было в конце этого послания. Я еще читал его, как отворилась дверь и во-
шел Мизинчиков.
- Надеюсь, что вы позволите с вами познакомиться, - сказал он развяз-
но, но чрезвычайно вежливо и подавая мне руку. - Давеча я не мог вам
сказать двух слов, а между тем с первого взгляда почувствовал желание
узнать вас короче.
Я тотчас же отвечал, что и сам рад и прочее, хотя и находился в самом
отвратительном расположении духа. Мы сели.
- Что это у вас? - сказал он, взглянув на лист, который я держал еще
в руке. - Уж не вопли ли Видоплясова? Так и есть! Я уверен был, что Ви-
доплясов и вас атакует. Он и мне подавал такой же точно лист, с теми же
воплями; а вас он уже давно ожидает и вероятно, заранее приготовлялся.
Вы не удивляйтесь: здесь много странного, и, право, есть над чем посме-
яться.
- Только посмеяться?
- Ну да, неужели же плакать? Если хотите, я вам расскажу биографию
Видоплясова, и уверен, что вы посмеетесь.
- Признаюсь, теперь мне не до Видоплясова, - отвечал я с досадою.
Мне очевидно было, что и знакомство господина Мизинчикова и любезный
его разговор - все это предпринято им с какою-то целью и что господин
Мизинчиков просто во мне нуждается. Давеча он сидел нахмуренный и
серьезный; теперь же был веселый, улыбающийся и готовый рассказывать
длинные истории. Видно было с первого взгляда, что этот человек отлично
владел собой и, кажется, знал людей.
- Проклятый Фома! - сказал я, со злостью стукнув кулаком по столу. -
Я уверен, что он источник всякого здешнего зла и во всем замешан! Прок-
лятая тварь!
- Вы, кажется, уж слишком на него рассердились, - заметил Мизинчиков.
- Слишком рассердился! - вскрикнул я, мгновенно разгорячившись. - Ко-
нечно, я давеча слишком увлекся и, таким образом, дал право всякому
осуждать меня. Я очень хорошо понимаю, что я выскочил и срезался на всех
пунктах, и, я думаю, нечего было это мне объяснять!.. Понимаю тоже, что
так не делается в порядочном обществе; но, сообразите, была ли какая
возможность не увлечься? Ведь это сумасшедший дом, если хотите знать!
и... и... наконец... я просто уеду отсюда - вот что!
- Вы курите? - спокойно спросил Мизинчиков.
- Да.
- Так, вероятно, позволите и мне закурить. Там не позволяют, и я поч-
ти стосковался. Я согласен, - продолжал он, закурив папироску, - что все
это похоже на сумасшедший дом, но будьте уверены, что я не позволю себе
осуждать вас, именно потому, что на вашем месте я, может, втрое более
разгорячился и вышел из себя, чем вы.
- А почему же вы не вышли из себя, если действительно были тоже раз-
досадованы? Я, напротив, припоминаю вас очень хладнокровным, и, призна-
юсь, мне даже странно было, что вы не заступились за бедного дядю, кото-
рый готов благодетельствовать... всем и каждому!
- Ваша правда: он многим благодетельствовал; но заступаться за него я
считаю совершенно бесполезным: во-первых, это и для него бесполезно и
даже унизительно как-то; а во-вторых, меня бы завтра же выгнали. А вам
откровенно скажу: мои обстоятельства такого рода, что я должен дорожить
здешним гостеприимством.
- Но я нисколько не претендую на вашу откровенность насчет обстоя-
тельств... Мне бы, впрочем, хотелось спросить, так как вы здесь уже ме-
сяц живете...
- Сделайте одолжение, спрашивайте: я к вашим услугам, - торопливо от-
вечал Мизинчиков, придвигая стул.
- Да вот, например, объясните: сейчас Фома Фомич отказался от пятнад-
цати тысяч серебром, которые уже были в его руках, - я видел это
собственными глазами.
- Как это? Неужели? - вскрикнул Мизинчиков. - Расскажите, пожалуйста!
Я рассказал, умолчав о "вашем превосходительстве". Мизинчиков слушал
с жадным любопытством; он даже как-то преобразился в лице, когда дошло
до пятнадцати тысяч.
- Ловко! - сказал он, выслушав рассказ. - Я даже не ожидал от Фомы.
