  с  ближними
вельможами;  все  они  горели  нетерпением   выслушать   слова   божества,
запечатленные этой ночью на темном небосводе. Что сказать  им?  -  подумал
Саракка, беспомощно взирая  на  мерцавшие  в  вышине  бесчисленные  зрачки
Лучезарного. Даже во времена не столь отдаленного ученичества он не  ведал
такого отчаяния; сейчас на кон было поставлено все - в  том  числе  и  его
голова. Владыка Дамаста не отличался  милосердием  и  не  помнил  о  былых
заслугах, особенно если речь шла о вещах божественных и, тем самым, важных
для всей страны. Что же касается былых заслуг, то  у  Саракки  не  имелось
даже этого. Всего два года назад дуон приблизил его, даровав свою  милость
и  высокий  пост;  тогда  Саракка,  еще  не  достигший  тридцатилетия,  но
наделенный талантами, обошел многих и многих,  что  казалось  ему  великим
счастьем. Еще бы! Отныне  он  стал  придворным  сановником,  равным  среди
равных в свите владыки, и никто теперь не мог укорить  его  слишком  юными
годами или счесть выскочкой. Дуон решил - и быть по сему!
     Но за милости повелителя, за удобные покои в его дворце-зиккурате, за
потоки серебра, что регулярно изливались в карман  звездочета,  надо  было
платить. Верность, преданность,  благоговение  перед  владыкой  разумелись
сами собой; главное же заключалось в неусыпном и тщательном наблюдении  за
небом, водами и землей, зверями и  птицами,  растениями  и  камнями.  Боги
открывали свою волю посредством множества знаков,  кои  надлежало  вовремя
примечать, разгадывать и толковать, ибо Дамаст, расположенный к востоку от
плоскогорья Арим, был воистину капризом богов, и любой из них,  заткнувший
благодетельное чрево Накаты, мог уничтожить город и всю страну.
     Матраэль же вовсе не относился  к  числу  любых!  Он  был  главнейшим
божеством, премудрым и могущественным, многоглазым, следящим за  людьми  с
утра до вечера и с вечера  до  утра!  И  вот  сегодняшней  ночью  Саракка,
придворный маг и звездочет, никак не понимал его повелений... Плохо, очень
плохо!
     Пытаясь  успокоиться,  он  подошел  к  большому  мраморному   алтарю,
выпиравшему  в  центре  плоской  кровли  зиккурата,  и  начал   перебирать
разложенные на гладком камне инструменты. В том не было никакой нужды - он
произвел измерения четыре раза и не сомневался в их  безошибочности  -  но
прикосновение к  бронзовым  дискам  и  трубам,  к  кованым  треножникам  и
клепсидрам, к магическим стеклам,  способным  разлагать  свет,  вливало  в
молодого звездочета немного бодрости. Он понял, что  должен  оглядеться  и
поразмышлять, забыв на время о дуоне, нетерпеливо ожидавшем вестей.  Пусть
ждет! Служенье богу не терпит суеты...
     Откинув голову, Саракка уставился вверх, потом медленно повернулся на
пятке - еще  раз,  и  еще.  Над  ним,  почти  от  горизонта  до  горизонта
протянулся великий Поток Накаты, который зрачки Матраэля усеивали особенно
густо; неподалеку от него сияли семь звезд Чаши - вокруг одной из них, что
светилась в самом конце длинной ручки, оборачивался весь ночной  небосвод.
Воин, угрожающий палицей Петуху, Колесница, Две Горы, Пальма Кохт, россыпь
огоньков Невода, Башня, Копье, целившее в борт Ладьи... В  иных  землях  и
странах   созвездия   сии   звались   по-другому,   и   Саракка,    немало
попутешествовавший в юные годы, был прекрасно об этом осведомлен.  Он  все
же предпочитал привычные названия, ибо, с одной стороны,  являлся  местным
уроженцем, с другой же  полагал,  что  ни  в  одной  державе  -  исключая,
разумеется, древнюю Стигию - астрологическое искусство не стоит  на  такой
высоте, как в Дамасте. Тай Па, престарелый советник дуона, утверждал,  что
кхитайцы тоже опытные звездочеты, но в те края - как, впрочем, и в Стигию,
- Саракка не добирался.
     Итак, что же мы видим? - подумал он, снова  и  снова  озирая  небеса.
Луна, серебряный зрачок Матраэля, противостоит кровавому Акастлу  и  гасит
его влияние... К тому же, она склонилась над самым  Снопом,  и  это  очень
хорошо... верный знак богатого урожая... Водяная Звезда проходит прямо над
пальмой котх, и подобное сочетание имеет двойной смысл: воды на плато Арим
будут благополучно поступать к пальмовым рощам, и Наката - не небесная,  а
земная - не обмелеет даже в самый  разгар  лета.  Еще  один  благоприятный
знак! Далее Невод... необычайно ярок! И свет  его,  четырежды  пропущенный
сквозь волшебное стекло, четырежды воссиял чистым серебром! Значит, садкам
и прудам с рыбой  тоже  ничего  не  грозит...  Харкастл,  самая  яркая  из
Кочующих Звезд, вошла в созвездие Быка, и тут всякому ясно - благословение
стад! Сей знак лучезарного Матраэля особо расположен ко всему живому, и  к
людям, и к домашней скотине, к фруктовым рощам, виноградникам и полям...
     Потерев затылок, Саракка  наконец  обратил  взор  к  самому  важному.
Наиважнейшему, за чем положено следить придворному магу и звездочету!  Три
блистательных  созвездия,  Башня,  Копье  и  Ладья...   Башня   -   символ
светлейшего дуона, правителя Дамаста; Небесная Ладья - знак его  соперника
из Селанды, повелителя Западного  Арима;  Копье  -  опасность,  что  может
грозить одному из владык. Копье, увы, не имело наконечника: просто  черта,
прорисованная тремя яркими звездами, Биратом, Сезаром и Калахом,  повисшая
в ночном небе меж Башней и Ладьей. Саракка неизменно  находил,  что  Калах
сияет куда сильней Бирата, и это значит, что острие  Копья  направлено  на
Ладью; однако его коллега из Селанды придерживался прямо  противоположного
мнения. Но в эту ночь причин для споров не имелось, ибо  сверкающий  хвост
кометы отделял Копье от  Башни.  С  расшифровкой  сего  послания  Матраэля
справился бы и  ребенок!  Ясно,  что  в  ближайший  год  владыка  Дамаста,
несмотря  на  свой  преклонный  возраст,  будет  здоров  и   благополучен!
Возможно, он даже сумеет зачать нового принца или принцессу - в дополнение
к тем пяти или шести десяткам, что уже обретались в дворцовых зиккуратах.
     Великолепные предзнаменования! Но  если  проследить  за  изогнувшейся
дугой кометой... Да, хвост ее  надежно  защищает  Башню  от  злокозненного
Копья,  но  голова!..  Голова,  яркая,  как  свет   факела,   пропитанного
благовонным маслом!.. Она  находилась  между  Воином  и  Петухом,  и,  без
всякого сомнения, являлась неким знаком божественной воли, который Саракке
предстояло разгадать. То были азы астрологической науки;  даже  начинающий
ученик знал, что комета, Кочующая Хвостатая Звезда, внезапно появившись на
небосклоне, доминирует над остальными светилами, включая и луну. А значит,
ее присутствие может изменить все небесные знаки, обратив благоприятное  в
бедственное и наоборот...
     Саракка,  разминая  ладонью  затекшую  шею,  направился  к  зубчатому
парапету, ограждавшему  крышу.  Он  замер  тут,  мрачно  разглядывая  огни
Дамаста, прислушиваясь к музыке и звукам  веселья,  доносившимся  со  всех
сторон - эта ночь была праздником. Город  Ста  Зиккуратов  в  плане  своем
отражал звездное небо; как и в  небесах,  тут  струилась  Наката,  широкий
поток, даривший жизнь стране, и  каждому  созвездию  была  посвящена  своя
ступенчатая пирамида. Та, на которой стоял молодой маг,  являлась  дворцом
светлейшего дуона  и  символизировала  власть;  ее,  разумеется,  называли
Башней. Зиккураты же Воина и Петуха высились напротив,  на  другом  берегу
реки, и  Саракка  ясно  видел  мерцание  сотен  факелов,  пылавших  на  их
лестницах и галереях; они опоясывали огромные пирамиды  сияющими  поясами,
подчеркивая их размеры.
     Он пристально всмотрелся в темный провал меж ними, в  то  место,  что
соответствовало кометной голове. Небесное знамение могло  отразиться  и  в
земных пределах - каким-нибудь на первый взгляд необъяснимым событием  или
иным знаком, фактом, случаем, понятным только для посвященного... Но улица
между двумя громадными зданиями была темна, пустынна  и  казалась  забытым
ущельем среди странных пирамидальных гор, ибо сейчас  все  жители  Дамаста
собрались на широких ступенях зиккуратов, у столов и бочек с вином.
     Понурившись, Саракка вернулся к алтарю,  собрал  свои  инструменты  в
кожаный мешок, бережно  завернув  особо  хрупкие  и  ценные  в  полотняные
тряпицы, и зашагал к наружной лестнице. На галереях дворца было  пустынно;
лишь воины в железных  кольчугах  и  остроконечных  шлемах  стояли  редкой
цепочкой  меж  пылающих  факелов.  Знатные  люди  Дамаста,  в  отличие  от
простонародья, веселились под сводами просторных залов  на  нижних  ярусах
дворцового зиккурата, и они, без  сомнения,  тоже  ждали  -  ждали,  когда
светлейший дуон выйдет к ним  и  передаст  волю  Лучезарного,  прочитанную
магом в звездных небесах.
     В глубокой задумчивости Саракка спустился на галерею пятого этажа  и,
миновав стражей с окладистыми,  завитыми  в  кольца  бородами,  ступил  на
ровные каменные плиты широкого  прохода,  тянувшегося  в  глубь  дворцовой
пирамиды. Окованные бронзой двери неслышно распахнулись перед ним; большой
покой, убранный багровыми коврами,  ярко  освещенный  полусотней  масляных
ламп, казался пустым  и  наполненным  лишь  струйками  благовонного  дыма.
Звездочет вошел, оставив свой мешок у дверей, и низко поклонился.
     - Приблизься, мудрец, - голос дуона, еще сильный и звучный, прозвучал
подобно зову боевой трубы. Молодой маг сделал  несколько  шагов  и  замер,
почтительно согнувшись в поясе.
     Перед ним, на небольшом возвышении,  сидели  трое  мужчин  преклонных
лет, не потерявшие, однако, ни живости,  ни  силы.  В  центре,  в  большом
деревянном кресле, богато украшенном резьбой, расположился сам  светлейший
Тасанна, владыка Дамаста - крепкий старик в тканом золотом платье до  пят,
с резкими чертами лица, крючковатым носом  истинного  дамастинца  и  седой
квадратной бородой, спускавшейся до середины груди. Борода была  тщательно
ухожена и, согласно обычаю, завита в тугие кольца; из-под нее  выглядывала
массивная золотая цепь.
     Слева  от  повелителя,  на  прочном  сиденьи  без  спинки,  устроился
доблестный Рантасса, военачальник, водитель тысячи колесниц, гроза  врагов
и щит Дамаста. Он казался зеркальным отражением своего владыки - такие  же
рубленые черты, та же квадратная борода, темные глаза под густыми широкими
бровями. Титулы его вполне соответствовали действительности, ибо  воителем
он был опытным, удачливым и отважным; правда, колесниц под его рукой  было
не десять сотен, а только пять или шесть. Но и этого, с учетом  конницы  и
тяжеловооруженной пехоты, хватало, чтобы отогнать всех желавших поживиться
богатствами Дамаста - да еще и  пограбить  всласть  в  чужих  краях,  если
представлялся случай.
     Справа от  светлейшего  дуона,  на  большой  кожаной  подушке,  замер
предусмотрительный Тай Па, сиквара  (что  соответствовало  званию  первого
министра), ведавший в  Дамасте  налогами,  казной,  состоянием  каналов  и
дорог, виноградниками и рощами пальмы кохт, шпионской службой и множеством
иных вещей, полагавшихся ему  по  должности.  Он  был  некогда  кхитайским
вельможей,  посланным  с  огромным  караваном  шелка  на  запад;   караван
разграбили дикие гирканцы, и Тай Па, человек  воистину  мудрый,  решил  не
возвращаться на родину, где его ждали кол и плаха. Лет тридцать  назад  он
добрел до стен Дамаста с немногими своими  людьми  и  десятком  верблюдов,
которых удалось уберечь от степных разбойников; через год кхитаец числился
уже состоятельным купцом, через два сделался откупщиком налогов,  а  через
пять - казначеем. Теперь же он занимал место у ног светлейшего и,  являясь
первым из его советников, пользовался безраздельным доверием дамастинского
властелина.
     - Садись! - повелел  дуон;  ножки  его  кресла,  вырезанные  в  форме
львиных лап, чуть скрипнули, когда владыка махнул рукой.
     Маг осторожно опустился на  подушку.  Перед  этими  тремя  стариками,
каждый из которых был вдвое старше его, Саракка с особой  остротой  ощущал
свою молодость  и  неопытность.  Последнее,  разумеется,  касалось  земных
интриг, а не дел небесных; в науке чтения звезд  он  вполне  преуспел.  Но
сегодня... Голова Саракки вновь поникла; маг со страхом  ждал  неизбежного
вопроса.
     - Ну, что поведали тебе небеса в священную  ночь?  -  вновь  раздался
сильный голос Тасанны. - Ты долго их изучал, маг!  Я  надеюсь,  тебе  было
открыто нечто важное? Нечто такое, от чего зависит благо государства?
     - Да, светлейший. - Саракка поднял голову, и взгляд его встретился  с
глазами владыки. Они были темны, как спелые сливы.
     - Говори!
     - Благие  предвестия  узрел  я  на  небесах,  -  произнес  маг,  чуть
помолчав. - Водяная Звезда налилась зеленым, луна же сияет подобно щиту из
серебра, благословляя Сноп; верный знак, что священной влаги Накаты хватит
и для полей, и для  фруктовых  рощ,  и  для  виноградников.  На  Ариме  же
подземные воды будут поступать беспрепятственно,  ровно  столько,  сколько
нужно пальмам кохт.
     - Это хорошо! - заметил дуон, поглаживая бороду. -  Значит,  будем  с
зерном, маслом и вином!
     - И орехов кохт хватит для выгодной торговли, - поддержал владыку Тай
Па.
     - Да, почтенный сиквара, - маг, сложив руки перед грудью, поклонился.
- Лучезарный Матраэль оказал милость  и  нашим  стадам:  сияющий  Харкастл
озаряет Быка, и жилы его  наливаются  мощью,  плоть  становится  обильной,
шкура - прочной...
     - Будут ли процветать в этот год только быки и коровы? -  нетерпеливо
перебил Саракку дуон. - Или предсказание относится ко всей скотине?
     - Ко всей без исключения, светлейший! К быкам и  коровам,  баранам  и
овцам, верблюдам, козам и домашней  птице.  Ибо,  когда  Харкастл  ярок  и
входит в созвездие Быка...
     - Постой! - На этот раз его прервал  басистый  голос  Рантассы.  -  А
лошади? Кобылы и жеребцы? Что скажешь о них?
     О, Матраэль! Саракка на миг опустил веки, укоряя себя за  оплошность.
Как же он  забыл  упомянуть  лошадей?  Кобыл  и  жеребцов?  Они,  конечно,
интересуют доблестного полководца в первую очередь! Быстрые кони, влекущие
вперед боевые колесницы с огромными стальными лезвиями, и могучие скакуны,
что несут в бой всадников  в  кольчугах,  с  длинными  копьями  и  тяжкими
щитами...
     Он поспешно кивнул.
     - Не тревожься, доблестный! Лошади тоже  будут  вполне  благополучны,
ибо священный Бык, сияющий на небе, есть благословение всех стад!
     - И табунов? - уточнил Рантасса.
     - И табунов. В первую очередь табунов!
     Светлейший дуон довольно откинулся на резную спинку, и  кресло  вновь
скрипнуло.
     - Что ж, - заявил владыка, - я  готов  ждать  и  вдвое  дольше,  если
предзнаменования всякий  раз  будут  столь  благоприятны  и  щедры!  Итак,
мудрец, год окажется удачен? Богатый урожай, обильный приплод в табунах  и
стадах, хорошие запасы кохта... Если все исполнится, я вознагражу тебя!
     - Чародей, умеющий правильно читать  в  небесах  повеления  Матраэля,
воистину достоин твоей милости,  владыка,  -  негромко  произнес  Тай  Па,
повергнув Саракку в трепет. Он постарался не выказать страха, почувствовав
на себе пристальный взгляд кхитайца. О,  Лучезарный!  -  неслышно  шепнули
губы мага. Спаси и сохрани! Сейчас дело дойдет до кометы...
     Но вместо этого предусмотрительный сиквара, не употреблявший  в  пищу
мясного, поинтересовался насчет рыбы:
     - Что сулят знамения нашим прудам и садкам?  Не  видно  ли  признаков
оскудения или мора? Будут ли полны рыбачьи сети?
     - Будут, - подтвердил Саракка с облегченным  вздохом.  -  Будут!  Ибо
зрачки Лучезарного в созвездии Невода  горят,  словно  серебряные  монеты,
отчеканенные день назад!
     - Ты в этом уверен?
     - Вполне. Четырежды я пропускал их свет через свои магические стекла,
и всякий раз любовался чистым и ослепительным сиянием!
     - О, Матраэль! - Дуон воздел руки вверх, творя краткую молитву.  Трое
сановников повторили жест владыки, и на некоторое время в покое,  убранном
багряными коврами, воцарилась тишина.
     - Ну, что еще? - произнес наконец Тасанна; его сильные пальцы  играли
завитками бороды.
     -  Благоприятные  знаки  для  Башни,  светлейший,   -   молодой   маг
почтительно склонил голову.
     - А! Радостно слышать такое! - суровое лицо дуона чуть  расслабилось.
- Значит, и меня Лучезарный не обошел своим благословением!
     - Как всегда, повелитель, ибо ты угоден Ему, -  пробормотал  Саракка,
не поднимая головы. - Смертоносное Копье нацелено на Ладью  твоего  врага;
тебя же  хранит  от  удара...  гмм...  хранит  некая  стена,  воздвигнутая
богом... - Он запнулся, с трудом выдавив последние слова.
     - Нацелено на Ладью! - воскликнул дуон и привстал  в  кресле,  бросив
многозначительный взгляд на Рантассу. - Не значит ли это, что пора седлать
коней и запрягать колесницы?
     - Ты знаешь, владыка, что я всегда готов, -  глаза  полководца  хищно
блеснули.  -  Возможно,  на  этот  раз  нам  удастся  сравнять  с   землей
богохульную Селанду, и весь Арим станет нашим!
     Саракка, коренной дамастинец, полностью разделял  эти  чаяния.  Взять
под  свою  руку  запад  Арима,  разом  удвоить  пальмовые   плантации   и,
следовательно, богатства, было давней мечтой  династии  дуонов.  Но  стены
Селанды вздымались столь же высоко, как и укрепления Дамаста,  и  охраняло
их не меньшее число воинов, чем мог вывести в  поле  доблестный  Рантасса.
Вдобавок местность к западу от Арима была богата водой,  и  земледельцы  в
тех краях не зависели от милостей какого-нибудь капризного божества  вроде
Накаты - а значит, они могли бесперебойно снабжать селандское войско мясом
и зерном. В Дамасте же случались засушливые годы, когда весь урожай  кохта
уходил западному соседу - в обмен на продовольствие.
     Воистину это было несправедливо, и  Саракка  полагал  захват  Селанды
делом полезным и достойным. Пожалуй, единственное, с чем он не  согласился
бы в речах воеводы,  относилось  к  эпитету,  коим  тот  наградил  давнего
соперника и врага. Селанду никак не стоило обвинять в богохульстве, ибо  в
ней тоже поклонялись лучезарному Матраэлю -  правда,  под  несколько  иным
именем.
     - Итак, - прервал размышления мага дуон,  -  звезды  благоприятствуют
Дамасту! Теперь мы можем спуститься в пиршественные залы, к нашим  славным
воинам и знати, и объявить им волю бога! - Тасанна ткнул  пальцем  вниз  и
начал привставать.
     - Прости, повелитель, - заметил Тай Па, не двигаясь с места, -  но  я
полагаю, что нашему мудрецу еще найдется что сказать.
     "Вот оно!" - с замиранием в сердце  подумал  звездочет.  Этот  старый
кхитаец и сам неплохо разбирался в небесных знамениях - тем более в таких,
которые не заметил бы только слепой.
     - Я имею в виду новое  светило  с  изогнутым  хвостом,  что  висит  в
небесах уже несколько дней, - продолжал тем временем сиквара. - Конечно, я
не могу сравниться с  почтенным  Сараккой  в  искусстве  толкования  вещих
знаков Матраэля, но помнится мне, что такие звезды куда важней  Харкастла,
Снопа, Невода и прочих божественных  глаз,  постоянно  сияющих  над  нами.
Хвостатые же звезды появляются лишь время от  времени,  когда  бог  желает
сообщить  людям  свою  волю,  предостеречь  или  направить  их...  -   тут
непроницаемые глаза кхитайца уставились прямо на Саракку.  -  Так  что  же
означает сей знак? Что сулит он нам, о чем предупреждает?
     Молодой маг глубоко вздохнул.
     - Я как раз собирался поведать об  этом,  -  произнес  он,  стараясь,
чтобы  голос  предательски  не  дрогнул.  -  Я  разгадал  его  значение...
частично... - При этих словах дуон нахмурился, а Рантасса,  неодобрительно
крякнув,  начал  поигрывать  завитками   бороды.   Саракка,   предчувствуя
недоброе, заспешил: - Всякий  может  заметить,  что  хвост  новорожденного
светила огораживает и защищает Башню от Копья, и это  ясный  знак  милости
Матраэля -  тебе,  мой  повелитель...  -  он  поклонился  дуону.  -  Чтобы
истолковать сие, не нужны долгие наблюдения и расчеты, не требуется гадать
на гусиной печени  или  на  мозге  белой  овцы,  ибо  благоприятный  смысл
видимого понятен и непротиворечив. Но прав и  предусмотрительный  Тай  Па:
бог шлет некое повеление, которое нам предстоит разгадать и исполнить -  и
лишь тогда все обещанное Им свершится. Иначе...
     - Предстоит разгадать? - прервал мага Тасанна. - Ты  хочешь  сказать,
что еще не разгадал его?
     Насупленные брови владыки предвещали  грозу,  и  Саракка  затрепетал.
Нрав у дуона был крутой; светлейшему  Тасанне  нравилось,  когда  все  его
повеления исполняются быстро и на всякий вопрос тут  же  находится  ответ.
Тех, на кого падал его гнев, в лучшем случае ожидали опала и немилость,  а
в худшем... О худшем молодому магу не хотелось даже и думать.
     Он судорожно сглотнул и, взяв себя в руки, произнес:
     - Служенье богу не терпит суеты, светлейший. На сей раз посланное  им
знамение  в  какой-то  части  загадочно  и   не   поддается   немедленному
истолкованию... Что ж! Ты можешь призвать других звездочетов и расспросить
их... и если они дадут  тебе  ясные  и  совпадающие  ответы,  брось  меня,
ничтожного, в яму с пауками...
     Пауков, ядовитых тварей размером  с  кулак,  Саракка  боялся  гораздо
меньше дуона, ибо знал подходящее заклинание, способное  оборонить  от  их
челюстей.  Но  на  все  неприятности,  что  происходят  в  жизни,  чар  не
наберешься; скажем, если светлейший Тасанна велит  затоптать  своего  мага
лошадьми, никакое колдовство не поможет. Во всяком случае, Саракка не знал
ничего подходящего на сей случай и  мог  только  остановить  сердце,  дабы
смерть его была не такой мучительной.
     - Мудрец прав, владыка, - раздался вдруг негромкий голос  Тай  Па.  -
Служенье богу не терпит суеты... Хорошо сказано! И я думаю, что  почтенный
Саракка, несмотря на молодость,  лучший  маг  в  Дамасте,  да  и  во  всех
окрестностях Арима, если на то пошло. Если ему нужно время, чтобы во  всем
разобраться, почему бы не дать ему несколько дней?
     Саракка, утерев холодный пот, с благодарностью  поклонился  кхитайцу.
Похоже, тот искренне мирволил ему,  либо  решил  заступиться  из  каких-то
иных, тайных соображений.
     - Дать время? -  дуон,  остывая,  погладил  бороду,  поиграл  тяжелой
цепью.  -  Сколько?   Волю   Лучезарного   следует   исполнить   со   всей
поспешностью...  тем  более,  что  от  этого  зависит...  гмм...   зависит
благополучие Башни... А значит, и ваше  тоже!  -  тут  он  вперил  суровый
взгляд в мага, потом посмотрел налево, на Рантассу, и направо, на Тай Па.
     - Мне и в самом деле понадобится лишь  несколько  дней,  -  торопливо
заверил  повелителя  Саракка.  -  Несколько  дней  и   небольшая   помощь,
светлейший.
     - Помощь? Какая?
     - Могу ли я предположить, что ты, владыка, а также почтенные Рантасса
и Тай Па, знаете обо  всем,  что  происходит  в  наших  землях?  О  разных
странных  событиях  и  случаях,  о  рождениях  и  смертях,  о  путниках  и
караванах, что приходят из дальних стран, о всем тайном, что  творится  за
городскими стенами и вне их?
     Приподняв бровь, Тасанна покосился сначала на  полководца,  потом  на
советника, и кивнул Тай Па, разрешая ответить.
     - Для моих шпионов нет тайного в Дамасте, - произнес старый  кхитаец.
- Говори, чего тебе надо.
     Саракка, не  торопясь,  расправил  на  коленях  подол  длинной  синей
туники, вышитой серебряными звездами. "Не спеши, - напомнил он себе, -  не
выказывай неуверенности. Неуверенность - смерть!" На миг  копыта  лошадей,
топчущих  окровавленное  тело,  мелькнули  перед  его  внутренним  взором,
заставив содрогнуться. Тем не менее он спокойно произнес:
     - Небеса, мой повелитель, связаны с землей, о чем ведали наши  предки
еще в те древние времена, когда впервые ступили в долину  Накаты.  Недаром
город был построен ими так, что любому небесному знаку  отвечала  одна  из
пирамид - что сохранилось, как все мы знаем, и в нынешние времена. По воле
Лучезарного, связь земли и неба крепка и нерушима; а это значит,  что  все
происходящее в одной сущности неизменно отражается в другой. И если мне не
удалось прочитать знаки в  небесах,  то,  быть  может,  что-то  интересное
обнаружится на земле? Одно дополнит  другое,  и  знамение,  посланное  нам
Матраэлем, прояснится.
     - Хмм... - Тасанна, снова оглядев полководца  и  советника,  погладил
завитую бороду. - Разумная мысль, я думаю... Как вы считаете?
     - Может, проще погадать на гусиной печени?  -  с  сомнением  произнес
Рантасса. - Или на мозге белой овцы?
     - Дойдет дело  и  до  этого,  -  заверил  его  маг.  -  Сейчас  же  я
почтительно прошу вспомнить о всем странном, необычном и таинственном, что
случилось в последнее время... за две-три луны от нынешнего дня.
     Трое  стариков  переглянулись.  Дуон  явно  пребывал  в  затруднении;
Рантасса, задумчиво сморщив лоб, принялся что-то подсчитывать на  пальцах,
и лишь Тай Па сидел на  своей  подушке  с  прежним  спокойствием.  Наконец
полководец взглянул на Тасанну и почтительно поклонился.
     - Ты позволишь, владыка?..
     - Говори.
     - Дней пятнадцать или двадцать назад  мои  колесничие,  посланные  на
восточный рубеж, видели, как садилось солнце в степи...
     - Что же тут странного?
     - Золотой глаз Матраэля был красен, как кровь. Солдаты обеспокоились,
разбили лагерь, и сотник принес в жертву Лучезарному белую  курицу,  благо
она оказалась под руками...
     - Хмм... - протянул Тасанна. - Что еще?
     - Еще? У Сидурры  скисло  вино  прошлогоднего  урожая.  Сразу  десять
бочек! О том болтают во всех кабаках за городской окраиной!
     Эта  новость  была  поинтереснее  кровавого  заката;  Сидурра  владел
превосходными виноградниками, и мастера его готовили великолепные напитки,
розовые и золотистые, ласкающие небо. Все виноторговцы Дамаста  завидовали
Сидурре.
     Дуон снова хмыкнул.
     - Это все?
     - Пожалуй, все, владыка...
     - Ну, тогда я скажу, - светлейший  правитель  поднял  глаза  вверх  и
принялся навивать на палец тугой локон. - Помните ли вы девицу,  смуглянку
с черными глазами, что доставили мне из Вендии две луны назад?
     Полководец и советник кивнули; первый - с явным интересом,  второй  -
равнодушно.
     - Так вот, в первый раз у меня с ней ничего не получилось,  -  заявил
дуон. - Воистину, необычайное дело! Зато потом...  -  Он  многозначительно
усмехнулся и кивнул Тай Па. - Ну, а ты что скажешь?
     - Недавно обмелел канал на северном побережье, - сообщил  кхитаец.  -
Дознавальщики мои отправились проверить: то ли ленивые крестьяне виноваты,
то ли... - сиквара вдруг усмехнулся, - в том воля Лучезарного.  Еще  засох
десяток пальм на плоскогорье, сильно задержался последний караван из Меру,
ну и, пожалуй, все... Да, вот что! Поговаривают, что в селении  Бар  Калта
курица высидела двухголового петушка! Редкий случай!
     - Петушка? - с надеждой встрепенулся  Саракка,  вспомнив  о  небесном
Петухе, которому грозил палицей Воин. - Повтори еще  раз,  почтенный,  как
называется тот поселок?
     - Бар Калта, на восток от города, в половине дня езды  на  колеснице.
Туда я тоже отправил дознавальщиков. Вдруг ведьма завелась...
     - Все? - Дуон поглядел налево и  направо,  и  оба  вельможи  согласно
кивнули.
     - Все, повелитель!
     - Ну, хватит тебе? - теперь глаза дуона с легкой насмешкой уставились
на Саракку. -  Итак,  закат  в  степи,  скисшее  вино,  обмелевший  канал,
погибшие пальмы, караван из Меру, двухголовый петух и... гмм...  случай  с
той вендийкой... Всего семь! И я даю тебе семь дней, чтобы разобраться  со
всеми знамениями, небесными и земными. Справедливо?
     Саракка  молча  поклонился.  И  в  самом  деле,  сегодня   дуон   был
чрезвычайно милостив!
     - Ну, а если ты не справишься за семь дней,  -  закончил  светлейший,
поднимаясь, - мы подумаем о яме с  пауками.  Или  о  чем-нибудь  столь  же
занимательном.
     Он направился к выходу, и трое сановников заторопились следом.



                               19. ПОИСКИ

     За  шесть  дней  Саракка  исследовал   шесть   версий,   предложенных
светлейшим дуоном и его наперсниками. Он трудился, не жалея сил, помня и о
яме с пауками, и о тяжких копытах жеребцов; трудился,  пытаясь  обнаружить
намек, позволивший  бы  разобраться  с  повелением  лучезарного  Матраэля.
Комета с серпообразным хвостом по-прежнему сияла в небесах Дамаста, каждую
ночь напоминая молодому магу, что отпущенный ему срок истекает.
     Вначале Саракка вел свои розыски в Дамасте и  за  его  пределами,  на
берегах  полноводной  Накаты,  а  под  конец  решил  подняться  на  жаркое
засушливое плоскогорье Арим,  к  плантациям  кохта.  Его  скалистые  кручи
вздымались к западу от города, обрывистые и  неприступные,  увенчанные  по
краю  остроконечными  пирамидальными  утесами.  Вероятно,  далекие  предки
дамастинцев  поглядывали  на  эти  скалы,   воздвигая   первые   городские
зиккураты, но - великий Матраэль! - насколько же они были выше,  массивней
и прочней всего, что способны сотворить человеческие руки!
     Стоя  на  колеснице,  запряженной  парой  гнедых  жеребцов,   Саракка
повернулся, окинул взглядом удалявшийся город. Лучи только что  взошедшего
солнца падали  на  высокие  стены  Дамаста,  что  соединяли  в  полукольцо
двадцать боевых башен-пирамид на правом, южном берегу реки и  еще  столько
же - на левом. Воистину, две  половинки  каменного  браслета,  соединенные
арками мостов! Они  защищали  широкие  улицы  и  тесные  переулки,  дворцы
нобилей и скромные  лачуги  простого  люда,  торговые  площади  и  скверы,
каналы, протянувшиеся от  Накаты  к  прудам  и  городским  водохранилищам,
пристани и набережные со складами, постоялыми  дворами  и  домами  купцов,
огромные  зиккураты,  гордость  Дамаста.  Их  было   ровно   сто;   сорок,
несокрушимыми бастионами выступавших из городских стен,  использовались  в
качестве казарм и арсеналов, остальные служили храмами и  жилищами  знати.
Со своей колесницы Саракка видел вершины крупнейших из них - башню  Солнца
и башню Луны, два главных  святилища  Матраэля,  и  просто  Башню,  дворец
грозного дуона. Эту десятиэтажную ступенчатую пирамиду, где  находились  и
собственные  покои  мага,  окружали  еще  шесть,   пониже   и   не   столь
монументальных,  связанных  с   Башней   запутанной   системой   подземных
переходов; они предназначались для гвардии,  придворных  и  многочисленной
семьи дуона.
     Огромный город, величественное творение, ничего  не  скажешь!  Однако
темные скалы Арима были выше в десятки раз и, вонзаясь  в  небесную  синь,
словно  напоминали  смертным  об  их  ничтожестве  перед  лицом  Матраэля.
Воистину, так, - думал Саракка, вертя головой, пока колесница преодолевала
подъем на ближайший из холмов.  Дорога,  начинавшаяся  у  ворот  зиккурата
Квадратный Щит, тянулась  на  запад  вдоль  правого  берега  Накаты  среди
пологих возвышенностей, засаженных лозами винограда; тут и  там  виднелись
крестьянские хижины да усадьбы земледельцев побогаче, а ближе к  городской
стене вдоль тракта тянулись постоялые дворы и кабачки.
     Атт,  дознавальщик  сиквары,   перехватив   взгляд   молодого   мага,
причмокнул и потянулся к кожаной фляге.
     - Не хочешь ли промочить горло, господин? Так, слегка... День, видно,
будет жарким.
     Саракка молча покачал головой. Он не испытывал жажды;  другие  заботы
донимали его.  Раскачиваясь  в  такт  мерному  бегу  колесницы,  он  вновь
устремил взгляд на запад.
     Там, за утесами, чудовищным парапетом обрамлявшими Арим, простиралась
возвышенная и  засушливая  земля,  покрытая  пальмовыми  рощами,  источник
богатства и силы Дамаста. Богатства и силы, но не жизни;  жизнь  городу  и
всей стране  дарила  река.  Она  вырывалась  из  ущелья  -  единственного,
рассекавшего крутые склоны Арима, - и текла на восток,  постепенно  мелея,
щедро  отдавая  свои  воды  каналам,  арыкам,  многочисленным   прудам   и
искусственным озерам. Наконец, разделившись на три десятка мелких речек  и
ручьев, она исчезала в песках, и ни один мудрец не сумел бы  сказать,  где
на самом деле кончается Наката. Но  с  истоком  ее  подобного  вопроса  не
возникало, ибо светлый речной поток был порожден водопадом, величественным
и полноводным, который обрушивался из расселины в  дальнем  конце  ущелья.
Без сомнения, где-то под плато Арим лежало целое пресное море, питавшее  и
колодцы наверху, и этот водопад, и лишь одни боги знали, на  сколько  лет,
десятилетий или веков в нем хватит воды.
     Это обстоятельство являлось постоянной  заботой  обитателей  Дамаста,
поскольку река временами мелела, будто  в  подземных  тоннелях  и  пещерах
приопускались какие-то перегородки, перекрывавшие путь живительной  влаге.
В том можно было усмотреть и волю самой Накаты, наиболее почитаемой  после
Матраэля богини Дамаста; как и Лучезарный, она могла в одни годы гневаться
на людей, в другие - оказывать им благосклонное внимание, изливая из своих
бездонных чресел полуторную норму воды. Как бы то ни было, Дамаст, великий
город Ста Зиккуратов, зависел от капризов переменчивой реки; и  если  б  в
некий черный день она пересохла, через месяц пастбища, поля и виноградники
были бы занесены песком.
     Колесницу слегка встряхнуло, потом  она  ускорила  ход,  спускаясь  с
холма. Гнедые мчались плавной рысью, поматывая гривами;  скрипели  колеса,
окованный медью бортик сверкал, точно красноватое золото. На  передке  его
была закреплена бронзовая баранья голова с витыми рогами, по бокам  грозно
вздымали копыта отчеканенные в металле крылатые кони, символ  Лучезарного.
Справа, там, где стоял молодой звездочет, с внутренней стороны  висели  на
закрепках лук, два полных стрел колчана, секира и квадратный  щит;  слева,
рядом с возницей, рослым чернобородым воином, торчали три копья.
     Придерживаясь руками за бортик, Саракка через силу  усмехнулся.  Нет,
ему  не   стоило   обижаться   ни   на   доблестного   Рантассу,   ни   на
предусмотрительного Тай Па; оба сановника, забыв о  дворцовых  интригах  и
соперничестве  из-за  милостей  дуона,  сделали  больше,  чем  он  ожидал.
Рантасса предоставил  ему  эту  боевую  колесницу  и  надежного  человека,
сильного воина, превосходно владеющего оружием;  Тай  Па  дал  в  спутники
лучшего из  своих  шпионов.  Правда,  дознавальщик  Атт  оказался  большим
любителем выпить, зато помнил все дороги, каналы, деревушки  и  хутора  на
пять дней в любую сторону от Дамаста. Знал он  и  плоскогорье  Арим,  куда
нередко наведывался вместе с торговцами, скупавшими на корню весь урожай с
пальмовых плантаций дуона.
     Но увы! Даже объединенные старания мага, воина и  опытного  лазутчика
оказались бесплодными, как гирканская  пустыня!  Они  не  сумели  выведать
ничего - ничего полезного, что позволило бы Саракке разобраться с небесным
знамением. И сейчас, мчась ясным солнечным  утром  среди  веселых  зеленых
полей и рощ, он временами ощущал удары конских копыт,  сокрушающих  ребра,
или  неторопливое  скольжение  смазанного  салом  кола,  пронзающего   его
внутренности. Теперь у него оставалась  только  одна  надежда  -  отыскать
что-нибудь важное в Ариме; все остальные расследования пошли прахом.
     Дело о кровавом солнечном закате, как и о припозднившемся караване из
Меру, удалось разрешить быстро. Караванщиков всего лишь настигла  песчаная
буря - примерно в дневном переходе от того места, где находились  дозорные
Рантассы; разумеется, после нее  золотой  глаз  Матраэля  налился  грозным
багровым светом. Но к Хвостатой Звезде и к иным небесным знакам  самум  не
имел никакого отношения, ибо в начале лета такие бури случались едва ли не
каждые десять  дней.  Собственно,  об  этом  прекрасно  знали  и  солдаты,
ходившие в дозор;  опросив  их,  Саракка  вскоре  выяснил,  что  красочное
описание страшного заката и  жертвоприношение  белой  курицы  преследовали
лишь одну цель - поскорей вернуться из пустыни к уюту дамастинских  таверн
и кабачков.
     Без  особых  трудов  удалось  разобраться  и  с  внезапно  обмелевшим
каналом, что проходил по землям одной из крестьянских общин. И тут  ничего
мистического не наблюдалось; дознавальщики Тай Па сочли, что слишком давно
не  очищались  створы  местной  ирригационной  системы.  Староста  получил
пятьдесят палок по пяткам, и через пару дней канал вновь наполнился чистой
и прохладной водой. Сведения эти  являлись  вполне  правдивыми;  как  и  в
случае с  дозором,  Саракка  лично  побеседовал  с  дознавальщиками  после
проведенной экзекуции. Эти парни со смехом описывали, как староста, кряхтя
и  охая,  отправил  к  каналу  всех  односельчан,  начиная   с   ребятишек
десятилетнего возраста, и наблюдал  за  ними  словно  коршун  за  степными
зайцами, пока работа не была кончена. Воистину, в истории с  этим  каналом
Матраэль был ни при чем; одна лишь леность людская.
     Насчет  же  скисших  напитков  виноторговца  Сидурры  магу   пришлось
проводить целое  следствие,  пользуясь  неоценимой  помощью  Атта  и  даже
привлекая кое-какие потусторонние силы. Как он и  предполагал,  результаты
гадания определенно  указывали  на  злой  умысел  со  стороны  конкурентов
виноторговца; подробное же обследование злополучных бочек позволило  найти
тому неоспоримые  доказательства.  Их  обнаружил  глазастый  дознавальщик,
имевший немалый опыт в подобных  делах;  после  осмотра  он  с  торжеством
преподнес Саракке некие травы, выделявшие кислый  сок.  Теперь  оставалось
лишь обнаружить злоумышленников, подбросивших их в бочки, но  молодой  маг
отложил это на будущее - в надежде, что оно у него все же есть.
     Однако история с петушком едва не разбила  все  его  чаяния.  Саракке
казалось, что  уж  в  этом-то  случае  он  обнаружит  следы  божественного
предопределения, ибо голова Хвостатой Звезды сияла в небесах как раз между
Воином и Петухом - и, значит, указывала либо на  того,  либо  на  другого.
Никаких намеков на воинов молодому магу отыскать не удалось - разве что на
тех колесничих-дозорных, которых спугнул кровавый закат;  зато  петух  сам
шел к нему в руки. Он отправился  в  селение  Бар  Калта  в  сопровождении
дознавальщика и своего чернобородого возничего, и провел  там  весь  день,
вначале наблюдая за петушком, а затем копаясь в его внутренностях. Но  все
искусство  Саракки  было  бессильно:  за  исключением  пары  голов,  петух
оказался самым обыкновенным, и ни в печени его,  ни  в  скудных  мозгах  и
прочих органах не обнаруживалось никаких божественных  указаний.  В  конце
концов маг забрал уродливую тварь в город, рассчитывая ее  заспиртовать  и
пополнить сим экземпляром свою коллекцию забавных монстров.
     Теперь  оставались  только  две  надежды,  два  дела,  где   он   мог
рассчитывать на успех - погибшие пальмы  Арима  и  необъяснимая  слабость,
охватившая Тасанну при первой встрече с  прекрасной  вендийкой.  Последняя
история требовала особой деликатности, и Саракка,  испросив  разрешения  у
светлейшего, наведался к новой его наложнице, пряча  в  ладони  крохотное,
размером с медную монетку, зеркальце.
     Ничего интересного он не узнал: по словам вендийки выходило, что дуон
в ту неудачную для себя ночь даже не пытался овладеть  ею,  поскольку  был
одержим духом вина. Беседуя с девушкой, расспрашивая ее -  разумеется,  со
всеми недомолвками и осторожным покашливанием в особо щекотливых местах  -
Саракка исподволь поглядывал на свое магическое зеркальце. Поверхность его
оставалась  незамутненной,  а  это  значило,  что  в  словах   черноглазой
вендийской красавицы нет ни  грана  лжи;  она  говорила  истинную  правду.
Кстати, следующей  же  ночью  светлейший  дуон  доказал  ей,  что  в  свои
шестьдесят все еще является крепким мужчиной.
     Мысленно обозрев результаты своих усилий, Саракка  почувствовал,  как
вдоль спины бежит  холодок.  Ноги  у  него  подкосились,  и  на  мгновение
звездочет привалился  к  щиту;  его  острый  край,  врезавшийся  в  бедро,
напомнил, что седьмой день только начинается и все может еще перемениться.
Да, все в воле бога! Возможно, лучезарный Матраэль лишь желал испытать его
искусство и настойчивость, чтобы затем вознести к новым вершинам. Впрочем,
Саракка  не  жаждал  никаких  благодеяний,   если   за   них   приходилось
расплачиваться душевными муками,  неуверенностью  и  страхом;  он  не  был
излишне честолюбив, и должность придворного мага его вполне устраивала.
     - Дай-ка и мне глотнуть, - он кивнул на флягу, и  Акк  с  готовностью
сунул ему свой бурдючок. Судя  по  весу,  там  оставалось  еще  преизрядно
красного вина; звездочет приложился к горлышку и сразу  почувствовал  себя
бодрее.
     - Так-то лучше,  мудрый  мой  господин,  -  заметил  дознавальщик.  -
Отличное утро,  приятная  поездка,  а  ты  бледен,  ровно  покойник  перед
сожжением... видать, волшба да магия забирают силы. Но  теперь-то  щеки  у
тебя порозовели! - он  принял  флягу  обратно,  затем,  подтолкнув  локтем
возничего, спросил: - Хочешь?
     - Давай! -  мощной  дланью  чернобородый  сгреб  бурдюк  и  осушил  в
несколько глотков; вино звучно булькало в его горле. Колесница,  преодолев
последний холм, въехала в ущелье. Дорога тут, постепенно  поднимаясь,  шла
по самому берегу реки, и воды ее бурлили в шести локтях от конских  копыт.
Тракт был хорошо накатан и прям; он тянулся по правому  берегу  до  самого
водопада, а затем огибал его широкой дугой, выводя на плоскогорье.
     Лошади на подъеме пошли медленнее, но возница,  взглянув  на  солнце,
уверенно заявил:
     - Глаз Матраэля не  успеет  подняться  в  зенит,  как  мы  будем  уже
наверху. И куда дальше, мой господин? Там, - он протянул руку к нависавшим
над ущельем скалам, - такая жара и духота, что выдерживают  одни  быки  да
мулы! Не то что у прохладных вод Накаты...
     Саракка дальнейшей дороги не  знал,  а  потому  вместо  него  ответил
дознавальщик:
     - Не тревожься, нам не надо сидеть в этой огненной  печи  до  вечера.
Как поднимемся, почти сразу свернем с главной дороги на юг и проедем  мимо
двух рощ; третья уже наша.
     Молодой звездочет откашлялся.
     - А ты сам, Акк, бывал на этой плантации?
     - Прежде случалось... А недавно туда ездил мой приятель, разбирался с
этими засохшими пальмами.
     - Ну и что? Что он обнаружил? Не содержится ли роща в небрежении, как
тот канал?
     - Нет, господин. Там хороший надсмотрщик.
     - Тогда отчего же погибли деревья? - Саракка ощутил мгновенный прилив
надежды.
     - От старости, скорее всего, - дознавальщик пожал  плечами.  -  Кохт,
как и все в этом мире, не вечен, мой господин. Ты, мудрец,  знаешь  о  том
куда больше, чем я.
     Глаза мага потускнели; вероятно, подумал он, и в  Ариме  не  найдется
никакой ниточки, позволившей бы разгадать тайну.
     - Может быть, внезапно иссяк источник и пальмам не  хватило  воды?  -
пробормотал Саракка словно бы про себя.  -  Или  пали  быки,  что  вращают
ворот?
     - С источником все в порядке и кохту хватает воды, - усмехнулся  Акк.
- Что же до быков, то  их  там  вообще  нет,  господин.  Как  говорил  мой
приятель, последние две или три луны ворот у колодца крутит человек.
     - Человек? - Саракка в изумлении приоткрыл рот, и  даже  чернобородый
возница удивленно покосился на дознавальщика. -  Да  разве  человек  может
выполнять такую работу?  Ни  у  кого  не  хватит  сил,  чтобы  в  одиночку
повернуть ворот!
     - У того парня, видать, хватает, - Акк снова ухмыльнулся. -  Приятель
рассказывал, что роста в нем семь локтей, ноги что бревна, а руки толщиной
с бычью шею. Огромный, как  гора,  и  на  человека-то  не  похож!  Варвар,
нелюдь, да и только!
     - Хмм... Его держат в цепях?
     - Нет, господин. Надсмотрщик приглядывает за ним, вот и все.
     - Но такой великан и силач открутит  голову  любому  надсмотрщику!  -
воскликнул Саракка. Он вдруг почувствовал странный интерес к этой истории.
     - Другой бы может и открутил, да  только  не  этот,  клянусь  светлым
Матраэлем!  Соображения  в  нем  не  больше,  чем  в   этом   бурдюке!   -
Дознавальщик,  чтобы  подкрепить  свои  слова,  потряс  пустой  флягой.  -
Приятель мой тоже удивлялся и долго глядел него... ну, как  парень  крутит
ворот, что под силу лишь паре быков... Он  молчит,  дышит,  как  кузнечный
мех, и в глазах пустота. Нрав же телячий: покорен и тих... Нет, кривоногий
Пралл справляется с ним без труда!
     - Пралл?
     - Так зовут надсмотрщика, господин.
     Некоторое  время  молодой  маг  размышлял,   прислушиваясь   к   гулу
приближавшегося водопада. Лошади шли  по  утоптанной  дороге  неторопливой
рысцой,  речные  струи  звенели  на  перекатах,  от  воды  тянуло   свежим
прохладным ветерком; солнце, золотой глаз Матраэля, карабкалось в зенит.
     Варвар, нелюдь... огромный,  как  гора,  с  могучими  мышцами  и  без
всякого соображения в голове... откуда он взялся? - Саракка наморщил  лоб.
И дознавальщик сказал, что это чудище крутит ворот уже две или три луны...
довольно  большой  срок...  вполне  достаточный,  чтобы  забыть  о   таком
необычном деле...
     Но почему необычном? Где-то  купили  раба,  здорового,  как  бык,  но
тупого... здесь нечему удивляться, ибо очень сильные люди  часто  глупы...
их плоть, достигая гигантских размеров, торжествует над разумом...  -  тут
Саракка с удовольствием бросил  взгляд  на  свои  тонкие  изящные  пальцы,
вцепившиеся в бортик колесницы. Этот же невольник, судя по всему, оказался
даже не тупым или глупым, а просто животным...  огромным  животным,  коему
Лучезарный придал лишь внешнюю форму человека... Но  почему?  Молодой  маг
почувствовал,  что  напал  на  след.  Может  быть,   напал!   В   картине,
рисовавшейся его воображению, пока что не хватало кое-каких деталей.
     - Скажи, Акк, - он дернул дознавальщика за рукав, - упоминал ли  твой
приятель, откуда взялся этот... этот варвар? Кто  купил  его  и  привез  в
Дамаст? Доверенные люди почтенного сиквары? Купцы или караванщики? Или его
взяли в бою, выбив палицей из головы всякое соображение? Или...
     - Прости, мудрый господин, -  внезапно  перебил  его  возница,  -  не
гневайся, что прерываю тебя...
     - Да?
     - Похоже, что и я слышал нечто об этом парне... нечто удивительное! -
Колесничий, не выпуская из левой руки вожжей, правой огладил бороду.
     Удивительное! Лоб  у  Саракка  вспотел  от  радостного  предчувствия,
однако, будучи  человеком  ученым  и  склонным  к  порядку,  он  решил  не
торопиться.
     - Ты, воин, расскажешь  мне  все,  что  знаешь,  но  сначала  я  хочу
дослушать Акка, - он кивнул дознавальщику. -  Ну,  говори!  Откуда  взялся
этот варвар? Кто его купил?
     Акк хмыкнул, поднял глаза вверх и задумчиво потер ладонью подбородок;
усы и борода у него были жидкими, без всяких признаков завивки, ибо  ни  к
знати, ни к воинскому сословию он не принадлежал.
     - Его не покупали за золото или серебро, это точно, - сообщил  он.  -
Этот Пралл,  кривоногий  надсмотрщик,  вроде  бы  проговорился,  что  раба
доставили в Арим солдаты... Впрочем, мой мудрый  господин,  ты  скоро  все
выспросишь у кривоногого сам.
     - Теперь ты, - Саракка поднял взгляд на чернобородого.  -  О  чем  ты
хотел поведать?
     Возничий оскалил зубы в невеселой усмешке.
     - О драке, господин, кровавой драке, стоившей Дамасту десяти отличных
бойцов. Может, и больше; я там не был и говорю с чужих уст.
     - Если убили десятерых, то это уже не  драка,  а  целое  сражение,  -
заметил маг. - Странно, что я о нем ничего не слышал.
     - И не услышишь, мой господин. Кому приятно вспоминать свой позор?  -
Чернобородый воин сделал паузу. - Не нам, колесничим светлейшего дуона,  и
не старому Рантассе, воеводе... Он, я думаю, постарался  все  забыть  -  и
поскорее.
     - Воистину, ты говоришь загадками,  воин,  -  Саракка  вытащил  из-за
пазухи плат, вытер лоб. - Так что же случилось?
     - Говорят, сидели двадцать наших в кабаке, что за северными воротами,
у зиккурата Небесной Цапли. Сидели, пили красное;  потом  пришел  человек,
огромный,   как   скала...   точно   такой,   как   описывает    почтенный
дознавальщик... - Колесничий тряхнул вожжами и покосился на Акка. - Только
глаза у него были не пустыми и не телячьими,  а  полными  страшного  огня!
Словом, сцепился он с солдатами, и никто и глазом моргнуть не  успел,  как
половина уже  валялась  на  земле.  Остальные  же...  остальные...  -  Тут
чернобородый приостановился и сглотнул слюну.
     - Что ж остальные? - поторопил воина Саракка.
     - Остальные,  мудрейший,  пустились  в  бега.  Только  этот  демон  с
огненными глазами всех бы догнал и прикончил, если б не  чудо,  -  возница
цокнул языком, поторапливая коней.
     - Хмм, чудо... - протянул маг. Чудо - это было по его части;  рассказ
с каждым словом становился все интереснее.
     - Да, господин. Значит, погнался демон за нашими, может и  убил  кого
еще, а потом хлопнулся на землю, будто душа его враз  покинула  тело.  Тут
его и скрутили! Принялись бить, а он - ни  звука,  и  глаза  ровно  как  у
мертвеца... Хотели прирезать, да один, поумнее,  и  предложил:  отведем  в
Арим... мол, жизнь у него будет страшнее смерти. Ну, значит, и отвели!
     Историю свою возничий поведал громким  голосом,  стараясь  превозмочь
гул близкого уже водопада. Дорога  круто  пошла  вверх,  но  сильные  кони
играючи тащили колесницу  -  правда,  уже  не  рысцой,  а  быстрым  шагом.
Чернобородый пошевеливал вожжами, подбодрял гнедых криком, пока они, храпя
и мотая гривами, не втянули громыхающий блестящий возок на широкий карниз,
рядом с которым из черной дыры в скале извергалась мощная струя воды.  Тут
колесница замерла: кони отдыхали, а люди молились, преклонив колени  перед
прозрачной священной плотью Накаты. Затем снова скрипнули колеса, раздался
глухой стук копыт; молча они тронулись в путь, и, по мере того как  стихал
за спиной рев и грохот водопада, сухой жар Арима начал охватывать их тела.


     С осмотром засохших пальм Саракка покончил  быстро.  Разумеется,  они
погибли от старости, о чем говорили и сгнившие  корни,  и  растрескавшаяся
кора, и торчавшие на ней волоски,  ломкие  и  поникшие.  Еще  недавно  это
открытие привело бы молодого мага в ужас, но сейчас он почти  не  думал  о
неудаче, постигшей его уже семижды; он спешил взглянуть  на  гиганта-раба.
На варвара, чьи глаза некогда горели огнем, а затем стали дымом  истаявших
в пламени свечей.
     В сопровождении Пралла,  надсмотрщика,  с  которым  Акк  был  неплохо
знаком, они отправились к колодцу, шагая вдоль главного арыка, то  и  дело
перепрыгивая через боковые канавки, распределявшие воду по всей  пальмовой
роще. Пралл, непрерывно кланяясь, пояснял высокому гостю, что  орехи  кохт
уже выросли в половину кулака, а это значит, что через две луны они  будут
в целый кулак. Отменный урожай, самый  богатый  за  последние  десять  или
пятнадцать лет! И воды вполне хватает - подземные боги щедры, а новый  раб
крутит ворот куда лучше, чем мулы или быки.
     Саракка слушал не  перебивая,  кивал,  находя  в  словах  кривоногого
надсмотрщика подтверждение всему,  что  было  вычитано  им  на  небесах  в
священную ночь. Он знал, что небесные знаки никогда не  лгут,  никогда  не
обманывают, ибо божественная рука наносит эти сияющие письмена  на  темный
купол мира; лишь люди, пытавшиеся истолковать их, могли лгать  самим  себе
или обманывать других - по недомыслию или с корыстной целью. Саракке же  и
то, и другое казалось  невозможным;  он  был  достаточно  умен  и  слишком
почитал Матраэля, чтобы осквернять  уста  ложью.  А  потому  неразгаданная
тайна кометы висела над ним словно топор палача над шеей осужденного.
     Изнемогая от жары, он приблизился  к  неглубокой  кольцевой  канавке,
протоптанной ногами невольника  у  колодца.  Над  каменным  его  парапетом
вращались два  массивных  бревна,  соединенных  крест-накрест;  прозрачная
влага стекала в наклонный деревянный желоб сквозь выемку в  ограждении  и,
негромко журча, струилась дальше, в бассейн-отстойник, а оттуда - в  арык.
Молодой маг, впрочем, не обращал внимания на эти  подробности;  глаза  его
были прикованы к согнутой  спине  человека,  что  торил  бесконечный  путь
вокруг колодца.
     Спина его была нагой, чудовищно огромной, с выпуклыми  буграми  мышц;
бедра и голени словно вытесаны из дубовых бревен, а  предплечья  и  впрямь
показались Саракке толщиной с бычью шею. Кожа смуглая, опаленная  солнцем,
темная шапка спутанных  волос...  Однако  маг  не  сомневался,  что  видит
северянина; лишь  Север,  неприветливый  и  хмурый,  мог  породить  такого
исполина, мощного, будто легендарные великаны, которых  Матраэль  поставил
поддерживать землю.
     Саракка еще не успел обдумать до  конца  эту  мысль,  как  невольник,
навалившийся на рукоять ворота,  повернулся  лицом  к  нему.  Выглядел  он
каким-то  сонным  либо  совсем  отупевшим;  черные  пряди   в   беспорядке
свешивались  на  лоб,  зрачки  были  неподвижными  и  тусклыми,  словно  у
выброшенной на берег рыбы. Молодой маг, нахмурив брови, попытался  поймать
взгляд медленно приближавшегося раба.
     Бамм!
     Огромный колокол ударил в голове у Саракки, и колени его подогнулись.
Звук чудовищного бронзового била оглушал.
     Бамм! Бамм!
     Он почувствовал, что опрокидывается назад, на спину, безвольным кулем
оседает на землю. Сознание мутилось, и в знойных объятиях Арима его  стала
бить холодная дрожь.
     Бамм! Бамм! Бамм!
     Сильные руки подхватили Саракку.
     - Господин! Что с тобой?
     Солнце, золотой глаз Матраэля, уставилось прямо на него; жаркие  лучи
били в виски, словно стрелы с железными наконечниками, таранящие бронзовый
щит. Маг приопустил веки, стараясь совладать с разрывавшим череп звоном.
     - Эй, Пралл, кривоногий ублюдок! Тащи вина! Видишь, господину плохо!
     - Нельзя ему вина, дознавальщик! Если господину плохо от  жары,  надо
положить его в тень, отпоить водой...
     - Откуда здесь тень, дурья башка?  Даже  в  роще,  под  пальмами,  не
вздохнешь!
     - Отнесем его в мою хижину. Отлежится, а там - в  колесницу  и  вниз.
Глядишь, и довезете живым до водопада...
     - Живым до водопада! Ха! Ты знаешь, что будет, если не  довезем?  Это
же маг и мудрец дуона! Из самых ближних его советников!
     - Был бы маг и мудрец, не лез бы в Арим... А сейчас берите-ка  его...
ты, воин, за плечи, а ты, дознавальщик, за ноги... берите, и торопитесь за
мной, пока Матраэль не прикончил этого мудреца и мага...
     Внезапно колокольный звон в голове у Саракки смолк, тело  наполнилось
легкой и какой-то бесшабашной силой, словно он нырнул из горячего бассейна
в ледяной, а потом и в самом деле опростал чашу  доброго  вина.  Оттолкнув
руки солдата,  который  поддерживал  его,  молодой  звездочет  выпрямился,
сдвинул брови и обвел своих спутников строгим взглядом.
     - Не надо вина, и не надо никуда меня тащить, - произнес он. - Я маг,
хотя и не такой мудрый, каким  мне  хотелось  бы  стать...  И  я  способен
различить обычное недомогание и посланный богом знак.
     - Посланный богом знак?  -  У  дознавальщика  отвисла  челюсть;  двое
остальных смотрели на молодого звездочета изумленными глазами.
     -  Да.  -  Саракка  проводил  задумчивым  взглядом   спину   гиганта,
продолжавшего равнодушно вышагивать  вокруг  колодца.  -  Это  не  простой
человек... - пробормотал он, больше  для  себя,  чем  для  замершей  рядом
троицы. - Едва я попытался заглянуть ему в глаза,  как  Лучезарный  послал
мне знамение... и такой силы, что я едва устоял на ногах... Это неспроста!
- Молодой звездочет повернулся к своим спутникам и спросил:  -  А  теперь,
Пралл-надсмотрщик, скажи, откуда взялся этот парень? Кто его привел?
     Кривоногий смущенно опустил глаза -  видно,  догадался,  что  высокий
гость расслышал все высказывания насчет мага и мудреца. Голос его, однако,
не дрожал; если уж придворный  чародей  не  разделался  с  ним  на  месте,
значит, наверное, не держит зла.
     -  Варвара  привезли  колесничие,  -  доложил  Пралл.  -  Привезли  в
беспамятстве, таким, каким ты его видишь, господин.
     - Тот самый человек? - Саракка взглянул на своего возницу.
     - Тот, мудрейший! Не сомневайся! О нем мне и говорили!
     - Он всегда молчит? - Взгляд мага вернулся к Праллу.
     - Да, господин. Всегда молчит, всегда покорен и, если я не отведу его
в загон и не дам поесть, он будет крутить ворот от  вечерней  до  утренней
зари. Не стонет, не жалуется, только, бывает, скрипит зубами во сне.
     - Это все, что ты знаешь?
     - Д-да... - кривоногий  будто  бы  колебался.  -  Ну,  еще  он  очень
силен...
     -  Это  я  и  сам  вижу,  -  оборвал  его  Саракка,  поворачиваясь  к
дознавальщику. - А у тебя есть что сказать?
     Тот отрицательно покачал головой.
     - Нет, мой господин. Все, что мне говорили о нем, - Акк махнул  рукой
в сторону вращавшего ворот гиганта, - я тебе пересказал,  а  про  драку  в
кабачке слышу в первый раз.
     - В первый раз? Хмм,  странно...  Какой  же  ты  дознавальщик?  Убили
десятерых колесничих, а ты ничего не знаешь?
     Акк почесал в редкой бороденке.
     - Мы в дела войска не мешаемся, не  наше  то  ведомство,  мой  мудрый
господин. Может, сикваре что и известно... спроси у него.
     Саракка понял, что тут  больше  ничего  не  добьется.  Оставался  его
возничий,  главный  источник  сведений  на  этот  момент,  и  взгляд  мага
скользнул к нему. Чернобородый, мужчина рослый и наверняка  очень  сильный
(даже в душном воздухе Арима он не снял кольчугу и не расстался с  тяжелым
мечом), казался щуплым подростком в сравнении с рабом-северянином.
     - Ну, - произнес маг, - теперь я хочу порасспросить тебя.
     Солдат нахмурился.
     - О чем, мудрейший? Сам я в том кабаке не  был  и  больше  ничего  не
знаю, но могу проводить тебя к очевидцам... к тем, кто остался в живых...
     -  Завтра.  А  сейчас,  я  думаю,  ты  ошибаешься,  говоря,  что  все
рассказал. Ну-ка, напряги память! Что еще поведали  тебе  приятели  о  той
схватке? Был ли варвар вооружен и как? Или он разделался с десятком солдат
голыми руками?
     - А! - колесничий стукнул себя кулаком по лбу. - Конечно же,  у  него
был меч! Два меча, и оба - превосходные! Болтают, что их потом забрал  наш
десятник.
     - Вот видишь, что-то ты да вспомнил! - Саракка удовлетворенно кивнул.
- А как получилось, что один человек,  пусть  и  с  превосходным  оружием,
справился с двумя десятками опытных бойцов? Что говорят по этому поводу  в
войске?
     Щека  чернобородого  дернулась;  сей  вопрос   явно   показался   ему
неприятным.
     - Что говорят,  что  говорят...  -  пробормотал  он  сквозь  зубы,  с
неприязнью посмотрев на вышагивавшего вокруг  колодца  гиганта.  -  Колдун
этот парень, не иначе! Никто не мог уследить за его клинками,  не  то  что
отразить удар... Они летали словно две молнии! И светились голубым  огнем,
- добавил  солдат,  понижая  голос.  -  Нет,  он  чародей...  конечно  же,
чародей... или великий воин...
     Теперь настала очередь Саракки хлопнуть себя ладонью по лбу - что  он
и сделал под удивленными взглядами всей троицы.
     Воин! Слово было произнесено! Перед ним,  сгорбив  спину  и  уставясь
застывшим взглядом в землю, крутил  ворот  воин,  владевший  поразительным
боевым искусством! А в небесах  сияла  комета,  и  ее  изогнутый  пылающий
ятаган указывал на звездного Воина, замахнувшегося палицей на  Петуха!  Но
теперь Саракка был уверен, что Петух тут ни при чем; несомненно, он  нашел
то, что искал.
     Воин!
     В волнении он вытер испарину со лба, подумав, что все эти семь жутких
дней разгадка была рядом с ним. Акк знал о новом  невольнике,  что  качает
воду в Ариме, а чернобородый возница не раз, наверно, вспоминал  про  себя
историю схватки в кабачке  у  зиккурата  Небесной  Цапли.  И  если  бы  не
счастливый случай...
     Случай? Нет! - маг покачал головой. Не случай,  а  перст  Лучезарного
привел его сюда! Ведь упомянул же сиквара Тай Па об этих засохших  пальмах
- среди прочих  пустых  дел  вроде  двухголового  петушка  и  запоздавшего
каравана! Упомянул! И в  том  молодой  звездочет  усматривал  теперь  руку
Провидения.
     Он повернулся к надсмотрщику Праллу.
     - Я забираю с собой этого раба. Именем светлейшего! Поставь к  вороту
мулов, а невольнику свяжи руки крепкой веревкой и отведи к моей колеснице.
Все понятно?
     Кривоногий склонился в поклоне.
     - Как прикажешь, господин! Только  вязать  его  не  надо,  и  так  не
убежит...
     - Делай, как я сказал! - Саракка повелительно махнул рукой и  перевел
взгляд на своего колесничего: - Кстати, ты не знаешь, из-за чего случилась
та драка? Ну, в кабачке за северными воротами?
     Солдат пожал плечами.
     - Один Матраэль ведает, мудрейший... Не то из-за девки, не то выпивку
не поделили...
     Матраэль ведает, подумал Саракка, кивая головой. Да, Матраэль ведает,
иначе Он не привел бы его сюда! Теперь осталось  лишь  уточнить  повеление
бога. Чего Он хочет? Что надо сделать с этим огромным варваром? Растоптать
лошадьми? Бросить в яму с ядовитыми пауками? Посадить на кол? Вылечить?
     Тяжело вздохнув,  молодой  маг  почувствовал,  как  виски  его  вновь
покрываются потом.


     - Удивительная история поведана тобой, мудрец, - произнес  светлейший
дуон, отпив из чаши охлажденного вина. - И самое удивительное  в  ней  то,
что наш Рантасса не знает о ней.
     Он обратил взгляд к  военачальнику,  смущенно  заерзавшему  на  своем
табурете. Все четверо расположились в тех же чертогах, убранных  багряными
коврами, что и в прошлый раз; Тасанна - в своем кресле, Саракка и Тай Па -
на подушках, а полководец - на низком деревянном сиденье по левую руку  от
властителя. Похоже, сейчас оно казалось Рантассе жестковатым.
     - Не совсем так, мой повелитель, не совсем так,  -  прогудел  воевода
хриплым басом. - Конечно, сотник колесничих доложил мне о той драке  и  об
убитых воинах...  Но  дело-то  давнее!  Две  или  три  луны  прошло!  Я  и
запамятовал прошлый раз...
     - Но про кровавый закат  и  скисшее  вино  у  какого-то  торговца  ты
припомнил, а? -  ядовито  осведомился  дуон.  -  Про  то  же,  как  никому
неведомый бродяга положил десять или двенадцать лучших  наших  воинов,  ты
предпочел промолчать!
     Тай Па примирительным жестом поднял сухую руку.
     - Стоит ли теперь копаться в этом, владыка? Войско наше велико,  и  у
доблестного  Рантассы  много  забот...  Одних  колесничих  с  прислугой  и
конюхами четыре тысячи человек, да  восемь  тысяч  всадников,  да  пехота,
стрелки и осадные машины... Десяток же солдат легко заменить, не  отягощая
твой слух докладом о подобной мелочи.
     - Не только в солдатах дело, - брови дуона сошлись в прямую линию.  -
А этот бродяга? Этот варвар с севера? Вот что главное!  -  Тасанна  окинул
вельмож хмурым взглядом. - Если из неведомых краев явится целая орда,  где
каждый воин стоит десятерых  наших,  что  мы  будем  делать?  Что,  я  вас
спрашиваю? Это не с Селандой воевать! Не с Хаббой и не с Хотом!
     - Прости, повелитель, - Саракка поклонился, решив, что  пришло  время
вмешаться в разговор, - но звезды не  предвещают  нашествия  врагов.  И  я
думаю, что нет в мире войска, где все бойцы походили бы на того  северного
варвара. Мы бы знали, слышали о таких необычайных вещах! Известны ведь нам
не только воинские приемы ближних народов, но и туранцев, вендийцев, людей
из Меру и Кусана... И  о  Кхитае  кое-что  удалось  разведать,  и  даже  о
странах, именуемых Немедией и Аквилонией, лежащих далеко  на  западе,  где
благородные нобили идут в бой в броне на огромных лошадях... Нет, хоть мир
и велик, до нас дошли бы слухи  о  воинах-гигантах,  что  сражаются  двумя
мечами! Но такой армии  не  существует...  разве  что  один  на  удивление
искусный боец тут, другой там... Стоит ли из-за них беспокоиться?
     Все еще хмурясь и навивая на палец прядь  бороды,  Тасанна  обдумывал
слова мага. Наконец чело дуона разгладилось и, положив большие  ладони  на
подлокотники, вырезанные в форме гривастых львиных голов, он кивнул.
     - Ты прав, мудрец. И мы, и наши предки всегда справлялись  с  врагом,
даже с дикими гирканцами... от прочих же бедствий нас  уберег  Лучезарный.
Хвала Ему!
     Все четверо одинаковым жестом воздели руки вверх, и некоторое время в
чертоге, убранном багряными коврами, стояла  благоговейная  тишина;  затем
Тасанна вздохнул  и  потянулся  к  чаше,  сверкавшей  рядом  на  маленьком
столике. Тай Па воспринял это как разрешение говорить.
     - Итак, мудрый Саракка отыскал воина-чужеземца,  на  коего  указывала
Хвостатая Звезда, - медленно произнес сиквара. -  Но  человек  сей  нем  и
безгласен, ибо с ним случилось нечто странное. Что же мы должны делать? Мы
не можем ошибиться в выборе, иначе Матраэль лишит  нас  своих  милостей...
да, лишит, и все благоприятные знамения,  усмотренные  в  священную  ночь,
станут пылью на ветру и дымом отпылавшего костра...
     Саракка усмехнулся, прикрыв ладонью губы. Несомненно, старый  кхитаец
смотрел в самый корень дела; и столь же несомненно, у него имелись  мысли,
как поступить с этим потерявшим память северянином. Однако  он  не  спешил
высказываться и, по восточной своей привычке, поставив вопрос, предпочитал
выслушать вначале остальных.
     - Я повешу этого бродягу,  -  решительно  заявил  дуон.  -  Мерзавец,
убивший десять моих солдат, достоин только веревки!
     Рантасса поерзал на сиденье и откашлялся.
     - Позволю не согласиться с тобой, владыка. Почему только  веревка?  У
нас есть много других способов казни, куда более мучительных... та же  яма
с пауками... клетка с  голодными  крысами...  костоломное  кресло...  кол,
наконец... Но раньше я допросил бы его под пыткой! Может, он  злой  колдун
или лазутчик...
     - Не думаю, что человек, крутивший ворот в Ариме, устрашится пытки, -
возразил Тай Па. - К тому же,  доблестный,  вспомни,  что  он  даже  и  не
человек, а беспамятное животное... Что он может тебе сказать?
     - Скажет! - Рантасса решительно рубанул воздух рукой. - Есть  у  меня
молодцы... такие штуки знают, что и мул заговорит человеческим голосом!
     - Знающие молодцы и у меня есть, - заметил сиквара, - вот только вряд
ли пытка и казнь совпадают  с  желанием  великого  Матраэля.  Не  забывай,
доблестный, что на этого человека нам указал бог!
     -  Указал  затем,  чтобы  мы  покарали  убийцу!  -  прогремел   дуон,
приподнимаясь в кресле.
     На губах старого кхитайца  заиграла  безмятежная  улыбка;  сейчас  он
напоминал вырезанную из желтой древесины  статуэтку  восточного  божества,
какие Саракке доводилось видеть  в  Меру.  Прикрыв  узкие  глаза  и  мерно
покачиваясь, он произнес:
     - Разреши,  владыка,  я  задам  несколько  вопросов  нашему  мудрецу.
Надеюсь, сейчас мы разберемся с этим делом.
     Дуон нахмурился, но кивнул, убежденный в хитроумии своего  советника.
Тай Па знал сотню способов, как  найти  иглу  в  стоге  сена  или  овсяное
зернышко в мешке с пшеницей.
     - Скажи, почтенный Саракка, ты говорил с воинами, что затеяли свару в
том кабачке?
     - Да, предусмотрительный сиквара.
     - Значит, ты хорошо представляешь, кто где стоял и что делал?
     - Полагаю, так, - молодой звездочет склонил голову.
     - Из твоего рассказа ясно, что северянин зарубил  нескольких  солдат,
остальные же бросились бежать, и он погнался за ними... Мог ли он перебить
их всех?
     - Солдаты, что вышли живыми из  драки,  в  том  не  сомневаются.  Он,
словно голодный тигр, догнал одного, отсек голову, а потом...
     - Потом?
     - Потом упал, словно пораженный громами небесными!
     - А! - темные глаза кхитайца сверкнули.  -  Упал,  словно  пораженный
громами небесными! Так, так... И  что  же  ты  об  этом  думаешь,  молодой
мудрец?
     Саракка в нерешительности поерзал на подушке, чувствуя себя не  очень
уютно под пристальными взглядами трех стариков. Но Тай Па  славился  своим
умением снимать допросы, и было лучше сказать ему правду.
     - Похоже, что воина,  могучего,  непобедимого  и  жестокого,  поразил
божий гнев... настигла кара... что еще тут придумаешь?
     - Вот оно! Настигла кара! - Тай Па повернулся к  дуону.  -  Представь
себе, повелитель: человек, владеющий тайным  боевым  искусством,  рубит  и
рубит твоих солдат... сильный, стремительный, безжалостный... затем падает
и превращается в покорную тварь, безмозглую и бессловесную... Рука  богов,
не иначе! Ибо, желая покарать смертного, боги лишают его разума.
     - Ты так полагаешь? - с сомнением протянул дуон. -  В  конце  концов,
рубил-то он солдат, не беспомощных младенцев... А солдаты  наши,  особенно
колесничие, и сами спуску никому не дадут...
     - Причины столь жестокой кары мне неведомы, -  кхитаец  пожал  узкими
плечами. - Может, лежал на том северянине колдовской зарок...  может,  еще
что... Но Матраэль его покарал, это несомненно! А потом  послал  знаменье,
повелев, чтоб мы его нашли... Спрашивается, зачем?
     Дуон задумался, и в зале снова воцарилась тишина.  Саракка,  восседая
на своей подушке, прикрыл ладонями  лицо:  он  улыбался.  Всегда  приятно,
когда мнение умного человека совпадает с твоим собственным, а сиквара  Тай
Па был не просто умен, но мудр. Молодой маг давно понял, куда он клонит.
     - Значит, этого человека уже покарали боги  или  демоны,  -  произнес
наконец Тасанна. - И Матраэль отдал  его  в  наши  руки,  послав  знаменье
магу... Хмм... Чего же Он хочет? Чтобы наш  мудрец  вернул  этому  варвару
память? Но возможно ли такое?
     - Сомневаюсь, -  Тай  Па  покачал  головой.  -  Чародей,  даже  столь
искусный, как почтенный Саракка, все-таки не бог... Да  и  зачем  Матраэлю
прибегать к помощи смертного, если б он решил простить убийцу?  Скорей,  я
думаю, Он желает, чтобы Саракка сделал то, что в его силах, не больше и не
меньше. Может быть, даровал некоторое просветление... вот  тут...  -  Рука
кхитайца многозначительно коснулась лба.
     Тасанна усмехнулся.
     - Выходит, не пытать, а лечить? И ты тоже так думаешь? - Он  поглядел
на мага, и тот, почтительно сложив руки на груди, поклонился. -  Ну,  быть
по сему! Лечи!
     Откинувшись на спинку кресла, дуон  прикрыл  глаза  и  замер.  Он  не
отпустил своих вельмож,  и  те  по-прежнему  сидели  в  багряном  чертоге,
освещенном бесчисленными лампами из серебра, в которых горело  благовонное
масло. Воздух, насыщенный  его  ароматом,  был  густым  и  тяжелым;  сизые
струйки дыма поднимались к  высокому  потолку,  нависая  там  расплывчатым
облачком, похожим  на  те,  коими  Матраэль  скрывает  свое  золотое  око,
уставшее от созерцания земных мерзостей и непотребств. Пламя  светильников
отражалось в блестящей бронзовой оковке дверей, за которыми  несли  стражу
солдаты в железных кольчугах, с квадратными  завитыми  бородами;  отличные
воины, столь же ретивые и безжалостные, как и пришелец с  севера.  Правда,
не такие искусные в делах убийства...
     - Удивительную и страшную историю  поведал  нам  мудрец,  -  произнес
наконец дуон, подняв веки. - И самое страшное  в  ней  то,  что  добавлено
сегодня и здесь предусмотрительным Тай Па.
     -  Да,  повелитель?  -  Старый  кхитаец   приподнял   тонкие,   будто
нарисованные брови. - Что же такого страшного было сказано мной?
     - Как что? - Тасанна неторопливо приложился к  чаше.  -  Как  что?  -
повторил он, стряхивая капельки вина с бороды. - Пришел человек с  севера,
убил моих солдат, крепких мужей, способных постоять за  себя,  и  бог  его
покарал, лишив разума... Мы же, я сам, ты и ты, - владыка ткнул перстом  в
полководца  и  советника,  -  тоже  убиваем.   Убиваем   врагов,   убиваем
преступников и святотатцев, наказываем провинившихся рабов... Возможно, то
право власти - убивать... А если нет? Значит ли сие, что Лучезарный  и  на
нас может обрушить свою кару? Так же, как на этого варвара?
     Чело дуона омрачилось, но тут Тай Па спокойно заговорил.
     - За свои ошибки и жестокость, светлейший, мы ответим  после  смерти,
представ перед светлыми очами  Матраэля;  тогда  Он  будет  нас  судить  и
карать. Но вряд ли нам грозит Его гнев сейчас, коли Он позволил и тебе,  и
мне, и доблестному Рантассе дожить до преклонных лет - хотя,  быть  может,
все мы более страшные грешники, чем северный  варвар,  зарубивший  десяток
солдат.
     - Странно, - сказал дуон.
     - Странно, - подтвердил Рантасса.
     - Странно, - согласился маг, поглядывая на бесстрастное лицо  старого
кхитайца.
     - Странно, - Тай Па склонил голову. - Действительно странно, и я вижу
тому лишь одно объяснение: у этого варвара свои дела с богом,  и  спрос  с
него выше, чем с нас.



                             20. ПРОБУЖДЕНИЕ

     Саракка в глубокой задумчивости шел по одному из подземных переходов,
что  шестью  лучами  разбегались  от  дворцового  зиккурата.  Этот  вел  в
пирамиду, посвященную  созвездию  Пальмы;  в  ней,  по  древней  традиции,
обитали жены и наложницы дуона  -  в  том  числе  и  прекрасная  вендийка,
которую молодой маг допрашивал  совсем  недавно.  Считалось,  что  женщины
владыки, пребывая в башне Пальмы Кохт, станут такими же плодоносящими, как
это древо; и надо  сказать,  что  поверье  сие  оправдывалось.  Во  всяком
случае, дуон Тасанна насчитывал потомков десятками, и многие его  сыновья,
достигшие возраста зрелого мужа, командовали уже воинскими отрядами.
     Коридор, что вел к  зиккурату  Пальмы,  тоже  удостоился  названия  -
дороги Крылатых Коней; эти чудесные звери были  отчеканены  в  натуральную
величину на бронзовых панелях, покрывавших стены. Два  фриза  тянулись  на
добрую сотню шагов, и только посередине величественную  процессию  лошадей
Матраэля прерывали другие изображения: слева - огромная  пальма  в  цвету,
справа - водопад Накаты, падающий из темного зева пещеры. Среди  застывших
в  бронзе  струй  виднелась  небольшая  дверца;  она  и  вела  в   обитель
придворного мага.
     В начале и конце  широкого  и  хорошо  освещенного  прохода  дежурили
стражи, но у покоев Саракки не стояло никого, хоть дверь и  не  запиралась
вовсе - ни обычным, ни магическим замком. Нужды в  том  не  было:  если  б
незваный гость попробовал проникнуть к нему,  дальше  лестницы  он  бы  не
прошел. Конечно, существовали и более  грубые  методы,  коими  можно  было
нарушить уединение Саракки  -  например,  пробить  потолок  его  подземных
чертогов - но такую меру применили бы лишь в случае  великой  провинности,
чтобы доставить не оправдавшего доверие чародея к  яме  с  пауками  или  в
кавалерийские казармы, к жеребцам и их страшным копытам.  Саракке  же  эти
ужасы больше не грозили.
     Отворив дверцу, он протиснулся  на  маленькую  площадку,  за  которой
начиналась лестница, ровно двенадцать ступеней, ведущих вниз.  По-прежнему
пребывая в задумчивости, молодой маг спустился вниз, потом  поднялся,  ибо
за первым лестничным маршем был еще один, точно такой же,  однако  ведущий
наверх. Затем ему пришлось снова спуститься и подняться, и еще раз, и еще;
наконец Саракка хлопнул себя ладонью  по  лбу,  коря  за  рассеянность,  и
пробормотал нужное заклятье. Без него можно было спускаться и  подниматься
по этим лесенкам до конца жизни.
     В последний  раз  пересчитав  ступени,  он  очутился  в  небольшой  и
совершенно пустой камере со сводчатым потолком. Отсюда дверь налево вела в
его рабочие покои, дверь направо - в  личные  апартаменты,  где  он  бывал
нечасто; вот и сейчас звездочет, почти не раздумывая, направился  к  левой
двери.
     Обширный зал, где придворные маги из поколения в поколение занимались
волшбой, казался уютным и прекрасно оборудованным для колдовских  занятий.
Обычно вид его согревал  сердце  Саракки,  заставляя  вспомнить  о  многих
славных именах, об ученых людях, от  коих  унаследовал  он  и  эти  шкафы,
полные свитков и книг, и  тонкие  инструменты,  и  удивительные  редкости,
среди которых двухголовый петушок из Бар Калты занял уже достойное  место.
Но сейчас маг не обратил внимания на свои сокровища; торопливым  шагом  он
проследовал  в  дальний  конец  покоя,  где   на   просторном   ложе   под
закрепленными на стене светильниками распростерся нагой мужчина.
     Варвар лежал на спине, уставившись в потолок, точно в той же позе,  в
которой Саракка оставил его днем, когда уходил к  дуону;  глаза  его  были
широко раскрыты и мутны, как  у  снулой  рыбы.  Звездочет  в  который  раз
подивился мощному телосложению этого человека, отметив про  себя,  что  он
сравнительно молод;  вероятно,  они  были  ровесниками.  Рядом  на  столе,
холодно мерцая в свете масляных ламп, лежали два  меча  -  те  самые,  что
выпустили кровь из двенадцати колесничих Рантассы. Саракка разыскал их  не
без труда, ибо от десятника они успели перекочевать к сотнику, и тот никак
не желал расставаться с чудесным оружием.  Пришлось  даже  припугнуть  его
гневом дуона! Саракке эти клинки были совершенно необходимы - он надеялся,
что их вид пробудит у невольника какие-то воспоминания. Но варвар, похоже,
и не взглянул на них,  оставаясь  весь  вечер  недвижимым,  как  огромная,
отлитая из бронзы статуя.
     Вздохнув, молодой маг подвинул  к  ложу  глубокое  кресло,  уселся  и
устремил взгляд на каменное лицо северянина. Как пробудить его память? Кто
он? Откуда? Как его имя? С какой целью он  пришел  в  Дамаст?  И  где  был
раньше? По крайней мере, Саракка знал, как получить ответ хотя бы на часть
этих вопросов.
     Снова вздохнув, он провел ладонью над глазами варвара, и тот  покорно
опустил веки. Похоже, у него не осталось не  только  разума,  но  и  воли,
подумал маг, сотворив два-три пасса. Больше не понадобилось:  исполин  уже
крепко спал, грудь его  мерно  вздымалась,  могучие  руки  были  бессильно
вытянуты вдоль тела.
     Некоторое время Саракка глядел на него, потом, сунув руку за  пазуху,
извлек два  крошечных  зеркальца  -  с  одним  из  них  он  наведывался  к
вендийской наложнице дуона. Эти серебристые кругляши позволяли  не  только
отличать правду от вымысла; у них имелись и другие замечательные свойства,
совершенно неоценимые, к примеру, для шпионского ведомства Тай Па. Оставив
одно из зеркал у трона своего владыки, молодой звездочет мог бы услышать и
увидеть в другом все, что происходит в тронном зале - правда, лишь с сотни
шагов. На большем расстоянии  звуки  становились  неразборчивыми,  картины
начинали стремительно мелькать, расплываясь в разноцветные клубы тумана, и
никакие заклятья не могли сделать их четкими.
     Тем  не  менее,  волшебные  зеркала  являлись   великим   сокровищем,
доставшемся Саракке от кого-то из его предшественников, и  он  использовал
их лишь в случае крайней необходимости - например, как  с  той  вендийкой.
Сейчас он также намеревался пустить их в ход,  собираясь  подсмотреть  сны
северного варвара; ведь если этот человек дремлет наяву, то,  быть  может,
живет во сне? Во всяком случае, такое не исключалось.
     Положив одно маленькое зеркальце на лоб  северянина,  Саракка  прижал
второе к виску, откинулся  на  спинку  кресла,  смежил  веки  и  привычным
усилием вошел в транс. Довольно долгое время  он  не  видел  и  не  слышал
ничего; перед ним крутился серый туман, и разум мага тщетно  погружался  в
его мрачное и вязкое  безмолвие,  пытаясь  уловить  какие-либо  звуки  или
осмысленные формы.  Он  плыл  в  ледяной  мгле,  ощущая  лишь  безмерность
окружающего пространства, холодное  дыхание  пустоты,  кружение  и  слабое
покачивание, словно под ним колыхалась  зыбь  странного  белесовато-серого
океана; она казалась мертвой,  как  пепел  отгоревшего  костра.  Потом  он
услыхал звук, резкий и тихий, но отчетливо  различимый;  казалось,  где-то
рвали прочное полотно - или  клочья  тумана  со  скрежетом  расходились  в
стороны, открывая взгляду некие смутные картины. Саракка,  остановив  свой
мысленный поиск в серой пустоте, присмотрелся.
     Скалы... темные,  мрачные,  в  окружении  заваленных  снегом  корявых
сосен... Маленькая фигурка перепрыгивает с камня на  камень,  крадется  по
лесу, прижимая к груди  самострел  -  небольшой,  подходящий  для  детских
рук... Бревенчатая хижина с дырой в крыше, над  которой  вздымаются  клубы
черного дыма... Внутри - тепло; там  пылает  кузнечный  горн,  и  огромный
человек в мехах стучит  и  стучит  молотом  по  наковальне.  Полоса  стали
вытягивается под ударами, ее кончик становится острым, медленно  остывает,
темнеет... Резкий пронзительный звук напильника; кузнец стачивает  кромку,
и темная остроконечная полоса постепенно превращается в клинок...
     Пламя в ночи, рев боевых  рожков,  толпы  людей  в  косматых  шкурах,
поднятые  мечи,  высокие  каменные  стены,  башни,  лестницы...   Внезапно
мелькнуло странное слово - Венариум; оно было высечено в граните огненными
рунами. Венариум? Что это значит?  Ничего...  Руны  замерцали  и  погасли,
стены же придвинулись ближе, выросли;  потом  откуда-то  выплыло  свирепое
бородатое  лицо  под  налобником  шлема  -  и  вдруг  опрокинулось  назад,
перечеркнутое алой полосой. Кровь! Огонь! Реки крови... море огня...
     Степь... Тряский бег коня, всадники в белых  бурнусах,  блеск  кривых
сабель, блеск крепких  волчьих  зубов...  Звон  стали,  испуганное  ржание
лошади, крики... Смуглая женщина, закутанная в покрывало до самых  глаз...
машет рукой, словно призывает...
     Гигантская башня... Канат,  обжигающий  руки,  медленный  бесконечный
путь  наверх,  к  резным  зубцам  парапета...  Таинственные  залы,  пустые
коридоры,  переходы,  сплетающиеся  в  неведомый  лабиринт...  Комната   с
позолоченным куполообразным  сводом,  со  стенами  из  зеленого  камня,  с
ковром,  скрывающим  пол...  Дым  курильниц,  мраморное  ложе  и  странное
существо на нем - с огромной уродливой головой, с  хоботом,  вытянутым  на
два  локтя...  Слепое...  Оно  начинает  что-то  говорить   -   монотонно,
невыразительно; слова текут, падают, словно камни в море...
     Море! Корабль с развернутым парусом,  чернокожие  гребцы  на  веслах,
девушка с черными пылающими глазами... Почти  нагая...  Обнаженные  груди,
смуглое  гибкое  тело,  темные  локоны  падают  на  плечи...  Ее  движения
стремительны, как степной ветер, и грациозны, словно у вышедшей  на  охоту
пантеры...  Шевелятся  алые  губы,   рождая   музыку   слов,   по-прежнему
непонятных, неясных, призрачных...
     Другой корабль, другая команда, другая  женщина...  Человек,  могучий
мужчина, в странной позе застывший у мачты...  Потом  -  чудовищный  конус
вулкана, дымное облако, расплывающееся над  ним,  серая  метель...  Пепел,
пепел!  Жуткий  грохот,  огненные  языки  лавы,  струи  синеватых  молний,
вылетающих им навстречу неведомо откуда,  полупрозрачная  голубая  завеса,
мерцающая над мрачной вершиной... На ней внезапно начинает прорисовываться
чье-то  гигантское  чело  -  бездонные  глаза,  сурово  сведенные   брови,
необозримые равнины щек... Оно все приближается и приближается, становится
меньше, оставаясь таким же суровым, гневным; брови чуть  изломаны,  как  у
хищной птицы в полете, зрачки цвета янтаря вот-вот метнут пламя...
     Скрежет зубов! Саракка услышал эти  звуки  не  выходя  из  транса,  и
ощутил,  что  и  его  челюсти  словно  бы  сведены   судорогой.   Стараясь
расслабиться,  он  торопливо  досматривал  последние  картины;  перед  ним
бесконечной чередой вставали фантомы городов, мчались в атаку  всадники  и
колесницы, маячили чудовищные  лики  монстров,  сверкали  огонь  и  сталь,
проходили люди - мужчины  и  женщины,  воины  и  купцы,  нищие  бродяги  и
владыки, мореходы, кузнецы, воры... Одни что-то говорили  ему,  но  он  не
различал слов; другие смотрели молча, словно угрожая или бросая вызов. Миг
- и видения начали уходить, растворяться в  сером  тумане,  блекнуть,  как
пустынные миражи; Саракка с хриплым судорожным вздохом очнулся.
     Огромный варвар спал, запрокинув голову и  негромко  втягивая  воздух
полуоткрытым ртом; лицо его было  спокойным,  и  маг  понял,  что  фантомы
минувшего больше не тревожат невольника. Он сильно  потер  ладонями  щеки,
прогоняя остатки видений, потом аккуратно сложил оба зеркальца в  замшевый
мешочек и сунул его за пазуху.
     Итак,  разум  северянина  не  был  пуст!  В  нем  сохранились   некие
воспоминания о прошлой жизни, пусть неосознанные и мучившие пленника  лишь
во  время  сна,  но  достаточно  отчетливые  для  магического  восприятия.
Вероятно,  он  был  непростым  человеком;  скорее  всего,  как  подозревал
Саракка, этот гигант  являлся  одним  из  тех  великих  воинов,  владевших
сказочным искусством боя, что бродят по миру, кочуя из страны в  страну  в
поисках удачи и приключений. И, несомненно,  его  связывали  свои,  особые
отношения с божеством, как догадался Тай Па! Молодой звездочет  попробовал
припомнить черты, проступившие на голубой завесе, и вздрогнул. Кто  же  из
богов явил свой лик скитальцу, лежавшему сейчас перед ним в глубоком  сне?
Нергал? Ариман? Имир? Асура?  Нет!  То  божественное  чело  было  грозным,
суровым, но не злым, и светилось аурой истинного  Творца;  лишь  Матраэль,
Податель Жизни, мог обладать подобным величием.
     Саракка ощутил внезапный озноб и, поднявшись, начал расхаживать перед
ложем, то и дело скашивая глаза на распростертого во сне гиганта. Чего  же
хотел Лучезарный, передав ему  в  руки  раба  своего,  дерзнувшего  чем-то
прогневать божественного господина? Неужели прав старый  Тай  Па,  и  речь
идет о смягчении кары? Об исцелении, которое способно даровать  магическое
искусство? Разумеется, временном, ибо даже  величайший  мудрец  не  сумеет
вернуть человеку отнятое богом... Но и  возвращенный  на  недолгий  период
разум  давал  провинившемуся  шанс,   возможность   искупления   -   чего,
по-видимому,  желал  Матраэль,  приберегая  этого  человека  для  каких-то
свершений в будущем.
     Что ж, да будет исполнена воля Его!
     Молодой  маг  воздел  вверх  руки  и  прошептал  молитву.  Затем   он
решительным шагом направился к шеренге массивных шкафов из темного дерева,
что стояли у южной стены обширного покоя, и распахнул  дверцы,  украшенные
резным изображением пучка трав. Сам он был не слишком сведущ  в  лекарском
искусстве, но знал достаточно, чтобы распорядиться приготовленным в давние
времена предшественниками. Дуонам Дамаста служили знающие  чародеи;  одни,
подобно Саракке, умели провидеть будущее, толкуя небесные знамения, другие
являлись  великими  целителями,  постигшими  тайны  трав   и   минеральных
субстанций, третьи могли сплетать паутину охранных  заклинаний,  четвертые
искусно гадали по внутренностям животных, пятым была дарована  власть  над
бурями и ветрами. Но все и каждый умели если не составлять новые снадобья,
то хотя бы с толком пользоваться тем, что хранилось за дверцами  с  резным
пучком трав.
     Там замерли в ожидании сотни сосудов причудливой формы  из  стекла  и
фарфора, из  золота  и  серебра,  из  драгоценных  камней  с  выдолбленной
сердцевиной, ибо всякое лекарство, снадобье, яд  или  целительный  бальзам
полагалось держать в своем особом вместилище. Страшное зелье, что варилось
из корней саниссы и смертоносных выделений гремучих змей, разъедало  любой
металл и стекло; его  жгучее  прикосновение  выдерживал  лишь  благородный
алмаз. Настойка же из трав, даривших  облегчение  переполненному  желудку,
усиливала свое исцеляющее воздействие, простояв несколько лет в серебряном
кувшинчике - равно как и бальзам от головной боли.  Чудодейственную  мазь,
заживляющую раны и ожоги, лучше было хранить в  фарфоровой  банке,  а  для
микстур от кашля,  от  бессилия  и  слабости  в  членах  больше  подходили
бутылочки из стекла. Густое тягучее масло, спасавшее от ломоты в  суставах
и разогревавшее кожу, также содержалось в  стеклянном  сосуде,  в  который
были погружены пластинки благовонного сандала - их полагалось прикладывать
к больным местам,  обматывая  полотняной  тряпицей.  Наконец,  в  граненых
флаконах из  рубинов  и  изумрудов,  в  крохотных  флягах  из  нефрита,  в
хрустальных ретортах и полированных шариках из яшмы, блестевших на верхней
полке, хранились магические эликсиры и нектары, применявшиеся  при  разной
волшбе - вызывании духов, усмирении ветров, общении с демонами или богами.
Саракка еще ни разу не прикасался ни к одному из этих могущественных зелий
и не знал, каковы они в деле.
     Сейчас, отодвинув хрустальный цилиндр, в коем  плавал  в  маслянистой
жидкости цветок черного лотоса, молодой маг нащупал некий сосуд,  стоявший
у задней стенки шкафа. Он походил на простую бронзовую  флягу  размером  с
половину ладони; поверхность ее  позеленела  со  временем,  но  пробка  из
каменного дуба на ощупь казалась столь же твердой,  как  и  металл.  Фляга
была закупорена с особой тщательностью, и Саракка  не  торопился  вынимать
пробку: вначале он потряс сосудик,  прислушиваясь  к  раздавшемуся  внутри
шуршанию.
     Если  верить  записям  Зитарры-целителя,   служившего   еще   прадеду
нынешнего дуона, в бронзовой фляжке хранился порошок минерала  арсайя,  за
великие деньги  выписанного  некогда  из  Вендии.  Страна  сия,  как  было
известно во  всем  мире,  была  богата  всевозможными  чудесными  камнями,
травами, деревьями и животными, сосредоточенными, в основном, в  южной  ее
части, отделенной от севера большим заливом. Там обитали и люди, хранившие
древние знания, мудрецы,  не  уступавшие  стигийским;  но,  в  отличие  от
чародеев Черного Круга, их не интересовали ни власть,  ни  могущество,  ни
богатство - ничего из преходящих земных соблазнов и благ. Жизнь  свою  они
проводили в смирении, довольствуясь немногим и не причиняя зла даже  самой
мелкой твари; обычно эти отшельники  удалялись  в  горы  или  непроходимые
леса, и там, погруженные в нирвану,  обращались  мыслью  к  своим  древним
богам. Среди них были великие подвижники, чьи души на время могли покидать
бренные тела, воспаряя  в  астрал  -  что  требовало  не  только  истинной
святости, но и определенного  состояния  разума,  некоего  просветления  и
предельной  концентрации,  которые  достигались  вдыханием  паров  арсайи.
Минерал  этот,  чрезвычайно  редкий  и  встречавшийся  только  в   Вендии,
добывался  людьми  особой  касты,  бескорыстными  служителями   вендийских
мудрецов;  Саракка  не  представлял,  какими  хитростями  Зитарре  удалось
раздобыть хотя бы малую толику.
     Но, как бы то ни было, сейчас фляжка с арсайей была у него в руках  -
самое подходящее средство,  чтобы  принести  облегчение  лишенному  памяти
варвару.  Молодой  маг  еще  раз  встряхнул  ее,  а  потом  не  без  труда
раскупорил, быстро вытянув на полную руку и  прикрывая  горлышко  пальцем.
Несмотря на эти предосторожности, пронзительный свежий аромат коснулся его
ноздрей, и Саракка с мудрой поспешностью сотворил охранное заклятье  -  он
вполне доверял своей  голове,  и  просветления,  помогавшего  собраться  с
мыслями, ему не требовалось.
     Приблизившись к ложу и по-прежнему держа бронзовый сосуд в  вытянутой
руке, он поднес его к лицу спящего и отставил палец.  Несколько  мгновений
Саракке казалось, что ничего  не  происходит,  но  вдруг  щеки  северянина
полыхнули румянцем, дыхание  сделалось  глубже  и  сильней;  он  застонал,
заворочался и с губ его слетели осмысленные звуки.
     - Кром! - пробормотал он. - Кром! Что со мной?
     Маг, довольно кивнув,  закрыл  флягу  пробкой.  Порошок  арсайи,  как
утверждалось в манускрипте мудрого Зитарры, был весьма летуч и  не  стоило
расходовать его попусту; другого такого зелья ни в Дамасте, ни  в  Селанде
не раздобудешь. Саракка не представлял,  сколь  действенным  окажется  его
метод лечения - возможно,  память  возвратится  к  варвару  лишь  на  один
краткий миг, либо он придет в сознание на день или два.  В  любом  случае,
стоило поберечь чудодейственный вендийский порошок.
     - Кром! - стонал северянин. - Кром!
     Саракка отодвинул кресло подальше и на  всякий  случай  сотворил  еще
пару охранных заклинаний. Кто знает, что придет в голову этому исполину  в
момент  пробуждения!  Он  выглядел  таким  могучим,  что  вряд  ли  с  ним
справилась бы целая сотня стражей дуона!
     Внезапно варвар  открыл  глаза.  Они  были  уже  не  тускло-серыми  и
бессмысленными, а синими, как небо при закате солнца,  и  горели  странным
огнем. Напряглись и расслабились мощные мышцы, дрожь  пробежала  по  телу,
шевельнулись  пальцы,  сошлись  в  кулак;  северянин  с  хриплым   вздохом
приподнялся, спустил ноги на пол и сел, опираясь кулаками  на  край  ложа.
Теперь глаза его  смотрели  прямо  на  Саракку;  потом  зрачки  метнулись,
осматривая подземный чертог, и  на  лице  восставшего  от  сна  отразилось
недоумение.
     - Кром!  -  опять  произнес  он,  но  на  сей  раз  в  полный  голос,
напомнивший магу рычанье разъяренного льва. - Кром! Где я?
     - В моем  доме,  -  ответил  молодой  звездочет,  стараясь  сохранить
спокойствие. - В моем доме, чужестранец, и я не желаю тебе зла.
     - В твоем доме? - медленно повторил варвар, озираясь по  сторонам.  -
Странный дом! Похож на логово чародея!
     Быстро же он догадался, где находится, подумал Саракка.  Несмотря  на
охранные  заклятья,  маг  чувствовал  бы  себя  уверенней,  если  б  рядом
находились воины светлейшего - пусть не сотня, а хотя бы десяток. Потом он
вспомнил, что сделал с десятком отличных  бойцов  этот  северянин,  и  ему
стало совсем неуютно.
     - Ты кто? - Синие пылающие глаза уставились на молодого звездочета.
     - Саракка, придворный маг светлейшего дуона  Дамаста,  -  пробормотал
тот, стараясь сдержать дрожь в голосе. Сейчас  Саракке  казалось,  что  он
непредусмотрительно пробудил демона, с которым не в силах совладать.
     Но варвар не двигался с места и никак не  проявлял  враждебности.  Он
посмотрел на стол, где льдисто блистали два клинка, глаза  его  сверкнули,
но рука не протянулась к оружию; видно, хозяин колдовского чертога казался
ему не опасным.
     - Значит, ты маг дуона, владыки города Ста Зиккуратов, - сказал он, -
и я нахожусь в твоем подземелье... Под одной  из  этих  ваших  ступенчатых
пирамид, так?
     Саракка кивнул.
     - Я вижу, тебе случалось бывать  в  Дамасте,  -  в  тоне  его  звучал
невысказанный вопрос.
     - Да, - варвар вытянул правую руку и уставился  в  пустую  ладонь.  -
Выходит, ты, Саракка, чародей... Какой же? Черный или белый?
     Молодой маг, постепенно обретая уверенность, усмехнулся.
     - Ни черный и ни белый, странник. Я просто служу своему владыке верой
и правдой, кормясь от его щедрот.
     Голова варвара качнулась.
     - Вот о таких-то мне и говорил Учитель, - вымолвил он,  и  слова  эти
были для Саракки непонятны. - Еще не черный, но  уже  не  белый...  Серый,
должно быть? - Взгляд его снова метнулся к лицу молодого звездочета.  -  И
что же, ты меня пленил? По приказу своего дуона?
     - Нет. Тебя подобрали в беспамятстве у  северной  окраины  Дамаста  и
доставили ко мне, - Саракка решил пока не говорить,  куда  на  самом  деле
отвезли пришельца и что он натворил - там, на этой самой северной окраине.
- Я дал тебе некий эликсир, - маг снова улыбнулся в  доказательство  своих
дружеских намерений, - и ты пришел в себя. Теперь мы можем побеседовать.
     - Выходит, ты меня вылечил? Что ж, благодарю,  -  процедил  варвар  с
явным недоверием. - Но все это выглядит странно... очень странно...  Я  не
ранен... - Его огромные ладони  скользнули  по  выпуклым  мышцам  груди  и
живота, спустились на бедра и застыли на коленях. - Да, не ранен... а  был
бы ранен, так справился бы и с этой  бедой...  С  чего  бы  мне  падать  в
беспамятстве, а? Как ты полагаешь,  чародей?  -  Его  пронзительные  синие
глаза с подозрением уставились на Саракку.
     - Вот об этом я бы и хотел услышать, - вымолвил звездочет.  -  Такого
воина, как ты, не собьешь с ног одним ударом... разве что удар сей нанесла
не человеческая рука!
     - Не человеческая рука?  О  чем  ты  говоришь?  -  В  глазах  варвара
отразилось недоумение, потом губы его внезапно дрогнули, и он прошептал: -
Великий Митра! Что же случилось?
     Саракка  невольно  откинулся  в  кресле,   когда   северянин   сделал
стремительный и непонятный жест: ладони его взлетели к груди, пальцы  чуть
скрючились, словно он пытался  удержать  в  них  невидимую  сферу,  взгляд
застыл, направленный куда-то в пространство, лицо окаменело.  Это  длилось
лишь краткий миг, но Саракка успел подумать, что наблюдает некий  странный
обряд либо неведомое  ему  чародейство;  затем  чужеземец  резко  выдохнул
воздух и в отчаянии ударил себя кулаком по лбу.
     - Сила!.. - простонал он. - Сила покинула меня!  И  я  все  вспомнил!
Вспомнил, испепели Кром мою печень и сердце!


     Кабачок стоял на опушке пальмовой рощи, в сотне  шагов  от  въезда  в
город, пробитого в нижнем этаже  пятиярусного  зиккурата.  Конан  добрался
сюда  по  северному  тракту,  начинавшемуся  у  небольшой  крепостцы,  что
стерегла гирканскую степь; он отшагал ночь, день и снова ночь, не чувствуя
усталости,  иногда  переходя  на  бег,  обгоняя  встречавшиеся  по  дороге
крестьянские повозки. Сила играла в нем, ее живительные  потоки  струились
сверху, с небес, и от теплой плодородной почвы, от  деревьев  и  трав;  он
ловил эти всплески астральной энергии, заботливо распределяя по всему телу
- так, чтобы каждый мускул, каждая жилка насытились, напились вдосталь. Он
не ощущал ни голода, ни усталости - ни сейчас, ни в минувшие дни, на  всем
долгом пути от пещеры Учителя до рубежей Дамаста.
     Но все же человек должен  есть  и  пить,  а  потому,  принюхавшись  к
аппетитным запахам вина и жареного мяса, Конан свернул с  дороги.  Кабачок
ему понравился. Под навесом, с трех сторон увитым  виноградными  лозами  с
большими - в ладонь  -  листьями,  находился  десяток  гладко  оструганных
столов из светлого дерева; при них - массивные широкие  лавки  с  плоскими
кожаными подушками. С четвертой стороны на козлах  лежала  длинная  доска,
уставленная расписными кувшинами и кружками из обожженной  глины.  За  ней
виднелись торцы нескольких бочек с медными кранами и очаг,  на  котором  в
сковородках   и   кастрюлях   что-то   шипело   и   скворчало,    испуская
соблазнительные ароматы.  У  очага  суетился  повар  в  белой  набедренной
повязке; сам же хозяин заведения, толстяк с перевитой ленточками  бородой,
разливал рдеюще-красный напиток. Ему помогала черноглазая стройная  девица
в коротеньком хитончике, торопливо разносившая кувшины по столам; талия  у
нее была стройной, пышные груди - соблазнительными, а ноги  -  длинными  и
округлыми. Взглянув на нее, Конан подумал, что стоит и заночевать в  таком
приятном месте. Наверняка он мог найти здесь не только мясо и вино, но все
прочие утехи, коих был лишен много дней, во время сурового  послушничества
у наставника.
     Половина столов была занята - там  гуляли  солдаты.  Судя  по  всему,
непростые  -  колесничие,  отборные  воины  местного  владыки;  их  боевые
повозки, сверкавшие бронзой, стояли на обочине дороги, а выпряженные  кони
паслись в рощице. Конан, не желая слушать их галдеж и  грохот  то  и  дело
сдвигаемых кружек, выбрал место подальше, швырнул под лавку свой  дорожный
мешок и сел. Покопавшись в кошеле, он выудил пару серебряных монет и начал
небрежно подбрасывать их в ладони, с почти детской  радостью  ощущая,  как
струившаяся от пальцев ниточка Силы крутит и вертит  в  воздухе  блестящие
диски.
     Черноглазая служанка, оттащив на столы колесничих  последний  кувшин,
подошла к нему.  Конан  усмехнулся;  пунцовые  губки  девушки  дрогнули  в
ответной улыбке. Определенно, она была очень недурна!
     - Что желает чужеземец?
     Он осмотрел ее с ног до головы, и черноглазка зарделась.
     - Вина, моя красавица, и мяса! Много вина и много мяса!
     - Больше ничего?
     - Ну почему же? И все остальное, что ты можешь предложить!
     Конан метнул ей монеты, и девушка ловко поймала их.
     - Все остальное стоит дороже мяса  и  вина,  -  ее  улыбка  сделалась
лукавой. - Хотя с таким богатырем, как ты, опасно спорить и торговаться.
     - Я не торгуюсь с  женщинами.  -  Рука  Конана  снова  прогулялась  в
кошель, и теперь на его ладони сверкала горстка золота.
     - О! - Черные миндалевидные глаза девушки  округлились.  -  Почтенный
чужеземец богат!
     - И щедр!
     - И хорош собой!
     - И ласков!
     - И хвастлив... немного!
     Они одновременно расхохотались,  увлеченные  этой  игрой,  и  девушка
убежала, сверкая округлыми  бедрами.  Конан  поглядел  ей  вслед  и  решил
непременно остаться ночевать. Может, она и не была красавицей, повергающей
ниц единым взглядом, ну так что ж? Много дней он не касался женского  тела
- и то, что сейчас посылал случай, его вполне устраивало.
     Вскоре на его столе появились два кувшина с розоватым вином, плетеное
блюдо со свежими лепешками, тарелка с тушеной  бараниной,  еще  одна  -  с
двумя молодыми петушками, обжаренными  на  вертеле,  и  несколько  больших
гроздей сочного винограда,  выложенного  на  зеленые  листья.  Черноглазка
таскала молодому и симпатичному путнику всю эту  снедь,  перебрасываясь  с
ним то  шуткой,  то  лукавым  словечком,  то  озорным  взглядом;  и  Конан
чувствовал, что его шансы приятно провести ночь растут  с  каждой  выпитой
кружкой вина. Кстати,  напиток  показался  ему  кисловатым,  хотя  мясо  и
петушки были приготовлены отменно.
     Покончив с первым кувшином, киммериец встал и направился  прямиком  к
хозяину, торчавшему у бочек подобно расплывшемуся холму  на  фоне  горного
хребта. Он  играл  ленточками,  вплетенными  в  бороду,  и  поглядывал  на
колесничих, шумно пировавших за сдвинутыми  столами  -  не  испытывают  ли
почтенные воины в чем-либо недостатка.
     Конан выложил на доску серебряный кругляш.
     - Налей мне  вина,  хозяин,  за  отдельную  плату.  Только  хорошего!
Розовое у тебя кислит.
     Толстяк поклонился, сокрушенно разведя руки в стороны.
     - Клянусь милостью Лучезарного,  путник,  больше  я  ничего  не  могу
предложить! Это цельное вино, неразбавленное...
     - Я и не говорю, что в него долили воды, - миролюбиво заметил  Конан.
- Мне не нравится его вкус. Нет ли у тебя крепкого красного?  Помнится,  я
пил такое, когда заглядывал в Дамаст прежде.
     - Нет... ни капли нет...  -  толстый  хозяин  поежился,  и  киммериец
понял, что он врет. С чего бы? Странно... Любой трактирщик отпустил бы  за
серебряную монету кувшин самого лучшего вина.
     Конан покосился на столы колесничих.  Люди  эти  казались  настоящими
мужами войны, широкоплечими  и  рослыми,  с  мощными  шеями  и  ухоженными
бородами, в добротных льняных туниках без рукавов; их кольчуги,  бронзовые
шлемы и оружие лежали рядом  на  лавках.  Опытный  глаз  киммерийца  сразу
отличил стрелков от копьеносцев и мечников:  первые  глядели  так,  словно
целили стрелой в лоб, у вторых же  правое  предплечье  бугрилось  крепкими
мышцами. У одного из  воинов  -  видно,  десятника  -  на  груди  сверкала
серебряная цепь; прочие щеголяли перстнями и серьгами с самоцветами.
     - Похоже, они пьют красное, - сообщил Конан хозяину, подвигая к  нему
свою  монету.  -  То  самое  красное,  которого  у  тебя  ни  капли   нет.
Удивительно, правда? Они что же, принесли его с собой?
     Толстяк сам сделался красным, как его вино.
     - Видишь ли, господин мой, - зашептал он, перегнувшись через доску, -
кабачок мой - вблизи казармы... вон того зиккурата, под которым  проезд  в
город. И колесничие нашего светлейшего дуона часто посещают меня...  можно
сказать, я при них и состою... Люди  же  они  благородные  и  гневливые...
чужим не мирволят... и уж совсем не любят, когда я подаю пришельцам  вино,
заготовленное для них...
     Конан вновь оглядел воителей дуона. На сей раз  взгляды,  которые  он
бросал на их столы, были замечены; одни ответили ему вызывающими  взорами,
другие - хмурой ухмылкой. Похоже, благородные колесничие дуона и впрямь не
жаловали чужаков.
     Усмехнувшись, Конан выложил на прилавок еще одну серебряную монету  и
склонился к уху хозяина.
     - Солдаты, твои благодетели, хлещут красное бочками - так  неужели  и
для меня не найдется кувшина? И кто заметит, какое вино мне подали?
     Толстяк вздохнул и сгреб обе монеты.
     - Лучше бы ты пил розовое, - грустно заметил он. - Ну,  иди  к  себе;
девушка принесет то, что ты хочешь.
     Киммериец последовал этому совету  и  принялся  с  аппетитом  доедать
петушков. За время, проведенное в пещере наставника, он  совсем  отвык  от
мясного, и сейчас наслаждался сочной поджаристой  птицей,  перемалывая  ее
вместе с костями. По его подбородку стекал сок,  губы  блестели  от  жира;
покончив с петухами, он обтер рот  лепешкой  и  сыто  рыгнул.  Пора  бы  и
запить, промелькнуло в голове.
     Черноглазая служанка уже спешила к нему, придерживая кувшин на крутом
бедре.  Но  то  ли  она  выбрала  неудачный  маршрут,  то  ли  колесничие,
разгорячившись, возжелали сладкого - попала девушка прямо им в руки.  Один
из воинов ухватил ее, усадил на колено,  и  принялся  шарить  за  пазухой;
другой, не обращая внимания на визг красотки, вырвал у нее кувшин - что  б
приятелю было удобнее. Разумеется, он заглянул  внутрь,  тут  же  испустив
гневный рык.
     - Эй, Харра! Куда твоя девка тащила это вино? - воин поднялся  и,  не
выпуская из рук кувшина, подошел к толстому  кабатчику.  Тот  покраснел  и
затрясся.
     - Помилуй, господин мой, вам и несла! На ваши столы!
     - На наши столы? - колесничий мрачно уставился на хозяина. - А я  так
думаю, ты врешь, Харра! Вон к тому оборванцу неслась твоя девка, да мы  ее
поймали! -  он  метнул  яростный  взгляд  на  Конана,  объедавшего  гроздь
винограда. - Ты что же, Харра, привечаешь теперь  любого  бродягу?  Любого
ублюдка, что заглянет в твой грязный кабак?
     -  Но  он  заплатил...  -  пролепетал  хозяин.  Воины  приумолкли,  с
любопытством поглядывая  то  на  толстяка,  то  на  Конана;  даже  девушка
перестала визжать, съежившись от страха.
     -  Если  и  заплатил,  то  ворованными  деньгами,   клянусь   бородой
Лучезарного! И тебе, Харра, полагалось вызвать стражей  или  обратиться  к
нам, а не поить бродягу и вора лучшим вином Дамаста!
     Конан встал и в три шага приблизился к стойке.
     - Случалось мне водить компанию с бродягами и ворами, но ты,  солдат,
будешь погнуснее их! - Голос киммерийца был негромок, но полон  угрозы.  -
Ну-ка, отдай мне кувшин! В конце концов, я заплатил за это вино... А ты, -
он повернулся к воину,  обнимавшему  черноглазку,  -  отпусти  девушку!  И
побыстрее, отродье Нергала!
     Наступила тревожная тишина.  Колесничие  разглядывали  Конана  с  тем
брезгливым пренебрежением,  которое  солдаты,  мнящие  себя  непобедимыми,
питают  к  остальным  представителям  рода  человеческого.  Конечно,  этот
бродяга выглядел настоящим великаном, и над плечами у него торчали рукояти
мечей, но он был один! Может ли одиночка бросить вызов двадцати воинам?  И
может ли он владеть оружием так, как люди благородного сословия, привыкшие
к нему с детства?
     Наконец солдат у стойки нарушил молчание.
     -  Ты  хочешь  вина,  оборванец?  Клянусь  светом  Матраэля,  ты  его
получишь! И добрый удар по шее в придачу - вместо девки!
     Он швырнул в лицо Конану кувшин и, прыгнув  к  скамье,  ухватился  за
меч.  Руки  киммерийца  взлетели  вверх,  глиняный  сосуд   наткнулся   на
подставленные ладони и, словно упругий мяч, отскочил  к  столам,  странным
образом перевернувшись в воздухе и пролив багряный  дождь  на  воина,  уже
обнажившего клинок. Потом  кувшин  свалился  на  землю,  брызнув  фонтаном
осколков.
     - С тебя две серебряные монеты, парень, -  сказал  Конан  задиристому
солдату, застывшему с мечом в руке. - Ты разлил мое вино.
     - Две монеты?!  -  взревел  колесничий.  -  Сейчас  ты  их  получишь,
придорожная мразь!
     Он ринулся  вперед  с  занесенным  клинком,  явно  собираясь  рассечь
обидчика  напополам.  Остальные  воины  зашумели  и  начали   подниматься,
разбирая оружие; каждый спешил проучить наглого бродягу,  если  не  мечом,
так древком копья. Служанка с воплями бросилась к хозяину;  тот,  предвидя
драку и смертоубийство, вместе с поваром скорчился за бочками.
     Конан отбил первый выпад, не вытаскивая своих мечей; просто подставил
ладонь под лезвие, одновременно пнув солдата ногой в  живот.  Может  быть,
тем бы дело и кончилось - синяками да ссадинами, а не большой  кровью;  он
мог расправиться с двумя десятками воинов светлейшего дуона голыми руками,
обломать древки  копий  об  их  ребра,  а  шлемы  и  кольчуги  сплавить  в
бесформенный ком металла. Но тут свистнула стрела, прочертив алую царапину
на его плече, и Конан пришел в ярость.
     На него напали - значит, он был в своем праве!  Он  помнил  об  этом,
несмотря на багровый туман бешенства,  кружившийся  в  голове;  и  еще  он
помнил о Фарале, Сером Страннике, уложившем некогда  шестерых  пиратов  на
прибрежный песок моря Вилайет. Фарал убил, обороняясь, не нарушив обет;  и
он, Конан, сейчас сделает то же самое... Перебьет этих шакалов, отправит к
их гнусным богам!
     Они навалились на него толпой, и каждый тянул руки  с  мечом,  копьем
или секирой,  норовил  ткнуть  острием,  полоснуть  лезвием,  ударить  под
ключицу, в горло или в пах; они и в самом деле казались стаей  хищников  -
черные завитые бороды угрожающе выставлены вперед, крепкие зубы  оскалены,
щеки багровеют краской гнева, из глоток рвется яростный рев. Один из  них,
скорчившись, держась за живот, валялся у ног пришлого оборванца,  наглеца,
посмевшего оскорбить и ударить колесничего! Расплатой за это  могла  стать
лишь смерть - или такая мука, которая страшнее смерти.
     Клинки  Конана  свистнули  дважды,  и  четыре   обезглавленных   тела
покатились по земле.  Он  врезался  в  толпу  нападавших,  расшвыривая  их
локтями и ударами тяжелых сандалий, слыша хруст костей, сдавленные  вопли,
стоны и нетерпеливое рычанье тех, кто был позади, кто не успел отведать ни
клинка его, ни кулака. О, как легко и сладостно было убивать! Как просто -
совсем не так, как раньше! Время будто остановилось; тела врагов, их  руки
и поднятое оружие застыли, замерли, не в силах шевельнуться, нанести удар,
отразить гибельный выпад... А он бил и бил -  со  всей  мощью,  дарованной
небом,  играя  своими  стремительными  клинками,  что  испускали   голубые
сполохи! Он бил - и кровь фонтаном  взлетала  вверх,  падали  чернобородые
воины, царапая скрюченными пальцами землю, закатывались яростные глаза,  и
гневный багрянец щек сменялся смертельной бледностью...
     Когда колесничих осталось не больше половины,  они  словно  прозрели.
Вокруг  валялись  трупы  их  товарищей  -  с  отсеченными   головами   или
разрубленные чудовищным ударом от плеча до паха;  кровь  покрывала  землю,
столы и скамьи, ее алые струйки тянулись среди мисок и разбитых  кувшинов,
смешиваясь с  вином;  оружие,  выщербленное  и  погнутое,  превратилось  в
бесполезный хлам. И эти жалкие мечи и копья не могли защитить от  грозного
гиганта, что надвигался на кучку солдат словно смерч на песчаные барханы!
     Да,  их  оружие,  их  воинская  выучка,  их  храбрость  и  сила,   их
многочисленность - все было бесполезно, ибо сражались они не с  человеком.
И, поняв это в некий  миг  прозрения,  воины  светлейшего  дуона  утратили
мужество и пустились в бегство.
     Они мчались со всех ног,  переворачивая  лавки  и  столы,  и  каждый,
объятый  ужасом,  вопил  свое.  Один  кричал  -  "Оборотень!",  другой   -
"Колдун!", третий хрипел, растягивая трясущиеся губы - "Демон!" Конан, все
еще  пылая  яростью,  погнался  за  тем,  который  издавал   невнятный   и
нечленораздельный вой; похоже, он был напуган  сильнее  прочих,  и  глотка
окончательно ему отказала. Киммериец догнал его в три прыжка, сбил кулаком
на колени, занес клинок...
     Бородатое лицо солдата, потное, искаженное ужасом, маячило перед ним;
"Не убивай!"  -  молили  темные  колодцы  глаз,  "Не  убивай!"  -  шептали
пересохшие губы. Не убивай, не убивай, не убивай... На миг Конан услышал и
другой голос, резкий, словно карканье ворона или отрывистый клекот  хищной
птицы: "Пощади того, кто просит пощады!" Но он не привык щадить.
     Сверкнув, меч киммерийца опустился. И вместе с ним сверху  обрушилась
тьма.


