его сказало бы эти слова, или он имел бы такую мысль. Если бы тебя не
вызвали в Страну, он мог бы жениться на Лене, моей матери. И ему не
пришлось бы надолго перебираться в лосраат, потому что у него нет
стремления к знаниям - управления хозяйством и жизни в подкаменье было
бы достаточно для него. Но если бы он и Лена, моя мать, родили ребен-
ка, который вырос и стал бы Высоким Лордом Совета Ревлстона, он все же
почувствовал бы себя удостоенным - одновременно как вознесенным, так и
скромным в этой свой части - в своей дочери.
Послушай меня, Томас Кавинант! Триок, сын Тулера, из подкаменья
Мифиль действительно мой отец,- родитель моего сердца, хотя он и не
отец мне по крови. Лена, моя мать, не была замужем за ним, хотя он и
умолял ее разделить с ним жизнь. Она больше не хотела ни с кем разде-
лять свою жизнь - ее удовлетворяла жизнь твоего ребенка. Но хотя она и
не разделила с ним свою жизнь, она разделяла его жизнь. Он окружал за-
ботой ее и меня. Он занял место сына в семье Трелла, отца Лены, и Эти-
аран, ее матери.
Ах, он был строгим отцом. Любовь из его сердца шла не прямыми пу-
тями - острая тоска и печаль и, да, гнев против тебя ослабляли его,
находя всё новые пути, когда старые оказывались отвергнутыми или раз-
рушенными. Но он дал Лене, моей матери, и мне всю свою отцовскую неж-
ность и преданность. Суди о нем по мне, Томас Кавинант. Когда мечты о
тебе уводили мысли Лены от меня и когда мучительная потеря Этиаран ли-
шила ее способности заботиться обо мне и потребовалось, чтобы все вни-
мание Трелла, ее отца, обратилось к ней - тогда Триок, сын Тулера, по-
заботился обо мне. Он мне отец.
Кавинант попытался погасить чувства язвительностью: - Ему бы сле-
довало убить меня, когда был для этого шанс.
Она продолжала, будто не слышала его: - Он защитил мое сердце от
несправедливых требований. Он научил меня, что муки и ярость моих ро-
дителей и их родителей не должны обязательно разрушать или бесить ме-
ня - что я не являюсь ни причиной, ни лекарством от их боли. Он научил
меня, что моя жизнь - только моя собственность, что я могу разделять
заботу и утешение при огорчениях без того, чтобы разделять сами огор-
чения, без того, чтобы стараться быть хозяином жизни других людей, а
не только собственной. Он учил меня этому - он, который отдал свою
собственную жизнь Лене, моей матери.
Он ненавидит тебя, Томас Кавинант. Однако если бы он не стал мне
вместо отца, я бы тоже питала к тебе отвращение.
- Как ты думаешь,- проскрипел Кавинант сквозь зубы,- долго я могу
еще это выносить?
Она ничего на сказала. Вместо ответа она повернулась к нему. Сле-
зы полосами текли по ее лицу. На фоне темнеющей перспективы Тротгарда
четко был виден ее силуэт, когда она шагнула к нему, обняла за шею и
поцеловала.
Он чуть не задохнулся от неожиданности, и ее дыхание проникло в
его легкие. Он был оглушен. Черный туман заволок его зрение, когда ее
губы ласкали его.
Затем он на миг потерял контроль. Он оттолкнул ее, будто ее дыха-
ние было заразным. Крича "Стерва!", махнул рукой и со всей силы нанес
ей удар по лицу тыльной стороной ладони.
От удара она отшатнулась.
Он бросился за ней. Пальцы его ухватили одеяло и сорвали его с
плеч.
Но это неистовство не испугало ее. Она выпрямилась, не отступая и
не уклоняясь, не делая никаких попыток прикрыть себя. С высоко подня-
той головой, обнаженная, она прямо и спокойно стояла перед ним, словно
была неуязвима.
Кавинант отступил. Он дрогнул и отошел, как будто она ужаснула
его.- Разве я совершил еще недостаточно преступлений? - хрипло выдавил
он.
Ее ответ, казалось, был внезапен и чист, и прояснил странную осо-
бенность ее взгляда.- Ты не сможешь совершить насилие, Томас Кавинант.
В этом нет преступления. Я делаю это добровольно. Я выбрала тебя.
