небольшим кленом, который он посадил у стены и из которого устроил себе
как бы ширму, следил с воспаленными глазами, с пеной у рта за каждым ша-
гом, за каждым движением своего соседа. И, когда тот казался ему радост-
ным, когда он улавливал на его лице улыбку или в глазах проблески
счастья, он посылал ему столько проклятий, столько свирепых угроз, что
непонятно даже, как это ядовитое дыхание зависти и злобы не проникло в
стебли цветов и не внесло туда зачатков разрушения и смерти.
Вскоре, - так быстро разрастается зло, овладевшее человеческой душой,
- вскоре Бокстель уж не довольствовался тем, что наблюдал только за Кор-
нелиусом. Он хотел видеть также и его цветы; ведь он был в душе художни-
ком и достижения соперника хватали его за живое.
Он купил подзорную трубу, при помощи которой мог следить не хуже са-
мого хозяина за всеми изменениями растения с момента его прорастания,
когда на первом году показывается из-под земли бледный росток, и вплоть
до момента, когда, по прошествии пяти лет, начинает округляться благо-
родный и изящный бутон, а на нем проступают неопределенные тона будущего
цвета и когда затем распускаются лепестки цветка, раскрывая, наконец,
тайное сокровище чашечки.
О, сколько раз несчастный завистник взобравшись на лестницу, замечал
на грядках ван Берле такие тюльпаны, которые ослепляли его своей изуми-
тельной красотой и подавляли его своим совершенством!
И тогда, после периода восхищения, которое он не мог побороть в себе,
им овладевала лихорадочная зависть, разъедавшая грудь, превращавшая
сердце в источник мучительных страданий.
Сколько раз во время этих терзаний, описание которых не поддается пе-
ру, Бокстеля охватывало искушение спрыгнуть ночью в сад, переломать рас-
тения, изгрызть зубами луковицы тюльпанов и даже принести в жертву безг-
раничному гневу самого владельца, если бы он осмелился защищать свои
цветы.
Но убить тюльпан - это в глазах настоящего садовода преступление ужа-
сающее.
- Убить человека, - еще куда ни шло.
Однакоже непрерывные, ежедневные достижения ван Берле, которых он до-
бивался как бы инстинктом, довели Бокстеля до такого пароксизма озлобле-
ния, что он замышлял забросать палками и камнями гряды тюльпанов своего
соседа.
Но он соображал, что на другое утро, при виде этого разрушения, ван
Берле произведет дознание и установит, что дом расположен далеко от ули-
цы, что в семнадцатом веке камни и палки не падают больше с неба, как во
времена амалекитян, и что виновник преступления, хотя бы он и действовал
ночью, будет разоблачен и не только на казан правосудием, но и обесчещен
на всю жизнь в глазах всех европейских садоводов. Тогда Бокстель решил
прибегнуть к хитрости и применить способ, который не скомпрометировал бы
его.
Правда, он долго искал его, но, наконец, нашел.
Однажды ночью он привязал двух кошек друг к другу за задние лапы бе-
чевкой в десять футов длины и бросил их со стены на середину самой глав-
ной гряды, можно сказать, - королевской гряды, где находились не только
"Корнель де Витт", но также "Брабантец" молочно-белый и пурпурно-крас-
ный, "Мраморный" - сероватый, красный и яркоалый, "Чудо", выведенный в
Гаарлеме. а так же тюльпан "Коломбин темный" и "Коломбин светлый".
Обезумевшие от падения с высокой стены животные бросились сначала по
грядке, пытаясь бежать каждое в свою сторону, пока не натянулась связы-
вающая их бечевка. Но затем, чувствуя невозможность бежать дальше, они
заметались с диким мяуканьем во все стороны, ломая своей бечевкой цветы.
После пятнадцатиминутной яростной борьбы им, наконец, удалось разорвать
связывавшую их бечевку, и они исчезли.
Бокстель, спрятавшись за кленом, ничего не видел в ночной тьме, но по
бешеному крику двух кошек он представил себе картину разрушения, сердце
его, освобождаясь от желчи, наполнялось радостью.
