набросилась на Итнайна.
Он засунул приклад ружья в жуткую пасть и попытался отскочить назад.
Собака мотала головой, стараясь освободиться от металла и добраться
до теплой плоти, но Итнайн уворачивался, одновременно проталкивая приклад
глубже в механическое тело.
- Кто-нибудь... перебейте ей... ноги, - прохрипел Итнайн, мотаясь из
стороны в сторону.
Гарден даже не успел задуматься, его ли это дело. Он инстинктивно
бросился на собаку сзади, нанося боковой удар в прыжке. Они оба упали.
Животное дернулось, изогнуло гибкую спину, три раза щелкнуло челюстью у
головы Гардена, но затем вскочило и вновь вернулось к Итнайну.
Гарден попытался ухватиться за лодыжки собаки и удержать задние лапы,
надеясь повалить ее - и при этом не пострадать самому. Однако стальные
тяговые тросы, управлявшие движением лап, скользили вокруг лодыжек и не
давали крепко ухватиться.
Если как-то заблокировать задние лапы, зверь упадет. Гарден попытался
зацепиться за тросы и кабели, оплетавшие лапы, но машина слишком быстро
двигалась. При этом каждым пятым движением, запрограммированным в
электронном мозгу пса, была попытка откусить Гардену голову, поэтому он
больше был озабочен тем, как бы увернуться, нежели тем, как парализовать
зверя.
- Фу! - неожиданно для себя процедил он сквозь зубы.
Как ни странно, собака на секунду замерла, коротко взвизгнув. Слышала
ли она его? Откликнулось ли что-то в ее электронной душе на устную
команду? Гарден почти ощутил, как некий импульс передался от него к
собачьим микрочипам.
Том попытался воспользоваться заминкой, чтобы ухватиться покрепче за
лапы и повалить пса, но Итнайн опередил его и протолкнул приклад в пасть.
Это движение затронуло что-то в программе, и собака заметалась с новой
силой.
Гарден и Итнайн быстро теряли силы, а собака могла продолжать борьбу
хоть до утра. Остальные же просто стояли кругом и глазели.
Кроме одного - того, кто запускал ракету.
Пока двое пытались сладить с собакой, он достал второй ящик с "Си
Спэрроу" из ближайшего грузовика. Выдернув предохранитель, он не стал
возиться с пускателем. Он просто поднял ракету над головой и бросил ее,
носом вперед, прямо на дорогу, метра на четыре в сторону.
Взрыв боеголовки резанул по слуху. Легкий ветерок с белыми
пластиковыми хлопьями пронесся мимо, слегка обжигая лица и руки. Собака
рухнула на землю, дергая лапами, завалилась набок и затихла.
Итнайн разогнулся, тяжело дыша. Гарден сбросил с себя одну из мертвых
собачьих лап и сел.
- Спасибо тебе, Хамад, - сказал палестинский вожак. - Это было хорошо
сделано.
Он извлек свое изжеванное оружие из разинутой пасти и посмотрел на
Гардена. "И тебе тоже моя благодарность, за твою смелость".
Гарден сплюнул. "Да чего уж там".
- Нам предстоит долгий путь, - заметил Итнайн. - Импульс от этой
боеголовки, конечно, разрушил зажигание и систему управления в наших
машинах.
Гарден мог, кроме того, с уверенностью сказать, что его удостоверения
тоже пропали.
СУРА 7. ПАДЕНИЕ КРАСНОГО ШАТРА
Словно ветер в степи, словно в речке вода,
День прошел - и назад не придет никогда.
Будем жить, о подруга моя, настоящим!
Сожалеть о минувшем - не стоит труда.
Омар Хайям
Подобно белому огненному клинку вонзился в Хасана следующий бросок
Амнета.
Мастер, менее искушенный в использовании астральной энергии, послал
бы разряд в голову ассасина, целясь в шестой узел, расположенный
посередине, позади глазных яблок. Но такой бросок, как рассудил Амнет, был
бы не только бесполезен, но и опасен. Подобно удару кулака в лицо, он
направлен на человеческий орган, созданный, чтобы распознавать такие
нападения. Хасан отведет его в сторону так же просто, как борец на арене
пригибается, когда видит замах противника.
