я сажаю луковичку.
- А он, а он... в то время?
- Я заметила сквозь ветви деревьев, что глаза у него горели, словно у
тигра.
- Вот видите! Вот видите! - сказал Корнелиус.
- Затем я сделала вид, что закончила какую-то работу, и удалилась.
- Но вы вышли только за калитку сада, не правда ли, чтобы сквозь щели
или скважины калитки посмотреть, что он будет делать, увидев, что вы уш-
ли?
- Он выждал некоторое время для того, по всей вероятности, чтобы убе-
диться, не вернусь ли я, потом, крадучись, вышел из своей засады, пошел
к грядке, сделав большой крюк и, наконец, подошел к тому месту, где зем-
ля была только что взрыта, то есть к своей цели. Там он остановился с
безразличным видом, огляделся по сторонам, посмотрел во все уголки сада,
посмотрел на все окна соседних домов, бросил взгляд на землю, небо и,
думая, что он совершенно один, что вокруг него никого нет, что его никто
не видит, бросился на грядку, вонзил свои руки в мягкую почву, взял от-
туда немного земли, осторожно разминая ее руками, чтобы найти там луко-
вичку. Он три раза повторял это и каждый раз все с большим рвением, по-
ка, наконец, понял, что стал жертвой какого-то обмана. Затем он поборол
снедающее его возбуждение, взял лопату, заровнял землю, чтобы оставить
ее в таком же виде, в каком он ее нашел, и, сконфуженный, посрамленный,
направился к выходу, стараясь принять невинный вид прогуливающегося че-
ловека.
- О, мерзавец! - бормотал Корнелиус, вытирая капли пота, который
струями катился по его лбу. - О, мерзавец! Но что вы. Роза, сделали с
луковичкой? Увы, теперь уже немного поздно сажать ее.
- Луковичка уже шесть дней в земле.
- Где? Как? - воскликнул Корнелиус. - О, боже, какая неосторожность!
Где она посажена? В какой земле? Нет ли риска, что у нас ее украдет этот
ужасный Якоб?
- Она вне опасности, разве только Якоб взломает дверь в мою комнату.
- А, она у вас, она в вашей комнате, Роза, - сказал, немного успоко-
ившись, Корнелиус. - Но в какой земле? В каком сосуде? Я надеюсь, что вы
ее не держите в воде, как кумушки Гаарлема и Дордрехта, которые упорно
думают, что вода может заменить землю, как будто вода, содержащая в себе
тридцать три части кислорода и шестьдесят шесть частей водорода, может
заменить... но что я вам тут плету, Роза?
- Да, это слишком для меня учено, - ответила улыбаясь молодая девуш-
ка. - Поэтому я ограничусь только тем, что скажу вам, чтобы вас успоко-
ить, что ваша луковичка находится не в воде.
- Ах, мне становится легче дышать.
- Она в хорошем глиняном горшке, как раз такого же размера, как кув-
шин, в котором вы посадили свою. Она в земле, смешанной из трех частей
обыкновенной земли, взятой в лучшем месте сада, и одной части земли,
взятой на улице. - О, я так часто слышала от вас и от этого гнусного,
как вы его называете, Якоба, где нужно сажать тюльпаны, что я теперь
знаю это так же хорошо, как первоклассный цветовод города Гаарлема.
- Ну, теперь остается только вопрос о его положении. Как он постав-
лен. Роза?
- Сейчас он находится весь день на солнце. Но, когда он выступит из
земли, когда солнце станет горячее, я сделаю так же, как сделали вы
здесь, дорогой господин Корнелиус. Я буду его держать на своем окне, ко-
торое выходит на восток, с восьми часов утра и до одиннадцати дня, и на
окне, которое выходит на запад, с трех часов дня и до пяти часов.
- Так, так, - воскликнул Корнелиус, - вы прекрасная садовница, моя
прелестная Роза! Но я боюсь, что уход за моим тюльпаном отнимет у вас
все ваше время.
- Да, это правда, - сказала Роза, - но это не важно, ваш тюльпан -
мое детище. Я уделяю ему время так же, как уделяла бы своему ребенку,
если бы была матерью. Только, став его матерью, - добавила с улыбкой Ро-
за, - я перестану быть его соперницей.
- Милая, дорогая Роза, - прошептал Корнелиус, устремляя на молодую
девушку взгляд, который походил больше на взгляд возлюбленного, чем цве-
товода, и который немного успокоил Розу.
