поверхности воды и невольно осмотрела себя всю в этом большом
зеркале... Да, она красива! Но, значит, красота еще не все,
если чужеземец, золотоглазый, храбрый и ласковый, хочет уйти от
нее. Значит, ему нужно еще что-то... Но что?..
Солнце садилось за холмистой степью. Косая голубая тень
лежала у порога хижины, где сидели Кидого и Кави.
По тому, как беспокойно зашевелились оба друга, Пандион
понял, что этруск и негр давно уже ждали его. Потупившись,
молодой эллин подошел к друзьям. Кави встал, торжественный и
суровый, положил руку на плечо друга.
-- Мы хотим говорить с тобой -- он и я. -- Этруск кивнул в
сторону ставшего рядом Кидого. -- Ты не пришел на совет, но все
решено -- завтра мы уходим...
Пандион отшатнулся. Слишком много событий произошло за
последние три дня. И все же молодой эллин не думал, что
товарищи будут так торопиться. Он сам спешил бы не меньше, если
бы... если бы не было Ирумы!
Во взглядах друзей молодой эллин прочитал осуждение.
Необходимость на что-то решиться, давно точившая душу Пандиона
и бессознательно отбрасываемая им в наивной надежде, что все
как-нибудь уладится, теперь приближалась. Как будто стена опять
загородила доступ к радостному миру свободы, той свободы,
которая на самом деле жила лишь в мечтах Пандиона.
Он должен решить, остается ли он здесь с Ирумой или,
навсегда потеряв ее, уходит с товарищами. Жить, не имея никакой
надежды снова увидеть ее, когда его и Ируму разделит необъятное
пространство... Ужасное "на всегда" горело в сердце Пандиона
раскаленным углем. Но если он останется здесь, то это будет
тоже навсегда только в соединенных усилиях двадцати семи
человек, готовых на все, даже на верную гибель, ради
возвращения на родину, была возможность одолеть пространство,
держащее их в плену земли. Значит, если он останется, то
навсегда потеряет родину, море, Тессу -- все то, что
поддерживало его и помогло очутиться здесь.
Сможет ли он жить здесь, слиться с этой приветливой, но
все-таки чужой жизнью, когда не будет с ним верных товарищей,
испытанных в беде, на дружбу которых привычно и незаметно он
опирался все время? И даже без раздумья, всем сердцем Пандион
почувствовал ясный ответ.
А разве то, что он оставит друзей, спасенный и вновь
ставший сильным благодаря им, не будет изменой?
Нет, он должен идти с ними, оставив здесь половину сердца!
И воля молодого эллина не выдержала испытания. Он схватил
за руки товарищей, с тревогой наблюдавших душевную борьбу,
отражавшуюся на открытом лице Пандиона, и принялся умолять их
не уходить так скоро. Теперь, когда они свободны, что стоит им
прожить здесь еще немного, лучше отдохнуть перед дорогой, лучше
узнать незнакомую страну!
Кидого заколебался: негр очень любил молодого эллина.
Этруск нахмурился еще сильнее.
-- Пойдем туда, здесь чужие глаза и уши. -- Кави втолкнул
Пандиона в темноту хижины и, выйдя, вернулся вновь с угольком.
Он зажег маленький факел. При свете, ему казалось, легче будет
убедить смятенного друга. -- На что ты надеешься, если мы
останемся, -- строго спросил этруск, и его слова врезались в
душу Пандиона, -- если ты потом все равно уйдешь? Или ты хочешь
взять ее с собой?
Нет, мысль о том, чтобы Ирума пошла с ними в бесконечно
далекую и смертельно опасную дорогу, даже не приходила на ум
Пандиону, и он отрицательно покачал головой.
-- Тогда ты непонятен мне, -- жестко сказал этруск. --
Разве другие наши товарищи не нашли себе здесь девушек по
сердцу? На совете никто из них не колебался, что выбрать --
женщину или родину, никто не подумал остаться. Отец Ирумы,
охотник, думает, что ты не пойдешь с нами. Ты понравился ему,
слава о твоей храбрости прошла в народе. Он сказал мне, что
готов принять тебя в дом. Неужели ты покинешь нас, забудешь
родину ради девчонки?!