Вместо этого Амнет направил свой бросок ниже, на третий узел, который
расположен позади пупка. Место, через которое жизненные соки вливаются в
организм зародыша, этот узел поглотит энергию и разнесет ее по телу:
прекрасный выбор для смертельного удара.
Человек, стоящий в стороне, ничего не заметил бы, разве только ощутил
дрожание воздуха, уловил след движения, который оставляет пролетевшая
стрела на зеркальной поверхности глаза. Для Амнета, который запустил и
направил его, сгусток энергии Камня выглядел как вполне осязаемая
субстанция, столь же ясно различимая в пространстве, как столб света из
витражного окна в пыльном воздухе собора, столь же алая, как первый луч
солнца, поднимающегося из-за гор. Для Хасана, который был его целью,
сгусток энергии, отливавший голубым, словно возник в глубине радужной
призмы и рванулся вперед с немыслимой скоростью.
Он преодолел разделявшее их расстояние за неуловимое время
промелькнувшей мысли.
Даже если Хасан и видел заряд, он не успел его отклонить. Заряд
ворвался в его тело, как конь, на всем скаку проламывающий брешь в
изгороди.
Хасана отбросило назад. Руки, едва не вырвавшись из суставов,
взлетели вперед в попытке обрести утерянное равновесие. Пальцы вытянулись
до предела, целясь в лицо Томаса Амнета. Аура Хасана приобрела
туманно-голубой оттенок. Его тело ярко засветилось, как дом, охваченный
пламенем, которое еще не разрушило крышу и не разбило стекла в окнах...
Хасана скрутила судорога.
Ответный удар обрушился на Амнета, отбросив его назад на травянистый
берег. Он приземлился на спину и перекувырнулся через голову. Что-то
ощутимо хрустнуло в основании черепа. Ноги Амнета тяжело рухнули. Он
попытался поднять голову и не смог.
Хасан перенесся через реку и встал над ним. Ассасин мог вынуть клинок
и вонзить Амнету в горло или в живот. Он мог опустить сапог на лицо
тамплиера. Вместо этого он повел плечами и повторил то движение, словно
лепил снежок.
Амнету стало страшно.
Паника гальванизировала его члены, он собрался с силами и приподнял
голову, несмотря на белое пламя боли, охватившее шею. Движение головы дало
импульс телу, и ему удалось с большим трудом откатиться на несколько
жалких футов в сторону.
Хасан проворно направил сфокусированный заряд энергии в спину Амнета.
Алый жар вспыхнул в позвоночнике, разрывая мышцы и ломая кости. Ноги
окоченели.
Нечеловеческим усилием Амнет воззвал к Камню, умоляя помочь ему
преодолеть боль, заживить разорванную ткань мышц, соединить лопнувшие
нервы. Камень затеплился своей собственной вибрирующей энергией и вернул
чувствительность нижней части его тела. Амнет ясно ощущал, как из своего
кожаного футляра Камень вливал силу в онемевшие члены, укреплял бедра и
спину, поднимая его, как мать поднимает свое дитя из колыбельки, укрывая
от холода.
Теперь, стоя прямо, он повернулся лицом к Хасану.
Еще одним невероятным усилием воли, он вызвал из Камня самый сильный
заряд энергии.
Это был не мягкое, увещевательное проявление его пассивной силы,
вроде той, что излучалась под дымными испарениями, создавая образы и
видения, или той, что помогла затуманить ум и размягчить волю
султана-полководца. Это было насилие. Это была жажда мести. Он использовал
Камень, как берсеркер свой меч - неистово. Его намерением было бить,
топтать, уничтожать.
Он швырнул еще один заостренный заряд в Хасана, который на минуту
ослабел после своей последней атаки. На этот раз Амнет послал молнию выше,
в шестой узел, расположенный в полости горла. Нанесенный со всей силы,
такой удар мог лишить человека дыхания и раздробить гортань всмятку. Хасан
должен был умереть, захлебнувшись собственной кровью.
