Можете себе представить, как я обрадовался, встретив в Катерине Федоровне
идеал девушки, которую бы я желал в жены своему сыну. Но я обрадовался
поздно; над ним уже неразрушимо царило другое влияние - ваше. Я зорко
наблюдал его, воротясь месяц тому назад в Петербург, и с удивлением заметил
в нем значительную перемену к лучшему. Легкомыслие, детскость - в нем почти
еще те же, но в нем укрепились некоторые благородные внушения; он и
начинает интересоваться не одними игрушками, а тем, что возвышенно,
благородно, честно. Идеи его странны, неустойчивы, иногда нелепы; но
желания, влечения, но сердце - лучше, а это фундамент для всего; и все это
лучшее в нем - бесспорно от вас. Вы перевоспитали его. Признаюсь вам, у
меня тогда же промелькнула мысль, что вы, более чем кто-нибудь, могли бы
составить его счастье. Но я прогнал эту мысль, я не хотел этих мыслей. Мне
надо было отвлечь его от вас во что бы то ни стало; я стал действовать и
думал, что достиг своей цели. Еще час тому назад я думал, что победа на
моей стороне. Но происшествие в доме графини разом перевернуло все мои
предположения, и прежде всего меня поразил неожиданный факт: странная в
Алеше серьезность, строгость привязанности к вам, упорство, живучесть этой
привязанности. Повторяю вам: вы перевоспитали его окончательно. Я вдруг
увидел, что перемена в нем идет еще дальше, чем даже я полагал. Сегодня он
вдруг выказал передо мною признак ума, которого я отнюдь не подозревал в
нем, и в то же время необыкновенную тонкость, догадливость сердца. Он
выбрал самую верную дорогу, чтоб выйти из положения, которое считал
затруднительным. Он затронул и возбудил самые благороднейшие способности
человеческого сердца, именно - способность прощать и отплачивать за зло
великодушием. Он отдался во власть обиженного им существа и прибег к нему
же с просьбою об участии и помощи. Он затронул всю гордость женщины, уже
любившей его, прямо признавшись ей, что у нее есть соперница, и в то же
время возбудил в ней симпатию к ее сопернице, а для себя прощение и
обещание бескорыстной братской дружбы. Идти на такое объяснение и в то же
время не оскорбить, не обидеть - на это иногда не способны даже самые
ловкие мудрецы, а способны именно сердца свежие, чистые и хорошо
направленные, как у него. Я уверен, что вы, Наталья Николаевна, не
участвовали в его сегодняшнем поступке ни словом, ни советом. Вы, может
быть, только сейчас узнали обо всем от него же. Я не ошибаюсь? Не правда
ли?
- Вы не ошибаетесь, - повторила Наташа, у которой пылало все лицо и
глаза сияли каким-то странным блеском, точно вдохновением. Диалектика князя
начинала производить свое действие. - Я пять дней не видала Алеши, -
прибавила она. - Все это он сам выдумал, сам и исполнил.
- Непременно так, - подтвердил князь, - но, несмотря на то, вся эта
неожиданная его прозорливость, вся эта решимость, сознание долга, наконец
вся эта благородная твердость - все это вследствие вашего влияния над ним.
Все это я окончательно сообразил и обдумал сейчас, едучи домой, а обдумав,
вдруг ощутил в себе силу решиться. Сватовство наше с домом графини
разрушено и восстановиться не может; но если б и могло - ему не бывать уже
более. Что ж, если я сам убедился, что вы одна только можете составить его
счастие, что вы - настоящий руководитель его, что вы уже положили начало
его будущему счастью! Я не скрыл от вас ничего, не скрываю и теперь; я
очень люблю карьеры, деньги, знатность, даже чины; сознательно считаю
многое из этого предрассудком, но люблю эти предрассудки и решительно не
хочу попирать их. Но есть обстоятельства, когда надо допустить и другие
соображения, когда нельзя все мерить на одну мерку... Кроме того, я люблю
моего сына горячо. Одним словом, я пришел к заключению, что Алеша не должен
разлучаться с вами, потому что без вас погибнет. И признаться ли? Я, может
быть, целый месяц как решил это и только теперь сам узнал, что я решил
справедливо. Конечно, чтоб высказать вам все это, я бы мог посетить вас и
завтра, а не беспокоить вас почти в полночь. Но теперешняя поспешность моя,
может быть, покажет вам, как горячо и, главное, как искренно я берусь за
это дело. Я не мальчик; я не мог бы в мои лета решиться на шаг
необдуманный. Когда я входил сюда, уже все было решено и обдумано. Но я
чувствую, что мне еще долго надо будет ждать, чтоб убедить вас вполне в
моей искренности... Но к делу! Объяснять ли мне теперь вам, зачем я пришел
сюда? Я пришел, чтоб исполнить мой долг перед вами и - торжественно, со
всем беспредельным моим к вам уважением, прошу вас осчастливить моего сына
и отдать ему вашу руку. О, не считайте, что я явился как грозный отец,
решившийся наконец простить моих детей и милостиво согласиться на их
счастье. Нет! Нет! Вы унизите меня, предположив во мне такие мысли. Не
сочтите тоже, что я был заранее уверен в вашем согласии, основываясь на
том, чем вы пожертвовали для моего сына; опять нет! Я первый скажу вслух,
что он вас не стоит и... (он добр и чистосердечен) - он сам подтвердит это.