     - Он ушел, светлейший, - произнес Саракка и почтительно поклонился.
     - Ушел? - густые брови дуона гневно сошлись на переносице. - Как  это
- ушел? Без моего соизволения? Кто осмелился отпустить его, маг?
     Саракка сглотнул слюну. Страх терзал его, но лицо молодого звездочета
казалось уверенным и  спокойным.  Тасанна,  властелин  Дамаста,  отличался
отменным здоровьем, и Саракка знал, что еще долгие годы будет служить ему.
Чтобы не очутиться в яме с пауками или под  копытами  жеребцов,  надлежало
обуздывать свой страх и разумным словом утишать гнев владыки. Тасанна  был
вспыльчив, но совсем неглуп и  склонен  прислушиваться  в  толковым  речам
своих советников.
     - Кто  осмелился  его  отпустить?  -  вновь  повторил  светлейший,  и
Саракка, шевельнув непослушными губами, отчетливо вымолвил:
     - Я, повелитель.
     Лицо  дуона  окаменело,  пальцы  стиснули  львиные   головки   резных
подлокотников. Рантасса и Тай Па,  как  всегда  сидевшие  по  обе  стороны
трона, обменялись быстрыми взглядами и  опустили  головы.  Как  показалось
Саракке, в глазах кхитайца мелькнуло сочувствие.
     - Ты забываешься, маг, - медленно произнес  Тасанна.  И  тон  его,  и
слова выражали  крайнюю  степень  неодобрения,  за  которой  маячили  кол,
веревка и подкованные железом копыта. Обычно он называл  Саракку  мудрецом
или звездочетом, словно желая подчеркнуть возвышенную сторону его занятий;
"маг" звучало в устах светлейшего подобно ругательству.
     - Ты забываешься, маг, - снова раскатился под сводами покоя сильный и
властный голос. - Ничто в Дамасте не совершается без моего соизволения,  и
тот, кто забывает об этом, подлежит жестокой каре!
     - Разумеется,  мой  владыка,  -  молодой  звездочет  покорно  склонил
голову. - Но разве ты сам не прислушиваешься  к  желаниям  Лучезарного?  И
разве обещанные им блага - процветание державы и твое драгоценное здоровье
- не стоят жизни одного человека, пусть и виновного перед  тобой?  К  тому
же, как мы выяснили, на нем лежит рука Матраэля, и он подсуден только Ему.
     Несколько мгновения дуон  размышлял,  то  поглаживая  завитую  тугими
кольцами бороду, то играя тяжелой цепью; потом взгляд его обратился к  Тай
Па.
     - Что скажешь, сиквара?
     Кхитаец прочистил горло.
     -  Я  полагаю,  владыка,  что  лучезарный  Матраэль,  желая  испытать
мудрость детей своих, загадал  нам  три  загадки.  И  в  том  мне  видится
глубокий смысл, ибо  во  многих  странах,  особенно  древних,  таких,  как
Стигия, Кхитай и наша преславная держава, три почитается священным числом.
Итак, - Тай Па поднял тонкую  руку  и  загнул  один  палец,  -  первое  мы
исполнили: наш молодой мудрец верно разгадал  небесное  знамение  и  нашел
того человека, северного  воина,  на  коего  указывала  Хвостатая  Звезда.
Исполнили мы и второе, догадавшись, что варвара нельзя предать  казни  или
пытке,  ибо  он  несет  кару,  назначенную  богом,  и  неподсуден  законам
смертных. Наш мудрец, - сиквара подчеркнул это слово, загнув второй  палец
и слегка склоняя  голову  в  сторону  Саракки,  -  нашел  способ  излечить
северянина... вернее, на  время  вернуть  ему  память.  Оставалась  третья
задача: доискаться решения Матраэля насчет его дальнейшей судьбы. Мы могли
задержать этого  пришельца,  казнить  после  допроса  с  пристрастием  или
отпустить. Саракка его отпустил, и, я думаю, сделал правильно.
     - Почему?
     Тай Па пожал плечами.
     - Повторю, мой повелитель: сей человек несет кару, назначенную богом,
и неподсуден законам смертных. Он немногое поведал  почтенному  Саракке  о
жизни своей, о целях странствий и надеждах души и сердца, но и  того,  что
узнал наш мудрец, достаточно. Мне кажется, бог испытывает этого варвара  с
севера... испытывает жестоко, готовя к некоему свершению,  предстоящему  в
будущем... Можем ли мы - из любопытства или прихоти - вмешиваться в  такое
дело?
     - Может, ты и прав, - произнес дуон, и Саракка с облегчением заметил,
что чело властелина  Дамаста  разгладилось,  а  движения  рук,  теребивших
бороду, сделались медленными и плавными. - Может быть, ты и прав,  но  все
сказанное сейчас всего  лишь  слова...  да,  слова,  которые  нуждаются  в
бесспорном  доказательстве.  Верно  ли  поняли  мы  волю   Лучезарного   в
последнем, третьем, случае? И верно ли поступил мудрец, решив все за нас?
     Взгляд дуона остановился на Саракке, и тот,  ободренный  возвращением
титула мудреца, многозначительно откашлялся.
     - Я могу представить такое доказательство, владыка. Оно будет ясным и
бесспорным; бог сообщит  нам,  что  воля  его  исполнена,  а  значит,  все
благодеяния, обещанные Им, прольются на Дамаст  подобно  освежающим  водам
Накаты.
     - Ты уверен в том?
     - Да, мой повелитель. Скажи, выходил ли ты из своих покоев  вчерашней
ночью?  Примерно  в  то  время,  когда  к  варвару,  к  этому  северянину,
возвратилась память?
     Дуон кивнул.
     - Я прогуливался по террасам дворца перед сном. Вместе  с  Рантассой,
так? - Полководец кивнул. - Мы  любовались  звездным  небом  и  вспоминали
молодость... - на губах владыки  мелькнула  мечтательная  улыбка,  так  не
вязавшаяся с суровым выражением его лица.
     - Вероятно, и ты, и  доблестный  Рантасса,  заметили,  что  Хвостатая
Звезда, возвестившая нам волю Матраэля, сияет по-прежнему  ярко,  указывая
на небесного Воина?
     - Да, истинно так! Она пылала сильнее прочих глаз Лучезарного, словно
напоминая нам, что Его повеление еще не исполнено до конца. Мы с Рантассой
говорили и об этом.
     - Не желаешь ли взглянуть, взойдет ли  Звезда  сегодня  ночью?  После
того, как мы завершили дело с этим северянином?
     - А! - Руки Тасанны, гладившие бороду, замерли.  -  Понимаю,  мудрец,
понимаю... Да, то было бы бесспорное знамение! Видимый знак того, что воля
бога свершилась, как и надлежит!
     - Скоро стемнеет, - негромким голосом произнес Тай Па.
     - Да, скоро стемнеет! - Дуон стремительно поднялся, скрипнув креслом,
и трое сановников торопливо встали вслед  за  ним.  -  Пошли!  Прогуляемся
наверх, оттуда видно лучше всего. Наступает вечер, и скоро Лучезарный  сам
разрешит наш маленький спор... - Он бросил взгляд на Саракку и усмехнулся;
впрочем, вполне милостиво.
     Они покинули покой, убранный багряными коврами,  и  вышли  в  широкий
коридор, а затем на террасу пятого этажа. Сзади  топотали  тяжелые  сапоги
гвардейцев охраны, позванивали кольчуги, терлись о наплечники  заброшенные
за спины щиты. Лестницу, что вела  на  плоскую  кровлю,  еще  не  освещали
факелы - сумерки только-только начали  сгущаться.  Шагать  по  шероховатым
гранитным ступеням было приятно и легко; казалось, лестница ведет прямо  в
небо, густо-синее  в  этот  закатный  час.  Такого  же  цвета,  как  глаза
северянина,  припомнил  Саракка,  невольно  улыбнувшись.  На  сердце   его
снизошел покой; он был уверен, что Матраэль подаст нужный знак.
     Поднявшись наверх, дуон направился туда,  где  сходились  западная  и
северная стены,  ограждавшие  площадку.  Положив  ладони  на  парапет,  он
скользнул взором по небесам, где еще не выступила ни одна  звезда,  затем,
огладив бороду, обратил внимание на свой город.
     Дворцовый зиккурат был самым высоким строением в Дамасте, и с плоской
его  кровли  открывался  великолепный  вид.  Серебристая   лента   Накаты,
перечеркнутая тремя мостами, лежала внизу подобно сверкающему лезвию меча;
вдоль нее, от одной городской стены до другой, протянулись набережные, тут
и там врезавшиеся в водную гладь  короткими  пальцами  пирсов.  Около  них
покачивались пузатые одномачтовые кораблики, плоты  и  лодки,  на  которых
вверх и вниз по реке перевозили товар; кое-где виднелись  небольшие  узкие
челны рыбаков. За набережными, в южной и северной частях города,  светлели
открытые пространства торговых площадей, обрамленных  низкими  и  длинными
зданиями,  в  которых   помещались   лавки,   склады,   постоялые   дворы,
многочисленные кабачки и таверны. От площадей  веером  расходились  улицы:
пошире и поприглядней - обстроенные домами знати и богатых купцов; поуже и
поскромней  -  отведенные  для  жилищ  ремесленников,  мелких   торговцев,
отслуживших свой срок солдат и прочего городского  люда.  В  Дамасте,  где
дождь являлся великим событием, здания строили в форме куба или  усеченной
пирамиды с неизменными плоскими кровлями,  на  которых  разбивались  сады;
весь город пересекали каналы, сходившиеся к двум большим водохранилищам  и
десяткам более мелких, сиявших  словно  зеркала,  обрамленные  изумрудными
оправами чинар, магнолий и пальм.
     Изумительное зрелище! Площади, улицы, водоемы, кипение  зелени,  дома
из цветного камня или из ярко раскрашенных кирпичей... Но  над  всем  этим
царили  зиккураты,  огромные  ступенчатые  башни,  устремленные  ввысь,  к
небесам, символ древнего могущества Дамаста; эти  рукотворные  горы  будто
олицетворяли живую связь поколений.  В  который  раз  любуясь  их  четкими
строгими контурами, Саракка, в  благоговении  замерший  за  спиной  дуона,
подумал: вот мосты,  переброшенные  от  прошлого  к  будущему  через  реку
времени! Вот зримый труд предков, воздвигнувших себе памятник в веках!  На
миг его охватило острое ощущение счастья - счастья  жить  в  этом  городе,
касаться его камней, лицезреть его  величие,  славу  и  силу...  Затем  он
вспомнил о путнике,  о  бездомном  неприкаянном  скитальце,  пробиравшемся
сейчас на север, и счастье сменилось  жалостью.  Впрочем,  быть  может,  у
этого варвара, влачившего  на  плечах  тяжкий  груз  небесной  кары,  тоже
имелось свое предназначение? Свой путь  к  величию,  славе  и  силе?  Свой
город, который он когда-нибудь назовет родиной?
     Темнело; над Дамастом сгущались сумерки. Очертания боевых ступенчатых
башен, встроенных  в  городские  стены,  начали  постепенно  расплываться,
терять четкость; на ярусах храмовых и дворцовых пирамид замелькали  первые
огни, выстраиваясь светлыми линиями вдоль террас и лестниц. Далекие  звуки
горнов поплыли со всех сторон,  перекрывая  неясный  гул,  доносившийся  с
многолюдных улиц - на стенах  менялась  стража.  Небо  теряло  свой  синий
оттенок; как всегда, ночь наступала стремительно, и луна, серебряный  глаз
Матраэля, готовилась сменить золотое око солнца.
     - Смотрите! - Рантасса, в крайнем возбуждении вытянувший руку  вверх,
обернулся к спутникам. - Смотри, светлейший владыка! Ничего!  Ничего  нет!
Эта Хвостатая Звезда исчезла!
     - Глаза у меня еще на месте, -  проворчал  дуон.  Подняв  голову,  он
всмотрелся в созвездия Воина и  Петуха,  с  каждым  мгновением  все  четче
проступавшие на темнеющих небесах, и довольно хмыкнул. -  Похоже,  мудрец,
ты был прав! - Его рука опустилась на плечо Саракки, и тот ощутил  пожатие
сильных пальцев.
     Рантасса вертел головой, изучая небосвод.
     - Ушла, словно ее и не было, - сообщил он. - Нигде нет! Ни на юге, ни
на севере, ни на востоке или западе!
     - Бог воспламенил звезду, и бог погасил ее, когда  настало  время,  -
голос кхитайца, негромкий и спокойный, раздался справа от Саракки.  -  Мне
кажется, повелитель, - продолжал Тай  Па,  -  что  наш  звездочет  достоин
награды. Он сделал все, как надо: нашел чужеземца, исцелил его и отпустил.
Все согласно воле Матраэля!
     - Хмм, награды... - пальцы Тасанны на плече мага сжались  сильней.  -
Что ж, займись этим, Тай  Па!  Ты  ведь  не  только  мой  советник,  но  и
казначей.
     - А также человек, одаренный  светлым  разумом,  -  рискнул  добавить
Саракка. - Не знаю, справился бы я без твоей  помощи,  досточтимый,  -  он
отвесил поклон в сторону сиквары. - Ведь это ты направил меня в Арим...
     -  Тогда  поделим  награду,  -  черты  кхитайца  уже  расплывались  в
сумерках, но чувствовалось, что он улыбается. - Тебе - золото, а мне...  я
буду доволен, если ты удовлетворишь мое любопытство.
     - Спрашивай, мой господин, - произнес Саракка.
     - Ты еще ни слова не сказал  о  лечении.  Было  ли  оно  трудным  или
легким? Творил ли ты заклинания? Обращался ли к помощи звезд и  светил,  к
могущественным  демонам  или  к  самому  Матраэлю?  Накладывал   ли   чары
Пробуждения, и сколь действенно? Или...
     - Прости, почтенный, но мне не пришлось колдовать, - прервал  Тай  Па
молодой маг. - Я  дал  варвару  вдохнуть  порошка  арсайи,  просветляющего
разум, и этого оказалось достаточно.
     - Вот как? Он пришел в себя насовсем?
     -  Нет,  конечно.  Утром,  когда  я  вел  варвара  к  мостам,   чтобы
перебраться на северный берег, память снова едва не покинула  его.  Думаю,
ему придется нюхать порошок дважды в день, на утренней  и  вечерней  заре,
иначе... - Саракка развел руками.
     - И надолго  хватит  этого  снадобья...  как  ты  его  назвал?..  да,
арсайи!.. - поинтересовался Тай Па.
     - Трудно сказать... на две или три луны... может, и больше...
     Светлейший Тасанна предупредил очередной вопрос кхитайца.
     - Так куда же он направился? - задумчиво сказал  дуон.  -  Почему  на
север, а не на юг? И есть ли у него цель? Или он  просто  бежит  от  гнева
божьего, подобно зайцу, в страхе петляющему в степи под взором коршуна?
     Саракка в сомнении потер лоб ладонью. Варвар ни словом, ни жестом  не
намекнул, куда собирается идти; взял немного денег,  предложенных  молодым
звездочетом, и, подвесив к поясу флягу с арсайей, а за спину - свои  мечи,
попросил проводить его до северных ворот. Похоже, он направился прямиком в
дикую степь, за которой лежала непроходимая и гибельная пустыня; и все  же
Саракку не оставляло чувство, что странник знает, что  делает.  Во  всяком
случае, на зайца, убегающего от коршуна, он был не похож.
     Вздохнув, маг устремил взор на  север,  к  невидимой  сейчас  дороге,
тянувшейся в степь от зиккурата Небесной Цапли, и произнес:
     - Не ведаю, куда он пошел, владыка... Наверно, в такое место, где ему
предстоит искупить свой грех, как то предначертано Матраэлем... Но вряд ли
его ждет легкий путь.
     Саракка снова вздохнул и, постаравшись  изгнать  из  сердца  жалость,
склонился перед своим повелителем.




                         ЧАСТЬ ШЕСТАЯ. ИСКУПЛЕНИЕ


                             21. ПРОРОЧЕСТВО

     Внизу, за яркой полоской зеленого оазиса,  простиралась  пустыня;  ее
желтовато-серые барханы уходили вдаль, к южному  горизонту,  монотонные  и
унылые, как сама вечность. Сверху, над головой Конана,  нависал  скалистый
карниз, а за ним тянулся к знойному  небу  безжизненный  склон  вулкана  -
гигантский мертвый конус,  накаленный  солнцем.  Он  заслонял  лежавший  к
северу горный хребет, и киммерийцу чудилось, что во всем подлунном мире не
существовало ничего, кроме этой огромной каменной стены да застывшего у ее
подножья песчаного моря.
     Он стоял посреди второй площадки - той, где находилась пещера Учителя
- и, опустив глаза, ждал приговора.  Старец,  сидевший  скрестив  ноги  на
своем привычном месте под дубом, казался мрачным;  брови  его  сошлись  на
переносице, губы были  плотно  сжаты,  веки  опущены;  он  молчал,  словно
пытался разглядеть нечто неподвластное и  невидимое  обычному  взору.  Где
сейчас блуждали его мысли? В астральных пространствах  рядом  с  престолом
Митры? Возможно, он  вслушивался  в  речи  пресветлого  бога,  внимал  его
повелениям?
     Во  всяком  случае,  Конан  рассчитывал  на  это.  Кто   еще,   кроме
наставника, мог помочь ему? Кто мог направить, подсказать, надоумить?  Кто
мог осудить, вынести приговор и даровать надежду на искупление?  Он  бежал
сюда из Дамаста сквозь степи и пустыню,  бежал,  подобно  раненому  волку,
стремящемуся к  целебному  источнику;  бежал,  чтобы  вновь  обрести  свою
человеческую  сущность.  Каждый  восход  и  каждый  закат  солнца  являлся
напоминанием - напоминанием о том, что его память,  его  разум,  его  душа
спрятаны в маленькой бронзовой фляге с порошком  арсайи,  прощальном  даре
дамастинского колдуна. Да будут милостивы к нему и  светозарный  Митра,  и
грозный Кром! Этот человек даровал облегчение грешнику...
     Правда, временное. Уже в первый день  пути  Конан  выяснил,  что  ему
нужно вдыхать чудодейственный бальзам дважды, на утренней и вечерней заре.
Промедление было подобно смерти:  мысли  начинали  путаться,  и  в  голове
воцарялась звенящая пустота. Свежий и острый запах арсайи сулил  спасение,
и  Конан,  то  проклиная,  то  благословляя  вендийское  зелье,  торопливо
вытаскивал  пробку  и  втягивал  расширенными  ноздрями  порошок.   Сейчас
бронзовый сосудик, в котором  хранился  бальзам,  был  самым  большим  его
сокровищем,  и  боязнь  потерять  фляжку  постоянно   мучила   киммерийца.
Добравшись до маленькой пограничной крепостцы, что стерегла северный рубеж
Дамаста, он купил широкий кожаный пояс  с  потайным  внутренним  карманом,
куда и  упрятал  свою  драгоценность;  это  надежное  хранилище  несколько
успокоило его.
     Конан чуть приподнял голову,  посмотрев  на  застывшего  под  деревом
старика. Тот, казалось, вышел из забытья;  пронзительный  взгляд  янтарных
зрачков скользнул по могучей фигуре  киммерийца,  густые  брови  дрогнули,
надломившись - словно коршун взмахнул крыльями.
     - Быстро  же  ты  вернулся,  Секира...  -  клекочущий  голос  Учителя
разорвал тишину. - Омм-аэль! Еще и четырех лун не прошло, я думаю?
     Киммериец кивнул.
     - Не прошло, Учитель.
     Над залитой солнечными лучами площадкой вновь повисло молчание. Конан
ждал, понурив голову; старец же уставился  на  него  угрюмым  взором.  Его
глаза неторопливо  ощупывали  фигуру  бывшего  ученика,  не  оставляя  без
внимания ни единой мелочи. Он рассматривал стоптанные сандалии  нежданного
гостя,  его  покрытые  язвами  и  царапинами  ноги,  кожаный   пояс,   что
перехватывал короткую  холщовую  тунику,  торчавшие  над  плечами  рукояти
мечей, спутанные черные волосы, свисавшие на лоб.  Конан  почти  физически
ощущал, как взгляд Учителя гуляет по его  телу;  он  вдруг  превратился  в
поток  неодолимой  проникающей  Силы,  погрузившейся  в  мозг  киммерийца,
мгновенно обшарившей все закоулки сознания. Казалось, стремительный,  едва
заметный ветерок, скользнув по лабиринту воспоминаний, разом вобрал  их  в
себя, высосал, поглотил... По спине Конана побежали мурашки.
     - Убийство, - вынес вердикт  старец.  -  На  твоей  совести  неправое
убийство! Но тогда... - его густые брови  полезли  вверх,  -  тогда  я  не
понимаю, как ты здесь  очутился.  Кара  пресветлого  Митры  неотвратима  и
скора!
     - Неотвратима и скора... - эхом откликнулся Конан.
     Кроме кары беспамятства и  рабства  на  опаленных  солнцем  просторах
Арима, он принял уже и другое наказание. Им стал  мучительный  путь  через
пустыню - бесконечные дни и ночи, когда он тащился на  север,  страдая  от
голода и жажды,  забываясь  время  от  времени  коротким  сном.  Он  вновь
преодолел эту страшную дорогу, но как  это  странствие  было  непохоже  на
первое и второе! Прежде, когда он шел к Учителю, его поддерживали  надежды
и мечты; когда же он возвращался в мир, его  спутником  была  Сила  Митры,
наполнявшая энергией тело. Ее живительный поток заменял и пищу, и воду,  и
сон; Конану чудилось, что он летит над песками, неподвластный жаре,  смене
света и тьмы, знойным ветрам и обманчивым фантомам  пустыни.  Он  был  так
могуч! Ничто не могло причинить ему зла -  ни  ядовитые  гады,  ни  жуткие
обитатели развалин, ни волчьи стаи, ни люди, подобные волкам, рыскавшие  в
степи в поисках добычи. Он шел, он мчался вперед, и мечи Рагара звенели за
спиной, выпевая торжествующий гимн победы!
     Сейчас их голоса смолкли, и ожившие было клинки вновь превратились  в
мертвую и молчаливую сталь...
     - Ты убил, - старец поднялся и, не спуская глаз  с  Конана,  протянул
вперед руки с раскрытыми ладонями. -  Ты  использовал  Великое  Искусство,
чтобы отнять жизнь у невиновного?
     - Нет, Учитель, - голова Конана качнулась в отрицании. - Нет! На меня
напали, и я защищался...  да,  защищался...  но  затем...  затем...  Я  не
сдержал гнев, понимаешь?
     Поток  Силы,  исходивший  от  рук  наставника,  обжег  виски;   Конан
покачнулся, с трудом сохранив равновесие.
     - Как это случилось? - прозвучал голос старца.
     Он рассказал, как; рассказал, все время ощущая  жаркие  прикосновения
невидимых нитей, проникавших сквозь кожу,  шаривших  под  черепом  подобно
руке с тысячами тонких чутких пальцев.  Он  не  мог  солгать  -  да  и  не
собирался делать это.
     Наставник  слушал  своего  ученика  в  полном  молчании;  когда   тот
закончил, старец, не опуская рук, чуть согнул пальцы.
     - Дай-ка мне взглянуть на флягу... на этот бальзам, что подарил  тебе
маг из Дамаста...
     Обнюхав пробку, он хмыкнул и покачал головой.
     - Снадобье  вендийских  мудрецов...  Редкостное   средство!   И   как
кстати... - Его глаза закрылись; Учитель застыл, погрузившись в  раздумья.
Впрочем, на сей раз они были  недолгими;  покачивая  на  ладони  бронзовый
сосудик, он тихо, словно бы про себя, промолвил: - Согрешившего бог лишает
разума... Такова Его кара! Страшная кара, сын мой, и послана она  тебе  по
заслугам... да, по заслугам или в испытание... Признаешь ли ты свою вину?
     Из пересохшего горла Конана вырвался хрип.
     - Признаю! Но вина моя не в том, что  я  прикончил  пьяного  солдата,
просившего пощады! Я... я... - он запнулся, потом через силу продолжал:  -
Мне не надо было принимать никаких даров от Митры! Ничего, ничего! Он  дал
Силу, забрав свободу... Неподходящий для меня обмен! Я не хочу становиться
ничьим слугой... даже бога, самого великого из всех богов!
     Наступила  пауза.  Учитель,  опустив  руки   и   покачивая   головой,
рассматривал маленький сосуд с арсайей, будто пытался проникнуть  взглядом
сквозь  позеленевшую  бронзовую  поверхность;  лицо  его  было  печальным.
Наконец он сказал:
     - Возможно, ты прав, Секира - не каждому по нраву  служение  богам...
Но об этом тебе стоило призадуматься раньше! До того,  как  принять  обет!
Теперь же ты согрешил и наказан... - старец сделал  резкий  жест,  как  бы
обрывая некие невидимые нити. - Ты  лишился  Силы...  лишился  навсегда...
Кроме того, бог забрал твою душу, а затем, руками этого  Саракки,  чародея
из Дамаста, вернул ее на время - я думаю, для того, чтобы ты мог совершить
подвиг искупления. А раз так, сохраняй спокойствие  и  не  теряй  надежды.
Митра испытывает тебя!
     - Я готов! - хрипло выдохнул Конан. - Я готов, отец мой! Скажи, что я
должен делать?
     - Сейчас - отдохнуть с дороги, поразмыслить и привести  душу  свою  к
миру. Большего я не скажу! Мне надо испросить решения  Митры...  Омм-аэль!
Он пошлет его, когда захочет -  через  день  или  два,  или  через  полную
луну... Бога нельзя торопить, Секира... Надеюсь, ты это понимаешь?
     Взгляд Конана  был  прикован  к  маленькому  бронзовому  сосуду,  что
покоился на ладони Учителя. Киммериец протянул к нему руку.
     - Но я жив, наставник, пока нюхаю это проклятое зелье! Насколько  его
хватит? Фляга пуста наполовину...
     - И все же ты будешь ждать! - резко прервал Конана  старец.  -  Ждать
столько, сколько  понадобится!  Я  же  сказал:  не  теряй  надежды,  смири
нетерпение - и да снизойдет  покой  на  твою  душу!  На  то,  что  от  нее
осталось!  -  Он  швырнул  киммерийцу  бронзовую  флягу,  и   тот   поймал
драгоценный сосудик обеими руками. - Иди, отдыхай, -  наставник  махнул  в
сторону пещеры. - Смой с тела пот,  выпей  воды,  поешь...  У  меня  новый
Ученик, он поможет  тебе,  Секира  -  он  умеет  врачевать  раны...  Я  же
отправлюсь вниз, к деревьям - подумать и испросить  для  тебя  прощения  у
Митры. Но не жди, что Пресветлый столь быстро сменит гнев на милость!


     Новый Ученик в самом  деле  оказался  искусником  -  под  его  руками
царапины, ссадины  и  синяки  исчезали  с  поразительной  быстротой.  Руки
Ученика были нежными, с изящными длинными пальцами и  розовыми  ноготками;
на  правом  запястье  поблескивал  браслет,  набранный  из   перламутровых
пластинок. Вытянувшись на скамье, Конан поворачивался со спины на живот  и
с бока на бок, подчиняясь мягким прикосновениям девичьих ладоней.  От  них
струилась  Сила  -  не  та  буйная  грозная  Сила,  что  порождала  потоки
смертоносных молний, а ласковая, трепетная, исцеляющая; божественный  дар,
служивший не смерти, но жизни.
     Ученик  -  вернее,  Ученица  -   оказалась   молодой   девушкой   лет
восемнадцати, сероглазой, стройной,  улыбчивой.  Густые  пряди  каштановых
волос падали на  спину  юной  целительницы,  движения  округлых  рук  были
неторопливыми и завораживающе  плавными,  полотняная  туника  до  середины
бедра облегала сильное гибкое тело.  Конан  не  сразу  разобрал,  как  она
прекрасна - не яркой жгучей  красотой  смуглых  южанок  и  не  царственным
великолепием  северных  женщин,   а   тихим   и   неброским   очарованием,
заставлявшим вспомнить легенды о феях, что дарят изредка ласку и  нежность
смертным возлюбленным. Еще киммерийцу чудилось,  что  от  девушки  исходит
свежий и терпкий аромат морского простора; здесь, в пещере, вознесенной на
сотню локтей над бесплодной пустыней,  этот  запах  казался  удивительным,
словно бы подчеркивающим чарующую прелесть Рины.
     Рина! Имя, похожее на птичий вскрик  в  ночи,  на  трели  серебряного
колокольчика, на звон сдвинутых хрустальных чаш...
     Наступил вечер. Учитель не вернулся  из  сада,  и  Конан  понял,  что
старик проведет там всю ночь - то ли прислушиваясь к шепоту звезд,  то  ли
внимая шелесту Небесных Стражей. Вероятно, он надеялся  различить  в  этих
неясных звуках глас Митры, божественное повеление, определяющее судьбу его
ученика, неудавшегося слуги Великого Равновесия... Строптивца, нарушившего
обет!
     Кивком поблагодарив девушку, Конан вышел из пещеры и встал под дубом,
поглядывая на меркнущее небо и скальный карниз, нависавший над стрельчатой
аркой входа. Там находилась боевая арена, на которой ему пришлось провести
долгие дни; там он одержал победу над  самим  собой,  над  своим  безликим
двойником, сотворенным наставником из песка... Но, похоже,  торжество  это
было ложным, ибо никому не дано  переломить  собственную  натуру  -  ни  с
помощью меча, ни в размышлениях о добре, зле и душевном равновесии. Сейчас
Конану казалось, что он проиграл схватку с песчаным монстром, что на самом
деле  его  плоть  осыпалась   на   ристалище   бесформенной   грудой   под
безжалостными ударами свистящих клинков.
     Позади раздались тихие шаги, и Рина, скользнув за его спиной, подошла
к дубу. Светлые пушистые брови девушки были приподняты к вискам,  в  серых
глазах  таилось  удивление,  но  на  губах   играла   улыбка   -   немного
нерешительная, но дружелюбная.
     - Ты сыт?
     Конан молча кивнул. Странно, но после утомительного  и  долгого  пути
ему хватило двух лепешек с медом; может быть, врачующие руки Рины  изгнали
не только усталость и боль от ран, но и ощущение голода?
     - Ты хочешь винограда? Или яблок? Я могу принести...
     - Не стоит, Рина. Мне ничего не нужно.
     - Это не так.  Я  чувствую...  чувствую...  -  ее  раскрытая  ладошка
потянулась к груди Конана. - Тебе плохо, я знаю... Почему?
     - Митра разгневался на меня, женщина, - с трудом вымолвил  киммериец.
Гнев поднимался в его сердце; ему хотелось побыть одному, а  эта  девчонка
лезла с пустыми разговорами! Однако он не мог обидеть ее: Рина ни в чем не
провинилась   перед   ним,   и   воспоминания   об   исцеляющих   ласковых
прикосновениях ее рук были еще так свежи в памяти...
     - Ты - из Учеников? - спросила она.
     - Теперь нет. Я нарушил клятву, и Сила покинула меня. Да и не  только
Сила...
     Рина всплеснула руками.
     - Нарушил обеты? Разве так бывает? - Рот  ее  недоуменно  округлился,
пушистые брови взлетели вверх.
     - Бывает. Что  тут  удивительного?  Люди  клянутся  и  нарушают  свои
клятвы, потом приносят жертвы, молят богов о прощении... - Конан  невесело
усмехнулся. - Так было всегда, и я лишь один из  многих,  кто  не  сдержал
слова. Разве тебе самой не приходилось лгать?
     Теперь брови девушки сдвинулись, и на  чистом  высоком  лбу  пролегла
морщинка.
     - Это другое, - задумчиво произнесла она. - Другое, Конан из Киммерии
- так, кажется, тебя зовут? Разумеется, я лгала - лгала в малом,  лгала  и
людям, и богам, а потом молила их о прощении. Но  нарушить  великий  обет,
принесенный Митре - совсем другое дело... К чему тогда его давать?
     Конан пожал плечами.
     - Но я сделал это. Сделал! И жалею теперь  лишь  о  том,  что  вообще
домогался даров Митры... В злой день я возмечтал о них!
     Ему  казалось,  что  после  этих  резких  слов  Рина   с   презрением
отшатнется, но девушка стояла неподвижно, и взгляд ее был  спокоен.  Может
быть, она даже жалела его, однако не собиралась выказывать жалости;  голос
ее  прозвучал  ровно,  с  дружеским  участием,  но   без   оскорбительного
сострадания.
     - Митра милостив, Конан из Киммерии. Я вижу, он простил тебя?
     - Почему ты так думаешь?
     - Но ведь ты жив!
     - Лучше бы он сразу послал меня  на  Серые  Равнины,  в  самую  пасть
Нергала! Но он придумал кару хуже смерти! Намного хуже! Клянусь Кромом! Он
лишил меня памяти и разума, сделал так, что я превратился в  бессловесного
скота! Он...
     Журчащий смех Рины прервал киммерийца.
     - Разве ты бессловесный?  По-моему,  ты  очень  складно  говоришь.  И
память твоя, и разум - все при тебе!
     - При мне, это верно, - лицо Конана исказилось  угрюмой  гримасой.  -
Вот они!
     Выдернув из-за пояса бронзовый сосуд, он яростно потряс им в воздухе,
потом обратил взор на запад. Солнце садилось; кровавые  сполохи  играли  в
небесах, озаряя алым и розовым вершины барханов, протягивая красные пальцы
лучей к огромной горе, выплескивая на ее склоны водопады багрового  света.
Вулкан будто бы ожил - по  каменной  его  броне  скользили  быстрые  тени,
наливались огнем,  стремительно  спадали  к  подножию,  словно  призрачные
потоки лавы, что жаждут затопить и зеленеющий на  нижней  террасе  сад,  и
плоскую песчаную равнину, и  весь  остальной  мир.  Воистину,  он  был  не
слишком велик по сравнению с этим небесным заревом, с вселенским  пожаром,
предвещавшим приход ночи!
     Алый диск коснулся  горизонта,  и  Конан,  обняв  девушку  за  плечи,
легонько подтолкнул к пещере.
     - Иди, Рина! Мне надо глотнуть каплю рассудка и занюхать ее ароматами
минувшего...  Такой  смесью,   моя   красавица,   лучше   наслаждаться   в
одиночестве.
     Глаза девушки расширились, затем,  послушно  кивнув,  она  шагнула  к
темному проходу под высокой стрельчатой аркой. Киммериец повернулся к  ней
спиной, поднес маленькую бронзовую флягу  к  лицу  и  выдернул  пробку  из
каменного дуба. Острый и свежий запах коснулся его ноздрей.


     Прошло несколько дней - может быть, шесть или семь. Конан  не  считал
их; время текло мимо него, отмеряемое не восходами и закатами  солнца,  но
ароматом  арсайи  и  негромким  шуршанием  порошка  в  бронзовом   сосуде.
Драгоценное зелье убывало, но едва заметно -  что,  впрочем,  не  являлось
поводом для излишнего оптимизма; разумеется, киммериец понимал, что на всю
оставшуюся жизнь арсайи ему не хватит.
     Слова Учителя не выходили у него из головы. "Бог забрал твою душу,  а
затем вернул ее на время  -  для  того,  чтобы  ты  мог  совершить  подвиг
искупления..." - так сказал старец. Все было обозначено очень точно: бог и
в самом деле похитил его человеческую сущность, поместив  ее  в  маленькую
флягу из позеленевшей бронзы. Теперь Конан был словно разделен напополам -
его могучее тело как и прежде требовало пищи и сна, нуждалось в  отдыхе  и
движении, но разум, руководивший этой грудой мускулистой плоти  и  крепких
костей, существовал отдельно от нее. Заключенный в бронзовый  сосудик,  он
сжимался в ужасе перед грядущей судьбой, перед беспамятным и  бессловесным
существованием зверя, раба, покорного мановению хозяйской руки.
     Эта ситуация казалась безвыходной. Смерть сама по  себе  не  страшила
Конана; он с радостью принял бы ее в бою, отправившись к  великому  Крому,
Владыке Могильных Курганов, как то и положено всякому киммерийскому воину.
Но сейчас перед ним  пугающим  призраком  маячил  совсем  другой  исход  -
превращение в тупую и безмозглую скотину, не сознающую ни имени своего, ни
позора. Это было  бы  нестерпимым!  С  другой  стороны,  он  не  собирался
накладывать на себя руки,  ибо  подобное  решение,  такой  уход  из  жизни
означал явный проигрыш. Он жаждал действия, схватки, борьбы! Но  с  кем  и
где? Сие оставалось пока неведомым,  и  тут  он  мог  полагаться  лишь  на
Учителя. "Бог забрал твою  душу",  -  сказал  старец.  Но  потом  добавил:
"Сохраняй спокойствие и не теряй надежды. Митра испытывает тебя!"  Что  ж,
он мог только рассчитывать,  что  это  испытание  завершится  раньше,  чем
иссякнет запас  чудодейственного  вендийского  порошка,  возвращавший  ему
человеческую сущность...
     Что касается наставника, то поведение его изумляло Конана.  Казалось,
внешне покорствуя богу, старец на самом деле принял его сторону  -  и  это
было  удивительно   и   непостижимо.   Он,   Конан   из   Киммерии,   стал
клятвопреступником, однако Учитель не проклял его, не изгнал с позором, не
бросил беспомощным и одиноким перед гневом Пресветлого!  Наоборот,  старец
пытался помочь ему, подбодрить и направить, словно в  споре  с  всесильным
божеством  последнее  слово  истины  оставалось   за   преступившим   обет
человеком. Казалось, наставник знал о чем-то неведомом  самому  Конану,  о
том, что случится в грядущем и искупит все прошлые,  настоящие  и  будущие
грехи; он словно бы провидел некие деяния, величественные и  благотворные,
которые будут свершены его опальным учеником.
     Подобные тонкие мотивы были недоступны  разуму  киммерийца;  он  лишь
удивлялся, что Учитель не изливает на него чашу гнева. Правда, старик  был
мрачен и поначалу  встретил  его  не  слишком  приветливо;  зато  потом...
Сохраняй спокойствие и не теряй надежды! Поразмысли и приведи душу свою  к
миру! Конан понимал, что такие советы  не  даются  людям,  к  чьей  судьбе
испытываешь полное безразличие.
     Итак, он сохранял внешнее спокойствие и не терял надежды  -  ибо  что
еще ему оставалось? - но мира не было в его душе. Иногда ему  вспоминались
речи наставника о Великом Равновесии между добром  и  злом,  что  надлежит
установить как во внешнем мире, так и в человеческом сердце,  однако  этот
совет не находил у него отклика. Он весьма неотчетливо представлял, что  в
данном случае является злом, и что -  добром,  не  говоря  уж  о  попытках
как-то уравновесить эти сущности. Пожалуй, злом являлось убийство солдата,
молившего о пощаде, но можно ли было считать  добром  наложенную  на  него
кару? И  если  нет,  то  каким  добрым  деянием  предстояло  ему  искупить
свершенное?.. Только Учитель знал об этом - или мог  узнать;  но  пока  он
молчал.
     Его угрюмая задумчивость росла изо дня в день -  по  мере  того,  как
старец, проводивший ночное время в своем  саду,  возвращался  утром  и,  в
ответ на вопросительные  взоры  Конана,  отрицательно  покачивал  головой.
Митра не спешил выносить приговор - или  Учитель  не  мог  расслышать  его
слово? Вряд ли, думал Конан. По его мнению, у бога была достаточно крепкая
глотка, чтобы глас его дошел туда, куда нужно.
     Чтобы  убить  время  и  избавиться  от  тягостных  мыслей,  киммериец
попробовал занять себя домашним хозяйством. Однако тут царила Рина,  новая
Ученица, и успевала она абсолютно  все  -  и  готовить  похлебку,  и  печь
лепешки, и заниматься  с  наставником.  Через  день-другой  Конан  обратил
внимание, что пламя в очаге все еще разжигает сам Учитель - вероятно, Рина
пока не овладела подобным  искусством.  Это  удивило  киммерийца,  ибо  он
чувствовал, что девушка уже умеет накапливать Силу и использовать ее. Тело
Рины было крепким, литым, движения - легкими и грациозными; она отличалась
редкой неутомимостью и могла от восхода до  заката  трудиться  на  учебной
арене, то надолго  замирая  в  самых  невообразимых  позах,  то  танцующим
стремительным шагом проскальзывая по дорожке из  бревен  или  над  ямой  с
пылающими углями. Этот последний фокус Конан уже не  сумел  бы  повторить;
Сила оставила его, и теперь плоть  киммерийца  была  столь  же  беззащитна
перед огнем, как и прежде.
     Иногда они с Риной вели долгие беседы - ближе к вечеру, когда Учитель
спускался в  сад  и  сумерки  начинали  окутывать  склон  вулкана.  Конан,
погруженный в свои думы, не пытался  выяснить,  откуда  девушка  пришла  в
обитель  старца  и  что  она  делала  раньше;   Рина   же   лишь   однажды
проговорилась, что жила у моря, в каком-то  рыбачьем  селении  на  берегах
Вилайета. Она больше предпочитала спрашивать и  слушать,  чем  говорить  о
себе, и постепенно Конан поведал ей свою историю. Вернее, одну  из  многих
историй, которые он мог бы рассказать - ту, что второй раз привела  его  к
Учителю.
     Это были странные беседы. Они сидели на каменной  скамье  под  дубом,
касаясь друг друга плечами, и Конан, вдыхая чистый аромат девичьего  тела,
ронял слово или фразу; Рина отвечала, покачивая головкой в ореоле пушистых
волос, потом спрашивала, наклонившись вперед  и  заглядывая  киммерийцу  в
глаза. Ее интересовало все: где и когда он встречался с другими Учениками,
как пересек пустыню, добираясь к наставнику, чему учился, что  приобрел  и
как использовал приобретенное. О последнем Конан говорил мало и  неохотно;
лицо умирающего солдата,  чернобородое,  с  оскаленными  в  смертной  муке
зубами, нередко преследовало его во сне мрачным напоминанием о свершенном.
     Впрочем, Рина сама старалась избегать неприятных киммерийцу тем -  не
то в силу врожденного такта, не то чувствуя его настроение. Более же всего
она любопытствовала насчет Маленького Брата. Не суровый Фарал,  победитель
стигийского колдуна, и не доблестный Рагар,  усмиривший  огненных  демонов
Кардала, пленяли ее воображение, а  этот  веселый  невысокий  бритунец,  с
которым Конан встретился на степной дороге много лет  назад.  Он  не  умел
испускать молнии, не мог закутаться в  непроницаемый  плащ,  сотканный  из
нитей Силы, не метал огненные  копья,  прожигающие  камень  и  песок  -  и
потому, быть может, казался Рине более близким, чем  грозные  бойцы  вроде
Серого Странника или Утеса. Снова и снова  она  выпытывала  у  Конана  все
подробности тех давних событий, тихонько  посмеиваясь,  когда  он  скупыми
фразами повествовал о схватках с офирскими разбойниками, о  славной  битве
на перевале, о звонких колокольчиках и хитроумных  проволоках,  о  потоках
пылающей браги,  что  пролились  с  небес  на  жуткого  стража  Адр-Кауна.
Случалось, рассказывая об этом, Конан словно бы воочию ощущал  целительное
присутствие  малыша-бритунца,  прислушивался  к  его   быстрому   веселому
говорку, и начинал улыбаться сам. Кром, - думал он в  такие  мгновенья,  -
этот парень в самом деле умел влезать в душу! Даже переселяться  от  одной
души к другой, как сейчас от Конана к Рине...
     Но вероятней всего интерес девушки к  Маленькому  Брату  вызывали  не
только забавные истории; их таланты, как мнилось Конану,  были  во  многом
схожи. Временами, сидя на каменной скамье под дубом, он  ощущал  такое  же
благожелательное и доверчивое внимание, то же ровное тепло,  что  исходило
от бритунца - пожалуй, даже более сильное и заметное. Запах Рины  окутывал
его ароматным облачком; негромкий голос  успокаивал,  убаюкивал,  прогонял
тяжкие мысли, сулил надежду, вселял уверенность. Да, эта  девушка  владела
даром врачевания не только тел, но и душ человеческих!  И,  возможно,  дар
сей был куда ценней, чем мастерство великих и грозных бойцов,  исторгавших
астральную Силу потоком смертоносных молний...
     И все же беседы  их  заканчивались  на  печальной  ноте.  Когда  край
солнечного диска  касался  песков  пустыни,  Конана  охватывало  тревожное
беспокойство; рука его непроизвольно тянулась к поясу, к фляге с  арсайей,
взгляд становился угрюмым, губы сжимались, и разговор мало-помалу замирал.
В такие моменты киммериец испытывал острое желание остаться в одиночестве;
присутствие  Рины  стесняло  огромного  варвара,  словно  она   собиралась
подглядеть за неким постыдным  и  недостойным  действом,  к  которому  его
вынуждали обстоятельства. Стараясь не обидеть девушку, он желал ей доброго
сна, затем поднимался и шел на  верхнюю  площадку  либо  в  свою  пещерную
келью, чтобы в урочный час  вдохнуть  вендийское  зелье.  Шли  дни,  текло
время, порошка в бронзовом сосудике становилось все  меньше  и  меньше,  а
наставник по-прежнему не говорил ни слова.


     Но однажды утром он возвратился из сада с просветленным челом и велел
Рине собрать праздничную трапезу - лучший, самый чистый мед, самые крупные
и сладкие гроздья винограда, ягоды и плоды, свежие лепешки  и  напиток  из
сока березы. Они сели втроем за стол, и Учитель прикоснулся к пище -  хотя
раньше, как было известно Конану,  старец  не  ел  в  светлое  время  дня.
Вероятно, в минувшую ночь случилось нечто такое, что он желал  отметить  -
пусть не вином, но хотя бы возлияниями меда и березового сока.
     Отпив  из  глиняной  чаши,   наставник   отщипнул   пару   золотистых
виноградин, повернулся к Конану и произнес:
     - Омм-аэль! Благой бог наконец-то явил свою волю, Секира! Ее передали
мне... - Он смолк  на  мгновение,  потом  внезапно  усмехнулся  и  покачал
головой: - Впрочем, это неважно; неважно, _к_т_о_ передал, я хочу сказать.
     - Надеюсь, гонцы Митры - надежные люди? - буркнул  Конан,  разламывая
лепешку; добрые новости пробудили у него аппетит.
     - Они не люди, хотя когда-то были  людьми,  -  с  прежней  загадочной
улыбкой сказал Учитель. - Старые мои друзья,  к  слову  и  доброму  совету
которых нужно прислушаться, ибо теперь  они  восседают  у  трона  Подателя
Жизни. А потому сказанное ими - сказано самим Пресветлым.
     На  лице  Рины  отразилось  благоговение.  Она  потянулась  было   за
персиком,  потом  быстро  отдернула  руку:  негоже  слушать  слово  божье,
наслаждаясь сладостью плода. Учитель,  заметив  ее  жест,  благожелательно
кивнул и отставил чашу.
     - Тебе предстоит долгий  и  опасный  путь,  Секира.  Теперь  я  знаю,
г_д_е_ ты должен молить об искуплении, но _к_а_к_и_м_ оно  будет,  мне  не
ведомо.
     -  И  то  хорошо.  -  Конан,  обмакнув  лепешку   в   мед,   принялся
сосредоточенно жевать. Внезапно он почувствовал голод - может быть,  виной
тому было волнение. - Куда же я отправлюсь, Учитель? - спросил  киммериец,
покончив с лепешкой.
     - В храм Митры, сын мой, к  Его  священному  алтарю.  Там  тебя  ждет
исцеление, либо... - наставник запнулся, - либо Владыка  Света  возвестит,
как ты должен его заслужить. Или то, или другое,  Секира!  Иди  в  храм  и
молись, чтобы бог отвел от тебя свою карающую руку!
     Киммериец облегченно вздохнул.
     - Ну, это нетрудно сделать, Учитель. В Дамасте есть большое святилище
Митры... правда, там называют его Матраэлем, ну  так  что  ж?  Есть  храмы
Светозарного в Селанде и в Аграпуре, а самые  великие  и  знаменитые  -  в
Аквилонии и Немедии, где Митру чтят и простолюдины, и воины, и знать. Путь
туда в самом деле далек, но не слишком опасен, наставник.
     Старец отрицательно покачал головой.
     - Нет, Секира, когда я говорил о храме Подателя Жизни, я  не  имел  в
виду жалкие строения, возведенные людьми, и  каменные  алтари,  у  которых
справляют службу жрецы Дамаста или Аквилонии. Есть лишь один истинный храм
Митры, и в него ты и отправишься! -  Учитель  помолчал,  затем  брови  его
задумчиво сдвинулись, а отрывистый клекочущий  голос  словно  бы  сделался
мягче. - В давние времена, сын мой - такие далекие от нас,  что  прошедшее
время  не  исчислить   людской   мерой   -   мир   принадлежал   гигантам,
Первосотворенным детям Митры, любимцам его сердца...  Они-то  и  воздвигли
святилище великому своему Отцу, храм, достойный  Его  могущества  и  силы!
Алтарь, что высится в нем,  сияет  ослепительным  светом,  колонны  уходят
вверх на тысячи локтей, камни, из коих сложены стены,  больше  гор,  двери
подобны пропасти, а крыша - куполу небес! Туда ты пойдешь, Секира, к этому
сверкающему алтарю, и преклонишь перед ним колени! Омм-аэль!
     Конан мял в руках  лепешку,  не  решаясь  отправить  ее  в  рот,  что
нарушило бы торжественность момента. Он покосился на Рину - глаза  девушки
блестели одушевлением, губы едва заметно  двигались,  шепча  молитву.  Она
походила сейчас на светлого гения воздушных пространств, летящего  впереди
солнечной колесницы Митры.
     - Хорошо, я пойду в это святое место и буду просить об искуплении,  -
произнес  наконец  киммериец.  -  Но  где  оно?  Где  этот  истинный  храм
Пресветлого, где сверкающий алтарь, где колонны и стены,  подобные  горам?
На севере или на юге, на западе или на востоке? В каких странах,  в  каких
землях?
     - Ты не найдешь его, Секира, ни в ледяных краях, ни в южных  лесах  и
пустынях, ни на восходе, ни на закате солнца. Ныне храм  древних  гигантов
уже не высится на поверхности земли, а погружен в ее глубины - как и  сами
Первосотворенные.
     - Они держат мир... - прошептала Рина, не сводя очарованного  взгляда
с Учителя.
     - Да, дочь моя, они держат мир, навеки слившись с земной  твердью,  и
плоть их, некогда теплая и живая, стала прочнее камня,  крепче  железа!  И
там, у их коленей, в глубине, - Учитель направил палец вниз,  -  находится
истинный храм Митры и Его сияющий алтарь. Там, скрытый от глаз людских, он
и будет пребывать до самого конца, когда мир дрогнет на плечах гигантов  и
боги соберутся на великий совет, чтобы решить его судьбу.
     - Камни больше гор... крыша,  словно  купол  небес...  -  мечтательно
произнесла Рина. - Хотелось бы мне посмотреть на это, Учитель!
     Старец усмехнулся.
     - Все в руке бога... Может быть, и посмотришь!
     - А тебе, тебе самому доводилось там бывать? - зрачки  Рины  сверкали
подобно дымчатым топазам.
     - Нет, я не был в храме, но видел его... не спрашивай, как  и  когда,
ибо такие вещи трудно объяснить словами! - Руки наставника взлетели вверх,
словно отметая все вопросы. - Я видел святилище, но не дорогу к нему, хотя
знаю ее начало... начало пути ведомо любому из моих учеников - каждому,  и
вам тоже. - Янтарные глаза старца устремились на Конана, а губы дрогнули в
легкой усмешке. - Каждому, Секира, - повторил он, повелительно  кивнув.  -
Ну, что скажешь?
     Киммериец в недоумении пожал могучими плечами.
     - Кром! Если ты и говорил мне об этом, наставник, то я не помню.  Или
вендийское зелье...
     - Вендийское зелье здесь не при чем, - прервал его  старец.  -  Я  не
говорил тебе, и ты,  конечно,  не  можешь  вспомнить  того,  что  не  было
сказано... но можешь догадаться! Как ты думаешь, почему я живу именно тут,
на склоне древнего вулкана, чьи огни давно погасли,  а  раскаленное  жерло
превратилось в огромный каменный колодец?
     - А! Значит, дорога в земные глубины...
     - ...начинается в кратере! - с торжеством закончила Рина.
     Учитель кивнул.
     - Да, так. И ты, Секира, спустишься вниз, в подземный  мир,  разыщешь
храм Первосотворенных и в нем замолишь свой грех! Это  испытание  посылает
тебе Митра.
     - Спасибо, отец мой! Я принимаю его, - произнес Конан после недолгого
раздумья. Впрочем, что еще он мог сказать? Он чувствовал себя  букашкой  в
длани бога.
     Рина в задумчивости водила пальцем по краю глиняной чаши,  размазывая
прозрачные березовые слезы; казалось, в ее головке зрел некий план.  Потом
она спрятала ладошки, зажав их между колен, и спросила:
     - Скажи, Учитель, спустившись по жерлу,  можно  добраться  до  самого
храма?
     - Нет. Я же сказал, этот колодец - только начало дороги. Там, на  дне
кратера, с восточной стороны, есть подземные ходы, что ведут еще глубже, в
нижний мир. Опасный путь! -  Глаза  наставника  на  миг  померкли.  -  Да,
опасный... В этих пещерах обитает неприятная тварь... И если она доберется
до твоей души, Секира, то сам Митра тебе не поможет!
     - У меня есть меч, - заметил Конан, вновь  принимаясь  за  лепешки  и
мед. - Два меча!
     - Не только, - Учитель повернулся к стене, завешанной оружием.  -  Ты
возьмешь арбалет  -  вот  этот,  с  бронзовой  оковкой...  запас  стрел...
кинжал... веревку с крюком... мешок... словом, все, что найдется  в  наших
кладовых! Я не знаю, что ждет тебя в нижнем мире, но могу повторить  одно:
путешествие будет долгим и опасным.
     - Долгим и опасным... - эхом отозвалась  Рина.  -  Тогда  почему  бы,
кроме арбалета, веревок и стрел, не взять с собой надежного спутника?
     Конан вздрогнул и подозрительно уставился на  девушку.  Конечно,  она
говорила о себе - не про Учителя же в конце концов! Отправиться  вместе  с
ней в это странствие? Такая идея даже не приходила ему в голову. Он хорошо
относился к Рине; она заботилась о нем и развлекала его, она была  красива
и сильна - и не просто сильна! Она владела Силой Митры, драгоценным даром,
который он потерял... А это означало многое - выносливость и неуязвимость,
умение переносить холод и жару, голод  и  жажду,  наблюдать  за  движением
астральных потоков, предвидеть опасность...  Воистину,  о  такой  спутнице
стоило призадуматься всерьез!
     Однако он все-таки хотел идти один. Он отправлялся не  за  золотом  и
сокровищами, он искал не опасных приключений,  а  собственную  душу,  свой
разум, взятый богом в залог. То  было  личным  делом,  где  никто  не  мог
посредничать между ним и Митрой, никто не мог стать  свидетелем  униженных
молитв, которые придется вознести в подземном храме.  Существовало  и  еще
одно обстоятельство - арсайя, вендийское  зелье,  которое  он  предпочитал
вдыхать в одиночестве.
     Киммериец поднял голову, и синие его глаза встретились с серыми очами
Рины. Он качнул головой.
     - Ты очень добра, малышка, но я пойду один. Это мое дело.  Понимаешь?
Мое!
     Щеки девушки вспыхнули - не то от гнева, не то  от  смущения;  однако
взгляд она не опустила.
     - Я пригожусь тебе, Конан! Пригожусь!  Ты  знаешь,  что  я  не  стану
обузой! И потом, в храме Митры,  я  могу  услышать  повеление  Пресветлого
быстрее тебя! Не забудь - ведь со мной  частица  его  могущества!  -  Рина
вытянула вперед руки с раскрытыми  ладонями,  ее  розовые  длинные  пальцы
зашевелились,  затрепетали,  словно  вбирая  в  себя   потоки   астральной
эманации.
     Усмехнувшись, Конан взглянул на Учителя.
     - Почему женщины так любят спорить, наставник?  И  в  Киммерии,  и  в
Стигии, и в Аргосе - где бы я ни побывал? Везде одно  и  то  же  -  споры,
споры!
     - Потому  что  они,  в  отличие  от  мужчин,  не  могут  смириться  с
неизбежным. В том, Секира, их сила и слабость... - Старик ответил  улыбкой
на улыбку, потом, кивнув девушке, приказал: - Иди, дочь  моя!  Теперь  нам
надо поговорить наедине. Прогуляйся в саду, побудь у яблонь... они  вернут
тебе спокойствие.
     Когда Рина вышла, Учитель надолго погрузился  в  молчание.  Солнечные
лучи, струившиеся из широкого проема в  пещерном  своде,  падали  на  лицо
старика, бесстрастное и спокойное, окутывали  его  нагой  торс  золотистым
ореолом. Казалось, это мягкое сияние исходит от  смугловатой,  по-юношески
гладкой кожи наставника, от высокого лба  с  чуть  запавшими  висками,  от
янтарных зрачков - расширившихся, огромных, неподвижных.  Глядя  на  него,
Конан почувствовал внезапное смятение; в чертах Учителя проступало  сейчас
нечто такое, что киммериец в сотый раз подумал - да человек ли это?!  И  в
сотый раз ему стало ясно, что истины не ведает никто -  кроме  пресветлого
Митры.
     Для него же наставник оставался непостижимым; Конану было бы  гораздо
проще сказать, кем он наверняка не  является,  чем  уяснить  его  истинную
природу. Ни бог, ни демон, ни дух, ни пришелец с Серых Равнин,  оживленный
волей Владыки Света... Все же  человек?  Возможно...  Но  человек  особый,
отличавшийся от остального людского племени, как  дуб  отличен  от  травы,
снежная вершина - от придорожного  камня...  Что  же  было  средоточием  и
квинтэссенцией его неповторимой сущности? Знание и мудрость? Могущество  и
сила? Поразительное долголетие? Провидение грядущего? Пожалуй, все  это  и
еще многое другое, решил Конан, всматриваясь в чеканные черты  Учителя,  в
его глаза, сиявшие подобно двум крохотным солнечным дискам.
     Лицо старца неожиданно дрогнуло и ожило. Густые темные брови  сошлись
у переносицы, потом поднялись к вискам  -  точно  хищная  птица  взмахнула
крыльями; скулы  и  подбородок  выступили  резче,  ноздри  затрепетали,  в
уголках рта пролегли тонкие морщинки. Учитель протянул руку, и его крепкие
пальцы впились в плечо Конана.
     - Хочешь ли ты знать, Секира, почему я принял тебя? Почему не  изгнал
клятвопреступника обратно в  пустыню?  Почему  помогаю  тебе,  нарушившему
обет, - чего не случалось на моей памяти ни разу?
     Киммериец опустил голову.
     - Ты добр, Учитель... - в смущении пробормотал он.
     - Нет! Я не добр и  не  зол;  я,  как  и  мой  господин,  всего  лишь
хранитель Великого Равновесия. Омм-аэль! Он,  -  старик  поднял  взгляд  к
потолку, - видит дальше меня, прозревая грядущее; Он взвешивает  черное  и
светлое  в  людских  душах,  Он  решает,  каким   испытаниям   подвергнуть
избранных, чтобы они совершили то, что должно быть совершено.  И  ты,  сын
мой, в свои сроки свершишь великое, свершишь все предначертания  судьбы...
Так сказал Митра, и ради этого я помогаю тебе!
     В горле Конана вдруг пересохло, огромные кулаки сжались  и,  разлепив
непослушные губы, он прошептал:
     - Я  не  понимаю  твоих  речей,  Учитель...  Кром!  Ты   говоришь   о
грядущем... о судьбе... о великих деяниях... Значит ли это, что  и  сам  я
стану великим? Стану  королем,  властителем,  какого  еще  не  видел  мир?
Сокрушу зло и тьму, получив в награду славу и могущество?
     - Хватит! - Наставник властно  стиснул  плечо  Конана.  -  Хватит!  Я
сказал, ты - слышал... Остальное - твои домыслы, твои  мечты!  Человек  не
должен знать грядущего; это делает его слишком  самоуверенным.  -  Учитель
поднялся и шагнул к стене, завешанной оружием. - Итак,  через  день-другой
ты отправишься в путь, Секира. Ты возьмешь этот арбалет,  стрелы,  кинжал,
девушку...
     - Девушку? - Конан был поражен - не меньше, чем недавним пророчеством
старца. - Ты сказал - девушку, отец мой?
     - Да! Не возражай - такова воля Митры! Нижний мир -  опасный  мир,  и
Пресветлый пожелал дать  тебе  спутницу,  владеющую  Силой.  Добрый  знак!
Возможно, Он намерен простить тебя; возможно, желает ее испытать...  среди
Учеников женщины встречаются редко... - Наставник в  задумчивости  покачал
головой. - Ну, как бы то ни было, вы отправляетесь вместе.
     - Похоже, она догадывалась об этом, - пробормотал Конан.
     - Может быть. У нее редкостный дар... Митра был щедр к этой девушке.
     Они проверили арбалет -  лучшего  Конан  не  держал  в  руках;  затем
направились к проходу, что вел  в  кладовую  с  воинским  снаряжением.  На
пороге киммериец остановился, подняв повыше масляную  лампу  и  осматривая
обширный каземат, загроможденный связками копий и стрел, а также  полками,
на которых в строгом порядке покоились мечи, боевые молоты, топоры и иное,
более экзотическое и непривычное оружие. На вбитых в стену  крюках  висела
одежда, мешки, фляги и бурдюки, дальний угол был завален бухтами  канатов,
свернутыми веревочными лестницами, досками и еще каким-то добром.  Учитель
двинулся прямо туда - выбирать подходящую веревку с крюком.
     - Отец мой, - негромко произнес Конан, все еще не сходя  с  места,  -
могу ли я спросить тебя кое о чем?
     - Если ты интересуешься своим будущим, то нет.
     Киммериец покачал головой.
     - Пусть будущее останется в руках  богов;  ты  сказал  достаточно,  и
большего я не хочу знать. Объясни мне иное, Учитель. Ты говорил  о  давних
временах,  когда  мир  принадлежал   Первосотворенным,   любимцам   Митры.
Гигантам, почитавшим своего великого Отца - так ты сказал!  Они  воздвигли
Ему достойное святилище; они поставили в нем сверкающий  алтарь,  вознесли
свод,  подобный  небесному  куполу,  вытесали  колонны  в  тысячи   локтей
высоты... А Властитель Света погрузил их  в  земные  глубины,  взвалив  на
плечи непомерную тяжесть, и плоть их, живая и теплая, обратилась в камень!
Разве это справедливо? Разве так поступают со своими любимыми детьми?
     Пристально и долго Учитель смотрел  на  Конана,  чему-то  улыбаясь  и
поглаживая пальцами правую бровь; потом лицо его стало задумчивым  и  чуть
грустным.
     - Подумай, Секира, - промолвил он, - держать мир на  своих  плечах  -
нелегкая работа, верно? И самая важная, я полагаю? Ты согласен со мной?
     Конан кивнул; работа действительно была нелегкой и важной.
     - Кому же пресветлый  мог  назначить  такой  труд?  -  Брови  Учителя
приподнялись вверх. - Только  своим  любимым  детям,  коим  он  доверял  и
доверяет - и в прошлые века, и в нынешние, и в грядущие... Тяжкая  участь,
готов согласиться с тобой! Но разве у людей иначе? Тем, кого  мы  любим  и
кто любит нас, нередко достается самый горький кусок, не так ли?
     - Но почему, наставник?
     - Разве это непонятно, Секира? Такова суть  любви!  Тот,  кто  любит,
поймет и простит, сын мой, поймет  и  простит...  -  Наклонившись,  старец
поднял моток тонкого прочного каната. - Ну, а теперь погляди-ка сюда.  Что
ты скажешь об этой веревке?



                            22. ПАСТЬ ВУЛКАНА

     Они вышли в путь на рассвете, когда верхний краешек солнечного  диска
только-только показался над равниной. Учитель их не провожал; похоже,  его
вообще не было ни в пещере, ни на верхней площадке у тренировочной  арены.
Вероятно, он еще до утренней зари спустился в сад, к своим любимым яблоням
и дубам, чтобы почерпнуть у них Силу и успокоить дух. Да и кто нуждался  в
этих проводах? Вчера и позавчера все было сказано; Конан же хорошо помнил,
что наставник не повторяет своих слов дважды.
     Вслед за Риной он поднялся на верхнюю террасу. Девушка  легко  шагала
по гладким ступеням, раскачивая в руке дротик; кроме этого  оружия  у  нее
были только кинжал, сумка на поясе да небольшой мешок  за  плечами.  Конан
снарядился в путь гораздо основательнее: два меча, нож, арбалет и  колчан,
полный стрел. Кроме припасов, в его мешке нашлось место веревке с железным
крюком, меху с водой и прочим дорожным мелочам.
     Миновав приспособления из бревен, досок  и  канатов,  обогнув  ямы  и
дорожку с вкопанными торчком поленьями, они зашагали вверх по склону.  Тут
обнаружилась тропа - узкая, но вполне подходящая для человека,  привыкшего
с детства лазать по скалам; Конан шел вперед, почти  не  глядя  под  ноги,
инстинктивно сохраняя равновесие на опасных участках.  Дыхание  киммерийца
было ровным, тело - послушным и  гибким;  тем  не  менее,  он  с  тревогой
поглядывал на  солнечный  диск,  медленно  поднимавшийся  над  горизонтом,
словно хотел поторопить восходящее светило.
     Вскоре ему  показалась,  что  тропинка,  по  которой  они  двигаются,
выглядит довольно странной. Похоже,  к  ней  не  прикасались  человеческие
руки, ибо Конан нигде не мог заметить следов кирки или зубила; камень  под
ногами был гладким, как бы оплавленным, а  изгибы  уходившей  вверх  тропы
напоминали плавное течение водного потока. Приглядевшись,  он  понял,  что
шагает по длинному и узкому языку пепельно-серой лавы, излившейся  некогда
из кратера и проложившей путь до самой обители  наставника.  Вряд  ли  это
было случайным; скорее всего, устланная застывшей лавой дорога возникла по
воле Митры, желавшего облегчить подъем к жерлу вулкана. Но кому  и  зачем?
Означала ли эта тропа, что Учителю  нужно  время  от  времени  подниматься
наверх, к темным базальтовым скалам, что обрамляли края кратера?
     Солнечный диск наполовину поднялся над барханами,  и  Конан,  оставив
досужие мысли, сунул руку за пояс - туда, где хранилась драгоценная  фляга
с арсайей. Пробка из каменного дуба была забита глубоко, но сильные пальцы
без труда справились с ней; он вдохнул острый и свежий запах, потом быстро
закупорил бронзовый сосудик. Хорошо, что Рина не обернулась,  мелькнуло  в
голове; ясные глаза девушки вновь напомнили бы  ему,  что  в  этой  жалкой
фляжке хранится его душа. Его память и разум! Он оставался человеком  лишь
потому, что дважды в день, на утренней и  вечерней  заре,  нюхал  снадобье
дамастинского мага, и об этом не стоило забывать.
     Но виновна ли в том его спутница? Нет,  разумеется,  нет,  -  подумал
Конан, мрачно покачивая головой. Любой, кто оказался бы сейчас рядом,  был
бы ему неприятен; любое человеческое лицо заставило бы поразмыслить о  той
хрупкой грани,  что  отделяла  его  самого  от  состояния  бессловесной  и
беспомощной твари. Пока что он сохранял рассудок -  благодаря  арсайе;  но
что произойдет, если  чудодейственное  зелье  кончится,  а  он  так  и  не
доберется до храма Первосотворенных? Киммериец почувствовал, как по  спине
бежит холодок, и нахмурил брови; ему не хотелось задумываться об этом.
     Спрятав флягу за широкий поясной ремень, он бросил  взгляд  вниз,  на
желто-серое море песка, протянувшееся от горизонта до  горизонта.  Пустыня
простиралась на юг, на запад и восток, и с высоты  действительно  походила
на  застывшую  океанскую  поверхность;  барханы  казались  мелкой   рябью,
крошечными волнами, что катятся друг  за  другом  к  подножию  вулкана,  к
темному и угрюмому берегу, возвышавшемуся над  бесплодной  равниной.  Лишь
зеленая полоска, сад Учителя,  оживляла  этот  мрачный  пейзаж,  озаренный
первыми солнечными лучами, но и светило, ласковое и благодатное  в  других
местах, не скрашивало его. Тут, в просторе блеклых небес,  нависавших  над
пустыней, солнце выглядело точно пасть огнедышащего  дракона,  поливавшего
камни и пески пламенным дождем; оно сжигало любую жизнь -  кроме  зеленого
оазиса на склоне вулкана, за которым присматривал сам Митра.
     Пески,  барханы,  да   базальтовая   стена   вулканического   конуса,
скрывавшая северные горы... Не считая неба и солнца, это было все, что мог
разглядеть Конан; сейчас он чувствовал себя  крохотной  мошкой,  ничтожным
муравьем, ползущим по чреву каменного исполина, застывшего в  тысячелетнем
сне. Этот камень, и песок, и небеса оставались мертвыми для  него;  он  не
мог ощутить, как прежде, потоков  и  струй  живительной  Силы,  исходивших
сверху и снизу, со всех сторон  -  той  астральной  эманации,  что  дарила
Ученикам уверенность, неутомимость и почти божественную мощь.
     Рина, несомненно, впитывала эту ауру  всем  телом,  купалась  в  ней,
смаковала, как волшебное вино... На миг  острое  чувство  потери  пронзило
Конана, и он стиснул зубы, сдерживая стон. Если бы не  Учитель,  ему  и  в
голову бы не пришло взять с  собой  эту  девушку!  Слишком  о  многом  она
напоминала - о многом утерянном безвозвратно, о  несбывшихся  надеждах,  о
мечтах, которым не суждено осуществиться... Она сохранила и свою  душу,  и
дар Митры; у него же бог забрал и то, и другое.
     Будто  прочитав  его  мысли,  Рина  замедлила  шаги,  поравнявшись  с
киммерийцем. Хотя тропа не стала шире, они шли теперь  рядом;  Конан  -  у
полого уходившего вверх  склона,  девушка  -  со  стороны  обрыва,  словно
предохраняя спутника от падения в пропасть. Она двигалась по  самому  краю
тропинки легко и грациозно, подобно танцовщице на канате; маленькие ноги в
кожаных сапожках ступали с уверенностью прирожденного жителя  гор.  Конан,
однако, знал правду: Рина выросла  у  моря,  и  скалы,  горные  вершины  и
обледеневшие хребты были для нее чужим и незнакомым миром. Тем  не  менее,
она могла бы обогнать его и в горах, и в степи, и в  лесу  -  она  владела
Силой, а он... он даже не был человеком!
     Пальцы девушки коснулись его руки.
     - Ты выглядишь печальным, Конан... Почему?
     Он неопределенно повел плечами.
     - Не вижу поводов для радости, Рина.
     - Для радости - возможно... Но ты должен сохранять спокойствие  и  не
терять надежды. Так сказал Учитель.
     - Только это меня и утешает... - губы Конана скривились  в  невеселой
усмешке.
     - Мы доберемся до храма Пресветлого, - продолжала  девушка,  -  и  Он
назначит тебе испытание. Я уверена, ты выдержишь его! Выдержишь, и вернешь
все, что потерял! Ты ведь такой сильный  и  смелый...  Может,  возвратится
даже то, чему ты обучился у наставника, как и дарованное самим Митрой.
     - Ты добрая  девушка,  Рина,  но  не  стоит  меня  утешать.  Боги  не
возвращают отобранных даров... а если б и возвращали, я не  согласился  бы
вновь принять их.
     - Но почему? - Серые глаза смотрели серьезно, светлые пушистые  брови
сошлись в линию. - Почему, Конан? Разве тебе не нужна  Сила,  которой  бог
готов поделиться с тобой?
     - Теперь - нет, - он вздохнул  и  вытянул  вперед  руку  с  раскрытой
ладонью. - Знаешь, когда я в первый раз шел к Учителю, я  мечтал  о  Силе,
мечтал  исторгать   молнии,   испепелять   врагов...   надеялся   овладеть
могуществом, достойным короля... Но Митра, девочка, ничего не дает  даром,
а мне дорога свобода! Его сила - не моя сила, у него свои цели, у  меня  -
свои! И больше я не хочу божественных даров; пусть возвратится хотя бы то,
что принадлежит мне по праву рождения.
     - Но все, что ты имел и имеешь, тоже дар Митры, - мягко сказала Рина.
- Недаром Его зовут Подателем Жизни...
     - Не уверен! - Конан рубанул воздух ладонью. - Мне дали жизнь отец  и
мать... может, наш киммерийский Кром тоже приложил руку... что  до  Митры,
то я узнал о нем много позже,  когда  отправился  странствовать  по  южным
землям. Долгое время нам не было дела друг до друга - ни ему до  меня,  ни
мне до него. Потом мы заключили сделку, и я не выполнил ее условий...  Что
ж, я виноват и готов молить о прощении! И больше не будем от этом.
     Рина кивнула, и некоторое время они  шли  молча,  посматривая  то  на
иззубренную вершину вулкана, то на далекие пески пустыни, наливавшиеся под
солнцем цветом  расплавленного  золота.  Потом  Конан  перевел  взгляд  на
девушку и произнес:
     - Я вижу, ты не  взяла  с  собой  меч,  только  копье  и  нож.  Разве
наставник не обучил тебя владению клинком?
     Она тряхнула гривой каштановых волос.
     - Обучил! Но меч - не женское дело; у меня есть кое-что получше.
     Раскрыв висевшую на поясе сумку, Рина вытащила небольшой диск с остро
заточенными краями - такие Конан видел в арсенале Учителя;  в  ее  изящных
тонких пальцах стальная пластинка выглядела совсем не страшной, похожей на
блестящую игрушку, но киммериец знал смертоносную силу этого  оружия.  Его
использовали наемные убийцы на востоке, в Кхитае и Кусане; подобный  диск,
посланный рукой мастера, мог  рассечь  и  кольчугу,  и  рыцарский  доспех.
Киммериец довольно хмыкнул, не сомневаясь,  что  после  уроков  наставника
Рина владеет этой штукой получше кхитайских убийц.
     - Дротик, нож и метательный диск, - произнес он, искоса поглядывая на
девушку. - И ты, насколько я помню, жила у моря, так? Видно, привыкла бить
рыбу острогой?
     - В детстве, когда рыбачила  с  отцом  и  братьями.  Потом,  когда  я
выросла, то стала ныряльщицей, как все женщины в нашем роду.
     -  Ныряльщицей?  -  Конан  с  удивлением  посмотрел  на  нее;   такие
подробности не были ему известны. - Что же ты доставала с морского дна?
     - Все, что угодно... губки, кораллы, вещи с затонувших кораблей... но
в основном - раковины, жемчужные раковины. Их много в наших краях.
     - В водах Вилайета?
     - Да. На Жемчужном Архипелаге.
     Киммериец кивнул. Ему доводилось слышать об этих  островах,  лежавших
напротив Шандарата, самого северного из туранских портовых городов, но  на
самом архипелаге он не бывал. Поговаривали, что князь,  его  владыка,  был
человеком алчным и жестоким; подданным его  приходилось  несладко.  Может,
потому Рина и сбежала из родных мест...
     Он спросил ее об этом, и девушка, улыбнувшись, покачала головкой.
     - Нет, Конан, нет... сама бы я не ушла... Что  нам  до  князя?  Он  -
высоко... С нами же  имели  дело  сборщики  налогов,  и  мы  платили,  что
полагается - и рыбой, и  жемчугом.  Конечно,  нелегкая  жизнь,  но  к  ней
привыкаешь... потом, я же была не одна - отец, мать, сестры и братья...  -
снова покачав головой, она решительно повторила: - Нет, сама бы я не ушла!
     - Что же случилось?
     - Меня изгнали... свои же... те, кто жил в поселке...  -  Голос  Рины
дрогнул. - Знаешь, это куда страшней княжеского гнева! Люди, к  которым  я
привыкла с детских лет... соседи... они всегда  были  добры  ко  мне...  а
потом потребовали, чтобы я убиралась!  Грозили  сжечь  наш  дом,  перебить
семью...
     Конан, заметив, что она с трудом выталкивает слова, протянул  руку  и
погладил мягкие  пышные  волосы  девушки.  Похоже,  и  у  нее  жизнь  была
нелегкой!
     - Значит, тебя изгнали, малышка... Но почему? Ты добра и красива... и
наверняка была самой лучшей из ныряльщиц на Жемчужных островах!
     - Я была ведьмой! - Теперь Рина улыбалась сквозь  слезы.  -  Ведьмой,
понимаешь? Дар Митры рос и рос во мне, а потом вдруг пробудился... и никто
не мог сказать, благой ли бог послал его или злобный демон... Да и я  сама
не знала...
     - Что же с тобой сделали?
     - Продали толстопузому купцу из Хаббы. Я  ныряла  за  раковинами  для
него... ныряла, пока кожа не сделалась синей... но ему  хотелось  получить
от меня не только жемчуг...
     Конан кивнул.
     - Да, я понимаю. Ты очень красивая девушка.
     Ее лицо словно расцвело от этой похвалы.
     - Однажды он полез ко мне, и я пырнула  его  ножом  -  тем  самым,  с
которым охотилась в море. Потом прыгнула  за  борт...  к  счастью,  стояла
ночь, и до берега было недалеко... попала в Хаббу... Злой город, злой!
     - Злой, - согласился Конан, припомнив гладиаторские казармы  и  друга
Сигвара из Асгарда, сложившего голову в хаббатейской степи.
     - Но там мне повезло, - сказала Рина. - Там я встретилась с Учеником,
слугой Митры, и он был добр ко мне. Объяснил,  что  дар  мой  от  светлого
бога, что никакая я не ведьма, а избранница самого Митры... Ну, тогда я  и
решила разыскать наставника. И, видишь, нашла его! А заодно - и тебя!
     Она уже совсем развеселилась, махнула дротиком, словно отгоняя  прочь
дурные воспоминания, и подняла к Конану  зарумянившееся  лицо.  Ноги  Рины
ступали  по  самому  краю  обрыва,  но  она  на  глядела  вниз;  губы   ее
приоткрылись,  серые  глаза  сверкнули,  и  киммериец  вдруг  почувствовал
исходивший от нее  поток  Силы.  Да,  -  мелькнуло  у  него  в  голове,  -
Пресветлый щедро одарил эту девушку! Неудивительно, что в  родной  деревне
ее начали бояться!
     - Значит, теперь ты довольна, - произнес Конан, покосившись  на  свою
спутницу. - Ты нашла все, что искала, и даже  больше!  И  теперь  поможешь
мне, - он усмехнулся. - Вдвоем мы непобедимы, малышка!  Я  буду  сражаться
мечом, а ты - метать свои стальные диски и молнии...
     Рина покачала головой.
     - Только диски и дротик, Конан. Молний я метать не умею.
     - Кром! Как же так? - Киммериец с удивлением воззрился на нее. - Даже
я чувствую твою Силу, девочка...  а  всякий,  владеющий  ею,  способен  на
многое! Я сам мог...
     Она прервала его, мягко коснувшись могучего плеча.
     - Ты - воин, и потому, я думаю, Сила была для тебя щитом и мечом. Мой
дар - иной. Я не умею сражаться  с  помощью  Силы...  пока  не  умею...  и
неизвестно, когда научусь - так сказал наставник.
     - Что же ты тогда можешь делать? - Конан скептически приподнял бровь.
     - Могу заживлять раны, могу говорить с птицами и зверьми, могу видеть
ауру всякого человека... - послушно начала  перечислять  девушка.  -  Могу
заглянуть вперед... правда, ненамного...
     - Заглянуть вперед? Что это значит?
     Рина вдруг приумолкла, потом тихо произнесла:
     - Знаешь, почему меня изгнали? Однажды рыбаки отправлялись в  море...
наши, из деревни... а я увидела, как лодки их гибнут,  как  люди  тонут  в
воде... увидела и сказала об этом... Ну, так и случилось; была буря, и  их
разбитые  баркасы  пошли  на  дно.  Меня  же  обвинили  в  злой  волшбе  и
чародействе... что я послала им смерть...
     - Вот оно как! - произнес Конан. -  Выходит,  ты  провидица,  Рина  с
Жемчужных островов! Ну, так скажи, что ждет нас  завтра  в  той  проклятой
дыре? - Он вытянул руку, показывая на вершину огромного вулкана.
     -  Ничего  хорошего...  Помнишь,   Учитель   толковал   про   стража,
охраняющего спуск вниз? Он там, и ждет нас.
     Киммериец покачал головой.
     - Ну, такие предсказания  я  и  сам  могу  делать.  Ты  лучше  скажи,
останемся ли мы в живых?
     - Останемся. Хотя сражение будет нелегким, Конан.
     - Наверно, ты меня спасешь, а? - Он с легкой  насмешкой  взглянул  на
Рину. - Посмотришь на ауру этого стража, поговоришь с ним, потолкуешь... А
если что, залечишь мои раны, так?
     Он улыбался, но лицо девушки хранило задумчивое выражение.
     - Нет, это ты спасешь нас обоих,  -  серьезно  произнесла  она.  -  А
раны... Ран не будет, Конан, потому что ты даже не обнажишь своих мечей.


     Вечером они поднялись к самому кратеру,  устроившись  на  ночлег  под
остроконечным утесом, у которого кончалась тропа.  Сразу  за  этой  скалой
темнела  гигантская  пасть  вулканического  жерла,  похожая  на  бездонную
драконью глотку; Конан швырнул в нее камень и долго прислушивался, пока не
различил звук далекого удара. Покачав головой, он взглянул на солнце. Край
багрового диска уже спрятался за  горизонтом,  а  это  значило,  что  пора
вспомнить о заветной фляжке  с  порошком  арсайи;  киммериец  вытащил  ее,
вдохнул зелье и вернулся к Рине, хлопотавшей над ужином.
     На следующий день они задержались на вершине почти до  полудня,  пока
яркие солнечные лучи не высветили кратер до самого дна. Он  был  не  таким
глубоким, как показалось Конану  в  вечерних  сумерках;  склоны  выглядели
довольно обрывистыми и неприветливыми, и киммериец прикинул,  что  кое-где
придется пустить в ход веревку с железным крюком.  Тем  не  менее,  он  не
сомневался, что еще до заката они окажутся внизу.
     - Пойдем! - Конан махнул девушке рукой и подступил к обрыву. - Солнце
стоит высоко; не будем терять время.
     Рина, склонив к плечу головку в ореоле каштановых  локонов,  оглядела
стены кратера, уходившие вниз на тысячи локтей. Серый и бурый камень тут и
там рассекали вертикальные трещины; кое-где виднелись  карнизы  и  уступы,
тянувшиеся иногда на сотню шагов; дно представляло собой овал неправильной
формы, заваленный огромными  глыбами.  Края  трещин  и  карнизов  казались
сглаженными, словно их обработали напильником и отполировали  -  когда-то,
тысячелетия назад, раскаленное лавовое озеро оплавляло  камень,  заставляя
его течь подобно разогретой смоле.
     - Как мрачно... - шепнула девушка. - И пустынно! Я  не  чувствую  там
биения жизни,  Конан.  Ни  птиц,  ни  насекомых,  ничего...  Одни  мертвые
скалы...
     - Тем лучше для нас. Клянусь Кромом, не хотелось бы мне  отмахиваться
от мошкары, повиснув на веревке!
     Киммериец решительно сделал  первый  шаг,  ступив  на  узкий  карниз;
девушка без колебаний последовала за ним. Карниз привел их к  трещине,  по
которой удалось спуститься сразу на восемьдесят  локтей;  Конан  преодолел
ее, упираясь ступнями и спиной в противоположные края, потом Рина спустила
ему на канате мешки и  оружие,  и  съехала  сама,  едва  касаясь  веревки.
Казалось, некая странная  сила  поддерживает  ее  в  воздухе  -  возможно,
невидимые  Конану  потоки  астральной  энергии,  струившиеся  с  небес   и
отраженные скалами. Лицо Рины было бледным и сосредоточенным, но  вряд  ли
ее беспокоил дальнейший спуск; скорее всего, она  прислушивалась  к  тому,
что творилось на дне, среди россыпи оплавленных камней.
     Преодолев еще несколько расселин  и  выступов,  Конан  тоже  заглянул
вниз, но там было все спокойно. Базальтовые глыбы отбрасывали  причудливые
тени, походившие то на дремлющих чудищ, то на очертания причудливых  башен
и замков; но там ничего не двигалось, не шевелилось, не шуршало.  Пустынно
и мрачно, как сказала Рина; мертвые скалы и мертвая тишина.
     Он повернулся к спутнице.
     - Тебя что-то беспокоит, малышка?
     - Нет... да... пожалуй, да... - Она замерла в нерешительности, прижав
ладони к  камню  и  словно  бы  прислушиваясь  к  тому,  что  творится  за
непроницаемой для глаза стеной базальта.
     - Ты чувствуешь опасность?  На  дне?  Среди  этих  валунов?  -  Конан
вытянул руку в сторону каменной россыпи.
     - Нет, в одной из пещер. Видишь, там входы?
     - Вижу.
     Они преодолели уже  добрую  треть  спуска,  и  теперь  киммериец  мог
разглядеть отверстия в стенках кратера, темневшие у самого дна.  Вероятно,
то были проходы в глубь горы, о которых  говорил  Учитель.  Им  предстояло
избрать один из этих мрачных тоннелей, на чем и завершалась ведомая старцу
часть пути; дальше странников ждала неизвестность.
     - Сторож? - спросил Конан, взглядом показывая вниз.
     Рина, не отрывая ладошек от скалы, повела плечами.
     - Может быть... Но это не живое... определенно, не живое...  Я  никак
не могу разобраться... - Девушка прикрыла глаза, и лицо  ее  страдальчески
сморщилось.
     Киммериец осторожно потянул ее вперед.
     - Идем! Какая бы  тварь  ни  пряталась  в  этих  пещерах,  живая  или
мертвая, нам ее не миновать. Возможно, это  призрак  или  бесплотный  дух,
поставленный тут на страже... Я встречался с такими и не боюсь их. Идем!
     Они продолжили спускаться, то  осторожно  двигаясь  по  карнизам,  то
повисая над бездной на веревке, то скрываясь в полутьме глубоких расселин.
Уже три или четыре раза им пришлось обойти кратер по спирали; дно, тем  не
менее,  приближалось,  а  солнце  стояло  еще  высоко.  Еще  виток-другой,
прикинул  Конан,  и  они  окажутся  внизу,   среди   первозданного   хаоса
базальтовых глыб, у темных отверстий  тоннелей.  Он  уже  мог  оценить  их
размеры - большинство выглядели слишком мелкими для человека его роста, но
были и огромные, способные пропустить всадника на коне.
     Спуск  закончился  раньше,  чем  ожидалось   -   очередная   трещина,
протянувшаяся  до  самого  дна,  позволила  путникам   быстро   преодолеть
последнюю сотню локтей. Они разобрали оружие и поклажу; Конан, прежде  чем
взвалить на спину свой увесистый мешок, вытащил из  него  пару  факелов  и
запалил их.  Взглянув  на  тени,  падавшие  от  камней,  он  направился  к
восточной стене, до половины  освещенной  солнцем;  нижняя  ее  часть  уже
оделась полумраком.
     - Взгляни! - раздался за  спиной  зов  Рины.  Он  повернул  голову  и
увидел, что девушка показывает вверх.
     Там, меж остроконечных утесов, обрамлявших кратер, трепетал в потоках
жаркого воздуха бледно-голубой клочок  небес  -  словно  последний  привет
светлого верхнего мира, который они покинули совсем недавно. Его  усеивали
неяркие точечки, слабо светящиеся огоньки, и Конан вначале не  понял,  что
это такое.
     - Звезды... - прошептала Рина. -  Добрый  знак!  -  Раскинув  руки  в
стороны, она замерла на мгновенье, наслаждаясь струившимся сверху светом и
теплом, затем отбросила назад волосы  и  взглянула  на  Конана.  -  Ну,  я
готова!
     Он кивнул, сунул ей в руки один из  факелов,  и,  огибая  базальтовые
обломки, устремился к пещерам. Долгий спуск слегка утомил его,  зато  Рина
выглядела свежей,  как  весеннее  утро  -  если  не  считать  озабоченного
выражения, иногда мелькавшего в глазах девушки. Сила поддерживала  и  вела
ее, Сила вливалась в ее члены подобно живительному потоку, Сила делала  ее
неутомимой. Постепенно  Конан  начал  привыкать  к  мысли,  что  эта  юная
красавица не станет ему обузой. Если она еще сообразит отвернуться,  когда
придет время понюхать  проклятое  зелье...  Он  никак  не  мог  преодолеть
странное стеснение, которое  испытывал  всякий  раз,  доставая  сосудик  с
арсайей; он словно боялся увидеть в серых глазах  девушки  жалость  -  или
иное чувство, более уместное по отношению  к  человеку,  нарушившему  свои
обеты. Но пока что она - ни в жилище наставника, ни за время  двухдневного
пути - ни разу не дала понять, что  жалеет  или  презирает  его...  Однако
гордость Конана страдала.
     Высоко подняв факелы, они остановились перед грязно-серой  стеной,  в
которой зияли десятки отверстий. Как и предполагал киммериец, некоторые из
них были достаточно велики, чтобы в них въехал целый фургон;  выбрав  один
из таких провалов, он ткнул в его сторону факелом.
     - Пойдем сюда?
     Рина нахмурилась, потом махнула рукой.
     - Все равно... _Э_т_о_ скрывается во всех проходах. И тут, и  там,  -
взгляд ее скользнул по черным мрачным дырам, усеивавшим склон.
     - Что ты чувствуешь? - спросил Конан.
     - Ветер... Из  всех  пещер  тянет  ветром,  от  которого  подгибаются
колени. Тебе заметно это?
     Голова киммерийца отрицательно качнулась; он не ощущал ничего, однако
не сомневался, что ветер, о котором толковала  Рина,  был  вполне  реален.
Разумеется, его порождало не движение  воздуха,  а  нечто  иное,  какая-то
странная бестелесная тварь или недобрые чары, заметить  которые  мог  лишь
владеющий Силой Митры. Переложив факел в левую руку, Конан вытащил  меч  и
направился к пещере. Рина молча шагала следом.
     Через несколько мгновений они погрузились в каменное чрево, в  густой
мрак, где лишь факелы их мерцали двумя крохотными кострами, бросая неяркие
отблески на гладкий базальтовый пол.  Хотя  свод  подземного  тоннеля  был
высок и тонул где-то в темноте над  их  головами,  воздух  здесь  оказался
затхлым и вонючим; от стен ощутимо попахивало серой и еще чем-то кислым  и
неприятным. Однако ничего угрожающего Конан не замечал; к запаху же  можно
было притерпеться.
     Внимательно глядя под ноги, чтобы не свалиться  в  какую-нибудь  яму,
путники шли вперед и вниз. Наклон пола был  довольно  крут,  и  киммериец,
считавший про себя шаги, вскоре понял, что  они  опустились  намного  ниже
подошвы вулкана. Теперь со всех сторон на  Конана  давила  земная  твердь,
огромные груды камня, что держали на своих плечах сказочные исполины -  те
Первосотворенные Митрой существа, в  храме  которых  он  надеялся  обрести
исцеление. Возможно, оно будет даровано не сразу, но  Пресветлый  хотя  бы
возвестит, как искупить грех...
     Что бог может потребовать от него? Что  ему  нужно?  Какую  плату  он
захочет? Станет ли ею усмирение злобных демонов,  как  то  сделал  аргосец
Рагар? Или победа над магом, адептом  Черного  Круга,  чья  волшба  грозит
опасностями Великому Равновесию? Или же по воле Митры  придется  сокрушить
одного из земных владык, чья жестокость истощила  терпение  божества?  Как
полагал Конан, Пресветлый потребует от него великих деяний - тех самых,  о
которых они некогда толковали с Рагаром; подвигов бескорыстия, которые  не
вознаграждались ни славой, ни богатством, ни властью. Что ж, Митра  был  в
своем праве! Митра даровал ему Силу для усмирения разбушевавшихся  стихий,
мерзких  тварей,  порождений  Сета  и  Нергала,  могущественных  чародеев,
страшных духов, обитателей Серых Равнин,  прорвавшихся  в  верхний  мир...
Митра наделил его почти божественной мощью - уменьем исторгать  молнии!  А
старый Учитель отшлифовал его разум и плоть,  добился,  что  каждый  взмах
меча, каждое движение, каждый жест стали стремительными и совершенными...
     И для чего же он использовал это великое искусство?  Да,  для  чего?!
Чтобы пустить кровь десятку пьяных солдат! Но и это не  вызвало  бы  гнева
Митры, ибо он, Конан, был в своем праве: он защищался и мог использовать и
оружие, и свое мастерство. Напавшего - уничтожь! Но пощади того, кто молит
о пощаде! Этот последний воин с черной растрепанной бородой и обезумевшими
от страха глазами... Не надо было убивать его...
     - Конан! - внезапно вскрикнула Рина, и мысли киммерийца прервались. -
Конан, ты чувствуешь?..
     Он поднял факел повыше, пытаясь  рассмотреть  верхнюю  часть  стен  и
высокий свод коридора. Тьма и тишина давили на него; мрак казался таким же
плотным, как камень, таким же непроницаемым,  тяжким,  безжизненным...  Но
кроме этого он ничего не ощущал. Ничего тревожного,  во  всяком  случае  -
может быть, лишь легкую, едва заметную боль в затылке.
     - Сосет... - глухо и непонятно пробормотала Рина, - сосет...
     Она поднесла руку ко лбу, и Конан заметил, что лицо девушки  начинает
бледнеть.
     - Пойдем, - он обнял Рину за плечи и подтолкнул вперед.  Она  сделала
несколько робких шагов, прижимая ладони к вискам, потом  ее  движения  как
будто обрели былую уверенность и силу.
     - Думаешь, это сторож? Та тварь, о которой предупреждал Учитель?
     Девушка кивнула, брезгливо передернув плечами.
     - Мне  вдруг  показалось,  что  тут,  под  грудью,  повисла  огромная
пиявка... и сосет, сосет...  Я  стала  словно  бы  пустой,  как  орех  без
сердцевины...
     -  С  тобой  Сила  Митры,  -  уверенно  произнес  Конан,  пытаясь  ее
подбодрить. - Защищайся! Наставник  обучил  тебя,  как  строить  щит?  Ну,
что-то вроде плаща, обволакивающего тело... Умеешь это делать?
     Она слабо улыбнулась.
     - Пока еще плохо. Но я попробую.
     Они шагали в темноту, судорожно сжимая в руках  оружие  и  наполовину
сгоревшие факелы. Подземный  коридор  был  ровным,  как  древко  копья,  и
по-прежнему высоким и широким. Конан не ведал, какая сила проложила его  в
горных недрах, недоступных людям;  может  быть,  этот  проход  был  выжжен
потоком огненной  лавы,  некогда  ярившимся  и  бушевавшем  тут?  Или  его
вырубили гиганты, что держат сейчас земную твердь на своих широких плечах?
Во всяком случае, за минувшие тысячелетия этот тоннель - как, вероятно,  и
соседние - не остался без обитателей. Были ли они - или оно - в самом деле
стражами, охранявшими дорогу в нижний мир, или просто поселились в  темных
глубинах, явившись из  царства  мертвых  или  из  других  мест,  столь  же
таинственных и непостижимых? Теперь Конан уже не сомневался,  что  ощущает
чье-то злобное внимание: в затылок ему повеяло холодом, а в висках  начали
покалывать крохотные иголочки.
     Рина  слабо  застонала,  что-то  пробормотав.  Напрягая  слух,  Конан
уловил: "Нет... нет... не дамся..." - и тут же девушка  споткнулась,  едва
не растянувшись на каменном полу. Киммериец успел поддержать  ее,  но  это
усилие тяжким гулом отдалось в голове, словно под черепом начали  одна  за
одной рушиться волны океанского прибоя.
     Девушка бессильно обвисла в его руках, и Конан остановился. Лицо Рины
снова начало бледнеть, веки смыкались, словно необоримый  сон  вдруг  стал
одолевать ее, и киммериец подумал,  что  происходит  невероятное.  Она  же
владела Силой! И еще недавно - там, на дне кратера -  энергия  переполняла
ее! Значит, либо ей так и не удалось поставить защиту, либо...
     Либо Сила Митры являлась приманкой для невидимой  твари,  атаковавшей
их! Лакомым куском, который она жаждала заглотить!
     Конан,  прижав  меч  локтем,  взвалил  девушку  на  плечо  и   мрачно
усмехнулся. Если эта догадка верна,  то  с  него  много  не  возьмешь!  Ни
божественной Силы, ни даже человеческой души...  душа  его,  и  память,  и
разум - в бронзовой фляге... сам  же  он  пуст...  абсолютно  пуст...  как
сказала Рина?.. словно ореховая скорлупа без ядрышка?..
     Однако он продолжал идти  вперед,  придерживая  легкое  тело  девушки
правой  рукой;  меч  свисал  с  запястья  на  петле,  факел   потрескивал,
разбрасывая  искры,  дротик  Рины,  который  она  сжимала  в  окостеневших
пальцах, иногда царапал по камню. Второй факел ему  пришлось  бросить,  но
особой нужды в нем не было - мрак словно бы  начал  сереть,  как  будто  в
дальнем конце тоннеля разгоралось  некое  зарево.  Может  быть,  выход?  -
сквозь неумолчный мерный  гул  мелькнуло  в  голове  у  киммерийца,  и  он
попытался ускорить шаги.
     Но это ему  не  удалось.  На  Конана  внезапно  навалилась  слабость;
затылок оледенел, а гул невидимого прибоя  под  черепом  сменился  мертвой
тишиной. Он шел,  едва  волоча  ноги,  пытаясь  преодолеть  сонный  морок,
дремотный туман, что накатывал на него сзади и спереди, сверху и снизу, со
всех  сторон.  Лечь...  не   двигаться...   закрыть   глаза...   уснуть...
забыться... Какое блаженство! Не думать ни о чем...  ни  о  верхнем  мире,
таком шумном и беспокойном... ни об этой девушке,  что  болтается  на  его
плече словно подстреленная дичь... ни о старце с янтарными глазами  хищной
птицы... ни о Митре, пославшем его сюда...
     Митра... светозарный бог... он знал, что делает... решил,  что  слуге
его пора отдохнуть... навеки отдохнуть... опуститься на пол,  на  каменный
пол, такой гладкий, уютный... отложить меч, смежить веки...  пусть  гаснет
огонь  факела...  пусть  придет  тьма,  обнимет,   успокоит,   убаюкает...
навсегда... навсегда... навсегда...
     Наконечник дротика заскрежетал по камню,  и  Конан  вздернул  голову.
Проклятая тварь! Кем - или чем -  не  было  бы  это  существо,  пытавшееся
наслать сонный морок, оно  не  желало  показаться!  Возможно,  у  него  не
имелось ни тела, которое могли бы пронзить меч или копье, ни рук или  лап,
ни когтей, ни пасти и клыков,  способных  растерзать  жертву...  Возможно,
плоть и кровь вообще не интересовали это порождение мрака;  возможно,  оно
жаждало иного, неизмеримо более ценного, что таится  и  в  человеке,  и  в
звере - самого дыхания жизни, дарованного  богом,  что  теплой  трепещущей
аурой окружает смертных... Так почему-то казалось Конану, и подобные мысли
могли вызвать лишь страх - ведь это значило, что  он  не  сумеет  поразить
бестелесного врага мечом.
     Или же стоило попытаться?
     Сон по-прежнему одолевал его; он не  мог  двигаться  дальше,  не  мог
нести Рину. Положив на пол легкое тело девушки, Конан  пристроил  факел  в
трещине, змеившейся по стене, и полоснул мечом запястье.  Резкая  боль  на
мгновенье отогнала дремотную вялость; выхватив второй клинок, он  прижался
спиной к камню и вытянул  оружие  вперед.  Сталь  поблескивала  холодно  и
мертво, и не хотела оживать - как  тогда,  у  развалин  древней  башни,  в
пустыне, в тот миг, когда зубы Инилли подбирались к его горлу... И  сейчас
он тоже ощущал чьи-то ледяные клыки на затылке; они впивались все глубже и
глубже, высасывали мозг, разум, душу, с них  струился  яд,  погружавший  в
беспамятство, их холодные острия пронзали череп...
     - Выходи! - яростно прорычал  Конан,  взмахнув  клинками.  -  Выходи,
тварь, отродье Нергала!
     Тишина. Мертвая тишина вечного забвенья...
     - Выходи!
     Крик его метался под высоким сводом, не порождая даже эха.
     - Выходи!
     Теперь  ему  почудился  смешок,  чье-то  мерзкое  хихиканье,   словно
бестелесный демон издевался над ним. Не звук, нет,  одно  ощущение  звука,
отдавшегося не в ушах, а под черепом. И сразу сон с новой силой  навалился
на него. Глухо звякнули мечи, выпавшие из рук, и  Конан,  теряя  сознание,
начал медленно оседать на пол вслед за ними.
     Спать... в покое... в тишине... во мраке... спать, спать... не думать
ни о чем... забыть о грехе  и  каре,  о  вине  и  искуплении,  о  жизни  и
смерти... спать,  спать...  вкусить  сладость  забвения...  не  двигаться,
застыть на каменном полу и самому превратиться в камень... в прах, который
навечно упокоится в этом темном коридоре... спать, спать...  уснуть,  став
бессловесным и немым, бесчувственным и неподвижным...
     Немым? Бесчувственным?
     Почти инстинктивно ладонь  Конана  легла  на  пояс,  ногти  царапнули
грубую кожу, пальцы  коснулись  маленькой  бронзовой  фляги,  потянули  ее
вверх, к лицу... Он не сознавал, что стоит на коленях над телом  Рины;  не
чувствовал, как горячая капелька смолы с догорающего факела обожгла кисть;
не видел розовеющего вдалеке  пятна,  от  которого  в  темноту  подземного
коридора тянулись слабые лучики света... Он не сознавал, не  чувствовал  и
не видел  ничего;  все  его  мысли  сосредоточились  сейчас  на  крохотном
сосудике с порошком арсайи.
     Кром,  как  же  он  мог  забыть  про  свое   зелье!   Про   снадобье,
просветляющее разум! Видно, тьма повлияла на  него  -  тьма  и  отсутствие
солнца, с которым он соразмерял прием бальзама...
     Не спи, сказал он себе, непослушными пальцами выковыривая пробку;  не
спи, и мы еще посмеемся над этой тварью! Над этим бестелесным стражем, над
мертвецом, что высасывает души из живых! Пиявка, проклятый морок,  отродье
Нергала... Подлое, как все  ублюдки,  что  таятся  в  темноте  и  нападают
исподтишка... Без  крови  и  костей,  без  тела,  которое  можно  было  бы
проткнуть клинком... Мерзкая тварь!
     Свежий и острый запах арсайи отрезвил его, растопив дремотный  туман.
Ледяные  клыки,  впившиеся  в  затылок,  исчезли,  смолкло  и   монотонное
бормотанье, неудержимо вгонявшее в сон;  лишь  где-то  во  тьме  прозвучал
неслышимый вздох. Не вздох, а отзвук вздоха; однако  Конан  уловил  в  нем
ненависть и разочарование.
     Он  поднес  горлышко  маленького  сосуда  к  ноздрям  Рины.   Девушка
закашлялась и чихнула, потом, резким движеньем  подобрав  под  себя  ноги,
начала подниматься. Конан, бережно закупорив фляжку, сунул ее за пояс.
     - Что... что случилось? - Глаза Рины были полны недоумения.  Внезапно
она вспомнила и вскочила, выставив вперед дротик и вглядываясь в  темноту;
губы ее дрогнули. - _Э_т_о_ ушло? Конан, _э_т_о_ ушло? Скажи мне!
     Он гулко расхохотался - не над собой и не  над  страхом  Рины  -  над
бесплотной невидимой тварью, что разочарованно скулила в  темноте.  Теперь
он ощущал ее присутствие -  не  слухом  или  зрением,  а  каким-то  шестым
чувством, пробудившимся еще в те дни, когда с ним была Сила.
     - Ты смеешься? - На губах Рины  тоже  заиграла  улыбка.  -  Смеешься?
Значит, все хорошо?
     Кивнув, Конан вытащил из трещины свой факел. Он  догорал,  но  теперь
киммериец ясно видел впереди расплывчатое розоватое пятно.  Свет!  Свет  и
выход! Он показал на него Рине.
     - Но как ты с ним справился? - Она все еще не могла прийти в себя.  -
Как? Даже я... даже Сила Митры не защитила нас!
     - Кром! - Конан подтолкнул ее вперед. - Рассчитывай больше на себя, а
не Митру, малышка! Ну, еще на вендийских мудрецов...
     - При чем тут вендийские мудрецы?
     Ухмыльнувшись, киммериец  погладил  свой  широкий  пояс,  за  которым
прятался драгоценный сосудик. Теперь, когда Рина тоже  вдохнула  снадобье,
Конан чувствовал, что они равны: пусть  недолгий  миг,  но  ее  душа  тоже
пряталась в этой самой бронзовой фляге и возвратилась из  нее  в  телесную
оболочку.
     - Ты помнишь, что Учитель сказал про арсайю? - Он снова  похлопал  по
ремню. - Бальзам, который употребляют  вендийские  мудрецы!  Он-то  нас  и
выручил.
     - О! Твое лекарство, что просветляет разум?
     - Да, Рина.
     Передав девушке факел, Конан подобрал свои мечи, вложил их  в  ножны;
он был уверен, что оружие ему не понадобится. Бестелесная тварь, невидимая
и едва ощутимая, пряталась во  мраке,  жадно  поглядывая  на  них,  но  не
пытаясь повторить атаку. Вдалеке тускло сияло розоватое пятнышко выхода, и
киммерийцу казалось, что оттуда тянет свежим воздухом.
     - Вперед, малышка?
     - Вперед!
     Но прежде, чем сделать  первый  шаг,  Конан  повернулся  и  плюнул  в
темноту подземного прохода.



                            23. ПУРПУРНЫЕ ЛЕСА

     Тоннель оборвался внезапно; еще мгновение  назад  над  ними  нависали
тяжкие базальтовые своды, и вдруг багровый и алый простор  распахнулся  во
всю ширь, ослепив путников неярким  светом.  В  вышине  клубились  розовые
облака,  скрывающие  небо;  они  текли,  меняли  формы,   то   вытягиваясь
гигантскими колоннами, почти касавшимися горизонта,  то  образуя  пушистые
шары или превращаясь в расплывчатые титанические  замки  с  остроконечными
или приземистыми башнями,  фигурными  парапетами  и  стенами,  отливавшими
багрянцем.  Эти  подвижные  тучи,  мерцавшие  всеми  оттенками   красного,
простирались над таким же красным миром,  показавшимся  Конану  бескрайней
равниной, заросшей кустарником и странными деревьями, торчавшими вверх и в
стороны подобно растрепанным метлам. Их  кроны  и  стволы  были  бурыми  и
ярко-алыми,      огненными,      оранжевыми,      кроваво-красными       и
желтовато-кирпичными; они то наливались угрожающе-багровым, почти  черным,
то радовали  глаз  нежными  лилово-розовыми  и  карминовыми  красками.  Но
главным был пурпур: основа и фон, на коем прихотливыми  узорами  струились
прочие цвета.
     - Нижний мир! - выдохнула Рина и тут же с восторгом добавила: - Какая
красота! Словно под водой, среди алых кораллов и пурпурных водорослей!
     Ее лицо разрумянилось, мышцы обрели былую гибкость, и  Конан,  бросив
взгляд на свою спутницу, понял, что она  окончательно  пришла  в  себя.  В
глазах девушки опять играли отблески Силы, и, хотя она не могла  исторгать
ее потоком сверкающих молний, астральная  энергия  наделяла  Рину  прежней
неутомимостью и стойкостью. Пожалуй, еще и  некоторой  долей  легкомыслия:
девушка любовалась пейзажем с таким  восхищением,  словно  они  оба  вдруг
попали в сад Учителя, приветливый и знакомый. Конан, однако,  не  забыл  о
сонном мороке, затаившемся в пещере; что касается этой пурпурной  равнины,
то и здесь их наверняка поджидали опасности - возможно,  иного  рода,  чем
оставшаяся позади, но столь же смертоносные для беззаботных странников.
     Он коснулся руки девушки, ощутив бархатистую нежность  ее  кожи;  это
было приятно, и Конан не спешил отнимать ладонь.
     - Скажи, малышка, что нас тут ждет? В этих красных зарослях?
     Она улыбнулась.
     - Кажется, ты поверил в мой дар?
     - А разве я сомневался? - ответил он вопросом на вопрос. -  В  пещере
все случилось так, как  ты  предсказывала...  Какая-то  мерзость  едва  не
поживилась нами, и одолел ее не  меч,  а  бальзам  дамастинского  мага,  -
киммериец хлопнул по своему поясу. - Ну, так что нас ждет дальше?
     - Сейчас... - Рина, прикрыв глаза, повернулась к  пурпурной  равнине.
Губы ее сжались, лицо стало серьезным, даже суровым, на чистом высоком лбу
меж бровей возникла  вертикальная  морщинка.  Конан  невольно  залюбовался
девушкой; румянец щек оттенял темные  веера  ресниц,  каштановый  локон  и
маленькое ушко, что пряталось за ним,  казались  исполненными  прелести...
Взгляд киммерийца спустился ниже, к упругой груди, полуприкрытой  полотном
туники,  стройной  талии,  округлым  бедрам,  длинным  ногам  в  маленьких
сапожках. Не в первый раз он спросил себя, почему эта  красавица  пошла  с
ним - неужели из одной любви к опасным авантюрам и любопытства?  Нет,  это
было на нее непохоже... Может быть, как намекнул  наставник,  ей  хотелось
испытать свои силы?  Свое  искусство,  приобретенное  за  время  обучения?
Почему-то Конану казалось, что дело не только в этом; пожалуй, он  мог  бы
угадать причину, но решил, что торопиться не стоит.
     Рина фыркнула, и киммериец, оторвавшись от созерцания ее  безупречных
колен, поднял взгляд к лицу  девушки.  Вероятно,  с  провидением  грядущих
событий было покончено, и теперь серые глаза Рины смотрели прямо на него -
с легкой насмешкой и еще каким-то непонятным и слегка пугающим выражением.
Ведьма, настоящая ведьма, подумал Конан и вслух спросил:
     - Ты разглядела что-то смешное, а?  Еще  одну  тварь,  которая  может
усыпить нас и высосать души?
     - Нет. Там, -  рука  девушки  протянулась  к  полыхавшим  пурпуром  и
багрянцем зарослям, - нет ничего смешного, и нет ничего опасного...  особо
опасного, я хочу сказать. Мы  пройдем  по  равнине  из  конца  в  конец  и
останемся в живых. Может, никто из нас и ранен не будет,  -  заметила  она
уже с меньшей уверенностью.
     - Чего же ты улыбаешься?
     - Ну-у... - протянула Рина, - ты глядел  на  меня,  а  я  -  на  твою
ауру... Помнишь, я говорила, что могу видеть такие вещи...
     - И что ты высмотрела?
     Она загадочно усмехнулась.
     - Что высмотрела, то высмотрела! Пойдем.
     Покачав головой, Конан двинулся вслед за Риной.  Он  почти  сразу  же
забыл об этом разговоре;  в  незнакомом  месте  не  стоило  раздумывать  о
девичьих прихотях, чтобы не попасть на обед  какой-нибудь  твари.  Правда,
слова его спутницы обещали сравнительно нетрудный переход в ближайший день
или два, но Конан не  привык  доверять  предсказаниям,  сулившим  покой  и
безопасность. Он знал, что в живых остается лишь тот, кто всегда настороже
- это правило являлось одинаково справедливым и  в  верхнем,  и  в  нижнем
мире.
     Скалистый уступ, по которому они шли к пламенеющей равнине, кончился;
почва под ногами стала не такой твердой, вокруг появились первые  деревца,
похожие  на  прутики,  усеянные  непропорционально  огромными  листьями  -
круглыми, алыми и вогнутыми, словно боевые щиты. Кое-где в этих  природных
чашах поблескивала вода, и Конан, зачерпнув на ходу горсть, убедился,  что
она чиста  и  свежа,  словно  влага  горных  ключей.  Что  касается  самих
деревьев, то они выглядели странно: некоторые, как  и  положено,  тянулись
вверх, к розовым небесам, другие торчали в стороны и в бок, или  стелились
по самой земле, переплетаясь друг с другом и образуя плотный живой  ковер,
не позволявший разглядеть почву. Внезапно  киммериец  сообразил,  что  они
двигаются по тропе - или по чему-то очень похожему на тропу;  ее  покрывал
толстый слой сухих листьев и обломанных веток, рдевших багряной корой.
     Тропа! Если есть тропа, значит,  недалеко  и  те,  кто  ее  проложил!
Удвоив осторожность, огромный варвар с подозрением огляделся по  сторонам,
затем перебросил с плеча на грудь арбалет и зарядил его. Скрип  взводимого
рычага заставил Рину повернуть голову.  Глаза  ее  удивленно  расширились,
когда девушка увидела в руках Конана оружие; ее ладонь  тут  же  легла  на
сумку с метательными дисками.
     - Ты что-то заметил? Что-то опасное?
     - Тропа, - коротко отозвался киммериец.
     - Да, тропа... похоже на тропу... Но я не чувствую угрозы.
     - Когда почувствуешь, может оказаться поздно, - Конан поднял  голову,
разглядывая небо. Там не было ничего  живого,  ничего  движущегося,  кроме
облаков - ни птиц,  ни  летучих  мышей  или  драконов,  которые  могли  бы
нежданно пасть сверху. Розовые, оранжевые и алые тучи по-прежнему текли  и
струились, воздвигая фантастические замки, чтобы в следующий миг  обратить
их в руины; неяркий свет падал от них на землю, и киммериец  не  сумел  бы
сказать, утро ли сейчас, разгар дня или вечер. Может быть, подумалось ему,
тут, в нижнем мире, не существует ни утра, ни вечера, ни дня, ни ночи; они
шли уже довольно долго, но небо оставалось прежним и ничто  не  предвещало
наступления темноты.
     Заросли по краям тропинки сделались гуще, скрывая  небеса.  Пурпурные
древесные стволы теперь были уже толщиной с руку или с  мужское  бедро,  и
вздымались ввысь на двадцать-тридцать локтей. Те из  них,  что  уходили  в
стороны, казались не меньшей длины; их  кроны  прорастали  друг  в  друга,
ветви переплетались на удивление густо,  не  позволяя  и  шагу  ступить  с
тропы. Она, как почудилось Конану, сделалась заметно шире, но толстый слой
опавших листьев и сухих веток не сохранил никаких следов  -  ни  отпечатка
звериной лапы или ступни человека, ни  колеи  от  повозки.  Это  выглядело
странным; дорога - и довольно прямая! - по которой никто  не  ходит  и  не
ездит.
     - Смотри! - Рина, замедлив шаги, вытянула вперед руку.
     Конан кивнул;  он  и  сам  уже  разглядел  некое  бурое  образование,
маячившее вдали сквозь разрывы в листве. Оно уходило куда-то вверх, словно
гигантская  каменная  колонна,  подпирающая  кровлю  из   розоватых   туч;
киммериец не мог разглядеть его вершины.
     -  Скала,  -  произнес  он,  легонько  подтолкнув  Рину.  -  Иди,  не
останавливайся! Может, там найдется место для ночлега... Не спать  же  нам
поперек тропы.
     - Я не устала.
     - Зато я устал и голоден.
     Он в самом деле проголодался  и  страшно  устал.  Еще  недавно  такое
признание  далось  бы  Конану  с  трудом,  но  теперь,   после   пережитой
смертельной опасности, Рина словно бы сделалась ближе и  понятней  ему.  В
конце концов, ее Сила - Сила Митры! - не защитила их, не  смогла  отогнать
сонный морок; не помощь божества, а он, он  сам,  спас  их  обоих  от  той
гнусной твари! И стоило это недешево!
     Конан вдруг ощутил, как утомление  наваливается  на  него,  пригибает
книзу, заставляет горбить плечи... Долгий  день,  тяжелый  день!  Спуск  в
кратер, потом переход  через  подземный  тоннель,  бескровное,  но  жуткое
сражение с его стражем... а теперь еще и эта странная дорога,  по  которой
они отмахали  уже  не  одну  тысячу  локтей...  Ну,  ничего,  подумал  он,
приглядываясь к маячившей впереди темной колонне; где скалы, там и пещеры,
самое безопасное место для ночлега. Может, и какая-нибудь дичь найдется...
     Бурый  утес  приближался,  разрастаясь  вширь,  нависая  над  кронами
пурпурных деревьев чудовищной пирамидой. Конан все еще не  мог  разглядеть
его вершину - ветви, густо усеянные большими круглыми листьями,  закрывали
и небо, и горизонт. Хотя  деревья  по  краям  тропы  выглядели  все  более
мощными и высокими, ни одно не было по-настоящему большим -  таким,  чтобы
на него стоило влезть и осмотреться. В этом  смысле  скала  представлялась
киммерийцу гораздо более удобным наблюдательным пунктом.
     Тропа,  превратившаяся  тем  временем  в  усыпанную  листьями  дорогу
шириной в десяток шагов, словно упиралась в бурую стену утеса, и Конан уже
начал подозревать, что там их  ждет  нечто  вроде  тоннеля,  прорубленного
сквозь камень. Или все-таки дорожка огибает скалу? Он не успел как следует
обдумать этот вопрос, как деревья начали мельчать, редеть, раздвигаться, и
путники очутились на поляне.
     Тут росла невысокая густая трава, напоминавшая  цветом  свежепролитую
кровь; кое-где виднелись странные  цветы  -  крупные,  величиной  с  кулак
колокольцы, черные лепестки которых пестрели багровыми прожилками.  Поляна
была довольно широка, около полусотни шагов, и  стелилась  в  обе  стороны
ровным алым ковром, огибая утес. Вблизи он показался Конану не  пирамидой,
а, скорее, сужавшейся к верхушке колонной, чудовищным копьем, устремленным
в розовое небо; чудилось,  что  эта  скала,  направляемая  рукой  гиганта,
вот-вот устремится вверх, пронзит клубящиеся тучи, пробьет в них  огромную
прореху и исчезнет где-то в заоблачном мире.
     - Странная гора, - выдохнула  Рина  за  плечом  киммерийца.  -  А  ее
поверхность... ты только посмотри!
     - Кром! - Он покачал головой. - Никогда не видел такого!
     Поверхность скалы, в целом довольно ровную,  без  выступов,  карнизов
или торчащих глыб, рассекали трещины, причудливо змеившиеся  снизу  вверх;
они были того же цвета, что и кровавая трава на поляне, и казались  узором
из алых изогнутых линий, проступившим сквозь бурый камень. Может быть, это
огромный монолит из драгоценного рубина? - мелькнуло у  Конана  в  голове.
Самоцвет  неимоверной,  непредставимой  величины,  покрытый  земляной  или
каменной коркой? Ему захотелось подойти поближе и проверить  это;  опустив
арбалет, Конан сделал шаг к скале и потянулся за кинжалом.
     - Стой! - Рина дернула его за тунику. - Не лучше  ли  сначала  обойти
кругом? Может быть, заметим что интересное...
     Конан внимательно взглянул на нее.
     - Чувствуешь опасность?
     - Нет... - казалось, девушка колеблется. - Нет, не  опасность.  Но...
но... знаешь, мне чудится,  что  эта  скала  -  живая,  -  произнесла  она
шепотом.
     - Живая? Хмм...  -  Киммериец  оставил  в  покое  кинжал  и  медленно
двинулся вправо, не спуская глаз со странного утеса. Рина  последовала  за
ним.
     Они сделали двадцать или тридцать шагов, удалившись  от  того  места,
куда привела их тропа, и вдруг  Конан  почувствовал,  как  почва  под  ним
прогибается. Он замер, предостерегающе подняв руку, потом осторожно шагнул
вперед, поглядывая то на  скалу,  то  на  пушистый  ковер  красной  травы,
испещренный  черными  пятнами   колокольчиков.   Да,   земля   определенно
подрагивала! Не резкими толчками, как это случается в день гнева подземных
богов, а плавно и едва заметно. Казалось, он и в самом деле шел по ковру -
толстенному ковру из трав, растянутому над бездонной трясиной.
     Трясиной? Неужели там, внизу, болото? Рядом с этой  огромной  скалой?
Губы Конана недоверчиво  скривились.  Превозмогая  усталость,  он  присел,
положив арбалет на колено, запустил пальцы в  траву  и  с  натугой  выдрал
пучок - почва под ним, как и все остальное в нижнем мире, была окрашена  в
красные тона, но влаги не выступило ни капли.
     - Что ты там ищешь? - окликнула его Рина.
     Конан поднялся.
     - Земля, - буркнул он, - земля шатается, как пьяный матрос, выползший
из кабака. Ты что, не замечаешь?
     Девушка, осторожно ступая, подошла к нему.
     - Теперь замечаю... чуть-чуть...
     - Ты намного легче меня, - сказал Конан, уставившись вниз.  -  Может,
там болото? Под этой травой? Но воды не видно... и рядом камень...
     Рина пожала плечами.
     - Все может быть. Не забывай, здесь не наш мир, не верхний. Лес -  не
зеленый, а пурпурный, небо  -  розовое,  а  солнца  совсем  нет...  -  Она
задумчиво подняла глаза к  клубящимся  тучам.  -  Неужели  Митра  навсегда
отвратил от нижнего мира свой лик? Как же он следит за ним? Ведь здесь так
прекрасно и покойно...
     - У Митры много способов приглядеть за  каждым  из  своих  царств,  -
оборвал девушку Конан. - Меня же тревожат не солнце и звезды,  а  то,  что
внизу. Не хотелось бы провалиться в трясину!
     На мгновение закрыв глаза, Рина сосредоточилась, затем  опять  пожала
плечами.
     - Не знаю, болото под этой травой или нет, но там все живое  -  такое
же живое, как скала, - она махнула рукой в сторону испещренного  кровавыми
прожилками утеса. - Но я не ощущаю никакой опасности... никакой,  Конан...
Думаю, мы можем идти.
     Они снова двинулись в обход каменной колонны, и вскоре  Рина,  дернув
киммерийца за ремень, показала взглядом вправо. Там была еще одна  дорога,
в точности напоминавшая ту, что привела их сюда - такая же прогалина среди
красных деревьев, похожих на захмелевший частокол. Через  некоторое  время
они обнаружили третью тропу, потом - четвертую,  пятую;  похоже,  все  они
веером расходились от поляны и огромного утеса. Почва в таких местах  была
прочна - ни малейших признаков колебаний.
     Шестая дорожка  вела  прямо  к  входному  отверстию  большой  пещеры.
Огромный провал овальной формы  зиял  темнотой,  словно  разверстая  пасть
дракона - не хватало лишь клыков да торчащего меж ними языка. Однако трава
перед входом выглядела непримятой,  и  острый  глаз  киммерийца  нигде  не
замечал каких-либо угрожающих признаков - следов ног, копыт, когтистых лап
или окровавленных останков и костей. Вероятно, пещера была необитаемой,  и
это казалось Конану странным; по его мнению, она прекрасно  подходила  для
логовища крупного хищника.
     Он поднял арбалет и, не обращая  внимания  на  предостерегающий  жест
Рины, нажал спусковую скобу. Стрела свистнула, исчезнув во  тьме  прохода;
затем раздался едва слышный звук глухого удара, и снова воцарилась тишина.
Ни рычания, ни визга, ни гневного  рыка  потревоженного  зверя  -  ничего!
Киммериец перезарядил свое оружие.
     - Там никого нет, - сказала Рина, махнув в сторону пещеры. -  Ты  зря
тратишь стрелы, Конан!
     Не отвечая, он выстрелил опять, нацелившись прямо в поверхность утеса
около входа. Снова глухой звук; арбалетный  болт,  выпущенный  с  близкого
расстояния, почти на четверть длины ушел в скалу.
     - Так ты считаешь,  что  я  трачу  стрелы  зря?  -  Конан  усмехнулся
девушке. - А где ты видела стрелы, пробивающие камень? Клянусь  Кромом,  я
такого не встречал!
     Он быстрыми шагами направился к пещере и  попробовал  выдернуть  свой
снаряд. Стрела застряла прочно, и  киммериец  извлек  ее  лишь  с  третьей
попытки; затем вытащил кинжал и  принялся  ковырять  в  пробитой  стальным
наконечником дыре. Рина стояла рядом, округлившимися глазами  рассматривая
бурую поверхность скалы. Внезапно девушка  приложила  к  ней  обе  ладони,
провела сверху вниз, тронула пальцем край небольшой  трещины,  алой  раной
рассекавшей темную корку.
     - Это не камень! - с изумлением выговорила она. - Это живое... Живое,
как мне и казалось!
     - Живое, - откликнулся киммериец. - Кора,  а  под  ней  -  древесина,
красная, как кровь. Кром! Никогда бы не подумал, что  в  мире  могут  быть
такие деревья! - Он стукнул кулаком по чудовищному стволу.
     - Тут не наш мир, - снова напомнила Рина. - Может  быть,  во  времена
Первосотворенных  такие  исполины  и  росли  наверху,  но  Митра,  видимо,
погрузил их в земные недра - вместе  с  храмом,  который  мы  разыскиваем.
Выходит, - девушка повернулась к Конану, - тропинка, по которой мы шли...
     - ...была огромной ветвью, - закончил киммериец. -  А  эта  пещера  -
дупло! Дупло, клянусь клыками Нергала! - Он задрал голову  вверх,  пытаясь
разглядеть вершину чудовищного ствола, но тщетно; она  терялась  где-то  в
багровых и алых тучах, скрывавших небеса нижнего мира.
     - Пойдем туда? - Рина показала взглядом на зиявший перед ними вход. -
Тебе надо отдохнуть... да и мне, если на то пошло.
     - Пойдем... Но погоди немного, - Конан вдруг положил арбалет в траву,
сбросил с плеч мешок и принялся копаться  в  нем.  Он  вытащил  веревку  с
железным крюком,  сильным  ударом  вогнал  острие  в  древесный  ствол,  а
свободный конец тонкого  прочного  каната  обвязал  вокруг  пояса.  Потом,
обнажив кинжал, направился в сторону от дупла,  то  и  дело  пробуя  почву
ногой.
     - Хочу взглянуть, что там внизу, - пояснил он девушке. - Сейчас найду
подходящее место...
     Рина спокойно наблюдала за ним, опершись на свой дротик; по-видимому,
не чувствовала никакой опасности. Несмотря на усталость, Конан  действовал
осторожно. Обнаружив участок,  где  травяной  ковер  упруго  пружинил  под
ногами, он потуже натянул веревку, опустился на колени и начал резать дерн
клинком, отбрасывая в  сторону  пучки  красной  травы.  Вскоре  перед  ним
образовалось отверстие глубиной  в  локоть;  под  слоем  прочных  травяных
корней и почвы из перегнивших листьев обнаружились древесные ветви, гибкие
и живые, переплетавшиеся паутинной сетью. Конан отложил нож и вытащил меч.
Он врубался все глубже и глубже, пока не почувствовал, что  кончик  клинка
вышел наружу;  тогда,  быстрым  круговым  движением  перерезав  оставшиеся
ветки, киммериец протолкнул их вниз и склонился над дырой.
     - Подойди, - позвал он Рину спустя некоторое время. - Клянусь  богами
севера и юга и всеми демонами Кхитая в придачу! На это стоит посмотреть!
     Девушка шагнула  к  нему,  встав  сзади  и  заглядывая  через  плечо;
киммериец ощутил запах ее  тела,  прядь  пушистых  волос  коснулась  щеки,
другая легла на обнаженную шею. Дыхание Рины сделалось глубоким и частым -
то ли из-за их невольной близости, то ли от зрелища, открывшегося внизу.
     Только  сейчас  странники  поняли,  что  находятся  на   верхнем   из
бесчисленных ярусов гигантского леса. В  красноватом  полумраке,  царившем
внизу, они так и не сумели разглядеть землю; неохватные ветви,  тянувшиеся
во все стороны от чудовищных стволов, сходились и расходились, их покрытые
большими пурпурными листьями отростки то перекрещивались, то врастали друг
в друга; развилки и места, где ветки переплетались  особенно  густо,  были
усыпаны гниющей листвой, поросшей  травами  и  мхом.  Эти  поляны,  иногда
обширные, иногда совсем крошечные, как будто парили в воздухе, похожие  на
алые, багровые, оранжево-желтые  облачка,  и  Конан  различал  вблизи  них
неясное движение  -  какие-то  твари  копошились  и  мелькали  там,  почти
невидимые в вечных  сумерках  циклопических  джунглей.  С  верхнего  яруса
свисали  канаты  лиан,  усеянных  розовыми  соцветиями;  одни  можно  было
обхватить рукой, толщина других оказалась не меньше, чем у  винной  бочки.
Среди этих багровых стеблей порхали странные существа - не то птицы, не то
огромные летучие мыши с кожистыми крыльями;  они  вились  над  полянами  и
пурпурной листвой, иногда падая  вниз  с  протяжными,  похожими  на  стон,
воплями.
     Рина вздохнула и выпрямилась, отбросив волосы на спину.
     - Может быть, нам надо спуститься туда? - Девушка ткнула  дротиком  в
отверстие. - Храм, который мы ищем, наверняка стоит на твердой земле.
     - Храм огромен, - возразил Конан,  -  не  меньше  этих  деревьев.  Мы
увидим его и сверху, а двигаться здесь куда безопаснее. Там, - он  сплюнул
в дыру, - полно всяких тварей. И еще я думаю, что святилище находится не в
лесу, а гораздо  глубже.  Помнишь,  что  сказал  Учитель?  У  самых  колен
гигантов... Наверно, за красной равниной есть спуск вниз  -  пропасть  или
подземные ходы...
     - Только не это! - Рина передернула  плечами.  -  Хватит  с  нас  тех
подземелий, что остались позади!
     Конан не ответил. Поднявшись с колен, он обтер клинок  полой  туники,
сунул его в ножны и тяжело зашагал к огромному отверстию  дупла,  сматывая
по дороге веревку. Спать, - стучало у него в голове; съесть пару  лепешек,
выпить воды и уснуть. Внезапно он почувствовал, что силы его на исходе.


