навстречу.
Совсем близко от Руала прошелестела грубая ткань плащей, и двое из
воинства Священного Привидения Лаш, оба покрытые капюшонами, оба хмурые и
исполненные значительности, подступили с двух сторон к судейскому столу.
- Вот Руал Ильмарранен, - сказал судья, указывая им на Руала. - Вы
познакомились с документами по его делу. Хотите ли вы сказать что-либо
относительно его установленных и занесенных в протокол деяний? Или
Священное Привидение равнодушно к проступкам такого рода?
Тот из служителей Привидения, что был пониже и помоложе, вскинул
голову так, что капюшон полностью открыл его лицо. Он был, очевидно,
тяжело болен - кожа его казалась серой и дряблой, под глазами набрякли
тяжелые мешки.
- Священное Привидение слышит меня, - сказал он неожиданно низким
голосом. - Свидетельствую и обвиняю. Человек по имени Ильмарранен
неоднократно выдавал себя за мага, либо провидца, либо знахаря, таковым на
самом деле не являясь. Неправедное присвоение магического звания
признается Священным Привидением проступком тяжелым и оскорбительным для
Лаш. Священное Привидение требует публичного отречения вышеозначенного
Ильмарранена от права называться когда-либо и до смерти включительно
магом, а также провидцем, а также знахарем, отречения с последующим
заключением в темницу. В случае неотречения Привидение настаивает на казни
через усечение головы. Слава Священному Привидению!
Он поднял глаза к потолку, а потом уронил голову на грудь, и капюшон
снова закрыл его лицо. В зале суда на несколько минут стало тихо, как на
уроке строгого учителя.
- Хе, - не то усмехнулся, не то кашлянул судья. - Отрекаться будем
завтра, в День Премноголикования, сразу после парада и перед народными
гуляниями. Это будет внушительное и поучительное зрелище.
Прилетела откуда-то толстая муха, уселась на игрушечную виселицу.
Ловким жестом прирожденного охотника судья поймал муху и казнил ее через
задушение в кулаке.
- Нет, - сказал Руал устало. - Поучительного зрелища не будет. Перед
вами, - он оттолкнул стражника и с трудом выпрямился, - парад вами стоит
великий маг, может быть, величайший из всех живущих. Если вы не можете
этого понять - ваша беда. Отрекаться? - и он засмеялся. Сначала было
трудно, смех выходил жалкий, но потом будто пробку выдернули у него из
горла, и он расхохотался по-настоящему, звонко, заливисто, как никто
никогда не смеялся в этом пыльном и страшном зале.
Судья смотрел на него без улыбки, настороженно поводя холодными
дырами-глазами. Двое из воинства Привидения стояли безучастно - капюшоны
скрывали их лица.
Руал отсмеялся, и ему стало легче. Ему стало совсем легко, и даже
жалко этого старика с его игрушечной виселицей.
- Я огорчил вас? Извините, - сказал он с улыбкой.
- Хе, - ответил судья. Двое в капюшонах, как по команде, повернули к
нему головы.
- Зрелище будет, - сказал судья. - Исключительное зрелище... Вкусное
зрелище... Ах! - Он сладко зажмурился и поцеловал от удовольствия кончики
пальцев. - Сразу же после парада и перед народными гуляньями назначим
вместо отречения казнь. Вельмож казнят через укушение ядовитой змеей,
бродяг вешают. С тобой поступят сообразно воле Привидения: усекновение
головы. Итак, у господина великого мага будет повод продемонстрировать
свое могущество, не так ли?
- Хе! - ответил ему Руал.
Ночь накануне вкусного зрелища он провел в яме, в затхлом каменном
мешке.
Струилась вода по липким цвелым стенам, собиралась в лужу на полу.
Руал сидел, скорчившись, и потихоньку бредил.
Виделась ему высыхающая под солнцем трава, и круглые камушки в
прибое, и муравей во впадинке, маленькой впадинке на девичьей шее.
- Ты... Ты... - бормотал он невнятно, и прыгало эхо, чуткое эхо
тюремного колодца.