Пандион опустил голову. Ему нечего было ответить, он не
смог бы объяснить этруску то, в чем Кави был не прав. Как
сказать ему, что Пандион не просто поддался страсти? Как
выразить то, что захватывало его в Ируме как художника? Для
него Ирума стала воплощением красоты, в ней искрилась и
сверкала древняя сила жизни, так привлекавшая молодого
скульптора, в котором вместе с любовью проснулось и творчество!
А с другой стороны, суровая правда жгла его в речи этруска --
он забыл, что у чужого народа есть свои законы и обычаи.
Оставшись здесь, он должен будет стать охотником, слить свою
судьбу с судьбой этого народа. Такова была неизбежная плата за
счастье с Ирумой... Одна Ирума здесь близка ему. Спокойный и
жаркий простор золотой степи вовсе не походил на шумный и
подвижный простор родного моря. И девушка была частью этого
мира, временным гостем которого он не переставал себя
чувствовать... А там, вдали, маяком светила ему родина. Но если
этот маяк угаснет, разве он сможет жить без него?..
Этруск выдержал паузу, чтобы дать Пандиону время подумать,
и начал снова:
-- Хорошо, ты станешь ее мужем, чтобы вскоре покинуть ее и
уйти. И ты думаешь, что ее народ отпустит нас с миром и поможет
нам? Ты оскорбишь их гостеприимство. Наказание, следуемое тебе
по заслугам, падет на нас всех... А потом, почему ты уверен,
что остальные товарищи согласятся ждать? Они не согласятся, и в
этом я буду с ними!
Этруск помолчал и, как бы устыдившись резкости своих слов,
грустно добавил:
-- Сердце мое болит, ибо, когда достигну я моря, не будет
у меня друга, искусного в корабельном деле. Мой Ремд погиб, и
вся надежда была на тебя -- ты плавал по морю, учился у
финикийцев... -- Кави опустил голову и замолчал.
Кидого бросился к Пандиону и надел на шею молодого эллина
мешочек на длинном ремешке.
-- Я хранил его, пока ты был болен, -- сказал негр. -- Это
твой морской амулет... Он помог победить носорога, он поможет
всем нам дойти до моря, если ты пойдешь с нами...
Пандион вспомнил про подаренный ему Яхмосом камень. Он
совсем забыл об этом сверкающем символе моря, как забыл в эти
дни еще и о многом другом. Он глубоко вздохнул. В эту минуту в
хижину вошел высокий человек с большим копьем в руке. Это был
отец Ирумы. Он непринужденно уселся на пол, поджав ноги;
дружески улыбнулся Пандиону и обратился к этруску.
-- Я пришел к тебе с делом, -- неторопливо начал охотник.
-- Ты сказал, что через одно солнце вы решили уходить на
родину.
Кави утвердительно кивнул головой и молчал, ожидая, что
будет дальше. Пандион с беспокойством поглядывал на
державшегося с простым и величавым достоинством отца Ирумы.
-- Путь далек, много зверей стережет человека в степи и в
лесу, -- продолжал охотник. -- У вас плохое оружие. Запомни,
чужеземец: со зверями нельзя сражаться, как с людьми. Меч,
стрела и нож хороши против человека, но против зверя самое
лучшее -- это копье. Только копье может удержать сильного
зверя, остановить его, достать издалека сердце зверя. Ваши
негодны для нашей степи! -- Охотник пренебрежительно указал на
прислоненное к стене хижины тонкое египетское копье с маленьким
медным острием. -- Вот какое здесь нужно!
Отец Ирумы положил Кави на колени принесенное им оружие и
снял с него длинный кожаный чехол.
Тяжелое копье было больше четырех локтей в длину. Его
древко, в два пальца толщины, было сделано из твердого,
плотного, блестящего, как кость, дерева. Посередине древко
утолщалось, обшитое тонкой шероховатой кожей гиены. Вместо
наконечника на нем было лезвие в локоть длиной и шириной в три
пальца, сделанное из светлого твердого металла -- редкого и
дорогого железа.
Кави задумчиво потрогал острое лезвие, прикинул на руке
тяжесть оружия и со вздохом вернул охотнику.
