танцевала молодежь, и стараясь рассмотреть Ируму среди вереницы
юношей и девушек.
Слегка пошатываясь, поднялся один из вождей и начал
говорить приветственную речь, сопровождая ее плавной, красивой
жестикуляцией. Пандион смог уловить только общий смысл,
заключавшийся в том, что вождь хвалил пришельцев, сожалел об их
скором уходе и предлагал чужеземцам остаться, обещая принять их
в число соплеменников.
Пир окончился уже ночью, когда охотники вдоволь насытились
нежным мясом молодых жирафов и прикончили весь запас пива. По
дороге в хижину Кидого заявил, что завтра все бывшие рабы,
которых осталось двадцать семь человек, будут держать совет о
дальнейшем пути. Кидого удалось поговорить с бродячими
охотниками, которых он встретил в лесу. Они хорошо знали
местность к западу от селения и рассказали, куда идти.
Расстояние, отделяющее их от моря и родины Кидого, очень
велико, но он знает теперь, что за три месяца даже медленной
ходьбы они будут там. Что теперь может остановить их,
испытанных в борьбе, крепких дружбой? Каждый из двадцати семи
стоит пяти воинов! Негр гордо расправил плечи, поднял к звездам
веселое хмельное лицо, обнял Пандиона и с волнением закончил:
-- Теперь мое сердце спокойно! Ты здоров -- в дорогу! В
дорогу хоть завтра!
Пандион молчал, в первый раз чувствуя, что его желания не
совпадают со стремлением друзей. Молодой эллин не умел
лицемерить.
После сегодняшнего свидания Пандион понял, что тоска, все
время остро бередившая его душу, вызвана любовью к Ируме.
Девушка в расцвете юной красоты встретилась ему после жестокой
жизни раба, на пороге свободы!
Неужели этого мало ему, так недавно цеплявшемуся за самую
маленькую надежду на дне темной ямы-тюрьмы? Что нужно, наконец,
ему в мире и жизни, когда любовь властно зовет его остаться
здесь, среди золотой степи? И тайное, скрываемое от себя самого
стремление навсегда остаться с Ирумой стало крепнуть в душе
Пандиона. Доверчивая молодость эллина незаметно уводила его в
страну грез. где все было так легко и просто.
Завтра он увидится с Ирумой, все скажет ей... А она -- она
тоже любит его!
Бывшие рабы должны были встретиться на другом конце
селения. Там, в двух больших хижинах, они и жили. Кави, Кидого
и Пандион занимали отдельную маленькую хижину, отданную им
из-за болезни эллина. Пандион, точивший копье в углу хижины,
встал и направился к выходу.
-- Куда ты идешь? -- спросил его удивленный этруск. --
Разве ты не будешь на совете?
-- Я приду потом, -- отворачиваясь, ответил Пандион и
поспешно вышел из хижины.
Этруск внимательно посмотрел ему вслед и недоуменно
переглянулся с Кидого, усердно трудившимся около входа над
большим куском толстой кожи, изготовляя щит.
Молодой эллин не сказал друзьям, что Ирума ждет его
сегодня на опушке леса. Чувствуя, как с приходом товарищей
выросла внезапная угроза его только что родившейся любви,
Пандион не в силах был отказаться от свидания. Он оправдывал
себя тем, что все равно узнает решение совета от друзей.
Приблизившись к лесу, Пандион долго искал глазами Ируму,
как вдруг улыбающаяся девушка отделилась от ствола дерева и
сама предстала перед эллином. Ирума накинула отцовский
охотничий плащ из мягкой серой коры и в нем на фоне деревьев
была совершенно незаметна. Девушка сделала знак Пандиону
следовать за собой и быстро пошла вдоль опушки к полукруглому
выступу леса. вдававшемуся в степь в трех тысячах локтей от
селения. Там она вошла под деревья. Пандион с любопытством
смотрел по сторонам -- впервые он находился в африканском лесу.
Эллин представлял его совсем другим -- лес тянулся длинной,
узкой лентой по долине речки, омывавшей селение, и в ширину был
не больше двух тысяч локтей.