     Когда некоторое время спустя путники покинули свое  убежище,  розовые
тучи все так же метались в вышине, заливая джунгли  потоками  красноватого
света. Видно, пока они отдыхали, прошел дождь - в огромных  чашах  листьев
застыла чистейшая влага, прохладная и свежая. Сняв туники, сбросив сапоги,
Конан и Рина вволю плескались, стараясь не глядеть  друг  на  друга;  вода
смыла не только пот и пыль, но и воспоминания о жутком  чудище,  невидимом
страже вулкана, едва не завладевшем их душами и плотью.
     Перекусив лепешками и сушеным виноградом, они тронулись в путь -  два
крохотных существа, затерявшихся среди гигантского леса, среди  чудовищных
стволов, уходивших вниз и вверх на тысячи локтей. Где-то под ними  таилась
земля, мрачная и темная, не знавшая от века  ласки  солнечных  лучей;  над
головой,  скрывая  небеса  нижнего   мира,   плыли   облака,   плотные   и
непроницаемые, как груды туранских ковров. Возможно, тут  вообще  не  было
неба - только каменный свод необозримой пещеры, задрапированный покрывалом
розовато-алых туч. Конан не думал об этом; он стремился вперед и вперед, к
рубежам пурпурной равнины, к пропасти, провалу или расселине,  позволившей
бы достичь дна подземного мира.
     Так день за днем они  странствовали  по  верхнему  ярусу  гигантского
леса, перебираясь с ветви на ветвь, минуя поляны  с  алыми,  оранжевыми  и
багряными травами, обходя чудовищные колонны деревьев, подпиравших небеса,
ночуя в дуплах, похожих на просторные пещеры. Время здесь текло незаметно,
так как ночная тьма не сменяла свет, и солнце, луна и звезды не  кружились
в вечном хороводе, напоминая об ушедших месяцах и  годах;  казалось,  даже
боги не властны над этим миром тихого покоя,  одетого  в  багряные  краски
осени. Конан отсчитывал дни от перехода до перехода; когда колени начинали
подгибаться, ноги тяжелели, и мешок начинал  давить  на  плечи,  приходила
пора отдыха и сна. Пошарив за поясом,  киммериец  доставал  свой  заветный
флакончик и, вдохнув бальзама, направлялся к ближайшему стволу, к  поляне,
заросшей кроваво-красными травами или мягким мхом. Присутствие Рины уже не
тяготило его; с тех пор, как  они  разделили  глоток  снадобья  -  там,  в
вулканическом  тоннеле,  -  Конан  больше  не  стеснялся  своей  спутницы.
Поневоле она тоже прошла  причастие  арсайей,  и  это  в  каком-то  смысле
уравнивало их - если не до конца, то хотя бы отчасти.
     Покой и мир, царившие среди пурпурных вершин,  не  были  неизменными;
иногда Конану приходилось браться за меч, а Рине - раскрывать свою сумку с
дисками. К счастью, опасности  всегда  приходили  с  нижних  ярусов,  и  к
счастью, девушка умела если не предупреждать, то предвидеть их. В один  из
дней -  вернее,  условным  утром,  когда  путники,  покончив  с  трапезой,
собирались двинуться в путь - она  вдруг  встревожилась  и  велела  Конану
спрятать дорожные мешки обратно  в  дупло.  Торопливо  оттащив  поклажу  к
задней  стене  просторного  сухого  убежища,  киммериец  встал  у   входа,
наблюдая,  как  Рина  ходит  по  поляне  среди  красных  трав   и   черных
колокольчиков. Она то склоняла голову  к  плечу,  то  замирала  на  месте,
прикрыв глаза и к чему-то прислушиваясь,  то  быстрым  шагом  отступала  в
сторону,  словно  где-то  под  ней  скользил  невидимый  хищник,  готовясь
броситься на жертву.
     Наконец Конан не выдержал.
     - Что там? - крикнул он, потянувшись к  рукоятям  мечей.  -  За  нами
следят?
     - Тише, - девушка махнула рукой. - Иди  сюда,  только  осторожней.  И
приготовься!
     Обнажив клинки, Конан приблизился и бросил быстрый  взгляд  на  Рину.
Тяжелая сумка с дисками, что оттягивала ее пояс, была  расстегнута,  милое
личико девушки казалось сосредоточенным и суровым.
     - Юркая тварь, - пробормотала она, - и очень большая. Как бы  нам  не
пришлось...
     Внезапно Рина отскочила в сторону, вытянув руку и показывая на  некое
место в траве, выглядевшее, как полагал киммериец, вполне безобидным.
     - Тут, Конан, тут! Руби! -  Стальной  диск  сверкнул  в  ее  пальцах,
гибкая фигурка замерла в напряжении.
     Алый травяной покров вспучился, стремительно превращаясь в  невысокий
холм; раздался треск рвущихся корней, почва раздалась под мощным  напором,
и на поверхность вынырнул остроконечный бивень. Толстый - Конан не смог бы
охватить его обеими руками - и длинный,  как  копье  фалангита!  Свистнули
мечи;  киммериец  едва  успел  разглядеть  клыкастую  пасть  под  костяным
наростом, яростный глаз, горевший дьявольским пламенем,  и  гибкую  шею  в
пунцовой чешуе - или то было туловище гигантского змея?
     Он рубанул наискось обеими клинками, высекая из этого  живого  бревна
кровавый клин  плоти.  Огромная  рана  брызнула  алым,  и  голова  чудища,
увенчанная страшным бивнем, словно надломилась; оно  слепо  таращилось  на
киммерийца, раскрывая бездонную пасть. Вдруг Конан  заметил,  что  круглый
яростный зрачок твари потух, рассеченный стальным диском - этот монстр  не
видел его! "Когда же малышка успела..." -  подумал  он  о  Рине  и  ударил
снова, стараясь держаться подальше от жутких челюстей.
     Похоже, его мечи наткнулись на кость,  на  спинной  хребет  чудовища,
истекавшего  кровью  -  а  это  значило,  что  бой   наполовину   выигран.
Наполовину! Конан метался рядом с гибкой шеей твари,  уворачивался,  падал
наземь, вскакивал - и рубил, рубил... Хребет у зверя оказался прочным,  но
и клинки Рагара не подвели - киммериец перешиб кость с пятого раза.  Потом
удары снова пошли в мягкое, и вдруг огромная голова отделилась, рухнув  на
травяной ковер, а обрубок шеи соскользнул вниз, в рваную дыру, и исчез  из
вида.
     Конан, утирая локтем пот со лба, отступил на пару шагов и  огляделся.
Голова чудища походила на наконечник боевого тарана и весила,  пожалуй,  с
доброго бычка. Пилообразные клыки в широко  раскрытой  пасти  были  залиты
кровью, глаза лопнули и вытекли, длинный  раздвоенный  язык  вывалился  на
траву. Но и мертвой эта тварь выглядела ужасно!
     Обогнув жуткий трофей, киммериец приблизился к дыре и посмотрел вниз.
     - Змей! Клянусь Кромом, змей, порождение Сета! - пробормотал он. -  В
сотню шагов, не меньше! Обвился вокруг лианы и подполз к нам!  Вовремя  же
ты его заметила, девочка! - Оторвавшись от созерцания чудовищного тела, он
взглянул на Рину.
     Девушка  ответила  безмятежной   улыбкой.   Сейчас,   когда   схватка
закончилась, напряжение покинуло ее; она выглядела так, словно каждый день
после утренней трапезы отправляла в небытие пару подобных тварей.
     Приблизившись к чудовищной голове, Рина выдернула свои диски, обтерла
их о траву и, поглядев на кровавый обрубок, поцокала языком.
     - Мне казалось, - заявила она, - что ты перебьешь ему хребет с одного
удара. Самое большее, с двух.
     Конан взглянул на свои руки, залитые кровью.
     - Кажется, я тебя разочаровал? - сердито буркнул он.
     - Нет, почему же... Все-таки мы его прикончили, -  девушка  осторожно
опустила диски в сумку. - Юркая  тварь,  но  мы  были  быстрее!  -  Она  с
торжествующей усмешкой пнула костяной бивень.
     - Юркая тварь и очень большая, - напомнил Конан. -  Такой  ничего  не
стоит разделаться и с десятком  человек...  даже  с  сотней,  если  на  то
пошло... - Он покосился на девушку и закончил: - Вроде бы кто-то  говорил,
что путешествие по этой пурпурной равнине будет тихим  и  спокойным...  Ни
ран, ни опасностей, да?
     - _Н_а_с_т_о_я_щ_и_х_ опасностей, - Рина  выделила  первое  слово.  -
Здесь, - она топнула сапожком по земле, - живут простые твари, зубастые  и
свирепые, но не демоны и не духи, владеющие злым чародейством.
     - Ты уверена в этом?
     - Да! Я ощутила бы ауру по-настоящему злобных  существ!  А  это...  -
девушка окинула взглядом чудовищную голову, - это всего лишь змей, большой
и голодный.
     - Все змеи, большие и малые - мерзкие порождения Сета, -  пробормотал
Конан. - Я знаю, о чем  говорю!  Мне  приходилось  иметь  с  ними  дело...
Проклятые твари! И, чтоб ты об этом не  забывала,  поступим  так...  -  Он
воткнул окровавленные клинки в траву и потянулся к кинжалу.
     - Что ты хочешь делать? - с некоторым беспокойством спросила Рина.  -
Надеюсь, мы не станем его есть?
     - Есть? - Конан усмехнулся. - Пока не кончится наш запас  лепешек,  я
не прикоснусь к такой мерзости... да и  потом  тоже...  отыщем  что-нибудь
получше... - Он уже трудился над верхней челюстью  огромного  змея,  ловко
орудуя кинжалом. - Нет, девочка, мы не  пустим  эту  тварь  на  жаркое!  Я
только вырежу два самых больших клыка - ты будешь  носить  их  на  шее,  а
потом, если захочешь, подаришь Учителю... в знак  свершенного  подвига,  -
добавил киммериец не без иронии.
     Рина скорчила брезгливую гримаску, но возражать не стала.
     Через несколько дней они набрели на  дупло,  в  котором  обосновалось
семейство хищников, напоминавших огромных  белок-летяг.  Правда,  размером
они не уступали вендийским тиграм  или  львам,  что  водились  на  границе
Стигии и Куша. Складки бурой кожи, свисавшей  между  передними  и  задними
лапами, позволяли им планировать сверху вниз, а острые мощные  когти  были
прекрасно приспособлены для лазанья по деревьям. Эти звери тоже  оказались
довольно юркими - хотя и  не  такими  большими,  как  зарубленный  Конаном
громадный змей - и доставили путникам несколько неприятных  мгновений.  Их
было пятеро - массивный рыжеватый самец, самка  и  три  крупных  детеныша,
таких же свирепых и неукротимых, как взрослые твари. Клинки  киммерийца  и
смертоносные диски Рины  настигли  хищников,  после  чего  их  трупы  были
сброшены вниз, а путники обосновались в отвоеванном дупле. Конан вышел  из
этой схватки с кровавой царапиной  на  боку,  над  которой  Рине  пришлось
изрядно поколдовать. За время сна рана  затянулась,  но  длинный  багровый
рубец исчез только спустя пару дней.
     Отоспавшись после схватки с летающими тиграми, Конан заглянул в  свой
изрядно полегчавший мешок. Он нес их основные припасы - лепешки из  плодов
хлебного дерева, изюм,  финики  и  сушеные  фиги;  в  тюке  Рины  был  еще
увесистый сверток с твердыми колбасками из  орехов  и  ягод,  смешанных  с
медом. Был! Теперь от него, как и от прочих запасов, оставалось немногое -
на три-четыре дня пути, не больше.
     Бросив взгляд на разметавшуюся во сне девушку, Конан вышел из  уютной
древесной пещеры и пересек лужайку. В отличие  от  других  полян  верхнего
яруса, край ее обрывался в  пропасть;  некогда  огромная  ветвь  подгнила,
переломилась и рухнула вниз, оставив  за  собой  зияющий  пролом.  Похоже,
через него местные тигры и выбрались к дуплу; вряд ли они смогли  бы  сами
пробиться сквозь толстый слой переплетающихся веток и травы.
     Теперь их изуродованные изрубленные тела лежали на поляне внизу,  что
находилась сразу под провалом  -  там,  куда  их  сбросил  киммериец.  Над
трупами хищников вились странные птицы с кожистыми крыльями,  отороченными
по краю длинными пестрыми перьями; они издавали  пронзительные  вопли,  то
поднимаясь почти к самому краю пролома, то стремительно пикируя на мертвую
добычу. Их мощные клювы с налета вырывали  куски  окровавленной  плоти,  и
Конан видел, что туша тигра-самца, лежавшего сверху, уже очищена почти  до
костей.
     Он долго глядел на летающих тварей, мысленно прикидывая,  годятся  ли
они в пищу, потом вернулся к  дуплу  и,  стараясь  не  потревожить  спящую
девушку, вытащил из своего мешка моток тонкой веревки. Привязав ее конец к
стреле, Конан зарядил арбалет и вновь отправился  к  провалу.  Устроившись
здесь и внимательно наблюдая  за  неровным  полетом  птиц,  он  неожиданно
рассмеялся: сейчас он чувствовал себя рыбаком, что готовится  забросить  в
прозрачные морские воды гарпун с прочной леской.
     Свистнула стрела, и через мгновение киммериец  уже  вытягивал  наверх
свою недвижную добычу. Арбалетный болт пробил птицу насквозь; она  уже  не
трепыхалась, когда Конан освободил от привязи тяжелую  тушку.  Он  вытащил
кинжал, отсек голову с массивным, загнутым крючком клювом, отрезал лапы  и
крылья, затем полоснул  по  грудине,  содрал  кожу  с  торчавшими  кое-где
перьями и принюхался. Пахла эта тварь довольно аппетитно - не  гусь  и  не
утка, разумеется, но все же лучше тигриного мяса или плоти гигантской змеи
с бивнем на голове. Конан выпотрошил ее, выдрал  несколько  пучков  травы,
обнажив красноватый грунт, и  развел  в  яме  небольшой  костерок.  Свежие
прутья, наломанные им с ближайших ветвей, горели плохо, но к тому времени,
когда Рина проснулась, киммериец уже с жадностью поглощал полусырое мясо.
     Он протянул девушке кусок  грудины  и  усмехнулся,  глядя,  как  она,
вырезав кинжалом полоску, осторожно принялась жевать. Потом  Рина  кивнула
головой и, опустившись на колени у костра,  насадила  грудинку  на  кончик
ножа.
     - Похоже на мясо осьминога, - заметила девушка, поворачивая кусок над
огнем.
     - Осьминога? Тебе приходилось его есть?
     - Конечно. Самая  лучшая  рыба,  что  ловили  отец  с  братьями,  шла
сборщикам налогов. Нам оставалась мелочь... ну,  еще  раковины,  съедобные
водоросли и эти вот осьминоги...
     Конан одобрительно кивнул. Похоже, его  спутница,  увидевшая  свет  в
бедном рыбачьем поселке, была не слишком избалованной девушкой.


     Когда  мужчина  и  женщина  странствуют  вместе,  близость  меж  ними
становится почти неизбежной. Конан, однако, не думал о Рине как о женщине,
и в голову ему не приходила мысль заняться с ней любовью. Возможно, она  и
маячила смутной тенью где-то в подсознании, но Рина прежде всего была  для
киммерийца одним из неприкосновенных членов ордена Учеников,  слуг  Митры,
хранителей Великого Равновесия. Он догадывался, что не жалость и не тяга к
приключениям заставили девушку пойти  с  ним;  причина  была  иной,  более
весомой и серьезной. Может быть, симпатия, что родилась в ее  душе  за  те
дни, что он провел в пещере наставника? Но только ли симпатия - или  более
глубокое чувство?
     Он не знал этого и не хотел знать. Он был уверен лишь в одном: что не
тронет Рину, не коснется прекрасного тела  ведьмы  с  Жемчужных  островов,
пока на то не будет ее соизволения.
     Они  находились  где-то   посередине   огромной   равнины,   поросшей
исполинскими пурпурными деревьями, когда  Конан  впервые  услышал  далекий
протяжный вопль. Этот звук долетел откуда-то  снизу  и  не  был  похож  на
рычанье зверя или  отрывистые  стоны,  что  испускали  птицы  с  кожистыми
крыльями; он казался почти членораздельным и напоминал охотничий  зов  или
боевые кличи чернокожих из страны Куш.  Конан,  сидевший  на  краю  дупла,
настороженно замер,  но  крик  не  повторился;  видно,  неведомый  охотник
соблюдал осторожность.
     - Ты  слышала?  -  Киммериец  отыскал  взглядом  Рину,  бродившую  по
лужайке.
     - Да.
     - Кто это, как ты думаешь?
     Девушка повела плечами.
     - Одно из многих созданий, населяющих нижний мир.
     - Об этом я и сам  знаю.  Опасна  ли  эта  тварь?  Что  говорит  твое
предвидение?
     Рина на мгновение замерла, обозревая поляну.
     - У нас будут неприятности, - заметила она, прижав ладошкой  к  груди
два  остроконечных  клыка   гигантского   змея,   убитого   Конаном.   Это
свидетельство недавней победы, висевшее на кожаном шнурке, уже  стало  для
нее привычным украшением. - Да, у  нас  будут  неприятности,  -  повторила
Рина, - но, к счастью, небольшие. И все кончится благополучно.
     - Мне не нужны даже небольшие неприятности, - проворчал  Конан.  -  И
потом, что значит - небольшие? Как то отродье Сета, чьи зубы  болтаются  у
тебя на шее?
     - Не могу сказать. Да и стоит ли о том беспокоиться?  Лучше  погляди,
какая здесь красота! - раскинув руки, Рина закружилась по лужайке.
     - Беспокоиться всегда стоит. Кто беспокоится,  тот  дольше  живет,  -
буркнул киммериец, оглядывая полянку. Вид и в  самом  деле  был  чудесным:
среди огненно-алой травы пламенели резные чаши колокольчиков. Почему-то их
оказалось тут гораздо больше, чем на встречавшихся раньше висячих лугах, и
выглядели они не темными, почти черными, а багряными и  пурпурными,  цвета
лучших ковров Турана.
     Рина принялась собирать букет; Конан же, пошарив  за  поясом,  извлек
заветную фляжку. Зелья в ней оставалось немного - половину  или  даже  две
трети порошка он уже использовал. Мрачно насупив брови, киммериец  вдохнул
живительный бальзам и плотно закупорил сосудик. Успеет ли он добраться  до
храма? Или  запас  арсайи  кончится  где-то  на  половине  дороги,  и  он,
беззащитный, обреченный на беспамятство, сгинет в  этих  пурпурных  лесах,
пропадет в нижнем  мире,  никогда  не  увидит  вновь  света  солнца?  Если
случится такое, он  может  рассчитывать  лишь  на  Рину...  Не  потому  ли
Учитель, мудрец, провидящий грядущее, отправил с ним эту девушку? Спутницу
и помощницу, способную довести до святилища Митры лишенное разума и памяти
существо... Но под силу ли ей это?
     Звонкий смех прервал его  мысли.  Рина  стояла  перед  ним,  погрузив
разгоревшееся лицо в охапку пурпурных колокольчиков, и пряди  ее  пушистых
волос мешались с цветочными стеблями.
     - Ах, какой запах! - воскликнула она, протягивая свой букет Конану. -
Слаще, чем у роз и сирени... Вдохни, и ты очутишься на медвяном лугу!
     Невольно   улыбнувшись,   киммериец   втянул   воздух;   ноздри   его
затрепетали. И в самом деле,  эти  странные  цветы  чем-то  отличались  от
привычных растений верхнего мира; их пряный и сладкий аромат не походил  и
на запах арсайи. Вендийский бальзам взбадривал и пробуждал;  пурпурные  же
колокольцы словно клонили в сон. В  радостный  и  легкий  сон,  в  котором
сбывается все, о чем мечтаешь наяву...
     Конан вновь вдохнул  медовый  запах,  подумав,  что  от  этих  цветов
кружится голова -  столь  же  сильно,  как  после  кувшина  доброго  вина.
Ощущение было знакомым  и  таким  приятным!  Прикрыв  глаза,  он  впитывал
чудесный  аромат,  изгонявший  и  все  тревоги,   и   мрачные   мысли,   и
осторожность, и заботы о будущем. С каждым мгновением ему становилось  все
лучше, все легче, пока белоснежные стены великого святилища не  сомкнулись
вокруг него, и глас Митры, долетевший от  сияющего  алтаря,  не  возвестил
прощение всех грехов.
     Впрочем, голос тот принадлежал не богу и толковал вовсе не о  грехах;
очнувшись на миг от сладкого наваждения, Конан понял, что Рина сидит рядом
с ним и тянет букет к себе.
     - Ты жадный! Дай же и мне понюхать!
     - Мне кажется, ты собрала столько цветов, что хватит нам  обоим...  -
пробормотал киммериец.
     Девушка рассмеялась; в серых ее глазах вспыхнули огоньки. Теперь  они
вдвоем приникли к чудесному букету и, чтобы было удобнее, Конан  приподнял
Рину, усадив к себе на колени. Теперь он чувствовал себя словно  в  раю  -
аромат волшебных цветов смешался с пьянящими запахами  девичьего  тела,  а
нежные лепестки и бархатные пальцы девушки ласкали его щеки. "Что со мной?
Что с нами?" - мелькнула тревожная мысль и тут же канула без следа.  Конан
был весел и пьян; его прелестная спутница - тоже.
     Она казалась сейчас очаровательней всех  женщин  земли,  и  киммериец
внезапно понял, что они с Риной, крепко обнимая друг друга, лежат в траве,
а изголовьем им служит охапка пурпурных цветов. Медвяный их  запах  придал
особую сладость первым поцелуям; потом они стали обжигающими, как огонь, и
губы девушки раскрылись, как два  лепестка.  Под  ладонью  Конана  набатом
билось ее сердце, набухал и распускался  сосок  на  упругой  груди,  такой
нежной, такой желанной... Он приник к нему ртом, ощущая, как  дрожит,  как
трепещет тело девушки.
     Тихий возглас, волнующий, призывный... Руки Конана  ласкали  стройные
бедра, гибкий стан, плечи, сиявшие теплотой розового мрамора... Они уже не
лежали в траве; они парили над ней, погруженные в алую  прозрачную  дымку,
невесомую и ласковую, что нежила их подобно волнам южного  моря.  Их  кожу
овевал ветерок, их плоть трепетала в предвкушении счастья, дивная  мелодия
разливалась вокруг - то звенели, играли хрустальные колокола, повелевавшие
ходом звезд и движением человеческих сердец.
     Приятная истома охватила Конана. Сквозь наплывающее забытье он слушал
шепот Рины, почти не понимая слов; кажется,  она  просила  о  чем-то?  Нам
нельзя торопиться... не надо, милый... не здесь,  не  сейчас...  Он  точно
знал, что все произойдет здесь и сейчас, если... если у  него  хватит  сил
справиться с блаженной дремотой. Сон наплывал на него сладостным дурманом,
покачивал, уносил в небесные выси  -  туда,  где  все  тише  и  тише  пели
хрустальные колокола. Он чувствовал еще,  как  локоны  Рины  щекочут  шею,
ощущал приникшее к нему тело, сильное, гибкое и  желанное,  но  необоримое
медвяное забвенье надвигалось, укачивало, баюкало...
     "Цветы, - подумал Конан, погружаясь в дремоту, -  волшебные  цветы...
Запах... Рина... Какие у нее нежные руки... какие..."
     Сколько же он проспал?  По-видимому,  недолго;  и  пробудили  его  не
ласковые прикосновенья девушки. Руки, что быстро, но  осторожно  ощупывали
киммерийца, были жесткими и грубыми, поросшими волосом, и пахло от них  не
медом и вином, а едким звериным потом.
     Конан застонал, пытаясь открыть глаза, потом, внезапно ощутив сильную
и  бесцеремонную  чужую  хватку,  нанес  вслепую  удар  кулаком.  Он  сел,
судорожно  нашаривая  свои  мечи,  но  их  не  было;  и   рука,   привычно
потянувшаяся к поясу, не нашла рукояти кинжала.  Ремень  тоже  исчез;  под
пальцами вместо гладкой кожи бугрилась смятая ткань холщовой туники.
     Это заставило его окончательно проснуться.  Вскочив,  Конан  бросился
вперед, к маячившим перед ним двум или трем фигурам - бросился,  не  думая
ни о мечах, ни об арбалете, ни о прочем своем оружии, ибо в мыслях у  него
было только одно: фляга! Бронзовая фляга, его разум, его душа,  упрятанная
в потайной кармашек пояса!
     Что-то мягкое подвернулось под ноги, и киммериец упал в  алую  траву,
не дотянувшись на половину ладони до  ближайшего  вора.  Когда  он  поднял
голову, похитители исчезли.



                             24. ПЛЕМЯ ТИИ'КА

     Конан ругался и ревел, как дикий зверь,  наступая  на  съежившуюся  в
испуге Рину.
     - Кром! Небольшие неприятности! Все кончится благополучно! - Взмахнув
огромным кулаком, он набрал побольше  воздуха  в  грудь.  -  Благополучней
некуда! Проклятый лес! Проклятые ублюдки! Они украли все, все!
     - Не все, - робко возразила девушка, и это было правдой; до  арбалета
и колчана похитители не добрались.  Но  дорожные  мешки,  припасы,  оружие
Рины, драгоценные Рагаровы клинки, а главное - пояс с бронзовым сосудом! -
исчезли. Кроме арбалета, у Конана остался только кривой засапожный нож;  у
его же спутницы не было ничего, кроме одежды - да и та находилась сейчас в
изрядном беспорядке.
     - Я почти догнал их! - снова рявкнул Конан. - Если бы не ты...  -  он
со злостью сплюнул.
     - Кто же виноват, что ты запнулся о мою  ногу!  -  Серые  глаза  Рины
наполнились слезами. - Надо было глядеть, что там лежит на земле!
     - Лежит!.. На земле!.. - Киммериец никак не мог  успокоиться.  -  Все
твои цветы! Если б не эта пакость, никто бы и не улегся на землю!
     Он  принялся  яростно   топтать   букет,   превращая   хрупкие   чаши
колокольчиков и цветочные стебли в слизистое крошево. Рина некоторое время
глядела на него, потом вдруг шмыгнула носом, вытерла глаза и улыбнулась.
     - А все-таки как было хорошо! - мечтательно  произнесла  она.  -  Как
хорошо! Я словно летала в небесах в твоих объятьях...
     - Хорошо, - согласился Конан; выместив гнев на чародейных цветах,  он
немного пришел в себя. - А сейчас - еще лучше!  Когда  же  кончится  время
сна, все будет просто замечательно! Я превращусь в безгласного скота, и ты
поведешь меня на веревочке прямо в храм! Интересно, что я скажу Митре? Как
вознесу мольбы о прощении? Мне не удастся даже  замычать  или  залаять!  Я
лишусь памяти и речи, стану глупее распоследнего осла!
     Рина озабоченно нахмурила лоб.
     - Этого не случится, Конан, не тревожься! У нас  еще  есть  время.  И
предчувствие меня не обманывает: все закончится хорошо.
     - Во имя  милостей  Митры!..  Перестань  повторять  это,  женщина!  -
Перебросив за спину арбалет и колчан,  киммериец  направился  к  зарослям,
обрамлявшим край полянки. - Похоже, эти ублюдки исчезли  где-то  тут...  -
пробормотал он, срезая ножом гибкие прутья, чтобы расчистить проход. -  А!
Погляди-ка! Дыра! Дыра и лианы!
     Перед ним зияло небольшое отверстие - лаз,  светлевший  среди  плотно
переплетавшихся ветвей; к сучкам попрочнее были привязаны две лианы. Конан
продолжал работать ножом - для него этот  ход  на  нижние  ярусы  оказался
слишком тесным.
     - Не слишком-то  умны  эти  вороватые  твари,  -  буркнул  он.  -  Не
догадались сбросить лианы...
     Рина  подошла  и  встала  за  его  спиной,  внимательно   разглядывая
отверстие.
     - Ты заметил, как они выглядят?
     Конан, врубаясь в заросли, покачал головой.
     - Почти ничего не разобрал... глаза слипались после этого  дурмана...
- Он плюнул на ближайший цветок. -  Недаром  я  всегда  предпочитал  вино!
Честное вино лучше любого колдовского зелья! Если б не это твое...
     На алых губах Рины мелькнула загадочная улыбка, потом ее рука ласково
пригладила взлохмаченную гриву киммерийца.
     - Давай не будем ссориться, ладно? Я не так  уж  виновата,  и  ты  не
столь уж безгрешен... - щеки ее полыхнули  румянцем.  -  Сейчас  спустимся
вниз и нагоним наших грабителей. Наверняка они  ушли  не  слишком  далеко.
Найдем их след...
     - В таких-то зарослях? - Конан раздраженно ткнул в дыру ножом.
     - В каких угодно, - с уверенностью заявила девушка.  -  Мне  ведь  не
надо высматривать отпечатки их лап или ног - я вижу след их  ауры!  Дрожит
прямо в воздухе, Конан, словно цветная радуга... - всматриваясь  в  нечто,
заметное ей одной, Рина прищурила глаза.
     - Ну, и что скажешь?
     - Ты  прав  -  они  не  слишком-то  умны.  Значит,  мы  найдем  их  и
перехитрим.
     - Я хитрить не буду, - киммериец яростно взмахнул кинжалом. - Мне  бы
только добраться до глоток этих тварей!
     - Они - люди, - с внезапной строгостью сказала Рина,  -  а  Митра  не
любит зряшных убийств! Я давала обет...
     - Я тоже давал, - буркнул Конан и полез в дыру.
     Они спустились на три сотни локтей, потом девушка уверенно  двинулась
вперед по тропе,  основанием  которой  служила  гигантская  ветвь;  вскоре
путники стояли у нового лаза со свисавшими по  краям  лианами.  Тут  Конан
обнаружил клочья  бурой  шерсти  и,  принюхавшись,  различил  едкий  запах
похитителей. Если они и опережали погоню, то совсем ненамного.
     Спуск по лиане, недолгий путь к очередной дыре, и снова вниз...  Вниз
и вниз,  сквозь  розоватый  полумрак  и  пурпурную  листву,  мимо  птиц  с
кожистыми крыльями, метавшимися в теплом воздухе, мимо висячих  полян,  на
которых  копошились  какие-то  мелкие  твари,  мимо   неохватных   ветвей,
становившихся все толще и толще, вдоль бурых  стволов  с  кроваво-красными
трещинами, напоминавших горы... Они  преодолели  полторы  или  две  тысячи
локтей, но земли все еще не было видно; луга с алой травой и буйная листва
по-прежнему скрывали  почву,  вскормившую  этот  исполинский  лес.  Конану
казалось, что он спускается прямо в преисподнюю.
     Их путь закончился на чудовищной ветви, по которой проходила  уже  не
тропа, а целая дорога шириною в двадцать шагов. Прелая листва и  мох  были
хорошо утоптаны, и это навело киммерийца на печальные размышления. Похоже,
они приближались к селению или стойбищу,  обитатели  которого  могли  дать
пришельцам отпор. Возможно, думал Конан, эти волосатые твари не слишком-то
сильны и храбры,  но  если  их  наберется  сотня-другая...  Он  с  горечью
вспомнил о своих клинках; лучше бы эти отродья Нергала  украли  арбалет  и
стрелы!
     Однако  приходилось  довольствоваться  тем,  что   есть,   и   Конан,
перебросив свое оружие на грудь, вложил в него стрелу и  щелкнул  рычагом.
Он подумывал, не стоит ли остановиться и вырезать дубинку поувесистей,  но
затем решил, что тяжелый, окованный бронзой арбалет  куда  смертоносней  в
рукопашном бою, чем деревянная палица.
     Ах, если б у него было время! Он выкрал бы и свою фляжку,  и  дареные
Рагаровы мечи и все остальное - и оружие, и припасы,  и  снаряжение...  Но
времени для такого сложного дела не оставалось. Конан не знал, сколько они
с Риной проспали - четверть,  треть  или  половину  обычного  срока  -  но
путешествие по лианам и ветвям было довольно долгим. Скоро, совсем скоро у
него начнет мутиться в голове... Нет, он не успеет придумать  какой-нибудь
хитроумный план, как предлагает Рина... не сможет ни украсть, ни обмануть,
ни перехитрить... Оставалось одно - драться!
     Впереди послышался слитный далекий гул голосов - верный признак того,
что поселок, к которому они приближались, был велик и многолюден.  Похоже,
подступы к нему не охранялись, но  Конан  с  удовольствием  бы  убрался  с
дороги, если б мог. Однако передвигаться в окружавших тропу зарослях  было
никак нельзя: стволы, стволики и прутья,  отходившие  от  основной  ветви,
росли на удивление густо. Сквозь эту чащу не проломился бы даже вендийский
носорог, мелькнуло в голове у Конана.
     Шум сделался громче; теперь в нем можно было выделить рев,  протяжные
вопли и завывания, словно существа, испускавшие все  эти  звуки,  отмечали
некое торжество или делили добычу. Чувствуя, что  впереди  лежит  обширное
открытое  пространство,  киммериец  приостановился,  разрядил  арбалет   и
перебросил его на спину. Затем  он  срезал  несколько  огромных  пурпурных
листьев и протянул два из них Рине.
     - Дальше поползем -  тут,  под  кустами,  у  самой  обочины.  Прикрой
листьями голову и плечи и постарайся не шуметь.
     Девушка  кивнула.  Судя  по  близким  воплям,  ползти  им  предстояло
недолго; тем не менее Конан досадовал и злился из-за вынужденной  задержки
- время его было на исходе.
     То ползком, то на четвереньках путники преодолели оставшийся путь  и,
тесно  прижавшись  друг  к  другу,  залегли   на   опушке,   под   защитой
непроницаемой  для  взгляда  листвы.  Ни  сторожа,  ни   часовые   им   не
встретились;  обитатели  стойбища   либо   чувствовали   себя   в   полной
безопасности, либо идея насчет охраны поселка не приходила им в головы.
     Отогнув  краешек  большого  листа,  Конан  приподнялся   и   осмотрел
простиравшуюся перед ним поляну.
     Она  была  покрупнее  тех,  что  встречались  странникам  прежде,   и
простиралась на добрых сто пятьдесят или двести  шагов,  считая  от  конца
тропы до гигантского древесного ствола, бурой колонной  уходившего  вверх.
Как всегда, поляна эта кольцом охватывала дерево и, если не  вспоминать  о
тысячах локтей пустоты под ногами и над головой, напоминала обычный луг  с
торчащим посередине  утесом.  Однако  эту  просторную  луговину  покрывали
пурпурные мхи и травы огненного цвета, а скала тянулась слишком  высоко  и
имела слишком правильную форму - оба эти обстоятельства нарушали сходство.
Вдобавок, здесь царила полутьма, вечные сумерки нижнего мира,  придававшие
пейзажу туманную ирреальность, будто и  красная  растительность,  и  бурые
ветви, и гороподобный древесный ствол  находились  не  в  воздухе,  а  под
зыбкой поверхностью моря.
     Эти подробности, однако, не  интересовали  киммерийца;  его  внимание
было приковано к странным существам, сгрудившимся на  поляне.  Коренастые,
невысокие и широкоплечие, они заросли бурой шерстью  и  двигались  хотя  и
быстро, но довольно неуклюже, иногда опускаясь на передние  лапы.  Тем  не
менее, Конан счел их людьми -  хвосты  у  волосатых  тварей  отсутствовали
(как, впрочем, и одежда), а на их толстых шеях болтались ожерелья из ярких
перьев, просверленных орехов и звериных когтей. Было у дикарей и оружие  -
дубинки и заостренные рогатины, без каменных наконечников и необожженные в
огне.
     Те, что с громкими воплями  толпились  на  лугу,  выглядели  довольно
мускулистыми и крепкими. Самцы, догадался Конан и бросил взгляд на дерево.
В стволе его зияло множество дупел-пещер, из которых вниз свисали лианы; в
темных же отверстиях торчали мохнатые головы самок и подростков. Вероятно,
им полагалось наблюдать за сборищем и дележом добычи  издалека,  чтобы  не
крутиться под ногами  у  мужчин;  подметив  это,  киммериец  негромко,  но
одобрительно хмыкнул.
     Рина подтолкнула его локтем в бок, шепнув:
     - Мне кажется, они спорят из-за  наших  мешков  и  оружия.  Не  могут
поделить, что ли? Как ты думаешь?
     -  Скоро  им  придется  делить  собственные  шкуры,  -  сквозь   зубы
пробормотал Конан, вытягивая из-за плеча свой арбалет.
     - Подожди, не стреляй! - Рина положила теплую ладошку ему на плечо. -
Я надеюсь, мы сможем договориться...
     - С этими бесхвостыми обезьянами? - Киммериец раздраженно сбросил  ее
руку. Он чувствовал, как подступают головная боль и  звенящая  пустота,  и
это не улучшало его настроения. - Я готов потолковать с ними - когда  мечи
и фляга с бальзамом будут у меня. Но не раньше!
     Незачем спорить, надо действовать, решил  он,  лихорадочно  обдумывая
план нападения. Дикарей было всего лишь  десятков  семь  или  восемь;  они
сгрудились вокруг нескольких волосатых  молодцов,  нагруженных  похищенным
добром. Конан не сомневался, что сумеет до них добраться - внезапная атака
давала ему преимущество. О, если б у него оставалось время! Он перестрелял
бы всю эту шакалью свору, даже не выходя на поляну!
     Однако знакомое покалывание в висках  и  боль  в  затылке  заставляли
поторапливаться. Арбалет не лук; при всем желании он  сумел  бы  выпустить
лишь одну стрелу за время  четырех  глубоких  вздохов.  Слишком  медленно!
Конан не успел еще подумать об этом, а пальцы уже сами  ослабляли  тетиву.
Окованное бронзой ложе арбалета станет  дубиной,  а  стальная  метательная
скоба - убийственным клювом, которым он  раздробит  черепа  врагов!  Можно
бить хоть тем концом, хоть другим - результат один: мозги наружу!
     Преодолевая головокружение, киммериец начал подниматься.
     - Подожди! - Рина дернула его за полу туники. - Я хочу  поговорить  с
ними!
     - Как? - Толпа дикарей на поляне ссорилась и гомонила все громче,  но
речь их оставалась для Конана  абсолютно  непонятной.  Зато  он  разглядел
теперь свои мечи, переходившие из рук в руки, и два распотрошенных мешка.
     - Я смогу с ними  договориться,  -  настаивала  девушка.  -  Не  надо
проливать кровь, Конан! Подожди!
     Он попытался вырвать полу из ее пальцев, но Рина держала крепко.
     - Мне некогда ждать! Отпусти!
     На поляне, под невнятные крики и вопли, вовсю шел  дележ  их  скарба.
Похоже, начиналась драка.
     - Дай же мне попробовать, Конан! Не спеши!
     Но тут над толпой взлетел широкий кожаный пояс, стиснутый в волосатой
лапе, и терпение киммерийца  иссякло.  Взревев,  он  отшвырнул  девушку  и
ринулся вперед, вращая свое страшное оружие; слегка изогнутая  метательная
скоба делала его похожим на боевую кирку.  В  десяток  гигантских  прыжков
Конан преодолел расстояние до замерших в  ужасе  дикарей  и  вскинул  свою
увесистую палицу - уже зная, чей череп треснет первым.
     Но опустить приклад арбалета он не успел; тьма сомкнулась над ним,  и
огромный варвар со стоном рухнул на землю.


     Запах арсайи коснулся его  ноздрей.  Свежий  острый  аромат  бальзама
обжигал, словно раскаленный воздух, наполняя мозг палящей и  пронзительной
ясностью, пробуждал, вытягивал к свету жизни из темного  омута  небытия...
Конан закашлялся и раскрыл глаза.
     Голова его лежала на  теплом  округлом  бедре  Рины,  пальцы  девушки
гладили щеку, серые глаза смотрели на него  с  тревогой  и  нежностью.  Он
чувствовал  виском  ее  шелковистую  кожу;  аромат  юного  женского   тела
заставлял позабыть  про  обжигающее  прикосновение  вендийского  бальзама.
Пряди каштановых волос касались лица Конана, и от них тоже приятно пахло -
морем и свежим ветром. Воистину, о лучшем пробуждении не стоило и мечтать!
     Он привстал на  локте,  оглядывая  древесную  пещеру,  и  решил,  что
немного поторопился с  этим  выводом.  Кроме  Рины,  тут  не  было  ничего
приятного - разве что их мешки да  оружие,  сваленные  у  стены.  Напротив
входа сидело пятеро дикарей, косматых, как  медведи  киммерийских  гор,  и
несравненно более уродливых; на шеях у них болтались  пышные  ожерелья  из
длинных и острых тигриных когтей. Теперь Конан  мог  рассмотреть  их  лица
поподробнее, и это зрелище отнюдь не повергло его  в  восторг.  Челюсти  у
хозяев  стойбища  выдавались  вперед,  мощные  надбровные  дуги   затеняли
крохотные глазки, из буйной  поросли  на  щеках  выглядывали  вывороченные
ноздри. Нос как таковой почти отсутствовал; губ тоже не было  видно,  зато
клыки и передние резцы поражали своей внушительностью. Эти пятеро самцов -
довольно старых, судя по седоватому, вытертому на плечах меху  -  казались
жуткими уродами, монстрами, дьяволами, вылезшими в  мир  из  чрева  самого
Нергала.  И  рядом  с  юной   пленительной   Риной   они   выглядели   еще
омерзительнее.
     Один из них ковырял в ноздре, засунув туда чуть  ли  не  весь  палец,
трое обгладывали кости с ошметками мяса, вытягивая их из  груды,  лежавшей
на полу, пятый дикарь же смотрел прямо  на  Конана.  Мех  у  него  был  не
грязно-бурого, а скорее рыжеватого оттенка, и левую щеку пересекал ужасный
шрам - видно, местный тигр приложился своей когтистой лапой.  Несмотря  на
подобное украшение, этот рыжий показался киммерийцу поприглядней прочих  -
то ли глаза у него были умней, то ли клыки поменьше.
     Внезапно дикарь со шрамом  заерзал  на  месте  и  что-то  забормотал;
остальные четверо, бросив свои важные дела, уставились на него.  Конан,  с
неохотой расставшись с теплым бедром Рины,  сел,  опираясь  на  кулаки,  и
прислушался. Речь волосатого была невнятной и состояла из странных звуков,
то отрывистых, то протяжных; нечто среднее между воем гиены и лаем шакала.
Конан не понимал ничего.
     - Вождь тии'ка просит у тебя извинения, - вдруг произнесла Рина.
     - Ты уверена? - Киммериец покосился на девушку - не шутит ли  она,  -
но милое личико Рины было совершенно серьезным.
     - Разумеется, уверена. Я ведь неплохо понимаю их.
     - Ты выучила язык волосатых, пока я валялся в  этом  дупле?  -  Конан
приподнял бровь.
     - Зачем? Мне и так ясно, что они хотят сказать. Знаешь,  это  гораздо
легче, чем предсказывать грядущее или лечить раны.
     - Вот как? Что ж, придется тебе поверить. -  Конан  встал,  опоясался
ремнем и сунул в потайной кармашек фляжку с  арсайей;  так  он  чувствовал
себя гораздо уверенней. Стараясь не глядеть на пятерых дикарей, он  сделал
шаг к стене, потом - другой, наклонился и поднял свои мечи.  Никто  ему  в
том не препятствовал.
     Рыжий со шрамом снова  разразился  речью,  широко  разводя  руками  и
выпячивая нижнюю  челюсть;  казалось,  он  кого-то  ругал.  Рина,  склонив
каштановую головку к плечу, внимательно слушала.
     - Вождь говорит, что лишь такие негодяи, как Йотомакка,  Вуулкайна  и
Неодигми, могли напасть на грозного воина, победителя Рогача  Кро'вара,  -
произнесла девушка, когда рыжий закончил. - Они - не дети  тии'ка,  они  -
отродья подлых такир'дзеннов! И по ним давно плачет дубина, которой дробят
кости непокорных.
     - Подожди, малышка, не торопись, - Конан сел, положив на  колени  оба
клинка. Теперь он чувствовал себя совсем хорошо - разве что хотел есть. Но
сначала ему хотелось разобраться в обстановке.
     - Итак, - спросил он, жадно поглядывая на груду мяса  перед  пятеркой
волосатых, - кто такие Йотомакка и прочие мерзавцы, о которых ты говорила?
Кто такой рогач? А также тии'ка и эти самые такиры?
     - Такир'дзенны, - поправила его Рина. - Это звери, которых ты  назвал
летающими тиграми. Помнишь, мы отбили у них  дупло?  Тии'ка  их  очень  не
любят.
     - Тии'ка - это они? - Киммериец протянул руку к пятерке волосатых.
     - Да. Йотомакка с двумя приятелями -  молодые  охотники,  которые  не
слушают никого, бродят там и тут, хватают, что плохо лежит. Вот набрели  и
на нас...
     - Хмм... Похоже, вождь не одобряет воровства? Ну, ладно...  может,  я
его и прощу, -  Конан  с  нежностью  погладил  рукояти  своих  клинков.  -
Кажется, ты говорила еще о рогаче? Как его... Кро'вар?
     - О, это их бог! Один из богов. Тот самый  змей  с  бивнем  на  носу,
которого ты перерубил пополам! Очень могущественный демон,  и  тии'ка  его
страшно боятся... Но раз ты его убил, значит, ты сильнее!  Тии'ка  уважают
силу.
     - Это неплохо, - пробормотал Конан, проверяя, как  выходят  из  ножен
мечи. - Значит, я прикончил Кро'вара... И что же,  они  поверили  тебе  на
слово?
     Рина горделиво улыбнулась, огладив свое ожерелье.
     - Почему же на слово? Тии'ка - умелые охотники; они сразу догадались,
что висит у меня на груди. И они поняли, что эти клыки свежие. Я объяснила
им, что ты убил Рогача Кро'вара совсем недавно. Теперь они готовы  оказать
тебе почести... да и мне тоже.
     - Вот как?
     - Ну конечно! Ведь мы вместе  сражались  с  Кро'варом...  и  потом...
потом... я - твоя женщина!
     - Первый раз слышу об этом, -  заметил  Конан,  но  тут  Рина  широко
улыбнулась и подмигнула ему.
     Подал голос дикарь, ковырявшийся  в  носу;  киммериец,  уже  начавший
привыкать к вою и лаю, что заменяли волосатым  человеческий  язык,  уловил
вопросительную интонацию.
     - Почтенный старейшина спрашивает, не голоден ли ты, - перевела Рина.
     - Голоден!  Скажи  этим  образинам,  чтоб  принесли  сухие  ветки.  И
побыстрей!
     Он с интересом ждал, желая послушать, как Рина залает и завоет, но  у
нее, оказывается,  имелся  совсем  другой  способ  общения  с  волосатыми.
Полузакрыв глаза, девушка на мгновение  сосредоточилась,  и  вдруг  пятеро
дикарей разразились хриплым клекочущим хохотом. Потом рыжий ткнул пятерней
в окровавленную груду на полу и что-то произнес.
     - Вождь спрашивает, зачем тебе дерево. Разве ты собираешься его есть?
Когда тут столько хорошего мяса?
     Конан ухмыльнулся.
     - Не худо бы его поджарить, а, малышка?  Ты  могла  бы  догадаться  и
сама!
     Сохраняя полную серьезность, Рина сообщила:
     - Я только передаю слова, от тебя к ним и обратно. Видишь ли,  тии'ка
почитают мужчин куда больше, чем женщин... Для них ты - великий и  грозный
воин, а я... я всего лишь твоя девушка. Так что думать мне не положено.
     - Что ж, - произнес Конан, - я и в самом деле великий и грозный воин.
Скажи рыжему ублюдку, что он в том скоро убедится, если дрова не  доставят
немедленно!
     Опустив веки,  киммериец  замер,  вкушая  блаженный  покой.  Пожалуй,
размышлял он, стоит как-то отблагодарить Рину, сказать ей ласковое словцо:
в этот раз девчонка выручила его и, к тому же, она была  права  со  своими
пророчествами - история  с  кражей  закончилась  вполне  благополучно.  Не
первый случай, когда дар  Рины  выручает  их!  Теперь  он  не  жалел,  что
согласился взять ее с собой - нет, совсем не жалел! А коли  еще  вспомнить
сладость ее губ и трепет маленьких упругих грудей под рукой...
     Конан не успел додумать эту мысль до конца - два дикаря,  вошедших  в
пещеру, почтительно выложили  перед  ним  целую  груду  сухих  ветвей.  Он
придвинул к себе мешок, вытащил огниво и высек огонь.  Огромный  ствол,  в
дупле которого люди гнездились подобно мелким насекомым, переполняли живые
соки, и киммериец не боялся устроить лесной пожар. Он  разложил  небольшой
костерок и, насадив на лезвие кинжала основательный кусок мяса, поднес его
к пламени. Пятеро волосатых старейшин, морщась от дыма, следили за  ним  с
благоговейным ужасом. Рыжий вождь робко потянулся к огню, но, почувствовав
жар, быстро отдернул руку; его нижняя челюсть отвисла,  из  безгубого  рта
вывалился язык. Рина, приложив ладошку к  виску,  задумчиво  поглядела  на
него, и дикарь успокоился.
     - Я сказала, чтоб они не боялись, - девушка повернулась к  Конану.  -
Бедняги никогда не видели огня - ведь тут  не  бывает  даже  гроз!  Только
дожди, что падают на верхний ярус джунглей.
     - Спокойный мир, - заметил киммериец.
     - Ты забыл про Рогача и такир'дзеннов?
     - Ничего я не забыл, - Конан принюхался  к  мясу;  пахло  оно  весьма
аппетитно. - Но в этом пурпурном лесу не так опасно, как в  верхнем  мире.
Может быть, Митра навсегда установил здесь Великое Равновесие?
     - Здесь - возможно, - Рина с неопределенной улыбкой пожала плечами. -
Но за дальнейший наш путь я не поручусь.
     Конан пристально взглянул на нее.
     - Предвидишь какие-то опасности, малышка?
     - Да.
     Ответ был  краток,  и  киммериец  решил,  что  расспрашивать  девушку
подробнее не стоит. По крайней мере, сейчас - не то место и не  то  время.
Вытащив засапожный нож, он отхватил  порядочный  ломоть  мяса  и  протянул
Рине.
     - Ешь! И спроси у наших новых приятелей, знают ли они, где  кончается
лес.
     Оказывается,  рыжему  вожаку  с   шрамом,   носившему   длинное   имя
Тайбанисантра, это было известно. Ревя и взлаивая, он поведал Конану,  что
пурпурная равнина тянется до самой Великой Пустоты, до  Као'кирр'ота,  что
на языке волосатых означало Место, Где Нет  Деревьев.  Охотники  тии'ка  и
других кланов, обитавших в лесу, не раз  добирались  туда,  заглядывали  в
гигантский провал и, возвратившись в родные стойбища, пугали соплеменников
страшными  историями.  Место,  Где  Нет  Деревьев!  Подумать  только!   На
уродливой физиономии рыжего вождя отразился настоящий ужас.
     - Пропасть, - задумчиво сказал Конан,  насаживая  на  острие  кинжала
новый кусок мяса. - Пустота! Как раз то,  что  нам  надо...  Мы  могли  бы
выиграть время, если эта рыжая обезьяна даст нам проводников.
     Рина тут же представила эту идею на суд старейшин. Пятеро  волосатых,
с опаской  поглядывая  на  огонь  и  черноволосого  гиганта,  поглощавшего
обугленное мясо, начали тихо совещаться; теперь  голоса  их  звучали,  как
далекая  перекличка  шакалов  в  ночной   степи.   Наконец   Тайбанисантра
повернулся к гостю и произнес речь, в которой то и  дело  упоминались  уже
знакомые  имена  -  Йотомакка,  Вуулкайна,  Неодигми.   Рина   старательно
переводила.
     - Молодые охотники... считают себя умнее  всех...  не  хотят  слушать
старших... задираются с соседями... лезут к чужим самкам... Однако сильные
и смелые, очень смелые! Хорошие следопыты... знают лес... все  тропы,  все
дороги... ничего не боятся, даже когтей такир'дзеннов... могут  проводить!
Да, могут  -  если  великий  и  грозный  победитель  Кро'вара  заставит...
повыдерет шерсть на загривках... задаст  им  хорошую  взбучку...  но  так,
чтобы не переломать костей.
     Выслушав это предложение, Конан ухмыльнулся.
     - Похоже, - заметил он Рине, - этот  вождь  с  длинным  именем  хочет
сбыть нам залежалый товар. Ну, да ладно! Когда нет ни золота, ни  серебра,
сгодится и медь... Только скажи  рыжему,  что  его  охотники  могут  и  не
вернуться. Особенно, если посмеют не слушать старших и  примутся  лезть  к
чужим самкам, - он демонстративно положил руку  на  плечо  Рины  и  широко
зевнул; после обильной еды клонило в сон.
     Его предупреждение вождь и старейшины приняли  безропотно;  казалось,
они даже были довольны. Конан уже не обращал на них внимания;  вытянувшись
у костерка во весь свой огромный рост,  он  махнул  в  сторону  выхода,  и
пятеро волосатых покорно встали. На пороге древесной пещеры  Тайбанисантра
обернулся и, оскалив огромные  зубы  в  жутковатой  улыбке,  начал  что-то
втолковывать Рине.
     Девушка похлопала Конана по плечу.
     - Эй! Кажется, ты рано улегся спать.
     - Ммм?
     -  Вождь  хочет  почтить  тебя,  великий  воин,  победитель  рогатого
Кро'вара.
     - Скажи ему, что я  всем  доволен.  Пусть  лучше  приглядит  за  этим
Йотомаккой и его дружками, чтобы они не удрали из поселка.
     Рина снова потрясла его за плечо.
     - Не беспокойся, вождь все сделает,  как  надо.  А  сейчас  он  хочет
прислать тебе своих дочерей - трех или четырех. Он говорит,  что  великому
воину нужно много самок, чтобы потом его сон был приятным и крепким.
     Конан перевернулся на другой бок.
     - Скажи ему, что ты - моя единственная самка.  Скажи,  что  ты  очень
ревнива и разорвешь глотку всякой женщине, которая приблизится ко  мне.  И
еще скажи, чтоб эта рыжая образина катилась Нергалу в задницу!
     Он сунул руку за пояс, нащупал бронзовый сосудик с арсайей и,  смежив
веки, погрузился в сон. На губах его играла довольная улыбка; все же  Рина
оказалась права - этот день закончился вполне благополучно.


     Раскрыв глаза, Конан  несколько  мгновений  лежал  неподвижно,  потом
резко  подтянул  ноги  и  сел,  оглядывая  древесную   пещеру.   Рядом   с
киммерийцем, уткнувшись лицом в сгиб руки, свернулась  калачиком  Рина;  у
дальней стенки лежали мешки и оружие - к ним  явно  никто  не  прикасался;
костерок погас, но под слоем пепла кое-где мерцали  алые  жгучие  огоньки.
Волосатых в дупле не было, и это показалось Конану добрым  знаком;  он  не
хотел видеть их жуткие физиономии, едва очнувшись от сна. Лицезрение  этих
заросших  шерстью  образин  требовало  предварительной  подготовки  -  как
минимум, кувшинчика-другого вина. Но вина  не  было,  и  Конан,  вздохнув,
поднялся.
     Сумерки, царившие в  пещере,  напомнили  ему  о  летних  киммерийских
ночах, когда казалось, что утренняя заря догоняет  вечернюю,  торопясь  за
ней подобно гончему псу, почуявшему зайца. Правда, такие ночи  в  Киммерии
были белесоватыми, почти серебристыми; здесь же, разрушая сходство, воздух
пронизывали потоки розового света, приглушенного и неяркого. Но  для  глаз
Конана, обладавшего острым зрением, его вполне хватало.
     Древесная пещера, на пороге которой он стоял, оказалась просторной  и
на удивление чистой, однако в ней ощущался запах тии'ка -  едва  заметный,
но едкий, въедливый. Пахло потом и  шерстью,  и  чем-то  еще,  звериным  и
неприятным; эта почти неуловимая вонь смешивалась с запахом дыма,  которым
тянуло от костра. Поморщившись, Конан пристегнул ножны с  мечами,  вытащил
сосудик с арсайей, вдохнул бальзам и закашлялся.
     Рина тотчас раскрыла глаза. Зрачки ее сияли в полумраке как два серых
топаза, на алых губах играла улыбка; видно, в  этот  раз  девушке  снились
хорошие сны. Но Конан, припомнив ее вчерашнюю обмолвку  насчет  опасностей
дальнейшего пути, нахмурился.
     - Вставай, малышка! Нам пора в дорогу.
     - Разве ты не хочешь сначала поесть? - Ее голос был чуть хриплым.
     - Конечно, мы поедим. Но до того я потолкую  с  вождем  волосатых,  а
заодно с этим Йотомаккой и его бандой.
     - Ты хочешь, чтобы я передавала им твои слова?
     - Нет. Лучше поджарь мяса и собери наши мешки.
     Рина неторопливо отбросила волосы с лица,  поджала  ноги  к  груди  и
вдруг очутилась рядом с Конаном. Ее движения были гибкими, стремительными,
исполненными такой грации и силы, что киммериец с одобрением хмыкнул:  эта
юная ведьма с Жемчужных островов не теряла времени  зря  на  тренировочной
арене, лежавшей над пещерой Учителя!
     Девушка бросила взгляд в сторону поляны, на которой  суетились  сотни
две дикарей - и самок, и самцов; одни разделывали  какую-то  дичь,  другие
ели, третьи вроде бы болтались без дела, собравшись в кучки и перекликаясь
друг с другом. Самая большая группа окружала рыжего вождя.
     - Ну, и как ты собираешься говорить с ними? - спросила  Рина.  -  Они
ничего не поймут, да и ты тоже! Давай-ка я пойду с тобой.
     - Не надо. Раз ты моя женщина, то готовь мне еду. Жарь  мясо,  как  я
сказал, и побольше! А с волосатыми я потолкую сам.
     Конан спрыгнул вниз, не прибегая к помощи лианы - до мягкой пурпурной
травы было всего лишь восемь  локтей.  Он  полагал,  что  после  вчерашней
беседы со старейшинами знает все нужные слова; если добавить к ним десяток
жестов, разговор получится вполне содержательным.
     Едва киммериец появился на поляне, гул голосов стал тише; все взирали
на него со страхом и почтением. Конан,  отталкивая  попадавшихся  по  пути
волосатых, подошел к вождю. Он знал, что выглядит  великаном  среди  толпы
этих низкорослых существ - самые крупные из самцов едва доставали  ему  до
груди. Он  развернул  плечи  и  напряг  мышцы,  одновременно  придав  лицу
выражение суровой непреклонности; разговор предстоял серьезный,  и  лучше,
если Тайбанисантра поймет это сразу. Затем Конан сообразил,  что  вряд  ли
эти дикари, заросшие шерстью по самые брови,  разбираются  в  человеческой
мимике - во всяком случае, их собственные  физиономии  казались  абсолютно
бесстрастными.
     Властно вытянув руку, он коснулся волосатого плеча вождя.
     - Йотомакка?
     Рыжий что-то возбужденно залопотал, но  Конан,  как  следует  тряхнув
его, рявкнул:
     - Йотомакка! Быстро!
     Ему не пришлось повторять. По приказу  вождя  десять  или  двенадцать
дикарей с дубинами и рогатинами направились к одной из древесных пещер,  и
вскоре Йотомакка стоял перед ним - разумеется, вместе с приятелями.  Конан
оглядел своих будущих проводников. Вуулкайна  был  плотным  и  коренастым,
Неодигми ничем особенным не отличался, сам же Йотомакка, довольно  рослый,
с темной, почти черной шерстью, выглядел наиболее представительным в  этой
троице. Глазки его дерзко поблескивали из-под массивного валика надбровных
дуг, нижняя челюсть слегка отвисла, обнажив внушительные  клыки.  Судя  по
всему, это мохнатый разбойник вовсе не раскаивался, что  ограбил  великого
воина, победителя Кро'вара; если он о чем и сожалел, так лишь о  том,  что
его заставили расстаться с добычей.
     Конан еще раз окинул  троицу  пристальным  взглядом.  Он  затруднялся
определить их возраст; все они казались киммерийцу на  одно  лицо  -  как,
впрочем, и остальные волосатые, которых  ему  было  удобней  различать  по
телосложению и оттенкам меха. Тут он припомнил, что Тайбанисантра,  говоря
об этих возмутителях спокойствия, называл их молодыми  охотниками.  И  что
там было еще? Конан нахмурил лоб. Молодые... считают себя умнее всех... не
хотят слушать старших... бродят, где попало... Что ж, он предоставит  этим
парням неплохую возможность побродить!
     Конан хлопнул Йотомакку по шерстистой макушке.
     - Йотомакка?
     Дикарь кивнул -  совсем  по-человечески.  Правда,  шея  у  него  была
коротковатой, и получилось так,  словно  он  хочет  боднуть  киммерийца  в
живот.
     - Конан, - огромная ладонь легла на грудь, на мощную  пластину  мышц,
что выступала над правым соском. - Конан!
     - Кооннан... - это  походило  на  хриплый  вой  гиены,  но  киммериец
остался доволен. Стукнув дикаря по плечу, он произнес:
     - Конан, Йотомакка, Вуулкайна, Неодигми - Какирот!
     - Као'кирр'от, - услужливо поправил Тайбанисантра.
     - Као'кирр'от, - киммериец, махнув рукой в ту сторону,  где,  по  его
предположениям, находилось Место, Где Нет Деревьев,  обвел  взглядом  трех
своих проводников. Все они дружно начали покачивать  головами,  хмыкать  и
разевать рты  -  последнее,  как  догадался  Конан,  свидетельствовало  об
удивлении.
     - Конан, Йотомакка, Вуулкайна, Неодигми - Као'кирр'от!  -  настойчиво
повторил он.
     Йотомакка снова замотал головой и разразился речью, то поднимая вверх
мускулистые волосатые руки, то разводя их в стороны,  то  приседая  -  при
этом он попеременно выбрасывал ноги вперед, словно  хотел  кого-то  пнуть.
Смысл этих жестов оставался  Конану  неясным,  хотя  молодой  охотник  был
неплохим оратором - он и слова не давал вставить почтенному Тайбанисантре,
как тот ни пытался. Конан тоже его не прерывал.  До  его  ноздрей  долетел
восхитительный запах жареного мяса и, подняв глаза, киммериец увидел Рину,
стоявшую на пороге пещеры. Над головой девушки тонкой струйкой вился дымок
костра.
     Пожалуй, пора кончать споры, решил он и,  протянув  обе  руки,  сгреб
Йотомакку и Вуулкайну. От неожиданности волосатые замерли, болтаясь у него
под мышками, потом взревели и задергались,  пытаясь  вырваться.  Но  Конан
держал крепко! Он  даже  успел  поймать  пальцами  левой  руки  предплечье
Неодигми - чтобы никто из этой троицы  не  сомневался,  что  ему  несложно
справиться  с  ними  со  всеми  разом.  Затем,  тяжело  ступая,  киммериец
направился к зарослям, торчавшим на краю поляны.
     Остальные  дикари,  с  рыжим  вожаком  во   главе,   валили   следом.
Тайбанисантра казался довольным;  вероятно,  он  полагал,  что  великий  и
грозный  победитель  Кро'вара  сейчас  повыдерет   шерсть   на   загривках
строптивцев и задаст им хорошую взбучку. У  Конана,  однако,  были  другие
планы. Морща  нос  от  тяжелого  запаха,  что  исходил  от  пленников,  он
оглянулся на ходу - Рина,  привстав  на  носках,  вытянувшись  в  струнку,
следила за ним. Вероятно, не за тем лишь, что он делал, но и за  тем,  что
собирался сотворить. Но аура Конана была чиста от мыслей о кровопролитии.
     Он подтащил всю троицу туда, где вверх и в стороны  торчали  довольно
толстые ветви: одни - толщиной с бедро  крепкого  мужчины,  другие  -  еще
побольше. Свалив дикарей в траву, Конан рявкнул:
     - Встать!
     Удивительно, но они  поняли  и  живо  поднялись  на  ноги.  Йотомакка
попытался раскрыть рот, но киммериец показал ему кулак - и это  тоже  было
понято и принято к сведению.
     - Смотри!
     Конан указал подбородком в сторону зарослей и  потянулся  к  рукоятям
мечей. Резкий свист рассекаемого воздуха, глухие  удары,  клочья  огромных
пурпурных листьев, фонтаны мелких веточек и стволы, клонящиеся вниз... Ему
не понадобилось много времени, чтобы прорубить в зарослях целую просеку.
     Потрясенные дикари молчали. И рыжий хитрец Тайбанисантра,  пытавшийся
сбыть  могучему  пришельцу  трех  возмутителей  спокойствия,  и  сами  эти
бунтовщики, и все остальное волосатое племя,  самцы,  самки,  подростки  и
детеныши, сгрудившиеся на поляне за спиной грозного  гостя.  В  руках  его
сверкало нечто голубоватое, длинное и узкое; затем раздавался сухой  стук,
и  толстые  ветви,  которые  устояли  бы   под   ударом   когтистой   лапы
такир'дзенна, покорно валились в траву. То было чудо, невиданное чудо!
     Наконец Конан повернулся к толпе, сразу  загомонившей  и  загудевшей,
затем,  скользнув  взглядом  по  мохнатой  физиономии  Йотомакки,   сделал
свирепое лицо и ткнул мечом в сторону порубленных стволов.
     - Кро'вар! - рявкнул он. - Такир'дзенн!
     Клинок свистнул, и  очередная  толстенная  ветвь  полетела  в  траву,
словно перерубленная змеиная  шея.  Еще  в  воздухе  киммериец  рассек  ее
напополам и вновь уставился на своих проводников.
     - Кро'вар,  такир'дзенн!  -  повторил  он  и  с  угрозой  добавил:  -
Йотомакка, Вуулкайна, Неодигми!
     Несомненно, его поняли. Йотомакка поскреб шерсть на груди и задумчиво
обозрел груду изрубленных  ветвей;  судя  по  всему,  он  явно  не  жаждал
испробовать на своей шее волшебное оружие пришельца.  Затем  он  обменялся
парой фраз со своими приятелями и окинул сердитым взглядом  рыжего  вождя,
растянувшего огромный рот в жутковатом подобии улыбки.  Тайбанисантра  был
доволен; погладив шрам на щеке, он  взмахнул  волосатой  лапой  и  пролаял
несколько слов, из коих киммериец понял лишь одно - Као'кирр'от.
     - Као'кирр'от! - Конан с лязгом вложил клинки в ножны, потом  вытащил
кинжал  и  рубанул  им  по  ветви.  -  Йотомакка,  Вуулкайна,  Неодигми  -
Као'кирр'от! Тогда это будет твоим!  -  Он  потряс  кинжалом  перед  носом
молодого охотника.
     Тот нерешительно прикоснулся к лезвию, порезал палец и  сунул  его  в
пасть, громко причмокивая; глаза его не отрывались  от  блестящей  полоски
стали. Похоже, дикарь уразумел смысл предлагаемого договора: сопротивление
влечет смерть, верная служба  -  награду.  Вряд  ли  эти  отношения  между
господином и слугой удалось бы сформулировать ясней и короче,  и  Конан  с
полным основанием посчитал, что время споров прошло. Указав на  дубинки  и
рогатины в лапах ближайших тии'ка, он распорядился:
     - Взять это. Ждать здесь. Я - есть.
     Развернувшись, киммериец направился к дуплу, где его поджидала  Рина.
Из древесной пещеры тянуло соблазнительными ароматами, и  он  почувствовал
голод; молча забрался  наверх,  присел  у  костра  и,  выбрав  кусок  мяса
посочнее, впился в него зубами. Девушка опустилась рядом с ним.
     - Ну, что скажешь? - произнес Конан, прожевав первый кусок. -  Быстро
я с ними договорился?
     Рина улыбнулась.
     - Твои доводы были очень убедительны и понятны.
     - Само собой. Но тебе,  девочка,  надо  будет  приглядывать  за  этой
вороватой троицей. Чтобы они не удрали от нас  -  или,  удрав,  ничего  не
утащили. Мои мечи, к примеру... И я совсем  не  желаю  гоняться  за  этими
ублюдками по лесу, если они снова украдут мой пояс и флягу с бальзамом.
     - Хорошо, я пригляжу, - кивнула Рина, - но думаю, что  ты  можешь  не
беспокоиться. Я следила за ними - ну, пока ты размахивал мечом и  сражался
с деревьями... Знаешь, теперь все тии'ка - абсолютно все, считая  и  этого
Йотомакку с дружками - преисполнились к тебе великого  почтения.  Так  что
тревожиться не стоит, - девушка протянула Конану второй  кусок  дымящегося
мяса, - они нас не бросят и не обманут.
     - Ты уверена?
     - Да. Если бы ты мог разглядеть их ауры...  Понимаешь,  одно  дело  -
выслушать рассказ о том, как  был  побежден  страшный  Кро'вар,  и  совсем
другое - увидеть это собственными глазами. Пусть даже вместо змея ты рубил
ветки и листья! Нет, не беспокойся, - повторила Рина,  задумчиво  глядя  в
костер, - они нас не обманут...



                            25. ВЗДОХ ГИГАНТА

     Девушка оказалась права - три молодых охотника ни разу  не  заставили
Конана усомниться в своей преданности. Они вели его и Рину  все  дальше  и
дальше, перебираясь от ствола к стволу по огромным ветвям, минуя поляны  и
висячие лужайки, заросшие алой травой, то спускаясь  вниз,  то  поднимаясь
наверх - но, однако, путники не видели  ни  земли,  ни  неба  с  багряными
тучами.  Вскоре  Конан  подметил,  что  тии'ка  предпочитают  держаться  в
пределах трех-четырех лесных ярусов, богатых дичью и хорошо  им  знакомых;
кроме птиц  и  всевозможных  мелких  животных,  тут  не  составляло  труда
раздобыть съедобные плоды, ягоды и орехи.
     Груды прелых листьев были покрыты не  только  травой  и  мхом,  но  и
множеством иных растений, от совсем  невысоких,  едва  достигавших  колена
кустиков до великанов в пять длин копья. Эти последние напоминали  бамбук,
однако среди их узких вытянутых розоватых листьев  алели  гроздья  крупных
ягод, довольно сладких и хорошо утолявших жажду. Были здесь и другие плоды
- нечто вроде  багряных  изогнутых  огурцов  размером  с  руку,  кислых  и
водянистых; сизые  шарики,  гнездившиеся  плотной  кучкой  на  поверхности
чашевидных  листьев;  шишки,  извергавшие  поток  маслянистых  солоноватых
орехов; большие мясистые цветы некоторых  лиан,  что  походили  вкусом  на
недозрелые яблоки. Все это годилось в пищу  -  тогда  как  колокольчики  с
одуряющим сладким запахом заменяли волосатым аборигенам вино. Но  Конан  и
Рина по молчаливому согласию больше не прикасались к ним; слишком опасными
были грезы, которые вызывал этот наркотик.
     Окружавшее их растительное изобилие - и мхи,  и  травы,  и  лианы,  и
кусты  -  паразитировало  на  гигантских  деревьях,  питалось  их  соками,
коренилось в почве из перегнивших листьев, находило опору среди чудовищных
ветвей и сучьев, что были в пять, в  десять  раз  толще  стволов  секвайн,
виденных Конаном в саду Учителя. Там, наверху, ничто не могло сравниться с
древесными исполинами нижнего мира, разве что горы.  Но  они,  в  конечном
счете, были просто грудами мертвого  камня,  тогда  как  огромные  деревья
подземного царства жили сами и  давали  жизнь  великому  множеству  божьих
творений, от ничтожных кустиков мха  до  волосатого  народца,  обладавшего
речью и почти человеческим разумом. Казалось,  эти  деревья  были  повсюду
одинаковы - стволы,  покрытые  толстой  и  трещиноватой  бурой  корой,  да
пурпурные округлые листья размером с воинский щит. Среди буйства цветов  и
плодов Конану ни разу не попалось что-либо подобное, относившееся к  самим
древесным  гигантам;  возможно,  они  существовали  целую  вечность  и  не
нуждались в продолжении рода.
     С помощью Рины он попытался расспросить на сей счет троих  тии'ка,  и
мохнатые  проводники,  посовещавшись  меж  собой,  повели  его  вниз.  Они
преодолели больше тысячи локтей, очутившись в царстве вечной ночи, куда не
пробивался  свет  багровых  облаков;  здесь,  среди  титанических  ветвей,
способных  послужить  опорой  каменным  цитаделям  владык  верхнего  мира,
мерцали едва заметные оранжевые огоньки. Йотомакка  повел  свой  маленький
отряд к одному из этих далеких светлячков, что разгорался все ярче и ярче;
приближаясь  к  нему,  молодой  охотник  начал  приседать  и   почтительно
кланяться, выказывая признаки благоговейного страха.
     - Это их бог, - пояснила Рина, - один из многих богов  тии'ка,  такой
же могущественный, как Рогач Кро'вар. Но Кро'вар злобен; он пожирает людей
и животных, а это, - она протянула руку к сиявшему вдали  огоньку,  -  это
дает им жизнь.
     Они шагали в тишине и темноте,  разгоняемой  лишь  призрачным  светом
далеких оранжевых факелов, и Конану постепенно стало казаться, что огоньки
колеблются, то всплывая вверх,  то  приопускаясь,  словно  их  раскачивает
невидимое течение.  Тот  светлячок,  к  которому  они  шли,  выглядел  уже
оранжевым апельсином на фоне  бархатно-черного  мрака;  он  тоже  двигался
вверх и вниз, точно  болотный  огонек,  приманивающий  путника.  Почему-то
киммериец решил, что до него не больше полусотни шагов.
     Вскоре выяснилось, что  он  неверно  оценивает  расстояние.  Апельсин
превратился сначала в подобие полной  луны,  затем  -  в  сияющий  щит,  в
большое круглое окно, светившееся во тьме; наконец над  путниками  нависла
огромная сфера,  слегка  сплюснутая  сверху,  высотой  в  пять  или  шесть
человеческих ростов. Несмотря на гигантские размеры,  она  не  производила
впечатления массивности, скорее наоборот; она казалась легкой,  воздушной,
почти  невесомой.  В  неярком  оранжевом  свете  Конан  разглядел  большие
треугольные отростки, венчиком обрамлявшие нижнюю часть  шара,  исходившие
от них змеевидные стебли,  соединявшиеся  вместе  будто  большая  сетчатая
сумка, и центральный стебель, короткий и толстый,  как  целое  дерево.  Он
крепился к ветви и был покрыт такой же бурой и трещиноватой корой  в  алых
прожилках; явно плоть от плоти лесного великана, приютившего странников  в
своей необозримой кроне.
     - Цветок... - потрясенно выдохнула Рина. - Цветок, Конан! Его цветок!
     Киммериец хмыкнул.
     - Что тебя удивляет? Большое дерево, большой цветок... Может, он тоже
съедобный, как цветы лиан?
     - Не кощунствуй! - вытянув вперед руки, девушка сделала шаг  к  мягко
сияющей сфере. - Он живой! Он полон Силы Митры! Я  чувствую  это...  Он  -
драгоценность, достойная украсить чело бога...
     Она начала что-то шептать,  беззвучно  шевеля  губами.  Конан  стоял,
поглядывая то на девушку, простиравшую руки к огромному цветку, то на трех
мохнатых охотников, замерших  в  почтительном  молчании.  Пожалуй,  тии'ка
удивляли его больше - эти  парни,  Йотомакка,  Вуулкайна  и  Неодигми,  не
отличались хорошими манерами, и немногое в пурпурных джунглях  внушало  им
уважение и страх. Цветок казался  совершенно  безобидным,  и  все  же  они
поклонялись ему - вероятно, не из боязни, а лишь  почитая  его  красоту  и
высокое предназначение. Ибо в недрах  этой  светящейся  сферы  должен  был
созреть волшебный плод,  который  через  века  и  века  породит  еще  одно
исполинское дерево, опору и краеугольный столп их мира; и молодые охотники
инстинктивно чувствовали, что стоят у самых истоков жизни, заполнявшей все
необозримое пространство меж темной  землей  внизу  и  багряными  облаками
небес.
     Конан кашлянул, напоминая о времени, и  чары  рассеялись.  В  прежнем
молчании путники двинулись вверх и вперед, поднимаясь по лианам и  ветвям,
пока знакомый красноватый  полумрак  не  сменил  прежнюю  тьму.  Насколько
близко они подошли к корням древесных гигантов? Что находилось там, внизу,
в вечном мраке? Какие чудовищные твари ползали  по  земле  среди  огромных
стволов,  пожирая  друг  друга?   Нарушив   тишину,   киммериец   принялся
расспрашивать своих проводников,  но  они  не  ведали  ответов;  их  племя
обитало на средних лесных ярусах, и никто не  спускался  ниже  уровня,  на
котором зрели огромные цветы.
     В этом мире существовали всего два направления - вверх и вниз; оба  -
столь же недосягаемые,  как  ледяной  полюс  верхнего  мира,  лежавший  за
бесплодными заснеженными тундрами Асгарда и  Ванахейма.  Тут  не  было  ни
севера, ни юга, ни запада и востока; пурпурные леса  простирались  во  все
стороны, уходя к бесконечности. Пожалуй, лишь два места выделялись в  этих
беспредельных джунглях - каменная  стена,  в  базальтовой  тверди  которой
лежали тоннели, ведущие на поверхность,  и  провал,  уходивший  вглубь,  в
земные недра. Као'кирр'от! Что таилось на дне этой пропасти? Путь на Серые
Равнины,  в  царство  мертвых?  Логово  Нергала   и   его   демонов?   Или
беломраморное святилище с колоннами в тысячу  локтей  и  сияющим  алтарем,
храм, сотворенный некогда возлюбленными детьми Митры? Так или иначе, думал
Конан, в этой пропасти его дорога закончится - вместе с  порошком  арсайи.
Вендийского зелья оставалось уже немного, и душа киммерийца таяла вместе с
ним, превращаясь в бесплотный призрак.  Еще  он  замечал,  что  чем  ближе
подходили они к  провалу,  тем  мрачнее  становилась  Рина.  Вероятно,  ее
пророческий дар предупреждал об опасности, и на этот раз к ней  не  стоило
относиться легкомысленно.


     Они достигли пропасти спустя  три  или  четыре  перехода  после  того
условного "дня", когда им выпало счастье  полюбоваться  огромным  цветком.
Как  всегда,  они  двигались  по  огромной  ветви  в  привычном  розоватом
полумраке, но свет с каждым шагом становился все ярче, приобретая странный
серебристый оттенок - словно где-то впереди восходила луна. Пожалуй,  даже
не впереди, а внизу: бледные белые  лучи  просачивались  сквозь  листья  и
смешивались с алым  потоком,  падавшим  с  небес,  заставляя  вспомнить  о
красках утренней зари верхнего мира.
     Внезапно Йотомакка, шедший во главе маленького отряда, остановился  и
поднял мохнатую руку. Конан машинально взглянул вверх: крона  исполинского
дерева уже не нависала над ними, огромные листья  не  заслоняли  метущихся
багряных и алых облаков. Он не увидел  среди  них  источника  серебристого
свечения и, сойдя с тропы, несколькими ударами клинка расчистил заросли на
обочине; теперь можно было заглянуть вниз.
     Там простирались другие ветви, соединенные  с  той,  на  которой  они
стояли, водопадом лиан; еще  ниже  зияла  бездна,  наполненная  призрачным
сиянием. Как показалось киммерийцу, свет исходил от  мраморно-белых  скал,
лежавших в глубине где-то под его ногами; противоположная сторона пропасти
тонула в темноте. Он  не  смог  разглядеть  ее  дна,  словно  бы  скрытого
туманом; оттуда доносилось странное погромыхивание, как будто  в  мглистой
пелене ворочался огромный каменный зверь.
     Оглянувшись,  Конан  увидел,  что  Рина   стоит   рядом,   напряженно
рассматривая провал.  На  милом  ее  личике  не  было  следов  страха,  но
озабоченность и тревога читались вполне ясно. Что-то  ей  не  нравилось  -
там, внизу; что-то беспокоило ее, заставляя морщить лоб и поджимать пухлые
губы.
     - Нас ждут неприятности? - спросил Конан.
     - Да. И на этот раз я не вижу,  чем  все  закончится.  Вот  что  меня
беспокоит!
     - Неприятности там, неприятности тут, - киммериец  кивнул  в  сторону
провала, потом коснулся пояса - в  том  месте,  где  была  спрятана  почти
опустевшая фляга. - Но это _м_о_и_  неприятности,  клянусь  Кромом!  -  Он
сделал паузу и негромко спросил: - Не жалеешь, что пошла со мной?
     Она покачала каштановой головкой.
     - Нет. Мне очень хочется побывать в  храме  Первосотворенных.  Ну,  и
потом... потом есть и  другие  причины.  -  По  губам  девушки  скользнула
загадочная улыбка, и лицо ее на мгновение стало беспечным и юным.
     Конан почувствовал, как кто-то дергает его  за  рукав,  и  оглянулся.
Йотомакка... Его приятели опустились на корточки посреди тропы и отдыхали,
полузакрыв глаза.
     - Као'кирр'от, -  отчетливо  произнес  молодой  охотник,  тыкая  вниз
пальцем. -  Кооннан,  Йотомакка  -  Као'кирр'от!  -  Он  протянул  руку  с
раскрытой ладонью и добавил еще одно слово - протяжное, похожее  на  вопль
шакала в ночи. "Давай!" - понял Конан и отстегнул ножны.
     Жадно схватив  кинжал,  дикарь  вытянул  клинок,  коснулся  лезвия  и
восхищенно поцокал языком. Его огромные  челюсти  раздвинулись,  маленькие
глазки заблестели - похоже, он пребывал  на  вершине  блаженства,  получив
награду за честный труд.  Затем  Йотомакка  разразился  долгой  речью,  то
взлаивая, то стукая себя кулаком  в  грудь,  то  приседая  и  подскакивая.
Несомненно,  он  был  отличным  оратором  -   не   хуже   рыжего   хитреца
Тайбанисантры; и, вдобавок,  у  него  имелось  важное  преимущество  перед
вождем - молодость.
     Киммериец вопросительно взглянул на Рину,  ожидая  перевода,  но  она
отделалась кратким: "Благодарит". Йотомакка все еще продолжал приседать  и
подскакивать, явно не собираясь  заканчивать  свои  речи.  Оторвавшись  от
созерцания пропасти, Конан спросил:
     - О чем он болтает? Вроде мы в расчете.
     - В расчете. Но он вспоминает, каким долгим был  путь,  как  преданно
они с Вуулкайной и Неодигми  служили  нам,  охотились  для  нас,  собирали
плоды, стерегли наш сон. И еще - показали цветок, божественное  сокровище,
которое видел не всякий человек из племени тии'ка.
     - Кром! Похоже, он перечисляет все свои заслуги, - усмехнулся  Конан.
- Значит, мало ему ножа, хочет чего-то еще.
     Так оно и  вышло.  Тон  Йотомакки  вдруг  сделался  просящим,  словно
заскулил маленький щенок; сунув кинжал под мышку,  он  протянул  к  Конану
волосатые  лапы  со  сложенными  лодочкой  ладонями.   Рина,   внимательно
слушавшая речь дикаря, вдруг рассмеялась.
     - Чего ему надо? - Киммериец покосился на мохнатого проводника.
     - Попробуй догадаться... Как ты думаешь?
     - Мой меч? Нет? Ну, тогда твое копье или метательный  диск?  -  Конан
включился в игру, заметив, что тревожное настроение девушки прошло.
     - Он просит камни, рождающие красное и горячее, делающие мясо  мягким
и вкусным... твои кремни, одним словом! Дай ему. Мне кажется, что внизу, -
девушка кивнула в сторону пропасти, - огонь нам не понадобится. Мы  близко
к цели.
     Киммериец задумчиво взглянул на Йотомакку.
     - Пожалуй, ты права. Пусть берет! - сбросив с плеча мешок, он вытащил
огниво и вложил его  в  ладони  дикаря.  Йотомакка  радостно  взвизгнул  и
разразился было новой речью, но  Конан,  поднявшись  с  колен,  решительно
подтолкнул его к лесу. - Шагай, парень! Надеюсь, теперь мы в расчете.
     Выпрямившись во весь  рост  у  края  провала,  он  смотрел,  как  три
мохнатых охотника неторопливо  двигаются  по  ветви  к  огромному  стволу,
темневшему перед ними словно скала. Тии'ка шли,  то  и  дело  перекликаясь
хриплыми голосами - видно, строили планы на будущее; Вуулкайна нес кинжал,
прижимая его к груди, Йотомакка стискивал в ладони огниво.
     - Думаю, рыжий вождь с длинным именем сильно просчитался, отправив  с
нами эту банду, - заметил Конан.
     - Почему? -  Рина  подошла  и  встала  рядом,  посматривая  на  спины
удалявшихся дикарей.
     - Если Йотомакку не сожрет на обратном пути Кро'вар, если он вернется
домой, то у тии'ка будет новый вождь... Я в этот уверен!
     - В самом деле? Думаешь, племя признает его? Ведь  он  -  всего  лишь
воришка и бродяга, который не слушается старейшин!
     Конан пожал плечами.
     - Теперь у него есть кинжал и есть огонь. Что же касается  воришек  и
бродяг, то из них, девочка, выходят неплохие вожди... Я знаю,  я  сам  был
таким!
     Рина улыбнулась.
     - Был? А каким стал?
     - Про то мне неведомо. Посмотрим,  простит  ли  меня  Митра...  Тогда
можно поговорить и о том, какой я теперь. - Он повернулся к провалу. - Ну,
будем спускаться?


     С немалым трудом они добрались до  самой  нижней  ветви  исполинского
дерева, скользя по лианам. Лес отступил; пожалуй,  впервые  за  все  время
странствий в пурпурных джунглях Конана и Рину не окружали листья,  висячие
полянки с багряной травой и гигантские стволы, подобные горам. Они  стояли
на ветви, протянувшейся над пропастью; позади неясной громадой темнел лес,
вверху текли и кружились алые тучи,  под  ногами  разливалось  серебристое
сияние. Безбрежный простор окружал  их;  казалось,  мир  вращается  сейчас
вокруг  незримого   центра,   помеченного   большим   древесным   цветком,
прилепившимся  к  ветке  рядом  с  путниками.  Он  был  не  оранжевым,   а
карминово-красным, и сиял вдвое ярче, чем огромные сферы, виденные  ими  в
лесу.
     - Что же дальше? - Рина, придерживаясь за гибкие  стебли,  склонилась
над провалом. - Пойдем к стволу и спустимся  на  землю?  А  потом  разыщем
какую-нибудь расселину в скале, по которой можно спуститься?
     Конан с сомнением  хмыкнул.  Отсюда,  с  нижней  ветви,  он  мог  уже
разглядеть обрывавшийся вниз край пропасти, эту уходившую  в  туман  белую
стену, совершенно гладкую и блестящую. Странный  камень,  подумалось  ему.
Похож на полированный мрамор, однако сияет и переливается, словно самоцвет
под лучами солнца... Он не видел никакой расселины,  ни  самой  мельчайшей
трещинки;  поверхность  казалась  ровной,  без  выступов  и  карнизов,   и
спуститься по ней можно было лишь на веревке.
     Однако это  выглядело  сущей  бессмыслицей:  отвесная  стена  провала
тянулась  вниз  на  тысячи  локтей,  длина  же  веревки  была  не   больше
пятидесяти. Возможно, мелькнуло в голове у Конана, в  этом  белом  сияющем
камне все-таки есть трещины и выступы, что послужат опорой для рук и  ног?
Отсюда он не мог их разглядеть; они  с  Риной  стояли  на  самой  середине
ветви, нависавшей над пропастью, и до ее края  было  далеко  -  не  меньше
двух-трех полетов стрелы.
     Девушка молчала, не мешая ему размышлять, и настороженно  поглядывала
вниз;  видимо,  тревога  вновь  овладела  ею.  Еще  раз  осмотрев   склон,
испускавший серебристое свечение, Конан  направился  в  огромному  цветку,
уцепился  за  толстый  стебель  и,  свесившись  над  бездной,   попробовал
разглядеть противоположную сторону. Но там царила тьма, и бездна  под  его
ногами странным образом как бы делилась на три части: светлое пространство
у гладкой белой стены, узкая зона сумерек -  и  мрак.  Непроглядный  мрак,
густой и вязкий, какого ему не приходилось видеть никогда.
     - Не знаю, как туда спуститься, - наконец  признал  Конан.  -  Может,
просто спрыгнуть? - Он невесело усмехнулся и сплюнул в  пропасть.  -  Если
пресветлый Митра решил погубить меня, так погубит; а захочет спасти -  так
спасет... Как ты думаешь, малышка?
     Пушистые брови Рины сошлись на переносице.
     - Спрыгнуть? Нет, - она покачала головой. -  Даже  тот,  кто  владеет
Силой, не способен летать... быть может, лишь Учитель...  Нет,  мы  должны
придумать что-то другое.
     Их руки переплелись на толстом стебле цветка, что плавно  покачивался
вверху - огромный, сияющий, прекрасный; символ жизни, яркий ее огонек, что
мерцал над бездной неведомого.
     - Ах, если б у нас были крылья... - со вздохом сказала Рина.
     - Тогда бы мы стали птицами, а не людьми,  -  сильные  пальцы  Конана
сжали кисть девушки, словно киммериец  боялся,  что  она  выпустит  сейчас
стебель и ринется в пропасть. - Не надо мне крыльев. Вот от  лестницы  или
веревки в десять тысяч локтей я бы не отказался!
     - Мне кажется, что в бездне под нами побольше десяти тысяч локтей,  -
заметила Рина. - И эти белые скалы выглядят как-то  странно...  Знаешь,  у
меня такое ощущение, что они живые...
     - Живые? - Конан приподнял бровь. - Кром, что ты хочешь этим сказать?
Хмм... живые... И опасность, которую ты чувствуешь, исходит от них?
     - Нет, оттуда, из темноты, -  девушка  вытянула  руку  с  дротиком  к
противоположной стороне провала. - Оттуда, Конан! Но давай пока забудем  о
ней. Нам надо решить, как спуститься вниз.
     Отступив от края пропасти, киммериец поднял голову.  Огромный  цветок
сиял  над  ним,  едва  заметно  покачивался  в  потоках  теплого  воздуха,
струившегося из бездны.  Треугольные  лепестки,  окружавшие  нижнюю  часть
карминово-красной сферы, были величиной  в  человеческий  рост;  под  ними
висела густая сеть стеблей толщиной в руку, похожая на небрежно сплетенную
корзинку.
     - Странно, - заметил Конан, - тот цветок, который мы видели  в  лесу,
был другим... поменьше и не таким ярким.
     Ухватившись за стебли, Рина легко подтянулась вверх, проникнув внутрь
живой корзины, и  положила  ладонь  на  лепесток.  Пальцы  ее  порозовели,
озаренные  алым  сиянием;  прикрыв  глаза,  девушка  глубоко  вздохнула  и
замерла.
     - Да, этот цветок другой, - ее рот удивленно приоткрылся.  -  Другой,
Конан! Он созрел и несет в себе семя новой жизни...
     - Не значит ли это, что ему пора в путь? Что  семени  надо  подыскать
подходящую  почву?  -  Киммериец  постучал  носком  сапога   по   толстому
центральному стеблю. - Я думаю, этот цветок - не первый, который падает  с
ветви в пропасть... Может, он и нас прихватит с собой?
     - Но выдержит ли он такую тяжесть? - с сомнением произнесла Рина.
     - Смотри, как велик  этот  шар!  -  Конан,  внезапно  преисполнившись
надежды, протиснулся меж стеблей и  встал  рядом  с  девушкой.  -  Видишь,
теперь цветок идет вниз... да, идет вниз, но совсем медленно... Не эти  ли
крылья, - он звонко шлепнул ладонью по огромному лепестку, - посылает  нам
Митра? Шар опустится на самое дно, и мы вместе с  ним...  Клянусь  Кромом!
Как это не пришло мне в голову раньше? Лететь куда  лучше,  чем  лезть  по
отвесной скале, по веревке или лестнице! И гораздо быстрее,  а  мне  стоит
поторопиться!
     - Отличная мысль, - согласилась Рина, - но не  повредим  ли  мы  ему?
Ведь он - живой!
     Конан ухмыльнулся.
     - Живая скала, живой цветок... Ну, раз он живой, спроси у него!
     - Спрошу, - глаза Рины вдруг стали серьезными. - Спрошу... Сейчас...
     Ее лицо напряглось, потом на губах заиграла улыбка,  и  пальцы  нежно
погладили упругую плоть лепестка; казалось, она и  в  самом  деле  ласкает
живое существо - любимую кошку или собаку. Конан снова усмехнулся.
     - Ну, я вижу, твой цветок не возражает! - и, выхватив меч, он сильным
ударом перерубил центральный стебель.
     Огромный  карминовый  шар  вверху  покачнулся,  затем  поток  воздуха
подхватил его, увлек за собой, протащив наискось  по  ветви;  в  следующее
мгновение Конан и Рина повисли над бездной. С замирающим сердцем киммериец
ждал, что произойдет - рухнут ли они в пропасть или вознесутся к  небесам.
Но древесный цветок опускался - опускался медленно, неторопливо и  плавно,
скользил вниз в серебристом сиянии, парил, словно один  из  тех  волшебных
летающих ковров, о коих складывали сказки в Туране.
     Пьянящее чувство полета охватило Конана. Он выпрямился во весь  рост,
стиснул в обеих руках толстые стебли - надежные, как корабельные канаты  -
и заревел, зарычал во всю силу могучей глотки.
     - Кром! Владыка Курганов! Мы летим! Летим! А-хой!
     Обхватив рукой его колени, Рина свесила ноги вниз,  просунув  их  меж
стеблями; Конан ощущал ее горячее  взволнованное  дыхание.  Черты  девушки
разгладились, тревога  растаяла  в  серых  глазах  -  видно,  это  плавное
скольжение  в  теплом  воздухе  доставляло  и  ей  огромное  удовольствие.
Гигантская ветвь нависла над ними, потом медленно ушла вверх;  промелькнул
край обрыва, округлый, странно сглаженный, и красная сфера  цветка  начала
опускаться в пропасть. Легкий ветерок относил  ее  к  белокаменной  стене,
пока до гладкой сияющей поверхности не осталось с полсотни локтей.
     - Наверно, мы можем снять мешки, - сказала девушка.
     - Да, пожалуй.
     Конан вытащил веревку,  затем  помог  Рине  освободиться  от  тюка  и
привязал их поклажу к стеблям - пониже, так, чтобы на  мешках  можно  было
сидеть. Копье и свои мечи он тоже  обкрутил  веревкой,  закрепив  рядом  с
грузом, но арбалет не снял, инстинктивно чувствуя, что в воздухе стрела  -
лучшая  защита.  Теперь  они  с  Риной  расположились   спина   к   спине,
придерживаясь за верхнюю часть стеблей; Конан сел лицом  к  белым  утесам,
девушка наблюдала за противоположной стороной пропасти, тонувшей в  вязкой
и непроницаемой тьме. Красные лепестки трепетали и  изгибались  над  ними,
словно большой зонт с вырезным фестончатым краем.
     - Что ты видишь? - спросила Рина.
     - Скалу, - ответил Конан, - огромную белую скалу. Она гладкая, словно
полированные стены стигийских пирамид, и светится, как драгоценный камень.
Тут нет никаких расселин, - добавил он мгновением позже, - и я думаю,  что
мы не сумели бы спуститься по  ней.  Кром!  Тут  просто  некуда  поставить
ногу...
     - С моей стороны только темнота... темнота и мрак... Мне кажется, это
серебристое сияние от скалы тянется на четыре или пять сотен шагов,  потом
тонет в сумерках, а за ними - тьма... И  я  чувствую,  Конан,  что  в  ней
копошатся какие-то твари.
     Полуобернувшись, киммериец ободряюще похлопал девушку по плечу.
     - Вряд ли порождения мрака рискнут выбраться на свет, - заметил он. -
Ну, а если так случится, угостим их стрелой или одним из твоих дисков.
     Край провала, оставшийся вверху, был уже не  виден  -  его  заслоняли
огромные лепестки. Над  ними  нависла  карминовая  сфера  цветка,  отсекая
пурпурный лес, небо и тучи; теперь они видели только  серебристый  свет  с
одной стороны и тьму с другой. Казалось, белое и черное смыкаются где-то в
вышине, не то сражаясь, не то лаская друг друга; кроме этих красок в  мире
не существовало больше ничего. Снизу, со дна пропасти, доносились шорохи и
отдаленное громыханье.
     - Как ты думаешь, насколько мы спустились? - произнес Конан.
     - Ненамного, - голос Рины был напряженным и  чуть  хриплым.  -  Может
быть, на тысячу или полторы локтей.
     Они замолчали. Нахмурив брови, Конан разглядывал медленно  уплывавшую
вверх белую стену, от которой исходило призрачное сияние. Этот  чудовищных
размеров утес, простиравшийся  на  тысячи  локтей,  и  в  самом  деле  был
отполирован не хуже  камней  стигийских  пирамид,  но,  в  отличие  от  их
откосов, он не выглядел ровным.  Поверхность  отвесного  склона  будто  бы
состояла из округлых впадин и выпуклостей, и каждое  из  этих  образований
тянулось по вертикали на добрый десяток полетов стрелы, одновременно уходя
влево и вправо на значительно большее  расстояние.  Впадины  и  выпуклости
чередовались и шли чуть  наискось;  казалось,  их  нанесла  поперек  скалы
огромная растопыренная пятерня, сперва пробороздившая гигантские канавы, а
потом сгладившая их. Размеры впадин  и  округлых  уступов  меж  ними  были
слишком велики, чтобы их представлялось возможным  разглядеть  с  близкого
расстояния; человек,  рискнувший  спуститься  по  белой  стене,  наверняка
ничего бы не заметил. И, разумеется, они не помогли бы скалолазу добраться
до дна.
     Такого Конану еще не приходилось  видеть.  Он  родился  среди  гор  и
провел в них детство; он  не  раз  странствовал  в  горах,  то  выслеживая
добычу, то скрываясь от погони; он знал и любил горы. В его  представлении
они являлись надежным убежищем, и чем круче и неприступней были их склоны,
тем безопасней он себя чувствовал. Он был горцем, сыном гор, плотью от  их
твердой и несокрушимой плоти, и  до  сих  пор  полагал,  что  не  найдется
человека, который смог бы обогнать его,  запутать  и  обойти  в  лабиринте
ущелий и скал, среди заснеженных вершин и крутых перевалов. Но горы в  его
представлении были совсем не такими, как эта титаническая белая скала, что
бесконечным чередованием  впадин  и  уступов  тянулась  сейчас  перед  его
глазами. Горы  были  гигантскими  глыбами  дикого  камня,  вознесенного  к
небесам; ни  руки  богов,  ни  людской  труд  не  сглаживали  их  склонов,
прорезанных  трещинами,  ущельями  и  каньонами,  покрытых   бесформенными
валунами и выступами, засыпанных обломками и щебнем. Эта же  белая  скала,
превосходившая высотой  величайшие  пики  киммерийских  хребтов,  казалась
Конану неестественной.
     Тем не менее, она ему что-то напоминала. Что-то  очень  знакомое,  но
никак не связанное  с  горами  и  утесами,  с  осыпями  и  расселинами,  с
перевалами и ущельями. Почти инстинктивно он сунул руку за глубокий  вырез
туники, провел ладонью по мощной выпуклой пластине  грудной  мышцы,  потом
пальцы  его  спустились  к  ребрам.   Выпуклость,   впадина...   округлые,
закованные в панцирь твердых мускулов, прикрытые гладкой кожей... Забавная
мысль!
     Он с новым интересом уставился на  скалу.  Пожалуй,  если  б  не  это
странное  свечение,  ее  поверхность  и  в  самом   деле   напоминала   бы
человеческую кожу. Теперь Конану  чудилось,  что  она  не  чисто  белая  -
скорее, чуть розоватая... смугло-розоватая, если говорить совсем  точно...
В волнении он снова ощупал свою грудь и бок, словно собственное тело могло
дать ему ответ на загадку; потом, вытащив руку, потер лоб.  Кажется,  Рина
что-то говорила насчет этой скалы... что-то весьма удивительное...
     Обернувшись, он прикоснулся к плечу девушки, по-прежнему  созерцавшей
мрак на другой стороне провала.
     - Эта белая скала, что передо мной... Что ты о ней думаешь?
     Не поворачивая головы, Рина пробормотала:
     - От нее не исходит опасность. Надо следить за тьмой... да, за тьмой,
Конан. Светлое нам не грозит.
     - И все же?
     На мгновение Рина прижалась щекой к его ладони, будто бы в молчаливой
просьбе не тревожить ее по пустякам. Однако она ответила, и  с  первых  же
слов Конан припомнил все, о чем говорилось  раньше,  -  там,  на  огромной
ветви, с которой начался их полет.
     - Твоя скала - живая... словно живая, я хочу сказать. Но ты можешь не
беспокоиться - она не вырастит зубы и не сожрет нас. Она...
     - Погоди, - перебил девушку Конан, - я ничего не понимаю.  Живая  или
словно живая? В этом есть разница, как ты считаешь?
     - Вероятно.
     - Вероятно! Клянусь Кромом, женщина, ты меня совсем запутала! Цветок,
на котором мы летим, живой, и мы с тобой тоже... А скала?
     - Она напоминает мне уснувшего человека, - коротко  ответила  Рина  и
замолчала.
     Конан решил больше ее не тревожить; пусть смотрит в темноту, стережет
их от  внезапного  нападения.  Теперь  он  вспомнил  и  то,  что  пропасть
Као'кирр'от  будила  в  девушке  беспокойство;  вероятно,   после   первых
радостных мгновений парения в  воздухе,  тревожные  предчувствия  овладели
Риной с новой силой. Однако сам он не ощущал пока ничего угрожающего.
     Их красный шар плавно летел вниз, и было трудно представить,  сколько
времени займет спуск. Наблюдая  за  белой  поверхностью  скалы,  киммериец
вдруг понял, что она то приближается  к  нему,  то  отдаляется,  будто  бы
попеременно притягивая и отталкивая падавший в пропасть цветок.  Подметить
это оказалось нелегко, но  теперь  он  не  сомневался,  что  в  гигантском
провале дует ветер - слабый, едва ощутимый, теплый.
     Конан послюнил палец, вытянул руку вверх  и  замер  в  неподвижности,
отсчитывая время по вздохам. Да, тут был ветер!  Тянуло  откуда-то  сверху
или, быть может, от поверхности утеса;  воздух  медленно,  очень  медленно
колебался, то прижимая их шар к скале, то отбрасывая на полсотни локтей  к
середине провала.
     Странный ветер! Словно дыхание спящего гиганта... И Рина  говорила  о
том же...
     Осененный внезапной идеей, Конан вновь сунул руку за  пазуху,  плотно
прижимая ладони к груди. Она мерно вздымалась и  опадала;  прикрыв  глаза,
киммериец довольно долго сидел, будто бы прислушиваясь к этим  непрерывным
колебаниям  и  сильным  толчкам  сердца,  потом   поднял   веки   и,   как
завороженный, уставился на белую светящуюся стену. Дрогнула  ли  она?  Или
это только ему показалось?
     Внезапно за его спиной  прозвучал  тревожный  вскрик  Рины,  и  Конан
очнулся.
     - Птицы! Смотри, птицы! - Она тянула руку вверх, показывая на  темное
облачко, оторвавшееся от края завесы мрака. Туча, похожая на клок несомого
ветром дыма, опускалась к парившему в воздухе цветку, наискосок  пересекая
провал. Конан пригляделся.
     - Облако, - пробормотал он, - просто облако. Я не вижу никаких птиц.
     - Зато я вижу! - Казалось,  Рина  близка  к  панике,  и  это  удивило
киммерийца куда больше, чем подозрительная тучка. - Бери  арбалет,  Конан!
Вот оно!  То  самое,  чего  я  боялась!  -  Дрожащими  руками  она  начала
расстегивать сумку с дисками.
     - То самое? - окончательно оторвавшись  от  созерцания  белой  стены,
Конан нахмурился. - Ты хочешь сказать...
     - Да, да! Опасность, которую я предчувствовала!
     Не задумываясь, киммериец сбросил с плеча  арбалет  и  колчан,  потом
поднял голову, разглядывая тучу. Она уже распалась на  множество  точек  -
нет, не точек, а черточек,  волнообразно  изгибавшихся  по  краям.  Птичьи
крылья? Пожалуй... Но вряд ли создания, что  преследовали  их,  отличались
крупными размерами.
     Конан перевел взгляд на побледневшее лицо девушки.
     - Что тебя так напугало? Какие-то мелкие твари...  просто  птицы,  не
драконы и не летающие оборотни... Пара-другая стрел отпугнет их.
     - Не думаю. - Рина справилась  с  волнением,  и  руки  ее  больше  не
дрожали. - Они не такие маленькие, как тебе кажется, и их очень много. Ну,
и еще одно...  Пресветлый  Митра!  -  страдальчески  сморщившись,  девушка
потерла висок, словно  пытаясь  поймать  какую-то  ускользающую  мысль.  -
Понимаешь, я не вижу, чем закончится схватка с ними... Не вижу! И это меня
пугает.
     Киммериец кивнул, наконец-то уразумев истинную причину ее тревоги. До
сих пор дар Рины ни разу не подводил их; они одолели сонный морок,  стража
тоннелей, что вели к лесам  нижнего  мира,  и  благополучно  добрались  до
рубежей  пурпурной  равнины.  Вероятно,  подумал  Конан,  мысль,  что  все
предыдущие предсказания исполнились, поддерживала девушку, вселяла  в  нее
уверенность; предвидя грядущее, Рина чувствовала себя зрячей рядом с  ним,
жалким слепцом. Но теперь и она ослепла.
     От темной тучи отделилась  одна  черточка.  Она  стремительно  падала
вниз, все увеличиваясь и увеличиваясь в размерах; Конан видел грязно-серые
крылья, мощные, широкие и  длинные,  вытянутое  тело  с  раскрытым  веером
хвостом, растопыренные лапы. Он понял, что ошибался - эта  тварь  не  была
мелкой. Пожалуй, куда  больше  орла!  Десять  локтей  в  размахе  крыльев,
массивное туловище,  гибкая  змеиная  шея...  Потом  он  разглядел  голову
монстра и содрогнулся.
     Ничего похожего на птичью! Ни  клюва,  ни  перьев...  Скорее,  жуткое
подобие человеческого лица: огромная пасть с рядами мелких  острых  зубов,
широкие вывороченные ноздри, хохолок на темени, напоминающий прядь  волос,
большие круглые глаза - глаза, в которых пылало дьявольское пламя! Обличье
этой твари было куда уродливей и страшнее, чем мохнатые физиономии тии'ка.
В конце концов, племя волосатых все-таки относилось  к  людскому  роду,  а
жуткий  монстр,  круживший  в  полусотне  локтей  от  Конана,   явно   был
порождением Нергала.
     - Кром!
     Стрела  с  визгом  сорвалась  с  тетивы,  серая   тварь   вскрикнула,
захлебнувшись кровью, и,  сложив  крылья,  канула  вниз.  Арбалетный  болт
торчал посреди чудовищного лица - там,  где  мгновение  назад  зияли  дыры
ноздрей.
     - Первый, - отсчитал Конан, лязгнув рычагом.
     - Боюсь, это их не остановит, -  негромко  сказала  Рина.  -  Гарпии!
Мерзкие твари! И на редкость злобные!
     - Но зубы у них мелкие и когти невелики. Не вижу, как они  могут  нам
повредить... Мы прикончим любую из этих птичек на расстоянии ста локтей, а
когда кончатся стрелы и твои диски, отобьемся мечом и дротиком.  Нет,  они
до нас не доберутся!
     - До нас - возможно, но подумай о нашем шаре! О цветке!
     - О цветке? - Мгновение киммериец следил за опускавшейся вниз  стаей,
потом лицо его посуровело, темные брови сошлись в линию. - Ты думаешь, они
повредят цветок?
     - Если поймут, что нас так просто не взять,  и  разозлятся...  Только
этого я и боюсь, Конан! Они раздерут  цветок  в  клочья,  и  мы  рухнем  в
бездну!
     - Кром!  -  Стальной  болт  вспорол  воздух,  пробив  лоб  одному  из
монстров; с пронзительным воплем тот полетел  вниз.  -  Кром!  -  повторил
Конан,  торопливо  натягивая  тетиву.  -  Ты  права,  девочка,  они  могут
разорвать  шар,  на  это  хватит  даже  их  жалких  когтей...  Нам  нельзя
подпускать их близко!
     Оседлав мешок, он просунул  ноги  в  сапогах  под  болтавшиеся  внизу
стебли, потом вытащил меч и прижал обнаженный клинок бедром. Теперь он был
готов к обороне; он мог рубить, колоть и стрелять  во  всех  направлениях,
кроме одного - прямо вверх. К сожалению, оно являлось  самым  важным:  там
пламенел огромный шар беззащитного цветка. Однако серые твари как будто не
замечали этого уязвимого  места.  Живая  плоть  двух  путников  привлекала
гарпий гораздо больше; образовав широкое кольцо,  они  кружили  и  кружили
вокруг них, безгласные и молчаливые, как сама смерть.
     - Сейчас бросятся, - вдруг сказала Рина. Она  пошевелилась,  и  диски
зазвенели в ее сумке. - Ты...
     Девушка не успела закончить. В воздухе вдруг стало тесно от серых тел
с  растопыренными  хвостами,  яростно  плещущих  крыльев,  когтистых  лап,
тянувшихся к повисшим над бездной людям. Конан стрелял и стрелял, чувствуя
спиной, как мерно ходят лопатки Рины - она метала диски то с левой,  то  с
правой руки. Хотя это оружие уступало по дальности  броска  арбалету,  его
преимуществом являлась скорость:  стальные  пластинки  жужжали  в  воздухе
словно рой разъяренных пчел, и киммериец видел, как серые  твари  одна  за
другой исчезают в бездне. У большинства была перерублена шея, и безголовые
туловища с распластанными крыльями падали вниз, вращаясь и брызгая кровью.
     Ни одна стрела Конана не пропала даром, но он вдруг обнаружил, что их
так мало в сравнении с атаковавшей стаей! Колчан  стремительно  пустел,  и
киммериец, отложив арбалет, взялся за меч. Он ткнул несколько раз в жуткие
морды круживших рядом чудищ,  страстно  желая  очутиться  на  земле  -  на
твердой почве, где можно было бы как следует размахнуться и  по-настоящему
пустить кровь этим отродьям Нергала.  Воздушный  полет,  еще  недавно  так
очаровавший его, казался  теперь  неприятной,  едва  ли  не  бессмысленной
затеей, а сетка из толстых цветочных стеблей представлялась ловушкой.
     Он снова ударил клинком  -  раз,  другой,  третий  -  но  твари  были
увертливы. Тут, в воздухе, все преимущества оставались  за  ними,  и  лишь
стрела и метательный нож могли уравнять шансы. Зарычав  от  ярости,  Конан
опять взялся за арбалет.
     Завеса крыльев распалась - он даже не успел выпустить  стрелу.  Серые
твари кружили в двух сотнях локтей от них и, бросив взгляд на жуткую стаю,
киммериец не заметил, чтобы она  сильно  преуменьшилась.  Этих  чудовищных
птиц было много, слишком много!
     - Сколько у тебя осталось стрел? - охрипшим голосом спросила Рина.
     Конан заглянул в полупустой колчан.
     - Двенадцать.
     - А у меня - пять дисков... Плохи наши дела!
     - Будем отбиваться мечом и копьем.
     - Будем. Только бы они не тронули наш цветок!
     С ненавистью и тоской  взглянув  на  хищное  кольцо,  что  сомкнулось
вокруг парящей в воздухе сферы, Конан сжал  кулаки.  О,  если  бы  он  мог
призвать на помощь Силу! Если б он мог как прежде метнуть ослепительную  и
смертоносную молнию! Если б он мог зажечь  жаркий  шар  астрального  огня!
Если б он мог...
     Воистину,  Митра  жестоко  покарал  его!  Там,  в  Ариме   -   мраком
беспамятства, а здесь, в этой проклятой пропасти  -  бессилием!  Он  видел
врага, он пылал гневом - и был не в состоянии добраться до него.  До  этих
мерзких и наглых тварей, чьи пасти растягивались в глумливых ухмылках!
     Скрипнув зубами, Конан снова принялся считать стрелы, потом  отбросил
колчан и спросил:
     - Может, ты сумеешь как-то использовать  Силу?  Ну,  раз  у  тебя  не
ладится дело с молниями, так и не надо молний... Но если ты превратишь нас
в невидимок...
     - Прости, но я не умею ставить защиту. Я ведь уже говорила об этом, -
голос Рины звучал виновато. - Я могу делать лишь то, что я могу...  Лечить
и предсказывать... это все, милый.
     Милый! Слово скользнуло по краешку сознания Конана, не задев его.  Он
недовольно пробурчал:
     - Если мы чего-нибудь не придумаем, лечить будет некого, детка.
     Внезапно серая стая, кружившая около них, стремительно ринулась вниз,
потом вверх; сразу десяток тварей повис на стеблях,  терзая  их  зубами  и
когтями, а одна вцепилась в сапог Конана.  Он  гневно  вскрикнул  и  начал
колоть мечом, стараясь не задеть переплетений сети, в которой  они  висели
над бездной. Рядом девушка била копьем, и с каждым ударом очередной монстр
с протяжным предсмертным воплем летел вниз. Вскоре они очистили стебли  от
летающих тварей, перебив  два  или  три  десятка;  но  сотни  серых  чудищ
по-прежнему окружали шар. Казалось, их не страшила гибель; да и  могла  ли
она испугать отродий Нергала, повелителя смерти?
     - Ну вот, - сказала Рина, откладывая дротик, - атака снизу...  Теперь
они либо снова бросятся на нас,  либо  нападут  сверху.  А  до  земли  еще
далеко.
     - Далеко, - подтвердил Конан, всматриваясь  в  мерцавший  под  ногами
туман. Ему почудилось, что громыхание на дне пропасти  стало  сильней,  но
кроме далекого и неясного гула ничто не говорило о том, что земля  близка.
Они могли  спускаться  в  эту  бездну  несколько  дней,  и  за  это  время
чудовищные птицы обглодали бы их кости до зеркального блеска.
     Киммериец перевел взгляд на белую стену, что медленно уходила вверх в
сотне локтей от шара. Она была все такой же гладкой, с округлыми выступами
и впадинами, и зацепиться там было абсолютно невозможно.  Ему  показалось,
что скала словно  бы  колеблется  -  неторопливо  и  почти  незаметно,  то
приближаясь к плывущему вниз цветку, то отдаляясь от него. Конан встряхнул
головой. Возможно ли это? Не чудится ли ему? Но ветерок, которым тянуло от
белой стены, бесспорно сделался сильнее...
     Он хотел повернуться к Рине, поделиться с ней своим  наблюдением,  но
девушка вдруг вскрикнула и дернула его за рукав.
     - Они атакуют! Сверху,  Конан!  Стреляй!  Стреляй,  во  имя  светлого
Митры!
     Почти автоматически он вскинул арбалет, свистнула первая стрела, и ей
ответило басовитое жужжание боевого диска. Воздух снова наполнился плеском
крыл и предсмертными воплями падавших  в  бездну  тварей;  Конан  стрелял,
пытаясь не подпускать их к верхней части шара.  Но  что  он  мог  сделать?
Двенадцать стрел поразили двенадцать чудовищных ликов, но  десятки  других
тварей плотным облаком опускались на красный цветок,  впивались  зубами  и
когтями в его плоть, терзали и рвали кожистую  оболочку.  Сфера  дрогнула,
накренилась под тяжестью облепивших ее  серых  созданий  и  быстрее  пошла
вниз.
     - Все, - сказал Конан, - стрелы кончились.  Да  если  б  и  остались,
теперь мне до этих тварей не добраться. Хотя... - Он принялся  распутывать
веревку с железным крюком, которой были перевязаны мешки.
     Рина, ухватившись за стебли, далеко высунулась наружу - видно, хотела
разглядеть, что творится на верхней части шара. Гарпии  ее  не  атаковали;
похоже, они сообразили, что, разорвав оболочку, доберутся до своей  добычи
без всяких потерь.
     - Их там десятка два, - сказала  Рина  дрогнувшим  голосом.  -  Я  не
вижу... не разглядеть... но больше двух десятков на куполе не  поместится.
Остальные кружат сверху, словно стая воронья  над  падалью...  -  Тут  она
заметила в руках Конана веревку. - Что ты собираешься делать?
     - Попробую зацепиться крюком  о  скалу.  Подтянем  к  ней  шар,  и  я
заберусь наверх... Что нам еще остается?
     Он выждал момент, когда цветок поднесло ветром поближе к белой стене,
и метнул веревку. Крюк глухо лязгнул  и  скользнул  вниз,  не  оставив  ни
царапины на блестящей поверхности, и Конан выругался. Если перед ним  и  в
самом деле находилась грудь Первосотворенного, подпирающего  верхний  мир,
то плоть его была тверже камня! Выбрав веревку, киммериец метнул ее  снова
- с прежним  результатом.  Над  головой  его  шла  лихорадочная  возня,  и
внезапно густая капля цветочного сока капнула на плечо  Конана.  Она  была
алой, как человеческая кровь.
     - Кажется, пришла пора прощаться,  -  вымолвил  он,  поворачиваясь  к
Рине.
     - Кажется... - Она вздохнула, потерла ладошками побледневшие щеки.  -
А жаль! Мне так  хотелось  взглянуть  на  величайший  из  храмов  Митры...
вымолить прощение для тебя... и еще... еще... - Голос  ее  стих,  но  губы
беззвучно шевелились. Глядя в ее ясные серые глаза,  Конан  разобрал  лишь
одно слово - милый; он потянулся к девушке, чтобы обнять и  успокоить  ее.
Нет, не успокоить - Рина, Ученица, владеющая Силой,  была  спокойна  перед
лицом смерти! Значит, ему оставалось лишь обнять и приласкать ее,  сделать
то, что он давно хотел.
     Конан протянул к девушке руки, но вдруг зрачки ее расширились  -  она
глядела на что-то за его спиной, полуоткрыв в удивлении рот. Киммериец еще
не успел обернуться, как  твари,  облепившие  сверху  цветок,  загомонили,
завизжали и серой тучей  ринулись  в  сторону.  Огромная  сфера  дрогнула,
выпрямилась, и спуск вновь стал ровным и плавным.
     - Ко-нан, смо-три... - медленно, по  слогам  произнесла  Рина,  не  в
силах справиться с изумлением.
     Он повернул голову. В  белой  сияющей  стене  разверзлась  гигантская
пещера, и цветок с торжественной неторопливостью плыл прямо к ней.



