Ветер, налетевший еще ночью, днем стал сухим и горячим. После контузии,
полученной вблизи Сен-Реми, у Фреда в такую погоду всегда болела голова. А
тут еще бессонная ночь! Он решил не выходить. Правда, хочется побродить по
улицам города, очутиться в шумной толпе, хоть на время забыть, что ты
пленник. Но первый выход в город дело ответственное и подготовиться к нему
надо как следует. Спустившись в вестибюль, Фред купил испанский разговорник
и расспросил портье, неплохо владевшего немецким, где можно купить старинные
гобелены.
- О, сеньор может не беспокоиться! Через полчаса у вас будут адреса
всех антикварных магазинов.
- Если я засну, пожалуйста, положите на стол. А это вам за хлопоты.
- Вы слишком щедры, сеньор! Очень благодарен! Считайте, что я у вас в
долгу. Любое поручение...
- Да, да, буду иметь в виду...
До пяти часов Фред сидел, склонившись над словарем. Знание французского
и итальянского помогало усваивать самые нужные в обиходе слова. Перестраивая
их, подставляя вместо одних слов другие, Фред старался составить фразы,
которые могут ему пригодиться. Он так увлекся, что позабыл о времени. До
шести, когда могут позвонить, оставался всего час следовало подумать об
обеде. Спускаться в ресторан не хотелось. Фред позвонил знакомому уже портье
и попросил, чтобы тот заказал ему типично национальные блюда.
- Простите, что снова беспокою вас. Мне хотелось бы пообедать в номере,
но я не уверен, поймет ли меня обслуживающий персонал ресторана да еще по
телефону, а по-испански я знаю лишь несколько слов, пояснил Фред.
- О, сеньор, пусть в дальнейшем вас это не волнует. Наш персонал
подобран так, что способен обслужить туристов всех национальностей. А ваше
поручение я выполню с особым удовольствием. Разрешите заказать на свой вкус?
- Да. Только кофе закажите покрепче.
- Обязательно, сеньор! В Мадриде сейчас много немцев, и мы знаем, к
какому кофе они привыкли.
Усевшись за стол, Фред почувствовал волчий аппетит, но очень скоро ему
пришлось отложить нож и вилку: все закуски и горячие блюда были приправлены
очень острыми специями. Только кофе немного охладило пылающий рот.
Ровно в шесть явился Браун.
- Прибыл по вашему приказанию, герр начальник! - снова вытянулся он с
подчеркнутой выправкой.
- Не паясничайте, Гарри. Эти ваши "герр начальник" и козыряния меня
нисколько не трогают. Могли бы хоть из вежливости извиниться за испорченную
ночь!
- Если вы настаиваете... то прошу прощения! Хотя мне кажется, между
мужчинами такие тонкости излишни
- Надо обладать десятью талантами, чтобы они заменили одиннадцатый -
вежливость, - говорят французы.
- Пфе, французы! Должно быть, из вежливости они так любезно
предоставили нам свою территорию! Что касается меня, то я мужественно
переживу отсутствие этого одиннадцатого таланта и слеза печали не затуманит
мои глаза. Правил приличного поведения я не изучал.
- А не мешало бы.
- Послушайте, Шульц! Честное слово, меня удивляет ваше отношение ко
мне! Мы почти однолетки, оба были офицерами одной армии, посланы выполнять
одно задание... Казалось бы, у нас много общего и мы легче чем кто-либо иной
можем понять друг друга, а получается так...
- По вашей вине, Гарри!
- Отчасти и по вашей, Фред! Знаете что? Давайте покончим с этим
недоразумением так: я искренне признаю, что прошлую ночь вел себя как
свинья, я вы должны признать, что немного погорячились. Согласны?
"Почему он сегодня так приветлив? Опять выпил и расчувствовался? На
определенной стадии опьянения с некоторыми это бывает..."
Глаза Гарри действительно подозрительно поблескивали, лицо чуть
раскраснелось, но все говорило о том, что он не так уж много выпил, а скорее
обеспокоен или взволнован.
Понимая, что перемены в поведении Брауна вызваны более значительными
причинами, нежели испорченное настроение, Фред уже мягче сказал:
- Мне самому не нравится, как сложились наши взаимоотношения. Поставим
на всем предыдущем крест.
