жит, как Брут, к школе стоиков, а в довершение всего, - прибавил он, лю-
бовно выпуская изо рта дым, спирально поднимающийся к потолку, - у него
превосходные сигары.
Таково было мнение Альбера о графе. А так как Альбер всегда хвалился,
что только хорошенько поразмыслив составляет себе мнение о ком бы то ни
было и о чем бы то ни было, то Франц и не пытался ему противоречить.
- Но вы обратили внимание на одно очень странное обстоятельство? -
сказал он.
- Какое?
- Вы заметили, как пристально он на вас смотрел?
- На меня?
- Да, на вас.
Альбер задумался.
- Увы, - сказал он со вздохом, - в этом нет ничего удивительного. Я
уже год, как уехал из Парижа, и, вероятно, одет, как чучело. Граф, долж-
но быть, принял меня за провинциала; разуверьте его, дорогой, и при пер-
вом случае скажите ему, что это совсем не так.
Франц улыбнулся. Минуту спустя вернулся граф.
- Вот и я, господа, и весь к вашим услугам, - сказал он. - Распоряже-
ния отданы; экипаж направляется своей дорогой на Пьяцца-дель-Пополо, а
мы пойдем туда же по Корсо, если вам угодно. Возьмите немного сигар,
господин де Морсер.
- Охотно, граф, благодарю вас, - отвечал Альбер, - итальянские сигары
еще хуже французских. Когда вы приедете в Париж, я расквитаюсь с вами.
- Не отказываюсь; я надеюсь когда-нибудь быть в Париже и, с вашего
позволения, явлюсь к вам. Ну, господа, время не ждет, уже половина пер-
вого. Идем!
Все трое спустились вниз. Кучер выслушал последние распоряжения свое-
го господина и поехал по виа-дель-Бабуино, а граф с молодыми людьми нап-
равились к Пьйцца ди Спанья по виа Фраттина, которая вывела их на Корсо
между палаццо Фиано и палаццо Росполи.
Франц во все глаза смотрел на окна этого дворца; он не забыл о сигна-
ле, условленном в Колизее между транстеверинцем и человеком в плаще.
- Которые из этих окон ваши? - спросил он графа насколько мог естест-
венным тоном.
- Три последние, - отвечал тот с непритворной беспечностью, не угады-
вая подлинного значения вопроса.
Франц быстро окинул взглядом окна. Боковые были затянуты желтой кам-
кой, а среднее - белой с красным крестом.
Человек в плаще сдержал свое обещание, и сомнений больше не было: че-
ловек в плаще и был граф МонтеКристо.
Все три окна были еще пусты.
Повсюду уже готовились к карнавалу, расставляя стулья, строили под-
мостки, затягивали окна. Маски не смели показываться, а экипажи -
разъезжать, пока не ударит колокол; но маски угадывались за всеми окна-
ми, а экипажи за всеми воротами.
Франц, Альбер и граф продолжали идти по Корсо. По мере того как они
приближались к Пьяцца-дель-Пополо, толпа становилась все гуще. Над тол-
пой в середине площади высился обелиск с венчающим его крестом, а на
скрещении трех улиц - Бабуино, Корсо и Рипетта - два столба эшафота,
между которыми блестел полукруглый нож гильотины.
На углу они увидели графского управляющего, который ждал своего гос-
подина.
Окно, нанятое, по-видимому, за такую непомерную цену, что граф не хо-
тел, чтобы гости знали об этом, находилось в третьей этаже большого
дворца между виа-дельБабуино и Монте Пинчо. Комната представляла собой
нечто вроде будуара, смежного со спальней; закрыв дверь спальни, заняв-
шие будуар оказывались как бы у себя дома На стульях были разложены
весьма изящные костюмы паяцев из голубого и белого атласа.
- Так как вы разрешили мне самому выбрать костюмы, - сказал граф обо-
им друзьям, - то я распорядился, чтобы вам приготовили вот эти. Во-пер-
вых, в нынешнем году это самые модные, а во-вторых, они очень удобны для
конфетти, потому что на них мука незаметна.
Франц почти не слышал слов графа и, может быть, даже недостаточно
оценил его любезность; все его внимание было сосредоточено на том зрели-
ще, которое представляла Пьяцца-дель-Пополо, и на страшном орудии, сос-
тавлявшем в этот час ее главное украшение.
