как Антей, он вышел из чрева самой Земли.
Я с силой опустил руки ему на плечи, и он упал на колени. Тогда я
схватил его за горло, встал от него справа и подвел свое левое колено ему
под спину. Я навалился и попытался сломать его, давя на плечи и бедра.
Но мне это не удалось. Он все сгибался и сгибался, пока не коснулся
головой земли - дальше гнуть было некуда.
Никто не может так согнуться, не сломав себе при этом спину, но он
смог.
Я с усилием приподнял его коленом и отпустил, и он тут же снова на
меня напал.
Тогда я попытался его задушить. Руки у меня были гораздо длиннее, чем
у него. Я схватил его обеими руками за глотку и стал с силой давить
большими пальцами на то место, где должна находиться трахея. Он просунул
свои руки под мои у локтевого сгиба и начал тянуть вниз и наружу. Я
продолжал жать и ждал, что вот-вот его лицо потемнеет и глаза выкатятся.
Мои руки уже сгибались в локтях под его нажимом.
И тут его руки проскользнули и схватили меня за глотку.
Вот так мы стояли и душили друг друга. Только его нельзя было
задушить.
Его пальцы как шипы впивались в мои шейные мышцы. Я чувствовал, что
мое лицо наливается кровью, в висках начинало стучать.
Издали послышался крик:
- Останови его, Хасан! Он же не должен этого делать!
Голос был похож на голос Рыжей. Во всяком случае, именно это имя
пришло мне в голову: Рыжая. Что означало, что где-то поблизости находится
Дональд Дос Сантос. Кроме того, она произнесла "Хасан" - это имя стояло
под другой внезапно проявившейся картинкой.
Все это означало, что я - Конрад и нахожусь в Египте, а кружащееся
передо мной лишенное выражения лицо - это лицо голема-борца, Ролема,
создания, которое может быть установлено на пятикратное превышение
человеческой силы, и, вероятно, так и установлено; создания, которому
можно передать рефлексы накачанного адреналином кота - и, несомненно, все
они были задействованы.
Вот только голем теоретически не мог убить, разве что в результате
несчастного случая, а Ролем пытался убить меня.
Это означало, что его блок управления не работает.
Я ослабил хватку на его горле, видя, что это не срабатывает, и подвел
ладонь левой руки под его правый локоть. Потом другой рукой я схватил
сверху его правую кисть и присел как можно ниже, продолжая давить кверху
на его локоть, и тянуть за кисть.
Когда он потерял равновесие и наклонился влево, отпустив мое горло, я
продолжал держать его кисть и выкручивать ее так, что локоть повернулся
кверху. Я напряг левую руку, перехватил его руку выше локтя у своего уха и
дернул книзу, ломая сустав.
Никакого результата. Никакого хруста. Рука просто уступила -
согнулась назад под неестественным углом.
Я выпустил его кисть, и он упал на одно колено, но тут же снова
вскочил. За это время рука сама собой выпрямилась и снова согнулась в
естественном положении.
Если я верно представлял себе Хасана, то таймер Ролема должен был
быть установлен на максимум - два часа. А это, с учетом прочих
обстоятельств, довольно долго.
Но к этому моменту я уже знал, кто я такой и что я делаю. И я знал,
как устроен голем. Голем, с которым я имел дело, был предназначен для
борьбы. Значит, боксировать он не мог.
Я бросил быстрый взгляд через плечо на то место, где я стоял, когда
все началось, - около радиопалатки. До нее было футов пятьдесят.
Тут он меня почти поймал. За ту долю секунды, пока я переключил
внимание назад, он сделал рывок одной рукой схватил меня сзади за шею, а
другой - под челюсть.
Он сломал бы мне шею, если бы мог продолжить в том же духе, но в этот
момент произошел очередной толчок, и довольно сильный, который швырнул нас
обоих на землю - и мне удалось вырваться из этого захвата.
Через секунду я вскочил на ноги, а земля все еще тряслась. Ролем тоже
вскочил и снова стоял против меня.