- Ну, слава богу!
Браун швырнул шляпу на диван, расстегнул ворот сорочки и, придвинув
кресло поближе к Шульцу, сел.
- В доказательство моего искреннего расположения разрешите открыть вам
одну тайну...
- Что вы посланы следить за мной?
Гарри расхохотался.
- Вот почему вы так хорохорились! Откуда вы знаете?
- Из опыта, как сказали вы однажды... Я не первый день в разведке. И
догадываюсь - это поручение Шлитсена. Давно с ним работаете?
- С осени сорок первого... Тогда он был иным... Или, может, только
казался иным...
- Не смею спрашивать, каков он был, - ведь во взаимоотношения двух
боевых друзей вмешиваться не положено.
Фред решил не форсировать событий и не проявлять большого интереса к
начатому Брауном разговору.
- Да, когда-то мы были друзьями .. Было да сплыло... Послушайте, Фред!
Только откровенно: вами иногда овладевает разочарование, неверие, как вот
мною?
- Всякое бывает...
- Майн готт! Какими мы были в начале войны! Фюрер, фатерланд! Райх!
Бессмертие героям! Райская жизнь живым!.. Где все, за что гибли наши лучшие
солдаты, за что страдали мы? Куда исчезло? Если вспомнить, кем мы были и кем
стали...
Разговор все больше интересовал Фреда, однако он, как и прежде, не
подавал вида.
- Вы сегодня в плохом настроении, Гарри!
- Только сегодня? Вот уже почти год...
- Вчера вы перебрали, Гарри, сегодня добавили... Когда человек выпьет,
все, что скрыто в тайниках души, вырывается наружу, так как человек ухе не
властен над своими чувствами. Это плохо для всех, а для разведчика в
особенности.
- Слишком уж все у вас правильно, откровенно говоря. Что же, разведчик,
по-вашему, - не человек? Потому и напился, что хочется погасить в себе все
человеческие чувства! Я же, как молитву, всякий раз повторял слова фюрера о
призвании расы господ, а где очутился? У развалин фатерланда, у могилы
собственных мечтаний и надежд. Ибо эфемерными были эти надежды и мечты, вот
что я вам скажу! Никто ничего мне не даст, если я сам не вырву свой кусок,
сам не позабочусь о том, чтобы стать господином. И плевать мне тогда на всех
и вся, на всех шлитсенов и нунке... Да не глядите вы на часы! Говорил же вам
- сегодня никто не позвонит... Сколько до семи?
- Через четверть часа можете считать себя свободным.
- Тогда в нашем распоряжении еще полчаса. Условился встретиться с одной
девчонкой в восемь. Жаль, если кто-нибудь перехватит. Милашка этакая, сами
понимаете...
- Догадываюсь.
- Идея, Фред! А не махнуть ли нам вместе? Весьма приличный дансинг, а
девочки - пальчики оближешь.
- Нет, меня больше соблазняет вот этот словарик. В чужом городе, не
зная языка... Кстати, вы не поможете мне написать несколько цидулок и
отправить по этим адресам - портье дал мне список антикваров. Хочу разузнать
о гобеленах, чтобы напрасно не ходить.
- Успеется! Напишем завтра утром. Раз уже заговорили откровенно...
Гарри еще долго сетовал на судьбу, так обманувшую его, на собственную
глупость, которая привела его в школу "рыцарей благородного духа", где им
понукают, как быдлом, где всем заправляют те, кто забрался наверх и сумел о
себе своевременно позаботиться.
- Уверяю вас, Фред, мы только пешки, которые они выбросят из игры, как
только достигнут своего. А я не хочу быть пешкой! И вы, я вижу, не из тех,
кого можно передвигать по доске, - горячо шептал Гарри, придвигая кресло еще
ближе к Фреду. - Когда раньше меня посылали на задание, пусть самое сложное
и ответственное, я шел не колеблясь. Я верил - это еще одна ступенька вверх.