                                 26. ХРАМ

     Рина, тихо вздыхая, лежала в его объятиях,  закинув  обнаженную  руку
Конану на шею. Во сне туника девушки сбилась,  открыв  округлые  колени  и
бархатную поверхность бедра, но киммериец  глядел  на  юную  и  чистую  ее
прелесть без привычного вожделения. Теперь, спустя долгие дни, проведенные
вместе,   она   уже   не   казалась   Конану    недосягаемым    существом,
неприкосновенной служительницей Митры, чьи тело  и  душа  посвящены  одной
лишь божественной цели. Чудесным образом она вдруг превратилась в женщину,
стала дорога ему, но то, что он чувствовал сейчас,  нельзя  было  выразить
грубым и плотским словом. Вожделение? Нет... Любовь? Тоже  вряд  ли...  Он
был слишком тверд, слишком силен и неукротим, чтобы любить женщину  -  ибо
любовь предполагала самопожертвование. Нежность? Да, это было ближе  всего
к истине.
     Они лежали в большой пещере с высоким куполом - там,  где  их  сморил
сон; неподалеку от входного отверстия плавно колыхалась  карминовая  сфера
цветка, и пол под ними казался не каменно-жестким и холодным, а  теплым  и
упругим,  словно  исполин,  приютивший  их  в  крохотной  складочке  своей
необозримой плоти,  хотел  согреть  и  убаюкать  нежданных  гостей.  Конан
заметил, что стены тут светятся сильней, чем  внешняя  поверхность  утеса.
Струившийся из пещеры поток  ярких  серебристых  лучей  вырывался  наружу,
пронзая тьму на другой стороне пропасти, и  исчезал  во  мраке.  Вероятно,
этот свет и отпугнул вчера гарпий, либо они вообще боялись коснуться  тела
гиганта; как бы то ни было, мерзкие порождения Нергала исчезли, и ничто не
мешало продолжить путь.
     Конан  пошевелился,  и  Рина  раскрыла  глаза.  Увидев,  что  девушка
проснулась,  он  осторожно  снял  с  шеи  ее  ладонь  и  сел,  приглаживая
растрепанную гриву темных волос; потом сунул руку за пояс, вытащил сосудик
с арсайей и вдохнул бальзам. Драгоценного вендийского снадобья  оставалось
совсем немного - лишь на донышке фляги шуршали последние крупинки.
     - Я поняла, - вдруг раздался голос Рины,  -  поняла,  почему  мне  не
удавалось рассмотреть все это... - Она тоже села, плавным жестом обеих рук
словно охватив огромную пещеру.
     - Ты говоришь о своем предвидении? О том, что  оно  отказало  на  сей
раз?
     - Да. Мне был послан сон... вещий сон...
     Конан,  не  прерывая  ее,  вопросительно  приподнял  бровь,  но  Рина
покачала головой.
     - Я не буду его пересказывать. Просто я поняла, что мне  доступно,  и
что - нет... Понимаешь, я могу предвидеть действия людей - обычных  людей,
таких, как мы с тобой, - она улыбнулась и, приподнявшись, оправила тунику.
- Но кто способен угадать намерения бога? Мечтать об этом было бы  слишком
самонадеянно и грешно.
     - Значит, ты думаешь,  что  Первосотворенный  помог  нам  по  прямому
повелению Митры?
     - Уверена в том. Мой сон...
     Конан вдруг расхохотался, откинув  голову  и  обнажив  белые  крупные
зубы.
     - А я считаю, что Митра и не думал нас спасать, - заявил он.  -  Если
помнишь, вчера я пару раз пощекотал гиганта железным крюком...  Вот  он  и
проснулся!
     - Ты можешь считать так, если хочешь, но я-то знаю истину!  -  Гибким
движением Рина поднялась на  ноги  и  начала  развязывать  свой  мешок.  -
Поедим?
     - Конечно. Что у нас осталось?
     У них было еще немного мяса и сушеных фруктов, комок  засахарившегося
меда в тряпице и три окаменевшие лепешки.  Вполне  приличная  трапеза  для
непритязательных людей. Конан, пережевывая размоченный в воде кусок хлеба,
размышлял, найдется ли внизу какая-то  пища.  Впрочем,  он  скоро  оставил
мысли о еде; до великого  храма  Митры  было  рукой  подать,  и  киммериец
погрузился в размышления о том, что ожидает его в  святилище.  Простит  ли
его бог? Или наложит новую кару, еще тяжелее прежней?
     Он вздохнул и, покончив с лепешкой, подошел к шару.  Огромный  цветок
по-прежнему пламенел яркими красками и, кроме нескольких застывших дорожек
сока, ничто не напоминало о вчерашнем нападении. Конан подумал, что  когти
и зубы серых  тварей  не  успели  глубоко  проникнуть  в  плоть  цветка  и
повредить его; погладив плотную кожистую оболочку, он повернулся к Рине.
     - Клянусь Кромом! Этот парень вовремя решил подышать!
     Рина, возившаяся с мешком, подняла на него удивленный взгляд.
     - О ком ты говоришь, Конан?
     Киммериец топнул ногой об пол.
     - О нем, конечно! Вчера, когда эти  серые  ублюдки  терзали  шар,  он
пробудился  и  решил  нам  помочь.  А  может,  просто   глубоко   вздохнул
спросонья... Вздохнул, понимаешь? И порыв ветра затащил цветок в пещеру.
     - Он не только вздохнул, - возразила  девушка.  -  В  стене  не  было
никакого отверстия, никакой пещеры... Не было, и вдруг появилась!  Я  сама
видела! И мой сон...
     -  Ладно,  -  прервал  ее  Конан,  -  волей  Митры  или  по   милости
Первосотворенного, но мы спаслись! Не будем же спорить,  кто  из  них  нам
больше помог. Забирайся в корзину!
     Он передал девушке оружие и поклажу, снова привязав мешки  к  толстым
нижним стеблям, затем потянул шар к выходному отверстию. Несмотря на груз,
цветок казался легким, точно пушинка; Конан протолкнул его наружу и быстро
протиснулся меж переплетающихся стеблей. Он  хотел  было  оттолкнуться  от
скалы, но вход в пещеру вдруг с резким звуком захлопнулся, и поток теплого
воздуха отбросил сферу к середине провала. Одновременно с этим  исчезло  и
яркое сияние, исходившее раньше из отверстия.
     Устроившись на мешке, Конан озабоченно посмотрел вверх, потом перевел
взгляд на Рину. Лицо девушки хранило выражение безмятежного спокойствия.
     - Ну, что говорит твой вещий дар? Эти серые твари не вернутся?
     - Нет, милый. Мы спокойно опустимся на самое  дно,  а  там...  -  Она
замолчала.
     - А там? - спросил Конан.
     Рина таинственно улыбнулась.
     - Там случится то, что должно случиться.
     Киммериец кивнул, сообразив,  что  более  точных  предсказаний  ждать
нечего. Ему почудилось, что Рина что-то скрывает, но вряд ли  настояния  и
просьбы могли заставить ее разговориться. Что ж, ждать ему  оставалось  не
так  долго!  Шар  опускался  вниз,  туман,  затягивавший   дно   пропасти,
постепенно редел, и доносившееся  оттуда  погромыхивание  становилось  все
громче и громче. Он перевел глаза на белую стену.
     Вид  скалы  изменился;  теперь   она   спадала   в   бездну   мощными
вертикальными складками, округлыми и выпуклыми, словно  мышцы  гигантского
бедра. Где-то далеко внизу  Конан  различил  чудовищных  размеров  выступ,
подобно шару выпирающий из поверхности белой стены; он  был  так  огромен,
что даже вулкан Учителя не мог соперничать с ним.
     - Колено... - В  ошеломлении  пробормотал  киммериец,  чувствуя  себя
крохотной мошкой, порхающей у тела исполина.
     - Храм стоит у коленей Первосотворенных, - эхом  отозвалась  Рина.  -
Так сказал наставник.
     Они  продолжали  спускаться,  прислушиваясь  к   доносившимся   снизу
громовым раскатам. Мгла, скрывавшая дно пропасти, совсем разошлась, открыв
взгляду багровый поток, струившийся меж каменных берегов.  От  него  веяло
палящим жаром, и вскоре Конан понял, что видит реку раскаленной  лавы.  По
обе ее стороны высились темные скалы, валуны и гигантские каменные  плиты,
стоявшие торчком; то и  дело  какая-нибудь  из  них  с  громким  всплеском
рушилась в поток, стремительно уносивший ее в  черное  отверстие  рядом  с
беломраморным  коленом  исполина.  Эти  каменные  плоты,  кружившиеся   на
раскаленной поверхности, сталкивались и раскалывались на части,  производя
тот самый грохот и шум, что долетал до путников.
     - Погляди!  -  Конан  вытянул  руку  вниз,  показывая  на  чудовищный
округлый выступ. - Видишь? Его ноги уходят в землю, еще глубже... Хотел бы
я знать, на что опираются ступни этого парня!
     -  Храм  стоит  у  коленей  Первосотворенных,  -  повторила  Рина.  -
Благодари Митру, что мы добрались хотя бы до них.
     - Но пока я не вижу никакого святилища, а оно должно быть огромным! -
киммериец, осматривая простиравшуюся внизу  каменистую  равнину,  завертел
головой.  -  И  этот  огненный  поток...  На  каком   берегу   нам   лучше
приземлиться? Если мы ошибемся, то перебраться потом через реку лавы будет
нелегко!
     - Мы коснемся земли там, где нужно, - с уверенностью заявила Рина.  -
А если ты хочешь увидеть храм... Вот,  смотри!  -  Она  внезапно  вытянула
руку, и Конан, обратив  туда  взгляд,  прижмурил  веки.  На  горизонте,  в
стороне от огненной реки, разгоралось ослепительное пламя. Он видел только
его и ничего больше - ни беломраморных стен, ни  колонн  в  тысячи  локтей
высоты, ни свода, подобного куполу небес; одно  лишь  сверкающее  радужное
зарево, струившееся и колыхавшееся, словно северное сияние. Но было оно  в
десятки раз ярче.
     Киммериец судорожно вздохнул.  Все  правильно;  разумеется,  световая
завеса скрывает храм, посвященный солнечному богу! Или то горит неугасимым
огнем его священный алтарь? Что ж, скоро он все узнает...
     Легкий ветер относил цветок в сторону от лавовой реки, от  опаляющего
жара  расплавленного  камня,  от   духоты   сернистых   испарений.   Земля
приближалась; огромный карминово-красный шар  с  каймой  треугольных  алых
лепестков парил над ней подобно восходящему солнцу. Огненный поток остался
где-то за спинами  путников,  справа  исполинским  белым  утесом  высилась
застывшая  в  каменном  сне  фигура   Первосотворенного,   необозримая   и
величественная, как самый большой из горных пиков верхнего  мира;  впереди
сиял храм. Взгляд Конана обратился  налево.  Там  бескрайнее  пространство
уходило в пепельную мутноватую мглу, при виде которой киммерийца  пробрала
холодная дрожь; каким-то шестым чувством он понял, что разглядывает  нечто
недоступное для смертных - во всяком случае, до тех пор,  пока  они  живы.
Серые Равнины, царство  мертвых!  Может  быть,  не  сами  Равнины,  но  их
преддверие... Содрогнувшись, он  отвернулся  и  больше  не  смотрел  в  ту
сторону.
     Цветок коснулся земли, и Рина, проскользнув меж  стеблями,  сошла  на
каменистое поле,  засыпанное  щебнем  и  остроконечными  обломками.  Конан
освободил груз, потом вылез сам, торопливо пристегивая портупею с  мечами.
Арбалет он бросил - стрел не осталось ни одной. Вероятно, не стоило искать
на этой  равнине  трупы  серых  чудищ,  чтобы  извлечь  из  них  стрелы  и
метательные диски, ибо убитые твари, скорее всего,  свалились  прямиком  в
лавовый поток. Теперь у  путников  оставались  только  два  меча,  дротик,
кинжал Рины да засапожный нож Конана.
     Взвалив на плечи  отощавшие  мешки,  они  в  молчании  направились  к
сияющему мареву, что  искрилось  и  трепетало  на  горизонте.  Почва  была
по-прежнему сухой и скудной,  и  киммериец,  ковырнув  ее  носком  сапога,
заметил:
     - Земля словно в проклятом Ариме... Плохое место!
     Рина пожала плечами.
     - Не хуже любого другого, милый. Главное, что мы добрались сюда.
     - Я не о нас. Цветок и плод, который в нем... Как  он  приживется  на
такой почве?
     - Это не простое семя, - сказала Рина. - Огромно дерево,  взрастившее
его, и огромна сила жизни, что таится  в  нем...  Я  думаю,  оно  способно
прорасти даже в камне.
     Да будет Митра ему защитой, закончил Конан про себя. Он шел,  вздымая
крохотные облачка пыли и мелкого щебня, и думал о том, что пройдет  время,
и у коленей Первосотворенного проклюнется  пурпурный  стебелек.  Он  будет
тянуться вверх, раздаваться  вширь,  купаясь  в  серебристом  сиянии,  что
исходит от тела исполина; он будет расти, пока не  заполнит  переплетеньем
ветвей и листьев всю огромную пропасть, не вознесется над ней -  такой  же
могучий, как окаменевший гигант. Он встанет рядом с ним, равный с равным -
и, быть может, боги когда-нибудь откроют людям, кто посадил  это  древо  в
земных глубинах...
     Усмехнувшись, киммериец взглянул назад, на красную точку, что мерцала
далеко позади, и махнул рукой. Кром! Когда настанет его срок идти на Серые
Равнины, он поглядит на это дерево - лет через сорок или пятьдесят. Хорошо
бы не раньше...
     Характер местности изменился - появились холмы. Они были пологими,  с
осыпавшимися склонами, из которых торчали гигантские  кости.  Осматриваясь
по сторонам, киммериец видел то напоминавшие чудовищную клетку  ребра,  то
разверстую пасть с  искрошившимися  клыками,  то  гребень  из  треугольных
пластин или рог, доходивший ему до пояса, то позвонки изогнутого хвоста  и
окаменевшие  огромные  лапы  с  загнутыми  когтями.  Эти  монстры  некогда
обладали титаническими размерами,  и  оставалось  лишь  дивиться  мудрости
Митры, который уничтожил их и погрузил в глубины земли еще  до  того,  как
первый человек вдохнул воздух на  ее  поверхности.  Даже  лицезрение  этих
древних останков устрашало; против этих чудищ меч, копье и стрела  значили
не больше, чем ведро воды в сравнении с лесным пожаром.
     - Кладбище... - пробормотал Конан, угрюмо озирая склоны холмов.
     - Могильник, - каштановая головка Рины согласно склонилась. - Похоже,
этих тварей загнали сюда и засыпали камнями и  землей,  завалили  на  веки
вечные, чтобы они сгнили тут до самых костей.
     - Хотел бы я знать, кому такое по силам!
     - Кому? Ты еще спрашиваешь? Оглянись, милый!
     - Ты думаешь, это сделали гиганты? - произнес Конан, помолчав.
     - Наверняка. Учитель рассказывал, что они,  по  воле  Митры,  очищали
верхний мир от всякой пакости - перед тем, как появились люди.
     Киммериец мрачно покосился на очередной исполинский череп,  скаливший
в усмешке истертые зубы. Рядом с ними клыки Рогача Кро'вара,  висевшие  на
груди Рины, выглядели детской игрушкой; в пасть  этого  чудища  без  труда
провалилась бы целая повозка с четверкой волов. Конан ожесточенно сплюнул.
     - Не понимаю, зачем нужно  было  творить  всяких  ублюдков,  а  потом
чистить от них землю, - буркнул он. - Или Митра просто играл?  Шалил,  как
капризное дитя?
     - Не богохульствуй в преддверье Его храма, - Рина подняла руку. -  Не
богохульствуй, милый, а то как бы Он тебе этого не припомнил... Я думаю, -
добавила она после паузы, - что Пресветлый не создавал этих чудовищ. Не Он
один наделен творящей силой; есть еще и Сет, и Нергал, и другие  божества.
Митра сотворил мир, благих гигантов и нас, грешных людей... Должен  ли  Он
отвечать за мерзости злобных богов, выпустивших в Его мир подобных тварей?
     - Хмм... не знаю, - Конан неуверенно поджал губы. - Во всяком случае,
гиганты прикончили их  по  приказу  Митры,  и  то  хорошо.  Но  стоило  ли
сваливать все эти древние кости вблизи святилища?
     - Это свидетельство Его мощи, - понизив голос,  сказала  Рина;  потом
рука ее протянулась влево, к  затянутому  пепельной  дымкой  горизонту,  и
девушка совсем уж тихо прошептала: - Ты догадываешься, что там такое?
     Киммериец кивнул.
     - Серые Равнины, я полагаю.
     - Да, Серые Равнины... А где-то рядом - обитель  Нергала,  в  которой
могут таиться такие же страшные чудища, какие захоронены в этих холмах.  И
кладбище, по которому мы идем - предостережение для них.
     - Боюсь, если они снова вылезут на свет, Митре самому придется  иметь
с ними дело, - заметил Конан после недолгого раздумья.
     - Почему ты так решил?
     - Гиганты теперь заняты, держат землю. А  новых  исполинов  Митра  не
сотворил... Кто же будет биться с чудовищами?
     Рина вдруг выпрямилась во весь свой небольшой рост, и глаза ее  гордо
сверкнули.
     - Как кто?! Мы, Ученики!
     Внезапно развеселившись, Конан похлопал ее по плечу. Пожалуй, Рагар и
Фарал Серый  могли  бы  сжечь  подобных  тварей,  а  хитроумный  Лайтлбро,
Маленький Брат, придумал бы, как и куда  их  заманить,  чтобы  прихлопнуть
скалой, утопить в воде или спалить огнем  -  как  того  монстра  в  ущелье
Адр-Каун. Но Рина... Палящие молнии Митры оставались неподвластными ей,  и
в душе ее не было коварства - той  хитрости,  без  которой  не  подстроишь
ловушку врагу. Он  не  сказал  этого  вслух,  не  желая  обижать  девушку.
Все-таки, как и Фарал, Рагар и Лайтлбро, она была бойцом Митры  и  владела
частицей  божественной  Силы,  хотя  дар  ее  служил  скорей  жизни,   чем
уничтожению и  смерти.  Да,  она  определенно  родилась  на  свет  бойцом,
отважным бойцом, и недавняя схватка с серыми тварями доказывала это! Пусть
ее руки метали не молнии, но сталь - результат был тем же самым!
     Однако ее тонкая и гибкая фигурка казалась такой  крохотной  рядом  с
чудовищными порождениями Нергала... Любая из этих тварей могла рассечь  ее
тело одним  движением  челюстей,  раздавить,  не  заметив...  И  Конан,  с
внезапным страхом за девушку, подумал, что на земле и  сейчас  встречаются
не менее жуткие монстры, инкубы, демоны и ожившие мертвецы, коих  посылают
в мир злобные боги или злое чародейство черных магов. Он сражался с  ними,
и он их побеждал - своими руками и мечом, без помощи Митры, Аримана, Крома
или иного божества, ибо был от природы силен, жесток и хитер.  Но  Рина...
Сероглазая Рина с каштановыми кудрями умела  лечить,  умела  предсказывать
будущее, умела метать стальные диски... Что еще?
     И, глядя на костяки чудовищных  тварей,  на  их  черепа  с  огромными
клыками, на угрожающе  выставленные  когти,  Конан,  варвар  из  Киммерии,
великий воин и будущий великий король, взмолился. Он просил не за  себя  и
сделал это не вслух, а молча, справедливо полагая, что  бог  услышит  его,
коли захочет. Молитва же его была простой:  "Пресветлый,  прежде,  чем  ты
пошлешь эту девушку в битву, вооружи ее! Вооружи достойно! Дай ей то,  что
отнял у меня!"
     Он мысленно повторял эти слова, пока  холмы  с  россыпями  костей  не
закончились. Когда же они с Риной,  миновав  последний  поворот,  покинули
лабиринт узких ущелий и  обрывистых  каньонов,  все  молитвы  выскочили  у
Конана из головы. Потрясенный, он замер, застыл,  на  миг  лишившись  дара
речи, не слыша ни восторженных вздохов Рины, ни тихого шелеста листвы,  ни
плеска  родниковых  струй.  Контраст  между  оставшимися  позади  мрачными
могильниками и картиной, что открылась перед ним сейчас, был слишком силен
и повергал в шок; кому бы пришло в голову, что за огненным  потоком  лавы,
за бесплодной равниной и чудовищным кладбищем лежит рай?
     Знакомый рай, отметил Конан спустя несколько мгновений.  Определенно,
он узнавал прихотливые извивы дорожек в этом зеленом саду; нечто  знакомое
чувствовалось и  в  расположении  деревьев.  Он  видел  яблони,  густые  и
раскидистые, что росли на небольшом холме  в  центре  сада,  обрамляя  его
вершину тремя широкими концентрическими окружностями;  в  их  благоуханном
кольце был заключен треугольник  из  персиковых  и  абрикосовых  деревьев.
Неподалеку высились дубы и буки, и темные  их  кроны  прочерчивали  плавно
изогнутую фигуру, напомнившую  Конану  рассеченный  сверху  донизу  бокал;
самый мощный из дубов, настоящий гигант со стволом, который не  смогли  бы
обхватить и трое  мужчин,  рос  внутри  этого  незамкнутого  овала.  Левее
тянулись  вверх  золотистые  столбы  сосен  и  кедров,  оттененные   седым
изумрудом асгардских елей; оттуда тянуло пронзительным  и  чистым  запахом
смолы и хвои. Между соснами и  линией  дубов  находилась  беседка,  увитая
виноградной   лозой,   толстой,   высокой    и    обильно    плодоносящей:
прозрачно-зеленые и  густо-фиолетовые  гроздья  величиной  с  человеческую
голову свешивались вниз, прямо к полу из гладких кедровых досок.
     Еще он заметил родник и небольшое озеро, за которым красовалась  пара
исполинских деревьев, вчетверо или впятеро выше самых огромных сосен;  они
застыли в прозрачном воздухе словно две чудовищные колонны, и мощные ветви
бросали тень на серебристую водную поверхность. Секвайны, Стражи Неба, как
называл их наставник! Секвайны,  что  росли  в  верхнем  мире  в  какой-то
далекой и таинственной земле, лежавшей за просторами Западного океана!
     - Сад Учителя! - потрясенно выдохнула Рина.
     - Сад Митры, - поправил ее Конан. Он уже сообразил, что тут  не  было
полного сходства: расстилавшийся перед ними зеленый оазис казался  больше,
родник - полноводнее, озеро - шире, и на поляне у яблоневого холма  он  не
видел пчелиных ульев, хотя мерное гудение насекомых долетало до его ушей.
     Но главное было не в том. За зеленой стеной деревьев, ласкавшей  глаз
после пурпурных и  алых  красок  нижнего  мира,  вздымались  беломраморные
стены, украшенные циклопическими колоннами; они тянулись  вверх,  вверх  и
вверх, полускрытые  мерцающей  радужной  дымкой,  вуалью,  наброшенной  на
гладкие камни храма, что царил над садом  и  холмами  подобно  рукотворной
горе. Ни Конан, ни  Рина  не  могли  разглядеть  его  кровли,  тонувшей  в
серебристом сиянии, но вход - огромная арка, венчавшая невысокую  лестницу
- находился прямо перед ними. К ступеням и арке вела  дорожка,  обсаженная
по краям цветущим кустарником; гроздья мелких голубых и  сиреневых  цветов
напоминали об ароматах весны.
     - Пойдем? - Конан прикоснулся к плечу девушки, но она, не двигаясь  с
места, точно в забытьи шептала:
     - Сверкающий алтарь, подобный  ограненному  бриллианту...  колонны  в
тысячи локтей... стены, уходящие ввысь...  купол,  вознесенный  над  ними,
словно небесный свод...
     - Пойдем! - Сильные пальцы киммерийца  стиснули  плечо  Рины,  и  она
очнулась.
     - Нет, подожди! Сначала -  к  роднику,  к  озеру...  Надо  умыться  и
отдохнуть.
     - Разве ты устала?
     - Я - нет! - Девушка раскинула руки, впитывая исходивший от святилища
поток энергии. - Но ты устал и голоден... и, к тому же, нельзя  входить  в
обитель бога без омовения. Видишь, все, что нужно - перед нами... вода,  и
плоды, и мягкая трава, чтобы можно было отдохнуть...
     Она уже шла к роднику, струившему хрустальные воды в озеро, и  Конан,
с наслаждением вдохнув ароматный воздух, двинулся следом. Зеленые тенистые
кроны сомкнулись над ним, и на мгновение он почувствовал острую  и  тяжкую
тоску по лесам верхнего мира,  по  заснеженным  горам  Киммерии,  диким  и
просторным гирканским степям, что протянулись от берегов моря  Вилайет  до
самых кхитайских пределов, по необозримым могучим  океанам,  чьи  волны  в
бесконечном круженьи омывали скалы Севера и пески Юга. Увидит ли он  снова
красоту земли и торжествующий блеск солнца? Кара Митры могла быть  слишком
тяжела...
     Но хотя Конан не хотел оттягивать ее, сейчас он  подчинился  желаниям
Рины. Разумеется, она была права: в обитель бога нельзя  входить  покрытым
дорожной пылью, с мыслями о пустом желудке и  ноющих  после  долгого  пути
ногах. А потому он сбросил в густую траву свой мешок, свои мечи, свой пояс
с опустевшим бронзовым флакончиком, свою тунику и сапоги;  сбросил  все  и
нырнул в озеро, отдавшись ласке прохладных струй.


     Время сна они провели в беседке, увитой  лозой,  расстелив  плащи  на
полу из кедровых досок. Запасы еды кончились, но среди  цветущих  деревьев
нельзя было остаться голодным; они набрали целую гору  персиков,  яблок  и
сладкого инжира, виноград же был рядом - стоило только протянуть руку.
     Сон освежил Конана, трапеза придала ему сил. Натягивая чистую тунику,
он думал о множестве вещей сразу: о  том,  что  кончился  порошок  арсайи,
словно отмеренный рукой судьбы; об испытании, которому  вскоре  подвергнет
его бог; о своей вчерашней просьбе, о молчаливой мольбе даровать Рине  то,
что было отнято у него.  Еще  он  размышлял  об  Учителе  и  сделанном  им
пророчестве, сулившем славное  и  великое  грядущее;  вспоминал  и  о  том
чернобородом колесничем из Дамаста, что  отправился  на  Серые  Равнины  с
последним ударом его меча. Он не жалел о содеянном - ни раньше, ни теперь.
Он нарушил клятву и понес кару; возможно, теперь его ждет и более жестокое
наказание, чем рукоять ворота и участь раба на  жарком  плоскогорье  Арим.
Что ж, он готов! Готов на все, лишь бы вернуть свою душу и  свою  свободу.
Свободу убивать и миловать того, кого он хочет,  свободу  от  божественных
даров, божественной воли и предначертаний!
     Безоружными, в  торжественном  молчании  они  двинулись  к  невысокой
лестнице, что вела к арке.  В  ней  было  двенадцать  ступеней,  настолько
широких, что по каждой свободно проехала бы четверка  колесниц;  и  каждую
украшали огромные каменные  изваяния.  То  были  статуи  Первосотворенных,
сражавших голыми руками ужасных чудищ  -  видимо,  тех  самых,  чьи  кости
покоились в холмах. Грозные лица мраморных  гигантов  застыли  в  холодном
спокойствии,  на  них  читались  отвага  и  несокрушимая   уверенность   в
собственных силах; мерзкие же твари, коим они ломали  хребты  и  раздирали
пасти, казались символом злобной ярости. Конан заметил, что исполины  были
нагими, и лишь волосы каждого  охватывал  обруч  с  высеченным  посередине
крестом - древним знаком Митры.
     Они двинулись к стрельчатым вратам,  с  каждым  шагом  все  больше  и
больше погружаясь в  радужное  сияние,  что  невесомой  завесой  окутывало
святилище.  В  этом  мерцающем  мареве  стены   и   выступавшие   из   них
цилиндрические колонны выглядели зыбкими, словно мираж пустыни; Конану так
и не удалось разглядеть, где кончается фасад  храма  и  сколь  высоки  его
своды. Гигантское сооружение нависало над садом, что тихо дремал внизу,  и
казалось, что белая гора, укутанная в цветную дымку, нежит у своей подошвы
крохотный зеленый оазис.  Это  выглядело  до  боли  знакомым,  похожим  на
обитель Учителя - только здесь  вместо  вулканического  конуса  вздымалась
вверх громада святилища, а вход  в  пещеру  заменяла  высокая  стрельчатая
арка. Над ней тоже был высечен знак креста - на фоне пылающего солнца.
     У порога киммериец невольно  замедлил  шаги,  вглядываясь  в  широкий
проход, залитый ослепительным сиянием.  Что  ожидало  его  в  этом  храме?
Прощение или кара, свобода или тяжкая служба, жизнь или смерть?  Смерть...
Несмотря на светлое великолепие храма, он ощущал ее дыхание на своем лице:
Серые Равнины были близко.
     Рина потянула его за руку, и Конан  переступил  порог.  За  недлинным
коридором  простирался  зал,  необозримый,  словно  вечность,  наполненный
живительными струями Силы;  Конан,  даже  лишенный  былого  чутья,  ощущал
сейчас ее мощные и освежающие потоки. Воздух тут был свежим и находился  в
непрестанном движении - в лицо веяло то ароматом горных снегов, то острыми
запахами  морского  побережья  или  цветущей  степи.   Глубоко   вздохнув,
киммериец склонил голову, потом выпрямился и  бросил  взгляд  в  безмерную
даль святилища.
     Можно ли было назвать то, что он видел,  залом?  Слова,  обозначавшие
творения рук человеческих, казались жалкими и бессильными, ибо нигде, ни в
храмах Аквилонии и Турана, ни в башнях Заморы, ни в зиккуратах Дамаста, ни
в подземных камерах стигийских пирамид, не ощущалось подобного простора  и
величия, такой  титанической  мощи  и  сладостного  покоя.  Да,  это  было
истинное святилище Митры, единственное и  неповторимое!  И  зал,  лежавший
сейчас перед Конаном, служил вместилищем мира - многих  миров,  нижнего  и
верхнего, астрального и подземного; пределы его  охватывали  вселенную,  в
которой обитали боги и люди.
     Почувствовав, что у него кружится голова, киммериец отвел  взгляд  от
леса стройных колонн, тянувшихся вверх, от радужного мерцания меж ними, за
которым чудились необозримые дали; теперь он глядел только вперед, пытаясь
сосредоточиться на источнике света и Силы, что омывала его  плоть  мощными
потоками. Они с Риной шли торжественно и  неторопливо,  но  источник  этот
приближался со сказочной быстротой; казалось, каждый их шаг  равен  полету
стрелы и соизмерим с гигантским пространством храма.
     Внезапно Конан понял, что рука девушки ищет его руку; горячие  пальцы
Рины нырнули ему в ладонь и угнездились там, подрагивая, словно трепещущий
птенец. Он сжал их,  благодарный  за  эту  молчаливую  поддержку.  Тут,  в
гигантском  святилище,  оба  они  были  равны,  оба  казались   ничтожными
пылинками перед ликом всесильного божества: и он, виноватый,  и  Рина,  за
которой не числилось никаких грехов.
     Средоточие Силы и света приближалось, обретая зримые черты.  Огромный
многогранный кристалл,  прозрачный  и  сияющий,  парил  в  воздухе,  точно
восходящее солнце; его окутывала радужная дымка, струившаяся вверх и вниз,
во все стороны, исчезавшая между колонн, тянувшаяся нитями  многокрасочных
лучей к далекому входу. Цвета переливались, переходили друг  в  друга,  не
смешиваясь и сохраняя свою чистоту; пурпурный перетекал в алый, алый  -  в
оранжевый и золотисто-желтый, который превращался в зелень  свежей  травы,
потом - в изумрудный блеск, в сияние голубого неба, в синие  и  фиолетовые
краски  заката.  Позади  кристалла  жемчужно-серым  фоном   колебалась   и
подрагивала туманная завеса.
     - Алтарь... - с благоговением прошептала Рина, нарушив  торжественную
тишину. - Его алтарь, сверкающий, словно бриллиант... - Она выпустила руку
Конана и подтолкнула его вперед. - Иди, милый! И пусть Он будет милосерден
к тебе!
     Девушка опустилась на колени,  протянула  вперед  руки  с  раскрытыми
ладонями и замерла. Конан шагнул к алтарю. Огромный  кристалл  светился  в
вышине, равнодушный и недосягаемый, словно звезда.
     - Я пришел, о Митра!
     Молчание. Мертвая тишина,  холодный  слепящий  блеск  алтаря,  мерное
подрагивание серой завесы за ним...
     Конан опустился на колени, склонил голову.
     - Я пришел, великий бог, - глухо пробормотал он. -  Я  пришел,  чтобы
молить о прощении и принять Твою кару.
     Ни звука, ни шороха в  ответ.  Алтарь,  парящий  в  воздухе,  казался
застывшей глыбой льда, и кроме нее тут не было  ничего  -  ни  цветов,  ни
дымящихся курильниц, ни статуй божества. Лишь свет, яркий, ослепительный и
безжалостный, окружал гигантский камень, словно поддерживая его в пустоте.
Свет, сияние, мощь... Сущность Подателя Жизни...
     - Верни мне душу, Великий, - хрипло выдохнул Конан. - Верни мне разум
и память! Назначь кару!
     Снова тишина. В необозримой дали маячат чудовищные  колонны,  шеренги
белоснежных столпов, подобные горному хребту;  где-то  над  ними  -  свод,
парящий в вышине, скрытый  серебристым  туманом...  Жемчужно-серая  завеса
чуть  трепещет  -  словно  бы  в   такт   дыханию   неведомого   исполина,
спрятавшегося за ней...
     - Накажи меня, Пресветлый! Накажи и освободи от обета!  Позволь  жить
по собственной воле и разумению!
     Безмолвие и блеск. Лишь в воздухе плывут такие знакомые и  сладостные
ароматы верхнего мира - запахи цветущего сада и  свежих  хрустальных  вод,
ледяных вершин, южного моря и степного ковыля, опаленного солнцем...
     - Дай мне знак, Митра! Какой подвиг во имя Твое я  должен  совершить?
Чем искуплю  я  убийство  молившего  о  пощаде?  -  Конан  поднял  голову,
всматриваясь в сияющий алтарь.  -  Я  не  стану  лгать  -  я  не  жалею  о
содеянном. Но я виновен в том, что принял Твой дар и клятву.  Так  покарай
же меня!
     Молчание - глубокое, безмерное, равнодушное.
     "Кром! - подумал Конан. - Он издевается надо мной,  этот  Митра,  бог
теплых стран и слабых духом людей! Чего он хочет - чтобы  я  сам  назначил
наказание? Кром... Да, Кром давно решил бы дело - или  раздавил  меня  как
муравья, или отпустил бы с миром".
     Нахмурив брови, он поднялся с колен, гордо расправил плечи и протянул
руку вверх, к алтарю.
     - Ты хочешь взять мою жизнь за жизнь того колесничего из Дамаста? Так
возьми ее! Я не боюсь!
     Теперь он не молил, не просил - он  требовал,  и  мощный  его  голос,
раскатившись в пустоте окружающего пространства, вернулся гулким и грозным
эхом: "Возьми - зьми - зьми -  ми  -  ми...  Не  боюсь  -  юсь  -  юсь..."
Отголоски этого рева прозвучали так, как  будто  сам  Митра  передразнивал
дерзкого пришельца.
     И не успело эхо замолкнуть, как бог ответил.
     В сияющих глубинах алтаря зародилась яркая точка; потом она вспыхнула
на мгновение ослепительным светом, заставив Конана зажмуриться.  Киммериец
еще успел заметить синеватую беззвучную молнию, метнувшуюся вниз, прямо  к
нему, и подумал: все, конец! Конец!  Сейчас  смертоносное  огненное  копье
ударит в грудь, сожжет,  испепелит...  Неужели  пророчество  Учителя  было
ложным? И  вместо  великой  судьбы  его  ждут  вечные  скитания  по  Серым
Равнинам?
     Через ничтожный миг он понял, что остался  жив,  и  приоткрыл  глаза.
Струя синеватого  света  скользнула  мимо,  упав  на  преклонившую  колени
девушку; ее гибкая фигурка была залита призрачным  сиянием,  на  вытянутых
вперед руках  играли  пламенные  всполохи,  каштановые  волосы  поднялись,
распушились, окружая побледневшее лицо  широким  ореолом.  Она  словно  бы
горела, не сгорая; и эта картина так поразила Конана, что некоторое  время
он не мог двинуться с места.
     Затем с диким ревом киммериец бросился к Рине.
     Митра! Проклятый хитрец! Он покарал  его,  ударил  там,  где  больней
всего! Теперь за гибель чернобородого мерзавца из  Дамаста  расплачивается
безвинный - несчастная девушка, на горе напросившаяся ему в спутницы!  Где
же  твоя  справедливость,  светлый  бог?  Ты   уничтожаешь   верную   свою
служительницу, караешь ее смертью  чужой  грех...  О,  Митра,  Светоносный
Владыка! Ты хуже Нергала, коварней Сета и более жестокосерд, чем Имир!
     Синеватый луч погас, и непроизнесенные  проклятья  застыли  на  губах
Конана. В храме по-прежнему царила тишина,  алтарь  светился  и  сиял  над
головой, жемчужно-серая завеса позади него  чуть  подрагивала,  колеблемая
неощутимым ветром. Безмолвие, блеск, аромат сосновой хвои, потом -  нежный
запах сирени, словно проникший сюда из сада...
     Рина, пошатываясь, встала, и киммериец поспешил поддержать девушку, с
тревогой заглядывая ей в лицо.  Она  казалась  бледной,  но  краски  жизни
быстро  возвращались  к  ней:  зарозовели  щеки,  губы  налились  алым,  в
топазовой глубине зрачков сверкнули знакомые огоньки, задорные и  лукавые.
Опираясь на руку Конана, Рина сделала  шаг,  другой,  словно  пробуя  свои
силы, потом выпрямилась и глубоко вздохнула.
     - Что с тобой? - Конан все еще боялся отпустить ее.
     - Я в порядке. - Она улыбнулась ему -  как-то  по-новому,  по-женски,
призывно и маняще. - Нам надо идти, милый. Бог отпускает нас.
     - Тебя - возможно. А  куда  мне  идти?  Я  не  получил  ни  кары,  ни
прощения, ни знака Его воли...
     - Зато я получила. -  На  ее  губах  все  еще  играла  улыбка,  глаза
расширились и засияли, словно крохотные частички алтаря, озарявшего светом
и Силой огромный храм. - Как ты думаешь,  почему  я  отправилась  к  храму
Митры? И  почему  наставник  согласился  с  моим  желанием,  не  счел  его
капризом? Ведь это он велел тебе взять меня с собой, так?
     Конан молча кивнул, шагая к выходу. Рука его лежала  на  талии  Рины,
колонны святилища мелькали слева и  справа  от  них,  сливаясь  в  сияющий
хоровод.
     - Мне было видение, - многозначительно произнесла девушка. - Там,  на
склоне вулкана, у пещеры Учителя. И я  думаю,  он  видел  тоже,  потому  и
послал меня с тобой.
     - Видение? Какое видение? - Киммериец скосил глаз, заметив, что  щеки
девушки окрасились румянцем.
     - Ну, во-первых, я поняла, что пригожусь  тебе...  через  меня  Митра
желал возвестить свою волю... А во-вторых... - она замялась, -  во-вторых,
мне предназначались некие дары... Тут, в храме, и в саду...
     Насчет даров Конан слушал в пол-уха; сейчас воля  Митры  интересовала
его гораздо больше. Простил его бог или нет? Какой знак получила Рина?  Он
терялся в догадках.
     - Значит, Пресветлый ответит мне твоими устами? И когда  же?  Теперь?
Или будет томить годы и годы?
     - Не спеши, - ладошка  Рины  коснулась  его  губ.  -  Боги  не  любят
суеты... Тебе следует проявить терпение.
     - И все же - прощен ли я? Вендийское зелье закончилось...
     -  Прощен  ли?  Это  зависит  от  твоей  покорности  предначертанному
судьбой, милый.
     -  Покорности!  -  Конан  яростно   фыркнул.   -   Я   не   собираюсь
покорствовать! Никому - ни богам, ни судьбе!
     Девушка улыбнулась.
     - Прости, мои слова разгневали тебя... Но слова - это  только  слова,
суть же заключается в другом. Тебе предстоит совершить некие деяния - и  в
далеком будущем, и в самом скором времени; ты и должен их совершить. Вот и
все.
     Они  миновали  коридор  и  вышли  к  широкой  лестнице  с  изваяниями
гигантов, побеждающих чудовищ. Ступени вели вниз,  к  дорожке,  обсаженной
сиреневыми кустами; из входной арки на них изливался поток радужных лучей,
словно подталкивая Конана в спину. Загадочное дело, думал  он,  следуя  за
Риной. Бог не ответил ни на его мольбы,  ни  на  дерзости,  ни  на  прямой
вызов; Митра вообще не захотел говорить с  ним,  избрав  своей  поверенной
юную ведьму с Жемчужных островов. Но  если  так,  в  чем  же  смысл  всего
тяжкого путешествия в нижний мир?  И  кто  был  в  нем  главным?  Рина  ли
сопровождала его, или он - Рину? Возможно, именно ее Митра желал лицезреть
в своем храме, дабы укрепить Силу и преданность своей  служительницы...  И
тогда он, Конан, всего  лишь  спутник,  доставивший  избранную  Ученицу  в
святилище... Не эту ли службу Митра собирается зачесть ему  во  искупление
греха?
     Что ж, это было бы только справедливо! Путь  в  нижний  мир  тяжел  и
опасен, и ему пришлось не раз защищать Рину, рискуя жизнью... И он  всегда
относился к ней с приязнью и уважением...  ну,  почти  всегда  -  если  не
считать того случая, когда они нанюхались наркотических цветов. Теперь же,
вероятно, ему надлежит сопроводить Рину наверх, что тоже является нелегкой
задачей. И чтобы он мог исполнить ее, Митра вернет ему разум  и  память...
Наверняка вернет! Ведь порошок арсайи закончился!
     В душе Конана затрепетала надежда. Если бы так случилось, подумал он,
то путь наверх стал бы дорогой в рай. Он поднял бы туда Рину на  руках!  А
что потом? Они с Митрой будут в расчете?  Весьма  вероятно...  да,  весьма
вероятно!
     Но почему бы Рине не сказать об этом прямо?  Зачем  она  толковала  о
деяниях, которые предстоит совершить в будущем?  В  далеком  будущем  и  в
самом скором времени?
     Внезапно Конан вздрогнул от странного предчувствия и  замедлил  шаги,
окидывая подозрительным взглядом кусты сирени,  увитую  виноградной  лозой
беседку, тропу, ведущую к  роднику,  густые  кроны  дубов  и  яблонь,  что
высились вдалеке.
     В самом скором времени! Голос Рины набатом прозвучал у него в голове.
Если он всего лишь спутник юной провидицы, то слова эти  означали,  что  в
самом скором времени ему придется защищать девушку  от  неведомой  угрозы.
Возможно, опасность подстерегает их прямо здесь, в этом прекрасном саду...
А он даже не взял с собой мечей!
     Схватив Рину за руку, он  потащил  ее  к  беседке,  где  осталось  их
имущество. Девушка с удивлением посмотрела на него.
     - Куда ты так торопишься? У нас еще много времени, милый.
     - Может быть, да, а может и нет. Мне хотелось бы  поскорей  добраться
до своих мечей.
     - Мечи? - Глаза Рины изумленно округлились. - При чем тут  мечи?  Что
может грозить нам здесь, в саду Митры, в преддверии Его храма?
     - Не знаю. Но мне кажется, что тебя подстерегает опасность.
     Рина  неожиданно  рассмеялась  -   словно   серебряные   колокольчики
прозвенели. Остановившись, она заглянула Конану в лицо, потом руки девушки
обвились вокруг его шеи, а пушистая каштановая  головка  легла  на  грудь,
щекоча растрепавшимися локонами подбородок и губы. Рина прижалась к  нему,
замерла и вдруг шепнула:
     - Ах, милый! Если меня и ждет опасность, то  я  иду  навстречу  ей  с
радостью... Да, с радостью, - добавила она с лукавой улыбкой, - ибо  этого
желает великий Митра... да и я тоже...
     Конан  всмотрелся  в  ее  глаза,  вдохнул  аромат  волос  и  внезапно
почувствовал, как покой нисходит в его душу - долгожданный покой и светлая
радость, знак прощения. Сунув руку за пояс, он  нащупал  пустую  бронзовую
фляжку, вытащил ее и,  не  глядя,  отшвырнул  в  кусты.  Потом,  подхватив
девушку на руки, шагнул к беседке, увитой виноградной лозой.


     И все-таки он ошибался, считая, что ему предстоит сопровождать Рину в
верхний мир. Неожиданно она заявила, что остается здесь, при храме  Митры,
в садах Пресветлого, дабы усовершенствоваться в том искусстве, которое бог
соизволил ей даровать.  Конан  догадывался,  что  речь  идет  о  новых  ее
талантах, обретенных в святилище перед сияющем алтарем;  о  каких  именно,
ему предстояло узнать на берегу огненной реки.
     Рина проводила его до  того  места,  где  раскаленный  поток,  огибая
исполинскую  голень  Первосотворенного,  скрывался  в  горе.  Течение  его
казалось стремительным и неудержимым; какая-то яростная  сила  выдавливала
лаву вверх, гнала в темный тоннель,  к  земной  поверхности,  к  дымящимся
жерлам вулканов. Скалы и базальтовые плиты, обрамлявшие эту реку багрового
пламени, подрагивали словно живые, а воздух над  ней  колыхался  от  жара.
Однако  знойное  дыхание  огненных  струй  не  опаляло  кожу   киммерийца;
невидимый кокон, окутывавший их с Риной, был непроницаем.
     Посматривая  на  девушку,  Конан  раздумывал  над  тем,   какие   еще
таинственные дары получены ею в храме пресветлого  бога.  Несомненно,  она
обрела способность защищаться от жары и ядовитых испарений,  витавших  над
огненной рекой; но что еще? Внял ли Митра  его  просьбам,  в  полной  мере
наделив Рину той Силой, которой обладали Рагар и Фарал? Той сокрушительной
мощью, что была дарована и ему  -  на  недолгий  срок,  истекший  у  ворот
Дамаста? Или, быть может, способность эта, присущая девушке  от  рождения,
лишь вызрела, пробудилась и проросла -  в  тот  миг,  когда  ослепительный
синий луч, сверкнувший с алтаря, коснулся ее плоти?
     Что ж, решил киммериец, в таком случае каждый получил  свое:  Рина  -
божественный дар, а сам он - долгожданное исцеление. Прошло довольно много
времени с тех пор, как они покинули  храм,  но  голова  Конана  оставалась
ясной, и он не чувствовал никаких признаков надвигающегося  забытья  -  ни
покалывания в висках, ни тяжести в затылке, ни звенящей пустоты, в которой
разум его расплывался и угасал подобно  отгоревшей  свече.  Митра  простил
его; великий Податель Жизни не пытался более извлечь до срока его душу  из
грешного тела, и оставалось только гадать, какими подвигами - или муками -
заслужена эта милость. Но, так или иначе, он добился ее, получив и кое-что
еще - нежданный подарок, свалившийся  ему  прямо  в  руки  около  беседки,
увитой виноградной лозой.
     - Здесь мы расстанемся.  -  Рина  остановилась  рядом  с  базальтовым
монолитом, что нависал над раскаленными струями лавы. Эта плита, вросшая в
каменистый берег, имела десять шагов в длину и почти столько же в  ширину;
ее шершавая темная поверхность была  покрыта  копотью.  На  фоне  огромной
скалы фигурка Рины,  озаренная  багровыми  всполохами,  казалась  особенно
маленькой и хрупкой.
     - Не вижу, как тут подняться к лесу,  -  проворчал  Конан,  поудобнее
пристраивая за спиной мешок. Задрав голову, он попытался окинуть  взглядом
гигантскую фигуру Первосотворенного, подпиравшего плечом равнину пурпурных
джунглей, но это было невозможно; он видел лишь белую стену, тянувшуюся  в
безмерную высь. -  Да,  здесь  мне  не  подняться,  -  снова  буркнул  он,
поворачиваясь к девушке. -  Разве  что  ты  вызовешь  тех  серых  летающих
тварей, что чуть не  сожрали  нас!  Может,  Митра  одолжит  пару-другую  у
Нергала, чтобы они доставили меня наверх?
     Рина не улыбнулась в ответ на его шутку; лицо  ее  было  серьезным  и
строгим.
     - Не поминай демонов вблизи обители светлого бога, не  гневи  Его,  -
произнесла она, потом  задумчиво  посмотрела  на  багряный  поток  лавы  и
нависшую над ним плиту. - Тебе не надо лезть  на  скалы,  милый,  не  надо
пробираться лесом и рисковать  жизнью  в  той  пещере,  где  сонный  морок
пожирает души путников. Смотри! Обратная дорога лежит перед тобой.  Видишь
эту огненную реку? Она понесет тебя вверх, а уж я - я пригляжу,  чтобы  ты
не слишком обуглился по пути.
     Тут она все-таки  улыбнулась,  и  Конан  отметил,  что  в  лице  Рины
проглядывают некие новые черты - словно зрелая, уверенная в  себе  женщина
смотрит в мир глазами юной девушки. Он нахмурил брови и призадумался.  Что
же так изменило ее?  Осознание  собственной  силы?  Милости  Митры  и  его
таинственные дары? Или то, что случилось в беседке?
     Усмехнувшись при этом приятном воспоминании, киммериец  покосился  на
темное отверстие, в котором исчезал лавовый поток.
     - Значит, я поплыву вверх  по  реке  пламени,  а  ты  присмотришь  за
мной... - медленно сказал он. - Ну, что  ж,  я  готов!  Только  для  этого
понадобится прочный корабль, клянусь Кромом!
     - Да, милый, прочный, очень прочный, - Рина  повернулась  к  скале  и
вытянула вперед руки. Лицо девушки стало сосредоточенным и суровым, темные
веера ресниц легли на побледневшие щеки; и  Конан,  уже  догадываясь,  что
сейчас  произойдет,  невольно  вздрогнул,   когда   ослепительная   молния
вырвалась из ее ладоней, ударив в основание базальтовой плиты. Еще  и  еще
раз! Яркие стрелы, скованные из синего  пламени,  снова  и  снова  били  в
темную каменную поверхность, и она крошилась,  растрескивалась,  проседала
под их неудержимым напором.  На  миг  острое  чувство  сожаления  пронзило
Конана; вот так же рушились бы стены замков и  крепостей  того  неведомого
пока царства, которое он  жаждал  завоевать...  Потом  киммериец,  покачав
головой, взглянул на свои руки.  Они  были  мощными,  крепкими,  и  в  них
хватало  силы,  чтобы  раскачать  бревно  тарана,  обрушив  его  на  камни
вражеской цитадели. Сильные руки, надежный меч да свобода - что еще  нужно
мужчине на дороге славы? Он вновь обрел все это - и, быть может,  капельку
мудрости в придачу.
     Базальтовая плита рухнула с  протяжным  скрежетом,  взметнув  фонтаны
багрового огня. Пламенные брызги взлетели вверх, на  мгновение  повисли  в
жарком воздухе и канули в рокочущий поток, воздвигнув над ним  причудливый
купол, сотканный струйками дыма. Река раскаленной лавы грохотала и ревела,
кружила каменные глыбы, сталкивала их между собой, но  сраженный  молниями
монолит застыл у берега, словно  привязанный  невидимым  канатом.  Струйки
лавы обтекали его, алыми жаркими волнами выплескивались на края, давили  и
тянули, стремясь увлечь в темную дыру провала. Тщетно! Каменный  челн  был
недвижим,  с  покорным  равнодушием  ожидая,  когда  ему  будет  дозволено
тронуться в путь.
     - Прочный корабль, - сказал Конан, поглядывая то на  девушку,  то  на
свой базальтовый плот. Однако  он  не  торопился  сделать  последний  шаг,
отдавшись на волю огненного потока.
     Рина кивнула и  вдруг  потянулась  к  нему;  ее  глаза  подозрительно
заблестели.
     - Прощай, милый... - Теплые нежные губы прижались к губам  Конана.  -
Прощай, и да будет с тобой милость Пресветлого!
     - Его милостям я предпочел бы тебя. Может быть, ты еще передумаешь? -
Он покосился на плот.
     - Не надо,  не  уговаривай  меня.  Я  знаю,  что  должна  остаться...
остаться здесь, в саду Митры, пока не созреют дары, полученные  мной.  Его
дар и твой...
     Конан отстранился, всматриваясь в ее лицо.
     - Мой дар? Я ничего не дарил тебе, девочка.
     - Ну...  неважно...  -  На  мгновение  она  смутилась,  потом,  мягко
разомкнув его объятия, подтолкнула к каменному плоту. - Иди!  Мне  нелегко
держать его на месте... Иди и не тревожься - Сила моя будет с тобой,  пока
ты не очутишься в верхнем мире.
     - Прощай, малышка, - Конан поцеловал ее, затем перепрыгнул на плот  и
повернулся к гигантской белой стене, что нависала над потоком  лавы.  -  И
ты, сын Митры, прощай! Спасибо тебе!
     Первосотворенный не ответил. Застывший в  вечном  своем  сне,  он  не
видел ни крошечной  фигурки  человека,  ни  каменного  осколка,  ничтожной
частицы плоти земной, что проскользнула по огненным волнам  у  самого  его
колена. Он дремал, как и все остальные его собратья, ибо лишь в забытьи  и
забвеньи мог сносить безмерную тяжесть, год за годом все сильней  давившую
на плечи. Он спал, пробуждаясь только раз в  тысячу  лет  -  тогда,  когда
раздавался неслышимый зов Митры, когда божественному Отцу требовалась  его
помощь. Но в этом тысячелетии такое мгновение уже миновало.


     - Прощай, - шептали губы Рины, - прощай, прощай...
     Глаза ее были закрыты, но тонкая ниточка Силы,  протянувшаяся  сквозь
каменную твердь, соединяла девушку с застывшим  на  плоту  человеком;  она
видела его суровое смуглое лицо, всматривалась в синеву зрачков,  касалась
темных волос, нежно гладила плечи... Он не замечал ее ласки; он  плыл  над
огненным потоком, и кроваво-красные сполохи мятущегося пламени озаряли его
могучую фигуру. Багровая река несла его вверх, вверх, вверх,  к  солнцу  и
голубому небу, к зеленым лесам и золоту степей, к свободе, которой он  так
жаждал - не понимая и не желая понимать, что даже боги не свободны в  этом
мире, ибо каждый из них исполняет свое назначение.
     И свое назначение было у каждого человека. Разница заключалась лишь в
том, что боги знали истину и не строили иллюзий, тогда как людям казалось,
что богатство или власть принесут им свободу. Лишь немногие провидцы могли
осознать свое место и цель в пестром полотне грядущего и смириться с  тем,
что уготовила судьба.  Рина,  девушка  с  Жемчужных  островов,  избранница
Митры, знала, что ее ждет.
     У Конана, варвара из Киммерии, была своя судьба и своя дорога, у  нее
- своя, и пути эти, слившиеся на недолгое  время,  теперь  разошлись,  как
холод и зной, как солнце и луна, как воды двух великих океанов,  омывавших
берега Востока и берега Запада. В  том  будущем,  что  предстояло  Конану,
полководцу и королю, не было места для Рины, сероглазой провидицы.
     Вытерев ладошкой повлажневшие щеки, она отвернулась от пламенной реки
и неторопливо зашагала к холмам, бугрившимся  на  горизонте.  Она  шла  по
каменистой равнине, потом - мимо курганов, мимо скалящихся черепов древних
чудищ; шла к зеленому саду, над которым сиял  и  искрился  огромный  храм.
Теперь, когда разлука свершилась, она могла остаться там или  вернуться  к
Учителю - или отправиться в любое из тысячи мест в верхнем и нижнем  мире,
доступных человеку. Сила, отпущенная ей Митрой, не нуждалась в созревании;
что же касается другого дара, то до тех пор, когда он начнет ее  тяготить,
пройдет еще немало времени.
     Рина снова вытерла глаза и  вдруг  фыркнула.  Иногда  мужчины  бывают
такими глупыми... такими недогадливыми... кроме Учителя,  разумеется...  А
этот Конан такой смешной! Все хотел знать,  какую  кару  наложит  на  него
Митра  в  своем  святилище...  то  ли  пошлет  сражаться  с  чудовищами  и
колдунами, то ли переправит прямиком на Серые Равнины! Да еще раздумывал и
гадал, зачем она отправилась с ним к храму Пресветлого...  На  самом  деле
все просто, так просто! Искупить грех смертоубийства  перед  благим  богом
можно  лишь  созданием  новой  жизни...  Интересно,  что  бы  делал   этот
киммериец, если б очутился тут один!
     Теперь она совсем развеселилась и рассмеялась и, не обращая  внимания
на жуткие скелеты, торчавшие из земляных осыпей, стала думать о том, какую
судьбу уготовил Митра ее сыну,  еще  нерожденному  ребенку,  которое  лишь
через много лун шевельнется в  ее  чреве.  Конечно,  он  будет  высоким  и
крепким, как его отец... с такими же синими глазами... с таким же  могучим
разворотом плеч... И, конечно, он будет одарен  Силой,  щедро  одарен!  Он
принесет обеты и станет Учеником... лучшим из лучших, избранником Митры...
Он будет бродить по свету от Пустошей Пиктов до океана, омывающего  берега
сказочного Кхитая, от ледяных земель Севера  до  Вендийского  моря....  Он
повидает мир, свершит великие подвиги и славные деяния... А  потом,  когда
придет срок - кто знает? - на террасах, что приютились на склоне  древнего
вулкана, может появиться новый Учитель...
     Рина, сероглазая провидица, была почти уверена в этом.



                                  ЭПИЛОГ

     Огненный поток вынес Конана  в  исполинский  кратер,  где  плескалось
озеро  расплавленной  лавы.  Над  ним  висел  желтый  ядовитый  туман,  но
киммериец, прикрытый незримым защитным плащом, не чувствовал  ни  палящего
жара, ни запаха  губительных  сернистых  испарений.  Он  поднял  голову  и
радостно улыбнулся: сквозь мглу и дым  неярким  алым  диском  просвечивало
солнце, око Подателя Жизни.
     Внутренние склоны жерла были круты, но Конан одолел  их  за  четверть
дня. К счастью, ему не пришлось подниматься до самого верха -  в  западной
стене кратера оказался большой разлом,  огромная  трещина,  что  рассекала
гору до середины высоты; добравшись к ней, путник  миновал  узкое  ущелье,
заваленное глыбами камня, и очутился в седловине меж двумя  вулканическими
конусами. Лишь тогда  невидимый  панцирь  Силы,  хранивший  его  во  время
нелегкого пути, растаял, исчез,  растворился,  и  в  лицо  Конану  пахнуло
свежим ветром.
     Он покрутил головой, осматривая местность. Ничего похожего на обитель
наставника! Правда, на севере тоже были горы, но  на  юге  вместо  пустыни
расстилалось море -  склоны  хребта  спадали  к  нему  широкими  уступами,
похожими на гигантскую лестницу. День казался пасмурным и  хмурым;  облака
затянули половину  небосвода,  и  Конану  показалось,  что  над  пустынным
морским простором моросит дождь.
     Эта картина выглядела смутно знакомой,  будто  бы  он  некогда  видел
неприветливое скалистое побережье, что простиралось внизу,  или  слышал  о
таком  месте.  Серые  валы,  плещущие  на  серые  камни,  горные  вершины,
подпирающие серое небо, моросящий  серый  дождь...  Скалы,  море,  неяркий
свет, прохлада и тишина...  лишь  волны  негромко  шумят,  накатываясь  на
берег... Их мерный шорох будил давние воспоминания, но Конану не  хотелось
тревожить их; сейчас предстояло поразмыслить не о прошлом, но о будущем.
     Он  выпрямился,  ощущая  всем   телом   прохладное   дыхание   ветра,
налетевшего с севера, с заснеженных горных склонов, с вершин, закованных в
сверкающий панцирь льда. Сила покинула  его  -  астральная  Сила,  которую
Митра даровал своим избранным слугам, вершившим его божественную  волю  на
всем огромном континенте, что простирался от морей  Запада  до  Восточного
океана. Да, та Сила ушла  навсегда!  Но  почва,  взрыхленная  ее  корнями,
осталась, и этого у Конана не сумел бы отнять никто - ни бог, ни демон, ни
человек.
     Стиснув огромные кулаки, он смотрел  на  море  и  горы,  щетинившиеся
остриями пиков, на белеющие под солнечными лучами снежные вершины,  и  они
казались сейчас  Конану  шлемами  бесчисленной  рати,  могучего  воинства,
которое он поведет на завоевание мира. На  юг  и  на  север,  на  запад  и
восток!  Под  гром  барабанов,  под  топот  копыт  и   лязг   стали!   Под
развевающимися знаменами, под трепещущими по ветру штандартами  -  вперед!
Вперед, во имя...
     Во имя чего? Пока  он  не  знал  ответа.  Ради  пресветлого  Митры  и
Великого Равновесия? Ради торжества добра, справедливости  и  порядка  над
злом, жестокостью и хаосом? Ради славы и возвеличивания своего имени? Ради
новых богатств,  новых  земель,  новых  честолюбивых  замыслов?  Или  ради
бескорыстного  служения  -  богу,  людям  или  собственной   мятущейся   и
беспокойной душе?
     Возможно, все возможно...
     Конан повернулся спиной к северным вершинам и начал  спускаться  вниз
по склону.  Новая  сила  рождалась  в  его  сердце,  не  божественная,  но
человеческая; сила, творящая земных владык, сила, которой обладали до него
многие - и многим будет дарована она в грядущие эпохи.
     Он шел, высоко подняв голову и высматривая в туманных далях  грады  и
замки своего будущего королевства.




                                КОММЕНТАРИИ


                          Часть первая. Неудачник

     Конан - варвар из Киммерии,  вор,  разбойник,  авантюрист  и  великий
воин, будущий король Аквилонии.
     Ашарат из рода Ратридов - властитель Шандарата,  один  из  наполовину
независимых сатрапов Туранской империи.
     Илкас - малолетний сын его сестры, наследник трона Шандарата.
     Неджес - стигиец и маг Черного Круга, первый из советников Ашарата.
     Багровый   Плат   -   демонический   талисман   Неджеса,    способный
предсказывать будущее.
     Морилан Кирим - покойный советник Ашарата.
     Тот-Амон  -  могущественный  маг,  глава  Черного   Круга,   истинный
повелитель Неджеса.
     Хеолот Дастра - шандаратский меняла и ростовщик.
     Глах - игрок в кости.
     Кривой Нос, Шрам, Выбитый Зуб - партнеры Глаха.
     Шеймис - сумеречный дух,  древний  демон,  освобожденный  Конаном  из
заточения.
     Фарал Серый - аквилонец, боец и слуга Митры, Ученик.
     Шандарат - город и  порт  на  побережье  моря  Вилайет,  на  северной
границе Турана и Гирканских степей.
     Жемчужный Архипелаг - княжество,  богатое  жемчугом;  расположено  на
островах Северного Вилайета к востоку от порта Шандарат.
     Черный Круг -  сообщество  черных  магов,  поклонявшихся  Сету,  Змею
Вечной  Ночи;  центром  их  влияния  была  Стигия.  Кроме  Черного   Круга
существовали еще два ордена злых  колдунов  -  Белая  Рука  на  севере  (в
Гиперборее) и Красное (Алое) Кольцо на дальнем востоке, в Кхитае и Камбуе.
     Мастафы - порода шандаратских сторожевых псов.


                        Часть вторая. Маленький Брат

     Лайтлбро, Маленький Брат - бритунец, боец и слуга Митры, Ученик.
     Батрея - городок в Офире, откуда две дороги ведут в Коф.
     Хоршемиш - столица Кофа.
     Адр-Каун - ущелье Ровная Стена; расположено на границе между Офиром и
Кофом.


                        Часть третья. Усмирение огня

     Сандара - шкипер "Ненаглядной", родом с Барахских островов.
     Хафра - чернокожий пират из Куша, слуга Конана.
     Фрибат, Крол - пираты из экипажа "Ненаглядной".
     Калла - стигийка, любовница Конана.
     Рагар Утес - аргосец, боец и слуга Митры, Ученик.
     Дайома - волшебница с  далекого  острова  в  Западном  океане.  Конан
встречается с Рагаром в тот  момент,  когда,  выполнив  поручение  Дайомы,
спешит на ее островок  с  отчетом  о  содеянном  (это  приключение  Конана
описано в романе "Грот Дайомы").
     Кардал - вулканический остров в Западном океане,  в  нескольких  днях
плавания от Побережья Пиктов.


                    Часть четвертая. Искусство убивать

     Гхор Кирланда - повелитель Хаббы.
     Сигвар - воин из Асгарда, пленник в гладиаторских казармах Хаббы.
     Инилли - суккуб.
     Учитель - полубог-получеловек, обитающий в пещере на склоне  древнего
вулкана, что расположен к северу от Гирканских степей.
     Учитель - один из доверенных слуг Митры, владеющий даром божественной
Силы; он готовит Учеников, хранителей Великого Равновесия.
     Ученики - бойцы и слуги Митры  -  орден  воинов,  владеющих  Силой  и
изощренным   боевым   искусством,   поддерживающих   Великое   Равновесие;
противопоставлены Митрой магам и колдунам.
     Великое Равновесие - божественный принцип, согласно которому  в  мире
должно  поддерживаться  равновесие  между  Добром  и  Злом  -  ибо   Добро
бессмысленно без Зла и наоборот. Митра, солнечный бог  и  Податель  Жизни,
является главным хранителем Великого Равновесия.
     Сила - дар Митры, врожденная способность некоторых людей  приобщаться
к частице божественной мощи и использовать ее в благих целях. У  тех,  кто
одарен  Силой,  она  проявляется  по-разному:  одни  могут  с  ее  помощью
исцелять,  проникать  в  мысли  людей,  предвидеть   будущее;   другие   -
накапливать Силу и исторгать  ее  в  виде  смертоносных  молний,  плавящих
камень и песок.
     Первосотворенные - раса гигантов; исполины и возлюбленные дети Митры,
сотворенные  им  на  заре  времен.  Впоследствии  Митра  поручил  гигантам
поддерживать мир на своих плечах.
     Сердце Аримана - волшебный камень, могущественный  талисман,  которым
Конан завладеет через много лет, будучи уже королем Аквилонии  (см.  роман
Говарда "Час Дракона").
     Хабба, Хот - портовые города, лежащие на юго-восточном побережье моря
Вилайет, примерно напротив Аграпура.


                             Часть пятая. Грех

     Тасанна - владыка Дамаста, носящий титул светлейшего дуона.
     Рантасса - его полководец,  носящий  титул  доблестного  предводителя
тысячи колесниц.
     Тай Па - кхитаец, министр Тасанны, носящий титул  предусмотрительного
сиквары.
     Саракка - молодой придворный маг и звездочет.
     Атт - дознавальщик, чиновник из ведомства Тай Па.
     Пралл - надсмотрщик в Ариме.
     Харра - трактирщик.
     Сидурра - виноторговец.
     Дамаст - город и страна  к  востоку  от  Арима;  часто  его  называют
городом Ста Зиккуратов.
     Селанда - город и страна к западу от Арима.
     Арим - засушливое и знойное плоскогорье между  Селандой  и  Дамастом;
расположено на пути в Кхитай, восточнее моря Вилайет,  но  западнее  Меру.
Плоскогорье Арим - одно из немногих мест, где растет пальма кохт, источник
богатств Селанды и Дамаста.
     Наката - река, на берегах которой расположен Дамаст; она же - одно из
великих женских божеств этой страны.
     Бар Калта - крестьянский поселок близ Накаты.
     Пальма кохт  -  пальма,  приносящая  плоды  в  виде  орехов;  из  них
добывается ценный краситель, используемый в Кхитае для окраски шелков.
     Санисса - пустынное растение.
     Срсайя  -  редкостный  минерал  из  Вендии;  применяется  вендийскими
мудрецами в качестве нюхательной соли, освежающей память и  способствующей
просветлению разума.
     Зиккурат - ступенчатая пирамида.


                         Часть шестая. Искупление

     Рина - девушка с Жемчужного Архипелага, боец и слуга Митры,  Ученица,
обладающая даром к предсказанию будущего.
     Тайбанисантра - вождь племени тии'ка.
     Йотомакка, Вуулкайна и Неодигми - молодые охотники тии'ка, проводники
Конана по пурпурным лесам.
     Нижний  мир  -  мир,  расположенный  глубоко  в  земной  тверди.  Там
находятся пурпурные леса, великий храм Митры, Серые Равнины (мир  мертвых)
и много других чудес. Там  же  навечно  застыли  гиганты-Первосотворенные,
поддерживающие мир на своих плечах.
     Тии'ка - примитивное племя волосатых дикарей, обитающих  в  пурпурных
лесах нижнего мира.
     Рогач Кро'вар - огромный змей, голова которого  заканчивается  рогом;
обитает в пурпурных лесах, очень кровожаден. Люди племени тии'ка боятся  и
обожествляют его.
     Такир'дзенн   -   тигр   пурпурных   лесов,   хищник,    напоминающий
белку-летягу; может планировать в воздухе благодаря летательной  перепонке
между передними и задними лапами.
     Као'кирр'от - Место,  Где  Нет  Деревьев;  так  люди  племени  тии'ка
называют огромный провал на границе пурпурных лесов, на дне которого стоит
великий храм Митры.


               Прочие персонажи и боги, упоминаемые в романе

     Карела, Рыжий Ястреб - предводительница шайки разбойников из  Заморы,
любовница Конана; впервые упоминается в романе "Черный камень Аманара".
     Ордо - помощник Карелы.
     Белит  -  предводительница  пиратов,  возлюбленная  Конана   (новелла
"Королева Черного Побережья").
     Ариана - возлюбленная Конана, персонаж романа "Тень властелина".
     Синэлла - офирская  принцесса  и  жрица  Аль-Киира,  персонаж  романа
"Тайна врат Аль-Киира".
     Испарана - возлюбленная Конана, персонаж романа "Меч Скелоса".
     Митра - Матраэль в Дамасте; великий  солнечный  бог,  Владыка  Света,
Податель Жизни и хранитель великого  равновесия.  Почитается  под  разными
именами во всех странах, но более всего - в Аквилонии, Немедии, Коринфии и
прочих державах Запада.
     Кром - грозный и мрачный  владыка  Могильных  Курганов,  киммерийское
божество.
     Ариман, Иштар, Асура  -  боги  митраитского  пантеона,  почитаемые  в
разных странах.
     Имир - Ледяной Гигант, божество Ванахейма.
     Игг и его сыновья, Младшие Боги - божества Асгарда и Гипербореи.
     Сет - Древний Змей, Змей Вечной Ночи; стигийское божество, которое во
времена Конана стало синонимом Зла, главным  противником  светлого  Митры.
Сету поклоняются маги Черного Круга.
     Нергал - злобный бог мрака, повелитель демонов.
     Бел - бог - покровитель воров.




                                Роланд ГРИН

                               КОНАН ХРАБРЫЙ




                                  ПРОЛОГ

   Закат окрасил в золотой и красный цвет снега Повелителя Ветров,
монарха Ибарских гор. Сумерки уже поглотили их нижние склоны, в то
время как ночь спустилась в долины.
   Бора, сын Рафи, лежал за валуном и изучал долины перед ним. Три
долины разбегалось от подножия Господина , как спицы колеса. Будь Бора
выходцем из города, его воображение, вероятно, различило бы
очертания монстров, уже образовавшихся из тумана.
   Однако, семья Боры была семьей пастухов и охотников на волков в
деревне Малиновые Ключи, с тех самых пор, когда предки Илдица, Короля
Турапа, были мелкими лордлингами. Горы не содержали для нег никаких
тайн.
   Или скорее, так можно было сказать два месяца назад. Тогда начали
происходить странныфе истории. В одной долине туманы каждую ночь
становились зелеными. Те, кто рисковал спуститься в долину, чтобы
разобраться в причине не вернулись, за исключением одного, который
превратился в сумасшедшего, бормочущего овырвавшихся на свободу
демонах.
   Затем люди начали исчезать. В начале дети - девочка, наполнявшая
водой горшки в пустынном ручье; пастушок, несший пищу своему отцу на
пастбище; дите , утащенное , когда его мать мылась. Нигде не было
никаких следов грабителей за исключением отвратительной вони, которая
заставляла собак с воем отбегать, и иногда следов ног, которые могли
бы быть человеческими, если бы люди имели ногти, длиною в палец.
   Затем начали исчезать взрослые мужчины и женщины. Не было ни
одной непострадавшей деревни, пока люди не перестали покидать свои
дома с наступлением темноты и даже днем ходили вооруженным игруппами.
Поговаривали, что караваны, прорывающиеся через ущелья и даже патрули
солдат Илдица теряли людей.
   Мугра-хан, военный губернатор Илдица, слышал истории, но
сомневался в их достоверности, по-крайней мере в том что касалось
деревень. Он не видел ничего, кроме тени восстания, и считал себя
обязанным не допустить его. Он не был таким глупцом , чтобы
арестовать невинных людей и попытаться убедить Семнадцать Наместников,
что они - повстанцы. Семнадцать тоже не были глупцами. Мугра-хан
усилил свои аванпосты , арестовал несколько протестоваавших и ожидал
от повстанцев, когда они восстанут, либо затаятся в своих берлогах.
   Однако ни повстанцы, ни нечто другое человеческое не сделало
ничего подобного. Вместо этого целые аванпосты начали пропадать.
Иногда оставалось несколько тел, выпотрошенных как овцы,
обезглавленных , расчлененных нечелеовеческой силой. Однажды двое
солдат спаслись - один умирающий, оба сумасшедших, лепечущих о
демонах.
   На этот раз, сказкам о демонах поверили. Конечно, Мугра-хан
продолжал также верить в повстанцев. Он не видел причин сомневаться в
том , что и то и другое может нарушать спокойствие и порядок Турана.
Посланцы сломя голову неслись в Аграпур с просьбами о помощи и совета.
   Какая судьба ждет этих посланцев Бора не знал и мало тревожился
об этом. Его куда больше волновала судьба его отца Рафи. Рафи обвинил
несколько солдат в краже его овцы. На следующий день друзья солдат
арестовали его как "подозреваемого в поддержке восстания". Какая
судьба ожидает "подозреваемого в поддержке восстания" Бора знал
слишком хорошо. Он также знал, что прощение часто приходит к тем, чьи
родственники хорошо служили Турану. Если он узнает секрет
демонов-грабителей, может это будет способствовать освобождению отца?
   Было бы хорошо, чтобы отец мог освободиться ко времени свадьбы
его дочери Аримы. Хотя она не так прекрасна как ее младшая сестра
Саря, Арима подарит плотнику Последнег Дерева много прекрасных
сыновей, с благословения Митры.
   Бора немног подвинулся, не сместив ни одного голыша. Вероятно,
придется провести долгое время, изучая эти темные долины.
   Мастер Еремиус повелительно махнул. Слуга бросился вперед , держа
в каждой руке по витиеватой серебряной бутылочке, покрытой изысканной
гравировкой, наполненой кровью. Руки у нег грязные, отметил Еремиус.
   Еремиус вырвал бутылочки у слуги и засунул их в шелковые мешочки,
свисавшие с малинового кожаного ремня. Затем он ударил скалу у своих
ног посохом и выбросил левую руку , ладонью наружу. Скала разверзлась.
Хлынула вода, приподняв слугу с земли и затем бросив его вниз,
задыхающегося и молящего о прощении. Еремиус позволил воде течь до тех
пор, пока слуга не стал чистым телом и тряпьем настолько, насколько
жто было возможно не содрав с него кожу.
   "Пусть это будет для тебя уроком", - сказал Еремиус.
   "Я понял , Мастер" простонал слуга и удалился быстрее, чем
появился
   Влажный камень совершенно не мешал Еремиусу спускаться в долину.
Его босые и твердые , как из выделанная кожи, ноги с длинными пальцами
легко находили мельчайшие выступы в кромешной темноте. У подножия горы
его поджидали двле слуг с горящими факелами, сделанными из обычного
тростника , но испускавшие необычный рубиновый свет и шипевшие, как
рассерженные змеи.
   " Все в порядке, Мастер"
   "Хорошо"
   Они последовали за ним , когда он поднимался по другой стороне
долины к Алтарб Трансформации. Он хотел прибыть вовремя, чтобы успеть
привести в порядок , если что- то будет не так. Сообщение слуг
говорило ему лишь о наличии самого Алтаря, который могли утащить
хищники или какое-нибудь существо, вырвавшееся на свободу в результате
Трансформации происшедшей этим вечером.
   О , почему Иллиана уже не мой друг и союзник , или хотябы почему
он не отобрал вторую драгоценность Курага, прежде чем она сбежала! До
того как она нашла бы способы противостоять ему, двойная Драгоценность
дала бы ему непреоделимую мощь, как личную , так и через союзников.
   В голове Еремиуса пронеслось проклятье на Иллиану, но он вовремя
остановился - магия , которую он использовал в Трансформации ,
требовала совершенной концентрации. Однажны он чихнул в середине
Трансформации и увидел, что существо выпрыгнувшее из Алтаря только
частично трансформировано и совершенно не подчиняется ему. Он даже
вынужден был начатьдругую Трансформацию, чтобы поставить существо под
контроль.
   Алтарь казался частью холма, что и было на самом деле. Еремиус
создал его из скалы - безликая плита высотой по пояс и шириной в 12
шагов. По краям плиту окаймляли руны могучих колдовских знаков.
   Подобно рунам большого золотого кольца на левой руку Еремиуса,
эти руны были древним преводом на Ванир с еще более древнего
Атлантийского текста . Даже среди колдунов, только немногие знали эти
или любые другие письмена , касающиеся Драгоценностей Курага. Многие
просто сомневались в их существовании. Еремиус радовался этому. Чем
меньше знает, тем меньше ищет.
   Он ступил к Алтарю и начал Трансформацию. Она была молодой
деревенской женщиной , очень миловидная и достигшая брачного возраста,
хотя все это мало волновало Еремиуса. Единственной ее одеждой было
серебряное кольцо, стягивающее тугой узел черных волос и серебряные
цепи на запястьях и щиколотках. Цепи распинали ее на плите, но не так
жестко, чтобы не позволить ей двигиться из стороны в сторону в
непристойной пародии на страсть. Несмотря на вечернюю прохладу, пот
покрывал ее приподнятые груди и стекали струйками на бедра. Ее глаза
могли менять цвет , преходя от иссиня черного к серебряно серому и к
жестокому огню кошачьих глаз.
   Действительно все было спокойно и не стоило тратить время в
бесполезном ожидании. Сегодня ночью предстояло провести восемь
Трансформаций, девять новых новобранцевдля его армии.
   Очень скоро с помощью своей силы он сможет договориться с
самовлюбленными и недовольными членами двора Турана, а таких там было
предостаточно. Будучи его союзниками, они найдут ему вторую
Драгоценность. Иллиана не может прятаться вечно.
   Тогда обе Драгоценности будут его и со сделкой будет покончено.
Придет его время править, а миру подчиняться.
   Он поднял левую руку и начал произносить заклятье. Драгоценность
засияла. Туман над Алтарем принял изумрудный цвет.
   Бора задержал дыхание. Туман в западной долине превратился в
ядовито-зеленый. Это произошло с ближней долиной и днем он смог бы ее
достичь за час. Хотя ночью он видел также, как и днем, сейчас дело
было не в скорости. Ему нужно быть невидимым, раз он взялся
выслеживать добычу - странное занятие для пастуха.
   Бора поднялся, размотал пращу с пояса.В сухом горном воздухе
веревки и кожаная чашечка не растягивались , однако здесь, во влажной
долине все могло обстоять иначе. Он практиковался с пращой практически
каждый день с тех самых пор , когда его рост сравнялся с длиной пращи.
   Из подсумка козьей кожи пастух вынул кусок сыра и пять камней. С
14 лет Бора мог точно определить вес камня , подбросив его три раза в
каждой руке. Эти пять какмней он изучал и выбирал так тщательно , как
будто он собирался жениться на них.
   Чуткие пальцы подсказали ему, что ни один из камней не обкололся.
Один за другим он вернул камни и остатки сыра в подсумок, привязал ее
к поясу, подобрал пращу и начал спускаться.
   Не было ничего удивительного в том, что дымка приняла изумрудный
цвет. Свет изливающийся из кольца поражал своей мощью. Сам камень
можно было принять за изумруд размером с детский кулачок. Двое
пытались стащить его: и оба предпочли бы лучше умереть от рук палачей
Короля Илдица, тем мучениям , которые свалились на их голову.
   Никто не знал, созданы ли Драгоценности Курага природой, или это
творение колдовста. Их секрет лежал глубоко под водой среди покрытых
кораллами руин Атлантиды. Для Мастера Еремиуса достаточно было знать
секреты силы Драгоценностей.
   Он пронзительно пропел первые слоги заклинания, которые легко
можно было принять за Хитаи. Вместе с заклятьем бутылочки с кровью
стали теплыми, затем снова похолодели. Заклятье неприкосновенности
разрушилось. Сейчас они были готовы для Трансформации.
   Он установил одну бутылочку на Алтарь позади молодой женщины.
Пропитанный травами кусок тряпки, засунутый ей в рот , высосал из нее
волю , но не разрушил ее. Ее глаза закатились назад ,расширившись от
ужаса, когда она увидела, как кровь в бутылочке начала светиться.
Слабый стон пробился сквозь кляп.
   Еремиус произнес еще три гортанных слога и крышка бутылочки
полетела в воздух. Он ударил Алтарь пять раз посохом и произнес теже
звуки еще два раза.
   Сосуд взлетел в воздух и завис над девушкой. Посох Еремиуса
воднялся как вампир , готовый ужалить. Свет от камня превратился в
тонкий луч, яркий настолько , чтобы ослепить любой глаз, незащищенный
магией.
   Движением запястья Еремиус направил луч прямо на бутылочку. Она
вздрогнула, затем перевернулась. Кровь полилась на девушку, покрыв ее
кожу тонкой алой паутиной. Ее глаза еще больше расширились , но в них
уже не было разума.
   Поддерживая сосуд на одном уровне, Еремиус провел лучом вдоль
тела девушки с головы до ног. Затем ступил назад, облизнул засохшие
губы и принялся следить за Трансформацией.
   Кожа девушки потемнела и огрубела, затем превратилась в чешую,
перекрывающуюся, как пластинки тонкой брони. Огромные подушки мышц и
костей выросли поперек ее сухожилий. Ее руки и ноги стали квадратными
и вывернулись назад, на пальцах выросли ногти длиной в палец.
   Заклинание не избежало и ее лица, которое исказилось так же
сильно, как остальное ее тело. Чешуйчатая кожа, острые уши, острые
зубы, и кошачьи глаза, ужасная пародия на человеческие.
   Наконец, глаза остались единственным , что напоминало о женщине.
Еремиус сделал еще один пассаж рукой и цепи слетели с рук и ног.
Создание поднялось неуверенно на руки и ноги, затем поклонилось в
сторону Еремиуса. Без малейшего колебания и отвращения колдун положил
руку на голову. Волосы упали , как пыль и серебряное кольцо покатилось
по камням, позванивая.
   Завершилась еще одна Трансформация.
   В темноте за Алтарем переминалось еще три Трансформированных.
Двое были куплены как рабы, один плененый охранник каравана; и все
были мужчинами. По опыту Еремиус знал, что редко можно найти женщин,
пригодных для Трансформации, без охраны. Гораздо легче было
использовать кровь девочек для Трансформации других.
   Трое Трансформированных подняли своего нового товарища на ноги. С
бессловесным рычанием она оттолкнула их руки. Один из них коротко
ударил ее вдоль щеки. Она обнажила зубы. На мгновение Еремиус подумал
о необходимости вмешаться.
   Затем знакомое осмысление наполнило глаза свеже
Трансформированного. Она знала теперь , что хорошо это или плохо, но
теперь им придется вместе служить Еремиусу. Она не могла их отвергать.
Кому бы она не служила до этого, теперь она служит только Еремиусу,
Повелителю Драгоценности.

   Глаза куда менее острые, чем Боры, смогли бы различить часовых у
начала долины. Однако это не солдаты. Он знал, что они не стоят таким
образом. Не был он и удивлен. Мастер дьявольского света в долине
навряд ли будет рад непрошенным визитерам.
   С уверенностью замедлив шаг, Бора проскользнул по южному краю
долины. Он достиг точно середины между устьем и источником света.
Казалось свет исходил из открытого места, а не из одной из пещер, которые
изрыли стены долины.
   Под ногами Боры теперь находился утес высотой в две сотни шагов и
достаточно крутой даже для самых прытких коз. Однако он не составлял
препятствия для Боры. "У тебя глаза в кончиках пальцев ног и рук", -
говорили о нем в деревне, так как он мог подняться там где никто не
мог.
   Однако с такого уступа он никогда не спускался в темноте, но
никогда он не надеялся так много выиграть или так много потерять.
Семья подозреваемого в поддержке восстания должна быть счастлива, если
Мугра-хан не сделает ничего, кроме их изгнания.
   Бора изучил утес настолько насколько ему позволяло зрение в
сумрачном свете, и наметил первую часть своего пути. Затем он
перегнулся через край и начал спускаться.
   На полпути вниз его пальцы уже были влажными от пота и все его
конечности начали дрожать. Он знал, что не должен быть таким усталым
так быстро. Неужели колдовство создателя сияния забрало все его силы?
   Он отбросил мысли, которые могли принести только страх,
отбирающий его силу и разум. Он нашел ступеньку, поставил на нее
сначала правую ногу , затем левую, затем спустился на еще одну ниже.
   Ниже снова появилось сияние. Но теперь это был луч, как от
фонаря. Когда он горел, ему показалось, что он увидел смутные фигуры в
неровном круге. Их силуэты несколько отличались от человеческих , хотя
это могло быть из-за тумана.
   Наконец он достиг края скалы, достаточно широкого чтобы сидеть.
С правой стороны, по направлению к свету, утес впивался в дно долины, и
уступ исчезал.Только птицы могли найти дорогу вниз.
   Слева склон был более пологий. Тонкий нюх различил вонь
мертвячины, которая исходит из львиного логовища, однако львы едва ли
бродят по ночам. Наполпути вниз часовой ходил взад и вперед,
с луком на плече и кривой саблей в руке.
   Бора отмотал пращу с пояса: этот часовой должен умереть. Если
только он не глухой, он наверняка услышит , как Бора спускается позади
него. Даже если Бора минует его незамеченным, он должен его убить,
чтобы обезопасить пути своего отступления.
   Камень упал в чашечку пращи. Она поднялась и завращалась,
ускоряясь , пока не стала различима. И человеческое ухо на расстоянии
пятидесяти шагов уже не различало свиста.
   Часовой был в три раза дальше. Он умер между двумя ударами
сердца, так и не узнав ,что прилетело из ночи и раскроило его череп.
Его сабля вылетела из рук и зазвенела по камням.
   Бора насторожился, ожидая обнаружить признаки, что друзья
часового услышали громыхание. Ничего не шевельнулось , за исключением
тумана и изумрудного света. он скользнул вдоль склона, держа в одной
руке заряженную пращу.
   Запах падали стал сильнее, раздражая нос и грудь. Он судорожно
глотнул воздух, что мало помогло. В этом запахе было нечто большее,
чем просто падаль. Отбросы и нечистоты, которые он не смел назвать
лежали за ним. Это не львы. Вернулись мысли о колдовсте, и на этот раз
они не пропали.
   Возможно , что эти мысли спасли ему жизнь, заострив ему слух. Он
услышал клацанье когтей о скалу, пока их владельцы были еще в пещере.
Он успел отпрянуть, когда они вырвались наружу.
   Небыло ничего неясногов их очертаниях, так как они светились. Это
был тот же изумрудный свет, что привел Бору в долину. Сейчас они
выглядели страшно измененными людьми - выше, шире, покрытые чешуей и с
огромными когтями, горящими глазами и огромным клыкастым ртом.
   Они ринулись к Боре не издавая ни единого звука. Они делали
гораздо более страшное - проникали в его мысли
   "Замри. Замри и имей честь служить нам , кто служит Мастеру.
Стой.Стой"
   Бора знал, что если он подчинится даже на мгновение, он потеряет
стремление убежать. Тогда он будет действительно слугой Мастеру, как
овцы служат волку.
   Его праща ожила, как будто руки имеют свою собственную волю.
Череп существа был куда крепче человеческого, но расстояние маленькое.
Камень глубоко вошел над правым глазом, отбросив существо в лапы его
друзей и повалив их.
   Оглушительный рев пронесся над упавшими. Бора почувствовал, что
его воля подверглась атаке еще раз:
   "Подчинись мне, или ты потеряешь удовольствия и богатства, о
которых не смеют мечтать те , кто не служит Мастеру"
   По-правде, Бора не думал, что быть съеденным заживо - это
огромное удовольствие. Он не видел причины думать иначе сейчас. Его
руки и ноги несли его вверх по склону, как будто они были крыльями.
   Создание шипело, как змея. Кровоточащая ярость разорвалась в
мозгах Боры. Казалось его пальцы оставили попытки найти точки опоры.
   Создание высоко подпрыгнуло, ища лапами лодыжки Боры, а
когтистыми ногами опору. они не нашли ничего. Создание покатилось вниз,
бессильно прошипев. Его жизнь оборвалась на остром валуне.
   Бора не остановился и едва дышал, когда он достиг уровня земли.
Даже тогда он остановился лишь на столько, насколько этого требовалось
, чтобы перезарядить пращу. Он слышал в рассказах слова"как будто
демоны гнались за ним". Теперь он знал их смысл слишком хорошо.
   Если бы он вернулся живым домой и нашел кого-нибуть, кто бы
поверил его рассказу, он бы обладал секретом горных деменов.
   Невидимый для него, луч изумрудного света внезапно умер.

   Когда Еремиус стоял перед Алтарем, он закрыл свои уши. Он
отавалсяглухим к звуку падающей сабли. Только призывы
Трансформированных достигли его, относясь к кому-то, кого они видели
перед собой. Их призыв, затем предсметный крик одного, а затем
другого.
   Еремиус поежился, как будто он стоял обнаженным на ветре с
ледника. Звуки Трансформационного заклятья смешались. На плите
зашевелился почти законченный Трансформированный. Мускулы затрепетали
и вспучились, усиленные магией и ведомые сумасшествием.
   Цепи на запястьях не выдержали первыми. Летящие звенья
просвистели, как камень выпущенный пращей. Трансформированный
перекатался освободив вначале одну руку, а затем вторую. Он был уже на
своих ногах и руках, когда Еремиус ударил его посохом , как дротиком,
по макушке.
   Еремиус скрючился от плача в его мозгах. Трансформированный
конвульсивно подпрыгнул на ноги и рухнул на Алтарь. Он перевернулся на
спину, дергаясь и извиваясь. Затем его очертания размылись, а чешуя,
когти , мускулы, кости превратились в испещренный красными и зелеными
прожилками желе. Желе превратилось в жидкость, которая ушла в камень,
оставив после себя грязно-зеленое пятно. Даже с его притупленными
чувствами Еремиус передернулся от вони.
   Он отвернулся от Алтаря, позволив своим рукам упасть свободно по
краям. Его концентрация была нарушена, его заклинание не
контроллировалось, ночная Трансформация завершилась.
   Капитан караула подбежал и упал на колени. "Уважаемый Мастер,
Курис найден мертвым. Камень упал с утеса и ударил его в голову. Двое
из Трансформированных тоже мертвы, один от камня, другой от падения."
   " От камня - ?" Гнев и презрение не дали Еремиусу договорить. Эти
мертвые Трансформированные преследовали пришельца, когда их встретила
смерть. Один возможно уже вне досягаемости, из-за этой слепоты.
   Посох дважды опустился на плечи капитана. Он только вздрогнул.
Не пожелай того Мастер, посох был простой палкой. Пока капитан
отделался синяками.
   "Иди!"
   Один, Еремиус поднял обе руки к небесам и выкрикнул проклятья. Он
проклинал колдунов древней Атлантиды, которы нашли или сделали
Драгоценности Курага такими крепкими вместе и такими слабыми порось.
Он проклинал слабость его Драгоценности, которая заставляла его
использовать человеческих слуг. Не будь умными от природы, он бы
вынудил их полностью подчиняться своему контролю.
   Превыше всего он ненавидел Иллиану. Ну будь она хоть чуточку
лояльнее по отношению к нему, или хотя бы чуть менее проворна в
бегстве -
   Такие мысли были также бессмысленны, как всегда. Боссония ушла
десять лет назад и также неизменна , как Ибарские Горы. Только будущее
внушало надежду - надежду на человеческих союзников, которые все еще
могут воплотить его мечты о победе.

   Бора появился в Малиновых Ключах еще до того, как кто-нибудь
проснулся, чтобы увидеть его. Перед своим собстенным домом он
остановился. Неужели он слышал плачь из дома?
   Он постучался. Дверь открылась со скрипом. Появилась его сестра
Каря. Опухшее лицо и красные от плача глаза похоронили ее
привлекательность.
   "Бора, где ты был?"
   "В горах. Саря, что случилось? Они наказали-?"
   "Нет,нет! Это не папа. Это Арима. Демоны забрали ее!"
   "Демоны-"
   "Бора, тебя не было всю ночь? Я сказала, демоны забрали Ариму!"
Неожиданно она уткнула свое лицо в его плечи и снова разрыдалась.
   Он потрепал ее волосы неловко и попытался направить ее внутрь.
Наконец с помощью Якоба они вошли: Бора помог ей дойти до кресла, в то
время как Якоб закрыл дверь. Из другой комнаты вновь раздались
рыдания.
   "Это твоя мать", сказал Якоб. "Других детей забрали соседи".
   "Кто ты такой, чтобы играть роль хозяина в этом доме?" спросил
Бора. Он никогда не доверял Якобу, который был слишком привлекателен и
слишком очевидно воспитан в городе, хотя и с приличным капиталом. Он
пришел в Малиновые Ключи два года назад, говоря о врагах в Аргапуре.
Его умение обращаться с животными сделали его желанным гостем не
только в Малиновых Ключах. Не шел он и против обычаев хозяев.
   "Кто ты такой, чтобы отказываться от помощи?" бросила Каря. "Ты
будешь здесь командовать даже если это отбирает кусок хлеба у твоих
близких?"
   Бора поднял руки, чувствуя больше бессилия перед языком своей
сестры, чем обычно. Это было не в первый раз , когда Бора соглашался,
что язык Кари гораздо смертельнее любого оружия, когда либо
изобретенного.
   "Прости меня , Каря. Я - я не спал всю ночь, и мой разум
помутился."
   "Ты выглядишь усталым" сказал Якоб. Он ухмыльнулся. "Я надеюсь
она того стоила".
   "Если ты провел ночь с -" начала Каря дрожащим от гнева голосом.
   "Я провел ночь познавая секреты демонов", огрызнулся Бора.
   После этого он не мог пожаловаться на отсутствие внимания. Каря
нагрела воду и вытерала его лицо, руки, и ноги, когда Якоб внимательно
слушал.
   "В это не так просто поверить", наконец сказал Якоб.
   Бора чуть не подавился хлебом. "Ты называешь меня лжецом?"
   "Ничего подобного. Но я заявляю важную вещь. Что полезного в том,
что ты видел, если никто не поверит твоим рассказам?"
   Бора был готов зарыдать. Он думал об этом с тех пор как он
покинул долину, но как-то забыл пока шел домой.
   "Не бойся. Я - я не знаю имею ли я друзей в Аграпуре, после двух
лет отсутствия. Но я уверен, что мои враги будут иметь врагов, которые
выслушают меня. Можно я скажу об этом в городе?"
   Бора напряг свой ум. Он до сих порполностью не доверял Якобу.
Кто из обладающих достаточным влиянием, чтобы послать армию в эти ,
населенные демонами, долины, поверит сыну, повстанца? Городской
житель, посвященный в закулисные интриги сильных мира сего, может
быть и будет выслушан.
   Хлебом и солью, которые я съел в этом доме," сказал Якоб,"Эрликом
и Митрой и моей любовью к твоей сестре Каре -"
   Бора опять чуть не поперхнулся. Он уставился на Карю. Она
засмеялась дерзко. Бора застонал.
   "Прости меня", сказал Якоб."Я не мог сделать предложение Каре
пока не вышла замуж Арима. Теперь в ваш дом пришло несчастье. Я
подожду пока я не вернусь из - куда бы я не пошел, чтобы найти тех,
кто поверит. Я клянусь не делать ничего, что бы могло испортить доброе
имя дома Рафи, и делать все возможное для его освобождения и твоего
вознаграждения. Неужели то , что ты остался живым и невредимым ,
задевает тебя?"
   Единственным ответом был храп. Бора уснул прямо на коврике,
прислонившись спиной к стене.




   Часть первая

   Аграпур носил много имен. Некоторые пригодны, чтобы их упомянуть.
Среди них "Аграпур-могучий","Аграпур-великолепный","Аграпур-богатый".
Ничто не соответствовало действительности , но ничто и не врало.
   Среди людей, которые знали свой королевский город хорошо, одно
имя считалось наиболее правдивым. Это был перевод с языка Хитан. Он
называл Аграпур " Город, Где Все, Что Не Может Быть Найдено, Не
Существует Под Небесами".
   Имя не короткое, что допускал даже его создатель. Но всеже
наиболее правдивое имя данное Аграпуру.

   Солнце давно закатилось, хотя тепло дня все еще держалось на
камнях и черепице. Те, кто мог, вышли на свои дворы, или открыли
ставни, чтобы поймать свежий ветер с моря Вилайет. Немногие были на
улице, за исключением тех , кто был на страже или имел срочное дело.
   Большинство из этих дел было едва ли законно. Все, что можно
найти в Аргапуре могло быть найдено днем или ночью, но если это
конфликтовало с законом, оно легче могло быть найдено ночью.
   Капитан наемников, известный как Конан Циммерийский, не искал
ничего не законного, когда он пробирался по пустынным улицам. Он искал
лишь таверну, Называемую Красным Соколом, немного его прекрасного вина
и пищи, а также девушку на ночь. Все это должно было прогнать кислый
вкус от дневной работы.
   Для себя самого Конан допускал, что Старший Капитан Хадьяр был
прав, когда говорил "Только от того, что ты совершил путешествие в
Хитаи и сопровождал королевские леди, твои камни не стали рубинами. У
тебя есть компания для тренировки. Что значит , возьми свою долю
новобранцев".
   Этот полный комплект остряков, негодяев и воров и есть моя доля,
Капитан?"
   "Если ты думаешь, что твои - остряки, поговори с Ицаком".
Хадьяр толкнул горшок с вином Конану. "Клянусь бородой Черного Эрлика,
Конан, я оказываю тебе доверие! Я не знаю ни одного капитана вдвое
старше тебя, кто бы мог вбить больше разума в головы новобранцев за
такой короткий срок. Ты должен научить эти бедные создания как выжить
в атаке Казаков или в Иранистанской засаде! А теперь выпей, придержи
свой язык и иди отдавать долги."
   Конан повиновался. Он испытывал к Хадьяру не только чувство
повиновения, Но и уважения, даже когда Капитан разговаривал с ни м,
как с рекрутом. Именно Хадьяр настаивал на его продвижении, послал его
в секретное путешествие, которое прославило его, и научил его многому
из того, что он знал оцивилизованных боевых действиях.
   Циммерия не растила мужей, верность которых легко получить. Ее
вождей вела их собственная доблесть и согласие воинов, которые
присоединились к ним. Только отвага этих воинов и отдаленность и
суровость климата Циммерии сохраняла ее свободной от управления другой
более организованной расой. Циммерия также не воспитывала глупцов,
которые отказывали в верности там, где это было заслуженно и достойно.
Хадьяр получил доверие Конана, но теперь этому настал конец -
Конан получал так мало удовольствия от натаскивания рекрутов, как от
начищивания плит.
   Красный Сокол стоял у начала улицы Двенадцати Ступеней, на Горе
Мадан. Конан поднфлся на гору с легкостью горца и с живой грацией
крадущейся пантеры . Его глаза не останавливаясь, блуждали от
затененных дверей к аллее и аркам, выискивая грабителей. Дважды он
видел их, но они позволили ему пройти. Возможно они попробуют с другой
жертвой; только дураки нападут на человека, которого они не смогут
одолеть.
   По званию Конану полагались носилки, однако он ими никогда не
пользовался, кроме случаев , когда они были енобходимы по службе. Он
не доверял ни ногам, ни языкам рабов. Кроме того он был сам рабом на
ветренной дороге, которая занесла его в Аграпур.
   Патруль караульных вышел из тени.
   "Добрый вечер, Капитан. Никаких недоразумений не было?"
   "Нет"
   Другой профессией Конана когда то было воровство. Ловцы воров,
как он считал, должны заниматься своими собственными поисками.
   Патруль двинулся дальше. Конан преодолел Одиннадцатую Ступень в
два прыжка, поплескал воды из фонтана на руки и голову и повернул к
двери Красного Сокола.

   "О,Конан ты выглядишь так, будто потерял золото, а нашел латунь!"
   "Моти, ты выпил так много своего верблюжиного пота, что ничето
толком не видишь. Неужели ты никогда целый день не натаскивал молодых
олухов?"
   Покрытый шрамами, бывший сержант кавалерии ухмыльнулся
"Достаточно, чтобы я молил не стать оффицером в моей следующей жизни".
   Конан пересек комнату, обогнув центр, где под тамбурины и
барабаны танцевала бледно-кожая Иранистианская девушка. На ней были
только набедренная повязка черного шелка, пояс из медных монет и
мерцающее покрывало, испускающее запах жасмина. Ритмичные движения
бедер, казалось отбрасывали даже эти скудные одежды. Наблюдая за енй
оценивающе , Конан заметил, что соски ее упругих молодых грудей были
твердыми. Также казалось, что она может двигать ими не зависимо одна
от другой.
   Моти бросил массивной серебряной чашей, сделанной в стиле Ванир,
в Конана. Она появилась в Красном Соколе, как подарок за долги,
которые один приятель никогда не возвращал. Его кости теперь
отбеливаются на Хиркарианском побережье. Только из нее пил Конан ,
приходя в таверну
   "За достойных противников", сказал Конан, поднимая чашу. Затем он
указал на девушку. "Новенькая?"
   "А как насчет нашей Пилы, Конан?"
   "Ну , если она свободна-"
   "Я никогда не свободна," донесся бодрый голосок со ступенек."Ты
знаешь мою стоимость и не пытайся ее понизить, ты, сын Симмерианского
бог-тролля!"
   "А, прекрасная Пила, также сияешь, как всегда," сказал Конан. Он
протянул кубок черно-волосой женщине, спускающейся по лестнице. На ней
были малиновые панталоны и резные раковины поверх грудей. Только
резкая очерченность этих грудей говорила о том, что она старше
девушки.
   "Я тоже не знаю, почему я такая грациозная", сказала Пила, игриво
надув губки.. "Каждый меня оскорбляет, заявляя, что я не стою дороже
причальной проститутки."
   "Конечно, ты стоишь больше", сказал Моти. "Но не столько, сколько
ты думаешь. На самом деле ты была бы гораздо богаче, если бы просила
поменьше. Мне кажется , твоя цена отпугивает половину тех , кто хочет
постучаться в твою дверь."
   Моти замолк, когда зашли пять воинов. Четверо носили кожаные
туники и брюки с бляхами, светящимися на горле и запятьях. На их
тяжелых , отделанных бронзой поясах висели шпаги и короткие кинжалы.
   Пятый также носил тунику и брюки, но они были из темно-зеленого
шелка, богато вышитого золотом. Золото покрывало и рукоядку его
шпаги. Конан принял компанию за какую-то молодую знатную персону в
сопровждении его охранников, блуждающих по городу в поисках
удовольствий. Он сомневался В том, чтобы они могли испортить выпивку
честному солдату, если только они не станут злоупотреблять
гостеприимством хозяев.
   Моти и Пила казалось думают иначе. Пила улетучилась, как дым, и
когда Конан обернулся, оказалось, что она прихватила с собой и
танцующую девушку. Моти нашел свое собственное средство против
непорядочных посетителей - судостроительная кувалда, которую даже
Конан слегка подвигал только двумя руками . Затем он налил вино в чашу
Конана , пока оно не полилось по краям.
   Несомненно пятерка, была несколько не тем , что о ней думал
Конан. Так же безусловно и то, что никакая пытка не развяжет язык
Моти. Конан подвинулся, чтобы видеть всю комнату целиком, пока он
разговаривал с Моти, потом немного выпил, чтобы освободить чашу.
   "Ты сказал, что надеешься стать офицером в следущий раз?"
напомнил он хозяну.
   "Если вспомнить, чему я научился на этот раз, да. В противном
лучае, мало чести быть таким, как он". Моти замолчал и кивнул в
сторону человека в шелке.
   "Лучше надейся служить у Старшего Капитана Хадьяра в его
следующей жизни." Сказал Конан. "Он мог бы выучить акулу или гиену".
   "Мне кажется это единственный человек, который мог заставить тебя
натаскивать рекрутов."
   "Да, это так. Он заявил, что это честь для меня. Возможно он
прав." Конан отпил еще. "Сегодня будет какая-нибудь еда, или твою
стряпню унесли демоны? Мне не очень по душе мысль, жевать овес с
твоими лошадьми-"
   Как бы в ответ появились Пила и Иранистианка с полными едой
подносами. Конан увидел , что на сейчас на них были свободные почти
непрозрачные платья, покрывающие их от горла до щиколоток. Они
приближались, не спуская глаз с пятерых. Как и Моти все время пока
девушки обслуживали пришельцев. Двигая лишь рукой Конан убедился, что
его сабля легко перемещается в ножнах.
   "В этом не может быть никаких "возможно", казал Моти. "Конан ,
если Хадьяр считает тебя достойным учителем, боги были великодушны.
Слишком великодушны к тебе, иноземцу, по моему разумению."
   "Да, да, О сын Вендианской танцовщицы," ответил Конан. Голос Моти
был хрупкий , как плохо закаленная сталь. Чувство опасности поползло
по позвоночнику Симмерианца, как огромный паук.
   "Моя мать была величайшей танцовщицей своего времени", произнес
Моти, "как Хадьяр - величайший солдат среди нас." Он посмотрел на
Конана. "А ты- сколько тебе лет?"
   "По Турианским расчетам - двадцать два."
   "Ха. Такой же, как и у незаконнорожденного сына Хадьяра. Или
возраст, который бы у него был, не умри он два года назад. Возможно
Хадьяр ищет в тебе ему замену. У него не было других родственников или
друзей за исключением этого мальчика-"
   Открылась дверь и появилась женщина. Едва ли она могла собрать
больше взглядов, чем те, что устремились на нее сквозь клубы
малинового дыма под рев горнов.
   Она была высока и по северному светла с широкими серыми глазами и
рассыпанными под загаром веснушками. По возрасту она скорее была
женщиной с фигурой, которая могла соперничать с фигурой Пилы. Глаза
Конана скользнули вдоль линии бедра, поднялись до изящной талии, затем
прошлись по грудям, которые выпирали из-под коричневой туники и
остановились на длинной тонкой шее.
   Когда он закончил осмотр, то заметил , что глаза всех
присутствующих мужчин проделали глазами тоже самое.
   Женщина не обратила на это никакого внимания. Она пропорхнула
через комнату с грацией, которой могло бы позавидовать большинство
танцоров. Глаза мужчин следовали за ней, с таким же успехом это могли
быть глаза мышей, так мало они тревожили ее. Казалось, она точно так
же невозмутимо пройдет совершенно обнаженной.
   Она приблизилась к стойке бара и сказала с Туринианским акцентом:
"Благородный Мотилал, у меня есть дело к тебе". Похотливый смешок
пробежал по комнате. Она продолжала, как будто смутиться было ниже ее
достоинства. "Я бы купила у тебя кувшин вина, хлеб, сыр, окорок. Все,
что у тебя есть, подойдет, даже конина-"
   "Не оскорбляй Моти, думая, что он готовит конину, дорогая моя",
сказал Конан. "Если твое занятие мало доходно..."
   Улыбка женщины не коснулась ее глаз. "Икак я смогу тебе
отплатить?"
   "Выпив немного вина со мной, не более того." Она выглядела как
переодетая богиня и едва ли будет заниматься спортом с Циммерианскими
наемными офицерами. Она вероятно не пустит его к себе в постель, разве
что доставит удовольствие его глазам, чего будет достаточно.
   "Если твой кошелек пуст, мы могли бы его наполнить, до того как
ты ляжешь", оскалился охранник. Его друзья присоединились к
непристойному смеху. Некоторые посетители поддержали. Конан заметил
лед в женских глазах.
   Моти ударил стоику бара рукоядкой молота. Барабанщик взял барабан
и начал настукивать душевный Заморианский бой. "Пила! Зариа!" Заорал
Моти. "За работу!"
   Женщины извивались на полу. Поднялся шквал криков и
аплодисментов, барабанщик вспотел , пока смог сам себя услышать.
Сначала Пила, затем Зариа сбросили с себя покрывала. Мужчина в зеленом
шелке вынул шпагу и уткнул ее конец в Зариу, не сводя глаз с северной
женщины.
   Конан пристальнее вгляделся в него. Вероятно местный щеголь, но
вряд ли опасный.
   Появилась кухарка с полной корзиной пищи и кувшином прекрасного
Акьюлонианского вина. Моти передал их женщине, пресчитал монеты,
которые она достала из пояса и отправил кухарку назад, хлопнув ее по
спине.
   "На сегодня еды достаточно, Тебиа. Танцы, вот что нам нужно!"
   Несмотря на шум, Конан услышал в голосе Моти тон человека,
приказывающего арьергарду встать и умереть. Щекочущие позвоночник
Конана паучьи ножки опасности превратились в острые копыта. Два года
назад он бы обнажил шпагу.
   Пила отбросила прочь пластинки, прикрывавшие груди. Они
кувыркались по полу под одобрительные возгласы, когда женщина
повернулась к выходу. Конан проследил за ней глазами и отметил, что
тоже самое делает одетый в шелка воин. Пила, Зариа и Тебиа выглядели
как птицы-падальщики, клюющие воловьи кости.
   Женщина обойти танцующих только пройдя близко к своему
наблюдателю и его охранникам. Человек обнаружил это одновременно с
Конаном. Его пальцы сами собой заплясали. Конан успел сделать два
шага, когда один из охранников выставил толстую ногу на ути женщины.
   В следующий момент Конан понял, что она - воин. Она бросила и
кувшин и корзину, чтобы освободить руки и сохранить равновесие. Когда
она поняла, что устоять не удастся, она перевернулась в воздухе и
упала на обе руки. Перекатываясь, она выхватила кинжал из одной туфли
и развернулась, как змея.
   Лордлинг выпрыгнул из кресла, держа одну руку на рукоядке сабли,
а другую протянув, но вряд ли в знак дружбы. Когда его охранники
поднялись, женщина схватила лордлинга за руку, и опять резко
повернулась. Вышитые жемчугом сапоги больше не могли помочь ему на
залитом вином полу , и он с грохотом рухнул вниз.
   Теперь Конан был достаточно близок, чтобы услышать слова женщины:
"Простите меня, мой господин. Я только хотела-". Двое охранников
повернулись к ним. Под покровом цивилизованности Конана кипело и
бурлило инстинктивное желание выхватить саблю.
   Лордлинг посмотрел на свои рубиновые пятна, затем перевел взгляд
на женщину. Его голос сорвался на крик. "Она атаковала меня! Мои
одежды испорчены! Выполняцте свои обязанности!"
   Спина женщины была обращена к одному из охранников. Пока его
друзья вытаскивали сабли, он достал дубинку. Опускаясь она встретила
на пути плоскость сабли, подставленной Конаном. Массивная рука Конана
лекго держала саблю пока дубинка скользя ударила женское плечо, вемсто
того чтобы обрушиться на голову.
   Женщина опять перекатилась, давая Конану пространство для боя. На
мгновение в этом не было необходимости. Лордлинг и его охранники
казалось были ошеломлены встреченным сопротивлением. Конан мельком
взглянул на Моти. Пот стекал струями с хозяина. Его руки побелели от
напряжения с каким он вцепился в рукоядку кувалды.
   Конан сильно сомневался , что ему придется еще когда нибудь пить
в таверне "Красный Сокол". Лордлинг нагнал на Моти столько страха, что
теперь он спокойно смотрит, как атакуют его порядочного посетителя.
Конан не назвал бы мужчину трусом без оснований , но он и не связан
страхами хозяина.
   "Эта женщина атаковала вас не в большей степени, чем мышь",
прорычал Конан. "Уж если нам необходимо поговорить о нападении, то что
вы скажете о подножке, которая, как я видел была ей поставлена?"
   Неосторожно женщина повернулась к Конану, чтобы благодарно
улыбнуться. К одному из охранников вернулся разум, проскрежетала
сабля, выброшенная неловко , но твердо в женщину. Она изогнулась так,
что клинок нацеленный на ее живот, лишь оцарапал ребра. Красное пятно
расплылось по тунике.
   Охранник ближайший к Конану обязан был своей жизнью Циммерианским
принципам, которые не позволяли убивать невооруженного человека. Стул
, брошенный как камень из катапульты, подкосил его ноги. Нога Конана
обрушилась на его ребра, затем на живот. Охранник перегнулся, пытаяь
сблевать и дышать одновременно одинаково безуспешно.
   Вдруг больше половины посетителей Моти вспомнило о своих
неотложных делах и удалилось. Один охранник отступал среди пустых
столов и скамеек. Двое других и их начальник атаковали Конана, держась
поблизости друг от друга и не спуская глаз с женщины.
   Истекая кровью она запрыгнула на свободный столик. Ближайший
охранник повернулся и попробовал достать ее бедра.
   "Не вздумай ее убить, глупец!" заорал лордлинг.
   Ответ охранника был далеко от уважительного. На мгновение Конан
почувствовал симпатию к нему. Небыло другого приказа, которому так же
трудно было повиноваться, как взять львицу живой. Никакой дурак не
отдал бы его, кроме как с задетым самолюбием.
   Женщина выхватила второй кинжал из ботинка и прыгнула вниз. Она
приземлилась настолько близко к охраннику, что у него не осталось
места, чтобы использовать саблю. До того, как он смог отступить на
достаточное расстояние, она пронзила руку , держащую саблю, а второй
кинжал воткнула снизу в подбородок. Его гневный крик перешел в звук
булькающей крови, вытекающей из рта и носа
   "Побереги спину, женщина!"
   Отступавший охранник теперь подкрадывался сзади, пользуясь тем,
что внимание женщины поглощено умирающим. Конан мог только
предупредить ее. Лордлинг и один охранник надвигались на него. Оба
достаточно хорошо владели кривыми Туранианскими саблями, чтобы
требовать к себе полного внимания Конана. Большая скорость и глубокие
выпады могли быть сведены на нет отсутствием удачи.
   Его предупреждение было бы запоздалым, не попытайся охранник
следовать приказу лорда взять женщину живой. Он подкрался сзади и
схватил ее. Одна рука схатилась за горло, а вторая вцепилась в правую
руку. Она извивалась, как угорь, пытаясь нанести удар напавшему. Его
щиток отбросил один кинжал, и он прижимал ее запястье к краю стола,
пока она не бросила другой.
   Конану гораздо легче было бы бороться со своими противниками,
если бы не продолжающийся танец женщин. Им не для кого было сейчас
танцевать, по крайней мере никто не наблюдал за ними, за исключением,
Моти, стоящего за стойкой, и барабанщика. Пила и Зариа были полностью
раздеты. Кухарка Тебиа оголилась только до пояса. Юбка сползала вни по
ляжкам, в такт качания бедер. Им приказали танцевать и они будут
продолжать делать это, пока не скажут остановиться.
   "Эй, женщины! Или дайте мне пространство для боя , или помогите!"
   Неожидано , разорвалась цепочка на ее юбке, и она сползла на пол,
опутав ноги девушки. Она споткнулась и повалилась на лордлинга. Он
свирепо отбросил ее, забыв, что держит в свободной руке нож. Острое
лезвие прочертило длинную кровавую борозду поперек ее бедра.
   Она издала высокий пронзительный вой, прижав одну руку к ране, а
другой освобождая ноги от юбки. Это вновь отвлекло внимание лордлинга,
за что его охранники дорого заплатили.
   Конан приблизился к одному из них и отрубил руку по локоть.
Второй разоружил женщину и понял, что это была лишь половина
победы, когда из-за стойки напал Моти. Просвистела его кувалда, ударив
скользя охранника по бедру. Это ослабило хватку, позволив женщине
ударить локтем в горло. Охранник завертелся, подставившись для второго
удара кувалды, упал на кресло и рухнул на пол к ногам барабанщика.
Барабанщик поднял Кушитовое черное дерево, оплетенное латунью и
опустил его на голову упавшего охранника.
   "Теперь, сын большего числа отцов, чем ты можешь насчитать-"
начал Конан.
   Лордлинг посмотрел на Конана, будто на орду демонов, бросил
кинжал и открыл дверь. Северная женщина подобрала сои кинжалы и тоже
исчезла в ночи. Все еще обнаженные, Пила и Зариа перевязали раны Тебии
и повернулись к охранникам.
   "Без сомнений караульные поймают его, если она не успеет
сделать этого."Сказал Конан.
   Моти покачал головой. Сейчас он был также бледен, как
Иранистианка. Кувалда покатилась полу, его руки вдруг резко
обессилили.
   Конан нахмурился. Это заставляло новобранцев трепетать. Моти
побледнел, если такое было возможно. "Или наш удалившийся друг в
зеленом шелке из королевской семьи?"
   "Он - он не далек от этого," заикаясь сказал Моти. "Он - сын
Лорда Хаумы."
   Это имя было знакомо Конану. Хаума был одним из Семнадцати
Наместников, доблестный воин и большой сторонник сильной армии и
расширяющейся Туранианской империи.
   "Тогда ему следует вдолбить некоторые правила приличия в этого
маленького забияку. Или оскопить его и продать как евнуха, чтобы
получить хоть какую-то пользу от него."
   Конан, Я должен был быть уверен, что дело не может закончится
миром. Оно-"
   "Оно не могло закончиться мирно с того момента, когда они
положили свои лапы на эту женщину!" Прорычал Конан. "И я это скажу
караульному и любому другому , кто будет слушать, вплоть до самого
Короля Илдица! Если бы не была атакована Тебия, я бы сейчас гнался за
очаровательным сынком Хаума по улицам, рассчитывая прикончить его
раньше, чем это сделает женщина!"
   Моти задышал как жаба. " Это не было атакой," сказал он медленно.
"Она очень искусно бросила его, что мне пришлось вступить в бой".
   "Во имя камней Ханумана, девочки, какого черта вы здесь делаете!
И ты Пила! Она бы никогда до этого не додумалась без тебя. Вы больше
не - гххххххх!"
   Конан приподнял Моти к верху бара, подобрал кувалду и помахал
рукоядкой перед его носом.
   "Моти , мой первый друг и хозяин, у тебя два выбора. Я могу
настучать тебе этим по заду и оставить тебя в таком виде,
объяснять вечерние события караульным. Я также могу не тронуть тебя и
помочь объясниться с ними, за некоторые услуги."
   Моти облизнул губы,"Услуги?"
   "Твоя лучшая комната свободна для меня всегда, когда я этого
захочу с пищей и вином. Не лучшее вино, но устраивающее меня и мою
компанию. О, да - и любая женщина, с которой я развлекаюсь не должна
тебе платить ни единого гроша!"
   Моти взвизгнул, будто его пронзили. Свирепость Конана и хихиканья
женщин заставили его замолчать. Он попытался поднять руки от
отвращения, но они слишком тряслись, чтобы жест выглядел убедительным.
   "Ну как?"
   "Как хочешь, осквернитель моего имени и разрушитель моего дома.
Может ты успеешь получить достаточно удовольствия от этого, пока люди
Лорда Хоумы не сожгут его у тебя над головой".
   "Лорд Хаума может иметь меньше людей, но более мудрых, если он
попытается сделать это," сказал Конан. " А сейчас я хочу комнату на
ночь, пищи и вина для - ". Он посмотрел на женщин.
   "Одной," с поклоном Пиле.
   "Двух", улыбаясь Зарие.
   Тебиа ухмыльнулась и положила свои руки за спину. Ее молодые
##########################################################################
   "Ты хочешь быть третьей с этим? О, хорошо. Я не настолько силен, чтобы
спорить с женщинами."
   "Все же лучше , если наш северный друг оставит ее," сказала Пила.
"Я сильно сомневаюсь, что даже Циммерианец может удовлетворить
четверых!"



   Часть вторая

   "Что за лук в твоих руках, ты сын отбросов!" бросил Конан.
"Это не змея. Он тебя не укусит. Даже если он и сделает так, это
не будет стоить и половины того, что я с тобой сделаю, если ты не
натянешь ее сейчас!"
   Неуклюжий подросток принял цвет пыли под ногами. Он посмотрел на
небо над головой, как бы взывая к милости богов. Конан набрал воздуха
для очередного совета. Подросток сглотнул, ухватился за тетиву и
натянул ее, неловко, но не бросив ее.
   Один за другим, Конан учил новобранцев натягивать мощный кривой
Туранианский лук. Некоторых он доводил до отчаяния, другие знали
практически все, чему он их учил.
   Он не спрашивал, как они научились натягивать тетиву. Среди
наемников Турана, жизнь солдата начиналась с того дня, когда он брал
медную монету при вербовке. Что у него было до этого никто не
спрашивал. Это был обычай, который Конан считал мудрым, и не только
потому, что его собственное прошлое не вынесло бы бремя излишнего
любопытства.
   Наконец Конан топнул по пыльной земле и сердито уставился на
солдат. "Почему боги затуманили ваши мозги, заставив вас подумать, что
вы можете быть солдатами, только они об этом знают. Я нет. Поэтому я
должен делать то, за что он мне платит. А это превратит вас в солдат,
хотите вы этого , или нет. Сержант Гарсим! Возьмите их на прогулку,
десять раз вокруг пастбища!"
   " Вы слышали Капитана," заорал Гарсим, голосом, который можно
услышать во дворце Короля Илдица. "Бегом!" Он махнул жезлом так, что
он засвистел, затем побежал за рекрутами, подмигивая Конану. Хотя
Гарсим годился рекрутам едва ли не в дедушки, он с легкостью мог
обогнать любого из них.
   Как только рекруты исчезли за воротами, Конан почувствовал , что
он не один. Он не успел повернуться, когда прозвучал голос Хадьяра.
   "Ты так разговаривал с этими солдатами, будто позаимствовал свои
слова у кого-то другого."
   "Да, это так, Капитан. Сержант Никар говорил примерно тоже самое,
когда он учил меня стрельбе из лука."
   "Так старый Никар был твоим инструктором? Мне и раньше казалось,
что его рука коснулась твоей выправке. Что с ним случилось, кстати?"
   "Он поехал домой на побывку и так туда и не доехал. В том же
месяце исчезла банда грабителей. Готов поспорить, что Никар завоевал
себе прекрасное сопровождение."
   "Может поспорим , кто лучше стреляет из лука. Три серии по пять
стрел?"
   "Хорошо, Капитан-"
   "Ну, ну, защитник танцовщиц. Ты думаешь, я не слышал о
завоеванным тобой бесплатном приеме в Красном Соколе два дня назад?
Твой кошелек рискует разорваться от количества неистраченных монет!"
   Конан был готов взорваться от распиравшего его удивления: откуда
Капитан узнал так много и так быстро. Он только сказал," я зачищал не
танцовщицу, по-крайней мере вначале. Это была северная женщина, и
прекрасный боец, который едва уступал четверым."
   Хадьяр засмеялся. "Многие бы не вмешались, кроме тебя. Но леди
была признательна?"
   "Не настолько, чтобы я это заметил," сказал Конан. Он
ухмыльнулся. "Не в пример танцовщицам. Настолько признательны, что я
пожалуй не смогу сейчас противостоять вам".
   "Конан, ты заявляешь, что только три девушки смогли осушить твои
силы? Возвращайся к себе в горы, а не то Туран сделает тебя старцем
преждевременно!"
   "Возьми лук, Капитан. И мы увидим кто из нас старец."
   "Как ты - . Митра! Кто позволил ей войти?"
   Конан развернулся. Женщина из Красного Сокола широким шагом
двигалась к ним. Она двигалась, как в ту памятную ночь, хотя стражи у
ворот пожирали ее глазами. Если ее рана и болела, этого нельзя было
сказать из ее походки.
   На ней была все таже короткая туника и брюки из тонкого холста,
вышитого лозами и деревьями, окантованные красным на запястьях и
горле. Кроме того на ней был меч в ножнах и кинжал, слишком короткий,
чтобы называться второй саблей. Накидка из белого шелка защищал ее
северную бледность от солнца.
   "Ты смотришь так, будто ты знаешь эту проститутку, Конан," сказал
Хадьяр.
   "Это не проститутка, это женщина из Красного Сокола."
   "О! Хорошо. Ты узнай , что ей надо, а я узнаю почему эти ублюдки
на воротах ее пропустили!"
   Конан отпустил тетиву и терпеливо ждал, когда женщина подойдет. К
моменту когда она была в пределах слышимости, Хадьяр орал на часовых.
   "Он обнаружит, что я показала им вот это", спокойно сказала она,
достав древнюю золотую монету, которая выглядела темнее по сравнению с
ее хрупкой ладонью и длинными пальцами, изготовленная во времена
правления Короля Иврама два века назад. Над бородатым лицом Ибрама
были выбиты три буквы Заморанской письменности.
   Такие монеты были знаком Мишрака, лорда шпионов Короля Илдица и
всех , кто занимался его делами. Конану и в голову не пришло
сомневаться в ее достоверности, удивленный лишь по какому поводу она
могла оказаться у этой женщины. Те , кто смел воспротивиться приказу
Мишрака, имели достаточно разума, чтобы быть далеко от Аграпура до
восхода следующего дня.
   "Так тебя послал Мишрак. Зачем?"
   "Чтобы привести тебя, Капитан Конан."
   "Куда?"
   "К Мишраку конечно."
   "Я вижу твой язык как всегда на замке."
   "Приведи мне хотя бы одну причину против этого."
   Возможно просто она мало что знает, что похоже на Мишрака. Лорд
шпионов никогда не скажет никакому своему слуге так много, чтобы тот
мог раскрыть его секреты. Знай она очень много или вообще ничего,
определенно она не намерена что-либо сообщать Конану.
   В этот момент вернулся Хадьяр, дьявольски разгневанный. Вид
монеты нисколько не успокоил его. Он зарычал как разбуженный от спячки
медведь и дергая рукой в направлении ворот:
   "Ладно, Конан. Мы с тобой не настолько глупы, чтобы ссориться с
Мишраком. Я скажу , чтобы Гарсим закончил дневную тренировку."
   "Как хочешь, Капитан. А теперь женщина, если ты мне позволишь
умыться и вооружиться-"
   "Вооружайся как хочешь, Капитан Конан. Кроме того, Мишрак сказал,
что у тебя будет все, если поторопишься."
   "Все?" сказал, смеясь, Конан. Он окинул взглядом ее фигуру,
которой не доставало лишь одеяния демонстрирующего его должным
образом. А может отсутствие всякой одежды лучше всего его покажет?"
   Женщина вспыхнула. "Все , что его гостеприимсто может позволить."
   "Я не надолго." Не дольше, чем требовалось, чтобы поместить
пластинки брони под одежду и запрятать кинжалы в самых неожиданных
местах.

   "Мишрак лежит в секторе Шорников," сказала женщина, когда она вела
его к вротам. Циммерианец был на голову с лишним выше , однако
поспевать за ней было не простым делом. Может это кровь горцев дает о
себе знать?"
   В секторе Бондарей Конан начал поворачивать на юг.
   "Капитан, сектор Шорников находится на севере."
   "Можно подумать, что ты местная."
   "Каждый, кто думает, должен знать, что чужой может получить
достаточно знаний , если имеет хорошего учителя."
   "Тогда научи меня тому, что ты знаешь," ухмыльнулся Конан. Сектор
Шорников действительно находился к северу. Но он хотел провести
женщину кружным путем, где трудно было устроить засаду или слежку.
   Если она не хочет идти его дорогой, ему остается только следовать
за ней. В противном случае он разгневует ее, потеряет ее
покровительство, подведет Мишрака и рискует навлечь на себя гнев,
страшней которого в Туране мог быть только гнев Короля Илдица.
   Кроме того, засаду легче было устроить в крысиных закоулках
самого сектора. Конан доверял своей сабле и щиткам, которые делали
засаду неблагодарным делом для каждого, кто в ней примет участие,
начиная с самой женщины.
   "Подожди", сказала женщина. Она приподняла вуаль и попила из
фонтана, затем направилась к ближайшей аллее.

где Конан вынужден был пригибаться. Конан шел на три шага сзади с
правой стороны, держа руку на рукоядке сабли. Глаза и уши обшаривали
пространство в поисках врагов, встречая лишь шум пятидесяти шорных
магазинов. Превращение кожи, дерева, металла в седла слилось в один
гул. Крики мастеров на своих помощников - в другой.
   Еще один поворот. Сейчас Конан имел хорошую возможность
разглядеть кинжал женщины. Головка эфеса представляла собой покрытое
серебром железное яблоко, двойные усики, расположенные под правильными
углами друг к другу. Он решил попросить женщину продемонстрировать ему
использование кинжала, если этого позволят законы и обычаи стали.
   Они прошли примерно сорок шагов от последнего поворота, когда из
левой аллеи и правого окна выскочили атакующие.
   Конан насчитал шестерых, когда сабля влетела в его руку. Одним
нападавшим был сбежавший из Красного Сокола охранник. Достаточно
странно, чтобы быть предельно внимательным, если только женщина не
проявит себя лучше, чем в ту ночь. Казалось она была поражена трахом,
видя трех приближающихся противника.
   По крайней мере она не враг, хоть и слабый союзник. Конан
несколько сократил неравенство в силах, насадив на шпагу последнего,
выпрыгнувшего из окна. Воин приземлился дальше и тверже , чем он
планировал, оказавшись на четвереньках. Ботинок Циммерийца ударил
его в живот. Он взлетел как собака и сбил с ног товарища. Второй
поднимался, когда Циммерианский меч рассек его череп от макушки до
носа.
   Крики боли заплясали по камням. Охранник отклонился назад,
брызгая кровью из невидящих глаз. Кровь стекала и с кинжала женщины.
Конан ухмыльнулся, осознав ее хитрость. Она изобразила испуг, чтобы
подпустить врагов поближе. У нее было два гораздо более подвижных
лезвия против трех.
   Еще двое замаячили в аллее. Слева женщину охраняла стена, спереди
наступали двое. Свежие спешили напасть на нее справа. Конан смотрел на
последнего из окна.
   Принимая во внимание размеры соперника, Конан нанес высоко
отвлекающий удар, парировал щитком ответный удар, и затем повторил
маневр. Второй удар разорвал противнику шею. Его голова, наполовину
отрубленная, бессильно свалилась на плечи, и он рухнул на своих
товарищей обильно поливая их кровью.
   Они имели крепкие нервы - отбросили тело, не нарушив своего
порядка. Этого оказалось достаточно, чтобы меч Конана обрушился как
топор палача. Боец справа раскрыл рот, его боевая рука безвольно
повисла, истекая кровью. Конан освободил меч перепрыгнул на свободное
от тел место.
   Конан приземлился на четыре точки. Над его головой проствистел
нож противника справа. Его собственный обрубил правую
ногу нападавшего чуть ниже колена. Воин замахнулся еще раз и
опрокинулся.
   Несколько освободившись, Конан вспомнил о женщине. Она вряд ли
нуждалась в помощи. Один сидел с перерезанным горлом, прислонившись к
стене и прижав ладонь к ране. Скоро его рука разжалась, глаза
закатились.
   Женщина больше не использовала кинжал, как оружие. Вместо этого
она превратила его в невидимую, мягко движущуюся броню, ловящую каждый
выпад. Ее противник носил латы, поэтому ее удары не задевали плоть, а
лишь царапали щитки.
   "Это мой!" закричала она с такой жестокостью, будто Конан был ее
врагом.
   "Пожалуйста", ответил Конан. Такая доблесть заслуживала больше, чем
просто поклона. Как и эти острые , смертельно свистящие лезвия.
   Женщина отступила назад, освободив свой кинжал и саблю
противника. Несомненно она ожидала атаки. Вместо этого он развернулся
и нырнул в аллею. Через мгновение от него остались только топот сапог.
   "О, боже, женщина! Зачем ты это сделала? Ты думаешь он сделал
достаточно для тебя?"
   "Я так не думаю. Однако у нас еще есть время исправить положение,
если ты не возражаешь"
   "Преледовать по этой чаще человека, который здесь родился? Каждый
раз, когда ты открываешь рот, разума у тебя становится все меньше и
меньше!"
   "Если ты боишся-"Она взлянула в лицо Конана, будто и только что
не попала в засаду. "Прости меня. Правда. Я просто хотела дать ему
возможность доблестно умереть, а не разделывать его, как борова."
   "Оставь свои представления о чести, если ты хочешь долго жить в
Туране. Мишрак скажет тебе тоже самое, если ты не послушаешь меня."
   "Он говорил. Но - Мастер Баратрес хорошо учил меня. Уважение к
нему, старые привычки - все это заставляет меня думать о чести, когда
этого не нужно делать." Первый раз улыбка озарила ее лицо. " Ты и сам
не так свободен от чести. В противном случае почему ты встал на мою
торону в таверне?"
   "Я ненавижу, чтобы мне портили мою спокойную вечернюю попойку.
Кроме того, я встал на твою сторону только тогда, когда увидел, что
Моти слишком боится того лордлинговского родственничка, чтобы поднять
хоть палец против него. Первый раз я вынужден был драться в Красном
Соколе. Если он не последний , Моти заплатит мне больше, чем в ту
ночь!"
   "Чем он расплатился с тобой, если ты не считаешь это секретом для
меня?"
   Ни одной женщине не нравится слушать о подвигах мужчины в чужой
постели. Постижение этого правила едва не стоило Конану его
мужественности. "Он заплатил достаточно, но я предпочел рассказать об
этом, после того как мы оставим несколько улиц между нами и нашими
последними друзьями. Человек, которому ты позволила сбежать, может
позвать на помощь."
   "Я молю, чтобы этого не случилось"
   "Ты можешь молиться чему угодно, но чем скорее двери Мишрака
закроются за нами, тем лучше."
   Женчина согласно кивнула, поморщилась, увидев зазубрины на
кинжале, затем протерла его. Конан опустился на колени, чтобы
исследовать тела, нахмурился узнав еще одного. Человек, которому он
отрубил ногу, оказался солдатом из компании Капитана Итцака. Он видел
его пару раз за игрой в Красном Соколе. Играл он азартно и много
проигрывал. Может быть он нанялся, чтобы расквитаться с долгами,
возможно, причина лежала глубже.
   И так женщина вела его к человеку, наиболее известного в Туране,
но которого предпочитали не упоминать. Она уже поверачивала в аллею,
держа саблю в руке. Конан следовал за ней, размышляя над тем, что он
уже дважды дрался плечом к плечу с женщиной, не зная даже ее имени.




