луковичку, которая у нас осталась.
- Она завернута в ту же бумагу, в которой вы мне ее дали, господин
Корнелиус, и лежит на самом дне моего шкафа, под моими кружевами, кото-
рые согревают ее, не обременяя ее тяжестью. Но прощайте, мой бедный зак-
люченный!
- Как, уже?
- Нужно идти.
- Прийти так поздно и так рано уйти!
- Отец может обеспокоиться, что я поздно не прихожу; влюбленный может
заподозрить, что у него есть соперник.
И она вдруг стала тревожно прислушиваться.
- Что с вами? - спросил ван Берле.
- Мне показалось, что я слышу...
- Что вы слышите?
- Что-то вроде шагов, которые раздались на лестнице.
- Да, правда, - сказал Корнелиус, - но это, во всяком случае, не Гри-
фус, его слышно издали.
- Нет, это не отец, я в этом уверена. Но...
- Но...
- Но это может быть господин Якоб.
Роза кинулась к лестнице, и действительно было слышно, как торопливо
захлопнулась дверь, раньше чем девушка спустилась с первых десяти ступе-
нек.
Корнелиус очень обеспокоился, но для него это оказалось только прелю-
дией.
Когда злой рок начинает выполнять свое дурное намерение, то очень
редко бывает, чтобы он великодушно не предупредил свою жертву, подобно
забияке, предупреждающему своего противника, чтобы дать тому время при-
нять меры предосторожности.
Почти всегда с этими предупреждениями, воспринимаемыми человеком инс-
тинктивно или при посредстве неодушевленных предметов, - почти всегда,
говорим мы, с этими предупреждениями не считаются.
Следующий день прошел без особенных событий. Грифус трижды обходил
камеры. Он ничего не обнаружил. Когда Корнелиус слышал приближение шагов
тюремщика, - а Грифус в надежде обнаружить тайны заключенного никогда не
приходил в одно и то же время, - когда он слышал приближение шагов свое-
го тюремщика, то он спускал свой кувшин вначале под карниз крыши, а за-
тем - под камни, которые торчали под его окном. Это он делал при помощи
придуманного им механизма, подобного тем, которые применяются на фермах
для подъема и спуска мешков с зерном. Что касается веревки, при помощи
которой этот механизм приводился в движение, то наш механик ухитрялся
прятать ее во мхе, которым обросли черепицы, или между камнями.
Грифус ни о чем не догадывался.
Хитрость удавалась в течение восьми дней.
Но однажды утром Корнелиус, углубившись в созерцание своей луковички,
из которой росток пробивался уже наружу, не слышал, как поднялся старый
Грифус. В этот день дул сильный ветер, и в башне все кругом трещало.
Вдруг дверь распахнулась, и Корнелиус был захвачен врасплох с кувшином
на коленях.
Грифус, увидя в руках заключенного неизвестный ему, а следовательно,
запрещенный предмет, набросился на него стремительнее, чем сокол набра-
сывается на свою жертву.
Случайно или благодаря роковой ловкости, которой злой дух иногда на-
деляет зловредных людей, он попал своей громадной мозолистой рукой прямо
в середину кувшина, как раз на чернозем, в котором находилась драгоцен-
ная луковица. И попал он именно той рукой, которая была сломана у кисти
и которую так хорошо вылечил ван Берле.
- Что у вас здесь? - закричал он. - Наконец то я вас поймал!
И он засунул свою руку в землю.
- У меня ничего нет, ничего нет! - воскликнул, дрожа всем телом, Кор-
нелиус.
- А, я вас поймал! Кувшин с землей, в этом есть какая-то преступная
тайна.
- Дорогой Грифус... - умолял ван Берле, взволнованный подобно куро-
патке, у которой жнец захватил гнездо с яйцами.
Но Грифус принялся разрывать землю своими крючковатыми пальцами.
- Грифус, Грифус, осторожнее! - сказал, бледнея, Корнелиус.
- В чем дело, черт побери? - рычал тюремщик.
- Осторожнее, говорю вам, вы убьете его!
Он быстрым движением, в полном отчаянии, выхватил из рук тюремщика
кувшин и прикрыл, как драгоценное сокровище, руками.
Упрямый Грифус, убежденный, что раскрыл заговор против принца Оранс-
кого, - замахнулся на своего заключенного палкой. Но, увидя непреклонное
решение Корнелиуса защищать цветочный горшок, он почувствовал, что зак-
люченный боится больше за кувшин, чем за свою голову.
