Роджер ЖЕЛЯЗНЫ
ЭТОТ БЕССМЕРТНЫЙ
Бену Джейсону
- Ты - калликанзарос, - заявила она внезапно.
Я повернулся на левый бок и улыбнулся в темноту.
- Копыта и рога я оставил в Управлении.
- Значит, ты знаешь, о чем я!
- На самом деле я Номикос.
Я потянулся к ней и нашел ее.
- На этот раз ты собираешься разрушить мир?
Я рассмеялся и притянул ее к себе.
- Подумаю. Если Земля рассыпается именно от этого...
- Знаешь, дети, которые родятся здесь на Рождество, - калликанзаросы
по крови, - сказала она, - а ты как-то говорил мне, что твой день
рождения...
- Ну хватит!
До меня вдруг дошло, что она шутит лишь наполовину. Если знаешь
кое-что из того, что творится в Прежних Местах, в Горячих Местах, то в
мифы поверишь без особых усилий - например, в историю о тех похожих на
Пана духах, что собираются вместе каждую весну, чтобы десять дней пилить
Мировое Древо и в последний момент исчезнуть при звоне пасхальных
колоколов. (Дин-дон-колокола, щелк-щелк-зубы, цок-цок-копыта и т.д.) Мы с
Кассандрой обычно не говорили в постели о религии, политике или эгейском
фольклоре, но я ведь родился в этих краях, и воспоминания еще отчасти
живы.
- Ты меня обижаешь, - сказал я, шутя лишь наполовину.
- Ты меня тоже обижаешь.
- Прости.
Я снова расслабился.
Через некоторое время я попробовал объяснить:
- Давно, когда я был еще совсем клопом, другие клопы дразнили меня
"Константин Калликанзарос". Потом я вырос побольше и сделался пострашнее,
и они перестали это делать. По крайней мере, они перестали называть меня
так в глаза.
- Константин? Тебя так звали? А я думала...
- Сейчас меня зовут Конрад, так что не думай.
- Но мне нравится это имя. Я лучше буду звать тебя Константином, а не
Конрадом.
- Ну, если тебе этого не хватает для полного счастья...
Рябая луна высунулась из-за подоконника, чтобы подразнить меня. Я не
мог достать до луны, и даже до окна, и отвернулся. Ночь дышала холодом,
сыростью и туманом, как всегда в этих местах.
- Уполномоченный по делам Искусств, Памятников и Архивов вряд ли
станет подрубать Мировое Древо, - сказал я резко.
- О мой калликанзарос, - слишком быстро отозвалась она, - я этого не
говорила. Но с каждым годом колоколов все меньше, и не все зависит от
нашего желания. У меня есть предчувствие, что ты действительно как-то
изменишь ход вещей. Может быть...
- Ты ошибаешься, Кассандра.
- А еще я боюсь и мерзну.
Она была и в темноте прекрасна, и я обнял ее, чтобы защитить от
туманной сырости.
Сейчас, пытаясь воссоздать в памяти события прошедших шести месяцев,
я понимаю, что пока мы возводили стены страсти вокруг нашего Октября и
острова Кос, Земля уже оказалась в руках сил, вдребезги разбивающих все
Октябри. Торжествующе наступая внутри и снаружи, силы окончательного
распада уже маршировали меж руин - безликие, неотвратимые, с оружием
наизготовку.
Корт Миштиго уже приземлился в Порт-о-Пренсе на древнем "Девятом
Солнечном Автобусе", доставившем его с Титана вместе с грузом рубашек,
обуви, нижнего белья, носков, разнообразных вин, лекарств и последних
новостей из цивилизованных краев. Богатый и влиятельный галактический
журналист этот Корт Миштиго. Насколько богатый, нам предстояло узнать лишь
месяцы спустя; насколько влиятельный, я обнаружил всего лишь пятью днями
раньше.
Бродя в одичавших оливковых рощах, разведывая тропинки через руины
франкского замка или сплетая свои следы с иероглифами, оставленными
серебристыми чайками на влажных песках бухт Коса, мы убивали время в
ожидании искупления, которое не могло прийти, да которого на самом деле и
не следовало ждать.