Мы были похожи на двух пьяных матросов, борющихся на палубе
раскачиваемого штормом судна.
Он двинулся на меня, и я отступил.
Я пихнул его левой рукой, он вцепился в нее, а я тем временем ударил
его кулаком в живот. После этого я еще отступил.
Он снова двинулся на меня, и я осыпал его ударами. Бокс был для него
все равно что для меня четвертое измерение - он его просто не видел. Он
продолжал надвигаться, стряхивая с себя мои удары, а я продолжал отступать
к радиопалатке, а земля продолжала трястись, и где-то кричала женщина, и я
услышал крик "Оле!", когда мне удалось достать его правой ниже пояса,
чтобы слегка встряхнуть ему мозги.
Мы уже оказались на месте, и я увидел то, что искал, - здоровенный
камень, которым я хотел разбить радио. Я нанес отвлекающий удар левой, а
потом схватил его за плечо и за бедро и поднял высоко над головой.
Я выгнулся назад, напряг мышцы и обрушил его на камень.
Камень пришелся голему в живот.
Он снова начал подниматься, но медленнее, чем прежде, и я трижды пнул
его в живот своим большущим правым ортопедическим ботинком и увидел, как
он валится обратно.
Откуда-то из его средней части послышался странный стрекочущий звук.
Земля снова вздрогнула. Ролем рухнул наземь и вытянулся, последние
признаки жизни сохранились лишь в пальцах его левой руки. Они продолжали
сжиматься и разжиматься, странным образом напомнив мне движения рук Хасана
в ту ночь в унфоре.
Потом я медленно обернулся и увидел их всех: Миштиго, и Эллен, и Дос
Сантоса с раздутой щекой, Рыжую, Джорджа, Рамзеса и троих обклеенных
пластырем египтян. Я сделал шаг по направлению к ним, и они бросились
врассыпную, а лица их исказились от страха. Но я тряхнул головой.
- Нет, со мной уже все в порядке, - сказал я, - но оставьте меня
одного. Я пойду на реку умыться. - Я сделал семь шагов, а потом как будто
кто-то выдернул вилку из розетки - я захрипел, все кругом закружилось, и
мир провалился в тартарары.
Дни, которые затем последовали, были из золы, а ночи из железа. Дух,
вырванный из моей души, был похоронен глубже, чем любая мумия, истлевающая
под этими песками.
Говорят, Кассандра, что мертвые забывают друг друга в царстве Аида,
но я надеялся, что это не так. Я делал все, что положено руководителю
тура. Лорел предложил мне подыскать себе замену, взять отпуск и уехать.
Я не мог.
Что бы я стал делать?
Сидеть и предаваться печальным размышлениям, выпрашивая выпивку у
заезжих туристов? Нет. В такие моменты движение просто необходимо; его
форма сама порождает содержание для пустого нутра. Так что я продолжил
путешествие и сосредоточил свое внимание на связанных с ним маленьких
тайнах.
Я оттащил Ролема в сторонку и обследовал его блок управления. Конечно
же, он был сломан - это означало, что либо я его сломал во время драки,
либо Хасан сделал это, когда устанавливал его на большую мощность, чтобы
побороть меня. Если это сделал Хасан, то он хотел видеть меня не побитым,
а именно убитым. Если дело обстояло так, то возникал вопрос - почему? Я
мог только гадать, знал ли его наниматель, что я когда-то был
Карагиозисом. Если знал, то зачем ему надо было убивать основателя и
первого секретаря его собственной партии? Убивать человека, который
поклялся, что не даст продать Землю у себя из-под ног и превратить ее в
базу отдыха для шайки синих инопланетян - или по крайней мере не даст это
сделать без борьбы - и создал вокруг себя подпольную организацию, которая
систематически снижала до нуля ценность всей принадлежащей веганцам
собственности на Земле и не остановилась даже перед разрушением роскошной
талеритской конторы по торговле недвижимостью на Мадагаскаре; человека,
чьи идеалы он вроде бы разделял, хотя теперь предпочтение отдавалось более
мирному и легальному занятию - защите собственности, - зачем ему было
желать смерти такого человека?