В первый раз в жизни Франц видел гильотину; мы говорим гильотину, по-
тому что римская mandaia очень похожа на французское орудие смерти. Та-
кой же нож, в виде полумесяца, режущий выпуклой стороной, но падающий с
меньшей высоты, - вот и вся разница.
Два человека, сидя на откидной доске, на которую кладут осужденного,
в ожидании казни закусывали - насколько мог рассмотреть Франц - хлебом и
колбасой. Один из них приподнял доску, достал из-под нее флягу с вином,
отпил глоток и передал ее товарищу; это были помощники палача.
Глядя на них, Франц чувствовал, что у корней его волос проступает
пот.
Осужденные накануне были переведены из Новой тюрьмы в маленькую цер-
ковь Санта-Мария-дель-Пополо и провели там всю ночь, каждый с двумя свя-
щенниками, приготовлявшими их к смерти, в освещенной множеством свечей
часовне, перед которой шагали взад и вперед ежечасно сменявшиеся часо-
вые.
Двойной ряд карабинеров выстроился от дверей церкви до эшафота и ок-
ружал его кольцом, оставляя свободным проход футов в десять шириною, а
вокруг гильотины - пространство шагов в сто в окружности. Вся остальная
площадь была заполнена толпой. Многие женщины держали детей на плечах,
откуда этим юным зрителям отлично был виден эшафот.
Монте Пинчо казался обширным амфитеатром, все уступы которого были
усеяны народом; балконы обеих церквей, на углах виа-дель-Бабуино и
виа-ди-Рипетта, были переполнены привилегированной публикой; ступени па-
пертей напоминали морские волны, подгоняемые к портику непрерывным при-
ливом; каждый выступ стены, достаточно широкий, чтобы на нем мог помес-
титься человек, служил пьедесталом для живой статуи.
Слова графа оправдывались: очевидно, в жизни нет более интересного
зрелища чем смерть.
А между тем вместо тишины, которая, казалось, приличествовала тор-
жественности предстоящей церемонии, от толпы исходил громкий шум, сла-
гавшийся из хохота, гиканья и радостных возгласов, по-видимому, и в этом
граф оказался прав казнь была для толпы не чем иным, как началом карна-
вала.
Вдруг, как по мановению волшебного жезла, шум затих; церковные двери
распахнулись.
Впереди выступало братство кающихся пилигримов, одетых в серые мешки
с вырезами для глаз, держа в руках зажженные свечи; первым шествовал
глава братства.
За пилигримами шел мужчина огромного роста. Он был обнажен, если не
считать коротких холщовых штанов; на левом боку у него висел большой
нож, вложенный в ножны; на правом плече он нес тяжелую железную палицу.
Это был палач.
На ногах у него были сандалии, привязанные у щиколоток бечевками.
Вслед за палачом, в том порядке, в каком они должны были быть казне-
ны, шли Пеппино и Андреа.
Каждого из них сопровождали два священника.
Ни у того, ни у другого глаза не были завязаны.
Пеппино шел довольно твердым шагом; по-видимому, ему успели дать
знать о том, что его ожидает.
Андреа священники вели под руки.
Осужденные время от времени целовали распятие, которое им прикладыва-
ли к губам.
При одном их виде Франц почувствовал, что у него подкашиваются ноги;
он взглянул на Альбера. Тот, бледнее своей манишки, безотчетным движени-
ем отшвырнул сигару, хотя выкурил ее только до половины.
Один лишь граф был невозмутим. Мало того, легкий румянец проступил на
его мертвенно-бледном лице.
Ноздри его раздувались, как у хищного зверя, чующего кровь, а полу-
раскрытые губы обнажали ряд зубов, белых и острых, как у шакала.
И при всем том на лице его лежало выражение мягкой приветливости, ка-
кого Франц еще никогда у него не замечал; особенно удивительны были его
ласковые бархатные глаза.
Между тем осужденные приблизились к эшафоту, и уже можно было разгля-
деть их лица. Пеппино был красивый смуглолицый малый лет двадцати пяти с
вольным и диким взором. Он высоко держал голову, словно высматривая, с
какой стороны придет спасение.