У Кассандры волосы цвета катамарских оливок, и вдобавок блестящие. У
нее мягкие руки и короткие пальцы с тонкими перепонками. У нее очень
темные глаза. Она всего лишь дюйма на четыре ниже меня, что заставляет
удивляться ее грациозности, поскольку во мне шесть с лишним футов.
Конечно, рядом со мной любая женщина выглядит грациозной, складной и
миловидной, поскольку во мне нет ничего от этих качеств: моя левая щека в
то время представляла собой карту Африки в багровых тонах из-за того
мутантного грибка, который я подцепил с заплесневелого брезента, когда
раскапывал гугенхеймовское здание в Нью-Йорке; от бровей до волос
расстояние не больше пальца, и у меня разные глаза. (Правым, голубым и
холодным, я смотрю на людей, когда хочу их смутить; карий я приберегаю для
Открытого Честного Взгляда.) Я ношу ортопедический ботинок, потому что
правая нога у меня короче.
Но Кассандре не нужен контрастный фон. Она прекрасна.
Я встретил ее случайно, ухаживал за ней обреченно и женился на ней
против своей воли (это была ее идея). Сам я не думал об этом всерьез даже
в тот день, когда привел свою шлюпку в гавань и увидел там Кассандру,
загорающую подобно русалке возле гиппократова платана, и решил, что хочу
ее. Калликанзаросы никогда особенно не стремились обзавестись семьей. Я
просто снова попался.
Было ясное утро. Пошел третий месяц нашей совместной жизни. Это был
мой последний день на Косе - все из-за того звонка накануне вечером.
Вокруг все было еще влажным после ночного дождя, и мы сидели во дворике,
пили турецкий кофе и ели апельсины. День начинал свой путь над миром.
Сырой порывистый ветер с моря пробирал нас до костей даже под толщей
свитеров и сдувал пену с кофе.
- Розовоперстая Эос... - сказала она, указывая рукой.
- Угу, - кивнул я. - Она действительно мила, и пальчики у нее
розовые.
- Погоди, давай поглядим.
- Да-да, прости.
Мы допили кофе и закурили.
- Я чувствую себя не в своей тарелке.
- Я знаю, - отозвалась она, - не стоит.
- Ничего не могу с этим поделать. Приходится уезжать, расставаться с
тобой - вот душа и не на месте.
- Это может быть всего на несколько недель, ты же сам говорил. А
потом ты вернешься.
- Надеюсь, - сказал я. - Но если это затянется, я за тобой пришлю.
Правда, пока не знаю, где я буду.
- А кто такой этот Корт Миштиго?
- Веганский деятель, журналист. Важная шишка. Хочет написать о том,
что осталось от Земли, а я должен ему это показать. Я. Лично. Черт побери!
- Тот, кто берет десятимесячные отпуска для морского путешествия, не
может пожаловаться, что перетрудился.
- Я могу пожаловаться, и пожалуюсь. Моя работа была задумана как
синекура.
- Почему?
- В первую очередь потому, что я сам ее так задумал. Я двадцать лет
трудился как каторжный, чтобы Департамент Искусств, Памятников и Архивов
стал таким, какой он есть, и десять лет назад я довел его до того уровня,
на котором мои подчиненные могут справиться практически со всем. А меня
отпускают на волю и призывают только иногда, когда надо подписывать
бумаги. В остальное время я волен делать все, что мне взбредет в голову. А
теперь такой подхалимский номер - Уполномоченный лично везет веганского
писаку на экскурсию, которую мог бы провести любой штатный гид! Не боги же
эти веганцы!
- Стоп, минуточку, - сказала она. - Двадцать лет? Десять лет?
Я почувствовал внезапную слабость.
- Тебе же еще нет и тридцати.
Мне стало еще хуже. Я помолчал немного и сказал:
- Ну, понимаешь, я, в общем, человек довольно скрытный, и как-то не
случилось тебе об этом сказать... Кстати, сколько тебе лет, Кассандра?
- Двадцать.
- Угу. Значит... я примерно вчетверо старше тебя.
- Не понимаю.
- Я тоже не понимаю. И доктора не понимают. Я просто остановился
где-то между двадцатью и тридцатью и остался таким, как есть. Мне кажется,
что это, ну, что ли, одно из проявлений моей индивидуальной мутации. Это
имеет значение?
