Само собой получилось, что Кидого, вечно окруженный
родными и соплеменниками, увлеченный восхищением женщин, как-то
отдалился от Пандиона и Кави. Друзья стали видеться реже, чем в
шене и в далеком пути через Африку. Кидого шел в жизни уже
собственной дорогой, не совпадавшей с дорогой своих друзей. Все
товарищи Кидого по походу из родственных ему племен быстро
рассеялись по разным местам. Остались только этруск, эллин и
десять ливийцев, считавших, что от Пандиона и Кави зависит их
возвращение на родину.
Все двенадцать чужеземцев поселились в просторном доме из
высушенной на солнце твердой серо-зеленой глины. Кидого
настоял, чтобы Кави и Пандион жили в красивой куполообразной
хижине, стоявшей поблизости от его дома. После долгих лет
скитаний Пандион мог снова отдыхать на собственном ложе. У
этого народа не было в обычае спать на полу, на шкурах или на
охапках травы. Сородичи Кидого изготовляли деревянные рамы на
ножках, переплетенные сеткой из упругих стеблей, нежившие тело
и особенно приятные для больной ноги Пандиона.
У эллина теперь было много свободного времени, в он
посвящал его прогулкам к морю, где подолгу сидел один или
вместе с Кави, слушая мерный рокот волн. Пандион испытывал
неясную тревогу. Его несокрушимое здоровье поддалось невзгодам
пути в непривычно жарком климате.
Пандион сильно переменился и сам сознавал это. Когда-то,
окрыленный юностью и любовью, он смог оставить свою любимую,
дом и родную страну, стремясь познакомиться с древним
искусством, увидеть другие страны, узнать жизнь.
Теперь он был знаком с горькой тоской, он познал
безрадостный плен, гнет отчаяния, отупляющий, тяжкий труд раба.
И Пандион с беспокойством спрашивал себя, не ушла ли от него
сила творческого вдохновения, способен ли он стать художником.
Одновременно Пандион чувствовал: ему пришлось испытать и
увидеть так много, что это не прошло бесследно, обогатило его
великим опытом жизни, вереницей незабываемых впечатлений.
Суровая правда жизни наполнила печалью его душу, но Пандион
познал теперь дружбу и товарищество, силу братской помощи,
единение с людьми чуждых племен. Так же твердо, как то, что
после дня наступает ночь, он знал, что разные народы,
разбросанные по просторам земли, по существу, являются одной
человеческой семьей, разъединенной только трудностями путей,
разными языками и верованиями. Лучшие люди во всем этом
множестве оказывались всегда похожими и понятными ему по своим
стремлениям.
Пандион любил рассматривать свое копье -- подарок отца
навеки потерянной Ирумы, пронесенное им через леса и степи, не
раз выручавшее его в смертельной опасности. Оно казалось ему
символом мужской доблести, залогом человеческого бесстрашия в
борьбе с природой, безраздельно владычествовавшей в жарких
просторах Африки. Молодой эллин осторожно поглаживал длинное
лезвие, прежде чем надеть на него чехол, сшитый руками Ирумы.
Этот кусочек кожи с пестрой отделкой из шерсти -- все, что
осталось у него в память о милой, далекой и нежной девушке,
которую он встретил на перепутье трудной дороги к родине. Может
быть, этот чехол Ирума делала для него, мечтая о нем... Но не
нужно думать об этом. Судьба беспощадно разделила их, иначе не
могло быть... Но сердце болит, оно не подчиняется разуму...
Пандион оборачивался к темным горам, заграждавшим пройденные им
земли от лица океана. Вереница дней бесконечного похода
медленно проплывала перед ним...
Он видел девушку у ствола дерева с цветами, как красные
факелы... Сердце Пандиона начинало учащенно биться. Он ясно
представлял блеск ее кожи, темной и нежной, ее лукавые, полные
трепетного огня глаза... Круглое личико Ирумы с улыбкой, с
легким и горячим дыханием приближалось к его лицу: он слышал ее
голос...