Вспоминался тугой горячий ветер в лицо, и как непривычно ощущать
перья на своей человеческой коже, и земля внизу, подернутая туманом, и
небо, как гигантский опрокинутый бокал... И просто треск камина зимой, и
просто горячее вино у камина.
Не убивайте меня. Ну что за беда - маг ли, не маг?
Богач транжирит деньги из бездонного мешка, пичуга на ветке думает,
что лето бесконечно. А потом рука наталкивается вдруг на последнюю
монетку, падает снег на зеленые листья - это несправедливо и неотвратимо.
Вот моя жизнь - лаковая игрушка, яркая дорогая игрушка, и вот ее сломали,
я сам ее разломал, так хотелось посмотреть - что внутри? Из чего сделана
любовь? Хрусь - и нет любви... И я так и не понял, как она устроена...
Новая игра, снова - хрусь... Да кто он мне такой, Ларт? Кем он был мне?
Кто был я сам? Кому я нужен? Небо, зачем?
Потом он, кажется, даже задремал, и в полусне увидел обоих.
Они тогда взяли его в клещи - разъяренный, скрученный ненавистью Эст
и оскаленный, взбешенный Легиар:
- Ты что же, щенок? Ты о чем с Хантом поспорил?
Тогда он понял, что влип, что это серьезно, что ему не справиться
сразу с двумя. Попытался шутить - улыбка сползала с его лица, не
держалась, не клеилась.
- На две стороны смотришь? - со страшным прищуром спрашивал Эст. - В
два гнезда червячков носишь? Двумя куклами вертишь, кукловод, и с
мельником об заклад бьешься?
- Марран... - сказал тогда Легиар, и тоска в его голосе была
страшнее, чем Эстова ненависть, - что ж ты так поторопился? Предавать, так
сразу обоих?
- Я не предавал! - заходился Ильмарранен, но веры ему, конечно, не
было, ибо лгал он и раньше, лгал обоим, и радовался своей
изобретательности, и выдумке, и хитрости...
- Будь проклят, - сказал устало Легиар.
- Будь проклят! - повторил Эст.
И тогда вдвоем они парализовали его волю, лишив возможности
оправдываться и сопротивляться. Хлестали искры из их простертых пальцев,
опутывали его сетью, он метался в этой сети, становившейся все чаще и
прочней. И скрючились его руки, и судорогой свело ноги, и он слышал сквозь
вой крови в ушах, слышал, переставая быть человеком:
- Проклят, предатель! Мебель, вещь!
Тот же, кто долго пробудет вещью, навсегда лишается магического дара!
И три года, три года ты, Ларт, ходил мимо, и вешал плащ на мои
онемевшие пальцы, и знал, отлично знал, что с каждой секундой, с каждым
мгновением я теряю по капле, как кровь, счастье быть магом, теряю
безвозвратно, потому что никто в этом мире не в состоянии вернуть мне мою
суть, мой смысл, мой магический дар... Не ты давал мне его, тебе ли
отбирать?!
А ты, Эст? Я помню твою шубу... И глаза твои помню, испытующие,
тянущие такие глаза... Ты сказал тогда: "Здесь он уместен, как нигде
более"... И стер ладонью пыль с моего деревянного плеча!
От одного этого воспоминания Ильмарранена бросило в жар. Он забился
на скользких каменных плитах, кусал до крови губы, и пальцы, и руки...
Небо, единственное, для чего бы стоило выжить - это вернуть вам долг,
маги. Вернуть долг той же звонкой монетой.
Парад наконец закончился, поговаривали, что это был лучший парад за
последние пять лет. На каждом углу продавали леденцы на палочках и
пирожные в виде кремовых грозовых туч со свешивающимися мармеладными
молниями. Дети восседали на плечах отцов, подружки несмело стискивали
влажными пальчиками онемевшие от смущения ладони дружков.
Гуляние никак не начиналось - все ждали назначенного на это время
исключительного зрелища.
И вот наконец по толпе прокатилось оживление, а затем волна
восторженных воплей и хохота.
На улицы выехала большая открытая повозка с установленной на ней
узкой обезьяньей клеткой. В клетке, прикрученный за руки к прутьям, стоял
человек в нелепом цветастом балахоне; на голову его был напялен шутовской
колпак, напоминавший в то же время остроконечную шапочку чародея. Вокруг
клетки водили хоровод ярмарочные актеры; вот повозка выехала на площадь и
встала.