- Нет! - простонал он,- не говори так! - он обхватил свою грудь
руками, словно пытаясь прикрыть дыру в доспехах.- Ты просто опять пы-
таешься давать мне дары. Ты стараешься подкупить меня.
- Нет. Я выбрала тебя. Я могу разделить жизнь с тобой.
- Нет, не надо! - повторил он.- Ты не знаешь, что делаешь. Разве
ты не понимаешь, как отчаянно я... я...
Но он не смог произнести слов "нуждаюсь в тебе". Он подавился
ими. Он хотел ее, хотел того, что она предлагала, больше, чем чего-ли-
бо другого. Но не мог сказать этого. Стимул более фундаментальный чем
желание сдерживал его.
Она не сделала к нему никакого движения, но голос ее уязвил
его: - Как может тебе повредить моя любовь?
- Адский огонь! - он разочарованно широко развел руками, как че-
ловек, раскрывающий безобразный секрет.- Я же прокаженный! Неужели ты
этого не видишь? - но сразу же понял, что она не видит, не может ви-
деть, потому что у нее недостаточно знаний или горечи, чтобы постичь
то, что он называет проказой. Он поспешил объясниться прежде, чем она
шагнет к нему ближе и он тогда пропадет.- Смотри. Смотри! - он указал
разоблачающе себе на грудь.- Ты не понимаешь, чего я боюсь? Ты не по-
стигаешь этой опасности? Я боюсь, что я стану еще одним Кевином! Сна-
чала я буду любить тебя, потом научусь пользоваться дикой магией, а
затем Фаул поймает меня в ловушку отчаяния, и тогда я все уничтожу.
Вот такой у него план. Если я начну любить тебя или Страну или еще
что-нибудь, ему тогда будет достаточно просто сидеть и посмеиваться!
Проклятие, Елена! Разве ты этого не видишь?
Теперь она пошевельнулась. Оказавшись на расстоянии вытянутой ру-
ки, она остановилась и протянула руку. Кончиками пальцев она коснулась
его лба, будто чтобы стереть с него темноту.- Ах, Томас Кавинант,-
мягко выдохнула она,- я не могу смотреть, когда ты так хмуришься. Не
бойся, любимый. Ты не разделишь судьбу Кевина Расточителя Страны. Я
защищу тебя.
От ее прикосновения что-то сломалось в нем. Чистая нежность ее
жеста пересилила его внутренние ограничения. Но сломалось не то, что
сдерживало его самого, а разочарование. Ответная нежность омыла его
сознание. Он смог увидеть в ней ее мать, и при этом видении он постиг
вдруг, что не гнев вызывал в нем неистовство против нее, не гнев, ко-
торый так затемнял его любовь, но скорее печаль и отвращение к себе.
Боль, которую он причинил ее матери, была всего лишь замысловатым спо-
собом причинить боль самому себе - это было проявлением его проказы.
Ему не требовалось теперь повторять этот поступок.
Все это было невозможно, все вообще было невозможно, все это даже
вообще не существовало. Но в этот момент для него это было неважно.
Она была его дочерью. Он нежно наклонился, поднял одеяло и укутал ее
плечи. Затем нежно протянул руки и коснулся ее милого лица пальцами,
чудом возвратившими себе чувствительность. Он вытер большими пальцами
соленую боль от слез и нежно поцеловал ее в лоб.
Глава 22. Анундивьен йаджна
На следующее утро они окончательно покинули Тротгард и стали
ехать верхом по неприветливой горной местности. Через половину лиги
такого пути Амок привел их к мосту из грубых неотесанных камней, пере-
кинутому через ставшую уже узкой реку Рилл. Чтобы побороть свою боязнь
высоты и более уверенно управлять своей лошадью, он не стал перед ним
спешиваться. Мост был широким, и Стражи Крови сопровождали Кавинанта
по бокам на своих ранихинах. Трудностей не возникло. После моста Амок
повел компанию Высокого Лорда все выше и выше в горы.
