все мысли улыбались, всякий мрак был прозрачен: скоро должен был насту-
пить час свидания.
И действительно, через несколько мгновений колокол на башне Сен-Клу
уронил из своей широкой ревущей пасти десять медленных ударов.
Что-то зловещее было в этом бронзовом голосе, глухо стенавшем среди
ночи.
Но каждый из этих ударов - ведь каждый из них был частицей долгождан-
ного часа - гармонично отзывался в сердце молодого человека. Глаза его
были устремлены на маленький павильон у стены, все окна которого были
закрыты ставнями, кроме одного, во втором этаже.
Из этого окна лился мягкий свет, серебривший трепещущую листву нес-
кольких лип, разросшихся купою за пределами ограды. Было ясно, что за
этим маленьким окошком, освещенным так уютно, его ждала хорошенькая г-жа
Бонасье.
Убаюканный этой сладостной мыслью, д'Артаньян ждал с полчаса без ма-
лейшего нетерпения, устремив взор на прелестное миниатюрное жилище;
часть потолка с золоченым карнизом была видна извне и говорила об изя-
ществе остального убранства павильона.
Колокол на башне Сен-Клу пробил половину одиннадцатого.
На этот раз д'Артаньян почувствовал, что по жилам его пробежала ка-
кая-то дрожь, объяснить которую не смог бы он сам. Быть может, впрочем,
он начинал зябнуть и ощущение чисто физическое принял за нравственное.
Потом ему пришла мысль, что он ошибся, читая записку, и что свидание
было назначено лишь на одиннадцать часов.
Он приблизился к окну, встал в полосу света, вынул из кармана письмо
и перечел его; нет, он не ошибся: свидание действительно было назначено
на десять часов.
Он возвратился на прежнее место; тишина и уединение начали внушать
ему некоторую тревогу.
Пробило одиннадцать часов.
Д'Артаньян начал опасаться: уж и в самом деле не случилось ли с г-жой
Бонасье что-нибудь недоброе?
Он три раза хлопнул в ладоши - обычный сигнал влюбленных; однако ник-
то не ответил ему, даже эхо.
Тогда, не без некоторой досады, он подумал, что, быть может, ожидая
его, молодая женщина заснула.
Он подошел к стене и попробовал было влезть на нее, но стена была за-
ново оштукатурена, и д'Артаньян только напрасно обломал ногти.
В эту минуту он обратил внимание на деревья, листва которых была
по-прежнему посеребрена светом, и, так как одно из них выступало над до-
рогой, он решил, что, забравшись на сук, сможет заглянуть в глубь па-
вильона.
Влезть на дерево было нетрудно. К тому же д'Артаньяну было только
двадцать лет, и, следовательно, он не успел еще забыть свои мальчишеские
упражнения. В один миг он очутился среди ветвей и сквозь прозрачные
стекла его взгляд проник внутрь комнаты.
Страшное зрелище предстало взору д'Артаньяна, и мороз пробежал у него
по коже. Этот мягкий свет, эта уютная лампа озаряла картину ужасающего
разгрома: одно из оконных стекол было разбито, дверь в комнату была вы-
ломана, и створки ее висели на петлях; стол, на котором, повидимому,
приготовлен был изысканный ужин, лежал, опрокинутый, на полу; осколки
бутылок, раздавленные фрукты валялись на паркете; все в этой комнате
свидетельствовало о жестокой и отчаянной борьбе; д'Артаньяну показалось
даже, что он видит посреди этого необыкновенного беспорядка обрывки
одежды и несколько кровавых пятен на скатерти и на занавесках.
С сильно бьющимся сердцем он поспешил спуститься на землю; ему хоте-
лось взглянуть, нет ли на улице еще каких-либо знаков насилия.
Неяркий приятный свет по-прежнему мерцал посреди ночного безмолвия. И
тогда д'Артаньян заметил нечто такое, чего он не заметил сразу, либо до
сих пор ничто не побуждало его к столь тщательному осмотру: на земле,
утоптанной в одном месте, разрытой в другом, имелись следы человеческих
ног и лошадиных копыт. Кроме того, колеса экипажа, по-видимому прибывше-
го из Парижа, проделали в мягкой почве глубокую колею, которая доходила
до павильона и снова поворачивала в сторону Парижа.