Постепенно Пандион познакомился с жизнью веселого и
добродушного народа Кидого. Рослые, с медным отливом черной
кожи. все великолепного сложения, сородичи Кидого занимались
главным образом земледелием. Они возделывали низкорослые пальмы
с наполненными маслом плодами(x) и еще огромные травянистые
растения с исполинскими листьями, веером расходившимися из
пучков мягких стеблей(x). Эти растения давали тяжелые гроздья
длинных желтых, серповидно изогнутых плодов с нежным и
ароматным сладким содержимым. Плодов собиралось громадное
количество, и они составляли главную пищу народа Кидого.
Пандиону они очень нравились. Плоды ели сырыми, вареными или
поджаренными на масле. Местные жители занимались и охотой,
добывая слоновую кость и шкуры, собирали волшебные, похожие па
каштаны орехи, когда-то вылечившие Пандиона от его странной
болезни, разводили рогатый скот и птицу.
-------------------------------------------------------
[x] Бананы
[x] Масличная пальма
-------------------------------------------------------
Среди них были искусные мастера -- строители, кузнецы и
горшечники. Пандион любовался творениями многих художников, не
уступавших по мастерству Кидого.
Большие дома, построенные из брусчатых камней, сырцового
кирпича или вылепленные целиком из твердой глины, были украшены
сложным и красивым орнаментом, четко вырезанным на поверхности
стен. Иногда стены расписывались красочными фресками,
напоминавшими Пандиону росписи древних развалин Крита. На
глиняных сосудах красивой формы он видел изящную, исполненную с
тонким вкусом разрисовку. Множество деревянных раскрашенных
статуй встречалось в больших зданиях общественных собраний и
домах вождей. Скульптурные изображения людей и зверей восхищали
Пандиона верностью переданного впечатления, удачно схваченными
характерными чертами.
Но, по мнению Пандиона, скульптуре народа Кидого не
хватало глубокого понимания формы. Его не было и у мастеров
Айгюптоса. Скульпторы Та-Кем застывали в мертвых, недвижных
позах, несмотря на выработанную веками тонкость исполнения и
изящество отделки. Ваятели народа Кидого, наоборот, создавали
острое впечатление живого, но только в каких-то отдельных,
намерение подчеркнутых подробностях. И молодой эллин, размышляя
над произведениями местных жителей, начал смутно ощущать, что
путь к совершенству скульптуры должен быть каким-то совсем
новым -- не в слепом старании передать природу и не в попытках
отразить отдельные впечатления.
Народ Кидого любил музыку, играл на сложных инструментах
из длинных рядов деревянных дощечек. соединенных с
продолговатыми пустыми тыквами. Некоторые грустные, широко и
мягко разливавшиеся песни волновали Пандиона, напоминая ему
песни родины...
Этруск сидел у потухшего очага около хижины, жевал
подбодряющие листья(x) и задумчиво ворошил палочкой горячий
пепел, в котором пеклись желтые плоды. Кави научился
приготовлять из желтых плодов муку для лепешек.
-------------------------------------------------------
[x] Подбодряющие листья -- листья стеркулиевых или
табака и других растений, содержащих возбуждающие вещества
-------------------------------------------------------
Пандион вышел из хижины, подсел к другу.
Мягкий вечерний свет ложился на пыльные тропинки, замирал
в неподвижных ветвях тенистых деревьев.
-- Загадка для меня этот народ, -- задумчиво заговорил
этруск, сплевывая на сторону жгучий сок. -- Тут есть великая
тайна, и я не могу ее постигнуть.
-- Какая тайна? -- рассеянно спросил Пандион.
-- Тайна в сходстве этого народа с моим. Разве ты не
заметил?
-- Не заметил, сознался эллин. Люди эти вовсе на тебя не
похожи...
Я сказал не о внешнем сходстве, ты не понял. Их постройки
почти такие же, как у моего народа их верховный бог -- бог
молнии, как у нас, да ведь и у тебя тоже! Песни народа Кидого
напоминают мне те которые я сам певал в молодости... Как это
может быть? Что общего у нас с чернокожим народом, живущим так
далеко на жарком юге? Или когда-то их и мои предки жили по
соседству?
