бдительные часовые, бодрствовавшие всю ночь. Особые дозорные
высылались далеко вперед, чтобы убедиться в отсутствии
поблизости диких слонов. Встреченные животные распугивались
громкими криками.
На привалах друзья беседовали со своими спутниками.
Суровые повелители слонов удовлетворяли любопытство чужеземцев.
Однажды Пандион спросил у низкорослого пожилого человека,
начальствовавшего в походе, почему они охотно идут на ловлю
слонов, несмотря на страшную опасность.
Глубокие морщины вокруг рта начальника стали еще более
резкими. Он нехотя ответил:
-- Ты говоришь, как трус, хотя и не выглядишь им. Слоны --
это мощь нашего народа. С ними мы живем хорошо, в довольстве Но
мы платим за это жизнями Если бы мы боялись. то жили бы не
лучше племен, питающихся ящерицами и корнями. Те, кто боится
смерти, живут в голоде и злобе. Если ты знаешь, что в твоей
смерти жизнь твоих родных, тогда идешь смело на любую
опасность! Мой сын, храбрец, в цвете сил погиб на слоновой
охоте... -- Начальник похода угрюмо сощурил устремленные на
Пандиона глаза. -- Или вы, чужеземцы, думаете иначе? Зачем же
ты сам прошел столько земель, сражался с людьми и зверями, а не
остался в рабстве?
Пристыженный Пандион прекратил вопросы. Вдруг Кидого,
сидевший поблизости у костра, поднялся и заковылял к рощице
деревьев, стоявших в двухстах локтях от привала. Заходящее
солнце золотило овальные большие листья, тонкие ветви слабо
трепетали. Кидого внимательно осмотрел бугристую, неровную кору
тонких стволов, радостно вскрикнул и вынул нож. Немного спустя
негр вернулся к костру с двумя большими связками
красновато-серой коры. Одну связку он поднес начальнику отряда.
-- Передай ее вождю как прощальный подарок Кидого, --
сказал негр. -- Это лекарство не хуже волшебной травы из
голубой степи. В час болезни, усталости или горя пусть он
растолчет ее и выпьет отвара, только немного. Если пить много,
это уже не лекарство, а яд. Кора эта возвращает силу старикам,
веселит угнетенных, бодрит ослабевших. Заметь это дерево --
будешь благодарен!(x)
-------------------------------------------------------
[x] Кора дерева иохимба, из семейства мареновых, к
которым относятся также хинное и кофейное деревья
-------------------------------------------------------
Начальник обрадовался, принимая подарок, и тут же приказал
добыть еще коры. Кидого спрятал второй пучок в шкуру гишу,
которую вез с собой Кави.
На следующий день слоны поднялись на каменистую равнину,
где заросли высокого плотного кустарника, согнутые ветрами,
склонялись к земле, образуя высокие зеленые горбы, разбросанные
среди серой сухой травы.
Приятная свежесть проникала в ноздри с дуновением
встречного ветра. Пандион встрепенулся. Знакомое, бесконечно
дорогое и забытое было в этом запахе, но оно терялось среди
ароматов, несшихся от разогретой листвы леса, видневшегося
внизу. Далеко простирались широкие и пологие обнаженные склоны,
их голубоватую поверхность пересекали темные полосы и пятна
лесных чащ. На краю горизонта синела высокая горная цепь.
-- Вот она, Тенгрела, моя страна! -- неистово завопил
Кидого, и все обернулись в его сторону.
Негр размахивал руками, всхлипывая и морща лицо, могучие
плечи его тряслись от волнения. Пандион понимал переживания
друга, но неопределенное чувство зависти больно укололо
молодого эллина: Кидого достиг родины, а ему еще так много
оставалось преодолеть до того великого часа, когда он, подобно
другу, сможет закричать: "Вот моя родина!" Больной и усталый,
Пандион все чаще терял уверенность в своих силах.
Опустив голову, юноша незаметно отвернулся: он не мог
сейчас радоваться вместе с другом.