У Бокстеля было так велико желание убедиться в причиненных им повреж-
дениях, что он оставался до утра, чтобы собственными глазами посмотреть,
в какое состояние пришли грядки его соседа после кошачьей драки.
Он окоченел от предрассветного тумана, но не чувствовал холода. Он
согревался надеждой на месть. Горе соперника вознаградит его за все
страдания.
При первых лучах солнца дверь белого дома открылась. Показался ван
Берле и направился к грядкам с улыбкой человека, проведшего ночь в своей
постели и видевшего приятные сны.
Вдруг он замечает на земле, которая еще накануне была выровнена, как
зеркало, борозды и бугры; вдруг он замечает, что симметричные гряды его
тюльпанов в полном беспорядке, подобно солдатам батальона, среди которо-
го разорвалась бомба.
Побледнев, как полотно, он бросился к грядам.
Бокстель задрожал от радости. Пятнадцать или двадцать тюльпанов, ра-
зодранных и помятых, лежали на земле, одни согнутые, другие совсем поло-
манные и уже увядшие. Из их ран вытекал сок - драгоценная кровь, которую
ван Берле согласился бы сохранить ценой своей собственной крови.
О неожиданность, о радость ван Берле! О неизъяснимая боль Бокстеля!
Ни один из четырех знаменитых тюльпанов, на которые покушался завистник,
не был поврежден. Они гордо поднимали прекрасные головки над трупами
своих сотоварищей. Этого было достаточно, чтобы утешить ван Берле. Этого
было достаточно, чтобы повергнуть в отчаяние убийцу. Он рвал на себе во-
лосы при виде совершенного им преступления и совершенного при том нап-
расно.
Ван Берле, оплакивая постигшее его несчастье, которое, в конце кон-
цов, волею судеб оказалось менее значительным, чем оно могло бы быть, не
понимал причины случившегося. Он только навел справки и узнал, что ночью
слышалось ужасающее мяуканье. Впрочем, он и сам убедился в том, что тут
побывали кошки - по следам их когтей, по клочкам шерсти, оставленной ими
на поле битвы, шерсти, на которой, так же как и на листьях раздавленного
цветка, дрожали равнодушные капли росы. Желая избегнуть в будущем подоб-
ного несчастья, он распорядился, чтобы впредь в саду, в сторожке у гряд
ночевал садовник.
Бокстель слышал, как он делал это распоряжение. Он видел, как в тот
же день принялись строить сторожку, и довольный, что остался вне подоз-
рений, но возбужденный больше, чем когда-либо, против счастливого цвето-
вода, стал ждать более подходящего случая.
Это происходило приблизительно в то время, когда общество любителей
тюльпанов города Гаарлема назначило премию тому, кто вырастит, мы не ре-
шаемся сказать сфабрикует, большой черный тюльпан без одного пятнышка, -
задача еще не разрешенная и считавшаяся неразрешимой, так как в эту эпо-
ху в природе не существовало даже темнокоричневых тюльпанов.
И все с полным основанием говорили, что учредители конкурса могли бы
с тем же успехом назначить премию в два миллиона флоринов, вместо ста
тысяч, так как все равно добиться разрешения задачи невозможно.
Тем не менее весь мир тюльпановодов переживал величайшее волнение.
Некоторые любители увлеклись этой идеей, хотя и не верили в возмож-
ность ее осуществления; но такова уж сила воображения цветоводов: считая
заранее свою задачу неразрешимой, они все же только и думали об этом
большом черном тюльпане, который считался такой же химерой, как черный
лебедь Горация или белый дрозд французских легенд.
Ван Берле был в числе тех цветоводов, которые увлеклись этой идеей;
Бокстель был в числе тех, кто подумал, как ее использовать.
Как только эта мысль засела в проницательной и изобретательной голове
ван Берле, он сейчас же спокойно принялся за посевы и все необходимые
работы, для того чтобы превратить красный цвет тюльпанов, которые он уже
культивировал, в коричневый и коричневый в темчокоричневый.
На следующий же год ван Берле вывел тюльпаны темнокоричневой окраски,
и Бокстель видел их на его грядах, в то время как он сам добился лишь
светлокоричневого тона.
