реселитесь сюда. Рафферми умрет. Я вызову Мики во Флоренцию. Вызову в
такой форме, что она не поедет. Что касается Франсуа, то я приготовлю
тебе заручку в игре против него. А тогда незачем будет финтить: устра-
нишь Франсуа и увезешь Мики подальше от него. Заручка будет без изъяна.
Я тебе скажу, куда повезти Мики. На этот раз ты поняла? Ты меня слуша-
ешь?
Стоя в полосе лунного света, струившегося из окна, До кивнула голо-
вой. Большие руки золотоглавой великанши по-прежнему покоились на ее
плечах. До больше не пыталась вырываться.
- Сиди смирно - это все, что тебе нужно делать. Не считай Мики дурой,
я так думала до тебя и ошиблась. Однажды вечером я поставила ее перед
собой, вот так, как тебя, и получила такой отпор, какого мне еще никто
никогда не давал. Ей было шестнадцать - почти столько, сколько было мне,
когда Рафферми взяла меня к себе, и не намного меньше, чем тебе сейчас.
Я знаю тебя только по твоим письмам, а они дурацкие, но я и сама в преж-
ние времена писала бы такие же. Когда на мою шею навязали Мики, я бы ее
с удовольствием утопила. С тех пор чувства мои к ней не переменились. Но
я ее не утоплю. У меня есть другой способ избавиться от нее: ты. Ма-
ленькая дуреха, которая трясется от страха, но сделает все, что я прика-
жу, потому что, как и я, жаждет от нее избавиться.
- Пустите меня, пожалуйста.
- Слушай меня. До Мики у Рафферми была другая, такая же девчонка, во-
семнадцатилетняя и на несколько сантиметров повыше - это была я. Я при-
делывала каблуки к туфлям, намазывая их клеем, и было это во Флоренции.
Потом все, чему я завидовала, было мне дано. А потом у меня все отобра-
ли. Появилась Мики. Мне хочется, чтобы ты над этим поразмыслила и пока
сидела смирно. Все, что ты испытываешь сейчас, я уже испытала. Но я
кое-чему с тех пор научилась. Так не хочешь ли ты над этим поразмыслить?
А теперь можешь убираться.
Ее рука потащила До в прихожую, в кромешную тьму. До споткнулась о
бидон с краской. Перед ней распахнулась дверь. До обернулась, но вели-
канша, ни слова не говоря, вытолкала ее на улицу и заперла дверь.
Назавтра в полдень До позвонила Жанне по телефону из кафе близ Ели-
сейских полей, но та уже уехала. Телефонный звонок, должно быть, эхом
отдавался в каждой комнате пустого особняка.
ДА, УБИЛА
Рукой в белой перчатке я зажала ей рот. Она мягко отвела мою руку,
встала - в прямоугольнике света, падавшего из распахнутой двери, возник
длинный темный силуэт. Вот так же, в полутьме, мы разговаривали с ней
однажды вечером. Тогда, положив руки мне на плечи, она предложила убить
принцессу с длинными волосами.
- Откуда тебе все это известно? Есть вещи, о которых ты не можешь
знать: например, о той ночи, когда она спала в моей комнате, или о той
ночи, когда я бродила под ее окнами. Да и о моей встрече с этим, как
его, Габриелем...
- Неужели же ты не рассказала бы мне об этом! - ответила Жанна. -
Ведь мы с тобой в июне две недели провели вместе.
- Ты не встречалась с Мики после вашей ссоры в "Резиданс"?
- Нет. Мне это было ни к чему. Я вовсе не собиралась увозить ее в
Италию. На другое утро я встретилась с Франсуа Шансом, чтобы догово-
риться о ремонте особняка, и улетела. Во Флоренции я испила свою чашу до
дна. Рафферми совсем ополоумела от бешенства.
Не поручусь, что Мики не созвонилась с ней после встречи со мной.
Правда, ты считала, что этого не было. Так или иначе, но это ничуть
не помогло! Рафферми до самого конца была зла на нее как черт.
- Когда она умерла?
- Неделю спустя.
- И ты больше ничего не сказала мне перед отъездом?
- Нет. Мне нечего было добавить. Ты очень хорошо понимала, о чем
речь. Еще до знакомства со мной ты только о том и думала.
В комнате вдруг стало светло: Жанна включила люстру. Я прикрыла глаза
рукой в перчатке.
- Пожалуйста, погаси!
