я стала ею".
- А тебе обязательно нужно туда идти? - спросила Ми, приоткрыв глаза.
- Ложись. Я включаю тебя в "Главную книгу".
- Куда-куда?
- В расходную ведомость крестной. Ложись. Я плачу за все.
До уже оделась, собираясь уходить. Она ответила, что это чушь, она не
игрушка: хочу поиграю, хочу брошу. Банк платит ей жалованье, выдается
оно ей каждый месяц, она на это жалованье и живет. Ми в ярости села, ли-
цо у нее было свежее, отдохнувшее, глаза ясные.
- Ты говоришь точь-в-точь как один мой знакомый. Если я сказала, что
заплачу, значит, заплачу. Сколько тебе платит твой банк?
- Шестьдесят пять тысяч в месяц.
- Оклад повышен, - сказала Ми. - Ложись, иначе получишь расчет.
До сняла пальто, поставила варить кофе и посмотрела в окно на свое
солнце Аустерлица, которое еще не было в зените. Подавая Ми чашку кофе в
постель, она знала, что с этого утра ее восхождение будет продолжаться и
отныне все, что она сделает или скажет, когда-нибудь может быть ис-
пользовано против нее.
- Ты премилая игрушка, - сказала Ми. - Кофе у тебя вкусный. Давно ты
здесь живешь?
- Несколько месяцев.
- Собирай вещи.
- Ми, постарайся понять! То, что ты предлагаешь сделать, - не шутки.
- Представь себе, я это поняла еще третьего дня. Как по-твоему, много
на свете людей, которые спасали меня во время кораблекрушения? К тому же
я уверена, что плавать ты не умеешь.
- Не умею.
- Я тебя научу, - сказала Ми. - Это легко, смотри: руками надо дви-
гать вот так, видишь? А ногами работать труднее...
Она, смеясь, толкнула До на кровать и стала сгибать и разгибать ей
руки, потом вдруг посмотрела на До без тени улыбки и сказала, что она
знала, как все это серьезно, но не думала, что настолько. В последовав-
шие за этим вечера До укладывалась на диване в передней номера четырнад-
цать в "Резиданс Уошингтон - так сказать, в роли привратницы, оберегаю-
щей любовные забавы Ми, которая спала в соседней комнате с довольно
чванным и противным молодчиком. С тем самым, которого До видела в банке.
Звали его Франсуа Руссен, он работал секретарем в конторе у адвоката и
не лишен был известного лоска. А так как у него были такие же мутноватые
замыслы, что и у До, то они сразу и откровенно возненавидели друг друга.
Ми утверждала, что он хорош собой и безобиден. По ночам До находилась
слишком близко, чтобы не слышать, как она стонет в объятиях молодчика, и
страдала от этого, словно от ревности, зная, однако, что в действи-
тельности это куда более простое чувство. Поэтому она почувствовала себя
почти счастливой, когда однажды вечером Ми спросила ее, оставила ли она
за собой номер в "Виктории": Ми пожелала провести там ночь с другим. За
номер было заплачено до конца марта. Ми пропадала три вечера. Франсуа
Руссен очень расстраивался, зато До не считала опасным для себя это ув-
лечение Ми: о том парне она так ничего и не узнала (кроме того, что он
спринтер), а забыли о нем очень скоро.
Бывали и такие вечера, когда Ми оставалась дома. Самые приятные для
До. Ми не переносила одиночества. Кто-нибудь должен был двести раз про-
вести щеткой по ее волосам, помыть ей спину, погасить ее сигарету, если
она задремлет, слушать ее монологи: для всего этого и существовала До. В
такие вечера она предлагала поужинать "по-холостяцки", и в номер подава-
ли невероятные яства (например, яичницу-болтунью) в серебряных каст-
рюльках. Она учила Ми складывать особым способом салфетку, так что полу-
чались фигурки зверей, то и дело называла ее своим светиком или своей
красавицей. А главное, поминутно клала ей руку на затылок или на плечо,
обнимала ее за талию. Это было едва ли не самое важное, ведь Ми перед
сном испытывала потребность в отвлечении, в разрядке, которую давало ей
иногда снотворное, иногда любовники, иногда собственная бессмысленная
болтовня; а потребность эта была ни чем иным, как боязнью темноты, какую
испытываешь, когда мама оставляет тебя одну в комнате. Две наиболее ярко
выраженные особенности Ми (по мнению До-уже явно патологические) корнями
своими уходили в детство.
