- Что с ними сталось?
- Совсем не знаю.
- Неужели?
- Клянусь, что так. Как вы знаете, мы расстались. Они живы - вот все,
что мне известно. Иногда получаю от них вести стороной. Но где они, хоть
убейте, не могу вам сказать. Честное слово! Из всех моих друзей остались
только вы, Рошфор.
- А знаменитый... как его звали, того малого, которого я произвел в
сержанты Пьемонтского полка?
- Планше?
- Вот, вот! Что же сталось со знаменитым Планше?
- Он женился на хозяйке кондитерской с улицы Менял; он всегда любил
сласти; и так как он сейчас парижский буржуа, то, по всей вероятности,
участвует в бунте. Вы увидите, что этот плут будет городским старшиной
раньше, чем я капитаном.
- Полноте, милый Д'Артаньян, не унывайте! Как раз в тот миг, когда
находишься в самом низу, колесо поворачивается и подымает тебя вверх.
Может быть, с сегодняшнего же вечера ваша судьба изменится.
- Аминь! - сказал Д'Артаньян и остановил карету.
- Что вы делаете? - спросил Рошфор.
- Мы приехали, а я не хочу, чтобы видели, как я выхожу из кареты: мы
с вами незнакомы.
- Вы правы. Прощайте.
- До свиданья; помните ваше обещание.
Д'Артаньян вскочил на лошадь и поскакал впереди.
Минут пять спустя они въехали во двор Пале-Рояля.
Д'Артаньян повел узника по большой лестнице через приемную в коридор.
Дойдя до дверей кабинета Мазарини, он уже хотел велеть доложить о себе,
когда Рошфор положил ему руку на плечо.
- Д'Артаньян, - сказал Рошфор, улыбаясь, - признаться вам, о чем я
думал всю дорогу, когда мы проезжали среди толпы горожан, бросавших
злобные взгляды: на вас и ваших четырех солдат?
- Скажите, - ответил д'Артаньян.
- Я думал, что мне стоило только крикнуть: "Помогите!", и вы с вашим
конвоем были бы разорваны в клочья, а я был бы на свободе.
- Почему же вы этого не сделали? - сказал д'Артаньян.
- Да что вы! - возразил Рошфор. - А наша клятва и дружба? Если бы не
вы, а кто-нибудь другой вез меня, тогда... -
Д'Артаньян опустил голову.
"Неужели Рошфор стал лучше меня?" - подумал он и велел доложить о се-
бе министру.
- Введите господина Рошфора, - раздался нетерпеливый голос Мазарини,
едва эти два имени были названы, - и попросите лейтенанта д'Артаньяна
подождать: он мне еще нужен.
Д'Артаньян просиял от этих слов. Как он только что говорил, он уже
давно никому не был нужен, и приказ Мазарини показался ему добрым предз-
наменованием.
Что до Рошфора, то его эти слова заставили насторожиться. Он вошел в
кабинет и увидел Мазарини за письменным столом, в скромном платье, почти
таком же, как у аббатов того времени, - только чулки и плащ были фиоле-
товые.
Дверь снова закрылась. Рошфор искоса взглянул на Мазарини, и их
взгляды встретились.
Министр был все такой же, причесанный, завитой, надушенный, и благо-
даря своему кокетству казался моложе своих лет. Этого нельзя было ска-
зать о Рошфоре: пять лет, проведенные в тюрьме, состарили достойного
друга Ришелье; его черные волосы совсем побелели, а бронзовый цвет лица
сменился почти болезненной бледностью - так он был изнурен. При виде его
Мазарини слегка покачал головой, словно желая сказать: "Вот человек, ко-
торый, кажется, уже больше ни на что не пригоден". После довольно про-
должительного молчания, которое Рошфору показалось бесконечным, Мазарини
вытащил из пачки бумаг развернутое письмо и показал его Рошфору.
- Я нашел здесь это письмо, в котором вы просите возвратить вам сво-
боду. Разве вы в тюрьме?
Рошфор вздрогнул от гнева.
- Мне кажется, вашему преосвященству это известно лучше, чем кому бы
то ни было другому, - ответил он.
- Мне? Нисколько! В Бастилии множество людей, которых посадили еще
при кардинале Ришелье и даже имена которых мне неизвестны.
- Но со мной дело другое, монсеньер, мое-то имя вы знали, ведь именно
по приказу вашего преосвященства я был переведен из Шатле в Бастилию.