Быть может, было бы полезно изложить читателям замечательные теории,
которые доказывают, что тюльпаны приобретают окраску под влиянием сил
природы; быть может, нам были бы благодарны, если б мы установили, что
нет ничего невозможного для цветовода, который благодаря своему таланту
и терпению использует тепло солнечных лучей, мягкость воды, соки земли и
движение РОЭдуха. Но мы не собираемся писать трактата о тюльпанах вооб-
ще, мы решили написать историю одного определенного тюльпана, и этим мы
ограничимся, как бы ни соблазняла нас другая тема.
Бокстель, снова побежденный превосходством своего противника, по-
чувствовал полное отвращение к цветоводству и, дойдя почти до состояния
безумия, целиком предался наблюдению за работой ван Берле.
Дом его соперника стоял на открытом месте. Освещенный солнцем сад,
комнаты с большими окнами, сквозь которые снаружи видны были ящики, шка-
фы, коробки и этикетки, - подзорная труба улавливала все мельчайшие под-
робности. У Бокстеля в земле сгнивали луковицы, в ящиках высыхала расса-
да, на грядах увядали тюльпаны, но он отныне, не жалея ни себя, ни свое-
го зрения, интересовался лишь тем, что делалось у ван Берле. Казалось,
он дышал только через стебли его тюльпанов, утолял жажду водой, которой
их орошали, и утолял голод мягкой и хорошо измельченной землей, которой
сосед посыпал свои драгоценные луковицы Но, однако, наиболее интересная
работа производилась не в саду.
Когда часы били час, час ночи, ван Берле поднимался в свою лаборато-
рию, в остекленную комнату, в которую так легко проникала подзорная тру-
ба Бокстеля; и там, едва только огни ученого, сменившие дневной свет,
освещали окна и стены, Бокстель видел, как работает гениальная изобрета-
тельность его соперника.
Он видел, как тот просеивает семена, как поливает их жидкостями, что-
бы вызвать в них те или иные изменения. Бокстель видел, как он подогре-
вал некоторые ее мена, потом смачивал их, потом соединял с другими, пу-
тем своеобразной, чрезвычайно тщательной и искусной прививки. Он прятал
в темном помещении те семена, которые должны были дать черный цвет, выс-
тавлял на солнце или на свет лампы те, которые должны были дать красный,
ставил под отраженный от воды свет те, из которых должны были вырасти
белые тюльпаны.
Эта невинная магия, плод соединившихся друг с Другом детских грез и
мужественного гения, этот терпеливый, упорный труд, на который Бокстель
считал себя неспособным, вся эта жизнь, все эти мысли, все надежды - все
улавливалось подзорной трубой завистника.
Странное дело - такой интерес и такая любовь к искусству не погасили
все же в Исааке его дикую зависть и жажду мщения. Иногда, направляя на
ван Берле свой телескоп, он воображал, что целится в него из мушкета, не
дающего промаха, и он искал пальцем собачку, чтобы произвести выстрел и
убить ван Берле.
Но, однако, пора установить связь этих дней, когда один работал, а
другой подглядывал, с приездом Корнеля де Витта, главного инспектора
плотин, в свой родной город.
VII
Счастливый человек знакомится с несчастьем
Корнель, покончив с семейными делами, отправился в январе 1672 года к
своему крестнику Корнелиусу ван Берле.
Наступал вечер.
Хотя Корнель и не был большим знатоком садоводства, хотя он и не осо-
бенно увлекался искусством, все же он осмотрел весь дом, от мастерской
до оранжереи, от картин до тюльпанов. Он поблагодарил крестника за то,
что тот назвал его именем такой великолепный тюльпан. Он говорил с ним
приветливым, благодушным отеческим тоном, и в то время, как он рассмат-
ривал сокровища ван Берле, у двери счастливого человека с любопытством и
даже с почтением стояла толпа.
Весь этот шум возбудил внимание Бокстеля, который закусывал у своего
очага.
Он справился, в чем дело, и, выяснив, тотчас же за брался в свою об-
серваторию. И, несмотря на холод, он примостился там со своей подзорной
трубой.
С осени 1671 года эта подзорная труба не приносила ему больше пользы.