Слоны спускались по черному обнаженному склону
вулканической почвы -- на застывшей лаве не росло никаких
деревьев. Дорогу пересек ровный уступ с разбросанными на нем
маленькими озерами. Блестящие пятна воды, чистой, синей и
глубокой, резко выделялись среди черных берегов. Пандион
вздрогнул. Он вспомнил вдруг с необычайной живостью синие глаза
Тессы, ее густые черные волосы. И здесь синие озерки как будто
смотрели на него с немым укором, так, как если бы живая Тесса
увидела его здесь. Пандион унесся мыслями в Энниаду, смутное и
могучее нетерпение расправило его грудь; он придвинулся к другу
и крепко обнял его. На черную руку Кидого легла жилистая
смуглая рука Кави, и три друга сцепили свои ладони в твердом и
радостном пожатии.
А слоны спускались все ниже -- берега широкой долины
встали с обеих сторон. Еще немного -- и справа подошла вторая
такая же долина. Слившиеся вместе ручьи образовали быструю
речку, чем дальше, тем становившуюся более многоводной. Слоны
некоторое время шли по левому берегу, у подножия разрушенных
утесов. Скалы разошлись впереди, чистая вода речки с веселым
журчанием устремлялась под сень высоких деревьев, стоявших, как
высокие зеленые арки, по обе стороны ее русла, достигавшего
пятнадцати локтей ширины. Не доходя до деревьев, слоны
остановились.
-- Здесь, -- сказал начальник. -- Мы не пойдем дальше.
Три друга спустились со слонов, прощаясь со своими
хозяевами. Отряд пересек реку. Друзья долго смотрели вслед
серым гигантам, которые одолевали подъем на плоскую
возвышенность к северу от реки. Невольный вздох сожаления
вырвался у всех троих, когда могучие животные скрылись вдали.
Этруск, негр и эллин развели сигнальный костер для шедших
где-то позади товарищей.
-- Пойдем искать тростник и деревья для постройки плотов,
-- предложил Кидого этруску. -- Мы проплывем быстро остаток
пути. Ты, хромой, ожидай у костра, береги ногу! -- с грубой
нежностью обратился негр к молодому эллину.
Пандион и Кави оставили Кидого на берегу реки, среди его
родичей.
Запах близкого моря пьянил друзей, выросших на его берегу.
Они оттолкнули плот и поплыли в левый рукав разветвленного
устья. Скоро плот остановился -- протока была занесена песком.
Друзья выбрались на крутой берег, путаясь в высокой траве. Они
перебрались через холмистую гряду; задыхаясь от волнения,
спешно поднялись на прибрежный вал и замерли, не в силах
говорить и дышать.
Их опьяняла бесконечная ширь океанского простора, тихий
плеск волн потрясал, как гром. Кави и Пандион стояли по грудь в
колючей траве. Высоко над их головами покачивались перистые
верхушки пальм. Край зеленой подошвы холмов у полосы горящего
под лучами солнца прибрежного песка казался почти черным.
Золотой песок обрамляла движущаяся серебряная лента пены, за
которой колыхались прозрачные зеленые волны. Еще дальше прямая
черта обозначала границу прибрежных рифов. Она казалась
ослепительно белой на фоне глубокой синевы открытого океана. По
небу медленно плыли легкие пушистые хлопья редких облаков. У
берега над песком стояли, наклонившись, пять пальм. Их длинные
листья то широко распластывались в воздухе, то сгибались под
порывами ветра, как крылья парящих над берегом растрепанных
птиц с темно-коричневыми и золотистыми перьями. Листья пальм,
будто отлитые из бронзы, заслоняли сверкающий простор океана.
Их острые края вспыхивали каймой сверкающего огня -- так сильно
пробивалось сквозь них могучее солнце. Влажный ветер нес запах
морской соли. Теплые струи ветра растекались по лицу и
обнаженной груди Пандиона, как будто стремясь в его объятия
после долгой разлуки.
Этруск и эллин медленно опустились на песок, прохладный,
плотный и ровный, как пол родного жилища.
