родишко, Фома, всего десять верст; там есть домик за церковью, в первом
переулке, с зелеными ставнями, премиленький домик вдовы-попадьи; как
будто для тебя его и построили. Она продаст. Я тебе куплю его сверх этих
денег. Поселись-ка там, подле нас. Занимайся литературой, науками: при-
обретешь славу... Чиновники там, все до одного, благородные, радушные,
бескорыстные; протопоп ученый. К нам будешь приезжать гостить по празд-
никам - и мы заживем, как в раю! Желаешь иль нет?
"Так вот на каких условиях изгоняли Фому! - подумал я, - дядя скрыл
от меня о деньгах".
Долгое время царствовало глубокое молчание. Фома сидел в креслах, как
будто ошеломленный, и неподвижно смотрел на дядю, которому, видимо, ста-
новилось неловко от этого молчания и от этого взгляда.
- Деньги! - проговорил наконец Фома каким-то выделанно-слабым голо-
сом, - где же они, где эти деньги? Давайте их, давайте сюда скорее!
- Вот они, Фома: последние крохи, ровно пятнадцать, все, что было.
Тут и кредитными и ломбардными - сам увидишь... вот!
- Гаврила! возьми себе эти деньги, - кротко проговорил Фома, - они,
старик, могут тебе пригодиться. - Но нет! - вскричал он вдруг, с прибав-
кою какого-то необыкновенного визга и вскакивая с кресла, - нет! дай мне
их сперва, эти деньги, Гаврила! дай мне их! дай мне их! дай мне эти мил-
лионы, чтоб я притоптал их моими ногами, дай, чтоб я разорвал их, опле-
вал их, разбросал их, осквернил их, обесчестил их!.. Мне, мне предлагают
деньги! подкупают меня, чтоб я вышел из этого дома! Я ли это слышал? я
ли дожил до этого последнего бесчестия? Вот, вот, они, ваши миллионы!
Смотрите: вот, вот, вот и вот! Вот как поступает Фома Опискин, если вы
до сих пор этого не знали, полковник!
И Фома разбросал всю пачку денег по комнате. Замечательно, что он не
разорвал и не оплевал ни одного билета, как похвалялся сделать; он
только немного помял их, но и то довольно осторожно. Гаврила бросился
собирать деньги с полу и потом, по уходе Фомы, бережно передал своему
барину.
Поступок Фомы произвел на дядю настоящий столбняк. В свою очередь он
стоял теперь перед ним неподвижно, бессмысленно, с разинутым ртом. Фома
между тем поместился опять в кресло и пыхтел, как будто от невыразимого
волнения.
- Ты возвышенный человек, Фома! - вскричал наконец дядя, очнувшись, -
ты благороднейший из людей!
- Это я знаю, - отвечал Фома слабым голосом, но с невыразимым досто-
инством.
- Фома, прости меня! Я подлец перед тобой, Фома!
- Да, передо мной, - поддакнул Фома.
- Фома! не твоему благородству я удивляюсь, - продолжал дядя в вос-
торге, - но тому, как я мог быть до такой степени груб, слеп и подл,
чтобы предложить тебе деньги при таких условиях? Но, Фома, ты в одном
ошибся: я вовсе не подкупал тебя, не платил тебе, чтоб ты вышел из дома,
а просто-запросто я хотел, чтоб и у тебя были деньги, чтоб ты не нуждал-
ся, когда от меня выйдешь. Клянусь в этом тебе! На коленях, на коленях
готов просить у тебя прощения, Фома, и если хочешь, стану сейчас перед
тобой на колени... если только хочешь...
- Не надо мне ваших колен, полковник!..
- Но, боже мой! Фома, посуди: ведь я был разгорячен, фрапирован, я
был вне себя... Но назови же, скажи, чем могу, чем в состоянии я загла-
дить эту обиду? Научи, изреки...
- Ничем, ничем, полковник! И будьте уверены, что завтра же я отрясу
прах с моих сапогов на пороге этого дома.
И Фома начал подыматься с кресла. Дядя, в ужасе, бросился его снова
усаживать.
- Нет, Фома, ты не уйдешь, уверяю тебя! - кричал дядя. - Нечего гово-
рить про прах и про сапоги, Фома! Ты не уйдешь, или я пойду за тобой на
край света, и все буду идти за тобой до тех пор, покамест ты не простишь
меня... Клянусь, Фома, я так сделаю!
