корку.
Планше осмотрел лавку и решил, что сравнение несколько преувеличено.
Старший приказчик понял, что происходило в уме хозяина.
- Беда, коли вернется, - сказал он ему.
- У вас есть фрукты? - спросил Портос, поднимаясь на антресоли, где
была подана закуска.
- Увы! - подумал бакалейщик, бросая на даАртаньяна умоляющий взгляд,
на который тот не обратил, однако, внимания.
После закуски пустились в путь.
Было уже поздно, когда трое всадников, выехавших из Парижа в шесть
часов, добрались до Фонтенбло. Дорогой все были веселы. Общество Планше
нравилось Портосу, потому что лавочник был с ним очень почтителен и с
любовью рассказывал о своих лугах, лесах и кроличьих садках. У Портоса
были вкусы и гордость помещика.
Увидя, что его спутники разговорились между собой, даАртаньян, бросив
поводья, позабыл о Портосе и Планше и обо всем на свете. Луна мягко све-
тила сквозь голубоватую листву деревьев. Травы благоухали, и лошади бе-
жали бодро.
Портос и Планше добрались до заготовки сена. Планше признался Порто-
су, что, достигнув зрелого возраста, он действительно забросил земледе-
лие ради торговли, но что его детство прошло в Пикардии, среди роскошных
лугов, где травы доходили человеку до пояса, и под зелеными яблонями с
румяными плодами; поэтому он дал себе слово - разбогатев, тотчас вер-
нуться на лоно природы и окончить жизнь так же, как он ее начал: поближе
к земле, куда возвращаются все люди.
- Э, да вы скоро выходите в отставку, мой милый Планше? - сказал Пор-
тос.
- Как так?
- Мне сдается, что вы составляете себе маленький капиталец.
- Да, - отвечал Планше, - потихоньку.
- К чему же вы стремитесь и на какой цифре собираетесь остановиться?
- Сударь, - начал Планше, не отвечая на этот весьма интересный воп-
рос, - сударь, меня очень огорчает одна вещь.
- Какая же? - спросил Портос, оглядываясь, как будто желая отыскать
вещь, огорчавшую Планше, и вручить ему ее.
- В прежние времена, - отвечал лавочник, - вы называли меня просто
Планше, и тогда вы сказали бы: "К чему ты стремишься, Планше, и на какой
цифре собираешься остановиться?"
- Конечно, конечно, в прежнее время я бы сказал так, - с некоторым
смущением отвечал Портос, - но в прежние времена...
- В прежние времена я был лакеем господина д'Артаньяна, вы хотите
сказать?
- Да.
- Но хотя я теперь не лакей его, я все же слуга; больше того, с тех
пор...
- С тех пор, Планше?..
- С тех пор я имел честь быть его компаньоном.
- Как, - воскликнул Портос, - даАртаньян занялся торговлей?
- И не думал, - откликнулся даАртаньян, которого эти слова вывели из
задумчивости; он вступил в разговор с ловкостью и быстротой, отличавшими
все движения его ума и тела, - совсем не даАртаньян занялся торговлей,
а, напротив; Планше пустился в политику.
- Да, - с гордостью и удовлетворением подтвердил: Планше, - мы вместе
произвели маленькую операцию, которая принесла мне сто тысяч, а господи-
ну даАртаньяну двести тысяч ливров.
- Вот как? - удивился Портос.
- Поэтому, господин барон, - продолжал лавочник, - прошу вас снова
называть меня Планше, как в прежние времена, и говорить мне "ты". Вы не
поверите, какое удовольствие доставит мне это!
- Если так, я согласен, дорогой Планше, - отвечал Портос.
И он поднял руку, чтобы дружески похлопать Планше по плечу. Однако
лошадь вовремя рванулась, и это движение помешало намерению всадника,
так что его рука опустилась на круп лошади. Конь так и присел.
ДаАртаньян расхохотался и стал вслух высказывать свои мысли:
- Берегись, Планше; если Портос очень полюбит тебя, он будет тебя
ласкать, а от его ласк тебе не поздоровится: Портос остался таким же
Геркулесом, как был.
- Но ведь Мушкетон до сих пор жив, - сказал Планше, - а между тем
господин барон его очень любит.