Пандион хотел ответить, что его давно занимала мысль о
родстве народов Африки с обитателями Великого Зеленого моря, но
тут его внимание привлекла проходившая мимо женщина. Он заметил
ее еще в первые дни прибытия в город Кидого, но с тех пор
как-то не встречался с ней. Она была женой одного из родичей
Кидого, и звали ее Ньора. Ньора выделялась красотой даже среди
своих красивых соплеменниц. Сейчас она мед ленно шла мимо с
достоинством, которое отмечает жен шин сознающих свою красоту
Молодой эллин с восторгом рассматривал се... Жажда творчества
вдруг вспыхнула в нем с прежней силой.
Кусок зеленовато-синей ткани туго обертывал бедра Ньоры.
Нитка голубых бус, тяжелые сердцевидные серьги и узкая золотая
проволока на запястье левой руки составляли все убранство юной
женщины. Большие глаза спокойно смотрели из-под густых ресниц.
Короткие волосы, собранные на темени и замысловато сплетенные
удлиняли голову. Скулы выступали под глазами округлыми
холмиками, как у здоровых и упитанных детей эллинов.
Гладкая черная кожа, такая упругая, что тело казалось
железным, блестела в лучах солнца, и ее медный отлив приобретал
золотой оттенок. Удлиненная шея чуть-чуть наклонялась вперед и
горделиво поддерживала голову.
Высокое, гибкое тело было безупречно по своим линиям,
необычайной плавности и сдержанности движений.
Пандиону показалось, что в лице Ньоры перед ним предстала
одна из трех Харит(x) -- богинь, по его верованиям, оживлявшим
красоту и наделявших ее непобедимой привлекательностью.
-------------------------------------------------------
[x] Хариты, позднее Грации богини женского очарования и
изящества у эллинов. Харит было три
-------------------------------------------------------
Палочка этруска вдруг стукнула по голове Пандиона.
-- Ты почему не побежал за ней? -- с шутливой досадой
спросил этруск. -- Вы, эллины, готовы любоваться каждой
женщиной...
Пандион посмотрел на друга без гнева, но так, как будто бы
увидел его в первый раз, и порывисто обнял этруска.
-- Слушай, Кави, ты не любишь говорить о своем... Тебя
разве совсем не трогают женщины? Ты не чувствуешь, как они
прекрасны? Разве для тебя они не часть всего этого, -- Пандион
описал рукой круг, -- моря солнца, прекрасного мира?
-- Нет, когда я вижу что-нибудь красивое, мне хочется его
съесть! -- рассмеялся этруск. -- Я шучу -- продолжал он
серьезно. -- Помни, что я вдвое старше тебя и за светлой
стороной мира для меня виднее другая -- темная, безобразная. Ты
уже забыл о Та-Кем, -- Кави провел пальцами по красному клейму
на плече Пандиона. -- а я ничего не забываю. Но я завидую тебе
ты будешь создавать красивое, я же могу только разрушать в
борьбе с темными силами. -- Кави помолчал и дрогнувшим голосом
закончил: -- Ты мало думаешь о своих близких там, на родине...
Я не видал столько лет своих детей, мне неизвестно даже, живы
ли они, существует ли весь мой род. Кто знает, что там, среди
враждебных племен...
Тоска, зазвучавшая в тоне всегда сдержанного этруска,
наполнила Пандиона сочувствием. Но как он мог утешить друга?
Слова этруска в то же время больно укололи его: "Ты мало
думаешь о своих близких там, на родине..." Если Кави мог
сказать ему так... Нет, разве мало значили для него Тесса, дед,
Агенор? Но тогда он должен был сделаться подобным хмурому Кави,
тогда он не впитал бы в себя великого разнообразия жизни -- как
же научился бы он понимать красоту?.. Пандион запутался в
противоречиях и не смог разобраться в самом себе. Он вскочил и
