умелой рукой, со свистом вращалось в воздухе и убивало жертву
наповал с двадцати локтей расстояния.
Со стесненным сердцем Пандион оглядывался вокруг
присматриваясь к своим новым спутникам и хозяевам. Их жесткие,
обветренные лица были цвета темного кирпича, нестриженные
бороды лохматились вокруг щек, в тяжелой, развалистой походке,
суровых складках губ и лба не было ни капли легкого добродушия,
характерного для собратьев Кидого. Но все же Пандион почему-то
верил этим людям -- может быть, потому, что сыны ветра, как и
он, были преданы морю, жили с ним в согласии и понимали его.
Или потому, что в их речи Пандион и Кави встречали знакомые
слова...
Сыны ветра охотно согласились взять бывших рабов на
корабли за предложенную вождем плату. Дяде Кидого Иорумефу
удалось даже выторговать шесть клыков и две корзины целебных
орехов. Этот остаток погрузили на корабль как достояние Кави,
ливийцев и Пандиона. Сыны ветра разделили людей вопреки их
желанию. На одном корабле ехали шестеро ливийцев, на другом --
Кави с Пандионом и три ливийца.
Гавань сынов ветра оказалась поблизости от Ворот Туманов,
на огромном расстоянии от родины Кидого -- не меньше двух
месяцев плавания при самой благоприятной погоде. Кави и Пандион
тоже растерялись -- они не представляли себе истинную дальность
пути и поняли, что сыны ветра такие же выдающиеся борцы с
морем, какими были повелители слонов в борьбе с мощью степей
Африки. От гавани сынов ветра до родины Пандиону предстояло еще
проплыть почти все Великое Зеленое море, но это расстояние было
в два с половиной раза меньше, чем путь от селения Кидого к
гавани сынов ветра. Сыны ветра успокоили Пандиона и Кави
заверением, что к ним часто приплывают корабли финикийцев из
Тира, с Крита, Кипра и большого Ливийского залива(x).
-------------------------------------------------------
[x] Большей Ливийский залив -- залив Большой Сирт на
северном побережье Африки, к западу от Египта
-------------------------------------------------------
Но Пандион сейчас, стоя на берегу, не думал об этом. В
смятении он оглядывался на море, словно пытался измерить
предстоящий ему огромный путь, и поворачивался к Кидого.
Начальник всех кораблей, с обручем кованого золота в курчавых
волосах, громко закричал, приказывая идти на суда.
Кидого схватил за руки Пандиона и Кави, не скрывая слез.
-- Прощай навсегда, Пандион, и ты, Кави! -- прошептал
негр. -- Там, на далекой своей родине, вспомните о Кидого,
верном и любящем вас обоих! Вспомните наши дни в рабстве в
Кемт, когда только дружба поддерживала нас, дни мятежа,
бегства, дни великого похода к морю... Я буду с вами в моих
мыслях. Вы уходите навеки от меня, вы, ставшие мне дороже
жизни! -- Голос негра окреп. -- Я буду верить, что когда-нибудь
люди научатся не бояться просторов мира. Моря соединят их... Но
я не увижу вас больше... Велико мое горе... -- Огромное тело
Кидого затряслось от рыданий.
В последний раз соединились руки друзей. Сыны ветра
закричали с корабля...
Руки Пандиона разжались, отошел Кави. Этруск и эллин
вступили в теплую воду и, скользя на камнях, поспешили к судам.
В первый раз после долгих лет Пандион ступил на палубу; на
него повеяло давно ушедшими в прошлое днями счастливых путей.
Но прошлое только мелькнуло в памяти и скрылось опять. Все
мысли сосредоточились на высокой черной фигуре, стоявшей
отдельно от толпы, у самого края воды. Весла плеснули и
зачастили мерными ударами, корабль вышел за линию рифов. Тогда
моряки подняли большой парус, и ветер подхватил судно.
Все меньше становились люди на берегу; скоро маленькая
черная точка обозначала утраченного навсегда Кидого
Надвинувшиеся сумерки скрыли берег, только темный горный кряж
угрюмо громоздился за кормой. Кави смахивал уже не первую
крупную слезу. Огромная летучая мышь, залетевшая с берега,
вдоль которого направлялись суда, чуть задела крылом лицо
Пандиона. Это шелковистое прикосновение показалось эллину
последним приветствием покинутой страны. Глубокое смятение
вызвала у Пандиона разлука с другом-негром, со страной, где он
столько пережил, где оставил часть своего сердца. Смутно
чувствовал он, что там, на родине, в часы усталости и печали,
Африка будет вставать перед ним неизменно манящей и прекрасной
именно потому, что он утратил ее навсегда... как Ируму.
