Зябкие, как истые дети востока, тюльпаны не выращиваются зимой в земле
под открытым небом. Им нужны комнаты, мягкие постели в ящиках и нежное
тепло печей. Поэтому зиму Корнелиус проводил в своей лаборатории среди
книг и картин Он очень редко входил в комнату, где хранились луковицы,
разве только для того, чтобы согреть ее случайными лучами изредка появ-
лявшегося в небе солнца, которые он заставлял волей-неволей проникать к
себе в комнату через стеклянный люк в потолке.
В тот вечер, о котором мы говорим, после осмотра в сопровождении слуг
всего дома, Корнель тихо сказал ван Берле:
- Сын мой, удалите слуг и постарайтесь, чтобы мы на некоторое время
остались одни.
Корнелиус поклонился в знак согласия.
Затем громко произнес:
- Не хотите ли, сударь, теперь осмотреть сушильню для тюльпанов?
Сушильня! Этот pandaemonium цветоводства, это дарохранилище, этот
sanctum sanctorum был недоступен непосвященным, как некогда Дельфы.
Никогда слуга не переступал его порога своей дерзкой ногой, как ска-
зал бы великий Расин, процветавший в ту эпоху. Корнелиус позволял про-
никнуть туда только безобидной метле старой служанки, своей кормилицы,
которая с тех пор, как Корнелиус посвятил себя выращиванию тюльпанов, не
решалась больше класть в рагу луковиц из боязни, как бы не очистить и не
поджарить божество своего питомца.
Итак, только при одном слове "сушильня" слуги, несшие светильники,
почтительно удалились. Корнелиус взял из рук ближайшего из них свечу и
повел своего крестного отца в комнату.
Добавим к уже сказанному нами, что сушильней являлась та самая зас-
текленная комната, на которую Бокстель беспрерывно наводил свою подзор-
ную трубу.
Завистник был, конечно, на своем посту. Сперва он увидел, как освети-
лись стены и стекла. Затем появились две тени. Одна из них, большая, ве-
личественная, строгая, села за стол, на который Корнелиус поставил све-
тильник. И в ней Бокстель узнал бледное лицо Корнеля де Витта, длинные,
на пробор расчесанные волосы, спадавшие ему на плечи.
Главный инспектор плотин, сказав Корнелиусу несколько слов, содержа-
ния которых завистник не мог угадать по движению губ, вынул из внутрен-
него кармана и передал ему тщательно запечатанный белый пакет. По тому,
с каким видом Корнелиус взял этот пакет и положил в один из своих шка-
фов, Бокстель заподозрил, что это были очень важные бумаги.
Сначала он подумал, что драгоценный пакет содержит какие-нибудь луко-
вицы, только что прибывшие из Бенгалии или с Цейлона; но тут же сообра-
зил, что Корнель не разводил тюльпаны и занимался только людьми, расте-
нием, на вид менее приятным и от которого гораздо труднее добиться цве-
тения.
И он пришел к мысли, что пакет содержит просто-напросто бумаги и что
бумаги эти политического характера.
Но зачем Корнелиусу бумаги, касавшиеся политики? Ведь ученый Корнели-
ус не только чуждался этой науки, но даже хвастал этим, считая ее более
темной, чем химия и даже алхимия?
Без сомнения, Корнель, которому уже угрожала утрата популярности у
своих соотечественников, конечно, передал своему крестнику ван Берле на
хранение пакет с какими-то бумагами. И это было тем более хитро со сто-
роны Корнеля, что, конечно, не у Корнелиуса, чуждого всяких политических
интриг, станут искать эти бумаги.
К тому же, если бы пакет содержал луковички, - а Бокстель хорошо знал
своего соседа, - Корнелиус не выдержал бы и тотчас стал бы рассматривать
их, как знаток, чтобы по достоинству оценить сделанный ему подарок.
Корнелиус же, наоборот, почтительно взял пакет из рук инспектора пло-
тин и так же почтительно положил его в ящик, засунув в самую глубь, с
одной стороны, вероятно, для того, чтобы его не было видно, а с другой -
чтобы он не занимал слишком много места, предназначенного для луковиц.
Когда пакет был положен в ящик, Корнель де Витт поднялся, пожал руку
крестнику и направился к двери.
Корнелиус поспешно схватил светильник и бросился вперед, чтобы получ-
ше осветить ему путь.
