в сушильню. А теперь посмотрим другую.
И, не выпуская из руки беглянки, ван Берле направился к камину и,
стоя на коленях, стал ворошить золу, которая, к счастью, была холодная.
Он скоро нащупал вторую луковичку.
- Ну, вот и она.
И, рассматривая ее почти с отеческим вниманием, сказал:
- Невредима, как и первая.
В этот момент, когда Корнелиус еще на коленях рассматривал вторую лу-
ковичку, дверь так сильно сотряслась, а вслед за этим распахнулась с та-
ким шумом, что Корнелиус почувствовал, как от гнева, этого дурного со-
ветчика, запылали его щеки и уши.
- Что там еще? - закричал он. - Или в этом доме все с ума сошли!
- Сударь, сударь! - воскликнул, поспешно вбегая в сушильню, слуга.
Лицо его было еще бледнее, а вид еще растеряннее, чем у Кракэ.
- Ну, что? - спросил Корнелиус, предчувствуя в двойном нарушении всех
его правил какое-то несчастье.
- О, сударь, бегите, бегите скорее! - кричал слуга.
- Бежать? Почему?
- Сударь, дом переполнен стражей!
- Что им надо?
- Они ищут вас.
- Зачем?
- Чтобы арестовать.
- Арестовать, меня?
- Да, сударь, и с ними судья.
- Что бы это значило? - спросил ван Берле, сжимая в руке обе лукович-
ки и устремляя растерянный взгляд на лестницу.
- Они идут, они идут наверх! - закричал слуга.
- О мой благородный господин, о мое дорогое дитя! - кричала кормили-
ца, которая тоже вошла в сушильню. - Возьмите золото, драгоценности и
бегите, бегите!
- Но каким путем я могу бежать? - спросил ван Берле.
- Прыгайте в окно!
- Двадцать пять футов.
- Вы упадете на пласт мягкой земли.
- Да, но я упаду на мои тюльпаны.
- Все равно, прыгайте!
Корнелиус взял третью луковичку, подошел к окну, раскрыл его, но,
представив себе вред, который будет причинен его грядам, он пришел в
больший ужас, чем от расстояния, какое ему пришлось бы пролететь при па-
дении.
- Ни за что, - сказал он и сделал шаг назад.
В этот момент за перилами лестницы появились алебарды солдат.
Кормилица простерла к небу руки.
Что касается Корнелиуса, то надо сказать, к чести его (не как челове-
ка, а как цветовода), что все свое внимание он устремил на драгоценные
луковички.
Он искал глазами бумагу, во что бы их завернуть, заметил листок из
библии, который Кракэ положил на стол, взял его и, не вспомнив даже -
так сильно было его волнение, - откуда взялся этот листок, завернул в
него все три луковички, спрятал их за пазуху и стал ждать.
В эту минуту вошли солдаты, возглавляемые судьей.
- Это вы доктор Корнелиус ван Берле? - спросил судья, хотя он прек-
расно знал молодого человека. Он в этом отношении действовал согласно
правилам правосудия, что, как известно, придает допросу сугубо важный
характер.
- Да, это я, господин ван Спеннен, - ответил Корнелиус, вежливо раск-
ланиваясь с судьей. - И вы это отлично знаете.
- Выдайте нам мятежные документы, которые вы прячете у себя.
- Мятежные документы? - повторил Корнелиус, ошеломленный таким обра-
щением.
- О, не притворяйтесь удивленным.
- Клянусь вам, господин ван Спеннен, я не знаю, что вы хотите этим
сказать.
- Ну, тогда, доктор, я вам помогу, - сказал судья. - Выдайте нам те
бумаги, которые спрятал у вас в январе месяце предатель Корнель де Витт.
В уме Корнелиуса словно что-то озарилось.
- О, о, - сказал ван Спеннен, - вот вы и начинаете вспоминать, не
правда ли?
- Конечно, но вы говорите о мятежных бумагах, а таких у меня нет.
- А, вы отрицаете?
- Безусловно.
Судья обернулся, чтобы окинуть взглядом весь кабинет.
- Какую комнату в вашем доме называют сушильней? - спросил он.
- Мы как раз в ней находимся.
Судья взглянул на небольшую записку, лежавшую поверх бумаг, которые
он держал в руке.