- Не знаю... Да, имеет.
- Для тебя не имеет значения моя нога, и то что я такой волосатый, и
даже мое лицо. Почему тебя беспокоит мой возраст? Везде, где нужно, я
вполне молодой.
- Именно это мне и не все равно, - сказала она не допускающим
возражений тоном. - А если ты никогда не состаришься?
Я закусил губу. - Рано или поздно, придется.
- А если поздно? Я люблю тебя. И я не хочу стать старше тебя.
- Ты проживешь до ста пятидесяти. И потом, есть С-процедуры. Ты их
сделаешь.
- Но это не поможет мне остаться такой молодой, как ты.
- Я на самом деле не молодой. Я родился старым.
Но это тоже не сработало. Она заплакала.
- Впереди еще годы и годы, - сказал я ей. - Кто знает, что за это
время случится?
От этих слов она заплакала еще сильнее.
Я человек импульсивный. Мои мозги обычно работают хорошо, но такое
впечатление, что они это делают уже после того, как я что-нибудь скажу - а
тем временем я успеваю сделать невозможным продолжение разговора.
Это одна из причин, по которым я предпочитаю иметь компетентных
сотрудников и хорошую радиосвязь, а сам по большей части отсутствую.
Есть, однако вещи, которые нельзя перепоручить.
Поэтому я сказал:
- Но подожди, в тебе же тоже есть что-то от людей из Горячих Мест.
Мне потребовалось сорок лет, чтобы понять, что мне нет сорока. Может быть,
и ты такая же. Я ведь родился как раз в этих краях...
- Ты знаешь еще какие-нибудь случаи, похожие на твой?
- Ну...
- Нет, не знаешь.
- Нет, не знаю.
Помню, что в тот момент мне захотелось снова оказаться на своем
корабле - не на блестящем красавце, а на старой калоше "Златой Кумир",
там, в бухте. Помню, мне хотелось снова войти на нем в гавань, и увидеть
там Кассандру в тот первый сверкающий миг, и иметь возможность снова
начать все сначала - и либо сказать ей все прямо тогда, либо дотянуть до
расставания, держа язык за зубами насчет своего возраста.
Мечта была прекрасна, но, черт возьми, медовый месяц закончился.
Я подождал, пока она перестанет плакать, почувствовал на себе ее
взгляд и подождал еще немного.
- Все в порядке? - спросил я наконец.
- В порядке, спасибо.
Я взял ее безвольно опущенную руку и поднес к губам.
- Розовоперстая, - прошептал я, а она отозвалась:
- Может быть, это и неплохо, что ты уедешь, хотя бы на время... - тут
снова налетел бриз, сырой и знобящий, и чья-то рука - моя или ее, не знаю
точно - вздрогнула. Листья тоже вздрогнули и посыпались нам на головы.
- Ты ведь прибавил себе лет? - спросила она. - Ну хоть немножко?
Тон был таков, что я счел за лучшее согласиться и честно ответил:
- Да.
Она улыбнулась в ответ, несколько уверившись в моей человеческой
природе.
Ха!
Так мы и сидели, держась за руки и созерцая утро. Через некоторое
время она стала напевать. Это была грустная песня - баллада, сложенная
много веков назад. История о молодом борце по имени Фемоклес, не знавшем
поражений. Он стал считать себя величайшим из живущих борцов. Наконец он
прокричал свой вызов с вершины горы; оттуда до богов было рукой подать, и
они не замедлили с ответом: на следующий день в селение верхом на
закованной в броню громадной дикой собаке явился хромой мальчишка. Они
боролись три дня и три ночи - Фемоклес и мальчишка - и на четвертый день
мальчишка сломал ему хребет и бросил его на поле. Там, где пролилась его
кровь, вырос цветок - Эммет называет его вурдалаком. Это лишенный корней
цветок-кровопийца. Ночами бродит он, крадучись, и ищет погибшую душу
мертвого борца в крови своих жертв. Но душа Фемоклеса покинула Землю, и он
обречен вечно продолжать поиски. История, конечно, попроще, чем у Эсхила,