Свет постепенно удалялся из застекленной комнаты, потом он замерцал
на лестнице, затем в вестибюле и, наконец, на улице, еще переполненной
людьми, желавшими взглянуть, как инспектор плотин снова сядет в карету.
Завистник не ошибся в своих подозрениях. Пакет, переданный Корнелем
своему крестнику и заботливо спрятанный последним, содержал в себе пере-
писку Яна с господином де Лувуа.
Однако, как об этом рассказывал брату Корнель, пакет был вручен
крестнику таким образом, что не вызвал в нем ни малейших подозрений о
политической важности бумаг.
При этом он дал единственное указание не отдавать пакет никому, кроме
него лично, или по его личной записке, - никому, кто бы этого ни потре-
бовал.
И Корнелиус, как мы видели, запер пакет в шкаф с редкими луковицами.
Когда главный инспектор плотин уехал, затих шум и погасли огни, наш
ученый и вовсе перестал думать о пакете. Но о нем, наоборот, весьма за-
думался Бокстель; он, подобно опытному лоцману, видел в этом пакете от-
даленную незаметную тучку, которая, приближаясь, растет и таит в себе
бурю.
Вот все вехи нашей повести, расславленные на этой тучной почве, кото-
рая тянется от Дордрехта до Гааги. Тот, кто хочет, пусть следует за ними
в будущее, которое раскрывается в следующих главах; что касается нас, то
мы сдержали данное нами слово, доказав, что никогда ни Корнель ни Ян де
Витт не имели во всей Голландии таких яростных врагов, какого имел ван
Берле в лице своего соседа мингера Исаака Бокстеля.
Но все же, благоденствуя в неведении, наш цветовод подвинулся на сво-
ем пути к цели, намеченной обществом цветоводов города Гаарлема: из тем-
нокоричневого тюльпана он вывел тюльпан цвета жженого кофе.
Возвращаясь к нему в тот самый день, когда в Гааге произошли знамена-
тельные события, о которых мы уже рассказывали, мы застаем его около ча-
су пополудни у одной из грядок. Он снимал с нее еще бесплодные луковицы
от посаженных тюльпанов цвета жженого кофе; их цветение ожидалось весной
1673 года, и оно должно было дать тот знаменитый черный тюльпан, которо-
го добивалось общество цветоводов города Гаарлема.
Итак, 20 августа 1672 года в час дня Корнелиус находился у себя в су-
шильне. Упершись ногами в перекладину стола, а локтями - на скатерть, он
с наслаждением рассматривал три маленьких луковички, которые получил от
только что снятой луковицы: луковички безупречные, неповрежденные, со-
вершенные, - неоценимые зародыши одного из чудеснейших произведений нау-
ки и природы, которое в случае удачи опыта должно было навсегда просла-
вить имя Корнелиуса ван Берле.
- Я выведу большой черный тюльпан, - говорил про себя Корнелиус, от-
деляя луковички. - Я получу обещанную премию в сто тысяч флоринов. Я
раздам их бедным города Дордрехта, и, таким образом, ненависть, которую
вызывает каждый богатый во время гражданской войны, утратит свою остро-
ту, и я, не опасаясь ни республиканцев, ни оранжистов, смогу по-прежнему
содержать свои гряды в отличном состоянии. Тогда мне не придется больше
опасаться, что во время бунта лавочники из Дордрехта и моряки из порта
придут вырывать мои луковицы, чтобы накормить ими свои семьи, как они
мне иногда грозят втихомолку, когда до них доходит слух, что я купил лу-
ковицу за двести или триста флоринов. Это решено, я раздам бедным сто
тысяч флоринов, премию города Гаарлема. Хотя...
На этом слове хотя Корнелиус сделал паузу и вздохнул.
- Хотя, - продолжал он, - было бы очень приятно потратить эти сто ты-
сяч флоринов на расширение моего цветника или даже на путешествие на
восток - на родину прекраснейших цветов.
Но, увы, не следует больше мечтать об этом: мушкеты, знамена, бараба-
ны и прокламации - вот кто господствует в данный момент.
Ван Берле поднял глаза к небу и вздохнул.