   Часть третья

   "Кто хочет войти в этот дом?" раздался мягкий голос. Казалось он
исходил из воздуха над величественными железными воротами, вделанными
в белокаменную стену.
   "Капитан Конан и та, что была послана за ним6" ответила женщина.
   Они терпеливо ожидали, пока владелец голоса изучал их. Наконец,
Конан услышал серию клацающих звуков, будто работал кузнец, затем
легкий крип металла о металл, когда раскрывались ворота.
   "Вы можете войти вдом," опять донесся голос.
   Вход проходил через помещение, больше напоминающее туннель. Стены
дома Мишрака были толщиной в два человека. Конан насчитал четыре
бойницы и два отверстия для метания на стенах и потолке. В дальнем
конце располагался еще один вход, на этот раз из Вендианского тика,
богато украшенный резными драконами и тиграми в Хитанском стиле.
   Минув второй вход они вступили в караулку. Двое стражников были
черные, один - Ванагеймец и последний явно родом из Шем. Все, кроме
Шемита, были так же малы, как и Конан, и каждый имел достаточно ножей,
чтоб пустить кровь шестерым, прежде чем прольется их собственная.
   Четверка обменялась многозначительными взглядами, затем искусными
жестами. Наверно они немые, решил Конан. Наконец один черный покачал
головой и указал на дверь в дальней стене, покрытой зеркально чистым
серебром. Она отворилась будто черный послал на нее заклятье.
   Отвращение к колдовству лежало глубоко в Циммерианцах, и Конан ен
был исключением. Более того, его опыт общения с племенем, владеющим
магией, убедило его в том, что колдовство уничтожает человеческую
честь и справедливость быстрее, чем золото. Большинство из того
племени закончили в поисках тех, кем можно управлять, и уничтожая всех
непокорных. Конан едва ли мог не быть врагом колдунов, которые хотели
либо подчинить его себе, либо уничтожить.
   Здравый смысл подсказывал Конану, имей Мишрак магию, он едва ли
нуждался в охранниках. Лорд шпионов явно располагал другими
источниками, начиная с дома, построенного как крепость.
   Как на деле он похож на крепост Конан начал понимать , когда они
проникли в глубь его. Их коридор казалось имел такое же множество
поворотов и ответвлений, что и сектор Шорников. С каждым поворотом их
взору представали все новые образцы великолепия - Акьюилонианские
гобелены, Вендхьянские статуи танцующих богов, богато вырезанные из
черног дерева змеи. Настороженные в ожидании опасности чувства Конана
замечали потайные отверстия в гобеленах, острые кинжалы, вложенные в
руки богов, живые змеи гнездящиеся среди резных.
   Время от времени они проходили мимо глубоких проемов,
заканчивающихся обитыми железом дверьми. Конану было жаль того, кто был
настолько глуп, чтобы полагать, что они предложат безопасный путь в
сердце царства Мишрака. Они приведут только к смерти, причем, возможно
не быстрой.
   Наконец, дорога выпрямилась. Теперь не только пол был покрыт
плиткой. Стены и потолок блестели глазуровкой мозаики или влагой,
пропитывающей гобелены, выполненые из серебра и тончайшего шелка. Их
путешествие завершилось в другой караулке, с открытой аркой в дальнем
ее конце, наполненная звуками плещущейся воды и флейты.
   "Кто вы?" спросил главный охранник.
   На этот раз в караулке было шестеро, один Шемит, а остальные с
Иранитианскими чертами в облике. Не глухие, и не гиганты. На всех были
серебряные шлемы и щитки и простейшие и наиболее популярные в Туране
сабли.
   "Капитан Королевских наемников, Конан и леди, посланная за ним,"
ответил Конан опередив женщину. Она запнулась.
   "Я не немой, в отличие от ваших друзей в первой караулке,"
продолжал Конан. "Я - Циммериец и солдат и оба имеют свои причудливые
привычки. Когда мы дважды сражаемся с кем-то плечо к плечу и обязаны
ему своей жизнью, нам бы хотелось знать его имя. Я не знаю , что за
варварскую землю вы называете своей родиной, но-"
   Женщинские ноздри вспыхнули, она смутилась и покраснела. "Я -
Райна из Каменных Гор , что в Боссонийских Марчах. Я служу Госпоже
Иллиане."
   Как отметил Конан, она ответила на его вопросы без лишних слов.
   Он сосредоточился , пытаясь сконструировать новый вопрос. но до
того, как он произнес слово, голос, подобный реву быка наполнил
комнату.
   "Подойди и давай обсудим наше дело. У нас не так мног времени!"
   Конан твердо взял Райну за руку и направился в берлогу Мишрака.

   Насмотревшись великолепия по пути, Конан ожидал увидеть нечто
подобное и за аркой. Вместо этого его встретили голые белые каменные
стены и потолок. Только на полу богатые Иранистианские ковры и
раскрашенное Хирканианское руно предлагало мягкость для глаза и ног.
На полу- и вокруг бассейна в центре комнаты.
   Пять женщин и мужчина сидели на скамейках вокруг бассейна.
Женщины могли доставить удовольствие для глаз любого мужчины, тем
более, что на них были только сандалии, позолоченные пояса и
серебряные украшенные тапазами воротники. Конан сразу заметил кинжалы,
спрятанные в сандалиях и поясах, однако это не мешало ему наслаждаться
красотой женщин. Интересно, что они прячут в воротниках, подумал он.
Как и все в доме Мишрака, женщины были приятны для глаз и безжалостны
к нежданным врагам.
   Пятая женщина больше походила на хозяйку, чем на охранницу. Она
носила белую тунику, держала кувшин с вином и казалась старше других.
   До того, как Конан еще что-то увидел , бычий рев вновь
раздался. "И так, Капитан Конан? Ты будешь еще раз вором, на этот раз
женщин?"
   Рев исходил от мужчины на скамейке. Конан сомневался, чтобы он
мог подняться с нее без посторонней помощи; ниже колен его ноги были
ободранным кошмаром, покрытые швами и изрытые шрамами. Выше поясницы
он был толст, как мачта галеры, с руками подобными корням дерева.
Грудь и руки были покрыты серыми с переливом в белый волосами. Такой
же цвет имели борода и клочки волос , выбившихся из-под маски,
скрывавшей лицо от макушки до подбородка.
   Конан ухмыльнулся. "Сохранять украденное золото достаточно
трудно. Сохранить же то, что имеет ноги, чтобы убежать, если что-то
не понравиться в постели... Неужели я выгляжу таким глупцом?"
   "Ты засматриваешся на то, что тебе нравиться, я должен сказать"
   "Можешь называть это засматриванием, я зову это восхищением от
прекрасной работы. Я знаю теперь, почему у тебя столько врагов все еще
живых, чтобы служить так хорошо Королю Илдица."
   "О? И какой же магии я обязан такому счатью?"
   "Это и не магия , и не чудо. Оно готово убить ваших врагов
быстрее , чем иссякнет их мужество. Большинство воинов смелы до тех
пор, пока у них есть хоть капля надежды на победу или сохранение
жизни. Потеря веры во все это превращает их в трусов."
   "Кроме тебя, не так ли Конан?"
   "Я пока не испытывал прочность защиты твоего дома, Мишрак. У меня
не было в этом неоходимости. Я еще не враг тебе, и не думаю, что ты
хочешь этого. Убивая меня ты можешь повредить своим женщинам и
коврам".
   "Ну ладно. Все же я бы хотел , чтобы ты знал, почему я тебя
пригласил, до того как ты назовешь меня своим другом"
   "Это будет редким удовольствием, услышать что-то наконец." сказал
Конан.
   "Уверяю тебя, коротким," сказал Мишрак тоном, предполагавшим
зловещую улыбку под маской. "Твоя жизнь может оказаться еще короче,
если ты откажешься от моего предложения."
   "Нет такого человека который жил бы так долго, как он того
хочет," сказал Конан. "Таков закон мира, как и нет мужчины , который
бы мог получить людую женщину, которую он хочет," добавил,
ухмыльнувшись в сторону Раины, Конан. Она вновь вспыхнула. "Что на
этот раз намерено укоротить мою жизнь?"
   "Лорд Хаума. А, кажется , я наконец-то проткнул твой толстый
Циммерийский череп достаточно глубоко, чтобы обратить твое внимание."
   Конан не отрицал. "Мне кажется , сынок не заслуживает отцовского
восхищения. Ты должен понимать, что Раина и я на пути сюда встретились
с первой бандой его наемников. Только одному удалось сбежать." Конан
мог поклясться , что при этих словах Раина бросила на него благодарный
взгляд за то , что он не упомянул ее ошибку.
   "Как ты сказал, это была первая банда, посланная против тебя. И
она не последняя. Твои глаза остры, но могут ли они оставаться
открытыми всегда? Кто будет охранять твою спину, когда ты спишь?"
   Раина почти незаметно покачала головой. Конан пожал плечами. "Я
мог бы на время скрыться. Или ты хочешь мне сказать, что Лорд Хаума
один из тех, у кого долгая память и мгновенный гнев? Такие и раньше
искали мою жизнь, и можете видеть с каким успехом."
   "Ты не сможешь находиться далеко от Аграпура достаточно долго,
чтобы провести Лорда не нарушив своей клятвы воина. Или ты хочешь
бросить капитанскую должность?"
   "ОТт страха перед Лордом Хаумой? Лорд Мишрак, вы можете делать
ваше предложение , можете не делать, как хотите. Только не надо меня
оскорблять при заключении сделки."
   "Я бы оскорбил тебя больше, подразумевая, что ты настолько глуп,
чтобы не испытывать страха. Хаума не так силен, как прежде, но все же
он тебе не ровня."
   Конан не сомневался в первой части фразы. Хаума был обязам своей
былой силой дружбе с Культом Рока. Сам Конан полностью разрушил Культ
два года назад.
   Что касается остального-
   "Ну раз этот Хаума мне не ровня, что ты можешь сделать?"
   "Если ты покинешь Аграпур с - заданием - моим, я найду способы
изменить настроение Лорда Хаумы. Твоя миссия не займет больше одного
месяца. Затем ты сможешь вернуться в Аграпур и спать спокойно."
   "И в чем эта миссия заключается?"
   "Подожди. Пока ты путешествуешь, я позабочусь о тех, кого ты здесь
оставляешь, кто тоже ненавистен Лорду. Я не думаю , что тебя беспокоит
судьба Сержанта Мотилала, но - ты бы хотел, чтобы лицо Пилы
превратилось в нечто, похожее на мои ноги?"
   Конан проклял себя за благородство. Хаума был из породы тех
трусов, которые ранят своих врагов любыми средствами, не взирая на их
достойность. Он не простит женщин.
   "Мне это совершенно не нравится," сказал Конан, ухмыльнувшись от
вида глаз Раины. Пусть поревнует! Он должен Пиле и ее подругам больше
, чем Раине из Боссонии! "Если ты действительно сможешь их защитить,
пожалуй, я тебя выслушаю."
   "Хотя," добавил Конан спокойнее, чем он себя чувствовал, "Я думаю
у тебя есть определеный планы в отношении Лорда, независимо от меня. В
любом случае, ты бы мог доставить ему достаточно хлопот, чтобы
позабыть отавернах и их девочках. У него хватит власти, не только на
покрытие своего задиристого сынка, не так ли?"
   В последовавшей тишине Конан явно услышал звук натягиваемой
тетивы. Он засмеялся. "Лучше прикажи своему стрелку натягивать лук во
время беседы. Когда все молчат, разинув рты, как мертвые рыбы, это
легко услышать-"
   Женщина в белой одежде легким смехом нарушила молчание. "Мишрак,
я говорила тебе несколько раз. Я несколько раз слышала то, что Раина
рассказывала о нем, я изучила его ауру. Он не из тех, кого водят за
нос или другую часть тела. Веди его за чувство чести и он пойдет туда
, куда ты пожелаешь. Иначе лучше побереги легкие."
   Кашеляющие звуки донеслись из под маски. Конан подозревал, что
если Мишрак мог задушить кого-нибуть, он начал бы с него и закончил
женщиной. Позади Конана, Раина уткнула в подушку лицо, чтобы спрятать
смущение, и что было похоже на смех.
   "Может я и заслужил вашей похвалы, леди," сказал Конан. "Я
поговорю с Госпожой Иллианой?"
   "Да"
   Судя по всему в женщине текла северная кровь, хотя волосы имели
темно каштановый цвет. Она носила простое платье из белого шелка с
шафранными краями и отделанные серебром сандалии. Платье было слишком
свободно, чтобы показать ее фигуру, но на лицо ее было чуть за
тридцать. Несколько тонковата для него, но не лишенная
привлекательности.
   Иллиана молча приняла изучающий взгляд Конана, потом рассмеялась.
"С позволения Лорда Мишрака, я расскажу тебе, что от тебя требуется.
Но вначале я благодарю тебя за спасение Раины от смерти или позора.
Она начинала просто, как наемница, но годы превратили нас в духовных
сестер."
   Конан нахмурился. "Аура" и "братья по духу" - понятия
религиозные, если не колдовские. Кто эта женщина?
   "Я прошу ваашей помощи в поиске утраченной драгоценности Курага.
Это создание древней магии Атлантиды, помещенное в кольцо работы
Ванир-"
   Она описала историю Драгоценностей так подробно, как она смогла,
начиная от таинственного происхождения в Атлантиде и до настоящих
дней. Казалось они имели длинную и кровавую историю, так как
заклинания, необходимые для их использования было трудно изучить даже
для опытных колдунов.
   "Тогда зачем вообще о них беспокоиться?" спросил Конан.
   "Даже по отдельности они заключают в себе огромную силу в опытных
руках. Объединенные в одних руках они дают безграничное могущество."
   Конан понял, что он ничего не знал о колдовстве.
   Иллиана продолжила рассказ с обладания этими драгоценностями ее
учителем , Еремиусом, его возрастающим желанием использовать их для
управления миром, их ссорой, ее бегством с одним камнем и многим
другим. Закончила , сказав, что рассказы о демонах Ибарских гор,
связаны с присутствием Еремиуса.
   "Вместе с его боязнью растет мощь колдуна. Скоро он может стать
ценным союзником для властолюбивых людей , каким является Лорд Хаума..
Они помогут ему, думая, что он использует свою силу против своих
врагов. Чем купят себе лишь самые крепкие цепи, созданные древнейшей и
самой дьявольской магией."
   "Древнейшей и самой дьявольской магией..." отчетливо услышал
Конан, хотя до этого он слушал в пол-уха.
   Мишрак не просто просил его сбежать как вору из Аграпура от мести
Лорда. Он просил Циммерианца охранять спину колдуньи от угрозы,
которую не может отвести ни один достойный клинок. Он готов был
поставить на кон свою саблю, что Иллиана рассказала далеко не полную
правду о Драгоценностях.
   Во всем этом мало чести. Но менее почетно и оставлять Пилу и
Зариу и молодую Тебиу ( которая могла так и остаться молодой) на
милость тех у кого она вообще отсутствовала.
   Черт бы побрал всех женщин и бога, создавшего их, чтобы
поиздеваться над мужчинами.! Возможно они сами были волшебницами,
определенно знавшими, как заставить мужчину гоняться за ними, как
охотничьи собаки!
   "Клянусь камнями Ханумана!" Прорычал Конан. "Я никогда не думал,
что напряжение ушей приводит к такой сухости в горле. Принесите мне и
Раине немного вина и я обещаю слетать на Луну и вернуться с поясом их
принцессы."
   Два стражника развернулись, не дожидаясь приказа, и исчезли, как
оленихи , преследуемые волками. Конан сидел скрестив ноги и обнажив
саблю. Осматривая клинок, он решил показать ее кузнецу, прежде, чем
начинать миссию.
   Почувствовав всеобщее внимание, он рассмеялся. "Ты хочешь, чтобы
я отправился в Ибарские горы с полоумной воительницей и более чем
полоумной колдуньей. Потом выследил магический камень и спер его у
овершенно ненормального колдуна, пробивая свой путь через каких-то
монстров, отрыжек магии. Если мы овладеем камнем, вы победите,
останемся мы живы или нет."
   Первый раз после упоминания имени Хоумы Мишрак засммеялся.
"Конан, ты должен быть одним из моих шпионов. У меня нет никого, кто
бы мог сообщить столько же, даже используя в два раза больше слов."
   "Я бы предпочел кастрацию!"
   "А почему бы тебе не сделать и то и другое? Воюющий евнух будет
ценными ушами и глазами в Вендии. Уверен, ты быстро пойдешь в гору."
   Раина оставила попытки скрыть смех и уткнулась лицом в плечи
Конана. Он обнял ее, она не сопротивлялась, только сильно тряслась,
пока слезы текли по ее щекам.
   Когда она успокоилась, солдаты уже принесли вина. Мишрак налил
первый, выпил и смотрел, как наливают остальным.
   "Итак ,Конан?" спросил он.
   "Хорошо, Мишрак. Мне не повкусу бегать как вор, из-за моего
нежелания испортить мою выпивку видом исковерканной женщины. Еще
меньше мне хочется путешествовать в компании колдуна.
   "Но тебя не считают глупцом , Мишрак. Если я вам нужен для этого
нонсенса, я к вашим услугам."
   Раина обвила Конана. На ее лице было написано желание в ответных
подобных действиях. Из-под маски раздался лишь хриплый смех.




   Часть четвертая

   "Вот скакун, прекраснее, которого , могу поспорить, у ва никогда
не было," гордо сказал владелец лошадей. "Посмотрите на эти ноги.
Посмотрите на крутость груди. Посмотри на благородность-"
   "А как он стремителен?" спросила Раина.
   "Он не жеребец конечно, я этого не отрицаю. Он лучше. Выносливая,
натренированная седельная лошадь может доставить вас куда угодно.
Прошу вашего прощения, Капитан, леди, но никто из вас не выглядит
чародеем в этих старых глазах. Точнее, я лучше разбираюсь в лошадях,
чем в людях, Но-"
   Раина проигнорировала владельца и взлетела в седло. Конь бросил на
нее презрительный взгляд, но не показал норова или признака
неподчинения. Он терпеливо стоял, пока Раина его исследовала, потом
покачал головой и заржал когда она потрепала его шею.
   "Далеко не жеребец," сказала Раина. "Будь он им, и я бы
предпочла, чтобы он лежал под солнцем до конца своих дней."
   "Моя леди!" казалось продавец разгневался бы меньше, засомневайся
они в законности его рождения. "Это прекрасное , стройно ногое
создание имеет много лет-"
   "Еще несколько лет , возможно. Но это не соответствует и половине
того, что от него требуется."
   "Леди , вы оскорбляете и меня, и этого коня. Какая лошадь, так
оскорбленная, понесет вас с желанием? Если я уменьшу цену хоть на один
медяк, он оскорбится. Митра порази меня, если это не так!"
   "Интересно, кто-нибудь, кому ты продал корм для стервятников под
видом коня, обращался к Митре, чтобы спастись от неприятностей!"
сказал Конан. Он не понимал, почему Раина тратит столько времени ,
торгуясь из-за огромного мерина, место которого лежа на земле. Он
знал, если бы продавец считал возможным обратиться к Конану, он бы так
и сделал, и это заняло бы еще больше времени.
   Сделка протекала горячо и оживленно. Она напоминала Конану игру,
в которую играли Иранистианцы, где мужчины верхом на конях швыряли
колотушкой с длинной ручкой тушку овцы (Говорили , что иногда ее место
занимала голова врага).
   На конец, торговец поднял руки и выглядел будто собирается
повесится на ближайшем дереве. "Когда вы увидите меня просящим
милостыню на Центральной площади, знайте, что вы этому причина. Вы не
предложите больше?"
   Раина облизнула пыльные губы. "Клянусь Четыремя Ключами! У меня
мало что останется, чтобы подать тебе, если я дам тебе сейчас больше!
Ты хочешь, чтобы я продавала себя на улицах, от твоего незнания
истиной цены лошади?"
   Продавец ухмыльнулся. "Ты слишком прекрасна для тех, кого ты
встретишь на улицах. Кроме того, патрульные тоже потребуют своей доли.
Если ты как-нибудь захочешь зайти ко мне, я уверен-"
   "Твоя жена заметит, что пропадет у тебя, когда в следующий раз
ляжет с тобой," проревел Конан. "Найди побольше достойных слов или
засунь свой язык подальше в кошелек!"
   "Вряд ли там еще что-нибудь будет," пожаловался продавец. "Ну
хорошо, хорошо. На ваши деньги я едва ли смогу купить уздечку и
удила."
   Это не было убытком. Мишрак приказал Конану и Раине свободно
использовать его золото. Они могли приобрести недостающих лошадей у
других продавцов, седла и сбрую у третьих и т.д.
   Конан приготовился подчинятся. Неохотно, так как он плохо знал
цели Мишрака и навряд ли они ему понравятся. Но он будет подчинятся.
Приобрести врагами Мишрака и Хоума значило покинуть Аграпур способом,
далеким от достойного.
   Конан был достаточно свободен, чтобы не жаловаться на судьбу. Он
был достаточно горд, чтобы тронуться в путь от противника более
достойного, чем Хоума.

   Продавец все еще взывал к богам о справедливости, когда Конан
Раина вывели лошадь на дорогу. На улице она остановилась, схватила
уздечку одной рукой и гриву другой и запрыгнула в на спину.
   "Так ты можешь взбираться верхом и еще без седла." проворчал
Конан. Раина не показывала ни малейшего страха, и Конан мог поклятся,
что она не увидит его! "От него будет мало проку, когда мы возьмем эту
груду мяса в горы. Он умрет с голоду через неделю, если не
сломает себе ногу или шею наезднику скорее."
   "Я это знаю, Конан."
   "Тогда зачем он нам вообще нужен?"
   "Нас ждет долгая дорога по равнине , прежде чем мы достигнем гор.
Если бы мы взяли горных лошадей, мы добрались бы туда позже. А
временем мы возможно не располагаем.
   "Кроме того, горные лошади слишком много расскажут посторонним о
цели нашей путешествия. Нас будут преследовать и безусловно на
равнинных скакунах, надеюсь ты не сомневаешся в том, что за нами
следят?"
   "Мне кажется, что вон тот торговец фруктами - и не смотри, во имя
Эрлика! - тот же человек, что и художник , шедший за нами вчяера."
   "Ты мне ничего об этом не говорил."
   "Кром! Я не думал, что тебе это надо говорить!"
   Раина вспыхнула. "Ты ничего от меня не скрываешь?"
   "Я не настолько глуп. Ты можешь не знать Аграпур, но ты будешь
драться рядом со мной, пока поручение вельможи не будет выполнено!"
   "Я признательна тебе, Конан."
   "Каким образом, мжно я спрошу?" ухмыльнулся он.
   Краска стала гуще, но она засмеялась. "Ты можешь спросить. Я не
клянусь отвечать." Она посерьезнела. "В следующий раз вспомни, то, что
я знаю об Аграпуре, я знаю от Мишрака. Все, чему ты меня можешь
научить, мне нет необходимости учиться у лорда шпионов!"
   "Теперь я буду слушать это. Я бы стал учить даже змею или паука,
чтобы избавитьих от необходимости учиться у Мишрака."
   Раина приблизилась и сжала массивное плечо Конана. Ее хватка по
силе была сравнима с мужской, но каждый мужчина узнал бы женские
пальцы.
   Они прошли молча по улице еще сотню шагов. Наконец Конан поднял
бутыль с водой, отпил немного, отряхнул пыль с губ.
   "Я готов поставить свое годовое жалованье, что Мишрак хочет нас
использовать, как наживку," сказал он. "А что ты думаешь?"
   "Примерно тоже," ответила Раина. "Мне было бы гораздо легче, если
бы Иллиана не была так определенно настроена на схватку с Еремиусом.
Она не просто хочет уничтожить опасность , связанную с Драгоценностью
Курага, который она ищет. Она хочет отомстить за свои перенесенные
страдания в его руках." Ее тон говорил о нежелании уточнять.
   "Если твоя повелительница собирается присоединиться к нам и
сыграть рль крючка, было бы лучше если она смогла управлять лошадью.
Это не вечерняя прогулка по саду."
   "Моя госпожа - наездница лучше, чем я. Вспомни, Боссония
большей частью горная страна." Это объяняло ее широкую походку, так
приятную для глаза Конана.
   Голос Раины потвердел. "Кроме того, ее отец был крупным
землевладельцем. Он держал больше лошадей, чем я видела, с тех пор ,
как я спустилась с гор." Ее голос намекал Конану об истории, которую о
был бы рад услышать.
   Конан нашел эту тему приятной для них обоих. "Объединенные
Драгоценности уже не будут опасны? Возможно, они будут сохраннее по
одиночке."
   "Иллиана не злодейка!" бросила Раина.
   "Я не сказал, что сомневаюсь в ней," ответил Конан. По крайней
мере он сомневался в ней не больше , чем во всяком другом колдуне ил
идаже меньше. "Я думал о других колдунах или о простых ворах. Хорошо,
когда у нас будут Драгоценности, они будут нарывом на заднице Мишрака,
а не нашей!"
   * * *

   "Сссссс! Ранис!" прошептал Якоуб.
   "Тамур!" Охранник называл его по имени, под которым Якоуб имел с
ним дело.
   "Потише, пожалуйста. Ты один?"
   Ранис пожал плечами. "Только один человек. Я едва смог добраться
до этого сектора один не вызвав подозрений."
   "Достаточно верно." Якоуб мельком изучил компаньона Раниса. Не
дав ему возможности сбежать или позвать на помощь, он вряд ли будет
представлять боьшую опасность, чем его хозяин.
   "Так что тебя привело сюда, Ранис? Я уже знаю , что ты
провалился."
   Ранис не смог скрыть своего удивления. Он имел достаточно
благоразумия не спрашивать, как об этом узнал Якоуб. На самом деле он
пдозревал, что ему не нужна помощь Хоума, чтобы узнать, что стычка в
аллее Сектора Шорников закончилась семью трупами.
   "Я хочу попробовать еще раз. Моя честь этого требует."
   Якоуб проглотил разгромные слова по поводу чести того, кто
сбегает оставляя своих товарищей подыхать. Вместо этого он улыбнулся
своей самой очаровательнй улыбкой. "Это хорошо говорит о тебе. Как ты
думаешь, что тебе еще нужно будет, чтобы еще раз посмотреть в лицо
Циммерианца? Вспомни истории, ходящие поулицам, что всякий
столкнувшийся с ним обречен на смерть."
   "Я могу этому поверить. Я дважды видел его бой. Но клянусь веми
богами, нет непобедимых варваров! Даже если это так, он оскорбил моего
лорда и меня дважды!"
   Так Ранис имеет достаточно чести, чтобы понять, когда его
оскорбляют? Жаль, что ее недостаточно, чтобы умереть со своими
товарищами, избавив таким образом Якоуба от лишней работы. Это было не
опасно, за исключением непредвиденностей, но они существуют вегда.
   Частью маскировки Якоуба как хромого ветерана был посох с него
высотой. Единственный удар разнес горло компаньона Раниса прежде чем
он понял, что перед ним вооруженный противник.
   Палка очертила дугу, в попытке Якоуба подкосить противника. Ранис
высоко подпрыгнул и приземлился с незащищенной стороны левой Якоуба.
Или по крайнее мере он так думал. Посох казалось влетел на его путь и
путь его сабли. Клинок вошел в дерево, встретил сталь и отлетел. До
того как Ранис смог его восстановить, один конец посоха опустился на
висок. Он зашатался, рука , державшая шпагу разжалась, но в безумстве
он поднял руку еще раз , чтобы защититься.
   Он был слишком медлительным , чтобы остановить вылитый из свинца
конец посоха, пробивший череп точно между глазами. Ранис упал назад,
будто пырнутый волом, ударившись о стену и скользнув по ней вниз,
чтобы безжизненно опуститься в грязь заднего двора таверны.
   Компаньон Раниса уже умер и не нуждался в добитии. Нагнувшись
поочередно к каждому телу, Якоуб закрыл глаза и вложил им в руки
оружие. Это был долг чести. Кроме того, для любого невнимательного
глаза, будет казаться, что они умертвили друг друга во время милой
ссоры.
   Сомнительно, чтобы Мишрак что-нибудь заподозрил, когда до него
дойдут слухи. К тому времени, однако, тела дойдут до такой кондиции,
что вряд ли скажут много не владеющему магией. Не менее важно для
Якоуба, чтобы было некоторое расстояние между его возвращением в горы
и его местной работой. Его спасение отца Боры должно обеспечить ему
встречу как героя, или по-крайней мере, освободить от излишних
вопросов.

   "Вы знаете, что делать," сказал Конан четверым кочевникам. "У вас
есть какие-нибудь вопросы, не касающиеся сроков вашей оплаты?"
   Мужчины ухмыльнулись. Старший пожал плечами. "Дело не в этом. Но
- мы не можем убить тех, кто спер ваши вещи?"
   "Тот, кому я сейчас служу, требует живых пленников, которые могут
сообщить ему то, что он хочет."
   "А", сказал мужчина облегченно. "Тогда ты вырос не слабым,Конан .
Те, кто живы , все же могут быть убиты после всего. Как ты думаешь,
позволит нам это твой хозяин?"
   "Я передам ему все, что позволят мне боги," ответил Конан. "Чего
нибудь еще не хватает?"
   "Эта пища для городских жителей, а не для мужчин." сказал самый
молодой. "Но я не думаю, что она превратит нас в слабых женщин за
несколько дней."
   "Нет. И если вы потребуетесь дольше, я прослежу, чтобы у вас была
нормальная пища. Клянусь тем, что известно, но я не могу произнести!"
   Кочевники кивнули в знак уважения, Конан отвернулся и вывел
заинтригованную Раину из конюшни. Во дворе , между конюшней и домом,
она недоуменно повернулась к нему.
   "Они - Хирканианцы?"
   "Твои зрение улучшается с каждым днем."
   "Мне кажеться, они скорее ограбят нас, чем будут охранять."
   "Не они и никто из их племени. Мы связаны кровью."
   "У Хирканианцев таковы обычаи, или я ослышалась?"
   "Нет, ты не ослышалась."
   К большому облегчению Конана, Раина не стала развивать тему. Его
война против Культа Рока в союзе с племенем была не для ушей того, что
может передать это Мишраку.
   Раина прошла по двору даже прямее, чем обычно. Когда они
поднимались по лестнице, Конан услышал позвякиванье ее кошелька.
   "Сколько у тебя осталось?" спросила она. "Я была бы более
счастлива, если бы мы приобрели горных лошадей."
   "Мишрак сказал, чтобы мы нашли их в гарнизонах."
   "То есть у него есть свои люди там? Вполне вероятно. Я скорее бы
предпочла иметь другой выбор, не приближающий нас к гарнизонам. Если
там есть люди Мишрака, почему бы там не быть и людям Хоума?"
   "Справедливо, Конан"
   "Я все еще жив, Раина. Я всегда считал , что быть живым приятнее,
чем мертвым. Если Мишрак потратит еще немного золота, нам не придется
проливать кровь. Скажи это своей госпоже, если у нее есть уши!"
   Они подошли к дверям ее комнаты. Золото Мишрака купило им не
только лошадей и обмундирование, но и отдельные комнаты в лучшем
постоялом дворе Аграпура. Наверняка их враги уже знают о их
присутствии, хотелось бы надеятся , что не предпримут никаких
действий. Между караульными и внутренней стражей ничего не могло быть
предпринято без потасовки.
   Зачем атаковать медведя в его берлоге, когда ты знаешь, что он ее
скоро покинет?
   "Спокойной ночи, Раина." Она повернулась , чтобы открытьдверь.
Как всегда, кровь забурлила в Конане от пкачивающихся грудей и бедер,
длинного грациозного изгиба спины и ног. Однако хозяин не требовал,
чтобы мужчина спал один-
   Раина сжала его руку и провела его через дверь. Закрыла ее и до
того как он успел раскрыть рот, подняла тунику над головой. Верхний
склон ее грудей был покрыт редкими веснушкаи; их твердая полнота
казалось взывала к мужским рукам.
   Кровь Конана больше не бурлила. Она замерла на грани вскипания.
   "Ты пожелал мне звучного сна, Конан. Так иди сюда и давай его
разделим. Или я должна раздеть тебя как себя? Предупреждаю тебя,
если я буду вынуждена сделать это, я буду слишком слаба для
постельного спорта-"
   "Ха!" сказал Конан. Его руки обняли ее и подняли над полом.
Желание бушевало в нем, тоже он чувствовал в ней. "Если ты хочешь быть
усталой, я устрою тебе самую шумную ночь в твоей жизни.



   Часть пятая

   "Именем Митры , войди," сказал Иврам. Заскрипели долго не
смазываемые петли, когда священник открывал дверь Боре. Бора
последовал за Иврамом внутрь. В центре зала каменный очаг готовил
Ивраму пищу. Острый запах щекотал ноздри Боры будто самый аппетитный
запах испеченного хлеба и жаркого. Они сразу напомнили Боре, что он с
утра не съел ни кусочка.
   Вокруг очага были набросаны овечьи шкуры и половики с простыми,
но искусно выполненными рисунками. Коврики висели и на стене над
богато вырезанным сундуком. На крышке сундука фигера Митры с глазами
из янтаря и кораллов.
   Из двери в соседнюю комнату выплывали звуки флейты. "Племянница"
священника Мариам играла для ночных посвящений и для всего, что можно
было ожидать во время этой ночи. Немногие могли ее назвать племянницей
без улыбки, по крайней мере, когда не было Иврама. Многие подозревали,
что она научилась игре на ффлейте в тавернах Аграпура.
   "Присаживайся, сын Рафи," сказал Иврам. Он пхлопал в ладоши и
флейта умолкла. " Матиам, у нас гость."
   " Женщина, поспешившая из внутренней комнаты, была раза в два
меньше по размерам и младше по возрасту, чем Иврам. Она несла медный
поднос, покрытый куском вышитого холста, наполненный медовыми
пирожками и кусками копченого ягнятины. Она грациозно нагнулась
перед Борой, нарочно позволив платью открыть шею и горло. Шея была
гибкой, темно розовое горло твердое. Бора почувствовал желание,
отличное от голода.
   "Вина?" спросила Мариам. Ее голос был богатым и бархатным.
Интересно, это еще одно исскуство, которому она научилась в тавернах
Аргапура. Если так, она ппрекрасно научилась.
   "Прости меня , если я кажусь неблагодарным к твоему
гостеприимству," с трудом произнес Бора. "Я нуждаюсь в мудром
советчике как никто другой."
   " Мои уши раскрыты, а мое сердце готово служить тебе," сказал
Ивврам. Во рту другого священника ритуальные слова могли прозвенеть
глухо. Произнесенные Иврамом внушали доверие. Деревни вокруг его
алтаря прощали ему обжорствои племянницу и простили бы ему гораздо
больше, потому что он слушал. Иногда он давал советы, но чаще всего,
просто сознание того , что тебя слушают помогало тем, кто приходил к
нему.
   "Я знаю секрет горных демонов," сказал Бора. "Пока мне никто не
верит. Некоторые называют меня ненормальным, другие лжецом. Некоторые
поклялись пустить мне кровь, если я не прекращу их пугать.
   "Они говорят, что не хотят пугать своих женщин и детей, но я
видел их лица. Они думают, что если не знают в чем опасность, она
обойдет их стороной!"
   "Они глупцы," сказал Иврам. Он засмеялся, так , что запрыгала
челюсть. " Их также не волнует, что мальчик храбрее их."
   "Значит вы мне верите?"
   "Что-то бродит по горам, испуская нечистоты и дьявольскую магию.
Любое знание об этом больше, чем мы имели до этого." Он взял пирожок
между большим и указательным пальцами. За два укуса он исчез.
   Бора посмотрел на поднос и обнаружил, что он уже наполовину пуст.
"Мариам, я буду признателен за вино."
   "Рада вам услужить," ответила она. От ее улыбки у Боры
закружилась голова, будто он уже осушил кружку вина.
   Теперь, когда Бора нашел человека, готового поверитьему, он не
верил в свою удачу. Не мог он набраться смелости дляя рассказа , не
подкрепив себя хорошей дозой вина.
   Иврам не следил за количеством выпитого ни им самим, ни гостем.К
моменту, когда вторая кружка наполовину опустела, Бора не просто
рассказал всю историю. Он начал удивляться почему он раньше нерешался
ее рассказать. Мариам смотрела на него широкими, почтительными
глазами. Он никогда не мечтал, чтобы такая женщина так смотрела на
него.
   "Если ты видел хотя бы половину того, что ты сей ча с рассказал,
мы в большей опасности , чем я смею себе рпедставить," наконец
произнес Иврам. "Я почти понимаю тех, кто не хотел тебя слушать. Ты
рассказывал кому-нибудь не из деревни? Я думаю это не только наш
секрет."
   "Я - действительно, есть один. Не то чтобы совсем не деревенский,
хотя он и пришел из Аграпура-" Теперь вино скорее запутывало язык
Боры, нежели развязывало его. Кроме тго, у него не было желания
рассказывать о не девической привязанности своей сестры к Якоубу.
   "Это погонщик Якоуб, не так ли?" мягко сказал Иврам. Не поднимая
глаз от пола, Бора кивнул.
   "Ты ему не доверяешь?" Бора покачал головой. "Кто еще на твой
взгляд, мог бы выслушать тебя и передать твою истрию в Аграпур?
Солдаты Мугра-хана арестовали твоего отца. Они бы не долго тебя
слушали.
   "Друзья Якоуба вряд ли занимают высокие посты. Все же они не
должны быть людьми Мугра-хана. Якоуб твоя лучшая надежда."
   "Он может оказаться единственной!" почти прокричал Бора. Вино в
почти пустом желудке вскружило ему голову. "Кроме богов, конечно."
добавил он поспешно, вспомнив , что он в доме слуги Митры.
   "Боги не скажут нам спасибо если мы жбудем сидеть как камни на
склоне горы и ждать, когда они нас спасут," сказал Иврам. "Якоуб
кажется лучше чем те, которые ищут только повстанцев, когда они
должны искать колдовтво. Возможно он будет не достаточно хорош, но-"
   "Ирам! Быстрее! На юге! Горит демонский огонь!"
   Закричала Мариам Голосом, наполненным ужасом. Она стояла в
дверном проеме , уставившись в ночь. Бора встал рядом, заметив, что
теперь темно-розовое лицо приняло цвет козьего молока.
   Изумрудный огонь поднимался по склонам Повелителя Ветров.
Казалось этот гигант потонул в жмжоре огня. В любой момент Бора ожидал
увидеть, как снежная шапка расплавится и стекет в ночь бурным зеленым
потоком.
   Иврам обнял Мариам и что-то прошептал ей. Наконец молча она
положила свою голову ему на плечо. Он смотрел вдаль на дьявольские
огни. Боре казалось, что он сморит еще дальше, в другой мир.
   Наконец он заговорил с тоном пророчества. Несмотря на количество
выпитого, Бора вздрогнул от его лов.
   "Это свет нашего рока. Бора, я присоединю мои слова к твоим. Нам
надо приготовиться к самому худшему."
   "Я не могу возглавлять деревни!"
   "Ты не можешь или не будешь?"
   "Я буду, если они меня послушают. Но я лишь мальчик!"
   "Ты горадо более мужчина, чем те, кто не будет тебя слушать.
Запомни это, говори также, как ты делал это сегодня, и мудрые будут
слушать."
   Благородные порывы пронеслись через сознание Бары. Неужели Иврам
хотел сказать, чтобы он оставался пьяным , пока не пройдут демоны?
Идея ему понравилась, однако он сомневался, что в деревнях найдется
столько вина!

   Еремиус вознес руки к ночному небу, будто заклиная звезды
свалиться на землю. Звезд не было видно ни из долины, ни сквозь
изумрудный туман, окутывавший Повелителя Ветров.
   Снова и снова устремлялисьего руки вверх. Снова и снова он
чувствовал, как мощь Драгоценности струится как пламя из них. Если он
мог высвободить столько энергии с одним камнем, чтобы он мог сделать с
двумя?
   Сегодня он сделает шаг в сторону обладания обоими. Большой шаг,
так как сегодня ночью Трансформированные выйдут за пределы гор, чтобы
нанести глубокий и широкий удар.
   С небес скатился гром, отразившийся в стенах долины. Земля под
ногами Еремиуса задрожала.
   Он глубоко вздохнул и с крайней неохотой укротил мощь, которую
вызывал. Зрение , обостренное Драгоценностью, позволяло ему различать
выбоины и неровности стен долины. Когда-нибудь он превратит их в руины
и щебень, чтобы показать миру свою мощь, но не сегодня.
   "Господин! господин! Послушайте меня!" Это был капитан
караульных.
   "Тихо!" повелительный жест содержал угрозу.
   "Господин! Ты нагоняешь на людей страх! Если они должны будут
следовать за Трансформированными-"
   "Страз? Страх? Я покажу тебе страх!" Еще один взмах. Посох
Еремиуса прыгнул ему в руку. Он поднял его, чтобы ударить капитана и
превратить его в кучку золы.
   Снова он глубоко вздохнул. Сноа он вынужден был укротить свою
мощь. Почти безумные его человеческие воины играли свою роль во всем,
что он делает, пока он не заполучит второй камень.
   Трансформированные могли дейтвовать, только когда Еремиус
бодрствовал, чтобы ими командовать. Когда он спал, они тоже спали. И
тогда люди, связанные заклятьем, должны были охранять и заготовлять
пищу как бы плохо они это не делали.
   С двумя драгоценностями, каждый подобный Еремиусу мог командовать
самыми прекрасными солдатами, не затронув их разума. Располагая одним
он был вынужден превратить их в тупиц.
   Тысячное проклятье сверкнуло в его мозгу. Его посох затанцевал в
воздухе, нарисовав причудливую картину между ним и капитаном.
Появилась обнаженная и лишенная всякой магии Иллиана. Скорее это была
ее молодая сущность, готовая принять мущчину, тогда как настоящая
Иллиана никогда не имела ( хотя и не потому, что этого не хотел
Еремиус(.
   Посох задрожал. Образ Иллианы открыл рот и закрыл глаза. Ее руки
обросли ногтями, которые начали кружиться в поисках мужчины, который
должен быть рядом.
   По команде Еремиуса видение все , что он когда либо видел или
представлял делает женщина в приступе похоти. Затем видение миновало
похоть и вступило в царство крови и разврата, превышающего воображение
большинства ужчин.
   Они превышали и возможности капитана. Он начал облизывать губы
при виде похоти. Затем пот покрыл его лицо, кроме губ. Под потом лицо
побледнело.
   Наконец, его глаза закатились, и он рухнул на землю. Он лежал
бесчувственный, будто Еремиус действительно поразил его посохом.
Еремиус взмахнул палкой, на этот раз , чтобы привести капитана в
чувство, а не наоборот. Воин поднялся качаясь на колени, рыгнул, дико
оглянулся в поисках видения, и поцеловал землю у ног Еремиуса.
   На мгновение Еремиусу показалось, что мужчина получил достаточно
страха.
   "Иди и пошли своих людей вверх к устьжю долины," сказал Еремиус.
"Им должно быть приказано удерживать ее, пока не пройдет последний
Трансформированный. Потом они должны найти табун."
   Люди в отличие от Трансформированных не могли обходиться без еды
несколько дней. Им необходимо было питаться, пока она не достигнут
населенных ферм. Для этого сгодятся лошади, лишенные магией запаха,
чтобы не возбуждать аппетит у Трансформированных.
   "Я ухожу в повиновении, Господин Драгоценности," сказал капитан.
Несмотря на свой страх, он мягко растворился в темноте. Или возможно
именно он дал ему крылья. Впрочем, Еремиуса это мало волновало, пока
тот повиновался.
   Когда же наступит тот день, когда он услышит:"Я ухожу в
повиновении, Господин Драгоценности,"от воина достойного носить это
звание! Такого как Старший Капитан Хадьяр или даже его послушный сын
Якоуб.
   Мысли о тм, что этот день приходит, не успокаивали Еремиуса.
Наказание только образа Иллианы, напоминало ему , как далеко ему
надо идти.
   Пусть будет так. Только глупец побоится развернуть свиток, еще
больший отбросит тайнопись!
   Еремиус мысленно пробежался вверх и вниз по долине, погруженную в
тишину, более полную, чем в гробнице.
   Иди вперед. Иди вперед по приказу твоего хозяина. Иди вперед и
ищи добычу.
   Трансформированные двинулись вперед. Ветер гнал перед ними вонь
мертвячины, которая сгущалась что стала казаться живой, ощутимой
материей. Заклятье Еремиуса создавало вокруг него пузырь чистого
воздуха, в который он добавил запах любимого мыла Иллианы.
   Трансформированные возвращались. Они ступали неуверенно,
спотыкались и казалось, готовы упасть. Так пожелал Еремиус, когда они
находились вблизи. Разнузданные и отпущенные на свободу,
Трансформированные могли обогнать скакуна в галопе.
   Красные глаза и чешуя отбрасывали изумрудные блики. Они
вспыхивали то там, то здесь на остриях дубинки, свисавшей с
веревочного пояса или от медного кастета, скрывавшего когтистую лапу.
Даже после Трансформации, Трансформированные не были похожи дру на
друга. Некоторым хватало достаточно ума, чтобы выбрать и владеть
оружием. Другим либо не хватало ума, либо они слишком гордились
обширностью своей новой мощи.
   Наконец Трансформированные удалились в ночь. Еремиус произнес
слова, которые перенесли заклятье контроля в посох. Через несколько
дней ему будет ненужно использовать магию, кроме непредвиденных
ситуций.
   Даже если такое и произойдет, один Камень тоже неплохое оружие в
руках такого колдуна, как Еремиус. Те кто в этом сомневался мог узнать
нечто иное, хотя вряд ли они выживут, чтобы воспользоваться этим
уроком.




   Часть шестая

   На западе подножье Ибарских Гор сливалось с горизонтом. Где-то
среди них начинала свой путь река Шимак. В горах она то текла
стремительным потоком, то широко разливалась. На равнины Турана она
попадала уже рекой. Здесь было полпути до места ее слияния с Ибарской
рекой. Уже теперь ее ширина и глубина требовали переправы.
   Управляющий паромом подал сигнал медным горном длинной с руку
Конана. Три раза хриплый звук пронесся над бурлящими водами. Три раза
оседланные животные вращали своими глазами и жевали удила.
   Раина слезла, оставив Конану заботу о седле. Иллиана осталась в
седле, глаза остановившиеся начем-то только ей видимом. Не
присмотревшись пристально , человек мог принять ее за ненормальную.
Однако приглядевшись он не посмел повторить это.
   Она управляла лошадью так хорошо, как пообещала Раина, и
выполняла немного своих обязанностей. Никто бы непосмел назвать
общество колдуньи приятным для Конана, но Иллиана была более, чем
приемлема.
   Конан никагда до этого не встречал более миловидных колдунов!
Одевалась она будто не сознавая этого, но под грубой походной одежкой
пряталось привлекательная женщина.
   Привлекательная женщина, магия которой требовала от нее
сохранять свою девстенность даже в возрасте, когда можно иметь
взрослых дочерей. Она поступила мудро, взяв с собой другую женщинй -
не девственницу.
   Действительно, Раины было более, чем достаточно для любого
мужчины. После первой ночи с Раиной Конан с трудом думал о Иллиане,
как о женщине. Сомнительно, чтобы это было целью Раины, что мало
волновало Конана.
   На расстоянии трех сотен шагов паром оставил дальний берег и
начал пересекать Шимак. Назвав эту посудину баржей, Конан оскорбил бы
любую баржу в кишащем ими порту Аграпура. Платформа в центре парома
позволяла людям стоять отдельно от их скотины и багажа. По бокам
посудины двое рабов управляли веслами.
   Позади Конана сгрудились другие пассажиры - крестьянская семья,
нагруженная корзинами, странствующий коробейник с мулом и рабом,
полдюжины солдат под руководством сержанта со шрамом. Крестьяне
казалось не могли купитьсебе куска хлеба, не говоря уж об оплате
переправы, хотя возможно они продадут свои корзины.
   Паром тащился через реку, пока наконец его нос не заскрипел по
прибрежной гальке. Конан запрыгнул на сходни, которые прогнулись под
его массой.
   "Проходите леди. Мы слезли первые , но можем опоздать , если не
поторопимся!"
   Раина не нуждалась в поторапливании. Она помогла слезть с коня
своей госпоже, затем повела лошадей на паром. Он имел две палубы, одна
из которых могла выдержать слонов, и тем более лошадей.
   Конан стоял на помостках, пока Раина не разместила все пять
лошадей. Никто не пытался оттолкнуть его, не было и необходимости
вытаскивать саблю. Толщина его рук, скрущенных на широкой груди и
неморгающий взгляд ледяных глаз из-под черных бровей укрощала даже
солдат.
   Иллиана присела под тентом. Конан и Раина встали на открытой
площадке. Солдаты и коробейник оценивающе оглядывали Раину.
   Конан надеялся , что они ограничатся наблюдением. Он и женщины
путешествовали под видом купеческой вдовы, ее младшей сестры и бывшего
капитана охраны купеческих караванов. Такой обман вряд ли бы мог
объяснить пролитие Раиной крови наиболее докучливого парня.
   Крестьяне и коробейник присоединились к компании Конана. Двое
матросов подняло сходни для скота на борт. Затем на помост ступили
солдаты, ведя за собой лошадей. Хозяин раскрыл рот в ужасе и стал
бледнее мутной речки.
   "Именем богов , только не это! Не все! Паром не выдержит,Сержант
прошу вас!"
   "У меня нет ушей для просящих," прорычал сержант. "Вперед ,
мальчики!"
   Конан спрыгнул с платформы. Доски на палубе затрещали будто от
удара камня выпущенного катапультой. Он приблизился к краю палубы и
положил ногу на один конец пассажирского трапа. Нога сержанта
находилась на другом конце. Он только немного уступал Конану в росте,
но был так же широк.
   "Сержант, хозяин знает, сколько может принять его паром."
   "Хорошо. Ты можешь сойти. Только ты и скотина. Не леди. Мои
ребята и я знаем, как позаботиться о них. Правда?"
   Крепкий, похотливый хор согласия изрыгнул язвительные
Циммерианские проклятья. Конан раздвинул руки шире.
   "Сержант ты хорошо плаваешь?"
   "Что?"
   "Возможно тебе необходимо поупражняться, до того как ты
перегрузишь паром."
   Конан подпрыгнул, взлетев на половину своего роста. Он
приземлился на трапе. Сабля сержанта не могла его достать , но это
ничего не значило.
   Трап изогнулся как змея. Сержант взмахнул руками, пытаясь
устоять. С мощным всплеском его голова врубилась в воды реки. Был
достаточно мелко, чтобы он приземлился, болтая ногами в воздухе.
   Конан отбросил трап от парома, чтобы не позволить солдатам
оказать помощь. Затем он нагнулся, схватил сержанта за лодыжки и
покачал пока он не откашлял всю воду, которой он наглотался.
   Когда кашель сменился проклятьями, Конан опустил сержанта вниз.
"Тебя надо еще поучить. Младшая сестра моей леди будет рада поучить
тебя, если ты не хочешь быть с ней вежливым. Только плавание и ничего
больше-"
   К проклятьям в адрес Конана добавились в адрес "младшей сестры".
Циммериец нахмурился.
   "Сержант, если я не исправлю твои манеры водой, мне придется
попробовать сталью. Кстати, ты хочешь с нами пересечь реку или твои
солдаты нуждаются в тебе, чтобы сменить штанишки-?"
   Сержант изрыгнул последнее проклятье и полетел в воду. На этот
раз он умудрился приземлиться на ноги . Наконец , неспособный больше
ругаться он взобрался на пирс. Солдаты помогли встать, глазея на
Конана.
   "Хозяин , я думаю нам пора отчаливать," сказал Конан.
   Хозяин, еще более бледный, энергично закачал головой. Он махнул
барабанщику с центральной палубы, который поднял колотушку и начал
отбивать ритм для рабов. Заскрипела и застонала галька под паромом, он
снова был на плаву.

   По сравнению с паромом даже улитка имела крылья. Пока они
достигли середины реки Конан мог бы съесть обед и залить его элем,
достойным смакования.
   Хозяин стоял на платформе, переводя взгляд с рабов на удаляющийся
берег с сыплющими проклятьями солдатами. Он бледнел и бледнел. Может
заболел?
   "Хай, ха, хо, хей!"
   Раздались с носа безумные звуки. Конан обернулся и увидел как
исчезло одно из управляющих весел. Матрос содрал одежду и собрался
плыть за ним, но оно исчезло прежде, чем он успел прыгнуть.
   "Вендианский тик," сказал хозяин, будто слова были проклятьем.
"Тяжел как железо и тонет так же. Плохой сегодня день. Нам необходимо
развернуться на середине реки и сделать нос кормой. Я надеюсь вы не
слишком торопитесь."
   В его слован не было ничего кроме здравого смысла. Однако странно
звенели в ушах Конана. Так как он не мог это назвать, он смотрел как
хозяин поспешил на нос, позвать на помощь.
   "Сколько мы здесь проторчим из-за того, что у какого-то моряка
трясутся руки?" бросила Иллиана.
   "Столько сколько необходимо, чтобы развернуть эту пьяную
свинью-паром," сказал Конан. "Как долго это продлится один бог занет.
И может хозяин парома. Лучше не смотри на меня , я не моряк."
   "Возможно, но ты можешь спросить хозяина?"
   "Как хочешь."
   Конан повернулся и направился к носу, где хозяин и два помощника
боролись с легким яликом. Раина положили кисть на его руку , будто в
приступе страсти. Она горячо , но не слышимо для чужих ушей,
прошептала :
   "Будь осторожен, Конан. Я бы пшла с тобой, но спина Иллианы
нуждается в большей охране."
   "Это так. Но от кого?"
   "Я не знаю. Но что сказал хозяин - Я редко слышала речь, которая
бы пахла большей практикой. Он говорил как старый попрошайка, который
просил милостыню на одних и тех же ступенях храма двадцать лет."
   "Может это случается каждую третью переправу," прорычал Конан.
"На этой плавающей куче дерьма все возможно."
   "Ненадо меня переубеждать!" шепот Раины стал еще свирепее. "Мне
надо знать, что ты не глупец."
   "Женщина , ты могла бы предупредить меня без оскорблений. Если
хозяин что-то задумал, мы его численно превосходим."
   "Как?"
   "Ты стоишь двоих, а что касается меня - " он пожал плечами. "Будь
судьей".
   "Ты великий Цимерийский дурачек-" начала Раина. Затем она мягко
рассмеялась. "Боги охранят тебя."
   "Нас всех, если у хозяина есть друзья на борту," сказал Конан. Он
несомненно понимал , какую помощь могут оказать солдаты. Итак, только
боги знают будущее и то , если священник скажет правду, что однако не
значит , что никто не знал , что лежит перед ним!
   Освободив саблю в ножнах, Конан прошел к хозяину на нос парома.

   Когда Конан подошел, двое уже спускали ялик на воду. Хозяин еще
бледнее наблюдал за работой. Наблюдая за хозяином, Конан заметил, что
руки того не удалялись далеко от ножа. Как не отводил он глаз от
крестьянской семьи. В свою осередь, крестьяне смотрели на хозяина, как
кошка на птичье гнездо. Туповатый взгляд, с которым они зашли на борт
, исчез.
   Конан почувствоал как потек по его спине пот. Раина справедливо
что-то заподозрила. Что-то было не так.
   Ялик плюхнулся в реку. Один помощник устанавливал весла, пока
другой привязывал лодку. Хозяин повернулся к Конану.
   "С двумя крепкими гребцами, ялик быстро развернет нас. После
этого мы сможем снова тронуться и поискать место, чтобы пристать.
   На обширных мелях вдоль обеих берегов Шимак протекало едва ли больше
воды, чем через запруду у мельницы. Здесь, на середине реки дело
обстояло иначе. Паром уже сильно снесло от пристани на противоположном
берегу.
   Ниже по течению берега становились круче и выше. Человеку,
приставшему там придется прилично карабкаться вверх ппрежде, чем он
достигнет уровня земли. В это время он мог стать легкой мишенью для
лучников на реке. Еще ниже , если память не изменяет Конану, лежали
пороги, чьи камни сейчас , в период низкой воды, выступают из воды, но
все же не безвредны для парома...
   Второй помощник спустился в ялик и взялся за весла. Хозяин нырнул
в тень под платформой. Он вышел с туго набитым кошельком в одной руке.
Накрытая капюшоном крестьянка шагнула вперед, подняв руки с просьбой о
милостыне.
   Конан выхватил саблю и поднял ее рукоядкой вверх. Они с Раиной
договорились, что это будет сигналом готовности к битве, но позволили
начатьее другим. Хозяин метнулся к краю парома, заталкивая на ходу
кошелек под рубашку. На краю он выхватил кинжал и прыгнул.
   В этот момент подпрыгнула и женщина. Капюшон упал назад, раскрыв
беззубое, с кряючковатым носом коричневое лицо, чью кучерявую черную
бороду , которая вряд ли могла принадлежать женщине. Длинный нож
выпрыгнул из-под покрывала в направлении Конана.
   Однако он попал в место, где только что стоял Конан. Прыжок назад
освободил его от опасности. Он подбросил клинок, который опустился
точно в руку, будто вырос там.
   С другой стороны раздавались хруст дерева и пронзительные
проклятья. Торопясь сбежать хозяин слишком легко прыгнул и слишком
тяжело приземлился. Одна нога прошла сквозь дно ялика.
   "Я надеюсь ты плаваешь лучше, чем сержант," проорал Конан. Пришло
время подумать о своих собственных оппонентах, трое "крестьян"
наступало с мастерством тренированных солдат.
   Не просто вытренированных, а натренированных для совместной
битвы. Конан понял из их движений и увидел в этом опасность. Троих
человек было недостаточно, чтобы с легкостью одолеть его, если вообще
одолеть. Это были смертники. Они могли долго держаться , умирая, чтобы
позволить своим друзьям расправиться с Иллианой и Раиной7
   Прежде всего, давайте расправимся с одним , а не двумя. Опять
Конан отпрыгнул назад, его сабля рассекла воздух, чтобы не подпустить
слишком близко преследователей. На большее он не рассчитывал: для
точного удара необходимо иметь твердую опору.
   Искрящая серая сталь делала свою работу. Трое дали свободу
движений Конану. Один попытался приблизиться, достав второй кинжал. В
отчаянной попытке отразить удар сабли Конана он поднял кинжал. Кинжал
вылетел, клацая и лязгая. Моментом позже воин осел на колени,
схватившись за свою бесполезную руку. Рассудок покидал его глаза
вместе с вытекавшей из тела кровью.
   Один из нападавших воспользовался смертью друга и проскользнул за
Конана, чтобы отрезать ему путь. Еще один присоединился к оставшемуся.
Попытайся Конан миновать первого, и у остальных хватит достаточно
времени, чтобы подоййти к нему сзади.
   Хорошая уловка против всех кроме Конана. Им следует получше
узнать горцев, прежде чем драться с ними, подумал он.
   Конан прыгнул к краю палубы, упал на весло. Глаза раба
округлились, руки разжались. Весло наклонилось, волочась свободно,
Конан уже переместил вес на соседнее. Воины , считавшие,что поймали
Конана, долго не могли поверить своим глазам. Приблизилась Раина,
прыгающая вперед, как охотящаяся львица. Ее меч разрубил череп
противника, а кинжал вонзился в кишки. Он беззвучно согнулся, слишком
быстро умерев, чтобы понять это. Конан вновь поднялся на борт, чтобы
встать позади Раины.
   "Оставь этих мне," закричала она. "Посмотри за Иллианой!"
   Неистовые вопли и топот копыт доносились с дальнегоконца палубы.
Донеслись проклятья, затем пронзительный крик Иллианы.
   Еще один достиг ушей Конана, когда он пробирался сквозь скот под
палубой. Он добрался до просвета во время , чтобы увидеть, как
"крестьянин" выпрыгнул за борт, спасаясь от коробейниковского мула.
Скотина безумно металось , потеряв в панике свой маленький разум. В
следующий момент паника могла бы распространиться на всех животных,
что для Конана и его леди было опасней, чем наемники Хоумы.
   Иллиана была прижата к стенке, поддерживающей платформу тремя
врагами. Конан мысленно проклинал ее за то, что она спустилась вниз из
относительной безопасности, и отдавал должное ее храбрости. Она опытно
держала длинный кинжал, близнец Раининого. Ее медленные движения мало
что могли сделать даже против одного, будь они способны подойти. Мул
служил прекрасным стражем. Мужчины боялись подойти на расстояние , где
их могли достать его копыта и зубы.
   Этот страх дал Конан время, которое он использовал. Один умер с
пробитой головой, так и не узнав, что за его спиной враг. Второй
развернулся, подняв саблю для защиты. Он был и подвижен и силен. Конан
знал , что имеет над ним преимущество, но следует остеречься.
   Встреча двух опытных воинов заставило мула отступить.
Последний мужчина нашел зазор и проскользнул в него. У него не было
сабли, но его два ножа танцевали с изящной уверенностью против
неуклюжих парирований Иллианы. Вероятно он играл с ней, пытаясь
испугать ее и посмотреть на ее животный страх и пот до того, как
отобрать у нее жизнь.
   Конан выругался и позвал Раину, не думая, что это принесет
пользу. Что-то, что Иллиана могла сделать с другой стороны-
   "Заколдую его?" прокричал он. "Или какой прок от твоей магии?"
   "Больший, чем ты смеешь поверить, Циммериец!" прокричала Иллиана.
Удачный блок отвел один нож от ее левой груди. Она вцепилась в другую
руку воина и держала ее с отчаянной силой.
   Конан знал, что ни ее силы ни ее отчаяния надолго не хватит. Если
что-то подведет ее прежде , чем он доберется-
   "Тогда , если это чертовски хорошо!-"
   "Оно - не быстрее, чем-ххххххххх!" мужчина вырвал свою руку.
Иллиана попыталась ударить его в пах, но он приподнялся , и она только
задела его бедро. Моментом позже одна его рука вцепилась в волосы,
когда другая приставила к горлу нож.
   В тот же самый момент меч Конана нашел жизнь его противника. Из
плеча и груди заструилась кровь, орошая и без того грязную одежду.
Мужчина не издал ни звука и не упал, лишь пошел шатаясь к Конану,
преграждая попрежнему путь к Иллиане, которую отделяло от смерти лишь
несколько ударов сердца.
   Когда нож коснулся горла Иллианы, на ноге обладателя ножа
затянулась петля из железной цепи. Он дернулся , чтобы освободиться от
нее, отеряв равновесие. Цепь еще больше натянулась, отбросив его от
Иллианы. Он поднял руку, пытаясь прикрыться. Меч Конана опустился на
нее. Отрубленная рука и кинжал упали на палубу одновременно.
   Иллиана стояла, вцепившись в стойку одной рукой. Другую она
прижимала к горлу, будто не могла поверить, что он не зияет отверстием
от уха до уха, ее нож валялся без внимания на палубе. Конан подобрал
его и вручил Иллиане.
   "Никогда больше не бросай клинок пока хоть один враг жив!"
   Она сглотнула комок и облизнула губы. Ее лицо заставило бы
назвать молоко ярко окрашенным, по бокам шеи пульсировали вены." Она
снова глотнула и упала в объятья Конана.
   Это был не обморок. Она пробормотала слова, которые не имели смысла
ни в одном известном Конану языке, и сжала его так, будто имела
железные руки. Конан освободил правую руку, а другой обнял ее, держа
ее как щенка или котенка.
   Под маской волшебницы лежала женщина, которой было необходимо
мужское объятие, чтобы обрести уверенность. Конану следует
остановиться. Отнять ее девственность будет своего рода кража, к
которой он относился с презрением, даже будучи свеже испеченным вором
в Заморе. Все же было приятно обнаружить в Иллиане больше
человеческого, чем он мог когда нибудь найти в колдуне.
   "Ладно," сказал он наконец. "Обнимать мужчин чем то схоже с
бросанием оружия. Лучше оставить это до тех пор, когда умрет наш
последний враг." Он мягко оттолкнул ее прочь, затем последовал за
цепью, идущей от ноги мертвеца к краю палубы, и посмотрел вниз.
   Один из рабов стоял на ципочках, выглядывая через край. Цепь была
достаточно длинной, чтобы использовать ее как оружие.
   "Мой друг," сказал Конан. "Я не знаю заслужил ты себе свободу или
сажание на кол." Судя по изможденному лицу раба и покрытой рубцами
спине, ему было все равно.
   Однако глаза на изможденном лице были подвижны. Как и голос.
"Хозяин был заговорщиком и я ему ничего не должен. Вы будете
определять свой долг мне, ты и твоя женщина."
   "Не я-" начала Иллиана возмущенно , потом рассмеялась. Она все
еще смеялась, когда появилась Раина, стирающая кровь с кинжала.
   "Те двое, что ты мне оставил, готовы. Один пока жив, если у тебя
есть к нему ворпосы. О , наш друг рассказывает правду о хозяине. Он
должен был присоединиться к битве, но в последний момент потерял
мужество."
   "Где он?"
   "Цепляется за жизнь на конце ялика," сказала Раина со злорадной
улыбкой. "Двое помощников выбросили его за борт и отплыли. Они были
еще достаточно далеко отберега, когда ялик затонул. Один из них мог
плавать. Я видела, как он забирался по склону."
   Конан пожелал солнечного удара, укуса змеи и жажды на веролемные
руки и зашагал вперед. Хозяин больше не был бледным, но красным ,
будто ошпаренный попыткой удержаться на веревке.
   "Во имя любви богов, не дайте мне утонуть!" умолял он. "Я не
могу плавать."
   "Боги не любят вероломство, как и я," сказал Конан. "И Лорд
Мишрак."
   Хозяин чуть не разжал руки. "Вы служите Мишраку!"
   "Я могу заставить его заинтересоваться тобой, если захочу.
Выбирай."
   "Имейте милость! Назвать мое имя Мишраку - убить меня и всех моих
родственников?"
   "Я погляжу как ты тонешь нже моргнув глазом," отрывисто сказал
Конан. "Твои родственники заслуживают большего. Скажи мне , что ты
знаешь о нападавших, и я возможно придержу свой язык."
   Для человека на последнем издыхании, хозяин умудрился рассказать
очень много за очень короткий срок. Оказалось, что действительно
Наемники были Лорда Хоумы. Он никогда не слышал о Мастере Еремиусе или
о Драгоценностях Курага. Не счел и Конан необходимым его просветить на
этот счет.
   Наконец хозяин начал повторятся . Конан втащил его заборт как
мокрую собаку. Когда он опустил беднягу, колени того тряслись. Конан
связал его руки за спиной его собственным ремнем.
   "Вы же поклялись -" начал хозяин.
   "Я ничем не клялся. Мне не нужны руки, чтобы отдавать приказы.
Все , что тебе нужно - язык, которому тебе стоит придать уважительные
очертания. Или я выкину тебя за борт и не беспокоить Мишрака работой
по выбиванию из тебя знаний."
   Хозяин опять побледнел и сидел неподвижный, как камень, наблюдая
как Конан развернулся и удалился.

   Прошло некоторое время, прежде чем они нашли безопасное место,
чтобы пристать к берегу. Хозяин едва мог говорить. Коробейника и его
мальчика казалось волновал лишь их бзбесившийся мул.
   "Чтоб вас демоны забрали!" в сердцах бросил Конан после их пятого
отказа помочь управлять паромом. "Неужели вы предпочитаете, чтобы ваша
драгоценная скотинка умерла от жажды или потонула на камнях?"
   Пока мы не будем уверены, что наш Лотус в полном порядке, можете
нас не звать." заявил коробейник.
   "Ну пожалуйста, леди," добавил мальчик в сторону Иллианы. "Если
вы волшебница, вылечите Лотуса. Мы не сможем заплатить вам много, но
без него нам будет плохо."
   Конан поборол в себе желание шлепнуть парня или выкинуть мула за
борт. Обоих спавла улыбка Иллианы.
   "Моя магия не из тех, что помогает животным," сказала она. "Но
моя сестра выросла среди лошадей, возможно она вам поможет."
   Конан отошел с проклятьями прочь, когда Раина опустилась на
колени, чтобы взять в обе руки левое копыто.
   Именно Массоуф, раб спасший Иллиану, принес им безопасность.
Освобожденный от цепей ключем, найденным Конаном в кошельке хозяина
(вместе с кругленькой суммой в золоте, в которой , как считал Конан ,
хозяин больше не нуждается), Массоуф придал своим товарищам
слаженность в гребле. С Конаном управляющим рулевым веслом силой, в
виду отсутствия знаний, они наконец врезались в берег немного ниже по
течению.
   "Мы тебе еще раз обязаны," произнесла Иллиана, вынырнув из-за
валуна в свежем одеянии. "Ты уже свободен. Можем мы еще что-нибудь
сделать для тебя? У нас нет проблем с золотом-"
   "Лучше не надо этого говорить так громко, моя леди," сказал
Массоуф. "Даже скалы имеют уши. Но если у вас есть золото, чтобы
истратить-" В первый раз казалось, что он утерял уверенность в себе.
   "Если у вас есть золото, я прошу вас принести его в дом Кимона,
что в Гале, и выкупить рабыню Дессу. Они запросят много за нее, так
как она очень жмиловидна. Но если вы освободите ее, я буду вашим
рабом, если я не смогу отплатить иначе."
   "Кем она тебе приходится?" спросила Раина. "Мы не то, чтобы не
желаем-"
   "Мы были обручены, когда - произошло то, что сделало нас рабами.
Было приказано продать нас поотдельности, чтобы каждый служил другому
залогом. В противном случае мы бы давно сбежали или умерли вместе."
   Конан услышал в его словах эхо своих собственных мыслей, когда он
был рабом. "Что заставило восстать тебя против своего хозяина на этот
раз? Если Десса и сейчас в рабстве-"
   "Если бы вы умерли, Капитан, я не намного дольше прожил. Все рабы
были бы казнены как повстанцы. Таков закон. Кимон скорее всего продал
бы Дессу, освобожденную от оков, в Вендию или вообще убьет ее. Он
выпря мился. "Я ничего не потерял присоединившись к вам."
   "Мишрак посылал нас сюда не для спаения рабынь," прорычал Конан.
   "Однако он не посылал вас, чтобы вас спасали рабы," дружелюбно
сказал Массоуф. "Но такова ваша судьба. Примите это как знак от богов,
Капитан."
   "Ты можешь принять это, как сигнал придержать свой язык," сказал
Конан, подняв один кулак. "Я гораздо ближе богов. Не бойся. Мы нанесем
визит в Галу и освободим Дессу. Мы даже заплатим за нее золотом твоего
хозяина." Конан потряс кошельком паромщика. "Если Кимон решит , что
этого мало, я приведу ему другие аргументы.
   "Но не надейся , что у тебя будет увеселительная прогулка после
Галы! Или я сообщу твое имя Мишраку , как препятствующего
осуществлению его планов!"




   Часть седьмая

   Они въехали в Галу, когда на западе полыхал закат. Три Монеты
,где работала Десса, молчаливо лежал, отгородившись от сада,
состоявшего из перепутанного кустарника, и улицы закрытыми ставнями.
Ответы проходящих селян направили их к Рогатому Волку в
противоположном конце деревни. Ноздри Иллианы расширились в
отвращении, когда она рассматривала второй постоялый двор.
   "Неужели это лучшее, на что мы можем рассчитывать?"
   "Может так, а может нет, госпожа," сказал Конан. Возможно слухи о
битве на пароме уже достигли Галы. Лучше было продолжать свой
маскарад, пока он не стал очевидно бесполезен.
   "ОТ чего это зависит?"
   "От того, насколько удобным вы найдете сон в открытом поле среди
овечьего дерьма. Рогатый Волк может предложить только свободную от
вшей солому, но-"
   "Ты лжешь! Ни одна самая мелкая вошьж не нашла приюта в моем
доме!"
   Широкая, напыщенная морда, увенчанная копной серых волос,
показалась из ближайшего окна. Женщина покачала Конану кулаком и
набрала воздуха для очередного обвинения.
   "Госпожа," прохладно произнес Конан. "Возможно овца окажет больше
гостеприимства. Дерьмо и все прочее, но они не назовут нас лжецами."
   Румянец сошел с ее лица от перспективы потерять клиентов.
   "Простите меня, мой лорд и леди. Я не хотела вас оскорбить. У вас
была бы холодная , жесткая постель среди овец. Клянусь я могу
предложить нечто более приятное."
   "Мы не лорды и не леди," бросила Раина. " Мы честные купцы,
знающие, что стоит вещь. А кроме того мы узнаем вошь, если увидим ее.
Так каковы ваши расценки?"
   Конан позволил Раине завершить сделку с присущей ей ловкостью. А
сам изучал деревню, особенно обращая внимание на дома, где могла
сидеть засада. И успел посоветовать Массоуфу прекратить ерзать.
   "Тебя запомнит вся деревня, даже до освобождения Дессы. Она не
простит тебе свое продолжающееся заточение."
   Широко разинутый в ужасе рот Массоуфа явно свидетельствовал, что
он как то об этом не подумал. На этот раз Конан произнес проклятья про
себя: слишком многим он был обязан Массоуфу.
   Наконец сделка состоялась. По ликующего лицу хозяйки Конан понял,
что что-то не так. Свободная от вшей солома все еще предлагала больше
комфорта, чем камни. Возможно, женщина знала, где находится Десса.
   Ели они свои харчи, но пить пришлось гостинничное вино, отдаленно
напоминающее виноградный, который принесли две женщины, годящиеся Пиле
в матери.
   В конце концов, Конан почувствовал, что больше не способен
оскорблять свой желудок, не оскорбляя своих хозяев.
   "Хозяюшка," позвал он. "В свое последнее посещение этих мест я
останавливался в Трех Монетах. Там танцевала прекрасная девушка по
имени Десса. Она носила одну розовую накидку. Стоило бы посмотреть на
нее снова."
   "Тогда тебе нужно посетить Лорда Ачмаи. Не то, чтобы он настоящий
лорд, но он действительно имеет поместье. Он давно приглядывался к
Дессе. Когда Мастер Кимон умер, он оставил так много долгов, что его
родственники были рады продать все, что можно. Десса переместилась в
поместье и только Митра знает, что с ней случилось."
   Конан проигнорировал странные звуки, донесшиеся от Массоуфа. "Что
за "поместье"? Последний раз я не видел здесь ничего подобного."
   "Возможно и так. Тогда это были только руины. Ачмаи привел их в
порядок. Даже в момент создания оно не могло быть так прекрасно.
Теперь Лорд Ачмаи вышагивает здесь, будто на самом деле один из
Семнадцати Наместников."
   На этот раз неестественные звуки издал Конан. Эта часть Турана
изобиловала старыми фортами лордов грабителей, которые наводняли
сельскую местность, пока первые короли не разрушили их. Время от
времени некоторые лордлинги давали взятку гувернатору, чтобы тот
разрешил им вернуться обратно.
   Вряд ли Ачмаи полезет на рожон. Тогда Мугра-хан послал бы на
поместье армию и палачей. А это бы не помогло ни Дессе, ни желающим ее
спасти.
   "Хорошо мне необходимо посмотреть чего стоит гостеприимство
Ачмаи," с сомнением сказал Конан. "Кто знает? Если он не держит камня
за спиной, возможно, я вернусь и поступлю на службу к нему, когда
госпожа и ее сестра будут в безопасности у своих родственников."
   "О, он неоткажется от такого крепкого парня, как ты," сказала
хозяйка, похотливо хихикая. "Как и женщины, которых он держит, могу
поспорить. Половина из его воинов годятся тебе в отцы."
   "Как ты можешь просто стоять и болтать тут, когда Митра только
знает, какие страдания может испытывать Десса?" вскричал Массоуф.
"Госпожа, вы обязаны мне- кххххх!"
   Массивная рука Конана сжала ворот туники Массоуфа, вторая рука
подняла его, болтающего беспомощно ногами в воздухе, на две руки от
пола.
   С сухим треском разорвалась туника и Массоуф тяжело ударился о
пол. Он уставился на Конана, но выражение Циммерианского лица
заморозило слова, готовые сорваться с его губ.
   "Пошел вон!" прорычал Конан. Массоуф поднялся на ноги и облачился
с быстротой, которая могла навести на мысли о пожаре. Женщины
последовали за ним, хотя и более спокойным шагом.

   Конан произнес только малую толику того, что хотел, и не тем
тоном. Но и это придало Массоуфу вид рекрута пойманного за кражей. В
конце концов юноша упал упал на колени, не чтобы попросить прощения,
просто у него подкосились ноги.
   Иллиана перевела взгляд с мрачного неба над головой на Конана.
" Интересно, стоит ли нам спасать Дессу."
   Массоуф подпрыгнул, прокричав. "Леди, именем всех богов-!"
   "Оставь богов в покое, как и нас", бросила Иллиана. "Так как,
когда я говорю "интересно" - значит я не буду этого делать. Я
использую свои мозги раньше, чем свой язык. Не думай, что у меня также
мало чести, как у тебя благоразумия!"
   "Что бы вы сделали, думай я иначе?" с трудом выдавил Массоуф.
"Превратили меня в лягушку?"
   "Скорее сделала бы тебя бесполезным для Дессы и любой другой
женщины," сказала Иллиана, недобро улыбнувшись. "Если бы ты тратил
меньше своей и так ограниченной мудрости на женщин, ты бы мог
использовать для других дел.
   "А сейчас замолкни. Ты вряд ли можешь помочь спасти Дессу. Имей
здравый смысл, чтобы не мешать нам. Теперь мне нужно отыскать одну
вещь в багаже. Я вернусь сразу, как только смогу."
   Конан сильно сомневался, что что-нибудь иное, кроме как затолкать
Массоуфа в мешок, заставит его замолчать. Тем не менее, он и Раина
заняли места, с которых они могли бы видеть друг друга, Массоуфа и все
подступы к Рогатому Волку. Кроме того, у них был быстрый и безопасный
путь в конюшню.
   В деревне погасли последние огни. Даже ночные птицы замолкли одна
за другой, найдя свои гнезда. В конюшне беспокойно переступала
лошадь.; другая тихо ржала.
   "Раина?"
   "Ты боишься за Иллиану?"
   "Она в комнате уже достаточно долго. Наша хозяйка может захотеть
уладить дело своими силами."
   "Ее силами и силами чьей армии, Конан? Я видела в доме только
женщин и прислугу. Иллиана не глупая. Одной хозяйки не хватит, чтобы
ее утащить-"
   Входная дверь со скрипом отворилась и появилась женщина. Она
двигалась скользящим шагом опытного танцора и покачиваясь, как женщина
знающая все о возбуждении мущчин. Она была с Иллиану ростом , но
немного стройнее в нужных местах, имела более светлую кожу и волосы,
спадавшие малиновым каскадом на покрытые веснушками плечи. Конан мог
рассмотреть их, так как на женщине было лишь короткое шелковое платье,
покрывавшее ее от грудей до пояса.
   Массоуф уставился будто на самом деле превратился в лягушку.
Наконец он закрыл рот и сделал шаг вперед, потянувшись к женщине. Ее
рука метнулась к его, и затем игриво отбила ее в сторону.
   "Давай, давай, Массоуф. ты так быстро забыл свою Дессу?"
   Массоуф сглотнул. "Нет. Но если она в Поместье, возможно я
должен. Ты поможешь мне забыть ее? Я - "
   "Массоуф, мой друг," опять сказала женщина. "Я сделаю лучше. Я
помогу ей сбежать от Лорда Ачмаи и его солдат. Она заслуживает-"
   "Хром!" прорычал Конан. Он окончательно узнал голос и не мог
поверить своим глазам. "Госпожа Иллиана, или мои глаза
заколдованы заодно с ушами ?
   "Конан я думала, ты не долго будешь под влиянием чар. Я не
представляю, чтобы Лорд Ачмаи обладал более острым зрением и
мудростью."
   "Скорее всего нет," сказал Конан. "Но зачем это нам?"
   "Конан , мы не знаем , что нас встретит в замке. Я сильно
сомневаюсь, что даже ты сможешь украсть от туда Дессу без посторонней
помощи."
   "Но это не значит, что твоя помощь будет лучше отсутствия
таковой. Еасли бы мне помогала Раина-"
   "О, мы обе будем помогать. Я пойду с тобой и использую это
очарование. Когда Ачмаи и его солдаты будут поражены им, ты найдешь и
спасешь Дессу. Раина и Массоуф будут ждать снаружи , чтобы при
необходимости помочь нам и прикрыть наше отступление."
   Раина открыла рот для протеста, но Массоуф заставил ее замолчать
, упав на колени перед Иллианой. Он обнял руками ее талию и уткнулся
лицом в гибкий живот.
   "Госпожа, госпожа, простите мое сомнение в вас! Простите меня-"
   "Я сделаю это быстрее и полнее, если ты прекратишь свой лепет и
встанешь как мужчина. Десса , после освобождения, будет нуждаться в
мужчине, а не в хныкающем ребенке." Массоуф медленно повиновался.
   "Я знаю об интригах похуже," сказал Конан. "Я пойду как солдат,
ищущий работу. Ты войдешь в замок, маскируясь под солдата. Или это
очарование будет держаться целый день?"
   "Нет, для этого мне нужно приложить дополнительные усилия, при
этом я не смогу совершить что-то иное,"допустила Иллиана. "Я не
использую для этого Драгоценность, по крайней мере, пока можно
##################################################################
Отдельная же Драгоценность должна отдыхать между заклятьями."
   "Оставляю магию тебе," сказал Конан, положив руки на рукоядку
меча. "А сейчас я лучше пойду посмотрю, где находится Замок. Если он
находится достаточно близко, я смогу за ночь изучить его и вернуться к
рассвету домой. Знай мы заранее-"
   "О, тебе не нужно беспокоиться, Конан." Улыбку Иллианы оттеняла
чувсвительность, которая вряд ли была вызвана наваждением.
   "Как это? Ты можешь читать мысли нашей хозяйки?"
   "Примерно так. Когда она заходила и спрашивала, что нам нужно, я
прочитала в ее мыслях, что она пошлет предупреждение и куда. Затем я
оставила ее мысли. Она предупредит лишь о тех , кто придет в Замок завтра
ночью - тебе и мне."
   "Прекрасно." Однако в этом не видел ничего хорошего даже Конан. Именем
Крома, хорошая работа оставалась хорошей, даже если ее выполнил
колдун! Зачем проклинать свою саблю из-за того , что кузнец - пьяница?
   "Я тебе признателен, Госпожа Иллиана. А теперь давай договоримся
о месте встречи, если тебе придется сбежать из дома. Тогда я буду-"
   "Тебе нет необходимости блуждать ночью. Хозяйка была в замке и я
могу показать, что я выудила из ее мозгов."
   Лед наполнил кишки Конана. Отдать себя на милость заклинаний ,
проникающих в его мысли?
   "Это мои заклятья, Конан. Ты можешь мне доверять. К тому же я не
читаю твои мысли. Ты говоришь их в слух, не замечая этого."
   "Капитан Конан, если бы я мог говорить-" начал Массоуф.
   "Ты будешь обеспокоен, если я скажу нет?"
   Массоуф рассмеялся. "Я только хотел сказать, что вы не знаете,
что вас ждет там. Я уверен, Госпожа Иллиана сделает все , что в ее
силах. Но пока она будет усмирять драконов и троллей, у тебя будет
много тяжелой работы. Почему бы тебе не сохранить свои силы для
этого?"
   "Я думаю твоей первой должностью в качестве свободного человека
будет консультация Короля Илдица в вопросах стратегии," проворчал
Конан. "В том , что ты сказал , было бы немного смысла, если бы
хозяйка могла показать потайной ход в замок!"
   "Доверься ей, Конан," сказала Раина. "Все, что хозяйка
когда-нибудь видела, ты увидешь так ясно будто своими глазами. Ты
узнаешь достаточно, спокойно выспавшись."
   Все трое были правы, как не понраву было Конану согласиться с
этим. Спасение Дессы сама по себе было достаточно ненормальным; зачем
его еще больше усложнять?
   Его глаза встретились с Раиниными и она рассеялась. Конан не
обладал способностью читать мысли, но ее мысли были написаны на лице.
Она не сохранила его силы в неприкосновенности, и не собиралась
####################################################################



   Часть восьмая

   Гравий загремел под копытами нанятых лошадей, когда Конан и
Иллиана спешились перед мрачными воротами Замка Ачмаи. Прочные бревна
еще не успели покрыться мхом, а массивные железные петли лишь едва
покрылись ржавчиной.
   Стены из красного камня стояли неизменившись за века. Конан видел
несколько таких бандитских убежищ и слышал много историй о них. Этот
замок был крупнее. Когда он вырос на холме, грабеж вероятно процветал.
   Из правой башни донесся голос.
   "Кто пришел?"
   "Двое солдат, желающих поговорить с Лордом Ачмаи."
   "Почему он должен говорить с солдатами?"
   "Он нанимает солдат не посмотрев на них и не выслушав?"
   "Вы хотите поступить на службу?"
   "Если она нас устроит, да"
   Две головы высунолось из башни. Одна безбородая, другая в старом
кавалерийском шлеме. Во время своего осмотра , Конан увидел напряжение
в глазах Иллианы. Больше он ничего не мог увидеть, так хорошо скрывала
ее мужская одежда. Не знай он, что она женщина, он мог бы принять ее
за юношу.
   "Ты правильно поступаешь?" прошептала она. "Разговаривая мы
делаем Ачмаи одолжение, ища у него работы?"
   "Любой солдат с честью в его мече поступит также." уверил Конан
ее. "Если бы я говорил иначе, они бы заподозрили неладное."
   До того как Иллиана успела ответить, голос обратился к ним снова.
   "Добро пожаловать."

   Размер двора за стенами говорил, что это на самом деле когда то
был мощный форт. Сейчас двор был заполнен наполовину крупкими , но
грубо построенными конюшнями, бараками, амбарами. Только главная башня
была восстановлена до ее первоначального величия и Великий Дворец
практически до его былого великолепия.
   В центре двора их встретили шестеро мужчин с ухоженным оружием и
в чистой одежде. Их черты несли печати большего количества рас, чем
Конан мог насчитать , используя пальцы обоих рук.
   "Мы позаботимся о ваших лошадях, сказал один, больше походивший
на Шемита с оттенком Ванира в белизне его бороды.
   "Покажите нам конюшню и мы отведем их сами", сказал Конан.Также
как и лошади , седла были взяты на время, и кроме того, их подсумки
содержали определенные предметы, которые близко лучше не
рассматривать.
   Шемит со светлой бородой казалось колебался, затем пожал плечами.
"Как хотите."
   Столь быстрая уступка сделала Конана более подозрительным , чем
это могла вызвать долгий спор. Дверь пока была открыта. Случись
что-нибудь, этот факт внушал надежду на бегство.
   Циммериец ловко выпрыгнул из седла и двинулся к головам лошадей.
Одна его рука взяла лошадей за уздечки, а вторая легла на рукоядку
меча.
   Повода вылетели из его рук, когда он резко повернулся. Одна рука
сжала рукоядку меча и руку чужака, прижав ее так , будто на нее
свалился булыжник. Другая промедлила ровно столько, сколько было
необходимо, чтобы собраться в кулак, врубившийся в безбордую челюсть.
Напавший отлетел назад, распластавшись на камнях.
   Конан посмотрел на него сверху вниз. "Научись держать свои руки
подальше от мечей воинов, мой молодой друг. Следующий урок будет
стоить тебе больше, чем просто свернутая челюсть."
   Только сейчас Конан заметил, что светлобородый и остальные
наблюдают за ним с кошачьим вниманием. Затем светлобородый рассмеялся.
   "Неплохо, мой друг. Лорду Ачмаи стоит поговорить с тобой."
   "Может и так," сказал Конан. "А теперь, какому испытанию я должен
подвергнуть его, чтобы быть уверенным, мне стоит с ним говорить?"

   На небе снова горели одни звезды. Мужчины, собравшиеся в Великом
Дворце , располагали лучшим освещением: вдоль стен в железных
подставках горели факелы, стол освещался наполненными ароматными
маслами лампами.
   Ачмаи ухмыльнулся Конану и расправил унизанной кольцами рукой сою
черную блестящую бороду.
   "Тебе следовало прийти ко мне сразу после смерти твоего старого
хозяина. Ты бы уже высоко продвинулся по службе."
   "Я должен был переправить вдову и ее сестру родственникам."
ответил Конан. Его пальцы занимались с жирным , медленно-прожаренным и
набитым плодами кактусов и травами, перепелом. "Меня связывала моя
клятва, если не здравый смысл."
   "Да. Вы, Циммерийцы, всегда придаете большой вес клятвам, когда
принимаете их."
   По спине Конана пробежал холодок. Раньше в нем редко узнавали
Циммерийца. Ачмаи снова играет с ним?
   "Или ты хочешь сказать, что я ошибаюсь? "добавил лорд. "Если тебе
стыдно за свою кровь-"
   "Ха! Я знаю своих предков также хорошо, как ты своих."
   Возможно и лучше, по-правде. Хозяйка сказала, что семья
Ачмаи носила титул лорда до пятого поколения. Может это и так, если
рассматривать владение чужой кухней или конюшней признаком обладания
титулом лорда.
   "Сомнительно. Просто редко увидишь не Циммерийца с такой
раскраской. А Циммерийцев в Туране мало."
   У большинства из нас достаточно разума, чтобы оставаться дома,
где нам нет необходимости выслушивать оскорбления," прорычал Конан со
зловещей улыбкой, чтобы поставить Ачмаи на место.
   "Хорошо, если у тебя будет достаточно разума, чтобы прийти ко
мне, когда у тебя не останется обязанностей перед леди, я найду тебе
место. Как и для твоего друга.
   "А что касается Дессы, которую ты искал, - тебе нет необходимости
искать дальше."
   Еще раз Конан рассматривал служанок, одетых только в почти
прозрачные брюки с колокольчиками на запястьях и щиколотках. Еще раз
он не обнаружил ни одной, близкой к Дессе по описанию.
   Настойчиво и быстро начал бить барабан. В комнате появилась
танцующая девушка. Она носила только платье из прозрачного
красного шелка, обрезанное так коротко, что при вращении оно
поднималось как крылья. Кроме этого висели колокольчики, не только на
запястьях и щиколотках, но и на горле, в ушах и на серебряной цепочке
вокруг пояса. На масляной коже играли блики, когда обвивая ее светом,
когда выделяя.
   Двигаясь взад и вперед по комнате, она свила дорожку из света,
перезвона колокольчиков и вожделенной красоты. Конан видел и более
привлекательных женщин, но ни одна из них не могла заставить забыть
всех остальных.
   Ее танец приближался к высокому столу. Еще ближе - как дротик
мелькнула выброшенныя рука Ачмаи, и пальцы, усыпанные кольцами сорвали
платье с Дессы, покачивая им как добычей.
   Мужчины заржали. Десса улыбнулась и сделала сальто, приземлившись
ногами по обе стороны от тарелки Конана. Затем она подпрыгнула ,
хлынула вниз и обвила Конана руками.
   Его лицо оказалось зажатым между двумя пахнущими благовониями
грудями, но его уши были свободны, чтобы услышать шквал хохота.
Мелькнула Иллиана. Снова он видел только ее глаза, тлеющие холодным
гневом. Что она могла натворить, превратись он в горячий.
   Конан подумал, что пожалуй было бы неразумно прийти сюда открыто и ,
ссылаясь на имя Мишрака получить освобождение для Дессы. Маскирование
все же лучше. Ачмаи получал золото гораздо дальше этой провинции,
возможно дальше Турана. Он бы не захотел, чтобы Мишрак узнал откуда и
имел в два раза больше хорошо обученных и вооруженных воинов, чтобы
охранять его секреты.
   Десса сделала сальто прочь от стола, приземлившись на груде
ковров, горящих красным и оранжевым пламенем , вышитых золотыми
нитками. Легко , будто на ноги, она встала на руки, покачивая ногами в
такт барабану.
   Пока блестящее тело Дессы горело среди ковров, Конан чувствовал
себя сидящим между двумя раскаленными очагами.
   Приглушенный крик вырвался из Иллианы. Она выпрыгнула из-за стола
опрокинув тарелку. Схватила кружку вина, побежала к двери, в дверях
бросила ее. Охранники били слишком смятены , чтобы остановить ее.
   "Что это значит?" спросил Ачмаи безразличным тоном, однако его руки
потянулись к рукоядке кинжала. "Неужели твой друг так молод, что не
может вынести вида женщины.?"
   "Или он предпочитает вид мужчины?" заорал кто-то. "Без сомнения
Пахлос устроил бы его-"
   "О, откуси свой язык и выплюнь его," огрызнулся кто-то, по всей
видимости, Пахлос.
   "Тихо!" проорал Ачмаи. Его глаза вернулись к Конану.
   "Тебе не придется жаловаться на моего компаньона," сказал Конан.
"Возможно, к нему возвратился прошлогодний припадок. Мы несомненно
скоро все узнаем. Если у вас найдется какое-нибудь лекарство-"
   "О, мы знаем, как лечить любой припадок," сказал Ачмаи. Улыбка не
коснулась его глаз. "Кроме того мы знаем как лечить лжецов и глупцов."
   "Вам не потребуются ваши лекарства сегодня вечером," произнес
Конан с легкостью, которой не чувствовал. Эрлик забери женщину, что
она задумала? Или разум ее покинул навсегда?
   "Я надеюсь нет," сказал Ачмаи. "Десса доставила нам слишком много
удовольствия, чтобы заканчивать вечер в ссоре."
   Десса действительно доставляла удовольствие. Конан начинал
сомневаться, что возвращение девушки к ее суженому будет в два раза
проще, чем он предполагал.
   Десса сознавала власть, которую ей дает танец, над мужчинами.
Знала это и смаковала как вино. Конан не мог себе представить, чтобы
он абросила все это, ради судьбы верной жены и матери оравы ребятишек.
   Хорошо, это проблеммы Массоуфа. У Конан хватало своих, как
например, одна хорошая под названием Иллиана. Куда эта влыдеющая
магией шлюха отправилась, и сколько пройдет времени, прежде чем Ачмаи
отправит своих солдат на ее поиски.?
   По крайней мере Десса еще танцевала. Если Ачмаи отправит своих
людей прежде, чем закончится танец, он подавит мятеж.!
   Танец Дессы становился медленнее, силы ее покидали. Она встала на
колени, раскачивая телом вперед и назад, пока оно не достигло уровня
пола, а ее груди не встали вертикально. Ее живот покрылся рябью, руки
сгибались и разгибались, слабо позванивали колокольчики, блеск тела
усилился, так как к маслу, покрывавшему кожу добавился пот.
   Вдруг наступило молчание, это вошла Иллиана. Охранники от
неожиданности отпрыгнули прочь от двери.

   Она вернулась погруженная в очарование, подобное тому, что в
первый раз видел Конан. Он остался непроницаемым, когда все остальные
мужчины остолбенели от удивления.
   Он не был непроницаем для чувственности, которая истекала из
магического образа Иллианы как ароматы. Ни одна женщина, с которой он
спал до этого, не нагревала так его крови. Он залпом выпил вино, и
нашел это странным, что оно не закипело у него во рту!
   И это все только от стоящей в дверях Иллианы. На ней был лишь
позолоченный пояс и серебряное кольцо вокруг красных волос, которых
вытекала длинная красная вуаль. Твердые молодые груди с острыми
сосками, слегка округлый живот, ноги, которым казалось не было конца-
все было обнажено перед глазами.
   "Ах ты плут!" прорычал Ачмаи. Казалось он испытывал определенные
трудности с дыханием, так как прошло некоторое время прежде чем он
смог опять заговорить. "И ты путешествовал с этим?"
   "Вежливое обращение к такой женщине, как она," сказал Конан
широко ухмыльнувшись. "Или ты думаешь, что она создание какого-то
колдуна?"
   "А-хорошо, в ней есть что-то магическое, больше, чем в любой
другой женщине. Но - прятать ее!"
   "Разве мудрый человек покажет кошелек золота банде грабителей?"
   Ачмаи был слишком ошарашен Иллианой, чтобы ответить. За это время
Конан изучил комнату. Если бы Иллиана действительно нуждалась в
девственности, чтобы использовать магию, ей бы следовало приготовиться
взять в руки либо могущественное заклятье, либо пару быстрых каблуков.
   "Такая женщина-это оскорбление сравнивать ее с золотом," наконец
произенес Ачмаи. Казалось он чем-то подавился. Он пытался прочистить
горло вином, когда Иллиана начала танцевать.
   Под магией явно скрывалась собственная гибкость и мастерство
Иллианы. Она не соперничала с Дессой в прыжках и других подвигах. Не
сопровождала ее и никакая музыка, за исключением боя барабана, когда
барабанщик перестал разевать рот, как жаждущий верблюд.
   Вместо этого она закружилась по полую. Ее ноги двигались слишком
быстро , чтобы Конан мог уследить за ними глазами. Она проделала
сложный путь среди ковров, над и вокруг куч, покачиваясь от головы до
кончиков пальцев ног, как трава на лугу в весенний ветер. Ее голова
перемещалась из стороны в сторону, отбрасывая вуаль, которая ничего не
скрывала, даже когда висела прямо.
   В голове Конана гудело сильнее, чем это могло быть вызвано
пожаром в крови и стуком барабана. Он опрокинул еще одну кружку вина и
поискал глазами Дессу. Она стояла около дверей не обращая внимания на
руки гвардейцев , опустившихся ей на плечи. Она уставилась на Иллиану
взглядом, каким едва начавший путешествовать смотрит на мастера,
демонстрирующего свое искусство.
   Иллиана наклонилась назад , отставив для равновесияграциозно одну
ногу , раскачиваясь пока не схватила коврик. Когда она обернулась им с
головы до ног , раздался шквал возмущения. Он умер вместе с
начавшимся вновь танцем.
   Совершенно не скрывая ее движения, коврик однако сделал их более
провокационными. Малиновые и винные пятна скакали как языки пламени
при резких движениях бедер и грудей.
   Резкое движение головы отбросило вуаль всторону и она поплыла в
воздухе через зал, как будто повинуясь движению ветра. Конан занал,
что ее движет магия. Никто больше этого не знал , никого это и не
волновало. Вздыбились столы, опрокидывая их содержимое, или совсем
перевернулись, когда мужчины ринулись за вуалью. Примерно половина
достигло ее одновременно. Не обнажая клинки , они разодрали ее на
кусочки. Или вуаль сама разорвалась, до тог окак ее достигли мужчины?
Конан ни в чем не мог поклястся.
   Теперь Иллиана завершила исполнением сальто. Коврик остался
практически на месте. Определенно магия. И снова Конан заметил , что
это никого не волнует.
   Кольцо слетело с огненных волос Иллианы. Оно покатилось пополу,
постоянно издавая сводящий с ума звон, огибая ковры. Оно докатилось до
ног Ачжмаи, прежде чем кто-нибудь захотел его поймать.
   До того, как кто-то смог двинуться Ачмаи подхватил кольцо. Конан
отметил уверенность и грацию в его движениях. Он все еще сохранял
здравый смысл и быструю саблю, если дело придет к драке.
   Все поспешили к его ногам, когда Иллиана отбросила коврик и пояс.
Коврик сам свернулся пока пересекал комнату. Пояс полетел как стрела в
отставленную руку Конана.
   "Циммериец, мой друг," начал Ачмаи. "Я предлагаю тебе и твоему -
другу - службу у себя. Сейчас, следующий год, следующие пять лет. Все,
что мне позволят боги , я тебе дам!
   "Только - эта женщина. Я хочу взять ее на ночь. Только на одну
ночь. Всем, что для нас обоих свято, клянусь, что я не буду заставлять
ее или делать ей больно. Никто не посмеет непристойно на нее
взглянуть-"
   "Я называю тебя своим другом тоже," сказал смеясь Конан. "Но я
могу назвать тебя и семасшедшим, если ты думаешь, что твои солдаты не
будут бросать похотливых взглядов. Женщина обиделась бы , поступай они
иначе. Только пообещай, что боги тебе позволят сделать еще одну вещь."
   "Все что угодно богам," сказал Ачмаи не спуская глаз с запутаного
танца Иллианы. Теперь она лежала на ковриках, изображая змею, ползущую
к высокому столу.
   "Дессу на ночь."
   На мгновение вино и желание исчезло из глаз Ачмаи и
проницательный торговец посмотрел на Конана. Затем он согласно кивнул.
   "Как ты хочешь." Он хлопнул в ладоши. Охранник убрал руку с плеча
Дессы, хлопнул ее и слегка толкнул. Она пересекла комнату высоко подняв
голову, слишком гордая, чтобы показать, что она знает, что все глаза
мужчин обращены на Иллиану.
   "Сегодня ночью будь другом моему новому другу," сказал Ачмаи. "Я
не думаю, чтоб он был тебе неприятен и определенно никто не считал тебя
неприятной."
   "Как прикажешь мой господин," сказала Десса, широко улыбнувшись ,
заметив, что Конан смотрит теперь только на нее. "Значит я могу
открыто сказать, это и мое желание..."
   Она перемахнула через стол и устроилась на коленях у Конана.
Иллиана не показывала признаков окончания танца. Еще меньше она давала
понять Конану , в чем состояли ее планы - если таковые были.
   Конан попросил Дессу, так как считал, что чем ближе она к нему,
тем легче потом с случае недоразумений сбежать вместе. Конечно, дела
уже могли испортиться от ревности Иллианы, но Конан не знал лекарства
отженской ревности и не ожидал найти его этим вечером!
   Он усадил Дессу поудобнее на одно колено и подобрал отброшенный
Иллианой пояс. Когда его пальцы сжались он почувствовал легкое
покалывание. В удивлении он чуть не отбросил предмет. Но его пальцы
отказывались повиноаться. Мрачное присутствие колдовства выветрили и
вино и удовольствие от компании Дессы.
   Затем знакомый голос заговорил в его мозгах:
   Буть не стороже, Конан. Я имею другие образы кроме этого. Один из
них заставит Ачмаи думать, что он получил больше удовольствия от меня,
чем он мог представить от шести женщин. Никто из нас не потеряет
ничего, что нам еще необходимо.
   Когда я закончу, я приду к тебе. Будь готов и Десса тоже.
   Голос умолк. Покалывание прекратилось. Пальцы Конана вновь
подчинялись его воле , и он затолкал пояс в тунику.
   Десса пробежалась пальцами вдоль его руки и поперек щеки. "Ты ее
скоро позабудешь, я клянусь тебе."
   Конан сжал объятья. Казалось , Иллиана имела достаточно разума,
он не хотел спать один ночью, а остальное можно оставить на волю
случая.




   Часть девятая

   Десса лежала, уютно устроившись, как котенок, на плече Конана.
Будь они где-нибудь в другом месте, ее мягкое дыхание могло навеять на
него глубокий сон.
   Вместо этого он бодрствовал, будто стоял на часах на
Гирканианском фронте. Только глупец будет спать в доме человека,
который может в любой момент стать врагом несмотря на хорошее вино и
жаждущих женщин.
   В дверь слабо постучали. Конан прислушивался к ритму, пока не
услышал три удара, затем один, потом еще два. Он вытащил саблю из-под
одеяла, подкрался подобно кошке к двери и отодвинул засов.
   В дверях стояла Иллиана . Она одела свою мужскую одежду кроме
вуали. Груги темно синего цвета под глазами делали их в два раза
больше, а ее лицо было бледно.
   Она шагнула в комнату, захлопнула з асобой дверь, затем сползла
на сундук за кроватью. Конан предложил ей вина. Она отрицательно
покачала головой.
   "Не надо. Я лишь немного устала. Мне бы хотелось поспать, но не
так шумно, как наш друг Ачмаи. Ему приснятся сладкие сны о том, что
случиться между нами, настолько сладко , насколько ему хочется."
   "Как колдунья-девственница может знать, что хочет мужчина в
постели?"
   По Иллиане пробежала судорога, затем она склонила голову. Ее
горло задвигалось, будто ее тошнит.
   Через некоторое время она хрипло вздохнула и уставилась на него
невидящим взглядом.
   "Я научилась. Это все, что я могу тебе сказать."
   С этим взглядом на ее лице, Конан не стал бы ее больше спрашивать
даже предложи ему Корону Турана. Мгновением позже он сам выпил вино,
оделся и присел, чтобы разбудить Дессу.

   За стенами снаружи перекликивались часовые.
   "Пятый час, все хорошо!"
   Часовой едва перекрикивал пьяный храп мужчин в Великом дворце.
Казалось он сам был пьян. И тем не менее он стоял на посту , готовый в
любой момент поднять тревогу.
   Конан направился к внешней двери зала, чтобы найти дверь запертую
изнутри. Иллиана шагала в переди , подняв руку с Драгоценностью Курага
вверх.
   Циммериец покачал головой. Он никогда не учился у мастера воров
Заморы, людей для которых ни один замок не содержал долго секретов. Он
все еще мог открыть грубый замок, такой как этот, за более короткий
срок и издав меньше шума, чем любое заклятье.
   Снаружи двор был пустынен и казался безжизненным. Только слабое
мерцание жаровни снаружи конюшни показывало человеческое присутствие.
Конан кисло посмотрел на красный свет. Хорошо, это удача для солдата
найти, что охраняется только единственное нужное ему место.
   Прохладный ночной воздух пробудил Дессу из бессознательного
состояния. Она осмотрелась, ее глаза расширились от удивления.
   "Что- куда вы меня тащите? Это дорога не к Лорду Ачмаи-"
   "Ты не вернешся к нему," сказал Конан. "Мы пришди, чтобы
доставить тебя к твоему жениху, Массоуфу. Он ждет тебя."
   "Массоуф? Я думала он давно мертв!"
   "Неужели ты не получала ни одного письма от него?" спросила
Иллиана. "Он посылал их прилюбой возможности."
   "Некоторые доходили до меня. Но как я могла им поверить?"
   Иллиана казалась озадаченной.
   "Поверь мне," сказал Конан. "В ложь легче поверить, когда ты
раб."
   Десса улыбнулась, будто он похвалил ее танец. Затем ее лицо
приняло выражение определенности. Она раскрыла рот и набрала полные
легкие воздуха, приготовившись закричать.
   Никто кроме Конана не мог заставить замолчать Дессу, не причинив
ей боль. Его массивная рука держала ее будто яичную скорлупу, но она
не могла наделать больше шума, чем человек, заточенный в гробнице.
   В это время к ним приблизилась Иллиана, одна ее рука опустилась
Дессе на макушку. Конан снова почувстововал слабое покалывание в
пальцах, его голова поплыла. Десса обмякла и повисла на нем.
   "Что-что ты сделала?" усилие стоять и говорить заставили его
голос хрипло скрипеть. Будто словно сквозь дымку видел он сияние
испускаемое Драгоценностью.
   "Простое усыпляющее заклятье."
   "Подействовавшее столь быстро?"
   "Направленное на Дессу, да. С настороженным волевым человеком все
было бы не так просто. Я вообще не собираюсь использовать его против
тебя."
   "Ну ладно."
   "Конан, ты все еще видешь в магии дьявольщину? Что я должна
сделать , чтобы убедить тебя в обратном?"
   Циммериец зловеще улыбнулся. "Даже преврати твоя магия меня в
Короля Аквилонии, я не назову ее хорошей. Хотя я бы и перестал
называть ее дьявольской."
   Иллиана выдавила из себя улыбку. "И я должна довольствоваться
такими крохами."

   Перед конюшней все еще тлела жаровня, когда компания Конана
приблизилась к ней. Охраны поблизости не было. Пока Конан укладывал
Дессу на стог соломы и вытаскивал саблю, Иллиана зашла внутрь конюшни
за лошадьми.
   Он уже начал подумывать о поиске Иллианы, когда вернулись
охранники. Все пьяные она тащили хихикающую девушку, наполовину
раздетую и более чем наполовину пьную.
   "О, Циммериец," позвал один. "Присоединишься к нашему спорту?"
   "Неплохая мысль после доброй порции вина," ответил Конан.
   "И правда," сказал второй. "Фарух, сходи и найди тот кувшин, что
ты -"
   "Сам иди и найди свой кувшин," возмущенно начал тот.
   "Что , и оставить тебя одного с Чирой?" прорычал второй.
   Фаруш уже собирался ответить, когда из темноты появилась Иллиана,
ведя за повода лошадей.
   "О, прекрасная леди. Ты пришла , чтобы станцевать нам?" сказал
Фаруш.
   " По правде, нет," ответила Иллиана. "Я прошу извинить меня." Ее
голос был спокоен, жно в ее глазах Конан прочитал страх загнанного в
ловушку зверя.
   "Проси все , что угодно," сказал второй. Его голос сразу
понизился , его рука легла на ручку сабли. Для Конана , пожалую именно
он представлял наибельшую опасность.
   "Я снова вынуждена сказать нет," продолжала Иллиана. "Я слишком
слаба, чтобы танцевать для вашего удовольствия."
   "Я в этом сильно сомневаюсь," сказал второй. "Это тот вид танца,
который лучше исполнять лежа и-"
   Мужчина говорил на мгновение больше и не успел обнажить свою
саблю достаточно быстро. Кулак Циммерийца обрушился молотом на его
челюсть. Он отлетел назад, врезался в дверь конюшни и сполз вниз,
безчувственно распластавшись в перемешанной с навозом соломе.
   Фаруш вытащил сабля, несколько протрезвев при виде участи его
друга. Конан увидел страх в его глазах, но в его позе и сжимании
рукоядке чувствовалась решимость драться даже с таким противником.
   Мишрак хочет занть, жкаким образом Лорд Акмаи управляет такими
людьми, подумал Конан. По этому случаю , это интересно и мне.
   Тем временем, девушка привела свою одежду в порядок. И набрала
воздуха. Конан проклял все. Со своего места он мог заставить ее
замолчать, только убив ее, чего он не мог сделать.
   Мгновением позже , девушка освободила легкие с диким криком.
   "Помогите! Помогите! Стража! Воры в конюшне! Помогите!"
   Затем повернулась и убежала. Фаруш решил, что тревога подана и
тоже ретировался, с саблей в руках.
   Конан повернулся к Иллиане. "У тебя случайно не найдется
заклинания, чтобы удалить нас от сюда?"
   Иллиана нахмурилась. "Я не способна поднять в воздух нас всех.
Лошадей точно, нет. А они нам нужны, чтобы опередить-"
   "Черт бы тебя побрал, женщина! Сейчас время для подшучиваний? Да
или нет?"
   "Да. Если бы ты мне дал немного времени и придержал
приследователей."
   Конан взглянул на двери конюшни. Они выглядели достаточно
крепкими, чтобы долго выдерживать удары тарана и огонь. Вряд ли люди
Ачмаи подожгут конюшню над головами собственных лошадей.
   Конан наклонился за Дессой и махнул головой в сторону конюшни.
"Внутрь и быстрее."
   Дверь со скрипом захлопнулась. Темнота поглотила их. Конан
поискал засов. Когда он задвинул его , снаружи забарабанили руки.
   За ним появилось слабое изумрудное сияние. Он обернулся, чтобы
увидеть Камень сияющий на запястье Иллианы. Она сняла тунику.
   "Что именем Эрлика-?"
   Иллиана отбросила одежду и обнажила зубы в улыбке. "Ты никогда
раньше не слышал, что необходимо обнажаться перед произнесением
заклятья?"
   "Я видел достаточно женщин, произносивших заклятия раздевшись, но
они несколько отличались от твоих."
   "Прекрасно, Циммериец, в моей компании ты с каждым днем узнаешь
все больше и болььше о магии."
   "Желаю я этого или нет!"
   Конан прислушался к шуму за дверьми. Раздавались крики,
проклятья, шелест обнажаемых сабель. Несколько человек пытались
прокричать приказы. К моменту, когда он понял, что перед ними нет
мгновенной опасности, Иллиана уже не оставила на себе ничего, кроме
Драгоценности на запястье и покрытого резными рунами браслета из
слоновой кости.
   Изумрудный свет растекался по ее светлой коже, придавая оттенок
бронзы долго лежавшей на дне моря. Она могла быть богиней Атлантиды,
поднявшейся из волн моря, чтобы поразить тех, кто разрушил ее город.
   Конан обнажил кинжал и пронесся вдоль ряда стойл, разрубая путы и
открывая двери загонов. Ко времени, когда все лошади были освобождены,
Иллиана стояла у своего скакуна, добавив к браслету и Камню
нетерпеливый взгляд.
   "Все, что я мог здесь сделать, сделано. Пора уносить ноги."
   Конан водрузил Дессу на шею своего коня и взлетел в седло.
Иллиана подняла Драгоценность и забормотала.
   "Хаос, трижды проклятый, услышь наши молитвы-" дальше последовало
нечто в два раза более долгое и на незнакомом Конану языке, знать
который у него не было никакого желания.
   Порыв ветра взметнул солому и купы сена, поднял над головой
Конана и бросил все это в огромную кучу в угол сарая. Будто ударенная
кем-то опрокинулась жаровня, разбрасывая горящие угли на солому. Пламя
взметнулось по куче сена, лизнуло стены, заляпаные навозом и прыгнуло
к потолку.
   Иллиана сжала руку с кольцом в кулак и опустила ее как кузнец
кувалду . двери конюшни развалились как от удара тарана.
   "Хияяяяя!"
   В этом крике Конана слились боевые кличи полдюжины рас, когда он
врубился своим конем в ряды людей Ачмаи. Его сабля прыгала и сверкала
в огне, нанося удары то с одной то с другой стороны.
   Его успехи были не велики, так как скакун оказался не приучен к
войне , а кроме того тащил на себе двоих. Но это мало значило, так как
враги сразу разбегались , как только он достигал их. Многих скосили
бревна взорвавшихся дверей конюшни. Остальные могли воевать против
людей, но не против магии. Появление Обнаженной Иллианы в изумрудном
огне их добило.
   Двор быстро опустел. Иллиана сделала три круга по нему,
выкрикивая еще какие-то древние слова, прежде чем снова из Камня
появился огонь. Он ударил один раз , дважды по обеим петлям и замку на
воротах. С каждым ударом огня, металл начинал дымиться, затем плавился
и стекал вниз. Последний удар обрушил ворота, как мальчик, толкнувший
песочный замок.
   Конан и Иллиана пронеслись над дымящимися руинами ворот и исчезли
в ночи.

   Они спешились примерно посередине пути до их встречи с Раиной и
Массоуфом, чтобы дать отдых лошадям и посотреть нет ли з аними погони.
Конан ни чего не услышал.
   "Те немногие лошади, которых успели вывести, повреждены. Еще
меньше пригодных для погони."
   "Они не придет за мной?" наполовину разгневанно, наполовину
облегченно спросила Десса.
   "Без лошадей и с их начальником, храпящим так, что его не
разбудит землетрясение? Они - люди , не колдуны.!" прорычал Конан.
   "Она - колдунья," указала Десса на Иллиану. "А ты своего рода е
солдат. Зачем вы увезли меня из Поместья?"
   "Мы тебе уже говорили. Мы возвращаемся к твоему суженому."
   Иллиана погрузилась в свою седельную сумку и начала доставать
одежду. Она скакала обнаженной от Замка, не обращая внимание на ночную
прохладу.
   Десса была менее терпеливой. Она выхватила одежду у Иллианы, и
сразу бросила, будто она была наполнена крапивой.
   "Что еще?" прорычал Конан.
   "Я не надену ее одежды. Может они заражены магией."
   "Тогда одевай мою," сказал Конан. Одна из его туник доходила
Дессе до колен, но она более или менее одевала ее.
   "Я кажется должна поблагодарить вас." наконец произнесла она.
"Но вы не когда не задумывались, что я мола хотеть остаться? И я
хотела этого."
   Глаза Конана и Иллианы встретились над ее головой. Первой смогла
заговорить волшебница.
   "Десса, Массоуф любит тебя. Или по-крайней мере, он так говорит,"
добавила она.
   "То, что он говорит, и то , что есть на самом деле - две разные
вещи. Его настоящая любовь - золото. Из-за него он стал рабом. Даже
если он выполнит задуманное он не даст мне и половины того, что дает
Ачмаи и его люди. Мне было лучше даже в Трех Монетах, о Митра!"
   Она умоляюще посмотрела на Конана. "Капитан, если бы у меня было
что-нибудь на ногах , я бы вас больше не беспокоила. Я могу сама
вернуться -"
   "Хром!" клятва вылетела изо рта Конана, будто пламя. Женщины
вздрогнули. Конан перевел дыхание.
   "Десса, мы поклялись доставить тебя Массоуфу. Мы в некотором роде
его должники. А боги не любят не возвращенных долгов." Десса открыла
рот, но испепеляющий взгляд Конана вернул готовые сорваться слова
обратно.
   "Тебя и в Замке не встретят с распростертыми объятьями,"
продолжал Конан. "Они же не знают , что ты не хотела сбежать. Ты
будешь скрести горшки и спать с прислугой, если вернешься."
   Десса продолжала упрямиться. " Если ты не боишься богов и людей
Ачмаи, попробуй испугаться меня," закончил Конан. "Десса, если ты
сделаешь хоть шаг в сторону Замка, ты встретишь Массоуфа стоя, так как
я не позволю тебе сидеть не минуты!"
   Молча послав всех женщин так далеко, как это было возможно, Конан
отвязал бутыль для воды и отправился искать ручей.




   Часть десятая

   Они направляились вниз, по Иранистианским оценкам - когда человек
может отличить черную гриву от белой.
   Некоторое время Конан и Раина вели своих лошадей , чтобы
облегчить их путь по разбитой дороге. Они наняли еще двух лошадей для
Массоуфа и поэтому не было необходимости сидеть по двое.
   Отсутствие навыков верховой езды представляло другую проблему.
Десса сидела , как мешок зерна, едва ли лучше Массоуф. При
необходимости быстро скакать Конан и Раина забрали бы их на своих
лошадей.
   Пока не было никаких признаков преследования и Конан хотел
оттянуть этот момент настолько , насколько это было возможно. Они
держались в стороне от галвных дорог и от большей части проселочных.
   Только овечьи тропы и голые склоны видели их, а из людей случайные
пастухи и один раз отшельник.
   "Эти горцы воспитаны держать рот закрытым," сказал Конан.
"Конечно, золото и пытки откроют его, но на это надо время. Кроме
того, пытка свободного Туранианца - прекрасный способ для Ачмаи
потерять любое влияние в Аграпуре."
   "Их стада видят все, что видят пастухи," сказала Иллиана.
   "Все овцы и козы, которых я видел, имеют болееплотно прикрытый
рот, чем пастухи." ответил Конан с усмешкой. Было прекрасное утро и
даже уставший он был в хорошем настроении. Справедливо проведенные и
великолепно выигранные баталии всегда оставляли его в таком состоянии.
   "Всегда можно найти способы, чтобы заставить говорить даже
камень," трезво сказала Иллиана.
   "Как?" рассмеялся Конан. "Я представляю, как Ачмаи орет на таран
- 'Кто вчера здесь проходил? Отвечай или я поджарю на обед!' Но я не
могу себе представить ответ."
   "Не так, жконечно."
   Улыбка Конана скривилась, "Что есть заклинание , способное
заставить заговорить животных?"
   "Чтобы узнать , что они видели, да."
   "И Ачмаи их знает?" горное утро вдруг сразу стало холодным, как
Циммерийская осень.
   "Ни он , ни один из его слуг не знает. Но если бы он сильно
захотел мести и знал Еремиуса - хозяин другой Драгоценности знает все
заклятья. Он даже скорее всего знает, как заставить их работать на
таком расстоянии. Мы встречались последний раз десять лет назад. И я
больше не уверена, что все о нем знаю."
   Она заставила себя улыбнуться. "По крайней мере есть одно
утешение. Он больше не может быть уверен, что он знает все, что я
знаю. А я проводила эти годы не в веселье и разгуле."
   Улыбка стала шире. "А что, Конан, я начинаю думать, что ты
заинтересовался магией. Ты согласен жить с ней?"
   "Может быть, когда я не смогу жить без нее," прорычал Конан.
"Конечно я могу жить с той магией, которую ты танцуешь, и день и ночь.
Интересно, может твой план возник от желания себя продемонстрировать
подобным образом_"
   Улыбка исчезла, бледная кожа зарумянилась. Иллиана отстала, чтобы
ехать позади Дессы и Массоуфа. Конан пришпорил коня, чтобы догнать
Раину, по дороге бросая грубые ремарки о женщинах, которые не могут
быть ни целомудренными, ни распущенными.
   "Это была плохая шутка." сказала Раина, когда Конан замолчал.
   "Могу я знать почему или мне надо догадаться?"
   "Ты узнаешь, если Иллиана сочтет нужным тебе сообщить. И никак
иначе.Это не моя тайна."
   "Не сказать мне все , что мне надо знать, это послать меня в бой
слепым."
   "О, Конан. Это не так. В худшем случае одноглазым."
   "Это достаточно плохо для драки с врагом с обеими глазами. Или
Мастер Баратрес тебя не учил этому? Если нет, тебе следует вернуться в
Боссонию и забрать деньги, которые ты ему заплатила, с точки зрения-"
   Рука Раины метнулась к его щеке так быстро , что он не успел
помешать этому. Вместо этого он блокировал удар, затем сжал руку Раины
чуть выше локтя.
   "Еще одна несоевременная шутка?"
   "Позволь мне идти, черт бы тебя побрал!"
   "Меня проклинало много мужчин и женщин, а я здоровее многих из
них."
   Потом он увидел, как слезы полились из ее глаз. Он отпустил ее и
отвел лошадь на безопасное расстояние, пока она успокаивалась и сидела
в тишине, трясясь и всхлипывая.
   Наконец она оторвала руки от глаз, вздохнула и снова посмотрела
на Конана.
   "Конан, прости меня. Это была на самом деле жестокая шутка, но ты
не мог знать на сколько. Меня изгнали из Боссонии. У меня нет дома,
кроме того, куда Иллиана меня приведет. Иллиана ил кто-нибудь похуже.
   "Так что , я обязана ей молчанием о ее секретах и возможно чуть
больше. Скажи мне, мой Цимерийский друг. Что ты скажешь на шутку, что
Старший Капитан Хадьяр оплачивался Лордом Хаумой?"
   Конан почувствовал, как к его лицу прилила кровь. Раина показала
на его кулак, поднавшийся сам собой.
   "Ты понял. Я должна Иллиане столько же, сколько ты - Хадьяру.
Давай следовать старому Боссонианскому совету - 'если ты не сожжешь
мой стог сена, моя скотина не осквернит твой водоем'. Справедливо?"
   Конан снова подвел лошадей и обнял Раину. "Справедливо."

   В ущелье умерло последнее неистовое мычание. Исчезло последнее
стадо. Даже Еремиус слышал только жадное глотание, звуки разрываемого
мяса и ломаемых костей, это Трасформированные расчленяли тела. Время
от времени он слышал рычание и визжание сопровождающее ссору из-за
особо лакомого кусочка.
   Он не боялся , что эти ссоры станут кровавыми. Трансформированные
не были дисциплинированной армией, старшие находили способы
поддерживать порядок. Иногда , Еремиус подозревал, что эти способы
связаны с исчезновением одного или двух монстра. Потеря конечно, но не
существенная.
   Сегодня ничего подобного не случится. Трансформированные устроили
пиршество. Они знали о предстоящем сегодня вечером еще большем пире
сопровождаемый кромсаемой человеческой плотью и смакованием
человеческого ужаса.
   Капитан Насро подполз к шесту Еремиуса и упал на колени.
   "Мастер, поток у подножия ущелья осквернен. Кровь и навоз сделали
его непригодным для питья."
   "Это совершенно не важно для Трансформированных. Или ты это
забыл?"
   "Я помню, Мастер." сглотнул он. Пот обильно покрыл его лицо.
"Все же - вы - я также помню- , что наши люди, не Трансформированные -
нуждаются в чистой воде."
   "Тогда пусть идут выше по течению и пьют там!" прорычал Еремиус.
Сила его гнева подняла его посох с земли и повернуться к голове
капитана. Посох приблизился столь близко , что мужчина вздрогнул.
Палка слегка похлопала его по щекам.
   "Подумай. Ты думаешь, я позволю твоим людям страдать от жажды? Я
оставил тебе и им достаточно разума, чтобы найти пищу и воду.
Используй его и оставь жменя в покое!"
   Насро снова вздрогнул, поклонился и попятился назад.
   Свободный ото всего кроме своих мыслей и шума питающихся
Трансформированных Еремиус присел, положив посох поперек колен. Жаль,
что он не мог надеяться , что Насро и все его люди не погибнут в
ночном сражении против деревень. Вряд ли деревни окажет какое-то
сопротивление.
   Кроме того, он все ещже нуждался в Насро и его друзьях.
Только когда у него будут оба Камня он сможет от них избавиться.
   Тот день обещал многое. Как и другой, когда он сделает
Трансформированных способными размножаться. Созданные и управляемые с
помощью одного камня, они были бесплодны. Когда Еремиус будет дуржать
обе Драгоценности, положение исправиться. Тогда он будет управлять
постоянным племенем женщин, пригодных для трансформации и приносящих
трансформированных.
   Говорили, что дети полученные от трансформированных обеими
камнями достигали окончательных размеров за год. Еремиус определенно
мог убедиться в этом в самые кратчайшие сроки. Если бы это была
правда, он бы получил еще один подарочек для своих врагов.
   Конечно, с помощью Иллианы или хотя бы ее Драгоценности он мог
убедиться в этом и вручить подарок еще десять лет назад! Эти мысли
все меньше управляли его настроением вместе с приближением дня начала
военных действий и победы. Но они глубоко засели в мозгах, вгрызаясь в
них, как бешеная собака и зачерняя самый яркий день.