- Может, позволишь мне помочь тебе? Знаешь, который час? Ты же устала
до смерти. Я привезла чистые перчатки. Сними эти.
Сейчас, когда эта светловолосая, высокая заботливая женщина склони-
лась надо мной, мне снова казалось, что все рассказанное ею - только
дурной сон. Нет, она добрая, великодушная, а я не способна была органи-
зовать убийство Мики. Все это неправда.
Близился рассвет. Она взяла меня на руки и отнесла наверх. Когда она
подходила к спальне прежней Доменики, я коснулась головой ее щеки. Она
поняла и уложила меня на свою постель в спальне, которую занимала, пока
я была в больнице. Минуту спустя, раздев и напоив меня, она склонилась
надо мной - я дрожала от холода, - подоткнула одеяло и принялась молча
разглядывать меня своими померкшими глазами.
Когда мы были внизу, уже не помню, в какой из моментов ее рассказа, я
сказала ей, что хочу умереть. Теперь же, чувствуя, как погружаюсь в сон,
я испытала какой-то беспричинный страх.
- Чем ты меня напоила?
- Водой. С двумя порошками снотворного.
Должно быть, она, как всегда, прочла в моем взгляде то, что было у
меня на уме, так как прикрыла мне глаза рукой. Я еще слышала, как она
говорит: "Сошла с ума, с ума, с ума", - затем ее голос стал быстро уда-
ляться, я перестала чувствовать ее руку на своем лице, потом вдруг аме-
риканский солдат в пилотке набекрень с улыбкой протянул мне плитку шоко-
лада, вслед за ним моя школьная учительница шагнул ко мне, собираясь
стукнуть линейкой по пальцам, и я уснула.
Утром я осталась в постели. Жанна примостилась, одетая, на одеяле, и
мы с ней порешили жить отныне на улице Курсель. Она рассказала мне об
убийстве, а я - о своих вчерашних поисках. Сейчас мне казалось совершен-
но невероятным, чтобы Франсуа не заметил подмены.
- Не так все это просто, - ответила Жанна. - Внешне ты уже и не ты, и
не Мики. Я говорю не только о лице, но и о впечатлении в целом. Походка
у тебя не та, что у Мики, но и не такая, какая была у тебя прежде. Кроме
того, вы с ней не разлучались несколько месяцев. Последние недели ты
настолько досконально изучила ее, чтобы потом ей подражать, что это ска-
зывается в каждом твоем жесте. Слушая в первый вечер твой смех, я уже не
понимала, кто это смеется: она или ты. Хуже всего то, что я уже не пом-
нила, какой она была, какой была ты, у меня все перемешалось. Знала бы
ты, какие мысли приходили мне в голову! Когда я тебя мыла, мне казалось,
что я вернулась на четыре года назад, потому что сейчас ты тоньше Мики,
а она была вроде такой же. В то же время я думала, что это невозможно.
Да, вы были одного роста, но совсем не похожи. Не могла же я так оши-
биться. Я уже стала бояться, что ты ломаешь комедию.
- Для чего?
- Почем я знаю! Чтобы избавиться от меня, остаться одной. Меня своди-
ло с ума то, что я не могу ни о чем с тобой говорить до тех пор, пока ты
не узнаешь всего. Комедию пришлось ломать мне. Обращаться с тобой, как
будто ты Мики. Я совсем запуталась. За эти четыре дня я убедилась в од-
ной ужасной вещи, хоть она многое упростит нам в дальнейшем: как только
я услышала твой голос, я уже была не в состоянии вспомнить голос Мики;
как только я увидела твою родинку, мне стало казаться, что она всегда
была у Мики, а может, у тебя - черт его знает! Всего ведь не упомнить,
понимаешь? Иногда ты вдруг делала какой-нибудь жест, и я видела перед
собой Мики. А потом я так долго думала об этом жесте, что внушала себе:
я спутала. На самом деле твои собственные жесты чередовались с жестами
Мики - недаром же ты неделями твердила себе: настанет день, и мне при-
дется делать это точь-в-точь как она.
- Неужели этого довольно, чтобы ввести в заблуждение Франсуа Руссена?
Не может быть. Я провела с ним полдня. Сперва он меня не узнал, но вече-
ром мы оказались на диване, он больше часа обнимал и ласкал меня.
- Ты была Ми. Он говорил о Ми. Ему казалось, что он держит в объятиях
Ми. Да и притом он ведь хищник: много ли он обращал на нее внимания?