- Однако ж отказался от денег! Чем это объяснить? Неужели благо-
родством души?
- Отказался от пятнадцати тысяч, чтоб взять потом тридцать. Впрочем,
знаете что? - прибавил он, подумав, - я сомневаюсь, чтоб у Фомы был ка-
кой-нибудь расчет. Это человек непрактический; это тоже в своем роде ка-
кой-то поэт. Пятнадцать тысяч... гм! Видите ли: он и взял бы деньги, да
не устоял перед соблазном погримасничать, порисоваться. Это, я вам ска-
жу, такая кислятина, такая слезливая размазня, и все это при самом неог-
раниченном самолюбии!
Мизинчиков даже рассердился. Видно было, что ему очень досадно, даже
как будто завидно. Я с любопытством вглядывался в него.
- Гм! Надо ожидать больших перемен, - прибавил он, задумываясь. - Те-
перь Егор Ильич готов молиться Фоме. Чего доброго, пожалуй, и женится,
из умиления души, - прибавил он сквозь зубы.
- Так вы думаете, что непременно состоится - этот гнусный, противоес-
тественный брак с этой помешанной дурой?
Мизинчиков пытливо взглянул на меня.
- Подлецы! - вскричал я запальчиво.
- Впрочем, у них идея довольно основательная: они утверждают, что он
должен же что-нибудь сделать для семейства.
- Мало он для них сделал! - вскричал я в негодовании. - И вы, и вы
можете говорить, что это основательная мысль - жениться на пошлой дуре!
- Конечно, и я согласен с вами, что она дура... Гм! Это хорошо, что
вы так любите дядюшку; я сам сочувствую... хотя на ее деньги можно бы
славно округлить имение! Впрочем, у них и другие резоны: они боятся,
чтоб Егор Ильич не женился на той гувернантке... помните, еще такая ин-
тересная девушка?
- А разве... разве это вероятно? - спросил я в волнении. - Мне кажет-
ся, это клевета. Скажите, ради бога, меня это крайне интересует...
- О, влюблен по уши! Только, разумеется, скрывает.
- Скрывает! Вы думаете, он скрывает? Ну, а она? Она его любит?
- Очень может быть, что и она. Впрочем, ведь ей все выгоды за него
выйти: она очень бедна.
- Но какие данные вы имеете для вашей догадки, что они любят друг
друга?
- Да ведь этого нельзя не заметить; притом же они, кажется, имеют
тайные свидания. Утверждали даже, что она с ним в непозволительной свя-
зи. Вы только, пожалуйста, не рассказывайте. Я вам говорю под секретом.
- Возможно ли этому поверить? - вскричал я, - и вы, и вы признаетесь,
что этому верите?
- Разумеется, я не верю вполне, я там не был. Впрочем, очень может и
быть.
- Как может быть! Вспомните благородство, честь дяди!
- Согласен; но можно и увлечься, с тем чтоб непременно потом завер-
шить законным браком. Так часто увлекаются. Впрочем, повторяю, я нис-
колько не стою за совершенную достоверность этих известий, тем более что
ее здесь очень уж размарали; говорили даже, что она была в связи с Ви-
доплясовым.
- Ну, вот видите! - вскричал я, - с Видоплясовым! Ну, возможно ли
это? Ну, не отвратительно ль даже слышать это? Неужели ж вы и этому ве-
рите?
- Я ведь вам говорю, что я этому не совсем верю, - спокойно отвечал
Мизинчиков, - а впрочем, могло и случиться. На свете все может слу-
читься. Я же там не был, и притом я считаю, что это не мое дело. Но так
как, я вижу, вы берете во всем этом большое участие, то считаю себя обя-
занным прибавить, что действительно мало вероятия насчет этой связи с
Видоплясовым. Это все проделки Анны Ниловны, вот этой Перепелицыной; это
она распустила здесь эти слухи, из зависти, потому что сама прежде меч-
тала выйти замуж за Егора Ильича - ей-богу! - на том основании, что она
подполковничья дочь. Теперь она разочаровалась и ужасно бесится. Впро-
чем, я, кажется, уж все рассказал вам об этих делах и, признаюсь, ужасно
не люблю сплетен, тем более что мы только теряем драгоценное время. Я,
видите ли, пришел к вам с небольшой просьбой.