Наконец д'Артаньян, продолжавший свои исследования, нашел у стены ра-
зорванную дамскую перчатку. Эта перчатка в тех местах, где она не косну-
лась грязной земли, отличалась безукоризненной свежестью. То была одна
из тех надушенных перчаток, какие любовники столь охотно срывают с хоро-
шенькой ручки.
По мере того как д'Артаньян продолжал свой осмотр, холодный пот все
обильнее выступал у него на лбу, сердце сжималось в ужасной тревоге, ды-
хание учащалось; однако для собственного успокоения он говорил себе,
что, быть может, этот павильон не имеет никакого отношения к г-же Бо-
насье, что молодая женщина назначила ему свидание возле этого павильона,
а не внутри его, что ее могли задержать в Париже ее обязанности, а быть
может, и ревность мужа.
Но все эти доводы разбивало, уничтожало, опрокидывало то чувство
внутренней боли, которое в иных случаях овладевает всем нашим существом
и кричит, громко кричит, что над нами нависло страшное несчастье.
И д'Артаньян словно обезумел; он бросился на большую дорогу, пошел
тем же путем, каким пришел сюда, Добежал до парома и начал расспрашивать
перевозчика.
Около семи часов вечера перевозчик переправил через реку женщину, за-
кутанную в черную накидку и, по-видимому, отнюдь не желавшую быть узнан-
ной; однако именно эти особые предосторожности и заставили перевозчика
обратить на нее внимание, и он заметил, что женщина была молода и краси-
ва.
Тогда, как и ныне, многие молодые и красивые женщины ездили в
Сен-Клу, не желая при этом быть замеченными, но тем не менее д'Артаньян
ни на минуту не усомнился в том, что перевозчик видел именно г-жу Бо-
насье.
При свете лампы, горевшей в хижине перевозчика, молодой человек еще
раз перечел записку г-жи Бонасье и убедился в том, что он не ошибся, что
свидание было назначено в Сен-Клу, а не в каком-либо другом месте, возле
павильона г-на д'Эстре, а не на другой улице.
Все соединялось, чтобы доказать д'Артаньяну, что предчувствия не об-
манули его и что случилось большое несчастье.
Он побежал обратно; ему казалось, что, быть может, за время его от-
сутствия в павильоне произошло что-нибудь новое и его ждут там какие-то
сведения.
Переулок был по-прежнему безлюден, и тот же спокойный, мягкий свет
лился из окна.
И вдруг д'Артаньян вспомнил об этой немой и слепой лачуге, которая,
без сомнения, видела что-то, а возможно, могла и говорить.
Калитка была заперта, но он перепрыгнул через плетень и, не обращая
внимания на лай цепного пса, подошел к хижине.
Он постучался. Сначала никто не отозвался на стук. В хижине царила
такая же мертвая тишина, как и в павильоне; однако эта хижина была его
последней надеждой, и он продолжал стучать.
Вскоре ему послышался внутри легкий шум, боязливый шум, который, ка-
залось, и сам страшился, что его услышат.
Тогда д'Артаньян перестал стучать и начал просить, причем в его голо-
се слышалось столько беспокойства и обещания, столько страха и мольбы,
что этот голос способен был успокоить самого робкого человека. Наконец,
ветхий, полусгнивший ставень отворился или, вернее, приоткрылся и сразу
же захлопнулся снова, едва лишь бледный свет небольшой лампы, горевшей в
углу, озарил перевязь, эфес шпаги и рукояти пистолетов д'Артаньяна" Од-
нако, сколь ни мимолетно было все это, д'Артаньян успел разглядеть голо-
ву старика.
- Ради бога, выслушайте меня! - сказал он. - Я ждал одного человека,
по его нет. Я умираю от беспокойства. Скажите, не случилось ли поблизос-
ти какого-нибудь несчастья?
Окошко снова медленно отворилось, и то же лицо появилось в нем снова;
только сейчас оно было еще бледнее прежнего.
Д'Артаньян чистосердечно рассказал старику все, не называя лишь имен;
он рассказал, что у него было назначено возле этого павильона свидание с
одной молодой женщиной, что, не дождавшись ее, он влез на липу и при
свете лампы увидел разгром, царивший в комнате.