   "Поток окрасился кровью!"
   "Демоны наложили на него проклятье!"
   "Кто навлек их гнев на нас?"
   "Найдите его!"
   Услышав последние слова , Бора бросился бежать. Он хотел
достигнуть реки прежде, Чем толпа решит, что это его надо найти и
превратится в банду, ищущую его.
   Крики нарастали. Бора никогда не бегал с такой скоростью, разве,
что от горных демонов. Он выскочил из деревни и врубился в толпу. Он
был на берегу реки прежде, чем увидил как он приближается.
   Он остановился, глядя в некогда прохладные и чистые, как глаза
Кари, воды. Сейчас они имели дьявольский алый цвет воспаленных тканей.
На поверхности плавали куски нечистот, ноздри Боры заполнила
дьявольская вонь.
   Селяне расступились вокруг него. Боялись они его или это было
вызвано вонью? Он засмеялся, с трудом проглотив комок. Он боялся, что
если он начнет сейчас смеятся ему трудно будет остановиться.
   Задержав дыхание, он опусился на колени и подцепил кусок
плавающего дерьма. Затем рассмеялся.
   "Теперь мы знаем, что стало со стадом Перека!" прокричал он.
"Скотина вероятно упала в ущелье выше по течению. Несчастный Перек."
   "Как и для нас!" прокричал кто-то. "Нам всем хватит воды из
колодца, пока поток опять станет чистым?"
   "А что делать?" пожал плечами Бора.
   Этот законный вопрос заставил некоторых согласно покачать
головами. Другие нахмурились. "Что если скот умер - не естесственной
смертью?" произнес один. Никто не смел сказать вслух слово "демоны",
будто боясь тем самым позвать их. "Очистится ли вода снова?"
   "Если - что-то против природы - приложило здесь свою руку, это
покажет вода," заявил Бора. Ему пришлось глубоко вздохнуть, прежде,
чем он смог следующие слова спокойным тоном. "Я войду в воду. Если я
вернусь невредимый, нам нечего бояться, кроме тухлой скотины."
   Эта речь вызвала бурю одобрительных и негодующих возгласов.
Несколько поспорили и наконец между двумя противниками вспыхнула
драка. Бора, не обращая внимания на окружающих, начал быстро
стаскивать одежду, боясь растерять свое мужество.
   Вода, как всегда прохладная, прошлась своими острыми голодными
зубами от пальцев ног до груди. Погрузить свое лицо и гоову в эту
воняющую воду он не мог.
   Бора оставался в потоке пока не начали неметь конечности. Толпа
напряженно застыла. Он еще немного постоял, пока не потерял ощущение
рук и ног. Затем повернулся к берегу.
   Сам он уже не мог подняться по склону и к нему на помощь
поспешила дюжина селян. Другие принесли полотенца. Они окружили его и
растирали, пока кожа не сменила цвет с синего на розовый, а зубы не
перестали стучать.
   Подошла Каря с чашкой дымящегося поссета и взглядом, который он
редко видел на ее лице. Однако ее язык не стал мягче. "Бора ты
поступил не очень умно! Что бы стало с нами, жзабери тебя демоны?"
   "Я не думал , что здесь причастны демоны. Но я вряд ли убедил бы
кого-то еще, не доказав это на деле. И при этом - что бы вы делали,
если бы они посчитали меня виновным и закидали камнями?"
   "Они бы не посмели!" Если бы ее глаза были луками, половина толпы
упало бы замертво, пронзенные стрелами.
   "Каря , люди в ужасе способны на все, если это позволит им
уйти от страха." Это было частью мудрости Иврама. Сейчас настал
удобный случай для нее.
   Другая заботливая душа принесла таз горячей воды и мочалку. Бора
вымыл себя до некоторого подобия чистоты и оделся. Толпа все окружала
его, многие глазели разинув рот будто это бог сошел на землю.
   Злость заострила его голос.
   "Неужели нет неотложных дел? Если нет, мы должны принести воды из
Зимнего дома, если нашего источника не достаточно. Несомненно они
поделятся если мы попросим. Если мы не будем стоять разинув рты, пока
птицы не совьют себе на них рты!"
   Бора засомневался, не сказал ли он слишком много. Кто он такой, в
шестнжадцать лет, чтобы приказывать мужчинам, которые годились ему в
дедушки?
   Но ему ответили согласными кивками и послышались голоса, готовых
отправиться с посланием в другую деревню. Он отказался решать, кто
пойдет. Он подобрал полотенце, намочил в реке, затем развернулся и
обмотал вокруг руки.
   "Я тнесу это Ивраму," прокрачал он, подняв руку. "Демоны
оказались слишком слабы, чтобы навредить мне, так что бояться нечего.
Нам необходимо во многом разобраться и Иврам поможет."
   Бора надеялся, что это так. Священник , как говорили , знал много
древних загадочных преданий, сам не будучи колдуном. Но возможно Иврам
не сможет ответить на самые безотлагательные вопросы.
   Как близко демоны? Послать людей на разведку - значит убить их.
Ждать , когда они сами придут в удобный для них момент, - глупо. Что
еще можно сделать? Бора не знал, Иврам мог помочь ему скрыть
нерешительность.
   Кроме того,ж Иврам и Мариам были единственными в деревне, кторым
Бора мог показать свой страх.

   С наступлением вечера Конан счел безопасным оставить горы и войти
в следующий город. Он считал более безопасным сократить путь в
гарнизон форта Жеман, но это значило передвигаться по ночам. К тому же
, Десса и Массоуф были на пределе своих сил.
   "Они могли бы идти дальше, не проводи они столько времени в
ссорах," Сказал Конан Раине. "Я не собираюсь перегибать эту молодую
леди через мое колено, но я молю Массоуфа сделать это и побыстрее. Для
благополучия всех нас, не только его!"
   "Я сильно сомневаюсь, чтобы он нашел в себе силы селать это,"
Сказала Раина. "Он не похож на мужчину, который не вполне уверен,
хочет ли он осуществления своих стремлений."
   "Если он не знает, что хочет, тогда он и Десса хорошо поладят,"
прорычал Конан. "Я даже заплачу за свадьбу, если у них не осталось
родствеников. Все что угодно, только освободите меня от обязанности
везти эти особы в горы!"
   Нисколь не тронутая мнением Конана, пара воссоединенных
любовников продолжала ссору, когда компания вошла в Харук. Они
молчали, пока Конан искал комнаты в постоялом дворе с крепкими
стенами, черной дверью и хорошим вином. Ссора вспыхнула опять, когда
Иллиана объявила, что им придется разделить комнату.
   "Я согласна!" просто сказала Десса.
   "Я не дотронусь до тебя, Десса," произнес сокрушенно Массоуф. "Не
бойся!"
   "Бояться! Тебя? Настоящего мужчину я бы побоялась, но-"
   Испепеляющие взгляды Раины, Иллианы и Конана заставили ее
замолчать, но не достаточно быстро. Вспышка ярости скользнула по лицу
Массоуфа. Его голос дрожал. "Я не достаточно мужчина для тебя? А кто
ты, Десса? Ты нашла сердце проститутки в-"
   Пощечина Дессы разукрасила бы Массоуфа, не встань между ними
Конан. Он зажал ее рот одной рукой , а другой открыл дверь в ее
комнату. Затем взялся за воротник позаимствованной у него туники,
покачал Дессу вперед и назад несколько раз и нежно опустил не кровать.
   "Массоуф," сказал Конан с изысканной вежливостью. "Не смогли бы
вы зайти в комнату? Или вы предпочитаете съимитировать птичку?"
   Массоуф с проклятьями зашел. Конан бросил им немного багажа,
захлопнул дверь и закрыл ее снаружи.
   "Пожалуйста," сказала Иллиана, протягивая кружку вина. Конан
осушил ее не отрывая от нее рта.
   "Благослови тебя бог," сказал он , вытирая губы, едва не бросив
фразу, что она знает запросы мужчин. Подобные шутки явно задевали
очень глубокие старые раны. Ему не стоило тыкать в шрамы и болячки.
   "Не думаю, что им предстоит мирная ночь," сказала Раина. "Но у
меня будет." И она обняла Конана.
   "Если ты хочешь мира, Раина, тебе придется немного подождать."
   "О, я так надеюсь. Долгое, долгое время." Ее попытка
съимитировать молящуюся молодую девушку было настолько нелепо, что
даже Иллиана взорвалась смехом.
   "Если ты настолько горяча", сказал Конан, "тогда давай посмотрим,
что здесь подают на обед. Ни человек, ни лошадь не будут работать на
голодный желудок!"




   Часть одиннадцатая

   Где-то рядом кричала женщина. Приятно запутавшийся в Раине, Конан
с трудом смог перенести часть своих внимания на звук. И даже тогда он
решил, что это спор Дессы и Массоуфа разазился наконец-то потасовкой.
По мнению Конана, Десса вполне могла обойтись без помощи людей,
которые к тому же држат гораздо более важные вещи в руках-
   Вопль нарастал. Раина напряглась, но не в порыве страсти.
Уставилась на дверь.
   "Женщина-!" выругался Циммериец.
   "Нет. Это Иллиана. Ей больно или она чувствует приближение
опастости."
   Раина выпрыгнула из постели и метнулась к двери, задержавшись на
мгновение подхватить кинжал и саблю. В таком же виде за ней последовал
Конан.
   Перед дверью в комнату Иллианы стояли Десса и Массоуф. Десса
также как и Конан и Раина раздетая, жтолько без оружия. Массоуф
обмотал пояс одеялом. Когда Конан риблизился крики прекратились.
   "Что же вы стоити!" вскрикнул Конан.
   "Мы пытались открыть дверь, но она заперта снутри и возможно
заколдована." Сказал спокойно Массоуф,ж хотя его глаза бегали сверху
вниз по Раине.
   Слава богам, парень не совсем потерял рассудок от Дессы, чтобы не
замечать других женщин!
   Из-за двери вновь раздались стоны, но на этот раз сдавленные.
   "Освободите мне пространство!" прорычал Конан. "И Массоуф- найди
хозяина, если он еще не зовет караул!"
   Конан отошел насколько позволял зал и ринулся вперед как горная
лавина. Засов , рассчитанный на простого смертного, а не на такого
крепыша, как Циммериец, хрустнул как ветка, двери с шумом
распахнулись.
   Конан влетел в комнату, чуть не споткнувшись о стоявшую на
коленях у изголовья кровати Иллиану. Она вцепилась в одеяло, запихав
его конец в рот.
   На ее левой руке горел изумрудным светом волшебный Камень, слепя
глаза Конана. Больше на ней ничего не было.
   "Не трожь ее!" вскрикнула Раина.
   "Ей надо помочь!"
   "Ты только причинишь ей еще большую боль, если дотронешься
сейчас!"
   Конан заколебался , разрываемый желанием помочь явно страдающему
человеку и доверием к советам Раины. Иллиана разрешила проблему, упав
в обморок. Пламя Драгоценности потухло.
   Раина опустилась на колени перед хозяйкой, прислушиваясь к
дыханию и биению сердца. Конан встал для охраны у двери, а Десса
подошла к постели и начала изготавливать импровизированную одежду.
   "А ты не так и глупа, девочка," неохотно допустила Раина.
   "Вы думаете, знатная особа могла бы житькак я жила?"
   "Нет," сказал Конан, хрипло смеясь. Если Десса мечтает стать
королевой таверны, лучше послать ее к Пиле. В Аграпуре любой друг Пилы
имел мало врагов. Если этот друг женщина, то она получала прекрасную
возможность начать свою карьеру в тавернах.
   В этот момент вернулся Массоуф. За ним то ли следовали , то ли
гнались хозяин и двое крепких слуг. Конан показал им клинок и они
остановились, а Массоуф исчез в комнате.
   "Что за шум?" проревел хозяин. Он молча оценил импровизированные
одежды каждого и отсутствие таковой у Иллианы. "Вы должны знать, что у
меня порядочный тихий дом . Если вы хотите женщину-"
   "О, пошел к свом женщинам сам!" прорычал Конан. "Если ты конечно
еще достаточно мужчина. Моей госпоже приснились кошмары. Она вдова , и
ее муж принял страшную смерть."
   Владелец дома смягчился. Он отвернулся , когда Иллиана начала
бормотать: "Трансформированные. Нет надежды - остановить их - далеко.
Попробуй - ослабить - власть над ними. Попробуй - все (нечто
непонятное) обречены - "
   "Ведьма!" закричал один из слуг и скатился по лестнице. За ним
сбежал второй. Раина побежала к госпоже, потеряв в спешке свою
накидку. Хозяин застыл с открытым ртом то ли от вида Раины, то ли
ведьмы.
   "Стража!" на последнем издыхании прокричал он. "Я позову стражу.
Если она не придет, я подниму город. В моем доме не будет ведьм. Не
будет, именем всех богов-"
   "Иди поднимай и посмотрим насколько от этого тебе станет лучше!"
прокричала Раина. Ее сабля едва не срезала хозяйский нос. Он отступил
назад к лесенке и покатился бы по ней задом не схвати его Конан
вовремя.
   "Послушай, мой безмозглый друг," сказал Циммериец. Он с
удовольствием отправил бы его вслед за своимислугами, но оставался
мизерный шанс сохранить мир. "Моя госпожа действительно владеет
магией. Это правда. Кроме того она чувствует чужие заклятья. Те , что
ее ввели в такое состояние, - древние и дьявольские. Оставь ее в покое
и возможно, она сможет защитить тебя!"
   Мужчина нахмурился, но паника частично оставила его лицо. Когда
Конан отпустил его , он медленно спустился по лестнице, а не побежал.
   "Я мог выиграть для нас время, а мог и нет," сказал Конан. "Эти
глупые слуги приведут сюда город прежде, чем ты сможешь заклятьем
вскипятить горшок супа!"
   "Я должна сделать то, что я могу," сказала Иллиана покачав
головой. "Ужас в походе. И я должна сделать все, что в моих силах,
чтобы ему помешать."
   "Если он не близко-" начал Конан.
   "Это не важно," Произнесла Иллиана, поднимаясь с королевской
величественностью. "Когда я сбежала от Еремиуса, я поклялась бороться
с ним при любой возможности. Сейчас я имею больше, чем просто
возможность, если вы дадите мне время, ты и Раина."
   Она явно приняла свое решение. И Раина будет стоять, драться и,
если надо, умрет, независимо от помощи Конана. Это решило дело.
   "Как ты хочешь," сказал Конан. "Занимайся своими делами, а мы с
Раиной пока соберем все, что нельзя оставить. Десса и Массоуф , вам
нет необходимостиидти с нами. Я не думаю, что они обвинят вас_"
   "До произошедшего наверно так," сказала Десса. "Но как ты сказал
прошлой ночью - теперь уже слишком поздно. Меня обвинят, заслуживаю я
того или нет." Она озорно улыбнулась и показала Конану язык.

   Мягкий ночной ветер доносил до Еремиуса зловоние, рычание, шаркающую
поступь Трансформированных. Обостренный магией слух подсказывал ему,
что они уже приблизились к деревенским часовым.
   Этим часовым недолго осталось жить. Несомненно они не умрут тихо,
но это мало что значило. На деле, их смерть должна вызвать панику в
деревне. В достаточной степени, и Еремиусу вряд ли придется-
   Крик лошади пронзил ночь. Трансформированные победно взвыли.
Раздался наполненный ужасом человеческий вопль.
   "Демоны! Демоны! Демоны напали! Исчезни, исчезни - яаааааааа!"
Когти и зубы вырвали из человека жизнь.
   Еремиус недовольно нахмурился. Неужели селяне додумались посдить
своих часовых на лошадей? Или Трансформированные наткнулись на
человека, разъезжающего по совершенно иному делу? Еще раз, Еремиусу
следовало бы поклясться охранять девственность Иллианы, чтобы
использовать услуги хорошего боевого капитана!"
   По крайней мере, он не нуждался в капитанских советах, чтобы
понять, что деревня была слишком рано предупреждена. У селян больше
времени сбежать. Трансформированные смогут их преследовать, только
пока они находятся в пределах влияния Еремиуса.
   Деревня, обращенная в паническое бегство, пошлет мощное послание
вероятным союзникам. Деревня, обращенная в щебень и трупы, пошлет еще
более мощный.
   Еремиус поднял посох. Сейчас Драгоценность горела из его
наконечника, прикрепленная серебряным кольцом и тщательно заплетенным
пучком волос Иллианы. Еремиус несколько раз убедился, что Камень не
привязан к кольцу. Он давно знал заклятье удаляющее Камень из кольца и
возвращающее его обратно, но сегодня вечером первый раз он удалял его
для серьезной работы.
   Еремиус начал произносить заклинание, взывая ко всем древним
колдунам Атлантиды, которых он знал. Это был длинный список. Затем он
перешел к перечню всех богов и демонов Атлантиды, одинаково обширному.
   В один прекрасный день он узнает , кто сделал или нашел
Драгоценности, и что ему помогло. Возможно , это рпоизойдет до того,
как он достанет второй Камень. Сейчас колдун знал , что подобное
заклинание крайне истощает его и может сделать заклятье неопределенным
- или гораздо более мощным.
   "Чиар, Эспорн, Бокер - "
   Снова и снова. При этом Еремиус выбрасывал посох то направо , то
налево. Воздух по его бокам засветился изумрудным светом.
   Заклятье Глаз Махга могло поработить дюжину человек даже при
обычной мощи. Оно могло держать деревню в таком неподвижном состоянии,
как лежат камни ее хижин, пока не придет Трансформированные.
   "Бокер, Идас, Гецасс, Яргулф - "
   Яргулф не был с Атлантиды, но он занимал определенное место в
истории Драгоценностей. История, не легенда , называет его первым
главой Ванира, обладающим Драгоценностями. Много кровавых легенд
рассказывают , что с ним случилось, когда Драгоценности наполнили его
мечтами о могуществе, которым не уел управлять.
   История и легенда одинаково иное будут расказывать о Еремиусе.
   Слева и справа мерцающие зеленые сферы начали принимать
очертания необъятных глаз.

   Бора увидел появляющиеся глаза , когда он бежал от дома Иврама.
Когда он достиг начала спуска, глаза , казалось, уставились прямо на
него.
   Ноги перестали ему подчиняться и захотели повернуться и убежать.
Это было так просто - гораздо проще, чем спускаться в обреченную
деревню, когда вслед за глазами набросятся демоны.
   Но - что скажут о нем люди? Что он сам о себе при этом будет
думать?
   Бора никогда не знал столько правды о мужестве. Малая его часть
- это свобода от страха. Другая - владение страхом. Большая часть -
боязнь чужих языков больше, чем любая угроза. И остальное - желание
спать спокойно всю оставшуюся жизнь.
   Если он спустится у него не будет ночей.
   Бора спустился по четырем ступенькам, вырубленным Иврамом в скале
в начале дороги. Когда его ноги ударялись о голую землю, глаза
казалось следовали за ним. Более того они приближались.
   Он не сбежал, так как был загипнотизирован не бежать! Подобно
змее гипнотизирующей птицу, глаза вели его, беспомощную жертву, вниз к
тому, что его ожидало у подножия холма.
   Позади него глухо застучали по ступенькам шаги. Едкий порошок
обволок его. Он разъедал нос и рот словно перец. Лицо Боры перекосило,
он захлопал руками перед лицом, из глаз хлынули слезы, и он чихнул.
   "Продолжай чихать, Бора," донесся голос Иврама. "Если надо еще -"
   Бора в бессилии не мог говорить. Он продолжал чихать до тех пор ,
пока не начал бояться, что его нос оторвется и покатится вниз по
склону. Слезы водопадом лились из его глаз, что он не помнит со времен
серти его дедушки.
   Наконец он восстановил свое дыхание. Он обнаружил, что может
снова управлять ногами, чувствами, волей-
   "Какое заклятье ты применил ко мне?" закричал он. Крик вызвал еще
один приступ кашля.
   "Заклятье в Порошке Заяна," мягко сказал Иврам. "Заклятье Глаз
Хахра действует только на неготовленных, несорпотивляющихся людей. Оно
легко разрушается Порошком. Человек однажды освобожденный от влияния
этого заклятья , приобретает к нему иммунитет-"
   "Я очень тебе признателен," сказал Бора. "И даже больше." В самых
худших своих ночных кошмарах, он не мог предположить, что деревне
придется вступить в бой с врагом , располагающим такими силами. "А мы
успеем помочь всей деревне?" Он заспешил вниз, боясь, что стремление
сбежать возникнет вновь, если он задержится.
   "Порошка достаточно. Я делал его с тех пор, когда ты рассказал
мне о демонах."
   "Тогда дай мне его!"
   "Терпение, молодой Бора-"
   "О, демонам только этого и надо! Отец, Малиновые Ключи умариют!
Неужели твоя Митра не можот тебе это сказать-!"
   "Бора, никогда не теряй терпения. Многие в деревне спали или
отвернули глаза , когда появились Глаза, поэтому заклятье на них не
подействовало.
   "К тому же, я собираюсь спуститься в деревню вместе с тобой. Мы
вместе разбросаем Порошок-"
   "Иврам!" завыла Мариам, как ошпаренная кошка. "Ты слишком стар,
чтобы умереть в борьбе с демонами-!"
   "Жизнь или смерть в руках Митры, дорогая. Никто не слишком стар ,
чтобы возвращать долги. Малиновые Ключи давали нам пристанище много
лет. Мы должны им нечто."
   "Но не твою жизнь?"
   "Даже ее."
   Бора услышал , как судорожно глотнула Мариам. "Я должна знать
лучше, чем спорить с тобой. Кажется я потеряла силы, чтобы понимать
мужчин."
   "Совсем не так. У тебя будет много лет, чтобы испытать ее на мне.
А сейчас, лучше загрузи мулов. Возьми дорожный крест, но не абудь
вычистить одежду в спешке."
   Теперь Бора услышал лишь слабый вздох. "Иврам, я сбегала и в
большей спешке места, которые я была счастлива оставить. Я собралась
сразу, как только нас предупредил Бора."
   "Благослови тебя Митра, Мариам."
   Последовало красноречивое молчание. Бора заторопился вниз, уже
достаточно наслушавшись прощальных слов.
   Иврам догнал его на полпути вниз. Первый раз Бора смог
рассмотреть его ясно. Он держал посох в правой руке, меч свисал с его
пояса. За плечами висел мешок итз хорошо выделанной кожи с
изображением Митры, набранным из полудрагоценных камней.
   "В этом мешке достаточно порошка, чтобы освободить целую деревню,
если у нас будет время," сказал Иврам. "Если тот, кто произносил это
заклятье думает, что у него все время мира-"
   "Я однажды слышал от Якоуба, что "если" - слово, которое нельзя
употреблятьна войне," сказал Бора.
   "Здесь Якоуб прав," произнес священник. "Если это не война,
только боги знают, что это такое." Он ускорил шаг. Боре пришлось
собраться , чтобы не отстать.

   Заклятье Глаз Хахра отняло у Еремиуса все силы и внимание.
Оставшись без руководства, Трансформированные кружились не далеко от
деревни, ссорясь из-запоследних кусков лошади и его наездника.
   До того, как ссоры превратятся в кровавые , Господин должен взять
их под контроль. Человеческие стражи уже сосредоточились за деревней,
чтобы отрезать отступление всех , на кого не подействовали Глаза.
Еремиус послал твердое предупреждение, не заходить в деревню.
   Если зайдете, вы будете отданы на милость Трансформированных, а
вы знаете сколько ее у них.
   Как только он закончил это послание, он услышал, как взвыл в
гневе или от боли один из Трансформированных. Его голова заполнилась
всем, что чувствовало создание - боль в глазу от удара камня. Нет ,
града камней, будто бросала группа воинов.
   Гнев, сравнимый с гневом пострадавшего, пронзил Еремиуса. Не
может остаться в деревне столько много людей так свободных от влияния
Глаз, чтобы они смогли бросить дротик или камень! Он шире раскрыл свой
разум и чувства.
   То , что он услышал, дало ему первый намек, которого ему вполне
хватило. Улицы алиновых Ключей заполонили люди, убегающие от
Трансформированных или стоящих и неистово чихающих.
   Кто среди этих несчастных селян мог знать древний секрет Порошка
Заяна? Кто? Он чуть не прокричал это слово вслух в хмурое небо.
   Это мало что значило. Ясно, что вторгшийся в долину несколько
дней назад не просто сбежал. Он предупредил изготовителя Порошка.
Малиновые Ключи неожиданно оказались защищенными.
   Это так же мало , что значило. Если они думают, что смогут
противостоять Господину даже одного Камня, это их последняя ошибка.
   Еремиус пробежался мысленно среди селян, подсчитывая связанных
Глазами. Их оказалось достаточно, и он мог сеять хаос, посылая в их
головы другие заклятья.
   Незамечаемые Еремиусом, сосредоточенным на вычислительными
операциях, пряди волос Иллианы, привязывающие Камень к посоху начали
извиваться, затем загорелись рубиновым огнем.




   Часть двенадцатая

   Из-под двери , ведущей в комнату Иллианы, просачивался изумрудный
сияние. Свет не грел, но Конану не мог избавиться от ощущения, будто
он стоит спиной к раскаленной печи.
   Однако это лучше, чем смотреть эту магию собственными глазами. Он
отказался бы делать это, даже если бы Иллиана и Раина не предупредили
, что это зрелище не для глаз непривыкших к колдовству.
   "Если ты считаешь, что это подвергает сомнению твое мужество-"
начала Иллиана.
   "Ты не сомневаешься в моем мужестве. Ты сомневаешься в том, что я
величайший глупец в Туране. Иди и делай все , что в твоих силах со
своей магией. Я же сделаю все, что в моих силах, чтобы никто не смог
проткнуть саблю через твою-" Конан изобразил жест, который заставил
Иллиану покраснеть.
   Загрохотала дверь. Конан осторожно отошел от нее. Хозяин
протопал, тяжело пыхтя, вверх по лестнице.
   "Твоя колдунья собралась вдобавок сжечь мой дом?" промычал он.
Казалось , он готов к любому ответу.
   "Я не знаю," ответила Раина. Она уже оделась в тунику
и брюки. Глаза хозяина говорили, что он не считает этот наряд лучше
предыдущего.
   "Заклятье подействовало?"
   "Этого я тоже не знаю."
   "Митра и Эрлик пошли нас! Ты что-нибудь знаешь вообще о
происходящем здесь?"
   "Так много, как и ты."
   "Или так же мало," добавил Конан.
   Хозяин казалось хотел всех уничтожить взглядом, в том числе и
себя. Его руки вцепились в остатки волос. Лысина и лицо блестели от
пота.
   "Прекрасно, Зато я знаю, что сюда движется толпа, чтобы сжеть
дом, если это не успеет сделать колдунья!"
   Конан и Десса разом выругались. Даже десса отпустила несколько
грубых штучек в адрес некоторых представителей человеческого рода.
   "Если бы ваши слуги имели мужество вшей, никто бы не узнал о
нашей работе пока она не будет выполнена," бросила Раина. "А сейчас, я
буду проклята, если позволю напрасно работать моей госпоже."
   Ее рука ринулась к сабле, но Конан не дал ее обнажить его. "Не
зачем калечить этого человека. Он просто предупредил нас."
   "Это нас не спасет, если толпа соберется прежде, чем мы сможем
бежать," ответила женщина.
   "Это так, но наш друг сожет нам помочь. "Я сильно сомневаюсь, что
в этом доме нет потайных убежищь или ходов. Сдерживайте толпу снаружи,
пока Иллиана не закончит, а потом позвольте нам ими воспользоваться и
мы сделаем так, что они будут считать вас нашим пленником.Если они
будут думать, что мы вас запугали-"
   "Так это и есть правда!" выпалил мужчина. "Я не знаю, почему я
делаю это. Действительно не знаю."
   "Либо ты слишком храбр, чтобы выдать своих гостей, либо слишком
труслив, чтобы хотеть иметь перерезанное горло," сказала Раина. "Меня
мало это волнует. А теперь иди вниз и занимайся своим делом, пока мы
не закончим свои!"
   "Да, и не забудь послать наверх немного пищи," добавил Конан.
"Холодное мясо, хлеб, сыр - набор странника."
   "Я сделаю все, что можно," сказал хозяин , пожав плечами. "Если
стряпуха еще не сбежала!"

   Из дома расдался неистовый плач ребенка. Бора толкнул дверь, он
была заперта.
   "Ко мне! Закар, попробуй своим топором!"
   Деревенский лесоруб был одним из первых, кого Бора освободил от
заклятья. Его голова вновь стала ясной , а тело повиноваться. Он
подбежал, размахивая топором с такой яростью, будто собирался разнести
вместе дверь и дом.
   Несколько ударов отворили дверь. Бора и Закар вбежали внутрь.
Кричала маленькая девочка, обезумевшая не от боли , а от страха.
Выбегая вместе с девочкой, Бора заметил корзину с хлебом и копченым
мясом, так же брошенную панически бежавшей семьей.
   "Забери ее, Закар. Боги только знают где мы будем есть в
следующий раз."
   "Скорее всего уже не в этом мире," ответил Закар, положив топор
на плечо. "Но я туда отправлюсь не один из-за того , что мой друг
будет кушать первым. Я не боюсь встретиться с любым демоном. Никакой
демон не причинит много врда с раскроенным черепом!"
   Боре оставалось только надеяться, что Закар прав. Что-то, стоящее
за спинами демонов , удерживало их от деревни, давая селянам отсрочку.
Большая часть селян уже освободилась от заклятья и убегала на запад.
Далеко ли они смогут убежать, прежде чем демоны снова будут выпущены
на свободу? Бора знал, как быстро они бегают.
   Снаружи Бора поискал взглядом кого-нибуть , способного
позаботиться о ребенке. Те , что остались управлялись скорее страхом,
чем магией, а от этого Порошок не избавлял.
   Наконец, появились две девушки чуть младше Кари, ведущие под руки
старика. "Сюда," закричал нераздумывая Бора. Когда девочку передавали,
она начала снова хныкать, но Бора не обратил на это внимания.
   "Твой дом не далеко," сказал Закар. "Мы могли бы слетать туда и
обратно, что никто не успеет заметить нашего отсутствия."
   "Иврам сказал, что он сразу снимет с них заклятье." Только на
мгновение в Боре родственные чувства заслонили
ответственность за деревню. "Того, что он сделает будет достаточно."
   "Боги удерживают меня от - Что именем Митры это такое?"
   На дальнем конце улицы, где деревня переходила в фруктовый сад,
танцевало облако пыли. Вне пыли скакала скрюченная фигура, кошмарная
карикатура на человека. В зеленом свете мерцали ее толстые конечности.
   Одна из этих рук схватила ветку, толщиной с руку Боры, и
отломала ее как хворостинку. Второй сук вооружил другую руку демона.
Рахмахивая обеими дубинками, чудовище бросилось галопом на людей.
   Закар встретил его на середине дороги. Одна дубинка взлетела в
воздух, разрубленная посередине топором. Вторая обрушилась на ребра
Закара, когда его топор опустился демону голову.
   Опустился и отскочил. Но не без эффекта - демон зашатался,
потекла кровь. Она не убила , но и не спасла Закара. Когтистая лапа
распорола ему живот. Он едва смог вскрикнуть перед тем, как на его
горле оказались клыки демона.
   Демон отбросил умирающего лесоруба и поискал свежую добычу. На
мгновение Бора был готов продать всю свою семью за заклятье
невидимости.
   Тяжелые шаги глухо застучали позади него. Облаченная в мантию
рука бросила маленькую глиняную бутылочку вниз по улице. Она
опустилась у ног демона, разбрасывая и распыляя Порошок Заяна.
   "Не знаю будет ли действовать он против заклятья создавшего эти
создания," пробормотал Иврам. "Хорошая пара каблуков возможно
сработает лучше."
   "Но - должен быть - "
   "Только боги могут помочь им сейчас," сказал Иврам. " Твои
родственники в безопасности. Ты нужн деревне живым, а не мертвым!"
   "Как хотите," сказал Бора. Он услышал в своем голосе те же ноты,
что слышались в голосе священника. Они оба старались говорить как
можно меньше, чтобы клацаньем зубов не выдать страха. Жемон опустился
на колени, принюхиваясь к Порошку, а они развернулись и бросились
бежать на другой конец деревни.

   Пряди волос Иллианы с острым свистом разорвались и Драгоценность
свалилась с головки посоха Еремиуса.
   Никогда еще за годы своего колдовства Еремиус не произносил
заклятье так быстро. Невидимая рука подхватила Драгоценность на
полпути до земли и опустила его плавно , как перо.
   Чтобы успокоить свое сердце и дыхание, Еремиус внушал себе, что
Камень не разбился бы при падении с такой высоты. Это мало помогло,
так как сердце и легкие знали, что это ложь. Он едва умудрился
избежать несчастья и поражения.
   Он потянулся к Камню, чтобы снова привязать его к посоху своими
собственными волосами, но вдруг его пальцы словно уперлись в невидимую
стеклянную стену на расстоянии ширины человеческой руки. Он попробовал
посохом - с тем же результатом.
   Пока он придумывал свой следующий ответный ход против заклятья
Иллианы, его посох неожиданно вырвался из рук. Не успел он попытаться
поймать посох, как он упал на Камень, пронзил его и вошел в землю
под Камнем!
   Еремиус стоял разинув рот в изумлении, вдруг земля с грохотом
взорвалась. Вырвался поток пыли и щебенки. Посох превратился вчасть
этого гейзера камней и почвы. Еремиус бросился за посохом , поймал его
в воздухе и торопливо попятился от Камня.
   Камень казалось растворился в луже изумрудного света, текущее
словно некая вязкая жидкость в невидимый кубок. Неприятный тонкий вой
раздражал уши. Еремиус съежился будто ему в ухо попало насекомое.
   Затем он вздохнул, отступил назад и начал проверять исправность
своего орудия. Когда оно успешно прошло несколько испытаний к нему
начала возвращаться уверенность.
   Даже с одним посохом он мог достаточно хорошо командовать
Трансформированными, чтобы уничтожить Малиновые Ключи. Он не мог
управлять своим Камнем, так как Иллиана связала его и свой Камни
заклятьем внутреннего противостояния. Она так же не могла командовать
своим Камнем и имела не больше мощи против Еремиуса, чем он имел
против нее.
   Неужели это ничего не значило для нее? Неужели она искала путь
уничтожить его Камень даже ценой собственного? Раньше казалось, что
она мечтает о владычестве, как и он. Была ли она готова оставить
высшую власть за умеренную плату? Стать известной как разрушитель
Драгоценностей Курага мало , что даст, по сравнению с тем, что может
дать обладание обеими!
   Достаточно. Трансформированные ожидали его команды. Еремиус
сосредоточился и начал воссоздавать изображение деревни в голове.

   Дверь в комнату Иллианы заскрипела и слетела со своих петель.
Конан и РАина едва успели отскочить назад. Раина почти столкнула
хозяина с лестницы по которой он толькочто поднялся.
   Хозяин взглянул на обломки двери, затем перевел взгляд на потолок
и передал корзину Раине.
   "Только хлеб и сыр. Повара не только сбежали, но и утащили с
собой все мясо!" Хозяин сел тяжело на пол и обнял руками голову.
   В дверях появилась Иллиана и рухнула в вовремя подставленные руки
Конана. Через мгновение она глубоко вздохнула , опустилась на колени и
сорвала с корзины покрывало. Нисколько не смущаясь отсутствием одежды,
она с волчьим аппетитом принялась поглощать еду.
   Конан улучив момент, когда Иллиана остановилась перевести
дыхание, протянул кружку с вином. Вино исчезло в два глотка, за ним
последовали остатки содержимого корзины. Наконец, Иллиана села,
посмотрела с тоской на пустую корзину и встала.
   "Извините. Циммериец, над чем ты смеешься?"
   "Ты - первая на моей жизни колдунья, которая допускает, что она
голодна!"
   В ответ Иллиана лишь улыбнулась. Раина пошла за одеждой для
госпожи, в то время как Конан отдал пустую корзину хозяину.
   "Опять? Я так понял, что мне заплатят, когда на престол взойдет
внук Короля Илдица-"
   Ожесточенный стук в уличную дверь остановил его речь. Хозяин
поднялся и вернул корзину Конану.
   "Настало время спуститься и сыграть свою роль. Прекрасно, если я
больше не согу содержать постоялый дом, храмовым торжествам всегда
нужны актеры! Лучше поторопитесь. Я слышал, как внизу сказали , что в
город приехал Лорд Ачмаи. Если он поможет, у меня не будет врагов - "
   "Ачмаи?"
   "Так сказали. Он важная персона в этих местах. Я слышал - "
   "Я слышал все истории о нем и более того," бросил Конан. "На
крыше найдется местечко , где я могу незаметно осмотреть окрестности?"
   "Да. Но что - ?"
   "Показывай."
   "Если это против Лорда - "
   "Это для нас всех! А теперь выбирай. Покажи мне крышу, выполни
остальные свои обещания и испытай удачу с Ачмаи. Или будь упрямым,
бойся его больше, чем меня и умри".
   Хозяин посмотрел на обнаженную саблю Конана, оценил возможность
сбежать и поступил разумно.
   "Вперед по залу и направо. Я вам покажу."
   Стук внизу удвоился, к нему добавились проклятья.

   Хриплое дыхание Боры потонуло в шуме борящихся, чтобы подняться
на холм. Он был моложе и сильнее многих, но сегодня он набегал в пять
раз больше, чем любой другой.
   Любой другой, кроме демонов, которые не знали человеческих
пределов. Все же многие из демонов могли быть убиты и покалечены.
Кроме того они казались неодушевленными стихийными бедствиями, как
землетрясение или лавина.
   Обернувшись назад, Бора увидел, что без сомнения кто-то помогал
увальням. Спасибо Митре, Порошок хорошо выполнил свою задачу. Люди
Малиновых Ключей могли остаться без дома, но они по прежнему были
деревней, а не толпа, уничтожающих друг друга при малейшем шансе на
спасение.
   Бора подождал, пока болшинство увальней прошло мимо. Затем он
двинулся вниз, чтобы встретить полдюжины самых сильных юношей и
мужчин, которые образовали арьергард. К его удивлению, Иврам был среди
них.
   "Я думал ты уже далеко," чуть не вскричал Бора.
   "Ты думал такой толстый мужчина может обогнать молодого с
крыльями на ногах? Ну, Бора, твой разум покидает тебя."
   "Он вернулся, чтобы присоединиться к нам," сказал Кемал. "Мы
убеждали его, но он не слушал."
   "Так что сохрани дыхание для еще одного подъема," добавил Иврам.
"Признаюсь, хотел еще раз посмотреть на демонов. Чем больше мы знаем -
"
   "Он надеялся обесчувствить одного с помощью порошка, поэтому мы
должны тащить его в Форт Жеман!" прокричал один из мужчин. "Иврам, ты
ненормальный?"
   "Я так не думаю. Но - кто-нибудь кроме ненормального представил
этих демонов, до-?"
   "За Мастера!"
   От куда-то вынырнули четыре облаченные в накидки фигуры и
направились к селянам. Накидки и человеческая скорость говорили, что
это не демоны. В руках блестели сабли, обещая хорошую потасовку.
   Руки Боры затанцевали. Камень запрыгнул в чашечку пращи. Праща
раскрученная до невидимости выпустила камень в наступающих. Темнота и
поспешность сбили рукуи глаз Боры. Камень щелкнул о скалу.
   Воины врубились в ряды защитников, яростно опуская сабли на
селян, которые имели на семерых одну саблю. Мужчина, жаловавшийся на
планы Иврама, упал первым с зияющим ртом и шеей. Падая он закатился
под ноги второго нападавшего. Его руки вцепились в ноги воина , а зубы
погрузились ему в икру. Воин взвыл и резко замолк, когда дубинка
Кемаля расшибла его череп.
   Второй умер прежде, чем он осознал, что они встретились не с
легкой добычей. Крепким горцам нечего было терять и их нельзя было
назвать презренными врагами.
   Третий воин пробежал двадцать шагов прежде чем, его не поймали
трое селян. Все четверо свалились в извивающийся, изрыгающий проклятья
клубок, закончившийся захлебывающимся криком. Двое селян поднялись и
поддерживая третьего. Противник не встал.
   Четвертый считал себя спасенным, пока камень выпущенный пращой
Боры не разбил ему череп.
   Бора подсчитывал оставшиеся в сумке камни, когда до него донесся
слабый голос.
   "Бора. Возьми остатки порошка."
   "Иврам!"
   Священник лежал на спине, изо рта пузырясь вытекала кровь. Бора
задержал взгляд на бледном лице умиравшего, стараясь не смотреть на
зияющие раны в груди и животе.
   "Возьми его. Пожалуйста. И - перестрой мой храм, когда ты
вернешься. Ты это зделаешь. я знаю."
   Бора сжал руку священника, жалея, что ничем не может ослабить его
страдания. Возможно, боль еще не достигла его, но при таких ранах,
когда это произойдет -
   Иврам улыбнулся, будто мысли Боры были написаны в воздухе. "Не
беспокойся, Бора. У нас, слуг Митры, свои дороги."
   Он начал бормотать молитвы на странном гортанном языке. В
середине четвертой он закусил губу, закашлял и закрыл глаза. Он успел
произнести несколько слов пятой молитвы и перестал дышать.
   Бора стоял на коленях около священника, пока Кемал не положил
руку ему на плечо.
   "Пошли. Мы не можем оставаться и ждать пока не проголодаются
демоны."
   "Я не оставлю его здесь!"
   "А кто хочет так поступить?"
   Бора увидел, что другие нераненные мужчины сняли плащи. Кемал
снимал свой, когда Бора остановил его. "Подожди. Я услышал лошадь на
холме. Вы спасли Виндмастера?"
   "Я освободил его. Остальное он сделал сам. Я всегда говорил, что
у этой лошади больше мозгов, чем у большинства людей!"
   Не говоря уж о большей силе и скорости по сравнению с другими
деревенскими скакунами. "Кемал, нам нужен кто-нибудь, чтобы съездить в
Форт Жеман. Ты можешь?"
   "Позвольте мне напоить Виндмастера и я отправлюсь."
   "Митра-" слова застряли в горле Боры. Он не будет славить Митру
сегодня, когда бог позволил своему хорошему слуге Ивраму умереть как
собака.
   * * *

   Конан пробрался за дымоходом. В толпе сейчас зажгли достаточно
факелов, чтобы хорошо разглядеть все необходимое. Возможно даже
слишком много. Если он видит, то и его можно увидеть, хоть он и
намазался углем из камина в комнате Иллианы.
   И толпа, и люди Ачмаи остались там,где он их видел в прошлый раз.
Скорее всего они и не пойдут дальше, пока он не вынудит их.
   Пришло время сделать это.
   Конан пробрался по крыше к заду дома и прокричал, "Все в порядке!
Мы завладели конюшнями. Оттуда им не будет угрожать опасность!"
   Когда он вернулся назад, Конану слышал с удовольствием крик из
рядов людей Ачмаи.
   "Кто это сказал? Сержанты посчитайте своих людей!"
   Конан немного подождал, затем заорал , имитируя голос сержанта,
"Ха! У меня двое пропало."
   Затем , имитируя капитана: "Эти городские свиньи сбежали в ними.
Обнажить сабли! Это два оскорбления Лорду Ачмаи!"
   Злые возгласы сбитых с толку людей пронеслись вдоль рядов воинов
Ачмаи. Конан повысил голас, имитируя молодого: "Наемные сабли Ачмаи
хотят спасти своих друзей-колдунов. Хорошо, получите, насильники
овец!"
   Над толпой пролетела, брошенная крепкой рукой Циммерийца,
черепица с крыши. Она врезалась в ряды наездников Ачмаи и вышибла
одного воина из седла.
   "Глупцы!" прокричал капитан. "Мы друзья. Мы хотим - "
   Его протесты пришли слишком поздно. Вслед за черепицей Конана
полетели камни. Лошадь попятилась, выбросив наездника из седла.
Товарищи упавших обнажили сабли и пришпорили лошадей. Они достигли
толпы и начали топтать людей.
   В ответ толпа зашевелилась, как потревоженный клубок змей, и
заревела, как берлога голодных медведей. Один лысый ткнул факелом в
морду лошади. Она сбросила наездника, который исчез в дюжине рук,
сомкнувшихся над ним. Раздался крик, который также неожиданно
прекратился.
   Драка между людьми Ачмаи и толпой пролила уже достаточно крови.
Примирение займет больше времени, чем требуется Конану и его людям ,
чтобы выбраться из города.
   Конан подбежал к задней стене дома, не боясь больше быть
увиденным. "Поехали!" закричал он у дверей конюшни. Она отворилась, и
Раина вывела остальных на улицу.
   Иллиана вышла последней. Когда она вышла на улицу, проклятья и
крики сказали Конану, чтоулица не совсем пуста. Иллиана махнула рукой,
пригнулась к гриве и пришпорила коня.
   Конан прыгнул с крыши дома на крышу деревянного навеса,
кувыркнулся и скатился на кипу соломы. Взлетел в приготовленную
лошадь, не тронув уздечки.
   ОН пустил лошадь в легкий галоп и обнажил саблю. Прохожим
казалось, что чернолиций Циммериец - демон, вызванный колдуньей. Они
ненавидели ведьм, но их жизнь была им дороже. И они с криками
разбегались в стороны.
   Конан направился в сторону противоположную выбранной Иллианой и
не замедлялся, пока не выехал за город. Он поступил верно, так как его
заметили и позади него маячили огни погони.
   Конан убрал саблю и отвязал лук. Темнота не помешала ему. Он
изуродовал три лошади и освободил одно седло, прежде чем
преследователи мудро решили оставить его в покое.
   Конан прикрепил лук, посчитал стрелы, затем спешился, чтобы дать
отдохнуть и напиться лошади. Сам опустошил остатки хозяйского вина,
выбросил бутыль, снова оседлал лошадь и пустил ее рысью.

   Еремиус поднял посох. Серебряный набалдашник нес на себе выбоины
и царапины, оставшиеся от его путешествия через скалы и землю, Но это
не повредило его силе.
   На другом запястье горел Камень все тем же ровным сиянием, слегка
приглушенным рассветом. Снова и снова он размышлял, неужели Иллиана
хочет повредить его Камню даже ценой собственного? Этот вопрос он
непременно ей задаст, когда придет время выжимать из нее все ее
знания.
   Главное, чтобы в это утро его Камень не трогали. Он смог бы
восстановить некоторую часть своей победы. Не всю, так какслишклм
много селян осталось вживых, но достаточно, чтобы дать новое сердце
его человеческим слугам и даже Трансформированным, если их мозги
смогут схватить то, что они увидят.
   Еремиус положил набалдашник посоха на Драгоценность. Впыхнуло
пламя, расширилось, а затем сжалось в шар и полетело через деревню. Он
полетел вперед вверх по склону за деревней.
   "Да здравствует Мастер!"
   Человеческие крики смешались с горланным воем Трансформированных.
Гребень холма задрожал, подался вперед, затем взорвался на сотни
валунов, каждый размером с хижину.
   Конец этому трижды проклятому храму!
   Если бы человек был жив, он принял бы такую же страшную смерть, как
Иллиана. Он и юноша, который помогал ему разбрасывать Порошок и
освобождать селян!
   Ерумиус узнал бы их, увидь он их снова. Он вырвет у них лица
прежде, чем позволить Трансформированным разорвать их тела. И
медленно. Трансформированные пока не научились любить агонию своих
жертв, их научат.
   Тем временем-
   Посох и Камень опять встретились. Один, два, три шара
иузумрудного огня прыгнули вперед. Они образовали треугольник,
двинувшийся к деревне. Наконец, он уселся на крышах трех домов.
   В местах их посадки из камней вырвалось пламя. Еремиус поднял
посох и Камень в последний раз и над огнями поднялся лиловый дым.
   Каменный огонь по природе бездымен. Еремиус хотел изобразить в
небе судьбу Малиновых Ключей для всеощего обозрения.

   Мариам подняла глаза от мертвого лица Иврама к восточному небу.
Они были красные, но сухие. Как бы она не плакала, к приходу Боры
слезы закончились.
   "Ребенок," дрожащим голосом произнесла он.
   "Кто?" Бора понимал, что у него самого голос напоминал кваканье.
Ему казалось , что сон - вещь, о которой рассказывают легенды, не
доступна простому смертному.
   "Хозяин демонов. Жестокое дитя, которое не может победить,
поэтому уродует игрушки."
   "Просто он не может изуродовать нас," пробормотал Бора и
зашатался.
   Две сильные руки обхватили его и плавно опустили на землю. "Сядь,
Бора. Я позабочусь о тебе."
   Он будто издалека слышал клацанье металла о металл и шелест
приливаемой воды. Из воздуха возникла и подплыла к его лицу чашка
вина, пахнущего травами.
   "Это поссет. Пей."
   "Ты должен спать. Ты нам нужен со своими мозгами." Одна рука,
слишком сильная, чтобы ей сопротивляться, сжала голову Боре, вторая -
поднесла чашку к губам. Сладкое вино и целебные травы поглотили его
ощущения, а затем и волю. Он выпил.
   Сон опустился на него задолго до того, как опустела чашка.

   Конан достиг места встречи с первыми лучами солнца. Раина спала,
Десса и Массоуф нашли достаточно сил для очередной ссоры, и только
Иллиана приветствовала его.
   Казалось она восстановила всю свою силу и потеряла десять лет. Ее
шаг, когда она спускалась навстречу, был легок, подобно шагу ее
волшебного образа.
   "Неплохо, Конан, если ты примешь мои похвалы. Это была настолько
хорошая работа, что даже волшебница ее признает."
   Не похоже на себя, Конан улыбнулся. "Благодарю тебя, Иллиана. Ты
узнала что-нибудь нового о нашем друге Еремиусе?"
   "Только то, что он снова командовал Камнем, как и я. Это не так
плохо. Некоторая часть - что я чувствовала прошлой ночью - сказало
мне, что его Камень был в опасности."
   "А разбить Камень Еремиуса будет означать победу нд ним?"
   "Слишком дорогой ценой. Драгоценности - величайшие создания всей
магии. Измельчитьи х в порошок словно гальку, значит потерять все,
чему можно научиться, если их объединить и мудро использовать - я буду
чувствовать себя с запятнанными руками, если приму в этом участие."
   Конан едва совладал со своим языком. Он уже чувствовал себя не
чистым от слишком долгого общения с магией. Сейчас он почувствовал
острый приступ подозрения. Возможно Камни и могут многому научить
способного к этому. Однако вполне вероятно, это будет то, чему их
создатели или открыватели хотели научить.
   Часть его мыслей наверное отразилось на его лице, так как Иллиана
попробовала развеять сомнения. "Также говорят, что разрушение одного
Камня делает второй гораздо более опасным, так как он становится не
управляемым."
   "Большую кучу "говорят" тащут за собой эти Камни! А ты не узнала
немного правды, пока ты училась с Еремиусом?"
   Иллиана побледнела, казалось она задыхается. Конан вспомнил совет
Раины и начал извиняться.
   "Нет," сказала Иллиана. "Ты имеешь право спросить. Право, которое
я жалую немногим. Я также имею обязанность ответить. Я изучила столько
сколько смогла, но Еремиус мало мне помогал. То, что он хотел, чтобы я
знала, - другое дело."
   Она встряхнулась, как мокрая собака. Кошмары ее покинули. "Куда
мы теперь отправимся, Конан?"
   "Форт Жеман и быстро."
   "Гарнизон нас встретит нелюбезно, если мы не воспользуемся именем
Мишрака."
   "Когда-нибудь нам все равно придется сделать это. Мы приблизились
к горной местности, где нужны горные лошади. Кроме того, мы должны
оставить Дессу среди достаточного количества мужчин, чтобы она была
счастлива!"
   Отт смеха Иллианы Раина по кошачьи потянулась и начала
пробуждаться.




   Часть тринадцатая

   Закатывающееся солнце горело над горизонтом. В сад командира
Форта Жеман проникали пальцы голубой тени. Позади одного из розовых
кустов, посаженных его предшественником, Капитан Шамил повернулся к
Якоубу.
   "Должно еще что-то быть кроме того, что ты мне рассказал, мой
молодойй друг," прорычал Шамил.
   Якоуб развел руки, показывая, что он ничего не утаил. Неужели
этот глупец собирается искать мудрость в столь не подходящее время?
   "Почему я должен врать тебе? Даже если так, неужели
очаровательная женщина в твоей постели стоит мало?"
   "Если он действительно так очаровательна, как ты сказал.
Напоминаю тебе, что я пока не видел женщин, даже одетых."
   В голосе Якоуба появились нотки злобы. "Тебе надо напомнить, как
долго ты нам служишь? И как на это посмотрит Мугра-хан? И как легко
ему будет об этом узнать?"
   Якоуб не ожидал получить такого в ответ. Это была суровая улыбка,
раскинутые руки и пожимание плечами.
   "Я ничего не забыл. Это может ты что-то забыл. Мой заместитель
Хезал не в нашей компании. А если меня удалят, он будет во главе Форта
Жеман."
   "Кого волнует, что эта породная болонка может сделать или оставит
не сделанным?"
   "Хезал меньше болонка и гораздо больше волк, чем ты думаешь. Люди
это знают. Они последуют за ним, даже если это будет против нас."
   Если бы я только был уверен, что он говорит правду!
   Хезаль казался не более, чем пустой сын высокопоставленной особы,
отбывающей срок на передовой перед возвращением на более
комфортабельный пост поближе к двору. Иметь такого во главе Форта
Жеман значило крупный успех. Под его командованием форт наверняка не
выдержит удара слуг Еремиуса.
   Тогда вся провинция будет охвачена восстанием или страхом. Чем
больше угроза, тем большую армию вышлют ей навстречу. Чем больше
армия, тем больше людей под управлением Лорда Хаумы. Чем больше людей,
тем больше мощь Лорда, когда он решит действовать. Если Шамил сказал
правду, однако, Хезал сможет хорошо управлять Фортом, и кроме того не
присоединится к группе Лорда Хаумы. Якоуб сделал вид, что
рассматривает кремово-желтую розу с глубокой сердцевиной , пока
оценивал риск. Он помнил слова своего отца, " помни, решение на войне
всегда игра. Различие между мудрым капитаном и глупым в том, сколько
ты ставишь на карту."
   Якоуб решил остаться мудрым. Он не мог поставить на карту
власть над Фортом Жеман.
   "Я не буду командовать или просить. Я просто предложу мою помощь
в отвлечении стражи Раины. Раз она знает, что они смотрят не туда, она
станет горячей для твоей постели."
   "Теперь кажется ты начал разумно говорить. Какого рода помощь?
Если ты пытаешься меня убедить, что ты можешь вырубить всю семью
купца-"
   "Я глупец? Я кажется думал, что это ты?"
   Я лучше воздержусь от ответа."
   Якоуб вздохнул. Боязнь поражения приводила к усталости от общения
с такими как Шамил. Каря так на них не походила чистотой своих мыслей
, тела и сердца. Ее невозможно не любить.
   Не возможно также не задуматься. Когда победа увенчает знамена
Хаумы, он сможет ей предложить больше, чем она могла когда либо
мечтать. Простит ли она то, что он сделал, чтобы получить
предложенное ей?
   Якоуб потряс конечностями. "Хорошо, я не думаю , что ты глупый, и
боги меня таким не сделали. Я могу свободно распоряжаться со своим
кошельком. Это должно заставить стражей леди посмотреть другую дорогу
на ночь и потом затихнуть. У тебя есть готовых подраться воинов, в
случае, если мое золото, не выполнит задуманного?"
   "Если ты им заплатишь."
   "В разумных пределах."
   Цену , на которой они остановились, назвать такой было нельзя.
Якоуб подумал, что если дела идальше так пойдут, то перед Лордом
Хаумой встанут два выбора - либо забрать престол, либо сесть в тюрьму
за неуплату долгов!
   Точнее, цена зависила от сопротивления, которое наемники
встретят. Якоуб не думал, что их много останется в живых после встречи
с саблей Циммерийца. Это было не важно пока Циммериец жив.
   Иллиана станет легкой добычей, когда Конан будет мертв, а Раина -
игрушкой гарнизона. Добыть Камень Курага и переправить его Еремиусу
будет по-крайней мере представимым для быстрого на клинок, ум и ноги
человека. Даже если Якоуб сам не сможет схватить Камень и получить
награду от Еремиуса, победа будет гораздо ближе.
   Пальцы тени поглотили уже весь двор, когда Якоуб покинул
гарнизон. Он повернул к своему сектору при начавшем темнеть небе и
поднимающемся ветре. Когда он закрывал ставни своей комнаты, он
услышал его вой наверху. На башне трепетало знамя Турана, черное на
фоне огня закатывающегося солнца.

   "Все в порядке," донесся из-за спины Конана голос Раины.
   Конан закончил поворот более плавно, чем начал. "Не выскользай не
из-за чьей спины здесь, Раина. Он может закончить свой поворот с
саблей в руке, готовый всадить ее в твои кишки."
   "Мужчины не такие дураки."
   "Ветераны не дураки. За других не отвечу. Но сейчас, когда воины
наслушались историй о демонах, а многие потеряли своих друзей, они
вправе ждоть врага отовсюду."
   "Я буду осторожнее." Она поднялась на цыпочки и поцеловала
Конана, который на расстоянии мог сойти за целомудренный. Поцелуй
взбудоражил Циммерийскую кровь. Руки сами собой обняли ее.
   Постепенно вернулось самообладание. "Ну ладно, сестра моей
госпожи," усмехнулся он. "Нам не надо вызывать подозрение."
   "Действительно. Честь семьи не поощряет ухаживания караванного
охранника."
   "Я не всегда был тем , что я сейчас, Раина," сказал Конан , все
также смеясь.
   "Это настолько же определенно, как все может быть," ответила
Раина. Она мягко оттолкнула его прочь. Ее руки выдавали волнение,
хотя лицо озарялось улыбкой.
   Оба знали, что приветливая встреча в Форте Жеман без упоминания
имени Мишрака могла означать либо неожиданную удачу, либо
замаскированную ловушку. Пока они точно не знали ответа, они
предпочитали продолжать играть маскарад сколь возможно долго. Если бы
они смогли родержаться в таком образе все свое пребывание в Форте, это
могло бы ввести в заблуждение приготовивших сеть, которые в конце
концов набросят ее слишком поздно.

   Гарнизон был не полностью укомплектован, поэтому это крыло
бараков было почти пустыно. Конан и Раина не встретили ни единой души
по пути в комнату Раины. Внизу со стороны лестницы доносились звуки
смачной солдатской пирушки, вечернего развлечения проходившего на
первом этаже здания.
   Конан задвинул засовы на двери комнаты Иллианы подобно тому, как
он поступил с комнатой Дессы и Массоуфа. Затем переместил один из
ножей с ноги на пояс.
   "Я спущусь вниз за парой кружек вина. Это то, что от меня
ожидают. Может я узнаю что-нибудь новенького о демонах."
   "Узнай лучше, где достать горных лошадей. Я бы предпочла
приобрести где-нибудь в другом месте, только не в Форте. С помощью
золота легче заставить замолчать языки."
   "Ты не так глупа, Раина."
   "Алес, он хвалит только мой ум. Я до сих пор не услышала ни
единого недовольного слова о - "
   "Я не смею жаловаться по другим делам, женщина. Ты оставляешь
меня пригодным только для той работы, что обещал мне Мишрак в
Вендианских гаремах!"
   Он шлепнул ее по крестцу и поцеловал ее без малейшего намека на
целомудренность. Она ответила ему тем же, затем открыла дверь и
проскользнула внутрь.

   Крыша бараков поднималась над стенами форта. Отсутствие на енй
часовых приятно удивило Якоуба. Либо гарнизон был даже более
расхлябан, чем он ожидал, либо Шамил убрал часовых, чтобы облегчить
свой путь к Раине.
   Якоуб выигрывает в любом случае.
   Черная одежда и покрытое сажей лицо слили Якоуба с ночью, когда
он пробирался по краю крыши. Быстро закрепил крюк, еще быстрее
размотал веревку с узлами. На поясе болтались приспособления, в
которых как он надеялся необходимости не возникнет. Их изготовил для
него и подобных ему главный вор, в качестве платы за золотом
выстланную дорогу из Аграпура.
   Вхождение в покои колдуньи могло стать незапланированным
мероприятием. Всегда в легендах и часто на правде они используют свое
искусство для своей защиты и свои предметы способами трудными для
воображения и исключающие возможность избежать поражения для простого
смертного. Иногда защита приводила к ужасной смерти вторгнувшегося.
   Но в обыденной жизни колдуны имеют дело с простыми людьми,
поэтому могут стать беззаботными и потерять осторожность. Если
Якоуб хотя бы смог узнать , что Иллиана оставила не сделанным...
   А если она оставит не сделанным достаточно, чтобы он смог забрать
Камень сегодня ночью?
   Тогда Капитану Шамилю и его людям не надо будет искать
вознаграждения или защиты.
   На мгновение надежда воодушевила Якоуба. Он заставил себя
успокоиться. Он не собирался спускаться по веревке с головой, набитой
мечтами. Это может закончиться для него только размазыванием его по
камням двора и мухами, дерущимися за место на его губах.

   С твердым намерением меньше пить и больше слушать Конан
присоединился к солдатам. Но вино оказалось сильнее его намерений, а
истории , которые он слушал, сводились к одному.
   Слухи о демонах клубились как мухи на навозной куче. Некоторые
рассказы совсем далекие от действительности. Небыло ни каких сомнений
в достоверности сведений о зеленых огнях в небе и клубах дыма там, где
нет ни леса, ни вулкана. Конан выудил из собутыльников время обоих
событий. Час зеленых огней в небе совпал со временем борьбы Иллианы со
старым Господином демонов.
   Патрули для выяснения, что лежит за этими явлениями из форта, не
высылались. Большая часть рекрутов чувствовали себя облегченно,
освобожденные от необходимости сталкиваться с дьявольщиной без защиты
каменных стен.
   Конан сгорал от желания рассказать им о том, сколь мало могут они
помочь, если сообщенное Иллианой окажется правдой. Он понял, что
искушение рождено вином и прикусил язык.
   Ветераны меньше соглашались с решением о патрулях. Кроме того,
казалось, что вину за бездействие они кладут на Шамиля, а не Хезаля.
Вызывало удивление, что ветераны доверяют элегантному лордлингу,
человеку той же пробы, что и сын Лорда Хаумы. Это было дело, по
которому Конан не мог придумать вопросы достаточно хитрые, чтобы не
вызвать подозрений.
   Наконец, он понял, что достаточно пьян и лучше поискать постель,
если Раина не собирается стоять на часах всю ночь!
   Кроме того рекруты превосходили ветеранов по численности в два
раза. Судьба Форта Жеман зависила от того, куда пойдут рекруты. Конан
решил оказать их лидеру столько помощи, сколько он примет от него,
осушил кружку в последнем тосте за Короля Илдица и отчалил.

   Конан проснулся в отвратительном настроении от шума,
раздававшегося из зала. Казалось он только сомкнул глаза. Он сполоснул
лицо водой. Шум усилился. Полностью одетый, кроме обуви, выхватив
саблю из-под одеяла, он распахнул дверь.
   Из комнаты Раины вылетел с саблей в руках, но беспомощный,
Капитан Шамил. Не поймай его Конан за воротник, он бы протаранил
головой противоположную стену.
   "Отпусти меня, ты Циммерийская собака!" прорычал мужчина. "Мне
надо кое-что решить с такой целомудренной сестрой твоей госпожи!"
   Конан нахмурился. "Наверное мне следовало позволить тебе
расшибиться о стену. Тогда ты бы не стал говорить загадками."
   "Ты знаешь, о чем я говорю!" прокричал Капитан, достаточно
громкуо, чтобы вызвать эхо. "Или ты евнух, незнающий, когда женщина
откроет свою постель мужчине?"
   Конан был достаточно трезв, чтобы понимать, что лучше не отвечать
на этот вопрос. Кроме того, ему пришлось бы для этого перекричать
Раину.
   "Он не евнух, и я могу назвать достаточно имен женщин, которые
это знают!"
   Конан был рад благоразумию Раины. Но еще более он был бы рад,
если она не стояла в дверях своей комнаты, имея на себе только саблю и
гневный взгляд.
   "Он не евнух настолько, насколько я не игрушка для таких, как
ты!" продолжала она. "Исчезни, Капитан. Исчезни и я посчитаю это за
недоразумение и ничего не скажу об этом. В противном случае - "
   "В противном случае, что, ты бесстыдная сука? Твоя Циммерийская
обезьяна может не быть евнухом, а я не шутник. Я знаю, что ты играешь
роль целомудренной женщины, только когда он рассказывает сказки.
Позволь мне с ним расправиться и ты не назовешь эту ночь проведенной
зря."
   Конан обнажил саблю до того, как капитан успел наполовину
закончить речь. Циммериец пригнулся, парировав плоскостью сабли удар,
и выхватил кинжал. Он не обладал изяществом двух-клинкового стиля
Раины, он просто воткнул кинжал в руку Шамиля. Капитан взвыл,
схватившись за руку. Сабля звякнула о пол.
   Он проклинал много вещей и людей, особенно безымянных, которые
ввели его в заблуждение, сообщив о готовности Раины разделить постель.
Он прекратил перечень проклятий, когда подошла Раина и ткнула кончиком
сабли в шею сзади.
   "Как только, что сказала леди, произошло некоторое
недоразумение," мягко произнес Конан. "Без вреда для нее и с небольшим
для тебя. Если мы оставим это - "
   Четверо солдат загромыхало по лестнице. Будь они слонами, они не
смогли бы лучше предупредить Конана или быть более неловки в своей
атаке. Он отошел, позволив им сгрудиться у капитана. Их попытки
драться с Конаном и помочь человеку дали возможность Раине скрыться в
своих покоях.
   Она вернулась, одев пояс и кольчугу поверх боевого дублета, с
добавившимся к сабле кинжалом. Конан рассмеялся. "Я то думал, что ты
будешь воевать в том виде, в каком была. Это могло обескуражить этих
осликов."
   "Но порезы на моей коже могли обескуражить меня!" ответила Раина,
вскинух голову. Затем она сделала выпад в сторону ближайшего воина,
уводя его в сторону.
   Конан заметил, что судя всему она дралась не на поражение, и
обрадовался, так как убиство этих простофиль он не мог рассматривать
как доблестную победу. Они могли окаазаться единственными солдатами
достаточно преданными капитану или просто хорошо вымуштрованными,
чтобы прийти к нему на помощь. Если они погибнут, будут созваны их
товарищи, чтобы отомстить за них. Все заклинания Иллианы вместе взятые
не могли противостоять целому гарнизону Форта Жеман.
   Конан выбрал кусок стены , достойный защищать его спину, и поднял
саблю. "Ей, дети Форта Жеман. Кто первым хочет стать мужчиной,
противостоя мне?"

   Ставни распахнулись и над подоконником показалась голова Якоуба.
Перед его взором лежала комната Иллианы.
   Как и сама Иллиана. На ней не было ночной сорочки, а одеяло
сползло до пояса. Едва заметные очертания ее грудей были тем не менее
очень соблазнительными. Они взывали к рукам мужчины с просьбой о
ласке.
   Между грудей горел большой изумруд. На мгновение он позабавился
над ее причудой надевать эту вещь в постель. Затем его дыхание
прекратилось на вздохе и он застыл, разинув рот, когда до него дошло,
что перед его глазами. На расстоянии вытянутой руки находился Камень
Курага, так же беззащитный, как и его хозяйка.
   Беззащитный на первый взгляд. Якоуб напомнил себе о волшебной
охране, чтобы приглушить поднимающееся чувство триумфа. Он перелез
через подоконник и пробрался в темный угол. Иллиана не пошевелилась.
   Из зала снаружи нарастали крики, вызванные визитом Капитана
Шамила к Раине. Если уж такой шум не разбудил Раину, не существовало
такого звука, который Якоуб рассчитывал произвести. Он поднялся и
крадучись пошел к кровати.
   Пять шагов до кровати, вдруг в его ухо будто влетела муха. Он
со злостью потряс головой и еле удержался от желания прихлопнуть ее.
Жужжание усилилось и внезапно прекратилось.
   Якоуб взглянул на женщину и недовольно покачал головой. Он был
обманут ее богатством. На ее груди плавно поднимался и опускался не
изумруд на золотой цепочке, а простой кусок стекла, кажущийся
изумрудом для неискушенного глаза, прикрепленныйа к латунной цепочке,
не дороже головки эфеса обычной сабли.
   Такая женщина вряд ли много получит за ночь удовольствия. Хотя ей
это и не было нужно. Истории о ее толстоте и безобразности еще менее
соответствовали действительности, чем истории о ее богатстве.
Молодость ее миновала, но не миловидность. Ее можно назвать даже
красивой. Ей вряд ли приходилось покупать себе мужчин на ночь. Скорее
они хотели купить ее!
   Лучше уйти сейчас и найти ее еще раз, уже зная, что она из себя
представляет и как хрупки его шансы. Настолько, насколько хрупки ее
длинные пальцы рук, легко лежащих на краю одеяла или прекрасные
волосы, спадающие на подушку.
   Якоуба наполнило желание удалиться с достоинством. он снял
серебряное кольцо с левой руки и опутил его рядом с зеленым стеклом.
Оно прокатилось между ее грудями, чтобы остановиться на животе прямо
над пупком. Изгибы живота были также нежны и изысканны.
   Якоуб нагло положил руку на ее живот, склонился и поцеловал оба
соска. Они наполнили его рот сладостью, будто они были намазаны медом.
   Иллиана вздохнула во сне, ее рука пересекла живот и опустилась на
его руку. Якоуб не почувствовал страха. Даже если бы он смотрел в этот
момент в лицо смерти, он не сошел бы со своей дороги.
   Другой вздох, рука поднялась. Якоуб отошел на пять шагов, ожидая
снова услышать муху. Однако ничего не произошло. В тишине он повторил
путь к окну, схватил веревку и начал подниматься.

   Между тем, Конан и Раина имели дело с четырьмя преданными Шамилю
друзьями или товарищами по заговору. Все в конце концов оказались
разоруженными и лишь один раненым.
   Поднялось еще дюжина или поболее солдат. Некоторые совсем
трезвые, некоторые страстно желающие сойтись с Конаном и Раиной.
Другие проявляли рвение помочь раненым с безопосного расстояния от
битвы. Многие довольствовались наблюдением за происходящим, с
поднятыми шпагами и звериными выражениями лиц.
   "Если бы черные взгляды могли убивать, мы бы давно уже
испарились, как лужа под полуденным солнцем," издевался Конан. "Если
это все, что вы можете предложить, зачем драться? Если у вас на
вооружении найдется еще что-нибудь, давайте посмотрим!"
   Это заставило пару увальней двинуться вперед, чтобы быстро и
безболезненно оказаться обезоруженными. Конан пробежал взглядом по
дверям своих друзей. Все они были закрыты и заперты.
   Конан надеялся, что Дессе и Массоуфу хватит ума оставаться внутри
, а Иллиане не только отаваться , но и не выкрикивать заклятья. Он не
хотел видеть честных солдат, опутанных без особой надобности магией.
Кроме того, мельчайший запах магии от его компании мог привести к
большему количеству вопросов, чем Конан был счатлив ответить.
   Отсутствие какого-то желания продолжать потасовку становилось
очевидным. Появилось несколько ветеранов, которых Конан запомнил по
вечерней пьянке, которые отвели раненых и несколько их друзей. Однако
когда они чувствовали на себе глаза капитана, некоторые солдаты
определенно хотели создать видимость борьбы.
   Теперь Конан был готов встретить и разоружить каждого из них.
Вино совсем улетучилось. Раина с другой стороны находилась в
прекрасном боевом настрое.
   "Что нам здесь смотреть, мой друг?" закричала она Конану. "Если
это все что может сделать Форт Жеман, мы умрем только споткнувшись об
их сабли!"
   Доведенный до ярости, мужчина махнул саблей. Она увернулась, а
его ярость оставила открытым его бок. Кулак Конана угодил за
правое ухо и он рухнул на пол.
   "Это скоро выйдет за пределы шутки," произнес Конан. "Я не с кем
из вас не ссорился, кроме капитана, и с ним не слишком сильно. Его
ввели в заблуждение - "
   "Ни одна женщина не ложилась ко мне без оплаты!" прокричал Шамил,
размахивая перемотанной рукой.
   "А кто спорит?" спросил Конан. "Но интересно. Лежала Раина? Или
кто-то другой?"
   Неожиданно пойманный, Шамил позволил на мгновение появиться на
его лице смущению. Он не имел представления, что его могут
подслушивать, проклиная выдавшего его. Затем рука махнула махнула
более яростно.
   Женщина лжет , как и этот мужчина! ОНи вероятно не одни, но они
эдесь! Отомстите за честь Форта, вы - придурки, Если вы не можете
подумать о моей!"
   Ветераны, по наблюдению Конана не шелохнулись от этих слов.
Шестеро рекрутов дернулись вперед, попав в пределы достижения сабли,
когда у подножия лестницы прогремел голос .
   "Ей, вызовите караул! Капитан к стенам! вызовите караул! Капитан
к стенам!"
   Обтянутый кожей ветеран поднимался по лестнице, все также крича.
Позади него бежал Младший капитан Хезал, сабля которого болталась над
вышитой шелковой мантией, оставлявшей его руку и грудь наполовину
обнаженной.
   Открытые шрамы заставили Конана подумать по-новому о человеке,
несмотря на все его шелковые одежды и надушенную бороду. Интересно,
как он до сих пор использовал свои руки, если не жизнь. Конан видал
мужчин, умерших от меньших ран, чем те, которые рассекли грудь и живот
Хезаля.
   "Что именем Эрлика могучий член-?" начал Шамил.
   Капитан, снаружи посланец из Малиновых Ключей. Он говорит, что
прошлой ночью на них напали демоны. Несколько селян погибло.
Большинство сбежало и скоро будет здесь."
   "Демоны?" Голос капитана звучал, как кваканье лягушки.
   "Тебе лючше сходить и расспросить его самому. Я же разберусь
здесь"
   Обязанность, злоба, вино и боль боролись в капитане Шамиле.
Победило чувство долга. Он поковылял вниз по лестнице, мыча проклятья,
пока не удалился за пределы слышимости.
   Несколькими короткими приказами, Хезал всех разогнал из зала за
исключением себя и Конана. Раинавернулась к себе закончить свое
одевание. Остальные или все еще спали, или прятались.
   "Теперь вы будете сохранять спокойствие?" спросил Хезал.
   "Это не мы начали - " начал Конан.
   "Меня это волнует не больше, чем лужа ослиной мочи!" бросил
мужчина. "Нам предстоит встретиться либо с демонами, либо с толпой
людей в ужасе от них. Любое доставит достаточно работы на ночь. Я
никому не скажу спасибо, если кто-то создаст мне еще."
   "Мы не доставим вам хлопот," сказал Конан. "Клянусь честью моей
леди."
   Хезал рассмеялся. "Я рад, что ты не поклялся своей - девственной
- честью. На эту маленькую бесстыдницу глазел весь гарнизон, начиная с
капитана на полу. Я хотел бы просить тебя держать ее на привязи, если
это возможно сделать такой женщиной."
   "Когда боги научат меня хоть одному способу, вы будете первым,
кому я расскажу," сказал Конан.
   Когда Хезал исчез на лестнице, из своей комнаты появилась Раина,
полностью одетая и более чем полностью вооруженная.
   "Нас попросили сохранять спокойствие, которого мы не нарушали, и
это все удовлетворение?" Ее лицо перекосило, будто она укусила зелуный
фиг.
   "Это все, что мы получим сегодня ночью," сказал Конан. "Хезал не
то, что я о нем думал. Он не на стороне Шамиля. Это так же хорошо, как
быть на нашей. Кроме тог, с нас на сегодня работы хватит."
   Раина кивнула. "Я пойду разбужу Иллиану."
   "А я спущусь к выходу. Хочу послушать рассказ о демонах своими
ушами, а не то, что кто-то сказал, что кто-то еще сказал , что они
слышали!"




   Часть четырнадцатая

   Конан добрался до ворот, когда посланец пошел на третий заход в
перессказе кошмарной истории. Циммериец услышал все от столкновения
Боры с демонами в долине до боя селян.
   "Они идут сюда за убежищем," добавил Кемал.
   Посланцу было едва больше восемнадцати. Хотя, мужчина. Конан
вспомнил, что он выжил , когда ему было восемнадцать. Воцна, рабство,
бегство, интриги, баталии со множеством врагов, людей и прочее.
   "Убежище? Здесь? Что вы думаете, что мы Верховный Дворец Турана?"
Капитан Шамил казалось немного успокоился. "Даже если бы это был и
так, табун вонючих горцев наводнит - "
   Кемал вспыхнул. Капитан приготовился подать сигнал лучникам на
стене. Конан незаметно передвинулся влево, приготовившись спасти
посланца от стрел. Он с большим удовольствием перекинул бы Шамиля как
мертвую козу с помощью осадной машины. Не нуждайся он и его
односельчане так ужасно в мире с Фортом Жеман -
   "Капитан, готов поспорить, что мы можем ввести в Форт по-крайней мере
женщин и детей," сказал Хезал. Словно с помощью магии он покрыл свое
тело вооружением. Блестели серебром шлем и щитки, оба с глубокими царапинами и
выбоинами.
   "У нас есть пространство, или по-крайней мере оно у нас будет,
раз мы образовали колонну, чтобы выступить. Если мы будем охранять их
женщин и детей, селяне присоединяться к нам? Нам нужны проводники и
все крепкие руки, которые мы можем найти."
   Конан заметил, что Хезал ничего не сказал о хорошем управлении
гарнизоном. Его мнение о мудрости и достоинстве этого человека еще
более возросло.
   "Именем Митры и Эрлика, я клянусь попросить об этом." Кемал
судорожно глотнул. "Я не могу поклясться , что все последуют. Если
однако выступит Бора - "
   "Нам нет необходимости подкупать трусов нашей крышей и пищей!"
проорал Шамил. Конану казалось, что провалившись в своих планах с
Раиной, капитан искал кого-нибудь другого пырнуть.
   Конан так же определенно был нацелен его поразить. "Другие
окрестные деревни тоже в бегах?" спросил он Кемаля.
   "Я не встретил никого, по приказу Боры я примчался сразу сюда. Я
уверен, что он отправил посланцев на своих ногах или на конях во все
места, которым по его мнению может угрожать опасность."
   "Митра! Мы должны следовать причудам подростка, который может
ненормальный или изменник. Кстати, уж не сын ли он Рафи, который сидит
сейчас в Аграпуре, подозреваемый в -"
   "Рафи ни в чем не виновен, кроме ссоры с твоими обжорливыми
неотесанными солдатами!" прокрачал Кемал. Его рука метнулась к
рукоядке кинжала. Рука Шамила поднялась для сигнала лучникам.
   Никто не завершил своего движения. Конан схватил обе руки и
выворачивал их, пока не завладел полностью вниманием обоих.
   "Вы бешеные демоны что ли? Если других демонов достаточно вокруг,
зачем своим к ним добавляться. Если демонов нет, что-то гораздо
могущественнее вина навело ужас на людей!"
   "Точно так," сказал Хезал, как мать пытающаяся успокоить
дерущихся детей. Второй взгляд показал Конану, что воин балансировал
на грани, готовый в любой момент обнажить саблю против нуждающегося в
ней.
   "Если придут вся деревня мы сможем выбрать лучших и взять их с
собой. Остальные помогут гарнизону Форта или будут сопровождать тех,
кто отправится в Харук."
   "В Харуке их встретят скудно после вчерашнего пира," сказал
Шамил. "Однако здесь еще меньше пищи, если только мы не скормим им
все, что нам необходимо для похода." Он пожал плечами. "Делай как
хочешь, Хезал. Ты говоришь моим голосом. Я пойду посмотрю свое
вооружение и лошадь."
   Капитан повернулся. Он не успел уйти, как раздался сладкий
голосок.
   "Капитан, позвольте мне помочь вам. Я знаю, как это трудно
облачать себя с раненой рукой. У меня есть определенный опыт в такого
рода помощи."
   Это была Десса, стоящая между и немного впереди Иллианы и Раины.
Массоуф стоял позади женщин одетый в брюки и свирепый взгляд. На
девушке было платье до лодыжек и под ним , по оценке Конана, больше
ничего. Определенно Шамил не мог смотреть на нее более пристально ,
если бы она была обнаженной.
   Затем он засмеялся. "Благодарю тебя Десса, почему бы и нет? Если
ты поможешь мне с моей рукой, то у меня найдется немного вина, слишком
хорошего, чтобы брать его в поход. Мы могли бы его распить до
выступления."
   "Я сделаю для тебя все, что смогу." сказала Десса. Она обвила
Шамиля и они удалились. Массоуф испепеляющим взглядом проводил их, он
сам чуть не повторил движение своего взляда, но Конан вовремя сжал его
руку, а кинжал Раины уперся ему в живот.
   "Вы грязные сводники," прошипел Массоуф, отчаянно пытаясь
вырваться из железных тисков Циммерийца.
   "Мы не посылали Дессу туда, куда она не желала идти," ответила
Раина.
   Конан утвердительно покачал головой. "Используй свои мозги, а не
орудия, Массоуф. Боги сделали Дессу свободной шлюхой. Ты не сделаешь
из нее тихую супругу. Где-то есть женщина пригодная для этого, если
она действительно тебе нужна. Попробуй лучше отыскать ее, а не пытайся
переделать Дессу."
   "Массоуфвырвался и побрел прочь, бормоча проклятья, но по-крайней
мере передвигаясь в противоположное Дессиному направление. Хезал
посмотрел ему вслед.
   "Я присмотрю за ним,"сказал он. Конан ухмыльнулся. Хезал наверное
был всего на год или два моложе Массоуфа, но казался достаточно
старым, чтобы быть его отцом. "Лучше присмотри за своей спиной.
По-крайней мере пока Капитан Шамил так хорошо будет спать , он не
будет думать о женщинах некоторое время."
   "Десса способна на такое," подтвердила Раина.
   "Я вам верю," сказал Хемал. "Она напомнила мне о юной Пиле."
   "Ты знаешь Пилу?" воскликнул Конан.
   "Неужели она никогда не рассказывала о молодом офицере, с которым
она провела неделю в прошлом году?" покрытая шрамами грудь Хемаля
казалось вспучилась от гордости и приятных воспоминаний.
   "Она никогда не была и для постели и для хвастовства. Но если она
провела в твоей компании неделю - " Конан спародировал придворный
поклон.
   Хезал покачал головой, улыбка увяла на его лице. Он щагнул
поближе к Конану и почти прошептал: "Кто вы на самом деле? Я не скажу,
что вы рассказывали нам сказки без причины, но...."
   "Раина?" сказал Конан.
   Воин кивнул и выхватил между ее грудей монету-символ службы
Мишраку. Хезал изучал ее некоторое время, затем еще раз кивнул, его
лицо стало еще трезвее.
   "Также вы нам рассказывали истории. Я ничего не скажу капитану
даже под угрозой смерти. Я слышал некоторые вещи о нем, которые я тоже
не расскажу никогда. Но я прошу вас оказать мне посильную помощь, вас
троих. У нас недостаток лидеров даже для тренированных людей. С
рекрутами и бог знает каким количеством селян..."
   "Мы поможем," заверил Конан. "Я служил - владельцу этой монеты -
достаточно, чтобыжелать настоящего боя, с саблей в руке!"

   Ночью каменные огни могли приобретать любой цвет, никакой или
радужный. Все зависело от заклинания.
   Еремиус выбрал такое, которое делало каменный огонь в Зимнем доме
не только безцветным , но и невидимым. Пока человек не чувствовал
тепла, любой проходящий рядом не представлял перед чем он стоит. Если
он вовремя отскочит и сбежит, он будет бужать с мозгами пошатнувшимися
от страха, до тех пор, пока не зашатается от истощения.
   Чем больше страха, тем лучше. Слишком много уже деревенских
убежало за пределы досягаемости Трансформированных. Только страх будет
заставлять их бежать, пока они не разрушат гарнизон Форта Жеман. Тогда
земля будет беззащитна и деревенскими можно заняться на досуге. Их
страх будет питать то, что Трансформированные используют вместо души,
до того как их плоть насытит голод Трансформированных.
   Еремиус удерживал свой посох на уровне пояса и провел полукруг
через всю переднюю часть деревни. Пять раз он останавливался на
мгновение. Каждый раз шар каменного огня выпрыгивал из набалдашника
посоха, проносился по склону холма и исчезал в деревне. Каждый шар на
мгновение вспыхивал, затем становился невидимым, быстро перемещаясь.
   Скоро Зимний Дом ревратится в дымящиеся булыжники подобно
Малиновым Ключам. Как и три других деревни, оставленных своими
жителями в страхе Трансформированных.
   Еремиус повернулся и щелкнул пальцами по носителю Камня. Пленник
опустился на колени в отблесках огня, его глаза безуно бродили.
Еремиус не собирался использовать силу Камня. Он вполне мог управлять
каменным огнем за годы до того, как у него появился Камень.
   Пленник однялся, шатаясь , на свои ноги. Затем его глаза
закатились и он начал беспокойно размахивать руками и хлопать в
ладоши. Подобно какой-то невозможно неловкой птице, он приподнялся на
палец в воздух. Еремиус поднял посох перед ним и поспешно приземлил
его.
   Носитель Камня поднялся выше. С каждой стороны большого кольца
клубился дым. До Еремиуса донеслась вонь паленого мяса. Только
огромным усилием воли он сдержался от того, чтобы не сблевать подобно
беременной женщине.
   Теперь кольцо с Камнем поднялось над землей на уровень человека.
Он так широко разинул рот, что вызывало удивление, почему челюсть до
сих пор не вылетела из петель. Его глаза приняли цвет кислого молока.
   Неожиданно его тело дернулось, легкие, грудь и рот разом издали
булькающий крик. Кольцо прожгло державшую его руку и загремело по
каменистой земле. Сердце Еремиуса едва не вырыгнуло из груди, пока он
не убедился, что Камень не вредим. Он опустился на колени и подцепил
кольцо посохом , подальше от опасности.
   Едва он это сделал, как носитель Камня упал на землю. Он растекся
как джем, так как каждая его кость было сломана. Еремиус поспешно
бросил протыкать кольцо и опустил его снова на землю.
   Только убедившись, что человек мертв, а Камень все также не
поврежден, он посмел приблизиться к ним. Только через несколько минут
он рискнул подобрать Камень. Через несколько минут после этого, он
нашел в себе мужество позвать человеческих слуг.
   Когда они карабкались по склону холма, он заставил Камень
засветиться на земле у своих ног. Все колдуны, которые слышали про
Драгоценности, также знали рассказы о том, что они очевидно сделали
( кому они очевидно подчинялись ) по своей собственной воле.
   Еремиус не являлся исключением. До сегодняшней ночи, как
большинство колдунов, он верил, что эти россказни ими и являются.
Теперь ему стало интересно. Если бы это Иллиана вызвала смерть
носителя Камня, он бы почувствовать ее усилия и противостоять им, он
ничего не чувствовал.
   Что почувствуют солдаты, когда обнаружат ожившие в их руках
сабли? Еремиус сомневался, что даже Хадьяр выдержал бы подобное
испытание.

   К восходу Конан закончил свою работу. Загрузили провизией и отвели
в кораль позади северных ворот последнего мула.
   Конан слегка перекусил вином и жарким из лука и коченого козьего
мяса. Пришло время наполнить живот военной нормой! Он налил себе
вторую кружку вина, думая, как мало его волновала бы настоящее занятие
несколько лет назад.
   Циммерийские боевые банды могли питаться на подножном корму
месяц. Конан презирал городских за их потребность в таскании за собой
караванов с провизией. Хадьяр и подобные ему объяснили ему в чем здесь
ошибка.
   Иллиана вылезла из серости так изящно, что Конан на мгновение
решил, что он апоявилась с помощью магии. Взглянув на его лицо она
мягко засмеялась.
   "Боюсь это не так. Я не использую искусство там, гдеоно может
привести людей в страх. Однако, я хотела тебя спросить, ты никого не
видел здесь, разгуливающего в задумчивости, кроме капитана Шамиля?"
   "Ха! Он таким не будет, когда Десса позволит ему вылезти из
постели!" нахмурился Конан. "Я ничего не припоминаю. Но у меня было
много работы для рук и к тому же темно."
   "Ну хорошо. Ты и Раина - единственные, к кому я могу обратиться,
за исключением возможно Хезаля. Раина никого не видела."
   Конан почувствовал, что объяснение будет впереди, если он даст
возможность Иллиане подобрать необходимые слова. Он надеялся, что она
будет кратка. Колонне необходимо было выступить в первой половине дня,
чтобы успеть достигнуть деревень раньше Демонов.
   "Ты правильно подозреваешь заговор прошлой ночью. Кто-то пытался
забраться в мои покои и спереть Камень."
   "Никто из нас ничего не слышал."
   "А вы ничего и не должны были слышать. Я наложила заклятье на
всякого, вошедшего ко мне, чтобы он забыл зачем он пришел. Он вероятно
до сих пор не восстановил свои мозги. Он запутался так, что оставил
свое кольцо."
   Она протянула серебряное кольцо тонкой работы. Но Конан никогда
его не видел здесь в форте. Он покачал головой.
   "Почему бы не наложить заклятье убить или парализовать его?"
   "Конан, я думаю так же как и вы с Раиной. Чем меньше знает, кто я
на самом деле, тем лучше. Даже Хезалю не сказали?"
   "Нет. Но я не поставлю и кружку плохого вина на его сохраняющееся
неведение. Это очень дальновидный человек, который поведет нас."
   "Два дальновидных, Конан. Если Хезал позволит тебе делать все,
что ты можешь, а он должен это седлать, если он не дурак."
   Конан вежливо улыбнулся ее лести, и не более того. Он
почувствовал, что что-то осталось не высказанным и , возможно лучше
так и оставить. Исключая того, что если пойти в бой в неизвестности,
можно заранее перерезать себе горло, чтобы не доставлять лишних хлопот
неприятелю.
   "Я также заколдовала Камень, чтобы он сохранил картину
пытавшегося его спереть. На основании его я могу узнать человека с
виду."
   "Это будет означать раскрыть тебя, хотя иметь на одного врага
меньше тоже неплохо. Я так понял, что заклятье не работает?"
   Иллиана слегка покраснела. "Нет. Я дымала, что я перестала делать
такие глупые ошибки. Пока заклятье не сработало как я хотела. Была это
моя ошибка или собственная воля Камня?"
   Небо на востоке казалось черным, задул холодный ветер. Конан не
мог придумать адекватного его нустроению жеста отвращения. Он
опустошил кружку одним глотком, снова наполнил и протянул Иллиане.
Через мгновение она взяла ее. Хотя казалось, что она только чуть
процедила, когда она вернула кружку на две трети пустую.
   Вино добавило румянца на щеки Иллианы. Казалось также , что оно
усилило ее волю, чтобы не сказать, что могло произойти с ее Камнем.
   Конан опустил кружку и поднялся. Если Иллиана не желает больше
ничего говорить, это на каприз. Он будет уважать ее решение.
   Ни для одного колдуна он не поступил бы так. Иллиана же имела
мудрости больше, чем у любого другого колдуна, обогащенное правильным
чувством чести.
   Однако не приятно было сознавать, что ведешь войну с колдунами,
вызвавшими магию не совсем подвластную им.



   Часть пятнадцатая.

   В сумерках позади Боры завыл ребенок. Был ли это тот же ребенок,
которого он спас в деревне, Бора был слишком слаб, чтобы беспокоиться.
   На деле, он так устал, чтобы сбежать, если бы новая должность
вожака деревни не привязывала его как быка к жернову. Его бремя
вынуждало его передвигать ногами так быстро, чтобы оставаться
впередиженщин и детей.
   Снять эту ношу, сесть на скалу и наблюдать как проходит деревня -
он готов был молиться об этом. Почти. Каждый раз, когда он уже был
готов помолиться, он вспоминал о шепоте селян. Бора считал себя одним
из тех, кто становится героем из-за боязни шепота за ним больше, чем
сабель и луков перед ним.
   Сумерки выползали из долины, сгущаясь от голобого до лилового.
Даже поиск твердой опоры для ног стал трудной работой. Пока они не
могли остановиться. В темноте хозяин демонов мог освободить их опять.
Даже сейчас они могли прогуливаться вдоль каравана селян, жаждущие
крови -
   "Ей! Кто приближается?"
   Крик донесся от лучника, посланного, чтобы усилить дозор.
Остальные лучники охраняли хвост колонны, как место, наиболее
вероятное для атаки.
   Бора заряжал свою пращу, когда донесся ответ неожиданно знакомым
голосом.
   "Это Кемал. Я с солдатами из Форта Жеман. Вы спасены!"
   Все остальное произнесенное им потонуло в буре восторженных
криков и всхлипываний селян. Бора сам пустился бы в пляс, имей он силы
для этого. Его хватило только на спуск к Кемалю.
   Его друг неуверенно сидел на странной лошади. "Где Виндмастер?"
первым делом спросил Бора.
   "ОН слишком устал для обратной дороги. Капитан Конан выделил ему
стойло и корма, а мне новую лошадь."
   Бора заметил, что его друг не один. Массивный черно-волосый
мужчина возвышался на кавалерийской лошади, а за ним светловолосая
женщина в мужской одежде с вонственно торчащим во все стороны
комплектом вооружения. За ними раздавался цокот копыт и ржание лошадей.
   Облегчение обмыло Бору как теплая ванна, оставив его с легкой
головой и еще более уставшим. Затем он достал откуда-то силы говорить.
   "Благодарю вас, Капитан Конан."
   Большой мужчина спешился с кошачьей грацией. "Прибереги свои
благодарности к моменту, когда мы очистим горы. Могут твои люди пройти
еще милю до воды? Они оставили за собой кого-нибудь на дороге? Сколько
у вас вооруженных людей?"
   "Я - "
   "Черт бы тебя побрал! Если ты ведешь этих людей, ты обязан знать
такие вещи!"
   "Конан, полегче," сказала женщина "Это его первое сражение и
вдобавок с нечеловеческим врагом. Тебя позвали не для тог, чтобы ты
вел себя как твой начальник Хадьяр с пьяным рекрутом!"
   Даже в сумерках Бора распознал взгляды, которыми обменялись Конан
и женщина, как между делящими постель. Он благославил женщину за то,
что онадала ему шанс не выглядеть идиотом. Капитан Конан был старше
его едва ли больше, чем на пять или шесть лет, а его акцент
свидетельствовал о его не Туранском происхождении. Однако Бора
чувствовал большое желание завоевать уважение этого человека, чем
любого другого, кроме своего отца.
   "Мы определено дойдем до воды. У нас несколько бурдюков, и тев
основном пустые. Нам кроме того нужна пища. До захода солнца все те
кто оставили деревню прошлой ночью будут все еще с нами. Примерно
сорок наших людей и половина женщин вооружена. Только дюжина или чуть
поменьше имеют луки и хорошие сабли."
   Конан махнул головой, что Бора воспринял как согласие. "Хорошо.
Тогда у нас не будет необходимости посылать патрули в горы в пасти
демонов, что бы спасти ваших недотеп. А что с другими деревнями на
вашей земле?"
   "Что - их надо спасать?"
   "Конечно!" Капитан выдал нечто невежливое.
   "На". Женщина протянула Боре бурдюк. Вода была холодной и пахло
неизвестными травами. Бора почуствовал как пыль во рту растворяется, а
туман улетучивается из головы.
   "Благословляю тебя, моя леди".
   "Меня едва ли можно назвать леди. Достаточно будет звать меня
просто Раиной Боссонианской. Мой циммерийский друг говорит просто, но
верно. Нам надо знать судьюу других деревень."
   Вода или травы или и то и другое, казалось наполнили Бору новой
силой. В ответ его конечности почувствовали крошечные уколы.
   "Я послал гонцов во все деревни в пределах достигаемого. Трое
вернулись, трое нет."
   "А что с демонами?" По тону которым он это сказал казалось что по
его мнению это было нечто иное.
   "Они сожгли нашу деревню их магией. Мы видели дым. Они нас не
преследовали. Однако это мало что говорит о других деревнях. Мы были в
пути за много часов до них."
   "Если они вообще поверят твоим гонцам до того, как станет совсем
поздно," сказал Конан. Его губы скривились в улыбке, которая по мнению
Боры гораздо лучше подошла бы демону.
   Затем улыбка потеплела. "Бора, ты все сделал правильно. Я буду
так говорить и говорить везде, где меня могут услышать."
   "Ты скажешь за моего отца против тех, кто обвинил его в заговоре?
Наш плотник Якоуб пошел в Аграпур, чтобы так сказать, но еще не
вернулся"
   "Что твой отец слелал? Или наоборот, что не сделал?"
   Бора вкратце пересказал историю. Циммериец слушал с видом
человека, нюхающего навозную кучу. Затем он посмотрел на Боссонийскую
женщину. Она казалось нюхает тоже самое.
   "Наш друг Капитан Шамил обладает настоящим даром очаровывать
людейа," сказала она. "Бора, ты можешь ехать верхом?"
   Он хотел сказать "Конечно". Осторожность превратила его слова в,
"Если лошадь достаточно смирная."
   "Я думаю тебе будет притена поступь Утренней Росы. Оседлывай ее и
двигайся среди людей, ведя их вперед. Капитан Конан и я поставим наших
людей здесь, пока вы не пройдете, затем присоединимся к вашему
арьергарду."
   "Почему бы вам не присоединиться к нему сейчас?" Бора сознавал,
что чуть не скулит, но не мог помочь себе.
   Конан твердо посмотрел на него. Возможно это был лишь удивленный
взгляд, но в глазах синел лед. Бора никогда не мог себе представить
глаза такого оттенка. Их взгляд заставил его почувствовать десяти
летним пацаном, стоящим перед своим отцом, готовым высечь его.
   "Очень просто, Бора," наконец произнес капитан. "Здесь едва
хватает места, чтобы пройти твоим людям. Ты предпочитаешь, чтобы они
приняли бой в темноте или были затоптаны нашими лошадьми?"
   "Простите меня. Как вы отметили, это мое первое сражение. Я до
сих пор не знаю, почему боги выбрали меня, но - "
   "Если боги хотят ответить на наши вопросы, они сделают это, когда
сочтут возможным. Кстати, Раина предложила тебе лошадь. Ты способен
ехать верхом?"
   Бора подтянулся и развернулся. Все его конечности болели, но
каждая оставалась достаточно живой, чтобы сделать верховую езду
возможной, а может даже и приятной.
   "Если нет, то мы об этом узнаем очень скоро." Он взял повода,
которые ему протянула Боссонийская женщина.
   Как только его пальцы коснулись кожи, он застыл словно
превратившись в камень. Рожденные ночным ветром или чем то другим,
кошмарный хор воплей разорвал его уши.
   Крики из глоток мужчин, женщин и детей в смертельной агонии.
Крики и завывания демонов.
   Бора прикусил губу, пока не почувствовал кровь, чтобы удержаться
от своего крика.
   Конан и Раина превратились в статуи охраняющие вход в храм.
Однако, когда они вновь заговорили, их слова содержали спокойное
мужество, которое казалось истекало из них как вода, вымывшее страх
Боры.
   Этих ребят могла встретить смерть, но не страх. Бора начал
славить богов за то, что они послали их. Конану пришлось его порядком
тряхнуть, чтобы привести в чувства.
   "Я сказал, вероятно демоны напали на группу твоих соседей! Либо
они ближе, чем мы думали, либо кто-то послал нам звуки того сражения.
У Раины есть подруга, которая может ответить, что верно."
   "С помощью богов , да. Извиняюсь, Бора, но я вынуждена просить
мою лошадь обратно"
   Без лишних слов и не коснувшись удил, Раина оказалась в седле. В
следующее мгновение она повернула лошадь и понеслась вниз по склону.
   "Бора," сказал Конан. "Уведи своих людей с дороги. Всех, кроме
арьергарда. Мои люди поднимутся вверх. Именем бороды Эрлика,
шевелись!"
   Бора уже шел обратно. Он предпочел бы висеть над пропастью,
зацепившись пальцами за край уступа, если бы это давало хоть малейший
шанс убрать эти крики.

   Двое Трансформированных ссорились над мужчиной из Колодца
Мира. Точнее над трупом. Никто не мог жить с выпотрошенным животом и
ногой, отделенной от туловища.
   Один из Трансформированных размахивал ногой как дубинкой. Она
тяжело ударила соперника по плечу. Тот взвыл больше от злости, чем от
боли и поискал еще какую нибудь часть туловища, которую можно
использовать как оружие.
   К Трансформированным подбежал воин, ударив их дротиком. Еремиус
не мог слышать его слов, но видел как работал его рот, безуспешно
пытаясь заставить услышать их доводы. Он взглянул на Камень, лежащий
на земле. Только с помощью своего камня он надеялся спасти этого
придурка.
   В следующее мгновение , судьба воина вышла за пределы возможного
даже для колдуна. Выпад когтистой лапы отправил в полет дротик. Воин
отступил, широко раскрыв глаза. Второй взмах потушил эти глаза и
превратил лицо вокруг них в кровавое месиво. Солдат успел только раз
вскрикнуть, прежде чем другой Трансформирожванный вскрыл его грудную
клетку и начал поглощать сердце и легкие, лежащие открыто из
разверзнутых ребер.
   Еремиус чертыхнулся. У него не так и много воинов, чтобы мог
разбрасываться ими, как изношенными сандалиями. Не были они и чересчур
малочисленны, чтобы ему необходимо было держать этих совершенных
придурков среди их солдат. Каждый, кто до сих пор не научился стоять
подальше от Трансформированных, пока они кушают, не нуждается
приведения в безумие. Начнем с того, что у него никогда и не было
мозгов!
   Трансформированные, получив еще кусок мяса, успокоились и мирно
чавкали. Когда они вернулись к предыдущей жертве, они казались
насытившимися. Окружавшие их другие Трансформированные тоже пребывали
в умиротворенном состоянии.
   Еремиус не удивлялся этому. Трансформированные съели большинство
мужчин, женщин и детей Колодца Мира. Трудно было представить, чтобы
кто-то не смог набить своего желудка.
   Выпученными животами Трансформированные напоминали больших
поглотителей плоти. Единственное их желание было поспать. Еремиус
наблюдал, как они удалялись с места побоища кто на двоих, кто на
троих, ища удобного места для ночлега. Перестав наблюдать за ними,
Еремиус перевел взгляд вниз на Камень , лежавший у его ног.
   Он не мог придумать ничего лучшего, чем как можно меньше носить
его и обращаться к его помощи. Сегодня ночью он использовал его только
, чтобы послать звуки умирающего Колодца Мира через равнины к тем, кто
может услышать и прийти в ужас. После этого он опусил его на землю и
не переставал следить за ним.
   Постепенно пух покрывал голую долину, забрызганную кровью и
засыпанную гниющими кусками тел. Птицы падальщики кружились в вышине,
черные против мертвенно-бледного неба, а найдя подходящий свободный
кусок падали вниз.Их крики быстро тонули в храпеТрансформированных.
   Когда красная долина превратилась в черную от падальщиков,
Еремиус нашел себе место для ночевки. Последним делом он подцепил
Камень, кольцо и все остальное и бросил их в шелковый мешочек.
Заклятья начертанные на мешочке, по-крайней мере, давали ему
возможность отцепить его от пояса и отбросить подальше!
   Еремиус не знал, чья воля, кроме его , управляла его Камнем.



   Часть шестнадцатая

   Конан отвязал лук и достал стрелу из колчана. В качестве мишени
он выбрал стервятника сидящего на каком-то неидентифицируемом куске
мертвичины. Пятна крови на груди птицы говорили о том, что она
питается здесь давно.
   Стрела, выпущенная из Туранианского лука массивной Циммерианской
рукой, пробила грудь. Она вскрикнула, вскинула крылья и умерла.
Несколько ее друзей повернули головы, оценили ее судьбу и продолжили
питание. У других отсутствовало даже желание обратить внимание. Они
неподвижно сидели, как покрытые кровью камни, слишком объевшиеся,
чтобы издать даже звук.
   Конан отвернулся , чтобы не поддаться желанию опустошить свой
колчан. Даже боги не могли бы сделать больше, чем просто отомстить за
людей досадно неправильно названной деревни, Колодец Мира. Когда
придет время отомстить за людей, для стрел Конана найдутся цели более
достойные, чем стервятники.
   Из-за валуна достались звуки от Боры, освобождающего желудок.
Донеслись твердая поступь ног, пробирающегося по гальке человека.
   Из-за валена появился Хезал. "Твоя леди Иллиана говорит, что это
работа демонов. Она имеет определенное искусство, чтобы знать такие
вещи.?"
   Конан предпочел бы не отвечать на вопрос. С проницательностью
Хезаля ложь могла оказаться хуже. Смерть Колодца Мира вывела ситуацию
из-под его контроля.
   "Не нодо обладать какими-то особыми талантами, чтобы понять кто
это сделал," сказал Конан, проведя вдоль долины. "Все тигры Вендеи
вместе взятые не могли бы сделать такого. Но, отвечая тебе, она
действительно обладает определенным искусством."
   "Я чувствую себя вряд ли удивленным," сказал Хезал. "Хорошо, мы
поместим леди в центр колонны. Там не более безопасно, но менее
опасно. Кроме того, Раина может охранять ее спину, когда не охраняет
свою."
   "Неужели Десса оставила капитана все еще голодным до женщин? Или
просто ему не хватает мозгов?"
   В ответ Хезал пожал плечами. Затем сказал, "Если бы мой отец был
до сих пор жив, я вероятно давно бы уже заправлял делами в Форте
Жеман. Но без денег..." Он вновь пожал плечами.
   "Кто был твой отец?"
   "Лорд Ахлброс."
   "А."
   Ахлброс был одним из Семнадцати Наместников и по мнению многих
ссамый проницательный из них. Как солдат, дипломат и провинциальный
губернатор, он прослужил долго и хорошо. Проживи он на несколько лет
дольше, и он бы распознал угрозу Культа Рока и оставил Конана без
возможности повоевать.
   "Твой отец оставил могучее имя," сказал Конан. "Но, спорю, ты на
пути создания своего."
   "Если я останусь в живых после приближающейся ночи, возможно.
Если я сделаю, я буду очень много должен Старшему Капитану Мекрети.
Когда мой отец был солдатом, он был любимым учеником Мекрети."
   Конан покачал головой, его мнение о Хезале стало еще выше.
Мекрети принадлежал к тому же поколению, что и Хадьяр, и служил для
поколения Конана учителем, ментором и примером во всем. Не пади он в
баталии против Хирканианцев, он несомненно командовал бы всей армией
Турана. Все, чьи отцы прошли школу Мекрети, действительно были хорошо
выучены.
   Они еще раз посмотрели на вид побоища, затем Конан зашел за валун
и похлопал Бору по плечу. Он обнаружил его в компании мужчины по
возрасту близкого Конану, которого Конан видел в Форте прошлой ночью.
   "Бора-?"
   "Меня зовут Якоуб," сказал молодой человек. "Чем могу служить?"
   "Если Бора закончил-"
   "По крайней мере до моего следующего приема пищи," произнес Бора
со следом улыбки. "А следующий он может быть не скоро."
   "Хорошо. Бора, возвращайся к своим людям, которые маршируют с
солдатами. Все, кто не способен драться с демонами в предстоящем
сражении, отправь охранять женщин и детей."
   "Никто не допустит и мысли, что он не пригоден, даже женщины.
Кроме того, не надо ли некоторых рекрутов тоже отправить обратно?"
   "Туранианские солдаты пойдут туда, куда им будет приказано!"
бросил Хемал.
   "Но неглупый капитан прикажет слабым не принимать участия в
баталии. Не так ли?"
   Хезал посмтрел вверх, будто взывая к богам удержать его. Затем он
бросил менее дружелюбный взгляд на Бору, который неожиданно перешел в
улыбку.
   "Если тебя научить владеть оружием, ты превратишься в грозного
врага. У тебя есть чутье на слабые стороны противника. Да, рекруты
вернутся назад. Но женщин и детей слишком много для одних моих людей.
Каждая деревня должна послать несколько своих бойцов для охраны своих
родственников, а остальных вперед с нами."
   Он сжал Бору за оба плеча. " Иди, мой молодой друг. Если ты
будещь спорить со мной, ты только позволишь Капитану Шамилю сделать
ошибку и оставить твоих друзей и родственников слабо защищенными. Это
то чего ты желаешь?"
   "О, боги, нет!"
   "Тогда решено!"
   "А что мне делать?" спросил Якоуб.
   "Якоуб, если это для тебя не стыдно, пожалуйста иди с женщинами и
детьми," сказал Бора. "Я - пока моя семья жива. Если ты будешь следить
за ними..."
   "Я понимаю. Это мне не очень приятно, но я понимаю." пожал
плечами Якоуб и отвернулся.
   Глаза Конана следовали за ним. Его глаза лгали, ли Якоуб только
изображал отвращение к безопасному месту? Кроме того, Конан вспомнил,
что видел Якоуба, бродящего около Форта Жеман после покушения на
Камень Иллианы. Разгуливающий будто погруженный в свои мысли.
   Свои мысли или, возможно, свою память?
   Конан не видел способов ответить на вопросы, не раскрыв больше,
чем он надеялся узнать. При дневном свете, однако он заметил на сгибе
шеи и за ушами Якоуба следы сажи или сала.
   Люди , покрывающие свое лицо черной краской, часто не доконца ее
смывают.
   Еще более интригующим однако был профиль Якоуба. Это было
изображение Старшего Капитана Хадьяра в молодости, совпадающее даже
профилем носа и разрезаным подбородком. Совпадение или кровная связь?
И если кровная связь, то насколько близкая - Если Якоубу было столько
, сколько ему можно было дать на вид, это примерно совпадало с
возрастом мертвого внебрачного сына Хадьяра -
   Появился всадник. "Капитан Хезал, мы встретили людей из Шести
Деревьев. Их вооруженные бойцы хотят присоединиться к нам." Он
уставился в землю, колеблясь продолжить доклад.
   "Капитан Шамил конечно против этого?" сказал Хезал.
   "Да, капитан."
   "Хорошо, кажеться у нас с тобой тоже появились обязанности,
капитан Конан. Поехали вниз исполнять их?"
   Конан последовал за Хезалем. Якоуб был тайной , но не угрозой. Он
может подождать. Капитан Шамил и его соратники были не тайной, а
реальной угрозой.

   Якоуб был бы рад сбежать как лисе, чтобы спрятаться от глаз
Циммерийского волка. Невероятным усилием воли он удерживал ноги в
неторопливой походке, пока не скрылся из вида Конана.
   Оставшуюся часть пути до импровизированного лагеря селян он
преодолел бегом, дальше быстрым шагом. Пройдя часовых он направился
прямо к семье Боры.
   "Приветствую тебя, Мать Мериса."
   "Где Бора?"
   "Он пойдет с солдатами. Все, кто не пригоден для войны
возвращаются в Форт - "
   "Ааааа! Неужели недостаточно, что боги отняли мою дочь Ариму и
собираются забрать моего мужа? Они задумали обречь и Бору? Что с нами
бедет без него?"
   Мериза прижала к себе двух младших детей и завыла. ОНа однако не
плакала, а через минуту замолкла, Якоуб уже собирался спросить, где
Каря, когда увидел, что она возвращается с бурдюком от ключа.
   "Якоуб!" Несмотря на тяжелую ношу, она казалось плыла над землей.
Мериза едва успела подхватить бурдюк, когда Каря влетела в объятья
Якоуба.
   Когда они смогли снова говорить, Мериса наградила их взглядом,
наполненным любованием и негодованием. Сердце Якоуба выпрыгивало из
груди. Теперь, если бы Рафи любезно отнесся к его просьбе, когда он
будет свободен-
   "Якоуб, где Бора?"
   "Твой брат так настроен представить себя в лучшем свете перед
солдатами, которые забрали твоего брата, что он намерен идти сними всю
ночь," сказала Мериса.
   Якоуб кивнул. "Мы бросали камешек, чтобы выбрать кто пойдет, а
кто нет. Бора выиграл." Он молил, чтобы его ложь не открылась. Если
боги соблаговолят и разрешат его брак с Карей, он никогда снова не
солжет ей.
   "Тогда я правильно поступила, что сходила за водой," практично
сказала Каря. "Если молодые линги могут идти в бой, мы будем готовы
выступить."
   Якоуб снова поцеловал Карю и восхвалил богов. ОНи наделили
хорошей кровью и Рафи и Мерису, а они передали ее своим детям.
Спасение такого человека было подарком для земли. Женитьба на его
дочери было подарком ему самому.

   * * *

   Еремиус поднял посох и кольцо с Камнм, чтобы остановить всадника.
Воин так энергично дернул поводья, что его скакун присел на круп.
Передние копыта били воздух, лошадь пронзительно заржала. Посланец
отчаянно вцепился в поводья, его лицо выражало панику не меньшую, чем у
лошади.
   Колдун проворчал: "Ты так управляешь лошадью? Если это все, на
что ты способен, то твоя лошадь годится только на корм
Трансформированных и ты вряд ли на большее."
   Воин побледнел и прижался к шее лошади, зарыв свое лицо в ее
нечесанной гриве. Ослабление поводьев казалось успокоило обезумевшую
тварь. Она издала последнее ржание и покорно стояла, тяжело дыша,
опустив голову, пена срывалась со рта.
   Еремиус протянул посох под нос воину . "Я был бы признателен
тебе, если бы ты рассказал мне , что ты видел. Я не припоминаю, чтобы
я посылал тебя и твоих друзей на увеселительную прогулку."
   "Я - Хозяин. Пришли солдаты. Солдаты и деревенские воины."
   "Сколько?"
   "Много. Больше, чем я мог сосчитать."
   "Больше, чем ты позаботился посчитать?"
   "Я - Хозяин, нет, нет -!"
   Ожил Камень, наполнив склоны холма изумрудным светом, ослепляющим
любые глаза, не защищенные магией. С воплем, воин прижал обе руки к
глазам. Движение вывело его из равновесия, и он вывалился из седла,
подкатившись к ногам Еремиуса.
   Еремиус оценивающе смотрел на извивающегося человека и слушал его
крики и вой. Казалось тот был уверен, что ослеп на всю жизнь.
   Захват нескольких лошадей в деревне и спасение их от
Трансформированных теперь казалось маленькой победой. Лошади могли
передвигаться быстрее и дальше, чем Трансформированные, за исключением
случаев, когда Еремиус использут Камень для управвления
Трансформированными. Последнее время казалось, что Камень прекратил
проявлять собственную волю. Еремиус старался его не использовать ,
когда его переполняла злоба.
   Как всегда однако, человеческим слугам, управляемые только
Камнем, нехватало сил, мужества и быстрых мозгов, требуемых для
разведки. Они были лучше, чем использовать Камень беспорядочно,
изматывать Трансформированных или идти в полном безразличии. Больше о
них сказать нечего.
   Еремиус позволил Камню потухнуть и подняться воину на ноги.
"Снова, сколько? Больше тысячи?"
   "Меньше."
   "Где?"
   "Идет в Соленую Долину."
   Еремиус попытался выжать еще чго-нибудь из него, но человек был
слишком испуган слепотой, чтобы соображать. "Моей волей, пусть твое
зрение вернется!"
   Человек опустил руки, понял, что видит, и опустился на колени,
чтобы поцеловать кайму накидки колдуна. Еремиус получил определенное
удовольствие от такого покороства. Он бы предпочел больше в тысячу раз
такого преклонения от яиллианы, но как и всякий мудрый человек
принимал все достающиеся ему удовольствия.
   Наконец он позволил воину подняться и отвести свою лошадь.
Образовав в своем воображении картину окружающей местности, Еремиус
быстро решил куда послать Трансформированных. Победы действительно
было не достаточно. Безусловное уничтожение всех, выступивших против
него будет лучше.
   Мог он достичь такой уничтожения? Трансформированные и уничтожимы
и одолимы. Достаточное количество солдат может успешно им
противостоять. Досих пор могло случиться худшее, если Иллиана( или
сами Камни, но он об этом не думает) снова ударит.
   Трансформированные должны быть способны атаковать совместно и
отступать совместно. Это означало атаковать с одной стороны долины -

   Бора опустился на колени, чтобы набрать воды в ручье, когда он
услышал голоса. ОН заткнул бутылку и притаился, пока не узнал голоса.
   Моментом позже он понял , что разговор не предназначен для его
ушей. Скорее спор между Иллианой, Шамилем и Хезалем.
   "Моя леди, если вы уверены, что идут демоны, почему бы вам не
использовать свою магию против них?" сказал Шамил.
   "Я не достаточно знаю для этого." Будто это было начертано на
сумеречном небе, Бора понял, что леди не договаривает.
   "Ты хчешь сказать , что ты не обладаешь никаким искусством,
стоящем больше, чем просто пописать на демонов, если таковые вообще
существуют!" прорычал Шамил. "Все, что у нас есть, это куча криков и
танцев, которые пугают людей." Он оценил Иллиану в таком ракурсе,
который Бора узнал бы в приглушенном свете. "Конечно, если бы ты
должна была танцевать нагой, было бы неважно, что еще ты делаешь."
   Боре захотелось, чтобы Иллиана действительно обладала силой
обратить Шамиля в свинью. На ее лице можно было прочитать тоже. Хезал
попытался сыграть роль миротворца.
   "Капитан, если Леди Иллиане необходимо уединение, ей нет
необходимости оставаться в центре колонны. Я мог бы выделить группу
солдат для ее охраны, пока она работает. Или Капитан Конан возьмет
несколько селян-"
   Шамил непристойно выругался. "Селяне разбегутся с воплями, если
леди чихнет. А я не выделю ни одного своего человека. Что ты думаешь,
это Королевские Уланы? Мы выставим часовых и зажжем костры по
периметру, как обычно. И точка на этом. Ты ничего больше без моего
приказа не сделаешь и вернешся в Форт Жеман под арестом."
   "Как скажете, Капитан."
   Шамил и его заместитель удалились, гордо выпрямившись , в
противоположных направлениях. Бора уже собирался убраться, когда
услышал еще каких-то приближающихся. Он замер, пока Конан и Раина
выступили в свет костра. На женщине были короткие брюки, похожие на
морские, которые оставляли ее прекрасные ноги наполовину обнаженными.
Циммериец был обнажен до пояса, несмотря на ночную прохладу. В голосе
Иллианы, когда она заговорила, слышались слезы. ее голос дрожал, когда
она сжимала одной рукой Конана, а второй Раину.
   "Неужели мы не можем ничего сделать с Шамилем?"
   "Сметреть за нашими спинами и надеяться, что демоны скоро придут
и доставят ему достаточно хлопот," сказал Конан. "Все остальное -
покушение. Достаточно плохо для нас, и в два раза хуже для Хезаля. Мы
перережем людей и поднесем победу хозяину демонов на блюдечке в
приготовленном и поперченном виде!"
   "Ты слишком много слушал законопослушнык людей, как Хадьяр, и не
достаточно - "
   "Достаточно!" Одно слово Конана заставило Иллиану замолчать.
Через мгновение она кивнула.
   "Прости меня. Я - ты никогда не чувствовал бессилия перед лицом
опасности?"
   "Более часто , чем ты, моя леди, и спорю, более бессильным. Мятеж
остается мятежем."
   "Уступаю. Теперь, если я могу поспать - ?"
   "Не под навесом?" спросила Раина.
   "Думаю нет. Сегодня ночью навес больше ловушка, чем защита."
   "Я передам это всем, кто будет слушать." сказал Конан.
   Разговор ушел от темы, которую по мнению Боры ему следовало
знать. Пригнувшись он пересек ручей, затем направился в лагерь селян.
   Бора теперь вел только людей Малиновых Ключей и Гелек из Шести
Деревьев сделал все необходимое, выставив посты. С чистой совестью,
если не со спокойными мыслями, Бора укутался в одеяла и поискал самый
мягкий камень, который он мог найти.
   Сон не шел, пока он не произнес торжественную клятву. Если бы
сторонники Капитана Шамиля убили его людей, а боги его простили, Бора
не простил бы.
   Если, конечно, Циммериец не доберется до него раньше.




   Часть семнадцатая

   Конан спал мало и поверхностно. Сейчас он проверял часовых под
усыпанном звездами небом. К своему удивлению и радости, он обнаружил
их на готове. Вероятно это объяснялось больше дисциплиной Хезаля, чем
расхлябанностью Капитана Шамиля. Или призраки друзей, погибших на
постах нашептыали предупреждение?
   К концу своей проверки Конан встретил Хезаля занятого тем же.
Молодой офицер рассмеялся, но с натягом; предупреждение Иллианы было
на уме у обоих. Даже без него, Конан чувствовал невидимые глаза,
наблюдающие за ним из глубины окружавших гор.
   "Давай держаться вместе, Капитан," сказал Хезал. "Если ты будешь
проверять посты вместе со мной никто не усомниться в твоих правах.
Кроме Шамиля. Он будет сомневаться даже в различии между мужчиной и
женщиной!"
   "Спорю, Твоя подруга Десса научит его лучше!"
   "Она едва ли подруга мне."
   "Я никогда не видел женщину, которая смотрит на врага так, как
она-"
   "Капитаны!" донесся шепот из-за костра. "Мы что-то видели,
движущееся по вершине того холма." Конан увидел солдата, указывающего
обнаженной саблей в ночь.
   Конан шагнул от огня и уставился в темноту, пока глаза не
привыкли к ней. На небе не было луны, но он никогда не видел столько
звезд. На вершине холма к югу от лагеря что-то действительно затемняло
звезды. Больше одного и все двигались.
   Циммериец обнажил саблю. Хезал попробовал остановить его. "Конан,
ты нам можешь понадобиться-"
   "Вы действительно нуждаетесь во мне, чтобы прочесать тот холм.
Еще не находилось такого демона, который бы смог противостоять
Циммерийцу. Или обогнать его , если дело дойдет до этого."
   Он не оставил больше времени для споров и унесся в темноту.

   Еремиус сидел перекрестив ноги на вершине валуна на дальней от
Трансформированных стороне долины. С помощью заклятья Снятия Завесы он
мог видеть как они крадутся, готовые обрушиться на солдат, как ястребы
на зайца. Но он увидел и мужчину уже поднимавшегося по холму к
Трансформированным, как бы намереваясь поторопить свой рок.
   Еремиус ничего не собирался сделать, чтобы лишить человека его
последнего удовольствия.
   Посмотрев на голову долины, он поискал тени человеческих воинов,
посланных туда. Он ничего не увидел. Потеряли люди дорогу, слишком
далеко ушли, или простонашли укромные места, где можно спрятаться,
пока Трансформированные не начнут атаку? Небольшая потеря, если они
наткнулись на селян, - по-крайней мере для планов Еремиуса. Что это
принесет селянам его мало волновало.
   Все же было бы лучше, если его люди смогут напасть на солдат
сзади, как планировал Еремиус. С Трансформированными на одной стороне,
и людьми с другой, солдаты будут чувствовать окружженными.
   Они почувствуют свое поражение, когда испытают на себе действие
заклятья. У них останется один путь - в безводную дикость холмов. Они
поймут это слишком поздно, когда Трансформированные пойдут по их
следу.
   Еремиус размышлял о приближающихся часах с удовольствием почти
таким же большим, какое он получит от вида плененной Иллианы. Если
свершатся его планы, возможно отпадет необходимость в капитане для его
войн. Несколько подлингов будет достаточно, чтобы освободить его
отутомительной работы по тренировке воинов, но не для командования
баталиями. Он справится с этой задачей сам!
   Еремиус слез с валуна и зашел за него, затем вытащил Камень из
мешочка. Будет лучше, если он начнет заклятье сейчас. Они вызвали
слабое свечение, и в течение некоторого времени табун демонов не будет
привлекать внимание солдат.
   Посох, лежавший на валуне, задрожал, встал вертикально и приплыл
к рукам хозяина. Три пассажа серебряного набалдашника над Камнем и
Еремиус очутился в сфере изумрудного огня, шириной в его рост.
   Он упер посох в землю и начал тихо бормотать.

   Конан поднимался по склону стоящего справа холма. Нужно было
поторапливаться. Также желательно оказаться замеченным врагом, чтобы
заставить его преждевременно напасть. Он доверял утверждению Боры, что
демоны не знают уловок.
   На полпути до вершины холма Конан забрался на большой плоский
валун, позволявший смотреть ему во все направления. Вершина холма
казалось пустынной. Он не мог поклястся, что все камни на вершине были
там при солнце, но ни один сейчас не двигался.
   В лагере двигались факела. Конан увидел, как к ближайшему посту
присоединились двое, зате еще двое. Разбудил ли Хезал Капитана, чтобы
усилить посты или он оставил его в мечтах о Дессе?
   Холмы на северной стороне долины казались ниже, чем на стороне
Конана. Циммериец мог смотреть на их вершины сверху. На одном он
увидел слабое сияние, похожее на затухающий костер. Он смотрел, ожидая
когда он потухнет.
   Вместо этого он вдруг вспыхнул ярче. Никогда до этого Конан не
видел и костра испускающего изумрудный свет Камня.
   Конан понял, что допустил ошибку поднявшись на холм один. В
противном случае он мог бы послать тихое предупреждение в лагерь, что
магия Камня готова освободиться. В одиночестве он мог предупредить обе
стороны одновременно.
   "Лагерь! Магия за работой на склоне белого холма! Это Конан,
Циммериец!" Он повернулся к вершине своего холма. "Ты слышал меня, ты
- отрыжка магии и верблюжий навоз! Спустись и посмотрим, достаточно ли
у тебя мужества драться с мужчиной, который готов встретить тебя!"
   В лагере затанцевали факелы, когда забегали люди, как пчелы в
потревоженном улье. До того, как Конан услышал ответ, он увидел как
вершина его холма ощетинилась темными силуэтами. В течение одного
глубокого вздоха они оставались неподвижны.
   Затем они раскинули руки, взвыли, как потерянные души, и ринулись
вниз к Конану. Ночной бриз нес впереди них вонь падали.
   Природа дала Циммерийцу дар двигаться назад так же быстро , как и
вперед. Так как он считал отступление не всегда актом трусости, это
несколько раз спасало его жизнь.
   Сегодня ночью это снова его спасло. До того, как галоп демонов
достиг приличной скорости, Конан добежал до валуна. Он перемахнул
через него и опустился на стороне склона. Двое передних демона
забежали за валун с обеих сторон. Конан рубанул по ноге одного с
силой, которая бы отрубила любую человеческую ногу.
   Демон взвыл, споткнулся, схватился за зияющую рану, но не упал.
Вместо этого, он приблизился к Конану спереди. В тот же момент Конан
почувствовал второго приближавшегося ссзади.
   Он подпрыгнул, почувствовал, как скользятего ноги по камню и
обратил свое падение в кувырок. Поднялся он в идеальной позиции для
еще двух ударов. Один достал второго демона в пах, другой повредил
вторую ногу уже раненого. Снова Конан ожидал падения одного или обоих,
но услышал только крик агонии.
   Демон пораженный в пах прижал одну когтистую лапу к ране. Другая
метнулась в сторону Конана с ужасающей скоростью и силой. Конан
увернулся так, что когти лишь просвистели в воздухе. Его поворот
добавил дополнительно силы для ответного удара. Рука демона должна
была вылететь из плеча, но вместо этого он выгнул руку и порвал ее.
   Рассмотрев ее поближе, Конан прекратил удивляться такой малостью
причиняемых им повреждений. Руки были покрыты плотно перекрывающимися
щитками. Его сабля достигала плоти, но едва касалась костей и
сухожилий. Что касается крови, только сейчас потекла она из раны.
   Страх пронзил Конана, как порыв зимнего ветра. Это не было страх
самих демонов. Как бы ужасно не была трансформированна плоть, любая не
сможет устоять против сабли в умелых руках. Стрельба из лука тоже даст
результаты, если руки стрелка тверды, а его глаза остры.
   Конан боялся магии, которая вызвала к жизни эти создания. Она
воняла древней дьявольщиной, несмотря на то, что ею пользовалась
Иллиана. Должна использовать сегодня, если солдаты и селяне не должны
умереть, крича, под когтями и зубами.
   Демон, раненый в пах теперь торопливо спускался, низко
пригибаясь, но всеже двигаясь шагом быстро идущего человека. Демон с
обеими поврежденными ногами наконец свалился на землю. Он лежал у ног
Конана, шипя и рыча. Очевидно, что тварь выведена из боя на эту ночь,
и слишком много демонов в полном здоровье прошла между Конаном и
лагерем.
   Он последний раз посмотрел на демона, его желудок сжался, когда
он заметил форму его паха и груди. Чем бы этот демон не был сейчас,
рожден он в мир был женщиной.
   Конан нелюбил пытать врагов так же, как не любил убивать женщин.
Когда он проводил саблей над павшей она-демоном, он знал, что ему
потребуется железная воля, чтобы позволить Еремиусу легко умереть.
   Снизу доносились завывания демонов, смешанные с голосами солдат,
выкрикивающих сигнал тревоги, кричащие от страха, или вопящие, когда
зубы и когти разрывали их плоть. Конан посмотрел по сторонам, затем
ринулся вниз, как лавина.