- Конечно, - подтвердил Портос со вздохом, от которого все три лошади
сразу встали на дыбы, - и еще сегодня утром я говорил даАртаньяну, как
мне скучно без него. Но скажи мне, Планше...
- Спасибо, господин барон, спасибо.
- Какой ты славный малый! Скажи, сколько у тебя десятин под парком?
- Под парком?
- Да. Потом мы сосчитаем луга и леса.
- Где это, сударь?
- В твоем поместье.
- Но у меня нет ни парка, ни лугов, ни лесов, господин барон.
- Что же тогда у тебя есть, - спросил Портос, - и почему ты говоришь
о своем поместье?
- Я не говорил о поместье, господин барон, - возразил немного присты-
женный Планше, - а просто об усадебке.
- А, понимаю, - сказал Портос, - ты скромничаешь.
- Нет, господин барон, я говорю сущую правду: у меня две комнаты для
друзей, вот и все.
- Где же тогда гуляют твои друзья?
- Прежде всего в королевском лесу; там очень хорошо.
- Да, это прекрасный лес, - согласился Портос, - почти такой же, как
мой лес в Берри.
Планше вытаращил глаза.
- У вас есть такой лес, как в Фонтенбло, господин барон? - пролепетал
он.
- Целых два, но лес в Берри я люблю больше.
- Почему? - учтиво спросил Планше.
- Прежде всего потому, что я не знаю, где он кончается, а потом - он
полон браконьеров.
- А почему же это изобилие браконьеров делает лес таким для вас при-
ятным?
- Потому, что они охотятся на мою дичь, а я на них, так что в мирное
время у меня как бы война в миниатюре.
В этот момент Планше поднял голову, заметил первые дома Фонтенбло,
которые отчетливо обрисовывались на фоне неба. Над их темной и бесфор-
менной массой возвышались острые кровли замка, шиферные плиты которых
блестели при луне, как чешуйки исполинской рыбы.
- Господа, - возгласил Планше, - имею честь сообщить, что мы приехали
в Фонтенбло.
XII
В ПОМЕСТЬЕ ПЛАНШЕ
Всадники подняли головы и убедились, что Планше сказал совершенную
правду.
Через десять минут они были на Лионской улице, напротив гостиницы
"Красивый павлин". Высокая изгородь из густых кустов бузины, боярышника
и хмеля образовывала черную непроходимую преграду, за которой виднелся
белый дом с черепичной крышей.
Два окна этого дома выходили на улицу. Света в них не было. Между ни-
ми виднелась маленькая дверь под навесом, опиравшимся на колонки.
Планше соскочил с коня, как бы собираясь постучать в эту дверь; потом
раздумал, взял свою лошадь под уздцы и прошел еще шагов тридцать. Его
спутники поехали за ним.
Подойдя к воротам, Планше поднял деревянную щеколду, единственный их
запор, и толкнул одну из створок. После этого он ступил в небольшой дво-
рик и ввел за собой лошадь; крепкий запах навоза говорил, что где-то не-
подалеку стойло.
- Здорово пахнет, - звучно произнес Портос, в свою очередь, соскаки-
вая с коня, - право, я готов подумать, что попал в свой пьерфонский ко-
ровник.
- У меня только одна корова, - поспешил скромно заметить Планше.
- А у меня тридцать, или, вернее, я не считал.
Когда оба всадника были во дворе, Планше закрыл за ними ворота.
Соскочив с седла с обычной ловкостью, даАртаньян жадно вдыхал дере-
венский воздух и радостно срывал одной рукой веточки жимолости, а другой
шиповник, как парижанин, попавший на лоно природы. Портос принялся обеи-
ми руками обирать стручки гороха, вившегося по жердям, и тут же уничто-
жал его вместе с шелухой.
Планше растолкал какого-то старого калеку, покрытого тряпьем, который
спал под навесом на груде мха. Узнав Планше, старик стал величать его
наш хозяин, к большому удовлетворению лавочника.
- Отведи-ка лошадей в конюшню, старина, да хорошенько накорми их, -
сказал Планше.
- Да, славные кони, - заговорил старик, - нужно накормить их до отва-
ла.
- Не очень усердствуй, дружище, - заметил ему даАртаньян, - довольно
будет охапки соломы да овса.
- И студеной воды моему скакуну, - добавил Портос, - мне кажется, что
ему жарко.