Получается, что он либо продал Партию, либо не знал, кто я такой, и
имел какую-то иную цель, когда направлял Хасана убить меня.
Либо Хасан действовал по приказу кого-то другого.
Но кто мог быть этот другой? И опять же - почему?
У меня не было ответа, и я решил, что хочу его получить.
Первое соболезнование поступило от Джорджа.
- Мне очень жаль, Конрад, - сказал он, глядя через мое плечо куда-то
вниз на песок, а потом быстро посмотрел мне в лицо.
Ему всегда бывает не по себе и хочется уйти, когда приходится
говорить обычные человеческие слова. Я знаю, что говорю. Сомнительно,
чтобы демонстрация отношений между мною и Эллен, имевшая место прошлым
летом, сильно занимала его внимание. Его страсти ограничиваются стенами
биологической лаборатории. Я помню, как он проводил вскрытие последнего
пса на Земле. Четыре года Джордж чесал его за ухом, выбирал блох из хвоста
и слушал его лай. А потом как-то раз подозвал Рольфа к себе. Рольф
прибежал рысцой, таща за собой старую кухонную тряпку, с которой они
обычно играли в перетягивание каната, и Джордж подтянул его совсем близко,
сделал укол под кожу, а потом вскрыл. Он хотел заполучить пса, пока тот
был еще в его руках. Скелет до сих пор стоит у него в лаборатории.
Еще он хотел вырастить своих детей - Марка, Дороти и Джима - в
скиннеровских боксах, но Эллен каждый раз топала ногами в послеродовом
приступе материнства, продолжавшемся не меньше месяца - а этого времени
бывало достаточно, чтобы нарушить разработанный Джорджем баланс
стимуляторов. Таким образом, мне трудно было признать за ним особенно
сильное желание снять с меня мерку для деревянного спального мешка
подземного типа. Если бы он захотел меня убить, он, вероятно, нашел бы
что-нибудь изощренное, быстрое и экзотическое - вроде яда дивбанского
кролика. Но нет, Джорджа все это не настолько задевало, в этом я был
уверен.
Сама Эллен, хотя она и способна на сильные чувства, все-таки остается
сломанной заводной куклой. Что-то в ней всегда успевает щелкнуть, прежде
чем ее чувства перейдут в действия, а на следующий день она будет так же
сильно переживать по другому поводу.
Там, в Порт-о-Пренсе, она могла задушить меня насмерть, и подозревать
ее значило бы разрабатывать тупиковую версию. Ее соболезнование звучало
примерно так:
- Конрад, ты даже не представляешь, как мне жаль! Правда. Хоть я ее
никогда и не видела, я знаю, что ты должен чувствовать, - ее голос при
этом менял громкость по всему диапазону, и я знал, что она верит тому, что
говорит, поэтому поблагодарил ее тоже.
Хасан подошел ко мне, пока я там стоял, глядя куда-то вдаль поверх
внезапно вздыбившегося грязного Нила. Мы некоторое время постояли вместе,
а потом он сказал:
- Твоя женщина ушла, и на сердце у тебя тяжело. Слова не облегчат эту
тяжесть, а что написано - то написано. Но пусть будет записано и то, что я
скорблю вместе с тобой.
Мы еще немного постояли, и он ушел.
На его счет я не строил никаких догадок. Он был единственным, кого
можно было сразу исключить, хотя это его рука пустила машину в ход. Он
никогда не питал недобрых чувств; он никогда не убивал даром. У него не
было личных причин убивать меня. Таким образом, его соболезнования были
вполне искренними, в этом я был уверен. Попытка убить меня не могла иметь
ничего общего с искренностью его чувств в таком вопросе, как этот.
Настоящий профессионал должен соблюдать определенную границу между своей
личной жизнью и своей работой.
Миштиго никаких сочувственных слов не говорил. Это было бы чуждо его
природе. У веганцев смерть - радостный момент. На духовном уровне она
означала "сагл" - "завершение", то есть разделение души на крохотные