   Бора много слышал историй выживших в нападении демонов на
Малиновые Ключи. Но он до сих пор не мог представить, что баталия была
такой громкой.
   Боевые кличи и крики смерти и людей и демонов, клацанье оружия,
свист стрел тех немногих стрелков, которые отвязали свои луки и нашли
подходящие цели - все било жестоко и нескончаемо по его ушам. Он убрал
щзвуки и виды баталии из своего сознания , обратив свое внимание
воодушевлению воинов Малиновых Ключей.
   Только немногие нуждались в этом. Эта кучка исчерпала свое
мужество в первой баталии и сейчас они представляли из себя пустые
бурдюки для вина. Они бы сбежали, не наткнись они на Ископа-Кузнеца.
   "Вы скулящее шакалье отродье!" орал он. "Выбирайте! Демонов или
меня!" Он грозно подбрасывал молоток в каждой руке.
   Один попытался прорваться за спину Ископа. Он недооценил длины
руки кузнеца. Молоток метнулся, поймав его с бока головы. Он приподнял
руки и рухнул, как подкошенный.
   Остальные из колеблющихся избрали демонов, как менее реальную
угрозу.
   "Мои благодарности, Ископ!" прокричал Бора.
   Больше времени для разговоров не было, так как демоны
приблизились по всей линии селян. Звенели стрелы, секиры и сабли
поднимались и опускались, дротики прыгали и кололи. Погибло несколько
демонов. Еще больше получили ранения, но продолжали бой. Слишком
многие достигли рядов селян вообще безо всяких ран.
   Воины Малиновых Ключей держались. Некоторые погибли, но только
немногие из них без сопротивления. Много демонов пострадало. Когда
против демона стояло трое или четверо воинов, все они наносили раны, и
рано или поздно, кто-нибудь рубил или делал выпад достаточно жестко,
чтобы пронзить даже чешуйчатое покрытие.
   Бора бегал взад и вперед вдоль линии с пращой в руках. Когда
появлялась хорошая мишень, метал камни. Очень быстро его запас
отобранных камней окончился, что вынудило его ползать по земле в
поисках подходящих. Немногие из свеже подобранных камней летело точно,
поэтому он перенес свой огонь на демонов, спускающихся с холма за
первыми рядами. Они представляли из себя мишени, которые даже самые
неудачные и плохо сбалансированные камни с трудом могли избежать.
   Пока он искал себе очередной камень, Бора удивился отсутствию в
его голове страха. В схватке в деревне только Порошок Заяна освобождал
от страха. Сейчас он и его люди дерутся против демонов с не большим
страхом, чем против обычных врагов.
   Бросив мельком взгляд назад, Бора понял, что отсутствие ужаса в
его голове не без чьей-то помощи. С северной стороны долины среди
вершин танцевал стена зеленого огня, высотой с человека. Иногда
длинные языки лизали подножие, почти достигая лагеря.
   Пламя было слепящим и ужасным, но выполняли ли они , задуманное
их хозяином? Боре казалось, что огонь наполнял людей вокруг него
железной волей стоять и бороться. Лучше демоны, котороых можно убить,
чем огонь , который нельзя!
   Три демона врубились клином в людей Шести Деревьев. Линия
прогнулась и развалилась на две части. Глава Гелек метнулся собирать
людей. Демон перепрыгнул над головами людей и приземлился перед
Гелеком. Гелек ударил дротиком. Когтистая лапа переломала дротик с
легкостью соломы. Вторая сгребла лицо Гелека. От его крика желудок
Боры судорожно сжался.
   Демон схватил свою безоружную и ослепленную жертву обеими лапами.
Гелек поднялся в воздух, где был разорван как тряпичная кукла.
Остановившись только на мгновение, чтобы отглодать маленький кусочек
свежатины, демон бросил тело в ряды селян.
   Смерть Гелека превышала пределы человеческой психики. Они
побросали оружие и с воплями разбежались.
   Бора почувствовал, как пошатнулось его собственное мужество. В
отчаянии он попытался успокоиться , занявшись поисками нового камня и
цели для него.
   Снова Ископ-кузенц спас селян. "Налево! Отойдите. Отойдате,
говорю, или эти ублюдки зайдут вам за спину!О, Митра!"
   Продолжая сыпать проклятьями, Ископ внедрился в ряды демонов. Их
бронированные щитки хорошо служили против сабель и дротиков, не плохо
против стрел. Ударенные молотком по голове, управляемым человеком,
который мог поднять наполовину взрослого бычка, демоны превращались в
безпомощных кроликов.
   Ископ разбил головы четырем из них прежде, чем упал сам. Бора и
стрелок убили еще двоих, терзавших тело Ископа. К этому времени люди
Малиновых Ключей больше не подставляли врагу открытый фланг.
   Демоны все еще наступали. Хотя, их оталось немного. В их тылу
Бора увидел возвышающуюся мощную фигуру, шире и выше любого демона. В
его руке танцевала кровавая сабля. Он извергал проклятья на дюжине
разных языков и взывал к втрое большему количеству богов или тому,
что, как надеялся Бора, являлось богами.
   "Держитесь! Держитесь, люди, и мы их сделаем! Митра, Эрлик,
защитите своих поклонников!" прокричал Бора. Он знал, что он кричит и
не беспокоился. Он только беспокоился , чтобы Циммериец привел хоть
немного демонов в руки селян.
   Боги соблаговолили, это демоны начали чувствовать себя
обреченными и пораженными террором.

   Конан сознавал, что он представляет собой прекрасное зрелище в
глазах селян. Могучий воин, гонящий перед собой демонов!
   Могучий воин знал лучше. Только немнгие из тех демонов имели
серьезные повреждения. Слишком многие оставались не только живыми, но
и способными успешно драться. Если достаточное число их прорвется к
Иллиане, все узнают, как мало повреждены демоны. А так же какую магию
может применить их хозяин, где подвели его сержанты!
   Ноги Конана вели его вперед. Он пронесся сквозь строй демонов не
останавливаясь, чтобы нанести удар. Беспорядочные размахивания саблей
направо и налево - это все, что он мог себе позволить. Даже
неестесственная быстрота демонов не позволяла им ударить в ответ.
   Когда Конан прошел ряды Малиновых Ключей, он заметил Бору,
раскручивающего пращу. Камень вылетел, как стрела пущенная умелым
лучником. Демон схватился за коленку, завывая и подпрыгивая.
   "Продолжай, продолжай!" прокричал Конан одобрительно. Он редко
видел, чтобы мальчик превращался в мужчину более великолепно, чем
Бора, сын Рафи.
   Конан не услышал ответа. Остановившись лишь для удара по голове
одиноко сидящего демона, он достиг небольшой возвышенности, на которой
стояла Иллиана.
   Точнее стояла. Сейчас она опустилась на колени, поддерживая себя
одной рукой, растопырив пальцы на камне. Другая прижималась к ее
оголеной груди, будто у нее болело сердце.
   В двух шагах от нее в кольце горел Камень. Горел и , как
показалось Конану, мелко дрожал.
   "Иллиана!"
   "Нет, Конан! Не приближайся к ней! Я попробовала, и вот смотри,
что со мной стало!"
   Из-за возвышенности вышла Раина с саблей в одной руке, другая
безвольно свисала. Конан посмотрел и увидел, что свисавшая рука сжата
в кулак, мышцы пульсировали и извивались будто мыши под покрывалом.
Лицо Раины покрывал пот. Когда она снова заговорила, Конан услышал
агонию в ее голосе.
   "Я пыталась к ней подойти," повторила Раина. "Я слишком близко
протянула руку. Это напоминало погружние в расплавленный металл. Это -
у меня еще есть рука?"
   "Она не повреждена или обожжена, как мне кажется," сказал Конан.
"Что Иллиана хотела сказать поставив такое заклятье?"
   "Она - о, Конан. Сейчас здесь командует не она , а Камень или они
вместе!"
   Что намеревался на это ответить Конан осталось неизвестным
навсегда. Демоны, которых он обогнал, достигли пригорка и полезли
вверх. В тот же момент Конан половина его ветеранов сделало тоже
самое, пытаясь отрезать демонов.
   Демоны и люди умирали в огромных количествах за срок, требуемый ,
чтобы выпить залпом кружку вина. Конан закричал Раине , чтобы она
охраняла свою госпожу и ринулся в бой. Он не успел спасти Шамиля,
демон выпотрошил ему живот. Крича от боли, капитан продолжал наносить
удары саблей, пока второй демон не лишился головы.
   Конан поймал первого демона, когда тот наклонился над телом
капитана, чтобы покормиться его кишками. Циммерийская сабля проникла к
позвоночнику даже сквозь щитки. Демон тяжело упал на свою жертву, в то
время, как его товарищ стремительно бросился вверх.
   Конан сознавал, что он не успевал спасти Раину от встречи с
демоном в своем плачевном одноруком состоянии.Раина предусмотрительн и
не пыталась. Она отклонилась назад, потеряв только большую часть своей
туники и немного кожи с левой груди. Демон махнул еще раз, в этот раз
Раина сделала обманное движение саблей, чтобы отвлечь его внимание, а
затем сильно ткнула ей в бедро.
   Когтистая лапа демона глубоко процарапала ногу Раины. Чуть ближе
и она могла вцепиться в ногу мертвой хваткой. Однако Раина не
совершила ошибки. Выведенный из равновесия демон зашатался и упал на
расстоянии одного шага от Иллианы.
   Но он никогда не достиг зхемли. На высоте ребенка невидимая рука
поймала его . Спаз скрутил тело демона, будто каждая мышца и сустав
были выкручены и вырваны разом. Он закричал, затем поплыл в воздухе и
приземлился среди своих друзей, как раз когда они одолели последнего
из людей Шамиля. Конан обернулся, приготовившись к смотреть лицо
своего последнего противника.
   Вместо этого , демоны развернулись и побежали. Они пробежали
#####################################################################
успели опомниться и сомкнуть свои ряды, чтобы отрезать демонам путь к
отступлунию. Бора послал им в след последний камень, но
безрезцультатно.
   Стирая кровь и пот с глаз, Конан рассматривал долину. Везде, где
костры или сияние Камня позволяли ясно видеть, демоны отступали. Они
не бежали, кроме случаев, когда им необходимо было избежать
столкновения с противником. Они отступали, некоторые прихрамывая,
другие помогая товарищам, которые не могли самостоятельно
передвигаться, но большей частью совершенно невредимые.
   Конан перевел взгляд на Иллиану. Теперь она лежала , свернувшись
как ребенок, закрыв глаза. Через мгновение она вытянула руку за
туникой Раины. Он опустился на колени позади колдуньи и осторожно
протянул к ней руку. Легкое покалывание пробежало о его руке от
кончиков пальцев до плеча, но на этом все и закончилось.
   Он подвинул руку чуть дальше. В ответ вторая волна покалывания.
Он просунул руку под голову Иллианы и приподняв ей голову, подложил
под нее тунику.
   Потом ему пришлось держать Раину, пока она рыдала на его плече.
Это продолжалось пока к ее руке не вернулась жизнь и не прозвучал
голос Хезаля от основания возвышенности и до нее дошло, что она
полуобнаженная, а ее хозяйка полностью.
   "Мне кажется необходимо подумать немного о одежде."сказала она.
   "Если ты только не сильно ранена-" и он указал на кровавые следы
когтей на ее груди. Она засмеялась и отвела его руку.
   "Совсем не болит. Вполне пригодно для всего , что твои руки
делают, когда мы одни." Она сглотнула. " Так долго , пока моя хозяйка
не повреждена. Если бы ты мог найти чего-нибудь из одежды, пока я
посмотрю, чо с нашей хозяйкой."
   "Конан, будет время для ласкания шлюх, а сейчас нам неоходимо
созват совет!" прокричал Конан.
   "Иду, Капитан," ответил Конан.

   Еремиус позволял огню Камня гореть на склоне холма, пока
Трансформированные удалились на безопасное расстояние от долины. Ему
необходимо было довести сражение до конца. Имей солдаты желание
преследовать, и они могли бы представлятьдля Трансформированных
определенную опасность. Они также могли ухудшить свое положение,
позволив Трансформированным разбить мелкие банды преследователей.
   Магия могла проникать сквозь любую мглу, но такая магия означала
сильно полагаться на Камень. Это казалось неумным. Действительно,
Еремиус не мог избежать вопроса, не было ли его намерение разъединить
Камни глупой затеей. Их воля, разделенных , становилась беспокоящей.
Их воля, объединенных, -
   Нет . Он - мастер магии Камня. Возможно он не мог сделать рабов
из Камней, но он не мог и им позволить превратить его в раба!
   Его собственная судьба не вынесла бы созерцания, если бы он
оставил усилия разъединить Камни, он позволял Иллиане выполнить ее
планы. Осуществление его желания Иллианы и отмщение за ее кражу Камня
представляли цели, которые он не мог оставить без чувства, что его
жизнь приблизилась к концу. Кроме того, существовало желание мести
Иллианы.
   Последний из Трансформированных прошел над вершиной дальней
стороны долины. Еремиус пробежался взглядом среди них и обрадовался
полученным известям.
   Совсем немного Трансформировнных погибло. В три раза больше имели
большие или меньшие повреждения, Но никаких, которые не могли быть
заживлены за несколько дней. Они не взяли пленных, чтобы усилить свои
ряды, но они уничтожили в несколько раз больше своей собственной
силой.
   Он не завоевал той победы, которая заканчивает войну последним
ударом., но он сделал хорошее начало для своей компании. Еремиус
вполне мог довольствоваться этим.
   Он заставил огонь Камня на мгновение вспыхнуть ярче и затем
потушил его. Затем он приготовился позвать Камень к себе. Он не вполне
владел искусстом произносить могучие заклятья в вежливой форме при
обращении к более великому, чем он сам. На самом деле он не ожидал,
что это ему потребуется!
   Пока он ухитрялся справляться. Камень мирно влетел в его мешочек,
когда он спешил на дальнюю сторону холма. Он не чувствовал магии на
своем пути, но человеческие враги представляли иное дело. Если бы тот
огромный Циммериец, который странствовал с Иллианой, натолкнулся бы на
него, даже Каменя бы не хватило!

   Якоуб бросил взгляд на право и налево. Имея такое же кошачье
зрение, как иБора, он не обнаружил других врагов, стоявших с флангов,
находившегося перед ним человека.
   Либо человек был глупым, который оторвался от своих друзей, либо
это приманка в ловушке. Якоуб сильно сомневался во втором. Изо всего,
что он знал о слугах хозяина Камня , уних отсутствовали подобные
способности.
   Якоуб свесился через край небольшого уступа, пока не повис на
пальцах, затем спрыгнул. Его ноги скользнули по гальке. Человек
повернулся на звук, но слишком поздно. Якоуб зажал ему рот и ткнул нож
под лопатку. Его каблуки отчаянно цеплялись за камни мгновение, затем
он медленно опустился.
   Человек действительно имел друзей, достаточно близко, чтобы
услышать постигшую его участь, если не предотвратить ее. Они
закричали, один появился в поле зрения. Крики насторожили другие посты
вокруг лагеря. По каменной земле стучали сапоги, стрелы свистели в
вышине, чтобы опуститься куда будет угодно богам.
   Якоуб спрятался под прикрытие уступа. Он мало боялся хозяина
демонов, гораздо больше дикую стрельбу "дружеских" лучников.
   Крики свидетельствовали , что стрелы находили свои цели. Звуки
бегущих ног, смешанные с криками, четко сказали Якоубу, что люди
хозяина демонов сбежали. Он оставался под уступом, пока не
приблизились караульные.
   Старый сержант посмотрел на тело, затем ухмыльнулся одобрительно.
"Неплохо сработано, нож против сабли."
   Было бы еще лучше, если бы я не вынужден был его убить так
быстро. Это могло предупредить остальных."
   "Может быть. Возможно его друзья находились поблизости. Тогда
половина рекуртов и все горцы промочили бы себя и выкричали бы свои
головы. Ты избавил нас от этого. Ты уврен, что не хочешь получить
вознаграждение от Короля Илдица?"
   "Не когда я помолвлен."
   "А хорошо. Жена - комфорт для старого солдата и поражение для
молодого."
   ОНи вместе вернулись в лагерь, под небом со светлой полоской на
восходе. Отделившись от сержанта, Якоуб направился прямо через спящую
деревню к месту расположения семьи Боры.
   Подобно остальным селянам они были слишком измотаны, чтобы
проснуться во время ночной стычки. Каря лежала на боку, одна рука
прикрывала ее младших братьев. Якоуб опустился на колени позади нее,
он не знал и не волновался каких богов он просил обезопасить ее.
   Молись - не молись, а она судя по всему была последние несколько
дней в большей безопасности, чем он. Трансформированные не сметали все
подряд на своем пути. В противном случае, бегущие солдаты давно бы
разбудили лагерь. Человеческие слуги Еремиуса не могли остановить
напор колонны муравьев. Селяне вероятно безопасно дойдут до Форта
Жеман.
   Якоуб, сын Хадьяра, с другой стороны, будет следовать в
противоположном направлении. Если он выживет в дороге, Он должен будет
убедить Еремиуса,что он был тем человеком, который может повести его
людей в бой и сделать из них настоящих солдат.
   В молчании он позволил себе еще одну молитву, что Еремиуса елгче
убедить, чем толпу колдунов. Затем он поцеловал Карю, удержав себя от
объятий. С глазами, воспалившимися не только от бриза, он поднялся и
овернул свое лицо к горам.

   Остаток ночи провели в приведении лагеря в порядрок, подчсете
мертвых, заботе о раненых, и прочесывании окрестных гор. Только, когда
все патрульные вернулись с одинаковыми рапортами об отсутствии
демонов, Хезал созвал военный совет.
   "Я бы сказал, что мы победили, если бы мы не потеряли на одного
врага троих," сказал он. "Возможно, они унесли часть мертвых и раненых
с собой, возможно и нет. К тому же я могу поспорить, что это было
организованное отступление под командованием того, кто отдает этим
монстрам приказы."
   "Ты правильно понимаешь ситуацию, капитан," сказала Иллиана. Она
была бледнее, чем Конан мог вынести, время от времени спазм сотрясал
ее тело. Однако она спокойно продолжала:" Приказы отдали из-за нашего
сопротивления Трансформированным. Если бы были освобождена полная мощь
нашего врага, мы не справились бы так хорошо."
   "Тогда мы должны благодарить вас за приличное число спасенных
жизней, если вы наложили оковы на хозяина Трансформированных."
   Иллиана содрогнулась. "Простите меня капитан, но я не могу
принять подобной похвалы. Я сделала, что смогла, и я знаю, что это
имело определенный эффект. Все же я не смогла использовать всю мощь
моего Камня. Мы обязаны своими жизнями по большей части тем, что и
Еремиус не смог."
   Хезал смотрел на землю будто от туда в любой момент мог
показаться монстр. Затем он уставился в упор на Иллиану. "Я чувствую,
что мне сказали нечто отличное от правды. Все не очень хорошо."
   "Есть вещи, которые ты и твои солдаты не смогут понять без-"
начала Раина. Конан тяжело положил руку на ее плечо, Хезал вспыхнул.
Между ними она замолчала.
   "Капитан, я не знаю столько, сколько я могу узнать за день или
два," сказала Иллиана. "Когда я узнаю это или пойму, что не смогу
этого узнать, тогда и настанет время для нашего откровенного
разговора. Я ничего не оставлю за спиной. Клянусь Семью Гробницами и
костями Пилака."
   "Чертовски много радостей принесет нам твое колебание,если
Трансформироваанные вновь нападет на нас!"
   "Они этого не сделают, если мы вернемся в Форт Жеман."
   "Отступать, поджав хвост! Кто здесь капитан, Леди Иллиана? Я не
помню твоего назначения от Короля Илдица-"
   "Но ты можешь вспомнить одно от Лорда Мишрака," прорычал Конан.
"Или несколько ударов прошлой ночью по твоей голове отняли у тебя
память?"
   Молчание дало возможность Конану добраться до сабли и время,
чтобы испугаться возможности ее обнажения. Все дыхание Хезаля покинуло
его в бурном вздохе.
   "Никому не говорите, но я тоже думал о возвращении в Форт Жеман.
Слишком много проклятых селян, чтобы охранять их в открытом поле.
Когда мы будем за стенами, этим монстрам по-крайней мере придется
####################################################################



   Часть восемнадцатая

   Над горизонтом появилась башня Форта Жеман, когда Бора несся на
Виндмастере.
   Раина похлопала серую шею. "Прекрасный конь. Я рада, что он снова
в хорошем состоянии. И, кроме тог, находится в достойных руках."
   На мгновение все замолчали. Кемал выжил, но находился на грани
смерти. Ему повезло, он не чувствовал боли.
   "Благодарю тебя, Раина," сказал Бора. "Но я скакал сюда не для
тог, чтобы выслушывать похвалы в адрес Виндмастера. Я ищу Якоуба.
Кажется, что он пропал."
   Конан и Раина обменялись взглядами, которые не включали Иллиану.
Это не ее дело, как они оба решили. Более того, она вообще находилась
в седле только на силе воли. Чем меньше она будет безпричинно
беспокоиться, тем лучше. "Я думал, что он тебя мало волнует," сказал
Конан.
   "Меня он не волновал и не волнует," ответил Бора. "Но моя сестра
Каря думает иначе."
   "Ты глава семьи, пока не освобожден твой отец," сказал Конан. "Я
думал, что это дает тебе право сказать да или нет любому,
претендующему на руку твоей сестры."
   Бора хрипло засмеялся. "Ты не знаешь Карю. Она своим языком может
ударить с такой силой, как Госпожа Раина своими клинками." Он
нахмурился. "Кроме того, Якоуб обещал добиться освобождения отца. Ему
пока не удалось, но кто знает его ли это вина?"
   "У тебя огромное чувствосправеедливости, Бора," сказала Раина.
"Боги любят таких."
   "Лучше моли богов, чтобы они позволили тебе подольше пожить, что
бы использовать свою справедливость," сказал Конан. "И выдели пару
молитв за Якоуба. Он мог оставить деревню, когда патрульные хозяина
демонов были выбиты, надеясь присоединиться к солдатам. Если он по
пути встретил несколько этих патрульных - хорошо, я уверен, патрульных
мало, но я не уверен, что твоя сестра выйдет замуж за Якоуба."
   "Да и это значит, что тебе не следует разъезжать одному," сказала
Раина. "У нас есть немного сыра и хлеба, если ты не ел."
   Бора проглотил половину сыра и занял место в колонне за Раиной.
Конан погрузился в размышления о загадке Якоуба. Мог ли он
действительно быть тем, на что намекало его лицо, внебрачным сыном
Хадьяра?Если это так,одна загадка лежала за его существованием, вторая
за тем, что он сейчас делает. Лучше, если такие честные ребята , как
Бора и Каря хорошо разберутся в любой тайне, особенно с отцом уже
арестованным, как подозреваемый в заговоре.
   Лучше так же ничего не говорить об этом Боре. И еще лучше самому
Конану поменьше думать об этом деле. Если тайна достаточно глубока для
того, чтобы Старший Капитан Хадьяр являлся частью ее -
   Наверняка, лучше подумать о других вещах, таких как приготовить
еще немного Порошка Заяна и как провести ночь с Раиной.

   Снова Якоуб спустился с уступа. На этот раз он приземлился тихо
на твердую землю позади тех, кого он искал. Он кроме того, оставил в
ножнах кинжал и саблю и протянул пустые руки.
   "Тссссссс! Слуги мастера."
   Напади он внезапно на них, и то они не смогли бы развернуться с
такой скоростью. Оба выхватили сабли , но не напали. Вместо этого они
молча стояли с отвиснувшими челюстями и бычьими глазами.
   Молчание продолжалось так долго, что Якоуб уже ожидал увидеть ,
как солнце касается западного горизонта. Наконец один из людей
заговорил. Слова был искомканы и невнятны, будто он говорил со ртом
наполненным орехами.
   "Мы служим мастеру. Ты нет."
   "Я хочу служить ему."
   За этим последовало еще одна пауза. Якоуб начал размышлять могут
ли быть сделаны из этих придурков порядочные воины. Возможно они
только устали, или другие имели больше мозгов чем эти?
   "Покажи нам знак," наконец произнес один.
   Якоубу оставалось только догадываться, что за знак им был нужен.
Но это мало что значило, так как у него была только одна вещь, которая
могла служить в качестве знака. Он открыл секретный мешочек на поясе и
протянул кольцо с печатью своего отца.
   Говоривший патрульный взял кольцо такими трясущимися руками, что
Якоуб ожидал увидеть, как он бросит его. Наконец он вернул его Якоубу.
   "Нам неизвестен этот знак."
   "Твой мастер узнает его."
   "Его здесь нет."
   "По какой причине я не могу пойти к нему?"
   "Мы должны будем отвести тебя."
   "Это запрещено?" Якоуб понимал, что кричать на этих полоумных
принесло бы мало пользы, но могло усугубить ситуацию. Он все еще
чувствовал насколько тонко его терпение.
   Двое патрульных взглянули друг на друга. Наконец они покачали
вместе головами, как марионетки в руках одного мастера.
   "Это не запрещено."
   "Тогда я прошу вас именем победы мастера привести меня к нему."
   Снова последовало очередное молчание. На этот раз оно завершилось
без слов. Оба патрульных хрюкнули и вместе повернули на восток, кивнув
Якоубу следовать за ними.

   Хезал вылез из-за стола и начал вышагивать взад вперед по комнате.
Снаружи селянеприбывшие в Форт Жеман постепенно возвращали свое
самообладание и обретали речь. Женщины спорили в очереди за водой,
Дети повизгивали от восторга или скулили за своих родителей, собаки
лаяли и завывали.
   "Благодарение богам, что мы смогли уберечь этот скотный двор,
который они приволокли с собой," сказал Хезал. Он шагнул к окну и
захлопнул ставни. "Они бы не пережили прихода де-Трансформированных.
Но я должен защищать Форт, а не придворный зверинец!
   "Я вынужден буду отослать их в Харук, когда соберу все отдаленные
гарнизоны. У нас не хватит на всех места, а при большой скученности
возможно появление вспышех горячки и дизентерии. Боги пока миловали
нас от этого."
   "Что по этому поводу говорит Мугра-хан?" спросила Иллиана. "Не то
чтобы я жалуюсь. Вы сущий подарок по сравнению с Капитаном Шамилем."
   Лицо Хезаля перекосилось. "Я просматривал письма Шамиля. Он так
глубоко сотрудничал с теми, кто повязан с Лордом Хаумой, что сами боги
не могли его удалить! Трансформированные позволили ему умереть слишком
достойной смертью, чем он заслуживал."
   "Что касается Мугра-хана , все что он скажет произойдет после
того, как я это сделаю, что считаю необходимым. Сегодня во второй
половине дня я выслал посыльных в отдаленные аванпосты. Посланец к
Мугра-хану прибудет завтра."
   Конан засмеялся. "Готов побиться об заклад, что в один прекрасный
день ты будешь командовать армией, Хезал. Если этого не произойдет,
Туран потеряет для себя ценного человека."
   "Я мог бы лучше управиться имей в своем распоряжении поменьше
похвал , но побольше оружия пригодного для борьбы против магии,"
сказал Хезал. "Но Порошок Заяна всеже лучше, чем ничего. Сколько
времени потребуется для Леди Иллианы , чтобы приготовить достаточное
его количство?"
   "Мне необходимо два дня, чтобы наложить заклятье на достаточное
количество емкостей для смешивания Порошка," сказала Иллиана. "Когда
сосуды будут приготовлены, мне необходимо смешать первую порцию
порошка в одном сосуде, чтобы проверить их пригодность. Если он
окажется пригодным, я могу передать остальную часть работы в другие
руки на месяц или около того. Я считаю, что лучше всего мне помогут
руки Мариам, племянницы Иврама."
   "Так ты накладываешь заклятье на горшок , а не на приготовляемую
им пищу?" спросил Хезал.
   "Да именно так. Заклятье Порошка мало известно, кроме того нам
будет гораздо меньше угрожать дьявольская магия. Так же для заклинания
сосуда от Камня потребуется гораздо меньше усилий."
   "А если он вообще не сработает?" допустил Конан. Четверка
сидевшая в комнате не имела секретов друг от друга, в том числе и
касающегося собственной воли Камней.
   "Тогда Форту Жеман придется полагаться на мужество его людей под
руководством Капитана Хезаля," сказала Раина.
   "Незабывайте, что я сказал по поводу меньшего количества похвалы
и большего оружия," пожал плечами Хезал. "Сколько тебе потребуется
времени, после приготовления Порошка, перед выступлением в горы?"
   "День для отдыха Камня, еще один для сбора провизии и лошадей в
дорогу," сказала Иллиана.
   "Скажиме, что тебе надо и я посмотрю, что можно приготовить
сейчас," сказал Хезал. "Чем быстрее ты выдвинешься, тем больше шансов
у тебя схватить Еремиуса прежде, чем он вернется в свою цитадель. Если
это конечно существенно для тебя?"
   "Это важно. Благодарю тебя."
   "Кроме того. я пошлю с тобой десять опытных ветеранов. Да, я
понимаю, что чем меньше группа, тем труднее ее обнаружить. Но когда ты
достигнешь гор, ты можешь оставить их позади. Тебе необходима охрана
от патрулей Еремиуса, бандатов, оголодавших селян, диких животных."
   "Нам надо?" прорычал недовольно Конан.
   "Вам надо и болше, чем даже Циммериец может предложить," сказал
Хезал и позвонил в колокольчик на столе. Из-за двери донесся женский
голос.
   "Да, капитан?"
   "Вина и четыре кружки. А потом нагрей мне ванну на двоих."
   "С удовольствием, капитан."
   На этот раз Конан узнал голос Дессы и вопросительно поглядел на
капитана. Мужчина ухмыльнулся.
   Я принял на себя обязанности Шамиля. Почему я не могу принять и
часть его наслаждений?"

   Бора переместил мешок угля на левую руку и постучал в дверь.
   Мариам, это Бора. Я принес уголь."
   За звуком босых ног послышалось звяканье открываемого засова.
Выглянула Мариам. На ней был лишь домашний халат алого шелка, слегка
обжатый веревкой с золотыми нитями. Цвет подходил ей к лицу. Он также
заметил, как много осталось оголенной кожи. Он знал, что не должен
любоваться таким не совсем пуританским видом, но не мог отвести глаза.
   "Заходи, заходи. Положи мешок у северной стены."
   Сделав шаг вперед, Бора едва не споткнулся о лежавшие на полу
овечьи шкуры. Малиновый, индиго, сочный зеленый страшно похожий на
изумрудный огонь Камней, они привлекали взор, но содержали ловушки для
не опытных ног. По-крайней мере ему потребовалась помощь, чтобы
добраться до северной стены. Она оказалась заваленной грудой мешков с
углем и солью, горшками специй и трав, медными сосудами. Он бросил
мешок на вершину ближайшей кучи и потянулся, чтобы размять затекшие
мышцы.
   "Сколько Порошка они планируют сделать? Похоже, что этого будет
дотаточно, чтобы разрушить любое заклятье от сюда до Иранистианской
границы!"
   Мариам улыбнулась. "Госпожа Иллиана прикусила свой язык, как она
и должна делать. Определенно, что каждому, кто насылает магию против
Форта, придется туго."
   Она опустилась на колени и открыла небольшой ларуц. Когда она это
делала, ее халат откинулся, обнажив наполовину спелые груди. Бора
снова отвернулся, чтобы не смотреть.
   Когда он посмотрел назад, Мариам протягивала две кружки вина.
"Выпьем с тостом за твою победу?"
   "Тогда лучше за мое счастливое возвращение."
   Она прижалась к нему неловко из-за двух кружек вина, все также
находившихся в ее руках. Ее губы приютились на боку его шеи и
ласкали горло.
   "Так им хватило разума взять тебя с ними? Слава богам!"
   "Я никогда не считал их дураками, Мариам. Особенно этого
Циммерийца. Я лучший проводник, которого они могут найти без
использования магии."
   Они выпили. Боре казалось, что Мариам сама использует немного
своей магии, так как единственная кружка вина наполнила его голову
необычайной легкостью. Он заметил, что она только чуть пригубила вина
и не успела закончить с первой кружкой, когда он выпил вторую.
   Он выпил бы и третью, но она положила свою руку на его кружку.
"Достаточно, Бора. Достаточно. Ты слишком молодой и вино может
повредить тебе."
   Она поставила свою кружку и положила другуя руку на рот Боры.
Провела пальцами по его губам и вдоль щеки, затем пробралась рукой
в открытую горловину его рубашки.
   "Мариам, это не совсем удобно."
   Меньше всего казалось, что эти слова образовались в голове Боры.
Они застряли в горле и раздался лишь слабый стон. Когда Мариам
развязала пояс он замер с открытым ртом.
   Постояв, она встряхнулась, одежда слетела. Бора никогда не мог
представить себе, что женские груди могут быть такими прекрасными.
Груди и все остальное темной страсти предстало перед его взором.
   "Бора," сказала она, само слово казалось ласкающим. "Бора, ты
никогда не спал с женщиной?"
   Слова застыли в нем, но глаза говорили ясно. Мариам приблизилась
к нему и прижалась всем телом от плечей до колен.
   "Тогда тебе нужно испытать это перед походом в горы." Она
продолжала прижиматься к нему, а ее руки незаметно снимали с него
одежду.
   Наконец то он обрел разум, чтобы помочь ее раздеть себя и
последовать за ней в постель.

   Раина перевернулась в постели, когда в комнату вошел Конан. Над
одеялом одиноко виднелись голые плечи. Он присел и пробежал рукой
вдоль изгибов под одеялом. Он знал, что Раина обычно спит обнаженной.
   Его руки вернулись к верхнему краю одеяла и начал залезать под
него. Раина перевернулась на спину, позволив одеялу сползти на пояс.
До того, как Конан успел дотронуться до обнаженного этим движением,
она поймала его руки и притянула их к своим грудям.
   "Твоя рана, полученная в Красном Соколе совсем зажила," сказал
Конан.
   "Я быстро зарастаю, Конан. Жаль, что тогоже нельзя сказать о
Массоуфе."
   "У него рана в другом месте. А что, он снова скулит?"
   "На этот раз несколько иное. Он просто просится с нами в горы."
   "Да?"
   "Он разговаривал и со мной и с Иллианой."
   "Предположим, что так, и что вы ему сказали?"
   "Мы позволим ему сопровождать нас."
   "Кром! Где Порошок?" Конан начал подниматься.
   Раина перенесла захват так, чтобы он мог этого сделать без
определенного дискомфорта. Она посмотрела на его недовольную
физиономию и засмеялась.
   "Раина, это плохая шутка. Массоуф стремится к смерти."
   "Так мы и предположили. Раз Десса так легко запрыгнула в постель
Хезаля, он понял, что она не для него."
   "Тогда почему, именем Эрлика, он не может найти себе другую
женщину? Эта маленькая проститутка не единственная во всем мире
женщина для такого парня как Масоуф. Он дурак. Это все равно что, мне
теперь зачахнуть от нежелания Иллианы спать со мной!"
   При этих словах что-то пробежало по лицу Раины. Ревность? Нет,
нечто иное, более сложное, что вероятно, она раскроет в лучшие
времена. Конан мягко освободил себя из объятий Раины и присел у
изголовья кровати.
   "Ты не любишь Иллиану," произнесла наконец Раина. "Массоуф не
поверит тому, что ты только что сказал. Он слишком любит Дессу."
   "Конан, Иллиана и я - мы никогда не могли позволить себе любить.
Такова наша судьба. Как мы могли плюнуть Массоуфу в лицо? Как, я тебя
спрашиваю?" Она уткнулась лицом в подушку и зарыдала.
   Конан молча выругался. Он не мог себе представить мир без женщин,
и он едва ли хотел в нем жить. Определенно, однако, такой мир был бы
несколько проще!
   Все хорошее отношение мира вместе взятое не может превратить
человека, желающего умереть , в хорошего компаньена для опасного
путешествия. Конан поклялся, что сделает все возможное, чтобы отослать
Массоуфа с солдатами при первой возможности.
   Он также поклялся, что сделает все возможное, чтобы заставить
Раину запомнить эту ночь на всю жизнь. Сжав ее плечи, он перевернул
еее. Ее наполненные слезами глаза расширились, но когда его губы
опустились на ее, она подняла сильные привычные к сабле руки, обняла
его шею и прижала его к себе.



   Часть девятнадцатая

   Горный поток срывался с маленького уступа, разбивался о плоскую
скалу, затем стекал в глубокое спокойное озеро. Куда он дальше тек,
Конан не знал и не беспокоился. Он опустился на колени и поднес к
губам пригоршню воды.
   "Хорошая и чистая. Пейте и наполняйте бурдюки водой."
   "Если она такая чистая, я думаю, что мы могли бы здесь
искупаться," сказала Иллиана. Она присела, сняла обувь и с блаженным
видом согнула носочки ног.
   "У нас не было возможности помыться, когда мы шли с солдатами.
Боюсь не будет ее у нас на пути от сюда к долине."
   Конан взглянул поверх маленькой долины к пикам Ибарских гор. Чуть
впереди возвышался Повелитель Ветров, блестя своей ледяной шапкой на
полуденном солнце.
   Циммериец не чувствовал затаившейся поблизости опасности, но
знал, что она не может быть далеко. Но с этим они ничег не могут
поделать. Эти горы скрывали достаточно врагов , для одоления которых
им необходима охрана тысячи солдат вместо десяти. Сержант,
командовавший их сопровождением быстро это осознал и не протестовал
против своего отделения от группы Конана на два дня раньше. Он не
возражал и против оставления ими своих лошадей. Рожденный в горах, он
понимал, что лошади в таких метах не давали ни скорости, ни
скрытности.
   Скорость, скрытность ( все мастерами в этом, кроме Массоуфа,
который учился), горы и магия Иллианы - все это давало им шанс достичь
Еремиуса и поразить его.
   Насколько этот шанс хорош, Конан не собирался спорить.
   "Прекрасно. Сначала женщины, потом Бора и Массоуф, затем я."
   Двое молодых людей поспешили на охрану противоположного конца
озерка. Раина первой разделась и нырнула в воду. Она исчезла с головой
, затем появилась отдуваясьи ругаясь как солдатский инструктор.
   "Боги, как холодно!"
   Иллиана засмеялась. "Ты забыла наши Боссонианские потоки?
Насколько я помню, они не походили на Вендианские бани."
   Раина вновь нырнула. На этот раз она вынырнула у самых голых ног
Иллианы. Мощный всплеск окатил Иллиану. Она вскрикнула и подпрыгнула
вверх.
   "Ты-!"
   "Я не забыла, госпожа. Но я подумала, что вы забыли, и решила вам
напомнить."
   Иллиана произнесла что-то, что как подозревал Конан, являлось
невежливым описанием Раины на неизвестном языке. Потом она поднялась,
отбросила тунику. Одетая только в солнечный свет и кольцо с
Драгоценностью, она начала увязывать волосы нашейной ленточкой.
   Конан сидел, положив саблю поперек колен, рассматривая обеих
женщин с удовольствием, но без желания. Не принимая во внимание
молодость, Раина была более миловидной. И все же не будь Иллиана
обязанной сохранять девственность, ей бы не пришлоь спать однойчаще,
чем она сама того хотела.
   Определенно она получила бы Массоуфа, разок щелкнув пальцами. Он
с таким усердием пытался не глазеть на нее, что это становилось более
очевидным, чем если бы он делал это открыто. Боре легче удавалось
оставаться джентельменом или , по-крайней мере, бдительным часовым.
Конан мог поставить свое месячное жалование за то, что привлекательная
Мариам имела к этому какое-то тношение.
   Иллиана закончила связывать волосы и начала снимать кольцо. Конан
потянулся к нему, чтобы убрать в свой мешочек. Иллиана взглянула на
его протянутую руку и отвела ее.
   "Нет, Конан. Давай другую руку. Эта порезана."
   "Ну и что?" сказал Циммериец. Он поднял кровоточившую руку. По
виду раны скорее всего она возникла от острого камня, настолько
острого, что он не почувствовал боли. "Я ее промою и перевяжу. Я себя
хуже ранил при бритье. Она заживет до того, как мы достигнем гор."
   "Это не так важно. Даже если бы она была гораздо глубже, я могла
бы ее залечить с небольшой помощью Камня. Нет, опасность заключается в
возможности попадания крови на Камень."
   "Он станет пьяным при этом, или что?"Легкий тон Конана скрывал
страх пробиравшийся через него. Иллиана говорила совершенно спокойным
тоном.
   "Вероятно можно назвать это стать пьяным. Одно определенно, что ,
когда кровь попадает на него, Камнем становится гораздо труднее
управлять. Говорят, что если запачканный кровью Камень упадет затем в
воду, то им вообще невозможно будет управлять."
   Конан пожал плечами и подобрал кольцо другой рукой, затем
затолкал его в подсумок. Он собирался спросить, как Иллиана
предполагает сохранять Камень чистым от крови во время битвы с
Трансформированными или еще чем-нибудь, что Еремиус может выслать
против них.
   Слова не достигли его губ. Иллиана присела на краю озера,
протянула свои длинные ноги над краем, пока они не захлопали по воде.
Она подняла руки к солнцу и отбросила голову назад. Груди и живот
поднялись и туго натянулись, так же прекрасны и утонченны как у
молодой девушки.
   Она задержала позу, а Конан задержал желание продлить это
мгновение. Затем она сползла в озеро, чтобы вынырнуть на дальнем конце
рябом с Раиной.
   Конан поднялся и начал вышагивать вперед и назад вдоль края
озера. Еще один такой вид Иллианы и он обнаружит насколько тяжка ноша
джентельмена!
   Вместе с оставлением головы желанием, туда проникали праздные
мысли. Предположим Драгоценности действительно живые существа со своей
собственной волей? И предположим они предложили Иллиане магию и
партнеров по постели в обмен на ее повиновение?
   Не беспокой Камни. Предположим Мастеру Еремиусу хватило мозгов ,
чтобы предложить подобную сделку?
   Мысли Конана перестали быть праздными , а горы над головой
перестали выглядеть мирными. С трудом и подозрительно он оценивал
реальность предполагаемой им цены Иллианы.

   Теперь следуйте за мной. Бегом!" закричал Якоуб.
   Двенадцать мужчин повиновались более быстро, чем они могли это
сделать два дня назад. Еще раз Якоуб убедился, что капитаны Ерумиуса
были одноглазыми, ведущими слепых. Он мог взяться лишь за такое число
людей.
   Но даже если бы он научил двенадцать человек всему, что он знал,
тогда каждый из них научит этому еще шестерых, а те в свою очередь еще
шестерых. Так за пару месяцев все солдаты Еремиуса превратятся в
достойных солдат. Не уровня Золотых Дротиков или другой отборной
гвардии, но близкие к нерегулярным формированиям.
   Если бы он только мог научить их обращению с луком! Но Еремиусу
не понравилась эта идея.
   Внутри у Якоуба все перевернулось, когда он вспомнил слова
Еремиуса. Колдун сильно удивился , увидев Якоуба, который предложил
свою помощь в тренировке его людей. Он даже высказал свое
удовлетворение, когда результаты тренировки начали приносить плоды.
   Уважение, однако, было выше его. Как и военная мудрость, по
мнению Якоуба.
   "В этих горах, хозяин, стрелок стоит троих без лука."
   "Мы больше не будем находиться вгорах."
   "Даже на равнине лучник имеет свои преимущества перед всадником."
   "Ни один всадник не посмеет приблизиться к Трансформированным."
   "Возможно, но если вам придется отступать, арьергард лучников-"
   "Больше отступлений не будет."
   "Вы - вы высокая увереность в успехе."
   "Я должен. Ты принес мне свои навыки, которые значительны. Ты
также принес мне новости, которые пока хорошие. Драгоценности Курага
скоро вновь объединятся."
   Еремиус повернулся спиной, дав понять Якоубу, что вопрос решенг.
Не желая провоцировать колдуна на использование магии для его
устрашения, Якоуб удалился.
   Его тогда интересовало и сейчас интересовало, что беспокоит
Еремиуса. Было ли это просто не желание давать своим человеческим
воинам возможности поражать Трансформированных с расстояния? Если это
так, что можно сказать о доверии Еремиуса к людям, даже когда он
практически превратил их в придурков, чтобы удерживать их от
восстания?
   Или просто Еремиус прекратил себя сознавать как командира
человеческих воинов и превратился в колдуна, который скоро получит в
сове распоряжение мощь Драгоценностей Курага? Если половина тех
историй, которые Еремиус рассказывал, верна, не удивительно, что
Еремиус угодил в эту ловушку.
   Однако, Якоуб, сын Хадьяра, должен был разгадать эту загадку!
   Якоуб посмотрел на бегущих позади людей. Большинстворазмеренно
бежали, как он и учил, вместо изнуряющего неистовствого рывка. Он
прибавил скорости , чтобы достаточно оторваться от них.
   Выполнив это, он неожиданно развернулся и поднял палку. Не ожидая
, когда он выберет одного, ближайшие пятеро подняли палки, чтобы
встретить его. ОН рванулся вперед, ударяя по бедрам, плечам и голеням
в быстрой последовательности.
   Упрямо воины отвечали. Якоуб получил удар по коленке, второй едва
не угодил в пах.
   В следующий раз мне стоит надеть щитки. Эти мужчины действительно
научились.
   Затем палка опустилась на его плечи. Он изогнулся и подпрыгнул.
Другие бегуны подошли к нему сзади.
   На мгновение страх и ярость перекосили его лицо. Эти идиоты могли
убить его по ошибке!
   Затем до него дошло, что подошедшие сзади люди сеются.
   "Мы поступили как в реальном бою," сказал один из них. "Мы
подошли сзади, пока остальные дрались спереди. Неужели не так надо?"
   "Так," Не только щитки, но и шлем. Он похлопал говорившего с ним
воина. "Вы правильно сделали. А теперь закончим пробежку."
   Якоуб подождал, пока пробегут все люди, до того, как
начатьбежать. На сегодня хватит их иметь за своей спиной!
   В грядущих днях однако он видел много удовольствия. Он часто
слышал слова отца, что боги не дали людям большего удовольствия, чем
учить боевому искусству. Он до сего дня не осознавал , насколько это
было справедливо.

   "Конан, Дессе что-нибудь может повредить в ее настоящем
положении?" Массоуф до сих пор не мог заставить себя сказать "будучи
девушкой таверны".
   Конан пожал плечами. Правда зависела от того, из чего сделана
Десса. Он не думал, что Массоуф обрадуется услышав это. Юноша не
освободился от девушки настолько, чтобы перестать о ней беспокоиться.
   Даже для человека не стремящегося умереть, озабоченность о ком-то
является хорошим способом оказаться убитым. Конана мало волновало на
его ли стороне Массоуф в его современном состоянии.
   "Если она живет также, как и в поместье Лорда Ачмаи, я
сомневаюсь, чтобы где-то в Туране нашлось много угроз для нее." К нему
пришла мысль. "У меня есть подруга в Аграпуре по имени Пила. Она также
и друг Капитана Хезаля. Если мы оба попросим ее помочь Дессе встать на
ноги в новой жизни, я уверен, что она окажет ее."
   Это может потребовать немного серебра, так как Пила мало что
делала даже для друзей , не попросив оплаты. Кроме того, достойное
выпускание Дессы будет не душовым.
   Хотя стоит того. Если Десса начнет свою карьеру, как подруга
Пилы, у нее будет мало врагов. Остальное можно доверить природным
талантам девушки.
   Воспоминание о тех талантах заставили кровь Конана вскипеть. Он
пробормотал Массоуфу вежливое прощание и вернулся к озеру. Камень, где
он сидел был темный и влажный, не было видно никаких следов женщин.
   Либо они играют в несвоевременные игры или-
   Конан стоял на краю, когда из-под воды вырвалась Иллиана. Она
наполовину поднялась из воды, как водяная фея, пытающаяся взлететь. Ее
руки обвились вокруг колен Конана и она откинулась назад.
   С таким же она могла попробовать расстроить Повелителя Ветров.
Когда она поняла свою ошибку, Конан уже сжел ее плечи. Он распрямился,
она поднималась пока ее длинные ноги не охватили пояс Конана. Она
откинулась на его руки и ободряюще улыбнулась. Его губы вдавились в
ее.
   Долго для Циммерийца ничего не существовало, кроме Иллианы в его
руках, обнаженной, мокрой и начинающей подрагивать от удовольствия.
Удовольствие не достаточное слово, чтобы выразить его ощущения.
Сумасшествие было бы ближе.
   Даже когда Иллиана расцепила ноги и встала, она продолжала
прижиматься к Конану. Его руки спустились вниз ее спины, еще сильнее
прижав ее. Он почувствовал как уперлись в него ее груди, так приятно
твердо, насколько они выглядели.
   "Нет," сказала Иллиана или скорее раскрыла рот. Ее голос охрип от
желания. Она отступила назад, забыв, что они находились на краю озера.
Подняв большой фонтан воды, она снова нырнула , чтобы появиться
откашливаясь от воды.
   Конан помог ей вылезти из воды, стараясь держать ее только за
руки. Сама Иллиана держалась на расстоянии от Конана, когда осушала
себя одеждой.
   "Это "нет" не навсегда. Только на сейчас мы не можем." Ее голос
все еще невыровнялся, глаза пылали. Желание покидало Конана, но пока
считал разумным не оборачиваться, пока она одевалась.
   Конан смог обмолвиться парой слов с Раиной только , когда
выкупался сам.
   "Мои мозги не в порядке, или твоя госпожа пытается заставить меня
желать ее?"
   "Пытается?" Раина хрипло засмеялась и испуганно и угрожающе. "Я
так понимаю, что она преуспела. Только богам известно, что бы она
сделала, подумай она, что она не желаема."
   "Если она когда нибудь подумает об этом, я надеюсь, что кто-то
получит шанс доказать ей, как она ошибается!"
   "Не ты?" спросила Раина, криво ухмыльнувшись.
   "Мне кажется, я был в большей безопасности в качестве вора в Башне
Слонов, чем в постели Иллианы. Там меньше удовольствия, но более
безопасно."
   Раина подошла ближе и пробежалась легко рукой по спине. "Но она
заставила тебя захотеть женщину?"
   Конан не нуждалсяв послании вырубленном в камне. В ответ он обнял
Раину.
   "Да. Я также надеюсь, что это заставило тебязахотеть мужчину!"
   Счастливые крики Раины отразались эхом от стен долины. Тем не
менее, Конан не мог позабыть глаза и голос Иллианы, и еще меньше ее
упоминание Камней.



   Часть двадцатая

   Они достигли Долины Демонов так рано в последний день похода, что
Конан приказал немного вернуться назад.
   "До того, как идти на стычку с патрулями Еремиуса, нам необходимо
хорошо отдохнуть. Каждый должен поспать."
   "На самом деле. Это может оказаться наш последний сон," сказал
Массоуф. Звучал он однако, будто был рад открывающейся перед ним
перспективе.
   Стремление Конана вбить в него немного разума снова появилось. Он
приглушил его. Массоуф может хотеть смерти, но он проявил себя
трудолюбивым и осторожным, а кроме того хорошие руки с луком и
дротиком не помешают. Если он умрет, вероятно он заберет с собой
несколько врагов.
   Бора нашел им убежище, которое не мог улучшить даже Конан. Оно
имело источник чистой воды, навес от солнца и спрятано от врагов. Оно
также обеспечивало безопасный путь для бегства при необходимости.
   "Бора, если ты когда-нибудь примкнешь к армии, готов поспорить,
что ты станешь капитаном, даже не успев обернуться вокруг себя один
раз," сказал Конан
   "Ты не первый, кто так говорит, и я вас всех благодарю," трезво
ответил Бора. "Но я не могу об этом думать до освобождения моего отца.
Даже тогда, я буду нужен при восстановлении Малиновых Ключей."
   Конан обнаружил, что обменивается взглядами с женщинами. Оптимизм
Боры воспринимался гораздо легче, чем угрюмое отрешенность Массоуфа.
Он ни на йоту не улучшил их слабые шансы ни на победу, ни на
выживание, чтобы насладиться их торжеством.

   Ночной туман заклубился серебром в долине. И магия, и Камень
бездействовали. Конан прополз на вершину и посмотрел на каменистую
осыпь исчезающую в тумане.
   "Если это лучшая дорога вниз," зашептал он, "Эрлик не позволил
мне увидеть худший!"
   "Я не бог , чтобы заставить эти горы облегчить нашу задачу,"
сказал Бора. "Я могу рассказать только, как они устроены."
   "Совершенно не подумав о нас," сказала Раина.
   Добродушное подшучивание поддерживало их дух на высоте, но
отнимало время. Конан подал знак молчания, они один за другим
двинулись к вершине.
   "Можешь спуститься там?" прошептал он каждому. "Можешь подняться
обратно с трансформированными на пятках?"
   Он не спросил Бору, который мог поучить восхождению коз.
Остальные утвердительно покачали головами, кроме Массоуфа, который
пожал плечами.
   "Ты должен осознавать, если ты не сможешь подняться сам, мы
возможно не сможем тебе помочь," сказал Конан в своей последней
попытке увести Масоуфа от его темных намерений.
   "Если я не поднимесь, я смогу получить дополнительную возможность
попрактиковаться с луком и дротиком," ответил Массоуф. Его глаза
призывали Конана продолжать убеждать его дальше.
   "Вполне возможно, что и внизу найдутся места, где мы сможем
защитить себя," сказал Бора. "если часовые на чеку, они подадет
тревогу прежде, чем мы достигнем сердца владений Еремиуса."
   "Молю, чтобы это произошло не так скоро," сказала Иллиана.
"Необходимое заклятье должно быть наложено настолько близко к двум
Камням, насколько это нам удастся."
   "Ты убедила нас в этом," сказал Конан. "В противном случае, зачем
бы нам совать голову в гнездо фурий? Только не для того, чтобы их
посчитать."
   То, что они делали было на самом деле гораздо хуже. Но и
безусловно необходимо. Иллиана несколько раз уже повторяла, что она
больше не может бороться с Еремиусом на расстоянии. Когда Камни
встанут между ними все может измениться. Сейчас однако, они должны
приблизиться к Еремиусу как можно ближе. Или она исчерпает свои силы и
мощь Камня безрезультатно, не оставив им магической защиты от
Еремиуса.
   "Кроме того, если Еремиус освободит Трансфомированных, он сможет
использовать часть своей мощи для их управления. Я буду не способна
противостоять этому."
   "Нет, у тебя есть банда толстоумных свободно искусно владеющих саблей
воинов, которые спасут тебя от этого!" прорыча Конан . "Доказательство
того, что у меня мозги толще этого тумана то, что я здесь нахожусь!"
   "Благодарю богов за это," произнесла мягко Иллиана с неожиданной
пылкостью.

   Даже Массоуф умудрился без особых затруднений спуститься. Конан
не сомневался, что они наделали достаточно шума, чтобы разбудить
часовых в Стигии, но никто не встал на их пути.
   "Может Еремиус дал своим людям отдохнуть, пока он залечивает раны
Трансформированных?" спросила Иллиана.
   "Возможно," прошептел в ответ Конан. "Спорю, что он дает им
отдых, позволяя патрулировать меньшую площадь. Рано или поздно, мы
встретим кого-то готового встретить визитеров."
   Они молча двигались вперед. Слов больше не требовалось. Казалось,
туман сверхъестественно препятствовал разговору. Кроме того, он был
достаточяно толст, чтобы превратить луки и пращу Боры в бесполезные
игрушки.
   Конан больше не считал лук оружием трусов, но продолжал его не
любить. Он бы с радостью отбросил саблю, в обмен за избавление
полагаться на заклятья Иллианы. Хотя, если бы он был уверен, что
только она колдует, все бы переменилось. С Камнями друзьями или
врагами -
   "Тсссс!"донеслось от Боры. "Кто-то впереди."
   До того, как Конан смог ответить, он услышал свист пращи,
шипение, удар и легкое клацанье.
   "Первый-" начал Бора.
   "Эй! Позвать караул!" донесся крик слева. Подававший сигнал был
безумно напуган, но свой долг солдата он выполнил.
   Конан выругался. Это было конечно хорошо говорить о том, что тебя
обнаружили враги, но когда ты не можешь видеть в таком тумане друг
друга-
   Полдюжины воинов вырвались из тумана с поднятыми дротиками и
саблями. Конан и Раина встретили во всеоружии, чтобы защитить Иллиану.
В свете посыпавшихся от ударов искр, Конан никого не видел, кроме тех,
что находились в пределах достижения сабли. Под его саблей двое уже
полегли, когда вдруг туман перед ним опустел. Вернулась тишина,
нарушаемую только звуком ног, убегающего в панике человека.
   "Я сделала одного," сказала Раина. "Другого Бора сбил пращей. Ты
научишь меня пользоваться ею?"
   "Как соблаговолят боги. Где Массоуф?"
   Юноша поднял дротик покрытый кровью. Он выглядел так, будто не
знал то ли ему петь в триумфе или сблевать от ужаса. По крайней мере
первый убитый враг лучше, чем мрачное разочарование!"
   "Оставайся на нашем пути назад," сказал Конан.
   "Трансформированные до сих пор не выпущены на свободу,"
произнесла Иллиана. Одна ее рука прижималась к другой, где находилось
кольцо. Это давало ей небольшую возможность использования Камня, не
выдавая себя изумрудным светом.
   "Их освободят, когда обнаружат эти тела," сказал Конан. "Пошли.
Лучше не позволять окружать себя."
   "Это надо сделать аккуратно," начала Раина.
   Затем показалось, что целый мир превратился в опаляющую взгляд
зелень такого оттенка, какой Конан никогда не видел и не мог себе
представить. Моментом позже туман исчез, будто огромный рот высосал
его из долины. Свет превратился в уже знакомый изумрудный.
   Когда исчезнувший туман открыл долину вокруг группы Конана,
обнаружилось, что по крайней мере пятьдесят Трансформированных
карабкаются вниз по северному склону.
   "Еремиус приближается!" закричала Иллиана.
   "Приготовься уничтожить Еремиуса!" зарычал Конан, отвязывая лук.
"Прекращай болтать и начинай стрелять, женщина. У нас есть шанс
улучшить ситуацию!"
   Раина уже выпустила стрелу. Расстояние было достаточно велико
даже для ее Боссонианского лука, но цель было очень трудно пропустить.
Каждая ее стрела, затем Конана, Иллианы и Массоуфа втыкались в плоть
Трансформированного.
   Втыкались, но не вонзались. С такого расстояния чешуя
Трансформированных служила хорошей броней. Конан заметил бегущих по
краям ряда Трансформированных солдат. Он убил четверых, прежде чем их
храбрость пошатнулась. К тому времени у него практически закончились
стрелы.
   Трансформированные достигли дна долины. От вида отлитавших от них
стрел они выглядели еще более ужасно, чем ранее. Огонь Камня вновь
ослепил глаза Конана, когда Иллиана сняла лук, отвернула назад рукава
и принялась колдовать.
   Когда он снова смог видеть, Трансформированные прекратили
наступление. Вместо этого они сгрудились в кучу, опасливо озираясь.
Некоторые вытаскивали стрелы из своих шкур, другие кусали когтистые
лапы и скулили, как голодные собаки.
   "Я повернула страх на них," восторженно прокричала Иллиана. "Я и
не думала это сделать!"
   "Хорошо, начинай думать , что последует дальше!" закричал Конан.
"Заставь их бегать по кругу пока у них не закружится голова, чтобы не
были способны воевать, это все, что мне нужно!"
   Раина послала свои последние две стрелы в неподвижную цель. Одна
поразила Трансформированного в глаз. Его предсмертный крик заставил
плоть Конана подпрыгнуть на костях. Не весь страх вернулся к
Трансформированным!
   Свет потускнел, пока не превратился в точку, мерцающую подобно
гигантскому костру позади Трансформированных. Казалось, что их хозяин
действительно двинулся вперед.
   "Обратно и они последуют!" прокричала Иллиана.
   Конан повернулся , чтобы увидеть ее сбегающей с грацией и
быстротой оленихи, преодолевшей с легкостью склон. Дал ли ей Камень
сил и скорости и если это было так то какой ценой?
   Тем временем Трансформированные оживились и понеслись по равнине,
не в особенном порядке, но с хорошей скоростью. Даже раненые двигались
так быстро, как человек мог ходить пешком.
   Перед ними бежала стена вони. Как и ужасная какафония шипений,
рычаний, хныканий, клацанья когтей по камням, даже блеяние и глотание.
   Конан видел в своей жизни достаточное количество магии, но
Трансформированные представляли собой кошмары иного порядка. Еще раз
он подумал, что с трудом смоэет позволить себе легкую смерть Еремиуса.
   Затем ему пришлось думать о сохранении своей собственной жизни.
Его друзья уже карабкались вверх по склону. Двое Трансформированных
ринулись вперед на перехват Боры и Массоуфа.
   Вместо этого они натолкнулись на Конана. Он разрубил руку,
вонзившись глубоко в перепонку между пальцами. Развернувшись, он
рассек лицо вторго Трансформированного. Удар кинжала между ребер
достиг жизненных органов.
   Конан вынужден был прогнуться назад, чтобы не оказаться пойманным
первым Трансформированным. С саблей и кинжалом наготове он наблюдал,
как тот остановился и склонился над упавшим товарищем. Затем он
опустился на колени, пытаясь остановить кровь, текущую из ран живота и
лица.
   Так значит Трансформированные были не хуже скотины. Не лучше
Конан думал и о Мастере Еремиусе, но он поклялся уничтожать
Трансформированных любыми возможными средствами.
   Конан вновь отошел.Он почти обогнал своих друзей, до того , как
Трансформированные начали подъем на склон. Бора бегал взад вперед, как
охотничья собака. "Я чувствую поблизости пещеру."
   "Если ты ее унюхал, возможно Трансформированные уже дома," сказал
Конан. " Я сильно сомневаюсь, чтобы они нас пригласили на обед."
   "Нет. Для обеда , возможно." сказал Массоуф. Он прихрамывал, но
держал свой дротик на плече весело.
   "Вот она!" прокричал Бора. Он указал направо вверх. Конан едва
успел разглядеть темнеющий зев пещеры, когда Трансформированные
бросились бежать.
   Свет от обеих Камней ослепил глаза Конана. Смутно он увидел, как
Массоуф превратился в статую из жадеита. Даже его глаза светились
зеленью, будто он превратился в создание Камня.
   Может так оно и случилось на самом деле? Может Камни объединились
друг с другом вне воли своих хозяев?
   Тяжелые мысли с трудом покидали голову Конана, когда Массоуф
сорвал с себя колчан и стрелы, бросив их Конану. Конан пойал их, когда
Массоуф спускался навстречу с Трансформированными.
   "Кром!"
   Трансформированные расступились до нападения Массоуфа, будто он
был целой армией. Они шипели, рычали и кричали.
   Массоуфу удалось проткнуть одного Трансформированного как
цепленка на вертел, прежде чем соперники обрели мужество. Мгновение
топтания и клацанья и Массоуфа не стало.
   От начала и до конца этой трагедии он не произнес ни звука.
   Конан метнулся вверх по склону, где Иллиана стояла перед входом в
пещеру. Раина уже насобирала камней, чтобы сузить ее.
   "Конан!" прокричал горный юноша. "Внутри достаточно пространства,
чтобы использовать пращу. Если вы встанете по-"
   "ЭТо ты убила Массоуфа?" прокричал Конан.
   Иллиана снимала обувь. Она вздрогнула и поднялась с голыми
ногами, держа обувь в руках.
   "Ты? Отвечай мне женщина!"
   "Конан, я не управляла им. Я не слышала команд и от Камней. Я
только могу сказать, что под заклятьем Трансформированных гораздо
легче было запугать."
   "Массоуф не мог этого знать!"
   "Я могла ему сказать это и забыть. Или-"
   "Или Камни могли ему сказать об этом," закончил за нее Конан.
   Иллиана покачала головой, будто осаждаемая жалящими насекомыми.
Неожиданно она бросилась в руки Конана.
   "Прошу тебя, Конан. Поверь мне , я не хотела вреда Массоуфу. Он
пришел сюда за смертью и нашел ее."
   Это по-крайней мере было правдой и на мгновение Конан был готов
смириться с этим. Не было у него и другого варианта.
Трансформированные уже наполовину забрались по склону, некоторые все
еще глодали куски Масоуфа.
   Иллиана оценивающе посмотрела на них, ее измождение прошло.
"Хорошо. Они быстро приближаются. Если мы сможем удержать их хоть на
мизерном расстоянии-"
   "И как долго это необходимо?" спросил Конан.
   Иллиана сняла тунику и помахала ей как флагом. "Смотри , Еремиус.
Смотри и мечтай, но знай, что ты умрешь прежде, чем дотронешься!"
   "Сколько?"
   "Я не знаю," сказала Иллиана. Затем она побежала к пещере в
#####################################################################



   Часть двадцать первая

   Конан опустил камень размером с новорожденного бычка на груду у
входа в пещеру. Затем отступил назад, отряхивая руки от пыли
заглядывая внутрь пещеры за очередными свободными камнями.
   Он имел достаточно сильное освещение, изливающееся из Камня
Иллианы. Снявшая с себя все, кроме Камня, волшебница стояла вглибь
пещеры на сорок шагов, бормоча на неизвестном языке. Мир вне ее стычки
с Еремиусом вероятно прекратил существование.
   Конан больше не нашел камней достойных добавления к баррикаде. Он
собирался заговорить с Раиной, когда между ними со свистом пролетел
камень. Конан развернулся, испепеляя взглядом Бору.
   Бора перезаряжал пращу и ухмылялся. "Как я и говорил, места
достаточно, чтобы послать между вами камень."
   "В следующий раз предупреждай нас, ты молодой-"
   "Капитан, Возможно я не успею предупредить вас. Что если вы с
Раиной близко сойдетесь с Трансформированным? Лучше довертесь мне, что
я ударю его, а не вас."
   Конан не смог сдержать смеха. Мальчик прав, конечно. Любой, кто
может так ухмыляться в свой вероятно последний момент жизни-
   "Бора, возможно тебе нет необходимости присоединяться к армии.
Через пять лет, ты станешь командовать мной!"
   "Они никогда не делают горца-" начал Бора трезво. Крик Раины
прервал его.
   "Они пришли!"
   Конан прыгнул на свой пост. Еремиусу потребовалось больше
времени, чтобы организовать свои создания на баталию. Что в это время
делала Иллиана, Конан не знал. Он и Раина сузили проход в пещеру,
чтобы в нее за раз могло проходить только двое Трансформированных.
Кроме того он приготовил несколько камней для метания.
   Трансформированные штурмовали холм двумя ломаными рядами. По
сигналу Раины Бора послал низко камень, который ударил
Трансформированного в грудь, просто остановив его. Конан метнул
камень с кулак, метясь в глаз, но попал по макушке. И снова
Трансформированный даже не упал. Он взвыл от ярости и боли и ,
казалось, принялся вскарабкиваться еще быстрее.
   "Мне кажется к нам поднимаются отборные Трансформированные,"
сказал Конан.
   "А здесь стоят отборные Боссонианцы и Циммерийцы," ответила
Раина и потрясла головой. Огонь Камня переливался в ее спускавшихся до
плеч волос. Затем она подкинула саблю и поймала ее а рукоядку.
   Трансформированный бросил камень. Он поднял облако щебенки и пыли
на баррикаде. Пока Конан моргал, Бора ответил. Камень выпущенный из
пращи, опал Трансформированному в колено, заставив его захромать.
   Затем острие атакующих достигло защищающихся. Конан и Раина
вместе упражнялись с момента возвращения в Форт Жеман. Сейчас суровая
школа выживания Конана и школа Мастера Баратреса Раины слились с
легкостью их тел, занимающихся любовью.
   Конан сделал обманное движение в высоте, чтобы привлечь внимание
переднего Трансформированного. Его сабля врезалась в чешуйчатую руку,
что ее подняло , оставив не прикрытой подмышку. Кинжал Раины прыгнул
вверх в подмышку, найдя ожидаемое слабое место, где чешуя была тонкой,
чтобы позволять двигаться руке.
   Трансформированный отступил назад, держась за покалеченную руку.
Человек был бы мертв, но этот хоть по-крайней мере выведен из строя.
   Другой Трансформированный схватился за вершину баррикады. Конан
рубил по ближайшей руке, три, четыре, пять ударов, будто он нарубает
поленьув для костра. На пятом ударе рука безвольно повисла, на шестом
- совсем отвалилась, приземлившись на стороне оборонявшихся. Вонючая
кровь брызнула в лицо Конану, ни видом, ни запахом не напоминая
человеческую. Вой Трансформированного отразился эхом в пещере.
   Конан уже боролся со свежим Трансформированным, оставив Раине
однорукого. Двое Трансформированных, подошедших к ней, застряли в
проходе, позволив ей рубить и пронзать, пока они не откатились назад
истекающие кровью и обескураженные. Следующий враг оказался проворнее.
   Конан обернулся и обнаружил Раину в объятьях Трансформированного.
Она ослепила его и глубоко поразила его в грудь, не повредив однако
его сверхъестественной живучести. Когти уже терзали ее плоть. Клыки
могли достигнуть ее горла до того, как сохздание умрет.
   Они не успели этого сделать, сабля Конана опустилась созданию на
переносицу. Под чешуйчатой защитой кости оставались достаточно
тонкими. Разбитые ударом Конана на осколки, они вонзились в мозги
Трансформированного. По нему пробежала судорога. Раина вырвалась.
Трансформированный рухнул на приближавшегося товарища. Оба покатились.
   Раина сорвала тунику, чтобы наспех вытереть кровь, сочащуюся из
ран, затем отбросила ее. Обнажившись до пояса, она вновь подняла
свое оружие.
   "Ты не приведешь их в замешательство таким образом, однако Бору
можешь," сказал смеясь Конан.
   Бора, казалось не возражал против драки в окружениидвух
очаровательных и практически обнаженных женщин. Его глаза оставались
острее для целей, чем для женщин. Когда Трансформированный, сбитый
с ног последним убитым, поднялся, ему в глаз угодил камень. Камень
оказался острым и проник до мозгов. Трансформированный упал, дико
лягнулся, но не встал. Другой Трансформированный держался в стороне,
пока не прекратилось лягание.
   "Пятеро уничтожено или отогнано против твоей туники и царапин,"
сказал Конан. "Сколько осталось?"
   "Не больше сорока или около того."
   "Тогда к завтраку мы должны закончить."
   "Вопрос только к чьему завтраку?"
   С заввываниями и скрябанием ног по камню Трансформированный пошел
вперед.

   Еремиус подозревал, что его лицо обливается потом, будто он
находился в паровой бане. Он знал, что боль пронзила его суставы так
сильно, что он едва мог стоять на ногах.
   Почти вся его магия уходила на дуэль с Иллианой. То малое, что
оставалось для Трансформированных, едва хватало, чтобы удерживать их в
нападении. Пострадавшие или потерявшие мужество должны были
управляться без его помощи.
   Этого не должно происходить. И не может, если только Иллиана не
стала сильнее его. Это было невозможно. Она не способна на это.
   Еремиус обернул против Иллианы даже те крохи магии, которые
спасали его от боли в суставах. Он чуть не закричал, как человек на
дыбе. Он облегчал свои страдания мыслями, что это добавление силы
может позволить ему попробовать пронзить оболочку вокруг Камня
Иллианы.
   "Он попытался и не смог.
   Только когда он оставил попытки, когда он едва мог стоять на
ногах, он осознал, что это поражение ответило на его вопрос. Камень
Иллианы находился в безусловной гармонии с ней, защищая себя и ее от
него. Как она достигла этой гармонии?
   Еремиус думал, что знает ответ. Когда он позволил себе оценить
его, он первый раз за последние много лет познал страх.

   И Конан и Раина истекали кровью из дюжины мелких ран. Их мускулы
болели и подергивались, груди тяжело вздымались, и ни на ком из них не
было достаточно одежды даже для танцора кабака.
   Они продолжали драться, так как этим занимались
Трансформированные. Иллиана бормотала, огни Камня танцевали и
вспыхивали.. Праща Боры посылала один камень за другим, всегда быстро
и часто с эффектом.
   Все же эта сражение оставалось в основном сражением Конана и
Раины. Они прекратили подсчитывать количество покалеченных и убитых.
рекратили считать и количество раз, когда они спасали друг другу
жизни.
   Эти вещи мало, что значили по сравнению с наступавшими
Трансформированными. Когда-то им должен настать конец, но наступит ли
он до того, как Конан и Раина совсем обессилят?
   Уже притупился кинжал Раины о чешую, ее сабля перекрутилась.
Сабля Конана содержала так много выбоин, словно он вырубил ею целый
лес. Скоро они могут потерять способность противостоять
Трансформированным, даже обладая силой.
   Конану казалось, чтоТрансформированные стали тоньше и интервалы
между атаками длиннее. Казалось невозможным, что поток сражения тек
своим чередом.
   Будет ли он достаточно быстр? Они все еще могли все потерять,
если Трансформированные набируться силы, чтобы убить Иллиану.
   Еще один- нет два -Трансформированных полезло в проход. Конан
стер пот с глаз. Дело не очень хороши, когда он даже не в состоянии
поститать врагов!
   Трансформированный стоявший перед Конаном нес на себе раны и
стрелы, следы предыдущих баталий. Он запнулся у баррикады, опустив
свой болеечем человеческий вес на кани. Один из них сдвинулся, затем
другой.
   Со скрежетом и скрипом баррикада развалилась в облаке пыли.
Второй Трансформированный появился из облака. Раина встретила его
отчаянным выпадом. Ее сабля почти перегнулась попалам. Конан рубанул
по шее, но Трансформированный успел увернуться. Он прыгнул между двумя
оборонявшимися, выбил камень из пращи Боры и метнулся к Иллиане.
   Когти просвистели на расстоянии ладони, когда Иллиана отпрыгнула
назад. Конан мог поклясться, что она плыла в воздухе. Он не
сомневался, что видел как прыгнул от Камня - изумрудный огонь, ослепляющий
глаза.
   Он ударил Трансформированного. Одна лапа процарапала плечо
Иллианы не оставив кровавого следа. Затем плоть Трансформированного
откипела от костей, как жаркое в оставленном без присмотра горшке.
Волна непереносимой вони обволокла Конана, заставив его заморгать и
пошатнуться. Когда он смог опять смотреть, он увидел только дымящиеся
на каменном полу пещеры кости Трансформированного.
   Иллиана стояла ощупывая плечо, в котором должна зиять, как
полагал Конан, рана до кости. Нежная плоть оказалась неповрежденной.
Ему в голову пришли нежелательные и непрошенные мысли о том, как
близко эту плоть он держал.
   "Будто разделяя его мысли, Иллиана рассмеялась.
   "Я было не способна сделать такого. Камни-" Что бы она не хотела
сказать о Камнях. осталось не высказанным. Вместо этого ее лицо
помрачнело. "Я не знаю, как часто я могу это делать. Но определенно
достаточно часто, чтобы позволить тебе и Раине атаковать."
   "Чем?" воскликнула воительница, протягивая ей изуродованную саблю.
   Казалось это не волновало Иллиану. "Еремиус приближается, а
Трансформированные ослабевают. если вы атакуете сейчас, со мной и
Борой защищающими ваши тылы, вы можете убить Еремиуса. Победа будет
наша."
   Конан захотел потрясти волшебницу. " Мы не завоюем победы с
клинками тупыми даже для резки масла!"
   Наконец то Иллиана обратила внимание на оружие протягиваемое ей
ее друзьями. Ее глаза на мгновение затуманились. Затем она положила
руку на саблю Конана, а пальцы второй растопырила, чтобы захватить и
саблю и кинжал Раины.
   Конан переборол стремление вырвать клинок из руки Иллианы.
Колдовство ему уже порядко мнадоело, чтобы еще идти в бой с
заколдованным оружием.
   Иллиана произнесла заклинание, и сабля Раины выпрямилась. Выбоины
исчезли с края сабли Конана. Острота вернулась к ее кинжалу. Все
клинки заблестели острыми кромками.
   "Кром!"
   Циммерийский бог не мог ответить взывающему или выслушать его с
терпением. Первый раз в своей жизни Конан почти пожалел об этом.
   Конан поднял саблю, взвесил ее и осмотрел магически
восстановленную кромку. Она казалась новой. Заколдованная или нет, это
было его единственным оружием.
   Он все еще чувствовал к Иллиане столько же страха , как и к
Трансформированным, когда выводил Раину из пещеры.

   Еремиус встряхнулся пытаясь понять, что происходит в пещере.
Иллиана жива, а Трансформированные умирают таким образом, который
нельзя объяснить действием Камня.
   Он прекратил пожимания, когда из пещеры выскочил Циммериец.
Понимание уже не нужно, когда жизнь на волоске. Исчерпав мощь в дуэли
с Иллианой, он лихорадочно искал защиты, затем бросил вперед
Трансформированных.
   На мгновение он подумал, что ему удалось задуманное. Изумрудный
огонь пробежал по тонкой линии Трансформированных. Двое оказались не
достаточно быстрыми, чтобы отпрыгнуть; среди воплей мясо отлетело от
костей.
   Остальные Трансформированные в ужасе отскочили. Но не далеко. Они
видели, что огонь удерживает их врагов на расстоянии от них и начали
обретать храбрость. Еремиус бросил в них ожесточенно свои мысли,
превратив их в твердую массу, затем направил их вперед.
   Они приближались к линии огня, когда у входа в пещеру появилась
Иллиана. Мысли Еремиуса мгновенно оставили баталию и переместились на
ее очарование , каждый элемент ее красоты предстал перед ним.
   Моментом позже он увидел свою судьбу. Иллиана подняла руку и
линия огня исчезла. Сжала руку Боры и позволила ему раскрутить пращу.
   Только один камень пролетел, но Трансформированные взвыли , будто
этот камень летел прямо в них. Их твердая линия нарушилась. В ее
бегущие остатки врубились Циммериец и воительница.
   Вначале они вынуждены были пробивать себе дорогу, но потом
Трансформированные поняли, что их враги атакуют только стоящих у них
на пути. Уйти с пути людей, казавшихся непобедимыми, было достаточно
просто,- несколько шагов, затем еще несколько, каждый шаг с большей
скоростью.
   Но не все Трансформированные бежали, как мертвые листья перед
штормом, достаточно много продолжали сражаться. Циммериец и
Боссонианка спускались по холму как мстящие боги.
   Еремиус сорвал кольцо с руки. Он пока не смел произнести заклятье
оставляющее ему последний шанс слишком близко к себе. Он отбросил его
на землю. Золото зазвенело по камням звон казалось продолжался,
наполняя его уши стуком огромного гонга.
   Колдун прижал руки к ушам. Приглушив звук, он еще раз попытался
направить мысли на заклятье.
   Если бы он смог это сделать , больше бы ничего не потребовалось.
   Если он провалится, ничего больше не поможет.

   * * *

   Конан никогда в своей жизни не бегал с такой скоростью, по
крайней мере после длительного сражения. Несмотря на свое горной
происхождение, он боялся, что его подведут ноги. Споткнуться сейчас
будет хуже чем просто смертельно, это будет унизительно.
   Наконец он почувствовал под ногами уровень земли. Впереди он
видел Еремиуса6 кольцо с Камнем у его ног и руки прижатые к ушам. Что
слышит колдун, а он не слышит , он не знал и не беспокоился.
   Он только знал, что еще несколько шагов и он подберет Камень.
   Конан покрыл уже половину расстояния, когда кольцо поднялось в
воздух. Камень не горел, он делал нечто гораздо более худшее.
   Он пело.
   Он пел на тоскливой, заунывной ноте голосом, не произносившим
слов, но обладающим огромной мощью, чтобы нарисовать картины в голове
Конана. Конан видел Циммерийскую шлюху с глубоким лоном и его самого
сцепившихся в любви перед ослепляющим огнем. Он видел уютную хижину с
детьми, играющими пред тем же огнем. Он видел темно волосых мальчиков,
чертами напоминающих его самого, обучающихся искусству охоты и кинжала
у своего отца. Он увидел самогосебя с поседевшии волосами, проводящего
решения на деревенском собрании.
   Камень казалось говорил, все к чему ты повернулся спиной , могло
бы быть таким. Ему надо было лишь повернуться спиной к Еремиусу.
   Конан замедлил шаг. Он повернулся спиной к Циммерии с открытыми
глазами, но сейчас эти глаза грозили затуманиться от сожаления по
потерянному. Он знал , что это было неестественное сожаление, но мощь
этого вымела остатки его знаний.
   Еше кто-то пробивался к мозгам Конана. Камень Иллианы кричал
песнь триумфа. Одинаково ослепительные картины вошли в его сознание-
скакание на лошади во главе армии по городу башен с позолоченными
крышами под по-северному голубым небом. Светились белые облака, на
него сыпались цветы,цепляясь за гриву скакуна, восторженные крики и
хлопанья в ладоши толпы поглотили болтовню встречи Циммерийской
деревни.
   Будто захлопнув двери перед лицом непрошенных гостей, Конан
выбросил оба Камня из своих мозгов. Совершенно не важно, что каждый из
них предлагал в качестве награды. Оба одинаково считали, что его можно
купить. И оба ошибались, а вместе с ними и их хозяева.
   Конан не нуждался в подбадривании, чтобы уничтожить создателя
Трансформированных. Что он сочтет возможным сделать с Иллианой он
оставит на будущее.
   Сабля Конана взмахнула. Ее острие прошло через кольцо. Острый
клинок подпрыгнул к небу, где снова собирался туман. Кольцо и Камень
соскользнули к эфесу.
   "Люди , бегите!"
   Последнее, что Конан увидел поворачиваясь бежать, как Еремиус
тяжело осел на землю, закрывая лицо руками.



   Часть двадцать вторая

   Они были на полпути из долины, когда Иллиана споткнулась и упала,
по всем признакам безсознания. Конан приблизил ухо к ее губам и
заметил слабое дыхание. Затем он передал кольцо с Камнем Раине,
которая надела его на свою левую руку. Засунув саблю в ножны, Конан
поднял колдунью и продолжал подъем.
   "Позволь мне пройти вперед и разыскать более легкий путь,
капитан," попросил Бора. "Ты горец, как и я, но мне в эту ночь не
пришлось драться на руках с Трансформированными."
   "Не сейчас," сказала Раина. "Мы хорошо слышали конец Еремиуса.
Что касается его созданий-"
   Из клубящегося тумана долины донеслись дикие крики, не
человеческие по качеству, но явно из человеческой глотки. Злоба, ужас
и боль соединились неправдоподобно в криках.
   Затем вой Трансформированных превратился в кошмарный хор,
поглотивший крики человека.
   "Что , именем Митры, это было?" проговорил Бора.
   "Как сказала Раина, мы слышали конец Мастера еремиуса," сказал
Конан. "Готов поспорить, что это был он, когда из него делали легкий
ужин для его Трансформированных."
   Боря передернул плечами. "Держи свою пращу на готове," добавил
Конан. "Это единственное из оставшегося оружия способного поражать на
расстоянии."
   "Кроме того, оно единственное, которого не каслось заклять е
Иллианы," почти в трансе произнесла Раина. Конан уставился на нее
удивленно.
   "Что с тобой?"
   "После всего, на что я насмотрелась эти дни, даже магия Иллианы
кажется несколько иной. И все, происходящее с участием Камней...." Она
встряхнула головой. "Я буду думать об этом, когда у меня будет
достаточно свободного пространства в голове."
   Они выкарабкивались из долины в молчаниии. Кроме того, их
окружала темнота, которой Конан был признателен. Темнота и
восстановившийся туман прятали их от Трансформированных, а Камням
давали возможность спать.Они могли быть так же измождены, как их
спасители, или даже их новая хозяйка.

   Туман остался позади в Долине Демонов. Ко времени, когда Бора
увидел Повлителя Ветров, возвышающегося на фоне звезд, Иллиана снова
могла идти. Она дрожала на ночном ветру.
   Бора понял, что поддерживавшая ее в тепле магия закончилась. Он
стащил рубашку и подал ее Иллиане. Она поспешно надела ее, склонив
затем голову с грациозностью королевы.
   "Мы тебе признательны," сказала она. Конан нахмурился и казалось
хотел что-то произнести, затем решил прежде еще раз обдумать. Снова
они двигались в молчании.
   Поведение его компаньонов удивило Бору. Циммериец и Раина должны
находиться на пределе своих сил. Иллиана сражалась с Еремиусом, не
менееопасным противником, чем Трансформированные, и едва ли привыкла
бродить по горам с голыми ногами.
   Внизу они находились почти в пределах видимости места, где они
оставили свой багаж. Они опустошили бурдюки с водой, снова их
привязали и повернули к последнему склону.
   Вдруг Конан резко поднял руку вверх.
   "Стоп. Всем спрятать ся. Я пойду один." Говорил он тихо, будто
кругом могли прятаться вражеские уши.
   "Мы желаем знать-" начала Иллиана.
   Снова Конан нахмурился. Затем он произнес с изысканной
вежливостью, "Вы узнаете тогда, когда и я. А пока , я взываю к вашей
доброй воле."
   Раина и Конан обменялись взглядами. Затем Раина положила руку на
спину Иллианы и легко подтолкнула ее к кустам. Когда Бора последовал
за женщинами, Конан уже карабкался по склону путем, скрывающим его от
глаз внизу. Снова Бора удивился как тихо этот гигиант может
передвигаться.
   Бора не успел стать нетерпеливым, как вернулся все также тихо
Конан. Первым признаком его возвращения послужил мягкий птичий свист.
Затем в кустах появилась черноволосая голова.
   "Шестеро полоумных, которых еремиус использовал как патрульных.
Они сидят около нашего багажа. Сабли, дротики, луков нет. Они выглядят
настороже."
   "Мы должны убить еще слуг Мастера?" спросила Иллиана почти
дерзко.
   Конан пожал плечами. "Я думаю мы могли бы их оставить для армии,
как Трансформированных. Но вы же не собираетесь идти всю дорогу до
Форта Жеман в таком виде?"
   "Это совсем необязательно необходимо."
   "Бородой Эрлика! Как-?"
   "Не богохульствуй."
   Если бы Иллиана говорила на Стигианском, Конан не выглядел бы
более ошеломленным. На этот раз нахмурилась Раина, затем заговорила.
   "Прости нас госпожа. Мы думаем только о вашем комфорте."
   "Это благородно. Очень хорошо. Мы даем наше согласие." Она вяло
махнула вниз рукой. "Выполняйте свои обязанности."
   Снова Боре показалось, что он слушает королеву. Королева - или по
крайней мере управляющий одной женщиной и двумя Камнями.
   Не обеими камнями. О, боги, пожалуйста не обеими.
   Бора привел мысли в порядок и принялся искать под кустами камни
для пращи.

   Боевой клич Циммерийца казалось парализовал половину мужчин.
Остальные подпрыгнули. Они умерли первыми. Конан зарубил двоих,
третьего Раина.
   Один из сидевших завалился на бок с разломанными ребрами и
остановившимся от камня сердцем. Его товарищи поднялись, один, чтобы
сбежать, второй - ткнуть дротиком в Конана. Это вынудило Конана
пригнуться к земле, затем он разрубил древко дротика саблей.
   У мужчины остался обрубок достаточной длины, чтобы использовать
его как дубинку. Он отразил первый удар Циммерийца и попытался
ответить ударом по колену.
   Это проявление мастерства и мужества ни удалили ни сильно
оттянули судьбу воина. Раина проскользнула под блок, поставленный
импровизированной дубинкой, кинжалом. Он отклонился назад с истекающим
кровью бедром и не успел посмотреть вверх на опускавшуюся саблю
Конана.
   Бора поискал сбежавшего и увидел, что он достаточно далеко ,
чтобы не достать его пращей. Затем он оглянулся. Конан не сомненно
заметил бы любых часовых, которые действительно могли быть начеку.
Вторая пара глаз никогда не вредила шансам на победу, как говорил
капитан Хадьяр.
   Увидь Бора Мастера Еремиуса, поднимающегося по холму, он бы так
не удивился.
   "Якоуб!"
   Циммериец развернулся. Бора указал. Сабля Циммерийца подпрыгнула
вверх.
   "Доброе утро, Капитан Конан," сказал Якоуб. Он говорил спокойно,
будто они встретились, чтобы посетить таверну. Затем он посмотрел на
тела своих людей. На мгновение спокойствие нарушилось и на лице
появилась горечь.
   "Я не достаточно их выучил," все что сказал Якоуб. Затем он
обнажил свою саблю. "Я все еще могу отомстить за них."
   "Мало шансов," произнес Конан. Через мгновение он засунул свою
саблю. "Якоуб, я бы не хотел смотреть в лицо твоему отцу, имея твою
кровь на своих руках. Я не имею больше ничего против тебя."
   "Если бы ты хотел сказать, что не убивал моих людей"
   "Твоих людей?" фыркнул Конан. "Ручных собак Мастера Еремиуса? Что
ты им должен?"
   "Мою смерть или твою," сказал Якоуб.
   "Эта навозная отрыжка-" начал Бора. Он потянулся к праще, через
мгновение он понял, что совершил ошибку, начав говорить, - мускулистая
боссонианская рука схватила его сзади за горло. Свободная рука Раины
вырвала у него пращу.
   Неожиданно освободившись, он развернулся к лицу воительницы.
"Ты-! На чьей ты стороне?"
   "Я против твоего обесчестивания Конана. Якоуб-"
   "Якоуб обесчестил мою сестру! Он обесчестил мою семью!"
   "Ты желаешь драться с ним?"
   Бора оценил обеспеченность Якоуба, грацию его движений, легкость,
с которой он сжимал эфес сабли. "Нет. Он изрубит меня на куски."
   "Тогда отойди и дай Конану решить проблему. Якоуб внебрачный сын
Старшего КапитанаХадьяра. Его нахождение здесь может означать
предательство командира Конана. Честь Конана здесь тоже замешана. Если
Якоуб не сбежит, он должен будет умереть в справедливом поединке."
   "А если капитан Конан будет убит-?"
   "Тогда я встану перед лицом Якоуба. Либо поклянись сохранятьсвою
пращу на привязи, либо я сейчас разрежу ее кинжалом."
   Боа выругался бы, если бы знал слова дотойные его ярости. Наконец
он бросил. "Держи, ты - Боссонианская проститутка-!"
   Удар нацеленный в Бору никогда не достиг его. Конан и Якоуб
прыгнули друг к другу, опускающееся солнце засверкало на их саблях.

   После Бора признавал, что подумывал использовать пращу для
спасения Конана и отмщения за честь семьи. Он не мог поверить,
что Циммериец годился для боя один на один с сильным противником после
ночного боя.
   Он не знал, что Конан также знает пределы своей силы.
Циммерийский прыжок в пределы досягаемости сабли был последним.
Остальную часть боя он двигался по возможности мало, создав невидимую
защиту из мелькающей стали. Якоуб был свеж и быстр, чтобы избегать
поражения саблей Конана. Он мог бы победить , располагай он на одно
мгновение четкой линией атаки.
   Смертельный танец клинка Конана не предоставляли ему такой
возможности.
   В некоторый момент драки вниз спустилась Иллиана. Через мгновение
она отвернулась, зевая, будто находила битву на смерть не более
интересной, чем спаривание свиней.
   Присев, она открыла сумки и принялась одеваться. Бора на
мгновение пожалел, что такое прекрасное тело наконец спрятано. Раина
оставалась обнаженной, но ее лицо имело такое выражение, которое
заставило его усомниться кого она считала врагом, Якоуба или себя
самого.
   Бора удивился как и Якоуб концом сражения. Он ожидал, что Конан
будет стоять пока Якоуб не обессилет. Вместо этого, Конан неожиданно
совершил ошибку и подставился так, что даже Бора мог обнаружить это,
для смертельного удара Якоуба.
   Ни Бора, ни Якоуб не разгадали намерения Конана. Первым намеком
на это послужило падение Конана под лезвие Якоуба. Все же оно прошли
опасно близко от головы; полетели клочки покрытых кровью волос.
   Теперь Конан преодолел оборону Якоуба. Колено протаранило пах,
голова ткнула в подбородок, рука схватилась за руку с саблей. Якоуб
отлетел назад, опустившись безоружным и наполовину парализованным. Он
кувыркнулся, пытаясь вытащить кинжал. Конан наступил ногой на
запястье, а саблей уперся в его горло.
   "Якоуб, я знаю, ты должен своим воинам. Я обязан твоему отцу.
Возвращайся к нему и убеди его уйти туда, где ему нет необходимости
притворяться, что ты мертв."
   "Это будет означать покончить с капитанством," сказал Якоуб. "Ты
слишком много хочешь от нас обоих."
   "А почему бы и нет?" спросил Конан. Пот бежал по нему , несмотря
на утреннюю прохладу. Первый раз Бора заметил на левом плече
Циммерийца свежую рану,
   Казалось Якоуб взвешивает вопрос. Что он собирался ответить никто
никогда не узнал. Как только Конан отступил назад, зеленый огонь
знакомого оттенка окружил Якоуба. Его тело конвульсивно дернулось и
согнулось в лук. Рот раскрылся в беззвучном крике, а руки впились в
грязь.
   Затем он откинулся назад, настолько мягко, будто каждая косточка
в его теле превратилась в порошок. Изо рта запузырилась кровь, затем
прекратилась.
   Бора повернулся, не зная что он увидит, но определенно ужасное.
   Вместо этого он увидел сидящую на одеяле Иллиану, так
величественно, будто она восседала на троне. Одна рука была поднята,
на ней в кольце горел мягко Камень.

   Конан знал, что Иллиана объявила войну. Скорее Иллиана и Камни.
Что бы она не делала, это больше нельзя было назвать полностью ее
волей.
   Он удивился почувствовав столько жалости к волшебнице. Но
колдунья, которая являлась одновременно боевым товарищем было что-то
новое.
   "Раина, дай мне другой Камень," сказала Иллиана протягивая руку.
"Настало время им объединиться."
   Раина посмотрела вниз на свое кольцо с Камнем, будто в первый
раз. Медленно она сняла его и поманила им правой рукой.
   Конан заставлял свое тело и мысли избегать любого движения или
даже мысли, которая может выдать его. Что могущество Камней дает
Иллиане или им он не знал. Но он точно знал, что у него только один
хрупкий шанс уничтожить Камни. Пока Раина не готова повернуться спиной
к своей десятилетней верной службе Иллианы, Конан скорее готов был
поспорить об оставлении Королем Илдицом трона и ухода его в монахи-
   Рука Раины взметнулась, так быстро словно она бросала кинжал в
смертельного врага. Кольцо полетело в воздух.
   Конан едва успел поймать его прежде чем оно ударится о землю.
Кувыркаясь он потер Камень о кровоточащую рану. Затем подпрыгнул на
ноги и со всей силой бросил Камень к источнику.
   Ни колдунья ни мощь Камней не могли сравниться в скорости с рукой
Конана. Кольцо бултыхнулось в воду и исчезло.
   Конан выхватил саблю. Он не предполагал, что она как-то сможет
противостоять тому, что высвободят Камни. Что-то в его голове
напомнило ему о необходимости умереть с нею в руке, как и подобает
воину.
   Где-то томилась и мысль дать Иллиане чистую смерть, а не ту,
которую приготовили для нее Камни.
   Конан едва успел вытащить саблю, когда почувствовал, что его
будто погрузили в мороженый мед. Каждая конечность казалась скованной,
почти парализованной. Холод кусал каждый кусочек его кожи и ,казалось,
проникал через кожу к жизненным органам. Откуда то из далека он
услышал сдавленный крик Раины, словно мед затек ей в нос и рот,
отрезав дыхание.
   Было очень легко стоять или даже лечь. Так легко позволить Раине
предательски погибнуть и жить, удовлетворяя желание Иллианы и его
каждую ночь, а иногда и день. Удовлетворение королевы и руководство ее
армией было достаточно для любого мужчины.
   Это не так?
   "Я знаю тебя," прорычал Конан. "Кто бы ты ни была, я тебы знаю. А
ты меня не знаешь."
   Он отчаянно зашевелился. Только через мгновение его конечности
освободились. Холод остался, Но сейчас он мог двигать своими
конечностями. Словно через замерзшее болото, он рванулся к Раине.
   Она могла двигать только глазами, но сейчас они повернулись к
нему. Она попыталась поднять руку. Когда ее рука достигла уровня
пояса, лицо исказалось от боли.
   Камням вероятно оставалось только мстить, но это могла быть и
Иллиана.
   "Бора!" прокричал Конан. Или пытался закричать. Будто один из
Трансформированных схватил его за горло. Он хватал воздух перед оицом,
но сжатие было сильнее, чем он после ночной схватки.
   Конан почувствовал, как начала поворачиваться и напрягаться его
шея. Он даже успел раз глубоко вздохнуть, прежде, чем объятья начали
далее сжиматься.
   Как долго выстоит Конан против невидимого врага , он не знал. Он
только знал, что в какой-то момент его горло чуть не сломали. В
следующий момент ключ начал булькать и бурлить, изрыгая вонючий пар -
и мертвая хватка ослабла.
   Конан чувствовал себя будто он переходит в брод через глубокий
поток против быстрого течения. По сравнению с предыдущим это гораздо
легче преодолеть, легче добраться до Раины. Боль все еще не отпускала
ее, но она позволяла себе следовать за ним, один мучительный шаг за
раз.
   Каждый момент Конан ожидал, что Камни вернуться к своей мести и
завершат ее. Вместо этого пар из потока только поднялся выше, пока в
потоке не осталось воды и оставшаяся яма в скале напоминала жерло
вулкана.
   Наконец Конан почувствовал, что его конечности двигаются с
нормальной свободой. Все его раны вновь закровоточили, когда он
вытащил Раину из магии. Она упала на него, одетая только в саблю и
пращу Боры.
   "Беги!" прокричал Конан. Это был приказ для них обоих. Кроме
того, он пытался таким образом привлечь внимание Раины. Ее глаза были
пусты , а рот бессилен. Казалось , что ей много не надо, чтобы
согнуться и умереть вместе сее госпожой, позволив Камням отомстить.
Конан поклялся неизвестным силам, что не допустит этого, даже если для
этого ему придется тащить ее на себе всю дорогу до Форта Жеман.
   Раина имела боевую волю не покидать бояпока она жива. Она шла
спотыкаясь и запинаясь, будто по раскаленной земле. Каждый следующий
шаг осторожный, словно она не вполне владела своими конечностями.
Затем Бора подпер ее под вторую руку и с помощью двоих мужчин она
неловко побежала.
   Они спустились на дно следующей долины, затем начали взбираться
на противоположный склон. Конан не знал как долго и куда они бежали.
Он только хотел удалиться как можно дальше от того, что создавали
Камни. В противном случае им могли отомстить по ошибке!
   Позади Конана, шипел пар, к которому добавлялось грохот и лязг
двигающихся скал. Он не смел обернуться, чтобы убедиться, но казалось,
зеленый свет растекся по земле.
   Они достигли вершинв холма едва дыша. Конан умудрялся стоять,
поддерживая своих друзей. Он не мог делать этого и одновременно
бежать, даже чтобы спати себя от всех Трансформированных вместе
взятых.
   Затем он наконец услышал крик Иллианы. Он никогда не слышал
такого звука из человеческого горла. Он никогда не мого представить,
что оно может издавать такие звуки. И не обрадовался, узнав , что
может.
   Затем весь окружавший ландшафт стал зеленым, а земля задрожала.
   "Вниз!"
   Конан швырнул себя и своих друзей вниз по склону. Они катились
пол дороги к подножию, обдирая и без того пораненную кожу. Жалкие
остатки одежды Конана остались позади, как и кинжал Раины.
   Неспособные больше подняться, они лежали и смотрели, как огромное
облако дыма поднималось в небо. Оно клубилось и корчилось, освещаясь
молниями. Кошмарные серые и зеленые очертания образовывались
в облаках и исчезали. Все это сопровождалось таким грохотом, что
казалось целый мир раскалывается на части, а сотрясение земли
заставляло Конана подумать, а не собираеются ли и этот холм
раствориться в извергнутом магией хаосе.
   Наконец сотрясения земли и грохот в небесах прекрарились.
Осталось лишь облако дыма, бросающее фрагменты скал. Не успел Конан
присесть и начать проверять целостность своих конечностей, кусок
размером с голову человека приземлился в десяти шагах от него .
   Раина вздрогнула, затем посмотрела вниз на себя.
   "Конан, если ты собираешься обнять меня в подобном состоянии,
давай поищем а-аааааааааа!"
   Все дыхание оставило ее в одном длинном вое. Затем она принялась
реветь с большей силой, чем по мнению Конана в ней осталось.
   Бора вежливо удалился. Когда плач Раины прекратился, он вернулся,
одетый только в набедренную повязку и неся в руке свои брюки.
   "Раина, если тебе необходимо немного одежды, я продаю тебе это за
мою пращу."
   Раина попыталась улыбнуться. "Благодарю тебя, Бора. Но я думаю,
что ее лучше разрезать на полоски и привязать к нашим ногам. Нам
предстоит еще немного попутешествовать."
   "Да, и чем скорее мы выступим, тем лучше," прорычал Конан.
Приземлившаяся рядом очередная глыба поставила основу под его
предложение. "Мне кажется, что у моей сабли более острый клинок -
Кром!"
   Из ножен вывалился эфес без клинка. Раина схватилась за
собственную саблю и кинжал, оба исчезли.
   "Кажется, магия Камней имеет длинные руки," произнесла она
наконец. "Ну ладно, Бора, ты правильно сделал, что не связыва пращу с
магией. Ты можешь ее попробовать?"
   Конан полез к ботинку и извлек из него кинжал. "Иллиана не
трогала и его." Он встал. "Теперь, мои друзья, я направляюсь к Форту
Жеман. Я не собираюсь стоять здесь с разинутым ртом, пока мне на
голову не опустится камень."
   "Под твоим началом, капитан," формально сказал Бора и предложил
Раине руку. "Моя леди?"
   Боссонианская леди поднялась. Вместе они отвернулись от облака
дыма, отмечавшего могилу Иллианы, кратковременно управлявшая
####################################################################



   Часть двадцать третья

   "Так вы были там в глубине Ибарских гор с одной парой штанов,
ножом и пращей на троих? Как вы умудрились добраться сюда?" Мишрак
звучал больше удивленно, чем подозрительно.
   "Мы нашли помощь, сказал Конан. "Не то чтобы они хотели нам
помочь, но мы их убеждали."
   "Их?"
   "Четверых бандитов," пояснила Раина. "Они захватили в плен мать с
дочерью. Женщина из разрушенной Трансформированными деревни. Они
побежали не тем путем и в результате угодили в руки бандитов."
   "Они вероятно были признательны за вашу помощь," сказал Мишрак.
   "Они тоже нам помогли," добавил Конан. "Бора и я подползли близко
к лагерю. Раина осталась позади, затем поднялась. Совершенно раздетая
она представляла прекрасное зрелище. Двое бандитов побежало чтобы
завоевать приз.
   "Бора убил одного пращей. Второго я сделал ножом. Еще один
побежал на меня и я сбил его камнем и Раина вбила ему ребра. Мать
ударила последнего деревяшкой, приготовленной для костра. Затем сунула
его лицом в костер, чтобы прикончить его."
   Деликатные лица женщин телохранителей Мишрака показали мрачное
удовлетворение от последней детали.
   "А потом?"
   "Неужели надо рассказывать? Мы забрали одежду бандитов и все
остальное, что мы смогли унести и покинули горы. Мы больше не
обнаружили следов Трансформированных или его патрульных.
   "На третий день мы встретили солдат из Форта Жеман. Они посадили
нас на коней и забрали в форт. Всю историю рассказали капитану Хезалю.
Вы может когда нибудь о нем услышите."
   "Уже," голос под маской звучал умиротворенно. "Вы покинули Форт
Жеман в спешке? И забрали с собой проститутку из таверны по имени
Десса."
   "Мы слышали, что Лорд Ачмаи привел своих людей , чтобы помочь в
прочесывании гор для уничтожения последних Трансформированных.
Принимая во внимание, что произошло с нами при первой встрече с
Лордом, мы решили во имя мира не встречаться вновь."
   Мишрак засмеялся. "Конан, ты сказал почти так, будто это и имеешь
ввиду. Как Десса обживается в Аграпуре?"
   "Она в руках Пилы, лучше которых не найти," сказал Конан. "Кроме
того, по моему, она девушка, которая способна найти свою дорогу
везде."
   "Более чем способна, если она соотвтствует твоему описанию.
Кстати это правда, что Пила купила Красный Сокол?"
   "Я едва ли что либо знаю об этом."
   "А если бы знал, не сказал, так?"
   "Хорошо, мой лорд, я должен быть убежден, что это ваше дело. Но
это правда, я не знаю. Пила может держать секреты лучше, чем вы, когда
захочет."
   "Я это слышал," сказал Мишрак. "Ты тоже неплох в рассказывании
баек. Или точнее, в их не рассказывании."
   Палцы Конана изогнулись от желания схватить саблю. "Не очень
хорошо называть тех, кто достойно послужил вам, лжецом."
   "Тогда расскажи правду. Ты собирался отпустить Якоуба?" смех
прокатился под маской от вида Конана. "Нет, я не могу читать мысли. Я
только могу читать между строк. Я едва ли мог служить так хорошо
Королю Илдицу, не обладай таким даром.
   "Но мой дар сейчас не был задействован. Я только спросил - ты
собирался освободить Якоуба?"
   Конан решил , что мало потеряет сказав правду. "Я просил его
вернуться назад к отцу и предложил им вместе убежать."
   "Ты думал, что Капитан Хадьяр предатель?"
   "Его сын был. Не будь Хадьяр предатель, разве бы он скрыал, что
его сын жив?"
   "Справедливо. Но все же сын мог скрывать свои следы от отца. Ты
так не думал?"
   Конан знал, что уставился как человек, только что разбуженный и
не беспокоился об этом. Мишрак пытается убедить его в невиновности
Хадьяра? Если нет, то уши Конана уже не те что были, благодаря магии
Иллианы.
   "Нет".
   "Хорошо , давай вместе рассмотрим такую возможность. Если я буду
нуждаться в тебе снова, я позову тебя. За твою хорошую службу, мои
благодарности," Одна рука в перчатке поднялась в прощальном взмахе.
   От такой бесцеремонности, первое желание Конана было выбросить
награду в бассейн у ного Мишрака. Рука Раины на его руке сдержала
жест, давая время опомниться.
   Зачем раздражать Мишрака, если он действвительно собирался искать
справедливой участи для Хадьяра, прежде чем бросить его в руки
палачей? Конан ничего не мог сделать, если Мишрак решит иначе.
   Другие могли использовать золото Мишрака, даже если Циммериец не
желал брать деньги за кровь Якоуба. Десса, Бора и его семья,
Гирканианцы, которые охраняли столь верно и тщательно - он мог бы
найти применение для каждой монеты из денег Мишрака, если он пожелает.
   Конан бросил тяжелый мешок в подсумок и протянул руку Раине. "Не
следует ли нам удалиться, моя леди?"
   "С большим удовольствием, капитан Конан."
   Они не спрашивали разрешения Мишрака, но его стража не сделала
попыток воспрепятствовать им. Конан опасался за свою спину, пока они
не оставили не только дом Мишрака, но и Сектор Шорников.
   Раина напилась из того же источника, который она использовала,
когда впервый раз привела Конана в дом Мишрака. Казалось с тех пор
прошел месяц.Она вытерла рот тыльной стороной ладони и впервый раз за
время их возвращения в Аграпур улыбнулась.
   "Конан, я случайно как-то не ослышалась , когда ты сказал , что
предпочитаешь обнимать меня обнаденной?"
   Циммериец засмеялся. "Когда под рукой есть приготовленная
постель, да."
   "Тогда давай потратим немного золота Мишрака на эту постель!"

   Две ночи и большую часть дня они провели в постели, только часть
времени потратив на сон. Однако Конан не сильно удивился, когда после
второй ночи однаружил постель пустой.
   Прошли дни, прежде чем Конан нашел время подумать о Раине или
любой другой женщине. Оставалось золото, предназначенное для Боры,
Пилы, Дессы, Рафи и многих других. Необходимо было заказать новую
саблю. Хватало лени, которую надо выбить из его компании, хотя
сержанты и делали все, что могли.
   Только, когда это все начало постепенно разрешаться, он нашел
время поинтересоваться, куда Раина могла исчезнуть. Кроме того, его
интересовало, что стало с капитаном Хадьяром. Сколько Конан знал его,
он не позволял себе отсутствовать больше трех дней без посещения своих
людей. Теперь прошло уже шесть дней. Сущесчтвовал ли способ узнать это
, не разглашая секреты его путешествия в горы?
   Конан нашел ответ только к утру восьмого дня. Он находился во
главе его отряда, возвращавшегося из ночного похода, когда мимо прошел
караван. Сквозь пыль он заметил под вуалью знакомое лицо.
   "Раина!"
   "Конан!" Она развернула лошадь ему навстечу. Конан остановил
своих солдат, затем спешился.
   "Так ты на самом деле охранник караванов. Куда движетесь?"
   "В Аквилонию. Я до сих пор не могу вернуться домой в Боссонию,
пока не будет оплачен долг кровью или золотом. Но в Авилонии я
вероятно смогу получить часть этого золота, продав мою саблю. Кроме
того, Отец Иллианы имеет родственников среди высших слоев этого
королевства. Некоторые могут почувствовать себя несколько обязанными
десятилетней подруге Иллианы."
   "Тебе все еще нужна удача."
   "Кто знает это лучше меня? Если у меня ее не будет, возможно, я
смогу найти дом в Аквилонии. Некоторым овдовевшим торговцам может
нужна будет жена."
   "Ты? Жена торговца?" Конан пытался удержать свой смех в рамках
приличия. "Я не скажу , что это против природы, как Дессе быть верной,
но -"
   "Я десять лет провела с Иллианой и о большей их части не жалею.
Сейчас - мне хочется наконец знать , где мои кости будут лежать, когда
я придет время их похоронить."
   "Это желание меня никогда не беспокоило," сказал Конан. "Но боги
знают, ты этого заслуживаешь , если хочешь. Быстрого и безопасного
путешествия и -"
   "О, Конан!" Она сжала голову, уже покрытую дорожной пылью.
"Солнце должно быть уже испортило мои мозги. Ты слышал о Хауме и
Хадьяре?"
   Лошадь Конана почти попятилась, когда Конан натянул поводья. "Что
- что с ними?"
   "Хаума больше не принадлежит к Семнадцати Наместникам. Он ушел в
отставку из-за плохого здоровья и сделал большие пожертвования
храмам."
   "Достаточно большие, что ему пришлось продать часть своих
поместий, спорю."
   "Я не знаю. Я только слышала утром уличных крикунов. Но это
несомненно имеет смысл, чтобы перерезать сухожилия сыну Хаумы, как и
его отцу."
   Конан подумал, что сыну Хаумы необходимо нанести удар по более
жизненным точкам, прежде чем он чстанет что-нибудь стоить. Но его
отряд уже почти прошел, а ему еще надо было узнать о Хадьяре.
   Раина прочитала вопрос в его глазах. "Я это слышала в солдатских
тавернах, но все говорят тоже. Хадьра продвинули на Главного Капитана
Кавалерии, и он отправился в Аквилонию, чтобы посмотреть как они
борятся на Пиктишском фронте. Некоторые из солдат были недовольны, что
Аквилонцы или любые другие северные могут учить всему наездников
Турана."
   "Я не вижу иного пути." Конан также не поспорил бы о
справедливости слухов. Хадьяр мог быть послан в Аквилонию, но достиг
ли он Аквилонии живым? Если так, то выжил ли он , обучаясь войне с
Пиктами?
   Все же, это объяснялось, что Мишрак хочет, чтобы люди думали, что
Хадьяру доверяют. Возможно, Хадьяр действительно поехал в Аквилонию -
пока Мишрак осторожно удаляет всех своих врагов и врагов Хаумы от
власти, если не из жизни. Возможно продвижение удержит Хадьяра в
лояльности, чтобы его способности не пропали для Турана.
   Ничто однако не определенно.
   "Раина моя постель несколько иная без тебя."
   "И как долго ты думаешь это продлиться, Циммериец?"
   "Ну, следующие дней десять-"
   Она шутливо прицелилась в его голову, затем наклонилась в седле и
серьезно поцеловала его.
   "Что бы ты не искал, ты можешь найти это," сказала она. Она
пришпорила коня , развернуласьи помчалась догонять караван.
   Конан сидел неподвижно, пока Раина не исчезла из вида. Затем
повернулся в противоположную сторону и пустил ее легким галопом. Новый
Старший Капитан никогда не узнает, что Конан Циммерийский пренебрежет
####################################################################




                                Роланд ГРИН

                           ВОЛШЕБНЫЕ КАМНИ КУРАГА





                                  ПРОЛОГ

     Заходящее  солнце  позолотило  снега   Повелителя   Ветров,   владыки
Ильбарских гор. Нижние склоны тонули в тени, в ущельях уже царила тьма.
     Бора, сын Рафи, укрывшись  за  валуном,  изучал  лежавшие  перед  ним
долины, тремя лучами отходившие  от  подножья  каменного  великана.  Туман
сплетал над ними немыслимые формы; плотные облака  его  походили  на  тела
чудовищных тварей, вышедших на ночную охоту. Бора не  обращал  на  них  ни
малейшего внимания - он вырос в горах, и потому все здесь было привычно  и
знакомо ему. Еще бы! Его предки пасли в этих местах скот еще  тогда  когда
прародители великого царя Йалдиза Туранского были жалкими князьками.
     С недавнего времени об этих долинах стали ходить странные  слухи.  По
ночам в одной из них вспыхивали диковинные зеленые огни,  природа  которых
была неведома горцам, ибо из всех смельчаков, отправившихся туда,  удалось
вернуться лишь  одному,  -  понять  же  что-либо  из  его  рассказов  было
невозможно - бедняга тронулся умом и говорил разве что о демонах.
     Через какое-то время из деревень стали  исчезать  люди.  Вначале  это
били дети - девочка, отправившаяся за водой к источнику,  мальчик,  несший
обед  работавшему  в  поле  отцу,  младенец,  на  минуту   оставленный   в
колыбельке. Разыскать разбойников горцам так и не удалось, однако замечены
были следа странного существа с длинными, как пальцы, когтями. Затем стали
исчезать и взрослые - как женщины, так и мужчины. Деревни  опустели:  люди
боялись выходить из своих домов в одиночку и  старались  держаться  вместе
даже днем. Поговаривали, что среди пропавших были  и-воины  царя  Йалдиза,
посты которых стояли на перевалах.
     Мугра-Хан,  полководец  армии  Йалдиза,  не  верил   этим   историям.
Происходящее слишком уж походило на смуту, которая в  любой  момент  могла
распространиться и на другие уделы.
     Он был не настолько глуп, чтобы арестовывать людей наудачу, - поступи
он так, и все семнадцать его наместников  тут  же  почувствовали  бы  себя
бунтовщиками, ибо были они ничуть не глупее его  самого.  Мугра-Хан  повел
себя иначе: он ввел строжайшую дисциплину, арестовал  недовольных  и  стал
ждать, когда же враг выдаст себя.
     Надеждам его не суждено было сбыться. Люди продолжали пропадать,  как
и прежде, но считать их исчезновение проявлением бунтарского духа  он  уже
не  мог,   -   изуродованные   трупы   воинов,   найденные   на   заставе,
свидетельствовали  о  том,  что  у  царя  Йалдиза  действительно  появился
неведомый грозный враг. Наличие внешнего врага никоим образом не  означало
того, что внутреннего врага не  существует.  Мугра-Хан  послал  в  Аграпур
нарочных, которые должны были вернуться с подмогой, сам же решил  остаться
в горах.
     Бора не знал дальнейшей  судьбы  посыльных  полководца,  но  она  его
особенно и не интересовала. Куда больше заботила его  судьба  собственного
отца. Рафи, его отец, обвинил солдат в том, что они  увели  его  овец.  На
следующий день он был арестован как опасный смутьян.
     Бора знал, как поступает царь с бунтовщиками, но он знал и о том, что
Йалдиз Туранский умеет быть и благодарным. Именно  по  этой  причине  Бора
пришел  сюда  -  если  ему  дастся  раскрыть  тайну  демонов,  царь  может
освободить его отца.
     Хорошо, если Рафи вернется домой еще до свадьбы Аримы. Конечно, Арима
не так хорошо как ее младшая сестра Карайя, но в  том,  что  она  принесет
плотнику из Сухого Лога прекрасных сыновей, можно было не сомневаться.
     Бора лег поудобнее. За этим валуном он мог провести и всю ночь.
     Мастер Эремиус властным жестом подозвал к себе  слугу,  сжимавшего  в
руках резные серебряные сосуды, -  в  которые  была  налита  кровь.  Слуга
подбежал к нему и застыл в низком поклоне. Руки у него были грязными.
     Эремиус положил сосуды  в  шелковый  кошель,  висевший  на  его  алом
кожаном поясе, ударил посохом оземь и выбросил ладонью вперед  свою  левую
руку. Из скалы забили водные струи, сбившие  неряшливого  слугу  с  ног  и
отмывшие его добела.
     - Это будет для тебя уроком, - процедил Эремиус сквозь зубы.
     - Такого больше со мной не повторится, мой Мастер! - ответил насмерть
перепуганный слуга и тут же юркнул за скалу.
     Быстрым шагом Эремиус стал спускаться в долину.  Длинные  пальцы  его
ног находили опору на самых крутых местах. Внизу его ожидали двое  слуг  с
факелами. Факелы были сделаны из обычного тростника, однако пламя их имело
странный красноватый цвет.
     - Все в порядке, Мастер.
     - Вот и прекрасно.
     В сопровождении  слуг  Эремиус  стал  взбираться  на  противоположный
склон, туда, где находился Алтарь Трансформации. Судя по всему,  дела  там
шли гладко, хотя из объяснений слуг можно было понять лишь то, что  Алтарь
не был утащен грифами, и то, что ни  одной  их  сегодняшних  Трансформ  не
удалось убежать.
     Будь Илльяна и поныне его союзницей, он сумел  бы  забрать  у  нее  и
второй Камень Курага. Прежде чем  она  смогла  бы  напасть  на  него,  он,
завладевший всем Сокровищем, стал бы непобедимым.
     Эремиус почувствовал, что им овладевает гнев, и тут же  подавил  этот
импульс. Магия, используемая  им  в  Трансформации,  требовала  предельной
концентрации.  Однажды  во  время  Трансформации  ему  довелось   чихнуть,
вследствие чего одному из существ удалось покинуть Алтарь.  Для  поимки  и
умерщвления этой частично трансформированной твари ему пришлось прибегнуть
к помощи прочих Трансформ.
     Алтарь казался частью склона  и  являлся  таковым  на  деле.  Эремиус
воплотил его в ничем не примечательной каменной плите, доходившей человеку
до пояса и имевшей двенадцать шагов в поперечнике. На боковых стенах плиты
были вырезаны руны древнего охранительного заклинания. Они - так же как  и
руны, вырезанные на золотом кольце, украшавшем левое предплечье Эремиуса -
были древним Ванирским переводом Атлантийской сакральной формулы,  ведомой
лишь единицам. Камни Курага и  все,  с  ними  связанное,  казались  пустой
выдумкой не только людям обычным, но и велемудрым магам, и это не могло не
нравиться Эремиусу, - во что не верят, того не ищут.
     Он приблизился к Алтарю и стал наблюдать за процессом  Трансформации.
Пред ним лежала молодая деревенская женщина, которую  -  занимай  Эремиуса
эта сторона жизни - можно было бы счесть крайне привлекательной. Она  была
совершенно нагой. К рукам и ногам ее были пристегнуты серебряные  цепочки,
на голову надет серебряный обруч. Цепочки были натянуты  достаточно  туго,
не позволяя жертве шевельнуть ни  ногой,  ни  рукой.  Несмотря  на  ночную
прохладу, женщина обливалась потом. Глаза ее то становились  черными,  как
эбеновое дерево, то вдруг начинали отсвечивать серебром.
     Пока все шло нормально - можно было не  волноваться.  Этой  же  ночью
должно было произойти еще восемь Трансформаций,  -  армия  Эремиуса  таким
образом должна была пополниться сразу девятью воинами.
     В скором  времени  сила  его  должна  была  существенно  возрасти,  -
недовольных при дворе туранского властителя было немало, опереться  же  он
собирался именно на них. Своих новых союзников он намеревался  послать  на
поиски второго Камня. Уйти далеко Илльяна не  могла,  и  потому  Сокровище
рано или поздно должно было оказаться у  него.  Тогда  мир  потеряет  свою
власть над ним, и он, мастер  Эремиус,  станет  полновластным  его,  мира,
владыкой.
     Волшебник поднял свою левую руку и  стал  читать  заклинание.  Камень
Курага тут же вспыхнул изумрудным светом, озарившим собой всю долину.


     Бора замер. Туман над западной долиной засиял зеленым светом. Туда он
мог добраться и за час, но спешить сейчас не следовало. Волею  Митры  Бора
превратился из пастушка в охотника-волка, выслеживающего добычу,  -  волку
же надлежит быть осмотрительным.
     Бора сел и снял с себя пращу. Кожаные ремни ее были целы, на  них  не
было ни трещинки. Удовлетворенно хмыкнув, Бора подвязал ее к поясу и  стал
осматривать прихваченные с собою пять голышей.  Сколов  на  них  не  было.
Мальчик вернул их в суму, сшитую из козлиной шкуры, легко поднялся на ноги
и направился к долине. Кроме камней в суме его лежали кусок сыра да краюха
хлеба.


     Больше всего Камень Курага походил на огромный,  размером  в  детский
кулачок, изумруд. Люди,  видевшие  его,  таковым  его  и  считали.  Однако
изумрудом сей камень не был. Никто из людей не знал, чем  он  является  на
деле - порожденьем оккультных сил или естественным образованием. Тайна его
покоилась на дне морском  -  среди  поросших  кораллами  развалин  древней
Атлантиды. Мастера Эремиуса она не интересовала - с него достаточно было и
того, что ему ведомы секреты оного Камня.
     Он пропел первую часть заклинания и тут же ощутил  тепло,  исходившее
от сосудов с кровью.  Теперь  когда  защитные  чары  были  сняты,  он  мог
обратить эту кровь в орудие Трансформации.
     Он поставил первый сосуд рядом с  распятой  на  камне  женщиной,  рот
которой был заткнут кляпом. Глаза  ее  округлились  от  ужаса,  когда  она
увидела, что кровь, налитая в сосуд начинает  светиться.  Она  еле  слышно
застонала.
     Эремиус произнес нараспев три слога, и крышка сосуда, взлетев  вверх,
исчезла во тьме. Он пять раз ударил своим посохом  по  алтарному  камню  и
повторил эти слоги еще дважды.
     Сосуд взлетел в воздух и повис  над  женщиной.  Эремиус  поднял  свой
посох. Свет, излучаемый камнем, сошелся в  тончайший  луч,  блеском  своим
походивший на солнце. Легким  движением  кисти  Эремиус  направил  его  на
сосуд. Тот дрогнул и, перевернувшись, залил тело молодицы кровью.  Эремиус
провел посохом над ее телом так, что изумрудный луч прошелся  по  нему  от
головы до пят. Отступив назад маг стал наблюдать за Трансформацией.
     Кожа молодицы стала  темнеть  на  глазах,  еще  через  -  минуту  она
обратилась в чешую, покрывавшую тело иссиня-черной  кольчугой.  Изменилось
и-само тело: теперь на камне лежала не женщина,  но  грозный  исполин,  на
лапах которого поблескивали длинные острые когти. Глаза  у  исполина  были
кошачьими, уши - заостренными, зубы - тонкими и острыми, словно иглы.
     Эремиус снова взмахнул посохом, и тут же цепи, сковывавшие  исполина,
распались. Чудовище неуверенно стало на  четвереньки  и,  понурив  голову,
приблизилось к  магу.  Эремиус  возложил  руку  ему  на  голову  и  легким
движением смахнул с нее и длинные косы, и серебряный обод.
     Трансформацию можно было считать законченной.
     Из-за Алтаря вышли три  Трансформы,  некогда  бывшие  мужчинами.  Они
помогли своему новому товарищу встать на  ноги,  на  что  тот  ответил  им
грозным рыком; Одна  из  Трансформ  ударила  новобранца  по  щеке  и  тоже
оскалила зубы. Эремиус хотел уже было вмешаться, но тут  новая  Трансформа
пришла в себя. В чудищах, стоявших рядом с нею, она узнала таких  же,  как
она сама, слуг Мастера Эремиуса.  Отныне  единственным  ее  повелителем  и
господином был только он - Эремиус Владыка Камня.


