что это была ценная луковица? "
Я почувствовала, что сделала ошибку.
"Мне-то откуда знать? - ответила я небрежно: - разве я понимаю толк в
тюльпанах? Я знаю только, раз мы обречены - увы! - жить вместе с заклю-
ченными, что для них всякое времяпрепровождение имеет свою ценность.
Этот бедный ван Берле забавлялся луковицами. И вот я говорю, что было
жестоко лишать его забавы".
"Но прежде всего, - заметил отец, - каким образом он добыл эту луко-
вицу? Вот, мне кажется, что было бы недурно узнать".
Я отвела глаза, чтобы избегнуть взгляда отца, но я встретилась с гла-
зами Якоба. Казалось, что он старается проникнуть в самую глубину моих
мыслей.
Часто раздражение избавляет нас от ответа. Я пожала плечами, поверну-
лась и направилась к двери.
Но меня остановило одно слово, которое я услышала, хотя оно было про-
изнесено очень тихо.
Якоб сказал моему отцу: "Это не так трудно узнать, чорт побери". "Да,
обыскать его, и если у него есть еще и другие луковички, то мы их най-
дем", - ответил отец. "Да, обычно их должно быть три... "
- Их должно быть три! - воскликнул Корнелиус. - Он сказал, что у меня
три луковички?
- Вы представляете себе, что эти слова поразили меня не меньше ваше-
го. Я обернулась. Они были оба так
Поглощены, что не заметили моего движения. "Но, может быть, - заметил
отец: - он не прячет на себе эти луковички". - "Тогда выведите его под
каким-нибудь предлогом из камеры, а тем временем я обыщу ее".
- О, о, - сказал Корнелиус: - да ваш Якоб - негодяй.
- Да, я опасаюсь этого.
- Скажите мне, Роза... - продолжал задумчиво Корнелиус.
- Что?
- Не рассказывали ли вы мне, что в тот день, когда вы готовили свою
грядку, этот человек следил за вами?
- Да.
- Что он, как тень, проскользнул позади бузины?
- Верно.
- Что он не пропустил ни одного взмаха вашей лопаты?
- Ни одного.
- Роза, - произнес, бледнея, Корнелиус.
- Ну что?
- Он выслеживал не вас.
- Кого же он выслеживал?
- Он влюблен не в вас.
- В кого же тогда?
- Он выслеживал мою луковичку. Он влюблен в мой тюльпан.
- А, это вполне возможно! - согласилась Роза.
- Хотите в этом убедиться?
- А каким образом?
- Это очень легко.
- Как?
- Пойдите завтра в сад; постарайтесь сделать так, чтобы Якоб знал,
как и в первый раз, что вы туда идете; постарайтесь, чтобы, как и в пер-
вый раз, он последовал за вами; притворитесь, что вы сажаете луковичку,
выйдите из сада, но посмотрите сквозь калитку, и вы увидите, что он бу-
дет делать.
- Хорошо. Ну, а потом?
- Ну, а потом мы поступим в зависимости от того, что он сделает.
- Ах, - вздохнула Роза, - вы, господин Корнелиус, очень любите ваши
луковицы.
- Да, - ответил заключенный, - с тех пор, как ваш отец раздавил эту
несчастную луковичку, мне кажется, что у меня отнята часть моей жизни.
- Послушайте, хотите испробовать еще один способ?
- Какой?
- Хотите принять предложение моего отца?
- Какое предложение?
- Он же предложил вам целую сотню луковиц тюльпанов.
- Да, это правда.
- Возьмите две или три, и среди этих двух-трех вы сможете вырастить и
свою луковичку.
- Да, это было бы неплохо, - ответил Корнелиус, нахмурив брови, - ес-
ли бы ваш отец был один, но тот, другой... этот Якоб, который за нами
следит...
- Ах, да, это правда. Но все же подумайте. Вы этим лишаете себя, как
я вижу, большого удовольствия.
Она произнесла эти слова с улыбкой, не вполне лишенной иронии.
Корнелиус на момент задумался. Было видно, что он борется с очень
большим желанием.