И он старался силой вырвать у него кувшин.
- А, - закричал тюремщик, - так вы бунтуете!
- Не трогайте мой тюльпан! - кричал ван Берле.
- Да, да, тюльпан! - кричал старик. - Мы знаем хитрость господ заклю-
ченных.
- Но я клянусь вам...
- Отдайте, - повторял Грифус, топая ногами. - Отдайте, или я позову
стражу.
- Зовите, кого хотите, но вы получите этот бедный цветок только вмес-
те с моей жизнью.
Грифус в озлоблении вновь запустил свою руку в землю и на этот раз
вытащил оттуда совсем черную луковичку. В то время как ван Берле был
счастлив, что ему удалось спасти сосуд, и не подозревал, что содержимое
- у его противника, Грифус с силой швырнул размякшую луковичку, которая
разломалась на каменных плитах пола и тотчас же исчезла, раздавленная,
превращенная в кусок грязи под грубым сапогом тюремщика.
И тут ван Берле увидел это убийство, заметил влажные останки лукович-
ки, понял дикую радость Грифуса и испустил крик отчаяния. В голове ван
Берле молнией промелькнула мысль - убить этого злобного человека. Пылкая
кровь ударила ему в голову, ослепила его, и он поднял обеими руками тя-
желый, полный бесполезной теперь земли, кувшин. Еще один миг, и он опус-
тил бы его на лысый череп старого Грифуса.
Его остановил крик, крик, в котором звенели слезы и слышался невыра-
зимый ужас. Это кричала за решеткой окошечка несчастная Роза, - бледная,
дрожащая, с простертыми к небу руками. Ей хотелось броситься между отцом
и другом.
Корнелиус уронил кувшин, который с грохотом разбился на тысячу мелких
кусочков.
И только тогда Грифус понял, какой опасности он подвергался, и разра-
зился ужасными угрозами.
- О, - заметил Корнелиус, - нужно быть очень подлым и тупым челове-
ком, чтобы отнять у бедного заключенного его единственное утешение - лу-
ковицу тюльпана.
- О, какое преступление вы совершили, отец! - сказала Роза.
- А, ты, болтунья, - закричал, повернувшись к дочери, старик, кипев-
ший от злости. - Не суй своего носа туда, куда тебя не спрашивают, а
главное, проваливай отсюда, да быстрей.
- Презренный, презренный! - повторял с отчаянием Корнелиус.
- В конце концов это только тюльпан, - прибавил Грифус, несколько
сконфуженный. - Можно вам дать сколько угодно тюльпанов, у меня на чер-
даке их триста.
- К черту ваши тюльпаны! - закричал Корнелиус. - Вы друг друга стои-
те. Если бы у меня было сто миллиардов миллионов, я их отдал бы за тот
тюльпан, который вы раздавили.
- Ага! - сказал, торжествуя, Грифус. - Вот видите, вам важен вовсе не
тюльпан. Вот видите, у этой штуки был только вид луковицы, а на самом
деле в ней таилась какая-то чертовщина, быть может, какой-нибудь способ
переписываться с врагами его высочества, который вас помиловал. Я пра-
вильно сказал, что напрасно вам не отрубили голову.
- Отец, отец! - воскликнула Роза.
- Ну, что же, тем лучше, тем лучше, - повторял Грифус, приходя все в
большее возбуждение: - я его уничтожил, я его уничтожил. И это будет
повторяться каждый раз, как вы только снова начнете. Да, да, я вас пре-
дупреждал, милый друг, что я сделаю вашу жизнь тяжелой.
- Будь проклят, будь проклят! - рычал в полном отчаянии Корнелиус,
щупая дрожащими пальцами последние остатки луковички, конец стольких ра-
достей, стольких надежд.
- Мы завтра посадим другую, дорогой господин Корнелиус, - сказала ше-
потом Роза, которая понимала безысходное горе цветовода.
Ее нежные слова падали, как капли бальзама на кровоточащую рану Кор-
нелиуса.
XVIII Поклонник Розы
Не успела Роза произнести эти слова, как с лестницы послышался голос.
Кто-то спрашивал у Грифуса, что случилось.
- Вы слышите, отец! - сказала Роза.
- Что?
- Господин Якоб зовет вас. Он волнуется.