Затем, вновь устремив свой взгляд на луковицы, занимавшие в его мыс-
лях гораздо больше места, чем мушкеты, барабаны, знамена и прокламации,
он заметил:
- Вот, однакоже, прекрасные луковички; какие они гладкие, какой прек-
расной формы, какой у них грустный вид, сулящий моему тюльпану цвет чер-
ного дерева! Жилки на их кожице так тонки, что они даже незаметны невоо-
руженному глазу. О, уж наверняка ни одно пятно не испортит траурного
одеяния цветка, который своим рождением будет обязан мне.
Как назвать это детище моих бдений, моего труда, моих мыслей? "Tulipa
nigra Barlaensis"... Да, Barlaensis. Прекрасное название. Все европейс-
кие тюльпановоды, то есть, можно сказать, вся просвещенная Европа
вздрогнут, когда ветер разнесет на все четыре стороны это известие.
- Большой черный тюльпан найден.
- Его название? - спросят любители.
- Tulipa nigra Barlaensis.
- Почему Barlaensis?
- В честь имени творца его, ван Берле, - будет ответ.
- А кто такой ван Берле?
- Это тот, кто уже создал пять новых разновидностей: "Жанну", "Яна де
Витта", "Корнеля" и т.д.
Ну что же, вот мое честолюбие. Оно никому не будет стоить слез. И о
моем "Tulipa nigra Barlaensis" будут говорить и тогда, когда, быть мо-
жет, мой крестный, этот великий политик, будет известен только благодаря
моему тюльпану, который я назвал его именем.
Очаровательные луковички!
Когда мой тюльпан расцветет, - продолжал Корнелиус, - и если к тому
времени волнения в Голландии прекратятся, я раздам бедным только пятьде-
сят тысяч флоринов, ведь в конечном счете и это немало для человека, ко-
торый, в сущности, никому ничего не должен. Остальные пятьдесят тысяч
флоринов я употреблю на научные опыты. С этими пятьюдесятью тысячами
флоринов я добьюсь, что тюльпан станет благоухать. О, если бы мне уда-
лось добиться, чтобы тюльпан издавал аромат розы или гвоздики или, даже
еще лучше, совершенно новый аромат! Если бы я мог вернуть этому царю
цветов его естественный аромат, который он утерял при переходе со своего
восточного трона на европейский, тот аромат, которым он должен обладать
в Индии, в Гоа, в Бомбее, в Мадрасе и особенно на том острове, где не-
когда, как уверяют, был земной рай и который именуется Цейлоном. О, ка-
кая слава! Тогда, клянусь! Тогда я предпочту быть Корнелиусом ван Берле,
чем Александром Македонским, Цезарем или Максимилианом.
Восхитительные луковички!..
Корнелиус наслаждался созерцанием и весь ушел в сладкие грезы.
Вдруг звонок в его кабинете зазвонил сильнее обычного.
Корнелиус вздрогнул, прикрыл рукой луковички и обернулся.
- Кто там?
- Сударь, - ответил слуга, - это нарочный из Гааги.
- Нарочный из Гааги? Что ему нужно?
- Сударь, это Кракэ.
- Кракэ, доверенный слуга Яна де Витта? Хорошо. Хорошо, хорошо, пусть
он подождет.
- Я не могу ждать, - раздался голос в коридоре.
И в тот же момент, нарушая запрещение, Кракэ устремился в сушильню.
Неожиданное, почти насильственное вторжение было таким нарушением
обычаев дома Корнелиуса ван Берле, что он, при виде вбежавшего в комнату
Кракэ, сделал рукой, прикрывавшей луковички, судорожное движение и сбро-
сил две из них на пол; они покатились; одна - под соседний стол, другая
- в камин.
- А, дьявол! - воскликнул Корнелиус, бросившись вслед за своими луко-
вичками. - В чем дело, Кракэ?
- Вот, - сказал Кракэ, положив записку на стол, на котором оставалась
лежать третья луковичка. - Вы должны, не теряя ни минуты, прочесть эту
бумагу.
И Кракэ, которому показалось, что на улицах Дордрехта заметны призна-
ки волнения, подобного тому, какое он недавно наблюдал в Гааге, скрылся,
даже не оглядываясь назад.
- Хорошо, хорошо, мой дорогой Кракэ, - сказал Корнелиус, доставая
из-под стола драгоценную луковичку, - прочтем, прочтем твою бумагу.
Подняв луковичку, он положил ее на ладонь и стал внимательно осматри-
вать.
- Ну, вот, одна неповрежденная. Дьявол Кракэ! Ворвался, как бешеный,