- И все-таки нет! - воскликнул он, как древний стоик. - Нет! Это было
бы слабостью, это было бы безумием. Это было бы подлостью отдавать на
долю прихоти, гнева и зависти нашу последнюю надежду. Я был бы челове-
ком, не достойным прощения. Нет, Роза, нет! Завтра мы примем решение от-
носительно вашей луковички. Вы будете выращивать ее, следуя моим указа-
ниям. А что касается третьей, - Корнелиус глубоко вздохнул, - что каса-
ется третьей, храните ее в своем шкафу. Берегите ее, как скупой бережет
свою первую или последнюю золотую монету; как мать бережет своего сына;
как раненый бережет последнюю каплю крови в своих венах. Берегите ее,
Роза У меня предчувствие, что в этом наше спасение, что в этом наше бо-
гатство Берегите ее, и если бы огонь небесный пал на Левештейн, то пок-
лянитесь мне, Роза, что вместо ваших колец, вместо ваших драгоценностей,
вместо этого прекрасного золотого чепца, так хорошо обрамляющего ваше
личико, - поклянитесь мне, Роза, что вместо всего этого вы спасете ту
последнюю луковичку, которая содержит в себе мой черный тюльпан.
- Будьте спокойны, господин Корнелиус, - сказала мягким, торжественно
грустным голосом Роза. - Будьте спокойны, ваши желания для меня священ-
ны.
- И даже, - продолжал молодой человек, все более я более возбуждаясь,
- если бы вы заметили, что за вами следят, что все ваши поступки высле-
живают, что ваши разговоры вызывают подозрения у вашего отца или у этого
ужасного Якоба, которого я ненавижу, - тогда, Роза, пожертвуйте тотчас
же мною, мною, который живет только вами, у кого, кроме вас, нет ни еди-
ного человека на свете, пожертвуйте мною, не посещайте меня больше.
Роза почувствовала, как сердце сжимается у нее в груди; слезы высту-
пили на ее глазах.
- Увы! - сказала она.
- Что? - спросил Корнелиус.
- Я вижу...
- Что вы видите?
- Я вижу, - сказала, рыдая, девушка, - вы любите ваши тюльпаны так
сильно, что для другого чувства у вас в сердце не остается места.
И она убежала.
После ухода девушки Корнелиус провел одну из самых тяжелых ночей в
своей жизни.
Роза рассердилась на него, и она была права. Она, быть может, не при-
дет больше к заключенному, и он больше ничего не узнает ни о Розе, ни о
своих тюльпанах.
Но мы должны сознаться, к стыду нашего героя и садовода, что из двух
привязанностей Корнелиуса перевес был на стороне Розы. И когда, около
трех часов ночи, измученный, преследуемый страхом, истерзанный угрызени-
ями совести, он уснул, в его сновидениях черный тюльпан уступил первое
место прекрасным голубым глазам белокурой фрисландки.
XIX
Женщина и цветок
Но бедная Роза, запершись в своей комнате, не могла знать, о ком или
о чем грезил Корнелиус Помня его слова, Роза склонна была думать, что он
больше грезит о тюльпане, чем о ней. И, однакоже, она ошибалась.
Но так как не было никого, кто мог бы ей сказать, что она ошибается,
так как неосторожные слова Корнелиуса, словно капли яда, отравили ее ду-
шу, то Роза не грезила, а плакала.
Будучи девушкой неглупой и достаточно чуткой, Роза отдавала себе
должное: не в оценке своих моральных и физических качеств, а в оценке
своего социального положения.
Корнелиус - ученый, Корнелиус - богат или, по крайней мере, был богат
раньше, до конфискации имущества. Корнелиус - родом из торговой буржуа-
зии, которая своими вывесками, разрисованными в виде гербов, гордилась
больше, чем родовое дворянство своими настоящим" фамильными гербами. По-
этому Корнелиус мог смотреть на Розу только как на развлечение, но если
бы ему пришлось отдать свое сердце, то он, конечно, отдал бы его скорее
тюльпану, то есть самому благородному и самому гордому из всех цветов,
чем Розе, скромной дочери тюремщика.
Розе было понятно предпочтение, оказываемое Корнелиусом черному
тюльпану, но отчаяние ее только усугублялось от того, что она понимала.
И вот, проведя бессонную ночь, Роза приняла решение: никогда больше
не приходить к окошечку.