     Для того чтобы заметить стражей, охранявших вход в долину,  не  нужно
было обладать лишком острым зрением.  Присутствию  их  Бора  нисколько  не
удивился, - демон, живший там, вряд ли обрадовался бы гостям.
     Бора взобрался на южный  склон  долины  и,  стараясь  держаться  чуть
пониже гребня,  направился  к  тому  месту,  от  которого,  как  казалось,
изливался свет. Источник его, судя по всему, находился на открытом  месте,
а не в одной из пещер, как думал до недавнего времени Бора.
     Мальчик  стоял  над  круто  уходящей  вниз  скалой,  на  которую   не
осмелились бы ступить и горные козлы. Однако Бору это не пугало - в уменье
лазать по скалам с ним не мог сравниться никто. Конечно, по  таким  крутым
склонам он еще не ходил, но прежде в этом не было и надобности. Теперь  же
от его мужества и ловкости  зависели  и  жизнь  отца,  и  его  собственная
судьба. Мугра-Хан был известен своей суровостью и нетерпимостью к малейшим
проявлениям непослушания - семейство Рафи ожидало либо изгнание из страны,
либо - смерть.
     Бора хорошенько рассмотрел скалу и, стараясь не спешить, полез  вниз.
К тому времени, когда половина пути была пройдена, с ним стало происходить
что-то странное: члены его стали дрожать, ладони внезапно вспотели. Устать
так быстро он не мог, вызвать эту слабость могли только колдовские чары.
     Он тут же отогнал от себя эту мысль, понимая, что страх лишит  его  и
остатка сил. Нащупав ногою опору, Бора остановился и перевел дух.
     Изумрудный свет то вспыхивал, то погасал.  Мальчик  ясно  видел  луч,
выхватывавший из мрака неясные фигуры, стоявшие вокруг огромного камня. На
людей они не походили.
     Бора спустился еще ниже и оказался  на  достаточно  широкой  каменной
полке. Справа от него скала отвесно уходила вниз, слева  же  крутой  спуск
сменялся полого спускавшимся склоном.  Откуда-то  несло  падалью.  Мальчик
поморщился и стал всматриваться во  тьму.  У  основания  скалы  расхаживал
дюжий страж, вооруженный коротким луком и тонкой изогнутой саблей.
     Бора осторожно снял пращу с пояса. Стражника  следовало  убить.  Если
ему и удастся каким-то чудом проскочить мимо  этого  грозного  воина,  он,
этот воин, станет на пути, когда Бора пойдет обратно.
     До стража было добрых сто пятьдесят шагов,  однако  и  в  метании  из
пращи Бора не имел равных. Воин рухнул наземь так и не узнав, откуда же  к
нему пришла смерть. Сабля его со звоном упала на камни.
     Бора застыл, ожидая, что товарищи убитого поднимут  тревогу.  Но  те,
похоже, ничего не заметили. Мальчик пополз дальше вниз.
     Вонь  становилась  все  сильнее.  К  зловонию,  источаемому  падалью,
примешивалось  что-то  настолько  тошнотворное,  что  дышать   становилось
решительно невозможно. Мальчик вновь вспомнил о колдовских чарах.
     Возможно,  именно  эта  мысль  в  спасла  ему  жизнь  -  чувства  его
напряглись, и он увидел выходящих из пещеры демонов. Не заметить  их  было
нельзя: они светились тем же изумрудным светом, который и привел его в эту
долину. Демоны были куда крупнее людей - выше и шире в плечах, -  тела  же
их были покрыты крупной чешуей.
     Они беззвучно шли прямо на него, однако он слышал обращенные  к  нему
слова, что звучали где-то внутри.
     ПОСТОЙ, МАЛЬЧИК! ТЫ МОЖЕШЬ СТАТЬ СЛУГОЙ СЛУЖИТЕЛЕЙ  МАСТЕРА!  ПОСТОЙ,
НЕ УХОДИ!
     Бора прекрасно понимал, что задержись он  хотя  бы  на  мгновенье,  и
место его собственной воли займет чужая - воля служителей  Мастера.  Праща
закружилась вновь, и через мгновение демон, шедший  впереди,  зашатался  и
повалился наземь, увлекши за собою и одного из своих собратьев.
     Третий демон легко перепрыгнул через их тела  и  посмотрел  прямо  на
мальчика. Бора вновь услышал властный бесплотный голос.
     ПОДЧИНИСЬ МНЕ, И ТЫ УДОСТОИШЬСЯ МИЛОСТИ САМОГО МАСТЕРА!
     Боре ничуть не хотелось быть съеденным заживо. С проворством  ящерицы
он стал взбираться наверх.
     Демон зашипел по-змеиному и испустил  столь  гневливый  импульс,  что
мальчик едва не сорвался со скалы. Чудовище тоже стало карабкаться наверх,
но ловкости для этого ему явно недоставало  -  уже  через  минуту  оно  со
страшным грохотом упало вниз.
     Бора остановился только на самом гребне горы.  С  выражением  "бежать
так, словно за тобой гонится тысяча чертей" он  встречался  и  раньше,  но
лишь теперь он мог понять истинный его смысл.
     Если ему удастся вернуться домой, он попытается убедить людей в  том,
что в долине и в самом деле поселились демоны.
     Изумрудный свет померк. Горы вновь были объяты непроницаемой тьмой.


     Прикрыв глаза, Эремиус недвижно стоял перед  Алтарем.  Звона  упавшей
сабли он не услышал. Из задумчивости его смогли  вывести  лишь  призыванья
Трансформ, с которыми они обращались к кому-то  неведомому.  Не  прошло  и
минуты, как он услышал сдавленный крик одного из своих воинов, за  которым
последовали страшный грохот и стук каменьев.
     Эремиус поежился. На сей раз Трансформация ему явно  не  удалась.  На
камне извивалось могучее, исполненное неистовства и безумия тело.
     Первыми не  выдержали  ножные  кандалы.  Трансформа  задергалась  еще
яростнее и  вскоре  уже  стояла  на  четвереньках,  грозно  рыча.  Эремиус
вздохнул и коснулся посохом ее переносицы.
     Трансформа беззвучно завизжала, метнулась в сторону и, упав с Алтаря,
растеклась по земле  зеленоватой  желеобразной  массой,  вязкость  которой
уменьшалась с каждым мгновением. Вскоре от  нее  осталось  лишь  несколько
темно-зеленых пятен, но  и  те  быстро  таяли.  От  камней  понесло  таким
смрадом, что поморщился и видавший виды Эремиус.
     Маг отвернулся от Алтаря. О какой-то концентрации уже не могло идти и
речи, и потому продолжать Трансформацию он не мог.
     К  нему  подбежал  начальник  охраны.  Упав  на  колени  перед  своим
господином, он забормотал:
     - О Великий Мастер, Кюри погиб! Со  скалы  сорвался  камень,  который
угодил ему в голову. Погибли и две Трансформы - одна сорвалась  со  скалы,
вторую тоже убило камнем!
     "Камнем?!" От удивления Эремиус не мог вымолвить ни слова. Трансформы
погибли, преследуя неведомого врага, - в этом можно было не сомневаться. И
для чего только здесь выставлена стража?
     Своим посохом он ударил капитана по плечу. Тот скривился от боли,  но
не издал ни звука.
     - Пошел вон! - закричал Эремиус.
     Оставшись  в  одиночестве,  он  воздел  к  небу  руки  и   разразился
проклятьями.  Он  проклинал  магов  древней  Атлантиды,  магические  Камни
которых были так сильны в паре и так бессильны поодиночке. Он проклинал  и
сам Камень Курага, вынуждавший его прибегать к  помощи  таких  бестолковых
слуг, какими являются  люди.  Разумными  этих  людей  могло  сделать  лишь
служение ему, в противном же  случае  они  являли  собой  нечто  до  такой
степени жалкое, что о  них  не  стоило  и  говорить.  Более  же  всего  он
проклинал Илльяну. Почему  она  ослушалась  его?  Почему  она  бежала  так
внезапно? Если бы ему удалось завладеть тем, на что он имел все права...
     Эремиус затряс головой. Что было, то было, - и ничего с этим поделать
нельзя. Прошлое так же незыблемо, как Ильбарские горы. Думать следует не о
нем, но единственно о будущем.


     В родной Горячий Ключ Бора вернулся  еще  до  рассвета.  Деревня  еще
спала. Он подошел к родительскому дому и замер. Изнутри доносился плач.
     Бора тихонько постучал в дверь. Она тут же приоткрылась, и перед  ним
появилось заплаканное личико его сестрички Карайи.
     - Бора! Ты где это пропадал?
     - Я был в горах. Скажи мне сразу, Карайя, что случилось? Неужели  они
казнили...
     - Нет, нет! Отец здесь ни при чем! Демоны похитили Ариму!
     - Демоны?
     - Ты что - спишь? Я же ясно сказала - демоны похитили Ариму! - Карайя
вновь разразилась ревом.
     Он ласково потрепал ее по головке  и  завел  в  дом.  Невесть  откуда
взявшийся Якуб прикрыл за ними дверь. Во второй комнате тоже плакали.
     - Это твоя матушка печалится, -  сказал  Якуб.  -  Детей  я  отвел  к
соседям.
     - Кто позволил тебе здесь хозяйничать? - возмутился Бора. Он  никогда
не любил Якуба, который был слишком уж воспитан  и  предупредителен,  что,
впрочем, не мешало ему исправно пасти овец. Он появился  в  Горячем  Ключе
два года тому назад объясняя свой переезд тем, что в Аграпуре у него  было
слишком уж много врагов. Дело свое он знал хорошо, и потому встретили  его
здесь радушно, тем более что он свято чтил обычаи предков.
     - Ты здесь тоже не хозяин! - вмешалась Карайя. - Так что прикуси свой
язык!
     Бора беспомощно развел руками. Кузнец Ископ был прав, говоря  о  том,
что в этом мире нет ничего острее женского языка.
     - Прости меня, Кара. Я не спал всю ночь, да и устал немало.
     - Ты действительно выглядишь усталым, - сказал Якуб,  улыбнувшись.  -
Надеюсь, твоя избранница стоила этого.
     - Если ты был у этой девки... - начала было Карайя, но  Бора  тут  же
перебил ее:
     - Эту ночь я провел в горах. Я пытался разгадать тайну долины.
     Карайя тут же успокоилась и даже помогла своему брату  омыть  лицо  и
тело. Якуб внимательно слушал рассказ мальчика.
     - Верится в это с трудом, - наконец сказал он.
     Бора чуть не подавился куском хлеба.
     - Ты что - считаешь меня лжецом?
     - Ни в коем случае. Но я говорю о вещах достаточно серьезных.  Твоему
рассказу никто не поверит.
     Бора готов был расплакаться. Он и сам думал  об  этом,  понимая,  что
рассказ его настолько необычен, что скорее походит  не  на  правду,  а  на
пустые бредни.
     - Не расстраивайся,  мальчик.  Я  отправлюсь  в  Аграпур  и  попробую
разыскать своих приятелей. Кто-кто, а они-то должны нам поверить.
     Бора  собрался  с  мыслями.  Он  не  доверял  Якубу  и   поныне,   но
рассчитывать на иных союзников ему не приходилось.  Помимо  прочего,  Якуб
был вхож во многие дома Аграпура, великого города, о котором другие  знали
лишь понаслышке. Войско можно было собрать только там: деревенский люд был
слишком напуган и предпочитал отсиживаться дома.
     - Клянусь хлебом и солью, съеденными мною в этом  доме,  -  возгласил
Якуб, - клянусь Эрликом и Митрой, клянусь  моей  любовью  к  твоей  сестре
Карайе...
     Бора вздрогнул и недоуменно посмотрел на сестру. Та улыбалась как  ни
в чем не бывало.
     - Прости меня, Бора, - вновь заговорил Якуб. - Я не  мог  сделать  ей
предложения до той поры, пока Арима не выйдет замуж. Теперь же  думать  об
этом и вовсе не приходится. Нас ждет долгий и трудный поход. И  я  клянусь
сделать все от меня зависящее для того, чтобы  освободить  твоего  отца  и
отомстить за твою сестру.
     И в ответ он услышал храп. Бора забылся крепким сном.



                                    1

     Славный  город  Аграпур  называли  и  великим,  и  блистательным,   и
сказочным, однако ни одно из этих определений не  заключало  в  себе  всей
истины. Лучшее и справедливейшее  из  всех  имен  ему  было  дано  заезжим
кхитайцем, назвавшим его "Градом, в котором сошлась вся Поднебесная".  Имя
это, при всей его тяжеловесности, как нельзя лучше подходило Аграпуру,  не
знавшему недостатка ни в чем и способному утомить разве  что  свойственным
ему разнообразием.
     Солнце уже зашло, но черепичные  крыши  и  камень  мостовых  все  еще
пылали жаром.. Улицы были почти пусты - на них можно было  встретить  лишь
дозорных да тех, кому срочные дела не позволяли сидеть дома.  Последние  в
большинстве своем были людьми вполне определенной  профессии.  И  днем,  и
ночью в Аграпуре можно было найти все, что угодно, но для темных дел  -  а
ими-то эти люди и занимались -  ночь,  как  водится,  подходила  куда  как
лучше.
     Конан-киммериец,  офицер  армии  наемников,  ничего  противозаконного
совершать не собирался. Он спешил в таверну "Красный Сокол", где его ждали
отборное вино, отменное жаркое и юные прелестницы. В  их  обществе  тяготы
ратной службы забывались, и жизнь становилась такой,  какой  она,  по  его
глубокому убеждению, и должна была быть.
     Конану вспомнился его недавний разговор с капитаном Хаджаром.
     - Ты сопровождаешь королевских особ в Кхитай и считаешь  себя  важной
птицей. Но ты ошибаешься, парень. Твое место среди воинов. В том твой удел
и состоит.
     - Капитан, ты хочешь сказать, что я такой же вор и прощелыга,  как  и
мои подчиненные?
     - Ты посмотри на воинов Ицхака.  Вот  уж  сброд  так  сброд!  Клянусь
бородой Черного Эрлика, Конан, -  нет  человека,  которому  я  доверял  бы
больше, чем тебе! Я не знаю ни одного командира, у которого была бы  такая
же дисциплина! Твоим людям не страшны  ни  козаки,  ни  иранистанцы.  Пей,
Конан, пей - да только не забудь заплатить за нас обоих.
     Конан покорно подчинился своему командиру. Он уважал  Хаджара,  пусть
тот и разговаривал с ним, словно с рекрутом. Именно  Хаджар  способствовал
его продвижению по службе,  именно  он  давал  ему  поручения,  выполнение
которых позволило ему снискать известность и славу.
     Киммерийцы не склонны к  подчинению.  Их  ведут  в  бой  не  походные
командиры, но доблесть и отвага. Суровый климат Киммерийских гор отпугивал
чужеземцев почище любой армии, и потому дисциплина и порядок, свойственные
иным из них, так и не  прижились  на  скудной  киммерийской  почве.  Конан
уважал в Хаджаре мужчину, муштра же и казарменные  порядки,  насаждавшиеся
им повсюду, вызывали у него разве что отвращение. Приучать же к дисциплине
других - все равно что чистить конюшни.
     Таверна "Красный Сокол" находилась на  вершине  Маданского  холма,  к
которой вела улица Двенадцати  Ступеней.  Конан  с  грациозностью  пантеры
взобрался на холм. Парочка грабителей, укрывшихся за  кустами,  решила  не
трогать его - с таким громилой им было явно не совладать.
     Ранг Конана позволял ему  разъезжать  повсюду  на  паланкине,  но  он
прибегал к этому лишь в особо торжественных случаях,  ибо  не  доверял  ни
ногам, ни языкам рабов. Он знал, что  представляют  собой  эти  люди,  тем
более что по дороге в Аграпур и сам побывал в шкуре раба.
     На дорогу вышел патруль.
     - Привет, капитан. Не заметил ли ты чего подозрительного?
     - Нет.
     Конан был не только офицером  туранской  армии.  Помимо  прочего,  он
занимался и воровским помыслом, и  потому  дозорных  и  стражей  киммериец
недолюбливал.
     Патруль скрылся во тьме, внезапно спустившейся на город. В два прыжка
Конан преодолел все двенадцать ступеней лестницы, омыл лицо  в  прохладной
воде фонтана и распахнул двери таверны.


     - Кого я вижу! Конан, что это с тобой? У тебя  такой  вид,  будто  ты
поменял золотой на медяк!
     - Моти, ты, похоже, перебрал лишнего! Или это у  тебя  от  усталости?
Скажи честно, сколько рекрутов ты набрал в свое воинство?
     Отставной  сержант,  некогда  командовавший  кавалерийским   взводом,
ухмыльнулся:
     - Я полагаю, в скором времени я дослужусь до награды.
     Конан перешел на другой край залы, в  центре  которой  танцевала  под
звуки тамбурина и бубна светлокожая иранистанка. На ней  не  было  ничего,
кроме черной набедренной повязки, пояса, набранного  из  медных  монет,  и
легкой прозрачной вуали, надушенной маслом жасмина.
     Моти сунул в руку Конану массивную серебряную чашу ванирской  работы.
В "Красный Сокол"  ее  принес  бывший  ее  владелец,  изрядно  задолжавший
хозяину таверны. Оный владелец сложил  свою  жизнь  где-то  на  Гирканских
берегах,  так  и  не  узнав  о  том,  что  чаша   его   стала   одной   из
достопримечательностей самой популярной таверны Аграпура.
     - За достойных противников! - провозгласил Конан, подняв  наполненную
вином чашу. Опорожнив ее, он указал рукой на танцовщицу и спросил:  -  Это
что - новенькая?
     - Оставь ты ее, Конан. Как ты насчет Пилы?
     - Если она свободна...
     - Я никогда не бываю свободной, - послышался сверху нежный голосок. -
Цену ты знаешь, все остальное зависит только от тебя.
     - Прекрасная Пила, как всегда, любезна,  -  буркнул  Конан  и  поднял
чашу, приветствуя спускавшуюся по лестнице темноволосую женщину. Она  была
одета в алые шелковые шальвары, на высокой груди ее мерцало  перламутровое
ожерелье. Пышные формы выдавали в ней женщину не первой молодости.
     - Я и сама удивляюсь - жеманно  надула  губки  Пила.  -  Эти  болваны
относятся ко мне так, словно я какая-нибудь портовая шлюха.
     - Успокойся, Пила. Ты  стоишь  большего,  -  усмехнулся  Моти.  -  Но
послушай, что я тебе скажу: если бы ты не назначала таких высоких цен,  ты
была бы куда богаче. Ты теряешь большую  часть  клиентов  именно  по  этой
причине.
     Моти внезапно замолчал. В таверну вошли пятеро мужчин. Четверо из них
были одеты в кожаные туники и штаны. На  груди  и  руках  их  поблескивали
стальные доспехи, на широких поясах с бронзовыми бляхами  висели  тяжелыми
мечи и короткие дубинки.
     Пятый человек был  одет  иначе:  его  шелковые  одежды  были  расшиты
золотом, золотою была и рукоять его меча. Конан решил, что перед ним стоит
знатный вельможа, решивший немного поразвлечься. Ничего необычного в  этом
не было, и киммериец тут же успокоился.
     Моти  и  Пила  повели  себя  достаточно  неожиданно.  Пила  мгновенно
испарилась, прихватив с собой и  прекрасную  танцовщицу.  Моти  же  извлек
из-под одежд тяжелую дубину и, приставив ее к нот,  дрожащею  рукой  налил
вина себе и другу.
     Судя по всему, гостей этих здесь уже знали. Конан  опорожнил  чашу  и
встал так, чтобы видеть сразу всю комнату.
     - Ты что, решил вернуться к ратному делу? - вполголоса спросил  он  у
владельца таверны Моти.
     - Жизнь заставит - вернусь. Одно плохо - позабыл я все то, чему  меня
учили.
     - Ты запишись добровольцем к Хаджару. Он и из барана воина воспитает,
- улыбнулся Конан.
     - Что верно, то верно. Вон он тебя как гоняет.
     - Он сказал мне однажды, что за это я буду  благодарен  ему  по  гроб
жизни. Впрочем, может быть, это  и  так.  -  Конан  подлил  себе  вина.  -
Скажи-ка мне, хозяин, неужто в твоем доме  плохо  со  снедью?  Или  повара
твоего черти унесли? Лошадям и тем сена дают...
     В то же мгновенье в зале появилась Пила и  танцовщица,  что  несли  в
руках подносы, полные всевозможных яств. Они были одеты в широкие  платья,
доходившие им до пят. Женщины не сводили глаз с гостей. Моти проследил  за
тем, как будет накрыт стол, и облегченно вздохнул.
     - Можешь в этом не сомневаться, - сказал он наконец. - Если  за  тебя
взялся сам Хаджар, значит, боги благоволят к тебе. И  щедроты  их  кажутся
мне излишними, - ты же чужеземец, Конан, верно?
     - Все правильно, Моти, я здесь такой же чужеземец, как и ты.  Не  зря
ведь говорят, что родился ты в Вендии, а матерью твоей была танцовщица.  -
Конан внезапно почувствовал, что в скором времени  здесь  может  произойти
что-то неладное. По спине его легким паучком пробежала дрожь.
     - Моя мать была величайшей  танцовщицей  своего  времени,  -  ответил
Моти. - Хаджар же - величайший воин.  -  Он  посмотрел  на  киммерийца.  -
Сколько тебе лет?
     - Двадцать два.
     - Ха. Ты одного возраста с сыном Хаджара; правда, дожил тот только до
двадцати... - Может быть, Хаджару ты кажешься сыном? У него нет ни  родни,
ни друзей. Был только сын, да и того не стало. Говорят, что он...
     Дверь распахнулась, и в комнату  вошла  женщина.  Даже  явись  она  в
клубах пламени, большего внимания к себе она не привлекла бы. Эта  высокая
статная женщина явно была северянкой: об этом говорили и широко посаженные
серые глаза, и веснушки на загорелом  лице.  Сложена  была  незнакомка  на
удивление ладно - таких форм Конану еще не доводилось видеть,  -  прелести
девиц Мотилала казались ему теперь чем-то донельзя жалким.
     Все мужчины смотрели теперь только на незнакомку, но она не  обращала
на них ни малейшего внимания, так, словно была здесь  одна.  Конану  вдруг
подумалось, что она держала бы себя так же уверенно и без одеяний.
     Приблизившись к стойке, незнакомка сказала с сильным акцентом:
     - Достопочтенный Мотилал, у меня к тебе есть дело. - В зале  раздался
хохот, но женщина словно и не заметила этого. - Я куплю кувшин вина, хлеб,
сыр и копченое мясо. Меня устроит даже конина.
     - Вы зря обижаете Моти,  чем-чем,  а  кониною-то  он  не  торгует!  -
вмешался Конан. - Если ваш кошель пуст, я готов...
     Женщина холодно улыбнулась:
     - Как же я расплачусь с тобой?
     - Присядьте за мой столик - только и всего.
     Незнакомка походила на сошедшую  с  небес  богиню,  для  которой  он,
офицер наемной армии, был чем-то слишком уж вульгарным.  Но  с  киммерийца
было достаточно и того, что он сможет лицезреть ее...
     - Если твой  кошель  пуст,  голубка,  мы  беремся  наполнить  его  до
рассвета, - пробасил  один  из  телохранителей  под  дружный  хохот  своих
товарищей. Засмеялся и Конан. Незнакомка посмотрела на него с презрением.
     Моти ударил своей дубинкой по стойке бара, и  музыкант  тут  же  стал
выбивать на своих бубнах чувственный заморский ритм.
     - Пила! Заря! - заорал хозяин таверны. - А ну-ка, за работу!
     Женщины выбежали на середину залы и сбросили с себя платья. Человек в
зеленых, отороченных золотом шелках подхватил своим клинком одеянья  Зари,
ни на минуту не сводя глаз с северянки.
     "Не иначе - хлыщ", - подумал Конан о незнакомце.
     Из кухни выбежала девушка с полной корзиной снеди и большим  кувшином
аквилонского вина. Моти передал - товар северянке, пересчитал предложенные
ему деньги и, хлопнув служанку пониже спины, буркнул:
     - Фебия, закругляйся с готовкой. Теперь нам нужны танцовщицы.
     Конану почудилось, что в голосе Моти зазвучали неведомые  ему  доселе
нотки,  -  казалось,  командир  приказывает  своим  солдатам  любой  ценой
удержать завоеванный рубеж. Паучок тревоги вновь пробежал по его спине. Он
положил руку на рукоять своего меча.
     Пила сбросила с груди перламутровое ожерелье,  вызвав  в  зале  массу
восторгов. Северянка направилась к выходу,  но  тут  же  со  своего  места
поднялся одетый в шелка вельможа. Конан сделал пару шагов вперед,  в  этот
же миг один из телохранителей выставил в проход свою толстую ногу.
     Северянка, пытаясь удержать равновесие, отбросила от себя и кувшин, и
корзину. Однако это ей уже не помогло - дна упала на пол, и в тот  же  миг
выхватила из сапога кинжал и,  изогнувшись  по-змеиному,  приготовилась  к
отражению атаки.
     Вельможа протянул ей руку, не снимая второй руки с рукояти  висевшего
у  него  на  поясе  клинка.  Незнакомка  взялась  за  нее  едва  ли  не  с
благодарностью, но тут же резко дернула ее на себя. Вельможа повалился  на
залитый красным вином пол.
     Конан услышал шепот северянки:
     - Простите меня, мой повелитель. Я хотела...
     Пара телохранителей стала лицом к  киммерийцу.  И  тут  терпение  его
лопнуло - он выхватил из ножен свой меч, повинуясь необоримому  инстинкту,
скрывавшему себя за тончайшим налетом цивилизованности.
     Вельможа несколько мгновений созерцал расплывавшиеся по его роскошным
одеяниям темные пятна, затем перевел взгляд на женщину. Голос его внезапно
перешел в визг:
     - Эта дрянь напала на меня! Она испортила мой лучший костюм! Стража -
взять ее!
     Телохранитель, стоявший за спиной северянки,  занес  над  ее  головой
дубинку, однако завершить удар ему помешал  подставленный  клинок  Конана.
Вместо того чтобы сокрушить череп незнакомки, дубинка легко скользнула  по
ее  плечу,  не  причинив  северянке  ни  малейшего  вреда.  Женщина  легко
откатилась в сторону, освобождая место для Конана.  Необходимости  в  этом
пока не было. И телохранители, и их господин замерли от  изумления.  Конан
взглянул на Моти. Бедняга обливался потом, сжимая  свою  дубину  так,  что
костяшки пальцев его стали белыми, словно снег.
     "Ох, не пить мне больше здешнего вина", - подумал Конан. Этот  князек
запугал Моти настолько, что тот позволяет ему нападать на  честных  людей.
Причина этих страхов киммерийца не интересовала - трусость есть  трусость,
чем бы она ни вызывалась.
     - Эта женщина и не думала нападать на тебя! - прохрипел  Конан.  -  Я
видел, как один из твоих людей поставил ей подножку.
     Северянка одарила Конана улыбкой и тут же едва не поплатилась за это.
Один из воинов пришел в себя и изо всех сил рубанул мечом лежавшее  у  его
ног тело.  Незнакомка  метнулась  в  сторону,  чудом  избегнув  неминуемой
смерти. Туника ее окрасилась кровью.
     Конан схватил тяжелый табурет и метнул его в воина с такой силой, что
тот рухнул на пол. Не давая ему опомниться, киммериец опустил свой тяжелый
сапог ему на живот.
     Таверна вмиг опустела. Один из воинов отступил к стене. Двое  других,
возглавляемых своим господином, стали наступать  на  дерзкого  киммерийца.
Северянка их теперь нисколько не занимала.
     Незнакомка вскочила на стол, заставив одного из воинов повернуться  к
ней лицом.
     - Не вздумай убить ее, идиот! - заорал князек.
     Воин грязно выругался, вызвав у Конана известную симпатию. Нет ничего
труднее, чем пленить раненую разъяренную львицу. Такую команду мог  отдать
только крайне недалекий человек -  уязвленное  самолюбие,  похоже,  лишило
вельможу остатков ума.
     Женщина выхватила из сапога второй кинжал и  спрыгнула  вниз.  Теперь
она стояла так близко к воину, что воспользоваться своим мечом он  уже  не
мог. Кинжал вошел ему в горло.
     - Оглянись назад! - закричал Конан.
     Воин, отступивший  было  к  стене,  решил  воспользоваться  тем,  что
незнакомка в пылу сражения забыла и думать о нем. Помочь ей Конан  уже  не
мог - на него наступало сразу двое: князек  и  его  раб.  Судя  по  всему,
ратного опыта им было не занимать - они вели себя уверенно и спокойно.
     Предупреждение  киммерийца  было  запоздалым.  Но,  к  счастью,  воин
исполнился решимости выполнить приказ  своего  господина,  сохранив  жизнь
возмутительнице спокойствия. Одной рукой он схватил ее за горло, другой  -
выкрутил ей правую руку.  Извиваясь,  словно  змея,  северянка  попыталась
нанести удар левой рукой, но кинжал лишь скользнул  по  кольчуге  воина  и
упал на пол.  Воин  мертвой  хваткой  схватил  ее  за  запястье,  заставив
выпустить и второй кинжал.
     Конану тоже  приходилось  непросто.  Помимо  прочего,  ему  мешали  и
танцовщицы, продолжавшие кружить  по  зале.  Пила  и  Заря  уже  разделись
донага, на Фебии же оставалась только юбка, готовая в любую минуту  упасть
на пол.
     - Кром! Или расступитесь, или помогите мне! - вскричал киммериец.
     Юбка  свалилась  с  бедер  кухонной  девки,  заставив  споткнуться  и
налететь на вельможу, грубо оттолкнувшего ее в сторону.  При  этом  клинок
его задел за ее ягодицу; оставив на ней длинный разрез, из которого тут же
хлынула кровь.
     Девица завизжала  и  зажала  ладонью  рану.  Истошный  визг  заставил
вельможу  вздрогнуть,  чем  не  замедлил  воспользоваться  Конан:   ударом
немыслимой силы он отхватил воину, стоявшему против него, руку  и  тут  же
бросился на его соратника,  так  и  не  выпускавшего  северянку  из  своих
объятий. На подмогу  киммерийцу  неожиданно  пришел  Моти.  Своей  тяжелой
дубиной он  ударил  воина  по  спине,  отчего  тот  ослабил  свою  хватку.
Незнакомка двинула его локтем в живот и отскочила в сторону. Воин, пытаясь
уйти от второго удара дубины, попятился назад и, налетев на стул,  упал  к
ногам игравшего на бубнах музыканта. Тот опустил  ему  на  голову  тяжелый
кушитский бубен, после чего воин затих.
     - Ну что, сукин сын, довольно с тебя? - обратился Конан  к  вельможе.
Тот ошарашенно посмотрел на киммерийца,  швырнул  свой  клинок  на  пол  и
выскочил за дверь. Северянка тоже  не  стала  задерживаться  в  таверне  -
подобрав свои кинжалы, она  тут  же  покинула  залу.  Нагие  Пила  и  Заря
принялись хлопотать над раной Фебии.
     - Далеко он не уйдет, - сказал Конан. - Его  или  северянка  нагонит,
или стража прихватит.
     Моти мрачно покачал головой. Теперь он  был  так  же  бледен,  как  и
иранистанка. Дубина выпала из его внезапно ослабевших рук.
     Конан нахмурился. Его слова почему-то смутили хозяина  таверны  -  он
уже был бледен, как снег.
     - Я что-то не так сказал? - спросил киммериец.  -  Или,  может  быть,
этот тип - наследный принц?
     - Ты недалек от истины, - еле слышно  пробормотал  Моти.  -  Это  сын
Правителя Хаумы.
     Имя это было  ведомо  и  Конану.  Хаума  был  одним  из  наместников,
командовавшим гигантским воинством.
     - Правителю следовало бы заняться воспитанием своего сыночка.  Первым
делом я бы его кастрировал - иначе толку от него все равно не будет.
     - Конан, мы не должны были ссориться с ним! Лучше такие  дела  решать
миром.
     - До той поры, пока он не стал приставать к этой женщине,  его  никто
не трогал! - взорвался Конан. - То же самое я и самому царю  Йалдизу  могу
сказать! Если бы не Фебия, я этого подонка уже прикончил бы.
     Моти тяжело вздохнул.
     - Девочка сделала это намеренно. Она хотела, чтобы в драку ввязался и
я.
     Он гневно засопел и продолжил совсем другим тоном:
     - Клянусь Хауманом, - после того, что случилось, ты у  меня  вмиг  на
улице окажешься! Ну а ты, Пила? Неужто ты думаешь, что я  настолько  глуп?
Ведь без тебя эта дурочка и шагу не может сделать!
     Конан поднял с пола дубину и поднес ее к самому носу хозяина таверны.
     - Моти, дружище, - твоя судьба в твоих руках: или я всажу эту  дубину
тебе в зад или ты выполнишь мою маленькую просьбу.
     Моти облизнул губы:
     - Просьбу?
     - Да,  просьбу.  Отныне  и  впредь  ты  будешь  предоставлять  в  мое
распоряжение свою лучшую комнату и достаточное количество  вина  и  снеди.
Вино может быть любым, главное, чтобы его было много. И еще: ни с меня, ни
с женщин, которых я приглашу к себе, ты не будешь брать ни гроша.
     Моти было заскулил, но суровый  взгляд  киммерийца  и  смешки  женщин
заставили его замолчать. Руки его сильно тряслись.
     - Ну? - грозно спросил Конан.
     - Будь по-твоему, разрушитель дома моего и осквернитель моего  имени!
Особой радости эта тебе не доставит - люди Хаумы могут прийти сюда в любую
минуту!
     - Я думаю, Хаума куда умнее, чем ты  о  нем  думаешь,  -  ухмыльнулся
Конан. - Ну а теперь, коль скоро договор наш вступил в силу, отведи меня в
комнату для почетных гостей и приготовь вина на...
     Конан задумался и стал разглядывать женщин.
     - На нее, - наконец указал он на Пилу  и  тут  же,  кивнув  на  Зарю,
добавил: - И на нее.
     Фебия улыбнулась и, покачивая бедрами, подошла  к  киммерийцу.  Конан
удивленно посмотрел на нее и, не долго думая, кивнул головой.
     - Спорить не стану. Ты тоже пойдешь со мной.
     - Хорошо, что эта подруга отсюда улизнула, - хрипло засмеялась  Пила.
- А то бы ты и ее с собой прихватил!



                                    2

     - Это лук, а не змея! - закричал Конан. - Он тебя не укусит! Если  же
ты сейчас из него не стрельнешь, тебе и небо с овчинку покажется!
     Долговязый юноша побледнел и с тоской посмотрел на  лазурные  небеса,
словно моля богов о помощи. Конан объяснил все еще раз. Юноша  сглотнул  и
вновь попытался натянуть тугой лук.
     Выстрелить из круто изогнутого туранского лука должен был  каждый.  С
иными  из  воинов  заниматься  стрельбой  было  бессмысленно,  другие  же,
напротив, знали все то, чему хотел научить их Конан.
     О том, где они обучились стрельбе  из  лука,  Конан  не  спрашивал  -
прошлое наемников здесь никого не интересовало. Обычай этот был  по-своему
мудр  и  в  известном  смысле  способствовал  пополнению  туранской  армии
новобранцами.
     Конан сплюнул и косо посмотрел на солдат.
     - Хотел бы я  встретиться  с  теми,  кто  присоветовал  вам  пойти  в
солдаты. Но вы уже здесь, и я вынужден поступить так, как  велит  мне  мой
воинский долг. Хотите вы того или нет, но солдатами  вы  станете!  Сержант
Гарсим! Десять кругов вокруг лагеря!
     - Вы слышали, что сказал капитан? - заорал сержант так, что голос его
был слышен и во дворце царя Йалдиза. - Бегом марш!
     Кивнув Конану, он закрутил над головой палку и понесся  на  рекрутов.
Многим из новобранцев Гарсим годился в дедушки; но  он  легко  обогнал  бы
любого из них.
     Стоило взводу исчезнуть за воротами, как Конан почувствовал,  что  за
ним кто-то наблюдает. В то же мгновение он услышал голос Хаджара.
     - Сдается мне, что такие же слова я уже где-то слышал.
     - Вы правы, капитан. Стрельбе из лука  меня  учил  сержант  Никар,  у
него-то я все и перенял.
     - Так твоим учителем был сам старик Никар?  Ну,  тогда  с  тобою  все
понятно! Кстати, что же с ним самим сталось?
     - Он отправился в отпуск, но назад уже не вернулся. Примерна в то  же
самое время исчезла и банда разбойников. Думаю, эти негодяи имели глупость
напасть на него.
     - Давай посмотрим, кто из нас стреляет точнее. Три  круга,  в  каждом
круге по пять стрел - идет?
     - Даже не знаю, что вам и сказать, капитан...
     - Давай, давай, дамский  угодник.  Я  о  твоих  подвигах  в  "Красном
Соколе" уже наслышан. Подумать только - он вступился за плясунью!
     Конан едва не разинул рот от изумления, но тут же взял себя в руки и,
пожав плечами, указал:
     - Ну и что из этого? К тому же вначале я заступился не за плясунью, а
за некую неизвестную мне даму. Я мог бы и  не  делать  этого  -  северянка
оказалась превосходным воином...
     Хаджар от души рассмеялся.
     - Как же, как же...  Надеюсь,  северянка  твоя  как-то  отблагодарила
тебя?
     - Не знаю. Я во всяком случае этого не заметил, - ухмыльнулся  Конан.
- Вот кто был действительно благодарен, так это плясуньи! Я до сих  пор  в
себя прийти не могу!
     - Конан, что я слышу? Неужели три девицы смогли лишить тебя сил? Если
это так, то лучше возвращайся в свои горы: ты слишком стар для наших мест!
     - Берите лук, капитан! Сейчас мы посмотрим, кто из нас стар!
     - Митра! Кто ее сюда пропустил? - неожиданно воскликнул Хаджар.
     Конан резко обернулся. От ворот к ним шла таинственная северянка. Она
выступала так же уверенно, как  и  в  тот  памятный  вечер;  глядя  на  ее
походку, невозможно было поверить в то, что всего два дня тому  назад  она
была ранена в бок.
     На незнакомке были уже знакомые киммерийцу туника и штаны.  На  поясе
ее висел широкий меч и выжал такой длины, что его  можно  было  назвать  -
будь он пошире - вторым мечом. Лицо  ее  было  скрыто  тончайшей  шелковой
вуалью.
     - Похоже, ты с этой девкой уже знаком, - насмешливо сказал Хаджар.
     - Это не девка, капитан. Это и есть та самая женщина.
     - Ну и ну! Чудеса да и  только!  Спроси-ка  у  нее,  зачем  она  сюда
пожаловала, а я пока разберусь с этими олухами, что стоят у ворот.
     Конан снял тетиву, с лука и вновь посмотрел на незнакомку.  Едва  она
подошла к нему, как плац огласился руганью Хаджара.
     - Сейчас он узнает о том, что же я им показала,  -  спокойно  сказала
женщина и, раскрыв  сжатую  в  кулак  руку,  показала  киммерийцу  золотую
монету, отчеканенную во времена царя Ибрама.  На  лике  бородатого  Ибрама
были выгравированы три заморанских руны.
     Подобные монеты были отличительным  знаком  слуг  Мишрака,  ведавшего
всеми тайными службами Турана. В подлинности  монеты  Конан  нисколько  не
сомневался, но его сильно смущало то, что монету эту держит в руках именно
эта женщина. Ослушаться приказов  Мишрака  не  смел  никто:  отказ  от  их
выполнения означал верную смерть.
     - Стало быть, тебя послал сам Мишрак... Но зачем?
     - Чтобы привести тебя, капитан Конан.
     - Куда привести?
     - К Мишраку - куда же еще?
     - И ты мне больше ничего не скажешь?
     - Я не вижу в этом смысла.
     Возможно, незнакомка и не могла сказать большего  -  вряд  ли  Мишрак
посвящал слуг в свои тайны.
     В этот момент к ним - подошел Хаджар. Его  не  успокоил  вид  монеты.
Взревев по-медвежьи, он показал рукой на ворота.
     - Иди, Конан. Я не такой дурак,  чтобы  спорить  с  Мишраком.  Гарсим
справится с рекрутами и без тебя.
     - Как скажете, капитан. Ну а теперь женщина, скажи мне -  могу  ли  я
умыться и взять с собою оружие?
     - Ты волен делать все, что угодно, капитан Конан. Но не забывай  и  о
том, что Мишрак ждет тебя.
     - Ждет?  -  усмехнулся  Конан  и  вновь  пробежал  взглядом  по  телу
незнакомки, лишний раз уверившись в том, что нагота шла бы ей  как  нельзя
лучше.
     - Да, именно так, - ответила незнакомка, внезапно смутившись.
     - Много времени это у меня не займет, - сказал Конан,  думая  о  том,
куда бы ему спрятать парочку кинжалов.


     - Мы идем в Квартал Шорников, - сказала Конану  его  спутница,  когда
они вышли за ворота. Конан был  на  голову  выше  северянки,  однако  едва
поспевал за нею. Наверное, она горянка, подумалось ему вдруг.
     Вскоре они достигали Бондарной Площади, от которой Конан хотел  пойти
на юг, но северянка тут же остановила его:
     - Капитан, Квартал Шорников находится на севере, а не на юге.
     - Вот как? А я и не знал.
     - Это дело поправимое.
     - Ну что ж, тогда я отдаюсь в твои руки. Веди  меня  куда  хочешь,  -
проворчал киммериец.
     Квартал Шорников действительно  находился  на  севере;  единственное,
чего хотел Конан, это пойти по другим, менее людным улицам, но теперь  ему
оставалось лишь одно - покорно следовать за своей провожатой.  Гневать  ее
попусту ему не хотелось - ее гнев мог обернуться гневом Мишрака.
     - Постой, - сказала северянка, направившись к  фонтану,  стоявшему  в
центре площади. Утолив жажду, она поспешила к одной из улочек,  отходивших
на север.
     Они вошли в Квартал Шорников, в котором размещалось по  меньшей  мере
полсотни мастерских по выделке кожи и производству седел. На улицах  стоял
невообразимый шум: стучали молотки, скрипели блоки, визжали пилы,  шорники
кричали на своих подмастерьев. Конан следовал за своей спутницей,  держась
справа от нее и не выпуская из руки рукоять своего меча.
     Поворот следовал за поворотом.  Конан  стал  разглядывать  диковинный
кинжал северянки. Рукоять его заканчивалась массивным посеребренным шаром,
клинок же выглядел донельзя странно: он был  четырехгранным,  с  глубокими
выборками меж лезвиями. Хотелось бы увидеть его в действии, подумал  Конан
и тут же понял, что  такая  возможность  ему  сейчас  представится.  Из-за
строения, стоявшего слева от них, - выбежало несколько  воинов,  еще  двое
выпрыгнули из окна справа. Всего противников было шестеро. Конан  выхватил
меч из ножен и принял боевую стойку. Один из воинов показался ему знакомым
- он мог видеть его в "Красном Соколе". Киммериец отступил на шаг назад  и
покосился на свою спутницу - испуг, похоже, совершенно парализовал ее.
     "Она, конечно, не союзник, - подумал Конан, - но, с  другой  стороны,
она и не противник". В тот же миг он толкнул выпрыгнувшего из окна воина и
ударил его сапогом с такой силой, что тот, взлетев в воздух,  сбил  с  ног
своего соратника. Не успел последний упасть, как киммериец опустил ему  на
голову свой тяжелый меч.
     Северянка тоже не стояла без дела. Испуг ее был  деланным:  едва  три
воина приблизились к ней, она  вонзила  свой  диковинный  кинжал  в  горло
одному из них и  с  проворством  кошки  отскочила  назад.  Неприятели,  не
ожидавшие от  нее  такой  прыти,  раскрыли  рты  от  изумления  и  тут  же
поплатились за это -  одному  из  воинов  Конан  отрубил  голову,  второму
северянка пронзила стальным жалом грудь. На улице появилось еще  несколько
противников, но сладить с Конаном было уже невозможно: не прошло и минуты,
как все враги, кроме одного, лежали на мостовой.
     - Этот - мой! - закричала северянка, изготовившись к поединку.
     - Будь по-твоему! - буркнул Конан и опустил свой меч.
     Противник, однако, повел  себя  достаточно  неожиданно:  вместо  того
чтобы напасть на стоявшую перед ним  воительницу,  он  отпрыгнул  назад  и
пустился в бегство.
     - О боги! Женщина, что же ты наделала?
     - Его еще можно догнать.
     - В этом-то лабиринте? Да в своем ли ты уме?
     - Если ты боишься... - начала было женщина,  но  тут  же  осеклась  и
заговорила совершенно иным  тоном:  -  Прости  меня,  Конан.  Я  могла  бы
заколоть его, но разить противника в спину я как-то не привыкла.
     - Забудь об этом - мы не где-нибудь, а в Туранском царстве!  Если  ты
не веришь мне, поговори с Мишраком.
     - Я знаю об этом, он скажет мне то же самое. Но я училась  у  мастера
Барафраса, он же считал, что бой никогда не должен превращаться  в  бойню.
Впрочем, что я говорю? Ты и сам ведешь себя не по-турански.  С  какой  это
стати ты решил вступиться за меня в таверне?
     - Я боялся, что эти молодчики испортят мне весь  вечер.  Если  бы  не
это, я бы и пальцем не пошевельнул. И в итоге я оказался прав:  я  получил
от Моти то, на что я, признаться, и не рассчитывал.
     - И что же ты получил, если это не секрет?
     Конан почел за лучшее умолчать о  своих  недавних  победах  и,  пожав
плечами, ответил:
     - Об этом я расскажу тебе как-нибудь в другой раз. Пока же нам  стоит
поскорее покинуть это место - не ровен  час,  этот  прохиндей  вернется  с
подмогой.
     - Я думаю, этого не произойдет.
     - Ты можешь думать что угодно, но чем скорее мы окажемся  у  Мишрака,
тем лучше.
     Северянка согласно кивнула и, отерев свой клинок об одежды одного  из
воинов, вернула его  в  ножны.  Конан  внезапно  нахмурился.  В  одном  из
погибших он узнал солдата Ицхака. Этого  человека  он  частенько  видел  в
"Красном Соколе" - там он обычно играл в  карты.  "Что  же  заставило  его
заняться  разбоем?  -  задумался  Конан.  -  Долги  или  нечто  иное,  мне
неведомое?"
     Северянка была уже далеко  впереди.  Конан  прибавил  шагу.  Вот  уже
дважды он сражался с этой женщиной бок о бок, а имя ее все  еще  было  ему
неизвестно.



                                    3

     - Кто там? - услышали они тихий голос. Казалось, он слетал  откуда-то
сверху, из-за высокой беленой ограды.
     - Капитан Конан и та, что была послана за ним, - ответила северянка.
     Через минуту за воротами  залязгали  затворы  и  заскрипели  пластины
замков. Ворота раскрылись, и знакомый голос раздался вновь:
     - Входите.
     Они оказались в коридоре, больше походившем на  туннель.  Стены  дома
Мишрака были выложены камнем. В дальнем конце коридора виднелась массивная
деревянная дверь, сделанная  из  вендийского  тика  и  украшенная  резными
изображениями драконов и тигров.
     За вторыми воротами находилось  караульное  помещение.  Оба  стоявших
здесь стража были неграми: один, судя по всему, был выходцем из Ванахейма,
второй - уроженцем Шема. Шемит был  едва  ли  не  крупнее  самого  Конана,
оружия же, висевшего у него на поясе, хватило бы и на то, чтобы справиться
с целым полком.
     Гости и стражи обменялись взглядами. Конан решил, что они имеют  дело
с немыми. В то же мгновенье один из негров кивком головы указал на  дверь,
обшитую полированным серебром. Дверь беззвучно отворилась.
     Конан нахмурился. Он был киммерийцем, а значит, как и все киммерийцы,
относился к волшебству с неприязнью. С магами ему  доводилось  встречаться
уже не раз, и он знал, что волшебство  разъедает  человеческую  душу  куда
быстрее, чем сребролюбие и жажда плотских утех. Все  волшебники  рано  или
поздно кончали одним - они стремились к неограниченной власти  над  миром,
тех же, кто не желал покориться им, они просто-напросто уничтожали. Конан,
как и все  киммерийцы,  не  был  склонен  к  подчинению,  что  делало  его
непримиримым врагом магов.
     И тут ему в голову пришла  достаточно  разумная  мысль:  будь  Мишрак
волшебником, ему бы  не  потребовались  ни  слуги,  ни  стражи,  ни  стены
неимоверной толщины.
     Конан и его спутница шли бесконечными коридорами, переходя с  лесенки
на лесенку, с этажа на этаж. То тут, то там взглядам их открывались дивные
красоты, которые были свезены в эту  крепость  буквально  со  всего  мира:
здесь были и аквилонские гобелены,  и  вендийские  статуэтки  из  слоновой
кости, и кхитайские ковры, и многое-многое другое.
     Время от  времени  на  их  пути  встречались  обитые  железом  двери,
утопленные в глубокие ниши. Конан тут же решил, что вести они могут только
в царство смерти, и потому каждый раз, когда им приходилось проходить мимо
этих дверей, он ускорял Шаг.
     Они вышли в широкий коридор, все стены которого были завешаны  яркими
тонкими  шелками.  Миновав  его,  они   оказались   в   большой   комнате,
заканчивавшейся широкой аркой, из-за  которой  слышались  звуки  флейты  и
плеск воды.
     - Кто вы? - обратился к ним грозный страж.
     Всего стражей было шестеро:  двое  были  иранистанцами,  остальные  -
уроженцами Шема. Кольчуги и шлемы их были покрыты серебром, в руках же они
держали самые что ни на есть обычные туранские мечи.
     - Капитан Конан, подданный царя Йалдиза Туранского, и  дама,  которой
было приказано доставить его к Мишраку, -  ответил  Конан,  не  дожидаясь;
пока спутница его соберется с мыслями.
     Северянка вздрогнула.
     - Я, слава Крому, не немой, - обратившись к ней, сказал  Конан.  -  Я
киммериец и солдат и потому, вправе отвечать за себя  сам.  Кстати,  я  не
привык общаться с человеком, имя которого мне не известно. Не знаю, как  у
вас, а у нас принято представляться при первой же встрече.
     Северянка неожиданно покраснела и, потупив глаза, сказала:
     - Я - Раина, и прежде я жила  на  Каменной  Горе  посреди  Боссонских
Топей. Теперь же я служу госпоже Илльяне.
     Конан задумался. Ничего нового узнать ему так и не удалось, тем более
что имя госпожи Раины ему ничего не говорило. Прежде чем  киммериец  успел
задать  новый  вопрос,  из-за  арки  послышался  низкий   хриплый   голос,
походивший на рев быка:
     - Сколько вас можно ждать? У нас есть дела и по: важнее!
     Конан взял Раину под руку и направился к покоям Мишрака.


     Конан ожидал встретить здесь то же великолепие,  что  и  на  пути  ко
внутренним покоям дома-крепости. Покои же оказались совсем иными  -  чисто
беленые потолки и стены  были  совершенно  голы,  единственным  украшением
комнаты  были  цветастые  кранистанские  ковры,  брошенные  на   пол,   да
гирканское руно, разложенное вокруг находившегося в самом  центре  комнаты
фонтана.
     На скамьях, стоявших вкруг бассейна, сидели мужчина  и  пять  женщин.
Четыре юные красавицы были едва ли не наги, на них были  лишь  набедренные
повязки,  высокие  сандалии  и  украшенные  топазами  широкие   серебряные
пекторали, прикрывавшие им грудь. Конан тут же заметил, что и сандалии,  и
набедренные повязки  сокрывают  в  себе  короткие  ножи;  судя  по  всему,
какое-то оружие было скрыто и под пекторалями.
     Пятая женщина скорее походила на гостью, а не на стражницу. Она  была
старше других, и одета она  была  не  столь  легкомысленно:  на  ней  было
длинное белое платье. В руке женщина держала кубок с вином.
     Бычий рев раздался вновь:
     - Ну что, капитан Конан? Не хочешь ли ты вновь  заняться  воровством?
Хорошенько подумай - ведь воровать тебе придется женщин! Ты слышишь Конан?
Женщин!
     Голос этот принадлежал мужчин сидевшему на  скамье.  Без  посторонней
помощи человек этот вряд ли смог бы подняться - ноги его ниже  колен  были
изуродованы шрамами настолько, что казались чем-то чужеродным  телу.  Само
тело было широким, словно бочонок, руки  же  походили  на  корни  могучего
столетнего дуба. Лицо Мишрака было прикрыто черной кожаной маской,  из-под
которой выбивались пряди седых волос.
     Конан усмехнулся.
     - Прятать украденное - непросто, если же у товара вдобавок  ко  всему
прочему есть и ноги, то дело становится почти безнадежным. Неужели я похож
на идиота, ваша светлость?
     - В каком-то смысле  -  да.  Ты  глазеешь  по  сторонам  так,  словно
появился на свет минуту назад.
     - Тому есть объяснение, ваша светлость. Я поражен увиденным. Теперь я
понимаю,  как  вы,  имея  такое  количество  врагов,   столь   превосходно
справляетесь со своими обязанностями.
     - Это уже интересно. И каким же чудом мне это удается?
     - Чудеса здесь ни при чем. Вы не даете своим врагам возможности  быть
смелыми. Отвагу питает  надежда  -  надежда  на  жизнь  или  победу.  Лиши
человека надежд, и он обратится в труса.
     - Ты и о себе говоришь, киммериец?
     - На то у меня нет причин, Мишрак. Я вам не враг  и  портить  с  вами
отношения не собираюсь и впредь. Вы же вызвали меня  не  для  того,  чтобы
убить на месте, - будь это так, здесь не было бы ни ковров, ни женщин.
     - Тебе не откажешь в проницательности, варвар. Но не  спеши  называть
меня союзником - ты еще не знаешь, зачем ты понадобился мне.
     - Я с удовольствием выслушаю все, что угодно.
     - Удовольствие это будет непродолжительным, -  усмехнулся  Мишрак.  -
Если же ты откажешься от моего предложения, краткой будет и твоя жизнь.
     - Смерть всегда приходит слишком рано, - ответил Конан. -  Это  закон
нашего мира. Человеку не дано выбирать. -  Он  выразительно  посмотрел  на
Раину, отчего та вновь смутилась. - И откуда же придет ко мне смерть?
     - Ее жаждет правитель Хаума.
     Известие это нисколько не удивило Конана.
     -  Он,  похоже,  привык  печься  о  своем  сыночке,  хотя  тот  этого
совершенно не заслуживает. Когда мы шли сюда, на меня и  на  Раину  напали
его люди. Мы уложили всех, кроме одного, - этот подлец позорно бежал.
     Раина посмотрела на киммерийца с благодарностью,  чувствовалось,  что
она крайне признательна ему за то, что он не стал говорить о ее промахе.
     - Это еще цветочки. Самое страшное ждет тебя  впереди.  Спору  нет  -
воитель ты отменный, но одного этого мало. Кто будет охранять тебя,  когда
ты, к примеру, заснешь?
     Раина едва заметно вздрогнула. Конан удивленно  посмотрел  на  нее  и
пожал плечами.
     -  Я  могу  на  время  исчезнуть.  Вспыльчивость  редко  уживается  с
памятливостью, ваша светлость. Бывают,  конечно,  и  исключения  из  этого
правила, но, как видите, до сих пор мне удавалось  как-то  совладать  и  с
ними.
     - Если ты будешь отсутствовать слишком долго,  ты  нарушишь  присягу,
данную тобой царю. Разве ты способен на это?
     - Чтобы я из-за какого-то  Хаумы  нарушил  свое  слово?  Я  прошу  не
оскорблять меня так, ваша светлость!
     - Да, Конан, я не прав. Ты слишком глуп, чтобы бояться его.  Конечно,
Хаума прежде был куда сильнее, но и сейчас ты ему не соперник,  киммериец,
- поверь мне на слово.
     Кому-кому, а Конану об этом можно было и не говорить. Он знал о  том,
что прежней своей силой Хаума был обязан  Культу  Судьбы,  распространению
которого оный правитель всячески содействовал. Именно Конану суждено  было
расправиться с посвященными этого культа, что не могло не привести к  его,
культа, исчезновению. Произошло это два года назад. Теперь же...
     - Ну хорошо. Предположим, что вы правы. И что же вы можете предложить
мне взамен?
     - Если ты не просто оставишь Аграпур,  а  отправишься  выполнять  мое
задание, я изыщу способ настроить Хауму на иной лад. На выполнение задания
у тебя уйдет примерно месяц. К этому времени правитель  о  тебе  и  думать
забудет.
     - И что же это за задание?
     - Минуточку терпения. Я позабочусь не только о тебе, я стану защищать
и тех, кто останется в Аграпуре.  Ведь  ты  не  хочешь,  чтобы  со  старым
Мотилалом случилось что-нибудь неладное? А что ты скажешь, если лицо  Пилы
станет походить на мои ноги?
     Киммериец чертыхнулся про себя. И зачем только он  ввязался  тогда  в
драку? Неужели он не понимал того, что рано или поздно  Хаума  отомстит  и
ему, и его друзьям? Он-то себя защитит, но что будут делать женщины?
     - Мне бы этого не  хотелось  -  буркнул  Конан.  Заметив,  что  Раина
смотрит на него едва ли не с ненавистью, он горько усмехнулся. До чего  же
эти женщины ревнивы...
     - Если вы обещаете защитить их, я готов выслушать вас, -  добавил  он
и, не дожидаясь ответа, продолжил: - Вот о чем я  сейчас  подумал.  Хаума,
судя по всему, занимает вас и  сам  по  себе.  Неужто  ему  есть  дело  до
каких-то там девок? Нет, я думаю, у него есть дела и поважнее...
     В комнате установилась гробовая тишина.  Конан  услышал,  как  где-то
рядом взвели арбалет, и рассмеялся:
     - Посоветуйте своему стрелку заряжать арбалет загодя.
     Женщина в белом платье улыбнулась и, томно вздохнув, изрекла:
     - Мишрак, я же тебя предупреждала. Слушая вчерашний рассказ Раины,  я
рассматривала  ауру  этого  человека.  Так  просто   его   не   проведешь.
Единственный способ направить его в нужную сторону - воззвать к его чести.
В противном случае у тебя ничего не выйдет.
     Из-под кожаной маски послышалось гневное сопение. Гнев  Мишрака  явно
был направлен не только на киммерийца. Раина, прижав лицо к  колонне,  еле
сдерживала себя от смеха.
     - Ничего более  похвального  в  свой  адрес  мне  еще  не  доводилось
слышать, госпожа, - обратился к незнакомке Конан. - Вас зовут Илльяна,  не
так ли?
     - Ты не ошибся, варвар.
     Женщина эта, скорее всего, тоже была северянкой, пусть  волосы  ее  и
имели золотисто-каштановый цвет. Она была одета в белое  шелковое  платье,
отороченное  узкой  шафрановой  лентой.  Широкое  это  платье   совершенно
скрывало ее тело, однако можно было с уверенностью  сказать,  что  сложена
Илльяна прекрасно. Глядя на ее лицо, можно было  понять,  что  ей  уже  за
тридцать.
     Илльяна посмотрела в глаза киммерийцу и,  улыбнувшись,  обратилась  к
нему:
     - С позволения Мишрака я расскажу тебе о том, в чем же будет состоять
твое задание. Но прежде позволь мне поблагодарить тебя за  спасение  Раины
от позора и смерти. Она пришла ко мне прислугой, но уже через пару лет  мы
стали духовными сестрами.
     Конан нахмурился. "Духовная близость"  и  "аура"  были  понятиями  из
чуждого ему лексикона жрецов и магов. Кем же была Илльяна?
     - Я хочу, чтобы ты помог мне разыскать один из Каменьев  Курага.  Эти
магические предметы пришли в наш  мир  из  древней  Атлантиды.  Камень,  о
котором идет речь, украшает собою браслет ванирской работы...
     Она стала рассказывать историю Камней Курага со времени появления  их
в мире - историю долгую и страшную, ибо Камни эти  и  сами  по  себе  были
страшны настолько, что к помощи их отваживались прибегать редкие маги.
     - Но зачем они вам? - изумился Конан.
     - Даже взятые каждый в отдельности, Камни эти обладают великою силой.
Если же соединить их, мощь того, кто станет их обладателем, будет воистину
безграничной.
     Конан старался не пропустить ни слова, понимая, что все это говорится
ему не случайно.
     Илльяна стала рассказывать о том, как магические каменья попали к  ее
господину Эремиусу, решившему завладеть с их помощью миром.  Именно  тогда
она и бежала от него,  прихватив  с  собою  один  из  Камней.  Сказания  о
демонах, поселившихся  в  Ильбарских,  горах,  появились  не  случайно,  -
сказала она напоследок. - Мастер Эремиус живет теперь именно там.
     - Люди боятся Эремиуса, сила же его растет день ото дня. Он ищет себе
помощников, и лучших союзников, чем Хаума  и  ему  подобные,  Эремиусу  не
найти. Достаточно ему будет продемонстрировать свое могущество, и они  тут
же примут его сторону, ибо сила в нашем мире означает власть. Ни  один  из
этих глупцов не понимает того, что стальные оковы - ничто  в  сравнении  с
оковами магии...
     "...Оковами магии..." - повторил про себя киммериец,  погрузившись  в
тягостные раздумья. Мишрак хочет, чтобы он, капитан Конан,  тайно  покинул
Аграпур и стал телохранителем волшебницы, решившейся на крайне рискованное
и, похоже, не очень-то чистое дельце. Конан был не настолько  глуп,  чтобы
поверить в то, что Илльяна была до  конца  искренней,  -  об  истинных  ее
намерениях он мог только гадать.
     Дело это его особенно не привлекало, но отказаться от него он тоже не
мог, - от этого могли пострадать и Пила, и Заря, и юная Фебия...
     И зачем только боги создали женщин! Как искусно расставляют они  свои
силки, как умело они пленяют мужчин, принимающих  это  бремя  едва  ли  не
радостно...
     - Клянусь Хануманом! - проворчал Конан. - Если вы прикажете  принести
вина для меня и для Раины, я соглашусь прогуляться и на Луну!
     Две телохранительницы Мишрака, не дожидаясь приказа своего господина,
исчезли в соседней комнате. Скрестив ноги, Конан уселся на ковер и  извлек
свой меч из ножен. Хорошо бы заточить его  вновь,  подумал  он,  с  тоской
разглядывая покрытое многочисленными зазубринами притупившееся лезвие. Все
в комнате смотрели теперь только на него. Он хохотнул.
     - Кажется, я начинаю что-то понимать! Вы хотите, чтобы я отправился в
Ильбарские горы в компании этих милых  дам,  с  тем  чтобы  разыскать  там
вконец обезумевшего колдуна и похитить у него некий таинственный кристалл,
охраняемый демонами.  Хорошенькое  дельце!  Выходит,  мне  опять  придется
сражаться с магами!
     Мишрак рассмеялся:
     - Конан, как жалу что ты служишь не мне! Тебе еще  ничего  толком  не
сказали, а ты уже все понял! Переходи ко мне!
     - Скорее я дам себя кастрировать!
     - Одно другому не мешает. Если ты станешь евнухом,  я  пошлю  тебя  в
прекрасную Вендию! Ты только представь, как ты тогда заживешь!
     Раина фыркнула и, обняв киммерийца, рассмеялась, -  смеялась  же  она
так, что слезы потекли из ее прекрасных глаз.
     Стражницы внесли в  комнату  огромную  бутыль  с  вином  и  несколько
бокалов. Когда вино было разлито по кубкам, Мишрак испытующе посмотрел  на
киммерийца и тихо спросил:
     - Ну и что же ты ответишь мне, Конан?
     - План ваш мне не нравится. Я не люблю ни волшебников, ни  волшебниц.
Но я не настолько глуп, чтобы ответить вам отказом, -  тут  уж  никуда  не
денешься. Придется мне немного потерпеть.
     Раина вновь обняла Конана. Судя по выражению лица ее  госпожи,  можно
было с уверенностью сказать, что Илльяна с радостью поменялась  бы  с  ней
местами. Из-под черной маски вновь раздался хриплый смех.



                                    4

     - Таких жеребцов вы еще не видели! - быстро заговорил торговец. -  Вы
только посмотрите на его ноги. А грудь? Вам когда-нибудь доводилось видеть
такую грудь? А его благородная...
     - Не страдает ли твой конь одышкой? - перебила торговца Раина.
     - Он; конечно, не жеребенок, нет, он куда выносливее.  Сильное  умное
животное, которое смогло бы нести на себе вас обоих, хотя на  карликов  вы
не очень-то походите. В лошадях я разбираюсь куда лучше  чем  в  людях,  и
потому вы можете поверить мне на слово...
     Уже не слушая торговца, Раина стала  разглядывать  жеребца.  Животное
скосило на нее глаза и, тряхнув головой, тихонько заржало.
     - Это действительно не жеребенок, - сказала Раина. - Ему бы только на
солнышке греться.
     - Да как у вас язык поворачивается! - возмутился торговец. - Он еще и
вас переживет.
     - Все может быть! Но он не стоит и половины тех денег, которые ты  за
него запросил.
     - Госпожа, вы оскорбите и  меня  и  моего  коня.  Если  я  отдам  его
задешево, он тут же почувствует это. Видит Митра, это так.
     - Я и не знал, что  обед  для  грифов  стоит  теперь  так  дорого,  -
вмешался в разговор Конан. - Митру же на твоем месте я бы не поминал.
     Киммериец никак не мог понять, почему  Раина  остановила  свой  выбор
именно на этом жеребце, преклонный возраст  которого  тут  же  бросался  в
глаза. Впрочем, в сами торги вмешиваться он не хотел.
     Раина и торговец никак не могли сойтись  в  цене.  Конану  неожиданно
вспомнилась игра, виденная им в Иранистане: всадники длинными  деревянными
колотушками гоняли по полю голову теленка (поговаривали,  что  порой  игра
ведется головой убитого врага).
     Торговец поднял руки и закивал головой, при  этом  он  выглядел  так,
словно с минуты на минуту покончит с собой.
     - Когда вы увидите, как я  прошу  подаяние  на  Главной  Площади,  вы
вспомните о том, как несправедливо вы  обошлись  со  мной.  Вы  ничего  не
смыслите в конях, но почему же страдать от этого должен я? На вашем  месте
я бы чуточку добавил.
     Раина облизнула высохшие губы.
     - Клянусь Четырьмя Ключами! Я и на площади не дам тебе ни гроша!  Для
того чтобы расплатиться с тобой, мне пришлось бы торговать собой!
     Торговец ухмыльнулся:
     - На уличных девок вы ничуть  не  походите,  госпожа,  к  тому  же  и
законов их вы не знаете. Лучше обратитесь прямо ко мне - я  отведу  вас  к
себе, и тогда...
     - А жены своей ты не боишься, приятель? - нахмурился Конан.  -  Шутки
шутками, но на твоем месте я бы лучше помолчал. Оставь  свои  остроты  при
себе.
     - Это все, что у меня есть, -  печально  вздохнул  торговец.  -  Одна
уздечка стоит больше того, что вы мне предлагаете.
     Конан пожал плечами. Торги эти были совершенно бессмысленными: Мишрак
дал им столько денег, что они могли покупать каких угодно  коней,  сколько
бы те ни стоили. Подобная  щедрость  нисколько  не  удивила  киммерийца  -
грозный Мишрак хотел, чтобы он поскорее покинул город. Больше всего Конана
расстраивало то, что друзья могут счесть его  трусом,  бежавшим  от  гнева
властителя Хаумы. Но что он мог поделать?


     Под причитания торговца Конан и Раина вывели жеребца со  двора.  Едва
они оказались на улице, северянка, взявшись за гриву коня, запрыгнула  ему
на спину.
     - Что-то я тебя  не  пойму,  -  проворчал  Конан.  -  Неужели  ты  не
понимаешь, что в горах эта кляча и недели не протянет?
     - Я это знаю, Конан, - спокойно ответила Раина.
     - Тогда зачем тебе нужен этот конь?
     - Путь до гор неблизкий, горские же лошадки быстро скакать не  могут,
верно? Этот же конь, пусть он и стар, в скорости не уступит и молодым.  Ты
только посмотри на него - это же настоящий иранистанский  скакун!  И  еще.
Если мы купим лошадок  у  горцев,  враги  наши  тут  же  поймут,  куда  мы
собрались. Ты забываешь о том, что неприятель может следить за нами.
     - Я это знаю. Взять хотя бы вон того торговца фруктами, -  ты  только
сразу не оглядывайся, - вчера он был одет в  платье  красильщика  и  целый
день ходил за нами.
     - Почему же ты не сказал мне об этом раньше?
     - Кром! Неужели ты сама этого не заметила?
     Раина покраснела.
     - Может быть, ты скрываешь от меня не только это?
     Конан засмеялся.
     - Зачем? Просто я знаю Аграпур и его нравы куда лучше, чем ты.  Разве
мы не союзники, Раина?
     - Я очень благодарна тебе, Конан.
     - И в чем же твоя благодарность состоит?
     Раина потупила глаза, но тут же улыбнулась:
     - Разве тебе мало того, что я сказала? Что до Аграпура, то я знаю его
только со слов Мишрака, хотя учитель этот мне не очень-то нравится.
     - Будем считать, что отныне твоим учителем становлюсь я.
     Опершись на плечо  киммерийца,  Раина  спрыгнула  с  коня.  По-мужски
сильная рука ее коснулась его плеча едва ли не с нежностью.
     Какое-то время они шли молча. На ходу Конан утолил жажду,  достав  из
дорожной сумы флягу с водой. Отерев губы рукавом, он сплюнул и сказал:
     - Сдается мне, Мишрак хочет использовать нас  как  приманку.  Как  ты
считаешь?
     - Так оно и есть - ответила Раина. - Он  знает  о  том,  что  Илльяна
ненавидит Эремиуса. Моя госпожа  хочет  не  просто  лишить  его  Сокровища
Курага - она хочет и отомстить ему. Знал бы ты, как она настрадалась!
     Конан понял, что ничего  более  внятного  он  не  услышит,  и  потому
заговорил вновь:
     - Неужто твоя госпожа собирается путешествовать пешком, мы ведь не на
прогулку собрались?
     - В искусстве верховой езды моей госпоже  нет  равных!  Кто  скверный
наездник, так это я: Боссония - страна гор и болот, и кони там редкость.
     Конан кивнул, довольный тем, что он с первого взгляда узнал  в  Раине
горянку.
     Голос его спутницы окреп:
     - Отец Илльяны владел обширными землями, и коней у него было  больше,
чем у царя!
     Конан приготовился было выслушать долгий рассказ, но  Раина  внезапно
замолчала и отвернулась в сторону.
     Киммериец решил перевести разговор на иную тому:
     - А ты не боишься того, что, попав в одни  руки,  Камни  станут  куда
опаснее? Может быту не стоит их трогать?
     Раина вспыхнула:
     - Илльяне я верю, как себе!
     - Ей-то я тоже верю, - сказал Конан  не  слишком-то  уверенно  (жизнь
приучила его относиться к магам с подозрением). - Я говорю  о  колдунах  и
самых обычных воришках. Впрочем, это  уже  не  наше  дело,  пусть  с  ними
разбирается Мишрак.


     - Тссс! Ранис! - прошептал Якуб.
     - Тамур! - Страж назвал Якуба тем именем, под  которым  его  знали  в
Аграпуре.
     - Тише, тише! Ты здесь один?
     Ранис пожал плечами:
     - Нас здесь двое. Поодиночке в это время суток не ходят.
     - Ты прав. - Якуб  исподлобья  посмотрел  на  спутника  Рани.  Особой
опасности тот для него не представлял.
     - Скажи мне, Ранис, что привело тебя сюда? О  том,  что  ты  потерпел
неудачу, я уже знаю.
     Ранис не сумел скрыть своего изумления, однако у него хватило ума  не
спрашивать горца о том, откуда же он знает о поединке в Квартале Шорников,
- ведь Тамур мог услышать об этом не только от людей Хаумы.
     - Я этого так не оставлю - это дело чести.
     Якуб ничего  не  стал  говорить  о  чести  того,  кто,  бросив  своих
истекающих кровью товарищей, спасается бегством. Вместо этого он улыбнулся
своей очаровательной улыбкой и тихо прошептал:
     - Я всегда знал, что ты человек благородный. Но скажи мне - как же ты
хочешь совладать с киммерийцем? Люди говорят, что встреча с  ним  означает
верную смерть!
     - Они говорят так неспроста. Я  видел  его  в  бою  уже  дважды.  Но,
клянусь богами, этот варвар - такой же человек, как и мы  с  тобой;  стало
быть, справиться можно и с ним! Ты только подумай - он уже дважды оскорбил
и меня, и моего господина!
     "Вон оно как выходит, - подумал Якуб, - он не считает зазорным бежать
с поля боя, сам же оскорбляется на каждом шагу". Он взмахнул своим посохом
и с одного удара перешиб шею соратнику  Раниса.  Возвратным  движением  он
хотел подсечь самого Раниса, но тот, успев  подпрыгнуть,  отскочил  влево.
Якуб подставил посох под удар меча и, не дав сопернику опомниться, опустил
окованный железом наконечник ему на череп.  Ранис  зашатался,  отступил  к
стене и медленно осел наземь.
     Присев на корточки, Якуб прикрыл веки поверженным врагам и вложил  им
в руки оружие, оказав им тем самым последнюю честь. Был у него  на  это  и
иной резон: теперь все выглядело так,  будто  воины  убили  друг  друга  в
пьяной драке.
     Вне всяких сомнений, случай этот привлечет  внимание  Мишрака.  Но  к
тому времени,  когда  трупы  будут  доставлены  к  нему,  они  уже  начнут
разлагаться, и понять что-либо по их виду будет уже невозможно. Сам же  он
задерживаться в Аграпуре не собирался. В горах  его  будут  встречать  как
героя.
     - Что делать, вы теперь знаете, - сказал Конан. - Вопрос у вас  может
быть только один: когда и где я буду с вами расплачиваться.
     Все четверо мужчин улыбнулись. Старший  покачал  головой  и  смущенно
сказал:
     - Это нас особенно не беспокоит. Ты лучше ответь мне на такой вопрос:
должны ли мы убивать тех, что позарятся на твое имущество?
     - Господин, которому я сейчас служу,  предпочитает  живых  свидетелей
мертвым. Мертвому язык развязать непросто...
     - Ну, тогда все понятно, - с  облегчением  вздохнув,  сказал  тот  же
мужчина. - Мертвому язык не развяжешь  живого  же  человека  всегда  можно
превратить в мертвеца. Как ты думаешь, твой господин  поручит  нам  и  эту
работу?
     - Чего не знаю, того не знаю. Я постараюсь рассказать ему  обо  всем,
решать же все равно придется ему. Еще вопросы будут?
     - Городская пища не по нам, - заговорил молодой. - Мы ведь не женщины
и не дети.
     - Придется потерпеть. Если же эти припасы закончатся, я позабочусь  о
том, чтобы вам  привезли  что-нибудь  поосновательнее.  Клянусь  тем,  что
ведомо душе моей, но недоступно устам!
     Мужчины поклонились Конану, и он,  подхватив  крайне  заинтригованную
спутницу под руку, вышел из стойла. Когда они оказались на  площади  перед
гостиницей, Раина с интересом посмотрела на киммерийца.
     - Если не ошибаюсь, это были гирканцы?
     - Ну и что из этого?
     - А то, что не пройдет и дня, как они растащат все наши вещи.
     - Ты ошибаешься, Раина. С этим племенем меня  связывают  особые  узы:
некогда мы сражались на одной стороне.
     - Говорят, что гирканцы никогда не предают своих друзей. Это правда?
     - Да, это так.
     Дальнейших расспросов не последовало, и Конан вздохнул с облегчением.
Борьба с Культом Судьбы, в которой ему помогало  гирканское  племя,  давно
закончилась, но рассказывать о ней прислужнице Мишрака, пусть она  и  была
на удивление мила, ему не хотелось.
     Раина пересекла площадь и, гордо выпрямив спину, вошла  в  гостиницу.
Поднимаясь вслед за ней  по  лестнице,  Конан  услышал  звон  монет  в  ее
кошельке.
     - Сколько у тебя денег осталось? - спросил он. Услышав  ответ  Раины,
он покачал головой и пробормотал: - Совсем немного. Боюсь, коней  в  горах
нам уже не купить.
     - Мишрак говорит, что мы сможем найти их на заставах.
     - Ты хочешь сказать, что его люди есть и там! Впрочем,  для  нас  это
дела не меняет. Заставы  лучше  обходить  стороной.  Если  там  есть  люди
Мишрака, то почему там не может быть людей Хаумы?
     - Конан, ты меня поражаешь.
     - Просто я не хочу умирать  до  срока,  Раина.  Кстати  говоря,  будь
Мишрак пощедрее, нам не пришлось бы рисковать жизнью.  Можешь  сказать  об
этом и своей госпоже.
     Они стояли у дверей в комнату  Илльяны.  Золота  Мишрака  хватило  не
только на то, чтобы купить  коней  и  сбрую,  но  и  на  то,  чтобы  снять
отдельные комнаты в одной из лучших гостиниц Аграпура Вне всяких сомнений,
враг знал, что они находятся  здесь,  но  для  того,  чтобы  проникнуть  в
гостиницу, ему пришлось бы преодолеть сопротивление стражей, денно и нощно
несших службу у входа, что придало бы делу ненужную огласку. Да и  к  чему
нападать на зверя в его логове, если ты знаешь, что в  скором  времени  он
покинет его?
     - Доброй ночи,  Раина,  -  сказал  Конан,  глядя,  как  спутница  его
открывает свою дверь. Его вновь бросило в жар. Раина, словно  почувствовав
это, взяла его за руку и повлекла за собой.
     - Ты пожелал мне доброй ночи, Конан. Не так ли?



                                    5

     - Во имя Митры, войди! - сказал Иврам.
     Жрец распахнул перед Борой дверь и вслед за ним вошел  в  комнату.  В
центре ее стояла  сложенная  из  кирпича  печь.  Бора  почувствовал  запах
свежевыпеченного хлеба и мясной похлебки, напомнивший ему о том, что он не
ел с самого утра.
     Вокруг печи были разложены черные овечьи шкуры и неброские, мастерски
сработанные ковры. Еще несколько  ковров  висело  над  резным  шкафом,  на
котором стояла небольшая фигурка Митры.
     Из внутренних покоев  доносились  нежные  звуки  флейты.  Это  играла
Мариам,  "племянница"  жреца,  совершавшая  вечернюю  службу.  Называя  ее
"племянницей", обитатели Горячего Ключа не  могли  удержаться  от  улыбки.
Игре на флейте Мариам, скорее всего, выучилась в тавернах Аграпура.
     - Сядь, сын Рафи, - сказал Иврам. Он хлопнул в ладоши, и  флейта  тут
же замолкла. - Мариам, у нас гость.
     Женщина, появившаяся из второй комнаты, была вдвое  моложе  жреца.  В
руках она несла медный поднос, накрытый  льняным  полотенцем,  на  котором
лежали медовые булочки и нарезанная тонкими ломтиками  копченая  баранина.
Мариам поставила поднос перед Борой. Кожа ее была смуглой и нежной...
     - Может быть, ты хочешь вина?
     Ее низкий голос был исполнен меда. Бора почувствовал, что еще минута,
и он забудет о том, зачем пришел в этот  дом,  и,  кашлянув,  обратился  к
хозяину:
     - Простите меня за дерзость, но прежде я хочу посоветоваться с вами -
именно за этим я к вам и шел.
     - Уши и сердце мое открыты для тебя, - торжественно произнес Иврам. В
его устах  эта  ритуальная  фраза  казалась  чем-то  естественным.  Селяне
прощали ему и обжорство, и "племянницу" именно за то, что он умел  слушать
их, как никто другой. Советы он давал не часто, но людям становилось легче
уже потому, что они могли раскрыть перед ним свою душу.
     - Мне ведома тайна горных демонов, - сказал Бора. - Но я  боюсь,  что
люди не поверят моему рассказу. Я  уже  пробовал  говорить  с  ними.  Одни
считают меня вралем,  другие  -  безумцем.  Нашлись  и  такие,  что  стали
обвинять меня в намеренном запугивании нашего люда.  Они  рассуждают  так:
чем больше они будут знать об этой пагубе, тем скорее она посетит их дом.
     - Глупцы! - засмеялся Иврам. - Они не могут простить тебе  того,  что
ты - мальчишка - опередил их, взрослых мужчин.
     - Так, значит, вы мне верите?
     - Нечто действительно поселилось  в  наших  горах.  Нечто  грязное  и
страшное. Любые сведения об этом,  сколь  бы  странными  они  ни  казались
пойдут нам на пользу, - ответил жрец, взяв с подноса очередную булочку.
     Поднос опустел уже наполовину.
     - Мариам, - сказал Бора, - теперь я не откажусь и от вина.
     - Вот и прекрасно, - ответила та, широко улыбнувшись. От улыбки  этой
у мальчика закружилась голова, словно он уже был пьян.
     "Наконец-то  мне  повезло,  -  подумал  Бора,  -  наконец-то  нашелся
человек, который мне верит, и не просто человек, но сам жрец".
     Запасы вина в доме Иврама никогда не иссякали - его хватало и на  то,
чтобы утолить жажду хозяина, и на то, чтобы напоить гостей допьяна. К тому
времени,  когда  Бора  опорожнил  второй  кубок,   недавние   страхи   его
улетучились совершенно.  Мариам  смотрела  на  него  с  восторгом,  широко
раскрыв свои прекрасные глаза, отчего мальчику становилось  как-то  не  по
себе.
     - Если рассказ твой правдив хотя бы наполовину, значит, мы имеем дело
с куда более страшным противником, чем я предполагал прежде, мой  мальчик.
Я хорошо понимаю тех людей, которые не хотели  слушать  тебя.  Кстати,  ты
говорил об этом только с деревенскими?
     - Да, то есть нет. Один из этих  людей  пришлый.  После  того  как  я
рассказал ему о демонах, он отправился  в  Аграпур...  -  Язык  Боры  стал
заплетаться. Но мешало  ему  не  только  это  -  он  не  хотел,  чтобы  об
отношениях его сестры Карайи и Якуба знали в деревне.
     - Я полагаю, ты говоришь о пастухе Якубе, не так ли? -  тихо  спросил
Иврам. Мальчик молча кивнул головой, не поднимая глаз от пола.
     - Ты не доверяешь ему?
     Бора отрицательно покачал головой.
     - Ты ошибаешься, мой мальчик. Тебе мог поверить только он,  и  только
он может хоть как-то помочь тебе. Твоего отца арестовали люди  Мугра-Хана,
Якуб же с подобным сбродом не водится. Нельзя сказать, что его аграпурские
товарищи - люди благородные, но вот в честности и порядочности отказать им
нельзя. Якуб - единственная твоя надежда.
     - Не моя, а наша! - едва не закричал Бора. Вино, выпитое им на пустой
желудок, ударило ему в  голову  по-настоящему.  Вспомнив  о  том,  что  он
находится в доме жреца, мальчик зачем-то  обернулся  на  фигурку  Митры  и
прошептал: - Прошу прощения.
     - Ты ни в чем не виноват. Боги помогают лишь тому, кто помогает  себе
сам. Что до Якуба, то он...
     - Иврам! Скорее! На юге зажглись дьявольские огни!
     Голос Мариам дрожал. Она стояла перед открытой дверью, вглядываясь  в
ночь. Бора подошел к ней и увидел, что склоны  Повелителя  Ветров  озарены
зловещим изумрудным светом, яркостью своей сравнимым со светом луны.
     Иврам обнял Мариам и что-то прошептал ей на ухо. Тут же успокоившись,
она положила голову ему на плечо и вздохнула. Взгляд жреца  был  устремлен
куда-то вдаль - казалось, он взирал на то, что происходит  совсем  в  иных
мирах, лежащих по ту сторону мира земного.
     Голос  его  звучал  не  менее  странно.  Когда  он  заговорил,   Бора
почувствовал, как по спине его поползли мурашки.
     - Это свет роковой, Бора. Мы должны подготовиться ко встрече с ним.
     - Но не могу же я поднять народ!
     - Не можешь или не хочешь?
     - Посмотрите на меня - я же еще мальчишка!
     - Ты ошибаешься, Бора. Мужчиной человека  делают  не  прожитые  годы.
Говори с людьми так же, как сегодня ты говорил со мной, и  они  пойдут  за
тобой.
     Бору неожиданно посетила достаточно странная мысль. Интересно,  дадут
ли ему еще вина?


     Эремиус простер руки к ночному небу, и  звезды  затмились  изумрудным
сияньем. Он смотрел  вверх,  словно  зачарованный.  Если  такую  силу  ему
даровал один Камень, то что же будет, когда он завладеет  всем  Сокровищем
Курага?
     Этой ночью он сделает важный шаг, который будет иметь  далеко  идущие
последствия - этой ночью Трансформы покинут горы  и  отправятся  в  разные
концы Туранского царства.
     На небесах загремел гром, отразившийся эхом от горных склонов.  Земля
под ногами Мастера Эремиуса задрожала.
     Он набрал в легкие побольше воздуха  и  с  явным  сожалением  усмирил
вышедшие было из-под его контроля силы. Когда-нибудь он обратит эти горы в
пыль и тем докажет  миру  свое  могущество!  Когда-нибудь,  но  только  не
сегодня.
     - Мастер! Мастер! Послушайте меня! - это говорил капитан охраны.
     - Замолчи! - Эремиус поднял руку в предупредительном жесте.
     - Мастер! Люди боятся! Если им придется идти за Трансформами...
     - Боятся? Боятся? - Эремиус схватил в руки  посох  и  занес  его  над
головой капитана, грозя обратить того в горсть пепла. Тяжело вздохнув,  он
вновь обуздал вышедшую на свободу силу. Безмозглые людишки пока были нужны
ему - без них он не смог бы найти второй Камень Курага. Без него,  Мастера
Эремиуса, Трансформы не могли сделать и шага. Когда спал он, спали и  они.
В это время охранять его должны были именно люди.
     Если он завладеет и вторым Камнем Курага, он сможет  властвовать  над
людьми, не лишая их разума. Пока же  в  его  подчинении  были  единственно
полудурки и недоумки.
     Эремиус вновь вспомнил об Илльяне. Его посох заплясал в воздух  рисуя
образ  нагой  волшебницы.  Перед  ним  возникла  прежняя   юная   Илльяна,
смотревшая прямо перед собой немигающими глазами.
     Посох дрогнул. Фантом закрыл глаза и слегка приоткрыл рот.  Руки  его
обратились в звериные лапы, заканчивавшиеся длинными острыми когтями,  что
тут же задвигались в поисках жертвы.
     Эремиус давал команду за командой, чувствуя  странное  удовлетворение
от того, что собственное его творенье послушно ему во всем.
     Капитан облизнул пересохшие губы и попятился назад.  Лицо  его  стала
заливать смертельная бледность. Наконец он охнул, закатил глаза и, потеряв
сознание, рухнул на землю. Эремиус усмехнулся и, коснувшись посохом головы
капитана, вернул его  к  жизни.  Тот  стал  на  колоны,  посмотрел  окрест
совершенно обезумевшим взором и поцеловал землю у ног Эремиуса.
     Мастер решил, что слуга надолго  усвоит  полученный  урок,  и  жестом
приказал ему подняться на ноги.
     - Отправь своих людей к выходу из долины,  -  сказал  Эремиус.  -  Вы
должны охранять ее до той поры, пока ее не покинет  последняя  Трансформа.
Люди и лошади пойдут сразу вслед за ними.
     Люди -  не  Трансформы.  Помимо  прочего,  они  требуют  и  пищи.  До
ближайших деревень идти было не близко,  и  потому  без  вьючных  животных
человечьему воинству было не обойтись; Эремиусу пришлось позаботиться и  о
том, чтобы лошади утратили свой  запах,  в  противном  случае  их  тут  же
сожрали бы Трансформы.
     -  Слушаюсь  и  повинуюсь,  -  низко  поклонившись,  сказал  капитан.
Недавний испуг, казалось, только придал  ему  решительности:  в  следующее
мгновенье капитана уже и след простыл -  он  носился  по  долине,  собирая
людей и отдавая приказы. Эремиус сокрушенно покачал головой. Неужели в его
войске никогда не будет настоящих воинов, таких, как  капитан  Хаджар  или
его сын Якуб?
     Эремиус поднял глаза к небу - на востоке оно уже начинало сереть.
     -  Да  будет  так!  -  мысленно  произнес  он.  Только  глупец  может
отказаться от такой власти, которая сможет даровать ему власть Над миром.
     Эремиус сосредоточился и мысленно обратился к своим страшным слугам.
     Я, ГОСПОДИН ВАШ, ПРИКАЗЫВАЮ ВАМ ПОКИНУТЬ ДОЛИНУ.  МЫ  ОТПРАВЛЯЕМСЯ  В
ПОХОД.
     Колонна Трансформ направилась к выходу из долины. Запах  падали  стал
казаться едва ли не осязаемым. Эремиус скривился и пробормотал заклинанье,
очистившее вокруг него воздух и напитавшее его ароматом духов Илльяны.
     Трансформы шли мимо него нестройной колонной,  спотыкаясь  на  каждом
шагу, - видно было, что они с трудом владеют своими телами. Вели они  себя
именно так, как было задумано  их  господином:  приближаясь  к  нему,  они
теряли контроль над собственным телом, удаляясь от него - сполна  обретали
все свои силы, позволявшие им обгонять самых быстрых коней  и  бороться  с
любым неприятелем.
     Чешуйчатые тела Трансформ светились изумрудным светом. У некоторых из
этих полулюдей-полуящеров  были  дубины,  другие  же  не  имели  при  себе
никакого оружия. Характер  у  Трансформ  был  разным,  одни  считали  себя
достаточно   сильными   для   того,   чтобы   обходиться    без    оружия,
другие-понимали, что оно им в любом случае не помешает. Вскоре  Трансформы
уже скрылись в ночи. Эремиус произнес заклинание, налагавшее  на  них  узы
его воли, и облегченно вздохнул.
     Теперь дела должны были пойти быстрее. Если  бы  у  него  и  появился
серьезный противник, он в два счета доказал бы ему, что с ним, Обладателем
Камня Курага, лучше не связываться. Впрочем, противник вряд ли пережил  бы
и первый преподанный ему урок.



                                    6

     На востоке сплошной стеной вставала громада  Ильбарских  гор.  Где-то
там брала начало река Шаймак, превращавшаяся из звонкого ручейка в ревущий
грозный поток по мере того, как в нее впадали все новые и новые ручейки  и
речушки. На Туранской равнине Шаймак разливался широкой полноводной рекой,
сливавшейся с не  менее  полноводным  Ильбаром,  прежде  чем  исчезнуть  в
безбрежности моря Вилайет. О том, чтобы перейти  Шаймак  вброд,  не  могло
идти и речи, - единственным средством переправы здесь были плоты и лодки.
     Паромщик  дал  сигнал  к  отправлению,  затрубив  в   огромный   рог,
вырезанный из  слоновой  кости.  Трижды  хриплые  трубные  звуки  оглашали
окрестные земли; трижды кони начинали храпеть и прядать ушами.
     Раина спешилась, чтобы хоть немного успокоить животных.  Конан  стоял
рядом со своим жеребцом, не обращая на него ни малейшего внимания, Илльяна
же, так и не покидая седла, думала о чем-то, ведомом лишь  ей  одной.  Она
была  настолько  погружена  в  свои  думы,  что  со  стороны   производила
впечатление ненормальной.
     Как и обещала Раина, Илльяна оказалась прекрасной наездницей. Она  не
утруждала себя ни разговорами, ни какими-то занятиями, но этому  киммериец
был только рад, - волшебница вела себя так, что  о  присутствии  ее  можно
было и забыть. Конан же, при  всем  своем  расположении  к  слабому  полу,
терпеть не мог людей, связавших свою жизнь с магией.
     Илльяна одевалась так,  что  вообразить  ее  женщиной,  и  тем  более
красавицей, было  решительно  невозможно.  Некие  мистические  соображения
заставили ее принять обет безбрачия, который  свято  соблюдался  ею.  Лишь
узнав об этом, Конан наконец-таки понял, зачем она взяла себе  в  спутницы
женщину. Раина надежно охраняла свою госпожу от  посягательств  мужчин  (в
данном случае самого Конана). После ночи, проведенной с  нею,  об  Илльяне
Конан даже не вспоминал, и это, несомненно, входило в намерения северянки.
     Паром отчалил от дальнего берега, находившегося в трехстах  шагах  от
них. Он представлял собой широкий плот, в центре которого  стояли  люди  и
скот, а по бокам - рабы, приводившие плот в движение.
     Прибытия парома дожидались не только Конан и его  спутницы.  Рядом  с
ними  стояли  селяне,  изнывавшие  под  тяжестью  многочисленных   корзин,
лоточник со своим старым мулом и юным слугой, а также шестеро  солдат  под
началом  бравого  сержанта.  Глядя  на  селян,  становилось  понятно,  что
расплатиться за переправу они не смогут. Судя по  всему,  все  надежды  их
были связаны с содержимым корзин.
     Паром подошел к берегу, и Конан тут же запрыгнул на причал.
     - Попрошу не отставать - обратился он к своим спутницам. - Иначе  нам
придется плыть последними..
     Раина помогла своей госпоже спешиться и  по  широким  доскам  сходней
завела на плот пятерку жеребцов, из которых три были  под  седлами.  Конан
стоял возле сходней, следя за тем, чтобы северянке никто не помешал.
     Илльяна села под навес, Конан  же  и  Раина  так  и  остались  стоять
посреди плота.  Солдаты  и  лоточник  поглядывали  на  северянку  с  явным
интересом.
     Конан и его спутницы выдавали себя за вдову недавно  умершего  купца,
ее младшую сестру и капитана, командовавшего охраной каравана. Легенда эта
выглядела достаточно нелепо, и потому какие-то дорожные знакомства в любую
минуту  могли  обернуться  для  них  крупными  неприятностями.   Киммериец
надеялся на то, что люди,  стоявшие  на  причале,  будут  ждать  следующей
поездки. Однако надеждам его не суждено  было  сбыться:  вначале  на  плот
взошли нагруженные корзинами селяне, за ними последовали  лоточник  и  его
слуга, и, наконец, к сходням направились солдаты, ведшие под  уздцы  своих
коней. Хозяин парома побледнел и громко запротестовал:
     - Нет, нет! Вам придется немного потерпеть!  Плот  такой  тяжести  не
выдержит!
     - Мои ребята отступать не привыкли, - проревел  сержант  в  ответ  и,
повернувшись к солдатам, скомандовал: - На плот, мальчики!
     Конан встал на сходни и испытующе посмотрел на сержанта, стоявшего на
краю доски. Тот был немного пониже киммерийца, однако шириною  своих  плеч
нисколько не уступал ему.
     - Сержант, паромщик дело говорит.
     - Вот и прекрасно. Ты можешь сойти и прогуляться по бережку.  Дамочек
своих можешь оставить с нами - мы за ними присмотрим. Правда, ребята?
     Солдаты ответили ему дружным ревом. Конан вздохнул и развел руками.
     - Слушай, сержант, ты умеешь плавать?
     - Что-что?
     - Я хочу научить тебя плавать. Ты ведь и  сам  понимаешь  -  на  реке
всякое может случиться...
     Побагровевший от гнева вояка грозно засопел, и в ту же  минуту  Конан
изо всех сил ударил ногой по сходням, так, что  сержант  закачался  и,  не
удержавшись на скользкой доске, полетел головой вниз в воду. Конан схватил
сержанта за лодыжки и,  извлекши  его  из  воды,  стал  ждать,  когда  тот
откашляется. Стоило кашлю смениться проклятьями,  как  Конан  вновь  сунул
голову сержанта под воду.
     - Тебя надо еще учить и учить, сержант. Иначе  ты  так  ничего  и  не
поймешь. Жаль, что ты так груб, иначе я препоручил бы тебя младшей  сестре
моей госпожи.
     Сержант вновь разразился проклятьями, на этот раз поминая и  "младшую
сестру госпожи". Конан нахмурился.
     - Сержант, если дурь твоя не смывается водой, я попытаюсь  отскоблить
ее саблей. Теперь скажи, когда же ты намерен плыть -  сейчас  или  немного
позже?
     С этими словами он выпустил ноги сержанта из рук, и тот  скрылся  под
водой. Через мгновенье голова его вновь появилась над поверхностью. Громко
сопя и пофыркивая, он выбрался на причал и присел на его краю.
     - Паромщик, - сказал Конан, - я думаю, пора трогать.
     Паромщик, ставший еще бледнее, согласно кивнул головой и  подал  знак
барабанщику, сидевшему на корме. Тот  замахал  своей  колотушкой,  отбивая
ритм для гребцов, тут же налегших на весла.


     Плот еле полз. С тоскою во  взоре  паромщик  смотрел  на  удалявшийся
берег, на солдат, оставшихся на  нем...  Теперь  он  уже  был  бледен  как
смерть. И тут на корме закричали.
     Конан резко обернулся и увидел, как одно  из  весел,  выскользнув  из
уключины, упало в воду. Гребец хотел было броситься за  ним,  но  паромщик
окриком остановил его.
     -  Вендийский  тик  ничуть  не  легче  железа,  -  объяснил  паромщик
пассажирам. - Ох, ну и денек сегодня выдался! Такого и врагу не пожелаешь!
Мне остается надеяться, что вы особенно не спешите.
     Слова эти звучали естественно, однако Конан почему-то насторожился.
     - Как ты думаешь, когда мы окажемся на том берегу? - спросила у  него
Илльяна.
     - Это ведомо одним лишь  богам.  Богам  и  паромщику,  -  ответил  ей
киммериец.
     - Вот и спроси у него об этом!
     - Как вы того пожелаете, моя госпожа.
     Конан вновь обернулся к корме,  на  которой  стояли  хозяин  плота  и
незадачливый гребец, но тут же почувствовал, как ему на плечо  легла  рука
Раины. Северянка зашептала ему на ухо:
     - Будь осторожен, Конан. Я бы помогла тебе, но мне придется  защищать
мою госпожу.
     - Защищать? - изумился Конан. - Хотелось бы знать, от кого именно.
     - Пока не знаю.  Но  мне  очень  не  понравился  тон  паромщика.  Мне
кажется, что подобные сцены он разыгрывает достаточно часто.
     - Каждую третью переправу, - ухмыльнулся Конан. -  Кто  знает,  может
бы, ты и права.
     - Что значит "может быть"? - возмущенно зашипела Раина. - Если я тебе
что-то говорю, значит, так оно и есть!
     - Не надо так  кипятиться,  девонька!  Если  этот  тип  действительно
что-то замышляет, я ему не завидую.
     - Как прикажешь тебя понимать?
     - Ты одна стоишь двух мужчин, - улыбнулся Конан. - О себе я уж  и  не
говорю.
     - Поживем - увидим, - рассмеялась Раина и, сняв  руку  с  его  плеча,
направилась к своей госпоже.
     Конан задумался. Похоже, Раина действительно  права,  непонятно  лишь
то, на кого же рассчитывает паромщик. Не на давешних же  солдат,  в  самом
деле? Положив руку на рукоять меча, Конан направился к паромщику.


     Двое гребцов спускали на воду ялик. Паромщик молча  следил  за  ними,
сжимая рукоять висевшего у него на поясе кинжала. Конан обратил внимание и
на  то,  что  соседи  их  странным  образом  преобразились:  былое   тупое
безразличие сменилось напряженным ожиданием, с каким кот может взирать  на
беспечно щебечущих пташек.
     Конан встревожился не на шутку. На плоту и в самом  деле  происходило
что-то неладное.
     Ялик с плеском опустился на воду. Один из гребцов тут же  забрался  в
него, второй же стал привязывать к корме лодки линь.
     - Ребята выведут плот на течение, и тогда река  сама  вынесет  нас  к
берегу, - сказал паромщик, обращаясь к киммерийцу.
     Причал остался далеко позади. Берега становились все выше, все круче.
Дальше по течению, если Конану не изменяла память,  должны  были  начаться
пороги, пройти которые в это время  года  невозможно  было  не  только  на
плоту, но даже и на лодке.
     В ялик забрался и второй гребец. Паромщик на минуту зашел под навес и
вернулся оттуда с тугим кошелем в руках. Женщин лицо которой  было  скрыто
под капюшоном, шагнула вперед и вытянула руки в молящем жесте.
     В тот же миг Конан извлек свой меч из ножен  и  поднял  его  рукоятью
вверх. По этому сигналу Раина должна была приготовиться к бою.
     Прижимая к груди кошель, паромщик понесся к корме и, добежав до  края
плота,  прыгнул  в  лодку;  одновременно  обладательница  черной   накидки
бросилась на Конана. Капюшон упал ей на спину, и  киммериец  увидел,  что,
помимо прочего, у нее есть и борода. Он отскочил назад,  даже  не  пытаясь
отражать удар вражеского кинжала, и перебросил меч так,  что  рукоять  его
оказалась у него в ладони.
     С  кормы  послышался  треск  дерева  и  истошные  крики.  Дно   лодки
проломилось не выдержав тяжести грузного паромщика.
     - Никак и ты искупаться решил? - прокричал Конан и  тут  же  прикусил
язык. Трое "селян", стоявших перед ним,  судя  по  всему,  были  отменными
воинами, привыкшими сражаться вместе. В том, что ему удастся  одолеть  их,
киммериец нисколько не сомневался, проблема заключалась в другом - в  том,
что за время, потребное ему для этого, разбойники могли расправиться с его
спутницами.
     Нельзя было медлить ни минуты.
     "Сначала этого. Потом тех двоих."
     Конан  вновь  отпрыгнул  назад,  взмахнув  перед  собой  мечом,  дабы
исключить возможность мгновенной атаки. Прием его сработал  -  вся  троица
застыла. Затем один из противников, взяв  в  руки  два  кинжала,  медленно
пошел на него. Конан, не раздумывая, опустил меч ему на  голову,  понимая,
что удара воин отразить уже не сможет. Тот подставил  под  удар  кинжал  и
попытался уйти в сторону, что позволило сберечь голову, но привело к тому,
что меч отсек ему руку  по  плечо.  Кровь  хлынула  из  раны  рекой.  Воин
зашатался и повалился навзничь. Соратники его тут же оказались  за  спиной
киммерийца. Он прыгнул вперед недобрым словом помянув того, кто научил  их
ратному делу, и, побежав по краю плота, выбил из  рук  перепуганных  рабов
еще два  весла.  Раина,  воспользовавшаяся  минутным  замешательством  его
противников, убила одного из них ударом кинжала в спину  и  стала  теснить
второго к корме.
     - Я справлюсь с ним сама! - прокричала она Конану. - Помоги Илльяне!
     На другом конце плота творилось что-то невообразимое: Илльяна вопила,
кони ржали  и  били  копытами,  мул  протяжно  ревел,  пытаясь  перегрызть
веревку, которой он был привязан к столбу. Волшебница  стояла,  прижавшись
спиной к одному из столбов, в руке она держала длинный тонкий кинжал. Трое
ее противников никак не решались обойти кусающегося  и  лягающегося  мула,
защищавшего Илльяну почище любого стража.
     Конан бросился вперед и сильнейшим ударом снес одному из  неприятелей
голову. Второй, ловкий и гибкий, словно змея, не только умудрился уйти  от
клинка киммерийца, но своим коварным ударом едва не лишил его жизни.
     Третий разбойник изловчился проскользнуть мимо мула. Меча у  него  не
было, но Илльяна явно не могла защитить себя и от его кинжалов.  Разбойник
не спешил лишать ее жизни, играя с ней так же, как кошка играет с мышью.
     Конан выбранился и позвал Раину.  В  такой  ситуации  сам  он  помочь
Илльяне не мог.
     - Заколдуй его! - закричал он волшебнице. - Неужели ты  не  можешь  и
этого?
     - Ты меня недооцениваешь, киммериец! - прокричала в ответ Илльяна  и,
отразив очередной удар кинжала, схватила разбойника за руку.
     Конан понимал, что сил ее  надолго  не  хватит.  Если  он  не  успеет
расправиться со своим противником...
     - Так чего же ты ждешь?
     - Зачем... спешить... я... - Договорить Илльяна не смогла.  Разбойник
высвободил свою руку и, схватив ее за волосы, приставил кинжал к горлу.
     В тот же миг Конану удалось уложить своего противника. Он хотел  было
броситься на помощь Илльяне, но, увидев, в каком положении  та  оказалась,
застыл на месте. Жить волшебнице оставалось считанные секунды.
     Вокруг ноги разбойника неожиданно обвилась железная цепь.  Он  скосил
глаза вниз и  попытался  отбросить  ее  в  сторону,  но  в  ту  же  минуту
почувствовал, как невидимая рука потянула цепь к себе. Разбойник  раскинул
руки в стороны, пытаясь сохранить равновесие, и тут, наконец,  его  настиг
клинок киммерийца.
     Илльяна стояла, опираясь рукой о столб. Другой  рукой  она  ощупывала
свою шею, на которой виднелась еле заметная царапина. Кинжал  лежал  у  ее
ног. Конан поднял его и, подав Илльяне, сказал:
     - Оружие требует к себе иного отношения.
     Волшебница  облизнула  свои  полные  губы,   что-то   прошептала   и,
неожиданно зарыдав, припала  к  широкой  груди  киммерийца.  Он  осторожно
высвободил руку с мечом  и  нежно,  словно  котенка,  прижал  ее  к  себе.
Волшебница оказалась удивительно похожей на очных людей - она была так  же
слаба и так же беззащитна. Впервые за все это время Конан  почувствовал  к
ней симпатию.
     - Успокойся! - сказал он наконец.  -  Мы  еще  не  со  всеми  врагами
покончили. - Он отстранил ее от себя и попытался заглянуть вниз, туда, где
сидели гребцы.
     Раб, метнувший цепь в разбойника, поднялся на ноги.
     - Друг мой, - обратился к нему Конан, - и какой же ты ждешь награды?
     Раб поднял на него глаза и совершенно бесстрастным голосом ответил:
     - Мне все равно. Спроси об этом у своей женщины.
     - Я вовсе не его женщина! - воскликнула Илльяна и  неожиданно  громко
рассмеялась. Улыбка еще не успела сойти с ее лица, как у столба  появилась
Раина, вытиравшая свой клинок о полу плаща.
     - Конан, я уложила обоих. Один из них еще жив;  если  хочешь,  можешь
задать ему парочку вопросов. Что до паромщика, то он, похоже, в  последний
момент струхнул - иначе неприятностей у нас было бы побольше.
     - Но куда же он подевался?
     - Он так и болтается на лине, - сказала Раина с усмешкой.  -  Матросы
выбросили его за борт и поспешили к берегу. Впрочем, им тоже не повезло  -
лодка вскоре затонула, выплыть же удалось только одному из них. Я  видела,
как он взбирается на кручу.
     Конан бросил взгляд на корму  и  увидел  за  бортом  раскрасневшегося
паромщика, из последних сил державшегося за линь.
     - Ради всего святого, пожалейте меня! - взмолился тот. -  Я  не  умею
плавать!
     - Боги не любят предателей, - буркнул в ответ Конан. - Не любит их  и
господин Мишрак.
     Паромщик от изумления едва не выпустил веревку из рук.
     - Так, значит, вы служите Мишраку?
     - Да. И ты, похоже, заинтересуешь его. Запомни, паромщик, теперь твоя
судьба будет зависеть только от тебя самого.
     - Пощадите меня! Неужели вы отдадите на растерзание Мишраку и меня, и
мою семью? Молю вас, не делайте этого!
     - Я бы утопил тебя, не раздумывая, -  грозно  прорычал  киммериец.  -
Домашних же твоих мне действительно жаль.  Теперь  послушай,  что  я  тебе
скажу. Если ты поведаешь мне все, что ты знаешь об  этих  людях,  я,  быть
может, сохраню тебе жизнь. Ты понял меня?
     Долго упрашивать паромщика не пришлось. Он тут же выложил все то, что
было известно ему, и выразил готовность  ответить  на  любые  интересующие
господина вопросы.
     Как и предполагал Конан, разбойники оказались людьми Хаумы. О Мастере
Эремиусе и Камнях Курага паромщик слышал впервые.
     Больше говорить с ним было не о чем. Конан  выбрал  линь  и,  схватив
паромщика за загривок, втащил его на плот. Когда  он  стал  связывать  ему
руки, тот внезапно запротестовал:
     - Но ведь вы клялись...
     - Я ни в чем не клялся, приятель. Руки тебе  сейчас  не  понадобятся.
Если же ты будешь болтать лишнее, я живо укорочу твой язык. Река-то совсем
рядом, приятель. Верно?
     Паромщик вновь стал бледным как смерть. Продолжать разговор  ему  тут
же расхотелось.


     Плыть им пришлось долго. Паромщик молча сидел на корме. Лоточник же и
его мальчик занялись своим драгоценным мулом.
     - Разрази вас гром! - не выдержал Конан. - Может  быть,  вы  все-таки
поможете грести, или вы так и будете возиться с этим поганым ослом?
     - Как только Лотосу станет лучше, мы тут же придем вам на  помощь,  -
спокойно ответил лоточник. - И пожалуйста, не кричите так громко. Животное
и так запугано.
     -  Госпожа,  прошу  вас,  -  заговорил  мальчик,  -  помогите   своим
волшебством бедному Лотосу. Смотрите, как он зашиб ножку. Мы  вам  за  это
заплатим.
     Конан хотел было сбросить за борт к успевшего осточертеть ему мула, и
дерзкого мальчишку, но тут он увидел, что Илльяна заулыбалась.
     - Мое волшебство вряд ли поможет вам, - ответила она. - Но вы  можете
обратиться к моей сестре. Она выросла среди  коней  и  знает  о  них  куда
больше моего.
     Конан  выругался  и  вернулся  к  гребцам,  боровшимся   с   течением
своенравного Шаймака. Теперь ими командовал Масуф - тот самый раб, который
спас жизнь Илльяне. В кошельке паромщика кроме золотых монет Конан нашел и
ключи от цепей, которыми рабы были прикованы к плоту. Он тут же  освободил
Масуфа, оказавшегося не только искусным воином, но и умелым капитаном. Под
его началом рабам удалось подвести плот  к  берегу  и  сравнительно  легко
причалить.
     - Мы опять в долгу у тебя, - сказала Илльяна, выбравшись на берег.  -
Свободу мы тебе уже даровали. Теперь ты можешь просить у нас денег.
     - Говорите потише, моя госпожа, - отозвался Масуф. - Уши  могут  быть
даже у камней. Что до денег, то я вряд ли стану отказываться от  них.  Мне
самому они не нужны, но если вы сможете выкупить рабыню  Дессу  у  Кимона,
что живет в Гале, я согласен стать вашим рабом по гроб жизни.
     - Кто она тебе? - изумилась Раина.
     - Мы были помолвлены с ней, но тут волею судеб мы обратились в рабов.
Нас продавали порознь, при этом я отвечал за нее, а она - за меня. Если бы
не это, мы или сбежали бы, или покончили бы с собой.
     Конану, прошедшему рабство, настроения эти были знакомы.
     - Почему же ты решил пойти против своего хозяина? Если Десса рабыня и
поныне...
     - Это ничего не меняет, - перебил его Масуф. - Десса - рабыня, и  это
значит, что Кимон может сделать с ней все, что  угодно:  захочет  -  убит,
захочет - помилует. Разве ты сам не понимаешь этого?
     - Мишрак послал нас в поход вовсе не для  того,  чтобы  мы  вызволяли
рабов, - проворчал Конан.
     - Но он не предполагал и того, что жизнью  своей  вы  будете  обязаны
рабу, - ухмыльнулся Масуф. - Ты должен считать это знаком судьбы.
     Конан показал Масуфу кулак и спросил:
     - А как ты отнесешься к этому? Или,  по-твоему,  это  тоже  знак?  Мы
заедем в Галу и освободим твою  Дессу,  заплатив  за  нее  золотом  твоего
бывшего хозяина. Только не подумай, что больше нам делать  нечего.  Дел  у
нас - хоть отбавляй. Ты и сам это скоро поймешь.



                                    7

     Они подъехали к Гале,  когда  небо  на  западе  уже  начинало  алеть.
Таверна  "Три  Монеты",  в  которой  работала  Десса,   была   заколочена.
Запустение царило и в саду, поросшем высокими травами.  Вторая  гостиница,
носившая название "Рогатый  Волк",  находилась  на  другом  краю  деревни.
Путникам не оставалось  ничего  иного,  как  только  проследовать  в  нее.
Илльяна, завидев издали это уродливое строение, поморщилась.
     - Неужели мы не сможем найти ничего лучшего?
     - Лучшее - враг хорошего, - ответствовал  ей  киммериец.  Известие  о
битве на перевозе уже могло дойти и до Галы, и потому следовало вести себя
так, как предписывали принятые ими в этом маскараде роли.
     - Что ты хочешь этим сказать?
     - Лучше уж спать на гнилом матрасе, чем не спать совсем.
     - Как вы смеете? В моей гостинице гнилых матрасов нет!
     Из ближайшего окна показалась голова дородной седовласой женщины. Она
погрозила  Конану  кулаком  и  приготовилась  к  отражению  новых  выпадов
дерзкого чужеземца.
     - Госпожа, - процедил Конан сквозь зубы, -  мы  ведь  можем  найти  и
другое место для ночлега.
     Хозяйка гостиницы в одно мгновение переменилась в лице.
     - Что вы, что вы! Я и не думала обижать вас! Поверьте, лучшего  места
вы не сыщете во всей округе!
     - И сколько же вы запросите за ночлег? - поинтересовалась Раина.
     Конан не стал участвовать в торгах, вместо  этого  он  решил  получше
осмотреться. Подошедшему к нему Масуфу он сказал:
     -  Вел  бы  ты  себя  поспокойнее,  парень  Если  ты  не  перестанешь
дергаться, мы покинем эту деревню сию же минуту. То-то твоя невеста  будет
рада!
     Масуф попытался взять себя в руки, однако так и не смог унять дрожи в
коленках. Раина и хозяйка гостиницы окончили торги. Судя по сияющему  лицу
последней, можно было сказать, что на сей раз Раина  решила  не  утруждать
себя излишними спорами. Впрочем, причиной ее щедрости могло быть  и  некое
неведомое киммерийцу обстоятельство.
     Они отужинали своею собственною снедью, запивая ее гостиничным вином,
больше походившим на уксус. Подали это вино две женщины, годившиеся Пиле в
матери.
     Прошло немного  времени,  и  занывший  желудок  вывел  киммерийца  из
задумчивости.
     - Хозяюшка, - обратился он к содержательнице таверны. - В прошлый раз
я останавливался в "Трех Монетах". Там у них  была  премилая  плясунья  по
имени Десса. Я бы дорого заплатил, чтобы увидеть ее танец вновь.
     - Значит, вы  были  там  одновременно  с  правителем  Ахмаем.  Он-то,
конечно, никакой не правитель, но вот Крепость у него самая что ни на есть
настоящая. Он тоже положил глаз на Дессу.  Когда  Кимон  умер,  родня  его
распродала все его имущество, включая и рабыню. Дессу купил Ахмай.
     Что было с ней потом, никто не знает.
     Конан, не обращая  внимания  на  зубовный  скрежет  Масуфа,  спокойно
спросил:
     - Что это еще за "Крепость"? Никогда о такой не слышал.
     - Вы о ней и не могли слышать. Он  отстроил  ее  совсем  недавно.  На
месте древних развалин теперь стоит  дворец.  Ахмай,  построив  его,  стал
называть себя правителем наших мест. Он и ведет себя соответственно...
     Теперь уже заскрипел зубами и сам  Конан.  В  этой  части  Туранского
царства  было  множество  заброшенных  фортов,  в  которых   прежде   жили
разбойники. С недавних пор они стали возвращаться в  свои  старые  жилища,
для чего им приходилось подкупать чиновников и наместников.
     С их возвращением к землям этим вернулась и их прежняя дурная слава.
     Ахмай рано или поздно должен был погореть на одном  из  своих  темных
делишек - Мугра-Хан со своим воинством расправился бы с ним в  два  счета.
Впрочем, для Дессы это ничего не изменило бы -  она  погибла  бы  в  любом
случае.
     - А не отправиться ли нам в гости  к  правителю  Ахмаю?  -  задумчиво
пробормотал Конан. - После того как я доставлю мою госпожу и ее  сестру  к
их родне, я буду свободен, как птица. Может быть,  мне  стоит  наняться  к
этому достойному господину?
     - Я полагаю, от услуг  твоих  он  не  откажется,  -  сказала  хозяйка
гостиницы. - У него в услуженье одни старики, что годятся тебе в отцы,  ты
же вон какой молодой да статный.
     - Чего же вы стоите? - неожиданно  громко  сказал  Масуф.  -  Ведь  с
Дессой в любую минуту может приключиться...
     Конан схватил недавнего раба за ворот и, подняв в воздух, тряхнул его
так, что тот надолго лишился дара речи.
     - За мной! - проревел киммериец и скорым шагом  вышел  из  гостиницы.
Масуф и женщины поспешили за ним.
     Масуф рухнул на колени и  застонал.  Ноги  отказывались  повиноваться
ему. Конан и его спутницы остановились.
     Илльяна посмотрела на темное беззвездное небо.
     - Не знаю, стоит ли нам обременять себя этим делом.
     Масуф тут же вскочил на ноги и воскликнул:
     - Госпожа, заклинаю вас именем богов...
     - Оставь богов в покое, - перебила его  волшебница.  -  Единственное,
что я сделала, так это выразила сомнение. В  отличие  от  тебя,  я  прежде
думаю и только потом говорю.
     - Мне не нравится то, что  вы  говорите,  -  понурив  голову,  сказал
Масуф. - Можете превратить меня за это в жабу.
     - Именно так в следующий раз  я  и  поступлю,  -  тут  же  отозвалась
волшебница. - Ты похож на безумца, Масуф. Похоже, женщины  лишили  тебя  и
той толики разума, которая досталась тебе при рождении. Если бы ты думал о
Дессе, ты бы не стал мешать нам, тем более что в одиночку освободить ее ты
не сможешь - Посмотрев на Конана, она добавила: -  Мне  нужно  взять  одну
вещицу. Подождите меня здесь.
     Конан кивнул головой и отошел к стене, откуда были видны и подступы к
гостинице, и безрассудный Масуф,  и  стойло,  в  котором  их  ждали  кони.
Последние могли понадобиться им в любую минуту.
     Становилось все темнее. Деревня  уже  спала,  единственными  звуками,
которые слышал Конан, были тихое ржание коней и редкий стук копыт.
     - Раина! - тихо прошептал киммериец.
     - Что случилось?
     - Тебе не кажется, что Илльяны нет уж слишком долго? Может быть, наша
хозяйка не так проста, как это кажется?
     - И где же ее воинство, Конан? Кроме тех  двух  женщин,  в  гостинице
никого нет.
     Дверь гостиницы распахнулась, и на пороге появилась девица, одетая  в
короткое шелковое платье, не прикрывавшее ей и колен. Она стала спускаться
по лестнице легкой танцующей походкой, выдававшей в ней куртизанку.
     Масуф охнул и действительно стал очень похож  на  жабу.  Он  протянул
навстречу незнакомке руки, но та, засмеявшись, отбежала в сторону.
     - Ох, Масуф, Масуф! Быстро же ты забыл свою Дессу!
     Масуф сглотнул:
     - Я не забыл ее, красавица. Просто теперь она  живет  в  неприступной
Крепости, ты понимаешь? Может быть, ты поможешь мне забыть о ней?
     - Масуф, друг мой, я поступлю иначе, - ответила незнакомка с улыбкой.
- Я помогу твоей избраннице бежать от Ахмая.
     - Кром! - воскликнул Конан, внезапно узнавший в незнакомке Илльяну. -
Неужели это вы, госпожа?
     - Я смотрю, тебя  действительно  не  проведешь,  киммериец!  Надеюсь,
Ахмай и его люди будут не такими сметливыми, как ты.
     - В этом вы можете не сомневаться, - ответил Конан. - Я  и  сам  смог
узнать вас только по голосу. Но объясните мне, глупому,  -  что  нам  даст
этот маскарад?
     - Конан, ни ты, ни я не знаем, что нас  будет  ждать  в  Крепости.  Я
очень сомневаюсь, что тебе удастся похитить Дессу.
     - Вы считаете, что сможете помочь мне? С большим удовольствием  я  бы
взял в напарницы Раину. Она, во всяком случае...
     - Она тоже станет помогать тебе. Мы с  тобой  постараемся  попасть  в
покои Ахмая. Я стану морочить ему и его слугам голову, ты же в  это  время
должен будешь найти рабыню и вывести ее за пределы Крепости. Раина и Масуф
будут ждать нас в условленном месте. В случае необходимости  они  прикроют
нас.
     Раина открыла рот и хотела было возразить своей госпоже, но тут Масуф
рухнул Илльяне в ноги.
     - Простите мне мое неверие, госпожа! Простите меня!
     - Я прощу тебя лишь тогда, когда ты  станешь  вести  себя  по-мужски.
Встань же!
     Масуф медленно поднялся на ноги.
     - Ничего более глупого в жизни своей не слышал!  -  сказал  Конан.  -
Если ты действительно хочешь помочь мне, превратись в воина!
     - С этим я пока подожду. Мне не хочется прибегать к помощи  Камня  до
времени.
     - Мне остается поверить тебе на слово, - развел руками Конан.  -  Вот
уж в чем я не разбираюсь, так это  в  магии.  Теперь  слушайте  меня  все.
Сейчас я отправлюсь на разведку и постараюсь разыскать ту самую  Крепость;
Вернусь я к утру. Если бы мы знали обо всем заранее...
     - Ты зря волнуешься, Конан, - улыбка  Илльяны  была  исполнена  такой
чувственности, что ее нельзя было приписать одному только эффекту магии.
     - Что ты хочешь этим сказать? Ты что - прочла мысли нашей хозяйки?
     - Ты попал в точку, Конан. Когда я вернулась в наши комнаты, она  тут
же стала интересоваться тем, что мы  собираемся  делать.  Я  попросила  ее
выйти из комнаты и  стала  прислушиваться  к  ее  мыслям.  Услышала  же  я
следующее: она собирается известить Ахмая о скором  нашем  появлении.  Мне
пришлось несколько подправить ее планы - она доложит ему только о  тебе  и
обо мне. Что касается местонахождения Крепости, то оно уже известно мне.
     - Здорово!
     Подобной прыти Конан от волшебницы не ожидал. Что и  говорить  -  она
поработала на славу, пусть для этого ей и пришлось прибегнуть к магическим
средствам. Но разве придет кому-нибудь в голову  жаловаться  на  свой  меч
лишь потому, что отковал его распутный человек?
     - Спасибо тебе, Илльяна. Нам осталось договориться о  месте  встречи.
Как только мы определимся и с ним, я отправлюсь в Крепость...
     - В этом нет необходимости, Конан. Хозяйка уже побывала там. Все, что
знает она, знаю  и  я.  Теперь  я  могу  показать  тебе  и  замок,  и  его
обитателей.
     Конан  вздрогнул,  представив,  как  сознание  его,   подпавшее   под
магические чары, наполняется  чужими  мыслями  и  таинственными  странными
образами...
     - Это мои чары, Конан. Неужели ты до сих пор не доверяешь  мне?  Нет,
нет, успокойся. Я не читала твоих мыслей, просто ты стал размышлять вслух.
- Волшебница улыбнулась.
     - Капитан Конан, если позволите... - начал было Масуф, но  Конан  тут
же резко оборвал его:
     - Не позволю!
     Масуф рассмеялся:
     - Вы зря отказываетесь капитан. Она покажет вам всех ваших врагов,  и
тогда вы сможете правильно рассчитать свои силы. Зачем спорить?
     - Тебе нужно стать советником царя Йалдиза, - проворчал  Конан.  -  В
твоих словах был бы смысл, умей она отличить крепость от конюшни!
     - Доверься Илльяне, Конан, - сказала Раина. - Ты увидишь Крепость так
же ясно, как видела ее наша  хозяйка.  После  этого  ты  сможешь  спокойно
заснуть.
     Конан понимал, что правы все трое, однако  не  спешил  соглашаться  с
ними. Освобождение Дессы и  так  было  достаточно  безумным  предприятием,
осложнять его еще больше ему не хотелось.
     Улыбающаяся Раина встретилась  с  ним  взглядом.  Киммериец  не  умел
читать мысли, но ее он понял и без этого. О  его  сне  она  заботилась  не
случайно.



                                    8

     Под копытами коней загремел гравий.  Конан  и  Илльяна  подъехали  ко
входу в Крепость Ахмая. Широкие брусья  ворот  еще  не  успели  потемнеть,
массивные железные петли были  покрыты  едва  заметным  налетом  ржавчины.
Воротам этим не было и года, стены же,  судя  по  их  виду,  простояли  по
меньшей мере пару  веков.  Конан  уже  видел  подобные  твердыни  главарей
разбойничьих банд, но он и не  представлял,  что  они  могут  быть  такими
огромными.
     Их окликнули с башни, стоявшей справа от ворот.
     - Кто вы?
     - Воины, ищущие встречи с владыкой Ахмаем.
     - С чего вы взяли, что он захочет встречаться с вами?
     - Разве не нужны ему новые люди?
     - Вы хотите наняться к нему на службу?
     - Если нас устроят его условия.
     Из-за стены свесились сразу две головы. В глазах Илльяны промелькнуло
беспокойство. Волшебница была одета в мужской костюм, делавший ее  похожей
на стройного юношу.
     - Ты говоришь неразумно, - прошептала она. -  Создается  впечатление,
что своей службой мы окажем Ахмаю честь.
     - Именно так и должен вести себя настоящий воин, - улыбнулся Конан. -
Говори я иначе, и они тут же заподозрили бы обман.
     Не успела Илльяна ответить киммерийцу, как сверху прозвучало:
     - Вы можете войти!


     Размеры внутреннего двора говорили о том, что они оказались  в  самой
настоящей Крепости. То тут; то там виднелись  полуразвалившиеся  строения,
которые хозяин, похоже, и не думал восстанавливать. В исправном  состоянии
содержались только главная башня Крепости и господский замок.
     К Конану и его  спутнице  подошло  сразу  шестеро  воинов,  одетых  в
изрядно изношенные, но чистые одежды.
     - Мы позаботимся о ваших лошадках, - сказал  один  из  них,  шемит  с
малой толикой ванирской крови.
     - Покажите нам, где находятся стойла, и мы отведем их  туда  сами,  -
ответил Конан, которому ничуть не хотелось, чтобы незнакомцы обчистили его
подсумки.
     Бородатый шемит на миг задумался и, пожав плечами, сказал:
     - Воля ваша.
     Столь быстрое согласие насторожило киммерийца. Он подал знак Илльяне,
чтобы та не спешила покидать седло. Ворота  были  открыты,  и  отступление
пока все еще было возможным.
     Он спешился и повел своего жеребца под  уздцы.  Однако  не  успел  он
сделать и пары шагов, как на рукоять его меча легла чья-то рука.
     Конан выпустил из рук поводья и резко обернулся, одновременно схватив
дерзкого вора за руку. Не раздумывая ни минуты, он  изо  всех  сил  ударил
безбородого наглеца по лицу, отчего тот взмыл в воздух и  пролетел  добрую
дюжину шагов.
     - Не зарься на чужое, мой юный друг, иначе  тебе  сломают  не  только
челюсть.
     Только  тут  киммериец  заметил,  что  Бородатый  и  его  спутники  с
интересом наблюдают за ним. Он  уже  хотел  выхватить  меч  из  ножен,  но
Бородатый неожиданно засмеялся.
     - Ты, я смотрю, малый не промах. Думаю, Ахмаю будет о чем  поговорить
с тобой.
     - Надеюсь, впредь твои люди будут вести  себя  поучтивее,  -  буркнул
Конан, помогая Илльяне сойти с коня.
     Главная зала замка была хорошо освещена - на стенах горело  несколько
десятков факелов, несколько ламп стояло и на огромном  столе,  за  которым
сидел сам владыка Ахмай.
     - Ты должен был прийти ко мне сразу  после  того,  как  твой  прежний
хозяин умер. За это время ты дослужился бы до капитана.
     - Я должен был отвести вдову хозяина  и  ее  сестру  к  их  родне,  -
ответил Конан. - Иначе я нарушил бы слово.
     - Все понятно. Вы, киммерийцы, - люди слова, это я знаю.
     У Конана по спине пробежал холодок. Ахмаю откуда-то была  ведома  его
национальность.
     - Неужели, назвав тебя киммерийцем, я ошибся? -  лукаво  улыбнувшись,
спросил владыка. - Или ты стыдишься этого?
     - Я смотрю, вы знаете меня лучше меня самого.
     - Можешь в этом не сомневаться. Кого-кого, а  киммерийцев  я  признаю
сразу, пусть в наших краях они и редкость.
     - Наши люди предпочитают жить  там  же,  где  и  родились,  -  мрачно
усмехнувшись, ответил Конан.
     - Оставим это. Коль скоро ты  пришел  ко  мне,  значит,  служба  твоя
прежнему господину закончилась, - так? Можешь считать, что я принял тебя к
себе. Тебя и твоего товарища. Что до Дессы, которую ты пытался  разыскать,
то ты сейчас увидишь ее.
     Застучали барабаны, и в зале появилась  танцующая  рабыня,  

Ваша оценка:	Подпишусь под каждым словом (+3) Понравилось (+2) Нормально (+1) Посредственно (-1) Ерунда какая-то (-2) Чушь собачья (-3)
Комментарий:
Подпись:	(Чтобы комментарии всегда подписывались Вашим именем, можете зарегистрироваться в Клубе читателей)
Сайт: