- Вы правы, дорогой комендант. Ведь у вас есть и такие арестанты, на
которых отпускается меньше десяти ливров?
- Как же: горожане и стряпчие.
- Сколько же на них отпускается?
- По пяти ливров.
- А они тоже хорошо едят?
- Еще бы! Только, понятно, им не каждый день дают камбалу да пулярок
или испанское вино, но три-то раза в неделю у них бывает хороший стол.
- Но ведь это филантропия, дорогой комендант. Вы разоритесь!
- Нет. Если пятнадцатиливровый не доел своего цыпленка или десятилив-
ровый оставил что-нибудь, я посылаю эго пятиливровым; для бедняг это це-
лый пир. Что поделать! Надо быть сострадательным.
- А сколько приблизительно остается вам от пяти ливров?
- Тридцать су.
- Какой же вы честный человек, Безмо!
- Благодарю вас, ваше преосвященство. Мне кажется, что вы правы. Но
знаете ли, о ком я больше всего пекусь?
- О ком?
- О мелких торговцах и писарях, на которых отпускается по три ливра.
Им не часто случается видеть рейнских карпов или ла-маншских осетров.
- А разве от пятиливровых не бывает остаточков?
- Ах, монсеньер, не думайте, что я такой скряга; эти мещане и писари
не помнят себя от счастья, когда я даю им крылышко куропатки, козье филе
или кусочек пирога с трюфелями, - словом, такие блюда, какие им и во сне
не снились; они едят, пьют, кричат за десертом "да здравствует король!"
и благословляют Бастилию; каждое воскресенье я их угощаю двумя бутылками
шампанского, которое обходится мне по пяти су. О, эти бедняги превозно-
сят меня и с большим сожалением выходят из тюрьмы. Знаете, что я подме-
тил?
- Что?
- Я подметил... это мне очень на руку. Я подметил, что некоторые зак-
люченные, по выходе на свободу, очень скоро снова попадают сюда. И все
это из-за моей кухни. Ей-богу!
Арамис недоверчиво улыбнулся.
- Вы улыбаетесь?
- Да.
- Уверяю вас, что некоторые имена заносятся у нас в список три раза в
течение двух лет.
- Хотел бы я взглянуть на этот список!
- Что ж, пожалуй! Хотя у нас запрещается показывать такие документы
посторонним лицам.
- Еще бы!
- Но если вы, монсеньер, желаете увидеть собственными глазами...
- С большим удовольствием.
- Вот, извольте!
Безмо подошел к шкафу и вынул оттуда большую книгу.
Арамис ждал с горячим нетерпением.
Безмо вернулся, положил книгу на стол, полистал ее и остановился на
букве М.
- Вот, взгляните: Мартинье, январь тысяча шестьсот пятьдесят девятого
и июнь тысяча шестьсот шестидесятого. Мартинье, март тысяча шестьсот
шестьдесят первого - памфлеты, мазаринады и т.д. Вы понимаете, что это
только предлог. Кто за мазаринады попадает в Бастилию? Просто сам молод-
чик наклепал на себя, чтобы попасть сюда. А с какой целью? С целью лако-
миться моей едой за три ливра.
- За три ливра! Несчастный!
- Да, ваше преосвященство; поэты тоже принадлежат к последнему разря-
ду, им полагается тот же стол, что мещанам и писарям; но я уже говорил
вам, что как раз о них я больше всего забочусь.
Тем временем Арамис как бы машинально перелистывал страницы, делая
вид, что совсем не интересуется именами.
- В тысяча шестьсот шестьдесят первом году, как видите, записано во-
семьдесят имен, - сказал Безмо. - В тысяча шестьсот пятьдесят девятом
году тоже восемьдесят.
- А, Сельдон! - проговорил Арамис. - Как будто знакомое имя. Вы не
говорили мне об этом юноше?
- Говорил. Бедняга студент, который сочинил... Как называются два ла-
тинских стиха, которые рифмуют?
- Дистихом.
- Именно.
- Бедняга! За дистих!
- Как вы легко смотрите на это! А знаете ли вы, что он сочинил это
двустишие на иезуитов?
- Все равно, наказание очень уж строгое.
- Не жалейте его. В прошлом году мне показалось, будто вы интересуе-
тесь им.
- Да.
- А так как ваше внимание для меня важнее всего, монсеньер, то я тот-
час же перевел его на пятнадцать ливров.