Но этого мало. Меня влекло сюда, в такой час, не одно это... я пришел
сюда... (и он почтительно и с некоторою торжественностью приподнялся с
своего места) я пришел сюда для того, чтоб стать вашим другом! Я знаю, я не
имею на это ни малейшего права, напротив! Но - позвольте мне заслужить это
право! Позвольте мне надеяться!
Почтительно наклонясь перед Наташей, он ждал ее ответа.
Все время, как он говорил, я пристально наблюдал его. Он заметил это.
Проговорил он свою речь холодно, с некоторыми притязаниями на
диалектику, а в иных местах даже с некоторою небрежностью. Тон всей его
речи даже иногда не соответствовал порыву, привлекшему его к нам в такой
неурочный час для первого посещения и особенно при таких отношениях.
Некоторые выражения его были приметно выделаны, а в иных местах его длинной
и странной своею длиннотою речи он как бы искусственно напускал на себя вид
чудака, силящегося скрыть пробивающееся чувство под видом юмора,
небрежности и шутки. Но все это я сообразил потом; тогда же было другое
дело. Последние слова он проговорил так одушевленно, с таким чувством, с
таким видом самого искреннего уважения к Наташе, что победил нас всех. Даже
что-то вроде слезы промелькнуло на его ресницах. Благородное сердце Наташи
было побеждено совершенно. Она, вслед за ним, приподнялась со своего места
и молча, в глубоком волнении протянула ему свою руку. Он взял ее и нежно, с
чувством поцеловал. Алеша был вне себя от восторга.
- Что я говорил тебе, Наташа! - вскричал он. - Ты не верила мне! Ты не
верила, что это благороднейший человек в мире! Видишь, видишь сама!..
Он бросился к отцу и горячо обнял его. Тот отвечал ему тем же, но
поспешил сократить чувствительную сцену, как бы стыдясь выказать свои
чувства.
- Довольно, - сказал он и взял свою шляпу, - я еду. Я просил у вас
только десять минут, а просидел целый час, - прибавил он, усмехаясь. - Но я
ухожу в самом горячем нетерпении свидеться с вами опять как можно скорее.
Позволите ли мне посещать вас как можно чаще?
- Да, да! - отвечала Наташа, - как можно чаще! Я хочу поскорей...
полюбить вас... - прибавила она в замешательстве.
- Как вы искренни, как вы честны! - сказал князь, улыбаясь словам ее.
- Вы даже не хотите схитрить, чтоб сказать простую вежливость. Но ваша
искренность дороже всех этих поддельных вежливостей. Да! Я сознаю, что я
долго, долго еще должен заслуживать любовь вашу!
- Полноте, не хвалите меня... довольно! - шептала в смущении Наташа.
Как хороша она была в эту минуту!
- Пусть так! - решил князь, - но еще два слова о деле. Можете ли вы
представить, как я несчастлив! Ведь завтра я не могу быть у вас, ни завтра,
ни послезавтра. Сегодня вечером я получил письмо, до того для меня важное
(требующее немедленного моего участия в одном деле), что никаким образом я
не могу избежать его. Завтра утром я уезжаю из Петербурга. Пожалуйста, не
подумайте, что я зашел к вам так поздно именно потому, что завтра было бы
некогда, ни завтра, ни послезавтра. Вы, разумеется, этого не подумаете, но
вот вам образчик моей мнительности! Почему мне показалось, что вы
непременно должны были это подумать? Да, много помешала мне эта
мнительность в моей жизни, и весь раздор мой с семейством вашим, может
быть, только последствия моего жалкого характера!.. Сегодня у нас вторник.