В марте До стала сопровождать Ми (позднее - Мики, как называли ее
все) повсюду, только у Франсуа Руссена Ми бывала одна. Сводилось это к
совместным поездкам по Парижу в машине, из одного магазина в другой, ли-
бо к светским визитам, или к партии в теннис на закрытом корте, а иной
раз к разглагольствованиям с интересными людьми за столиком в ресторане.
Часто До оставалась одна в машине; тогда она включала радио и составляла
в уме проект письма, которое напишет вечером крестной Мидоля.
Первое письмо До было датировано днем ее нового "назначения". Она пи-
сала, что ей посчастливилось встретиться с Ми, сообщала, что все благо-
получно, выражала надежду, что столь же благополучно обстоят дела и у
крестной, которая ведь вроде крестной и самой До. Далее следовали всякие
происшествия, имевшие место в Ницце, одна-две тщательно замаскированные
шпильки по адресу Мики и обещание расцеловать крестную при первой же по-
ездке в Италию.
Отправив письмо, До тут же пожалела, что не удержалась от шпилек:
очень уж заметно. Крестная Мидоля - тонкая бестия, недаром же она с па-
нелей Ниццы ухитрилась перенестись в итальянские палаццо, она сразу все
учует. Но ничуть не бывало! Ответ был получен через четыре дня, и пря-
мо-таки ошеломительный. До для нее, дескать, сущее благословение. Она
все такая же, какой помнит милую девочку ее крестная Мидоля: кроткая,
рассудительная, любящая. К сожалению, До, видимо, заметила, что "наша"
Мики очень переменилась. В конце письма выражалась надежда, что эта чу-
десная встреча окажет на Мики благотворное влияние; к письму прилагался
чек.
До вернула чек в своем следующем письме, обещав делать все, что в ее
силах, ради "нашей" баловницы, которая просто очень взбалмошная, хоть
иной раз и может показаться, что у нее нет сердца. Засим - тысяча поце-
луев, всем сердцем Ваша".
В конце марта До получила пятое ответное письмо. Теперь она подписы-
валась так: "твоя крестница".
В апреле До выпустила коготки. Однажды вечеров за столиком в рестора-
не она при Ми открыто атаковала Руссена, оспорив меню, предложенное
"вверенной ее попечению" особе. Суть была, конечно, не в том, что Мики
обычно плохо спит после курятины под винным соусом, а в том, что Франсуа
мерзавец, подхалим, лицемер и До уже видеть не могла его физиономию.
Через два дня дело приняло более серьезный оборот. Ресторан был уже
другой, повод для спора - тоже, но Франсуа-то остался мерзавцем, и он
дал отпор. До услышала, что она нечиста на руку, играет на чувствах под-
руги, не чужда порокам, распространенным в закрытых учебных заведениях.
При последнем обмене репликами, довольно-таки хлесткими, Мики замахну-
лась. До уже приготовилась получить оплеуху, но поняла, что выиграла по-
единок, когда рука Мики опустилась на физиономию мерзавца.
Однако до благополучного завершения дела было еще далеко. Когда они
вернулись в "Резиданс", Франсуа устроил сцену, заявив, что не собирается
ночевать с двумя-с юродивой и аферисткой, - и ушел, хлопнув дверью. Сце-
на продолжалась между До, которая, оправдываясь, еще резче обличала
Франсуа, и Мики, разъяренной тем, что ей пришлось услышать малоприятные
истины. Это была уже не та шуточная возня, которая происходила в памят-
ный вечер, когда девушки рассматривали фотографии. На До обрушился шквал
затрещин, щедро раздаваемых с правой и левой руки, он проволок ее по
комнате, бросил на кровать, снова подхватил, исторг из нее потоки слез и
причитаний и оставил ее, растрепанную и с кровью из носа, на коленях у
двери. Мики поставила ее на ноги, потащила ее, рыдающую, в ванную и
впервые в жизни собственноручно наливала ванну и подавала полотенца.
Три дня они не разговаривали. Франсуа явился назавтра после драки.