- С просьбой? Помилуйте, все, чем могу быть полезен...
- Понимаю и даже надеюсь вас несколько заинтересовать, потому что,
вижу, вы любите вашего дядюшку и принимаете большое участие в его судьбе
насчет брака. Но перед этой просьбой я имею к вам еще другую просьбу,
предварительную.
- Какую же?
- А вот какую: может быть, вы и согласитесь исполнить мою главную
просьбу, может быть и нет, но во всяком случае прежде изложения я бы
попросил вас покорнейше сделать мне величайшее одолжение дать мне чест-
ное и благородное слово дворянина и порядочного человека, что все, услы-
шанное вами от меня, останется между нами в глубочайшей тайне и что вы
ни в каком случае, ни для какого лица не измените этой тайне и не вос-
пользуетесь для себя той идеей, которую я теперь нахожу необходимым вам
сообщить. Согласны иль нет?
Предисловие было торжественное. Я дал согласие.
- Ну-с?.. - сказал я.
- Дело в сущности очень простое, - начал Мизинчиков, - Я, видите ли,
хочу увезти Татьяну Ивановну и жениться на ней; словом, будет нечто по-
хожее на Гретна-Грин - понимаете?
Я посмотрел господину Мизинчикову прямо в глаза и некоторое время не
мог выговорить слова.
- Признаюсь вам, ничего не понимаю, - проговорил я наконец, - и кроме
того, - продолжал я, - ожидая, что имею дело с человеком благоразумным,
я, с своей стороны, никак не ожидал...
- Ожидая не ожидали, - перебил Мизинчиков, - в переводе это будет,
что я и намерение мое глупы, - не правда ли?
- Вовсе нет-с... но...
- О, пожалуйста, не стесняйтесь в ваших выражениях! Не беспокойтесь;
вы мне даже сделаете этим большое удовольствие, потому что эдак ближе к
цели. Я, впрочем, согласен, что все это с первого взгляда может пока-
заться даже несколько странным. Но смею уверить вас, что мое намерение
не только не глупо, но даже в высшей степени благоразумно; и если вы бу-
дете так добры, выслушайте все обстоятельства...
- О, помилуйте! я с жадностью слушаю.
- Впрочем, рассказывать почти нечего. Видите ли: я теперь в долгах и
без копейки. У меня есть, кроме того, сестра, девица лет девятнадцати,
сирота круглая, живет в людях и без всяких, знаете, средств. В этом ви-
новат отчасти и я. Получили мы в наследство сорок душ. Нужно же, чтоб
меня именно в это время произвели в корнеты. Ну сначала, разумеется, за-
ложил, а потом прокутил и остальным образом. Жил глупо, задавал тону,
корчил Бурцова, играл, пил - словом, глупо, даже и вспоминать стыдно.
Теперь я одумался и хочу совершенно изменить образ жизни. Но для этого
мне совершенно необходимо иметь сто тысяч ассигнациями. А так как я не
достану ничего службой, сам же по себе ни на что не способен и не имею
почти никакого образования, то, разумеется, остается только два
средства: или украсть, или жениться на богатой. Пришел я сюда почти без
сапог, пришел, а не приехал. Сестра дала мне свои последние три целко-
вых, когда я отправился из Москвы. Здесь я увидел эту Татьяну Ивановну,
и тотчас же у меня родилась мысль. Я немедленно решился пожертвовать со-
бой и жениться. Согласитесь, что все это не что иное, как благоразумие.
К тому же я делаю это более для сестры... ну, конечно, и для себя...
- Но, позвольте, вы хотите сделать формальное предложение Татьяне
Ивановне?
- Боже меня сохрани! Меня отсюда тотчас бы выгнали, да и она сама не
пойдет; а если предложить ей увоз, побег, то она тотчас пойдет. В том-то
и дело: только чтоб было что-нибудь романическое и эффектное. Разумеет-
ся, все это немедленно завершится между нами законным браком. Только бы
выманить-то ее отсюда!
- Да почему ж вы так уверены, что она непременно с вами убежит?
- О, не беспокойтесь! в этом я совершенно уверен. В том-то и состоит
основная мысль, что Татьяна Ивановна способна завести амурное дело реши-
тельно со всяким встречным, словом, со всяким, кому только придет в го-