- Хорошо, - сказал он с уверенностью и повернулся к Корнелиусу. - Вы
мне выдадите эти бумаги? - спросил он.
- Но я не могу, господин ван Спеннен, эти бумаги не мои, они мне от-
даны на хранение и потому неприкосновенны.
- Доктор Корнелиус, - сказал судья, - именем правительства я приказы-
ваю вам открыть этот ящик и выдать мне бумаги, которые там спрятаны.
И судья пальцем указал на третий ящик шкафа, стоящего у камина.
Действительно, в этом ящике и лежал пакет, который главный инспектор
плотин передал своему крестнику; было очевидно, что полиция прекрасно
осведомлена обо всем.
- А, вы не хотите, - сказал ван Спеннен, увидев, что ошеломленный
Корнелиус не двигается с места. - Тогда я открою сам.
Судья выдвинул ящик во всю его длину и раньше всего наткнулся на де-
сятка два луковиц, заботливо уложенных рядами и снабженных надписями,
затем он нашел и пакет с бумагами, который был точно в том же виде, в
каком его вручил своему крестнику несчастный Корнель де Витт.
Судья сломал печати, разорвал конверт, бросил жадный взгляд на первые
попавшиеся ему листки и воскликнул грозным голосом:
- А, значит, правосудие получило не ложный донос!
- Как, - спросил Корнелиус, - в чем дело?
- О, господин ван Берле, бросьте притворяться невинным и следуйте за
мной.
- Как, следовать за вами? - воскликнул доктор.
- Да так, как именем правительства я вас арестую именем Вильгельма
Оранского пока еще не арестовывали. Для этого он еще слишком недавно
сделался штатгальтером.
- Арестовать меня? - воскликнул Корнелиус. - Что же я такого совер-
шил?
- Это меня не касается, доктор, вы объяснитесь с вашими судьями.
- Где?
- В Гааге.
Корнелиус в полном изумлении поцеловал падающую в обморок кормилицу,
пожал руки своим слугам, которые обливались слезами, и двинулся за
судьей. Тот посадил его в карету, как государственного преступника, и
велел возможно быстрее везти в Гаагу.
VIII
Налет
Легко догадаться, что все случившееся было дьявольским делом рук мин-
гера Исаака Бокстеля.
Мы знаем, что при помощи подзорной трубы он во всех подробностях наб-
людал встречу Корнеля де Витта со своим крестником.
Мы знаем, что он ничего не слышал, но все видел.
Мы знаем, что, по тому, как Корнелиус бережно взял пакет и положил
его в тот ящик, куда он запирал самые драгоценные луковицы, Бокстель до-
гадался о важности бумаг, доверенных главным инспектором плотин своему
крестнику.
Как только Бокстель, уделявший политике куда больше внимания, чем его
сосед Корнелиус, узнал об аресте Корнеля де Витта, как государственного
преступника, он сразу же подумал, что ему, вероятно, достаточно сказать
только одно слово, чтобы крестник был так же арестован, как и его крест-
ный.
Однако, как ни возрадовалось сердце Бокстеля, он все же сначала сод-
рогнулся при мысли о доносе и о том, что донос может привести Корнелиуса
на эшафот.
В злых мыслях самое страшное то, что злые души постепенно сживаются с
ними.
К тому же мингер Бокстель поощрял себя следующим софизмом:
"Корнель де Витт плохой гражданин, раз он арестован по обвинению в
государственной измене. Что касается меня, то я честный гражданин, раз
меня ни в чем не обвиняют, и я свободен, как ветер. Поэтому, если Кор-
нель де Витт - плохой гражданин, что является непреложным фактом, раз он
обвинен в государственной измене и арестован, то его сообщник Корнелиус
ван Берле является гражданином не менее плохим, чем он.
Итак, раз я честный гражданин, а долг всех честных граждан доносить
на граждан плохих, то я, Исаак Бокстель, обязан донести на Корнелиуса
ван Берле".
Но, может быть, эти рассуждения, как бы благовидны они ни были, не
овладели бы так сильно Бокстелем и, может быть, завистник не поддался бы
простой жажде мести, терзавшей его сердце, если бы демон зависти не
объединился с демоном жадности.
Бокстель знал, каких результатов добился уже ван Берле в своих опытах
по выращиванию черного тюльпана.