В среду, в четверг, в пятницу меня не будет в Петербурге. В субботу же я
непременно надеюсь воротиться и в тот же день буду у вас. Скажите, я могу
прийти к вам на целый вечер?
- Непременно, непременно! - вскричала Наташа, - в субботу вечером я
вас жду! С нетерпением жду!
- А как я-то счастлив! Я более и более буду узнавать вас! но... иду! И
все-таки я не могу уйти, чтоб не пожать вашу руку, - продолжал он, вдруг
обращаясь ко мне. - Извините! Мы все теперь говорим так бессвязно... Я имел
уже несколько раз удовольствие встречаться с вами, и даже раз мы были
представлены друг другу. Не могу выйти отсюда, не выразив, как бы мне
приятно было возобновить с вами знакомство.
- Мы с вами встречались, это правда, - отвечал я, принимая его руку, -
но, виноват, не помню, чтоб мы с вами знакомились.
- У князя Р. прошлого года.
- Виноват, забыл. Но, уверяю вас, в этот раз не забуду. Этот вечер для
меня особенно памятен.
- Да, вы правы, мне тоже. Я давно знаю, что вы настоящий, искренний
друг Натальи Николаевны и моего сына. Я надеюсь быть между вами троими
четвертым. Не так ли? - прибавил он, обращаясь к Наташе.
- Да, он наш искренний друг, и мы должны быть все вместе! - отвечала с
глубоким чувством Наташа. Бедненькая! Она так и засияла от радости, когда
увидела, что князь не забыл подойти ко мне. Как она любила меня!
- Я встречал много поклонников вашего таланта, - продолжал князь, - и
знаю двух самых искренних ваших почитательниц. Им так приятно будет узнать
вас лично. Это графиня, мой лучший друг, и ее падчерица, Катерина Федоровна
Филимонова. Позвольте мне надеяться, что вы не откажете мне в удовольствии
представить вас этим дамам.
- Мне очень лестно, хотя теперь я мало имею знакомств...
- Но мне вы дадите ваш адрес! Где вы живете? Я буду иметь
удовольствие...
- Я не принимаю у себя, князь, по крайней мере в настоящее время.
- Но я, хоть и не заслужил исключения... но...
- Извольте, если вы требуете, и мне очень приятно. Я живу в -м
переулке, в доме Клугена.
- В доме Клугена! - вскричал он, как будто чем-то пораженный. - Как!
Вы... давно там живете?
- Нет, недавно, - отвечал я, невольно в него всматриваясь. - Моя
квартира сорок четвертый номер.
- В сорок четвертом? Вы живете... один?
- Совершенно один.
- Д-да! Я потому... что, кажется, знаю этот дом. Тем лучше... Я
непременно буду у вас, непременно! Мне о многом нужно переговорить с вами,
и я многого ожидаю от вас. Вы во многом можете обязать меня. Видите, я
прямо начинаю с просьбы. Но до свидания! Еще раз вашу руку!
Он пожал руку мне и Алеше, еще раз поцеловал ручку Наташи и вышел, не
пригласив Алешу следовать за собою.
Мы трое остались в большом смущении. Все это случилось так неожиданно,
так нечаянно. Все мы чувствовали, что в один миг все изменилось и
начинается что-то новое, неведомое. Алеша молча присел возле Наташи и тихо
целовал ее руку. Изредка он заглядывал ей в лицо, как бы ожидая, что она
скажет?
- Голубчик Алеша, поезжай завтра же к Катерине Федоровне, -
проговорила наконец она.
- Я сам это думал, - отвечал он, - непременно поеду.
- А может быть, ей и тяжело будет тебя видеть... как сделать?
- Не знаю, друг мой. И про это я тоже думал. Я посмотрю... Увижу...
так и решу. А что, Наташа, ведь у нас все теперь переменилось, - не утерпел
не заговорить Алеша.
Она улыбнулась и посмотрела на него долгим и нежным взглядом.