- Не беспокойтесь, господа, - заявил Планше, - папаша Селестен - быв-
ший кавалерист. Он умеет обращаться с лошадьми. Пожалуйте в комнаты.
И он повел друзей по очень тенистой аллее, пересекавшей огород, затем
небольшой лужок и, наконец, приводившей к садику, за которым виднелся
дом, чей фасад выходил на улицу. По мере приближения к дому можно было
через открытые окна нижнего этажа рассмотреть внутренность комнаты, так
сказать, приемной поместья Планше.
Комната мягко освещалась лампой, стоявшей на столе и видной издали, и
казалась воплощением приветливости, спокойствия, достатка и счастья.
Всюду, куда падал свет от лампы, - на старинный ли фаянс, на мебель,
сверкавшую чистотой, на оружие, повешенное на ковре, - играли блестящие
точки.
В окна заглядывали ветви жасмина, стол был покрыт ослепительно белой
камчатной скатертью. На скатерти стояли два прибора. Желтоватое вино от-
ливало ян гарем на гранях хрустального графина, и большой синий фаянсо-
вый кувшин с серебряной крышкой был наполнен пенистым сидром.
Возле стола в кресле с широкой спинкой спала женщина лет тридцати. Ее
цветущее лицо сияло здоровьем и свежестью. На коленях у нее лежала
большая кошка, свернувшись клубочком, и громко мурлыкала, что, в сочета-
нии с полузакрытыми глазами, означало на кошачьем языке: "Я совершенно
счастлива".
Друзья остановились перед окном, остолбенев от изумления. Увидя выра-
жение их лиц, Планше почувствовал себя польщенным.
- Ах, проказник Планше, - засмеялся даАртаньян, - теперь я понимаю
причину твоих отлучек!
- Ого, какая белая скатерть, - прогремел Портос.
При звуке этого голоса кошка умчалась, хозяйка моментально просну-
лась, и Планше любезно провел гостей в комнату с накрытым столом.
- Позвольте мне, дорогая, - сказал он, - представить вам шевалье да-
Артаньяна, моего покровителя.
ДаАртаньян взял руку дамы с галантностью придворного кавалера, как
если бы он был представлен принцессе.
- Господин барон дю Валлон де Брасье де Пьерфон, - продолжал Планше.
Портос, в свою очередь, отвесил поклон, которым осталась бы довольна
сама Анна Австрийская.
Теперь наступила очередь Планше. Он без стеснения поцеловал даму,
впрочем, предварительно испросив знаком позволения у даАртаньяна и Пор-
тоса. Позволение, конечно, было дано.
ДаАртаньян улыбнулся Планше:
- Вот человек, который умеет жить!
- Сударь, - со смехом отвечал Планше, - жизнь - капитал, и человек
должен помещать его самым выгодным образом.
- И ты получаешь с него огромные проценты, - захохотал Портос так,
что стены задрожали.
Планше снова подошел к своей хозяйке.
- Дорогая, вот эти два человека долго руководили моей жизнью. Я не
раз говорил вам о них.
- И упоминали еще два имени, - произнесла дама с заметным фламандским
акцентом.
- Мадам - голландка? - спросил даАртаньян.
- Я из Антверпена, - отвечала дама.
- И она называется мадам Гехтер, - добавил Планше.
- Не называйте так мадам, - сказал даАртаньян.
- Почему? - спросил Планше.
- Потому что это имя старит ее.
- Я зову ее Трюшен [30].
- Очаровательное имя, - вздохнул Портос.
- Трюшен, - продолжал Планше, - приехала ко мне из Фландрии со своими
добродетелями и двумя тысячами флоринов. Она бежала от несносного мужа,
который ее бил. Как уроженец Пикардии, я всегда любил артуазок. От Артуа
до Фландрии один только шаг. Она приезжала жаловаться и плакать к своему
крестному, лавочнику на Ломбардской улице, где я теперь торгую, она по-
местила в мое дело две тысячи флоринов, я их умножил, и вот теперь она
получает десять тысяч.
- Браво, Планше!
- Она свободна, богата, у нее есть корова, она командует служанкой и
папашей Селестеном. Все мои рубашки вытканы ею, зимой она вяжет мне чул-
ки, видится со мной каждые две недели и так мила, что считает себя
счастливой.
- Я действительно счастлива... - кивнула Трюшен.
Портос стал крутить ус.
