преклонить колени перед благородным старцем, именуемым Григорием XVI.
Выйдя из Ватикана, Франц прямым путем вернулся в гостиницу, избегая
даже мимоходом пройти по Корсо. Он был полон благочестивых мыслей и бо-
ялся осквернить их безумствами карнавала.
В десять минут шестого вернулся Альбер. Он был в полном восторге; его
дама появилась снова в костюме поселянки и, встретясь с коляской Альбе-
ра, подняла маску.
Она была очаровательна.
Франц искренно поздравил Альбера; тот принял его поздравления как
должное. Он уверял, что по некоторым признакам прекрасная незнакомка,
несомненно, принадлежит к высшей аристократии.
Он твердо решил на следующий день написать ей.
Франц, выслушав это признание, догадался, что Альбер хочет о чем-то
попросить его, но стесняется. Он стал допытываться, уверяя своего друга,
что ради его счастья готов на любые жертвы. Альбер заставил себя просить
ровно столько, сколько требовала учтивость, а затем признался Францу,
что тот окажет ему большую услугу, если согласится на другой день усту-
пить коляску ему одному.
Альбер считал, что прекрасная поселянка приподняла маску только пото-
му, что он был один.
Разумеется, Франц не был таким эгоистом, чтобы мешать Альберу в самом
разгаре приключения, обещавшего быть столь приятным и лестным. Он хорошо
знал беззастенчивую болтливость своего легкомысленного друга и не сомне-
вался, что тот расскажет ему о своем романе со всеми подробностями, а
так как, исколесив всю Италию вдоль и поперек, он сам за три года ни ра-
зу не имел случая даже завязать какую-нибудь интрижку, то он не прочь
был узнать, как это делается.
Он обещал Альберу удовольствоваться ролью зрителя и сказал, что будет
любоваться карнавалом из окон палаццо Росполи.
Франц сдержал слово и на другой день, стоя у окна, смотрел, как
Альбер катается взад и вперед по Корсо. В руках он держал огромный бу-
кет, в который, вероятно, была засунута любовная записка. Это предполо-
жение превратилось в уверенность, когда Франц увидел этот букет в руках
очаровательной женщины, одетой в розовый костюм паяца.
Альбер вернулся домой уже не в восторге, а в экстазе. Он не сомневал-
ся, что прекрасная незнакомка ответит ему тем же способом. Франц пошел
навстречу его желаниям, заявив, что он устал от всей этой сутолоки и ре-
шил весь следующий день посвятить своему альбому и своим заметкам.
Альбер не ошибся в своих прорицаниях: на другой день, вечером, он
влетел в комнату Франца, держа за уголок сложенную вчетверо бумажку и
победно размахивая ею.
- Ну что? - воскликнул он. - Что я говорил?
- Она ответила! - воскликнул Франц.
- Читайте.
Тон, которым это было сказано, не поддается описанию. Франц взял за-
писку и прочел:
"Во вторник вечером, в семь часов, выйдите из коляски против
виа-деи-Понтефичи и последуйте за поселянкой, которая вырвет у вас мок-
колетто. Когда вы взойдете на первую ступеньку церкви Сан-Джакомо, не
забудьте привязать к рукаву вашего костюма паяца розовый бант.
До вторника вы меня не увидите.
Верность и тайна".
- Ну-с, дорогой друг, - сказал Альбер, когда Франц прочел письмо, -
что вы на это скажете?
- Скажу, - отвечал Франц, - что дело принимает весьма приятный обо-
рот.
- И я так думаю, - сказал Альбер, - и очень боюсь, что вам придется
ехать одному на бал к герцогу Браччано.
Франц и Альбер утром получили приглашение на бал к знаменитому римс-
кому банкиру.
- Берегитесь, дорогой Альбер, - сказал Франц, - у герцога соберется
вся знать; и если ваша прекрасная незнакомка в самом деле аристократка,
то она должна будет там появиться.
- Появится она там или нет, я не изменю своего мнения о ней, - сказал
Альбер. - Вы прочли записку?
- Да.
- Вы знаете, какое образование получают в Италии женщины mezzo cito?