Здесь, вдали от подножий, его тропа заметно усложнилась - стала
неровной и медленной, с крутыми подъемами и спусками. Он был вынужден
идти более осторожным шагом, так как вел всадников вдоль столь загро-
можденных и искромсанных долин, словно в них регулярно происходили ка-
тастрофы - все вверх и вверх по ненадежным и скользким тропам и каме-
нистым осыпям, лежащим среди утесов и ущелий так, будто горы исторгли
их из своего нутра,- вниз по уступам, которые шрамами рассекали истер-
занные непогодой скалы. Но не оставалось никакого сомнения, что дорогу
он знал. Иногда он вел их прямиком к единственному возможному выходу
из тесной долины, или указывал единственный проход для лошадей через
камнепад, или без колебаний направлялся торопливо в расщелину, которая
вела в обход неприступного пика. Сквозь грубо вырубленные каменные
массивы и беспорядочные глыбы гор, он вел компанию Высокого Лорда
окольными тропами, производя впечатление человека, пробирающегося че-
рез привычный лабиринт.
В первый день путешествия по горам казалось, что цель его - про-
сто подняться повыше. Он вел всадников все вверх и вверх, пока на них
не повеяло холодом с ледяных вершин самых высоких пиков. В разреженном
воздухе Кавинанту виделся в мыслях подъем на недоступную и безжалост-
ную горную вершину, и он принял у Баннора толстую накидку с некоторой
дрожью, вызванной не только прохладой.
Но затем Амок все же изменил характер продвижения. Словно будучи
наконец удовлетворенным ледяным воздухом и высотой горных склонов, он
больше не пытался забраться все выше. Вместо этого он повел их в южном
направлении. Теперь он не углублялся более в Западные горы, а двигался
параллельно их восточной границе. Днем он вел своих спутников по свое-
му ничем не отмеченному пути, а ночью оставлял их в укромных лощинах и
ущельях, где были неожиданные полянки с травой для лошадей, непонятно
как произрастающей на таком бодрящем или жестоком холоде.
Сам он, казалось, холода не чувствовал. В легкой робе, болтающей-
ся на его теле, он широко шагал вперед с неутомимой бодростью, как
будто был невосприимчив к усталости и морозу. Иногда ему приходилось
сдерживать себя, чтобы ранихины и мустанг Кавинанта могли за ним по-
спевать.
Оба Стража Крови походили на него - не подверженные воздействию
холода и высоты. Но они были харучаями, уроженцами этих гор. Ноздри их
раздувались при вдыхании тумана на заре и при наступлении сумерек. Их
глаза осматривали устремляющиеся к солнцу утесы, долины, украшенные
горными озерами, седые ледники, припавшие к высоким седловинам, истоки
рек, стекающие с заснеженных вершин. Одетые только в короткие туники,
они никогда не дрожали и не задыхались от холода. Их широкие лбы и
плоские щеки, уверенная осанка выказывали отсутствие внутреннего вол-
нения и дополнительной нагрузки для сердца. Хотя все же было что-то
пылкое в их горячем рвении, с которым они наблюдали за Еленой, Кави-
нантом и Амоком.
Елена и Кавинант не были так безразличны к холоду. Их восприимчи-
вость коварно терзала их, заставляла каждый новый день жаждать продви-
жения к более теплому южному воздуху. Но одеяла и добавочные накидки
были теплыми. Казалось, что Высокий Лорд от этого не страдает. И пока
она не страдала, Кавинант не чувствовал боли. Он мог не обращать вни-
мания на неудобства, и чувствовал себя таким умиротворенным, каким не
был уже давно.
С тех пор, как они покинули Тротгард - с тех пор, как он сделал
открытие, позволявшее ему любить ее без отвращения к себе,- он выбро-
сил все остальное из головы и сосредоточился на своей дочери. Лорд Фа-
ул, Боевая Стража, даже сам этот поиск были для него несущественны. Он
следил за Еленой, слушал ее, ощущал все время ее присутствие. Когда у
нее было настроение поговорить, он с готовностью обменивался с ней
вопросами, а когда не было, он молчал. И за каждое настроение он был
ей благодарен, мучительно тронутый предложением, которое она сделала -
предложением, которое он отверг.
Он не мог удержаться от осознания того факта, что она не так до-
вольна, как он. Ей нелегко было сделать это предложение, и она, каза-
лось, не хотела принимать его отказ. Но печаль от того, что он причи-
нил ей страдание, только обостряла его внимательность к ней. Он сосре-
доточился на ней как может только мужчина, глубоко знакомый с любовью.