Это был громадный свод высоких деревьев, темная галерея
над глубокой, вечно сумрачной лощиной речки.
Деревья дальше становились все выше, а у берега, круто
спускавшегося к самой воде, клонились к земле, скрещивая в
высоте свои ветви. Стройные и прямые стволы с белесой, черной и
коричневой корой уходили ввысь на целую сотню локтей, как
густая колоннада высокого здания. Ветви густо переплетались в
сплошной свод, непроницаемый для солнца. Сумрачный серый свет
струился сверху, угасая в глубоких впадинах между странными
корнями, похожими на невысокие стены. Тишина, не нарушаемая
никакими звуками, кроме едва слышного журчания воды, полумрак,
исполинская высота лесной колоннады подавили Пандиона. Он
показался себе незваным пришельцем, вторгнувшимся в запретное,
полное тайны сердце чужой природы.
Над самой водой в зеленом своде были узкие просветы -- там
с высоты обрушивался сплошной каскад золотого огня. Свет,
одевая деревья сияющим туманом, дробился в промежутках между
стволами на вертикальные полосы, постепенно угасавшие в глубине
леса. Темные, таинственные храмы Айгюптоса пришли на память
Пандиону. Построившие их мастера не придумали нового --
волшебное воздействие гигантских, сводов, сумерки и тишина,
уводящие от мира, оказывается, существовали в природе.
Исполинский лес был величественнее любого храма, но сила
человека заключалась в том, что он мог создавать свои храмы в
любом месте и там, где леса не росли... Канаты ползучих
растений перекидывались от ствола к стволу свободными петлями
или опускались вниз, образуя волнистые занавеси. Почва,
усыпанная листьями, трухой гнилых плодов и ветвей, была
пушистой и мягкой, кое-где по ней были разбросаны мелкие звезды
пестрых цветов.
Со стволов свисали, как содранные куски кожи, длин ные
ленты шелушившейся коры.
Большие бабочки бесшумно летали над землей: их трепещущие
крылья привлекали внимание молодого эллина причудливыми
сочетаниями красок -- ярких, бархатисто-черных,
металлически-синих, красных, золотых и серебристых.
Ирума уверенно шла между корнями, спускаясь к реке, и
привела Пандиона на ровную площадку у самого водотока, покрытую
нежным ковром пушистых мхов. Здесь стояло дерево, разбитое
молнией. В отщепе твердой желтой древесины выступали грубые
очертания человече с кой фигуры. Дерево, очевидно, служило
предметом почитания -- кругом него были развешены цветные
тряпки зубы хищников. В земле торчали три почерневших слоновых
клыка.
Ирума, почтительно склонив голову, приблизилась к старому
дереву и поманила Пандиона к себе.
-- Это предок нашего рода, рожденный от громового удара,
-- тихо произнесла девушка. -- Дай ему что-нибудь, чтобы
древние были добры к нам.
Пандион оглядел себя -- у него не было ничего, что он мог
бы отдать этому грубому богу, мнимому предку Ирумы. Юноша,
улыбаясь, развел руками, но девушка была неумолима.
-- Дай это! -- Тут она дотронулась до пояса, сплетенного
из жирафьих хвостов, только что сделанного Кидого для Пандиона
на память об охоте.
Молодой эллин послушно развязал и отдал девушке полоску
кожи. Ирума сбросила плащ. Она была в домашнем наряде -- без
браслетов, без ожерелья, только в широком кожаном поясе, косо
спадавшем на левое бедро. Девушка поднялась на носках,
потянулась к зазубрине у головы идола и прикрепила там дар
Пандиона. Ниже Ирума прицепила лоскуток пестрой шкуры леопарда
и связку похожих на бусы темно-красных зерен. Потом девушка
высыпала к подножию идола горсть проса и, довольная, отступила.
Теперь она пристально смотрела на Пандиона, прислонившись
спиной к стволу невысокого дерева с сотнями красных цветов
между листьями(x). Казалось, что алые лампады светились над
головой девушки и красные блики их играли на блестящей коже
Ирумы.