- Вас простить? вы виноваты? - сказал Фома. - Но понимаете ли вы еще
вину-то свою передо мною? Понимаете ли, что вы стали виноваты передо
мной даже тем, что давали мне здесь кусок хлеба? Понимаете ли вы, что
теперь одной минутой вы отравили ядом все те прошедшие куски, которые я
употребил в вашем доме? Вы попрекнули меня сейчас этими кусками, каждым
глотком этого хлеба, уже съеденного мною; вы мне доказали теперь, что я
жил как раб в вашем доме, как лакей, как обтирка ваших лакированных са-
погов! А между тем я, в чистоте моего сердца, думал до сих пор, что оби-
таю в вашем доме как друг и как брат! Не сами ль, не сами ль вы змеиными
речами вашими тысячу раз уверяли меня в этой дружбе, в этом братстве?
Зачем же вы таинственно сплетали мне эти сети, в которые я попал, как
дурак? Зачем же во мраке копали вы мне эту волчью яму, в которую теперь
вы сами втолкнули меня? Зачем не поразили вы меня разом, еще прежде, од-
ним ударом этой дубины? Зачем в самом начале не свернули вы мне головы,
как какому-нибудь петуху, за то... ну, хоть, например, только за то, что
он не несет яиц? Да, именно так! Я стою за это сравнение, полковник, хо-
тя оно и взято из провинциального быта и напоминает собою тривиальный
тон современной литературы; потому стою за него, что в нем видна вся
бессмыслица обвинений ваших; ибо я столько же виноват перед вами, как и
этот предполагаемый петух, не угодивший своему легкомысленному владельцу
неснесеньем яиц! Помилуйте, полковник! разве платят другу иль брату
деньгами - и за что же? главное, за что же? "На, дескать, возлюбленный
брат мой, я обязан тебе: ты даже спасал мне жизнь: на тебе несколько иу-
диных сребреников, но только убирайся от меня с глаз долой!" Как наивно!
как грубо вы поступили со мною! Вы думали, что я жажду вашего золота,
тогда как я питал одни райские чувства составить ваше благополучие. О,
как разбили вы мое сердце! Благороднейшими чувствами моими вы играли,
как какой-нибудь мальчишка в какую-нибудь свайку! Давно-давно, полков-
ник, я уже предвидел все это, - вот почему я уже давным-давно задыхаюсь
от вашего хлеба, давлюсь этим хлебом! вот почему меня давили ваши пери-
ны, давили, а не лелеяли! вот почему ваш сахар, ваши конфекты были для
меня кайеннским перцем, а не конфектами! Нет, полковник! живите один,
благоденствуйте один и оставьте Фому идти своею скорбною дорогою, с меш-
ком на спине. Так и будет, полковник!
- Нет, Фома, нет! так не будет, так не может быть! - простонал совер-
шенно уничтоженный дядя.
- Да, полковник, да! именно так будет, потому что так должно быть.
Завтра же ухожу от вас. Рассыпьте ваши миллионы, устелите весь путь мой,
всю большую дорогу вплоть до Москвы кредитными билетами - и я гордо,
презрительно пройду по вашим билетам; эта самая нога, полковник, растоп-
чет, загрязнит, раздавит эти билеты, и Фома Опискин будет сыт одним бла-
городством своей души! Я сказал и доказал! Прощайте, полковник.
Про-щай-те, полковник!..
И Фома начал вновь подыматься с кресла.
- Прости, прости, Фома! забудь!.. - повторял дядя умоляющим голосом.
- "Прости"! Но к чему вам мое прощение? Ну, хорошо, положим, что я
вас и прощу: я христианин; я не могу не простить; я и теперь уже почти
вас простил. Но решите же сами: сообразно ли будет хоть сколько-нибудь с
здравым смыслом и благородством души, если я хоть на одну минуту оста-
нусь теперь в вашем доме? Ведь вы выгоняли меня!
- Сообразно, сообразно, Фома! уверяю тебя, что сообразно!
- Сообразно? Но равны ли мы теперь между собою? Неужели вы не понима-
ете, что я, так сказать, раздавил вас своим благородством, а вы раздави-
ли сами себя своим унизительным поступком? Вы раздавлены, а я вознесен.
Где же равенство? А разве можно быть друзьями без такого равенства? Го-
ворю это, испуская сердечный вопль, а не торжествуя, не возносясь над
вами, как вы, может быть, думаете.