Голова ассасина откинулась назад, свободно и беззаботно, как у
мужчины, наслаждающегося поцелуями красавицы. Улыбка изогнула губы под
усами. Энергетическое облако окутало его голову.
Резким кивком Хасан отбил удар, послав голубую молнию прямо в кожаный
мешок, висящий на поясе тамплиера.
Страшная сила перебила только что обретенные ноги Амнета. Он упал на
одно колено. "Surgite! - приказал он себе сурово. - Встань!" Еще одна
волна силы камня влилась в его члены. Одновременно он попытался снова
испустить заряд в Хасана.
Камень вдруг сделался непомерно тяжелым, оттягивая пояс, прорывая
оленью кожу сумки, в которой Амнет носил его. Он опустил руки и подхватил
Камень, когда тот начал выпадать. Кристаллическая решетка дрожала от
непомерной задачи, возложенной на нее. Пересекающиеся оси решетки
разогнулись и начали распадаться.
Томас Амнет почувствовал, как что-то рвется в самой глубине его
мозга.
Пение мусульман поднялось на пол-тона и стало похоже на стрекотание
цикады, сверлящее знойный летний воздух. Великий магистр Жерар, не будучи
искушенным в музыке, понял лишь, что сарацинские воины, окружавшие кольцо
обороны, готовили себя к неистовому насилию.
Стоило всего одному христианскому воину решить, что больше им не
выдержать осады, бросить свою пику и кинуться вперед на сверкающие
ятаганы, и гул усилится. Он преодолеет бесплодную монотонность, а затем
еще раз возвысится до бешеного визга.
Множество христиан потеряло сознание от жары. Многие упали в обморок
просто от страха перед безжалостным натиском, который обещало пение
мусульман.
Жерар взялся за рукоятку своего длинного меча и зашагал в узком
пространстве между двумя шеренгами тамплиеров, которые противостояли
сарацинам на западном склоне холма. Когда кто-то, покачнувшись, выпадал из
строя, Жерар приказывал другому выйти вперед и занять его место.
Пот стекал на брови и заливал глаза. Каждая капелька, выступавшая на
грязном лице, была влагой его тела, которую нечем восстановить. Он умирал,
истекая водой и солью.
Когда он поднес руку в тяжелой перчатке ко лбу, чтобы отереть этот
соленый поток, пение внезапно прекратилось.
В наступившем безмолвии двое справа от него упали замертво. Жерар
собирался было выдвинуть двоих из второй шеренги, чтобы заполнить брешь,
но что-то остановило его.
Что означала эта тишина?
Сарацины ответили ему пронзительным воплем.
В предельном исступлении, ближайшие к неприятельской шеренге
мусульманские воины бросились прямо на острия пик, пригнув их к земле
тяжестью собственных тел.
Подхватив вопль, остальные рванулись вперед, карабкаясь по
агонизирующим телам своих товарищей, нанизанных на пики, и орудуя мечами,
пока христиане пытались высвободить свое оружие. Коварно изогнутые ятаганы
рассекали незащищенную плоть между шлемами и кольчугами. Кровь била
фонтаном, и первая шеренга крестоносцев пала прежде, чем вторая успела
приготовить мечи.
Волна сарацинов накатывала на тамплиеров.
Жерару приходилось видеть, как сражаются берсеркеры: дерутся, теряют
руку или глаз, дерутся еще неистовее, наконец гибнут - и все это ни на
минуту не приходя в сознание. Те берсеркеры были одиночками, каждый -
пленник своего собственного безумия. Глядя на человеческую лавину,
обрушившуюся на французов, он впервые видел безумие толпы. Тысячи людей
двигались как один и умирали без малейшего стона. Когда бегущие воины
втаптывали в землю своих же упавших товарищей, те казались
бесчувственными, как подошвы сапог. Они были одержимы.
Жерар перекрестился, сжал меч и взбежал наверх по холму. Он шел,
глядя назад, на приближающуюся лавину оскаленных смуглых лиц и сверкающих