[34]
- Да, - ответил Франц.
- Так перечтите записку, обратите внимание на почерк и найдите хоть
одну стилистическую или орфографическую ошибку.
В самом деле, почерк был прекрасный, орфография безукоризненна.
- Вам везет! - сказал Франц, возвращая записку Альберу.
- Смейтесь, сколько вам угодно, шутите, сколько хотите, - возразил
Альбер, - а я влюблен.
- Боже мой, вы меня пугаете, - сказал Франц, - я вижу, что мне при-
дется не только ехать без вас на бал к герцогу Браччано, но даже, того и
гляди, одному вернуться во Флоренцию.
- Во всяком случае, если моя незнакомка так же любезна, как хороша
собой, то я решительно заявляю, что остаюсь в Риме по меньшей мере на
шесть недель. Я обожаю Рим и к тому же всегда имел склонность к археоло-
гии.
- Еще два-три таких приключения, и я начну надеяться, что увижу вас
членом Академии надписей и изящной словесности.
Вероятно, Альбер принялся бы серьезно обсуждать свои права на акаде-
мическое кресло, но слуга доложил, что обед подан. Альбер никогда не те-
рял аппетита из-за любви. Поэтому он поспешил сесть за стол вместе, с
приятелем, готовясь возобновить этот разговор после обеда.
Но после обеда доложили о приходе графа Монте-Кристо. Молодые люди
уже два дня не видели его. От маэстро Пастрини они узнали, что он уехал
по делам в Чивита-Веккию. Уехал он накануне вечером и только час, как
вернулся.
Граф был чрезвычайно мил. Либо он сдерживался, либо на сей раз не
нашлось повода для высказывания язвительных и горьких мыслей, но только
в этот вечер он был такой, как все. Францу он казался неразрешимой за-
гадкой. Граф, конечно, отлично знал, что его гость на острове Мон-
те-Кристо узнал его; между тем он со времени их второй встречи ни словом
не обмолвился о том, что уже однажды видел его. А Франц, как ему ни хо-
телось намекнуть на их первую встречу, боялся досадить человеку, пока-
завшему себя таким предупредительным по отношению к нему и к его другу;
поэтому он продолжал ту же игру, что и граф.
Монте-Кристо, узнав, что Франц и Альбер хотели купить ложу в театре
Арджептина и что все ложи оказались заняты, принес им ключ от своей ло-
жи, - так по крайней мере он объяснил свое посещение.
Франц и Альбер стали было отказываться, говоря, что не хотят лишать
его удовольствия; но граф возразил, что собирается в театр Палли и его
ложа в театре Арджентина будет пустовать, если они ею не воспользуются.
После этого молодые люди согласились.
Франц мало-помалу привык к бледности графа, так сильно поразившей его
в первый раз. Он не мог не отдать должного строгой красоте его лица,
главным недостатком или, быть может, главным достоинством которого была
бледность. Граф был настоящий байроновский герой, и Францу стоило не
только увидеть его, но хотя бы подумать о нем, чтобы тотчас же предста-
вить себе его мрачную голову на плечах Манфреда или под шляпой Лары. Его
лоб был изборожден морщинами, говорящими о неотступных горьких думах;
пламенный взор проникал до самой глубины души; насмешливые и гордые губы
придавали всему, что он говорил, особенный оттенок, благодаря которому
его слова неизгладимо врезывались в память слушателей.
Графу было, вероятно, уже лет сорок, но никто бы не усомнился, что он
одержал бы верх над любым более молодым соперником. В довершение
сходства с фантастическими героями английского поэта он обладал огромным
обаянием.
Альбер не переставал твердить о счастливой случайности, благодаря ко-
торой они познакомились с таким неоценимым человеком. Франц был более
сдержан, но и он поддавался тому влиянию, которое всегда оказывает на
окружающих незаурядный человек.
Он вспомнил о том, что граф уже несколько раз выражал намерение посе-
тить Париж, и не сомневался, что при своей эксцентричности, характерной
наружности и несметном богатстве граф произведет там сенсацию.
А между тем он не чувствовал никакого желания очутиться в Париже од-
новременно с ним.