Отдохнув, они бросились в ласковое колыхание волн. Море
приняло их, приветствуя легкими толчками. Пандион и Кави
наслаждались запахом соленых брызг, прорезая руками сверкающие
гребни, пока их заживающие раны не начали гореть от морской
воды. Тогда два друга вышли на песок, упиваясь созерцанием
океанской дали. Она простиралась перед ними синим мостом,
где-то там, вдали, соединяющимся с водами родного моря; такие
же волны накатывались сейчас на белые скалы берегов Эллады, на
желтые кручи родины Кави.
Молодой эллин чувствовал, как слезы радостного волнения
заливают его глаза; он не думал сейчас о громадном расстоянии,
все еще стоявшем между ним и родиной. Здесь было море, а за
морем ждала его Тесса, ждало все родное и ласковое, покинутое и
заслоненное годами суровых испытаний, неисчислимыми страданиями
тяжкого пути.
Лицом к морю стояли этруск и эллин на узкой полосе берега.
А позади них высились могучие горы под покровом грозных лесов
-- край чужой земли, столько времени державший их в плену
палящих пустынь, степей, сухих плоскогорий, влажных и темных
чащ, земли, взявшей от них годы жизни -- все то, что могло бы
быть отдано близким. Для освобождения потребовались годы
героической борьбы, неслыханные усилия. Все это, отданное
родине, принесло бы почет и славу.
Кави положил тяжелые руки на плечи Пандиону.
-- Судьба наша теперь в собственных руках, Пандион! --
воскликнул этруск. Страстный огонь горел в его обычно угрюмых
темных глазах. -- Нас двое: неужели мы не достигнем Зеленого
моря, после того как пробились к берегу Великой Дуги? Нет, мы
вернемся, мы будем опорой нашим товарищам ливийцам, не искусным
в мореходстве...
Пандион молча кивнул головой. Перед лицом моря он
чувствовал непоколебимую уверенность в своих силах.
Голос Кидого пронесся над берегом. Встревоженный негр с
толпой возбужденных сородичей и товарищей по походу разыскивал
скрывшихся друзей. Пандиона и Кави повели обратно к реке,
переправили на другой берег, а там их уже ждали несколько быков
для перевоза раненых, груза и оружия.
Небольшой путь остался скитальцам. Обещание Кидого, данное
под деревьями на берегу Нила, около умиравших товарищей после
страшной битвы с носорогом, сбылось. Все девятнадцать бывших
рабов нашли ласковый приют и отдых в огромном селении
поблизости от моря, на берегу большой, многоводной реки,
протекавшей рядом с той, по которой приплыли они, расставшись с
повелителями слонов.
Но особенно радостна была для Пандиона и Кави весть о том,
что в прошлом году, после двадцатилетнего перерыва, сюда
приплывали сыны ветра. Сынами ветра сородичи Кидого называли
морских людей, издавна приходивших к берегам Южного Рога с
севера за слоновой костью, золотом, целебными растениями и
звериными кожами. Местные жители говорили, что по внешнему
облику сыны ветра похожи на этруска и эллина, только их кожа
смуглее и волосы более курчавы. В прошлом году приходили четыре
черных корабля, повторившие пути отцов. Сыны ветра обещали
приехать снова, как только окончится время бурь в Море Туманов.
По расчетам опытных людей, до прибытия кораблей оставалось
около трех месяцев. Постройка собственного судна отняла бы
больше времени, не говоря уж о том, что предстоящий путь был
совершенно неведом. Пандиона и Кави беспокоила мысль, возьмут
ли их морские люди на корабли с десятью товарищами, но Кидого,
подмигивая и таинственно усмехаясь, уверял, что устроит это.
Оставалось только ждать, томясь неизвестностью. Сыны ветра
могли опять не появляться еще двадцать лет. Этруск и эллин
успокаивали себя тем, что, если корабли не придут в назначенный
срок, они примутся за постройку своего судна.
Возвращение Кидого явилось событием, отмеченным шумными
празднествами. Пандион утомился от пиров. Ему надоели
восхваления его доблести, он устал повторять рассказы о родной
стране, о пережитых приключениях.