После короткого молчания, которое длилось, пока Корнелиус старался
поймать через отверстие решетки ускользающую от него руку Розы, он про-
должал:
- Значит, уже шесть дней, как луковичка в земле?
- Да, господин Корнелиус, - сказала девушка, - уже шесть дней.
- И она еще не проросла?
- Нет, но я думаю, что завтра пробьется росток.
- Завтра вечером вы мне расскажете о нем и о себе, Роза, не правда
ли? Я очень беспокоюсь о ребенке, как вы его называете, но еще больше -
о его матери.
- Завтра, завтра, - заметила Роза, искоса поглядывая на Корнелиуса, -
я не знаю, смогу ли я завтра.
- Боже мой, почему же вы не сможете?
- Господин Корнелиус, у меня тысяча дел.
- В то время, как у меня только одно, - прошептал Корнелиус.
- Да, любить свой тюльпан.
- Вас любить, Роза.
Роза покачала головой.
Снова наступило молчание.
- Впрочем, - продолжал, прерывая молчание, Корнелиус, - в природе все
меняется; на смену весенним цветам приходят другие цветы, и мы видим,
как пчелы, которые нежно ласкали фиалку и гвоздику, с такой же любовью
садятся на жимолость, розы, жасмин, хризантемы в герань.
- Что это значит? - спросила Роза.
- А это значит, милая барышня, что раньше вам нравилось выслушивать
рассказы о моих радостях и печалях; вы лелеяли цветок моей и вашей моло-
дости; но мой увял в тени. Сад радостей и надежд заключенного цветет
только в течение одного сезона. Он ведь не похож на прекрасные сады, ко-
торые расположены на свежем воздухе и на солнце. Раз майская жатва прош-
ла, добыча собрана, пчелы, подобные вам, Роза, пчелы с тонкой талией, с
золотыми усиками и прозрачными крылышками, пробиваются сквозь решетки,
улетают от холода, печали, уединения, чтобы в другом месте искать арома-
тов и теплых испарений. Искать счастья, наконец.
Роза смотрела на Корнелиуса с улыбкой, но он не видел ее, так как его
глаза были обращены к небу.
Он со вздохом продолжал:
- Вы покинули меня, мадемуазель Роза, чтобы получить удовольствия
всех четырех времен года. Вы хорошо сделали, я не жалуюсь. Какое я имею
право требовать от вас верности?
- Моей верности? - воскликнула Роза, зарыдав и не скрывая больше от
Корнелиуса слез, которые катились по ее щекам. - Моей верности! Это я-то
была вам не верна!
- Да! - воскликнул Корнелиус. - Разве это верность, когда меня поки-
дают, когда меня оставляют умирать в одиночестве?
- Но разве я не делаю, господин Корнелиус, всего, что может доставить
вам удовольствие, выращивая ваш тюльпан?
- Какая горечь в ваших словах. Роза! Вы попрекаете меня единственной
чистой радостью, доступной мне в этом мире.
- Я ничем не попрекаю вас, разве только тем глубоким горем, которое я
пережила в Бюйтенгофе, когда мне сказали, что вы приговорены к смертной
казни.
- Вам не нравится, Роза, моя милая Роза, вам не нравится, что я люблю
цветы?
- Нет, не то мне не нравится, что вы любите цветы, господин Корнели-
ус, но мне очень грустно, что вы их любите больше, чем меня.
- Ах, милая, дорогая, любимая, - воскликнул Корнелиус, - посмотрите,
как дрожат мои руки, посмотрите, как бледно мое лицо, послушайте, послу-
шайте мое сердце, как оно бьется! Да, и все это не потому, что мой
тюльпан улыбается и зовет меня. Нет, это потому, что вы улыбаетесь мне,
потому, что вы склонили ко мне свою голову, потому, что мне кажется, - я
не знаю, насколько это верно, - мне кажется, что ваши руки, все время
прячась, все же тянутся к моим рукам, что я чувствую за холодом решетки
жар ваших прекрасных щек. Роза, любовь моя, раздавите луковичку черного
тюльпана, разрушьте надежду на этот цветок, угасите мягкий свет этой
девственной, очаровательной мечты, которой я предавался каждый день, -
пусть! Не нужно больше цветов в богатых нарядах, полных благородного
изящества и божественных причуд! Отнимите у меня все это, вы, цветок,
ревнующий к другим цветам, лишите меня всего этого, но не лишайте меня
вашего голоса, ваших движений, звука ваших шагов по глухой лестнице, не
лишайте меня огня ваших глаз в темном коридоре, уверенности в вашей люб-
ви, которая беспрестанно согревает мое сердце. Любите меня, Роза, так
как я чувствую, что люблю только вас!