- Вот сколько шума наделали! - заметил Грифус. - Можно было подумать,
что этот ученый убивает меня. О, сколько всегда хлопот с учеными!
Потом, указывая Розе на лестницу, он сказал:
- Ну-ка, иди вперед, сударыня. - И, заперев дверь, он крикнул: - Я
иду к вам, друг Якоб!
И Грифус удалился, уводя с собой Розу и оставив в глубоком горе и
одиночестве бедного Корнелиуса.
- О, ты убил меня, старый палач! Я этого не переживу.
И действительно, бедный ученый захворал бы, если бы провидение не
послало ему того, что еще придавало смысл его жизни и что именовалось
Розой.
Девушка пришла в тот же вечер.
Первыми ее словами было сообщение о том, что отец впредь не будет ему
мешать сажать цветы.
- Откуда вы это знаете? - спросил заключенный жалобным голосом девуш-
ку.
- Я это знаю потому, что он это сам сказал.
- Быть может, чтобы меня обмануть?
- Нет, он раскаивается.
- О, да, да, но слишком поздно.
- Он раскаялся не по своей инициативе.
- Как же это случилось?
- Если бы вы знали, как его друг ругает его за это!
- А, господин Якоб. Как видно, этот господин Якоб вас совсем не поки-
дает.
- Во всяком случае, он покидает нас, по возможности, реже.
И она улыбнулась той улыбкой, которая сейчас же рассеяла тень ревнос-
ти, омрачившую на мгновение лицо Корнелиуса.
- Как это произошло? - спросил заключенный.
- А вот как. За ужином отец, по просьбе своего друга, рассказал ему
историю с тюльпаном или вернее, с луковичкой и похвастался подвигом, ко-
торый он совершил, когда уничтожил ее.
Корнелиус испустил вздох, похожий на стон.
- Если бы вы только видели в этот момент нашего Якоба, - продолжала
Роза. - Поистине я подумала, что он подожжет крепость: его глаза пылали,
как два факела, его волосы вставали дыбом; он судорожно сжимал кулаки;
был момент, когда мне казалось, что он хочет задушить моего отца. "Вы
это сделали! - закричал он: - вы раздавили луковичку?" - "Конечно", -
ответил мой отец. - "Это бесчестно! - продолжал он кричать. - Это гнус-
но! Вы совершили преступление! "
Отец мой был ошеломлен. "Что, вы тоже с ума сошли?" - спросил он сво-
его друга.
- О, какой благородный человек этот Якоб! - пробормотал Корнелиус. -
У него великодушное сердце и честная душа.
- Во всяком случае, пробирать человека более сурово, чем он пробрал
моего отца, - нельзя, - добавила Роза. - Он был буквально вне себя. Он
бесконечно повторял: "Раздавить луковичку, раздавить! О, мой боже, мой
боже! Раздавить! "
Потом, обратившись ко мне: "Но ведь у него была не одна луковичка?" -
спросил он.
- Он это спросил? - заметил, насторожившись, Корнелиус.
- "Вы думаете, что у него была не одна? - спросил отец. - Ладно, пои-
щем и остальные".
"Вы будете искать остальные?" - воскликнул Якоб, взяв за шиворот мое-
го отца, но тотчас же отпустил его.
Затем он обратился ко мне: "А что же сказал на это бедный молодой че-
ловек? "
Я не знала, что ответить. Вы просили меня никому не говорить, какое
большое значение придаете этим луковичкам. К счастью, отец вывел меня из
затруднения.
Что он сказал? Да у него от бешенства на губах выступила пена.
Я прервала его. "Как же ему было не обозлиться? - сказала я. - С ним
поступили так жестоко, так грубо".
"Вот как, да ты с ума сошла! - закричал в свою очередь отец. - Скажи-
те, какое несчастье - раздавить луковицу тюльпана! За один флорин их
можно получить целую сотню на базаре в Горкуме".
"Но, может быть, менее ценные, чем эта луковица - ответила я, на свое
несчастье.
- И как же реагировал на эти слова Якоб? - спросил Корнелиус.
- При этих словах, должна заметить, мне показалось, что в его глазах
засверкали молнии.
- Да, - заметил Корнелиус, - но это было не все, он еще что-нибудь
сказал при этом?
- "Так вы, прекрасная Роза, - сказал он вкрадчивым тоном, - думаете,