Как ни был скромен доктор Корнелиус ван Берле, он не мог скрыть от
близких свою почти что уверенность в том, что в 1673 году он получит
премию в сто тысяч флоринов, объявленную обществом садоводов города Га-
арлема.
Вот эта почти что уверенность Корнелиуса ван Берле и была лихорадкой,
терзавшей Исаака Бокстеля.
Арест Корнелиуса произвел бы большое смятение в его доме. И в ночь
после ареста никому не пришло бы в голову оберегать в саду его тюльпаны.
И в эту ночь Бокстель мог бы перебраться через забор, и так как он
знал, где находится луковица знаменитого черного тюльпана, то он и заб-
рал бы ее. И вместо того, чтобы расцвести у Корнелиуса, черный тюльпан
расцвел бы у него, и премию в сто тысяч флоринов вместо Корнелиуса полу-
чил бы он, не считая уже великой чести назвать новый цветок tulipa nigra
Boxtellensis.
Результат, который удовлетворял не только его жажду мщения, но и его
алчность.
Когда он бодрствовал, все его мысли были заняты только большим черным
тюльпаном, во сне он грезил только им.
Наконец, 19 августа, около двух часов пополудни искушение стало нас-
только сильным, что мингер Исаак не мог ему больше противиться. И он на-
писал анонимный донос, который был настолько точен, что не мог вызвать
сомнений в достоверности, и послал его по почте.
В тот же вечер главный судья получил этот донос. Он тотчас же назна-
чил своим коллегам заседание на следующее утро. Утром они собрались,
постановили арестовать ван Берле и приказ об аресте вручили господину
ван Спеннену.
Последний - мы это видели - выполнил его, как честный голландец, и
арестовал Корнелиуса ван Берле именно в то время, когда оранжисты города
Гааги терзали трупы Корнеля и Яна де Виттов.
Со стыда ли, по слабости ли воли, но в этот день Исаак Бокстель не
решился направить свою подзорную трубу ни на сад, ни на лабораторию, ни
на сушильню. Он и без того слишком хорошо знал, что произойдет в доме
несчастного доктора Корнелиуса. Он даже не встал и тогда, когда его
единственный слуга, завидовавший слугам ван Берле не менее, чем Бокстель
завидовал их господину, вошел в комнату.
Бокстель сказал ему:
- Я сегодня не встану, я болен.
Около девяти часов он услышал шум на улице и вздрогнул. В этот момент
он был бледнее настоящего больного и дрожал сильнее, чем дрожит человек,
одержимый лихорадкой.
Вошел слуга. Бокстель укрылся под одеяло.
- О сударь, - воскликнул слуга, который догадывался, что, сокрушаясь
о несчастье, постигшем их соседа, он сообщит своему господину приятную
новость: - о сударь, вы не знаете, что сейчас происходит?
- Откуда же мне знать? - ответил Бокстель еле слышным голосом.
- Сударь, сейчас арестовывают вашего соседа Корнелиуса ван Берле по
обвинению в государственной измене.
- Что ты! - пробормотал слабеющим голосом Бокстель. - Разве это воз-
можно?
- По крайней мере, так говорят; к тому же я сам видел, как к нему
вошли судья ван Спеннен и стрелки.
- Ну, если ты сам видел, - другое дело, - ответил Бокетель.
- Во всяком случае я еще раз схожу на разведку, - сказал слуга. - И,
не беспокойтесь, сударь, я буду вас держать в курсе дела.
Бокстель легким кивком головы поощрил усердие своего слуги.
Слуга вышел и через четверть часа вернулся обратно.
- О сударь, - сказал он, - все, что я вам рассказал, истинная правда.
- Как так?
- Господин ван Берле арестован; его посадили в карету и увезли в Гаа-
гу.
- В Гаагу?
- Да, и там, если верить разговорам, ему не сдобровать.
- А что говорят?
- Представьте, сударь, говорят, - но это еще только слухи, говорят,
что горожане убивают сейчас Корнеля и Яна де Виттов.
- О!.. - простонал или, вернее, прохрипел Бокстель, закрыв глаза,
чтобы не видеть ужасной картины" которая ему представилась.
- Черт возьми, - заметил, выходя, слуга, - мингер Исаак Бокстель, по
всей вероятности, очень болен, раз при такой новости он не соскочил с