Спал-то он с ее наследством. Больше ты с ним не увидишься, конец. А вот
твоя встреча с Франсуа Шансом беспокоит меня куда больше.
- Он ничего не заметил.
- А я и не дам ему возможности что-либо заметить. Теперь мы примемся
за дело по-настоящему.
Она считала, что самое опасное ждет нас во Флоренции. Ми знали там
многие годы. В Ницце же опасаться нужно только отца Ми. И вдруг до моего
сознания дошло, что мне придется встретиться с человеком, дочь которого
я убила, и броситься ему на шею, как это сделала бы она, а между тем мой
отец и мать там же, в Ницце, оплакивают погибшую дочь; они, конечно, за-
хотят повидаться со мной, поговорить о До, они будут с испугом всматри-
ваться в меня - и узнают!
- Не дури! - воскликнула Жанна, схватив меня за руки. - Тебе незачем
их видеть! Но вот отца Мики - придется. Ну, поплачешь немного - это
объяснят твоим волнением. А своих родителей тебе лучше с этих пор никог-
да не вспоминать. Да и помнишь ли ты их?
- Нет. А что, если вспомню?
- К этому времени ты станешь другой. Ты и сейчас уже другая.
Ты - Мики. Мишель Марта Сандра Изоля, родилась 14 ноября 1939 года.
Ты стала моложе на пять месяцев, потеряла отпечатки пальцев, выросла на
один сантиметр. И точка.
Это было только началом нового ужаса. В полдень она съездила в Нейи
за нашими вещами, побросала их и чемоданы как попало в машину и привез-
ла. Я вышла в сад как была, в халате, чтобы помочь ей внести их в дом.
Она отослала меня в комнату, сказала, что мне это нельзя, еще надорвусь.
О чем бы мы с ней теперь ни заговаривали, мои мысли непрестанно возв-
ращались к той ночи на мысе Кадэ, о которой Жанна мне рассказала. Я не
хотела об этом думать; я отказывалась смотреть кадры фильма с Мики, ко-
торые Жанна отсняла во время каникул и которые помогли бы мне подражать
Мики. Однако любое слово, сказанное нами, приобретало двойной смысл и
вызывало в моем воображении картины гораздо более мучительные, чем любые
фильмы.
Жанна одела меня, покормила, посетовала, что должна оставить меня ча-
са на два одну - ей надо ехать к Франсуа Шансу, заглаживать впечатление
от наделанных мною вчера глупостей.
Всю вторую половину дня я томилась, пересаживалась из кресла в крес-
ло, гляделась в зеркало, снимала перчатки, разглядывала свои руки. По-
давленная, я с ужасом наблюдала чужака, поселившегося во мне и бывшего
для меня ничем, пустым звуком, смутным образом.
Больше, чем совершенное мною преступление, тревожило меня другое:
ощущение, что я становлюсь кем-то иным. Я превращалась в игрушку, в ма-
рионетку в руках трех незнакомок. Которая из них перетянет к себе управ-
ляющие мною нити? Завистливая банковская служащая, терпеливая как паук?
Мертвая принцесса, что когда-нибудь непременно снова взглянет на меня из
зеркала, раз я задумала стать ею? Или рослая молодая женщина с золотис-
тыми волосами, которая издали неделями подводила меня к убийству?
Когда крестная Мидоля умерла, рассказывала Жанна, Мики и слышать не
хотела о поездке во Флоренцию. Похороны состоялись без нее; близким
синьоры Рафферми даже не потрудились объяснить ее отсутствие.
В тот вечер, когда Мики узнала о смерти крестной, она решила кутнуть
в компании Франсуа и других своих друзей. Я была с ними. Мики захмелела,
стала буянить в кабачке неподалеку от площади Звезды, оскорбила выпрова-
живавших нас полицейских, хотела вернуться домой не с Франсуа, а с дру-
гим парнем. Заупрямилась, и Франсуа ушел восвояси.
В конце концов час спустя был выдворен за дверь и его преемник, а мне
пришлось баюкать Мики до полуночи. Она плакала, вспоминала покойную
мать, детство, говорила, что Жанна перестала для нее существовать, что
она не желает больше слышать ни о ней, ни о ком другом, когда-нибудь и я
увижу, "что это такое". А в заключение - приняла снотворное.
Несколько дней она была предметом всеобщего внимания. Ей соболезнова-