Отбросив все, что стало близким и привычным, обернувшись к
Элладе лицом и душой, Пандион содрогнулся от тревоги. Что ждет
его там после столь долгого отсутствия? Как будет он жить среди
своих, когда вернется? Кого он найдет? Тесса... Да жива ли она,
любит ли его по-прежнему или...
Корабли угрюмо ныряли в волнах, обращенные носами к
западу. Только после месяца пути они повернут на север -- так
сказали сыны ветра. Мощное дыхание океана шевелило волосы
Пандиона. Рядом с ним сновали деловито и неторопливо молчаливые
моряки. Сыны ветра -- потомки древних критских мореходов --
Пандиону казались более чужими, чем чернокожие обитатели
Африки. Эллин сжал в руке висевший на груди мешочек с камнем,
хранивший облик Кидого, и пошел к товарищам, печально жавшимся
в уголке чужого корабля...
Из-за гор поднялся оранжевый круг луны. В ее свете океан
-- Великая Дуга, обнимающая все земли мира, -- предстал изрытым
черными впадинами, над которыми плавно двигались светлые
вершины волн. Маленькие корабли смело шли вперед, то взбрасывая
носы в звездное небо и рассыпая вокруг серебристые брызги, то
проваливаясь вниз, в глухо шумящую темноту. Пандиону это
казалось похожим на его собственный жизненный путь. Впереди,
вдали, блестящие верхушки валов сливались в одну светящуюся
дорогу, звезды спускались вниз и качались в волнах, как бывало
давно, у берегов родины. Океан принимал отважных людей,
соглашался нести их на себе в безмерную даль, домой...
-- Ты видел, Эвпалин, гемму на камне цвета моря -- самое
совершенное творение в Энниаде... истиннее сказать -- во всей
Элладе?
Эвпалин ответил не сразу. Он прислушался к звонкому ржанию
любимого коня, которого держал рослый раб, плотнее запахнулся в
плащ из тонкой шерсти. Весенний ветерок в тени навеса
пронизывал холодом, хотя серые склоны каменистых гор,
вздымавшиеся перед собеседниками, уже были покрыты цветущими
деревьями. Внизу нежно-розовыми облачками протянулись рощицы
миндаля, выше темно-розовые, почти лиловые пятна означали
заросли кустарников. Холодный ветер, спускавшийся с гор,
источал миндальный аромат и несся над долинами Энниады
вестником новой весны. Эвпалин втянул ноздрями ветер, постучал
пальцем по деревянной колонне и медленно сказал:
-- Я слышал, ее сделал приемный сын Агенора, тот что так
долго скитался где-то... Его считали умершим, но он недавно
вернулся из очень далекой страны.
-- А дочь Агенора, красавица Тесса... Ты слышал, конечно,
о ней?
-- Слышал, что она шесть лет не хотела выходить замуж,
веря, что вернется ее возлюбленный. И ее отец-художник позволил
ей...
-- Я знаю, что не только позволил -- даже сам ждал все
время приемного сына. -- Редкий случай, когда ожидание
оправдалось! Он действительно не погиб и сделался мужем Тессы и
замечательным художником. Жалею, что не пришлось тебе увидеть
гемму -- ты хороший знаток и оценил бы ее!
-- Я послушаюсь тебя и поеду к Агенору. У Ахелоева мыса
живет он -- всего двадцать стадий туда...
-- О нет, Эвпалин, ты опоздал! Мастер, что создал гемму,
подарил ее -- подумай только! -- своему другу, бродяге-этруску.
Он привез его, заболевшего в пути, в дом Агенора, вылечил и,
когда бродяга собрался к себе, отдал ему то, что могло бы
прославить всю Энниаду. А этруск наградил его шкурой
сквернообразного зверя, неслыханного доселе и страшного...
-- Нищим он уехал и вернулся таким же. Или он ничему не
научился в скитаниях, что делает драгоценные подарки кому
попало?
-- Нам с тобой трудно понять человека, столь долго бывшего
на чужбине. Но мне жаль, что гемма ушла от нас!
1945-1946 гг.