Вечер прошел так, как обычно проходят вечера в итальянских театрах:
зрители, вместо того чтобы слушать певцов, ходили друг к другу в гости.
Графиня Г. хотела навести разговор на графа, но Франц сказал ей, что у
него есть гораздо более занимательная новость и, невзирая на лицемерные
протесты Альбера, сообщил ей о великом событии, уже три дня занимавшем
мысли обоих друзей.
Такие приключения, если верить путешественникам, в Италии не редкость
- поэтому графиня не выразила никакого удивления и поздравила Альбера с
началом любовного похождения, обещавшего так приятно завершиться.
Молодые люди откланялись, условившись встретиться с графиней на балу
у герцога Браччано, куда был приглашен весь Рим. Дама с фиалками сдержа-
ла слово: ни на следующий, ни на третий день она не давала о себе знать.
Наконец, наступил вторник - последний, самый шумный день карнавала. В
этот вторник театры открываются с утра, в десять часов, потому что в во-
семь часов вечера начинается пост. Во вторник все, кто по недостатку де-
нег, времени или охоты не принимал участия в празднике, присоединяются к
вакханалии и вносят свою долю в общее движение и шум.
С двух часов до пяти Франц и Альбер кружили в цепи экипажей и переб-
расывались пригоршнями конфетти со встречными колясками и пешеходами,
которые протискивались между ногами лошадей и колесами экипажей так лов-
ко, что, несмотря на невообразимую давку, не произошло ни одного нес-
частного случая, ни одной ссоры, ни одной потасовки. Итальянцы в этом
отношении удивительный народ. Для них праздник - поистине праздник. Ав-
тор этой повести, проживший в Италии около шести лет, не помнит, чтобы
какое-нибудь торжество было нарушено одним из тех происшествий, которые
неизменно сопутствуют нашим празднествам.
Альбер красовался в своем костюме паяца; на плече развевался розовый
бант, концы которого свисали до колен. Чтобы не произошло путаницы,
Франц надел костюм поселянина.
Чем ближе время подходило к вечеру, тем громче становился шум. На
мостовой, в экипажах, у окна не было рта, который бы безмолвствовал, не
было руки, которая бы бездействовала; это был поистине человеческий ура-
ган, слагавшийся из грома криков и града конфетти, драже, яиц с мукой,
апельсинов и цветов.
В три часа звуки выстрелов, с трудом покрывая этот дикий шум, однов-
ременно раздались на Пьяцца-дель-Пополо и у Венецианского дворца и воз-
вестили начало скачек.
Скачки, так же как и мокколи, составляют непременную принадлежность
последнего дня карнавала. По звуку выстрелов экипажи тотчас вышли из це-
пи и рассыпались по ближайшим боковым улицам.
Все эти маневры совершаются, кстати сказать, с удивительной ловкостью
и быстротой, хотя полиция нисколько не заботится о том, чтобы указывать
места или направлять движение.
Пешеходы стали вплотную к дворцам, послышался топот копыт и стук са-
бель.
Отряд карабинеров, по пятнадцати в ряд, развернувшись во всю ширину
улицы, промчался галопом по Корсо, очищая его для скачек. Когда отряд
доскакал до Венецианского дворца, новые выстрелы возвестили, что улица
свободна.
В ту же минуту под неистовый оглушительный рев, словно тени, пронес-
лись восемь лошадей, подстрекаемые криками трехсот тысяч зрителей и же-
лезными колючками, которые прыгали у них на спинах. Немного погодя с
замка св. Ангела раздалось три пушечных выстрела, - это означало, что
выиграл третий номер.
Тотчас же, без всякого другого сигнала, экипажи снова хлынули на Кор-
со из всех соседних улиц, словно на миг задержанные ручьи разом устреми-
лись в питаемое ими русло, и огромная река понеслась быстрее прежнего
между гранитными берегами.
Но теперь к чудовищному водовороту прибавился еще новый источник шума
и сутолоки: на сцену выступили продавцы мокколи.
Мокколи, или мокколетти, - это восковые свечи разной толщины, начиная
от пасхальной свечи и кончая самой тоненькой свечкой; для действующих