А теперь? Вот Шлитсен предупредил, что в багаже важные документы, возможно
даже ценности. А я вдруг подумал: кому мы их повезем? Фюреру? Родине? Или
тем бонэам, что, втянув нас в авантюру, первыми сбежали? Нет у нас с вами ни
роду, ни племени! Выходит, мы два офицера, а в сущности двое нищих, должны
рисковать жизнью, как делали это не раз, в угоду честолюбию и ради кармана
тех, кто нас обманул и будет обманывать впредь, если мы не поумнеем. К нам в
руки попадет настоящий клад, ведь документы - тот же клад, а мы его
чудно-мило отдадим Шлитсену и Нунке, которые сумеют нагреть на этом руки!
Почему вы молчите, Фред?
- Уже четверть восьмого, и вам пора идти, улыбнулся Шульц, показывая на
часы.
Гарри нехотя, словно колеблясь, поднялся с кресла. Он медленно, очень
медленно застегнул ворот рубашки, почистил щеткой туфли, поправил перед
зеркалом галстук... Фред видел, как напряженно Браун ждет ответа или
какого-либо замечания.
Но Фред не проронил ни слова. Опустив веки, он задумчиво курил
сигарету, как бы мысленно взвешивая все, только что услышанное.
Сокрушенно вздохнув, Гарри не торопясь вышел.
ГОБЕЛЕНЫ БЫВАЮТ РАЗНЫЕ...
Любой путеводитель для туристов обычно грешит против истины,
рассказывая о той или иной местности. И не потому, что авторы справочника
сознательно допускают неточности. Просто, акцентируя внимание на главном,
наиболее характерном, они невольно затушевывают остальной фон, а это
нарушает соотношение обычного и необычного.
Когда после разговора с Гарри Фред вышел из гостиницы, несоответствие
между действительным и воображаемым наполнило его сердце разочарованием. Он
быстро определил, где находится, узнал знакомые по фотографиям и описаниям
здания, но их характерные очертания как бы нивелировались в потоке
стандартных сооружений, обычных для центра любого большого города. Поступь
нового века! Шагая по улицам города, современное безжалостно стирает остатки
прежнего, его своеобразие, снисходительно перешагивая кое-где через
памятники старины, - в угоду поколению, еще крепко связанному с прошлым.
Мысли эти промелькнули в голове Фреда и исчезли. Слишком уж много у
него сегодня волнений, чтобы им поддаваться. Хотелось поскорее отправить
письмо Курту, надо было обдумать, как вести себя с Гарри Брауном, выяснить,
насколько тот был откровенен.
Улица, по которой Фред шел из гостиницы, была людной. Это и затрудняло
и облегчало положение. В толпе легче затеряться, но можно и не заметить, что
за тобой следят. Фред несколько раз останавливался то у витрины, то у дома
интересной архитектуры, чтобы проверить, нет ли хвоста. Наблюдения как будто
не было.
Вот и площадь Пуэрта-дель-Соль - "Ворота солнца", как поэтично
окрестили ее испанцы. Большая, окруженная высокими, ярко освещенными домами,
она пульсировала, словно огромное обнаженное сердце, которое, то сжимаясь,
то расширяясь, как бы наполнялось кровью и тотчас разгоняло ее по сосудам -
улицам. Пуэрта-дель-Соль и впрямь сердце столицы, тот узел, откуда берут
начало десять главных улиц, широких и ровных, на которых никогда не
прекращается движение. Полюбовавшись фонтаном, Фред свернул на одну из самых
оживленных улиц - Алькола.
Сухой неприятный ветер, дувший весь день, к вечеру стих. Лишь изредка
по вершинам деревьев пробегал едва уловимый трепет - последний истомленный
вздох умирающего дня. Прохлада словно струилась с вечернего небосвода, на
котором одна за другой зажигались звезды. Отсюда, с земли, они казались едва
заметными пятнышками - ведь на улице вспыхивали свои ночные огни. Огоньки
пробегали и гасли вдоль фасадов на рекламных транспарантах, загорались в
глубине зеркальных витрин, мигали в окнах вечно бодрствующих гостиниц,
мерцали над входами бесчисленных ресторанов и кафе. Казалось, люди
сознательно хотят ослепить себя искусственным светом, будучи не в силах