-------------------------------------------------------
[x] Тюльпанное дерево из семейства магнолиевых
-------------------------------------------------------
Пандион стоял, безмолвно любуясь девушкой. Ее красота
казалась ему священной в тишине исполинского леса -- храма
неведомых богов, так резко отличавшихся от радостных
небожителей его детства.
Светлая, спокойная радость наполнила душу Пандиона -- он
снова становился художником, и прежние стремления проснулись в
нем.
Но внезапно встало из глубины памяти необычайно отчетливое
видение. Там, на бесконечно далекой родине, под шум сосен и
моря, так же стояла, прижавшись к дереву, Тесса в ушедшие,
невозвратные дни...
Ирума закинула руки за голову, слегка перегнулась в тонкой
талии и вздохнула. Смятенный Пандион отступил на шаг -- Ирума
приняла ту же позу, в какой он хотел изобразить Тессу.
Перед эллином воскресло пришлое, с новой силой вспыхнуло
стремление в Энниаду. В путь, навстречу новой борьбе, прочь от
Ирумы!..
Пандиона мучило раздвоение прежде всегда ясных его
стремлений. Он обнаружил в себе неведомое ранее противоречие, и
это испугало его.
Здесь с неудержимой силой звала его жаркая, как само
солнце Африки, юная, как цветущая после дождей степь, мощная,
как широкий поток, власть жизни. Там были все самые светлые его
мечты о великом творчестве. Но разве не сама красота в образе
темнокожей дочери африканских степей стояла перед ним, близкая
и радостная? Так непохожи были Ирума и Тесса -- они совсем
разные, и все же в обеих жила одна и та же достоверность
прекрасного.
Тревога Пандиона передалась девушке. Она приблизилась к
нему, и певучие слова чужого языка нарушили тишину леса.
-- Ты наш, золотоглазый... Я танцевала танец великой
богини... Предок принял дары... -- Голос Ирумы замер, длинные
ресницы прикрыли глаза. Девушка крепко обняла Пандиопа за шею и
прильнула к нему.
У молодого эллина потемнело в глазах, отчаянным усилием он
отстранился. Она подняла голову. Рот ее по-детски приоткрылся.
-- Ты не хочешь жить здесь? Ты уйдешь с товарищами? --
удивленно спросила Ирума, и Пандиону стало стыдно.
Пандион нежно привлек к себе Ируму и, подбирая подходящие
слова, усвоенные из языка ее народа, пытался передать ей
великую тоску по родине, по Тессе... Голова Ирумы запрокинулась
вверх на широкой груди молодого эллина, ее глаза погрузились в
золотистое сияние его глаз, зубы обнажились в слабой улыбке.
Ирума заговорила, и в звуке се слов была та же нежность, та же
ласка любви, которая опьяняла Пандиона в устах Тессы.
-- Да, если ты не можешь жить здесь, тебе нужно уйти... --
Девушка запнулась на последнем слове. -- Но, если я и мой народ
хороши для тебя, оставайся, золотоглазый! Подумай, реши,
приходи, я буду ждать!
Девушка выпрямилась, гордо закинув голову. Такой же
серьезной и строгой видел ее Пандион во время танца.
С минуту молодой эллин стоял перед ней, затем, внезапно
решившись, протянул к девушке руки. Но она исчезла за
деревьями, растворившись во мраке лесной чащи...
Исчезновение Ирумы поразило Пандиона, как тяжкая утрата.
Эллин долго стоял в мрачном лесу, потом побрел наугад сквозь
золотистый туман поляны, борясь с желанием броситься вслед за
Ирумой, разыскать ее, сказать ей, что любит, что остается с
ней.
Ирума, едва только скрылась от Пандиона за деревьями,
пустилась бежать, легко перепрыгивая через корни, проскальзывая
между лианами. Девушка мчалась все быстрее, пока совсем не
выбилась из сил. Она, тяжело дыша, остановилась на берегу
спокойного водоема -- тихой заводи расширявшейся здесь речки.
Яркий свет ослепил ее, тело обдало жаром после мрака и прохлады
леса.
Ирума сквозь слезы увидела свое отражение на гладкой