- Вы так полагаете?
- Я знаю наверное.
- Да, припоминаю, действительно. Не отказались ли вы некогда съездить
в Брюссель по делу королевы?
- А! - сказал Рошфор. - Так вот настоящая причина? А я пять лет ломал
себе голову. Какой же я глупец, что не догадался!
- Но я вовсе не говорю, что это причина вашего ареста. Поймите меня,
я спрашиваю вас, только и всего: не отказались ли вы ехать в Брюссель по
делу королевы, тогда как раньше согласились ехать туда по делу покойного
кардинала?
- Как раз по той причине, что я ездил туда по делам покойного карди-
нала, я не мог поехать туда же по делам королевы. Я был в Брюсселе в тя-
желую минуту. Это было во время заговора Шале. Я должен был перехватить
переписку Шале с эрцгерцогом, и меня, узнав там, чуть не разорвали на
куски. Как же я мог туда вернуться? Я погубил бы королеву, вместо того
чтобы оказать ей услугу.
- Ну вот видите, как иногда лучшие намерения истолковываются в дурную
сторону, мой, дорогой Рошфор! Королева увидела в вашем отказе только от-
каз, простой и ясный: ее величество имела много причин быть вами недо-
вольной при покойном кардинале!
Рошфор презрительно улыбнулся.
- Вы могли бы понять, монсеньер, что раз я хорошо служил Ришелье про-
тив королевы, то именно поэтому я мог бы отлично служить вам против все-
го света после смерти кардинала.
- Нет, Рошфор, - сказал Мазарини, - я не таков, как Ришелье, стремив-
шийся к единовластию: я простой министр, который не нуждается в слугах,
будучи сам служу королевы. Вы знаете, что ее величество очень обидчива:
услышав о вашем отказе, она прочла в нем объявление войны, и, помня, ка-
кой вы сильный, а значит, и опасный человек, мой дорогой Рошфор, она
приказала мне предупредить вас. Вот каким образом вы очутились в Басти-
лии.
- Ну что ж, монсеньер, мне кажется, - сказал Рошфор, - что если я по-
пал в Бастилию по недоразумению...
- Да, да, - перебил Мазарини, - все еще можно править; вы человек,
способный понять известные дела разобравшись в этих делах, с успехом до-
вести их до конца.
- Такого мнения держался кардинал Ришелье, и мое восхищение этим ве-
ликим человеком еще увеличивается оттого, что вы разделяете его мнение.
- Это правда, - продолжал Мазарини, - кардинал был прежде всего поли-
тик, и в этом он имел большое преимущество передо мной. А я человек
простой, прямодушный и этим очень врежу себе; у меня чисто французская
откровенность.
Рошфор закусил губу, чтобы не улыбнуться.
- Итак, прямо к делу! Мне нужны добрые друзья, верные слуги; когда я
говорю: мне нужны, это значит, что они нужны королеве. Я все делаю
только по приказу королевы, вы понимаете, а не так, как кардинал Ри-
шелье, который действовал по собственной прихоти. Потому-то я никогда не
стану великим человеком, как он, но зато я добрый человек, Рошфор, и,
надеюсь, докажу вам это.
Рошфор хорошо знал этот бархатный голос, в котором по временам слыша-
лось шипение гадюки.
- Готов вам поверить, монсеньер, - сказал он, - хотя по личному опыту
мало знаком с той добротой, о которой можно было упомянуть вашему преос-
вященству. Не забудьте, монсеньер, - продолжал Рошфор, заметив движение,
от которого не удержался министр, - не забудьте, что я пять лет провел в
Бастилии, и ничто так не искажает взгляда на вещи, как тюремная решетка.
- Ах, господин Рошфор, ведь я сказал вам, что я не виновен в вашем
заключении. Все это королева... Гнев принца и принцессы, понимаете сами!
Но он быстро проходит, и тогда все забывается...
- Охотно верю, что она все забыла, проведя пять лет Пале-Рояле, среди
празднеств и придворных, но я-то провел их в Бастилии...
- Ах, боже мой, дорогой господин Рошфор, не воображайте, будто жизнь
в Пале-Рояле такая уж веселая. Нет, что вы, что вы! У нас здесь тоже,
уверяю вас, немало бывает неприятностей. Но довольно об этом. Я веду
приятную игру, как всегда. Скажите: вы на нашей стороне, Рошфор?