- Значит, на такое содержание, как вот этого, - проговорил Арамис,
продолжая перелистывать и остановившись на одном имени рядом с Мартинье.
- Именно на такое.
- Что он итальянец, этот Марчиали? - спросил Арамис, показывая
пальцем на фамилию, привлекшую его внимание.
- Тсс! - прошептал Безмо.
- Почему такая таинственность? - понизил голос Арамис, невольно сжи-
мая руку в кулак.
- Мне кажется, я вам уже говорил про этого Марчиали.
- Нет, я в первый раз слышу это имя.
- Очень может быть. Я говорил вам о нем, не называя имени.
- Что же, это старый греховодник? - пытался улыбнуться Арамис.
- Нет, напротив, он молод.
- Значит, он совершил большое преступление?
- Непростительное.
- Убил кого-нибудь?
- Что вы!
- Совершил поджог?
- Бог с вами!
- Оклеветал!
- Да нет же! Он...
И Безмо, приставив руки ко рту, прошептал:
- Он дерзает быть похожим на...
- Ах, помню, помню! - сказал Арамис. - Вы мне действительно говорили
о нем в прошлом году; но его преступление показалось мне таким ничтож-
ным.
- Ничтожным?
- Или, вернее, неумышленным...
- Ваше преосвященство, такое сходство никогда не бывает неумышленным.
- Ах, я и забыл! Но, дорогой хозяин, - сказал Арамис, закрывая книгу,
- кажется, нас зовут.
Безмо взял книгу, быстро положил ее в шкаф, запер его и ключ спрятал
в карман.
- Не угодно ли вам теперь позавтракать, монсеньер? - обратился он к
Арамису. - Вы не ослышались, нас действительно зовут к завтраку.
- С большим удовольствием, дорогой комендант.
И они пошли в столовую.
V
ЗАВТРАК У Г-НА ДЕ БЕЗМО
Арамис всегда был очень воздержан в пище, но на этот раз он оказал
честь великолепному завтраку Безмо; только вина он пил мало.
Безмо все время был очень оживлен и весел; пять тысяч пистолей, на
которые он поглядывал время от времени, радовали его душу. Он умильно
поглядывал также на Арамиса.
Епископ, развалившись в кресле, отхлебывал маленькими глоточками ви-
но, смакуя его, как знаток.
- Какой вздор говорят о плохом довольствии в Бастилии, - сказал он,
подмигивая. - Счастливцы эти заключенные, если им ежедневно дается даже
по полбутылки этого бургундского!
- Все пятна двацатиливровые пьют его, - заметил Безмо. - Это старое,
выдержанное вино.
- Значит, и бедняга Сельдон тоже пьет этот превосходный напиток?
- Ну нет!
- А мне послышалось, будто вы содержите его на пятнадцати ливрах.
- Его? Никогда! Человека, который сочиняет дистрикты... Как вы это
назвали?
- Дистихи.
- На пятнадцати ливрах! Слишком жирно! Его сосед действительно на
пятнадцати ливрах.
- Какой сосед?
- Да тот, из второй Бертодьеры.
- Дорогой комендант, простите меня, но ваш язык мне не вполне поня-
тен.
- И правда, извините; из второй Бертодьеры - это значит, что арестант
помещен во втором этаже бертодьерской башни.
- Следовательно, Бертодьерой называется одна из бастильских башен?
Да, я слышал, что здесь каждая башня имеет свое название. Где же эта
башня?
- Вот поглядите сюда, - показал Безмо, подходя к окну. - Вон на том
дворе, вторая налево.
- Вижу. Значит, в ней сидит заключенный, на которого отпускается по
пятнадцати ливров?
- Да.
- А давно уже он сидит?
- Давненько. Лет семь или восемь.
- Неужели у вас нет точных сведений?
- Ведь он был посажен не при мне, дорогой господин даЭрбле.
- А разве вам ничего не сказали Лувьер и Трамбле?
- Дорогой мой... Простите, ваше преосвященство...
- Ничего. Итак, вы говорите?..
- Говорю, что тайны Бастилии не передаются вместе с ключами коменда-
туры.
- Вот что! Так, значит, этот таинственный узник - государственный
преступник?
- Нет, не думаю; просто его пребывание окружено тайной, как все
здесь, в Бастилии.
- Допустим, - сказал Арамис. - Но почему же вы свободнее говорите о
Сельдоне, чем о...
- Чем о второй Бертодьере?