Андреа был толст и приземист; по его гнусному, жестокому лицу трудно
было определить возраст; ему можно было дать лет тридцать. В тюрьме он
отпустил бороду. Голова его свешивалась на плечо, ноги подкашивались;
казалось, все его существо двигается покорно и механически, без участия
воли.
- Вы говорили, кажется, что будут казнить только одного, - сказал
Франц графу.
- И я не солгал вам, - холодно ответил тот.
- А между тем осужденных двое.
- Да; но один из них близок к смерти, а другой проживет еще много
лет.
- На мой взгляд, если его должны помиловать, то сейчас самое время.
- Так оно и есть; взгляните, - сказал граф.
И в самом деле, в ту минуту, когда Пеппино подходил к подножию эшафо-
та, пилигрим, по-видимому замешкавшийся, никем не остановленный, проб-
рался сквозь цепь солдат, подошел к главе братства и передал ему вчетве-
ро сложенную бумагу.
От пламенного взгляда Пеппино не ускользнула ни одна подробность этой
сцены; глава братства развернул бумагу, прочел ее и поднял руку.
- Да будет благословен господь, и хвала его святейшеству папе! - про-
изнес он громко и отчетливо. - Один из осужденных помилован.
- Помилован! - вскрикнула толпа, как один человек. - Один помилован!
Услыхав слова "помилован", Андреа встрепенулся и поднял голову.
- Кто помилован? - крикнул он.
Пеппино молча, тяжело дыша, застыл на месте.
- Помилован Пеппино, прозванный Рокка Приори, - сказал глава
братства.
И он передал бумагу начальнику карабинеров; тот прочел ее и возвра-
тил.
- Пеппино помилован! - закричал Андреа, сразу стряхнув с себя оцепе-
нение. - Почему помиловали его, а не меня? Мы должны были оба умереть;
мне обещали, что он умрет раньше меня; вы не имеете права убивать меня
одного, я не хочу умирать один, не хочу!
Он вырывался из рук священников, извивался, вопил, рычал, как одержи-
мый, и пытался разорвать веревки, связывавшие его руки.
Палач сделал знак своим помощникам, они соскочили с эшафота и схвати-
ли осужденного.
- Что там происходит? - спросил Франц, обращаясь к графу.
Так как все говорили на римском диалекте, то он плохо понимал, в чем
дело.
- Что там происходит? - повторил граф. - Разве вы не догадываетесь?
Этот человек, который сейчас умрет, буйствует оттого, что другой человек
не умрет вместе с ним; если бы ему позволили, он разорвал бы его ногтями
и зубами, лишь бы не оставить ему жизни, которой сам лишается. О люди,
люди! Порождение крокодилов, как сказал Карл Моор! - воскликнул граф,
потрясая кулаками над толпой. - Я узнаю вас, во все времена вы достойны
самих себя!
Андреа и помощники палача катались по пыльной земле, и осужденный
продолжал кричать: "Он должен умереть! Я хочу, чтобы он умер! Вы не име-
ете права убивать меня одного!"
- Смотрите, - сказал граф, схватив молодых людей за руки, - смотрите,
ибо клянусь вам, на это стоит посмотреть: вот человек, который покорился
судьбе, который шел на плаху, который готов был умереть, как трус, прав-
да, но без сопротивления и жалоб. Знаете, что придавало ему силы? Что
утешало его? Знаете, почему он покорно ждал казни? Потому, что другой
также терзался; потому, что другой также должен был умереть; потому, что
другой должен был умереть раньше него! Поведите закалывать двух баранов,
поведите двух быков на убой и дайте понять одному из них, что его това-
рищ не умрет; баран заблеет от радости, бык замычит от счастья, а чело-
век, созданный по образу и подобию божию, человек, которому бог запове-
дал, как первейший, единственный, высший закон - любовь к ближнему, че-
ловек, которому бог дал язык, чтобы выражать свои мысли, - каков будет
его первый крик, когда он узнает, что его товарищ спасен? Проклятие.
Хвала человеку, венцу природы, царю творения!
И граф засмеялся, но таким страшным смехом, каким может смеяться
только тот, кто много выстрадал.
Между тем борьба возле гильотины продолжалась; смотреть на это было
невмоготу. Помощники палача тащили Андреа на эшафот; он восстановил про-