- Разумеется, монсеньер, и ничего лучшего я не желаю, но ведь я ниче-
го не знаю о том, что делается. В Бастилии о политике приходится разго-
варивать лишь с солдатами да тюремщиками, а вы не представляете себе,
монсеньер, как плохо эти люди осведомлены о событиях. О том, что проис-
ходило, я знаю только со слов Бассомпьера. Кстати, он все еще один из
семнадцати вельмож?
- Он - умер, сударь, и это большая потеря. Он был предан королеве, а
преданные люди редки.
- Еще бы, - сказал Рошфор, - если и сыщутся, вы сажаете в Бастилию.
- Но, с другой стороны, - сказал Мазарини, - чем можно доказать пре-
данность?
- Делом! - ответил Рошфор.
- Да, да, делом! - задумчиво проговорил министр. - Но где же найти
людей дела?
Рошфор тряхнул головой.
- В них никогда нет недостатка, монсеньер, только вы плохо ищете.
- Плохо ищу? Что вы хотите сказать этим, дорогой господин Рошфор? По-
учите меня. Вас должна была многому научить дружба с покойным кардина-
лом. Ах, какой это был великий человек!
- Вы не рассердитесь на меня за маленькое нравоучение?
- Я? Никогда! Вы знаете, мне все можно говорить в лицо. Я стараюсь,
чтобы меня любили, а не боялись.
- Монсеньер, в моей камере нацарапана гвоздем на стене одна послови-
ца.
- Какая же это пословица? - спросил Мазарини.
- Вот она: каков господин...
- Знаю, знаю: таков лакей.
- Нет: таков слуга. Эту скромную поправку преданные люди, о которых я
только что вам говорил, внесли для своего личного удовлетворения.
- Что означает эта пословица?
- Она означает, что Ришелье умел находить преданных слуг, и целыми
дюжинами.
- Он? Да на него со всех сторон были направлены кинжалы! Он всю жизнь
только и занимался тем, что отражал наносимые ему удары.
- Но он все же отражал их, хотя иногда это были жестокие удары. У не-
го были злейшие враги, но были зато и преданные друзья.
- Вот их-то мне и нужно.
- Я знал людей, - продолжал Рошфор, подумав, что настала минута сдер-
жать слово, данное д'Артаньяну, - я знал людей, которые были так ловки,
что раз сто провели проницательного кардинала; были так храбры, что одо-
лели всех его гвардейцев и шпионов; которые без гроша, одни, без всякой
помощи, сберегли корону на голове одной коронованной особы и заставили
кардинала просить пощады.
- Но ведь люди, о которых вы говорите, - сказал Мазарини, усмехаясь
про себя, потому что Рошфор сам заговорил о том, к чему клонил
итальянец, - совсем не были преданы кардиналу, раз они боролись против
него.
- Нет, потому что иначе они были бы лучше вознаграждены; к несчастью,
они были преданы той самой королеве, для которой вы сейчас ищете верных
слуг.
- Но откуда вы все это знаете?
- Я знаю все это потому, что эти люди в то время были моими врагами;
потому, что они боролись против меня; потому, что я причинил им столько
зла, сколько был в состоянии сделать; потому, что они с избытком платили
мне тем же; потому, что один из них, с которым у меня были особые дела,
нанес мне удар шпагой лет семь тому назад, - это был уже третий удар,
полученный мною от той же руки... Этим мы закончили наконец старые сче-
ты.
- Ах, - с восхитительным простодушием вздохнул Мазарини, - как мне
нужны подобные люди!
- Ну, монсеньер, один из них уже более шести лет у вас под рукой, и
вы все шесть лет считали его ни на что не пригодным.
- Кто же это?
- Господин д'Артаньян.
- Этот гасконец! - воскликнул Мазарини с превосходно разыгранным
удивлением.
- Этот гасконец как-то спас одну королеву и заставил самого Ришелье
признать себя в делах хитрости, ловкости и изворотливости только подмас-
терьем.
- Неужели?
- Все так, как я сказал вашему преосвященству.
- Расскажите мне поподробней, дорогой господин де Рошфор.
- Это очень трудно, монсеньер, - ответил тот и с улыбкой.
- Ну, так он сам мне расскажет.
- Сомневаюсь, монсеньер.