- Да.
- Да потому, что, по-моему, преступление человека, сочинившего дис-
тих, гораздо меньше, чем того, кто похож на...
- Да, да, я понимаю. Но как же тюремщики, ведь они разговаривают с
заключенными?
- Разумеется.
- В таком случае арестанты, вероятно, говорят им, что они не винова-
ты.
- Да, они только об этом и твердят, вечно поют эту песенку.
- А не может ли сходство, о котором вы говорили, броситься в глаза
вашим тюремщикам?
- Ах, дорогой господин даЭрбле! Нужно быть придворным, как вы, чтобы
заниматься такими мелочами.
- Вы тысячу раз правы, дорогой Безмо. Будьте добры, еще чуточку этого
вина.
- Не чуточку, а целый стакан.
- Нет, нет! Вы остались мушкетером до кончиков пальцев. А я сделался
епископом. Каплю для меня, стакан для вас.
- Ну, пусть будет по-вашему!
Арамис и комендант чокнулись.
- А кроме того, - добавил Арамис, подняв бокал и Прищуриваясь на ви-
но, горящее рубином, - кроме того, случается и так, что там, где вы на-
ходите сходство, другой его совсем не замечает.
- Нет, этого не может быть. Всякий, кто видел того, на кого похож
этот узник...
- А мне кажется, дорогой Безмо, что это просто игра вашего воображе-
ния.
- Да нет же! Даю вам слово.
- Послушайте, - возразил Арамис, - я встречал многих, чьи лица были
похожи на того, о ком мы говорим, но никто не придавал этому значения.
- Да просто потому, что есть разные степени сходства; сходство моего
узника поразительное, и если бы вы его увидели, вы бы вполне согласились
со мной.
- Если бы я его увидел... - равнодушно протянул Арамис. - Но, по всей
вероятности, я его никогда не увижу.
- Почему же?
- Потому что, если бы я ступил ногой в эти ужасные камеры, мне пока-
залось бы, что я навеки буду там похоронен.
- О нет, помещение у нас совсем неплохое!
- Рассказывайте!
- Нет, нет, не говорите дурно о второй Бертодьере. Там отличная каме-
ра, прекрасно обставленная, с коврами!
- Что вы говорите!
- Да, да! Этому юноше повезло; ему отвели лучшее помещение в Басти-
лии. Редкое счастье.
- Полноте, полноте, - холодно прервал Арамис, - никогда я не поверю,
что в Бастилии есть хорошие камеры. А что касается ковров, то они, на-
верное, существуют только в вашем воображении. Мне мерещатся там пауки,
крысы, жабы...
- Жабы! Ну, в карцерах, я не отрицаю...
- Самая жалкая мебель и никаких ковров.
- А глазам своим вы поверите? - сказал Безмо все больше приходя в
возбуждение.
- Нет, бога ради, не надо!
- Даже для того, чтобы убедиться в этом сходстве, которое вы отрицае-
те, как и ковры?
- Да это, должно быть, привидение, призрак, живой труп!
- Ничуть не бывало! Здоровенный малый.
- Печальный, угрюмый?
- Да нет же: весельчак.
- Не может быть!
- Пойдемте.
- Куда?
- Со мной.
- Зачем?
- Сделаем прогулку по Бастилии.
- Что?
- Вы все увидите, собственными глазами увидите.
- А правила?
- Это пустяки. Сегодня мой майор свободен, лейтенант обходит бастио-
ны; мы здесь полные хозяева.
- Нет, нет, дорогой комендант! У меня мороз идет по коже при одной
мысли о грохоте засовов, которые нам придется отодвигать.
- Полно!
- А вдруг вы забудете обо мне, и я останусь где-нибудь в третьей или
четвертой Бертодьере... бррр!
- Вы шутите?
- Нет, говорю серьезно.
- Вы отказываетесь от совершенно исключительного случая. Знаете ли
вы, чтобы добиться той милости, которую я предлагаю вам даром, некоторые
принцы крови сулили мне до пятидесяти тысяч ливров?
- Неужели это так интересно?
- Запретный плод, ваше преосвященство! Запретный плод! Вы, как духов-
ное лицо, должны хорошо знать это.
- Нет. Если меня кто интересует, то разве только бедный школьник, со-
чинивший дистих.
- Ладно! Посмотрим на него; он помещается рядом - в третьей Бер-
тодьере.
- Почему вы говорите: рядом?