Окинув критическим взглядом заплывшее лицо До, он бросил: "Ну что ж, моя
цыпочка, образина стала почище прежней", - и увел Мики, чтобы отпраздно-
вать это событие. А вечером До снова взяла щетку для волос и безмолвно
приступила к своим обязанностям. Еще через день, сообразив, что хоть го-
ворить беда, а молчатьдругая, она уткнулась головой в колени Мики и про-
сила прощения. Они заключили мир, скрепив его слезами и солеными поцелу-
ями. Мики вытащила из своих шкафов целый ворох унизительных и жалких по-
дарков. Все три дня она носилась по магазинам, чтобы придать себе уве-
ренности.
И надо же было коварной судьбе на той же неделе столкнуть До с Габри-
елем, которого она не видела месяц. Она как раз выходила из парикмахерс-
кой, и лицо ее еще являло следы истерического припадка Ми. Габриель уса-
дил ее в свою "дофину". Он, дескать, более или менее примирился с их
разрывом: он просто беспокоился за нее, и все. Но теперь, увидев ее в
такой раскраске, он будет еще больше беспокоиться. Что же это с ней де-
лают? До не сочла нужным лгать.
- Она тебя избила? И ты терпишь?
- Я не смогу тебе этого объяснить. Мне с ней хорошо. Она нужна мне
как воздух. Ты не поймешь. Мужчины понимают только мужчин.
Габриель и в самом деле неодобрительно покачал головой, однако истина
уже брезжила в его мозгу. До пытается уверить его, что она прямо-таки
влюблена в свою длинноволосую кузину. Но он знает До. Она не способна ни
в кого влюбиться. Если она терпит побои истеричной девчонки, стало быть,
у нее что-то на уме: какая-то глупая, весьма несложная и куда более
опасная мыслишка.
- На что ты живешь с тех пор, как ушла из банка?
- Она дает мне все, чего я захочу.
- А дальше что?
- Понятия не имею. Знаешь, она не злая. Она меня очень любит. Я
встаю, когда мне хочется, у меня много разных платьев, я всюду с ней бы-
ваю. Тебе этого не понять.
До простилась с Габриелем, спрашивая себя, а вдруг он действительно
понял. Но он тоже очень ее любил. Ее все очень любили. Никто не мог про-
честь по ее глазам, что после того, как ее избили, в ней что-то умерло,
что нужна ей не эта избалованная девчонка, но жизнь, которую До слишком
долго вела только в мечтах и которую эта избалованная девчонка даже не
способна вести. На ее месте До лучше прожила бы эту жизнь. Она лучше ис-
пользовала бы роскошь, легкие деньги, зависимость и трусость окружающих.
Что ж, Мики когда-нибудь заплатит за побои, обещала же она платить за
все. Но не это главное. Ей придется сполна заплатить и за иллюзии мелкой
банковской служащей, которая ведь ни на кого не рассчитывала, ни у кого
не просила любви, не думала, что мир станет краше, если ее приласкают.
Уже несколько дней Доменика предчувствовала, что убьет Ми. Простив-
шись с Габриелем, она просто сказала себе, что сейчас у нее стало одним
поводом больше. Она покончит не только с бесполезным, бездушным насеко-
мым, но и с собственным чувством унижения и злобы. До вынула из сумочки
темные очки. Во-первых, потому что, по правде говоря, такое может про-
честь по глазам любой. Во-вторых, потому что у нее был синяк.
В мае своеволие Мики перешло все мыслимые границы. Вняв вздорным со-
ветам Франсуа Руссена, на которые он был мастак, она вздумала поселиться
в особняке на улице Курсель, принадлежавшем крестной Мидоля. Синьора
Рафферми никогда там не жила. Мики очертя голову бросилась переоборудо-
вать дом. И так как она была упряма, а кредит ей не предоставлял никто,
кроме тетки, то за двое суток отношения между Парижем и Флоренцией
весьма обострились.
Мики выбила нужную ей сумму, оплатила свои векселя, заказала роспись
и мебель, но ей навязали в качестве управляющего делами Франсуа Шанса и,
бухнув в колокола, срочно вызвали на подмогу первостатейную каргу, лич-
ность легендарную и лютую, в списке заслуг которой числилась собственно-
ручная порка Мики.
"Карга" звалась Жанной Мюрно. Мики рассказывала о ней мало и в таких