Но так как она знала о пылком желании Корнелиуса иметь сведения о
своем тюльпане, а с другой стороны - не хотела подвергать себя риску
опять пойти к человеку, чувство жалости к которому усилилось настолько,
что, пройдя через чувство симпатии, эта жалость прямо и быстрыми шагами
переходила в чувство любви, и так как она не хотела огорчать этого чело-
века, - то решила одна продолжать свои уроки чтения и письма.
К счастью, она настолько подвинулась в своем учении, что ей уже не
нужен был бы учитель, если б этого учителя не звали Корнелиусом.
Роза горячо принялась читать библию Корнеля де Витта, на второй стра-
нице которой, ставшей первой, с тех пор как та была оторвана, - на вто-
рой странице которой было написано завещание Корнелиуса ван Берле.
- Ах, - шептала она, перелистывая завещание, которое она никогда не
кончала читать без того, чтобы из ее ясных глаз не скатывалась на поб-
ледневшие щеки слеза, - ах, в то время было, однакоже, мгновение, когда
мне казалось, что он любит меня!
Бедная Роза, она ошибалась! Никогда любовь заключенного так ясно не
ощущалась им, как в тот момент, до которого мы дошли и когда мы с неко-
торым смущением отметили, что в борьбе черного тюльпана с Розой, побеж-
денным оказался черный тюльпан.
Но Роза, повторяем, не знала о поражении черного тюльпана.
Покончив с чтением - занятием, в котором Роза сделала большие успехи,
- она брала перо и принималась с таким же похвальным усердием за дело,
куда более трудное, - за письмо.
Роза писала уже почти разборчиво, когда Корнелиус так неосторожно
позволил проявиться своему чувству. И она тогда надеялась, что сделает
еще большие успехи и не позднее как через неделю сумеет написать заклю-
ченному отчет о состоянии тюльпана.
Она не забыла ни одного слова из указаний, сделанных ей Корнелиусом.
В сущности, Роза никогда не забывала ни одного произнесенного им слова,
хотя бы оно и не имело формы указания.
Он, со своей стороны, проснулся влюбленным больше, чем когда-либо.
Правда, тюльпан был еще очень ясным и живым в его воображении, но уже не
рассматривался как сокровище, которому он должен пожертвовать всем, даже
Розой. В тюльпане он уже видел драгоценный цветок, чудесное соединение
природы с искусством, нечто такое, что сам бог предназначил для того,
чтобы украсить корсаж его возлюбленной.
Однакоже весь день Корнелиуса преследовало смутное беспокойство. Он
принадлежал к людям, обладающим достаточно сильной волей, чтобы на время
забывать об опасности, угрожающей им вечером или на следующий день. По-
боров это беспокойство, они продолжают жить своей обычной жизнью. Только
время от времени сердце их щемит от этой забытой угрозы. Они вздрагива-
ют, спрашивают себя, в чем дело, затем вспоминают то, что они забыли.
"О, да, - говорят они со вздохом, - это именно то".
У Корнелиуса это "именно то" было опасение, что Роза не придет на
свидание, как обычно, вечером.
И по мере приближения ночи опасение становилось все сильнее и все
настойчивее, пока оно всецело не овладело Корнелиусом и не стало его
единственной мыслью. С сильно бьющимся сердцем встретил он наступившие
сумерки. И по мере того, как сгущался мрак, слова, которые он произнес
накануне и которые так огорчили бедную девушку, ярко всплывали в его па-
мяти, и он задавал себе вопрос, - как мог он предложить своей утешитель-
нице пожертвовать им для тюльпана, то есть отказаться, в случае необхо-
димости, встречаться с ним, в то время как для него самого видеть Розу
стало потребностью жизни?!
Из камеры Корнелиуса слышно было, как били крепостные часы. Пробило
семь часов, восемь часов, затем девять. Никогда металлический звон часо-
вого механизма не проникал ни в чье сердце так глубоко, как проник в
сердце Корнелиуса этот девятый удар молотка, отбивавший девятый час.
Все замерло. Корнелиус приложил руку к сердцу, чтобы заглушить его
биение, и прислушался. Шум шагов Розы, шорох ее платья, задевающего о
ступени лестницы, были ему до того знакомы, что, едва только она ступала
на первую ступеньку, он говорил:
- А, вот идет Роза.
В этот вечер ни один звук не нарушил тишины коридора; часы пробили