Старик слушал его внимательно, утвердительно кивая; потом, когда
д'Артаньян кончил, он покачал головой с видом, не предвещавшим ничего
доброго.
- Что вы хотите сказать? - вскричал д'Артаньян. - Ради бога, объясни-
те, что все это значит!
- Ах, сударь, - отвечал старик, - ни о чем меня не спрашивайте, пото-
му что, если я расскажу вам о том, что видел, мне не миновать беды.
- Так, значит, вы видели что-то? - спросил д'Артаньян. - Если так, -
продолжал он, бросая ему пистоль, - расскажите... ради бога, расскажите,
что вы видели, и даю честное слово дворянина - я сохраню в тайне каждое
ваше слово.
Старик прочитал на лице д'Артаньяна столько искренности и столько
скорби, что сделал ему знак слушать и тихо начал свой рассказ:
- Часов около девяти я услыхал на улице какой-то шум. Желая узнать, в
чем дело, я подошел к двери, как вдруг заметил, что кто-то хочет войти
ко мне в сад. Я беден и не боюсь, что меня могут обокрасть, поэтому я
отворил дверь и увидал в нескольких шагах трех человек. В темноте стояла
запряженная карета и верховые лошади. Лошади, очевидно, принадлежали
этим мужчинам, которые были одеты как дворяне.
"Что вам угодно от меня, добрые господа?" - спросил я.
"У тебя должна быть лестница", - сказал тот, который показался мне
начальником.
"Да, сударь, та, на которой я собираю фрукты".
"Дай ее нам и ступай домой. Вот тебе экю за беспокойство. Только пом-
ни: если ты сболтнешь хоть слово о том, что увидишь и услышишь - ведь я
уверен, как тебе ни грози, ты все равно будешь смотреть и слушать, - те-
бе конец! "
С этими словами он бросил мне экю, который я поднял, и взял лестницу.
Заперев за ним калитку, я сделал вид, будто иду в дом, но в действи-
тельности сейчас же вышел через заднюю дверь и, крадучись в темноте,
добрался до того вон куста бузины, откуда мог видеть все, оставаясь не-
замеченным.
Трое мужчин бесшумно подкатили карету ближе и высадили из нее како-
го-то человека, толстого, низенького, с проседью, одетого в поношенное
темное платье. Он с опаской взобрался на лестницу, осторожно заглянул в
комнату, тихонько спустился вниз и шепотом проговорил:
"Это она".
Тот, который разговаривал со мной, сейчас же подошел к двери па-
вильона, отпер ее ключом, который вынул из кармана, закрыл за собой
дверь и скрылся; тем временем остальные двое влезли на лестницу. Стари-
чок остался у дверцы кареты, кучер придерживал упряжку, а слуга - верхо-
вых лошадей.
Вдруг из павильона послышались громкие крики, какая-то женщина подбе-
жала к окну и открыла его, словно собираясь броситься вниз. Однако, за-
метив двух мужчин, она отскочила назад, а мужчины прыгнули в комнату.
Больше я ничего не видел, но услышал треск мебели, которую ломали.
Женщина кричала и звала на помощь, но вскоре крики ее затихли. Трое муж-
чин подошли к окну. Двое из них спустились по лестнице, неся женщину на
руках, и посадили ее в карету; маленький старичок влез в карету вслед за
ней. Тот, который остался в павильоне, запер окно и минуту спустя вышел
через дверь. Его два спутника уже сидели верхом и ждали его. Удостове-
рившись в том, что женщина находится в карете, он тоже вскочил в седло,
слуга занял место рядом с кучером, коляска быстро отъехала под конвоем
трех всадников, и все было кончено. После этого я ничего не видел и не
слышал.
Потрясенный этой страшной вестью, д'Артаньян остался недвижим и без-
молвен: все демоны ярости и ревности бушевали в его сердце.
- Господин, - сказал старик, на которого это немое отчаяние произве-
ло, по-видимому, большее впечатление, чем могли бы произвести крики и
слезы, - право же, не надо так сокрушаться! Ведь они не убили вашу ми-
лую, и это главное.
- Знаете ли вы хоть приблизительно, - спросил д'Артаньян, - что за
человек руководил этой адской экспедицией?
- Нет, я не знаю его.
- Но раз вы с ним говорили, значит, вы могли и видеть его.