- После черного тюльпана, - вздохнула молодая девушка, теплые, ласко-
вые руки которой прикоснулись, наконец, сквозь решетку к губам Корнелиу-
са.
- Раньше всего. Роза...
- Должна ли я вам верить?
- Так же, как вы верите в бога.
- Хорошо. Ведь ваша любовь не обязывает вас ко многому?
- Увы, к очень немногому, Роза, но вас это обязывает.
- Меня? - спросила Роза. - К чему же это меня обязывает?
- Прежде всего, вы не должны выходить замуж.
Она улыбнулась.
- Ах, вот вы какие, - сказала она, - вы - тираны. У вас есть обожае-
мая красавица, вы думаете, вы мечтаете только о ней; вы приговорены к
смерти, и, идя на эшафот, вы ей посвящаете свой последний вздох, и в то
же время вы требуете от меня, бедной девушки, чтобы я вам пожертвовала
своими мечтами, своими надеждами.
- Но о какой красавице, Роза, вы говорите? - сказал Корнелиус, пыта-
ясь, но безуспешно, найти в своей памяти женщину, на которую Роза могла
намекать.
- О прекрасной брюнетке, сударь, о прекрасной брюнетке, с гибким ста-
ном и стройными ногами, с горделивой головкой. Я говорю о вашем черном
тюльпане.
Корнелиус улыбнулся.
- Прелестная фантазерка, моя милая Роза, не вы ли, не считая вашего
влюбленного или моего влюбленного Якоба, не вы ли окружены поклонниками,
которые ухаживают за вами? Вы помните, Роза, что вы мне рассказывали о
студентах, офицерах и торговцах Гааги? А разве в Левештейне нет ни сту-
дентов, ни офицеров, ни торговцев?
- О, конечно, есть, даже много, - ответила Роза.
- И они вам пишут?
- Пишут.
- И теперь, раз вы умеете читать...
И Корнелиус вздохнул, подумав, что это ему, несчастному заключенному,
Роза обязана тем, что может прочитывать теперь любовные записки, которые
получает.
- Ну, так что же, - сказала Роза, - мне кажется, господин Корнелиус,
что, изучая своих поклонников по их запискам, я только следую вашим же
наставлениям.
- Как моим наставлениям?
- Да, вашим наставлениям. Вы забыли, - сказала Роза, вздыхая в свою
очередь, - вы забыли завещание, написанное вами в библии Корнеля де Вит-
та. Я его не забыла, так как теперь, когда я научилась читать, я перечи-
тываю его ежедневно, даже два раз в день. Ну, так вот, в нем вы и заве-
щаете мне полюбить и выйти замуж за молодого человека, двадцати шести -
двадцати восьми лет. Я ищу этого молодого человека и, так как весь день
мне приходится тратить на уход за вашим тюльпаном, то должны же вы пре-
доставить мне для поисков вечер.
- О, Роза, завещание было написано в ожидании смерти, но, милостью
судьбы, я остался жив.
- Ну, хорошо, тогда я перестану искать этого прекрасного молодого че-
ловека, двадцати шести - двадцати восьми лет, и буду приходить к вам.
- Приходите, приходите. Роза.
- Да, но при одном условии.
- Оно принимается заранее.
- Если в продолжение первых трех дней не будет разговоров о черном
тюльпане.
- Мы о нем больше никогда не будем говорить, Роза, если вы этого пот-
ребуете.
- О, нет, - сказала молодая девушка, - не нужно требовать невозможно-
го.
И, как бы нечаянно, она приблизила свою бархатную щечку так близко к
решетке, что Корнелиус мог дотронуться до нее губами.
Роза в порыве любви тихо вскрикнула и исчезла.
XXI
Вторая луковичка
Ночь была прекрасная, а следующий день еще лучше.
В предыдущие дни тюрьма казалась мрачной, тяжелой, гнетущей. Она всей
своей тяжестью давила заключенного. Стены ее были черные, воздух холод-
ный, решетка была такая частая, что еле-еле пропускала свет.
Но, когда Корнелиус проснулся, на железных брусьях решетки играл ут-