- Но я и сам испускаю сердечный вопль, Фома, уверяю тебя...
- И это тот самый человек, - продолжал Фома, переменяя суровый тон на
блаженный, - тот самый человек, для которого я столько раз не спал по
ночам! Сколько раз, бывало, в бессонные ночи мои, я вставал с постели,
зажигал свечу и говорил себе: "Теперь он спит спокойно, надеясь на тебя.
Не спи же ты, Фома, бодрствуй за него; авось выдумаешь еще что-нибудь
для благополучия этого человека". Вот как думал Фома в свои бессонные
ночи, полковник! и вот как заплатил ему этот полковник! Но довольно, до-
вольно!
- Но я заслужу, Фома, я заслужу опять твою дружбу - клянусь тебе!
- Заслужите? а где же гарантия? Как христианин, я прощу и даже буду
любить вас; но как человек, и человек благородный, я поневоле буду вас
презирать. Я должен, я обязан вас презирать; я обязан во имя нравствен-
ности, потому что - повторяю вам это - вы опозорили себя, а я сделал
благороднейший из поступков. Ну, кто из ваших сделает подобный поступок?
Кто из них откажется от такого несметного числа денег, от которых отка-
зался, однако ж, нищий, презираемый всеми Фома, из любви к величию? Нет,
полковник, чтоб сравниться со мной, вы должны совершить теперь целый ряд
подвигов. А на какой подвиг способны вы, когда не можете даже сказать
мне вы, как своему ровне, а говорите ты, как слуге?
- Фома, но ведь я по дружбе говорил тебе ты! - возопил дядя. - Я не
знал, что тебе неприятно... Боже мой! но если б я только знал...
- Вы, - продолжал Фома, - вы, который не могли или, лучше сказать, не
хотели исполнить самую пустейшую, самую ничтожнейшую из просьб, когда я
вас просил сказать мне, как генералу, "ваше превосходительство"...
- Но, Фома, ведь это уже было, так сказать, высшее посягновение, Фо-
ма.
- Высшее посягновение! Затвердили какую-то книжную фразу, да и повто-
ряете ее, как попугай! Но знаете ли вы, что вы осрамили, обесчестили ме-
ня отказом сказать мне "ваше превосходительство", обесчестили тем, что,
не поняв причин моих, выставили меня капризным дураком, достойным желто-
го дома! Ну неужели я не понимаю, что я бы сам был смешон, если б захо-
тел именоваться превосходительством, я, который презираю все эти чины и
земные величия, ничтожные сами по себе, если они не освящаются доброде-
телью? За миллион не возьму генеральского чина без добродетели! А между
тем вы считали меня за безумного! Для вашей же пользы я пожертвовал моим
самолюбием и допустил, что вы, вы могли считать меня за безумного, вы и
ваши ученые! Единственно для того, чтоб просветить ваш ум, развить вашу
нравственность и облить вас лучами новых идей, решился я требовать от
вас генеральского титула. Я именно хотел, чтоб вы не почитали впредь ге-
нералов самыми высшими светилами на всем земном шаре; хотел доказать
вам, что чин - ничто без великодушия и что нечего радоваться приезду ва-
шего генерала, когда, может быть, и возле вас стоят люди, озаренные доб-
родетелью! Но вы так постоянно чванились передо мною своим чином полков-
ника, что вам уже трудно было сказать мне "ваше превосходительство". Вот
где причина! вот где искать ее, а не в посягновении каких-то судеб! Вся
причина в том, что вы полковник, а я просто Фома...
- Нет, Фома, нет! уверяю тебя, что это не так. Ты ученый, ты не прос-
то Фома... я почитаю...
- Почитаете! хорошо! Так скажите же мне, если почитаете, как по ваше-
му мнению: достоин я или нет генеральского сана? Отвечайте решительно и
немедленно: достоин иль нет? Я хочу посмотреть ваш ум, ваше развитие.
- За честность, за бескорыстие, за ум, за высочайшее благородство ду-
ши - достоин! - с гордостью проговорил дядя.
- А если достоин, так для чего же вы не скажете мне "ваше превосходи-
тельство"?
- Фома, я, пожалуй, скажу...
- А я требую! А я теперь требую, полковник, настаиваю и требую! Я ви-
жу, как вам тяжело это, потому-то и требую. Эта жертва с вашей стороны
будет первым шагом вашего подвига, потому что - не забудьте это - вы