С высокого балкона наблюдал за представлением судья.
- Почтеннейшая публика! - обратился к людям зазывала. - Перед вами
великий маг Ильмарранен. Кто хочет убедиться в его могуществе?
Откуда ни возьмись, в толпе замелькали чепцы торговок зеленью. В
корзинках у них лежали специально для этого случая приготовленные овощи -
гнилые яблоки и тухлые помидоры. Люди недоуменно переглядывались.
- Ну же! - подзадоривал зазывала. - Кто решится первым вызвать
ужасную магическую месть? Может, он поразит вас молнией? Или ударит
громом? Проверьте, что будет с великим магом, если в него чем-нибудь
запустить?
В толпе посмеивались, но первым швырнуть яблоко никто не решался.
- О, как страшно! - зазывала закатил глаза. - Неужели никто не
осмелится попробовать?
Руал оглядывал толпу - радостные, любопытствующие, возбужденные
зеваки. И стайкой выбирались прочь несколько хмурых, нахохлившихся
студентов. Один обернулся - Руал узнал парня, похлопавшего по заду
деревянную обезьяну - и горько, сочувственно взглянул в сторону человека в
клетке.
К повозке тем временем протолкнулся мальчишка лет десяти, потрясая
тухлым помидором, широко улыбнулся.
- Молодой человек решился! - обрадовался зазывала. - Подойди ближе,
дружок, и бросай посильней!
Кто-то из актеров поставил мальчишку на повозку, тот подошел к клетке
почти вплотную - толпа замерла - примерился, целя Ильмарранену в глаз.
Руал смотрел на него сквозь прутья - мальчик как мальчик. Плотный,
светловолосый, на носу царапина. Встретился с Руалом взглядом, гикнул
возбужденно, прицелился и бросил. Р-раз!
Ахнула толпа. Ильмарранен поднял лицо, залитое зловонной кашицей.
Руки его были привязаны, он даже не мог обтереться.
- Где же испепеляющая магическая молния?! - комично ужаснулся
зазывала.
Громко захохотал мальчишка и соскочил с повозки, потому что со всех
сторон в нее тут же полетели гнилые овощи.
Руал сжался, вздрагивая от ударов; прутья не защищали его, а
уклониться он не мог. Зазывалы не было слышно - так свистела и улюлюкала
площадь.
Светлое небо. Смерть - понятно. Пусть казнь, пусть самая страшная.
Только не... не...
Залитый нечистотами, он пытался отвернуть лицо, но зрители целились
метко. Шлеп! Шлеп! Ну до чего он смешно дергается, поглядите!
Наконец, корзинки зеленщиц иссякли, улюлюканье поутихло, и зазывала
объявил следующий номер - "Фарс о Великом Ильмарранене".
Один из паяцев, натянув на голову такой же, как у Руала, дурацкий
колпак и измазав щеки гнилым помидорным соком, принялся изображать
Великого мага Ильмарранена, творящего чудеса. Надсадным фальцетом "маг"
выкрикивал:
- Я Ильмарранен, я всемогущ! Я так ловко превратил оборотня в собаку,
крысу в молочного поросенка под соусом, а всех прочих в полных идиотов!
Остальные актеры, внимая "магу", преувеличенно разевали рты,
выкатывали глаза и воздевали руки, восклицая с фальшивым благоговением: "О
чудо, чудо!" Стоило шуту, однако, попытаться произнести заклинание, как
куцые его штаны внезапно падали до колен, и толпа разражалась радостным
смехом, а актеры заводили веселую песню, заканчивающуюся словами "Уж как
страшен, как могуч, великий маг навозных куч!"
Руал тяжело дышал, вцепившись в прутья, к которым были надежно
привязаны его руки, смотрел на щелястое дно повозки, все в темных потеках,
и пытался плечом вытереть залепленное гнилью лицо.
Паяц, наряженный "магом", заметил это. Прервав представление, он
подскочил к клетке, подмигнул публике, взялся руками за воображаемые