Тот улыбнулся, следя за впечатлением, произведенным копьем
на этруска, и осторожно сказал:
-- Изготовить такое копье -- большой труд... Металл для
него добывается соседним племенем, и они продают его дорого.
Зато копье спасет тебя не раз в смертельном бою...
Не понимая, к чему клонит охотник, Кави молчал.
-- Вы принесли с собой сильные луки из Та-Кем. --
продолжал охотник. -- Мы не умеем делать такие и хотел бы
поменять их на копья. Вожди согласились дать вам по два копья
за каждый лук, а копья, я сказал, будут вам нужнее.
Кави вопросительно посмотрел на Кидого, негр кивком головы
подтвердил мнение охотника.
-- В степи много дичи, и нам не понадобятся стрелы, --
сказал Кидого. -- Но в лесах будет хуже. Однако лес далек, а
шесть копий вместо трех луков надежнее при нападении зверей.
Кави подумал, согласился на обмен и принялся торговаться.
Но охотник был непреклонен, доказывая, что предложенное им
оружие -- ценность. Они никогда не
отдали бы по два копья за каждый лук, если бы не нужно
было узнать, как изготовляются луки Черной Земли.
-- Хорошо, -- сказал этруск. -- Мы отдали бы их вам в дар
за приют и пищу, если бы не шли так далеко. Мы принимаем
условие -- завтра ты получишь луки.
Охотник просиял, хлопнул Кави по руке, поднял копье,
вглядываясь в красный отблеск факела на лезвии, и надел на него
кожаный чехол, украшенный кусочками разноцветных шкур.
Этруск протянул руку, но охотник не отдал оружие.
-- Ты получишь завтра не хуже. А это... -- отец Ирумы
сделал паузу, -- я дарю твоему золотоглазому другу. Чехол его
сшила Ирума сама! Смотри, как он красив.
Охотник протянул копье молодому эллину, нерешительно
принявшему подарок.
-- Ты не идешь с ними, -- отец Ирумы показал на этруска и
негра, -- но хорошее копье -- это первое имущество охотника, а
я хочу, чтобы ты прославил наш род, став моим сыном!
Кидого и Кави впились взглядами в друга; негр с хрустом
сжал пальцы. Решительный момент наступил.
Пандион побледнел и внезапно резким, отстраняющим жестом
протянул охотнику копье обратно.
-- Ты отказываешься? Как мне понять это? -- вскричал
пораженный охотник.
-- Я ухожу с товарищами, -- с трудом произнес молодой
эллин.
Отец Ирумы неподвижно стоял, глядя на Пандиона, потом с
гневом швырнул копье ему под ноги:
-- Пусть будет так, но не смей больше смотреть на мою
дочь! Я сегодня же отошлю ее!
Пандион, не мигая, с широко раскрытыми глазами стоял перед
охотником. Неподдельное горе исказило его мужественные черты, и
какое-то смутное сочувствие ослабило гнев отца Ирумы.
-- У тебя хватило мужества решить, пока не поздно. Это
хорошо, -- сказал он. -- Но раз уходишь, уходи скорее...
Охотник еще раз угрюмо осмотрел Пандиона с головы до ног,
издав какой-то неопределенный звук. На пороге хижины отец Ирумы
оглянулся на Кави. -- Что сказал, то и будет! -- грубо буркнул
он и исчез в темноте.
Негру стало не по себе от блеска глаз молодого эллина, и
он почувствовал, что сейчас Пандиону не до друзей. Эллин
постоял, вперив взгляд в пространство, точно спрашивая темную
даль, как ему поступить. Он медленно повернулся и бросился на
постель, закрыв лицо руками.
Кави зажег новый факел: ему не хотелось оставлять Пандиона
в темноте одного со своими мыслями. Этруск и негр уселись в
стороне и остались бодрствовать, не разговаривая. Время от
времени они тревожно посматривали на друга, которому не могли
ничем помочь.
Медленно шло время, наступила ночь. Пандион пошевелился,
вскочил, прислушиваясь, и бросился вон из хижины. Но широкие
плечи этруска заслонили вход. Молодой эллин натолкнулся на его
скрещенные руки и остановился, сдвинув брови.
-- Пусти! -- нетерпеливо сказал Пандион. -- Я не могу! Я
